«Глоток Мрака»

Лорел Гамильтон Глоток Мрака Перевод: sheally, редактура: just_a_viewer

И я, как человек, бредущий одиноко По пиршественной зале опустелой. Цветы увяли, и погасли свечи, И гости разошлись, и он последний. «Как часто тихой ночью», Томас Мур (из сборника «Ирландские мелодии», 1818 г.)

Джонатану, который готов пойти за мной на край Света, неся спасительный огонь, освещающий нам путь.

Посвящается

Дарле, которая помогает моим светлым порывам воплощаться в жизнь. Шерри, что все еще сражается за то, чтобы организовать нас с претензией на художественность. МерриЛи, моему агенту, что всегда готова облачиться в доспехи и ринуться в бой за мою честь. Шону, дружба с которым настолько древняя, что сама по себе может сходить в бар и заказать себе выпивку. Чарльзу, который показал мне, как прекрасен может быть небольшой хаос, и что отсутствие детализированного плана ещё не значит, что ничего не прокатит. Пили и Керри, что пережили с нами Драгон-Кон. Научному фантасту и ветерану ВВС США Майклу Зет Виллиамсону, который вызвался помочь мне с описанием боевого оружия. Все ошибки в этой области мои и только мои, но его вмешательство свело их к минимуму. Моей писательской команде, историкам-фэнтезистам: Деборе Миллителло, Марку Самнеру, Марелле Сендс, Шэрон Шинн и Тому Дреннану. Моим соратникам.

Глава 1

Больницы — место, куда люди идут за спасением, но врачи могут лишь подлатать ваши раны и собрать вас воедино. Они не могут исправить причиненный ущерб. Они не могут сделать так, чтобы вы не просыпались в неприятном месте или заменить правду на ложь. Хороший врач и прекрасная женщина из СПЖСН, Службы Поддержки Жертв Сексуального Насилия, не могла изменить тот факт, что я действительно была изнасилована. Факт, что я не могла этого вспомнить, потому что мой дядя использовал заклинание вроде наркотика «для изнасилования на свидании», не менял очевидного — тех улик, что они обнаружили в моем теле, когда обследовали меня и взяли анализы.

Вы, возможно, считаете, что быть настоящей живой принцессой фейри — значит жить в сказке, но не все сказки заканчиваются хорошо. Пока идет повествование, происходят жуткие вещи. Помните Рапунцель? Ее принцу выцарапала глаза злая ведьма, ослепившая его. В конце сказки слезы Рапунцель по волшебству исцеляют его… но лишь в конце сказки. Золушка была немногим лучше рабыни. Белоснежку пыталась четырежды убить злая королева. Все помнят про ядовитое яблоко, но не стоит упускать из виду лесничего, заговоренный пояс и отравленный гребень. Выберите любую сказку из тех, что основаны на старинных преданиях, и главным действующим лицом окажется героиня, влачащая жалкую, наполненную опасностями и всевозможными ужасами жизнь.

Я — Принцесса Мередит Ник Эссус, наследница трона страны фейри, и я на самой середине моей сказки. Финал типа «И жили они долго и счастливо», если он вообще будет таковым, кажется мне далеким и совершенно недостижимым.

Я очнулась в больничной кровати, в прекрасной частной палате, в очень хорошей больнице. Я была в родильном отделении, поскольку оказалась беременной, но не от моего умалишенного дяди. Я была беременна задолго до того, как он меня похитил. Беременна от мужчин, которых люблю. Они рисковали всем, чтобы спасти меня от Тараниса. Теперь я была в безопасности. В моем распоряжении был один из лучших воинов, что когда-либо были в стране фейри: Дойл, когда-то Мрак Королевы, теперь был моим. Он стоял возле окна, всматриваясь в ночь, так разукрашенную огнями больничной стоянки, что чернота его кожи и волос казалась намного темнее черноты ночи снаружи. Он снял свои солнцезащитные очки-маску, что носил почти всегда. Но его глаза были столь же темны, что и стёкла, их скрывающие. Единственный отсвет в полумраке палаты изредка бросали серебряные серьги-кольца, украшавшие линию одного его уха снизу доверху, до самого кончика, выдававшего его нечистокровное происхождение, не истинно придворную, а смешанную кровь, вроде моей. Бриллианты в мочке его уха искрились на свету, когда он повернул голову, будто почувствовав, что я смотрю на него. Возможно, так оно и было. Он служил королевским палачом за тысячу лет до моего рождения.

Его волосы длиной до лодыжек колыхались подобно черному плащу, когда он шел ко мне. На нем была зеленая больничная униформа, взятая взаймы. Она сменила одеяло из скорой, на которой нас сюда доставили. Он проник в Золотой Двор в облике большого черного пса, чтобы спасти меня. Когда он менял форму, он терял все: оружие, одежду, но, что странно, никак не сережки. Все его серьги, в том числе та, что использовалась для пирсинга соска, уцелели при его превращении в человека, возможно, потому, что уже давно стали частью его самого.

Он подошел, встав рядом с кроватью, и взял меня за руку — за ту, в которой не было иглы внутривенной капельницы, которая была призвана устранить обезвоживание и помочь мне легче перенести тот шок, в котором я к ним поступила. Если бы я не была беременна, они, скорее всего, накачали бы меня чем-нибудь посерьезнее. На этот раз я не отказалась бы от лекарств посильнее, чего-то такого, что помогло бы мне забыться. Не только из-за того, что сделал мой дядя, Таранис, но и из-за потери Холода.

Я ухватилась за руку Дойла, моя ладонь была такой крошечной и бледной в его большой и темной. Но рядом с ним должен был находиться другой мужчина, подле него, подле меня. Холод, наш Убийственный Холод, ушел. Не умер, не совсем, но был для нас потерян. Дойл, стоило ему лишь пожелать, мог перекидываться в различные обличья, возвращаясь к исходной форме. Холод такой способностью не обладал, но, когда дикая магия до краёв переполнила поместье, в котором мы жили в Лос-Анджелесе, она изменила его. Он превратился в белого оленя и выбежал в открытые двери, которые появились в том сказочном уголке, которого никогда прежде не бывало, пока мы не выпустили магию.

Страна фейри разрасталась впервые за сотни лет вместо того, чтобы угасать. Я, высокородная придворная дама, была беременна близнецами. Я была последним ребенком, рожденным среди высшего сословия страны фейри. Мы умирали как нация, хотя, может, и нет. Возможно, мы восстановим былое могущество, но на кой мне оно было нужно? Какой мне был прок от возвращения первобытной магии и возрождения страны фейри? Какой во всём этом смысл, если Холод стал оленем с разумом животного?

Мысль о том, что я буду вынашивать его ребенка, а он и не узнает об этом, и не поймет, заставило что-то сжаться у меня в груди. Я вцепилась в руку Дойла, но не смогла ответить на его взгляд. Я не знала, что он разглядит в моих глазах. Я больше не знала, что я чувствую. Я люблю Дойла, да, но и Холода я тоже люблю. Мысль о том, что они оба будут отцами, была радостной.

Он заговорил глубоким, грудным голосом, как будто патока или что-то густое, сладкое, могло перетекать в слова, но то, что он сказал на этот раз, было не таким приятным.

— Я убью Тараниса за тебя.

Я помотала головой.

— Нет, ты не станешь этого делать. — Я задумалась насчет сказанного, понимая, что Дойл все равно сделает то, о чем говорит. Если бы я попросила, он бы попытался убить Тараниса, и, возможно, даже преуспел бы в этом. Но я не могла позволить моему возлюбленному и будущему королю убить короля Света и Иллюзий, короля противоборствующего двора. Мы не были в состоянии войны, но даже те обитатели Благого Двора, которые считали Тараниса безумцем, несущим гибель, не смогли бы закрыть глаза на его убийство. Дуэль, вероятно, они простили бы, но не убийство. Дойл был вправе бросить вызов королю. Я и об этом задумывалась тоже. Мне эта идея даже нравилась, но я видела, на что способна Рука Силы Тараниса. Его Рука Света способна опалять плоть, когда он использовал её в прошлый раз, Дойл чуть не погиб.

Я отогнала любые мысли о мести, совершённой при помощи Дойла, когда противопоставила радость от отмщения перспективе потерять и его тоже.

— Я — капитан твоих Стражей, и поэтому я имею право мстить как за свою честь, так и за твою.

— Ты имеешь в виду дуэль, — проговорила я.

— Да. Он не заслуживает шанса защищаться, но если я убью его вероломно, это будет поводом для войны меж нашими дворами, а мы не можем себе этого позволить.

— Нет, — подтвердила я, — не можем. — Я посмотрела на него.

Он коснулся моего лица свободной рукой.

— Твои глаза светятся в темноте собственным светом, Мередит. Зеленые с золотом кольца светятся на твоем лице. Твои чувства выдают тебя.

— Я хочу видеть его мертвым, да, но я не согласна уничтожить ради этого всю страну фейри. Я не дам повода выставить всех нас с территории США, даже ради защиты собственной чести. Соглашение, по которому нашему народу позволили переселиться сюда триста лет назад, четко устанавливает лишь два требования, за нарушение которых нас выгонят. Дворы не могут воевать на Американской земле, и мы не можем позволить людям поклоняться нам, подобно богам.

— Я присутствовал при подписании этого соглашения, Мередит. Я знаю, что в нем сказано.

Я улыбнулась ему, и казалось странным то, что я все еще могу улыбаться. Эта мысль заставила улыбку поувять по краям, но мне кажется, что она все равно была хорошим знаком.

— Ты помнишь Великую Хартию Вольностей?

— Это факт из человеческой истории, и к нам она непосредственного отношения не имеет.

Я сжала его руку.

— Я пытаюсь высказать мысль, Дойл.

Он улыбнулся и кивнул.

— Мои переживания меня немного тормозят.

— Меня тоже, — согласилась я.

Дверь позади него открылась. В дверном проеме показались двое, один высокий, другой низкий. Шолто, Царь Слуа, Повелитель всего, что Проходит Между, был таким же высоким, как Дойл, и имел такие же длинные, прямые волосы, которые спадали до лодыжек, но цвета они были по-настоящему белокурого, а кожа его была подобно моей, бледно-лунная. Глаза Шолто состояли из трех оттенков желтого и золотого, будто осенние листья трёх разных деревьев расплавили, чтобы окрасить его глаза, оправив их в золотые тона. Сидхе всегда наделены самыми прекрасными глазами. Он был столь же прекрасен лицом, что и любой другой аристократ при дворе, за исключением моего утраченного Холода. Тело под футболкой и джинсами, которые он надел как часть своей маскировки, когда отправился спасать меня, казалось таким же совершенным, как и лицо, но я знала, что, по крайней мере, часть его — всего лишь иллюзия. Начиная от верхних рёбер, Шелто был покрыт отростками, щупальцами, поскольку, хоть его мать и была благой, его отец был одним из ночных летунов, частью слуа, и участником последней Дикой Охоты. Хорошо, последней Дикой Охоты, что была до возвращения волшебства. Теперь, когда легенды оживали, одной Богине было известно, что еще станет явью, и чему суждено воскреснуть.

Когда на нем не было пальто или пиджака, достаточно плотного, чтобы скрыть его щупальца, он использовал магию, гламор, чтобы скрыть эти отростки. Нет причины пугать медперсонал. Именно из-за постоянной необходимости скрывать свое отличие он был достаточно хорош для того, чтобы рискнуть отправиться мне на выручку. Вы не предстанете необдуманно перед Королём Света и Иллюзий, прикрываясь лишь собственной иллюзией.

Он улыбнулся мне, и это была та улыбка, какую я никогда прежде не видела на лице Шолто до того момента, как мы оказались в машине скорой помощи, когда он взял меня за руку и признался, что знает, что будет отцом. Подобные новости, казалось, смягчили некоторую резкость, что всегда была в его красивом лице. Он казался совершенно новым человеком, когда шел к нам.

Рис не улыбался. В нем было пять футов шесть дюймов (примерно 170 см), самый низкий и чистокровный сидхе из когда-либо виденных мной. Его кожа была бледно-лунного цвета, подобно Шолто или моей, или Холода. Рис избавился от накладной бороды и усов, которые надел внутри холма фейри. Он работал в детективном агентстве в Лос-Анджелесе вместе со мной и очень любил маскировку. Он был мастером по части маскировки, она удавалась ему лучше, чем гламор. Но он был достаточно умел в создании иллюзий, чтобы скрывать тот факт, что у него только один глаз. Уцелевший глаз был тремя кругами голубого, столь же прекрасным, как у любого другого сидхе, но там, где располагался левый глаз, был белый рубец шрама. Обычно на людях он носил повязку, но сегодня его лицо было открытым, и мне это нравилось. Я хотела видеть лица моих мужчин сегодня ничем не прикрытыми.

Дойл отодвинулся достаточно, чтобы Шолто смог наградить меня целомудренным поцелуем в щеку. Шолто не был одним из моих постоянных любовников. Фактически, мы были вместе всего однажды, но, как говорит старинная поговорка, одного раза вполне хватит. Один из малышей, которых я носила, был частично его, но мы были новы друг для друга, поскольку в действительности у нас пока было только одно свидание. И это было адское свиданьице, но, тем не менее, мы друг друга знали плохо.

Рис подошел, чтобы встать в ногах кровати. Его вьющиеся белые волосы, которые спадали до талии, были все еще собраны в конский хвост, который он сделал, чтобы соответствовать выбранному образу, включающему джинсы и футболку. Его лицо было очень торжественным. Это было на него не похоже. Когда-то он был Кромм Круахом, а до этого — Богом Смерти. Он не признался мне, каким именно, но я уловила достаточно намеков, чтобы догадаться. Он сказал, что Кромм Круах был божеством, в других званиях он не нуждался.

— Кто бросит ему вызов? — Спросил Рис.

— Мередит сказала мне этого не делать, — отозвался Дойл.

— О, прекрасно, — сказал Рис. — Тогда это сделаю я.

— Нет, — вмешалась я, — и я всегда считала, что ты боишься Тараниса.

— Это так, и я все еще его боюсь, но мы не можем спустить ему этого, Мерри, просто не можем.

— Почему? Потому что задета ваша гордость?

Он посмотрел на меня.

— Тебе стоило бы больше верить в меня.

— Тогда я брошу ему вызов, — сказал Шолто.

— Нет, — оборвала его я. — Никто не будет бросать ему вызов или пытаться убить его как-то еще.

Трое мужчин посмотрели на меня. Дойл и Рис знали меня достаточно хорошо, чтобы прийти к некоторым умозаключениям. Они знали, что у меня есть план. Шолто не настолько хорошо меня знал. Он просто злился.

— Мы не можем оставить этого оскорбления, Принцесса. Он должен заплатить.

— Я согласна, — сказала я, — и поскольку он нанял человеческих адвокатов, чтобы выдвинуть обвинение против Риса, Галена и Аблойка в нападении на одну из его придворных дам, мы тоже воспользуемся законами людей. Мы получим его ДНК и обвиним его в изнасиловании меня.

Шолто заговорил.

— И что, он рискует попасть в тюрьму? Даже, если он позволит посадить себя в человеческую тюрьму, наказание будет слишком незначительным по сравнению с тем, что он сделал с тобой.

— Да, незначительным, но лучшим из того, что мы можем потребовать согласно закону.

— Человеческому закону, — заметил Шолто.

— Да, человеческому закону, — подтвердила я.

— Согласно нашим законам, — заговорил Дойл, — мы в праве бросить ему вызов и убить его.

— Это мне по душе, — поддержал его Рис.

— Я — та, кого изнасиловали. Я — та, кто станет королевой, если мы сможем помешать моим врагам убить меня. Я решаю, как наказывать Тараниса. — Мой голос под конец немного захрипел, и мне пришлось остановиться, чтобы пару раз глубоко вдохнуть.

Лицо Дойла ничего не выражало.

— Ты что-то задумала, Моя Прицесса. Ты уже спланировала, как это все может нам помочь.

— Помочь нашему Двору. В течение столетий Неблагой Двор, наш Двор, был окрашен в темные тона в глазах людей. Если мы сможем устроить публичное слушание по обвинению короля Благого Двора в изнасиловании, мы докажем людям, что мы не являемся главными злодеями, — пояснила я.

— Речи, достойные королевы, — заметил Дойл.

— Достойные политика, — уточнил Шолто, и от него это прозвучало вовсе не как комплимент.

Я смерила его взглядом, которого он заслуживал.

— Ты — тоже король, ты правишь племенем твоего отца. Ты уничтожил бы свое королевство ради мести?

Он посмотрел куда-то в сторону, и черты его лица изменились, показав его настоящий характер. Но каким бы угрюмым ни был Шолто, ему было далеко до Холода. Тот был моим капризным малышом.

Рис подошел поближе к кровати. Он коснулся моей руки, той, к которой крепилась капельница.

— Я бы встретился с королём лицом к лицу ради тебя, Мери. Ты же знаешь.

Свободной рукой я накрыла его ладонь, встретив взгляд его единственного голубого глаза.

— Я не хочу потерять еще кого-то из вас, Рис. Мне хватает того, что я уже лишилась.

— Холод не мертв, — сказал Рис.

— Он белый олень, Рис. Кое-кто сказал мне, что он может продержаться в этой форме целую сотню лет. Мне тридцать три и я смертная. Я не проживу сто тридцать три года. Он может вернуться Убийственным Холодом, но для меня будет уже слишком поздно. — Мои глаза жгло, горло сжалось, и мой голос стал сдавленным. — Он никогда не возьмет на руки своего ребенка. Он никогда не станет ему отцом. Его малыш вырастет прежде, чем у него снова будут руки, чтобы это сделать, и человеческий рот, чтобы говорить слова отцовской любви. — Я откинулась на подушки и позволила слезам поглотить меня. Я держала Риса за руку и плакала.

Дойл подошел, чтобы встать рядом с Рисом, и провёл рукой по моему лицу.

— Если бы он знал, что ты будешь так по нему убиваться, он сопротивлялся бы этой форме сильнее.

Я сморгнула слезы и пристально посмотрела в его темное лицо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы оба видели это во сне, Мередит. Мы знали, что один из нас станет жертвой за возвращение сырой магии фейри. Одинаковый сон в одну и ту же ночь, так что мы знали.

— Ты не рассказал мне, ни один из вас, — изумилась я, и в голосе моем теперь были нотки обвинения. Полагаю, это лучше, чем слезы.

— Что бы ты сделала? Когда сами боги делают выбор, никто не может его изменить. Но жертва должна быть добровольной; сон ясно дал это понять. Если бы Холод знал, что его сердцем ты дорожишь больше всего, он боролся бы сильнее, и тогда ушел бы я вместо него.

Я покачала головой и отодвинулась от его руки.

— Разве ты не понимаешь? Если бы это ты изменил облик и был бы для меня потерян, я рыдала бы точно так же.

Рис сжал мою руку.

— Дойл и Холод не понимали, что они лидеры, оба.

Я высвободила свою руку из его руки и всмотрелась в него, радуясь гневу, потому что это чувство было лучшей из возможных эмоций внутри меня в данный момент. — Вы дураки, все вы. Разве вы не понимаете, что я оплакивала бы каждого из вас? Не понимаете, что нет ни одного человека из моего внутреннего круга, которого я бы была готова потерять или рисковать им? Вы этого не понимаете? — Я кричала и вдруг почувствовала себя намного лучше, чем когда плакала.

Дверь в комнату открылась снова. Это оказалась медсестра в сопровождении доктора в белом халате, которого я уже видела ранее. Доктор Мейсон была педиатром, одним из лучших в штате, а, может, и во всей стране. Это объяснил мне юрист, которого прислала ко мне моя тетушка. То, что она послала ко мне смертного и не представителя Двора, было интересным. Ни один из нас не знал, что из этого следует, но я ощущала, что она стала обращаться со мной так, как если бы сама была на моем месте. Она любила убивать вестников беды. Ты всегда можешь найти другого человеческого адвоката, но бессмертные фейри — редкость, так что она прислала мне кого-то, чья утрата вряд ли будет невосполнимой. Но адвокат был предельно четок, говоря, что королева взволнована беременностью и сделает все, что в ее силах, чтобы обезопасить мою беременность. Это включало и гонорар доктора Мейсон.

Доктор нахмурилась, глядя на мужчин.

— Я говорила, чтобы ее не расстраивали, господа. Я не шутила.

Медсестра, крупная женщина с каштановыми волосами, собранными на затылке в конский хвост, проверила мониторы и засуетилась вокруг меня, пока доктор отчитывала мужчин.

Доктор носила тёмную повязку на голове, контрастирующую с её светлыми волосами. Лично мне это сказало о том, что цвет у нее не свой собственный. Она была не намного выше меня, но не казалась коротышкой, когда подошла к постели, чтобы встать перед мужчинами. Она встала так, чтобы окинуть хмурым взглядом Риса и Дойла у постели и Шолто, который стоял чуть поодаль в углу у стола.

— Если вы продолжите волновать мою пациентку, вам придется покинуть палату.

— Мы не можем оставить ее одну, доктор. — Возразил Дойл своим глубоким голосом.

— Я помню уговор, но вы, кажется, забываете свою часть. Или я не говорила вам, что она нуждается в отдыхе и ни при каких обстоятельствах не должна расстраиваться?

Они говорили об этом вне палаты, потому что я этого не слышала.

— С малышами есть какие-то проблемы? — Спросила я, и теперь в моем голосе было опасение. Я предпочитала злиться.

— Нет, Принцесса Мередит, младенцы, кажется, вполне… — Она запнулась на мгновенье, — «здоровы».

— Вы что-то скрываете от меня, — сказала я.

Доктор и сестра обменялись взглядами. Это были не самые лучшие взгляды. Доктор Мейсон встала возле кровати по другую сторону от мужчин.

— Я просто беспокоюсь о вас, как о любой другой моей пациентке, вынашивающей многоплодную беременность.

— Я беременна, а не больна, доктор Мейсон. — Мой пульс подскочил, и мониторы это показали. Я поняла, почему я была подключена к большему числу мониторов, чем любой другой человек. Если бы что-то с этой беременностью пошло не так, как надо, у больницы были бы неприятности. Я была из высшего света, и это их беспокоило. К тому же я была в состоянии шока, когда они привезли меня сюда с низким кровяным давлением, низкими показателями и ледяной кожей. Они хотели удостовериться, что мой пульс в норме и падать не собирается. Теперь мониторы показывали все мои капризы.

— Поговорите со мной, доктор, потому что ваша нерешительность меня пугает.

Она посмотрела на Дойла, и он едва заметно кивнул. Мне это совсем не понравилось.

— Вы сказали ему первому? — Спросила я.

— Вы не собираетесь просто спустить это на тормозах? — Спросила она.

— Нет, — ответила я.

— Тогда еще один ультразвук сделаем этим же вечером.

— Я никогда раньше не бывала беременной, но я знаю от друзей, которые были у меня в Лос-Анджелесе, что ультразвук на таких ранних сроках не совсем обычное дело. Вы сделали уже три. Что-то с малышами не так?

— Я клянусь вам, что с близнецами все прекрасно. Насколько я могу судить по ультразвуку и вашим анализам крови, вы здоровы и в начале нормальной беременности. Близнецы могут сделать беременность более суматошной для матери и ее врача. — Она улыбнулась и продолжила. — Но все это не касается ваших милых двойняшек. Клянусь вам.

— Будьте осторожны с клятвами, доктор. Я — принцесса Двора фейри, и клятва мне очень близка к обету. Вы не захотите узнать, что с вами случится, если вы преступите эту клятву.

— Это угроза? — Спросила она, выпрямляясь во весь свой рост, перекидывая стетоскоп через шею и придерживая его концы.

— Нет, доктор, предостережение. Волшебство клубится вокруг меня даже в мире смертных. Я просто хотела предупредить вас и всех, кто будет обо мне заботиться, что необдуманно сказанные в моём присутствии слова могут иметь самые различные последствия.

— Вы имеете в виду, если я произнесу в слух свое желание, оно исполнится?

Я улыбнулась.

— Фейри на самом деле не исполняют желания, доктор, по крайней мере не те из них, что присутствуют сейчас в этой палате.

Теперь она выглядела немного смущённой.

— Я не имела этого в виду…

— Все в порядке, — остановила ее я, — но когда-то давным-давно, если вы давали слово, а затем нарушали его, это было для вас чревато знакомством с Дикой Охотой или же удача отворачивалась от вас. Я не знаю, сколько магии последовало за мной из страны фейри, я просто не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал случайно.

— Я слышала о том, что вы потеряли своего… возлюбленного. Мои соболезнования, но, сказать по правде, я не совсем поняла все то, что об этом говорят.

— Даже мы не понимаем всего, что там произошло, — вмешался Дойл. — Дикая магия называется дикой как раз по этой причине.

Она кивнула, будто бы все поняла, полагаю, её не терпелось уйти.

— Доктор, — сказала я, — вы хотите сделать еще один ультразвук?

Она обернулась ко мне с улыбкой.

— Могу я выйти из этой палаты, не отвечая на ваши вопросы?

— Вероятно, вы могли бы так поступить, но это не добавило бы вам моего расположения. То, что вы говорили с Дойлом прежде, чем рассказать все мне, уже заставляет меня задуматься.

— Вы спокойно отдыхали, и ваша тетя хотела, чтобы я обращалась пока со всем к капитану Дойлу.

— И именно она оплачивает ваш гонорар, — добавила я.

Доктор выглядела смущённой и слегка недовольной.

— Она еще и королева, и, честно, я не уверена, как мне реагировать на ее просьбы.

Я улыбнулась, но даже мне самой улыбка казалось немного жестковатой.

— Если она говорила что-то, что звучало, как просьба, доктор, значит, она очень хорошо к вам отнеслась. Она королева и абсолютный монарх своего Двора. Абсолютные монархи не обращаются ни к кому с просьбами.

Доктор снова ухватилась за оба конца своего стетоскопа. Держу пари, это ее нервная привычка.

— Хорошо, это может и так, но она хотела, чтобы я обсуждала важные для вас вещи с первостепенным по важности, — она заколебалась, — мужчиной в вашей жизни.

Я посмотрела на Дойла, который все еще стоял в изголовье моей кровати.

— Королева Андаис выбрала Дойла моим мужчиной номер один?

— Она спросила, кто отец ваших детей, и я, конечно, не смогла ответить на этот вопрос четко. Я сказала, что на данный момент пункция плодного пузыря увеличит риск выкидыша. Но Капитан Дойл вполне уверен, что является одним из отцов.

Я кивнула.

— Он и является, как и Рис, и Царь Шолто тоже.

Она заморгала на меня.

— Принцесса Мередит, у вас близнецы, а не тройня.

Я посмотрела на нее.

— Я знаю, кто отцы моих детей, это так.

— Но вы…

Дойл её перебил:

— Доктор, она не это хотела сказать. Поверьте мне, доктор, каждый из близнецов будет иметь нескольких генетических отцов, не только меня.

— Как вы можете быть убеждены в чем-то столь нереальном?

— Богиня послала мне видение.

Она открыла рот, будто собираясь возразить, но потом просто закрыла его.

Она прошла в противоположную сторону палаты, где они оставили прибор ультразвука в последний раз, когда мне его делали. Она надела перчатки, и медсестра вслед за ней тоже. Они достали флакон УЗИ-геля, который, как я уже точно знала, был чертовски холодным.

На этот раз доктор Мейсон не утруждала нас всех вопросом, хочу ли я попросить кого-нибудь из мужчин в палате выйти. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы понять мои чувства и уяснить тот факт, что каждый из этих мужчин имел право находиться здесь. Единственным, кто отсутствовал, был Гален, Дойл отправил его куда-то с поручением. Я была в полудреме, когда происходил их разговор шепотом, потом Гален ушел. Я не подумала о том, чтобы спросить, куда или зачем он ушел. Я доверяла Дойлу.

Они приподняли рубашку, размазывая по животу гель, опять-таки очень холодный, потом доктор взяла короткую трубку и начала водить ей по поверхности моего живота. Я смотрела в монитор на расплывчатую картинку. Картинка была достаточно чёткой, чтобы я смогла разглядеть два пятна, две фигуры, которые были настолько крошечными, что казались нереальными. Единственное, что подтверждало, что они есть, это легкое трепетание их сердец на мониторе.

— Видите, они выглядят совершенно здоровыми.

— Тогда зачем все эти дополнительные тесты? — Спросила я.

— Честно?

— Было бы неплохо.

— Потому что вы — Принцесса Мередит Ник Эссус, и я стараюсь прикрыть свою задницу. — Она улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.

— Для доктора вы очень честны, — заметила я.

— Я стараюсь, — отозвалась она.

Медсестра начала промокать мой живот салфеткой, потом начала вытирать аппарат, пока мы с доктором смотрели друг на друга.

— Ко мне и моим сотрудникам приставали с расспросами журналисты. Не только королева пристально за мной следит. — Она снова ухватилась за свой стетоскоп.

— Мне жаль, что мой статус осложнит жизнь вам и вашим сотрудникам.

— Просто будьте образцовой пациенткой, и мы сможем обсудить это еще раз утром, Принцесса. А теперь вам лучше поспать или по крайней мере отдохнуть, хорошо?

— Я попробую.

Она почти улыбнулась, но в глазах её затаилось некая настороженность, словно она мне не верила.

— Хорошо, я думаю, что это лучшее, на что я могу рассчитывать, но, — она повернулась к мужчинам, — не вздумайте никак ее волновать. — Она погрозила им пальцем.

— Она — принцесса, — заметил Шолто из своего угла, — и она наша будущая королева. Если она потребует разговора на неприятные темы, что нам делать?

Она кивнула, снова с силой схватив стетоскоп.

— Я говорила с королевой Андаис, так что я понимаю вашу проблему. Попытайтесь обеспечить ей отдых, постарайтесь, чтобы она оставалась спокойной. Она сегодня пережила много негативного, я была бы рада, если бы она отдохнула.

— Мы очень постараемся, — отозвался Дойл.

Она улыбнулась, но ее глаза все еще были взволнованными.

— Замётано. Отдыхайте. — Она ткнула в меня пальцем, будто это было какое-то магическое заклинание, чтобы заставить меня сделать то, чего она хотела. Потом она вышла, и медсестра пошла следом.

— Куда ты отослал Галена? — Спросила я.

— Он отправился за тем, кто, как мне кажется, может нам помочь.

— К кому и куда? Ты ведь не отправил его в страну фейри одного?

— Нет. — Сказал Дойл, взяв мое лицо в свои ладони. — Я не стал бы рисковать нашим зеленым рыцарем. Он — один из отцов и тоже будет королем.

— И как же это прокатит? — Спросил Рис.

— Да, — поддержал Шолто, — как все мы сможем стать королями?

— Я думаю, ответ в том, что королевой будет Мерри, — сказал Дойл.

— Это не ответ, — заметил Шолто.

— Это единственный ответ, который у нас сейчас есть, — отозвался Дойл, и я заглянула в его черные глаза, увидев там огоньки. Отражение предметов, которых в комнате не было.

— Ты пробуешь меня зачаровать, — проговорила я.

— Ты должна отдохнуть ради малышей, которых носишь. Позволь мне помочь тебе расслабиться.

— Ты хочешь меня очаровать и просишь меня это позволить, — тихо проговорила я.

— Да.

— Нет.

Он наклонился ко мне с цветными всполохами в его глазах, игравшими ярче радуги.

— Ты доверяешь мне, Мередит?

— Да.

— Тогда позволь мне помочь тебе заснуть. Клянусь, ты проснешься отдохнувшей, и все проблемы все еще будут ждать, пока ты их решишь.

— Ты не будешь решать что-то важное без меня? Обещаешь?

— Обещаю, — сказал он и поцеловал меня. Он целовал меня, и внезапно все, что я могла видеть, было цветной пеленой и чернотой. Словно стоишь в летнюю ночь, окружённый светлячками, только они были красными, зелеными, желтыми и… я уснула.

Глава 2

Я проснулась навстречу солнечным лучам и улыбке на лице Галена. Завитки его волос были еще зеленее на свету, окружённые сиянием, так что даже его бледная кожа отливала зеленым, что обычно бывало, когда он надевал зеленую рубашку. Он был единственным из моих мужчин, у кого были короткие волосы. Единственной данью традициям была длинная тонкая косичка, спускавшаяся по его плечу на мою постель. Сначала я оплакивала его волосы, но теперь это был образ Галена. Он был для меня просто Галеном с того момента, как мне исполнилось четырнадцать, и я попросила отца выдать меня за него замуж. Потребовались годы, чтобы понять, почему отец отказал мне. Гален, мой милый Гален, был совершенным нулем в политике и интригах. А при Дворе фейри вам надо быть искусным в том, и в другом.

Но он проник в Благой Двор, чтобы найти меня, потому что он, подобно мне, был великолепен в тонком гламоре. Мы оба могли менять нашу внешность, когда на нас смотрят, и заставлять людей видеть только то, что мы хотели, чтобы они увидели. Это была разновидность волшебства, остававшаяся доступной фейри, даже когда остальное, более сильное волшебство исчезло.

Я потянулась к нему рукой, но капельница заставила меня остановиться. Он наклонился и поцеловал меня нежно в губы. Он был первым мужчиной, кто поцеловал меня так, с момента, когда я попала в больницу. Это было непривычно, но приятно. Боялись ли остальные поцеловать меня по-настоящему? Боялись, что это может напомнить мне о том, что сделал со мной мой дядя?

— Улыбка мне нравится больше, — проговорил Гален.

Я улыбнулась для него. Он заставлял меня улыбаться, несмотря ни на что, на протяжении десятилетий.

Он коснулся моей щеки, мягко, будто крыло бабочки. Это крошечное прикосновение заставило меня вздрогнуть, но не от страха. Его улыбка просияла, и это заставило меня вспомнить, почему однажды я его любила, больше, чем всех остальных.

— Уже лучше, но у меня тут есть кое-кто, кто, как мне кажется, укрепит твою улыбку.

Он отошел, чтобы я смогла разглядеть куда более миниатюрную фигуру позади него. Бабуля была более чем на фут ниже Галена (около 30 см. — прим. переводчика).

У нее, как у моей матери, были длинные, волнистые волосы глубокого каштанового цвета, притом, что ей было уже несколько сотен лет. Ее глаза были блестящими, карими и, как обычно, прекрасными. Всё остальное в ней не было столь обычным. Ее лицо было более похоже на лицо брауни, чем человека, а значит, оно было безносым. Ноздри присутствовали, но и только, и губы были такими тонкими, что ее лицо казалось почти черепом. Ее кожа была морщинистая, коричневая, и это было не из-за возраста, а из-за унаследованной крови брауни. Глаза ей достались, должно быть, от моей прабабки, но волосы были точно от прадеда. Он был шотландским фермером, а фермеры не балуют себя портретами. Так что у меня были только намеки во внешности моей бабушки, мамы и тети, по которым я могла судить о человеческой ветви нашей семьи.

Бабуля подошла к краю кровати и положила руку на мою.

— Дорогая, крошечка моя, что они сделали с тобой? — Ее глаза блестели непролитыми слезами.

Я переместила свободную руку, чтобы накрыть ее ладони, которые лежали поверх моей руки с капельницей.

— Не плачь, Бабуля, пожалуйста.

— С чего мне не плакать? — спросила она.

— Потому, что если ты расплачешься, я тоже расплачусь.

Она громко шмыгнула носом и отрывисто кивнула.

— Это серьезный аргумент, Мери. Если ты можешь быть такой храброй, то и я могу.

Мои глаза жгло, горло внезапно сдавило. Это было нелогично, но в любом случае я ощущала себя в большей безопасности рядом с этой крошечной женщиной, чем под охраной стражи. Они жили с мыслью, что их долг — отдать жизнь за меня, они были одними из лучших воинов, которыми наш Двор мог бы по праву гордиться, но я не ощущала себя с ними в безопасности, не по-настоящему. Теперь, когда Бабуля была рядом со мной, было ощущение из моего детства, будто пока она со мной, ничего по-настоящему плохого случиться не может. Если бы только это было правдой.

— Король поплатится за этот произвол, Мери, готова поклясться в этом. — Слезы начали исчезать, смытые порывом искреннего гнева. Я сильнее сжала ее руку.

— Я запретила своим людям его убивать или бросать ему вызов, Бабуля. Ты тоже должна оставить в покое Благой двор.

— Я не твой страж, которым ты можешь распоряжаться, дитя. — Взгляд на ее лице был тем, что я хорошо знала, упрямство было в ее глазах, в напряжении ее тонких плеч. Я не хотела видеть ее такой.

— Нет, но если ты будешь убита, пытаясь защитить мою честь, мне это не поможет. — Я приподнялась, опираясь на ее руку. — Пожалуйста, Бабуля, я не вынесу, если потеряю тебя и буду знать, что это моя вина.

— Ох, это нисколечко не будет твоей виной, Мери. Это все мерзавец-король виноват.

Я покачала головой, почти сев в этих бесконечных трубках и проводках, опутывавших меня.

— Пожалуйста, Бабуля, обещай мне, что ты не станешь совершать глупостей. Ты должна быть рядом, чтобы помогать мне с малышами.

Ее лицо смягчилось, и она погладила мою руку.

— Так это будут двойняшки, как мои собственные девочки?

— Говорят, что близнецы могут быть через поколение. Полагаю, что это так, — сказала я. Дверь открылась, и за ней снова оказались доктор и сестра.

— Я велела вам, господа, не расстраивать ее, — проговорила доктор Мейсон своим самым строгим тоном.

— Ах, это все из-за меня, — запричитала Бабуля. — Мне очень жаль, доктор, но как ее бабушка, я немало огорчена тем, что с ней случилось.

Доктор, должно быть, уже видела Бабулю, потому что не уставилась на нее, как делало большинство людей при виде брауни. Она только окинула Бабулю строгим взглядом и погрозила ей пальцем.

— Мне не важно, кто это сделал. Если вы не перестанете гонять ее показатели вверх-вниз, то вам придется нас покинуть, всем вам.

— Мы уже объясняли раньше, — вмешался Дойл. — Принцесса должна быть под охраной непрерывно.

— За дверью есть полицейские и другие ваши стражи.

— Она не может оставаться одна, доктор. — Это уже был Рис.

— Вы в самом деле думаете, что принцесса все еще в опасности? Здесь, в нашей больнице? — Переспросила она.

— Да, — подтвердил Рис.

— Я тоже так считаю, — сказали Дойл и Шолто в один голос.

— Могущественный человек, в распоряжении которого имеется магия, который вдобавок изнасиловал собственную племянницу, способен выкинуть что угодно, — сказала Бабуля.

Доктор выглядела смущенной.

— Пока у нас нет образца ДНК короля, чтобы сравнить его с нашим материалом, у нас нет доказательств, что это была его… — Она заколебалась.

— Сперма, — продолжила я за нее.

Она кивнула и снова намертво ухватилась за свой стетоскоп.

— Прекрасно. Его ли сперма, что мы нашли. Мы подтвердили принадлежность двух образцов ДНК — господина Риса и пропавшего телохранителя Холода, но мы пока не знаем, кому принадлежат ещё два образца.

— Два других? — Переспросила Бабуля.

— Это длинная история, — сказала я. Тут мне кое-что пришло в голову. — Как вам удалось найти ДНК Холода для сравнения?

— Капитан Дойл дал нам прядь его волос.

Я посмотрела мимо Бабули на Дойла.

— Как это ты после всего, что случилось, имел при себе прядь его волос?

— Я говорил тебе про сон, Мередит.

— Ну и?

— Мы обменялись прядями, чтобы передать тебе их на память. У него была прядь моих волос, которую он должен был отдать тебе на память, если избранным окажусь я. Я дал часть его пряди врачам для сравнения.

— Где ты прятал ее, Дойл? В собачьем обличье у тебя карманов нет.

— Я отдал локон другому стражу на хранение. Тому, кто не ходил с нами к Золоту Двору.

Одно то, что он сказал, говорило о том, что он предполагал вероятность, что не выживет не один из них. Мне не стало ни на каплю легче от услышанного. Все мы выжили, но боязнь за них все еще была в глубине моей души. Боязнь потери.

— Кому ты доверил столь ценный дар? — Спросила я.

— Люди, которым я доверяю больше всего, находятся сейчас здесь, в этой палате, — ответил он голосом столь же тёмным, как и он сам. Это был голос, которым говорила бы сама ночь, будь она мужчиной.

— Да, и судя по твоим предыдущим словам, ты планировал как успех, так и поражение. Так что ты оставил пряди у того, кто не пошел с вами к Золотому Двору.

Он подошел и встал в изножье постели, не слишком близко от Бабули. Дойл знал, что он был Мраком Королевы, ее убийцей в течение столетий, и многих людей, приближённых ко двору, его присутствие все еще волновало. Я оценила, что он дал место Бабуле, и была рада, что он послал Галена, чтобы тот ее привел. Я не была уверена, что среди моих стражей есть другой такой воин, которому бы она столь же доверяла. Остальные слишком долго казались нам врагами.

Я изучала его темное лицо, хотя точно знала, что оно мне никогда ничего не скажет. Сначала он позволял эмоциям отражаться на своем лице, но потом, когда я научилась читать его немного лучше, он научился их скрывать. Я знала, что если он захочет, я не найду на его лице ничего, кроме удовольствия от его созерцания.

— Кто? — Спросила я.

— Я оставил обе пряди Китто.

Я уставилась на него, не пытаясь скрыть удивление на своем лице. Китто был единственным мужчиной в моей жизни, который был ниже Бабули. В нем не было даже ровно четырех футов (1,22 м. — прим. переводчика), на одиннадцать дюймов ниже ее (т. е. на почти на 28 см. — прим. переводчика). Но его кожа была лунно-белой, как моя, и его тело было совершенной копией тела воина-сидхе, если не считать ярко переливающихся чешуек, сбегавших вдоль его спины и крошечных втяжных клыков у него во рту, огромных глаз без белков с по-кошачьи суженым зрачком посередине, окружённым сплошной синевой. Всё это указывало на то, что его отцом является, или являлся змеегоблин. Его вьющиеся черные волосы, бела кожа и магия, которую пробудил секс со мной, были унаследованы им от матери — благой сидхе. Но Китто не знал ни одного из своих родителей. Его мать-сидхе бросила его умирать недалеко от холма гоблинов. Он был спасен, потому что был слишком маленьким, чтобы его съесть, а плоть сидхе у гоблинов — деликатес. Китто отдали гоблинихе, чтобы та откормила его, пока он не станет достаточно большим, чтобы его съесть, как поросенка для праздничного обеда на святки.

Но женщина внезапно… полюбила его. Полюбила достаточно, чтобы оставить в живых и обращаться с ним, как с гоблином, а не как с живым кормом, каковым он являлся для остальных.

Остальные стражи не считали Китто одним из них. Он был слишком слаб, хоть Дойл упорно утверждал, что парень посещает спортзал наравне с остальными, и под его бледной кожей появились мышцы, Китто никогда не будет настоящим воином.

Дойл ответил на вопрос, который, должно быть, отразился на моем лице.

— Все, кому я доверял больше всего, отправились со мной в сетхин фейри. Кто из оставшихся мог бы понять, насколько важны эти пряди для тебя, наша принцесса? Кто, кроме того, кто был с нами с самого начала? Никка тоже остался, и хотя он как воин лучше, чем Китто, он ненамного сильнее его. Кроме того, наш Никка скоро будет отцом, и я был не вправе вовлекать его в наше противостояние.

— Это и его битва тоже, — возразил Рис.

— Нет, — отрезал Дойл.

— Если мы проиграем и Мери не займёт трон, наши враги убьют Никку и его невесту, Бидди.

— Они не осмелятся причинить вред женщине-сидхе, носящую под сердцем дитя, — вмешалась Бабуля.

— Я думаю, некоторые из них посмеют, — возразил Рис.

— Я согласен с Рисом, — сказал Гален, — я думаю, Кэл предпочел бы увидеть страну фейри в руинах, нежели чем потерять шанс унаследовать трон матери.

Бабуля коснулась его руки.

— Ты вырос циником, мальчик.

Он улыбнулся ей, но его зелёные глаза глядели настороженно, почти страдальчески.

— Я вырос мудрецом.

Она повернулась ко мне.

— Мне неприятно думать, что любой из благородных сидхе испытывает ненависть, пусть даже Кэл.

— Последнее, что я слышала от своей тети, что мой кузен Кэл планировал сделать мне ребенка, чтобы мы вместе правили.

На лице Бабули возникло выражение отвращения.

— Ты бы скорее умерла.

— Но я уже беременна, и не от него. Рис и Гален правы; теперь он убьет меня, если сможет.

— Он убьет тебя прежде, чем родятся малыши, если сумеет, — проговорил Шолто.

— Какое тебе дело до моей Мери, Король Слуа Шолто? — Бабуля даже не пыталась скрыть подозрительность в голосе.

Он подвинулся ближе к кровати, встав в изножье. Он позволил остальным троим мужчинам поддержать меня прикосновениями. Я оценила это, поскольку мы все еще были немногим больше, чем просто друзьями.

— Я один из отцов детей Мери.

Бабуля посмотрела на меня. Это был несчастный, почти рассерженный взгляд.

— До меня дошли слухи, что король слуа будет отцом, но я никак не могла в это поверить.

Я кивнула.

— Это так.

— Он не треснет быть королем Слуа и королем Неблагих? Одним задом на два трона не сядешь. — Теперь это прозвучало враждебно.

В другой ситуации я была бы более тактичной, но времена дипломатии прошли, по крайней мере, среди моего приближённого круга. Я была беременна правнуками Бабули; в будущем нам с ней предстоит тесное общение. Я не хотела, чтобы она и Шолто препирались в ближайшие девять месяцев или того дольше.

— Почему ты злишься, что один из отцов — Шолто? — Это был очень прямой, и крайне невежливый по любым правилам этикета сидхе вопрос. Среди низших фейри этикет был не таким суровым.

— Всего один день в роли будущей королевы и ты уже позволяешь себе оскорблять свою старушку-Бабулю?

— Я надеюсь, что ты будешь со мной во время моей беременности, но я не хочу распрей между тобой и моими любовниками. Объясни, почему ты не любишь Шолто?

Взгляд ее прелестных карих глаз был отнюдь не дружелюбным.

— Ты не задавалась вопросом, кто нанес удар, что убил твою прабабушку, мою мать?

— Она умерла в одной из последних крупных войн между Дворами.

— Да, но кто ее убил?

Я посмотрела на Шолто. Его лицо было высокомерной маской, но в глазах читался сложный мыслительный процесс. Я не знала его мимики настолько же хорошо, как Риса или Галена, но была более чем уверена, что он судорожно размышляет.

— Ты убил мою прабабушку?

— Я убивал многих на войне. Брауни сражались на стороне Благого Двора, а я нет. Я и мои люди действительно убивали брауни и других низших фейри из Благого Двора в войнах, но была ли среди них твоя родня, я не знаю.

— Того хуже, — проговорила Бабуля. — Ты ее убил и даже не заметил.

— Я убивал многих. В какой-то момент становится сложно припомнить всех.

— Я видела, как она умерла от его руки, Мери. Он убил ее и пошёл дальше, будто она была никем. — В ее голосе сквозила такая боль, такая скорбь, какой я никогда не слышала от своей бабушки.

— Что это была за война? — Спросил Дойл, его глубокий голос упал в повисшей тишине, подобно камню, с силой брошенному в колодец.

— Это было третье воззвание к оружию, — проговорила Бабуля.

— Та война, что началась, потому что Андаис похвасталась, что ее борзые лучше, чем у Тараниса, — заметил Дойл.

— Поэтому ее называли Войной Собак, — вспомнила я.

Он кивнул.

— Я не знаю, с чего она началась. Король никогда не говорил нам, почему мы должны сражаться, он лишь сказал, что отказ приравнивался к измене и к смертной казни.

— А теперь задумайся, почему первая называлась Брачной Войной, — предложил Рис.

— Это я знаю, — сказала я. — Андаис предложила Таранису пожениться и объединить оба Двора после того, как ее король погиб на поединке.

— Я не могу вспомнить, кто из них кому первым нанес оскорбление, — заметил Дойл.

— Ты война была более трех тысяч лет назад, — сказал Рис. — Детали имеют свойство размываться по истечении такого времени.

— Так что, все смертоносные войны фейри начинались по глупым причинам? — Спросила я.

— Большинство из них, — ответил Дойл.

— Грех гордыни, — заметила Бабуля.

Никто с ней не спорил. Я не была уверена, что гордыня такой уж грех — мы ведь не христиане — но гордыня могла быть ужасной в обществе, где правители имели абсолютную власть над своим народом. Не было возможности сказать «нет» или возразить «не глупая ли это причина, чтобы посылать на смерть своих людей?». Не без того, чтобы тебя бросили в тюрьму или что похуже. Это было справедливо для обоих Дворов, между прочим, хотя Благой Двор веками был более осмотрительным, так что его репутация в средствах массовой информации всегда была лучше. Андаис предпочитала пытки и казни с наибольшим количеством зрителей.

Я перевела взгляд с Бабули на Шолто. Его красивое лицо выражало неуверенность. Он набросил высокомерие, но в его трехцветных золотых глазах что-то дрогнуло. Боялся ли он? Возможно. Я думаю, он в тот момент переживал, что я могу отвергнуть его из-за того, что три тысячи лет назад он убил мою прародительницу.

— Он продирался сквозь наши ряды, будто мы просто скопище мяса, что-то, что нужно вырубить, чтобы добраться до главной цели сражения, — сказала Бабуля, в ее голосе был гнев, которого я от нее никогда не замечала, даже когда она упоминала своего жестокого мужа-мерзавца из Благого Двора.

— Шолто — отец одного их твоих будущих правнуков. Секс с ним пробудил Дикую Магию. Секс с ним позволил вернуть нам Собак и других чудесных животных, которые появились при Дворах и среди низших фейри.

Она посмотрела на меня, и в одном этом взгляде было столько горечи. Это меня немного напугало. Моя нежная Бабуля была переполнена ненавистью.

— Слухи об этом долетали до меня, но я им тоже не поверила.

— Клянусь тебе Всепоглощающей Тьмой, что это так.

Она выглядела пораженной.

— Нет нужды приносить мне такую клятву, Мери-деточка. Тебе я верю.

— Я хочу, чтобы между нами все было ясно, Бабуля. Я люблю тебя, и мне жаль, что Шолто убил твою маму, мою прабабушку, у тебя на глазах, но он не только отец одного из моих детей, он еще и консорт, благодаря которому вернулась большая часть магии. Он слишком ценен для меня и для фейри, чтобы быть случайно отравленным.

— Сидхе нельзя отравить, — сказала она.

— Не чем-то природным, нет, но ты десятилетия живешь в контакте с человеческим миром. Ты прекрасно знаешь, что есть химические яды. Сидхе не могут противостоять тому, что создано искусственно. Мой отец обучил меня этому.

— Принц Эссус был очень мудрым, и для сидхе королевских кровей он был величайшим человеком. — Ее слова были жесткими. Она была искренна, потому что она любила моего отца, как сына, поскольку он любил меня больше, чем моя мать, и разрешил Бабуле помогать ему меня воспитывать. Но гнев в ее словах не соответствовал тому, что она говорила, будто у нее в мыслях было совсем не то, что она произнесла.

— Был, но его величие — не то, о чём ты хотела сказать, бабушка. Я вижу гнев в тебе, который пугает меня. Разновидность гнева, которым обладают все фейри, тот гнев, что заставляет их на смертном одре торговать своими жизнями и жизнями тех, кто зависит от них, ради мести и гордыни.

— Не сравнивай меня с лордами и леди Двора, Мери. У меня есть право на гнев, и на то, чтобы вынашивать его.

— Пока я не буду уверена, что ты больше мой союзник и любящая бабушка, чем жаждущая мести дочь, я не могу оставить тебя возле себя.

Она выглядела пораженной.

— Я буду рядом с тобой и малышами, как была с тобой, когда ты росла.

Я помотала головой.

— Шолто — мой возлюбленный и отец одного из моих детей. Кроме того, Бабуля, секс с ним вернул большое количество магии в страну фейри. Я не стану рисковать им ради твоей мести, если ты не дашь мне самую священную нашу клятву, что не станешь вредить ему тем или иным способом.

Она всматривалась в мое лицо, словно считала, что я шучу.

— Мери-деточка, ты ведь не всерьез? Ты же не считаешь этого монстра дороже меня?

— Монстр, — тихо повторила я.

— Он использовал гламор сидхе, чтобы скрыть, что он больше монстр, чем остальные.

— Что ты имеешь в виду под «остальными»? — Спросила я.

Она кивнула в сторону Дойла.

— Мрак немилосердно убивает. Его мать была адской гончей, его отец пука, который ее покрыл в облике собаки. Ты вполне можешь вынашивать щенков. Они ведут себя так, словно высокие лорды — само совершенство, но они не менее уродливы, чем мы. Они просто лучше скрывают это при помощи волшебства, чем маленький народец.

Я смотрела на женщину, что помогла меня вырастить, будто она была мне незнакома, потому что в некотором смысле так оно и было. Я знала, что она недолюбливает Дворы — как и большинство представителей низших фейри — но я не знала, что она подвержена таким предрассудкам.

— Ты и к Дойлу испытываешь особую неприязнь? — Спросила я.

— Когда ты оказалась у меня, Мери, с тобой был Гален и Баринтус. Против них я не имею ничего, но я и помыслить не могла, что ты обратишься к Мраку. Ты боялась его, когда была ребенком.

— Я помню, — подтвердила я.

— Ты не понимаешь, малышка, если бы королева хотела убить твоего отца, кого бы она послала, чтобы это исполнить?

Ох.

— Дойл не убивал моего отца.

— Откуда ты знаешь, Мери? Он тебе сказал, что не делал этого?

— Дойл не стал бы действовать без непосредственного приказания королевы, а Андаис не настолько хорошая актриса. Она не приказывала ему убить моего отца, своего брата. Я видела ее ярость из-за его смерти. Она была настоящей.

— Она не любила Эссуса.

— Возможно, она любит только своего сына, но ее брат кое-что для неё значил, и она была огорчена тем, что он пал от чьей-то руки. Возможно, она просто злилась, что это было сделано не по её приказу. Я не знаю, но я уверена, что Андаис не приказывала Дойлу убивать его, а Дойл, в свою очередь, не стал бы делать этого без приказа.

— Но он сделал бы это, если б ему приказали. Ты знаешь это, — заключила Бабуля.

— Конечно, — подтвердила я, и мой голос был спокоен, в то время как в её голосе сквозило напряжение.

— Он убил бы твоего отца, если бы ему приказала королева. Он убил бы даже тебя.

— Он был Мраком Королевы. Я знаю это, Бабуля.

— Как же ты тогда можешь спать с ним? Зная, чья кровь может быть на его руках.

Я попыталась обдумать, как ей всё объяснить так, чтобы она поняла. Ее реакция застигла меня врасплох. Мне это не понравилось не только потому, что внучкам не нравится, когда бабушки ненавидят их будущего мужа. Мне это не понравилось потому, что ей удавалось скрывать от меня такую огромную неприязнь на протяжении долгих лет. Это заставило меня задаться вопросом, что еще я упустила из виду, что ещё она скрывала.

— Я могла бы сказать просто, что я его люблю, Бабуля, но взгляд на твоем лице говорит мне, что ты этого не поймешь. Он теперь мой Мрак. Он теперь убивает по моему приказу. Он — один из самых лучших воинов, что когда-либо были при обоих Дворах, и теперь он мой. Он — моя надёжная правая рука, мой палач, мой генерал. Ни в одном Дворе я не найду другого короля, который сделал бы меня сильнее, чем Дойл.

Эмоции сменялись на ее лице настолько быстро, что я не могла за ними уследить. Наконец, она заговорила:

— Ты взяла его в свою постель, потому что это было выгодно политически?

— Я взяла его в свою постель, потому что Королева Воздуха и Тьмы приказала мне

это сделать. Я никогда и не мечтала, что смогу отобрать у нее ее Мрака.

— Откуда ты знаешь, не служит ли он все еще ей?

— Бабуля, — позвал Гален, — вы хорошо себя чувствуете?

— Как никогда прекрасно. Я только хочу, чтобы Мери увидела правду.

— И какова же эта правда? — Спросил Гален и голос его был настойчивым. Я посмотрела на его лицо, но его глаза были обращены к Бабуле. Это заставило меня тоже вглядеться в нее. Ее глаза были немного расширенны, губы приоткрыты, пульс учащен. Был ли это просто гнев или тут было что-то еще?

— Им нельзя доверять, никому из них.

— Кому, Бабуля? — Переспросил Гален. — Кому нельзя верить?

— Людям королевы, деточка. — Это она адресовала мне. — Ты росла с осознанием этого. Она должна узнать правду. — Последние слова она прошептала, теряя акцент. Она была расстроена, так что акцент просто не мог исчезнуть — только не сам по себе.

— Ты видел кого-нибудь из того или другого Двора, когда был в ее доме? — Спросил Дойл.

Гален задумался перед тем, как ответить.

— Нет, я не видел никого, — он утрированно подчеркнул слово «видел».

— Что с ней не так? — Спросила я тихо.

— Со мной всё в порядке, деточка, — сказала Бабуля, но её глаза были немного дикими, как будто чары, а это они и были, становились сильнее.

— Бабуля, мы с тобой когда-то были друзьями, — попытался воззвать к ней Рис, придвигаясь так, чтобы Дойл мог исчезнуть из её поля зрения.

Она смерила его недовольным взглядом, словно с трудом вспоминая, кто он.

— Да, ты никогда не причинял вреда ни мне, ни моим людям. Ты держался особняком в былые дни, придерживаясь стороны золота и видений. Когда-то ты был нашим союзником, белый рыцарь, — она схватила его за руку, — Как можешь ты теперь быть заодно с ними?

Акцент исчез окончательно, голос был совсем не похож на её.

— Да что это с ней? — испугалась я.

Я потянулась к ней, а она — ко мне, но Рис и Гален встали у нас на пути, в спешке чуть не опрокинув друг друга.

— Что это? — Спросила я, и на этот раз мой голос звучал громче. Я услышала, как взвились показатели мониторов. Если я не успокоюсь, у нас тут будет куча врачей и медсестер. Нам тут не нужны были люди посреди того, что смахивало на магическое нападение. Я пыталась успокоиться, пока моя бабушка старалась прорваться мимо Риса и Галена. Она пыталась убедить их, как и меня, что мы оказались на стороне зла.

— В ее волосах что-то есть, нить или волосок. Оно сияет, — голос Дойла прорвался сквозь общий гул голосов.

— Я тоже вижу, — бросил Рис.

— А я не вижу, — возмутился Гален.

Мне не было видно из-за них двоих. Я только видела проблески коричневых длинных рук Бабули, пытавшихся дотянуться до меня сквозь мужчин почти яростно.

Дверь открылась, и доктор Мейсон в сопровождении двух медсестер вошла в палату.

— Что, черт возьми, тут происходит? — Спросила она. И на этот раз ее голос прозвучал действительно зло.

Полагаю, что винить ее я не могла, но и объясниться с ней способа не было. Сказывалась ли беременность на моем мыслительном процессе или же я все еще была в шоке?

— Все вон. На сей раз я не шучу! — Доктор Мейсон была вынуждена орать, чтобы перекричать усиливающийся пронзительный голос Бабули.

Тут стеклянный стакан с водой с прикроватного столика медленно поднялся в воздух. Он завис на высоте восьми дюймов над столешницей (около 20 см. — прим. переводчика). Гибкая соломинка в нём чуть наклонилась от резкого движения, но сам стакан висел неподвижно. Бабуля была действительно хороша в телекинезе, как и все брауни. Она подавала чай в фарфоровом сервизе тем же способом, когда я была совсем маленькой.

Лампа на тумбе рядом со стаканом тоже начала подниматься. Кувшин взмыл вверх. Лампа поднялась, насколько позволял шнур, и начала покачиваться в воздухе, подобно лодке, пришвартованной к причалу. Это все еще было очень спокойным, так почему же мой пульс бился в глотке, сбивая дыхание? Потому что брауни не теряют контроль над своей силой. Никогда. Но богарты могут. Что такое богарт? Брауни, который потерял контроль. Что я хочу этим сказать? Дарт Вейдер все еще был джедаем, ведь так? Христиане до сих пор считают Люцифера падшим ангелом, хотя большинство людей забывают о том, что он ангел.

Доктор Мейсон снова намертво вцепилась в свой стетоскоп.

— Я не знаю, что именно тут происходит, но я точно знаю, что все это расстраивает мою пациентку. Так что либо немедленно остановитесь, либо я буду вынуждена вызвать охрану или полицию, чтобы очистить палату. — Ее голос немного дрогнул, когда она увидела раскачивающуюся лампу и парящий в воздухе стакан.

— Бабуля, — позвал Гален, его голос казался громким во внезапно наступившей тишине.

Она перестала орать. Фактически в палате было чересчур тихо, как будто настало то затишье, которое ниспадает на мир за секунды до того, как разверзнутся небеса и буря обрушится на землю.

— Бабуля, — позвала я тихонько, и мой голос выдавал ту панику, что творилась внутри. — Пожалуйста, Бабуля, не делай этого.

Гален и Рис все еще были между мной и ей, так что я не могла видеть ее, но я могла ее ощущать. Я могла чувствовать ее магию, когда та начала растекаться по комнате. Из кармана доктора выплыла ручка. Она едва слышно пискнула.

Рис попытался вразумить Бабулю:

— Однажды ты рассказала мне, Хетти, что Мэг стала богартом потому, что была слишком слаба и позволила своему гневу одержать над ней верх. Ты и вправду так слаба, Хетти? Ты позволишь своему гневу стать твоим хозяином или будешь его хозяйкой сама? — В его словах было больше, чем я могла услышать.

Была в его голосе сила, это были не просто слова. Сила магии, наполнявшая его слова подобно тому, как натиск прилива переполняет шёпот волн. Волны могут быть маленькими, но всегда есть ощущение, что за невесомой пеной, окутывающей ваши ступни, стоит нечто намного большее, гораздо более грубое. Таким и был голос Риса, простые слова, но за ними было желание с ним соглашаться. Сделать что-то разумное. Он никогда не стал бы проделывать этот фокус с сидхе, но Бабуля не была сидхе. Стараясь изо всех сил, даже сочетавшись браком с одним из благородным сидхе, она по-прежнему оставалась низшей фейри, и то, что не работало на высших, могло сработать на ней.

Это было одновременно и оскорблением со стороны того, кого она считала другом, и отчаянным шагом, потому что если это не сработает, Рис посеет бурю. Я молилась Богине, чтобы нам не пришлось впоследствии пожинать ураган.

— Уйдите, доктор, сейчас же, — взмолился Дойл.

— Я вызываю полицию, — отозвалась она через плечо, направляясь к двери.

Рис продолжал говорить с Бабулей, медленно, вкрадчиво.

— Если офицеры не волшебники, они не смогут нам помочь, — сказал Дойл.

Доктор Мейсон была уже в дверях, когда кувшин разлетелся на куски возле ее головы, поранив осколком ей скулу. Она вскрикнула, и Гален почти кинулся к ней, но остановился в изножье кровати. Он разрывался между тем, чтобы помочь женщине, и защитить меня. Рис, Дойл и Шолто не колебались. Они обступили постель. Думаю, они просто хотели меня заслонить, но Бабуля отступила. Я видела ее теперь, когда Гален был на полпути к двери.

Она сделала шаг назад, руки, опущенные вдоль тела, сжались в кулаки. Ее карие глаза были распахнуты так широко, что виднелись белки. Ее худощавая грудь поднималась и опадала, будто она запыхалась от бега. Большой стул в углу поднялся в воздух.

— Бабуля, нет! — Закричала я и потянулась к ней, будто моя протянутая рука могла сделать больше, чем мой голос. У меня были руки власти, но ни одну из них я не желала применять на своей бабушке.

Все мелкие предметы в комнате помчались в троих мужчин, окружавших мою постель. Помчались ко мне. Но я знала, что эти предметы призваны отвлечь внимание от чего-то более крупного. Бросьте что-то маленькое, чтобы не заметили большого.

У меня было время, чтобы перевести дыхание, чтобы их предупредить. Тут Дойл накрыл меня своим телом, защищая меня. Мир внезапно стал черным, не потому, что я вырубилась, а потому, что его волосы рассыпались полуночным водопадом вокруг моего лица.

Я услышала, как доктор вновь вскрикнула. Я услышала незнакомые голоса, раздающиеся от двери.

— Шолто, нет! — заорал вдруг Рис.

Глава 3

Я пыталась убрать с лица волосы Дойла, чтобы расчистить себе обзор, когда к крикам и воплям добавился звук, похожий на рев несущегося на нас урагана, перемежавшийся со звуком бьющегося стекла. Я услышала крик Бабули и стала еще отчаяннее отпихивать Дойла. Я должна была знать, что происходит.

— Дойл, пожалуйста, что там происходит? — Я толкнула его, но это было все равно, что биться о стену.

Невозможно было его сдвинуть, если он того не хотел. Я прожила большую часть жизни, уступая окружающим по силе, хоть и не намного, но в этот момент я поняла, что я, возможно, и буду их королевой, но все равно никогда не буду им равной.

Я наконец откинула достаточно волос с лица, чтобы разглядеть потолок. Я повернула голову и увидела Галена возле двери, прикрывающего доктора своим телом. Вокруг него были осколки и щепки. Двое полицейских, что стояли за дверью, оказались внутри палаты с выхваченным оружием. Но именно выражение их лиц подсказало мне, что могло происходить в другой части комнаты.

Ужас, тихий, всепоглощающий ужас был на лицах обоих. Они подняли свои пистолеты и прицелились, будто мишень, в которую они целились, передвигалась… хаотично и по размерам она была больше всех известных мне предметов в комнате, потому что целились они выше роста любого из присутствовавших здесь людей.

Выстрелы взорвали тишину небольшой палаты. Я была оглушена ими на мгновение, а затем ошеломлена, когда разглядела, во что именно стреляли защитники правопорядка. Огромные щупальца тянулись к ним. Крошечные летуны ринулись на полицейских, черные и похожие на летучих мышей, если, конечно, бывают летучие мыши размером с небольшого человека, и при этом оснащённые щупальцами по центру их тел, тянущимися к копам и извивающимися.

Их обладатель ревел за окном, пока эти щупальца, некоторые из которых не уступали в обхвате человеческой талии, продолжали наступать под выстрелы. Пули были свинцовыми, так что они могли причинить вред фейри, но я видела щупальца и раньше, и если их не отрубить, остановить их невозможно.

Они впечатали обоих офицеров в стену достаточно сильно, чтобы комната содрогнулась. Я увидела, как оба пистолета оказались в миниатюрных щупальцах. Я ничего не имела против разоружения полицейских, потому что понятия не имела, как ещё объяснить копам, что этот осьминожий кошмар на нашей стороне. Люди все еще склонны считать, что добро всегда прекрасно, а зло — уродливо. Я же частенько встречала обратную ситуацию.

Ночные летуны устремились внутрь подобно черным летучим морским скатам. У них есть лапы, чтобы цепляться за ветви, но главным орудием являются щупальца в середине их тел. Сейчас они воспользовались маленькими отростками, чтобы забрать оружие из больших щупалец. Я увидела, как ближайший к нам летун, уцепившийся за стену, поставил пистолеты на предохранитель при помощи маленьких отростков. Ночные летуны крайне ловко орудуют своими щупальцами, чего более крупному существу было не дано.

Я почувствовала, как надо мной пошевелился Дойл. Он повернул голову и проговорил:

— Рис, ты снял заклинание?

— Да.

Дойл повернулся обратно, взглянув на полицейских и доктора, все еще скорчившуюся под защитой Галена. Мрак медленно отодвинулся от меня. Я почувствовала, как напряжены его мышцы, готовые среагировать, если появится опасность. Наконец, он встал рядом с кроватью, его плечи и мышцы рук были все еще так напряжены, что это было видно невооруженным взглядом.

Рис и Шолто держали Бабулю. Хотя им приходилось прилагать немало усилий для этого. Брауни может убрать поле за одну ночь без посторонней помощи или перемолоть целый амбар пшеницы. И не столько за счёт телекинеза, по большей части дело было в грубой физической силе.

Я знала, что она причиняла им массу неудобств, потому что Шолто пришлось воспользоваться не только двумя своими мощными руками. Его отец был Ночным Летуном, похожим на скатоподобных существ, которые разоружили полицейских. Те же самые щупальца, что украшали Ночных Летунов, высвободились из-под футболки Шолто, которую он надел, чтобы казаться человеком.

Его щупальца были из белой плоти, украшенные прожилками цвета драгоценных камней и золота. Они казались довольно милыми, если вы могли смириться с тем фактом, что они вообще там есть.

У Бабули на этот факт не было времени, потому что она неистово проклинала Шолто.

— Не смей прикасаться ко мне этими грязными штуками! — Ее руки выглядели хрупкими, как спички, но когда она дергалась, Рис и Шолто слегка двигались вместе с нею.

Шолто уперся двумя крупными щупальцами в пол, и теперь, когда Бабуля начинала биться, с нею вместе двигался только Рис. Шолто нашел опору. Он мог удерживать ее благодаря своим «дополнительным частям». Щупальца были не только для устрашения или красоты ради. Они были полноценными частями его тела и, подобно всем остальным конечностям, служили на благо своему обладателю.

Рису пришлось закричать, чтобы перекрыть вопли Бабули, полицейских и всех остальных.

— Хетти, кто-то наложил на тебя заклятие! — Он рискнул отпустить одно из ее костлявых запястий, чтобы что-то показать.

Я уловила проблеск чего-то солнечно-золотистого между его пальцами, прежде чем Бабуля рывком высвободила вторую руку из его хватки. Чтобы удержать брауни, нужны были двое, даже если дело касалось воинов сидхе. Особенно, если вы не хотите навредить брауни.

Бабуля занесла кулак, и мне показалось, что она метит в лицо Рису, но Шолто перехватил ее руку щупальцем, пока она делала замах.

Она заорала еще громче, переходя на визг и начала сражаться с ним всерьез. Маленькие предметы начали слетаться в него со всей комнаты. Когда задвигались осколки стакана и оконного стекла, Рис ударил ее. Думаю, это потрясло всех нас, потому что Бабуля уставилась на него в изумлении. Он назвал ее по имени, громко и четко, поместив в слова такую силу, что они прозвучали не хуже гонга, эхом раздаваясь по комнате, на что обычная человеческая речь не способна. Он держал крученую золотую нить перед ее лицом.

— Кто-то впрял ее в твои волосы, Хетти. Это — заклятие эмоций, призванное усилить все, что ты чувствуешь. Больше гнева, больше ненависти, больше ярости, больше предрассудков по отношению к Неблагому Двору. Ты одна из наиболее разумных низших фейри, что я знавал, Хетти. Почему ты именно сегодня решила потерять над собой контроль? — Он переместил золотую нить так, что ее взгляд последовал за ней и ей пришлось повернуть голову. Он перевел ее взгляд, чтобы она увидела меня в постели. — Почему ты подвергла опасности свою внучку и своих будущих правнуков, которых она носит? Это на тебя не похоже, Хетти.

Она посмотрела на меня сквозь золотую нить. В ее глазах блеснули слезы.

— Мне жаль, Мерри. И еще горше мне оттого, что я знаю, кто сотворил это зло.

У дверей послышался какой-то звук.

— Шолто, щупальца сдавливают полицейских, — предостерег Гален.

Шолто посмотрел на дальнюю стену, где под натиском огромных щупалец извивались полицейские, так, будто забыл, что там вообще что-то есть.

— Если я отпущу их, они попытаются геройствовать, потому что никогда не поверят, что мы не злодеи. Мы слишком похожи на злодеев, чтобы казаться людям чем-то другим, — было что-то в его голосе, какая-то горечь.

Как нам объяснить то, что только что случилось, чтобы полиция не поняла, что произошло на самом деле? Как объяснить, что гигантские щупальца пытались нас спасти, а реальным источником опасности была миниатюрная пожилая дама?

— Ты должен отозвать своего зверя, Шолто, — потребовал Дойл.

— Они либо кинутся прочь за подмогой, либо попытаются достать резервное оружие и убить моего зверька. Они уже ранили его свинцовыми пулями.

Его. Он одушевил существо с щупальцами больше моего роста. Забавно, даже сызмальства имея телохранителя из ночных летунов, я не считала скопление гигантских щупальцев чем-то одушевленным. Для меня оно было просто «этим», но, по всей видимости, я все же была не права. Очевидно, что это был «Он», а значит, где-то там есть еще и «Она». Я подумала, что передо мной то же самое существо с щупальцами, которое Шолто взял с собой в Лос-Анджелес, чтобы поймать меня, но вдруг это была «Она»? Может, я все еще и была в шоке, но я, хоть убей, не могла идентифицировать то, что было перед моими глазами, с существом женского пола.

— Сожалею, что твоей зверушке навредили притом, что все, что ты хотел сделать — защитить Принцессу. — Дойл направился к полицейским, становясь «бок о бок» со щупальцами. Он заговорил с полицейскими, болтающимися в них. — Офицеры, сожалею, что вышло это недоразумение. Щупальца, которые вас удерживают, явились, чтобы спасти принцессу, а не причинить ей вред. Когда существо увидело вас с пистолетами, оно посчитало, что вы здесь для того, чтобы навредить Принцессе Мередит, так же, как и вы посчитали бы, если бы увидели незнакомцев, врывающихся в комнату с выхваченным оружием.

Один из полицейских взглянул на другого. Сложно было сказать, какие выражения были на их лицах, поскольку они оба были покрыты красными пятнами из-за долгого пребывания в захвате щупалец. Но взгляд красноречиво вопрошал: «Ты этому веришь?».

Второй полицейский, что был намного старше, ухитрился сказать:

— Вы говорите, что это… существо на вашей стороне?

— Да, — подтвердил Дойл.

Я заговорила, все еще находясь в постели:

— Господа, это вроде той ситуации, когда вы входите в мою комнату и принимаетесь палить по моей собаке, потому что она вас напугала.

— Миледи Принцесса, это ни разу не собака, — возразил старший коп, его руки все еще цеплялись за щупальце у его горла.

— В больницу не пустили бы моих собачек, — проговорила я.

Доктор Мейсон заговорила, сидя на полу, все еще позади Галена:

— Если мы позволим вам привести сюда ваших собак, это создание никогда больше не появится в этом здании?

Дойл кивнул Галену, и этого было достаточно. Тот помог ей подняться на ноги, но она все еще пялилась широко раскрытыми глазами на огромные щупальца, удерживающие полицейских, или, может, она смотрела на ночных летунов, свисавших с потолка прямо над ними. Кругом было так много всяких интересных вещей, на которые можно было бы пялиться, что сложно было точно сказать, на что именно она смотрела.

— Я буду держать своих людей за окнами принцессы, — сказал Шолто, — пока мы не будем уверены в том, что опасность миновала.

— Так они… они были за окнами все это время?! — слегка дрожащим голосом поинтересовалась доктор.

— Да, — подтвердил Шолто.

— Кто осмелился бы на меня напасть, когда в моем распоряжении такая охрана? — Спросила я, позволив доктору самой решить, кого именно из находящихся в помещении фейри я имела в виду.

Старший полицейский ответил:

— Никто не говорил нам, что у вас такое… — Он, казалось, попытался подыскать нужное слово, но ему этого не удалось.

— Нечеловеческое, — подсказал его напарник.

Молодой офицер хмурился, будто сказанное им было не совсем тем, что он собирался сказать, но бросил попытки подыскать более подходящее слово. Это не было ругательством, это было даже удивительно соответствующим определением.

— Мы не обязаны отчитываться перед человеческой полицией обо всех предпринятых нами мерах по обеспечению безопасности Принцессы Мередит, — пояснил Дойл.

— Раз уж мы стоим на страже у ваших дверей, нам нужен список тех, кто на вашей стороне, — отозвался старший из полицейских.

Это было очко в его пользу. Это доказывало, что он оправился от атаки гигантских бестелесных щупалец и летучих кошмаров. Либо он суровый коп, либо это обычная тенденция среди всех них. Вы не протянете долго на этой работе, если в вас не хватает суровости. Старший из офицеров явно перевалил за десятилетний стаж. Он был суровым. Его напарник был молод и продолжал бросать опасливые взгляды на ночных летунов на потолке. Но он, казалось, черпал мужество или доблесть в поведении своего умудренного опытом старшего напарника. Я встречала такое прежде, когда работала над делами полиции в Детективном Агентстве Грея. Старший напарник уравновешивал более молодого, так и получалась хорошая команда.

— Мы можем получить назад наши пистолеты? — Спросил младший из офицеров.

Старший смерил его взглядом, ясно говорившим, что попрошайничать, чтобы вернуть оружие, ниже их достоинства. У каждого из них наверняка был по крайней мере ещё один запасной ствол, во всяком случае, у старшего. Инструкции могут диктовать все, что угодно, но я не знаю полицейских, которые обходились бы без заначки. Слишком часто жизнь зависит от того, как ты вооружен.

— Если вы обещаете не стрелять ни в кого из наших людей, то да, — отозвался Дойл.

— Эта женщина в порядке? — Спросил старший полицейский, кивнув в сторону Бабули, все еще удерживаемой Шолто, с его дополнительными отростками и руками, но я была абсолютно уверена, что ни один из полицейских не удостоил вниманием человеческие руки Шолто. Я поставила бы что угодно на то, что если их потом попросят описать Шолто, они припомнят лишь его щупальца. Копы обучены наблюдать, но даже для людей со значком некоторые вещи могут оказаться захватывающими.

Рис подошел к нам, улыбаясь:

— Она будет в порядке. Только понадобится немного волшебства.

Он одарил всех невероятно добродушной улыбкой, и я заметила, что он тратил гламор, чтобы спрятать свой покалеченный глаз. В данном случае он хотел выглядеть безобидным. Шрамы заставляют некоторых людей считать, что вы сделали нечто эдакое, чтобы их заслужить.

— Что это значит? — Спросил старший из полицейских.

Он не собирался спустить подобное на тормозах. Он стоял рядом с напарником, окруженный тем, что по праву мог бы счесть ожившими кошмарами. Эти кошмары сумели ранее отобрать у них оружие. И надо было быть круглым идиотом, чтобы не заметить физический потенциал Дойла и находившихся в комнате мужчин, не говоря уж о Шолто с его дополнительными конечностями, которые он сумел засветить. Полицейский дураком не был, но он видел в Бабуле пожилую даму, и не собирался уходить, пока не удостоверится, что с ней все в порядке. Я начинала понимать, как он продержался на этой работе больше десятка лет, и, вероятно, почему он никогда не выходил из образа копа. Если бы я была на его месте, я покинула бы комнату и вызвала подкрепление. Но я была женщиной, а мы стараемся насилие обходить стороной.

— Бабушка, — позвала я, и это, вероятно, было одно из тех редких мгновений, когда я использовала официальное обращение при разговоре с ней. Она была моей Бабулей. Но сегодня вечером я хотела бы, чтобы полиция знала, что мы — одна семья.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах была боль.

— О, Мери, деточка, не называй меня так официально.

— Тот факт, что ты не одобряешь мой выбор мужчин, не дает тебе права громить мою палату в больнице, Бабуля.

— Это было заклинание. Ты же знаешь.

— Знаю? — Я позволила своему голосу прозвучать холодно, потому что не была уверена, что это так. — Заклинание было сплетено так, чтобы усилить то, что ты и так чувствуешь, Бабуля. Ты и в самом деле ненавидишь Шолто и Дойла, но они — отцы моих детей. Этого не изменишь.

— Вы говорите, что эта старушка… заставила все тут взмыть в воздух и бомбардировать присутствующих? — Переспросил старший полицейский. В его голосе звучало сомнение.

Бабуля дернулась в хватке Шолто:

— Я снова в себе, Предводитель Теней. Можешь отпустить меня.

— Поклянись. Поклянись Всепоглощающей Тьмой, что ты не станешь пытаться навредить мне или любому в этой комнате.

— Я клянусь не причинять вреда никому в этой комнате в данный момент, но не более того, ведь ты убийца моей матери.

— Убийца, — повторил за ней старший полицейский.

— Он убил ее мать, мою прабабушку, приблизительно пять сотен лет назад, или я промахнулась на пару столетий? — Уточнила я.

— Ты промахнулась примерно на две сотни лет, — сказал Рис. Он стоял перед полицейскими, улыбаясь приятной улыбкой, за которой не было никакого волшебства. Хотя кое-кто другой в палате умел вплетать магию в улыбку. — Почему бы тебе не поговорить с этими милыми полицейскими, Гален? — Спросил Рис.

Гален выглядел озадаченным, но сделал едва уловимое движение по направлению к офицерам. Если ему и было неприятно стоять в окружении ночных летунов, он этого не показал. Значит, его это не беспокоило, потому что Гален не умел притворяться.

