«Сказка о музыканте»

Кай Ольга Сказка о музыканте

Часть первая

Холодной весенней ночью на дороге было пусто, ветер громко шелестел ветвями деревьев-великанов — сторожей заповедного леса. По обочине шел человек — невысокий, с всклоченными, светлыми с проседью волосами. Он тяжело дышал, потому что большую часть пути бежал, но теперь силы оставили его. Лечь бы среди сухого валежника да передохнуть… но входить в заповедный лес без приглашения опасно, а кто может пригласить, если темнеет, и на дороге — ни души?

О странных обитателях леса ходили разные слухи: один страшнее другого, но с недавних пор эти слухи перестали его пугать. Когда нечего терять — и бояться нечего. А ведь еще так недавно жизнь казалась солнечной и светлой, до того злосчастного дня, когда жену немолодого пекаря увели на допрос, а потом не вернули домой. Кто ж знал, что расписанные яркими цветами и диковинными птицами стены выбеленной хаты вызовут такое неудовольствие властей?

Жена пекаря страдала сердцем и не пережила страшных дней заключения. Известие об этом принесла соседка. Ночью дом с расписными стенами загорелся, а его хозяин исчез, и наутро стража тщетно искала его, расспрашивая всех, живущих на той же улице.

Он ушел, бросив все, но едва вышел за город, понял — идти некуда и незачем. И все же бежал, бежал прочь от своего горя, пока не выбился из сил.

Мужчина смотрел под ноги, а потому заметил преградивших ему дорогу незнакомцев лишь когда едва не наступил на ногу одному из них. Он не стал спрашивать, кто эти люди. Ему сказали: "Пойдем с нами", и пекарь послушно свернул на узкую тропку, ведущую вглубь заповедного леса.

Вскоре кроме скрипа сухих веток под подошвами стал различим еще один звук — странный, и непостижимо знакомый, хотя мужчина был уверен, что никогда не слышал ничего подобного. Что-то пело в лесу — тихо и нежно, плакало без слов, падало и взлетало, и от этого звука внутри все сжималось до боли, мир перед глазами расплывался. Казалось, солнце вдруг выглянуло из-за ветвей, но глаза не видели его — только сердце…

Деревья расступились, и когда первый провожатый отступил в сторону, беглец увидел костер. И рядом с ним — черноволосого мальчишку лет двенадцати. У его губ — маленькая, собственными руками вырезанная сопилка. Встретившись с ним глазами, мальчишка перестал играть. Музыка смолкла, но осталась мелодичная лесная тишина с шелестом ветвей, окликами ночных птиц, потрескиванием костра. И только тогда пекарь заметил еще одного человека. Это была девушка — она сидела, скрестив ноги перед собой и спрятав их под широкой пестрой юбкой. Шоколадного цвета волнистые волосы распущены по плечам. В темноте ее глаза видно плохо, но не оставалось сомнений, что девушка внимательно его разглядывала, а потом поднялась и, подойдя на расстояние одного шага, протянула руку.

* * *

Вокруг высокого костра сидели люди — мужчины и женщины, дети и старики. Лес окружал их пушистой стеной. Под деревьями виднелись небольшие рубленые домики и палатки.

Запах мясного бульона разнесся над поселком, собрав у огня многих его жителей. Они переговаривались, кто-то рассказывал новости "из внешнего мира", светловолосый пекарь, с миской в руках, отвечал на осторожные вопросы рыжеусого воеводы и его помощников. Пустота на время ушла из его глаз, сменившись слабым любопытством.

Возле девушки в широкой юбке собралась толпа ребятишек, которые наперебой требовали:

— Ния, Ния! Расскажи нам сказку!

Уговаривать долго не пришлось. Ребята расселись — кто-где, но поближе к рассказчице. Ния, укрыв ноги широкой пестрой юбкой, смотрела на огонь, и языки пламени отражались в ее глазах, а желтоватые блики плясали на лице.

— Когда-то, очень-очень давно, были такие существа — музы… — Она говорила тихо, словно чтобы заставить прислушиваться, и дети, боясь громко вздохнуть, внимали очередной сказке… или сказанию, потому что часто Ния рассказывала им былины и старинные легенды. — Музы были похожи на людей, только намного красивее и мудрее. Они любили все прекрасное и помогали людям, которые это прекрасное творили. Каждая муза занималась своим — одна танцами, другая — стихосложением, третья музыкой, четвертая еще чем-нибудь… Но пришло время, когда то ли музы забыли о людях, то ли люди перестали слышать их голоса, и тогда песни стали глупыми, стихи — бессмысленными, танцы — неживыми, а музыка перестала быть собой. Случилось это еще до нашего рождения, очень давно, и с тех пор ничего не изменилось. Но музы очень расстроились, увидев, как живут люди без прекрасного, и решили помочь.

Ния обвела взглядом детские лица, улыбнулась одними уголками губ.

— Они поселились на земле, приняв подобие простых людей, и ходят среди нас по сей день, меняя обличие. Есть муза песни, муза танца, муза художества, стихосложения и, конечно же, музыки… и много других, о которых мы не знаем. Они ходят среди нас, живут людской жизнью, умирая и возрождаясь, могут быть мальчиком или девочкой, мужчиной или женщиной…

— И их никак нельзя узнать? — разочарованно пробормотала малышка с торчащими в разные стороны косичками, но тут же виновато примолкла, опасаясь, что прервала рассказ.

— Можно, — улыбнулась Ния. — Людей, которые на самом деле являются музами, узнать можно. Они посвящают жизнь прекрасному и слагают стихи, поют песни, сочиняют музыку… Они всегда бывают самыми лучшими, самыми-самыми!

Мальчишка с блестящими, как маслины, глазами аж подскочил на месте — до того ему хотелось задать вопрос:

— А человек знает, что он… ну, не совсем человек?

Рассказчица лишь пожала плечами — мальчику наверняка хотелось думать, что и он может оказаться тем самым особенным.

— Ния, скажи, — снова подала голос девочка с косичками. — А ты когда-нибудь видела музу?

— Может быть, — взгляд Нии стал задумчивым. Она долго смотрела на подсвеченные костром верхушки деревьев, контуры которых четко обрисовывались на темном фоне неба. — Да, наверное… Помните рассказы о великом певце и музыканте, который много лет странствовал по нашим краям?

— Да, помню! — обрадовалась девчушка. — Мой дедушка его видел! И слушал!

— И мои родители тоже! — поспешил похвастаться еще кто-то из ребят.

— И мои! И мои!

— А мой папа с ним даже разговаривал!

Ния подождала, пока смолкнут голоса.

— Я тоже его видела, когда была маленькой, — она протянула руку, погладила рыжие кудри тринадцатилетней девчушки-подростка, что сидела рядом, — как вы сейчас. И я сама с ним разговаривала. Мне очень нравилось, как он играет, как поет… Это было невероятно, так что и словами не передать. Поэтому я думаю, что этот музыкант был одним из них.

— А где он сейчас? Что с ним? Можно ли нам его увидеть?

— Не знаю, — взгляд Нии потух, она опустила глаза. — Может, когда-нибудь вы и увидите его, но вряд ли это случится скоро… Злые люди продали его властям, которые очень не любят таких людей, как этот музыкант. Полицейские схватили его, порвали серебряные струны на старинных гуслях, сломали скрипку, а самого музыканта посадили в самую страшную тюрьму, откуда никому не выбраться. И остается надеяться только на чудо. Ведь вы верите в то, что чудо может произойти?

Дети задумались, и первым молчание нарушил мальчишка, из-за пояса которого выглядывала тоненькая сопилка:

— Какое тут чудо, если тюрьму охраняет две дюжины солдат с мечами и арбалетами!

Ния посмотрела на него с удивлением и, одновременно, легким упреком — как старший, он не должен был пугать ребятню такими реальными и правдивыми вещами, как арбалеты. Черноволосый мальчишка смутился, и, заметив это, девочка с косичками тронула его плечо своей маленькой ладошкой:

— Он все равно сбежит. Ему помогут, обязательно. Мы вырастем и поможем, правда?

— Правда, — не глядя, буркнул мальчик, а малышка успокоенно улыбнулась, чувствуя, как мрачная сказка уступает место надежде.

Сонная тишина была нарушена — кто-то тронул гитарные струны, и люди подняли головы, слушая мелодичные переборы. Потом негромкий, низкий голос затянул грустную песню. Она была допета до конца, и тогда мелодия сменилась новой — задорной, и лица собравшихся у костра по очереди поворачивались к Ние.

Девушка словно не обращала на это внимания, но спустя несколько минут поднялась, отряхнула юбку… Мелодию подхватила сопилка, а рыжеволосая девочка взяла в руки бубен — круглый, блестящий. Ния вошла в круг, и теперь там была только она и высокое пламя костра.

Шаг, взмах руки и резкие, ритмичные движения бедер в такт звонким ударам и хлопкам. Ния закружилась, быстро-быстро переступая босыми ногами по вытоптанной земле. Ее темный силуэт танцевал на фоне высоких языков пламени, замирая лишь на короткие мгновения. Рыжий воевода Ярден хлопнул по плечу своего засмотревшегося на танец соседа.

— Ты гляди, осторожней, а-то заколдует, — добродушно и словно бы в шутку предупредил он.

Но танец закончился, музыка вновь изменилась, и Ния, в последний раз махнув широкой юбкой, медленно подошла туда, где сидел воевода. Отдышалась, прислушиваясь к возобновленному разговору с новым жителем поселка, выпила кружку пенистого кваса и присела на краю широкого бревна.

Улучив минутку, Ярден обернулся и строго погрозил девушке пальцем:

— Опять страшные сказки детям рассказываешь?

— Страшные? — изумилась Ния.

— Ну, про музыканта…

Девушка вздернула подбородок.

— Это не сказки!

— Да, знаю, знаю. И поэтому, наверное, рано им такое слушать.

Странно было слышать подобные слова от воеводы, но дело в том, что у него не было сыновей — только две рыжие девчушки, которых любящий отец старался оберегать от всего страшного и неприятного. В том числе и от пугающих рассказов Нии.

— Не рано, — тихо ответила девушка. — Все, чего мы боимся, может прийти в нашу жизнь в любой момент, и лучше по крайней мере знать, с чем имеешь дело.

— Но, — воевода понизил голос, — моя младшенькая плачет по ночам. Жена боится, как бы не заболела.

Ния опустила взгляд. Она могла бы сказать, что ее рассказы никакого отношения к кошмарам маленькой Иды не имеют, но промолчала.

Ветер в верхушках деревьев тревожно завыл, заплакал. Женщины испуганно встрепенулись, и тут же начали разводить по домам детишек. Ния осталась на месте. Вместе с воеводой они слушали плач ветра, а потом Ярден сказал:

— Снова лес кого-то не пускает. Пытается не пустить…

— Что ж, лес поможет, враг и в этот раз пройдет мимо, — сидевший в тени раскидистой липы старичок поднялся, опираясь на сучковатую палку. Ния тоже поспешила подняться.

— Я с тобой, — сказала она. — Что-то устала, спать хочется.

* * *

А лес все плакал… Ночью моросил дождь, и пасмурное утро не обещало хорошего дня. Правда, к обеду небо посветлело, но ощущение тревоги не проходило, и жизнь в лесном поселке замерла. Все ждали, ждали…

Звон оружия стал слышен издалека, но битва, по-видимости, шла уже на остатках сил, и звуки постепенно замирали.

— Лес и в этот раз защитил нас, — прошептала жена воеводы. — Они прошли мимо и, кажется, там не останется живых.

— Но мы все равно проверим, — твердо сказал Ярден и обернулся к седому старику.

— Да, обязательно, — тот задумчиво погладил бороду, глядя куда-то сквозь сплетение ветвей. — Лес подпустил их слишком близко. Не спроста это.

Караульный вбежал на поляну, сразу же очутившись под напряженными, внимательными взглядами всей общины. Несколько слов — и воевода с десятком мужчин последовали за ним. Женщины остались в поселке. Все, за исключением Нии — она шла за Ярденом, привычно придерживая подол широкой цветастой юбки.

Идти пришлось недолго — чужаки действительно подошли слишком близко к поселку. Обычно они проходили намного дальше. На широкой поляне, осторожно ощупываемой вынырнувшими из-за тучи лучами солнца, в разных позах лежали люди. Солдат было человек десять, четверо живы, но ранены тяжело, и без сознания. Беглецов оказалось двое. Светловолосый богатырь с окровавленным мечом в руке лежал на спине, раскинув руки, спрятав под собой товарища. Брови слегка нахмурены, но лицо спокойно, как у человека, исполнившего свой долг. Ния оказалась рядом первой.

— Он еще жив!

Богатыря осторожно подняли, стараясь как можно меньше тревожить опасные раны, от которых покраснела его льняная рубаха. Теперь поселяне видели лицо второго беглеца: он был в сознании и смотрел на незнакомых людей помутневшим от боли взглядом. Но когда его подняли и понесли, раненый закрыл глаза.

Всех выживших принесли в поселок и разместили в широкой палатке. Женщины заботились о раненых, не глядя, что большинство их одеты в ненавистную форму королевских солдат. И все же особое внимание досталось светловолосому богатырю — за его жизнь боролись долго и упорно. Ния помогала. Она не отходила от лежака — меняла повязки, вытирала покрытый испариной лоб, часто проверяя пульс, но, несмотря на все усилия, биение жилки под ее пальцами остановилось…

— Он не должен был умереть, — жена воеводы смотрела на спокойное лицо с правильными чертами — такое доброе и одновременно мужественное. — Такие люди не должны умирать.

Второй беглец уже пришел в сознание, но почти не двигался, лишь смотрел, повернув голову, на своего товарища. У этого второго были темные волосы грязно-коричневого цвета и глаза — то ли серые, то ли синие. Его раны оказались не так серьезны, как у остальных.

Женщины еще раз прошлись между лежаков.

— Раны тяжелые, — подытожила воеводша. — Мне кажется, выживет только этот, — она указала на второго беглеца, Ния кивнула в знак согласия и вышла из палатки вместе со всеми. Полог колыхнулся и упал, а молодая женщина с длинной русой косой, уложенной вокруг головы, села с шитьем возле зажженной свечи.

Дверь домика, приютившегося под одинокой сосной, была не заперта. Ния вошла и села на широкую скамью у стола.

— Устала? — старик с длинной седой бородой, которого все называли не иначе как дедушка Йорхан, ждал ее там, у печи. В чугунном котелке медленно остывало жаркое. Старик поднялся, поставил на стол миску с ложкой, и девушка принялась неторопливо насыпать себе еду.

— Что там?

— Он умер, — тихо ответила Ния. — Тот парень с мечом. А ведь он один перебил почти всех солдат. Такие люди не должны умирать.

— Да, наверное, ты права, — дедушка Йорхан задумчиво посмотрел на пляшущий огонек свечи. — Но ведь ты о нем ничего не знаешь.

— У него лицо хорошего человека. И… ведь лес почему-то подпустил их так близко!

— Вот это действительно загадка, которую нам предстоит разгадать, — старик улыбнулся, по-отечески ласково погладил девушку по плечу. — Ты ешь, да иди спать. Утро вечера мудренее.

* * *

Серый рассвет медленно отгонял ночную мглу, и лесной поселок просыпался. Где-то закричал петух, в хлеву заблеяли козы. Полог широкой палатки качнулся, выпустив женщину с усталым после бессонной ночи лицом. Несколько минут спустя полог снова приподнялся, и под первые лучи утреннего солнца вышел человек в серых штанах и грязной белой рубахе, под которой угадывались повязки. Он опустился на чурбан возле входа и пустым взглядом смотрел прямо перед собой. Глаза у него оказались серые с синевой, темные, лицо с высокими скулами и прямой с заметной горбинкой нос. Подбородок покрыт недавней щетиной, волосы отрасли до плеч и висели вокруг лица жалкими сосульками.

На рукавах — свежие, еще не засохшие пятна крови. Он их не прятал.

Воевода Ярден вышел на крыльцо, потянулся и, одернув рубаху, направился к палатке.

— Смотрю, тебе уже получше, — он добродушно усмехнулся, удивившись, что сидящий на чурбане мужчина не ответил даже взглядом. — Иллария там? — он кивнул на вход в палатку, но в это время заметил, что женщина, смотревшая ночью за ранеными, возвращается с завтраком, спрятанным в корзинку. На полдороги к ней присоединилась Ния, тоже невесть зачем поднявшаяся ни свет, ни заря.

— Ну ладно, пойду посмотрю, как они там. Жаль, что твой товарищ не выжил — он был храбрым воином.

Нагнувшись, воевода скрылся за брезентовым пологом.

Но не прошло и минуты, как Ярден, с перекошенным от ярости лицом, вновь оказался на улице. Мгновение он просто стоял на пороге, затем обернулся к раненому:

— Ты! Это ты сделал!

Иллария и Ния видели, как воевода, размахнувшись, ударил незнакомца. Тот вскинул руки, защищаясь, но не успел, и упал на землю. Ярден рывком поднял его, поставив на ноги, и встряхнул так сильно, что Иллария вскрикнула от испуга.

— Ты, подлец! Как ты посмел!

Ния опомнилась первой и, подбежав к воеводе, повисла на его руке.

— Ярден, что случилось? Что случилось?

Воевода перевел все еще пылающий яростью взгляд на девушку, потом на Илларию.

— Твои пациенты мертвы. Все, кроме вот этого.

Он брезгливо разжал руки, незнакомец покачнулся, но остался стоять на ногах.

— Подожди, а может, — Ния растерянно отступила назад, — а может, это не он?

— Не он? А кто же еще? — Ярден схватил незнакомца за шиворот. — Это ты сделал? Говори, ты?

Темноволосый медленно кивнул.

На широкой площадке, где обычно к вечеру зажигали костер, сидел человек в деревянных колодках и равнодушно следил за бегом пушистых облаков по ярко-голубому небу.

— Я понимаю, что ты отомстил за товарища, — сказал воевода, — но это — наказание за подлость.

И незнакомец остался один. Поселяне обходили его стороной. На замечание Илларии о том, что этот человек недавно был ранен, отвечали: подлецу так и надо. Хотя королевские солдаты были общими врагами, но убийство раненых, даже не пришедших в сознание — поступок, достойный самого серьезного осуждения и наказания.

— Что он тебе сказал? — Ния подошла к Ярдену. Она не больше других женщин интересовалась мужскими делами, но только ей было позволено делать это так явно. Может потому, что у девушки не было ни брата, ни мужа, ни отца, которых она могла бы расспросить дома, сидя за широким семейным столом.

— А ничего не сказал, — буркнул воевода, и объяснил: — Немой он, не разговаривает. А письменно ответить отказался.

— Может, неграмотный?

— Да вряд ли. Просто не захотел. Я уже думал — ладно, пускай там кивнет, или головой покачает — и тоже нет. На большинство вопросов только плечами жмет. Словно не помнит ничего.

— Притворяется? — Ния покосилась на незнакомца.

— Похоже.

— И что теперь, Ярден? — дедушка Йорхан подошел, как всегда, незаметно. — Ты ведь не прогонишь его?

— Куда его теперь прогонишь, если он дорогу к нам знает, — воевода был явно недоволен таким поворотом событий, но с утра его гнев поутих. — Пускай, может, и приживется. Только следить за ним надо в оба.

День выдался солнечным, а вечер — неожиданно прохладным. Воевода сам снял колодки с незнакомца.

— Ты согласен, что наказание было справедливым? — строго спросил он и, не удержавшись, добавил: — Даже слишком легким.

Ответом послужил короткий кивок, Ярден усмехнулся в усы.

— Ты раскаиваешься?

Человек задумался, но ненадолго и отрицательно покачал головой.

— В этом я не сомневался, — подытожил воевода. — Ты хочешь уйти или остаться здесь?

Равнодушное пожатие плеч.

— Что ж, тем лучше, потому что отпустить тебя мы не можем. Оставайся в поселке. Только учти — тебя здесь никто не знает, и потому за тобой будут наблюдать. Если надумаешь сбежать — мы узнаем раньше, чем ты выйдешь из леса… Покажешь себя с хорошей стороны — будешь одним из нас, а нет…

Ярден развел руками, оставив немому собеседнику самому додумать окончание фразы.

Незнакомец еще некоторое время сидел на месте, разминая руки, потом неподалеку принялись разводить костер, и пришлось отойти в сторону. Широкое бревно под раскидистой липой было пока не занято, человек сел на него. На людей он не смотрел — только на маленькие языки пламени, что становились все выше и выше.

— Ния, расскажи нам еще про музыканта! — попросила рыжая Ида. Вспомнив недавний разговор с ее отцом, Ния обернулась, поглядев, нет ли поблизости воеводы.

— Расскажи, расскажи! — наперебой просили остальные.

— Ну хорошо! — девушка присела на бревно. — Я видела его очень давно. Тогда он годился мне в отцы… или в деды. Наверное, он очень и очень стар, потому что легенды о нем ходили задолго до моего рождения. Уже тогда его песни были запрещены, и полиция охотилась за ним, предлагая огромные деньги тому, кто выдаст музыканта. Но добрые люди находились всегда и помогали ему. Пару раз, как я помню, его отбивали у отряда солдат, а однажды вытащили из тюрьмы. Это было опасно, но люди понимали, что если не будет музыканта, то их дети никогда не смогут услышать его музыку… Поговаривали, правда, что он бессмертен.

— Бессмертен, говоришь? — басом прогремел воевода за спиной у Нии, а когда девушка, вздрогнув, обернулась, рассмеялся. — Да, еще отец рассказывал мне о певце и музыканте по имени Эльнар. Как-то ему повезло слушать, как знаменитый Эльнар играл на гуслях, а потом — на скрипке. И уже тогда это был человек в летах, с бородой длиннее моей. Хотя я, признаться, не верю в эти россказни про бессмертие… Мало ли, может кто после его смерти присвоил себе это имя.

— Зачем? — Ния усмехнулась. — Хорошего музыканта и так станут слушать, а имя Эльнара сулит огромную опасность.

— Папа! — рыжая Ида недовольно уперла в бедра маленькие кулачки. — Ния рассказывает, а ты мешаешь! У нее сказка интересней получается, чем у тебя!

— Ах, интересней! — продолжая что-то ворчать себе под нос, Ярден пошел к поджидавшим его неподалеку приятелям, а Ида снова села и попросила:

— Рассказывай дальше, пожалуйста.

Наблюдая за танцем языков пламени, Ния вспоминала все, что слышала о великом музыканте, и рассказывала детям, смягчая мрачные подробности его злоключений. Рассказ мог быть очень долгим, поэтому, когда матери пожелали увести своих чад по домам и уложить спать, Ния пообещала детям назавтра новую интересную сказку и пожелала всем спокойной ночи.

А наутро, под моросящим мелким дождем, патруль привел в лагерь еще одного человека. Он был высокий, с аристократическим лицом. Светлые волосы до лопаток заплетены в косичку по светской моде, одежда выглядит дорого и элегантно, несмотря на помятость и грязь.

— Что-то полицаи зверствуют, — воевода погладил рыжую бороду, — вон уже третий за последние дни. — Даже четвертый, — поправился он, вспомнив погибшего на их руках богатыря.

— Глянь-ка, из богатеньких! — одноглазый Хирт удивленно прищелкнул языком, а потом вдруг воскликнул: — Да я же его знаю! Богача одного чудаковатого сынок. Его отец часто у себя бродячих музыкантов привечал, говорят, даже великий Эльнар у него прятался… Вот, небось, и навлекли беду.

Молодой человек обернулся. Его руки не были связаны, но чувствовал он себя явно не в своей тарелке.

— Кто ваш командир? — громко спросил он. — Я буду говорить только с ним!

Воевода хмыкнул и, жестом позвав за собой Хирта, неторопливым шагом направился к центру вытоптанной площадки.

Поговорить с воеводой наедине молодому аристократу не удалось — всем было безумно интересно, что же расскажет живущим в лесу изгоям сын богача.

— Мое имя Рене Ольвин, — начал он, стараясь не обращать внимания на собравшуюся толпу, которая, впрочем, вела себя очень тихо. — Моего отца, Ильферда Ольвина, арестовали вчера ночью. Накануне он приютил двух бродячих артистов, скрывавшихся от полиции. Артисты оказались ненастоящими.

При этих словах мужчины возмущенно заворчали, женщины принялись качать головами и тихо ахать: куда, мол, мир катится, если всеми гонимые беглецы тоже могут оказаться переодетыми полицаями.

— Все имущество конфисковано. Меня выгнали из города и пытались убить на дороге, но мне удалось отбиться и сбежать.

— Ты по своей воле пошел с проводниками? — осведомился воевода.

— Да. Я слышал когда-то, что в заповедном лесу живут те, кого преследует закон. Сейчас я, увы, тоже вне закона, — он развел руками и попытался улыбнуться.

— Ну что ж, — Ярден обернулся, безмолвно, при помощи взгляда, советуясь со своими помощниками. — Ты можешь остаться. Но учти — покидать поселок без моего разрешения запрещено.

— Значит, я — пленник? — холодно поинтересовался Рене.

— Нет. Ты — гость. Но, сам понимаешь, если бывают ненастоящие артисты, то могут быть и ненастоящие беглецы. Нам нужно время убедиться, что ты тот, за кого себя выдаешь. Речь идет о безопасности всех этих людей!

— Понимаю, — Рене кивнул. Клятв и заверений от него никто не требовал, люди стали расходиться, приступая к повседневным делам.

— Иллария, накорми его! — попросил воевода.

Женщина улыбнулась и жестом позвала молодого человека за собой.

— Жить пока будешь там, — она указала на широкую палатку, у входа в которую стоял темноволосый человек, скрестив руки на груди. — Это — твой сосед по жилью. Он не разговаривает, немой.

Иллария жила вместе с сыном и невесткой в небольшом аккуратном домике с резным крылечком. Она приходилась сестрой жене воеводы, и была старше, чем казалась на первый взгляд. Муж ее погиб давно, а Иллария все не спешила снова выходить замуж, хотя предложения поступали довольно часто, да и мужчин в поселке было больше, чем женщин.

Возле домика под навесом располагался широкий стол, за который она усадила Рене.

— Ты ведь голоден? Погоди немного, сейчас…

Она проворно взбежала на крыльцо и скрылась в доме, а Рене, проводив ее взглядом, принялся оглядываться по сторонам, стараясь делать это незаметно, потому как откровенно глазеть на незнакомых людей не позволяло воспитание. Он увидел воеводу, беседующего с седобородым старичком, стайку ребятишек, играющих в догонялки, хмурого человека в грязной рубахе, сидящего на чурбане у входа в палатку, а потом едва не вздрогнул от неожиданности, заметив, что совсем рядом, прислонясь к опоре навеса, стоит девушка в широкой цветастой юбке и внимательно смотрит на него серыми, как осеннее небо, глазами.

— Меня зовут Ния, — сказала она.

— Рене. Рене Ольвин.

— Я знаю.

Девушка шагнула к столу и мягко опустилась на край скамьи.

— Я знаю твоего отца.

— Да? — удивился Рене. — Откуда?

— Он — хороший человек. Когда мог, он помогал нашим.

Иллария вышла на крыльцо с широким котелком в руках.

— А вот и завтрак!

— Помочь? — Ния с готовностью вскочила с места, но женщина покачала головой.

— Не надо, я сама. Ты лучше пойди его позови…

Немой сидел у откинутого полога, вертя в пальцах тоненькую сухую веточку. Ния присела напротив, стараясь заглянуть ему в лицо. Когда это, наконец, получилось, девушка улыбнулась. Ей показалось, что человек не поверил улыбке, и потому не ответил на нее.

— Доброе утро.

Он кивнул.

— Как себя чувствуешь? Лучше?.. Ну, хорошо. Надо бы тебе что-нибудь из одежды подыскать. Я спрошу у Илларии и остальных…

Немой смотрел на нее в упор, почти не мигая, и на его лице Ния не смогла прочесть никакой реакции на свои слова. "Может, у него с головой не все в порядке?" — подумала она.

— А ты можешь написать свое имя? Я не хочу ничего выпытывать, но… надо же тебя как-то называть! Если хочешь, напиши любое имя, которое тебе нравится.

Мужчина протянул руку, и кончик веточки замер над землей, как заточенное перо над бумагой. Наверное думал, что бы написать… Он провел первую линию, которая получилась немного неровной, и Ния заметила, что пальцы держат веточку как-то неловко, неуверенно.

— Ты ведь умеешь писать?

Рука замерла, а в следующий момент сухая веточка хрустнула, ее обломки выпали из разжавшихся пальцев. И тут только девушка обратила внимание, что пальцы у незнакомца почти все неровные, неправильные, словно надломленные.

Ния не удержалась от совсем нетактичного вопроса:

— Что у тебя с руками?

Усмешка и снова взгляд исподлобья. Девушка вздохнула, поднялась, расправила юбку.

— Пойдем. Ты же есть хочешь? Хочешь, хочешь, я знаю. Пойдем, Иллария вон уже рукой машет.

— Да, понимаю, нелегко тебе теперь придется, — Иллария насыпала полную миску каши, положила туда несколько кусочков мяса и поставила перед молодым человеком, который негромко поблагодарил за еду. — Ну да ничего, привыкнешь. В память об отце тебя здесь должны хорошо принять…

В это время подошла Ния, рядом с ней, отставая на полшага, шел немой. Девушка показала, куда сесть, и он опустился на скамью. Стараясь не глядеть в глаза своему недавнему пациенту, Иллария и ему наложила поесть.

— Это Рене, — девушка улыбнулась молодому аристократу, — он пока тоже поживет в палатке.

Темноволосый поднял голову, внимательно посмотрел на своего нового соседа и снова принялся за еду. На этом знакомство и закончилось.

— Сегодня я расскажу вам сказку про художника…

Потрескивал хворост в костре, Жена Ярдена вместе с Илларией закончили чинить старую одежду и теперь прикидывали на глаз: кому какая рубашка по размеру придется, ведь надо одеть двух новых жителей лесного поселка. Ния задумчиво обхватила руками колени, а дети и некоторые взрослые приготовились слушать.

— Жил-был на свете художник. Конечно, он никому не говорил, что он художник, и поэтому все — и соседи, и родные, — думали, что он простой дровосек. Но на самом деле он был художником. Он рисовал деревья и цветы, лес и маленькое тенистое озеро возле поселка. И все, что он рисовал, получалось таким ярким, красивым, таким живым и радостным, что очень хотелось поделиться этим с людьми. Но художник молчал — он знал, что его картины не понравятся полиции, как не нравилось все настоящее и радостное. Но однажды случился неурожайный год, люди ходили грустные, потому что каждый думал, где бы взять еду. И чем больше они грустили, тем больше болели. И только художник не болел, потому что каждый день, после тяжелой работы, он рисовал, и от этого ему было хорошо и радостно. И тогда он решил показать свои картины друзьям…

Ния услышала, как вздохнул Тим. Он прекрасно понимал, какое окончание имела бы эта история в реальности. Тим рано лишился родителей, а старшего брата, который научил мальчишку играть на сопилке, казнили по приказу наместника.

— Когда друзья увидели его картины, то сперва очень удивились, ведь все думали, что он — простой дровосек, а не художник. А потом удивились еще сильнее, потому что каждая картина была красивее предыдущей. Они долго рассматривали картины, на которых все было таким ярким и красивым, что хотелось улыбаться… И люди улыбались, а когда человек улыбается, любая болезнь бежит от него. Вот так и случилось, что люди в той деревне перестали болеть и пережили неурожай.

— Все-все-все? — уточнила маленькая Ида. — И никто не умер?

— И никто не умер, — улыбнулась Ния. — А зимой, когда люди соскучились по весне, они приходили к дровосеку-художнику и просили нарисовать их сады в цвету, их огороды с богатым урожаем. И он рисовал, а люди вешали картины на стену, смотрели на них и были уверены в том, что все будет именно так, как нарисовано. А если человек уверен в том, что делает, у него все получается. И поэтому в деревне у всех был богатый урожай. Осенью они поехали на ярмарку, много наторговали, много добра купили и повезли домой. Они были очень довольны, долго благодарили художника, но не знали о том, что на той же ярмарке был главный городской полицейский. Он очень удивился, что у всех жителей деревни такой хороший урожай, и что все такие веселые и счастливые, и решил узнать, в чем дело.

Испуганно ахнула девчушка с косичками: ребят с детства пугали полицаями. Взрослые, что сидели поблизости, внимательно слушали, что же будет дальше, а воевода озабоченно покручивал рыжий ус, потому что сказка показалась ему все-таки слишком страшной для его малолетней дочурки. Ярден только надеялся, что Ния придумает благополучное окончание.

— Главный городской полицейский приехал в деревню и стал расспрашивать людей — в чем секрет. Но люди молчали. Тогда он пообещал денег тому, кто объяснит, откуда у всех такой хороший урожай и счастливые улыбки на лицах. Но люди все равно молчали. Тогда главный городской полицейский пообещал еще больше денег… и вот, однажды ночью в гостиницу, где остановился полицейский, пришел старший сын деревенского сапожника. Ему очень хотелось получить обещанные деньги, и он принес с собой картину, где было нарисовано золотое пшеничное поле, и рассказал, что у всех жителей деревни есть картины. Узнав обо всем, полицейский позвал своих людей и приказал сыну сапожника отвести их к дому художника.

Ния сделала паузу, но, перехватив строгий взгляд воеводы, поспешила продолжить, улыбнувшись встревоженным детям.

— Но один из друзей художника в эту ночь не спал и случайно увидел в окно, как сын сапожника ведет куда-то полицию. Он сразу обо всем догадался и садами-огородами побежал к художнику. Он успел раньше полиции, потому что очень торопился, да и путь выбрал самый короткий. "Тебя предали. Уходи!" — сказал он. Художник послушался его. Едва успев сложить кисточки и краски в дорожную сумку, а также немного хлеба и ветчины, он выбрался через окно, перескочил забор за домом и убежал в лес.

