«Сердце в броне»

Аркадий Степной Сердце в броне (Глинглокский лев — 3)

ПРОЛОГ

В королевской спальне горят свечи, молодой король не спит, король изволит работать. В легкой рубашке, распахнутой на груди, он сидит за маленьким круглым столиком, подперев голову руками и полностью погрузившись в отчет королевской торговой палаты. День выдался нелегкий, и уставшему королю приходится по несколько раз перечитывать одни и те же строки, чтобы понять их смысл. Можно все бросить и лечь спать, ведь он — король, и в его власти отменить завтрашнее заседание, перенести его на другой день или запретить вовсе. Король не подвластен никому, кроме самого себя. Но подлинные короли тем и отличаются, что нет для них строже судьи и требовательнее господина, нежели они сами. А Георг Нойманид был подлинным королем, повелителем по крови и по призванию. И можно было не сомневаться, что, несмотря на поздний час, он не ляжет спать, пока досконально не разберется в лежащем перед ним отчете и не будет полностью готов к назначенному на утро заседанию своей торговой палаты.

Вместе с королем не спит и пожилой лакей, в чью обязанность входит каждые полчаса менять кожаные мешки с горячей водой, согревающие пустую королевскую постель. Он прекрасно вымуштрован, его бесшумные и деликатные движения почти незаметны и абсолютно не мешают королю в работе. Правда, в отличие от двух гвардейцев, охраняющих вход в королевскую опочивальню, лакей иногда позволял себе украдкой зевать. Гвардейцам же сия роскошь недоступна. Подобно двум каменным изваяниям застыли они по обеим сторонам от двери, сжимая челюсти и опираясь на обнаженные мечи. Пост номер один, большая честь и ужасная скука. В этой части дворца нет ни одного постороннего, и единственным развлечением был пожилой лакей, каждые полчаса менявший грелки. Сомнительное развлечение, скажем прямо. Гвардейцы провожали его угрюмыми взглядами и отмечали по нему время, прикидывая, сколько им еще осталось до смены караула.

Когда в пустом коридоре слышатся четкие шаги, гвардейцы привычно настораживаются, но почти сразу же приходит расслабленность и облегчение — это смена. Помощник начальника караула сэр Локсби в сопровождении двух гвардейцев в закрытых шлемах. Все нормально, вот только… в нарушение всех правил мечи у сменщиков уже обнажены, да и сэр Локсби непривычно бледен и напряжен. Часовые переглянулись. Мелочь, конечно, бывает и не такое, но настороженность возвращается. Локсби и сопровождающие его гвардейцы останавливаются перед часовыми и поворачиваются к ним лицом. Помощник начальника караула делает шаг вперед и приказывает:

— Часовые, сдать пост.

По этой команде часовые должны вложить мечи в ножны и поменяться местами с прибывшими караульными. Но часовые медлят, им не нравится происходящее. Локсби недовольно хмурится и повторяет уже резче:

— Часовые, сдать пост!

Все верно, так и должно быть, реакция рыцаря вполне нормальна, но что-то все-таки мешает часовым незамедлительно подчиниться. Да еще и опущенные забрала мешают разглядеть лица сменяющих их гвардейцев. Часовые переглядываются и… вкладывают мечи в ножны. Лицо Локсби искажает злая улыбка, эта улыбка заставляет часовых пожалеть о своем решении, но поздно. Пришедшие вместе с Локсби лжегвардейцы наносят им смертельные удары. Заливаясь кровью, часовые падают на пол как подкошенные. Локсби обнажает меч и бьет ногой в украшенную резьбой дверь.

В отличие от окаменевшего лакея реакция молодого короля почти мгновенна. Вскочив, он схватил столик и бросил его под ноги ворвавшимся в спальню убийцам. Возникшая заминка позволила ему добежать до стены и сорвать с нее фамильный меч. Завязался неравный бой. Трое убийц в стальных доспехах против короля, защищенного лишь легкой рубашкой. Первая же атака окрасила рубашку кровью из глубокой раны на левом плече.

Пришедший в себя лакей выбежал из спальни, и через распахнутую настежь дверь донеслись его панические крики:

— Стража! Стража! На помощь!

Поняв, что времени у них осталось мало, убийцы удвоили свои усилия. Окровавленный король постарался пробиться к выходу, но его отбросили и, ранив повторно, зажали в угол. Жить ему оставалось считанные мгновения.

Пожилой лакей не убежал, как подумали было нападавшие. Позвав на помощь, он подхватил с пола выроненный убитым часовым меч и, широко размахнувшись, с криком бросился на выручку. Чудес не бывает, а меч — это далеко не грелка. Неумелый удар никого не задел, и лакея пробили в ответ сразу тремя мечами.

Но смерть его не была напрасной, отвлекшиеся убийцы упустили из виду короля. Воспользовавшись их оплошностью, король вырвался из смертельной ловушки и выбежал из спальни. Убийцы бросились следом, но было поздно, в коридоре их встретили поднятые по тревоге гвардейцы. В коротком яростном бою переодетые гвардейцами убийцы были изрублены до смерти. А возглавлявший их рыцарь Локсби, понимая, что его хотят взять живым, выбросился из окна.

Разгоряченных боем гвардейцев сменили агенты тайной службы. Крепкие, хмурые ребята в серых одеждах поверх безликих доспехов взяли под охрану королевские покои и все прилегающие к ним помещения. Мертвые тела убрали, кровь смыли, сломанные двери и мебель заменили, как будто ничего и не было.

На следующий день состоялось заседание королевской торговой палаты, и его величество Георг Первый в течение шести часов обсуждал с видными купцами королевства поправки в положение о пошлинах и налогах. И только усиленная стража и обилие молчаливых мужчин в серых одеждах свидетельствовали о том, что мир изменился и началась новая война — необъявленная.

Глава 1 Водоворот

Поезд, следующий по маршруту Алматы — Защита, вздрогнул и тронулся с места, постепенно набирая ход. Рустам проводил его взглядом, достал из кармана сотовый и набрал номер.

— Апа [1], все в порядке. Тетя Гуля уехала.

— Вы не опоздали?

— Нет, не опоздали. Даже раньше на двадцать минут приехали.

— Хорошо, балам [2], возвращайся домой.

— Что-нибудь купить по дороге?

— Не надо, дома все есть. Будь осторожен, хорошо?

— Конечно, апа. Ты же меня знаешь.

Рустам убрал телефон в карман и улыбнулся. Все бабушки мира одинаковы. Мы для них всегда дети, они страшно за нас переживают и никогда не упускают случая напомнить об осторожности.

Мотор подержанной «тойоты» завелся с полуоборота. Рустам включил печку, пристегнул ремень и, расплатившись с парковщиком, покинул привокзальную стоянку. Проехав несколько кварталов, он остановился у круглосуточного магазинчика на автобусной остановке. Купив пачку «Орбита» и бутылку сока, он вышел на улицу.

— Мужчина, отдохнуть не хотите?

Рустам повернул голову и встретился взглядом с невысокой девушкой в короткой помятой юбке.

— Нет, спасибо.

— Недорого.

Рустам помотал головой и повторил:

— Нет.

Девушка разочарованно вздохнула и отошла. Рустам усмехнулся, сел в машину, пристегнул ремень, повернул ключ, и… ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Рустам попробовал еще раз, но результат был прежним, ключ проворачивался, подсветка на приборной панели дисциплинированно загоралась, но мотор никак на все это не реагировал, будто бы его и не было. Первым порывом Рустама было выйти из машины и открыть капот, но он вовремя остановился. Он мог хоть до скончания века глазеть на двигатель, это все равно ни к чему не привело бы. Рустам только два месяца как купил машину, и все, что находилось у нее под капотом, было для него тайной за семью печатями.

Он тяжело вздохнул, встретился со злорадным взглядом отвергнутой им проститутки, скривился и полез за сотовым.

— Алло, здравствуйте. Будьте добры, позовите к телефону капитана Уразбаева. Да, да, Тимура Уразбаева.

Пока дежурный по училищу разыскивал Тимура, Рустам открыл бутылку и выпил сок. Отвергнутая проститутка больше не давила ему на нервы, к ней подошли двое мужчин, и, кажется, дела у нее пошли на лад. В отличие от него. Заглохшая машина, крепчающий декабрьский мороз и абсолютно непонятные перспективы в отношении ремонта. Есть от чего пригорюниться неопытному водителю. От дальнейших тяжелых мыслей Рустама отвлек оживший динамик сотового телефона.

— Капитан Уразбаев, — представился недовольный голос с ярко выраженными милицейскими интонациями.

— Алло, Тим, это я, Рустам.

Голос в трубке явственно оживился:

— О, здорово! Как дела? Чего звонишь?

— Дела хреново, потому и звоню.

— Что такое? — насторожился голос — Обидел кто?

— Да нет. Машина заглохла.

— А, машина. — Голос немного расслабился. — Что случилось?

— Да не заводится чего-то. Я тетку на поезд посадил, сел в машину, завелась с полпинка. Остановился у магазинчика купить соку, заглушил двигатель, конечно, и вот никак не могу ее теперь завести.

— Так-так, подожди, — задумался Тимур. — У тебя коробка-автомат?

— Да.

— Посмотри, в каком она положении, на парковке?

— Да, на парковке.

— Угу, значит, дело не в этом. А когда заводишь, что происходит?

— Ничего не происходит, — ответил Рустам. — Тишина.

— Что, вообще ничего не слышно?

— Вообще ничего, только подсветка загорается.

— Ну все с тобой ясно, — подытожил Тимур. — Девять из десяти, что накрылся стартер.

— Это плохо?

— Плохо, но не смертельно. Недалеко от твоего дома, на Шаляпина, есть СТО. Там электрики работают, отец с сыном. В стартерах и генераторах разбираются как никто другой. Сделают на раз-два.

— Понял. А что сейчас делать?

— А ты где? — поинтересовался Тимур.

— Где-то на Сейфулина, недалеко от вокзала.

— Тогда нет проблем. Сейчас я пошлю к тебе эвакуатор, он тебя загрузит и докинет прямо до СТО. Полчаса подождать сможешь? Не замерзнешь?

— Постараюсь. Спасибо, Тимыч.

— Не за что. Привет родителям.

Рустам убрал телефон. Настроение у него повысилось, а вот температура в салоне понизилась. И понизилась ощутимо, стало холодно. Рустам поежился и вспомнил, что в багажнике у него лежит рабочая куртка. Не слишком чистая, но выбирать не приходится. Закинув в рот подушечку «Орбита», он вышел из машины и открыл багажник. Обстановка на остановке тем временем значительно изменилась. Судя по всему, замерзшая проститутка и двое мужчин, довольно затрапезного вида, не смогли договориться, и разговор велся на повышенных тонах и трехэтажных матах.

— Да чего ты тут ломаешься?! — особенно горячился один из мужчин, в заляпанной дубленке с чужого плеча. — Как мать Тереза прям, так твою и растак…

— А ты на меня не ори! — не уступала ему проститутка. — Ишь какой умный выискался. Хочешь в долг, так тебя и растак, и в Красную армию… Иди за угол и сам себя обслужи, понял?!

— Ничего себе! — возмутился второй мужик, с неровной рыжей щетиной на лице. — Пашке, значит, в долг можно, этому, Алику с вокзала, тоже можно, а нам нельзя?!

— Мало ли что там кому можно?! — не унималась проститутка. — Хочешь погулять — доставай деньги, понял?!

— Да что с ней разговаривать! — заорал мужик в дубленке, вконец разозлившись. — За волосы ее да за угол! Пару раз по морде получит, будет как шелковая!

И в подтверждение своих слов схватил девушку за волосы. Та закричала и разразилась отборным матом. Рустам поморщился, посмотрел на опухшее от пьянства лицо проститутки и решил не вмешиваться. Пьяниц и бомжей в стране с каждым годом становилось все меньше и меньше. Они просто вымирали, не выдерживая жестокой действительности, больше не желавшей нести их по жизни на своем горбу. Соцпрограммы и благотворительные общества бессильны против нежелания работать и желания пить. Ряды маргиналов таяли, но те, кто был еще жив, продолжали существовать по своим правилам и понятным лишь им одним законам. Привокзальная проститутка и ее вспыльчивые клиенты, видимо, хорошо знали друг друга. Влезать в чужую «бытовуху» было бы глупо. Стараясь не смотреть в сторону конфликтующих, Рустам отряхнул куртку и протер снегом особо подозрительные пятна.

Проститутка тем временем вцепилась зубами в руку державшего ее за волосы мужчины. Тот взвыл от боли и, отдернув руку, со всей силы ударил девицу кулаком по лицу. Та упала. Разъяренные мужчины начали бить ее ногами.

Рустам откинул куртку и бросился на озверевших любителей платной любви. «Только бы никого не убить, только бы не убить», — пронеслась у него в голове лихорадочная мысль. Он сильно толкнул рыжего мужика и, схватив второго за ворот дубленки, отбросил того на землю.

— Хорэ, мужики, хорэ! — прокричал Рустам, вставая над лежащей девушкой и вскидывая вверх ладони. — Побуянили и будет! Чего девчонку-то калечить?

— Да ты кто такой?! — проорал тот, что был в дубленке, и, поднявшись с земли, бросился на него с кулаками.

«Только бы не убить, только бы не убить…» Рустам знал, на что способны инстинкты, вколоченные в его тело Гартом. Сразу же после возвращения он чуть было не зашиб соседского парнишку, перебравшего на свадьбе и завязавшего постыдную драку. Лишь в последнее мгновение Рустам успел сдержать свой удар, и вместо переломанного кадыка дело закончилось ушибом и легким испугом. Причем больше всех испугался сам Рустам: слишком уж непредсказуемо резко сработало его тело в безобидной, казалось бы, ситуации.

Поэтому он не стал бить нападавшего на него пьяницу, а только оттолкнул его от себя, молча стерпев кулак, мазнувший его по лицу. Пьяница снова упал на землю, дубленка за что-то зацепилась и с треском разорвалась.

— Да ты что творишь, су…! — закричал мужик, совершенно теряя над собой контроль.

Он снова вскочил на ноги и, подхватив с земли камень, кинулся на Рустама, остервенело размахивая булыжником и выкрикивая ругательства. Рустам перехватил его руку, выдернул из нее камень, но бить опять-таки не рискнул, в очередной раз с силой оттолкнув от себя пьяницу.

«Только бы не убить, только бы не уб…»

Грязное лезвие кухонного ножа вошло ему в спину, взорвавшись болью в удивленном сознании. Второй пьяница, тот, что с рыжей щетиной, выпустил из ладони пластиковую рукоять и сделал шаг назад, с тупым изумлением смотря на капли крови, окропившие грязный снег. Ноги у Рустама дрогнули, и он, качнувшись, опустился на колени.

— Ты что натворил, придурок?! — закричал мужик в дубленке, поднимаясь с земли и с испугом глядя на позеленевшего Рустама.

— Я… я… я не… я не хотел… я… я… — бессвязно залепетал рыжебородый и бросился бежать.

Вслед за ним, то и дело спотыкаясь, убежал и его приятель. Проститутка поднялась с земли и кинулась к магазину, истошно крича:

— «Скорую»! «Скорую»! Вызовите «скорую»!

— Ничего… ничего… — выдавил из себя Рустам. — Со мной… такое уже бывало…

Асфальт, покрытый окровавленным снегом, закрутился и ударил его по лицу. Тьма закрыла ему глаза и потушила сознание.

Четвертая городская больница города Алматы. На крыльце стоит угрюмый сухопарый мужчина в накинутом на плечи белом халате. У него усталое, опустошенное лицо, он провожает взглядом кружащиеся в холодном свете фонарей снежинки и нервно курит.

У крыльца остановилась «газель» «скорой помощи», молодая докторша и двое больничных санитаров переложили привезенного больного на каталку и завезли в больницу. Пожилой водитель «скорой» проводил их взглядом, вышел, разминая ноги, и приблизился к курящему на крыльце мужчине. Тот молча протянул ему раскрытую пачку, водитель благодарно кивнул, достал из пачки сигарету и с видимым удовольствием закурил. Мужчина в халате кивнул в сторону двери и негромко спросил:

— Что с ним?

— Не ваш случай, Мухтар Саттарович, — ухмыльнулся водитель, — пищевое отравление, только-то и всего.

— Только-то и всего, — повторил за ним хирург, думая о чем-то своем.

Свежий морозный воздух, снегопад, хорошая сигарета настраивают водителя на благодушный лад, и ему хочется поговорить.

— Мухтар Саттарович, — начинает он, добродушно щурясь, — я вот чего спросить-то хотел: помните, мы сегодня паренька одного привозили, ножевое ранение, с Сейфулина?

— Бектасова Рустама?

— Да-да, — обрадовался водитель, — вот именно, его самого, Бектасова этого. Так вот, меня что удивило-то, Мухтар Саттарович, я когда Викуше-то помогал перевязку делать, то внимание обратил, что парнишка-то весь в шрамах. Я столько шрамов, пожалуй, только раз и видел, это когда автобус с ветеранами — «афганцами» в аварию попал. Но то «афганцы» — ясное дело, с войны да без «подарка» вернуться трудно. А у этого-то откуда? Молодой же еще совсем.

Хирург молча пожал плечами, он явно был не в настроении. Но пожилому водителю уж больно хотелось поговорить.

— Мухтар Саттарович, вы уж простите старика, но что-то любопытство меня заело. Может, когда парнишка на поправку пойдет, поинтересуетесь у него между делом — откуда у него подобные украшения?

Хирург устало вздохнул:

— А не у кого больше спрашивать, Михалыч. Умер твой Бектасов. Прямо на операционном столе и умер.

Хирург затушил сигарету, сломав ее в пальцах, выкинул в урну и ушел. Оставшийся один водитель растерянно покачал головой:

— Вот оно, значит, как. Был человек — и нету, вроде и не война, а… Эх, люди-люди, что же вы друг с другом делаете?…

Старик в сердцах чертыхнулся и пошел к машине. Ночь еще не закончилась, и работы у «скорой помощи» будет много, впрочем, как и всегда.

В ореховом кабинете светло и просторно. А распахнутые настежь узорчатые окна позволяют свежему ветру беспрепятственно разносить по комнате ароматы пробуждающейся весны. Но торжество природы отнюдь не радует молодого глинглокского короля, его брови нахмурены, а взгляд строг и сосредоточен. Он слушает доклад королевского казначея о состоянии своей казны и мрачнеет буквально на глазах.

Казначей, высокий и очень худой старик, закончил доклад и смиренно поклонился. Король Георг недовольно прищелкнул языком и сказал:

— Уотфорд, вот уже полгода как закончилась война, но за это время мы не только не улучшили положение, а значительно его ухудшили. И без того огромные долги королевства выросли на порядок и приобрели угрожающий размах. Я крайне вами разочарован, крайне. Старик обиженно побледнел:

— Ваше величество, я делаю все, что в моих силах. И если бы ваш совет, ваше величество, последовал моим рекомендациям, мы бы смогли значительно урезать наши расходы и существенно сэкономить.

— Уж не лагеря ли беженцев вы имеете в виду, Уотфорд? — прищурился Георг.

— Да, ваше величество, — подтвердил казначей, — именно их я и имею в виду. Они стоили нам слишком дорого, ваше величество. И, право, я до сих пор не совсем понимаю, зачем мы ежемесячно тратили на них столько заемных средств.

— А вы осознаете, Уотфорд, — вкрадчиво произнес Георг, — что эти люди потеряли все, что имели, и, если бы не дотации из казны, они бы попросту вымерли от голода?

— Ваше величество, — слегка напыщенно отреагировал казначей, — эти люди не находились на государственной службе. И, на мой скромный взгляд, о своем пропитании они должны были позаботиться сами.

— Достаточно, Уотфорд. — В королевском голосе прорезался металл. — Эти люди мои подданные, и позволить умереть им от голода — это последнее дело. Вам ясно?

— Да, ваше величество. — Казначей почтительно поклонился, но по его лицу было видно, что он нисколько не убежден.

Георг хотел что-то сказать, передумал и махнул рукой:

— Вы свободны.

Казначей еще раз низко поклонился и вышел. Георг задумчиво закусил губу. В своем правлении он предпочитал опираться на «старую гвардию» — верных слуг и советников своего отца, впавших в немилость после его смерти и вновь возвращенных ко двору Георгом. До сих пор эта практика себя оправдывала. Граф Честер, граф Калу, барон Лансье и многие другие не утратили своей прежней хватки и служили Георгу с неменьшим рвением, нежели его отцу. Но были и исключения. И казначей, Брей Уотфорд, к сожалению, вошел в их число. Он был, как и раньше, безупречно честен, но, к несчастью, его честность не в состоянии оплатить огромные королевские долги и наполнить пустые сундуки полновесным золотом. Для этого требовалось нечто большее, нежели простая честность. Королю Георгу нужен был новый казначей. Умный, цепкий и энергичный малый, которого предстояло еще найти, и найти незамедлительно.

Дорожная карета с графским гербом — знатная добыча для лихих людей. Но двое рыцарей, закованных в стальные доспехи, и четыре десятка суровых усачей уланов при полном вооружении в качестве сопровождения остужали горячие головы и вынуждали их искать другую добычу, более легкую и менее защищенную.

В карете, на мягких подушках, сидели две девушки. Они были облачены в простые дорожные костюмы, но каждое их движение выдавало знатное происхождение и соответствующее воспитание. Одна из девушек, подвижная и живая, с лукавым взглядом и горящими как медь локонами, обрамлявшими открытое насмешливое лицо, постоянно выглядывала в окно и без конца подшучивала над рыцарем, державшимся рядом с каретой, неподалеку от ее окна. Рыцарь, ехавший без шлема, несмотря на все ее усилия, был неизменно мрачен. На его лице, возле крепко сжатых губ, уже залегли глубокие складки, выдававшие тяжкие испытания, доставшиеся на долю этого молодого человека. Небрежно подстриженные волосы венчала войлочная шапочка, служившая подшлемником, а мускулистое тело скрывали прекрасно подогнанные доспехи. Правая рука его, в кольчужной перчатке, крепко сжимала поводья горячего гнедого жеребца, а левой руки не было вовсе, кованый наплечник переходил в стальную пластину, которая, словно маленький щит, закрывала то место, где должна была быть рука.

Временами взгляд рыжеволосой красавицы помимо ее воли задерживался на этой страшной пластине, и это вынуждало рыцаря еще больше мрачнеть и недовольно морщиться.

Вторая девушка, черноволосая, гибкая, с тонкими чертами лица и темно-синими лучистыми глазами, была молчалива и печальна. Она невпопад отвечала на шутки своей подруги и с какой-то затаенной грустью смотрела на живописные пейзажи, безмятежно проплывавшие за окном плавно покачивающейся кареты.

В конце концов, не выдержав очередной порции беспощадных шуток, однорукий рыцарь скривил губы в вежливой улыбке и, что-то неразборчиво буркнув, пришпорил жеребца, умчавшись во главу процессии. Рыжеволосая шутница проводила его недовольным взглядом и, сердито задернув занавеску, воскликнула:

— Вот она, пресловутая мужская смелость! Я битый час пытаюсь его развеселить, а он не нашел ничего лучшего, нежели трусливо сбежать.

— Ральдина, ты к нему несправедлива, — отозвалась ее печальная подруга. — Хорнблай потерял руку, был в плену. Ему нужно прийти в себя, смириться с потерей и все осмыслить. А ты беспрестанно на него давишь своим неудержным весельем. Что же ему оставалось делать?

Ральдина возмущенно фыркнула:

— Айрин, не будь занудой. Прошло уже полгода, а мой брат все еще никак не может прийти в себя. А все потому, что все с ним возятся, постоянно его жалеют и ходят вокруг него на цыпочках.

— Я бы подумала, что ты стала черствой, — отозвалась Айрин, — если бы своими глазами не видела, как ты плакала четыре дня кряду, когда Хорнблая привезли домой.

— Это кто плакал четыре дня?! — возмутилась было Ральдина, но тут же успокоилась. — Ну да, плакала, и, может быть, даже и четыре дня кряду. Но ведь жизнь продолжается. И именно это я и пытаюсь растолковать своему упрямо страдающему братцу. А он даже не хочет меня слушать. Ну ничего, приедем — я ему устрою. Кстати, а долго ли нам еще ехать?

— Нет, — ответила Айрин, — мы почти приехали. Скоро тракт повернет направо, а мы поедем прямо, проедем через Лялькин лес и попадем в Гросбери… — Айрин неожиданно запнулась и побледнела: — То есть в то, что от него осталось, а осталось немного…

На глазах девушки выступили слезы, и она отвернулась. Веселое выражение сошло с лица Ральдины, она придвинулась ближе к подруге и крепко ее обняла.

— Айрин, ну хотя бы ты не плачь, — попросила она жалобно. — А то я тоже заплачу, а ты же знаешь, когда я плачу, у меня опухают глаза, я становлюсь страшная и почти ничего не вижу.

Айрин посмотрела на виноватое лицо подруги и сквозь слезы заставила себя улыбнуться. Ральдина права, жизнь продолжается.

Сбежав от пытавшейся его развеселить младшей сестры, Хорнблай осадил своего гнедого рядом с саврасым жеребцом отца. Старый граф Лондейл посмотрел на сына и понимающе улыбнулся:

— Что, не выдержал?

— Выдержишь тут, — буркнул Хорнблай, досадливо скривившись. — Ральдину словно подменили, болтает без умолку. Заранее сочувствую ее будущему мужу.

Граф рассмеялся:

— А я ему, наоборот, завидую. С нашей Ральдиной ему никогда не будет скучно.

— Ага, — поддакнул Хорнблай, — и покоя ему с ней тоже не будет.

— Что такое покой, сын? — философски заметил граф. — Всего лишь иллюзия. Сегодня он есть, а завтра уже война.

— А вы думаете, отец, что новая война не за горами? — оживился Хорнблай.

— Все может быть, — посерьезнел старый граф. — Обстановка сейчас сложная, и мы можем быть спокойны только за свои восточные границы. Союз с орками восстановлен, и древняя дружба приносит новые плоды. Но со всех других сторон нас окружают если и не враги, то и не друзья. С запада играет мускулами Эдвитания. А в этом королевстве рождаются не только прекрасные женщины вроде твоей матери, но и храбрые, горячие рыцари, полные желания отомстить нам за поражения своих отцов. А с юга многочисленные королевства эльфов и гномов, которые хоть и соблюдали нейтралитет в последней войне, тем не менее держат нас под прицелом. И все еще не оставили надежды отхватить свой кусок от старого Глинглока и перекрыть нам дорогу в южные моря. Ну и, конечно, север, где исходят ненавистью герцог Эландриэль и король Торбин. Мы им не проиграли, но и не победили. Перворожденные сохранили ядро своих армий и сохранили в неприкосновенности свои земли. Со временем боль от нанесенного нами удара пройдет, а обида останется. И тогда они попробуют вернуться.

— Мы должны быть готовы к этому, — нахмурился Хорнблай, — чтобы остановить врагов еще на границах. Ведь повторного опустошения наших земель нам уже не выдержать.

Старый граф оглянулся на сына и улыбнулся:

— Ты возмужал. Раньше ты бы воскликнул что-нибудь глупое, что-то вроде «Пусть только сунутся, мы им зададим хорошую трепку!». Сейчас же мне нравится твоя рассудительность.

Хорнблай покраснел, похвала отца была ему приятна, и в то же время она его смутила, и он поспешил сменить тему:

— Отец, что мы будем делать в Гросбери?

Граф помрачнел.

— Проверим, как обстоят дела. И постараемся найти останки барона и его сыновей, дабы с почестью их похоронить.

— А дальше?

— А дальше решать уже будет Айрин. Она единственная выжившая из рода Гросбери. Это ее земли, ей и решать.

Извилистая дорога, отделившись от северного тракта, прорезала лес и вывела к небольшому, но очень живописному озеру. На высоком скалистом холме у самого берега возвышался потемневший от времени замок Гросбери. Чуть ниже должна была располагаться большая многолюдная деревня. Но ее не было. И лишь черное пепелище напоминало об ее существовании.

Карета остановилась, спешившиеся уланы поспешили проверить замок и пепелища. Айрин, до боли закусив губу, смотрела на обгоревшую землю и не решалась выйти. Ральдина крепко сжимала ее руку, молчаливо сопереживая ее горю. Граф Лондейл, окинув внимательным взглядом разоренное имение, нахмурил седые брови и, громогласно прочистив горло, спешился. Хорнблай спешился вслед за ним, сделав это несколько неловко и сердитым окриком отогнав улана, поспешившего было ему на помощь. Подойдя к карете, Хорнблай открыл дверцу и, посмотрев в потемневшие глаза Айрин, выдавил из себя подобие улыбки.

— Баронесса, прошу вас.

Лицо Айрин еще больше побледнело, но она нашла в себе силы и вышла из кареты.

Деревня была сожжена дотла. Однако замок уцелел. Его разграбили подчистую, вывезя даже двери и окна, но сжечь почему-то не удосужились. Айрин, пройдясь по грязным, изгаженным коридорам, вошла в большой зал и застыла. В оконных проемах, некогда украшенных разноцветными витражами, свободно гулял ветер. От мебели не осталось и следа. На потемневших каменных стенах отчетливо выделялись светлые пятна, оставшиеся от висевших гобеленов. А деревянный пол был изгваздан землей, нечистотами и в некоторых местах изломан.

Не обращая внимания на грязь, Айрин прошлась по залу.

Вот здесь стоял большой дубовый стол, где вся семья собиралась вечерами. Делились новостями, подшучивали друг над другом, обсуждали семейные дела. Вот здесь стояло кресло отца. Оно было старым, очень массивным и невероятно уютным. Когда Айрин с братьями были еще маленькими, они любили сидеть в этом кресле в отсутствие отца и даже дрались за это право. А вот здесь стоял вычурный стул с высокой резной спинкой, любимое место Ласло. Айрин с Изгардом всегда подшучивали над старшим братом из-за его непонятной привязанности к этому деревянному чудовищу. Впрочем, любимый стул Изгарда был ничуть не лучше. Он сделал его собственными руками, и у этого стула было шесть ножек вместо четырех. Но Изгард очень гордился своим творением и сидел только на нем. А вот здесь, рядом с отцовским креслом, стоял очень изящный и в то же время строгих очертаний стул с мягким сиденьем и жесткой спинкой. Это было место мамы. После ее смерти стул предложили Айрин, но она отказалась. И рядом с отцовским креслом все эти годы всегда стоял пустой мамин стул, напоминая им о согревавшей их некогда безграничной любви.

Ничего не осталось. Ничего, кроме холодных каменных стен, и никого, кроме Айрин, внезапно снова почувствовавшей себя маленькой. Маленькой и ужасно одинокой.

Гоблинский банкир, даже пребывая в гневе, никогда не будет бить посуду и крушить мебель. Портить подобным образом свое имущество — удел аристократов и беспечных простолюдинов. Но это отнюдь не означает, что гнев банкира по своему накалу может уступать их гневу.

Голос почтенного Паоло Иманали грохотал подобно обезумевшему грому, обрушивая на младшего сына целые каскады гнева и негодования:

— Сопляк! Мальчишка! Ты что о себе возомнил, паршивец?! Кто ты такой, чтобы так изгаляться над своей семьей и надо мной, над своим отцом?! Кто ты такой?!

— Я ваш сын, отец, — тихо отвечал ему молодой гоблин, смиренно склонив голову.

— Не вижу! — кричал почтенный банкир, топая ногами и взмахивая кулаком. — Не вижу, что ты мой сын! Мой сын никогда бы так не поступил. Мой сын свято чтил бы сыновний долг и никогда не пошел бы против воли своего отца. Вот как поступил бы мой сын. А ты не сын мне, ты смердящий пес, не помнящий благодарности!

— Отец, прошу вас…

— Не проси! И не вздумай! Я сам дам все, что тебе нужно, а ты с покорностью примешь.

— Отец…

— Что — отец?! Плюнуть мне в лицо хочешь?! Перечеркнуть все надежды нашего дома хочешь?!

— Отец, вы неправы…

— Молчать, сопляк!!! Никогда еще не было такого в семье Иманали, чтобы дети диктовали свою волю отцам. И никогда не будет! Сядь!

Молодой гоблин послушно сел на неудобный деревянный стул. Его кипящий возмущением отец дрожащей рукой налил себе вина и залпом выпил. Немного придя в себя, он сел за рабочий стол и, старательно сдерживаясь, сказал:

— Послушай, Фабио, я даю тебе последнюю возможность одуматься. Ты мой сын. Но ты должен ясно понимать, что большая часть наследства достанется твоему брату.

— Я знаю об этом, отец.

— Это уже хорошо, и даже внушает мне надежды. Но слушай дальше. Я был бы плохим отцом, если бы не заботился обо всех своих сыновьях. Ты будешь богат, ты будешь очень богат, Фабио, и очень влиятелен. Я обо всем позабочусь сам, единственное, что требуется от тебя, — это не перечить мне. Ты понимаешь?

— Я понимаю, отец.

— Что ж, все лучше и лучше. А знаешь, как я собираюсь это сделать?

— Знаю, отец. Вы хотите женить меня на Алсер Антонадо, единственной наследнице старика Антонадо.

— Правильно, сынок, правильно. Именно это я и собираюсь сделать. И, сказать по правде, все уже оговорено. Кровь Иманали ценят и уважают. Старик Антонадо будет рад, если его внуков облагородит такая кровь. Ты понимаешь, сынок?

— Я понимаю, отец. Но я не люблю Алсер.

— Это несущественно, Фабио, — поморщился почтенный банкир. — Люблю, не люблю, это все эмоции. Стерпится — слюбится, ты понимаешь?

— Отец, я бы согласился с вами. Но… я люблю другую, я люблю Венеру…

— Опять эта Венера! — вспылил банкир, вскакивая на ноги. — Кто такая эта Венера?! Всего лишь сирота, которую я приютил из уважения к ее погибшим родителям. Она милая девочка, но что, скажи на милость, она тебе сможет дать? Что?

— Может быть, счастье, отец…

— Что?! И это вся твоя благодарность?! Ах паршивый шакал! Нет у меня больше сына, нет! Вон из дома! Немедленно!

— Как скажете, отец…

— И не отец я тебе! Больше уже не отец!

Фабио покинул отцовский кабинет и решительно прошел на женскую половину дома. В скромно обставленной маленькой комнатке его встретила стройная гоблинка с большими испуганными глазами.

— Фабио, твой отец прав. Ты не должен идти против его воли. Я — никто.

Молодой гоблин нежно обхватил ее лицо ладонями и, заглянув в глаза, сказал:

— Не говори так. Ты — моя судьба. А я — твоя. Остальное неважно. Ты меня любишь?

— Да, — выдохнула девушка.

— Тогда собирай вещи, мы уходим. Для этого дома мы теперь чужие.

Торговый народ суеверен и свято соблюдает свои нехитрые традиции, дабы не отпугнуть прибыль и достаток. Испокон веков, пересекая границы между королевствами, купцы останавливались в приграничных трактирах и выпивали стаканчик вина на удачу. Поэтому в эдвитанском трактире «Ржавая подкова», расположенном на самой границе с Глинглоком, ничуть не удивились, когда к ним во двор завернул небольшой торговый караван. Семь покрытых пылью дорожных подвод, похожих на уменьшенный вариант оркских кибиток, и десяток охранников на низкорослых, но крепких лошадях.

Пожилой кряжистый купец в дорожном костюме, окинув оценивающим взглядом полупустой зал, уверенно прошел к лучшему месту, большому столу с резными скамьями у самого окна, и по-хозяйски распорядился:

— Трактирщик, принеси-ка нам бараньей похлебки с чесноком и жаркое из говядины. Ну и вина, конечно, пару кувшинчиков.

Трактирщик, угодливо улыбаясь, поклонился и замахал руками на служанок, призывая их поскорее обслужить клиентов.

Охранники, все как один в кольчугах и железных шлемах, сели за стол с купцом, а крестьяне-возчики — отдельно, за стол попроще. Когда с обжигающей похлебкой было покончено, а от жаркого остались только кости, купец подозвал трактирщика и собственноручно налил ему вина.

— Премного благодарствую, — поблагодарил трактирщик, с удовольствием принимая неожиданное угощение.

— На здоровье, — вальяжно улыбнулся купец. Степенно огладив аккуратно подстриженную бородку, он спросил: — А скажи-ка, почтенный, что говорят путники, спокойно ли сейчас на глинглокских просторах?

— Врать не буду, — отвечал трактирщик, — говорят всякое. Коли с воинской командой ехать, оно-то, конечно, поспокойней. Ну а в одиночку или с малой компанией… там уж как повезет. Земли-то разорены, ни приставов тебе, ни баронов с их дружинами, раздолье полное для лихого люда. Да и нечисти расплодилось невидимо, и оборотни тут тебе, и вурдалаки. Даже гарпии, сказывают, прилетели невесть откуда. Правда, гарпий своими глазами никто не видел, а вот оборотней с вурдалаками да разбойников это пожалуйста. Только намедни с той стороны обоз приехал, телег двадцать, да охраны человек тридцать, еле вырвались, говорят. Телеги потрепаны, люди изранены, кабы не добрые лошади, говорят, все бы там остались.

Купец озабоченно крякнул и посмотрел на своего невозмутимого старшего охранника.

— Ну, что скажешь, Гарт? Может, стоит большого обоза дождаться?

Гарт, а это был именно он, равнодушно пожал могучими плечами:

— Ты хозяин, тебе видней. Но я бы ждать не стал. Нечисть только для одиноких путников опасна. А лихие люди, как правило, бойцы никудышные, если с наскока взять не удастся, после первой же крови драпают. Да и порядка на глинглокских землях с каждым месяцем все больше, его величество Георг Первый — правитель суровый, шутить не любит.

— Воля ваша, — развел руками трактирщик, бросив уважительный взгляд на Гарта, — мое дело маленькое. Вы спросили, я ответил. Что-нибудь еще, господин купец? Может, переночевать изволите?

Купец посмотрел в окно на положение солнца, прикинул, сколько осталось времени до заката, и, покосившись на Гарта, мотнул головой:

— Нет, спасибо. Время терять даром неразумно. Коли решили ехать, едем.

Купец рассчитался и вышел проверить, как там его подводы. За ним нехотя потянулись возчики и охранники, подстегнутые требовательным взглядом Гарта. Самого же Гарта задержал трактирщик, вежливо придержав за рукав.

— Чего тебе?

— Господин, — приторно улыбнулся трактирщик, — вы, сразу видно, воин опытный, да и с деньгами у вас все в порядке.

— А тебе-то что? — нахмурился Гарт.

— Только не подумайте ничего плохого, — еще шире заулыбался трактирщик и многозначительно понизил голос: — Есть тут у меня кое-какое воинское снаряжение для понимающего в этом толк человека, очень даже, я бы сказал, интересное.

— Ну-ну, — усмехнулся Гарт. — Небось барахло какое-нибудь ржавое, знаю я вашего брата.

— Что вы, что вы, — замахал руками трактирщик и повел Гарта в небольшую заднюю комнату, служившую складом.

Там, среди мешков с мукой и подвешенных к потолку колбас и окороков, он, немного покопавшись, достал из сундука пыльную кольчугу с набедренником и кованым нагрудником, пластинчатые наплечники и в довершение всего обтекаемый и гладкий закрытый шлем с т-образной прорезью на лицевой части.

У побледневшего Гарта перехватило дыхание. Ничего не заметивший трактирщик привычно затараторил:

— Вот видите, какая прелесть. Размерчик, конечно, не ваш. Но кто знает, вдруг пригодится. Может, кому из вашей команды, а может, еще что…

Большая мозолистая ладонь схватила оторопевшего трактирщика за горло и рванула вверх. Прямо перед собой бедняга увидел разъяренные глаза человека, привыкшего убивать.

— Откуда?! — прорычал Гарт. — Откуда у тебя это?

Трактирщик засипел и судорожно засучил болтающимися в воздухе ногами, лицо его страшно покраснело. Гарт опомнился и слегка ослабил хватку.

— Господин, господин, отпустите меня, я не виноват! — выдавил из себя испуганный трактирщик, умоляюще глядя на Гарта.

— Тогда откуда у тебя эти доспехи? — спросил у него Гарт, опуская на пол и угрожающе над ним нависая. — И где их настоящий хозяин?

— Г-господин, я все расскажу, все расскажу, только не убивайте меня!

Из груди Гарта вырвалось звериное рычание, и трактирщик поспешил перейти к делу:

— П-полгода назад, сразу после окончания в-войны, в трактир пришел молодой р-рыцарь, глинглокский рыцарь. Он был сильно чем-то расстроен и прожил у меня почти две недели. Все это время он безостановочно напивался, и не ч-чем-нибудь, а гоблинским тургибатом. А это очень крепкая и дорогая штука…

Гарт нетерпеливо ударил кулаком в стену, над самым ухом трактирщика. Стена содрогнулась как от землетрясения, а трактирщик испуганно заверещал:

— Не бейте меня, не бейте! Я все расскажу, расскажу!

— Как он выглядел?! — проревел Гарт.

— Как выглядел? Сейчас-сейчас, вспомню… Среднего роста, такой подтянутый весь… и это, у него лицо такое было… необычное. К-как у орка, только без клыков, и это… э-э-э… такое смуглое, смуглое такое лицо.

— Рустам, — выдохнул Гарт.

— Да-да, — тут же подхватил трактирщик, — Рустам. Именно так его и звал этот маг.

— Какой еще маг? — еще больше побледнел Гарт.

— Ну этот, как его там, еще из ордена этого… э-э… золотая сова, кажется. Как же его звали… а, этот… э-э…

— Ронин, — едва слышно произнес Гарт.

— Точно, Ронин! — обрадовался трактирщик. — У него еще волосы такие длинные… и это, ленточкой такой… перевязаны.

В комнату на шум заглянул верзила-вышибала. Увидев, что происходит, он не раздумывая бросился на Гарта. Гарт, не оборачиваясь, пнул его в грудь, и вышибала вылетел обратно в дверь, похоронив тем самым надежды трактирщика на скорое спасение.

— Что было дальше? — спросил Гарт, словно ничего и не произошло.

— Они поговорили. Рыцарь снова напился, и маг забрал его с собой, — поспешно затараторил трактирщик. — А доспехи маг оставил мне, просто так оставил, сказал, что они господину рыцарю больше не пригодятся. Честное слово, все так и было.

— А меч? Где меч?

— Меч… меч… а меч они с собой забрали. Не стали оставлять, да и как можно, я бы и не взял. Это же меч, а меч для рыцаря — это же о-го-го.

— Так вот почему… — Гарт не договорил и снова со злостью ударил кулаком об стену.

На пол посыпались лежавшие на полках сыры и прочие продукты. А трактирщик съежился в комочек и закатил глаза. Он был уверен, что это его последние минуты. Поэтому следующие слова Гарта явились для него настоящим откровением.

— Сколько ты хочешь?

— Н-не-не-не… не понял, — проблеял трактирщик, прося в душе прощения у всех богов, вместе взятых.

Гарт обхватил его за плечи, поставил на ноги и небрежно отряхнув упавшую на трактирщика штукатурку, срывающимся голосом переспросил:

— Сколько ты хочешь за броню и шлем?

Трактирщик посмотрел в его потемневшие глаза, покосился в сторону двери, из-за которой доносились стоны поверженного вышибалы, и благоразумно ответил:

— Забирайте так.

— Нет, так не пойдет, — мотнул головой Гарт, уже полностью придя в себя. — В свое время эту броню купили за две золотые монеты, но здесь не хватает нижних наручей и еще поножей. К тому же, уважаемый, тебе все это досталось бесплатно. Так что, думаю, один золотой будет в самый раз. Держи.

Глупо спорить с человеком, нагнавшим на тебя животный страх, и особенно глупо это делать, когда он сует тебе деньги, причем ровно столько, на сколько ты и рассчитывал. Трактирщик и не стал спорить. Проверив золотой на зуб и поспешно спрятав, он рассыпался в благодарностях. Страх страхом, а прибыль прибылью.

Гарт примирительно похлопал его по плечу и, выйдя в зал, наклонился над корчившимся на полу вышибалой. Убедившись, что серьезных повреждений нет и у парня просто на какое-то время перешибло дыхание, он помог ему подняться и силой вложил в ладонь серебряную монету.

— Возьми, выпей с друзьями пива и не держи на меня зла. И ты, почтенный трактирщик, не таи на меня обиду, тот рыцарь мне очень дорог был, так что… В общем, не обижайся, не со зла я. А броню и шлем заверни в кожу, не скупись, и отнеси в первую подводу.

Трактирщик развел все еще дрожавшие руки в стороны — дескать, все нормально, не в обиде мы — и пошел обратно в заднюю комнату упаковывать проданный доспех. А отдышавшийся вышибала, по достоинству оценив серебряную компенсацию, чтобы хоть как-то отблагодарить, сказал:

— А я того рыцаря тоже хорошо помню, господин. Он такой странный был и очень грустил, потому и напивался. Кажется, он друга потерял. — При этих словах Гарт насторожился, но вышибала ничего не заметил и спокойно продолжил: — Я однажды услышал, как он причитал, что-то вроде: «Жано, Жано, что ж ты так глупо-то, а? Что ж ты не поберегся?» Господин, что с вами?

— Ничего-ничего, все нормально, — выдавил из себя покачнувшийся от страшной новости Гарт и, пожав парню на прощание руку, пошел к выходу, не разбирая дороги и сбивая стулья.

Выглянувший на шум трактирщик помотал головой и, пробормотав:

— А ведь я еще легко отделался, — поспешил скрыться, дабы поскорее упаковать покупку и избавиться наконец от этого сумасшедшего клиента.

Луинэль Монтейро, барон Винроэль, глава тайной полиции герцога Аркского, так и не удосужился пройти через повторное изменение, и его закругленные, как у людей, уши вынуждали морщиться даже самых закаленных эльфийских придворных. Впрочем, самому герцогу было абсолютно все равно. Внешность барона герцога Эландриэля не интересовала. А интересовали его совершенно другие вещи, насквозь прозаичные и практичные.

— Есть новости из Глинглока? — спросил герцог прямо с порога сапфирового кабинета, где его уже ожидал барон.

— Да, ваше высочество, — ответил барон, почтительно кланяясь.

— Докладывайте, — приказал герцог, проходя за свой стол и опускаясь в кресло.

— Ваше высочество, на короля Георга было совершенно покушение.

Красивое лицо герцога исказилось, длинные, по-эльфийски изящные пальцы, нетерпеливо барабанившие по столу, застыли в воздухе.

— И что? — спросил он несколько напряженно.

— Король был дважды ранен, ваше высочество, но, к сожалению, не смертельно.

Застывшие в воздухе пальцы сложились в кулак и обрушились на полированную поверхность.

— Вот досада! — воскликнул герцог в сердцах, не обращая внимания на упавшие на пол книги. — Этот выскочка снова выжил! Это фиаско, Луинэль, полное фиаско. Я недоволен.

— Ваше высочество, позвольте…

Герцог бросил резкий взгляд в спокойное лицо барона и усилием воли взял себя в руки.

— Хорошо, говори. И в твоих же интересах, чтобы это прозвучало убедительно.

— Ваше высочество, вы прекрасно знаете, что бывают безупречные планы, но не бывает безупречных операций. Мы сделали все, что могли, и лишь слепой случай помог королю Георгу избежать смерти, доказательством чему служат полученные им ранения. Я не хочу оправдываться, ваше высочество, а хочу только напомнить, что у меня есть еще полтора года на решение этой проблемы. И провалившееся покушение было всего лишь первой попыткой, пусть неудачной, но, без сомнения, многообещающей.

— Мне не нужны обещания, — отрезал герцог, — мне нужен результат.

— Он будет, ваше высочество, — поклонился барон. — Но для этого нужно время.

— И оно у тебя есть. Пока есть. Ступай.

Барон почтительно поклонился и вышел. Герцог проводил его взглядом и против воли почувствовал некое удовлетворение. Этот не отступит и не сдастся, не зря его в свое время прозвали Псом. Дни короля Георга сочтены.

Атыке бий [3], глава и старейшина рода жаворонка, был в затруднении. Еще не улеглась пыль от копыт лошадей уехавших гостей, как он поспешил собрать в своей юрте всех старейшин своего рода. Дождавшись, когда убеленные сединами орки расселись по своим местам, Атыке бий сказал:

— Сородичи, вы знаете, зачем приезжали в наше становище орки из племени бурого быка. Они хотят сосватать мою старшую дочь Анару за Сарда, сына почтенного Байтаса. Вопрос серьезный, и я хочу выслушать ваше мнение, прежде чем принять решение.

— Я знаю Байтаса, — взял слово пожилой орк в лисьей шапке, сдвинутой на затылок, — это уважаемый и честный орк. Когда во время бури на его кочевья забрело чужое стадо, он потратил несколько недель, разъезжая по степи и возвращая скот истинным владельцем. Он бескорыстен, но не бесхозяйственен. Это будет хорошее родство.

— И я слышал много хорошего о Байтасе, — сказал сидящий напротив него старый орк со стертыми почти до корня выступающими клыками, — но я слышал много плохого о его сыне Сарде. Это настоящий таубузыр [4], задира и забияка, которого вполне заслуженно в свое время изгнали из племени за то, что он покалечил двух орков из рода росомахи. Я против того, чтобы отдавать нашу голубку Анару в жены подобному бузотеру.

— Ха! — воскликнул на это Даутан батыр [5]. — Будь росомахи порасторопней, они бы сделали с ним то же самое. К тому же парень расплатился сполна за свою провинность. Да и на войне с острыми ушами был не из последних. За подобным мужчиной наша Анара будет как за высокой скалой.

— Ты забываешь, батыр, что Анара дочь бия нашего рода, — вступил в спор высокий орк с кривым шрамом на месте правого глаза: — И мы не можем отдать ее в жены простому орку. Я уважаю Байтаса, но он не бий и не бек, а его сын Сард, несмотря на все его воинские заслуги, не батыр. Это будет неравный и позорящий нас союз.

В воцарившейся на короткое мгновение тишине неожиданно громко прозвучал слабый голос самого старого из присутствовавших на семейном совете орков:

— А что говорит сама Анара, уважаемый Атыке?

Атыке бий скривился, словно у него заболели зубы:

— Анара говорит, что она всего лишь послушный ягненок в руках своих родителей и выполнит все, что ей предначертано небом.

Орки переглянулись, подобные слова из уст гордой красавицы Анары могли означать только одно: она согласна выйти замуж за таубузыра Сарда.

Слово снова взял старейший из присутствующих:

— Испокон веков в нашей степи судьбу дочерей решали родители. И это верный и полезный обычай. Но глуп тот родитель, кто закроет уши на слова своей дочери. Если Анаре жених пришелся по сердцу, не стоит отказывать сыну Байтаса. Но и безоглядно соглашаться тоже не стоит. Что достается без труда, с тем без труда и расстаются. Пусть сын Байтаса заслужит звание батыра, тогда и начнем готовиться к свадьбе.

Орки заулыбались, совет старика пришелся им по душе. Почтенный Атыке бий приосанился и поднял руку с зажатой в ладони серебряной тамгой:

— Так тому и быть. Пошлите гонца в аил Байтаса, пусть передаст ему наше условие: Анара станет невестой Сарда, но жениться на ней он сможет, только став батыром. Если по прошествии двух лет он не заработает это славное звание, соглашение будет расторгнуто и Анара будет выдана за другого. Если бурые быки согласятся с нашим условием, то пусть Байтас присылает сватов, будем договариваться о калыме [6].

В конторе гномьих ростовщиков Гьердальда и Торка кипела жизнь. Гьердальд подсчитывал расходы за текущий месяц, а так как дело это было неприятное, то он без конца морщился и пощипывал себя за бороду. Когда в кабинет вошел Торк, Гьердальд даже не поднял головы, он спешил покончить с расходами и перейти к прибыли. Торк закрыл дверь на замок и плотно прикрыл ставни на окнах. В кабинете стало темно.

— Эй, полегче! — воскликнул Гьердальд. — Ты что это творишь, партнер? Ничего же не видно.

Торк отмахнулся.

— Свет нам сейчас не нужен, — сказал он странным голосом. — Как и лишние уши.

Гьердальд насторожился:

— Что произошло?

— Я только что проверял амулет наемников, «бронзовый браслет», — сказал Торк, — и заметил одну странность.

— Плохую или хорошую?

— Ну даже не знаю… — протянул Торк.

— Не томи, — нахмурился Гьердальд.

— Помнишь тот заказ? — спросил Торк. — Старухи Ангейро?

— Конечно.

— Так вот, амулет снял печать с наградного золота.

— Ты хочешь сказать, что убийца ее сына погиб? И что мы по каким-то причинам не сможем выплатить награду? — Гьердальд возбужденно потер руки.

— Не все так просто, партнер, — скривился Торк. — Амулет не отменил заказ, но деньги тем не менее свободны. Я не понимаю.

— Я тоже. — Гьердальд помрачнел. — Если амулет начал давать сбои и если об этом узнают… — Он не договорил. — Хм, ты правильно сделал, что закрыл двери и ставни. Это нужно скрыть, что бы там ни произошло. И внимательно следить за амулетом, вдруг он снова начнет чудить.

— Верно, — прогудел Торк. — Ну а что мы сделаем с деньгами?

Глаза Гьердальда загорелись.

— Деньги свободны, а старуха Ангейро уже преставилась. И у меня не сложилось впечатления, что ее наследники горят желанием мстить такой дорогой ценой.

— А может, мы им ничего и не скажем? — предложил Торк.

Гьердальд задумался, но потом с сожалением покачал головой:

— Нет, они могут заявиться к нам с проверкой, и тогда наша репутация пойдет по ветру. Лучше втихую договориться, пятьсот золотых — хорошая сумма, хватит всем.

Торк почесал в затылке:

— Интересно, что же там произошло с этим чужемирцем, убившим Ангейро. Не зря же все-таки амулет начал сходить с ума.

— Не забивай голову глупостями, — фыркнул Гьердальд. — В любом деле главное деньги, все остальное вторично.

Глава 2 Артефакт

Снежинки на лице. Воздух как густой кисель, обволакивающий тело и мешающий движению. Серая дымка перед глазами, расплывающиеся силуэты. Невыносимо тяжелые руки, отказывающие повиноваться. Тупое, заторможенное сознание, почти неспособное сосредоточиться. На дне, на самом дне. И только светлое пятнышко над головой, как слабое напоминание о привычном мире. Из последних сил отталкиваешься от земли и плывешь к небу. Сначала очень медленно, едва заметно, с трудом преодолевая нечеловеческую тяжесть. Но с каждым мгновением ты становишься все легче и легче, а свет все ближе…

— Ы-ы-ы!!!

Боль, страшная боль. Каждая мышца скручена жестокой судорогой, каждый нерв трепещет и стонет. Бьешься в конвульсиях, хочешь закричать, но не можешь, сведенные челюсти мочалят толстую палку, вставленную в рот. Глаза словно стремятся вывернуться наизнанку, сходя с ума от безумного, обжигающего света.

— Ы-ы-ы!!!

Сознание скручивается жгутом и бьется об стенку, искрясь воспоминаниями и разбрызгиваясь сукровицей.

— Ы-ы-ы!!!

Тело вытягивается струной, звенящей болью на все октавы, связанные руки тщетно рвут веревки, срывая кожу и пачкая их кровью, а скованные ноги безуспешно скребут землю, оставляя глубокие, рваные борозды. Трещит дерево под стиснутыми зубами, бьется о твердую почву затылок и…

Все… все, отпускает. Судорога прошла. Тело бьет крупной дрожью, холодный пот льется ручьями, зрачки расширены, взгляд безумен. Во рту противно от вкуса древесины, смешанного с кровью. Но это все, это и в самом деле все.

Чьи-то теплые ладони развязывают узлы и вынимают измочаленную палку из твоего рта. Освобожденные зубы выбивают оглушительную дробь. Хрипишь.

Те же ладони освобождают твои руки и скованные цепью ноги. Становится холодно, сознание звенит и по-прежнему отказывается сосредоточиться. Съеживаешься калачиком и дрожишь.

Сильные руки поднимают тебя и переносят на теплое одеяло, укрывают сверху другим одеялом и подносят к губам железную горячую кружку с дымящимся настоем. Ты не в силах пить, настой разбрызгивается и течет по подбородку. Тебе осторожно помогают, придерживая дрожащую челюсть и буквально вливая в рот ароматную жидкость. Ты обжигаешь себе язык, обжигаешь нёбо, но при этом согреваешься и понемногу успокаиваешься. Настой выпит. Твое лицо вытирают мягким платком, и ты, скорчившись под мягким одеялом, безучастно смотришь, как над тобой стремительно проносятся серые тучи в маленьком окне, окаймленном верхушками окружающих тебя деревьев. Мышцы расслабляются, затихает дрожь, блаженное тепло возвращается в твое тело, и ты засыпаешь.

Сколько ты спал — час, два или, может, вечность? Все та же картина перед мутными после сна глазами. Качающиеся деревья и серые тучи в маленьком просвете. Тело ноет от перенесенного напряжения, но оправившееся сознание наконец-то начинает искать ответы на не заданные еще вопросы.

Рустам откинул тяжелое одеяло и, сделав над собой усилие, с трудом сел, застонав от боли. Перед его взглядом предстала небольшая поляна, окруженная густым хвойным лесом. Посреди поляны, в трех шагах от его ложа, горел костер. Над костром весело булькал казанок, умопомрачительно пахнущий вареным мясом. Рядом с костром сидел высокий и худой мужчина с задумчивым выражением лица. Длинные волосы его были подвязаны узорчатой ленточкой, а черные глаза машинально щурились, словно им не хватало больших очков в старомодной роговой оправе.

— Ронин, — хрипло выдохнул Рустам и закашлялся.

— Такое ощущение, будто ты не рад меня видеть, — криво улыбнулся Ронин и предупреждающе вскинул руки: — Только не пытайся встать, ты еще слишком слаб.

Рустам послушался его совета и не стал искушать судьбу. Тело было слабым и очень легким, словно все мышцы в одночасье превратились в воздух. Он провел подрагивающей ладонью по лицу и спросил:

— Где я? Что произошло?

— А ты не помнишь?

— Не-а… то есть…

В голове закрутились смазанные картинки: вокзал… остановка… сломавшийся стартер… замерзшая проститутка… пьяные мужики… драка… резкая боль в спине… окровавленный грязный снег…

— Черт!

— Вот тебе и черт, — усмехнулся Ронин и бросил Рустаму светлую рубаху. — На лучше, переоденься. А то ты весь мокрый от пота.

Рустам снял джинсовую рубашку, бывшую больше чем нужно почти на два размера, и натянул рубаху. Задумчиво пощупав материю, из которой она была сшита, он высказал догадку:

— Мы в Глинглоке?

— Молодец, — похвалил его Ронин, — соображаешь. А ведь могло быть и иначе. — Он взял снятую Рустамом рубашку и разложил ее на бревне рядом с костром. — Пускай обсохнет. Это моя любимая, — пояснил он зачем-то Рустаму и многозначительно покачал пальцем, — цени.

— Так это твоя… А зачем?

— А затем, друг мой, что из морга я тебя забрал абсолютно голого. Такая вот глупая традиция — оставлять покойников без одежды.

— Ты хочешь сказать… — начал было Рустам и замолчал на полуслове.

Ронин кивнул:

— Да, как раз это я и хочу сказать. Тебя ударили ножом в спину, парень. И ты умер прямо на операционном столе. Твое изрезанное тело отвезли в морг и прикрепили бирку к большому пальцу. Теперь напишут свидетельство о смерти и вычеркнут тебя из всех списков. Но…

— Но?

— Да, именно «но». «Но» всегда мешает, ты заметил? Это маленькое слово мешает даже смерти. А сколько раз оно мешало мне… Впрочем, не буду отвлекаться. Ты и вправду умер, НО я вовремя почувствовал, что с тобой приключилось нечто нехорошее. Дальнейшее было уже делом техники. Я проник в больничный морг и забрал твой труп…

— С помощью магии?

— С помощью денег. Трупы, знаешь ли, не так уж и дороги. Короче, я забрал тебя из морга, отвез в укромное местечко и перебросил сюда. После чего вплотную занялся твоим воскрешением. Между прочим, пришлось изрядно потрудиться.

— Я человек? — спросил Рустам с некоторой опаской.

— Человек, человек, — успокоил его Ронин. — Зомби и вурдалаки, к твоему сведению, выглядят и чувствуют себя несколько иначе.

В другое время Рустама обязательно заинтересовало бы, как чувствуют себя зомби и вурдалаки, но сейчас ему было не до зомби.

— Я умер, и ты меня воскресил. Ты что, бог?

Ронин насмешливо хмыкнул и скривился:

— Сплюнь и постучи по дереву. Вот еще не хватало. Я маг, Рустам, просто маг. И я тебя не воскрешал, я тебя всего-навсего излечил.

— Ты сказал, что забрал меня из морга. И даже не меня, а мой труп.

— Хм, это всего лишь фигура речи. Не придирайся к словам.

— Хорошо, тогда объяснись.

— Легко сказать! — фыркнул Ронин. — Как объяснить слепому, что такое красное? Ладно, попробую. В общем, так: в твоем мире современная медицина реанимирует больных, которых в прежние времена безоговорочно посчитали бы мертвыми. А в этом мире, мире Глинглока, целители способны излечить тех, на ком ваши реаниматологи не сговариваясь поставили бы крест. В свою очередь то, на что способен я, даже не снилось самым сильным из здешних целителей. Но это вовсе не означает, что кто-то из нас воскрешает мертвецов. Вовсе нет, мы всего лишь реанимируем тех, кто еще жив.

— Значит, — задумчиво произнес Рустам, — я все еще был жив?

— Да, — кивнул Ронин, — несмотря на то что сердце твое не билось, а тело было изрядно изрезано кухонным ножом и скальпелем хирурга, ты был все еще жив. Впрочем, я едва успел, еще бы немного и… процесс стал бы необратимым. А еще, скажу без ложной скромности, излечить тебя было очень сложно. Мне даже пришлось перенести тебя сюда, потому что в твоем мире магии раз-два и обчелся, а здесь очень сильные потоки.

— Наверное, я должен сказать тебе спасибо, — заметил Рустам.

— Наверное, должен, — пожал плечами Ронин, доставая из дорожной сумки деревянную чашку и наполняя ее из казанка бульоном. — А впрочем, обойдусь. Вот лучше бульончику попей, — протянул он Рустаму чашку, — мясо тебе пока есть рановато, а вот бульончик будет в самый раз.

— Спасибо, и за бульон, и за… лечение.

— Пожалуйста.

Ронин достал из сумки вторую чашку и, наполнив ее не только бульоном, но и мясом, с удовольствием принялся за еду.

— Кстати, — сказал он, когда первый голод был им утолен, — надеюсь, ты догадываешься, что тебе теперь придется остаться здесь.

— Догадываюсь, — кивнул Рустам. — Воскрешение из мертвых вызовет нездоровую сенсацию и пристальное внимание спецслужб. Возникнет много вопросов.

— Не в вопросах дело, — отмахнулся Ронин. — Это-то как раз несложно, минимум магического вмешательства, и все в порядке.

— Тогда я не понимаю…

— А между тем все просто, — перебил его Ронин. — Тебе попадались магические артефакты? Вижу, что попадались. Так вот, артефакты ничто без энергетических магических потоков. Перенеси артефакт в твой мир, и он испортится в одночасье.

— Я не понимаю, — повторил Рустам.

Ронин вздохнул:

— Рустам, ты теперь сам — артефакт. Без здешних энергетических потоков ты не проживешь и минуты.

Прошло два дня. После того разговора Рустам ушел в себя и был непривычно молчалив. С каждым часом в его тело возвращалась жизнь. Окрепли мышцы, исчезла противная слабость, прошла боль. На утро третьего дня Ронин стал собирать его в дорогу.

Первым делом он распаковал одну из своих дорожных сумок и достал из нее полотняные штаны, рубаху, кожаные сапоги и кожаную же куртку.

— Одевайся, — велел он Рустаму. — Одежда не новая, зато чистая и по размеру, да и вопросов ненужных ни у кого не вызовет.

Дождавшись, когда Рустам оденется, Ронин протянул ему широкий пояс и меч в ножнах.

— Держи, это твое. Сохранил, как видишь. В твоем мире он был не к месту, но здесь пригодится.

Все так же молча Рустам надел пояс, пристегнул ножны и, не удержавшись, обнажил меч. «Верой и правдой» — блеснули на солнце знакомые руны. Рустам провел по ним ладонью, глубоко вздохнул и вернул лезвие в ножны.

— И вот еще что, — сказал тем временем Ронин и протянул Рустаму маленький кожаный мешочек. — Здесь, правда, только серебро, да и того немного, но чем богат. Уж больно неожиданно все произошло, а евро здешние банкиры не признают. Конечно, я могу наколдовать тебе золотишка, вот только наколдованное золото добра не приносит, примета верная, ты уж поверь.

Рустам молча взял мешочек и привязал его к поясу. Ронин взглянул на наручные часы, смотревшиеся немного дико на фоне средневековой одежды, и сказал:

— Пора. Иди вслед за мной и постарайся не сломать шею с непривычки. Повторно возвращать к жизни уже не буду.

Долго идти не пришлось, часа через полтора деревья расступились и Рустам с Ронином вышли на дорогу. Ронин снова сверился с часами и сказал:

— Оставлю тебя здесь. Никуда не уходи и скоро встретишь знакомого тебе человека.

Рустам молча кивнул в ответ. Ронин пристально посмотрел на него и спросил:

— Попрощаться не хочешь?

Рустам спокойно выдержал его взгляд. Ронин пожал плечами:

— Ну как хочешь. Бывай, может, еще свидимся.

Ронин махнул рукой и успел сделать несколько шагов по направлению к лесу, когда Рустам неожиданно его окликнул:

— Ронин! Почему меня?

Ронин оглянулся и недоуменно наморщил лоб:

— Не понял?

— Почему ты оживил именно меня? — пояснил Рустам. — В том морге наверняка были еще люди, которых можно было вернуть к жизни. Почему только меня?

Ронин улыбнулся:

— Чувство вины. Я тогда не совсем хорошо с тобой поступил и, когда почувствовал, что ты в беде, решил вернуть должок.

— Чувство вины? — переспросил Рустам и ухмыльнулся: — Мы такие благородные, да? Что ж ты тогда не помог пассажирам недавно разбившегося самолета или умирающим от СПИДа детям из Шымкента, которых заразили недобросовестные врачи? Что ж ты им-то не помог, Ронин?

— А я им ничего не должен, Рустам, — усмехнулся Ронин. — Это не я заразил их СПИДом, и не я испортил двигатели у того самолета.

— Удобная точка зрения.

— Удобная, — не стал спорить Ронин, — мне, по крайней мере, нравится. Еще вопросы есть?

— Нет.

— Может, просьба какая напоследок? Ты говори, не стесняйся, если не слишком обременительно, я исполню.

Рустам задумался, а потом улыбнулся одними губами и, четко выговаривая каждое слово, произнес:

— Больше никогда в моей жизни не появляйся. Сможешь исполнить?

Глаза Ронина потемнели.

— Запросто.

А разбойнички-то совсем распоясались, не врал трактирщик. Прямо посреди чистого поля дорогу преграждала банда человек в тридцать. Стояли не таясь, наглые и самоуверенные. Одетые кто во что и так же разномастно вооруженные. Сразу видно, что до этих мест твердая рука молодого короля еще не добралась.

Купец проворчал проклятия и невольно натянул поводья. Всполошились охранники, подтягивая завязки шлемов и доставая оружие. Заерзали на своих местах возничие, правившие тихоходными повозками. И только Гарт был по-прежнему спокоен, лишь побелела кожа на обострившихся скулах.

— А ну тихо! Чего засуетились, службу забыли? — Голос Гарта прозвучал обыденно и уверенно.

Возничие перестали ерзать, купец отпустил поводья, а охранники смутились.

— Бойцам снарядить арбалеты, возничим не дергаться и не мандражировать, едем тихо и спокойно. Всем молчать, разговаривать буду только я. Быть настороже, но без команды в драку не лезть и лошадей не гнать. А ты, хозяин, оттянись-ка немного назад и держись в середине, в случае чего там безопасней.

Все так же спокойно и размеренно торговый обоз продолжил путь и подъехал вплотную к перегородившим дорогу разбойникам. От банды отделился разодетый в крикливо-яркий кафтан парень с настоящим рыцарским мечом на поясе и поднял вверх руку.

— Тпру! — закричал он нагло и насмешливо. — А ну-ка стойте, господа купцы. Эта дорога наша, и чужакам на ней делать нечего.

Обоз остановился, повинуясь короткому жесту Гарта. Сам Гарт со скучающим выражением на лице выехал вперед. Разбойник с рыцарским мечом смерил его взглядом и осклабился:

— Впрочем, мы люди незлые. Если заплатите пошлину, то езжайте дальше, бог с вами.

Гарт остановил коня и, даже не глядя на говорившего разбойника, с нарочитой ленцой спросил:

— Кто старший?

Разбойник с мечом сделал еще один шаг вперед, заложил большие пальцы рук за широкий пояс и подбоченился:

— Ну я…

Хырс! — боевой топорик, запущенный Гартом, раскроил атаману череп. Разбойники растерянно отшатнулись и заворчали. Неизвестно, что произошло бы в следующее мгновение, если бы не раздался снова уверенный и ленивый голос:

— Кто старший?

Как будто бы ничего и не произошло — расслабленная поза, скучающий взгляд. Вот только в руках, которые до этого лениво поигрывали топориком, был уже зажат снаряженный кавалерийский арбалет.

— Я спрашиваю: кто старший? — В голосе Гарта отчетливо послышалась угроза, не напряженная и нервная, а высокомерная и раздражительная угроза.

Разбойники переглянулись и отступили.

— Нет, значит, старших. Ну а тогда что встали, босота? Освободить дорогу!