— Мне жаль, что вам пришлось наблюдать этот бардак, — сказал он, и это прозвучало мудро и дружелюбно.

Одной из его особенностей была способность по-настоящему располагать к себе. Большинство людей не посчитало бы это магией, но умение очаровывать — вовсе не такая уж незначительная вещь. Я начала замечать, что на людях это срабатывает особенно хорошо. В определенной степени это срабатывало и на сидхе, и на низших фейри. У Галена всегда была частица этого обаяния, своего рода гламора, но с тех пор, как у всех нас возросли силы, его обаяние тоже поднялось до уровня настоящей магии.

Я наблюдала за лицами полицейских, которые разглаживались. Тот, что был помоложе, улыбнулся и улыбка дошла до глаз. Я не слышала то, что Гален им говорил, но мне было и не нужно. Он просек, чего от него хотел Рис. Используя располагающую магию Галена для сглаживания ситуации, мы добились того, что оружие было возвращено полицейским, а сами они покинули комнату, донельзя довольные наличием в ней ночных летунов, все еще свисавших с потолка, будто летучие мыши, и присутствием за окнами извивающихся щупальцев, подобных мастерски выполненной компьютерной анимации. То, что Шолто отпустил Бабулю, способствовало тому, что старший коп уступил под напором магии Галена. Думаю, если бы этот коп все еще видел, что кто-то находится в опасности, его было бы не так просто очаровать.

Ах да, и Шолто убрал свои щупальца. Раньше ему пришлось бы использовать гламор, чтобы скрыть их, но при этом они не исчезали совсем. Он был способен спрятать щупальца, даже если вы касались его груди и живота. Они были идеально гладкими. Сильный гламор, вот что это такое. Но когда Дикая магия освободилась или же была призвана к жизни мною и Шолто, он получил новую способность. Его щупальца напоминали очень реалистичную татуировку, коей и являлись на самом деле, но теперь он по желанию мог заставить их появиться. Подобная татуировка была у Галена и у меня, напоминавшая соответственно бабочку и мотылька. Я была несказанно рада, когда они перестали трепыхаться, словно вплавленные в нашу кожу. В этом было что-то очень неприятное.

Несколько стражей обзавелись татуировками, и у некоторых из них они оживали. Настоящие виноградные лозы сбегали вниз по телу. Ни одна из них не была такой реальной, как татуировка Шолто, ведь она была единственной, превращавшейся в настоящую часть тела.

Сила Галена не работала, если человек был слишком напуган чем-то или смотрел на что-то пугающее, потому Шолто втянул свои щупальца обратно в изящную татуировку. Гален по нашим меркам был очень скромно магически одарен, но его силы были полезны в ситуациях, когда гораздо более зрелищное волшебство не помогало.

По предложению Риса Гален использовал свою силу и на докторе, и та сработала на ней даже лучше, но ведь она была женщиной, а Гален был очарователен. Она осмотрит одного или даже нескольких пациентов прежде, чем поймет, что не сказала всего, чего хотела, но к тому моменту ее больше будет беспокоить, что простая очаровательная улыбка заставила ее забыть о слишком многом. Одна из реальных положительных сторон искусной магии заключается в том, что люди не замечают, что это магия, приписывая все мужской привлекательности. И какой врач поверит в то, что его приворожили обычным симпатичным личиком?

Когда мы снова остались одни, без посторонних, все обратили свое внимание к Бабуле.

— Ты сказала, что знаешь, чье это заклятие. Так чье же оно? — Спросила я.

Бабуля смущенно уставилась в пол.

— Твоя кузина, Саир, она навещает меня время от времени. Она ведь тоже моя внучка. — Последнее она сказала оправдывающимся тоном.

— Я знаю, что у тебя несколько внуков, Бабуля.

— И не один из них не дорог мне, как ты, Мери.

— Я не ревнива, Бабуля. Только расскажи, что случилось.

— Она была очень нежна со мной, коснулась меня несколько раз, погладила по волосам, говоря, как они великолепны. Она пошутила, что довольна тем, что унаследовала хоть что-то прелестное из семейных генов.

Моя кузина Саир была высокой, стройной, с телом, более всего похожим на тело сидхе, но ее лицо было подобно лицу Бабули, совершенно брауни, безносое, и при ее гладкой белой коже сидхе оно выглядело незавершенным. Человеческие хирурги могли бы это подправить, но она придерживалась взглядов большинства сидхе. Она не верила в человеческую науку.

— Она знала, что ты собираешься меня навестить?

— Да.

— С чего ей желать мне вреда?

— Возможно, она хотела навредить не тебе, — заметил Дойл.

— Что ты имеешь в виду? — Спросила я.

— Я никогда не причинила бы тебе вреда осознанно, но этим двоим, — она показала большим пальцем через плечо на Шолто и вперед на Дойла, — я с радостью прикончила бы этих двоих.

— Ты все еще хочешь этого? — Спросила я тихонько.

Она задумалась над этим, но потом сказала:

— Нет, не прикончить. Царь Слуа на твоей стороне и Мрак; они — сильные союзники, Мери. Я не лишила бы тебя такой поддержки.

— Тот факт, что они — отцы твоих правнуков, не имеет для тебя никакого значения? — Спросила я, изучая ее лицо.

— То, что ты беременна, имеет первостепенное значение. — Она улыбнулась, и ее лицо озарилось радостью.

Это была та улыбка, которую я видела, пока росла, и хранила воспоминание о ней всю свою жизнь. Она улыбнулась мне этой улыбкой и добавила:

— И близнецы — это почти слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Ее лицо стало серьезным.

— Что не так, Бабуля? — Спросила я.

— В тебе кровь брауни, дитя, и в твоих детях тоже, и теперь в них еще и кровь слуа и набор смешанных генов Мрака. — Она посмотрела мимо всех на ночных летунов, все еще цепляющихся за потолок палаты.

Я знала, что она имеет в виду. Внутри меня было теперь очень занимательное смешение генов. И я не могла не радоваться этому факту, но тревога на ее лице не способствовала моему спокойствию.

Она вздрогнула, как от внезапного сквозняка.

— Я больше не причастна к тайнам Золотого Двора, но я знаю, что кто-то предложил Саир нечто такое, что она желала больше всего, раз она осмелилась на подобное злодеяние. Она рисковала моей жизнью, выставляя меня против этих двоих. — Она снова воспользовалась большим пальцем, чтобы показать на них.

Я задумалась над этим и поняла, что Бабуля была абсолютно права. Шанс, что она нанесет им реальный вред, был довольно высок, потому что они побоялись бы навредить моей бабушке в ответ. Это могло заставить их колебаться, но, в конечном счете, если бы она попыталась напасть на меня или ранила бы их достаточно серьезно, у них не было бы иного выбора, кроме как защищаться.

Я размышляла над этим, Бабуля против Царя Слуа и Дойла. Я похолодела от одной мысли об этом. Должно быть, она отразилась на моем лице, потому что Дойл подошел с другой стороны кровати и встал напротив Бабули. Рис все еще удерживал ее подальше от постели и преграждал ей путь, так что она даже не пыталась подойти ближе. Думаю, она поняла, что стражи, все стражи, будут еще некоторое время относиться к ней с недоверием. Я не могла их винить, потому что была с ними согласна.

Некоторые заклинания оставляют следы своей силы даже после того, как их обезвредят. Пока мы не изучим детально заклятие Саир, мы не сможем определить, с какой именно целью оно было наложено.

— Ради чего она стала бы рисковать собственной бабушкой? — Потрясенно спросил Гален.

— Думаю, я знаю, — проговорил Дойл. — Я был при Золотом Дворе в облике собаки. С черными гончими все еще обращаются, как с обыкновенными собаками. А с собаками осторожность никто не соблюдает.

— Ты слышал что-то об этом заклинании? — Спросил Рис.

— Нет, но я слышал кое-что о семье Мери. — Дойл подошел, чтобы взять меня за руку, и мне это прикосновение понравилось. — При Золотом Дворе все еще есть те, кто считает внешность Саир поводом не принять Мери, как их королеву. — Он чуть поклонился Бабуле. — Я не разделяю их мнения, но Благой Двор считает вашу вторую внучку монстром и Мери немногим лучше ее, потому что она человек. Они считают ее рост и сложение почти столь же ужасными, как лицо Саир.

— Они — самодовольные спесивцы, эти Благие, — буркнула Бабуля. — Я жила среди них много лет, вышла замуж за одного из их принцев, но они никогда не могли простить мне, что я выгляжу, как брауни. Думаю, если бы я выглядела, как мой отец, человеком, они скорее приняли бы меня, но кровь брауни, перебивающая человеческую, не позволила им хорошо ко мне относиться.

— Обе ваши дочери-близняшки ослепительны и, если бы не волосы и цвет глаз, они внешне очень похожи на сидхе. Их могут принять, — заметил Дойл.

— Чего не скажешь ни об одной из внучек, — парировала Бабуля.

— Точно, — согласился Дойл.

— Кому-нибудь еще кажется занимательным, что все отцы, кроме меня, смешанных кровей? — Спросил Рис.

Он все еще держал золотистую нить, стараясь не подносить ее близко к телу. И что нам с ней делать?

— Подобное тянется к подобному, — проговорила Бабуля.

— Некоторые из знати Благих говорили, что если я смогу помочь паре чистокровных сидхе зачать ребенка, гораздо больше представителей обоих Дворов пойдут за мной, — заметила я. — Некоторые из них говорят, что только сидхе со смешанной кровью могут завести потомство с моей помощью, потому что моя кровь недостаточно чиста.

Дойл погладил большим пальцем костяшки на моей руке. Это был нервный жест, что значило, что он спрашивает себя о том же. Это все Бабуля со своим «подобное тянется к подобному» подтолкнула нас к этому вопросу? Достаточно ли я сидхе, чтобы помочь чистокровным?

— Дойл, — вмешался Гален, — у тебя кровь? — Он подвинулся ближе к мужчине и коснулся его спины. Его пальцы окрасились темно-красными каплями.

Глава 4

Дойл даже не вздрогнул — он вообще никак не отреагировал.

— Это всего лишь царапина.

— Но как это получилось? — удивился Гален.

— Думаю, стакан был покрыт каким-то синтетическим веществом, — пояснил Дойл.

— Выходит, раз в нем есть что-то искусственное, неприродного происхождения, он смог тебя поранить? — спросила я.

— Обычный стакан точно так же поранил бы меня.

— Но такая рана уже затянулась бы, — заметила я, — без искусственного покрытия?

— Порез небольшой, так что да.

— Но ты заслонял Мерри своим телом, когда тебя ранило, — заговорила Бабуля, и ее голос был ровным, лишенным акцента. Она могла так говорить, если хотела, хотя это бывало довольно редко.

— Да, — отозвался он и посмотрел на нее.

Она тяжело сглотнула.

— Я не настолько хорошо умею сдерживать свою магию, чтобы сейчас находиться рядом с Мерри, да?

— То, с чем мы столкнулись, это магия сидхе, — возразил он.

Она кивнула, и взгляд ее был полон горечи.

— Я не могу остаться с тобой, Мерри. Я не могу противостоять тому, что они заставляют меня делать. Это одна из причин, почему я покинула Двор. Брауни — всего лишь слуги там, и до тех пор, пока мы для них — пусто место, мы в безопасности; брауни никогда не допускались к политическим дрязгам Дворов.

Я потянулась к ней.

— Бабуля, пожалуйста.

Рис встал между нами, когда она подалась навстречу.

— Сейчас это не самая лучшая идея. Сначала нам стоит взглянуть на заклятие.

— Я могла бы сказать, что ни за что не причиню вреда мой деточке, но если Мрак… если бы капитан Дойл не защитил ее, я поранила бы ее вместо его спины.

— Что они могли предложить кузине Мерри? — спросил Гален.

— Возможно, то же самое, что они предложили мне столетия назад, — отозвалась Бабуля.

— И что это было? — спросил Гален.

— Шанс разделить ложе с аристократом из Благого Двора, а в случае беременности и замуж за него выйти. Никто не коснется Саир из страха, что ее… уродство передастся по наследству. Я была только наполовину человеком и прислуживала при Дворе, как брауни, но я видела Благих, и я хотела быть частью всего этого. Я была дурой, но я заслужила для моих малышек шанс приобщиться к этому сияющему хаосу. Но Саир никогда не вписывалась в эту картинку, потому что внешне она слишком похожа на свою старушку-Бабулю.

— Бабуля, — заговорила я, — это не…

— Нет, дитя, я знаю, какую личину ношу, и знаю, что требуется непростой сидхе, чтобы влюбиться в подобное. Я так и не нашла этого особенного сидхе, но я ведь и не была их частью. В моих жилах никогда не текла голубая кровь. Я брауни, что стала надменной, как они, но Саир, она — одна из них. Видеть, как другие придворные с совершенными лицами получают все, что она так отчаянно желала, должно быть, невыносимо больно.

— Я знаю, каково быть отлученным от Двора, — вмешался Шолто, — лишь потому, что ты недостаточно прекрасен, чтобы разделить с тобой постель. Неблагие сидхе обходили мою постель стороной, опасаясь, что наплодят чудовищ.

Бабуля кивнула и, наконец, взглянула на него.

— Кое-что из сказанного мне говорить не стоило, Царь Теней. Мне, как никому другому, известно, каково это, когда тебя ненавидят за то, что ты не похож на сидхе.

Он кивнул.

— Королева называла меня своим Зверем. До того, как прибыть в распоряжение Мерри, я думал, что обречен влачить это жалкое существование, пока не стану просто Зверем, как Дойл — Мраком. — Он улыбнулся мне, послав тот доверительный взгляд, который он пока еще не заработал.

Было очень странно оказаться беременной после всего-то одной ночи с этим мужчиной. Но не то же ли самое случилось с моими родителями? Одна ночь секса, и моя мать оказалась в ловушке брака, который ей был неприятен. Семь лет брака, пока ей не позволили развестись.

— Да, Дворы жестоки, хотя я надеялась, что Неблагой Двор окажется более снисходительным.

— Они более лояльны, — заметил Дойл, — но даже у Неблагих есть свой предел.

— Они видели во мне доказательство того, что сидхе вырождаются как нация, потому что раньше они могли спать с кем угодно, сохраняя при этом чистоту крови, — сказал Шолто.

— Они восприняли мою смертность как доказательство того, что они вымирают, — проговорила я.

— А теперь те двое, кого они боялись больше всего, могут стать нашим спасением, — сказал Дойл.

— Забавная ирония, — заметил Рис.

— Я должна уйти, Мерри-деточка, — сказала Бабуля.

— Позволь нам проверить заклинание и убрать возможные побочные эффекты от него, — попросил Дойл.

Она выдала ему взгляд, который был не столь уж дружелюбным.

— Рис и Гален могут вас касаться, — сказал он, — Мне же это не нужно.

Она глубоко вздохнула, ее тонкие плечи поднялись и опустились. Потом она посмотрела на него мягче, более задумчиво.

— Да, надо осмотреть меня, но мысль о том, что ты меня коснешься, мне не нравится. Думаю, заклинание все еще не исчезло из моей головы, а зацикливаться на подобных негативных мыслях очень нехорошо. Они разрастаются и гноятся в моем сознании и сердце.

Он кивнул, все еще удерживая мою руку в своей.

— Именно так.

— Проверь заклинание, Рис, — сказала она, — Потом исцелите меня от этого. Я должна буду уйти подальше, пока вы не сможете придумать для меня способ противостоять подобным чарам.

— Мне жаль, Хетти.

Она улыбнулась ему, потом повернулась ко мне с чуть менее счастливым выражением.

— Мне жаль, что я не смогу помочь тебе с этой беременностью и с заботой о детишках.

— Мне тоже, — сказала я искренне. Мысль о ее отъезде ранила в самое сердце.

Рис вытянул блестящую нить так, чтобы всем было видно.

— Мне нужно твое мнение об этом, Дойл.

Дойл кивнул, сжав мою руку, потом обошел кровать, направляясь к Рису. Ни один из них, казалось, не хотел давать Бабуле возможности меня коснуться. Действительно ли дело было в сильном заклинании или же это была простая осторожность?

Если это была предосторожность, я не могла их осудить, но мне хотелось попрощаться с Бабулей. Я хотела бы коснуться ее, особенно, если это был последний раз, что я вижу ее до рождения близнецов. Одна лишь мысль об этом — что я не увижу ее до рождения малышей — потрясла меня. Я столько месяцев старалась забеременеть, что это стремление стало для меня единственной целью. Забеременеть, ну и выжить, конечно. Я не раздумывала над тем, что это на самом деле значит. Я не думала о младенцах и детях, о том, чтобы их завести. Это казалось странным упущением.

— Твое лицо, Мерри, оно такое серьезное, — проговорила Бабуля.

Я посмотрела на нее и вспомнила, как была маленькой, настолько крошечной, что могла свернуться у нее на коленях, и она казалась мне большой. Я помнила это ощущение предельной безопасности, будто ничто в мире не могло мне навредить. Я верила в это. Мне, наверное, еще и шести лет не было, когда я предстала перед Королевой Воздуха и Тьмы, Тётей Андаис, попытавшейся меня утопить. Это был момент, благодаря которому я ребенком осознала собственную смертность при дворе бессмертных. Было что-то иронично-приятное в том, что будущее Неблагого Двора заключено в моем смертном теле, которое Андаис сочла не достойным права на существование. Если бы меня утопили, то я была бы недостаточно сидхе для того, чтобы жить.

— Я только что поняла, что стану матерью.

— Конечно, станешь.

— Я никогда не задумывалась ни о чем, помимо необходимости забеременеть.

Она улыбнулась мне.

— Тебе придется беспокоиться о материнстве не раньше, чем через несколько месяцев.

— А что, бывает для таких волнений слишком рано? — спросила я.

Шолто подошел, чтобы встать с другой стороны от Бабули. Дойл и Рис рассматривали нить. Дойл обнюхивал ее, не пользуясь руками. Я и раньше видела, как он обнюхивает следы магии, словно мог выследить, кому они принадлежат, как гончая по запаху.

Шолто взял мою руку в свою, и я не стала ее отбирать, но я видела, как напряглось лицо Бабули. Не хорошо. Я посмотрела на него, и то, что я увидела на его лице, убедило меня. Я ожидала, что он будет высокомерным или рассерженным и направит свой гнев на нее. Я считала, что он берет меня за руку, чтобы доказать Бабуле, что она не может запретить ему касаться меня. Но его лицо было нежным, и он всматривался в меня.

Он выдал мне самую нежную улыбку, какую я когда-либо видела на его лице. Его трехцветные желтые глаза с неповторимыми золотыми кольцами были нежными, и он напоминал влюбленного мужчину. Я не была влюблена в Шолто. Я всего лишь дважды спала с ним, и оба раза это заканчивалось слишком сумбурно, хоть и не по нашей вине. На самом деле мы пока не знали друг друга, но он смотрел на меня, будто я была для него целым миром, и мы находились в надежном, безопасном месте.

От этого мне стало настолько неудобно, что я опустила глаза, чтобы он не заметил, насколько мой взгляд не соответствует взгляду на его лице. Я не могла дать ему любовь в этом взгляде, пока нет. Любовь для меня была результатом времени и совместно разделенного опыта. У нас с Шолто этого пока не было. Как странно носить его ребенка и не быть в него влюбленной.

Ощущала ли это моя мать? Замужняя дама, разделившая ложе с супругом, но не по любви, которая внезапно оказывается беременной от незнакомца? Впервые в жизни я ощутила сочувствие к тому эмоционально неоднозначному отношению, которое испытывала ко мне мать.

Я любила моего отца, принца Эссуса, но, возможно, он был куда лучшим отцом, чем мужем. В это мгновение я поняла, что на самом деле не знаю ничего о том, в каких отношениях были мои отец и мать. Были ли их пристрастия в постели настолько различными, что они никогда не ужились бы на одной территории? Я знала, что их политические взгляды были прямо противоположны.

Я держала руку Шолто, и это был один из моментов взрослого сосзнания, что возможно, только возможно, твоя ненависть к одному из родителей не так уж оправдана. Было как-то непривычно вдруг взглянуть на мать, а не на отца, как на пострадавшую сторону.

Это заставило меня посмотреть на Шолто. Его светлые белокурые волосы начали выбиваться из конского хвоста, что он собрал, когда отправился мне на выручку. Он использовал гламор, чтобы сделать свои волосы внешне короче, но иллюзия могла быть раскрыта, если бы кто-то запутался в его волосах длиной до лодыжек. Пряди его волос тянулись вокруг его лица, такого же совершенного, что у любого другого обитателя Дворов. Только у Холода была более мужественная красота. Я задвинула эту мысль подальше и попробовала выдать Шолто надлежащий взгляд. Щупальца изорвали его футболку. Она свисала лохмотьями на его груди и животе. Клочки ткани все еще были заправлены в его джинсы, под ремень, и плотный воротник все еще был цел, так что он, наряду с рукавами, удерживал оставшуюся ткань на месте; проглядывавшая при этом гладкая бледная кожа груди и живота смотрелась достаточно мило. Татуировка, что украшала его совершенный пресс, напоминала одного из тех морских анемонов, золотого, цвета слоновой кости и самоцветов, переливающихся розовым, голубым, мягких, пастельных оттенков, будто солнечный блик на морской раковине. Одно большое щупальце вилось по правой стороне его груди и смотрелось так, будто было поймано в движении, так что его кончик почти доходил до темного совершенства его соска. Я не могла сказать точно, но была почти уверена, что татуировка изменилась. Как будто рисунок был сформирован буквально из того, что щупальца делали в момент, когда застыли.

Я знала, что стройные бедра и все остальное, что было спрятано под его джинсами, было прекрасно, и что он умел этим воспользоваться. Он поднял мою руку, и его лицо теперь не было нежным. Оно было задумчивым.

— У тебя такое выражение лица, словно ты рассматриваешь и оцениваешь меня, Принцесса.

— Давно пора, — буркнула Бабуля.

Не глядя на нее, я сказала:

— Он разговаривает со мной, а не с тобой, Бабуля.

— Так ты уже готова принять его сторону, а не мою?

Тут я посмотрела на нее. Я увидела гнев в ее глазах и ревность, которые ей были не свойственны, но вполне могли быть присущи моей кузине. Будто Саир поместила свою жажду обладания в заклинание, придав своей ревности магическое выражение. Ловко и мерзко. Мало чем она отличалась от моего кузена, если задуматься. Магия часто бывает такой, окрашенной личностью своего обладателя.

— Он мой возлюбленный, отец моего ребенка, мой будущий муж, мой будущий король. Я буду делать то, что делают все женщины. Я пойду в его постель, в его объятия, и мы будем вместе. Так устроен мир.

Взгляд глубочайшей ненависти появился на ее лице и было ощущение, будто это выражение вовсе не ее. Я сильнее вцепилась в руку Шолто и вынуждена была побороть желание отодвинуться в кровати подальше от этой женщины, потому что, хоть это и была Бабуля, внутри нее был кто-то другой.

Гален встал между нами:

— Выражение на твоем лице, Бабуля, не очень-то тебе присуще.

Она посмотрела на него, и ее лицо смягчилось. Но тут на секунду в ее истинно-карих глазах промелькнул кто-то чужой. Она опустила глаза, будто знала, что не сможет этого скрыть.

— И что ты чувствуешь, Гален, оттого, что делишь ее со столькими мужчинами?

Он улыбнулся, и настоящее счастье сияло на его лице.

— Я хотел быть мужем Мерри с тех самых пор, как она была подростком. Теперь я буду им, и у нас будет ребенок. — Он пожал плечами, разводя руки. — Это намного больше, чем я мечтал когда-либо иметь. Что еще, кроме счастья, я могу чувствовать?

— И ты не хочешь быть единовластным королем?

— Нет, — ответил он.

Она посмотрела, и в ее глазах, хищных и ясных, был кто-то другой, и он не понимал.

— И все вы хотите быть королями.

— Будь я ее единственным королем, это было бы настоящей катастрофой, — сказал Гален. — Я не генерал, чтобы командовать войсками, и не стратег в политике. Другие во всем этом лучше меня.

— Ты серьезно, — сказала она, и ее голос прозвучал совсем не похоже на Бабулю.

Я не стала сопротивляться желанию подвинуться к Шолто и Галену, подальше от Бабули и незнакомых глаз. Что-то было с ней не так, внутри нее.

Этот странный голос сказал:

— Мы могли бы позволить ей выйти за тебя, стать королевой Неблагих. Ты для нас не угроза.

— Для кого не угроза? — спросил Дойл.

Нить исчезла. Я не знала, уничтожили они ее или просто спрятали. Я была слишком захвачена странным поведением Бабули, чтобы уследить за этим. Нехорошо, что я упустила это, но мир вдруг сузился до незнакомца в глазах моей бабушки.

— Но ты, Мрак, ты — угроза. — На этот раз в голосе не было никакого акцента.

Просто правильно произнесенные слова, но поскольку они выходили из горла Бабули, они все еще звучали неразборчиво; но человеческий голос — это не только звуки, рожденные в гортани и выходящие изо рта. В голосе есть частичка говорящего, и те слова, что она сейчас произносила, были рождены кем-то другим.

Она посмотрела через кровать на Шолто.

— Темное Отродье и его слуа — угроза. — Даже королева крайне редко смела называть Шолто в лицо этим прозвищем. Низшие фейри, даже моя бабушка, не рискнули бы нанести подобное оскорбление Царю Слуа.

— Что они с ней сделали? — спросила я.

Мой голос был тихим, почти шепотом, будто я боялась, что если я заговорю слишком громко, это станет катализатором напряжения, нарастающего в комнате. Напряжение, повисшее вокруг, опрокинется и прольется кровавым дождем, жутким и неотвратимым.

Бабуля обернулась к Дойлу, одна ее рука была вытянута в сторону. Это был один из тех моментов, когда кажется, что время замирает. Иллюзия того, что в твоей власти — сама вечность, а на самом деле все, что у тебя есть — это доли секунды, или того меньше, чтобы среагировать, остаться в живых, наблюдая за тем, как рушится твоя жизнь.

Он среагировал движением, казавшимся размытым пятном, за которым я не смогла уследить. Он был просто темным пятном, когда из руки Бабули вырвалась сила — сила, которой она никогда не обладала. Последовал раскаленный добела взрыв света, и на мгновение комната осветилась так ярко, что глазам было больно. Я видела Дойла в этом свете, отводящего ее руку, ее тело, подальше от кровати, от меня. Это было, как в замедленной съемке, белый удар света поперек его тела.

От окна послышался прерывистый вопль, когда яркий свет повредил щупальца, все еще находившиеся там. Кровать зашевелилась. Это был Гален, бросившийся на меня, будто живой щит. У меня было время, чтобы увидеть, как Шолто перескочил через кровать и присоединился к бою, а потом все, что я могла разглядеть, была рубашка Галена. Все, что я могла ощущать, это его тело на мне, готовое отразить удар.

Глава 5

Раздался жуткий крик, наполненный таким глубоким отчаянием, что я пихнула Галена, стараясь его оттолкнуть. Я должна была посмотреть. Дойл был абсолютно неподвижен, Гален пошевелился, но не отстранился. Его тело стало податливее, как будто он не знал, что делать, но я по-прежнему была в ловушке. Я могла бы вынудить его отодвинуться, будь я готова причинить ему достаточно серьезный вред, но я не хотела, чтобы кто-то еще из тех людей, что мне дороги, оказался ранен.

Вздох Галена закончился всхлипом. Я услышала голос Риса:

— Да поможет нам Богиня!

Я ткнула Галена в грудь еще сильнее:

— Прочь, отодвинься, черт возьми, позволь мне взглянуть!

Он повернулся ко мне, спрятав лицо у меня в волосах:

— Ты не захочешь этого видеть.

До этого я была просто перепугана, теперь это была уже паника. Я заорала на него:

— Дай же мне посмотреть, или я сделаю тебе больно!

— Позволь ей взглянуть, Гален, — именно Рис поддержал меня.

— Нет, — упорствовал он.

— Гален, отойди. Мерри не такая, как ты. Она захочет взглянуть, — тон его голоса обратил панику в моих венах в лед.

Внезапно я успокоилась, но это не было истинным спокойствием. Это было тем спокойствием, которое охватывает вас, когда страх перерастает в шок, который позволяет вам трезво рассуждать, но лишь на короткое время.

Гален медленно отодвинулся, с неохотой, кричащей в каждом мускуле его тела, сползая с кровати напротив того места, где он стоял до этого. Он встал максимально близко к тому, что не хотел мне показывать.

Сначала я увидела ночного летуна, обернувшегося вокруг Бабули подобно савану. Один из наспинных шипов, которые росли из тел любого летуна, проткнул ее насквозь. Я видела подобные шипы у них на спинах и понимала, почему он (а это был именно «он») не вытаскивал шип обратно из тела Бабули. При вытаскивании шип наносил куда большие повреждения, но это не было похоже на лезвие. Его нельзя отсечь в надежде, что таким образом вам не придется растравлять рану по второму разу. Шип был частью тела ночного летуна. Так почему бы не выдернуть его и не покончить с этим так просто?

Рука Бабули хватала воздух. Она все еще была жива. Я села, попробовала встать, и никто не стал меня останавливать. Что само по себе было ужасно. Это значило, что мне предстояло увидеть нечто, что было еще хуже. Сев, я разглядела это «нечто».

Дойл лежал на полу, его глаза, не моргая, смотрели в потолок. Позаимствованная им ранее медицинская форма потемнела от крови, местами открывая прожженную плоть под ней.

Рис встал на колени возле него, держа его за руку. Почему он не звал врачей? Нам нужен был доктор. Я ударила по кнопке вызова возле кровати.

Я наполовину упала, наполовину сползла с кровати. Когда натянулась трубка капельницы, я просто выдернула иглу. Струйка крови побежала вниз по моей руке, но если мне и было больно, я этого не ощущала.

Я опустилась на колени между ними и только тогда разглядела Шолто по другую сторону от Дойла. Он лежал на боку, волосы рассыпались по его лицу, так что я не могла разглядеть, в сознании ли он, открыты ли его глаза или нет. Остатки футболки, которые раньше обрамляли безупречную кожу его груди и живота, теперь открывали вид на темно-красное месиво ран. Но, тогда как Дойл был ранен в живот, большая часть ударившей в Шолто силы пришлась на сердце.

Столько всего пошло наперекосяк за столь незначительный промежуток времени, что у меня все это просто в голове не укладывалось. Я стояла на коленях, застыв в нерешительности. Стон заставил меня взглянуть на женщину, которая меня вырастила. Если у меня и была когда-нибудь настоящая мать, то это была она. Она смотрела на меня этими карими глазами, светившимися той нежностью, которую я никогда не знала от собственной матери. Они с отцом вместе вырастили меня. Теперь я смотрела на нее, стоя на коленях, и это было единственным случаем, когда она могла быть выше меня с тех пор, как я была маленькой.

Ночной летун развернул свои мясистые крылья достаточно, чтобы я смогла увидеть, что шип прошел прямо под сердцем. Вероятно, даже зацепил его нижнюю часть. Брауни — живучий народец, но даже для них рана была слишком серьезная.

Она смотрела на меня, все еще живая, все еще пытавшаяся дышать, несмотря на подобный кинжалу шип внутри нее. Я взяла ее за руку и почувствовала ее хватку, которая всегда была такой сильной, а теперь казалась слабой, будто она не могла удержать мою руку, но отчаянно пыталась.

Я обернулась к Дойлу и взяла его за руку.

— Я подвел тебя, — прошептал он.

Я отрицательно помотала головой.

— Еще нет, — сказала я. — Ты подведешь меня, только если ты умрешь. Не умирай.

Рис подошел к Шолто и стал прощупывать пульс, пока я держала за руки свою бабушку и человека, которого я любила, ожидая, что оба они умрут.

Это был один из тех моментов, когда странные вещи приходят на ум. Все, о чем я могла думать, была сцена из «Собора Парижской Богоматери», где Квазимодо взирает на архидиакона, что его вырастил, лежащего бездыханным на мостовой у стен собора и на женщину, которую он любил, повешенную и безжизненную: «Вот все, кого любил я».

Я запрокинула голову и закричала. В этот момент ни ребенок, ни корона, — ничто не стоило той цены, что я держала в своих руках.

Появились врачи и медсестры. Они бросились к раненым, пытаясь оттащить меня от Бабули и Дойла, но я, казалось, была не способна отпустить их руки. Я боялась отпустить их, будто если я сделаю это, случится худшее. Я знала, что это было глупо, но ощущение того, как пальцы Дойла обхватывают мою ладонь, было для меня самым главным сейчас. И хрупкая хватка Бабули все еще была наполнена теплом и жизнью. Я боялась их отпустить.

Тут она с силой сжала мою руку. Я всмотрелась в лицо Бабули, глаза ее были расширены, дыхание — неровным. Они вынули из нее шип, отогнав ночного летуна, но когда шип был вынут, вместе с ним ушла и ее жизнь.

Она осела передо мной, но другие руки поймали ее, пытаясь спасти, разжав мою хватку и вырвав ее руку из моей. Но я знала, что она ушла. В какой-то момент дыхание и пульс еще есть, но жизни уже нет. Произошло то, что бывает иногда перед смертью с телом, когда душа уже отлетела, а оно все еще не понимает, что смерть наступила, и ничего больше не будет.

Я полностью обернулась к другой руке, которая все еще оставалась в моей. Дойл прерывисто вздохнул. Врачи оттаскивали его от меня, втыкая в него иголки, укладывая его на каталку. Я стояла, стараясь удержать его руку, его пальцы, но мой врач тоже был тут, оттаскивая меня назад. Она говорила что-то о том, что мне нельзя расстраиваться. Почему доктора вечно требуют невыполнимые вещи? Не расстраивайтесь, старайтесь соблюдать постельный режим в течение шести недель, снизьте нагрузку, урежьте рабочие часы. Не убивайтесь так.

Они вытащили пальцы Дойла из моих, и тот факт, что они так запросто сумели оттащить меня от него, говорил, насколько серьезно он ранен. Если бы он не был так серьезно ранен, ничто, кроме смерти, не заставило бы меня от него отойти.

Только будь он при смерти.

Я посмотрела на Шолто, все еще лежащего на полу. Они привезли реанимационную тележку. Они пытались снова запустить его сердце. Богиня, помоги мне. Богиня, помоги нам всем.

Врачи сгрудились вокруг Бабули. Они пытались спасти ее, но у них уже был установлен негласный порядок оказания помощи раненым. Сначала Дойл, затем Шолто, потом Бабуля. Это должно было меня успокоить, и в какой-то степени меня действительно успокаивало, что сначала они забрали Дойла. Значит, они считали, что смогут его спасти.

Тело Шолто дергалось от тока, разряды которого они пропускали сквозь него. Я слышала обрывки их слов, увидела, как то-то из них покачал головой. Слишком рано сдаваться! Они снова дали разряд, с большей мощностью, так как его тело дернулось сильнее. Его тело билось на полу.

Гален пытался обнять меня, слезы струились по его лицу, когда они прикрыли тело Бабули простыней. Полицейские в комнате, казалось, не знали, что делать с ночным летуном. Как заковать в наручники такое невообразимое количество щупалец? Что вам делать, если палата обуглена, и все присутствующие в один голос утверждают, что это дело рук погибшей женщины? Что делать, когда волшебство оказывается реальным, а охлажденная сталь каленым железом выжигает плоть?

Я видела, как врачи качают головами над Шолто. Он был чудовищно неподвижен. Консорт, помоги мне, помоги мне спасти их. Помоги мне! Гален попытался прижать мое лицо к своей груди, не давая мне смотреть. Я оттолкнула его, сильнее, чем намеревалась, так что он пошатнулся.

Я подошла к Шолто. Врачи не подпускали меня к нему, пытались говорить со мной, но Рис оттеснил их назад. Он покачал головой, говоря что-то, что я не расслышала. Я встала на колени рядом с телом Шолто. Тело. Нет. Нет.

Ночные летуны, которых полицейские не пытались арестовать, подобрались ко мне и к своему королю. Они сгрудились вокруг него, подобно черным плащам, если бы плащи имели мышцы и плоть и бледные незавершенные лица.

Щупальце коснулось его тела. Я потянулась к ночным летунам по обе стороны от меня, как тянутся к руке потерянного товарища. Щупальца обернулись вокруг моих рук, сжимаясь крепче, подбадривая, как могли. Я закричала, на этот раз не бессловесно:

— Богиня, помоги мне! Консорт, помоги мне! — я была переполнена яростью, такой всепоглощающей, обжигающей яростью, будто мое сердце вот-вот разорвется от нее, моя кожа покрылась испариной от жара моего гнева.

Я убила бы Саир. Я убила бы ее за это. Но сегодня вечером, в этот самый момент, я хотела, чтобы мой король выжил.

Я вгляделась в лицо ночного летуна, стоящего рядом, в его черные глаза, бледный безгубый рот, острые, как бритва, зубы. Я смотрела, как медленно ползла слезинка по этой бледной сплюснутой щеке. Их гнев, их ярость, их король, но… он ведь и моим королем был тоже, а я была его королевой, их королевой.

Я почувствовала запах роз. Богиня была рядом. Я молилась, чтобы она указала мне путь, и это был не голос в моей голове. Это было не видение. Это было знание. Я просто знала, что и как делать. Я увидела заклинание целиком и знала, что если оно сработает, то нет смысла беспокоиться о том, что в конце нас ждет нечто ужасное. Ничто из того, что фейри могли продемонстрировать мне сегодня, не могло быть ужаснее того, что я уже видела. Сегодня мне кошмары не страшны, все мои страхи остались далеко позади. Была только цель.

Я потянулась к Шолто, ночные летуны сдвинули щупальца так, что лишь обхватывали мои запястья, когда я положила свои руки на тело их короля. Я и раньше вызывала магию, сексом и жизнью, но это было не единственное волшебство, которое бежало по моим венам. Я была Неблагой Сидхе, а в смерти, как и в жизни, можно черпать силу. В ней есть сила, которая разрушает, равно как и спасает.

У меня ушло мгновение на размышления о том, чтобы попробовать эту магию на Дойле, но это была магия, которая сработала бы только на слуа. Это не помогло бы моему Мраку. Богиня всегда давала мне выбор: воскресить фейри при помощи жизни или смерти, плоти или крови. Смерти и крови я предпочла жизнь и секс. В этот момент, с кровью Бабули на моей рубашке, я снова сделала свой выбор.

Я поискала взглядом Риса, потому что знала, что Гален не будет делать то, что мне было нужно, по крайней мере, за то время, что нам было отпущено.

— Рис, принеси мне тело Бабули.

Рису пришлось поспорить с врачами и Гален помог ему убедить их. Рис принес ее ко мне. Он положил ее тело на тело Шолто, будто знал, что я собираюсь сделать.

Говорят, мертвые не истекают кровью, но это неправда. Недавно умерший прекрасно истекает кровью. Мозг умирает, сердцебиение останавливается, но кровь все еще течет некоторое время. Да, какое-то время мертвецы действительно кровоточат.

Бабуля казалась совсем маленькой поверх Шолто. Ее кровь текла по его бледной коже, по почерневшим ожогам, которые оставила рука силы.

Я ощущала Риса и Галена за своей спиной. Я смутно, словно в отдалении, слышала, как протестовал Гален. Но это не имело значения; ничто не имело значения, кроме волшебства.

Я положила свои руки с замысловатыми браслетами щупалец поверх худощавой груди Бабули. Пелена слез заволокла мои глаза, и мне пришлось сморгнуть их, чтобы прояснить зрение. Моя кожа вспыхнула лунным светом. Я призвала свою силу. Всю без остатка. Если мне суждено когда-нибудь стать королевой фейри, принцессой крови, пусть это случится сегодня вечером, в этот миг. Надели меня полной силой, Богиня. Заклинаю высшие силы твоим именем.

Мои волосы светились так ярко, что я могла видеть пылающий гранатовый отблеск краем глаз, видеть, как это сияние струится по моей рубашке спереди, подобно красному огню. Мои глаза отбрасывали золотые и зеленоватые блики. Ночные летуны, которые касались меня, пылали белым, и это сияние растекалось по ним по кругу, так что их плоть пылала, подобно плоти сидхе, ярко-белым лунным светом.

Тело Шолто начало сиять таким же белым и чистым светом, как и наши тела. Его волосы заискрились белыми и желтыми всполохами, подобно первым лучам утренней зари на зимнем небе. Я услышала его первых вздох, отрывистый звук, звук отступившей смерти в этом вздохе.

Его глаза распахнулись широко, уже переполненные желтым и золотым огнем. Он посмотрел на меня:

— Мерри, — прошептал он.

— Мой король, — отозвалась я.

Его пристальный взгляд переместился на ночных летунов, светящихся вокруг нас. Они сияли так ярко, как сиял бы любой другой сидхе.

— Моя королева, — проговорил Шолто.

— Жизнью моей бабушки я клянусь отомстить этой ночью. Да обрушится кара за эту пролитую кровь на Саир.

Он накрыл мою руку своей и сияющие щупальца потекли по нашим рукам, сплетая их вместе.

— Мы внемлем тебе, — отозвались ночные летуны почти в один голос.

— Мерри, — закричал Гален, — не делай этого!

Но я уже поняла кое-что, чего не понимала прежде. Когда Шолто пробудил к жизни Дикую Охоту в стране фейри, я не была с ним. Я уже убежала прочь. Сегодня я не побегу. Мы вызвали силу вместе нашими телами и именно нашими телами мы ее оседлаем.

— Уберите отсюда людей, — приказала я голосом, в котором эхом отозвалась моя сила, будто мы стояли в огромной пещере, а не в крошечной палате.

Рис не стал тратить время на расспросы, он заставил Галена ему помочь. Я слышала, как Рис говорил:

— Они сойдут с ума, если увидят это. Помоги мне вывести их!

Я наклонилась к Шолто, наши руки были сплетены и обвиты ночными летунами, светящаяся плоть над светящейся плотью, и когда наши губы соприкоснулись, появившаяся вспышка света даже мне показалась слепящей.

От этого чистого, Благого, света дальняя стена с ее разнесенным на осколки окном начала таять. Таять на свету, но не исчезать совсем. Из белого холодного света появлялись очертания. Очертания с щупальцами, зубами и таким количеством конечностей, что они казались лишними. Но, тогда как в прошлый раз они появились из тьмы и кромешной мглы, сейчас они выходили из света и белизны. Их кожа была такой же белой, как у любого сидхе, но по форме своей они были тем, чем и полагалось быть слуа Дикой Охоты. Они были призваны вселять ужас в сердца любого, кто их увидит, и лишать рассудка тех, кто окажется слаб.

Шолто, ночные летуны и я, как единое целое, повернулись к появившимся сияющим кошмарам. Все, что мне удалось разглядеть сегодня, было мерцанье их глаз, сияние алебастровой кожи, белые поблескивающие острия зубов. Это были создания, пугающие в своей красоте, столь же твердые и изящные, как оживший мрамор, с клубком щупалец и множеством ног, так что глаза пытались воспринимать их просто сплошной массой. Только увидев их, вы начинаете понимать, что это целая масса разнообразных форм, совершенно непохожих одна на другую, замысловато созданных, с мышцами и силой, достаточной для той работы, что они выполняют.

Потолок растаял, и более крупные формы скользнули к нам. Ночные летуны отпустили меня настолько, чтобы я могла коснуться одного из существ с щупальцами; я чувствовала себя сбитой с толку, словно мой разум был настолько ограничен, что был не в состоянии, даже не смотря на силу, овладевшую мной, дать хоть какое-то представление об этих существах. Магия защищала меня от них, иначе я лишилась бы рассудка от одного только вида того, что свисало с потолка. Но в тот момент, когда я коснулась этой сияющей массы, она изменилась.

Существо приняло облик лошади. Большая белая лошадь с глазами, пылающими красным огнем, и паром, вырывающимся из ноздрей с каждым вздохом. Ее большие копыта выбивали зеленые искры из пола.

Шолто сидел с крошечным телом на руках. Бабуля казалось настолько маленькой, будто ребенок. Его руки, грудь, — все было покрыто ее кровью, когда он передавал ее мне. В моей жизни есть люди, которые не стали бы предлагать мне выбор. Они уже решили бы, что будут делать дальше, но Шолто, казалось, понимал, что это должно быть мое решение.

Я коснулась шеи лошади, и она была настоящей и теплой и пульсировала жизнью. Я прислонилась к ее боку, потому что она была слишком высокой для меня, чтобы взобраться на нее без посторонней помощи. Она обнюхала мои волосы, и я ощутила в них что-то. Я подняла руки к волосам и нащупала листья. Листья и ягоды в моих волосах, сплетенные в гранатовые искры.

Шолто смотрел на меня чуть расширенными глазами, все еще держа тело женщины, которую я любила больше всех остальных.

— Омела, — прошептал он, — вплетена в твои волосы.

Однажды со мной это уже случилось в волшебной стране, но еще ни разу за ее пределами. Я посмотрела мимо все еще светившихся ночных летунов и увидела, что Рис с Галеном единственные, кто остался в палате. Гален прикрывал глаза, как делали все остальные той ночью, когда магия вернулась к слуа. Той ночью Дойл сказал: «Не смотри, Мерри, не смотри на них». На секунду я вспомнила, как его уносили от меня. Он был где-то в этой больнице и боролся за жизнь. Я начала забывать о своей цели, но затем вновь взглянула вверх на извивающиеся кошмары. Я вспомнила, что даже крошечный взгляд на потолок пещеры грозил безумием. Этим вечером я могла разглядеть середину этой сияющей движущейся массы и поняла, что это сырая магия. Она была кошмаром, если ты считал ее кошмаром. Сырая магия сначала формируется в вашем воображении, и лишь затем — во плоти.

Я смотрела на нее и понимала, что пока я не закончу эту охоту, я не смогу сделать что-нибудь другое. Это было вроде схода лавины — приходится скользить вниз вместе с ней, пока все не кончится. Только тогда я смогу обнять моего Мрака еще раз. Я молилась, чтобы Богиня уберегла его для меня, пока магия не освободит меня от своей силы.

Рис пристально всматривался во все это с удивлением на лице. Он видел то же, что видела я: красоту. Но ведь когда-то он был богом войны и кровопролития, а до того — богом смерти. Гален, мой милый Гален, никогда не смог бы стать столь же жестоким. Эта магия была не для слабонервных. Мое же сердце не было слабым — было такое ощущение, что его вообще вынули. То, что позволяло мне чувствовать, вдруг исчезло. Я посмотрела на тело Бабули и внутри меня была ревущая пустота. Я жаждала только мести, будто это было самодостаточное чувство, свободное от ненависти, гнева и скорби. Месть как сила сама по себе, нечто живое.

Рис подошел к скоплению ночных летунов, пристально вглядываясь в массу белого сияния и движущихся конечностей. Он остановился на краю светящейся массы. Теперь он смотрел на меня:

— Позволь мне пойти с вами.

Ему ответил Шолто:

— На сегодня у нее уже есть охотник.

Гален заговорил, все еще глядя в пол:

— Куда направляется Мерри? — он все еще не понимал.

Он был еще слишком молод. У меня возникла мысль, что он был на несколько десятилетий старше меня, но Богиня шепнула в моей голове: «Я старше всего в этом мире». И я поняла: в этот момент я была ею, и это делало меня достаточно взрослой.

— Позаботься о ней, Гален, — попросила я.

Он посмотрел на меня и увидел лошадь с ее сверкающими глазами и белой кожей. На мгновение он не был напуган, он был просто поражен. Он, как и я, был слишком молод, чтобы помнить те времена, когда сидхе имели сияющих лошадей. До сегодняшнего дня мы знали об этом только из легенд.

Круг ночных летунов распался и Рис с Галеном оба потянулись вверх, будто это было запланировано. Белые массы над нами потянулись к ним. Гален был выше, потому лошадь, что сформировалась для него, была высокой и такой же белоснежной и сияющей, как моя. Она посмотрела своими сверкающими золотом глазами в красные глаза моей лошади. Из ноздрей этой лошади дым не вырывался, искры от копыт были такими же золотыми, что и ее глаза. Только размер и ощущение исходящей от нее силы дали мне понять, что обе лошади были одних кровей.

Прикосновение Риса тоже создало белую лошадь, но она была иллюзорной, будто обман зрения. Секунду назад она была белой, плотной, реальной, а в следующее мгновение это был уже скелет, подобно коню из баек о смерти.

Рис радостно говорил что-то вполголоса, поглаживая своего коня по морде. Он говорил на уэльском (валлийский язык, язык кельтских племён, населявших Британию — прим. редактора), но на диалекте, который я с трудом понимала. Я поняла только, что он счастлив видеть этого коня, и что с их последней встречи прошла целая вечность.

Гален коснулся своей лошади, будто был уверен, что она исчезнет, но она этого не сделала. Она ткнулась легонько ему в плечо и выпрямилась, издав тихое радостное ржание. Гален улыбнулся, потому что не мог сдержать улыбку от этого звука.

Шолто протянул тело Бабули Галену, и тот аккуратно взял ее из его рук. Его улыбка ушла, осталось только горе. Я позволила ему горевать, позволила горевать за меня, потому что моя собственная печаль могла подождать; сегодня вечером должна была пролиться кровь.

Создание сверху коснулось плеча Шолто, будто не могло дождаться, пока тот сам протянет к нему руку, подобно нетерпеливой любовнице. В момент, когда оно коснулось его, оно превратилось в нечто белое и сияющее, но это была не совсем лошадь. Как будто огромный белый конь перемешался с ночным летуном, потому что у него было больше ног, чем у любой лошади, но над сильными плечами возвышалась только одна изящная лошадиная голова. Его глаза были пустыми омутами, как у ночных летунов, которые начали вокруг нас петь. Да, петь детскими голосами, почти такими же высокими звуками, какие издают летучие мыши, пролетая над головой. Я знала в этот момент, что моя сила изменила их натуру, изменила Охоту. Я не была слуа, не была чистокровной Неблагой, и хотя мы будем ужасными и несем с собой месть, мы пойдем туда под пение ночных летунов. Мы придем сиянием с небес, и пока месть не свершится, ничто нас не остановит. То, что мы в прошлый раз не дали Охоте цели, было ошибкой, но на этот раз эту ошибку никто не совершит. Я знала, на кого мы охотимся и озвучила ее преступление. Пока Охота не настигнет ее, чтобы убить, ни одна сила в волшебной стране или мире людей не сможет противостоять нам.

Шолто подсадил меня на лошадь с пылающими красным глазами. Сам же он сел на своего многоногого коня. Песня ночных летунов переросла в напев из слов столь древних, что я могла чувствовать, как здание исчезает от одного этого звука. Действительность рассыпалась вокруг нас, и я проговорила:

— Вперед.

— Охота началась, — добавил Шолто.

Я кивнула, вцепившись пальцами в густую гриву лошади.

— Полетели, — сказала я и пришпорила босыми ногами бока лошади.

Она выпрыгнула в пустоту ночи снаружи. Я должна была испугаться. Я должна была бы усомниться в том, что лошадь без крыльев способна летать, но я не стала этого делать. Я знала, что она полетит. Я знала, что мы были Дикой Охотой, парящим возмездием.

Копыта кобылы не то чтобы ударяли по воздуху, они скорее бежали по нему. Ее копыта вспыхивали зеленым огнем при каждом шаге, будто воздух был дорогой, которую она одна могла видеть. Шолто ехал рядом со мной на своем многоногом жеребце. Ночные летуны окружали нас, все еще светящиеся и поющие. Но то, что следует за нами, заставляет людей отворачиваться и искать убежища в своих домах. Они не будут знать, почему, но будут просто отворачиваться. Они сочтут нашу кавалькаду либо криком диких птиц, либо шумом ветра.

Мы неслись в белом сиянии волшебства, оставляя позади след из темных кошмаров.

Лорел Гамильтон Глоток Мрака Перевод: minibulka

Глава 6

Лошадь плавно двигалась подо мной, ее пылающие копыта проглатывали расстояние. Мускулы ее спины и чувство ее гривы в моих руках были реальны и тверды, но все остальное…, остальное было неправдоподобно сказочным. Я не была уверена, что чувство недействительности было из-за того, что мы ехали с охотой, скорее это был шок и мой человеческий разум защищал меня от кошмаров, которые могли его разрушить.

Шолто подъехал ближе к моей лошади. Его волосы текли позади него как блестящий белый плащ с проблесками золотистых нитей, как будто лучи солнечного света просвечивали в его волосах, пойманные в ловушку белоснежной красоты его волос.

Февральский холод, обхватывавший нас, ласкал мои оголенные руки и ноги, но мое дыхание не порождало пара, как должно было бы быть на морозе. Моя кожа была горяча, но мороз не властвовал надо мной. Пар из ноздрей моей кобылы тоже был не от холода. Я помнила рассказы о лошадях дикой охоты с пылающими глазами и выдыхающими адский огонь из носа и рта. Вполне вероятно, что мы ехали на истинных кошмарах, черных и полных огня и мести, но что-то в моем волшебстве изменило восприятие от охоты, превратило его во что-то менее пугающее.

Если бы Вы видели черных лошадей, которые выдыхали огонь, то были бы уверены в их злых намерениях, Но если бы это были белые лошади, даже с пылающими глазами и выбивающими зеленые искры копытами, вы бы приняли их за зло? Или поражались бы их красоте? Мы летели по небу, как будто млечный путь превратился в существ, которые могли течь и перемещаться в темноте.

Я оглянулась и увидела других лошадей без всадников, скользящих как морская пена позади нас. Там были и собаки, белые с рыжими пятнами, как остальные волшебные собаки, но в отличие от них с пылающими алым глазами. Они были тоньше, чем собаки, которых я создала несколько недель назад. Те больше походили на борзых, эти же скорее были огромными догами, пылающими в темноте белыми призраками с алыми отметинами, как пролитая на белоснежное пальто кровь.

Вокруг меня разлился аромат роз и с ним я вспомнила, как назывались когда-то эти существа — Собаки Крови. И назвали их так не из-за кровожадности, а потому, что когда-то они принадлежали дворянам — благородная кровь. Но те собаки, которые бежали позади нас или обгонявшие наших лошадей, назвались собаками крови по другим причинам. Они появились только для крови, и им была не свойственна мягкость ищеек. И осознание этого факта меня наполнило жестоким удовольствием.

Вслед за лошадьми и собаками летели другие существа, формы которых переливались и кипели, оставляя в памяти ощущение невообразимого кошмара. Я старалась не смотреть в их сторону, следуя данным мне предостережениям. Но эти существа привлекали взгляд, клубились черными и серыми цветами, сияя изнутри как кристаллы, жемчуг или алмазы. За нами следовало сияющее и переливающееся ярким светом облако, похожее на хвост кометы.

В какой-то момент я задумалась о том, как бы воспринял нас человеческий разум какого-нибудь астронома, если бы в это мгновение увидел нас в телескоп? Принял бы нас за падающую звезду? Или ничего не увидел бы? Научные технологии, телекамеры и другие приборы далеко не всегда фиксировали волшебство. Я помолилась, чтобы нас случайно не заметил какой-нибудь бедняга наблюдатель. Мне бы хотелось, чтобы сумасшествие не коснулось ни одного человека, который сегодня вечером увидел бы нас. Я поняла, что хотела наказать определенного человека, а не всех случайных свидетелей нашей охоты. Я хотела смерти Саир за смерть Ба. Даже нападение короля не было для меня сейчас столь важно. И именно тогда я поняла, что действительно была частью охоты. Живой местью, которую сама же и призвала. Мы должны убить Саир, а затем… затем и посмотрим.

Это была странно умиротворяющая мысль. Здесь и сейчас я не чувствовала горя. Не было никаких сомнений. Это было утешительно, наверное я становлюсь социопатом. Но даже эта мысль не могла меня испугать. Когда-то я услышала термин «инструмент мести» и до сих пор не понимала его значения. До этих самых пор.

Шолто протянул мне руку. Поколебавшись я протянула свою в ответ, ухватившись посильнее за гриву лошади. В тот момент, когда наши пальцы соприкоснулись, в моей голове немного прояснилось и я вспомнила кто я и что я. Забыть себя — вот в чем истинная опасность участия в этой охоте. Можно забыть про жизнь, которую вы вели, потратив ее остатки на справедливую месть. Провести оставшуюся жизнь в ожидании зова на месть смертного или бессмертного. Провести оставшуюся жизнь, наказывая клятвопреступников, убийц, предателей. Ведь это гораздо проще, чем моя нынешняя жизнь. Всегда в пути, существовать только, чтобы разрушать, и не иметь другого выбора. Некоторые видели в существовании наездников охоты проклятие, но теперь я понимаю, что это было далеко не так. Не так воспринимали себя сами охотники все эти столетия. Они остались с охотой, потому что они сами пожелали этого, потому что это было для них лучше, чем возвращение к прежней жизни.

Рука Шолто, зажатая в моих пальцах, напомнила мне, что были причины не позволить охоте поглотить меня. Я подумала о детях, которых носила под сердцем. Подумала о них впервые с того момента, как растаяла стена больничной палаты. Но эта мысль звучала во мне далеко. Я ничего не боялась. Не боялась умереть этой ночью, не боялась того, что со мной умрут и мои малыши. Часть меня чувствовала себя неприкосновенной, а часть — будто ничего, абсолютно ничего не имело значения. Только месть.

Шолто чуть сильнее сжал мои пальцы, удерживая их в неровном ритме скачки наших лошадей. Он смотрел на меня глазами, в котором горел покойный желтый с золотом огонь, но на лице читалось беспокойство. Он был Королем слуа, последней дикой охоты волшебного царства. Он был охотником и прежде, возможно и не обладая такой силой волшебства, как сейчас. Но он знал сладость мести. Он знал всю прелесть простоты охоты, и ее обольстительный шепот.

Его рука в моей, глядящее на меня лицо, возвращали меня из этого упоительного небытия. Его прикосновение позволяло мне оставаться самой собой. Часть меня негодовала по этому поводу. И вспомнив причины охоты, тихий шепот горя возвратился. Бабушка, Холод, мой отец убиты, Дойл ранен. Так много смертей, так много потерь, и и вряд ли это закончится. По-настоящему страшно потерять тех, кого любишь всем сердцем, всей душой.

Мы стали спускаться ближе к земле, отбрасывая тени, похожие на большие самолеты, только волшебные. Но мы не коснулись земли, скользя над ней. Мы перемещались почти над самыми верхушками деревьев. Животные в лесу испугано бежали прочь от нас. Я заметила, как вздрогнули собаки, почуяв новую добычу. Но Шолто произнес какое-то слово и они остались с нами. Сегодня вечером мы охотились не на кроликов.

Вспышка белого и что-то намного большее, чем кролик, ударило по земле. Большой белый олень пробежал перед нами, за ним бежали и другие животные. Я почти позвала его по имени, но поняла, что если бы он не повернул бы большую рогатую голову, это бы снова разбило мне сердце. Мой Холод был потерян в темноте так же, как теперь была потеряна и бабушка.

Волшебные холмы показались на горизонте и мы поспешили к ним. Если там и были охранники, то они явно остались для нас незаметны. Может быть они были слишком напуганы, увидев нас, чтобы привлечь наше внимание?

Холм Благих предстал перед нами. В какой то момент я подумала: «а как мы попадем внутрь?». Забыв, что перед истинной охотой, призванной для достижения истинной цели, любая дверь помехой не будет. Мы летели к Холму, не замедляя скорости. Мы все знали, что путь свободен и именно так оно и было. Могло ли нас что-то остановить внутри? Могли ли они предположить, что сегодня вечером придет наш суд? Боялись ли они того, как ответит королева за нападение на свою племянницу? Мысль была далекой и мимолетной, как будто я думала о ком-то, а не о себе. Краем глаза я видела нашу кавалькаду целиком. В какой-то момент золотистый яркий свет перед входом в ситхен распался, как лепестки большого цветка, открывая нам вход в ситхен. В огромные створки двери пролились потоки теплого, золотого сияния. И мы оказались внутри.

Глава 7

Мы ворвались в зал, где всего несколько часов назад были репортеры, телекамеры и полиция. Теперь здесь шла уборка — слуги, подняв стулья на столы, сметали с пола бумажный и пластиковый мусор, больше похожий на скопище небольших перекати-поле. Слуги провожали нас широко открытыми глазами. Сердце защемило от испуга так сильно, что я не могла дышать. Они бы стали с нами бороться? Но ни один из них ничего не сделал, они замерли, не бросив тряпки. Мы проскользили мимо них, направляясь к дальней двери, которая выглядела слишком маленькой, чтобы пропустить лошадей. Однако при нашем приближении она внезапно расширилась. Волшебный холм, ситхен, перестраивал себя для нас.

За дверью оказалась стена из роз и шипов. Шипы как кинжалы были направлены на нас, розы цвели и заполняли прихожую сладким запахом. Это был прекрасный способ защиты, слишком прекрасный для Благих.

Я думала, что появившаяся перед нами стена остановит нас, но она отошла вправо с тяжелым вздохом, как будто с места сдвинулась гора. Так ситхен расширил прихожую для того, чтобы прошли наши лошади, а лозы поднялись выше, стараясь вновь добраться до сдвинувшейся опоры. Не дотянувшись до стены, эта тяжелая масса шипов упала вниз, и в возникшей после передвижения стены звенящей тишине, мы услышали крики охранников, попавших под упавшее одеяло шипов и роз.

Жар распространялся от шипов, насыщенный, оранжевый, и волна этого огня достигла нас, но по ощущению это был зимний холод. Я чувствовала этот огонь, но не пыталась избежать его прикосновения. Огонь разбрызгивал потраченные впустую искры, как будто огонь отворачивался, а не старался добраться до нас.

Мы неслись через залы цветного мрамора, с серебряными или золотыми прожилками. У меня остались смутные воспоминания о том, как по тем же залам меня нес на руках лорд Хью, когда он и дворяне, которые хотели, чтобы я стала их королевой, вынесли меня из спальни короля. Тогда у меня было время восхититься холодной красотой этого ситхена, я даже успела подумать, что это место уже не было прибежищем божеств природы. Несмотря на то, насколько красивыми были созданы из металла и мрамора стоящие здесь деревья и цветы. В нашем ситхене тоже были цветы и деревья, но они были живыми, в отличие от этой мертвой красоты.

Две линии охранников появились перед нами в коридоре. В прошлый раз, когда я видела их, они были одеты в современные деловые костюмы, чтобы репортерам было комфортнее. В отличие от Андаис, Таранис настоял на униформе для своей стражи. Туники и брюки всех цветов радуги, или более более модных среди людей цветов, но оранжево-красные плащи и снаружи и изнутри были украшены стилизованным горящим пламенем. А края были обшиты золотой нитью. Когда они кланялись королю, то этот плащи становились похожи на живое пламя, обхватывающее кланяющихся людей. Интересно, почему Таранис выбрал пламя, а не подходящую ему больше молнию для своего герба.

В нас полетели стрелы, но не долетев до нас, они развернулись и впились в стену, как будто их отбросил сильный порыв ветра прежде, чем они достигли нас. У многих из стражей на лицах был виден страх и снова я поразилась той жестокой радости, которую почувствовала увидев этот страх.

Шолто подгонял свою лошадь, стараясь держаться рядом со мной, тем более, что коридор был для этого достаточно широк. Собаки, лошади без всадников и бесформенные существа, переместились ближе к нам и поплыли впереди, возглавляя нашу кавалькаду. Я почувствовала, что потолок ушел вверх, как будто он растаял и теперь над нами было небо. А на фоне неба сверкающая белизна слуа подчеркивала ужас следующих с нами устрашающих существ.

Некоторые из охранников бежали, их нервы не выдержали увиденного. У двоих помутился рассудок и они пали на колени. Остальные пытались использовать свои руки власти. Серебристое свечение даже не достигло нас. Потоки теплой силы откатились назад, как незадолго до этого было с огнем, словно волшебство защищало нас. Цвета, формы, иллюзии, действительность — все это ни направили на нас. Они были лучшими воинами Благого Двора, и они защищали его. Но ничто не могло остановить нас. Ничто не могло даже замедлить наше движение.

Мы перепрыгнули их, как будто они были изгородью. Один из них потянул меч, который был явно не волшебным. Меч попал одной из собак в ногу, вызвав у нее кровь. Холодное железо может нанести вред любому существу в волшебном царстве.

Раненная собака отстала от нас, и одна из лошадей без всадника осталась с ней. Я попыталась остановиться, но Шолто подстегнул наших лошадей и мы поторопились дальше. Когда мрамор коридора сменился на другой — розовый с прожилками золота, нас нагнал третий всадник. Охранник, который ранил собаку, сидел верхом на оставшейся с собакой лошади. Лошадь немного изменилась —; ее глаза были наполнены золотистым сиянием, а копыта стали золотыми. Глаза лошади были лишь немного светлее волос ее всадника. Золото копыт повторяло золоте глаз благого. Дэйси, я подумала, что это его имя, Дэйси Золотой. У лошади была шелковая золотая уздечка. Охранник был вынужден к нам присоединиться за сопротивление, но его прикосновение изменил лошадь под ним. Дикая магия подобно воде — оно лишь ищет подходящую форму.

Еще два охранника поняли, что только оружие из холодного железа могло нам навредить. И они также присоединились к охоте. Еще одна лошадь начала менять цвет на белый — как будто радуга перемещалась и текла под кожей. Последняя лошадь стала зеленой, как виноградная лоза, украшавшая теперь ее уздечку. Виноградные лозы начали переползать и на всадника, покрывая его спину зеленым ковром. У Турлоха была белая, а у Йоланда зеленая лошадь.

Я думала, что мы найдем мою кузину в ее комнате, или в залах, где собирались политически бесполезные для короля дворяне. Но собаки привели нас к центральным дверям в тронный зал. Я подумала, что охранники отступились бы, если бы мы направились куда-нибудь еще. Но мы оказались у дверей тронного зала, а там видимо был король, и охранники могли подумать, что мы прибыли за Таранисом. Они, возможно, сдались бы ради кого-нибудь другого, но не ради короля, которого клялись защищать. Перед лицом Дикой охоты никто не захочет быть клятвопреступником. Можно отказаться от данных клятв защищать кого-либо, но тогда можно стать новой целью Дикой охоты. Думаю, что действительно охранники боролись не за короля, а за себя, за свою присягу. Но, может быть я ошибаюсь. Может быть они видели в короле что-то, чего не видела я. Что-то, что стоило борьбы и смерти за него.

Но как бы не были хороши охранники, остановить Дикую охоту они не могли. Но, как и в Неблагом Дворе, здесь тоже была магия, способная остановить нас у дверей тронного зала. Это была приемная. Как и приемная Неблагого Двора, выполнявшая роль последнего рубежа обороны, эта комната выполняла ту же функцию. У Неблагих — это были оживающие в случае угрозы королеве розы и шипы, способные выпить досуха нежелательных посетителей. Здесь тоже была магия, очень похожая на стену шипов, которая пыталась остановить нас раньше. Магия у каждого Двора была особенной, но обе магии иногда смешивались, хотя обе стороны отрицали это.

Что было у Благих?

Огромный дуб тянулся ветвями к потолку, который уходил далеко вверх, создавая иллюзию далекого, искрящегося дневным светом, неба над головой. Казалось, этот свет навсегда затерялся в ветвях большого дерева. Умом ты понимаешь, что находишься под землей, но глаза видят проблески синего неба и белых облаков среди листвы. Это похоже на то, что видишь краем глаза, а стоит посмотреть прямо — и это что-то исчезало, как будто не существовало вовсе. Ствол дерева был достаточно большим, чтобы задержать любого посетителя на то время, которое требуется на то, чтобы его обойти по пути к огромным украшенным драгоценными камнями дверям тронного зала. Но это было только дерево, так что же было последней защитой?

Мы ворвались в приемную на всем скаку, за нами следовали другие всадники и лающие собаки, а за ними передвигались существа, описать формы которых было невозможно.

Солнечный свет вспыхивал среди листвы дерева. Яркий, горячий солнечный свет обволакивал нас. В течение секунды я думала, что вот-вот мы загоримся — ведь рука власти Тараниса как раз и была Светом, но это был солнечный свет. Реальный солнечный свет. Жар летнего дня, пойманного навсегда в этой комнате, в ожидании, когда можно будет вырваться на волю и одарить нас своей живительной теплотой.

Мгновение раньше у нас под ногами был камень, в следующее — и мы скачем по зеленой траве с высокими летними цветами, достающими до боков наших лошадей. В комнате остался только огромный дуб, распространяющий свои ветви над лугом.

Шолто прокричал:

— Поехали вокруг дуба. Только он реален. Все остальное — нет.

Он был настолько уверен, настолько совершенно уверен, что у меня не осталось никаких сомнений. Я пришпорила свою кобылу, и поехала плечо-к-плечу с Шолто. Всадники за нашей спиной также не высказывали никаких сомнений. Хотя я не была уверена, что у них не было этих сомнений, просто у них не было выбора, кроме как следовать за Охотой. В тот момент, я не думала о том, куда мы двигались, Шолто знал путь.

Его скакун обогнул дуб и это было похоже на то, как будто занавес упал. Вдох — мы едем по летнему лугу, выдох — и копыта лошадей опять гремят по камню. А впереди высятся украшенные драгоценными камнями двери.

Жеребец Шолто — гибрид лошади и ночного летуна — встал на дыбы перед дверьми, как будто он не мог пройти дальше. Магии оказалось достаточно чтобы остановить охоту. Я знала, что двери были стары, но я не знала, что они были одной из древних реликвий, принесенных сюда из старой страны. Эти двери были установлены перед тронным залом Двора Благих еще когда мои человеческие предки все еще делали свои дома из кож животных.

Я пыталась успокоить свою кобылу. Собаки скулили и царапали двери, нетерпеливо скуля слишком высокими голосами, чтобы их издавали мощные глотки белых догов. Наша добыча была рядом, там за этими дверями.

Я почувствовала запах роз и прошептала «Что я могу сделать, Богиня?».

Ответ пришел не в виде слов, это было знание. Я просто знала то, что нужно было делать. Я повернула лошадь перпендикулярно огромным дверям и протянула к ним руку, покрытую засыхающей кровью моей бабушки. Я почувствовала пульс дверей, почти ощутимое биение. В действительно древних реликвиях могло быть подобие жизни, столь сильной была их магия. Настолько сильной, что у некоторых из них былое свое мнение, они самостоятельно делали выбор. Так древнее волшебное оружие не будет слушаться того, кого не выбрало само, и наоборот.

Протянув окровавленную руку к двери и почувствовав пульс этого подобия жизни, я произнесла:

— Кровью моей родственницы, смертью единственной матери, которая действительно была у меня когда-либо, я называю убийцу семьи — Саир. Мы — дикая охота. Испытайте кровь моей потери, и дайте пройти.

Двери издали звук, похожий на вздох, если дерево и металл могли бы издать такой звук. А потом двустворчатые двери начали открываться, открывая за собой часть блестящей комнаты.

Глава 8

Нам открылась какофония цветов — желтые, красные, оранжевые и все это великолепие было густо замешано с золотом. Золото, как оправа в драгоценностях, обрамляло все остальные цвета. Сам воздух был полон им, искрился, как будто в воздухе повисла золотая пыль.

Золото окружало нас, тянулось за нашими шагами, проливалось, как дождь и смешивалось с белым сиянием магии. Это было так, как будто в зале мы появились в облаке золота и серебра.

В какое-то мгновение мне показалось, что передо мной открывается весь Благой Двор. В этот момент я заметила, что Таранис величественно сидит на огромном золотом троне, украшенном драгоценными камнями, со всей его магией, со всеми его иллюзиями, с локонами цвета заходящего солнца. Его Двор расположился по обеим сторонам ровными линиями, и меньшие троны походили на сад блистающих цветов, сделанных из золота, серебра и украшенных драгоценностями. У благих волосы были всех цветов радуги, а их одежда как будто специально подобрана, чтобы служить обрамлением обстановки в угоду королю. Ему нравился блеск драгоценностей и пламени. И если Двор Андаис выглядел, будто всегда готов к похоронам, то Двор Тараниса был похож на цветную версию ада.

Я увидела страх на красивом лице моего дядюшки, когда его охранники спешили к трону. Кто-то кричал: «Клятвопреступник! Король! Король!». Некоторые кинулась к трону и приготовились помогать гвардии, но некоторые отошли подальше от трона, думая, что именно там будет центр борьбы.

Я бросила взгляд на своего дедушку, Уара Жестокого, голова и плечи которого возвышались в движущейся толпе придворных. Он походил на дерево посреди этой яркой реки. Он выглядел величественным богом войны, в тот момент я поняла, что у меня были волосы моего дедушки. Я видела его так редко, что не понимала этого до сих пор.

Магия вспыхивала вокруг нас в смертельной пляске цветов радуги, огня, льда, и молний. Гвардия защищала своего короля, которого я все еще могу назвать жертвой дикой охоты. Множество преступлений, множество предательств, я снова почувствовала желание остаться с охотой навсегда. Так просто, так безболезненно скакать каждую ночь и находить добычу. Гораздо прозе, чем моя нынешняя жизнь.

Теплая рука крепко обхватила мою руку. Я повернулась к Шолто, его серьезное лицо, его желтые с золотом глаза, смотрели в мои. Его касание вернуло меня к действительности и напомнило, как он однажды он сказал мне, что у него тоже было искушение остаться во главе охоты. Вы можете лучше защитить других от искушения, если сами прошли через это.

Мы стояли в центре магической бури, вокруг нас вспыхивали различные заклинания. Маленькие торнадо кружились по залу, появляясь в местах столкновений жара и холода. Крики окружали нас, и я видела, как бежали люди. Некоторые бежали к трону, чтобы защитить короля, другие бежали, чтобы спасти себя, были и те, кто жался к стенам и прятался под тяжелыми столами. Мы же наблюдали за всем это через призрачную призму магии, которая окружала нас.

Адские гончие никогда не колебались, никогда не отвлекались на чужие заклинания. У них была только одна цель, одна добыча. Град заклинаний и штормов начал стихать. Охранники наконец поняли, что нас не интересовал трон. Мы неумолимо двигались в сторону одной из стен зала. Огромные собаки спокойно шли среди столов, мимо жавшихся к стенам людей.

Я почувствовала, как напряглись мускулы моей лошади, и у меня было время, чтобы перенести свой вес и схватиться за гриву поудобнее перед тем, как она одним мощным толчком перелетела широкий стол.

Лошадь затанцевала на каменном полу, высекая копытами зеленые искры, из ее ноздрей вырывалось легкие язычки зелено-красного пламени. Красный жар ее глаз превратился в огонь, который окрашивал в алый ее глазные впадины.

Собаки окружили мою кузину около мраморной стены. Высокая и тонкая для сидхе, она вжалась в камень, как будто могла продавить себе путь к отступлению. Ее оранжевое платье ярко выделялась на белой мраморной стене. Этой ночью ее уже ничего не могло спасти. И снова я почувствовала удовлетворение от всплеска во мне чувства гнева и мести. Ее лицо было прекрасно и бледно, и если бы у нее только были нос и не такие короткие губы, то она была бы столь же привлекательна как любой благой сидхе. Было время, когда я считала Саир действительно красивой. Я не видела то, что считалось у благих уродством. Я любила лицо бабушки, а ее лицо, в соединении с красотой лиц сидхе, ну, в общем, мне Саир казалась прекрасной. Но она этого не понимала и когда этого никто не видел, смотрела на мена с ненавистью. Она ненавидела меня. Став старше, я поняла причину этой ненависти — она бы отдала все, даже свое высокое, гибкое тело на мое лицо. Она заставляла меня думать, что быть невысокой было преступлением, но мое лицо, которое обладало наибольшим сходством с лицами сидхе было именно тем, что она хотела. Будучи ребенком, я просто думала, что уродлива.

Теперь я смотрела на нее, вжавшуюся в стену, смотрела в карие глаза нашей бабушки на лице, так похожем на бабушкино, и я хотел, чтобы она боялась. Я хотела, чтобы она поняла что она сделала и пожалела бы об этом. Я хотела мести, хотела, чтобы она умерла. Это было мелочным? Не думаю.

Саир смотрела на меня глазами моей бабушки — глазами, наполненными ненавистью, а за нею — страхом. Она знала, почему мы здесь были.

Я направила свою лошадь сквозь рычащую свору гончих. Я протянула к ней свои руки с засыхающей кровью.

Она закричала и попыталась бежать, но огромные белые с рыжим собаки только придвинулись к ней. В их басовитом рычании была слышна угроза, их губы оттянулись, показывая клыки, предназначенные для раздирания плоти.

Она зажмурилась, и я наклонилась вперед, мягко коснувшись пальцами ее прекрасной белой щеки. Она вздрогнула так, как будто я ударила ее. Как только я коснулась ее, засыхающая кровь вновь стала свежей и влажной. Я оставила темно-красную отметину, проведя пальцами по ее прекрасной щеке. Вся кровь на моих руках и платье опять стала свежей. Слухи о том, что жертвы убийства заставляют кровоточить их убийцу, оказывается правдивы.

Я подняла свою кровоточащую руку так, чтобы все ее могли видеть и выкрикнула:

— Убийцей родственника я называю ее. Она обвиняется кровью ее жертвы.

Моя тетя Элунед, мать Саир, попыталась подойти ближе ко мне.

— Племянница Мередит, я — сестра твоей матери, а Саир — моя дочь. Кого она убила, что ты появилась здесь?

Я повернулась посмотреть на нее, такую прекрасную. Она была близнецом моей матери, но они не были похожи друг на друга. Элунед была чуть больше похожа на сидхе, нежели моя мать. Она была одета в золото с головы до ног. Ее красные волосы, как мои и ее отца, искрились на фоне платья. Ее глаза были много-цветными, как у Тараниса, только в отличие от него золотые и зеленые кольца не смешивались. Я смотрела в ее глаза и вспомнила боль, которую мне принесли похожие на эти глаза, боль настолько острую, что она опять прошила меня. Я видела перед собой такие же глаза — глаза Тараниса, смотрящие на меня словно во сне, только я знала, что это был не сон.

Шолто коснулся моей руки, на сей раз слегка, напоминая о своем присутствии.

— Мередит.

Я покачала головой, затем протянула свою окровавленную руку к тете.

— Это — кровь твоей матери, кровь нашей бабушки, кровь Хетти.

— Ты говоришь, что… наша мать мертва?

— Она умерла на моих руках.

— Но как?

Я указала на свою кузину.

— Она использовала заговор, чтобы дать бабашке руку власти Саир. Она принудила Бабушку напасть на нас. Мой Мрак все еще в больнице из-за ранения, которые бабушка причинила ему рукой власти, которой у нее никогда не было.

— Лжешь! — крикнула моя кузина.

Собаки зарычали.

— Если я солгала, то не смогла бы вызвать охоту и объявить тебя убийцей. Охота не может быть вызвана, если обвинение несправедливо.

— Кровь ее жертвы отмечает ее, — сказал Шолто.

Тетя Элунед вытянулась во весь свой немаленький для сидхе рост и сказала,

— У Вас здесь нет голоса, Отродье Теней.

— Я — король, а Вы нет, — сказал он, голосом столь же надменным и высокомерным как ее собственный.

— Король кошмаров, — сказала Элунед.

Шолто рассмеялся. Его смех вызвал игру света в его волосах, как будто смех проскользнул сквозь белизну волос золотым светом.

— Позвольте мне показать Вам настоящие кошмары, — сказал он, и его голос выражал тот гнев, уже перерастающий в холодную ярость. От горячего гнева страсти к холодной ярости ненависти.

Я не думаю, что он ненавидел именно мою тетю, скорее всех сидхе, кто когда-либо считал его низшим. Несколько недель назад женщина сидхе соблазнила его, пообещав утолить его сексуальную нужду в прикосновении к сидхе. Но вместо этого, воины сидхе вырезали его щупальца, вычистили все, что было в Шолто от ночного летуна. Женщина сказала Шолто, что когда у него все заживет, то она смогла бы с ним переспать.

Магия охоты изменила Шолто, но сейчас он был разгневан. Теперь была моя очередь протянуться и предупредить его. Я всегда знала, что вызов охоты мог стать ловушкой для вызывающего, но чего я не понимала, так это того, что ее вызов мог быть ловушкой и для главы охотников. Охота хотела, чтобы у нее был постоянный главный охотник или главная охотница. Сильные эмоции могли дать охоте ключ к Вашей душе. Я чувствовала это, а теперь увидел, что Шолто потерял осторожность.

Я взяла его руку и не отпускала, пока он не посмотрел на меня. Кровь, которая оставила влажный след на щеке Саир, на его руке не появилась. Я смотрела ему глаза, пока я не увидела как он успокоился, пока в его глазах вновь не отразился тот здравый смысл, который позволил слуа быть независимыми, когда большинство других низших королевств было поглощено.