Облегченный вздох вырвался у детворы. Но, едва успев обрадоваться, что дровосеку-художнику все-таки удалось сбежать, они начали требовать продолжения:

— А дальше? Что было с ним дальше?

— Дальше?..

Ния смотрела поверх детских голов туда, где вдруг тихонько зашептались женщины: немолодой пекарь, что пришел в заповедный лес всего несколько дней назад, сидел ссутулившись, закрыв лицо руками. Его плечи вздрагивали. Девушка почувствовала себя виноватой — ведь своим рассказом напомнила ему о жене.

— Художника долго искали, а потом нашли в реке старую дорожную сумку с баночкой красной краски и двумя кисточками. Полиция решила, что художник утонул, но простые люди знали, что это не так. И они были правы. Перехитрив полицию, художник стал ходить по стране и рисовать людям добрые картины. Его видели то тут, то там, но полиции так и не удалось его поймать.

Вздохнув, Ния заставила себя улыбнуться.

— Ну, вот и все. Сказке конец, а кто слушал — молодец! А теперь, ребята, вам пора спать!

— Ния, скажи, — пропищала Ида, — а ты видела этого художника?

— Нет, но, — она пожала плечами, — может, когда-нибудь и увижу.

Родители по одному увели детей, а Ния подошла к смуглокожему мужчине в красной рубашке, за плечом которого выглядывал гриф старой гитары.

— Сыграй что-нибудь веселое, пожалуйста!

Тот кивнул. Сначала Ния просто топала ножкой в такт музыке, стоя на месте, потом, под звонкие хлопки, кружась, вылетела в центр площадки…

— Ты очень красиво танцуешь, — восхищенно сказал Рене, когда она, запыхавшись, присела рядом. — Мне хотелось бы подарить тебе красивые туфли, чтобы ты могла в них танцевать. Раньше я мог бы это сделать, но теперь…

— Туфли? — девушка весело рассмеялась, заставив парня удивленно замолчать. — Зачем туфли? Разве можно в них танцевать? Нет, босиком намного удобнее. Вот чего бы мне действительно хотелось… — Ния мечтательно прищурилась, глядя на костер, — …мне хотелось бы новую юбку. Красного цвета, широкую-широкую!

Словно уже представляя себя в этой новой юбке, Ния замурлыкала какую-то мелодию, незнакомую Рене, покачивая головой. Волосы заструились по плечам, купаясь в янтарных отблесках пламени. Но вот Ния перестала мурлыкать и вздохнула.

— Только на нее надо много ткани, — пробормотала она, словно обращаясь сама к себе.

Рене не ответил, и Ния продолжала смотреть в сгустившуюся под кронами деревьев тень, когда обнаружила вдруг, что там, в темноте, но совсем рядом, кто-то сидит. А потом разглядела, что это — немой. Переступив через бревно, Ния подошла к нему.

— Я придумала имя для тебя. Лаэрт. Так звали друга моего отца, он был хорошим человеком. Ты не против, если тебя будут называть Лаэрт?

Человек под деревом покачал головой. Гитара снова заиграла, но Ния не пошла танцевать: она стояла в тени, плавно покачивая широкой юбкой. Рене то и дело оглядывался, а девушка старалась не подавать виду, что замечает это, и только радостно улыбалась.

* * *

Жизнь шла своим чередом. Новички постепенно освоились в лагере. Рене чувствовал себя и вовсе свободно, хотя попал в совершенно новые условия, оказался лишен богатства, слуг. За добродушный характер и обаятельную улыбку ему прощали мелкие ошибки и промахи, старались доверить работу, для какой особое умение было не нужно. Немой, которому Ния дала имя Лаэрт, по-прежнему держался особняком, и по вечерам, в кругу у большого костра, сидел вроде бы вместе, и в то же время отдельно от остальных. Но от работы не бегал, хотя Иллария с опаской смотрела на нож в руке Лаэрта, когда он помогал женщине разделывать птицу или чистить овощи. На охоту его мужчины с собой не брали.

Зато Рене оказался хорошим охотником и метким стрелком, за что поселяне зауважали молодого аристократа, списав ему даже такой значительный недостаток, как знатное происхождение.

Отец Рене по-прежнему сидел в городской тюрьме, и жители лесного поселка всерьез задумались о том, как бы ему помочь, но однажды вечером из города принесли страшную новость. Ярден решил сам сообщить ее, и, когда дети уже отправились спать, и женщины разошлись по домам — только Ния осталась у костра с дедушкой, — воевода подошел к Рене и сказал:

— Через два дня твоего отца казнят.

Молодой человек побледнел — это было заметно даже в темноте.

— Я должен помочь ему, — сказал он.

— Нет, — Ярден вздохнул. — Если б я хоть на минуту поверил, что это возможно, мы бы помогли. Но казнь состоится на центральной площади Карены, будет много полиции и солдат. Я не хочу терять своих людей, Рене, прости.

Рене оглянулся, словно ища поддержки, встретился взглядом с Нией, и понял то, что знала она — это окончательное решение воеводы.

— Тогда я должен хотя бы попрощаться с ним, — прошептал он. — Сегодня же я пойду в город…

— Это тоже рискованно, — воевода покрутил ус. — Но я соглашусь отпустить тебя, если найдется доброволец, который отправится вместе с тобой. И не сегодня — завтра: нужно время подготовиться, обдумать, как лучше подойти, чтобы стража не заметила.

Добровольцем вызвался одноглазый Хирт, они с Рене и воеводой долго еще сидели у костра.

— Снова кто-то ходит по лесу, — дедушка Йорхан поднялся, кивнул воеводе и, в сопровождении Нии пошел к домику под сосной. А лес все шумел и плакал…

На следующий вечер Хирта и Рене проводили до дороги. С Нией молодой человек успел попрощаться еще в поселке.

— Будьте осторожны, — попросила девушка. В ее глазах было неподдельное беспокойство, но Рене так и не осмелился ее обнять.

Воевода со своими соратниками сам стоял на незаметной, прячущейся в густом кустарнике, тропе, ожидая возвращение Хирта и Рене. Никто из сопровождавших Ярдена не сомкнул глаз, хотя ждать пришлось почти до рассвета. И вот, в сером предутреннем тумане, на дороге показалась одинокая фигура. Когда она приблизилась, воевода узнал Рене — молодой человек прихрамывал и зажимал рукой рану на плече.

— Нас ждали, — Рене схватился за ствол старого дерева, чтобы не упасть, потому что силы оставляли его. — Они знали, что мы придем.

Несмотря на ранний час, в поселке никто не спал. Выйдя в центр вытоптанной площадки, где чернел круг кострища, воевода сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Хирт и Рене попали в засаду. Мой друг и соратник Хирт убит, Рене был ранен, но ему удалось уйти. Рене говорит, что их ждали, а значит, кто-то предупредил полицию!

— Вчера лес шумел, — негромкий голос дедушки Йорхана заставил воеводу обернуться. — Кто угодно мог покинуть поселок, а мы бы не услышали. И не узнали.

— Да, кто угодно! — Ярден нахмурился. — И я требую, чтоб этот кто-то признался сейчас!

Внимательным взглядом он обвел лица всех присутствующих, задержавшись на немом Лаэрте. Тот выдержал взгляд, но, едва Ярден отвернулся, опустил глаза и принялся с заметным раздражением ковырять ногтем сухую кору.

От внимания Нии это не укрылось. Воевода долго разговаривал со своими друзьями и помощниками, проверенными в битвах воинами, и только когда он остался один, девушка решила подойти.

— Ты подозреваешь Лаэрта?

— Если ты говоришь про немого, то да, — Ярден вздохнул. — Ты придумала красивое имя, Ния, но оно ему не подходит.

— А почему его? Просто потому, что он — самый подозрительный?

— Возможно и так, — согласился Ярден. — А может, мне просто не хочется подозревать тех, кого я хорошо знаю и уважаю. Есть, правда, еще пекарь, он тоже недавно здесь, но Иллария была знакома с ним и его женой, к тому же он живет вместе с Рифом и Тимом, они бы заметили, если б он уходил ночью. Да и… как-то не верится, что человек, потерявший все из-за этих жестоких законов и дурацкой власти, пропади она пропадом, может стать предателем.

— Да, согласна. Не верится, — Ния вздохнула. — Ну что ж, тогда я присмотрю за ним.

Проследив за ее взглядом, воевода понял, что она имеет в виду не пекаря.

Рана Рене оказалась не слишком серьезной и почти не мешала, разве что поднимать тяжести он не мог, да махать мечом было не с руки. Ния сама меняла ему повязки, каждый раз получая благодарную улыбку. Девушка знала, с каким трудом даются Рене эти улыбки — она замечала тоску, которая появляется в его светлых глазах при мысли об отце и той участи, которая его ждет.

Через несколько дней Ярден подошел к молодому человеку и сказал:

— Ночью твой отец скончался в тюрьме. Так что публичной казни не будет. Возможно, это к лучшему.

Воевода ушел, а Рене долго стоял неподвижно, глядя в покрытую желто-зелеными травинками землю.

Ния пыталась успокоить Рене, как могла, но мысль о том, что именно немой Лаэрт может оказаться предателем, не давала ей покоя. Девушка, наверное, единственная, кто хоть изредка разговаривал с ним, не получая ответа, но ничуть этим не смущаясь, и поэтому ей очень хотелось оправдать Лаэрта в глазах воеводы и остальных. Никто так и не сознался в предательстве, но большинство разделяло подозрения Ярдена. Даже Рене, что расстраивало Нию еще больше.

О том, как немой появился в поселке, и за что был наказан, не вспоминали, но после гибели Хирта кто-то проговорился Рене об этом, и с тех пор молодому человеку было жутковато ночевать в одной палатке с убийцей.

— Немного не по себе находиться с ним под одной крышей, вернее, — Рене усмехнулся, — пологом.

Ния накрывала на стол под навесом возле дома Илларии, Рене помогал ей.

— Тебе нечего опасаться, — уверенно возразила Ния. — Тогда он всего лишь отомстил за друга. К тому же, солдаты и наши враги.

— Но Ния, он же ненормальный!

Девушка резко подняла голову:

— Это еще почему?

— У него такой вид, как будто он не слышит, или не понимает, что ему говорят.

— И слышит, и понимает, уверяю тебя, — девушка с громким стуком расставляла на столе глиняные миски, рискуя их разбить.

— И все-таки…

Взгляд Нии, направленный за его спину, заставил Рене умолкнуть. Он обернулся как раз, чтобы заметить Лаэрта. Тот прошел мимо, но при этом нарочно толкнул Рене плечом.

— Ты что себе позволяешь! — возмутился молодой человек, но осекся, потому что услышал поблизости веселое хихиканье.

— Вот видишь, у него очень хороший слух, — девушка перестала смеяться. — Так что ты зря сомневался. И, я думаю, Лаэрт здесь не при чем.

— Тогда кто? — спросил Рене, на этот раз шепотом, потому что немой стоял неподалеку у рукомойника.

Ния пожала плечами:

— Вот этого я не знаю.

Пологий берег узенькой речушки был укрыт плотным травяным ковром. Ния старалась ступать как можно тише, но Тим то и дело наступал на сухие ветки, которые оглушительно трещали под его ногами. Любопытный мальчишка увязался за ней, но девушка решила, что так даже лучше.

Немой сидел у воды, профиль с горбатым носом четко вырисовывался на фоне темнеющего неба. Он не обернулся, когда Ния подошла и присела рядом. Тим устроился на самом краю берега, болтая ногами в воде.

— Тебе нравится здесь, на берегу?

Не дождавшись никакой реакции в ответ на свой вполне безобидный вопрос, Ния вновь заговорила:

— А почему ты не захотел отвечать на вопросы воеводы? Ты ведь мог бы написать ответ или, в крайнем случае, — она улыбнулась, — нарисовать. Он ведь не знает, кто ты и откуда, а поэтому Ярдену сложно тебе доверять.

Лаэрт как будто действительно не слышал всего, что она говорила. Девушка беспомощно поглядела на Тима, тот пожал плечами.

— Ну вот, — она вздохнула, — если будешь и дальше себя так вести, тебе никто доверять не будет. Понимаешь? И… знаешь, ты не сердись на Рене. Он ведь не со зла, просто…

Мужчина повернул голову, темные серые глаза задумчиво посмотрели на Нию, потом он протянул руку и поднял с травы тоненький прутик. Зажав его в искривленных пальцах, Лаэрт принялся рисовать что-то на земле, и девушка внимательно наблюдала за каждым его движением. Сначала появился неровный круг.

— Яблоко! — радостно воскликнул Тим, когда Лаэрт пририсовал вверху хвостик с одиноким листиком.

Немой продолжал рисовать, и Ния удивленно приоткрыла рот, когда из яблока выглянул довольный и упитанный червячок. Тим засмеялся.

— Слушай, а ты случайно не был художником? — спросила Ния, немой покачал головой. — Тогда к чему ты это нарисовал?

Конечно же, Лаэрт не ответил, пришлось угадывать самой.

— Мы говорили про тебя, — она сделала паузу, не дождавшись реакции, продолжила: — про воеводу… про Рене…

Внимательный взгляд, легкая, насмешливая улыбка. Ния озадачено кашлянула и повторила:

— Про Рене?

"Да" — ответ глазами.

— Про Рене? — девушка наклонилась, разглядывая рисунок, Тим подобрался ближе и тоже смотрел на землю.

— Это он твоего Рене червяком обозвал, — заключил мальчишка. Несмотря на то, что подобное обзывательство должно было ее обидеть, Ния улыбнулась, и Лаэрт тоже улыбнулся, но покачал головой и воткнул прутик в центр нарисованного яблока.

— Яблоко с червячком? — переспросил Тим, и тут Ния поняла, что имел в виду ее немой собеседник.

— Червивое яблоко? — она сердито посмотрела на Лаэрта. — Если человек тебе не нравится, то это не значит, что он — плохой!

Лаэрт пожал плечами и, вытянув ногу, размазал рисунок. Ния пыталась успокоить вспыхнувшую обиду, все трое молчали. Потом Тим вынул сопилку и тихо заиграл.

Где-то рядом закричала птица, ветер прошелестел в верхушках деревьев. Негромкая музыка не заглушала звуки леса, а казалась одним из них, как журчание реки, как шуршание травинок под быстрыми лапками вышедшего на поиск еды ежика.

Мелодия стихла, обернувшись к Лаэрту, Тим спросил:

— А ты умеешь играть на сопилке? На, возьми, попробуй.

Ние показалось, что немой смотрит на инструмент в руках мальчишки с сомнением и даже с некоторой опаской, но он все же осторожно взял сопилку, ощупал, рассматривая в сумеречной полутьме, и поднес к губам. Ния удивленно замерла, когда сопилка негромко запела, но в следующую минуту песня оборвалась, а Лаэрт закашлялся.

— Что случилось? Может по спине постучать?

Ния успела один раз стукнуть его между лопаток, прежде чем Лаэрт протестующе поднял руку. Перестав кашлять, он вернул сопилку Тиму, мальчишка спрятал ее в карман.

Шаги приближались, Ния и Тим обернулись как раз в тот момент, когда Рене вышел из-за кустов на берег.

— Вот вы где, — он улыбнулся. — Я везде тебя ищу, Ния…

— Что-то случилось? — встревожилась девушка.

— Нет, просто так, — Рене посмотрел на небо, где уже появились первые звезды. — Погода хорошая. Не хочешь пройтись по берегу?

— Пойдем, — Ния поднялась, отряхнула юбку, и, обернувшись к Тиму, пообещала: — Я ненадолго.

* * *

— Слушай, а на гитаре ты играть можешь?

Тим с Лаэртом сели на бревно рядом с Жаном. Но когда того позвали друзья, старая гитара осталась в одиночестве, и Тим положил ее к себе на колени.

Немой отрицательно покачал головой, но протянул руку и осторожно провел пальцами по грифу. Недовольный и даже рассерженный взгляд Жана он почувствовал. Смуглокожий мужчина в красной рубашке с беспокойством смотрел, как Лаэрт трогает его гитару. Даже Тиму стало немного неловко, ведь мальчик знал, что Жан разрешал другим и играть на старой гитаре, и просто разглядывать, даже ему, мальчишке, который только с сопилкой умеет обращаться, никогда не запрещал побренчать на струнах…

Лаэрт усмехнулся и дернул струну. Жан забыл о разговоре и теперь смотрел только на немого, словно пытался испепелить его взглядом. Лаэрт, будто не замечая этого, снова подцепил струну пальцем. И снова.

— Эй, прекрати! — потеряв терпение, Жан оставил приятелей и поспешил выручать гитару из неумелых рук.

И снова звук, надоедливый, бьющий по нервам звук на той же струне.

— Ты что делаешь? Порвешь ведь! — Жан выхватил гитару из рук немого и отошел. На губах Лаэрта появилась злая усмешка, испугавшая Тима.

— Зачем ты так? — шепотом спросил мальчик. Лаэрт стер усмешку с лица, вздохнул и нахмурился. Потом поднял голову, и, встретившись с настороженным взглядом воеводы, скривился.

— Что здесь происходит?

Обернувшись на голос Нии, которая, по-видимому, только вернулась с прогулки вместе с Рене, Тим пожаловался:

— Он как будто специально их злит! Жан испугался, что Лаэрт порвет струну на гитаре, а он…

Лаэрт поднялся и, выйдя из круга, медленно пошел к палатке.

* * *

Утро выдалось ясным, погожим. Ния с корзинкой в руке долго и настойчиво стучала в дверь домика по соседству, пока наконец разбуженный стуком Риф не растолкал маленького соню.

— Тим, как тебе не стыдно! Ты забыл, о чем мы вчера договаривались?

Мальчишка сперва недоумевающе посмотрел на Нию, потом хлопнул себя по лбу.

— Ой, я сейчас! Я быстро!..

И скрылся в доме. Ния присела на ступеньку. Неподалеку скрипнул колодезный барабан, и девушка обернулась. Пригладив ладонью влажные волосы, Лаэрт поднял ведра и отнес их к крыльцу Илларии, а потом вернулся к палатке. Немного постоял на месте, словно не зная, чем заняться, и сел на чурбан.

— Я готов! — сообщил Тим.

— Давай возьмем его с собой, — шепотом предложила Ния.

— Давай! — мальчик радостно улыбнулся. — А-то с ним никто дружить не хочет, сидит все время один…

Ния с Тимом подошли к палатке вместе.

— Доброе утро, — поприветствовала Лаэрта девушка.

Немой кивнул в ответ.

— Тут неподалеку абрикосовая роща. Мы с Тимом были там недавно, тогда плоды только желтеть начали. А теперь наверняка уже поспели, — девушка заглянула Лаэрту в лицо. — Пойдешь с нами за абрикосами?

Темно-серые глаза удивленно уставились на Нию.

— Просто так, за компанию, — объяснила она. — Поможешь заодно. Чем больше наберем, тем лучше.

Лаэрт улыбнулся — видимо, его позабавило, что Ния обращается с ним, как с маленьким. Он пожал плечами и поднялся на ноги, выражая готовность идти куда угодно.

— Кто-то покинул поселок? — воевода вопросительно посмотрел на дедушку Йорхана.

— Ния с Тимом, но они меня предупредили. Да, кажется, они взяли с собой Лаэрта…

— Что? Лаэрта? Этого немого? — Ярден обернулся к лесу, словно пытался яростным взглядом проникнуть сквозь плотную стену деревьев. — И надолго они ушли?

Старик спрятал улыбку в седой бороде.

— Ния взяла обед, значит, вернутся к вечеру.

Воевода шумно выдохнул и снова прислушался.

— Кто-то еще ушел, я прав?

— Похоже на то, очень похоже, — щурясь, дедушка Йорхан смотрел на верхушки деревьев, едва раскачиваемые легким ветерком.

Через несколько минут стало ясно, что исчез Рене Ольвин. Несколько человек погнались за ним, направляясь к дороге, но погоня вернулась вместе с патрульными, что принесли тревожные известия.

— Сюда идут солдаты.

— Так быстро? — Ярден нахмурился. — Значит, у них была договоренность. Так… Вельен, Жан, оббегите все дома, предупредите людей, чтобы собирались. Лишних вещей не брать, только самое необходимое, что в сумку влезет. Женщин, детей вперед, мы пойдем следом.

— Спрячемся на новом месте? — спросил Мирон, однако прежде, чем кто-то успел ему ответить, послышался негромкий голос дедушки Йорхана:

— Солдаты принесли огонь. Они поджигают лес.

Абрикосовая роща находилась довольно далеко от поселка, у пересекающего лес оврага, заросшего густой травой, которая весной и летом богато цвела, привлекая бабочек и пчел. Здесь было светло, как нигде в лесу, можно сесть на краю и смотреть, как колышет ветер свечки соцветий, как солнце медленно уходит за деревья, осыпая листья золотом лучей.

Абрикосы поспели и были мягкие и душистые. Ния с Тимом проворно собирали их в корзины, не забывая каждую третью, медово-золотистую с красным бочком, класть в рот. Корзинки наполнялись медленно. Лаэрт помогал, почти не отвлекаясь, потому что участвовать в веселой болтовне Нии и Тима не мог.

Было уже далеко за полдень, когда Ния вспомнила про обед. Все трое уселись в тени, девушка вытащила хлеб и сыр, разделила всем поровну и принялась, не спеша, за свою порцию, глядя на яркие пятна полевых цветов среди травы.

— Ния, а ты знаешь, что наши готовятся напасть на дворец наместника?

Девушка вздрогнула, покосилась подозрительно на Лаэрта и, строго прищурившись, повернулась к Тиму.

— Да, знаю.

Она думала, что Тим поймет — такие серьезные вещи не обсуждают в присутствии малознакомых людей, таких, например, как этот немой, но мальчик упрямо видел в Лаэрте своего. К тому же неожиданно ответ Нии его обидел.

— Знаешь? А почему мне не сказала? Если б я не подслушал, я бы так ничего и не узнал!

Мальчишка умолк, задумался о чем-то и горестно вздохнул.

— Я тоже хочу сражаться! Я просил воеводу взять меня, когда они пойдут в город, но он мне отказал! — Тим обернулся, и по его глазам девушка уже поняла, что он скажет: — Ния, пожалуйста, попроси Ярдена взять меня. Он тебя послушает. А, Ния? Ты попросишь?

— Нет.

— Нет? — такого ответа Тим не ожидал, даже моргнул удивленно. — Как — нет?

— А вот так! Тим, это очень серьезное дело, и очень опасное.

— Ну и что? Разве я совсем ничего не умею?

Девушка помедлила с ответом, ведь сказав "да", обидела бы мальчишку, который, побеждая сверстников в битве на деревянных мечах, мнил себя настоящим умельцем, способным встать в бой против королевского солдата. А то и против целой дюжины.

— Понимаешь, Тим, пойдут только взрослые мужчины…

— А я что, по-твоему, маленький? — обида звенела в голосе. Тим поднялся на ноги и смотрел теперь на Нию сверху вниз. — Так ты не попросишь воеводу?

— Нет, — со вздохом ответила Ния. Она знала, что будет дальше, и не ошиблась. Сорвавшись с места, мальчишка побежал в лес. Не оборачиваясь, Ния слушала быстро удаляющийся звук шагов. Она не беспокоилась за Тима, да и сама привыкла ходить по лесу в одиночестве, но сейчас все было по-другому, потому что рядом сидел человек не просто малознакомый, а почти чужой. Которого, к тому же, Ярден подозревал в предательстве. Не то, чтобы Ния испугалась, просто ей стало неуютно.

Девушка поднялась, отряхнула юбку. Корзинки — ее и Тима — были наполнены абрикосами, пусть и не доверху, поэтому Ния решила, что задерживаться не стоит, и предложила:

— Пойдем домой?

Сказала, и спохватилась, что лесной поселок — это ее дом, но никак не Лаэрта. Но немой понял ее, поднялся и… замер, настороженно вслушиваясь в шум листвы. И Ния тоже замерла, потому что лес предупреждал об опасности, и запоздало удивилась, что ее спутник тоже это понял.

— Ты слышишь? — тихо спросила она. Лаэрт кивнул, продолжая прислушиваться.

— По-моему, где-то там… или там… — девушка растерянно поворачивалась, пытаясь определить, откуда ждать опасности, но тревожное перешептывание листвы окружало Нию со всех сторон. Выход был один — возвращаться в поселок. Наверняка там уже обо всем знают, и дедушка Йорхан придумает, что делать. Зачем-то подхватив корзинку, Ния быстро пошла, делая крюк вдоль оврага.

— Тим! Ти-и-им!

Мальчишка не откликался. Оставалось надеяться, что он сразу направился в поселок, а не решил обиженно бродить по лесу до темноты.

Второе предположение показалось Ние куда более правдоподобным.

— Ти-и-им!

Она оглядывалась, надеясь заметить мальчишку среди деревьев или где-нибудь на противоположном склоне оврага, но кроме нее и Лаэрта поблизости никого не было видно.

— Тим!

Почувствовав запах дыма, Ния резко остановилась, но в это время Лаэрт вдруг схватил ее за руку и настойчиво потащил дальше.

— Что это? Пожар?

Беспокойный шепот леса прерывался полными ужаса стонами: заповедный лес, в отличие от многих других, мог рассказать о своей боли, и даже поделиться ею.

"А что, если Тим не успел вернуться в поселок?" — мысль эта пугала с каждым мгновением все сильнее, и Ния продолжала звать своего друга, хотя ее голос заглушал близкий треск пожара. Корзинка выпала из ее руки, абрикосы покатились в разные стороны маленькими яркими мячиками.

Огонь двигался быстрее, подгоняемый ветром. С каждой минутой все отчетливей понимая, что до поселка добежать не удастся, Ния пыталась сообразить, где можно спрятаться от огня, который был теперь не только сзади, но и справа, двигаясь наперерез.

Девушка резко повернула налево, крикнув бегущему рядом Лаэрту:

— Река! Там река!

Ее голос за громким треском горящих ветвей и стоном умирающего леса едва можно было расслышать, но Лаэрт понял и тоже свернул.

"Успеть бы, только б успеть!"…

Серебристая лента реки обнадеживающе блеснула за деревьями. Ния с Лаэртом выбежали на берег и остановились. Огонь подступал, Ния еще несколько раз громко позвала Тима, понимая, что он не услышит ее, даже если находится рядом.

Река была неглубокой, на середине ее можно было стоять по плечи в воде. Ния зашла первой. Ноги по щиколотку увязали в илистом дне, юбка путалась вокруг лодыжек. Кружилась голова, но не от дыма, который заставлял поминутно кашлять, а оттого, что Ния и чувствовала, и слышала, как плачет подожженный лес. Закрыв ладонями уши, девушка крепко зажмурилась и стояла неподвижно, не ощущая, что Лаэрт держит ее за плечи, не давая упасть.

Холодные сумерки застали их на берегу — промокших и озябших. Дым сизым туманом окутывал пожарище. Выкрутив юбку, девушка медленно пошла вдоль реки — этим путем они должны были прийти к поселку до полуночи. Лаэрт, как всегда — молча, шел следом, часто оглядываясь. Ния поняла, чего опасается ее спутник, когда услышала отдаленные голоса.

— Как ты думаешь, это солдаты?.. Тогда пойдем быстрее.

Пришлось бежать, потому что солдаты спешили застать врасплох поселян, если тем, конечно, удалось спастись от огня. Беглецов пока не заметили, но вскоре стало ясно, что отряды подтягиваются к поселку с разных сторон.

— Надо спрятаться, — Ния быстро огляделась. — Туда!

На пригорке, недалеко от реки, росли старые сосны с покореженными стволами и сетью извилистых корней, между которых в осыпавшейся почве образовалась небольшая ложбинка. Два человека могли бы там поместиться, но с трудом. Однако выбирать не пришлось.

— Прячься, — скомандовала девушка, но Лаэрт быстро толкнул ее вперед и, стянув через голову белеющую в темноте рубашку, прижался к жестким корням, спрятав Нию за собой.

Шаги приближались. "Спрячь нас, пожалуйста, спрячь!" — просила девушка, но лес не отвечал. Ему было слишком больно, чтобы внимать человеческим просьбам.

Рядом с пригорком прогремели тяжелые сапоги. "Спрячь нас, спрячь"… Солдат было много, один из них прошел совсем близко, не останавливаясь. "Неужели не заметили?" Шаги, снова шаги. Звуки удалялись туда, в сторону лесного поселка, а беглецы долго еще сидели среди корней, боясь пошевелиться.

Солнце еще не встало, но мгла постепенно рассеивалась, уступая место сероватому свету.

— Пусто…

Ния вышла из-за обгоревших стволов и остановилась на краю поселка. Ни жителей, ни солдат…

— Надеюсь, они успели уйти до пожара, — прошептала девушка. — Я посмотрю в домах.

От аккуратных домиков остались лишь обгоревшие остовы, колодец завалился, а палатка и вовсе сгорела дотла. Ния осторожно заглядывала в дверные проемы, каждый раз с облегчением убеждаясь, что жителей пожар дома не застал. На крыльце дома воеводы она остановилась и прикрыла глаза.

— Ния, Ния!

Звонкий мальчишеский голос заставил ее вздрогнуть.

— Тим?

Мальчик шел рядом с Лаэртом, но, оставив его, со всех ног побежал к девушке.

— Ния!

— Тим, Тимка… Живой… — она сжала мальчишку в объятиях так сильно, что тот попытался высвободиться.

— Ния, здесь никого нет! Все куда-то ушли…

— Да, вижу, вижу, — девушка вытерла набежавшие слезы. — Наверняка Ярден увел их от огня в безопасное место.

— А куда?

Ния пожала плечами. Вокруг поселка лес выгорел, и если дедушка Йорхан почувствовал пожар заранее, люди могли уйти очень далеко, туда, куда не добрался огонь.

— Что мы теперь будем делать, Ния? — мальчишка преданно заглянул ей в глаза, и девушка решительно выпрямилась.

— Мы пойдем в город.

— В город?

— Да. Там живет давний друг нашего воеводы, кузнец Вартан. Я его никогда не видела, но однажды Ярден рассказал мне, как его найти.

— А если нас поймают? Ния, может, останемся здесь?

Оглядевшись по сторонам, девушка вновь услышала горестные стоны, которые лились отовсюду, и тряхнула головой.

— Нет. Мы пойдем в город.

* * *

Серая пыль на дороге, высокие заборы вокруг каждого дома — только крыши из-за них и видно. Глухие ворота, запертые калитки, из-за них доносится яростный собачий лай.

— Я давно не была здесь, — Ния вздохнула. — Кажется, ничего не изменилось.

Они шли втроем, очень стараясь не привлекать внимания, но пестрый наряд Нии бросался в глаза, и девушку украдкой провожали недоброжелательными взглядами. Они свернули в соседнюю улицу, но снова вокруг были только заборы и заборы… Лаэрт положил руку на плечо Нии, призывая остановиться.

— Что? — обернулась девушка.

Красноречивый взгляд скользнул по цветастой юбке.

— И? Где я возьму другую одежду?

Лаэрт ненадолго задумался и пошел вперед, Ние и Тиму ничего не оставалось, как следовать за ним, не задавая вопросов, на которые немой не мог им ответить. Оказавшись в пустом переулке, он подошел к выкрашенной в синий цвет калитке и постучал.

Возможно, мохнатый сторож спал, а может, хозяева не держали собаку… Открыла калитку женщина — немолодая, с сединой в светлых волосах. При виде Лаэрта глаза ее удивленно расширились, рот открылся сам собой. Жестом попросив своих спутников подождать на улице, мужчина сделал шаг вперед, и калитка закрылась за ним.

Ния с Тимом обменялись недоуменными взглядами.

— И что все это значит? — пробормотала девушка.

Но вот калитка снова отворилась, и хозяйка позвала их внутрь. На щеках женщины блестели мокрые следы слез.

В доме хозяйка вручила Ние ворох одежды и отправила переодеваться в соседнюю комнату. Тим с Лаэртом остались в горнице. Мальчик примостился на лавке, отдыхая после долгой прогулки.

— Может, все-таки останетесь, хоть ненадолго… Хотя бы поесть, — ласково предложила хозяйка, и при мысли о еде Тим почувствовал, что очень и очень голоден. Он умоляюще посмотрел на Лаэрта, но тот покачал головой. Взгляд немолодой женщины ощупал немого с головы до ног, и она, отвернувшись, стерла непослушную слезинку.

Ния вернулась в длинной, до пят, свободной серо-коричневой юбке, светло-серой блузке и прямой темной жилетке, которая бесформенным чехлом скрывала ее фигуру.

Тим скривился, а хозяйка дома всплеснула руками и довольно улыбнулась:

— Ну вот, совсем другое дело. Еще бы на голову что-то придумать.

— Это еще зачем? — испуганно спросила Ния, но осеклась. Свой цветастый наряд она комкала в руках, упрямо не желая с ним расставаться. Женщина подала ей небольшую сумку из грубого сукна, в которую Ния положила вещи, а потом закинула лямку на плечо. Последним штрихом перевоплощения стала завязанная на голове косынка, почти полностью скрывшая волосы.

— Теперь ты почти не отличаешься от любой горожанки, — объяснила хозяйка. — Чем вы незаметней, тем лучше.

Девушка кивнула и беспомощно посмотрела на Тима.

— Да, теперь ты стала такая… странная, — подтвердил мальчик.

Они пробыли в доме не более десяти минут, но теперь Ния была одета, как подобает городской жительнице, а у Лаэрта за плечом висела сумка с едой. На вопрос, кто эта гостеприимная хозяйка и откуда его знает, немой лишь пожал плечами.

