«Остров жертвоприношений»

Дуглас Брайан Остров жертвоприношений (Конан)

Глава первая

Судно Эдреда считалось самым быстроходным на побережье Море Запада – и потому самые выгодные заказы доставались именно этой галере. Купец, доверивший грузы Эдреду, мог не сомневаться в том, что они будут доставлены в срок и но назначению. Если на галеру и нападали пираты, она успевала уйти. Никто не мог догнать этот корабль в открытом море, а бурь Эдред Удачливый не боялся. Поговаривали, будто он ухитряется чуять их за полдня, а то и раньше, и всегда успевает найти для своей галеры хорошее укрытие.

Но главную ценность представляла даже не сама галера, как бы ни была она хороша, а команда.

– Где ты нашел таких превосходных гребцов, Эдред? – бывало, спрашивали капитана его собутыльники.

– Да разве это я их нашел? – говорил обычно Эдред Удачливый. – Клянусь Митрой, это они меня отыскали!

Но в подробности он никогда не входил, и для всех моряков на западном берегу так и осталось загадкой, каким образом Эдред обзавелся экипажем. Одно знали точно: все эти люди гребли у Эдреда за плату и могли его покинуть в любой момент, когда сочтут нужным. Держались они всегда вместе, как будто были членами одной семьи.

Да они и напоминали членов одной семьи: как на подбор, рослые, широкоплечие, черноглазые и чернобородые, все они отличались какой-то особенной грацией, и казалось, что в воле они чувствуют себя гораздо лучше, чем на суше.

Они понимали друг друга без слов и потому были молчаливы. Иногда они безмолвно посмеивались, подталкивая друг друга плечами. Никому постороннему не было хода в их тесный родственный круг, и только их старейшина по имени Джехан общался с чужаками.

Джехан, впрочем, не производил впечатление человека, с которым легко завязать дружеские связи. Напротив, вынужденный разговаривать с кем-то, помимо своей родни, он становился замкнутым, неприветливым и, казалось, с трудом подбирал слова. В большинстве случаев он предпочитал ограничиваться краткими, отрывистыми репликами.

А вот сам Эдред выглядел совершенно обычным человеком – если не считать его везения. Он был коренастый, среднего роста, с непомерно развитыми плечами – в молодости он много зим провел на веслах. Своей родиной Эдред называл Гандерланд, но как-то неуверенно, так что сомнения в подлинности этого обстоятельства неизменно возникали.

* * *

По правде сказать, Эдред и сам не знал, откуда он родом. Первое, что он вспоминал, был большой трактир на берегу моря. Туда приходили матросы и рыбаки, они много пили и, напившись, шумели и иногда дрались. Иной раз заглядывали туда и капитаны кораблей. Они требовали себе всего самого лучшего – выпивки и еды, – устраивались за самым удобным столом и некоторое время о чем-то шумно разговаривали с моряками.

Все это время Эдред приносил кувшины с вином и пивом, убирал осколки разбитой посуды и выслушивал замечания посетителей касательно качества еды и питья. Клиенты вообще редко бывали довольны. И на самом деле раздражало их не кислое пиво, а то неприятное обстоятельство, что заказ приносит им не хорошенькая девушка, а тощий угрюмый подросток. Да, в те годы Эдред был тощим. Он постоянно хотел есть. Даже став взрослым, он не забыл это ощущение.

Хозяин не снисходил до разговоров со слугой, взятым в дом, как говорили, «из милости». Общалась с ним по преимуществу жена хозяина, а эту женщину интересовал только один вопрос: как бы вычесть из скудного жалованья мальчишки побольше – и за разбитую посуду, и за сломанные лавки.

И в один прекрасный день Эдред принял самое важное решение в своей жизни.

Это произошло, когда в трактир зашел человек в богатом плаще с меховой оторочкой. Он назвался Гандером (позднее Эдред понял, что это было прозвище, а не настоящее его имя) и устроился на самом удобном месте – так, чтобы видеть любого входящего. Среди моряков, околачивающихся на берегу в ожидании хорошего нанимателя, мгновенно прошел слух о том, что некий Гандер набирает команду для какого-то опасного дальнего плавания. Чуть ли не в Стигию.

О том, как добраться морем из Зингары до Стигии, у большинства имелись довольно смутные предположения. В любом случае, путь этот небезопасен. Но это обстоятельство вовсе не уменьшало желания людей наняться к Гандеру, поскольку он предлагал совершенно баснословные деньги в качестве оплаты: десять золотых за каждое новолуние, проведенное на борту, и десять – сверх всей суммы по окончании плавания.

У Гандера не было отбою от кандидатов. Каждый рассказывал о своих достоинствах и стремился убедить капитана в том, что перед ним – именно тот человек, без которого на борту не обойтись.

Гандер выслушивал каждого с легкой усмешкой. Он никому не говорил ни «да», ни «нет», просто приглашал остаться в трактире и взять себе выпивку. «Я заплачу, – неизменно прибавлял он при этом. – Пей сколько захочешь и ни о чем не беспокойся. Вечером я погашу весь долг у хозяина, за всех разом».

К середине вечера трактир был уже битком набит подгулявшими моряками. То и дело они принимались горланить песни. Вино и пиво лились рекой. Гандер, совершенно трезвый, сидел в своем углу и наблюдал за ними. Он так увлекся этим, что не сразу заметил, как к нему приблизился слуга с кувшином в руке.

– Такое впечатление, будто ты оцениваешь их, – проговорил Эдред.

Гандер поднял голову и несколько мгновений рассматривал его.

– Возможно, ты прав, – сказал наконец капитан.

– Ты уже принял решение, кого возьмешь с собой, а кому откажешь? – продолжал спрашивать Эдред.

– Ты дерзок, – нахмурился Гандер.

Эдред пожал плечами.

– В этом кабаке меня не обучали хорошим манерам, – ответил он, действительно довольно резко для трактирного слуги. – Если я делаю что-нибудь неподобающее, меня бьют чем попало и куда попало, а я стараюсь увернуться. А в другой раз, вроде бы, сходит с рук. Вот и все обучение.

– Такое воспитание нельзя назвать последовательным, – согласился Гандер. – И плодов оно дает немного… Надеюсь, ты не сын здешних хозяев?

– Боги избавили меня от подобного позора, – сказал Эдред. – Я не знаю моих родителей.

– Это удобно. – Гандер на миг задумался, а затем посмотрел в желтые звериные глаза подростка. – Чего ты хочешь от меня?

– Я хочу наняться на твой корабль, – прямо ответил Эдред. – Сдается мне, это единственный способ изменить мою жизнь, если не считать самоубийства.

– Самоубийство – не способ изменить жизнь, а средство избежать всякой жизни вообще, – мудрено отозвался Гандер.

Эдред криво передернул плечами.

– Ты случайно не жрец? Я побаиваюсь ихнего брата.

– На мой счет можешь не беспокоиться – я капитан и владелец корабля, – отозвался Гандер.

– А изъясняешься как жрец, – упрямо повторил Эдред.

Просто я обучен грамоте и читал несколько священных текстов, однако я вовсе не жрец… – Гандер задумался и некоторое время молчал, постукивая пальцами по столу. Потом поднял голову и огляделся по сторонам.

Кутеж был в разгаре. Пьяные моряки хвастали напропалую, рассказывали истории одна другой краше и правдивей, некоторые пытались плясать – что при отсутствии музыки сделать было затруднительно.

– Если я возьму тебя на корабль, – сказал наконец Гандер, – то не воображай, будто тебе будет легче, чем здесь. И работа твоя немногим будет отличаться от той, которую ты выполняешь в трактире.

Эдред молчал.

– Мытье палубы, работа в трюме, иногда – на веслах, – перечислял Гандер. – И, кроме того, тебе придется готовить еду на всю команду.

– Но ведь это когда-нибудь закончится? – сказал Эдред преспокойно.

Гандер удивился:

– В каком смысле – «закончится»? Когда мы приплывем в Стигию? Но ведь мы не навсегда туда едем… когда я закончу свои дела, то направлюсь еще куда-нибудь. И опять начнется все то же самое: палуба, весла, котлы с варевом и недовольные твоей стряпней матросы.

– Я могу остаться в Стигии.

– Пока тебя не продали в рабство или не засадили в тюрьму за наглость и гнусные замашки, – сказал Гандер, – ты можешь распоряжаться собой, как тебе вздумается. И на мой корабль я тебя не приглашаю.

– Напрасно, – сказал Эдред. – Лично я бы согласился.

Он отошел, потому что его позвали из противоположного угла трактира: там закончилась выпивка.

А наутро Эдред явился на галеру Гандера, полный решимости отправиться в далекое плавание. Над «трактирным парнем» потешались все моряки, но Эдред хмуро молчал и не отвечал на насмешки.

Способ вербовки Гандера оказался исключительно простым. Он не стал отбирать моряков. Расспрашивая людей или наблюдая за ними, невозможно сделать однозначный вывод. Человек слишком сложное существо и далеко не всегда он – именно то, чем кажется.

Поэтому Гандер предоставил сделать за него выбор самой природе. Он поил моряков дешевым вином, и каждый пил, сколько хотел. Те, кто сумел наутро встать и добраться до корабля, получили работу. Прочим Гандер предоставил спать до полудня и проклинать собственную невоздержанность.

Корабль вышел из порта и взял курс на юг.

Следующие несколько лун показались Эдреду настоящим кошмаром. Как и предупреждал Гандер, работы было много, еды – мало, а тумаки и брань выпадали на долю новичка куда чаще, чем это происходило в трактире. Но, как не уставал твердить себе Эдред, все это непременно должно закончиться.

До Стигии они добрались в разгар нестерпимо жаркого лета. Несколько дней корабль стоял в порту Кеми, в устье полноводной реки Стикс. Большинство моряков околачивалось в кабаке, из окон которого были видны мачты их корабля. Один ушел в город и не вернулся: не то попал в беду, из которой не сумел выпутаться, не то решил остаться в городе и попытать счастья на каком-нибудь другом поприще.

Эдред же не сходил на берег. Стигия не нравилась ему, и он предпочитал проводить время на палубе. Работы не было никакой, поэтому Эдред просто лежал на горячих досках, смотрел в небо и грезил наяву.

Да, он не знал, кем были его родители, но не сомневался в том, что происходил от какого-то древнего и знатного рода. При каких обстоятельствах он стал сиротой? Это оставалось тайной. Однако находясь на земле Стигии, в стране, где жило столько колдунов и прорицателей, Эдред даже не подумал обратиться к кому-либо из них. Ему доводилось слышать рассказы о том, какую цену приходится платить колдунам за оказанные услуги. Нет уж, если богам будет угодно, чтобы Эдред узнал правду о своем происхождении, эта правда раскроется без помощи всяких колдунов. Тем более – стигийских.

Когда Эдред размышлял о своем будущем, кровь быстрее бежала в его жилах, и ему представлялось, что кровь эта несет в себе память о череде героических предков. Что ж, Эдред, сам в точности не зная, кто он такой, станет достойным потомком этих героев былого!

И прежде всего ему следует перестать быть мальчиком на побегушках. Хватит. Он вырвался из убогого трактирного мирка и теперь плавает на корабле под командованием по-настоящему благородного и образованного человека. Следующая задача: ему нужно перейти из матросов в офицеры.

Эдред тяжко вздохнул, и вдруг на него упала тень. Он раскрыл глаза. Над лежащим на палубе матросом стоял Гандер.

Эдреда поразили перемены, произошедшие во внешности этого уверенного в себе, сильного человека в самом расцвете лег.

Сейчас Гандер выглядел глубоким старцем. Нет, он не поседел, и у него не выросла длинная белая борода. Но сеть тончайших морщинок легла на его лицо, а глаза глядели так, словно повидали на своем веку неисчислимое море бедствий и устали от созерцания людского бесчестья.

Эдред сел, потер ладонями лицо и попытался стряхнуть с себя задумчивость. Вид капитана поразил его, и на душе у молодого человека стало тревожно.

– Почему ты не сошел на берег вместе с остальными? – спросил Гандер.

– Не захотел.

– Не захотел?

– Расставаться с кораблем, – пояснил Эдред. – Мне показалось, это здорово: путешествовать и вместе с тем постоянно находиться дома.

– Ты боишься Стигии? – спросил Гандер так просто, словно Эдред не приводил ему только что совершенно другое объяснение своему поведению.

И Эдред так же просто ответил:

– Да.

– Ты прав, – вздохнул Гандер. Он улыбнулся, и тут видение усталости и глубокой старости рассеялось. Перед Эдредом вновь был прежний Гандер, с гладким молодым лицом и проницательным взглядом. – В Стигии творится много необъяснимого. Впрочем, что нам до этого! Я доставил товар купцу, получил мои деньги и взял новый заказ. Мы плывем еще южнее. Предстоит непростой путь до Субы.

Он повернулся, поглядел в сторону берега.

– Отправляйся в кабак и скажи моим людям, что мы скоро отплываем, пусть заканчивают свои дела и торопятся на корабль. – Гандер помолчал и добавил: – Я знаю, о чем ты мечтаешь день и ночь. Не думай, будто твои мысли остаются загадкой для меня. Ты хочешь рано или поздно сделаться владельцем такого же корабля, как у меня, если не лучше. Ни один из моих матросов об этом даже не помышляет, а у тебя только эта идея и засела в голове.

Эдред отвел взгляд. Его пугала догадливость капитана.

А Гандер засмеялся:

– Что ж, эта мечта непременно сбудется! Только постарайся, чтобы на твоем пути к осуществлению мечты не валялось слишком много трупов. Совершать подлости позволительно лишь в очень ограниченных пределах.

Он качнул головой, словно отгоняя какие-то ненужные воспоминания, и быстро скрылся в своей каюте.

Под началом Гандера Эдред плавал еще несколько лет. Капитан никак не показывал, что помнит тот странный короткий разговор, который имел со своим матросом в Стигии. И Эдред никогда не напоминал ему об этом. Безропотно выполнял всю работу, которую ему поручали, как правило, самую трудную и грязную, и ждал своего часа.

Он не сомневался в том, что удача ожидает его.

Когда Эдреду было зим двадцать, ему подвернулась более выгодное место – на большом торговом корабле требовался навигатор, хорошо знакомый со всеми портами на западном берегу. Работа куда менее опасная, а главное – куда более денежная. Не говоря уж об уважении, которым навигатор пользуется на корабле.

Плавая под командованием Гандера, Эдред никогда не упускал возможности учиться. Он запоминал очертания береговой линии, расположение маячков; особенности каждой гавани. Он не сомневался в том, что успешно справится с работой.

Прощание с Гандером было коротким. Эдред поблагодарил своего прежнего капитана за милость и науку. Тот лишь махнул рукой:

– Неужто из трактирного мальчишки выйдет толк? В жизни не поверю.

Эдред покачал головой. В этом заключалась главная причина его ухода от Гандера. Гандер помнил его «трактирным мальчишкой» – он никогда не признает за бывшей прислугой моряцких достоинств. Требовалось сменить корабль и окружение. Эдреду нужны были новые люди – люди, для которых он был бы Эдредом-матросом, Эдредом-навигатором.

Так Эдред перешел на свой новый корабль. Это была быстроходная галера. Она совершала рейсы преимущественно вдоль берега, не рискуя отходить слишком далеко от спасительных гаваней и заплывать в открытое море. Здесь, правда, существовала другая опасность – рифы, но имея на борту опытного навигатора, капитан мог не бояться наскочить на них.

Эдред действительно знал здешние воды как свои пять пальцев. За несколько лун плавания он не допустил ни одной ошибки, и галера благополучно проделала весь путь от Кордавы до Мессантии, а затем обратно.

Вернувшись в. Кордаву, Эдред узнал о том, что прежний его корабль разбился, а капитан Гандер и добрая половина команды мертвы.

Это случилось во время шторма, который бушевал южнее Барахских островов в течение нескольких дней. Буря совершенно измотала моряков. У них не было ни мгновения, чтобы передохнуть и собраться с силами. Несколько кораблей затонуло без следа, обломки двух или трех прибило к берегу спустя неделю. Судно, принадлежавшее Гандеру, изрядно потрепанное бурей, прибыло в Мессантию. Там Эдред и узнал подробности о гибели своего бывшего капитана.

Когда буря только разыгралась, Гандер не потерял спокойствия. Он вообще никогда не испытывал страха перед стихией и умел если не покорять ее, то уж, во всяком случае, ей не покоряться. Галера неслась по вскипающим волнам в открытое море, где меньше был риск наскочить на рифы и разбиться. Узкий длинный нос галеры разрезал волны, точно нож.

Гандер стоял на корме, смотрел в морскую даль и смеялся. Ветер бил ему в лицо, и морякам казалось, будто их капитан окутан каким-то светом.

И тут на мачте появилась женская фигура. Никто не понял, каким образом она там возникла, но она была там, и яркий зеленовато-золотистый свет исходил от ее волос и рук.

Несколько человек клянутся, что хорошо разглядели ее лицо: с огромными удлиненными глазами, с вертикальным золотым зрачком. Она улыбнулась, завидев Гандера, и обнажила острые зубки.

Гандер встретился с ней взглядом и смертельно побледнел.

– Пора! – закричал он. – Но это слишком рано!

– Нет, – раздался пронзительный свистящий голос женщины. – Ты заключил с нами союз на три зимы. Три зимы прошли.

– Не может быть! – в отчаянии повторил Гандер.

– Нужно было принести более богатые жертвы, – отозвалась женщина. – Пора, Гандер! Боги Стигии не потерпят обмана!

Гандер схватился руками за голову и простонал, негромко, но так, что его услышали:

– Я думал, здесь они меня не отыщут!…

Женщина взвилась в воздух, и тотчас перед кораблем стала расти гигантская волна. Эта волна казалась живым существом, распахнутой пастью, готовой поглотить корабль. Галера взлетела на самый гребень волны и застыла там, покачиваясь, словно не зная, в какую сторону пропасти обрушиться. Затем волна двинулась вперед и потащила корабль с собой.

– И эта демоница летела впереди, – добавил моряк, который рассказывал Эдреду историю гибели капитана. – Клянусь, мы видели ее так же хорошо, как видим сейчас тебя! Она летела, раскинув руки и смеясь, и с ее пальцев сыпались золотые искры! А потом впереди показалась скала. Не знаю, откуда она взялась. Должно быть, она выросла прямо из преисподней. Женщина налетела на эту скалу и растворилась в ней, точно видение, а корабль изо всех сил ударился об нее. Половина матросов погибла сразу, а капитану раздробило голову о мачту при ударе. Ты счастливчик, Эдред, – заключил рассказчик свое повествование. – Кто из богов надоумил тебя оставить нас прямо перед крушением? – Он прищурился, рассматривая Эдреда, слишком спокойного, по мнению моряка. – У тебя такой вид, словно ты обо всем знал заранее.

– Я ничего заранее не знал, – возразил Эдред. – А с галеры ушел потому, что хотел стать кем-то большим, чем просто гребцом у Гандера. Гандер забрал меня на корабль из полного ничтожества и никогда не забывал об этом… Впрочем, для чего я рассказываю тебе свою историю?

– Может быть, для того, чтобы я тебе поверил, – отозвался моряк. Он появился на галере Гандера позднее, чем Эдред, и многое из услышанного стало для него новостью. – Потому что, говорю тебе, ты похож на человека, состоящего в сговоре со жрецами.

– Я не люблю жрецов, – сказал Эдред.

– Говорят, капитан заключил какую-то сделку с богами Стигии.

– Мне об этом ничего не известно.

– Но ведь ты был в Стигии с Гандером?

– Я был влюблен в корабль, – ответил Эдред. – А Стигия мне пришлась не по душе. Поэтому пока матросы в прибрежных кабаках пропивали свое жалованье, а капитан ходил по каким-то своим таинственным делам, я оставался на галере. Но почему ты спрашиваешь меня об этом?

– Потому что погибли как раз те, кто был с Гандером в Стигии, – ответил моряк медленно. – Уцелели только новички, которые пришли к Гандеру уже после того плавания. Ну и ты, конечно.

– Я уже объяснил тебе…

– Да, ты объяснил. Ты не сходил на берег. Возможно, здесь и кроется разгадка.

Моряк допил свое вино и ушел, оставив Эдреда в одиночестве.

Эдред долго размышлял над услышанным. Ему было жаль Гандера, но также он понимал теперь смысл сказанных тогда капитаном слов. О том, что «совершать подлости позволительно лишь в очень ограниченных пределах». Мудреная фраза, заметил тогда Эдред, но теперь она больше не казалась ему таковой. Она обрела смысл, облеклась в плоть и кровь. От нее пахло смертью, и Эдреду это не нравилось.

Собственным кораблем Эдреду удалось обзавестись только через пять лет, и в этом деле помогла ему случайность. Он плавал тогда под началом некоего Сенреда, человека вспыльчивого и тяжелого на руку, но хорошего моряка. Матросы и ненавидели его, и доверяли его решениям. Иными словами, они испытывали по отношению к капитану весьма сложные чувства. По мнению Эдреда, это очень мешало: простые люди не должны испытывать сложных чувств. Подобное противоречие сбивает их с толку и не позволяет здраво смотреть на вещи.

Сенред возил соль. Он заходил в зингарские, аргосские, даже шемские порты, избегая лишь стигийских; нередко ввязывался в местные конфликты и даже перевозил пару раз вооруженные отряды – словом, если поблизости шла война, Сенред никогда не пренебрегал небольшим участием в ней.

С таким капитаном люди неплохо зарабатывали, но никогда не были уверены в завтрашнем дне: Сенред как человек азартный часто рисковал свыше меры.

А потом он умер. Не от раны, не от вражеской стрелы; и не буря убила его, нет – он попросту заразился лихорадкой в одном из портов. Когда жар усилился, и тело покрылось испариной, Сенред потребовал, чтобы его перенесли на корабль. «Я не намерен подохнуть на руках у шлюхи!» – объявил он, повергнув в ужас и недоумение хозяина трактира, вполне солидного человека средних лет, с брюшком и лысиной. Менее всего он походил на шлюху, и потому заявление капитана потрясло его до глубины души.

Так потрясло, что он взял двойную плату за постой: «Это из-за риска подхватить хворобу и из-за оскорбления», – сообщил он боцману, который с ним расплачивался.

Корабль с больным капитаном на борту вышел в море.

Несколько человек претендовали на то, чтобы занять место Сенреда. Точнее, их было трое: боцман, опытный моряк, способный встать у штурвала и провести судно через самую страшную бурю; старший помощник капитана – честолюбивый молодой мужчина, отпрыск знатной семьи, рано предавшийся пороку и потерявший связь с богатой аристократической родней; и Эдред Удачливый. Эдред, впрочем, помалкивал и о своих притязаниях никому не говорил. Он выжидал.

Время пришло довольно быстро. Не успел капитан навсегда закрыть глаза, как ссоры на борту уже разгорелись. Тело Сенреда доверили морю, которое столько лет носило его на своей груди. И старший помощник тотчас объявил капитаном себя самого.

У него имелись на то основания: происхождение, положение при прежнем капитане, молодость.

Боцман, однако, представлял собственные резоны: опыт, доверие моряков.

А Эдред молчал…

Утром следующего дня старшего помощника нашли в его собственной постели с перерезанным горлом. На полу валялся нож, в котором без труда опознали вещь, принадлежавшую боцману. И убийцу, связав и даже не выслушав, бросили в море.

Люди были слишком напуганы и возбуждены, чтобы разбираться в том, что же произошло на самом деле. К тому же, к правильным выводам их очень умело подтолкнул человек, который прежде никогда не был замечен ни в интригах, ни в честолюбивых помыслах. Спокойный, сдержанный Эдред.

Это он здраво рассудил об убийстве. И он же предложил казнить преступника, не медля, пока его сторонники не заставили прочих силой признать над собой господство замаранного кровью человека.

– Он быстро заставит нас склониться под его ярмо, – сказал Эдред. – Не позволим им навязать нам свою волю!

Все произошло очень быстро. И капитаном единодушно выбрали Эдреда. Он был и молод, и опытен, и немногословен, и успел приобрести немало друзей среди моряков. Но прежде всего в пользу этой кандидатуры говорило то, что он слыл удачливым – в морском ремесле подобная репутация стоит даже большого опыта.

Эдред Удачливый водил свою галеру еще три или четыре зимы, всегда с неизменным успехом; но затем случилось нечто, убедившее людей в том, что иногда удачливости капитана бывает недостаточно для всех.

Шторм, разразившийся у зингарских берегов, не был для Эдреда такой уж неожиданностью: он ожидал бури еще два дня назад, хотя ничто, казалось, не предвещало несчастья.

Тем не менее капитан приказал направить галеру ближе к берегу. Он рассчитывал прибыть в Мессантию с грузом еще до того, как поднимется сильный ветер.

Но вышло иначе. По совершенно непонятной причине корабль сбился с курса. Эдред в те дни часто думал о женщине с вертикальными зрачками в золотых глазах – о женщине, которую никогда не видел, по в реальности которой не сомневался.

Гандер связался с нею в Стигии и предал в ее руки свою судьбу и судьбу своей команды. И все они стали ее жертвами – все, кроме Эдреда, который не ступал на стигийскую землю. Но временами Эдред ощущал ее близость, ее присутствие. Она наверняка подозревает о том, что не всю свою добычу забрала, что остался еще один человек, ускользнувший из ее власти.

Она не знает этого человека. Возможно, она ищет по запаху или по тому неуловимому «излучению», которое испускает каждая человеческая личность и которую жрецы называют «аурой».

Эдред не хотел рисковать. Он не знал, кто эта таинственная, призрачная женщина, – богиня, посланница неблагосклонного божества, демоница или просто некая таинственная сущность, пришедшая из глубин иного мира. Эдреду и не нужно было это знать. Он шкурой чувствовал, что она представляет для него огромную опасность.

Наверное, это она замутила его разум, и он повел корабль не прямо к Мессантии, а севернее, и миновал порт, не заметив его ночью в тумане.

Как бы там ни было, а небо почернело и море вздулось валами, когда с борта галеры стали видны Пустоши пиктов. Направлять корабль к берегу было поздно – впереди белая пена вскипала возле рифов. Опасность грозила отовсюду, и Эдред приказал просто повернуть галеру носом к ветру и попытаться переждать бурю, отдавшись стихии.

Моряки, привязав себя к мачтам, как могли, уберегали корабль от несчастья. В трюмах непрерывно выкачивали воду, но это не помогало. Неожиданно оглушительный треск раздался на корабле, и весь корпус затрясся: галера все-таки налетела на подводный риф. И опять же, Эдред так и не понял, каким образом это могло произойти – ведь он старался держаться подальше от любой опасности такого рода.

На мгновение ему показалось, что он видит тень той загадочной демоницы, о которой ему рассказывал моряк с корабля Гандера; но это была лишь иллюзия. Нечто промелькнуло и исчезло в небесах.

Моряки из последних сил боролись за жизнь галеры, но вода хлестала в трюм, и корабль неудержимо шел ко дну. Эдред был, казалось, повсюду одновременно: несколько раз он спасал своих людей от верной гибели – одного удерживал, когда волна накрывала беднягу с головой, другого отталкивал в сторону прежде, чем на него упадет обломок мачты.

Но настал миг, когда всей удачливости и силы Эдреда не хватило для того, чтобы спасти людей и корабль. Сверху на Эдреда рухнул обломок мачты, и капитан потерял сознание.

Когда он очнулся, бури не было и следа. Он лежал на воде, покачиваясь. Морская гладь расстилалась повсюду; берега не было видно. Пустоши Пиктов остались справа: напрягая зрение, Эдред все-таки рассмотрел едва заметную полоску берега.

Ни корабля, ни даже его обломков видно не было. Не оказалось поблизости и тел погибших моряков. Эдред был один в море.

Он не мог понять, как это вышло, что он спасся. И почему он так спокойно лежит на воде? Может быть, он все-таки на плоту?

Нет, невозможно! Он потерял сознание. Он неизбежно должен был утонуть. Кто вытащил его? И на чем он, в конце концов, устроился с такими удобствами?

Он провел руками по воде и неожиданно нащупал нечто действительно похожее на плот. Итак, его спасли! Кто? Сколько Эдред ни всматривался в мелкую рябь на поверхности воды, он никого не видел. Неужели его матросы, невзирая на бурю, ухитрились соорудить этот плот, водрузили на него своего потерявшего сознание капитана, а затем все как один погибли?

Немыслимо.

Внезапно из воды вынырнуло человеческое лицо. Это было вполне живое, веселое и дружелюбное лицо, красивое, смуглое, с черной бородкой и блестящими, любопытными черными глазами.

Эдред опустил веки. Он не хотел, не мог верить видению. Достаточно один раз допустить, что все эти фантазии – правда, и человек потеряет рассудок.

Эдред не боялся умереть один посреди моря, так и не добравшись до берега. Но он страшился безумия, которое его подстерегало здесь.

– Приветствую тебя, – проговорил человек, появившийся из моря.

– Кто ты? – сипло выдавил Эдред.

– Меня зовут Джехан, – был ответ. – Мы с братьями видели, как тонет твоя галера. Скажи, ты знал о том, что тебя разыскивала Энетсут?

– Кто такая Энетсут?

– Стигийская демоница, – пояснил Джехан. – Она заключает союзы с моряками на несколько лет – в зависимости от того, насколько богатые жертвы ей приносят, а потом забирает тела и души. Если у капитана недостаточно средств, чтобы заключить с ней договор, он предлагает ей забрать также членов своей команды.

– Но для чего это делать? – спросил Эдред. Он сразу вспомнил все свои догадки и подозрения. – Разве капитаны не страшатся того, что последует, когда срок договора истечет?

– Страшатся, но, как все люди, они надеются обмануть демоницу. Кстати, у некоторых это получается… – объяснил Джехан. – Слухи о таких хитрецах ходят по морским портам. Разве ты не слыхал?

– Я многое слыхал, – уклончиво произнес Эдред.

– Она разыскивала тебя? – осведомился Джехан, глядя ему прямо в глаза своим ясным, бесхитростным взором.

– Не знаю… возможно. Говорят, мой бывший капитан заключил подобную сделку, когда был в Стигии.

– Она ушла, – заметил Джехан. – Не добилась своего и ушла. Она не может долго находиться вдали от родной земли. Ей необходимо вдыхать курения от своего алтаря, а здесь, в Зингаре да на Пустошах никто не станет приносить жертвы чужой демонице.

– Здесь о ней не знают.

– Кое-кто знает – я, например, – заявил Джехан.

– Это ты меня спас? – Эдред перешел на тему, которая волновала его ничуть не меньше, чем разговор о демонице.

– Я и братья, – был ответ.

– Кто вы такие?

– О, мы морские люди, – сказал Джехан, смеясь. – В море мы в безопасности, а когда поднимается буря, уходим на глубину. Мы ощущаем любое дыхание водной стихии.

– Уходите на глубину? – переспросил Эдред. – Как такое возможно?

– Мы, как некоторые морские животные, можем не дышать но полчаса и более, – отозвался Джехан. – Но мы не демоны. Наверное, мы потомки каких-то давно забытых существ… трудно сказать. Нас осталось слишком мало, чтобы выяснить наверняка.

– А там, под водой, у вас есть города? – спросил Эдред.

Джехан тихо рассмеялся.

– Ты любопытен! Нет, никаких городов у нас нет. Мы предпочитаем жить на берегу, среди людей.

– Почему вы спасли меня?

– Ты – особенный. Ты любишь море почти так же сильно, как и мы сами.

Эдред подумал о гнусном кабаке, где прошло его детство, о грубых посетителях, всегда пьяных и раздраженных, о хозяевах, вечно недовольных… Море означало для него свободу. Даже если платить за эту свободу приходилось дорогую цену и подвергать себя вечной опасности, не говоря уж о тяжелой работе, которой никогда не будет конца.

– Да, – промолвил он наконец, – я люблю море.

В этот миг вода вокруг него вскипела, и на поверхности показались другие люди. Они были похожи на Джехана, как родные братья, – такие же красивые, полные сил и жизни, такие же черноглазые и чернобородые.

Но главное, что сближало их между собой и отдаляло от всех прочих людей, каких прежде встречал Эдред, – они были спокойной, глубокой любви друг к другу.

Среди обыкновенного прибрежного люда такого не встречалось – и, как подозревал Эдред, – такое было редкостью даже в богатых замках и городах, полных роскоши.

– Мы вытащили из-под воды твою галеру, – сказал Джехан. – Она дожидается на берегу.

– А матросы?… – решился наконец спросить Эдред.

– Что ж, – отозвался Джехан, – они все мертвы, как это ни жаль. Мы похоронили их на дне морском.

– Я доверил себя морю, и море меня спасло, – прошептал Эдред. – Что ж, да будет так.

– Да будет так, – откликнулся эхом Джехан, а его братья повторили эти слова негромкими, звучными голосами.

* * *

Так и вышло, что гребцы на галере Джехана оказались такими необычными. Они вполне были довольны своей долей: бороздили море на корабле, получали деньги и покупали себе драгоценности и красивые ткани – это было их слабостью. Не чуждались они и портовых женщин, среди которых слыли щедрыми и добрыми.