Разбойники неуверенно расступились. Гарт искривил губы, как будто и не ожидал ничего другого, и тронул поводья, поехав вперед намеренно неторопливо и безмятежно. Проезжая мимо мертвого атамана, он, не выпуская из правой руки арбалета, наклонился и вырвал левой рукой застрявший в голове атамана топорик.

— Пригодится, — услышали разбойники его холодный голос и невольно отошли от дороги еще на несколько шагов.

Умные лошади осторожно переступали через распростертое на дороге тело, безмозглые деревянные колеса проезжали прямо по нему с тошнотворными звуками, разбрызгивая смешанную с грязью кровь. Позеленевшие разбойники молча провожали их взглядами. И только когда обоз скрылся за поворотом, молодой и безусый разбойник с сожалением выдохнул:

— Эх и добрая была бы добыча…

И тут же получил хорошую затрещину от одного из старших товарищей:

— Добрая, добрая… А ты того волчару видел? Вот то-то и оно, дурила.

Купец поравнял свою лошадь с Гартовым жеребцом и, не в силах сдержать радость, крепко сжал предплечье Гарта.

— Ты… ты… ты просто о-го-го! Каково, а?! Каково?! — восторженно и бессвязно выпалил купец, не в состоянии справиться с эмоциями.

Гарт лишь усмехнулся в ответ, не забывая, впрочем, оглядываться по сторонам.

— Но откуда? — всплеснул руками улыбающийся купец. — Откуда ты знал, что они расступятся и не станут драться? Ведь ты рисковал, Гарт. Признайся, ты сильно рисковал. — Он радостно, хоть и несколько нервно рассмеялся и даже шутливо погрозил Гарту пальцем.

— Рисковал, — согласился Гарт и веско добавил: — Но не так сильно, как тебе кажется, хозяин. Эта банда привыкла к безнаказанности, но в то же время не шибко-то хочет драться. Им больше нравится запугивать проезжающих и собирать с них дань. Вдобавок среди них не было ни одного бывшего солдата и был только один настоящий вор — атаман. Стоило его убрать, и оставшиеся сразу вспомнили, кто они есть такие на самом деле. А на самом деле они простые крестьяне, по тем или иным причинам подавшиеся на большую дорогу. Так что риска особого и не было, вот ежели бы я по атаману промахнулся, тогда дело другое, а так — пара пустяков.

— Нет, Гарт, — засмеялся купец, — ты меня не обманешь. Не все так просто, как ты расписываешь. Не будь тебя, мы бы тут попали в серьезный переплет, крестьяне они или не крестьяне, а оружие у них в руках было самое что ни на есть настоящее. Так что с меня причитается.

— Ну это уже другое дело, — ухмыльнулся Гарт. — С этим я спорить не буду. Вот только погоди, хозяин, радоваться. Эта банда хоть и несерьезной оказалась, но уж шибко наглой. А это значит, что за порядком здесь никто пока не смотрит и впереди нас может ждать все, что угодно.

Купец лишь самоуверенно отмахнулся, ему сейчас казалось, что Гарт способен играючи справиться с любой угрозой, а следовательно, и бояться нечего. Однако когда чувства немного спали, он снова посерьезнел и даже помрачнел. Дорога сворачивала налево и уходила в лес, чьи гущи вполне могли таить новые опасности для хрупкого купеческого счастья.

В лесу Гарт решил удвоить бдительность и велел двум охранникам ехать в ста шагах впереди обоза. Какое-то время все было вполне спокойно, но скоро словно начали сбываться его худшие предсказания. Не успел головной дозор свернуть за очередной поворот, как тут же показался снова и понесся к обозу сломя голову. Осадив коней возле встревоженного Гарта, охранники выпалили:

— Там впереди нас уже ждут! Снова разбойники, как и раньше!

Гарт бросил быстрый взгляд на побледневшего купца и спросил:

— Сколько их?

— Всего один, но стоит нагло прямо посреди дороги, а на поясе меч, как и у того.

— Один, говоришь, — прищурился Гарт. — А вот это уже плохо, значит, остальные в засаде. Эти уже поумнее будут. Так, слушай мою команду! Продолжаем движение. Возницы, будьте настороже, если из леса начнут стрелять, падайте на дно повозки. Но вперед не гоните, если оторветесь от нас — вам конец. Бойцы, наблюдайте за лесом, в случае чего — спрыгивайте с лошадей и прячьтесь от стрел за ними. Арбалеты зарядить, но стреляйте, только если увидите противника, начнете лупить в белый свет — выпорю. А ты, хозяин, лезь в первую повозку и ложись на дно.

— Я не трус, — гордо сказал купец.

— Я знаю, — мягко заметил Гарт. — Но в первую очередь мы охраняем тебя, и будет очень глупо и обидно, если мы прорвемся, а тебя убьют.

Купец блеснул глазами, яростно встопорщив усы, оглядел смотревших на него охранников и возничих и, недовольно фыркая, словно кот, слез с лошади и забрался в повозку. Никто и не подумал засмеяться или презрительно скривиться. Раз Гарт сказал «надо», значит, надо.

Обоз снова тронулся в путь. Гарт опять выехал вперед, но на этот раз он вместо топорика сразу взял в руки заряженный арбалет. Судя по всему, дураков там, за поворотом, не было. И если придется драться, то драться придется жестко.

Дозорные сказали правду. Посреди тракта, широко расставив ноги, их ждал всего один человек, перепоясанный рыцарским поясом с прицепленным к нему мечом. И этот человек не был ни вором, ни крестьянином. Это был воин, настоящий воин, Гарт определил это сразу, даже еще не видя лица, а уж Гарту в этом деле можно было довериться. Напряжение, охватившее Гарта при виде этой стоящей к ним спиной и затянутой в простую кожаную одежду фигуры, не ускользнуло от внимания вымуштрованных им охранников, они подтянулись и приготовились к худшему. Пробрало даже почтенного купца, лежащего на дне повозки. Вполголоса матерясь и чертыхаясь, купец прижимал к груди заряженный арбалет, готовый вступить-таки в намечающуюся схватку, что бы там Гарт ему ни говорил.

Когда до воина, преградившего им дорогу, осталось каких-то двадцать шагов, он повернулся лицом. И тут Гарт закричал так сильно, что одновременно произошло сразу несколько событий: охранники спрыгнули на землю и, попрятавшись за лошадьми, судорожно принялись выцеливать в лесу противника, возчики, ополоумев от страха, упали на дно повозок, а купец, напротив, выскочил из повозки, воинственно размахивая арбалетом.

В следующее мгновение им всем стало не то чтобы стыдно, но как минимум немного неудобно. До них наконец-то дошли слова Гарта, кричавшего как заклинание:

— Не стрелять! Не стрелять!

Охранники растерянно переглянулись, купец опустил арбалет, а возчики подняли головы. Не обращая на них внимания, Гарт, отбросив оружие в сторону (чего за ним никогда не водилось), спрыгнул с коня и, подбежав к стоящему посреди дороги воину, заключил его в свои медвежьи объятия.

До ничего не понимающего купца донеслись его восторженные восклицания:

— Рустам! Рустам! Твою в черта душу мать, живой, чертяка! Живой!

Норфолд, разграбленный и разоренный город, обрел новую жизнь. Указом короля Георга город стал столицей основанной королем северной марки. А графству Норфолдскому был придан статус маркграфства со всеми вытекающими из этого привилегиями и обязанностями. Отстраивались дома, открывались восстановленные купеческие лавки, оживали кварталы ремесленников. В город ежедневно прибывали тысячи возвращающихся беженцев — прежде чем вернуться на свои земли, они должны были пройти через Норфолд. Здесь их ставили на учет, вносили в восстановленные реестры, снабжали толикой денег, зерном для посева и пропитания, скудным сельхозинвентарем, большим семьям, бывало, выделяли и скотину, и отправляли по родным деревням. Жизнь налаживалась.

Купец рассчитался щедро и без обмана. Попутно постаравшись договориться и на обратную дорогу. Но Гарт лишь пожал плечами, назад, в Эдвитанию, купец собирался не раньше чем через два месяца, а так далеко вперед Гарт не загадывал. Если к тому времени Гарт со своими ребятами будет в городе и не будет обременен другими обязательствами, тогда — пожалуйста. Ну а если нет, то недаром же говорится — «на нет и суда нет». Купца подобный ответ конечно же не устраивал, но что поделать, не может же он целых два месяца платить жалованье (и неплохое) бездействующим охранникам, пришлось уступить.

В переполненном беженцами городе ночлег найти было непросто, многие ночевали прямо под открытым небом, в своих повозках, наспех сделанных шалашах или просто на земле, положив под голову кулак и укрывшись чем придется. Постоялые дворы и гостиницы были переполнены, в рассчитанных на два спальных места комнатах спали по трое, четверо или даже пятеро постояльцев. Но Гарта, похоже, это обстоятельство не особенно-то и взволновало. Получив у купца расчет и по справедливости рассчитавшись со своими людьми, он уверенно повел Рустама чуть ли не через весь город к приютившемуся у самой городской стены постоялому двору «Толстый кот». Где им без всяких возражений тут же выделили комнату на втором этаже, правда, с одной кроватью, зато довольно просторную и чистую.

Умывшись с дороги и немного отдохнув, Рустам с Гартом спустились вниз, чтобы поужинать. В столовой было многолюдно, но хозяйка без долгих разговоров освободила для них уютный угловой столик, а круглолицая веселая служанка, не дожидаясь заказа, принесла лапшу с курицей и пироги с зайчатиной. Рустам удивленно покачал головой:

— Тебе не кажется, Гарт, что нас что-то чересчур обхаживают? К чему бы это?

Гарт почему-то смутился и несколько натянуто улыбнулся:

— Не бери в голову, ничего удивительного в этом нет. Хозяйка, наверное, сразу распознала в тебе рыцаря, отсюда и уважение.

Рустам недоверчиво хмыкнул, но возражать не стал, воздав вместо этого должное сытному ужину. Когда с лапшой было покончено, а от пирогов остались только крошки, хозяйка самолично принесла кувшин с яблочным сидром и тарелочку с порезанным на тонкие ломтики сыром. При этом она одарила Гарта таким выразительным взглядом, что Рустам сразу же все понял.

— Интересно, а муж у нее есть? — спросил он как бы между прочим.

Гарт посмотрел на друга, понял, что больше нет смысла притворяться, и тяжело вздохнул:

— В том-то все и дело, что мужа у нее уже нет. Вдова. Умная, красивая, веселая и к тому же абсолютно свободная вдова.

— Но это же хорошо, — неосмотрительно вырвалось у Рустама.

Гарт скривился:

— Ну да, лет эдак через десять, я думаю, это и в самом деле было бы хорошо. Пришла бы пора остепениться, повесить оружие на стенку и успокоиться.

— А почему бы… — начал было Рустам. Но Гарт решительно поднял руку:

— Все, хватит, не хочу больше ничего об этом слышать. Давай лучше о тебе поговорим.

— А что обо мне говорить, — пожал Рустам плечами. — Ты и так все уже знаешь.

— Я не о прошлом, — отмахнулся Гарт, — я о будущем. Что делать-то будешь?

— Не знаю, — признался Рустам. — Я вообще-то о возвращении и не думал. Все-таки там мой дом, семья. Все знакомо, все привычно. Родина. Только-только зажил по-человечески, работать начал, машину купил…

— Это такая повозка, про которую ты рассказывал, что она без лошадей может ездить, на одних только деньгах? — уточнил Гарт.

— Угу, — кивнул Рустам. — Я, правда, немного по-другому объяснял, но суть ты уловил верно, закидываешь туда деньги, и она едет. Проблем с этой повозкой зачастую больше, чем пользы, но что поделать, в моем мире без нее трудно. Вот я и купил себе такую повозку. В общем, все у меня было нормально, иногда, правда, хотелось все бросить и вернуться в Глинглок. Да только что бы я здесь делал? Война-то ведь закончилась.

— Да, — согласился Гарт, — война закончилась. Мне очень жаль, что тебе пришлось покинуть родину.

— Мне тоже. Но что поделать, там я умру, здесь буду жить. И никто в этом не виноват, кроме меня самого. Слишком я расслабился, размяк, вот и получилось то, что получилось.

— Ты изменился, — заметил Гарт, — возмужал. Уже не мальчишка — мужчина.

— Возмужаешь тут, — смутился Рустам, — чем меня только не протыкали и не рубили. Тут и копье, и топор, и меч, и даже заурядный нож.

— Надоело?

Рустам хотел уже ответить «да», но перехватил взгляд друга и задумался.

— К чему ты это? — спросил он у Гарта.

— Ты вернулся, — улыбнулся Гарт. — Там, у себя, ты мог быть кем угодно, но здесь ты рыцарь, братец. И этим все сказано.

— То есть…

— А то и есть. У рыцарей служба бессрочная. Раз вернулся, то должен решить, готов ты к новым передрягам или не готов. Если готов, тогда обязан явиться к здешнему маркграфу, отметиться и получить назначение как рыцарь глинглокской короны.

— А если не готов? — тихо спросил Рустам.

— Все равно должен показаться у маркграфа, отметиться и попросить, чтобы тебя перевели в списки дворянского ополчения. Это значит, что, пока не начнется война, ты свободен как ветер в поле и волен делать все, что тебе заблагорассудится. В этом нет ничего зазорного, — добавил Гарт, — многие рыцари именно так и поступают.

— Я не знаю, — растерянно произнес Рустам. — Все так неожиданно произошло. В который раз все с ног на голову. Я не могу…

— Рустам, — мягко прервал его Гарт, — не напрягайся. Я не маркграф и не король, я твой друг. Не торопись, обдумай все, реши, а потом вместе пойдем к маркграфу. Хорошо?

— Хорошо.

— Вот и ладушки. А сейчас пошли-ка, братец, спать. Утро вечера мудренее, да и дорога была нелегкой.

О том, что у них всего одна кровать на двоих, Рустам вспомнил, только когда они поднялись в комнату. Он растерянно почесал в затылке и поинтересовался:

— Кто будет спать на полу, а кто на кровати? Может, монетку бросим?

— Рустам, знаешь… — Гарт замялся. — Не нужно монетки. Можешь спать на кровати. Я, видишь ли, буду спать… мм… в другом месте.

— Ага, — только и смог выдавить из себя Рустам, вспомнив о многообещающих глазах хозяйки.

— Вот тебе и ага, — ухмыльнулся Гарт и вышел из комнаты.

«А жизнь не стоит на месте, жизнь меняется, — философски подумал Рустам, перед тем как уснуть. — Влюбленный Гарт, надо же, бывает, оказывается, и такое».

— Как его звали?

— Кого, ваше величество? — удивился граф Честер.

— Лакея, погибшего во время покушения, — пояснил король.

— Ах лакея. Линтер, его звали Линтер.

— Линтер, — тихо повторил король. — У него была семья?

— Жена, двое сыновей и дочь, ваше величество.

— О них позаботились?

— Да, ваше величество. Вдове назначена хорошая пенсия. А дети получат образование и будут пристроены при дворе.

— Тяжело, — едва слышно произнес король. Но граф Честер все-таки услышал.

— Что тяжело, ваше величество?

Георг отвернулся от открытого окна, возле которого стоял, скрестив на груди руки, и посмотрел графу в глаза:

— Тяжело быть королем, Честер. Когда над тобой только небо, а за тобой целое королевство. Этот лакей, он же не воин, но, когда пришло время, он не раздумывая пошел за меня на смерть. А я ведь даже не знал его имени.

— Не он первый, не он последний, ваше величество, — заметил граф Честер. — У каждого народа свои знамена, и не нужно быть воином, чтобы понять, что за знамена можно и нужно отдавать жизни. На наших знаменах написано ваше имя, ваше величество. И Линтер это знал.

— Да, Линтер это знал, — согласился с ним Георг.

Неожиданно взгляд его потвердел, и граф понял, что минута слабости прошла. На какое-то неуловимое мгновение король позволил себе расслабиться и немного размякнуть, но мгновение прошло. И перед графом снова предстал требовательный правитель.

— Но чье же тогда имя было на знаменах предателя Локсби?

— Герцога Аркского, ваше величество, — ответил граф без промедления. Лирика кончилась, начался серьезный разговор.

— Это меня не удивляет, — заявил Георг, усаживаясь напротив графа. — Меня удивляет, что ему дали нанести удар. Как такое могло случиться, Честер?

— Это моя вина, ваше величество, — признался граф. — Мои люди проверяли рыцаря Локсби, он не вызвал у них ни малейшего подозрения. Очень тонкая работа, ваше величество. У нас появился весьма серьезный противник — Луинэль Монтейро, барон Винроэль, он же лондейлский купец Трамгель, он же рыцарь Ахилаил, он же жрец Неиклота Буприэль, он же Пес, легенда аркской тайной полиции, которую он же и возглавил после безвременной кончины прежнего барона Винроэля.

— Серьезный послужной список, — заметил Георг. — А смерть прежнего барона Винроэля случайно не его рук дело?

— Нет, ваше величество. Это целиком и полностью «заслуга» самого герцога Аркского.

— Пес, — задумчиво повторил Георг, — что-то знакомое.

— Архивы конклава высших жрецов, — напомнил ему граф.

— Точно, — подхватил Георг, — какой-то большой скандал, связанный с конклавом жрецов Неиклота. Один из тех скандалов, где на поверхности лишь легкая рябь, в то время как в глубине бушует буря.

— Вы верно заметили, ваше величество. Буря была страшная. Пес вошел в доверие к высшему жрецу Клайманиэлю, получил доступ в архив конклава и выкрал очень важные документы.

— Но если я правильно помню, то вора казнили. Или я ошибаюсь?

— Нет, ваше величество, не ошибаетесь. Или вернее будет сказать — ошибаетесь, но не только вы, весь мир ошибался вместе с вами. Пса принародно казнили, и на этой казни присутствовали наши агенты и представители почти всех известных нам тайных служб. Ни у кого не возникло и малейших сомнений, что Пес умер, по крайней мере, тогда. Хотя сразу же после той казни произошли весьма примечательные события. В конклав высших жрецов в течение двух лет были введены сразу трое представителей Аркской жреческой епархии. Едва вступив в конклав, они начали серьезную борьбу с другими высшими жрецами, причем не исключено, что ими были задействованы выкраденные бумаги. Были проведены несколько решений, которые давали нешуточные привилегии Аркской епархии и герцогу Аркскому. А двое высших жрецов из «старой гвардии» покончили жизнь самоубийством. Это был пик аркского могущества. Конклав не потерпел подобных грубостей. Все трое аркских высших жрецов погибли в одночасье, во время одного весьма подозрительного пожара. Привилегии Аркской епархии были тут же урезаны, но не до конца, и это недвусмысленно указывает на то, что герцоги Аркские все еще владеют украденными документами и их нынешние отношения с конклавом можно охарактеризовать как холодное перемирие. Стороны боятся друг друга и не хотят делать резких движений. Война на уничтожение не нужна никому, но и полноценного мира между ними быть уже не может. В то время как Пес, заваривший всю эту кашу и считавшийся мертвым, оказался очень даже живым. И успел даже побывать в наших руках, но, к сожалению, мы его неразумно отпустили, обменяв на сэра Хорнблая и еще четырех наших рыцарей, А теперь он возглавляет тайную полицию герцога Эландриэля. И, судя по всему, имеет прямой и недвусмысленный приказ — убить ваше величество.

— У него почти получилось, — нахмурился Георг.

— Да, и это моя вина, — повторно повинился граф. — Я был слишком беспечен, и это едва не стало причиной катастрофы. Нельзя было доверять безопасность вашего величества одним только гвардейцам. Гвардия может защитить от копий наступающего противника, но против коварства убийц она бессильна.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, ваше величество, основать рыцарский орден телохранителей. С жестким отбором в его ряды, где основополагающими критериями станут не знатность и богатство, а преданность и боевая выучка. Мы не можем закрыть гвардию для отпрысков знатных семей, среди которых нетрудно посеять измену. Но рыцарский орден — это не гвардия. Он не только может быть, но и должен быть закрытым. Это не будет противоречить ни обычаям, ни законам. Не будет бросаться в глаза и не будет провоцировать знать.

— Идея толковая, — признал Георг. — Но в королевстве уже существуют два рыцарских ордена, стоит ли создавать третий?

— Стоит, ваше величество, — уверенно ответил граф. — Более того, уже существующие ордены послужат прекрасной ширмой для ордена телохранителей.

— Хорошо, — согласился Георг, — набросайте устав и основные положения, посмотрим, может, что-то и впрямь получится.

Граф молча поклонился. Над проектом ордена телохранителей уже работали лучшие специалисты тайной службы. День-два, и все будет готово. В вопросах безопасности граф не терпел промедлений и проволочек, и в его ведомстве об этом знали.

— И еще, — продолжил тем временем его величество, — что там с этим молодым гоблином, подавшим прошение на мое имя о принятии его на королевскую службу? Информацию собрали?

— Да, ваше величество. Фабио Иманали — младший сын гоблинского банкира Паоло Иманали. Родился и проживает в Глинглоке. Умен, образован, обладает недюжинными способностями в области финансов. Несмотря на молодость, уже успел провести несколько успешных операций в банкирском доме своего отца. Способен на нестандартные решения, имеет аналитический склад ума и хорошие организаторские способности.

— Неслабо, — с легкой растерянностью произнес Георг. — Как же тогда так получилось, что подобному специалисту приходится искать работу на стороне? Такими кадрами не разбрасываются.

— Это все эмоции, ваше величество. Фабио Иманали влюбился в некую Венеру Султанэли, сироту, проживавшую в их доме. И сорвал тем самым планы своего отца, задумавшего женить его на Алсер Антонадо и таким образом объединить два банкирских дома. Между отцом и сыном произошла ссора, после которой Фабио был изгнан из дому.

— Хорошо, а почему же тогда он пришел к нам, а не обратился в другие банкирские дома?

— Этому способствовали целых два фактора, ваше величество. Первое — старик Иманали надеется, что изгнание послужит хорошим уроком для молодого строптивца и вынудит его вернуться в семью и покориться отцовской воле. В связи с чем предупредил всех своих сородичей, что ежели они не хотят вызвать его неудовольствие, то не стоит покровительствовать изгнанному Фабио. Второй фактор заключается в характере самого Фабио. Парень очень честолюбив и не собирается прозябать в чужих банкирских домах, где ему уготованы только вторые роли. Видимо, он решил, что в нашем казначействе у него шансов больше.

— Интересно, — заметил Георг, — но это все на поверхности. А что в глубине? Какова вероятность, что вся эта романтичная история не более чем красивая ширма для внедрения молодого Фабио в мое казначейство?

Граф понимающе покачал головой.

— Мы все проверили, ваше величество. Парень чист, хотя наши эксперты и не исключают возможности внедрения. Однако… хотите мое личное мнение, ваше величество?

— Конечно.

— В этом деле нет никакого второго дна. Фабио Иманали не агент влияния. Он просто влюбленный упрямец, покинувший отчий дом и ищущий свое счастье на стороне. И если вы примете его на службу, ваше величество, он будет верен вам.

— Что ж, граф, вашему мнению я доверяю полностью. Если вы так считаете, значит, так оно и есть. Но у этого дела есть еще и другая сторона. Гоблинские банкиры наши друзья и партнеры. Мне не хотелось бы наступать им на мозоли. Если мы примем молодого Иманали на службу, не почувствуют ли они себя оскорбленными?

— Нет, ваше величество, даже напротив — гоблины вздохнут с облегчением, эта история им уже порядком надоела. Они будут только рады, что все наконец разрешилось, пусть даже и таким причудливым образом.

— Тогда не будем тянуть, — решительно заявил Георг и достал из стола незаполненный патент. — Проверим парня в деле и для начала сделаем его секретарем у младшего казначея Освальда. Пусть систематизирует наши займы.

Не так представлял себе Рустам встречу с маркграфом, совсем не так. Впрочем, и Гарт хорош, мог бы и предупредить. Тогда и позориться не пришлось бы, стоя в дверях с отвисшей от удивления челюстью.

— Ну что встал, — усмехнулся его сиятельство, отрываясь от лежащих перед ним документов, — проходи, раз пришел.

Рустам машинально сделал несколько шагов вперед и растерянно произнес:

— Господин маршал?

— Бывший маршал, — поправил его Седрик Тревор, — и бывший барон, а ныне, как видишь, маркграф Норфолдский и главнокомандующий северной армией. Да ты проходи давай, чего встал-то? Садись вот напротив и докладывай. Где был? Что все это время делал? И почему отлынивал от королевской службы?

— Я не отлынивал, меня отпустили, — вырвалось у Рустама.

— Ваше сиятельство, — ненавязчиво напомнил Седрик.

— Ваше сиятельство, — поправился Рустам, — я не отлынивал, граф Калу сказал, что моя служба закончена и я могу быть свободен.

— А ты и рад? — ухмыльнулся Седрик.

— Как это? — растерялся Рустам. — То есть я хотел сказать… э-э-э, я не знал… я думал, ваше сиятельство… э-э-э…

— Ладно, расслабься, — махнул рукой Седрик. — Тогда, после войны, бардак был полный. Твоей вины здесь нет. Да и где был, не так важно. Важно — что вернулся и готов к службе. Дел сейчас много, а рыцарей мало. Отстраиваться надо, землю поднимать, пахать, сеять надо, чтобы не пришлось снова осенью хлеб закупать. А для этого в первую очередь нужно крестьянина защитить, чтобы работал он спокойно, без оглядки на ближайший лес. Разбойников всех переловить, нечисть вывести и границу закрыть от лихих бригад с эльфийской стороны. Короче, работы невпроворот, так что ты вовремя. Где остановился-то?

— На постоялом дворе… ваше сиятельство.

Седрик, взяв перо и бумагу, размашистым, крупным почерком написал короткую записку и протянул Рустаму:

— Передашь кастеляну [7]. Сегодня же собирай вещи и перебирайся в замок. Кастелян поможет тебе устроиться. Вечером ужинать будешь со мной и моими рыцарями, там и подберем тебе дело по плечу да по способностям. Все ясно? Ну а раз ясно — действуй.

Рустам машинально поднялся и отдал честь. Он собирался уже выйти, когда Седрик его окликнул:

— Кстати, сэр Рустам, помнишь, что ты там говорил графу Калу? Что-то вроде того, что убивать и терять — это не для тебя?

— Помню, ваше сиятельство.

— Так вот: забудь. Ты рыцарь, у тебя меч на поясе и сердце в броне. Ты убиваешь и теряешь, чтобы другие жили спокойно. В этом твой долг. И мой тоже. Иди.

— Ну что молчишь? — набросился на Рустама Гарт. — Что сказал маркграф?

— Маркграф сказал — вперед и с песней! — буркнул Рустам и укоризненно ткнул Гарта кулаком в плечо: — А ты тоже хорош, мог бы предупредить, что барон Годфри стал маркграфом Норфолдом.

— Да ладно, — отмахнулся Гарт. — Не хотел портить сюрприз, думал, тебе будет приятно.

— Ага, — поддакнул Рустам, — приятно было по самое не балуйся. Пока я там стоял с открытым ртом, за меня уже все решили — и поругали, и похвалили, и работой загрузили. Я про дворянское ополчение даже заикнуться не сумел.

— А оно тебе надо? — ухмыльнулся Гарт во весь рот. — Это дворянское ополчение?

Рустам задумался.

— Я хотел бы решать сам, — сказал он наконец.

— Ну так и реши сам, — предложил Гарт. — Пока еще не поздно повернуть все вспять. Можешь вернуться и сказать, что ты не можешь. Неволить не будут, я уверен.

Рустам нервным движением взъерошил волосы.

— Я не хочу больше убивать детей.

— Вот еще! — насмешливо воскликнул Гарт. — Если ты про тех эльфят, то хочу тебе напомнить: у них было оружие, и они его использовали.

— Возможно, они были напуганы. Просто напуганы, потому и убили. Я должен был сначала разобраться…

— Они убили Жано, — напомнил Гарт.

— Жано просил меня не мстить. — Рустам до боли закусил губу. — Но я потерял голову, я не мог отпустить их просто так, я хотел убивать, хотел крови… и я ее получил.

— Ты отпустил девчонку.

— И это единственное, о чем я не жалею.

— Послушай, — Гарт положил руку ему на плечо, — не кори себя попусту. Ты ни в чем не виноват. Иногда бывают такие ситуации, когда нет правильных решений. И любой твой выбор принесет с собой зло. Рустам поднял голову и посмотрел другу в глаза:

— Может быть, потому мне и нужно было сейчас отказаться, чтобы больше не попадать в такие ситуации. Чтобы больше не выбирать из двух зол меньшее.

Лицо у Гарта закаменело.

— Это твоя жизнь, Рус. Тебе и решать.

Рустам отвернулся.

— Хочешь вернуться и отказаться? — спросил Гарт намеренно безучастно.

Рустам только тяжело вздохнул в ответ. Тогда Гарт продолжил:

— Это не самый плохой выбор, братец. Ты хорошо послужил Глинглоку и имеешь полное право уйти на отдых. Никто и не подумает тебя упрекнуть.

Рустам задрал голову и посмотрел на пронзительно-синее небо. Самое время обратиться к Богу и спросить совета. Но Бог не дает советов, как не дает и ответов. Бог лишь задает вопросы, отвечать на которые необходимо самостоятельно.

— Мой отец любил повторять, — тихо сказал Рустам то ли Гарту, то ли самому себе, — «никогда не перекладывай свою работу на чужие плечи». Я часто с ним спорил и очень редко соглашался с его советами. Но сейчас я понимаю, что он был прав, почти всегда был прав. Быть рыцарем — убивать и терять, служить и защищать — это тоже работа. Не громкие слова в красивой обертке, а кровь на грязи… — Он замолчал.

— Что ты решил? — спросил Гарт.

— Я решил не перекладывать свою работу на чужие плечи, — ответил Рустам. — Хочу я этого или нет, но я рыцарь. А маркграф сказал, что для рыцарей сейчас много работы и кто-то должен ее делать. Этим все сказано.

— Не подумай, что я тебя отговариваю, — осторожно произнес Гарт, — но ты должен понимать, что снова можешь попасть в ситуацию, когда из двух зол придется выбирать меньшее. Готов ли ты к этому?

— Нет, — немного хрипло отозвался Рустам. — Но я буду стараться, я очень сильно буду стараться, чтобы такие ситуации больше никогда не повторялись.

Гарт некоторое время смотрел ему в глаза, потом кивнул:

— Что ж, значит, возвращаемся на королевскую службу. Не так уж это и плохо, особенно учитывая, что мы с тобой уже не безнадежные. Кормить нас должны будут лучше, а бить меньше. А это что у тебя? Поручение к кастеляну? Хм, получается, переезжаем в замок. Ладушки, пошли собирать вещи.

Рустам не хотел этого говорить, но и промолчать он не мог.

— Гарт, ты не обязан идти вслед за мной на службу, — выдавил он из себя. — У тебя своя жизнь, свои дела, постоялый двор опять-таки… В общем, я пойму, если ты…

— Стоп, — остановил его Гарт. — Хватит, братец, молоть чушь. Во-первых, мы с тобой друзья. А во-вторых, я абсолютно свободен и у меня нет дел, которые было бы жалко бросить. Что же касается постоялого двора, то я уже говорил тебе, что я еще не готов. Она милая женщина, и, признаться, я к ней очень даже… хм… неравнодушен, но… Короче, королевская служба — это великолепный шанс немного приостановить кое-какие отношения. Ты понимаешь?

Растроганный Рустам обнял его:

— Я рад. Я очень рад.

— А уж я — то как рад, — постарался скрыть за усмешкой свое волнение Гарт. — Да ладно, чего уж там, пошли лучше кастеляна разыщем. И, когда он тебя спросит, сколько у тебя людей, не забудь про меня, а не то придется спать по очереди на одной кровати. А я этого не люблю, ты знаешь.

— Фабио Иманали, секретарь младшего казначея, — объявил дворецкий.

Молодой гоблин глубоко вздохнул, скрестил на удачу пальцы и, низко кланяясь, вошел в королевский кабинет. Ему уже доводилось видеть короля, но никогда еще он не был от него так близко — десять шагов, строго по этикету. Когда Фабио остановился у положенной ему по рангу отметки, король оторвал взгляд от бумаг и смерил его взглядом, заставившим Фабио затрепетать. У него пересохло во рту и противно задрожали колени.

— Ваш преданный слуга явился по вашему зову, ваше величество.

Король взял со стола исписанный лист и взмахнул им в воздухе:

— Знаешь, что это такое?

— Никак нет, ваше величество.

— Это прошение от казначея Уотфорда с просьбой тебя уволить.

Фабио натужно сглотнул воздух, застрявший в горле. У него вдруг неприятно перехватило дыхание.

— Уотфорд пишет, — продолжил король, — что ты своевольничаешь, лезешь не в свои дела и возводишь клевету на моих честных слуг. Он также жалуется, что ты ведешь непозволительные речи и чересчур дерзок со старшими по званию. Этого вполне достаточно не только для увольнения, но и для начала служебного расследования. Королевская служба — дело серьезное, проштрафившихся не выгоняют, а сажают в крепость. Ты должен был знать об этом, когда подавал прошение о приеме на службу.

— Ваше величество…

— Я разве разрешил тебе говорить? — Голос короля хоть и прозвучал бесстрастно, но это бесстрастие было для молодого гоблина страшнее отцовской ярости. — Я хочу, чтобы ты запомнил: со мной можно спорить, меня можно убеждать, но никогда и ни в коем случае мне нельзя перечить.

Фабио вжал голову в плечи и не на шутку пригорюнился. «Что теперь со мной будет? — мелькнула у него в голове шальная мысль и тут же была поглощена другой, более важной: — А что будет с Венерой, если меня посадят?»

Молодость есть молодость, опыт приходит с годами, и никак иначе. Будь Фабио постарше, он бы непременно задумался — а чего ради король дает ему уроки на будущее (пускай и весьма жесткие), если все равно собирается его посадить?

Тем временем король, убедившись, что молодой гоблин проникся до глубины души, скомкал прошение казначея Уотфорда и выбросил его в корзину.

— А теперь перейдем к делу. Подойди ближе и сядь.

Совершенно растерянный Фабио поднял голову.

— М-мне…

Он хотел сказать: «Мне не положено подходить ближе». Но король удивленно приподнял бровь, и слова благоразумно застряли в горле. Потрясенный гоблин подошел ближе и сел на стул, стоявший всего в четырех шагах от его величества. Так близко к королю не могли приближаться даже титулованные дворяне.

Королю было не до этикета. Он взвесил на ладони толстую папку и сказал:

— Я пролистал твои отчеты и предложения. Здесь написано, что мы можем сэкономить семнадцать тысяч золотых монет. Объясни.

Сердце молодого гоблина вздрогнуло и затрепетало в груди, подобно влюбленному жаворонку. Он позеленел от волнения и, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в омут, принялся излагать. Вкратце пробежавшись по использованным им методам систематизации и анализа и более подробно остановившись на выявленных в результате фактах, Фабио шаг за шагом раскрыл перед королем неприглядную картину многочисленных злоупотреблений. Это было тем более удивительно, что он не рассказал ничего нового или ранее неизвестного. Фабио всего-навсего собрал разбросанные по многочисленным отчетам сведения и сложил их в единую мозаику. Выводы получились шокирующие и неутешительные:

— Таким образом, ваше величество, мы повсеместно закрываем «дешевые» займы и продолжаем платить по «дорогим». Вот очередной пример: банкирскому дому Критолини мы должны двадцать четыре тысячи золотых под двенадцать процентов, а банкирскому дому Бриоли — двадцать три тысячи под двадцать один процент. Следуя простейшей логике — из этих двух займов следует закрыть «дорогой» кредит Бриоли, продолжая выплачивать «дешевые» проценты Критолини. Вместо этого, по неведомым мне причинам, казначейство закрывает кредит Критолини, продолжая выплачивать большие проценты Бриоли. А ведь это на две тысячи монет больше. И все это на фоне жестокого дефицита. В то время как стоит только рационализировать погашение казначейских займов, и в первый же год высвободятся искомые семнадцать тысяч. А ведь есть еще бартерные займы, это те случаи, когда казначейство занимало не деньгами, а товаром. Конечно, в некоторых сделках четко прописано, чем, собственно, мы должны расплачиваться. Но в большинстве случаев казначейство разумно оставило за собой право решать, в чем именно будет производиться расчет. Однако, разумно оставив за собой это право, распоряжаемся мы им абсолютно неразумно. Как пример — сделка с гномьей ростовщической конторой «Клекланд и сыновья». Еще до войны они ссудили казначейство зерном — пятьдесят четыре тонны пшеницы под двадцать шесть процентов. Не знаю, право, как им это удалось. Разумно — закрыть столь «дорогой» заем при первой же возможности. Но абсолютно неразумно, я бы даже сказал преступно, расплачиваться по займу зерном, выросшим в цене более чем в два раза. Ведь по договору мы можем расплатиться и деньгами…

— Сколько мы можем сэкономить на бартерных сделках? — прервал его король, до этого времени внимательно слушавший.

— Не знаю, ваше величество, — признался гоблин, которому родная финансовая стихия помогла прийти в себя и избавиться от робости. — Как секретарь младшего казначея Освальда, я имел доступ только к так называемым чистым займам. Информацию по бартерным займам мне удалось раздобыть лишь по двум-трем случаям.

Лицо короля оставалось спокойным, но в глазах проявились стальные отблески, выдавшие хорошо контролируемый холодный гнев.

— Добрая половина из доложенного тобой не попала в твои отчеты. Почему?

— Я боялся за свою жизнь, ваше величество, — честно ответил гоблин. — Слишком большие деньги, ради них даже мягкотелые чиновники сподобятся на убийство.

Глухо хрустнули королевские пальцы, сжатые в кулак, глухо прозвучал и вопрос:

— Освальд?

Фабио облизнул пересохшие губы.

— Чист, ваше величество.

В воздухе повисла напряженная пауза, которую прервал тяжелый вопрос:

— Уотфорд?

— Чист, ваше величество, — выдохнул молодой гоблин. — Их запутали в цифрах и отчетах. Завалили массой мелких расчетов. Они виноваты лишь…

— Договаривай.

— В невнимательности, ваше величество.

Фабио хотел сказать «в некомпетентности», но ему показалось, что это будет похоже на грязную попытку «подсидеть» вышестоящее начальство, и он невольно сгладил формулировку. От короля не ускользнули его душевные метания, он все понял правильно и по достоинству оценил. Впрочем, разговор был еще не окончен.

— Честер, тебе пора к нам присоединиться, — сказал король.

Гобелен с изображением соколиной охоты отъехал в сторону, и из потайного угла вышел глава тайной службы, граф Честер. Фабио остолбенел от удивления и страха, вновь напомнившего о себе. Графа Честера во дворце боялись все, за исключением лишь самого короля и его старого дворецкого Бертрама.

— Покажи ему список, — приказал король.

Граф протянул Фабио исписанный листок бумаги. У Фабио задрожали пальцы, от этого списка веяло сыростью темницы и жаром пыточных принадлежностей.

— Все ли здесь? — тихо спросил у него граф.

Фабио взял себя в руки. В конце концов, произволом здесь и не пахло, графа Честера считали ужасным, но справедливым. А наказание есть воздаяние. Нечего было воровать и жировать за чужой счет. Фабио прочитал список и уверенно ответил:

— Нет.

После чего назвал несколько имен, которые граф прямо на его глазах собственноручно добавил в список.

— А теперь?

Фабио еще раз проверил список и решительно очертил ногтем несколько фамилий:

— Про этих я ничего не знаю.

— Зато мы знаем, — усмехнулся граф. — Ваше величество, разрешите?

— Докладывайте, Честер. Присутствие Иманали нам не помешает, даже напротив, будет весьма полезно.

— Ваше величество, здесь нет измены. В основном — сговор, взяточничество и казнокрадство. При полном попустительстве невиновных, но и некомпетентных руководителей. А в частности королевского казначея Уотфорда и его помощников, младших казначеев вашего величества. Мы еще не разгадали всех хитросплетений, но и того, что накопали, уже вполне достаточно для проведения арестов.

— В этом деле необходимо разобраться до конца, — заявил король. — Брея Уотфорда в почетную отставку, сор из дворца выносить не будем, пусть все оформят чинно и красиво. Всех, кто замешан, — сегодня же арестовать и подвергнуть допросу. Однако предупреждаю: раскаленное железо дозволительно применять только к тем, чья вина не вызывает сомнений.

— Как прикажете, ваше величество, — поклонился граф.

Король достал из ящика заполненный патент и протянул его Фабио:

— Это патент на должность королевского казначея. Ты возглавишь мое казначейство и будешь заведовать королевской казной.

Фабио позеленел почти до синевы и бережно, двумя руками, прикоснулся к патенту. Но его величество не спешил выпускать бумагу.

— Я хочу, чтобы, прежде чем принять решение, ты осознал — обратного пути не будет. Королевский казначей знает слишком много и просто так не уходит. Уотфорд — исключение, он служил моему отцу. К тебе у меня подобных чувств нет, если проворуешься или не справишься — навсегда исчезнешь в сырых подвалах. Поэтому, если не уверен, лучше откажись.

Фабио убрал от патента руки, вытер рукавом вспотевшее от напряжения лицо и встал на колени:

— Я не подведу вас, ваше величество.

Он протянул ладони, и король вложил в них патент. Фабио поцеловал королевскую подпись и отчеканил:

— Клянусь служить вашему величеству верой и правдой, не жалея живота своего и сна своего. Моя жизнь отныне принадлежит вам, ваше величество.

Глава 3 Егерь

Деревня встретила егерей тишиной. Ни мычания коров, ни блеяния коз, даже лая собак и того не было слышно. Отряд вихрем промчался по единственной улочке и остановился на маленькой площади перед домом старосты. С низкорослой вислоухой лошади, даже издали непохожей на боевого коня, неловко спешился рыцарь в пыльном шлеме с Т-образной прорезью. Вслед за ним с огромного меклебурского жеребца спрыгнул двухметровый гигант с унтерскими нашивками на плаще. Оставшиеся сидеть верхом егеря ощетинились во все стороны заряженными арбалетами, взяв под прицел в том числе и кучку помятых мужиков, робко жавшихся к изломанной изгороди.

— Где староста? — требовательно спросил рыцарь.

Избитый староста в испачканной кровью рубахе шагнул вперед:

— Я староста, господин.

— Где разбойники?

— Ушли, ваша милость. Еще до полудня.

Рыцарь, не оглядываясь, бросил через плечо:

— Проверить.

Гигант унтер кивнул и разразился серией коротких отрывистых приказов. Егеря спешились и, разбившись на десятки, начали прочесывать деревню.

— Кого-нибудь убили? — сверкнули в прорези черные напряженные глаза.

— Обошлось, ваша милость.

Рыцарь расстегнул застежку и снял с головы шлем. Перед старостой предстало необычное скуластое лицо с узким разрезом глаз. Староста удивился, но виду не показал. Рыцари люди сложные, за плюхой в карман не лезут, а старосте сегодня и без того досталось.

Рустам вытер ладонью грязное от пота и пыли лицо и кивнул в сторону мужиков:

— Это что, и есть вся твоя деревня?

— Мужички все здесь, ваша милость, — мелко закивал староста. — Окромя кузнеца, того шибко побили, инструменту отдавать не хотел, вот и побили. А баб и ребятишек мы загодя схоронить успели, тем и спаслись. Скотину, хлеб, — губы старосты невольно задрожали, — прочее добро, какое было, все забрали. Но… все живы, и то слава богу, ваша милость.

Глаза Рустама смягчились.

— Правильно рассуждаешь. Я сэр Рустам, старший егерь маркграфа Норфолдского. А это мой первый унтер-офицер Гарт.

— Фрон, сын Климена, здешний староста.

Вышедшие из потайных подвалов женщины навели в доме старосты какое-то подобие порядка. Тяжелый стол и массивные скамьи разбойники поначалу было забрали, но потом опомнились и бросили их за околицей. Так что куда усадить господина рыцаря у старосты нашлось, а вот чем угостить — нет. Обошлись водой из колодца и тяжелым рассказом.

Разбойники нагрянули под утро. Человек тридцать, с копьями, топорами и луками. Благодаря деревенскому пастуху баб и детей успели спрятать, а вот добро нет. Разбойники действовали хоть и решительно, но неумело. Мужиков всех побили, без особого, впрочем, рвения. Так, больше для порядку. Полезшего на рожон кузнеца били уже с чувством, но и тут обошлось без серьезного членовредительства. Зато пограбили всласть, все выгребли, подчистую. Собак и тех увели, разве что кошек оставили да мышей не тронули.

— Четыре коровы с телятами, бык, две лошади, шестнадцать коз, две свиньи и двенадцать поросят, — горестно перечислял староста. — Мы же с них пылинки сдували, ваша милость. Только-только вернулись, только-только отстроились и… эх, жизнь наша горькая… Хорошо хоть посеяться успели, да ведь до урожая еще дожить надо. А кушать-то нечего, все забрали.

Рустам пил воду из незамеченной разбойниками глиняной кружки и мрачнел, как от водки. Уже стало темнеть, когда в комнату зашел Гарт с многообещающей ухмылкой на лице.

— Ну?

— Нашли, — кивнул Гарт.

Складки на лице Рустама разгладились, в глазах появился блеск. Он встал с лавки, с хрустом расправил плечи и, взяв со стола шлем, кивнул старосте:

— Не печалься Фрон, сын Климена. Ты людей сохранил, и это главное. А коров с телятами и коз с поросятами мы тебе вернем.

— Если их еще не сожрали, — не удержался Гарт, выходя вслед за Рустамом на улицу.

К счастью для старосты, он этого уже не услышал. А иначе, кто знает, может быть, и сердце не выдержало бы.

Хорошо пограбили, хорошо пожрали, баб, правда, не было, ну да велика ли беда, будут еще деревни, будут и бабы. Шайка разбойников устроилась на ночлег прямо посреди леса, не утруждая себя сооружением шалашей или поиском естественного укрытия. А что — дождя нет, погода чудесная, настроение отличное, да и награбленного барахла в достатке, есть что подстелить и есть чем укрыться. После жареной поросятинки чем не жизнь?

Спали без задних ног и без задних мыслей. Хорошо спали, сыто похрапывая, лениво почесываясь. Часовых, правда, выставили, не без этого. Ну а часовые что, лысые, что ли? Дождались, когда товарищи уснут, и тоже заснули. Идиллия…

— Идиллия, — прошептал Рустам, кривя губы, и дал отмашку.

Кольцо егерей сжалось. Первыми взяли часовых, тихо и без шума. Крепко зажимая рты и перебивая коротким ударом кулака дыхание, чтобы неповадно было кричать и брыкаться. После чего аккуратно собрали валяющееся разномастное оружие и стали будить прочих, уже без всяких деликатностей, пинками и ударами тупых концов копий. Удивленно хлопающих глазами горе-разбойников под прицелами арбалетов вязали веревками. Особо буйных сбивали с ног, угощали зуботычинами и сковывали цепью. Сказка закончилась, началось горькое похмелье.

— Сколько их? — спросил Рустам, окидывая взглядом кучку растерянных и поникших лихоимцев.

— Тридцать два человека и один гном, сэр, — доложил усатый сержант, вытягиваясь в струнку.

Гномов Рустам не любил, а временами даже и ненавидел. Но на этого гнома без жалости смотреть было нельзя. Поникшие усы, спутанная борода, разномастная потрепанная одежда (трудности с размером) и большой красный нос картошкой, на кончике которого лучи восходящего солнца расцветили радугой крупную слезу.

— А что с награбленным? — спросил Рустам у Гарта.

— Все здесь, — ухмыльнулся Гарт, — но поросят и курей уже пожрали. Видно, долго по лесу шатались, успели оголодать.

— Зато лошади и коровы целы, — заметил Рустам, — а это важнее. Выдели бойцов, пусть помогут крестьянам перенести все обратно в деревню.

— Слушаюсь, сэр. — Гарт стер с лица ухмылку и кивнул в сторону плененных разбойников: — А с этими что?

— Отправим под конвоем в Норфолд, — ответил Рустам, — там разберутся.

— А что тут разбираться? — вырвалось у сержанта. — Вешать их надо вдоль дороги, чтобы другим неповадно было… — Последние слова сержант произнес едва слышно, придавленный к земле тяжелым взглядом унтер-офицера Гарта.

— Отставить вешать, — спокойно сказал Рустам. — Убивать, сержант, легко, воскрешать трудно. Отправим в Норфолд, там спокойно и обстоятельно разберутся. Кого надо повесят, кого надо посадят, а кого, глядишь, и отпустят, если грехов немного.

Когда Рустам отвернулся, Гарт притянул к себе сержанта и внушительно произнес:

— Болтаешь много. Не по чину это.

Сержант поспешно кивнул:

— Так точно, господин первый унтер-офицер.

Гарт немного посверлил его гнетущим взглядом и отпустил. Подойдя к Рустаму, он тихо заметил:

— А сержант умную вещь сказал, командир. Это разбойники, их можно вешать и нужно вешать.

Рустам вздохнул:

— Гарт, мы с тобой это уже не раз обсуждали. Ты посмотри на этих доходяг — те же безнадежные. Обычные работяги, с безденежья либо с дури подавшиеся на большую дорогу. Если кто заигрался и на руках у него кровь, то в городе разберутся и воздадут по заслугам. Ну а у прочих появится хотя бы шанс. Рабочих рук не хватает, а вы все вешать да вешать.

— Не любишь ты простых решений, командир, — ухмыльнулся Гарт и уже нарочито громко спросил: — Может, хотя бы гнома повесим?

Рустам посмотрел на гнома и сделал вид, что всерьез задумался над этим предложением. Гном от страха не смог вымолвить ни слова, только слезы катились по его лицу, застывали на мгновение на кончике носа и падали вниз мутными росинками. И смешно, и грустно. Рустам не выдержал, скривился в непонятной гримасе и махнул рукой.

— Понятно, — заметил Гарт и громко объявил: — Гнома вешать не будем, слишком тяжелый, веревку жалко. Лучше нагрузим его награбленным, да и других тоже, пускай обратно тащат.

— Четыре коровы и две лошади на целую деревню, ерунда полная. — Рустам с досадой ударил ладонью по столешнице. — А тут еще эти гопники всю домашнюю птицу и всех поросят сожрали.

— Вот-вот, — поддакнул Гарт, — и я о том же. Добр ты чрезмерно, надо было их все-таки сразу повесить.

— Я серьезно, — заметил Рустам.

— Я тоже, — парировал Гарт. В доме старосты, кроме них, больше никого не было, и они могли разговаривать свободно, без чинов. — Полгода назад на этом месте было пепелище, а эти крестьяне вообще ничего не имели и скитались по лагерям беженцев. Как видишь, все изменилось, причем в лучшую сторону. И в этом есть и наша с тобой заслуга. Потому как мы исправно делали свое дело. А теперь наше дело — прекратить разбой и прочее баловство и дать тем же крестьянам возможность спокойно заниматься своим делом. И тогда со временем все и у всех будет хорошо.

— Ты прав, — Рустам через силу улыбнулся, — я слишком нетерпелив.

В дверь постучали.

— Да?

Это был часовой.

— Ваша милость, гонец от маркграфа.

— Зови.

В комнату вошел совсем молодой еще парень в добротном рыцарском доспехе. Рустам многозначительно переглянулся с Гартом. Что же такое произошло, если вместо обычного гонца прислали рыцаря?

Вошедший недоуменно перевел взгляд с Рустама на Гарта и обратно.

— Сэр Рустам? — Он явно не знал, к кому обратиться.

Рустам встал:

— Это я. С кем имею честь?

— Ласло Раймонд.

— Рад знакомству, сэр Ласло…

— Кхм, — юноша густо покраснел, — просто Ласло, сэр Рустам. Я еще не имел чести быть посвященным в рыцари.

— А, вот оно, значит, как, — глубокомысленно заметил Рустам, и юноша покраснел еще больше. — Вы от маркграфа?

— Да, сэр Рустам.

Юноша достал из сумки письмо и передал его Рустаму. Тот проверил печать и вскрыл конверт.

— Переночевать не получится, — сказал он Гарту после прочтения. — В Кайенском лесу объявились оборотни.

— Удивительно, что они только сейчас объявились, — заметил Гарт, поднимаясь с лавки и начиная собираться. — Уже два месяца патрулируем, а попадаются только разбойники и вурдалаки, даже странно.

— Ну вот видишь, объявились же, — отозвался Рустам, — значит, все-таки ничего странного.

А в голове пронеслось — «Вой», «Вой-2», «Оборотень в Париже»… Брр, мурашки по коже. Не надо было увлекаться ужастиками. Рустам тряхнул головой и вернулся в действительность.

— Передайте маркграфу, — сказал он Ласло, — что мы незамедлительно отправимся в Кайенский лес.

Ласло снова покраснел. Совсем по-мальчишески шмыгнув носом, он неуверенно заметил:

— Сэр Рустам, вы не дочитали. Там, в самом низу, еще несколько строчек.

— Да? — Рустам быстро пробежал взглядом письмо. — В самом деле, тут есть еще приписка: «Сэр Рустам, отправляю тебе Ласло Раймонда, сына моего хорошего друга, сделай его своим оруженосцем…» Чего? Но мне не нужен оруже…

Гарт незаметно наступил ему на ногу, и Рустам замолчал на полуслове. Гарт выразительно показал глазами на подпись маркграфа и едва слышно прошептал:

— Принимай, у тебя нет выбора.

Рустам неохотно кивнул:

— Хорошо, Ласло Раймонд, я принимаю тебя на службу. Отныне ты мой… э-э… оруженосец.

— Спасибо, сэр Рустам, — выдохнул новоявленный оруженосец. — Я вас не подведу.

— Не сомневаюсь, — выдавил из себя Рустам.

Гарт укоризненно покачал головой и, подойдя к Ласло, по-свойски похлопал его по плечу:

— Я Гарт, первый унтер-офицер сэра Рустама.

— А я Ласло Раймонд, оружено…

— Знаю, знаю, — улыбнулся Гарт. — А сколько тебе лет-то, Ласло?

— Пятнадцать, — ответил Ласло и опять покраснел (да что ты будешь делать!). — Скоро исполнится.

— Вот и прекрасно. — Гарт еще шире улыбнулся и заметил: — Знаешь, свой первый день на службе у сэра Рустама ты можешь начать с того, что приготовишь его лошадь к дороге.

— А, да… я мигом.

Гарт закрыл за ним дверь и, ехидно ухмыляясь, повернулся к Рустаму.

— Что я с ним буду делать? — развел тот руками.

— Учить всему, что знаешь, и готовить к нелегкому бремени рыцарства.

— А это как?

Гарт пожал плечами:

— Держи его все время рядом и гоняй по-черному.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил Рустам.

— Нет, — честно ответил Гарт. И добавил: — Но все рыцари именно так и поступают со своими бедными оруженосцами.

На первой же развилке от отряда отделился десяток егерей, им предстояло отконвоировать связанных разбойников в Норфолд. Гарт проводил их взглядом и прищелкнул языком:

— Эх, добр ты чрезмерно. Целый десяток будет несколько дней ерундой маяться.

— И вовсе это не ерунда, — поморщился Рустам. — Нельзя рубить сплеча. Война закончилась, хватит с нас крови.

— Ну ладно. А деньги тогда зачем дал?

— Кому? — притворно удивился Рустам.

— Старосте. Думаешь, я не видел?

— А, старосте. Ну так я же из своих дал, не из казенных.

— В том-то все и дело, — заметил Гарт. — Дал бы из казенных, это еще понятно. Но из своих-то зачем?

— Гарт, ты же видел — там дети, женщины и всего четыре коровы.

— Ага, и поросят сожрали.

— И не только поросят, — серьезно отозвался Рустам.

Гарт глубоко вздохнул:

— Рустам, а ты хоть уверен, что староста твои деньги не заныкает?

Рустам задумался. Вспомнил старосту, вспомнил, как он смотрел, как разговаривал.

— Нет, ЭТОТ не заныкает.

— Да, — вынужден был согласиться Гарт, — этот не заныкает. Но дело не в нем, дело в тебе. Может, не стоит все-таки разбрасываться своим жалованьем, оно у тебя не такое уж и большое, между прочим.

— А я и не разбрасываюсь, — вяло парировал Рустам и указал на свою простую одежду. — Видишь, какой я хозяйственный.

— Вот и я о том же, — ухмыльнулся Гарт. — Добр ты, братец, чрезмерно…

— Гарт, ну хватит уже! — взмолился Рустам. — У меня и так уже вся задница в мозолях, а нам еще ехать и ехать. И ты тут еще, блин, со своими нотациями. А у этой лошади такая спина жесткая.

— Не спина жесткая, а седло, — поправил его Гарт. — Впрочем, седло тоже не жесткое, это у тебя просто кожа мягкая.

Рустам застонал сквозь зубы. И Гарт смилостивился:

— Ну ладно, Рус, чего ты. Потерпи немного, скоро привыкнешь. А лошадь я тебе и так смирную подобрал. — На его лице неожиданно появилось лукавое выражение. — Кстати о лошади… — Гарт обернулся, нашел взглядом свежеиспеченного оруженосца и прокричал: — Ласло, я тебе забыл сказать спасибо, что почистил моего коня. Очень даже неплохо получилось.

Бедный Ласло кивнул и до боли закусил губу. Откуда он мог знать, что у его патрона сэра Рустама самая не боевая лошадь в отряде, а злой меклебурский жеребец, которого он столь старательно готовил в дорогу, не рыцарский конь, а офицерский. Хорошо еще, что никто не рассмеялся, хотя улыбок в усах было попрятано немало.

Король вошел в ореховый кабинет и с видимым облегчением сбросил горностаевую мантию в руки подоспевших слуг.

— Только что понял, что ненавижу долгие и пустые переговоры с упрямыми послами, — заявил он с чувством, усаживаясь на свой любимый жесткий стул с высокой спинкой.

— Это вы об эдвитанском графе Стенарио, ваше величество? — вежливо поинтересовался граф Честер, уже успевший удобно устроиться в кресле с мягкими подлокотниками.

— Да, именно этого упрямого и напыщенного болвана я и имел в виду, — не стал деликатничать король, оставшись наедине с главой своей тайной службы. — Хотя справедливости ради нужно отметить, что он весьма и весьма неглуп, однако упрямства у него на десятерых. Это же надо, каждую неделю добиваться у меня аудиенции, чтобы по несколько часов спорить со мной по поводу Лирбужского замка.

Граф сочувственно качнул головой. Лирбужский замок с прилегающим к нему поместьем вот уже несколько десятков лет считался спорной территорией между Глинглоком и Эдвитанией, отравляя жизнь властителям и давая работу дипломатам.

— Я, пожалуй, подарю этот замок герцогу Аркскому, — мрачно пошутил Георг, — и подложу ему тем самым огромную свинью.

— Лучше бы вы подарили ему кинжал убийцы, ваше величество, — серьезным голосом заметил граф.

— Не искушай меня, Честер, — усмехнулся Георг и осекся: граф был мрачен и озабочен. — Что произошло?

— Сегодня утром мы арестовали двух дворцовых поваров и шестерых поварят, ваше величество. Они отравили блюда, предназначенные для вашего стола. Причем сделали это очень искусно, дегустатор ничего бы не почувствовал и умер бы только через неделю после вас. Если бы не внимательность Агирье и не подозрительность Бертрама, вы были бы уже мертвы, ваше величество.

Георг помрачнел. Он шумно выдохнул воздух и скрестил перед собой ладони.

— Какая эта уже по счету попытка? — Четвертая, ваша величество.

— Как им удается каждый раз с такой легкостью вербовать вроде бы верных людей?

— Это работа не одного месяца и даже не одного года, ваше величество. Это — многолетний труд, глубокое внедрение, разветвленная сеть, умеющая стремительно отрезать засвеченные ячейки, агенты, завербованные про запас и потому особенно опасные. Против нас играет мастер высшей пробы, ваше величество. И мы начинаем пасовать перед ним.

— Никогда не думал, что услышу подобные слова от графа Честера.

— Граф Честер если и был самонадеян, то только в молодости, ваше величество. Нас атакуют по всем фронтам, мы не успеваем реагировать. Система безопасности недостаточно гибкая, необходима срочная реорганизация.

— Орден телохранителей?

— Да, ваше величество. Орден непосредственно обеспечит вашу безопасность, это позволит тайной службе вести более основательную работу на дальних подходах и начать контратаковать.

— Хорошо. Не будем затягивать. Где проект?

— Вот, ваше величество.

Граф положил на стол толстую папку. Георг открыл первую страницу и прочитал:

— «Орден рыцарей-найманов». Уже интересно. Почему найманов, почему не телохранителей?

— Правила жанра, ваше величество. Чем больше романтики, тем меньше вопросов.

— И чем больше внешнего блеска, тем легче скрыть внутреннее содержание, — подхватил Георг.

— Абсолютно верно, ваше величество. У вашего предка, короля Ноймана, в то время когда он еще не был королем, но уже начал собирать дружину, был телохранитель — рыцарь по имени Найман.

— Если уж быть точным, Честер, — усмехнулся Георг, — то его тоже звали Нойман, но историки, чтобы не путаться, немного изменили имя.

— Я знаю, ваше величество, и вы это знаете, а прочих подобные подробности не особенно интересуют. Им больше нравятся легенды, а в легендах сей храбрый рыцарь известен исключительно как Найман.

— Ну да, а еще в легендах говорится, что Найман спас жизнь королю Нойману, заслонив его от удара дракона.

— На самом деле это было копье, ваше величество, — улыбнулся граф. — Но людям приятнее думать, что это был дракон. В конце концов, важен сам факт, что рыцарь Найман выполнил свой долг до конца, и в этом сходятся и легенды, и история.

— Согласен, — сказал Георг, — это красиво. И не только красиво, но и достойно. Пускай будут рыцари-найманы. Продолжим. — Он перелистнул страницу. — Ага, иерархия ордена. Так: один магистр, ему подчиняются десять командоров, каждому командору подчиняется пять братьев рыцарей, каждому брату рыцарю подчиняются пять братьев воинов. Получается принцип пирамиды.

— Да, ваше величество, это придает необходимую гибкость.

— Двести пятьдесят братьев воинов, пятьдесят братьев рыцарей и десять командоров. Почти полноценный полк, — заметил Георг.

— Только в числовом выражении, ваше величество. В боевом — это намного, намного больше, чем какой-то полк. Гибкая и мобильная боевая единица, имеющая только одного господина — вас и только одну цель — вашу безопасность.

— Я буду великим магистром ордена? — уточнил Георг.

— У ордена не будет великого магистра, вы будете сувереном ордена, ваше величество.

— Очень предусмотрительно, — заметил Георг. — Великого магистра теоретически могут переизбрать, с сувереном такая возможность исключена в корне.

— Абсолютно верно, ваше величество. У ордена только один господин — король.

— А магистр?

— А магистр в таком случае всего лишь начальник вашей охраны. Которого можете назначить только вы, причем необязательно из членов ордена.

— У меня возникла идея, — улыбнулся Георг, — назначить первым магистром ордена некоего графа Честера.

— Не самая лучшая идея, ваше величество, — покачал головой граф. — Сосредоточившись на ордене, я упущу из-под контроля тайную службу, сосредоточившись на тайной службе, упущу из виду орден. И то и другое — смертельно опасно. К тому же магистр ордена кроме всего прочего должен быть специалистом своего дела — мастером-телохранителем.

— И кого же ты порекомендуешь?

— Сэра Корвина Талбота, ваше величество.

— Ты в нем уверен?

— Да, ваше величество. Помимо подходящих качеств и навыков у сэра Корвина есть и еще один, очень весомый, плюс. Он не любит Злотаря, и Злотарь отвечает ему взаимностью.

— При чем тут Злотарь?

— Я уже стар, ваше величество, — грустно улыбнулся граф. — Костлявая может прийти за мной в любой день. Злотарь мой наиболее вероятный преемник. Я ему доверяю, я в него верю, но рисковать не хочу. После моей смерти, ваше величество, у вас будет тайная служба и орден, а не орден в тайной службе. Это очень важно, ваше величество.

— Отрезай! Отрезай!

Это для Рустама оборотни экзотика, а для егерей и Гарта вполне заурядное явление. Несется вскачь дикая охота, стае волков (оборотней?), застигнутой в чистом поле, придется нелегко. Рустам успевает крикнуть:

— Гарт, а ты уверен, что это оборотни?!

Гарт что-то невнятно кричит в ответ, кивает и бьет шпорами жеребца, вырываясь далеко вперед. Рустаму отвечает один из егерей, немолодой уже, матерый капрал:

— Точно они! В это время только оборотни сохраняют стаю.

Отряд, охваченный азартом, не жалеет лошадей. Если оборотни доберутся до леса, считай, пропало. Шанс закончить дело одним наскоком будет упущен, придется вести планомерную осаду, вычислять логово, блокировать районы.

Рустам, почувствовав, что с него хватит, благоразумно придержал поводья. Седло под ним словно раскалилось докрасна, безумно хотелось застонать и скривиться от боли. Но мешала долговязая фигура оруженосца Ласло. Юноша преданно оставался рядом со своим патроном, но при этом его серые глаза буквально умоляли Рустама продолжить сумасшедшую погоню. Недолго думая, Рустам махнул ему рукой:

— Давай вперед. Я уж тут как-нибудь сам.

Мальчишеское лицо расплылось в улыбке.

— Спасибо, сэр Рустам!

Рустам проводил его взглядом и, запоздало спохватившись, выкрикнул:

— Догони Гарта и держись возле него!

— Слуша-аюсь… — донеслось в ответ.

Рустам притормозил лошадку до размеренного шага и, скрючившись в седле, простонал:

— Ох-ох-ох! Да-а, это тебе, брат, не «тойота», с ее велюровыми сиденьями и боковой поддержкой… Ох, как больно-то!

Лошадь попала копытом в старую, полузасыпанную нору и споткнулась. Ничего в общем-то страшного, на такой-то скорости. Но такому неопытному наезднику, как Рустам, хватило и этого. Он кубарем полетел вперед и, больно ударившись о землю, потерял сознание.

Выбиваясь из сил, стая преодолела последние метры и скрылась между спасительными деревьями. Гарт резко осадил коня и выругался в сердцах:

— Ушли! Так вашу и растак, ушли!

Подскочивший Ласло попробовал было сунуться в лес, но Гарт перехватил у него поводья и закричал:

— Стоять! Всем стоять!

Подъехавшие егеря послушно остановились, матерясь вполголоса и вытирая рукавами распаренные лица. Гарт отпустил поводья лошади Ласло и, уже успокоившись, сказал:

— Оборотни не волки, устроят засаду и перегрызут по одному. Вторгнемся в лес нахрапом — многих недосчитаемся. — Оглядевшись по сторонам и не увидев Рустама, Гарт спросил: — А где сэр Рустам?

Раскрасневшийся Ласло махнул рукой:

— Там остался.

— А ты тогда что здесь делаешь?

— Так он сам приказал, — простодушно ответил Ласло. — «Езжай вперед», так и сказал.

Гарт осмотрелся, наскоро пересчитал егерей и нахмурил брови:

— Так с ним что, никто не остался, что ли?

Сержанты и капралы переглянулись. Все здесь. Получается, что и в самом деле, увлекшись погоней, бросили командира. Залет, господа егеря, самый что ни на есть натуральный.

В пещере трое молодых волков, старая волчица и испуганный человек, прижимающийся спиной к холодному камню. На голове шлем, на теле кольчуга, но ни меча, ни ножа у него нет. Только голые руки в кожаных перчатках да ноги в потертых сапогах, сотрясаемые крупной дрожью в коленях.

Старая волчица спокойно лежит в глубине пещеры. Молодые волки ходят кругами, скаля зубы и дыбя шерсть на загривке. Сжимая кулаки, Рустам изо всех сил старается успокоиться. Но человеческие глаза на звериных мордах пугают его до глубины души. Рустам поднимает руки и держит их перед лицом, как боксеры на ринге, закрывая не столько челюсть, сколько шею. Волки не собаки, не рычат и не гавкают. Решат атаковать — нападут беззвучно. Руки-ноги кусать не будут, бросятся сразу в шею. Страшно, очень страшно. Молодые оборотни все ближе и ближе. Переметнись они в людей, Рустам знал бы, что делать. Но как драться с четырьмя волками? Какие приемы использовать? Страшно.

Напряжение нарастает. Сейчас, сейчас… Зубы стиснуты с такой силой, что еще немного — и сломаются. Молодые волки уже на расстоянии прыжка. Хвосты опущены, в голубых человеческих глазах — холод. В каждом движении — сила, в каждом движении — злость. Черт…

Волчица лениво поднимает морду и издает короткий глухой рык. Молодые волки замирают на месте, обмякают и отворачиваются от Рустама. Опустив головы, они подходят к матери и ложатся рядом. Напряжение спало. Но надолго ли?

Сколько прошло времени? Год? Два? Или несколько часов? Трудно определить, когда от первобытного страха и напряжения внутренние часы элементарно сходят с ума. Волки спят. Рустам устал ждать, устал бояться. Вжимаясь в скалу, он делает осторожный шаг… тишина.

Еще один шаг — и снова никакой реакции. Сколько времени длится этот двадцатиметровый маршрут вдоль ледяной каменной стены? Да целую вечность! Никак не меньше. До выхода шагов пять. Волчица поднимает голову, Рустам замирает. Голубые глаза встречаются с черными. В одном взгляде жизнь, в другом черная безысходность. Волчица опускает голову и демонстративно отворачивается.

Вот он, выход, вот они, звезды. Рустам шагает вперед и застывает от ужаса. Перед ним стоит оборотень, не закончивший перевоплощение. Сутулая человеческая фигура, руки, переходящие в звериные лапы, шерсть неровными клочьями, вытянувшаяся полуволчья, получеловеческая морда. Зубы, замершие в сантиметре от нижней кромки шлема, прямо перед незащищенной полоской шеи.