Заборы вокруг домов становились все выше, деревянные сменялись каменными, на камне появились узоры, лепка, барельефы. Тим с интересом их рассматривал, Ния же больше внимания обращала на прохожих, стараясь, чтобы те не заметили ее взгляда.

Внезапно по улице прокатился громкий звон, как будто кто-то бил молотком в широкую медную тарелку. Прохожие останавливались, многие разворачивались и, убыстрив шаг, шли все в одну сторону. Получив молчаливое согласие своих спутников, Ния направилась туда же, и вскоре они втроем стояли на широкой площади, окруженной мрачными серыми домами.

— Наверное, это здания городского управления, — шепотом поделилась девушка своей догадкой с Тимом.

— Интересно, а где находится дворец наместника? — поинтересовался мальчик.

— Скорее всего, где-то рядом, — Ния оглядывалась по сторонам, потом заметила, что на деревянный помост посреди площади поднимается человек в черном колпаке, закрывающем лицо и плечи. Толпа расступилась, пропустив охраняемую солдатами тележку, в которой, связанные, сидели люди.

— Нет, они не могли так скоро… — привстав на цыпочки, Ния смотрела туда, пытаясь разглядеть лица приговоренных. Ее поведение не вызвало подозрений — остальные делали то же самое, с жадным интересом впитывая все детали подготовки к действию.

Вздох облегчения вырвался из груди, когда Ния поняла, что не знает едущих в повозке людей, но девушка тут же обругала себя за мимолетную радость от того, что на этот раз казнят чьих-то чужих знакомых и друзей, а не ее.

— Пойдем отсюда, — взяв за руку Тима, Ния отвернулась, чтобы не видеть помоста, но то, что предстало ее взору, напугало еще сильнее: лица, абсолютно одинаковые лица, женские и мужские, горящие любопытством, нетерпением. На них читалось предвкушение интересного зрелища, и вот этого Ния уже не смогла вытерпеть. Она рванулась с места, но чьи-то пальцы ухватили ее за локоть.

— Пусти! — прошипела она, но Лаэрт сильнее сжал ее руку. Его внимательный взгляд скользнул поверх толпы, мужчина притянул Нию к себе, заставляя оставаться на месте, потом кивнул Тиму. Мальчик прижался к Ние плечом, и теперь они держали ее вместе. Ни кричать, ни вырываться Ния не стала — это лишь привлекло бы ненужное внимание, только тихо спросила:

— Почему?

Но ответ вскоре стал ясен ей самой — площадь окружали королевские солдаты. Прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, они разглядывали собравшихся. "Может потому все ведут себя так одинаково — чтобы не вызвать подозрений?" — Ния поспешила отвернуться и следила за происходящим в центре площади. Первым вышел мужчина в богатой черной одежде, и, развернув бумагу, принялся громко читать:

— Симон Мареньи, кондитер. За преступления против власти и короны, за укрывательство особо опасных преступников и содействие лицам, посягающим на мир и покой в нашем государстве, приговаривается к смертной казни.

Ния опустила глаза, и почувствовала, как Тим уткнулся ей в плечо. Глухой звук топора, толпа ахнула и вновь притихла.

— Эд Вольтран, лесоруб. За преступления против власти и короны, за колдовские действия, ставящие под угрозу жизнь и безопасность нашего многоуважаемого наместника, за содействие лицам, посягающим на мир и покой в нашем государстве, приговаривается к смертной казни. Атрибуты черного колдовства подлежат прилюдному уничтожению.

Большой угловатый мешок вытащили из телеги и подняли на помост. Приговоренный стоял рядом, со связанными за спиной руками, а мужчина в черном извлек из мешка связку каких-то палочек, которые показались Ние похожими на…

— Кисти?

К счастью, ее никто не услышал, а следом показались и картины: девушка не могла хорошо разглядеть их, но видела яркие цветы, сочную зелень и небесную голубизну. Одна за другой картины падали на отполированный тысячами ног камень, которым была вымощена центральная площадь Карены, и когда мешок опустел, перед помостом взметнулся столбик сизого дыма. Лесоруб-художник смотрел вниз, и хотя Ния плохо видела лицо осужденного, могла представить, какая боль должна отражаться в его глазах… Потом палач поднял топор, и девушка снова отвела взгляд.

Дальнейшие приговоры все были похожи друг на друга, и все заканчивались одинаково. Ния смотрела вниз, на сцепленные пальцы рук, и лишь возобновившееся движение в толпе привело ее в чувство.

— Пойдем, — Тим потянул ее за руку, и девушка пошла за ним.

Солдаты по-прежнему стояли вокруг площади, поэтому, проходя мимо человека в форме, девушка постаралась спрятаться между обсуждавших событие горожан.

* * *

Калитка распахнулась настежь, высокий чернобородый мужчина уставился на Нию, подняв светильник так, чтобы видеть ее лицо.

— Здравствуй, красавица, чем могу помочь? — под пышными усами блеснула улыбка, взгляд карих глаз скользнул за спину Нии, где, скрытые вечерней мглой, стояли Тим с Лаэртом.

— Вартан — это вы? — тихо просила девушка, мужчина кивнул. — Меня зовут Ния…

— Ния?

Кузнец отступил, пропуская ее в калитку, пригляделся к лицу вошедшего следом Тимки и, нахмурившись, поднял фонарь повыше, чтобы рассмотреть Лаэрта.

В доме было уютно и опрятно, однако чувствовалось, что женской руки хозяйству все же не хватает. Пока девушка смотрела по сторонам, кузнец пристально разглядывал гостей, потом жестом предложил им сесть.

— Я слышал от Ярдена о девочке по имени Ния, — черные брови кузнеца сошлись на переносице. — Ты на нее не похожа.

— Да? — девушка устало улыбнулась. — С утра была похожа…

Она сняла косынку и, тряхнув волосами, поднялась. Вынула из сумки свою цветастую юбку, расправила, приложила к телу.

— Так похожа?

Кузнец пожал плечами, девушка снова села на скамью.

— Проверяйте нас как хотите, задавайте любые вопросы, и я на них отвечу.

— Ну, хорошо…

Вартан задумался, вспоминая, потом стал расспрашивать Нию о поселке, о его обитателях, о воеводе, и, в конце концов, заявил:

— Достаточно. Я тебе поверил. Теперь рассказывай. Я видел, что заповедный лес горит.

— Да, его подпалили солдаты, — говорить об этом оказалось трудно, однако девушка взяла себя в руки. — Пожар прошел и через поселок. В это время нас там не было, и я не знаю, что произошло… Солдаты побывали в поселке после пожара, но следов битвы не видно. Может, они никого не нашли?

Кузнец задумался, и долго молчал, а потом спросил Нию:

— Ты знаешь, куда Ярден мог увести поселян? Нет?.. Что ж, завтра к вечеру я соберу надежных людей. Возможно, кто-то из них сможет нам помочь.

* * *

Шаг, шаг, взмах рукой. Широкая красная юбка взлетает и опадает волнами. Темноволосая девчушка двенадцати лет кружится под музыку ярким, пламенным цветком, босые ножки быстро-быстро переступают по дощатому полу. И люди хлопают дружно, в такт, а трещотка в чьих-то руках ускоряет ритм, и мелодия становится все стремительней, заставляя юную танцовщицу двигаться быстрее и быстрее…

Скрипка умолкает, и тишина настает мгновенно. Девчонка успевает замереть, и в ее позе угадывается женщина… еще только-только угадывается. Глаза, очень светлые и яркие по контрасту с густыми, темными бровями, светятся радостью и торжеством.

Старик-музыкант опускает смычок, и девочка в который раз удивляется — и как ему не мешает эта борода?

— Как твое имя, девочка? — голос звучный, смягченный лаской.

Она привычным движением расправляет юбку.

— Ния.

Улыбка резче обозначает морщинки вокруг глаз музыканта. Бережно положив скрипку на лавку рядом с собой, он кладет на колени гусли… Ние всегда казалось, что струны на них серебряные. Руки музыканта взлетают, замирают на мгновение, и бережно-бережно касаются струн. Мелодия льется чистая, как горный ручей, а пальцы двигаются так быстро, что за ними не уследить. И музыкант начинает петь одну из запрещенных песен, смысла которых Ния еще не понимает — она просто слушает этот голос, проникающий в самое сердце.

* * *

На чердаке было душно и немного пыльно, однако уставшим путникам это не помешало проспать до обеда. Кузнец посоветовал им не выходить из дома, и целый день занимался своей обычной работой. Бездельничать было скучно, Ния взялась за стряпню, а Тим ей помогал. Лаэрта она ни о чем не просила, поэтому он скромно сидел на лавке под окошком, то и дело поглядывая наружу.

А вечером, когда стемнело, и над сонным городом загремела гроза, в доме кузнеца начали собираться гости. Они приходили по одному, стараясь не привлекать внимания, вешали мокрые плащи на вбитый в стену крюк и рассаживались — кто на скамьях, кто попросту на пол. Уступив место хромому старичку, Ния пересела в угол, устроившись на сложенном одеяле неподалеку от Лаэрта. Тим перебрался к ней.

— Их немало, — вполголоса заметила девушка, когда Вартан оказался рядом. — Неужели им всем можно доверять?

— А что, думаешь, доверять можно только тем, кто прячется в лесу? — кузнец хитро прищурился. — Иначе кто бы помогал людям в городе и таким, как вы?

Вскоре в просторной горнице собралось человек двадцать, они с интересом поглядывали на Нию, сидящую на полу в широкой цветастой юбке, с распущенными по спине волосами. По знаку хозяина все примолкли, и Вартан кивнул девушке:

— Говори!

Ния не стала подниматься — ей было удобней рассказывать сидя здесь, сбоку, а не стоя неподвижно под пристальными взглядами. Она поведала о событиях последних дней и закончила рассказ своей встречей с Тимом.

— Я не знаю, где сейчас все жители поселка. Надеюсь, что Ярден увел их, но нужно увериться, что никто не попал в плен.

— Это нетрудно, — кузнец поглядел на крючконосого человека с перевязанной рукой, и тот кивнул.

— И если в тюрьме их нет, значит, нужно искать в лесу, или в окрестностях, — заметил молодой мужчина в синей безрукавке. — Но как, если лес не пустит нас?

— Пустит, — прошептала девушка, вспоминая обгоревшие стволы вековых деревьев: теперь заповедный лес не мог защититься от незваного вторжения.

— Завтра вы будете знать наверняка, в плену они или нет, — подал голос крючконосый, — тогда и решите, что и как…

Негромкий стук заставил его умолкнуть, в повисшей тишине Вартан шагнул к двери, бросив через плечо:

— Все в порядке, это свои. Наверняка Даргальт…

Дверь открылась, и на пороге появилась высокая фигура в длинном плаще. Когда свет зажженных свечей упал на лицо вошедшего, стало видно, что это уже почти старик, безбородый, с редкими волосами на голове, внимательными голубыми глазами. Он оглядел присутствующих, словно за несколько мгновений успел изучить каждое лицо, медленно снял плащ, отряхнул и повесил рядом с остальными.

— Странные у тебя сегодня гости, Вартан.

Присутствующие удивленно уставились на него.

— Что случилось? — спросил рыжий в зеленой рубашке со шнуровкой. — Ты не рад нас видеть, Даргальт?

— Тебя я видеть всегда, рад, Мартин. Как и многих других, — он приветственно кивнул собравшимся. — Но мне интересно, кто эти люди?

Тим заерзал под взглядом старика, девушка взяла его за руку и посмотрела на Лаэрта. Когда старик вошел в дом, тот насторожился, однако теперь лицо немого было спокойно-безразличным, словно происходящее его не касалось.

— Они пришли из заповедного леса, — объяснил Вартан. — Лес подожгли солдаты, а их в это время не было в поселке, и они не знают, что случилось с его жителями…

— И он тоже из заповедного леса?

Теперь все смотрели на Лаэрта.

— Да, — ответила Ния, поднимаясь. — Он пришел к нам недавно, но теперь…

— Недавно? — переспросил Даргальт. — Значит, вы вряд ли можете сказать, что хорошо знаете этого человека.

Спорить было бессмысленно. Ния неопределенно повела плечом и промолчала, потому что слова старика заставили ее вновь засомневаться — а можно ли доверять Лаэрту? Она ведь даже не знает его настоящего имени.

Однако показывать свои сомнения этому старику девушка не собиралась.

— А вот я его хорошо знаю, — Даргальт сел на подставленный хозяином стул с высокой спинкой. На нем была такая же поношенная, перелатанная одежда, как и у остальных, и старые-престарые ботинки, к которым приходилось подвязывать подошву бечевкой. Даргальт не торопился, разглядывая Лаэрта и подогревая любопытство остальных.

— Знаешь? — кузнец тоже смотрел на своего немого гостя с вновь вспыхнувшим интересом. — Откуда?

— Я много путешествовал по миру. И вот, около полугода тому назад мне довелось побывать в городе Вышегорске. Вы знаете, что там произошло тогда?

После недолгого молчания наперебой заговорили многие, старик закивал в ответ.

— Да, да, именно так. Тогда в Вышегорске был арестован человек, которого уважали многие, и за которого многие отдали бы жизнь. Великий певец и музыкант по имени Эльнар.

— Ты хочешь сказать, что гость Вартана имеет к этому какое-то отношение? — настороженно спросил Мартин.

— Самое прямое, — Даргальт вздохнул. — Как вы знаете, Эльнара пригласили играть на свадьбе… Жених и невеста оба были не из бедных, но ведь лишних денег не бывает, и поэтому молодожены продали его властям.

Лаэрт опустил глаза. Ния отшатнулась, вдруг представив, что человек, сидящий рядом с нею, и есть тот самый жених.

— Однако у музыканта были друзья, которые всегда ему помогали. И на этот раз они снова помогли ему скрыться, но сами попались. Их пытали, требуя выдать музыканта, но все они молчали, молчали до последнего… Все, кроме одного.

Даргальт прокашлялся и выдержал паузу, предоставив собравшимся удивленно переглядываться и изучать пристальными взглядами человека, сидящего на полу. Лаэрт наклонил голову, и темные волосы почти скрыли его лицо. Ния видела только нос с горбинкой и слегка заостренный подбородок.

— Он сдался сразу же и рассказал все, что ему было известно об Эльнаре. Может быть поэтому он единственный выжил из тех, кто попал тогда в лапы полиции. Хотя за свое предательство он получил только эту награду. Его даже не отпустили на волю. Насколько я слышал, он сам сбежал. Наверняка помог какой-нибудь наивный человек, не ведавший, что открывает дорогу на свободу трусу и подлецу. Его звали Айлен, верно? Айлен был хорошим человеком, только слишком добрым. Где он сейчас? Может, ты расскажешь нам об этом?

Лаэрт обернулся к Ние. Едва справившись с волнением, девушка произнесла дрожащим голосом:

— Айлен? Молодой, высокий, светловолосый? — Даргальт кивнул. — Он погиб в нашем лесу. Солдаты убили…

— Это печальная новость, — старик горестно вздохнул. — Но почему ты, девочка, отвечаешь вместо него?

— Он не может разговаривать, — прошептала Ния. Тим сжал ее руку, испуганно глядя то на старшую подругу, то на Лаэрта — верить услышанному он не хотел.

— Значит, не может? И давно? — поинтересовался старик. — Наверняка с тех самых пор, чтобы никому не рассказывать о себе и о том, что он сделал.

Мужчины долго смотрели на Лаэрта, поднялся сначала один, затем другой, третий… Ния встала у них на пути.

— Стойте! Стойте, так нельзя! Если вы верите этому человеку, — она кивнула в сторону Даргальта, — то я не верю!

— У нас не ни малейшего сомнения в правдивости слов Даргальта, — строго сказал кузнец, — но ты права, сначала хорошо бы спросить этого… Даргальт, как его зовут?

— Не знаю, — ответил старик. — Хотя вряд ли предатель вроде него заслуживает, чтобы его называли по имени.

— Его зовут Лаэрт, — громко сказала девушка. — Мы в поселке звали его Лаэрт.

— Хорошо, Лаэрт, — кузнец отошел, Ния отступила в сторону, и теперь все могли видеть человека, только что обвиненного в предательстве. — Ты ответишь на наши вопросы?

К удивлению Нии и ярости мужчин, он отрицательно покачал головой.

— Нет? Как это — нет? Да как ты смеешь?

— Может, вы ошиблись, и это действительно не он? — предположила Ния, но ее реплика осталась без внимания.

— Человек, предавший самого Эльнара, не заслуживает прощения!

— Ему нельзя доверять!

Кто-то громко требовал выгнать Лаэрта из дома, и тут же раздавались возражения, что этого делать нельзя, потому как, если полиция схватит его, он всех выдаст. Ния с Тимом, прислушиваясь к голосам собравшихся, наблюдали за Лаэртом, надеясь, что он найдет возможность оправдаться. Но тот смотрел в пол перед собой и ничего не собирался предпринимать. Обстановка накалялась, но вдруг… негромкие, певучие звуки наполнили дом. Прикрыв глаза, Тим играл на сопилке, и все замолчали, прислушиваясь к тихой, проникающей в самое сердце, музыке. Медленно угасал гнев в глазах, мужчины рассаживались по местам и, замерев, слушали, слушали… А Тим играл самую светлую, самую солнечную из своих песен. Когда сопилка смолкла, в доме долго еще царила тишина.

— Ты права, девочка, — сказал кузнец, когда оцепенение спало, и собравшиеся принялись оглядываться по сторонам, негромко переговариваясь. — Мы доверяем Даргальту, и мы можем осуждать человека, предавшего Эльнара, но не судить… Под пытками многие хорошие люди забывают обо всем, кроме того, что нужно отвечать на вопросы, чтобы спастись от боли. Мне, конечно, не хочется, чтобы он находился здесь, но мои друзья дело говорят — выгнать его на улицу опасней, чем оставить в доме. Поэтому, — кузнец наклонился над Лаэртом, — я требую, чтобы ты не покидал стен моего дома до того момента, когда Ярден скажет, что с тобой делать. Возможно, тебе разрешат вернуться в заповедный лес, хотя я в этом очень сомневаюсь.

— Скажи мне, что этот человек врет! — потребовала Ния, как только они снова оказались на чердаке, все втроем.

Лаэрт покачал головой: "нет".

— Значит, это правда?

"Да".

— И ты действительно предал Эльнара?

Пожал плечами и снова покачал головой.

— И что это значит? — сердито спросила девушка. — Ты как будто специально пытаешься всех разозлить, и меня в том числе!

Тим осторожно взял ее за руку.

— Ния, ты знаешь, тот старик… Даргальт, наверное, ошибается. Может, все было немного не так, как он рассказал?

— Не знаю, — девушка отошла в дальний угол и села на старый, брошенный на пол тюфяк. — Смотри, Лаэрт, если будешь продолжать в том же духе, скоро даже Тим перестанет тебе доверять.

* * *

— В городской тюрьме есть несколько человек, которых я не знаю, — крючконосый Эверс уселся на стульчик у печи и прикрыл глаза. — Камера на первом этаже, охраны снаружи немного. Ты можешь посмотреть на них.

— Посмотреть? — Ния криво усмехнулась. — И все? Если я их не узнаю, вы даже не будете пытаться их спасти?

— Два дня назад мы пытались освободить из тюрьмы своих друзей, — негромко сказал кузнец. — Но тюрьма, как неприступная крепость, и охрана вооружена куда лучше нас. В итоге ничего не получилось, а мы потеряли еще четверых.

— Ярден собирался организовать нападение на дворец наместника, — после недолгого молчания напомнила Ния.

— Да, мы вместе собирались. Мои друзья уже проверяют все возможные укрытия, и, если с Ярденом и его людьми все в порядке, нападение состоится.

— Главное — захватить в заложники наместника и его приспешников, — проскрипел крючконосый, поплотнее укутываясь в принесенное хозяином одеяло. Промокший серый плащ висел на крючке, а за окном шумел дождь, и слышны были вдалеке раскаты грома.

Кузнец то и дело выглядывал в окно, потом сказал: "погодите-ка", и вышел за дверь. Вернулся он вместе с рыжим Мартином. С парня вода текла ручьями, пришлось снимать не только плащ, но и рубашку. Также подсев поближе к печке, Мартин сокрушенно покачал головой.

— Я их не нашел. А пожар действительно прошел по всему лесу. Даже странно, никогда такого не было…

Ния с Тимом переглянулись, Мартин с сочувствием и пониманием посмотрел на них, потом еще кого-то поискал глазами и спросил кузнеца:

— А где этот? Наверху?.. А не сбежит?

— А куда ему бежать, — Вартан пожал плечами и добавил тихо: — Думаю, его самого совесть гложет так, что и врагу не пожелаешь.

— Ой, непохоже… — Мартин замолчал, потому что послышались шаги на лестнице, и Лаэрт появился в дверном проеме. Рыжий смерил его взглядом и отвернулся, кузнец также предпочел не заметить, что в помещении находится еще один человек. И только крючконосый Эверс, сидя на стуле, сверлил немого пристальным взглядом.

Лаэрт огляделся, подошел к печи, подобрал маленький уголек, подбросил его на ладони, потом наклонился и взял небольшую досточку. Ния быстро подошла и встала у него за плечом. Кривые пальцы, неуклюже сжимая уголек, старательно выводили большие печатные буквы, которые сложились в надпись: "Я знаю место".

— Значит, ты все-таки умеешь писать! — прошептала Ния, в ее голосе чувствовался укор.

Дописав, Лаэрт развернул дощечку так, чтобы видели Вартан и его гости, и подождал, пока игнорировавшие его люди все же прочтут эту надпись.

— Место? — переспросил Мартин.

— Наверное, место, где искать Ярдена! — догадалась девушка, и Лаэрт кивнул. А потом дописал еще одно слово: "шахты".

— Шахты? — кузнец подошел поближе. — Какие шахты?

На доске появилась новая надпись: "Карта?"

Через минуту извлеченная из высокого сундука старая, выцветшая карта была разложена на столе. Лаэрт склонился над ней и прочертил указательным пальцем линию от города, через лес, через болото, мимо поселка Железный Холм и остановился там, где значились рудники.

— Здесь раньше был шахтерский поселок, но очень давно, — пояснил Вартан. — Шахты сейчас не работают, и там постоянно кто-то скрывается. Но я не думаю, что Ярден повел людей туда. Пришлось бы идти через болото, а потом — по открытой местности возле самого поселка.

Лаэрт покачал головой, перевернул дощечку и написал: "подземный ход". А потом черным от угля пальцем, осторожно, не касаясь карты, провел дугу от болота к шахтам.

Все присутствующие смотрели на него крайне подозрительно.

— А не врешь? А-то что-то ты слишком много знаешь… — кузнец прищурился. — Но проверить можно. И учти, если обманешь или заманишь куда — собственными руками утоплю тебя в этом болоте!

В ответ на грозное обещание Лаэрт вдруг весело улыбнулся и кивнул.

* * *

Луны не было, и город окутывала темнота. Сырость после недавней грозы поднималась туманом над дорогами.

— Хорошая ночь, — шепотом заметил Мартин.

Идти решили вчетвером: Вартан, Мартин, Ния и Лаэрт. Тима оставили в доме, а крючконосый Эверс отправился к себе. Мужчины вооружились — все, кроме немого, — ему оружия не доверили, а Ния наотрез отказалась надевать "городской" костюм, потому что в нем было бы совсем неудобно идти через болото, и накинула темный плащ поверх цветастого наряда.

Путь лежал через весь город, и потому тучи на небе были как нельзя кстати.

— Помолчи лучше, — проворчал кузнец. Он шел быстро и осторожно, выбирая малолюдные улицы и вовремя уводя спутников от патрулей, но внезапно люди в темно-синих полицейских мундирах вынырнули из ниоткуда, преградив дорогу.

— Кто такие, куда идете? Почему с оружием? — последний вопрос относился к Вартану и Мартину — у их поясов висели в ножнах длинные кинжалы. Внезапно один из полицаев громко свистнул, и почти сразу стал слышен торопливый топот.

— Бежим! — крикнул Мартин, и, не сговариваясь, они бросились назад. На перекрестке кузнец скомандовал:

— Разделимся! Ния, со мной!

И девушка побежала вместе с Вартаном, не отставая ни на шаг. Высокие заборы не оставляли надежды спрятаться в чьем-нибудь дворе, поэтому приходилось рассчитывать только на скорость. Но вдруг перед ними оказались ажурные ворота, высокие и крепкие. Перелезть их ничего не стоило, Ния вслед за кузнецом спрыгнула на широкую подъездную аллею и сразу метнулась в кусты. Погоня пробежала мимо, но едва беглецы решили, что на этот раз им повезло, полиция вернулась. Чтобы не терять времени, люди в мундирах тоже полезли через ворота, а Ния с Вартаном, стараясь ступать как можно тише, побежали через парк.

Богатый трехэтажный особняк почти не освещался, лишь наверху раздавались голоса, да горел свет в широком окне. Беглецы не заметили, как из-под крыльца выскочили быстрые тени, и в следующий миг тишину порвал громкий собачий лай.

— Скорее! — кузнец выхватил кинжал. — Беги, я с ними разберусь!

Но Ния и не подумала убегать. Выломав доску из ограды вокруг низенького, фигурно подстриженного деревца, девушка встала рядом, готовая отбивать нападение злых сторожей парка.

Внезапно кто-то совсем рядом крикнул:

— Фу! Нельзя!

Собаки не перестали лаять, но остановились, и скалились на беглецов, не приближаясь. Вздрогнув, девушка обернулась.

— Ния? Это ты? — голос Рене она узнала раньше, чем рассмотрела его самого. Парень перевел взгляд с нее на Вартана и насторожился, услыхав шаги полицаев.

— Идите за мной, скорее! — прошептал он, девушка вместе с кузнецом нырнули следом за ним в дверь бокового хода.

Голоса доносились откуда-то сверху, слов разобрать нельзя, но ясно, что собравшимся там весело, и что вино льется рекой… только вот музыки хорошей у них нет. "И не будет" — решила про себя девушка.

— Рене, как ты здесь оказался? Где остальные? И чей это дом?

Вопросы были явно не ко времени, но молодой человек все же ответил, не оборачиваясь.

— Где остальные — я расскажу позже… долгая история. А это дом моего отца. Я знаю его, как свои пять пальцев. Сюда, за мной…

Он свернул вправо, вынул из держака на стене факел и зажег его. Пламя осветило тяжелую дверь с широким засовом. Не без труда Рене отодвинул его и первым вошел внутрь.

Помещение, где они оказались, походило на подвал. Факел освещал лишь крутые ступеньки, ведущие вниз, да невысокий потолок, на котором лохмотьями висела паутина. Рене обернулся к Ние.

— Здесь подземный ход. По нему мы выйдем за ограду. Подержи-ка факел, я закрою дверь изнутри…

Ния взяла факел, а Рене вытащил из кармана ключ, но выронил его, не донеся до замочной скважины. Стоявший на ступеньку ниже Вартан нагнулся, чтобы его поднять, и тут же кубарем полетел вниз. Прежде, чем Ния поняла, что происходит, Рене выскочил за дверь. Послышался скрип засова.

Проверять дверь не было смысла, и Ния побежала по ступенькам. Вартан лежал на полу, тяжело дыша, в свете факела девушка разглядела, что лицо его в крови, а глаза широко открыты.

— Вартан, прости меня, — девушка присела напротив. — Ты сильно ударился? Что с тобой?

— Это ты меня прости, Ния. Кто ж мог подумать, что вот так… глупо…

Он прикрыл глаза и замолчал. Ния ждала долго, тени вздрагивали на лице и теле Вартана, девушка еще пыталась уверить себя в том, что видит и слышит его дыхание, потом прикрыла кузнеца своим плащом, медленно встала и направилась вглубь, в темноту.

Она действительно находилась в подвале, и никакого другого выхода отсюда не было, кроме запертой на засов двери. Неподалеку от лестницы Ния воткнула факел в держак, а сама ушла в дальний угол. Внутри все горело, но слез не было. Обхватив руками колени, девушка смотрела, как пляшут на стенах желтые блики.

* * *

Обгоревшие стволы чернели над дорогой. Мартин первым выбрался из города и долго ждал в условленном месте, пока подойдут остальные. Вскоре он услышал шаги, но через минуту рассмотрел приближавшегося человека и разочарованно протянул:

— А-а-а-а, это ты, — и добавил в ответ на безмолвный вопрос: — Нет, их еще не было.

Время шло. Мартин, устав стоять на месте, присел на землю, а Лаэрт все мерил шагами маленькую поляну. Задолго до первых солнечных лучей они поняли, что дальше ждать бесполезно, и решили возвращаться в город.

Обратный путь прошел без приключений. На тихий стук в калитку дома кузнеца никто не ответил, поэтому пришлось, предварительно оглядевшись по сторонам, лезть через забор. Окна дома оказались темными. Аккуратно поддев плоским ножиком задвижку на одной из рам, Мартин пробрался внутрь, Лаэрт последовал за ним, не дожидаясь приглашения.

Тим стоял неподалеку с поднятым топором в руке. К счастью, мальчик сразу узнал Мартина, и потому не предпринял попытки защитить дом кузнеца от подозрительных гостей.

— А где Ния? — спросил он.

Ему не ответили. Мужчины оба думали об одном и том же, но первый не решался озвучить свою мысль, а второй не мог.

Небо светлело. В предрассветных сумерках к калитке подошли два человека. Вооружившись все тем же топором, рыжий Мартин вышел на двор и, крадучись, приблизился к забору.

— Это я, Даргальт, — произнес скрипучий голос, и Мартин, чувствуя одновременно и облегчение, и разочарование, отодвинул засов. А в следующий миг удивленно застыл, увидев за плечом старика внушительную фигуру воеводы из лесного поселка.

Ярден вошел последним, поздоровался с Тимом, протянул руку Лаэрту. Даргальт неодобрительно поморщился, но ничего не сказал.

— Прости за подозрения, — сказал воевода. — Теперь мы знаем, что нас предал Рене.

— Ты делаешь поспешные выводы, — проскрипел старик за его спиной, но Ярден отмахнулся от его ворчания.

— А где Вартан? И Ния?

Мартин с Лаэртом переглянулись, и рыжий горожанин рассказал обо всем, что произошло этой ночью.

— Если их действительно схватили, то нельзя терять ни минуты, — воевода едва присел устало на скамью, но тут же вскочил и принялся шагать из угла в угол. — Нужно узнать, живы ли они, куда их посадили. И, главное, сколько у нас есть времени до того, как их казнят. Теперешние суды скоры на расправу, а приговор всегда один и тот же.

— Тогда я сейчас пойду к Эверсу, — Мартин снял с крючка плащ. — Он разузнает у тюремщиков все, что надо.

— Только будь осторожен, — вслед ему произнес воевода. Лаэрт провел Мартина до забора, закрыл калитку и вернулся в дом. Даргальт что-то говорил Ярдену, но сразу замолчал, а воевода смотрел на Лаэрта слегка настороженно.

— А откуда ты узнал про шахты? И про подземный ход мимо Железного Холма?

Немой пожал плечами — на этот вопрос он отвечать не желал, как и на многие другие.

— Лаэрт, дело серьезное. Я хочу знать, откуда у тебя такие сведения?

— Все-таки, его стоит допросить, — снова подал голос Даргальт.

Лаэрт больше не обращал на них внимания. Он сидел на скамье и смотрел в окно, за которым медленно-медленно поднималось над городом солнце.

* * *

— Господин начальник скоро придет, — сообщил молодой парень в полицейской форме и вышел, оставив пленницу с конвоем в просторной приемной главы городской полиции. Начальник был человеком очень ответственным, и ради важного дела, такого, например, как допрос особо опасных государственных преступников, готов был встать с постели посреди ночи. Благо, далеко идти от спальни до кабинета ему не приходилось.

Рене гордо стоял рядом со своей пленницей. Руки Нии были связаны за спиной, но подбородок высоко поднят, плечи расправлены.

— Храбрая, — произнес Рене. Это слово должно было прозвучать насмешкой, но в нем явно чувствовалась зависть.

Ния усмехнулась.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? Жил был мальчик. Он был очень богатый и очень глупый! А еще он был самым настоящим трусом и подлецом!

Пощечина заставила ее замолчать, но ненадолго.

— Жил он себе и жил, не зная ни в чем нужды, но однажды его отца арестовали и приговорили к казни, потому что его отец был настоящим человеком и не боялся помогать другим. А маленького глупого мальчика выгнали из дома…

Пальцы Рене до боли сжали ее плечи. Улыбка Нии стала шире.

— Но бедный глупый мальчик нашел приют у добрых людей, однако жить с ними ему не понравилось, ведь там нужно было что-то делать самому, а он ничего не умел, потому что раньше за него все делали слуги…

— Замолчи!

Рене побледнел, его руки сомкнулись вокруг горла пленницы, но тут же разжались и беспомощно повисли вдоль тела. Парень отступил назад.

— Сколько ты получил за свое предательство? — спросила Ния.

— Я получил жизнь отца, свой дом и часть состояния, — признался он.

— Значит, твой отец все-таки жив? И как ты думаешь, он гордится своим сыном?

— Мне нет дела до этого!

— Твой отец рисковал жизнью ради помощи тем, кого считал достойными людьми, а ты…

— Он все потерял из-за таких, как вы, — глухо ответил Рене.

— Ты не тех винишь, — Ния прислушалась и вздохнула. — Впрочем, это уже неважно…

Дверь открылась, худощавый, усатый мужчина средних лет бравой походкой вошел в помещение и остановился прямо перед Нией.

— Эта? И все?

— Все, — доложил конвоир. — С ней был еще один человек, местный кузнец по имени Вартан, он погиб. Несчастный случай, упал с лестницы.

"Несчастный случай? " — Ния не удержалась и бросила на Рене еще один, полный ненависти взгляд.