И удача больше не отворачивалась от Эдреда.

Глава вторая

Девушка в море

Капитан Эдред Удачливый вез груз меховых шкур из Ванахейма в Мессантию. Он стоял на носу галеры и смотрел, как вода расступается перед ним.

Это зрелище завораживало – Эдред мог любоваться им до бесконечности.

Они шли так, чтобы не терять из виду берег, и уже миновали широкий пролив между континентом и большим островом Фалль. Впереди было еще несколько островов. Эдред знал здесь каждую пядь. Ветер дул попутный, так что команда сложила весла и отправилась отдыхать.

Солнце салилось. Знакомые мысли неторопливо проходили в голове Эдреда. Он думал о Пламенеющих горах, которые увидит завтра на острове Кардал, о чудесном рассвете, который через несколько колоколов зальет Море Запада и окрасит его воды в цвет крови. О грузе, лежащем в сохранности в сухом, хорошо проветриваемом трюме. О длинных веслах, которые сейчас бездействуют… Мелькнула мысль о демонице, но тотчас исчезла: стигийская полубогиня (или кто она там на самом доле) давно вернулась в Стигию и отказалась от последней своей добычи, от Эдреда, который – если уж разбираться по-честному – не может ей принадлежать.

Тихо, покойно было на душе у капитана. Он услышал шаги и повернул голову: Джехан подошел к нему и остановился рядом. Вдвоем с другом они молча смотрели на морские волны.

Уже темнело. На небо высыпали звезды. Джехан молчал так дружески и спокойно, что Эдред, ни на миг не забывая о его присутствии, все-таки ощущал себя совершенно расслабленным, как если бы находился в одиночестве.

Должно быть, и Джехан чувствовал то же самое, иначе не подошел бы. Эти морские люди были чрезвычайно чувствительны к эмоциям, своим и чужим. Они избегали общества обычных людей именно по этой причине: слишком грубые и резкие чувства, испытываемые простым людом, заставляли их страдать.

Внезапно Джехан насторожился и показал рукой на какое-то пятно, темневшее на волнах. Пятно это было едва различимо.

– Ты видишь? – спросил он тихо у своего друга.

Эдред прищурился. Каким острым бы ни было зрение моряка, все же оно не могло сравниться с невероятным зрением морского человека.

– Кажется, что-то темное… нет, не вижу, – признался Эдред. – Когда ты показываешь, мне кажется, будто там что-то действительно есть, но стоит рассматривать внимательнее – и… нет, не буду лицемерить. Ничего не вижу.

– Там человек на волнах, – сказал Джехан.

– Нужно спустить шлюпку и подобрать его. Полагаешь, мы сумеем помочь?

– Конечно! – Джехан пожал плечами. – Можно обойтись и без шлюпки, я запрос го доплыву.

– Он еще жив?

Не вижу, – признался Джехан. – Вот этого даже я разглядеть не в состоянии. Может быть, он без сознания.

– Не удивительно, если учесть, сколько всего он, возможно, перенес.

Эдред не успел закончить свою фразу, как Джехан уже с тихим всплеском погрузилось в воду. Смотреть, как плывет морской человек, всегда доставляло Эдреду наслаждение. Иной раз он сомневался в том, что Джехан – не божество или демон. У человека не может быть таких плавных, таких мощных движений…

Но тем не менее они с Джеханом оставались друзьями. И кем бы ни являлся Джехан на самом деле – на его дружбу с Эдредом это никак не влияло.

Джехан стремительно рассекал воду. В слабом свете звезд видно было его сильное тело. Он уверенно приближался к терпящему бедствие человеку.

Скоро Джехан – едва различимая подвижная точка среди темных морских волн – уже двигался в обратном направлении. Теперь он плыл медленнее, действуя только одной рукой. Вторая его рука вцепилась в большую доску, к которой был привязан человек.

Добравшись до корабля, Джехан отвязал от доски незнакомца и передал его Эдреду. Только теперь Эдред смог наконец рассмотреть спасенного.

Это была молодая девушка, лет семнадцати, не старше. Даже перенесенные испытания не смогли исказить поразительную красоту ее липа. Круглое, с нежными чертами/ оно выглядело почти детским. И тем ужаснее казался грубый рабский ошейник, охватывающий тонкую шею девушки.

Она была одета в лохмотья, почти совершенно истлевшие в воде. Исхудавшие руки бессильно лежали на палубе.

– Она сильно пострадала, – сказал Эдред. – Нужно дать ей воды.

Джехан сам принес воды в кувшине и помог Эдреду напоить спасенную. Она по-прежнему оставалась без сознания – хотя, впрочем, на миг все-таки вернулась к действительности и проглотила немного воды.

– Надо было разбавить вином, это придало бы ей сил, – заметил Эдред.

– Вряд ли, – отозвался Джехан, рассматривая девушку с каким-то странным, напряженным выражением, появившимся па его обычно спокойном лице.

– Поверь мне, вино всегда ставит человека на ноги, – настаивал Эдред.

Джехан двинул бровью, но ничего не ответил. Неожиданно Эдред подумал: «Уж не припоминает ли Джехан все эти сплетни о том, где и как я провел первые годы моей жизни? Наверняка он презирает меня за то, что прежде я был трактирным слугой!»

Откуда взялась эта мысль, Эдред не знал. Она сама каким-то образом взяла да и заползла в его голову. И это – при том, что уж Эдреду-то отлично было известно: Джехан никогда никого не презирал, если только человек не совершал подлости по собственному почину. И уж меньше всего морской человек склонен был свысока относиться к тому, кого судьба забросила в притон и кто сумел оттуда вырваться.

Тем не менее Эдред покосился на Джехана неприязненно.

– Мне кажется, мы не о том говорим, – сказал Эдред. – Я считаю, что вино было бы сейчас уместнее, нежели вода. Эта бедная девушка и без того нагляделась на волу – так что для того, чтобы привести ее в чувство, потребовалось бы нечто иное…

– Ты стал мудрено выражаться, – заметил Джехан спокойно. (Это спокойствие взбесило Эдреда еще больше). – Ты ведь не любишь жрецов?

– При чем тут жрецы?

Эдред закипал все сильнее.

Джехан отозвался:

– Прости, я не хотел тебя обидеть. Скажи мне, почему, по-твоему, она так дурно одета?

– На ней то платье, которое дали ей хозяева, я полагаю, – буркнул Эдред.

Джехан сел рядом с девушкой на корточки, заглянул в ее лицо.

– Она красива, – сказал он.

– Разумеется! – ответил Эдред. – Разве могут быть сомнения? Взгляни на эту округлую линию подбородка, на эти скулы! А глаза! Уверен, очень выразительные. И брови, чуть изогнутые, гладкие – атласные. У нее гладкая молодая кожа. И плечи… А грудь! Очаровательной формы. И бедра чуть полноваты – в самый раз, чтобы…

– Ты говоришь, как работорговец! – удивился Джехан, поднимая взгляд на друга. – Это странно. Ведь ты не собираешься продавать ее?

– Разумеется, нет! – Эдред проглотил слюну. Он вдруг понял, что при виде этой юной красавицы его переполняет желание.

Она была совсем не такой, как эти податливые красотки на берегу. В ней присутствовала хрупкость юности, какая-то изумительная чистота. Счастливец, должно быть, тот, кто прикоснется к этой чистоте! Ни одна, даже самая добросердечная, шлюха из тех, что ожидают «морячков» в порту, не в состоянии дать подобного восхитительного ощущения!

Эдред поймал на себе взгляд Джехана. Тог смотрел на друга едва ли не с состраданием. Казалось, Джехан понимает все, что происходит в душе у Эдреда Удачливого, и осуждает его.

– В чем дело? – резко спросил его Эдред.

– Подари мне ее, – попросил Джехан неожиданно.

– Тебе? – Эдред деланно рассмеялся. – На что тебе рабыня?

– Мне не нужна рабыня, – ответил Джехан. – Я не признаю рабства. Наш народ, каким бы малочисленным он ни был, чтит те традиции, которые у нас еще остались. Все живые существа приходят в мир свободными и покидают его свободными. Никто не может принадлежать другому. Это противоестественно.

– Так что же ты собираешься с ней делать? – еще больше удивился Эдред.

– Почему я должен что-то с ней «делать»? – в свою очередь изумился Джехан. – Я помогу ей поправиться, куплю ей одежду и отпущу на свободу. То, что должен сделать любой человек, если к нему в руки попадает подобная красота.

– Но ты… – начал было Эдред.

Джехан перебил его, мягко положив руку ему на плечо.

– Я не сомневаюсь в том, что и ты намеревался поступить с ней точно так же, как и я. Я прошу лишь о том, чтобы это удовольствие было подарено мне.

– Удовольствие? – прошипел Эдред, не веря собственным ушам.

Джехан кивнул.

– Именно это я и имел в виду. Разве ты не получил бы наслаждение, балуя ее? Покупая для нее одежду? Гуляя с ней по улицам? И потом, найдя для нее подходящее пристанище, – проститься с ней и пожелать ей счастья… Да это огромное удовольствие, Эдред, и я умоляю тебя – я заклинаю тебя – подарить его мне! Вспомни, что я спас твою жизнь. В обмен на это я прошу о такой малости… – Он улыбнулся с обезоруживающей искренностью. – О такой огромной малости!

Эдред покачал головой.

– Я просто не верю собственным ушам, Джехан! Да мы только что выловили из моря настоящее сокровище! Мне даже подумать страшно о том, сколько может стоить подобная рабыня на рынках Аграпура! Нежная, красивая, наверняка девственная… За нее отвалят целый мешок золота.

– Я сам подарю тебе мешок золота, – сказал Джехан. В его голосе зазвучали жесткие потки.

– У тебя есть мешок золота? Не знал, – покривился Эдред.

– Я достану для тебя мешок золота, – уточнил Джехан. – Можешь во мне не сомневаться, я никогда не обманываю. Отдай мне эту девушку. Сдается мне, ты не на волю хочешь отпустить ее…

– Я хочу… – Эдред облизал пересохшие губы и опять взглянул на девушку. – Я хочу ее! – выпалил он. – Я хочу обладать ею! И, поскольку я хозяин корабля, и я вытащил ее из воды, то она принадлежит мне.

– Из воды вытащил ее я, – напомнил Джехан. – И заметил ее в море тоже я. Если бы меня не было рядом, ты проплыл бы мимо и предоставил ей умирать в море. Ты попросту не заметил бы ее!

– Ну а коль скоро этого не случилось, и она находится на моем корабле, то она – моя!

– Ты хочешь владеть ею? – продолжал удивляться Джехан. Он попытался взять Эдреда за руку, но тот с силой выдернул свою ладонь из пальцев друга. – Улыбнись же, Эдред, скажи, что ты пошутил! Ты не можешь испытывать столь низменное желание!

Я хочу обладать ею, – сквозь зубы повторил Эдред.

– Ты сможешь обладать ею, если она полюбит тебя, – возразил Джехан. – Полюбит свободно, добровольно. Если она увидит в тебе своего спасителя… Она будет благодарна тебе! И, быть может, боги вложат ей в душу чувство более нежное и глубокое, нежели обычная благодарность.

– А если этого не случится?

Джехан не ответил.

Эдред схватил его за плечи и сильно встряхнул.

– Скажи, ведь этого не случится! Ведь это для себя ты оставляешь роль спасителя и благодетеля! Ты выпрашиваешь ее для себя потому, что желаешь сам оказать ей все благодеяния, которые только что расписывал! Это в тебя она влюбится, когда окончательно сознает все случившееся…

Джехан попытался освободиться.

– Отпусти, ты делаешь мне больно… Нет, Эдред, ты ошибаешься. Я прошу ее для себя потому, что хочу испытать удовольствие, которое всегда приносят добрые дела – что бы там ни говорили циничные люди. А что касается любви… Это чувство непредсказуемо. Никто не силах предвидеть, как раскроется человеческое сердце.

– Откуда тебе-то это известно? – рассердился Эдред. – Разве ты человек? Что ты можешь знать о людях?

– Почти все, – спокойно отозвался Джехан. – И кого полюбит эта девушка, мы с тобой предсказать не в состоянии. Это тайна, и ни один смертный не смеет заглядывать в нее.

– Я скажу тебе, что произойдет с этой девушкой! – вне себя закричал Эдред. – Она будет принадлежать мне, захочет она того или нет! Она будет подавать мне вино, чтобы я освежился, и воду для умывания, и одежду, чтобы я оделся! Она будет снимать с меня грязные сапоги, если я этого потребую! Она будет услаждать меня в постели в любой миг, когда только мне этого захочется. И ни слова наперекор мне она не скажет – никогда, иначе отведает хлыста!

– Ты не сделаешь этого, – сказал Джехан. – Я просто не верю… Это говоришь не ты! Это говорит какой-то демон, вселившийся в моего друга!

– Демон? – вне себя закричал Эдред. – Демон? Ты не смеешь… не смеешь стоять у меня на пути, ты, грязный полукровка, порождение развратной рыбачки и какого-нибудь речного божка, из тех, что ползают в вонючей тине!

Джехан смотрел на Эдреда молча и, как показалось взбешенному капитану, с состраданием. Так глядят на истекающую пеной собаку, которую придется пристрелить, чтобы она не покусала остальных.

Эдред размахнулся. Слишком поздно Джехан понял, что в руке у капитана блеснул нож. Если бы Джехан хотя бы подозревал своего друга в том, что он способен на такое, он успел бы увернуться. Но Эдред застал его врасплох.

С ножом между глаз, морской человек опрокинулся на спину. Мгновение он еще смотрел в глаза своему бывшему другу, а затем взор его потускнел, зрачки затянуло пленкой – последний вздох замер на губах Джехана, и он застыл навеки.

Эдред мгновение смотрел на него, кривясь, а затем ударом ноги выбросил труп за борт.

Девушка по-прежнему оставалась без сознания. Эдред опустился рядом с ней на колени и похлопал ее по щекам.

– Очнись, милая, – сказал он с грубоватой лаской. – Все дурное позади. Ты теперь в безопасности.

* * *

Утро пришло совсем не таким, как ожидал его увидеть Эдред. Небо затянуло густыми серыми тучами. Рассвета не было вовсе. Будничные серые волны плескали за бортом галеры. Корабль молча бежал под парусами на юг.

Девушка пришла в себя в капитанской каюте. Она лежала на кровати, совершенно обнаженная и закутанная в теплое меховое одеяло. Эдред стоял рядом с ней и грустно глядел на нее сверху вниз.

Она пошевелилась и вдруг распахнула глаза. Встретилась с ним испуганным взглядом.

– Тебе лучше? – спросил Эдред. – Я принес тебе поесть.

– Кто вы? – прошептала она тихо.

– Я капитан этого корабля. Ты в безопасности.

Она взяла из его рук лепешку черствого хлеба и осторожно отломила кусочек. Положила в рот, но глотать медлила.

– Ты ведь голодна, – сказал Эдред, улыбаясь, – ешь без страха. Это не отравлено.

Она даже не сделала попытки улыбнуться в ответ на эту неуклюжую шутку. Вместо этого девушка спросила:

– Что произошло? Вам известно, что со мной случилось?

– Я нашел тебя в море, – сказал Эдред. – Ты была привязана к доске и оставлена на волю волн.

– Да, – она содрогнулась при этом воспоминании. – Наш корабль затонул. Не помню, кто помог мне привязаться. Наверное, кто-то из матросов.

– Я увидел тебя с палубы, – продолжал Эдред, – и, рискуя собой, доплыл до тебя. Впрочем, расстояние было не таким уж и большим. Труднее всего оказалось втащить тебя на борт.

– Ты же мог позвать кого-нибудь из своих людей, господин, – сказала девушка. – Не было смысла подвергать себя такой опасности…

– Вся моя команда спала, за исключением рулевого, а мне нельзя было терять времени – я мог потерять тебя из виду в любое мгновение, – объяснил Эдред. – Я едва различал тебя в волнах, если уж говорить честно. А если бы ты скрылась из виду навсегда, я никогда не простил бы себе такой оплошности.

– Благодарю, – со вздохом прошептала она. – Мне сквозь сон чудилось, будто кто-то меня спасает… Вытаскивает из воды. Только он… не обижайся, мой господин, он не был похож на тебя. Он был черноглазый, с такой вот черной бородкой. – Слабым движением руки она обвела вокруг своего подбородка, показывая, какой была борода у ее спасителя.

Эдред вздрогнул и поскорее отвел глаза. Он надеялся, что девушка ничего не заметила.

– Тебе просто почудилось в бреду, дитя мое, – мягко проговорил он. – Наверное, человека с похожей внешностью ты встречала и раньше. Впрочем, у меня на борту половина команды подходит под твое описание. Скоро ты и сама во всем убедишься.

Казалось, она легко поверила этому объяснению, потому что прекратила все расспросы.

Эдред сказал, чтобы не возникало никаких недоразумений:

– Поскольку это мой корабль и я вытащил тебя из воды, ты по праву принадлежишь теперь мне. Мне нравится, как ты называешь меня – «господин». Гак и продолжай. Я оставлю тебя у себя, не стану продавать, поэтому привыкай к моему обществу. Ты очень красива, и я не обижу тебя, если ты будешь послушной. Как тебя зовут?

– Ксана, – ответила девушка.

– Красивое имя. Никогда прежде такого не слышал.

Она опустила глаза и не ответила, а Эдред вышел из каюты.

Вся команда уже собралась на палубе и ожидала капитана. Эдред ожидал увидеть нечто подобное и все же, столкнувшись с этим въяве, поневоле испытал ужас. Похожие друг на друга, одинаково рослые и красивые, морские люди стояли плечом к плечу и молча взирали на Эдреда. Затем один из них вышел вперед и заговорил:

– Мы все утро сегодня разыскиваем Джехана, но его, похоже, нет на корабле. Никто из нас не знает, что могло случиться. А ты? Ты знаешь?

Эдред молчал. Наконец он очень естественным – как ему самому казалось – тоном отозвался:

– Джехана нет на корабле? Но как такое могло случиться?

– Мы хотели бы услышать твои предположения, – наступал морской человек.

– У меня нет никаких предположений. – Эдред пожал плечами. – Мало ли куда он мог отлучиться…

– Посреди моря?

– Но ведь он – проклятье, вы все! – вы же морские люди! Вы сами хвастались, что в состоянии провести до получаса под водой! Что живете в море, и что море – ваша стихия! Разве он не мог ощутить вдруг непреодолимого желания прогуляться по волнам?

– Если бы такое и произошло, он предупредил бы одного из нас, – был ответ. – Но никто не слыхал от Джехана о подобном его намерении.

– Вероятно, вы все спали, когда он уходил, – Эдред решил не сдаваться и ни за что не сознаваться в совершенном.

Он не знал, какие наказания приняты у морских людей за убийство, но не сомневался в том, что это будет нечто ужасное. Сейчас он уже не понимал, как прежде мог считать этих людей красивыми. Их круглые блестящие черные глаза казались ему глазами животных, а их гладкие лица внушали ему отвращение.

– Если вы считаете, что я в чем-то виновен, – медленно произнес он, – то скажите об этом прямо. Я сумею оправдаться, клянусь Митрой!

Тот из морских людей, кто взял на себя труд вести переговоры с капитаном (прочие молча смотрели на него немигающим взглядом), поднял руку.

– Молчи! Не оскверняй себя еще и клятвопреступлением!

– Вы считаете, что я лгу? – с надменным видом осведомился Эдред.

– Мы не можем этого доказать, – прозвучал негромкий ответ, – но море говорит нам об этом. – Морской человек показал рукой на волны. – Кровь никогда не молчит, а недавно пролитая кровь кричит, наполняя своим голосом вселенную, и беда многих людей – лишь в том, что они не слышат этого.

– И о чем же кричит эта кровь? – прищурился Эдред. Он усиленно делал вид, будто не понимает и половины из сказанного.

Но с морскими людьми эта игра не приносила ни малейшего успеха.

– Мы думаем, что ты убил Джехана, – сказал его собеседник.

– Если я убил его, покажите мне тело, – выкрикнул Эдред.

Он вдруг потерял терпение, и самообладание оставило его. «Дурной знак, – подумал он, пытаясь взять себя в руки. – Я не должен горячиться. Эти вспышки выдают меня с головой».

Он посмотрел на свою команду со страхом. Их было одиннадцать человек. Им ничего не стоит наброситься сейчас на того, кого они считают виновным, и покарать. Их никто не остановит, никто не вступится за капитана – и потом, когда галера придет в порт, никто не станет задавать вопросов. «Эдред погиб», – бесстрастно доложат они деловым партнерам своего бывшего командира. «Ах, какая жалость! Но что поделаешь, море таит в себе немало опасностей…» – только и ответят те, а затем начнут вести дела с преемником Эдреда. Такое уже было – когда сам Эдред занял место прежнего капитана. Такое может и повториться.

Но произошло нечто иное.

– Мы не имеем права поднять на тебя руку, – сказали ему морские люди. – Наши боги прогневаются, если по нашей вине в море выльется человеческая кровь. Наши боги не любят, когда в море выливается человеческая кровь, потому что она кричит слишком громко. Громче, чем кровь животных.

– Вот как? – чуть осмелел Эдред.

– Да. Только кровь китов и дельфинов сопоставима с человеческой… Но ты нам больше не капитан. Мы не можем находиться рядом с тобой на твоем корабле. Ты нам отвратителен. Прощай, Эдред, мы уходим и забираем с собой твою удачу. Отныне ты будешь Эдредом Плачевным – если только люди успеют дать тебе это прозвище.

Один за другим они подходили к борту и бросаюсь в море. Эдред стоял, онемев, не в силах шевельнуться, и смотрел, как его команда – лучшая команда на всем Море Запада! – исчезает в пучине.

Волны принимали моряков так естественно и с такой лаской, что на миг Эдреду показалось, будто те уходят домой. Впрочем, вероятно, так оно и было. Эдред ничего не знал об истинном образе жизни этого народа. Какое-то время они жили бок о бок, затем расстались – вот и все.

«Никто никому ничего не должен», – подумал Эдред, скаля зубы. Ему вдруг пришло на ум, что теперь, если он благополучно доведет галеру до места назначения, ему не придется выплачивать команде ни жалованье, ни долю от выручки.

Осталось одно: молить богов о попутном ветре. Потому что если ветер стихнет, галера встанет намертво. Оставшись в одиночестве, Эдред не сможет вести корабль на веслах.

* * *

К вечеру девушка выбралась из каюты и устроилась на палубе. Эдред не сразу заметил, что его прекрасная добыча расположилась па свежем воздухе. Она была тихая и держалась незаметно. Заслышав шаги капитана, она подняла к нему голову и чуть улыбнулась.

– Мне стало лучше благодаря твоим заботам, – сказала она.

Мысленно Эдред отметил, что девушка не встала при приближении своего хозяина и забыла назвать его «господином». Похоже, она попала в рабство совсем недавно. Что ж, у нее будет хороший учитель.

– Тебе следует помнить о том, кто я такой, – мягко напомнил Эдред. – И вести себя соответственно.

Она улыбнулась.

– Я помню, кто ты, – ответила она. – Ты спас меня в море, когда я погибала. Но все-таки, – она нахмурилась, – мне кажется, там был кто-то еще…

– Наверное, тебе мерещился кто-нибудь из близких, кого ты потеряла еще раньше, – сказал Эдред сухо. – Мы уже обсуждали эту тему. Помолчи.

Она испуганно моргнула. Девушка видела, что капитан сердится, но она не могла понять, почему. Ведь она спрашивала об очень простои вещи…

Некоторое время она просто сидела на палубе и смотрела па волны. Эдред потихоньку любовался ею. Какой чистый профиль! Какой ясный взгляд у нее! И мысли в голове наверняка простые и чистые… Похоже, она совершенно забыла о том, что говорил ей Эдред утром. Насчет ласки, которой она обязана одаривать своего господина по первому же повелению, насчет кнута, которого она отведает, если не будет послушной… Все эти вещи попросту вылетели из ее головы.

Может быть, она слабоумная? Но девушка не производила такого впечатления.

Эдред внезапно почувствовал себя слишком уславшим для того, чтобы чему-то «учить» свою рабыню. Довольно с него было и того, что произошло ночью, а затем имело такое неприятное продолжение утром. Он был совершенно вымотан.

Девушка, казалось, поняла это.

– Ты выглядишь уставшим, – сказала сна. – Если у тебя есть время, присядь. Поговори со мной.

Он уселся рядом, взял ее за руку.

– Ты очень красива.

Она вздохнула.

– Мало толку от красоты, если она не приносит радости.

– Красота не может не приносить радости! Не гневи богов, которые наделили тебя такой привлекательной внешностью, – возразил Эдред.

Она чуть вздохнула и вдруг спросила:

– Скажи, а где твоя команда?

– Моя команда? – Эдред огляделся по сторонам, как будто ожидал увидеть па корабле еще кого-то и только теперь заметил, что они с Ксаной остались одни. – Похоже, ты вздумала поговорить о том, в чем совершенно ничего не понимаешь!

– Я действительно не понимаю в морском деле, – согласилась девушка, – по одно мне ясно: корабль не плывет по морю сам по себе. Кто ставит здесь паруса? Кто стоит у руля? Кто гребет на веслах? На корабле должна быть команда!

– Она есть, – нехотя проговорил Эдред.

– Но где она? Я никого не вижу!

– Ты и не должна никого видеть, ведь все заняты работой и каждый находится на своем месте.

Она пожала плечами.

– На том корабле, который… – Она содрогнулась при воспоминании о работорговце, который вез ее на чужбину, но все-таки нашла в себе силы закончить фразу: – На моем первом корабле повсюду были матросы. Я все время видела их. Они громко переговаривались – так что даже когда я не видела их лица, я все равно слышала их голоса.

– Ну а здесь люди работают молчаливо, – отрезал Эдред.

Она посмотрела на него так пристально, что ему стало не по себе.

– Что? – не выдержал он. – Почему ты так смотришь?

– Ты ведь солгал мне, – спокойно ответила она. – Здесь никого нет, кроме тебя и меня. Ты закрепил руль, чтобы корабль держался одного направления. Поэтому у руля тоже никого нет. Мы одни. Верно?

Эдред кивнул.

Она вся сжалась, побледнела. Эдред подумал с удивлением, что девушка до последнего надеялась услышать отрицательный ответ. Ей так хотелось бы, чтобы Эдред сумел убедить ее в ошибке! Но он признался и открыл ей жуткую правду.

Кроме самой Ксаны и ее нового хозяина на корабле никого нет.

Эдред обнял ее за плечи.

– Ты не должна бояться.

– Но я боюсь, – вздохнула она, невольно прижимаясь к нему. – Почему мы одни?

– Ты уверена, что хочешь услышать ответ?

Она чуть отстранилась.

– Неужели это будет так ужасно?

– Не ужаснее всего, что случилось с тобой и со мной… – Он погладил ее по волосам и подумал о том, что стоило бы все-таки снять с нее этот отвратительный рабский ошейник. – Моя команда… Это были не вполне люди. Я и сам толком не знаю, кем они были на самом деле. Они… в общем, они вышли из моря. И сейчас они вернулись в море.

– Почему?

– Они оставили меня, – уклончиво ответил Эдред. – Не захотели больше плавать на моем корабле. Я с ними поссорился. И не спрашивай об этом больше, Ксана. Ответ действительно не понравится тебе – а я не хотел бы этого…

– Что ж, – согласилась она, – если не хочешь, то не говори. Важно одно: они ушли, бросили тебя.

– Они ничего не знали о тебе, – добавил Эдред. – Возможно, если бы я показал им тебя и объяснил, насколько ты беспомощна, они изменили бы свое намерение.

– Но ты этого не сделал… Почему?

– Потому что я хотел оставить тебя себе.

Она вздрогнула.

– Я не вполне понимаю…

– Напротив, здесь все совершенно ясно, Ксана, – сказал Эдред и крепко сжал ее плечи. – Эти люди ненавидят рабство. Они ни за что не позволили бы мне оставить тебя. Они потребовали бы дать тебе свободу.

Она вздохнула.

– Я все время забываю об этом… – Она коснулась пальцами своего ошейника. – Ты не похож на работорговца, вот мне и подумалось: раз ты меня спас, значит…

– Боги, сколько же раз повторять тебе одно и то же! – потеряв терпение, вскричал Эдред. – Ты теперь принадлежишь мне! Ты – моя, понятно тебе? Моя! Я буду делать с тобой все, что захочу, и ты подчинишься!

Она опустила голову, сникла. Ему стало жаль, что он неосторожным словом разрушил то доверие, которое начало было возникать между ними. «А вдруг Джехан был прав? – невольно подумалось Эдреду. – Вдруг она полюбила бы меня – по доброй воле? Я не хотел рисковать, но… Она ведь действительно могла выбрать меня и отдаться мне по собственному желанию, а не потому, что к этому ее принудил господин! И это было бы куда слаще…»

Он представил себе Ксану в своих объятиях – плачущую, привязанную к постели, со следами кнута на нежной коже. Зрелище странно возбудило его.

Он провел рукой по ее плечу, хозяйски прикоснулся к ее груди.

С тихим криком она вскочила и отшатнулась. Он насмешливо смотрел на нее. Ксана тяжело дышала, капельки пота выступили на ее лбу.

– Не трогай меня! – прошептала она. – Иначе я брошусь в воду, как это сделала твоя команда!

– Моя команда – нелюди, – спокойно отозвался Эдред, – и море не причинит им вреда. Это их родная стихия. А ты попросту утонешь.

– Лучше я утону, чем уступлю насилию, – сказала Ксана. – Так и знай.

– Что ж, – ответил Эдред, пожимая плечами с деланным равнодушием, – я подожду, пока мы окажемся на суше. Там тебе будет куда труднее исполнить эту глупую угрозу. А со временем ты свыкнешься со своим новым положением и даже начнешь находить его приятным.

Девушка ничего не ответила. Она обхватила колени руками, уткнулась в них подбородком и затихла.

Глава третья

Мессантия

До сих пор предсказание морских людей не исполнилось: удача по-прежнему сопутствовала Эдреду. Ветер дул попутный, и погода стояла хорошая. На третий день этого опасного плавания галера бросила якорь в маленьком городке Илнот неподалеку от Мессантии.

Эдреду совершенно не хотелось отвечать на вопросы, которыми его непременно забросали бы в большом порту. Куда подевалась команда? Почему галера пришла пустая? Как это Эдреду удалось довести корабль до порта в целости, если он был на борту один?

Мда. Рассказы о пиратах здесь не помогут: на галере не имелось никаких следов нападения. Да и после боя, каким бы он тяжелым ни был, всегда остаются не только убитые, но и раненые.

Поведать правду?

Какую правду? О том, что вся команда дружно прыгнула за борт, но не утонула, а уплыла? Эдреда попросту поднимут на смех.

Поэтому он вошел в небольшой порт ночью и некоторое время стоял в отдалении от прочих кораблей. Ночь галера простояла у дальнего пирса. Утром капитан неторопливо сошел на берег. Его сопровождала молодая девушка, одетая по-мужски, в тунику и плащ. На ногах у нее красовались сапоги, которые были ей великоваты, а волосы она перетянула кожаным шнуром.

Она шла за своим спутником, как привязанная, словно боялась потеряться. То и дело она бросала по сторонам быстрые взгляды.

Многое, казалось, было ей здесь в диковину: и потрепанные рыбачьи баркасы, что покачивались у пристани, и женщины в подоткнутых юбках, что чинили сети на берегу, и покосившиеся хибары, навсегда провонявшие рыбой…

Они поднялись по кособокой улочке повыше и очутились в зажиточной части – если применительно к Илноту вообще возможно подобное слово. Здесь имелось несколько таверн, один большой постоялый двор, а чуть выше на склоне горы – целый квартал, занятый складами.

Эдред вошел в таверну, кивком головы велел девушке сесть и направился к стойке.

Там его узнали.

– Эдред Удачливый! – обрадовался трактирщик. – Давно тебя не было в наших краях! Всегда ты проходил мимо Илнота, двигаясь прямиком в Мессантию. Я уж подумал было, что ты совсем возгордился… Какой груз на сей раз?

– Шкуры из Ванахейма, – ответил Эдред, – и ты прав, я опять в Мессантию. Там уже ждут.

– Наверное, у тебя появилась серьезная причина остановиться в Ил ноте, а? – проницательно спросил трактирщик. – Что тебе налить?

– Вина, и получше, – сказал Эдред. – Со мной подруга.

Трактирщик ухмыльнулся.

– Красотка! Где ты ее раздобыл?

– Где раздобыл – там таких больше пет, – ответил Эдред. – Впрочем, тебе как другу сознаюсь: выловил ее в море. Она от меня без ума. Хочу оставить пока у себя. Может, женюсь на ней.

– Женишься? Ты? – Трактирщик громко расхохотался, нимало не заботясь о том, что своим приступом неумеренной веселости, быть может, смертельно ранит чувства Эдреда.

Эдред, скрывая обиду, с деланным пренебрежением пожал плечами.

– А что в этом такого? По-твоему, морской волк не может иметь жену?