Он улыбнулся мне немного нежнее, чем когда узнал о своем отцовстве.

— Я могу показать им, что они не недооценивали меня?

Я поняла, что он имел ввиду, поэтому улыбнулась и кивнула. Думаю, именно улыбки спасли нас. Это был момент, который не имел отношения к цели охоты. Момент надежды, общей близости, дружбы и любви.

Он хотел показывать Элунед, какими на самом деле могли быть кошмары. Показать принадлежащие только ему кошмары. Эта демонстрация должна была доказать, что дворяне, причинившие ему боль, были не в состоянии искалечить его. Он все еще был цел. Более того — он был прекрасен.

В мгновение татуировка, украшавшая его живот и верхнюю часть груди, стала действительностью. Нежные оттенки бледного сияющего света перемещались под кожей многочисленных щупалец. Они двигались как изящное морское животное, движимый теплым тропическим ветерком. Совсем недавно Шолто стыдился этой свой части. Теперь же это было не так.

Некоторые придворные дамы закричали, моя тетя побледнела и сказала:

— Вы действительно кошмар, Отродье Теней.

Йоланд, сидевший верхом на покрытой виноградной лозой лошади, сказал:

— Она хочет отвлечь Вас от обвинений в адрес своей дочери.

Моя тетя потрясенно смотрела на него:

— Йоланд, как Вы можете помогать им?

— Я служил королю и своему народу, но теперь я служу охоте, Элунед, и по-другому смотрю на многие вещи. Я знаю, что Саир использовала свою родную бабушку как капкан. Сделал бы кто-нибудь из нас что-то подобное? Вы стали настолько бессердечной, Элунед, что убийство Вашей собственной матери ничего не значит для Вас?

— Она — мой единственный ребенок, — сказала она неуверенным голосом.

— И она убила Вашу единственную мать, — парировал он.

Она повернулась и посмотрела на свою дочь, которая все еще жалась к стене, окруженная белыми догами.

— Почему, Саир? — не «как ты могла?», а просто «почему?»

На лице Саир отразился страха. И это был страх не перед собаками, которые подошли к ней почти вплотную. Она с отчаянием смотрела на свою мать.

— Мама!

— Почему? — повторила ее мать.

— Я слышала, как ты говорила о ней день за днем. Ты называла ее бесполезной брауни, покинувшей собственный двор.

— Это говорилось только для других дворян, Саир.

— Но мне ты этого никогда не объясняла, мама. Тетя Бессаба говорила то же самое. Она — предательница нашего двора, потому что уехала сначала к неблагим, а потом переселилась к людям. Я слышала эти слова всю свою жизнь. Ты говорила, что брала меня с собой к ней в гости только потому, что это была дочерняя обязанность. Да и то до тех пор, пока я не выросла и у меня не появился выбор.

— Я встречалась с ней тайно, Саир.

— Но почему ты мне ничего не сказала?

— Потому что твое сердце столь же холодно, как и у моей сестры, ты слишком амбициозна. Ты воспринимала мою заботу о матери как слабость.

— Это и есть слабость, — сказала она.

Элунед покачала головой, на ее лице отразилось горе. Она отошла от собак и от дочери. Посмотрев на нас, она спросила:

— Она умирала, зная, что Саир предала ее?

— Да.

— Осознание того, что ее собственная внучка предала ее, разбило ей сердце.

— У нее было не так уж много времени, — сказала я. Это было слабое утешение, но это было все, что я могла ей сказать. Сегодня я бы в составе дикой охоты, и этой ночью я могла говорить только правду, к ходу ли это или к добру.

— Я не буду стоять на твоем пути, племянница.

— Мама! — Саир потянувшись к ней. Собаки еще придвинулись к ней, низко рыча, и этот звук прокатывался по позвоночнику. И ничего хорошего этот звук не предвещал.

Саир снова закричала.

— Мама, пожалуйста!

Элунед вскрикнула в ответ,

— Она была моей матерью!

— А я — твоя дочь.

Элунед нервно оправила свое длинное золотое платье.

— У меня больше нет дочери. — И она ушла, не оглядываясь.

Перед ней расступились придворные, толпившиеся по пути к двери. Она не останавливалась и украшенные драгоценными камнями двери закрылись за ней. Она не боролась с нами за жизнь своей дочери, но и видеть ее смерть она тоже не хотела. Я не могла ее в этом обвинять.

Саир отчаянно озиралась.

— Лорд Финбэр, помогите мне! — закричала она.

Большинство глаз в комнате обратилось к дальнему столу, где за стеной охранников и блистающих придворных был скрыт король. Одним из этих придворных был лорд Финбэр, высокий и красивый с его соломенными, почти человеческого оттенка волосами. Только ощущение огромной власти и нереальной красоты его лица отличало его от людей. Уар все еще наблюдал за происходящим, стоя в стороне от толпы, защищающей его брата. Лорд Финбэр же стоял перед монархом. Он был одним из приближенных короля, но никогда не был другом моим тете или кузине. Тогда почему она обратилась к нему?

Король был полностью скрыт позади сверкающей, усыпанной драгоценностями толпа. Возможно, его даже успели вывести из зала. Но сегодня вечером это не имело особого значения. Что действительно имело значение, так это почему Саир обратится к высокому светловолосому дворянину, который никогда не был ее другом.

На его красивом, как будто вылепленном скульптором лице было привычное для благих высокомерное выражение. Это напомнило мне о потерянном Холоде, который прятал за таким выражением лица испуг или смущение. Видимо и сейчас высокомерие было маской.

Саир снова обратилась к лорду, более отчаянно.

— Лорд Финбэр, Вы же обещали.

Тогда он заговорил.

— Девочка явно не в себе. Убийство родной бабушки — явно этому доказательство. — Его голос был столь же холодным и четким, как линии его скул. Его речь была уверенной и надменной, отточенной столетиями власти, но не предшественников, а его собственной власти. Бессмертный и благородный, для него это было основой для высокомерия и глупости.

Саир выкрикнула,

— Финбэр, что Вы говорите? Вы же обещали, что защитите меня. Вы поклялись!

— Она не в себе, — повторил он.

Шолто посмотрел на меня. И я поняла, что он хотел сказать. Сегодня вечером во мне была не только моя собственная магия.

— Лорд Финбэр, поклянитесь нам, что Вы не обещали моей кузине свою защиту, и мы поверим Вам, что она не в себе.

— Я не буду Вам клясться, Мередит, пока.

— Это не я, Мередит, требую от Вас клятв. Сегодня ночью я возглавляю дикую охоту. И от имени этой власти спрашиваю еще раз, Финбэр. Поклянитесь, что она лжет о Вашей защите, и мы не вернемся к этому вопросу.

— Я не буду давать никаких клятв такой извращенной твари, как Вы.

Он использовал прозвище королевы Андаис для Шолто. Она называла его «моя Извращенная Тварь», иногда просто «Тварь», «Позовите мою Тварь». Шолто ненавидел это прозвище, но никто не смеет перечить королеве.

Шолто повернул своего скакуна и пришпорил его, приблизив к лорду. Я испугалась, что он выйдет из себя, но его голос прозвучал спокойно и высокомерно, как и голос Финбэра.

— Откуда Вы знаете прозвище, которое дала Темной Королевы лорду слуа?

— У нас так же, как и у Вас, есть шпионы.

Шолто кивнул и в его волосах опять блеснул золотой отблеск, хотя освещение в зале не могло дать такого отсвета.

— Но сегодня вечером я не ее тварь. Я — Король Слуа, и Охотник этой ночью. Вы отказываетесь дать клятву Охотнику?

— Вы не Охотник, — сказал Финбэр.

Тот дворянин с белокурыми волосами, который присоединился к охоте, сказал:

— Мы оказали сопротивление охоте, а теперь мы в их числе. Этой ночью они — охотники.

— Вас заколдовали, Дейси, — сказал Финбэр.

— Если Дикая Охота — магия, то я подчиняюсь ей.

Другой дворян сказал:

— Финбэр, просто дайте свою присягу, что это ложь сумасшедшей, и закончим.

Финбэр ничего не ответил. Он только надменно оглядел нас. Это была последняя защита сидхе — красота и надменность. У меня никогда не было достаточно ни того, ни другого, чтобы также выглядеть.

— Он не может дать присягу, — сказала Саир. — Потому что тогда он станет клятвопреступником. Для него это будет означать смерть. — Теперь она казалась рассерженной. Она, как и я, никогда не была достаточно красива, чтобы выглядеть также высокомерно, как истинный сидхе. Возможно, мы могли бы стать друзьями, если бы она так не ненавидела меня.

— Скажи нам, что он обещал тебе, Саир, — сказала я.

— Он знал, что я могла бы оказаться достаточно близко к ней, чтобы заколдовать ее.

— Она лжет. — Это произнес уже не Финбэр, а его сын Баррис.

— Баррис, нет! — Сказал Финбэр.

Несколько собак повернулись к Баррису, который стоял в противоположной стороне зала. Он не встал рядом с отцом защищать короля. Огромные собаки стали приближаться к нему, издавая тот же низкий рычащий звук.

— Лгуны были однажды добычей охоты, — сказал Шолто, и удовлетворенно улыбнулся.

Я снова коснулась его руки напомнить, чтобы не переусердствовал в наслаждении властью. Охота была ловушкой, и чем дольше мы участвовали в ней, тем тяжелее будет освободиться от нее.

Он отступил и взял меня за руку. Кивнул и сказал:

— Подумайте хорошенько, Баррис. Действительно ли Саир врет или она все же говорит правду?

Саир говорил:

— Я говорю правду. Финбэр сказал мне, что делать. И пообещал, что если бы я все выполню, то он позволит нам с Баррисом быть парой. А если бы я оказалась с ребенком, то мы поженились бы.

— Это так, Баррис? — спросила я.

Баррис в ужасе смотрел на огромных белых собак, приближающихся к нему. Было что-то в их движениях, что напоминало львов на охоте в саванне. Баррис смотрел на них так, как смотрят на львов газели.

— Отец? — произнес он и посмотрел на Финбэра.

Лицо Финбэра было уже не так высокомерно. Если бы он был человеком, то я сказал бы, что он выглядел уставшим, но под этими красивыми глазами не было следов такой усталости.

Собаки подошли к Баррису почти вплотную, ощерив зубы и давя массой своих огромных тел. Он испуганно вскрикнул.

— Вы всегда были идиотами, — произнес Финбэр. И я была совершенно уверена, что это он сказал не нам.

— Я знаю, что ты надеялась получить, Саир. Но что получил бы Финбэр от смерти моих мужчин?

— Он хотел лишить тебя самых сильных супругов.

— Почему? — Спросила я, чувствуя себя при этом странно спокойно.

— Чтобы тобой можно было управлять, как только ты стала бы королевой.

— Вы думали, что, если Дойл и я будут мертвы, то Вы смогли бы управлять Мередит? — спросил Шолто.

— Конечно, — подтвердила она.

Шолто рассмеялся и это был хороший смех, но при этом он был жутким.

— Они не знают тебя, Мередит.

— Они никогда не пытались узнать, — сказала я.

— Вы действительно думали, что Рис, Гален, и Мистраль позволят Вам управлять Мередит?

— Рис и Гален, да, возможно, но не Повелитель Грозы, — сказала она.

— Заткнись, девочка, — сказал наконец Финбэр. Это была не ложь. Он мог приказать ей или оскорбить ее и при этом не стать клятвопреступником.

— Вы обманули меня, Финбэр, и доказали, что Ваше слово ничего не стоит. Я ничего не должна Вам. — Она повернулась ко мне, и эти длинные, изящные руки она протянула ко мне. — Я все вам расскажу, Мередит, пожалуйста. Волшебное царство само позаботилось о Смертельном Холоде, но Мрак и Повелитель Теней должны были умереть.

— Почему пощадили Риса, Галена и Мистраля? — спросила я.

— Рис был когда-то лордом этого двора. Он был разумен, и мы думали, что он будет разумен и далее, если возвратиться к Благому двору.

Они ничего не понимали, и это знала теперь не только я.

— Как давно Рис был лордом этого двора?

Саир посмотрела на Риса.

— Лет восемьсот назад или немного больше.

— Тебе не приходило в голову, что за это время он мог измениться? — спросила я.

Достаточно было взглянуть на ее лицо, чтобы понять, что не приходило.

— Все хотят быть приближены к Двору Благих, — сказала она, и она в это верила. Это было видно по ее серьезным глазам.

— А Гален? — спросила я.

— Он не угроза, и мы не могли лишить тебя всех твоих мужчин.

— Рада это слышать, — сказала я. Не думаю, что она подняла мой сарказм. Я заметила, что его многие из придворных не поняли.

— Что по поводу Мистраля? — Спросил Шолто.

Глаза Саир и Баррис вспыхнули, когда они посмотрели на друг друга, затем перевели глаза на Финбэра. Он не смотрел ни на кого — продолжал всех игнорировать.

— Вы приготовили ловушки и для него? — спросил Шолто.

Младшие закивали, а Финбэр остался безразличным. Мне не нравилась их реакция. Я направила свою лошадь к Баррису, оставив собак удерживать его несостоявшуюся невесту.

— Вы послали кого-то, чтобы убить Мистраля?

— Меня убьют так или иначе, — сказала Саир.

— Совершенно верно, но Баррис пока не жертва охоты. Я назвала убийцу бабушки, и пока он не наша семья. — Я смотрела на молодого лорда. — Вы хотите выжить этой ночью, Баррис?

Он смотрел на меня, и я видела в его синих глазах слабость, которая видимо и сделала его жертвой в политической игре Финбэра. Он был не только слаб, но и глуп. Я предложила ему шанс выжить этой ночью, но будут и другие ночи. Клянусь.

— Молчи! — сказал Финбэр.

— Король спасет Вас, отец, но я ему не меня.

— Мрак ранен достаточно сильно, чтобы не быть ей опорой. Мы будем скорбеть по Повелителю Теней, но если Повелитель Грозы умрет этой ночью, то наши усилия будут вознаграждены.

— Если Мистраль умрет этой ночью, Баррис, то Вы последуете за Саир и скоро. Это я обещаю Вам. — Кобыла беспокойно переступала подо мной.

— Даже Вы, Баррис, должны знать, что означает обещание, данное принцессой, сидящей на лошади дикой охоты, — сказал Шолто.

Баррис с трудом сглотнул, затем сказал,

— Если она нарушит обещание, то охота убьет ее.

— Да, — Шолто сказал, — таким образом Вы должны все рассказать, пока есть время, чтобы спасти Повелителя Грозы.

Его синие глаза округлились, показав белки, как у испуганной лошади. Одна из собак толкнула его ногу и он издал тихий писк, который еще чуть-чуть и перерастет в крик. Но дворяне Золотого Двора не кричали только потому, что их подталкивает собака.

Финбэр сказал,

— Помни, кто ты, Баррис.

Он оглянулся на отца.

— Я помню, кто я, отец, но ты учил меня, что все равны перед охотой. Разве ты не называл это равенство единственно справедливым? — Голос Барриса дрожал от горя или возможно от разочарования. Страх исчезает под грузом лет. Но его лет было недостаточно для того, что требовалось его отцу. Годы знаний, и хотя он был каждым дюймом своего тела придворным Благого Двора, притворялся он плохо.

Я смотрела на Барриса, который всегда казался мне столь же совершенно высокомерным как и все остальные благие. Я никогда не видела ничего другого, кроме этой прекрасной маски. Было ли это магией дикой охоты, которая позволяла видеть сквозь маски или я думала, что если кто-то выглядит настоящим сидхе — высокими, тонкими и настолько прекрасными, — то этого не стоит опасаться? Я действительно все еще полагала, что красота безопасна? А если бы я была выше, более худой, выглядела бы меньше человеком и больше сидхе, то была бы моя жизнь… лучше?

Я изучала лицо Барриса и видела его разочарование, потому что всей его красоты было не достаточно, чтобы завоевать сердце его отца.

Я почувствовала что-то, что не ожидала от себя — жалость.

— Помогите нам спасти Мистраля, и Вы можете продолжать жить. Промолчите — и я не смогу Вам помочь, Баррис.

Шолто осторожно посмотрел на меня, чтобы не выказать удивление, но думаю, что он услышал в моем голосе жалость и это было для него неожиданно. Что ж, не могла его винить в этом. Баррис помог убить мою бабушку, и попробовал убить моих возлюбленных, моих будущих королей. И все же это был не он. Он лишь пытался понравиться своему отцу и использовал единственный свой актив — его чистую кровь сидхе и всю противоестественную красоту.

У Финбэра не было ничего, чтобы заключить сделку с Саир, кроме белоснежной красоты его сына. Быть принятой при Дворе, иметь любовника-сидхе с чистой кровью и даже возможно мужа, который стал для Саир ценой за жизнь Бабушки. Это была та же цена, за которую бабушка согласилась выйти замуж за Уара Жестокого несколько столетий назад. Выйти замуж и остаться в Благом Дворе — это невероятный шанс для существа наполовину человека и на вторую — брауни.

— Скажи нам, Баррис, или ты умрешь в одну из следующих ночей.

— Скажи им, — со страхом произнесла Саир. Она не знала подробности плана убийства Мистраля, она только знала о его существовании.

— Предатель вызовет его из ситхена, а на открытом пространстве стрелки используют холодное железо для убийства.

— Где это должно произойти? — спросил Шолто.

Баррис рассказал нам. Он признался во всем, а в это время несколько гвардейцев короля схватили Финбэра. Король действительно ушел, скрылся в безопасном месте. Финбэра удерживали не потому, что он пытался сделать против меня, а потому, что его действия могли быть расценены как начало войны против Двора Неблагих. Это было смертным преступлением в обоих дворах, и не нужно было дожидаться приказов короля или королевы, чтобы не вызвать войну. Я отлично понимала, что на реализацию такого плана Таранис давал свое согласие, хоть и не напрямую.

Кто избавит меня от этого опасного человека? — пусть это будет совершенно бесспорный случай, чтобы он мог дать клятву… Но Таранис был добычей для другого суда и другой ночи.

Я попыталась развернуть свою лошадь к дверям и поспешить на помощь Мистралю, но лошадь лишь закачала головой. Она нервно гарцевала на месте, но не разворачивалась.

— Мы сначала должны закончить с этим делом или мы так и застрянем здесь, — сказал Шолто.

Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, затем я повернулась к Саир, все еще прижатую к стене и окруженную собаками. Можно ли их использовать как оружие? Возможно, они разорвали бы ее для меня, но не уверена, что хотела бы это видеть. Кроме того, это заняло бы больше времени, мы же нуждались в чем-то более быстром, чтобы успеть спасти Мистраля и для моего собственного душевного спокойствия.

Шолто протянул мне костяное копье. Оно из воздуха появлялось? Это была одна из регалий королевского сана Слуа, но оно было потеряно несколько столетий назад, задолго до того, как Шолто занял трон. Копье и костяной кинжал вернулись к нему вместе с дикой магией, которую мы вместе вызвали.

Я взяла копье.

Саир закричала:

— Нет, Мередит, нет!

Я поудобнее перехватила копье, чтобы замахнуться.

— Она умерла на моих руках, Саир.

Она обратилась к кому-то за моей спиной.

— Дедушка, помоги мне!

Я успела подумать — что он скажет?

— Дикую охоту невозможно остановить. У меня нет времени на слабаков.

Саир повернулась ко мне.

— Посмотри, какими мы стали благодаря ей, Мередит! Из-за нее нас никогда не примут наши собственные люди.

— Дикая охота вызвана моей местью, Богиня творит через меня, Консорт приходит ко мне в видениях; я — сидхе! — Я использовала обе руки, чтобы погрузить копье в ее грудь. Я почувствовала, как наконечник уперся в кость и надавила сильнее, чтобы проткнуть ее. Ее боли, крови и мяса было недостаточно, чтобы остановить оружие, чтобы заглушить мое горе.

Саир смотрела на меня, пока пыталась удержать руками проткнувшее ее копье. Смотрела так, словно не могла поверить случившемуся. Я смотрела в ее глаза, так похожие на глаза бабушки, и видела, что страх смениться замешательством. Кровь сочилась изо рта. Она пыталась заговорить, но так и не смогла ничего произнести. Ее руки упали. Жизнь стала уходить из глаз. Люди говорят, что когда люди умирают, то блекнет свет глаз, но это не так. Свет уходит из глаз, свет, который делает людей живыми и именно с его исчезновением они умирают.

Я выдернула копье, стараясь не нанести больше ущерба, но вытащить из ножен плоти и кости. Ее тело начало заваливаться и соскользнуло на пол.

Глядя на окровавленное копье, я пыталась хоть что-нибудь почувствовать. Вытерев копье о подол своего платья, я вернула его Шолто. Мне нужны были обе руки, чтобы продолжить путь на лошади.

Шолто забрал из моих рук копье, наклонился и нежно меня поцеловал. Его щупальца осторожно и мягко погладили мои руки, пытаясь успокоить меня. Рано было успокаиваться, впереди нас ждала работа, которую нужно было успеть выполнить до окончания ночи.

Я освободилась от мягкой заботы, предложенной Шолто и сказала:

— Едем.

— Спасти твоего Повелителя Грозы, — сказал он.

— Спасти будущее волшебного царства. — Я развернула кобылу и теперь она послушалась моей руки. Я ударила ее пятками и мы поскакали во вспышках зеленых огоньков. Наша сверкающая белым, как полная луна, кавалькада поглотила другие цвета тронного зала благих, казалось только мы отбрасывали серебряные и золотые отсветы. Мой дедушка приветствовал меня, когда я проезжала мимо него, но я не ответила ему. Для нас открылись украшенные драгоценными камнями двери.

Я прошептал, «Богиня, Консорт, помогите мне, помогите нам успеть».

Мы снова проехали мимо большого дуба, и снова был момент мгновенного волшебного перехода, но теперь без иллюзий — не было никакого летнего луга. Мы сказали по мраморным полам благого двора и вновь оказались вне ситхена. Нас окружала ночь.

Темноту перед нами разорвала молния не от неба до земли, а от земли и до неба. И я испуганно закричала:

— Мистраль!

И мы поскакали навстречу новому бою. Скакали по высокой траве, тянущейся к небу, мчались как ветер к моему Повелителю Грозы.

Глава 9

Вспышка молнии пробежала вдоль земли, освещая открывшуюся нам сцену. Это очень похоже на отдельные вспышки, в течение которых проходит какое движение — нет целостной картины, только отрывки.

Мистраль на коленях, одна рука протянута; полет стрел, с блистающими белым наконечниками. Тени среди деревьев. Чье-то движение по земле позади Мистраля.

Я следила за полетом стрел и видела, как они попали в Мистраля. Как он вздрогнул, все еще оставаясь на коленях. Вот он сгорбился и начал заваливаться на бок, только рука продолжала его поддерживать и не упасть на землю. Другой рукой он продолжал стрелять молниями, но они попадали далеко от деревьев, опаляя землю и не достигая нападавших.

Я почти распласталась на лошади. Он был одним из отцов моего ребенка. Я не могла потерять ни одного из отцов. Не могла.

Шолто, казалось, все понял, потому что крикнул мне:

— Мы за нападающими. Спеши к Громовержцу.

Я не стала спорить. В Мистраля стреляли стрелами из холодного металла. Его нужно было срочно спасать. В этот момент мне было не мести. Я хотела его спасти.

Мистраль завалился на бок и остался лежать на замерзшей траве. Ветер разметал его волосы, почти полностью скрывая под прядями плащ. Мистраль даже сейчас продолжал протягивать руку в сторону деревьев. Молнии вспыхивали уже почти рядом и когда они затухали, мои глаза слепли в наступавшей темноте.

Лошадь, продолжая движение к земле, не снижала скорости, и мне приходилось держаться за нее изо всех сил. Наконец, мы коснулись мерзлой земли и копыта кобылы загрохотали по ней. Придется оставаться на лошади, пока глаза не привыкнут к темноте и я не смогу рассмотреть место, где упал Мистраль.

Единственными цветными вспышками в этой непроглядной тьме мелькали мерцающие зеленым светом копыта моей лошади. Эти отсветы напоминали о зеленом смертельном огне Дойла. Я вспомнила, что оставила его раненным в больнице. Если он был сейчас в сознании, то должно быть вне себя от беспокойства… ладно, решим одну проблему за раз. У Дойла были доктора, а у Мистраля сейчас была только я. Я соскользнула с кобылы и ступила на заледеневшую траву босыми ногами. Ночь стала внезапно холодной. Кобыла, вырвавшись из моей руки, последовала за другими охотниками. И я вдруг поняла, что осталась одна. Я отомстила, Саир мертва, та магия, что была со мной этой ночью тоже утекала. Я все еще была далеко от Мистраля. А магия дикой охоты осталась с Шолто и его спутниками. Собаки лаяли далеко в лесу. Их свечение было видно среди деревьев, и еще были видны три фигуры, продолжавшие стрелять в сторону всадников. Шолто не такой щепетильный как я, возможно, он использует собак для травли.

Я упала на колени рядом с Мистралем, и там, куда попала его кровь, земля стала мягкой. Его лицо было скрыто локонами серых волос, не седых от старости, а серых, как штормовые облака. Его волосы на ощупь были теплыми, когда я отодвинула их в сторону, чтобы найти пульс на шее. У меня никогда не получалось прослушать пульс на запястье. Кроме того, магия дикой охоты покинула меня, и я начала дрожать от холода в тонком платье.

Сначала я испугалась, что опоздала, но затем почувствовала, как под пальцами бьется пульс. Он был жив. Пока не услышала пульса я боялась посмотреть насколько тяжело его ранили, как будто закрывалась от этого ужаса. Но теперь посмотреть было нужно. Я должна увидеть насколько тяжелы повреждения.

Его широкие плечи, его такое сильное тело было прошито стрелами. Я насчитала их пять, но странно, ни одна из них не попала в сердце. Может быть сверкающие молнии мешали прицеливаться? Может ли быть, что рука власти Мистраля была единственным оружием, которое и спасло ему жизнь? Если мы успеем оказать ему помощь вовремя, то может быть удастся избежать его смерти от кровопотери или от контакта с таким количеством холодного железа.

Дикая охота продолжала преследовать стрелявших и они были слишком далеко, а магия дикой охоты оставила. Спасение Мистраля значило для меня сейчас больше чьей-то смерти. Возможно именно поэтому в большинстве легенд о дикой охоте охотники были мужчинами. Женщины всегда были практичнее. Жизнь значит для нас больше, чем смерть.

Я стояла на коленях в траве, согретой пролитой Мистралем крови. Рядом я увидела воткнувшуюся в землю стрелу и вытащила ее, чтобы разглядеть. Древко было сделано из дерева, а значит не принесет вреда ситхе, но увидев наконечник, подтвердились мои худшие страхи. Это был не современный метал, а старинное холодное кованное железо, что было еще хуже.

Я коснулась наконечника, поскольку толика человеческой крови во мне позволяла без страха и ущерба для здоровья прикасаться к железу. Хотя меня, возможно, эти стрелы убили бы, а Мистралю они могли быть не так опасны, если бы не железо.

Даже если бы стрелы были обычными, все равно без помощи медиков я не рискнула бы их вытаскивать из Мистраля. Но железные наконечники были смертельны для него и с каждой минутой, что они оставались в его теле, они медленно, но верно убивали его. Если же я вытащу стрелы из Мистраля, то останутся открытые раны. Богиня, я не знала что делать. Какая же из меня королева, если я даже такую проблему не могу решить!

Я отложила вытащенную из земли стрелу около коленей и, уткнувшись лбом в плечо Мистраля, я начала молиться «Богиня помоги мне. Скажи, что мне сделать, чтобы спасти его?»

— Разве не трогательно? — произнес мужской голос.

Я вздернулась и увидела Онилвина, который стоял недалеко от нас. Он совсем недавно был моим стражем, но когда мы в последний раз покидали волшебную страну, он с нами не пошел. По общему мнению, он помог мне в борьбе с моим кузеном Келом, хотя когда-то подчинялся именно ему. Но он не захотел уезжать со мной. Он был приближенным Кела, и потому дорога к моей постели была для него закрыта.

— Проблема с волшебством дикой охоты состоит в том, — сказал он, — что это заставляет забыть о главном, например, что принцесса осталась без стражей. Я никогда не был настолько небрежен, принцесса Мередит.

Он низко поклонился, разведя полы плаща и позволяя тяжелым волнам его волос упасть вперед. В темноте было трудно разглядеть, но волосы были темно-зеленого цвета, и его глаза были тоже были травянисто-зеленые с золотыми искорками, пляшущими вокруг зрачка. Плечи и грудь были мощные, он выглядел скорее шкафом и был мощнее, чем остальные мои стражи, но несмотря на его красоту, моя постель была для него недоступна. Ну не нравился он мне, да и я ему тоже. Он хотел меня переспать со мной только потому, что это был единственный способ прекратить целибат. Да, и еще был шанс стать моим консортом. Онилвин был слишком честолюбив, чтобы забыть об этом.

— Я приветствую твое чувство долга, Онилвин. Свяжись с нашим двором, пусть пришлют целителей, и помоги перенести Мистраля куда-нибудь в более теплое место.

— Зачем бы мне это делать? — спросил он. Он высокомерно смотрел мне в глаза в своем теплом зимнем плаще, непослушный локон упал ему на щеку и холодный ветер заигрывал с ним, как с любовницей. Ветер гнал по небу облака и в лунном свете его лицо было ясно видно. Я смотрела на него и то что я увидела в нем, заставило мой пульс оказаться в горле.

Я дрожала и это было не только от холода. Я видела смерть в лице Онилвина, смерть и глубокое удовлетворение, почти счастье.

— Онилвин, я приказываю тебе. — Но мой голос выдал страх.

Он мягко рассмеялся.

— Не думаю. — Он отбросил полу тяжелого плаща, и его рука потянулась за мечом.

Я потянулась к траве за единственным оружием, которое у меня было — стрела. Тело Мистраля не давало мне возможность встать и защищаться. Но я должна была упредить удар Онилвина. Это был один из тех моментов, когда время, кажется, застывает.

Я ударила его левой рукой и он отбил ее почти мягко. Он с удивлением смотрел на мою правую руку, которой нанесла удар стрелой снизу вверх. Я чувствовала, как стрела вошла в тело Онилвина. Я затолкнула стрелу еще глубже и он отбежал далеко от меня. Стрела осталась у него в ноге, я загнала ее достаточно глубоко, чтобы она там застряла.

Я сделала все, чтобы не оглядываться на дикую охоту. Крики мужчин были далеко и затихали в дали. Они были далеко на другой стороне поля и о расстоянии было трудно судить на глаз. Вещи могут казаться несколько ближе, чем они есть на самом деле. Я не могла оглянуться и позвать на помощь.

Онилвин выдернул стрелу из своей ноги.

— Ну, зови на помощь.

— Ты давал клятву защищать меня, Онилвин. Ты хочешь нарушить клятву?

Он бросил стрелу на землю и опять потянулся за мечом.

— Даже если ты вызовешь охоту, они не успеют добираться сюда вовремя, чтобы спасти тебя.

Но я решилась произнести эти слова:

— Я называю тебя клятвопреступником, Онилвин. Я называю тебя предателем, и я вызываю дикую охоту.

Я услышала ржание лошадей и крики других бесформенных существ дикой охоты. Они возможно разворачивались, они возможно спешили и Шолто привел бы их, но Онилвин уже шел ко мне с мечом в руке. Будет слишком поздно, если я не буду сопротивляться.

Единственная магия, которая была у меня и которая работала на расстоянии пришла ко мне болью. Я не знала, как это может отразиться на младенцах, но если умру я, то и они умрут вместе со мной.

Я вызвала свою руку крови. Это не походило на проявления других рук власти — не было никакого столба света или энергии, не было огня или сияния. Я просто вызвала магию в левую руку, как будто открылась какая-то невидимая дверь.

Я вызвала свою магия и попросила Богиню спасти нас. Кровь в моих венах закипела, как-будто мне залили раскаленный металл. Боль была настолько сильной, что казалось она расплавит мою кожу и выльется из меня. Но я узнала, что надо делать с этой болью.

Я закричала и протянула свою руку в сторону идущего Онилвина. Он был сидхе и он почувствовал волну магии, но он продолжал бежать и в нем горело желание убить меня прежде, чем вернется дикая охота.

Я вытолкнула эту боль в сторону Онилвина. Он на мгновение заколебался, но затем опять стал приближаться. И тогда я завопила: «Кровь!»

Открылась рана, которую я нанесла ему стрелой. Его кожа расползалась и кровь начала течь все быстрее и быстрее. Эта рана была слишком далеко от бедренной артерии, но моя рука крови могла увеличить эту рану. Был шанс, что я настолько расширю рану, что открою артерию.

Онилвин заколебался, пытаясь зажать рукой рану, опустил меч. Он смотрел мимо меня в небо, и я знала, что он там видел. Я приложила все силы, чтобы не оглянуться, Руку крови нужно было направлять, видеть цель, я хотела, чтобы Онилвин истекал кровью, только это.

Он поднял руку, кровь на которой блестела в лунном свете. Он смотрел на меня с глубокой ненавистью, тогда он снова поднял свой меч и побежал ко мне, воинственно крича.

Я опять закричала: «Кровь, теки!»

Охота возвращалась, но человек с мечом был ближе. Единственный вопрос, который меня сейчас волновал — успею ли заставить его потерять кровь до смерти, пока он пересекает разделяющее нас пространство.

Глава 10

Направив свою руку крови на него, я кричала. Кричала, требуя крови, вдвигая свою силу в рану, почти разрывая ее. Онилвин споткнулся, но прихрамывая продолжал приближаться. Я молилась Богине и Консорту, молилась дать мне силу, спасти меня и младенцев.

И тут Онилвин упал на колени, попытался встать, но раненная нога подвела и он опять упал. Упал на четвереньки в замерзшую траву, его кровь окрашвала травинки в темный цвет.

Он полз ко мне, таща за собой раненную ногу, как сломанный хвост, при этом держа в одной руке свой меч. Его взгляд был непримирим, глаза горели ненавистью.

Что же такого я сделала ему, что он так меня ненавидит? Но нужно сосредоточится на на кровотечении, убить его раньше, чем он добертся до меня и моих будущих детей.

Все моим эмоции были направлены на мою руку, сил на страх у меня уже не было. Я сосредоточилась только на одной мысли — он должен умереть. Можно претвориться, что можно было бы обойтись только раной. Но сейчас мне этого недостаточно, мне нужна была именно смерть. Мне нужна была смерть Онилвина.

Он был так близко от меня, что даже в неясном лунном свете можно было рассмотреть пот на лбу. Продолжая держать руку вытянутой, я опять закричала:

— Умри! Умри!

Онилвин попытался встать на колени, закачался как тонкое дерево на сильном ветру, но удержался. Он возвышался над замершим телом Мистраля. И поднял меч.

Я отползла от блеска этого металла, все еще продолжая держать вытянутой руку власти. Наконец он упал, уронив меч на землю. Он, казалось, даже не понял, что добрался до меня. Он опять попробовал поднять меч.

Поднявшись на ноги, я все еще продолжала протягивать к нему руку, все еще продолжала его убивать.

Онилвин нахмурившись смотрел в землю. Он опирался на тело Мистраля одной рукой, а другой оперся на меч, воткнувшийся в землю.

Он хмурился, пытаясь сосредоточить взгляд на мне.

— Кел сказал, что ты слаба.

— Умри, Онилвин. Умри или следуй данной мне клятве.

Меч выпал из его пальцев.

— Если ты можешь менять, но ты можешь и спасти меня.

— Если бы ты мог, то убил бы и меня и моих будущих детей. Почему я должна тебя спасать?

— Из жалости, — сказал он. Его глаза никак не могли сосредоточится на мне. Казалось он видит что-то позади меня.

Я почувствовала запах роз и услышала слова, которые я произносила, но это были не мои слова.

— Я — темная богиня. Я — разрушитель миров. Я — свет луны, когда уходит дневной свет. Я бы снизошла к тебе, Онилвин, светом, весной и жизнью, но ты зовешь только зиму, а зима не знает жалости.

— Ты ждешь ребенка, — сказал он. — Ты полна жизни.

Я коснулась своего живота правой рукой, так и продолжая указывать на него правой.

— Богиня — это всегда жизнь. Но жизни не бывает без смерти, без темноты не бывает света, нет страданий без надежды. Я — Богиня, я — создание и разрушение. Я — колыбель жизни и конец мира. Ты хотел убить меня, Лорд Рощи, но не смог.

Он смотрел на меня рассредоточенными глазами. Протянул ко мне руку, но не с магией, а так, как будто он хотел дотронуться до меня, или пытался коснуться чего-то. Не уверена, что он хотел коснулся именно меня, но возможно Богини.

— Прости меня, — прошептал он.

— Я — лицо богини, которую ты позвал этой ночью, Лорд Рощи. Ты видишь в этом лице прощение?

— Нет. — Он упал частично на Мистраля, частично на землю. Вздрогнув, он глубоко вздохнул. Онилвин, Бог Рощи, умрет как и жил — окруженный врагами.

Глава 11

Я видела свет, излучаемый охотой, как будто позади меня взошла еще одна луна, затем почувствовала их приближение, но боялась отвести глаза от упавшего лорда-сидхе. Онилвин был без сознания, возможно даже умер, но пока я в этом не уверюсь, то не решусь повернуться и дать ему еще один шанс убить меня.

Лошади и слуа приближались. Я услышала как кто-то бежит, и около меня оказался Шолто. Он передвинул меня себе за спину и я оказалась между ним и остановившейся дикой охотой. Костяные копье и кинжал Шолто держал в руках.

Я прижалась к его спине, чувствуя тепло и силу через одежду. Он, как и я, одевался явно для холода. Магия заставляет забыть о практичность, и когда она отступает, опять начинаешь понимать, что смертен. Ох, думаю, только я смертна. Некоторые из сидхе никогда не чувствовали холода.

— Тебе больно? — он спросил.

— Нет, замерзла только. — Произнеся это, я начала дрожать. Я вжалась в его спину сильнее, крепко обняв за талию. Его щупальца нежно и осторожно гладили мои руки. Они трогали меня также, как он делал бы это руками, если бы они не были заняты оружием. Но у Шолто были достаточно других «рук», чтобы держать и меня и оружие. Было время, когда эти дополнительные органы пугали меня, я не была уверена тогда, что смогла бы вытерпеть их прикосновения, но теперь такие мелочи казались далекими. Щупальца были теплыми, как будто кровь в них близко к коже. Они обняли меня, нежно и плотно, обернулись вокруг меня, как могут это сделать только бескостные щупальца. Сегодня вечером это не было противным, было просто уютно.

Йоланд обогнул нас, держа в руке меч, и встал перед Шолто. Его не было видно за широкой спиной моего спутника, но голос его был слышен хорошо.

— У стража с зелеными волосами прослушивается слабый пульс.

— А что с Мистралем? — спросил Шолто.

— Мистралю нужен целитель, — сказала я, все еще находясь в теплый объятиях цупалец Шолто, тесно прижавшись к его спине.

— Что делать с Онилвином? — спросил Шолто. Я так тесно прижималась к его спине, что его голос вибрировал под моей щекой.

Я думала о ненависти во взгляде Онилвина, когда он смотрел на меня. Он хотел моей смерти и спасение его жизни не изменит этого. Он счел бы это слабостью.

— Он должен умереть.

Шолто был шокирован моим ответом, даже щупальца ослабили свои объятия.

— Сначала мы должны спросить королеву, Мередит.

— У слуа есть целители? — Спросила я.

— Да.

— Тогда возьми Мистраля и меня к себе ситхен. Я смертельно замерзла, а из него нужно вытащить металл.

— Лучше поедем к Благому Двору, — сказал Иоллэнд.

Я рассмеялась и этот звук был не из приятных.

— Я не появилась бы там без дикой охоты.

— Тогда Двор Неблагих, — сказал Шолто.

— Мужчины, которых Вы убили, были неблагими, не так ли?

— Да, — сказал он.

— Тогда это не безопасно. Шолто, едем к Вам.

— Сидхе более хрупки чем слуа. Не уверен, что наши целители могут помочь Мистралю.

— Нужно освободить его от металла и ему нужно тепло. Нельзя терять время, ни его, ни наше. Убейте Онилвина. Если мы все еще будем живы, когда эта ночь закончится, тогда и встретимся с королевой.

— Вы не можете убить одного из сидхе, — сказал Терлок.

— У меня много врагов и совсем немного друзей. Первым я должна доказать, что пойти против меня — смерть, а вторым, что я достаточно сильна, чтобы решить эту проблему здесь и сейчас. — Я опять прижалась к Шолто и сказала правду. — Я видела и свою смерть и смерть моих будущих детей в глазах Онилвина. Если я сохраню ему жизнь, то он сочтет это слабостью, а не милосердием. Я не хочу тратить время на его ненависть, окажись он за моей спиной. Я беременна близнецами. Вы рискнули бы первыми королевскими младенцами, из-а своей щепетильности?

— Это не щепетильность, моя леди, — сказал Терлок.

— Принцесса, — Шолто сказала. — Она — Принцесса Мередит.

— Прекрасно. Принцесса Мередит, это не щепетильность, но больно думать о потере другого лорда сидхе. Нас осталось слишком мало, принцесса. Драгоценны все, даже неблагие и полукровки, ставшие неблагими, потому что когда-то они тоже принадлежали золотому двору.

— Я знаю, что многие из наших лордов и леди были когда-то благими, лорд Терлок. Но это не изменит судьбу Онилвина.

— Вы еще не моя королева, и я не буду этого делать, — сказал он.

Шолто начал говорить, но я сжала его, и он понял намек, позволив мне сказать самой.

— Я бы подумала о факте, лорд Терлок, что я одна сразила лорда сидхе без оружия.

— Это угроза? — спросил он.

— Это правда, — сказала я. Пусть думает, что хочет.

— Выполняйте ее приказ — сказал Шолто. — Вы все еще часть охоты, и я все еще охотник.

— Только до рассвета, — сказал Терлок.

— Мы будем на рассвете свободны, но вот освободитесь ли Вы от охоты или Вам суждено навсегда с ней остаться, еще неизвестно, — сказала я.

— Что? — он сказал.

— Она права, — сказал лорд Дейси, — мы атаковали охоту. В наказание мы можем остаться с ней навсегда.

— Только охотник может освободить вас, — сказал Шолто, — Вы будете хорошим солдатом, Терлок. — Его голос был холодным и уверенным. Только я была достаточно близко от него, чтобы почувствовать его ускорившийся пульс. Оне был не уверен в своих словах или не уверен, что сидхе выполнят приказ? Или он был согласен с другими мужчинами, что нужно сохранить жизнь Онилвину? Перспектива остаться навсегда с охотой может заставить их вступить с нами в бой. Магия охоты исчезала, я чувствовала это, а на рассвете она исчезнет совсем. И мы остались бы один на один в преддверии нового боя.

Нам нужны были союзники, а не враги. Жизнь Мистраля утекала каплями его крови. Нельзя потерять его только из-за того, что мы спорим.

Я начала отстраняться от Шолто. Он на секунду придержал меня, а потом позволил отойти. Щупальца отпускали меня неохотно, скользя по моим рукам как кончики пальцев.

Сразу стало холодно. Магия Шолто, его тепло не позволяли мне почувствовать этот холод. Я шла по замерзшей земле и три сидхе внимательно и осторожно наблюдали за мной, как будто боялись меня. Я не привыкла видеть такие взгляды у благородных сидхе. Не уверена, что они понравились мне, но знала, что именно так они и должны сейчас меня воспринимать. Люди только следуют за вами по двум причинам, из-за любви и из-за страха. Деньги ничего не значили в волшебной стране. Я предпочитала любовь, но сегодня мои враги доказали, что она далеко не всегда спасает от заговоров. Когда любовь и страсть перестают работать, остаются страх и жестокость.

Я положила руку на все еще едва различимый живот, но все же услышала биение их сердечек, почувствовала их движение. Они были во мне и я должна была их защитить. Глупо было полагать, что как только я окажусь беременной, сидхе оценят эту новую жизнь, не меня, но это дитя. Теперь я понимала, что ошибалась, понимала, что теперь я не могу позволить себе быть мягкой. Говорят, что беременность делает женщин более мягкими, более нежными, но в этот момент я поняла, почему у большинства религий есть богини, которые одновременно являются и создателями и разрушителями. Я лишь недавно беременна и уже делаю то, что однажды заставит меня заколебаться. Но время для колебаний прошло.

Йоланд перевернул и положил на спину Онилвина. Я подняла лежащий на земле меч Онилвина.

— Это — холодное железо, лорды сидхе. Он собирался воткнуть его в меня. Я верну ему его меч.

Я подняла двуручный меч над головой, моля Богиню защищать меня и моих детей. Дать мне сил защитить отцов моих детей и людей, которых я люблю. Я молилась и опускала вниз лезвие. Пронзая его грудь, я надавила сильнее, направляя лезвие к сердцу.

Я встала с кровью на руках, оружии, моем белом платье.

— Скажите другим лордам и леди, что я беременна. Я изменилась, родилась заново и теперь любые угрозы моим детям или моим королям будут встречены с предельной серьезностью.

Я посмотрела на них и протянула свои кровавые руки. Моя кожа начала светиться через кровь. Сила пылала во мне и мне стало тепло. Аромат роз заполнил воздух, и лепестки начали падать от неба как розовый дождь.

Золотая чаша появилась в воздухе передо мной. Чаша, которая была потеряна Двором Благих за столетия до моего рождения, появилась передо мной. Она предназначалась мне, а копье и кинжал были для Шолто. Эти реликвии появлялись и исчезали по прихоти Богини и Консорта. Чаша поплыла в мои окровавленные руки, и это была яркая, обжигающая магия. Кровь и смерть сейчас лишь были предвестниками новой жизни.

Лепестки заполнили чашу. Я встала на колени около Мистраля и опустила свои пальцы в лепестки, но когда я отняла их от чаши, то с них капала жидкость, пахнущая вином. Я коснулась мокрыми пальцами губ Мистраля и он застонал.

— Выньте из него стрелы, — приказала я.

Йоланд, темноволосый лорд, встал на колени и повиновался. Терлок пробормотал:

— Это не может быть та чаша.

— Не доверяете глазам своим, так доверяйте своей плоти — сказал лорд Дейси. — Разве ты не чувствуешь ее магию?

Дейси присоединился к Йоланду. Мистраль стонал, когда из него выдергивали стрелы. Его руки бились в конвульсиях из-за боли, но по крайней мере он был все еще без сознания. Когда стрелы вытащили, я пролила на каждую рану немного вина из чаши. Раны затягивались, но заживали полностью, поскольку были нанесены холодным железом, но даже сейчас они выглядели как после нескольких дней исцеления. Два лорда сидхе стояли на коленях на ледяной земли и смотрели на работу магии чаши. После того, как я коснулась каждой раны Мистраля, я повернулась к стоящим на коленях лордам. Шолто лишь наблюдал за мной, поскольку чаша была моей магией, а не его.

Я предложила чашу с цветочными лепестками лордам, и каждый отпил из нее. Их губы отрывались от чаши и у каждого оставалась на губах влага, только разного цвета. У одного это было пиво, у другого эль. Терлок тоже встал на колени, по его лицу бежали слезы.

— Да спасет нас Богиня.

Я позволила испить и ему, и его сладкий аромат мне был неизвестен.

Лепестки начали прорастать в маленькие лозы розы и они росли в зимнем холоде. Мы стояли на коленях, окруженные магией чаши, прорастающими деревцами, столь же зелеными и реальными, как в любой летний день. Начал падать снег.

— Возвращайтесь к сидхе и передайте им, что магия возвращается.

Лорд Йоланд сказал,

— Ваше желание будет выполнено, моя богиня.

— Да будет так, — ответила я.

Тонкая виноградная лоза обернулась вокруг одного из его запястий. Он вздрогнул, и я знала, что это шипы впились в его руку, лоза стала татуировкой на его запястье, столь же прекрасного и тонкого как сам усик лозы. Иолланд уставился на метку, вытирая кровь, которая все еще была на его белой коже.

— Король не обрадуется, — сказал Терлок.

— У меня есть метка власти одного из членов королевской семьи, — сказал Иоллэнд. — Терлок, разве Вы не понимаете, что это значит?

— Это значит, что король убьет ее.

— Он думает, что я ношу его детей, — сказал я. — Он захочет видеть меня живой.

— Как это?

Я держал чашу выше головы и не силилась ее удержать. Чаша слегка покачалась в моих руках, а потом исчезла в запахе роз и цветов.

— Магия, — сказал я.

— Чашу ушла? — спросил Дейси со страхом в голосе.

— Нет, — ответила я. И одновременно со мной лорд Йоланд сказал:

— Нет, но она вернется только к тому, к кому пожелает. Она выбрала Мередит, и устраивает меня, Дейси. — Он коснулся своей новой татуировки. — Я принадлежу Вам, как только Вы будете нуждаться во мне. Позовите и я отвечу.

— Теперь у тебя не будет выбора, кроме как ответить, — сказал Терлок.

— Позор, что ты не попросил отметить тебя, — сказал Иоллэнд.

— Я хочу жить, — сказал Терлок.

— А я хочу служить, — сказал Иоллэнд.

— Пойдите и расскажите об увиденном вами. Пришло время прекращать скрываться. Богиня вернулась к нам, и ее власть по прежнему с нами, — сказал Йоланд.

— Они не поверят нам, — сказал Дейси.

— Они поверят этому. — Йоланд показал на свою татуировку.

— Король убьет тебя, — сказал Дэки.

— Если он попробует, то тогда я буду постучусь к неблагим и присоединюсь к Королю Шолто и его королеве, — сказал Йоланд.

— Вы поехали бы к слуа?.

— О, да.

Шолто поднял Мистраля на руки.

— Рассвет приближается. Возвращайтесь ко дворам и расскажите о благодати Богиня. Мы попробуем спасти Мистраля.

Я положила свою руку на оголенную руку Шолто, а другую — на ногу Мистраля. Чаша помогла излечить его раны, но холодное железо продолжало отравлять его.

Шолто повторил мои мысли, наклонившись ко мне, и прошептал:

— Ты с чашей сотворили чудо и остановили его кровь. Но действие холодного металла продолжается, Мередит.

— Мы должны поручить его твоим целителям, — сказала я.

— Я могу вернуться в свое королевство почти немедленно, но я не знаю достаточно ли ты сильна для того способа, которым я сделала бы это.

Я чувствовала жизнь Мистраля под своей рукой, и даже будучи без сознания, в нем ощущалась сила.

— Спаси его, Шолто.

— Я — Король Слуа, Властелин Всего, Что Проходит Между, Властитель Теней. Часть дикой охоты не выбрала свою форму. Я могу использовать это, чтобы просто вернуться в холм слуа.

— Сделай это, — сказал я.

— Ты больше не часть магии охоты, Мередит.

Я оглянулась назад, где на поле оставалась охота. Благие на получивших от охоты лошадях выдвинулись в сторону своего Двора. Наших с Шолто лошадей нигде видно не было. Оставшиеся слуа дикой охоты все еще были здесь. Они были светящиеся белым и яркими, как будто полная луна превратилась в щупальца, тела, глаза, конечности и части тел, которые так и не сформировались, но глаза могли их видеть хотя умом принять их формы было невозможно. Мне сказали, что смотреть на них нельзя — это взорвет мой ум. Я еще помнила свой ужас от увиденного несколько недель назад. Теперь я смотрела на них и знала, просто знала, что я помогла сформировать то, что теперь видела перед собой. Это был сырой материал хаоса и это было начало всех вещей. Я знала, что могла бы приказать и эта сырая магия стала бы известными существами волшебного царства. Власть Богини все еще была со мной, и с этой магией я не боялась.

— Не вижу ничего, что стоило бы бояться. Перенесите нас и знайте, что Богиня все еще со мной и она нам поможет.

— Пока ты защищена, я буду рад сделать все, что угодно, что бы ни случилось, — сказал он. Затем они издал звук и это была не речь, но я услышала приказ, услышала не ушами, а телом, как будто моя кожа вибрировала волшебной мелодией.

Светящиеся остатки дикой охоты текли вокруг нас. Это походило на плоть, бегущую как вода, но даже это сравнение было не точным. Не было слов, не было ничего похожего в человеческом опыте, что походило бы на обтекающую нас сырую магию, сырые формы. Мой отец позаботился, чтобы я хорошо знала основные религии человеческого мира. Я не забыла, что было написано в Библии о сотворении мира. Казалось в порядке вещей, что Бог сказал «будет жираф» и появился жираф таким, каким мы его знаем. Но, стоя посреди этого сырого хаоса, я знала, что сотворение походило скорее на рождение — грязное и никогда именно то, что ожидается.

Внезапно до меня дотронулось щупальце и запылало ярче, чем когда я сотворила белую лошадь. Часть этого существа походило на руку и я взяла протянутое. Я смотрела в его глаза и почувствовала, что это бесформенное существо спросило: «Кем я буду?»

Что бы вы сделали, если бы какое-то существо спросило, каким оно должно быть? Что бы пришло первым на ум? Если бы у меня было время подумать, но времени не было. Это было моментом сотворения и боги не должны сомневаться. Я была чашей Богини, но и достаточно самой собой, чтобы знать, что я никогда не буду богиней. Для этого у меня было слишком много сомнений.

Щупальце в моей руке стало когтем. Глаза, в которые я смотрела оказались на чем-то, напоминающем голову ястреба, белого сверкающего, но при этом слишком похож на рептилию, чтобы быть птицей и все же… Коготь порезал мне руку, и из раны закапала красная как рубины кровь. Капли крови попадали в обтекающий нас хаос, и там, где они касались его возникали формы. Все самое старое волшебство сводится к крови или к земле. У меня не было земли, которую я могла бы предложить, поскольку нас окружал вихрь плоти, костей и магии, но у меня была моя кровь.

Я поблагодарила… дракона за то, что она напоминал мне, для чего нужна кровь. Волшебные формы приобрели очертания — некоторые из них существовали в волшебном царстве прежде, но некоторые были новыми. Некоторые когда-либо существовали только в книгах и в сказках, но я частично была человеком и училась в человеческой школе. Я никогда не видела существ из легенд, а значит не могла сказать, какими именно они были. Но было так, будто мое воображение послужило основой для появления определенных существ. Некоторые из них были красивы, некоторые были ужасающими. Никогда не буду жалеть, что мало участвовала в марафонах фильмов ужасов, которые устраивали мои друзья в колледже, потому что некоторые из ужасов появились и здесь. Но некоторые из самых темных форм позволили увидеть их глаза, заполненные состраданием прежде, чем они потекли дальше в ночь. У некоторых из появившихся душераздирающе красивых форм были безжалостные глаза, как глаза тигра, что и Вы понимаете, что это существо никогда не было ручным, а Вы — только пища.

Затем с последними яркими остатками дикого волшебства мы появились в холмах слуа, которые приготовились бороться с нами.

Шолто закричал:

— Нам нужен целитель!

Большинство слуа заколебались, уставившись на нас так, как будто они оглохли и онемели. Ночные летуны оторвались от потолка и спланировали вниз, направляясь к одному из темных туннелей. Я надеялась, что они полетели выполнять указание короля, но остальная часть слуа все еще казались неуверенным в том, что им нужно делать.

Вокруг нас сидящее кольцо дикой охоты опустилось на колени, ну… если бы были ноги, чтобы встать на колени. Я знала, что именно это они хотели сделать. Они ждали распоряжений. Решений, которые определили бы, каким им стать.

Я поняла, что мы были в огромном тронном зале. В центре был установлен трон из костей и шелка. Это был пиршественный зал и зал для приемов. Тронные залы часто использовались как пиршественные во многих ситхенах волшебной страны.

Я обратилась к собравшимся здесь слуа:

— Это — сырая магия, и она ждет, чтобы ей дали форму. Приблизтесь и коснитесь их, и они станут тем, в чем вы нуждаетесь, или чего вы хотите.

Высокая закутанная фигура сказала:

— Сырая магия формируется только от контакта с сидхе.

— Когда-то сырая магия была для всей волшебной страны, а не только для сидхе. Некоторые из вас помнят то время.

Ночной летун, цеплявшийся за стену, шипя проговорил:

— Ты не достаточно стара, чтобы помнить то, о чем сказала.

Шолто вмешался:

— Богиня говорит через нее, Девиль. — И имя подсказало мне, что нашим собеседником была женщина-ночной летун, хотя по внешности определить этого было нельзя.

Все еще стоящий на коленях светящийся круг начинал исчезать.

— Вы теряете шанс показать сидхе, что самое старое волшебство признает руку слуа? — Спросила я. — Ну же, коснитесь этого прежде, чем оно исчезнет. Призовите то, что вы потеряли. Этой ночью я была темной Богиней. — Я подняла свою все еще истекающую кровью руку. — Дикая магия испробовало мою кровь. Она сияет белым светом, но не он ли делает свет луны, что сияет в ваших ночных небесах?

Кто-то вышел вперед. Это был Гетхин в яркой гавайской рубашке и шортах, хотя и без привычной для него бейсболки, его длинные как у осла уши были опущены по сторонам лица. Он улыбнулся мне, показывая, что его похожее на человеческое лицо, было полно острых зубов. Он был одним из тех, кто приехал в Лос-Анджелес, когда Шолто искал меня впервые. Он не был одним из самых сильных слуа, но он был смел, а мы нуждались сегодня в смелости.

Он дотронулся рукой до одной из сверкающих созданий, и это было так, как будто черную тушь вылили в белую воду. Черный цвет смешался с ярким светом и существо начало изменяться. Свет и темнота смешивались, и мгновение ничего не было видно — как будто существо окутала туманная завеса. Когда она спала, то на ее месте оказался маленький черный пони.

Гетхин восхищено засмеялся. Он обнял гибкую шею пони и прижался к нему со счастливой улыбкой. Счастливый ржание пони открыло его зубы, столь же острые как у Гетхина, но крупнее его зубов. Пони скосило глаза ко мне и стало видно, что они красные.

— Келпи, — прошептала я.

Гетхин услышал меня и с улыбкой сказал:

— Нет, принцесса, это Ичь-Ушкья. Это — водяной конь Шотландских гор и вероятно, самый свирепый и опасный из всех водяных коней. — Он снова обнял пони, как будто он снова обнимал давно потерянное домашнее животное.

Тогда другие слуа выступили вперед, протягивая нетерпеливые руки. Появились мохнатые коричневые твари, которые были не совсем лошадьми, но и чем-то еще. Они выглядели незавершенными, но слуа кричали от удовольствия при их появлении. Появился огромный черный боров с щупальцами с обеих сторон морды. Появились огромные черные собаки с жестокими глазами, которые были слишком большими для их морд, как собаки из старой истории Ганса Христиана Андерсена. Их огромные круглые глаза пылали красным светом, их рты были широки и, казалось, неспособными закрыться, поэтому их языки высовывались сквозь острых зубов.

Огромное щупальце шириной с человека свесилось с потолка. Я проследила по нему до существа, покрывающего почти весь потолок. Я видела большие щупальца в больнице в Лос-Анджелесе, но я никогда не видела таких огромных щупалец. Теперь я пристально разглядывала это существо. Оно заполняло всю среднюю часть гигантского потолка. Не понятно, как оно цеплялось за поверхность, например, ночные летуны цеплялись щупальцами. У этого же существа щупальца были направлены наружу и свисали как живые мясистые сталактиты. Два огромных глаза пристально глядели вниз на нас, и, глядя в его глаза, я подумала: «Он похож на невероятно огромного осьминога», но ни один осьминог никогда не был таким огромным, таким страшным.

Это длинное щупальце коснулось последних светящихся клочков волшебства и внезапно появилась копия этого существа размером с человека. Все другими существа, сформировавшиеся из сырой магии, были животные — собаки, лошади, свиньи. Но это явно было уменьшенной копией того существа, что цеплялось за потолок.

Щупальца на потолке издали довольный звук, который эхом прокатился по залу, заставив некоторых вздрогнуть, но большинство улыбались. Огромное щупальце подняло свою меньшую копию и прижало к потолку. Эти существа с щупальцами, названия которых я не знала, издавали тихие счастливые звуки.

Шолто повернул ко мне заплаканное лицо:

— Она была одинокой так долго. Богиня действительно все еще любит нас.

Я обняла его рукой, не отпуская Мистраля.

— Богиня любит всех нас, Шолто.

— Королева была лицом Богини так долго, Мередит, а она никого не любила.

Про себя я подумала: «Она любит Кела, своего сына», но вслух сказала только:

— Я люблю.

Он нежно поцеловал меня в лоб..

— Я забыл каково это, быть любимым.

Я сделала единственную вещь, которую могла — поднялась на цыпочки и поцеловала его.

— Я напомню тебе. — Я постаралась показать лицом то, о чем сказала, но часть меня задавалась вопросом, где целитель?

Я собиралась стать королевой, а это означало, что ни один человек не был столь дорог мне, как все они. Я была счастлива, что счастлив был Шолто, и еще счастливее, что были счастливы его люди, но я хотела, чтобы и Мистраль был жив. Где же был целитель, пока творилось волшебство Богини?

Ночные летуны показались из дальнего туннеля.

— Целитель с ними, — сказал Шолто, как будто прочитал сомнения на моем лице. За его счастьем проглядывала печаль. Он знал, что никогда не будет только моим. Я буду королевой и моя преданность должна быть разделена между всеми моими людьми.

Глава 12

Я ожидала увидеть одного из слуа или ночного летуна, но это был человек. Он выглядел человеком, хотя и был горбат. Он был красив, с короткими каштановыми волосами и улыбчивым лицом. В руках он держал черный саквояж.

Я удивленно посмотрела на Шолто, и он сказал:

— Он человек, но слишком долго прожил у нас, чтобы вернуться к людям.

Люди могли жить в волшебной стране и не стареть, но если они вернуться, то все утекшие годы обрушатся на них в одно мгновение. Если же Вы решили остаться в волшебной стране хоть на какое-то время, то вряд ли Вы могли бы возвратиться и остаться человеком как прежде.

— Он был доктором прежде, чем приехал к нам, но и в волшебной стране он учился долго. Он вылечит твоего Громовержца.

Я поняла, что все еще продолжаю касаться Мистраля через одежду. По его лицу было понятно, что ему плохо. Обычно белая кожа была почти такой же серой, как и волосы. Некоторые из сидхе могли бы гламором добиться того же эффекта, но не в этом случае.

Богиня отвлекла меня магией, чтобы позволить мне потерять одного из моих королей? Конечно нет.

Заговорил целитель:

— Король Шолто и Принцесса Мередит, имею честь служить. — Это была просто вежливость. Его карие глаза все это время смотрели на пациента. Мне это понравилось. Слушая пульс Мистраля, его широкое лицо было очень серьезно, а у глаз собрались задумчивые морщинки.

Он коснулся одной из частично излеченных ран.

— Мой король, какая-то магия излечила его раны, но он все еще очень болен. Чем нанесли эти раны?

— В него стреляли холодным железом, — ответил Шолто.

Целитель сжал губы, и провел руками над Мистралем.

— Давайте найдем комнату, где я смогу его лучше осмотреть.

— Тогда идемте в мои покои, — сказал Шолто.

На мгновение целитель пораженно застыл, а потом сказал:

— Как пожелает король. — И направился назад к туннелю, из которого появился.

— Мередит, следуй за целителем. — Сказал Шолто.

Я начала было возражать, что хотела бы смотреть за тем, как лечат Мистраля, но что-то в выражении лица Шолто заставило меня просто кивнуть. Я последовала за доктором и оглянулась только для того, чтобы увидеть как Шолто несет на руках Мистраля.

Шолто был прав. Не было никакой гарантии, что среди слуа у меня не было врагов. Мы думали, что здесь я была в большей безопасности, но и здесь, возможно, были желающие меня убить. Просто у последних были другие причины. Ведьмы, которые когда-то были личной охраной Шолто, попытались убить меня из ревности. Они были больше, чем просто телохранители, как были мои стражи, и ведьмы думали, что Шолто забудет их, как только он попробует плоти сидхе. Но ведьмы теперь были мертвы. Двоих убила я обороняясь. Последнюю убил собственноручно Шолто, чтобы спасти меня. Были еще среди его двора те, кто боялся, что переспав со мной, Шолто станет полноценным сидхе и не будет уже слуа и их королем. Или то, что моя магия превратила бы их в бледную версию Благих. Этого же боялась и моя тетя Андаис, Королева Воздуха и Тьмы.

Итак, я шла между целителем и Шолто. Несмотря на угрозу жизни Мистраля, моя безопасность была превыше всего. Так будет всегда? Теперь мне нигде не будет безопасно — ни внутри, ни вне волшебной страны?

Я молилась Богине о нашей безопасности, о власти, о Мистрале. Вокруг нас разлился аромат роз и трав — тимьян, мята, базилик, как будто мы шли по цветущему лугу, а не по каменному полу, который был у нас под ногами. В отличие от холмов других дворов холм слуа фактически был пещерой из камня и скорее выточен водой, нежели высечен вручную.

— Я чувствую запах трав и роз, — сказал Шолто позади меня.

— Я тоже, — ответила я.

Коридор расширился и мы оказались перед двумя фигурами, закутанными в плащи и стоящими перед двустворчатой дверью. На мгновение я подумала, что это были ведьмы, которые когда-то охраняли его, но когда фигуры повернулись к нам, то оказалось, что это были мужчины. Они были почти так же, как Шолто высоки, бледны и мускулисты, но их лица были более гладкими, губы — более тонкими, а глаза горели темными пещерами.

— Мои кузены, — сказал Шолто. — Хаттан и Эмхаир.

В нашу прошлую встречу охрана состояла из двух его дядей, но оба они погибли, защищая его. Я задавалась вопросом, были ли эти двое сыновьями погибших дядей, но спрашивать не стала. Не всегда уместно напоминать о смерти отцов. Люди имели тенденцию начать обвинять вас, если вокруг вас много смертей. Смерть дядей Шолто была не моей ошибкой, но если нельзя обвинить в ней кузена и короля, то я являюсь лучшей целью.

Я поприветствовала их, они ответили очень формально:

— Принцесса Мередит, Вы удостоили наш ситхен своим присутствием.

Это было слишком вежливо для слуа, поэтому я автоматически ответила в том же тоне — у меня были годы для выработки такой привычки:

— Имею честь быть среди слуа, поскольку Вы — решительная рука Двора Неблагих.

Они проводили нас глазами, пока мы проходили через двери. Один из них, кто именно я не знаю, поскольку они были очень похожи друг на друга, сказал:

— Это название было дано слуа королевской особой Неблагих уже очень давно.

Шолто поднес Мистраля к большой кровати у противоположной стороны комнаты. Я повернулась, чтобы ответить стражу.

— Тогда это было слишком давно, так как слуа давно присягнул Двору Неблагих. Я прибыла сюда сегодня в поисках убежища и безопасности у слуа, а к неблагим или благим. Я и будущий ребенок вашего короля ищем безопасности среди его подданных.

— Значит слухи верны? У Вас будет ребенок Шолто?

— Да.

— Оставь их, Хаттан, — сказала другая охрана, Эмхаир. — Они устали.

Хаттан поклонился и начал закрывать двери, но одновременно продолжал наблюдать за мной так, как будто это было важно. Его пристальный взгляд был ощутимо тяжелым. Бывали такие моменты, когда я могла почувствовать не только волшебство, но и как судьба вершится рядом со мной. Я знала, что и Хаттан, и наша маленькая беседа были чем-то очень важны. Я чувствовала это, но все же с нетерпением дождалась, когда закрылись двери, и я могла подойти к кровати и посмотреть на Мистраля.

Шолто и целитель освобождали Мистраля от остатков одежды. Я помнила его живым и сильным, очень сильным. Сейчас же он неподвижно лежал на кровати, как мертвый. Его грудь поднялась и опала, но его дыхание были неглубоким. Его кожа все еще имела ту же нездоровую сероватую бледность. Без одежды стало видно, сколько ран было на нем. Я насчитала семь пока Шолто не загородил Мистраля от моего взгляда. Он схватил меня за руку и отвернул меня от кровати.

— Ты бледна, моя принцесса. Присядь.

Я покачала головой.

— Это Мистралю больно.

Шолто взял обе мои руки в свои и внимательно посмотрел на меня. Он, казалось, изучал меня. Освободив одну свою руку, он коснуться моего лба.

— Ты прохладная на ощупь.

— Я была на холоде, Шолто. — Я попыталась посмотреть на кровать.

— Мередит, если встанет выбор — осмотреть тебя и малышей или Мистраля, то я выберу тебя и младенцев. Так что сядь и докажи мне, что у тебя нет шока. Поездка с дикой охотой — это не для женщин, и я никогда не слышал о беременной женщине или богине, которая участвовала бы в этом.

Я слышала его слова, но все, о чем я могла думать, что Мистраль может умереть.

Он сильнее сжал мою руку. Боли было немного, но хватило, чтобы я уставилась на него хмурым взглядом.

— Ты делаешь мне больно, — сказала я.

— Я встряхнул бы тебя, но не знаю как это отразится на младенцах. Мередит, ты нужна мне, позволь позаботиться о тебе и мы сможем позаботиться о Мистрале. Ты понимаешь меня?

Он отпустил мои руки, и мягко держа под локоть, усадил меня на стул, который все это время там стоял. Это было для меня так, как будто до этого момента я не видела комнату. Все, что я видела, были Мистраль, Шолто, и, возможно, целитель. У меня был шок? Шок вернулся, потому что отступило волшебство? Или просто все вчерашние события наконец достали меня?

Стул, на который Шолто меня усадил, был большим. Подлокотники под моими руками были деревянными, гладким от касания многих рук на протяжении многих лет. Подушки подо мной были мягки, а драпировки на спинке стула — из шелка глубокого фиолетового цвета, как зрелый виноград, и более темного цвета вина. Я осмотрела комнату и поняла, что большая часть комнаты была отделана в оттенках фиолетового и винного. Почему то я ожидала черного и серого цвета, которыми была отделана комната королевы. Шолто провел так много времени при Дворе Неблагих, стараясь быть таким же, как неблагие, вписаться в их ряды. И я только что поняла, что черные одежды, которые он носил при дворе, были совсем не в его вкусе. Я была у него дома и все мои представления о нем оказались неверны.

Среди винного и фиолетового были вкрапления красного и лавандового, золотого и желтого, и они были сплетены с более темными цветами. Моя квартира в Лос-Анджелесе была в основном бардовая и розовая. Я не думала об этом до сих пор, но у моих мужчин есть свое собственное мнение об обстановке нашего дома. Я носила их детей, но действительно не знала их любимые цвета, за исключением Галена. Я знала, что Галену всегда нравился зеленый, еще с тех пор, когда была маленькой. Но для остальной части моих мужчин, даже для Дойла и моего потерянного Холода, у меня никогда не было времени узнать у них, что они любят или не любят из мелочей. Цвета, подушки, коврики, или голое дерево? Что они предпочитали? Я понятия не имела. Мы переходили из одной чрезвычайной ситуации в следующую и уже так долго, что казалось это было нашей работой. Не было времени даже волноваться о таких вещах, которые обычно обсуждают семейные пары.

Я росла рядом с отцом среди людей, американских людей, и я знала, что значит быть парой. Но у меня была та же самая проблема, которая была у всех членов королевских семей. Мы могли пытаться быть обычными, но недолго. То, чем мы были, будет всегда перечеркивать то, кем мы были.

Шолто появился передо мной с чашкой в его руке. Над ней вился пар и пахло чем-то сильным, теплым, сладким. Можно было узнать некоторые из составляющих, не все.

— Это глинтвейн, но его нельзя пить беременным.

Целитель проговорил от кровати.

— Вы видели, что слуга наливал вино?

Я прищурилась, глядя на него из-за плеча Шолто.

— Нет, — сказала я.

— Тогда Вы должны выпить это, принцесса Мередит. Полагаю, что у Вас шок, а сколько еще Вы можете выдержать сегодня будучи беременной близнецами? Ваше тело выносливо, и хотя факт, что Вы происходите от божеств плодородия помогает Вам, все же частично Вы человек и частично брауни. Ни одна из этих частей не защитит от осложнений.

— Что Вы знаете о брауни? — Спросила я, поскольку Шолто обернул мои руки вокруг чашки. Мне нужны были обе руки, чтобы удержать деревянную чашку.

— Пока Генри живет у нас, он часто осматривал малых фейри, — сказал Шолто. — Одной из причин, почему он приехал в наш холм, было его любопытство по поводу нашего многообразия. Он думал, что он сможет большему научиться у нас.

— Вы помогали в родах брауни? — Спросила я.

Шолто подтолкнул чашку к моему рту. Мои руки продолжали держать чашку, но не помогали Шолто. Было странно чувствовать себя пассивной, как будто ничего не имело значения. Они были правы, мне нужна была помощь.

— Да, — ответил доктор, — и обещаю, принцесса, что одна чашка разбавленного вина не повредит ни Вам, ни Вашим детям. Зато поможет яснее думать, согреет и поможет забыть те ужасы, которые Вы видели этой ночью.

Он казался очень любезным, карие глаза были искренни.

— Умеете Вы очаровать, — сказала я.

— Хорошо, клянусь, что я действительно обучался на врача. Но да, я тот, кого люди называют теперь экстрасенсом. Когда-то давно меня считали колдуном и вместе с горбом на спине это считалось опасным. Ведь я общался с дьяволом.

— Старый король слуа, — догадалась я.

Он кивнул.

— Однажды меня заметили с некоторыми из слуа, и это стало последним в моей судьбе среди людей. Теперь пейте. Пейте и все будет хорошо. — В его слова была не только забота. Еще была власть. Я знала, что волшебство его слов подействует больше, чем содержимое чашки.

Шолто помог мне держать чашку, и от первого же глотка пряной жидкости я чувствовала как уходит напряжение. Тепло растеклось по всему телу, неся комфорт. Это как обернуться любимым одеялом зимней ночью. С чашкой горячего чая в одной руке, любимой книжкой в другой, рядом с любимым человеком, ощущая его голову на своих коленях. Все это было только в одной этой чашке теплого вина.

Я допивали и Шолто уже не нужно было помогать мне держать чашку.

— Лучше? — спросил целитель.

— Намного, — ответила я.

Шолто взял у меня чашку и поставил ее на поднос, стоящий на маленьком столике рядом со стулом. Рядом стояла лампа на изогнутой ножке. Это была современная лампа, а значит в комнату было проведено электричество. Как же много я пропустила пока была в изгнании на Западном побережье. И сейчас, глядя на эту лампу, и понимая, что ее можно включить щелчком выключателя, это было очень утешительно. В последнее время бывали моменты, когда волшебства слишком много, и поэтому даже признаки технологий людей казались сейчас не такой уж плохой вещью.

— Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы присоединиться к нам в кровати? — спросил целитель.

Я подумала, прежде чем ответить, а потом кивнула:

— Да, вполне.

— Принесите ее, мой королю, я нуждаюсь в вашей общей помощи.

Шолто помог мне встать и у меня на мгновение закружилась голова. Его рука твердо держала меня под локоть, а вторая нежно поддерживала за талию. Комната прекратила кружиться перед глазами и я не была уверена от чего именно было головокружение — от волшебства в вине, волшебства этой ночи, или из-за двух новых жизней в моем теле. Я была частично человеком, скорее всего частично людьми были и мои близнецы. Но слишком быстрым было такое проявление беременности, не так ли?

Шолто подвел меня к кровати, около которой был скат, а не подиум. Я задалась вопросом, зачем последнему королю слуа был нужен именно скат. У чистокровных ночных летунов не было ног, а значит скат был для него удобнее. Конечно, они могли летать и, возможно, скат предназначался для одного из предыдущих королей.

Кто-то обхватил пальцами мое лицо. Это поразило меня и заставило посмотреть на целителя.

— Вино должно было позаботиться об этой растерянности. Не уверен, что она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы помочь нам, мой король. — Целитель выглядел взволнованным, и я чувствовала его беспокойство. Я поняла, что он мог спроецировать свои эмоции. Если он мог бы выбрать, какие эмоции разделить с пациентами, тогда это был поразительный дар.

— Что мы должны делать, Генри? — спросил Шолто.

— Я положил припарки на каждую рану, они должны вытянут часть яда, но все жители волшебной страны сами являются волшебными. Они нуждаются в магии, чтобы выжить, как люди нуждаются в воздухе или воде. Я давно был уверен, что причина смертельной опасности холодного железа для волшебной страны в том, что оно замещает магию. В действительности, железо в его теле разрушает магию, которая поддерживает его жизнь. Мы должны дать ему другую магию в замен потерянной.

— Как мы это сделаем? — спросил Шолто.

— Эта магия на порядок выше того, чем обладаю я. Нужна магия сидхе, которым я никогда не буду. — В его словах был привкус сожаления, но не горечи. Он смирился с тем, кем он был.

— Я не целитель, — сказал Шолто.

Вернулся запах роз и трав.

— Здесь не нужны целители, Шолто, — сказала я. — Ваш врач — сам великий целитель.

Генри поклонился мне. Его горб не позволил поклониться низко, но это было столь же изящно. как любой из поклонов, которые мне отдавали.

— Это самая приятная похвала из тех, что я слышал, Принцессой Мередит.

— Я лишь была честна. — Запах роз усилился. Это был не тяжелый, пресыщенный аромат современных роз, но свет, сладкий аромат дикой местности. Травы добавили теплый, пушистый оттенок к аромату. Как будто мы стояли посреди сада, засеянного травой и защищенного цветущими кустами диких роз вместо ограды.

Стена около большой кровати подалась, как кожа какого-то огромного животного. Перемещений ситхенов благих и неблагих почти не видно. В одно мгновение это один размер, в следующее — больший или меньший. Но мы были в ситхене слуа и, возможно, сможем увидеть этот процесс.

Темный камень потянулся, как каучуковый, в темноту более полную, чем любая ночь. Это была темнота пещеры, даже больше, это была изначальная темнота, когда еще не появился свет, когда не было ничего, кроме темноты. Люди забывают, что первой была темнота, не свет, не слово Бога, а темнота. Прекрасная, полная, не нуждающаяся ни в чем, не спрашивающая ничего, просто темнота.

Аромат роз и трав был настолько реален, что я мог чувствовать его на языке, как воду в летный день.

Рассвет разорвал темноту. Солнце, которое не имело никакого отношения к небу вне стен ситхена, поднималось в дальней части неба, и его мягкий неяркий свет осветил сад. Я хотела бы сказать, что это был регулярный сад, который требует много времени на уход за ним, хотелось видеть чистые, изогнутые викторианские линии, но мои глаза не могли уловить форму растений. Это было так, как будто чем дольше попытаешься разглядеть деревья и каменную дорожку между ними, тем меньше деталей видят глаза. Это походило на регулярный сад, основанный на не евклидовой геометрии. Сад, нерукотворные формы которого не существовали за мгновение до восхода подземного солнца. И так уж важна нестандартная геометрия по сравнению с этим?

Ограда окружала весь сад. А было ли это секунду назад? Я не могла ни помнить это, ни не помнить. Это просто было. Это была ограда из диких роз, как та, что я однажды видела в видении. Это было странное видение, удивительное и почти смертельное. Я старалась не помнить того огромного борова, который почти убил меня прежде, чем его кровь пролилась на снег, потому что он мог стать слишком реальным.

Я думала о выздоравливающем Мистрале. Я думала о своих младенцах. Я думала о человеке, который стоял около меня. Я потянулась к руке Шолто. Он был почти испуган, глядя на меня расширенными глазами, но он улыбнулся в ответ на мою улыбку.

— Давайте перенесем его в сад, — предложила я.

Шолто кивнул, и нагнулся, чтобы поднять Мистраль, остающегося без сознания. Я оглянулась на целителя.

— Вы пойдете, Генри?

Он покачал головой.

— Эта магия не для меня. Возьмите его и спасите. Я расскажу, где Вы.

Шолто сказал:

— Я думаю, что сад останется здесь, Генри.

— Увидим, не так ли? — Генри сказал с улыбкой, но в его глазах было сожаление. Я видела такой взгляд у других людей в волшебной стране. Тот взгляд, который говорит, что независимо от того, как долго они остаются в волшебной стране, они знают, что никогда не смогут быть одними из нас. Мы можем продлить их жизнь, их юность, но они останутся людьми и только.

Я знала каково это быть смертной среди бессмертных. Я знала каково это знать, что я старею, а другие нет. Я была частично человеком и такие моменты, как этот, заставляли меня вспоминать, что это означало. Даже с самой сильной магией в всей волшебной стране, которая появилась у меня, я все еще сожалела, что была смертной.

Я встала на цыпочки и нежно поцеловала Генри в щеку. Он удивился, но остался доволен.