— Так, так, — глава полиции попытался ухватить девушку за подбородок, но она отвернулась. — Ты о ней говорил, Рене? Та самая девчонка, которая так волшебно танцует? Волшебно! — повторил он, смакуя это слово на вкус. — Значит, она колдунья?

Начальник еще раз обошел вокруг Нии, зевнул.

— Ну ладно, это не такое уж срочное дело. Отведите ее пока в камеру, я разберусь с ней попозже. Возможно, господину наместнику будет интересно поприсутствовать на допросе.

Темный, слабо освещенный факелами коридор, уходил в бесконечность. Перед Нией открыли решетчатую дверь и, разрезав веревку на руках, втолкнули в сырую, воняющую плесенью камеру. Растирая затекшие запястья, девушка осторожно исследовала свое новое жилище и вернулась к решетке. Здесь было не так темно, и сквозняк, гуляющий по коридору, немного разгонял застоявшуюся вонь.

К двери камеры напротив подошел человек. Он выглядел стариком, хотя, скорее всего, его состарили не столько прожитые годы, сколько тюрьма.

— Позволь узнать, как твое имя, девочка? — хрипло спросил он.

— Ния. Простите, а ваше?

— Не важно. Это не важно. Ния… — незнакомец опустился на пол своей камеры, привалившись к решетке. — Я помню тебя, Ния.

Сердце кувыркнулось в груди от сумасшедшей догадки, и девушка позвала тихо:

— Эльнар?

Мужчина хрипло засмеялся, потом закашлял.

— Я польщен, конечно же, но я — не Эльнар. Хотя когда-то мы с ним были знакомы.

— Вы были его другом? — Ния прижалась к прутьям, стараясь не пропустить ни единого слова этого странного незнакомца.

— Да, можно и так сказать. Когда-то мы по-глупости поссорились из-за красивой девчонки, а она взяла да и вышла замуж за другого.

— Из-за девчонки? — Ния недоверчиво усмехнулась, вспомнив бородатого музыканта с морщинистым лицом. — Наверное, это было лет сто назад.

— Может, сто, а может, и больше… Мне жаль тебя, девочка.

— Почему?

— Тебя будут допрашивать, — незнакомец вздохнул. — И казнят, как колдунью. Мне жаль, что я больше никогда не увижу, как ты танцуешь. Ты не знаешь, но тогда… когда ты танцевала под скрипку Эльнара, это действительно было волшебством. Я бы очень хотел снова услышать его скрипку, и увидеть, как ты танцуешь под нее в широкой красной юбке, похожая на цветок…

Он надолго замолчал. Хрипловатое дыхание больного человека долетало до слуха Нии.

— Простите, вам, наверное, трудно разговаривать…

— Ничего, девочка, ничего. Спрашивай обо всем, что тебе интересно. Я так давно ни с кем не разговаривал. На что смогу — отвечу, на что нет — извини, чужих тайн не выдаю.

— Я не хочу выведывать тайны. Думаю, у такого человека, как Эльнар, их немало, — Ния робко улыбнулась, но сразу погрустнела. — Вы ведь знаете, что его поймали?

— Да, знаю, — вздохнул незнакомец. — Стражники так кричали об этом, что знает каждая мышь, каждый камень в этой тюрьме. Да и там, снаружи, наверняка невозможно найти человека, который не слышал бы, что легендарного Эльнара наконец поймали.

— И вы знаете, как?

— Слышал, что его продали те, у кого он играл в тот день на свадьбе.

— Недавно один человек рассказал мне, — начала Ния, — что сперва Эльнару удалось уйти, но схватили его друзей. И один из них под пытками его выдал.

Незнакомец развернулся, чтобы лучше видеть девушку.

— Не может быть! — сказал он. — Никто из его друзей не способен на это. Никто!

— Возможно, вы знаете этого человека… Он такой высокий, волосы темные, глаза серые, нос с горбинкой…

Мужчина нахмурился, словно вспоминая.

— А-а-а-а, этот мог. Да, действительно, мог, — он хмыкнул. — Но, пожалуй, не стоит судить его слишком строго.

— А вы не знаете, как его зовут?

— Лучше спроси у него. Захочет — скажет сам, а нет — значит, и мне не стоит говорить.

— Он не скажет, — Ния медленно опустилась на корточки и прижалась спиной к решетке. — Он не может говорить.

— Не может? — изумленно переспросил незнакомец.

— Или не хочет. И вообще странный он какой-то.

— Наверное, просто не хочет, — убежденно произнес ее сосед по камере. — У каждого есть свои тайны, и, я думаю, каждый имеет право их хранить… Ну а теперь, девочка, я помолчу немного, а ты, если можешь, расскажи мне, что происходит там, снаружи. Я ведь тут уже давно сижу…

* * *

Весть о гибели Вартана встретили скорбным молчанием, и лишь потом прозвучали обещания мести.

— К тому же они схватили Нию, — напомнил Мартин. — Надо что-нибудь придумать.

— Когда-то я отказал Рене Ольвину помочь спасти его отца, — воевода покачал головой. — А теперь готов идти туда сам. Ния наша, она умеет слушать лес, она рассказывает сказки нашим детям. Ее нельзя отдавать им!

Крючконосый Эверс поднялся и медленно подошел к столу.

— Вартан готовился вместе с твоими людьми напасть и захватить дворец наместника. У нас есть несколько дней на подготовку, потому что сразу ее не казнят.

Последние слова повисли в воздухе угрозой.

— У нас нет нескольких дней, — сказал воевода. — Самое большее сутки.

Оставаться в доме кузнеца было опасно, и люди разошлись, договорившись встретиться за городом. На этот раз всем повезло добраться к условленному месту, и заговорщики направились через выгоревший лес к болоту. Ярден шел впереди, Даргальт пропустил Лаэрта и не спускал внимательного взгляда с его спины. За болотом, в рощице, под заросшим кустарником холмом воевода открыл замаскированную дверцу, и, нагнувшись, полез в темный, длинный лаз. Шли без света довольно долго, и вышли аж за деревней, которая из-за добываемой тут же руды, носила название Железный Холм.

Входы в заброшенные шахты чернели в склонах, воевода остановился у третьего. Тут также было темно, но из-за деревьев, а потом из темной глубины показались люди. Они были одеты кто как, но глаза приветливо смотрели на пришельцев, потому что Ярдена узнали сразу, а воевода пользовался всеобщим доверием и, конечно, не мог привести с собой плохих людей.

План захвата был не раз проверен и перепроверен. Как и сказал воевода, на подготовку ушли ровно сутки, но дворец решили брать в темноте, поздним вечером, когда его обитатели пьяны, громко шумят и веселятся, перекрывая все подозрительные звуки в окрестностях.

Воевода отобрал людей, едва уговорив Тима остаться в шахте вместе с остальными детьми, женщинами и несколькими мужчинами, которые должны были защищать убежище. Лаэрта тоже хотел оставить — рассказ Даргальта вселил в Ярдена некоторую неуверенность, да и обитатели шахты не доверяли немому.

— Мартин сказал, что ты все же умеешь писать. Это так, Лаэрт? Так вот, — воевода усмехнулся, — напиши мне свое настоящее имя.

Просьбу Ярдена слышали все, и ждали, что будет дальше. Немой долго и пристально смотрел в невозмутимое лицо рыжего воеводы, потом все же склонился над столом. Быстро и, видимо, не очень аккуратно, он написал буквы карандашом и протянул листок воеводе. Увидеть, что на нем написано, не удалось никому.

Ярден нахмурился, потом хмыкнул и задумчиво провел пятерней сквозь густую рыжую шевелюру.

— Что, совсем неразборчиво? — поинтересовался Мартин. — Да, пишет он, конечно, как курица лапой! Ты смотри, если непонятно, пускай перепишет, а-то кто его знает, может, он специально…

— Ну, разобрать-то можно, — заверил воевода. — Хотя, конечно, с трудом… Ты прости, Лаэрт. Так надо.

* * *

— Колдунья! Колдунья!

Люди кричали громко и с таким воодушевлением, словно очень хотели произвести впечатление на главу полиции, сопровождавшего повозку с пленницей.

— Колдунья!

На фоне темной одежды полицаев, украшенной блестящими латами, девушка в своем ярком цветастом наряде выделялась, словно большая заморская птица среди воронья. Сейчас Ния даже радовалась, что ее охраняют, иначе толпа в порыве преданности и законопослушания разорвала бы ее на кусочки.

Дворец наместника оказался зданием высоким и красивым, с колоннами из белоснежного мрамора, барельефами и узорной лепкой на стенах. Высокий забор украшали огромные вазы с цветами, а на чугунных воротах блестела позолота.

В главные ворота повозку не пустили, и поэтому пленницу везли через боковую аллею, освещенную желтыми фонарями. В доме громко играла музыка, слышны были крики, а гости наместника — богатые дамы и господа — прогуливались по саду и пили вино на широком балконе. Ния смотрела на них, удивляясь всему: их странным и неудобным нарядам с тугими корсетами и проволочными подъюбниками у женщин и пышными рукавами, жабо и бантами на ярких бриджах — у мужчин, и музыке, которая казалась ей грубой какофонией звуков, и громкому смеху, в котором не было ни капли искреннего веселья.

Начальник полиции снял начищенные латы, войдя в просторный холл, но меч оставил при себе — у него, одного из очень немногих, сохранялась привилегия носить оружие, даже находясь во дворце наместника.

— Ведите ее!

Двое молодых конвоиров провели пленницу в помещение. Высокие потолки зала привлекли внимание богатой росписью, и Ния подняла голову, стараясь незаметно рассмотреть изображенные прямо над ее головой сюжеты, иллюстрирующие многочисленные подвиги королевской армии. Фигуры и лица людей были выполнены явно очень талантливым художником, но картины поражали своей жестокостью, и девушка отвела взгляд.

Громко стуча каблуками высоких сапог, начальник полиции поднялся вверх по лестнице и, едва двери огромного помещения, где веселились гости, отворились, склонился в поклоне.

Сидящий в высоком, похожем на трон, кресле королевский наместник выгодно отличался от пестрой толпы тем, что одет был относительно скромно: его черно-белый костюм из невероятно дорогой ткани выглядел элегантно и очень изящно. Вид портило только пышное кружевное жабо под подбородком. Наместник был молод — не старше тридцати пяти лет, и в темных волосах еще не пробилась седина.

— Здравствуй, здравствуй, мой дорогой друг! — высокий и немного писклявый голос резко смазал первое впечатление. Наместник поднялся навстречу новому гостю. — Рад тебя видеть! Помню, ты обещал, что сегодня порадуешь меня чем-то совершенно необычным!

— Так и есть, ваша светлость, — глава полиции поклонился еще раз. — Сегодня я привел сюда настоящую колдунью!

Изумленно-восторженный шепот полетел по притихшему залу.

— Колдунью? — наместник выжидательно поднял брови, и глава полиции сделал подчиненным знак привести пленницу.

Ния вошла в полнейшей тишине, но секунду спустя раздались одинокие смешки, потом громкий хохот.

— Колдунья? И это — колдунья?

— Посмотрите на нее! Какой ужасный наряд, фи! Это же самая настоящая оборванка!

— Она даже не может развязать себе руки! Разве это колдунья?

Наместник поднял руку, и все замолчали. Встав со своего трона, он неторопливо направился к пленнице, гулко ступая по украшенному мраморной мозаикой полу. Не оборачиваясь, махнул кому-то на ходу, и в этот момент девушка увидела Рене, который послушно, словно собачонка, поспешил на зов.

— Ты о ней рассказывал? — небрежно спросил наместник и, дождавшись утвердительного ответа, обратился уже к Ние: — Ты ведь покажешь нам свое искусство?

По его знаку руки девушки освободили от пут, Ния потерла запястья, на которых остались ярко-розовые следы. Богатые гости выжидательно смотрели на нее, изредка перешептываясь. Она могла бы согласиться и посрамить каждого, кто, в шелке и бархате порхая по залу, воображал, что танцует, но… Ния поняла — все, что она сможет им показать, лишь станет поводом для насмешки.

— Я не стану развлекать этих расфуфыренных индюков! — ответила девушка.

Возмущенный ропот перекрыл хохот наместника — похоже, он и сам был не лестного мнения о своих гостях.

— Что ж, мы вернемся к этому вопросу, ведь вечер еще только начался, а ночь впереди долгая, — он кивнул застывшим у дверей телохранителям, и те в мгновение ока оказались рядом. — А пока, в ответ на твой отказ я покажу тебе нечто интересное. Возможно после, в знак благодарности, ты согласишься станцевать для нас.

Ния хмыкнула, всем своим видом давая понять, что не согласится в любом случае, но слова наместника ее заинтриговали, и девушка послушно последовала за ним к выходу. Впрочем, выбора у нее все равно не было.

Высокие окна первого этажа были закрыты плотными портьерами. На стенах, отделанных белым и розовым мрамором, висели картины разной величины, в дорогих багетах и дешевых деревянных рамах. Ния на мгновение замерла на пороге, едва не раскрыв от удивления рот, а потом первой вошла, ступая босиком по холодному гладкому полу.

Здесь были великолепные пейзажи, на некоторых Ния узнавала заповедный лес, и тем больнее было осознавать, что этой красоты уже нет в помине. Болото — противное, гиблое место — было изображено загадочным и по-настоящему красивым. Наверное, в благодарность за кислую клюкву, скромные цветы которой виднелись на первом плане. На нескольких картинах Ния увидела людей — они выглядели радостными, а, главное, здоровыми — девушка узнала "живительные" картины, где великие художники рисовали больных и калек, дабы помочь лекарям восстановить здоровье пациентов. Чаще всего картины действительно помогали.

— Почти всех этих людей уже нет в живых, — прозвучал за ее спиной голос, и девушка вздрогнула, только сейчас вспомнив, где находится и с кем. — Они воспользовались услугами колдунов и были наказаны.

Девушка обернулась, глядя в упор на круглолицего человека в черно-белом костюме. Он развел руками:

— Таков закон! Зато я сохранил эти бесценные образцы живописи… или, вернее, темного колдовства, — наместник усмехнулся. — Недавно был казнен художник по имени Вольтран. Закон требовал сожжения всех его картин, но здесь, у меня, хранится несколько пейзажей. Времена нынче изменчивы, и вскоре, я думаю, его работы будут стоить баснословных денег, особенно учитывая трагическую судьбу художника-лесоруба и то, как мало осталось его картин…

Ния не выдержала и отвернулась. Яркие краски расплывались у нее перед глазами.

— Зачем вы мне это показываете?

— Я подумал, что с тобой должно быть интересно побеседовать, — наместник обошел ее, встал напротив. — Потому что ты умна. Потому что знаешь еще что-то, помимо, — он щелкнул пальцами, — этих шпилек, бантиков, бриллиантиков… Я слышал, ты рассказываешь сказки детям и взрослым. Расскажи и мне сказку.

Ния недоуменно подняла брови.

— Сказку об Эльнаре, — улыбнулся наместник.

— Нет, — девушка отвела взгляд, делая вид, будто снова разглядывает картины. — Эту сказку вы, должно быть, знаете не хуже меня.

— Мне интересно знать, чем заканчивается эта сказка.

— У нее нет конца.

— Пока нет?

— И, надеюсь, не будет.

Девушка услышала шаги и следила украдкой за наместником, который отошел к окну и встал там, опираясь о золоченую спинку резного кресла.

— Мне интересно услышать, как ты обычно заканчиваешь эту сказку.

— Я заканчиваю ее историей о предательстве, — жестко ответила Ния. — И о том, как вы посадили в тюрьму человека-легенду, которого ненавидите и боитесь.

— Боюсь? Хм… Однако странно, что у твоей сказки нет продолжения.

— Оно появится, как только Эльнар окажется на свободе, — при этих словах Нии наместник нахмурился. Его пристальный взгляд впился в лицо девушки. Внезапное подозрение показалось очень правдоподобным, настолько, что Ния едва сдержала улыбку: "Неужели он все-таки сбежал?"

Наверное, лицо Нии переменилось, как и настроение наместника. Он резко направился к выходу, а телохранители вдруг подхватили девушку под локти и грубо потащили обратно, вверх по лестнице, в ярко освещенный бальный зал.

* * *

Пальцы сжали рукоять как-то неловко. Лаэрт перехватил поудобнее, взмахнул разок-другой, примеряясь к весу оружия. У него никогда не было своего меча, но благодаря тренировкам с друзьями он умел с ним управляться, правда, не слишком мастерски. А теперь, подумалось ему, даже Тимка смог был сражаться лучше.

— Улицы свободны!

Воевода поднял руку, и тем, кто не мог его видеть, команду передали другие. Еще мгновение, и полторы сотни вооруженных людей бросились пестрым потоком по трем улицам, ведущим к боковым воротам резиденции наместника.

Лучники летели впереди. Стрелы проникали сквозь решетчатые ворота, которые вмиг лишились всякой охраны, и прежде, чем стража подняла тревогу, повстанцы уже лезли через ограду.

— Вперед! — теперь уже во весь голос кричал воевода, его клич подхватывали тут и там. Даргальт с тяжелым боевым луком — и как только держали оружие старческие руки? — выпускал стрелу за стрелой, лишь одна или две из них не достигли цели. Лаэрт бежал вместе со всеми. Фигуры в ярко-голубой форме личного отряда охраны наместника то и дело вставали на пути, чтобы исчезнуть, завалиться вбок или напороться на оружие кого-то, оказавшегося рядом.

Тщательная подготовка и численное преимущество позволило повстанцам буквально смять охрану, и вскоре все входы-выходы дворца были перекрыты. Люди — и горожане, жители Карены, и селяне из ближайших деревень, обитатели заповедного леса и заброшенных шахт — перепачканные в пыли и крови, но почувствовавшие вкус победы, с громкими криками хлынули внутрь дворца. Внутренняя охрана еще оказывала сопротивление, но на красном ковре, укрывающем лестницу, пятна крови расползались и сразу исчезали, становясь невидимыми. Лаэрт летел вверх по ступеням, не обращая внимания на царапину, пересекавшую грудь, на глубокий след от стального наконечника, прорезавший щеку. В боковом коридоре ему померещилось движение, и, вместе с четырьмя горожанами и смуглым Жаном, они свернули, догоняя скрывавшихся в лабиринтах мраморных помещений высокородных гостей и оставшуюся охрану. С верхнего этажа доносился женский визг, к которому примешивались испуганные мужские крики.

Перед атакой им сообщили, что Ния сейчас во дворце, а чутье подсказывало: девушка где-то наверху, но… туда побежал сам Ярден, а значит, все обойдется, а ему, Лаэрту, надо выполнять приказ и быть полезным там, где это нужно.

Пленники были связаны. Их повели в бальный зал, где, понемногу, все стихало. Только внезапно долетел зычный бас воеводы:

— Ния!

Лаэрт тоже спешил туда. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой… Рана, показавшаяся вначале пустяковой царапиной, сильно кровоточила. Рукав левой руки, которую Лаэрт прижимал к груди, сплошь прокрасился рубиновым цветом.

— Эй, ты как там? — окликнул его Жан и получив в ответ уверенный кивок, означавший, что все в порядке, побежал вперед.

* * *

Крики повстанцев не сразу были услышаны из-за музыки и громкого смеха, но в распахнувшихся дверях внезапно появился начальник охраны и, пройдя через весь зал, сообщил наместнику:

— На дворец напали. Положение безнадежное, мы не отобьемся.

Сказано это было шепотом на ухо. Наместник кивнул и нашел взглядом телохранителей. Те, как всегда, готовы сопровождать его куда угодно, вот только хорошо бы прихватить еще и девчонку — все-таки, с заложником будет как-то спокойней.

Ния стояла далеко от него, в углу зала под охраной двух полицейских-конвоиров. Ее так и не заставили танцевать, но придворные, в основном дамы, находили особое удовольствие в том, чтобы обсуждать ее несуразнейший наряд, грубую, на их взгляд, внешность и дикое поведение, а также кричать визгливыми голосами:

— Колдуй! Колдуй, колдунья! Покажи, как ты колдуешь!

Внезапно одно из окон брызнуло осколками. Гости умолкли на мгновение, а потом… Визг, крики, беготня по залу, пестрая суета, в которой безжалостно топтали раненых стеклом придворных и слуг. Фигурка Нии скрылась где-то среди этой неразберихи, и найти ее теперь, пробившись сквозь обезумевшую толпу, казалось невозможным. А уходить нужно быстро, и потому, расставшись с идеей взять заложницу, наместник с телохранителями быстро вышел из зала сквозь маленькую, неприметную дверь.

Нию же схватили под локти и не отпускали. Решив воспользоваться всеобщим переполохом, девушка рванулась, но едва не напоролась на широкий нож, лезвие которого угрожающе приблизилось к ее горлу.

— Спокойно, — начальник полиции оглянулся, выбирая наиболее безопасный путь. — Наместник, наверняка, уже ушел подземным ходом. Надо же было мне его проворонить! Придется теперь самому… Но я тоже уйду отсюда, с твоей помощью…

И он двинулся через толпу, а за ним, расталкивая людей локтями и оружием, шли конвоиры, зажав между собой упирающуюся пленницу.

— Ния! — девушку нигде не было видно, и воевода позвал еще раз: — Ния, где ты? Ния!

Жан вбежал в распахнутые двери и сразу от порога крикнул:

— Мы ее нашли!

Тотчас Ярден, а вслед за ним еще человек десять рванули с места, и Жан бросился вперед, показывая направление.

— Мы с Лаэртом ее услышали, — на ходу объяснял он, сбегая вместе с Ярденом по лестнице. — Там какие-то… заперлись в комнате, и держат, наверное, как заложницу…

У закрытой двери стояло несколько человек, из которых воевода лично знал только Лаэрта.

— Там?

Немой кивнул, и тут же из запертого помещения послышался голос:

— Дайте мне дорогу, иначе девчонка умрет! Вы слышите? Дайте мне дорогу!

— Если хоть волосок упадет с ее головы, я голыми руками порву тебя на кусочки, — пообещал воевода. — А сейчас, если хочешь остаться в живых, сдавайся.

— Я не собираюсь сдаваться! Я требую, чтобы мне дали экипаж и возможность покинуть город! Я…

Женский крик, солдатская ругань, и снова — звон разбитого стекла. Ждать больше не стали, по приказу Ярдена несколько человек ударили в дверь, полетели щепки, вырубленный замок упал с противоположной стороны. Створки распахнулись, впустив в небольшое помещение обозленных мужчин, которые мгновенно повалили на пол начальника полиции и его помощников. Нии в комнате не оказалось, но сквозь разбитое окно свешивалась наружу, слегка раскачиваемая ветром, бархатная портьера.

Девушка сидела на траве, потирая ушибленную при падении ногу. Когда знакомые лица выглянули в окно, Ния приветливо улыбнулась и помахала связанными руками: мол, все в порядке, а потом медленно поднялась и, прихрамывая, направилась внутрь. Ее узнавали и приветствовали, поздравляя с освобождением. Многие были ранены, и часто на пути к центральному входу приходилось всматриваться в лица убитых, каждый раз опасаясь увидеть лицо друга или просто знакомого. Ния знала, что нападение планировали заранее и уже давно, однако сейчас ей казалось, что воевода затеял все только ради ее освобождения, и потому, глядя на повстанцев, девушка испытывала острое чувство вины, которое сознательно пыталась в себе заглушить.

Ярден встретил ее на ступеньках широкой лестницы и крепко обнял, едва не до хруста в костях. Потом, отступив на шаг, сказал серьезно:

— Раненых много.

Это означало, что ночью Ние будет не до сна, и хотя ей помогут все, кто сегодня оказался удачливей своих соратников, все равно каждый будет ждать именно ее внимания, а потому до утра не удастся сомкнуть глаза. "Что ж, я вдоволь отдохнула в тюрьме" — подумала Ния, вспомнив свои попытки уснуть, сидя на прелой ветоши, расстеленной поверх сырых камней.

Устроить госпиталь на первом этаже было удобней всего. Ния распорядилась, чтобы раненых несли туда, отправила Рифа и Вильена на поиски перевязочных средств и лекарственных препаратов, и внезапно остановилась, увидев немого Лаэрта, который, покачиваясь, выходил из бокового коридора.

"Человек, предавший Эльнара".

Мимо него провели связанного начальника полиции. Взгляд пленника зацепился за Лаэрта.

— Ты?

Немой обернулся, его лицо посерело, шевельнулась рука с мечом.

— Постой! — вероятно, Даргальт следил за Лаэртом, как обычно в последние дни, и потому вновь оказался рядом. — Ты участвовал в допросе Эльнара? — обратился он к начальнику полиции.

— Да, — коротко ответил тот.

— Возможно, ты знаешь и того человека, который на пытках выдал музыканта.

Под аккуратно подстриженными усами главного полицейского расползлась злорадная улыбка.

— Вот он, перед вами, — сказал он, глядя на Лаэрта в упор. — Я вижу, тебе неплохо живется, в то время как все, кого ты называл друзьями, мертвы. И они умерли, так и не раскрыв тайну, а ты? Ведь ты все-таки предал их. Разве я не прав?

Немой качнулся вперед, но его остановили, и сразу несколько рук отбросили назад, к стене. Бывшего начальника полиции повели дальше, а Лаэрт остался на месте, продолжая сверлить ненавидящим взглядом его спину.

* * *

Вдохновленные успехом повстанцев под предводительством Ярдена, все новые люди приходили к захваченному дворцу. Не успело небо посветлеть, как в сторону городской тюрьмы выдвинулось более двух сотен хорошо вооруженных человек. Запасы оружия нашли в резиденции наместника и в главном полицейском управлении Карены. Перед натиском вынуждена была сдаться охрана тюрьмы, и вскоре унылые коридоры были оглашены победными криками, освещены множеством факелов. Скрежетали заржавелые запоры, гремели о решетку тяжелые связки ключей. Пленники выходили на улицу, некоторых, совершенно ослабевших, несли на руках. Большинству идти было некуда, и потому они присоединялись к освободителям, возвращавшимся во дворец.

Раненые занимали почти весь первый этаж. Ния едва не падала с ног от усталости, потому что подойти нужно было к каждому.

— Вижу, тебе нужна помощь?

Ния обернулась на знакомый голос, и лицо ее озарила улыбка: в дверном проеме стоял дедушка Йорхан, рядом с ним — Тимка с сопилкой в кармане и тяжелой сумкой на плече. Скорее всего, там были лекарства.

— Как хорошо, что вы пришли! — девушка обняла старика, а потом и мальчишку. Дедушка Йорхан тут же опустился на колени возле тяжело раненого бородача, а Тим, оглядевшись по сторонам, принялся уверенно продвигаться в дальний конец широкого зала.

Лаэрту досталось уютное местечко на полу, возле дивана. Облокотясь о мягкую боковину, немой ждал своей очереди. Ния уже перевязала его, причем она делала это молча, стараясь не глядеть своему пациенту в глаза, потом ушла, сказав, что рану надо зашить, и чуть позже она этим займется. Глаза закрывались, но боль в груди не давала уснуть. Остальные храбрились, кому-то удавалось смеяться над рассказываемыми одним из поселян смешными историями, но чужак, который вроде должен был стать своим после битвы, после пережитых вместе опасностей, оставался в стороне, не пытаясь разговаривать с кем-то, слушая разговоры украдкой. Они не посмели осуждать его открыто — никто, кроме Даргальта, — но человек, который, пусть и под пытками, выдал властям легендарного Эльнара, народную гордость и всеобщего любимца, не заслужил в их глазах прощения.

Лаэрт на подобное отношение не обижался вовсе, считая все происходящее само собой разумеющимся. Только слова начальника полиции не выходили из головы, и невозможно было убедить себя, что это — лишь часть игры, которую он, Лаэрт, сознательно поддерживает, не ощущая желания что-либо изменить.

Тим неожиданно появился перед глазами, Лаэрт слабо улыбнулся, когда мальчик опустился возле него на корточки.

— Ты почему здесь один? — наивный вопрос сопровождался удивленным взглядом.

Ответить Лаэрт не мог, да ему и не пришлось — отвлекли женские голоса у входа — это горожанки пришли на помощь Ние. Многим из них было не впервой зашивать полученные в сражениях раны, и Лаэрт подумал, что сейчас какая-нибудь незнакомка подойдет и к нему… Он ошибся. Вместо незнакомки рядом опустился дедушка Йорхан. Осмотрев рану, он заключил:

— Будем зашивать! Тим, дай-ка сюда мою сумку… Ты мне поможешь?

Мальчишка кивнул, но через несколько минут, прижимая плечи Лаэрта к полу, старательно отводил глаза от стягиваемой нитками широкой красной полосы. Да на лицо немого, искаженное болью, тоже старался не смотреть.

Ния нашла Тима рядом с Лаэртом. Раненый спал на расстеленном одеяле, под ресницами еще блестела непрошеная влага.

— Ты больше не хочешь с ним дружить, — прошептал Тим с упреком.

Девушка опустилась на корточки рядом.

— Я не знаю, кто он, что за человек, и вообще…

— Раньше ты его защищала.

Ния вздохнула и, понимая, что разговор может затянуться надолго, уселась прямо на пол. К счастью, с приходом городских женщин дело пошло быстрее, и вскоре всем раненым была оказана необходимая помощь. Теперь большинство из них спали, кто-то ушел домой, к семьям, и во дворце людей стало поменьше. В помещении, где находился Лаэрт, не осталось больше никого. Немого тоже хотели перенести в комнатку поменьше, но девушка видела, как подозрительно люди на него смотрят, и поняла, что для самого же Лаэрта лучше отказаться от компании.

— Я знаю, здесь все верят этому Даргальту, — продолжал Тим. — А я не верю! Не хочу верить!

— Тим…

Глаза мальчишки горели упрямством, и девушка первой отвела взгляд. Теперь она смотрела на руки Лаэрта, на искривленные пальцы, чуть вздрагивающие во сне. Да, похоже, его действительно пытали… Но ведь он не изуродован, за исключением рук, не хромает, а значит, сдался быстро. Хотя, если не чувствуешь в себе сил сопротивляться боли, зачем тянуть? Ради чего, если все равно заговоришь?

Губы Нии изогнулись в усмешке. Она попыталась представить себя на месте этого человека, и не смогла с уверенностью решить: выдержала бы, молчала до конца или нет.

— Ах, вот вы где! — дедушка Йорхан с улыбкой похлопал по плечу Тима и наклонился над Лаэртом, потрогал ладонью лоб, пощупал пульс. — Все спит? Ну вот и хорошо, сон пойдет ему на пользу.

— Скажи, а ты смог бы вылечить его руки? — неожиданно для самой себя спросила девушка, но старик ничуть не удивился. Сбросив с дивана широкую подушку, он сел на нее, протянул руку, взял кисть Лаэрта, прощупал ладонь, потом пальцы.

— Они были сломаны и неправильно срослись, — дедушка Йорхан нахмурился. — Чтобы это исправить, придется заново их ломать, а потом складывать, сращивать…

— И только так? — растерянно переспросила девушка.

— Да, к сожалению, только так, но…

Старик продолжал осторожно ощупывать пальцы спящего, когда рука Лаэрта дернулась, и едва слышный, осипший голос, прошептал:

— Нет!.. нет!

Хрип оборвался кашлем. Вырвав ладонь из рук старика, Лаэрт резко приподнялся на локтях, взгляд потемневших глаз переходил с вытянувшегося лица Нии на спокойное дедушки Йорхана, на изумленного, застывшего с открытым ртом Тима. Потом он вздохнул и, снова прикрыв глаза, опустился на одеяло.

Несколько мгновений все молчали, хотя старик не выглядел удивленным.

— Ты можешь говорить! Лаэрт, ты же можешь говорить! — Тим от радости едва не подпрыгивал на месте, очевидно решив, что это такой же сюрприз для самого Лаэрта, как и для остальных.

Глаза раненого вновь открылись.

— Говорить? — голос хриплый, едва слышный, больше похожий на скрежет металлической щетки, которой счищают ржавчину. — Говорить… вряд ли.

Он снова закашлялся, и долго пытался успокоиться, с трудом восстанавливая дыхание.

— Как бы то ни было, сейчас тебе лучше помолчать, — серьезно заметил дедушка Йорхан.

Лаэрт повернул голову, глядя, нет ли кого поблизости, и обратил к старику взгляд с немой просьбой сохранить его тайну.

— Но почему? — Тимка непонимающе уставился на раненого. — Ведь ты же можешь?..

Ответная улыбка показалась Ние несчастной. Лаэрт покачал головой, и Ния поняла, что разговаривать ему, должно быть, действительно труднее, чем притворяться немым. Однако обман все-таки обидел, слишком уж неожиданно он открылся.

— Ладно, я пойду, посмотрю, как там остальные, — сказала девушка, поднимаясь. Взгляд задержался на лице Лаэрта — его темно-серые глаза смотрели как-то странно, будто с вызовом, но Ния решила не обращать внимания и, отвернувшись, поспешила прочь.

Вести, приходившие со всей округи, были в основном радостными: из окрестностей Карены сбежали все чиновники и поставленные королем начальники, градоправителей и губернаторов приходилось догонять на дороге, и не всегда это получалось — до того спешили они удрать подальше от бунтовщиков. Огорчало лишь то, что королевскому наместнику удалось уйти. Говорили, что он вышел через подземный ход, начинавшийся как раз под дворцом, однако вход туда так и не нашли.

Среди освобожденных из тюрьмы узников Ния увидела человека, сидевшего в камере напротив нее. В этот раз он не отказался представиться, и сказал, что его зовут Фирес, и сам он родом с островов — западной провинции королевства. Не долго думая, Ния отвела его к Лаэрту.

— Кажется, вы знакомы…

Подтверждение своим словам девушка получила сразу же — достаточно было посмотреть на их лица, изумленные, но, без сомнения, радостные. "Не суди его слишком строго" — вспомнила Ния слова Фиреса, сказанные в тюрьме. Он осторожно обнял Лаэрта, как друга, и когда девушка отошла, она слышала сдавленный кашель раненого — видимо, тот пытался что-то рассказать старому знакомому, да толком не мог.