– Морской волк может иметь… подругу в каждом порту, куда только засунет свой нос! – все еще смеясь, ответил трактирщик. – Впрочем, мое дело сторона. Тебе досталась прехорошенькая девчонка… Кажется, у нее на шее след от рабского ошейника?

– Да, – сказал Эдред.

– Ну что ж, и это меня не касается.

Трактирщик налил в кувшин из бочки и подал Эдреду.

Капитан наклонился к нему через стойку.

– Скажи, кто из работорговцев нынче в Илноте?

– Есть парочка… – Трактирщик почесал бровь в задумчивости. – Поднимись к складам и спроси там Диармайда. А что, есть надобность?

– Да, – сказал Эдред. – Появилась вдруг такая надобность. Какой у пего груз?

– Всего понемножку, и мужчин, и женщин… Есть черномазые, есть, по слухам, красотки из Вендии, редкие штучки. Но за них он наверняка заломит большую цену.

– Красотка из Вендии должна жить в богатом доме, а не на корабле, – сказал Эдред, забирая кувшин и выкладывая перед трактирщиком несколько золотых. – Я благодарен тебе, дружище.

– Твоя благодарность практически бесценна, – заявил трактирщик, сметая деньги с прилавка.

Скоро уже перед Ксаной и Эдредом лежали свежие пшеничные лепешки с дымящимся мясом. Эдред сам налил вина в большие глиняные кружки.

Девушка жадно набросилась на еду. Хотя на галере Эдред и кормил ее всем самым лучшим, что только мог отыскать в своих капитанских запасах, все же это не шло ни в какое сравнение со свежеприготовленной пищей. Да и во время своих злополучных приключений она настрадалась и наголодалась.

Эдред не внушал ей ни страха, ни отвращения. Это ставило капитана в тупик. Он ведь определенно дал ей понять, каковы его намерения. Она, впрочем, объяснила ему, как собирается реагировать на любое насилие. И с тех пор держалась так, словно между ними установилось полное взаимопонимание, едва ли не дружба.

– Очень вкусно, – сообщила Ксана. – Твой друг трактирщик – превосходный человек.

– Я ему передам, он будет польщен, – пробормотал Эдред.

– Для чего мы зашли в этот порт? – спросила вдруг девушка. – У тебя же здесь нет заказчика?

– Ты права, – сказал Эдред. – Но у меня также нет команды. Мои люди оставили меня, помнишь? Я не могу появиться в Мессантии вот так, без людей. Это вызовет нежелательные расспросы, а я хотел бы избежать любых кривотолков. Надеюсь, ты меня понимаешь.

– Да, – кивнула Ксана. – Я должна держать язык за зубами и не болтать о твоих делах.

– Именно, не то я отрежу тебе этот милый розовый язычок.

– Не отрежешь, – она выглядела не испуганной, а удивленный.

– Почему? – Он поднял брови и уставился на нее с любопытством.

– Потому что женщина без языка нехороша…

– Напротив, хороша, потому что меньше болтает.

Ксана покачала головой.

– Есть тысячи способов сделать жизнь мужчины невыносимой. Поверь мне, если ты лишишь женщину возможности болтать, она станет куда более изобретательной – и в конце концов сведет тебя в могилу куда более жестоким образом.

– Хочешь проверить? – Он уставился на нее.

Она ответила дерзким взглядом в упор.

– А ты? Не боишься?

Неожиданно Эдред сдался. Он рассмеялся, немного натянуто:

– Боюсь. Ты окончательно запугала меня, Ксана. Так что ешь свой обед… и не мешай мне насыщаться. У меня еще очень много дел.

* * *

Он оставил Ксану отдыхать в том же трактире, нимало не сомневаясь в том, что девушка никуда не сбежит. Она уже начинала испытывать к. нему симпатию. Кроме того, у нее, кажется, возникла приятная иллюзия: она воображает, будто может вертеть Эдредом по собственному желанию. Неизвестно еще, каким окажется следующий мужчина, который встретится на ее пути, а этого она уже подчинила себе. От добра добра не ищут. Так что сидит себе Ксана в трактире, угощается виноградом и ждет своего повелителя.

А «повелитель» тем временем отправился к складам и действительно спросил Диармайда.

На зов явился детина в кожаном жилете на голое тело. Он обладал гигантским волосатым брюхом и все время как будто беспокоился об этом брюхе: то чесал его, то поглаживал, то похлопывал по нему. За широким поясом у пего имелся кнут. «Ему не хватает надписи «Работорговец» прямо на лбу», – подумал Эдред.

– Ты меня спрашивал? – осведомился Диармайд.

– Да, – Эдред ухмыльнулся в ответ. – Говорят, ты привез неплохой груз рабов.

– Неплохой? Просто отменный! – Диармайд заметно оживился. – У меня есть такие девочки – при одной только мысли о них начинают течь слюнки…

«Да, – мелькнуло у Эдреда, – теперь я понял. «Работорговец» – это слишком ничтожное звание. Скорее, ему подошла бы надпись «Людоед». И брюхо соответствующее. Как будто прямо сейчас там переваривается обед из двух-трех аппетитных девочек…»

Но вслух он произнес нечто совершенно иное:

– Оставим девочек. Вот уж что мне ни к чему.

– Да? – Диармайд озадаченно хмыкнул. – А ведь это самый лучший товар, самый лакомый!

«Вот опять! – подумалось Эдреду. – Точно, людоед!»

– Учти, – продолжал Диармайд, – я ведь о них забочусь. Есть такие работорговцы, для которых рабы – неудобный и скоропортящийся товар. Я не из таких. У меня все сыты и напоены. Да я их разве что языком не вылизываю!

– Угу, – сказал Эдред. – Языком вылизываешь. И на зуб щупаешь.

– Что? – не понял Диармайд. И, не дождавшись ответа, вернулся к излюбленной теме: – Нет, я серьезно. Я не запихиваю их в трюм по сто человек в тесное помещение, где они дохнут от недостатка воздуха и пищи. У меня все аккуратно. Спят, конечно, прямо на палубе, и опять же прикованные, но это и все. Еда два раза в день, и не гнилая, а приличная. И умывание. Раз в два-три дня. Я слежу. Поэтому они у меня просто очаровашки, особенно – девочки…

– Мне нужны не девочки, – сказал Эдред, чувствуя, что его изрядно утомила вся эта болтовня работорговца. – Я намерен купить десять человек. Мужчин. Мне нужны гребцы. Понимаешь? Гребцы на весла. Люди, способные повиноваться, сильные и неприхотливые.

В таком случае, ты говоришь о партии молодцов из Куша, – сказал Диармайд. – Мне будет жаль расставаться с ними! Проклятье, я привязался к ним, как к родным братьям!

Тут он вытер настоящую слезу, которая выкатилась из уголка его глаза. Эдред изумленно наблюдал за ним. Ему доводилось много видеть на своем веку лицемеров и обманщиков, но Диармайд превзошел всех: он по-настоящему верил в то, что говорил.

– И сколько вы хотите за родных братьев? – жестковато спросил Эдред.

Диармайд всхлипнул, провел ладонью по своей обширной рыхлой физиономии и совершенно спокойным, деловым тоном ответил:

– По пятнадцать золотых за каждого, если возьмете всех, и по двадцать – если только одного или двух.

– Мне нужно десять человек, – сказал Эдред.

– Сто восемьдесят золотых за всю партию, – определил Диармайд, с хрустом почесывая густую черную шерсть на своем замечательном брюхе. – Идемте, выберете сами, какой вам глянется.

* * *

Галера с десятью кушитами на веслах медленно входила в порт Мессантии. Диармайд не обманул: все десять черных рабов оказались хороши – высокие, широкоплечие, с длинными сильными руками. И, судя по всему, работорговец действительно обращался с этим ценным товаром бережно – насколько такое обращение вообще возможно на подобных кораблях.

Ксана слишком хорошо поняла, что именно сделал ее новый хозяин и покровитель. Когда Эдред вернулся в сопровождении десяти кушитов, девушка так и замерла. Мгновение она рассматривала этих людей, словно выискивала в их лицах след глубокой печали, снедающей ее самое. Но кушиты выглядели вполне довольными. Во всяком случае, они не производили впечатление людей, которых постигла внезапная и ужасающая катастрофа. Эдред распорядился о том, чтобы их сытно накормили, а затем вместе с ними отправился на корабль.

К утру галере! вышла из гавани, чтобы на закате следующего дня уже бросить якорь в Мессантии. Рабы остались на судне – они были прикованы к веслам, и Эдред не пожелал снимать с них оковы.

– Я вернусь через пару колоколов, а пока – отдыхайте, – сказал он тому, кого сам назначил старшими над остальными.

Эдред уже успел выяснить, что среди его рабов нет родственников и, стало быть, пока что можно не заботиться о том, что они объединятся против своего хозяина. Старшего же Эдред выбрал из тех, кто пользовался среди своих соотечественников наименьшей любовью. Установить это Эдреду не составило труда – недаром в ранние годы он прошел довольно жесткую школу в трактире и научился разбираться в людях!

Ксану Эдред взял с собой. Она ни о чем не спрашивала. Большой портовый город Мессантия, казалось, совершенно заворожил ее. Можно подумать, прежде она никогда не видела ничего подобного. Девушка без устали смотрела по сторонам и иногда с трудом удерживалась от восхищенного возгласа.

Почти все повергало ее в изумление: большие дома, храмы богов, роскошно украшенные дворцы, прочные склады, просторные рыночные площади. И везде – многолюдье! Пестрая многоликая толпа окружала их с той самой терции, как они сошли на берег.

Ксана чутко прислушивалась к речи, звучащей вокруг, словно надеялась уловить звуки знакомого языка пли знакомого голоса; но пока что ее ожидало одно лишь разочарование. Эдред нарочно провел ее по самым великолепным улицам, чтобы девушка окончательно убедилась в том, что попала в какую-то странную сказку и что единственный проводник и близкий человек в этой сказке – тот, кто находится рядом с нею.

И эта уловка отчасти удалась. По крайней мере, восхищение Ксаны Мессантией распространилось отчасти и на Эдреда, коль скоро он так ловко ходит по этим улицам и так умело ориентируется среди окружающей их роскоши.

Эдред привел ее в небольшой дом, стоящий ближе к окраине, возле одного из рынков – там продавали преимущественно товар из Ванахейма. Дом этот капитан купил несколько лет назад, но почти там не жил.

Это было одноэтажное жилище с выбеленными глинобитными стенами. Несколько комнат имели довольно скромную обстановку – преимущественно ковры, низкие скамейки, невысокие кривоногие столики. Имелось также большое, неуместное в Мессантии ложе (доставленное из Аквилонии) – с балдахином, огромным матрасом, с кистями и резными украшениями, оно занимало целую комнату, так что входить в нее приходилось, сразу запрыгивая на постель.

Все комнаты не имели четвертой стены и выходили на маленький внутренний дворик, где бил небольшой фонтанчик и рос чахлый розовый куст.

Дом этот оставался на попечении старого домоправителя. Эдред почти не жил здесь, только наезжал в тех случаях, когда волей судьбы оказывался в Мессантии.

Пока что Эдред собирал средства, намереваясь как следует отделать свое жилище, где он предполагал провести вторую половину жизни. «Вот уйду на покой – и заживу как король», – говорил он себе и домоправителю.

Домоправитель этот был куплен Эдредом на распродаже имущества одного разоренного купца. Купец запутался в долгах и покончил с собой. Вина его перед обществом оказалась настолько велика, что зингарские судьи постановили продать для погашения долгов не только дом, все имущество покойного, но также его дочерей и слуг. Дешевле всех просили за старика – мол, никуда не годится. Считалось, что Эдред выложил за него два золотых просто из сострадания. На самом деле старик был одним из главных помощников своего покойного господина и довольно ловко устраивал его дела – это могло бы продолжаться и дальше, не будь купец таким высокомерным и не пожелай он поступить на собственный страх и риск.

– Ты старый пройдоха, – сказал Эдред старому жулику, – но этим-то ты мне и нравишься. Я наводил о тебе справки.

– Мой новый господин мудр, – поклонился старик.

– Будешь управлять моим домом, – сказал ему Эдред. – Я оставлю тебе деньги. Постарайся увеличить сумму, я знаю, тебе это по плечу.

Старик скорчил неопределенную гримасу, которую можно было истолковать как согласие.

– Я хочу, чтобы в каждый мой приезд дом становился все краше, – продолжал Эдред. – Я не буду требовать от тебя полного отчета – этого не нужно; но мне необходимо чувствовать себя здесь уютно. В безопасности, понимаешь?

– Все будет сделано, – обещал старик.

И у Эдреда не было повода для недовольства домоправителем. В доме всегда было прибрано, имелся припас съестного и выпивки (весьма недурной). Да и состояние Эдреда постоянно росло. О том, сколько денег старик присвоил, Эдред никогда не спрашивал. Он считал, что если домоправитель и ворует, то… то считать это кражей было бы несправедливо. Старый жулик просто берет свое.

Пускай. Заслужил.

Эдред привел Ксану в свой дом не без гордости, однако девушка вся сжалась, едва лишь дверь закрылась за ней.

Эдред огляделся но сторонам, отмечая обновы. Так, новые шторы в дверном проеме. Очень красивые. Кхитайский шелк, не иначе! И узор замечательный: драконы, охотящиеся на рыб.

Новая скамья взамен старой, тоже весьма изящная. Да, старик потрудился. А вот и он сам.

Домоправитель спешил навстречу господину, простирая руки.

– Счастлив вас видеть! – кричал он, спотыкаясь на ходу.

– Я гоже рад, что вернулся, – отозвался Эдред. – Смотрю, ты кое-что сделал в доме.

– Я стараюсь изо всех сил, – поведал домоправитель. Тут он заметил Ксану и отшатнулся, как бы в изумлении.

– Какая несравненная красота! Кто это?

– Моя рабыня, – ответил Эдред. – Возможно, когда-нибудь я назову ее женой. Но не сейчас. Сейчас мне некогда – дела еще не закончены…

Ксана молча смотрела на домоправителя. Он проницательно щурился, разглядывая девушку. И, как заметила Ксана, хотя лицо домоправителя расплывалось в дружеской и немного подобострастной улыбке, глаза его оставались серьезными.

– Отчего ты держишься так, словно тебе здесь нехорошо, дитя мое? – спросил домоправитель.

– Мне действительно… нехорошо, – ответила Ксана тихо и оглянулась на дверь. – Я не люблю закрытых комнат. Слишком тесно. И… здесь нет воздуха.

Она побледнела и раскрыла рот, как рыба, выброшенная на берег.

– Она задыхается! – удивленно проговорил Эдред.

– Я помогу. – Домоправитель взял Ксану за руку повыше локтя и потащил во внутренний дворик.

Здесь ей действительно стало легче. Она слабо улыбнулась старику.

– Благодарю.

– Не за что. Полагаю, дитя мое, прежде ты никогда не жила в городе?

– Нет…

– Хорошо. В доме господина Эдреда нет запертых комнат. Смотри, каждая из них выходит сюда. Ты поселишься вон в той, – старик указал на небольшое помещение в углу, – и сможешь в любой миг выйти сюда, под открытое небо.

– Это прекрасно, – проговорила Ксана, оглядываясь на Эдреда.

Капитан показался во дворике, морщась.

– Мне не нравится рабыня, которая падает в обморок, – сказал он. – И если это будет продолжаться, я ее продам кому-нибудь, кто не станет с нею возиться, как я. Я и без того потакаю слишком многим прихотям моих рабов.

Домоправитель покачал головой.

– Мы все уладили, мой господин. Думаю, скоро эта девушка ко всему привыкнет. Она хороша – у нее крепкая порода, она недурно приспособлена и для постельных утех, и для деторождения. Такая женщина дорого стоит.

Ксана устроилась возле фонтана. Она села, обхватив руками колени, – это была ее обычная поза, как установил Эдред.

– Я позабочусь о ней, – обещал домоправитель. – Господин может идти и спокойно заканчивать свои торговые дела.

– Что ты знаешь о моих торговых делах? – притворился Эдред. – Учти, мне не нравится, когда мои люди проявляют излишнее любопытство.

– О, господин может поверить – никакого любопытства я не проявлял. Вот еще! У меня довольно и своих собственных дел… – старик засмеялся. – Нет, просто заходил человек от купца, который ожидает товары из Ванахейма. Он говорил, будто галеру господина видели в Илноте. Его это удивило. Обычно господин не заходил в Илнот. Обычно господин с товаром на борту прямым ходом направляется в Мессантию. Торговца беспокоило – не случилось ли с господином какого-нибудь несчастья. Может быть, что-то с галерой? Уж не пропал ли товар? Вот о чем спрашивал присланный им человек.

– С товаром из Ванахейма все в порядке, – сквозь зубы выговорил Эдред. – Были небольшие неприятности с кораблем… Говоря попросту, взбунтовалась команда, и я всех высадил на берег. Пришлось брать новых людей. Сам не понимаю, для чего я перед тобой в этом отчитываюсь.

– Новых людей? – удивился старик. – Но где же нанять столько моряков в Илноте?

– Ты слишком любопытен, старый демон. Попробуй догадаться! У тебя голова неплохо варит, и ты соображаешь быстрее, чем иной лавочник.

– Господин купил в Илноте рабов, – спокойно проговорил старик. – Это единственный способ заставить галеру идти на веслах.

– Хвала богам, ты догадался! Да, именно так я и поступил. И именно так ты и будешь рассказывать всем, кого это заинтересует и кто начнет задавать тебе вопросы…

– Господин может не сомневаться, что… – начал было домоправитель, поглядывая в сторону Ксаны.

Он не договорил. Эдред перебил его:

– Эта девчонка досталась мне не в Илноте! И не спрашивай ни о чем. Меньше будешь знать – спокойней будет тебе за свою шкуру.

– О, я вполне понял господина! – кивнул домоправитель.

– За нее отвечаешь головой. Учти, я не шучу: эта девушка нужна мне в целости и сохранности. Чтобы она была сыта и довольна. Чтобы ей не захотелось никакой другой жизни, кроме здешней.

– Да, да, я все понял…

– Вот и хорошо. – Эдред оставил домоправителю мешочек с деньгами, наказав расходовать по собственному усмотрению, и вышел из дома.

Ему предстояло переговорить с заказчиком. Самая простая часть работы.

* * *

Как ни странно, Ксана внушала Эдреду некоторое почтение. «Сам виноват! – корил он себя. – Дал рабыне слишком много воли. Для чего, спрашивается, я облачил ее в мою собственную тунику и позволил носить пояс? Рабы не носят поясов! Это – привилегия свободного человека. Пояс охраняет от злых сил – злым силам нет никакого дела до рабов, коль скоро те собой не распоряжаются! Пояс нужен для того, чтобы носить на нем оружие, – а рабы никакого оружия не носят! И вот уж конечно девчонка возомнила о себе… А сапожки? Зачем ей сапожки? Ходила бы босая – наколола бы ноги, исцарапала бы пятки, глядишь, меньше помышляла бы о том, как сбежать…»

Но он знал, что пытается сейчас обмануть сам себя. Несмотря на все испытания, постигшие девушку, она не утратила чувства внутренней свободы. Для того, чтобы сломать ее, превратить в истинную рабыню, душой и телом, придется сильно постараться. И когда «работа» будет закончена, то от прежней Ксаны не останется почти ничего. Ее личность будет уничтожена.

И Эдред не был уверен в том, что действительно этого хочет.

В рабском ошейнике или без него, в жалких лохмотьях или в мужской одежде – Ксана оставалась верна себе. И с Эдредом она держалась дружески, сдержанно и ровно.

Он пришел навестить ее перед сном. Свой матрасик девушка вытащила из глубины комнаты и устроилась так, чтобы в любой момент можно было протянуть руку и ощутить свежий воздух во дворике. Здесь слышно было тихое пение струй фонтана.

Эдред присел рядом с ней на корточки.

– Тебе удобно?

– Благодарю тебя, – отозвалась она тихо.

– Ты сводишь меня с ума, – признался Эдред.

– Не спеши, – произнесла она. Не попросила даже, а посоветовала. – Не спеши, и ты получишь все, о чем мечтаешь. Мне нужно привыкнуть.

Он скрипнул зубами. Да, Джехан не ошибался в оценке этой девушки. Джехан… А ведь морской человек видел спасенную из воды красавицу всего несколько мгновений…

Эдред поймал себя на том, что думает о Джехане как о живом. Это было странно. Он ведь точно помнил, как убил своего друга. Убил и бросил труп в воду, чтобы его не нашли.

И все же сейчас, тихим вечером, в доме, который принадлежал ему самому, в разговоре с красивой девушкой, – которая также рано или поздно будет его собственностью, – Эдред ощущал такой глубокий покой, словно ничего дурного в его жизни не происходило.

Разве мог он убить своего друга? Разве злосчастная ссора вообще когда-либо возникала между ним и Джеханом? Нет, нет, это всего лишь морок, наваждение… Завтра Эдред откроет глаза и убедится в том, что все случившееся – лишь сон. Он увидит Джехана и его собратьев с их круглыми черными глазами, таких внимательных и молчаливых… И галера полетит по волнам, бесстрашная галера Эдреда Удачливого…

Эта греза на несколько терций стала реальностью в сознании Эдреда.

Он поцеловал девушку в лоб.

– Спи, Ксана. Здесь тебя никто не тронет.

Она вдруг тихо рассмеялась.

– Я сказал что-то смешное? – удивился и немного даже обиделся Эдред.

– Нет, прости… Мне вспомнилось, как ты грозил мне кнутом, господин!… Это по-настоящему смешно…

– Почему?

– Потому что ты не можешь никого обидеть. Ты – добрый, – сказала Ксана и поцеловала его в висок. – Я желаю тебе светлых снов.

Она улеглась на матрасик и почти тотчас тихо засопела.

«Спит, – подумал Эдред. – Спит доверчиво, как щенок. Ей даже в голову не приходит, что я мог… – И снова лицо Джехана мелькнуло перед его внутренним взором. Эдред с ожесточением качнул головой, отгоняя видение. – Нет, это слишком больно! Ничего не было! Мы просто… просто расстались… Я ведь не убийца, нет!»

Он еще раз посмотрел на спящую Ксану.

«Разве она стала бы так спокойно спать в присутствии дурного человека, убийцы и предателя? Нет, невозможно. Это дитя обладает звериным чутьем на злое и доброе, как все дети и все зверьки… Как она смеялась над моими угрозами наказать ее!…»

Его сердце сжалось. Эдред встал и вышел во дворик. Вечерний ветерок студил его лицо, и Эдред вдруг понял, что оно залито слезами.

Глава четвертая

Пираты

В Мессантии Эдред провел восемь дней. За это время он лишь пару раз виделся с пленницей. Ксана все время проводила во дворике возле фонтана. Несколько раз домоправитель брал ее с собой за покупками – показывал ей рынки, площади, дворцы.

Девушка подолгу рассматривала каждую вещь, встреченную на пути, а потом задавала множество вопросов. Домоправителя, казалось, это все очень забавляло. Во всяком случае, старик получал от общения с девушкой огромное удовольствие и вовсе не скрывал этого.

Что касается Эдреда, то он был занят совершенно другим: неожиданно ему подвернулся чрезвычайно выгодный заказ – нужно было доставить в Асгалун груз превосходного вина. Отплывать предстояло быстро, поскольку вино ждали к началу ярмарки. Но командовать кораблем в одиночку Эдред не мог. Гребцов было явно недостаточно, и Эдред торопился нанять второго офицера.

Он обошел несколько таверн, куда захаживают моряки в поисках работы, но ничего подходящего не нашел. Все эти люди либо обладали скверной репутацией, либо ни на что не были годны.

Наконец Эдреду повезло. Он совсем уж было отчаялся, когда встретил человека, который сразу же вызвал у него доверие.

Звали его Колгу. Он был средних лет, невысокого роста, коренастый, с густой черной бородой. Колгу изъяснялся немногословно, но с первого взгляда было очевидно, что моряк он опытный и что ему не впервой выходить в море с незнакомым капитаном.

– Сколько ни плавал, так и не довелось обзавестись собственной посудиной, – делился с Эдредом Колгу. – Так и останусь вторым офицером, помощником. Видать, судьба такая. Одному на роду написано стать капитаном, а уж мне… Но я не жалуюсь, – добавил он после некоторого молчания (за это время Эдред как раз успел подлить собеседнику вина). – Нет, я вполне доволен. О тебе наслышан. Как же! Эдред Удачливый! У тебя, помнится, была интересная команда… Я разок видал их, издалека. Похожи на братьев.

– Да, они все из одного клана, – сказал Эдред. – Но в последний раз у нас с ними вышла размолвка. Не поделили собственность. Они сочли, что я несправедливо заплатил им за работу, хотя – Митра свидетель! – я всегда стоял за честную дележку.

– Наверняка так и было, – поддакнул Колгу. – Я тебе так скажу: я – офицер и потому всегда на стороне капитана, что бы там ни утверждали прочие. Капитан всегда прав! Вот мое мнение.

– На сей раз я действительно был прав, – сказал Эдред. – Учти, я не требую безоговорочного подчинения, но…

– Нет, безоговорочное подчинение необходимо! – горячо возразил Колгу. – На корабле должна быть дисциплина!

– В нашем случае все будет еще проще, – обещал Эдред. – Поскольку ты будешь единственным, кому я плачу жалованье. Остальные все рабы, так что справиться с ними не составит труда.

– Превосходно! – объявил Колгу.

Они пили вино и обменивались разными историями из своей прошлой жизни. Каждому нашлось что рассказать. Колгу, обычно неразговорчивый, выпив, сделался весьма словоохотливым и поведал, как однажды усмирил бунт. «А было их не десять, а двадцать шесть, вот так-то! Они связали капитана и хотели вздернуть меня, но я…»

Эдред тоже хвастался напропалую.

… Он вернулся домой уже под утро. А днем галера уже вышла из порта Мессантия и взяла курс на Асгалун. Новый помощник капитана стоял на корме у руля и зорко всматривался вдаль.

* * *

Плавание шло без всяких помех. В это время года штормов па Море Запада почти не бывает. Корабль весело бежал по волнам, направляясь на юг. Слева постоянно виден был берег, отдаленная причудливо изрезанная линия. Гребцам почти не приходилось утруждать себя на веслах, и Эдред позволил им выйти на палубу и отдохнуть.

Чернокожие охотно воспользовались этим разрешением. Колгу обучал их работать на мачтах и управляться с парусами. Под вечер первого дня плавания старший офицер доложил капитану:

– Кое из кого выйдет толк. Я разумею этих черномазых. Сообразительные ребята. Особенно парочка, один с бородавкой на носу, а другой – такой со шрамом на боку. Говорит, это его носорог подрал.

– Отлично, – кивнул Эдред. – Чем больше они умеют, тем лучше для корабля. И для капитана.

Колгу прищурился.

– Смотри, как бы не пришлось в конце концов платить им жалованье.

Эдред решил, что это шутка, и посмеялся.

Ночь прошла спокойно, но рассвет принес неприятности. Эдред проснулся от того, что его тормошит один из чернокожих. Сперва капитан ни за что не хотел просыпаться, но негр несколько раз произнес слова «чужой корабль», и наконец Эдред раскрыл глаза.

Кушит был из числа тех, кого Колгу определил как «толковый», – с бородавкой на носу. От этого «украшения» нос чернокожего казался горбатым.

– Там чужой корабль! Колгу говорит, что это может быть опасно.

– Опасно? – переспросил Эдред.

– Колгу говорит, это могут быть пираты.

– Проклятье! – взревел Эдред.

Прежде ему всегда удавалось уходить от пиратов. Он ни разу даже не побывал в настоящем сражении с этими морскими разбойниками. Еще бы! Ведь он недаром считался «Удачливым». Неужели предсказание Джехана сбылось, и Эдред сделается «Плачевным»?

Или люди даже не успеют дать ему это прозвище?

Чужой корабль приближался на всех парусах. Теперь у Эдреда уже не оставалось сомнений в том, что это пираты. Эдред в отчаянии взглянул на паруса своего корабля. Уйти от пиратов не получится, враг обладает слишком быстроходным судном. Но все же следует попытаться.

Эдред велел всем спуститься в трюм и налечь на весла.

– Я никого не буду приковывать, – сказал он, обращаясь к гребцам. – Я знаю, многие приковывают своих рабов к веслам, так что люди знают: они пойдут ко дну вместе с кораблем, если не сумеют грести как следует. Я не стану этого делать, слышите вы? Но я прошу вас постараться, потому что за нами гонится пират, и вряд ли его намерения дружелюбны.

А Колгу прибавил:

– Старайтесь хорошенько, свиньи, иначе я отправлю вас на корм рыбам!

Но несмотря на все усилия моряков, пираты догоняли их. Через несколько поворотов клепсидры стало очевидно, что погоня скоро закончится.

Тогда Эдред решился на отчаянный шаг. Он раздал людям оружие.

– Сражайтесь! – кричал он вне себя. – Сражайтесь за свою жизнь!

Кушиты брали мечи и копья и трясли ими в воздухе, словно призывая демонов ярости войти в их тела и превратить их в доблестных воинов. Но Эдред видел, что ничего подобного не происходит. Кушиты могут быть по-настоящему опасными бойцами, когда дух битвы и гнева овладевает ими. Сейчас же этого не происходило, и непонятно было, по какой причине: то ли дело в том, что они оказались чересчур далеко от своей родины, то ли – в том, что они не видели смысла сражаться за человека, который купил их за деньги и в любой момент может убить или продать.

Как бы там ни было, а корсар с ходу пробурил борт галеры и намертво застрял в ней. На палубу галеры начали прыгать пираты. Впереди всех мчался предводитель морских грабителей – рослый, широкоплечий варвар с копной черных волос и ярко горящими синими глазами. В руках его сверкал длинный меч с прямым клинком – редкость в здешних краях, где люди предпочитали изогнутые сабли.

Колгу храбро бросился ему наперерез и почти тотчас пал к его ногам. Кровь хлестала из рассеченной груди старшего офицера.

Эдред отступил на шаг и прижался спиной к мачте. Он видел, что галера обречена. Кушиты побросали оружие. Варвар остановился посреди палубы, широко расставив ноги и сложив крепкие ладони на рукояти меча. Его зубы блеснули в веселой ухмылке.

– Не слишком-то здесь сопротивляются, а? – проговорил он. – Кром, мне это даже неприятно. Можно подумать, мы не заслуживаем внимания!

Он еще раз оглядел чернокожих и вдруг заговорил с ними на их языке. Их глаза сразу просияли, и один ответил на том же наречии. Варвар принялся расспрашивать о каком-то племени, где ему довелось гостить, и негры обступили его, точно старого знакомца.

– Ладно, – сказал наконец предводитель пиратов. – Об этом после… Где ваш хозяин? Я хотел бы кое о чем его спросить.

Но Эдреда на корабле уже не было.

Эдред понял, что проиграл, в тот самый миг, когда заметил пиратский корабль, настигающий его галеру. Он сразу понял: это судьба. Он сам накликал на себя беду. Джехан предупреждал его.

Мысль о Джехане обдала его жаром. Эдред не мог поверить в то, что совершил. Призрак убитого друга вдруг предстал перед капитаном. Эдред точно знал, что не спит и не грезит. Перед ним действительно возник Джехан, и никто иной. Каждая черта его спокойного лица была Эдреду знакома, он с радостью узнавал каждый жест. И когда Джехан обратился к нему, Эдред радостно потянулся к нему душой.

– Ты не сумасшедший, – сказал Джехан. – Это я.

– Разумеется, я не безумен! – подтвердил Эдред. – Я и не думал об этом.

– Я пришел сказать тебе, что настала пора… – продолжал Джехан.

– Пора? Для чего?

– Пора собирать урожай, – объяснил Джехан. – Ты убил меня, Эдред. Помнишь?

– Я не делал этого, – убежденно произнес Эдред. – Если бы я поступил так с тобой, с моим лучшим другом, то я покончил бы с собой. Нет, такого просто не могло случиться! Послушай, Джехан, кто-то оклеветал меня. Не верь ему, он солгал. Я – твой друг. Я всегда останусь твоим другом.

– Да, мой друг, ты убил меня из-за женщины, которой хотел обладать любой ценой, – ровным топом произнес Джехан. – И как, удалось тебе овладеть ею?

– Джехан, Джехан, какие ужасные евши ты говоришь! В каком недостойном поведении ты меня обвиняешь!

– Значит, ты не прикоснулся к ней?

– Клянусь тебе, нет! Ты был совершенно прав, – горячо заверил его Эдред.

– Хорошо, – с полным равнодушием сказал Джехан. – Сегодня мы встретимся.

Он повернулся и шагнул за борт. Эдред хотел было крикнуть: «Нет!» – но не смог, язык словно прилип к гортани. Джехан исчез в волнах. Ни всплеска, ни расходящихся кругов. Ничего.

Эдред поднял глаза и увидел рослого черноволосого варвара с длинным мечом. Тот бежал по палубе галеры, уверенно впечатывая в нее каждый шаг, словно утверждая право своей собственности.

А за плечом варвара возникла тень женщины. Еще один призрак!