Рустам чувствует смрадное дыхание, чувствует холод клыков. Существо перед ним — чудовищно. Ужас охватывает бывшего продавца компьютеров. Беспредельный, всепоглощающий ужас сковывает его руки и ноги, лишая возможности сопротивляться.

Прямо перед его глазами происходят жуткие трансформации и скачки из звериного образа в человеческий, из человеческого в звериный. Из изменяющейся глотки вырываются клокочущие звуки вперемежку с рычанием:

— Хр-р-р, не убива-ай детей… р-р-р, н-нас убей… хр-р, детей не трожь…

Существо освобождает путь и подталкивает Рустама к лесу. Рустам шагает молча, не оборачиваясь и на каждом шагу громко клацая зубами от страха. Голова у него еще не соображает, но через полчаса к нему вернется способность размышлять. И тогда он начнет искать ручей, чтобы постирать испачканные страхом штаны.

— Не понимаю, командир, зачем? — морщится Гарт.

— Брать живьем, и только живьем, — упрямо твердит Рустам, хмуря брови.

Гарт пожимает плечами и дает отмашку. В пещеру летят зажженные факелы, егеря кричат и громко бряцают оружием. Первыми выбегают молодые оборотни, в зверином обличье они мчатся сломя голову и попадают прямо в расставленные сети. Егеря падают на них сверху, хватают за уши и поспешно вяжут веревками с серебряными бляшками.

Не выдержавшая напряжения старая волчица тоже попадает в сети. Она начинает перекидываться, но не успевает. Серебряные бляшки на веревке гасят магический поток и останавливают трансформацию. Тоскливый вой обрывает окованная серебром палка, вставленная в зубы.

Последним из пещеры медленно выходит большой матерый волк-оборотень. В отличие от сыновей и волчицы глаза у него не голубые, а зеленые. Тщетно егеря кричат и бьют в железо. Вожак не спешит бежать в расставленные сети. Он просто стоит, поводя лобастой головой и словно ища кого-то взглядом. Побледневший Рустам выходит вперед. Их глаза встречаются. Оборотень совсем по-человечески вздыхает, неспешным шагом подходит к связанной волчице и ложится рядом. На него набрасывают сеть, но он даже не двигается с места. Его вяжут, но он не бьется и не изворачивается, покорно открывая пасть для окованной серебром палки.

Рустам подходит и садится с ним рядом. Молчат егеря, молчит лес, что-то непонятное происходит сейчас на небольшой каменной площадке перед волчьим логовом. Рустам долго смотрит в выразительные зеленые глаза, решая только одному ему понятную дилемму. Тихо подходит Гарт.

— Командир?

Рустам отрывается от оборотня и поворачивает к Гарту ясный незамутненный взгляд.

— Мне нужен целитель.

— В сорока километрах отсюда есть городок Блокстери, там должен быть целитель.

— Собираемся, нам нужно в Блокстери.

— Слушаюсь, сэр. — Гарт отдает честь и выпрямляется: — Отря-ад, слушай мою команду…

— Оборотень — это порождение магии, господа военные. — Пожилой целитель пригладил взъерошенные волосы и продолжил: — Именно магия вынуждает его перекидываться, и она же способствует быстрой регенерации.

— Почему люди превращаются в оборотней? — спросил Рустам.

— Искажение потока, — не задумываясь, ответил целитель, — магического потока. Хотя если рассуждать чисто технически, то это похоже на инфекцию. Зараженная особь кусает человека, и, если сойдутся определенные факторы, происходит заражение. Нашим орденом еще много лет назад были выявлены частицы, передающиеся при укусе. Но не все так просто. Эти частицы всего лишь вызывают искажение магического потока человеческого тела, они своего рода катализатор, не больше. Только магия делает из человека оборотня, одна только магия. И далеко не каждый укушенный становится оборотнем, далеко не каждый. Один из ста, не больше.

— Мы поймали целую семью, — мрачно заметил Гарт.

— А вот это уже неудивительно, — снисходительно усмехнулся целитель. — У близких родственников близки и магические потоки.

— Что происходит после укуса? — спросил Рустам.

— После укуса начинается процесс оборотизации. В первой своей стадии процесс не приносит особых проблем, многим даже нравится. Произвольные трансформации в это время очень редки. Человек легко контролирует свое состояние, получая возможность при желании превращаться в зверя. Но проходит время, и звериное начало берет свое, тогда начинается вторая стадия, очень даже печальная. Процесс выходит из-под контроля, человек все чаще превращается в зверя вне зависимости от своих желаний. Это уже больше зверь, нежели человек. Оборотень уже не может оставаться в человеческом облике и уходит в дикие места. А скоро наступает и третья фаза — невозможность трансформации в человека. И тогда перед нами обычный зверь, разве что несколько умнее и смышленее своих диких сородичей. И тем не менее это зверь.

— Оборотни могут размножаться?

— В третьей стадии — да. Но только с дикими самками, и потомство будет самое заурядное, звериное.

— Насколько оборотни опасны для человека? — прищурился Рустам.

— Не знаю, — ответил целитель. — Разве что… нет, не уверен. Спросите об этом у своих егерей, сэр рыцарь. Уж они-то должны знать.

— Разумно, — кивнул Рустам после недолгого раздумья. — Кто у нас самый опытный? — спросил он у Гарта.

— Сержант Вацлав, — не раздумывая, ответил Гарт.

— Зови.

Гарт кивнул и вышел из комнаты.

— Можно по оборотню определить, нападал ли он на человека? Или там на эльфа или гоблина, неважно.

— По человеку такое определить точно нельзя, — задумчиво произнес целитель. — Но по оборотню… в них много магии. Пожалуй, можно. Я даже припоминаю кое-какие случаи, описанные в хрониках ордена. Но зачем вам это нужно?

— Нужно, — мягко, но убедительно сказал Рустам. — Очень нужно. Сможете?

— Мне потребуется время.

— Конечно.

Вернулся Гарт и привел с собой сержанта Вацлава, немолодого крепкого мужчину с рыжими, унылыми усами.

— Сержант, — не стал мешкать Рустам, — насколько опасен оборотень для человека?

— Для безоружного очень опасен, — с ходу ответил сержант, — особливо для бабы или ребенка. Но если пойти на него вдвоем-втроем, да с рогатинами, да с арбалетом…

— Сержант, ты не понял, — перебил его Рустам. — Я хочу знать, часто ли оборотни нападают на человека.

И вот тут Вацлав задумался.

— Пока оборотень живет с людьми, — наконец начал он осторожно (а Рустам про себя отметил — первая стадия), — то тогда это зависит от человеческого нрава, сэр. Если оборотень и до укуса был «людоедом», то он людоедом и станет. Если же нрав у него был нормальный, то ничего и не будет, так, поозорничает малость. Когда же уйдет в лес, — (вторая стадия, отметил про себя Рустам), — то в зверином виде людей будет чураться, разве что в человеческом обличье будет изредка приходить. И тут опять-таки все от нрава будет зависеть. Ну а когда совсем зверем станет, — (третья стадия, заметил Рустам), — тогда уж все просто, от волка иль там от медведя отличаться не будет. Чистый зверь, на людей будет нападать разве что от сильного голода или страха. Хотя бывают и такие, сэр, что становятся записными людоедами, но такие и среди обычных диких зверей попадаются. Издавна известно: если зверь к человечине пристрастится, зверь должен умереть.

Сержант замолчал. Рустам некоторое время переваривал услышанное и думал. Потом поднял голову, и вид у него при этом был, как у человека, нашедшего на дороге золотую монету и пробующего ее на зуб — а ну как фальшивка?

— А теперь слушайте меня все внимательно, — сказал он отчетливо и громко. — Если мы поставим на оборотня метку, подобную той, что ставят солдатам и безнадежным, это поможет нам контролировать их, не убивая, или нет?

У бургомистра Блокстери, как огромная ценность, хранился выделенный ему на время разговорник. Рустаму стоило немалого труда убедить его позволить им воспользоваться. После нескольких часов уговоров, угроз и неприкрытого шантажа доступ к разговорнику был получен, и Рустам смог связаться со своим маркграфом.

— Чушь! — фыркнул Седрик, выслушав предложение Рустама. — Столько хлопот ради обычных оборотней! Да и где мы найдем столько целителей? Ведь потребуется к каждой егерской сотне приставить хотя бы по одному. Не заморачивай себе и мне голову, просто убей их.

— Ваше сиятельство, — не сдавался Рустам, — вся вина этих людей только в том, что им не повезло. К тому же их можно использовать в приграничных лесах для обнаружения нарушителей.

Маркграф задумался, но потом отрицательно помотал головой:

— Слишком много возни. Не понимаю — к чему?

— Ваше сиятельство, процент людоедов среди оборотней невелик. Если перебить людоедов, оставшиеся вполне адекватны и не более опасны, чем обычные звери.

Маркграф потеребил подбородок и спросил напрямик:

— Тебе-то это зачем?

Рустам пожал плечом, он и самому себе не мог объяснить, зачем ему это. Просто знал, что НАДО, а зачем — не знал.

Впрочем, не зря говорят, что со стороны видней. В глазах Седрика появилось понимание.

— Ах да. Убивать и терять… Послушай, я все еще считаю, что все это глупости. Но ты заслужил серьезное к себе отношение. Вчера в Норфолд приехал его величество, я предоставлю решать ему. Как он скажет, так и будет.

— Спасибо, ваше сиятельство.

— Не за что. Особо не надейся, уж больно бредовая у тебя идея.

На следующий день Седрик Тревор, маркграф Норфолда, сам вышел на связь.

— Королю понравилась твоя идея, — сказал он без обиняков.

— Ваше сият…

— Ладно, ладно, — прервал его Седрик взмахом ладони. — Не надо благодарностей, я — то как раз выступал против. Но королю понравилось, а заодно и королевские целители заинтересовались не на шутку. Пообещали, что орден выделит необходимое количество целителей (что уже само по себе сделало твою идею полезной), и горят желанием приступить к делу немедленно. У тебя там, кажется, целая семья оборотней под рукой, не так ли?

— Так точно, ваше сиятельство. Отец, мать и трое сыновей.

— Что говорит местный целитель, есть на них «разумная» кровь или нет?

— Нет, ваше сиятельство. Ауры чистые, никого из разумных они никогда не кусали и не убивали.

— Тогда жди гостей, сегодня же выедут к тебе двое сильнейших целителей королевства. У них есть идеи о каких-то особо мудреных метках, которые не только позволят отслеживать оборотней, но и удержат их от нападения на разумных. И им не терпится их опробовать. Хотя нет, отставить. Ждать гостей будут бургомистр с целителем. А для тебя новое дело. Отправляйся с отрядом в баронство Гросбери. Оттуда то и дело приходят дурные вести, нужно почистить тамошние леса. Понял?

— Да, ваше сиятельство. Отправимся сегодня же.

— Вот и молодец, — похвалил его Седрик и поинтересовался: — Кстати, как там мой крестник Ласло?

— Нормально, ваше сиятельство. Вот только… — Рустам замялся.

— Что такое? — нахмурился Седрик.

— Я не представляю, что мне с ним делать, ваше сиятельство. У меня никогда не было оруженосца.

— Ну да, конечно же, — спохватился Седрик, — я иногда забываю, что ты чужемирец. Короче, слушай: Ласло Раймонд сын моего хорошего товарища. У него благородная и достойная, но небогатая семья. Я послал к тебе Ласло, чтобы ты воспитал из него настоящего рыцаря — честного, верного и правильного.

— А как это сделать? — вырвалось у Рустама. Седрик усмехнулся:

— Гоняй его до седьмого пота, держи в черном теле, но никогда от себя не отпускай. Пусть всегда ходит рядом и учится. Если найдется время, объясняй ему свои решения и отвечай на вопросы. Если времени не найдется, то просто держи его рядом. И гоняй побольше, молодым оруженосцам это полезно.

— А почему именно я, ваше сиятельство? — успел спросить Рустам.

Но маркграф лишь рассмеялся и оборвал связь.

— А тут ничего, симпатично, — сказал Гарт, окинув взглядом возвышавшийся замок. Оценив высоту стен и крепость новых ворот, он даже прищелкнул языком от удовольствия. — Хорошее гнездышко, в случае нужды да с грамотным гарнизоном годами можно осаду удерживать.

— Будем надеяться, не придется, — усмехнулся Рустам.

— Да и деревенька хорошая, — не унимался Гарт, — хоть и свежеотстроенная, но вся такая из себя ладная и добротная, аж приятно. Чувствуется крепкая хозяйская рука.

— Может, тебе стоит остаться? — подколол его Рустам. — А что, хорошая идея. Остепенишься, хозяйством обзаведешься, возможно, даже постоялый двор откроешь.

— Да ладно тебе, командир, — отмахнулся Гарт. — Я всего-навсего отдаю должное здешнему барону. Смотри, нам еще ехать и ехать, а стража-то уже всполошилась. И действует ладно, без суеты и паники. Сейчас вышлют нам навстречу патруль, а заодно и под прицел возьмут, дабы в случае чего сразу того.

— А здесь и в самом деле все строго, сэр Рустам, — вмешался в разговор оруженосец Ласло.

— Вот видишь, командир, — засмеялся Гарт, — даже малой просек.

Будь это дня два назад, Ласло бы непременно покраснел, а сейчас уже ничего, привык.

— А чего тут просекать? — пожал он плечами, — Достаточно сравнить с баронством Хайдендери, вот уж где бардак так бардак. А все этот старый козел виноват, тоже мне барон в двенадцатом поколении.

Рустам закашлялся.

— Ласло, — начал он холодно и официально, — если унтер-офицер Гарт и сыплет бранными словами, то, учитывая его грубую натуру и огромный опыт, это вполне простительно. А вот зачем повторяет его слова мой оруженосец и дворянин, становится уже неясно.

— Да я от дворян слышал словечки и похле… — начал было Ласло, но наткнулся на взгляд своего патрона и умолк на полуслове.

— Тем более что у унтер-офицера Гарта есть множество достоинств, на которых и нужно акцентировать внимание молодому оруженосцу, — продолжил Рустам. — И когда я говорил тебе брать с него пример, то имел в виду прекрасное владение оружием, высокие командирские навыки и отличную дисциплину.

На этот раз Ласло все-таки покраснел.

— Я понял, сэр Рустам, — сказал он покаянно.

— Это радует.

Ласло покраснел еще больше (кажется, это все-таки неизлечимо) и, придержав поводья, немного отстал.

Рустам посмотрел на многозначительно качавшего головой Гарта и тяжело вздохнул:

— Я становлюсь занудой?

— Самую малость, — обнадежил его Гарт. — К тому же, Рус, ему это полезно, пускай привыкает. О, а вот и высокая встречающая комиссия.

К ним навстречу от замка выехали десяток верховых стражников в кольчугах и шлемах с забралами. Крестьяне же вопреки ожиданиям не поспешили укрыться в замке, а разошлись по домам. Чтобы через несколько минут собраться на площади с копьями и самострелами. Рустам против воли улыбнулся. Да, здесь его егеря без нужды, местные в случае чего и сами разберутся хоть с разбойниками, хоть с диверсантами. Отрадно видеть.

Шагах в двадцати стражники остановились. Вперед выехал крепко сложенный и ладно скроенный всадник.

— Остановитесь и назовите себя! — прокричал он строго.

— Сэр Рустам Алматинский, старший егерь его сиятельства маркграфа Норфолда, со своим отрядом! — прокричал в ответ Гарт.

Всадник оглянулся на своих товарищей, как показалось Рустаму, с некоторым недоумением и неожиданно выкрикнул:

— А тебя, случаем, не Гарт звать?

— Случаем Гарт, — ответил озадаченный Гарт. — А ты-то кто такой?

Всадник подъехал вплотную, спешился и снял шлем.

— Карвин, ты, что ли? — удивленно спросил Рустам.

— Он самый, ваша милость, — улыбнулся бывший капрал лондейлской городской стражи и бывший унтер-офицер третьего Лондейлского ополченческого полка.

Рустам спрыгнул на землю и крепко его обнял. А сразу после его объятий Карвин угодил в медвежьи объятия Гарта. В общем, встреча получилась теплой.

— Ты как здесь оказался? — спросил Рустам, когда с приветствиями было покончено и они снова сели на коней, чтобы продолжить путь.

— Так наш граф — чтоб небо над его головой было всегда безоблачно — сам меня сюда послал с сотней ребят покрепче. И наказ дал строгий: охранять баронессу Гросбери и ее имение не хуже лондейлских городских улиц.

— Так здесь что же, — вмешался Гарт, — не барон, а баронесса?

— Знамо дело, баронесса. — Карвин даже пожал плечами: дескать, чего же здесь удивительного? — Старый ж барон вместе с сыновьями еще в первые месяцы войны погиб. А нового пока нет. Одно время думали было, что у баронессы может что-то с сыном нашего графа получиться. Ан нет. Не срослось у них, да и неудивительно это. У сэра Хорнблая другая зазноба, еще с довоенных времен, да и Айрин наша к нему как к брату относится. А жаль, хорошая была бы пара.

— Подожди, подожди, — остановил его Гарт. — Айрин? Так это же…

— Ну да. Удивительно, что вы запамятовали. Она вам жизнь спасла, а вы…

— Да нет, — махнул рукой Рустам, — мы ее помним. Просто все так перемешалось, как-то даже и не подумали. Что ж, тем лучше, удобный случай поблагодарить за прошлое.

Тонкая кольчуга защищает стройное тело, на поясе отцовский меч, длинные черные волосы собраны в тугой хвост, и только непокорная челка колышется от ветра над строгими глазами. Именно такой предстала баронесса перед их взглядами. Рустам спешился и поклонился. Его примеру последовали егеря и Ласло с Гартом.

— Госпожа баронесса, мы очень рады видеть вас в добром здравии. И я хочу, хоть и немного запоздало, поблагодарить вас за…

— Не стоит, сэр Рустам, — остановила его баронесса. — Мы все делали одно общее дело, и если перечислять достоинства каждого из присутствующих, то благодарности затянутся до вечера.

Оказывается, краснеть умеет не один только Ласло, хотя у Рустама это получилось все-таки не так эффектно.

— Как вам будет угодно, госпожа баронесса.

— Для вас, сэр Рустам, просто Айрин.

— Спасибо, госпо… кхм… Айрин.

Айрин улыбнулась, но даже улыбка у нее вышла строгой.

— Господа, прошу вас всех проследовать в мой замок. — Она гостеприимно повела рукой. — Вы устали с дороги, отдохните. О ваших лошадях и снаряжении позаботятся. Бани уже разогревают, сможете помыться и переодеться в чистое. А вечером мы устроим пир.

Когда они уже прошли в замок, Рустам улучил момент и тихо сказал баронессе:

— Э-э-э… Айрин. Насчет пира — это лишнее. Мы знаем, как тяжело сейчас на восстановленных землях, и всегда возим с собой сухой паек. Нас целая орава, право, не стоит, обойдемся.

Айрин остановилась и внимательно на него посмотрела. Рустаму стало не по себе от изучающего взгляда темно-синих глаз, и он невольно потупился. Девушка рассмеялась.

— Сэр Рустам, — начала она говорить, и впервые в ее голосе появились веселые нотки, — можете не переживать, вы нас не объедите. У нас хорошие рыбаки, и если вы и ваши люди не возражаете против исключительно рыбного меню — тройной ухи, жареной полосатки и запеченного лосося, — то пир получится на славу.

— А… э… нет, не возражаем, — нашелся наконец Рустам.

— Замечательно. А пока отдыхайте. Вот эти покои предназначены для вас, вашего оруженосца и вашего славного унтер-офицера Гарта.

— Ух, какая девушка! — взмахнул Гарт кулаком, когда они остались втроем.

— Да, лицо красивое, — кивнул Ласло, — особенно глаза. Но фигурка… слишком худая, на мой взгляд.

— Балда. — Гарт выразительно постучал кулаком по лбу. — Я про характер. Смотри какая — настоящая баронесса. Целому отряду — и отдохнуть, и помыться с дороги, да еще и пир вечером, это в такие-то трудные времена. Эх, давно нас так не встречали. Вот что значит — Хозяйка! А ты — «фигурка», «фигурка». В то время как для солдата главное — внимание и домашний уют.

— Да, — согласился Рустам, — девушка решительная.

— «Решительная» не то слово, командир! — даже возмутился Гарт. — Хозяин, то есть Хозяйка с большой буквы. Помнишь, как она тогда из арбалета… А впрочем, ты не помнишь, ты же тогда без сознания был.

— А что это за история с арбалетом? — навострил уши Ласло.

— О, это та еще история, малой, — усмехнулся Гарт.

— Расскажи.

— Почему бы и нет. Можно, командир?

Рустам подумал и кивнул:

— Рассказывай, Ласло это только на пользу пойдет.

— Тогда слушай. Дело было во время Лондейлской осады…

— Ух ты, Лондейлская осада! — совсем по-мальчишески воскликнул Ласло, и глаза у него загорелись от возбуждения.

— Это для тебя «ух ты», — строго заметил Гарт. — А для нас все было всерьез и очень страшно. Мы совершили ночную вылазку, чтобы сжечь катапульты. Из города вышли шесть сотен, а вернулись всего семнадцать бойцов. В той вылазке мы потеряли очень многих, в том числе и одного замечательного парня. — Голос Гарта дрогнул, а Рустам отвернулся, чтобы скрыть ненароком помрачневший взгляд. Почувствовавший неладное Ласло затих. — Он был ненамного старше тебя, и мы тоже называли его «малой», так что ты можешь не обижаться, это почетное прозвище. Наш малой дослужился до капитана и погиб как настоящий солдат. А сэра Рустама тогда покрошили чуть ли не на кусочки, трое целителей с огромным трудом вытащили его с того света.

Во взгляде Ласло, брошенном на Рустама, проявились облегчение и восторг. Признаться, наблюдая за тем, как сэр Рустам держится в седле, Ласло стал сомневаться в своем патроне. Однако слова Гарта вернули ему уважение к командиру и душевное спокойствие. А Гарт тем временем продолжал рассказывать:

— Несмотря на усилия целителей, сэр Рустам оставался без сознания и был ужасно плох. И за ним в качестве медсестер тогда ухаживали не кто-нибудь, а баронесса Айрин и молодая графиня Лондейлская Ральдина. А потом в один прекрасный день в госпиталь пришла убийца, чтобы убить твоего патрона, сэра Рустама.

— Пришла? — удивился Ласло.

— Да, именно пришла, — подтвердил Гарт. — В герцогстве Аркском есть орден женщин-убийц — «дикие кошки». Страшная штука. Представляешь, заходит в комнату эдакое прекрасное создание — стройная белокурая красавица. Закрывает за собой дверь, мило улыбается и начинает экзекуцию. У нас есть друг — двухметровый орк, настоящий боец, так его с одного удара размазало по стенке.

— Не может быть! — не поверил оруженосец.

— Еще как может, — зло усмехнулся Гарт. — Собственными глазами видел. А следующим ударом эта бестия вышибла из меня мозги. С трудом встаю на ноги, перед глазами все плывет и размывается. Руки не слушаются! А эта тварь отшвырнула графиню Ральдину и с кинжалом нависла над командиром.

Ласло посмотрел на Рустама, как бы прося подтверждения захватывающему рассказу.

— Я этого не видел, — поднял тот вверх ладони, — я в это время был без сознания. Но Гарт говорит чистую правду, можешь потом как-нибудь расспросить баронессу Айрин, она подтвердит.

— Конечно, подтвердит, — уверенно заявил Гарт. — Потому что, когда я уже думал, что все, сейчас мы все умрем, баронесса Айрин взяла гоблинский подарок сэру Рустаму — заряженный арбалет — и хладнокровно выстрелила этой твари в грудь. И только благодаря ей мы с тобой сейчас и разговариваем.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул Ласло. История превзошла все его ожидания, безоговорочно пленив восторженное воображение.

— То-то же, — удовлетворенно сказал Гарт. — А то «фигурка» ему, видите ли, не нравится. Какая, к черту, может быть фигурка, когда есть такой стальной характер?!

Полосатка — это такая маленькая озерная рыбка. Если ее правильно обжарить, то ее можно есть целиком, с костями, головой и даже хвостом. Мм, безумно вкусно. Рустам обжирался как волк, из последних сил стараясь соблюдать приличия, но разве можно удержаться…

Пир, как баронесса и обещала, вышел на славу. Хмельного было мало, что в нынешних обстоятельствах было скорее достоинством, а рыбы было много, что было достоинством вдвойне. Когда голод был не то чтобы утолен, но больше уже просто не лезло, Рустам решил поговорить о деле. Сыто отдуваясь, он спросил у сидевшей рядом баронессы:

— Нам сказали, что у вас здесь неспокойно. Это что, была ошибочная информация?

Айрин помрачнела и подозвала ближе Карвина.

— К сожалению, это не ошибка, сэр Рустам. В наших лесах орудует большая шайка разбойников.

Рустам посерьезнел и, подобравшись, поманил к себе рукой Гарта.

— Сколько их?

— Не меньше двух сотен, — ответил Карвин.

Рустам и Гарт переглянулись, у них было четыре пула егерей, почти в два раза меньше.

— Серьезные бойцы? — спросил Гарт.

— Не крестьяне, — ответил Карвин, — но и воинов, судя по всему, мало.

— Воры? — качнул головой Рустам.

— Они самые, — подтвердил Карвин. — До нас не лезут, боятся. Пару раз было сунулись, но мы подстрелили парочку, и они теперь стороной ходят.

— Чем же они тогда промышляют? — спросил Рустам.

— Северный тракт грабят, — нахмурился Карвин. — Ту часть, что к замку близко подходит, не трогают, но если на день-два пути, то беспредел полный.

— Насколько все плохо? — прищурился Гарт.

— Сотни человек каждую декаду, — ответила вместо Карвина Айрин. — Я как-то упросила Хорнблая проехаться по тракту с воинским отрядом. Так они несколько дней хоронили трупы. Это же тракт, по нему ежедневно идут обозы.

Рустам посмотрел на Гарта, тот понимающе кивнул:

— Завтра?

— За два часа до рассвета, — тихо подтвердил Рустам и приказал: — Заканчиваем банкет, всем спать!

Двое суток они шарили в лесной полосе вдоль северного тракта — безрезультатно. Следы разбойников им попадались часто, но самой банды не было. Тогда Рустам изменил тактику. С основной частью отряда он занял позицию в центре района поисков и разослал во все стороны пятерки разведчиков. На четвертый день разведчики нашли банду.

К черту жесткое седло! К черту кровавые мозоли! Скорость, скорость, скорость! Все остальное неважно. Вислоухая лошадка, словно почувствовав настроение наездника, мчалась не хуже меклебурского жеребца. Рустам слушал сбивчивый доклад разведчиков, не снижая хода и выжимая скорость до предела.

— Большой обоз… с возвращающимися беженцами, — выкрикивает разведчик, глотая звуки. — Охраны нет… понадеялись на количество… отбиваются кольями… безрезультатно. Разбойников насчитали двадцать два десятка… вооружены копьями, топорами и даже мечами… луков мало… арбалетов и того меньше. Лошади есть у всех… усталые, а запасных нету.

За очередным поворотом предстала страшная картина. Сотни тел, мужчины и женщины, изрублены, изнасилованы, поруганы… Как будто снова война. Как будто ничего не закончилось. Все, как и раньше. Только в этот раз это сделали не эльфы… а люди. Кровь, впитавшаяся в листву, покрывшая пятнистым ковром свежую зеленую траву. Растоптанная весна…

Кровавая пелена застилает Рустаму глаза, холодная ярость взрывает мозг, выворачивает душу. Таким его егеря еще не видели. И одному только Гарту знакомо это состояние ледяного бешенства, охватившее его друга. Обманчиво спокойные слова — и порывистые, резкие движения.

— Куда они увели повозки, в лес? — слышит Рустам свой голос словно издалека.

— Нет, — мотают головой разведчики, — прямо по дороге, сэр. Ничего не боятся, сволочи.

— Это хорошо, — спокойно замечает Рустам, и от его голоса бегут мурашки по коже.

— Сэр, они забрали с собой детей, — докладывает взволнованный разведчик, следивший за обозом.

— Что? — вскидывается Рустам. — Детей, с собой? Но зачем?… По коням!

— Какой план, командир? — спрашивает Гарт, запрыгивая в седло.

— Догнать и сломать! — чеканит Рустам. — Ударить с ходу! Первый и второй пул, не останавливаясь, пробиваются к началу обоза! Третий пул ломает сопротивление в середине и конце обоза! Четвертый пул россыпью ловит всех, кто попытается сбежать. Упустите хоть одного — вам не жить! И помнить всем, главное — это дети, чтоб ни один волосок…

Конная лавина обрушивается резко и страшно. Ударили в копья! Отбросили сломанные копья и взялись за топоры и мечи. Вперед и вперед! Топча копытами, рубя налево и направо! Одна команда — РУБИ! И вот уже рассыпается наспех организованное сопротивление, разбойники разбегаются, они хотят жить. Но егеря из четвертого пула колют их копьями, рубят мечами и тяжелыми топорами, сбивают с ног и вяжут сдающихся. Все! Никто не ушел, ни одна сволочь. Сопротивляющихся больше нет, только убитые и пленные, плачущие и умоляющие о пощаде.

Перед большими телегами, накрытыми окровавленным полотном, Рустам спешивается и на подкашивающихся ногах подходит вплотную. Трясущимися руками приподнимает полотно, неверящими глазами смотрит и оседает на землю с протяжным звериным стоном.

— За что?! За что?!! — разрывает уши его дикий крик.

Сержант Вацлав, кусая в кровь губы, накрывает полотном изрубленные останки детей и хрипло выдавливает:

— Вурдалаков кормить…

Когда подходит Гарт, Рустам кажется успокоившимся, только глубоко в глазах застыло безумие.

— Командир, взяли пленных, — тихо говорит ему Гарт. — Сто тридцать четыре единицы, все люди. Что будем делать?

Рустам встает на ноги и обводит взглядом искаженные от страха лица.

— Рубить головы. Всем…

Егеря уехали, бережно увозя в телегах страшный и скорбный груз. А вдоль дороги выстроилось двести двадцать шесть кольев с насаженными на них головами. Чтоб неповадно было.

В замок вернулись только на следующий день, предварительно похоронив всех погибших. Рустам, не говоря ни слова, прошел на кухню, сгреб кувшины с вином, поднялся наверх и заперся в первой попавшейся комнате. Ночью заезжие конюхи, балагурившие у колодца, услышали необычные звуки — то ли лай, то ли всхлипы, перебиваемые рычанием.

— Что это? — спросил совсем еще молодой конюх, делая рукой оберегающий жест.

— Да это рыцарь приезжий, — пояснил тот, что постарше, — напился и плачет.

— Ничего себе плачет, — ухмыльнулся осмелевший юнец. — Да это прям не плач, а рыдание. Тоже мне рыцарь называется, ревет как баба…

Громадный кулак подхватил его за грудки и вздел к небу. В конюха впились горящие глаза двухметровой страхолюдины с унтерскими нашивками.

— Ты! — прорычал гулкий голос — Сопля безусая! Да если бы ты пережил хотя бы половину из того, что пережил сэр рыцарь, ты бы не только рыдал, ты бы каждую ночь в штаны писался. Понял?! Пошел вон отсюда!

Конюхов не пришлось упрашивать. Мгновение — и никого нет. Стоявший рядом с Гартом Ласло кивнул в сторону окна, из которого и доносились сдавленные рыдающие звуки:

— Может, нужно пойти к нему?

Гарт посмотрел на него грустным умным взглядом и мотнул головой:

— Не поможет. Когда война возвращается, ничего не помогает. Ему нужно побыть одному и… Плакать вовсе не стыдно, малой. Совсем не стыдно. — Гарт встряхивает головой и меняет тему: — Ты сам-то как?

— Тошнить уже перестало, — признается Ласло. — Но ноги все еще дрожат. И спать не могу… страшно.

— Тогда иди к бойцам, они сейчас тоже пьют, душу успокаивают. Иди к ним, напейся и… в общем, давай, сегодня можно.

Ласло кивнул и ушел. А Гарт остался один, он раздобыл деревянную скамью и уселся под окном своего друга и командира. Через какое-то время рядом с ним села стройная фигура, закутанная в большой плащ.

— Мне очень жаль, — тихо произнесла Айрин.

— Бывает, — выдохнул Гарт. — Разорили мы тебя, хозяйка, — сказал он грустно, — все вино вылакали.

— Ерунда, — отмахнулась девушка. — Как он?

Айрин Гарт врать не стал:

— Плохо, очень плохо… Знаете, что ему маркграф сказал? Меч на поясе и сердце в броне…

— Я слышала это выражение от отца, — отозвалась Айрин. — Оно значит, что у рыцаря под броней обязательно должно быть сердце.

— У этого рыцаря есть сердце, — с горечью произнес Гарт, — у него брони нет. Все нараспашку, все в открытую. А разве так можно?

Глава 4 Связанные одной целью, скованные одной цепью…

Чувства чувствами, а работать надо. Уже на следующий день Рустам вышел из комнаты, в которой до этого заперся. Одна безумная ночь — вот и все, что он себе позволил. Чашка пряного рыбного бульона, десяток ведер ледяной воды и яростное обтирание жестким полотенцем. И хоть глаза и остались красными, а лицо зеленым, в голове у Рустама прояснилось, и этого ему было достаточно.

И потянулись один за другим длинные рутинные дни. Плотной гребенкой прочесывали леса, патрулировали дорогу, сопровождали обозы. Поймали десяток подозрительных личностей, связали и отправили в Норфолд — вроде и не разбойники, но разобраться нужно. Поймали троих оборотней — двух волков и одного медведя, отправили в Блокстери, где уже развернулся целый филиал ордена целителей. Там оборотней пометили, и вскоре они вернулись обратно. С новыми метками контролировать их было совсем не трудно. В замке егеря появлялись редко, предоставленным гостеприимством не злоупотребляли. Зато по подсказке Рустама в том месте, где от северного тракта ответвлялась дорога к замку, построили заставу, и Карвин посадил туда десяток своих стражников. А рядом с заставой построили постоялый двор, из которого в Гросбери потек непрерывный ручеек столь необходимых наличных денег.

Айрин идею оценила с ходу, и не успела еще высохнуть краска на вывеске, как на северном тракте начали строить еще две заставы с постоялыми дворами при них, обезопасив таким образом дорогу и заложив задел будущему благосостоянию.

В леса Гросбери вернулось спокойствие. Айрин даже стала подумывать о восстановлении и других деревень своего баронства. Благо возвращающихся беженцев с каждым днем прибывало все больше и больше.

Вернулось относительное спокойствие и в душу Рустама. Мирные заботы, что может быть лучше? Почти как дома, в Казахстане. Разве что воздух чище да природа лучше. Не изгажена она здесь бензопилами, тракторами, выхлопами машин и безжалостными ружьями. Конечно, кожаное седло не сравнить с велюровым сиденьем японского автопрома, зато как легко здесь дышится, и никакой тебе, к черту, атомной бомбы. Приятно, блин. Рустам даже стал подумывать, уж не перейти ли ему после окончания королевской службы на службу к баронессе Гросбери. Охранять тракт, патрулировать леса, стеречь мир и помогать поднимать хозяйство. Чем не служба? Да и баронесса вроде не чужой человек, сильно лютовать не будет. Правда, оставался открытым вопрос о будущем бароне, ну да Айрин девушка неглупая, вряд ли выберет себе в мужья морального урода. А с нормальным мужиком поладить нетрудно. Так что перспективы вырисовывались заманчивые, вот и Гарту здесь нравится…

Что называется — размечтались, мира им захотелось, покоя. Как же, как же, свежо предание. Из Норфолда прибыл гонец с приказом от маркграфа — оставить в распоряжении баронессы Гросбери один пул егерей для поддержания безопасного движения по тракту и вернуться с отрядом в Норфолд. Значит, где-то снова неспокойно и льется кровь. И нужны егеря, чтобы переловить разбойников, перебить нечисть и вернуть спокойствие крестьянам, рыбакам и лесорубам. Каждому свое — такова жизнь.

Маркграфа Рустам застал в несколько необычном состоянии духа, возбужденно-задумчивом. По лицу маркграфа блуждала шальная улыбка, временами он хмурил брови, но улыбка неизменно возвращалась. Впрочем, на его деловых качествах это настроение не отразилось. Мысли маркграфа предельно собранны, а формулировки, как и прежде, точны и лаконичны.

Внимательно выслушав доклад Рустама о проделанной отрядом работе, Седрик задал несколько уточняющих вопросов и подытожил:

— Значит, в Хайдендери, как в Гросбери, не получилось. Пока ты там, дороги безопасны, стоит твоим егерям уйти в другой район, и все начинается по новой.

— Заставы не работают ни черта, ваше сиятельство, — посетовал Рустам, виновато склоняя голову, — построены из гнилого дерева, разваливаются на глазах. Вместо нормальной стражи службу несут крестьяне с дрекольем. А они, как мы уходим, ваше сиятельство, даже носа за ворота не высовывают, ясно дело, боятся. Да и куда им, мне их винить трудно.

— А что ж барон? — сузились глаза у Седрика. — Или ты ему об этом не говорил?

— Говорил, ваше сиятельство, — помрачнел Рустам. — Так он кулаком по столу стучит и ничего слушать не хочет. Я, говорит, в своем баронстве хозяин и свои дела сам решаю. А ты, кричит, пес наемный, твое дело мое добро стеречь, вот и стереги.

— А ты что же? — недобро усмехнулся Седрик.

— А я ушел от греха подальше, ваше сиятельство, — признался Рустам. — А то бы еще немного и… В общем, ничего хорошего для дела не получилось бы, если бы я, ваше сиятельство, барону по морде настучал. Только еще хуже стало бы. Вот и постарался обойтись собственными силами.

— Это хорошо, что ты удержался, — скупо похвалил Седрик. — Баронам по голове стучать — это уже не твое дело, а мое. Но вот то, что сразу не доложил — это промах. Я бы ему еще при тебе мозги вправил, и дело сразу пошло бы на лад, а так, видишь, лишняя потеря времени выходит.

— Виноват, ваше сиятельство.

— Ничего, — обнадежил Седрик, — в следующий раз умнее будешь. Кстати о следующем разе: ты знаешь сэра Полака?

— Да, ваше сиятельство.

— Вот и прекрасно. Передашь ему сегодня свой отряд. Обратно в Хайдендери его поведет уже сэр Полак. Объяснишь ему обстановку, познакомишь с людьми и проведешь вместе с ним инвентаризацию отрядного имущества. Про барона можешь не распространяться, я его уже вызвал, будет как шелковый. Так что строго по делу, ясно?

— Ясно, ваше сиятельство, — кивнул Рустам, хотя в действительности ясного было мало.

— При себе оставишь только Ласло и Гарта, — продолжил Седрик. — Даю вам троим четыре дня отдыху. Отоспаться, помыться и подстричься. На пятый день явитесь к кастеляну, он выдаст вам новую одежду и снаряжение. Вопросы есть?

— Да, ваше сиятельство. А зачем нам новая одежда? У нас и старая еще не износилась.

— Поедете со мной в столицу, — на лице маркграфа снова появилась та самая шальная улыбка, — и выглядеть должны соответственно. Это приказ.

Рустам сдал дела сэру Полаку, душевно попрощался со ставшими почти родными егерями, помылся в хорошо растопленной бане и в какой-то момент обнаружил, что остался наедине со своими мыслями. Егеря готовились к новому походу, Гарт, многозначительно улыбаясь, отправился навестить один постоялый двор, где его уже давно ждали, а Ласло, недолго мудрствуя, завалился спать.

Вот так и вышло, что свободное время есть, а провести его не с кем. Какое-то развлечение доставил барон Хайдендери, выскочивший от маркграфа с выпученными глазами и перекошенной физиономией, но длилось оно недолго. Барон, кланяясь всем подряд — а Рустаму он, совершенно одурев, поклонился даже дважды, — спешно покинул замок и даже город. Поехал, видно, наводить порядок на дорожных заставах и зализывать душевные раны. И снова стало скучно. Жизнь в замке постепенно затихла, спать отчего-то не хотелось совершенно, и Рустам решил побродить по городу.

Город был переполнен народом, обозами беженцев, купеческими караванами, гоблинскими ремесленниками и оркскими пастухами, пригнавшими на продажу скот. Несмотря на позднее время, на улицах кипела жизнь. Здесь торговали, спорили, ели, выпивали, обсуждали бытовые мелочи и королевские ордонансы. Особенно шумно было на торговой площади, горели огни, слышался смех, выступали танцоры и комедианты. Прямо под открытым небом предприимчивые торговцы поставили столы и торговали приготовляемой тут же, на месте, снедью. Поддавшись общему настроению, Рустам, хоть и не был голоден, взял себе порцию поджаренных куриных крылышек и кружку сидра. Устроившись за длинным общим столом, он с неведомым ему ранее удовольствием прислушивался к ведущимся вокруг него разговорам. Вникая в чужие радости и печали, ловя обрывки чужих споров, проникаясь мирными заботами незнакомых ему людей… А впрочем, почему только людей? Вот два гоблина, размахивая руками, жарко спорят, чей способ выделки кожи лучше.

А вот орки, закончив свои дела и продав пригнанных из степи овец, весело перемигиваясь, лакомятся сдобной выпечкой — хоть и наладилась снова торговля, мука в степи пока еще редкость. Даже парочка эльфов, судя по плащам откуда-то с юга, за бокалом хорошего вина степенно беседуют с двумя городскими купцами. И что примечательно, никто не спешит их бить или гнать, хотя и косятся иногда, да стража останавливает их чаще обычного, но тут уж ничего не поделаешь, пережитки войны.

Рустам и не заметил, как крылышки были съедены, а сидр выпит. Можно было вернуться в замок и лечь спать. Но вместо этого он заказал еще кружечку сидра и соленых орешков. Ему не хотелось уходить отсюда. Завтра его егеря уйдут в очередной рейд с новым командиром. Завтра его ждет новое задание и новые хлопоты. Завтра… будет завтра. А сегодня он сидит на городской площади, потягивает из кружки сидр и позволяет себе ни о чем не думать, расслабившись телом и размякнув душой.

Большой королевский совет — сорок самых знатных вельмож королевства. Весь свет глинглокской знати. Люди, чья родословная насчитывает многие и многие века. Это на поверхности, а по сути красивая пустышка. Пышные заседания, важные речи и очень мало реальной работы.

Малый королевский совет — десять самых приближенных к королю титулованных дворян и восемь министров. Каждый из них отобран королем самолично, невзирая на заслуги предков и славность рода. Без блеска, без шума и излишнего внимания. Это реально работающий государственный орган. Здесь обсуждаются и принимаются все судьбоносные решения.

Тайный королевский совет — граф Честер, глава тайной службы, барон Лансье, коннетабль [8] королевства, Корнелиус Дей, верховный магистр ордена целителей, и гоблинский банкир Спицио Бартольдо. О существовании тайного совета доподлинно неизвестно даже членам малого королевского совета. Здесь решаются вопросы, в которые посвящены лишь избранные. И обсуждаются тайны, знание которых карается смертью.

Поздняя ночь, и окна орехового кабинета плотно завешены непроницаемыми портьерами, дабы скрыть свет множества свечей. Идет внеочередное заседание тайного королевского совета.

— Старший казначей Иманали произвел существенную реорганизацию всего казначейства и представил новый проект по таможенным пошлинам и налогообложению. Я доволен его работой и той существенной экономией, которую она принесла, — сказал Георг, обводя взглядом своих советников. — Благодаря высвободившимся средствам мы сможем расширить и ускорить программу по восстановлению северных провинций. Но сейчас меня интересует, как отреагировали на его действия гоблинские банкиры. Что скажете, Спицио?

Лицо гоблина исказила гримаса, обозначающая своеобразную улыбку.

— Они в панике, ваше величество. Перекрылись каналы легких денег, сорвались кое-какие спекулятивные комбинации, и были оборваны все связи в казначействе, которые позволяли проводить в жизнь сомнительные гешефты. На старого Иманали даже было оказано серьезное давление, многие банкирские дома призвали его как можно быстрее простить своего младшего сына и вернуть заблудшую овечку в отчий дом. Отдельные паникеры даже инициировали общее собрание банкирских домов, которое прошло в Ромале на прошлой декаде.

— И что же решило собрание? — поинтересовался Георг.

— Я не могу разгласить детали, ваше величество, — извиняясь, развел ладонями гоблин. — Но если обобщить результаты трехдневных споров, то можно констатировать, что возобладала разумная точка зрения. Легкие деньги и спекулятивные комбинации, завязанные на сговоре, не лишены привлекательности, но в долгосрочной перспективе это скорее вредно, чем полезно. В то время как реформы, проводимые королевским казначеем, определяют строгие и финансово грамотные правила игры, соблюдая которые можно долгие годы получать надежную и стабильную прибыль. К тому же удалось убедить отдельные горячие головы, что чем богаче будет королевство, тем выше будут прибыли и у банкиров. Следует только запастись терпением.

— Я рад, что наши друзья гоблины отнеслись с пониманием к нашей новой финансовой политике, — улыбнулся Георг. — А теперь, господа, перейдем к основному делу, ради которого я вас и пригласил. Речь пойдет о будущей глинглокской королеве.

Советники переглянулись, на их лицах появилось облегчение и невольные улыбки.

— Давно пора, ваше величество, — выразил общее мнение граф Честер. — Отсутствие наследника и королевы изрядно дестабилизирует обстановку.

— И понижает кредитный рейтинг, — добавил Спицио.

— Я знаю, — отозвался Георг, — но дело это серьезное, и раньше мы не могли уделить ему должное внимание. Теперь время пришло. Предлагаю решить этот вопрос раз и навсегда.

Советники вежливо рассмеялись.

— Я думаю, все понимают, — продолжил Георг, — что вопрос этот сугубо государственный. Завтра я подниму его на заседании малого совета. Но сегодня мы должны определить приоритеты нашей внешней политики, дабы завтра не быть голословными: куда мы направим наши взгляды, и где мы будем искать друзей. Какие будут предложения?

— Лорнейские острова, Брундизия и Эскалот, — после некоторого раздумья предложил коннетабль Лансье.

— Согласен, — кивнул граф Честер. — А еще королевство Нимон и герцогство Граснентское.

— Предлагаю внести в список и королевство Танксвэл, — сказал Спицио, — у них богатые рудники и очень удобные торговые портовые города.

— А почему никто не называет Эдвитанию? — неожиданно спросил Георг.

Советники замолчали.

— Три войны за последние двести лет и очень натянутые отношения, — ненавязчиво заметил коннетабль.

— Что ж, тем больше резона заключить брачный союз между нашими королевствами и наладить наконец-таки добрососедские отношения, — отозвался Георг.

— А это интересно, ваше величество, — задумчиво произнес граф Честер. — Дружба с орками защищает нашу восточную границу, дружба с Эдвитанией защитит западную. Сосредоточимся на севере и юге — звучит неплохо.

— У Эдвитании есть выход в северное море, у нас в южное, — добавил Спицио. — Отличные возможности, особенно если по-семейному урегулировать пошлины.

— А разве у короля Эдгара есть дочь? — удивился магистр Дей.

— Да, — ответил ему граф Честер, — принцесса Ксения.

— Ничего не получится, — после небольшого раздумья мотнул головой коннетабль. — Принцесса Ксения единственная и любимая дочь короля Эдгара. Он не согласится на этот брак.

— В словах коннетабля есть резон, ваше величество, — вынужден был признать граф Честер. — В Эдвитании до сих пор очень плохо относятся к Глинглоку. Их взгляды направлены не на восток, а на юг. У нас есть информация о переговорах советников короля Эдгара с герцогом Граснентским. Его высочество Льюис Пятый в прошлом году овдовел. У него две дочери, но до сих пор нет наследника. При дворе Эдвитании о свадьбе герцога и принцессы Ксении говорят как о чем-то уже решенном. Эдвитания хочет заполучить хотя бы один порт в южном море. Герцог Граснентский, правда, пока еще не готов на столь значительную уступку, но переговоры ведутся довольно интенсивно. Если Эдвитания не поскупится на приданое, то в ближайшее время они, скорее всего, договорятся.

— Порт мы им дать не сможем. — Георг в задумчивости встал со стула и прошелся по кабинету. — Нет, — мотнул он головой после короткого раздумья, — никак не сможем. А вот Лирбужский замок дадим. Они на него давно зарятся, пускай забирают.

— Одного замка мало, ваше величество. — Гоблинский банкир откинулся на спинку стула и скрестил на животе руки, — Лирбужские земли — это даже и не баронство, так, большое поместье, не более.

— Они рассмеются нам в лицо. — Коннетабль разлил вино в серебряные кубки (слуг на заседания тайного совета не допускали). — И будут абсолютно правы. Герцог Льюис хоть и жмется, но порт рано или поздно отдаст. Особенно если узнает, что и мы вступили в игру.

— Порт — это очень важно. — Банкир Спицио взял в руки кубок, но пить не стал. — И если бы король Эдгар был финансистом или торговцем, я бы сказал, что наши шансы равны нулю. Но его величество Эдгар не банкир, он — король, первый аристократ своего королевства.

При этих словах Георг остановился и, оперевшись на край стола, с интересом посмотрел на гоблина. Спицио отставил кубок, так и не сделав ни одного глотка, и продолжил мысль:

— Герцогиня Граснентская — это звучит. Но королева Глинглокская — звучит еще лучше. Тем более для принцессы и дочери короля. Открою вам небольшую составляющую успеха наших банкирских домов. — Спицио поднял к лицу скрюченный указательный палец. — Имея дело с аристократом, включай в счет тщеславие и честолюбие.

В ореховом кабинете воцарилась тишина.

— Мы сможем расформировать западную марку и перебросить полки на юг и север, — прервал молчание коннетабль Лансье.

— Прекратить многолетнее противостояние и породнить королевские дома, — подхватил мысль магистр Дей.

— Открыть границу для торговли и соединить транспортными линиями оркскую степь со срединными королевствами, — вкрадчиво отозвался Спицио. — Не говоря уже о едином товаропотоке от южного моря к северному.

— Получить наследника, чьи права на глинглокский престол будут обеспечены в том числе и эдвитанскими полками, что весьма немаловажно, учитывая то маниакальное упорство, с которым к нашему королю подсылают убийц, — угрюмо напомнил граф Честер.

Георг кивнул:

— Я рад, что нам удалось прийти к единому решению. Теперь остается только претворить его в жизнь. Лансье, вы вместе с бароном Бланше отправитесь ко двору короля Эдгара и начнете переговоры. Магистр Дей, включите в делегацию лучших своих целителей, необходимо определить способность принцессы родить здорового наследника. А вас, любезный Спицио, я попрошу использовать все возможности банкирских домов, чтобы расстроить переговоры между королем Эдгаром и герцогом Льюисом. Нужно определить, какой именно портовый город ходят получить эдвитанцы от герцога, и взбудоражить торговое сообщество герцогства выгоднейшими проектами, связанными с этим портом. Это поднимет цену и даст нам время. И, наконец, Честер, самое важное. Необходимо обеспечить полную секретность переговоров. Если об этом нашем начинании узнают в герцогстве Аркском… — Георг выразительно замолчал.

— Я понимаю, ваше величество, — склонил голову граф. — Но есть еще завтрашнее заседание малого совета.

Георг многообещающе улыбнулся:

— Конечно. И я планирую объявить на нем во всеуслышание, что намерен послать сватов к дочери… герцога Граснентского. Малый совет начнет широкомасштабные приготовления, информация обязательно просочится, и это…

— … Окончательно запутает ситуацию, — подхватил коннетабль и рассмеялся.

Гарт много рассказывал Рустаму о красоте и величии Клайдиваля. Но убедиться в этом собственными глазами Рустаму было суждено не сразу. В столицу они прибыли поздно вечером, и все, что запомнилось Рустаму, — это бесконечные узкие улицы, освещенные чадящими факелами. Прямо с дороги они проследовали в королевский дворец, где маркграфу и его людям были выделены обширные покои. Едва поужинав, уставшие путники легли спать.

А с утра завязалась форменная свистопляска. Все началось с того, что Рустама вызвал маркграф. В большой комнате, заставленной старинной мебелью, за круглым столом сидели маркграф и незнакомый Рустаму жилистый рыцарь со светлыми усами и бородкой и лысеющей головой.

— Сэр Рустам Алматинский, сэр Корвин Талбот, — представил их друг другу Седрик. — Присаживайся, сэр Рустам, разговор предстоит серьезный.

Под изучающим, вдумчивым взглядом сэра Корвина Рустам поклонился и сел за стол.

— Перейду сразу к делу, — сказал Седрик без лишних церемоний. — Твоя служба в моем маркграфстве закончилась. Отныне, сэр Рустам, ты вместе с Гартом и Ласло переходишь под начало сэра Корвина.

Рустам удивленно выдохнул и прикусил губу.

— Это распоряжение его величества, — пояснил Седрик. — Можешь считать это повышением. Я был доволен тобой и твоей службой. Но у его величества короля Георга на тебя другие планы. Уверен, ты оправдаешь его доверие.

— Служу Глинглоку, — машинально отрапортовал Рустам, переводя изумленный взгляд с маркграфа на сэра Корвина и обратно.

Седрик встал и протянул ему руку.

— Сэр Рустам, хочу, чтобы ты знал: если когда-нибудь тебе что-нибудь понадобится, можешь обращаться ко мне смело.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, — произнес Рустам, вставая и пожимая протянутую ладонь.

Седрик сдержанно ему улыбнулся и, повернувшись к рыцарю Корвину, провозгласил:

— Теперь он ваш. А я, к сожалению, вынужден вас оставить, меня ждут на совещании у его величества. — Уже в дверях Седрик остановился. — Чуть не забыл. Сэр Рустам, через восемь дней у меня свадьба, приглашаю тебя и твоих людей.

— Спасибо, — выдавил из себя ошеломленный Рустам. — А на ком вы женитесь, ваше сиятельство?

— А ты разве не знал? — удивился Седрик. — На Ральдине Валентайн, дочери графа Лондейла.

— Вот это да! — невольно вырвалось у Рустама.

Седрик рассмеялся:

— Увидимся на свадьбе. Если, конечно, сэр Корвин тебя отпустит.

Дверь за маркграфом захлопнулась, и Рустам остался наедине со своим новым командиром. После короткого разговора, в ходе которого Рустам ответил на несколько общих вопросов, сэр Корвин вручил ему три небольших листка бумаги:

— Держи, это пропуска для тебя и твоих людей. Наша казарма с задней стороны дворца, сразу за конюшней. Через полтора часа быть в расположении части с вещами, снаряжением и лошадьми. Приказ понятен?

— Да, сэр. Можно вопрос?

— Только один.

— А что за часть, сэр?

Сэр Талбот смерил его взглядом светлых непроницаемых глаз.

— Саперы.

— А?…

— Лимит на вопросы исчерпан. Время пошло.

— Слушаюсь, сэр.

Рустам отдал честь и вышел. А что ему еще оставалось, тем более что время уже пошло.

— Ничего себе саперы, — вполголоса заметил Гарт, после того как им пришлось на пути к казарме пройти через три ограды и четыре поста, где их пропуска изучали чуть ли не под увеличительными стеклами.

— Интересно, куда мы попали? — спросил Ласло, с удивлением оглядываясь по сторонам.

Вроде бы все как обычно — казармы для рядового состава, для младшего командного и офицерского составов, штаб, склады, хозпостройки, тренировочный плац. Но впечатление портили новая четырехметровая стена и усиленная охрана по всему периметру.

Первым делом их повели на хоздвор, где забрали под опись все снаряжение, доспехи и оружие. Там же им выдали одинаковую одежду — простую, но новую и удобную. После чего определили по казармам, Гарта с Ласло в обычную, а Рустама в сержантскую. Не успели они освоиться на новом месте, как их погнали на тренировочный плац.

Там уже собралась целая толпа точно таких же — одинаково одетых и удивленно озирающихся людей. Посреди плаца стоял сэр Корвин, рядом с ним каменными изваяниями застыли десять крепких мужчин в унтер-офицерской форме.

— Что-то у меня предчувствия какие-то нехорошие, — пожаловался Гарт. — Как будто снова в безнадежные угодил. А у тебя как, командир, сердце от воспоминаний не екает?

— Екает, — признался Рустам. — Вот только этих волкодавов смешно даже сравнивать с теми нашими сержантами и унтерами.

— Неужели вы были безнадежными? — удивился Ласло.

— Еще как были, — ухмыльнулся Гарт.

— А как же тогда… — начал было Ласло, но договорить ему не дали.

Прогремела команда:

— Отря-ад, смирно! В одну шеренгу становись!

Может быть немного неровно и суматошно, собравшиеся построились.

— Рыцари, два шага вперед!

Рустам покосился на товарищей и вышел из строя. Вслед за ним вперед шагнули еще сорок девять человек.

На месте стоять остались почти полторы сотни. Сэр Корвин неторопливо прошелся вдоль выстроившихся рыцарей, заглядывая каждому в глаза холодным немигающим взглядом. Когда он начал говорить, голос его прозвучал спокойно и даже несколько лениво:

— Каждый из вас, будь он рыцарь или просто воин, уже успел отличиться. Все вы обладаете определенными навыками и боевой сноровкой. Вы сами, своими руками сделали себе имя. Но с сегодняшнего дня вы позабудете, кем вы были и что собой представляли раньше. В нашем отряде не будет рядовых, рыцари станут сержантами, а все остальные капралами. В течение трех месяцев я буду испытывать вашу прочность и учить вас всему, что вы еще не умеете. Дальнейшее будет зависеть только от вас. Удачи. Унтер-офицеры, командуйте.

Поздно вечером, после изнурительнейшего дня, Рустам пришел в казарму к Гарту и Ласло.

— Ты что-нибудь понял? — спросил он у Гарта.

— У меня есть только одно предположение, — вполголоса ответил Гарт, — король хочет сформировать новый гвардейский полк. Но если честно, в это мне и самому не верится. Слишком много несоответствий. Почему, к примеру, нет рядовых? Или к чему это странное распределение по пятеркам вместо привычных десятков и пулов? Унтер-офицер командует пятью сержантами, сержант — пятью капралами. Непонятно.

— Мне тоже, — кивнул Рустам. — А как тебе наши унтеры?

— Звери, — скривился Гарт. — Если бы довелось сразиться один на один, я бы на себя не поставил. Кстати, ты заметил, что мы еще не доукомплектованы? В твоей пятерке только мы с Ласло, не хватает еще троих. В других пятерках не лучше. Рыцарей, правда, комплект, если, конечно, расстановка не изменится.

— Поживем — увидим, — философски отозвался Рустам и посмотрел на Ласло: — Ты как, в порядке?

— Устал, — честно ответил Ласло. — И еще голова кругом, не могу понять, я все еще оруженосец или уже нет.

— Поживем-увидим, — повторил Рустам. — По крайней мере, ты все еще под моим началом, а это кое-что да значит.

В казарму заглянул один из унтер-офицеров. Все поспешно вскочили на ноги и вытянулись по стойке «смирно». Унтер обвел казарму взглядом и, остановившись на Рустаме, мотнул головой:

— Сержант, к командиру.

В кабинете сэра Корвина все просто и предельно аскетично. Обычный письменный стол, деревянные жесткие табуреты вместо стульев, большой грубый шкаф — вот и все убранство.

Выслушав доклад Рустама, Корвин указал рукой на табуретку:

— Садись, сержант, разговор есть. Слушай внимательно: орк из рода бурого быка, рост два метра восемь сантиметров, вес сто шестнадцать килограмм, на лице три шрама — здесь, здесь и здесь. Кончик правого клыка обломан. Эти данные тебе о чем-нибудь говорят?

— Да, сэр. Его имя Сард. Он служил под моим началом. Начал с рядового безнадежного и дослужился до коронного унтер-офицера.

— Верно, — качнул головой Корвин. — Продолжим. Человек, уроженец города Ромаля, возраст двадцать один год, рост метр шестьдесят два сантиметра, вес шестьдесят три килограмма, острый длинный нос, карие глаза, волосы редкие, темные. Имеет три ранения — два в правую часть груди, одно в правую же руку.

— Унтер-офицер Старк, — уверенно сказал Рустам. — Служил под моим началом в третьем ополченческом, начал с сержанта, дослужился до унтер-офицера. До этого, кажется, служил в ромальской городской страже.

— Да, это он, — подтвердил Корвин. — Дальше. Человек, возраст двадцать лет, рост метр семьдесят один, вес восемьдесят пять килограмм, русые волосы, глаза голубые, кривой, перебитый нос.

Рустам задумался.

— Я знал трех людей, подходящих под это описание. Но они все погибли, сэр. Если речь идет о живом, то я не знаю, кто это.

— Сержант Локиртон Брей из Уотсдейла.

— В первый раз слышу, сэр.

— Так и должно быть. Раньше ты с ним не встречался. С завтрашнего дня Сард, Старк и Локиртон доукомплектуют твою пятерку.

Лицо Рустама прояснилось.

— Спасибо, сэр.

— За что? — удивился Корвин. — Все, что делается, делается исключительно ради интересов дела. Если я увижу, что присутствие Сарда или Гарта более предпочтительно в другой пятерке, то так оно и будет. На данный момент мы собираем уже сработавшиеся команды, но все еще может и измениться. А теперь давай поговорим о тебе и твоей подготовке. Практически ты не рыцарь, а пехотный офицер. Пешее копье, топор, кинжал, пехотные построения, в особенности копейные, — на отлично, почти без нареканий. Зато езда верхом, не говоря уже о конном бое, — ужасно. Владение мечом — слабо. Навык использования рыцарского щита — отсутствует.

Краска бросилась Рустаму в лицо. Но возразить ему было нечего. Все верно, он скорее офицер пехоты, нежели конный рыцарь.

— С завтрашнего дня, — продолжил Корвин, — помимо общих физических и тактических тренировок два часа на верховую езду и два часа на меч.

Рустам сопоставил услышанное с сегодняшней тренировкой, провел в уме нехитрые расчеты и приуныл — спать ему оставалось часов пять, не больше.

— Анара — красивое имя, — сказал Гарт, протирая полотенцем деревянную чашку.

Сард мечтательно вздохнул:

— Имя… Да что имя?! Она замечательная — красивая, добрая, веселая, хозяйственная. Ну и имя, конечно, — Анара.

Гарт протянул ему чашку, и Сард наполнил ее доверху привезенным из степи кумысом. Гарт поднес чашку к лицу, широко раздувая ноздри, вдохнул кислый будоражащий аромат и удовлетворенно выдохнул:

— Ядреный.

— Другого не делаем, — с гордостью отозвался орк и наполнил остальные чашки.

Гарт сделал большой глоток и довольно зажмурился:

— Мм, хорошо.

Остальные члены пятерки последовали его примеру. Когда чашки опустели и пошли по второму кругу, Старк спросил:

— А она тебя любит?

— Старки, ну ты чего тупишь? — упрекнул его Гарт. — Это же степь, любишь, не любишь — какая разница. Определяющим будет слово родителей, а не девушки.

— А, ну да, — покраснел стрелок, — я и забыл.

— Больше не забывай, — наставительно произнес Гарт. — А то задаешь тут всякие глупые вопросы. Ты, Сард, не обращай на него внимания. Арбалетчики все малахольные. Лучше ответь на мой вопрос: а она тебя любит?

Дружный смех спугнул мошкару, вьющуюся возле большой свечи. Рассмеялся даже новичок Локиртон, который чувствовал себя еще неуютно в компании старых знакомых. Когда смех затих, Гарт откашлялся и переспросил:

— Ну так что, любит?

Сард позеленел, как листва в мае, и кивнул:

— Да, любит.

Гарт взмахом руки остановил поднявшийся шум.

— Подожди, подожди. Ты так думаешь или она тебе сказала?

— Ока сказала, — едва слышно произнес Сард.

— Девушки много что могут сказать, — неосмотрительно ляпнул Ласло.

Гарт на него шикнул:

— Цыц! От горшка два вершка, а туда же. Что ты в любви понимаешь, малой? Повалял пару отцовских служанок на сеновале и думаешь, что уже все знаешь?

— Я это… того, — покраснел Ласло, приподнимаясь. — Не пару… то есть не на сеновале… то есть я не то хотел…

— Да ладно, — перебил его Гарт, кладя руку ему на плечо и силой опуская на скамейку. — Верим, верим. Не пару, а дюжину, и не на сеновале, а в отцовской спальне. Фигня все это. Даже если ты девственник, все равно фигня. Речь-то сейчас не о тебе. А о Сарде и Анаре. Тут тебе не какая-то интрижка, а серьезные отношения. Человек… тьфу! орк жениться собирается. Навсегда, на всю жизнь. Готовится к этому, страдает. А тут ты со своими сомнениями и пятнадцатилетним житейским опытом. Короче, не слушай его, Сард. Оруженосцы тоже малахольные. Они, пока рыцарями не станут, вообще не люди… и не орки, и даже не арбалетчики. Вот потом, конечно, и со всем уважением к рыцарскому сану. Но это потом. А пока послушайте-ка лучше честного копейщика. Знаешь, Сард, девушки много чего могут сказать…

Хохотали так, что животы разболелись. Громче всех смеялся Ласло, появившуюся было у него обиду смыло смехом, как весенним паводком. Гарт есть Гарт. Обижаться на него бесполезно, давить благородным происхождением — тоже. Добиться его уважения можно только своими поступками и делами. Свершения отцов не в счет.

— Ладно, ладно, посмеялись, и будет. — Гарт вытер выступившие слезы и уже совершенно серьезно сказал: — У малого опыта, конечно, кот наплакал. Но вопрос он задал неглупый. Девушки на то и девушки, что не всегда говорят то, что думают. Или еще хуже — говорят то, что думают, но вот только завтра они уже думают по-другому. Прекрасно то, что она тебе сказала, что она тебя любит. Но есть ли у тебя уверенность в ее словах? Ты снова, но в этот раз уже по своей воле, покинул родные кочевья, оставил родителей и братьев, бросился сломя голову завоевывать звание батыра, а ведь это значит — бои, сражения, опасность. Пойми меня правильно, я очень рад, что ты снова с нами, но сам видишь, как нас здесь дрючат, — значит, готовят к чему-то горячему и отсиживаться мы не будем. С остальными все ясно. Ласло — сын рыцаря и сам хочет стать рыцарем, другого пути он для себя не видит. Мы трое — профессиональные воины, королевские слуги, здесь воевать или там — без разницы по большому счету. Рустам… тут случай особый. Обратной дороги для него нет, а здесь… ты же знаешь его характер. В стороне стоять не будет, где хуже всего, туда и влезет, да еще и всех нас за собой увлечет, причем добровольцами. Но ты-то, ты же орк, степняк. Как все орки, ты привязан к своему роду, к своей семье. В степи — мир, благодать. Живи, радуй родителей и сам радуйся. Помнишь, как ты переживал раньше, что не можешь вернуться? А теперь что же, добровольное изгнание? Ищем новые приключения на свою зеленую задницу? И все это только ради трех слов, произнесенных юной девушкой, — «я тебя люблю». А может быть, это просто слова, мой друг?

Сард посмотрел на Гарта прямым и открытым взглядом.

— Дело не в словах, друг. — Он приложил огромную ладонь к груди. — Здесь все горит. И я чувствую ответный огонь в ее груди. Чувствую любовь в каждом ее движении, в каждом жесте, вижу любовь в ее глазах, в ее улыбке… Я готов умереть, и она тоже. Если это не любовь, то что же? Слова — пыль. Но душу не обманешь.

— Красиво сказано, — пробормотал расчувствовавшийся Старк.

А Гарт взял двумя руками ладонь орка и крепко ее сжал:

— У тебя все получится. Станешь батыром и вернешься к своей Анаре. А потом обязательно позовешь всех нас на вашу свадьбу. И мы будем гулять до тех пор, пока ваш хан не пожалуется нашему королю и нас всех не вытурят обратно. А потом…

Договорить ему не удалось. В казарму зашел унтер-офицер.

— Седьмая пятерка.

— Здесь, сэр, — отрапортовал Гарт, вскакивая на ноги и вытягиваясь по стойке «смирно».

— Заберите своего сержанта с тренировочной площадки, — приказал унтер, — и отнесите его в лазарет.

Пока Ласло, Старк и Локиртон еще только осмысливали услышанное, Гарт с Сардом уже выбежали из казармы, столкнувшись на пороге плечами и вышибив из косяка дверь. Унтер проводил их внимательным взглядом и спокойно заметил:

— Обстановка изменилась. Эти двое помогут сержанту, а ваша троица поставит на место дверь. Инструменты на хоздворе. Через час проверю.

Первые четыре дня занятий учитель меча приучал Рустама к верному хвату, правильной стойке и заставлял работать ногами. Занятия проводились в полном доспехе, с утяжеленным тренировочным рыцарским щитом и тренировочным мечом, который, хоть и был деревянным, был отчего-то тяжелее стального раза в полтора. Рустам жутко уставал, но ничего сложного ему пока делать не приходилось. Простые движения, простые удары — снова и снова, раз за разом.

На пятый день учитель решил, что пришло время для следующего шага.

— У тебя небольшой вес, — сказал он безапелляционно, — поэтому твоим стилем станут колющие удары. Раз! — мелькнул в воздухе деревянный меч, — вспомогательным рубящим раскрываешь противника. Два! — стремительный выпад, — продолжаешь движение колющим на поражение. И снова — раз! — рубящим вынуждаешь его уклониться. Шаг вперед — два! — колешь на поражение. Меняешь темп: раз! — рубящий, два! — рубящий, три! — смертельный колющий. Снова меняешь темп: раз! — рубящий и, продолжая движение, два! — колющий в низ живота, три! — колющий в шею. Постоянное движение, скорость и точность — другого выбора у тебя нет. Особенно против более мощного противника в доспехах. Рубящими ударами ты его только поранишь. Стремительный сильный укол — вот что тебе нужно. На этом и сосредоточимся. Начнем с простых комбинаций, смотри…

Два часа пролетело незаметно. Занятие значительно усложнилось, позади тяжелейший день, тело устало, но сознание заинтересовалось. Рустам увлекся. Когда мастер сказал, что занятие окончено, Рустам неожиданно для самого себя попросил:

— Может быть, еще полчасика, сэр?