А дворец тем временем обыскивали от подвалов до крыши. Через пару дней, когда Лаэрт смог сам ходить по помещениям, многим казалось, будто он ищет что-то. Ние рассказали об этом, а позже девушка узнала, что его поиски увенчались успехом.

Лаэрт по-прежнему молчал, и Ния, чувствуя себя виноватой из-за глупой обиды, изредка подходила к нему справиться о самочувствии или просто посидеть вместе с Тимом. Кроме них да Фиреса чужаку больше не с кем было общаться. В этот раз он сам подошел к Ние и протянул ей аккуратно сложенную ткань — шелковую портьеру кроваво-красного цвета с тонким черным узором, то и дело расцветающим большими маками. Девушка не спешила принимать сверток, и Лаэрт, чуть отступив, положил его на спинку кресла.

— Что это? Зачем? — с легким смущением поинтересовалась девушка.

Он не ответил, предоставив ей догадываться и объяснять все самой.

Ния протянула руку, погладила прохладную наощупь ткань, потом ухватила за конец, тряхнула, раскрывая полотно, рассматривая причудливый узор. И с удовольствием обернула шелк вокруг бедер.

Лаэрт улыбнулся.

"Вот тебе и широкая красная юбка", — подумала Ния, и что-то в душе перевернулось: слышал ведь однажды, а запомнил… И хотя это были портьеры из разграбляемого ими дома, но все-таки это еще и подарок. Девушка колебалась, принимать его или не стоит, но потом все-таки сказала:

— Спасибо.

Он пожал плечами: не за что.

* * *

Поддерживать порядок в городе оказалось делом нехитрым: патрули организовали сами же городские, да отдельную охрану назначили для здания Каренской управы, куда перенесли картины из дворца наместника и еще множество "атрибутов черного колдовства", найденных в подвалах полицейского управления и в домах самых знатных горожан, которые, кому повезло не попасть в плен, поспешили удрать из города, почти ничего с собой не прихватив. А люди жили, как и раньше, занимаясь своими делами, возделывая землю, собирая щедрый урожай в садах и огородах, и надеялись только, чтобы в этом важном деле им никто не помешал.

Лето близилось к завершению, небо чаще затягивалось тучами, которые гремели грозой, сияли вспышками молний, приносили с собой не по-летнему холодный ветер.

В один из таких вечеров к распахнутым воротам дворца на гнедой лошадке подъехал путник. Его пропустили сразу и, поставив лошадь в общую конюшню, незнакомец отправился в дом.

В широком холле не хватало стульев и диванов на всех, поэтому люди в основном сидели на полу, подложив сложенные одеяла, подушки или коврики, потому что светлый мрамор дышал холодом. Но от живого огня в большом камине исходило тепло, и его хватало всем. Вошедший скинул промокший плащ и сразу же направился к Ярдену.

Это был человек невысокого роста, и хотя молодость давно оставила его, в черных волосах, волнами спускающихся к плечам, не было седины. Черты лица и смуглый цвет кожи выдавали южанина, а когда он заговорил, приветствуя воеводу, в речи отчетливо слышался мягкий акцент, придававший словам несвойственную им мелодичность.

— Грацио, — поблагодарил он Рифа, предложившего ему кружку с горячим напитком. — Всегда говорил, что Карена — совершенно негостеприимный город, вот и сегодня встречает меня грозой…

Длинные сухие пальцы грелись о чашку, пока Ярден расспрашивал гостя, как прошел его путь. Выяснилось, что зовут южанина Лионо, и ехал он из Вышегорска передать воеводе и всем, кого встретит на пути, важную весть. Хотя сообщать ее Лионо не спешил.

— Я очень рад поздравить тебя, Ярден, да и всех вас, — он отсалютовал собравшимся горячей кружкой, — поздравить со славной победой. Жаль только, что вы не успели до того, как казнили Вольтрана. Прекрасный был человек и настоящий художник… Я слышал, его картины сожгли? К сожалению, мы потеряли не только великого человека, но и бесценные произведения! К счастью, кое-что удалось сохранить, но ведь это так мало!..

— Да, Эда действительно уже не вернешь, — вздохнул воевода. — Его пытались спасти здешние во главе с покойным Вартаном. Да, да, он тоже погиб… Лионо, ведь ты принес какую-то новость. И, я надеюсь, она все-таки поднимет нам настроение.

— О да, поднимет, я ручаюсь, — лукаво улыбнулся южанин. — Это касается маэстро Эльнара…

Он вдруг осекся и замолчал. Проследив за его изумленным взглядом, присутствующие обернулись к только что вошедшему Лаэрту. Тот замер на входе и так же удивленно смотрел на южанина, только на его лице можно было прочесть еще и что-то, похожее на испуг.

Лионо поднялся и медленно шагнул вперед.

— Маэстро? — высокий голос южанина в полной тишине отразился от мраморных стен. — Маэстро… Как, вы здесь?..

Еще несколько неуверенных шагов. Лионо протянул руки, словно испугался, что человек перед ним — видение, и вот-вот исчезнет. Но в глазах Лаэрта читалась немая просьба остановиться, и Лионо замер на полпути, будто упершись в невидимую стену.

За окном загрохотало так, что зазвенели стекла. Из-под портьер полыхнул розоватый отсвет молнии. Люди словно вышли из оцепенения, и кто-то негромко спросил:

— Что вы имеете в виду, господин Лионо?

Южанин молчал, его устремленный на Лаэрта взгляд теперь казался виноватым.

— Простите, — тихо сказал Лионо.

Несколько человек вздохнули с облегчением.

— Вот видите, он обознался, — рыжий Мартин улыбнулся немного растерянно. — Просто…

Лаэрт сделал шаг назад, упершись в ставших за его спиной мужчин, и вдруг резко развернулся. Неизвестно, что увидели они в его глазах, но расступились, пропустив. Люди в холле слушали удаляющиеся шаги, потом где-то хлопнула дверь, и вот вновь только шум воды за окном да треск пожираемых огнем поленьев в камине…

Лионо устало опустил руки и вздохнул.

— Нет, я не обознался, — сказал он.

— Как? Маэстро Эльнар? Лаэрт? Не может быть! — голоса спорили сами с собой, потому что Лионо им не отвечал. Он сел подле воеводы, горестно ссутулившись. Ярден ни о чем не спрашивал — ждал, пока замолчат остальные, потому что послушать южанина интересно будет всем. На помощь пришел Даргальт: выйдя на середину зала, он потребовал тишины и, обернувшись к воеводе и южанину, спросил скрипучим от волнения голосом:

— Объясните, что здесь происходит? Кого и почему вы назвали "маэстро"?

— Я увидел маэстро Эльнара, — объяснил Лионо севшим голосом, — и в радости забылся, выдал его тайну. Как я понимаю, вы ничего не знали… А ведь я нес вам известие о том, что маэстро Эльнар сбежал. Это долго пытались скрыть, но сперва появились слухи, потом…

Он умолк, и тишина зазвенела удивлением, недоумением.

— Когда я попросил его написать свое имя, — задумчиво произнес воевода, — он так и написал: "Эльнар". Я-то подумал, ну, может, тезка. Всякое ведь бывает. Хотя было подозрение, но… как-то это все невероятно.

Внезапно со своего места вспорхнула Ния, и вот, спустя миг, она сидит на корточках перед южанином, заглядывая ему в лицо.

— Я видела Эльнара. Я знаю, как он выглядит! Он старше, намного старше! Я ведь видела…

Перед мысленным взором возникло лицо музыканта: темные волосы, длинная борода, морщинки вокруг глаз, темно-серых, как грозовая туча. А потом руки в полете над струнами: красивые, даже не поверишь, что это руки старика, с длинными, проворными пальцами… И руки Лаэрта.

"Нет!" — девушка тряхнула головой, отгоняя видение, и только собственный голос почему-то звучал в сознании: "схватили… порвали серебряные струны… струны… порвали…"

— Это был маскарад, — сказал кто-то над ее головой, и прежде, чем Ния обернулась, Лионо устало улыбнулся и произнес:

— Здравствуй, Фирес. И ты здесь.

— Здравствуй, — ответил недавний узник, и наклонился к Ние, хотя к голосу его прислушивались теперь все. — Вы ведь помните, что не только родители рассказывали вам о великом певце и музыканте, но и их родители, и родители их родителей. Все дело в том, что это вовсе не один и тот же человек. Их было трое, и наш Эльнар, которого знаю я — четвертый. В тот вечер, когда много лет назад ты, Ния, танцевала под музыку легендарного музыканта, старший Эльнар лежал в комнате наверху. Тяжелое ранение повлекло за собой многие болезни, и под конец он почти не мог ходить. Его сын к тому времени уже несколько раз выходил вместо отца. Людям нужна была легенда, нужен был человек, молва о котором долго будет поддерживать волю и дух, и потому девятнадцатилетний парень приклеивал бороду, а Сайдин так мастерски рисовал ему морщины, что ни у кого не возникало ни малейшего подозрения. Даже когда глаза музыканта вместо голубых стали серыми, — Фирес улыбнулся. — А вот про руки мы часто забывали, но люди редко приглядывались к ним, а кто замечал — думал, что природа позаботилась сохранить руки великого музыканта молодыми, как и голос…

Ния вскочила, резко развернувшись, отчего цветастая юбка каруселью взметнулась вокруг ее ног, и оказалась лицом к лицу и Фиресом.

— Но ведь тогда, в тюрьме… Ведь вы мне сказали, что он… что он все рассказал полиции, что он предатель, что…

— Предатель? — переспросил Фирес. — Этого я не говорил. А все остальное — правда. Их схватили, когда Эльнар был без грима, и его не узнали. Но на допросе он все рассказал. Это была попытка спасти жизни друзей, которые предпочитали умереть в муках, но не выдать его тайны. Правда, — глаза Фиреса затуманились грустью, — признание Эльнара их все равно не спасло.

— Значит… значит… — Ние не хватило слов, она замолчала. Гроза все еще шумела за окном, но промежутки между вспышками и раскатами грома постепенно удлинялись. Девушка оглянулась, встретилась взглядом с воеводой, с Лионо и Фиресом, и вдруг стремительно направилась к двери. Тим рванулся за ней, но дедушка Йорхан удержал его на месте.

На широком балконе с навесом и мраморными перилами по периметру на первый взгляд никого не было, но Ния выглянула наружу и вздохнула с облегчением — здесь. Он сидел, облокотясь о стену, глядя на бесконечные потоки воды, и не обернулся, услышав шаги. Ния присела неподалеку и теперь наблюдала за ним, разглядывая, как в первый раз, мысленно примеряя длинную бороду и старческие морщины к лицу человека, которому, по ее подсчетам, не было еще и тридцати.

Вот она, живая легенда. Сказка. И вот они, порванные струны, беспомощно сложенные на коленях. Десять порванных струн.

Теперь Ния понимала, почему он притворялся, почему ничего не рассказал. Как же — музыкант, которого плохо слушают пальцы, певец, потерявший голос. Эльнара должны были запомнить другим, и возможно когда-нибудь кто-то взял бы его имя, чтобы продолжить эту сказку, рассказанную для многих тысяч людей.

— Значит, это ты…

Поворот головы, внимательный взгляд серых глаз, усмешка, на одно неуловимое мгновение искривившая губы, и снова все внимание отдано падающим каплям. По-хорошему, надо было бы оставить его одного, но Ния так и не смогла уйти, и они сидели вдвоем и молчали под дождь. Потом послышались шаги — видно, кто-то уже разыскивал спрятавшегося музыканта. Он поднялся, протянул девушке руку, помогая подняться, и даже вежливо пропустил вперед сквозь стеклянные двери балкона, но в этот момент он показался Ние куда более чужим, чем когда только появился в лесном поселке.

Лионо поставил на столик тяжелый подсвечник, принесенный снизу, и, подойдя к Лаэрту, сжал его в объятиях. Потом, отстранился, всмотрелся в лицо, взглядом спустился ниже, взял Лаэрта за руки и… горестно вздохнул.

— Наше промедление стоило слишком дорого, но знайте: мы найдем способ вас вылечить, маэстро.

Лаэрт, которого Ния и мысленно не могла назвать Эльнаром — ведь Эльнар жил в ее памяти стариком — попытался ободряюще улыбнуться старому другу и, обняв его за плечи, повел за собой, к широкой лестнице, ведущей вниз. А Ния смотрела им вслед, смотрела — и не верила.

* * *

Ночью захваченный дворец был разбужен тревожным сигналом, и через полчаса бодрствовала вся Карена. Гонец из Железного Холма принес весть о приближении отрядов королевских солдат, и вот Ния вместе со всеми строила баррикаду над насыпью у северной границы города, собирала камни для пращ и рогаток, а после, спрятавшись, следила, как в рассветном тумане приближаются всадники в синих с красной отделкой мундирах под начищенными латами, как свистят стрелы, измеряя расстояние в обе стороны, слышала ржание лошадей, стоны раненых и победный клич перешедших в наступление повстанцев.

Солнце поднималось все выше. На широком лугу у самой Карены все еще звенел металл: кто вышел на врага с мечом, кто с вилами, и дрались они одинаково отчаянно, не жалея себя, не забывая прикрыть соратнику спину. Девушка с трудом удержала Тима рядом с собой. Стрелы у них закончились, но камни для рогатки мальчик ей приносил, правда, все мельче с каждым разом, однако и они наносили противнику вполне ощутимый урон. Правда, стрелять теперь приходилось редко, потому что свои и чужие сошлись в битве, смешались, и вскоре Ния и Тим только и могли, что наблюдать.

Незадолго до полудня Ярден протрубил, возвещая о победе. Ния вышла из-за заграждений и встречала взглядом каждого, кто возвращался с поля боя: вот идет воевода, в рыжей шевелюре запеклась кровь, а вот Жан — хромает, но приветственно машет рукой и белоснежная улыбка сияет на смуглом лице… Ния пошла навстречу. Вот старый Мирон, лежит, раскинув руки, из груди торчит вражеская стрела. Глаза закрыты, дыхания не видно. Риф… придавленный телом своего противника. Когда Ния с Тимом вытащили его, Риф застонал и открыл глаза, и тотчас же мужчины подхватили его на руки и понесли туда, где на мягкой траве лежали раненые и хлопотали вокруг них женщины… А вот и Лаэрт — сидит, опираясь на меч, воткнутый в землю, тяжелое дыхание поднимает плечи. Прежде, чем Ния с Тимом подошли, он поднялся, покачнулся, но остался стоять.

Утром кто-то заикнулся о том, что Эльнара нельзя пускать в бой, тем более сейчас, после ранения, но Лаэрт наградил его таким взглядом, что больше никто не посмел останавливать музыканта, сменившего смычок на меч. И только Лионо, проверяя собственное оружие, качал головой, сетуя на то, что Эльнар никогда не был хорошим мечником.

Но в этой битве Лаэрт не получил серьезных ран, только шов на груди разошелся местами, и на свежей рубашке расцветали кровавые пятна.

Он прошел мимо, лишь на секунду задержав взгляд на взволнованном лице девушки, но Ния с Тимом помогали тем, кто не смог бы сам дойти до лагеря, а он мог вполне. Сунул в ножны меч и не сразу разжал словно сведенные судорогой пальцы. Странно, что его не убили в бою, ведь рядом не было верного друга, богатыря Айлена, чтобы защитить… Но что-то помогало, незримо хранило от вражеского клинка, и потому, глядя в лица распростертых на земле людей, Лаэрт ощущал смутное чувство вины. Ему всегда везло. Погибали друзья и просто знакомые, вставшие на защиту человека-легенды, а ему удавалось уйти, скрыться невредимым. Но зачем это везение теперь, когда Эльнара, творящего волшебство, больше нет, а есть человек с покалеченными руками, практически немой, которому дали имя Лаэрт?

Присев на перевернутую телегу, он долго чистил меч, стараясь не обращать внимания на взгляды людей, еще вчера с трудом соглашавшихся делить с ним кров. Даже Ния смотрит теперь совершенно по-другому…

Раненых было много, и Ния помогала дедушке Йорхану почти до самого вечера, в это время те, кто не получил серьезных травм, копали ямы на городском кладбище.

Последующие несколько дней повстанцев никто не беспокоил, и они продолжали жить в захваченном ими дворце. Все время, которое оставалось после ухода за ранеными, быстро идущими на поправку, девушка наблюдала за Лаэртом, который теперь отчего-то сторонился людей еще больше, хотя остальные и старались не слишком допекать ему преувеличенным вниманием. И все-таки жалость, мелькавшая во взглядах некоторых горожан, даже Ние казалась оскорбительной.

Через четыре дня девушка осмелилась подойти к нему вместе с дедушкой Йорханом. Лаэрт сидел на низенькой скамеечке, подальше от шумной компании мужчин, рядом устроился Тим и негромко играл на своей сопилке. Старик осмотрел Лаэрта, проверил повязку, швы и отправился туда, где под открытым небом разожгли костер и готовили ужин. Тим спрятал сопилку, но вместо негромкой музыки послышались переборы гитарных струн — это играл Жан, развлекая собравшихся вокруг огня. Девушке очень хотелось бы поговорить с Лаэртом наедине, и потому, когда дедушка Йорхан зачем-то позвал мальчика, она мысленно поблагодарила старика. Только вот все слова, которые хотела сказать, внезапно как-то растерялись.

Но Лаэрт ждал. Девушка села, подобрав под себя ноги, старательно укутав колени цветастой юбкой.

— Я так долго ждала встречи с Эльнаром, — произнесла она, — я помнила его, как мне казалось, до мельчайшей черточки, я помнила те три дня, когда мы с отцом остановились в том же трактире, и каждый вечер я слушала песни о жизни, о счастье, о судьбе, а после танцевала под скрипку и бубны. Мне всегда хотелось, чтобы эти дни повторились, и я ждала, ждала… А потом оказалось, что это — ты. И я до сих пор не могу поверить… Скажи, а ты меня узнал?

Улыбка Лаэрта ответила ей раньше, чем на листке, который он достал из кармана, появились неровные буквы: "Когда увидел, как ты танцуешь".

— А я не узнала, — виновато прошептала девушка. Он развел руками: мол, и немудрено.

"Только, — он улыбнулся, и Ния подобралась поближе, чтобы читать сразу, через плечо, — я ожидал почему-то встретить маленькую девочку".

— Ха! Так сколько лет прошло! Между прочим, я и тогда была совсем не маленькая… — и осеклась. Взгляд из-под темных бровей показался вдруг слишком близким, глаза в глаза. Первым отвернулся Лаэрт.

Ния нескоро решилась бы вновь заговорить, но внезапно вспомнился вопрос, который не давал покоя уже несколько дней.

— Ведь мой отец знал еще старшего Эльнара. Твоего отца. Как же он не заметил подмены?

Лаэрт пожал плечами, потом, чуть наклонившись, написал: "Никто еще не замечал".

— Волшебство?

И снова пожатие плеч. Рука с карандашом на мгновение замерла над листком, но Лаэрт не стал ничего писать — быстро темнело, и бледные буквы читались с трудом.

Костер становился все выше, веселее играла музыка. Раненым помогли подобраться к общему кругу, в центре которого пылал огонь, где было шумно и тепло. А Ния вдруг вспомнила, как горел заповедный лес, как плакали деревья, как дымный туман стелился над пожарищем.

— Так вот почему подожгли лес, — прошептала она. — Им важно было, чтобы ты не ушел.

Наверное Лаэрту не приходила в голову эта мысль, потому что в глазах отразился страх от осознания, что именно его присутствие в заповедном лесу и стало причиной пожара.

— Нет-нет, ты не виноват, — поспешила успокоить Ния. — Ведь лес сам пустил тебя к нам. Помнишь? Когда ты появился в поселке, мы с дедушкой долго удивлялись: почему лес подпустил так близко беглецов, за которыми гнался целый отряд? Обычно все обходят наш поселок дальними тропами, а вы оказались совсем рядом…

Лаэрт покрутил карандаш в пальцах и спрятал его в карман вместе со сложенным листком.

— Тебя никто не будет винить, — добавила Ния, но после этих слов лицо ее безмолвного собеседника стало еще мрачнее.

Риф подошел к ним и, чуть смущенно глянув на музыканта, обратился к девушке:

— Ния, ты скоро? Жан сыграет что-нибудь веселое…

— Да, сейчас… Пойдем?

Последний вопрос был адресован Лаэрту, но тот покачал головой. Ния поднялась, расправила юбку и отправилась вслед за Рифом к костру. Едва она подошла, мелодия переменилась, к гитаре Жана присоединился бубен, и люди захлопали в такт звонким ударам. Ния вошла в круг. Шаг, другой, взмах руки… Девушка закружилась, юбка взметнулась, словно раскрывшийся цветок, до колен приоткрыв босые ноги танцовщицы, которые двигались быстро-быстро. Глаза Нии сияли, волосы ловили отблески пламени, и казалось временами, что рядом с высоким костром танцует одинокий лепесток огня.

Музыка умолкла ненадолго, сменившись неторопливым перебором, девушка опустилась на бревно между Илларией и дедушкой Йорханом. Она только сейчас заметила, что Тима нет в общем кругу — вероятно, он решил побыть вместе с Лаэртом. Ния вглядывалась в темноту, пытаясь рассмотреть силуэты сидящих на перевернутой телеге мальчишки и мужчины, но за границей освещенного костром круга не видела ничего, кроме сплошной синеватой мглы.

А наутро оказалось, что Эльнар ушел. Девушка долго искала его, пока воевода не сообщил ей, что музыкант покинул лагерь еще до рассвета. Позже кто-то видел, как Тим с дорожной сумкой на плече догнал его неподалеку от города, и дальше мальчик с Лаэртом пошли вместе.

— Он оставил тебе записку, — сказал воевода.

— Кто, Тим? — быстро спросила Ния.

Ярден покачал головой и протянул ей сложенный вчетверо листок бумаги. Он был не запечатан — Лаэрт знал, что никто не прочтет его письмо раньше, чем оно попадет в руки Нии.

Он старался писать аккуратно, чтобы буквы не плясали, перепрыгивая друг друга, чтобы несколько слов, нацарапанных карандашом на пожелтевшей бумаге, было легко прочитать:

"Эльнара, которого ты помнишь, больше нет. Прости".

Часть вторая

Дрова потрескивали в костре, над поляной куполом раскинулось темное ночное небо. Ребятня расселась в круг чуть в стороне от взрослых, и, как всегда, в центре их пестрой ватаги была Ния. Девушка куталась в тулупчик, накинутый на простое платье, и мечтательно смотрела на танцующее пламя поверх детских голов.

— Сегодня я расскажу вам сказку об огненной птице…

С тех пор, как жители Карены во главе с Ярденом захватили власть в городе и окрестностях, прошло много долгих месяцев. Дождливая осень как-то незаметно перешла в снежную, морозную зиму.

Из-за беспорядков в самой столице, король так и не решился направить войска, чтобы восстановить власть наместника во взбунтовавшейся провинции. Верные люди сообщали, что до самой весны, а то и до лета можно жить спокойно, и все же в холмистых степях, на лесных дорогах вкруг Карены постоянно разъезжали верховые дозоры, готовые в любое мгновение помчаться в город с предупреждением об опасности. Соседние области, следуя примеру Карены, бунтовали, и вскоре королевские чиновники оставили весь северный район от Подгорного до непролазных чащоб на границе.

Захваченные в Карене пленники предприняли попытку бегства. Возглавил их бывший начальник полиции Каренского округа, но убежать не удалось, а главный полицейский получил арбалетную стрелу под лопатку и вскоре умер. И все же некоторым счастливчикам из бывших аристократов удалось покинуть город. Среди них был и Рене Ольвин. Беглецов разыскивали по всему округу, но вскоре с наступившими холодами поиски были прекращены.

По первому снегу ушел из Карены дедушка Йорхан.

— Друзья в Вышегорске просят помощи в одном важном деле, — объяснил он, но так и не признался, что за дело, а когда Ния попросилась с ним — отказал.

— На кого ребятню оставишь? — лукаво улыбнулся старик. — К тому же, кто еще умеет слушать лес так, как ты?

— Но ведь лес сгорел! — возразила Ния.

— Не так-то просто уничтожить заповедный лес. Я думаю, весной он оживет, и тогда Ярден решит вернуться в наш поселок.

Так и случилось. Весной в лесу зазеленела трава, над обгоревшей корой деревьев-великанов появились новые ветви с молодой листвой. Конечно, лес стал менее густым — выгорел почти весь подлесок, и кругом виднелись почерневшие мертвые стволы. И все-таки это был их лес, возрождавшийся на пепелище, а поэтому все жители лесного поселка согласились с решением воеводы вернуться домой. Полуразрушенные жилища восстановили быстро, и вскоре перебрались в них окончательно.

А не прошло и недели с новоселья — вернулся дедушка Йорхан. Он по-прежнему не рассказывал, зачем ездил в Вышегорск и что там делал, но привез оттуда две тщательно завернутые в полотно картины, которые никому не показывал.

Одну из них Ния увидела случайно: это был совсем небольшой рисунок, изображавший гусли, лежащие на чьих-то коленях, и руки играющего на них музыканта.

И обстановка — едва различимая на заднем плане мебель, и зрители — все выполнено нечеткими, широкими мазками, словно что-то неважное, составляющее лишь цветовой фон. И даже гусли. Только руки с длинными пальцами казались живыми.

Пальцы левой руки касались струн, пальцы правой на мгновение замерли над гуслями, и создавалось впечатление, что пока ты не смотришь на картину, пока отвлекаешься, моргаешь — руки движутся, извлекая мелодию, которую будто бы слышно…

Такие картины, Ния знала, назывались "живительными", потому что чаще всего мастера создавали их, чтобы помочь врачевателям в борьбе с болезнью.

— Кого-то лечили? — спросила Ния.

Старик не ответил, но девушка все равно узнала эти руки, потому что когда-то, десять лет назад, запомнила их навсегда.

— Сегодня я расскажу вам сказку об огненной птице. Живет она в высоких синих горах и зовется жар-птицей. В горах она вьет гнездо и выращивает птенцов, а летает так быстро, что может за сутки облететь всю землю. Днем ее можно принять за солнечный луч, а ночью — за падающую звезду. Иногда птица спускается отдохнуть и почистить перья, и тогда под деревом, где она сидела, остаются перышки, яркие и горячие, как огонь. Оказавшись на земле, перья быстро сгорают, потому найти их непросто, а удержать в руках и того труднее. Но их все же стоит поискать, потому что перья жар-птицы волшебные, и если, зажав перо в кулаке, загадать желание, оно непременно исполнится. Только это должно быть желание настоящее, чтобы не только для себя — и для других добра пожелать, и никому зла не нагадать.

— А если кто-то загадает что-нибудь плохое? — спросила Ида.

— Такое желание тоже исполнится, — Ния вздохнула. — Но тот, кто его загадал, сгорит изнутри. Может сгореть сразу, на месте, и тогда от него останется лишь горстка пепла, а может сгорать постепенно, промучиться и день, и два, и год… А бывает, что жар-птица сама дарит людям свои перья. Но не для желаний — подаренное перо приносит человеку дар, называемым талантом. И такой человек может стать художником, музыкантом, певцом или стихотворцем. А может и великим лекарем или даже пекарем, потому что для любого дела нужен свой особый талант.

Дети еще некоторое время молчали, потом старшая дочь воеводы заметила:

— Короткая у тебя сегодня сказка.

— Да, короткая, — Ния пожала плечами. — Ночь сегодня холодная, поэтому все мы раньше пойдем спать. А завтра, если будет хорошая погода, я расскажу вам сказку длинную-предлинную. Договорились?

— Да, договорились!

И ребята, на радость родителям, послушно отправились по домам. Только маленькая девочка с торчащими в стороны светлыми косичками осталась сидеть на бревне.

— А ты, Лина, почему не идешь спать?

Девочка подвинулась к Ние, прижалась к ней плечом.

— А когда Тим вернется? — спросила она.

— Не знаю. Может быть, скоро, а может и нет. Но он обязательно вернется.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверена.

Девчонка успокоенно улыбнулась и прикрыла глаза. Ее мать пока стояла в сторонке, беседуя с соседкой.

— Тим так красиво играет на сопилке, — сонно пробормотала Лина. — Как ты думаешь, ему жар-птица тоже подарила перо?

— Да, подарила, — Ния крепче прижала к себе девчушку. — И, я думаю, жар-птица выбрала для него самое-самое красивое.

* * *

Ветерок шуршал в молодой листве, Ния помогала Илларии накрывать на стол. Хотелось позавтракать на свежем воздухе, и они с дедушкой Йорханом решили присоединиться к семейству Илларии. Накрапывал мелкий дождик, навес над обеденным столом пришелся как нельзя кстати.

— Я собираюсь навестить свою тетушку в Вышегорске, — женщина каждому насыпала полную миску каши с тушеным мясом и села за стол. — Теперь там как будто безопасно, только одной мне скучно будет ехать. Ния, не хочешь составить мне компанию?

Девушка удивленно встрепенулась. "Дедушка Йорхан наверняка ездил в Вышегорск к нему" — Ния посмотрела на старика, словно спрашивая разрешения, и так как дедушка не склонен был возражать, радостно улыбнулась:

— С удовольствием. Когда едем?

Два дня ушло на сборы, а после друзья провели Нию с Илларией до дороги и даже посадили на повозку крестьянина, который должен был довезти их почти до самого городка. Ния в Вышегорске не была, но слышала, что расположен он в красивом месте, там, где горы еще не становятся непреступными, где не лежат круглый год на вершинах снежные шапки, но зато склоны покрыты густым хвойным лесом и лугами с цветущей травой. Все это рассказывала Иллария по дороге, а Ния и Михтас — хозяин повозки — внимательно слушали. В маленькой деревеньке Наис им пришлось попрощаться с доброжелательным Михтасом и целый день прождать попутного транспорта, но вскоре путешественницам повезло, и вот на старой скрипучей телеге они ехали по пологой дороге вверх, через сосновый лес. Над темно-зелеными верхушками раскинулось ярко-голубое небо, по которому гуляли стада белоснежных овечек-облачков.

Дорога вынырнула и леса, открыв живописную картину — зеленые пастбища с уже настоящими овцами и козами, горные вершины, увенчанные каменными глыбами, склоны в желто-белых пятнах цветов и небольшой городок, через который шла дорога к перевалу. Домики были все невысокие, но очень аккуратные и симпатичные, с узорно расписанными ставнями и карнизами, да и на широких воротах дворов нарисованы целые картины. Соскочив с повозки у поворота улицы, Ния медленно шла, вертя головой из стороны в сторону, разглядывая нарисованные цветы, птиц, а кое-где — целые пейзажи, иногда напоминавшие открывающийся от дороги вид на город. У кого-то на воротах красовалось солнце, у кого-то месяц и звезды, кто-то изобразил парусник на морских волнах, кто-то — кошку, изящно выгнувшую спину, и дружелюбного пса с высунутым языком. И только на одних единственных воротах рисунок давно стерся, а вместо дома за забором стояли обгоревшие развалины, от взгляда на которое приходило гнетущее ощущение беды. Но солнце светило ярко, а все остальные жилища выглядели такими нарядными и веселыми, что тяжелое впечатление от старого пожарища прошло быстро.

Вышегорск понравился Ние сразу, и девушка подумала, что даже если того, кого она ищет, здесь не окажется — все равно путь проделан не зря. Ведь говорят же, что именно здесь чаще всего собираются бродячие поэты, художники и музыканты!

Тетка Илларии жила на самой последней улице, от которой уходила дальше, к перевалу, неширокая, но наезженная дорога, да разбегались паутинкой в разные стороны узенькие тропки. Это была женщина почти совсем старая, сухонькая и легкая, ростом по плечо своей взрослой племяннице. Седые волосы спрятаны под платок, завязанный на затылке, шерстяная свитка поверх нательной рубашки и теплые штаны, заправленные в отделанные козьим мехом сапожки. Она встретила их на пороге, обняла Илларию, поздоровалась с Нией, накормила сытным обедом и с благодарностью приняла привезенные гостинцы — постное масло, несколько банок абрикосового повидла, да отрез тонкой ткани на белье.

— Ну, вот это вы зря, — старушка усмехнулась, развернув ткань и щупая ее кривоватыми сухими, пальцами. — Хороша, да, спору нет, да на что мне такая красота? Тело старое, уж и не разберет — где тонкая ткань, а где грубое полотно.

Однако подарок ей все же понравился, и вскоре оказался спрятан в большом резном сундуке.

— Что ж, рассказывайте, как там, в Карене, что делается. Здравствует ли еще наш воевода Ярден? А мой старый знакомец Даргальт?

Иллария вместе с Нией долго рассказывали старой женщине о событиях последнего года, умолчав только об Эльнаре, объявившемся у них в поселке. В оставленной Ярдену записке музыкант попросил не выдавать его тайну, и воевода передал эту просьбу остальным. Но зная, о чем не терпится узнать Ние, Иллария поинтересовалась:

— Тетушка Литсия, а скажите, не приходил ли сюда великий Эльнар в этом году?

— Нет, нет, — старушка покачала головой. — Я слышала, что он сбежал из тюрьмы, но мы в Вышегорске так и не дождались его прихода. Быть может ходить сейчас где-нибудь на западе страны… или на юге.

"Значит, не был, — Ния растерянно опустила голову. — Но кого же тогда лечил дедушка Йорхан? Ведь это были его руки, его".