Но то был не призрак, в отличие от видения Джехана. То была та самая стигийская демоница, о существовании которой Эдред столько лет тщетно пытался забыть и встречи с которой так страшился. Золотые глаза с вертикальными зрачками пылали демоническим огнем.

Теперь Эдред отчетливо видел ее развевающиеся волосы – их пряди, казалось, распростерлись на половину неба.

Они были подобны облакам, подсвеченным закатными лучами. Лицо женщины казалось нечеловечески прекрасным, однако в следующее же мгновение оно искажалось отвратительной гримасой и превращалось в поистине демоническое; но и это длилось недолго, и внезапно оно становилось манящим, призывным.

– Нет! – тихо вскрикнул Эдред, закрываясь руками.

Варвар смотрел на него с презрением – наверняка считал, что капитан галеры испугался его самого. Эдред не замечал этого презрения. О, Эдред Удачливый – или, лучше сказать, Эдред Плачевный? – никогда не испугался бы обычного человека, даже очень сильного и вооруженного длинным мечом.

Нечто более достойное предстало сейчас перед ним.

– Иди ко мне, – прошептали розовые губы с небес, и Эдред шагнул с борта навстречу протянутым к нему рукам.

Наверное, со стороны казалось, будто капитан галеры, обезумев от ужаса перед пиратами, бросился в море. Но на самом деле Эдред, не в силах больше противостоять той, которой был обещан много лет назад, метнулся навстречу к ней, к той ласке, которую она сулила.

«Число подлостей на пути к цели должно быть ограничено…» – Что-то в этом роде говорил Эдреду его первый капитан, Гандер. Совершив убийство Джехана, Эдред открыл демонице путь к своей душе – и предался древнему монстру, как и все остальные, кто был тогда с Гандером в Стигии.

* * *

– Здесь больше никого нет, кроме рабов! – крикнул один из пиратов, вернувшись из трюма. – И груз отменный – сотня бочек превосходного вина!

Предводитель быстро повернулся к возбужденному пирату. Синие глаза варвара блеснули.

– Отлично! Полагаю, пару бочек мы опорожним прямо на корабле…

– В Мессантии будет ярмарка, – вступил в разговор другой пират, немолодой человек с крепкими, чрезмерно длинными руками, что придавало ему сходство с обезьяной. – Вероятно, он вез бочки туда.

– Не будем разочаровывать посетителей ярмарки, – хмыкнул варвар.

– Что будем делать с рабами, Конан? – спросил третий. Он указал на полубак, где столпились все десять чернокожих. – Смотри, товар отменный! Все как на подбор, крепкие и здоровые. Сразу видать – на кораблях недавно, не успели еще выработаться.

Конан сощурился, глядя на говорящего. Тот пока не замечал настроения своего капитана, настолько увлекла его мысль о том, какую выгоду можно извлечь, продав этих рабов.

– Нет, ты только глянь! – продолжал он. – А тот, с косицами, – золотых на пятьдесят потянет, если довезем до Аргоса. Там такие ценятся. Помнишь ту красотку, которая ездила на своих кушитах, как на лошадях? Она еще запрягала их в повозку, а на голову им прикрепляла такие смешные султанчики…

– Замолчи, – негромко проговорил варвар.

– А что я такого сказал? – удивился пират.

– Ничего особенного, – ответил Конан. – Просто мы никого продавать не будем. Я без особенных угрызений совести отправлю человека в Серые Миры, но никогда не стану лишать его свободы.

Пират скривился.

– Как хочешь, только ты отказываешься от целого состояния. Ребятам это не понравится.

– Ребята поступят гак, как я скажу! – взревел Конан. – Кое-кто из них тоже был прикован к веслу, пока не очутился на моем корабле.

Пират хмыкнул.

– Возможно, ты переоцениваешь силу их воспоминаний.

– Зато не переоцениваю силу моего меча, – сказал киммериец.

Пират отступил на шаг, широко развел руками и деланно засмеялся.

– Ладно, ладно, Конан. Я ведь только предложил.

Не слушая его, Конан обратился к кушитам.

– Откуда вы шли?

– Из Мессантии, господин, – ответил один из них.

– В ваших краях меня знали под именем Амра, а здесь и повсюду меня зовут Конан, – сказал киммериец. – Вот так и называйте меня.

– Хорошо, – кивнул кушит. – Мы шли из Мессантии, Конан.

– Почему вас было так мало?

– У капитана что-то случилось с прежней командой. – Чернокожий понизил голос. – Они бросили его – так он говорил.

Конан глянул в сторону убитого Колгу.

– Поэтому он и нанял…

– Купил нас, – поправил кушит. – Да. Он торопился уйти из Мессантии. Поднял паруса на второй или третий день.

– Ага, – сказал Конан, почесав переносицу. – Что можешь сказать о грузе?

– Бочки. – Кушит стукнул босой пяткой о палубу, как бы указывая на трюм. – Мы загрузили бочки.

– И все?

Неожиданно Конан почувствовал чье-то близкое присутствие. Он глянул через плечо – один из его людей, новичок, взятый в Мессантии по имени Гжегош, приблизился и прислушивался к разговору с напряженным вниманием.

Это он спросил кушита: «И все?»

Негр глянул на него с удивлением.

– Ты спрашиваешь так, словно на корабле должно быть что-то еще.

– Возможно, – пробормотал Гжегош.

– Клянусь, молодой господин, – чернокожий приложил к груди широкую ладонь и улыбнулся, блеснув ослепительно белыми зубами, – здесь только бочки с вином.

– И вы, – добавил Гжегош тихонько.

Конан резко повернулся к нему, ожидая, что и этот пират намерен потребовать, чтобы негров продали и выручку разделили между всеми разбойниками. Но у того совсем другое было на уме.

– Я хотел узнать, не было ли на корабле еще кого-нибудь, – пояснил Гжегош. – Например… – Он опустил глаза и как бы через силу закончил фразу: – Например, не было ли у капитана рабыни, с которой он не хотел расставаться?

– Рабыни? – негр явно был удивлен. – Кто же берет с собой в плавание женщину? О женщине нужно заботиться и…

Конан громко расхохотался. Когда-то у него была соратница по морскому разбою, пиратка по имени Белит. В ее память киммериец и назвал свой корабль – «Белит».

Кое-кто думал, что это имя дано пиратскому кораблю в честь богини любви, но Конан не почитал чужих богов. Он и своего собственного бога, киммерийского Крома, не слишком чтил; это имя срывалocь с уст варвара лишь в мгновения ярости или сильного удивления, и никогда оно не звучало молитвенно.

Для чего бы ему почитать Белит? Конан и без этой богини пользовался немалым успехом у женщин. Редкая могла устоять перед непобедимым обаянием варвара. И богиня здесь была ни при чем.

Другое дело – та женщина, носившая такое же имя, – Белит. Конан до сих пор вспоминал ее. Впрочем, своими воспоминаниями он предпочитал ни с кем не делиться.

– Женщина? – сказал Конан. – Да, о женщинах нужно заботиться. Они ведь такие беспомощные, нежные существа…

Перед его мысленным взором прошли воительницы, с которыми он имел дело за свою жизнь. Карела, степная разбойница по прозванию Рыжий Ястреб, – с ней Конан встретился в Кезанкийских горах, когда преследовал людей-змей. Акробатка и воровка Зонара с ее неистовым нравом. И многие другие…

Да, весьма слабые существа.

И все же Конан не мог относиться к ним так, как относился к воителям-мужчинам. Под оболочкой доспехов у них была нежная кожа, а под обликом видавшего виды бойца скрывалась женщина, неизменно жаждавшая любви.

Эту жажду женского сердца и тела киммериец всегда уважал – как уважал он жажду убийства и приключений в мужчине.

Гжегош, нимало не подозревая о том, какие сложные мысли посещают его капитана, настойчиво повторил, встряхнув кушита за плечо:

– Этот негодяй мог держать у себя девушку – в каюте или где-нибудь в особенной тюрьме. Неужели никто из вас ее не видел?

– Пусти! – вырвался кушит. Ты просто сумасшедший! Я ведь уже сказал тебе, что здесь нет никаких девушек, ни в каюте, ни в особенной тюрьме.

– Но ведь вы в своем гребном трюме могли не знать… – начал было Гжегош.

Конан остановил его.

– Ты слишком назойлив. Это не такой большой корабль, чтобы здесь можно было спрятать человека надолго. Впрочем, я не возбраняю тебе осмотреть все еще раз. Галера не пострадала, – киммериец глянул на пробитый борт корабля и прикинул: пробоина приходилась выше ватерлинии, так что при неплохой погоде галера вполне может добраться до ближайшего порта. – Во всяком случае, мы не будем ее топить. Продадим вместе с грузом. У тебя будет время обшарить здесь каждый закуток.

– Благодарю тебя, – сказал Гжегош.

Он хотел было уйти, но киммериец задержал его.

– Я назначу Олдвина главным на галере. Временно перейдешь под его команду. Я скажу ему, что тебе разрешается шарить по кораблю в поисках несуществующей рабыни, которой ты так жаждешь завладеть.

Конан хмыкнул, не слушая возмущенных протестов Гжегоша. Он уже отвернулся от молодого человека и обратился к чернокожему:

– Пятеро кушитов останутся здесь, а пятеро перейдут на «Белит». Мне все равно, кто это будет. Правда, мне хотелось бы видеть на «Белит» тебя.

Кушит весело ухмыльнулся и кивнул.

* * *

Несколько дней два корабля плыли бок о бок. Скоро впереди показался залив Нэайси, такой узкий и так глубоко вдающийся в берег, что незнающий человек вполне мог бы принять его за устье реки. Тем не менее это был именно залив. Конан любил это место потому, что корабль, заплывший достаточно далеко, был здесь совершенно не заметен с моря.

Отличное убежище для пирата, за которым гонятся. Да и вообще пристанище хоть куда. Одно плохо – во время штормов здесь нельзя было укрыться. Сильный ветер нагонял волны в пролив. Скалы сжимали воду со всех сторон, а снизу били мощные подводные ключи.

Все это в совокупности приводило к образованию сильных водоворотов, и корабль мог разбиться об отвесные каменные стены.

Но сейчас никакого шторма не было, и Конан уверенно зашел в залив. Нужно было «подлечить» борт галеры. Ремонт занял несколько дней.

Киммериец не утруждал себя работой – на «Белит» имелся хороший корабельный плотник. Единственным, что помешало мирной жизни на берегу для этого превосходного человека, был его отвратительный нрав. Жадность сочеталась в нем с завистливостью, склонностью подозревать всех и вся в мошенничестве, а также обыкновением чинить физическую расправу над всеми, кто по той или иной причине оказывался ему неугоден. Справляться с плотником было под силу только Конану, причем киммериец давно уже понял: уговоры здесь не помогают. Поэтому как только плотник начинал показывать свой характер, Конан попросту опускал ему на голову свой огромный кулак. Это быстро приводило ворчуна в чувство. Он даже испытывал к варвару определенную благодарность.

– Если бы не Конан, я поубивал бы целую кучу народу совершенно ни за что, – признавался он за кружкой пива. – Ох, страшно подумать, как они встретили бы меня в Серых Мирах! Да и наяву бы являлись. У нас в деревне был один плотник, вроде меня… Ну, честно сказать, это был мой отец. Так вот, говорю вам, он одного парня бросил в колодец. Потом скелет нашли. Говорили, будто парень тот сам в колодец упал, но мне отец признавался – нет, он сам его туда бросил. «Разозлил он меня», – говорит. Я спрашиваю: «Чем разозлил?» – «А рубанок взял без спросу». Ну вот, и я в него пошел. Такой же характер. А парень тот убитый – он в виде скелета отцу моему часто являлся. Как выпьет отец лишку, так все, готово дело: стоит скелет и челюстями лязгает.

Над плотником смеялись – но втихомолку. Впрочем, многие рассказу верили. Да и у Конана не было причин сомневаться. Киммерийцу приходилось иметь дело с призраками и видениями, и он знал, насколько те бывают назойливы и неприятны.

Все время, пока шел ремонт, двое чернокожих и один белый были у плотника на подхвате, а прочие отдыхали, как умели. Несколько человек занималось рыбной ловлей, другие целыми днями только и делали, что спали. Но кто бы чем ни занимался, к ночи все уже были пьяны.

И только Гжегош почти ничего не пил. Он выглядел потерянным и печальным. В конце концов Конан подозвал его к себе и поставил перед ним огромный бокал, до краев наполненный отменным вином из бочки.

– Пей.

– Я не хочу, – отказался молодой человек.

– Что значит – «не хочу»? – удивился Конан. – Я тебе приказываю! Ты должен напиться, как свинья, иначе какой ты пират!

– Но ведь на самом деле я вовсе не пират, – сказал Гжегош.

– В этом твоя беда, – глубокомысленно заметил Конан. – И еще, я пригляделся тут к тебе… ты слишком много думаешь. Если я услышу о том, что ты – философ, я собственными руками сверну тебе шею.

– Философ? – удивился Гжегош.

Конан поднял палец, словно учитель, призывающий учеников ко вниманию.

– А как ты думал? Воображаешь, будто я философов в своей жизни не встречал? Да я эту братию за милю чую! Нет большего удовольствия, чем отыскать такого философа-самозванца и поиздеваться над ним вволю… Потому что подлинного мудреца я всегда узнаю, из тысячи мудрецов ложных. Таковой истинному воину не враг и не обуза, но помощник и брат… – киммериец хмыкнул. – Знаешь, что объединяет философов и воинов?

– Что? – Теперь Гжегош выглядел совершенно растерянным.

– Не знаешь? – Конан рассмеялся.

Молодой человек смотрел на предводителя пиратов широко раскрытыми глазами. Конан, в свою очередь, внимательно рассматривал его. Под маской простодушного громилы-варвара скрывался человек проницательный и хитрый, но Гжегош понял это только сейчас.

Он взял бокал с вином и начал пить.

Гжегош нанялся на пиратский корабль всего за два дня до отплытия. Людей у Конана не хватало, поэтому он взял парня. Хотя на первый взгляд этот Гжегош выглядел не слишком подходящим для подобного занятия.

Он был молод, не старше двадцати. Длинные пушистые волосы пшеничного цвета упрямо свивались в локоны. Эта женственная прическа контрастировала с выражением его лица, отчаянным и упрямым.

У Конана не было обыкновения вести со своими людьми долгих разговоров «о жизни»: допытываться, какая злая судьба вынудила человека встать на кривую дорожку и заняться морским разбоем. Киммериец считал так: повернулась у человека жизнь подобным образом – что ж, кому какое дело. Нужно пользоваться обстоятельствами, которые посылают на «Белит» неплохого бойца и сильного парня, способного ворочать веслами или в случае нужды взяться за оружие.

А уж что там происходит у него в душе и отчего так сложились обстоятельства – это никого не касается.

Но сейчас странное поведение Гжегоша заставило Конана приглядеться к парню более внимательно.

Для начала Конан решил сбить его с толку. Озадаченный человек скорее проговорится, чем человек, уверенный в правильности созданной им «картины мира».

– Ну так что, – сказал Конан, – что общего между философом и воином? Ты догадался?

– Нет.

– Я скажу тебе, если ты согласишься ответить кое па какие мои вопросы.

– Это игра в вопросы и ответы? – спросил Гжегош.

– Пей вино. – Варвар кивнул, указывая на бокал, отставленный было Гжегошем. – Это не игра, парень. Просто я буду задавать тебе вопросы, а ты – давать на них ответы. Если тебе удобнее, называй это развлечением, но, по-моему, это просто разговор.

– Интересные у тебя разговоры, – заметил Гжегош. – Ты спрашиваешь, а я отвечаю.

– А что это, по-твоему? – удивился Конан.

– Допрос.

– Допрос – еще одна игра, которая мне нравится, – заявил киммериец. – Особенно когда второй собеседник связан, а у меня в руках раскаленный прут или железные щипцы. Способствует искренности беседы.

– Я в чем-то провинился?

– Нет, – ответил Конан. – Но ты ведешь себя странно, и меня это беспокоит. Для начала скажи-ка мне всю правду: зачем ты нанялся на «Белит»?

– Я ушел из дома. Оставил родных и семью, – сказал Гжегош. – Куда, по-твоему, я должен был податься?

– Понятно. – Конан прищурился с откровенной насмешкой. – Любой поссорившийся с отцом юнец сразу же бежит и становится морским разбойником. Самый естественный путь.

– У меня такое ощущение, будто ты осуждаешь собственное занятие! – воскликнул Гжегош, немало раздосадованный.

– Нет, – ответил Конан. – Вот еще! Можно подумать, я – какой-нибудь жалкий ханжа из храма Митры, старик с обвисшим брюхом и трясущимися щеками. Но ведь ты не любишь море.

– Не обязательно любить глиняную миску, чтобы съесть кашу.

– Кстати, о миске и каше. Пей вино.

– Ты хочешь, чтобы я был пьян?

– Да. Это входит в воспитание пирата.

– Ты смеешься надо мной! – воскликнул Гжегош.

Конан изобразил глубочайшее удивление.

– Ничуть. Я никогда не смеюсь над людьми, Гжегош. Я – самый серьезный человек на свете. Серьезнее сборщика милостыни из храма Сета.

– Неужели бывают и такие? – удивился Гжегош и воззрился на Конана как на диковину.

– Понятия не имею, – невозмутимо отозвался тот. – Но если бы они существовали, то, я уверен, были бы страшно серьезными людьми.

Гжегош не удержался и фыркнул.

– Я не думал, что смогу смеяться, – признался он. – Мне казалось, после того, что со мной случилось, я всегда буду печален…

– Вот ты и проговорился! – обрадованно сказал Конан и сам допил вино, которое так настойчиво предлагал Гжегошу. – Так что с тобой случилось?

– Женщина, – сказал Гжегош. И горько усмехнулся. – Юная девушка, почти девочка. Мы вместе росли, вместе играли, а когда стали постарше – полюбили друг друга. Она должна была стать моей женой.

Он замолчал, борясь со слезами.

Конан не торопил его. Ждал, пока Гжегош придет в себя.

Наконец молодой человек сказал:

– Она пропала. Я знал, что ее похитили. Я шел по ее следу. Выяснил, что она попала на один корабль – ее увозили в Мессантию. Я точно не знаю. А потом мне сказали, что тот корабль, на котором находилась Ксана, потерпел крушение.

– Ксана? Так ее зовут? – жадно переспросил Конан. – Красивое имя.

– Она и сама красивая! – доверчиво сказал Гжегош. – Если бы ты ее видел… – Он вдруг замолчал и насупился.

Конан налил еще вина.

– Я не увожу чужих невест, – сказал он. – И никогда не прикасаюсь к женщинам против их воли. На этот счет можешь не беспокоиться.

Гжегош неопределенно пожал плечами и предпочел не углубляться в эту тему. Он вернулся к своим поискам:

– Я был уверен, что она находится на этой галере.

– Почему? – удивился Конан.

– Говорю же тебе, я шел по ее следу. Если ее не оказалось на этой галере, то… возможно, нет больше нигде.

– Не следует впадать в отчаяние, – назидательным тоном проговорил Конан. – До тех самых пор, пока ты не видел ее трупа, ты не имеешь никакого права считать ее мертвой.

При этой фразе Гжегоша передернуло. Он поскорее схватил бокал и осушил его одним залпом. Конан одобрительно следил за ним.

– Так-то лучше, – заметил варвар. – Рассказывай в подробностях, что произошло с тобой и с твоей невестой. Возможно, мы сумеем ее найти. Но для этого мне необходимо знать все детали.

Глава пятая

По следу

Когда Гжегош возвращался в дом своего отца на берегу реки Запорожки, случилось несчастье. Ничто не предвещало беды: к седлу молодого козака были приторочены сумки, полные битой птицы, небо над головой раскинулось синее и безоблачное, и так же радостно было на душе у Гжегоша. В поселке его ждала невеста. Свадьбу назначили на следующую луну, когда будет собран урожай. Недавно Ксана под большим секретом сообщила суженому, что из Самарры доставили десять локтей дорогой красной ткани для того, чтобы сшить свадебное платье. «Я уже придумала вышивку тебе на свадебную рубашку», – добавила она, лукаво блестя глазами.

Об этой рубашке они тоже беседовали подолгу. По обычаю, Ксана должна была вышить для будущего мужа особенный узор, собственное изобретение. Считалось, что по этому узору можно определить, сильно ли будет любить жена мужа, какие у них родятся дети и как сложится их будущая совместная жизнь.

Тайну толкования узоров знали только старухи. Напрасно юные девушки пытались выспрашивать своих бабушек и прабабушек – те, объединившись против юности, упорно хранили секрет. Ни одна молодая красавица так и не получила возможности «подделать» будущее, каждая вышивала то, что боги положили ей на сердце, – а старухи давали свое истолкование.

«Нет никакого секрета, – сказала Ксане ее бабушка, когда девушка попыталась, по примеру подруг, допытаться до правды. – Те же самые боги, что подают тебе намек и заставляют выводить особые узоры, позволяют нам, старухам, видеть в этих узорах, предзнаменование. Это происходит само собой, по воле духов, и приходит к женщине с годами. Ни житейский опыт, ни мольбы, ни мудрость, ни добродетельная жизнь, – ничто не помогает. Духи сами выбирают старух, которым дают подсказки. И самое неприятное во всем этом – то, что ни одна старуха не проживает на земле достаточно долго, чтобы узнать, сбылось ли данное ею предсказание».

«В этом тоже – мудрость богов?» – спросила Ксана.

Бабушка только кивнула. Она не сомневалась в том, что боги устроили на свете все весьма разумно.

Гжегош, в свою очередь, приставал к невесте, чтобы та хотя бы пальчиком в пыли начертила ему заветный узор. Ксана только смеялась и качала головой. «Нельзя, Гжегош, иначе все колдовство разрушится…»

«Колдовство, может быть, и разрушится, но ничто не в состоянии убить нашу любовь!» – думал Гжегош, направляясь к дому.

Но уже издали, еще не видя строений родной деревни, он понял, что случилась беда. В пустынном небе вдруг появились птицы. Они медленно кружили над одним и тем же местом. У Гжегоша сжалось сердце. Он слыхал, что поблизости, вроде бы, начала разбойничать шайка туранцев. Эти бандиты выскакивали из степи, забирали добычу и бесследно исчезали. Поговаривали, будто они похищают молодых женщин и продают их на восток, на рынки Аграпура.

Но никогда прежде они не забирались так далеко…

Радостное настроение мгновенно оставило Гжегоша. Томимый ужасным подозрением, он погнал коня галопом. Молодой человек мчался, не разбирая дороги. Все сливалось перед его глазами. Одно желание горело в его душе: скорей, скорей! Он должен убедиться в том, что Ксана жива, что с ней ничего не случилось…

Ему даже представить было страшно, что она могла попасть в беду. Жизнь без Ксаны казалась Гжегошу черным, бессмысленным адом.

Он примчался в деревню и не соскочил, а мешком свалился с когтя. Несколько домов сгорело. На дороге лежал убитый человек, чуть поодаль – еще один. Копье все еще торчало в его груди. Гжегош узнал отца Ксаны.

Не помня себя, он ворвался в ее дом и сразу же споткнулся о тело матери Ксаны. Несчастная женщина лежала, раскинув руки, как будто хотела закрыть кого-то собой. Разбойник перерезал ей горло.

Гжегош испустил громкий звериный крик. Так рычала бы раненая тигрица, обнаружившая, что, пока она охотилась, ее логово нашел другой хищник и убил всех ее детенышей.

В ответ на этот стон раздался тихий голос:

– Ты вернулся…

Гжегош вздрогнул. На миг ему почудилось, будто некто обращается к нему из могилы. Но говоривший был еще жив и скоро предстал перед молодым человеком во плоти. Это был дед Ксаны, глубокий старик.

Гжегош бросился к нему.

– Где все остальные?

Он обхватил старика, помогая тому сесть, и ощутил под ладонями влагу. Старик был ранен и истекал кровью. Жить ему оставалось недолго.

– Кто уцелел – ушли, но они вернутся… Люди всегда возвращаются. Твоя мать жива, Гжегош. И отец… Он убил двух туранцев прежде, чем бежал вместе с прочими.

– Мой отец – храбрый человек, – слабо улыбнулся Гжегош.

Сейчас он старался не думать о мертвеце с копьем в груди, которого видел по пути сюда. Отец Ксаны тоже был отважным человеком, но ему повезло меньше, и он погиб. Гжегош повернулся в сторону мертвой женщины.

– Ксана с ними?

– С ними? – странное выражение появилось на лице старика, как будто он не понимал, о ком идет речь. Затем морщины разгладились, и дед закивал головой: – О да, да, конечно, она с ними… Они забрали ее, туранцы ее забрали, но это, может быть, и к лучшему – теперь, когда оно вернулось за ней. Говорю тебе, оно вернулось! – Он с силой, которую трудно было подозревать в умирающем, схватил Гжегоша за руку. – Я надеялся, оно никогда уже не вернется, но разве оно отступится от того, что считает своим?

Старик еще раз вздохнул, и вдруг пена выступила на его губах. Он тихо захрипел, откинул голову назад и замер.

Гжегош встал. Со всех сторон его окружала смерть. Следовало бы предать мертвых погребению, но у Гжегоша на это не было времени. Нужно было спешить, пока туранцы не далеко уехали вместе с пленницей.

Молодой человек сбросил на землю сумки с битой птицей, вскочил в седло и погнал коня по следу бандитов.

Ему не составляло труда находить этот след в степи. Туранский отряд был небольшой, но двигался он медленно: мешала телега, тяжело нагруженная награбленным. Примятая трава, глубокая колея, продавленная телегой, – все это без всяких слов ясно сообщало Гжегошу о том, в какую сторону направляются разбойники.

Он прижался щекой к гриве коня, словно надеясь отыскать в этом прикосновении какое-то утешение. Напрасно! Сердце в груди молодого запорожца горело, как будто его объяло неугасимое пламя. Картины, одна страшнее другой, рисовались в его уме.

Ксана в руках насильников… Ксана, связанная, мучимая жаждой… Ксана, тщетно зовущая на помощь… Мысли об этом убивали его. Он стонал и скрежетал зубами от невыносимой боли. Лучше бы он умер!

И снова черные птицы кружили над его головой. Гжегош взглянул наверх. На мгновение ему подумалось, что он мертв и, сам того не зная, путешествует по Серым Мирам. Когда-то давно они с Ксаной слышали такую историю. Рассказывал, кстати, дед девушки – тот самый, что только что испустил дух на руках у Гжегоша…

Некий воин в пылу битвы не заметил, как стрела пробила ему горло, и вернулся домой, как ни в чем не бывало. Родные и жена побоялись сказать ему об этом, и десять дней покойник жил среди живых, не зная о собственной смерти. Только небо над ним становилось все более темным, да пейзаж вокруг постоянно изменялся, и наконец он перестал видеть родную деревню и близких людей и узрел демонов и мертвые деревья на выжженной равнине…

Гжегош с ужасом провел рукой по своему телу в поисках какой-нибудь раны, которую можно было бы счесть смертельной. Но он был цел и невредим, да и степь оставалась все той же. Голубое небо украшало два или три легких облачка, трава гнулась под ветром, а далеко впереди блестела речка.

Нет, он жив – он по-прежнему на берегу моря Вилайет. И след, по которому он идет, – реальный след, оставленный разбойниками, захватившими в плен Ксану…

Птичий крик сделался громче, назойливее. Почему стервятники преследуют Гжегоша? Что происходит?

Был только один способ получить ответ на эти вопросы. Гжегош приблизился к лагерю бандитов ближе к вечеру, когда солнце уже перевалило за полдень, и яркий дневной свет как бы наполнился усталостью. Впереди дымились костры, а над ними низко кружили черные птицы.

При появлении Гжегоша несколько стервятников с возмущенным воплем взлетело в воздух. Он придержал коня.

Страшная картина открылась молодому запорожцу. Повсюду на траве лежали мертвецы. С первого же взгляда Гжегош понял, что это – туранцы. Невысокие коренастые разбойники были облачены в кожаные безрукавки и широкие штаны, у многих на ногах были хорошие сапоги из мягкой кожи.

«Как странно, – подумал Гжегош, – никто не польстился ни на одежду их, ни на сапоги…» Молодой человек знал: грабители обычно забирают у жертвы все, что только может представлять ценность. Иначе убийство попросту лишается всякого смысла.

Разве что оно совершено из мести…

Но кто обладает достаточной силой, чтобы внезапно напасть на бандитов и перебить их всех? Сколько Гжегош ни всматривался, он не видел никаких следов преследователей. За бандой никто не гнался.

Все это было более чем удивительно. У молодого человека мороз пробежал по коже, когда он всерьез задумался над всем этим.

Неожиданно до его слуха донесся тихий стон. Гжегош спешился и пошел на звук. Под перевернутой телегой он обнаружил туранца, еще живого. Этот человек был так изранен, что смотреть на него жутко. На нем буквально не осталось живого места. Кто-то изрезал его ножом. Каким извращенным умом нужно обладать, чтобы терзать клинком раненого, который уже не в силах сопротивляться?

– Кто здесь? – пробормотал туранец.

Гжегош уселся рядом с ним на корточки.

– Кто ты? – повторил туранец, содрогаясь всем телом.

– Я твой враг, – стараясь говорить равнодушным тоном, ответил Гжегош.

Неожиданно для него туранец успокоился.

– Ты человек, – выдохнул он. – Хвала всем богам! Я боялся, что ты…

Он не договорил. В его горле что-то булькнуло.

Гжегош осторожно тряхнул его за плечо.

– Не умирай! Ты должен кое-что сказать мне…

– Человек, – прохрипел туранец. – Не уходи, пока я не умру. Будь рядом, иначе мне слишком страшно.

– Тебе и должно быть страшно, негодяи! Ты разорил мою деревню, убил близких мне людей!

– Что ж, все они отомщены, – тихо сказал туранец. – И клянусь, отомщены так ужасно, как еще никто и никогда… не мстил.

– Кто же уничтожил вас?

– А, ты понял! – туранец затрясся, плюясь кровью, и неожиданно Гжегош понял, что разбойник смеется. От этого демонического хохота у Гжегоша все заледенело в груди. – Ты понял, запорожец! Да, все они мертвы, все! Я остался последний. Я лежал здесь и слушал, как они стонут. Потом их голоса становились все тише. Они умолкали один за другим… Наконец я остался в одиночестве. В одиночестве! Как страшно уходить в Серые Миры, если никто не держит тебя за руку!…

– Ты убийца, – сипло проговорил Гжегош. Самообладание оставило его. – Я не стану держать тебя за руку, чтобы успокоить. Ты убил…

– Да, я знаю, что я уничтожил немало людей, – нетерпеливо перебил туранец, – но все, кого я убивал, имели близких, они умирали, оплаканные… Я же уйду один.

– Я останусь рядом, – обещал Гжегош. – Проклятье, я хотел бы перерезать тебе глотку, но эту грязную работу уже кто-то выполнил за меня, так что мне осталось лишь проводить тебя… Я ненавижу себя, но… мне тебя жаль.

Разбойник глянул на молодого человека. В темных глазах умирающего туранца блеснуло нечто похожее па иронию. Должно быть, при жизни этот человек был смешлив, да и женщины его любили. Неуместная мысль о характере туранца мелькнула в голове у Гжегоша, и он тряхнул волосами.

– Тебе меня жаль? – прошептал разбойник. – Ах, бедный щенок… Это тебя следует жалеть. Ты прожил жизнь, ничего в ней не видя, а я… я видел! Я видел покорных женщин и храбрых мужчин, я видел города, золото, дальние походы, прекрасных лошадей…

– И где это все? – спросил Гжегош. – Через неcколько мгновений от тебя останется лишь гора праха, который расклюют птицы.

– Да, это так… – Туранец перевел дыхание и заговорил почти спокойно. – Слушай меня, запорожец. Мы разогнали ваших мужчин, как глупых куриц, мы захватили ваш хлеб и все ценное, что нашли в домах, мы забрали красивую девушку…

– Это моя невеста.

– Невеста? – Туранец выплюнул сгусток крови и посмотрел на него негодующе. – Итак, у тебя была невеста… О, не хмурься, не тянись за ножом, никто из нас и пальцем к ней не прикоснулся, ведь она девственна. Такая красавица дорого стоит на рынках Аграпура…

– Кто напал па вас? – нетерпеливо сказал Гжегош. – Кого мне искать? В каком направлении они увезли ее?

Туранец долго кашлял и закатывал глаза. И наконец с трудом выдавил:

– Это другая банда… Гирканцы. Предводитель у них – точно гирканец, горбоносый такой, нрава бешеного… Они все были бешеные… – Он вдруг приподнялся и стиснул пальцы Гжегоша. – Они не люди! Люди не могут быть такими злобными тварями!

– Откуда ты знаешь? – Гжегош с досадой высвободил свою руку. – Самая злобная тварь на свете – это человек!