Учитель — среднего роста сухопарый мужчина с серым немигающим взглядом — решительно отрезал:

— Нет. Занятие окончено.

— Пожалуйста, сэр.

Мастер замер и с холодным интересом посмотрел в глаза Рустаму.

— А ты уверен, сержант?

— Да, сэр, — последовал твердый ответ. — Я хочу освоить меч. Но двух часов в день недостаточно.

— Верно. — Мастер подтянул расслабленные ремни на щите и медленно пошел по кругу. — Чтобы овладеть мечом, нужно время. Но не только… Меч оружие строгое, махать им несложно, а вот срастись с ним, сделать его неотъемлемой частью своего тела дано не каждому. Все это только через пот, боль и кровь.

— Мне не привыкать, — негромко сказал Рустам.

— Посмотрим. — Мастер остановился. — В позицию! Заденешь меня хоть раз — проявлю к тебе особое внимание. Не сможешь — пеняй тогда на себя.

Рустам повел несколько раз плечами, крутанул деревянный меч, чтобы размять кисть, и встал в стойку. Через прорези в забралах их глаза встретились.

— Еще не поздно отказаться, — ничего не выражающим голосом заметил мастер.

— К бою, сэр.

Рустам бросился в атаку. Он колол, рубил, бил наотмашь — меч неизменно встречал на своем пути щит или провалился в пустоту. Какое-то время мастер только защищался, ни разу при этом не задействовав меч, даже для защиты. Когда Рустам в очередной раз провалился, мастер нанес один-единственный быстрый удар, в слабо защищенную кольчугой открывшуюся подмышечную область. От резкой боли Рустам упал на землю и покатился волчком.

— Этого хватит? — тихо спросил мастер.

Мысленно выругавшись, Рустам заставил себя позабыть о боли и поднялся на ноги.

— К бою, сэр.

Прикрывшись выставленным щитом, Рустам снова пошел вперед, но уже более осторожно и осмотрительно. Однако мастер на этот раз возиться с ним уже не стал. Обманным движением он качнулся влево, потом вправо, выбросил вперед меч. Рустам попробовал закрыться, но неожиданно меч исчез из виду, а потом последовал сильный удар в грудь, перебивший дыхание. Рустам согнулся от боли, и рубящий удар по шее завершил начатое. В голове Рустама взорвалась вспышка боли, и он ничком рухнул на землю.

Мастер невозмутимо отошел в сторону и, расстегнув пряжку на ремне шлема, начал снимать перчатки.

— К бою… сэр, — прохрипел Рустам, вставая сначала на колени, а потом уже на ноги.

— А ты неугомонный, сержант, — с легким раздражением заметил мастер. Он все-таки снял шлем и встал в позицию, в одном только кольчужном капюшоне и войлочном подшлемнике.

Вокруг тренировочной площадки собрались свободные унтер-офицеры. Никто не смеялся, никто не показывал пальцем и не обсуждал происходящее. Они просто смотрели — внимательно, с интересом, но молча.

«Тебя надо ошеломить чем-то нестандартным, — подумал Рустам, медленно сближаясь с противником. — Чем-то непривычным, чему ты не учишь и поэтому не ждешь. Но чем?»

Делая вид, что он все никак не может подготовиться для атаки, Рустам незаметно расстегнул ремни, удерживающие щит. Подойдя поближе, он бросил щит в учителя и, когда тот отшатнулся в сторону, кинулся в атаку.

Рубящий удар подкосил ему ногу, и Рустам упал на одно колено. Следующий рубящий удар обрушился на правое плечо, и рука с мечом бессильно повисла. Третий удар, тоже рубящий, перетянул его поперек груди, и он упал навзничь, корчась и судорожно хватая ртом воздух.

— Слабак, — констатировал мастер, отходя.

Рустам выкашлял кровью, воткнул меч в землю и, опираясь на него левой рукой, медленно поднялся на ноги. Отсохшая правая рука прижата к телу, левая, неуклюже вытянувшись вперед, сжимает меч.

— К бою…

Бесцветные сухие губы скривились:

— Ты начинаешь мне надоедать.

Мастер шагнул вперед и нанес сильный рубящий удар сверху прямо по лицу. Шлем помог лишь отчасти — нос всмятку, разлетевшаяся брызгами кровь, разорвавшееся солнце в стремительно заплывающих глазах и боль, всепоглощающая боль. Рустам отшатнулся назад и не упал только чудом. Мастер подошел вплотную.

— Об этом я и говорил, — сказал он тихо и без насмешки. — Полный контакт и никакой пощады. Кровь, боль и пот. Ты чувствуешь их, сержант?

Рустам не ответил. Мастер близко, очень близко. И только это имело значение. Левая рука шевельнулась, и деревянный меч начал свое движение. Медленно, очень медленно. Но ведь никто и не говорил об ударе. Только коснуться — и все. Мастер склонил голову и посмотрел на приближающийся дрожащий деревянный клинок. Когда оставался какой-то сантиметр, он шагнул назад и нанес удар.

Рустам мешком обрушился на землю. Ему так и не удалось дотянуться до учителя. Сознание покинуло его еще до того, как он упал.

Унтер-офицер Рустама подошел ближе, присел и проверил пульс.

— Жив.

— Конечно, — негромко отозвался мастер — умение точно рассчитывать силу каждого удара — непременная составляющая для учителей меча.

— У нас много целителей, — отстраненно заметил унтер, — к утру его поставят на ноги. Денек потренируется в облегченном режиме и послезавтра будет уже в порядке.

— Не надо облегченного режима, — сказал мастер, снимая с левой руки щит. — Он упертый, справится и с обычным.

— Да, упертый, — согласился унтер. — Займешься им?

— Не знаю, — мрачно отозвался мастер. — На одной упертости далеко не уедешь.

Унтер посмотрел на него снизу вверх.

— Парень прошел всю войну. Мальва, Лингенский лес, Лондейлская осада, Прайтенбери — отличный послужной список. Он прирожденный пехотинец. Будь у него вместо меча копье, он бы тебя достал. Победить не смог бы, но достал бы обязательно.

— Не знаю, — повторил мастер и отвернулся.

Унтер пожал плечами и пошел к казарме. Рустаму необходимо оказать помощь, и сделать это должны бойцы из его пятерки. Таков порядок. Мастер посмотрел на заляпанную кровью древесину тренировочного меча, оглянулся на лежавшее на земле безжизненное тело и оценивающе прищурил глаз:

— Упертый…

Целители — настоящее благо этого мира. Вся мощь технологической медицины Земли не смогла бы повторить достижения одного сонного заштатного целителя. Одна ночь — и ты снова в обойме.

Но есть и свои издержки. Чем интенсивнее исцеление, тем оно мучительнее. Короткая вспышка боли — и несколько часов нудного кошмара. То холодно, то жарко, мышцы ноют, кости зудят, скрежещешь зубами и не можешь найти покоя. И огромное искушение попросить друзей взять топор и вышибить из тебя дух.

А засветло ты снова на плацу, вместе со всеми. И безучастный унтер, остановившись, лениво цедит:

— Готов?

Нет! Не готов! Мне нужно время… у меня круги перед глазами и слабость в коленях. Отпустите меня, я хочу домой…

— Да, сэр.

Как приговор, вынесенный самому себе. И безумный день в роли гильотины. Бег, физические упражнения, тактические занятия — тупишь, срываешься с турников, плетешься в хвосте колонны, как последний слабак… Но ведь не надаешь? Не валишься на землю, выдыхая: «Все!»? Сам не зная почему, с диким отставанием — под насмешливыми взглядами остальных и сочувственными взглядами друзей — добегаешь до финишной черты. Пересекаешь ее и падаешь на колени, безуспешно пытаясь наполнить воздухом раскаленные легкие. Дышишь так, что болят мышцы, а воздуха все равно не хватает.

Пятерка рядом, пятерка с тобой. Тебя окружают, и руки друзей помогают тебе подняться. Подводят к целителю, стоят рядом, готовые прийти на помощь. Почему-то становится стыдно… их забота приятна, но все равно стыдно.

Целитель проводит перед твоим лицом ладонью, морщится:

— Досталось тебе.

— Я в порядке…

— Сдохнешь, — констатирует целитель.

Это замечание придает тебе сил. Повторяешь зло, резко:

— Я в порядке!

Любовь или злость — эти чувства рождают в нас силу, заставляя сжигать энергию без остатка. Побеждают жалость к себе и вынуждают нас упрямо поднимать руки перед подбородком, даже если бой твой уже проигран, а знамена твои растоптаны…

— Ну что там у вас? — слышится грубый окрик унтер-офицера.

Целитель смотрит в твои глаза и пожимает плечами:

— Он в порядке.

— А раз так, чего застыли?! Седьмая пятерка — строиться!

День прошел… Нет, правильнее будет сказать — это Рустам прошел этот день, прошел его от начала и до конца. Худо ли, бедно ли, но прошел, не упал и не сломался. Остался последний урок — владение мечом.

Учитель меча окинул скептическим взглядом мешки под глазами и трясущиеся руки ученика.

— Тяжелый день?

— Да, сэр.

— Хочешь отдохнуть?

— Да, сэр, — не стал врать Рустам.

— Отпросись, и я тебя отпущу. — Серые глаза смотрят серьезно, это не шутка.

— Нет, сэр.

— Что — нет? — не понял мастер.

— Я не буду отпрашиваться, сэр, — ответил Рустам. — Эти занятия мне нужны, и я не могу терять время.

— Но ты же только что сказал, что хочешь отдохнуть, — напомнил мастер.

— Если приходится выбирать между «хочу» и «надо», необходимо выбирать «надо», сэр.

Лицо мастера брезгливо скривилось.

— Ты что, философ?

— Нет, сэр.

— Это хорошо. Не люблю философов.

Их взгляды скрестились. Мастер прищурился:

— Повторим вчерашний бой, в полный контакт. Займи позицию.

Рустам поднял щит и выставил вперед деревянный меч. Сегодня он будет умнее и осторожнее. Вчерашний урок пошел ему на пользу. Внимательность и проворство, вот что он возьмет сегодня на вооружение.

Мастер увидел обреченную решимость в черных настороженных глазах. Не поднимая меча, он неторопливо пошел по кругу. Рустам, не спуская с него взгляда, поворачивался вслед за ним. Мастер вздохнул:

— Не так стоишь. Щит чуть ниже и ближе к себе.

В черных глазах мелькнуло удивление. Рустам послушно передвинул руку.

— Лезвие меча подними немного выше, а руку и эфес заведи за щит.

Рустам послушался. Мастер шагнул влево, Рустам повернулся следом.

— Стой! — скомандовал мастер. — Займи прежнюю позицию. — Он встал сбоку и недовольно прищелкнул языком: — У тебя корявые ноги, сержант. Это разве стойка? Левую ногу на полшага вперед… Стоять! Ты знаешь, что такое полшага, ученик?

— Нет, сэр.

— Полшага — это значит на полступни. Полный шаг — на длину ступни, двойной — на две.

— Понял, сэр.

— Вот так-то лучше. И разверни носок левой ноги вперед, по направлению к противнику. Теперь правая нога… кхм… можешь объяснить, для чего ты развернул ее так широко?

— Так устойчивей, сэр.

— Ерунда. Такой широкий угол сковывает твои движения, мешает использовать вес тела при входе в атаку и выходе из-под нее, усложняет исполнение уклона. Ближе ступню, на сорок пять градусов. Чувствуешь? Ты стал мобильнее.

— Д-да, сэр, — неуверенно отозвался Рустам.

Стойка потеряла жесткость, придававшую уверенность, но взамен приобрела гибкость, подобную гибкости хищного зверя.

— Эта стойка называется «единорог».

— Но, сэр… Раньше вы показывали мне другие стойки…

— Забудь о том, что я тебе показывал раньше, — отрезал мастер. — Все, что было до этого, служило только одной цели — дать хотя бы поверхностный навык обращения с мечом. Привить пару приемов, которые вполне могли бы сработать в горячке боя.

— А теперь, сэр?

— А теперь игры кончились. Будем работать всерьез. — Серые глаза блеснули. — Ты хотел большего, ты это получишь. Забудь о моих словах про колющий стиль. Ты будешь колоть, рубить, бить рукоятью меча и краем щита. Я обучу тебя полноценному бою. Я научу тебя чувствовать меч, сделаю кусок стали частью твоего тела. Тебе будет плохо, тебе будет больно, но ты или научишься, или сдохнешь, я тебе это обещаю.

— Да, сэр.

Черные глаза — в т-образной прорези шлема — улыбнулись. «А зря», — подумал мастер и усмехнулся про себя, вслух же сказал:

— Меч и щит — неотъемлемые части одного целого. На западе любят злоупотреблять двуручными мечами, в таком случае щит не требуется. Следует признать, хороший двуручник — это сила. Но нет ничего сильнее классики, — лицо мастера прорезала хищная улыбка, — а классика — это одноручный рыцарский меч и щит. Меч и щит, щит и меч — два брата, две неотъемлемые составляющие могучей боевой связки. Каждый из них в отдельности ущербен, вместе они сильнее втройне. Никогда об этом не забывай. Меч у тебя всегда на поясе, но и щит обязательно должен быть поблизости.

— Я понял, сэр.

— Тогда продолжим. Есть три главные стойки: «единорог», «атакующий сокол» и «скорпион». В бою ни в коем случае нельзя зацикливаться на одной из них. У каждой есть свои сильные и слабые стороны. Уже знакомый тебе «единорог» удобен как для защиты, так и для атаки. В защите тебе будет легче выждать и перевести дух, в атаке «единорог» поможет тебе сблизиться. Многие рыцари игнорируют эту стойку, ее освоение требует большей практики, и к тому же стойка ограничивает арсенал рубящих ударов. Но это большая ошибка. Да, «единорог» не так эффектен и красив, как «атакующий сокол» или «скорпион». Но эта стойка позволяет рукам отдохнуть и незаменима для колющей атаки: в лицо, под щит, под оружие — быстро и удобно. Эта стойка великолепна в плотных построениях, когда справа и слева стоят свои и нет места для размаха — раз! раз! — и противник повержен.

Рустам понимающе кивнул, бой в плотных построениях ему знаком не понаслышке. И ему не раз приходилось видеть раненых и убитых размашистыми ударами своих же товарищей.

— Есть мнение, — мастер скривил губы, выказывая тем самым свое отношение к этому «мнению», — что в плотных построениях лучше использовать «атакующего сокола». Ученик, подними руку с мечом вверх, замахнись. Не так. Ты слишком задрал руку. Согни локоть, меч под углом вверх, так чтобы рука заняла естественное положение и меньше уставала. Чуть-чуть опусти рукоять, чтобы навершие было в поле твоего зрения. И не сжимай ее так сильно. Ладонь должна быть не напряженна, но и не расслабленна. Спину прямо, не сутулься, легкий наклон вперед всем телом. Плечи не сжимай, но и шибко не расправляй. Все должно быть естественно и без окостенелости. Ноги должны быть всегда слегка согнуты в коленях, это позволяет двигаться без задержек, стремительно и внезапно. Вот так хорошо. — Мастер одобрительно качнул головой. — Эта стойка и называется «атакующим соколом». Она очень удобна и естественна. Смотри: рубящий удар вертикально сверху, рубящий по диагонали слева и справа, рубящий по горизонтали вокруг щита — раз! раз! Удары сильные, наносить их легко и удобно. И противнику трудно угадать, какой именно удар ты собираешься нанести. Великолепная стойка, но… она слишком распространена и легка для освоения. Ею откровенно злоупотребляют, ограничивая тем самым свои возможности. Против хорошо подготовленного противника подобные бойцы бессильны. Их арсенал ограничен, и опытный воин знает его наизусть. К тому же у этой стойки есть один большой недостаток — ее невозможно использовать в помещении с нормальными потолками. И если придется сражаться в узких дворцовых коридорах, то нет альтернативы стойке «единорога». Но в плотных построениях нужно использовать обе стойки, чтобы реализовать до предела заложенные в них возможности.

— Я понял, сэр.

— Вряд ли. — Лицо мастера приобрело жесткость. — Ведь ты еще не знаком с третьей стойкой. Наклони тело вперед, упор на левую ногу. А теперь отведи назад руку с мечом. Да не за спину, а назад и немного вниз. Выпрями кисть, острие меча тоже должно смотреть назад. Ладонь разверни кверху, лезвие меча немного вправо. Рука не должна быть напряженной. Вот так. Правую ногу на полшага назад, не забывай держать колени немного согнутыми. Это и есть «скорпион», ученик. Идеальная стойка для контратаки или обмана противника. Противник атакует — шаг назад, и — раз! — горизонтальный рубящий удар по выставленной ноге или поверх щита. Противник атакует — правая нога влево и назад, разворот, и — раз! — очень сильный колющий удар, если поймать верный угол, необязательно выцеливать сочленение, можно пробить доспех практически в любом месте. Противник осторожничает. Хорошо, атакуем сами: шаг вперед любой ногой, хоть справа, хоть слева, и мощнейший по силе рубящий удар вкруговую или снизу по восходящей — раз! раз! Отличная стойка, но с определенными ограничениями. Использовать ее можно только в поединке и при наличии должного пространства для широкого угла атаки. В плотных построениях эту стойку использовать нельзя.

— Так какую же стойку лучше всего использовать, сэр? — спросил Рустам.

— Все три, — ответил мастер. — У каждой стойки свои преимущества и недостатки. В бою необходимо комбинировать. Если ты в тесном помещении — «единорог», если в толчее большого боя — коли из «единорога», не получилось — руби «атакующим соколом». Ну и, наконец, поединок и полная свобода выбора — тогда постоянное движение. Сближайся или выжидай в «единороге» — коли… Не вышло? Плавно и быстро переходи в «атакующего сокола» и руби! Противник приготовился к атаке? Меч назад, упор на щитовую ногу — затаись «скорпионом», уклонись и ужаль контратакующим ударом. Чем шире твой арсенал, тем больше у тебя возможностей в бою и тем тяжелее обучение.

Рустам попробовал перейти из одной стойки в другую, сделал несколько шагов. Мастер поморщился:

— Ноги, ноги… Это не ноги, а грабли. Запомни, ученик, становление мечника начинается с ног. Постоянно двигайся. Каждый удар сопровождается шагом. Ноги — это основа. Не умеешь работать ногами — меч не поможет.

Рустам кивнул, впитывая его слова как губка. Усталость давила ему на плечи, отзываясь пустотой в каждой мышце. Но азарт подстегивал его сознание и будоражил воображение. Копье, кинжал и топор — все это суровые будни. Меч — это романтика, обещание чуда, любви, приключений (хм, впрочем, приключения его больше не прельщали), это далекий привет из детства, справедливый Робин Гуд и благородный Айвенго. Рустам подозревал, что его детские иллюзии в процессе обучения разобьются вдребезги, но ему было все равно. Он овладеет мечом, чего бы ему это ни стоило.

Глава 5 Орден

Слуги занесли в ореховый кабинет большую картину, накрытую шелковым покрывалом. Картину установили на деревянную подставку в углу кабинета. Низко поклонившись, слуги вышли и бесшумно закрыли за собой двери. Барон Бланше подошел к картине:

— Ваше величество, позвольте?

Георг кивнул. Барон ловким движением руки снял покрывало. Легкий вздох пронесся по кабинету. Это был портрет молодой девушки с бледным худым лицом и тусклыми русыми волосами, собранными в незамысловатую прическу. Ее нельзя было назвать откровенной уродиной, нет. И в то же время она была, что называется, дурна. Нос короткий и неправильный, рот, напротив, большой и по-мужски некрасивый, с сухими губами, маленький невыразительный подбородок, слишком высокий лоб — все не так. Одни только глаза, чересчур большие, но при этом настолько выразительные, живые и теплые, что казалось, они живут своей особенной жизнью на этом дурном лице.

— Не красавица, — сухо констатировал граф Честер.

В узком кругу доверенных были свои правила, и подобные вольности дозволялись.

Георг безучастно пожал плечами: что значит внешность, когда речь идет о будущей королеве? Гоблинский банкир Бартольдо ущипнул кончик своего длинного носа и неуверенно произнес:

— У принцессы нездоровый цвет лица. Я не слишком разбираюсь в людской внешности, но это настораживает.

Георг посмотрел на магистра Дея. Тот спокойно качнул головой:

— Принцесса здорова и девственна, ваше величество. И способна обеспечить здоровое потомство.

Впечатлительный Бланше при этих словах невольно поморщился. Но Георг лишь удовлетворенно кивнул. Здоровый наследник — задача государственного значения, и эмоции здесь неуместны.

— Расскажи о принцессе, Бланше. — Голос Георга прозвучал тихо и задумчиво.

Барон нерешительно оглянулся на портрет. Георг усмехнулся:

— Меня не интересует внешность, расскажи о своих впечатлениях.

— Ваше величество, я не так много общался с принцессой Ксенией. Но я много наблюдал за тем, как она себя ведет, как реагирует на те или иные слова и обстоятельства, и должен признать, это не самая худшая принцесса. Даже скорее напротив. Хоть принцесса и… мм… дурна внешне, тем не менее ее манера держаться и вести себя не позволяет относиться к ней снисходительно. При невыразительной фигуре принцесса обладает поистине царственной осанкой. Она величественна, но не надменна, она всегда на расстоянии, но при этом не холодна. Говорит немного, но всегда рассудительно и спокойно. Ее иногда упрекают в недостатке учености, но в мудрости ей не откажешь. Возможно, она и не знает наизусть видных стихотворцев прошлого, зато хорошо понимает окружающих и прекрасно осознает движущие ими мотивы. Принцесса весьма разборчива в своих связях и друзьях. Она милостива со всеми, но близко подпускает только тех, в ком абсолютно уверена. При дворе ходят разрозненные слухи о любовных интрижках, связанных с принцессой, но, на мой взгляд, это не больше чем досужие домыслы, принцесса очень строга к себе, к своему статусу и к своему достоинству. К тому же у меня сложилось впечатление, что она не строит иллюзий по поводу своей внешности и видит насквозь ловеласов, отирающихся возле ее юбки. Будь принцесса посмазливей, все могло бы быть и иначе, но в данном случае… я абсолютно уверен, ваше величество, что это пустые слухи.

Георг посмотрел на графа Честера.

— Барон прав, ваше величество, — поклонился глава тайной службы. — Мы провели тщательную проверку и ничего не нашли.

Георг перевел взгляд на банкира Бартольдо.

— Все чушь, ваше величество, — склонился гоблин. — Любовные шашни королевских семей пахнут золотом. У нас много банкирских домов в Эдвитании, мы бы не пропустили подобную информацию, будь под ней реальные обоснования.

Георг непроницаемо улыбнулся:

— Продолжай, Бланше.

— В общем-то все, ваше величество. Разве что общий вывод…

— Я слушаю.

— Из принцессы Ксении получится хорошая королева, ваше величество. Таково мое мнение.

Георг внимательно посмотрел на портрет, после чего обвел взглядом своих советников:

— А каковы реальные выгоды этого союза? Насколько это улучшит наши отношения с Эдвитанией?

— Король Эдгар души не чает в своей дочери. — Слабая улыбка искривила губы графа Честера. — Это не совсем по-королевски, но у них в семье изначально сложились очень теплые отношения, ваше величество. Король Эдгар сентиментален. Если союз сложится, то для короля Эдгара это будет означать больше нежели простая политика. Эдвитания станет нашим союзником.

— Король Эдгар немолод, — заметил Георг. — Что будет нас ждать в перспективе?

— Ничего плохого, ваше величество, — подал голос коннетабль Лансье. — У короля Эдгара три сына, между собой они ладят по-разному, бывает, ссорятся. Но сестру любят все трое без исключения.

— Звучит почти идеально. — Георг вытянул под столом длинные ноги и скрестил перед собой пальцы рук. В синих глазах появился блеск.

Бланше невольно покосился на некрасивое лицо на портрете, но Георг не обратил на это внимания, он думал. Тайные советники почтительно замолчали.

— Лансье, — голос короля прозвучал резко, — ты говорил с королем Эдгаром. Что он сказал?

Коннетабль откашлялся:

— Он был удивлен, ваше величество, и поначалу даже не хотел меня слушать. После чего выслушал, но отказал. Я стал настаивать, он разозлился и отказал снова. Мне пришлось уйти. Но через два дня меня вызвали, и начался серьезный разговор.

Лицо Георга прорезала напряженная усмешка.

— Что они хотят?

— Очень много, ваше величество, — ответил коннетабль и перечислил.

Банкир Бартольдо не удержался от удивленного присвиста:

— Однако…

Георг бросил на него быстрый взгляд и, встав с места, прошелся по кабинету — так ему легче думалось. Граф Честер отстранено улыбнулся:

— Похоже, они никак не могут забыть старые обиды. И по-прежнему злы на нас.

Георг остановился посреди кабинета:

— Это несущественно. Обиды обидами, но государственные интересы выше. Скорее они просто еще не приняли нас всерьез. Что ж, нужно их убедить.

— Будет нелегко, — вырвалось у Бланше.

— Неважно, — отмахнулся Георг. — На кону слишком многое, будем биться до последнего. Лансье и Бланше, вы вернетесь в Эдвитанию и продолжите переговоры. Возьмите с собой графскую чету Лондейл. Эдвитанские корни графини и дипломатические способности графа придутся весьма к месту. К тому же они совсем недавно выдали дочь замуж, и свадебная суматоха еще свежа в их памяти. Честер, Спицио, возьмите на себя герцога Граснентского, он не должен помешать нашим планам. Делайте все, что нужно, и, если необходимо, смело выходите за рамки, в этой гонке мы должны быть первыми.

Советники встали с мест и поклонились. Георг посмотрел на портрет, встретился взглядом с лучистыми карими глазами, столь талантливо изображенными художником, и испытующе прищурился. Возможно, ей предстоит стать его королевой. Сердце короля стучало ровно и спокойно. Георг отвернулся. Все еще впереди, время покажет…

Прошел месяц упорных тренировок. Рустам, взваливший на себя углубленное обучение владению мечом, спал не больше трех часов в сутки. Если бы не целители, он бы давно сломался. Но их ежедневные процедуры поддерживали тонус и смягчали усталость. Побывать на свадьбе маркграфа друзьям так и не удалось: жесткий график не предусматривал увольнительных.

В одну прекрасную ночь весь отряд погрузили в крытые грузовые повозки и тайно вывезли из столицы. Всю ночь они провели в дороге, а наутро приехали в большой укрепленный замок.

— Риксдэйл, — благоговейно произнес Ласло.

— Ты уверен? — тихо переспросил Локиртон, оглядываясь по сторонам.

— Да, — убежденно кивнул Ласло. — Отец показывал мне этот замок, правда, издалека, но эти крытые башни трудно с чем-то перепутать.

Обоз заехал во внутренний двор замка и остановился. Рустам выпрыгнул из повозки и со стоном расправил плечи. Он неплохо выспался в дороге, но жесткий деревянный настил изрядно намял ему бока на колдобинах. Сард, кряхтя и охая, вылез следом и недовольно поморщился:

— Риксдэйл, шмиксдэйл — без разницы. Что вы так напрягаетесь-то?

Ласло удивленно на него посмотрел.

— В Риксдэйле убили четырех принцев крови, — сказал он внушительно.

— Ну и что? — мрачно уставился на него орк.

Ласло удивился еще больше:

— Это нехорошие места. У них дурная слава, люди их избегают.

— И что здесь дурного? — насторожился Рустам. — Вурдалаки, маги, гарпии?

— Привидения, — ответил вместо Ласло Локиртон. На круглом лице бывшего сержанта застыло выражение мрачной решимости, но где-то в глубине голубых глаз затаился первобытный страх.

Рустам с интересом на него посмотрел:

— А они кусаются?

— Ч-чего? — растерялся Локиртон. Рустам усмехнулся:

— Они могут кусаться? Вцепляться зубами, рвать на части?

— Н-нет…

— Нет, сэр, — угрожающе напомнил Гарт, и Локиртон поспешил исправиться:

— Нет, сэр. Привидения не кусаются.

— А что тогда они делают? Убивают, душат, сводят с ума, ломают кости?

— Нет, сэр, ничего этого они не делают.

— Тогда в чем суть?

Локиртону стало не по себе под пристальным взглядом черных спокойных глаз.

— Это же привидения, сэр, — сказал он неуверенно.

— И что?

Локиртон огляделся по сторонам в поисках поддержки. Ласло потупился, Сард откровенно усмехнулся, а Гарт снисходительно похлопал его по плечу:

— Ну чего молчишь? Отвечай командиру.

Парень шумно сглотнул.

— Понятно, — подытожил Рустам, — они не опасны, но мы их боимся.

— Дурная слава, сэр, — выдавил из себя Локиртон.

— Тогда лучше бойтесь Гарта, — засмеялся Сард, — у него не только дурная слава, но и тяжелый нрав…

Появление унтер-офицеров прервало их разговор. Подгоняемый отрывистыми командами отряд построился в две шеренги. Опустевшие повозки выехали из ворот и отправились в обратный путь. Лучи восходящего солнца осветили лысеющую голову и узкое лицо сэра Корвина.

— Бойцы, — начал он своим низким решительным голосом, — пришло время открыть вам правду. Мы, как вы уже наверняка догадались, не саперы. Наш отряд вообще не имеет никакого отношения к регулярным полкам или даже гвардии. Мы — королевские телохранители.

Удивление, охватившее будущих телохранителей, не вырвалось наружу ни звуком, ни движением. Строй не шелохнулся. В глазах сэра Корвина промелькнуло удовлетворение.

— За прошедший месяц, — продолжил он, — мы подтянули физическую и боевую подготовку. Не соответствующих нашему стандарту, их было немного, отчислили и перевели в другие части. Для вас же подошло время специализированного обучения. Вы хорошие воины и отличные солдаты. Но этого мало. С этого дня я начну делать из вас образцовых телохранителей. Я научу вас, как защищать короля в любом месте, в любых условиях и против любого противника. Следующие два месяца мы уделим тактическим приемам охраны. Для этого нам и предоставлен замок и его окрестности. Здесь мы освоим все премудрости боя в закрытых помещениях — охрану комнат, блокирование коридоров, засады и методы их преодоления. Мы будем раз за разом штурмовать и защищать этот замок. Мы отработаем бой пятерками и полусотнями. Мы изучим методику сопровождения короля в пешем и конном порядках. Отработаем схему охраны короля при проведении больших королевских приемов и прочих мероприятий с большим скоплением народа. Изучим яды и противоядия, изучим виды скрытого оружия и научимся его отыскивать. — Сэр Корвин замолчал. Он обвел взглядом двести пятьдесят пар горящих глаз и сурово нахмурился. — И самое важное, — сказал он негромко, но внушительно, — мы научимся жертвовать всем ради спасения его величества. Ибо это и есть наша единственная цель и главная наша задача.

Луинэль Монтейро, барон Винроэль, добродушно посмотрел на трех выстроившихся перед ним девушек.

— А они милашки, — заметил он, маслено улыбаясь.

Высохшая от времени настоятельница церемонно поклонилась:

— Отобрали лучших, ваша милость.

— Разденьтесь, — вкрадчиво приказал барон.

Щелкнули изящные пряжки, и три белоснежных платья упали на густой ковер. Нескромному взгляду предстали стройные упругие тела с высокой грудью и тугими бедрами. Девушки скромно потупились, как ни странно став от этого еще более желанными.

— Поразвратней, — улыбнулся барон.

Словно легкая волна прошла по комнате. Девичьи тела изящно изогнулись, взметнулись сверкающим водопадом длинные локоны, и горящие чувственным обещанием взгляды пронзили улыбающегося барона.

— Прелестно, — сказал он, похотливо щурясь. — Даже не знаю, какую выбрать.

— Берите всех, ваша милость, — предложила настоятельница.

— Может быть, очень даже может быть, — пробормотал барон довольно громко. — Девочки, — сказал он, ласково улыбаясь, — возьмите пока свои платьица и выйдите. А мы тут пошепчемся.

Покачивая бедрами и призывно блестя глазами, девушки удалились. Лицо барона преобразилось.

— На первый взгляд неплохо, — сказал он деловито. — Но у меня есть сомнения. Необходима проверка.

— Ваша милость, — глаза настоятельницы сверкнули, — все девочки уже прошли множество проверок. Устоять перед ними невозможно. Они сведут с ума и человека, и эльфа и так же легко их убьют. Мы готовили каждую с малых лет. Годы подготовки и усиленного…

— Нужна еще одна проверка, — перебил ее барон, и настоятельница замолчала. — Ваши «дикие кошки» вовсе не так хороши, как вы думаете, — продолжил барон. — Вы думаете, что ваш орден безупречен, но это не так.

Настоятельница удивленно на него посмотрела. Потом ей показалось, что она его поняла.

— Конечно, ваша милость, — отозвалась она, невинно улыбаясь. — Вы правы. И я предлагаю вам провести последнюю проверку лично, вы можете опробовать девушек прямо здесь. Они очень, очень сладкие. Поверьте…

— Дура! — отрезал барон и встал с кресла.

Лицо настоятельницы вытянулось.

— Неужели ты допускаешь, что твои кошечки в состоянии меня соблазнить? — с легкой издевкой спросил барон.

Настоятельница промолчала.

— Дважды дура! — Глаза барона пробуравили ее застывшее маской лицо. — Орден «диких кошек» нуждается в реорганизации. Ваша подготовка имеет серьезные недочеты. В чем я имел возможность убедиться лично, на собственной шкуре, в этом проклятом Лондейле.

До настоятельницы наконец дошло.

— Ваша милость, Герда Алингейн всегда отличалась несдержанностью. Я признаю, она совершила ошибку…

— Это не она совершила ошибку, — недобро улыбнулся барон, — это ваш орден допускает ошибки в процессе подготовки. Ваши девушки слишком алчны.

— Наши девушки преданы своему герцогу. — Настоятельница гордо вскинула голову. — Хоть они и не эльфийки, вероятность предательства исключена.

— Да, — желчно усмехнулся барон, — скажите об этом его высочеству. Он до сих пор ищет виноватых. Пожалуй, мне стоит шепнуть ему, что промах в вашей подготовке лишил его последнего шанса взять Лондейл и изменить тем самым ход войны. Его высочество будет очень рад. Пытать женщин доставляет ему своеобразное удовольствие.

Настоятельница побледнела.

— Ваша милость, — выдавила она из себя, — проводите любую проверку, какую сочтете нужной.

— Этого мало! — Из добродушного толстяка барон преобразился в беспощадного демона.

Под его требовательным взглядом настоятельница медленно опустилась на колени и, взяв в ладони его большую прохладную руку, почтительно поцеловала.

— Приказывайте, — произнесла она очень тихо.

— С этой минуты вы подчиняетесь напрямую мне.

— Да, ваша милость.

— Двух моих эльфов вы возьмете к себе заместителями.

— Д-да, ваша милость. — Голос настоятельницы чуть заметно дрогнул.

— Орден откроет мне все свои архивы и всю информацию по всем вашим агентам.

— Да, ваша милость.

Барон взял ее лицо пальцами за подбородок и поднял его кверху.

— ВСЕ архивы и ВСЮ информацию. — Он жестко усмехнулся. — Я знаю, что вы скрыли большую часть своего архива от моего предшественника. Я не он. Подобных шуток не потерплю.

Сухое лицо настоятельницы покрылось большими красными пятнами.

— Слушаюсь, ваша милость.

Барон некоторое время пронизывал ее испытующим взглядом. Видимо удовлетворившись увиденным, он улыбнулся и добродушно потрепал настоятельницу по щеке.

— Сработаемся. Встаньте.

Сломленная настоятельница поднялась на ноги.

— Не переживайте, настоятельница, — сказал барон почти ласково, — пока вы со мной, все у вас будет хорошо. Вместе мы сила, не правда ли?

Настоятельница молча поклонилась. Барон усмехнулся:

— Девочек оставьте здесь. Мы расселим их в разные комнаты и проведем проверку. По результатам я отберу лучшую. Не прошедших проверку отправлю обратно в орден, где они пройдут переподготовку по новой методике, которую мы разработаем совместно.

— Слушаюсь, ваша милость.

Глаза барона мрачно блеснули, словно говоря — «еще бы!». Орден «диких кошек» потерял свою относительную автономность и влился в тайную полицию. Барон сосредотачивал силы. Кому-то придется очень плохо.

— Интересное звено, — сказал граф Честер, перелистывая личные дела. — Мало того что в нем единственный в отряде орк, так еще и командует им чужемирец.

— Вы сами отобрали их в качестве кандидатов, ваше сиятельство, — напомнил ему Корвин.

— Знаю, — проворчал граф. — Но это не мешает мне сомневаться.

— В орке?

— В чужемирце. — Граф нахмурился. — Мы знаем, что он делал здесь, но чем он занимался там, у себя, в своем странном мире? Что бы он ни сказал, мы не можем проверить. К тому же абсолютно неясно, какие отношения связывают его с этим магом, с Ронином, который перекидывает его из мира в мир, словно почтовая карета.

— Еще не поздно его отчислить, — ненавязчиво заметил Корвин.

Граф вздохнул:

— Это разрушит все звено. Гарт и Сард — отличные бойцы. Они не останутся, если он уйдет.

— Пожалуй, так, — согласился Корвин.

— К тому же, — задумчиво продолжил граф, — это значит, что мы можем упустить прекрасную возможность.

Корвин удивленно поднял брови.

— Чужемирец не связан ни с одним из наших знатных семейств, — пояснил граф. — На него не имеют влияния все эти титулы и родственные связи. Своим рыцарским званием он обязан только королю. А это немаловажно.

Корвин кивнул:

— Палка о двух концах, ваше сиятельство.

Граф сложил перед собой ладони.

— Маркграф Норфолдский, граф Лондейл, Злотарь и даже сам король ручаются за него. Но отвечать в итоге будем мы.

— Да, ваше сиятельство.

— Как он? — отрывисто спросил граф.

— Усердно тренируется, ваше сиятельство. Хороший командир, звено одно из лучших в отряде, отличный пеший боец. Хорошо усваивает тактические нововведения. Трудности только с конным боем, верховую езду худо-бедно начал осваивать, но чтобы сражаться верхом… до этого еще далеко. Зато рыцарский меч, похоже, начинает ему покоряться, учитель меча доволен. Рустам уделяет этим занятиям не меньше пяти часов в день. Об этом уже даже ходят легенды. А целители стали жаловаться: слишком часто он ломается на тренировках.

Граф задумался. Кадровый вопрос сложен для любого руководителя, но для тайной службы он сложен втройне. И сейчас он должен был решить, стоит ли рисковать, когда на кону самая важная ценность королевства — жизнь его величества.

Раз! Раз!

Рустам сосредоточенно машет мечом. Не тренировочным деревянным, а самым что ни на есть боевым. Сверкают на солнце выгравированные руны, скалит зубы на навершии геральдический лев — королевский подарок вырисовывает в пыльном воздухе свой незамысловатый танец. Рустам в полную силу рубил сделанные из пустотелого дерева манекены, повторяя про себя слова учителя: «Никто не сможет стать мастером меча без «рубки». Ты можешь сколько угодно тренироваться деревянным мечом, можешь провести тысячи тренировочных поединков в полный контакт и все равно не освоишь меч, пока не освоишь «рубку». «Рубка» настоящим боевым оружием поможет тебе понять смысл каждого удара, поможет тебе привыкнуть к мечу и осознать его сильные и слабые стороны. Без «рубки» ты сможешь нанести в бою точный удар, но не сможешь пробить доспех и поразить врага. «Рубка» выявит все твои слабости и поможет избежать дурных привычек. Ты должен провести через «рубку» себя и каждый боевой меч, который тебе предстоит использовать».

Мастер был прав, впрочем, как и всегда. С началом «рубки» для Рустама многое стало понятнее и очевиднее. Каждый прием раскрыл перед ним свое истинное значение. Он стал осознавать, на чем основаны положения стоек и для чего нужны те или иные движения. И он наконец-то почувствовал, что такое меч. Королевский дар больше не болтался у него на поясе неуклюжим украшением. Он стал частью его. Пока еще непокорным, пока еще строптивым и тем не менее уже не чуждым — смертоносным продолжением руки. Рустам полюбил «рубку», и мастеру не приходилось его принуждать, он выполнял это упражнение с радостью.

Раз! — рубящий вертикальный. Два! — сокрушительный диагональный. Три! — горизонтальный вокруг щита. Разрубленный манекен разваливается на куски. Рустам делает шаг назад и салютует мечом. Чистая работа.

Как он и ожидал, его детские иллюзии разбились вдребезги. Подсмотренное в фильмах — лихое фехтование под звон клинков — так и осталось в фильмах. Учитель строго-настрого запретил ему отражать удар противника лезвием своего меча. Мало того что лезвие после этого сильно пострадает (что еще можно допустить в критических обстоятельствах), так еще и теряется возможность для ответного удар (что уже вовсе недопустимо). Отклонить удар плоскостью меча — пожалуйста. Удар противника уходит с линии поражения, а перед тобой открываются широкие возможности для контратаки. Но блокирование лезвием в лезвие… За каждый такой случай Рустама ждало серьезное наказание, раз и навсегда отучившее его от этой дурной привычки.

— Уклоняйся, работай ногами, не ленись! — сердито кричал мастер. — Парируй щитом! Двигайся, черт тебя подери!

И Рустам двигался: уклонялся влево, вправо, отпрыгивал назад, работал щитом. Все это было скучно и незрелищно по сравнению с киношным звоном стали, зато реально и эффективно. Он по-прежнему пропускал беспощадные удары мастера, но с каждым разом все меньше и меньше.

Вторым разочарованием стали удары по щиту.

— Не будь идиотом, — хмурился мастер, — избегай бить по щиту. Меч может завязнуть, и ты останешься беззащитным. Твоего веса не хватит для того, чтобы его разрубить, а значит, и не пытайся — погибнешь. Каждый удар по щиту противника засчитывай себе в минус.

Да, жестокая действительность убила зрелищность. Звон клинков — наказание! Удар по щиту — наказание! Главная мишень — ноги! Причем чем ниже, тем лучше. Конец романтики… А впрочем, конец ли? Или сформулируем по-другому: что важнее — киношная романтика или жизнь? Красиво звенеть мечами не запретишь, но жить хочется больше. И прекрасно понимающий эту простую истину Рустам не жалел себя, с азартом осваивая науку, написанную кровью.

— Закончили «рубку»! — скомандовал мастер.

Рустам тщательно протер меч и бережно вложил его в ножны. При этом глаза его улыбнулись. Копье и кинжал не более чем инструмент. Меч — это друг. От мастера не ускользнула его затаенная улыбка. Он тоже был когда-то неопытным учеником и еще помнил восторженную любовь к первому своему мечу. Рустам повернулся к учителю:

— Я готов, сэр.

— На сегодня все.

Лицо Рустама обиженно вытянулось, он бросил невольный взгляд на солнце.

— Еще же рано? — вырвалось у него нечаянно.

— Я знаю, — невозмутимо ответил мастер.

Рустам стиснул зубы и поклонился. Мастер сжалился:

— Тебя вызывают к сэру Корвину. Отправляйся немедленно.

Лицо Рустама прояснилось.

— Да, сэр.

— И не забудь подправить заточку, — напомнил напоследок мастер.

— Конечно, сэр.

Сэр Корвин был занят. И Рустаму пришлось прождать несколько минут, стоя навытяжку посреди его маленького кабинета. Корвин дописал письмо, вложил его в конверт и тщательно запечатал.

— Вестовой! Отправь с гонцом в Клайдиваль, капитану Бэрдаку, лично в руки.

— Слушаюсь, сэр! — Вестовой щелкнул каблуками и вышел из кабинета.

Корвин перевел взгляд на Рустама.

— Садись.

Рустам послушно сел на простую табуретку.

— Через пять дней отряд приступает к боевому дежурству, — сказал Корвин.

Рустам промолчал.

— Три месяца — это очень мало, — усмехнулся Корвин, — поэтому не расслабляйтесь. Параллельно будем продолжать обучение. Боевое дежурство по графику, а в промежутках непрерывный цикл тренировок и учений. На местности будет даже удобней.

— Да, сэр.

Корвин придвинул к Рустаму исчерченный лист бумаги.

— Держи. Это схема коридоров, ведущих к новой королевской спальне. С разметкой для постов и секретов. Изучишь прямо здесь и запомнишь. Выносить схему из кабинета запрещено.

Рустам с интересом посмотрел на чертеж:

— Да, сэр.

— В первые четыре дня ты со своей пятеркой будешь охранять восточный коридор. Вот он, видишь?

— Вижу, сэр.

— Тогда изучай и запоминай. Как будешь готов, скажешь.

Корвин снова углубился в свои бумаги. Рустам внимательно прошелся по плану. Через некоторое время он положил его на стол и поднял голову:

— Все, сэр.

— Хорошо, — немного рассеянно отозвался Корвин. — Имей в виду, вся информация предельно секретна. Ни одного слова ни своим бойцам, ни кому-либо другому. Перед самым началом вахты унтер-офицер Найтон проведет подробный инструктаж.

— Ясно, сэр.

— Можешь быть свободен… Хотя нет, подожди. — Корвин достал из выдвижного ящика письменного стола толстый запечатанный пакет. — Эти бумаги я не могу доверить гонцам. Их отвезешь ты. В Клайдиваль, в Эрандаль, графу Честеру лично в руки.

— Слушаюсь, сэр. Когда отправляться?

— Сей же час. Получишь на конюшне лошадь — и в путь.

Граф распечатал пакет, быстро пролистал бумаги и спрятал их в резную шкатулку. Задумчиво постучав кончиками пальцев по поверхности стола, он пробурчал что-то невнятное. Рустам почувствовал себя неловко. Пакет он передал, делать ему в этом просторном кабинете было уже нечего, но и молча уйти без разрешения он тоже не мог. Оставалось стоять, вытянувшись в струнку, и бесстрастно поедать глазами большой шкаф за спиной всесильного графа Честера.

Граф встал из-за стола и подошел к большому застекленному окну. Заложив руки за спину, он стал следить за опускающимся к земле солнцем. Неловкость Рустама усилилась, он незаметно прикусил нижнюю губу. Мелькнула в голове мысль прокашляться и тем самым ненавязчиво привлечь к себе внимание, но благоразумие перевесило, и он не издал ни звука. Так прошло несколько тягучих и мучительных минут. Наконец граф повернулся и, наткнувшись взглядом на Рустама, с некоторым удивлением спросил:

— Ты еще здесь, сержант?

— Жду ваших распоряжений, ваше сиятельство.

— Ах да. — Граф рассеянно улыбнулся. Потерев ладонью высокий лоб, он спросил: — Ты рыцарь?

— Да, ваше сиятельство. Рустам Алматинский, рыцарь глинглокской короны.

— Чужемирец?

— Да, ваше сиятельство.

— Погоди-ка, погоди-ка… Рустам Алматинский… ну как же, слышал я о тебе, рыцарь. Слышал от людей уважаемых, и говорили они о тебе только хорошее.

— Рад стараться, ваше сиятельство.

— Наверное, спешишь обратно в отряд? — добродушно улыбнулся граф.

— Да, ваше сиятельство.

Граф снова посмотрел в окно и покачал головой:

— Уже поздно, скоро стемнеет. Оставайся лучше в городе. К тому же завтра я отправлю в отряд три подводы с продовольствием, сопроводишь.

Рустам раздумывал недолго — сэр Корвин приказал выполнять распоряжения графа Честера, как свои собственные, — следовательно, и выбора у Рустама не было.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

— У тебя есть где остановиться?

— Рустам на мгновение замялся:

— Н-нет, ваше сиятельство.

— Переночуешь тогда в Эрандале, место найдется, я распоряжусь.

— Спасибо, ваше сиятельство.

Рустам отдал честь. Сейчас самое время было развернуться и уйти, но граф не спускал с него задумчивого взгляда, и Рустаму пришлось остаться. Граф подошел ближе и несколько смущенно потер подбородок.

— Послушай, голубчик. Раз уж ты все равно здесь, не сослужишь ли мне небольшую службу?

— Да, ваше сиятельство?

— Съезди, голубчик, в город. На Графской улице найдешь гостиницу «Усталый король», спросишь баронессу Экнорскую и передашь ей от моего имени письменное приглашение к ужину.

Рустам удивился. Неужели у могущественного графа не найдется слуги или гонца для подобного ничтожного поручения? Он ничего не сказал вслух, но не смог удержать изумленной гримасы. Граф с извиняющейся улыбкой развел руками:

— Баронесса очень строго относится к этикету, мой друг. Следуя же ему, подобное приглашение особе, в чьих жилах течет родственная королям кровь, а в данном случае именно так и обстоят дела, может передать только рыцарь и дворянин. Так уж вышло, что все мои рыцари сейчас при деле, и мне не хотелось бы их отвлекать. — Немного помолчав, граф добавил: — Это просьба, сэр Рустам…

Рустам не был наивен и прекрасно осознавал еще по прежней жизни — просьба, озвученная человеком, имеющим право приказывать, равносильна тому же приказу, только более вежливому и, как ни странно, более обязательному для исполнения. Можно не исполнить приказ, но не исполнить подобную просьбу… всевышний упаси.

— Рад, что могу быть вам полезен, ваше сиятельство.

— Я этого не забуду, — улыбнулся граф. — Вот приглашение. И ради бога, будь предельно вежлив и тактичен.

В поисках гостиницы Рустаму пришлось немного поплутать. Клайдивалю было далеко до той же Алматы, но по сравнению с Лондейлом и Норфолдом это был просто огромный город. К счастью, на улицах было немало стражников, готовых услужить господину рыцарю. Руководствуясь их подсказками, Рустам избежал серьезного опоздания и доставил приглашение почти вовремя.

Вопреки его ожиданиям встреча с баронессой прошла более-менее гладко. Пожилая и чопорная аристократка хоть и смотрела недоверчиво на его непривычно смуглое лицо с выступающими скулами и зауженными глазами, но тем не менее, к счастью, не усомнилась в рыцарском звании графского посланца и даже милостиво позволила поцеловать руку на прощание.

Выйдя на улицу, Рустам вздохнул с облегчением. Все неприятное и трудное позади. Будущее же, напротив, вырисовывалось простым и приятным. Вернуться в замок, от души поужинать и вволю отоспаться. Давненько такого не было. Он огляделся. Уже стемнело, и на Графской улице — уже одним своим названием выделявшей свое привилегированное положение — опрятные фонарщики разжигали масляные фонари.

— Сэр Рустам?

Рустам удивленно обернулся. На пороге гостиницы стоял тучный мужчина в форме коронного капитана. Фонарь за его головой светил Рустаму в глаза и мешал разглядеть лицо.

— Да?

Капитан широко улыбнулся и сделал шаг вперед.

— Рад вас видеть, сэр.

Он подошел ближе, и Рустам смог разглядеть смутно знакомое полное краснощекое лицо с жесткой щеточкой черных усов и приветливым взглядом захмелевших глаз.

— Капитан…

— Макдени, — нисколько не обидевшись, представился капитан. — При Прайтенбери мой полк шел в бой сразу за вашим. Припоминаете?

Рустам наконец вспомнил: они познакомились на военном совете перед сражением, и, когда в горячке боя их полки смешались, они совместно отбивали контратаку «железнолобых» гвардейцев короля Торбина. Макдени в том бою проявил себя храбрым и неглупым офицером. Дрогни тогда его полк, все могло бы закончиться намного хуже. Рустам улыбнулся:

— Простите меня, капитан Макдени. Я должен был вспомнить раньше.

— Просто Макдени, сэр Рустам.

— Просто Рустам… Макдени.

Они были знакомы совсем недолго, но пережитое сближает. Офицеры обнялись, как старые приятели.

— А я сижу и думаю: он, не он… — добродушно прогудел Макдени. — А потом решил: ну не может в нашем королевстве быть второго рыцаря с таким… выразительным лицом.

Рустам рассмеялся, его позабавила та тактичность, с которой Макдени отозвался о его необычной для этих краев внешности.

— Ты как, свободен? — спросил тем временем Макдени. — Мы тут с ребятами сидим, отдыхаем. Давай к нам.

— Не, я не могу, — отказался Рустам. — Я тут по делу был, а теперь надо возвращаться в Эрандаль. Рано утром в дорогу.

— Ну так ведь хоть и рано, но все же утром, — заулыбался Макдени. — Сейчас-то, получается, свободен.

Рустам замялся. Граф не приказывал ему немедленно возвращаться в замок. Хотя выспаться и не помешало бы. С лица Макдени сползла улыбка, глаза стали серьезными.

— Ребят помянем, — сказал он негромко, — тех, кто не дожил. Чтоб небеса не судили их слишком строго.

Это решило дело. Рустам махнул рукой и позволил Макдени увлечь себя в ярко освещенную гостиницу. За небольшим круглым столиком Макдени познакомил его с двумя своими унтер-офицерами. Лестная, витиеватая характеристика, данная ему Макдени, вынудила Рустама смущенно покраснеть. Принесли еще вина и закуски. Не успевший поужинать Рустам больше налегал на еду, к вину прикладываясь только для видимости. Он еще помнил серые, тоскливые месяцы сплошного запоя, начавшиеся еще в этом мире и продолжившиеся в своем. Помнил, с каким трудом родня помогла ему собраться и бросить это гиблое дело. С тех пор у него как-то само собой возникло стойкое отвращение к алкоголю, без всякого кодирования и прочих глупостей.

Но когда Макдени встал и глухо провозгласил:

— Давайте выпьем за честных солдат, до конца выполнивших свой долг и не доживших до сегодняшнего дня. За тех, кто не струсил и не предал. За наших погибших товарищей, господа, — Рустам вместе со всеми встал и осушил свой кубок до дна.

Вино ударило ему в голову, он неожиданно захмелел. «Наверное, от усталости», — пронеслась в голове вязкая, хмельная мысль. От следующего кубка он отказался, но потом снова выпил, и снова. В глазах все плыло. Происходящее смутно отпечатывалось в памяти. Кажется, они пели, кажется, о чем-то спорили. Затем ушли из респектабельной гостиницы и нашли заведение попроще и повеселее. Откуда-то появились женщины, офицеры еще больше оживились. Одна из них увлекла Рустама в маленькую комнату с большой кроватью. Она была еще молодой и показалась Рустаму очень красивой. Но ему претили подобные интрижки. Он не был девственником и был свободен, но вот так — по пьяной лавочке и, возможно, даже за деньги — нет, это не для него. Кажется, она обиделась, а может быть, ему просто показалось. В любом случае, он спустился обратно вниз. За уставленным бутылками столом его перехватил Макдени, и они продолжили пьянку. Унтеры куда-то испарились, наверное, в те самые маленькие комнатки с большими кроватями, и они остались одни. Уже не разбирая, что именно они пьют, и безбожно мешая вино с пивом, офицеры повели задушевную беседу. Макдени о чем-то настойчиво расспрашивал, Рустам сначала отмалчивался и отшучивался, а потом его понесло. И он говорил и говорил почти без остановки, до тех пор пока силы окончательно не оставили его и он не уснул прямо за столом.

Капитан Макдеии со все еще зеленым лицом и покрасневшими глазами, но абсолютно при этом трезвый, стоял навытяжку. Сделавший свое дело целитель поклонился графу Честеру и вышел из кабинета, оставив их наедине.

— Докладывай, — сухо приказал граф.

— Ваше сиятельство, по вашему приказанию была проведена проверка Рустама Алматинского. Поначалу возникли сложности, объект не хотел пить, пришлось подмешать в кубок снадобье. Дальше пошло легче, нам удалось довести объект до нужной кондиции. Но потом снова возникли сложности, агенту Луизе не удалось соблазнить его. Пришлось задействовать план Б — задушевная беседа, объект разговорился, но… не ответил ни на один вопрос. Не удалось выведать не только про схему коридоров, но даже про свою нынешнюю службу объект не сказал ни слова правды. Упрямо твердил, что он сапер, и врал напропалую. Тогда в соответствии с полученными инструкциями я подсыпал объекту «зелье правды».

— И что? — заинтересованно спросил граф.

— Объект перестал лгать, ваше сиятельство. Но вместо этого понес всякую чушь. Стал рассказывать про какой-то «чемпионат Европы» и про непонятных «испанцев», которых нужно «похоронить, закопать и закидать шапками» и которые тем не менее «выиграли вполне заслуженно». А потом долго распространялся, что «Астана хоть и столица, но Алматы все-таки лучше, и пусть не кичатся своим океанариумом, таких гор у них все равно нет». Ничего внятного в результате он так и не сказал. Ни слова про отряд, сэра Корвина и схему коридоров. Все непонятные выражения мы записали, ваше сиятельство. Но… — Макдени с сомнением покачал головой, так и не закончив фразу.

Граф понимающе кивнул:

— Хорошо. Можешь идти, капитан. Не забудь отметиться в канцелярии.

— Слушаюсь, ваше сиятельство. — Капитан Макдени, бывший по совместительству агентом графа Честера, отдал честь и вышел из кабинета.

Граф позвонил в колокольчик. Через другую дверь в кабинет вошел секретарь. Граф, не глядя в его сторону, отрывисто бросил:

— Письмо сэру Корвину.

Секретарь подошел к высокому столу, предназначенному для писания стоя, и взял в руки перо. Граф устало прикрыл веки и стал диктовать:

— Даю разрешение на посвящение Рустама Алматинского в рыцари ордена найманов. Сей рыцарь прошел проверку нашего ведомства и признан годным для дальнейшей службы. Тем не менее по прибытии в расположение отряда рекомендую наказать Рустама Алматинского за опоздание, неумеренное потребление спиртного и непотребное поведение.

— Это все, ваше сиятельство?

— Да.

Секретарь с поклоном положил письмо на стол, граф пробежался по нему взглядом и размашисто расписался.

— Запечатайте в конверт и вложите в пакет, предназначенный для сэра Корвина. Чем сейчас занимается Рустам Алматинский?

— Спит, ваше сиятельство.

— Через два часа разбудите, вручите пакет и отправьте в расположение отряда.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

Гиотурен обвел взглядом сырые замшелые стены глухого каменного подвала и многозначительно поднял брови:

— Глубоко вас загнали. Можно сказать, затравили как крыс.

Сидевший за столом тучный мужчина, одетый довольно прилично, но несколько небрежно, сверкнул глубоко посаженными глазами:

— Не хами! Тебя уважаемые люди рекомендовали, но сам ты для нас никто.

Гиотурен жестко усмехнулся:

— Говорить правду — это не хамство, а свойство делового человека, привыкшего беречь время. Будем рассыпаться в любезностях или говорить прямо?

Толстяк зло рассмеялся:

— Ты сказал, человека? А может, все-таки эльфа?

Гиотурен недрогнувшей рукой придвинул себе стул и сел напротив.

— Я человек.

— А кто за спиной? — прищурился толстяк.

— Неважно, — холодно отрезал Гиотурен. — Деньги плачу я, все остальное неважно.

— Ошиба-а-аешься, — протянул толстяк, — деньги — это хорошо-о, но есть вещи и поважнее.

Гиотурен насмешливо приподнял бровь:

— Патриотизм?

— Осторожность. — Толстяк откинулся на спинку стула, так чтобы свет лампы не падал ему на лицо.

Гиотурен небрежно проронил:

— Тысяча золотых.

Крепкая тяжелая рука с короткими, грубыми пальцами едва ощутимо вздрогнула. Гиотурен не ошибся, названная сумма произвела впечатление, теперь разговор пойдет серьезный.

— Неплохие деньги, — с деланным равнодушием проронил толстяк. — А за что?

— А с кем я разговариваю? — поинтересовался в свою очередь Гиотурен.

— Как же так, — усмехнулся толстяк, — договорился о встрече и не знаешь с кем?

— Знаю, но хочу убедиться. Не больно-то вы и похожи на нищего.

Толстяк молча засучил рукав на правой руке и протянул ее ближе к свету. На внутренней стороне предплечья было вытатуировано изображение виселицы.

— Занятный рисунок, — скучающе бросил Гиотурен.

Толстяк провел над татуировкой сложенной лодочкой ладонью: петля на виселице закачалась, словно под сильным ветром, виселица заходила ходуном, казалось, слышится скрип рассохшихся, старых досок. Секунда, другая, и все закончилось. Татуировка как татуировка, немного потертая и побледневшая от времени.

— Я Мясник, — веско сказал толстяк, — старшина столичных нищих и убогих. А теперь говори по делу: что тебе нужно за свои деньги? Гиотурен подобрался.

— Три сотни отчаянных ребят на площади Могильщиков через два дня.

— Зачем?

— Нужно устроить небольшое столпотворение и поднять шум.

— Зачем? — В голосе Мясника послышалось раздражение.

Гиотурен положил локти на стол и навис над столешницей:

— Чтобы задержать королевский кортеж и убить короля.

Потерявший свою невозмутимость Мясник отшатнулся и резко встал.

— Это шутка?!

— Это деньги. — Гиотурен уперся в вожака нищих пристальным взглядом.

— Убить короля… Ха! Ищи дураков в другом месте, эльфийский прихвостень.

— Кто я и что я, вопрос отдельный, — сухо отозвался Гиотурен. — А золото всегда золото.

Мясник уперся кулаками в стол и приблизил лицо вплотную к лицу Гиотурена:

— Убийство короля за золото не купишь.

— Вы ошибаетесь, — холодно ответил Гиотурен. — Все покупается и все продается, не мне вас этому учить.

— Может быть. Но мой ответ — нет.

Гиотурен не сдвинулся с места, он и не рассчитывал на быстрое согласие.

— Вы неправильно расставляете фишки, уважаемый. Убивать короля будут не ваши люди, а мои. Ваше дело задержать кортеж и отсечь конный эскорт. Тридцать всадников — это не много, особенно если загородить площадь пятью-шестью невзначай забытыми повозками. Не так уж и страшно за тысячу золотых. Или вы не любите золото, уважаемый?

— Мертвый в золоте не нуждается. От площади Могильщиков рукой подать до Эрандаля. Как только начнется свара, во дворце поднимут тревогу, и несколько сотен конных гвардейцев не замедлят прийти на помощь королю и его кортежу. Погибнет очень много честных бродяг, общество мне этого не простит: поднимут на ножи. Зачем мне тогда твое золото?

— А если я скажу, что гвардейцы отреагируют с заметным опозданием? С очень заметным, скажем, через час, а может, и больше.

— Слова…

Гиотурен покачал головой:

— Больше чем слова — уверенность.

— Не подтвержденная гарантиями?

— Когда начнется заварушка, я буду рядом с вами, — пообещал Гиотурен. — Если гвардейцы покинут дворец, у вас хватит времени увести своих бродяг и поквитаться со мной. Устраивают вас такие гарантии?

— Все равно рискованно…

— А что вы хотели? — грубо оборвал его Гиотурен. — Я уже сказал, что мне нужны отчаянные ребята, а не тупое быдло. Если хотите, можете отказаться и упустить редкий шанс решить свои проблемы, да еще и получить за это солидную премию.

— Какие еще проблемы?

— Его величество Георг Первый, — глаза Гиотурена блеснули мрачным огнем, — вот ваша главная проблема. Последний год был нелегким, не правда ли? — Гиотурен издевательски рассмеялся и развел руками. — Какие глухие подвалы. Интересно, кто вас сюда загнал? А сколько нищих за последний год отправились на виселицу или на каторгу? Не скучаете по прежней вольнице, а?

Мясник не зря был старшиной, он подавил первоначальный гнев и отреагировал почти спокойно:

— Можно подумать, что все это затеяно исключительно ради нас.

— Нет, конечно, — признался Гиотурен. — Но союзниками становятся, когда интересы совпадают. А если один из союзников готов еще и заплатить… Честное слово, я не понимаю, чего вы медлите.

Мясник придвинул стул и снова сел. Сложив сильные руки на груди, он хитро прищурился.

— Интересы, союзники и прочее бла-бла-бла — это все охренительно здорово. Но тысяча золотых для такого дела несерьезно.

— Вот как? — В глубине души торжествуя, Гиотурен изобразил возмущение. — Тысяча золотых — это целое состояние.

— Для одного человека, не спорю. Но ты хочешь, чтобы на площадь вышли не меньше трех сотен. Бродяги меня уважают, но за красивые глаза никто корячиться не будет, ты должен это понимать. С каждым нужно будет поделиться. А ведь эскорт мало оттеснить, его резать нужно. Хлопотно это, опасно. Чтобы бродяги не ворчали и с душой подошли к делу, нужно каждому не меньше трех золотых дать. Что же тогда мне останется? Огрызки?

— Полторы тысячи, не больше, — выцедил Гиотурен.

— Две. — Мясник припечатал стол растопыренной ладонью.

Гиотурен натужно выдохнул и набычился:

— Жилы из меня тянешь?

— Ну так ведь дело серьезное, — усмехнулся Мясник. — Чего уж по пустякам рядиться?

Гиотурен старательно выдавил из груди недовольный рык и кивнул:

— Хорошо.

— И половину вперед, — быстро сказал Мясник.

— Нет, — твердо отрезал Гиотурен. — Двести авансом, и ни монетой больше. Тут уже я не торгуюсь. Сам понимаешь, в таких делах иначе нельзя.

Некоторое время они мерились взглядами. Наконец Мясник шумно выдохнул и пожал плечами:

— Черт с тобой. Двести так двести. Но учти: коли обманешь… даже если все мы будем мертвы, ты от расплаты не уйдешь. Всю свою недолгую жизнь будешь оглядываться и все равно не убережешься.

— Справедливо, — улыбнулся Гиотурен. — Но я спокоен, потому что обманывать не собираюсь, не дурак. Но учти и ты, — улыбка сошла с его лица, а взгляд стал колючим, — ты не раз поминал тех, кто стоит за моей спиной, и должен понимать: кто бы они ни были, обмана тебе не простят.

— Увидимся завтра, — буркнул Мясник. — Принесешь задаток, обсудим детали.

Рустам никогда не забудет процедуру посвящения в орден рыцарей-найманов. Сотни факелов, торжественные лица, тусклый блеск доспехов. Король, принимающий присягу и назначающий сэра Корвина — магистром, унтер-офицеров — командорами, сержантов — рыцарями, а капралов — братьями воинами основанного им ордена. Белые плащи с красным грифоном — символом нового ордена — украсили их плечи. Отныне они будут носить их всегда, и горе тому, кто, поддавшись гордыне, поднимет руку или оружие на обладателя подобного плаща. Уже подписаны ордонансы, ставящие их над законом и титулами, и теперь каждый брат воин ордена найманов выше армейского генерала. И никто не имеет права им приказывать или наказывать их, кроме собственных командоров, магистра и суверена ордена — глинглокского короля.

С этого дня престол королевства будет окружен стальной броней воинов ордена. И многим титулованным строптивцам предстоит склонить свои непокорные головы перед его величеством и стальными перчатками преданных только ему рыцарей.

Жизнь в очередной раз изменилась, сделав замысловатый финт. Что будет дальше? Кто победит в этом бою без правил и какой ценой придется расплачиваться за победу? Покажет лишь текущее безудержно время. А нам остается только следить за его ходом, констатировать происходящее и делать выводы.

Глава 6 Удар трезубца

Эландриэлю, герцогу Аркскому, нездоровилось. Закутавшись в большой теплый плед, он сидел в кресле возле пылающего жаром камина и все равно мерз. В его распоряжении были все жрецы герцогства, но ни один из них не мог облегчить его страдания. Угольная лихорадка — наследственная болезнь, настоящий бич его прославленного рода. Лихорадка не влияла на продолжительность жизни, но мучений доставляла изрядно. Одна из тех редких болезней, против которых бессильна магия.

Барон Винроэль достал из кармана платок и вытер со лба мгновенно выступивший пот. В комнате было очень жарко.

— Время уходит, — проскрипел герцог, съежившись от бившего его озноба, — а Георг все еще жив.

— Возможно, это последний месяц его жизни, ваше высочество, — спокойно проронил барон.

Брови герцога слегка приподнялись.

— Ты что-то приготовил?

— Да, ваше высочество.

— И что же тебя заставляет думать, что в этот раз ты не промахнешься? — едко поинтересовался герцог.

— Принцип остроги, ваше высочество.

— Какой еще остроги? — недовольно нахмурился герцог, он не любил, когда о ним говорили загадками.

— Рыбацкой остроги, ваше высочество, — ответил барон и, не дожидаясь недовольной реакции, пояснил: — У хорошей рыбацкой остроги не меньше трех зубьев, ваше высочество. В этот раз мы ударим не рогатиной, а трезубцем. Граф Честер сильный соперник, но сможет ли он отреагировать сразу на три удара? Сомневаюсь. Не думаю, что тайной службе хватит гибкости.

— А если все-таки хватит?

Барон притворно вздохнул:

— Придется использовать запасной вариант, ваше высочество. Он займет много времени, и мне не хотелось бы к нему прибегнуть. Поэтому я постараюсь, чтобы «Трезубец» достиг цели.

— Хорошо. — Герцог закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, разговор его утомил. — Держи меня в курсе.

Барон низко поклонился и вышел. За двойными тяжелыми дверями его встретила долгожданная прохлада. Барон с наслаждением вдохнул свежего воздуха и с сожалением посмотрел на свой промокший насквозь платок.

— Возьмите мой, — сказал чей-то тихий голос, и тонкая рука протянула ему простой белый платок.

Барон поднял голову и увидел худого эльфийского юношу с бледным и непривычно грубым лицом. Это был Ториэль, старший сын и наследник герцога. Барон почтительно поклонился.

— Возьмите же, — настойчиво повторил Ториэль.

Барон осторожно взял платок и деликатно промокнул им вспотевшее лицо.