— Зато этой осенью объявился у нас новый музыкант, совсем юный, — негромкий голос старой женщины заставил Нию с Илларией мгновенно прислушаться. — Мальчишка лет тринадцати. Они с братцем жили тут неподалеку, да и ваш Йорхан к ним приезжал. Мы-то сперва и не подозревали, что мальчишка — музыкант, да только в конце зимы стал у соседки народ собираться, а мальчишка играл им на сопилке да на гуслях, и пел что соловей! — Тетушка Литсия мечтательно подперла рукой подбородок. — Да… пел так, что у соседушки моей ни одного вечера в хате пусто не было — всё люди приходили его послушать. А братец его старший тоже, оказалось, музыкант. Сперва только смотрел, а потом тоже играть стал. Вдвоем их слушать можно вечно — и не надоест ни капли. Что ж тут скажешь, волшебники!

Ния с Илларией переглянулись.

— Тетушка, а ты не припомнишь, как их звали-то?

— Отчего же, хорошо помню. Младшего кликали просто Тим, а старшего — Лаэртом. А к вам, в Карену, они тоже заходили? То-то я думаю, откуда Йорхан их знает.

— Я должна пойти за ними! — в тот же вечер заявила Ния, укладываясь спать в отведенной им с Илларией комнате.

— Но тетушка сказала, что они уж почти месяц как ушли отсюда! — женщина обеспокоенно приподнялась, опираясь на локоть. — Где ты собираешься их искать?

— Не знаю. Но дорога через перевал одна, и, быть может, они не ушли далеко. А вдруг остановились где-нибудь в горном селении?

— Вряд ли, — Иллария со вздохом опустилась на постель. — Думаю, они направились в Саверну. Это большой город почти у самой границы, там и слушателей больше — и наших, и иностранных. Вот там-то как раз они и могут задержаться надолго. К тому же воевода отпустил тебя со мной. Я не собираюсь в Саверну, а тебя одну не пущу!

— Мне уже достаточно лет, чтобы самой решать, куда ехать, — пробормотала Ния, но так, чтоб Иллария не расслышала. Это было ребячеством, девушка знала, что не оставит свою спутницу и уедет из Вышегорска только вместе с ней. Но в то же время она была уверена, что просто необходимо встретиться с Тимом и… Эльнаром? Теперь он зовет себя Лаэртом. Потому ли, что не может больше петь? Или есть другие причины?

Соседка тетушки Литсии — широколицая Нонна — радушно приняла гостий, и вскоре Ния с Илларией сидели в шумной компании самых разных людей, наведавшихся в Вышегорск не в первый раз. Поэты читали вслух стихи, а музыканты тут же сплетали понравившиеся строки с музыкой и пели песни. В другой раз Ния с удовольствием пообщалась бы с каждым, но девушка увидела на стене у Нонны картину, и рука мастера показалась ей знакомой.

— Чья это работа? — спросила она.

Хозяйка указала ей на молодого человека, сидевшего в уголке и наблюдающего за собравшимися. В его руке — коротенький огрызок карандаша, которым пальцы ловко и быстро что-то рисовали на листе серой бумаги.

Девушка подошла ближе и долго наблюдала за парнем, прежде чем спросить:

— Это твои картины?

Он кивнул.

— Меня зовут Ния, а тебя?

— Симон, — коротко ответил художник.

— Давно в Вышегорске?

— С осени.

Ния еще раз внимательно поглядела на картины.

— Этой зимой один художник нарисовал живительную картину для музыканта, у которого были поломаны пальцы. Это был ты?

Теперь Симон взглянул на девушку с интересом, ощупывая взглядом лицо, словно запоминая каждую черточку.

— Нет, не я, — ответил он. — Это был мой друг и учитель, великий живописец Эдель Тиорон. Он действительно помогал лечить музыканта, который приехал сюда со своим младшим братом.

— А где я могу найти твоего друга?

Симон пожал плечами.

— Он ушел вместе с тем самым музыкантом месяц назад. Наверняка отправились в Саверну…

Разочарование Нии не укрылось от молодого человека:

— Жаль. Я надеялась с ним поговорить… — чтобы не расстраивать Симона, девушка решила перевести разговор на другую тему. — Кстати, я заметила, этот город очень любит художников — все ворота разрисованы!

— Это сами жители рисуют, кто как может, — пояснил Симон.

— Да? А я бы не подумала, — Ния удивленно покачала головой, и вдруг в памяти всплыло потемневшее дерево ворот и останки сгоревшего дома за ними. Девушка рассказала о них Симону и спросила: — А ты не знаешь, почему тот дом никто не пытается заново отстроить — так и пустует. Место ведь хорошее…

— Там жили люди, которые продали Эльнара полиции, — глухо ответил молодой художник.

Мрачная догадка показалась Нии правдоподобной.

— Их убили? — шепотом спросила она.

Симон поглядел на нее пристально, словно сомневаясь, стоит ли отвечать, но все-таки наклонился едва ли не к самому ее уху и заговорил:

— Ты знаешь, что песни, которые поют на свадьбе, особенно в исполнении таких, как Эльнар, обладают чудесной силой: все добрые пожелания музыканта сбываются до единого. Но поговаривают, что из-за предательства волшебство подействовало наоборот… Хотя, на самом-то деле, это здешние отомстили, уж я знаю! Дом однажды ночью занялся пламенем, да так и сгорел вместе с хозяевами. Кто-то говорит — волшебство, а я считаю, что это месть. Хотя одно другого вовсе не исключает.

Некоторое время Ния потрясенно молчала.

— Но неужели эти люди не знали, что им будут мстить? — наконец произнесла она.

Симон пожал плечами.

— Я думаю, они хотели и от судьбы серебряной монетой откупиться. Да не вышло.

Иллария собиралась гостить у родственницы около двух недель. Почти все это время, когда не надо было помогать старушке по хозяйству, Ния проводила на склонах гор, изучая тропинки. Часто уходила по дороге к перевалу, но лишь до поворота, и когда городок скрывался из виду — останавливалась. Время шло, с каждым прожитым днем отдаляя Тима с Лаэртом от Нии. Девушка ничего так не хотела, как взять хозяйскую лошадь, пристегнуть к седлу дорожную сумку и помчаться туда, за перевал, куда желтой лентой уходила извилистая дорога. Но вторая неделя подходила к концу, и приходилось думать о возвращении домой, в заповедный лес.

И вот ранним утром соседский парнишка по имени Дион помог Нии с Илларией погрузить вещи на запряженную пегой лошадью тележку и повез их вниз по дороге. Вскоре плотная стена пушистых сосен скрыла за собой городок с его разрисованными воротами. Ния ехала молча, Иллария, понимая настроение девушки, не пыталась с нею заговорить.

Внезапно Дион остановил лошадь.

— Погодите-ка!

Парень спрыгнул с телеги и побежал по тропинке в лес. Что-то в его голосе заставило насторожиться путешественниц, и они прислушивались изо всех сил, пока Ния не прошептала:

— Кажется, где-то внизу движется конный отряд.

Их предположения подтвердились. Дион выскочил из леса и принялся быстро распрягать лошадь.

— Солдаты, — коротко пояснил он. — Здесь неподалеку уступ, с которого видно всю долину. Путь наверх не займет у них много времени…

Вместо того чтобы самому вскочить на лошадь, он подвел ее к своим спутницам.

— Скачите, предупредите наших. У моей матушки гостят два странствующих поэта и художник, пускай уходят. Да и остальным гостям лучше побыстрее унести ноги. Мама знает дорогу, она объяснит.

— А как же ты? — испугалась Иллария.

— Ничего, я знаю лес и всегда смогу спрятаться, а потом незаметно проберусь домой. А вам лучше уходить из города вместе с нашими гостями.

Ния запрыгнула на лошадь, Иллария села позади нее. Взвесив на руке дорожные сумки, парень подал их женщине, и та закинула и свою, и сумку Нии за плечи.

— Ну, вперед!

Дион хлопнул лошадь по крупу, и она послушно потрусила вверх по дорожке.

— Скорее! — донеслось сзади.

— Держись! — предупредила девушка Илларию и изо всех сил стукнула лошадь пятками.

Пегая лошадка влетела на городскую улицу с двумя всадницами на спине. Обе едва держались, чтобы не упасть. Первой не выдержала Иллария. Завидев издалека поворот к дому тетушки, женщина ослабила внимание и начала съезжать вбок. Ния успела осадить лошадь. Держась за одежду спутницы, Иллария спустилась вниз.

— Ты беги к тетушке, а я — к Нонне, — крикнула Ния, когда калитка гостеприимного дома старой Литсии осталась позади.

Появление девушки верхом на взмыленной лошади перед воротами Нонны напугало всех обитателей дома, да и соседи сбежались узнать — что случилось. Ния быстро передала всем, что сказал Дион, успокоила Нонну, что ее сын спрячется в лесу и вернется позже, и когда Ния, оставив лошадь, побежала обратно, чтобы встретиться с Илларией, гости Нонны уже собирали вещи, готовясь в спешном порядке покинуть город.

— Идите с ними, — напутствовала тетушка Литсия, встревоженно глядя то на племянницу, то на изгиб дороги, уходящей в гору. — Пойдете через перевал, да лучше не по наезженному пути, а за поворотом, чуть погодя, свернете влево. Будет там большой камень, так тропинка сразу за ним… если не знать, ее и не заметить. Там, в горах, небольшой поселок, Луг называется. Предупредите тамошних, чтоб дозоры выставили. Обычно солдаты туда не ходят, потому что дороги не ведают, но как знать?..

Наскоро простившись с тетушкой, подхватив сумку с вещами да едой в дорогу, Ния с Илларией поспешила вслед покидающим город гостям.

* * *

Тишина горного леса, в которую музыкой вплетались перекликивания птиц да шелест ветра в ветвях, нарушалась лишь торопливыми шагами и негромким разговором. Кто-то спорил о поэзии, а Ния прислушивалась и удивлялась, как в такой момент можно думать об искусстве, ведь сейчас главное — унести ноги подальше от Вышегорска да найти безопасное место в этих горах. Но спорщики все не умолкали, иногда повышая голос, но после спохватываясь и снова переходя на шепот. По неширокой тропе за Илларией шел молодой художник. Его шаги были медленны, неуверенны, и казалось, что идущий сзади здоровый мужик с длинными усами вот-вот наступит ему на пятки. А то и собьет ненароком.

Ния шла и думала о том, как же это странно — вот только вчера они гостили у родственницы Илларии, а сегодня собирались ехать домой, как вдруг случай, а может быть судьба снова вернули их сюда, да еще направили не куда-нибудь, а к перевалу. Жаль только, что пришлось свернуть с пути: дорога-то уходила дальше, в приграничную Саверну, куда направлялись Лаэрт с Тимом… "Надеюсь, известие о том, что в Вышегорск пришел отряд, распространится быстро" — Ния вздохнула и подняла взгляд вверх, к сплетению ветвей. Там вдруг что-то шевельнулось, идущий первым мужчина остановился как вкопанный, потому что, просвистев перед его носом, в дерево у тропинки вонзилась стрела.

— Вы окружены, советую не дергаться, — прозвучало сверху, и на землю спрыгнул невысокий мужичок с маленькими внимательными глазами, которые строго смотрели на путников. — Кто такие?

Но, спустя минуту, он уже радостно приветствовал и спорящих поэтов, и молодого художника, расспрашивал о здоровье гостеприимной хозяюшки Нонны, которую знали многие не только в Вышегорске. А после, отдав приказ своим прятавшимся в лесу соратникам пуще прежнего стеречь потайную тропку, повел гостей сам.

Поселок Луг на самом деле находился почти у края леса, за которым и начинался настоящий горный луг. Мужчин поселили в большом, вычищенном хлеву, откуда недавно вывели на пастбища скот, а женщинам поставили войлочный шатер, где было тепло даже в лютый холод. Людей в поселке оказалось немного — большинство ушли с пастухами или в лес, и вернуться должны были к вечеру, а поэтому знакомство отложили на потом, предоставив усталым гостям хорошенько выспаться и отдохнуть.

* * *

Ния долго лежала с открытыми глазами, не понимая, что именно ее разбудило, и лишь потом сообразила — где-то снаружи, неподалеку играла музыка. Найдя взглядом таз с водой, девушка поднялась, умылась и выглянула из-под тяжелого полога.

Слышались переборы гусельных струн под мелодичное аккомпанирование сопилки, потом сопилка смолкла, и голос — знакомый и незнакомый одновременно — запел. Это была красивая песня, которую поют жители гор, находясь вдали от родного края, и певец сумел вложить в нее душу, да так, что даже у Нии на глаза попросились слезы. Что уж говорить о людях, собравшихся вечером у большого костра на краю поселка… Девушка вернулась в шатер, быстро переоделась в сшитый из красной занавески наряд, накинула шерстяной платок на плечи и вышла наружу.

Ния не спешила показываться, а потому остановилась в тени большого дерева, откуда ей видны были собравшиеся у костра люди, мужчины и женщины, да два музыканта… Тим пел самозабвенно, прикрывая глаза, в его сложенных на коленях руках — сопилка, которую мальчишка, закончив куплет, поднес к губам. А рядом с ним, с легкой улыбкой перебирая струны гуслей, как будто тех самых, что изобразил художник на живительной картине, сидел Лаэрт. Вот мелодия смолкла, руки музыканта последний раз коснулись струн и на мгновение замерли над ними. Тишина не сразу наполнилась одобрительными возгласами и хлопаньем в ладоши. Мальчишка смущенно улыбался, все еще не привыкший к подобному вниманию, а Лаэрт отложил гусли, поднял на колени старый, потрепанный футляр, внутри которого оказалась скрипка. Стоя в глубокой тени, Ния наблюдала за музыкантом, видела, как нежно касаются пальцы изогнутых боков инструмента, с какой любовью берутся за смычок. И лицо Лаэрта сегодня не было мрачным, глаза как будто светятся, и это заметно даже издалека. "Значит, у них все-таки получилось, вылечили" — Ния разглядывала узкое лицо с заостренным подбородком и горбатым носом, обрамленное темными волосами до плеч, и пыталась представить себе того Эльнара, которого помнила с детства. Похожи ли они? Действительно ли именно этот человек был тогда перед нею, но с наклеенной бородой и нарисованными морщинами, благодаря какому-то особому волшебству незаметно сменивший своего отца, приняв от него и талант, и имя, и громкую славу?

Мелодия, разлившаяся над притихшим поселком, показалась девушке грустной. Она слушала, смотрела, как двигается смычок, а потом, смахнув непрошеную слезу, вышла из тени и направилась к костру.

Ния вошла в круг. Лаэрт не поднял глаза, он мог видеть лишь босые ноги и подол красной в черных маках юбки, но мелодия изменилась тут же. Девушка сделала еще шаг, второй и замерла на мгновение, узнав ту самую музыку, под которую танцевала лет десять назад. Улыбнулась и посмотрела на Тимку. Мальчишка выглядел виноватым, но под взглядом Нии словно опомнился и, нагнувшись, поднял легкий, звенящий бубен.

Юбка взлетела вслед за руками, музыка становилась все стремительней и быстрее, словно легкий летний ветерок превращался в бурю. Лаэрт не смотрел на танцовщицу, и девушка забыла о нем, слыша только мелодию скрипки с ритмичными ударами бубна, видя лишь границу круга, в центре которого плясали языки рыжего пламени.

Красное и черное перемешалось, слилось в движении: то черные маки цвели на красной ткани, то открывалась изнанка, и на черном фоне вспыхивали красные цветы, а над всем этим — поднятые руки в обрамлении широких воланов, и летящая в янтарных отблесках пелерина темных волос.

Внезапно музыка замерла. Ния остановилась резко — на мгновение ей показалось, что вместе с музыкой замерло и ее сердце. Не понимая, что произошло, девушка осторожно перевела дыхание.

Вокруг костра никто не шевелился. Люди сидели в застывших позах, в их зрачках танцевало пламя. Медленно обведя взглядом множество одинаковых лиц, девушка повернулась. Тим смотрел удивленно, тоже не понимая, что происходит. Глаза Лаэрта показались Ние черными-черными, как два бездонных колодца. Он медленно поднял руку, приложив палец к губам, и глаза немного посветлели. Лаэрт улыбнулся, как будто здороваясь, и, прочтя испуг на лице Нии, снова взялся за смычок.

Первые ноты незаметно сняли оцепенение: как ни в чем не бывало, люди снова слушали музыканта. Убедившись, что все в порядке, Ния подошла к Тиму и опустилась на бревно рядом с ним. "Что это было?" — вопрос читался на лице Тима, но девушка не могла на него ответить.

Музыка плавно угасла, и люди принялись шумно хвалить музыкантов и танцовщицу, потом вспомнив, что девушка, должно быть, голодна, принесли ей поесть.

…Замерший звук, застывшие люди. Отец смотрит неподвижно, обхватив ладонью высокую кружку, и в его глазах пляшут маленькие огоньки, похожие на отражение танцующей Нии. Девочка обернулась к музыканту, потому что именно он, наверняка, мог бы объяснить ей, что происходит, но старик Эльнар лишь приложил палец к губам и улыбнулся. Поднялся, спрятал скрипку и гусли, закинул на плечо ремень дорожной сумки. Подойдя к своим друзьям, таким же неподвижным, как и остальные гости, он тронул их за плечи, и те словно очнулись. Ни слова не говоря, они подхватили вещи и направились к выходу. Эльнар подошел к девочке. В серых глазах ей померещилось что-то похожее на благодарность, но за что может благодарить легендарный музыкант малышку, для которой невероятным счастьем было позволение танцевать под его музыку?

Ния поняла, что тишину нельзя нарушить ни словом, ни резким движением, а потому молчала и лишь следила взглядом за Эльнаром. На мгновение его ладонь коснулась плеча юной танцовщицы, словно передавая несказанные "спасибо" и "прощай", а потом старик вышел в ночь, к поджидавшим его друзьям.

Ния стояла неподвижно, надеясь еще, что он вернется, а после медленно опустилась на пол. Теперь девочка не сводила взгляда с отца. Огоньки в его глазах постепенно гасли, замедляя свой танец, потом он моргнул и с удивлением уставился сперва на сидящую на полу дочь, затем — на опустевшую лавку Эльнара. Вскоре начали приходить в себя и остальные, удивленно переглядываясь и шепотом спрашивая друг у друга, что же произошло. Внезапно раздался громкий крик:

— Где он?

Какой-то усатый дядька, сидевший в дальнем углу, выхватил меч и бросился к Нии. Девочка сжалась, когда чужие пальцы грубо схватили ее за плечо и встряхнули.

— Где он?

Ния всем видом изобразила недоумение, не в силах ответить вслух "не знаю". Ей поверили и отпустили, усатый ринулся ко входной двери.

— Ищите его, он не мог далеко уйти!

Оказалось, что этот устроивший переполох человек был здесь не один — еще четверо его помощников обыскивали трактир, но найти самого музыканта и его друзей им так и не удалось.

Отец тронул Нию за плечо.

— Пойдем, дочка.

Девочка поднялась, отряхнула свою любимую красную юбку и пошла вместе с ним наверх по широкой деревянной лестнице. На следующее утро они покинули трактир, в котором теперь стало слишком шумно из-за полицейских ищеек, прочесывавших окрестности в поисках Эльнара…

— Ты на меня не сердишься? — тихонько спросил Тим.

— За что? — Ния прищурилась, лукаво глядя на мальчика.

— Ну… что я ушел…

— Не сержусь, — успокоила его девушка. — Хотя следовало бы. Мог ведь мне сказать, правда?

Лаэрт смотрел на нее с какой-то странной полуулыбкой, которая немного смущала, и потому Ния не спешила отвечать на его взгляд.

— Ох, Лаэрт, неужто это ты? — Иллария подошла к музыканту, поправляя растрепавшиеся волосы. Потом удивленно обернулась, заметив мальчика: — Тим? Тимка!

Наклонившись, женщина обняла смутившегося мальчишку, ласково погладила по волосам.

— Ну и напугал ты нас! Это ж надо было придумать? Хоть бы слово кому сказал, так нет ведь — ушел потихоньку, не предупредив… — оборвав причитания, женщина рассмеялась, повернулась к Ние. — Ну вот, не ждала, не гадала, а нашла, кого искала!

"Нашла! Нашла…" — только сейчас девушка вдруг почувствовала настоящую радость, осознав, что действительно — нашла. Иллария села между ней и Лаэртом, девушка обняла Тима за плечи и украдкой смотрела на того, кого раньше называли Эльнаром. Разглядывала его руки — почти такие, как она помнила, только с тоненькими черточками свежих шрамов, оставшихся после лечения.

— Как вы здесь оказались? — негромко спросила Иллария, обернувшись к выглядывающему из-за плеча Нии мальчишке. — Нам сказали, что вы ушли из Вышегорска почти месяц назад!

— Мы попали под дождь, я подскользнулся и ногу подвернул, — объяснил мальчик. — Что-то там растянул или… не знаю. Нам сказали, что недалеко от дороги есть поселок, и Лаэрт решил тут остановиться, пока у меня нога не перестанет болеть. А потом… — мальчишка улыбнулся мечтательно, видно, воспоминания доставляли ему удовольствие, — нас попросили поиграть на свадьбе, а еще я пел, и меня очень хвалили и родители невесты, и гости, и даже жених!

— Ой, молодцы, молодцы! — Иллария протянула руку, растрепав Тимке волосы. — Вижу, Тим, ты становишься настоящим музыкантом. Возможно, скоро люди о тебе заговорят.

— Да ну, — мальчишка неловко повел плечами. — Я что?.. Я еще только учусь.

— И все-таки — молодец! — сказала Иллария, словно поставила точку. — А что теперь? Куда путь держите? В Саверну, небось? И долго еще здесь пробудете?

— Может еще несколько дней, — тихо, почти шепотом произнес незнакомый голос, Ния с Илларией обе вздрогнули и обернулись к Лаэрту. Видя их удивление, он понимающе улыбнулся, кашлянул, и добавил: — Мы бы раньше ушли, если б не свадьба…

Женщина всплеснула руками и некоторое время молча глядела на него, потом воскликнула:

— Ты заговорил! Вот чудо-то! А мы думали…

Он пожал плечами и поднялся. Люди потихоньку расходились, лишь небольшие группки собрались возле гостей и вели неторопливую беседу. Ния встала, колыхнулись черные маки на ее юбке. Следуя безмолвному приглашению Лаэрта, она пошла за ним туда, где тень под деревьями казалась непроглядной отсюда, из освещенного костром круга.

На самом деле там было совсем не так темно. Ния прекрасно видела и своего спутника, и то и дело проходивших неподалеку поселян, и Тима с Илларией, оставшихся у костра. Лаэрт остановился и теперь разглядывал Нию, девушка расправила широкую юбку, словно показывая, как пригодился его подарок.

— Красиво, — все так же тихо сказал он.

— Как мне тебя называть?

— Как и раньше. Здесь меня знают как Лаэрта, старшего брата Тима.

— Значит, дедушка Йорхан тебя вылечил? — Ния тоже невольно понизила голос до шепота.

Он кивнул и посмотрел на собственные руки с удовольствием, как на удачную обновку:

— Да. Вылечил. Вообще-то ему пришлось изрядно повозиться, но твой дедушка — великий лекарь. И к тому же невероятно терпеливый человек.

— Я очень рада, что теперь ты снова можешь играть, — Ния перевела взгляд с пальцев музыканта на лицо. — И большое спасибо тебе за Тима. Я думаю, это именно то, о чем он всегда мечтал.

— Меня особенно не за что благодарить. Тим очень талантливый мальчик, и учить его — одно удовольствие. Правда… — Лаэрт задумался, словно вспоминая о чем-то. — Я знаю одного хорошего мастера, надо будет наведаться к нему за флейтой. Знаешь, по-моему у Тима больше тяга к духовым инструментам. Свирель для него мы найдем в Саверне, там тоже есть мастерская…

— А почему ты все время говоришь шепотом? — не выдержала Ния.

— Пока только так и получается, — Лаэрт развел руками.

— Значит, петь ты все еще не можешь?

Ответ был ясен и так, Ния вздохнула и, подойдя к древу, прижала ладони к прохладной коре.

— Скажи, а что это было? Когда ты вдруг перестал играть… у всех были такие странные глаза, и никто не двигался…

— Самое что ни на есть черное колдовство, — лицо его оставалось серьезным, но глаза смеялись.

— Оно не опасно?

— Все зависит от тебя. Вернее, от нас. Можно сделать человеку больно, можно и убить… Но ни один музыкант никогда на это не пойдет.

— Почему?

— Трудно сказать, — Лаэрт пожал плечами. — Кто-то считает, что если ты используешь свой талант во зло, он попросту исчезнет. Хотя достоверно никто не знает, так это или нет.

— А если не во зло? Если перед тобой враги, например, те же полицаи? Разве убить их — это зло?

— Сложный вопрос, — Лаэрт кашлянул. — Быть может, я и погорячился, когда сказал "никогда". Но дело в том, что музыка должна пробуждать в человеке лучшие чувства, и уж ни в коем случае не убивать.

Ния пожала плечами, не соглашаясь.

— А то, что ты сделал сегодня?

— Не я, а мы, — уточнил Лаэрт. — В одиночку у меня ничего бы не получилось. Мы их зачаровали. После этого люди быстро приходят в себя, но у них остается ощущение радости в душе, и, обычно, надолго. Иногда музыканты делают такое, чтобы незаметно уйти. Если помнишь, когда-то этот прием спас мне жизнь, хотя я так и не успел тебя поблагодарить.

Ния задумалась, вернувшись воспоминаниями в далекий день десять лет назад, когда легендарный Эльнар вышел из переполненного трактира, оставив в зале неподвижных людей с пляшущими искрами в глазах и растерянную, удивленную девчонку, замершую посреди помещения и силившуюся понять смысл происходящего. Внезапно Ния вспомнила, что Лаэрт сказал "в одиночку", хотя теперь с ним все время находился мальчик — его примерный ученик.

— А Тим? Разве он не может делать такое?

— Сейчас нет, но все придет со временем.

"Вот как? Значит, в тот раз мы зачаровали всех, собравшихся в трактире, и благодаря этому Эльнар смог уйти, — запрокинув голову, Ния смотрела на звезды, чьи огоньки мерцали сквозь густую листву, таинственно перемигиваясь. — А сегодня? Сегодня он просто напомнил мне об этом… вернее, показал заново, потому что в тот раз я ничего не поняла… А еще музыкант может, если решится, убить своих слушателей…"

Подумав об этом, девушка вздрогнула, как от озноба: слишком ярко представился ей скрипач — Лаэрт — вокруг которого замертво падают собравшиеся послушать музыку горожане.

"Нет, нет, такого не может быть" — Ния тряхнула головой, попыталась в воображении "переодеть" слушателей в форму полиции — не получилось.

— Что же такое страшное ты увидела? — Лаэрт подошел ближе, заглядывая ей в лицо, и вдруг нахмурился. — Мы с Тимом уйдем через пару дней. Пойдешь с нами?

Девушка вздрогнула, ее глаза удивленно расширились, но постепенно смысл предложения стал доходить до сознания. Ния отвернулась и принялась рассеянно колупать ногтем кору.

— Нет, — ответила она после недолгого раздумья. — Я не хочу путешествовать всю жизнь. Я хочу жить в заповедном лесу, хочу радовать близких людей, а не бродить по свету в погоне за славой.

— В погоне за славой? — брови Лаэрта сдвинулись к переносице. — Ты ведь на самом деле так не думаешь, Ния. Ты все еще обижаешься на меня. За обман? За то, что год назад, поселившись у вас, не открыл своего имени? Или за то, что когда-то давно позволил тебе запомнить себя стариком?

— Я не обижаюсь, нет, — отчего-то говорить было тяжело, но Ния вдруг почувствовала, что этот разговор — очень важен, и что он — последний. Не потому, что они больше не увидятся и не поговорят — хотя, случиться может и такое, а просто по той причине, что сегодня вечером что-то решится раз и навсегда. — Я действительно не хочу путешествовать. И потому, если б я согласилась, это было бы либо ради славы, либо…

— Ради нас. Нас с Тимом, — улыбка Лаэрта показалась по-настоящему грустной. — Но ты права. Путешествовать на самом деле не так уж и приятно, особенно, когда нет такого места, которое можно назвать домом. Прости, наверное, слава сделала меня эгоистом.

Он отвернулся, и теперь Ния видела только его спину и затылок. Лаэрт смотрел вверх, на ночное небо. Спустя некоторое время девушка услышала его шепот:

— Когда я уходил из Карены, я знал, что мы еще увидимся, а теперь… Странное предчувствие. Я не знаю, но — будь осторожна, Ния.

— Я постараюсь, — девушка подошла к нему и улыбнулась.

Наверняка Лаэрту показалось, что Ния недостаточно серьезно отнеслась к его предупреждению. Он мрачно кивнул и первым направился туда, где в свете догорающего костра негромко беседовали Тим с Илларией. Девушка последовала за ним, отставая на несколько шагов и почему-то стараясь держаться от музыканта подальше.

На полпути он вдруг обернулся.

— Скажи, а с Эльнаром ты бы пошла?

"С Эльнаром?" Ния остановилась. После того, как погиб ее отец, девушка больше всего на свете хотела однажды встретиться с легендарным Эльнаром и попроситься путешествовать с ним. Ведь музыкант не ходил по стране в одиночку — повсюду сопровождали его верные друзья, и Ния долгие годы мечтала стать одной из них. И вот он, Эльнар, сам зовет ее, но все-таки это совершенно другой человек, не тот, о котором она думала и помнила все эти десять лет. Не тот…

Ния так ничего и не сказала, но Лаэрт, видимо, прочел ответ по ее лицу. Отвернулся и медленно пошел дальше.

Весь следующий день Тим рассказывал благодарным слушательницам о путешествии, о жизни в Вышегорске, о том, как приняли их в Луге. Умолчал только о лечении Лаэрта — видимо, на то была договоренность, да его никто и не спрашивал. Ния слушала и улыбалась, понимая, что Тим действительно счастлив, найдя свое призвание. И, возможно, Лаэрт в какой-то мере заменит ему старшего брата, погибшего от рук Каренских палачей. Вечером Тима попросили спеть, и мальчик с радостью исполнил просьбу под аккомпанемент гуслей Эльнара.

Лаэрт же старался держаться в стороне от жительниц заповедного леса — он беседовал с местными, с гостями из Вышегорска, Ния видела, что его слушают внимательно, хотя сама не могла различить слов — музыкант все время говорил шепотом. Вспомнилось все, произошедшее в Карене год назад, и теперь девушка многое понимала по-новому, примеряя все сделанное Лаэртом к образу известного музыканта, исходившего страну вдоль и поперек сначала с отцом, потом — с верными друзьями.

Этим вечером Ния не танцевала. Она слушала, как поет Тим, как они вместе с Лаэртом играют знакомые и незнакомые мелодии, как луговой староста обсуждает с помощниками охрану дорог к селению, решает, где выставить новые дозоры. Он сказал гостям, что солдаты еще не заходили к ним в Луг, поэтому бояться нечего, да и, в случае чего, дозорные предупредят о приближении отряда и поселяне успеют уйти дальше в горы и укрыться в тайном месте, о котором знают только здешние.

Наутро, едва солнце поднялось над лесом, поселяне проводили музыкантов до опушки. Ния пошла вместе со всеми. По дороге они с Тимом держались за руки, и мальчик сперва пытался уговорить ее пойти с ними, потом просто молчал, крепко сжимая ее ладонь уже не по-детски сильными пальцами. Прощаясь, Ния обняла своего давнего друга, товарища по играм и забавам, с которым столько пережили вместе в заповедном лесу, и на глазах выступили слезы. Девушка старалась спрятать их, чтобы Тим не заметил, и часто-часто моргала, но одна непослушная слезинка все-таки скользнула по щеке, оставив блестящий след.

Подошел попрощаться и Лаэрт. Он ждал, пока девушка отпустит Тима, и когда Ния выпрямилась и, проведя ладонью по влажной щеке, посмотрела на него, вдруг шагнул ближе и на одно короткое мгновение сжал девушку в крепких объятиях. Ния успела только удивиться и услышать сказанное шепотом предупреждение:

— Будь осторожна.

Они ушли. Поселяне провожали взглядами фигуры мужчины и мальчика, идущих через зеленый, укрытый сочной травой луг, но вскоре путники скрылись за пушистыми сосенками, обрамлявшими пастбище, и жители Луга вернулись обратно в поселок.

* * *

Достаточно пологая тропка иногда прерывалась каменистыми насыпями, по которым скользили подошвы. Тим старался идти осторожно, потому что нога вдруг снова напомнила о себе, и мальчишка слегка прихрамывал. Его спутник приостанавливался, замедляя шаг, потом предложил:

— Может, вернемся? Если нога еще болит…

— Нет, это с непривычки, — возразил Тим. — Скоро пройдет.

К вечеру спустились в небольшое подгорное село и попросились на ночлег. Хозяйка с радостью приняла музыкантов, и те, в благодарность, сыграли для нее и родни, а Тим пел, забыв о больной ноге, довольный, что у него снова есть слушатели.

Ранним утром поселок был разбужен тревожным зовом рожка. Выставленная на окраине охрана, беспрепятственно пропустившая двоих путников, сомкнулась, к ней присоединились простые люди, вооруженные кто чем. За последний год почти у каждой семьи оружия прибавилось, кузнецы отдавали поселянам выкованные мечи и задешево, если претенденты доказывали свое умение владеть подобным оружием. Луки же и подавно мастерили едва ли не в каждом доме, и хотя не все они были хороши, но зато число вооруженных людей возросло.

Собравшись по тревоге, люди долго ждали, не спустится ли с гор отряд, запримеченный дозорным, но солдаты, видимо, не решились вступать в бой.

У Лаэрта не было другого оружия, кроме гуслей и скрипки в старом чехле, но он вместе со всеми вышел на край поселения и долго смотрел вверх, туда, где неподалеку от горного луга поднимался густой столб дыма.