– Нет, это была нечеловеческая злоба… посмотри на меня, посмотри!… Он уже ударил меня в грудь, вот сюда, он уже понял, что я никогда не оправлюсь от раны и умру в степи, выкашливая из себя свою жизнь по капле, – но продолжал наносить удар за ударом! Он резал на мне кожу просто из удовольствия смотреть, как я корчусь, как кровь течет из моих ран, как я кричу от боли и ужаса… И он был там не один такой! Но хуже всего была та тварь, что летала над ними!

– Тварь? – пробормотал Гжегош.

– А, теперь и ты понимаешь… Тварь. – Туранец шептал, как в горячечном бреду, и водил темными, подернутыми влажной пленкой, глазами из стороны в сторону. – Да, жуткая тварь, с длинным хвостом, похожим на змеиный… Чешуя… Лапы с перепонками… И человеческое лицо. Слышишь? Мужское лицо, с бородой, с густыми бровями… Ему было смешно. Ты понял? Он смеялся! Мы умирали, а он смеялся! Но ты – ты человек, ты не станешь смеяться…

Туранец вдруг громко захрипел, выгнулся – и упал на траву неподвижный. Все было кончено.

Гжегош снова сел на коня. Некоторое время он объезжал поле боя. Все были мертвы. Телеги, взятые в деревне, валялись опрокинутые, наполовину сожженные. Добро, нагруженное на них, исчезло, И ни следа Ксаны, только легкий платок, который она носила на шее, – разорванный, втоптанный в грязь.

Гжегош медленно двинулся вперед по степи. Он наконец нашел след – подобие следа: в одном месте была слегка примята трава.

* * *

Дорога вела в одном направлении – к побережью Моря Запада. Некоторое время Гжегош скакал без устали, но затем даже его силы начали истощаться. Невозможно питаться одним лишь отчаянием да жаждой мести.

Несколько раз в степи Гжегош слышал демонический хохот, доносившийся издалека. Молодой человек следовал за этим хохотом как за путеводной звездой. Он был уверен в том, что умирающий туранец говорил правду, что все услышанное в разоренном лагере бандитов – не бред человека, стоящего на пороге смерти, но правдивое описание картины событий.

И злобный торжествующий смех незримого существа только укреплял Гжегоша в его уверенности. Гжегош больше не испытывал страха – даже перед той лютой тварью, которая превратила людей в подобие себя самой и натравила их на других людей.

Молодой человек знал и помнил одно: он должен нагнать негодяев прежде, чем те продадут Ксану.

Но на второй день погони силы оставили Гжегоша, он вынужден был признать необходимость небольшого отдыха.

Гжегош заглянул в маленький городок, попавшийся ему по дороге. Денег, чтобы расплатиться за ночлег и еду, у него не было, и он проклял себя за неосмотрительность. Нужно было забрать у убитых разбойников хотя бы их украшения и сапоги.

Однако мысль о мародерстве показалась молодому человеку отвратительной даже теперь, когда он умирал от голода. Впрочем, его щепетильность была вознаграждена: какая-то пожилая женщина привела его к себе, умыла и заставила съесть целую миску похлебки.

– У меня есть сын твоих лет, – объяснила она. – Тоже, небось, где-нибудь шатается, голодный и бесприютный. Когда я привечаю таких, как ты, я всегда думаю: может быть, и моего парня какая-нибудь добросердечная женщина угощает…

– Может быть, – пробормотал Гжегош. – Я сейчас засну, матушка, а вы меня разбудите на рассвете. Мне нужно ехать.

– Куда ты так торопишься?

– Разбойники похитили мою невесту, и я гонюсь за ними. – В одной короткой фразе Гжегош описал все случившееся с ним. Он сам удивился тому, как мало слов понадобилось для того, чтобы передать то горе, которым он был сейчас охвачен.

Женщина все поняла. Она действительно подняла своего гостя на ноги еще до света.

– Поезжай! – сказала она. – Да хранят тебя боги!

– Пусть они помогут мне найти мою невесту, – пробормотал Гжегош, садясь в седло.

Он уехал, а пожилая женщина долго смотрела ему вслед, и по ее лицу катились слезы.

Несколько раз Гжегошу казалось, что он настигает своих врагов, но они всегда оказывались за горизонтом – он ни разу их так и не увидел. Только хохот незримого существа звучал ближе.

Наконец, обессиленный от голода и усталости, он свалился с коня и потерял сознание. Эта произошло на четвертый день погони.

Гжегош очнулся ночью от холода. Конь исчез – должно быть, убежал и сейчас спокойно пасся где-нибудь вдалеке.

Гжегош с трудом поднялся.

Ноги его дрожали, как у новорожденного теленка. С трудом он сделал несколько шагов. Перед глазами все плыло. Прохлада и темнота оказывали на молодого человека живительное действие: скоро он уже с удивлением обнаружил, что худо-бедно тащится вперед.

Конечно, с утратой коня Гжегош потерял всякую надежду настичь похитителей. Но, может быть, он все-таки успеет… Может быть, он окажется в городе прежде, чем Ксану продадут.

У него не было никакого плана. Он просто шел за ней, как будто привязанный невидимой нитью, и не существовало на земле такой силы, которая могла бы оборвать эту связь.

Он проделал долгий путь до берега Моря Запада. Для того, чтобы не умереть от голода в пути, Гжегош нанялся в караван, идущий на запад, носильщиком и слугой. Гордый молодой воин, никогда в жизни никому, кроме стариков своей деревни, не угождавший, вынужден был носить вещи совершенно чужого ему избалованного человека да еще выслушивать его, с позволения сказать, шуточки.

Наниматель Гжегоша был чудаковатый бритунский аристократ, которому вздумалось отправиться в путешествие. Он набрал с собой целую гору бесполезных предметов, запакованных в корзины, и нанял только одного верблюда. Сам он ехал верхом на лошади, присоединившись – за плату – к большому торговому каравану. Место в караване обеспечивало ему защиту от разбойников, которые могли бы напасть на одинокого путешественника, а также избавляло от необходимости каждый вечер заботиться о ночлеге.

Скоро выяснилось, что путешествовать без слуги – некомфортно. Поэтому господин Олдвин (таково было имя бритунца) начал озираться по сторонам в поисках подходящего человека.

И очень скоро его взор натолкнулся на Гжегоша.

Произошло это в захолустной гостинице крохотного городка неподалеку от Самарры. Гжегош сидел на ступенях, свесив голову и бессильно уронив в пыль руки. Он совершенно отчаялся. Ни коня, ни еды, ни денег, ни даже возможности заработать. Как он будет продолжать погоню?

Но тут боги, к которым он до сих пор взывал совершенно тщетно, кажется, решили снизойти до горя молодого человека. На Гжегоша упала чья-то тень.

Он поднял голову и увидел, что на него с интересом взирает прелюбопытнейшая личность. Менее всего Гжегош ожидал увидеть нечто подобное в такой глуши. Олдвин был одет с изысканностью, которая сделала бы честь и королевскому дворцу. В руке он держал маленький хлыстик с костяной рукояткой. За поясом, там, где все нормальные люди носят кинжал, у него торчали восковые таблички для заметок.

– Кажется, ты в некотором жизненном затруднении! – произнес Олдвин, рассматривая Гжегоша.

Молодой человек в ответ двинул бровями и покривил рот. Ему показалось, что этот богатый, благополучный бездельник попросту издевается над ним. А давать кому бы то ни было пищу для насмешек Гжегош не собирался. В той ситуации, в которой он оказался, любой ответ поставил бы его в глупое положение. И потому Гжегош попросту промолчал.

Олдвин хмыкнул.

– Кажется, ты считаешь меня невежливым, но, с моей точки зрения, куда более невежливо было бы пройти мимо и сделать вид, будто не замечаешь собрата в затруднительном положении.

Гжегош наконец снизошел до разговора:

– Кажется, ты назвал меня «собратом»? Спешу развеять заблуждение! Я вовсе не собрат какому-то богачу, у которого всех забот – запылившиеся сапоги!

– Кстати, о запылившихся сапогах, – невозмутимо произнес Олдвин. – Мне позарез нужен кто-то, кто чистил бы мои сапоги. Куда ты направляешься, мой юный друг? Только не пытайся говорить мне, будто ты местный житель! Ты совершенно на них не похож. Твое лицо носит отпечаток страдания, в то время как лица окружающих представляют собою как бы некие стертые подушечки, лишь ожидающие, когда кто-нибудь милосердно нанесет на них отпечаток…

– Я голоден, – сказал Гжегош. – Я не стану говорить с тобой на голодное брюхо.

– Превосходно! – вскричал Олдвин. – Дело пошло! На такой ответ я и рассчитывал.

Очень скоро он уже сидел рядом с Гжегошем и угощал его запасами из своей походной сумки – преимущественно то были сладости и фрукты, а также сыр, отвратительный на вкус, с комочками плесени. По словам Олдвина, это был очень дорогой сорт, пользующийся популярностью в некоторых странах. «Даже в Аквилонии небольшой кусок такого сыра стоит целое состояние!»

– По-моему, это сущая гадость, – отозвался Гжегош, поглощая «страшно дорогой сорт» с устрашающей быстротой.

– Итак, – сказал Олдвин, когда с трапезой было покончено, – тебе нужен кто-то, кто будет давать тебе еду, а мне необходим человек, который будет чистить сапоги, выслушивать мои жалобы и выполнять тысячу моих никчемных распоряжений. Без такого человека я чувствую себя неполноценным.

– Тебе нужен слуга, – подытожил Гжегош.

– Ты весьма догадлив. Я хочу сказать – догадлив для неотесанного мужлана, – заявил Олдвин.

– Оскорбления обязательны? – поинтересовался Гжегош. – Учти, теперь я сыт и могу передумать.

Он не ожидал, что его угроза произведет такой эффект: Олдвин испугался.

– Я разве оскорбил тебя? – вопросил он с видом искреннего раскаяния. – Прости, я не знал, что правда может быть оскорбительна.

Поразмыслив, Гжегош пришел к выводу, что бритунский аристократ прав.

Они ударили по рукам… В их соглашение входили: еда, питье и место в караване для Гжегоша – в обмен па «тысячи мелких услуг».

Как ни странно, они поладили. Разговаривали они немного, в основном все беседы сводились к длинным монологам Олдвина. Аристократ скучал и, скуки ради, описывал в своих заметках все, что встречал на пути. Он оказался довольно наблюдательным, а его слог отличался язвительностью. Вечерами Олдвин читал Гжегошу свои заметки – эта часть вечера молодому человеку нравилась, потому что он слушал и ел. Затем они с Олдвином менялись местами: Олдвин вкушал заслуженную трапезу, а Гжегош должен был изобретать все новые и новые комплименты. Ибо хвалить написанное хозяином было одной из главных обязанностей слуги. Хвалить искренне и разнообразно.

Иногда Олдвин обижался. «Что значит – «все понравилось»? – кричал он, в гневе отбрасывая от себя недоеденный кусок ветчины. – Это общие слова! Мне нужна конкретика! Назови те места, которые вызвали твое наибольшее восхищение!»

«Ну-у… – озадаченно тянул Гжегош. – Очень живо получился диалог между погонщиком верблюдов и толстым купчиком, едущим верхом на осле».

«Да? – Олдвин ревниво щурился и глядел на своего «критика» с подозрением. – Правда? А как насчет описания рассыпавшейся посулы, которая выпала из порванного мешка? Как она катилась, подпрыгивая, а за ней под аккомпанемент проклятий, скакали слуги и сам торговец? Разве это не смешно?»

«Очень выразительно».

Наконец, удовлетворенный, Олдвин оставлял Гжегоша в покое, доедал свою ветчину и остаток вечера ковырял в зубах.

Гжегош только диву давался – как это Олдвину удавалось замечать столько любопытного и забавного там, где сам Гжегош, да и прочие путешественники, не видели ничего, кроме повседневной скуки.

Наконец они прибыли в Зингару. Возле Мессантии Олдвин расстался со своим слугой. Он обнял Гжегоша и немного прослезился.

– Ты скрасил мне долгие колокола пути, – сказал бритунец. – Ты вырос в истинного ценителя художественного слова. Я расстаюсь с тобой с легким сердцем. Я спокоен за твое будущее. Отныне никто и ничто не испортит твоего вкуса.

Ни денег, ни припасов бритунец, впрочем, своему бывшему слуге не дал. Гжегош не был в обиде – подобная плата их договором не предусматривалась. Что ж! Каждый получил, что хотел: Олдвин – попутчика, Гжегош – возможность добраться до Моря Запада.

Он хотел войти в Мессантию и начать расспросы там, но немного перепутал дороги и в конце концов очутился неподалеку от городка под названием Илнот.

* * *

Поднявшись на вершину холма, Гжегош мог уже видеть море. Он не знал, где сейчас находится Ксана, – попросту не мог этого знать, – но не сомневался в том, что близко. И скоро он отыщет ее. Правда, он уже давно не слышал того зловещего хохота, который сопровождал его поиски в самом начале, но у Гжегоша имелась другая «путеводная звезда»: сердце неизменно подсказывало ему, что он нa правильном пути.

Неожиданно за спиной Гжегоша раздался приглушенный смешок. Молодой человек обернулся и увидел, что на склоне холма стоят трое и внимательно разглядывают его.

Эти трое очень не понравились Гжегошу. Судя по всему, они были из Зингары, одетые с крикливой роскошью, с золотыми серьгами в ушах, с крупными перстнями на грязных пальцах.

Гжегош догадывался, как выглядит в их глазах. Юный франтик с завивающимися волосами. Бритунец подарил своему слуге «приличную одежду», и сейчас Гжегош был похож на богатенького бездельника: в тунике из тонкой шерсти, с изящными пряжками на плечах, в коротком темно-синем плаще с бронзовой застежкой в виде сплетенных ладоней.

– Что вам угодно, господа? – спросил Гжегош, незаметно опуская руку под пояс. Он нащупал нож и быстро сунул его в рукав туники, прижав ладонью.

Трое зингарцев дружно расхохотались. Один из них передразнил Гжегоша: «Что вам угодно, господа?» Остальные так и покатились со смеху.

Потом они стали серьезны.

– У тебя есть деньги?

– Клянусь, ничего ценного! – сказал Гжегош.

– А если ты лжешь? – с угрозой в голосе поинтересовался старший из грабителей. У него был перебит нос, и оттого он говорил несколько гнусаво.

– Но я не лгу, – ответил Гжегош спокойно. – Самая ценная вещь из всех, что при мне, – вот эта пряжка, но и она медная. Мой господин, который подарил ее мне на прощание, человек довольно скупой. Если не сказать – очень скупой… Впрочем, у него щедрая душа.

– Что это значит? – прищурился другой грабитель.

– Это значит, что он охотно делился со мной сокровищами своей души, – ответил Гжегош. – Но вот что касается всего остального, и прежде всего денег, – здесь его сердце было заперто на замок.

– По-моему, эта птичка чирикает разную чушь, – сказал старший грабитель.

А младший вскричал:

– Да он просто издевается!

Старший, с перебитым носом, поднял руку.

– Хорошо, – сказал он, – итак, поспорим. Если ты нам солгал и мы найдем при тебе драгоценности или деньги, мы убьем тебя.

– Но я выиграю, – заметил Гжегош.

– Твое счастье.

Они ощупали его пояс, сунули руки ему за пазуху. Тщетно.

Раздосадованный, зингарец со шрамом на щеке – он до сих пор помалкивал, – сказал очень спокойным тоном:

– Что ж, кое-что ценное мы все-таки нашли. Тебя самого! За молодого раба дадут неплохие деньги.

– Что? – удивился Гжегош.

И снова они засмеялись.

– Ты далеко от дома. Судя по твоей одежде, ты проделал долгий путь. Кто будет искать тебя здесь? К тому времени, когда твои близкие тебя хватятся, ты будешь уже далеко…

– Вы работорговцы? – еще больше изумился Гжегош.

Их веселости не было предела. Они даже стонали от смеха. Наивность чужака немало их позабавила.

Но вся эта веселость исчезла как по мановению волшебной палочки, когда молодой запорожец явил себя во всей красе. Молнией вылетел нож из рукава, и Гжегош стремительно ударил первого из разбойников – старшего.

Удар пришелся тому прямо в горло. Брызнул алый фонтан. С хриплым стоном разбойник рухнул к ногам своей несостоявшейся жертвы, а Гжегош, испустив яростный воинский клич, набросился на второго.

Этот сумел худо-бедно дать отпор, в то время как третий обнажил меч и попытался атаковать Гжегоша сзади.

Запорожец пригнулся, и клинок просвистел у него над головой. Гжегош отскочил. С одним ножом против двух противников, вооруженных короткими кривыми мечами, запорожец долго не выстоит. Тем не менее он решил сражаться до последнего.

Он бросился на землю и перекатился вперед. В прыжке он успел полоснуть младшего из врагов по ногам. Тот взвыл и от неожиданности выронил меч, так что Гжегош вскочил уже с мечом в руке. Он держал меч в левой руке, а нож – в правой.

Третий зингарец напал на него. Молодой человек уклонился от удара и метнул нож в раненого противника. С неприятным хрустом лезвие вошло в грудь младшего из бандитов.

Гжегош метнулся в сторону, подвижный и гибкий, как змея. Теперь перед ним был лишь один враг.

Противник атаковал молодого человека стремительно и уверенно. Каждое движение выдавало в зингарце опытного фехтовальщика. Поначалу Гжегош только отражал удары или уклонялся от них по мере сил. Он знал, что поединок не должен длиться долго, поэтому лихорадочно выискивал возможность завершить бой. Для этого ему требовалось понять, где у врага слабое место.

И Гжегош увидел это. Увидел совершенно неожиданно. Нападая, зингарец всегда открывался. Ненадолго, быть может, на долю мгновения. Он предпочитал наносить рубящие удары сверху, как рубит всадник. И когда враг замахнулся для очередного удара, уже уверенный в своей победе, Гжегош, нагнувшись, нанес ответный удар, целясь в подмышку.

Зингарец упал. Меч со звоном выпал из его руки.

Гжегош подобрал оружие и пошел прочь. Он не обернулся и не вернулся к поверженным врагам – ни для того, чтобы добить разбойников, если те еще живы, ни для того, чтобы забрать у них деньги. Какие испытания ни перенес молодой запорожец, он по-прежнему брезговал ремеслом мародера.

* * *

Гжегош пришел в Илнот под вечер. Маленький порт, где находилось сейчас несколько кораблей, продолжал жить своей жизнью, несмотря на то, что солнце уже садилось. При свете десятка факелов, воткнутых прямо в прибрежный песок, на баржу спешно грузили бочки – капитан этой посудины явно намеревался поднять якорь с первыми лучами рассвета. Детина в одной набедренной повязке стоял, подбоченясь, поблизости и покрикивал на грузчиков, понукая их работать скорее и суля им все возможные блага, если они закончат работу до света.

Гжегош прошел мимо и остановился поодаль. Он вглядывался в те корабли, что покачивались у причала. Нет ли на одном из них его Ксаны?

Неожиданно какой-то человек, подойдя к парню сзади, сильно хлопнул его по спине:

– Эй! Не узнаешь старых друзей?

Гжегош резко повернулся. Стоящий перед ним был ему не знаком. Да оно и не удивительно: в здешних краях у молодого запорожца и не могло быть никаких знакомых. Ведь прежде он никогда не покидал родной Запорожки.

Человек, окликнувший Гжегоша, отошел на шаг и вдруг громко расхохотался.

– Прости, брат! Я обознался. Больно уж ты похож на одного моего приятеля… Взял у меня деньги, свел мою наложницу – и был таков. А я ведь тебя зарезать хотел! Ну, думаю, подберусь теперь сзади и полосну по горлу… А потом как будто милосердная богиня подтолкнула меня, вот я и окликнул тебя. Захотел поглядеть тебе в глаза. Не тебе – ему, я хотел сказать. Хорошо, что так вышло, не то, глядишь, убил бы неповинного человека.

Гжегош не выдержал – улыбнулся в ответ. Больно уж заразительным казалось веселье головореза.

– Со здешним людом не соскучишься! – сказал – Только что меня хотели ограбить, еле отбился, хоть у меня и брать-то нечего, кроме меня самого…

– А, знаю… – небрежно отозвался человек, едва не убивший Гжегоша по ошибке. – Шайка работорговцев. Мелочь. Если тебя действительно интересуют рабы, лучше доберись до Мессантии. Там хороший рынок.

– Сказать по правде, я ищу одну девушку, – Гжегош решил говорить начистоту.

Весельчак даже взвыл от хохота.

– Одну? – переспросил он. – Всего только одну?

– Мне довольно и одной, – резко ответил Гжегош.

Его новый знакомец сразу посерьезнел, дружески потрепал его по плечу.

– Прости. Я не предполагал, что для тебя это так серьезно. Одну, говоришь… – Он с трудом удержался от улыбки. – Я тебе вот что скажу. Когда разыскиваешь «что-нибудь» – к примеру, пару девчонок, более-менее симпатичных и податливых в постели, – найти это куда проще. А вот если – да упасут тебя от этого милосердные боги, если таковые найдутся! – если тебе нужна какая-то определенная девушка, и при том только она одна… Вот это хуже всего. Хоть сто красавиц тебе повстречайся, а все не то.

– Ты очень точно обрисовал мою ситуацию, – слабо улыбнулся Гжегош. – Та девушка – моя невеста. Ее похитила банда гирканцев…

Он подробно описал внешность Ксаны и в конце концов, поддавшись настойчивым уговорам нового приятеля, подробно рассказал о том, как преследовал похитителей. Гжегош умолчал только о демоническом хохоте, который слышал в степи. Теперь, когда столько всего осталось позади, молодой запорожец и сам начал сомневаться в том, что действительно слышал этот смех.

Некоторое время весельчак слушал рассказ Гжегоша с праздным любопытством, но затем он насторожился.

– Погоди-ка… Кажется, я знаю, о ком ты говоришь.

У Гжегоша так и подпрыгнуло в груди сердце.

– Правда?

Он схватил весельчака за плечи, развернул к себе. Лицо Гжегоша побледнело, безумная надежда исказила его черты.

– Ты знаешь, где Ксана?

– Да погоди ты, выпусти меня! – отбивался его собеседник. – Какой ты бешеный! Положим, я помню гирканцев и девушку… Тебе повезло, парень! Они здесь побывали, точно. Красивая девушка, немного на тебя похожая – как я сейчас соображаю.

Гжегош стиснул его руку, точно клешами.

– Как она выглядела?

– Красивая. Разве ты глухой? Я ведь только что это сказал!

– Она была здорова? Не казалась больной? Они хорошо с ней обращались?

– Боги, да ты обезумел! Разумеется, они обращались с ней хорошо. Стал бы ты портить добротный товар?

Гжегош отчетливо скрипнул зубами.

– «Товар»? Ты называешь ее «товаром»?

– Я пытаюсь рассуждать, как они… Никто не бросит кхитайский шелк в грязь и не будет мять топкую серебряную посуду, не так ли? Так почему же ты воображаешь, будто с красивой рабыней кто-нибудь поступит иначе? Нет, она была тепло одета и сытно накормлена.

Он вздохнул.

– Впрочем, боюсь, это сейчас не имеет значения.

– Почему? – Гжегош так и сверлил его глазами.

– Я только что сообразил, что ее приобрел купец, который погрузился на «Морскую лошадку». Точно.

Собеседник Гжегоша опечалился так искренне, что молодой запорожец едва не заплакал.

– Рассказывай, что случилось, – глухо проговорил он. – Рассказывай все как есть. Может быть, ты еще и ошибся.

– Нет, – тот покачал головой. – Никакой ошибки. Я запоминаю все новости. Я – лоцман. Могу провести корабль вдоль здешних берегов, заплыть в любую бухту, обойти любой из ближайших рифов. На «Морскую лошадку» меня не взяли, хоть я и просился. Дело в том, что накануне я сильно перебрал, а когда наутро пришел наниматься, они уже нашли другого лоцмана… И, кстати говоря, напрасно. Взяли бы меня – не случилось бы… – Он вздохнул. – Лучше уж я тебе расскажу, потому что иначе ты до конца жизни будешь разыскивать свою Ксану. Потратишь лучшие зимы на погоню за призраком, представляешь? И это – когда вокруг столько красивых женщин! – Он покачал головой.

– Говори же, что случилось!

– А? Болтун поднял глаза и заморгал с виноватым видом. – Кораблекрушение. Гирканцы продали девушку, которая очень похожа на твою Ксану, купцу. Купец сел на «Морскую лошадку». Взял глупого лоцмана, польстившись на то, что тот был трезвым. Да я, даже мертвецки пьяный, не совершил бы и половины тех ошибок, которые этот бедный болван наделал совершенно трезвым!… Результат – кораблекрушение. Говорю тебе, «Лошадка» разбилась. Они погибли все. Обломки видели в море, а людей – ни одного.

Гжегош отшатнулся от лоцмана, как будто тот был прокаженным.

– Эй, погоди! – крикнул весельчак в спину молодому человеку. – Погоди, пойдем, выпьем! Я угощу тебя! Человеку не стоит оставаться в одиночестве, когда он узнает подобные вещи… Слышишь ты меня?

Но Гжегош даже не обернулся. Медленно шел он к берегу моря, подальше от порта и людей. Скоро огни Ил нота остались позади. Наступила ночь. Гжегош уселся один на берегу. Только море и он, и никого поблизости.

Черное небо расстилалось над ним, созвездия начали свое величавое шествие. Луна показалась над горизонтом, огромная и кровавая. По воде протянулась широкая бледная дорога. И Гжегошу казалось, что можно ступить на эту дорогу и пойти вперед, в бесконечность, туда, где ожидает его Ксана.

Столько препятствий позади, столько бед и трудностей он перенес – и тщетно! Ксана погибла из-за того, что трезвый лоцман наделал глупостей, которых избежал бы другой лоцман, хотя бы и пьяный…

От каких пустяков зависит жизнь человека!

Гжегош тяжело вздохнул и заговорил, обращаясь к безмолвному морю:

– Ты – огромное, могучее, ты – колыбель тысяч живых существ, их логово и кормилица! На что тебе была моя Ксана? Неужели твоим рыбам было без нее голодно?

Он представил себе, как тело девушки медленно опускается на дно, как развеваются в воде ее волосы, как любопытные рыбки подплывают к ней, тычутся в нее своими раскрытыми ротиками – и вот уже они начинают отщипывать от нее кусочки… Зрелище было невыносимым, Гжегош застонал сквозь зубы.

Море вдруг отозвалось – плеснуло шумной волной на берег.

И снова все стало тихо.

Гжегош встал.

– Коли так повернулась моя судьба, то забери, море, и меня! Верни мне мою Ксану!

Он сделал первый шаг по белой дорожке, навстречу горизонту и луне.

Шумный плеск повторился. Гжегош невольно повернулся на звук и замер.

Из моря медленно выходили люди. Один, два… Гжегош метнулся за камень, лежавший на берегу, бросился на песок и замер, боясь, чтобы его не увидели.

Он насчитал девять человек. И они не приплыли сюда на какой-нибудь лодке или плоту. Они вообще не приплыли – они именно вышли из воды. Как будто добрались сюда, шагая по морскому дну.

Один из них сказал:

– До Мессантии еще сутки пути.

Другой отозвался:

– Я полагаю, это Илнот. Если бы я остался без команды, я отправился бы именно сюда, чтобы прикупить гребцов.

– Он уже уплыл отсюда, даже если и побывал здесь, – заметил третий.

– Не хочу его видеть, – воскликнул четвертый. – Он отвратителен. Он, с его коварством и враньем!

– Думаешь, он убил Джехана?

– Не сомневаюсь в этом.

Они помолчали. Гжегош затаил дыхание. Только бы его не обнаружили! Он слишком вымотан всем пережитым и слишком устал, чтобы дать достойный отпор сразу девятерым противникам.

Гжегош никогда не был склонен обольщаться на свой счет. Один против троих – это его предел. Четверо для него уже многовато, а пятеро убьют его без труда. Девять не оставляют ему никаких шансов. Если это морские чудовища, они съедят Гжегоша, и он даже руки не поднимет, чтобы защититься.

«Странно, – мелькнула у него мысль, – только что я хотел умереть, и вот уже прячусь от незнакомцев, спасая жизнь, которая мне стала не нужна!»

Он поразмыслил немного над этим, но затем нашел ответ: «Умереть я хотел по собственному выбору. И тем способом, который избрал для себя сам. А принять смерть от руки незнакомцев означало бы уронить себя».

Внезапно один из них повернул голову и долгим взором уставился на камень, за которым прятался Гжегош.

– Там кто-то есть, – спокойно проговорил он. И, повысив голос, произнес: – Кем бы ты ни был, выходи и присоединяйся к нам! Мы сейчас разведем костер, и у нас есть при себе свежая рыба. Если ты голоден, мы угостим тебя.

Гжегош понял, что прятаться дальше было бы глупо. Он встал, стряхнул песок со своей одежды.

Все девять лиц были обращены к нему. Они были похожи между собой, как близкая родня или давние единомышленники. Но не их сходство удивило и немного испугало Гжегоша, а какая-то нечеловеческая манера держаться. То, что они почти не моргали, к примеру, или обыкновение смотреть на собеседника пристально и доброжелательно, как смотрят мощные звери, уверенные в своем физическом превосходстве.

Гжегош приблизился к ним. Неожиданно он понял, что не испытывает страха. Известие о гибели Ксаны как будто переместило его за грань обычного существования. По ту сторону грани жизнь и смерть, боль и благоденствие, хворь и здоровье, свобода и рабство еще имели какое-то значение; но там, где сейчас находился Гжегош, все это у тратило всякий смысл.

– Присядь, отдохни рядом с нами, – предложил один из морских людей. – Сейчас мы разложим костер.

– Мы любим огонь, – подхватил другой. – Хоть и предпочитаем воду.

– Некоторые считают, будто огонь и вода во всем противоположны, но ведь это не так, – добавил еще один, доселе молчавший. – Нам нравится и то, и другое. Нельзя жить без огня, воды или воздуха.

– Нельзя жить без любви, – вырвалось у Гжегоша.

Они одновременно уставились на него.

Но Гжегош не пожелал давать никаких объяснений своим словам. Он просто устроился на песке и молча стал наблюдать за тем, как морские люди раскладывают костер и нанизывают на гибкие прутики принесенную из моря рыбу. Рыба была не речной, а морской, глубоководной, с выпученными глазами

Потом один из них сказал:

– Мы больше никогда не увидим Джехана.

И заплакал. Он не всхлипывал и не утирал слез; они выкатывались из его огромных круглых глаз и падали в песок.

После недолгой паузы Гжегош тихо спросил:

– Кто такой Джехан?

И снова они повернули к нему головы и устремили на него взгляды. Наконец тот, кто плакал, отозвался:

– Джехан был один из нас. Он пустил в свое сердце человека по имени Эдред, и несколько лет мы плавали все вместе на корабле этого Эдреда. Но недавно случилась большая беда. Мы даже не подозревали о том, как важны бывают для людей их желания.

– Эдред захотел женщину, – пояснил еще один из морских людей.

– Но в этом нет ничего дурного, – заметил Гжегош.

– Да? Ты гак думаешь? – Его собеседники стали пожимать плечами и переглядываться, как бы желая сказать друг другу: «Вот еще один человек! А люди ничего не понимают. И этот – такой же, как все. Непонятным и неприятный».

Гжегош понял смысл их переглядываний и поторопился исправить ошибку:

– Я ведь ничего не знаю о том, что случилось на самом деле. Расскажите мне!

– Мы подобрали в море женщину. Эдред не говорил нам об этом, но мы видели. Мы видели ее на борту. Да, это была красивая женщина.

Они говорили все вместе – одновременно или друг за другом; этого Гжегош уже не понимал. Он слышал несколько голосов, сливавшихся в один голос; голоса, обращавшиеся к нему попеременно, хором, по два и по три… И все они сообщали одно и то же, не противореча друг другу даже в мелочи.

– Красивая женщина! О, мы видели ее потом, хотя капитан не сказал нам ни слова. Наверное, он боялся, что кто-нибудь из нас захочет ее себе. Да, ведь у нас принято делить все, что мы зарабатывали. Мы недурно зарабатывали, ведь наша галера всегда приходила в срок, и мы ни разу не потеряли товар, и не попали в бурю. Мы умеем чувствовать приближение непогоды и знаем все укрытия, где может спастись корабль. А она, бедняжка, натерпелась страху! Красивая девушка, очень красивая. Он называл ее «Ксана».

Хоть Гжегош и надеялся услышать это имя, все же, когда оно прозвучало, он содрогнулся всем телом, как будто его ударили.

– Ксана? – прошептал он немеющими губами. – Боги! Каким бы я был глупцом, если бы действительно покончил с собой, как собирался!

Морские люди опять обменялись быстрыми взглядами. Один из них коснулся плеча Гжегоша – молодой человек поразился тому, каким ласковым и в то же время сильным было это прикосновение.

– Мы так и подумали, что ты хочешь умереть, – сказал морской человек спокойно. – Это было преждевременное решение. Боги не любят тех, кто умирает до сроку.

– Расскажите еще об этой женщине, – попросил Гжегош.

– Ты тоже хочешь ее? – прищурился морской человек.