— Оставьте себе, — сказал Ториэль и грустно усмехнулся. — Мои возможности делать подарки сильно ограничены, но я достаточно богат, чтобы подарить вам этот платок.

— Благодарю вас, ваше высочество, — невозмутимо отозвался барон.

Герцог не любил Ториэля, ему не нравилась внешность сына, она казалась ему недостаточно эльфийской. Покои на задворках, скудное содержание и постоянные попреки — Ториэлю приходилось нелегко. Но рано или поздно он должен был стать герцогом, и не учитывать сей факт было бы крайне неразумно.

— Барон, — некрасивое лицо наследника исказило подобие вежливой улыбки, — окажите маленькую услугу. Я очень интересуюсь Лорнейскими островами, посмотрите у себя в архивах, нет ли у вас каких-нибудь книг или других материалов с их описанием.

— Конечно, ваше высочество.

Барон откланялся и поспешил удалиться. У герцога хватает доносчиков и помимо тайной полиции. И барону не хотелось бы лишний раз объясняться со своим повелителем, у него достаточно было и своих забот.

Свинина с бобами и холодная родниковая вода — вот и вся трапеза. Мясник был знаменит своей простотой, или, как поговаривали злые языки, скупостью. Старшина нищих мог позволить себе богатый ужин, которым не погнушались бы и влиятельные вельможи. Но это было не в его привычках. Свинина с бобами — сытно и недорого. А родниковая вода, в отличие от вина, не дурманит голову накануне важного дела.

Гиотурен с плохо скрываемым отвращением посмотрел на поставленную перед ним тарелку. Жирная свинина и разваренные бобы его совершенно не прельщали. Вяло поковырявшись вилкой, он отодвинул тарелку в сторону, так ничего и не съев.

— Волнуешься? — усмехнулся Мясник.

— Брезгую, — откровенно ответил Гиотурен.

— Смелый, люблю таких.

Гиотурен поморщился. Была проделана громадная работа. Смертоносный капкан был собран буквально за считаные дни и готов был захлопнуться. Теперь оставалось только ждать, и это-то и было труднее всего. Он встал с места и подошел к плотно занавешенному окну. С трудом преодолев искушение выглянуть наружу, Гиотурен несколько нервно спросил:

— Обязательно было встречаться здесь, в трактире? Подвалы мне кажутся безопасней.

Мясник осклабился:

— Не мандражируй, партнер. Этот район наш, трактир тем более. Здесь вокруг нищих как грязи. Ночью посторонним здесь лучше не отсвечивать. А подвалы — это так, для встреч с незнакомцами.

Гиотурен обжег его взглядом:

— А я думал, что прошедший год был весьма нелегким.

— А он и был нелегким, — не стал отрицать Мясник. — Раньше полгорода было у нас в руках, а теперь только один район.

— А что ж городская стража? — прищурился Гиотурен. — Не боишься, что сюда нагрянут?

— А что стража? — Мясник вытер жирные губы и сытно рыгнул. — Начальство-то у них поменялось, это верно. Не чета прежнему… Лютуют, сволочи! Ну да мир не без добрых людей и не без жадных. Иной капрал не меньше капитана знает. Если облава или еще что — свистнут… Да ты не переживай, не меньше твоего рискуем, все у нас схвачено. Ты уж поверь, партнер.

Это была необычная ночь. И она надолго запомнилась горожанам. В два часа утра в Клайдивале потушили все фонари и факелы. Улицы погрузились во мрак. Открылись городские ворота, и в город вошли коронные полки из северных провинций. Копейщики и арбалетчики заблокировали казармы городской стражи. Уланы и рыцари северной марки перекрыли все ходы и выходы дворца Эрандаль. Городские трущобы оцепили плотным кольцом два полка коронных копейщиков. Началась «большая чистка»: в трущобы вошел полк мечников под предводительством мрачных агентов тайной службы.

Тысячи факелов осветили трущобы, эту гнойную язву на теле города. Выбивались двери, грохотали тяжелые солдатские сапоги, ни один дом, ни один подвал не был оставлен без внимания. Именем короля хватали всех мужчин без исключения. С оказывавшими сопротивление расправлялись стремительно и жестоко. Суровые мечники, прошедшие через горнило войны, ничего не знали и знать не хотели о воровских законах, нищенском обществе и связях с первыми лицами города. Казавшийся незыблемым фундамент, на котором держались трущобы, рухнул в одночасье.

Мясник и Гиотурен в сопровождении двух десятков хорошо вооруженных молодых и отчаянных головорезов ушли через тайные ходы до самой окраины квартала.

— Ничего, ничего, — шептал Мясник, по-волчьи скаля зубы, — придет и наше время. Ох как мы будем резать, как мы будем резать! Ничего, ничего… Дайте только дожить, небось не впервой…

Тайные ходы закончились. Дальше предстояло прорываться по открытым улицам. Через два перекрестка и в Малый Гончарный переулок, а там уже врассыпную и затаиться по схронам. Город большой, ввек не сыщут.

Гибкий мускулистый нищий, посланный на разведку, горячим шепотом доложил:

— Мясник, на первом перекрестке сержант с десятком копейщиков, не стража — коронные. На втором тоже стоят, непонятно кто, но меньше, человек шесть. Дальше чисто.

— Прорвемся, — кивнул Мясник. — Главное — скорость. Сомнем копейщиков — и не задерживаясь вперед. Кто отстанет — виноват сам, спасать не будем. — Он нашел взглядом Гиотурена: — Ты пойдешь первым.

Гиотурен напрягся и затравленно огляделся, со всех сторон его окружали настороженные нищие. Мясник слабо улыбнулся:

— У тебя вид приличный. Сразу рубить не будут, а потом будет поздно. Понял?

Гиотурен не ответил.

— Да ты не тушуйся! — усмехнулся Мясник. — Ты же для меня как золотая корова. А кто будет рисковать коровой, приносящей золотых телят?

Эти слова убедили Гиотурена лучше любых заверений в дружбе. В алчность он верил больше, нежели в солидарность и партнерство. Коротко кивнув, он вышел вперед.

— На счет три, — тихо произнес Мясник и с этими словами ударил Гиотурена кинжалом в спину.

Лезвие прошло между ребер и пронзило сердце. Большая ладонь, зажавшая Гиотурену рот, не дала вырваться наружу предсмертному стону. Для верности Мясник перерезал ему горло и тихо опустил обмякшее тело на мостовую.

Мясник не стал бы старшиной нищих, если бы не обладал способностью учиться на своих ошибках. Сегодня молодой король преподал ему наглядный урок, и прожженный вор усвоил его на лету. Честному уголовнику не стоит забавляться заговорами, не его уровень — слишком большие ставки и слишком крутые игроки. Мясник машинально вытер кровь с кинжала и выдохнул сквозь зубы:

— Раз… два… Три!

Атака была неожиданной и жестокой. Больше половины копейщиков погибли, так и не успев ничего понять. Оставшиеся сплотились вокруг сержанта, но продержались недолго. Поднаторевшие в уличной поножовщине нищие не позволили им использовать преимущество, которое давали копья, и в схватке накоротке вырезали подчистую. За эту победу отряд Мясника заплатил шестью бойцами.

Не задерживаясь и не обращая внимания на раненых, нищие рванули к Гончарному переулку. Путь к свободе преграждала лишь жалкая кучка бойцов из второго круга оцепления. Уже просчитывавший свои дальнейшие планы Мясник краем глаза отметил необычное облачение охранявших перекресток воинов — короткие белые плащи с неясной в темноте эмблемой.

Полтора десятка против шестерых, почти троекратное преимущество. Нищие пошли в безоглядную атаку. Их встретили тремя алебардами и залпом из двух арбалетов. Шестой воин, с рыцарской цепью на груди, отскочил назад и затрубил в короткий изогнутый рог. Мясник грязно выругался и погнал свою гвардию вперед. Рыцарь протрубил в рог еще раз и, обнажив меч, бросился в гущу завязавшегося боя.

Старк и Локиртон отбросили разряженные арбалеты и, выхватив боевые топоры, встали на фланги их маленького отряда, прикрыв сосредоточенно рубящих алебардами друзей. Нищие, не выдержав их натиска, откатились назад, оставив своих раненых и убитых. Найманы, сохраняя строй, бросились за ними, не давая им остановиться и перегруппироваться.

— Куда?! — бешено проорал Мясник. — Сзади — смерть! Только вперед! Вперед, так вас и растак! Это наш единственный шанс!

Озверевшие нищие, откликнувшись на его призыв, кинулись прямо на алебарды. Первые двое погибли сразу, напоровшись на выставленные наконечники. Но алебарды на какое-то мгновение пригнулись под тяжестью мертвецов. И это дало остальным шанс. Прямо по телам своих товарищей, дико рыча на все лады, гвардия Мясника пошла на штурм. Строй разрушился. Древко алебарды выскочило у Ласло из рук, и разъяренный нищий налетел на него, размахивая тяжелой гномьей секирой. Секира прорубила выставленный Ласло щит и вонзилась в руку. Ласло закричал и отступил назад. В образовавшуюся брешь бросились остальные нищие. Гарт с Сардом сомкнули свои широкие плечи и не дали нищим добить Ласло. Оставив алебарду, Гард вырвал у напиравшего нищего из рук секиру и ударом закованного в сталь кулака проломил ему висок. Алебарда Сарда обломилась, и он отбивался обломком древка от двух насевших на него нищих. Ему на помощь пришел Старк, прикрывший орка своим щитом и давший тем самым ему возможность достать оружие. Локиртон удачным ударом проломил голову широкоплечему коренастому нищему, но топор завяз в черепе и выскользнул из руки. Тогда другой нищий ударил его отобранным у копейщиков копьем. Локиртон попытался закрыться щитом, но не успел. Копье ударило его в правое плечо, он отшатнулся. Нищий бросился следом, но напоролся на Рустама.

Вот и пришло время проверить в бою уроки строгого мастера.

«Единорог» — отразить щитом удар и колющий выпад мечом. Королевский подарок окропился кровью из страшной раны на шее. Нищий дико закричал, шагнул назад и упал навзничь. Его место заняли сразу двое — у одного меч, у другого топор.

«Атакующий сокол» — шаг вперед, отразить щитом удар слева и рубящий диагональный по стоящему справа. Из разрубленной ключицы хлещет кровь, в глазах смерть, вступающая в свои права. Нищий с мечом пытается отойти, Рустам делает шаг следом, обманное движение щитом и рубящий вертикальный по руке, выставившей вперед меч. Отрубленная рука падает на мостовую. Со страшным криком нищий опустился на колени. Короткий удар, больше из сострадания, чем из надобности, и крик замолкает.

Скоротечная схватка закончилась. Узкую улицу заполонили набежавшие копейщики и найманы. Мясник и двое его уцелевших нищих бросили оружие и подняли руки. Их повалили на землю и, щедро наградив тумаками, сковали цепью и передали в руки тайной службы.

Дубовую дверь вышибли как пушинку. Унтер-офицер Брайстол вскочил с постели и потянулся за мечом. Его отбросили назад сильным ударом ноги. Он упал на пол. На него навалились сверху, скрутили руки и связали их за спиной.

— Ты арестован, — сказал холодный незнакомый голос.

— Я рыцарь и унтер-офицер гвардии! — прохрипел Брайстол, прижатый к полу чьим-то тяжелым коленом. — Даже тайная служба не имеет права арестовывать гвардейцев!

— Зато мы имеем, — спокойно ответил все тот же голос.

Брайстола подхватили под локти и подняли на ноги. Он увидел перед собой высокого рыцаря с незнакомыми знаками отличия, в белом плаще с красным грифоном. В такие же плащи были облачены и остальные.

— Унтер-офицер Брайстол Литертон? — сухо поинтересовался рыцарь.

— Да…

— Я сэр Найтон, командор ордена найманов. Именем короля ты арестован.

Глаза Брайстола удивленно округлились.

— Что еще за орден?

Ему никто не ответил. В комнату вошли трое хмурых мужчин в серых, невзрачных одеждах. Один из них посмотрел на Брайстола пристальным немигающим взглядом:

— Где золото, унтер?

У Брайстола оборвалось дыхание. До этого он еще верил, что это какое-то чудовищное недоразумение. Но теперь он понял, что пришли именно за ним.

— Какое золото? — переспросил он сипло.

— Золото, которое передал тебе некий Гиотурен.

— Я не знаю никакого Гиотурена, — выдавил из себя Брайстол.

Агент тайной службы скривил губы:

— Мы все равно намеревались произвести здесь тщательный обыск.

Он посмотрел на командора. Найтон пожал плечами:

— Это ваша работа, поступайте как знаете. Мы свое дело сделали. Уведите арестованного.

Не успели еще первые лучи солнца осветить редкие кудрявые облака на просветлевшем небе, как в Эрандале сменили все караулы. Гвардейцы покинули дворец и ушли в свои загородные казармы. Их место заняли рыцари и воины в белых плащах с красными грифонами. Коронные полки, сделав свое дело, оставили город. Им предстояло вернуться в северные провинции.

Трущобы на время опустели. Городские площади украсились виселицами. Нищих, что должны были принимать участие в нападении на короля, вешали без долгих церемоний. Замешанных только в уголовщине — сотнями отправляли на каторгу. Сравнительно невиновных — припугнув, отпускали. Изрядно подчистившая свои ряды городская стража теперь контролировала все без исключения районы и кварталы столицы. «Большая чистка» закончилась, изменив город до неузнаваемости.

Барон Винроэль не огорчился провалом Гиотурена. Для того и планировался тройной удар, чтобы вымотать противника и рассеять его внимание. Чем масштабнее заговор, тем больше шансов, что его раскроют. Но есть и обратная сторона вопроса — чтобы покончить с таким заговором, потребуются нешуточные усилия защищающейся стороны. Ей придется использовать все свои ресурсы и энергию. Оборона неизбежно растянется, и где-нибудь обязательно появится крохотная щель, достаточная для незаметного и молниеносного удара отточенным жалом. Если смотреть под таким ракурсом, то можно было считать, что Гиотурен свою задачу выполнил и операция развивается нормально.

Но барона беспокоил этот новый рыцарский орден, выплывший из ниоткуда и сменивший привычную дворцовую гвардию. Кто они такие? Чего от них ждать? Насколько они надежны и неподкупны? Где их слабые места? Вопросов много. Но нет времени искать ответы. Операция должна продолжаться, иначе все прежние усилия были напрасны.

Барон дернул за позолоченный шнур, и в кабинет вошел один из его помощников. Сдержанно поклонившись, помощник застыл в ожидании приказа. Барон помял в ладони свой тяжелый подбородок и сказал:

— Митаэль, пора приступать ко второй части операции «Трезубец».

— Слушаюсь, сэр.

Дверь за помощником закрылась. Несколько минут спустя через «разговорник» передадут приказ, и придут В действие невидимые шестеренки. Закрутится-завертится живой механизм, нацеленный на убийство. Все было многократно просчитано, но в стройном, проверенном уравнении появились новые неизвестные — рыцари-найманы. Повлияют ли они на результат? Барон не знал, однако менять план было уже поздно. Оставалось действовать.

Перед глазами невольно возникло зловещее воспоминание — посиневшее от яда лицо прежнего барона Винроэля, убитого герцогом собственноручно. Барон встряхнул головой, прогоняя непрошеное видение, и резко встал. Постукивая деревянной ногой, он подошел к окну и распахнул ставни. Свежий воздух наполнил легкие. В голове прояснилось.

«Лотар был рохлей, за то и поплатился, — подумал барон, — я не он. Недаром же меня прозвали Псом, со мной такие номера не проходят. Так или иначе, но все будет хорошо. У МЕНЯ все будет хорошо».

Теплая мягкая ночь. Большие яркие звезды над головой. Тихий шепот невидимой в темноте реки. Негромкие голоса дружинников за спиной. И вдруг — шу-у! — невиданное чудище выскакивает прямо из-под ног и взлетает ввысь. Конь испуганно фыркает. Восьмилетний мальчик сжимается в испуганный комочек. Надежные, большие руки прижимают его к широкой груди, и отцовский голос с ласковой усмешкой говорит:

— Не бойся, глупыш. Это всего лишь куропатка.

— А она кусается?

Отец смеется:

— Нет, она не кусается. Но даже если нам встретится кто-нибудь кусачий, ты все равно не бойся, ведь я же рядом. Я всегда буду рядом…

Анжей застонал и уткнулся лицом в подушку. Все было — отец, поместье, титул. И ничего не осталось. Черт с ним — с поместьем, да и титул не жалко. Кровь играет в молодом теле, все добыл бы себе сам мечом и верной рукой. Но не вернуть отца… не изменить прошлое… не предотвратить свершившуюся лютую казнь… Ничего нельзя сделать… ничего… Ничего!

Молодой рыцарь с такой силой сжал кулаки, что порвал простыни. Светловолосая девушка, лежавшая рядом, испуганно села и осторожно тронула его за плечо:

— Тебе плохо? Может быть, вина…

— Прочь!

Девушка отшатнулась.

— Поди прочь!

Обиженно сморщив носик, девушка собрала разбросанную по комнате одежду и, наскоро одевшись, вышла из комнаты. Громко хлопнула дверь. Анжей перевернулся на спину и уставился невидящим взглядом в некрашеный дощатый потолок.

— Отец, — тихо прошептали его губы. — Как же ты…

Комок в горле помешал ему закончить фразу. Анжей судорожно сглотнул. Скоро годовщина отцовской казни, а он так ничего и не сделал… пока не сделал.

Рустам шел через шумные торговые ряды, ничего не покупая и не оглядываясь по сторонам. Первый по-настоящему свободный день за четыре месяца. Ребята решили организовать дружеский кутеж по всем правилам жанра, для чего сняли на сутки целую харчевню. Пятерка Рустама была уже там и веселилась наравне со всеми. А самому Рустаму пришлось задержаться на инструктаже у командора Найтона, и теперь ему предстояло самостоятельно отыскать вывеску с толстым мужиком, державшим в руках зажаренную курицу.

Когда он наконец вырвался из сутолоки продуктовых рядов и оказался на более-степенной улочке торговцев тканями, его неожиданно окликнули по имени. Удивленно обернувшись, Рустам невольно улыбнулся: у заваленного парчой прилавка стояла Айрин, баронесса Гросбери. Немного необычно было видеть ее в пышном платье, но радостная улыбка и лучистые синие глаза не оставляли никаких сомнений — это все та же Айрин, с которой они запросто часами обсуждали планы по размещению дорожных застав и постоялых дворов при них. И она, несомненно, рада их случайной встрече. Но Айрин была не одна, рядом с ней стоял высокий молодой мужчина с красивым породистым лицом и аккуратно постриженными густыми золотистыми волосами. Широкие плечи, мускулистая грудь, рыцарский меч, носимый с небрежностью, доступной лишь после многодневных тренировок. Достаточно одного взгляда, чтобы распознать в нем хорошего воина. А золотое шитье на одежде и драгоценная цепь, покоившаяся на груди, говорили не только о достатке, но и о немалом титуле. Незнакомец придерживал одной рукой Айрин под локоть, и жест этот, хоть и вполне невинный, нельзя было назвать братским.

«Неплохой барон получится, — подумал Рустам, — крепкий и ладный. Да и деньги, судя по всему, на подъем хозяйства у него найдутся». Он подошел к Айрин и почтительно поклонился.

— Виконт, позвольте представить вам Рустама Алматинского, одного из самых храбрых рыцарей глинглокской короны. А вас, сэр Рустам, я хочу познакомить с Надалем Турэ, виконтом Вальмондом.

Виконт протянул большую сильную ладонь:

— Слышал о вас много хорошего, сэр Рустам. Вы, кажется, чужемирец?

— Да, ваша милость.

Рустам пожал протянутую руку и почувствовал крепкую хватку длинных ухоженных пальцев.

— Это обстоятельство не помешало сэру Рустаму доблестно защищать Глинглок, — звонко заметила Айрин. — Кстати, сэр Рустам, я была очень удивлена, что вас не было на свадьбе Ральдины. Маркграф сказал, что он лично передал вам приглашение.

Рустам развел руками:

— Не отпустили со службы.

— Очень жаль, — искренне сказала Айрин. — Я остановилась в гостинице «Три короны» и пробуду в столице еще декаду. Появится свободное время — заходите. Буду очень рада.

— Я тоже в последнее время очень часто бываю в этой гостинице и тоже буду рад вас видеть, — вежливо улыбнулся виконт.

Слова его прозвучали дружелюбно и приветливо, но в красивых глазах неожиданно для себя Рустам заметил надменную брезгливость, с которой виконт смотрел на его лицо. Рустам внутренне ощетинился, но внешне по примеру виконта остался вежлив и спокоен. Обменявшись с Надалем несколькими учтивыми и ничего не значащими словами, он поспешил раскланяться и уйти.

Вспомнив свои прежние мысли о службе баронессе Гросбери, Рустам лишь прищелкнул языком. С таким бароном поладить не получится, лучше и не пытаться. Ну да и черт с ним! Не больно-то и хотелось.

Письмо королю от коннетабля Лансье. Лично в руки. Своего рода пропуск, перед которым открываются все двери. Королевский секретарь проверил подлинность письма, убедился в сохранности печатей и провел гонца через вереницу коридоров и многочисленные посты охраны.

Вход в ореховый кабинет, где работал король, охраняли четыре рыцаря-наймана. Секретаря они пропустили, а перед гонцом сомкнули лезвия обнаженных мечей.

— Он со мной, — бросил секретарь.

Рыцари не сдвинулись с места. Гонец посмотрел на секретаря, секретарь поморщился:

— Это гонец от милорда коннетабля. У него письмо для его величества.

— Пусть передаст вам, — безучастно сказал один из рыцарей.

Гонец побледнел:

— Мне приказано передать письмо лично в руки его величеству.

— Это невозможно, — сухо заметил все тот же рыцарь. — Вы не входите в круг лиц, которым разрешено приближаться к его величеству.

Секретарь недовольно прищелкнул языком.

— Ничего не поделаешь, — извиняющимся тоном сказал он гонцу, — новые правила безопасности, я уж и позабыл. Придется вам отдать письмо мне, я сам передам его королю.

Гонец сделал шаг назад, преграждавшие ему дорогу мечи последовали за ним и уперлись ему в грудь и в горло. Гонец замер и, покосившись на смертоносные лезвия, прохрипел:

— Никак нельзя. У меня приказ. Я лучше умру…

Секретарь опустил протянутую было руку и понимающе кивнул.

— Разумеется. У вас свои правила. — Он покосился на рыцарей и поджал губы. — Хорошо, ждите здесь. Я поговорю с его величеством.

Прошло совсем немного времени. Двери в кабинет распахнулись, и на пороге показались секретарь и король. За правым плечом короля стоял командор рыцарей-найманов. В последнее время один из командоров ордена постоянно находился рядом с королем. В этот раз это был командор Бэйли.

Гонец опустился на одно колено и преклонил голову:

— Ваше величество, у меня письмо от милорда коннетабля.

— Давайте, — проронил король.

Гонец поднялся и опустил руку в почтовую сумку. Два меча перекрестились у него на горле. Командор найманов шагнул вперед.

— Очень медленно и без резких движений, — предупредил он гонца.

Секретарь досадливо скривился. На его взгляд, все происходившее было не более чем излишними сложностями и потерей времени. Но сам король остался невозмутим. Гонец осторожно достал письмо и протянул его королю. Командор посмотрел на короля и склонил голову:

— Ваше величество, разрешите взять письмо мне или секретарю.

В синих глазах короля Георга появился интерес. Некоторое время он изучающее смотрел на командора, после чего кивнул секретарю:

— Возьмите письмо.

Лицо гонца покрылось пятнами. Но возражать он не стал и послушно передал конверт в руки секретаря.

— Ваше величество, — снова вмешался командор, — попросите секретаря распечатать письмо.

— Но я не имею права… — вырвалось у секретаря.

— Или позвольте это сделать мне, — добавил командор.

Георг нахмурил брови, несколько секунд постоял в задумчивости и наконец кивнул:

— Хорошо, вскройте печати.

Командор протянул руку. Секретарь недовольно фыркнул:

— Позвольте уж лучше мне. В конце концов, секретарь здесь я.

С пренебрежительной улыбкой он легким, быстрым движением сорвал печати и открыл конверт. Из письма вырвался клуб зеленого искрящегося дыма. В то же мгновение командор прыгнул к королю и затолкнул его в кабинет. Глаза у секретаря закатились, он весь позеленел и упал на пол. Стоявший в шаге от него рыцарь закашлялся и рухнул на колени. Гонец отшатнулся и в одно мгновение достал запрятанный кинжал. Рыцари-найманы бросились к нему. Командор захлопнул двери, но перед этим успел выкрикнуть:

— Брать живьем!

Гонец по-звериному оскалился и отпрыгнул назад. Один из рыцарей остался охранять вход в кабинет, стараясь держаться на расстоянии от рассеивающегося дыма, а двое других, поигрывая мечами, приблизились к гонцу.

Командор, убедившись, что с королем все в порядке, дернул за тревожный шнур. Дворец заполнился криками и топотом сотен ног. Подмога прибыла почти мгновенно.

В глазах мнимого гонца плеснулось отчаяние, с диким возгласом он ударил себя кинжалом в грудь. Рыцари ринулись к нему, но помешать не успели. Один из рыцарей встал на колени и пощупал пульс.

— Черт! В сердце… Целителей срочно, может, еще успеем…

— «Ведьмино дыхание» — это не яд, это заклинание. Оно не доступно ни жрецам, ни целителям. — Верховный магистр целителей Корнелиус Дей обвел собравшихся мрачным взглядом и поставил на стол очень маленький, размером с мелкую монету, кожаный мешочек. — Этот мешочек лежал в конверте, в него и было вложено заклинание. Веревка, стягивающая горловину мешочка, была прикреплена к печати. Когда печать сорвали, мешок открылся, и заклинание активизировалось. Секретарь погиб мгновенно и безвозвратно. Рыцарь Дитон, стоявший немного в стороне, будет жить. Но к дальнейшей службе он уже не пригоден, и мы тут бессильны. Малейшая нагрузка, и Дитон сразу же начнет задыхаться. Убийца также погиб на месте. Даже если бы он не ударил себя прямо в сердце, мы все равно не смогли бы его спасти. Его кинжал был покрыт быстродействующим ядом — настоем черного корня, эльфийский рецепт. У меня все.

— Спасибо, магистр, — поблагодарил его Георг и посмотрел на командора Бэйли. — Как ты понял, что в конверте «ведьмино дыхание»?

— Я не знал про «ведьмино дыхание», ваше величество, — ответил Бэйли, — но меня сильно насторожил гонец. И я решил перестраховаться.

— Почему?

Бэйли на мгновение замялся, подбирая слова.

— Слишком свежий и слишком чистый, ваше величество, — сказал он наконец.

И верно. Гонец, проскакавший несколько дней почти без передышки, должен был пропитаться насквозь дорожной грязью и валиться с ног от усталости. Убийца же лишь слегка запылился и твердо стоял на ногах.

Георг кивнул:

— Разумно. Что ж, магистр Дей, командор Бэйли, вы свободны. Можете вернуться к своим обязанностям.

Верховный целитель и командор поклонились и вышли из кабинета. В комнате остались лишь трое: король, граф Честер и магистр рыцарей-найманов Корвин.

— Что с письмом? — нахмурился Георг.

— Оно подлинное, ваше величество, — ответил граф Честер. — Видимо, настоящего гонца перехватили, конверт распечатали, установили заклинание и запечатали уже поддельной печатью. Секретарь узнал почерк коннетабля и, скорее всего, не уделил должного внимания печати. Хотя следует признать, что подделка была замечательная. Настоящего гонца сейчас ищут, но думаю, что он уже давно мертв.

— Почему именно письмо коннетабля? Или они уже прослышали о переговорах с королем Эдгаром?

— Не думаю, ваше величество. На мой взгляд, им нужно было любое письмо от человека, которому вы доверяете, с пометкой «лично в руки». Чтобы доставить заклинание точно по адресу. Ну и, конечно, отравленный кинжал на всякий случай.

— Личность гонца установили?

— Да, ваше величество. Анжей Саммерли, глинглокский рыцарь.

Рука короля, лежавшая на столе, сжалась в кулак.

— Опять предательство. Иногда мне кажется, что кругом одни враги. С каждым днем все хуже и хуже. Локсби тоже покончил самоубийством, выпрыгнув из окна, но он хотя бы рассчитывал уйти, если все пройдет успешно, не так ли?

— Так, ваше величество, — подтвердил граф. — У них была запасена веревочная лестница, а внизу их ждали оседланные лошади.

— На что же тогда надеялся этот Саммерли? Ведь у него не было ни малейшего шанса остаться в живых. Убить меня в самом сердце Эрандаля, посреди белого дня, в одиночку… это верная смерть. Что же его сподвигло?

— Ненависть, ваше величество. Его отец, Гуго Саммерли, был конюшим у графа Спенсера. И принимал непосредственное участие в тех самых предательских переговорах с эльфийским герцогом. Незадолго до гибели вашего брата Гарет Спенсер выхлопотал для Гуго баронский титул. А если бы переговоры прошли успешно и Хьюго Спенсер, осуществив свой замысел, стал герцогом, то Гуго стал бы графом. По крайней мере, так ему было обещано. И было вполне закономерно, что старшего Саммерли казнили в один день вместе с братьями Спенсерами…

— Я помню, — тихо произнес Георг. — На этих приговорах моя подпись.

— И видит бог, они это заслужили, ваше величество. — Глаза графа блеснули мрачным огнем.

Георг прикрыл лицо ладонью. Это не было слабостью, ему нужно было собраться с мыслями. В кабинете стало тихо. Магистр Корвин и граф Честер молча ждали распоряжений. Георг вздохнул и, отняв ладонь, посмотрел на Корвина:

— Командору Бэйли мою благодарность и пожизненное содержание в пять золотых ежемесячно. Рыцаря Дитона жалую в наследственное владение замком с поместьем на побережье южного моря. Трех других рыцарей одаряю серебряными кубками с золотой инкрустацией.

Корвин поклонился. Найманы служили не ради корысти. Их орден основывался на чувстве долга. Но понимание, что их усердие оценивается по заслугам, еще больше укрепит ряды ордена.

— Благодарю вас, ваше величество. Но хочу заметить, что сегодня убийца подобрался очень близко. Нужно предпринять дополнительные меры предосторожности. Предлагаю отныне все письма с пометкой «лично в руки» распечатывать в вашем присутствии, но на безопасном расстоянии. А всех гонцов тщательно обыскивать.

Георг не спешил с ответом. Все это неприятно и унизительно, в том числе и для него. Не будь он королем, он бы отказался, несмотря на последствия. Не будь он королем…

— Хорошо, — сказал Георг.

Он посмотрел на графа Честера, и граф едва заметно кивнул, отвечая на его незаданный вопрос.

Почти беззвучный полет над спящим городом. Несущей тяжелый груз гарпии приходится чаще взмахивать крыльями, но теплый восходящий поток помогает ей удерживать высоту. Гарпия недовольна, она злится, что ей приходится действовать против своей воли, но жестокий магический поводок неумолим. И она вынуждена выполнять волю человека, пристегнутого к ее ногам.

Йоллорио потянул за ремень, и гарпия послушно повернула. «Слишком сильно», — подумал Йоллорио и слегка дернул за другой ремень. Гарпия вздрогнула и выровняла курс. Это был не первый его полет с гарпией, и он чувствовал, что она в ярости. Что ж, он бы и сам был в ярости, если бы на него надели кожаную сбрую с наложенным заклинанием и вынудили бы лететь ночью неизвестно куда, неся на себе почти сто килограммов груза.

Показалась темная махина королевского дворца, подсвеченная редкими огоньками. Впереди Йоллорио ждало тяжелое и опасное задание. Пожалуй, самое опасное из всех, что ему до этого доставались. Но он не волновался и не злился, как гарпия. Чувства лишь помеха, спокойствие же помогает сосредоточиться на цели.

Пока еще было время, Йоллорио неспешно проверил свое оснащение: два мотка прочной веревки, две «кошки», кинжал, метательные ножи и два глиняных горшочка с «аглицкой благодатью». Негусто для ближнего боя с бронированными рыцарями, но никто драться и не собирался. Небольшая изящная операция, и до свидания. Позвольте откланяться, дорогие хозяева. Благодарностей не надо…

Дворец уже близко. Йоллорио развел руки с зажатыми в них ремнями в стороны, приказывая гарпии набрать высоту. Гарпия подчинилась. Они пролетели над внешней оградой, освещенной огнями, незамеченными. Йоллорио огляделся, натренированное зрение позволяло прекрасно ориентироваться даже в темноте. Он дотошно изучил предоставленную ему карту дворца и его окрестностей, но, как это часто случается, в реальности все обстояло несколько иначе. Йоллорио повел гарпию по кругу. Наконец ему показалось, что он нашел нужное ему место. Повинуясь его приказу, гарпия спланировала на относительно ровный участок дворцовой крыши. Когда ноги Йоллорио коснулись черепицы, он расстегнул ремни, связывавшие его с гарпией, и, по инерции пробежавшись, резко обернулся и вскинул перед собой руку. Весьма вовремя — разозленная гарпия, избавившись от груза, поначалу взмыла вверх, но тут же бросилась вниз, желая отыграться на человеке за перенесенное унижение. Треугольный символ, вытатуированный на ладони Йоллорио, вынудил ее остановиться.

— Рютема канилиюс, — громко прошептал Йоллорио, — рюкото мариус аналема!

Истекая злобой, гарпия опустилась на крышу, сложила крылья и приникла к черепице головой, лишь отдаленно напоминающей человеческую. Проникнутые рыцарской романтикой менестрели воображали гарпий прекрасными девами с птичьими ногами и крыльями. Счастливцы, им никогда не приходилось сталкиваться с гарпиями вживую. Покрытое мелкой светлой шерстью тело, отвислые груди, и впрямь похожие на женские, и спутанные, жесткие, как конская грива, волосы на безносой и безгубой голове с выпученными круглыми глазами. Умнее животного, но глупее человека, злобная, коварная тварь. Йоллорио было ее по-своему жаль. Он понимал ее гнев, понимал ее стремление к свободе. Гарпии избегают разумных, хотя и могут за себя постоять. Зато разумные не оставляют их в покое — ловят в сети и накладывают заклинания, заключая их в пожизненное рабство. Йоллорио никогда бы не стал рабом, предпочел бы умереть.

Поднеся ладонь к матово-черным глазам гарпии, лишенным белков, Йоллорио прошептал:

— Аберио, трантучадо, аберио!

Гарпия встрепенулась всем телом и поникла. Йоллорио удовлетворенно вздохнул. Теперь она не сдвинется с места и будет ждать его возвращения. Йоллорио не был фанатиком и никогда не ввязывался в операции без разработанных путей отхода. Ужалить и уйти — вот его главный принцип. А победу любой ценой пусть добывают себе восторженные дураки, лишенные инстинкта самосохранения.

Разобравшись с гарпией, он осмотрелся, еще раз вызвал в памяти карту и, бесшумно ступая, пошел по крыше. Несколько раз он спускался к самому краю и осторожно смотрел вниз, выглядывая нужное ему окно. Сверху он видел шлемы и белые плащи воинов-найманов, охранявших дворец. Понаблюдав немного за расстановкой сторожевых постов и только благодаря случаю обнаружив двух воинов, затаившихся в секрете, Йоллорио мысленно порадовался своему решению использовать гарпию. Прокрасться во дворец по земле было бы неимоверно сложно, практически невозможно.

А вот наконец и большое, слабо освещенное окно в форме огромного фонаря. Йоллорио прочно закрепил на крыше стальные зубья «кошки» и по привязанной к ней веревке стал спускаться, используя не столько веревку, сколько неровности и выступы каменной кладки. Он мог бы спуститься и без веревки, но с веревкой было надежнее и удобнее. Йоллорио не торопился. Когда внизу проходили патрули, он прижимался к стене, словно стремясь слиться с ней в одно целое. Дождавшись их ухода, продолжал свой неспешный и бесшумный спуск. Добравшись до окна, он сместился немного влево и встал так, чтобы на него падала тень от открытой дубовой ставни.

Удобно закрепившись на шершавых камнях стены и намертво зафиксировав веревку, Йоллорио через узкую щель осмотрел комнату. Он не ошибся, это была королевская опочивальня. Большая кровать с балдахином, несколько удобных кресел и небольшой круглый столик. На стене потрет черноволосого мужчины в рыцарском доспехе и королевском горностаевом плаще. Под портретом меч в простых ножнах с потертой рукоятью. Все точно так, как ему и описывали.

Однако Йоллорио ждал неприятный сюрприз. Несмотря на поздний час, королевская кровать пустовала. В комнате были лишь два лакея с сонными лицами, ежеминутно зевающие и клюющие носом. Йоллорио задумался. Ему предстояло решить — остаться и ждать, рискуя быть обнаруженным, или уйти и вернуться в другую ночь…

— Долго нам еще? — недовольно проворчал один из лакеев.

Йоллорио навострил уши. Второй лакей в очередной раз зевнул и невнятно выдохнул:

— Фляд ли.

— Чего?

— Вряд ли, говорю. Стражу у дверей удвоили, а это верный признак, что его величество скоро будет здесь.

— Хорошо, а то спать хочется.

— И мне…

Лакеи продолжили переговариваться вполголоса, обсуждая одного из своих товарищей, который недавно женился. Йоллорио их уже не слушал. До рассвета не меньше трех часов. Даже если король задержится, все равно времени достаточно. Йоллорио достал из сумки горшочки с «аглицкой благодатью», подвесил их к поясу и приготовился ждать…

Послышались шаги и голоса. Лакеи перестали болтать и приняли бодрый вид. Йоллорио стряхнул с себя оцепенение и натренированным усилием почти мгновенно перешел в боевой режим. Он по-прежнему оставался неподвижен, но тело уже было готово к действию, а сознание заострено до предела. Дверь в опочивальню открылась, но вместо короля в комнату вошли четыре рыцаря-наймана. Они быстро осмотрели комнату. В дверном проеме показался долговязый мужчина в красном камзоле, расшитом золотыми глинглокскими львами. Йоллорио подобрался — вот и мишень. Лакеи низко поклонились, трое рыцарей склонили головы, а четвертый неожиданно подошел к окну и выглянул наружу. Рыцарь увидел прижавшегося к стене Йоллорио, зрачки рыцаря расширились, он открыл рот, но было поздно: Йоллорио стремительно ударил его кинжалом в горло и сильным рывком руки скинул рыцаря из окна. Лакеи остолбенели. Два рыцаря-наймана бросились к окну, а третий встал перед королем, закрывая его щитом. Йоллорио оттолкнулся ногами от стены и, вися на веревке, сорвал с пояса горшочек и бросил его в комнату. Горшочек разбился о панцирь одного из рыцарей, и тут же полыхнуло пламенем. Кинувшиеся к окну рыцари сгорели сразу. Лакеи вспыхнули большими факелами и упали на пол уже мертвыми. Прикрывшийся щитом рыцарь дико закричал, но перед смертью успел вытолкнуть короля из опочивальни. Йоллорио выругался, его цель — король, а не рыцари и лакеи.

Но еще не все потеряно. У него есть еще одна «аглицкая благодать». Если закинуть горшочек в открытый проем двери, «благодать» полыхнет в коридоре, и тогда королю уже не выжить. Однако действовать надо быстро. Йоллорио примерился и метнул второй горшок точно в дверь.

Когда полыхнул первый горшочек, Рустам со своими воинами был снаружи. Им предстояло охранять вход в королевскую опочивальню, после того как уйдут рыцари сопровождения. Все было спокойно и рутинно, а потом… Нестерпимый жар, крики, король, вылетевший из комнаты спиной вперед! Еще не понимая, что происходит, найманы стали действовать так, как их учили. Гарт с Сардом подхватили короля под руки и потащили его по коридору. Ласло со Старком, вперед спиной, побежали вслед за ними, закрывая при этом короля своими телами. Рустам с Локиртоном остались, они должны были поставить заслон и заблокировать врагу путь. Рустам шагнул в опочивальню. Что бы там ни было, легче всего задержать врага в узком дверном проеме. Он увидел летящий в дверь глиняный горшочек и, еще не понимая, что это такое, почему-то не стал встречать его щитом, а с ходу ударил кулаком. «Аглицкая благодать» полетела обратно к окну. Горшочек разлетелся, и пламя полыхнуло повторно. Безумный жар опалил лицо Рустама, он с воплем отшатнулся назад, в коридор, и упал. Удар кулака изменил направление волны, и большая часть огня обрушилась в сторону окна и расплескалась по комнате. Йоллорио едва успел увернуться от снопа пламени, вырвавшегося из опочивальни. Стараясь не думать о том, что произошло, и о том, что будет ждать его в будущем, он быстро и уже не скрываясь полез наверх. Сейчас главное уйти, все остальное потом.

На крышу уже поднимались найманы с факелами и оружием. Йоллорио побежал к месту, где он оставил гарпию. Дорогу ему неожиданно преградил воин-найман с копьем и факелом. Кинжал Йоллорио остался в теле выпавшего из окна рыцаря. Да и не помог бы кинжал против копья. Йоллорио на бегу стал метать ножи. Первые два бессильно звякнули о броню, третий пролетел мимо, а четвертый попал в прорезь забрала. Хлынула кровь, воин упал навзничь. Йоллорио сначала хотел подобрать его копье, но гарпия была уже близко, и он передумал. Когда он подбежал к гарпии, к нему уже со всех сторон стремительно приближались рыцари и воины-найманы, у некоторых в руках были арбалеты. Сунув гарпии под нос ладонь с татуировкой и наспех проорав нужные слова, Йоллорио не стал терять времени на пристегивание ремней. Крепко вцепившись гарпии в ноги, он подбежал к краю крыши и прыгнул вниз. Гарпия недовольно закричала. Они камнем понеслись к земле, но тут гарпия наконец расправила крылья, и они полетели. Пока еще очень низко, но с каждым могучим взмахом все выше и выше. Защелкали арбалеты. Несколько болтов просвистели мимо. Один болт ударил Йоллорио в ногу. Ничего страшного, главное — уйти. Если подняться выше, арбалетчики их уже не достанут.

Болт вонзился гарпии в крыло. Гарпия взвыла, но упрямо продолжила махать крыльями и набирать высоту. «Молодец! Давай, давай! — подумал Йоллорио. — Еще немного, еще чуть-чуть…» Второй болт попал в то же самое крыло, недалеко от первого. Крыло подломилось, и гарпия вошла в штопор. Звезды, факелы, земля, небо — все завертелось в бешеном хороводе. Почти у самой земли гарпия сумасшедшим усилием вышла из штопора, но на большее ее уже не хватило. Они неуклонно планировали вниз.

— Дальше будем выбираться по отдельности, — прошептал Йоллорио и разжал руки.

Избавившись от груза, гарпия взмыла вверх и тут же была пробита арбалетным залпом. Бессвязным комком из перьев и плоти она обрушилась на камни.

До земли было совсем немного, Йоллорио сгруппировался и неожиданно налетел на старое сухое дерево. Сломав несколько тонких веток, он наткнулся на острый сук, пробивший его тело насквозь. Корчась от боли, Йоллорио успел подумать: «Не повезло…»

— Вздор… вздор! Все вздор!

Герцог Эландриэль прошелся по комнате, пиная разбросанные по ковру подушки. Барон Винроэль молча стоял у двери и смотрел на своего повелителя спокойными невыразительными глазами.

— Принцип остроги… удар трезубца! Вздор все твои обещания, барон! Этот долговязый ублюдок все еще жив и смеется над нашими потугами. Полный вздор! — Герцог остановился перед бароном и впился в его лицо взбешенным взглядом: — Ну?!

— Орден рыцарей-найманов, ваше высочество.

— Какой еще, к черту, орден?! — проорал герцог.

— Рыцарей-найманов, — спокойно повторил барон. — Георг основал новый рыцарский орден, ваше высочество. Если отбросить всю словесную мишуру и прочие глупости, то это орден телохранителей. Магистр, десять командоров, пятьдесят рыцарей и двести пятьдесят воинов — незнатные, не титулованные, но дерзкие и преданные как собаки. Именно рыцари и воины этого ордена сорвали все три покушения на короля Георга. Будь на их месте гвардия, Георг был бы уже трижды мертв.

Казалось, еще мгновение, и герцог убьет барона собственными руками тут же, на месте. Но мгновение прошло, потом еще одно. Герцог шумно выдохнул воздух и закрыл глаза. Крепко сжав кулаки, он взял себя в руки.

Барон почтительно ждал. Герцог открыл глаза, взгляд его был почти спокоен.

— И что это значит?

— Придется изменить тактику, ваше высочество. Убийцы его теперь не достанут. Мы потратили много денег и много сил. Для последнего покушения мы даже наняли «ночную крысу», самую лучшую «ночную крысу». Теперь ее, или, точнее, его труп покоится на заднем дворе Эрандаля, а все наемные убийцы отказываются иметь с нами дело. Нужно менять тактику, ваше высочество.

— Что ты предлагаешь?

— Мятеж, ваше высочество. Большой мятеж.

— Крестьяне его обожают.

— Ну и пусть, ваше высочество. Крестьянские мятежи все равно еще никогда не заканчивались сменой династии. Мятеж должна поднять знать.

Герцог заинтересовался. Он сел в уцелевшее от учиненного им погрома кресло и сказал:

— Это просто слова или есть конкретные наработки?

— Конкретные наработки, ваше высочество, — ответил барон. — Я не рассчитывал, что к этому дню Георг будет еще жив, — признался он, — но запасной вариант тем не менее готовил, — Барон достал из сумки заготовленные бумаги и протянул герцогу короткий список. — Эти уже готовы поднять восстание, ваше высочество.

Герцог пробежал список взглядом и усмехнулся:

— Следовало ожидать… Еще бы они не были готовы. Король для них как кость в горле.

Барон подал ему другой список, в нем было уже намного больше фамилий:

— Эти еще колеблются, но их можно будет привлечь. Нужно только правильно подобрать приманку.

Герцог изучил список и кивнул:

— Это все хорошо, согласен. Но нет главного. Нет идеи. Кто станет новым королем? Под чьими знаменами пойдут восставшие?

Барон достал чистый лист бумаги и нацарапал на нем два имени — мужское и женское, потом провел между ними стрелку.

Герцог нахмурился:

— Не понимаю.

Барон ткнул пальцем в женское имя и, склонившись к уху герцога, тихо зашептал. Глаза герцога расширились от удивления.

— Не может быть! — воскликнул он. — Внебрачная дочь…

Барон досадливо сморщился, и герцог замолчал. Даже у стен бывают уши, барон прав, лучше не рисковать.

— Сколько времени тебе понадобится?

— У меня есть еще год, ваше высочество, — напомнил барон. — Я уложусь.

— Ладно, — согласился герцог, — но это твоя последняя попытка.

— Да, ваше высочество. — Барон почтительно поклонился.

Он не сомневался в успехе, но запасной план все-таки будет разработан, на всякий случай.

— Вот и первые потери ордена найманов. — Георг был мрачен и даже зол. — Командор, три рыцаря и один воин…

Магистр найманов Корвин негромко кашлянул. Георг поднял голову.

— Если говорить о потерях, — сказал Корвин, — то не три, а четыре рыцаря, ваше величество.

— Почему? — нахмурился Георг и стал перечислять: — Рыцарь Дайли погиб первым, его ударили кинжалом и выкинули из окна. Рыцари Карнет и Хонандей сгорели, командор Грюнбер вытолкнул меня в коридор и сгорел вместе с ними и лакеями. Воина Тарпендера убили уже на крыше. Кто же тогда четвертый? — Рустам Алматинский, ваше величество.

— Он же жив!

— Да, ваше величество. Но к службе в ордене больше не пригоден. Огонь повредил ему левый глаз.

Георг посмотрел на верховного магистра целителей Корнелиуса Дея. Верховный целитель печально вздохнул:

— Сильный ожог, ваше величество. Мы спасли глаз, и шрамов на лице почти не останется, но… днем левый глаз видеть будет, ночью нет. И ничего с этим не поделаешь. Его и так уже столько раз вытаскивали с того света, что… — Верховный магистр выразительно покачал головой и не закончил фразу.

— Мы можем оставить его в ордене, — сказал Корвин, — но полноценную службу он нести не сможет. Будет тяжело и ему, и нам. Придется искать Рустаму замену, ваше величество. А жаль, хороший боец, с понятием. Я думал предложить повысить его до командора, на место Грюнбера, а оно вон как вышло.

Георг посмотрел на Корвина и сказал:

— Хорошо, ищи ему замену. Но из рядов ордена пока не исключай. — Он встал из-за стола, оглядел собравшихся и негромко объявил: — Господа, я вас больше не задерживаю. Честер, останьтесь.

Советники поклонились и вышли. Когда дверь закрылась, граф Честер, не дожидаясь вопросов, сказал:

— Нужно еще немного потерпеть, ваше величество. Работа уже ведется, но необходимо время.

— Три покушения за месяц, — заметил Георг. — Что же будет дальше?

— Я думаю, что покушения на время прекратятся, ваше величество, — уверенно заявил граф.

— Ты только думаешь, Честер, или?…

Вопрос повис в воздухе.

— Пока только думаю, — ответил глава тайной службы. — Но со дня на день жду подтверждения своим догадкам.

— Подтверждения? Откуда?

— Из дворца герцога Аркского, ваше величество. Мы работаем, ваше величество, орден найманов развязал нам руки, взяв на себя заботу о вашей безопасности. И первые результаты уже есть. Но нужно время для полного устранения угрозы, нужно еще много времени.

Маленькая комнатка с кроватью, столом и стульями. На улице уже ночь, и единственное окно закрыто ставнями. На столе горит восковая свеча, за столом сидят двое — Рустам и командор Найтон.

— Это несправедливо, несправедливо, — раз за разом повторял Рустам. — Руки, ноги — все в порядке. Могу прыгать, бегать, драться. Левый глаз, ну и что ж, велика важность… Днем вижу нормально. Ночью… тоже!

Найтон вздохнул:

— Осторожно поверни голову налево.

— Что?

— Поверни голову налево, — повторил командор, — только осторожно.

Рустам повернул голову и увидел в двух сантиметрах от своего лица лезвие кинжала.

— Я держу его тут уже давно, а ты так ничего и не заметил, — сказал Найтон, убирая кинжал в ножны. — Сам подумай, как ты будешь стоять на посту, если слева ты совершенно слеп. Днем ты видишь нормально, я согласен. Но большая часть нашей службы проходит во дворцах и замках, где даже днем достаточно темно. Дело не в тебе, дело в безопасности его величества. Магистр прав, рисковать нельзя.

— Еще в своем мире я что-то такое слышал, — сделал Рустам последнюю попытку переубедить своего командора, — у нас это называли куриной слепотой. Кажется, нужно есть побольше овощей и фруктов, и все пройдет…

Найтон посмотрел на него с плохо скрываемым огорчением:

— Рус, если целители говорят «нет», значит, нет. Тебя сам верховный магистр осматривал… Мне очень жаль.

Рустам опустил голову и вцепился руками в волосы. Найтон ободряюще похлопал его по плечу:

— Не переживай. По крайней мере ты жив. Завтра будем хоронить ребят. Придешь?

Рустам поднял голову, ему стало стыдно.

— Конечно.

— А за себя не волнуйся, — продолжил Найтон. — Дитону дали замок и поместье. Южное море, песчаные пляжи, чудесный воздух. Видит бог, ты заслуживаешь всего этого не меньше его. Король щедр к своим найманам. И я уверен, он оценит твои заслуги по достоинству.

— Не в этом дело, — почти простонал Рустам.

— Не в этом, — согласился Найтон, — и все равно приятно. — Он крепко сжал плечо Рустама и встал из-за стола. — Ты отличный воин, Рус, и хороший человек. Я рад, что познакомился с тобой. Если будет нужда, можешь на меня рассчитывать.

Командор подмигнул и вышел из комнаты, оставив Рустама одного. Рустам прямо в одежде рухнул на кровать и спрятал разгоряченное лицо в одеяле.

— Черт! — выругался он в сердцах. — Вот и приплыли…

Будущее, еще неделю назад представлявшееся ясно и отчетливо, расплылось в тумане неопределенности. Мир пошатнулся, карты перемешались, что бы там дальше ни было, одно ясно точно — белый плащ с красным грифоном Рустаму носить больше не суждено.

Глава 7 Цепи покрепче прежних

Айрин хотелось остаться одной. После завтрака она отпустила слуг и служанок, разрешив им заняться собственными делами. На нижнем этаже гостиницы было шумно, и Айрин поднялась в свою комнату, закрыв дверь изнутри на ключ. Ей необходимо было собраться с мыслями.

— Он красив, богат и, кажется, неглуп, — тихо сказала она себе, смотря на свое отражение в зеркале отсутствующим взглядом. — Пока он еще виконт, но когда-нибудь он станет графом. Графиня Вальмонд — звучит неплохо. Но разве в этом дело? Что мне титулы? Я и без того баронесса Гросбери…

Сердце кольнуло. Гросбери — вот что больше всего ее заботило. Став графом, будет ли Надаль уделять должное внимание баронству? Или удовлетворится тем, что пошлет туда управляющего? Конечно, процветающий Вальмонд не сравнить с разоренным Гросбери. Но для Айрин Гросбери больше чем обычное поместье. Для Айрин Гросбери — это все. И в то же время богатство Вальмондов может изрядно улучшить положение дел в баронстве.

— Я запуталась, — прошептала Айрин. — Я ни в чем не уверена и боюсь ошибиться.

Она закрыла глаза и вызвала в памяти образ Надаля: красивый, сильный, знатный. Он говорит, что любит ее. Любит? Возможно. Разграбленное баронство Гросбери для такого жениха не самое привлекательное приданое. Тогда что же? Неужели дело в ней, в ней самой? Он ее любит? Ну… наверное… Айрин не разбиралась в таких вопросах. А любит ли его она? Уж это-то она должна знать. Должна, но она не знала. Ей было приятно его внимание, ей нравилась его внешность, импонировали его знатность и богатство. Любовь ли это? А нужна ли любовь?…

В соседней комнатке, где поселилась ее горничная, громко хлопнула дверь и послышались приглушенные голоса. Айрин открыла глаза и досадливо поморщилась. Как не вовремя! Наверное, Лаймия что-нибудь забыла. Или забежала переодеться… Из комнаты горничной донесся мужской смех. Айрин нахмурилась: неужели Лаймия привела к себе мужчину? Подумала, что хозяйки нет, и решила поразвлечься? Этого еще не хватало!

Спальня Айрин соединялась с комнаткой горничной смежной дверью, завешенной портьерой. Айрин решительно встала и, подойдя к двери, отодвинула портьеру. Уже взявшись за резную ручку, она замерла. Теперь, когда портьеры не было, слышимость значительно улучшилась, и Айрин неожиданно для себя услышала знакомый до боли голос Надаля:

— Ну что ты, прелестница, не ломайся. Иди ко мне.

Айрин побледнела.

— Ваше сиятельство, — послышался взволнованный голос горничной, — вам лучше уйти. Хозяйка может вернуться, и ей это не понравится…

— Да ладно. Это все отговорки. Иди ко мне… Не хочешь? Ну тогда я приду к тебе.

Айрин услышала шум шагов, шелест платья и сдавленный женский вздох. В глазах у нее померкло. Она закусила губу, чтобы не расплакаться, и хотела уже было войти… Но вовремя передумала. Она непременно сорвется, начнет кричать, горячиться, может быть, даже впадет в истерику. Уронив тем самым свое достоинство и достоинство рода Гросбери. Это недопустимо. Лучше сделать вид, что ничего не происходит. А потом написать виконту холодное письмо с просьбой больше ее не беспокоить. А предательницу Лаймию отослать в деревню…

— Ваше сиятельство, — взмолилась за стеной горничная, — вы же хотите жениться на моей хозяйке. Я не могу… это недопустимо!

«А может, она и не предательница? — подумала Айрин и тут же поймала себя на горькой мысли: — Тогда могла бы сопротивляться и посильнее!»

— Не говори глупостей, — засмеялся Надаль. — Совсем даже напротив, скоро я стану твоим хозяином, и тебе лучше начать привыкать к этому уже сегодня. В будущем я часто буду наведываться в твою комнату.

«Он еще строит планы!» — разозлилась Айрин. Горечь сменилась в ее душе гневом.

— Это неправильно! — вскрикнула тем временем горничная.

— Еще как правильно! — воскликнул разгоряченный Надаль. — Я же не виноват, что твоя хозяйка такая худышка и редкая ханжа к тому же. В постели с ней будет скучно… Зато ты, моя сладкая, то, что надо. Все, как я и люблю, есть за что подержаться… — Лаймия взвизгнула, — и чем ублажиться. Вот увидишь, я тебя многому научу. Ты себе такое и не представляла.

Лицо Айрин покрылось пятнами. Такого унижения она еще никогда не переживала. Усилием воли она убрала руку с дверной ручки. Войти в эту комнату сейчас — значило навсегда покрыть себя позором.

— Ваше сиятельство, — голос Лаймии прозвучал неожиданно твердо, — вам лучше уйти! Прекратите все это, иначе я сейчас закричу. Я слишком уважаю свою хозяйку и саму себя, чтобы позволить вам такое.

«Так его, девочка! Молодец! Нет, я не отправлю тебя в деревню. Ты просто умница…» — приободрилась Айрин. Она думала, что виконт, получив столь решительный отпор, уйдет. Но Надаль только рассмеялся:

— Непокорная, значит? Это хорошо, это мне нравится. Я люблю покорять неприступные крепости. Брать их силой…

Послышался звонкий звук пощечины, а потом еще одной и еще.

— Вот тебе! Вот тебе! Получай! Спорить задумала, чернавка? Как бы не так! Вот тебе еще!

Айрин услышала треск рвущегося платья и испуганный, полный боли девичий стон. Гнев сменила холодная ярость. Она решительно открыла дверь.

— Что здесь происходит? — К огромному облегчению Айрин, голос ее прозвучал почти спокойно.

На узкой кровати лежала Лаймия в разорванном до пояса платье, над ней нависал Надаль. Его поднятая вверх ладонь застыла в воздухе. Рот удивленно приоткрылся.

— Ты?!

Лаймия повернула к ней свое лицо, и Айрин невольно вздрогнула: щеки девушки покраснели и опухли от тяжелых пощечин, из разбитой губы сочилась кровь.

— Госпожа, — жалобно выдавила горничная.

— Молчи! — закричал Надаль и снова замахнулся.

— Стойте! — остановила его Айрин. — Отпустите мою служанку, виконт, — сказала она холодно, но негромко.

Надаль нехотя слез с кровати.

— Ты все неправильно поняла, — заявил он, лихорадочно собираясь с мыслями.

Айрин взяла вскочившую с кровати Лаймию за руку и завела ее себе за спину.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Я не виновата… — простонала Лаймия, страшась ее гнева.

— Поговорим позже, — мягко оборвала ее Айрин и, повернувшись к Надалю, сказала: — Виконт, вам лучше уйти.

Надаль шагнул к ней навстречу, протягивая ладони:

— Айрин, это она хотела меня соблазнить. Даже разорвала на себе платье. Я разозлился и только поэтому ее ударил…

— Может быть, я и ханжа, — перебила его Айрин, — но не дура.

Надаль покраснел.

— Ты не понимаешь… — начал он горячо.

Но Айрин не дала ему договорить.

— Будьте добры, обращайтесь ко мне на «вы», — сказала она резко и в то же время полностью себя контролируя.

Надаль осекся. Айрин спокойно прошла мимо него к двери в коридор и распахнула ее настежь.

— Вам пора идти, виконт, — сказала она громко.

В коридоре были слышны чьи-то голоса. Надаль сжал кулаки и молча вышел из комнаты. Темно-синие глаза Айрин сверкнули ледяным огнем.

— И впредь попрошу вас больше меня не беспокоить.

Надаль обернулся, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и, сбежав вниз по лестнице, вышел из гостиницы. Айрин неожиданно почувствовала облегчение. Все решилось само собой. Не бывать ей графиней Вальмонд. И возможно, что это и к лучшему.

Первым к Рустаму пришел Гарт. Шумно ввалившись в его небольшую комнату, ставшую от этого еще меньше, он бесшабашно заявил:

— Значит, меняем дислокацию. Прощай орден, здравствуй свобода. Или куда нас там? Может, обратно в егеря? Было бы неплохо…

— Это я меняю дислокацию, Гарт, — мрачно отозвался Рустам. — Это мой глаз не видит ночью. У тебя же со здоровьем все в порядке, и ты остаешься в ордене.

— Вот еще! — фыркнул Гарт. — Ты что, хочешь от меня избавиться? Или мы больше не друзья?

— Друзья. Поэтому я и не хочу, чтобы из-за меня ты шел на жертвы. Ты должен остаться…

— Я сам решу, что я должен, — благодушно перебил его Гарт. — Без тебя, Рустам, мне будет скучно, а я этого не люблю.

— Одумайся, Гарт…

— Поздно, — усмехнулся Гарт, — я уже сообщил о своем решении командору Найтону. Обратного пути нет. Так что не потей, друг… Пойду собирать вещи.

Возражения Рустама повисли в воздухе, Гарт просто ушел и не стал их слушать. Следующим пришел Сард.

— Куда нас теперь, командир?

— Никуда, — с ходу отрезал Рустам. — Ты останешься в ордене.

— А ты, командир?

Рустам тяжело вздохнул вместо ответа.

— Нет уж, — запротестовал орк, — так дело не пойдет. Без тебя, командир, я тоже не останусь. Что делать честному орку в этих ваших каменных коробках? Когда ты рядом, я знаю, что должен делать, а если и не знаю, то все равно ни о чем не волнуюсь. Но если тебя не будет… Короче, куда ты, командир, туда и я. Дело решенное.

— Сард, — почти простонал Рустам, — я даже не знаю, что со мной дальше будет. А тебе нужно еще стать батыром. Или ты уже забыл? А где легче всего стать батыром? Конечно же в ордене, сувереном которого является сам король. Меня завтра могут отправить на покой, пропало тогда твое звание батыра, и про красавицу Анару тебе придется забыть.

При упоминании имени Анары Сард нахмурил лоб и задумчиво почесал в затылке. Но в следующую же секунду лицо его просветлело.

— Наколоть меня хочешь, командир, — сказал он весело. — Чтобы ТЫ и на покой? Никогда не поверю. Вон Гарт уже вещи собирает. А это неспроста. Ох и повеселимся!

Сард рассмеялся и направился к выходу.

— Ты куда? — спросил Рустам.

— Как куда? — удивленно переспросил Сард. — К командору Найтону, нужно доложить ему о своем решении, таков порядок.

Он открыл дверь и вышел из комнаты.

— Это тебя Гарт надоумил?! — крикнул Рустам ему в спину.

— Зачем Гарт? — донеслось до него уже из коридора. — Я и сам знаю, нам же каждую декаду устав зачитывают. Не зря, наверное.

Показавшийся на пороге Старк проводил его удивленным взглядом:

— Чего это он там про устав, командир?

— Да так, — отмахнулся Рустам. — Ты ко мне?

— Да, — кивнул Старк, заходя внутрь, — но я не один.

Вслед за Старком в комнату вошли Ласло и Локиртон. Стало тесно. Рустам решил не терять времени зря. Усадив всех троих на кровать, он сел перед ними на стул и сразу же взял быка за рога:

— Если хотите уйти из ордена — забудьте!

Бойцы переглянулись.

— Почему? — вырвалось у Ласло.

Рустам набрал полную грудь воздуха и призвал на помощь все свое воображение.

— Ты, например, останешься в ордене ради своего отца. Он хочет, чтобы ты стал достойным рыцарем — благородным, верным, честным, храбрым, умелым, в конце концов. Лучше места для этого, чем орден, и не придумаешь. Здесь что ни рыцарь, то образец для подражания. Или скажешь, что это не так?

— Так, — вынужден был согласиться Ласло.

— Вот и решено — остаешься.

— Но мой патрон — это вы? — робко возразил парень.

Однако куда ему было тягаться с бывшим продавцом, поднаторевшим продавать компьютеры домохозяйкам, ничего в них не соображавшим. Когда на Рустама «накатывало», он был способен на многое. А сейчас его, что называется, «несло». Гарт с Сардом застали его врасплох. Этой троице повезло меньше.

— Ну и что? — нахмурился Рустам притворно. — Не забывай, что твой суверен — это его величество. А может, ты надумал бросить своего короля и опозорить свой род?

— Нет, сэр, — растерянно пролепетал Ласло.

— Я так и думал. — Рустам одобрительно похлопал его по плечу. — Веди себя достойно, носи плащ наймана с честью и постарайся меня не опозорить.

— Да, сэр!

— Теперь Локиртон. — Рустам перевел взгляд на Локиртона. — Ну, тут и думать нечего. Мы прослужили с тобой недолго, но я успел узнать тебя как честного и верного солдата. Ты никогда не ныл и не отлынивал от тяжелой работы. Не делай этого и теперь.

Локиртон неуверенно кивнул.

— Я ценю твой порыв, — продолжил Рустам, — но служба на то и служба, что зачастую приходится делать то, что тебе не нравится. И ты об этом знаешь не меньше моего.

Теперь дошла очередь и до Старка. По его упрямому взгляду Рустам понял, что Старк приготовился спорить до последнего. Рустам непритворно вздохнул, взгляд его потеплел.

— Старки, помнишь Лондейл? — сказал он неожиданно.

Старк заметно растерялся:

— Помню, командир.

— Вот время было. — Рустам с грустью покачал головой. — Сколько хороших ребят мы тогда потеряли… Помнишь вылазку?

— Да, командир, — кивнул Старк и обиженно напомнил: — Меня вы в нее не взяли, оставили вместе с Жано в городе.

— Потому и не взяли, — мягко отозвался Рустам, — что вы нужны были в Лондейле. Ты думаешь, я не хотел вас тогда взять? Или думаешь, что я вам не доверял?

Старк решительно мотнул головой:

— Конечно нет, командир. Нельзя было оставлять полк без офицеров, мы понимали…

— Тогда пойми и сейчас. — Голос Рустама затвердел. — Орден не для красоты создали. Командор и трое рыцарей погибли. Еще двое, Дитон и я, вышли из строя. Убили Тарпендера, Гарт с Сардом уже сообщили о своем уходе. А тут еще и ты… Кто-то должен остаться, Старк. В ордене много молодежи. А за твоей спиной Лондейлская осада и Прайтенбери. Ты ветеран, черт возьми! И ты обязан остаться. Понимаешь?

Старк посмотрел на него умоляющим взглядом. Но Рустам остался непреклонен. С явной неохотой Старк кивнул:

— Ты прав, командир.

— Вот и хорошо. — Рустам окинул взглядом их хмурые лица и улыбнулся: — Ну что вы прям… Вы же найманы, а не абы кто. Не позорьте орден, пехота.

Ребята немного приободрились. Тепло попрощавшись, они ушли, их ожидала служба.

Оставшись один, Рустам меланхолично подытожил:

— Три — два, вот только непонятно, в чью пользу.

Айрин собиралась лечь спать пораньше. Это ее последняя ночь в столице, и перед предстоящей дорогой домой нелишним было бы хорошенько выспаться. Она расчесывала волосы перед зеркалом, когда в дверь протиснулась бойкая молодая девушка, заменившая на время Лаймию.

— Ваша милость, к вам гость.

— И кто же это?

— Его сиятельство граф Вальмонд.

Айрин недовольно нахмурилась.

— Ты хотела сказать, виконт, — поправила она девушку.

— Нет, ваша милость, это граф, отец виконта.

Айрин задумалась. С подлецом Надалем с этого дня она не хотела иметь ничего общего. Но как быть с графом? Не принять его будет возмутительной невежливостью. В конце концов, отец за сына не в ответе. До этого времени она знала графа только с хорошей стороны. Он был дружен с ее отцом.

— Передай графу, что я приму его через несколько минут. А потом возвращайся, поможешь мне привести себя в порядок.

Граф Вальмонд, в отличие от своего сына, был невысок ростом, но всегда держался с достоинством, отточенным многими поколениями знатных предков. Он тепло, по-отцовски поздоровался с Айрин и сел в предложенное ею кресло. Большое красивое лицо его было грустным.

— Я слышал, ты прогневалась на моего лоботряса, — сказал он просто и по-семейному. — Как я тебя понимаю, моя дорогая Айрин, он такой повеса. — Граф слабо улыбнулся. — Ты же позволишь мне обращаться к тебе, как и прежде, запросто?

Айрин не знала, что именно было известно графу, поэтому просто вежливо наклонила голову.

— Спасибо, дорогая. Не люблю лишние церемонии между близкими людьми. Эх, как жалко, что с нами нет твоего отца. — Граф вздохнул. — Он бы живо привел моего сорванца в чувство. Я знаю, что иногда Надаля заносит, он делает глупости, влезает во всякие истории. Но это все молодость. В нем играет кровь. Конечно, это его не оправдывает. Но я вспоминаю себя в его годы и вспоминаю твоего отца, мы были не лучше, уж поверь.

— К чему этот разговор, граф? — спросила Айрин. — Вы знаете, что я всегда к вам хорошо относилась, и, что бы там Надаль ни натворил, мое отношение к вам не изменится.

— Я знаю, — качнул головой граф. — Но дело не во мне, я беспокоюсь о вас, о молодых. Можешь мне поверить, я уже много времени переживаю, думая о том, как тяжело приходится дочери моего друга сейчас одной. Совсем одной. Гросбери разорено. Эти проклятые эльфы никого и ничего не пощадили. Это ужасно. И что еще хуже, ты совершенно одинока. Я вижу свой долг, Айрин, в том, чтобы тебе помочь. Видит бог, я так радовался, когда узнал, что вы с Надалем сблизились.