— Спасибо, Генри.

— Это — честь для меня служить членам королевской семьи этого двора, — сказал он, со слезами в голосе. Он коснулся пальцами щеки в месте, где я поцеловала его.

И я пошла к Шолто, который держал на руках Мистраля, как будто тот ничего не весил, и, наверное, он мог так держать его всю ночь. Одной рукой я коснулась руки Шолто, второй — голой кожи Мистраля, и мы вышли в сад.

Глава 13

Камни садовой дорожки двигались под моими босыми ногами. Я внезапно поняла, что у меня были ссадины на ступнях. Камни, казалось, касались ссадин.

Я сжала руку Шолто и посмотрела под ноги. Камни были серо-черными, но на них были изображения, как будто бесформенные существа дикой охоты были внутри камней и это было не только видно. Они тянулись к поверхности камней щупальцами и другими частями, и они могли дотронуться до нас. Миниатюрные части дикого волшебства тянулись очистить мои ноги от крови.

Я подскочила, вытащив Шолто с дорожки.

— Что-то не так? — спросил он.

— Кажется, камни питаются моей кровью из ссадин на ногах.

— Тогда мне нужно место, где можно уложить Громовержца, и я смогу понести тебя. — Как только он это произнес, центр сада разошелся как рот или раструб рукава.

Послышался звук двигающихся растений, но он не походил на естественные звуки качающихся растений, что-то сухое перемещалось, скользило, шелестело. Эти звуки заставили меня озираться. Иногда, такие двигающиеся растения просто создавали новую часть волшебной страны, но это могло быть и нападением. Так было в приемной тронного зала неблагих. Там моя кровь пробудила розы, но сам процесс их кормления был пугающим. Растения думают не как люди, и возможность передвигаться не меняет этого. Растения не понимают, что думают и чувствуют животные. И наверное наоборот. Я не собиралась вредить растениям даже случайно, но не уверена, что эти шепчущие и двигающиеся растения могут предоставить мне ту же безопасность.

Обычно я чувствовала себя в безопасности, когда магия Богини была так сильна, но было что-то тревожное в этом саду. Возможно это было чувство было от перемещающихся под моими ногами камней, которые маленькие ртами слизывали кровь с моих ног. Возможно это были странные растения, вызывающие легкое головокружение, если слишком долго на них смотреть.

Я обернулась и увидела, что ограда из роз появилась вокруг всего сада. Нет, в ограде были ворота. Это было похоже на блестящие решетчатые ворота с деревянной аркой, изящно изогнутой над ними. Но это было не дерево. Ворота и арка были костяными.

Когда растения и камни разошлись, в центре сада появились четыре маленьких дерева. Плети роз оплели их и деревья изогнулись под лозами, как будто они приспосабливались к сосуществованию с ними. Лозы простирались выше деревьев, сплетаясь между собой и образуя навес. Вместо пола в этой импровизированной беседке была подушка из трав. Сад вырастил кровать для Мистраля.

Цветочные лепестки сыпались на кровать дождем. Не только розовые лепестки, которые иногда падали вокруг меня, но лепестки всех цветов и видов. Они сформировали четыре подушки во всю ширину изголовья этой кровати и одеяло, которое свернулось в ногах кровати.

Шолто вопросительно посмотрел на меня. Я постаралась не выразить взглядом свое удивление, как могла.

— Твой ситхен подготовил нам место для сна и лечения Мистраля.

— И для твоего лечения, Мередит.

В ответ я сжала его руку.

— Для лечения всех нас.

Шолто подошел к кровати из зеленых трав настолько ярких, что они выглядели слишком зелеными для травы. В тот момент, когда я сошла с каменной дорожки и ступила на траву, я поняла, что она тоже была из маленьких камушек. Вглядевшись в нее я поняла, что мы шли по изумрудам. Они хрустели под ногами, но при этом не были острыми или неудобными. Не хватит слов, чтобы описать эти изумрудные растения. Они выглядели настоящей травой, но состояли из драгоценных камней.

Шолто положил Мистраля в центр кровати. Казалось, он знал, что именно так и нужно было сделать, чтобы излечить его. Значит Богиня и Консорт сегодня говорили не только со мной.

Кровать была довольно высокой и мне пришлось забраться на нее. Плети роз из рамы кровати протянули свои усики и обвились вокруг меня. Это было скорее помощью, нежели утешением. Кровать была изумительна, но мысль об этих плетях, которые могли полностью обвить меня пока я спала, не приносила успокоения.

Шолто встал на колени с другой стороны от Мистраля и меня.

— Для кого четвертая подушка? — спросил он.

Я встала на колени в удивительной мягкости трав, роз, лепестков, и уставилась на подушку. Начала было говорить: «не знаю», но посреди вдоха, в голову пришло другое слово.

— Дойл.

Шолто посмотрел на меня.

— Он сейчас далеко в человеческой больнице и окружен металлом и техникой.

— Ты прав, — но в тот момент, когда я это произнесла, поняла, что мы должны были спасти Дойла. Мы должны были его спасти. Спасти его? И я сказала это вслух.

— Мы должны его спасти.

Шолто нахмурился.

— Спасти от кого?

Паника вернулась ко мне. Это были не слова, а чувство. Страх. Я чувствовала такое только дважды: когда убийцы напали на Галена и когда в заговор против Баринтуса, нашего самого сильного союзника при Дворе Неблагих, втянули королеву, чтобы его убить.

Я схватила руку Шолто.

— Нет времени, чтобы объяснять. Мистраль может отдохнуть здесь. Мы вернемся и поделимся магией с ним позже, а пока на чаше весов жизнь Дойла. Я чувствую это, а такие предостережения никогда меня не обманывали, Шолто.

Он не спорил, и это было одним из качеств, которые я так ценила в Шолто. Одеяло из лепестков скользнуло по Мистралю без нашей помощи. Волшебство коснулось каждой раны, нанесенной железом, и это было лучшее, что мы могли сейчас сделать, пока не вернемся.

Шолто повернулся ко мне. Тело Мистраля перестало загораживать вид щупалец на теле Шолто, они были похожи на часть одежды, и единственное, что он носил выше талии.

— Как мы доберемся до Дойла вовремя? — спросил он.

— Ты же Властелин Всего, Что Проходит Между, Шолто. Ты из места, где поле переходило в лес, перенес нас к океану. Разве нельзя назвать больницу местом, которая между?

Он подумал с секунду, затем кивнул.

— Жизнь и смерть. Больница полна людей, которые между. Но там слишком много металла и техники, Мередит. Во мне нет человеческой крови, чтобы моя магия работала среди таких вещей.

Я обернула свои пальцы вокруг его руки.

— У меня есть.

Он нахмурился, глядя на меня.

— Но это не твоя магия, а моя.

Я помолилась: «Богиня, веди меня. Покажи мне путь».

— Твои волосы, — прошептал Шолто. — В них опять омела.

Я встряхнула головой и почувствовала зеленые восковые листья, потянувшись к ним рукой, нащупала и белые ягоды. Я смотрела на Шолто и увидела, что у него появилась сотканная из трав корона. Она цвела крошечными звездочками лаванды, белого и синего цвета. Он поднял руку и один зеленый усик охватил его палец, как живое кольцо. Из листьев вырвался белый цветок, который был похож на самый изящный из драгоценных камней.

Я почувствовала движение вокруг лодыжки и, приподняв платье, увидела ножной браслет из зеленых и желтых листочков лимонного тимьяна, обернувшегося вокруг моей ноги. За исключением омелы в моих волосах, это было единственным, что мы получили этой ночью с тех пор, как занялись с Шолто любовью. Омела же уже была однажды, когда я была с другими моими мужчинами.

Ветка розы потянулась с кровати, как тернистая зеленая змея, к нашим переплетенным рукам.

— Ну почему всегда шипы? — Спросила я, но понимала, что именно сейчас мои желания не изменят волшебную страну.

— Потому что самое ценное несет боль. — Его рука напрягалась в моей руке, когда плеть роз нашла наши руки и начала обвивать их. Шипы кололи кожу, принося короткую резкую боль. Кровь начала сочиться вниз по рукам, смешиваясь, поскольку наши руки были сжаты обвивавшими их лозами. Это были обманчиво легкие раны. Летний свет упал на нас, и запахи трав и роз, нагретых живительным солнцем, разлились вокруг нас.

Плеть роз, обвивавшая наши руки, расцвела. Бледно-розовые бутоны покрывали ветку, скрадывая боль, и даря нам букет, самый прекрасный из тех, что когда-либо могут быть сделаны человеком.

Шолто наклонился ко мне и сказал.

— Ты носишь корону из омелы и белых роз.

Мы поцеловались, и его рука с кольцом из цветов качала в колыбели мое лицо.

— Нашей смешавшейся кровью, — прошептала я.

— Властью Богини, — сказал он.

— Давай соединим нашу магию, — сказал я.

— И наши королевства, — он ответил.

— Так тому и быть, — произнесла я, и раздался звук большого колокола, словно вселенная ждала этих слов. Я должна была бояться того, что это означало. У меня должны были бы быть сомнения, но в этот момент для сомнений не было места. Были только глаза Шолто, вглядывающиеся в меня, его рука на моем лице, наши руки, связанные самым волшебным, что может быть в волшебной стране.

— Теперь давай спасем нашего Мрака.

И мы шагнули с Шолто. Никогда я не чувствовала изнутри его магию, простирающуюся наружу. Это было удивительно. Подобно руке, тянущейся наружу в темноте и пока не найдет то, что тебе нужно, она тянет это место к тебе.

В один момент мы переместились из сердца волшебной страны в больницу с докторами, медсестрами, и пищащими мониторами. На каталке лежал незнакомый мужчина, и доктор пытался запустить его сердце.

Они уставились на нас на мгновение. Тогда мы просто вышли, оставляя их спасти человека.

— Где он, Мередит? — спросил Шолто.

Он доставил нас сюда. Теперь моя очередь найти Дойла вовремя.

Глава 14

Мы вышли в коридор и у меня началась паника. Как я найду Дойла? Я подумала о нем и татуировка на моем животе запульсировала. Сначала она была настоящей бабочкой, но, к счастью, стала татуировкой. Если бы я когда-нибудь придумывала бы себе эмблему или герб, то это было бы изображение моей маленькой бабочки. Ее называли тополевой ленточницей. Эта моя метка и некоторые из моих охранников теперь носили ее на своих телах. Дойл был одним из них. Метка пульсировала, и мы шли, как в игре «горячо и холодно». Если бы Дойл не был ранен, то я, возможно, смогла бы просто позвать его к себе, но я боялась это сделать. Если его раны были опасны для жизни, то это могло бы убить его.

Я не могла рисковать. Мы шли через больницу, полагаясь на метку на моем теле. Я пыталась остановить людей, чтобы спросить куда нам идти, но у меня ничего не выходило. Как будто, они нас не видели.

— Ты нас скрываешь? — Спросила я у Шолто.

— Да.

— Я никогда не умела делать такое.

— Я Король слуа, Мередит. Я должен уметь скрыть маленькую армию на открытом месте. Армию, которая взорвала бы умы людей, появись мы у них на глазах.

Я мельком оглянулась и поняла, что за нами оставался след от капающей крови. Наши руки все так же кровоточили, только боль уже стала привычной. Я видела капельки крови совершенно ясно, но люди не замечали и эти следы.

Больница недолго была стерильной. Могла ли наша кровь быть проблемой? Магия зачастую бывает грязна. Она работала, но последствия предсказать никогда нельзя. Мы загрязняли везде, где шли?

То, что я считала стало татуировкой, опять трепетало под моим платьем. Бабочка била крыльями, безуспешно пытаясь вырваться из моего тела, как будто оно стало для нее ледяной ловушкой. Ее движения отдавались тошнотой. Но бьющиеся крылья говорили, что нам нужен был лифт. Пульсирование было труднее интерпретировать, но по трепыханию крыльев можно было понять, что от нас требуется. Время выходило. Если бы я оставалась в волшебной стране, то, возможно, смогла бы вызвать дверь прямо к Дойлу. Но действительность была жестока даже для меня с человеческой кровью.

Лифт пошел вниз, когда его кто-то вызвал, но доктор не захотел заходить внутрь, хотя и не видел нас. Шолто продолжал удерживать гламор. Двери закрылись и мы начали подниматься.

Лифт открылся, но когда Шолто попытался выйти, бабочка в бешенстве стала вырываться из моего тела. Я удержала Шолто и мы ждали, когда двери закроются. Я пробежала пальцем по кнопкам, и нажала на ту, около которой бабочка казалась наиболее взволнованной.

Я никогда еще не применяла магию в таком количестве металла и бетона, надеюсь, что бабочка будет показывать дорогу и здесь, поскольку она была частью моего тела, а значит что сделанные людьми вещи не ослабляли моей магии. Я надеялась, что моя магия будет здесь работать и работать хорошо.

Лифт открылся, и бабочка устремилась вперед. Я кинулась в этом направлении. Ее безумные движения заставили меня бежать. Мы были близко. Мы бежали в ловушку или раны Дойла убивают его быстрее, чем я надеялась?

Шолто несся за мной. Он заговорил так, будто он услышал мои мысли.

— Я могу скрыть нас от других жителей волшебной страны, пока мы не взаимодействуем с ними.

— Я знаю только, что он в опасности, но не знаю в чем она, — сказал я.

— У меня нет с собой оружия, — сказал он.

— Наша магия здесь работает. Но не обязательно, что она будет работать у них.

— Рука власти, которой ранили Дойла и меня, работала очень хорошо, — сказал он.

Он был прав, но я возразила:

— Брауни всегда были в состоянии применить магию рядом с людьми и машинами. Это была одна из причин, по которой Саир использовала бабушку. Значит, чтобы магия здесь работала, нужна кровь человека или брауни.

Боль заставила меня выгнуться. Было такое чувство, что бабочка пыталась разорвать мою кожу. Только рука Шолто помогла мне удержаться вертикально. Я указала на дверь слева от нас.

— Туда.

Он не спорил со мной, просто удостоверился, что я могла стоять, затем потянулся к ручке двери. Он использовал гламор, чтобы скрыть нас, но скрыть дверь, которая открывается сама по себе, невозможно. А если мы хотели и дальше оставаться невидимыми, то нужно было подождать, когда дверь откроют другие. Но у нас не было на это времени. Паника почти поглотила меня, бабочка продолжала в бешенстве колотиться в моем теле.

Доктор, медсестра, и полицейский в форме, сидящий в углу, все посмотрели на открывшуюся дверь. Я шагнула вперед, но Шолто удержал меня. Он был прав. Если мы хотели остаться невидимыми, то мы должны были медленно двигаться и позволить двери закрыться за нами. Если бы мы привлекли больше внимания к двери, то кто-нибудь еще мог бы увидеть нас.

Но все, что я видела, влетев в палату, это был Дойл. Он выглядел ужасно на фоне белых простыней. Повсюду были трубки и мониторы. Иглы в его теле. Жидкости бежали по трубкам в него.

Я была готова к нападению, к магии, но я обо всем забыла. Дойл был существом волшебной страны. В нем не было ни капли человеческой крови. Ни капли брауни. Не было ничего, кроме части той магии, которую могла предложить волшебная страна.

— Его жизненные показали падают, доктор, — сказала медсестра.

Доктор отвернулся от закрывшейся двери и смотрел на диаграмму Дойла.

— Мы осматривали ожоги. Он должен улучшаться.

— Но это не так, — сказала медсестра.

Доктор огрызнулся.

— Вижу.

Полицейский в форме продолжал смотреть на дверь.

— Вы говорите, что для убийства Капитана Дойла использовали волшебство?

— Я не знаю, — сказал доктор, — а я не часто говорю такое.

— Знаю, — сказала я.

Они все повернулись на мой голос, но ничего не увидели. Если бы это был мой гламор, то моих слов было бы достаточно, чтобы его сломать и показать нас, но магия Шолто была сильнее.

— Вы это слышали, доктор? — спросила медсестра.

— Не уверен.

— Я это слышал, — сказал полицейский.

— Я могу спасти его, — сказала я.

— Кто это? — спросил полицейский, вставая и доставая оружие.

— Я Принцесса Мередит Ник-Эссус, и приехала спасти капитана моей стражи.

— Покажитесь, — сказал полицейский.

Шолто одновременно сделал две вещи: он превратил свои щупальца в татуировку и убрал гламор. Люди в комнате просто увидели, как мы появились.

Полицейский начал поднимать оружие и остановился в середине движения. Он моргнул и качнул головой, пытаясь очистить зрение.

— Такой красивый, — произнесла медсестра, глядя на Шолто с удивлением.

Доктор выглядел напуганным. Он отступил от нас, пока не уперся в кровать, держа диаграмму Дойла, как щит.

Я попыталась придумать, как обратиться к ним, чтобы не испугать еще больше. Но ничего подходящего не придумала. Мы были коронованы живыми цветами и укутаны волшебством Богини, они такого никогда не видели.

Мы шагнули к кровати, и полицейский опомнился достаточно, чтобы попытаться поднять оружие. Но через мгновение оружие опять опустилось в пол.

— Я не могу, — сказал он придушенно.

— Выньте иглы и трубки из Дойла. Вы используете человеческую медицину, а она убивает его, — сказала я.

— Почему? — Удалось спросить доктору.

— Он — существо волшебной страны, в нем нет человеческой крови, чтобы ему помогли эти современные чудеса. — Я коснулась прохладной руки Дойла. — Мы должны спешить, доктор, нам нужно забрать его отсюда или он умрет.

Я дотронулась до игл в руке Дойла.

— Помогите мне.

Доктор смотрел на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Но медсестра стала помогать мне.

— Что Вы хотите, чтобы я сделала? — Спросила она.

— Отсоедините его от всего этого. Мы должны забрать его в волшебную страну.

— Я не могу позволить Вам забрать раненного человека из моей больницы, — сказал властно доктор. — Больные остаются здесь, это правило.

Я посмотрела на полицейского.

— Пожалуйста, Вы можете помочь медсестре освободить Капитана Дойла от этих машин?

Он спрятал оружие и переместился к другой стороне кровати, чтобы помочь.

— Вы полицейский, — бросил доктор. — у Вас нет нужной квалификации, чтобы отсоединить его от чего-либо.

Полицейский посмотрел на доктора.

— Вы только что сказали, что ему не становиться лучше, и Вы не знаете причин. Посмотрите на них, доктор, вокруг них волшебство. Если капитан привык жить как они, то что сделают ему эти машины?

— Есть правила. Вы не можете просто войти сюда и забрать моего пациента. — Он возмущенно посмотрел на нас.

— Он — капитан моей стражи, мой возлюбленный и отец моих детей. Вы действительно полагаете, что я стала бы подвергать его опасности?

Медсестра и полицейский уже игнорировали доктора. Медсестра направила полицейского, и они отключили Дойла от всего, он остался лежать на кровати свободным от игл и трубок.

Теперь мы могли забрать его. И как будто магия знала, что теперь он был свободен от всего, что причиняло ему боль.

Я взялась за плечи, а Шолто за ноги Дойла. Его тело отреагировало так, будто мы потрясли его, спина выгнулась, глаза распахнулись, дыхание сбилось. Он среагировал на боль, но смотрел он на меня. Он видел меня.

Он улыбнулся, и прошептал:

— Моя Мерри.

Я улыбнулась в ответ и почувствовала, как покатились слезы от счастья.

— Да, — сказала я. — Да, это я.

Его глаза расфокусировались, затем затрепетали и закрылись. Доктор проверил пульс. Он боялся нас, но не настолько, чтобы забыть о своем долге. От этого он мне больше понравился.

— Его пульс становится сильнее. — Он посмотрел на Шолто и меня. — Что вы сделали?

— Мы поделились с ним частью волшебства волшебной страны, — сказала я.

— Это подействовало бы на людей?

Я покачала головой, и корона из омелы, только удобнее устроилась в моих волосах.

— Ваша медицина помогла бы человеку с такими же ранами.

— Ваша корона только что двигалась? — спросила медсестра.

Я проигнорировала вопрос, потому что сидхе нельзя лгать, но правда ей ничего бы не объяснила. Она уже уставилась на нас как завороженная. Выражение ее лица и в меньшей степени лица полицейского напомнило мне, почему Президент Томас Джефферсон заставил нас согласиться, чтобы нам никогда не поклонялись как божествам на американской почве. Ни один из нас не хотел поклонения, но как еще смотреть на кого-то, кто стоит перед Вами, коронованный Богиней?

Я ожидала, что розы, обвивавшие наши руки, распрямятся так, чтобы мы могли поднять Дойла. Но они остались на месте.

— Давай возьмем его с другой стороны кровати, — сказал Шолто. — Так будет легче нести.

Я не спорила, мы просто передвинулись. Доктор попятился от нас, как будто он не хотел, чтобы мы коснулись его. Не могу обвинить его за это. Богиня благословила нас, и я не была уверена, что наше прикосновение ничем ему не повредит.

Шолто наклонился и подхватил Дойла под плечи. Я сделала то же самое с ногами. Мы немного поманеврировали с тремя руками, но смогли поудобнее подхватить Дойла. Он, казалось, заполнил наши руки, как будто предназначался быть там, или мне только так казалось, когда я касалась его. Как будто он заполнил мои руки, мое тело и мое сердце. Как я могла оставить его в этой больнице без других стражей?

Где были другие охранники? Этот полицейский не должен был быть один.

— Мередит, — сказал Шолто, — ты задерживаешься, мы должны двигаться вместе, что вернуть его домой.

Я кивнула.

— Мне только пришло в голову, куда подевались другие охранники. Кто-то должен был остаться с ним.

Ответил мне полицейский.

— Они пошли с Рисом, и тем, кто назвался Фален, нет, Гален. Они взяли тело вашей… — и он заколебался, как будто и так сказал уже слишком много.

— Моей бабушки, — закончила я за него.

— С ними были лошади, — сказал полицейский. — Лошади в больнице, и никто ничего не сказал.

— Они сияли белым, — сказала медсестра. — Такие красивые.

— У каждого из них, кажется, была лошадь, и они уехали, — сказал полицейский.

— Их забрала магия, — сказал Шолто, — и они забыли о своих обязанностях.

Я поудобнее подхватила Дойла, и пристально посмотрела в лицо Шолто.

— Я слышала, что волшебная страна Радха могла заставить сидхе забыть себя, но я не знала что это означало.

— Это тип дикой охоты, Мередит, только нежнее, или даже радостнее. Наша магия здесь появилась из-за горя и чтобы отвезти домой твою бабушку, но если бы это было из-за пения и празднования, то они, наверное, унесли бы с собой всю больницу.

— Тогда они были слишком торжественными в своем горе, — сказала медсестра.

— Да, — Шолто сказал.

Я посмотрела на медсестру, которая пристально разглядывала Шолто. Она выглядела ошеломленной, эльфов шок. Это запросто могло случиться в волшебной стране, но сейчас то мы были в мире смертных. Лицо Шолто выглядело одинаково прекрасно и в волшебной стране и коронованное цветущими травами. В облаке аромата цветущих трав он походил на героев из старых сказок.

— Мы должны идти, Шолто.

Он кивнул, как будто он знал, что не только ради здоровья Дойла, за которого мы волновались. Мы должны были уйти прежде, чем люди полностью очаровывались бы нами.

Мы пошли к двери, используя связанные руки и удерживая тело Дойла. Его тонкая сорочка сдвинулась, и мы внезапно коснулись его голого тела. Шипы, должно быть, проникли в его тело, потому что он вскрикнул и дернулся, как испуганный ребенок.

— У вас идет кровь, — сказала медсестра. Она уставилась на пол. Капли крови натекли в маленькие лужицы под ногами. Она нас увидела, потому что шипы коснулись Дойла? Я оставила этот вопрос на потом, мы должны были вернуться в волшебную страну как можно скорее. Внезапно, я почувствовала себя Золушкой, для которой часы пробили полночь.

— Теперь мы должны вернуться в сад и положить его в кровать.

Шолто не спорил, только потянул нас к двери. Он попросил, чтобы полицейский открыл ее нам.

Доктор крикнул через открытую дверь:

— Вы расплавили стены в палате, где лежали, принцесса Мередит.

Мне извиниться? Я не контролировала то волшебство. Казалось, что уже прошло несколько дней с тех пор, как я проснулась в этой больнице.

Крик доктора обратил на нас внимание других. Мы шли мимо людей, которые замирали глядя на нас. Теперь уже слишком поздно скрываться.

— Есть здесь другой пациент на пороге смерти? — спросила я.

Доктор показал на бокс с кислородным питанием. Женщина в кровати смотрела на нас заплаканными глазами.

— Вы ангелы?

— Вряд ли, — сказала я.

— Вы можете помочь, пожалуйста?

Мы обменялись с Шолто взглядами. Я начала говорить, что нет, но одна из белых роз упала с моей короны на кровать. И осталась лежать там, яркая и живая. Женщина взяла ее в руки и снова заплакала.

— Спасибо.

— Отведи нас домой, — прошептала я Шолто.

Он повел нас вокруг кровати, и в следующий момент мы оказались на краю сада за костяными воротами. Мы вернулись, спасли Мистраля и Дойла, но я еще долго буду вспоминать лицо этой женщины. Почему бутон упал на ее кровать, и почему это, казалось, помогло ей? Почему она благодарила нас?

Горбатый целитель, Генри, открыл нам костяные ворота. Мы должны были поменять положение, чтобы пройти с Дойлем на руках через ворота, которые закрылись позади нас, оставляя Генри вне сада. Послание было ясное — никто другой не должен войти внутрь.

Я внезапно почувствовала усталость, ужасную усталость. Мы положили Дойла около все еще спящего Мистраля, раздели Дойла и легли на кровать. Наши руки все еще были крепко связаны, поэтому наши движения были неуклюжими, но мы, казалось, знали, что должны были лежать между этими двумя мужчинами. Я не думала, что смогу уснуть с шипами на руках и в короне на голове, но сон накрыл меня волной. За мгновение до этого я видела коронованного цветущей короной Шолто, рядом с Мистралем. Я прижалась всем телом к Дойлу, и сон нахлынул на меня, и я уснула сном, полным сновидений.

Глава 15

Сон начался как многие другие мои сны в волшебной стране — на холме. Я знала, что это не был реальный холм. Это было скорее представление зеленого холма. Может быть он существовал только в снах и видениях, или, наоборот, был первым холмом, с которого были скопированы все другие. Равнина, простиравшаяся вокруг холма, была зеленым обработанным полем. Я стояла на этом холме и могла видеть, как в волшебную страну пришла война, и видела сухую и мертвую равнину. Но сейчас она была жива. Пшеница была золотой, как будто поспел осенний урожай. Но дальше были поля с посадками, на которых растения еще были небольшими и только прорастали из богатой земли. Равнина, как и холм, были реальными. Я знала, что под ногами была настоящая земля и если спуститься на равнину, то можно коснуться растений, растереть колосья между пальцами и увидеть зерна, освободившиеся от шелухи, и все это будет реально.

На холме было дерево — огромный дуб. У части дерева были первые весенние зеленые листочки, у другой — большие зеленые листья с крошечными завязями желудей, еще были зеленые листья конца лета с уже почти созревшими желудями, и еще разноцветные осенние листья с коричневыми желудями, готовыми к сбору, а часть — голые ветви, которые бывают только зимой, с несколько еще цеплявшимися за ветви желудями и высушенными коричневыми листьями. Я смотрела на темные голые ветви и знала, что они не мертвы, а только отдыхают. Когда я впервые увидела это дерево, оно было мертвым и безжизненным, теперь же оно стало таким, каким и должно было быть.

Я коснулась коры и почувствовала глубокую, резонирующую энергию, которой обладают старые деревья. Если внимательно слушать некоторое время, то это можно услышать, но не ушами. Это можно услышать руками или лицом, если прижаться к прохладной грубой коре. А если обнять ствол, то чувствуешь жизнь дерева всем телом. Сначала это только медленная, глубокая пульсация жизни дерева, и только позже понимаешь, что это сама земля, словно у планеты есть собственный пульс.

На мгновение я почувствовала как заворочалась подо мной планета, и схватилась за дерево, как будто это был единственный якорь в этой действительности. Оторвавшись от дерева, продолжавшего стоять на вершине, я больше не чувствовала пульса земли. Это был удивительный подарок — ощущать гул и поток самой планеты, ведь я была смертна, а смертным не дано слышать пульс планеты. Мы можем лишь мельком увидеть божественное, но жить с таким знанием каждый миг могут святые или безумцы.

Я почувствовала запах роз прежде, чем повернулась и увидела укутанную фигуру Богини. Она всегда скрывала от меня свое лицо и видны были только проблески ее рук или линии рта, и каждый из них был каждый раз разным, как будто она меняла возраст с молодого до старого, лицо — с одного на другое. Она была Богиней, она была одновременно всеми женщинами. Глядя на нее я поняла, что она походила на пульс планеты. Ее невозможно ясно видеть или удерживать ее образ в памяти, не становясь при этом слишком святым, чтобы жить, или слишком безумный, чтобы просто функционировать. Встреча с Богиней — поразительная вещь, но тяжелая.

— Если бы это место умерло, то умерла бы не только волшебная страна, Мередит. — Ее голос был таким же многоликим, как и ее тело, он соединял в себе множество голосов, перетекавших друг в друга, и невозможно было сказать, каков из них принадлежит именно Богине.

— То есть реальность привязана к этому месту? — спросила я.

— А разве это не реально?

— Да, это реально, но это не реальность. Это не ни волшебная страна, ни смертный мир.

Она кивнула и легко улыбнулась, как будто я сказала что-то умное. Это заставило и меня улыбнуться. Как будто в детстве вам улыбнулась мать и улыбаешься ей в ответ, потому что ее улыбка — только для тебя, и это так правильно. Для меня так улыбались отец и бабушка.

Горе прошло ударом через мое сердце. Месть и дикая охота отсрочили его появление, но оно было во мне, ожидая подходящего момента. Ведь нельзя скрыться от горя, только отложить, но когда-нибудь оно настигнет вас.

— Я не могу помешать своим людям хотеть причинять вред.

— Ты помогла мне спасти Дойла и Мистраля. Но почему не бабушку?

— Это вопрос ребенка, Мередит.

— Нет, Богиня, это человеческий вопрос. Когда-то я хотела быть сидхе больше всего на свете, но именно моя человеческая кровь и кровь брауни даю мне силу.

— Ты думаешь, что я смогла бы к тебе придти, не будь ты дочерью Эссуса?

— Нет, но если бы я при этом не была еще внучкой Хетти и правнучкой Дональда, то не смогла бы спасти Дойла в человеческой больнице. Не только кровь сидхе делает меня подходящим для тебя инструментом.

Она стояла там в тени, и ее руки удерживали плащ.

— Ты сердишься на меня.

Я начала было это отрицать, но поняла, что Богиня права.

— Так много смертей, Богиня, слишком много заговоров. Дойл за последние несколько дважды почти погиб. Холод для меня потерян. Я старалась защищать себя и своих людей. — Я коснулась своего живота, плоского, как будто я не была беременна. И я испугалась.

— Не бойся, Мередит. Ты еще не видишь себя беременной, а значит здесь ты выглядишь именно так, как представляешь себе.

Я попыталась успокоить свой бешеный пульс.

— Спасибо.

— Да, есть смерть и опасность, но есть и дети. Вы познаете радость.

— У меня слишком много врагов, Мать.

— Количество твоих союзников растет с каждым твоим волшебством.

— Ты действительно уверена, что я доживу до момента, когда займу темный трон?

Ее молчание походило на ветер, несущийся через равнину. И этот неприветливый звук внезапно заставил меня задрожать, не смотря на пригревающее солнце.

— Ты не уверена.

— Я вижу много путей, множество сделанных выборов. Некоторые из них приводят тебя к трону. Некоторые нет. Даже твое собственное сердце еще не выбрало — хочешь ли ты занять трон.

Я помнила моменты, когда была готова обменять всю летнюю страну на жизнь с Дойлем и Холодом. Но эта мечта уже потеряна.

— Я желала бы оставить всю волшебную страну и остаться жить с Дойлом и моими мужчинами, но Кел выследит и убьет нас. У меня нет другого выбора, кроме как занять трон или умереть.

Теперь на ее руках проступил возраст.

— Я сожалею, Мередит. Я думала лучше о моих сидхе. Я думала, что они сплотятся вокруг тебя, когда увидят возвращение моей благодати. Они потеряны больше, чем я думала. — Горе в ее голосе было таким густым, что хотелось плакать.

Она продолжала:

— Возможно пришло время благословить людей.

— Что ты имеешь ввиду?

— Когда вы проснетесь, то излечитесь. Но в волшебной стране слишком много тех, кто готов опять причинить вам вред. Возвращайся в западные земли, Мередит. Возвращайся к людям, ты права, ты не только сидхе. Возможно, если они увидят, что мое благословение может пройти мимо них и будет дано другим, то это заставит их задуматься.

— Ты хочешь использовать меня, чтобы дать волшебство смертным?

— Я говорю что, когда сидхе отворачиваются от меня и тебя, мы видим, что нас окружают и другие, более благодарные сердца и умы.

— Сидхе владеют магией, Мать, а люди нет.

— Только сами их тела волшебные, Мередит. Это все магия. Спи, а когда проснешься отдохнувшей знай, я сделаю для вас все, что могу. Я буду говорить с теми, кто все еще слушает. Тем, кто закрыл от меня свои сердца и умы, я создам препятствия в пути. — Она потянулась ко мне, и Ее рука снова была молода. — Теперь отдыхай и после возвращайся в смертный мир.

Видение начало исчезать, и я опять понимала, что была в кровати с моими мужчинами. Моя рука больше не болела от шипов, и я могла отодвинуться от Шолто, мы больше не были связаны с ним. Этой мысли было достаточно, чтобы я проснулась. Но одеяло из цветочных лепестков подвернулось у меня под подбородком, как поправляющая одеяло мать. У меня снова появилось чувство, что ничто не могло мне навредить. Богиня была со мной, и все будет хорошо. Мне показалось, что это ощущение Богини было более утешительным, чем во сне на холме. Я почувствовала поцелуй в лоб и услышала голос, голос Бабушки:

— Спи, Мерри-девочка. Я буду рядом. — И как в детстве, я поверила и уснула.

Глава 16

Я проснулась на подушке из цветов и на шелковом разливе мягких, как мех, волос. Открыв глаза, первым я увидела лицо Дойла, и это было лучшее, о чем только можно мечтать. Я коснулась его щеки, и белая вспышка улыбки осветила его черное лицо. Его взгляд был предназначен только мне. Совсем недавно я бы ни за что не поверила бы, что увижу такой взгляд черных глаз, предназначенный кому-либо, не говоря уж обо мне. Смотрел ли он на кого-нибудь так прежде? Ведь ему было больше тысячи лет, значит да, не так ли? Но именно сейчас, в этой кровати, этот взгляд был только для меня, и мне этого было достаточно.

— Дойл… — Меня прервал поцелуй.

Поцелуй становился глубже, мы прижимались друг к другу все крепче. Губы, руки сплавлялись, наши тела жаждали друг друга.

Я проложила дорожку из легких поцелуев вниз по гладким мускулам его груди, в то время как он поднимался надо мной, пока не встал на четвереньки. Я радовалась, что все ожоги на его прекрасном теле излечились, и касалась каждого дюйма излеченной кожи. Добравшись до кольца в соске, я начала играть с ним губами и зубами, затем обратила внимание на сосок, взяв его в рот, и дразнила, пока Дойл чуть придушенно не выкрикнул:

— Достаточно.

Этот голос заставил меня улыбнуться — слишком долго и упорно я старалась научить моего Мрака говорить о том, что для него было что-либо достаточно. Королева приучила его и остальных стражей, лишь потакать ее желаниям, не принимая их желания в расчет. Я же хотела знать о желаниях моих мужчин и постараться дать им это.

Я легла под ним, а его тело было крышей надо мной, и можно было свободно его рассматривать. Черная, густая волна волос была переброшена через плечо, как живой плащ. Я чувствовала себя спокойно под защитой его тела.

Я ласкала пальцами его грудь, спускаясь все ниже, пока не добралась до твердого безупречного богатства его тела и взяла его в чашу своих рук. Обернув эту твердость одной рукой, вторую я переместила ниже, чуть поглаживая и лаская его.

— Мередит… — сказал он.

— Я думала, что потеряла тебя, — сказала я и продолжала ласкать его в то время, как он стоял надо мной на руках и коленях. Мне было мало держать его в руке и я чуть потянула его к себе, взяв эту наготу в рот. Я облизывала его вершину, поглядывая вверх на реакцию Дойла и заглатывая его естество глубже. Затем прошлась языком по всей длине и нежно посасывала, пока не почувствовала судорогу нависающего надо мной тела. Только тогда я вобрала его в себя всего, пока мои губы не встретились с рукой, охватившей основание. Мой рот был заполнен и я больше не могла доверять себе, боясь перестать быть нежной в этой игре, поэтому я перенесла руку на гладкость бедра, и чуть приподнялась, чтобы полнее заполнить рот упругой плотью Дойла.

Он коснулся моего плеча.

— Мередит, если ты не остановишься, то я кончу.

Отодвинувшись от него, я перенесла обратно с бедра на его плоть свою руку, продолжая ею водить вверх и вниз. Мне нравилось это ощущение напряженной тяжести в руках, оно позволяло мне держаться подальше от зубов от этой возбужденной плоти. Я так давно хотела сделать это с Дойлом, но он отказывался. Он бы не стал тратить впустую свое семя, если это не вело зачатию. Но теперь…

— Я хочу, чтобы ты был у меня во рту, — сказала я.

— Мередит, — сказал он и с трудом сглотнул. Он накрыл своей рукой мою. — Я не могу думать, когда ты так делаешь.

— Я и не хочу, чтобы ты думал.

Удерживая мою руку, он перенес вес на колени и теперь держал обе мои руки, которые все еще были обернуты вокруг его тела.

— Мы уже говорили об этом.

— Но я беременна, — сказал я. — Теперь мы можем заняться любовью только для удовольствия. Ты у меня во рту впервые — это удовольствие для меня.

Он смутился, затем посмотрел на меня взглядом, который я не могла расшифровать. Затем улыбнулся, качая головой.

— Мы в волшебной стране? — спросил он.

— Мы в безопасности. Ты излечен. Я ношу твоего ребенка. Я хочу утонуть в твоем теле. Пусть все вопросы подождут, Дойл, пожалуйста.

Он пристально осмотрел мое тело, раскинувшееся под ним на кровати, затем перевел взгляд на мои руки, которые все еще были обернуты вокруг него. Он взял меня за запястья, моя бледная кожа была очень белой на фоне его темноты.

Он посмотрел по сторонам.

— Я не уверен, что другие подождут.

Я тоже огляделась. На одной стороне кровати на животе лежал Шолто, а значит его щупальца опять стали татуировкой. Он наблюдал за нами внимательными, голодными глазами.

— Я подожду своей очереди.

— Я пойду, — сказал Мистраль, стоя около кровати. Раны на его теле исчезли, как будто стрелы никогда не касались этой мускулистой красоты. Его серые волосы рассыпались вокруг тела, скрывая его почти полностью.

Дойл в моих руках стал немного мягче, но я должна была сосредоточиться на настроении Мистраля хотя бы на мгновение. Самое трудное с моими мужчинами — это эмоции. Я знала Мистраля не так хорошо, как других отцов моих детей, а значит сейчас был момент, когда нужно быть очень осторожной, чтобы не обидеть его. Он держался так напряженно, как будто что-то причиняло ему боль, и это не имело никакого отношения к ранам от стрел.

— Я хочу отпраздновать, что Дойл жив и со мной, Мистраль.

Он покачал головой, и не глядя на нас, двинулся в сторону ворот.

— Я понимаю.

Мне помог Дойл.

— Но теперь ты с нами, — и он улыбнулся мне, — радуйся, что ты один из нас, а не изгнан из постели.

Мистраль смотрел сквозь завесу серых волос. Его глаза сейчас были цвета предгрозового неба. И несмотря на недолгое наше знакомство, выражение его глаз выдавало его беспокойство. Я не была уверена в причине волнений нашего Громовержца.

— Мы в безопасности, Мистраль, клянусь, — сказала я.

— Ты действительно позволишь присоединиться к вам?

— Если Мерри будет не против, то мы поделимся, — сказал Шолто, но в его словах сквозила неуверенность.

Мистраль подвинулся к кровати, отбрасывая назад волосы, открывая большую часть лица и показывая во всей красе напряженную красоту его тела.

— Я не должен уходить?

— Ты — мой Громовержец, Мистраль. Мы многим рисковали, чтобы спасти тебя. Так почему темерь мы должны прогонять тебя? — Спросила я.

Дойл мягко сжал мои руки, и я послушно отпустила, чтобы он мог говорить с Мистралем не отвлекаясь.

— Ты думаешь, что Мередит похожа на королеву, но это не так. — Он протянул руку к Мистралю. — Ни один из нас не должен уходить. Ни один из нас не должен наблюдать, пока другие удовлетворяют свою жажду, если не хочет этого. Мередит в такие игры не играет.

Шолто поднялся на колени с другой стороны:

— Он прав, Мистраль. Она не Андаис. Она не другие суки сидхе, которые дразнят и мучают. Она Мерри, и она не стала бы приглашать тебя присоединиться к ней, если бы не хотела именно этого.

Я смотрела на Шолто, пока он говорил и думала, что он знает меня лучше, чем мне казалось. Он ответил на мой безмолвный вопрос в глазах.

— Ты настолько благородна, Мередит, настолько красива, как богиня страсти и любви. — Он посмотрел на Мистраля. — Она сердечнее, чем кто-либо в любом из дворов волшебной страны за очень долгое время..

— Я не знал, что у меня все еще была надежда, — сказал Мистраль. — Я потерял больше, чем мог перенести.

Не полностью понимая его настроение и его слова, я хотела избавить его от грусти и волнения и протянула ему руку.

— Иди ко мне, — сказал я.

— Иди к нам, — поддержал Дойл. — Не будет жестокости, не будет никаких скрытых уловок, я клянусь.

Наконец Мистраль шагнул к нам и взял меня за руку, а Дойл коснулся его плеча в истинно мужском приветствии. Я давно заметила, что когда мужчины нагие, они реже открывают друг для друга объятия.

Мистраль смотрел вниз на меня все еще предштормовыми глазами.

— Ты и теперь меня хочешь?

— Почему бы и нет? — Спросила я.

— Я думал, что не нравлюсь тебе.

Я встала на колени и потянулась, заставив его наклониться для поцелуя, который начался медленно и перерос в жадный, почти жестокий. Его тело было уже более счастливо, чем несколько мгновений назад. Я нежно провела рукой по его груди, и это вызвало на его лице выражение такого интенсивного удовольствия, что походило скорее на боль. Он действительно был уверен, что я не позволю ему вновь дотронуться до меня, И возможно, я бы спросила, кто его уверил в этом, но в это мгновение Дойл обхватил меня руками и потянул меня от Мистраля.

— Я хотел бы закончить то, что мы начали.

— Ты — наш Капитан, — сказал Мистраль. — Это твое право.

— Это не из-за звания, — сказала я. — Это только потому, что я думала, что потеряла его. Я хочу чувствовать его вкус во рту, как он наполняет меня. Хочу чувствовать, что я не потеряла все, что люблю.

Мистраль поцеловал меня более мягко, затем позволил Дойлу разделить нас.

— Быть третьим в твоей кровати — это больше, чем я смел надеяться, принцесса. И я доволен.

— Мередит. Просто Мередит, — сказала я.

Он улыбнулся.

— Тогда Мередит.

Дойл держал меня в центре кровати в кольце рук и ног. Шолто снова лег на живот со своей стороны кровати. Мистраль устроился с другой стороны кровати, подогнув ноги. Ни один из них не отворачивался, но я не возражала против аудитории, если не возражал Дойл.

Глава 17

Дойл откинулся назад на одеяло из лепестков, подчеркивающих глубокую черноту его кожи. Про себя я отметила, что он был похож на дьявола, проскользнувшего весной в рай. Но это было все, чего я хотела в тот момент.

Были ночи, когда я наслаждалась им и Холодом, но сегодня я хотела сконцентрироваться только на Дойле. Я не возражала против аудитории, но не хотела отвлекаться на них.

Он позволил мне спуститься к паху. И я воспользовалась руками и губам, чтобы вновь ощутить его плоть у себя во рту. Он наконец сдался моим желаниям и я могла насладиться его вкусом. Я поиграла с крайней плотью, затем начала заглатывать и выпускать его, помогая себе руками, губами и очень осторожно зубам. Боясь не превратить игру в укус, я старалась доставить удовольствие, приправленное небольшой болью. Не хотелось бы сегодня сделать больно моему Мраку. Хотелось доставлять только удовольствие.

Он запротестовал,

— Но ты не получаешь удовольствие.

— В этом я могу помочь, — сказал Шолто.

Все мы посмотрели на него. Он улыбнулся и потянулся рукой к татуировке у себя на теле.

— Если ты позволишь, я могу доставить удовольствие тебе, пока ты доставляешь удовольствие нашему капитану.

Это напомнило мне нашу первую встречу с Шолто в Лос-Анджелесе вечность назад. Тогда он с очевидностью доказал мне преимущества дополнительных органов в любовной игре.

— Ты имеешь ввиду те небольшие щупальца с присосками.

— Да, — сказал он, пристально глядя на меня. Это предложение не было праздным. Он хотел знать, что я на самом деле чувствую по поводу наличия у него дополнительных органов и не тратил впустую времени, пытаясь это выяснить сейчас. Во время последнего секса он был сильно ранен — его щупальца были вырезаны благими.

Я изучила его лицо, а затем взглянула на Дойл. Он наблюдал за мной терпеливо, почти пассивно. Он бы согласился со всем, что я бы могла предложить в этот момент. Столетия службы у королевы приучили мужчин, которые возможно были более доминанты, к послушанию и в кровати и вне ее. Дойл был очень доминантным любовником, но когда был выбор, он, как и большинство гвардии королевы, ждал моего лидерства. И в этот момент мне было решать, что делать — делать хорошо, плохо, задеть самолюбие или просто доставить удовольствие.

И тогда я сказала единственно, что могла придумать, когда человек предлагает мне оральный секс. Я протянула руку к Шолто и сказала:

— Да.

Он улыбнулся улыбкой, о существовании которой я узнала совсем недавно и не думала, что он может так улыбаться. Она делала его красоту более человечной, а его вид более уязвимым. Пришлось поглубже затолкать свои сомнения и просто наблюдать, как его татуировка превращается в настоящие щупальца. Я не знала, было ли это магией дикой охоты, но воспринимать его щупальца, как уродство, я больше не могла — он казался мне почти красивым.

Как и раньше, щупальца так же светились белым сиянием, как все его тело. Самые толстые слегка отливали мрамором. Я знала от своего наставника ночного летуна, что это были мышечные руки, щупальца для тяжелой работы. Ими ночной летун может поднять человека и нести его. Под ними были более тонкие и длинные щупальца, эквивалент пальцев, но в сотни раз более гибкие и чувствительные. Над пупком располагалась бахрома коротких щупалец с чуть более темными кончиками. Я знала, что это были вторичные половые органы, как груди у женщин. И эти щупальца были пригодны для любовной игры как с женщиной ночным летуном, так и с людьми, как показал мне уже Шолто в Лос-Анджелесе. Дюймом ниже была его прямая и твердая нагота, такая же прекрасная, какой мог похвастаться любой сидхе дворов. Без щупалец Шолто был с радостью встречен в любой постели.

Прежде я с ужасом думала о нем со всеми его излишествами. Но как только он встал на колени около нас и дотронулся до меня, все, о чем я могла думать, это сколько вариантов мы бы могли найти для его щупальцев. Действительно ли это была магия волшебной страны? Была ли это часть той магии, которая сделала меня его королевой и я могла думать только об удовольствии, прикасаясь к своему королю? Если это была магия, то это была добрая магия.

Он обернул вокруг меня свои руки, прижимаясь всем телом, но не сжимая, оставляя мне возможность в любой момент разорвать контакт. Просто нежно обняв меня и поддерживая дополнительно мышечными щупальцами, он поцеловал меня. Поцеловал нежно, но твердо. При этом в нем ощущалось напряжение, как будто он боялся, что я отдернусь от него. Вместо этого я лишь глубже упала в поцелуй, одной рукой лаская одно из обхвативших меня щупалец. Шолто сильнее вжал меня в свое тело, отвечая на мои страсть и отсутствие страха перед ним. С большинством мужчин я точно знала, что его возбуждение прижимается к моему телу, доводя меня до дрожи. Но с Шолто мои ощущения обманывались от обилия прикасавшейся ко мне плоти. Более толстые щупальца обнимали меня, как дополнительные руки. Более тонкие — ласкали и щекотали мою кожу, самые же тонкие «пальцы» прокладывали путь между нашими телами к заветному местечку между моими ногами. Один из них добрался до самого сокровенного и я еще раз почувствовала, что на конце есть присоска, как маленький рот. Он походил на ключ, который прекрасно подходит к замку моего тела. Мое возбуждение нарастало.

Я почувствовала гул силы Шолто прежде, чем открыла глаза и увидела, как запылала белым лунным цветом его кожа. Но у щупалец были и другие цвета. Концы малых щупалец горели красными углями, а те, что повыше, переливались жилками мрамора, будто цветные молнии гуляли под кожей. Игра приглушенного красного, чуть приправленного фиолетовым, золотые полосы, как круги в его глазах, пульсировали на фоне белейшего света кожи. Я встала на колени, охваченная светом и магией, гул которой отдавался на моей коже и я, не выдержав, вскрикнула.

— Эти щупальца могут не только гореть, — сказал Дойл, ложась рядом со мной.

Я смогла только кивнуть.

— Смешение сидхе и ночного летуна, — сказал Шолто.

— Они похожи на цветные молнии, — сказал Мистраль. Он протянулся, чтобы коснуться одного из щупалец, но остановился.

Шолто одним из толстых щупалец дотронулся до кончиков пальца Мистраля. Крошечная цветная вспышка проскочил между ними. Запахло озоном, и каждый волосок на моем теле встал дыбом.

Дойл сел.

— Больно?

Мистраль потирал пальцы, как будто все еще чувствовал вспышку. Шолто отодвинул щупальце и рассматривал лицо Мистраля. Его щупальца ослабили хватку на моем теле.

— Не очень, — сказал Мистраль.

— Однажды, — сказал Шолто, — ночных летунов призвали боги неба. Мы полетели к ним, и оседлали молнии, которые боги вызвали. Некоторые говорят, что ночные летуны были созданы богом неба и богиней мертвых.

Мистраль посмотрел на руку, затем перевел взгляд на Короля Слуа. На лице Мистраля проступила боль, его глаза потемнели, как небо перед грозой.

— Я забыл, — прошептал он. — Я заставил себя забыть.

Дойл сказал,

— Я не знал, что ты был…

Мистраль закрыл ему рот рукой. Кажется, они оба были поражены.

— Прости меня, Мрак, но произноси это имя вслух. Меня так больше не зовут. — Он убрал руку Дойла.

— Твоя сила зовет меня, — сказал Шолто. — Возможно, это имя вернулось к тебе.

Мистраль покачал головой.

— Я тогда творил ужасные вещи. У меня не было никакого милосердия, а у моей королевы, моей любви, было его еще меньше. Мы… Мы убивали. — Он покачал головой. — Все начиналось в магии и любви, но она влюбилась в наши создания в прямом смысле этого слова.

— Тогда ты был им, — сказал Шолто.

Мистраль посмотрел на него с отчаянием.

— Я просил бы тебя никому этого не говорить, Король Шолто.

— Не каждую ночь человек встречает своего создателя, — сказал Шолто. В его взгляде на Мистраля сквозил гнев или, возможно, вызов.

— Нет. То существо творило от высокомерия и было за него наказано. Теперь я не это существо. Независимо от того, кем я был раньше, истинные Боги лишили меня этой силы..

— Наша темная богиня, — сказал Шолто. — Говорили, что боги разорвали ее на части и скормили ее нам.

Мистраль кивнул.

— Она не бросила бы вас. Она не подарила бы вам независимость. Она хотела держать Вас как… домашних животных и любовников.

Возможно я выглядела удивленной, потому что он пояснил:

— Да, принцесса, я хорошо знаю о множестве возможностей использования их щупалец. Она была когда-то моей любовью, и я их создавал для ее удовольствия, так же как и для ужаса.

— Ты хорошо скрывал свою тайну, — сказал Дойл.

— А ты бы, Мрак, не скрылся бы от позора за то, что боги тебя наказали, Мрак?

— Но твоя сила зовет меня, — сказал Шолто.

— Я даже не мечтал, что возвращение магии в волшебную страну разбудит это во мне. — пробормотал испуганно Мистраль.

— Видимо это очень старая легенда, потому что мой отец никогда не рассказывал мне о ней, — заметила я.

— Это — часть наших потерянных мифов о создании, — сказал Дойл, — прежде, чем христиане уничтожили их.

Мистраль сполз с кровати, качая при этом головой.

— Я не могу позволить себе быть рядом, когда Шолто пылает.

— Разве ты не хочешь узнать, что случиться? — спросил Шолто.

— Нет, не хочу.

— Оставь его, — сказал Дойл. — Не стоит рисковать магией рядом с Мередит. Не будем сейчас принуждать Мистраля.

Шолто смотрел на Дойла и на его лицо наползала маска высокомерия, которую я видела у многих сидхе, и никаким количеством щупальцев и дополнительных органов этого не исправить. Я заметила, как любопытство проскользнуло по лицу и через глаза Шолто. Он хотел знать, что произойдет, если они с Мистралем объединят свою магию.

— Нет, — сказала я и коснулась лица Шолто. Он встретил мой пристальный взгляд.

Высокомерный вызов еще на секунду задержался на его лице и, когда он мигнул, осталось просто высокомерен.

— Как желает моя королева.

Я улыбнулась, потому что даже я не верила ему. Он запомнит этот момент и уже никогда не забудет это чувство силы. Шолто был очень хорошим парнем для короля, но в конце концов все короли ищут власть. Это — их природа. И король никогда не забудет, что «бог», который создал дикую охоту, вернулся.

Я сделала единственную вещь, которая пришла мне в голову, чтобы разрядить эту напряженную атмосферу, — посмотрела вниз на Дойла и сказала:

— Все мои усилия уничтожены этим серьезным разговором. Придется начинать заново.

Он улыбнулся мне.

— Как я мог забыть, тебя ничего не отвлечет от твоей цели?

Я жадно смотрела на то богатство, что опять держала в руках.

— Если это моя цель, то почему меня что-то должно отвлечь от нее?

Он приблизился ко мне и Шолто, все еще оборачивающего мое тело. Но когда он дотронулся до нас, то не было никакого проявления магии. Для Дойла, Шолто, и меня здесь были только плоть и магия между сидхе, когда в воздухе разлито удовольствие. Мистраль отошел к краю окружающего нас сада и старался не смотреть на нас. Мне было ненавистно видеть его разочарование или грусть, но сейчас казалось важным для нас заняться любовью в этом месте. мы должны были любить друг друга.

Глубокий голос Мистраля произнес:

— Я умирал в поле. Как я оказался здесь, и где это мы?

— Они забрали меня из больницы, — сказал Дойл и нахмурился. — Вы были коронованы и…

Он поднял мою левую руку, и на мгновение она показалась мне чужой. На ней появилась новая татуировка из переплетающихся веток и цветущих бутонов роз.

Он поднялся на колени, но уже смотрел не на меня. Он потянулся к Шолто.

Тот поколебался, но все же протянул ему свою правую руку. Дойл держал его бледную руку в своей черной и рассматривал такую же татуировку, вившуюся вокруг запястья и Шолто.

Мистраль вернулся к нам и было заметно, что исчезли следы стел, так же, как у Дойла исчезли ожоги. Но ни один из них не выглядел счастливым, они были очень серьезны.

Дойл соединил наши руки, и татуировки соединились.

— Я не мечтал это, тогда. Вы были обручены и коронованы самой волшебной страной.

— Богиней, — поправил довольно Шолто. Все мужчины действовали странно и у меня появилось ощущение, что я что-то пропустила. Это иногда случалось, когда вам только около 30, а остальным в кровати сотни лет. Все когда-то были молодыми, но иногда я жалела, что у меня нет шпаргалки с разъяснениями к таким случаям.

— Что случилось? — Спросила я.

— Ничего, — самодовольно ответил Шолто.

Дойл притянул руку Шолто и я увидела наши руки вместе.

— Ты видишь эту метку?

— Татуировка, — сказал я. — Это рисунок роз, которые связывали наши руки.

— Вы были обручены с Шолто, Мерри, — тщательно выговаривая каждое слово проговорил Дойл. Он вглядывался в мои глаза.

— Обручены. Ты имеешь ввиду… — Я нахмурилась, глядя в его темные глаза. — Ты имеешь ввиду, что мы теперь женаты?

— Да, — сказал он и этом слове клубился гнев.

— Нам нужно было объединить наши силы, чтобы спасти тебя, Дойл.

— У сидхе может быть только один супруг, Мередит.

— Я ношу и твоих детей, а значит, по нашим законам все вы — мои консорты, и вы будете моими королями.

Шолто пристально разглядывал свою руку.

— Я слишком молод, чтобы помнить, когда волшебная страна последний раз женила кого-либо. Это всегда было так?

— Розы — скорее метка Благих, — сказал Дойл, — но да, страна обручала и отмечала пары.

Я уставилась на симпатичные розы на коже и внезапно испугалась.

— У меня есть право отказаться делить Мередит? — спросил Шолто

— Осторожнее со словами, Король слуа. — Внимательно глядя на Шолто, сказала я.

— Волшебное царство поженило нас, Мередит.

— Это помогло нам спасти Дойл.

— Мы отмечены как пара. — Он протянул мне свою руку.

— Когда Богиня заставляет меня выбрать, она сообщает мне об этом заранее. Сейчас же не было никакого выбора, никакого предупреждения о возможности потери.

— Согласно нашим законам… — начал говорить Шолто.

— Не начинай. — Прервала его я.

— Он прав, Мерри, — сказал Дойл.

— Не усложняй, Дойл. Мы сделали вчера все, чтобы спасти Вас обоих.

— Это закон, — сказал Мистраль.

— Только если у меня ребенок только от одного отца, а это не так. Богиню Клотру, которая забеременела от трех разных любовников, никто не принуждал выходить замуж только за одного из них.

— Они были ее братьями, — сказал Мистраль.

— Так ли это было на сам деле? Или так стала говорить легенда? — Я спрашивала так, будто они могла это знать.

Мистраль и Дойл обменялись взглядами. Шолто же был слишком молод, чтобы знать ответ.

— Клотра жила во время, когда богам и богиням было разрешено жениться на ком они хотели, — сказал Дойл.

— И она была не первой богиней, которая вышла замуж за близкого родственника, — сказал Мистраль.

— Но ведь она не вышла замуж ни за одного из них, и у богинь, на которых женились короли, было много любовников.

— То есть ты утверждаешь, что являешься живым воплощением верховной богини? — подняв брови, спросил Шолто.

— Нет, но я думаю, ты не захочешь узнать, что случиться, если попытаешься заставить меня быть моногамной только с тобой.

На красивейшем лице Шолто застыло раздражение и это так напомнило мне одно из любимых выражений Холода, что стало трудно дышать.

— Я знаю, что ты не любишь меня, принцесса.

— Не обижайся, Шолто. И не будь банальным. В прошлом было много королей, которые могли жениться на одной богине, правильно?

Они опять обменялись взглядами.

— Но это были человеческие короли, а значит богиня переживала их, — сказал Дойл.

— Из того, что я слышал, верховная богиня не бросала своих возлюбленных только потому, что у нее был король, — сказал Шолто.

Дойл посмотрел на меня и я не смогла прочитать выражение его лица.

— Ты хочешь изменить ради нас тысячалетние традиции? — спросил он.

— Если потребуется, то да.

На его глазах, смотрящих на меня, мелькали различные выражения — то хмурый взгляд, то полуулыбка, то смех. И это обрадовало меня — значит страх его отступил. Тот страх, который появился у него, когда он увидел наши с Шолто татуировки.

— Я спрошу снова, — сказал Мистраль. — Где мы? Я не узнаю это место.

— Мы в моем королевстве, — сказал Шолто.

— В холме слуа такого места нет, — сказал Мистраль, его голос был уверенным, с ноткой сарказма.

— Как из неблагих бывал здесь, чтобы знать, что есть, а чего нет в моем королевстве? Как только умер отец Мередит, Принц Эссус, ни один из вас не переступал мой порог. Мы были достаточно хороши, чтобы бороться за Вас, но недостаточно хороши, чтобы вы посещали нас. — Голос Шолто держал от гнева, копившегося много лет. Эти годы годы слуа использовались лишь как оружие. А оружие — это вещь, ведь не будем же мы общаться с ядерной бомбой. Мы просто нажмем кнопку и она сделает свою работу.

— Я был в твоем холме, — сказал Дойл. В его глубоком голосе просквозил оттенок какого-то чувства. Гнева? Предупреждения? В любом случае, это было что-то нехорошее.

— Да, только слуа не последуют за собакой, когда у них уже есть охотник. — Двое мужчин сверлили друг друга глазами.

Я знала, что какая-то давняя вражда была между ними, еще когда увидела их в Лос-Анджелесе, но это было первым намеком на то, что случилось между ними.

— То есть королева попыталась отправить Дойла управлять слуа? — Спросила я. Я села в кровати среди разлива лепестков, в которое превратилось одеяло.

Мужчины посмотрели вверх на деревья и ветки роз, которые создавали навес над нами.

— Может быть стоит завершить этот разговор в более реальной части волшебной страны? — спросил Мистраль.

— Согласен, — ответил Дойл.

— Что ты подразумеваешь под «более реальной частью»? — спросил Шолто, кладя руку на одно из деревьев, стоявшее в углу кровати.

— Одеяло вернулось к тому, из чего оно было создано. Волшебство тает, — сказал Дойл.

— Ты хочешь сказать, что как в сказках, волшебство длится только некоторое время, — спросила я.

Он кивнул.

И тут прозвучал голос издалека:

— Мой Король, принцесса, это — Генри. Вы меня слышите?

Ответил Шолто:

— Слышим.

— Отверстие к этой комнате сужается, мой Король. Вы должны выйти прежде, чем оно закроется окончательно? — Голос Генри выдавал беспокойство.

— Да, — сказал Дойл. — Думаю, он прав.

— Я здесь король, Мрак, и я говорю, что мы будем делать и что не будем делать.

— Господа, — сказал я, — как принцесса и будущая королева всех, я приму решение. Мы должны выйти прежде, чем стена закроется.

— Соглашусь с принцессой, — сказал Мистраль. Он подошел к кровати и протянул мне руку.

Когда я взяла протянутую руку, Мистраль улыбнулся и обернул своей большой рукой мою маленькую ладошку, его улыбка была мягче, чем я когда-либо видела у него. Он повел меня обратно к костяным воротам. Трава на нашем пути больше не пыталась дотронуться до меня. Камни были просто камнями, как будто двигавшиеся в них существа ушли из них. Мы оставили Дойла и Шолто стоящими на коленях на кровати и все еще продолжавшими сверлить друг друга глазами. Когда вернемся в спальную Шолто, нужно будет выяснить причину их взаимной неприязни.

От прикосновения Мистраля костяные ворота рассыпались.

— То, что создало это место, исчезает, — крикнул он Дойлу и Шолто. — Принцесса должна быть в безопасности прежде, чем это место полностью разрушится.

Мистраль подхватил меня на руки и понес через груду костей. За воротами была видна спальня Шолто и взволнованное лицо Генри, смотрящего оттуда на нас. Можно было видеть, как срастались камни, как что-то живое и жидкое. Это было похоже на наблюдение за цветочным бутоном, если можно взглядом уловить почти незаметные изменений.

Мистраль пронес меня через открытие, и мы оказались в винно-фиолетовой спальне Шолто. Генри поклонился нам и опять повернулся к отверстию в ожидании своего короля. Отверстие продолжало сужаться, а мужчины не спешили выбраться из сада. Это было столкновение эго? Чтобы не случилось между ними, но мои нервы могли и не выдержать, наблюдая как срастаются края отверстия.

И я крикнула мужчинам:

— Я умру, если вы оба останетесь в этой ловушке. Сегодня же вечером мы уезжаем в Лос-Анджелес.

Мужчины переглянулись и побежали к нам. Наверное, в других обстоятельствах я бы наслаждалась видом бегущих обнаженных мужчин, но стена зарастала. Если она зарастет полностью, здесь некому было бы ее открыть вновь. Среди сидхе у кого-то были руки власти, которые могли разорвать камень, но ни Шолто, ни Дойл такими руками не обладали.

Я закричала:

— Быстрее!

Дойл сорвался на бег, став похожим на черное гладкое животное, под кожей которого текли мускулы и плоть. Мне было страшно за него. Он всегда походил на скалу. Теперь же я поняла, что это не так. Он был как ветер, дождь или что-то стихийное и больше, чем просто плоть. Несколько месяцев назад я уже такое чувствовала. Тогда я наблюдала за ним и не могла поверить, что он, со всеми его возможностями, любит меня. В конце концов, я была просто человеком.

Шелто бежал позади Дойла, как его бледная тень. На мгновение мне показалось, что это был мой Холод. Он был парой Дойлу. Мои белое и черное, мои мужчины. Шолто был красив и стремителен, но не мог бежать так быстро, как Дойл. Он немного отставал и немного… более человечен.

Мистраль сказал,

— Попроси, чтобы стена осталась открытой.

— Что? — спросила я пораженно. Я все еще была у него на руках и все еще в спальне Шолто.

Он поставил меня на пол.

— Хватить смотреть на Дойла, как томящийся от любви подросток, и прикажите стене не закрываться.

Я не была уверена, что ситхен слуа послушается мне, но попробовать можно.

— Стена, пожалуйста, не закрывайся.

Казалось, на мгновение меня услышали, как будто стена колебалась повиноваться ли, но потом стена опять начала зарастать. Медленнее, чем было, но все равно не остановилась.

Дойл нырнул через отверстие, перекувырнулся и приземлился на ноги на ковер в водовороте черных волос и черных мускулов.

Шолто повторил нырок Дойла, но упал на ковер, тяжело дыша. Дойл тоже дышал тяжело, но казался готовым найти оружие и встать на мою защиту. Шолто же требовался хотя бы минутный отдых.

Он выпалил,

— Мне показалось, или пока мы бежали, дорожка становилась длиннее?

— Да. — Кивнул Дойл.

— Почему? — Спросила я.

Шолто встал на ноги и посмотрел вверх. Я тоже посмотрела вверх, но как не приглядывалась, видела только камень.

— Здесь кто-то или что-то. — Он пошел к платяному шкафу у противоположной стены комнаты и вынул одежду. Она была белой и золотой и не соответствовала комнате, но очень походила его совершенным глазам и волосам. Он бы очень подошел ко Двору Благих, если бы не особенности его генетики и дополнительные органы. Но даже Двор Неблагих считал его ужасом. В прошлом даже Благой Двор был бы счастлив ему. Но Шолто, как и я, не мог скрыть смешанную кровь. Не существовало такого гламора, который мог бы сделать нас одними из них.

Дойл внимательно огляделся. Он тоже что-то видел? Что-то чего я не ощущала?

— Что это?

— Магия, магия слуа, но не… моя, — сказал Шолто и пошел к двери.

— Мой Король, — сказал Генри, и все посмотрели на него. Я не забыла, что он был там.

— Вы были в волшебном сне несколько дней. Некоторые слуа испугались, что Вас могли околдовать на столетия.

— То есть как спящая красавица, — сказала я.

Генри кивнул. Его красивое лицо было взволновано, но не была уверена, так как не очень хорошо знаю его.

— Они пришли сюда и увидели сад. Это было похоже на действия благих, мой лорд. Ни один из нас не мог войти в ворота или преодолеть стены. Это сдерживало нас и защищало вас ото всех, кто пытался приблизиться.

— Что случилось, пока мы спали, Генри? — спросил Шолто. Он подошел к нему и схватил его за плечо.

— Мой король, благие разбили лагерь около нашего ситхена. Они потребовали встречи, но у нас не было короля, чтобы выступить от нашего имени. Вы же знаете правило — без правителя, мы прекращаем быть слуа, прекращаем быть свободными. Мы бы были поглощены неблагим двором, но сначала должны были бы самостоятельно справиться с благими.

— Они выбрали другого короля, — сказал Шолто.

— Только временного правителя.

— Но это разделило власть короля, и у кого бы ни была эта часть власти, он не захочет, чтобы мы вышла из стены.

— Зачем пришли благие? — спросил Дойл.

Генри стал объяснять Шолто, а тот кивал в ответ.

— Они говорят, что слуа украли принцессу Мередит и держат против ее желания.

— Я не их принцесса. Почему они решили, что должны спасти меня?

— Они хотят и Вас и чашу. Они говорят, что обе были украдены, — сказал Генри.

«Ох», подумала я.

— Они хотят мою магию… не меня. Только какое право они имеют брать в осаду слуа?

— Право на родство — Ваша мать приехала, чтобы потребовать возвращение ее милой дочери, и внуков, которых она носит. — Генри выглядел еще более сконфуженным.

— Одним из отцов детей, которых я ношу, является Шолто. Право отца заменяет право бабушки.

— Благие утверждают, что дети принадлежат Королю Таранису.

Шолто пошел к двери.

— Подождите здесь. Я должен поговорить со своими людьми, а потом будем противостоять безумию благих.

— Шолто, ты не хотел бы выбрать что-нибудь другое из одежды? — Спросила я.

Он застыл, потом нахмурившись, посмотрел на меня.

— Почему?

— Твоя одежда выглядит, как у благих, а твои люди и так бояться, что мы с тобой превратим их из темных и ужасных слуа во что-то легкое и воздушно-красивое.

Он посмотрел на меня так, как будто хотел поспорить, затем вернулся к платяному шкафу. Он вытянул черные штаны и ботинки, но не стал одевать рубашку. Воздух перед ним заколебался и на животе проступили щупальца.

— Я напомню им, что я частично ночной летун, а не только сидхе.

— Если я пойду с тобой, это тебе поможет или навредит? — Спросила я.

— Думаю, навредит. Я поговорю со своими людьми, потом вернусь за вами. Таранис сошел с ума, если решил осадить нас.

— Почему Двор Неблагих не помогает слуа? — спросил Дойл.

— Я узнаю, — сказал Шолто и протянул руку к ручке двери, когда заговорил Мистраль.

— Мои поздравления тебе, Король Шолто, королю королевы Мередит. — Его голос был почти нейтрален, когда он произносил эти слова. Почти.

— Поздравляю и тебя, Громовержец, хотя с таким количество королей вокруг, я не уверен, какое королевство мы разделим. — С этим Шолто вышел, Генри следовал за ним.

— Что он имел ввиду, поздравляя меня? — Спросил Мистраль. — Я знаю, что принцесса носит ребенка Шолто и твоего, Дойл. Я это слышал в кровати после пробуждения.

— Мистраль, разве королева не сказала тебе? — Спросила я.

— Мне было сказано, что ты наконец забеременела от нескольких стражей. Я немного узнал, пока было больно. — Он не смотрел на меня и продолжил. — Она была в бешенство, когда ты уехала, принцесса. Твой зеленый рыцарь разрушил зал пыток, и она приказала меня приковать цепью к стене ее покоев. Там я был в ее милосердии с тех пор, как вы уехали.

Я коснулась его руки, но он отодвинулся.

— Так и думала. что она причинит тебе боль за то, что ты был со мной, — сказала я. — Мне очень жаль.

— Я знал, что это была цена, которую я заплачу. — Он скользнул по мне взглядом, а затем позволил своим волосам упасть на лицо, скрывшись за этой завесой. — Я был рад заплатить, я надеялся… — он покачал головой. — Для надежды слишком поздно. — Он повернулся к Дойлу, протянув ему руку. — Я завидую тебе, капитан.

Дойл шагнул и взял протянутую руку, черную на белом.

— Я не могу поверить, что королева не рассказала правду своему двору.

— Меня освободили от цепей только этой ночью, поэтому я не знаю, что она говорила двору. Я не в числе ее любимчиков, чтобы мне что-то говорили. Меня освободили и тут же предали свои же. Онилвин должен умереть, мой капитан.

— Он предавал тебя?

— Он привел меня к засаде стрелков благих.

— Что ж, буду знать. Он будет наказан.

— Он уже наказан, — сказала я.

Они оба смотрели на меня.

— Что ты имеешь ввиду, Мерри? — Дойл спросил.

— Онилвин убит.

— Чьей рукой? — спросил Мистраль.

— Моей.

— Что? — Спросил Мистраль.

Дойл взял меня за руку, изучая мое лицо.

— Что случилось, пока я был в человеческой больнице?

Я рассказала наиболее короткую версию из возможных. У них было множество вопросов о Дикой Охоте, а Дойл держал меня, пока я говорила, что бабушка мертва.

— Благие у ворот слуа — это частично моя ошибка. Я послала благих сидхе, которые были вынуждены присоединиться к охоте, обратно к Таранису с сообщением, что я убила Онилвина собственной рукой и что чаша прибыла в мою руку.

— Почему ты показала им чашу, ведь королева запретила это делать? — спросил Мистраль.

— Чтобы спасти твою жизнь.

— Ты использовала чашу, чтобы спасти меня? — переспросил он.

— Да.

— Не надо было впустую тратить магию на меня. Ты должна была спасти Дойла и Шолто, я не стою такого риска.

Дойл посмотрел на меня.

— Он не знает, — сказала я.

— Думаю, да.

Мистраль по смотрел на нас.

— Чего я не знаю?

— Я упомянула имя Клотры не просто так, Мистраль. У нее был сын от трех отцов, а у меня будет два малыша, каждый также от трех отцов.

— Слишком много королей, что ты будешь делает со всеми нами, принцесса?

— Мередит, Мистраль. Зови меня Мередит. Я ношу твоего ребенка, хотя бы поэтому называй меня по имени.

Мистраль мгновение смотрел на меня, зачем покачал головой и повернулся к Дойлу.

— Она говорит загадками. Если бы я был одним из отцов, то королева освободила бы меня и я должен был бы уйти в западные земли.

— Мы узнали об этом за несколько минут до похищения Мередит королем. У тебя не было времени добраться до нас в западных землях, потому что мы были здесь, в волшебной стране, и в землях слуа.

— Значит королева не знала, что я был одним из отцов? — Мистраль спросил.

— Я сам сообщил ей, что Мередит беременна и кто является отцами, — сказал Дойл.

— Она освободила меня, но ничего не сказала. — Он повернулся ко мне. Его глаза вмещали в себя частички неба, или бегущие разноцветные облака. Он, казалось, не знал, что думать или чувствовать, и в глазах отражалась эта неуверенность.

Я подошла к нему, коснулась его руки, и вгляделась в эти неуверенные глаза.

— Ты будет отцом, Мистралем.

— Я был с тобой только дважды.

— Ты же знаешь, что говорят: даже одного раза достаточно, — улыбнулась я.

Тогда он в ответ улыбнулся немного растерянно и посмотрел на Дойла.

— Это так?

— Да. Я был там, когда видения показывали это Мередит. Мы оба будем отцами. — Темное лицо Дойл блеснуло белоснежной улыбкой.

Лицо Мистраля наполнилось светом. Его глаза внезапно стали синими — цвета ясного, летнего неба. Он нежно коснулся моего лица, как будто боялся, что я сломаюсь.

— Беременна моим ребенком? — Он произнес это как вопрос.

— Да, — ответила я.

Я видела, как в его глазах бежали облака, сменяя цвет. Они стали цвета дождливого неба. И это небо закапало по бледным щекам. Можно было ожидать любой реакции от Мистраля, но я совершенно не ожидала такого от Громовержца. Он был всегда настолько жестким и в спальне и в сражении, и теперь он, единственный из всех отцов, кто плакал, когда узнал об этом. Каждый раз, когда я мне кажется, что я понимаю мужчин, я снова ошибаюсь.

Его голос был надломлен.

— Почему она не сказала мне? Почему она причиняла мне боль, когда я делал то, что она говорила, что она хотела больше всего на свете? Она получила наследника ее собственной крови, чтобы занять ее трон по ее же желанию, и она мучила меня за это. Почему?

Я знала, кто это «она» была. Я заметила, что многие из стражей говорили о королеве Андаис, как «она». Она была их королевой и абсолютным правителем их судеб. Единственная женщина, которую они так долго надеялись коснуться.

— Я не знаю. — Это единственное, что я могла предложить.

Дойл подошел и обхватил за плечи Мистраля.

— Логика давно оставила королеву.

Это был вежливый способ сказать, что Андаис была безумна. Это было так, но говорить это вслух не всегда было мудро.

Я коснулся руки Мистраля и он отдернулся, как от боли.

— Если она узнает, что волшебная страна обручила вас с Шолто, она может воспользоваться этим предлогом, чтобы забрать назад остальных стражей.

— Она не может забрать отцов моих детей, — сказала я увереннее, чем чувствовала.

Мистраль высказал мои страхи.

— Она королева, и она может делать все, что ей нравится.

— Она поклялась отдать вас всех мне, если вы приедете в мою кровать. От нее отказались бы. Дикая охота снова стала реальностью и снова охотится на клятвопреступников, даже королевских.

Мистраль сжал мою руку так, что стало больно.

— Не угрожай ей, Мередит. Ради любви к Богине, не делай ничего, чтобы стать для нее опасной.

— Ты делаешь мне больно, Мистраль, — сказала я мягко.

Он ослабил свою хватку, но не позволял освободить руку.

— Не думай, что внуки ее брата будут для тебя достаточной защитой от нее.

— Мне опасно оставаться в волшебной стране. Я знаю это. Именно поэтому мы должны уехать как можно быстрее в Лос-Анджелес. Мы должны выдвинуть обвинения против короля и натравить на него человеческие СМИ. Мы должны бежать из волшебной страны. Слишком много вещей, которые станут оружием, используемым против всех нас. — Я повернулась к Дойлу и положила свою руку на его. — Богиня предупредила меня, что сидхе вернулись к ней. Здесь слишком много наших врагов. Мы должны вернуться в город и окружить себя металлом и технологиями. Это ограничит силу других.

— Это ограничит и нас, — сказал Мистраль.

— Да, но и без магии волшебной страны я доверяю своим стражам, которые защищают меня с пистолетами и мечами.

— Волшебная страна пришла к нам в Лос-Анджелесе, Мерри, — сказал Дойл.

Я кивнула.

— Да, но чем ближе мы к волшебным холмам, тем больше наших врагов окружают нас. Я даже не уверена, что благие мои враги, но они не друзья. Они стремятся управлять мной и моей магией.

— Тогда мы должны вернуться в Лос-Анджелес, — сказал Дойл.

— Шолто не может оставить своих людей осажденными благими, — сказал Мистраль.

— Мы не можем, — поправила его я.

— Что ты хочешь сделать, Мередит? — спросил Дойл.

Я покачала головой.

— Не знаю, но знаю, что должна убедить их, что слуа меня не украли. Я должна убидить их, что не могут забрать чашу у меня.

— Им нужны ты и чаша, — сказал Мистраль. — Я думаю, они понимают, что она прибыла в твою руку.

— Правда, — сказал я. А сама думал «Что мне делать, Богиня? Что мне делать, чтобы остановить это?». И тогда мне пришла в голову идея, очень человеческая идея.

— В холме слуа есть комната, как в холме неблагих, где есть телефон и компьютер, офис.

— Откуда ты знаешь это? — Мистраль спросил.

— Мой отец звонил отсюда однажды, когда приводил меня сюда.

— Почему он не использовал телефон в холме неблагих? — Спросил Мистраль.

Я посмотрела на Дойл.

— Он не доверял неблагим, — ответил ему Дойл.

— Это было за несколько недель до его смерти.

— Кому он звонил? — Спросил Мистраль.

— Он заставил меня пойти с Шолто, чтобы посмотреть другую часть холма.

— Я думал, что ты боялась Короля Слуа, — заметил Дойл.

— Да, но мой отец сказал мне идти, к тому же слуа никогда не вредили мне. Так что холмы слуа и гоблинов были единственными волшебными холмами, где меня никогда не били и не оскорбляли. Он был прав. Теперь слуа боятся, что став королевой Шолто, я изменю их. Но тогда я была всего лишь дочерью Эсусса и им нравился мой отец.

— Он всем нам нравился, — сказал Мистраль.

— Не всем, — сказал Дойл.

— Кому? — спросил Мистраль.

— Тому, кто его убил. Это должен был быть другой воин сидхе. Никто другой, не смог бы противостоять Принцу Эссусу. — Впервые я слышала, как Дойл сказал вслух то, что я знала всегда. Кто-то из окружавших меня при дворе был убийцей моего отца.