– Она моя невеста, – объяснил Гжегош. – Если это та Ксана, о которой я думаю, то она и сама меня хочет.

– О, – серьезно отозвался морской человек, – ведь это называется любовью, не так ли? Свободной любовью! Это хорошо. Любовь без принуждения.

Они закивали, дружески ухмыляясь.

Гжегош увидел, что рыба уже готова, и вдруг ощутил страшный голод. Морские люди, казалось, читали его мысли, потому что скоро уже их гость торопливо насыщался, а они наперебой рассказывали ему обо всем, что успели увидеть на корабле Эдреда, пока капитан полагал, что за ним никто не наблюдает.

Глава шестая

Пожар в Мессантии

Конан не мог бы внятно объяснить, почему ему была так интересна история молодого запорожца и его невесты. Возможно, все дело было в Гжегоше, в его упорстве и бесстрашии, – эти качества не могли не вызывать у киммерийца самого искреннего уважения.

Кроме того Конан ощущал во всем происходящем еще нечто сверхъестественное. Его варварское чутье подсказывало ему: дело похищенной Ксаны не такое простое, каким выглядит на первый взгляд. Почему, например, на банду туранцев напали какие-то гирканские грабители? Почему эти гирканцы действовали так жестоко? И почему – если то были настоящие грабители – они не обобрали убитых до нитки?

Эти подробности из повествования Гжегоша беспокоили Конана.

– Сдается мне, дружище, ты сам того не зная вступил в противоборство с силами, куда более могущественными, чем можно было бы вообразить на первый взгляд, – сказал Гжегошу киммериец. – Я должен хорошенько поразмыслить над этим.

– Ты… ты поможешь мне отыскать ее? – осторожно спросил Гжегош.

Конан, смотревший в огонь, повернул голову и рассеянно глянул на запорожца.

– Полагаю, это ты поможешь мне, – отозвался он. – Да, я намерен найти Ксану, потому что, сдается мне, в этой девушке – ключ к какой-то древней тайне. И тайна эта темна и опасна.

Гжегош содрогнулся.

– Мы говорим о юной девушке! – воскликнул он. – О невинном существе…

– Да, – перебил Конан, – я и не утверждаю, что Ксана в чем-то виновата. Но так уж случилось, что она оказалась замешана в жуткую историю. И наша задача – выяснить до конца, что произошло на самом деле.

Он помолчал, наливая еще вина, себе и Гжегошу. Затем сказал:

– Расскажи еще немного про тот демонический хохот, который ты слышал в степи.

– Это был злой и громкий смех, – сказал Гжегош. – Я не видел существа, которое смеялось. Только слышал. Впрочем, я уже все тебе об этом рассказал. Теперь я вообще сомневаюсь в том, что что-то слышал. Может быть, я просто обезумел от отчаяния.

– О нет! – Конан покачал головой. – Поверь мне, Гжегош, ты слышал то, что слышал. Не приписывай себе сумасшествия, У тебя вполне ясный взгляд на вещи. Уж я-то умею разбираться в людях! Некое незримое и злобное создание желало завладеть Ксаной.

– Почему, в таком случае, оно не забрало ее сразу?

– Помнишь, что сказал тебе дед? «Оно вернулось». Оно вернулось! И не сомневайся, Гжегош, оно побывало в вашей деревне! Просто оно предпочитает действовать руками людей, а не собственными силами. Может быть, оно не обрело еще воплощения в нашем мире, а может – вообще бесплотно и нуждается в посредниках. Это еще предстоит выяснить.

– Но Ксана никогда не интересовалась ни духами, ни демонами… Она была самой обычной девушкой, только очень красивой, – Гжегош говорил так, словно мог убедить судьбу переменить решение и вернуть ему Ксану прямо сейчас.

Конан пожал плечами.

– Ксана, вероятно, вообще понятия не имела о том, что связана с темными силами. Такое случается, хотя и нечасто. Быть может, она была обещана в жертву злому духу…

– Нет, – Гжегош покачал головой, мы бы знали об этом! Да в нашей деревне никто не поклонялся злым духам. Исключено!

– Мне нравится, с каким жаром ты упорствуешь в своем невежестве, – задумчиво проговорил Конан. – Завтра мы с тобой отправимся в Мессантию. Попробуем что-нибудь разузнать о капитане галеры. Как его звали – Эдред? Жаль, что он мертв. Было бы намного проще, если бы мы могли его порасспросить.

Конан широко зевнул.

– Я буду спать, – сообщил он. – Последи за костром, чтобы не погас. Не хочется ночью окоченеть от холода, а ты так возбужден всеми этими разговорами, что все равно ведь не заснешь.

Киммериец растянулся у костра и заложил руки себе за голову.

Он уже начал похрапывать, когда Гжегош легонько потряс его за плечо.

– Что тебе? – Конан приоткрыл глаза.

– Я ответил па все твои вопросы, – сказал запорожец, – ответь и ты на мой.

– Ладно.

– Что общего между истинным солдатом и истинным философом?

– А, это… – Конан ухмыльнулся. И те, и другие занимаются вопросами смерти.

Он перевернулся набок и оглушительно захрапел.

* * *

В Мессантию Конан прибыл в сопровождении Гжегоша и одного из кушитов по имени Фланд. Оба корабля, и «Белит», и захваченная галера, остались в заливе Нэайси – ремонтироваться в ожидании капитана. Поговаривали, будто новичок – имелся в виду Гжегош – знает тайну какого-то сокровища и что Конан непременно найдет способ к этому сокровищу подобраться.

Киммериец не стал опровергать эти слухи. Тем более, что они вполне могли оказаться правдой.

Несмотря на бессонную ночь, Гжегош был полон сил и решимости. Бледный, с плотно сжатыми губами, он выглядел как человек, которому нечего терять и который не отступится от цели ни при каких обстоятельствах.

Чернокожий Фланд был человеком иного склада: немного ленивый, слегка трусоватый, он мог, однако, при случае проявить чудеса отваги. Из всех кушитов он был наименее суеверным. Это и заставило

Конана остановить выбор на нем.

Фланд не вполне понимал, вернули ли ему свободу, но выяснять это, задавая прямые вопросы, не стал. Он обращался к Конану по имени, не прибавляя «господин», и, поскольку киммериец не возражал, здорово приободрился.

Конан действительно не хотел оставлять кушитов в рабстве. Он предвидел некоторые возражения со стороны команды, однако не сомневался, что преодолеет сопротивление своих людей. В конце концов, из кушитов получатся отличные моряки. Конану доводилось плавать с чернокожими, и варвар успел оценить их силу и способность быстро учиться.

В Мессантии, не задерживаясь для того, чтобы поглазеть на чудеса, выставленные на рынках, киммериец сразу нырнул в самую зловонную и темную дыру из всех возможных. Впрочем, над лазом в эту дыру красовалась вывеска, призванная вводить в заблуждение добрых людей и убеждать их в том, что перед ними – таверна, где можно выпить недурное пиво.

Гжегош последовал за своим капитаном не без опаски. Уроженцу степей, ему не нравились такие тесные и темные места. Он чувствовал себя в них как в ловушке. Что касается Фланда, то кушит шел за Конаном доверчиво и спокойно. Он не сомневался в том, что капитан выведет их из любой ловушки, где бы они ни очутились.

Оказалось, что в таверне Конана хорошо знали. Сам хозяин, прищурившись и рассмотрев в новом посетителе давнего знакомца, устремился к нему навстречу. Они обнялись. Жирная лапа хозяина гулко похлопала киммерийца по лопаткам.

– Надолго в Мессантию? – пророкотал он. – Впрочем, не отвечай. Я и сам знаю, что на пару дней. Ну, садись, заказывай. Что будешь пить? Это твои друзья? Что будут пить они? И, кстати, есть ли у тебя деньги, чтобы расплатиться?

Конан засмеялся.

– Деньги есть, не сомневайся. Неси пиво на всех.

Хозяин при щурился.

– А этот черномазый – тоже с тобой?

– Да.

– Черномазому здесь нельзя.

– Брось ты, он мне прислуживает.

– А, – хозяин почесал бровь, – ну тогда ладно. 11усть сидит на полу. И тихо!

– Странно, что ты сделался таким ненавистником черномазых, – заметил Конан.

– Ну, иногда приходится… Здесь бывает приличная публика. Такие люди, которым не нравится, когда черно…

– Ясно, – перебил Конан. – А вот еще одна странность: что ты называешь эту публику приличной.

Хозяин добродушно засмеялся.

– Ну, не варвару-киммерийцу учить меня, какая публика является приличной…

Фланд уселся на пол, как ему и было приказано.

– Нам нужно кое-что выяснить, – сказал Конан. – И потом мы отсюда уйдем. Нехорошие вещи творятся поблизости. Я это шкурой ощущаю. А шкура у меня хоть и варварская и дубленая, но крайне чувствительная.

Хозяин притащил один кувшин пива на всех, придирчиво осмотрел монету, которую подал ему Конан. Киммериец хлопнул ладонью по скамье рядом с собой.

– Садись, поболтаем.

Хозяин охотно присел на кончик скамьи.

– У меня времени нет – рассиживаться да болтать, – предупредил он, наливая себе в кружку Конана.

– Ничего, я не займу тебя надолго, – утешил его варвар. – Так, пару сплетен узнать.

Хозяин выпил одним махом сразу половину кружки.

– Слушаю тебя, Конан.

– Эдред, – сказал Конан и посмотрел на хозяина в упор.

Тот покачал головой.

– Впервые слышу это имя.

– Да брось ты! – развязно произнес Конан. – Конечно, ты его знаешь. Наверняка он сюда заглядывал. Это капитан одной галеры. Эдред Удачливый. Моряк, которому всегда везло. У него была знаменитая команда – отважные ребята, как на подбор. Ну, вспоминай!

– А, Эдред, – протянул хозяин. – Да, я его знаю. Конечно, знаю. Так бы сразу и сказал – Эдред Удачливый. И команда у него приметная, ему все завидовали. Хотя для меня от его команды толку мало – они ведь пива не пили, вино брали только разбавленное, так, чуть-чуть, да и ели немного. У Эдреда есть дом в Мессантии. Домоправитель – такой же жулик и пират, как и сам хозяин.

Конан насторожился.

– Почему ты называешь его жуликом?

– Да как еще его называть! – воскликнул хозяин. – История, что называется, гнусная. Пока Эдред в море, этот его «управитель» чем только в городе не занимается! Продает одни вещи, покупает другие, и уж наверняка всегда с выгодой для себя. А тут затеял новую сделку… Одним словом, ему все завидуют. Даже я.

– Расскажи, – попросил Конан, подливая ему еще пива из своего кувшина.

Хозяин покосился на киммерийца.

– Учти, это твое пиво, Конан. Я за него платить не буду.

– Конечно, нет, – поспешил успокоить его киммериец. – Я ведь тебя угощаю. К тому же я заплатил за выпивку, помнишь?

– Деньги не верну, – предупредил хозяин.

– Зачем тебе возвращать эти деньги? Они – твои. Ну так что за сделку заключил домоправитель Эдреда?

– Хозяин оставил ему рабыню. Сам-то я ее не видел, но кое-кто встречался с ней на рынках. Она всегда ходит с этим самым домоправителем. И кутается в длинный плащ, а лицо скрывает вуалью. Но ни плащ, ни вуаль не в состоянии скрыть то, что так и бросается в глаза.

– Она калека? – спросил Конан.

– Калека! Скажешь тоже! – хозяин оглушительно расхохотался. – Всем бы быть такими калеками – эдак и несчастий на земле бы не осталось. Нет, она красавица, точно тебе говорю. У работорговцев глаз опытный, они сразу это приметили. Походка, осанка, особенные ужимки… Так держится только красавица. Словом, стало нам любопытно…

– Как? – с деланным удивлением воскликнул киммериец. – Ты в этом тоже участвовал, старый пройдоха?

Ну конечно, – отозвался тот, скаля зубы. – Куда же без меня! Подстроили мы этой красотке ловушку. Как пошла она на рынок, мы ее выследили. Был с нами один смышленый малый, мастер рыбу бить острогой. У него рука твердая и глаз верный. Он крюком зацепил ее одежду, дернул – р-раз! – и вот уже девица стоит без плаща и вуали, в одном только платье и с распущенными волосами.

Он зажмурился и покрутил головой.

– Хороша! Очень хороша! Но мы представили ей дело так, что, мол, обычное уличное хулиганство. Вроде – грабеж. Она, кажется, поверила. Бедняжка. Она ведь сама не догадывается, какие покупатели на ее красоту нашлись.

Гжегош скрипнул зубами, но Конан властным взглядом велел ему молчать и просто слушать. Как ни странно, молодой человек повиновался.

Конан кивнул своему собеседнику.

– Кажется, сейчас я слышу именно то, что хотел услышать… Продолжай, прошу тебя. У меня при себе еще пара серебряных монет и есть красивое колечко с изумрудом.

– Колечко? – хозяин изобразил на физиономии величайшее презрение. – Одно колечко с изумрудом! Да эта девушка стоит целого царства!

– Я ведь не девушку хочу купить, а разговоры о ней, – напомнил Конан. – Не подменяй мне товар и не лей воды в мое пиво, я умею различать истинное от поддельного.

– Твоя правда, Конан, – вздохнул хозяин и ловко прибрал несколько монет, выложенных киммерийцем на стол. – У домоправителя состоялся интересный разговор с одним дельцом. Я об этом знаю потому, что разговор проходил как раз здесь, за этим самым столом, где ты теперь сидишь. – Он мельком глянул на Гжегоша и кивнул ему, как бы показывая, что не забыл, сколько у него посетителей на самом деле. – Ну, я даром времени не терял, околачивался возле соседнего столика и все слышал.

– О чем они говорили? – продолжал Конан, вытаскивая из-за пазухи маленький сверток и вынимая из него изумрудное колечко. Киммериец зажал колечко в пальцах и поднес к свету. Лучик, чудом проникший в это законченное темное помещение, заиграл на ярко-зеленом камне.

Как завороженный, хозяин смотрел на этот огонек.

– О чем говорили? Сперва о разной мелочи, вроде здоровья, погоды…

– Ай-ай, – проговорил Конан, сжимая пальцы и пряча колечко в кулаке. – Какие скучные они вели разговоры…

– Они говорили о девушке. Знаешь маркиза Синрика с острова Илейв?

Конан неопределенно пожал плечами.

– Мой приятель, – он показал на Гжегоша, – плохо разбирается в здешних островах. Он с моря Вилайет.

– Вот оно что! – Хозяин, прищурившись, пристально уставился на Гжегоша. Конан недвусмысленно дал ему понять, что на парня следует обратить внимание. – Что ж, дружок, остров Илейв – это маленький островок, скорее – голая скала, севернее острова Фоморов. Земля эта принадлежала роду маркиза Синрика много лет. С тех самых пор, как предок нашего маркиза, Синрик-Мореплаватель, разбился возле этого самого острова и там и остался. Он уцелел единственный из всей команды и в полном одиночестве прожил на островке несколько лун, прежде чем его нашли. И поскольку островок никому не принадлежал, Синрик заявил свои права на него. Мол, он это право выстрадал – и все такое. Несколько поколений никто не жил на этих соленых скалах, но теперешний маркиз Синрик изменил ситуацию. Он выстроил там замок…

– Замок? – удивился Конан. – Для чего?

– Чтобы жить, – объяснил хозяин. – Я ведь там не был, так что не пытай меня! Все равно больше, чем знаю, рассказать не смогу. У Синрика там жилище, говорю тебе. И не простое. Говорят, он там развлекается с женщинами… А что ему? Он достаточно богат, чтобы каждую луну покупать себе новую рабыню.

– Сколько же там у него рабынь? – изумился Конан.

– Этого никто не знает, но вряд ли много, – был хладнокровный ответ. – Потому что нрав у маркиза капризный и переменчивый. Сегодня одна девушка, завтра – другая. Это и в одежде проявляется, кстати, можно проследить… Сегодня на нем красный бархат, завтра – синий шелк, сегодня он одет как бродяга, завтра – как принц какой-нибудь… Говорят, он даже переодевается женщиной, когда ему взбредает такая фантазия.

– Убийцы, которые переодеваются женщинами, – самые опасные субъекты, если не считать демонов, – заявил Конан.

– Заметь, киммериец, здесь никто не говорит об убийствах, – возразил хозяин трактира. – Я рассказываю лишь то, о чем слышал собственными ушами. Домоправитель Эдреда вознамерился продать рабыню своего хозяина этому самому маркизу. А что? Эдред в море. Когда он вернется и спросит о девушке, ничего не стоит рассказать байку о том, что она, дескать, умерла. Эдред поверит. Он глуп и легковерен. Если домоправитель покажет ему могилу, Эдред будет носить туда цветы, молоко и мед для жертвенных возлияний, и ему в голову не придет проверить – похоронен в этой могиле хоть кто-то или нет! Старикан домоправитель обманывает своего глупого хозяина, сколько я их обоих помню. Вероятно, в этом и заключается секрет их дружеского взаимопонимания: один врет, а другой про это не знает.

– Стало быть, эту девицу домоправитель сговорил Синрику с острова Илейв? – уточнил Конан.

– Да.

– Сделка состоялась?

– По слухам, Синрик собирается увезти свою новую игрушку на остров. Если только он уже ее не увез.

Гжегош тихо застонал сквозь зубы. Он едва мог владеть собой. Опять Ксану увели у него из-под носа! Ему вдруг показалось, что он вечно будет гнаться за нею, обреченный на это безнадежное преследование до конца дней своих.

Конан, впрочем, не разделял его настроения. Всего лишь еще одна преграда! Киммериец увидел в ней лишний повод не отступать. Судьба, кажется, вздумала бросить вызов Конану-варвару? Как бы ей, судьбе, не пожалеть о своей неосмотрительности! До сих пор Конан всегда одерживал верх…

Колечко выпало из руки киммерийца и улеглось па столе. Хозяин уставился на изумруд жадным взглядом, однако хватать кольцо не спешил. Знал, что Конан успеет его опередить. Нужно было ждать дозволения.

И он знал, что получит это дозволение.

– Стало быть, тебе неизвестно, где именно сейчас находится девушка, – спокойно уточнил Конан.

Гжегош с трудом переводил дыхание. Ему казалось, что он находится в темной, тесной яме, в преисподней, где дымно и чадно. Сюда нет доступа солнечному свету, и человеческая радость никогда не переступит этого порога.

А Конам продолжал свои разговоры с гнусным типом – как ни в чем не бывало:

– Но если ты не знаешь, где она находится, – что толку в твоих откровениях…

Он накрыл колечко ладонью. Хозяин забеспокоился:

– Эй, погоди! Я же рассказал тебе про девчонку все, что знал! Тебе теперь известно, кому она принадлежит и где ее, в случае чего, следует искать.

– На острове Илейв? – прищурился Конан.

– Или в доме Эдреда, если Синрик еще не забрал ее, – уточнил хозяин. – Вы легко отыщете этот дом…

Он начал перечислять приметы, по которым даже совершенно чужой в Мессантии человек, как полагал хозяин, без всякого труда найдет дом Эдреда: пивная с кривыми ставнями – от нее налево – далее зеленная лавка с одноглазой хозяйкой – от нее направо, по переулку вверх, мимо дома с цветником, там еще хозяйка горбатая… и так далее, так что в конце концов Гжегошу стало казаться, будто в Мессантии живут сплошь кривые, одноглазые и горбатые, не говоря уж о хромых и одноруких.

Конану, очевидно, был известен этот специфический взгляд хозяина на людей и дома. Киммериец слушал его описание совершенно невозмутимо. А как еще можно смотреть на вещи, если сидишь на пороге преисподней?

Колечко осталось у хозяина, а трое спутников выбрались из кабака и остановились, прислонившись к стене и моргая, не в силах сразу приноровиться к яркому солнечному свету. Попутно выяснилось, что, пока оба белых посетителя вели беседы с хозяином, их черный собрат, сидевший на полу, ухитрился выпить все пиво, до какого только дотянулся. Теперь по лоснящейся физиономии Фланда гуляла счастливая улыбка, в то время как Гжегош выглядел несчастным, а Конан – озабоченным.

– Попробуем отыскать этот проклятый дом до заката, – предложил запорожец. – В темноте, боюсь, нам нипочем не разглядеть всех этих кривых и горбатых.

– Ты прав, – неожиданно для парня согласился с ним Конан. – Найдем его поскорее и засядем где-нибудь поблизости. Может быть, нам повезет, и мы увидим, как девушку оттуда выводят. Тогда останется только перебить всех и забрать ее… Пустяковое дело.

Гжегош покосился на киммерийца, но промолчал. Конан знал, что происходит у него в душе, и дружески добавил:

– Ты ведь не думаешь, что за купленной рабыней Синрик отправит целую армию? Он сочтет, что довольно будет пары слуг да телохранителя, а с такой охраной мы разделаемся в два счета.

Гжегош просветлел лицом и улыбнулся. Впервые за все это горькое время он начал по-настоящему верить в успех.

* * *

Небольшой дом Эдреда показался Конану до странности непохожим на владельца. Обычно дома приобретают некоторое сходство с теми, кто в них живет. У хвастуна и фасад жилища раскрашен в яркие цвета, у неряхи дом заляпан пятнами грязи, у скупердяя все выкрашено темной краской и нет никаких украшений…

Дом Эдреда ничем не напоминал самого Эдреда. Это было скромное на вид, уютное, хорошо обустроенное жилище. И еще этот дом так и призывал остаться в своих стенах навсегда, расположиться со всем своим скарбом и в тишине и спокойствии ожидать прихода старости.

Когда Конан поделился этими соображениями с Гжегошем, молодой человек только пожал плечами.

– Но ведь Эдред почти не живет здесь, – заметил он. – Домом занимается его управляющий… домоправитель… Как там этого прохвоста называют! А он – старик и любит комфорт.

– Кажется, ты не так глуп, как я боялся, – ответил Конан. – Что ж, это приятное открытие.

Они втроем сидел и у стены соседнего строения, полуобвалившейся хижины, и изображали двух чужаков, у которых нет ни гроша, чтобы переночевать в гостинице. Так, отдыхали и глазели по сторонам. На них обратят внимание только через три-четыре колокола, не раньше. А то и вовсе пройдут мимо.

Потому как подавать таким милостыню в подобных кварталах не любят – жители считают себя недостаточно богатыми для благотворительности. А гнать с насиженного места такого здоровенного детину, каким был киммериец, – себе дороже. Детина-то может и рассвирепеть.

Нет уж, пусть себе сидит, коль никого не трогает и драк не затевает.

Конан неустанно наблюдал за домом, а Гжегош места себе не находил от беспокойства. Что касается Фланда, то чернокожий кушит преспокойно заснул, свесив голову на грудь.

– Пока никакого движения в доме, – сказал Гжегош после долгого молчания.

– Я заметил, – коротко откликнулся Конан.

– Может быть, ее там уже нет?

– Подождем до темноты.

– А дальше?

– Как только солнце сядет, заберемся внутрь.

– Как? – удивился Гжегош. – Ворота закрыты, дверь прочная. Не будем же мы ломать дверь!

– Зачем ее ломать, когда можно просто открыть? – Конан пожал плечами. – Люди часто совершают эту ошибку. Пытаются отобрать то, что можно попросить добром.

– А ты сумеешь… – начал было Гжегош, но осекся.

Конан хмыкнул.

– Второго такого вора, как я, еще поискать! Ты мало обо мне знаешь, парень, и в этом, быть может, твое счастье…

Они помолчали еще некоторое время. Затем, в такой же тишине, съели имевшиеся у них припасы: кусок лепешки, немного вяленой рыбы и мятую гроздь винограда.

Темнело мучительно медленно, но затем Мессантия сразу, в мгновение ока, погрузилась во мрак.

Конан поднялся с места и огляделся. Никого и ничего. Переулок пуст, с далекой площади не доносится пи звука. Конан наклонился к Фланду, тряхнул его за плечо. Тот распахнул огромные черные глаза.

– Мы сейчас пойдем в дом, – сказал ему киммериец, наклонившись к самому его уху. – Жди нас тут. Если увидишь, что мы выбегаем, и за нами погоня, поддержи нас, понял? Не бросайся бежать.

– Я не трус, – с достоинством ответил негр.

– Я просто объясняю тебе, как поступить, чтобы ты в случае чего не растерялся, – невозмутимо пояснил киммериец.

Фланд кивнул. Крадучись, варвар приблизился к двери. Гжегош наблюдал за ним издалека. Крупный, массивный, киммериец, тем не менее, двигался с грацией дикой кошки, а шаги его были совершенно беззвучны.

Конан уже ощупывал руками дверь, выискивая «слабое место» у замка. До Гжегоша донесся тихий удовлетворенный смешок, затем – едва различимый скрип. Дверь отворилась.

Молодой человек сорвался со своего «насеста» и метнулся к двери.

– Тише, – зашипел киммериец. – Всех окрестных кошек распугаешь.

Гжегош замер.

И неожиданно он ощутил, как киммериец больно стискивает его пальцы.

– В доме кто-то есть! – прошептал Конан.

– Домоправитель?

– Нет, кто-то посторонний… Дышат испуганно… Неужели не слышишь?

Запорожец поразился тому, какой у варвара тонкий слух. Сам он различал только собственное дыхание, да еще изредка – дыхание Конана.

– Вот, опять!… Мы не одни сюда забрались, Гжегош. История становится все более интересной.

– Идем. – Молодой человек решительно двинулся вперед. – Мы теряем время.

– Ты видишь в темноте? – спросил Конан.

– Нет.

– В таком случае я пойду первым. Следуй за мной, шаг в шаг. Буль внимателен и не натыкайся на мебель, а паче остального – постарайся не ронять медные кувшины и другие гремучие предметы.

Наделенный умением видеть в темноте почти так же хорошо, как днем, киммериец скользнул в комнату. Они миновали два жилых помещения, затем вышли во внутренний дворик. Здесь было светлее. Луна еще не взошла, звезды горели тускло, озаряя маленький фонтан и открытые входы в комнаты слабым сиянием.

– Мы можем осмотреться прямо здесь, – прошептал Конан.

Гжегош оглядывался по сторонам, пытаясь угадать, в какой из комнат живет – или жила – его ненаглядная Ксана.

– Вон там! – вдруг сказал он, показывая на одну из них.

Киммериец резко обернулся.

– Где?

– Она спала в той комнате. Видишь? Постель придвинута к самому выходу. Ксана, как и все мы, ненавидит тесноту. Она любит степь. Любит, чтобы везде был воздух, простор.

– Боги, да ты просто герой, если решился жить на корабле и ночевать в каюте! – с легкой иронией заметил киммериец.

– Честно говоря, да, – кивнул Гжегош. – Мне сильно не по душе мое нынешнее жилище, но тут уж ничего не поделаешь…

– Надеюсь, ты правильно угадал комнату, – Оказал Конан. – Но, по-моему, она пуста, и…

Резкий крик разрезал тишину. Кто-то лохматый, в развевающемся плаще, прыгнул на середину дворика. В тусклом свете звезд блеснуло лезвие меча, занесенного над головой.

От неожиданности Гжегош замер на месте. Но киммериец выхватил меч, который носил за спиной, и отразил первый выпад неприятеля.

– Защищайся, Гжегош! – крикнул Конан, пробуждая своего спутника от оцепенения.

Спина к спине они приготовились биться с неведомым врагом не на жизнь, а на смерть. Со всех сторон на них налетали бесшумные тени в косматых плащах. И все они, казалось, были одержимы одной-единственной мыслью: уничтожить двоих дерзких пришельцев.

– Сколько же их тут? – выкрикнул, задыхаясь, Гжегош.

– Сколько бы ни было, отбивайся! – ответил киммериец. – Отбивайся любой ценой! Бейся! Не дай им зацепить тебя!

С громким боевым кличем «Ксана!» Гжегош опустил клинок на голову ближайшего врага. Брызнула кровь. По-прежнему безмолвный, он упал на землю к ногам запорожца.

Конан нанес неотразимый рубящий удар и рассек другого нападавшего наискось, отрубив ему руку и часть плеча. Душный ночной воздух наполнился новым запахом – запахом крови.

– Я задержу их, – сказал своему соратнику Конан, – их, кажется, всего шестеро… Беги, ищи Ксану! Дом небольшой, успеешь вернуться, пока я разделаюсь с двумя-тремя! Половина твоя, учти, так что возвращайся быстрее.

Гжегош рубанул еще несколько раз, прежде чем увернуться от очередного неприятеля и броситься бежать. Один из атакующих погнался было за ним, но Гжегош обернулся и на бегу ударил того мечом. Он целил в шею, но попал по руке врага. С громким яростным воем тот упал и покатился по земле, пока не очутился на пороге комнаты.

Гжегош влетел в то помещение, которое, как ему показалось, занимала Ксана. Он отчаянно всматривался в темноту, но ничего вокруг себя не видел.

– Ксана! – закричал Гжегош. – Это я, Гжегош! Отзовись, Ксана! Пожалуйста, отзовись! Тебе нечего бояться, я пришел за тобой. Я заберу тебя домой, Ксана!

Ответа не было.

Он метался по комнате, ощупывая вещи. Теперь ему казалось, будто он знает эту комнату очень давно, будто провел здесь много зим. Все здесь лежало на своих местах: подушки, сосуды, коробочки с украшениями, даже одежда. Не было только самой Ксаны…

Завывая от горя, он выскочил в другое помещение, и неожиданно из темноты на него набросился кто-то незримый. Гжегош ощутил удар клинка по предплечью, а затем – холод и жгучую боль одновременно. Он вскрикнул и вслепую нанес несколько ударов ножом, который держал в левой руке. Невидимый враг с глухим стоном отскочил в сторону. Но он явно не собирался сдаваться.

Со стороны дворика доносился боевой клич киммерийца: «Кром!» – и звон мечей. Конан продолжал сражаться. Неизвестно, сколько врагов сейчас находится в доме. И где же сам домоправитель?

Ответ на этот вопрос Гжегош получил почти тотчас же. Внезапно вспыхнул тусклый свет масляной лампы. Кто ее зажег – осталось неизвестным. После совершенной темноты этот жалкий огонек показался невероятно ярким.

И первое, что он выхватил из темноты, был труп старика со свернутой шеей. Чересчур хозяйственный домоправитель завершил свой жизненный путь.

Гжегош в ужасе отшатнулся. Ему почудилось, будто мертвец следит за ним внимательными злыми глазами.

С потолочной балки на запорожца прыгнул еще один недруг. Гжегош краем глаза уловил движение и в последний миг успел отскочить в сторону, так что прыжок, который должен был сломать ему шею, завершился ничем. Враг пружинисто приземлился в двух шагах от молодого запорожца и выхватил длинный кинжал.

Гжегош хорошо видел его лицо, смуглое, с тонкими правильными чертами. Негодяй смотрел на Гжегоша с равнодушием, которое было куда хуже злобы: он не видел перед собою человека, равное себе существо, он видел лишь добычу, предмет, который ему приказали уничтожить…

Гжегош отступил еще на пару шагов и зацепил лампу. Она опрокинулась, горящее масло разлилось. Вспыхнуло сразу несколько занавесок.

Враг приподнял верхнюю губу, как это делает тигр, собираясь зарычать, и испустил сдавленное шипение. Гжегош набросился на него с мечом в руке. Он пытался нанести улар – то мечом, то ножом, но незнакомец легко уклонялся. И с каждым новым выпадом Гжегош заходил все глубже в дом.

Внезапно его недруг исчез. Гжегош ощутил, что находится совершенно один, в темноте, запертый в незнакомом доме.

Поблизости гудело пламя.

Стало жарко. Гжегош бросился к выходу – но не мог отыскать его. Ему оставался один путь – во внутренний дворик, где, вероятно, до сих пор сражается Конан. Нужно вернуться и помочь Конану, билась в голове молодого человека одна-единственная мысль.

Он отдернул штору, и пламя с торжествующим ревом бросилось ему навстречу…

* * *

Гжегош открыл глаза. Еще не рассвело, воздух был полон ночной прохлады. Молодой человек лежал на земле и наслаждался покоем. Каждый вдох приносил ему ни с чем не сравнимую радость.

Затем недавние события промелькнули у него в голове. Он с ужасом вскочил.

– Конан! – крикнул он.

– Я здесь, – донесся до него голос варвара.

– И я тоже, – добавил Фланд, сияя белозубой улыбкой.

– У нас есть вода? – прошептал Гжегош.

Фланд сунул ему флягу.

– Где мы?

– В порту Мессантии, – ответил кушит. – Ты лежишь на пирсе, если говорить более определенно.

– Что произошло?

… Когда дом вспыхнул, Конан как раз убивал своего пятого противника. Шестой уже выискивал способы для отступления. В маленьком дворике путь ко спасению лежал только через комнаты. Поэтому человек в плаще повернулся к киммерийцу спиной и что есть силы побежал к жилым помещениям. Но он опоздал. Брошенный Конаном нож с пугающей меткостью угодил ему между лопаток. Человек взметнул руки, словно молил о помощи каких-то беспощадных богов, и рухнул лицом вниз. Киммериец даже не посмотрел в его сторону.

Он повернулся в сторону пожара. Охваченный пламенем, дом корчился и исчезал прямо на глазах.

И где бы ни находилась сейчас Ксана, Конан точно знал одно: Гжегош – там, внутри.

– Кром! – взревел киммериец и бросился прямо в огонь.

Он намотал плащ себе на лицо и промчался сквозь пламя, буянившее на пороге. Внутри было жарко, зловещий багровый свет бродил по комнатам, искажая их и превращая в настоящее преддверие ада.

Каждая вещь обладала теперь огромной подвижной тенью, так что сама она терялась на фоне этой тени, и очертания ее совершенно смазывались, утрачивали определенность.

Конан обнаружил Гжегоша лежащим на полу. Прямо на горле молодого запорожца лежала рука убитого им незнакомца в плаще. Ударом ноги Конан отшвырнул труп врага и подхватил Гжегоша на руки. У варвара не было времени проверять, дышит ли тот. Все кругом затягивал дым, так что киммериец хрипло закашлялся.

Перебросив бесчувственное тело парня через плечо, Конан побежал к выходу. Проскочить сквозь огонь теперь уже не получится – пожар охватил большую часть здания. Поэтому пришлось рискнуть и выйти прямо на улицу, хотя там уже наверняка бегают соседи с ведрами и бочками, в попытках загасить пожар, пока он не перебросился на ближайшие дома.

Конан понадеялся на то, что ему не станут задавать вопросов. Почему, дескать, какие-то закопченные, покрытые кровью незнакомцы выскакивают из чужого жилища поздно ночью, точно тараканы, которых потревожила бдительная домохозяйка? Уж не воры ли это?

Конан толкнул дверь плечом и вылетел наружу. Улица действительно была запружена народом, но воплощенные тушением пожара люди почти не обратили внимания на чужаков. Один или двое бросили на Конана подозрительные взгляды, однако останавливать его и задавать вопросы не стали. Фланд бежал навстречу киммерийцу с бочком воды на плече. Он лихо выплеснул воду в огонь, поставил бочку рядом и обратился к Конану:

– Нашли девицу?

Киммериец кивнул па потерявшего сознание Гжегоша:

– По-твоему, это похоже на девицу?

Фланд поразмыслил мгновение, затем качнул головой.

– Нет. Это – Гжегош. Он не девица.

– Однозначно, – согласился Конан. – Бежим отсюда, пока к нам не начали цепляться.

– Что там происходило? – спросил опять Фланд. – Сперва было так тихо, а потом вдруг сразу пожар!

– Впечатляющая картинка?

– Очень, – признал Фланд.

И в этот миг с чудовищным грохотом обрушилась кровля горящего дома. Из вихря пламени к небу поднялся оранжевый столб, и до слуха киммерийца донесся отдаленный хохот. Кто-то незримый потешался над людским горем.

И хотя смех этот долетал из невообразимой дали, чуткое ухо варвара его улавливало. Конан не сомневался в том, что слышит его. Более того, он был уверен: если бы Гжегош был сейчас в сознании, он сразу вспомнил бы свои странные «встречи» в степи с этим невидимым существом.

Кто оно?

Кем бы оно ни было, ясно одно: рано или поздно киммерийцу придется вступить с ним в схватку.

Беглецы припустили по переулку. Конана беспокоил его молодой спутник. Гжегош по-прежнему не подавал признаков жизни. Но Конан не останавливался, пока они не очутились в порту.

Там они уложили парня на пирс и устроились рядом в надежде, что покой и свежий воздух сделают свое дело и вернут Гжегоша к жизни.

Глава седьмая

Сделка с неудачником

Диармайд сидел в своем особняке в одном из лучших кварталов Мессантии и отчаянно проклинал тот день, когда пьяная мать породила его на свет. Несколько зим кряду ему не везло, но чтобы так не повезло, как нынче, – это нужно постараться! Необходимы совместные усилия озлобленных богов, раздраженных демонов, неудачного расположения небесных светил и прочих факторов, не говоря уж об извечной людской подлости!

Много зим Диармайд занимался почтенным делом. Он торговал рабами. Ему привозили товар из Черных Королевств. Хороший товар, никто прежде не жаловался.

А потом начались несчастья. Сперва – большой побег: удрало сразу пятнадцать человек из ста. Это нанесло ущерб не столько казне Диармайда, сколько его репутации. Поэтому он потратил некоторое время, чтобы изловить беглецов, однако успеха практически не добился. Ему в руки попал единственный.

И уж этого единственного Диармайд заставил ответить за всех! Когда то немногое, что осталось от тела казненного, было брошено в рабские бараки, даже видавшие виды надсмотрщики испытали настоящий ужас.

А потом началась эпидемия. Умерло несколько сотен рабов. Диармайд поспешил увезти оставшихся и быстро распродал их в Аргосе. Лучше бы он этого не делал.

Теперь каждая вспышка заболеваний среди рабов в Аргосе и Зингаре приписывалась недобросовестности Диармайда. Он перестал получать заказы. Поставщики и клиенты наотрез отказались иметь с ним дело.

В сорок пять зим Диармайд выглядел дряхлым стариком. Он утратил все, что имел, и сейчас, не предпринимая больше никаких усилий для того, чтобы поправить положение дел, проживал последние оставшиеся у него деньги.

Вот к этому-то человеку Конан и обратился за помощью. На сей раз Фланд остался в порту, ибо тащить с собой чернокожего к бывшему торговцу черными рабами киммериец не собирался. Это могло вызвать лишнее напряжение, а Конану требовался Диармайд разговорчивый и, главное, расслабленный.

Гжегош не отходил от своего капитана ни на шаг. Он свято верил в то, что киммериец отыщет Ксану. Эта вера блестела в глазах молодого человека, постоянно устремленных на Конана, – и немало раздражала самого Конана. Однако до поры киммериец сдерживался. Его не столько беспокоила участь влюбленных, сколько тревожило то самое существо, которое имело обыкновение хохотать над человеческими несчастьями. По всей вероятности, оно обитает где-то неподалеку, и следует ожидать его нападения в ближайшее же время.

– Какой красивый квартал! – заметил Гжегош, когда они с Конаном шагали но направлению к жилищу Диармайда.

– Да, здесь живут только богатые люди, – согласился Конан.

– Дело не в том, что они богаты, а в том, как красивы их дома! – пояснил молодой человек. Он вдруг вспомнил своего нанимателя-бритунца, способного подолгу разглагольствовать о сущности прекрасного. – Красота хрупка и бесполезна, в этом ее смысл и назначение.

– Глупости, – отрезал Конан. – Kpacотy можно усмотреть и в прочных фортификациях, между прочим. Потом, когда мы разберемся с этим маркизом, купившим твою Ксану, потолкуем еще на эту тему. Может быть, найдем время поглядеть на прочные фортификации. Не люблю голословных рассуждений.

Гжегош поперхнулся, услыхав такие речи от варвара. Пожалуй, в споре с аристократом-бритунцем киммериец вполне мог бы взять верх!

Они остановились перед зданием, по фасаду которого летели драконы, искусно нарисованные на цветных плитках.

– Вот это – дом того неудачника, о котором ты говорил? – изумленно вопросил Гжегош.

– Вот именно. – Конан толкнул дверь, которая оказалась открытой, и они вошли внутрь.

Мягкий солнечный свет лился в просторный зал через окна. Ни души не было возле двери. В доме царила тишина – слуг здесь явно не оставалось. Об этом же обстоятельстве свидетельствовал и толстый слой пыли, лежащий на полу и всех выступах стены, облицованной мрамором. Ни ковров, ни украшений, ни мебели. Голые стены – везде, в какую комнату ни загляни.

– Странное место, – прошептал Гжегош и испуганно съежился: эхо подхватило тихий звук его голоса и разнесло по всему дому.

– Здесь пустынно, как в склепе, – отозвался Конан.

– Но даже в склепе имеются свои обитатели, прошу этого не забывать, – послышался скрипучий голос, и хозяин дома собственной персоной предстал перед гостями.

Диармайд был невысокого роста, щуплый, как подросток, со сморщенным старческим личиком и сухими серыми волосами. Глядя на него, никогда бы не подумалось, что это – человек, которого боялись и ненавидели сотни рабов, купец, которому завидовали десятки его «собратьев» по ремеслу. Сейчас он выглядел жалким и раздавленным.

– Кто вы такие? – снова задребезжал его голос.

Конан преспокойно уселся на пол, скрестив ноги, как часто сиживал на голой земле. Гжегош не решился последовать его примеру и остановился рядом со своим капитаном. Он пристально смотрел в лицо Диармайду, словно пытался прочитать там ответ на все невысказанные вопросы.

– Меня зовут Конан из Киммерии, – представился варвар. -• А это – мой друг. Можешь называть его Гжегош.

Диармайд поморщился.

– Я не даю себе труд запоминать подобные имена, – сообщил он. – Язык сломаешь.

Гжегош вспыхнул, а Конан громко рассмеялся.

– Мне нравятся люди, которые ни при каких обстоятельствах не утрачивают чувства юмора, – сообщил он. – Кажется, вас постигло разорение?

Можно назвать и так, – буркнул Диармайд. – Я уже не надеюсь поправить дела. Продал всю мебель, как видите, всех слуг, даже шкатулки, не говоря уж о хранившихся в них ценностях.

– Ваша репутация известна, – сказал Конан. – О вас говорят, будто вы из тех, кто способен продать даже деньги.

Диармайд молчал несколько мгновений, осваиваясь с услышанным, а затем громко расхохотался.

– Вы мне положительно по сердцу! – объявил он. – Давно уже никто не пытался меня смешить.

– Я не пытаюсь, – сказал Конан, изображая удивление. – Стану я тратить время на ерунду!

– Ладно, – Диармайд качнул головой. – Пожалуй, я выполню вашу просьбу.

– Между прочим, я вас еще ни о чем не просил, – заметил Конан.

Гжегош нахмурился. Он не понимал, почему киммериец так дружески и весело общается с таким отвратительным типом, как Диармайд.

Если хотя бы половина того, что рассказывали про старого работорговца, – правда, то единственное, чего тог заслужил, – это мучительной и медленной смерти.

Впрочем, Конана, похоже, подобные соображения совершенно не интересовали.

– Впрочем, – продолжал киммериец, обращаясь к Диармайду, – пожалуй, если вы так настаиваете, я кое о чем вас все-таки попрошу.

– За деньги, разумеется, – быстро добавил Диармайд.

– На что вам деньги? Вы все равно разорены, и ничтожная сумма, которую я вам, может быть, дам, никак не исправит положения дел.

– Зато она немного отсрочит мою агонию, – объяснил Диармайд. – Мне не хочется умирать.

– А придется, – пробормотал Гжегош.

Диармайд, против ожиданий, услышал эти слова – как ни тихо говорил Гжегош. Старый работорговец удостоил парня злого взгляда, а затем обратился к Конану:

– Пусть этот мерзавец покинет мой дом!

– О ком вы говорите? – удивился киммериец.

Диармайд указал на Гжегоша крючковатым пальцем:

– Вот о нем! Он – наглец, и я не потерплю его у себя в ломе!

Конан удивленно уставился на своего спутника с таким видом, словно созерцал пустое пространство:

– Помилуйте, мой дорогой Диармайд! О ком вы говорите?

– О вашем приятеле. Вы же сами назвали мне его имя. Как там его – Гжегош?

– Я не говорил вам ни о каком приятеле, – заявил киммериец, изображая крайнее изумление. – Гжегош? Да какой матери придет в голову дать своему отпрыску подобное имя? Вы заблуждаетесь!… Должно быть, вам мерещатся призраки. Итак, проложим нашу дружескую беседу.

– Я ни слова больше не скажу, пока этот, как вы говорите, «призрак» стоит здесь и нагло глядит мне в глаза! – отрезал Диармайд.

– Ну хорошо, хорошо, – молвил Конан успокоительным тоном, словно обращаясь к слабоумному, чье пожелание непременно следует выполнить, иначе он впадет в буйство. – Сейчас я прогоню его.

Киммериец несколько раз махнул рукой и замогильным тоном произнес:

– Сгинь, исчезни, Гжегош! Растворись! Вернись туда, откуда пришел!

Гжегош, разумеется, не сдвинулся с места. А Конан обратился к Диармайду с улыбкой:

– Ну вот, теперь он ушел. Его больше нет. Мы можем продолжать разговор, не так ли, мой добрый Диармайд?

– О чем вы толкуете, приятель? – Диармайд начал злиться. – Вы считаете меня безумным? Но вы заблуждаетесь! Я совершенно нормален, как и вы!

– Я ни в чем не сомневаюсь, – заверил его Конан. – Напротив, каждое ваше слово я считаю за истину.

К удивлению молодого запорожца, Диармайд сдался.

– Хорошо, – он пугливо покосился на Гжегоша, затем перевел взгляд обратно на киммерийца, – предположим, этот ваш спутник ушел.

– Конечно, ушел! – воскликнул Конан.

– Ладно, – Диармайд вздохнул. – Не знаю, кто из нас двоих безумен. Хочется думать, что вы. О чем вы хотели спросить? – И быстро добавил: – Но сначала деньги!

Конан протянул ему мешочек, где звякало пятнадцать серебряных монет.

Диармайд жадно схватил кошелек, дернул завязки и заглянул внутрь. Потом вздохнул и пожал плечами.

– Раньше мои услуги ценились дороже.

– Раньше и услуги были значительнее, – отрезал Конан. – Берите, не то передумаю.

– Нет! – Диармайд спрятал кошелек за пазухой. – Спрашивайте же!

– Синрик с острова Илейв, – сказал Конан.

Это имя произвело странное действие на старого работорговца. Тот отшатнулся и побледнел, губы его задрожали. Конан с интересом наблюдал за ним.

– Вижу, это имя вам знакомо, – заметил он.

– Более чем знакомо, – прошептал Диармайд. – Синрик с острова Илейв! Этот остров называют «Островом Жертвоприношений».

– Впервые слышу, – сказал Конан спокойно. – А почему?

– Несколько раз я поставлял Синрику партии рабынь, – не отвечая на вопрос, продолжал Диармайд. – Он был одним из лучших моих заказчиков. Раньше, давно. Пока несчастья не разорили меня. Он всегда выбирал самых красивых. Платил неплохо, хотя, конечно, не так щедро, как я заслуживал. Обычно я не интересуюсь судьбой девушек, которых продаю. Я всегда считал, что красота и навыки в любви служат им наилучшей защитой, даже в том полном превратностей мире, в котором они существуют. Но однажды… только однажды! – я нарушил собственное правило.

– Интересно было бы послушать, – вставил Конан.

Диармайд усмехнулся не без горечи.

– Услышите! Вот прямо сейчас и услышите. Я споткнулся об нее, когда она сидела на пороге моего дома. Вот этого самого дома. Я не узнал ее. Это была обезображенная шрамами отвратительная мегера. От ее былой прелести не осталось и следа. Если бы ее подвергли пыткам – она не была бы… такой. Но кто-то как будто нарочно стремился изувечить ее, изуродовать ее внешность, изменить ее до неузнаваемости. А когда-то это была красивая стройная девушка, с гладкой черной кожей, большими влажными глазами и копной пушистых волос. Она и самому мне нравилась!

– Почему она пришла к вам?

– Хороший вопрос, и я, пожалуй, на него отвечу – только не сочтите за хвастовство, потому что это чистая правда. Я был ее единственным другом во всем белом свете. Понимаете? До какого отчаяния нужно было дойти, чтобы считать своим другом человека, который продал тебя в рабство! Но у нее действительно не имелось поблизости ни одного знакомого. Она назвала свое имя, напомнила мне о себе… В конце концов, я кое-что припомнил. Имя, некоторые обстоятельства. Да, это была та самая девушка. Ну и кроме того, скажу вам честно, – он ухмыльнулся, выставив испорченные зубы, – ни одна женщина, даже самая старая и уродливая, не приходила в этот дом по собственной воле. Всегда это были или шлюхи, или вот такие рабыни. А эта – явилась самостоятельно.

– Видать, здорово ей досталось, – вставил опять Конан.

Диармайд хмыкнул.

– Это точно. Она многое мне порассказала. Про то место, куда попала по моей милости. Илейв – это небольшой скалистый островок севернее острова Фоморов. В ясную погоду крепость Синрика хороню видна с его северной оконечности. Синрик привозит туда девушек и некоторое время проводит с ними, развлекаясь обычным способом, то есть в постели.

Иногда с одной, иногда с двумя или тремя. А потом начинаются пытки. В ход идут клещи и ножи, раскаленные прутья и бичи со свинцовыми шариками на конце. Потом настает черед более изощренных пыточных снарядов…

– Не нужно, – остановил Конан. – Я имею представление о подобных вещах. Дальше.

– Дальше? – Диармайд испустил странный квохтающий звук, похожий на хихиканье. – А дальше он брался за острый нож и начинал их увечить. При этом он взывал к некоему демону, которого умилостивлял подобным способом.

Конан насторожился.

– К демону?

– Ну да, – сказал Диармайд, поежившись. – Я не слишком много расспрашивал ее об этом демоне, потому что, честно говоря, боюсь подобных разговоров. Меня пугает темнота. В темноте прячутся страшные лица.

– В том числе и твое, – пробормотал Гжегош.

Диармайд покосился на него, но на сей раз промолчал, коль скоро они с Конаном договорились, что никакого Гжегоша «не существует».

– Словом, этот… это существо, – продолжал Диармайд, – издревле обитало в море неподалеку от острова Илейв. Когда-то этот остров принадлежал ему, но затем там поселился человек. Предок Синрика. Он возвел там замок… Демон явился к нему, разозленный подобной наглостью. Никто не знает, что произошло между демоном и первым из людей, кто завладел Илейвом, но в конце концов они пришли к соглашению.

Много столетий в море вокруг острова жил морской народ. Таинственные люди, больше похожие на дельфинов, нежели на обычных людей. Этот жестокий демон, избравший своим обиталищем иену волн, что разбиваются о скалы остров Илейв, был их заклятым врагом. Морские люди сражались с этим демоном, не позволяли ему губить корабли, спасали потерпевших кораблекрушение… Не всегда им удавалось одолеть своего исконного врага. Но очень часто все-таки выходило так, что морские люди брали верх, и тогда демон начинал голодать. Он впадал в ярость и летал над волнами, скрежеща зубами и рыча. Эти звуки слышали мореходы и страшились их. Недаром они пугались! При любой удобной возможности демон набрасывался на беззащитные корабли и губил их.

Предок Синрика сумел, однако, усмирить чудовище. Он заключил с ним договор – от своего имени и от имени всех своих потомков. Демон позволит его роду владеть островом Илейв. Более того, демон будет защищать эти земли от посягательств любых чужаков, какие только посмеют туда явиться. А за это все потомки первого лорда Илейва будут приносить демону человеческие жертвы. Ему больше не придется охотиться, не зная, принесет ли охота какие-либо плоды. Ему не нужно будет больше отбиваться от морских людей, которые неизменно возникали на его пути, куда бы он ни полетел, в какие бы пучины он ни углубился. Все владельцы острова Илейв возьмут на себя заботы о том, чтобы морские люди не тревожили больше демона.

– Откуда же бедная женщина узнала столько подробностей? – удивился Конан. – Вряд ли Синрик рассказывал ей историю своего рода, когда отрезал ей уши или кромсал ее лицо.

– Разумеется, – Диармайд брезгливо поморщился. – Он не снисходил до разговоров с жертвой. Зачем? Все это она услышала немного позднее.

– Как ей удалось вырваться?

– Если вы будете перебивать меня, то не узнаете и половины из того, что я собирался поведать! – проворчал Диармайд. – Моя собеседница была последней из череды девушек, предназначенных демону. Когда Синрик привел ее, истекающую кровью, на край обрыва, там уже никого из жертв не было. Демон забрал всех.

Синрик поставил ее на колени так, что перед ее глазами открывались острые скалы и бьющееся о них море, и начал читать заклинание, взывая к демону. Он долго призывал злого духа, однако тот не появлялся. Должно быть, ему хватило и предыдущих жертв, и сейчас он занимался ими. Сами, небось, знаете, как не хочется прерывать трапезу, даже ради того, чтобы взглянуть на десерт.

– Людоедское сравнение, – шепнул Гжегош.

Диармайд услышал, разумеется, но на сей раз не удостоил «несуществующего собеседника» даже взглядом.

– Как бы гам ни было, а Синрик попросту столкнул девушку в море и ушел, не дожидаясь реакции демона. Синрику было все равно. Он свое дело сделал. Если он перекормил своего адского покровителя, то вряд ли в этом будет усмотрена какая-то вина. Все владетели острова Илейв всегда отличались склонностью к жестокости и насилию, но Синрик, кажется, первый, кому это доставляет едва ли не такое же наслаждение, как и самому демону. Поэтому он всегда слишком усердствовал в жертвоприношениях.

Последняя жертва полетела в воду, заранее готовясь к тому, что сейчас ее земной путь навсегда оборвется. Она видела острые камни далеко внизу… Эти камни были похожи на распахнутую пасть, полную острых зубов, готовых перемолоть бедные косточки.

Но ожидаемого не случилось. Чьи-то руки подхватили падающую женщину и увлекли ее на мягкие волны. Она очнулась на плоту посреди моря. Рядом с ней находилось несколько человек. Она даже не удивилась происходящему – ведь она считала, что умерла и видит перед собой призраков из Серых Миров! Но призраки эти оказались вполне живыми, из плоти и крови. Они заговорили с ней.

Они рассказали ей о договоре, который существует между Синриком и демоном, о жертвоприношениях, о своей вековой вражде с Илейвом… Словом, обо всем, что я теперь рассказываю вам. Они залечили ее раны, хотя и не смогли вернуть ей былую красоту. А потом, по ее просьбе, доставили ее в Мессантию, где она разыскала меня.

– И что стало с ней теперь? – спросил Конан. Он знал, что Гжегош все равно задаст этот вопрос и добьется, чтобы работорговец на пего ответил.

Похоже, Диармайд тоже об этом знал. Он наморщил нос:

– Я нашел ей место прачки в одном хорошем доме. Она работает за еду и спальное место и нельзя сказать, чтобы она была недовольна. Она носит на лице кисейное покрывало, что также всех устраивает. Словом, о ее судьбе можете не беспокоиться. Между прочим, я вовсе не такой зверь, каким иногда изображают работорговцев! Я забочусь…

– Да, да, я уже понял, – перебил Конан. – Хорошо. Итак, от своей бывшей рабыни amp;ы узнали много интересных подробностей. Мне было любопытно побеседовать с вами. Я рад, что мои деньги ненадолго отсрочат вашу агонию.

Диармайд скривил на сторону рот.

– Вы чудовищно неделикатны! Почему вы все время напоминаете мне о моем положении?

– Разве об этом же не вопиют стены вашего особняка? – Конан демонстративно огляделся по сторонам, как бы призывая ободранные стены и голые полы в свидетели своей правоты.

– Ну… да… – промямлил Диармайд. – Но я к ним как-то уже привык. Аристократическая простота и лаконичность, знаете ли. Аскетический стиль. Может быть, он когда-нибудь войдет в моду. Вы бываете в богатых домах? Ничего подобного еще не замечали?

– Только в разорившихся домах, – безжалостно ответил Конан. – Желаю вам доброго дня. Может быть, когда иссякнут деньги, вырученные за этот особняк, – вы ведь продадите его, не так ли? – вы найдете пристанище у этой бедной прачки, вашей бывшей рабыни. Добрые дела всегда окупаются. Вы не знали?

Киммериец легко поднялся на ноги, махнул Диармайду рукой и направился к выходу. Гжегош двинулся вслед за своим спутником. Уже на пороге он обернулся к Диармайду и прошептал:

– А злые дела всегда настигают нас, как псы, идущие по следу.

И прежде чем Диармайд успел отреагировать, скрылся за дверью.

* * *

Они сидели на пирсе втроем: Конан, Фланд и Гжегош. Чернокожий беспечно жевал сушеные финики, а Конан рассуждал, наполовину сам с собой, наполовину обращаясь к своим товарищам:

– Вся эта история начинает потихоньку проясняться. Старый пройдоха рассказал нам больше, чем предполагал. Демон, обитающий в морской пене? Демон, который питается страданием и болью невинных жертв?

– В этом нет ничего нового, – вздохнул Гжегош. – В мире полным-полно демонов, и все они питаются кровью и страданием. Некоторым больше нравится страх, другим – боль. Различия невелики.

– И всех их необходимо уничтожить, – добавил Фланд с набитым ртом. – У нас в Куше тоже был как-то раз случай с демоном. Жирный такой, белокожий. Повадился таскать овец. Вы можете себе это представить?

– Да, – сказал Конан. – С легкостью.

– Убить его было делом совсем не таким легким, – чуть обиделся Фланд. Впрочем, он тут же сунул в рот новую горсть сушеных фиников и утешился.

Гжегош сказал:

– Что еще мы узнали от работорговца?

– То, что демон не любит, чтобы нарушали слово. Не его ли ты встречал в степи, Гжегош?

– Морской демон в степи? – усомнился запорожец.

– Возможно и не такое… Помнишь гот хохот, который испускало незримое существо, когда пролетало над убитыми людьми и сожженной деревней?

– Ну да, – нехотя согласился Гжегош. – Но я все еще не понимаю, какое отношение…

– Погоди. Вспомни-ка еще одно.

– Да хоть два! – взорвался Гжегош. – Перестань говорить загадками, Конан!

– Напротив, я говорю сплошными разгадками… Что ты рассказывал о происхождении Ксаны?

– О происхождении? – Гжегош медленно покраснел. – На что ты намекаешь?

– На ее происхождение. И не намекаю, а прямо спрашиваю. Кто ее родители?

– Обычные люди. Добрые и храбрые.

Гжегош насупился, но Конан не отступался от своего:

– Они родились на Запорожке?

– Разумеется.

– Пойдем дальше. А ее дед?

– Да.

– А бабка?

Гжегош посмотрел на Конана очень пристально. Губы молодого человека дрогнули.

– А ведь правда, – проговорил он. – Правда! Бабка Ксаны – откуда-то издалека… Дед привез ее в деревню всем на удивление. Очень красивая была девушка, по отзывам тех, кто помнил ее в молодости.

– Так, – Конан сжал кулак и опустил его на колено. – Отлично! Кажется, мы близки к разгадке. К окончательной разгадке! Предположим, бабка Ксаны была одной из тех, кого обещали в жертву демону. Каким-то образом ее будущему мужу удалось вырвать девушку из лап работорговцев и спасти от жестокой участи. Но печать обреченности оставалась… Демоны вообще не любят, когда их лишают того, что они уже решили считать своим.

– Люди тоже, – сказал Гжегош.

– Да, но демоны упорнее, они дольше живут, да и возможностей у них побольше, чем у людей, – заметил Конан. – Поэтому вернемся к изначальной теме. Много зим обида глодала демона, он не мог забыть, что одна из жертв от него ускользнула. Он разыскивал ее повсюду. Не постоянно, разумеется, – так, время от времени. И однажды узнал ее в Ксане. Вероятно, он определяет людей по запаху их крови. В жилах Ксаны текла кровь той, что была обещана демону! И тогда монстр решил действовать.

– Ты так говоришь, как будто лично знаком с этим демоном, и он поделился с тобой всеми своими страхами, бедами и надеждами, – заметил Фланд.

Конан пожал плечами.

– Я был лично знаком со многими другими демонами, и поверь мне: все они похожи друг на друга. И надежды у них одинаковые, а их беда носит одно и то же имя.

– У их беды есть имя? – от удивления Фланд перестал жевать.

– Да, – ответил Конан спокойно. – Но самое смешное, что я тоже ношу это имя.

Фланд захлопал густыми черными ресницами и вдруг до него дошло. Он громко рассмеялся:

– Будем надеяться, что это не пустая похвальба, Конан!

– Не знаю, – произнес Конан как бы между делом, – что мешает мне свернуть тебе шею прямо сейчас.

Фланд поднял на киммерийца темные глаза.

– Разумеется, твоя природная доброта.

Конан поперхнулся и, к большому удивлению Гжегоша, некоторое время не мог найти слов, чтобы поставить кушита на место. Наконец варвар сказал, более угрюмо, чем собирался:

– В общем, я уверен, что Ксана, с точки зрения демона, – его законная добыча, и сейчас она находится в руках Синрика.

– Ты хочешь сказать, что ее похитили неспроста? – уточнил Гжегош.

– Банду разбойников на вашу деревню наслал демон. Сам он не в состоянии, очевидно, совершать жестокости в этом мире. Ему необходимы посредники. Поэтому он отыскал среди людей таких, которые наилучшим образом отвечали его целям, и внушил им идею разграбить деревню на берегу Запорожки. Ты же сам говорил, что подобных нападений в ваших краях не бывало.

– Точно, – прошептал Гжегош. – Все сходится.

– Но поскольку туранцы оказались слишком глупы, демон натравил на них другую банду, на сей раз гирканскую. У этих достало сообразительности отвезти похищенную девушку в Мессантию и продать ее. А уж потом демон позаботился о том, чтобы она попала в нужные руки. Я думаю, те, кого мы встретили в доме Эдреда, также действовали по наущению демона.

– Не слишком ли сложно? – спросил Гжегош.

– Нет, если предположить, что демон вложил одну и ту же идею сразу нескольким людям. Ему нужна Ксана, нужна любой ценой. И теперь он вот-вот получит ее. Она уже на острове Илейв. Скоро все начнется… если уже не началось.

* * *

– Я не думаю, что это хорошая идея, – в тысячный, наверное, раз пробормотал Фланд.

Гжегош повернулся к чернокожему и посмотрел на него в упор.

– Почему ты так считаешь?

– Ну… Я не привык доверять существам, которые не являются людьми, – объяснил кушит. – Кто знает, что у них на уме? Внешне они могут походить на такого, как ты или я, но я-то знаю, что внутри у них все устроено иначе.

– В каком смысле – «иначе»? – заинтересовался Конан. – Желудок в другом месте или два сердца?

– Такое тоже может быть, – упрямо твердил свое кушит. – Но дело не в том, какие там у них кишки. Я об их мыслях. У них совсем другие мысли. И ты никогда даже подозрения не будешь иметь о том, что там за мысли. Пока тебя не шарахнет!

– Чем шарахнет? – прищурился Конан.

– Ну, этой их мыслью! – сказал Фланд.

– У нас нет выбора, – сказал Гжегош. – Пойми, если мы сейчас не обратимся за помощью, все будет напрасно. Ксана погибнет, а Синрик продолжит творить свои злодейства, и демон так и останется господином над здешними волнами.

– Я ведь не возражаю, – пробормотал Фланд. – Просто меня это все пугает. Сомнения меня берут.

Конан поднял руку, призывая своих друзей к молчанию.

– Мы позовем их и расскажем все, как есть. Даже если у них какие-то необычные мысли, как подозревает Фланд, они все равно на нашей стороне. Они в любом случае согласятся нам помочь в борьбе против демона. Это их древний исконный враг, а ничто так не объединяет людей, как общий недруг.

Фланд и Гжегош остались на берегу, молча глядя, как киммериец входит в воду. Когда волны начали захлестывать его по грудь, Конан громко позвал:

– Люди моря! Люди моря, откликнитесь! Люди моря, выйдите ко мне!

Гжегошу вдруг показалось, что происходящее лишено всякого смысла. Трое взрослых мужчин стоят на берегу моря и взывают к безмолвным водам. Что оттуда может выйти разумного? И даже если люди моря действительно существуют – если те, кого Гжегош повстречал в тот день, когда хотел от отчаяния покончить с собой, на самом деле являются таинственным подводным народом… Кто сказал, что они услышат призывы Конана и отзовутся на них?

Хорошо, что поблизости нет свидетелей! Едва лишь представив себе, как кто-то может потешаться над глупым поведением киммерийца и его товарищей, Гжегош пришел в ярость. Ему хотелось провалиться сквозь землю.

Но… что это? Неужели?

Вода как будто вскипела у ног Конана. Варвар откинул голову назад и засмеялся от радости. Из моря один за другим начали выходить люди, и скоро их собралось одиннадцать человек. Они обступили Конана, дружески подталкивая его и посмеиваясь. Затем один из них заметил Гжегоша и бросился к нему как к старому приятелю.

– Рад, что ты здесь!

От такой встречи всякие сомнения разом покинули и Гжегоша, и даже суеверного Фланда. Конан вместе с остальными вышел из воды.

Теперь, когда никто бы не счел поведение Гжегоша нелепым, молодой запорожец совершенно расслабился. Его окружали друзья, и он ощущал это всем своим существом. Морские люди, избрав Гжегоша приятели, относились к нему с совершенно открытой душой. От них нечего было ждать подвоха. И уж этим-то они точно отличались от обычных представителей людского племени!

Конан разговаривал с ними запросто. Он никогда их прежде не встречал, но они время от времени за ним наблюдали и успели составить себе мнение о капитане «Белит».

Едва заслышав имя Синрика, морские люди принялись возмущенно переговариваться между собой. Затем один из них высказался сразу за всех:

– Это наш враг и потомок наших врагов. Он самый жестокий и неприятный из всех владетелей острова Илейв. По счастью, у него до сих пор нет детей и наследников, а это означает, что…

– Что если убить его сейчас, замок Илейв не будет принадлежать никому, – спокойно заключил Конан.