— Ах вы об этом…

— Да, об этом, — решительно подтвердил граф. — Я отношусь к тебе как к дочери, и мне хотелось бы и называть тебя дочерью. Если вы с Надалем поженитесь, это было бы лучшим решением для всех. Ты вошла бы в нашу семью, и моя душа наконец-то успокоилась бы. И уж поверь, я бы приглядел за тем, чтобы Гросбери восстановило свое былое процветание. Я это обещаю.

Айрин молчала. Если бы этот разговор состоялся хотя бы на день раньше, она бы уже готовилась к свадьбе. Но после сегодняшнего происшествия это было невозможно.

— Что же ты молчишь, дочка?

Айрин подняла голову:

— Вы знаете, что сегодня произошло, граф?

Граф не ответил, но по его глазам Айрин поняла, что он знает все.

— Мне очень горько это вам говорить, граф, но боюсь, что наш союз невозможен. Надаль и я не созданы друг для друга.

— Полноте! — Граф встал и в волнении прошелся по комнате. — Неужели все это из-за какой-то служанки? Не слишком ли много чести для простолюдинки?

Айрин посмотрела на него с удивлением:

— При чем здесь это? Ее происхождение неважно, важен сам проступок, граф.

Граф остановился, заложив руки за спину, нахмуренный и недовольный.

— Я понимаю, ты оскорблена, дочка. Но такова уж мужская природа. Когда в жилах играет горячая, молодая кровь, мы теряем голову. Посмотри на это с другой стороны: у него хватило благоразумия выбрать служанку. Если бы это была графиня, баронесса или даже самая захудалая дворянка, я бы и сам заявил, что брак после подобного невозможен. Но это… Это же даже и нельзя назвать изменой. Служанка… Фи! Подобное происходит во всех замках, и разумные женщины смотрят на это сквозь пальцы.

— Он ее ударил! — возмущенно воскликнула Айрин.

— Безусловно, неприятно, — красивое благообразное лицо графа скривилось в гримасе, — но слуг иногда бьют, и это в порядке вещей.

— Может быть, — сухо заметила Айрин. — В ваших словах есть своя правда, не спорю. Но это ничего не изменит. Я никогда не выйду замуж за Надаля.

Граф вздохнул, задумчиво поиграл скрытыми за спиной пальцами и снова сел в кресло.

— Айрин, мне не хотелось тебе этого говорить. Но твое упрямство не оставляет мне выхода. Незадолго до войны твой отец занял у меня под процент тысячу золотых.

— Я ничего не знала об этом. — Айрин была ошеломлена. Тысяча золотых? До войны это было не так уж и много, но сейчас…

— Ты и не могла знать об этом, — пожал плечами граф. — Но можешь не сомневаться, заем должным образом оформлен в торговой палате. Я считал, что это из лишнее, но твой отец настоял. Если хочешь, можешь проверить.

Айрин машинально кивнула. Тысяча золотых — огромные деньги. Что же делать?

Граф наклонил к ней свою седую голову и доверительно заметил:

— Если бы мы стали родственниками, я бы порвал расписку. Какие могут быть счеты между отцом и дочерью, не правда ли?

— Я уже говорила вам, граф, что не выйду за Надаля замуж, — ослабевшим, но все еще твердым голосом повторила Айрин. — Я верну вам деньги и погашу долг своего отца.

Граф откинулся на спинку кресла, лицо его затвердело.

— Что же, я уважаю ваше решение, — сказал он официально, подчеркнуто переходя на «вы». — И раз уж вы по-прежнему непреклонны, баронесса, вынужден просить вас погасить долг полностью. С вас ровно пять тысяч сто пятьдесят золотых монет…

— Как?! — воскликнула Айрин, теряя самообладание. — Вы же говорили всего о тысяче.

— Да, — подтвердил граф, — основная сумма долга — тысяча золотых. Остальное — набежавшие проценты.

— Так много? — вырвалось у Айрин.

— Можете проверить в торговой палате, — холодно ответил граф. — Прошло достаточно много времени, война и прочее… Много всего случилось. Мне кажется, что барон думал рассчитаться через пару месяцев, не более. Но что поделаешь, жизнь внесла свои коррективы.

— Когда… — Голос Айрин невольно сорвался. — Когда вам нужны будут деньги?

— По закону, — строго сказал граф, — как баронессе, я обязан дать вам пять дней сроку. Через пять дней вы должны рассчитаться.

Айрин прикрыла глаза и нервно сглотнула. Такую сумму ей не найти и за год. Даже тысяча была для нее кошмаром, а пять тысяч — это просто нереально.

— Если в назначенное время вы не рассчитаетесь, — продолжил граф зачитывать жестокосердный приговор, — я вынужден буду обратиться в геральдическую палату, чтобы отсудить в уплату долга баронство Гросбери.

У Айрин закружилась голова, ей стало дурно. С трудом она взяла себя в руки. Граф встал, собираясь, по-видимому, уходить, она тоже встала. «Хорошо, что под платьем не видно, как дрожат ноги», — мелькнула в голове глупая мысль.

— Айрин, — тон графа снова изменился, — мое предложение по-прежнему в силе. Прости Надаля и выходи за него замуж, и я разорву расписку. Поверь, мне это также неприятно…

— Граф, у меня есть еще пять дней, — невежливо перебила его Айрин. — Если я не найду денег, мы продолжим этот разговор, если, конечно, вы еще не передумаете. Но пока… дайте мне прийти в себя, — сказала она честно.

— Хорошо. — Граф вежливо склонил голову на прощание. — Я не передумаю, будь уверена.

После его ухода силы оставили Айрин, и она устало опустилась в кресло. На глазах появились долго сдерживаемые слезы. Как все было просто еще вчера. И как все стало плохо уже сегодня…

— Нет! Я не буду плакать, я буду драться! — прикрикнула она на себя. — Распускать нюни и рвать от бессилия волосы недостойно Гросбери.

В комнату заглянула ее новая горничная:

— Вы меня звали, ваша милость?

Айрин поспешно вытерла выступившие слезы.

— Нет, но ты мне нужна.

— Да, ваша милость?

— Граф Лондейл сейчас в столице. Спустись вниз и попроси хозяина гостиницы выделить тебе провожатого. После чего немедленно отправляйся к графу и передай ему на словах, что мне нужно с ним увидеться. Ты знаешь, в какой гостинице его искать?

— Да, ваша милость.

— Прекрасно, тогда не теряй времени.

Король вошел в ореховый кабинет веселый и разгоряченный. Ожидавший его граф Честер почтительно поклонился.

— Надеюсь, Честер, что дело срочное, — попенял ему Георг, садясь на свое место. — Мне пришлось прервать очень важное и интересное совещание.

— Поверьте, ваше величество, дело не только срочное, но и весьма важное.

— Выкладывай. — Глаза Георга все еще улыбались.

— Пришли известия из ставки герцога Эландриэля, ваше величество. Мои предположения подтвердились, покушения на время прекратятся.

— Это хорошая новость, но она могла и подождать, — заметил Георг.

— Да, ваше величество. Но есть и другая, которая ждать не может. Герцог Аркский через начальника своей тайной полиции планирует поднять в Глинглоке мятеж.

— Серьезная заявка. — Глаза короля перестали улыбаться. — Среди знати всегда достаточно недовольных, считающих, что их обделили, и рвущихся к власти.

— Вот именно, ваше величество.

— И кого же они прочат на мое место?

Граф назвал имя. Георг искренне удивился:

— Знатный род. Но претендовать на престол? Бароны не согласятся. Какая-то чушь получается, Честер.

Граф положил перед ним на стол листок, на котором было написано названное им имя. От этого имени отходила стрелка, которая вела к другому имени — женскому.

— Этот листок прямо из кабинета герцога.

— Хорошая работа, — похвалил Георг. — Но что это значит?

— Ваше величество, Айрин Конелли, баронесса Гросбери, вовсе не является дочерью покойного барона, как думают все. Она дочь его сестры, также ныне покойной, и вашего отца, короля Карла Третьего.

Георг открыл рот и закрыл. Лицо его выражало даже не удивление, а настоящее потрясение.

— Я ничего не знал, — сказал он наконец.

— Никто не знал, ваше величество, — мрачно отозвался граф. — Королю удалось скрыть это даже от меня. Но сомнений нет, целители уже проверили, она принадлежит к роду Нойманидов.

— Она женщина…

— Да, но она может родить сына, который и станет королем. А Вальмонды будут при нем регентами, ваше величество.

— Но как об этом узнал Аркский герцог?

— Герцог ничего и не знал, а вот его начальник полиции знал. Откуда — нам пока неизвестно, но мы над этим работаем, ваше величество.

— Айрин моя сестра, вот уж не думал… — Георг осекся и посмотрел на графа. — И что же ты предлагаешь?

— Ее потомство будет постоянной угрозой для вас, ваших будущих наследников и для всего королевства, ваше величество. Необходимо принять меры…

Глаза Георга сузились.

— Ты сошел с ума, Честер. Как бы там ни было, она моя сестра и к тому же абсолютно ни в чем не виновата. Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось. И тем более никогда сам не причиню ей зла.

Граф промолчал, но взгляда не опустил. Георг откинулся на спинку стула и задумался. Наличие незаконнорожденной сестры само по себе не было проблемой. Но ее ребенок мог стать тем знаменем, под которым сплотились бы недовольные. Георг не сомневался, что справится с мятежом, но сколько потрясений придется пережить королевству, сколько голов придется отрубить, сколько сил будет потрачено впустую… Не проще ли принять «меры», как советует Честер? Одна жизнь в обмен на десятки тысяч. Георг не строил иллюзий, нельзя управлять королевством в белых одеждах. Из двух зол меньшее — этим принципом руководствуются все правители. У королей своя мораль.

— Айрин знает?

— Нет, ваше величество.

— Честер, — тихо сказал король, — с ее головы не должен упасть ни один волос. Это не обсуждается.

Благодушное лицо графа окаменело, губы поджались. Георг выдержал его взгляд и с нажимом повторил:

— Не обсуждается.

Граф выдохнул, лицо его обмякло.

— Как скажете, ваше величество.

Глаза Георга потеплели.

— А теперь давай думать, как же нам вывернуться, чтобы и кур спасти, и лису не обидеть.

— Нелегкая задачка, ваше величество. До этого дня мы не уделяли особого внимания баронессе Гросбери, но слухи о скорой свадьбе с виконтом Вальмондом до нас дошли. Не знаю, насколько у них там все слажено, но, учитывая истинные мотивы Вальмондов, уверен, что слухи не беспочвенны. Если эта свадьба состоится, будет очень и очень плохо, ваше величество.

— Вальмонды, — сказал Георг и хищно усмехнулся. — Что же им неймется? Золота у них не меньше, чем у меня, знатности тоже хоть отбавляй. С моим братцем и его любимчиками Спенсерами в особой дружбе замечены не были. Всегда были сами по себе, а тут вдруг вылезли…

— Потому и вылезли, ваше величество, что всегда были сами по себе и играли только за себя. Зачем им было поддерживать вашего брата, чтобы быть вторыми после Спенсеров? Для этого они слишком горды. Они хотят быть первыми, ваше величество. Для начала регентами, а там, глядишь, и королями.

— Размечтались! Короны им захотелось. А того не ведают, что ушки-то за их спиной торчат эльфийские. И короной им насладиться не удастся. Мятеж страну расшатает. Начнется брожение. Вот тогда-то перворожденные и вернутся. Неужели не понимают?

— Корона ослепляет, ваше величество.

— Только дураков, — усмехнулся Георг. — Мельничный жернов и тот полегче будет. Вот смотри, нет на мне сейчас короны, а ведь все равно давит… — Он невесело рассмеялся. Затем резко оборвал смех и провел по лицу ладонью, словно снимая с себя раздражение и усталость. Синие глаза стали сосредоточенными, а черты лица затвердели, словно вырубленные из камня. — Айрин — вот ключ ко всей их комбинации, — сказал он спокойно и деловито. — Отрежем ее от заговорщиков, и они лишатся своего главного козыря.

— Ключ даже не в самой Айрин, ваше величество, а в ее будущем потомстве. У целителей есть методы…

— Нет.

— Как скажете. Тогда предлагаю нанести удар по самим Вальмондам, ваше величество. Молодой виконт изрядный гуляка.

— Слишком грубо, — Георг поморщился, — обязательно пойдут слухи. И если правда когда-нибудь выйдет наружу… К тому же главные игроки не Вальмонды, Честер. Тебе это известно, как никому другому. У эльфов наверняка наготове несколько запасных фигур…

В дверь деликатно постучали. Получив разрешение, в кабинет вошел королевский секретарь.

— Ваше величество, к вам посетитель. Граф Лондейл покорно просит об аудиенции.

— Я занят, — отрезал Георг, — пускай подождет. Постой… Что ему нужно?

— Граф сказал, ваше величество, что он пришел просить за баронессу Гросбери.

Георг переглянулся с графом Честером и сказал:

— Вот как… Тогда не будем заставлять его ждать. Зови.

Граф Лондейл выглядел усталым и озабоченным. Почтительно поприветствовав своего короля, он сразу перешел к делу:

— Ваше величество, я пришел просить не за себя, а за дочь своего друга Айрин Конелли, баронессу Гросбери. Девушка попала в очень неприятную ситуацию и нуждается в помощи…

Граф рассказал о долге погибшего барона, о набежавших процентах и требовании графа Вальмонда. Не считая нужным скрывать что-либо от короля, он поведал также о желании графа Вальмонда женить своего сына на Айрин и о неприятной истории, произошедшей в комнате горничной. Король слушал молча, не перебивая и очень внимательно.

— Бедная девушка обратилась ко мне за помощью, ваше величество. Но у меня нет такой суммы, и не у кого занять. Мы и сами в больших долгах, восстановление графства обходится недешево. Нам не к кому больше обратиться, ваше величество, кроме как к вам. — Почтительно поклонившись, граф Лондейл закончил свое повествование.

Король многозначительно посмотрел на графа Честера и сказал:

— Барон Гросбери много сделал для королевства. Позаботиться о его единственной дочери мой святой долг.

— Благодарю вас, ваше величество. — Граф Лондейл с облегчением улыбнулся.

— Подождите благодарить, Лондейл, я еще не договорил. Всем известно, что моя казна состоит только из долгов. Пять тысяч золотых — большая проблема не только для графа Лондейла, но и для короля Глинглока. Такие нынче времена, не мне вам рассказывать. Поэтому все, что я вам могу сейчас обещать, так это то, что я лично займусь делами баронессы Гросбери.

— Ваше величество, — поклонился граф, — этого более чем достаточно.

— Будем надеяться. Где сейчас баронесса Гросбери?

— В гостинице «Три короны», ваше величество.

— Пускай сегодня же переезжает в Эрандаль. Я распоряжусь, чтобы для нее приготовили покои.

Прошло четыре дня. Для Айрин это были тяжелые дни ожидания и неизвестности. Для короля не менее тяжелые дни, проведенные в непрерывных совещаниях и консультациях. Георг не лукавил перед графом Лондейлом, пять тысяч золотых были для него сейчас суммой весьма весомой, хотя дело конечно же было не в деньгах. На кону стояли гораздо более высокие ставки. Благодаря информации из ставки герцога Эрандаля король получил определенное преимущество и пространство для маневра. И собирался воспользоваться этим сполна.

Из всех возможных вариантов он выбрал самый неожиданный и неоднозначный. В глазах короля и его советников этот вариант имел множество плюсов и радовал своей перспективностью. Но зато мог вызвать немало вопросов и даже прямое отторжение у его непосредственных участников. Дело было не просто сложным, но и очень деликатным. Поэтому Георг решил взять на себя самую трудную его часть (как ему тогда казалось) и лично переговорить с Айрин. Их разговор состоялся в покоях, выделенных Айрин во дворце, наедине, без нежелательных свидетелей.

Они долго молчали, отделываясь ничего не значащими фразами. На следующий день Айрин должна была погасить долг графу Вальмонду, и эта мысль не давала ей покоя. Георг же в свою очередь не решался начать серьезный разговор. Хотя они не раз встречались в детстве, он практически ее не знал и не мог сейчас определиться, какой тон лучше всего выбрать: дружелюбно-покровительственный, сухой и властный или откровенный и доверительный.

В темно-синих глазах девушки Георг видел волнение, сдержанность и внутреннюю строгость. Как она воспримет его предложение — оскорбится? расплачется? покорится? Или, напротив, будет сопротивляться до последнего?

На стене напротив висело небольшое овальное зеркало, обрамленное бронзовыми цветами и листьями. Георг случайно посмотрел в него и вздрогнул. На него смотрели точно такие же темно-синие глаза, как и у Айрин, это были его глаза. «Боже, как мы, оказывается, похожи, — подумал Георг. — И почему я не заметил этого раньше? Сестра…»

— Айрин, — взволнованно начал он, и по его тону Айрин поняла, что начался серьезный разговор, — в первый и в последний раз я буду говорить с тобой как с сестрой. И это не фигура речи. Ты — моя сестра. Мы с тобой дети одного отца.

Он сделал паузу, давая девушке возможность осмыслить услышанную новость. Айрин была шокирована настолько, что мысль о долге, мучившая ее все это время, мгновенна была забыта.

— Этого не может быть! — почти выкрикнула она, краснея. — Моя мать не могла изменить отцу.

— Она и не изменяла. Твоей настоящей матерью была сестра твоего отца — Аделия Конелли. Барон с женой лишь удочерили тебя.

Айрин сделала инстинктивный отрицающий жест, но ничего не сказала. По глазам короля она поняла, что он не шутит. Да и как можно шутить подобными вещами? Айрин закрыла лицо ладонями. Георгу показалось, что она плачет, но она не плакала. Сделав над собой усилие, она отняла ладони и посмотрела на короля. Лицо ее раскраснелось, но глаза были сухими.

— Почему… Как все это произошло?

По ее взгляду Георг понял, что если она и не приняла его слов, то, по крайней мере, поверила.

— Я не знаю, — ответил он честно. — В этой истории много неизвестного. Достаточно того, что я сам узнал об этом совсем недавно. Правда была хорошо скрыта, хотя, видимо, все-таки недостаточно.

В последних словах прозвучала горечь, не ускользнувшая от Айрин.

— Что-то случилось… ваше величество?

Глаза короля блеснули.

— Я же сказал, сегодня мы говорим как брат и сестра, поэтому можешь не обращаться ко мне, как к королю.

В другое время Айрин не удержалась бы от ехидного: «Только сегодня?» — но сейчас она была слишком ошеломлена, чтобы язвить.

— Как скажешь, — сказала она совсем тихо и повторила: — Что-то случилось… брат?

Это простое «брат» неожиданно укололо Георга прямо в сердце. Он вспомнил берег бушующего моря, вспомнил лицо Карла, не того, что отправил его в изгнание, а того, что, бывало, играл с ним в детстве, вспомнил егеря Ксанва, ставшего оборотнем и убившего Карла по его, Георга, приказу… Можно сколько угодно успокаивать себя, говоря, что ты спас королевство. И пусть это будет тысячу раз правдой, все равно ничто не снимет с тебя вины за братоубийство. Вины не перед богом, перед собой. Теперь у него появилась сестра. И история, похоже, начинает повторяться… Георг тряхнул головой, прогоняя наваждение. Он не слепое орудие судьбы. И этот разговор тому доказательство.

— Да, сестра, случилось. И не только со мной, но и с тобой… с нами. Твой долг графу Вальмонду, его упорство в желании выдать тебя за своего сына и наше родство — звенья одной цепи.

— Понимаю, — почти прошептала Айрин, — одно дело баронесса, другое дело дочь короля, пусть даже и внебрачная. Вальмонды хотят породниться с тобой и упрочить свое положение.

— Если бы так, — Георг безрадостно усмехнулся, — я был бы даже, наверное, не против. К сожалению, все намного серьезнее. Ты им нужна только для того, чтобы родить наследника, в котором кровь Нойманидов смешается с кровью Турэ. Ребенка, при котором они смогут быть регентами.

— Регентами? — непонимающе переспросила Айрин. — А как же ты? Ты же король.

— А меня убьют, — спокойно сказал Георг, — уже не раз пытались и попытаются снова. Поднимут мятеж, затеют смуту и под шумок угостят меня ударом кинжала. Дальнейшее просто, как дважды два. Других Нойманидов, кроме твоих детей, не будет.

— Это подлость! — Глаза Айрин сверкнули. — Это неслыханная подлость и предательство…

— Для кого как, — тихо сказал Георг.

— Почему ты просто не прикажешь их арестовать? — спросила она срывающимся от гнева голосом.

— Арест принесет больше вреда, чем пользы, — терпеливо пояснил Георг. — Знать будет недовольна, и число потенциальных мятежников только увеличится. А проблема останется нерешенной, уйдут Вальмонды, появятся другие. Графы, виконты, бароны — все будут добиваться твоей руки.

— Я… я никогда не причиню тебе вреда, — сказала Айрин.

Георг улыбнулся, она почти дословно процитировала слова, сказанные им графу Честеру.

— Я тебе верю. Но если ты выйдешь замуж и родишь сына, от тебя уже мало что будет зависеть. В лучшем случае тебя заточат в неволе, в худшем… избавятся, как и от меня.

— Тогда я никогда не выйду замуж! — воскликнула Айрин.

— Ради брата? — Брови Георга изогнулись.

— Ради короля, — отрезала Айрин. — Ты выиграл войну, спас народ от голода и теперь делаешь все для нашего королевства. Я говорю не голословно, беженцы, возвращающиеся в баронство, славят твое имя и верят только тебе. И не они одни. Без тебя в королевстве воцарится хаос.

— Твое бы благоразумие да всем нашим вельможам в головы. — Георг рассмеялся коротким, невеселым смехом. — «Никогда не выйду замуж» — твой порыв благороден. Но, к сожалению, это не поможет ни тебе, ни мне. Пока есть возможность, что ты родишь наследника, сохраняется возможность мятежа. За тобой станут охотиться так же, как и за мной. Разница только в одном — меня будут пытаться убить, а тебя похитить, чтобы силой принудить к замужеству. Твое происхождение как красная тряпка для быков-вельмож и их заграничных подстрекателей.

— Что же делать? — Айрин растерянно развела руками. — Мне что, умереть?

— Не скрою, такой вариант тоже рассматривался.

Айрин хотела рассмеяться, но посмотрела в серьезное лицо брата и передумала.

— Сколько же всего рассматривалось вариантов? — спросила она.

— Четыре, — без тени улыбки ответил Георг. — Первый — это твоя смерть. Второй — искусственно вызванное бесплодие. Третий — ты озвучила сама, жизнь в Эрандале под надежнейшей охраной. Скажу сразу и не кривя душой: первые два варианта для меня недопустимы. Что бы ни случилось, этого не будет, даже если ты сама вдруг этого пожелаешь.

— Спасибо.

Айрин не язвила, она понимала, что в такой игре ее жизнь и здоровье недорого стоят. Георг ей брат только по крови. У него нет к ней сердечной привязанности, как обычно бывает между братом и сестрой, с детства растущими вместе. Практически она для него чужая, и Айрин была ему искренне благодарна за его решение.

— Остаются два варианта, — продолжил Георг, глядя ей в глаза. — Первый — золотая клетка в Эрандале. Пока я жив, я буду следить, чтобы никто до тебя не добрался. Ты будешь обеспечена всем, но лишена свободы. Баронство возьмут под надежную опеку, но вернуться в него тебе будет не суждено. Как я уже говорил, этот вариант всего лишь полумера.

— Я поняла, — слабо улыбнулась Айрин. — Есть еще один вариант, который нравится тебе больше остальных, и ты плавно меня к нему подводишь.

Глаза Георга улыбнулись в ответ. Она и в самом деле его сестра. Сходство не только во внешности, но и в образе мышления. Хорошо, что он не стал изворачиваться и лгать или, наоборот, давить своим авторитетом. Она достойна того, чтобы знать правду.

— Да, есть еще один вариант, — подтвердил он ее догадку. — И ты права, на мой взгляд, этот вариант наилучший. Но неволить я тебя не буду. Решение останется за тобой.

— Что же это за вариант?

— Ты выйдешь замуж, — лицо Георга заострилось, четко выступили скулы, — но только за того человека, за которого я скажу.

— Мне позволено будет выбрать? — побледнела Айрин.

— Нет, — Георг с сожалением мотнул головой, — только один человек может стать твоим мужем и отцом твоих детей.

— И кто же он? — Несмотря на все ее старания, голос Айрин предательски дрогнул, и последнее слово она произнесла едва слышно.

Георг назвал имя. Глаза Айрин вспыхнули ярким пламенем. Темно-синие взгляды перекрестились. Несмотря на все свое смирение, Айрин почувствовала злость. Стресс последних дней, предательство Надаля, ультиматум его отца, ошеломляющее откровение о ее настоящих родителях — все эти потрясения готовы были выплеснуться в безудержном потоке гнева.

— Ты можешь остаться в Эрандале, — мягко напомнил Георг.

Взгляд короля потерял жесткость, где-то в самой глубине его синих глаз Айрин разглядела горечь. Ярость иссякла так же внезапно, как и нахлынула. Ей стало жалко и себя, и Георга, несущего на плечах неподъемное бремя власти, и своих горячо любимых родителей, которые на самом деле оказались приемными и всю жизнь свято хранили эту тайну. Плечи девушки опустились, и она заплакала.

Георг растерялся. Айрин прильнула к брату и спрятала свое лицо на его груди. Дважды сирота, внезапно обретшая брата, пусть и всего на один вечер. Камзол и рубашка на груди короля промокли от ее слез. Георг смущенно гладил сестру по растрепанным волосам и неуклюже успокаивал. Он уже привык быть королем — как бы это ни было трудно, тем чуднее ему было чувствовать себя старшим братом. Душа его, закаленная невзгодами, войной и непрекращающимися покушениями, неожиданно размякла. Решимость улетучилась без следа. Если бы Айрин стала спорить, он бы сумел настоять на своем. Но она расплакалась. И Георг в одночасье оказался обезоружен.

— Ну что ты, глупая, — шептал он с удивлением и раскаянием. — Не плачь, все это вздор и чушь. Весь этот выбор никому не нужен. Живи как желаешь, а я присмотрю, чтобы тебя не обижали. Все эти мятежи и заговоры — справлялись не раз, справимся и снова. Выходи замуж за кого хочешь, слышишь?…

Айрин внезапно выпрямилась. На заплаканном лице ее появилось упрямое выражение решимости, столь свойственное обоим ее отцам, и настоящему и приемному.

— Ты эту ношу несешь, и я буду ее нести, — сказала она несколько бессвязно. — Не отказывайся от своих слов, ты король… тебе нельзя… слышишь, нельзя.

Георг оторопел. Айрин вытерла платком слезы и заговорила уже более уверенно и спокойно, но по-прежнему слегка сумбурно:

— Ты дал мне выбор, и это уже более чем благородно. Что ж я, не понимаю, что ли… Я, как и ты, не люблю полумер и незаконченных дел. Если ты считаешь, что так оно будет лучше, значит, и я так считаю. Замуж так замуж… По крайней мере, я его знаю и знаю, что он достойный человек… А любовь и прочее… это все игры.

Глаза Георга выразили странную смесь вины и одобрения.

— Ты настоящая принцесса, — сказал он Айрин.

— Нет, — парировала она, гордо вскидывая голову. — Я — баронесса Гросбери. Всегда себя таковой мыслила и буду так полагать и впредь.

— Жалко, что я не могу открыто называть тебя своей сестрой, — с искренним сожалением сказал Георг.

— Это излишне, ваше величество, — Айрин почтительно склонилась, — достаточно, если вы будете меня таковой считать.

— В этом можешь быть уверена. Но знать о нашем родстве никто не должен.

Глаза Айрин на мгновение затуманились.

— А он? — спросила она и отчего-то покраснела.

— И он тоже, — твердо сказал Георг. — Завтра с графом Вальмондом рассчитаются от его имени, пускай все думают, что причина в этом. Он тоже так должен думать.

Вот и долгожданный вызов к магистру ордена Корвину Талботу. Рустам с затаенной тоской подправил орденский белый плащ. Сегодня он его надевает в последний раз. Вызов к магистру в данных обстоятельствах может означать только одно — отставку.

— Недолго я пробыл найманом, — сказал себе Рустам, стараясь приободриться. — Да и чего тут удивительного, ведь я наполовину дулат, а на другую половину аргын [9]. Будь я хоть на одну четвертую найман, может быть, все и по-другому повернулось бы.

Немудреная шутка не помогла, наоборот, ко всему прочему добавилась тоска по навсегда утраченной родине.

Рыцари-найманы, находившиеся в приемной магистра Корвина, отдали Рустаму честь, а вестовой магистра провел его в кабинет без очереди. Они уважали его и отдавали должное его заслугам, но никто из них не хотел бы оказаться на его месте.

Магистра в кабинете не было, и Рустаму пришлось ждать. Это были тяжелые минуты. Наедине со своими мыслями и тягостным ожиданием. И прошлое и будущее виделось Рустаму только в черном свете. Напряжение последних месяцев выходило из него звенящей тоской. Так чувствуют себя, наверное, спортсмены, добившиеся права участвовать в Олимпиаде и лишенные этой возможности в последние минуты перед отъездом. Когда все усилия идут прахом и все кажется тщетным и лишенным смысла.

Еще бы немного, и Рустам стал бы биться головой об стену. Слава всевышнему, магистр Корвин вернулся вовремя, избавив его от этой сомнительной процедуры.

— Радуйся, — бросил ему магистр еще с порога.

— Чему? — удивился Рустам.

А в голове промелькнуло: «Неужели оставят в ордене?»

— Только что от его величества. Говорили о тебе.

Сердце Рустама наполнилось надеждой. «Пусть только оставят, а я уж докажу, что обузой не буду…»

— Быть тебе бароном, — огорошил его магистр.

— Чего?! — Лицо Рустама вытянулось. Тут и разочарование, и удивление вкупе с полным непониманием происходящего.

— Чего слышал, — весело ухмыльнулся Корвин. — Его величество добр к своим найманам. Дитона пожаловали замком, твои услуги оценили выше, будешь бароном.

— Зачем бароном? — выскочило у Рустама. — Я в ордене хочу остаться.

— Чудак-человек, — Корвин все еще улыбался, — ты же понимаешь, что для ордена ты уже не годен. Так будешь бароном. Представляешь, БАРОНОМ…

— Да хоть графом! — невежливо выпалил Рустам. — Зачем мне это? Я думал, оставят в ордене, а тут…

Он скривился и даже застонал с досады. Улыбка сползла с лица магистра. С одной стороны, следовало разозлиться — тут такая милость, а он, видишь ли, недоволен, паршивец… А с другой стороны, порыв Рустама пришелся Корвину по душе. Другой бы пустился в пляс на его месте, а этот чуть не плачет.

— Сядь, — велел он Рустаму, а сам возбужденно прошелся по кабинету. Остановившись возле понурившегося Рустама, взволнованно заговорил: — Переживаешь? Молодец, хвалю… но ведь глупо. Ты ведь знал, что не годен. Знал… Даже я не могу с этим ничего поделать, совесть не позволит. В общем, не мельтеши. Будешь бароном, и все тут. Бароны, между прочим, тоже службу должны нести. Так что можешь считать, что тебя просто перевели на другую должность. Был егерем — стал найманом, был найманом — стал бароном…

— А обратно в егеря нельзя?

— Что?! — взвился магистр.

Привлеченный шумом, в кабинет заглянул вестовой, но под бешеным взглядом магистра тут же выскочил обратно, плотно прикрыв за собой двери. Несколько долгих минут Корвин восстанавливал самообладание. Все это время Рустам молча сидел перед ним на стуле.

Уже совершенно себя контролируя и даже удивляясь, с чего это вдруг он позволил себе так разволноваться, Корвин сел за свой письменный стол.

— Короче, так, — сказал он спокойно и категорично, — дурку мне тут не валяй. Его величество сказал — будешь бароном, значит, будешь бароном. Воспринимай это как хочешь. Главное, что остальные воспримут это как награду и будут служить еще усерднее.

Рустам пожал плечами, разочарование притупилось, вспыхнувшая было надежда погасла. Чего же тогда спорить?

— А каким бароном? — спросил он вяло.

Корвин удовлетворенно качнул головой: вот так-то лучше, а то устроил здесь комедию. Уже давно никто не заставал его врасплох. А тут какой-то юнец, и на тебе…

— Будешь бароном Гросбери, — сказал он почти буднично.

— Чего?! — повторно повысил Рустам голос, враз растеряв всю свою понурость и покорность. — Как это Гросбери?!

— Запросто! — отрезал Корвин. Уж во второй-то раз его выбить из равновесия не удастся. — Сядь и не ори! Я пока еще твой магистр и командир, рыцарь!

Рустам сел на стул и спросил уже спокойнее:

— Почему Гросбери? Там же баронесса… С ней что-то произошло? Неужели она… неужели ее…

Рустам не договорил. Мысль о том, что с Айрин что-то случилось, показалась ему дикой. Магистр не стал его томить:

— Нет, ничего особенного с ней не произошло, жива и здорова.

Рустам с облегчением вздохнул и тут же недоуменно нахмурился:

— А тогда как же?…

— Очень просто. Женишься на ней и станешь бароном. Дело житейское…

И вот тут-то и начались непредвиденные королем трудности. Да и кто бы мог предугадать, что заштатный рыцарь с таким упорством будет отказываться от титула? Своим упрямством Рустаму удалось второй раз за день вывести магистра Корвина из себя. Магистр убеждал, магистр давил, магистр просил… Рустам упрямо стоял на своем: из ордена, если уж на то пошло, он уйдет. Но становиться бароном, да еще и вот так, женившись по приказу, без любви и против воли самой Айрин (насколько он понял из объяснений магистра Корвина), он не будет.

Через полтора часа магистр сдался и отослал Рустама из кабинета, напоследок велев хорошенько подумать. Рустам подумал и еще больше утвердился в своем решении. Уже поздним вечером его вызвали к графу Честеру. На этот раз граф не стал изображать из себя добродушного простачка. Он неплохо изучил характер Рустама и повел разговор уверенно и деловито. Граф напомнил Рустаму, что тот состоит на королевской службе.

— А королевская служба бывает разной, — сказал граф. — Ты глинглокский рыцарь. Когда шла война, ты был офицером. Потом стал егерем. Затем вступил в орден найманов. Все это время ты выполнял свой долг, и выполнял его образцово. Пришло время продолжить службу, уже в качестве барона. Король не отправляет тебя на пенсию, как сэра Дитона, в отличие от него ты все еще способен к службе, и ты ее продолжишь. Только в новом качестве. Ты же не стал спорить, когда тебя сделали егерем. Так в чем же дело?

Поначалу Рустам и сам себе не мог толком объяснить, в чем же, собственно, дело. С помощью графа Честера, путаясь и волнуясь, он сформулировал-таки свой отказ: причина в Айрин, он ее сильно уважает, и ему не хочется ее принуждать, тем более что никаких чувств между ними нет. Однако и на это у графа Честера нашлись весомые аргументы.

— Ты видел, в каком состоянии пребывает сейчас баронство Гросбери? — спросил он.

— Да, — уверенно ответил Рустам, — я видел, в каком состоянии баронство Гросбери. И должен отметить, что для разоренной войной провинции состояние очень даже неплохое, особенно если начать сравнивать.

— Верно, — не стал спорить с ним граф, — работа проделана неплохая. Но главные трудности впереди, и лягут они на хрупкие женские плечи. Гросбери нужен хозяин.

На что Рустам ответил: хозяин из него никакой.

— Зато воин хороший, — возразил ему граф. — А это весьма нелишне, учитывая, что баронство входит в северную марку. Уж кому-кому, а бывшему егерю маркграфа Норфолда это должно быть хорошо известно.

— Но почему я? — удивился Рустам.

Тогда граф пустил в ход свой главный аргумент. Он рассказал о долге отца Айрин графу Вальмонду, поведал о набежавших процентах и закончил упоминанием о сроке погашения, истекающем как раз завтра. Не забыв упомянуть, что в противном случае Айрин потеряет свое баронство.

Рустама эта новость искренне огорчила, но он все еще не понимал, почему все-таки он.

— Ну тут все просто, — заулыбался граф. — Ты верно служил его величеству и спас ему жизнь, пострадав при этом. Со стороны его величества будет весьма разумно наградить тебя пятью с половиной тысячами золотых монет. Ты поможешь Айрин погасить долг и сохранить баронство, взамен станешь бароном, а король приобретет среди титулованной знати еще одного верного соратника, на которого полностью можно положиться. Все довольны, не так ли?

Рустам задумался. У него были свои соображения на этот счет, но он всерьез опасался, что граф запутает его своим красноречием, поэтому он не стал выдвигать ему свои возражения, попросив вместо этого о встрече с Айрин. Признаться, тут просчитался даже граф: он всерьез решил, что дело уже улажено, и тут же организовал свидание.

Айрин встретила Рустама подчеркнуто вежливо и официально. Это его невольно уязвило, он полагал, что они друзья. Впрочем, винить ее в этом он и не подумал. Когда они остались одни, он преклонил колено, словно перед королевой:

— Баронесса, я пришел, чтобы сказать: вам не нужно выходить за меня замуж. Это неправильно.

Айрин открыла рот, но Рустам не дал ей ничего сказать, пусть это и было невежливо:

— Я знаю о вашем долге. И хочу сказать вам, чтобы вы не волновались. Меня обещали наградить за службу, я хочу передать эти деньги вам без всяких условий…

Глаза Айрин сверкнули.

— Я не нуждаюсь в подачках, сэр.

Рустам отшатнулся, как от удара.

— Это не подачка, это подарок от друга… смею надеяться, что друга…

— Ваш поступок оскорбителен, сэр, — строго сказала Айрин. — Все уже обговорено и решено наилучшим образом. Не превращайте действие в фарс…

Это было жестоко и незаслуженно. Но она так устала, что сразу взяла неверный тон, впрочем, в то мгновение ей было почти все равно.

Рустам поднялся на ноги, смуглое лицо его побледнело.

— Завтра вы погасите долг моего отца. — Айрин постаралась смягчить тон, но пережитые потрясения наложили свой отпечаток, слова ее прозвучали на редкость черство и неприязненно. — Это будет вашим свадебным подарком, сэр. После чего непременно последует свадьба, ибо Гросбери всегда выполняли свои обязательства, моим же приданым будет баронство. Эта равная сделка, и никто никого не унижает излишними одолжениями. Вы меня понимаете, сэр?

Рустам отстраненно кивнул.

— Вот и прекрасно. — Даже улыбка у нее получилась вымученной и злой. — А теперь оставьте меня, пожалуйста, мне необходимо отдохнуть.

Рустам посмотрел ей в глаза — яркие, синие и холодные, как январский снег.

— Я должен спросить… Вы меня любите?

— Конечно же нет, — почти выкрикнула Айрин. — Пожалуйста, уходите!

Она сказала чистую правду, это он понял сразу. Сухо поклонившись, Рустам ушел. Разум его пребывал в смятении, а чувства бились в груди, как рыбы, вытащенные на лед. Он и думать позабыл про орден и свои утренние переживания. Происходившее с ним было настолько нереально и неприятно одновременно, что это сводило его с ума.

Глава 8 Она не твоя

Большой зал Эрандаля, толпа народу. Повсюду цветы, мишура, конфетти и одуряющий запах местных благовоний. Разодетый в бархат и позолоту, Рустам чувствовал себя идиотом. «Так надо!» — строго шепнул ему распорядитель. И Рустам покорился, как покорялся всему, что с ним происходило в этот сумасшедший день. Лица окружавших его людей расплылись бесформенными пятнами, голоса слились в единый неразборчивый гул. Рядом стоит Айрин в белом роскошном платье. Ее лицо скрыто под вуалью, ей повезло. Лицо Рустама открыто нескромным взглядам — смуглая кожа, горящие нездоровым лихорадочным блеском глаза, широкие скулы, покрытые багровыми пятнами. Ему кажется, что его разглядывают, как обезьянку в цирке, и от этого становится еще хуже.

Церемония длится бесконечно долго. Слова, слова, слова, снова слова… Рустам не понимает их смысла, он даже и не прислушивается. Айрин держит его под локоть, и ему кажется, что он чувствует холод ее руки. Наконец королевский церемониймейстер заканчивает свою речь, и его место занимает коннетабль.

— Рустам Алматинский, рыцарь глинглокской короны, — чеканит он по-военному каждое слово, — согласен ли ты взять в жены Айрин Конелли, баронессу Гросбери?

— Да…

Зачем он это сказал? Для чего? Не так он представлял свою свадьбу, совсем не так. А церемония тем временем продолжается.

— Айрин Конелли, баронесса Гросбери, согласна ли ты взять в мужья Рустама Алматинского, рыцаря глинглокской короны?

— Да…

Словно бы и не Айрин это сказала, а бездушный робот. Рустам не узнал ее голоса, не услышал ни одной живой интонации.

— Властью, данной мне королем и народом Глинглока, объявляю вас мужем и женой!

Поднялся дикий шум, загудели трубы, забили барабаны, закричали люди. Рустаму показалось, что он слышит голоса Гарта и Сарда, что-то восторженно ревущих, перекрикивая музыкантов и толпу. Коннетабль поднял руку, и шум понемногу стих. По его приказу нарядные пажи надели молодым на руки золотые браслеты, символы их брака.

— Можете поцеловаться, — ухмыльнулся коннетабль.

Снова поднялся шум. Дрожащими руками (как он ненавидел себя за эту дрожь!) Рустам поднял вуаль и увидел лицо Айрин, бледное и строгое. Ее синие глаза обожгли его холодным огнем. Рустам на мгновение замер, но орущая толпа требовала поцелуя. Он неловко приложился к ее сухим горячим губам. Толпа взревела.

Все дальнейшее размазалось в памяти одним длинным и тягучим действием. Бесчисленные поздравления большей частью от малознакомых и совершенно незнакомых ему людей. Пир, на котором почти никто не обращал на них никакого внимания, все пили и веселились в свое удовольствие. Подарки, на которые ему было глубоко наплевать. Он практически не притронулся к еде, Айрин, насколько он видел, тоже.

Когда стемнело, пьяная толпа, словно повинуясь чьему-то приказу, подхватила их и мутной волной понесла к убранной цветами спальне. Десятки незнакомых людей, мужчины и женщины с хмельными, раскрасневшимися лицами, разместились в комнате и, перебрасываясь похабными шутками, приготовились к очередному развлечению. Рустама прорвало. Он дико и бессвязно заорал на них и принялся выталкивать их из комнаты. Кто-то стал возражать, кто-то полез в драку, началась свалка. Непонятно откуда вынырнули Гарт с Сардом и, щедро работая кулаками, помогли Рустаму освободить комнату от посторонних.

— Не волнуйся, — прогудел Гарт, — мы будем снаружи и никого не пустим.

И Рустам был ему за это благодарен. Он закрыл дверь, задвинул засов и оглянулся на Айрин. Она безучастно сидела на краю кровати. Сердце Рустама перехватило от неожиданно нахлынувшего волнения. Он сел рядом с ней. Она молчала, он тоже. С каждой минутой становилось все холоднее. Как ни странно, они сидели очень близко, но каждое мгновение словно отдаляло их друг от друга все сильнее. Рустам повернул голову и совсем рядом увидел нежное, застывшее лицо. Он наклонился к Айрин, почти прикоснувшись носом к ее щеке, и вдохнул ее запах, свежий и пьянящий. Тогда он ее поцеловал, очень осторожно, едва притронувшись. Она не шелохнулась. В ее глазах он разглядел мрачную покорность. Рустам понял, что, что бы он сейчас ни сделал, она не будет сопротивляться. В конце концов, он ее законный муж, имеет право…

К черту! Рустам резко встал, расстегнул опостылевший позолоченный камзол и с наслаждением закинул его в темный угол. Оставшись в штанах и тонкой рубашке, он сдернул с кровати покрывало, расстелил его на полу и, закутавшись в одеяло, лег на покрывало.

— Ты как хочешь, — буркнул он зло, — а я устал и буду спать прямо здесь. Кровать твоя.

Айрин не ответила. Через некоторое время Рустам услышал тихий шелест платья. Скрипнула кровать, и все затихло. «Какой же я кретин!» — успел он сказать самому себе, прежде чем провалился в тяжелый и безрадостный сон.

Проснувшись, Рустам какое-то время не мог понять, где же он находится. А когда понял, то почувствовал себя донельзя погано. Откинув одеяло, он поднялся с пола. В большое окно радостно светило утреннее солнце. Смятая кровать была пустой. Из дальней части комнаты, скрытой за тяжелой ширмой, до его слуха донеся приглушенный плеск воды. Он даже обрадовался, ему не хотелось сейчас встречаться с Айрин глазами. Рустам подошел к двери и прислушался: какой-то странный звук, то ли хрип, то ли рычание. Он отодвинул засов и открыл дверь. Спавший в коридоре, прямо на полу, Гарт перестал храпеть и открыл глаза. Лежавший чуть дальше Сард так и не проснулся, продолжая выводить носом незамысловатые рулады. Гарт встал на ноги, с наслаждением зевнул, потянулся, хрустнув суставами, и игриво подмигнул Рустаму.

— Ну как?

Рустам выдавил улыбку и поднял большой палец. Гарт широко осклабился и, прежде чем Рустам успел ему помешать, заглянул в спальню. Улыбка сползла с его большого лица, глаза стали серьезными. Рустам пожал плечами — понимай как хочешь. Гарт прошел в спальню, посмотрел на кровать и задумчиво почесал в затылке. Рустам поднял с пола одеяло и покрывало.

— Нехорошо, — тихо произнес Гарт.

— Я сам решу, что для меня хорошо, а что плохо, — с вызовом сказал Рустам.

— Конечно, — мягко отозвался Гарт, — но ты не понял. Нехорошо, что простыня не испачкана. Согласно обычаю ее нужно вывесить за окно, дабы все убедились, что невеста была непорочна. Если простыни не будет, пойдут разговоры…

Рустам прикусил губу, огляделся по сторонам.

— У тебя есть нож? — спросил он у Гарта.

Гарт протянул ему кинжал. Рустам с силой провел по ладони и обильно залил закапавшей кровью простыню. Гарт молча подал ему свой платок. Рустам вернул ему кинжал и обмотал платком руку.

— Нужно будет заглянуть к целителю, — бесстрастно заметил Гарт, — чтобы не бросалось в глаза.

Рустам был благодарен ему за эту бесстрастность и немногословность. Хорошо, когда у тебя есть друзья. Гарт сдернул с кровати окровавленную простыню и вывесил ее за окно. Послышался одобрительный гул и даже смех. Шум воды за ширмой затих. Гарт молча кивнул Рустаму и, неслышно ступая, вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ширма раздвинулась, и показалась Айрин в простом сером платье, аккуратно причесанная и умытая. Ее тонкое лицо было немного бледным, но достаточно спокойным.

— Доброе утро, — сказал Рустам, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Доброе утро, — эхом отозвалась Айрин.

В следующее мгновение она увидела простыню за окном. Переведя быстрый взгляд на его окровавленную ладонь, она сразу же все поняла. Рустаму показалось, что в ее глазах сверкнуло презрение, он сжал зубы и вышел из комнаты. Черт их поймет, этих аристократок…

Они вернулись в Гросбери. Их встретили с ликованием и неподдельной радостью. На людях Айрин улыбалась и держала Рустама за руку, когда они оставались одни, она отворачивалась от него и делала вид, что не замечает его робких усилий наладить хоть какие-то отношения. Почему так происходит, она не могла объяснить даже самой себе. Она хорошо относилась к Рустаму до замужества, пожалуй, они даже могли бы стать друзьями. Но замужество все перевернуло. Муж стал невольным олицетворением всех неприятностей, обрушившихся на нее. Она не могла злиться на короля, и трудно было злиться на Вальмондов, оставшихся в столице, тем более она не могла думать плохо о своих родителях, приемных и настоящих. Оставался только Рустам, ни в чем не виноватый, зато ежедневно напоминавший ей о пережитых потрясениях одним только своим видом. Ее злил его непривычный облик, слишком смуглый, слишком широкоскулый и узкоглазый. Ее злила его власть над ней. Он не принуждал ее к близости, каждый раз устраиваясь спать на неудобном диванчике, но он мог принудить ее к близости (которой она втайне страшилась), и это ее злило. Ее злило также его благородство, с каким он молча ложился на диванчик, а утром сам прибирал за собой постель, чтобы слуги не догадались, что они спят отдельно. Ее злила его вежливость, будь он грубым и скверным, ей было бы, наверное, легче. Ее злило в нем все, начиная с одежды и заканчивая манерой говорить. И Рустам чувствовал ее злость и неприязнь, но не мог понять и объяснить логически. Он строил неверные предпосылки, находил тысячу причин (не имевших никакого отношения к реальности) и очень переживал. Потому что в отличие от нее в его душе неожиданно проснулись чувства. Она одаривала его презрительным взглядом, а он замирал отсвета, лучившегося из ее ярких глаз. Она демонстративно отдергивала руку, едва они оставались одни, а он наслаждался грацией ее движений. Она холодно поджимала губы, а он мечтал их поцеловать, с тоской вспоминая тот первый и единственный сухой свадебный поцелуй. Он спал на диване, а она на кровати, и он подолгу лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию. Иногда она вставала раньше его, а он хоть и просыпался, но не открывал глаз, слушая ее легкие шаги. Это было похоже на наваждение. Но он ни чего не мог с собой поделать, с каждым днем все больше влюбляясь в свою жену.

Таким образом их союз был одинаково мучителен для них обоих, хотя и по разным причинам. Это было тем более странно, что окружающие считали их очень хорошей парой. Айрин очаровала и Гарта и Сарда, последовавших в Гросбери за Рустамом. Она была с ними приветлива и дружелюбна, а они находили ее хоть и немного строгой, но разумной и неизменно справедливой (к сожалению, ее справедливость не распространялась на Рустама). А Рустам понравился жителям баронства. Поначалу они встретили его немного напряженно. Но затем по достоинству оценили его простоту, твердость и, как ни странно, хозяйственность.

Несчастный в спальне, Рустам неожиданно обрел успокоение в заботах о баронстве. В Глинглоке крестьяне не были подневольными, но и не имели, по большей части, собственной земли. Землю они арендовали у феодалов. При этом они не обладали полной свободой, арендные договора заключались на десятилетия, и весь этот срок крестьяне были привязаны к земле, на которой феодалы были полновластными хозяевами и исполняли обязанности судей. И все-таки это не было рабством. Феодалы не могли продавать своих крестьян и не могли убивать их без суда. Если крестьянин хотел уйти до окончания договора аренды, он выплачивал неустойку, учтенную в договоре, и мог быть абсолютно свободен. Помимо выплаты аренды арендаторы обязаны были отрабатывать определенное количество дней на полях феодала или в замке, причем служба в замке считалась легче и престижнее. Поначалу все эти премудрости ставили Рустама в тупик, но понемногу он разобрался, а разобравшись, искренне порадовался отсутствию крепостного рабства. Он не чувствовал в себе сил сотрясать основы, но и рабовладельцем стать не смог бы. Феодал-арендодатель — не так уж и плохо, тем более что всех остальных существующая система более-менее устраивала, и единственное, к чему они стремились, так это улучшить собственное в ней положение.

Натуральное хозяйство — все эти посевные, жатвы, озимые, сенокосы и прочее — было для него в новинку. Выросший в технологичном городе, Рустам запросто мог наладить персональный компьютер, разобраться с телевизором, микроволновкой и спутниковой антенной. Но зато ничего не смыслил в агрономии и искренне считал, что озимые сажают осенью для того, чтобы собрать урожай весной. Для него было настоящим откровением, что одно и то же поле каждый год нужно сеять по-разному. Первые два года пшеницу или рожь, третий год овес или ячмень, а на четвертый и вовсе оставить «под паром» (кстати, выражение «под паром» для него раньше тоже ничего не значило). И делается это даже не для того, чтобы поле отдохнуло, а для борьбы с сорняками. Про то, что поля нужно удобрять навозом, он слышал, но что навоз обязательно должен быть прелым и что удобрять нужно после жатвы, было для него сюрпризом. Понимая, что он полный профан в этих неожиданно сложных вопросах, Рустам не столько говорил и распоряжался, сколько прислушивался к мнению деревенских мужиков, в особенности стариков. Он делал вид, что все это ему знакомо и понятно, а сам жадно слушал, запоминал и не вмешивался до той поры, пока не считал, что досконально разобрался в решаемом вопросе. Точно такой же тактики он придерживался с рыбаками и с содержателями постоялых дворов, выстроенных вдоль северного тракта. Признавая за ними, что они лучше его разбираются в своем деле, он как можно реже навязывал свое мнение в профессиональных вопросах, зато, когда речь заходила о лености и праздности, был беспощаден. Лентяи, пьяницы, развратники — все они в равной степени ощутили на себе его тяжелую хозяйскую руку. Тут он не церемонился и всегда действовал быстро и решительно.

Его строгость могла бы вызывать у людей неприязнь, но не вызывала. Может быть, потому, что, не разбираясь в тонкостях, Рустам тем не менее ухватил суть. Он не старался обогатиться сам, то есть это конечно же было одной из его целей, но он не ставил самого себя во главу угла. Поднять баронство в его глазах значило поднять всех людей, в нем живущих. Рустам относился к тому типу руководителей, Что предпочитают не подстегивать, а вести за собой. Объезжая поля, он не делал разницы между своими и крестьянскими, точно так же он не делил скотину, и крестьянам не приходилось пахать на себе, если в замке была свободная лошадь. Он старался, чтобы и крестьяне, и рыбаки, и содержатели постоялых дворов, и плотники, и кузнец, и все прочие, кто трудился под его началом, стали богаче. Но это не было блажью или альтруизмом, он отлично осознавал, что и он станет от этого богаче, и, что еще более важно, понимал, что его доходы станут не только высокими, но и стабильными. Закрути он сейчас гайки, выжми из людей все соки — конечно, он получил бы сразу большую прибыль, но прибыль эта стала бы одноразовой. Рустам предпочитал смотреть в будущее, лучше сейчас он получит меньше, зато с каждым годом дела его будут только улучшаться. Неудивительно, что жителям баронства такой подход пришелся по душе. «У такого не забалуешь, — говорили они между собой с одобрением. — Глупостей али еще чего не потерпит. Но и дров ломать не станет, мужик с понятием. Не ошиблась хозяйка, настоящего Хозяина привела…»

Но если с жителями баронства Рустам поладил, то с самой баронессой его отношения день ото дня становились только хуже. Так уж получилось, что они как-то само собой разделили обязанности, Айрин занималась замком, а Рустам всем, что за его стенами. За завтраком и ужином они иногда, очень редко, перебрасывались вежливыми фразами. Обедали они обычно раздельно — Айрин в замке, а Рустам там, куда забросят его дела хозяйства. После ужина шли спать. Рустам молча запирал двери и стелил себе на диване, а Айрин растягивала заранее приготовленную легкую занавеску, разгораживавшую диван и кровать. После чего, не произнеся ни слова, ложились спать. Вроде и в одной спальне, но каждый по отдельности.

Айрин чувствовала злость и досаду. Рустам — радость, смешанную с горечью. Каждое утро, просыпаясь, он думал о том, что сейчас снова ее увидит, и душа сладко сожмется, а сердце запоет от вскипевшей крови. Потом наталкивался на откровенный холод, одаривался презрением и злостью из любимых глаз. И зеленый росток его чувств, робко раскрывший листья навстречу солнцу, оказывался безжалостно затоптанным. Как безумные горки, сверху вниз, из рая в ад, из бездны к небу и потом обратно. Много ли времени уходит на легкий завтрак? Но тем не менее из замка Рустам каждое утро выходил уже совершенно истерзанный, чувствуя огромное облегчение и в то же время неподдельное огорчение, что теперь он до самого вечера не увидит Айрин. С наступлением темноты, уставший физически, но отдохнувший душевно, он возвращался в замок, и все начиналось по новой.

Айрин, замкнувшаяся в себе, в своих переживаниях и злости, не замечала его любви. Он ничего не говорил о своих чувствах, а она и не приглядывалась. Он уходил, и она вздыхала с облегчением, снова становясь сама собой. Он возвращался, и к ней возвращалась неприязнь, которую она и не думала от него скрывать, находя в этом своеобразное удовольствие.

Бывало, что Рустам приходил к ужину с улыбкой на раскрасневшемся лице, находясь все еще под впечатлением дневных дел. И тогда она становилась особенно холодной. «Из простолюдинов в бароны, из грязи в князи, рад, вижу…» — думала она с ожесточением, совершенно не отдавая себе отчета, справедливы ли ее слова. Ей хотелось его посильнее ужалить, уязвить, стереть с его лица эту довольную улыбку. И, как правило, ей это удавалось без особого на то труда. Если бы она остановилась и задумалась над тем, что с ней происходит, она бы, несомненно, изменила свое к нему отношение, стала как минимум терпимее. Но это значило, что нужно задуматься и о своем происхождении, и о любимых родителях, которые, как оказалось, и не родители вовсе. Задуматься о короле-отце, который так легко ее бросил, и о настоящей матери, которой она почти не знала. Она гнала от себя эти мысли, как будто бы ничего и не было. Она не хотела об этом думать, и невольной жертвой всего этого и стал Рустам, совершивший к тому же роковую ошибку, полюбив ее. Не случись этого, он бы смог найти в себе силы отнестись ко всему с юмором. Но недаром говорят, что любовь зла. Рустам влюбился до беспамятства, и ее холодность, ее агрессия ранили его прямо в сердце. Тем более что он помнил и другую Айрин. Ту, что искренне ему улыбалась и всегда рада была его видеть. Айрин, способную на сочувствие и теплоту, Айрин ласковую, Айрин добрую даже в своей строгости. И эти воспоминания жгли ему грудь. Он думал, что ее неприязнь происходит из-за его происхождения, его непривычной внешности, его роста, его осанки, его голоса. Он находил в себе тысячу изъянов и считал себя хуже, чем он есть на самом деле, только потому, что именно так он отражался в ее глазах. Но он и не подозревал о настоящей подоплеке ее чувств. Если бы король знал, к чему это приведет, возможно, он бы и разрешил рассказать ему о происхождении Айрин. И, глядишь, все повернулось бы по-другому. Они смогли бы поговорить с Айрин по душам и, по крайней мере, не заставляли бы друг друга так сильно мучиться. Но что гадать, все стало так, как стало. В своем простодушии Рустам и не подозревал, что в его женитьбе есть двойное дно, а Айрин, будучи не в состоянии ни с кем поделиться своей тайной, с каждым днем все больше ожесточалась. Обстановка постепенно накалялась.

В тот день Рустам был собой особенно доволен. У рыбаков Гросбери было два баркаса. Один вполне еще добротный, второй старый и почти совершенно сгнивший, выходить на нем на промысел становилось опасно. У Рустама после уплаты долга еще оставались деньги, и можно было купить новый баркас. Но как раз сейчас он восстанавливал вторую деревню баронства, расположенную дальше по реке. Беженцы возвращались почти без ничего. Он не мог сажать их на голое место. Новые избы срубили свои плотники, зерно на посев выделили из королевских амбаров, но нужны были лошади, чтобы пахать. Нужны были коровы и козы, чтобы разнообразить скудное меню молочной пищей. Нужны были сельскохозяйственные инструменты. Да мало ли еще чего было нужно, чтобы жизнь вернулась в некогда обжитое место. Посовещавшись с плотниками, баркас решили сделать сами, своими силами. В этом тоже был риск, для плотников из Гросбери дело было новое и незнакомое, а времени и сил на него уйдет много. Если не получится, потери налицо. Решение о постройке баркаса Рустам принимал лично. Плотники честно его предупреждали, что должно вроде получиться, но уверенности у них нет. Рустам решил рискнуть. И вот готовый баркас наконец-то спустили на воду. Рыбаки испытывали его почти до самого вечера. На берегу их приговора с нетерпением ожидали не только плотники, но и сам Рустам. Наконец они пристали к берегу. «Нормально», — сказали рыбаки, и у всех отлегло от сердца. Баркас получился не без изъянов и был немного неуклюж, но вполне достойный.

Веселый и радостный, Рустам вернулся в замок. Улыбка не сходила с его лица. Трудное дело закончилось победой. Не в силах сдержать свое возбуждение, он нарушил сложившийся обычай «семейной молчаливости» и начал рассказывать Айрин о баркасе.

— Представляешь, — говорил он взахлеб, оживленно блестя глазами, — причаливают к берегу с похоронными лицами, головами качают, хмурятся… Ну думаю, все. Уйдет наш баркас на дрова. Смеху не оберешься. А сколько сил было потрачено. У Фрола даже губы задрожали — столько работали, и все насмарку! И тут эти стервецы выходят, значит, на берег и эдак нехотя — «нормально»… Нормально… Еще как нормально! Если бы не радость, поколотил бы паршивцев, не удержался. Ну ничего, теперь заживем. Старый баркас на дрова, а сами еще один построим. Он еще лучше получится, теперь-то мы ученые. Будет у нас три баркаса, ребята давно просили. А там, может, и еще построим. Будем рыбу солить, коптить и отвозить в Норфолд. Народу в Норфолде много, и с каждым днем еще больше прибывает. Уйдет наша рыбка со свистом…

Айрин, удивленная его неожиданным красноречием, сначала молчала, а потом вкрадчиво спросила:

— Радуешься?

— Конечно, — выпалил Рустам, встретился с ней глазами и осекся.

— Радуйся… ты же теперь барон. Это теперь твое! — Айрин взмахнула рукой, опрокинув при этом кубок, но она этого даже не заметила. — Это все твое! Ты же теперь Гросбери… — Голос ее сорвался.

— Зачем ты так? — тихо спросил Рустам. Он больше не улыбался, в черных глазах обида…

— А как же еще?! — воскликнула Айрин.

В ее взгляде Рустам разглядел страдание и боль. Сердце сжалось, обида прошла, уступив место острой жалости.

— Не надо так. Я не знаю, что тебя мучит, но я искренне хочу помочь.

Айрин не ответила. Приободрившийся Рустам встал со своего места и, подойдя к Айрин, присел рядом с ней на корточки. Он аккуратно взял в ладони ее дрожавшие руки и снизу вверх посмотрел в глаза, наполненные слезами.

— Послушай. Дело не в баронстве. Я никогда не хотел быть бароном и сейчас не хочу. Да, я занимаюсь хозяйством, но… должен же я хоть что-то делать. В любом случае все это только ради тебя. Мне ничего не нужно. Скажешь уйти — уйду. Зря я тогда согласился. Но твои тогдашние слова не оставили мне… все равно зря. Ты стала другой, и мне это больно. Раньше я даже не думал, что мы можем быть вместе, даже не представлял, а сейчас… люблю…

— Что?

— Люблю, — тихо повторил Рустам. — Не знаю, как это произошло и когда… Просто люблю… люблю тебя…

— Меня? Ты? — Айрин забыла о своих слезах, она была удивлена и… оскорблена. — Да как ты мог?… Как ты посмел?… ТЫ и МЕНЯ…

Ее слова хлестнули его словно плетью. Другой бы встал и гордо вскинул голову, найдя достойный ответ на ее оскорбление. Рустам не мог. Его ударили, а он не придумал ничего лучшего, как раскрыть душу нараспашку, подставляясь:

— Люблю, забывая самого себя. Люблю каждое твое движение, каждый твой взгляд. Ловлю каждый твой вздох и умираю от одного случайного прикосновения. Каждую свободную минуту я вспоминаю тебя, и жизнь становится легче…

Айрин резко встала, Рустам медленно поднялся следом. Она наговорила ему много мерзостей, не щадя и не сдерживаясь. О чем она тогда думала? Да ни о чем. Просто обрушила на него все, что накопилось, ему досталось за всех. А он молчал. Она била в самую глубь открытой перед ней души, стараясь ударить побольнее и подобрать слова пооскорбительнее. А он молчал. Она смешала его с грязью, в сотни раз преувеличив все его недостатки и превратив в них его достоинства. А он молчал. Любимая женщина растоптала все то, что он так бережно хранил. А он молчал. Не защищаясь и не замыкаясь в себе. Стоял перед ней, смотрел на нее и молчал, принимая обрушивающиеся на него удары. Иначе он не умел, да если бы и умел — не смог, бывает и такое.

В какой-то момент она отвернулась и ушла. А он неверной походкой спустился вниз, оседлал коня и, не отвечая на вопросы, помчался прочь, не взяв с собой ничего, только меч. Гарт и Сард с трудом нагнали его и, не говоря ни слова, поскакали рядом.

Уже под самое утро он остановил уставшего коня на берегу реки. Спешился и прямо в одежде вошел в холодную воду. Вода поднялась ему сначала по пояс, потом по грудь, а он все продолжал идти. Когда его голова скрылась под водой, друзья бросились в реку и вытащили его на берег. Он оттолкнул их и лег на землю. Перед его невидящим взглядом гасли звезды и бледнело небо. Сард разжег костер, а Гарт заставил Рустама переодеться. Они ни о чем не спрашивали его и не лезли в душу. Он был их другом, и этого было им достаточно.

Айрин проснулась в неожиданно хорошем настроении. Вчерашняя вспышка сказалась на ней благотворно. Она с облегчением увидела, что диван пустой, Рустама не было. В благодушном расположении духа и даже напевая, она вышла к завтраку. Но и в столовой Рустама не было.

— А где барон? — спросила она у Лаймии.

— Уехал, еще вчера, — удивленно ответила Лаймия. — Я думала, вы знаете…

Айрин выразительно на нее посмотрела, и Лаймия замолчала на полуслове.

Завтрак в одиночестве. Раньше Айрин даже и не подозревала, как это может быть приятно. Просто позавтракать, не злясь и не напрягаясь. Она не строила иллюзий, вечером Рустам наверняка вернется, зато это время безраздельно ее, и она наслаждалась свободой.

После завтрака неожиданно пришел старший плотник Фрол, его провели к Айрин. Поклонившись, он с удивлением огляделся по сторонам и спросил:

— А где господин барон?

Айрин с трудом удержалась от гримасы.

— Зачем он тебе?

— Так это… ваша милость, решать надо, будем строить еще один баркас или нет?

После короткого раздумья Айрин сказала:

— Пока нет. А дальше посмотрим. Вернется Рус… барон вернется, тогда решите.

— А где он, ваша милость?

— Уехал по делам, наверное, объезжает заставы и постоялые дворы на тракте, — пожала плечами Айрин.

— Странно это, — пробормотал Фрол.

— Что тут странного? — нахмурилась Айрин.

— Непохоже на нашего барона, — простодушно ответил Фрол. — Он слово держит. Сказал, с утречка порешаем, значит, должен был быть, а его нет… Странно все это…

— Вот и спросишь у него по возвращении, где он был и почему к тебе не пришел, — разозлилась Айрин. — А сейчас иди. Дел, что ли, у тебя нету?

Хмурясь и качая головой, Фрол ушел. Ближе к обеду пришли рыбаки, они тоже искали барона и тоже очень удивились его отсутствию. Потом пришел староста деревни Гросбери, Рустам обещался к нему зайти, поговорить об озимых. Не зашел. В третий раз за день услышав фразу «барон свое слово держит», Айрин вспылила. Прогнав старосту и оставшись одна, она обругала Рустама за его безалаберность, не замечая при этом своей непоследовательности.

Ужинала она в одиночестве. Несмотря ни на что, это тоже было приятно. Она нисколько не беспокоилась, такое уже бывало, Рустам иногда оставался ночевать на постоялых дворах. После ужина слуги прямо в спальне поставили большую бочку и наполнили ее горячей водой. Айрин приняла ванну, втайне наслаждаясь своим одиночеством. После ванны она легла спать, не утруждая себя развешиванием этой дурацкой занавески.

— Как хорошо, — сказала она себе и сладко уснула.

На следующий день прибыл с дальней заставы Карвин. Ему тоже нужен был Рустам, и он очень удивился, когда Айрин высказала предположение, что Рустам отправился объезжать заставы и постоялые дворы.

— Если бы он приехал, я бы знал, ваша милость, — уверенно заявил бывший унтер. — Мы же каждый день связь поддерживаем. Не было его, не приезжал.

Вот тогда Айрин забеспокоилась. Это не было беспокойством за Рустама, и она не чувствовала за собой никакой вины, она все еще была в состоянии душевного ступора. Но ее беспокоило, что нарушился привычный уклад жизни. Это вызывало досаду и причиняло неудобства. В следующие дни Айрин пришлось заняться не только замком, но и всеми остальными заботами баронства. Дело не было для нее непосильным, ведь занималась же она всем этим раньше, еще до замужества. Но Рустам, оказывается, успел очень много сделать за короткий срок, и ей надо было вникать во все произошедшие перемены. К тому же теперь все, и крестьяне, и рыбаки, и плотники, абсолютно все искали Рустама и спрашивали о нем, постоянно ссылаясь на его слова и поступки. «А барон сказал так, а барон велел вот так, а барон решил эдак», — все это злило Айрин и усугубляло ее ожесточенность. Благодушие первых дней свободы исчезло без следа. Все последствия перенесенных стрессов, все то нехорошее, что в ней накопилось, не имея выхода, теперь, в отсутствие Рустама, исполнявшего раньше роль своеобразного буфера, теперь все это невольно выплескивалось на остальных. Люди только качали головами от изумления и неудовольствия и еще чаще вспоминали о бароне.

Однажды Айрин случайно подслушала разговор, которые вели между собой слуги.