Дойл повернулся ко мне.

— Кому будешь звонить?

— Позову полицию. Скажу правду, что благие пытаются вернуть меня в руки короля. Скажу, что они не верят в его вину, и то, что я нуждаюсь в помощи.

— Они не смогут победить благих, — сказал Дойл.

— Не смогут, но благие не смогут защищаться от человеческих властей. Если они это сделают, то потеряют право жить на американской почве. Они будут высланы из последней страны, которая разрешила им пребывание.

Мужчины смотрели на меня, и Мистраль кивнул.

— Разумно.

— Ты поставишь благих в ситуацию, в которой они не могут победить, — сказал Дойл. — Если они подведут своего короля, он может их убить.

— У них есть возможности победить его как короля, Дойл. Если они слишком слабы волей, чтобы сделать это, то их судьба — это их выбор.

— Жестокие слова, — сказал он мягко.

— Я думала, что беременность сделает меня более мягкой, но когда я стояла одна в снегу, я поняла, что Онилвин пытался убить меня, зная, что я беременна, — я покачала, пытаясь подобрать слова, — и это заставило меня держаться. Или возможно, это была бабушка, умирающая на моих руках, наконец заставило меня понять.

— Понять что, Мередит?

— То, что я не могу позволить себе быть слабой, или даже больше — слишком доброй. Время для таких вещей вышло, Дойл. Я спасу волшебную страну если смогу, но я защищу своих детей и мужчин, которых я люблю больше всего остального.

— Даже больше трона? — спросил Дойл.

Я кивнула.

— Ты видел дворян, когда королева представила меня, Дойл. Меня поддерживает меньше половины из них. Я думала, что Андаис достаточно сильна, чтобы выдвинуть наследника, которого она выбрала, но если дворяне ее Двора сговариваются с дворянами Благого Двора, то она потеряла большую часть власти над ними. Если мы не найдем здесь больше союзников, то трон будет опасным для меня.

— Ты отказываешься от короны? — очень осторожно спросил Дойл.

— Нет. Но я говорю, что я не могу его занять, если не будет гарантии моей безопасности и безопасности моих королей и детей. Я не хочу отдавать людей убийцам, и я не буду умирать от их рук, как это произошло с моим отцом. — Я положила руки на живот. Все еще плоский, но я видела их крошечные фотографии на ультразвуке. Я не потеряю их. — Мы вернемся в западные Земли, и мы остаемся там, пока не родятся младенцы или пока мы не будем уверены, что на мне угрожает опасность.

— Мы никогда не будет в безопасности, Мередит, — сказал Дойл.

— Пусть будет, как будет, — ответила я.

— Осторожнее со словами, принцесса, — сказал Мистраль.

— Я говорю правду, Мистраль. Слишком много заговоров, врагов, или просто людей, которые хотят использовать меня. Моя собственная кузина использовала нашу бабушку как оружие, и убила ее. Многие из сидхе ни капли не заботит смерть низших фейри и это тоже неверно. Если я стану королевой, то я стану королевой для всех, не только для сидхе.

— Мерри… — сказал Дойл.

— Нет, Дойл, низшие фейри не попытались меня убить. Почему я должен быть лояльной к тем, кто продолжает пытаться причинить мне боль?

— Потому что ты сидхе, пусть и частично.

— А еще я частично человек и брауни. Мне нужен телефонный справочник и офис. Слишком давно я там не была. Но мы вызовем полицию, они приедут и выведут нас. Мы полетим на самолете в Лос-Анджелес, а в самолете достаточно металла и технологий, чтобы защитить нас.

— Полететь… не очень счастливая для меня мысль, Мередит, — сказал Дойл.

Я улыбнулась ему.

— Я знаю, много металла — это проблема для большинства из вас, но это самый безопасный способ для нас и это гарантирует, что там нас будут ждать человеческие СМИ. Мы собираемся втянуть СМИ, потому что это война, Дойл. Не война оружия, а общественного мнения. Волшебная страна растет силой веры смертных, значит дадим им возможность поверить нам.

— Ты это все время планировала? — спросил он.

— Нет, нет, но еще не пришло время применять мои собственные силы. Я была воспитана среди людей, Дойл. Теперь понимаю, почему мой отец забрал меня из волшебной страны ребенком, по той же причине я уезжаю теперь. Это было более безопасно.

— Ты ссылаешь нас, включая наших детей, из волшебной страны.

Я подошла к нему, обернув свои руки вокруг него и прижимаясь к нему.

— Только недавно ты настаивал на этом.

Он смотрел на меня.

— Мередит, не бросай трон ради меня.

— Я признаю то, что продолжающиеся попытки убить тебя, это самый сильный аргумент, который повлиял на мое решение. Но не только это, Дойл. Магия вокруг меня становится все более дикой и я не могу управлять ею. Я больше не знаю то, что возвращается. Есть вещи, которые стоило бы держать подальше и от людей и от нас самих. Что, если я возвращаю вещи, которые действительно могут разрушить нас всех, смертных и бессмертных? Я слишком опасна, чтобы быть так близко к волшебным холмам.

— Волшебная страна пришла в Лос-Анджелес, Мерри, или ты забыла?

— Эта новая часть волшебной страны стоила нам Холода, я не забыла этого. Если бы я не была в это новой частичке магии, то Таранис, возможно, не смог был забрать меня. Мы разместим охрану у дверей, а я останусь в человеческом мире, пока Богиня или Бог не скажут мне изменить это.

— Какое видение дала тебе Богиня, что приняла такое решение? — спросил он.

— Это не видение, а благие около холма слуа. Я приношу опасность для всех, кто защищает меня в волшебной стране. Пришло время вернуться домой.

— Волшебная страна дома, — сказал он.

Я покачала головой.

— Я рассматривала Лос-Анджелес, как наказание. Теперь это убежище и я сделаю это нашим домом.

— Я никогда не был раньше в городе, — сказал Мистраль. — Не уверен, что буду там процветать.

Я протянула ему свою руку.

— Ты будешь со мной, Мистраль. Ты будешь наблюдать, как мое тело готовится к родам, ты будете держать наших детей в руках. Что больше дома, чем это?

Он подошел ко мне, к нам, и их руки обернули меня силой. Я спрятала лицо в аромате груди Дойла, зарылась в ней. Мое решение укрепилось бы, если бы другим обнимающим меня, был Холод. Возвращаясь в человеческий мир и отрываясь от волшебной страны, я отрывалась и от последней его части. Белый олень не выживет в городе из металла и бетона. Я спрятала эту мысль подальше. Мой выбор был верным. Я чувствовала это. Пришло время вспомнить о другой моей частичке. Пришло время вернуться в Лос-Анджелес и сделать его моим домом.

Глава 18

Хаттан, кузен Шолто, охранял дверь. Его брат был с другой стороны двери. Ночной летун уселся на полу, его большие крылья расстелились вокруг него как большой черный плащ. Стоя, ночной летун был немного ниже меня ростом. Я смотрела в эти огромные глаза без белков, их вид и вид наполненных чернотой глаз Хаттана наводил на мысль о наследственности.

Они были кузенам Шолто со стороны отца.

Хаттан внимательно глядя на меня, произнес:

— Принцесса Мередит, рад видеть Вас в здравии. Это — Тарлак, наш дядя.

Я знала, что он подразумевал под «нашим».

— Приветствую, дядя Тарлак. Приятно встретить еще одного родственника моего короля.

Тарлак поклонился тем странным текучим движением, которые были свойственны только ночным летунам, словно их позвоночники не походили на человеческие. В его голосе слышалось шипение змеегоблина, но при этом звук напоминал гудящий порыв ветра в небе, его слова напоминали крики диких гусей, улетающих зимовать, но смешанных со звуком штормовых волн и человеческой речи.

— Давно уже никто из сидхе не называл меня дядей.

— Я рожу Вашего племянника и Вашего короля. Согласно закону слуга это делает нас родственниками. Слуа никогда не настаивали на соблюдении формальностей, увеличивших бы количество родственников. Кровь взывает кровь. — В Неблагом дворе кровь к крови означало бы угрозу, но среди Ссуа это просто означало, что я ношу гены Тарлака в своем дитя.

— Вы знаете наши законы, это хорошо. Вы — дочь своего отца.

— Вне Неблагого Двора я встречаю людей, которые уважали моего отца. Мне становиться жаль, что он был на долю приятнее, нежели на долю безжалостней..

Тарлак пожал тем, что у человека означало бы плечи, но это движение было знакомо по движениям моего наставника ночного летуна Бхатара.

— Думаете, это спасло бы его? — спросил Тарлак.

— Планирую узнать это.

— Хочешь быть безжалостнее отца? — спросил Хаттан.

Я посмотрела на него и кивнула.

— Проводите меня в офис, мне нужно позвонить и я попытаюсь быть практичнее и неожиданнее.

— Какая может быть помощь от телефона против благих? — спросил штормовым голосом Тарлаке. Не у всех ночных летунов были такие голоса. Это был признак королевской крови. Но даже среди королевских особей не у всех был такой голос.

— Я вызову полицию и скажу им, что мой дядя опять пытается меня похитить. Они прибудут и спасут меня, а как только я уйду, благие уйдут за мной.

— Если слуа не могут противостоять благим, то люди точно не смогут, — сказал Хаттан.

— Но если благие посмеют напасть на человеческую полицию, то будет означать нарушение соглашения, которое они подписали, когда они прибыли в эту страну. Это война на американской земле, война с людьми. Их за это вышлют из страны.

— Вы стремитесь не бороться, а лишить их возможности бороться, — сказал Тарлак.

— Верно.

Он улыбнулся так, что вокруг его темных глаз собрались счастливые морщинки, это так напоминало широкие улыбки Бхатара, когда я была ребенком.

— Мы отведем Вас в офис, но наш король и племянник сейчас занят тем, с чем человеческая полиция помочь не может.

— Давайте мы пойдем, а Вы будете объяснять, — сказал Мистраль.

Тарлак кинул на высокого сидхе недружелюбный взгляд, который, уверена, Мистраль не понял. Я выросла, глядя в лицо ночного летуна, и я этот взгляд поняла.

— Сидхе здесь не командуют. — Тогда он посмотрел на Дойла.

— Когда королева приказала, чтобы я приехал и попытался быть вашим королем, вы отвергли меня. Решение слуа было окончательным. Я это сделал только потому, что мне приказали, не более того.

— Это плохо отразилось на нашей жизни, — сказал Тарлак.

— Королева приказывает, вороны повинуются, — произнес Дойл старое выражение Неблагих, которое я не слышала уже довольно давно.

— Некоторые говорят, что принцесса твоя марионетка, Мрак, но ты молчишь.

— Принцесса справляется самостоятельно.

— Да, это так. — Тарлак, казалось что-то решил. Он изящно вышел в прихожую, но менее изящно, чем если бы он скользил по воздуху.

— Мы слышали, что слуа проголосовали за нового короля по доверенности, потому что боялись, что Шолто не проснется к началу переговоров с благими, — сказала я, догнав Тарлака. Мистраль и Дойл пошли позади меня, держась ближе, чтобы слышать разговор. Хаттан шел позади них.

— Не только из-за этого, принцесса Мередит. Сад, который Вы создали, был ужасно похож на действия благих, хотя костяные ворота были хороши.

— Это была магия Шолто и моя.

— Но в основном там были цветы и свет. А это не очень похоже на Неблагих и это определенно не слуа.

— Я не всегда могу выбрать какую магию использовать.

— Это — дикая магия и она сама выбирает путь, как вода, находящая расселину в скале, — заметил он.

Я просто согласилась.

— Есть шанс, что они попытаются лишить Шолто власти?

— Они боятся, что в соединении с Вами он разрушит Слуа, поэтому выбрали чистокровного ночного летуна. То, что Шолто был лучшим и самым справедливым из королей, спасло его от потери королевства.

— Простите, — сказал Дойл, — но слуа мог просто не выбирать нового короля?

Тарлак говорил, пытаясь не оглядываться на Дойла.

— Так было и раньше.

Мы шли в тишине несколько минут. Ситхен слуа очень напоминал ситхен неблагих своими темными каменными стенами и холодным истертым каменным полом. Но энергия была другая. Мелодия, пульсирующая энергия, которая всегда присутствовала в волшебном холме, пока не блокировать это ощущение, было немного различно. Это походило на различие между Порше и Мустангом. Они оба были суперкарами, но один мурлыкал и другой ревел. Ситхен слуа ревел, сила, призывала меня все громче и становилась громче с каждым шагом.

Я остановилась настолько резко, что Дойл почти коснулся моего плеча, чтобы не уткнуться в меня.

— Что не так? — спросил он.

— Мы должны позвонить, но я нужна Шолто, прямо сейчас.

— Если Вы там будете, это их не успокоит, — сказал Тарлак.

— Я знаю, что выгляжу для них как сидхе, но это сила, которую они должны видеть. Ситхен зовет. Разве Вы не слышите этого?

Тарлак пристально посмотрел на меня.

— Я слышу, но я — ночной летун.

— Это ревет во мне, все громче и громче, как дождь и ветер во время приближающегося сильного шторма. Я должна быть рядом с Шолто, когда он предстанет перед своими людьми.

— Вы слишком сидхе, чтобы помочь ему, — сказал Хаттан.

Я покачала головой.

— Ваш ситхен так не думает.

Звук пульсировал надо мной, прокатывался по коже, как будто я всем телом прислонилась к большому двигателю.

— Нет времени. Однажды ситхен уже выбрал Шолто как своего короля. И этого не изменит никто другой и Ваши люди должны это понять.

— Если Вы действительно его королева и ситхен действительно с Вами говорит, то почему бы не попросить его открыть нам путь отсюда в зал решений? Ситхен может и говорит с Вами, но вот послушается ли он Вас?

Я вспомнила стену, которая пыталась закрыться вопреки моему желанию, но это было моим желанием, и новый король был против меня. Теперь ситхен хотел что-то, а я хотела того же. Мы оба хотели помочь нашему королю.

Я попросила.

— Ситхен, открой путь к Вашему королю к залу решений.

Вибрирующая энергия стала настолько громкой, что я могла слышать только рев и пульсацию. На мгновение это настолько поразило меня, что я схватилась за одно из щупалец Тарлака для устойчивости. Возможно то, что дотронулась до ночного летуна, а не сидхе, но коридор перед нами стал во что-то перетекать. И мы оказались перед входом в огромную пещеру. Отсюда можно было видеть почти весь зал, заполненный слуа, сидящими как в большом амфитеатре.

Шолто стоял на песчаном полу, перед ним стоял огромный ночной летун, почти столь же высокий как Шолто. Он развернул свои крылья и закричал на нас. Шолто пораженно развернулся к нам. Он только успел сказать «Мередит», когда ночной летун скользнул к нам. Тарлак бросился ему на встречу и они столкнулись, переплелись и начали подниматься в воздух.

— Вы не должны были приходить, — сказал Шолто, но протянул мне руку. На скамьях, которые занимали почти весь зал, слуа начали драться между собой.

Глава 19

Татуировки на наших руках стали оживать вспыхнули, не как реальные розы, а как пылающие, пульсирующие рисунки. Запах трав и роз разлился вокруг. Я почувствовала давление короны, которая опять появилась в моих волосах — корона из белых роз и омелы. Мне не нужно было смотреть на Шолто, чтобы знать, что вновь появилась и его корона из трав и цветов.

Сверху как дождь начали падать лепестки, но это уже были не гвоздика и лаванда, как прежде. Белые лепестки падали, окружая нас двоих.

Это приостановило драку. Слуа поворачивались к нам с удивленными лицами. Секунду во мне горела надежда, что драка закончилась и можно начать говорить, но крики опять начались.

— Сидхе! Они сидхе! — Кричали одни.

— Предатели! Мы преданы! — Кричали другие.

Дойл стоял за моей спиной и говорил Шолто:

— Нам нужно оружие.

Я подняла лицо навстречу падающим лепесткам, наслаждаясь их мягкими прикосновениями. И обратилась к воздуху:

— Нам нужно оружие.

У Шолто в руках были костяные копье и кинжал. Я стояла рядом с ним безоружная. Камень под ногами задрожал, затем растрескался. Дойл и Мистраль обхватили и держали меня, но мне не было страшно. Я чувствовала силу ситхена, гудящую как большая машина.

Трещина разошлась и застыла. Перед нами появилась винтовая лестница, ведущая вниз, столь же белая и яркая, как во Дворе Благих. Перила были из человеческих костей и больших костей существ, которые не были гуманоидами.

Когда стон разверзшегося камня затих, со стороны слуа тоже не было слышно ни звука. Было настолько тихо, что стало слышно, как на песок падают лепестки.

В звенящей тишине послышался звук шагов и шелестящей ткани. На лестнице показалась первая фигура. Она была обернута в белые одежды и такой же белый плащ, которые носили в волшебной стране на протяжении веков. Руки столь же белые, как ткань, держали в руках меч. Сначала я подумала, что кожа рук лунного цвета, как у Шолто и меня, но чем выше поднималась фигура вверх по лестнице, тем яснее становилось, что это были кости. Руки скелета держали белую рукоять меча. Лезвие меча тоже было белым и мерцало как металл, а не как кость.

Фигура была высокой, как любой сидхе, и смотрела на нас лицом черепа, скрытого тончайшей вуалью. Пустые глазные уставились на меня. Затем фигура повернулась к Шолто и протянула ему меч.

Шолто секунду колебался, затем взялся за рукоятку. Он столкнулся с рукой скелета, но, казалось, не возражал. Фигура шла через растущий разлив лепестков, длинный шлейф струился, как у жуткого подвенечного платья. Она, а это была она, встала с одной стороны от нас и застыла.

Следующая фигура очень напоминала первую — белые кости, вуаль на лице. Эта фигура протянула сотканные белые пояс и ножны. Шолто взял их, закрепил на талии и вложил меч в ножны.

Третий скелет держал щит, столь же белый, как меч. На щите были вырезаны изображения скелетов и щупалец каких-то существ. Если бы я не видела слуа в дикой форме, то приняла бы их за огромных морских животных, но теперь я знала что это было.

Невеста-скелет предложила щит Шолто. Он взял его и как только щит коснулся его руки, ситхен заревел вокруг нас. Этот звук звучал не только в голове, а как будто ситхен был огромным животным.

Я думала, что парад оружия завершился, но на лестнице появились тени. Поворот лестницы не давал возможности разглядеть что двигалось там, но я знала, что это было что-то большое.

Следующая фигура приблизилась ко мне. Она держала бледный меч с рукоятью цвета бледной кожи. Я протянула руку, но Дойл остановил меня.

— Коснись этого рукой, которая несет руку плоти, Мередит. Это меч Абен-дул. Любой, кто его коснется, не владея рукой плоти, будет поглощен также, как поглощает рука плоти.

Мой пульс внезапно оказался в горле, мешая дышать. Рука плоти была самой ужасной моей магией. Я могла вывернуть любого наизнанку или даже двух человек вместе в одну кричащую массу. Но сидхе от этого не умирают. Он продолжают существовать и кричат.

Я дотронулась правой рукой, моей рукой плоти. Хорошо быть предупрежденной перед тем, как коснуться этого. Хорошо быть предупрежденной, что та магия, которая поможет тебе, может заманить тебя в ловушку. Власть часто бывает обоюдоострой.

Я взяла оружие и со стороны слуа услышала общий вздох. Они знали чем было это оружие, но не предупредили меня. Рукоять в моей руке была простая и я крепко обхватила ее. И меч ожил — на рукояти появились изображения умирающих людей, выворачивающихся и поглащенных вместе. Это были изображения того, что мог сделать меч. В этот миг я поняла, что могу убить этим мечом, кам обычным мечом, но я могла и направить свою руку крови через этот меч в сражении. Этот меч был единственным, о котором я слышала в легендах, и этот меч был создан, чтобы быть превосходным продолжением моей руки власти. Сидхе потеряли его много веков назад, так давно, что почти забыли.

Как я об этом узнала? Мой отец убедился, что я запомнила список потерянных преметов силы. Это был перечень того, что мы потеряли, но теперь я поняла, что он также стал перечнем того, что мы могли вернуть.

Следующая фигура держала белое копье, искрящееся серебром, как будто было сделано из отражающего свет драгоценного камня. Существовало несколько легендарных копий, и только когда фигура предложила его Мистралю, я определилась с именем. Это была просто Молния. Это копье никогда не было копьем Мистраля. Когда-то оно принадлежало Таранису-Громовержцу, прежде, чем он попытался стать слишком похожим на людей.

Мистраль поколебался, затем обернул своей большой ладонью древко. Этим копьем могло владеть только божество штормов. Чтобы коснуться его, не владея способностью вызвать молнию, означало, что оно сожжет руку или самого коснувшегося. Я это забыла. У большинства из сидхе была только одна рука власти. Остальных копье убивало.

Копье блеснуло так сильно, что мгновение я не могла видеть окружающее. Затем копье с серебряным древком стало мягко светиться. Мистраль пристально глядел на него, как будто это было что-то поразительное. Он мог вызвать молнию своей рукой и копьем, а по легенде он мог вызвать и направлять штормы.

Следующая скелетообразная невеста подошла к Дойлу. У него уже многие годы были меч силы и два магических клинка. Но я просила нас вооружить, так что привередничать не приходилось. То, что держали руки фигуры, назвать оружием было трудно. Это был искривленный предмет, сделанный из рога какого-то неизвестного мне животного. Он был черным и был таким древним, что ощущалась тяжесть его возраста. У него был ремешок, чтобы носить через плечо.

Раздался вопль и огромный ночной летун, который боролся с Тарлаком, приземлился около нас. Где же Тарлак, успела подумать я, и в этот момент ночной летун, потенциальный король слуа, дотронулся до предмета, который держал в руках скелет.

Дойл не пытался остановить его. Ни один из нас этого не сделал.

Глава 20

Четырехпалая рука ночного летуна обернулась вокруг древнего рожка. Он улыбнулся широкой, жестокой усмешкой, и поднял древко вверх. Раздались редкие крики одобрения, но большинство слуа молча наблюдали. Они знали, что это было. А он?

Он повернулся к нам, все еще улыбаясь, все еще торжествуя, когда выражение его лица начало меняться. Сомнение пробежало, распахнув шире его глаза, и он прошептал:

— Нет.

И тогда он закричал. Он кричал, и кричал, и кричал. Его крик метался по залу. Он упал на песок, все еще удерживая в руке рожок, как будто не мог его отпустить. Он катался по полу, корчась и крича. Это разрушало его разум, а мы только наблюдали.

Он был все еще жив и лежал подергиваясь, когда к нему подошел Дойл. Он встал на колени и вынул черный рожок из руки потенциального короля. Рука обмякла и не пыталась удержать рожок.

Дойл взял рожок и подсунул его под ремень на голой груди. Он обернулся к собранию слуа и заговорил, его глубокий голос разнесся по залу.

— Это рожок темной луны. Рожок охотника. Рожок безумия. Когда-то он был моим. Только охотник дикой охоты может коснуться его и только когда владеет магией охоты.

Кто-то закричал:

— Тогда как ты его держишь?

— Я охотник. Всегда был охотником. — Я не очень поняла, что имеет ввиду Дойл, но мне показалось, что слуа его поняли. Конечно можно было бы попросить объяснить и мне, но я не стала. Возможно, Дойл дал единственный ответ, который он мог дать.

На лестнице появилась еще одна женщина-скелет. Она несла плащ из перьев, перекинув его через руку. Она шла, но не к нам, а в сторону Тарлака, который лежал в стороне на песке. Я сделала шаг к нему, но Шолто схватил меня за руку. Казалось, он сказал «Жди» и был прав. Хотя трудно было остаться на месте, и наблюдать неспешную величественную поступь скелета в изящном платье, зная, что могу вызвать чашу и, возможно, спасти Тарлака.

Она встала на колени возле упавшего ночного летуна и накрыла его плащом. Она встала и не спеша присоединилась к другим скелетам, выстроившимся в замерший ряд.

Мгновение я думала, что Тарлак слишком пострадал, чтобы ему мог помочь любой из магических предметов, но вот он задвигался под перьями. Он пошатнулся, вставая на ноги, и укутался в плащ. Мгновение он стоял на месте, кровь раны сияла на его белом животе. Затем он взвился ввысь и превратился в гуся. Другие ночные летуны последовали за ним и внезапно огромный купол зала заполнился гусями и их криками. Они опустились на песок и, коснувшись его, опять стали ночными летунами.

— Теперь мы не будем нуждаться в гламоре короля во время охоты. Теперь мы сами можем себя скрыть. — Он поклонился текучим движением и другие ночные летуны последовали его примеру. Они изящно встали на колени, как сотни гигантских морских дьяволов.

На скамьях вокруг нас началось движение, и я поняла, что все кланялись. Они падали на колени или их эквиваленты, признаваясь в преданности.

— Король Шолто, Королева Мередит! — Начал Тарлак, его подхватили другие голоса. И мы стояли посреди этих криков. — Король Шолто, Королева Мередит!

Я стояла в единственном королевстве во всей волшебной стране, где выбирают королеву, и слуа признали меня. Наконец я стала королевой в волшебной стране, только это было не то королевство, которым планировала управлять.

Глава 21

Офис Шолто был отделан дорогим полированным деревом, покрашенным в темно-коричневый цвет, не скрывавший древесную структуру. Стены были обшиты деревянными панелями. У стены стоял стол, покрытый тканью. Она была истерта, но рисунок на ней все еще можно было рассмотреть. Там было небо с клубящимися облаками, среди которых можно было разглядеть щупальца, все это создавало ощущение фильма-ужаса. Там были крошечные фигурки людей, бегущих по земле в ужасе. Одна из фигур — женщина с длинными белокурыми волосами пристально смотрела в небо, а в это время все остальные люди убегали, закрывая глаза. Когда я была ребенком, то тщательно разглядывала эту вышивку, когда мой отец и Шолто занимались делами. Я знала по рассказам, что эта вышивка была такая же древняя, как гобелен Байё, и что белокурой женщиной была Гленна Безумная. Она сделала ряд гобеленов о том, что она видела, когда дикая охота прошлась над ее селением. Гобелены постепенно становились тем причудливее, чем больше ее оставлял ум. Я смотрела на сотворенное Гленной Безумной и задрожала. Это шок? Это благословение Богини и Консорта? Или все потери наконец меня достали?

Дойл поддержал меня, его руки обвились вокруг моей талии, крепко прижимая к себе. В последнее время в гашей жизни было много тяжелых испытаний. И мое решение бежать из волшебной страны, было главным образом сделано именно из-за этого человека, уж себе то я могла в этом признаться, может быть еще смерть бабушки. Но все же я готова отказаться от трона ради Дойла и детей, которых ношу.

Голос человека на другом конце телефона заставил меня вздрогнуть. Меня оставили ждать и довольно долго, думаю, что не поверили, что я действительно была тем, кем представилась.

Дойл крепче обнял меня и мой пульс немного успокоился.

— Майор Уолтерс. Это действительно Вы, принцесса?

— Это я.

— Мне передали, что Вам нужно полицейское сопровождение по дороге из волшебной страны. — Усик розы потянулся от моей короны и коснулся телефонной трубки.

— Да.

— Вы знаете, что стены Вашей палаты в больнице растаяли? Свидетели говорят, что Вы и Король Шолто улетели из палаты на летающих лошадях, при этом Мобильный Резерв, который был около больницы, не увидел ни одного из вас до тех пор, пока не стало слишком поздно что-то предпринимать. — Он не казался счастливым.

— Майор Уолтерс, я сожалею, что я расстроила Ваш Мобильный Резерв или еще кого-нибудь, но у меня была адская ночь, ладно? — В мой голос просочилась усталость. Я несколько раз глубоко вздохнула. Я не сломаюсь. Королева так не делает.

Дойл поцеловал меня в макушку, в серединке короны из роз и омелы.

Выбившийся усик, обвил трубку и сильно тянул.

— Вам могут причинить вред?

— Не физически.

— Что случилось, принцесса? — Его голос стал мягче.

— Мне нужно время, чтобы выйти из волшебной страны, майор Уолтерс. И время, чтобы выйти из-под Вашей юрисдикции. Я слишком близко к родственникам в Сент-Луисе. — Усик, тянул все сильнее, как будто старался вытащить трубку из моей руки. Волшебная страна сделала меня королевой этого холма и не хотела отдавать человеческому миру.

Я прошептала:

— Уже все закончилось.

— Что это было, принцесса?

— Простите, ничего.

— Что Вам нужно от нас?

Дойл коснулся усика и начал его снимать с телефона. Он попытался убрать обе свои руки, чтобы освободить телефон, но одну из его рук я удержала на своей талии, и он был вынужден заниматься освобождением одной рукой.

Я объяснила, что люди моего дяди были около моего убежища и угрожали войной слуа, если те меня не отдадут.

— Мой дядя — абсолютный монарх Двора Благих. Он убедил их, что близнецы, которых я ношу, так или иначе его, а он — их король. Он утверждает, что слуа украли меня, и благие хотят меня вернуть. — Я не пыталась бороться с усталостью в своем голосе. — Они хотят вернуть меня дяде. Вы понимаете?

Дойл наконец развернул усик. Я почувствовала, что усик стал втягиваться назад в живую корону.

— Я слышал про обвинения короля, и я сожалею, что не могу Вам ничего сказать по этому поводу, принцесса Мередит.

— Обвинения, Уолтерс? Мило, что Вы не признаете, что верите мне.

Дойл сжал меня сильнее.

Майор Уолтерс начал возражать, но я прервала его.

— Хорошо, Уолтерс. Только сопроводите меня назад к реальности. Посадите нас на самолет в Лос-Анджелес.

Усик опять заскользил к телефону.

— При условии, что врачи осмотрят Вас до того, как Вы войдете в самолет.

Я прикрыла трубку рукой и прошипела:

— Остановить! — Усик остановился на середине движения как ребенок, которого поймали за руку с печеньем.

— Принцесса, мы сопроводим Вас, но только при условии, что врачи осмотрят Вас до того, как мы посадим Вас в самолет.

— Мы расплавили стены палаты, в которой я лежала. Вы действительно думаете, что в больнице захочет меня опять видеть?

— Они — больница, и они хотят безопасности для Вас. Все мы хотим безопасности для Вас.

— Вы не хотите, чтобы я сдохла, пока нахожусь под Вашим наблюдением, вот что Вы это имеете ввиду.

Дойл вздохнул и поцеловал меня в щеку. Я не была уверена попросил ли он меня не быть такой резкой с людьми или просто успокаивал меня.

— Принцесса, все не так, — сказал он и, казалось, подразумевал именно это.

— Ладно, простите. Пожалуйста, приезжайте и проводите нас.

— Это займет некоторое время, чтобы добраться до Вас, но мы приедем.

— Некоторое время? — Спросила я.

— После того, что случилось в прошлый раз, Принцесса, нам дали разрешение, или приказали, как посмотреть, вызывать Национальную гвардию. На всякий случай, если небо опять закипит монстрами. Я знаю, что Ваш человек Айблок излечил тех, кто сошел с ума, но все равно многие частично помнят то, что случилось. Так что теперь это проблема не только полиции.

— Мобильный Резерв не может с этим справиться? — Спросила я.

— У Национальной гвардии есть в составе ведьмы и волшебники. У полицейских нет.

— О, — сказала я. — Забыла об этом. Это после происшествия в Персии. — Это было довольно долго обсуждалось в новостях, да еще показывали все в цвете.

— Теперь Персией не называют, Принцесса Мередит, и уже давно так не называют эту страну.

— Но существа, которые напали на наших солдат, были персидскими животными-злыми духами. Они не имели никакого отношения к Исламу, и к любой другой религии этой области.

— Может быть, но Национальную гвардию обеспечили волшебниками, и после того случая, я думаю, соглашусь с такой необходимостью.

Что я могла на это сказать? Усик обвился вокруг телефона и снова начал тянуть, на сей раз я прижала его пальцем. Тогда он начала обвивать дальше от меня, как будто я задела его самолюбие. Я ценила то, что была коронована волшебной страной, я оценила оказанную честь, но корона не могла защитить меня от моих родственников. Если я об этом и думала, то это было наивно.

— Мне нужно сделать несколько звонков. Как долго Вы можете протянуть в холме слуа?

— Некоторое время, пока остаемся внутри. Но я не знаю, как долго благие будут ждать.

— Они уверены, что Ваш дядя — отец Ваших детей?

— Там с ними моя мать и она в этом уверена. Я не могу даже обвинить их в том, что они верят ей. Она — моя мать. Зачем ей лгать?

Шолто оторвался от стены, где он и Мистраль ждали конца разговора. Я думаю, они давали мне возможность побыть с Дойлом. Но теперь, Шолто подошел, взял мою свободную руку и нежно поцеловал ее. Не очень поняла, что я такого сделала, чтобы заслужить такое отношение.

— А зачем ей лгать? — спросил Майор Уолтерс.

— Ее самой главной целью в жизни было попасть в правящие круги Двора Благих. Если она сможет сделать меня королевой Тараниса, то она станет матерью королевы Двора Благих. Вот это она полюбит.

— Она бы обменяла Вашу свободу на небольшое социальное повышение?

— Она бы обменяла мою жизнь на такое повышение.

Дойл стоял за моей спиной и держал меня. Шолто встал на колени у моих нор и обернул их своими руками, пристально глядя на меня. Цветы на его короне походили на облако лавандового, розового и белого цвета. Он выглядел ужасно похожим на благого, вот так встав на колени и глядя на меня своими глазами с тремя кольцами золота.

— Но, принцесса, она же Ваша мать.

— Она позволяла моему дяде забить меня почти до смерти, когда я был еще маленькой. Она наблюдала, как он это делал. Это моя бабушка вмешалась и спасла мне жизнь.

Я коснулась лица Шолто и в этот момент знала, что здесь есть еще один человек, который всем рискнет ради меня. Он уже доказал это, когда приехал забрать меня из Благого Двора, но теперь его глаза сказали мне намного больше.

— Был слух, что Ваша бабушка ранена. Мои люди видели некоторых из Ваших мужчин верхом, увозящих ее.

— Она не ранена. Она мертва. — Мой голос был странно пустым, когда я это произнесла.

В глазах Шолто показалась боль, ведь это он нанес фатальный удар. Именно его рука убила бабушку, ни смотря на то, что у него не было выбора.

— Что? — переспросил майор Уолтерс.

— У меня нет времени, чтобы объяснять, Майор Уолтерс. Мне нужна помощь. Мне нужно сопровождение людей, чтобы уехать отсюда.

— Почему Ваша охрана неблагих не может вывести Вас?

— Я не знаю, что сделают благие, если увидят сейчас воинов неблагих. Но они не будут нападать на людей, особенно человеческих солдат. Это сломало бы мир, а они рискнут быть вышвырнутыми из Америки из-за войны с людьми.

— Они пытаются отдать Вас человеку, которого Вы обвинили в Вашем изнасиловании. Это не очень рационально. Вы действительно думаете, что они позволят солдатам войти и отдадут Вас без борьбы?

— В противном случае вы вышибете их задницы из Америки.

— Вы получаете нашу помощь и тем самым избавляетесь от своих врагов, принцесса?

— Нет, я это единственная вещь, которую я могу придумать и которая могла бы, только могла бы помочь избежать большего кровопролития или насилия. За эту ночь я видела достаточно. Частично я человек и я собираюсь воспользоваться этой частью, майор Уолтерс. Они продолжают говорить, что я слишком смертна, чтобы быть сидхе, ну, в общем, я ухожу быть смертной. Сейчас слишком опасно быть сидхе. Вытащите меня отсюда, майора Уолтерс. Я беременна близнецами, и со мной некоторые из отцов этих детей. Вытащите нас отсюда, пока не случилось непоправимого. Пожалуйста, майор Уолтерс, пожалуйста помогите мне.

Усик отступил от телефона. Дойл прижимал меня к себе. Шолто все еще обнимал мои ноги, его руки были зажаты между моими ногами и ногами Дойла, но в этом не было соперничества. Шолто прижался щекой к моим ногам, пряча глаза.

— Мне очень жаль твою бабушку, Мередит. Пожалуйста прости меня.

— Мы наказали человека, который убил бабушку. Ты знаешь, все мы знаем, что это сделала не твоя рука.

Он пристально смотрел на меня, и на его лице была мука.

— Но именно моя рука нанесла удар.

— Если бы ты этого не сделал, это сделал бы я, — сказал Дойл, — и это была бы моя рука.

Мистраль проговорил от двери.

— Что случалось, пока я был в цепях?

— Слишком многое, чтобы рассказывать, — сказал Дойл, — это может подождать подходящего времени.

Мистраль подошел и встал около нас, но у меня не осталось мест, к которым он мог прикоснуться. Я протянула ему руку, и он после небольшого колебания взял ее.

— Я последую за тобой в изгнание, принцесса.

— Я не могу оставить своих людей, — сказал Шолто, все еще стоя на коленях.

— Ты будешь в опасности, если останешься в волшебной стране, — сказал я. — Они уже доказали, что трое из вас будут убиты.

— Ты должен пойти с нами, Шолто, или холм слуа не оставят в покое, — сказал Дойл.

Шолто обнимал мои ноги, потирая щекой вдоль моих бедер.

— Я не могу оставить своих людей и без короля и без королевы.

— Мертвый король ничем им не поможет, — сказал Мистраль.

— Как долго продлится эта ссылка? — спросил Шолто.

— По крайней мере, пока не родятся младенцы, — ответила я.

— Я могу путешествовать между Лос-Анджелесом и холмом слуа, ведь после нашей магии там теперь есть берег. А значит я могу посещать своих людей, не попадаясь сидхе.

— Вы говорите сидхе, не благие, — сказал я. — Почему?

— Онилвин не был благим, но он помог твоему кузену его его союзники из благих пытаются убить Мистраля. У нас враги с обоих сторон, Мередит. Разве не из-за этого ты оставляешь волшебную страну?

Я подумала о сказанном им и могла только кивнуть.

— Да, Шолто, ты прав. Значит у нас больше врагов, чем возможно предвидела сама Богиня.

— Значит мы уходим в изгнание, — сказал Дойл за моей спиной и его голос пророкотал по моему телу, как мурлыкание. Это расслабило мои нервы.

— Значит уходим в изгнание, — сказал Мистраль.

— Изгнание, — повторил Шолто.

Мы были согласны. Теперь нужно было найти Риса и Галена и сказать им, что мы уезжаем.

Глава 22

Дойл позаимствовал немагический кинжал от Шолто, у кого оказалось в офисе спрятано много оружия. Я задалась вопросом, а не была ли и его спальня так же оснащена оружием? И поняла, что это вполне вероятно. Это показывало недостаток высокомерия и предусмотрительность, что я нахожу похвальным в воинах сидхе и ужасно привлекательным в короле. Сегодня мы пытались выжить и сбежать, и дополнительное немагическое оружие было лучшей идеей.

Дойл использовал кинжал, чтобы связаться с Рисом. Большинство в волшебной стране использовали для этого зеркала, но часть изначальной магии могла отражаться и на еще одной поверхности, которую все мы носили. Почти все носили ножи, чтобы резать пищу или для хозяйственных работ. Нож полезен для многих вещей, а не только для убийства. Нужна была только кровь, чтобы воззвать через лезвие. Скорее всего, именно по этой причине стали все чаще пользоваться зеркалами.

Дойл провел пальцем по лезвию, надрезая его, и смазал кинжал кровью. Затем наклонился ближе к лезвию и позвал Риса.

Я устроилась в большом офисном кресле Шолто, подобрав ноги под себя. Живая корона в моих волосах распуталась и исчезла. В волосах Шолто тоже больше не было короны. Видимо, магия выполнила свою задачу.

То ли волшебство оставило меня, то ли все сегодняшние события навалились на меня, но сейчас мне было холодно. Этот холод не имел ничего общего с температурой в волшебном холме. От такого холода не спасет одеяло, это холод сердца и души.

Меч Абен-дул лежал на пустом столе Шолто. Изображения, которые появились на его рукоятке, все еще оставались там, застыв в материале рукояти, больше похожей на кость, но не совсем. Нагое тело женщины застыло в миниатюре, ее лицо было полно боли и ужаса, ее нога стекалась с ногой человека над ней.

Рука плоти одна из самых ужасных магий, которыми обладали сидхе. Я использовала ее только дважды и каждый из них я помнила. Если бы я использовала ее на людях, то возможно, это было бы менее ужасно, потому что они умерли, когда их вывернуло бы наизнанку, сидхе же от этого не умирали. А значит нужно было найти другие способы, чтобы остановить их агонию, пока они кричали, а их внутренние органы блестели на свету. Их сердце было снаружи, все еще связанное с сосудами и органами. Последним сидхе, владевшим рукой плоти, был мой отец. Но меч на столе передо мной явился не ему. Он явился мне. Почему?

Мистраль шагнул между мной и столом, упершись руками в спинку кресла, он толкнул его. Кресло откатилось назад, и я посмотрела на него.

— Принцесса Мередит, ты выглядишь испуганной.

Я открыла рот, закрыла, и наконец произнесла:

— Мне холодно.

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными, когда он повернулся к Шолто.

— Принцессе холодно.

Шолто просто кивнул, и открыл дверь, чтобы поговорить с охранниками, ждущими снаружи. Он был королем и был уверен, что охранники стоят там, и что один из них будет счастлив позвать прислугу принести одеяло или пальто. Это было высокомерное благородство. У меня никогда не было достаточного количества слуг, чтобы я привыкла приказывать. Хотя возможно мой отец именно так и планировал. Он был человеком, который думал далеко вперед. Возможно он понимал, что без такого высокомерия, я буду более справедливой. Волшебная страна нуждалась в небольшом количестве справедливости.

Мистраль встал передо мной на колени, и он был достаточно высок, чтобы закрыть от моего взгляда стол. Меч не был единственной вещью на столе. Рядом с ним лежало копье. Оно больше не светилось, а было цвета выбеленного дерева, и на нем были видны руны настолько древнего языка, что я не могла прочитать их. Я задалась вопросом, а мог ли Мистраль их прочесть, но меня не так уж это интересовало, чтобы спросить. Есть другие вещи, о которых я должна была знать больше.

— Почему меч не прибыл в руку моего отца? Ведь у него была рука плоти.

Мне ответил Дойл.

— Еще у него была рука огня.

Я не оглянулась на него, но спросила:

— А у меня еще рука крови. Как одно относится к другому? Абен-дул предназначен любому, у кого рука плоти. Так почему я, а не мой отец?

— Предметы власти еще не начали возвращаться, когда был жив Принц Эссус, — ответил Дойл.

Мистраль спросил:

— Ты вызвал Риса?

— Да. — Дойл подошел ближе и встал справа от меня. Он взял меня за руку, руку, которая могла коснуться меча, и без соответствующей магии он вывернул бы меня на изнанку, и я умерла бы.

Он поцеловал мне костяшки пальцев, я попыталась освободить руку, но он удержал ее.

— В тебе огромная сила, Мередит. И в ней нет ничего неправильного или злого.

Я потянула сильнее свою руку, и скорее он позволил мне ее освободить, нежели я была сильнее.

— Я знаю, что моя магия не является злом, но зло то, что она делает, Дойл. Ты видел, что она творит. Это самая ужасная сила, которую я когда-либо видела.

— Принц никогда не демонстрировал тебе эту магию? — спросил Мистраль.

— Я видела врага, которого королева держит в шкафу своей спальни. Я знаю, что это мой отец превратил его в… шар плоти..

— Принц Эссус не соглашался с тем, что королева хотела делать… с этим, — сказал Дойл.

— Не с этим, — сказал Шолто. — С ним. Если бы это был не он, думаешь королева вытаскивала бы его из шкафа?

Все мы смотрели на него. Взгляд Мистраля не был счастливым.

— Мы пытаемся ее успокоить, а не ухудшить ее чувства.

— Королева гордилась, показывая Мередит насколько ужасной она могла быть.

Я кивнула.

— Он прав. Я видела… каким оставили пленника. Я видела его в ее кровати и слышала, как она приказывала положить его в шкаф.

— Я не знал, — сказал Дойл.

— Я тоже, — сказал Мистраль.

— Вы действительно думали, что королева щадила принцессу?

— Андаис скрывала от нее худшие из наших оскорблений, — сказал Мистраль, — поэтому Мередит никогда не видела, как она пытает нас, как в ту ночь, когда принцесса спасла нас. — Он взял одну из моих рук в свою и посмотрел на меня. В его взгляде было уважение, благодарность, надежда. Именно взгляд Мистраля той ночью дал мне храбрость рискнуть собой, чтобы спасти их всех от королевы. Его глаза той ночью ясно говорили, что я была всего лишь никчемной принцесской. И я приложила все силы, чтобы доказать ему обратное.

Я задалась вопросом — знал ли он, что его взгляд тогда сделал. И это подтолкнуло меня сказать ему об этом.

— Именно твои глаза той ночью, Мистраль, заставили меня рискнуть пойти против королевы.

Он нахмурился.

— Ты меня тогда едва знала.

— Правда, но ты смотрел на меня, пока она одних кромсала, а других заставляла смотреть на это. Твои глаза сказали мне, что ты тогда думал обо мне, что я ни на что не годная придворная дамочка.

Он изучал мое лицо.

— Той ночью ты чуть не умерла только потому, что я смотрел на тебя?

— Я должна была доказать тебе, что ты ошибался, Мистраль. Я должна была рискнуть всем, чтобы спасти вас всех, потому что это было правильно. Я сделала это сознательно.

Он держал мою руку в своих руках, и мои маленькие ладошки тонули в его огромных руках. Он продолжал смотреть на меня, как будто пробуя на вес мои слова.

— Она не лжет, — сказал Дойл с другой стороны от меня.

— Я верю, только… Не мог я сделать так, чтобы женщина заботилась о нас так, как я не мог даже подумать, как я не мог представить. То, что она отреагировала так только из-за того взгляда… — Он нахмурившись глядел на меня, затем спросил, — Мы были предназначены быть вместе? Из-за этого один мой взгляд сделал так много?

Я так не думала.

— Я не знаю. Я только знаю, что случилось то, что случилось. Ты заставил меня сделать больше, чем, думала, я могла сделать, Громовержец.

Он улыбнулся. Это была улыбка, которую мужчина может подарить только женщине. Улыбка, которая сказала мне насколько он был рад и сколько мои слова значили для него. Все полагают, что самые волшебные отношения между моими мужчинами и мной наполнены магией, но самые драгоценные моменты являются самыми обычными. Моменты, которые делят мужчины и женщины, если они любят друг друга, и говорят правду друг другу.

Любила ли я Мистраля? Когда он так внимательно смотрел на меня, у меня был только один ответ: Еще нет.

Глава 23

Слуга принес пальто. Оно было сшито из кусков кожи и простегано грубыми стежками, как кожа Франкенштейна. Кожа была различных оттенков черного, серого и белого, и различалась по структуре, как будто пальто было сделано из кожи разных видов животных. Стежки и разные куски кожи должны были бы сделать это пальто уродливым, но это было не так. Оно скорее напоминало клубную одежду готов, с добавлением элементов экипировки мотоциклистов.

Это пальто было удивительным, полностью подходило мне по размеру, облепляя мое тело, и очень мне шло. Его невозможно было надеть поверх оружия, поэтому пришлось снять больничную одежду, которая была в засохшей крови, чтобы застегнуть кнопки. Кнопки были вырезаны из кости. Пальто было подогнано настолько тесно, что моя грудь очень выгодно смотрелась в его V-образном вырезе. Самая узкая часть пальто пришлась на линию под грудью, доходя почти до талии. Дальше пальто проливалось вниз как бальное платье. Застежка шла до самого пола.

Шолто пришлось встать на колени передо мной, чтобы застегнуть мне пальто. Он мне улыбнулся.

— Ты прекрасно выглядишь.

Было мелочно чувствовать себя лучше только потому, что на мне было хорошо сидящее и идущее мне пальто? Возможно, но насколько хуже я буду чувствовать, если не возьму что-то, что помогло бы мне чувствовать себя лучше.

— Оно отлично сидит, — сказала я. — У кого я позаимствовала одежду?

— Это было создано для королевы слуа, — сказал он, вставая.

— И что это значит? — спросила я.

— Это значит, что у нашей швеи несколько месяцев назад было видение. Ей было сказано, что я возьму королеву, и что она должна сшить подходящие одеяния.

Я провела кончиками пальцев вниз по коже пальто. Она была такой мягкой. Швея выровняла изнаночную сторону пальто так, что швы не натирали мне кожу.

— Ты хочешь сказать, что ваша швея заранее знала, что Мередит будет королевой? — спросил Мистраль.

— Не именно Мередит, она не знала имени, но размеры знала.

— И ты позволил ей шить одежду для этой призрачной королевы? — спросил Дойл.

— Мирабелла шила для нашего двора столетиями. Она достаточно потрудилась, чтобы можно было немного потворствовать ей. Много чего из одежды было сделано из остатков и кусочков, как это пальто, так что это было не расточительство. — Он выдал мне благодарную улыбку. — Вид Мередит в этом пальто говорит, что это точно не было расточительством.

— Почему было важно, чтобы здесь у меня была одежда? Важно для пророческого видения? — спросила я.

— Мы в осаде, — сказал Дойл. — Возможно мы пробудем здесь дольше, чем думаем. Возможно нам с Мистралем тоже понадобилось бы позаимствовать одежду, но для тебя труднее найти подходящую по размеру одежду.

— Но почему хорошая одежда так важна? — спросила я.

— Мирабелла говорила всем, кто слушал, что я возьму королеву и она будет вот такого размера. — Он сделал жест, как рыбак показывает размер пойманной рыбы. — Это заставило ведьм и женщин-ночных летунов пересмотреть свои виды на меня.

— Ты имеешь ввиду, что женщины твоего двора перестали тебя преследовать, потому что Мирабелла шила одежду, которая не подходила им? — спросила я.

— Да, — ответил Шолто.

— Ты видел одежду до этого момента? — спросил Дойл.

— Нет, — сказал Шолто. — Женщинам моего двора было очень интересно, но я не интересовался этим. Если честно, то я думал, что Мирабелла специально это сделала, чтобы помочь мне прекратить преследования женщин нашего двора. — Он провел рукой вниз по моей руке, обернутой в кожу. — Но это было истинное видение.

— Очень надеюсь, что это не значит, что мы здесь в ловушке, — сказал Мистраль. — Ничего личного, Король Шолто, может ли это значить, что люди не в состоянии вывести нас отсюда?

— Я не хочу делать ничего, что будет вразрез с планом Мередит, но не могу сказать, что ее присутствие здесь со мной не будет для меня удовольствием..

Кто-то мягко и почтительно постучал в дверь. Я уже поняла без чьих-либо объяснений, что это был слуга. Как будто их учат, что нельзя сразу входить, можно только привлечь внимание, постучавшись с докладом.

— Войдите. — Произнес Шолто.

Женщина, которая принесла пальто, поклонилась, войдя в дверь.

— Король Шолто, простите, но есть вопрос, требующий Вашего внимания.

— Говори, Бебе. В чем дело?

Все три ее глаза стрельнули на Мистраля и Дойла, возможно больше на Дойла, прежде, чем она спросила,

— Вы уверены, чтобы дела двора обсуждались в присутствии незнакомцев? — Она попыталась присесть. — Я не имею ввиду Королеву Мередит, а этих двух сидхе.

Я заметила это интересное выделение, что они были сидхе, а я и Шолто нет. Это от того, что сидхе не могли править слуа или это было признание, как и мы считали, что мы не были сидхе? Я не знала Бебе достаточно хорошо, чтобы понять ее ли это были мысли, но это было интересное наблюдение.

Шолто вздохнул, затем повернулся к нам.

— Я сожалею, но вы действительно не слуа. Я скоро вернусь, надеюсь. — Он не выглядел счастливым, выходя в прихожую со слугой.

— Интересно, что они не считают сидхе своего короля, — заметил Мистраль.

— Или меня, — добавила я.

Дойл подошел ко мне, показывая рукой сверху вниз на мое новое пальто.

— Ты действительно выглядишь в этом пальто прекрасно. Оно идет тебе.

— Да, — сказал Мистраль. — Не хотел проигнорировать твою красоту, принцесса. Прости меня. — Он опустился на одно колено. Я видела, как стражи так делали для Королевы Андаис, когда они боялись, что они вызвали у нее недовольство.

— Встань, — сказал я, — и никогда так больше не делай.

Он выглядел озадаченным, но встал, хотя неуверенность на его лице была почти болезненной.

— Я расстроил тебя. Я сожалею.

— Так падать на колени, как ты сейчас сделал — это для королевы, — сказал Дойл.

Я кивнула.

— Я должна была провести свою жизнь униженно коленопреклоненной. Я не хочу видеть это в своих королях, или отцах моих детей. Ты можешь извиниться, Мистраль, но никогда не падай на землю, будто боишься того, что я сделаю. Это не мой стиль.

Он посмотрел на Дойла, который ему кивнул. Мистраль встал рядом с нами. Он улыбнулся мне немного растерянно.

— Это займет некоторое время, чтобы привыкнуть к таким вещам, но я постараюсь удержаться от коленопреклонения.

Я должна была улыбнуться этому.

— О, я не знаю. Мне нравится видеть человека коленопреклоненным, но если для этого есть очень хорошая причина.

Мистраль нахмурился.

Дойл объяснил.

— Она имеет ввиду, что, если ты решишь доставить ей удовольствие, то можешь встать на колени.

Мистраль покраснел, я никогда не видела его таким до сих пор. Он отвел взгляд, но ответил,

— Я буду счастлив сделать это снова с тобой, принцесса.

— Мередит, Мистраль. Зови меня Мередит или даже Мерри, когда мы одни.

Дверь открылась без стука, и я знала, что это Шолто. Он вошел, его лицо было несчастным.

— Что случилось? — спросил Дойл.

— Ваша мать прислала сообщение. Она требует доказательств, что с тобой все в порядке или благие готовы атаковать холм слуа.

— Они что, действительно хотят напасть на вас? — изумилась я.

— Не знаю, сделали бы это они, но они угрожают этим.

— Разве они не понимают чем рискуют? — спросил Дойл.

— Я думаю, что они пока не видят людей, чтобы говорить так, а мы всегда устраивали небольшие сражения друг с другом, о которых люди понятия не имели. О таком мы людям не рассказываем.

— Таранис изменил это, когда пошел к человеческим властям и обвинил моих мужчин в насилии.

— Это было… странно, — сказал Шолто.

— И если мы можем добраться до человеческих властей, мы расскажем им о преступлении, о настоящем преступлении, — сказала я, и даже мне слова показались мрачными.

Дойл обнял меня, и я прижалась к его голому торсу.

— Мы можем говорить по зеркалу с твоей матерью. — Шолто мрачно смотрел на Дойла.

— Что? — спросил Мистраль.

— Я только что понял, впервые буду говорить с тещей.

Дойл был поражен.

— Я думал о Бесабе, как о враге слишком долго, но ты прав. Она мать Мередит.

— Нет, она только родила меня, — сказал я. — Вы видели смерть единственной женщины, которая заработала право называться моей матерью. Меня воспитывали бабушка и отец. Теперь же моя мать хочет меня только потому, что я могу сделать ее матерью королевы благих. До того, как Таранис проявил интерес ко мне, она ни капли обо мне не заботилась.

— Она твоя мать, — сказал Шолто.

Я покачала головой, стоя в объятия Дойла.

— Нужно заработать право так называться. Именно так понимаются это люди. И не думаю, что просто рождение ребенка является достаточным основанием.

— Христиане полагают, что ты должна чтить своих родителей, — сказал Дойл.

— Да, это так, но спросите большинство американцев, и они скажут, что уважение нужно заработать.

— Ты хочешь проигнорировать запрос Бесабы? — спросил Шолто.

— Нет. Она хочет казаться потерпевшей стороной. Мы же должны показать ей, что нет причин для беспокойства. — Я подняла глаза к лицу Дойла. — Будет хорошо или плохо, если Дойл и Мистраль будут с нами? Или будет лучше, если будем только я и ты, Шолто?

— Я думаю, что требуется показать силу, — ответил он. Затем обратился к двум мужчинам. — Если у вас нет возражений, Мередит и я пойдем впереди, как король и королева, вы по сторонам от нас, а мои стражи позади нас. Давайте напомним им, с кем они хотят воевать.

Казалось, это предложение было встречено с одобрением. Шолто с улыбкой сказал:

— Уверен, что у меня найдется одежда, которая подойдет вам обоим, хотя Мистраль немного шире меня в плечах. Возможно подойдет безрукавка варварского короля.

— Я одену то, что тебе нравится, — сказал Мистраль. — Я ценю, что ты позволяешь нам оставаться рядом с Мередит в такой момент.

— Пусть благие, кто не боится Слуа, будут бояться Мрака Королевы и Мистраля Громовержца.

— Давно уже у меня не было той силы, о которой говорит это имя.

— Ты держишь копье, которое когда-то Тору-Громовержцу. Символ власти Тараниса находится в твоих руках, Громовержец.

— Я думаю, — сказал Дойл, — что благие не согласятся с таким положением вещей. Они здесь ради чаши. Если Таранис знает, что один из символов его власти выбрал другую руку, то он… — Дойл покачал головой и развел руки, как будто хотел обхватить что-то.

Я закончила его мысль:

— Таранис — самоубийца.

— Самоубийца? — Дойл произнес это с интонацией вопроса, затем кивнул. — Я собирался сказать, что он убьет нас всех, но да, этот термин точен.

Глава 24

Одежда Шолто подошла Дойлу и Мистралю по росту, но за исключением Риса и меня, все сидхе, которых я знала, были приблизительно шести футов ростом. Мужчины были все широкими в плечах, узкими в талии и стройными. Стражи были еще и мускулистыми, так как практиковались на тренировках с оружием и в войнах. Но Шолто был прав, говоря о плечах Мистраля. Они были шире, чем у Шолто или Дойла. Не на много, но достаточно, чтобы рубашки не подходили, натягиваясь слишком сильно, чтобы выглядеть хорошо. Лучше одеть меньше одежды и выглядеть хорошо, чем одеть больше, но выглядеть плохо. Мы собирались общаться с Благим Двором и они обо всех судили по внешности. То есть, если кто-то выглядел хорошо, то он был хорош. Вот такая неблагополучная семья.

Мирабелла, швея слуа, ходила вокруг Мистраля, натягивая на него пальто, которое она смогла найти для таких широких плеч. Она помогала ему держать пальто бледной, тонкой рукой, а потом разгладила складки дорогой синей ткани черно-белым щупальцем.

Ее правая рука была щупальцем ночного летуна. Она казалась человеком, за исключением этого щупальца. Щупальце было таким ловким, каким, я знала, могут быть щупальца ночных летунов. Она использовала обе свои руки не задумываясь. Видимо, сказывалась многолетняя практика работы обоими руками. Она была полукровкой ночного летуна? Ребенок насилия или согласия? Я хотела спросить, но это будет слишком грубо.

Мистраль выглядел удивительным в этом пальто. Глубокий синий цвет, казалось, сделал его глаза синими как летнее небо. Широкий воротник был отделан серым мехом и его собственные серые волосы цвета осенних облаков, казалось, сливались с мехом и трудно было определить, где заканчивается мех и начинаются волосы.

Мирабелла развернула Мистряля так, чтобы рассмотреть как легло длинное пальто вокруг его тела. Более темный серый мех спускался по спине пальто широкой линией так, что свободно лежащие до лодыжек волосы не нарушали создаваемой мехом иллюзии — и это был не гламор, а мастерство подбора одежды.

— Такое впечатление, что это пальто было сделано именно для него, — сказал сухо Дойл.

Швея пригладила щупальцем свои коричневые волосы, собранные в аккуратный пучок, затем посмотрела на него своими оливковыми глазами с вкраплениями карих, серых, и даже золотых искорок около радужки. Они были очень человеческими, хотя и у сидхе тоже могли быть такие. Она была высока и прекрасна, и двигалась с тем строгим, странно изящным, бузепречным движением, которое получается когда носишь корсет под платьем. Платье моды 1800-х годов и было темно-зеленого, почти черного цвета, который отражался в ее зеленых глазах. Рукава не соответствовали исторической точности такого покроя платья. Наверху они были собраны в фонарики и от локтя спускались широкими раструбами, которые проливались вниз, когда она подняла свои руки. В прорезях рукавов были видны рука и щупальце, а значит щупальце шлок по крайней мере от локтя.

Шолто сказал:

— Мирабелла, ты сделала это специально для Мистраля?

Она не смотрела на своего короля, а продолжала носиться с пальто, которое было самым большим из вороха одежды.

— Я рассказывала Вам о своем видении, Ваше Величество.

— Мирабелла. — Он произнес ее имя с нажимом.

Она повернулась и взглянула на него раздраженно, затем опять развернула Мистраля к нам, продолжая свой осмотр. Он сносил эту без жалоб. Королеве Андаис нравилось наряжать своих стражей на обеды, танцы, или для собственного развлечения. Мистраль привык к такому осмотру, как будто его мнение не имело значения. Мирабелла была совершенно профессиональна по сравнению с Андаис. Без ощупываний.

На Мистрале были черные брюки, подвернутые в сапоги по колено. Мирабелла завязала широкий синий пояс на его талии, и цвет пояса великолепно смотрелся на фоне лунно-белого света его оголенного живота. Глубокий синий цвет пальто подчеркивал видимую в нем бледную мускулистую грудь. Когда Шолто сказал, что Мистраль будет выглядеть царем варваров, он был прав.

— Мое пальто не делалось специально для моих плеч, Мирабелла, — сказал Шолто, посмотрев на нее.

Она пожала плечами, и что-то в этом движении подсказало мне, что плечо под рукавом было человеческим, по крайней мере, там была кость, не соответствующая щупальцу.

Она наконец посмотрела на своего короля. В ее прекрасных глаза плескалось возмущение. Она упала на колени, тяжелые юбки ее платья расплескались вокруг нее.

— Простите меня, мой Король, но гордость взяла верх надо мной. Если благие увидят мою работу после многих лет работы на Вас, Король Шолто, то я хочу, чтобы они были впечатлены. Я хочу, чтобы они видели, какую одежду они могли бы получить из этих двух рук, если бы Таранис не забрал бы одну из них.

Это ответило на один мой вопрос. Когда-то давно у Мирабеллы были две руки.

— Значит ты не ложилась спать всю ночь, чтобы сшить это пальто и одежду для Дойла.

— Вспомните, Ваша Выличество? Я создала для Вас красное пальто, но королева не одобрят этот цвет в своем дворе, и Вы больше никогда не одели его.

Шолто нахмурился, а потом улыбнулся, качая головой.

— Она думала, что это был слишком яркий цвет для ее двора. Она назвала его благим. Я забыл.

Дойл был одет в красное пальто, красивое темно-красное, и выглядело эффектно на фоне черноты его кожи. Контраст был почти черезчур красив. Пальто было похоже на современный пиджак, за исключением цвета и кроя. Покрой польстил его широким плечам и узкой талии — спортивное телосложение, как называлось это в магазинах. Еще были соответствующие брюки, собранные на талии небольшими складками так, что они очень плотно прилегали наверху, к бедрам и ниже темно-красная ткань стекала, пряча под собой черные с золотом мокасины.

Она выбрала шелковую рубашку цвета серого льда, которая дополняла и подчеркивала красноту пальто и черному кожи Дойла. Швею сопровождал ночной летун, сейчас он заплетал длинные волосы Дойла, вплетая в них красные ленты, тянущиеся к его лодыжкам.

— И Уна помогла мне сшить пальто. Она стала искусной, и я завидую ее рукам. — Она показала на ночного летуна, заплетающего волосы Дойла.

Ночной летун поклонился.

— Вы слишком добры, хозяйка.

— Я говорю то, чего ты заслуживаешь, Уна.

У Уны покраснел бледный низа живота.

— Я впечатлена, что Вы так быстро сделали ботинки для Мистраля, — сказала я.

Мирабелла пораженно посмотрела на меня.

— По размерам угадали. Как Вы узнали, что они новые?

— Я выбирала обувь для стражей в магазинах Лос-Анджелеса. После этого хорошо определяю размеры.

Она застенчиво улыбнулась.

— У Вас хороший глаз.

Я начала было говорить спасибо, но не знала как давно Мирабелла жила в волшебной стране. «Спасибо» могло быть оскорблением для давно живущих.

Вместо этого я сказала:

— Стараяюсь, и пальто, которое Вы сделали для меня, прекрасно.

Она довольно улыбнулась.

— Ты не сама делала ботинки, — сказал Шолто.

Она покачала головой.

— Это была сделка.

— Гном, — сказал он, и сделал это так, как будто имел ввиду какого-то конкретного гнома. В Новом свете было не так много гномов, но некоторые из них были у нас.

Она кивнула.

— Ты до сих пор встречаешься с ним? — спросил Шолто.

Она покраснела.

— Он любит свою работу, как я люблю свою.

— Он нравится Вам, — заметила я.

Она смущенно глянула на меня.

— Думаю, да.

— Ты же знаешь, что нет никаких запретов среди слуа, встречайся с кем хочешь, — сказал Шолто, — но гном ухаживал за тобой около ста лет, Мирабелла. Я думал, что ты посчитала его неприятным.

— Да, но…, - она протянула свою руку и широкое щупальце. — Кажется, я больше не считаю его неприятным. Мы говорим об одежде, и у него дома есть телевидение. Он приносит мне журналы мод, и мы их обсуждаем.

— Он нашел путь к Вашему сердцу, — сказал Дойл.

Она хихикнула и улыбнулась. Это говорило о том, что гном уже получил награду за выполненную часть сделки.

— Да.

— Тогда благославляю вас. Вы это знаете, — сказал Шолто, улыбаясь.

Лицо Мирабеллы стало серьезным и даже мрачным.

— Тулли ухаживал за мной около ста лет. Он был нежен, и он никогда не нажимал на меня, в отличие от некоторых, кого я могу назвать.

— Таранис, — сказал я. Я произнесла это имя ничего не чувствуя. Это отчасти меня немного ошиломило, но все же это было хорошо.

Она впилась в меня взглядом, затем ее лицо смягчилось.

— Если я не слишком самонадеянна, Королева Мередит, я слышала, что он сделал Вам, и я очень сожалению. Его нужно было остановить еще несколько лет назад.

— Видимо, он попробовал с Вами свою версию ухаживания.

— Ухаживание. — Она почти выплюнула это слово. — Нет, во время примерки он попытался взять меня силой. Я была приглашена в волшебную страну и мне обещали безопасность и соблюдение чести. Он должен был убрать все иллюзии для человека, и его магия, которая заставляла всех женщин видеть его красавцем, на меня не действовала. Я знала, что он обрастает жирком на талии. Я знала все недостатки, прятавшимися под иллюзиями. Я видела правду и он не мог соблазнить меня магией.

— У Вас наверное булавки и иглы были из холодного металла, — сказал Дойл.

Она посмотрела на него и кивнула.

— Вы правы. Мои инструменты помогали мне не попадать в его ловушки. В гневе он оторвал мою правую руку. — Она показала на щупальце. Оно изящно двигалось в воздухе, как подводное существо. — А потом он изгнал меня из ситхена, потому что однорукая швея ему была не нужна.

— Какой долго Вы были к тому времени в волшебной стране? — Дойл спросил.

— Лет пятьдесят, думаю.

— То есть если бы Вы вышли из ситхена, то эти годы обрушились бы на Вас, — сказал Мистраль.

Она кивнула.

— Как только я коснулась бы земли. Но не все в его двре согласились с его поступком. Некоторые из благих женщин отнесли меня к Неблагому Двору. Они подали прошение королеве и она сказала почти то же самое, что Таранис: 'На что мне однорукая швея?' — В ее глазах блестели непролитые слезы.

Шолто подошел к ней в красивой черной с серебром тунике, брюках и мокасинах, которые она сделала или нашла для него. Он поднял ее с коленей, держа за руку и щупальце.

— Я помню ту ночь, — сказал он.

Она смотрела на него.

— Я тоже, Мой Король. Я помню то, что Вы тогда сказали: 'Мы будем рады видеть ее среди слуа'. Вы никогда не спрашивали, как я буду у Вас работать, если буду. Леди благих заставили Вас обещать, что Вы не убьете меня, хотя они боялись слуа.

Шолто улыбнулся.

— Я хочу, чтобы благие боялись нас, это наша защита.

Она кивнула.

— Вы приняли меня только с одной работающей рукой, не зная, что Генри сможет найти способ вернуть мне руку. Я никогда не спрашивала, Мой Король, чтобы Вы сделали со мной, если бы я больше ничего не умела бы делать?

— Мы нашли бы для твоей руки какое-нибудь занятие, Мирабелла. Мы слуа. Среди нас есть те, у кого только одна рука, а есть, у кого их сотни. Мы найдем занятие любому.

Она кивнула и отвернулась от него, чтобы он не видел ее полившиеся слезы.

— Вы самый добрый из правителей, Король Шолто.

— Не говори об этом никому вне этого двора, — ответил он со смехом.

— Это будет наша тайна, мой Король.

— Вы говорили, что доктор Генри дал Вам новую руку? — Спросила я.

— Да, — ответила она.

— Как?

— Один из ночных летунов был так любезен, что позволил ему отрезать у него одно щупальце. Вы знаете, что они могут отращивать свои отрезанные щупальца?

— Да.

— Хорошо, Генри продолжал работать… пока не понял, что он может взять щупальце у одного ночного летуна, который мог восстановиться, и пришить его тому из слуа, кто не способен регенирировать. Это прошло успешно и он предложил мне сделать тоже самое, если я этого хочу. — Она слегка качнула обоими руками — Я хотела.

— Людям нужно подбирать генетически-совместимых доноров. Они только начинают пробовать пересаживать руки, но в большинстве случаев тела отторгают новые органы. Как Генри решил проблему отторжения?

— Я не очень понимаю то, что Вы только что сказали, моя Королева, на эти вопросы скорее уж ответит сам Генри. Если хотите знать, как я шью ему жакеты, подчеркивающие достоинства его тела, я могу рассказать это. Но до сих пор удивляюсь и не могу понять, как он приделал мне это щупальце. А у меня было много, много лет, и до сих пор этому поражаюсь.

Она начала собирать свою корзинку для шитья. Уна помогала ей. Когда они собрались, они снова вернулись рассмотреть нас.

— Вам все очень подходит, надеюсь, я могу так говорить.

— Мы найдем причину упомянуть кто сделал нашу одежду? — спросил Дойл.

Она снова срельнула по нему взглядом.

— Он знает, что я здесь, лорд Дойл. Таранис, возможно, не оценил меня, но были при его дворе те, кто оплакивал мои быстрые пальцы и мое рукоделие. И все еще есть женщины его двора, которые время от времени проведывают меня. Те, кто тогда нес меня на плаще из ситхена к ситхену, пытаясь спасти, те, кто приходит ночью, чтобы заплатить за мою работу. Король Шолто любезно позволяет это.

Я посмотрела на Шолто, и он выглядел немного смущенным.

— Один король не может запретить дизайнеру применять Ваши навыки. Слуа не благие, где одежда имеет такое значение.

Она рассмеялась.

— Факт, что большая часть Вашего двора разгуливает нагой, разочаровывает меня. — Она посмотрела на нас. — Хотя, думаю, это может изменится. — Она присела в реверансе, Уна поклонилась, и они ушли.

— Таранис должен быть убит, — сказал Мистраль.

— Согласен, — сказал Дойл.

— Мы не будем начинать войну только из-за того, что случилось со мной, или что он сделал Мирабелле.

— Это хронология подобных вещей, Мередит, — сказал Дойл.

— Ах, — сказал Мистраль. — Он всегда был бабником, но если у него что-то не выходило, он применял силу.

— Он всегда был настолько жесток — я имею ввиду эту историю с рукой?

— Нет, не всегда, — сказал Дойл.

Я продолжал слышать истории, что Таранис когда-то был пьющим, любвеобильным, мужественным человеком, но я никогда не видела этого. Но от того дяди темерь осталось слишком мало. Однажды он применил магию, чтобы соблазнить меня и получить в свою кровать. По сути, он использовал магию, чтобы изнасиловать меня, и думаю, он никогда бы не подумал, что я откажусь от него. Его уверенность в себе была легендарна. Что такого я сделала, чтобы заставить его думать, что его иллюзии не помогут заполучить меня?

— Почему Таранис применил магию, чтобы изнасиловать меня, вместо того, чтобы положиться на собственную привлекательность? Я думаю, что он для этого вполне самоуверен. Почему он не дождался, когдя я скажу «да»?

— Возможно у него не было на это времени, — сказал Шолто.

— Он хотел держать меня, Шолто. А значит времени у него было достаточно.

— О чем ты спрашиваешь, Мередит? — спросил Дойл.

— Мне только интересно, что использовал магию на мне, в отличие от обычного для него поведения. Его чары в разговоре через зеркало тогда в Лос-Анджелесе почти подействовали. Но на сей раз он просто изнасиловал меня, как поступил бы человек. Это на него не похоже.

— Ты сказала нам, что когда он нашел тебя в новой части волшебной страны, ты видела его через иллюзию, — сказал Дойл.

— Да, он был похож на Аматеона, но когда я дотронулась до него, то не почувствовала то, что должна была бы. Аматеон гладко выбрит, а я чувствовала бороду.

— Но Вы не должны были чувствовать эту разницу, — сказал Мистраль. — Таранис — Король Света и Иллюзий. Это означает, что его очарование противостоит почти всему. Он в состоянии уложить Вас в постель и Вы не узнали бы, что это не он.

— Я не думаю, — сказал Дойл.

— Думаю что? — спросила я.

— Что та его иллюзия не была столь же хороша, как должна была бы.

Все мы подумали об этом.

— Его волшебство исчезает, — сказал наконец Шолто.

— И он это знает, — подтвердила я.

— От такого даже старая собака станет отчаяннной, — сказал Мистраль.

— И опасной, — сказал Шолто.

Мы могли только согласиться с ним, к сожалению. Последние минуты на приготовления и мы были готовы к разговору через зеркало с моей матерью и другими благими, осаждавшими ворота.

Глава 25

Бесаба была высокой и худощавой, как все сидхе. Но ее волосы были густыми, волнами темно-каштанового цвета, собранными в сложной прическе, которая открывала ее тонкое лицо. Ее волосы в точности походили на волосы ее матери, а ее карие глаза были очень человеческими. Только недавно я поняла причину ее ненависти ко мне. Я была низкоросла и со слишком соблазнительными формами, но с моими волосами, глазами и кожей я не была похожа на человека. А она была.

На ней было платье глубокого оранжевого цвета, богато украшенного золотой вышивкой. Такое платье должно нравиться Таранису, который очень любил огненные цвета.

Она была в палатке, которую они установили снаружи у ворот. Она хотела быть одной, насколько я ее понимала. Союзники Тэрэниса никогда не доверили бы ей разговоры без наблюдателей, ее нужно было «направлять».

Я сидела в зале приемов, который был богато украшен и имел трон для Короля. Это был не трон двора слуа, хотя и выполнен из кости и дерева. Он был украшен золотом и тканью фиолетового цвета, вероятно когда-то он стоял в человеческом дворце. Он вполне подходил для торжественных приемов и выглядел внушительным, хотя не столь внушительным, как окружавшие меня мужчины или шевелящаяся масса ночных летунов, цеплявшихся за стену позади нас как живой гобелен с кошмарным узором, который вы не скоро забудете.

Шолто сидел на троне, как приличествует королю. Я сидела у него на коленях и хотя в этом было некоторое отсутствие достоинства, но мы решили, что это будет неплохой демонстрацей того, как хорошо я провожу время. Хотя, если кто-то не хочет что-то понять, вы ничего не сможете сделать, чтобы он увидел правду. Моя мать была специалистом по самообману и видела только то, что хотела видеть.

Дойл был по одну сторону от трона, Мистраль по другую. Если бы позади нас не было бы ковра ночных летунов, то мы выглядили бы как сидхе. Кто бы ни был с моей матерью перед зеркалом, мы хотели, чтобы они поняли, что боролись не только с нами четверыми. И это первое, что они должны были понять.

Я с удобством устроилась на коленях Шолто. Вокруг моей талии обернулась его рука, которая довольно фамильярно расположилась на моем бедре. Он пока не заработал такой близости. Из трех мужчин вокруг меня он был со мной меньше всего, но мы хотели показать и доказать, что я была его возлюбленной. И для этого я могу потерпеть его большую руку на моем бедре.

— Меня не нужно спасать, мама, Вы хорошо это знаете.

— Как ты можешь такое говорить? Ты благая сидхе и они украли тебя у нас.

— Они не крали ничего, что было ценным благим. Если ты говоришь о чаше, то все, кто мог услышать мой голос знает, что чаша пришла по желанию Богини и пришла она ко мне.

— Это знак великой благодати благих, Мередит. Ты должна вернуться домой и принести чашу, ты станешь королевой.

— Ты имеешь ввиду королевой Тараниса? — Спросила я.

Она счастливо улыбнулась.

— Конечно.

— Он изнасиловал меня, мама. — Дойл придвинулся ближе ко мне, хотя и так был близко. Я не думая протянула ему руку, чтобы держаться за него, даже тогда, когда сидела на коленях Шолто.

— Как ты можешь говорить такие вещи? Ты носишь его близнецов.

— Это не его дети. Вокруг меня отцы моих близнецов.

Мистраль тоже сел ближе. Он не пытался взять меня за руку, так как мои руки уже были заняты — одна у Дойла, другая у Шолто. Он просто придвинулся ближе, чтобы поддержать в этот момент, как мне кажется.

— Ложь. Неблагие лгут.

— Я еще не королева неблагих, мама. Я — королева слуа.

Она пригладила жесткие, широкие рукава своего платья и уставилась на меня.

— Снова, ложь, — сказала она.

Мгновение мне было очень жаль, что на мне сейчас не было короны волшебной страны, но эта магия пришла и вернется только в нужное время. Хотя, если честно, увидь она нас с Шолто в коронах, только убедило бы ее, что мы благие. В конце концов это были цветы и травы.

— Называй это как хочешь, но я счастлива в той компании, в которой сейчас нахожусь. А ты такое можешь сказать о себе?

— Я люблю свой двор и своего короля, — сказала она, и я знал, что именно так и думала.

— Даже после того, как часть этого двора тайно собиралась убить твою мать, мою бабушку, всего несколько дней назад?

Ее лицо на мгновение омрачилось, затем она снова выпрямилась передо мной.

— Это не Саир убила мою мать. Мне сказали, что это один из твоих стражей нанес удар.

— Да, чтобы спасти мою жизнь.

Она выглядела потрясенной, и я думаю, что это было так.

— Наша мать никогда не навредила бы тебе. Она тебя любила.

— Да, как и я ее, но магия Саир повернула ее против меня и моих людей. Это был злое волшество, мама, и еще хуже, что для этого она использовала собственную бабушку.

— Ты лжешь.

— Я призвала Дикую охоту для мести. Если бы это не была абсолютная правда, то охота или не ответила бы на мой призыв, или прибыла бы для того, чтобы разорвать меня. Они этого не сделали. Они помогли мне найти Саир. Они помогли мне убить ее и спасти отцов моих детей, которые в это время подверглись нападению.

Она покачала головой, но выглядела уже менее уверенной. Немного неуверенной, но я знала ее. Ее уверенность вернется. Так всегда было. Она получила намек на то, что была неправа или что ее союзники были злом, но она быстро избавится от этой искры правды и завенется в невежество, как в поношенный плащ.

Я наклонилась вперед на коленях Шолто, переместив свою руку так, чтобы одновременно касаться и Шолто и Дойла. Я наклонилась ближе к зеркалу на стене и быстро заговорила, не упустить момент и достучаться до моей матери.

— Мама, Дикая охота приходит на призыв лгунов или предателей. Таранис действительно изнасиловал меня, но он опоздал. У меня должны быть близнецы, и Богиня показала мне их отцов.

— У тебя только два младенца, но три мужчины. Кто из них лишний? — Она опять сосредоточилась на мелочах, чтобы не видеть правды. Не вопрос о насилии, или предательства, которые нам помогла выследить Дикая охота, а математика отцов и младенцев.

— История сидхе полна богинь, у которых были дети больше чем от одного отца, мама. Клотра наиболее известная из них, но были и другие. Очевидно, у меня будет больше одного короля..

— Ты была очарована, Мередит. Все знают, что Король Слуа умеет очаровывать. — Ее уверенность вернулась. Иногда я задавалась вопросом, почему я ее терплю. О, она была моей матерью. Думаю, мы все когда-то разочаровываемся в своих родителях. Возможно, они чувствуют то же самое по отношению к нам.

— Сама волшебная страна сделала нас парой, мама. — Я расстегнула обтягивающую манжету и подняла ее насколько позволяло пальто. Рукав Шолто был более свободным, и он смог его поднять выше, и мы показали наши парные татуировки из роз и шипов.

Она покачала головой.

— Вы могли сделать эти татуировки в любом человеческом магазине.

Тогда я рассмеялась. Потому что ничего больше не могла сделать.

Она выглядела пораженной.

— Здесь нет ничего забавного, Мередит.

— Нет, мама, нет. — Но мое лицо светилось улыбкой. — Но я или рассмеюсь или заору на тебя, не думаю, что последнее было бы полезно.

Я вернула рукав назад и застегнула костяную кнопку. Шолто повторил мои движения. Я встала и вышла из поля видимости зеркала на время, чтобы принести кое-что со стола от дальней стены.

— Вы уверены, что это мудро? — Спросил Мистраль.

Я посмотрела на стол, на котором было разложены данное нам оружие. Действительно ли это была хорошая идея? Не уверена, но я устала. Я устала от людей, пытающихся нас убить. Я устала от людей, думающих, что если бы они лишат меня моих мужчин, то я буду пешкой в их игре. С меня достаточно.

Я провела рукой по мечу Абен-дулу и помолилась: «Богиня, стоит ли им показать, кто я? Это напугает их?» — Я ждала какого-нибудь знака и сначала подумала, что не дождусь ответа, но потом появился легкий запах роз. Я почувствовала, как вернулась к жизни татуировка на моей руке к жизни, а на животе ожила бабочка. В моих волосах вновь появилась корона из омелы.

Я обернула ладонью рукоять меча. Я боялся этого. Боялась того, что этот меч мог сделать в моих руках. Рука плоти была ужасной силой. С этим мечом я могла использовать эту силу на расстоянии, и никто не мог дотронуться до моей руки, не рискуя ужасом, которого они пытались избежать.

Я венулась к зеркалу с мечом, держа его как флаг. Я встала перед Шолто и держала мечь перед собой.

— Ты знаешь, что это за меч, мама? Те, кто видят этот меч, знают ли они, что это такое?

Она нахмурилась, и я могла поспорить, что она этого не знала. Мать никогда не заботилась о знаниях о власти неблагих. Но кто-то в палатке должен был знать, в этом я была почти уверена.

Лорд Хью подошел к зеркалу. Он лекго поглонился прежде, чем всмотрелся в зеркало. Он побледнел. Этого было достаточно — он знал.

Он хрипло заговорил:

— Абен-дул. Хначит слуа украли даже это. — Но он не верил этому.

Я протянула свободную руку назад к Шолто. Он взял мою руку и встал рядом со мной. В этот момент татуировка на его руке коснулась моей и воздух вздохнул. Корона из травы вернулась к жизни, пока благие наблюдали за нами. Травяное кольцо на его пальце расцвело белым и его корона покрылась облаком бледных цветов. Мы стояли коронованные волшебной страной перед ними.

— Это — Король слуа Шолто, коронованный на власть волшебной страной. Я — Королева слуа Мередит, и я рожу его ребенка, его наследника.

Я опустила руку, держащую меч.

— Послушай меня, мама Бесаба, и все благие, слышащие мой голос. Старое волшебство возвращается. Богиня вернулась к нам. Вы можете вернуться под ее власть или остаться без нее. Это — ваш выбор. Но это правда, которую не скрыть ни ложью, ни иллюзиями. Подумайте хорошенько прежде, чем решите попытаться забрать меня силой.

— Ты угрожаешь мне? — Спросила она, и это так походило на нее — опять зацепиться за мелочь. Хотя думаю, что это для нее, возможно, была большая проблема.

— Я говорю, что было бы неблагоразумно вынудить меня использовать всю силу, которую мне дала Богиня для моей защиты. И я буду использовать каждую унцию силы, чтобы держаться подальше от Тараниса. Я стану снова его жертвой. Я не буду снова изнасилована, даже Королем Благих.

Лорд Хью немного отстранился от зеркала.

— Мы слышим твои слова, принцесса Мередит.

— Королева Мередит, — поправила я.

Он слегка наклонил голову.

— Королева Мередит.

— Тогда распускайте эту непродуманную и ненужную попытку спасения. Возвращайтесь в свой холм, к своему введенному в заблуждение королю, и оставьте нас в покое.

— Его приказы были очень определенными, королева Мередит. Мы должны вернуться с тобой и с чашей или не возвращаться вовсе.

— Он вышлет вас, если вы не преуспеваете? — Спросила я.

— Не в таких выражениях, но нам не оставили выбора.

— Вы должны либо похитить меня для него, либо быть изнаны, — сказала я.

Лорд Хью развел руками.

— Будь кто-то более тупой, чем я, понял бы именно так, к сожалению.

У стен палатки началось движение, и Лорд Хью сказал:

— Королева Мередит, прошу прощения, но для меня есть сообщение. — Он снова поклонился снова и оставил меня смотреть на мою мать.

Она сказала:

— Ты выглядишь прекрасно в этой короне, Мередите, я всегда это знала. — Она даже выглядела радостно, как будто действительно верила в то, что говорила.

Возможно, в этот момент я многое смогла бы сказать. Например: «Если ты думала, что я буду когда-либо править, то почему ты позволила Таранису забить меня почти до смерти, когда я была ребенком?» или, «Если ты думала, что я когда-нибудь буду королевой, то почему ты отдала меня и не желала меня видеть?». Вслух же я сказала:

— Я знала, что ты хотела корону, мама.

Лорд Хью вернулся к зеркалу. Он поклонился ниже.

— Мне сказали, что прибыла человеческая полиция и армия. Вы звали людей на помощь.

— Да.

— Теперь, если бы мы нападаем, Благой двор может быть выслан из Новой Земли, а неблагие и слуа остались бы контролировать последние остатки волшебной страны.

Я сладко улыбнулась ему.

— Вы выиграли бы все, что Королева Андаис без объявления войны стремилась получить в течение многих столетий для неблагих или слуа.

— Суть в том, что удар не будет нанесен, — сказала я.

Он поклонился так низко, что частично изчез из поля видимости зеркала. Когда он встал, на его лице было восхищение.

— Кажется, Богиня и волшебная страна не ошиблись в выборе новой королевы. Вы победили. Мы отступим и приведенную тобой причину поймет даже Король Таранис. Он никогда не стал рисковал всем нашим двором.

— Я очень рада, если ваш король вернет вас и поймет, что ничего кроме отступления не может быть наименее неудачным выбором, — сказала я.

Он снова поклонился.

— Я благодарю Вас подсказку выхода из нашей дилеммы, королева Мередит. Я не слышал, что Вы так успешно играли в политику.

— И у меня есть свои моменты, — сказал я.

Он улыбнулся, еще раз поклонился и сказал:

— Мы оставим Вас, чтобы Вас спасли люди.

— Мы не оставим ее у слуа, — воскликнула моя мать, как будто испугалась судьбы своей дочери.

— Оставь в покое, мама, — сказала я и потянулась отключить зеркало.

Она все еще спорила с Лордом Хью, как будто верила сказанному Таранисом. Было ясно, чего Лорд Хью не сделал. Ведь если я не вернусь королевой Тараниса, то Бесаба не станет матерью новой королевы благих. Она получила бы больше политической выгоды, если бы Таранис говорил правду.

Шолто поцеловал мою руку, улыбаясь.

— Это было очень хорошо сделано, моя Королева.

Я усмехнулась.

— Еще бы, когда сама волшебная страна коронует вас, и продолжают появляться основные реликвии.

— Нет, Мередит, — сказал Дойл, — ты очень хорошо сыграла. Твой отец гордился бы тобой.

— Это так, — подтвердил Мистраль.

И в этот момент, держа оружия, которым могли владеть только я и мой отец, благословленная волшебной страной, самым важным было то, что мой отец гордился бы мной. Мы всегда стараемся нравится своим родителям. И поскольку я никогда не нравилас своей матери, мой отец был всем, что у меня было. Он был всем для меня. Он и бабушка.

Теперь мои родители были мертвы, оба. Женщина в зеркале была просто человеком, тело которого выносило меня. Но этого мало, чтобы быть матерью. Я молилась, чтобы быть хорошей матерью, и нашей безопасности. И опять из ниоткуда появился дождь из лепесткой белых роз, падающий как ароматный снег. Думаю, это было очевидным ответом на мои молитвы. Богиня была со мной. Положение улучшалось. Христиане говорили: если Бог со мной, то кто может быть против меня? Ответ, к сожалению, был — почти каждый.

Глава 26

Мы закрепили пряжки нашего нового оружия. Я очень серьезно отнеслась к размещению замка на мече. Пока он был в ножнах, к нему можно было прикасаться не опасаясь его действия. А если бы меч был не в ножнах или не прочно в них закреплен, всегда оставался шанс, что какой-нибудь бедолага солдат будет вывернут наизнанку.

Дойл разместил рожок безумия на своем теле, закрепив его кожаным ремешком.

— Разве не нужно вложить его в какой-нибудь мешок или что-то вроде этого? — спросил Шолто.

— Пока я ношу рожок на своем тело, он не будет реагировать ни на кого другого, кто может его коснуться. Он становиться опасным только вне моих рук.

— Как я понесу копье, чтобы благие его не заметили? — Спросил Мистраль.

— Не думаю, что даже Таранис рискнет напасть на тебя из-за копья сегодня, перед людьми, — ответила я.

— Но будут другие дни, — сказал Мистраль. — Он приехал в Западные Земли, чтобы найти Вас, Мередит. Я думаю, что из-за одного из символов его власти, он бы снова пришел бы сюда. — Он поднял копье, как будто взвешивая его. Это было изящное оружие, длиннее костяного копья Шолто, которым я убила Саир. Я поняла, что копье Мистраля было слишком тонким, чтобы им наносить удар или его кидать.

— Для чего оно предназначено — быть копьем или скорее большим громоотводом?

Мистраль внимательно оглядел блестящее копье, затем улыбнулся мне.

— Вы правы. Оно не предназначено для поражения людских тел. Скорее, это большая волшебная палочка, или палка. С ним в руках и немного практики, и я могу вызвать с неба огромную молнию, чтобы убить врага.

— Ты имеешь ввиду, можешь использовать его как инструмент для убийства?

Он, казалось, задумался, затем кивнул.

— Я подумал о другом, — сказал Шолто.

Мистраль и я смотрели на него.

— Что подумал? — Спросила я.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Не скромничай, Мередит. Я вижу твое лицо. Ты знаешь, что можно вызвать молнию. чтобы убить несколько врагов. И никто ничего не будет знать. Только для тайного убийства слишком поздно.

— Почему? — Спросила я, потом поняла. — Все слуа его видели.

— И некоторые из них столь же стары как самые старые из сидхе. Они раньше видели копье в руке короля, и они знают, на что оно способно. Мои люди лояльны, и не предали бы нас специально, но не верю, что они промолчат. Невесты-скелеты, возвращающие реликвии силы, слишком хорошая история, чтобы о ней молчать..

Я вздохнула.

— Неутешительно это.

Дойл подошел ко мне.

— Мы должны выйти наружу и приветствовать человеческих спасателей, но Мерри, ты действительно думаешь об убийстве, как о разрешении наших проблем? — В его лице не было осуждения, только терпеливое ожидание. Он просто хотел знать.

— Скорее, я больше не исключаю подобного решения наших проблем, — ответила я.

Он взял мое лицо в свои ладони и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Ты думаешь именно так. Что случилось, что ты изменила свое мнение? — Его руки упали, а его лицо выглядело неуверенным. — Я дурак. Ты видела, что твоя бабушка умерла.

Я схватило его за руку и заставила посмотреть на меня.

— А еще я видела, ка тебя пытались спасти доктора, я думала, что ты опять умираешь. Таранис и остальные уверены, что именно ты должен умереть первым.

— Они его больше всех бояться, — сказал Шолто.

— Они и тебя пытались убить, — сказал Дойл, глядя на Шолто.

— Но они бояться не меня, а слуа и то, что я ими правлю, — ответил он.

— Тогда почему выбрали меня? — Спросил Мистраль. — Я не командую армией. Я никогда не был правой или левой рукой королевы. Почему они зашли так далеко, чтобы и меня убить?

— Есть те, кто достаточно стар, чтобы помнить тебя в сражении, мой друг, — ответил Дойл.

Мистраль отпустил глаза, его волосы упали на лицо, как серые облака, закрывающие небо.

— Это было так давно.

— Но большая часть старой силы возвращается. Возможно самые старые в обоих дворах бояться того, что бы ты мог сделать, если бы тебе вернулась твоя сила, — сказал Дойл.

У меня появилась мысль.

— Мистраль — единственное божество штормов, которое есть во Дворе Неблагих. Другие либо остались в Европе, либо являются благими

— Это верно, — сказал Дойл, — но это не объясняет попытку убийства.

— Да, — сказал я, — А что, если Таранис боялся того, что случиться? Он знал, что если бы его копье вернулось Богу Штормов Благих, то он смог бы приказать отдать копье ему. Но он не может приказать Мистралю. Он ничего не может потребовать от неблагих.

— Ты действительно думаешь, что он допускал возвращение копья? — спросил Мистраль, держа копье навесу.

Я пожала плечами.

— Я не знаю, это было предположение.

— Я думаю, что это что-то серьезнее, — сказал Дойл.

— Что тогда? — Спросила я.

— Магические предметы, руки власти наследуются. Ты этому доказательство, рука плоти была у твоего отца, а рука крови подобна руке твоего кузена Кела.

— У него рука старой крови, он может открыть старые раны, но не сделать новые, — сказала я.

— Нет, у тебя более полная власть, но руки крови и сила плоти есть в родословной твоего отца. Дети, которых ты носишь, могут унаследовать способность иметь дело со штормами и погодой. Если это так и Мистраль будет жив, то станет ясно, от кого они унаследовали эту власть. Но если Мистраль умрет раньше, чем родятся малыши, то Таранису будет проще доказать, что это его дети.

Я покачала головой.

— Но он уже мой дядя. Его брат — мой дедушка, а значит я уже могу нести гены магии штормов.

Дойл кивнул.

— Да, но я думаю, что король в отчаянии. Он убедил половину своего двора, что близнецы могут быть от него, включая твою мать. Ее вера в это, и ее слабость веры в том, что он… взял Вас, будут достаточными, чтобы убедить сомневающихся. Они будут думать, что 'ее мать не поверила бы лжи'.

— Разве они плохо ее знают? — Спросила я.

— Благие, как большинство людей, не захотят поверить, что мать желает дочери зла.

— Но Неблагие лучше это знают, — сказал Мистраль.

Дойл и Шолто кивнули.

Я снова вздохнула.

— Моя кузина думала, что если они убедят Риса вернуться к Благому Двору, то и Гален не будет угрозой. Поэтому они на них не напали.

— Тогда, почему Таранис обвинил Риса и Галена в насилии?

— И еще Айблока, — сказала я. Это заставило меня задаться вопросом. — Эйб тоже в опасности?

— Если к Рису вернуться его силы, то он будет невероятно опасен, — сказал Мистраль. — Почему они его не пытались убить? Почему они думают, что смогут убедить его присоединиться к ним?

— Я не знаю. Я повторяю то, что сказала Саир.

— Она солгала? — спросил Дойл.

Это было при мне.

— Я думаю, что она слишком боялась, чтобы лгать, но… — Я уставилась на них. — Я была дурой? Все мы были дураками? Нет, Богиня не предупреждала меня об опасности для Риса или Галена. Она предупредила меня в прошлый раз, когда Галена почти убили.

— Я думаю, что они в безопасности, пока, — сказал Дойл.

— Но Дойл, разве ты не видишь? Слишком много заговоров, слишком много партий в волшебной стране. Часть хочет видеть тебя мертвым, но есть и неблагие, которые хотят видеть мертвым Галена. Они убеждены, что он — Зеленый человек, который поможет мне занять трон. А я считаю, Зеленый человек в пророчестве — просто Бог, Консорт.

— Согласен, — сказал Дойл.

— Возможно Таранис верит в свои обвинения против Риса и других в насилии. Он достаточно сумасшедший для того, чтобы править придворными. Возможно кто-то еще хотел нашей смерти и по другим причинам, и использовал для этого короля, — сказал Шолто.

— Мы в центре паутины заговоров. Некоторые нити мы можем коснуться и проследить их, но другие предупредят паука, — сказал Дойл.

— А он придет и съест нас, — сказал я. — Сегодня мы должны уйти из волшебной страны, мы возвращаемся в Лос-Анджелес, и попытаемся выжить. Здесь нет ничего, что гарантировало бы нашу безопасность.

Мужчины обменялись взглядами. Шолто сказал:

— Полагаю, что среди слуа я в безопасности, но за пределами… — Он пожал плечами. Он носил свой собственный белый меч, вырезанный из кости щит был прислонен к его трону. Он поднял щит и сжал его в руке. Он прикрывал его тело от шеи до середины бедра.

— Почему больше не делают подобных вещей силы, которые приходят к нам, как чаша, костяное копье или костяной нож? — Спросила я.

— Вещи, которые даются богами или приходят в видениях, приходят в руку как магия. Но вещи, которые даны защитниками земли, воды, воздуха или огня больше походят на смертное оружие. Они могут быть утеряны, и не ты из несешь, — сказал Дойл.

— Буду знать, — сказала я.

В офисе зазвонил телефон. Шолто взял трубку, что-то пробормотал, потом вручил мне.

— Это тебя — Майор Уолтерс.

Я взяла трубку и поприветствовала:

— Здравствуйте, Майор Уолтерс.

— Мы снаружи, осаждающие уходят. Люди Вашего дяди собираются и идут домой.

— Спасибо, майор.

— Это моя работа, — сказал он. — Теперь, ждем только Вас. Мы хотели бы вернуться домой.

— Вы правы. О, и майор, есть еще двое мужчин, которых я должна найти и которые вернуться в Лос-Анджелес со мной.

— Это Гален Гринхэйр и Рис Найт?

Я не слышала их имен из водительских прав.

— Да, это они. Они с Вами?

— Да.

— Впечатлена. Даже у нас мои пожелания не выполняют так хорошо.

— Они сами нашли нас. Господин Найт сказал, что когда он видел нас, то понял, что должен остаться здесь и дождаться Вас и Капитана Дойла.

— Скажите ему, что одна наша проблема только что вернулась ко Двору Благих.

— Я передам. Теперь, Вы можете присоединиться к нам, и скажите, сколько мест в транспорте для Вас нужно.

— Для меня и еще троих.

— Хорошо.

— Ещё раз спасибо, майор, и мы снова Вам рады. — Я положила телефон и повернулась к мужчинам.

— Рис и Гален уже с ними, — сказала я.

— Рис знает, что есть только один человек, ради которого в волшебную страну приведут Национальную гвардию, — сказал Дойл.

— Ты бы мне польстил, если бы моя жизнь не была в опасности так часто.

Дойл притянул меня к себе и улыбнулся.

— Я отдам свою жизнь, чтобы ты была в безопасности.

Я покачала головой и не улыбнулась в ответ. Я взял его руку в свою.

— Глупый человек. Я хочу, чтобы ты был жив и был со мной, а не мертвым героем. Имей это ввиду, когда будешь в следующий раз делать выбор, хорошо?

Его улыбка исчезла, и он смотрел мне в лицо, как будто он мог прочитать мои мысли, даже те, о которых я не знала. Когда-то этот взгляд заставлял меня вздрагивать или бояться, но не теперь. Теперь у меня не было тайн от Дойла. У него она могли быть от меня.

— Я не могу обещать, что буду приложу все усилия, чтобы никогда не разочаровать тебя, Мерри.

Это было лучше, что я могла от него добиться. Он никогда бы не пообещал не погибать, чтобы меня защитить, потому что это было именно то, что он сделал бы. Я сделала выбор за него. Я решила бросить волшебную страну, любой предложенный трон, лишь бы спасти нас. Я хотела, чтобы отцы моих детей были живы к их рождению.

Он коснулся моего лица.

— Ты выглядишь грустной, я не хотел, чтобы ты грустила.

Я устроила свою щеку в его руке, чувствуя теплоту и его реальность.

— Меня пугает, что наши враги настолько настроены сначала убить тебя, мой Мрак.

— Меня не убьют, — сказал Мистраль.

— Да, — сказал он.

Я погладила его руку и отступила, глядя на всех троих.

— Вы лучше все останьтесь в живых, потому что отъезд из волшебной страны ничего не остановит. Это только даст нам передышку. Обвинение Тараниса в насилии сделает СМИ нашими друзьями, и уменьшит количество нападений, если они не захотят увидеть это в новостях.

— Вы говорите, что папарацци будут нашей защитой? — Дойл казался недоверчивым.

— Благие гордятся тем, что они хорошие парни. Они не захотят выглядеть плохими.

Дойл задумался.

— Повернем зло на пользу.

— Какие папарацци? — спросил Мистраль.

Все мы, включая Шолто, посмотрели на Мистраля. Клянусь, почти злая усмешка пересекла лица Шолто и Дойла.

— Если мы должны совершить сделку с дьяволом, Мистраль, то на таких снимках ты можешь быть с Мерри, — сказал Шолто.

— О чем вы говорите? — еще раз спросил Мистраль.

Шолто ответил:

— Я видел те снимки, Мрак. Ты, Рис и Мередит, нагие, занимающиеся противным.

— У нас не было секса, — сказала я.

— Некоторые из таблоидов в Европе использовали снимки, которые заставили бы сомневаться, — сказал Шолто.

— Когда это ты был в Европе? — Спросила я.

— У меня есть агентство, которое собирает любые сведения по миру о фейри.

— Это — превосходная идея, — сказал Дойл. — Нужно предложить такое королеве, только… — Он повернулся ко мне. — Я больше не служу той королеве.

Был момент, когда у меня появился вопрос — а не должна ли я извиниться за это. Но бросив взгляд, на его лицо, поняла, что извинения не нужны. Он любил меня. Это было видно по его лицу, его глазам. Дойл любил меня, а за такое никогда не просят извинения.

Глава 27

Мое дыхание вылетало туманным облачками в зимней ночи пока мы шли по замерзшей траве. Мирабелла нашла для меня плащ, отделанный кремовым мехом. Он как-будто был из сказки — смесь белого с золотом и сливочного поверх черной кожи пальто. У Шолто было достаточно много зимних плащей и пальто, чтобы они подошли мужчинам. Мои руки лежали на руках Короля Шолто и Капитана Дойла, как их стоит называть при солдатах. Мистраль шел позади нас с копьем, обернутым в мягкую ткань, чтобы скрыть его от любопытных глаз. Скорее всего там были шпионы. Это волшебная страна, здесь всегда кто-то за кем-то наблюдал. Не обязательно шпионы дворов, но фейри — любопытный народ. Что-нибудь необычное всегда интересует их и будут скрываться, цепляться за листья и деревья, и ждать часами.

Вид, представший нашим глазам, был достаточно необычен, чтобы произвести впечатление на аудиторию. Если бы фейри были людьми, то у нас была бы толпа зевак, которых должны были бы сдерживать солдаты, но наши люди могли наблюдать скрытно. Не зря нас называли скрытным народом.

Майор Уолтерс стоял впереди группы мужчин, но рядом с ним стоял человек, у которого были собственные полномочия. А за ними стояли полицейские и солдаты. Но главным образом солдаты.

Шолто наклонился и прошептал,

— Здесь больше солдат, чем мы когда-либо видели, с тех пор, как приехали в Америку.

Дойл, должно быть, услышал, потому что прошептал в ответ:

— Думаю, что майор был готов к самому худшему.

— Хороший лидер всегда там делает, — сказала я.

— И мы так делаем, — сказал он. Я почувствовала волну магии от него.

Мистраль низким голосом проговорил из-за наших спин.

— Здесь слишком много любопытных, чтобы заметить тех, кто решит напасть на нас.

Дойл кивнул, а Шолто сказал:

— Не уверен, что ты пропустишь.

— Ты не можешь видеть скрытую от наших глаз аудиторию? — спросил Дойл.

— Очевидно нет, — ответил он.

— И я не могу, хотя знаю, что они там есть, — сказала я мягко.

Раздался голос:

— Тебе нужно еще несколько сотен лет практики. — из массы солдат и полиции вышел Рис. Он усмехнулся мне. Кто-то дал ему взаймы униформу, и он был полностью одет в камуфляж. Его длинные белые локоны не соответствовали военной форме. Кто-то даже дал ему взаймы повязку на глаз, в основном черную.

Я отпустил мужчин, стоящих с обеих сторон меня, и протянула руки к Рису. Он завернул меня в объятии, и нежно поцеловал меня в лоб. Затем он чуть отодвинул свое лицо назад так, чтобы смог посмотреть на меня.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал он.

— А полагалось выглядеть плохо? — Глядя на него, ответила я.

Он снова усмехнулся.

— Нет, но… — Он покачал головой. — Позже.

— Где Гален? — Спросил Дойл.

— Он говорит с их волшебником. Я ее раздражаю.

Я нахмурилась, продолжая обнимать его стройное, мускулистое тело. Я так хотела сегодня же увезти всех своих мужчин из волшебной страны в Лос-Анджелесе, где будет безопаснее.

— Что ты сделал, что раздражаешь ее?

— Отвечал на множество вопросов и только правду. Некоторые люди — даже волшебники, или в этом случае ведьма, хотя военный термин — волшебник — некоторые люди уверены, что я потерял свой глаз за сотни лет до того, как они родились.

— Ох, — сказала я и снова его обняла.

Майор Уолтерс выступил вперед с человеком в камуфляже, который, казалось, был главным. Не было никаких знаков отличия, чтобы я смогла определить его звание, но то, как на него смотрели другие солдаты, наличие этих знаков делало ненужным. Он просто был главным.

— Принцесса Мередит, это — капитан Пэйдж. Капитан, позвольте представить Принцессу Мередит Ник-Эссус, дочь Принца Эссуса, наследника трона Неблагого Двора, и то, что я слышал, возможно и Благого Двора.

Уолтерс посмотрел на меня.

— Вы, принцесса, нарасхват, — сказал он.

Не уверена, что он действительно знал о предложении благих, или только делал вид, что знает, чтобы узнать у нас больше информации. Полиция может быть хитрой, иногда — потому что это их работа, и иногда — потому что это становиться привычкой.

Капитан протянул мне руку и я взяла ее. У него было хорошее рукопожатие для человека с такой же большой рукой насколько у меня была маленькой. Некоторые большие мужчины никак не могли научиться так пожимать руки. Я стояла теперь достаточно близко от него, чтобы прочесть его имя на форме, и заметить две планки спереди на его воротнике.

— Национальная гвардия Иллинойса имеет честь сопроводить Вас в безопасное место, Принцесса Мередит.

— Для меня честь, что такие храбрые мужчины и женщины ответили на мой призыв о помощи.

Пэйдж изучал мое лицо, как будто ожидал, что я буду саркастична. Наконец просто нахмурился, глядя на меня.

— Вы не знаете, насколько мои люди хороши, чтобы говорить о них, что они храбрые.

— Они прибыли в волшебные холмы, думая, что им возможно придется выступить против Благого Двора. Существовали человеческие армии, которые отказались бы делать это, капитан Пэйдж.

— Но не мы, — сказал он.

Я попыталась улыбнуться естественно.

— Уверена в этом.

Он улыбнулся, затем взволнованно взглянул на меня.

Рис наклонился ближе ко мне и прошептал:

— Уменьши это.

— Что?

— Гламор, уменьши его, — сказал он, не переставая улыбаться.

— Я не делала…

— Доверься мне, — сказал он.

Я глубоко вздохнула и сконцентрировалась. И приложила все усилия, чтобы уменьшить гламор, который, как сказал Рис, окутывал от меня. У меня никогда не было такого количества этого вида гламора, чтобы волноваться об этом прежде.

Капитан Пэйдж покачал головой, хмурясь.

— Все хорошо? — Спросил его Уолтерс.

Он кивнул.

— Думаю, мне нужно больше… профилактики.

— Они получили склянки с бальзамом из четырехлистного клевера. — Сказал Рис.

— Ты им дал их? — Спросила я.

— Нет, они додумались до этого сами. Они, видимо, готовы к любым неприятностям, которые могут исходить от фейри.

— Мы так не считаем. — Начал говорить Пэйдж.

Дойл прервал его:

— Все в порядке, капитан. Мы рады, что у вас есть защита. Мы не будем специально околдовывать ни одного из вас, но среди других фейри могут быть не столь честные.

Люди стали нервно оглядываться, хотя Пэйдж и Уолтерс продолжали смотреть на нас.

— Я не имел ввиду открытую атаку, — сказал Дойл. — Я только имею ввиду, что наши люди так… шутят.

— Шутят, — сказал Уолтерс. — И что это значит?

— Это значит, что фейри любят тыкать во что-нибудь новенькое. Многие наши хорошие мужчины и женщины, располагая магией, неопределимо будут тянуться к вашим людям.

— Он имеет ввиду, — сказал Рис, — что у нас есть много зевак, но они являются бессмертными фейри, а значит вы их не уведите. Но мы знаем, что они там. Они могу захотеть некоторых из Ваших солдат сбить со следа и увести с глушь, только чтобы посмотреть, что они могут это сделать.

— Ваши люди сегодня наиболее близко подошли к началу войны на американской земле, чем когда либо раньше. Я думал, что риск быть изгнанными должен был сделать их более серьезными.

Я покачала головой.

— Сидхе, возможно. Но у нас есть и другие народы. Кроме того, капитан, это Благие угрожали войной, не слуа и не неблагие. Единственный двор, который рискнул нарушить соглашение, Двор Багих.

— Да, и в прошлый раз, когда мы участвовали в небольшом сражении, это была не война, потому что это были монстры волшебной страны, а не кто-то из какого-либо из Дворов, — сказал Уолтерс, но его голос был сух.

Я задрожала. Странно, мне не было холодно. Очевидно, моя сила росла, или возможно мои мужчины сохраняли для меня тепло. Но Уолтерс этого не знал, и если он будет думать, что мне холодно, то скорее отправит нас к самолету и подальше от этого ада.

Капитан Пэйдж сказал:

— Давайте устроим принцессу в более теплом месте.

Уолтерс кивнул:

— Прекрасно.

Но он смотрел на меня с подозрением. Что такого я сделала, чтобы он так смотрел на меня? О, подождите, я же не выкладываю ему всего, а еще я в прошлый раз подвергла опасности его людей. Я не хотела подвергать их опасности, но вот тайны от него у меня точно были. Я многое скрыла и продолжала просить рисковать собой ради меня и моих мужчин. Справедливо это было? Нет. Но если бы нас это спасло, то я подвергла бы их всех опасности снова.

Я признаю, что я бы так и сделала, но мне это не нравится.

Глава 28

Рис подхватил мою руку и наклонился ко мне, идя со мной рядом. Моя вторая рука была у Дойла и он мог слышать наш с Рисом разговор. Хотя со слухом сидхе он и так бы услышал, Мистраль и Шолто тоже могли услышать. Главное, чтобы солдаты, которые шли рядом с нами, не услышали.

Я ожидала, что Шолто будет настаивать держать мою руку, но он любезно и безропотно позволил Рису занять свое место. Он шел рядом с Мистралем как хороший телохранитель. Шолто был очень милым для короля.

Большинство солдат только изредка бросали на нас взгляды, пытаясь не смотреть на нас, а некоторые даже не пытались. Они смотрели, пока мы проходили мимо. Большинство из нас были похожи на героев из фильмов. Более современный костюм Дойла был скрыт под серым плащом, который как будто сошел со страниц романов Диккенса. Мистраль закрепил меховой воротник на своем плаще так, что когда он шел, в складках плаща проглядывала голая грудь. Шолто выбрал белый плащ, который был смесью тренчкота и плаща чиновника времен Второй мировой войны. Зато плащ скрыл очень несовременную одежду, да так, что среди нас он выглядел наименее заметным.

Я поняла, что Шолто всегда так одевался, сливаясь с обстановкой, где бы он ни был. Если мог, он одевался соответствующе. Скорее всего, это из-за того, что он всю свою жизнь пытался спрятать свое необычное тело и не хотел выделяться.

— Почему ты одел форму? — Спросила я.

— Разве ты не помнишь, что ты приказала мне сделать? — Рис выглядел слишком серьезным.

— На тебе была кровь бабушки, — сказала я.

Он кивнул.

Дойл наклонился ближе и спросил,

— А почему ты не взял одежду в Неблагом Дворе или в твоем собственном доме?

Рис был одними из немногих сидхе, у кого вне волшебной страны был собственный дом. Он говорил, что магия мешает принимать телевизионный сигнал, а ему нравилось смотреть кинофильмы. Но если честно, то я думаю, что ему просто нужна была небольшая частичка личной жизни. Хотя он действительно любил кинофильмы.

— Как ты думаешь, сколько времени прошло? — Спросил он.

— Слуа сказали, что мы были в зачарованном сне несколько дней, — сказала я.

— Возможно это было в холме слуа, но здесь и в других дворах прошли все лишь часы.

— Время вокруг Мерри течет по-другому, но не во всем волшебном царстве, — сказал Дойл, как будто размышлял вслух.

Шолто придвинулся к нам и наклонился ко мне. Я была слишком низкорослой, чтобы это было возможно сделать.

— Ты хочешь сказать, что разница во времени в моем дворе и в остальной части волшебной страны теперь несколько дней?

— Скорее всего, — сказал Дойл.

Мистраль добавил,

— Время в Неблагом Дворе изменилось, когда в последний раз внутри была принцесса. Но разница была не в несколько дней, а только в несколько часов.

— Не думаю, что это из-за меня. Скорее это магия Богини.

— Но это ты с ней связана, — сказал Дойл.

С этим я не могла спорить.

Капитан Пэйдж остановился. Они с Уолтерсом повернулись к нам.

— О чем вы все шепчетесь?

— Не беспокойтесь, — сказал Уолтерс. — Они лгут.

— Мы никогда не лжем, — сказала я.

— Значит Вы так скрываете, что получается, что лжете, — сказал он.

— Почему Вы настолько недовольны мной, майор? — Спросила я.

Он посмотрел на меня так, будто я должна была это знать.

— Я сожалею, что подвергла опасности Ваших людей и других полицейский и федеральных агентов в прошлый раз. Я бы с удовольствием изменила бы ситуацию опасности вокруг меня, если бы могла, майор. Пожалуйста поверьте, что я тоже не наслаждалась проведенным временем.

Его лицо смягчилось, и он кивнул.

— Простите. Я знаю, что Вы в опасности, и что с Вами продолжают происходить страшные вещи. И я знаю, что не только мы — простые люди, оказались среди происходящего.

Это выражением, с которым он сказал «простые люди», кое-что подсказало мне.

— У Вас случилось еще что-то, о чем я не знаю, майор?

— Ваш дядя, Король Света и Иллюзий, потребовал, чтобы мы вернули Вас ему. Он сказал, что он защитит Вас от Ваших похитителей. — Он показал на окружавших меня мужчин.

— Позвольте я объясню дальше, — сказал Пэйдж.

Уолтерс подвинулся, пропуская его ближе.

— Ваша тетя, Королева Воздуха и Тьмы, потребовала, чтобы Вы были возвращены к ее Двору и сказала, что она защитит Вас.

— Она так сказала? — Спросила я.

— Вас это удивляет, — сказал Пэйдж.

— В прошлый раз, когда она говорила со мной, она признала, что она не может обеспечить мне безопасное пребывание в волшебной стране и предложила мне вернуться в Лос-Анджелес.

Эти двое обменялись взглядами.

— Ее двор был непреклонен, — сказал Пэйдж.

— Ее двор, — уточнил Дойл. — Не сама королева?

— Нет, мы разговаривали не лично с ней. Мы говорили с ее придворными.

Пэйдж издал смешок.

— Вы же не разговариваете с президентом, чтобы узнать его намерения, особенно имея такое количество вышестоящего руководства, как у меня.

— Кто говорил от имени королевы? — спросил Дойл.

— Ее сын, Принц Кел, — ответил Пэйдж.

— Да, — сказал Уолтерс, — он кажется очень волновался за свою кузину. — Уолтерс наблюдал за моим лицо, пока говорил это.

Я постаралась удержать невозмутимость на лице. Но я знала, что Кел не хотел для меня ничего хорошего. Он хотел меня убить. Моя беременность означала, что королева могла передать мне свой трон. Она поклялась перед всем двором, что отдаст трон тому, кто первый понесет ребенка. Технически, я могу напомнить об этом клятве и потребовать корону прежде, чем родятся младенцы. Но еще я знала и другое. Если я вернусь к Неблагому Двору беременной, я не доживу до рождения детей. Кел теперь нас всех постарается убить.

— Наша королева отличается от большинства правителей, — сказал я. — Не доверяйте ничему, что приходит не от нее лично. Таранис любит лакеев, передающих его сообщения, но Королева Андаис предпочитает личный контакт.

— Вы говорите, что Ваш кузен лжет? — Спросил Пэйдж.

— Я лишь имею ввиду, что несколько недель назад он перестал быть единственным наследником трона своей матери. Что бы Вы чувствовали на его месте, капитан?

— То есть, он теперь представляет для Вас опасность, — сказал Пэйдж.

Я посмотрела на Дойла. Мне говорить правду? Он кивнул.

— Да, Капитан, Принц Кел опасен для меня.

— Если он появится здесь, — сказал Дойл, — мы должны рассматривать его как очень опасного человека.

— Мы должны будем напасть на принца? — Спросил Пэйдж.

— По крайней мере удостоверьтесь, что он не приближается к принцессе, — сказал Дойл.

— Черт, — сказал Уолтерс. — Кто еще, как предполагается, должен бы был находиться на вашей стороне, опасен для принцессы?

Я рассмеялась.

— У нас нет времени зачитывать весь список, майор. Именно поэтому я и должна уйти отсюда. Волшебная страна перестала быть для меня безопасной.

Двое мужчин стали еще серьезнее. Пэйдж начал отдавать приказы, и люди в форме начали разбежались их выполнять. Это было похоже на простое бегство, но приказы должны выполняться и нас повели к единственному пустующему военному хаммеру. Его борта были покрыты камуфляжем, и он казался страшнее, чем обычный хаммер, это как разница между оружием для спорта и оружием для убийства. Оба эти оружия стреляют, но глядя на них понимаешь, что сделаны они для разных задач.

Гален стоял около машины и разговаривал с женщиной с короткими темными волосами. Ее лицо смотрело вверх на его, она изучала его лицо, как будто пытаясь его запомнить. Он был в своем обычном состоянии очарования, а язык ее тела был очень красноречив. Они оба посмотрели на нас, когда мы подошли. Гален с довольной улыбкой, но женщина… Клянусь, что это был совсем не дружественный взгляд.

Он тоже был в форме. Новый цифровой камуфляж был в основном коричневым и серым, и должен был обманывать глаза, хотя странно, у меня не было проблем с узнаванием любого человека в новом камуфляже. Разве эта форма, как предполагалось, не были предназначена для маскировки в дикой местности? Может быть это не действовала с фейри. Интересно. Унылые цвета, казалось, подчеркивали зеленый оттенок бледной кожи Галена. Его отец был пикси, и это проглядывало в цвете его кожи и в зелени волос. Он обнял меня так сильно, что мои ноги оторвались от земли, и заставил меня задыхаться. Он наконец поставил меня, затем посмотрел мне в лицо. Его обычная улыбка исчезла, а на лице появилось что-то намного более серьезное.

— Мерри, — сказал он, — я думал, что потерял тебя.

— Что произошло, пока мы спали?

— Мы нашли тело Онилвина, и следы твоей магии на нем.

Я кивнула.

— Он попытался помочь благим убить Мистраля, а затем пытался убить меня.

Гален снова сильно обнял меня, прижимая мое лицо к его груди.

— Когда мы не нашли следов других стражей рядом с ним, мы подумали, что ты осталась одна. Одна, без моей или Риса защиты.

Я немного отстранилась, чтобы вздохнуть.

— Шолто успел придти.

— До нападения? — Спросил он.

Я покачала головой.

Шолто ответил:

— Мы в это время убивали стрелков, но я никогда не прощу себе, что оставил ее там одну в снегу.

Гален посмотрел на него.

— Она — приоритет. Ее безопасность. Ничто другое не имеет значения.

— Я знаю, — сказал Шолто.

— Ты оставил ее одну. Ты сам это сказал.

Шолто открыл рот, чтобы поспорить, затем закрыл. Он кивнул

— Вы правы. Я забыл о своих обязанностях. Впредь это не повторится.

— Смотри, если не сделаешь этого, — сказал Гален.

Дойл и Рис смотрели на него, потом переглянулись.

— Это наш маленький Гален говорит, или ты говоришь через него? — Спросил Рис.

— Я думаю, наш маленький Гален растет, — сказал Дойл.

Гален хмуро посмотрел на них обоих.

Мистраль сказал:

— Видимо там, где вы были с Галеном было очень опасно, если ты заговорил как Мрак.

Остальные обменялись взглядами, затем я сказала:

— Западные Земли более безопасны, Мистраль, но они не безопасны.

— Для Мерри нигде не будет безопасно, пока живы наши враги, — сказал Гален.

Я обняла его. Он был прав, но услышать это от него, словно что-то кольнуло во мне.

— Мы не можем убить их всех, — сказал Рис.

— Проблема не в том, чтобы убить их всех, — сказал Дойл. — Проблема в том, что мы не знаем, кто все они.

И это действительно было проблемой.

Глава 29

Женщина, разговаривавшая с Галеном, была одним из человеческих волшебников. Эксперт Паула Грегорио была на несколько дюймов выше меня, с гладкими темными волосами, тонким темным лицом и огромными карими глазами. Ее глаза доминировали на ее лице, из-за них она выглядела моложе, чем была, и намного более хрупкой, нежели горевшая в глазах личность.

Она сильно сжала мне руку, как некоторые мужчины, которые хотят проверить другого человека. Но наши руки были одного размера, и несмотря на то, как она выглядела в форме, у нее было недостаточно сил, чтобы повредить мне руку. Возможно, я выглядела так же хрупко, как эксперт Грегорио, но я была сильнее и тверже ее. Я была человеком только частично, она же была человеком полностью.

Однако, я ей не понравилась с первого взгляда, и это было не здорово, ведь она должна была защищать меня, было бы гораздо лучше, если бы я ей понравилась. Но один взгляд этих больших темных глаз на Галена только подтвердил мою уверенность в причине такого отношения ко мне. Чем же это он тут занимался с экспертом Грегорио, чтобы она начала так смотреть на него?

Зная Галена, могла сказать, что это был не больше, чем флирт. Он был все лишь дружелюбным. Он бы так же себя вел и с волшебником мужского пола, но Грегорио этого не знала, подобное объяснение либо оскорбит ее, либо утвердит в мысли, что я хочу держать Галена подальше от нее. Ни то, ни другое я не подразумевала, а значит оставлю все, как есть. Оставалось надеяться, что моя безопасность не будет зависеть только от нее. У нас есть проблемы посерьезнее, чем ее мысли о Галене.

Второй волшебник был высок, хотя не такой высокий, как большинство сидхе, которые иногда были гораздо выше его скромных шести футов. Он был настолько же белокурым и бледным, как Грегорио была темна волосами и кожей. Сержант Доусон легко улыбался, его волосы были насколько коротки, что голова проглядывала со всех сторон его фуражки.

— Принцесса Мередит, для нас честь обеспечивать Вашу безопасность. — Он пожал мою руку, не сильно, но со вспышкой магии. Это явно было не нарочно, потому что его собственное лицо выглядело слишком удивленным, а значит он был очень сильным экстрасенсом, реагируя так на касание руки новой королевы волшебной страны.

Он не забрал руку, но она дрожала, как будто он не очень хорошо себя чувствовал. Я медленно потянула свою руку из его хватки, стараясь быть вежливой, но, глядя в это время на него в свете ламп, я заметила кое-что, чего никогда до этого не видела. Его синие глаза вспыхнули, и пальцы в моей руке были слишком тонкими и длинными для его роста. Раздался звук колокола и появился запах цветов, но на этот раз пахло не розами.

— Что это было? — Спросил он немного хриплым голосом.

— Я ничего не слышала, — сказала Грегорио, вглядываясь в окружающую нас темноту. Она доверяла инстинктам Доусона. Дежу пари, что у нее могли быть некоторые догадки, которые могли бы оказаться верными.

— Колокол, — сказал Гален и придвинулся ближе к Доусону и ко мне. Он смотрел на меня поверх плеча волшебника. Он и я разделили момент понимания.

Доусон заметил это.

— Что это? Я тоже услышал колокол, но вы оба знаете, что это было. Это что-то опасное? — Он потер свои руки, как будто ему было холодно, но я знала, что это не из-за зимнего холода. Хотя я сомневался, что его кожа бежала с гусиной кожей, как будто кто-то шел по его могиле.

Я начал говорить кое-что обычное, чтобы скрыть все это и не напугать его больше, но произнесла я совсем другое:

— Добро пожаловать, Доусон.

— Я не понимаю… — Но слова умерли на его губах, и он просто пристально глядел на меня.

Грегорио повернулась к нам. Она сильно дернула Доусона за рукав так, чтобы прервать наш зрительный контакт.

— Мы были предупреждены о ее воздействии на мужчин, сержант.

Он выглядел смущенным, и затем отступил подальше от меня так, обращался скорее к ночи вокруг нас.

— Не то, чтобы мне это не польстило, госпожа, но мне нужно работать.

— Вы оба думаете, что я только что пыталась обольстить сержанта? — Спросила я.

Грегорио впилась в меня взглядом.

— Вы только, может казаться, не оставляете никаким мужчинам для остальной части нас, не так ли?

— Эксперт Грегорио, — Доусон сказал в резком голосе, — Не смейте так говорить с принцессой. Обращайтесь к ней с предельным уважением. — Но он продолжал избегать моего взгляда, пока говорил это.

— Да, сэр, — сказала она, но даже эти слова были наполнены гневом.

— Это не моя энергетика сейчас призывала Вас, сержант Доусон.

Он покачал головой.

— Я поеду в первом грузовике с водителем-мужчиной. У нас есть водитель-женщина и специалист, которые поедут с Вами во второй машине.

— В Вашем роду были фейрии, — сказал Рис.

— Это не… — Но снова слова Доусона подвели его. Его руки сжались в кулаки и он снова покачал головой.

— Не делайте этого или мы будем вынуждены закрыться от Вас, Принцесса, — сказала Грегорио.

Я рассмеялась. Ничего не могла с этом сделать.

— Что забавного?

Про себя я подумала: «Вы теперь не сможете закрыться от меня, даже если бы попробовали». Вслух же, я сказала:

— Прошу прощения, эксперт, я очень устала, у меня было несколько очень трудных дней. Это всего лишь нервы. Вытащите нас отсюда. Для всех нас будет лучше быть подальше от волшебных холмов.

Похоже, она хотела поспорить, но все же кивнула и пошла догонять ушедшего сержанта.

Рис и Гален подвинулись ближе ко мне. Рис сказал,

— Твоя сила призывала его кровь.

— Ты имеешь ввиду его генетику? — Спросила я.

— Да, — сказал Рис.

Дойл придвинулся вплотную к моей спине, положив руки мне на плечи и создавая тесный кружок для разговора.

— Это и значит призывать чью-то кровь? — Спросила я.

Рис кивнул.

— Да, когда-то очень давно любой из нас мог такое делать, но я уже забыл об этом..

— Я не понимаю, — сказала я, вжимаясь в тело Дойла. Шолто и Мистраль обступили нашу группу с обеих сторон, но продолжали наблюдать за происходящим вокруг нас и в то же время они слушали наш разговор, как будто Дойл сказал им именно так делать. Может быть так и было.

— У тебя рука крови, Мерри, — сказал Дойл в мои волосы.

— Сила звать кровь не просто зовет кровь в теле, — сказал Рис. — Это еще зовет магию в теле человека. Вполне возможно, что теперь ты сможешь призывать любого человека, который окажется близко к тебе. С одной стороны этого хорошо, это повысит уровень силы и их, и возможно твой. Но мы собираемся жить среди людей и это будет опасно, пока мы не выясним, насколько это безопасно.

— Что точно означает, что моя рука крови взывает к крови Доусона?

— Это означает, что твоя магия призывает его магию.

— Подобное тянется к подобному, — сказал Мистраль, его глаза все еще были направлены в ночь.

— Фейри в Европе, смешавшиеся с людьми, их семьи иммигрировали в Соединенные Штаты, — сказала я.

— Да, — сказал Рис.

— Значит таких людей может быть много? — Спросила я.

Он кивнул и пожал плечами.

— Возможно.

— Но это означает нечто большее, — сказал Мистраль. — Это означает, что принцесса может призвать почти всех, у кого в роду были фейри.

Я обернулась, пытаясь увидеть лицо Дойла, но он прижал свою щеку к моей макушке. Не для того, чтобы помешать мне увидеть его лицо, а, как мне кажется, потому что так было комфортно нам обоим.

— Что это значит?

Дойл заговорил низким голосом, его грудь и шея были так близко ко мне, что его голос вибрировал по мне.

— Когда-то некоторые руки власти позволяли призывать людей и создавать из них армии или делать их своими слугами. Они приходили охотно, с желанием служить. Рука крови одним из немногих, которые могли заставить людей хотеть присоединиться к тебе. Без преувеличения, если у тебя есть власть, которую когда-то рука власти уже попробовала, ты можешь призвать магию их крови, и они ответят.

— У них есть выбор? — Спросила я.

— Когда Вы применишь эту силу, они не захотят выбирать. Они будут хотеть служить тебе, как мы.

— Но…

Рис приложил к моим губам свой палец.

— Это разновидность любви, Мерри. Это из способов, которым люди находили своего лорда или мастера. Только тогда это не было как сейчас, давно это было. — Он убрал палец и выглядел очень грустным. — Я тоже мог призывать к себе людей. Я давал им безопасность, комфорт, радость. Я защищал их и действительно любил их. Потом я потерял свои способности и больше не мог защитить их. Я не мог их спасти. — Он обнял меня, а поскольку Дойл был прижат ко мне, он обнимал нас обоих.

Рис прошептал:

— Я не знаю, буду ли я счастлив, если этот вид силы вернется к нам. Когда это работало, это было замечательно, но когда ушло, я будто умирал со своими людьми, Мерри. Они умерли и часть меня умерла с ними. Я тогда молился о смерти, об истинной смерти. Я молился, чтобы умереть с моими людьми, но я бессмертен. Я не мог умереть и я не мог их спасти.

Я почувствовала слезы на его щеке. Я прижала свое лицо к его щеке и чувствовала, как плачет его единственный глаз. Гоблины, которые лишили его другого глаза, лишили его и слез. Я чувствовала, как руки Дойла напряглись вокруг нас. Тогда я почувствовала, что Гален встал позади Риса и тоже обнял его.

Шолто положил руку на волосы Риса, и раздался глубокий голос Мистраля:

— Не знаю, хочу ли я сновать быть ответственным за жизни других.

— Я тоже, — сказал Рис, в его голосе дрожали слезы.

— Я тоже, — сказала я.

— У тебя может не быть выбора. — Сказал Дойл.

И это было правдой, замечательной и ужасной правдой.

Глава 30

Дойл заколебался в дверях бронированного хаммера. Он всматривался внутрь машины, будто изучая пещеру, в которой может обитать дракон. В это мгновение я четко видела линию его тела, поворот головы, и я вдруг поняла, что армия, приехавшая нас спасти, была сомнительным благословением.

— Машина бронирована, а значит слишком много металла, чтобы ты ехал внутри. — Сказала я.

Он повернулся и посмотрел на меня, на его лице было безразличие.

— Я могу поехать внутри с тобой.

— Но это причинит тебе боль.

Он, казалось, задумался над ответом, и наконец сказал:

— Это будет неприятно, но терпимо.

Я посмотрела на хаммер и на стоящих рядом со мной мужчин, которые тоже не торопились сесть в машину. Ни один из них не хотел находится среди такого огромного количества металла.

— Никто из вас не пробовал применить магию в таком большом количестве металла, так?

— Нет, — сказал Рис около меня.

— Мы будем, как это называется, слепыми. Мы в этой штуковине как простые люди.

— Если вы останетесь в таком количестве металла надолго, то вы истаите?

Они обменялись взглядами.

— Я не знаю, но некоторые могли бы.

Рис обнял меня одной рукой.

— Не смотри так серьезно, Мерри, девочка. Это короткая поездка и мы можем это сделать. Кроме того, этот металл не только нам не позволит применить магию.

Я посмотрела на него, и кажется поняла, что он имел ввиду, но нам было важно уехать.

— Ты имеешь ввиду, что если на нас нападут, то их магия тоже не будет работать в этих машинах?

— Я думаю, что это большое искусственное препятствие разрушит любые чары, направленные на него, — сказал Дойл.

— Тогда давайте садиться, — сказал Рис, — и увезем нашу принцессу подальше отсюда.

Дойл решительно кивнул и повернулся садиться в машину. Я взяла его за руку, заставив его повернуться и посмотреть на меня. Я поцеловала его губы, чему он поразился.

— Для чего это?

— Для храбрости, — сказала я.

Его улыбка ярко сверкнула на темном лице.

— Ради тебя я всегда буду храбрым, моя Мерри.

Эти слова заслужили еще один, более глубокий поцелуй.

Эксперт Грегорио громко кашлянула. Затем добавила:

— У нас мало времени, принцесса. — Ее последнее «принцесса» походило на оскорбление.

Я прервала поцелуй и взглянула на нее. Она вздрогнула.

— Что случилось? — Спросила я.

— Ваши глаза — они пылают.

— Иногда такое случается, — сказала я.

— Это магия? — спросила она.

Я покачала головой.

— Это он так на меня действует.

— Кроме того, — Рис сказал, — ее глаза почти всегда так искрятся. Вы должны увидеть как наши глаза пылают, когда мы применяем магию или занимаемся сексом. Вот это шоу.

Она нахмурилась, глядя на Риса.

— Слишком много информации.

Рис шагнул к ней.

— О, а я даже не начал еще флиртовать.

Дойл и я отодвинули его за руки.

— Достаточно, — сказал Дойл.

— Мы должны сесть в большой, плохой автомобиль и уехать, — сказала я.

Рис повернулся ко мне и на его лице не было ни тени поддразнивания, оно было почти печальным.

— Ты не знаешь, каково нам будет там внутри, Мерри.

Я сжала его руку.

— Если вам там будет совсем плохо, тогда вы пересядете во что-нибудь более открытое. Я видела, что у них есть другие джипы. Я поеду одна.

Он покачал головой.

— Какими бы мы были стражами, если бы позволили бы это? — Он наклонился и прошептал, — И какими же мы будем отцами?

Я прижалась щекой к его щеке.

— Возможно, быть моим королем всегда будет опасно и не легко.

— Любовь, как считается, не легка, Мерри, или все бы любили.

Я отодвинулась, чтобы посмотреть на него.

— Все влюбляются.

— Это не любовь, Мерри, это влюбленность. — Он улыбнулся так заразительно, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Я давно не видела, чтобы Рис так улыбался.

Я улыбнулась ему и выдала целомудренную версию поцелуя, который заставит жаловаться наш эскорт.

— Для храбрости? — Спросил он.

— Да.

— Наш капитан имеет на это право, Мерри. Ты заставляешь нас всех быть лучше, чем мы есть.

— Что это — версия возвращения Гиджета? — Спросила эксперт Грегорио.

— Я не понимаю, что Вы имеете ввиду, — сказала я.

Она нахмурившись смотрела на меня.

— Был такой фильм Гиджет, мораль которого была в том, что одна женщина заставляла окружающих ее мужчин становиться лучше. Я его ненавижу, потому что, оказывается, достаточным быть женщиной, чтобы исправить мужчин-ублюдков. Полная чушь.

Я посмотрела на двух мужчин, самых близких для меня. Гален помахал рукой, стоя рядом с другой машиной, в которую они садились. Я послала ему воздушный поцелуй, и расстроилась, что не могу сделать большего.

— Хороший лидер должен вдохновлять свои войска, эксперт Грегорио.

— Да уж, — сказала она.

Дойл заговорил, проскальзывая внутрь автомобиля:

— Женщина — всегда будет главой дома, если лучше управляется с ним, — сказал он, и он скользнул внутрь металлического зверя.

Эксперт Грегорио посмотрел на меня, поморщившись.

— Он серьезно?

Я кивнула.

— О, да, он серьезно. — Я улыбнулась ей. — Помните, мы поклоняемся Богине. Поэтому видим многие вещи немного по-другому.

Она задумалась, а я оставила додумывать дальше. Я забралась в хаммер, и почувствовала за спиной Риса.

Глава 31

Хаммер не предназначен для комфортного передвижения. Он был сделан для войны, а значит это была бронь и безопасность, но все это сотрясалось на неровностях дороги. Ремни и оборудование, установленные здесь, вы никогда не найдете в гражданской версии.

У нашего водителя были настолько короткие волосы, что можно было подумать, что это был мужчина. До тех пор, пока водитель не повернулся и не ответил на вопрос эксперта Грегорио. Оказалось, что капрал Ланс — женщина. Что заставило меня внимательней приглядеться к ней. Может быть она подстриглась по-мужски именно для того, чтобы походить на парня. Я не сказала этого вслух, но про себя подумала, что природа постаралась сделать так, что она никогда не будет похожа на парня.

Эксперт Грегорио села на место рядом с капралом. Ее глаза неотрывно следили за Галеном, который садился в хаммер перед нами. Мы все решили, что лучше было развести их на как можно большее время, видимо, он произвел на нее больший эффект, чем рассчитывал. По тем же причинам мы бы предпочли поступить так и с другим волшебником, Доусоном, и держать его подальше от меня, но у нас не было выбора. Доусон сел рядом с водителем-мужчиной в хаммере, в котором ехал Гален, Мистраль и Шолто. Я думала, что король слуа будет возражать таким разделением со своей королевой, но он промолчал. Просто мягко поцеловал меня и сделал то, что ему сказали. Он согласился, что Рис должен был рассказать мне и Дойлу о случившемся, пока мы спали в волшебной стране. Гален же пока мы ехали рассказывал о происшедшем с ним Мистралю и Шолто. Это была очень логично, и поэтому я ждала возражений. Фейри почти всех видов редко бывают логичными, но никто не спорил. Мы распределились и сели в автомобили.

Моя одежда была больше предназначена для спасения от холода и совершенно не подходила для посадки в военные автомобили. Пришлось подтянуться, а Рис подтолкнул меня. Дойл подхватил меня за руку и помог мне сесть рядом с ним. Мы устроили складки моего пальто и освободили место Рису.

Несмотря на то, что пальто Дойла было в стиле 1800-ых годов, оно занимало меньше места, чем моя одежда. Думаю, что женская одежда всегда была менее практична, и это нисколько не зависит от того, в каком столетии можем находится.

Двигатель завелся, и я поняла, что мы не сможем вызвать заклинание и поговорить так, чтобы люди на передних сидениях нас не услышали. Единственное, что мы могли себе позволить, это не кричать.

Рис взял мою руку, приподнял и поцеловал сгибы пальцев. Он был настолько торжественным, что это раздражало. Затем он усмехнулся, и неуловимое для меня напряжение в груди отпустило.

— Что случилось в остальной части волшебной страны, пока мы были у слуа? — Спросил Дойл.

Рис удержал мою руку его, потирая большим пальцем мои суставы. Он мог улыбаться, но его движения были возбуждающими.

— Ты помнишь, что поручила нам с Галеном в больнице? — Начал он.

Я кивнула.

— Да, я поручила вам отвезти домой тело бабушки.

— Да, и для этого ты создала нам лошадей.

— Мы с Шолто их создали, а не только я, — поправила его я.

Рис кивнул, его глаза скользнули от меня к Дойлу.

— Мы слышали, что ты была коронована королевой слуа.

— Это правда, — Дойл сказал, — их поженила сама волшебная страна.

С лица Риса резко ушла улыбка, его сменило такое горе, что он внезапно постарел. Не так как стареют люди, а как человек, который всегда был по-юношески красив, и у которого каждый прожитый им день, каждая унция полученного опыта внезапно показались на его лицо, пролились в его синий глаз.

Он снова кивнул, кусая нижнюю губу, и отпустил мою руку.

— Значит это правда.

Я взяла его руку обеими своими, устраивая ее словно в колыбели на моих коленях.

— У меня уже был этот разговор с Шолто. Я не моногамна, Рис. Все отцы моих детей дороги для меня, и это не изменится, независимо от того сколько корон я ношу.

Рис смотрел не на меня, а на Дойла, который кивнул.

— Я был там, когда она говорила с королем слуа. Он действительно хотел, чтобы она была только его королевой, но наша Мерри была очень… непоколебима. — В последних словах проскочил намек на шутку.

Я посмотрела на Дойла, но его темное лицо было невозмутимо, на нем ничего нельзя было прочесть.

— Но как только волшебная страна выбрала супруга, то… — начал Рис.

— Я думаю, что мы возвращаемся к очень старым правилам, — сказал Дойл, — не человеческим, которые мы приняли несколько столетий назад.

— Благие приняли человеческие правила, но Неблагие никогда не принимали этих правил, — сказал Рис.

— Нет, — Дойл сказал, — это было решение нашей королевы, которая решила найти наследника трона, но не думала, что это может разрушить ее королевство. И если откровенно, то я думаю, что она всегда знала, что ее сын испорчен. Думаю это одна из причин, почему она так отчаянно стремилась заполучить второго ребенка.

Рис сжал мои руки.

— Сейчас при нашем дворе есть те, кто хотел бы видеть Мерри на троне.

— Как принц Кел пережил эту новость? — Спросила я.

— Спокойно, — сказал Рис.

Дойл и я оба уставились на него.

— Он был как Безумный Шляпник, когда мы видели его в последний раз, — сказал Дойл.

— Он разглагольствовал о моем убийстве, или что вынудит меня сделать ребенка с ним, чтобы мы могли управлять вместе, — сказала я.

— Когда я его видел в последний раз, он был спокоен, — сказал Рис.

— Это плохо, — сказал Дойл.

— Почему это плохо? — Спросила я, пытаясь увидеть выражение его лица в полумраке хаммера.

Рис ответил:

— Кел может быть и сумасшедший, Мерри, но он силен, и у него все еще много союзников среди неблагих. Его спокойное поведение понравилось королеве, видимо, этого он и добивался. Он не хочет быть виновным, если с тобой что-нибудь случится.

— Онилвин не попытался бы убить меня или Мистраля без приказа Кела, — сказала я.

— Принц обвиняет предателей благих, которых ты убила. Он говорит, что они, должно быть, предложили Онилвину возвращение к Золотому Двору.

— Принц лжет, — сказала я.

— Возможно, но это вероятно, — сказал Рис.

— Это даже могло бы быть верно, — сказал Дойл.

Я смотрела на него.

— Ты тоже так думаешь?

— Послушай, Мерри. Онилвин знал, что Кел не выживет без трона. Он также знал, что ты его терпеть не могла. На что его жизнь походила бы при Дворе Неблагих, если бы ты стала королевой?

Я подумала о том, что он сказал.

— Я не знаю, на что станет поход Двор Неблагих после того, как я займу трон. Были моменты, когда я думала, что погибну, чтобы завладеть троном.

Дойл обнял меня рукой, Рис продолжал сжимать мои мои руки.

— Мы будем беречь тебя, Мерри, — сказал Рис.

— Это наша работа, — сказал Дойл, выдыхая эти слова мне в волосы.

— Да, но теперь мои стражи еще более драгоценны для меня, и ваша рана, это рана на моем сердце.

— Это недостаток отношений с твоими стражами, — сказал Рис.

Я кивнула, прижимаясь к мускулистой теплоте груди Дойла и привлекая Риса ближе к себе. Я обернула их вокруг себя, как второй плащ.

— Кел просил, чтобы тебя отправили к Благим для твоей же безопасности, — сказал Рис, его теплое дыхание ощущалось на моей щеке.

— Что королева хочет, чтобы я сделала? — Спросила я.

— Я не был при дворе, Мерри. Гален и я отвезли Хетти в ее гостиницу. Пока мы ехали туда, к нам присоединился один сидхе и еще один малый фейри. Они следовали за нами нас, напевая и танцуя, и белый свет от лошадей тек сквозь них.

— Они были из волшебной страны Радхе, — сказал Дойл, в его голосе прозвучало удивление.

— Да, — сказал Рис.

Я отодвинула их обоих так, чтобы изучить их лица.

— Я знаю, что волшебная страна Радхе — это когда сидхе по традиции путешествуют через земли. Другие сидхе присоединяются к нему с лошадьми, собаками, и малыми фейри и сопровождают его. Иногда даже люди присоединялись.

— Да, — сказал Дойл.

— Но еще никогда волшебная страна Радхе не появлялась на американской почве, — сказал Рис. — Мы потеряли наших лошадей и способность призывать народ к нам.

Он приблизил губы к моему виску, почти поцелуя, но не совсем.

— Мы поехали вдоль шоссе, и автомобили обгоняли нас. Люди снимали со своими телефонами, и фотографии уже есть Интернете. Мы стали новостью.

— Это хорошо или плохо? — Спросила я, отклоняясь от него. Дойл подвинулся так, что я все еще была надежно зажата между ними обоими. Такие касания позволяли им чувствовать себя лучше в металлическом автомобиле.

— Благие, которые присоединились к нам, хотели, чтобы ты вернула им их магию.

— У нас тоже были благие, которым пришлось присоединиться к дикой охоте, — сказала я.

— Возвращаются старые возможности, — сказал Дойл.

— Все брауни американской земли вышли, чтобы принять Хетти. Они взяли ее у нас, оплакивая ее.

— Я должна была быть там, — сказала я.

Рис обнял меня.

— Твоя тетя Мэг спрашивала, где ты. Гален ответил ей, что ты выслеживаешь людей, ответственных за смерть твоей бабушки. Мэг была этим довольна этим, и рассказал другими брауни. Она только спросила, был ли убийца сидхе.

Рис поцеловал меня в щеку.

— Мы ответили 'да'.

Дойл потянулся к Рису, сжал его руку, словно он тоже услышал боль в голосе Риса. Рис продолжил:

— Другой брауни, имени которого я не знаю, спросил: 'принцесса убьет сидхе за убийство брауни?', Гален сказал 'Да'. Это действительно им понравилось, Мерри.

— Она была моей бабушкой. Она воспитывала меня. Брауни или сидхе, или гоблин, я отомстила за ее смерть.

Он очень нежно поцеловал меня в щеку.

— Я знаю, что, но маленький народ не привык, что они могут быть равными сидхе.

— Я думаю, это изменится, — сказала я.

Они обняли меня так сильно, так тесно, что мне стало жарко в моем меховом плаще. Я уже хотела попросить их дать мне вздохнуть, когда радио, потрескивая, заговорило голосом Доусона.

— У нас посреди дороги стоит группа сидхе. Мы не можем двигаться дальше, не переезжая их.

Рис прошептал:

— Если мы скажем переехать их, они это сделают?

— Пока мы не знаем, кто это, — сказал Дойл.

— Кто это? — Спросила я.

Эксперт Грегорио передала мой вопрос.

— Гален Гринхэйр говорит, что один из них Принц Кел, а другой — капитан его стражи, Сиобхан.

— Плохо, — сказал Рис.

— Не знаю, — сказал Дойл. — Я мечтал убить Сиобхан в течение многих лет.

Я вгляделась в его лицо, и увидела тень улыбки.

— Ты доволен, — сказала я.

— Я убийца королевы, и воин многих сражений, Мередит. Я не стал бы одним из самых великих убийц нашего двора, если бы не наслаждался своей работой.

Я подумала об этом, пока он держал меня в сгибе своего тела. Я думал о нем, как о наслаждающемся убийством. Мне это мысль очень не нравилась, но если он был социопатом-убийцей, то он был моим социопатом-убийцей. И я позволю ему убить этих двоих, если это спасет нас. Нет, даже больше, я знала, что в конечном счете Кел и Сиобхан должны умереть, чтобы выжили мои дети и я. Сегодняшний вечер был столь же хорошим временем как любой другой день, если это позволит нам оправдаться потом перед королевой.

Я сидела в машине с моими Мраком и белым рыцарем и спокойно думала, что если мы должны убить Кела, то нужно это сделать сегодня. Может не стоит тогда пенять на моральный кодекс Дойла, когда сама с ним согласна.

Глава 32

Эксперт Грегорио говорила по радио и передавала ответы нам.

— Принц говорит, что он хочет, чтобы Принцесса Мередит вернулась с ним ко Двору Благих, которые могут ее защитить, — сказала она. — Повторите, Сиерра 4.

Она повернулась на месте, глядя на меня.

— Он говорит, что он хочет передать Вас благим, а они могут короновать Вас. Разве не он Ваш конкурент на эту корону?

— Он, — сказала я.

Она подняла бровь.

— Ходили слухи, что он попытался Вас убить.

— Пытался.

Выше бровь ей было уже не поднять, поэтому она просто смотрела на меня.

— А теперь он собирается сдаться?

— Мы тоже в это не верим, — ответил ей Рис.

Ее глаза метнулись к нему, но вернулись ко мне. Радио потрескивало, и она снова нажала на кнопку. Голос Доусона был неразборчивым, но несколько слов были понятны: 'с ребенком… признают'.

Эксперт Грегорио повернулась снова ко мне.

— Принц говорит, что теперь, когда Вы с ребенком, он уступит трон, потому что это лучше для королевства. — Она даже не пыталась скрыть в своем голосе недоверие.

— Скажите ему, что я ценю предложение, но я возвращаюсь в Лос-Анджелес.

Она передала информацию. Доусона сразу же ответил.

— Принц Кел говорит, что он не может позволить Вам оставить волшебную страну, пока Вы носите наследников трона неблагих.

— Держу пари, что не может, — сказал Рис.

— Он и его люди блокируют дорогу. Мы не можем ехать по ним, — сказала Грегорио.

— Мы можем объехать их? — Спросил Дойл.

Она вернулась к радио. Ответ:

— Можем попробовать.

— Давайте попробуем, — сказал Дойл.

Грегорио сказала:

— Принцесса, разрешите сказать?

Я улыбнулся.

— Не думала, что Вам нужно мое разрешении, но если спрашиваете, то оно у Вас есть.

— Этот глупый Кел действительно думает, что Вы поедете с ним? Никто не поверит этому дерьму.

— Вряд ли он думает, что принцесса глупа, — сказал Дойл. — Скорее, это принц вводит себя в заблуждение.

— Вы имеете ввиду, что он действительно ждем, что она спокойно пойдет с ним и прихватить нас, лишь бы не ввязывать с ним в бой?

— Да, думаю, это его план, — сказал Дойл.

— Нужно быть сумасшедшим, чтобы в это поверить, — сказала Грегорио.

— Возможно, — сказал Дойл.

Женщина оглядела всех нас.

— Ваши лица слишком пусты. Вы не хотите дать мне увидеть, что вы думаете, но ваши лица только подтверждают мои мысли. Вы думаете, что он сумасшедший, раз так в этом уверен.

— Я не знаю, в чем он уверен, — сказал Дойл.

— Он достаточно сумасшедший, чтобы отправить его в больницу, — сказал Рис.

— Он принц волшебной страны. Таких персон не отправляют в психиатрические больницы, — сказал Дойл.

— Тогда, что вы сделаете с ними? — Спросила она.

— Они имеют тенденцию умирать, — ответил он, и даже в этом темном автомобиле можно было разглядеть на его лице слабый намек на ухмылку.

Грегорио в ответ не улыбнулась.

— Мы не можем для вас убить принца, парни.

— Я не просил вас убивать его, — сказала я.

— А что же вы просите, принцесса?

— Чтобы вы вытащили меня из этого ада, Грегорио. Вы видели, что благие бежали, а не стали бороться с вами. Я думала, что никто не пожелает столкнуться с американским вооруженным силам.

— Вы ошибались, — сказала она.

— Скорее всего, к сожалению.

Линия автомобилей начала съезжать с дороги, двигаясь по направлению к деревьям. Так как хаммеры были бронированными и должны, по идее, выдерживать артиллерийский огонь, то уж ветви деревьев не нанесут им ущерба. Что же это значит, Кел и Сиобхан просто позволят нам уехать? Насколько он сошел с ума, где Королева Андаис и почему она не держит на привязи собственного сына?

Глава 33

Хаммер полз вглубь леса от дороги, деревья царапали ветвями окна, бока и крышу машины.

— Принц и его люди должны все еще быть на дороге, — сказал Рис, — или они двигаются быстрее.

— Спросите Мистраля, пусть скажет нам, кто там еще с Келом кроме капитана стражи, — сказал Дойл.

Я передала вопрос Грегорио. Она сначала хотела поспорить, но я выдала ей всю силу своего пристального взгляда. Мое лицо хоть и было скрыто в полумраке ночи и автомобиля, но что-то она увидела, что решило ее выбор. Она сделала то, что попросил Рис.

В ответ мы услышали список людей, которые поддерживали Кела многие столетия. Но список был не так уж велик, как я думала. Основные имена отсутствовали, но это совершенно не означало, что эти неблагие будут поддерживать меня. Это лишь означало, что они оставили Кела. Из всего списка только Сиобхан была из стражей. Недавно мы узнали, что у большинства стражей, которые начинали службу в личной страже моего отца, не спросили о желании служить Келу. Они были вынуждены служить Келу без присяги, а это означало, что их служение, их мучения от Кела были незаконным согласно нашим же законам.

Чтобы присоединиться к страже королевской семьи необходимо было выбрать и связать себя присягой. И то, что Кел заставил их служить без присяги было злоупотреблением властью.

Грегорио смотрела на наши лица, пока диктовала имена. Если она думала, что она сможет что-то увидеть на лице Дойл или Риса, то она ошибалась. А я, я просто выглядела устало.

— Королева, должно быть, дала его стражам выбор, — сказал Дойл.

— Выбор, который у них должен был быть с самого начала, — сказал Рис.

— Да.

— Что Вы имеете ввиду под 'выбором'? — Спросила Грегорио.

— Принц Келл обманул личную стражу Принца Эссуса, отца Принцессы Мередит, после смерти принца. Согласно нашим законам, у стражи должен был быть выбор, следовать за новым принцем или оставить королевскую службу, но Принц Кел не дал им такого выбора. Принцесса недавно узнала об этом и подала прошение, чтобы королева дала страже принца сделать этот выбор.

— Так они все ушли от него? — Спросила Грегорио.

— Так может казаться.

— Или они могут быть в лесу и готовят нам засаду, — сказал Рис.

— Тоже возможно.

— А вы можете ощутить сидхе, если они скрываются в лесу? — Спросила я.

— Не таком большом количестве металла, сделанном человеком.

— Мы почти слепые, Мерри. Это не убивает нас, как некоторых малых фейри, но мы не можем применить магию, — сказал Рис.

— Если в лесу скрываются другие стражи, это могло бы объяснить, почему Кел на нас не нападает? — Спросила я. Я плотнее прижалась к Дойлу. Рис внимательно смотрел в окна, пытаясь рассмотреть, что было впереди.

— Может быть, — сказал Дойл.

Грегорио решила передать это по рации:

— У принца могут быть другие стражи. Нужно проверить леса и посмотреть, что там.

Голос человека ответил:

— Это Роджер.

— Значит или это ловушка, — сказал Рис, — или он ждет грузовик с нами. В любом случае, его цель — мы.

— Скорее всего, он нападет на нас. — сказал Дойл, — но мы не можем применить магию в грузовиках, и он не может применить магию против нас, пока мы окружены металлом.

Грегорио спросила:

— Вы хотите сказать, что можем позволить ему применить магию против нас, и грузовики нас защитят от нее?

Дойл и Рис обменялись взглядами, затем Рис кивнул и пожал плечами. Ответил Дойл:

— Магия может работать вокруг грузовиков, поэтому пока ваши люди внутри, они будут в неприкосновенности.

Я повернулась в руках Дойла так, чтобы увидеть его темное лицо, хотя сложно было увидеть его выражение в темноте машины. Конечно, если бы он хотел, то ни за что не показал бы мне, о чем он думает.

— То есть мы в безопасности от их магии, если останемся внутри? — Спросила Грегорио.

Дойл прижал меня крепче к себе. Рис опять взял мою руку в свою, поглаживая суставы моих пальцев.

— Или они смогут применить магию здесь внутри, или не могут, — сказала я.

— Все не так просто, — сказал Дойл наконец.

— Хорошо, как только мы догоним хаммер с Галеном и другими, я думаю, вы сделаете это простым.

Он улыбнулся.

— Говоришь тоном королевы.

— Я согласна с ней, — сказала Грегорио. — У меня в подчинении люди Доусона и я отвечаю за их безопасность.

Я покачала головой.

— Выбери любой тон, который тебе нравится, Дойл, но вы оба что-то от меня скрываете. Рассказывайте.

— Раз моя леди требует, — сказал он, — любая магия его рук или рук его сопровождающих не повредят нам внутри машин. Он, возможно, не знает, что мы в грузовиках в безопасности.

— Я слышу 'но' в твоем голосе.

Он улыбнулся чуть шире.

— Но есть вещи, которые могут проникнуть сквозь металл.

— Помнишь, Мерри, наши люди давно не использовали броню по очевидным причинам, но мы сталкивались с врагами, которые использовали металл. Наши кузнецы придумали несколько вещей, которые могут пробить металл.

— Например? — Спросила я.

— Это были копья, — сказал Дойл. — Они пропали с тем немногим оружием, которое закрыто сейчас в хранилищах.

— Королева должна была дать ему разрешение открыть хранилище оружия, — сказала я.

— Вряд ли она это сделала, но мне не нравится, что он и его сторонники сейчас на дороге и требуют тебя.

Рис сказал:

— Королева не позволила бы казаться слабым или опасным перед людьми. Она слишком долго работала над репутацией Неблагого Двора, чтобы теперь позволить Келу разрушить это. Единственная вещь, которую она не позволит ему совершить, это оскорбить людей, или дать им увидеть, как он оскорбляет еще кого-либо.

— И сейчас он посреди дороги и ведет себя неподобающе, — сказала я.

— Точно, — сказал он.

— Где Королева Андаис? — Спросила я.

— Действительно, где? — переспросил Дойл, заерзав на сидении, как будто оно было неудобным. Поскольку это было не так, то значит было что-то, что его беспокоило. Дойл мог спать на каменном полу и не вздрагивать.

— Ты боишься за нее, — сказала я.

— Одна вещь, в которой она обвинила тебя, моя конфетка, верна. Ты лишила ее лучших и наиболее опасных из ее личных стражей. Она сохраняла свое положение, частично, из-за…

— Тебя, — закончила я за него.

— Не только.

Я кивнула.

— Ты можешь назвать его, Дойл. Мрак Королевы и ее Смертельный Холод.

— Тебя это расстраивает.

— Да, но это не значит, что мы не будем говорить о нем.

— Это было бы именно так, будь ты Королевой Андаис, — сказал Рис.

— Я не она.

— А Дойл слишком скромен, — сказал Рис. — Да, Холода боялись враги королевы, но это был и страх перед Мраком Королевы, которая с помощью них контролировала большинство придворных.

— Вы преувеличиваете, — сказал Дойл.

Я покачала головой.

— Не уверена, что это так. Я слышала о тебе много слухов, Дойл. Я знаю, что когда королева говорила: 'Позовите моего Мрака. Где мой Мрак?', а потом кто-то умирал. Ты был ее самой большой угрозой, ты и слуа.

— То есть, Капитана Дойла здесь могут бояться так же, как хозяина слуа? — Спросила Грегорио.

Все мы посмотрели на нее. Я подтвердила.

— Один человек против хозяина кошмаров, — сказала она и даже не пыталась скрыть недоверие в голосе.

— Он может быть довольно устрашающим сам по себе, — сказал Рис.

Грегорио уставилась на Дойла, будто пыталась увидеть больше в полутьме машины.

— Разве Вы не должны сказать сержанту Доусон, что магия не подействует в грузовиках? — Спросила я.

— Я скажу ему, что вероятно не подействует. — Она обратилась к рации.

Рис сказал:

— Некоторые из них смогут создать достаточно реальные иллюзии, чтобы выманить солдат из грузовиков.

— Какие иллюзии? — Спросила я.

Голоса, раздававшиеся из рации, были в бешенстве.

— Сиерра 4 всей Сиерре, у нас есть раненые. Останавливаемся для помощи им.

— Добрые, — сказал Дойл.

— Скажите им, что это иллюзии, — сказала я.

— Скажите им в любом случае не выходить из грузовиков, — сказал Дойл.

Грегорио попробовала, но первое, чему учат солдат — не оставлять своих раненный. Это была блестящая ловушка. Солдаты вышли проверить раненных и как только они оставили грузовики, напали сидхе и теперь никакое человеческое волшебство не могло остановить их.

Глава 34

В рации были слышны разрозненные голоса. — Это Морали, но он умер в Ираке! Это — Смитти… умер в Афганистане…

— Сиобхан, — сказал Рис. — Она может возвращать тени мертвых, которых вы знаете. Дерьмо, я думал, что она потеряла эту способность.

— Принцесса вернула силу всей волшебной стране, Рис, не только нам, — сказал Дойл.

Поддавшись на иллюзию, солдаты еще не понимали, что они оказались под огнем. Грегорио развернулась на месте к нам: — Не видно, что они что-то делают нашим людям. — Смерть — не единственная игра разума, в которую могут играть сидхе, — сказал Рис.

— Что Вы имеете ввиду? — Спросила она.

Загремели выстрелы.

— Они стреляют в нас! — вскрикнула Грегорио и вернулась к рации, пытаясь заставить кого-нибудь говорить с ней.

Мы услышали голос Доусона. — Мерсер только что стрелял в Джонса. Он стреляет в нас!

— Он стреляет в кошмары, — сказал Дойл.

— Что? — спросила Грегорио.

— Иллюзии заставляют видеть не вас, а монстров. Он не понимает, что он стреляет в вас, — сказала я.

— Но мы все одеты в антимагический материал, — сказала она.

— Вы уверены, что этот Мерсер носит его? — Спросил Дойл.

— Они могли убедить его снять это, — сказала я.

Она чертыхнулась и вернулась к разговору с Доусоном по рации. Послышались еще выстрелы. Грегорио оторвалась от рации с мрачным лицом.

— Мы должны были убить Мерсера, нашего собственного человека. Он думал, что он он опять попал в засаду в Ираке.

— Верните мужчин в грузовики, — сказал Дойл. — Скажите им, что нельзя верить ничему, что они видят за пределами машин.

— Слишком поздно, Дойл, — сказал Рис. Они обменялись слишком серьезными взглядами.

— Мы можем попробовать противостоять иллюзиям, — сказал Дойл.

— Вы — наш подзащитный, — сказала Грегорио. — У меня совершенно точные приказы — вы не покинете эти машины, пока я не доставлю вас к самолету.

Я схватила руки Дойла и Риса. Это была ловушка для нас, для моих мужчин и меня. Я была согласна с Грегорио, но… Крики продолжались.

— Сержант Доусон, ответьте мне! — кричала Грегорио в рацию.

— Мужчины стали истекать кровью. Кровоточат старые раны, но они опять открылись. Что, черт возьми, происходит?

— Кел — принц Старой Крови. Это не значит, что он древнего происхождения, — сказал Дойл.

— То есть это принц делает? — спросила она.

— Да.

Я сидела здесь, в хаммере, рядом с моей смертью, крепко держать за моих мужчин, и не могла думать. Возможно прошедшие несколько дней или месяцев наконец догнали меня. Я застыла в нерешительности. У человеческих солдат не было никаких шансов справиться с этой магией, но эта ловушка предназначена нам, а значит у Кел и его союзники были готовы противостоять нам. Я дралась на дуэли со многими их них, когда Кел пытался меня убить их руками. Я знала их возможности, и некоторые из них были ужасающими.

— Стреляйте в них, — сказала я. — Сидхе не пробовали выстоять против пуль.

— Мы не можем стрелять в принца и его стражей, если они не нападают на нас с чем-то видимым, что потом можно будет доказать в суде, — сказала Грегорио.

— Кел может отобрать у большинства из вас всю кровь, даже не доставая оружие, — сказала я, наклоняясь вперед, насколько позволял ремень безопасности.

— Но мы не сможем доказать, что он это делал, — сказала она. — Вы никогда не пытались доказать магическое нападение в военном суде. Я пыталась. Это не так легко.

— Вы допустите, чтобы они все погибли? — спросила я.

— Мы можем помочь им, Мередит, — сказал Дойл.

Я повернулась к нему. — Именно этого он и добивается, Дойл. Ты это знаешь. Он причиняет боль солдатам, чтобы выманить нас.

— Да, Мередит, — сказал он, обхватывая ладонью мое лицо, — и это хорошая ловушка.

Я покачала головой, стараясь не дать ему дотронуться до меня. — Предполагается, что солдаты нас защищают.

— Они умирают, чтобы защитить нас, — сказал он.

Мне стало трудно глотать, глаза жгло от слез. — Нет, — прошептала я.

— Ты останешься в этом грузовике, независимо от того что случится, Мередит. Ты не должна выходить.

— Как только вас убьют, они вытащат меня. Они вытащат меня, и убьют меня и ваших будущих детей.

Он вздрогнул так, как я никогда не видела до сих пор. Мрак никогда не вздрагивал. — Это жестоко, моя Принцесса.

— Правда часто жестока, — сказала я, и позволила гневу пролиться в моих словах.

— Она права, капитан, — сказал Рис.

— Ты позволишь им умирать вместо нас? — спросил Дойл.

Рис вздохнул, затем поцеловал меня в щеку. — Я последую туда, куда ведет мой капитан, ты это знаешь.

— Нет, — сказала я громче.

— Я не могу позволить ни одному из вас выйти из машины, — сказала Грегорио.

— Как Вы остановите нас? — спросил Дойл, его рука уже была на ручке двери.

— Дерьмо, — сказала она, и начала что-то говорить по рации.

Дойл коснулся ее плеча. — Не говорите им, что мы выходим. Пусть это будет неожиданностью.

Она отпустила кнопку и посмотрела на него: — Принцесса права. Эта засада задумана, чтобы вытащить и убить вас.

Он повернулся ко мне. — Поцелуй меня, Мередит, счастье мое.

Я покачала головой. — Нет.

— Ты не поцелуешь меня на прощание?

Я хотела закричать на него, что не буду с ним прощаться. Я не могла согласиться с его глупым решением, но в конце концов, я не могла отпустить его без поцелуя.

Я поцеловала его или он поцеловал меня. Поцелуй был нежным, его руки обхватили мое лицо, потом он потянул меня в свои объятия, прижав нас друг к другу. И отодвинулся, в последний раз целомудренно поцеловав меня в губы.

— Моя очередь. — сказал Рис.

Я повернулась к нему со слезами в глазах. Я не кричала, пока. Лицо Риса было таким грустным, нежным, но очень грустным. Он начал целовать меня легко, затем обхватил меня с отчаянием, почти мучительно, и поцеловал меня так, как будто мои губы были пищей, водой и воздухом, и он умрет без моего поцелуя. Я упала в свирепость его рта, его рук, его тела, и когда он наконец отодвинулся, мы оба не могли дышать.

— Ничего себе, — заметила Грегорио, затем сказала, — Простите.

Я даже не посмотрела на нее, глядя только на Риса. — Не уходи.

Дверь позади меня открылась и я успела повернуться, чтобы увидеть, как Дойл выскользнул из машины. Я прошептала, — Если я твоя королева, тогда я могу приказать, чтобы ты остался.

Дойл развернулся в дверном проеме. — Я поклялся никогда снова не оставлять людей, которые умирают из-за меня, Мередит.

— Дойл, пожалуйста.

— Ты есть и всегда будешь моим счастьем. — И вышел.

Звук сорвавшийся с моих губ, был почти криком, но это было совсем не то, что я хотела когда-нибудь услышать от самой себя.

Открылась дверь с другой стороны от меня, и я повернулась посмотреть на поднимающегося с сидения Риса. — Рис, нет!

Он улыбнулся мне. — Знаешь, я бы остался, но я не могу позволить ему уйти без меня. Он мой капитан, и был им больше тысячи лет. И он прав. Я тоже поклялся не позволять людям снова умирать за меня. Это было неправильно тогда, и все еще остается неправильным. — Он коснулся пальцами моего лица.

Я попыталась удержать его руку, прижав ее к своей щеки. — Не уходи.

— Знай, что я люблю тебя больше чести, но Дойл не был бы Дойлом, если бы он чувствовал то же самое.

Первая слеза проложила горячую и болезненную дорожку по щеке, когда он убрал свою руку. Я держалась за него обеими руками. — Рис, пожалуйста, ради Богини, пожалуйста!

— Я люблю тебя, Мерри. Я любил тебя с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать лет.

Я думала, что задохнусь на следующих словах, но я произнесла их, — Я тоже тебя люблю. Только не погибни.

Он улыбнулся и улыбка почти добралась до его глаз. — Приложу все силы. — И ушел в ночь на звуки борьбы.

Глава 35

Грегорио повернулась ко мне и схватила меня за руку. Она держала крепко. Она думала, что знала о чем думала я, но она ошибалась. Я была смертна и знала это. Но я была также частично брауни и частично человеком, а это означало, что я могла пользоваься в машине магией. Я могла внести свою лепту магии, которой владела, и не пострадать. Я не хотела выходить из автомобиля. Я должна была обратить внимание Кела на наш автомобиль.

Если бы я могла заставить его приблизиться к машине, то смогла бы убить его, и поскольку я сама была окружена металлом, то его магия не могла повредить мне. Так можно было бы повернуть ловушку против него. Если бы только можно было придумать, как привлечь его к нашей машине. Если бы я подумала об этом раньше, до того, как Дойл и Рис покинули автомобиль, то они могли бы сделать это, но я была слишком эмоциональна. Богиня, помоги мне придумать как это сделать!

— Грегорио, — сказала я, — мне нужно приманить принца ко мне, к этому автомобилю.

— Вы с ума сошли? Он заставляет людей кровоточить на расстоянии.

— У нас есть своя версия руки крови. Это семейная способность. Но волшебство нас не тронет, пока мы в этом автомобиле. Зато мое волшебство действовать и в нем.

— Почему Ваше волшебство может работать в автомобиле, и его нет?

— Я частично человек. Моя магия работает здесь, так же как Ваша и Доусона.

Она посмотрела на водителя. Женщины обменялись взглядами. — Если ее убьют, меньшее, что случится, это нас выгонят с позором, — сказала капрал Ланс. — Нам повезет, если нас ни в чем не обвинят.

Грегорио повернулась ко мне. — Ланс права.

— Слышите крики. Ваши мужчины умирают. Мои мужчины в опасности. Мы можем прекратить это, потому что со смертью принца его союзники растают в ночи, потому что если он не сможет занять трон, то это борьба будет бессмыслена. Они борются, чтобы убить меня и получить трон для Кела. Если мы убираем его, то убираем и причину для продолжения боя.

Женщины еще раз обменялись взглядами. В разрыве звуков стрельбы и применяемой магии раздался особенно жалобный крик. Это был предсмертный крик. Это был звук смертной жизни, вырываемой далеко от нас.

— Если бы я хотела сделать это, как я приманила бы его? — Спросила Грегорио. В тот момент, когда она это произнесла, я знала, что она сделает это, если бы только я могла придумать способ приманить его к нам.

Я озвучила свои мысли, потому что у меня не было никакого точного плана. — Он хочет найти меня. Сейчас он уже знает, что мои стражи оставили меня в автомобиле. На его месте, я нашла бы меня.

С другой стороны дороги на краю леса сформировалось туманное облако. Дорога была не широкая, поэтому я не успела предупредить, как из облака появились фигуты, которые не должны были там быть и их не было там еще мгновение назад. Я должна была помнить, что мы все еще были на волшебной земле и мои желания здесь выполнялись. Я хотела, чтобы Кел нашел меня, но не подумала, про его воинов. Нужно быть определеннее, когда что-то желаешь в волшебной стране, и быть осторожнее с желаниями.

Глава 36

Сиобхан выступила из тумана, длинные белые волосы ореолом окружали ее голову, и как шелковая паутина трепетали на ветру. Она была так близко, что можно было разглядеть руны, вырезанные на ее белой броне. Я знала, что ее броня казалась костяной, но я видела ее во время поединка и знала, что эта «кость» была столь же тверда, как любой металл. Меч, который она держала в руке, был тоже белым. Лезвие было смертельным, даже если я была бы бессмертна. Эта заварушка была из-за меня. Она приподняла свой меч и от лезвия отразился лунный свет. Кровь мерцала на краю костяного лезвия. Возможно, это была кровь человеческих солдат, но это могла быть и не их кровь.

Она хотела заставить меня думать, что это была кровь моих мужчин, моих возлюбленных, отцов моих детей. Она хотела, чтобы вид этой крови был ударом, который смягчит реальный, смертельный для меня удар. Но я знал бы, если бы это кровь Дойла украсила ее лезвие. Я знал бы, если бы это был Рис. Я не на столько ценила Шолто и Мистраля, и наверное мое сердце переживет их смерть.

— Дерьмо, — сказала Грегорио. Я почувствовала, как Сиобхан начала составлять заговор, от которого по коже закололо. Это была бледная вещь, но вполне реальная.

— Не двигайтесь, — сказала я. — Я знаю, что делать.

— Вы с ума сошли? — спросила водитель. — Посмотрите на них.

Я поглядел на других солдат с Сиобхан. В броне они больше были похожи на благих сидхе. Цвета брони были серебряными и золотыми, еще была броня, которая, казалось, была сделана из листьев, коры, меха, и вещей, для которых у людей не было названий. Неблагие были ближе к своим истокам и не стали бы менять все на металл и драгоценности. Я узнала некоторых из воинов, а некоторых я никогда не видела в полной броне. Все они стояли позади Сиобхан, не перед нею. Убейте ее, и остальные бы бежали.

— Я росла, глядя на них, — сказала я наконец.

Я сконцентрировался на Сиобхан, она была правой рукой Кела дольше, чем кто-либо помнил. Ее опасался Дойл, а Мрак почти ничего не боялся. Но некоторые могут применить такую магию, что быстро и чисто убьет короля.

Когда я опустила свое окно, она обратилась ко мне,

— Кровь твоего Мрака украшает мое лезвие.

Я расстегнула свой ремень безопасности, и положила на колени незачехленный Абен-Дул. Странная рукоять с вырезанными на ней ужасами рук плоти как будто всегда ждала прикосновения моих пальцев. Она легла в руку, как будто в руке оказался шелк. Я направила лезвие на Сиобхан.

Она рассмеялась.

— Ты удивила меня, когда использовала руку плоти на Розенвин и Паско, но сейчас я останусь вне досягаемости, принцесса. Я не должна оказаться в пределах досягаемости твоей маленькой ручки. Тебя я могу убить на расстоянии и освобожу волшебную страну от твоей смертельной заразы. На трон мы посадим истинного принца, а о твоем существовании забудут.

Розенвин и Паско были близнецами, и моя рука плоти сплавила их в единую массу плоти. Это была одна из самых ужасных вещей, которые я когда-либо видела. Достаточно ужасная, чтобы Сиобхан сдала свой меч мне и моим стражам.

— Она блефует, — сказала я громко, обращаясь к воинам. — Чтобы сработал ее заговор, она должна вытащить меня из автомобиля или не сможет до меня дотянуться.

— Почему? — Спросила Грегорио.

— Она боится моей руки плоти.

— Что это такое?

Сейчас был не самый лучший момент для разъяснений, поэтому я промолчала.

Сиобхан начала сокращать расстояние, разделявшее нас. Подходя ближе, она строго следила за остававшемся между нами расстоянии. Воины все также двигались за ее спиной в броне из множество цветов и форм, как радуга, которая может стать либо самой красивой мечтой, либо худшим кошмаром. Мы были неблагими, ужасными и чудесными.

— Чтобы Вы не собираетесь делать, — сказал Грегорио, — лучше делать это быстро.

Я обратилась к невидимой глазу метке в своей руке плоти. Эта метка коснулась рукояти Абен-дула. Это магическое оружие, но когда оно находит предназначенную ему жертву, это не видно со стороны. Только ощущение справедливости и знание, будто оружие было моим дыханием или биением моего сердца. Мне не нужно было сосредоточиваться на лезвии. Я просто хотела это сделать.

Сиобхан добралась до видимой только ей линии и сняла сумку с плеча. Она открыла ее и стала что-то доставать.

Грегорио закричала:

— Граната!

— Она не сможет закинуть ее в машину, — сказала водитель.

— Что случится, если она кинет ее через окно? — Спросила я осторожно, чтобы не дрогнул голос и не сбился мой контроль. Никогда прежде я не использовала Абен-дул, и сейчас мое обращение с ним походило на попытку подниматься по крутой лестнице с чем-то горячим и очень опасным в руках. Нужно было быть очень осторожной, чтобы это не пролить.

— Это стекло невозможно пробить, — сказала водитель, постучав костяшками пальцев по стеклу, — только закройте окно, принцесса.

— Вы понятия не имеете насколько сильна Сиобхан, — сказала я. — Она может пробить любое окно.

Водитель повернулась и посмотрела на Грегорио.

— Что, сидхе настолько сильны?

— Разведка говорит да.

— Дерьмо, — сказала водитель, и она начала царапать кое для чего на половицах.

Я сосредоточилась на Сиобхан и ее сумке. Я хотела просто отпустить силу, но теперь внезапно я поняла, что нужно дать ей цель. И я целилась мечом на руку, которая держала выглядевшую неопасной сумку. Но если военные сказали, что это граната, то я верю им.

Сиобхан замахнулась гранатой. Время замедлилось, ее рука двигалась очень долго. Я думала, что она начнет течь и скручиваться, становиться… Плоть ее руки потекла по ремню сумки. Я видела, как мой отец это делал — концентрировался на определенной части тела. Но чтобы применить магию, ему нужно было коснуться тела, хотя принцип был тот же. Он мог управлять течением плоти или остановить его. У меня еще не было такого контроля. Если быть честной, хотя бы перед собой, то я рассчитывала, что рука плоти сработает до того, как граната взорвется. Рассчитывала конечно на худшее для Сиобхан.

Она закричала. Мрачно блестящая толпа за ее спиной отступила подальше. Она стояла с сумкой, которая сплавлялась с ее телом. Но она двигалась в круге пустого места. Ни один сопровождавших ее не рискнул бы прикоснуться к ней. Они знали, что случилось с Розенвин и Паско, никто не хотел повторить их судьбу.

Она побежала к нашему хаммеру. Как раз в тот момент, когда я приготовилась убить ее, я восхищалась ее храбростью. Она знала, что я собиралась сделать, и в последнем усилии пыталась коснуться меня. Ее решимость заслуживала уважения.

Выстрел винтовки прозвучал так близко, что меня оглушило. Капрал Ланс, наш водитель, капрал Ланс, выстрелила через окно в одно из коленей Сиобхан. Я даже не слышала, как Ланс открывала окно. Хотя я и должна была сосредоточится на магии, которую применяла. Должна была… Кожа Сиобхан текла, сливаясь с рукой, мышцы и внутренние органы наплывали на ее лицо, будто ее затопила вода. Она была сидхе и не могла умереть из-за отсутствия воздуха. Это меня можно утопить. Это и было одним из доказательств, когда моя тетя называла ничего не стоящей. Но Сиобхан не умрет только потому, что ее вывернуло наизнанку. Сидхе так легко не умирают.

Лунный свет блестел на крови и на других частях ее тела, которые никогда не должны были выйти на свет. От нее остался только шар плоти. Ее сердце пульсировало на поверхности шара, как в прошлый раз, когда я сделала это. Она была слишком далеко от меня, чтобы услышать ее крик, но я была уверена, что она кричала. Крик или проклинала меня.

— Что это такое сбоку? — Спросила Грегорио.

— Ее сердце, — сказала я.

— Она не мертва?

— Нет.

— Иисус!

— Вот именно.

Некоторые из фигур в броне упали на колени, но не все. Там был Конри в красной с золотом броне, он однажды пытался убить Галена. Я нацелила на него меч и он начал таять. Возможно, это был бы любой, кто остался стоять. Если бы они опустились на колени, они остались бы живы, но они бросили мне вызов, а значит должны пострадать. Все просто.

Конри кричал, выворачиваясь на изнанку, и последние стоявшие воины упали на колени. Те, кто уже был на коленях, прижали их лица к земле. Меня это беспокоило, когда мои стражи пытались спасти меня, но этой ночью, в этот момент, я была рада такому выбору. Они пришли, чтобы убить меня и всех, кого я люблю. И если нельзя их всех убить, то пусть бояться меня.

Капрал Ланс закричала, бросив свою винтовку Грегорио и закрыв окно:

— Закрывай окно, и уходим отсюда!

— Почему? — Спросила Грегорио.

— Волшебники. Вы не думаете, когда колдуете. — Она завела двигатель, и мы тронулись. — Поднимите это чертово окно!

— Если поднимете окно, то я не смогу продолжать колдовать, — сказала я.

— Граната все еще может взорваться.

— Вы сказали, что она не может повредить этот автомобиль, — сказала я.

— Вы — наш подопечный. Я не буду рисковать.

Она повела машину вперед, начав огибать грузовик, стоявший перед нами. По рации спрашивало, почему мы двигаемся. Слово «граната», казалось, всех оживило. Заработали двигатели других машин, и это привело к хаосу. Слишком многие поддались иллюзиям, было слишком много беспорядка, пока они разбиралась, кто заберет людей, кто пострадал, а кто мертв. Счет же шел на секунды.

Я не думала о том, что может случится. Я просто представила гранату в теле Сиобхан. Ведь ее плоти достаточно, чтобы сдержать взрыв? Я надеялась, но не была солдатом. Я не была даже воином. Я ошиблась, как ошибались многие, кто владел только магией. Я не думала о физике, а физика внезапно стала важна.

Взрывом качнуло хаммер, обрызгав его кусками плоти, костей и шрапнели. Мое окно было открыто. Что-то попало мне в правое плечо и в верхнюю часть груди, отбросив меня назад на сиденье, а меч упал куда-то в ноги.

Я потеряла власть над Абен-дул. Мне удалось крикнуть:

— Не касайтесь меча, что бы вы не делали! Никого не подпускайте к нему! — Я заставила себя приподняться и попытаться нащупать рукоять меча. Если бы Грегорио или Ланс коснулись его, их вывернуло бы так же, как Конри и Сиобхан…

Лицо Грегорио появилось надо мной:

— Вы ранены! — Она повернулась к водителю. — Она ранена. Принцесса ранена!

Я продолжала пытаться добраться до меча. Как будто мир сузился до вернувшейся в мою руку рукоятке. Нельзя позволить еще кому-нибудь касаться его. Они этого не знали. Они этого не понимали.

Грегорио разорвала мне плащ. Я пыталась удержаться на месте, пока капрал Ланс везла нас по неровной дороге. Моя рука сомкнулась на рукояти, когда я почувствовала позади себя Грегорио.

— Я должна посмотреть раны, принцесса, пожалуйста.

Она потянулась за моей спиной. Ее руки были в крови, когда она добралась до меня. Я же отвернулась, собирая все силы, чтобы вложить Абен-дул в ножны и закрыть все замки.

Грегорио развернула меня лицом к себе, когда хаммер подпрыгнул по кочке.

— Черт! Нам нужен врач, срочно!

Я посмотрел вниз, куда смотрела она, и увидела осколки в теле, где кожаное пальто было продырявлено. Я смотрела на кровь и осколки, торчащие из моего тела, и думала: «Мне ведь должно быть больно?».

— Ее кожа холодеет. У нее шок. Дерьмо!

А я в это время думала: «Нет, у меня не шок. Меня могло убить. Разве нет?». Казалось, я плохо соображала. Но в этот момент боль добралась до меня, сметая шок. Так с маленькими порезами, они не болят, пока не увидишь кров. Но это ранение не было маленьким и боль была резкой и горячей. Почему было горячо? Это мое воображение или я действительно чувствовала осколки, которые впились в мою плоть?

Я схватила Грегорио левой рукой, потому что не смогла поднять правую. Что-то неправильное было с моим плечом.

— Мне нужен Дойл. Мне нужен Рис. Мне нужны мои мужчины.

— Мы доставим Вас в безопасное место, а потом будем волноваться за Ваших стражей, — крикнула назад водитель.

Капрал Ланс вела машину, и рядом с нами ехать другой хаммер. Мы проехали мимо автомобиля, в котором должны были быть Гален, Шолто и Мистраль. Но их там не было. Грегорио пыталась уложить меня. Я отталкивала ее. Где они?

Я послала свою магию, разыскивая их, и почувствовал ответный порыв магии. Кому-то, кто ответил на мою магию, было больно, очень больно. Его жизнь мерцала как пламя на сильном ветру. Приближалась смерть.

Больше ни о чем я не могла думать, как только добраться до него. Должна добраться до него. Должна… Я дотронулась до лица Грегорио, прошептав ей: «прости», я улыбнулась ей. Я призвала свое очарование и позволила ей увидеть не то, что она видела, а то что я хотела ей показать. Что-то, что помогло бы мне выбраться отсюда к этому мерцающему свету, пока я чувствовала его там в темного.

Ее лицо смягчилось, и она прошептала: «Кевин».

Я улыбнулась, когда она наклонилась поцеловать меня, я ответила на поцелуй очень мягко, и мягко положила ее, продолжающую счастливо улыбаться, на сидение. Она мечтала о человеке, который подарил ей такой поцелуй. Это был тип гламора, применение которого было незаконно, как изнасилование на свидании. Но мне нужно было уйти, у меня не было к ней другого интереса.

Я открыла дверь. Ланс ударила по тормозам и закричала:

— Что Вы делаете, принцесса?

— Он умирает. Я должна ему помочь. — И вышла на дорогу. Здоровой рукой я подхватила раненную руку, как в колыбель, и пошла между деревьями. Я бы побежала, но связывавшая нас ниточка силы едва мерцала. Побежав, я могла потерять ее, словно мой бег был слишком сильным ветром, чтобы его пламя продолжало гореть. Я молилась, заворачивая себя в гламор. Гламор не позволил бы нашему водителю увидеть меня и вернуть назад. Гламор позволил бы мне скрыться от сидхе, хотевших меня убить. Гламор позволил бы мне быть похожей на того, кого человек не ожидал бы увидеть, но был бы рад увидеть. Это был мой личной гламор, который я никогда раньше не использовала, но сейчас я точно знала, что могла сделать это. Меня бы никто не увидел, независимо от того, что они должны были бы увидеть, я могла идти дальше. Я должна была найти этот огонек прежде, чем он умрет. Я не могла позволить себе думать, с кем это случилось, пока я шла к нему в темноте. Когда я доберусь до него, у меня еще будет время увидеть, кого я потеряла.

Глава 37

Я не ожидала, что на конце этой ниточки силы будет кто-то из солдат. Человек лежал на животе, наполовину скрытый лесом, куда он видимо пытался ползти. Его форма делала то же, что мой гламор, — скрывала его.

Я могла сомневаться, что где-то ошиблась с направлением или пошла за неверным запахом, но здравый смысл подсказывал мне очевидные вещи. Этот человек притягивал меня к себе и он был ослеплен в сражении магией.

Я встала на колени в листья и соратники в оцепенелом зимнем лесу. Нужно было перевернуть его, правое плечо все еще было полно осколков, пришлось делать это левой. Я могла согнуть свою руку, но не смогла бы его поднять, чтобы удобнее уложить его и при этом не толкать. Даже от маленького движения было мучительно больно. Боль заставила меня замереть, затаив дыхание, голые ветки деревьев расплывались перед глазами черно-белыми полосами, вызывая отвращение. Я оперлась на мгновение на грудь мужчины, закрыв глаза, так и решив упасть в обморок или бросить все.

Что-то скользнуло по моей щеке. Это заставило меня поднять голову. Одинокий розовый лепесток скользнул на грудь мужчины. Богиня была со мной. Значит я не могу потерпеть неудачу.

Открыв глаза, я всмотрелась в лицо мужчины. Это был волшебник Доусон, со светлыми волосами и бледным лицом. Слишком бледный на фоне голых черных деревьев. Он был похож скорее на призрака.

Коснулась его лица здоровой рукой. Он был ледяным на ощупь. Проверила пульс на шее, и не нащупав ничего, я замерла, в груди стеснилось. И тогда… еле заметный, прерывистый пульс. Он был очень близко к смерти, но не мертвый.

Я прошептала: «Богиня, помоги мне ему помочь».

Порывом ветра розовый лепесток перекатился к нему на губы. Его глаза широко раскрылись, и он схватился за мою раненную руку. Боль взяла такой резкой, что в глазах потемнело, а затем мир заполнился белыми звездочками и тошнотой.

Мое зрение прояснилось, кто-то держал меня в руках. Это был уже сидящий Доусон, он смотрел вниз на меня.

— Принцесса Мередит, Вам нехорошо?

Я рассмеялась. И ничего не могла сделать. Минуту назад он был почти мертв и он хотел знать, в порядке ли я. Его рука застыла в нерешительности над моим плечом и рукой, где все еще торчали осколки. Он разжал свою окровавленную руку и показал мне осколок.

— Я проснулся с Вами и этим на мне. Я умирал. Я знаю, что я умирал. Вы спасли меня. Как?

Понятия не имею, как это объяснить. И уже открыла рот, чтобы сказать: «понятия не имею», но произнесла лишь:

— Помните, Вы чувствовали притяжение, когда мы коснулись друг друга?

— Да.

— Я последовала за этим притяжением.

— Но Вам ранили.

— Не Вы, — сказала я. — Помогите мне встать.

Он помог, ничего не сказав при этом. Может быть это был шок, но может быть и то, что он не мог мне отказать. Я не хотела об задумываться. Там, в темноте меня что-то тянуло. Я чувствовала это.

Доусон поддерживал меня за здоровую руку, и мы смогли бежать дальше, между деревьями. Вдали были слышны выстрелы, мелькали молнии и зеленые огни. А если были огни, значит Дойл был все еще жив. Я хотела пойти к нему, но еще один розовый лепесток упал на мое пальто. В этот момент, больше чем когда-либо, я доверяла Богине. Я была уверена, что она сделает все, чтобы я смогла спасти солдат и не потеряла мужчин, которых любила. Я молилась дать мне храбрости, чтобы не колебаться и сомневаться. В награду я увидела еще одно тело, распростертое на земле.

Человек лежал на спине. Темные глаза смотрели в небо. Его рот открывался и закрывался, будто он не мог вспомнить как дышать. Перед его формы был оторван с одной стороны груди. Кожа содрана так сильно, словно это не было делом рук человека. Его грудь поднималась и опускалась в зимнем воздухе. Я никогда не видела открытой раны, парящей на морозе, никогда не думала «уплывает тепло жизни».

Доусон помог мне встать на колени и сказал,

— Бреннан, это — принцесса Мередит. Она поможет тебе.

Рот Бреннана открылся, но слов не было, вытекла только струйка крови, слишком темная, слишком сильная. Я положила розовый лепесток на его лицо, но волшебного пробуждения не произошло. Он бодрствовал, и боль в его глазах говорила, что он знал, что умирал. А я не знала, как вылечила Доусона, и не знала, как это можно повторить.

Тогда я опять помолилась: «Богиня, помоги мне помочь ему».

Бреннан задрожал, его тело дернулось, из груди раздался звук, когда он попытался в очередной раз вздохнуть. Доусон умолял:

— Помоги ему, пожалуйста.

Я положила руку на его рану, и затем была боль, боль укравшая свет. Потом я проснулась на груди солдата..

Чья-то рука гладила мои волосы. Я открыла глаза и увидела Бреннана, внимательно смотревшему на меня. Доусон укачивал в колыбели своих рук голову Бреннана, и они оба смотрели на меня. Они смотрели на меня, словно я была лучшей вещью в мире. Они смотрели на меня, словно я шла на воде. Эта мысль не принесла мне спокойствия. Никогда не хотела, чтобы какой-нибудь человек смотрел на меня вот так.

Бреннан держал окровавленный осколок так, чтобы я могла увидеть его.

— Он выпал точно так же, как и со мной. Кровь, осколок, и затем он излечился. — Сказал Доусон.

Я кивнула, как будто это имело смысл для меня. Теперь с обоих сторон меня поддерживали солдаты, и когда Бреннан подхватил меня под раненную руку, была уже не так больно. Кажется, мои раны заживали и каждый раз, когда я излечивала солдата, из меня выходил осколок. Значит, я могу вылечить столько солдат, сколько осколков сидит во мне? С одной стороны, это было бы хорошо, но с другой стороны солдат было больше, чем осколков во мне. А если я излечусь полностью, я больше никому не смогу помочь? Я не хотела оставаться раненой, но… Так, надо остановиться. Пусть все идет так, как идет, а дальше посмотрим. Приложу все силы, чтобы не думать об этом, чтобы идти дальше и позволить спасенным мужчинам помочь мне. Если и дальше об этом задуматься, то я была похожа на Петра, следующего за Исусом через море. У него получалось идти по воде, пока он не задумался и не упал в воду. Сейчас я чувствовала призыв раненных в темноте. Они тянули меня и я должна была ответить на этот призыв.

Мы нашли еще двух солдат. Я не знал, что сделали Кел и его люди, но все раненные ползли прочь, чтобы умереть. Где же врачи, санитары? Где все? Вдалеке был слышен бой, теперь немного ближе, поскольку мы подошли ближе, но иллюзии, которые использовали в бою, заставляли солдат уползать умирать, а не звать помощь.

Доусон и Бреннан помогли мне встать на колени около упавших солдат. Мне потребовался мгновение, чтобы понять, что одним из солдат была женщина. На ней был жилет и какие-то приспособления. Ее кожа была почти такой же темной, как у Дойла.

— Это Хейз. — Сказал Доусон.

Бреннан опустился на колени возле другого солдата, лежавшего с другой стороны без сознания.

— Это Орландо, сэр.

Я приложила руку к пульсу на шее Хейз и почувствовала что-то липкое. Не стала поднимать руку и рассматривать на свету, во что я влипла. Я знала, что это засыхающая кровь. Но кровь не должна была так быстро высохнуть, разве нет? Или я потеряла счет времени?

— Она уже была раньше ранена? — Спросила я вслух.

— Да, — ответил Бреннан. — Мы были ранены в той же засаде. Она тогда спасла мою задницу, а задницу Орландо здесь.

— То есть твоя рана на груди была старой? — Спросила я.

— Да, мэм. Тот принц, он указал свой рукой на меня, и моя рана вернулась. Тогда он разорвал мой жилет, чтобы было видно рану. Кажется, ему нравилось смотреть на нее.

— Она была ранена в шею? — Спросила я.

— Да, мэм.

Кел причинял моим людям боль. Он причинял боль людям, которые поклялись защищать меня. Они умирали, чтобы защитить меня. Это было неправильно. Мы должны защищать их, а не наоборот.

Я молилась Богине, когда коснулась Хейз. Она была храбра и спасала жизни с этой раной. Она дважды была на грани смерти, но даже посреди этого ужасала, она спасала другого солдата. Такая храбрая.

Опять была боль, но на сей раз я не упала в обморок. На сей раз я видела, как в всплеске крови вышел еще один осколок. Кровь брызнула на лицо Хейз, ее глаза широко распахнулись, вспыхнув белками. Она задохнулась, и схватилась за мою руку. Осколок упал ей на грудь, она автоматически подхватила его другой рукой, словно не заметила как.

— Кто Вы?

— Я Принцесса Мередит Ник-Эссус.

Она сжимала мою руку, в другой сжимала окровавленный осколок. Она с трудом сглотнула.

— Не больно.

— Ты здорова, — сказал Доусон, наклоняясь к ней.

— Как?

— Пусть она вылечит Орландо, и ты увидишь как.

Доусон помог мне встать, хотя я чувствовала себя немного лучше, и уже не обязательно было так опираться на его руку. Но я позволила ему и Бреннану помочь мне встать с колен. Мне все также было больно двигать плечом, хотя раненная рука теперь могла больше двигаться.

На Орландо не было видно каких-либо ран, но его кожа была прохладна на ощупь, пульс на шее не прощупывался, даже такого нитевидного, как у Доусона. Не хотелось думать, что это значит. Не хотелось сомневаться в чуде, задумываться над тем, что я не знала что делала и как. Я молилась, положив руки на его холодную кожу.

Посыпались розовые лепестки, как розовый снег. Человек под моими руками задрожал, и опять была боль, сильная боль и кровь, много крови, и еще один осколок упал в его раскрытую ладонь. Он сжал осколок так же, как это сделала Хейз.

— Бог мой, — прошептала Хейз.

— Думаю ты хотела сказать Богиня, — поправил Доусон.

Мужчина на земле испуганно глядел на меня.

— Где я?

— Кахокия, Иллинойс, — сказала я.

— Мне казалось, что я вернулся в пустыню. Я думал…

Хейз схватило его за плечо и развернула к себе.

— Все в порядке, Орландо. Она спасла нас. Мы спасены.

В последнем я была бы не так уверена, но пусть она верит. Осталось всего несколько осколков, всего несколько спасенных жизней. Когда мои раны затянуться, я не смогу спасти остальных? Я хотела вылечится, но еще я не хотела потерять никого из них. Они предложили свои жизни, чтобы спасти нас, и я хотела компенсировать это. Это наша война, и они не должны умирать.

Я почувствовала призыв кого-то рядом. Там были еще раненые. Я должна сделать все, что могла. Я сделала бы то, что Богиня помогла мне сделать. Я хотела спасти их всех. Вопрос в том, смогу ли?

Глава 38

Теперь со мной было восемь солдат, каждый из них сжимал окровавленный осколок, каждый вернулся с порога смерти. Как только из меня вышел последний осколок, зов исчез. Что-то было в этой боли и в этих ранах, что сделало магию возможной.

Воин-сидхе появился из темноты, одетый в темно-красную броню, которая мерцала в лунном свете, как будто была сделана из огня. Его имя было Aoda'n, и я знал, что его рука власти соответствовала его броне. Я почувствовала как он призвал свою руку власти, и не задумываясь крикнула:

— Убейте его.

Они должны были колебаться. Они не должны были выполнять мои приказы. Доусон был офицером, но они нацелили свое оружие на фигуру и начали стрелять. Пули сделали то, что в волшебной стране делали пули людей с тех пор, как они были изобретены. Они порвались через блестящую броню, и в плоть под ней. Он умер прежде, чем смог послать огонь своей рукой спалить нас. Я почувствовала, что они вызывали свои руки власти. Если мы смогли опередить их, и не дать им воспользоваться своими руками власти, мы могли выиграть. Такое простое решение, если у вас есть солдаты, готовые действовать решительно и с полной готовностью убивать все на вашем пути. Очевидно, у меня были такие солдаты.

К нам присоединились другие солдаты, не из-за меня, а потому что мы были единым подразделением на поле боя. Казалось, мы знали, что делали, и с нами был офицер. Они окружили нас, поскольку у нас была цель, а посреди сражения нужна цель. Цель, чтобы не было колебаний.

Я почувствовала действие некоторых заклятий. Некоторые кричали в ужасе от иллюзий, которые создавал один из сидхе в броне. Я могла бы прикрыть гламором одного или двух других сидхе. Попробовав, я растянула свой защитный гламор. И смогла растянуть его гораздо дальше, чем когда-либо пыталась до сих пор, растягивая на всех своих людей, словно поливала водой лихорадочно горящую кожу.

Сначала крики мужчин, окружавших меня, прекратились, потом они начали что-то бормотать, я тихонько обратилась к Доусону.

— Стреляйте одиночными в их броню. — Мне нужно было сконцентрироваться на удержании защиного гламора. Даже попытка прокричать эти слова заставила бы меня споткнуться и не удержать гламор.

Доусон не стал меня переспрашивать. Он просто прокричал мой приказ:

— Стреляйте одиночными в их броню! Огонь!

Бессмертные воины, которые видели больше столетий чем любой из нас может мечтать, пали под выстрелами нашего оружия. Они падали на землю, как во сне. Они не могли больше омрачать умы мужчин, и без их иллюзий солдатам ничего не мешало стрелять, и мы косили их.

Дилис стояла, вся в желтом, пылая словно она проглотила пламя, заполнявшее ее кожу и волосы, и горело в ее глазах. На ней не было брони. Ее платье выглядело так, словно она собиралась спускаться по мраморной лестнице на бал. Но она продолжала стоять там, где другие воины в волшебной броне пали. Пули, казалось, поражали колеблющийся жар, марево над летней дорогой. Попадающие в него пули, колебались, затем таяли во всплеске оранжевого света.

— Что это такое? — Спросил Доусон, стоя рядом со мной.

— Магия, — ответила я. — Она — магия.

— Какая магия? — Спросила Хейз.

— Огня, света, солнца. Она богиня летней жары. — Мне всегда было интересно, кем она была до того, как сбилась с пути истинного. Большинство действительно сильных сидхе скрывало свое прошлое, некоторые опасаясь позора за потерянную силу, другие — из страха перед врагами, сохранившими больше силы и сводящими старые счеты. Я вернула силу Сиобхан, а значит и Дились тоже, несмотря на то, что истинное ее имя означало хранительница огня.

Другие воины в броне скрылись за ее спиной в колеблющемся шаре ее магии. Они толпились вокруг нее, как они могли толпиться вокруг меня, но я никогда не буду гореть как она. Я была не солнцем, но луной.

В тот момент я не хотела ее убивать. Я хотела, чтобы она пошла за мной. Я хотела, чтобы она была одной из моего двора. Я хотела, чтобы ее летний огонь согревал нас всех.

Я громко обратилась к ней,

— Дилис, мы ведь неблагие. Мы не должны убивать друг друга.

Когда она заговорила, в ее голосе слышался рев, и я поняла, что это отзвук огромного костра, словно сами ее слова горели.

— Ты говоришь это, потому что ваше человеческое оружие не может повредить мне.

Хейз вздрогнула рядом со мной и прошептала:

— Больно, когда она говорит.

— Не настолько, если бы принцесса нас всех не защищала, то было бы больнее, — сказал Доусон.

Он был прав. Гламор, защищавший их от иллюзий, защищал и от полной силы этого пылающего голоса. Она не была огнем, она была пламенем солнца. Это пламя наполняет поля жизнью, но слишком сильное пламя убивает их, превращая в безжизненную пыль.

Для жизни нужна вода. Кто же ее напарник? В чем ее баланс? И снова на моей руке запульсировало кольцо. Оно было кольцом Королевы в течение множества столетий. Андаис дала его мне в подтверждение своего покровительства. Но она была богиней войны и разрушений. Я была жизнью так же как смертью, я была балансом. Кольцо когда-то принадлежало богине любви и плодородия. Андаис сняла его с пальца мертвой богини. Смерть никогда не должна забирать инструменты жизни, потому что не знает, как пользоваться ими. Но я знала.

И опять вокруг меня и солдат начался дождь из розовых лепестков. Кольцо запульсировало тяжелее, горячее на моем пальце. Что-то перемещалось на краю видимости. Белая фигура, хромая, продвигалась среди деревьев. Это был Кристалл. В прошлый раз, когда я видела его, он был в кровати королевы, замученным кровавыми пытками. Один из серьезных недостатков бессмертности было почти мгновение заживление от ран, полученных от руки сексуального садиста. «Забава» могла продлиться очень долго.

Она выбрала его как жертву, потому что был одним из стражей, которые пожелали отправиться со мной в ссылку. Он приехал бы в Лос-Анджелес ко мне, но Андаис испугалась, что потеряет всю свою стражу. Так она наказывала тех, кто вынужден был остаться, но не желал этого. Она не заставляла добровольцев занять место стражей, вместо уехавших ко мне. Слишком уж долго она была жестокой госпожой. Мужчины знали, что ожидать, и не соглашались на службу. Что ухудшило положение мужчин, оставшихся в ее распоряжении. Кристалл приближался.

Когда он больше не мог уже опираться на деревья, он упал на землю на четвереньки и пополз к нам. Солдаты навели оружие на него, как будто ожидали увидеть то, что ранило ползущего человека. Меня пронзила мысль. А где королева? Почему она позволила Келу и своим дворянам пойти против ее приказов? Это не был так не похоже не нее — сидеть праздно, когда она могла наказать своих людей. Но наблюдая как ползет Кристалл, видя кровавые раны на его теле, я думала, что она могла бы быть занята. Иногда она впадала в жажду крови так, что забывала обо всем, кроме боли и плоти под ее руками. Она была опьянена садистским удовольствием, пока ее сын отвоевывал ее королевство? Она потеряла контроль до такой степени?

Я пошла к Кристаллу. Солдаты пошли со мной, держа на прицеле Дилис, деревья, окружающую нас темноту, только я не была уверена в наличии сейчас цели для стрельбы. Позже. Потом будут другие цели для стрельбы.

Дилис закричала через поле и в голосе продолжался слышаться отзвук костра.

— Твой род развращен, Мередит. Твоя тетя замучила свои стражей, и они не пригодны ни к чему, кроме рабства.

Я посмотрела на золотую фигуру и ответила:

— Тогда почему ты помогаешь Келу? Разве он не такой же развращенный?

— Да, — ответила Дилис.

— Ты поможешь ему убить меня, а потом убьешь и его, — догадалась я.

Она ничего не ответила, но ее свет вспыхнул ярче. Это было магическим эквивалентом улыбки, которую иногда невозможно удержать. Это было удовлетворение, улыбка говорила: «все идет своим путем».

Кристалл упал, и я на мгновение испугалась. что он не поднимется, но он снова поднялся. И опять пополз, медленно, мучительно полз к этому золотому жару.

Я было двинулась помочь ему, но кольцо запульсировало сильнее, и я приняла это как знак. Я осталась стоять на месте, позволив ему медленное, жалкое движение. Его белые волосы, которые я знала отражали свет, словно тысячи маленьких призм или капель воды, тянулись по земле и казались ярким плащом тяжкого бремени.

Доусон сказал:

— Вы хотите, чтобы мы помогли ему?

— Нет, — сказала я низким голосом. — Я хочу, чтобы она помогла ему.

Он посмотрел на меня, затем, когда мой взгляд ничем ему не помог понять смысл моих слов, он посмотрела на Бреннана и Мерсера.

Мерсер сказал:

— Но разве она не убьет его?

— Нет, если она хочет быть спасенной, — сказала я.

— Я не думаю, что она нуждается в спасении, — сказал Мерсер.

Дилис закричала на меня:

— Разве ты не собираешься помогать ему, принцесса?

— Он здесь не ради меня.

— Ты говоришь загадками, — сказала она.

Кристалл продолжал свое мучительное медленное продвижение через поле с мертвыми и раненными. Но теперь было ясно видно, что стремился он не ко мне. Он непреклонно полз к этому золотому жару.

— Не позволяй ему выбрасывать свою жизнь, Мередит. Если он попытается навредить мне, я убью его.

— Он не повредит тебе, Дилис, — сказала я.

— Тогда почему же он здесь, если не для спасения тебя и твоих людей?

Кристалл достиг края золотого огня, но не коснулся его. Огонь, как солнечный свет, искрился на его коже и волосах, как будто он был его тезкой, кристаллом. Ее огонь отражался радугами на его теле. Маленькие, сверкающие цветные огни разгоняли темноту.

Он протянул свою руку в круг ее огня, затем он встал на колени и посмотрел на нее. Кровь на его теле мерцала словно россыпь рубинов.

— Что это за магия? — Спросила Дилис, но в ее голосе уже не было слышно отзвука костра.

Кристалл встал и вошел в этот огонь. Его тело заполыхало как солнечный свет на воде, или отраженный свет на алмазах. Он двинулся в ее солнечный свет, и отражал его, превращая в красоту. — Что ты с ним делаешь, Мередит? — Это не я с ним делаю. Кристалл оказался на расстоянии вытянутой руки к ее золотой, пылающей фигуре. Он стоял там, высокий и гибкий, с его мускулистым, но сухощавым телом бегуна. У него всегда была хрупкая сила. Он походил на драгоценный камень, оставленный на солнце, мерцающий радугами от кончиков волос до каждого дюйма его голой кожи. Его раны закрылись, словно только прикосновение ее силы излечило его.

Она выглядела… испуганной.

— Я не целитель, но он излечен. Как это возможно?

Кристалл протянул ей руку.

— Что он хочет? — Завопила она, и в ее голосе был просто страх.

— Возьми его руку, и ты узнаешь.

— Это ловушка, — обвинила она.

— Я ношу кольцо королевы, Дилис. Я видела, как ты пылала жаром летнего солнца, и думала: 'В чем ее баланс?'. Где та прохлада, что должна помешать ей сжечь все до смерти?

— Нет! — Она закричала на него.

Кристалл просто протягивал ей руку, как будто он мог так стоять вечно.

Тогда ее золотая рука потянулась на встречу, как будто против ее желания. Кончики ее пальцев дотронулись до него и золотое сияние стало наполовину серебряным, и я увидела, что жар заискрился как капли воды, как солнце на поверхности летнего озера.

Тогда они обняли друг друга. Поцеловались так, словно целовались уже много раз, хотя я знала, что это не так. Он никогда не был ее возлюбленным, богом ее богине, но он был предназначен ей. Он был прохладой, в которой она нуждалась, и именно я позвала его, того, когда я смогла найти.

Жар окружал ее плотным, желтым сиянием, словно она была вырезана из него. А Кристалл пылал, словно он был сотворен из сверкающих радуг.

— О, мой Бог, — прошептала Хейз.

— Да, — сказала я.

— Что Вы сделали? — Спросил Доусон.

— Они будут парой, и у них будут дети. Два ребенка.

— Откуда Вы это знаете? — Спросил Бреннан.

Я улыбнулась ему, и знала, что сейчас мои глаза запылали зеленым и золотым. Он с трудом сглотнул, как будто этот вид его встревожил.

— Магия.

— Лучше любовь, чем война, — сказал другой солдат.

— Точно, — ответила я.

И тогда с дальней стороны раздался крик. Кел бессловесно кричал, стоя там в своей серо-черной броне, окруженный последователями в броне разных цветов и из материалов, похожих на кору и листья или кожу животных, броню, которая не могла устоять перед сталью и железом. Сказочные воины несли фигуру, и в мгновение я узнала его, мое сердце подвело меня. Его волосы упали вокруг тела, чернее, чем оттеняемая луной ночь. Белые руки сидхе казались оскорблением на фоне его темного совершенства.

Кел кричал мне через поле:

— Он все еще жив, пока! Эта полукровка стоит твоей жизни, кузина? Ты пойдешь ко мне через это поле, чтобы спасти его?

Я не могла отвести взгляд от него, темного и устрашающего, но все еще живого. Все еще живого? Только смерть могла сделать с ним такое. Мысль, что я потеряла их обоих, моего Мрака и моего Смертельного Холода, была слишком болезненной. Слишком большая боль, слишком много потерь, просто слишком много всего.

Я шептала его имя. «Дойл». Я хотела его увидеть, хотела перевезти, хотела знать, что он со мной, хотела спасти его. Моя рука легла на живот, все еще плоский, слишком плоский для беременности, и я знала, что не могу обменять себя на моего Мрака. Он никогда бы не простил мне такую сделку. Волна тошноты нахлынула на меня, ночь поплыла, но я не должна упасть в обморок. Я не могла быть слабой, на слабость нет времени. Я задвинула свои чувства, лишающие меня мужества, подальше, и уцепилась за те, что могут мне помочь — ненависть, страх, гнев, и нетерпимость, и не знала, что они есть во мне.

— Значит война, — прошептала я.

— Что? — Переспросил Доусон.

— Мы дадим Келу то, что он хочет, — сказала я.

— Вы не можете отдать ему себя, — сказал Хейс.

— Нет, не могу, — сказала я, и мой голос показался мне чужим, как будто я больше не узнавала себя.

— Если мы не даем ему Вас, то что мы ему даем? — Спросил Мерсер.

— Войну, — просто сказала я и пошла по полю.

Мои солдаты шли за мной. Или Кел сейчас умрет, или я. Видя Дойла, брошенного на землю, как неподвижный мусор, я радовалась своему решению.

Глава 39

Я приказала солдатам стрелять в стоящих дворян неблагих. Кел был принцем волшебной страны. Он был наследником трона. У него была дипломатическая неприкосновенность. Они не должны были слушаться моих приказов, но мы пересекли поле битвы вместе. Я спасла их жизни. Мои приказы, подтвержденные их сержантом, помогли нам выжить и уцелеть. Мы были боевой единицей, и как единое целое, они стреляли по моему приказу.

Я видела толчки тел дворян и танец пуль. Шум был оглушительным. Они были ранены в своего рода тишине, потому что оружие стреляло настолько громко, что казалось не имело никакого отношения к движению по ту сторону поля. Это было так, словно мы стреляли, а они падали из-за чего-то другого. Но упали не все, большинство осталось стоять. Я должна была что-то сделать прежде, чем они успеют призвать свои руки власти против нас.

Кровь сочилась черными потеками в лунном свете, но крови было не достаточно. Мне нужно было больше, намного больше. Впервые я не чувствовала страха перед своей силой, никакой боли при ее призыве, только свирепость, которая была почти радостью. Свирепость лилась по моей коже, омывая ее кипятком. Она вылилась в левую руку и побежала по пальцам.

Доусон вопил над моим ухом.

— Что Вы делаете?

У меня не было времени объяснить. Сказала только: «рука крови». Я указала рукой, пальцами на наших врагов. Я должна была волноваться, что задену и Дойла, но в тот момент я знала, просто знала, что я смогу сделать, что нужно. Я могла управлять этой силой. Это было моим, эта сила, это была я.

Кровь взорвалась черными фонтанами из ран воинов. Они кричали, а Кел поднял свою руку. Я знала, что он хотел делать. Без размышлений я встала перед моими мужчинами, моими солдатами, моими людьми. Доусон было схватил меня, чтобы удержать позади щита их тел, но на нас стала действовать рука старой крови Кела, и рука Доусона отпала. Позади меня раздались крики, но у меня не было времени посмотреть.

Я закричала «Мои!». И была боль. И я снова почувствовала осколки в своей руке и плече снова; рану от ножа, что я получила в поединке; заболели отметины на одной из рук и бедре от давнего нападения. Было больно, и я истекала кровью для него, но он мог только открыть старые раны такими, какими они были, а у меня никогда не было смертельных ран.

— Что Вы сделали? — Спросил Доусон. — Минуту назад мы истекали кровью, теперь нет.

Мне нужно было концентрироваться, поэтому я не могла ему что-то объяснять. Рука Кела не могла бы убить нас, но с ним были те, кто мог бы и убить. Теперь это была гонка, смогу ли я заставить их истечь кровью до того, как они опомнятся.

Я закричала:

— Кровоточьте для меня!

Кровь у них взорвалась гейзерами, я чувствовала, что их плоть рвалась под моей силой, их раны распахивались, как дверные проемы, которые могла распахнуть моя сила. Кровь выгибалась черной, яркой жидкостью. Звук от ее падения напоминал звук дождя, падающего в траву и деревья.

Блестящая броня всех цветов радуги становилась черной от крови, запекшейся крови. Теперь они кричали, но кричали «Милосердия!». Они призывали к милосердию, но я видела, что в их ногах лежал неподвижный Дойл, покрытый темной кровью, и я поняла, что у меня нет милосердия для них.

Я не хотела, чтобы солдаты умирали за меня. Пришла мысль: «Что ты думаешь, могло случиться, пошли ты солдат против неблагих?». Но даже Кел, скорее всего, был недостаточно безумен, чтобы бороться с Армией Соединенных Штатов. Я не могла предвидеть такого, даже не представляла, что он будет настолько неконтролируемым. Но нехватка предвидения не имела значения. Я просила помощи, а эти люди умирали вокруг меня.

Я держала раны кровоточащими, глядя через ярды замерзшей травы в безумные глаза моего кузена. Шлем оставлял его лицо открытым, кроме крестовины, закрывающей нос. Его глаза горели цветом его магии. Он призвал всю свою власть, и я поняла, что этого было недостаточно. Этого всегда было недостаточно.

Ветер поднял длинные пряди его черных волос, разметав их вокруг брони. Он всегда в сражении оставлял волосы свободными. Слишком тщеславный, чтобы скрыть красоту, слишком плохой воин, чтобы скрывать волосы, которые подчеркивали его принадлежность к высокому двору неблагих. Он никогда не заплетал или не связывал их, как это делал Дойл.

Кел был слабым, злым, и мелочным. Волшебная страна никогда бы не приняла его. Я вернусь в Лос-Анджелесу, но я не имею права оставить ему своих людей. Я не могу оставить волшебную страну в его руках.

Я шептала ветру: «Кровоточьте для меня». Ветер нес мои слова, мою магию, и двигаясь, сворачивался в вихрь. Вихрь формировался изо льда, крови и силы. Волшебная страна была землей, земля была волшебной страной, и я была коронована его королевой. Это было в моих словах, моей силе, моем желании.

Те дворяне вокруг него, кто еще мог двигаться, бежали. Те, кто мог ползать, ползли. Они поднимали своих раненных и бежали. Кел кричал им:

— Вернитесь, трусы!

Его сила оставила нас, и мои старые раны снова закрылись, как будто… магией.

Кел бросился на своих последователей. Некоторые упали в морозную траву, не перенеся истекающих кровью древних ран, вновь открытых человеком, которого они хотели сделать королем.

Волна мрака разливалась по полю, словно густеющая тьма ночь выше линии инея. Эта тьма была безлунной, и темнее любой другой тьмы. Прежде, чем она достигнет нас, я знала, кто будет стоять на пути моего холодного ветра и крови.

Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, появилась перед сыном, как всегда вставала перед ним. На ней была черная броня и черный, как крыло ворона, клинок. Ее плащ разливался позади нее, и это была сама тьма, превращенная в ткань. Она удерживала вокруг тьму, и я почувствовала, что ее власть воздуха двинулась навстречу мне.

Смерч, которого я заклинала с помощью волшебной страны, прекратил продвигаться. Он не стих и не исчез, но остановился, как будто налетел на невидимую стену.

Я двинулась к той стене, уговаривая мою силу продвинуться, и на мгновение стена смягчилась. Я почувствовала, как вихрь продвинулся, как будто оттолкнули воздух, выкачали и послали кружиться в лунный свет. Она вытянула воздух из моего вихря, как могла вытянуть воздух из ваших легких.

Доусон рявкнул приказ и солдаты встали в две линии, одна — встала на колени, другая стояла и обе линии были обращены к королеве. Стала бы я стрелять в свою королеву? Мгновение я колебалась, и это было моей ошибкой. Темнота полилась на нас, и мы ослепли. В следующий момент воздух стал тяжел, слишком тяжел. Мы не могли дышать. У нас не было воздуха даже чтобы позвать на помощь. Я упала в обморок на колени, мои руки упали на холодную траву. Кто-то упал передо мной, и я знала, что это должен был быть Доусон, но я не видела его. Она была Королевой Воздуха и Тьмы, богиней боя, и мы умрем у ее ног.

Глава 40

Я потерялась во тьме. Тьма заполнила все небо. Оставались только две вещи в темном удушье — земля под моей щекой и тело рядом со мной. Я не знала, кто был дальше слева и справа, знала только морозную землю подо мной и лежащего передо мной во тьме человека. Моя рука нашла и держалась за руку этого человека, пока мы умирали.

Под одной рукой хрустел иней, другой я цеплялась за тепло чужой руки. Иней таял, и я вспоминала Холода, моего Смертельного Холода. Он позволил волшебной стране забрать его, потому что думал, что я любила его меньше, чем Дойла. Осознание того, что он никогда не узнает, что я любила его так же, разбивало мне сердце.

Я попыталась произнести его имя, но воздуха в легких для этого было недостаточно. Я цеплялась за тающий иней и человеческую руку, и позволила слезам падать на мерзлую землю.

Я сожалела о младенцах во мне: «Мне жаль. Мне так жаль, что я не смогла спасти вас». Но часть меня была рада умереть. Если Дойл и Холод были оба потеряны для меня, то смерть была не худшей судьбой. В этот момент, я прекратила бороться, потому что без них я не хотела жить. Тьма и удушье нахлынули на меня. Я отдалась смерти. В этот момент человеческая рука под моей ладонью вздрогнула, цепляясь за меня, как смерть до этого, и это движение вернуло меня. Возможно, будучи одна, я умерла бы, но если умру я, то не останется никого, кто спас бы их, моих мужчин, моих солдат. Я не могла оставить их в удушающей тьме, если могла сделать что-нибудь, чтобы спасти их. Это была не любовь, заставляющая снова бороться, это была обязанность. Но обязанность — это особенный вид любви, я должна бороться за них, бороться до последнего вздоха. Здесь не было отцов моих малышей, чтобы помочь спасти их, но у солдат, цеплявшихся за меня, были собственные жизни, и королева не имела права украсть их. Не смеет она, которая была бессмертной, забирать их короткие жизни.

Я взмолилась: «Богиня, помоги мне спасти их. Помоги мне бороться за них». У меня не было силы, чтобы бороться с тьмой и воздухом, ставшим слишком тяжелым для дыхания, но я все равно молилась, потому что когда все остальное потеряно, остается молитва.

Сначала я думала, что ничто не изменилось, затем поняла, что трава под моей рукой и щекой стали еще холодней. Иней хрустел под моими стиснутыми пальцами, словно и не таял от моей руки.

Резко воздух стал ледяным, как в середине зимы, когда воздух становиться насколько холодным, что жжет. Тогда я поняла, что я вдохнула полную грудь ледяного воздуха. Человеческая рука в моей сжалась, и я услышала возглас:

— Я могу дышать, — или просто кашель, как будто человек все это время боролся за полноценный вдох.

Я шепнула: «Спасибо, Богиня».

Я попыталась оторвать голову от травы, но стоило приподнять лицо на несколько дюймов от земли, как воздуха снова не стало. Судя по раздавшимся вокруг меня возгласам, я была не единственной, кто обнаружил насколько узкой была наша полоска воздуха в этой тьме. Мы могли дышать. Андаис не могла сокрушить наши легкие. Она должна была бы войти в тьму и разыскать нас, если она хотела нас убить.

Иней рос под моей рукой, пока не стал походить на свежевыпавший снег. Воздух был настолько холодным, что каждый вдох был как ледяной удар. Тогда иней еще уплотнился и начал двигаться под моей рукой. Двигаться? Иней не может двигаться. Под моей рукой был мех, что-то живое вырастало из самой земли. Я держал свою руку на чем-то меховом и чувствовала, как растет это и растет, пока моя рука не оказалась вытянутой вверх, следуя за изгибом чьего-то тела. Я провела рукой вниз по меховой, но странно холодной поверхности и обнаружила, что это бедро какого-то существа. Это могло быть только оно, поскольку проведя рукой вдоль изгиба бедра, наткнулась на копыто, насколько я могла понять. Из снега сформировался белый олень. Мой Смертельный Холод был здесь, рядом со мной. Он все еще был оленем, не моя любовь, но он все еще был там, внутри этого существа. Я гладила его бок и чувствовала под рукой, как поднимается и опускается он в дыхании. Голова оленя должна быть очень высоко надо мной, и если он мог дышать, то и я тоже. Я медленно поднялась на колени, продолжая касаться оленя, за другую мою руку все еще цеплялся человек. Его рука двигалась вместе с моей, его владелец тоже встал на колени.

Это был Орландо

— Я все еще могу дышать. — Сказал он.

Я не отвечала. Я боялась говорить, будто мои слова спугнут оленя, заставят его бежать как животное, которым он был. Под моими пальцами быстро билось сердце. Я хотел обернуть свою руку вокруг его шеи, крепко его обнять, но я боялась, что он вскочит на ноги и убежит. Сколько от моего Холода было в нем? Я заметила, что он наблюдал за мной, но понимал ли, или Богиня только послала оленя, чтобы помочь нам?

Я шептала: «О, Холод, пожалуйста, пожалуйста, услышь меня».

Олень вздрогнул, как будто его ног коснулось что-то, что он не любил. На его ноге была только моя рука, мои ноги изо всех сил пытались распутать подол моего длинного пальто, но помочь себе руками я не могла, я боялась оторваться от его бока, боялась отпустить и теплую руку человека. Боялась отпустить оленя, потому, что он был самым близким мне существом, и я должна была застыть, чтобы не исчез. Я не могла отпустить и руку Орландо, потому что только контакт с его рукой заставил меня бороться. Это его рука заставила меня понять, что королева не отчаивается пока ее люди в опасности. Нужно бороться, бороться, даже если сердце разбито, только потому что бороться приходится не только за свое счастье, но и за их счастье тоже.

Я запуталась в подоле моего пальто и рука Орландо удержала меня, и я смогла не навалиться на оленя. Олень нервно отреагировал на мое движение, словно приготовившись бежать. Я знала, что он был оленем, и знала, что он действительно мог не быть там, но он сейчас был самым близким, я звала его, и я хотела, чтобы он остался. Меховой изгиб его бока и тепло человеческой руки было всем, что у меня было в запасе.

Олень пошел. Я продолжала держать свою руку на его боку и потянула Орландо за собой. Я почувствовала рывок и подумала, что за Орландо еще кто-то держится. Олень шагал нервно, и я чувствовала, что с другого его бока тоже кто-то есть. Мы держались за оленя, держались, как дети, потому что он вел нас вперед, из тьмы.

Именно Сержант Доусон сказал:

— Оружие убрать. Безопасно. Когда мы снова сможем видеть, огонь. Не дайте ей шанс снова применить магию.

Андаис была королевой и моей тетей. Мой отец отказался убить ее и занять ее трон. Этот жест милосердия возможно стоил ему жизнь, потому что, как только мятежники предлагают вам трон, есть те, кто боится, что вы займете его, даже если вы откажетесь. Он любил свою сестру и даже своего племянника. Я поняла в тот момент, что я не любила их. Они оба знали, что мы не любим друг друга. Некоторые сказали бы, что у меня перед королевой был долг, но мой долг был перед мужчинами, окружавшими меня сейчас во тьме. Мой дол был перед оленем, который бежал вперед, и внутри которого был мой Холод. Мой долг был перед детьми во мне, и любой, кто попытается украсть все это у меня станет моим врагом. Война все запутывает. Война — это что-то основательное, сражение — нет. Когда кто-то стреляет в тебя, он — твой враг, и ты стреляешь в ответ. Когда кто-то пытается убить тебя, он — твой враг, и ты пытаешься его убить быстрее. Война сложна, сражение — нет. Она собиралась убить нас, даже зная, что я носила внуков ее брата. В тот момент у меня был только один долг, ради всех нас, выжить.

Она снова использовала свою магию, а второго чуда для нашего спасения ждать не приходится. Богиня помогает тем, кто сам себе помогает. Мы вооружены автоматическим оружием, значит мы можем помочь себе.

Я почувствовала вокруг себя перемещения солдат, они готовились стрелять. Орландо сжал мою руку в последний раз, и его рука исчезла во тьме. Он был готов стрелять в мою королеву. Она все еще была там, где мы видели ее в последний раз?

— Возможно, Королева, не осталась на том месте, где мы видели ее, — сказала я.

Доусон отдал приказы солдатам встать в круг вокруг нас, чтобы быть готовыми к нападению с любой стороны из тьмы. Освободившись от тьмы, мы не сразу будем готовы увидеть окружающее.

Мы ступили в лунный свет, и он показался невыносимо ярким, достаточно ярким, чтобы я заморгала. Глаза еще не привыкли к свету, как вокруг меня раздались первые выстрелы. Это заставило меня подскочить, а олень дернулся так сильно, что на мгновение я думала, что его ранили. Тогда он скакнул далеко он нас, пятном белого уносясь от шума, оружия, насилия.

Я выкрикивала его имя. Но остановить его не могла.

— Холод! — Но в том теле не было того, кто мог бы ответить на звук человеческих слов. Олень исчез на опушке леса, и я снова оказалась одна.

Доусон крикнул рядом со мной:

— Область огня не просматривается. Нужно время перегруппироваться и можно продолжить огонь. Она скрывается внутри этого.

Я повернулась и посмотрела на поле. Смотрела в сторону, где стояли мои тетя и кузен, дворяне, с которыми я, как предполагалось, боролась за власть. Но думала больше об убегающем олене, чем о смерти от их рук.

Андаис вызвала тьму, как туман, скрывая себя, Кела и других дворян. Доусон и остальные стреляли в этот туман. Если они были все еще там, то пули нашли их, но поскольку этого не было видно, то и уверенной в этом быть нельзя. Сбежала ли она?

Я оглянулась и увидела, что часть мужчин не стреляют по туману. Пока это делали другие, они наблюдали за флангами и тылом, допуская, что тьма могла быть уловкой и враги могли оказаться позади нас.

Что я могла сделать, чтобы помочь им?

— Они сзади! — Закричал кто-то, и я повернулась к кричавшему.

У меня было время шагнуть на линию огня, чтобы солдаты опустили оружие. Можно было попытаться кричать, но видя появление Красных Колпаков из темноты, я понимала, что мои любые слова не остановят солдат. Красные Колпаки были гигантами, семь — двенадцать футов ростом, и все они носили на головах небольшие колпаки, истекающие свежей кровью на их лица и тела. Прежде, чем магия вернулась в волшебную страну, их колпаки были сухи, и только вновь убив, они могли смочить свои колпаки в свежей крови. Моя рука крови помогла им вернуть их собственную магию крови. Но посреди сражения нет времени все это объяснять солдатам. И я сделала единственное, что пришло в голову — я встала между двумя группами и подняла к ним руки. Солдаты не могли стрелять, а у Доусона появилось время отдать приказы.

Я крикнула:

— Они союзники, друзья!

— Чушь, — сказал кто-то.

Я не могла обвинить в том, что они испугались. Любого бы испугал вид Красных Колпаков, королевство гоблина, прибывал к нам через область. Большинство из них были вооружены с ног до головы, покрыты кровью и приближались к нам. Если бы я не была уверен, что они были на нашей стороне, то я тоже стала бы стрелять в них. Но если кто-то начнет стрелять, я попрощаюсь с жизнью.

Когда я был уверена, что люди не будут стрелять в гоблинов, я пошла навстречу Красным Колпакам. Джонти шел впереди. Он был почти десяти футов ростом, с шершавой серой кожей и лицом, почти столь же широким, как моя грудь. Его рот был полон острейших клыков, а когда-то тонкие губы стали более человеческими, более… полными. Моя магия изменила Красных Колпаков на что-то более благое, хотя я не нарочно. Джонти был не самым большим из Колпаков, но мои глаза сначала посмотрели именно на него. Возможно потому, что я знала его и он меня, но другие Красные Колпаки позволяли ему говорить за них. У гоблинов выживал сильнейший, а Красные Колпаки были самыми сильными среди них, самыми преданными власти и силе. Не только мои глаза видели лидерство Джонти, все остальные колпаки отступили и позволили ему вести их, они видели силу в Джонти. Конечно, я ощущала это — Красные Колпаки заставили его бороться за этот фут уважения.

Доусон был рядом со мной, когда Джонти и я встретились на поле. Волшебник доверял мне, но он привел с собой несколько вооруженных солдать, на всякий случай. Джонти улыбался мне сквозь кровавую маску. Я проверила, что Доусон и другие тоже увидели эту улыбку, должны были увидеть. Думаю, его вид был пугающий. Это был Джонти, и кровь, текущая по нему вниз, отзывалась в моей руке крови призывала к моей руке крови, так, чтобы я считал, что раздают ему. Он коснулся своими большими пальцами моей ладони, и магия проскочила между нами, покалывая и мчась по венам, как теплое шампанское с небольшими электрическими зарядами в ней.

— Что было это? — Спросил Доусон, значит он тоже почувствовал кое-что.

— Магия, — сказала я.

Кровь из колпака Джонти побежала быстрый, широкими струйками, ему пришлось вытереть рукой лоб, что бы кровь не заливала глаза. Он рассмеялся громким, грохочущим, радостным звуком. Другие Красные Колпаки столпились вокруг него, касаясь его крови. Те, кто коснулся, закровоточили больше.

— Что происходит? — Спросил один из солдат.

— Я несу магию крови, и Красные Колпаки реагируют на нее.

— Она слишком скромна, — сказал Джонти. — Она — наша возлюбленная. Первый сидхе полной Рукой Крови за века. Мы чувствовали ее голос в нашей крови, и мы приехали, чтобы вступить в бой. — Потом он нахмурился. — Другие гоблины не чувствовали зов крови.

— У меня есть соглашение с Курагом. Он должен был послать мужчин.

— Царь гоблинов знал с кем Вы боролись, и он не будет стоять против королевы.

— Трус, — Пробормотал одни из Красных Колпаков.

— Вы пошли против своего короля, чтобы прибыть сюда, — сказала я.

Джонти кивнул:

— Мы не сможем вернуться в холмы гоблинов.

Я смотрела на них — множество самых опасных воинов, которые есть у гоблинов. Я попытался представить, смогу ли приютить их в в Лос-Анджелесе. Но представить себе подобное не смогла.

Но я не могла их оставить бездомными. Они оказали мне больше лояльности, чем большинство сидхе. Я вознаградила бы их за это, а не наказывала бы.

— Тьма уходит. — Сказал Орландо.

Мы повернулись, и увидели, что это так. Тьма исчезала как грязно-серый туман. Андаис ушла, как и Кел, и несколько фигур в броне, но не все. Она оставила их в наказание или потому что она не смогла транспортировать их всех? У нее было преимущество в силе, как у большинства фейри, но прошло то время, когда она могла заставить все армии неблагих появляться и исчезать. Андаис могла бы с умыслом оставить нескольких союзников Кела, но и все, я же знала, что она оставила их, потому что была недостаточно сильна, чтобы спасти их. Она была убеждена, что любой, оставшийся позади, будет убит. Это то, что сделала бы она.

Но если честно, то на той стороне поля была только одна фигура, о которой я хотела позаботиться. Живы или мертвы остальные, меня не интересовало. Имел значение только Дойл. Если он жив, то все будет хорошо, если он… не жив, то я не знаю, что сделаю. Я не могла думать ни о чем, кроме как пересечь поле и увидеть продолжало ли биться его сердце.

Доусон мешал мне взять инициативу на себя, поставил нескольких солдат перед нами, державших на мушке раненных сидхе. Джонти остался со мной, а другие Красные Колпаки прикрывали наши спины. Я было начала говорить, что лучше разместить Красных Колпаков вперед. Они были менее уязвимы, чем люди, но мы были рядом. Я не хотела ничего, что могло бы задержать нас. В этот момент я не была вождем, я была женщиной, стремившейся к любимому. И тогда я поняла, что любовь столь же опасна, как ненависть. Она заставляет забываться, делает вас слабыми. Я не стала перестраивать солдат, и побежала к Дойлу. Я собрала все силы, которые у меня еще были в запасе. Кроме того, меня душил страх, моя кожа болела, так я хотела прикоснуться к нему.

Если он был мертв, я хотела тронуть его, пока он еще не остыл. Тело перестает быть вашим любимым, как только остывает. И тогда как будто касаешься куклы. У меня нет слов, чтобы передать каково это, трогать того, кого Вы любите, как только его тело стало холодным. У меня были все мои прекрасные воспоминания об отце и только одно, что осталось — его кожа под моими пальцами, холодная и твердая из-за смерти. Я не хотела, чтобы мое последнее прикосновение к Дойлу было похоже на это воспоминание. Я молилась, пока мы пересекали поле. Я молилась, чтобы он оставался живым, но что-то заставляло меня молиться, и чтобы он был теплым. Значило ли это, что я уже знала правду? Значило ли это, что он уже ушел и просто торгуюсь за то, на что будет походить эта последняя нежность?

Моя голова была будто в тисках, давя на глаза. Я не стала бы кричать, я не стала бы проливать слез, если он все еще мог быть жив. Пожалуйста, Богиня, пожалуйста, Мать, позволь ему остаться в живых.

Раненный сидхе выкрикнул,

— Милосердия, милосердия нам, Принцесса. Мы следовали за нашим принцем, теперь будем следовать за Вами.

Я не ответила, потому что меня они совершенно не заботили. Я знала, что предали меня, и они знала, что я это знала. Они были прекрасны насколько могли быть прекрасными, но поэтому мы смогли их напичкать пулями, ранить их, пока они не смогли сбежать. Их королева и их принц оставили их на мое милосердие. Они не могли ни на что другое рассчитывать, кроме того, что я была дочерью своего отца. Он бы пощадил бы их, именно такое проявление милосердие заставило всех их любить его. Его милосердие было причиной, по которой убийца использовал, чтобы убить его. В это мгновение, впервые, я воспринимала милосердие отца как слабость.

— Отойдите от Дойла, — сказала я, в моем голосе бушевали эмоции. Я не могла помочь ему. Я хотела бежать к нему, броситься к нему, но мои враги были слишком близко. Если Дойл действительно мертв, то ни моя смерть, ни смерть наших детей не вернет его. Если же он все еще жив, то эти несколько мгновений задержки ничего бы не изменили бы. Часть меня кричала спешить, спешить, но большая часть меня была странно спокойна. Я чувствовала себя застывшей, но в любом случае не самой собой. Что-то сегодня забрало часть меня, оставив холодного и более мудрого незнакомца на оставшемся месте.

Мой отец однажды сказал, что как правитель создает страну, так и народ создает своего правителя. Дворяне, ползущие по земле или хромающие, отходя от раненного Дойла, все еще выбирали, помогли мне вызвать в себе этого холодного незнакомца. Мы видели, как хочет остаться в моем сердце холод.

— Принцесса Мередит, мы защитим тебя от их магии. — Сказал Джонти.

Я кивнула.

— Мы защищаем принцессу, — сказал Доусон.

— Они могут встать между мной и руками власти дворян здесь. Они бы убили или искалечили бы вас, но Красные Колпаки более живучий народ, сержант. Они могут быть нашими щитами.

— Вы будете нашими живыми щитами?

Джонти, казалось, немного подумал, затем кивнул.

Доусон поглядел на меня, затем пожал плечами, как будто он хотел сказать: если они хотят принять удар на себя, то лучше уж они, чем мои люди.

— Окей, — То, что он сказал вслух.

Красные Колпаки переместились так, что загородили и меня и солдат. Люди были немного взволнованы и некоторые из них переспрашивали:

— Они наши союзники, да?

Доусон и я уверили их, что да, Джонти и остальные были с нами. Я возможно была не столь убедительна, потому что продолжала бросать взгляды на Дойла, отвлекаясь от того, как вокруг нас перемещались люди. Сейчас я была не уверена, что могла заботиться еще о чем-нибудь или ком-нибудь еще. Мой мир сузился к разливу темных волос на замерзшей траве.

Мои руки покалывало, так хотелось коснуться его прежде, чем Доусон и Джонти почувствовали, что это было безопасно. Наконец, путь был свободен, и я смогла подхватить кожаную юбку и побежать к нему. Я рухнула рядом с ним, юбка защитила меня от грубости мерзлой травы. Я была рядом с ним, но колебалась. Казалось смешным, что за момент до того, как я могла коснуться его, как хотела, как я могла, я испугалась. Ком в горле мешал дышать, насколько я была испугана. Мое сердце не могло решить, билось ли оно слишком быстро, или забывало биться, замирая в груди. Это было начало паники, а не сердечного приступа, а крошечная часть меня была уверена, что я этого не стоила. Если он был мертв, и Холод был потерян, то…

Я боролась со своим дыханием, пока оно не выровнилось. Я боролась, пока мое дыхание не стало более глубоким. Я не должна потерять контроль над собой. Не перед людьми. Позже, когда останусь одна, если…

Я проклинала себя за трусость, и это заставило меня преодолеть те последние несколько дюймов к темным волосам. Волосы были толстыми, сильными и прекрасными, скользя под моими пальцами, пока я искала его пульс на шее. Мои пальцы наткнулись на что-то. Я попятилась и уставилась на гладкую линию его шеи, открытой лунному свету. Там не было ничего, кроме воротника дизайнерского костюма, который Дойл позаимствовал у Шолто.

Я покачала головой и снова дотронулась до его шеи. Мои глаза говорили мне, что я касалась кожи, но мои пальцы говорили, что под ними было что-то другое. Что-то жесткое, покрытое тканью, что-то… Была только одна причина, что мои глаза и пальцы не видели.

Я подавила первый порыв надежды, задавила его, я должна была успокоиться, чтобы подумать. Положительные эмоции могут также ослепить, как и отрицательные. Я должна была видеть правду, должна была выяснить правды, независимо от того, что это могло бы быть.

Я закрыла глаза, поскольку они лгали мне. Дотронулась до его шеи и снова наткнулась на жесткую ткань. С закрытыми глазами я лучше чувствовала ее, потому что зрение не спорило с осязанием. Проведя вверх по этой ткани рукой, я нашла шею. В момент, когда я коснулась кожи, я знала, это был не Дойл. Структура кожи была не его. Я пыталась нащупать пульс, но ничего не нашла. Кто бы ни был под моими пальцами, он был мертвый, все еще теплый, но мертвый.

Я не открывала глаза и провела руками вверх, найдя очень короткие волосы, грубость небольшой щетины и лицо, которое не было любимым мной лицом. Это была иллюзия, хорошая иллюзия, но это была магия, а не реальность.

Меня накрыло облегчение та, что я наполовину повалилась на тело. Это был не Дойл. Он не был мертв. Я позволила себе упасть на тело. Я обнимал его, и мои руки нащупали форму, оружие, которое даже не потрудились снять. Такое презрение, такое высокомерие.

Доусон встал на колени с одной стороны от меня, а Джонти с другой.

— Я сочувствую Вам, Принцесса Мередит, — сказал Доусон, касаясь моей спины.

— Мрак был великим воином, — сказал Джонти своим глубоким голосом.

Я покачал головой, отрываясь от тела.

— Это не он. Это не Дойл. Это — иллюзия.

— Что? — Сказал Доусон.

— Тогда, почему ты кричишь? — Спросил Джонти.

Я даже не поняла, что я кричала, но он был прав.

— От облегчения, наверное, — сказала я.

— Почему они считают, что гламор здесь заставит быть это тело похожим на Мрака? — Спросил Джонти.

До этого момента я не подумала об этом, но он был абсолютно прав. Почему они не сняли его, ведь иллюзия гарантировала, что стала бы сердиться на них, если они действительно сдавались? Ответ: они не сдавались, и они надеялись получить что-то от этой уловку. Но что?

Джонти помог мне подняться на ноги, его рука, настолько большая, что в кулаке уместилась почти полностью вся верхняя часть моей руки, словно он обернул свою руку вокруг моей.

Он продолжала отступать по замерзшей земле подальше от скрытого гламором тела.

— Что случилось? — Спросил Доусон.

— Может быть ничего, но мне это не нравится.

Я было начала говорить «Джонти..», но не успела сказать. Это не был звук взрыва, который представляется в таком случае, это был толчок взрыва. Порыв энергии толкнул нас перед звуком так, чтобы мы в момент попадали. Тогда Джонти, как в колыбель завернул свое тело вокруг моего и только тогда меня настиг звук взрыва, звук, от которого качнулся мир, оглушая меня. Мы были поражены дважды чем-то огромным и злым. Я слышала истории, что гиганты могли становиться невидимыми и сейчас это очень было похоже на это. Казалось неправильным, что что-то столь сильное могло быть настолько невидимым. То, что столь разрушительное могло быть просто порохом и металлом. Это живое сбило нас на землю и разрушило мир вокруг нас.

Глава 41

Голоса. Крики, крики о помощи. Я ничего не видела, но я могла слышать их. На мне было что-то тяжелое. Пошарив руками, я нашла оружие и смогла его чуть сдвинуть в сторону. Стащить это с меня у меня не было сил. Но чем больше я упиралась в это, стараясь повернуть свою голову, тем больше я понимала, что я двигаю. Ткань, под ткань плоть, я двигала кого-то. Кто-то был сверху меня, кто-то большой и тяжелый… Джонти.

Я прошептала его имя, все еще находясь под ним в темноте. Его широкая грудь была настолько велика, что я могла видеть только его серое тело. Земля подо мной была твердой, иней на траве начал таять, а значит, что Джонти и я лежали здесь достаточно долго, чтобы тепла наших тел хватило, чтобы иней начал таять. Как долго мы здесь лежали? Сколько времени прошло? Кто звал на помощь? Это были не Красные Колпаки. Они не стали бы кричать. Солдаты, человеческие солдаты, это должны были быть они. О, Богиня, помоги мне помочь им. Не позволяй кому-нибудь из них умирать. Не позволяй им умирать из-за меня. Это казалось настолько несправедливым.

Я уперлась в землю и толкнула со всей силой. Джонти немного приподнялся, но и все. Мгновение я тешила надеждой освобождения, но его тело больше не сдвинулось. Зато по рукам начала течь теплая жидкость, начав впитываться в рукава. Кровь все еще была теплой. И это было хорошо. Если это была его кровь, то он все еще был достаточно жив, чтобы кровь была теплой, если это была волшебная кровь из его колпака, то факт, что она вообще течет, тоже означал, что он все еще был жив. Мне был виден лишь тонкий луч лунного света. Все еще была ночь. Мои руки начали дрожать, а потом и вовсе упали. Не удержав его веса, он рухнул на меня, и я снова была поймана в ловушку. По моей щеке начала сочится кровь, как теплые щупающие пальцы. Темнота казалась настолько плотной, что я не видела ни капли света.

Кровь струйкой сочилась по моей шее. Я боролась с желанием вытереть ее, но так или иначе не могла этого сделать. Кровь это было хорошо, потому что мне было тепло. Я пыталась успокоить свой пульс, паника не помогла бы мне. Я воспользовалась оставшимся мне пространством, чтобы найти пульс Джонти. Я была намного ниже его сердца, но все же. Пришлось бы тянуться довольно далеко, чтобы коснуться его сердца. Было ли еще место, где можно было нащупать пульс моими руками? Был ли еще какой-нибудь способ удостовериться, что он еще жив?

Если я не могла вытянуть руки вверх, то может попробовать протянуть их ниже? На внутренней стороне бедра тоже можно нащупать пульс. Бедренная артерия так же хороша для этого, как сонная на шее, это было бы ближе мне сейчас. Думаю, в этих обстоятельствах Джонти не будет возражать.

Медленно продвигая руки вниз, я нащупала его бедро, проследив пальцами внутрь, я оказалась напротив явно большой части его тела. Ничего не видя в темноте ловушки его тела, я закрыла глаза и сконцентрировалась на ощущениях в моих пальцах.

Мои пальцы нащупали что-то более мягкое, чем бедро, а значит я была близко к артерии. Я пошевелила пальцами немного ниже и в сторону. Затем я постаралась продвинуть пальцы ниже, его тело отреагировало на мое прикосновение. Если это большое и мягкое становилось не таким мягким, значит Джонти был жив? Я попыталась вспомнить, что я знала о недавно умерших. Я знала, что иногда смерть приводила к последнему оргазму. Но так ли это было или все же реакция его тела говорила о том, что он жив? Я не могла вспомнить, говорил ли это какой-то профессор или я вычитала это в книгах в колледже, вероятно нет, я не могла вспомнить. Вероятно нет, все же слишком много давали информации в колледже. Факт, что стоило задать подобный вопрос, то в ответ можно было получить либо смущенное молчание и сухой взгляд преподавателя.

Мои пальцы скользнули дальше по его бедру. Нужно было пробраться глубже этого теплого места. Его тело продолжало наливаться удовольствием под моей рукой. Хотелось бы верить, что это хороший знак, признак жизни, но нужно было нащупать пульс. Мне нужно было знать, что его восставшая плоть не была последней реакцией перед смертью. «Пожалуйста, Богиня, пожалуйста, не позволяй ему умирать».

Я была почти уверена, что подушечки моих пальцев наконец нащупали место, где должен был быть пульс. Пусть в капкане под ним мне было трудно судить, но я была почти уверена. Только вот ничего не чувствовала. Я глубоко вздохнула и задержала дыхание. Задержав дыхание, я сосредоточилась на своих пальцах и ощущениях в них. Я застыла так, чтобы не спутать свой собственный пульс с его пульсом. Прижав пальцы к его плоти через одежду, я пожелала, чтобы его пульс бился под моими пальцами.

Что это было? Пульс? Снова удар, медленный, тягучий под моими пальцами. Он бился медленнее, чем должен бы был, но он был. Если мы сможем найти целителя, то он выживет. Если мы сможем получить помощь, то Джонти не должен будет умереть из-за меня. Если мы сможем найти того, кто не был бы моим врагом сегодня вечером.

Бомба сработала. Были слышны приглушенные крики солдат. Если ранение Джонти могло служить показателем, то другие Красные Колпаки тоже были ужасно изранены. Тогда почему дворяне неблагих не выследили меня и не прикончили, пока я была без сознания? Чего они ждали?

Я почувствовала, как из меня рвется крик, как давление, с которым не получалось справиться. Нет, я не хотела справляться. Я не могла двинуться. Я не могла помочь Джонти. Я не могла видеть то, что случилось. Я не могла сопротивляться, но я могла кричать. Это было единственным, что я могла сделать и что могло спасти меня от нарастающей паники. Глубоко дыша, я заставила себя замедлить пульс и попыталась заглушить дрожь от страха. Если я начну в панике кричать, то не остановлюсь. Я кричала бы и дергалась под телом Джонти, пока мои враги не нашли бы меня. И не было иллюзий, что со мной случится, если люди Кела найдут меня. Были ли сегодня на поле воины благих? Если бы они меня нашли, то попытались бы забрать меня к Таранису? Вероятно. Смерть, или еще насилие моего дяди. «Прошу, Богиня, пусть будет другой выбор».

Где Дойл? Это не он лежал в ногах неблагих, но если он был жив и в состоянии быть рядом со мной, то где он? Где Гален, Рис, Мистраль, Шолто, любой из них? Что удерживало их вдали от меня? Они были… мертвы? Были мертвы все, кого я любила?

Джонти начал двигался.

— Джонти, — позвала я.

Он не ответил, и я понял, что не чувствовала напряжения его мышц. Он был все еще без сознания, но он поднимался, без его рук, просто перемещался. Кто-то снимал его. За несколько мгновений до этого, меня охватывала паника, что я не смогу выбраться из-под него. Теперь, я не была столь уверена. Было ли хорошо, что с меня снимали Красного Колпака, или плохо, что зависело от того, кто его снимал.

Мой пульс зашелся, когда большая грудь Джонти поднялась вверх. Это занимало так много времени, что возник вопрос, а не были ли это люди, солдаты. Для них была бы проблема снять его с меня. Он поднялся вверх достаточно, что бы рядом с собой я увидела ноги. Сапоги, ноги в рваных дизайнерских сапогах.

— Дойл!

Он встал на колени, руки все еще держали Джонти, стаскивая его с меня.

— Я здесь, — ответил он.

Я потянулась коснуться его ноги. Моя рука оказалась в крови. Джонти или Дойла? Что случалось, в то время пока я лежала? В тот момент, я почти ни о чем не заботилась, потому что Дойл был здесь. Я могла дотронуться до его. Все было в порядке, потому что он был рядом.

Появились еще ноги. Другие был в черных брюках и ботинках — Мистраль. Я вспомнила, что Гален и Рис были в военной форме. Они все были здесь. Спасибо, Богиня.

— Тебе больно? — Дойл спросил.

— Нет.

— Ты можешь выбраться из-под Красного Колпака?

Я подумала немного и поняла, что смогла бы. Я начала двигаться из-под поднимающегося тела Джонти. Для этого нужно было проползти, отталкиваясь локтями и мысками, чтобы мое лицо наконец достигло свежего воздуха. Я глубоко вдохнула зимний воздух, и продолжила двигаться. Продвинувшись вперед, я смогла развернуться и ползти уже на четвереньках. Чья-то рука подхватила меня и помогла встать. Это был Доусон. Он выглядел невредимым.

— Принцесса, — сказал он, — Все в порядке?

Я кивнула.

— Нормально. — Я коснулась его руки. — Я рада видеть, что с Вами все хорошо. Я слышала крики.

На его лице промелькнуло странное выражение.

— Теперь все в порядке.

Мне показалось это выражение странным. Но рядом со мной оказался Гален, обхватывая меня руками, и на сомнения не осталось времени. Гален оторвал меня от земли, так крепко сжимая меня в объятиях, что я не могла ясно разглядеть его лицо. Зато за его плечами мне было видно спину Джонти. И этот вид сорвал улыбку с моего лица.

Спина Джонти была месивом ран. Дойл и другие мягко положили на траву. Теперь я поняла, почему его двигали так медленно.

— О, мой Бог, Джонти, — сказала я.

Гален ослабил хватку достаточно, чтобы посмотреть мне в лицо, потом он опустил меня на землю.

— Мне так жаль, Мерри. — Кровь от глукой раны на виске засохла на его щеке.

— Тебя ранили.

Он улыбнулся.

— Не так серьезно, как некоторых.

Я оглянулась на Джонти и мужчин, окруживших его. Они были слишком серьезны, слишком тихи. Мне это не нравилось.

— Сердце Джонти все еще бьется. Если мы сможем найти целителя, он не умрет.

Лицо Галена горело болью в лунном свете.

— Ты могла погибнуть.

Он был прав. Если бомба так серьезно ранила Красных Колпаков, то я бы вряд ли перенесла такие раны. Меня, и моих младенцев, этот взрыв превратил бы в фарш.

— Это сделали сторонники Кела, — сказала я.

— Доусон рассказал нам, — сказал Гален.

Я пошла к Джонти и другим. Гален взял меня за руку и шел рядом со мной.

Дойл прижал ладонь к моей щеке и я прижалась к ней.

— Красные Колпаки выполнили наш долг, — сказал он.

Комментарий заставил меня поднять свое лицо от его руки и кинуть взгляд на Джонти и других стражей. Солдаты помогали покинуть поле раненным, но Красные Колпаки продолжали лежать в траве. Почти никто из них не сидел, и ни один из них не стоял.

— Почему люди и Красные Колпаки получили такие разные раны?

— Нас тоже ранило, — сказал Доусон, — но мы зажили.

— Что? — Переспросила я.

— Каждый солдат, кого Вы раньше излечили вылечился самостоятельно. Потом мы излечили других.

— Что? — Снова спросила я, все еще не понимая смысла.

— Мы излечили их, — сказал Доусон. — Мы использовали осколки, как своеобразные волшебные палочки.

— Это может излечить Красных Колпаков? — Спросил Дойл.

— Они металлические, — сказала я.

— Они умирают, Мередит. Я не думаю, что это им еще больше повредит, — сказал Рис. Одна из его рук была перевязана, а рукав был черен от крови.

Пальто Мистраля было почерневшим на спине. Был ли Таранис среди нападавших благих? Я поняла, что здесь не было Шолто.

— Где Шолто?

Дойл убрал руку от моего лица, и ответил, отворачиваясь.

— С Шолто все хорошо. По его требованию прибыли слуа. Это спасло нас от Тараниса и его воинов. Они бежали от слуа.

Я схватилась за руку Дойла, другой продолжая стискивать руку Галена. слишком много всего и я не знала, как с этим справиться. Единственное, что я знала, чтобы лицо Дойла не было таким, как сейчас.

Он повернулся и посмотрел на меня, но его лицо опять превратилось в непроницаемую тьму, только его глаза и подрагивающие веки. Теперь я знала что такое подрагивание означало.

— Я хочу обернуть тебя вокруг себя как пальто, покрыть тебя поцелуями, но мы ранили, чтобы спасти. Но не сомневайся, я чувствую тебя, даже посреди всего этого. — Первая горячая слеза покатилась по моей щеке. — Я думала, что тебя убили и…

Рука Галена исчезла, и Дойл обнял меня. Я цеплялась за него, как будто его руки на моем теле были воздухом и пищей, и всем, что мне нужно для жизни.

Я услышала, что сказал Рис:

— Двигайтесь, Доусон, давайте посмотрим, помогут ли эти осколки Джонти.

Я хотел растаять в поцелуе Дойла и не возвращаться в реальность, но у меня были обязанности, всегда были обязанности. И еще был ужас, против которого нужно было бороться, или выживать, или… Все мечтают о насыщенной жизни. Но когда ты, выбравшись из одного бедствия, попадаешь в следующее, то обыденность начинает казаться чем-то привлекательной.

Дойл выпустил меня из объятия и повел меня к Джонти. Доусон уже опустился на землю на колени. В руках он держал осколок, который вышел из меня, когда я его лечила. Он приложил его к одной из ран.

— Сначала нужно вытащить шрапнель из его тела, — сказал Рис.

— Для нас это было не обязательно, — заметил Доусон.

— Как это работало? — Спросила я. Моя рука обернулась вокруг тонкой талии Дойла, прижимая его, и это было слишком хорошо, чтобы быть реальным.

Гален тщательно не смотрел на Дойл и меня. Я поняла, что именно он первым обнял меня. Это он оторвал меня от земли и, хотя я была рада его видеть, но у меня не было тех чувств к нему, какие были к Дойлу. Просто не было. Я не могла измениться, так чувствовало мое сердце, даже чтобы спасти чувства одного из моих лучших друзей.

— Как сейчас, — объяснял Доусон, и он начал прикладывать осколок к ранам Джонти, спускаясь ниже, как будто что-то вырезал. Моя рука покалывала. Покалывала татуировка на моей руке.

Я отступила подальше от Дойла. Он попытался поймать мою руку, но я убрала ее раньше, чем он смог коснуться ее. Так или иначе, но я не была уверена, что будет хорошо, если я коснусь его рукой крови, когда ее покалывало. До конца не понимая, что случилось, я не сомневалась, что мне нужно подойти и встать на колени около Доусона.

Я произнесла слова, которые не собиралась говорить, и как будто вселенная ждала именно этих слов, и с каждым из них это было, словно само время освобождалось дыханием.

— Вы зовете меня кровью и металлом. Что Вы хотите от меня?

Доусон смотрел на меня, и его губы двигались, но это было так, как будто он тоже не контролировал то, что говорил.

— Излечите его, Мередит. Я прошу это с кровью, и металлом, и волшебством, которое Вы дали этой плоти.

— Пусть будет так, — сказала я, и провела рукой по спине Джонти. По моей коже пробежала волна жара, словно кровь тянулась к металлу. Момент почти невыносимой боли, затем кровь вырвалась вверх из тела Джонти. Металл вместе с кровью выходил из тела.

Джонти пришел в себя, задыхаясь. Но кровь продолжала наливать. Я отклонилась назад, подальше от него и Доусон вместе со мной. Кровь замедлилась и, хотя металл отсутствовал, раны не заживали.

Джонти повернул голову с заметным усилием и сказал,

— Ты зовешь мою кровь, Моя Королева. Ты очистила меня от человеческого металла. Я умираю за тебя, и я доволен.

Я покачала головой.

— Я не хочу, чтобы ты умирал за меня, Джонти. Я хочу, чтобы ты жил.

— Некоторые вещи не предназначены для жизни, принцесса, — сказал он.

— Похоже, мы умно поступили, что не прибыли, когда получили призыв, мы тоже могли бы умереть здесь, — сказал голос из темноты. Я повернулась и увидела близнецов гоблинов, Ясеня и Падуба. В темноте их можно было принять за сидхе, столь же высокие, прямые, более накаченные, но усиленные тренировки в спортзале могли бы это объяснить. Их желтые волосы были немного коротки, слегка касаясь плеч. Если бы они были длиннее, то вполне бы сошли за сидхе.

Было слишком темно, чтобы видеть, что глаза Ясеня сияюще-зелеными, как листья дерева, в честь которого его звали, и глаза Падуба были огненно-алыми, как зимние ягоды. Только разлив одного цвета, без белка и выдавал в них кровь гоблинов.

— Я не призывала вас, — сказала я.

— Твоя магия призывает Красных Колпаков, и кровь нашего отца в нас, — сказал Ясень.

— Я ненавижу белую магию, которую ты в нас пробудила, и которая призывает нас, — сказала Падуб.

Они кивнули в унисон.

— Мы ненавидим эту твою руку крови, она призывает нас, как будто мы Красными Колпаки. Мы сидхе, и ты помогла нам понять, что это больше, чем кровь гоблинов, но твоя рука власти призывает нас, как будто мы — низшие фейри, — сказал Ясень.

— Мне было достаточно, что твоя магия в Лос-Анджелесе сделала меня более сильным гоблином, но я думал, что я стану гоблином, каким они когда-то были. — Сказал Ясень. — Но я, нет мы, все еще слабы, или твоя магия не тянула бы нас как собаку по свистку владельца. — Его голос был горек.

— Вы позволили бы им умиреть из гордости? — Спросила я.

— Мы гоблины, — сказал Ясень. — Мы не лечим. Мы убиваем и разрушаем. Мы то, что мы есть с тех давних времен, когда соглашение украло наши силы и перенесло нас в Америку. Больше для гоблинов нигде нет места.

Я споткнулась, запутавшись в полах своего пальто. Ясень посмеялся надо мной, но мне было все равно. Я знала нечто. Я чувствовала. И знала, что права. Не уверена, что именно «это» было, но меня тянуло к близнецам. Это заставляло меня идти через мерзлое поле, по заиндевевшей траве, которая сухо шуршала по коже моего пальто.

Дойл догнал меня и шел рядом.

— Будь осторожна, моя Мерри.

Он был прав, но чувство во мне тоже было правильным. Запах роз разливался в воздухе, словно на холодном лунном свете пахнуло летним зноем.

Рис догнал нас и коснулся руки Дойла.

— Богиня рядом, Дойл. Все будет в порядке.

Я поцеловала Дойл, для чего ему нужно было помочь мне это сделать и наклониться ко мне, затем я поцеловала Риса. Когда он смотрел на него, на его лице была печаль. Но ее причины я не понимала. Но я могла его нежно поцеловать в губы и позволить ему знать, что я видела его и ценила его, но ничего не могла сделать, чтобы любить его так же, как я любила Дойла или Холода. Это причиняло боль ему, это причиняло боль мне, но этого было недостаточно, чтобы что-то изменить.

Остальную часть пути я прошла одна. Ясень и Падуб стояли передо мной. Они пытались выглядеть высокомерными или враждебными — их красивые лица были похожи — но под этими масками была неуверенность. Я заставила их заново переосмысливать себя, а ни дворяне сидхе, ни воины гоблинов не приучены к пересмотру сложившегося о чем-либо мнения. Их мнение абсолютно правильно о большинстве вещей. Я вглядывалась в их глаза, и не была уверена, что знала о том, что случится, однако запах роз в холодном воздухе становился сильнее, и я знала, что Богиня близко. Запах роз смешивался с насыщенным запахом трав и листьев, как будто мы стояли на краю лесной поляны.

— Вы чувствуете запах цветов? — Спросил Падуб.

— Я чувствую запах леса, — ответил Ясень. — Леса, которого здесь нет.

— Что ты делаешь с нами? — Спросил Падуб.

— Вы хотели быть сидхе. — Я протянула им свои руки.

— Да, — ответил Ясень.

— Нет, — ответил Падуб.

Я улыбнулась Падубу.

— Вы оба хотите власти, разве не так?

— Так, — Выдавил с неохотой Падуб.

— Тогда возьмитесь за мои руки.

— Что случится, если мы это сделаем? — Спросил Ясень.

Моя улыбка переросла в смех, запах роз и зной летнего солнца на моей коже были настолько реальны, что это вызывало легкое головокружение, но мои глаза продолжали видеть морозную зимнюю ночь.

— Я не знаю, что случится, — Ответила я, и это была правда.

— Тогда почему мы должны делать это? — Спросил Ясень.

— Если вы позволите запаху лета и листьев исчезнуть, если вы откажитесь в этот момент от силы, то всю оставшуюся жизнь вы будете задаваться вопросом, что случилось бы, если бы вы взялись за мои руки.

Братья посмотрели на друг друга. В эту секунду они вспоминали года коварства, борьбы и выживания, которые определили их выбор.

— Она права, — сказал Ясень.

— Это уловка сидхе, — сказал Падуб.

— Наверняка, — с улыбкой сказал Ясень.

Падуб усмехнулся брату.

— Это плохая идея, брат.

— Да.

Падуб протянулся, и Ясень повторил его движение. Они синхронно потянулись к моим рукам, словно отрепетировали это движение. Их пальцы вызвали покалывание по моей коже, и видимо, у них тоже, потому что Падуб начал отодвигаться.

— Не останавливайся, Падуб. — Произнес Ясень

— Это плохая идея, брат.

— Это — власть, — сказал Ясень, — и я хочу этого.

Падуб колебалась еще один удар сердца, затем его рука двинулась, и они с братом повторили шаги друг друга ко мне взяв меня за руки.

— Я всю свою жизнь следовал за тобой, — сказал он. — И не буду останавливаться теперь.

Тогда поле и холод зимы пропали, и мы оказались в круге из камней на широкой равнине под полной луной и сиянием летних звезд.

Глава 42

Ясень обхватил меня, разворачивая меня к нему спиной, одна рука на моем горле, другая — вокруг моей талии, прижимая мой меч ко мне. Падуб потянул собственный меч и стоял за пределами круга. Его меч мерцал как замерзший лунный свет.

— Верни нас назад, — Прошипел мне на ухо Ясень.

— Это не я доставила нас сюда.

— Врешь, — шепнул он, и его пальцы сжались на моей шее. Этот захват, твердость его пальцев на моем горле, ускорили мой пульс.

Я заговорила осторожно, не желая сделать что-нибудь, что заставило бы его пальцы напрячься еще больше.

— Я не могу менять зиму на лето или перенести нас в другую страну.

Его пальцы сжались еще немного, пока не стало больно глотать.

— Что ты имеешь ввиду под «другой страной»?

Я постаралась говорить еще более осторожно.

— В Америке нет таких каменных кругов, как этот.

Его рука сжалась так, что я начала хрипеть при дыхании.

— Тогда где мы? — Спросил он.

— Это место между, — ответил женский голос.

Ясень продолжал внимательно оглядываться вокруг. Его пальцы не напрягались, и я была этому рада, но они и не расслабились. Мое дыхание все еще хрипело из-под его пальцев, пока он медленно поворачивался к этому голосу.

— Кто Вы? — Спросил Падуб.

— Вы знаете, кто я. — Ответил женский голос.

Ясень повернулся так, чтобы он увидел ее прежде меня, но я знала что мы увидим, или что я увидела бы. Она носила закрытый плащ, который скрывал большую часть ее лица, однако были видны лишь часть подбородка и проблеск губ. Она держала посох, и ее рука менялась ежесекундно, сначала она была бледна, затем темна, была стара, затем стала молодой, была тонкой, затем нет. Она была Богиней. Она была всеми женщинами одновременно и ни одной из них.

— Почему Вы принесли нас сюда? — Спросил Ясень. Падуб стоял лицом к фигуре, направляя на нее меч, как будто в любой момент был готов напасть на нее.

Я знала, что у нее не было плоти и крови. И не думаю, что меч мог причинить ей боль, но казалось неправильным угрожать ей. Возможно, я бы предупредила его об этом, но рука Ясеня слишком сильно сжимала мне горло.

— Верните нас назад или Ваша избранная умрет.

— Навредите ей, и у вас никогда не будет власти, которую вы ищете, Ясень.

Хватка его руки немного ослабла так, что я смогла дышать, не борясь за каждый вдох.

— Значит, если я отпущу ее, Вы дадите мне власть?

— Она — ключ к вашей власти. Без нее нет ничего.

— Я не понимаю.

Падуб сделал выпад в сторону фигуры. Меч лязгнул длинным лезвием и уткнулся в траву перед стоящей фигурой. Он одновременно был высоким и низким, мускулистым и нет, темным и белокожим, всеми мужчинами одновременно и ни одним из них. Он отбросил плащ, в который был закутан ради спасения наших рассудков от мгновенной смены его многообразных форм. Он был нагим, стоял во всей своей красоте и жесткости этого высокого, мускулистого тела, предназначенного для удовольствия, так же как и для работы мечем и кровопролития. Он был самым великим в нежности и самым великим в разрушении. Он весь состоял из водоворота образов, форм, ароматов и взглядов.

Он разоружил Падуба, но чтобы сделать это, ему пришлось ранить в руку гоблина. Это говорило о навыке Падуба или нетерпении Бога. Его голос был глубок и грохотал как камни, в следующее мгновение он был легким и воздушным, сочетал в себе множество мужских голосов и не был голосом одного конкретного мужчины.

— Кто я?

Падуб упал на колени, к его шее был прижат меч.

— Вы — Консорт.

— Кто моя супруга?

— Богиня, — ответил Падуб.

Бог потянулся к Богине, и в момент, когда из руки соприкоснулись, с нее упал плащ, и они стояли рядом. Я не знаю, что видели гоблины, но я видела вызывающий головокружение водоворот лиц и тел. Они были всеми этими существами сразу, но мой ум не мог воспринять все это. Наконец я закрыла глаза, поскольку не могла смотреть на это.

Ясень начал двигаться, и я открыла глаза, поняв, что он тянет и меня за собой, чтобы встать на колени в летнюю траву. Он прекратил душить меня где-то в процессе появления Консорта. Его рука вместо шеи, теперь держала мои плечи. То, что причиняло мне боль, теперь было почти нежностью.

— Гоблины слишком давно не видели лица Консорта, — сказал Ясень.

— И Богини, — сказала Богиня сказала с упреком в голосе. Это был голос каждой матери, каждой старшей сестры, каждой тети, каждого учителя, все они одновременно отзывались эхом в этом голосе.

— Дольше, чем мы не видели лица Богини, — сказал Ясень. Если он и был недоволен упреком, то не в его голосе это не было заметно.

— Вы гоблины? — Спросил Консорт.

— Да, — ответил Падуб.

Ясень немного помедлил с «Да».

— Вы сидхе? — Спросила Богиня.

— Нет, — ответил Падуб.

— У нас нет никакой магии, — ответил Ясень, как будто это отвечало на вопрос, хотя возможно именно так и было.

— Что вы отдали бы, чтобы обладать магией сидхе? — Спросила она.

— Ничего, — сказал Падуб. — Я гоблин и этого достаточно.

— Она не говорила, что мы должны будем стать сидхе, брат, — сказал Ясень. — Она говорила о магии сидхе.

— Магия сидхе, но я все еще гоблин, — сказал Падуб. — Это стоило бы многого.

— Когда-то было много дворов, даже среди гоблинов, — сказала Богиня.

— Когда-то, — сказал Консорт, — магия была в каждом дворе волшебной страны.

— Сидхе украли нашу магию у нас, — сказал Ясень, и его рука, которая нежно обнимала мои плечи, сжалась. Он не причинил мне боль, но его тело внезапно напряглось, стоя рядом со мной на коленях.

— Дочь, — сказала Богиня, — что ты скажешь об этом?

— Сидхе лишили гоблинов их магии, чтобы выиграть последнюю Большую войну между нашими народами.

— Как ты думаешь, это было правильно? — Спросила она.

Я задумалась прежде, чем я ответить, потому что ощущалось, как вокруг нас собирается магия. Можно было бы подумать, что в присутствии божеств нет места для роста магии, что их присутствие замаскировало бы все, но независимо от того, что вырастало этой летней ночью в этом месте в тяжелом воздухе как невидимая скала, выше нас ростом и росла с каждым мгновением.

Рука Ясеня на моих плечах задрожала от напряжения. Я кинула на него взгляд, он смотрел прямо перед собой. Я думаю, он боялся, что я могла увидеть в его глазах.

— Мне сказали, что если бы мы не забрали у гоблинов магию, они выиграли бы войну.

— Но оба ваши народа больше не в состоянии войны, не так ли? — Спросила она.

— Нет, — ответила я.

Ясень все еще был напряжен рядом со мной. Я могла чувствовать как звенели от напряжения его мускулы, словно он боролся сам с собой, чтобы не двигаться.

— Если ты могла исправить эту несправедливость, ты сделала бы это?

— Это было ошибкой? — Спросила я.

— Что ты думаешь об этом? — Спросила она.

Я снова задумалась. Мы были неправы? Я видела, что сидхе сделали со своей магией. Сидхе пользовались тем, что единственными владели основной магией, чтобы поработить остальных. Мы выигрывали войны, но в конце концов именно люди с технологиями были настоящими победителями.

— Я думаю, что мы выиграли сражение, но не войну, забирая магую у гоблинов.

Рука Ясеня сжалась на моем плече.

— Но было ли это верным решением? — Спросил Консорт.

Я начал говорить «да», но сказала лишь:

— Не знаю. Мне сказали, что наша магия дана Вами. А значит, что это Вы разрешили нам украсть магию у гоблинов. Вы согласились с тем, что мы сделали?

— Никто не спрашивал нас, — сказала Богиня.

Ясень был поражен, и как и я изумленно смотрел на них. Они снова накинули капюшоны, и моим глазам и моему смертному разуму стало легче общаться с ними. Когда они закрылись? Сейчас? Несколько минут назад? Я не могла вспомнить.

— Кража магии у гоблинов было началом, после чего Вы стали отворачиваться от нас, — сказала я.

— А если бы ты, дочь, могла бы исправить эту несправедливость? — Спросил Консорт.

— Вы имеете ввиду вернуть магию гоблинам, — переспросила я. Уж лучше уточнить мысль.

— Да, — ответили они вместе.

— Вы имеете ввиду дать руки власти Падубу и Ясеню? — Спросила я. Ясень уронил руку, как будто это было уже слишком сложно для него.

— Да, — ответили они снова. Они начинали исчезать?

— Они сидхе настолько же, насколько и гоблины, — сказала я.

— Ты дала бы им силу сидхе, дочь? — Теперь оставались лишь голоса.

Если бы я сказала «нет», то Богиня снова бы отступила от меня и от всех моих людей? Я смотрела на Ясеня, а он не хотел смотреть на меня. Тогда я перевела взгляд на Падуба. Он впился в меня взглядом. На его лице была видна уверенность в том, что я скажу, как он думал. Это был не только гнев, за ним я видела причину этого гнева. Годами я видела в зеркале сидхе, смотрящую на меня и знала, что такую меня никогда не примут. Не имело значения, что вы выглядели как сидхе. Если у вас не было никакой магии, то Вы не были сидхе. Просто вы не были одним из них. Я знала, на что похоже это чувство — быть среди них, но не одним из них. Я выглядела даже менее похожей на сидхе, чем братья. По крайней мере они были высокими, и пока не увидишь их глаза, их можно было принять за сидхе. Я же никогда не стала бы своей для сидхе, даже с тысячью корон на голове.

— Вы вернете им их право по рождению? — Спросили голоса.

Из политический соображений я должна была бы сказать «нет». Для безопасности моего мира, я должна была сказать «нет». Мы уже когда-то подписали соглашение для общей безопасности, говоря «нет». Но в конце концов я дала единственный ответ, который считала верным для себя.

— Да.

Глава 43

Мы остались одни в кругу камней под белым светом луны в разгаре лета. Луна была настолько низко к нам, что казалось, протяни руку и коснешься ее. В это мгновение я сомневалась иллюзия это или реальность. Могла ли я коснуться луны? Может быть, и смогла бы, но мужчины рядом со мной явно не интересовались астрономией, и если луна предназначалась для наблюдения, то их тела тоже можно было рассматривать.

Их кожа была столь же бледна и прекрасна, как и любого сидхе. Только шрамы, которые украшали их кожу говорили о том, что у них было достаточно магии, чтобы залечить такие раны без шрамов. Но я была неблагой, а не благой, и шрамы были всего лишь другой структурой кожи, чтобы можно было ласкать пальцами, языком, зубами.

Падуб вскрикнул от удовольствия, когда я сомкнула свои зубы вокруг его шрама на мускулистом животе. На спине Ясеня были уродливые шрамы от когтей, белые и блестящие, какими становятся шрамы только со временем. Я провела кончиками пальцев по этим шрамам и спросила:

— Как это случилось?

Ясень лежал на траве в гнезде из нашей одежды. Он позволил моим пальцам порхать по его голой спине и не стал отвлекаться, чтобы ответить мне. Мне ответил Падуб:

— Кэтмор нашел Ясеня одного, когда мы еще были молоды. Кэтмор был великим воином, но он охотился на младших воинов, которые, как он думал, могли в будущем быть ему угрозой. Много воинов носит шрамы, которые он оставил.

Я проследила пальцами по всей длине шрама, дойдя до гладких окружностей его ягодиц. Он дрожал под мягкой лаской. Я не знала, была ли это магия этого места или то, что вокруг не было других гоблинов, чтобы произвести впечатление, но они оба наслаждались мягкостью, значит не только боль была для них наслаждением.

— Кэтмор. Мне не знакомо имя.

Падуб пристально посмотрел на меня поверх тела брата, затем он коснулся шрамов и улыбнулся. Краткая, скупая улыбка.

— Когда Ясень вылечился, мы выследили Кэтмора. Мы убили его и взяли его голову, чтобы все знали, что это мы его убили.

Он показал мне на руку, которую протянул поверх спины брата, напрягая мышцы, чтобы показать кривой белый шрам. Шрам выглядел так, словно его рука была когда-то почти оторвана.

— Кэтмор сделал это мечом, Рукой Кэтмора. — Я знала, что у гоблинов принято назвать меч именем владельца. Это было странно, но это был не наш обычай, а гоблинов.

Я коснулась шрама, проследив подушечками пальцев всю его длину.

— Такая рана внушает страх, — сказала я.

Он усмехнулся.

— Ясень носит его меч.

— Он нанес смертельный удар, — сказала я.

Ясень слегка приподнялся, чтобы взглянуть на меня через плечо.

— Откуда ты знаешь?

— Таков закон гоблинов. Тот, кто наносит смертельный удар, забирает оружие.

— Я забыл, что твой отец приводил тебя, когда бывал при дворе у гоблинов, — сказал Ясень, поддерживая себя на локтях.

— Гоблины — пехота армии Неблагого двор. Мы проигрывали войны, пока к нам не присоединились гоблины, а вы нужны гоблинам.

— Теперь, когда нам запрещают воевать, оба двора забыли это, — сказал Ясень. — Мы помеха даже для Неблагого двора.

— Мы не достаточно чистоплотны для прессы, по мнению королевы, — сказал Падуб. Он сидел, обняв свои колени руками. От этого он казался моложе, более уязвимым. В этот момент я поняла, что он был слишком молод, когда на них охотился Кэтмор.

Я переползла по одежде и траве под ногами, пока не оказалась перед Падубом. Его пристальный взгляд не пытался оторваться от вида моей груди. Это не беспокоило меня. Мы были голыми, и я хотела, чтобы они хотели меня.

Я поднялась, открывая вид на свое тело, позволяя ее взгляду остановиться на тяжелой округлости моих грудей.

— Ты выглядишь удивленным.

Только после этого он посмотрел мне в лицо, в его темно-красных глазах был гнев. Я хотела его поцеловать, но замерла, не понимая причины гнева.

— Достаточно хорошие, чтобы трахнуться, но не достаточно хорошие, чтобы сделать это публично, — сказал он.

Я перенесла вес на пятки.

— Я не понимаю.

Ясень сидел, согнув одну ногу в колене, другую вытянув, оставив открытым свое мужское естество. Ни одному из них не нужно было стыдится своими мужскими достоинствами. И моя проблема в данный момент была в том, что мои глаза так и тянуло от его лица к его ногам.

Он рассмеялся, чисто мужским, уверенным в себе смехом.

— Ты не первая сидхе-женщина, которая хочет пробовать запретный плод.

— Вы же говорили, что я первая.

— Публично, — сказал он. — Перед другими гоблинами, да. Если гоблин лежит с сидхе, то они должны показать отметины насилия Сделать меньше в нашем царстве означает быть замеченными в слабости. А слабость привлекает претендентов на твое место. Мы уже наполовину сидхе, Мередит. Если бы гоблины знали, что мы могли бы наслаждаться женщинами с нежностью, то нам бы бросали вызовы до тех пор, пока не убили бы.

Падуб провел рукой по моему плечу.

— У гоблинов нет места для мягкости, только жестокость.

Я посмотрела на Падуба, затем на Ясеня, когда тот проговорил:

— Мы всегда жили по этому правилу. Мы наказывали тех, кто был нежен. Твой любимый гоблин Китто тоже страдал в наших руках.

— Вы наслаждались его страданием? — Спросила я.

— Нет, но ты хотела спросить, что грубо как гоблины даже с лицами сидхе.

— Я наполовину человек, — сказала я.

Он кивнул и потянулся коснуться моей щеки.

— И еще брауни, хотя этого не видно.

Я отвела взгляд от его лица, глядя в ночь.

— Моя кузина, Саир, очень не хотела быть похожей на брауни, и убила нашу бабушку всего лишь из-за предложения власти.

— Мы слышали, что ты выследила ее с дикой охотой. Назвала ее убийцей род.

Я кивнула.

Падуб обнял меня сильно, но так нежно. Он держал меня и шептал мне в волосы:

— Мы одни и мы можем сказать, что нам ужасно жаль тебя. Мы сочувствуем, что ты потеряла бабушку.

Ясень придвинулся поближе к нам, обхватывая своими ладонями мое лицо, убедившись, что я внимательно смотрю на него.

— Но перед другими, Мередит, я имею в виду, перед кем-либо еще мы — гоблины. Мы должны вести себя как гоблины.

— Я понимаю, — сказала я.

— Другие не ведут себя так, Мередит. И мы тоже не можем.

Падуб прижался щекой к моим волосам.

— Ты пахнешь свежестью и сладостью, вкусно. Достаточно вкусно, чтобы съесть.

Я немного напряглась в его руках.

— Гоблины восприняли бы это как угрозу.

— Не обманывайся, Мередит, — сказал Ясень. — Мы гоблины, но не только. — Он нахмурившись глядел на своего брата.

— Я — немного больше гоблин, чем мой брат, — сказал Падуб.

— Если бы вы были сидхе, то я сказала бы, что хотите от меня орального секса, но я знаю, что гоблины считают оральный секс оскорблением. Я могу устроить вам оральный секс, но не вы мне.

— Это так, — сказал Падуб, — но мой брат извращенец.

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он сказал, и это заставило меня улыбнуться. Ясень же выглядел смущенным.

— Здесь нет никого, кто бы увидел, никого, кто бы рассказал, — сказал он. — Можно делать то, что хотим.

Я говорила из круга рук Падуба.

— И что ты хочешь?

— Я хочу вкушать тебя, пока твое удовольствие не заставит тебя блистать для меня.

— Значит мы можем трахнуться? — Спросил Падуб.

Ясень нахмурившись посмотрел на него, но я рассмеялась.

— Да, в конечном итоге мы трахнемся.

— Я занялся бы любовью, — сказал Ясень, и на его лице отразилась такая тоска, которую я никогда бы не ожидала увидеть у него. Тоска по тому, что у него было мало шансов получить. Слишком мало в обществе гоблинов возможности уединиться для секса. А скрываться, чтобы получить желаемое, это было не в манере гоблинов.

Я наклонилась к Ясеню. Падуб позволил мне потянуться к его брату и подарить ему нежный поцелуй в мягкие губы.

— Вкушай меня, займись со мной любовью, Ясень, пожалуйста.

Он поцеловал меня в ответ, его рука опустилась мне на грудь, взяв ее в чашечку своей ладони, играя с соском, пока он не затвердел, и пока я не издала тихий стон. Он немного отодвинулся, чтобы прошептать:

— На спину, Принцесса.

Я дала единственный ответ, который могла дать:

— Да.

Глава 44

Сразу предупреждаю, что эта глава мне не удалась:(Если у вас будут другие варианты для изложения сцен, буду рада исправить текст.

Ясень разложил подо мной одежду так, чтобы мое тело оказалось к нему под наибольшим углом, когда он устроился между моими бедрами. Луна светила над нами, белая и яркая, и была так близка, что можно было рассмотреть серые очертания кратеров и черные глубокие впадины. Я потянулась к ней рукой, казалось еще чуть-чуть и я дотронусь до нее.

Ясень обхватил пальцами мои ноги, разводя их шире. Он проложил дорожку поцелуев вдоль одного бедра, потом вдоль другого, пока не добрался до внутренней части моих бедер, где задержался. Он целовал там и обдувал дыханием, но не трогал того центра, которого я хотела, чтобы он нашел. Он поцеловал внутреннюю часть бедра, которая уже не является бедром, но еще не пах. Потом повторил это с другой стороны. Он обдувал дыханием мою плоть так близко и тепло, что я стремилась приблизиться к нему, чтобы он достиг наконец самого заветного моего местечка.

Падуб издал легких вздох. Это заставило меня посмотреть на него. Он обнимал свои колени, прижимая их к груди и наблюдая за нами. Он выглядел нетерпеливым, но это было больше, чем нетерпение. И я вдруг поняла, насколько одинокими они были. Они были жестокими воинами гоблинами, но только частично. Другая часть хотела не сырого мяса, которое мог предложить их двор. Здесь, в этом месте между временем, между всем, они могли бы быть тем, кем они являлись — сидхе, а не гоблинами. Падуб говорил, что он хочет быть гоблином, а не сидхе, но сейчас в лунном свете на его лице была тоска.

Ясень наконец добрался до моего местечка, я взглянула на него вдоль своего тела. Мне была видно только часть его лица, нижняя часть была скрыта за моим телом, словно это была маска. Он закатил глаза вверх, они были огромными миндалевидными, зеленый цвет которых в лунном сиянии казался почти черным. С глазами контрастировали почти белые волосы, но золотистая кожа выглядела темнее в лунном свете. Он пристально глядел в мое лицо, пока лизал мои края. Независимо от того, что он видел, ему это нравилось, потому что он продвинулся к центру, облизывая от входа к вершине клитора одним быстрым, широким, влажным движением. Я задрожала и это, казалось, ему тоже понравилось, потому что он продолжал это делать пока мои руки не нашли его волосы и не схватились за них. Моя кожа начала мягко светиться бледным лунным светом, восходящей под моей кожей, словно я отражала свет пылающего над нами огромного яркого шара.

Ясень обхватил ртом самую чувствительную мою часть, начав сосать. Я прижала его голову сильнее. Он ответил, давая мне больше, сжимая свои губы вокруг меня, засасывая интенсивнее и сильнее. Приятное давление начало нарастать во мне. Оно росло с каждым его движением, с каждой нежностью его губ, его языка, нежных прикосновений зубов. Он довел меня до дрожащего края удовольствия, и давление росло и росло между ногами, пока одним последним поцелуем, последним засасывающим движением, последним ударом его языка, он не довел меня до оргазма, и я закричала, мои руки вскинулись к луне, словно я хотела добросить до ее поверхности свое удовольствие.

Падуб внезапно оказался там, обхватив мои руки и прижав их к своей груди. Ясень не останавливался, и волны оргазма накатывали на меня одна за другой. И от удовольствия я впилась в плоть Падуба ногтями, оставляя среди боевых шрамов новый кровавый след.

Нас окружали багряные, зеленые и золотые всполохи, и я поняла, что это была — мои волосы, глаза, пылающие столь ярко, что бросали вызов свету огромной луны.

Ясень отодвинулся от меня, и я начала возражать, умолять его вернуться, когда почувствовала его над собой. Переведя свой взгляд с Падуба на Ясеня, я увидела его твердым и готовым войти в меня. И как только он сделал это, я вскрикнула. Я обхватила его своим оргазмом, который он преодолевал, проталкиваясь в меня все глубже и глубже.

Падум обхватил мои запястья и прижал их к траве своей огромной рукой. Ясень опирался руками в землю так, что единственная часть тела, которой он таранил меня, его кожа пылала белым цветом. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что кожа Ясеня пылала сама по себе. Он начал пылать как сидхе. Я взглянула на Падуба, заметил ли он полыхание брата, заметил ли он, что кровь, которую я выцарапала на его груди, пылала темно-красными линиями. И возможно, я успела бы что-то сказать, но Падуб развернулся, и я знала, что он хотел. Я передвинулась так, чтобы он мог свободно двигаться у меня во рту, пока его брат двигался у меня между ногами.

Они нашли общий ритм, как будто уже делали подобное прежде, или как будто что-то позволяло им знать, где и что делал другой, чтобы повторить, отразить его действия

Я приподняла бедра для Ясеня и раскрыла рот для нетерпеливого Падуба, но они оба решали, что делать мне, Ясень — руками держал мои бедра, чтобы входить под тем углом, под которым он хотел, а Падуб свободной рукой держал меня за голову, погрузив пальцы в волосы, поддерживая мою голову так, что я видела, как он входит и выходит из меня.

Я начала тихонько стонать от движений Ясеня, когда он нашел ту точку, в которую начал бить снова и снова. Снова нарастал оргазм. Рука Падуба держала меня за волосы почти на грани боли. Это заставило меня выкрикнуть, сжать нетерпеливо рот вокруг него, пытаясь помочь ему войти еще глубже в меня.

Ясень начал терять ритм, входя все глубже в конце каждого толчка. Я чувствовала, как он боролся со своим телом, чтобы продолжать двигаться во мне, пока я снова не кончу. Это был не просто сидхе, гоблины гордились своей стойкостью и количеством оргазмов, которые могли принести их партнерам. Он боролся со своим телом, стараясь удержать ритм, но толкался все глубже, теряя концентрацию. Он постарался и от одного из его толчков я снова испытала оргазм. Он был кричащим, сжимающим мое тело вокруг его брата. Падуб закричал надо мной и толкнулся в мой рот так глубоко, что я испугалась, что его оргазм затопит меня, его будет слишком много, но в тот момент, в ту секунду это было так правильно. Оргазм их обоих во мне сразу снова принес и мне оргазм, и я кричала, билась вокруг их тел.

Падуб пролился в мое горло горячей струей, продолжая кричать. Ясень еще раз глубоко толкнулся в меня, как таран, но это было так хорошо. И я снова кончила, крича и содрогаясь вокруг них.

Падуб вышел из моего рта, позволяя мне кричать свое удовольствие на луну. Он встал на четвереньки надо мной, все еще держа мои запястья. Его волосы пылали желтым огнем вокруг его лица, он моргал пылающими темно-красным огнем глазами, и все еще истекал рубиновой кровью. Ясень рухнул и вытянулся рядом со мной. Он обхватил мою талию рукой. Он моргал, глядя на меня своими глазами, пылающими как изумрудный огонь. Его волосы золотым ореолом полыхали на земле.

Наши свечения стали гаснуть, как огонь, окруженные валом темной ночи. Падуб упал с другой стороны от меня, окружая меня своим телом так, что моя голова была на его груди, как в колыбели.

Ясень взял меня за руку и поднял ее верх, показывая ее нам. Наша кожа пылала белым, моя — как луна, и его — словно они проглотили золотое солнце. Падуб положил свою руку поверх наших и это было так похоже на то, что в наших венах пылали огни неба.

Глава 45

Мы вновь появлялись посреди зимнего поля, держась за руки. Мы оделись, закрепили оружие и вернулись из этого места спокойствия и магии, вернувшись на поле битвы. Нет, хуже чем битвы — бомба. Не было врагов, с которыми можно сразиться, только физика, а с ней невозможно сражаться.

Красные Колпаки стонали, а если они стонали от боли, значит, они умирали. Но я знала, что сделать. Была уверена в этом, как в собственном имени или любимом цвете. Я просто знала, потому что в воздухе все еще сохранялся запах лета, а наша кожа все еще горела тускнеющим жаром луны и солнца.

Мы стояли в центре взрыва и выдвинули нашу магию, направляя ее наружу, как королева двигала тьму, только мы двигали кровь и плоть. Кровь, чтобы вытащить осколки из их тел. В ответ — крики боли и фонтаны крови в полумраке. Плоть, чтобы залечить раны. И крики прекратились, и Красные Колпаки поднялись на ноги, немного шатаясь, но целые и невредимые. Они вставали и поворачивались к нам.

Я подняла руки Падуба и Ясеня и заговорила:

— Рука крови! — И Падуб шагнул вперед, его руки были подняты вверх, его глаза, волосы и кожа продолжали светиться лечащей магией, которую мы сотворили.

— Рука плоти! — И Ясень отступил от меня, сияя магией и широко улыбаясь.

Мои руки были подняты к небу, и я говорила:

— Я держу руки плоти и крови, и теперь я могу сделать целым то, что было раздроблено.

Красные Колпаки окружили нас, упали на колени, их лица заливала кровь, льющаяся из колпаков на их головах, именно эти колпаки дали им такое название. Я пошла к Джонти и коснулась его лица. В тот момент, когда я прикоснулась к нему, из его колпака хлынула кров, словно я перевернула ведро крови ему на голову. Другие Красные Колпаки обступили меня, касаясь, и как только они касались меня, их колпаки начинали кровоточить. Тогда один из них схватился за запястье Падуба. Падуб зарычал на него, но остановился посреди движения, занося лезвие, заметив, что лицо Красного Колпака заливает кровь.

Падуб посмотрел на меня через плечо.

— У меня действительно есть рука крови. — Это было почти вопросом.

— Да, — ответила я и на всякий случай кивнула, если он не услышал мой голос.

На его лице отразилось крайнее удивление, он повернулся к Красному колпаку, стоявшему около него, и мягко коснулся его свободной рукой. Кровь потекла быстрее, и Красные Колпаки начали группироваться и вокруг него.

Один из них попытался коснуться Ясеня, но кровь не пошла быстрее.

— Рука плоти, — сказал Ясень и это был не вопрос.

Я кивнула.

Красные Колпаки, обступившие Падуба и меня, казалось, не замечали Ясеня. Он только уставился на свою руку, как будто чувствовал власть, которой владел.

Дойл подошел ко мне, пробираясь между Красными Колпаками, как лилипут среди стоящих на коленях великанов. Он упал на колени передо мной.

Я покачала головой и потянулась взять его за руки. Я хотела помочь ему подняться. Он обхватил мои руки ладонями, но просто смотрел на меня, смотрел так, как никогда прежде не смотрел.

— Что случилось? — Спросила я.

— Посмотри на себя, — сказал он мягко.

Я не понимала, что он имел в виду, пока не уловила краем глаза мягкое свечение. На моей голове что-то было и оно светилось, но так слабо, что я не замечала.

Одни из Красных Колпаков, держащих в руках меч, протянул его Дойлу. Тот взял его и протянул его мне так, чтобы я увидела в лезвии свое отражение. Отражение было искажено, но я видела что-то черное и серебряное на голове, хотя серебряное — это слишком сильно сказано. Я чуть повернула голову, и лунный свет отразился как на росе, которая своеобразной паутиной вырисовывала корону.

— О, мой Бог, — прошептала я.

— Это — Корона Лунного света и Теней, — сказал он.

Я смотрела на него.

— Но это — корона Двора Неблагих.

— Да, — сказал он.

— Это мое! — Закричал с того края поля Кел. В его руке было копье. Руны на нем были видны даже отсюда, и я знала, что это было копье, известное как Визгун. Королева действительно открыла хранилище оружия для своего сына. Когда-то Визгун был способен убивать целые армии, но не лезвием, а криком, когда его бросали.

Я увидела вспышку белого на краю поля. Рука Кела замахнулась, и он начал разбег, чтобы убить нас смертельным криком копья. Белый олень. Он прыгнул по изящной дуге и оказался на пути копья. Кел не мог остановить удар, и копье ушло в тело белого оленя, вырываясь из его рук, когда олень попытался продолжить бежать.

Дойл и остальные побежали по направлению к Келу. У меня перед глазами был только олень, он упал на колени. Красные Колпаки и близнецы тоже побежали туда, кроме Джонти. Он подхватил меня на руки, как тогда ночью, когда он нес меня к сражению со слуа. Теперь он бежал как ветер, неся меня к оленю. Доставить меня к Холоду прежде, чем он вздохнет в последний раз.

Глава 46

Рядом с умирающим оленем шел бой. Как всегда, Кел был между мной и тем, кого я любила. Джонти усадил меня на землю. Я была залита теплой кровью от магии Красных Колпаков. Джонти тоже был залит кровью, магической и моей. Он вытащил свой меч и бросился в бой. Я поняла, почему бой продолжался до сих. Мужчины пытались не убить Кела. Он их хотел убить и именно тогда, когда я наблюдала за ними, Кел ранил Галена в руку, заставив его отступить.

На лице Риса тоже была кровь, и Мистарль держался за раненный бок. Кел не был никому из них соперником, но если они хотели лишь разоружить его, он же желал их убить, а значит лучшие воины были в затруднении. Падуб и Ясень не боролись, потому что гоблины воюют только ради смерти. Это напомнило мне, что когда-то у Красных Колпаков был собственный двор с собственной армией.

Дойл отпрыгнул назад как раз вовремя, чтобы избежать удара меча. Но в ответ он не понял свой меч. Уверена, что не доверял себе, зная, что мог сделать с Келом. Такое отношение внушалось им в течение многих столетий, им не было позволено вредить Келу в не зависимости от того, что он делал. Королева убила бы их за это. Но Андаис больше не была королевой.

Я закричала:

— Убейте его! Не умирайте, чтобы защитить его!

Гален посмотрел на меня и получил удар в грудь. Только меч Дойла не позволил Келу убить Галена. Дойл наконец применил свой меч. Он откинул Кела так быстро, что перемещений его лезвия почти не было видно глазом. Никто не был настолько быстрым, как Дойл.

Кел со страхом махал лезвием, хотя и это у него получалось эффектно. В этот момент я впервые поняла, что Кел был не только маминым сынком. Во этом испорченном принце был воин. Возможно немногие смогли бы противостоять Дойлу, даже несколько мгновений, но Кел противостоял. Он не делал успехов, но не позволял достигнуть себя лезвием меча или разоружить его.

На поле стояла тишина, раздавались только звуки ударов мечей и дыхание Кела. Дойл работал в тишине, только его ноги скользили по земле, и лезвие с шипением двигалось по лезвию меча Кела.

Это было слишком быстро для меня, я не могла за ними уследить, но Андаис был богиней войны и она видела больше. В холодном воздухе раздался ее крик:

— Мрак, умоляю, не убивай его!

Мгновение Дойл колебался, Кел попытался использовать преимущество, но внезапно его лезвие взвилось в воздух, а кончик меча Дойла уткнулось в горло Кела, уже лежащего на земле и задыхающегося.

Кел дышал с трудом, но при это улыбался. Он высокомерно улыбался Дойлу, как всегда, когда я видела подобные улыбки. Его мать снова его спасла. У Королевы Воздуха и Тьмы была власть.

Дойл стоял с Черным Безумием, прижатым к горлу Кела. Андаис шла к нам через поле.

— Нет, не опять, — это все, о чем я могла думать.

Я посмотрела на Мистраля, стоявшего на коленях, сжимая бок и опираясь на яркое копье. Его меч, все еще оголенный, был зажат в другой руке. Гален был ранен в руку. Он с трудом дышал, сжимая меч в здоровой руке, на его лице, обычно таком улыбчивом, сейчас был гнев. Лицо Риса кровоточило, и я поняла, что Кел пытался выколоть его единственный здоровый глаз. Глаз был цел, но то, что попытка такая была, говорило о серьезности отношения Кела к бою. Он хотел причинить нам боль, не обязательно убить. Он хотел искалечить.

У Ясеня и Падуба тоже были раны, после того, как я приказала не беречь Кела, они присоединились к бою. То, что Кел смог их ранить так быстро, говорило только, насколько я недооценила его как воина.

— Нет. — Произнесла я.

Корона светилась темным ореолом. Я посмотрела на Шолто, стоявшего вместе со слуа на краю поля, и крикнула ему:

— Почему ты не участвовал в бою?

— Королева запретила мне это, — ответил он.

Я посмотрела на идущую Андаис.

— Андаис, ты видишь корону на моей голове? — Крикнула я ей.

Она поколебалась, затем ответила:

— Да. — Слово дохнуло, казалось, по всему полю

— Что это за корона?

Ее рука напряглась на мече, Смертном Ужасе, который мог принести истинную смерть любому.

— Это — Корона Лунного света и Теней. Когда-то это была моя корона. — В ее последних словах была слышна горечь.

— Теперь она моя.

— Это так только кажется, — сказала она.

— Ты поклялась при всем дворе, что первый из нас, кто зачнет ребенка, станет твоим наследником. Если ты не собиралась сдержать свое слово Вы, то волшебная страна сдержала его вместо тебя. Богиня и Консорт короновали меня.

— Ты носишь Корону Лунного света и Теней, — сказала она.

Кел закричал:

— Она моя! Ты мне обещала!

Острие меча Дойла вжималось в горло Кела, выдавив капли крови, сверкавшие в лунном свете.

Андаис стояла, укутанная плащом из тьмы и теней. Свой шлем она зажала под рукой. Мы смотрели на друг друга.

— Ты обещала ему свою корону? — Спросила я.

— Да, — сказала она.

— После того, как дала мне шанс стать королевой, — сказала я.

— Прежде, — сказала она.

— Ты — клятвопреступница, тетя. Цель для Дикой охоты.

— Я знаю, что ты и моя извращенная тварь можете вызвать Дикую охоту. Я знаю, что ты убила свою кузину и других заговорщиков Благого Двора.

— Что бы ты сделала, чтобы мы не охотились на тебя? — Спросила я.

— Это спасет жизнь моему сыну?

— Нет, — сказала я.

— Но тем не менее, я — клятвопреступник. И я буду целью для охоты.

Андаис была последний королевой. Была только одна причина, почему она хотела умереть.

— Прежде, чем Шолто и я начнем твое преследование, я хочу смерти Кела, — сказала я. — Наше преследование не даст ему времени убежать, и не думаю, что у него достаточно друзей при дворе, чтобы спастись.

— У меня есть союзники, — кричал Кел, продолжая лежать на земле.

Отвечая ему, я смотрела только свою тетю:

— Сиобхан мертва, а твои так называемые союзники сбежали, пока у них был шанс. Единственным, кто пришел сюда спасти тебя, была твоя мать. Если умрет она, уверена, что ты, кузен, убедишься в отсутствии у тебя союзников. Они следуют не за тобой. Они следуют за ней.

— Они не последуют за тобой, Мередит, — сказал Кел. — Корона или не корона, но если на троне буду не я, то они убьют тебя и выберут собственного правителя. Мои шпионы слышали, что они готовят это.

Я рассмеялась и наконец посмотрел вниз на Кела. Не знаю, что он увидел на моем лице, но его глаза распахнулись и он начал глубоко дышать, как будто он увидел что-то страшное.

— Ты никогда не понимал меня, кузен, или ты, тетя, — сказала я. — Я никогда не хотела править. Я знаю, что они ненавидят меня, и не смотря на то, сколько у меня силы, они никогда не будут связывать свое будущее сидхе со мной. Они воспринимают меня ниже себя. Они видят во мне то же, что они видят в Шолто, что сидхе слабеют. Они скрылись бы в своих холмах и чахли бы, нежели изменились бы и вышли наружу, чтобы встретиться с миром. Я надеялась на наших людей. Мой отец на них надеялся.

— Он надеялся на тех, кто убил его, — сказал Кел.

Я посмотрела на него, лежащего на земле с мечом Дойла у горла, но сейчас он не выглядел напуганным. Он думал, что Андаис спасет его. Даже теперь он был уверен в ее власти защитить его.

— Откуда ты знаешь, что именно такая надежда убила моего отца? — Спросила я.

Что-то проскочило в его глазах, какая-то мысль или эмоция. Я улыбнулась ему.

— Это — только выражение, — сказал он, но теперь его голос не был столько уверен.

— Нет, — сказала я, — не так.

Я опустилась на колени рядом с ним.

— Кел, — сказала Андаис, — Кел, не надо…

На моем лице осталась улыбка. Я продолжала улыбаться, хотя не была радостна.

— Я не видела раньше, как ты воюешь. Не понимала, насколько ты хороший воин.

Кел попытался сесть, но меч Дойла вынудил его лежать.

— Я рад, что ты наконец поняла, что я могу победить наших людей.

— Ты его убил. Ты убил Принца Эссуса. Ты сам. Вот почему мы не могли найти убийцу. Вот почему сколько бы по приказу Андаис не мучили людей, они ничего не смогли сказать о смерти моего отца.

— Она безумна, мама. Ты приказала, чтобы я не строил заговоры против моего дяди. Я повинуюсь тебе во всем, — вскричал Кел.

— Но это не устраивал заговор, — сказала я. — Ты сделал это сам. Ты хорошо владеешь мечом и ты хорошо знал, что он будет колебаться. Ты знал, что мой отец любил тебя. Ты на это рассчитывал.

Голос Андаис был почти воплем:

— Кел, скажи мне, что она ошибается.

— Она ошибается, — кричал он.

— Поклянись Тьмой, которая все поглощает. Поклянись Дикой охотой. Поклянись, и я поверю тебе, — сказала она. — Дай эти клятвы, и я буду бороться за тебя до конца.

Он попробовал:

— Я клянусь Тьмой, которая все поглощает… — и на мгновение я подумала, что ошибалась, затем он остановился. Он попробовал еще раз.

— Я клянусь Дикой охотой… Я клянусь. — Он уже прокричал это. — Я клянусь!

— В чем ты клянешься, Кел? Сын, скажите мне, что это не ты убил моего брата. Ради любви к Богине, скажите мне, что ты не убивал Эссуса.

Он лежал на земле, глядя на Дойла и меня, в кругу других стражей, которые окружили нас. Его глаза бегали по нашим фигурам, ища выхода. Рис стоял около Дойла, на его лице застывала маска из крови. Гален подошел, чтобы встать на колени рядом со мной. Рукой, в которой держал меч, он обнял меня. Он уперся своей головой мне в щеку и прошептал:

— Мне очень жаль, Мерри.

Мистраль все еще оставался на коленях там, где и стоял, а значит его серьезно ранили. Но и он сказал:

— Эссус был лучшим из нас.

Кел взвыл:

— Насколько хороший, мой дядя, что они хотели сделать его королем. Они хотели, чтобы он убил мою мать и стал королем.

— Эссус никогда бы не сделал этого, — сказал Дойл.

— Мой брат любил нас! — прокричала Андаис. Она смотрела на меня, и в ее глазах была боль. Все годы расследования ей не приходило в голову, что это был ее собственный сын.

— Да, — сказал Кел. Он схватил мою руку, и меч Дойла глубже уперся ему в горло. — Ты знаешь, что сказал твой отец напоследок, Мередит?

Я могла только качать головой.

— Он сказал, что любит меня.

И вдруг я почувствовала, как он применил свою руку силы. Мгновение назад он был беспомощен, в следующее — и он вновь открыл все старые раны, у всех, кто окружал его.

Глава 47

Я ждала боли от осколочных ран, но это было ничто по сравнению с болью моих мужчин. Две тысячи лет войн. Тысяча лет мучений у моей тетки. Каждая рана от меча, от каждого попадания копья, от каждого удара кнута, от каждого попадания когтей на их телах разом открылись вновь.

Гален корчился на земле около меня, сжимая перед его брюк. Я знала, какая рана вновь появилась. Недостающий глаз Риса снова был кровавым отверстием. Дойл лежат на боку, пытаясь подняться на колени, но ему было слишком боль. Они были изранены.

Дальше от них были слышны стоны, и это были не только мои мужчины. К Красным Колпакам вернулись недавние раны от бомбы. В тот момент я поняла, насколько ужасной была рука власти Кела. До сих пор я не понимала этого.

Кел дернул меня за ногу, схватил запястье. Он подтянулся и встал передо мной, развернув меня так, чтобы оглядеть поле. Все остальные были на земле. Все. Андаис лежала темной кучей на светлой мерзлой траве. Ее плащ из теней истлевал, а значит, она была без сознания или мертва.

— Вытащи свой меч, — шипел Кел мне в лицо. — Позвольте мне разоружать тебя перед всеми и вырезать из тебя матку. Ты знаешь, почему моя мать отвернулась от меня? Она заставила меня пройти все эти человеческие тесты и узнала, что я не могу зачать детей. Потому она тогда позвала тебя домой. — Он протянул руку и провел пальцами по моей шее, погрузил пальцы в волосы. Он остановился, только дотронувшись до короны, которая все еще светилась на моей голове.

Он отпустил мое запястье, приложил ладонь к моей щеке. Повернув к себе лицом, он качал меня в своих руках, словно в колыбели.

— Отдай мне свой меч, Мерри. Отдай мне его и пусть они увидят, насколько ты слаба. — Шептал он мне в лицо, приближаясь в поцелуе.

Я положила свои руки на его предплечья, на голую кожу, в тот момент, когда он поцеловал меня. Моя рука, которая недавно была ранена, казалось, не так сильно кровоточила. Возможно, это была защита короны или это просто факт, что я стала истинной королевой?

Он нежно поцеловал меня, приятный поцелуй, совсем не такого я ожидала от Кела. Сегодня он был полон неожиданностей.

Он отодвинулся от меня беря мои руки в свои. Он улыбался, а в его глазах плескалось безумие.

— А теперь я собираюсь убить тебя.

— Я знаю, — сказала я.

В этот момент я использовала вместе руки крови и плоти. Там где Падуб, Ясень и я использовали их, чтобы лечить, теперь я использовала руки, чтобы разрушать. Я вела рукой крови по нему ран, а в поисках крови. Руку крови я использовала, чтобы сжать и вывернуть его тело наизнанку. Недавно руки власти направлялись в волне очистительной крови и заживляющей плоти, теперь же они наполняли этого человека.

Глаза Кела расширились.

— Ты не можешь, — прошептал он.

— Могу, — сказала я.

И я сжимала эту власть, сжимала в кулак гиганта, который пропихнула глубоко в его тело и открыла его там. В момент у Кела расширились глаза, его руки еще держались за мои и в следующий момент его не стало. Кровь хлынула на меня, и что-то более плотное попало на мое лицо. Щеку резко схватило острая боль. И наконец, тишина, я стояла, покрытая кровью и чем-то более плотным. Стерев со своего лица то, что осталось от моего кузена, я нащупала в своей щеке его зубы. Я вытащила их, и зареклась сделать укол от столбняка и принять антибиотики, если это можно было сделать во время беременности. Я пообещала себе много вещей, слишком потрясенная.

Дойл внезапно оказался рядом со мной. И Рис встал рядом, вытирая кровь со своего лица. Его глаз опять стал привычным шрамом. Гален тоже стоял рядом. Его единственные открытые раны были новыми — от последнего боя.

— Но как…? — Спросила я.

— Он умер, и его рука старой крови умерла с ним, — сказал Дойл.

Я протянула свою запачканную кровью руку Дойлу. Он взял ее, и я притянула его к себе, заляпанной остатками нашего врага. Я потянулась поцеловать его и в момент, когда наши губы встретились, наша кожа засветилась. Я сияла лунным светом, он был черным огнем, достаточно ярким, чтобы отбрасывать тени через все поле.

Мне стало трудно дышать, вокруг шептались. Я оторвалась от поцелуя и увидела, что в волосах Дойла соткалась корона. Тонкие веточки с шипами сплелись на его голове, а кончики каждого шипа были серебряными. Тот, кто шептал, был Джонти:

— Корона Шипов и Серебра.

Дойл потянулся дотронуться до короны. Он убрал руку, на подушке пальца была темно-красная капелька.

— Острые.

— Мой король, — сказала я.

Он улыбнулся.

— Один из них.

Тогда звук, ужасный влажный хриплый звук, сорвал улыбку с моего лица.

— Холод, — прошептала я и кинулась к оленю. Он лежал в стороне, копье возвышалось из него, как молодое дерево, лишенное ветвей. Кровь заливала белый мех.

Дойл и я кинулись к нему. Я упала на колени и коснулась меха, где он еще был без крови. На ощупь он был теплым, но совершенно не двигался.

— Нет, — умоляла я. — Нет.

— Он был добровольной жертвой, — сказал Дойл.

Я качала головой.

— Я не хотела этого.

— Он пожертвовал собой, чтобы ты смогла править Неблагими.

Я снова покачала головой.

— Я не хочу править, если его не будет рядом со мной. — Я положила голову на все еще теплый бок оленя и шептала, — Холод, вернись ко мне. Пожалуйста, пожалуйста, не уходи. Не уходи.

Запахло розами и стало тепло, как летом. Я подняла лицо, и с зимнего неба пошел дождь из лепестков.

Гален обхватил копье руками и вынул его из тела оленя, открыв ужасную рану. Гален возвышался над нами, купаясь в лепестках, с копьем в руках и мукой на лице. Его одежда была в крови.

Рис опустился на колени рядом с головой оленя, обхватив ее руками, касаясь гладких белых рожек. Слезы лились из его здорового глаза. Мистраль приблизился, чтобы встать рядом с нами, держа в руках свое тонкое копье. Я видел Шолто, идущего к нам от дальнего края поля, его слуа как черное облако из кошмарных форм, колебалось за его спиной. Он остановился, чтобы смотреть на нас, обступивших белого оленя. Он склонил свою голову, как будто он все знал.

Ясень и Падуб стояли с Красными Колпаками. Они все опустили свое оружие к земле в уважении.

Среди сладкого падения лепестков прозвучал голос.

— Что бы ты отдала за своего Смертельного Холода?

— Все.

— Ты отдала бы корону со своей головы? — Спросил голос.

— Да, — ответила я.

— Мередит. — Предостерег Мистраль.

Но другие мужчины промолчали. Мистраль был с нами не с самого начала и он не все понимал.

— А ты, Мрак, ты отказался бы от своей короны?

Дойл взял мою руку и сказал:

— Я хочу вернуть свою правую руку и снова видеть его рядом с собой.

— Пусть будет так, — произнес голос.

Ветер и аромат дождя, и темный свет корон пропал.

В ране на боку оленя проглянула рука. Я коснулась этой руки и она схватилась за меня.

— Богиня, помоги нам, — сказала я.

— Богиня, — прошептал Дойл и погрузил руки в рану на боку оленя. Рис присоединился к нему. Мистраль подполз к нам, но был слишком ранен, чтобы помочь. Гален отдал Визгуна Мистралю и протянул к отверстию свою здоровую руку, чтобы помочь нам. Словно тело оленя стало скорлупой, таким сухим и нереальным оно было. Оно отслаивалось и рвалось под нашими пальцами, и из него появилась вторая рука. И мы тянули его из этой белой груды.

На мои колени упало облако серебряных волос, и наконец Холод повернулся и смотрел на меня. Те же серые глаза, то же лицо, которое было почти слишком красивым для слов, но в моем Холоде теперь не было ни тени высокомерия. Была только боль и море эмоций в этих глазах.

Он упал в наши руки, мои и Дойла. Мы держали его, а он дрожал. Он цеплялся за нас, а мы кричали. Мрак и Смертельный Холод цеплялись друг за друга и за меня, и мы плакали.

Глава 48

Андаис — все еще королева Воздуха и Тьмы, но корона больше не появлялась на ее голове. Таранис — все еще Король Света и Иллюзии, но наши адвокаты пытаются заставить его представить образец ДНК, чтобы сравнить со спермой, которую нашли во мне. Это попало в прессу. Так или иначе, но мой дядя мог меня изнасиловать. Таблоиды наконец выбрали Благой Двор, и массовая пресса поддерживает их интерес. Это слишком интригующая история, чтобы проигнорировать, несмотря на все очарование короля.

Лорд Хью и некоторые из дворян Благого Двора все еще пытаются объявить меня королевой их Двора, но я повторяю им, что меня это не интересует.

Андаис предложила сделать то, в чем она поклялась, и готова уйти, чтобы я заняла ее трон, даже если Корона Лунного света и Теней больше не появлялась на моей голове. Я отказалась.

Кел был безумен, но он был прав в одном. Слишком многие из дворян обоих дворов видят во мне полукровку, которая доказала, что даже их предводители потеряли свою магию. Я была смертной, а это грех, который они не простят. Кел мертв, и дни Андаис сочтены. Слишком многие из ее дворян хотят занять ее трон и видят ее слабость. Мы остаемся в Лос-Анджелесе, подальше от борьбы. Посмотрим, кто выживает.

Единственная вещь, которую мы сделали перед уходом из волшебной страны — освобождение заключенных. Баринтус, самый близкий советник моего отца и когда-то морской бог Мананнан Мак Лир, был заключен в тюрьму Андаис просто потому, что он был моим самым сильным союзником.

Теперь он был в Лос-Анджелесе с нами, и так замечательно наблюдать за прежним морским богом, плавающим в настоящем море, будучи так долго лишенным этого.

Я вернулась в детективное агентство Грея, и мои стражи тоже. Мы все бесполезны для шпионажа, но люди платят бешеные деньги, чтобы консультироваться с Принцессой Мередит и ее «телохранителями». Люди предлагают нашему боссу, Джереми Грею, бешенные деньги за нас, чтобы украсить создать рекламу, чем если бы они платили за то, чтобы мы что-то нашли для них. Хотя мы время от времени пытаемся делать какую-то реальную работу.

Шолто посещает нас, но не может перенести слуа в Лос-Анджелес навсегда. Мистраль тоскует по дому в волшебной стране, не очень любя этот современный мир. У Галена и Риса достаточно очарования, чтобы делать настоящую работу для детективного агентства. Рис любит быть детективом. Китто был счастлив увидеть нас дома, он уже вычистил комнату, которая будет превращена в детскую.

Ночи я сплю между Дойлом и Холодом, или Шолто и Мистралем, или Галеном и Рисом. Делимся для секса, но не для сна. Мой Мрак и мой Смертельный Холод бывают со мной чаще остальных. Никто, кажется, не спорит по этому поводу, как будто они все решили между собой.

Ради хорошей прессы и для получения небольшого количества денег я дала несколько интервью. Пришлось, потому что солдаты, которые были с нами и разговаривали с прессой. Они видели чудеса и о них тоже рассказали. Я не обвиняю их. Нас иногда даже посещают Доусон, Орландо, Хейз, Бреннан и некоторых другие.

Было одно телевизионное интервью, у которого был огромный рейтинг, а после того, как оно попало в Интернет… ну, в общем, кажется, все его загружали. Там я сижу между Дойлом и Холодом, они в сделанных на заказ костюмах и я в дизайнерском пальто. Рука Холода в моей руке. Дойл сидит около меня, более непринужденно, чем наш Холод, который еще не совсем избавился от своей боязни публичного выступления.

Журналистка спросила:

— Так, Капитан Дойл, действительно ли, что Вы отказались от шанса стать королем Неблагого Двора, чтобы спасти лейтенанту Фросту жизнь?

Дойл даже не оглянулся, только кивнул и сказал,

— Да.

— Вы отказались от королевства, чтобы спасти друга?

— Да.

— Это настоящая дружба, — сказала журналистка.

— Он был моей правой рукой больше тысячи лет.

— Некоторые люди говорят, что он, возможно, больше, чем просто друг, Капитан.

— Тысяча лет достаточно большой срок для очень близкой дружбы.

Можно подумать, что журналистка заинтересовалась бы тем, что происходило за эту тысячу лет. Но ее интересовало что-то еще.

— Некоторые люди говорят, что Вы отказались от трона, потому что Вы любите Холода.

Дойл явно не улавливал двойной смысл. Он ответил честно:

— Конечно, я люблю Холода. Он мой друг.

Тогда она повернулась ко мне и спросила:

— Мередит, как Вы думаете, Дойл любит Холода?

Я выпрямилась и взяла руку Дойла так, чтобы держать их обоих за руки.

— Это помогает всем нам спать вместе.

Это было слишком откровенное заявление для этой журналистки, но она справилась.

— Холод, что думаете по поводу того, что Ваши возлюбленные отказались стать королем и королевой, чтобы спасти Вас?

Камера показывала Холода крупным планом, на лице которого было непроницаемое высокомерие, за которым он всегда скрывал неуверенность. Но камера не могла этого показать за его нереальной красотой.

— Сказал бы им не спасать меня.

— Вы бы согласились умереть?

— Я думал, что Мередит хотела быть королевой, и я знал, что Дойл будет лучшим королем.

— Это были несколько недель назад. Что Вы теперь думаете? Действительно ли Вы рады, что они принесли такую жертву?

Он посмотрел на нас обоих, и камера отодвинулась так, чтобы показать нас троих. Наши лица смягчились, мы улыбнулись друг другу.

— Да.

— И Мередит, принцесса, Вы не будете королевой. Вы не сожалеете об этом решении?

— Ни одного дня, — сказала я.

— Так никаких сожалений?

Я подняла руки обоих мужчин и сказала,

— Если бы эти двое ждали Вас дома, то Вы сожалели бы?

Она рассмеялась, согласившись со мной. Интервью привлекло большое внимание и в большей степени из-за «любви между мужчинами». Нас это не беспокоит. В конце концов, если нас не беспокоят слухи, то они не имеют значения.

Люди поражались, что мы отказались стать королевой и королем ради любви. Милтон сказал: «Лучше царствовать в Аду, чем служить на небесах». Я же говорю, что позволю небесам и аду вести бои между собой, без меня.

Я засыпаю между теплом их тел. Я просыпаюсь ночью и прислушиваюсь к их дыханию. Я видела их лица в кабинете врача, лица всех их, когда мы услышали биение сердечек наших малышей, такое быстрое, как у напуганных пташек. Я смотрела на их лица, когда мы наблюдали, как эти тени на экране двигались и перемещались, и когда узнали, что один из малышей был мальчиком. Мои мужчины обсуждают теперь будущие имена, а я наслаждаюсь их счастьем. Нашим счастьем.

Вопрос, который не задал ни один журналист, был таким: «Если бы Холод умер, а Вы бы заняли трон, как бы Вы себя чувствовали?». Мы потеряли нашего Смертельного Холода и поняли, что никакой трон, никакая корона, никакая власть, никакой подарок Богини не восполнили бы его потерю. Мы уже познали горечь этой потери, а ни Дойл, ни я никогда не были королем или королевой. Вы не можете потерять то, чего никогда не имели, но вы можете скорбеть по человеку, которого вы любили и потеряли.

Я не хочу скорбеть по кому-либо еще, когда-либо снова.

Я — Принцесса Мередит Никессус, и наконец я счастлива в Городе Ангелов на Берегах Западного Моря. Иногда волшебная страна — это то, где вы создаете ее.

Оглавление

Лорел Гамильтон . Глоток Мрака . Перевод: sheally, редактура: just_a_viewer

  Посвящается

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

Лорел Гамильтон . Глоток Мрака . Перевод: minibulka

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

Реклама на сайте