– Его не так-то просто уничтожить, – заметил другой из морских людей. – Он негодяй, а его союзник демон обладает сильной властью над людскими умами. Сейчас мы уже не сомневаемся в том, что некий капитан Эдред, которого мы считали своим другом, утратил рассудок, находясь под влиянием демона. Это демон нашептал ему, что следует убить нашего брата, Джехана.

Остальные закивали, на их лицах появилось скорбное выражение.

– Эдред? – прошептал Гжегош.

Конан сжал его руку.

– Все сходится. Эдред захватил Ксану, и демон тотчас вселился в его разум.

– Эдред мертв, – сказал Фланд. – Конан убил его.

– Мы сожалеем о его смерти, – сурово сказали морские люди. – Во многом он не был виновен.

– Он был слаб и поддался чужому влиянию, – возразил Конан. – Человек должен хорошо контролировать себя.

Посмотрим, как поведешь себя ты, когда столкнешься с демоном, – заметил ему морской человек. – А если ты и сохранишь здравый рассудок, демон завладеет мыслями твоих друзей.

– Меня охранит обычная брезгливость по отношению к демоническим силам, – ответил Конан. – Что до моего спутника, то он надежно защищен любовью. А кушит – тот вообще не способен на дурные дела.

Фланд приосанился.

– На самом деле еще как способен! – заявил кушит. – Просто у меня еще не было возможности проявить себя.

– Вот и проявишь, когда столкнемся с демоном, – усмехнулся Конан. – Главное, ты должен твердо помнить, кто твой друг, а кто – враг. И даже если земля перевернется, и море окажется у тебя над головой, а облака – под ногами, держи в уме одно: Конан – твой лучший друг. Это сбережет твой рассудок от помешательства, а твою шкуру – от моего меча.

Гжегош вступил в разговор:

– Разумеется, все это очень важно – не поддаться па происки демона и прочее, но… Но как мы доберемся до острова Илейв? У нас совершенно нет времени! Может быть, уже поздно!…

– Нужен корабль, – согласился Конан. – Я позабочусь об этом.

– Мы уже позаботились об этом, – перебил его старший из морских людей.

Трое друзей разом повернулись в его сторону. На трех лицах, таких непохожих друг на друга, проступило совершенно одинаковое выражение – крайнего изумления.

– Каким образом?

– Нас с самого начала заинтересовала история Гжегоша, – объяснил морской человек. – Мы поняли, что она имеет самое прямое отношение к нашему исконному врагу. Это наш общий враг! – (Заслышав это, Конан торжествующе ухмыльнулся). – Поэтому мы следили за запорожцем. И поэтому же мы дали знать на «Белит», что капитан приказывает кораблю немедленно приплыть в Мессантию…

Он обернулся и на его губах показалась улыбка.

– А вот и «Белит»!

И точно – словно по мановению колдовского жезла из-за горизонта появился корабль. Конану потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать свое собственное судно. Это была «Белит» – она пришла, чтобы помочь своему капитану.

Глава восьмая

Последняя жертва

Подняв все паруса, «Белит» бежала по Морю Запада на север. Позади остались крупные острова и архипелаги, состоящие из множества мелких островков. Береговая линия то виднелась с правого борта, то исчезала в тумане. Но даже когда ветер крепчал, угрожая превратиться в настоящий шторм, Конан не позволял спускать паруса. Он очень спешил.

Гжегош не находил себе места. Конан хорошо понимал, что творится на душе у молодого человека. Киммериец делал все, что было в его силах, однако даже Конан не в состоянии был успокоить молодого запорожца. «Белит» не умела летать по воздуху или перемещаться волшебным образом сразу, мгновенно, из одной точки пространства в другую. К несчастью, она была просто самым обычным кораблем.

И все же Конан не сомневался, что они успеют вовремя. Рано или поздно бесчинства демона и его союзника-человека должны быть остановлены. И кто, как не Конан, положит им предел!

Не в первый раз уже киммериец выхолил на поединок с адским противником. И не было еще случая, чтобы он не вышел из такого боя победителем. Но говорить об этом Гжегошу Конан не стал. Для чего? Слова никого не успокаивают. Убедить парня можно только поступками.

Конан стоял на носу корабля, всматриваясь в морскую даль, когда к нему подошел Гжегош. Конан мельком глянул на него. Запорожец был бледен.

– Ты беспокоишься о своей возлюбленной? – спросил Конан.

– А разве ты не беспокоился бы на моем месте? – резковато возразил юноша.

Конан пожал плечами.

– У меня нет такой возлюбленной, за которую меня бы грызла тревога… Да если бы и была! Что толку волноваться и бегать по палубе, точно тебя укусила бешеная собака! Корабль от этого быстрее не пойдет…

Конан не успел завершить свой монолог: Гжегош перегнулся через борг, и его вырвало. Киммериец громко расхохотался. Так вот в чем была причина бледности парня! И он еще собирался стать морским волком! Поэтому, вероятно, и старался скрыть то обстоятельство, что на корабле его укачивает…

– Ничего страшного, – сказал Конан, хлопнув его напоследок по плечу. – Скоро все эти бедствия закончатся, и вы с невестой вернетесь в родные края. И там тебе будет казаться, что степь, точно палуба, раскачивается у тебя под ногами!

Гжегош позеленел, а Конан, все еще смеясь, отправился к рулевому – узнать, как обстоят дела.

У руля стоял морской человек. Он всматривался в небо, морщил нос, фыркал, как тюлень, – словом, вел себя беспокойно.

– В чем дело? – спросил его Конан.

– Кажется, надвигается буря, – был ответ. – Я чувствую ее по запаху.

– Она близко? – последовал второй вопрос.

– Нет… Разразится дня через полтора.

– Мы должны успеть добраться до Илейва, – решил Конан. – Иначе наше плавание окажется попросту бесполезным. Синрик успеет принести девушку в жертву. И какой смысл будет в том, что мы в конце концов свернем его поганую шею?

– Смысл, конечно, будет и в этом случае, – качнул головой морской человек, – но в общем и целом я с тобой согласен, Конан. Чем скорее мы положим злу предел, тем лучше.

– Ну так как, по твоему мнению, сумеем мы очутиться возле острова Илейв прежде, чем буря сделает любое плавание невозможным?

Рулевой долго молчал. Конан не торопил его с ответом. Морской человек смотрел на волны, на небо, на плывущие у горизонта облака – и наконец сказал:

– Мы сильно рискуем, Конан. Будь на твоем месте капитан Эдред Удачливый, я бы посоветовал ему пристать к берегу уже завтра утром и укрыться в удобной бухте. Но ты не согласишься.

– Нет, – Конан покачал головой. – Я не стану прятаться, зная, что мое промедление может стоить человеку жизни.

– Стало быть, рискнем кораблем! – сказал рулевой с таким видом, словно это был его собственный корабль.

– И нашими жизнями, – добавил Конан.

Рулевой тихонько засмеялся.

– Нет, киммериец, жизнями мы рисковать не будем. Если «Белит» пойдет на дно, мы сумеем спасти моряков. Не забывай о том, какой парод у тебя на борту!

– И правда, – Конан вздохнул. – Прав был Фланд: никогда не знаешь, какие у вас мысли в голове.

Морской человек удивленно глянул на Конана. Очевидно, он мог бы сказать о так называемых «обычных людях» в точности то же самое.

* * *

Рулевой не ошибся: буря созревала несколько дней и наконец разразилась. Она должна была догнать «Белит» к середине того дня, на рассвете которого моряки увидели остров Илейв. Как и говорилось, то была, скорее, скала, возвышавшаяся над волнами.

Голый бесплодный камень, царапающий грудь неба, и на вершине его – замок с островерхими башнями.

«Странное место для жилья, – подумал Конан, рассматривая замок. – Ни за что бы не согласился здесь обитать. Если бы я был королем, то устроил бы здесь, пожалуй, тюрьму. Отсюда не сбежишь. Нужно быть киммерийцем, чтобы одолеть эти отвесные стены… Да и до корабля попробуй доберись! В тихую погоду, наверное, шлюпка дойдет до берега, но стоит подняться ветру – и все эти рифы на подходах к острову сделают подобное плавание смертельно опасным».

Неожиданно Конан замер. «Нужно быть киммерийцем… отвесные стены…» – промелькнули у него в голове обрывки мыслей. Та-ак. Вот о чем он не позаботился. Проклятье! Да он попросту не знал, что об этом предстоит заботиться! Как же они все попадут в замок? Одолеть подъем в состоянии один лишь Конан!

«Значит, – подумал варвар упрямо, – один лишь Конан и полезет на эту стену».

И снова он остановил себя.

«А корабль? Надвигается буря! Нельзя рисковать кораблем. Нет, «Белит» должна остаться в безопасной гавани возле острова Фоморов».

Он хотел было подозвать к себе Гжегоша и старшину морских людей, чтобы сообщить им о своих выводах, как вдруг услышал возглас Фланда:

– Смотрите!

Конан подошел к нему. Туда уже сбежалась половина команды, многие были бледны, на лицах читалось явное отвращение.

– Что происходит? – громко спросил Конан, расталкивая остальных.

– Смотри! – Фланд с посеревшим от страха лицом показывал рукой за борг.

Проклятье сорвалось с языка варвара.

По воде плыли мертвецы. Их можно было бы принять за участников какого-то кровавого морского сражения или за потерпевших кораблекрушение… но нет, никто из них не был ни солдатом, ни моряком. Судя по одежде, это были самые обычные люди: слуги, стряпухи, горничные, портные… Среди них имелись и белые, и чернокожие; они были разного возраста, некоторые – в обычной рабочей одежде, другие – в красивых ливреях.

Никто из них не был ранен. Ни следов крови, ни увечий.

И все они были мертвы. Печальные, покорные судьбе, они покачивались на волнах. Их тела сталкивались и расходились в стороны с тем же грустным равнодушием, с каким волосы извивались в воде, а руки тянулись вдоль боков.

– Кром! Что здесь происходит? – прошептал Конан.

Он поднял голову и увидел, что трупы, устилавшие воду, образовали нечто вроде жуткого «острова», в диаметре превосходившего длину «Белит» раза в три.

– Нужно спешить, – дрожащим голосом произнес старшина морских людей. – Мы думаем, что это – прислуга из замка Илейв. Там происходит нечто ужасное. Зло выплеснулось из берегов. Зло стало настолько явным и ощутимым, что люди перестали выдерживать его присутствие. Они попытались спастись и выбросились в море. И море убило их, но они предпочли смерть – жизни в кошмаре.

– Откуда ты знаешь это? – ничему не удивляясь, спросил его Конан.

Старшина пожал плечами.

– Их кровь кричит об этом, – пояснил он. – Она кричит громко, отчаянно. Вы, люди, глухи, если не слышите ее призывов.

Гжегош не отрываясь смотрел на служанку-горничную, хорошенькую пухленькую круглолицую девушку, совсем юную, почти ребенка. Она так и бросилась в воду, сжимая в руке метелочку для смахивания пыли. Как будто даже в воде собиралась заниматься привычным для себя делом.

– Боги! – бормотал он, не замечая, что плачет. – Почему это дитя должно было погибнуть?

Конан грубовато вернул его к действительности.

– Подбери сопли! Нас с тобой ждет важное дело. – Капитан повысил голос. – Слушайте все! Сейчас я и Гжегош на шлюпке отплываем к острову Илейв. Все остальные – плывите к острову Фоморов. Найдите там удобную бухту, чтобы переждать бурю. Вам ясно? Вы должны сохранить «Белит»!

– А мы? – спросил старшина морских людей.

– Скройтесь под водой. Будьте поблизости от Илейва – ваша помощь может понадобиться в любой момент.

* * *

Гжегош и Конан с усилием вытащили шлюпку на берег и устроили ее так, чтобы буря не разбила ее о скалы. Пляж тянулся вдоль острова Илейв очень тонкой полоской, временами прерываясь совсем. Но все же место для одной небольшой шлюпки там отыскалось.

– Теперь, – сказал юноше Конан, – ты будешь ждать меня здесь. Что бы ни случилось – отсюда ни ногой. Ты хорошо меня понимаешь? Ты не будешь никого спасать. Даже если Ксана начнет тонуть у тебя перед носом – ты останешься стоять возле скалы и ждать меня. Ясно?

– Но почему… – начало было Гжегош.

Конан ударил его по щеке.

– Очнись, парень! Перестань бредить и приди в себя. Меня слушай. Только меня. Внушение демона может быть очень сильным. Ты должен противостоять ему. Понял? «Тонущая Ксана», скорее всего, окажется просто мороком. Способом отвлечь тебя и погубить. Я сделаю все как надо, а ты мне поможешь, когда настанет время. Все, я не намерен повторять трижды.

– Я понял.

– Хорошо. Потому что у меня не будет времени спасать еще и тебя.

И не дожидаясь, пока Гжегош закончит возиться со шлюпкой, Конан начал карабкаться по отвесной скале.

Молодой человек смотрел на киммерийца, разинув рот от удивления. Никогда прежде ему не доводилось видеть, чтобы человек обладал такой ловкостью. Пальцы рук и ног варвара находили себе опору там, где, на взгляд Гжегоша, не было, да и не могло быть никакой зацепки. Но для горца, росшего среди диких киммерийских скал, в этом не было ничего необычного.

Несколько раз Конан останавливался, прижимаясь всем телом к скале, и оглядывался. Буря была уже совсем близко. С высоты, на которой находился Конан, можно было разглядеть огромные валы, росшие на горизонте и грозившие поглотить, кажется, и самый островок посреди моря. «Белит» возле острова Фоморов, наверное, уже встретилась с первыми ударами бури. Что ж, если команда не подвела – а Конан не сомневался в том, что так оно и есть, – то кораблю ничего не угрожает.

Скоро первые удары ветра обрушатся на остров Илейв. Нужно успеть добраться до самого верха, иначе буря может сорвать человека, прилепившегося к скале, и швырнуть его в море, на острые утесы. А пережить подобное испытание не под силу даже киммерийцу с его нечеловеческой силой и выносливостью. Все-таки он принадлежит к роду людскому, что бы там ни думал о нем сейчас восхищенный юнец, находящийся там, внизу.

Конан решительно полез дальше.

Скоро его голова уже показалась над краем скалы. Он ухватился поудобнее и втянул свое мощное тело наверх. Уселся на камни, чтобы перевести дыхание.

Первая и самая трудная преграда позади он забрался на скалу. Теперь он сидел на узеньком скальном выступе, а над ним громоздилась стена замка. Именно там, за этой стеной, находится Синрик, давний враг морских людей, человек с извращенным, злым сердцем.

Конан попытался представить его себе. Киммериец повидал немало служителей зла. Одни были молоды и привлекательны, другие – стары и безобразны; среди них встречались и демоны, и молодые женщины, и честолюбивые политики. И все они желали завладеть тем, что могли бы иметь и без помощи темных демонических сил – если бы обладали талантом и волей.

Чего у них никогда не встречал киммериец – так это глубокого, ясного ума. И все они склонны недооценивать противника.

Поэтому, решил Конан, нет смысла задумываться над тем, каким окажется Синрик. Главное о нем киммериец знал еще до их личной встречи.

Поколение за поколением в этом замке рождался наследник – сын предавшегося демону отца и несчастной, обреченной на смерть матери. Должно быть, все владетели Илейва принимали в наследство вместе с замком склонность к жестокости и извращениям. Но, судя по тому, что Конан слышал о Синрике, последний лорд Илейв в злодеяниях превзошел всех своих предков.

Буря наконец достигла острова. Нужно было спешить. Море кругом кипело. Оттуда, где находился сейчас Конан, не видно было Гжегоша с лодкой, однако варвар был уверен в том, что его молодой спутник выполнил приказание в точности.

Конан полез дальше. Сильные порывы ветра хлестали его, но киммериец только сильнее стискивал зубы и продолжал карабкаться. Стена, в отличие от скалы, предлагала гораздо больше удобных выступов, так что Конан поднимался по ней с той же легкостью, с какой другой человек шел бы по лестнице.

Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы одолеть подъем. Он забрался на стену, выпрямился во весь рост и огляделся.

Он находился теперь в замке Илейв, посреди пустынного, заброшенного в море островка. Буря неистовствовала кругом, но внутри замка установилась странная тишина. Ветер не мог проникнуть за высокие стены. Ни одного дерева, ни одного куста не росло на склоне.

Ветер как будто пытался излить свою досаду в оглушительных жалобах. Он носился вокруг неприступных стен и завывал на все лады. Слышно было, как ревет внизу море.

Черное небо низко повисло над башней. Иногда Конану казалось, будто тучи слегка раздвигаются, и тогда с небес прямо на замок глядит внимательный черный глаз, но затем видение исчезло.

Стало темно, почти как ночью. Тем не менее Конан хорошо различал башню, высокую, конусовидную, с единственным входом, забранным решеткой. Окон в башне почти не было, если не считать нескольких бойниц под самой крышей.

Крадучись, киммериец прошел по двору. Каким бы зловещим ни было обиталище Синрика, все же это было жилье – жилье человека, пусть даже жестокого и извращенного. Ему нужны еда и питье, ему требуются слуги.

И ведь у него были слуги! До тех пор, пока какой-то древний ужас не заставил их броситься навстречу смерти в морских волнах, лишь бы избежать жизни наедине с чудовищами…

Крадучись, Конан обошел башню и очутился на другой половине двора. Здесь также было безлюдно, но приглядевшись Конан заметил на дальней стене нечто странное.

Киммериец прижался к башне, стараясь сделаться как можно менее заметным. Впрочем, он мог бы и не беспокоиться об этом: полумрак, окутавший замок Илейв, скрадывал очертания человеческой фигуры.

Зато сам киммериец превосходно видел теперь на фоне грозового неба то, что разворачивалось на низкой стене замка.

Эта стена была обращена к внешней стороне моря. Она была совсем невысокой, поскольку в дополнительном укреплении здесь не возникало никакой надобности: отвесный склон был совершенно вертикальным, так что даже киммериец не смог бы по нему подняться.

Именно здесь был сооружен большой каменный столб, к которому цепями приковывались пленницы. И сейчас возле столба виднелась хрупкая женская фигурка.

Буря неистовствовала в небесах и на море. Гигантские валы катились к горизонту. Черные тучи мчались, гонимые ветром, сталкивались между собой, рвались, но никогда не рассеивались – они были плотны и густы, как мировое зло.

Неожиданно Конан понял, что происходит, и на душе у него стало спокойно. Как будто дело уже завершено, и злодеи низвергнуты.

Одно время киммериец всерьез опасался, что буря вызвана каким-то магическим способом, однако теперь он совершенно уверился в том, что это не так. Буря была самая обычная; Синрик лишь решил воспользоваться ею для завершения злодеяния.

Если бы у Синрика была возможность вызывать непогоду, он бы устраивал подобные «представления» каждый раз, когда приносил бы жертву своему демону-покровителю. Но коль скоро Синрик торопился умилостивить демона, пока бушует ураган, стало быть… стало быть, у Синрика попросту не хватило времени провести все свои обычные пытки.

Конан теперь не сомневался также и в том, что многие из пыток, изобретенных Синриком, были предназначены не столько для ублажения демона, сколько для удовлетворения извращенных наклонностей самого Синрика. Что ж, чего можно ожидать от человека, которого, как породистую лошадь, выводили нарочно для подобных дел? От человека, выросшего в атмосфере зла и ненависти?

Конан был не из тех, кто обременяет себя заботами о перевоспитании злодеев. Он никогда не стремился понять душу негодяя. Если Конан видел перед собой мерзавца, реакция киммерийца всегда была одинаковой: он извлекал из ножен длинный киммерийский меч – и уничтожал врага, как бешеного пса, не задавая вопросов, не пускаясь в разговоры и не позволяя себе никаких сомнений.

Девушка была здесь. Вероятно, та самая – Ксана. Та, которую так долго и так безуспешно стремился заполучить демон.

Она стояла у столба, обмотанная тяжелой ржавой цепью. Ее голова бессильно упала на грудь. Она выглядела обессиленной, испуганной, но целой и невредимой.

Это Конан установил при вспышках молнии, которые озаряли двор замка и стену с пленницей. В этих же вспышках Конан разглядел наконец и Синрика.

Возможно, при своих посещениях Мессантии Синрик и выглядел знатным человеком, немного эксцентричным, несомненно богатым и, в общем и целом, милым и – как это называют женщины – «интересным». Сейчас от всей этой «интересности» не осталось и следа. На Синрике был длинный косматый плащ, сшитый из звериных шкур. Голову его венчал головной убор, сделанный из человеческого черепа, обтянутого кожей, раскрашенного и позолоченного вокруг глазниц и ноздрей. Два пестрых пучка птичьих перьев торчали в кости черепа там, где у жившего когда-то человека были уши. Этот убор, словно тиара, покачивался па голове Синрика.

Лицо, видневшееся под тиарой, казалось едва ли не более страшным, нежели этот причудливый и жуткий головной убор. Синрик обвел синей краской глаза и рот, а щеки надрезал ножом, так что кровь стекала на его подбородок и капала на грудь.

Он стоял рядом с пленницей и воздевал руки к небесам.

Несколько раз в разрывах между тучами мелькал черный глаз. Теперь Конан не сомневался в том, что ему не почудилось: глаз действительно был. И принадлежал он демону, который внимательно наблюдал за своим адептом.

Синрик прокричал какое-то заклинание. Оно звучало на древнем языке, жутком и неблагозвучном.

Затем он перешел на родную речь:

– Приди! – расслышал Конан. – Приди и забери то, что принадлежит тебе по праву!

Буря подхватила голос Синрика и унесла его вдаль. Он затих между тучами, утонул между волнами.

Конан отделился от стены и побежал к стене, держа меч наготове. Он уже видел, как ему освободить пленницу. Цепь, которой она была опутана, была старой, и несколько звеньев проржавели. Ни одна из жертв Синрика никогда не имела возможности вырваться на волю. К тому времени, как несчастные девушки оказывались возле этого столба, их воля уже была сломлена, а сил не оставалось вовсе.

Но теперь все обстояло иначе. С громовым криком Конан одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от пленницы. Он размахнулся и одним точным, мощным уларом перерубил цепь. Как дохлая змея, цепь упала на землю. Девушка продолжала стоять у столба, как будто ее заворожили и приказали не двигаться. Она даже не поняла, что происходит.

Только что она слышала жуткие заклятья, произносимые ненавистным голосом, видела грозовое небо и развевающийся косматый плащ, и кошмарный разукрашенный череп плясал над гримасничающим лицом. И вдруг в мгновение ока все переменилось. Перед ней стоял высокий широкоплечий человек с длинными черными волосами и горящими синими глазами. Он зверски скалился, но при этом почему-то совершенно не внушал ей страха. Наверное, потому, что его лицо было первым по-настоящему человеческим лицом, которое она видела за очень долгое время.

Сквозь завывание бури Синрик расслышал звон разбитой и падающей цепи и обернулся. Его плащ взлетел над плечами, описав полукружье в воздухе. Казалось, Синрик вот-вот превратится в жуткую крылатую тварь и взмоет в небеса.

Черный глаз широко распахнулся в небе, а затем на фоне грозовой тучи возникли очертания новой фигуры. Это был монстр, который медленно снижался, направляясь к замку. Конан успел еще рассмотреть его: бородатое мужское лицо, окруженное множеством мощных щупалец, похожих па щупальца огромного осьминога, и длинный хвост, похожий на рыбий. Существо это полетело прямо к Синрику и столбу, возле которого находилась пленница.

Конан схватил девушку за руку и сильно дернул, понуждая очнуться от полубессознательного состояния.

– Ксана! – гаркнул киммериец. – Приди в себя! Бежим, скорее!

– Кто вы? – пробормотала она.

Но варвар не стал тратить времени на знакомства и душещипательные разговоры. Может быть, после. А может быть, и вовсе придется обойтись без этого. В любом случае, сейчас не до церемоний

Он потащил девушку за собой, торопясь укрыться вместе с нею в тени башни. Она, спотыкаясь, бежала вместе с Конаном. Башня внушала ей безотчетный ужас. Конан тем не менее заставил ее обежать башню кругом и прижаться к стене.

Демон быстро снижался. Синрик отчаянно размахивал руками, показывая направление, в котором скрылись беглецы. Но было уже поздно: разъяренный тем, что Синрик осмелился вызвать его и предложить пустой столб, где не оказалась никакой жертвы, демон распахнул широченную пасть. Мужское бородатое лицо как будто разорвалось надвое, и в провале пустоты, явленном при этом, засверкали длинные вызолоченные зубы.

Мгновение – и безголовое тело Синрика забилось в корчах возле жертвенного столба. Кровь последнего из владетелей Илейва хлынула на разбитую цепь. Голова с выпученными глазами и зловещая тиара исчезли в пасти демона.

– Тише, – прошептал Конан, обращаясь к девушке.

Ксана замерла, прижавшись к его могучему плечу. Она боялась даже дышать, чтобы чудовище не обнаружило беглецов.

– Оно все равно чует меня, – прошелестел голос Ксаны. – Оно знает, как пахнет моя кровь.

– Нет, – так же тихо ответил ей Конан. – Я принял меры к тому, чтобы этого не случилось.

И тут он опять потащил ее за собой, на сей раз к другой стене.

Она послушно пошла за ним, однако у самого края остановилась.

– Зачем мы пришли сюда?

– Сейчас монстр нас заметит, – сказал Конан. – Нам нельзя медлить.

– Что ты хочешь делать? – закричала Ксана, забыв об осторожности. – Я боюсь!

– Тебе придется довериться мне, – заявил киммериец. – Другого выхода нет. Ты видела, что он сделал с Синриком. Так же он поступит и с тобой, если ты будешь сопротивляться.

Ксана вцепилась в Конана – он подивился силе ее рук, – и заплакала:

– Но я боюсь! Что ты задумал? Кто ты такой?

– Я – друг, твой и Гжегоша, – ответил Конан. – Просто поверь мне и ничего не бойся.

Она тяжело вздохнула. Конан обнял ее. Он видел, как демон медленно разворачивается в их сторону. Еще немного, и чудовище обнаружит беглецов, и тогда бежать будет поздно. Даже если они прыгнут вниз, монстр успеет поймать их в воздухе.

– Обними меня покрепче, – приказал киммериец. – И закрой глаза.

Ксана повиновалась. Он чувствовал, как она дрожит. Конан оттолкнулся ногами от камня и изо всех сил прыгнул.

Они летели в воду, навстречу острым камням и неизбежной гибели…

Крепкие руки подхватили Ксану и понесли ее прочь. Она слышала, как надрывается и воет ветер далеко наверху, над головой. Вокруг нее не было ничего, кроме покоя и плавного покачивания волн.

– Где мы? – прошептала она. – Кто вы?

– Тише… – был ответ.

И больше ничего.

Наконец она открыла глаза. Буря миновала. Она ушла на север, чтобы там избыть остаток своего буйства и наконец затихнуть. Ксана лежала на дне небольшой лодки, а рядом с ней, ухватившись одной рукой за борт, плыл человек с круглыми темными глазами.

– Где Конан? – спохватилась девушка.

– Я здесь, – прозвучал голос киммерийца.

Она повернула голову и увидела, что Конан сидит в той же лодке, скрестив ноги и положив на колени меч. Киммериец озирался по сторонам, как будто высматривал что-то.

Но Ксана не стала спрашивать о том, что именно беспокоит ее спасителя, потому что рядом с Конаном на веслах сидел тот, кого она уже не чаяла встретить.

Это был Гжегош. Он старательно греб, направляя лодку к острову Фоморов.

Морской человек сказал Конану:

– Я нужен моим братьям. Будь наготове, когда ты понадобишься.

– Хорошо, – отозвался Конан.

– Что происходит? – прошептала Ксана.

Гжегош улыбнулся ей.

– Вы спаслись от демона тем, что прыгнули в воду. Вас подхватили наши друзья, морские люди. Это они не позволили вам погибнуть. Они ждали внизу, в волнах. Один из них помог мне вывести лодку, чтобы подобрать вас.

– Это… это действительно ты? – нерешительно спросила его Ксана. Порой ей начинало казаться, что она все еще находится в плену, закованная или связанная, и грезит наяву.

Гжегош засмеялся.

– Это я, можешь мне поверить! И если бы не Конан, мы никогда бы с тобой не встретились!

– Почему демон не преследует нас? – тревожно спросила Ксана.

– Он нас преследовал… но затем почуял близость куда более давнего врага и более желанной добычи, – был загадочный ответ.

Конан насторожился и взялся за меч.

– Началось! – негромко произнес он, прерывая излияния влюбленных.

Вода за кормой лодки вскипела. Ксана с ужасом смотрела на образовавшийся поблизости водоворот. Там явно происходила какая-то подводная битва. То и дело к поверхности воды поднималась темная масса. Затем вдруг явился огромный рыбий хвост, который несколько раз яростно ударил по воде. Сильные волны заплескали, ударяясь о борт лодки и раскачивая ее.

Ксана вскрикнула и попыталась перебраться к Гжегошу, чтобы обнять его и найти утешение на его груди, но киммериец рыкнул на нее:

– Сидеть смирно! Не хватало еще, чтобы вы тут опрокинули лодку!

Наконец они смогли разглядеть сражение. Морские люди атаковали демона, едва только тот, преследуя Конана и Ксану, очутился в воде. Демон, очевидно, сперва полагал, что сумеет разделаться с противником, но затем осознал свою ошибку. Врагов оказалось слишком много даже для такого могущественного существа. Кроме того, его заманили в ловушку. Он очутился в стихии, которая была для его врагов родной.

Морские люди облепили его, отбиваясь от длинных извивающихся щупалец. Демон разил их вслепую, нанося удары по всем направлениям. И вдруг боль пронзила все его существо: один из морских людей отхватил ножом конец щупальца. По воде потянулась черная полоса демонской крови.

Эта кровь обжигала кожу, ела глаза, но морские люди не отступались. Они набросились на своего давнего врага сразу отовсюду. Они разили мечами, грызли зубами, били ножами, и в конце концов одновременно нанесли каждый по удару.

Если бы не своего рода умение читать мысли друг друга, они не смогли бы действовать так слаженно. Но в их мозгу вспыхивали, как молнии, мысленные посылы собратьев, и потому им удалось буквально разорвать монстра на части.

Держа каждый по отрубленному щупальцу, они рассыпались по морю. Их путь можно было проследить по черным длинным полосам, которые тянулись за каждой отсеченной конечностью демона.

– Греби к нему! – крикнул Конан, обращаясь к Гжегошу. – Скорей! Греби изо всех сил!

И Гжегош, напрочь забыв о том, что до крови натер себе ладони, – ведь он никогда прежде не греб и вообще не был привычен к морской работе, – налег на весла. Лодка понеслась туда, где в волнах качалось тело монстра. Демон был оглушен болью и беспомощен. Продлится это недолго, и Конан не сомневался: очень скоро чудовище оправится от боли и скроется, а затем отрастит себе новые щупальца, еще более мощные, чем прежние. Мешкать было нельзя ни в коем случае.

– Греби, шлюхин сын! – орал Конан. – Греби, что есть силы! Еще!

Гжегош налегал, как только мог. Лодка разрезала волны носом. Темнеющее в воде тело демона приближалось. Конан встал, удерживая равновесие, и взял меч обеими руками.

– Ксана, пересядь к борту! – приказал он, и они с девушкой одновременно переместились в лодке.

А затем лодка оказалась прямо над демоном. И Конан с поразительной силой и точностью нанес удар.

Один-единственный, но этого хватило.

Киммериец видел сквозь тонкую пленку воды лицо демона. Мужское лицо с черной бородой. Возможно, это лицо тоже кто-то считал привлекательным и «интересным». Оно в своем роде выглядело загадочно: правильные тяжелые черты, потаенная нечеловеческая жестокость в глазах. Даже сейчас, когда демон истекал кровью и мучился от боли и унижения. Даже сейчас желание терзать и мучить его не покинуло.

Затем демон заметил, как на него надвигается тень. Он знал, кто это. Человек, который несет ему смерть. Окончательную гибель, последнее перемещение в черные адские глубины, откуда не будет исхода.

Синие глаза варвара и темные – демона – встретились на миг. И во взгляде монстра Конан прочитал ту покорность, которая в последнее мгновение перед смертью иногда появляется во взоре жертвы.

Киммериец широко ухмыльнулся – скорее, оскалился, как зверь, – и изо всех сил ударил мечом по шее побежденного врага. Голова чудовища сразу пошла ко дну, а тело, изогнувшись и извергая фонтаны черной крови, принялось биться в агонии. Несколько раз хвост хлопал по воде, вздымая волны, а затем обмяк.

Конан уселся обратно в лодку, снова положил меч себе на колени и вдруг дружески, почти как мальчишка, улыбнулся Гжегошу и Ксане.

– Ну вот, – проговорил варвар, – все кончено. А вы в чем-то сомневались, дети?

Оглавление

.

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Реклама на сайте