— С чего началось, не слышала, врать не буду, — Айрин узнала голос одной из своих кухарок, — но потом надо было мне что-то, поднимаюсь, иду мимо столовой, а там крики, даже в коридоре слышно. Ну я осторожно и заглянула, грешным делом. И вижу, батюшки родные, стоит наш молодой барон, весь из себя бледный. А баронесса его и так и сяк, ругает по-разному. А он стоит молчит, родненький. А в глазах слезы…

— Ну ладно врать-то, — перебил ее конюх, — у боевого рыцаря — и слезы… Что за глупости…

— Чтоб мне сгореть на этом месте! — воскликнула возмущенная кухарка. — Чтоб у меня вечно соли не было, если я сейчас вру! Я же не говорю, что плакал. А слезы в глазах были. И обида стояла в них, как у ребенка, которого родная мамка незаслуженно ударила. Мне аж больно стало. Волчица и та бы его пожалела… стоит, руки опустил, в ответ ни слова… А уж она его не щадила, и главное, ну неправда ведь все это, не такой он. Так нет, уж как она его только не ругала. У меня прям сердце заболело, не поверила, что это наша Айрин… Строгая она, верно, но чтобы так…

— Да у них изначала что-то не ладилось, — вмешалась служанка, убиравшая в комнатах, — они и спят-то раздельно. Скрываются, правда, да что ж я, слепая, что ли. Кровать всегда только с одной стороны примята, да и диван вечно сдвинут…

Тут в людскую вошла Лаймия, и разговор прервался. После того происшествия с виконтом Лаймия прониклась к госпоже безоглядной преданностью. При ней судачить об Айрин слуги не решились.

Айрин не стала заходить в людскую и устраивать разнос, она просто развернулась и ушла. Хотя душа и кипела от обиды. «Они ничего не знают и не понимают, — говорила она себе ожесточенно. — Интересно, как бы они запели, если бы узнали, что мама с папой были мне чужими, а родные родители меня бросили». При этом она не утруждала себя мыслью, что Рустам-то тут ни при чем. Она просто упивалась своей обидой. Это был путь в никуда, но она этого не замечала.

А потом приехала Ральдина, новоявленная маркграфиня Норфолда. Ее приезд вызвал у Айрин и радость и досаду одновременно. В таком состоянии она не хотела видеть никого рядом с собой, и в то же время она очень соскучилась по своей подруге. Ральдина приехала всего на пару дней, она была в положении, и можно было представить, с каким трудом отпустил ее любящий муж. Их отношения с Седриком завязались еще во время Лондейлской осады и расцвели в послевоенное время. Суровый маркграф души не чаял в свой рыжеволосой жене, и солидный эскорт, сопровождавший Ральдину, был очередным этому подтверждением. Как и тот факт, что она вообще приехала. Как Седрик ни сопротивлялся, он не смог отказать ей, и ему пришлось ее отпустить, пусть и с условием, ограничивающим срок поездки.

Когда с первыми приветствиями и охами-ахами было покончено, подруги остались одни. Ральдина неуклюже устроилась в кресле и неожиданно строго обратилась к подруге:

— А теперь давай рассказывай, что там у вас произошло.

— Не понимаю, о чем ты…

— Только не надо вот этого, — поморщилась Ральдина. — Давай начистоту, как всегда. Твое замужество и так явилось для меня СЮРПИЗОМ, да еще все произошло так быстро, я даже не успела на свадьбу. Да и куда мне в моем положении… — Она провела рукой по заметно округлившемуся животу. — Твой выбор меня ошеломил. Мне ли не знать сэра Рустама, но… — Она многозначительно замолчала. Айрин вздохнула:

— Это было не моим решением.

— Я знаю, — облегчила ей задачу Ральдина. — Седрик мне рассказал, что брак был устроен его величеством и его советниками, хотя я не понимаю, какое их-то дело, но признаю, что так бывает. И я слышала о долге твоего отца.

— Тогда ты все знаешь, — тихо произнесла Айрин, верная слову хранить тайну своего происхождения.

— Нет, не знаю, — заявила подруга. — Ты могла обратиться ко мне.

— Я и так обратилась к твоему отцу, — напомнила Айрин.

— Это не одно и то же, — возразила Ральдина. — Папа сейчас в нелегком положении. Из всего графства неразоренным остался только город. К тому же он еще во время войны успел влезть в долги, и неудивительно, что у него не нашлось денег. Но у нас совершенно другое дело. Нам тоже приходится много тратить на восстановление, но Годфри, бывшее баронство Седрика, приносило ему достаточно средств. Конечно, ему пришлось с ним расстаться в обмен на Норфолд, но в любом случае мы богаче, чем мой батюшка. И нам с радостью дают в долг. Я бы нашла деньги.

— У меня было пять дней, а ты была далеко.

Ральдина недовольно вздохнула.

— Ладно, тебя я понимаю, — сказала она тепло. — Но от короля Георга я такого не ожидала.

Услышав имя брата, Айрин вздрогнула. Жаль, что Ральдина, увлеченная своим возмущением, этого не заметила. Уж она бы обязательно докопалась до истины. Вместо этого она продолжила обличать короля:

— Он мог одолжить тебе эти деньги, раз уж все равно их выплатил. А тем временем ты связалась бы со мной, и мы все решили бы. Отдали бы ему эти чертовы пять тысяч, а дальше уж как-нибудь разобрались бы.

Айрин промолчала, не могла же она сказать, что Георг так и так оплатил бы ее долг. И что дело вовсе не в долге, не он послужил причиной ее замужеству. Дело в происхождении ее мужа. Дети от чужемирца никогда и ни при каких обстоятельствах не смогут претендовать на трон. В этом смысл, а вовсе не в том проклятом долге. Но Ральдине этого не объяснить, она ничего не знает и не должна знать. А Ральдина тем временем продолжала клеймить всех и вся.

— Сэр Рустам тоже хорош, — сказала она возмущенно. — Раз уж ему выделили наградные, что, он не мог тебе эти деньги просто одолжить? Ты ему жизнь спасла, а он воспользовался моментом, чтобы стать бароном. Вот уж не думала. Не верила, что он так может.

Тут Айрин, задумавшись, проговорилась:

— Он предлагал…

— Что? — брови подруги удивленно взлетели вверх. — Ну-ка давай подробней.

Айрин уже пожалела о своих словах, но Ральдина вцепилась в нее, словно тигр, и Айрин пришлось перед ней капитулировать.

— Он пришел ко мне, — сказал она неохотно, — и сказал, что все это неправильно… Короче, он предложил погасить долг без всяких условий и безвозмездно.

— Ах вот оно как. — Лицо Ральдины выразило удовлетворение. — Слава богу, я рада, что я в нем не ошиблась. Он чужемирец, но благородства и чести ему не занимать. Наглядный пример для некоторых наших дворянчиков. То-то же, а я — то все думала… Погоди. Если он предлагал, чего же ты тогда отказалась? — удивилась она искренне.

— Мне не нужны подачки, — повторила Айрин свою уловку.

Но если эта фраза прекрасно сработала с Рустамом, то Ральдину, знавшую Айрин с детства, эти слова не обманули.

— Что за глупости, какая еще подачка? Неужели ты сочла, что выйти замуж будет лучше? Не смеши меня, подруга. Могла бы взять у него эти деньги в долг, если такая щепетильная. Раз уж он тебе предлагал их в подарок, то и в долг дать не отказался бы, — резонно заметила она. И вдруг ее осенило: — Слушай, а ты, случаем, не того… — И она выразительно показала на свой выступающий живот.

Глаза Айрин широко распахнулись от удивления.

— Ты чего, с ума сошла?! — воскликнула она.

Ральдина вздохнула, такое не сыграешь, а жаль. Будь Айрин беременна, это многое объяснило бы, да и было бы очень здорово, будь они с подругой беременны одновременно. Но что поделаешь, не судьба.

— Ладно, ладно, — отмахнулась она, — уже и предположить нельзя. Тогда я ничего не понимаю. Или ты его?… — Она многозначительно наклонила голову.

— Не люблю, — сердито отвергла ее догадку Айрин. И так как в памяти ее была еще свежа злость на Рустама, она добавила: — Ни в малейшей степени!

Ральдина окинула ее странным взглядом. Айрин почувствовала себя неуютно.

— Ну в таком случае какая же ты все-таки гадина! — с чувством произнесла Ральдина.

Глаза Айрин округлились повторно. Она искренне недоумевала. Но Ральдина недолго держала ее в неведении.

— Так, подруга, не поступают. Раз уж вышла замуж и никто тебя не заставлял, то уж будь добра, веди себя соответственно.

Айрин наконец поняла. Синие глаза блеснули злостью.

— Нажаловался, да? Уже успел.

— Вот еще! — усмехнулась Ральдина. — Слова не сказал. Это я на Гарта нажала, тоже сопротивлялся, ну да куда ему деться. Рассказал… — Ральдина покачала головой. — Рустам себя не жалел, ни на войне, ни после. Слова о нем плохого никто сказать не может. Прямой, честный, благородный… Ладно, не любишь… Но зачем так-то? Примчался, лица нет. Исхудавший, измученный. И сразу к Седрику…

— Жаловаться…

— Да говорю же, нет! — повысила голос Ральдина. — Просил, чтобы дело ему дали, да поопасней. На все расспросы отвечает, что все нормально. Но видно же, что что-то произошло. Довела парня, что он, в чем был, и из замка. Как же ты так, подруга?

Айрин отвернулась.

— Я в твою семью не лезу, — сказала она сквозь зубы, — и ты в мою тоже не лезь. Сами разберемся…

Подруги поссорились, впервые за долгое время. Будь у Ральдины побольше времени, она бы обязательно выведала правду и помогла Айрин выбраться из той психологической ямы, в которую та сама же себя и загнала. Но времени не было, она обещала Седрику не задерживаться. Да и беременность изрядно мешала ей сосредоточиться.

Ральдина уехала ни с чем. Распрощались довольно холодно. Уже садясь в дорожную карету, Ральдина сочла нужным сообщить подруге:

— Рустам не в Норфолде. Седрик отправил его в столицу.

— Мне все равно, — безжизненно ответила ей Айрин.

И это было чистой правдой.

Через несколько дней приехал гонец с письмом от короля Георга. Айрин вызывали в столицу, срочно.

В ореховом кабинете царил полумрак, из множества свечей горели только три. Вопреки обыкновению Георг сидел не на стуле, а в кресле возле камина.

— Садитесь. — Голос короля прозвучал немного утомленно.

Кресла, на которые им указал король, стояли рядом. Рустам и Айрин, так и не перемолвившиеся даже словечком, сели, стараясь не смотреть при этом друг на друга. Рустам подал в геральдическую палату прошение о разводе, и Айрин об этом знала. По глинглокским законам — брак незыблем. Но короли стоят над законом, их слово само по себе закон. Если Георг отдаст прямое указание, геральдическая палата подчинится. Подобные прецеденты в истории уже были.

Но король их удивил. Он не сказал ни слова о разводе, он вообще не стал говорить об их браке и их отношениях.

— Посмотрите на портрет, висящий над камином, — велел он.

На портрете была изображена молодая девушка, невзрачная и некрасивая.

— Это принцесса Ксения, дочь короля Эдвитании и моя невеста.

Рустам с Айрин изумленно перевели взгляды с портрета на короля. Георг был как никогда серьезен.

— Послезавтра в Эдвитанию за моей невестой отправляется свадебное посольство. Согласно обычаю в посольство должны войти представители всех провинций нашего королевства. По просьбе маркграфа Норфолдского, ввиду его занятости и наличия дел, требующих его присутствия, северную марку будете представлять вы.

Рустам и Айрин не могли прийти в себя от удивления. Они много чего ожидали, но такого развития событий не могли даже предположить. И у барона, и у баронессы нашлось множество возражений, однако Георг не дал им сказать ни слова:

— Вам, барон, предстоит войти в свиту коннетабля, возглавившего посольство. А вы, баронесса, станете придворной дамой моей невесты. О праздничных нарядах и прочих пустяках можете не волноваться: все заготовлено в должном количестве и нужного размера. Смею надеяться, что вы не подведете наше достоинство и поддержите честь королевства на высоком уровне. Не смею вас больше задерживать. Дальнейшие инструкции получите от коннетабля.

Им оставалось только встать и поклониться. Впрочем, Рустам отважился все-таки заметить:

— Ваше величество, я подавал просьбу в гераль…

— Это что, имеет отношение к свадебному посольству? — холодно перебил его король.

— Нет, ваше величество.

— Тогда обсудим после вашего возвращения, — безапелляционно заявил Георг. — Надеюсь, дело терпит? — спросил он тоном человека, не сомневающегося в ответе.

— Безусловно, ваше величество, — ответил Рустам бесстрастно.

Он понимал, что в подобных обстоятельствах королю не до него и не до его развода. Оставалось временно смириться, что он и сделал.

Оставшись один, Георг закрыл глаза и устало сказал:

— Выходите, господа, мне необходим ваш совет.

Из потайной комнаты вышли двое мужчин. Это был граф Честер со своим помощником сэром Злотарем.

— Между ними ничего не было, ваше величество, — негромко сказал граф. — Вывешенная простыня — обман. И Вальмонды об этом уже знают. Игра продолжается.

— Они постараются его убить?

— Несомненно, ваше величество. Баронесса девственна и по-прежнему представляет ценность.

Георг открыл глаза, физическая усталость осталась, но мозг снова был готов к работе.

— Рустам подал прошение о разводе…

— Это было бы подарком для Вальмондов, — вырвалось у Злотаря.

Георг бросил на него быстрый взгляд.

— Они его не получат. Сколько нам нужно еще времени для задуманной комбинации?

— Не меньше четырех месяцев, ваше величество, — отозвался граф Честер. — Но если Гросбери подведут, то все пойдет прахом.

— Постарайтесь не затягивать, через четыре месяца все должно быть готово. А с четой Гросбери поступим следующим образом…

Эдвитания встретила гостей приветливо. Принцессу Ксению в королевстве любили и ценили. Целую декаду не прекращались празднества и торжества. Апофеозом же стал большой рыцарский турнир.

Все это время Рустам провел как во сне. То, от чего он бежал безоглядно, вернулось к нему. Как молодожены, они с Айрин были в центре всеобщего внимания. Окружающие находили, что все это очень символично: молодая пара в свадебном кортеже — что может быть лучше? И им приходилось почти все время быть вместе, изображая при этом благополучную семью. На людях они улыбались друг другу, оставшись одни, холодно отворачивались. Рустам страдал нестерпимо, ему казалось, что он понял истинную причину неприязни Айрин, и от этого он страдал еще больше. Он вообразил, что Айрин влюблена в другого, а именно в того красавца виконта, с которым он ее тогда видел. Вопреки всякой логике он решил, что тот злополучный долг явился причиной их разрыва, и убедил себя, что жадный граф, обуреваемый корыстью, разрушил счастье Айрин и своего сына, а он, Рустам, стал невольным орудием злой судьбы. Теперь Рустама грызла еще и ревность. Он сравнивал себя с виконтом и был готов плакать от бессилия.

Айрин ничего не знала об его «догадках». Она, как и раньше, оставалась замкнутой в себе и любое вторжение в свое личное пространство воспринимала в штыки. Ее злость к Рустаму прошла. Но так уж вышло, что теперь ему все время приходилось быть рядом с ней, а ей изображать примерную жену. И теперь ее злил уже не сам Рустам, а та роль, которую ей приходилось исполнять. Ей хотелось одиночества, а вместо этого надо было улыбаться на бесчисленных приемах и пирах, устроенных гостеприимными эдвитанцами. Вполне естественно, что она злилась. Но Рустам, ослепленный своими переживаниями, не замечал разницы. Он по-прежнему встречал холод и досаду и принимал их исключительно на свой счет. Теперь, когда у него (по его мнению) появился счастливый соперник, он больше не пытался наладить с ней отношений и не лез к ней в душу. Он любил, страдал и отвечал на холод холодом только потому, что ничего другого ему не оставалось. Будь он уверен, что ее сердце свободно, он бы обязательно предпринял попытку завоевать ее признательность. Увы, вместо этого он твердо уверился в обратном и благородно решил не мешать «ее любви». Какие только глупости мы не совершаем, когда бушующие чувства затмевают разум…

Из этого состояния «дурного сна» и несчастной любви его совершенно неожиданно вывел коннетабль. Он сообщил, что Рустаму придется принять участие в намечающемся турнире. Рустам поначалу рассеянно кивнул и согласился, а когда спохватился, было уже поздно.

— Влипли, — коротко охарактеризовал Гарт сложившуюся ситуацию.

— Ну я бы не был столь категоричен, — обиделся Рустам.

— Я бы тоже, если бы не один маленький нюанс: биться придется верхом.

— Ну и что, — вяло парировал Рустам, — с лошадьми я уже подружился. Они не пугают меня так, как раньше.

Гарт невесело рассмеялся:

— Ты будешь драться не с лошадьми, а с рыцарями. А это, поверь мне, совсем другое дело. Пеший меч по сравнению с конным копьем — сущее развлечение.

— Гарт, — проникновенно сказал Рустам, — я через столько прошел, что предстоящее меня уже не пугает…

— Гарт, а ты уверен, что его копье тоже тупое? — нервно поинтересовался Рустам.

Зеленая трава турнирной площадки его странным образом отрезвила. Жребий определил, что Рустаму предстоит первый бой провести против эдвитанского барона Лестера. Пока его облачали в доспех и сажали на лошадь, Рустам был спокоен. Но когда Гарт подал ему копье и на другом краю ристалища появился закованный в броню соперник, казалось слившийся со своим конем в одно целое, Рустам очнулся и в полной мере понял, во что он по глупости ввязался.

— Конечно, тупое, — кивнул Гарт и тут же «обнадежил»: — Но все же постарайся принять его на щит.

— Постараюсь. — Рустам натужно сглотнул. — Гарт, а куда мне целиться, в грудь или в голову?

— Неважно, — озабоченно отмахнулся Гарт, — все равно промажешь. Главное, не опускай наконечник вниз, иначе он воткнется в землю — и тебе придется очень плохо.

— Гарт, а ты уверен, что я промажу?

— Еще как уверен. Первые сорок раз все мажут, даже в неподвижную мишень.

— Гарт, а…

Оглушительно заревели трубы, подавая сигнал к началу поединка. Эдвитанский барон опустил копье и пришпорил своего коня. Рустам беспомощно посмотрел на Гарта.

— Удачи! — выдохнул Гарт и со всей силы хлопнул его коня по крупу.

Время замедлилось. Рустам постарался нацелить копье на противника, но непослушная деревяшка опасно ушла вниз. Вспомнив предостережение Гарта, он рванул его вверх, и оно, напротив, задралось к небу. Он снова постарался опустить копье, но в это мгновение страшным ударом в левую часть груди его выбило из седла. Сквозь узкую щель в забрале промелькнуло небо, и он обрушился на землю, чуть не сломав себе при этом шею. Дыхание вышибло, тупая боль охватила все его тело, а левое плечо жгло будто огнем. Его перевернули на спину и помогли снять шлем. Он увидел обеспокоенные лица Гарта и Сарда. Они что-то говорили, но в ушах у него так звенело, что он ничего не слышал. В голове все плыло, как при высокой температуре. Краем глаза он заметил, как эдвитанский барон победно вскинул к небу копье. Подоспевший целитель провел перед лицом Рустама ладонью. Мир вздрогнул, и проснулись звуки.

— Ты в порядке?! — услышал он голос Гарта. — Рустам, ты в порядке?!

— Что это было? — выдавил Рустам.

— Жизнь, — философски ответил ему целитель и, повернувшись к Гарту, сказал: — Можете его забирать.

— Он же еле двигается! — воскликнул Гарт. — Подлечите его.

— Не могу, — развел руками целитель. — Таковы правила турнира: если нет серьезных повреждений, проигравший рыцарь сутки должен обходиться без помощи целителей.

— Дурацкие правила! — выпалил Гарт.

Но целитель помотал головой и ушел. Гарт с Сардом, сняв доспех, унесли Рустама в шатер, где он снова погрузился в тяжелое беспамятство.

И глинглокцы и эдвитанцы ждали от Айрин проявления беспокойства за судьбу мужа. Плывя по течению и стараясь избежать кривотолков, она вынуждена была пойти к Рустаму. Все, что она хотела, так это вежливо пожелать ему здоровья и уйти. Но планам ее не суждено было осуществиться. Рустам не приходил в себя и почти все время бредил. Вместо него у входа в шатер ее встретил Гарт. Со времени бегства Рустама из замка (а никак иначе это и не назовешь) его отношение к Айрин заметно изменилось. Он видел, как страдает друг, и не мог ей этого простить.

Айрин хотела пройти в шатер, но Гарт молча преградил ей путь.

— В чем дело? — удивилась девушка.

— Вам там делать нечего, — холодно отозвался Гарт.

— Это еще почему?

— Чтобы выразить вежливое беспокойство, — усмехнулся Гарт, — необязательно заходить внутрь, ваша милость. Будем считать, что вы его выразили. Всего хорошего.

— С каких пор ты стал указывать мне, что делать? — Глаза Айрин блеснули.

Но Гарт и бровью не повел.

— А я и не указываю. Но в этот шатер вы не войдете. По крайней мере не сегодня… ваша милость.

— А если я прикажу?

— Слугам своим приказывайте. Я же подчинюсь только Рустаму или королю.

Айрин покраснела, в последнее время она стала злой и вспыльчивой. Но Гарта, в отличие от Рустама, не ослепляла любовь. Он видел, что с Айрин творится неладное. Ему было по-своему жаль ее, но еще больше ему было жаль Рустама. И щадить Айрин сейчас он не собирался.

— Он мой муж, — гневно начала Айрин, — и никто не имеет права…

— Ха! Не смешите меня, ваша милость, — грубо перебил ее Гарт. — Он ваш муж? Как же, свежо предание… Рассказывайте это дурачкам. Зачем вы сюда вообще пришли, чтобы еще раз сделать ему больно? Не надо утруждаться, он и так без сознания. Или вы хотите его добить?

— Ты что говоришь?! — закричала Айрин. — Ополоумел?!

— Ни в малейшей степени! — отрезал Гарт. — Вас же гнетет то, что он стал бароном, хотя он и не напрашивался. Нужно ему ваше драгоценное Гросбери, как корове второй хвост. Оставьте его себе, ваша милость.

— Да что ты понимаешь?!

— Вот именно! Ни хрена я не понимаю! Каким образом такая славная девушка в одночасье превратилась в стерву?!

— Ты, холоп…

Глаза Гарта сузились.

— Я, может быть, и холоп, но, по крайней мере, не кровосос, как некоторые. Вот скажите мне сейчас честно и откровенно: почему вы к нему так жестоки?

— Я… я… он… Ты ничего не знаешь!

— А вы мне расскажите, — вкрадчиво предложил Гарт. — Хватит уже морочить голову. Ответьте на простой вопрос, ваша милость: чем он вам не угодил?

Айрин неожиданно сникла.

— Дело не в нем, — сказала она тихо. — Но я не могу тебе рассказать… я никому не могу рассказать.

— Это ваше право, — холодно отозвался Гарт. — Но если дело не в нем, не делайте ему больно.

— Я не просила его в меня влюбляться…

— Верно, — Гарт притих, враз растеряв всю свою воинственность, — это он сам, по глупости. Молод еще.

— Я не люблю его, — словно извиняясь, произнесла Айрин.

— Я знаю. — Гарт тяжело вздохнул.

Напряжение ушло. Ссора, грозившая разразиться бурей, стихла сама собой. Но Гарт по-прежнему стоял, преграждая девушке вход.

— Как он? — не поднимая головы, поинтересовалась Айрин.

— Жить будет. Завтра придет целитель… Пока же бредит, его сильно приложили.

— Может быть, что-то нужно?

— Все есть. Не в первый раз, ваша милость. Справимся.

Айрин кивнула и, отвернувшись, пошла прочь не разбирая дороги. Гарт хотел было ее остановить и приободрить, но ему помешало назойливое воспоминание: черная вода, сомкнувшаяся над головой друга, и потухший взгляд, уставившийся в светлеющее небо. Он не мог ей простить ее жестокость. Не сейчас…

Глава 9 Боль любви твоей…

Эдвитанский целитель сделал свое дело и ушел, пожелав Рустаму всего наилучшего. Благодаря его усилиям Рустам выздоровел, но чувствовал он себя при этом отвратительно. Как лежащий у входа в дом коврик, из которого рачительная хозяйка добросовестно выбила пыль и грязь. Друзья облили Рустама холодной водой и хорошенько растерли грубыми полотенцами. Гарт раздобыл горячий куриный бульон, Рустам с трудом выпил чашку. Его ударило в пот.

— Крепко меня, да? — усмехнулся он через силу.

— Бывало и крепче, — приободрил его Гарт. — Ничего, часик-другой пострадаешь и будешь в норме. Останется время для небольшой тренировки.

— Какой еще тренировки?

— Вчера были схватки в рамках поединка глинглокцы против эдвитанцев, — пояснил Гарт. — А завтра начинается одиночный турнир. И хочу тебя огорчить — или обрадовать, решай сам, — ты на него заявлен. А раз так, то неплохо было бы немного позаниматься, а не то свернешь себе шею, даже целители не помогут.

Рустам помрачнел. Глаза Гарта сверкнули.

— Можно отказаться.

— А последствия?

— Нехорошие, — признался Гарт. — Позору не оберешься. Мы здесь все-таки не просто так, а со свадебным посольством. Пятно ляжет на всех.

— Ну а тогда чего из пустого в порожнее переливать? Лучше честно проиграть, чем смалодушничать и уйти. Кстати, а кто вчера выиграл?

— Эдвитанцы, семь — пять.

— Жалко.

— Ничего, завтра все будет по-другому. Вчера вечером из Глинглока приехали три рыцаря не из последних.

— Тоже в посольство?

— Нет, по своему желанию. Прослышали о турнире и приехали. Отличные бойцы, а виконт Вальмонд тот и вовсе чемпион двух последних ристалищ. Эдвитанцы уже затревожились…

Гарт осекся, в какой-то момент лицо Рустама окаменело, а глаза настороженно прищурились.

— Виконта Вальмонда случайно не Надалем зовут? — спросил он негромко.

— Надалем и зовут, — кивнул Гарт. Он не был посвящен во все перипетии, связанные с женитьбой друга, и не знал о его подозрениях, зато сразу заметил, как подобрался Рустам.

— И что, говоришь, знатный чемпион?

Эта интонация была знакома Гарту еще с войны. Так Рустам говорил только о врагах.

— Что у тебя с ним? — спросил Гарт вместо ответа.

— Да пока ничего.

И эта интонация была Гарту хорошо знакома. Он задумчиво пожевал губами.

— Если хочешь схлестнуться, — сказал он наконец, — то только не на турнире. Он тебя размажет в тонкий блин. В бою я Надаля не видел, но на турнирах он в числе лучших.

Рустам неожиданно расслабился и обмяк.

— Не переживай, — сказал он устало, — драться я с ним не собираюсь.

— Он тебя обидел? — продолжил допытываться Гарт.

— Нет, — Рустам решительно мотнул головой, — это я сам… — Он замолчал.

Гарт положил руку ему на плечо:

— Хочешь поговорить об этом?

— Нет. — Рустам отвернулся.

Гарт вздохнул. В последнее время его другу приходилось несладко, и Гарта злило, что он ничем не может ему помочь.

— Айрин приходила, — сказал он, чтобы его отвлечь, и сразу же почувствовал, как напряглось плечо Рустама.

— Зачем?

— Хотела тебя проведать.

Плечо расслабилось. Рустам повернулся к Гарту и невесело усмехнулся:

— Понятно, выполняла свой долг, только и всего.

— Мне кажется, — тихо сказал Гарт, — что ее что-то мучает.

— Да, — так же тихо ответил ему Рустам, — и я даже знаю что… или кто, — добавил он уже совсем тихо.

Обязанности придворной дамы не стали для Айрин чем-то обременительным. В эти дни вокруг принцессы кружился целый хоровод придворных дам. И каждая, стремилась отличиться, порой переступая черту, отделяющую услужливость от навязчивости. Одна только Айрин, поглощенная своими переживаниями, старалась держаться в тени. И была довольна, что за общей суетой никто не обращает на нее внимания. Будучи всегда немножечко в стороне, она почти не видела принцессы, окруженной со всех сторон назойливыми подданными. А из-за их болтовни она почти не слышала ее слов.

Этот день ничем не отличался от других. В покоях принцессы было многолюдно. Что-то негромко наигрывали музыканты. Кто-то читал стихи, надеясь, что на него обратят внимание. Но все это было только фоном. Тон задавали фрейлины, они сплетничали напропалую и болтали без умолку, обрушивая на принцессу тонны разнообразной информации.

Айрин примостилась на резной скамье возле раскрытого окна и по привычке погрузилась в себя. Ее обидели вчерашние упреки Гарта, хоть она и не могла не признать их справедливости. И сейчас она, несколько запоздало, старалась подобрать правильные слова, которыми нужно было ответить еще вчера. Это было довольно бессмысленное занятие, но, по крайней мере, оно помогало не думать о том, о чем не хотелось.

Неожиданно в комнате воцарилась тишина. И Айрин в первый раз ясно услышала голос принцессы Ксении, на удивление звонкий и приятный.

— Дамы и господа, — сказала принцесса мягко, но решительно, — ваше общество разгоняет мою скуку. Но я дала себе обещание, что еще до отъезда прочитаю книгу, подаренную мне моим отцом. Книга эта хоть и скучная, но весьма серьезная и поучительная, она требует тишины и уединения для лучшего осмысления. Я буду очень признательна, если вы оставите меня на время и позволите выполнить обещание, данное моему батюшке.

Если отбросить всю вежливую мишуру, то это было весьма недвусмысленное предложение — всем убираться вон. Оставалось только подчиниться. Зашуршали многочисленные юбки придворных дам, приседающих в почтительном книксене. Застучали башмаки музыкантов и непризнанных поэтов. Принцесса мило улыбалась, но выражение ее глаз лишь подстегивало опытных царедворцев. «Уходите», — говорил ее взгляд, и не нашлось ни одного глупца, решившегося с ним поспорить.

Айрин, как и остальные, вежливо присела, склонив голову точно в соответствии с придворным этикетом, и, облегченно вздохнув, поспешила к дверям. Чем бы не было продиктовано решение принцессы, Айрин оно пришлось только на руку. Ей не терпелось вернуться в отведенные ей комнаты и запереться на все засовы.

— Баронесса Гросбери, останьтесь.

Эти слова принцессы вызвали всеобщую заминку. Придворные недоумевали, что потребовалось принцессе от скромной и незаметной баронессы.

— Иногда у меня устают глаза, и тогда я прошу кого-нибудь почитать мне вслух, — снизошла принцесса до объяснений. — Ваш голос, баронесса, кажется мне приятным.

Что бы придворные ни подумали, им пришлось уйти. Высокие двухстворчатые двери мягко захлопнулись, и в большой комнате остались только Айрин и принцесса. Айрин, пребывая в сильной растерянности, взяла в руки предложенную книгу и положила ее на подставку для чтения.

— С какой страницы мне следует начать, ваше высочество?

Принцесса не спешила отвечать на ее вопрос, изучая Айрин испытующим взглядом больших карих глаз. Возникла неловкая пауза.

— Тяжело быть замужем за нелюбимым, — неожиданно произнесла принцесса.

Айрин подняла голову.

— Ваше высочество, я более чем уверена, что король Георг придется вам по душе…

— Смею надеяться на это, — прервала ее принцесса с мягкой улыбкой на лице. — Но я сейчас говорю о вас.

Айрин вспыхнула:

— Ваше высочество, но с чего вы взяли?

Принцесса рассмеялась, но так доброжелательно и деликатно, что ее смех прозвучал совершенно необидно.

— Во-первых, это сразу же бросается в глаза, стоит лишь немного за вами понаблюдать. Ваши вымученные улыбки друг другу могут обмануть только черствых и невнимательных. А во-вторых… — принцесса открыла ключом изящную шкатулочку для бумаг и достала оттуда распечатанный конверт, — об этом мне написал в своем письме мой жених и ваш брат.

Айрин побледнела и прикрыла ладонью рот.

— Не пугайтесь, — сказала принцесса. — Георг сделал это вполне осмысленно, и я ценю его откровенность, оцените и вы.

Но Айрин продолжала смотреть на нее испуганным взглядом. Принцесса подошла к ней, взяла ее за руки и усадила рядом с собой на мягкую софу. Живые карие глаза, особенно выделявшиеся на ее некрасивом лице, стали проникновенными.

— Вы его сестра, — сказала она негромко, — значит, будете сестрой и мне.

— Ваше высочество…

— Не надо этого, — принцесса сжала в ладонях ее руки, — для тебя я Ксения, хотя бы наедине. И говори мне «ты».

— Но…

— Пожалуйста, я так редко это слышу. — В голосе принцессы послышались просительные интонации.

Для Айрин это было так неожиданно, что шок, охвативший ее вначале, пропал почти без следа. Она невольно улыбнулась, от Ксении исходило ощущение покоя и уюта, только что она была принцессой и ее воля заставила придворных чуть ли не бежать из комнаты, но прошло всего несколько минут, и вот уже перед Айрин совсем другая Ксения, простая и доступная.

— Меня зовут Айрин.

— А меня Ксения, — улыбнулась в ответ принцесса. — Вот и познакомились.

Девушки рассмеялись. Принцесса была некрасива, но все недостатки ее внешности с лихвой покрывались врожденным величием и незаурядной долей таинственной женской мудрости. То, до чего другие доходили через долгие часы мучительных размышлений, Ксения чувствовала инстинктивно. Ей достаточно было нескольких минут общения, и она безошибочно выбирала верный тон. Принцесса никогда не стремилась затмить окружающих, но, когда ей было нужно, умела привлечь к себе внимание, и мягкие, негромкие слова приобретали силу властного приказа. При этом она отлично осознавала свои изъяны, не строя глупых иллюзий и доводя до совершенства свои достоинства. С близкими же Ксения была не только добра и мудра, но и неизменно искренна. Это убийственное сочетание действовало безотказно. Неудивительно, что Айрин была сражена наповал ее обаянием. Неожиданно она вспомнила о письме.

— И что же там еще про меня написано? — спросила она смущенно.

— К сожалению, очень мало, я бы хотела знать о тебе намного больше. У меня никогда не было сестры.

— Ваше вы… — начала было Айрин, Ксения тут же нахмурилась, но так непосредственно и забавно, что смущение Айрин прошло. — Ксения, — поправилась она, и это было так непривычно, что ей пришлось повторить: — Ксения, я сестра королю только по крови, но на деле…

— Ни слова больше, — глаза принцессы сверкнули, — эти мужчины слишком много о себе думают. Мы, женщины, должны относиться ко всему проще. Я хочу, чтобы ты стала мне сестрой. Если, конечно, ты не возражаешь. А ты ведь не возражаешь?

Ну как тут устоять, когда законная дочь короля, настоящая принцесса и будущая королева сама отметает все условности и барьеры? Айрин и не устояла.

— Я буду только рада.

— Как славно. А теперь рассказывай, сестренка: что там у тебя происходит и в какую такую историю ввязал тебя мой будущий супруг?

Айрин начала рассказывать, поначалу скованно и стесняясь. Но постепенно она растаяла от искреннего сочувствия, с каким Ксения ее слушала, и раскрепостилась. Неожиданно для самой себя она рассказала ей все: начиная с ухаживаний Надаля и заканчивая вчерашним разговором с Гартом, умолчав только о некоторых особенностях личной жизни. Часы пролетели как минуты, никто не осмелился их беспокоить и мешать этой невольной исповеди. Когда Айрин закончила, Ксения глубоко вздохнула и внезапно крепко ее обняла.

— Они еще смеют тебя обвинять, — сказала она с чувством. — Если бы я узнала, что люди, которых я всю жизнь считала родителями, таковыми на самом деле не являются, я бы умерла от разрыва сердца.

Это прозвучало так искренне и так созвучно с тем, что все это время мучило Айрин, что она не удержалась и расплакалась, совсем как тогда, во время разговора с братом. Хорошо, что в отличие от Георга Ксения не растерялась и поступила не только естественно, но и единственно верно. Она еще крепче обняла попытавшуюся было отстраниться Айрин и разразилась проклятиями, обвиняя всех и вся. Айрин почувствовала, что обрела не просто верную подругу, но и сильного соратника, готового сражаться с ней рядом со всеми ее невзгодами. Это неожиданным образом придало сил и ей самой. Она смогла наконец отстраниться и даже улыбнуться сквозь слезы.

— Ты такая замечательная!

— Расскажи это своему брату, — рассмеялась принцесса. — Если ты поторопишься, то успеешь до того, как я оторву ему голову за все то, что он с тобой сделал.

— Он не виноват, — запротестовала Айрин. — Это отсюда все кажется несправедливым, когда же ты окажешься в Эрандале, ты почувствуешь, что у него не было другого выхода. Его столько раз хотели убить, что осторожность стала его второй привычкой.

Ксения неожиданно прекратила смеяться и закусила губу, вид у нее стал жалобный.

— Если честно, — сказала она с придыханием, — я тоже должна тебе кое в чем признаться. Я очень боюсь.

— Наемных убийц?

— Нет же, глупая, их-то как раз я и не боюсь. Меня страшит другое.

— Что? Что тебя страшит? — Айрин забыла про свою первоначальную скованность, ей стало очень интересно, что же может быть страшнее наемных убийц.

Ксения сделала круглые глаза, украдкой огляделась и, наклонившись, прошептала ей на ушко:

— Брачная ночь.

Айрин ошеломленно на нее уставилась:

— И только?

— А ты разве не боялась? — парировала Ксения.

— Боялась, — призналась Айрин.

— Ну и что? — Лицо Ксении раскраснелось. — Рассказывай, как это было? Стоило ли бояться? А то мне не у кого и спросить, ни сестры, ни матери. Давай же, не тяни.

— Это было… — Айрин запнулась, но солгать не посмела. — Это было никак.

— То есть ты хочешь сказать, что ничего не почувствовала?

— Я хочу сказать, что ничего и не было.

— Не понимаю, — пожала плечами Ксения. — Брачная ночь была, и… ничего не было?

Айрин вздохнула, отчего-то почувствовав себя чуть ли не виноватой.

— Расскажи, — выдохнула Ксения.

Айрин снова не смогла перед ней устоять. Они склонились головами, как заговорщики, и Айрин начала рассказывать:

— Я была как во сне. Эта ужасная свадьба, все эти люди, пьяные, грубые… Представляешь, они ввалились в нашу спальню и приготовились смотреть на это… ну ты понимаешь, на ЭТО.

Ксения зябко передернулась:

— Какой ужас! Я бы умерла на месте.

— Сейчас мне тоже так кажется, но тогда мне было почти все равно. Я ничего не чувствовала, так устала и отупела. А он…

— Кто? — не поняла Ксения.

— Ну… ОН…

— А-а, ОН. То есть ОН.

— Да, ОН. В общем, он разозлился и всех выгнал, кажется, там даже была драка.

— Как романтично…

Айрин нервно рассмеялась:

— Мне тогда так не показалось. Вначале я была рада, что они все ушли. Но потом испугалась. Мы остались одни, и он сел рядом, совсем рядом. А я даже не могу представить его в роли… ну… ты понимаешь.

— Да, да, продолжай.

— А с другой стороны, он мой муж, и… я решила не противиться. Будь что будет. А он приблизил свое лицо так, что я почувствовала его дыхание. Потом он меня поцеловал.

Ксения не удержала глубокого вздоха:

— И что же дальше?

— А дальше я так испугалась, что пришла в ярость. Я страшно разозлилась, но не так, чтобы там кричать и бить посуду, это была спокойная, холодная злость. Когда ты спокойна, но тебя переполняет ярость и становится так холодно, что внутри все замерзает.

— Как это мне знакомо. А на кого ты разозлилась, на него?

Айрин посмотрела на нее и удивленно проговорила:

— Ты знаешь, нет. Но поняла я это, кажется, только сейчас. Я злилась на всех. А он не виноват, но… он был так близко и я так испугалась, что вся моя злость направилась на него.

— И что он сделал?

— Если честно, я не поняла. То ли обиделся, то ли еще что. Он взял одеяло и лег на пол. Так мы и проспали всю ночь отдельно, я на кровати, а он на полу. А утром он порезал руку, чтобы кровь запачкала простыню, и вывесил ее за окно. И все подумали… а ведь на самом деле ничего-то и не было. С тех пор так и повелось: в одной спальне, но по раздельности. Глупо, да?

Айрин посмотрела принцессе в глаза и вздрогнула от удивления. Лицо Ксении пылало восторгом.

— Никакой роман с этим не сравнится, — сказала она тихо и восхищенно. — Какая красивая история.

— Ты думаешь? — робко спросила Айрин.

— Да. Я не представляла, что любовь может быть так причудлива и замысловата… Подожди, ты говорила, что он тебе признался.

— Признался, но не тогда, а позже, и… О боже! — выдохнула Айрин, обхватив пылающее лицо ладонями. — Я ему такого наговорила… И о чем я только все это время думала?

— Что ты имеешь в виду? — жадно спросила Ксения.

— Я не любила его, — растерянно отозвалась Айрин, — но ведь всегда уважала. Как я могла быть такой жестокой? Это же несправедливо. Можно было… да много чего можно было, но ведь не так же. Теперь я понимаю, о чем говорили Ральдина и Гарт. — Она посмотрела на Ксению, и губы ее задрожали: — Мне стыдно…

— Не надо, не плачь. — Ксения снова неуловимо изменилась: только что она с волнением внимала каждому слову, словно девчонка, но хватило мгновения, чтобы голос ее налился силой и уверенностью. — Что бы ни случилось, ты не сделала ничего непоправимого, сестренка. Поэтому не впадай в панику.

Ее тон и это столь буднично произнесенное обращение «сестренка» приободрили Айрин.

— Ты права, я сегодня же пойду к нему и извинюсь. Еще не поздно все исправить.

Айрин вскочила на ноги, разговор по душам словно снял пелену, закрывавшую ее глаза и дурманившую голову. Ей хотелось действовать, и действовать немедленно. Но Ксения схватила ее за руки и силой усадила обратно.

— Подожди, все не так просто. Сначала подумай, а то снова наломаешь дров.

— Ты права, — выдохнула Айрин. — Но… чего же тут думать?

— А того, что он тебя любит и может все понять неправильно. Он может решить, что ты его тоже любишь. А ты его любишь?

— Я?! — воскликнула Айрин. — Я его… нет… наверное… мне так кажется…

Она растерянно посмотрела на Ксению. Этот вопрос, хоть и напрашивался, тем не менее застал ее врасплох. Волнение, с которым Ксения, будучи невестой, слушала ее рассказ, невольно передалось и Айрин. История ее отношений с Рустамом после пересказа, которому Ксения придала своим поведением романтический оттенок, стала совсем иной. То, что прежде казалось Айрин неудобным и постыдным, волшебным образом превратилось в нечто чарующее и волнительное. Еще вчера на этот вопрос она ответила бы твердо и категорично. А сейчас…

Нет, она явно не была готова сказать, что любит Рустама, потому что это было не так. Но если вчера это было «совсем не так», то сегодня это было «наверное, не так».

Айрин смутилась. Она попробовала представить себе Рустама и не только не почувствовала неприязни, но и… В общем, она запуталась. Ксения одним разговором мало того что вытянула ее из болота, так еще и перевернула все с ног на голову. Дурман схлынул, Айрин проснулась, и все, что дремало в ней все эти долгие дни, вырвалось наружу и всколыхнулось лесным пожаром, стремительно наверстывая упущенное. И так уж вышло, что Ксения направила весь этот поток в одном направлении, придав ему недвусмысленную окраску. Айрин постаралась сосредоточиться.

— Я думаю… — начала она медленно.

Но Ксения, интуитивно понявшая, что творится в ее душе, решительно ее остановила:

— Не торопись и ничего сейчас не отвечай. Не нужно.

— Но…

— Никаких «но». Все есть так, как есть.

— Ладно, — нерешительно согласилась Айрин. — А что же мне тогда делать? Говорить с ним или нет?

Ксения задумалась, но ненадолго.

— Знаешь что… Сделай так: искренне улыбнись ему пару раз, произнеси все те же вежливые слова, только другим тоном, потеплее, но не чересчур. Если не дурак, то поймет, что ты на него больше не злишься. Пока этого более чем достаточно. Остается место для маневра… понимаешь?

— Понимаю. — Айрин почувствовала облегчение. — Ты такая умница! — сказала она с чувством.

— Я знаю, — не стала скромничать Ксения. — Тебе же необходимо подумать и прийти в себя. Он сейчас ночует в шатре за турнирным полем, так ведь?

Айрин кивнула.

— Дурацкий обычай, — фыркнула Ксения, — спать в шатре, когда рядом замок. Но сейчас нам это на руку. Прими перед сном горячую ванну, расслабься и успокойся. Голова станет ясной, и ты сможешь спокойненько во всем разобраться.

— Я уже предвкушаю. — Айрин мечтательно вздохнула. — А можно, я прямо сейчас пойду и приму ванну?

— Нет уж, так просто я тебя не отпущу. Теперь моя очередь. — Глаза принцессы взволнованно заблестели. — Расскажи мне о Георге.

Айрин лукаво улыбнулась:

— С радостью…

— Ну не томи! — обрушился Гарт на Сарда, едва тот переступил порог. — Как упал жребий?

Сард покачал головой:

— Плохи дела. Эльфийский рыцарь, как зовут, запамятовал. То ли Кориэль, то ли Гориэль, что-то в этом роде.

— Дьявол! — выругался Гарт. — Я надеялся, что выпадет кто-то из глинглокцев. Можно было бы договориться, чтобы не шибко лютовал. А тут эльф… Откуда он хоть?

— С юга, — ответил Сард, — королевство Вельское.

— Ну хотя бы так, — выдохнул Гарт. — Будь он с севера… — Он не договорил, выразительно скривившись.

— Да ладно вам, — бесстрастно заметил Рустам. — Неважно, кто он и откуда. Выиграть все равно не суждено, остается только достойно проиграть.

— И то дело, — не стал спорить Гарт.

Вдвоем с Сардом они помогли Рустаму надеть доспехи.

— Забудь про копье, — напутствовал его Гарт. — Зажми его под мышкой и направь наискось между шеей коня и своим телом, после чего забудь. И сосредоточься на приеме. Держи щит так, чтобы копье ударило под углом, вскользь. Перед самым столкновением — не раньше и не позже — соберись, привстань в стременах и всем телом наклонись вперед. Следи за соперником. Если он вдруг нацелится тебе в голову, надо будет наклонить ее так, чтобы копье только скользнуло по шлему.

— В этом шлеме почти ничего не видно, — пожаловался Рустам.

— Так и должно быть, — отмахнулся Гарт. — Это турнирный вариант. В момент схватки наклонишь голову, и тогда все будет в порядке. Сард, что там с конем?

— Я подобрал хорошего гнедого, — отозвался Сард. — Не слишком горячего, но крепкого и послушного. Лучше и не придумаешь.

— Отлично, — кивнул Гарт и, повернувшись к Рустаму, напомнил: — Не гони его, чем меньше скорость, тем слабей удар…

Внезапно Гарт замолчал. Его лицо застыло холодной ледяной маской. Шумно задышал Сард. Рустам удивленно обернулся и увидел Айрин. Гарт с Сардом через силу поклонились. Рустам поднял забрало.

— Доброе утро, баронесса, — сказал он церемонно.

Айрин улыбнулась, совсем как раньше.

— Доброе утро, барон.

Гарт и Сард изумленно переглянулись. Ни следа неприязни не уловили они в голосе Айрин. Тепло, просто и естественно прозвучали ее слова.

— Я надеюсь, что удача будет сегодня к вам благосклонна, — удивила она их еще больше.

Может быть, это и были лишь слова вежливости, но выглядело все довольно мило.

Не удивился только Рустам. Его сердце помертвело от боли. «Конечно, — подумал он с горечью, — приехал Надаль, и теперь она полна радости. Вот и доказательство их любви: ей настолько хорошо сейчас, что частичка ее счастья досталась и мне, презренному». Он с трудом удержался от тяжелого вздоха и, склонив голову, чтобы скрыть глаза, сдержанно произнес:

— Благодарю вас, баронесса.

Спрятав свои глаза, Рустам не дал себе времени разглядеть, что ее глаза улыбаются именно ему, а не какому-то там Надалю. Любовь слепа, и ревность тоже.

— Я буду молиться за вас, барон, — тихо сказала Айрин на прощание.

Рустам кивнул, не поднимая глаз. И чуть не застонал, слушая, как удаляются ее шаги, легкие, словно у ангела. Друзья не заметили его переживаний, они были слишком ошеломлены.

— Ну и ну! — воскликнул бесхитростный орк, а Гарт многозначительно прищелкнул языком.

«Они ничего не понимают, — горько усмехнулся про себя Рустам. — Дело не во мне, дело в нем. Счастливец…»

— Сосредоточимся на поединке, — сказал он, и слова его прозвучали сухо.

Сард подвел гнедого, и они помогли Рустаму взобраться в седло. После небольшого ожидания герольды допустили Рустама на ристалище. Гарт подал ему тяжелое копье, торопливо нашептывая последние напутствия. Но Рустам его почти не слышал. Забрало на шлеме было поднято, и на высокой трибуне он увидел Айрин, сидевшую поблизости от принцессы. На другой край ристалища выехал эльфийский рыцарь. «Сейчас из меня опять вышибут дух, — подумал Рустам, — прямо на ее глазах я упаду в пыль. А потом на это поле выедет чертов красавчик Надаль и под шумные аплодисменты начнет побеждать, снова и снова. И Айрин в очередной раз убедится, что вышла замуж не за того парня…»

— Рустам, ты что, уснул?! — возвратил его в реальность голос Гарта.

— Что? Нет, конечно же нет. Уже пора?

— Да. Соберись.

Рустам опустил забрало и перехватил поудобнее копье. Заревели трубы. Эльф опустил копье и пришпорил коня. Рустам сжал зубы и поскакал ему навстречу. Как ни странно, он был спокоен, очень спокоен и почти не боялся. В последнее мгновение он сгруппировался и, привстав в стременах, наклонился вперед. Копье Рустама прошло мимо, что, впрочем, не слишком его огорчило. Зато копье эльфа ударило в щит под нужным углом и не разлетелось в щепы, как в прошлый раз, а скользнуло вбок. Но удар все равно был очень сильным, Рустам не смог удержаться в седле. Он не вылетел из него, как тогда, вместо этого он упал спиной на круп гнедого, левая нога его взметнулась вверх, а правая застряла в стремени. Он сполз на землю, и гнедой какое-то время тащил его за собой. Это было очень неприятно и болезненно, но, когда Гарт и Сард остановили коня и освободили застрявшую в стремени ногу, Рустам не только не потерял сознание, но и смог самостоятельно подняться. Эльфийский рыцарь, отбросив копье, сделал круг и, подъехав к Рустаму, спешился. Гарт с Сардом дружно шагнули ему навстречу. Но эльф не обратил внимания на их угрожающие лица, он поднял забрало и дружелюбно спросил:

— Вы в порядке?

— Да, — выдохнул Рустам пылью и закашлялся.

Эльф протянул руку, закованную в стальную перчатку:

— Гориэль, рыцарь вельской короны.

— Рустам, ры… кхм, барон Гросбери.

— Я рад, барон, что вы не пострадали. Это турнир, а не война.

Сколько Рустам ни силился, он не смог уловить в его словах двойного смысла. Гориэль подразумевал именно то, что говорил.

— Победа была чистой, — выдавил из себя Рустам. — Поздравляю.

— Спасибо, барон. — Эльф широко улыбнулся. — По правде говоря, это мой первый поединок, и согласно данному мной обету я хочу пригласить вас завтра вечером к себе в шатер на дружеское застолье.

Гарт предупреждающе кашлянул. Но Рустам не внял его предупреждению:

— Спасибо, сэр Гориэль. Я приду.

— Дурость, — прошептал Гарт, когда Гориэль, откланявшись, ушел принимать поздравления. — А может быть, он связан с аркскими эльфами и все это ловушка? Зря ты согласился, командир.

Но Рустам его не слушал. Он не отрываясь смотрел на трибуну, где по левую руку от принцессы сидела Айрин, а рядом с Айрин стоял… Надаль, виконт Вальмонд. И он разговаривал с ней, а она ему улыбалась.

— Я так и знал, — тихо прошептал Рустам.

И, заставив себя отвернуться, он, не оглядываясь, ушел с поля.

Айрин не любила турниров. Схватку ради схватки она не жаловала. Пока шли первые бои, Айрин откровенно скучала. Но когда глашатаи объявили барона Гросбери, сердце в груди вздрогнуло.

— Каковы шансы барона? — услышала она голос Ксении.

— Очень малы, ваше высочество, — поспешил ответить распорядитель турнира.

— Странно, — сказала принцесса, — мне говорили, что он храбрец и герой войны.

— И это несомненно так, ваше высочество, — подтвердил распорядитель. — Но на турнирах другие правила. Здесь бьются конными и на копьях, а барон, насколько я знаю, больше прославился как офицер пехоты. Признаться, все думали, что после первого сокрушительного поражения барон снимет свою кандидатуру, ваше высочество. Однако, как видите, он решил сражаться, хоть это и выглядит безнадежным.

Ксения наклонилась к самому уху Айрин и тихо прошептала:

— Знать, что у тебя нет шансов, и все равно биться — это ли не признак храбрости?

Айрин встретилась с ней глазами и благодарно кивнула. Ксения заговорщицки ей улыбнулась. Она хотела сказать что-то еще, но к ней обратился коннетабль Лансье, и принцессе пришлось уделить ему внимание.

На душе у Айрин потеплело. До разговора с Ксенией у нее было такое чувство, что она карабкается на обледенелую отвесную вершину. Честная и откровенная беседа, в которой она смогла начистоту выложить все свои обиды и посмотреть на них не только своими глазами, но и глазами Ксении, принесла мир в ее душу и избавила от терзаний. Она взобралась на свою вершину. Появилось солнце, растаял лед, и Айрин уже без всякого напряжения пошла вниз, под гору. Все, что ее мучило, осталось на той стороне. Все обиды и разочарования, всё позади. Теперь она смотрела только вперед, и прошлое не давило ей на плечи тяжелым и бесполезным грузом.

На ристалище выехал до боли знакомый незнакомец — ее муж. Он был спокоен. И Айрин чувствовала, что спокойствие его не напускное. Вопреки воле она испытала гордость. Он знает, что проиграет, но он все равно здесь, и он спокоен. Айрин вспомнила Лондейлскую осаду и ту знаменитую вылазку. Потом говорили, что достаточно было сжечь пятнадцать катапульт или на крайний случай шестнадцать. Может быть, и так, но тогда никто не хотел рисковать. Кто знает, что еще могли придумать перворожденные, останься у них больше катапульт. Поэтому бойцам отдали категоричный приказ — сжечь все. Солдаты не рассуждали, не спорили, не жалели себя. Они защищали город, его жителей и все королевство. Они сожгли девятнадцать катапульт из двадцати и почти все погибли. Айрин не знала, что тогда чувствовал Рустам. Был ли он так же спокоен или, может быть, волновался, но уж точно не дрожал от страха. А если и дрожал, то все равно шел вперед, как и сейчас. Айрин показалось, что Рустам посмотрел в ее сторону. Она улыбнулась, но он уже отвернулся и опустил забрало. Загудели трубы. Тяжело нагруженные кони сдвинулись с места, пока еще медленно, но с каждым мгновением все быстрее и все ближе друг к другу. Рыцари столкнулись, послышался лязг и грохот. Копье эльфа, казалось, проскочило мимо, но Рустам пошатнулся и завалился набок. Одна нога его застряла, и его поволокло вслед за лошадью. Айрин охнула и побледнела. Она увидела, как выбежали две высокие фигуры, друзья ее мужа, увидела, как они остановили гнедого. И вздохнула с облегчением, когда Рустам, пошатываясь, поднялся на ноги без посторонней помощи.

— Хм, намного лучше, чем в первый раз.

В голосе распорядителя Айрин услышала явное удивление.

— Храбрость всегда окупается, — отреагировала на эти слова принцесса. — Равно как и терпение.

В последних словах Ксении Айрин почудился тайный смысл. Она бросила на нее быстрый взгляд, но вниманием принцессы уже снова завладел коннетабль.

— Баронесса, рад вас здесь видеть, — внезапно услышала Айрин знакомый голос.

Она удивленно обернулась и увидела улыбающееся лицо Надаля. Айрин заставила себя собраться и внутренне сосредоточиться.

— Здравствуйте, виконт, — сказала она почти вежливо и почти спокойно.

Надаль сделал виноватые глаза:

— Баронесса, я понимаю, что последняя наша встреча была не из самых лучших. Да еще и этот дурацкий долг. Поверьте, мне очень жаль, и я говорил отцу… В общем, простите меня, баронесса, за все. Я больше не доставлю вам беспокойства.

Айрин вежливо (всего лишь вежливо) улыбнулась. Эту улыбку и подсмотрел Рустам, а его разгоряченное воображение охотно дорисовало несуществующие детали.

Надаль раскланялся и ушел. Айрин посмотрела на поле, но Рустама на нем уже не было.

— Не верьте ему, — неожиданно услышала она очень тихий голос.

Айрин обернулась и увидела, что место Надаля занял неприметный мужчина среднего роста. Обычная стрижка, обычное лицо, в толпе такого и не разглядишь. И все же ей показалось, что она его откуда-то знает.

— Меня зовут Агерт, госпожа, — сказал он тихо и едва шевеля губами, — я помощник сэра Злотаря.

— Ах да. Я помню вас, — кивнула Айрин. — Но… что вы сейчас сказали, я не поняла.

— Не верьте ему, — быстро повторил Агерт. — Что бы виконт ни говорил, каким бы милым ни был, не верьте ему. Ничто не изменилось, он ваш враг. Простите, госпожа…

Агерт исчез так же внезапно, как и появился, оставив Айрин в полной растерянности.

На следующий день турнир закончился более чем убедительной победой Надаля Турэ, виконта Вальмонда. Но рыцари не спешили покидать свои шатры, согласно обычаю им предстояло провести в них еще одну ночь. Рустам, как и обещал, провел этот вечер в шатре эльфийского рыцаря Гориэля. Гарт и Сард, молча и не сговариваясь, навязали ему свою компанию. Гориэль изрядно удивился, но ничего не сказал. Он оказался хлебосольным хозяином, и наличие двух непрошеных гостей его не огорчило. Через какое-то время настороженность прошла, и только Сард не мог смирить свою натуру и поглядывал на эльфа исподлобья. Но счастливый Гориэль, которому удалось на этом турнире одержать еще две победы, прежде чем его самого вышибли из седла, не омрачал себе жизнь подобными мелочами. В общем, время провели весьма неплохо и задержались бы подольше, если бы Гориэль не перепил вина и не уснул прямо за столом. Оставив хозяина на попечение его слуг, гости поспешили удалиться.

Когда в темноте показался родной шатер, Рустам не удержался от ехидного замечания:

— Хорошая была ловушка, Гарт. Каждый день бы так, питались бы вкусно, много и бесплатно.

— Как говорил мой первый сержант, — усмехнулся Гарт, — лучше перестраховаться, чем недостраховаться.

— Что, прям так сложно и говорил? — не поверил Сард.

— Нет, он говорил гораздо грубее и проще. Но около нашего шатра я вижу женские платья, поэтому и придерживаю язык, — сказал Гарт, все еще улыбаясь, и указал друзьям на два смутных женских силуэта.

— Кто здесь? — громко спросил Рустам.

— Это я, Айрин.

Хмельное веселье схлынуло без следа. Рустам изменился в лице. Они подошли поближе, и он увидел Айрин, а рядом с ней ее горничную Лаймию, Гарт с Сардом вежливо поклонились, и, надо признать, в этом поклоне было гораздо больше искренности, нежели ранее. Но Рустам ничего не заметил. Перед его глазами все расплылось, словно в густом тумане, и он видел только одно лицо — Айрин.

— Что вам нужно? — Голос его прозвучал надтреснуто.

— Я хочу поговорить, — ответила Айрин, — если можно, наедине.

— Хорошо, — кивнул Рустам. — Мы можем поговорить в моем шатре. — Он посмотрел на друзей.

— Мы останемся здесь, снаружи, — прогудел Гарт, — и проследим, чтобы Лаймию никто не обидел.

В шатре было темно. Рустам кое-как зажег свечи, пальцы его дрожали, ведь она была совсем рядом. Он предложил Айрин походное кресло и, чтобы скрыть волнение, достал кувшин и разлил по кубкам недорогое вино. Айрин вежливо отказалась. Рустам взял свой кубок, но пить не стал.

— О чем вы хотели поговорить? — спросил он.

— О вашем прошении о разводе, — негромко ответила Айрин.

Рустам вздрогнул. «Наверное, у них с Надалем уже все решено, — подумал он с болью в сердце, — и теперь им не терпится». Поставив кубок на стол, он нервно провел ладонью по лицу.

— Я подам его сразу, как только мы вернемся, — сказал он с отчаянием. — Можете не сомневаться.

Глаза Айрин блеснули, и ему показалось, что он понял, о чем она подумала.

— Не волнуйтесь, — в его голосе невольно прорезалась горечь, — я не буду претендовать на Гросбери. Меч у меня всегда на поясе, друзья рядом, а больше мне ничего и не нужно.

Айрин сделала протестующий жест и неожиданно замерла. Из-за дальней стороны шатра, обращенной к небольшой роще, послышался жалобный стон.

— Вы слышите? — спросила Айрин.

Рустам вскочил на ноги. Стон повторился. Рустам взял со стола подсвечник:

— Я пойду посмотрю.

— Я с вами, — быстро сказала Айрин.

Рустам на мгновение застыл, но полный боли стон не оставил ему времени на раздумье. Он нехотя кивнул и вышел из шатра. Гарт с Сардом стояли у входа и довольно мило беседовали с горничной.

— Вы ничего не слышали? — спросил у них Рустам.

— Нет, — с недоумением ответил Гарт. — А что мы должны были услышать?

— Кто-то стонет, — сказала Айрин. — Там, со стороны рощи.

Они обошли шатер и сначала ничего не заметили. Но потом увидели лежащую в высокой траве девушку. Избитую, истерзанную, в изорванном платье, залитом кровью. Гарт подоспел первым. Сорвав с себя плащ, он укутал ее и поднял на руки. Девушка, на мгновение очнувшись, испуганно закричала и забилась в его руках.

— Все хорошо, все нормально, — прошептал он ей лихорадочно.

Она продолжала биться, но потом увидела Айрин и Лаймию и, всхлипнув, обмякла. Гарт отнес ее в шатер и опустил на походную кровать. Девушка снова потеряла сознание, вид ее был страшен, все лицо в кровоподтеках, глаза заплыли, нос сломан, губы окровавлены. Айрин, забыв обо всех своих волнениях, стала распоряжаться:

— Сард, немедленно приведи целителя, только без лишнего шума, боюсь, здесь не обошлось без бесчестия. Гарт, раздобудь теплой воды. Рустам, если можно, чистую рубашку и простыни.

Они повиновались без промедления. Сард убежал в темноту, Гарт нашел горячую воду, а Рустам отдал Айрин все свои рубашки и простыни. После чего Айрин попросила мужчин выйти и вместе с Лаймией занялась девушкой. Они развернули плащ и сняли с несчастной остатки платья. Все тело девушки было в багровых синяках и порезах. По внутренней стороне бедра струйкой стекала кровь. Айрин закусила губу, в глазах у нее потемнело от гнева и жалости. До прихода целителя они, насколько смогли, обмыли раны. Целитель, пожилой и невыспавшийся, при виде девушки мгновенно сбросил с себя сонливость. Он вымыл руки и приступил к осмотру, то и дело недовольно качая головой и что-то бормоча себе под нос. Девушка неожиданно пришла в себя и, увидев мужчину, закричала. Целитель поспешно провел ладонью, и она, замолчав на полуслове, закрыла глаза. Тогда целитель обхватил ее руками за виски, пронзительно громко и непонятно зашептал нараспев и стал раскачиваться из стороны в сторону. Прямо на глазах начали исчезать кровоподтеки и зарастать порезы. Кожа девушки сначала пожелтела, потом покраснела и наконец приняла почти нормальный оттенок. Целитель остановился. Убрав руки, он закрыл глаза и медленно провел над лицом девушки раскрытой ладонью. После чего открыл глаза и устало вздохнул:

— Все, можете ее одеть. И хорошенько укройте, ей нужно тепло.

Айрин при помощи Лаймии надела на девушку рубашку Рустама и укутала ее одеялами. Целитель подошел к столу и без спросу осушил наполненные Рустамом бокалы. Он потратил много энергии, а вино помогает ее восстановить. Поняв, что все уже закончилось, Рустам с друзьями вошел в шатер.

— Что с ней произошло? — спросил Рустам.

Целитель мрачно вздохнул:

— Если говорить по-простому, ее избили, ей сломали нос, шесть ребер и два пальца, ее изрезали ножом, неглубоко, но болезненно, и ее жестоко, грубо изнасиловали.

Громко хрустнули сжатые в кулак пальцы.

— Кто это сделал? — Голос Рустама прозвучал безжизненно.

— Не знаю, — пожал плечами целитель. — Нужно сообщить королевским приставам. Искать виновного их работа.

— Кто это сделал? — с нажимом повторил Рустам.

Айрин удивленно на него посмотрела, таким она его еще не видела. Кривая, напряженная улыбка, тяжелый, очень тяжелый взгляд и крепкие вздувшиеся желваки. От ее внимания не ускользнуло, как побледнел Гарт и сделал инстинктивное движение, словно хотел обхватить друга и не дать ему вырваться. Целитель, неожиданно почувствовавший себя крайне неуютно, напряженно сглотнул и выдавил:

— Можно привести ее в сознание и попробовать расспросить.

Рустам молча кивнул. Казалось, он боялся говорить из опасения, что зверь внутри его вырвется наружу раньше времени.

Целитель прикоснулся к лицу девушки и негромко хлопнул в ладоши. Почти сразу же открылись глаза, полные боли и страха. Девушка вздрогнула и хотела было вскочить, но Айрин села рядом и крепко ее обняла.

— Все нормально, все позади, успокойся, — сказала она быстро, старательно копируя интонации, подслушанные у принцессы.

Девушка сильно напряглась, она была совсем еще юной, может быть, лет шестнадцати, а может, и моложе. Она затравленно огляделась по сторонам, остановила взгляд на полном сочувствия и жалости лице Айрин и вдруг расплакалась.

— Ну будет, будет, — сказала Айрин, прижимая ее к груди.

Целитель поморщился и, быстро что-то прошептав, щелкнул пальцами. Девушка успокоилась.

— Спроси ее: кто? — срывающимся голосом попросил Рустам.

Айрин начала расспрашивать. Медленно, очень медленно девушка начала рассказывать. Ее зовут Ялен. Она служанка богатой купчихи. Госпожа послала ее с отрезом бархата к шатру графа Анфилда. Ялен благополучно передала бархат слуге графа и уже возвращалась, когда ее схватили двое мужчин, закрыли ей рот и затащили в рощу. Они бросили ее к ногам другого мужчины, высокого и сильного. Он разорвал на ней платье, стал ее бить и истязать, а эти двое стояли в стороне и ни во что не вмешивались. Она стала отбиваться и поцарапала насильнику лицо, а он рассмеялся и принялся избивать ее так сильно, что она почти не помнит, что происходило дальше.

— Кто был этот высокий? — спросила ее Айрин. — Ты его знаешь?

— Нет, госпожа, — пролепетала Ялен. — Но эти двое называли его виконтом Вальмондом.

Айрин побледнела и переглянулась с Лаймией, побледневшей еще сильнее, — обе вспомнили давешнее происшествие. Целитель с сожалением прищелкнул языком.

— Плохо дело, — сказал он вполголоса. — Он виконт, а она простолюдинка. Даже если удастся доказать ее слова, что уже само по себе будет нелегко, в лучшем случае он выплатит небольшую виру, в худшем его просто простят.

Губы Рустама исказила даже не улыбка, а настоящий звериный оскал. Он встретился взглядом с Айрин, и она невольно вздрогнула. Внутри его глаз царила непроглядная бездна.

— Приглядите за ней, — выдавил он из себя.

И, порывисто развернувшись, вышел из шатра. Гарт и Сард переглянулись и, подхватив мечи, выскочили следом.

— Куда это он? — удивился целитель.

Айрин не ответила. Целитель пожал плечами и снова погрузил Ялен в целебный сон.

— Вы позаботитесь о девушке? — спросил он у Айрин.

— Конечно, можете не волноваться, — заверила она.

— Пару дней покоя, и физически она будет в полном порядке, — сказал напоследок целитель. — Однако душевная травма останется навсегда.

Целитель ушел. Айрин после небольшого раздумья послала Лаймию за слугами. Прошло совсем немного времени, и Лаймия вернулась с носилками и двумя крепкими конюхами. На них осторожно переложили спящую Ялен, и Айрин приказала Лаймии вернуться в замок и разместить девушку в отведенных Айрин покоях. Сама же она решила остаться в шатре и дождаться Рустама.

Шло время, а Рустама все не было. Айрин не на шутку забеспокоилась, когда неожиданно полог шатра распахнулся и вошел усталый и печальный полный мужчина с простодушным крестьянским лицом. Он поклонился Айрин и, не говоря ни слова, подошел к столу, налил в кубок вина и залпом его осушил. К Айрин вернулся дар речи.

— Сэр Злотарь, это вы? — спросила она удивленно.

— К сожалению, я, госпожа баронесса, — сказал Злотарь подавленно и, опустившись на стул, закрыл глаза.

— Но… что вы здесь делаете?

Злотарь устало открыл глаза и посмотрел на нее потухшим взглядом.

— Выполняю свою работу, и, как оказалось, из рук вон плохо.

— Не говорите загадками! — разозлилась Айрин. — Что произошло?

— Что произошло? — переспросил Злотарь утомленно. — Хорошо, я расскажу вам, что произошло. Полчаса назад ваш муж — Рустам Алматинский, барон Гросбери — ворвался в шатер виконта Надаля и в присутствии других господ, пришедших поздравить победителя турнира, дал ему от души по морде, кажется, даже сломал два зуба. А эти молодчики, Гарт с Сардом, достали мечи и не дали людям виконта прийти ему на помощь.

Глаза Айрин удовлетворенно сверкнули. Злотарь заметил это и болезненно поморщился.