— Что там? — мальчик неслышно подошел сзади. Лаэрт не спешил отвечать, вглядываясь в утренний туман, потом обернулся.

— Тим, мне надо вернуться туда, — сказал он. — Подождешь меня здесь?

— Что? — глаза мальчугана стали круглыми от удивления и обиды. — Нет, я с тобой пойду.

— Тим, послушай, — Лаэрт наклонился, заглядывая Тиму в лицо, — у тебя все еще болит нога, а мне надо спешить. Я обещаю, что вернусь за тобой так скоро, как только смогу.

Мальчик упрямо покачал головой.

— Я оставлю тебе свои гусли, — пообещал Лаэрт, — чтобы ты не скучал и учился понемногу. Когда придем в Саверну, будешь играть не хуже меня.

Теперь Тим выглядел совсем несчастным и расстроенным. Уже понимая, что Лаэрт сделает так, как сказал, мальчик попытался возразить:

— Я не хочу оставаться! Я хочу пойти с тобой. А вдруг что-то случится? Вдруг ты не вернешься?

Лаэрт улыбнулся и, протянув руку, похлопал Тима по плечу.

— Вернусь.

Обратный путь выматывал, особенно когда идти приходилось по мелким камням. Лаэрт спешил. За плечом в старом футляре — скрипка, в сумке чистая рубашка да совсем немного еды. Тропинка вела его вверх слишком медленно, и под конец музыкант, окончательно выбившись из сил, замедлил шаг. Много дорог исходил он за свою жизнь, но вот так лететь вгору еще не приходилось.

Уже совсем стемнело, когда Лаэрт вышел тропой к недавно покинутому им поселку под названием Луг. Он остановился у кострища, растерянно оглядываясь по сторонам. Вокруг — ни души. Несколько домов еще тлеют после пожара, но к счастью на лес огонь не перекинулся.

"Значит, люди ушли из поселка"… Присев на широкое бревно, Лаэрт понемногу приходил в себя после стремительного подъема. Стук в висках еще мешал прислушаться, но музыкант был уверен — рядом никого нет. Пусто. Даже птиц — и тех едва слышно.

Когда взошла луна, Лаэрт поднялся и в ярком серебристом свете принялся ходить между домов. Бросались в глаза многочисленные полукруглые отпечатки подков: у поселян не было столько лошадей, да и не ходили они свободно по поселку. Вывод напрашивался один — здесь побывали солдаты.

Лаэрт пошел вдоль цепочки особенно четких следов и остановился на границе леса и луга. Здесь не было теней, и луна в ясном небе давала достаточно света, чтобы увидеть широкий след конного отряда, пересекающий открытое пространство. Чуть выше — такой же след, но полукруглый отпечаток подковы изогнут в обратную сторону — здесь отряд возвращался.

Надеясь, что солдаты не успели догнать поселян и возвращались ни с чем, Лаэрт пошел по первому следу. Редкие тучи, проплывавшие по ночному небу, изредка скрывали луну, и тогда, пройдя несколько шагов, Лаэрт приостанавливался, всматриваясь в темноту, чтобы не сбиться со следа. Он пересек луг и снова вошел в лес. Здесь тени мешали, да и отпечатки становились все менее четкими. Пройдя еще немного, музыкант остановился и, пристроившись между корней дерева, прикрыл глаза, пытаясь уснуть. Всего несколько часов оставалось до рассвета, их нужно было переждать, да еще и отдохнуть после подъема — неизвестно еще, что принесет завтрашний день. Но сон не шел, и Лаэрт еще долго смотрел на небо в просвете между ветвей, а задремал лишь ненадолго и с первыми лучами восходящего солнца снова был на ногах.

В лесу идти по следу было труднее, но довольно многочисленный отряд изрядно истоптал землю, помял и поломал ветви. Странно, что ехали всадники не широкой полосой, а цепочкой шириной в два-три человека, словно не собирались прочесывать местность, а точно знали направление: либо еще видели впереди преследуемых, либо вел кто-то…

Ближе к полудню след пришел к подножию высокой желтой скалы. Тень деревьев стала менее густой, позволяя весеннему солнцу выращивать веселые цветочки, которые выглядели на фоне камней яркими каплями краски. Здесь след, по которому шел Лаэрт, и обратный слились в одну полосу. А рядом с цветами на камнях виднелись бурые пятна, медленно выгорающие под жаркими лучами.

Внезапно дыхания коснулся странный запах, в котором чувствовалась кровь. Лаэрт замер на секунду, и тут же ускорил шаг, почти побежал по желтоватым в реденькой траве камням. Миновав широкую бугристую глыбу, он остановился как вкопанный и медленно повернулся.

Прислонившись к камню спиной, сидел человек с длинными темными усами и бородой — один из жителей Луга. Его одежда вся залита кровью, но глаза открыты, и взгляд их, вполне осмысленный, устремлен на музыканта.

Лаэрт опустился на корточки рядом с ним, но прежде, чем успел хоть что-нибудь сказать, поселянин прошептал:

— Твоя помощь мне уже не понадобится. Да им тоже…

Бородач повернулся, и, проследив за его взглядом, Лаэрт не сразу заметил неширокую расселину между камней, скрытую скалистым выступом и деревцем, нижние ветви которого были почти все сломаны, причем совсем недавно. Вскочив, музыкант бросился туда и, когда просторная пещера открылась его взгляду, замер на границе света и тени, не решаясь сделать шаг вперед.

Солнце светило в спину, а в лицо дышала сырая прохлада, пахнущая смертью. На холодном полу лежали люди, застывшие в разных позах, раскинув руки, защищая друг друга от ударов. И как-то сразу становилось понятно, что живых среди них не найти, но Лаэрт ходил между ними, вглядываясь в лица, трогая запястья, проверяя пульс. Иногда ему мерещилось слабое движение, но каждый раз надежда сменялась разочарованием.

Наконец, с серым, как дешевая бумага, лицом, Лаэрт выполз из пещеры и упал на землю рядом с раненым бородачом.

— Я же говорил, — прохрипел тот, — им уже не поможешь.

Музыкант обернулся, внимательно посмотрел на своего собеседника и, поднявшись, снова побрел к пещере. Вернулся он быстро с ворохом тряпок, когда-то служивших одеждой. Не слушая слабых возражений бородача, он взялся за перевязку. Раны поселянина действительно оказались столь серьезны, что практически не оставалось надежды на выздоровление. Новую попытку отговорить его от оказания помощи Лаэрт прервал вопросом:

— Где остальные?

— Их увели солдаты. Всех, кто остался жив.

— Куда?

— Не знаю. Скорее всего, они ушли той же дорогой, через Вышегорск, — раненый умолк ненадолго, собираясь с силами, потом снова заговорил хриплым шепотом: — Наверное, они пришли с запада. В Вышегорске всегда было тихо, спокойно, полиция там редко бесчинствовала, как в других местах, поэтому город практически не охранялся, даже когда мы прогнали наместника. Солдаты могли почти беспрепятственно пробраться туда, и тем же путем вернуться обратно. Кто-то показал им дорогу к Лугу и… потом, к нашему укрытию.

— Ты знаешь, кто вас предал?

— Нет, — бородач вздохнул. — Знал бы, кровью написал его имя на этой скале. И тогда рано или поздно кто-нибудь нашел бы и отомстил…

Закончив перевязку, Лаэрт проверил, достаточно ли туго и не надо ли где, наоборот, ослабить узлы.

— Я видел их обратный след. Они возвращались тоже через луг.

— Значит, все верно, — с помощью Лаэрта бородач сел поудобней, и дышать ему сразу стало легче. — Я так и думал, что дальше идти за тобой они не осмелятся.

Руки музыканта, поправлявшие на поселянине изрезанную одежду, замерли. Долгий взгляд потемневших серых глаз впился в лицо раненого.

— За мной?

Тот слабо кивнул в ответ.

— Ты ведь Эльнар, верно? Эльнар?

Лаэрт обернулся. Вход в пещеру — тайное убежище жителей Луга — был близко, запах крови сильно ощущался в раскаленном воздухе.

— За мной…

— Я всегда знал, что Эльнар, о котором легенды ходят уже почти два века, не бессмертный старец, — прокряхтел бородач. — Вас было несколько, да? Только ты почему-то едва говоришь и не можешь петь…

Лаэрт поднялся на ноги, рассеянно отряхнул штаны и встретился взглядом с глазами собеседника.

— Тебе нельзя так много разговаривать, — шепотом предупредил он.

* * *

В вечерних сумерках Лаэрт медленно возвращался через луг. Человек, которого он нес на спине, давно перестал дышать, но музыкант твердо решил не оставлять его, тем более, что до поселка было уже недалеко.

Найти лопату в чьем-то сарае оказалось несложно. Лаэрт похоронил поселянина на опушке леса, и, вернувшись в поселок, понял, что, несмотря ни на что, еще способен испытывать голод. Устроившись на бревне, музыкант вынул нетронутые припасы из сумки, быстро съел и устало побрел вдоль домов в поисках укрытия на ночь.

Войлочный шатер стоял на прежнем месте, не пожженный огнем, не помятый, не поваленный солдатами. Откинув полог, так, чтобы слабый свет то и дело прячущейся среди туч луны проникал внутрь, Лаэрт прилег на неширокий тюфяк, опустил голову на мягкую подушку. Поспать немного, всего несколько часов, чтобы восстановить силы, чтобы мысли не мешались, чтобы с утра, на свежую голову решить — что же делать дальше…

Здесь, в этом шатре ночевала Ния с Илларией, может быть, она и спала в этой же постели. Где искать Нию и всех тех, кого солдаты увели пленниками — Лаэрт не знал, только надеялся, что теперь отряд будет двигаться намного медленнее, быть может, получится его догнать где-нибудь за Вышегорском. А может быть местные соберут ополчение и вызволят пленников? Но на такой исход рассчитывать не приходилось — от Вышегорска отряд наверняка повернет на запад, а там еще правит королевский наместник, хотя люди все чаще выражают недовольство и, как в столице, готовятся к настоящему восстанию.

Но почему, ради чего отряд рискнул пересечь границу свободных земель? "Я так и думал, что дальше идти за тобой они не осмелятся" — всплыло в памяти, Лаэрт откинулся на подушку и закрыл глаза. Он обещал Тиму, что вернется, и постарается сдержать обещание, но мальчику придется подождать…

* * *

Костер разгорался ярче, солдаты напились, и голоса их становились с каждой минутой веселее и громче. Ния пряталась от взглядов, кутаясь в одолженную сыном старосты хламиду — в своей ярко-красной одежде девушка была чересчур заметной и уже привлекала внимание.

В тот вечер, когда нагрянули солдаты, сын старосты праздновал рождение своего первенца. Ребенок появился на свет немного раньше срока, но оказался крупненьким и здоровым, в честь чего на костре жарили барашка, играла музыка, а Нию попросили танцевать… Убегая, она и не подумала переодеться — на это попросту не осталось времени.

Хруст веток отвлек солдат от выпивки, и они, как один, повернулись, чтобы посмотреть, кого привели из леса часовые, но на поляну вышел командир отряда. Рядом с ним шел молодой человек аристократической внешности, со светлыми волосами, заплетенными в недлинную косицу по светской моде… Ния узнала его и подвинулась в тень, чтобы Рене не разглядел ее. Но было поздно. Взгляд аристократа остановился на ней. Медленно, словно подкрадывающийся к добыче хищник, Рене приблизился к пленнице и, наклонившись, злорадно усмехнулся, вглядываясь в ее усталое лицо.

— Ты? Ты здесь?

Ния отвернулась, но Рене ухватил ее за подбородок. Кто-то из луговчан попробовал вступиться за девушку, но пьяный солдат ударил смельчака, повалив на землю.

— Я ее знаю, — Рене Ольвин обернулся к командиру отряда. — Я ее знаю. Она из заповедного леса, одна из каренских бунтовщиков. Ния…

Солдаты теперь смотрели на девушку еще более заинтересованно, что невероятно ее беспокоило. Внезапно Рене дернул Нию за руку, заставляя подняться.

— Жаль, что нет музыки… Но ведь ты не откажешься станцевать для меня? Сейчас, возле костра?

Безумие сверкнуло в его светлых глазах, неприятно удивив и напугав. Ния высвободила руку, подошла к огню и протянула раскрытые ладони навстречу пламени. Костер затрещал дружелюбно, словно приветствуя давнюю знакомую. Девушка улыбнулась.

— Нет. Я не стану танцевать. Не здесь и не сейчас.

— Посмотрим, что ты скажешь, если… — начал командир отряда, обнажая меч, но в этот миг пламя вдруг взметнулось, чудом не опалив стоящую в шаге от костра танцовщицу. Ночное небо отозвалось ярким сполохом, сыпануло искрами, и под взглядами замерших в испуге и удивлении людей над поляной закружились огненные лепестки, плавно опускаясь на землю.

— Ния! — Рене первым бросился к девушке, оттащил от костра и от полыхающих лепестков, заслонил собой от неведомой опасности. А лепестки ложились на истоптанную множеством ног траву и теперь казались больше похожими на сияющие птичьи перья.

— Что это? — одновременно вздохнуло сразу несколько голосов.

Ния напряглась, Рене обернулся и вдруг понял, что девушка боится не этого волшебного огня, а того, что кто-нибудь из присутствующих может догадаться о настоящем смысле происходящего.

— Что это? — повторил Рене вопрос, с прищуром глядя в ее глаза.

— Когда-то мне рассказывали сказку, — несмело начал один из солдат — молодой, безусый еще паренек, — сказку о жар-птице. Если сжать в руке ее перо, можно загадать любое желание, и оно обязательно исполнится.

— Чушь! — перебил его командир.

"Чушь" — чуть было не повторил за ним Рене, но осекся, вглядевшись в лицо Нии. В тишине, сопровождаемый напряженным молчанием, он вышел на середину поляны и поднял одно из еще не догоревших перьев. Сжал его в кулаке и не сдержал вздоха, почувствовав, как огонь обжигает кожу.

В серых глаза Нии отражался отсвет спрятанного в ладонях Рене пера. Интересно, что бы загадала она? Пожелала бы свободы для себя и всех этих людей? Или вспомнила бы о том музыканте, который из немого Лаэрта вдруг превратился в знаменитого Эльнара?

Рене Ольвин скривился, снова, как наяву, увидев горбоносое лицо с темными глазами, услышав голос Нии, вдохновенно пересказывающей детям приключения легендарного музыканта…

— Его повесят, — прошептал Рене, — его повесят на глазах тысяч людей, повесят, как последнего негодяя, недостойного, чтобы марать о него благородную сталь. Я хочу, чтобы его повесили… Ты ведь веришь, что мое желание сбудется, Ния?

Он разжал пальцы, и пепел отгоревшего пера осыпался с его ладони. С кривой усмешкой Рене вглядывался в лицо Нии, отыскивая в нем следы испуга, отчаяния, но девушка выглядела спокойной, только невероятно бледной.

— Ты сгоришь, — ее голос показался чужим, незнакомым, — ты уже сгораешь изнутри, и жить тебе осталось совсем недолго.

Высоко подняв подбородок, девушка медленно прошла мимо Рене, и он не попытался ее остановить или возразить в ответ на мрачное предсказание.

Утром Рене Ольвина не нашли ни в лагере, ни в лесу поблизости. Что с ним произошло? Вслух никто об этом не спрашивал.

* * *

На притихший город опустилась ночь. Ветер бил в закрытые ставни, сгибая молодые деревца в садах, а по крышам хлестали струи воды. Весенняя гроза пришла внезапно и вовсю бушевала за стенами теплого, уютного дома.

За широким столом собралось все семейство, и только детвору отправили спать. Двое стариков, трое светловолосых мужчин — по-видимому, братья, молодые женщины — их жены, еще одна пожилая чета да парнишка с не по годам серьезным лицом.

— Там неспокойно, — рассказывал старший из братьев по имени Тан, недавно возвратившийся из столицы. — Полиция свирепствует, но им теперь редко удается доставить арестованных в тюрьму — местные нападают, отбивают по дороге. Король, говорят, заперся в своем замке, едва ли не всю городскую стражу с собой забрал. Боится, видать, понимает, что скоро конец его власти. А у нас что? Наместник королевский, которого из Карены прогнали, живет себе спокойно у нашего губернатора, а недавно откуда-то пленников привели. Мужчины, женщины, дети, все отощавшие, голодные. И ведь на отряд даже не напали по дороге, никто не попытался! Того и гляди скоро к нам из столицы все королевские чиновники побегут, все полицаи, тогда натерпимся…

С улицы донесся лай сторожевого пса, мужчина умолк, прислушиваясь. Потом встал из-за стола, взял фонарь, накинул плащ с широким капюшоном и вышел за дверь.

У запертой калитки стоял какой-то человек: по виду самый что ни есть бродяга.

— Кто таков? Что надо? — спросил Тан, стараясь перекричать шум грозы.

Вспышка молнии осветила худое лицо с заросшим подбородком и темными глазами, пристально рассматривавшими Тана из-под сведенных бровей. К груди бродяга прижимал, словно ребенка, какой-то сверток.

— Пусти на ночь, — незнакомец говорил очень тихо, Тан с трудом разобрал слова.

Решать надо было быстро, потому как представляться бродяга явно не собирался, но, вовсю поливаемый дождем, едва держался на ногах. Тан отворил калитку и, отступив в сторону, сказал:

— Заходи.

— Мир вашему дому, — шепотом произнес незнакомец. На большее сил у него не хватило, и он без приглашения опустился на низенькую скамеечку, что стояла в уголке возле самой двери. Ссутулился, обнимая свой сверток, устало прикрыл глаза.

— Кто это? — тихонько спросила Тана жена.

— Бродяга какой-то. Попросился на ночлег, сам едва стоит — на ветру шатается. Пришлось впустить.

— И правильно, — старик — отец Тана — подошел ближе, внимательно глядя на незнакомца светлыми, ярко-голубыми глазами. — Нехорошо оставлять человека на улице в такую непогоду, кто бы он ни был: тать какой али добрый путник. Никогда не знаешь заранее, кого встретишь на дороге.

Бродяга поднял голову, в его взгляде читалась благодарность. Старик прищурился, задумчиво теребя пальцами седую бороду.

— Что-то мне лицо твое знакомо. Видать, встречались. Память у меня хорошая, особенно на лица: раз увижу — не забуду. Ну да после поговорим…

Старшие женщины помогли незнакомцу переодеться в перелатанные штаны и рабочую рубаху Тана. Они с любопытством косились на сверток, но не решились его тронуть. Бродяга сам осторожно развернул серую ткань — скомканный дорожный плащ, и все семейство удивленно уставилось на старый потрепанный футляр, внутри которого оказалась скрипка. Незнакомец долго проверял, не проникла ли в футляр влага, потом вздохнул с облегчением и, следуя приглашению старенькой хозяйки, сел за стол.

Видимо он давно не ел досыта, потому что, даже будучи голодным, не смог много съесть. Опустошив кружку с подогретым молоком, в котором хозяйка растворила полную ложку меда, тихо поблагодарил и приготовился отвечать на вопросы хозяев — знал, что в такое неспокойное время они обязательно последуют. Но старик решил по-другому.

— Постели-ка ему тут на лавке, — сказал он жене Тана. — А расспросить гостя мы и завтра успеем.

— Странный человек, — сказал Тан отцу, выйдя поутру с ведрами к колодцу. — Даже в столице безопасней, а он сюда пришел, да еще со скрипкой!

— Значит, есть на то причины, — невозмутимо ответил старик.

Их гость уже проснулся, и пока невестка угощала путника завтраком, хозяин все приглядывался к нему, пытаясь вспомнить, где видел его раньше. Дождавшись окончания трапезы, старик приступил к расспросам, и мужчины — его сыновья и племянник — тут же собрались в горнице, чтобы послушать рассказ.

— Меня зовут Лаэрт, — гость по-прежнему говорил очень тихо, и хозяева пришли к выводу, что он, вероятно, простужен. — Я пришел из Вышегорска следом за отрядом, который вел сюда пленных.

— Три дня назад действительно пришел отряд. Городская тюрьма переполнена, и пленники теперь сидят в подвале под полицейским управлением, — Тан пристально вгляделся в лицо гостя. — Среди них — твои родные?

Лаэрт слабо качнул головой.

— Друзья и просто знакомые.

— И ты из-за них шел сюда с этим? — младший брат Тана указал на скрипичный футляр.

— Да, — Лаэрт посмотрел на старика. — В вашем городе есть люди, которые согласятся помочь мне их освободить?

— Освободить? — старик усмехнулся. — Каким образом? У нас нет оружия, а в управлении постоянно находятся десятка два охранников, и это не считая наружных часовых, сотрудников управления да самого начальника полиции.

Гость задумался, но ненадолго.

— Охрана вам не помешает, — сказал он.

* * *

Глаза быстро привыкли к темноте, но из-за сырости Ния начала кашлять уже на второй день. Дети тоже попростужались, и поэтому со всех сторон доносилось хлюпанье маленьких носиков и громкие чихи. Долгие дни пути и постоянное недоедание сделали свое дело. Не только женщины, но и мужчины едва держались на ногах. Они осунулись, похудели и ослабли. Помощи извне ждать не приходилось — это пленники поняли сразу, едва очутились в законопослушном городе Рийне. Здесь было еще хуже, чем в Карене до восстания, и люди казались невероятно запуганными, бледными тенями самих себя. Они низко кланялись каждому, на ком была форма полиции или королевской армии, а на изможденных пленников смотрели с опаской, как на хищников, спрятанных за не слишком прочной решеткой. Встречались и взгляды, полные сочувствия, но очень редко.

Ния возненавидела этот город, как только ступила на вымощенную городскую улицу, хотя после долгого пешего перехода и постоянного страха за себя, за Илларию, за гостеприимных поселян сил на другие чувства почти не осталось. Пленников распихали по нескольким камерам без окон, только с узкими вентиляционными отверстиями в потолке, через которые не проникал дневной свет. За четыре дня в темноте и сырости, на скудной пище Ния совершенно ослабла и старалась не расходовать силы, смирно сидя под стенкой.

Она думала о том, что в Вышегорске, или даже в Луге нашелся предатель, который привел солдат к тайному убежищу в скале, а еще раньше кто-то сообщил властям, где находится Эльнар… Поселяне были немало удивлены, узнав, что Лаэрт, сопровождавший молодого музыканта Тима, и есть тот самый человек-легенда, по крайней мере является им последние десять лет.

А еще девушка вспоминала рыжеусого Ярдена, смуглого Жана, Рифа, старика Даргальта, южанина Лионо, постаревшего в тюрьме Фиреса и кузнеца Вартана, погибшего в подвале дома Рене. После событий последних недель вся предыдущая жизнь казалась такой далекой, словно это были не ее, Нии, воспоминания, а чьи-то чужие, нечаянно ею подсмотренные.

Иногда Ния представляла себе, как Тим с Лаэртом идут по широким дорогам страны через душистые луга и густые леса, или как играют на веселом сельском празднике. А может когда-нибудь они придут в заповедный лес и будут играть для удивленных поселян, а Тим будет петь… он ведь так красиво поет! Грустно, что ей не услышать больше его песен. Лаэрт ведь сказал тогда, под деревом, что у него плохое предчувствие. Значит, они больше не встретятся… ни с Лаэртом-Эльнаром, ни с Тимом. "Если бы я согласилась и ушла с ними, я была бы теперь далеко-далеко отсюда", — думала Ния, хотя и стыдилась подобных мыслей — ведь ее согласие не спасло бы жителей Луга, и даже Илларию.

Размышления были прерваны скрежетом ключа в замочной скважине. Заключенные успели обрадоваться, что сегодня еду принесли пораньше, но толстый тюремщик заглянул в камеру и крикнул:

— Эй, ты! В красной юбке! Выходи!

Ния не сразу поняла, что обращаются к ней, но ее окрикнули повторно, сдобрив приказ ругательствами как в адрес непонятливой девушки, так и остальных пленников. Ния поднялась, расправила красную в черных маках юбку и медленно направилась к двери.

Девушку потащили вверх по лестнице. На первом этаже в широком холле перед дверью собралась охрана и сотрудники полицейского управления. Даже начальник остановился неподалеку, как будто всего лишь проходил мимо, и старался не показывать своего внимания к происходящему. Но при виде девушки немолодое лицо с тоненькими усиками оживилось. Взгляд этого человека вызывал мерзкое ощущение брошенного прямо в глаза комка грязи, Ния отвернулась и внезапно увидела музыканта. Заросшего, с короткой жесткой бородой, она узнала его не сразу, но сперва показался знакомым профиль, потом руки, потом старенький скрипичный футляр…

Лаэрт поднял голову, и Ния едва смогла внешне остаться безразлично-спокойной. Как, почему? Зачем? Неужели он пришел сюда совершенно один? Нет, наверняка это — часть плана, значит скоро… скоро сюда ворвутся вооруженные горожане. Как жаль, что она так плохо подумала о жителях Рийна! А сейчас Лаэрт будет играть, чтобы отвлечь внимание, а она — танцевать. Но это выступление будет самым сложным, самым тяжелым в ее жизни. Потому что ноги подкашиваются, а желудок сжимается от голода, потому что нет никакого желания танцевать здесь, перед этими, которых зазорно даже называть людьми.

— Ты ведь не откажешься станцевать для нас? — начальник охраны фамильярно обхватил девушку за талию, отчего Ния напряглась, как натянутая струна. — Этот скрипач любезно согласился сыграть нам, но ведь без танцев будет не так весело!

Ния молча отвернулась, но мужчина развернул ее к себе лицом и добавил, понизив голос:

— Не в твоих интересах отказываться. Сама знаешь…

Хватка ослабла, Ния воспользовалась мгновением и отскочила в сторону. Начальник охраны не стал дожидаться явного выражения ее согласия, а обернулся к музыканту:

— Играй!

Пальцы привычно взялись за смычок. Лаэрт помедлил мгновение — он смотрел на Нию: совершенно исхудавшую, с разноцветными синяками на руках. От его внимания не укрылось, что девушка слегка прихрамывала — разве сможет она танцевать? Но мимолетный взгляд, брошенный Нией в ответ, сказал: сможет, и смычок коснулся натянутых струн.

Мелодия лилась и становилась все быстрее. Сперва ослабевшее тело вело себя неуверенно, но после движения Нии стали по-прежнему легки и стремительны, боль и голод отступили и больше не напоминали о себе. Ния думала о том, что вот-вот придут их спасители, и злорадная улыбка зажгла блеск в ее глазах. Теперь, при взгляде на лица стражников и полицаев, девушка чувствовала себя счастливой, потому что знала — всем им недолго осталось жить: всего только минуту, две, три… или больше, сколько понадобится ополченцам, чтобы прорваться сюда, а до тех пор Ния будет танцевать, кружится, волнами поднимая давно не стиранную красную юбку в черных маках, а Лаэрт… Эльнар будет играть самые лучшие мелодии, и его слушатели не заметят, как подкрадется к ним смерть.

Быстрее, быстрее, быстрее… Ния кружилась, уже почти не различая лиц, повинуясь лишь песне скрипки в руках Эльнара, но вдруг… высокая, резкая нота, словно ножом по открытому сердцу. Ния замерла и, покачнувшись, схватилась за грудь. В неестественной тишине она нашла взглядом потемневшие до черноты глаза музыканта. Пальцы Лаэрта взялись за струны, сжались… Рывок, и невероятный звук, похожий на крик боли, отразился от серых стен. Все закачалось, и только два бездонных колодца, в которые Ния смотрела не отрываясь, не позволили ей раствориться в этом звуке.

Эхо стихло. Девушка испуганно моргнула, и глаза Лаэрта посветлели. Несколько капель крови упали с его ладони на грязный пол, а потом послышались глухие звуки падения тел. С трудом отведя взгляд от лица музыканта, Ния обернулась.

И охрана, и полиция, и оба тюремщика — все, кто находился в помещении, лежали на полу в разных позах с перепуганными лицами и остекленевшими глазами, глядящими в потолок. "Я ведь сама этого хотела, хотела!" — подумала Ния и вдруг поняла, что спасителей ждать неоткуда, что больше никто не придет и надо действовать как можно скорее.

Шорох за спиной заставил ее оглянуться. Лаэрт медленно опустился на колени, покачнулся, и прежде, чем девушка успела подбежать к нему, упал на пол.

— Там ждут, у бокового входа, — прошептал музыкант, когда Ния склонилась над ним. — Ключи… беги, скорее… надо успеть… Уводи всех, скорее…

Он замолчал, тяжело сглотнул. Глаза его показались необычно светлыми из-за сузившихся зрачков.

— Лаэрт! — позвала девушка. Губы музыканта шевельнулись, и Ния с трудом смогла расслышать:

— Не возвращайся.

* * *

Он понял, что не умер, когда почувствовал ноющую боль в порезанных пальцах и ладони, наскоро перевязанной ярко-красным лоскутом. Лаэрт попытался приподняться и огляделся. Ничто не изменилось — все так же лежат по кругу зрители их с Нией концерта, и тюремщик — вот он, под дверью. Как будто тяжелой связки ключей не видно на широком поясе, значит, Ния их забрала… И уже, наверное, освободила луговчан, а Тан с братьями встретили их и сейчас ведут окольной дорогой, помогая выбраться из города.

Заслышав шаги на лестнице, Лаэрт снова лег. Он так надеялся, что не попадет в руки полицаев живым, но, похоже, сыгранная для врагов музыка не убила его, а значит… Музыкант притянул к себе изуродованную скрипку, мысленно попросив прощения у инструмента, и закрыл глаза.

Он уже не слышал встревоженного голоса Нии, и не почувствовал, когда чьи-то сильные руки подняли его и понесли через пустынные коридоры полицейского управления на свободу, в безлунную черную ночь.

* * *

Небо над Рийном озарилось ярким сполохом, но никто этого не заметил. Стремительная, как падающая звезда, над спящими домами и улицами пролетела огромная птица, сияя, словно жаркое пламя. Ее огненные перья падали вниз и догорали, никем не найденные. Все, кроме одного…

Оно коснулось земли далеко от Рийна, в небольшом загорском поселке. Тихая мелодия сопилки лилась над притихшими ночными дворами, и вдруг смолкла. Мальчишка, сидевший на бревне у самой границы леса, перестал играть и, сунув сопилку за пояс, пошел к сияющему в высокой траве огоньку. Медленно, чтобы не спугнуть негаданное чудо. Перо, словно приподнятое ночным ветерком, само легло в его ладонь.

* * *

Ния танцевала в кругу возле костра, не замечая обнаженных мечей и свирепых лиц зрителей, одетых в полицейскую форму. Музыка лилась отовсюду, и танец становился с каждой нотой быстрей, безрассудней. Несколько раз девушка пролетела так близко от огня, что языки пламени лизнули ее шелковую юбку.

Лаэрт знал, что играет не он, но музыканта нигде не было видно — только злые лица, только жадное пламя костра… Ния, словно огромная бабочка, стремительно приближалась к огню, и вот она сама стала похожа на огонь, растворяясь в нем ярко-алой искоркой.

Лаэрт не выдержал.

— Стой!

Крик оборвался кашлем, Лаэрт схватился за горло, потому что вдруг стало нечем дышать. Но приступ прошел, и музыкант обнаружил, что на самом деле находится в палатке, прикрытый теплым одеялом. Он повернул голову и увидел Нию. Наверное, он и ее разбудил: девушка лежала неподалеку и, приподнявшись на локтях, смотрела на него немного испуганно, но все-таки радостно.

— Наконец-то, — прошептала она. — Как ты себя чувствуешь?

Она пододвинулась ближе и села, теперь Лаэрту не надо было поворачивать голову — он видел ее лицо прямо над собой.

— Кажется, нормально…

Нахмурившись, музыкант поднял руки, посмотрел на пальцы и озадачено хмыкнул.

— Странно. Я думал, что если не умру, то уж наверняка снова стану калекой. По крайней мере, должно было случиться что-то такое…

Он осекся. Выражение, промелькнувшее на лице Нии, заставило насторожиться, к тому же теперь девушка смотрела на него с жалостью, как на больного, который вот-вот умрет, но сам не подозревает об этом.

— Что? — он провел пальцами по лицу, и жесткая борода неприятно кольнула ладонь. Нос, брови, уши, волосы — все на месте, глаза тоже. — Что случилось? А, впрочем, неважно…

Лаэрт усмехнулся, представив, что проклятие, в которое верили все музыканты, могло превратить его в отвратительнейшее чудовище, но ведь руки целы, а значит, он сможет играть… или не сможет?

— Скрипка? — он огляделся, но вспомнил, что струны все равно порваны, а смычок сломан, и даже если инструмент здесь, сыграть на нем сейчас не получится. Хотя, если догадались захватить футляр, там есть запасные…

— Тебе уже скрипку? — с мягким укором спросила Ния, и голос ее дрогнул.

— Нет, — он покачал головой. — Сколько времени прошло?

Ния поняла, что он имеет в виду.

— Два дня.

— Два дня? — мысль о том, что все это время за ним ухаживала именно Ния, была и приятной и одновременно смущала. Он вздохнул и, сдвинув до пояса жаркое одеяло, попросил: — Мне бы одеться. Найдется что-нибудь?

Одежду Ния принесла сразу, Лаэрт отказался от ее помощи и вскоре выглянул из-под полога. Покачиваясь на ходу, он направился в сторону от палаток, стараясь не смотреть в удивленные и одновременно испуганные лица луговчан.

Когда на обратном пути его встретили траурным молчанием, Лаэрт остановился. Испугаться по-настоящему не хватало сил, как и удивиться. "Может, я и правда превратился в чудовище? Только почему-то сам этого никак не ощущаю. Или… они ведь знают, что солдаты пришли в Луг из-за меня. Поэтому так смотрят?"

Не говоря ни слова, он пошел прямо к Ние. Девушка стояла на берегу и встретила его грустной улыбкой. Кажется, ей хотелось поддержать его, Ния уже протянула руку, но Лаэрт не принял помощи, всем видом давая понять, что и так не упадет, хотя ноги в самом деле подкашивались.

В ответ на безмолвный вопрос Ния обернулась к воде, и Лаэрт сделал то же самое, опустив взгляд к чистой зеркальной глади, в которой, на фоне ясного неба, отражались две человеческие фигуры.

Рядом с Нией стоял какой-то неприятный большеносый старик с пепельно-седыми волосами и бородой. В первое мгновение Лаэрту захотелось обернуться, чтобы посмотреть — кто же это подошел к берегу, но он сдержал порыв и неподвижно вглядывался в собственное отражение: действительно ли он так постарел всего за два дня, или это седина делает его таким страшным. Присев на корточки, он пригляделся повнимательней, потом еще раз посмотрел на свои руки — нет, тело не изменилось, только волосы.

— И всего-то…

Слишком уж незначительная плата за то, что он сделал. Как-то даже не верится.

Лаэрт поднялся, Ния неуверенно улыбнулась, видя, что он не расстроился.

— Я все хотела спросить: где Тим?

— Я оставил его у хороших людей. Не волнуйся, я уверен, там ему ничего не грозит. Правда… Тим вряд ли предполагал, что ждать меня придется так долго. — Музыкант нахмурился, бросил быстрый взгляд на свое отражение в озерной глади. — Мы далеко ушли от Рийна?

— Не очень, — ответила девушка. — Сейчас свернем палатки — и в путь.

— Ясно.

Не сразу, но Лаэрт обернулся. Он молча смотрел на лица луговчан и ждал первого слова, первого жеста… Вперед вышел широкоплечий мужчина с длинными пшенично-желтыми усами. Он подошел к Лаэрту и неожиданно обнял, дружески похлопав по спине, потом отступил назад и протянул широкую ладонь.

— Спасибо.

Музыкант не ответил — слишком неожиданной была благодарность. К нему подходили мужчины и женщины, некоторые жали руку, другие просто улыбались и что-то говорили. На тех нескольких, что остались в стороне и смотрели подозрительно и недружелюбно, Лаэрт не обратил внимания.

И все же, когда остальные занялись сборами, музыкант вздохнул с облегчением. Его помощь не требовалась, потому, попросив у Нии острый нож, Лаэрт сел на берегу и наскоро сбрил надоевшую бороду. Подбородок оставался колючим, но зато теперь музыкант не был похож на старика, хотя пряди спускавшихся до плеч волос и брови так и остались пепельно-серыми, а на исхудавшем лице нос по-прежнему казался большим.

Шли долго и дотемна. Под конец Лаэрт уже едва переставлял ноги, и, когда объявили привал, буквально свалился на землю. Как добрался до палатки — он не помнил.

Ночью снова снилось что-то страшное, и в этом сне была танцующая Ния, музыка, которая зачаровывала и проникала в душу и сердце, высокий костер и рвущиеся струны. На этот раз Лаэрт проснулся без крика — просто открыл глаза и, не сразу сообразив, где находится, попытался сесть.

— Что случилось?

Голос Нии он узнал, но в темноте долго не мог ее разглядеть. Потом глаза привыкли, и лунного света, проникающего под приоткрытый полог, оказалось достаточно, чтобы увидеть мягкие очертания силуэта склонившейся над ним девушки.

— Ты почему здесь?

— На всякий случай, — прохладная ладошка коснулась его лба. — У тебя был жар, и мы с Илларией решили побыть с тобой.

Ему действительно было жарко. Лаэрт откинул одеяло, которым кто-то заботливо его прикрыл, и тут внезапно пальцы его наткнулись на что-то шершавое, знакомое на ощупь. Приглядевшись, музыкант увидел рядом с постелью футляр от скрипки и тут же, усевшись на одеяле, открыл его.

Инструмент оказался на месте, завитками торчали над грифом обрывки струн, грустно лежали сбоку две половинки смычка, но на дне футляра, завернутый в мягкую ткань, все еще лежал запасной смычок и струны.

Захотелось сразу же взять скрипку в руки, но играть все равно нельзя, чтобы не разбудить спящих, поэтому Лаэрт осторожно закрыл крышку футляра и снова лег.

— Спасибо.

— Не за что, — он почувствовал, что Ния улыбается. — Ты лучше спи, завтра рано вставать.

Лаэрт согласно кивнул и лег, но перед тем, как закрыть глаза, нашел ее ладонь и осторожно сжал в своей руке.

— Я буду рядом, — пообещала Ния.

"Надолго ли?" — девушка так и не отняла руку, и вскоре музыкант спокойно уснул.

Ния разбудила среди ночи, резко встряхнув за плечи:

— Вставай! Скорее!

Он не спрашивал, что случилось — быстро вскочил и выбежал из палатки. Женщины хватали детей на руки и наперегонки бежали в лес, спотыкаясь на ходу и едва не падая. Мужчины приотстали, чтобы задержать врага в случае чего, но оружия у них было — несколько луков да ножи, к тому же отряд в погоню отправился немаленький. Радовало лишь, что лес густой, кони не пройдут, а значит солдаты тоже пешие, будут продираться, как и беглецы, через встревоженный подлесок.

— Скорее!

Лаэрт старался, но скорее не мог никак, потому что на бегу тут же появлялся стук в висках и головокружение, и каждое дерево стремилось встретить стволом прямо в лоб.

— Скорее, — голос у девушки сорвался, в нем прозвучал испуг — поняла, видимо, что не успеет, если так и будет продолжать бежать рядом с музыкантом. Ее страх придал Лаэрту сил, и он побежал быстрее, сам удивляясь, откуда только прыть взялась.

Рядом вскрикнула женщина. Иллария помогла ей подняться, а Ния приняла на руки испуганного малыша, которого женщина несла на руках.

— Ногу подвернула, — сообщила Иллария, когда луговчанка, охая, поднялась с земли. — Ты неси ребенка, а я ей помогу — не добежит сама.

Ния кивнула и, прижимая к груди ребенка, побежала еще быстрее — теперь-то не только свою жизнь спасала. Некоторое время Лаэрт поспевал за ними, но вскоре начал отставать. Силуэт бегущей Нии мелькнул среди ветвей и растворился в темноте. Понимая, что сейчас кто-нибудь из луговчан решит остаться, чтобы защитить легендарного Эльнара, Лаэрт свернул в сторону, в густую тень, где беглецы его уже не увидят.

Березовый ствол качнулся перед глазами, музыкант едва успел ухватиться за него и медленно сполз на землю. "Спрячь меня" — мысленно попросил он у леса, но этот лес был самым обычным, и не отвечал человеку, не спешил исполнять его просьбу. И все-таки Лаэрт надеялся, когда затаился среди шуршащего листвой молодняка, надеялся, когда услышал хруст ветвей под тяжелыми сапогами и увидел приближающийся свет факелов, надеялся, когда несколько человек прошли мимо, не заметив…

Острие меча уткнулось в плечо, не поранив.

— Эй, я нашел одного! — прогремел над головой сочный бас. Еще шаги, несколько теней заслонили свет.

— Старик какой-то?

— Да нет, вроде не старик.

— Вяжи его! Сейчас некогда, потом допросим!

— Погоди! — возразил все тот же бас. — Скажи, ты знаешь, куда они побежали?

Лаэрт не собирался отвечать. Вообще. От удара в челюсть, не очень сильного, он отнюдь не стал разговорчивей, и, к разочарованию окруживших его солдат, попросту потерял сознание.

* * *

Шумная свадьба, как полагается, мед и вино льются рекой, музыка не смолкает, и песня звучит особенная, с пожеланиями счастья и всяческих благополучий для молодоженов. Жених и невеста, оба молодые и красивые, сияют глазами и целуются, когда гости требовательно кричат: "Горько!"

Друзья музыканта тоже кричат, смеются, танцуют с молоденькими подружками невесты. Сегодня на свадьбе играет не кто-нибудь, а сам знаменитый Эльнар, о котором уже больше века ходят слухи и легенды, да такие, что не разберешь, где правда, где вымысел.

— Солдаты!

Крик услышали далеко не с первого раза, но когда молодой парень, запыхавшийся, взмыленный после стремительного бега, вылетел на середину широкой поляны перед накрытым столом, все вдруг притихли.

— Солдаты! Сюда идут солдаты! За Эльнаром!

Музыкант поднялся, быстро уложил скрипку в футляр, а гусли в чехол. Кивнул молодым, прощаясь, но последние пожелания так и не произнес, заприметив хищный блеск в глазах чернокосой невесты. Мгновение смотрел, словно не веря, потом резво повернулся и с неожиданной для старика прытью побежал вместе с друзьями прочь от прерванного праздника.

В безопасной тени за углом дома, приостановившись на секунду, он резко сорвал бороду и наспех стер рукавом грим.

— Это они! — выкрикнул Эльнар на бегу.

— Что? — переспросил смуглый Сайдин.

— Это они, Герт и Найра… это они предупредили полицию!

— Жених с невестой? — косматые брови Сайдина взметнулись вверх. — Не может быть! Они же…

Договаривать он не стал, в частности и потому, что невдалеке послышались шаги, и пятеро беглецов свернули в другую сторону.

До леса оставалось совсем немного — лишь перепрыгнуть небольшой овражек, взяв хороший разгон…

Райвен подбежал первым, но не прыгнул, а с криком отскочил, задетый наконечником длинного копья. Навстречу беглецам из оврага вынырнул целый отряд вооруженных до зубов королевских солдат. Острия направленных на живые мишени стрел поблескивали в темноте. Райвен упал на землю, скорчившись от боли в густой траве. Сайдин перевел взгляд с раненого товарища на Эльнара.

— Эко не поленились же — целую армию за нами прислать!

Стоны и крики из допросной доносились сквозь толстую дверь, как нарочно, чтобы устрашать остальных заключенных.

Он долго стучал, гремя кулаками о гулкое железо, но на допрос его все равно привели последним.

— Я Эльнар!

Начальник полиции Каренского округа недоверчиво обернулся к нему, смерил внимательным взглядом, усмехнулся. Ясное дело, ведь он, как и другие, ожидал увидеть старика с длинной бородой и морщинистым лицом, а никак не молодого мужчину, которому явно не исполнилось и тридцати. Начальник полиции снова обернулся к Сайдину:

— Теперь ты ответишь на мой вопрос? Где Эльнар?

Измученный и перепачканный в собственной крови, едва живой, Сайдин лишь слабо покачал головой, остальные тоже молчали. Все, кроме одного.

— Прекратите! Они ничего не скажут! Эльнар — это я!

Вскоре прибыл сам королевский наместник. Он оказался умнее своих подчиненных и быстро придумал, как проверить: правду ли говорит заключенный. Эльнару прицепили бороду и кое-как подрисовали морщины, а затем привели молодую пару из Вышегорска. Вот так его и узнали. Наместник долго удивлялся и даже умилялся тому, как Эльнару с друзьями удавалось морочить головы стольким людям, много лет выдавая себя за старца. Народу так и не сказали об этом обмане, а друзей музыканта казнили на главной площади как колдунов и изменников. Среди тюремщиков, охраны и солдат пополз слух о том, что Эльнара выдал один из друзей, и некоторые даже вспоминали, что видели этого предателя в лицо. Наместник решил, что подобные слухи ему вполне удобны, и наказал полиции их не опровергать.

В тот вечер, когда друзья Эльнара встретили свою смерть под взглядами тысяч собравшихся поглазеть горожан, музыканту также преподали урок, после которого он никогда не должен был снова взяться за инструмент, а вскоре довершила дело сильная простуда: узник подземелья едва остался жив, но лишился голоса.

Лаэрт все еще надеялся. Надеялся, что его не узнают. Однако и тут ему не повезло. В человеке, неторопливо приблизившемся к решетчатой двери его камеры, Лаэрт узнал наместника из Карены. И тяжело вздохнул: жаль, что кропотливая работа дедушки Йорхана скорее всего пойдет на смарку.

* * *

Ния не сразу поняла, что Лаэрт больше не бежит рядом. Ребенок на ее руках плакал и просился к матери, старался вырваться, протягивая ручки к бегущей рядом женщине, и все внимание Ния уделила ему. А когда заметила — то лишь крикнула, позвала по имени, но не остановилась: если попадется она, то и ребенок, и его мать, которая не захочет убегать в одиночку, и Иллария…

Этой ночью луговчанам повезло сбежать, но они долго еще не останавливались, подгоняемые страхом преследования. А после, когда уставшие и вымотанные, разбили лагерь у корней старых сосен, мужчины осмелились немного вернуться назад вместе с Нией. Лаэрта звали, заглядывали под каждый куст, приглядывались к любой тени, но все безуспешно.

— Он давно отстал, — устало объяснила девушка после бесплодных поисков. Мужчины виновато переглядывались и не могли простить себе, что из-за их невнимательности великий Эльнар вновь попал в руки врагам: никто не сомневался, что так и случилось.

— Да ведь он бежал рядом с нами, — рассказывал какой-то бородач. — И хорошо бежал. Я его почти все время видел… или не все? — он растеряно погладил бороду, поглядел на Нию, потом на светлокосую жену, державшую за руку четырехлетнего мальчишку. Ясно, что возвращаться за Лаэртом нельзя, по крайней мере, пока не приведут женщин и детей в безопасное место, но Ния боялась, что тогда может быть слишком поздно.

Прошло несколько дней, беглецы вышли на дорогу только незадолго до развилки перед Вышегорском. Луговчане решили пока не возвращаться в свой поселок, а пройти через перевал в селение, где остался Тим, и на его окраине разбить временный лагерь, а заодно помочь местным в случае нападения отбить атаку королевских отрядов.

Дорога раздваивалась: одна ветвь широкой глиняно-желтой лентой уходила вверх, через сосенки, над которыми едва виднелись каменистые вершины, другая вела вниз, в долину, через небольшую рощицу — к деревеньке Наис, а оттуда рукой подать до наезженного пути в Карену. Здесь, на распутье, Ния попрощалась с луговчанами и с Илларией.

— Ты едь домой, побыстрее. Предупреди Ярдена, расскажи, что и как…

— А ты? — перебила женщина и, уперев кулаки в крутые бедра, строго свела брови. — Неужели ты решила одна вернуться в Рийн? Это… Это же…

— Ничего со мной не случится, — Ния похлопала сумку, где лежали одолженные у луговчан обноски, перелатанный плащик да немного пакли. — Ты мне поможешь?

Ненадолго Ния с Илларией снова скрылись в лесу, а потом по дороге к Наису двинулась одинокая женская фигурка, а вышедшая вместе с нею старушка в древнем плаще, из-под капюшона которого свешивались две белесо-желтоватые пряди, бодро отправилась на запад.

* * *

За прошедшее время королевский наместник слегка похудел, но изгнание мало сказалось на его внешнем виде. У короля он по-прежнему был в милости, и потому жил в почестях при дворце Рийнского губернатора. И на допрос музыканта они пришли вдвоем, а с ними — здешний глава полицейского управления, только вчера назначенный в замену погибшего, да пара палачей, давно уже зарабатывавших на хлеб пытками заключенных в Рийнской тюрьме.

На допрос Эльнара притащили едва живого — тюремщики и конвоиры отомстили ему за двадцать девять человек, погибших в полицейском управлении, хотя видимых повреждений на теле музыканта не было. Главный полицейский понимающе усмехнулся и не стал бранить своих людей за самоволье.

— А ты постарел! — королевский наместник пристально вглядывался в лицо пленника. — Видно, убийство не прошло тебе даром. Ну что ж, по мне так ты наказан недостаточно. И в прошлый раз мы зря не казнили тебя на главной площади — все чего-то тянули… и дождались побега!

Лаэрт проследил взглядом за наместником и увидел вдруг свой старый, потрепанный футляр. Когда холеные руки вынули скрипку и с интересом ощупали лакированные бока, музыкант брезгливо скривился — ему было неприятно, что такой человек, как наместник, касается инструмента. Тот подметил реакцию пленника и спросил с усмешкой:

— Что, не нравится?

Ответом его Лаэрт не удостоил.

— Надо же… — наместник аккуратно опустил скрипку в футляр и провел пальцами по струне, — придумали ведь: "сломали скрипку, порвали серебряные струны". Красиво придумали. Наверняка и баллады сложили по этому поводу, как ты думаешь, а? Ну, ничего, пусть поют, пусть рассказывают сказки. Мы этих сказочников теперь быстро переловим, вот увидишь. Хотя — нет, ты этого уже не увидишь.

Наместник подошел к пленнику, взял в руки его ладонь, прищурился, глядя на полоски свежих шрамов, паутинкой покрывающие пальцы музыканта. Лаэрт дернулся, но его держали крепко, и вырваться не получилось.

— А ведь ты действительно предатель. Если б ты не признался тогда, твои друзья все равно бы погибли, и ты бы тоже погиб, но зато Эльнар никогда бы не был пойман. И со временем нашелся бы кто-то, кто взял это имя и снова отправился дарить людям надежду. Глупую и несбыточную, но это не важно. Совсем не важно… А теперь Эльнар умрет. Раз и навсегда. Его смерть увидят многие и расскажут остальным. И узнав об этом, чернь больше никогда не поднимет голову. Я уверен, что у них даже не останется сил отомстить за тебя. Потому что ты больше не Эльнар, верно?

Отвернувшись, наместник снова взял в руки скрипку. Инструмент почему-то притягивал его, вызывая одновременно и страх — шутка ли, безобидная с виду, скрипка эта оказалась грозным оружием. Королевский наместник подумывал оставить ее у себя для коллекции, но потом решил, что не стоит.

— Я слышал, что вам нельзя убивать вот так, — задумчиво проговорил он, обращаясь к пленнику. — Ты еще жив. Быть может, ты лишился своего дара? Хотя я, конечно, не верю в подобные предрассудки…

Лаэрт верил. Он и сам удивлялся, что до сих пор жив. А ведь после того, как освобожденные Нией пленники вынесли его, едва живого, из полицейского управления Рийна, он так и не брался за смычок. Не попробовал — может ли еще играть.

Наместник словно прочел его мысли и с улыбкой протянул музыканту скрипку:

— Здесь, в футляре, есть запасные струны. Попробуй! Я прикажу развязать тебе руки.

— Нет.

— Почему нет? Боишься? Или считаешь нас недостойной публикой?

Палачи за спиной наместника хохотнули, и даже губернатор Рийна усмехнулся.

— Ну что ж, нет — так нет.

Скрипка упала на каменные плиты и целое мгновение одиноко лежала, сияя теплыми янтарными отблесками на поцарапанном лаке. А потом — удар тяжелого сапога, хруст ломающегося корпуса и тихий жалобный стон, словно прощание слетевший с порванных струн.

— Вот и все, — наместник подошел к двери, и, обернувшись на пороге, скользнул взглядом по замершему, словно переставшему дышать пленнику: — Его следует казнить, и чем скорее — тем лучше.

* * *

Однако губернатору города Рийна захотелось таки пообщаться с великим музыкантом и певцом, о котором он столько слышал, но не видел никогда. Ведь на этот раз Эльнара поймали его люди, а значит, он будет сам принимать решения относительно судьбы столь важного пленника. По-хорошему, следовало бы спросить мнения его величества, но связь со столицей была нарушена, вот уже несколько дней там творилось невесть что, а посему советоваться с монархом совсем необязательно.

Лаэрт рассказал губернатору все то, что говорил когда-то в Вышегорске, не больше, но видимо правитель Рийна остался доволен и малым. Только не переставлял удивляться и качать головой, когда человек, чье пение некогда врачевало сердца и вдохновляло людей на подвиги, заходился сухим кашлем, после чего возобновлял монотонную речь хриплым, едва слышным голосом. К разочарованию палачей, пленник покинул допросную относительно целым и невредимым, хотя все тело по-прежнему болело, и ощущалась странная слабость, так и не прошедшая с тех пор, как пальцы музыканта порвали струны на скрипке.

Красную повязку на ладони — лоскуток от юбки Нии — он предусмотрительно снял и спрятал в карман штанов. Когда его обыскивали в тюрьме — карманы вывернули, но никто не обратил внимания, что заключенный, нагнувшись, снова поднял и спрятал выпавшую тряпочку. Теперь же, сидя в темной камере, Лаэрт пальцами нащупывал прохладный шелковый лоскуток, и немного успокаивался, думая о том, что Ния вместе с луговчанами, должно быть, добралась до развилки, а возможно, они с Илларией уже едут на попутной повозке домой, в Карену.

Сутки проходили одинаковые, длинные, сырые и темные. Пальцы музыканта остались целы, и каждый раз, возвращаясь из допросной, он все еще радовался тому, что если выберется отсюда — снова сможет играть. Наверное, сможет. Конечно, вряд ли друзья успеют, да и небезопасная эта затея — освобождать знаменитого Эльнара из втрое лучше, чем обычно, охраняемой тюрьмы, но… быть может, народное возмущение дойдет и до Рийна, и город взбунтуется?

Даже когда ему сообщили, что казнят завтра утром на Рийнской центральной площади, Лаэрт все еще надеялся. Отсчитывал часы, вслушивался в доносившиеся сквозь толстую кладку почти неразличимые, слабые звуки и ждал: вот-вот что-то изменится.

О том, что пришло утро, Лаэрт узнал по шагам тюремщика, сопровождавшимся тяжелой поступью конвоиров. Дверь со скрипом отворилась, и желтый фонарь заглянул в проем, осветив помещение.

— Выходи!

Отвечая собственным мыслям, Лаэрт пожал плечами, неторопливо поднялся и пошел на свет.

Ему позволили немного привести себя в порядок — милостью правителя к каждому осужденному на казнь приходил брадобрей, а еще разрешалось вымыться в широком тазу под присмотром охраны. Правда, после все равно приходилось влезать в свою же грязную одежду, но эти подробности мало кого волновали. Суд над Эльнаром прошел уже давно, приговорив его к смертной казни особо позорным образом — через повешение. А поскольку музыкант считался еще и черным колдуном, то… Лаэрт старался не запоминать все те манипуляции, которые должны провести с его телом после смерти. В прошлый раз с исполнением приговора непростительно медлили, что позволило музыканту сбежать, но губернатор Рийна все-таки решил, что лучше избавиться от опасного заключенного, к тому же весть о гибели Эльнара поохладит пыл чересчур обнаглевшей черни.

На улице было светло, несмотря на ранний час, площадь наполнилась народом что называется, до краев, да в проулках толпились любопытные горожане и съехавшиеся с окрестных деревень зеваки. Еще бы — ведь на днях объявили, что сегодня люди смогут наблюдать, как исполнится справедливый приговор над Эльнаром, легендарным музыкантом и убийцей, забравшим жизни двадцати девяти человек посредством своего черного колдовства.

Лаэрт надеялся до того момента, как увидел лица собравшихся на площади людей. Это было как в Карене, но тогда он являлся невольным зрителем, и рядом стояли Ния и Тим, которым смотреть на казнь не хотелось, а здесь… Над городом повисла странная безнадежность, она ощущалась серым, липким туманом, и лица горожан в этом тумане все казались жутко похожими. Не было тех, кто с риском для себя пробирался в первые ряды: не чтобы увидеть поближе представление, а с целью поддержать, показать осужденному, что и в последние минуты — он не один. Только старушка в перелатанном плащике, жарком не по погоде, с перемазанным сажей лицом, смотрела на него как-то по-другому. Лаэрту показалось, что еще мгновение — и он узнает эту женщину, но старушка поспешно опустила голову, и взгляд утонул в тени под капюшоном, из-под которого по обе стороны лица свешивались седые патлы.

Под конвоем осужденный музыкант поднялся на эшафот, и палач, не медля, накинул ему на шею веревочную петлю. От этого вдруг стало невыносимо холодно. Лаэрт сжал челюсти и, пока было время, продолжал всматриваться в толпу. Хотелось увидеть хотя бы одно живое лицо — быть может, светловолосого Тана с братьями, но музыкант так и не смог отыскать их взглядом.

Солнце ненадолго спряталось за тучами, вынырнуло снова, и зажглась яркими огнями позолота на зданиях, драгоценности наблюдавшей с балконов знати, серебряная цепь на шее судебного исполнителя. Гул немного поутих, люди разглядывали осужденного: в серых широких штанах, серой неподпоясанной рубашке, с серыми волосами и бровями, серыми глазами с маленькими точками зрачков, сузившихся от яркого света. Особое внимание зевак привлекал красный шелковый лоскут, повязанный вокруг запястья, но его заметили не все — только те, кто стоял сбоку или позади эшафота, так как руки музыканта были связаны за спиной.

— Тебе полагается последнее желание, — судебный исполнитель, невысокий человечек с в общем-то добродушным лицом, подошел к Лаэрту и, понизив голос, предупредил: — Естественно, ничего такого… Да, сыграть в последний раз тоже не проси — сам понимаешь, скрипка в твоих руках поопасней арбалета будет.

Лаэрт не сдержал усмешки. Кто-то из стоявших в первых рядах услышал слова судебного исполнителя и передавал соседям.

— А ты спой! — закричали в толпе. — Спой!

Больше чем за неделю, проведенную в сыром помещении, Лаэрт охрип еще сильнее, и был уверен, что многим известно — Эльнар больше не может петь.

— Не спою, но с удовольствием послушаю, — произнес он как можно громче и осекся: старушка, что стояла в первых рядах, распрямила плечи и словно стала выше ростом, а когда подняла голову, Лаэрт наконец ее узнал.

Его слова Ния восприняла как руководство к действию, и люди вздрогнули, когда над площадью вдруг зазвучал ее чуть дрожащий от волнения голос. Конечно, девушка не старалась петь так, как пел знаменитый Эльнар, просто чтобы ее слышали люди, чтобы слышал он. Побледневший музыкант видел, как подбирается к ней стража, и Ния их заметила. Она скинула капюшон, вьющиеся волосы в янтарных отблесках заструились по плечам, а стоящие рядом с испугом и невольным восхищением смотрели на ее перепачканное лицо, в светящиеся решимостью глаза.

Стража еще не успела подойти к девушке, когда песню подхватил еще один голос, а потом еще и еще. Тан с братьями, которых Лаэрт не заметил раньше, пели вместе с Нией, и получалось у них на редкость красиво, что даже не на шутку встревоженный судебный исполнитель заслушался, изумленно качая головой.

Получив приказ, стража пробиралась сквозь толпу к братьям, но люди не спешили расступаться перед ними — они слушали, а потом голоса раздались и с другой стороны, подхватывая мотив, вспоминая слова, и внезапно в этот хор влилась негромкая, но слышная каждому, отраженная эхом каменных стен, мелодия свирели.

Уже много-много лет над этим городом не звучало иных песен, кроме хвалебных од королю и местным правителям, и теперь, словно очнувшись от злого заклятия, горожане вспоминали, что есть другие песни, слушали знакомые с детства слова о счастье, о свободе, о дружбе и верности, о прекрасной земле и сильных людях, живущих на ней, и постепенно, незаметно для себя самих, начинали подпевать. Схватившие Нию под локти стражники растерянно озирались по сторонам, потому что теперь аресту подлежала едва ли не треть собравшихся на площади, а ведь для такого количества народу не хватит ни тюрьмы, ни охраны…

По отгороженному замершей стражей проходу через площадь проскакал гонец на взмыленной лошади, ярко-голубая форма личной королевской охраны изрядно потрепалась и запачкалась по дороге. Он осадил коня возле ведущих на эшафот ступеней, соскочил с седла и, приблизившись к наместнику Каренскому и губернатору Рийна, шепотом проговорил:

— Король пал.

Эта новость не была чересчур неожиданной, но в первый момент оба правителя — смотрели друг другу в лицо, словно советуясь. В любом случае они не собирались сообщать об этом более никому, но их планы были нарушены громким голосом, который прокричал с дальнего края площади:

— Король свергнут!

Какие-то всадники въехали с двух боковых улиц. Их было немного, впереди — здоровенный дядька с рыжими усами и бородой, в его руке поблескивал обнаженный меч, с помощью которого воевода из заповедного леса собирался поздороваться с преградившими дорогу солдатами. Его спутники кричали громко, так, чтоб слышали все:

— Король свергнут! Король пал!

— Королевской власти больше нет!

Лаэрт перевел взгляд на Нию. Девушка вырвалась из рук не слишком усердно сдерживавших ее стражей и пробиралась к ступеням. И в это время наместник подал молчаливый приказ палачу. Скрипнул нехитрый механизм, под ногами музыканта разверзлась пустота, и петля безжалостно сдавила горло, но в следующий миг над головой что-то свистнуло, мелькнув металлическим отблеском, и вместо того, чтобы беспомощно зависнуть в воздухе, он полетел вниз.

Шум нарастал, и сквозь радостные крики еще слышались отголоски песни и цокот копыт по мощенным улицам — это удирали наместники, а за ними, неумолимо настигая, мчались люди Ярдена во главе с Рифом и старым Даргальтом.

Чьи-то руки наконец сняли перетянувшую горло веревку, и звонкий голос сообщил всей площади:

— Живой!

И тогда люди вокруг эшафота, не сговариваясь, закричали:

— Эльнар! Эльнар!

Голос Нии сразу пробился сквозь общий гул.

— Ты меня слышишь? Лаэрт, открой глаза! Лаэрт!

При падении он сильно ударился, но боли не чувствовал. Сверху, сквозь открытый люк, светило солнце, гремели крики вокруг, где-то рядом, совсем близко — друзья: и Тан с братьями, и воевода Ярден, и многие другие… Лаэрт наконец открыл глаза, и девушка улыбнулась. Теперь она молчала, держа пепельно-седую голову на коленях и осторожно гладя ладонью худое лицо с колючим подбородком. Музыкант неловко повел плечами, и кто-то догадался, наконец, разрезать путы на его руках. Ния тут же с беспокойством глянула на его пальцы, и Лаэрт, показывая, что все в порядке, поймал ее руку и осторожно сжал.

— Хорошо, — признался он. — Хорошо жить. И хорошо, когда ты рядом.

Вряд ли кто-то, кроме Нии, расслышал его слова, потому что говорил музыкант едва слышно, и девушка низко-низко наклонилась, чтобы разобрать его речь. С ее помощью Лаэрт поднялся на ноги и выбрался из-под помоста, тут же очутившись в крепких объятиях рыжего воеводы.

— Да, здорово ты это придумал с песней, — Ярден подмигнул. — Снова эти ваши колдовские штучки?

— Пустите! Да пропустите же! — послышался звонкий мальчишеский голос. Вынырнувший из толпы Тим бросился к музыканту и, на миг замерев перед ним, качнулся вперед, обнимая, как старшего брата.

— А ты откуда здесь? — удивился Лаэрт, но на этот вопрос никто ему так и не ответил, потому что следующим подошел Тан.

А тем временем воевода забрался по ступеням наверх, оглядел площадь, увидел, как возвращаются Риф с Даргальтом и остальные, ведя перед собой обоих наместников и главу полицейского управления. За ними шли другие пленники, охраняемые уже не столь рьяно, но жавшиеся к поселянам, в надежде спастись от вспыхнувшей в глазах жителей Рийна ненависти.

— Что ж, я думаю, здесь теперь и без нас разберутся, — заключил воевода и, спрыгнув вниз, обернулся к Тану. — Найдется у тебя в погребе чего-нибудь холодненькое?

— Или крепкое? — светловолосый мужчина понимающе улыбнулся. — Пойдемте. Я всех вас приглашаю в гости, правда не обессудьте, если потом кому-то придется спать во дворе.

— Не вопрос! — встрял Жан. — Жара такая, что, пожалуй, на улице и лучше.

Лаэрт шел медленно, с одной стороны его поддерживала Ния, с другой — Тим, и хотя он вполне мог обойтись без помощи, отказываться от нее совершенно не хотелось.

— Теперь я знаю, что жар-птица — это не сказка. Это по-настоящему, — тихо сказал мальчик. И, в ответ на вопросительный взгляд Нии, добавил: — Я нашел ее перо и загадал желание.

— Никому его не рассказывай, — шепотом посоветовала Ния, — а-то не сбудется.

— Оно уже сбылось, — улыбнулся Тим.

Ярден приостановился и шагал теперь рядом с ними.

— Куда теперь направишься, музыкант? — спросил воевода и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Мне города не нравятся по-прежнему, а этот — особенно. Поэтому через денек-другой мы поедем обратно. Я так думаю, лучше всего вам с Тимом поехать с нами. — Мельком глянув на Нию, Ярден лукаво улыбнулся, но попытался скрыть улыбку в пышных усах. — Пока передохнешь немного, подлечишься…

И Тим, и Ния смотрели на Лаэрта с надеждой, и музыкант понял, что не откажется. К тому же, если королевской власти действительно больше нет, ему, возможно, не придется бегать с места на место, а путешествовать — лишь по собственному желанию, а не по необходимости. И, быть может тогда найдется место, которое он сможет наконец назвать домом.

Он кивнул, глаза Нии просияли. Девушка быстро спрятала блеснувшие слезы под длинными ресницами. Лаэрт провел ладонью по растрепанным волосам Тима и крепче прижал к себе Нию.

— Значит, решено — едешь с нами! — подытожил воевода, его улыбка стала шире. "А там, глядишь, и останешься насовсем" — этого Ярден вслух не сказал, но музыкант понял и улыбнулся в ответ.

Желтоватая пыль поднималась над дорогой, вплетаясь в марево полуденного зноя. Шум на площади все не стихал, и в нем снова можно было различить знакомую мелодию, которая становилась все громче и громче. И передаваемая множеством голосов, отражаясь от стен, поднимаясь к ярко-голубому небу, над городом летела песня.

Оглавление

Кай Ольга . Сказка о музыканте

Часть первая

Часть вторая

Реклама на сайте