— Я вижу, вы довольны, госпожа баронесса. А зря! Неужели вы не видите, что все это было подстроено? Да-да, я уже знаю про несчастную девушку. Ну а вы в свою очередь задумайтесь, почему ее бросили именно у этого шатра. Почему ей позволили услышать имя ее обидчика. И подумайте, было ли это случайностью.

— Но зачем?! — воскликнула Айрин.

— Затем, что вашего мужа хотят убить, — почти простонал Злотарь. — И я должен был его охранять, но они меня перехитрили. Я ждал убийцу, но не ожидал провокации. Все разыграно как по нотам. Они прекрасно изучили вашего мужа, госпожа баронесса. И знали, что у него болезненная реакция на насилие. Они разыграли свою комбинацию и добились чего хотели. Рустам ударил Надаля, и теперь состоится поединок. Выбирать оружие будет Надаль, как оскорбленная сторона. И он выбрал классический рыцарский поединок, верхом и на копьях. Думаю, не нужно объяснять, что произойдет, когда чемпион встретится с новичком. Причем драться они будут до смерти, если Рустам упадет на землю живым, Надаль спешится и добьет его.

У Айрин задрожали колени, и она опустилась на стул, чтобы не упасть.

— Что-нибудь можно сделать? — спросила она хрипло.

— Да, но для этого нужно, чтобы Рустам попросил Надаля о прощении. А этого никогда не будет. Ваш муж, госпожа баронесса, явление уникальное, другого такого еще поискать. Он хочет убить Надаля и от своего не отступится. Завтра Рустам наверняка погибнет, но на месте Надаля я не был бы так самоуверен. Перед смертью барон сделает все, чтобы утащить его за собой.

— Зачем это нужно Надалю? Ведь после свадьбы… — Она неожиданно замолчала.

Злотарь невесело засмеялся:

— Продолжайте, баронесса. Я служу графу Честеру и посвящен в тайну вашего происхождения. Это моя работа.

— Но тогда вы должны знать, что…

Айрин не договорила, но Злотарь ее прекрасно понял.

— Госпожа баронесса, — сказал он мрачно, — простыня, вывешенная за окно, если кого-то и обманула, то только на первое время.

Айрин вспыхнула.

— Уж извините, — развел руками Злотарь, — говорю как есть. Мы с вами люди взрослые. Я не лезу в вашу семью и не знаю, что там у вас происходит. Но факт налицо — вы не близки с мужем, и это значит, что мало что изменилось. Достаточно вычеркнуть Рустама, и все возвращается на круги своя. — Он замолчал и неожиданно сказал просто и буднично: — Завтра его убьют на глазах у всех. И вы снова станете мишенью. В этот раз никто заигрывать не будет, скорее всего, вас просто похитят. Поэтому уже с этой минуты ваша жизнь изменится. Мы возьмем вас под охрану. Мои люди уже стоят снаружи. И нам нужно идти, госпожа баронесса. В замке намного безопаснее.

— А Рустам?

— Рустам? — переспросил Злотарь и горько усмехнулся. — А его охранять уже не нужно. Практически он уже мертв.

Глаза Айрин гневно заблестели:

— Он еще жив! И я его здесь дождусь.

Злотарь встал и мрачно покачал головой:

— Не дождетесь. Эту ночь он проведет в обществе коннетабля.

— Я его жена, и мне нужно его увидеть, — упрямо заявила Айрин.

— Послушайте, — сказал Злотарь, — вы же не хотите лишить его того крохотного шанса, который у него все-таки имеется? Дайте ему отдохнуть и собраться с мыслями. Ваша встреча выбьет его из колеи и окончательно подпишет ему смертный приговор. Вам это надо, баронесса?

Айрин сникла.

— Пойдемте, баронесса, — мягко сказал Злотарь. — Мы будем вашей тенью.

Как и в предыдущие дни, ристалище было окружено зрителями. Но сегодня не пели, не кричали и не веселились. Два глинглокских рыцаря решили сойтись в смертельном поединке на земле Эдвитании. Виконт Вальмонд, победитель турнира, еще вчера поражавший всех своим умением, и барон Гросбери, молодой чужеземец, худший боец турнира. Схватка неравная, все были настолько уверены в победе виконта, что пронырливые дельцы даже отказались принимать ставки. Ставить на барона дураков не было.

На ристалище показались рыцари, и воцарилась полная тишина. Айрин, сидевшая рядом с принцессой, закусила губу. Она не спускала глаз с Рустама. Как и все собравшиеся, она понимала, что шансы его ничтожны. Но спокойная уверенность, сквозившая в каждом его движении, дарила ей надежду. Он был похож на оркского волкодава, лютого и целеустремленного, как арбалетный болт.

— Мне думается, что все не настолько просто, насколько кажется, — услышала Айрин голос короля Эдгара. — Я бы не стал, конечно, ставить на барона, однако… Что скажете, Лансье, это ведь ваши рыцари?

— Этот поединок меня очень огорчает, ваше величество, — прогудел глинглокский коннетабль. — И в то же время я должен признать, что он будет весьма интересен. Здесь столкнутся не просто стили, а мировоззрения. Виконт — прекрасный турнирный боец. Барон — герой войны, один из лучших боевых офицеров короля Георга. Если бы оружие выбирал барон, я бы смело ставил на его победу. Но сегодня ему придется сражаться на чужом поле и на чужих условиях. А мы уже имели несчастье убедиться, что он не силен в конном копье.

— Знаете, — задумчиво отозвался король, — возможно, это нелогично, но мои симпатии сегодня не на стороне победителя прошедших состязаний.

— И не только ваши, батюшка, — вмешалась в разговор принцесса Ксения. — Мы любим храбрых. А храбрость сегодня облачена в цвета барона Гросбери.

— Отменно сказано, ваше высочество, — не удержался от похвалы глинглокский коннетабль.

А Айрин шепотом повторила:

— Мы любим храбрых…

И крепко-крепко стиснула кулачки на удачу. Сегодня Рустам бился и за нее тоже, будь она мужчиной, она была бы на его месте.

Сард в последний раз проверил упряжь боевого жеребца. А Гарт подал Рустаму рыцарское копье с острым наконечником.

— Рус, — сказал он вполголоса, — постарайся хорошо упасть. Он спрыгнет, чтобы добить, и тогда у тебя будет шанс. Но если ты потеряешь сознание, тебе конец.

Рустам, не отрывая взгляда от Надаля, кивнул. Забрало виконта было поднято, и Рустам отчетливо видел царапины на его лице. В эти минуты Рустам не думал о себе, в эти минуты он представлял себя на месте Ялен. Представлял себе ее отчаяние и боль. Он видел ее глаза и видел ее глазами, остальное было неважно. Все было неважно…

Гарт хотел сказать что-то еще, но потом посмотрел на друга и понял, что наставления сейчас излишни. Герольды поднесли к губам медные трубы. Губы Гарта исказила злая улыбка.

— Сломай его! — сказал он с нажимом.

Рустам снова кивнул и опустил забрало. Зловеще прогудели трубы.

— Не подведи, — горячо прошептал Сард гнедому и хлестнул его ладонью.

Рыцари поскакали навстречу друг другу. Зрители встали с мест. Охватившее всех напряжение, казалось, било бесшумными искрами. Разорвалось время, ускоряя свой бег для одних и замедляясь для остальных. На даль был безупречен в эти мгновения, в то время как в руках Рустама копье ходило ходуном. Сшиблись…

Пыль!., грохот!., крики!.. — все смешалось.

Рустам упал на землю. Из его левого плеча торчал обломок ясеневого копья. Надаль остановил коня, отбросил остатки сломанного копья и оглянулся. Айрин вскочила с места, вцепившись в дубовые поручни с такой силой, что из-под ногтей пошла кровь. Толпа разочарованно выдохнула, чуда не произошло. Но дело было еще не закончено. Рустам встал на колени и с криком выдернул обломок из плеча. Кровь окрасила его доспехи и щедро окропила пыль. Надаль спрыгнул с коня и достал меч. Принцесса Ксения, не заботясь о том, что подумают окружающие, встала и обняла Айрин за плечи. Рустам обнажил меч и, оперевшись на него, поднялся на ноги. Надаль пошел к нему, грозно и неторопливо. Перед глазами у Рустама плыли разноцветные круги. Ему было тяжело дышать, и он поднял забрало, оставив лицо без защиты. Надаль улыбнулся — вот и мишень для его удара. Вогнать меч прямо в лицо, по самую рукоять, — эффектное завершение красивого поединка.

Голова звенела погребальным колоколом, Рустам, слабея от потери крови, видел перед собой только Надаля и слышал только его шаги. Весь мир сосредоточился на приближающемся к нему рыцаре.

Это и есть «скорпион», ученик. Идеальная стойка для контратаки…

Рустам поднял щит и отвел руку с мечом назад. Зрители затаили дыхание, раненый барон собирался умереть достойно. Многие женщины отвернулись, спрятав свои лица. На Надаля же стойка Рустама не произвела никакого впечатления. С доспехов Рустама стекали ручейки крови, смуглое лицо стало белым как бумага, а рука, державшая щит, дрожала от напряжения. Надаль вспомнил вчерашний обидный удар и дал волю ненависти. Он шагнул вперед и, не мудрствуя лукаво, ударил мечом по щиту. Левое плечо Рустама — одна сплошная рана. Левая рука обескровлена, выставленный щит — фикция, бумажная преграда. Он бессильно упадет вниз, и тогда меч устремится вверх, в беззащитное лицо.

У Ялен светло-голубые глаза, а у той девчушки из лесной деревни они были серыми…

Боль, разорвавшаяся в раненом плече, пронзила тело Рустама. Однако злость, рвавшая душу, была сильнее. Мир вспыхнул в его глазах, но левая рука осталась на своем месте. Дорогой меч с большим рубином, венчавшим рукоять, пробил окованную железом кромку и завяз в плотной мелкослойной древесине. Рустам развернул корпус, щит ушел влево, утянув за собой завязший меч и растерявшегося виконта. Собрав последние силы, Рустам развернул свой меч, шагнул вперед и… Раз! — сильный колющий удар снизу вверх, под нижнюю кромку нагрудника. Королевский меч не подвел, он проскочил между пластинами, пробил кольчугу, стеганую куртку под ней и, пронзив насквозь тело, рассек позвоночник. Надаль упал на колени, крик застрял в его горле. Он завалился набок, и рукоять меча выскользнула из руки Рустама. Тяжесть другого меча, помноженная на тяжесть щита, увлекла его вниз, и Рустам опустился на левое колено.

Тишину взорвали восторженные крики. Зрители буквально ополоумели, крича на все лады как сумасшедшие.

Айрин пошатнулась, она оглянулась, желая увидеть Ксению, но вместо этого встретилась с горящим взглядом короля Эдгара.

— Ваш муж — настоящий лев, баронесса… Глинглокский лев!

Мой муж…

Все перевернулось, силы оставили ее, и она потеряла сознание в объятиях принцессы.

Глава 10  Слушая шаги

Убив противника в честном поединке, Рустам, согласно обычаю, не мог уйти с ристалища до полуночи. Целители сразу же оказали ему помощь, и, еще очень бледный и обессиленный, он в полном вооружении и одиночестве сидел в своем шатре, поставленном прямо на ристалище. Гарт с Сардом, при оружии и в броне, несли стражу снаружи. И никто не имел права их беспокоить. Рыцарю полагалось удерживать за собой поле битвы, выказывая готовность к новым поединкам, и мешать ему в этом не полагалось. Но нигде не говорилось, что победитель и его люди должны оставаться голодными.

Когда стемнело, пришла Айрин. Ее сопровождали двое крепких слуг с большими подносами. Один поднос поставили на походный столик перед входом, для Гарта и Сарда. Второй поднос слуга передал Айрин.

— Я могу зайти? — спросила она негромко.

— Вы? — Гарт многозначительно переглянулся с орком, и они, не сговариваясь, склонили головы. — Безусловно… госпожа.

Айрин вошла в шатер. Внутри было светло, горели свечи и масляные лампы. Рустам сидел на простой деревянной скамье спиной к пологу, уперев локти в колени и обхватив голову ладонями. Айрин подошла к столу и поставила на него поднос. При этом она случайно задела стоявший на столе шлем. Шлем упал на землю и покатился, звякая забралом.

— Кто здесь? — спросил Рустам, не поднимая головы.

— Айрин. Я принесла ужин… Рустам резко выпрямился.

— Айрин?!

Он обернулся и встретился с ней взглядом. Она невольно вздрогнула, в черных глазах полыхало отчаяние. Рустам встал, бледное лицо его покрылось пятнами. Он был все еще во власти своих горьких мыслей, погрузившись в созданный им самим мирок и закрывая выдумкой действительность.

— Я убил его, — сказал он глухо.

— Я видела, — отозвалась Айрин.

— Прости меня… я… не хотел… То есть я хотел и, если нужно, убил бы его снова. Но дело не в ревности. Ты мне веришь?

Айрин растерялась, она не понимала его. При чем здесь ревность? О чем он говорит?

Рустам истолковал ее растерянность по-своему.

— Не веришь… — Он поник и отшатнулся. — Это твое право, но, клянусь, я догадывался о ваших чувствах и хотел уйти. И вдруг… На его месте мог быть кто угодно, такое нельзя прощать… Ты понимаешь?

Он отвернулся, не в силах смотреть ей в глаза и оставив Айрин в глубоком недоумении. Она беспокоилась за него, она переживала, она пришла, чтобы сказать… Айрин сделала шаг вперед и протянула руку. Но Рустам этого не видел. Он опустился на скамью и спрятал лицо в ладонях.

— Уйди… — простонал он приглушенно. — Пожалуйста, уйди…

Айрин опустила руку. Мысли, смешиваясь с чувствами, лихорадочно проносились у нее в голове, отдаваясь бешеным стуком сердца. После разговора с Ксенией Айрин не могла думать о Рустаме, не представляя его при этом невольно в качестве своего любимого. «Люблю ли я его?» — спрашивала она себя бесконечно, и чем больше она спрашивала, тем больше об этом думала. Ночи, проведенные в одиночестве, наедине с обжигающими размышлениями, происшествие с Ялен и страшный поединок, чуть не закончившийся для Рустама гибелью, объединившись, сделали свое дело — она влюбилась. Но пока еще не призналась в этом даже себе. Он попросил ее уйти, и она ушла, потому что время еще не пришло.

В полночь пришли слуги, чтобы убрать шатер. Гарт подошел к Рустаму и положил руку ему на плечо:

— Пора, командир.

Рустам вздохнул:

— И куда мне идти? К ней?… Я больше не могу так, Гарт. Я устал.

— Она твоя жена, — тихо напомнил Гарт.

— Это все слова, за которыми нет смысла. Она любила другого, и я сегодня его убил…

Гарт рассмеялся, весело и с облегчением. Рустам обиженно отвернулся. Гарт обхватил его за плечи и повернул лицом к себе.

— Рус, — сказал он проникновенно, — мы с тобой прошли через многое. Ты мой друг, и я пойду за тобой даже в пекло. А Айрин, она просто замечательная. У нее были трудности, но, кажется, все прошло. Я никогда не лез в ваши отношения и не буду лезть впредь. Но сейчас послушайся моего совета: иди в свою спальню, к своей жене, и прекрати рвать себе душу.

— Все слишком сложно…

— Ерунда! — Гарт крепко его встряхнул. — Будь проще. Иди к своей жене. Завтра, если захочешь, уедем за тридевять земель и все забудем. Но только завтра. Иди!

Рустам ушел. Он не поверил Гарту ни на йоту, но не захотел огорчать еще и его. Одна ночь, и все будет кончено. Почему бы и нет?

Сард проводил его взглядом и подошел к Гарту.

— Ты думаешь, все так просто? — спросил он скептически. — Мне кажется, что Рустам не так уж и неправ. Я могу его понять, ведь я тоже влюблен. А что, если Айрин и в самом деле любила этого хлыща? Тогда получится, что ты отправил командира прямо в ад.

Гарт беззаботно усмехнулся:

— Сард, в отличие от Рустама я умею не только разговаривать с женщинами, но и слушать их.

— Ты разговаривал с Айрин?

— Нет, я разговаривал с Лаймией. И поверь, этого достаточно.

Рустам вошел в спальню, и страхи вернулись. Но было поздно отступать, дверь за его спиной закрылась. Айрин, в простом голубом платье, сидела на кровати. Свечи и лампады были потушены, но через открытые ставни светила синяя луна, которая здесь была почти в полтора раза больше луны его родного мира.

В спальне не было ни кресел, ни диванов. Рустам растерянно огляделся и несмело подошел к кровати.

— Я возьму одеяло… — Голос его дрогнул.

Айрин встала и взяла его за руки. Он заглянул в ее глаза и задохнулся. Она сделала маленький шаг, и их тела соприкоснулись. Айрин прикрыла глаза и положила голову ему на грудь. Рустам замер. Сумасшедшая надежда запела в его душе, сначала робко, но с каждым стуком сердца все смелее и громче.

— Я… — сказал он охрипшим голосом.

Но она приложила палец к его губам и прошептала:

— Ничего не говори.

Он снова увидел перед собой ее лучистые глаза, ее безумно красивые, прекрасные глаза. И глаза эти были переполнены нежностью. Он увидел, как приоткрылись ее маленькие алые губки, совсем рядом, совсем близко. Но не смог найти в себе смелости поцеловать их. И тогда Айрин поцеловала его сама. Душа оставила его тело и вознеслась к небу. Он умер и воскрес снова. Горячая волна смела все преграды, смыла уродливые построения ревности, обиды и самообмана, оставив их души чистыми и обнаженными.

— Иди сюда, милый, — сказала она с трепетом.

И всепоглощающая нежность залила их с головой, переплетя тела в вечном таинстве природы, связывающем мужчину и женщину. Любовь воцарилась на этом ложе. Секс? Нет, выкиньте это слово и забудьте. Именно любовь. Пускай робкая, пускай неумелая и наивная, но именно любовь. И любое другое слово было бы здесь оскорблением. Взрывались чувства, разливаясь океанами, взмывая к небу горными вершинами. Гасли и зажигались звезды, трепетал космос. Любовь…

Все заканчивается, и нет больше сил. Но и спать тоже не хочется. Он по-прежнему чувствует ее дыхание на своей груди, и это дыхание призывает его жить дальше. Просто жить.

— Я так за тебя боялась, — сказала она тихо, и сердце его вздрогнуло от радости.

— Я думал, — проговорил он осторожно, боясь обидеть, боясь разрушить то теплое и хрупкое, что связывает сейчас их души, — что ты любишь его…

— Надаля? — Она тихо засмеялась, и словно звон ручья заструился по его груди. — Глупенький. Он сволочь и подлец, и, если бы могла, я встала бы на твое место и взяла в руки меч. Я боялась за тебя… за своего мужа.

Улыбаясь, ушла луна. Смеясь от радости, побледнели звезды. Мягкий утренний сумрак наполнил комнату прохладой, и только тогда они уснули. Счастье — короткий миг, его не поймаешь. А ведь на самом деле оно остается с тобой навечно.

Свадебное посольство вернулось в Глинглок. Три безумных дня сотрясали столицу свадебные торжества. У королевства появилась королева. И хотя свадьба только состоялась, народ уже спорил и гадал, каким именем назовут наследника.

Рустам с Айрин, счастливые и влюбленные, провели в столице еще месяц после окончания торжеств. Их близость не осталась незамеченной. В тайной службе вздохнули с облегчением и, с позволения его величества, сняли круглосуточную охрану. Отныне никто не мешал Рустам и Айрин наслаждаться жизнью и друг другом. Это было прекрасное время, и они с удовольствием продлили бы его подольше. Но дела баронства требовали внимания. Поэтому, тепло распрощавшись с новыми и старыми друзьями, в сопровождении своих людей они. отправились домой. Ехали они неторопливо, без лишней спешки. За два дневных перехода до Гросбери они остановились в придорожном трактире. Улыбающийся толстяк хозяин освободил для них лучшие комнаты и поспешил открыть сундуки, дабы не ударить в грязь лицом перед знатными постояльцами.

Перед ужином Рустам с Айрин поднялись в отведенную им комнату, чтобы переодеться.

— Ты знаешь, — сказала Айрин, когда они остались одни, — мне кажется, что королева счастлива.

— Рустам рассмеялся:

— Мне трудно судить, я мужчина.

— А я женщина, и я вижу, что она счастлива. — Айрин мечтательно улыбнулась. — Перед брачной ночью у нее были испуганные глаза, как у лани, пойманной охотником. Они у нее и так большие, а в тот день были просто огромными.

Рустам натянул свежую рубаху и усмехнулся:

— Я помню, что у тебя перед брачной ночью глаза были злыми.

Айрин кинула в него подушкой, Рустам увернулся и снова рассмеялся.

— Ничего ты не понимаешь! — отрезала Айрин. — Страшно выходить замуж за человека, которого ты знаешь только по письмам. Зато потом… О-о, она была счастлива, уж я — то ее знаю.

— Я, в отличие от тебя, ее знаю плохо. Но мне она показалась славной и доброй, — сказал Рустам, раздумывая, надевать камзол или нет. — И я рад, что она счастлива.

— Да, — выдохнула Айрин, — она этого заслуживает, как никто другой.

Рустам отложил камзол в сторону.

— Слушай, — сказал он задумчиво, — а может, мне натянуть вместо камзола кольчугу?

Айрин удивленно на него посмотрела:

— Зачем?

— Ну знаешь, — сказал он с напускной нерешительностью, — ты так размашисто орудуешь вилкой… А вдруг ты меня поранишь?

От второй подушки увернуться он уже не смог.

— Думаешь, это смешно? — сказала Айрин с многообещающей улыбкой, взвешивая в руке третью подушку.

Но Рустам не успел ей ответить. Через раскрытое окно они услышали мужской крик, грубым диссонансом ворвавшийся в их безоблачное настроение:

— Помогите! Пожалуйста, помогите! Люди добрые… не оставьте… помогите! Богом заклинаю!

Супруги встревоженно переглянулись. Рустам подхватил ножны с мечом.

— Я посмотрю, что там.

— Я пойду с тобой, — сказала Айрин, поправляя платье.

Рустам коротко кивнул. Они спустились вниз и вышли во двор. У ног нахмурившегося Гарта стоял на коленях немолодой усатый мужчина. Его лицо было перепачкано кровью и слезами, смешавшимися с грязью.

— Помогите! — стонал он, протягивая к Гарту руки, — Спасите жену и дочек! Не оставьте…

— Что случилось? — спросил Рустам.

Гарт повернул к нему хмурое лицо и кивнул в сторону плачущего мужчины:

— Говорит, что на его семью напали разбойники. Они ехали на ярмарку и…

Мужчина бросился в ноги Рустаму:

— Светлый господин, не оставьте, заступитесь! Их всего-то было человек семь, ну да куда мне одному… Налетели, избили… Жену и дочек забрали с собой вместе с повозкой и добром… Меня убить хотели, но вырвался я… Не оставьте, богом заклинаю, если не жену, то дочек спасите!

— Где это произошло?

— Там… севернее по дороге. Да тут недалече будет… Не оставьте!

Рустам посмотрел на Гарта, тот понимающе кивнул и заорал:

— Сард, где ты там?! Кончай дрыхнуть, бери оружие, дело есть!

Все понимали, что если они хотят спасти женщин, то время дорого. Быстро натянули доспехи, подхватили оружие и сели в седло. Кроме верных друзей с Рустамом были еще четверо слуг, крепкие, прожженные мужики из Гросбери. Из брони на них были только кольчуги, а из оружия лишь копья, но и этого было больше чем достаточно. Ведь разбойников было всего семеро. Они хотели взять с собой еще и пострадавшего мужика, но силы оставили беднягу, и он без чувств рухнул прямо в пыль. Решили обойтись без него.

Рустам надел шлем, застегнул пряжку и отыскал взглядом Айрин. Она кивнула:

— Береги себя.

Он улыбнулся и, опустив забрало, пришпорил коня. Небольшой отряд вихрем вылетел из ворот трактира и помчался по дороге к северу. Сердце Айрин невольно сжалось от нехорошего предчувствия. Но изменить что-либо было уже поздно.

Они проскакали километров десять, но нигде не встретили ни малейшего следа ни самих разбойников, ни их злодеяния.

— Черт его знает что! — выругался Гарт, останавливая своего коня и удивленно оглядываясь. — Куда они могли запропаститься в чистом поле? Ни деревьев, ни холмов, негде же спрятаться.

— Может, еще дальше проедем? — предложил Сард.

Рустам закусил губу.

— Если у них была повозка, они не могли далеко уйти. Что-то здесь не то… — Он посмотрел на Гарта, страшная догадка блеснула в его взгляде.

Гарт выругался:

— Твою же мать! Я убью этого урода!

Рустам уже разворачивал коня. Они понеслись обратно, не жалея ни себя, ни лошадей.

Трактир встретил их тишиной и запустением. Выбитая дверь, сломанные окна, занавеска, сиротливо развевающаяся на Ветру, и мертвый трактирщик, с раскроенной головой лежащий на пороге. Рустам, на ходу спрыгнув с коня, вбежал в трактир.

— Айрин! Айрин! — прокричал он с безумной надеждой, перепрыгивая через ступеньки.

Дверь распахнута, вещи разбросаны по комнате. Никого нет, пусто. Рустам, пошатываясь, спустился вниз. Друзья и слуги обыскали дом. На кухне нашли убитую хозяйку и двух трактирных служанок, тоже убитых. На конюшне седого конюха, пробитого копьем. А из подвала Сард вынес на руках десятилетнюю девочку, дочку трактирщика, с соломенными волосами и перепачканным лицом… живую.

Неслыханным усилием заставив себе не кричать и говорить спокойно, Рустам спросил у нее:

— Что здесь случилось?

Девочка заплакала:

— Прискакали люди с оружием. Они забрали вашу жену и ее служанку. Отец стал кричать… и тогда тот дядя, который просил вас о помощи, ударил его… топором…

— Куда они поскакали?

— Я не видела… я спряталась… а мама так кричала…

Сард обнял плачущую девочку и, неловко гладя по волосам, стал успокаивать. Рустам выбежал за ворота, огляделся и… упав на колени, схватился за голову. Дикий крик отчаяния и невыносимой душевной боли разнесся по окрестности, спугнув стаю беззаботных птиц…

Айрин и Лаймии надели повязки на глаза, связали руки и ноги и долго везли куда-то в закрытой карете. Они ехали несколько дней. Ночью их развязывали, и две молчаливые женщины под присмотром солдат в масках ухаживали за пленницами.

Было уже темно, когда они приехали в незнакомый мрачный замок. Их провели по длинным коридорам и развели в разные комнаты. Солдаты сняли с Айрин повязку и ушли, закрыв за собой двери на замок. Айрин было страшно, но еще больше она волновалась за Рустама. Все это время она вспоминала слова Злотаря о том, что его хотят убить. Она представляла, что он лежит сейчас где-нибудь в грязи, изрубленный и изрезанный, и сердце ее обливалось кровью.

Прошли еще одни сутки, долгие и тревожные. С ней обходились строго, но вежливо. На расспросы не отвечали. Снова наступила ночь. Айрин уже отчаялась, когда вдруг заскрипела дверь и она наконец увидела знакомое лицо. В комнату вошел невысокий, красивый пожилой мужчина с аккуратно причесанными седыми волосами.

— Вы? — удивленно выдохнула Айрин.

— Эх, дочка, дочка, зря ты меня тогда не послушалась. — Граф Вальмонд укоризненно покачал головой. — Все было бы совершенно по-другому. Ты и Надаль — прекрасная пара, воистину королевская.

Айрин выпрямилась, лицо ее стало строгим, синие глаза горделиво заблестели.

— Как жалко, что я разбила ваши надежды. Ведь вы хотели стать дедушкой короля, — сказала она с холодной язвительностью.

— Хм, — он величественно опустился в кресло, — значит, тебе уже обо всем рассказали. Что ж, тем лучше.

— Что вы от меня хотите?

— То же, что и раньше, — серьезно ответил граф.

— Но ведь Надаль мертв? — удивилась Айрин.

Выдержка на мгновение изменила графу, руки стиснулись в кулаки, лицо исказила злая гримаса.

— Верно! Этот выскочка, этот чужемирец, он… убил моего сына!

Граф рассмеялся злым, визгливым смехом. Айрин невольно содрогнулась в душе. Впрочем, он быстро взял себя в руки. Ладони разжались, а лицо приобрело прежнее благообразие.

— Ну ничего, его время придет, позаботимся и о нем.

Айрин постаралась ничем не выдать охватившую ее радость. Эти слова значили, что Рустам пока жив. Чтобы граф ничего не заподозрил, она поспешно спросила:

— Но тогда я вас не понимаю. Чего вы от меня хотите?

Граф снова рассмеялся, но уже иначе, насмешливо и победно.

— У меня забрали одного сына, ты подаришь мне другого.

— Вы сошли с ума?!

— Ничуть. Моя жена умерла, я свободен и пока еще полон сил. Я буду не только дедом короля, но и отцом короля, а вдобавок ко всему и регентом.

— Вы забываетесь, — побледнела Айрин, — я замужем.

Граф самодовольно улыбнулся:

— Девочка моя, ты девственна, а значит, не испорчена кровью чужемирца. Ваш брак — пыль на ветру. Я стану твоим первым мужчиной и отцом наших будущих принцев. Вот увидишь, тебе понравится…

Айрин засмеялась, зло и торжествующе. Граф удивленно замолчал.

— Ваша информация устарела, граф, — сказала она с явным удовольствием. — Мы с мужем уже были вместе, и мне даже кажется — пока только кажется, — что я уже жду ребенка…

— Нет! — Граф вскочил, опрокинув тяжелое кресло. — Это ложь!

Айрин улыбнулась. Лицо графа исказилось, он затряс кулаками и покраснел. С трудом заставив себя успокоиться, он прорычал:

— Не думай меня обмануть! Сейчас мы все проверим!

Он порывисто вышел из комнаты и всего через несколько минут вернулся, но уже не один, а с двумя эльфами. Один из эльфов был одет как воин, а второй носил просторный жреческий плащ.

— Осмотрите ее! — рявкнул граф.

Жрец шагнул к Айрин, она вздрогнула и отшатнулась.

— Кто-нибудь, подержите ее! — выкрикнул граф.

— Не надо, — быстро сказала Айрин. — Мне нечего скрывать.

И она сделала шаг вперед. Жрец Неиклота невнятно зашептал и, обхватив ладонями лицо Айрин, впился пронзительным взглядом в ее глаза. Она заставила себя стоять спокойно. Жрец выдохнул, отпустил ее и отвернулся.

— Она беременна, — сказал он устало и потрясение — Чувствуется ясное присутствие чужемирца… кровь испорчена.

Граф закричал, враз растеряв свое надменное величие, затопал ногами. Седые волосы его растрепались.

— Стерва! Стерва! Стерва! — выкрикивал он неистово. — Распустила хвост перед этим ублюдком… И кого, спрашивается, предпочла Надалю?! У-у-у, сучье племя…

Эльфы мрачно переглянулись. Граф посмотрел на них, и в глазах его блеснул огонек безумия. Он снова рассмеялся, страшно и неестественно.

— Нет, конечно же это она не сама. Это все они… они придумали. Спрятались от меня, перехитрили меня. Играют со мной… Со мной? С Вальмондом?! Ладушки… ладушки. Демоны с вами, но и я своего не упущу. Надаль… Надаль… сынок мой, я за тебя… Плакать будет, рыдать будет… Кровью харкать, все равно не выхаркает. — Он схватил жреца за рукав и горячо зашептал: — Я убью этого Рустама. Говорят, если искупаться в крови чужемирца, будешь счастливым. Я буду счастливым, буду… И Надаль будет счастливым. Мы оба будем счастливыми.

Эльф осторожно освободил свой рукав.

— Это ваше дело, — сказал он сухо. — Мы же должны немедленно отправиться в Арк и обо всем доложить.

На мгновение глаза графа снова стали нормальными.

— Бегите, — бросил он презрительно, — докладывайте. Псы…

Эльфы нахмурились и вышли из комнаты. Граф повернулся и посмотрел на Айрин:

— Я убью твоего мужа, дочка…

Через несколько дней к затерянному в лесах замку подошло войско. Отряд за отрядом разворачивались у его стен, беря замок в плотное кольцо. Коронные мечники, копейщики, арбалетчики, конные уланы и рыцарские дружины — кого здесь только не было. Последними пришли найманы в своих — уже ставших знаменитыми — белых орденских плащах.

Граф вытащил Айрин на высокую смотровую башню.

— Смотри, — выкрикнул он, указывая скрюченным пальцем, — сам король оказал нам с тобой честь! Любит тебя братец!

— Зачем вам это?! — воскликнула Айрин. — Ведь у вас нет шансов!

— Ты просто не понимаешь моих целей, девочка, — возразил граф и визгливо засмеялся.

В последнее время он часто так смеялся — визгливо, истерически, безумно. Айрин зябко передернула плечами, этот смех наводил на нее ужас.

Волосы графа были растрепаны и падали на глаза, богатая одежда стала грязной и помятой. Он совсем опустился и перестал следить за собой. И в то же время был переполнен какой-то горячей и нездоровой энергией. Айрин подозревала, что все эти дни он и не спал вовсе.

Граф резко оборвал смех и потащил ее за собой на круглую башню-барбакан, нависшую над узкими воротами. Повсюду на стенах замка воины графа готовились к бою. Звенело оружие, разжигались огни под котлами со смолой и маслом, снимались чехлы с грозных баллист, оседлавших башни. Дружина графа была крепкой и сплоченной, они доверяли своему господину и готовы были сражаться.

От войска, осадившего замок, отделился всадник. Размахивая белым знаменем, он приблизился к закрытым воротам. За его плечами развевался белый плащ с красным грифоном, а поверх стального панциря блестела тяжелая командорская цепь.

— Граф Вальмонд, где ты?! — прокричал он грозно. Запыхавшийся граф как раз добрался до барбакана. Оставив Айрин на попечение стражников, он поднялся на верхнюю площадку башни.

— Я здесь! — выкрикнул он, переводя дыхание.

Всадник нашел его глазами.

— Граф Вальмонд, я, командор ордена найманов Найтон, именем короля приказываю тебе сдаться и открыть ворота!

— Нет! — злобно выкрикнул в ответ граф.

— У тебя нет шансов! — прогремел Найтон. — Осадные орудия уже на подходе и к вечеру будут здесь! Мы разнесем замок в клочья!

Граф рассмеялся своим безумным смехом:

— Эй, командор, как там тебя… в твоих словах есть резон. Но посмотри сюда!

Граф схватил Айрин за руку и подтащил ее к краю:

— Это баронесса Гросбери! Мне нужен ее муж Рустам, барон Гросбери! Если через час он не придет ко мне один и без оружия, я сброшу ее со стены с перерезанным горлом!

— Тогда ты умрешь!

— А мне все равно! — снова рассмеялся граф. — Время пошло!

Через сорок минут к воротам подошел Рустам — в легкой рубашке, простоволосый и без оружия. Приоткрылась маленькая калитка, пропустила его в замок и снова закрылась, загрохотали замки и засовы. Ему связали руки за спиной и грубо обыскали. Потом повели к графу. По дороге Рустама несколько раз сбивали с ног неожиданными ударами. Он молча поднимался и шел дальше.

Граф ждал его в большой комнате без окон и лишь с одной дверью. Рустам вошел и сразу же увидел Айрин, сидевшую на грубом стуле, бледную и напряженную.

— Как ты? — спросил он у нее.

— Молчать! — заорал один из графских дружинников и ударил его кулаком по затылку.

Граф, сидевший в удобном кресле, притворно поморщился и с деланым миролюбием сказал:

— Ну зачем же так? Не надо грубить гостю, лучше прикуйте его к стене.

На запястья и щиколотки Рустама нацепили железные кандалы и, натянув прикованные к ним цепи, распяли его на шершавой поверхности каменной стены. Рустам посмотрел на графа:

— Я пришел, отпусти ее.

— Может быть, — засмеялся граф, — но позже.

— Ты обещал, — напомнил Рустам.

— Плевать! — неожиданно закричал граф, вскакивая с места. — Обещания, клятвы, на все плевать!

Он подскочил к Рустаму и несколько раз со всей силы ударил его по лицу кулаком. Айрин закричала и вскочила на ноги, но ее силой усадили обратно на стул и заставили замолчать. Рустам скривил разбитые губы:

— Бей, мне не привыкать.

Граф достал грязный платок и вытер окровавленные кулаки.

— Смелые, да? Сильные, да? Нувориши, наглые, беспринципные худородцы…

— Зато мы свое слово держим, — поддел его Рустам, думая только об Айрин.

— А может, и я сдержу, — неестественно улыбнулся граф.

— Сдержи.

— Хе-хе-хе, какой быстрый. А ведь я тебя убью.

— Ну что же, — цепи не дали Рустаму пожать плечами, — ты и не обещал сохранить мне жизнь, так что я не в претензии.

— Ее спасаешь, — ухмыльнулся граф. — Знаю, знаю, не обманешь. — Лицо его снова изменилось, уже в который раз. Безумие проступало все ярче. — Скажи, — прошипел он, — за что ты убил моего сына?

— Это был честный поединок, — осторожно отозвался Рустам.

— Не тебе говорить о чести! — срывая голос, визгливо прокричал граф и тут же успокоился.

Рустам бросил быстрый взгляд на Айрин, она едва заметно ему кивнула. Граф осклабился.

— Любовь, любовь, любовь, — пропел он фальшиво. — Я хочу, чтобы ты мучился перед смертью, и поэтому открою тебе тайну. — Голос его неожиданно снова стал почти нормальным: — Ты знаешь, почему ее выдали за тебя замуж?

Рустам прищурился. Айрин закрыла глаза и закусила губу.

— Тебе стало интересно, вижу, — ухмыльнулся граф. — Ну что же, не буду тебя томить. Она сестра короля, незаконнорожденная. Удивлен? Ха, так я и знал. Тебе ничего не сказали. Ну тогда слушай дальше. Ее ребенок мог бы стать следующим королем. Он представлял бы угрозу для нашего долговязого Георга, и тогда его советники придумали хитрый ход. Выдать баронессу замуж за чужемирца. Кровь смешается, останется неизгладимый отпечаток, и уже никогда ее дети, от кого бы она ни родила, не смогут стать королями: знать этого не потерпит. Но ты спутал все карты, ты не стал спать с собственной женой. Ты странный. Я тебя ненавижу, — сказал граф просто, — я тебя презираю. Но ты странный и необычный. Будь ты знатным глинклокцем, ты бы мне даже понравился. Но, увы, ты всего лишь чужемирец, хоть и необычный. Слушай дальше. Твоя странность сыграла нам на руку. Айрин не испорчена, мы узнали это случайно, но, узнав, обрадовались. И тогда Надаль проследовал за тобой в Эдвитанию. Мы знали, что ты не любишь, когда берут женщин помимо их воли. Издержки извращенного воспитания, глупые чувства, толкающие тебя на глупые поступки. Мы хорошо тебя изучили, смерд. Эта простолюдинка, ради которой ты бросился в пекло, пострадала исключительно из-за тебя.

Глаза Рустама блеснули. И граф удовлетворенно улыбнулся:

— Ну вот видишь, как это тебя задевает. А еще барон… Ты должен был умереть, ты угодил прямо в расставленные сети. Ты обязан был умереть, но… — граф вздохнул, — видимо, тебе помогают подземные демоны. Вместо тебя погиб мой сын, ты его убил… — Голос старика дрогнул. — Ладно, — успокоил он сам себя, — расплата уже близко. А сейчас продолжим сыпать соль. Ты, наверное, был счастлив, когда она тебе отдалась, не так ли?

Лицо Рустама окаменело, скрипнули крепко сжатые зубы, и граф довольно рассмеялся.

— Любовью здесь и не пахнет, — сказал он безжалостно. — Айрин — послушная кукла в руках своего брата и его советников. Ей сделали внушение, и она тебе отдалась. Ты — бык-производитель. Причем плохой бык, чье предназначение испортить кровь, а не улучшить…

— Ты врешь! — выдохнул Рустам.

— А ты посмотри на свою женушку, — усмехнулся граф.

Рустам посмотрел на Айрин, в ее глазах стояли слезы.

— Это правда? — спросил он у нее. — Ты сестра короля? И наш брак нужен был, чтобы обезопасить трон от твоих детей?

— Это все очень сложно! — воскликнула она.

— Это правда? — с нажимом переспросил Рустам.

— Да, но…

— Хватит! — перебил ее граф. — На том свете наговоритесь. — Его лицо осунулось, а в глазах снова заплясали безумные огоньки. — Пора заканчивать…

— Это верно, — холодно согласился с ним Рустам. — Но прежде чем вы меня убьете, граф, я должен передать вам послание короля.

Лицо графа выразило заинтересованность.

— Очень и очень занятно. Я слушаю.

— Я не хочу, чтобы она слышала, — мотнул Рустам головой. — Я шепну на ухо. Это касается только его и вас.

Граф подошел поближе и наклонил к Рустаму свою большую голову:

— Ну?

Рустам языком достал из-за зуба кожаную капсулу, раскусил ее и резко выдохнул бесцветное ядовитое облако. Граф, не издав ни звука, безжизненным мешком осел на пол. Подбежавший стражник схватился за горло и, захрипев, упал замертво. Остальные испуганно отшатнулись. Рустам посмотрел на них усталым, злым взглядом.

— Ваш граф сдох, и вам больше нечего защищать. Если хотите жить, самое время сдаться.

Боясь отравиться, люди графа выбежали из комнаты. Рустам посмотрел на Айрин:

— Яд уже выветрился, не бойся.

— А ты?

— Я? — Он вздохнул. — Я заранее принял противоядие. Наверное, зря…

Через десять минут ворота открылись, а со стен вниз полетело выбрасываемое оружие. Рыцари и воины-найманы вошли в замок и взяли его под контроль. Вслед за ними замок заполонили серые куртки тайной службы. Через час раскрасневшийся Злотарь встретился с королем Георгом и графом Честером.

— Ну? — нетерпеливо спросил у него граф.

— Все в порядке, — кивнул Злотарь. — Весточка ушла по назначению. Пес узнает о беременности баронессы.

Граф с облегчением вздохнул.

— Я уже и не верил… — начал было он, но сам же себя и оборвал: — Впрочем, это только часть дела. Впереди самое трудное.

Он посмотрел на короля. Георг был мрачен и молчалив.

— Ваше величество, — тихо сказал граф, — нужно отдать приказ. Мы подошли к развязке, и необходимо сделать последний шаг.

Георг, по-прежнему не говоря ни слова, кивнул. Граф посмотрел на Злотаря:

— Ну все. Отправляйся с богом. И помни, если что-то пойдет не так… умри.

Злотарь поклонился и вышел. Граф подошел к королю и сел с ним рядом.

— Все идет по плану, и я не понимаю вашу грусть, ваше величество.

Георг безрадостно усмехнулся:

— Мы играем чужими судьбами со страшной легкостью, Честер.

— Такова наша ноша, ваше величество, и нужно ее нести.

Георг посмотрел ему в глаза.

— Она моя сестра, Честер, — сказал он с затаенной болью. — А я уже дважды разбил ей сердце. Вначале выдав ее за нелюбимого человека. А потом разлучив с ним же, но уже любимым. Рустам сел на коня и, даже не выслушав ее, уехал в неизвестном направлении. И сейчас мы продолжаем играть в свои игры, а она плачет в соседней комнате.

Граф Честер был чужд сентиментальности. Если он кого-то и любил, то, наверное, только этого молодого короля, сидящего рядом ним. Да и любовь эта была особой, напрочь лишенной романтики и пронизанной заботами о королевстве.

— Мы найдем Рустама, — сказал он спокойно, — и, если нужно, вернем его.

— Ага, — невесело поддакнул Георг, — и заставим жить с моей сестрой, изображая из себя хорошего мужа. Не так ли?

— Ну, — абсолютно серьезно отозвался граф, — если будет нужда, то почему бы и нет, ваше величество.

— Честер, Честер, ничего-то ты не понимаешь. Ладно, — голос короля потвердел, — в одном ты прав: мы подошли к развязке, и нужно разыграть ее достойно, чтобы все это было не зря.

Луинэль Монтейро, барон Винроэль, вошел в сапфировый кабинет герцога Эландриэля и почтительно замер. Окна были наглухо закрыты, а в камине сгорало целое бревно, но герцогу было холодно. Сильный приступ угольной лихорадки скрутил его тело. На щеках высыпали черные пятна, остро выступали кости черепа, ему было плохо. Но голос герцога был полон жизни, злой и упрямой.

— Я слышал, что скоро у барона Гросбери будет сын или, может, дочь, неважно. Нужно его поздравить, мой добрый Луинэль, а заодно и баронессу, так славно разбавившую свою кровь.

Барон Винроэль опустил взгляд.

— Ты знаешь, — продолжил герцог едким, кислотным тоном, — а граф Вальмонд, напротив, умер. А ведь были и такие, кто прочили его в регенты. Как причудливо изгибаются судьбы.

Барон продолжал молчать, сосредоточенно изучая замысловатый узор на ковре под ногами. Герцог закашлялся и захрипел.

— Проклятая болезнь, — прорычал он, и впервые его голос прозвучал искренне. — К черту ее! Не будем омрачать праздник. Лучше погрузимся в воспоминания. Помнишь Лотара? Славный был эльф. Жалко, умер. Говорят, что вино не пошло ему впрок.

Барон продолжал молчать.

— Но нам-то нечего бояться, — усмехнулся герцог. — Мы-то с тобой умеем пить, Луинэль. Подойди.

Барон сделал несколько шагов, глухо постукивая деревянной ногой.

— Ближе, — прохрипел герцог.

Барон подошел ближе, все так же не поднимая взгляда. Герцог встал, было видно, каких усилий ему это стоило, но он, казалось, хотел забыть про свою болезнь. Он взял пыльную бутыль и, расплескивая вино, дрожащей рукой наполнил высокий хрустальный бокал доверху.

Барон поднял голову, глаза его были совершенно спокойными. Герцог взял бокал и протянул его барону.

— Выпей за здоровье барона Гросбери и его славной женушки.

Барон не сдвинулся с места, смотря на герцога странным, изучающим взглядом. Кровь бросилась герцогу в лицо.

— Пей! — выкрикнул он.

Неожиданно силы оставили его, пальцы разжались, и бокал упал на пол, расплескав свое ядовитое содержимое по ковру. Герцог захрипел, пошатнулся и обрушился на четвереньки рядом с бокалом.

— А-а-э-э… — прохрипел он бессвязно, силясь позвать на помощь.

— Ну наконец-то, — выдохнул барон.

Он присел на корточки рядом с хрипящим герцогом и безмятежно улыбнулся:

— Угольная лихорадка, как удобно.

— А-а-э-э…

— Что? А, понимаю, вы удивлены, мой герцог. Ведь снадобье от лихорадки вам давали не кто-нибудь, а жрецы Неиклота. — Барон покачал головой. — А ведь удивляться нечему. Помните документы, которые я по приказу вашего отца выкрал у верховного конклава? Я еще советовал вам их вернуть, но вы решили продолжить игру. И даже более, вы решили, что я, как бедняга Лотар, безропотно пойду на смерть. Вы ошиблись… дважды!

Герцог упал, перевернулся на спину и схватился за горло. Из почерневшего рта вывалился лиловый язык. Последние конвульсии сотрясли тело, и он умер.

Барон убедился в его смерти, встал и громко произнес:

— Все кончено!

Потайная дверь бесшумно открылась. В комнату шагнул худой эльф с грубым, некрасивым лицом. Барон подошел к нему и преклонил колено.

— Герцог умер — да здравствует герцог! — Он почтительно поцеловал руку Ториэля.

Ториэль хлопнул в ладоши. Двери распахнулись, и в комнату вошли лучники, а вместе с ними две фигуры в широких жреческих плащах и глубоких капюшонах, скрывающих лица.

— Как вы предусмотрительны, ваше высочество, — шепнул барон. — Нужно засвидетельствовать смерть вашего отца и как можно скорей объявить об этом.

Ториэль слабо улыбнулся:

— Встаньте, барон.

Глава тайной полиции не заставил себя упрашивать. Ториэль печально вздохнул и громко объявил:

— Мой отец умер, господа.

В то же мгновение лучники набросились на барона Винроэля и, грубо скрутив его, уткнули лицом в пол. Барон, несмотря на деревянную ногу, был великолепным бойцом. Но его захватили врасплох, да и скрутили его не обычные лучники, а тщательно отобранные Ториэлем головорезы, преданные как собаки только ему одному.

— За что? — прохрипел барон.

Ториэль ему не ответил. Он сделал шаг назад и, поморщившись, приказал:

— Обойдитесь без крови.

Один из головорезов уперся коленом в спину барона и, обхватив его за шею, резко дернул, ломая хребет. Противно щелкнули позвонки, барон обмяк.

— Ваше первосвященство, — громко сказал Ториэль, ни на кого не глядя, — вы довольны?

Верховный жрец Неиклота, прибывший из самого конклава, откинул капюшон. Лицо и глаза его были непроницаемы.

— Герцог Эландриэль мертв. Пес, осквернивший конклав, тоже. Мы довольны, герцог Ториэль.

Тогда Ториэль повернулся к нему и, почтительно склонившись, поцеловал перстень на его руке. Жрец благословил его и вышел из кабинета. Вслед за ним вышли лучники и плотно закрыли за собой двери. Ториэль остался наедине с незнакомцем, чье лицо было по-прежнему закрыто капюшоном.

— А вы довольны?

Злотарь откинул капюшон.

— Да, ваше высочество. Мы довольны.

— Дождитесь до завтра, — приветливо сказал Ториэль, словно и не лежали у них под ногами двое мертвецов, один из которых приходился ему отцом. — Предателю барону отрубят голову, и вы сможете увезти ее с собой.

— Как скажете, ваше высочество.

— И не забудьте передать его величеству Георгу Первому мои приветствия, заверения в дружбе и надежду, что торговый договор будет подписан незамедлительно.

— Непременно, ваше высочество.

— Прекрасно. А теперь удалитесь через тайный ход. Необходимо выполнить все должные церемонии, все-таки сегодня я потерял отца. Будем скорбеть…

Знакомые рыцари-найманы провели Рустама в ореховый кабинет. Король стоял у окна и наблюдал за солнцем, скрывающимся за горизонтом. За столом сидели его советники: граф Честер, коннетабль Лансье и гоблинский банкир Бартольдо. Король повернулся, встретился взглядом с осунувшимся Рустамом и тихо попросил:

— Оставьте нас, господа.

Советники поклонились и вышли. Остались только двое найманов-командоров, стоявших у двери на страже.

— Наедине, — настойчиво сказал король, выразительно на них посмотрев.

Командоры удивленно переглянулись.

— Это приказ.

Найманы поклонились и вышли. Дверь захлопнулась.

— Садись, — угрюмо приказал Георг и, достав бутылку вина, собственноручно наполнил бокалы. — Пей.

— Я не пью, ваше величество… уже не пью.

— Правильно, — похвалил его Георг. — Тогда и я не буду. — Отставив свой бокал в сторону, он сел напротив Рустама. — Я хочу поговорить с тобой не только как твой король, но и как брат Айрин.

— О чем, ваше величество? — Рустам нахмурился.

— Чтобы рассказать тебе то, что нужно было рассказать давно и что раньше было нельзя.

— Мне кажется, я уже все знаю, ваше величество.

— Если бы ты знал все, этого разговора не было бы.

Рустам вздохнул, сквозь натянувшуюся кожу на лице проступили широкие скулы.

— Как скажете, ваше величество.

— Я не буду с тобой играть или хитрить. — Глаза Георга смотрели грустно и устало. — Я поговорю с тобой откровенно. Эльфы узнали о происхождении Айрин раньше меня и моих советников. Они начали интригу. Перед нами стоял выбор: просто отразить удар или войти в ритм, втянуть их в игру и навязать свои правила. Мы понимали, что невозможно бесконечно защищаться, и уже давно готовились к контрудару. Завязавшаяся интрига открыла перед нами новые возможности. Я был честен с Айрин и предложил выбирать ей: она могла остаться при дворце старой девой или выйти за тебя замуж и дать нам тем самым разыграть свою партию. Ты знаешь, что она выбрала.

Плечи Рустама передернулись, словно от холода. Он помрачнел еще больше.

— Началась игра, — продолжил Георг свой рассказ. — Мы вышли на наследника герцога Эландриэля, его старшего (и, к счастью, нелюбимого) сына Ториэля. Этот юный эльф оказался далеко не так глуп, как думал его отец. Уже долгие годы под маской забитого дурачка скрывался настоящий волк. Герцогство Аркское граничит с четырьмя государствами: нами, Эдвитанией, гномами Торбина и оркской степью. С орками эльфы не торговали никогда. С нами перестали торговать после войны. А как только было объявлено о моей женитьбе, мой будущий тесть король Эдгар пошел нам навстречу и тоже разорвал торговый договор. Герцогство имеет выход к морю, но торговые эльфийские кланы все равно понесли ощутимые потери. Они уже давно были недовольны политикой герцога Эландриэля. Война поначалу привела их в восторг, но ее последствия стоили им слишком дорого. Они попробовали выступить, и герцог очень жестоко поставил их на место. Вот тут-то Ториэль разыграл свою первую карту: он договорился с купеческой гильдией, и они обеспечили его деньгами и поддержкой. Вторым козырем Ториэля стали жрецы Неиклота. В свое время его дед начал интригу, желая подмять верховный конклав. Он добился определенных успехов, но только временных, и тем не менее его сын Эландриэль, придя к власти, решил продолжить его интригу.

Верховные жрецы стали его врагами. Они исподволь распространили свое влияние на ранее враждебную им Аркскую епархию и почти незаметно взяли ее под свой контроль. Ториэль быстро с ними договорился. Но нужен был и третий козырь, решающий. Без которого Ториэль не смог бы устранить своего отца. Этим козырем стал глава аркской тайной полиции, тот самый эльф, что планировал и организовывал все покушения на меня и диверсии в нашем северном приграничье.

Герцог Эландриэль в свое время поставил ему точный срок, за который он должен был со мной разделаться, и срок этот подходил к концу. Мятеж, знаменем которого должен был стать ребенок Айрин, был последней разработкой барона Винроэля. Как ты уже знаешь, ребенок от чужемирца, то бишь от тебя, должен был перечеркнуть все его планы и подтолкнуть к союзу с Ториэлем, уже начавшим его обхаживать. Но тут случилось непредвиденное: Айрин, на которую так много и так внезапно обрушилось, сломалась. Она замкнулась в себе и изменилась настолько, что ее поведение не поддавалось никакому анализу. Но это нам стало понятно только недавно, а тогда мы и не подозревали обо всех этих проблемах. Дурацкая простыня, столь благородно вывешенная тобой за окно, первоначально всех ввела в заблуждение. Потом мы, конечно, спохватились, так как барон Винроэль и не думал опускать руки. Он опять узнал обо всем первым. И передал эту информацию Вальмондам. А нам оставалось только ломать голову. К счастью, недолго. Кризис в вашей семье достиг апогея, ты ушел из замка и приехал к Седрику. А тот связался со мной, чтобы вернуть тебя на службу. Можешь представить наше удивление. Мы вызвали тебя в столицу, и ты тут же подал прошение о разводе. И вот только тогда мы разобрались в этой истории с простыней и пришли в шок. Интрига уже набрала обороты. Ториэль открылся барону Винроэлю, и в силах барона было его уничтожить. Отступать было поздно, нужно было играть до конца. Чтобы выиграть время, я вызвал Айрин и отправил вас в Эдвитанию, подальше от Вальмондов.

Начиная с этой минуты тайная служба взяла вас под наблюдение, но мы не вмешивались. А время шло. К этому моменту я уже вел активную переписку с принцессой Ксенией, своей невестой. И успел оценить ее по достоинству. — Губы короля тронула необычно мягкая улыбка. — Я решил обратиться к ней. Конечно же я не мог раскрыть ей тогда все, но этого и не требовалось. Я сообщил ей об Айрин, о нашем родстве и о проблемах, которые ее одолевали. Ксения своей искренностью, добротой и мудростью расставила все по местам. Она поговорила с Айрин, поговорила очень откровенно, как с сестрой, и помогла ей разобраться в своих проблемах. И Айрин наконец-то задумалась об отношениях, которые у нее сложились с тобой, Рустам Алматинский. И вот тут Вальмонды нас чуть было не опередили. Надаль приехал в Эдвитанию. Мы ждали покушения на убийство. Злотарь и его люди охраняли тебя. Но Вальмонды перехитрили всех. Они спровоцировали тебя, грубо, жестко, но безошибочно. Ты оскорбил Надаля и позволил ему выбрать оружие. Это были очень тяжелые часы для нас всех. Скажу честно, мы тебя уже похоронили. И тогда ты создал чудо, без преувеличения. Ты победил Надаля и поверг их всех в шок. Дальше больше. Окровавленная простыня перестала быть фикцией и стала фактом. Такого подарка мы даже и не ждали. События продолжали развиваться, и теперь уже в нашу пользу. Затем опять происходит непредвиденное: у графа Вальмонда сдают нервы, и он похищает Айрин, чтобы жениться на ней самому. Но узнает от нее, что уже опоздал и она беременна…

Рустам удивленно вскинул голову, краска бросилась ему в лицо.

— Да, — с нажимом сказал Георг, — она ждет твоего ребенка, это подтвердил эльфийский жрец Неиклота, агент барона Винроэля. Сначала она сама не была в этом уверена, поэтому ничего тебе и не сказала, а потом ты ей просто не дал возможности.

Рустам вскочил на ноги.

— Сядь, — сказал Георг, — и не говори слов, о которых потом можешь пожалеть.

Под его настойчивым взглядом Рустам нехотя сел на стул.

— Дай мне договорить, а потом уже делай выводы. События в замке я опущу, ты сам в них участвовал, и нет нужды их тебе пересказывать. Скажу только, что, допросив людей графа Вальмонда, мы смогли убедиться, что барон Винроэль узнает о своем провале. Интрига вошла в завершающую стадию, Злотарь прямо из замка выехал в столицу герцогства Аркского, к Ториэлю. Барон Винроэль сделал выбор. Он не терял времени даром, за прошедшие годы проделал огромную работу не только за границами герцогства, но и в его пределах. Помимо тайной полиции барон исподволь прибрал к рукам большую часть гвардии, орден «диких кошек», геральдическую палату и почти половину армии. Вполне естественно, что он не захотел умирать на пике своего могущества и встал на сторону Ториэля. Герцога Эландриэля отравили жрецы, при полном попустительстве и поддержке тайной полиции. Но и теперь начинается самое интересное — барон не собирался мириться с нами. Он рассчитывал без особого труда подмять под себя молодого Ториэля и крутить им, словно марионеткой. Ториэль это прекрасно осознавал. И его отец, герцог, и его временный союзник, барон Винроэль, сильно его недооценивали. К тому же Ториэль понимал и то, что в качестве союзников ему больше выгоды принесут купцы, а вовсе не всесильный глава тайной полиции, уже почувствовавший вкус герцогской крови. Купцам же нужны были торговые договоры и открытые границы. Вот тут-то мы и вступили в игру. Ториэль предпочел дружить с нами, он вообще очень прагматичный юноша. Барон Винроэль недолго наслаждался своим триумфом. Как только Ториэль убедился в смерти отца, пришел черед барона. Его убили на глазах у Злотаря. А на следующий день отрубили голову как предателю и переслали ее со Злотарем ко мне. Неприятное было зрелище. Да и в целом вся эта интрига получилась хоть и красивой, но довольно мерзкой.

— Тут вы правы, ваше величество, — тихо отозвался Рустам.

— Вижу твои обиды, — усмехнулся Георг. — Вижу насквозь. Но подожди, пока не торопись. В моей оранжерее цветут прекрасные цветы. Хотя удобряют их презренным навозом.

Рустам удивленно на него посмотрел. Уж не сошел ли король с ума, при чем здесь цветы и тем более навоз?

— Из мерзости вырастает красота, — продолжил тем временем Георг, не обращая внимания на его удивление. — Вот и на мерзости этой интриги выросли прекрасные цветы. Айрин полюбила тебя, глупец. И та ночь вовсе не была холодным расчетом. Она тебя любит, и ей не нужен никто другой. Интрига закончилась, а любовь осталась.

Глаза Рустама недоверчиво заблестели.

— Если хочешь на кого-то обидеться, — предложил Георг, — обижайся на меня. Айрин ни в чем перед тобой не виновата. Я не могу заставить тебя быть ей мужем. Но видит небо, если ты сейчас от нее отвернешься, ты сам себя накажешь, поверив злым словам безумного старика. А больше мне и нечего тебе сказать. О своих друзьях отныне не беспокойся. Гарта я посвящу в рыцари, а Сарда в батыры, что в общем-то одно и то же, и он сможет наконец жениться на своей степной красавице. Они этого заслужили, как и ты в свое время.

— Я могу идти, ваше величество? — В голосе Рустама прозвенел лед.

Глаза короля сверкнули синим пламенем.

— Да. Сейчас ты выйдешь из этого кабинета, повернешь налево и пойдешь по коридору. В соседней комнате тебя ждет Айрин. Решай сам: пройдешь ты мимо и уйдешь из ее жизни навсегда или откроешь эту чертову дверь и сделаешь ее наконец счастливой.

Рустам встал, сделал несколько шагов к выходу, но потом вдруг остановился и, оглянувшись, задумчиво посмотрел на короля.

— Можно вопрос, ваше величество, очень откровенный?

— Давай. Сегодня я тебе отвечу, о чем бы ты ни спросил.

— Вы любите королеву Ксению?

Георг откинулся на спинку стула, лицо его стало строгим.

— Только честно, ваше величество, — предупредил Рустам, — или лучше вообще никак, если нельзя честно.

— Я тебе отвечу, — медленно сказал Георг, — и отвечу честно. Будучи королем, я обладаю огромной властью и играю чужими судьбами. Но и моя судьба не свободна. Короли не женятся по любви. Они женятся по государственной необходимости. Я не любил принцессу Ксению, не мог любить, ведь я ее даже не знал. Но я полюбил королеву Ксению, и это сделало меня счастливым. Ты доволен?

— Да, ваше величество.

Рустам отдал честь и вышел из кабинета. Опустившиеся сумерки скрыли лицо короля, прислушивавшегося к его шагам.

Дверь открылась, и Айрин с надеждой обернулась. Рустам стоял на пороге, и по выражению его лица она не смогла ничего определить. Тогда она шагнула к нему навстречу:

— Рустам…

— Подожди, — остановил он ее строго.

Айрин замерла. Сердце встревоженно билось в ее груди. Рустам закрыл дверь и подошел к Айрин. Она по-прежнему не могла ничего понять. И она так много хотела ему объяснить, но боялась, что он развернется и уйдет, как тогда, в замке проклятого графа Вальмонда. Рустам преклонил колено и взял ее за руку.

— Айрин, — его голос звучал торжественно, — я прошу тебя выйти за меня замуж. Мои предки не так благородны, как твои, и у меня ничего нет за душой, но я люблю тебя и клянусь любить вечно.

— Я тебя тоже люблю, — счастливо прошептала она.

— Это значит «да»?

В темно-синих глазах заплясали лукавые огни.

— Это значит «подумаю».

— Ты с ума сошла?! — воскликнул Рустам, враз растеряв всю свою торжественность. — Какое еще может быть «подумаю»?! Ты и так моя жена!

— И чем же вы это докажете, рыцарь?

— Рустам вскочил на ноги и крепко ее обнял.

— Вот этим…

И он поцеловал ее горящие губы. Сердца сомкнулись…

На этом их, пожалуй, и оставим, грешно подглядывать за чужим счастьем.

ЭПИЛОГ

Большой зал Эрандаля подавлял иноземных послов величием своих дубовых сводов и вызывал восхищение изысканной красотой. В дальнем конце зала на постаменте стоял золотой трон. За троном висело большое полотно с искусно вышитым золотом королевским львом. Вдоль стен стояли флаги вражеских полков, добытые в бою. В ясный день солнце освещало зал сквозь цветные витражи на окнах, придавая залу неземную торжественность.

В это утро в зале было непривычно тихо и не было никого, кроме короля и молодого воина в белом плаще с красным грифоном.

— Ваше величество, по вашему приказанию прибыл!

Георг с затаенным удовлетворением осмотрел крепкую ладную фигуру, затянутую в броню. Смуглое лицо воина с ярко выраженными скулами и большими темно-синими глазами доставляло королю особое удовольствие. Оно заключало в себе лучшие черты двух дорогих ему людей.

— Садись, Дайлин, сын Рустама, — сказал он мягко и указал воину на маленький раскладной стульчик, стоявший на две ступени ниже трона. — В кои-то веки поговорим с тобой, как дядя с племянником.

Воин смущенно покраснел.

— Ты только вчера приехал из отпуска, — продолжил король, — и мне не терпится услышать новости о своей родне. Как поживают твои родители?

— Спасибо, ваше величество. У них все хорошо. Левый глаз отца, правда, перестал видеть даже днем, зато правый в полном порядке. Отец здоров, по-прежнему силен и очень злится, если его называют стариком.

— Да, узнаю Рустама, — улыбнулся король, — и стариком его, пожалуй, называть еще рано. Шестьдесят лет не возраст для такого воина.

— Матушка считает иначе. Она говорит, что ему пора остепениться и повесить оружие на стену.

— Твоя матушка сильная женщина, — признал король. — Если уж Айрин что-нибудь вобьет себе в голову, то ее трудно переубедить.

— Вы правы, ваше величество. — Дайлин улыбнулся. — Отец говорит, что она вся в вас.

Георг рассмеялся:

— И это верно. А как там твои братья?

— Изгарда отец готовит к нелегкой баронской ноше, и старший брат мне отчаянно завидует. А Георг, хоть еще и мал, уже примеряется к отцовскому мечу и по моему примеру мечтает стать воином-найманом.

— А что же сестры?

— Ральдина уже готовится к замужеству, а Ксения, напротив, утверждает, что никогда не выйдет замуж. Но все знают, что она лукавит.

— Какие еще новости? Как там поживают твои дядюшки?

— Дядюшка Гарт стал записным ворчуном, ваше величество. Сладить с ним может только матушка, даже отец не рискует ему возражать. А дядюшка Сард с тетушкой Анарой приехали еще весной к родителям в гости и вот уже третий месяц не могут от нас уехать. Ни батюшка, ни матушка не хотят их отпускать. Дядюшка Гарт ругается и говорит, что дядюшка Сард превратился в ничтожного подкаблучника. Но похоже, что самого дядюшку Сарда это не огорчает. Он называет дядюшку Гарта старым холостяком, но только когда тот его не слышит.

— Эх, бросить бы все, — вздохнул король, — и поехать к вам в Гросбери. Чтобы отдохнуть телом и душой.

— Родители будут очень рады, ваше величество.

— Куда уж там, — отмахнулся Георг, — это все лишь мечты. Ну ничего, скоро свадьба принца Эдгара, и твои родители уж должны будут приехать. А то совсем было забросили столицу и нас, грешных. Пора бы их уже и пристыдить.

Через неприметную боковую дверь в зал вошел скрючившийся от времени старший казначей Фабио Иманали. В руках у него были документы. Приблизившись к королю, он поклонился и ненавязчиво напомнил:

— Ваше величество, вы хотели просмотреть смету на предстоящие торжества.

— Ох уж эти торжества, — скривился король. — Женитьба наследника обойдется нам недешево.

— Это должен был сказать я, ваше величество, — улыбнулся гоблин. — Быть жадным — это моя обязанность.

Король улыбнулся, у него было хорошее настроение, немного грустное, но, безусловно, приятное.

— Подожди еще минутку, Фабио. Дайлин, магистр Найтон тобой доволен. А мой сын Эдгар попросил включить тебя в его свадебный эскорт. Но я не хочу, чтобы тебя обуяла гордыня. Бери пример со своего отца, вот уж кого совершенно заслуженно прозвали глинглокским львом. Будь и ты таким, и я буду тобой гордиться. А сейчас иди и не забудь зайти к королеве, ты ведь знаешь свою тетю Ксению, она ждет новостей о своей золовке и не простит нам обоим, если ты задержишься хоть на мгновение.

Молодой найман поклонился и ушел. Король вздохнул:

— Вот они, плоды любви. Как сложно было все тогда, тридцать с лишним лет назад, зато какие прекрасные мы получили результаты. Не правда ли, Фабио?

— У меня этих плодов любви полон дом, ваше величество, — рассмеялся гоблин. — И честное благородное, если бы я хотя бы подозревал, какой требовательной женой станет моя трепетная Венера после рождения этих самых плодов, я бы, наверное, остался служить у своего отца.

Король лишь улыбнулся в ответ. Он знал, что запоздалые причитания Фабио притворны. Их жизнь клонилась к закату, но они ни о чем не жалели.

Примечания

1

бабушка (казахск. разговорный)

(обратно)

2

малыш (казахск., ласкат.)

(обратно)

3

судья (оркск.)

(обратно)

4

Таубузыр — Разрушитель гор (оркск.). Подобным прозвищем орки награждают самонадеянных дебоширов.

(обратно)

5

богатырь (оркск.)

(обратно)

6

выкуп за невесту

(обратно)

7

в феодальных государствах — смотритель замка и прилегающих территорий

(обратно)

8

коннетабль — главнокомандующий всеми королевскими войсками

(обратно)

9

Игра слов: найман, дулат, аргын — наименования казахских родов.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

Глава 1 Водоворот

Глава 2 Артефакт

Глава 3 Егерь

Глава 4 Связанные одной целью, скованные одной цепью…

Глава 5 Орден

Глава 6 Удар трезубца

Глава 7 Цепи покрепче прежних

Глава 8 Она не твоя

Глава 9 Боль любви твоей…

Глава 10  Слушая шаги

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте