«Дети Грозы»

Тиа Атрейдес Дети Грозы

Пролог

На белом песке у самой кромки прибоя играют дети. Лица их похожи, как два солнечных блика. Ярко-рыжие локоны мальчика треплет лёгкий ветерок. Такие же рыжие волосы девочки заплетены в две задорные косички. Брат строит песочный замок, сестра пускает мыльные пузыри.

— Поиграй со мной, — просит она.

— Опять в куклы? — поднимает лукавый взгляд он.

— Смотри, какие красивые.

Девочка выдувает переливающийся шарик. Внутри радужной плёнки угадываются крошечные человеческие силуэты.

— Ты сделала себе девочку, а мне мальчика, как всегда?

— Да. Хочешь, поменяемся? Так будет интереснее.

Прозрачный пузырёк лопается, оставляя в руках девочки куклу-мальчика, а в руках мальчика куклу-девочку. Мальчик смеется.

— А теперь мы поменяемся обратно, — смех девочки звенит над берегом.

— И поселим их в этот замок.

Мальчик опускает куклу на песок. Девочка тоже ставит куклу, но с другой стороны песчаной стены замка.

— Пусть они тоже поиграют.

— Будет весело?

Взявшись за руки, дети-боги снова смеются. Светлая Райна сыплет из горсти белый песок времени, Тёмный Хиcc выдувает из соломинки мыльные пузыри надежд. Ноги их омывает океан вечности.

Они играют.

Глава 1. Недетские игры

235 год от Основания Империи. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

К Суарду, столице королевства Валанты, одной из шести провинции Империи Фьон, приближался дождь. Пыльное марево дрожало над раскаленным камнем площади, замерли в ожидании серебристые платаны, затихли и попрятались птицы. Терпкий и вязкий аромат бегоний и глициний, увивших кованые заборы богатого квартала, и сладкий — ранних роз, гортензий и олеандров перед входом в храм, загустел патокой. Ни ветерка, ни шелеста. Только едва журчала речушка под горбатым мостиком, и белобрюхие стрижи кричали высоко и резко, рассекая блеклую синеву серпами крыльев.

Над головами, над крышами летел зычный бас королевского глашатая:

— Жители Суарда, благородные шеры и достопочтенные бие! В канун Праздника Каштанового Цвета приветствуйте принца Кейранна и принцессу Шуалейду! В честь возвращения наследника престола состоится торжественный парад и карнавал! Собирайтесь на улице Согласия, в третий час после полудня! Да здравствуют король Мардук и Император Элиас!

— Да здравствует Его Величество! — откликалась толпа. — Да здравствует Его Всемогущество!

Голосу глашатая и разрозненным выкрикам горожан вторили звонкие колокольные ноты: «Ско-ро пол-день, пол-день!» — зовущие на молитву Светлой. Эхо рассыпалось меж украшенных мозаиками стен, бежало по окрестным улицам. Серебряный шпиль храма сиял, разбрасывал по лицам мастеровых и шеров блики, пятнал шафраном мостовую, стриженую зелень кустов и разноцветье одежд. Но ни отблеска не падало на серый камень второго храма: казалось, лучи огибают его, чтоб ненароком не коснуться антрацитовой острой крыши.

* * *

Отразившись от далекой серебряной грани, солнечный блик попал в глаз Келму, заставил на миг зажмуриться — но не сбавить бег. Азартно усмехнувшись, он вновь поймал взглядом единственную в толпе светлую макушку: словно почуяв, тощий мальчишка опасливо оглянулся и припустил еще быстрее.

Беги, Лягушонок, беги! Все равно не убежишь!

Первое веселье игры сменялось злостью. Скоро полчаса, как Келм выследил гоблиново отродье — а все никак не может поймать! Правда, и Лягушонку не оторваться: в Старом Городе, изученном вдоль и поперек, от Келма по прозванию Волчок не спрятаться и крысе. Но пари он, похоже, проиграл. Ладно бы три марки, не велика потеря. Но ведь был уверен, что справится с заданием до полудня! Задание-то проще некуда: найти, догнать, убить. Не по-настоящему, конечно. Всего лишь уколоть ядовитой иглой — больно, но не смертельно.

Но с каждой минутой затянувшейся погони робкая поначалу мысль: а не избавиться ли, наконец, от выскочки раз и навсегда? — крепла и казалась все более верной. Разделаться с наставниковым любимчиком, подлым прилипалой и подхалимом, на радость остальным ученикам Мастера Тени — всем, кроме Свистка, родного сына Мастера. Тот-то считал Лягушонка братом всерьез, а не так, как остальных приемных сыновей достопочтенного. Братья, чушь какая! Доверие и дружба! Какая может быть дружба между будущими убийцами? Да прирежет Лягушонок «брата» на испытаниях, чтобы самому не отправиться к Хиссу, и вся дружба. Любой бы на его месте прирезал, и правильно сделал. Своя шкура-то дороже выдумок Светлых святош.

Несмотря на духоту, Келм бежал легко и ровно. Азарт погони словно отрастил ему крылья — Келм летел по городу невидимкой. Обыкновенный, безобидный пятнадцатилетний мальчишка: смуглый, черноволосый, как все валантцы, в поношенной рубахе небеленого полотна, простоватый и нагловатый. Подмастерье, каких двенадцать на дюжину. Взгляды прохожих словно обтекали его — не задерживаясь, не запоминая.

Погоня доставляла Келму физическое удовольствие. Между ним и беглецом словно протянулась ниточка. Тонкая, невидимая, но очень прочная. Ему не надо было видеть белобрысого: он чуял дичь.

Лягушонок проскочил под вывеской гончара, проскользнул ужом меж двух почтенных матрон с корзинками, пронесся вдоль каменного забора, мимо поворота в узкий переулок. Нырнул в заплетенную глицинией арку — и выскочил на площадь Ста Фонтанов, полную жаждущих прохлады горожан. Заметался: направо, к реке, налево, к дворцу. Взвизгнула и залаяла собачонка, на которую он чуть не наступил, возмущенно ахнула дородная горожанка. Но Келма не интересовала праздная публика — только дичь.

Вслед за Лягушонком он выскочил на широкую и прямую Мускатную улицу. Миновал несколько трехэтажных домов, сросшихся боками. Беглец метнулся к группе горожан в лиловых беретах: почтенные кричали и размахивали руками у высоких дверей с резными виноградными гроздьями.

Прошмыгнув меж двух пузатых виноделов, белобрысый обогнул важного бородатого, чуть не сбил с ног старика с тростью. Тот обернулся и заорал, брызгая слюной и потрясая палкой. Келм вслед за белобрысым проскочил сквозь толпу, едва не запутавшись в бархатном плаще того же старика. Едва увернулся от трости. И затормозил. Лягушонок исчез!

Помянув хиссово племя, Келм стряхнул мгновенное замешательство. Ниточка никуда не делась — он по-прежнему чуял дичь: мальчишка нырнул в щель между каменными домами. Вот он, хитрый лаз! Келм протиснулся в подвальное окошко за старым тележным колесом. Спрыгнул на пол. Замер. Прислушался.

В темном подвале висела тишина. Сквозь узкое оконце проникал слабый свет, терялся меж длинных рядов дубовых бочек и тонул в мрачном паучьем кружеве под высокими сводами. Жужжала одинокая муха — и грохотало собственное сердце.

Хорошее место выбрал Лягушонок! Келм и сам держал его на примете. Глубокие подвалы Гильдии Виноделов постирались много дальше, чем мог бы предположить случайный прохожий. Какой путь из трех выбрал беглец? Вряд ли наверх, в главный зал. Может, налево, под улицу, в катакомбы? Дверь та всегда заперта… но для Лягушонка замок не препятствие. Или направо — через винные подвалы. Тоже заперто, да что толку.

«Умм на сонн…» — пропел про себя Келм умну сосредоточения. И уловил едва заметное колебание воздуха — справа! Вот он!

Келм кинулся за Лягушонком. Тот понял, что спрятаться не удалось, и, не скрываясь, припустил к двери. Заскрипел замок. Келм прибавил темп — но дверь захлопнулась перед самым носом.

Он отпер ее отмычкой, потратив две драгоценные секунды. Бросился вслед за Лягушонком по темному коридору. Следы словно светились в темноте. Эхо путало, отдавалось то справа, то слева. Но тщетно — Келм догонял Лягушонка. Еще немного — и конец выскочке!

Но Лягушонку повезло. Кладовщик, освещая путь свечкой и гремя ключами, направился на очередной обход. Едва мальчишка завернул в последний переход, заскрипела дверь. Как не вовремя, шес его подери! Шарканье, сердитое бурчанье и дрожащее пятно света оказалось ровно между охотником и дичью. Пришлось прятаться среди стеллажей с бутылками и ждать. Недолго, всего полминуты — но шаги дичи удалялись! Руки чесались свернуть шею старому хрычу. Но нельзя, хоть руки и чешутся — Мастер шкуру спустит, если узнает. А он узнает, к гадалке не ходи.

Едва кладовщик ушел с дороги, Келм рванул по коридорам, через залы. К оконцу — высоко под потолком. Вскочил на бочку, подпрыгнул, подтянулся. Протиснулся сквозь оконце, наступил на брошенную рядом решетку. Выбежал на бульвар, огляделся. И припустил вслед за белобрысым. Не видно? Ерунда. От Волчка не скроешься — и никто не докажет, что белобрысый багдыр`ца не сам себе шею сломал. Случайно. Зря, что ли, Мастер учил? Перед площадью Близнецов он почти догнал Лягушонка. Тот притормозил, словно растерялся.

«Пол-день, пол-день!..» — отзвучали последние удары колокола. Толпа хлынула в отворившиеся двери Алью Райны. Отразившись от светлого шпиля, солнце снова брызнуло Келму в глаза.

Шес! Проиграл-таки клятое пари!

Белобрысый петлял, как заяц. Едва он бросился в сторону Чистого рынка, послышался цокот копыт по булыжнику: наперерез выехал патруль.

— А ну стой! Куда? — подбоченившись, заорал служака на кауром жеребце.

Остальные трое в серо-красных мундирах разъехались, загораживая мальчишкам дорогу. Белобрысый даже не притормозил. Наоборот, рванул быстрее — и, пригнувшись, проскочил под брюхом лошади. Удивленные солдаты замешкались. Келм повторил маневр, но чуть медленнее, чем надо. Плечо ожгло болью. Последний из вояк успел огреть его хлыстом. Келм озлился окончательно. Запоминать служаку не стал — больно надо. За все ответит белобрысый. Прямо сейчас!

Лягушонок проскочил людской водоворот в воротах рынка, не снижая скорости. Келм бежал, почти наступая ему на пятки — мимо наваленных грудами абрикосов, яблок и мандаринов, мимо прилавков с посудой и коврами. Они лавировали между груженых ишаков и крикливых домохозяек. Страх и отчаяние белобрысого уже щекотали ноздри — еще рывок! Вот он! Не уйдет!

Вдруг впереди раздался обиженный ишачий рев и вопль купца:

— Куда прешь, отродье гиены? Убери свое вонючее животное, деревенщина! Стой, ворюга! Куда?! Отдай!

Прямо на Келма мчался, выпучив глаза и ревя во всю глотку, ишак. За ним развевалась связка цветных платков, зацепившаяся за упряжь. На ишачьем хвосте повис крестьянин: он безуспешно упирался ногами, но остановить животное не мог.

— Айя! Мои прекрасные ирсидские шелка! Стой, испражнение крысы! Ты мне заплатишь! — Следом, призывая Светлую и сержанта рыночной стражи в свидетели, придерживая длинные полы камзола, переваливался на коротких ножках купец.

Келм отскочил с дороги, отмахнулся от ярких тряпок и снова устремился в погоню. Но через пару шагов понял, что гнаться не за кем: Лягушонок как провалился. Нить оборвалась. Упустил! Резко сбавив темп, он попытался снова уловить нужное направление, как учил Мастер: глубокий вдох, умна сосредоточения. Все чувства обострились, нахлынули волной запахи — разгоряченных людей и животных, фруктов и пряностей, рыбы и копченостей — острые мурашки опасности пробежали по спине…

Келм не успел обернуться: что-то кольнуло в лопатку, краски, звуки и запахи взорвались жгучей болью, и все погасло.

* * *

Беги, Лягушонок, беги! — билось в висках, щекотало дыханием голодной бездны.

Полуденное солнце пекло непокрытую голову, пот щипал глаза, но спину кололи мерзлые иголки страха. Погоня приближалась — и сегодня игра вовсе была не игрой. Он не смог оторваться. Не смог спрятаться. Все щели и закоулки известны охотнику. Еще немного, и… смерть?

Успокойся! Дыши. Если нельзя сбежать, нужно…

На глаза попался матовый черный шпиль, притянул взгляд, позвал в Тень. Сквозь жаркое марево повеяло холодом, сердце дрогнуло и остро забилось в горле. Неужели? Но ведь он не прошел Посвящения? Он не готов — но ведь это лучше, чем умереть прямо сейчас?

— Ужели, — откликнулось эхо шипением змей. — Сейчасс…

Сейчас… — щекотными пузырьками ужаса и надежды шелестела кровь в ушах. Отвлечь охотника, хоть на миг — и… что будет дальше, Лягушонок боялся и думать.

Сквозь людской водоворот он проскочил на рынок, помчался по рядам. Преследователь дышал в затылок азартом пополам с ненавистью. Вытесняющий дыхание страх превращался в злость и предвкушение. Взгляд шарил по людям, прилавкам…

Крестьянин. С ишаком. Между рядов. Вот он, шанс!

Не сбавляя скорости, Лягушонок острым концом отмычки ткнул ишака. Тот взревел, рванул к прилавку.

— Куда прешь, отродье гиены? — завопил купец и огрел ишака промеж ушей.

Перепуганная скотина снова заорала, взбрыкнула и помчалась прочь.

— Айя! Мои прекрасные ирсидские шелка!

Вопли купца, сумятица, паника и злость вокруг Лягушонка загустели. Мгновенно нахлынула и отступила волна запахов: специи, пот, пыль. Поднялись до резкого визга голоса и тут же упали, завязли еле различимым басовым урчанием. Все вокруг выцвело, подернулось дымкой и замедлилось. Холод пробрал до костей. Тихий смешок — почудилось? Привычный мир стал плоским, как лист — а поверх него словно нарисовались силуэты демонов…

— Хисс… Хисс… — они шипели и тянулись к нему, скалились и били крыльями. Ледяной ветер рвал волосы, смеялся и звал: — Сюда… здесь… останься!

Лягушонок на миг почувствовал себя маленьким и жалким. Но только на миг.

— Договор! Я готов заключить договор с тобой, Темный Хисс! — срывая связки, закричал он слова, выученные наизусть всеми учениками Мастера Тени.

— Договор? Смелый слуга… не боишьссся? — Тень смеялась, но за смехом не было веселья, только голод и пустота.

— Боюсь. Но буду служить тебе, Хисс! — голос словно тонул в вате.

— Я всегда забираю свое, Хилл по прозванию Лягушонок. Не забывай. Ты — мой!

— Я твой слуга, Темный, — в отчаянной надежде на чудо, отозвался Хилл совсем не теми словами, что полагались по ритуалу.

— Добро пожаловать в Ургаш, мальчик, — невидимое божество довольно усмехнулось, не обратив внимания на робкую попытку нового Посвященного что-то изменить.

С последним словом Темного Близнеца холод отступил, затих ветер и растаяли тени демонов. Хилл остался один посреди серых людских силуэтов.

Дальше все было просто.

Он вернулся назад, к почти неподвижному преследователю, вытащил из его кармана сухого цхека с иглой, уколол. Прицепил насекомое к одежде. Отошел на сажень.

И сделал шаг — из Тени домой. В живой мир.

Шаг — краски вернулись, вернулись запахи и звуки. Вернулись свет и тепло.

Лягушонок бросился к падающему Волчку, подхватил у самой земли. Осторожно уложил, чтобы пойманный дичью охотник не переломал себе ненароком костей.

* * *

На южной окраине Старого Города, в небогатых кварталах, есть улица — короткая и извилистая. Небольшие дома тесно прижимаются друг к другу, нависают над мостовой разномастными балкончиками. Блеклые стены и мутные окна словно припорошены пылью забвения — даже солнце не желает отражаться в тусклых витринах лавок. На этой улице всегда пустынно, разве что забредет случайный прохожий, взглянет на вывески и поспешит убраться.

Время от времени на улице Ткачей, в народе прозываемой улицей Ловкачей, появляются и иные прохожие. Пряча лица и кутаясь в длинные плащи, сюда приходят шеры и бие, военные и чиновники, игроки и добропорядочные горожане, не желающие посвящать в свои проблемы магистрат и королевский суд. Обо всем, что касается контрабанды и редких вещиц из коллекции соседа, гоблиновой травки и фальшивых бриллиантов, подпольных игральных домов и незаконной работорговли — и, разумеется, быстрого и надежного устранения неких лиц за некую, весьма значительную сумму — можно договориться на улице Ловкачей. Если знать, куда зайти и что сказать. Правда, не все, ступившие на узкую и кривую улочку, выходят с нее целыми и невредимыми. Но не потому, что здесь обитают грабители и убийцы — напротив, тут никогда не нападают на случайных прохожих, и даже маленький ребенок может пройти улицу из конца в конец, подкидывая на ладошке золотой империал.

Небогатый торговец, одетый пестро и безвкусно, не прятал лица. С любопытством разини он разглядывал облупившуюся штукатурку, отвалившуюся местами мозаику и выщербленные булыжники мостовой. Его внимание привлекла одна из мануфактурных лавок: окна её закрывались обшарпанными ставнями, дверь выглядела так, будто прикоснись к ней — развалится, покосившаяся и покорёженная вывеска изображала не то ткацкий станок, не то кузнечный горн — похоже, художник никогда не видел ни того, ни другого. В целом, вид лавка имела такой, что ни один покупатель в здравом уме не сунется.

Румяный толстячок, кивнув сам себе, толкнул дверь. Вместо мерзкого скрипа — что вполне соответствовало бы виду рассохшейся деревяшки — раздался глухой звяк треснутого колокольчика. После залитой солнцем улицы в передней комнате было темно, но толстячка это не смутило. Он направился мимо заваленных барахлом полок и прилавков прямиком к конторке, освещенной одинокой фейской грушей в стеклянном шаре.

— Приветствую, бие Махшур. Как ваше драгоценное здоровье? — глуповато улыбнулся толстячок.

Среднего возраста мужчина за конторкой мало походил на торговца мануфактурой. Скорее на матерого пирата. Его левую бровь и висок наискось пересекал старый шрам, чуть приподнимая уголок глаза и придавая лицу удивленно-ехидное выражение, в длинной косице седых прядей было больше, чем черных, кисть левой руки заменял протез гномьей работы.

Достопочтенный Махшур никогда не отличался приятным характером, а с тех пор, как потерял руку и сменил работу убийцы на должность помощника главы Гильдии, стал исключительно въедливым и язвительным занудой. Что оказалось кстати для его новых обязанностей — держать в ежовых рукавицах воровскую братию.

— Здравствуйте, уважаемый. — Махшур встал и поклонился: этого гостя он узнавал в любом обличье. — Я доложу о вас…

— Не утруждайтесь, любезный.

Махнув рукой, словно отодвигая незначительную мелочь, гость прошел через незаметную дверцу во внутренние комнаты. Проводив его немигающим змеиным взглядом, Махшур вернулся к толстой бухгалтерской книге.

* * *

Половица перед дверью заскрипела, предупреждая о посетителе.

Как всегда, без доклада, как всегда, в новой личине. Как всегда, с диковинным заказом. Привычки этого гостя — единственного, кто не только знал главу Гильдии в лицо, но и позволял себе входить в любые двери без стука — Мастер выучил давно и прочно.

Он встал из-за стола и сделал шаг навстречу за миг до того, как отворилась дверь.

— Здравствуйте, уважаемый. — Мастер отвесил так и оставшемуся при маскараде посетителю учтивый поклон. — Не угодно ли кофе? Или вина?

— Благодарю. В другой раз.

На традиционное предложение последовал традиционный отказ: профессия гостя неизбежно сопровождалась паранойей той или иной степени. Коротким кивком покончив с этикетом, посетитель, не дожидаясь приглашения, расположился в удобном кресле.

— Чем можем быть полезны? — Мастер вернулся за стол.

— Мне нужен лучший ваш человек. — Угольные глаза угрожающе сверлили Мастера. — Дело серьезное. Опасное. Ошибка с вашей стороны будет фатальна. Для вас. — Посетитель растянул губы в улыбке голодного упыря. — Плачу вдвойне, золотом.

На колени Мастеру упал увесистый кошель. Он с удовольствием бы запустил золотом в лоб заказчику, а ещё лучше, с ним и утопил. Но пришлось изобразить улыбку в ответ. Мастера Тени давно уже убедились в том, что связываться с темными магами опаснее, чем с демонами. Лет триста назад один из темных походя смел половину Гильдии северного Беглоди — всего лишь за то, что тамошний Мастер не захотел взять заказ. С тех пор с магами предпочитали не спорить.

— Принято. Предмет заказа? — В голосе Мастера, сухом и невыразительном, как казенный бланк, только хорошо знакомый с ним человек расслышал бы отголосок застарелой неприязни.

Гость сделал неуловимо-быстрый жест пальцами, и в воздухе перед Мастером повисло изображение — объемное, в цвете — обернулось вокруг оси и растворилось.

— Узнаете?

— Разумеется.

— Завтра. И ещё. Вот список. — На том же месте развернулся призрачный свиток с пятью именами. — Вот предметы. — Ещё один мешочек перекочевали в руки Мастера. — Оставить на видных местах. Чтобы как проснутся, сразу увидели. В ночь перед праздником. Ничего и никого в домах не трогать.

— Как скажете, уважаемый, — кивнул Мастер.

Посетитель не скрывал, что наслаждается тщательно скрываемой ненавистью за непроницаемым лицом убийцы. Он довольно ухмылялся, уверенный, что ни предпринять что-либо против него, ни ослушаться глава Гильдии не посмеет. Иногда Мастеру казалось, что именно ради таких моментов магистр выбирается в город и общается с ним лично.

— А теперь извольте объяснить, почему в прошлый раз заказ запоздал на два дня.

Гость неспешно цедил слова. Он удобно развалился в кресле, словно намекая, что не собирается лишать Мастера своего бесподобного общества минимум до утра.

* * *

Все тело ломило и жгло сотней жал. Келм сам себе казался бурдюком с гнилым фаршем. Только что черви не ползут, хотя кости и мышцы — мягкие и непослушные, как черви.

— Волчок, что с тобой? — сквозь всполохи боли пробился ненавистный голос.

Темнота немного рассеялась — до серых сумерек. Прямо перед застывшими, полными слез глазами появилось нечто чумазое, с торчащими светлыми вихрами. И шесть зеленых полупрозрачных крылышек на мохнатом черном тельце — насекомое в руке Лягушонка трепетало и переливалось, словно живое.

— Светлая! Откуда тут цхек? — притворно удивился Лягушонок. — Волчок, эй, Волчок!

— Эй, с дороги, отребье! — рявкнул жирный бас. — Что за фокусы? Пошли вон!

— Простите, достопочтенный бие! Моего друга укусил цхек! — оправдывался белобрысый. — Вот он, смотрите! Живой цхек!

— Э! Убери! Убери, кому сказал! Ненормальный! А ну кыш отсюда!

Краем глаза Келм видел, как сердитый горожанин попятился от цхека на протянутой ладони мальчишки. Кому охота после укуса валяться полчаса куском мяса, не в силах моргнуть? А если цхек еще успеет отложить яйца, лихорадка на неделю.

— Не сердитесь, достопочтенный! Мы сейчас уйдем! — испуганно оправдывался Лягушонок.

Любопытствующие, увидев «живого» цхека, вмиг разбежались. Остались только двое бездельников лет по шестнадцати, жующих сладкую чемлику. Одного бездельника звали Угрем, второго Свистком. Оба выглядели так, словно ошивались тут с самого утра, а не обежали половину Суарда вслед за младшими учениками.

— Ну же, Волчок, вставай! — Лягушонок затряс Келма, словно не понимая, что ближайшие полчаса он не то что встать, а выругаться не сможет. — Ну? Что уставились? Помогите, что ли, — обернулся он к бездельникам.

— Да врешь ты! Живого цхека ни один безмозглый тролль в руки не возьмет, — протянул тот, что постарше. Громко, на публику. — Покажь!

— Дай сюда! — встрял Свисток. — Сдох… жаль!

Насекомое перекочевало в карман Свистка, лишая торговцев последних проблесков интереса к происшествию.

— Давай в «Треснутую Кружку». Ему молока бы сейчас, — предложил белобрысый.

Прибью, — подумал Келм. — Слишком уж везуч и опасен. Ну да и мы не пальцем деланы… — подбадривал он себя, но получалось не очень убедительно.

Болтая о всякой ерунде, втроем ученики доволокли Келма до рыночной таверны. Как раз вовремя: весенний ливень обрушился на них в паре шагов от дверей. Слава Близнецам, не успели сильно промокнуть. Келма усадили за столик в дальнем углу, прислонили к стене, лицом в зал. Лягушонок смотался на кухню, принес большой кувшин молока.

— Что это? — возмутился Угорь. — Ты слышал, чтоб я мычал?

— Не нравится, не пей, — ровно ответил тот, наливая полную кружку.

Свисток, ни слова не говоря, подставил свою. Как всегда! Что бы ни вытворил один, второй сделает вид, что так и надо. Как будто взаправду братья! Хотя за братьев их только слепой примет: старший крепкий, чернявый и смуглый, как все нормальные валантцы, младший — тощий и бесцветный, вроде нежити. И эта его мечтательная улыбочка! Зачем он Мастеру сдался? Его же в любой толпе видно! На весь Суард северян не больше десятка… какой из него убийца? Смех один! Разве что на испытаниях Хиссу отдать.

Привычное утешение омрачалось только одним. Смех не смех, а сам он отродье северных демонов упустил. И теперь беспомощней котенка. Все болит, внутри булькает и переворачивается. Багдыр`ца! Еще и молоком пахнет, а руки не поднять…

Словно услышав, Лягушонок осторожно поднес кружку к его рту.

Келм с трудом глотнул, чувствуя, как по подбородку течет. Нянька нашлась! Кто его просил! Больше всего на свете Келму хотелось выплеснуть молоко в бесстыжие буркалы, и этой же кружкой разбить змеенышу физиономию. Обращаться с будущим убийцей, как с младенцем, на глазах старших учеников!

Он глотал молоко, твердя про себя умну отрешения. Паралич отступал — медленно! Хисс знает как медленно! — оставляя после себя гадкую мелкую дрожь и тошноту.

В таверну тем временем набивался мокрый, сердитый и жаждущий горячительного народ. Торговцы ругали намочивший товары и распугавший покупателей дождь. Покупатели ругали дождь и жадных торговцев. А рыночная стража ругала всех, кто мешает спокойно работать — и дождь, и торговцев, и покупателей, и Богов-Близнецов. Подавальщицы сбивались с ног, таская к столикам выпивку и снедь, и совершенно не обращали внимания на компанию в темном углу.

Едва Келм успел выпить полкружки, дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Отряхиваясь, как мокрый пес, в «Треснутую Кружку» ввалился квадратный верзила в серо-красной форме муниципальной гвардии.

— Стоять! — распорядился он с порога.

Молоденькая подавальщица от неожиданности замерла, чуть не уронив подносы, но, разглядев знакомую рубленную топором физиономию, выругалась под нос и понеслась дальше.

— Пива, бегом марш! Жаркого, окорока, пирога! Разленились, гоблиново племя! — потребовал сержант, с грохотом и скрежетом отодвигая тяжелый стул у центрального стола, где уже расположилось полдюжины его подчиненных.

«Только бы успеть очухаться, пока не началась драка, — подумал Келм, с трудом сводя раздвоенное пятно в одного сержанта. — Как всегда, у него виноваты все, кто не успел удрать».

Пока же в голове тошнотно бултыхалось, руки-ноги не слушались, а мысли скакали бешеными блохами. До Келма долетали обрывки разговоров, и он, не в силах сосредоточиться на чем-то одном — проклятый цхеков яд, проклятый Лягушонок! — то нырял в воспоминания, то всплывал, и снова слышал:

— Всем на строевую! Будем встречать Их Высочества во всем, сишах, блеске! — наливаясь пивом, обещал подчиненным троллью мать сержант.

— Да говорю же, поднимут налог на пеньку, — слышались споры торговцев.

— …не допустит беспорядков! Его Величество знает, что делает…

— …так не светлая принцесса-то, вот хоть у Рябого спроси, он-то ни разу не соврал…

Разговоры в таверне, как весь последний месяц, вертелись вокруг скорого возвращения в столицу наследника с сестрой. Все неприятности, от подскочивших цен на зерно до пожара и беспорядков в порту, валили на младшую принцессу.

«Правильно, все беды от Темных, — вертелось в голове у Келма. — Пауки в банке… Мастер не говорил, кто заказал те беспорядки и поджог складов будущего наследникова тестя, но догадаться-то не сложно… А из приезда темной точно ничего кроме бед не выйдет. Вон, кривой чеканщик после тех кошмаров поседел весь и заикается. И не он один — кто, как не придворный маг, виноват? Нету в Суарде больше темных. И светлых нету, все сбежали…»

— …как есть темная! Вот попомните, снова неурожай будет! — переговаривались селяне за соседним столом.

По спине Келма вновь прошла дрожь: крестьяне припоминали слухи о младшей принцессе. Слухи те давно бродили по Валанте, еще с заварушки с орками на границе. А сейчас обрастали уж совсем сказочными подробностями.

«Слухи, слухи… негоже убийце верить слухам! — вспомнились слова Мастера. — Ваше дело самим пускать слухи и пользоваться их плодами, а не дрожать и перешептываться, как бабки на базаре».

Образ Мастера подействовал на Келма лучше всякого молока. В голове начало проясняться, а перед глазами перестало двоиться. Правда, головокружение и тошнота не проходили. Зато сейчас он как никогда ясно понимал: Лягушонок вовсе не досадная помеха, а серьезная опасность. Много серьезнее, чем далекие темные, которым и дела нет до учеников Мастера.

Отгоняя слабость и желание снова прикрыть глаза, Келм вглядывался в Лягушонка: что-то с ним было не так. Но что? С виду ничего подозрительного. Бледный, встрепанный, мелкий, с широким ртом и синими глазами. Наглый и спокойный. Урод. Хотя некоторым нравится — с год тому назад торговец с юга предлагал наставнику за белобрысого мальчишку три золотых: вроде как хотел расторопного мальца в помощники. Ага, видали мы таких помощничков в заведении у Лотти! Будь Мастер взаправду мелким купцом, из доброты душевной приютившим полдюжины сирот, не устоял бы против такого богатства. Но, увы, в бордель Свистковый прихвостень не попал. Зато остальные пятеро учеников, все, кроме Свистка, с тех пор дразнили его шлюшкой. А Лягушонку все равно — взглянет равнодушно, и отвернется. Вот ведь… Монахиня Светлой, а не убийца!

Келм поморщился. Мысли снова не связывались. Сотни жал по всему телу настойчиво твердили: опасность! Убей!

«Надо же было упустить такой случай! Ни Свисток, ни Угорь бы не сумели помешать — а Угорь бы наверняка и не стал. Да и не увидели бы ничего…»

От размышлений его отвлек Угорь.

— Пора. — Старший ученик дотронулся до его руки и кивнул в сторону стражников. — Давай, поднимайся.

Свисток с Лягушонком тоже смотрели на него выжидательно, готовые, если надо, снова подхватить и нести хоть до самой улицы Ткачей. От холодно-деловитого взгляда белобрысого Келму было мерзко. Неуютно. Оказаться бы подальше отсюда… А еще лучше — свернуть ему шею. Сию секунду.

На всякий случай Келм отвел глаза. Хоть Мастер и учил скрывать настоящие чувства, рисковать не хотелось. Путь через кухню и черный ход дался тяжело. Ноги не слушались, каждый шаг отдавался горячим, чавкающим ударом в висках. На свежем воздухе Келму полегчало. Но стоило представить, что придется идти через весь Старый Город и делать вид, что яд цхека ему нипочем, накатила тошнота, а булькающие внутренности попытались выплеснуться наружу.

— Мы, пожалуй, не будем торопиться, — неожиданно пришел на выручку Угорь. — У нас дело поблизости.

Рука старшего ученика на плече держала жестко, не позволяя возразить. Возражать и не хотелось. Келм бы с удовольствием остался в переулке позади таверны до вечера, благо дождь кончился, а жара еще не вернулась.

Свисток с дружком без единого слова развернулись и пошли прочь. Белобрысый по обыкновению дурачился, шлепая по лужам. И, отойдя всего на дюжину шагов, принялся напевать что-то веселое.

* * *

Столица Валанты после дождя сияла и благоухала. Ворковали голуби на карнизах, кусты и деревья подставляли солнцу отмытые до блеска листья. Двое мальчишек неспешно шагали к южной окраине Старого города, перебрасываясь пустяковыми фразами.

Хилл по прозванию Лягушонок с интересом разглядывал цветные орнаменты на стенах домов, фигурно подстриженные кусты и кованые решетки заборов: ему казалось, что краски после дождя удивительно ярки, а воздух невероятно свеж и вкусен. Даже знакомый оборванец у статуи Райны-Целительницы сегодня не был таким грязным и обиженным на весть мир, как обычно — а может, он просто был живым грязным оборванцем, а не порождением Ургаша.

По коже опять пробежал холодок. Хисс здесь, Хисс ждет…

Лягушонок встряхнулся, прогоняя наваждение. Тень отхлынула, но недалеко. Всего раз ступив за грань реальности, он знал: Тень всегда рядом. И слова Мастера о том, что Тень рано или поздно съедает душу убийцы — чистая правда.

Кинув медяк нищему, Хилл усмехнулся. Не забавно ли? Нищие завидуют ворам, воры — убийцам… да, плата за один заказ Призывающего Тень больше, чем заработок этого оборванца за год. Но после смерти этот оборванец вполне может попасть в Страну Звенящих Ручьев, под сень Светлой Райны. Ему совсем не обязательно знать, как смеется голодная бездна.

* * *

Выждав, пока неразлучная парочка скроется из виду, Угорь обернулся к Келму:

— Пошли. — Едва заметно усмехнулся, вроде как ободряюще. — Гоблинова травка точно поможет.

Гадать, что нужно старшему, Келм не стал — толку? Если надо, сам скажет. Угорь, как и любой нормальный ученик Мастера, не признавал бескорыстной заботы.

Самый старший из будущих убийц, Угорь попал в обучение довольно поздно, в восемь лет. Ему повезло: будучи по делам в Луазе, Мастер наткнулся на уличную потасовку. Один оборванец отбивался от троих таких же — молча, отчаянно. И не просто отбивался. Верткий мальчишка изловчился сломать одному из нападавших руку, а второму чуть не оторвал ухо. Его бы забили насмерть подоспевшие приятели пострадавших, но Мастер их шуганул: пара слов, легкое дуновение Тени, и ребятня разбежалась. Остался один Угорь. Худющий, весь в синяках, с разбитым в кровь ртом, он не испугался — и спокойно пошел с незнакомцем. Как сказал Мастер, Ургаш признал его, а он признал Ургаш.

Поначалу сын мелкого дворянина, потерявший всю родню в пожаре — чем-то глава семьи не угодил Придворному магу — сторонился остальных. Его старший возраст, холодность и благородные замашки не располагали к сближению. Он смотрел на соучеников, как на крысят, делая исключение разве что для Свистка — но тот не принял предложенного союза. Постепенно Угорь научился не выделяться манерами и речью, и его происхождение выдавали только узкие кисти, правильные черты и пристрастие к новомодной шерской игрушке — шпаге.

Келм догадывался, что Угрю не по нутру признавать лидерство Свистка. На тренировках юный шер не уступал сыну Мастера, а иногда и превосходил. Но, хоть Наставник ко всем ученикам был одинаково строг и холоден, все понимали, что если Свисток пройдет испытания, то станет следующим главой Гильдии.

До сих пор Келма это не волновало. Он не был настолько честолюбив, чтобы мечтать о черной повязке Мастера. Свисток, Угорь… да хоть орочий шаман. Келму ни к чему ответственность за стаю воров и убийц. Свободная жизнь Посвященного — большего ему не надо. Но сегодня он усомнился: может, Мастер не прав, заведя семью и нарушив Закон? Пусть мать Свистка и называется Мастеру не женой, а экономкой, и формально Свисток ничем не отличается от прочих учеников: все семеро носят фамилию Мастера. Но не зря же Гильдия старше Империи — и не зря тысячу лет назад написан Закон Тени.

* * *

Неспешная прогулка завершилась около ипподрома, в «Хромой Кобыле».

Буркало, хозяин заведения, промышлявший подпольными ставками и скупкой краденого, расплылся в подобострастной ухмылке.

— Чего изволят господа? — осведомился он вполголоса, едва они подошли к стойке.

Келм скептически оглядел липкие, засиженные мухами кружки, сальный фартук и хитрую рябую рожу: пройдоха знал все и обо всем, но, раз еще был жив, значит, Мастер не имел ничего против.

Угорь кивнул трактирщику за спину. Тот понимающе подмигнул и проводил гостей мимо воняющей горелым жиром кухни в заднюю комнату. Маленькая, полутемная и душная, она отличалась от общего зала почти приличным видом: застеленные коврами низкие ирсидские диванчики, чистый, шлифованного дерева столик, на нем широкие блюда с фруктами и булочками. Через минуту-другую Буркало принес и гоблинову травку, и вина для Угря.

Келм с опаской сделал первую затяжку из длинной трубки. Вспомнились докеры с мутными глазами и трясущимися слюнявыми губами, неверными руками отсчитывающие медяки за крохотные пучочки сизой травы. Зажмурившись на миг, Келм прогнал мерзкую картину. Чтобы дойти до такого состояния, надо курить гоблинову травку годами. А он не такой дурак! Всего пару затяжек, чтобы прошла боль.

И правда, уже после первой он почувствовал себя много лучше. А после второй — почти нормально. Собирался было затянуться в третий раз, но, взглянув на Угря, передумал и отложил трубку. Тот едва заметно кивнул и отставил кружку с вином — почти полную.

— Рассказывай, — велел младшему.

Подумав секунду, Келм согласно склонил голову. Все равно придется рассказать Мастеру — очень, очень подробно — в присутствии учеников. Прикрыв глаза, он вернулся мысленно на рынок. За минуту до того, как Лягушонок порвал ловчую нить и исчез.

Угорь слушал, не перебивая. Только когда он закончил, велел вернуться еще раньше, и припомнить все подробности, вплоть до цвета шляпки истеричной дамы с собачкой.

К концу допроса Келм чувствовал себя оливкой после маслодавильни: так дотошно его не выспрашивал даже Наставник. Но нашел в себе силы отказаться от предложенной Угрем трубки — пусть в голове снова муть и отбивают полдень десятки Кукольных Часов. Бывало и хуже, переживем. Вместо гоблиновой травки Келм, преодолевая тошнотную слабость, потянулся к свежим бушам с медом. Хоть он и не особо жаловал сладости, но Мастер крепко вдолбил ученикам: сладкое помогает.

Келм запихивал в себя мед, запивал горячим травяным настоем и поддакивал Угрю. Не из вежливости или благодарности — еще чего! — а потому что был полностью согласен: из нарушения древних традиций Гильдии не выйдет ничего хорошего.

Угорь так и не сказал, зачем ему понадобились подробности тренировки. И не заикнулся о том, что догадался: удача Келма обернулась бы для белобрысого смертью.

Келм покидал таверну в полной уверенности, что к интересному разговору о традициях и о предстоящих испытаниях — Мастер рассказывал о них чрезвычайно мало: по его словам, от этого знания ученикам больше вреда, чем пользы — они еще вернутся.

* * *

Узнав все, что хотел, Бахмал по прозванию Угорь выпроводил Волчка:

— Негоже заставлять Наставника ждать! А у меня еще дело есть.

С тщательно скрываемой завистью Бахмал шер Занге наблюдал, как легкая полутень в углу комнаты сгущается, темнеет и приобретает очертания человека: среднего роста, крепкого мужчины с короткой белой косицей, одетого просто, но добротно. Широковатый нос, округлое лицо — черты его казались смазанными. Стоит отвести взгляд, и не вспомнишь через миг, как он выглядел.

— Годится. — Седой Еж был сегодня на редкость разговорчив. — Поговори с ним через неделю. Осторожно.

— Как скажете. — Бахмал слегка поклонился, сложив руки у груди.

Он заворожено смотрел в глаза Призывающему, только вышедшему из Тени: ледяная чернота манила, обещала неуязвимость и скрытность, быстроту и смертоносность. Силу и власть. А еще обещала месть — тому, кто топтал жизни и крал души, не задумываясь и не сожалея. Обещала дорожку прямо к его порогу, и дальше, к сердцу. Если, конечно, у темных магов оно есть.

Бахмалу было безразлично, сколько драгоценных традиций нарушил Наставник и что по этому поводу думают Мастера Тени других городов Валанты… да хоть самого Фьонадири. И больное самолюбие Седого Ежа, мечтающего взвалить на себя обузу управления ордой ворья и мошенников, Бахмала не трогало. Будь его воля, он бы собственноручно прирезал и Наставника, и всех убийц, начиная с Ежа и заканчивая учениками, и все цеха, от старшин до мелких шавок. Воздух Суарда определенно стал бы чище без Гильдии Тени. А если ядовитые гады перекусают себя сами — тем лучше. Только бы помогли ему добраться до магистра и утащить с собой в Ургаш. А там хоть пришествие Хисса.

— На тренировках не вздумай его трогать, — расщедрился Еж на советы. — И Волчку скажи, пусть остынет, не спешит в Ургаш раньше времени. Он свой шанс упустил.

Тихий голос проникал в сознание, подчиняя и пресекая на корню все возможные возражения. Совсем как полгода назад, когда Угорь возвращался к Наставнику с добытым из дома барона Зифельда документом, и был остановлен мягким приказом:

— Малыш, иди-ка сюда.

Он обернулся, готовый убить наглеца. Но не обнаружил на площади никого, кроме каменного мантикора, невозмутимо попирающего лапой поверженного орка и изливающего в мозаичный бассейн нескончаемую струю воды из пасти.

— Хм. Не туда смотришь.

Угорь снова крутанулся на месте — никого. И ни звука, кроме шелеста платанов и журчания фонтана. Только чуть заметное сгущение темноты у ближнего дерева, словно лунный свет обтекает нечто…

— Мастер?

— Плохо вас Мастер учит. Никуда не годится.

Темнота шагнула вперед, оказавшись Призывающим, Седым Ежом.

— А провожу-ка я тебя, малыш. Заодно и познакомимся.

Пожалуй, так страшно Бахмалу не было, даже когда он вместо родного дома увидел пятно жирной сажи посреди нетронутых жаром деревьев и идеально ровную шестиконечную звезду, нарисованную поверх гари ручейками живого пламени. Теперь же он словно встретился с самим Хиссом — в глазах Седого Ежа не было ничего человеческого. Но страх прошел быстро, как возник. Мановение ресниц, и вместо порождения Ургаша перед ним был немного рассеянный, рано поседевший горожанин. Хорошо известный любителям собачьих боев нелюдимый заводчик, за единственного друга почитавший страшенного кобеля ольберской породы.

Хоть желание Седого Ежа пообщаться показалось Бахмалу странным — до сего момента Еж успешно делал вид, что учеников Мастера Тени в природе не существует — и ничего хорошего не сулящим, выбора не было. Угорь рассказал все, что тот хотел услышать: как ведет себя Мастер с каждым из учеников, что и как говорит, каким тоном отдает распоряжения экономке…

На удивление, Еж не ограничился вопросами и приказами. Он беседовал с учеником почти как с ровней, и оттого Бахмал еще острее чувствовал холодную сталь у самого сердца — всего лишь небрежный взгляд, но тот взгляд стоил хорошего клинка. Одно неверное слово, одно подозрение, и у Наставника станет одним учеником меньше.

Слава Хиссу, обошлось. Седой счел его достаточно полезным и молчаливым, чтобы оделить ролью мальчишки на побегушках и доносчика. Конечно, он не называл это именно так, но Бахмал не был настолько глуп, чтобы верить в партнерство и прочие красивые слова. Да Еж и не особо старался. Так только, чтобы позволить сохранить видимость самоуважения.

Лишь спустя пару месяцев Бахмал понял, сколь выгодно ему внимание Седого Ежа. Тот, разумеется, не ставил ученика в известность о своих намерениях. Но его вопросы вкупе со слухами и непредназначенными для посторонних ушей разговорами старшин позволили последнему из шерре Занге сделать вывод: холоднокровный ублюдок Еж поможет ему сделать еще один шаг к цели. Один из множества шагов.

Глава 2. Маркиз Длинные Уши

235 год. За полтора месяца до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Ранним утром, когда дымка колышется у корней, первые бабочки кажутся феями и за каждым ясенем угадывается эльф, по камням Имперского тракта мерно цокали копыта каурого жеребца. Всадник, молодой шер в потрепанной куртке, задумчиво покачивался в седле, словно прислушиваясь к разговору вечнозеленых дубов с кленами и корявыми грабами.

Во влажном воздухе каштановые пряди вились, придавая резко очерченному лицу юношескую мягкость. Шер казался поэтом, лишь для красоты прицепившим на пояс шпагу. Но так мог бы подумать только тот, кто ни разу не видел профиля на золотом империале. Любому другому длинноватый нос с горбинкой, сросшиеся брови и узкий жесткий рот послужили бы достаточным основанием, чтобы кланяться очень низко и держаться от всадника подальше.

Маркиз Дайм шер Дукрист покинул таверну с первыми лучами рассвета. Пока крестьяне из окрестных сел не успели заполонить тракт повозками, пылью и суетой, он ехал не спеша, наслаждаясь птичьим гомоном и запахами ранней весны. Редкий миг тишины и покоя, одиночества и раздумий. Миг свободы — драгоценный, как синий жемчуг залива Сирен.

Иногда маркиз задумывался: может, не зря при дворе его сравнивают с Рыцарем Шафранной Перчатки — призраком, что предвещает вельможным шерам несчастья и беды? Может, он и есть — призрак? Без прошлого и будущего, без друзей и семьи. Не называть же семьей четырех сводных братьев-принцев, с завидным постоянством подсылающих к нему убийц, или отца, милостиво даровавшего ублюдку громкую фамилию — с приставкой «ду». Дайм Дукрист, единственный признанный императором Кристисом побочный сын.

Великая честь… и видимость свободы. Сверкающая мишура! Дорогая мишура. Иллюзия. Самый завидный жених после неженатых принцев короны, предмет мужской зависти и дамских вожделений. Смешно. Послушать столичных сплетников, так любовным приключениям маркиза Дайма Дукриста несть числа.

Наверняка оба старикашки, что светлый Парьен, что темный Тхемши, потешаются, слушая донесения об очередной «галантной победе». А Паук Тхемши ещё и каждые полгода не забывает напомнить, как же повезло сыну не то пятнадцатой, не то двадцатой любовницы Императора — в отличие от остальных бастардов. Да кто бы спорил, что лучше быть учеником Его Светлости Парьена, главой Тайной Канцелярии, Голосом Императора, чем шестой молчаливой тенью в личной охране Его Всемогущества!

Ещё пятеро сводных братьев — скорее големы, чем люди. Чудовища, натасканные на убийство, забывшие свои имена и лица, готовые без малейшего сомнения порвать на части любого, кто посмеет угрожать богу и повелителю. Хуже, чем Посвященные Хисса — те имеют собственную волю и отдают душу божеству лишь после смерти. А эти… одна мысль о том, что и как с ними сделал Конвент магов, вызывает тошноту. Особенно, когда отец изволит приватно беседовать с сыном, а големы изображают прислугу и мебель. Глухи, немы, одинаковы. Вежливые улыбки приклеены. Взгляды, как нацеленные болты: острые, стальные и смертоносные.

Плавное течение мыслей маркиза нарушил посторонний звук: в придорожных кустах что-то шебуршилось и взволнованно дышало.

На Имперском тракте? Среди бела дня? Ну и разбойнички пошли…

Дайм придержал коня и дружелюбно помахал рукой в сторону четверки молодцов, спрятавшихся у обочины. Ни арбалетов, ни приличных мечей — один с луком и трое с дубинками. Молодые крестьянские парни, здоровые и злые.

Лучник оказался нервным, и стрела просвистела в полулокте справа.

— Вылезайте, вылезайте. Бить не буду.

Приглашение Дайм сопроводил мягким, но убедительным магическим приказом — четыре лиловые нити потянули растерянных и недоумевающих парней на дорогу. Босые, в деревенских рубахах, не старше семнадцати лет, на бандитов с большой дороги они никак не тянули. Ленивые оболтусы, возжелавшие легкой наживы. Никак, баек в кабаке наслушались.

— Э… утречка вам, почтенный, — приветствовал путника горе-разбойничек с физиономией записного плута.

— И вам не хворать. Что же вы, юноши, в кустах потеряли? Малина вроде не поспела?

— Да, эта… с лошади-то слезайте…

— Зачем?

— Дык. Нас четверо, а вы один, почтенный. Делиться надо…

— Делиться… А где папаша твой, юноша?

— Слазьте по-хорошему, — встрял ещё один, ростом повыше, физиономией попроще.

Еле сдерживая смех, Дайм окинул живописную группу взглядом. Бойцовые петушки хорохорились, сжимали дубинки и супили брови, лучник-мазила прятался за спинами дружков и строил зверскую рожу — в сочетании с подрагивающими губами выглядело бесподобно.

— Не делом вы, ребята, занялись. Вас отцы не предупреждали, что Имперский тракт — место опасное?

— Вы зубы-то не заговаривайте…

— Кошель или жизнь!

— Слезайте уж…

Все же маркиз не выдержал и рассмеялся, чем поверг молодцов в замешательство. Они замерли, перестав подпихивать друг друга в бока, и уставились на странного путника.

— Нехорошо, ай, нехорошо… — отсмеявшись, продолжил маркиз. — Шли бы вы по домам, юноши. Вон, здоровые лбы! Работали бы себе, девок соседских щупали.

Для скорейшего пробуждения здравого смысла в твердых деревенских головах Дайм не ограничился словами. Небольшая иллюзия, и вместо веселого шера с бирюзовыми глазами перед неудачливыми разбойничками предстало нечто среднее между демоном Ургаша и местным сельским старостой — воплощение тайных страхов всех четверых.

Тварь приподнялась в седле — любой нормальный человек бы заинтересовался, с чего это лошадь так спокойно терпит на себе сие страхолюдие? — оскалилась, показывая длиннющие клыки, заскрежетала…

— Домой! Быстро! И чтобы никогда! — провыло нечто замогильным голосом. — У-у! Догоню-у!

Хруст веток, топот и сдавленное подвизгивание врезавшегося в дуб лучника послужило Дайму ответом. В пыли остались валяться три дубинки и неуклюжий самодельный лук, в кустах образовалась брешь, будто с тракта ломилось в лес стадо кабанов.

Флегматично фыркнув, конь покосился на всадника — а тот от души хохотал. Непредвиденное развлечение, хоть и несколько замедлило путь, но существенно подняло настроение.

Больше маркиз не задерживался и через два часа въезжал в Суард.

Древняя столица Валанты больше четырех сотен лет не знала ни войн, ни мятежей. Чистые широкие улицы Старого города зеленели кипарисами и померанцами, платанами и можжевельником, благоухали тимьяном и гибискусом. Каждый раз, приезжая в столицу Валанты, Дайм не отказывал себе в удовольствии полюбоваться фонтанами и игрушечными площадями, выложенными яркой геометрической мозаикой.

Во дворец он по обыкновению зашел с черного хода, под пеленой невидимости. Незамеченным добрался до гостевых покоев, давно предоставленных в его личное распоряжение. Простейший способ держать публику в вечном недоумении и напряжении — неожиданно появляться из ниоткуда. Конечно, если бы он появился посреди обеденного зала, в дыму и молниях, эффект был бы не хуже… но, увы, для телепорта требуется слишком много энергии. Из Метрополии в Суард можно доставить максимум письмо, и то это мало кому из имперских магов под силу.

Стоило Дайму показаться в галерее западного крыла, уже в официальном черном с серебром мундире, во дворце поднялся тихий переполох. Первый же встреченный паж, едва подметя беретом пол и оторвав взгляд от дивного дива — Голоса Императора при полном параде — понесся докладывать королю.

В Галерее Масок, испятнанной разноцветными бликами — солнечные лучи дробились в витражах и скользили по гладкому буку пола карминными, шафранными и изумрудными бабочками — навстречу попался молодцеватый шер с ястребиным профилем, разодетый в шелка и кружева.

— О, Ваша Светлость! Счастлив приветствовать вас в Суарде!

Просияв светской фальшивой улыбкой, барон приложил правую руку с воображаемой шляпой к сердцу и трижды поклонился, подметая той же воображаемой шляпой паркет. Дайм ответил на «малый неофициальный поклон», утвержденное сводом Этикета приветствие членов императорской фамилии в приватной обстановке, легким наклоном головы.

— Доброго дня, барон.

— Как здоровье Его Всемогущества, да продлятся его годы на радость подданным?

— Слава Светлой, превосходно! Его Всемогущество не оставит нас своей заботой, — с должной долей верноподданнического восторга ответил маркиз. — А вы как всегда спешите, и как всегда к даме?

— Маркиз, что вы, исключительно по делам государственным, — довольно ухмыльнулся шер.

— Ах да, вы обсуждаете с Ее Высочеством налоги на шерсть и… что-то еще не менее важное.

— Разумеется, Ваша Светлость. Если позволите…

Кивнув на прощанье, Дайм продолжил путь. Хоть барон Зифельд и терпеть его не может — держит за соперника, не смешно ли? — но не посмеет не доложить принцессе о явлении императорского посланца. Вот и отлично.

Со скучающим видом Дайм шествовал в сторону королевских покоев, по пути раскланиваясь с придворными, время от времени останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с одной из придворных дам. Дайму нравилось чувствовать себя актер на сцене: среди всеобщего внимания, обожания и страха. В службе Его Всемогуществу имелись и положительные стороны.

Риль Суардис изнутри мало напоминал Ольбе Кристис, дворец Императора во Фьонадири. Старше лет на триста, поменьше раз в десять, светлее и легче — и не так похож на торжественный склеп. Этот дворец жил и дышал — теми же интригами, сплетнями, что и Метрополия — только помельче, помягче. И придворные в Суарде меньше походили на вампиров. Даже темный магистр Рональд, по сравнению со своим учителем, Великим Пауком Тхемши, казался почти добрым и безобидным. Обманчивое впечатление, но ему поддавались практически все: для мага Разума очаровать кого угодно — сущие пустяки.

Дайм задержался немного в Голубой гостиной, давая Его Величеству время подготовиться к встрече. Высокие окна, солнечные блики на шелковых шпалерах, легкая резная мебель вишневого дерева — комната навевала умиротворение. Фрейлина Её Высочества за клавесином мило порозовела и сбилась с ритма, но маркиз кивнул ей ободрительно, и журчащая музыка возобновилась. Ещё две дамы в кружевах и рюшах, позабыв обсуждение мод, немедля принялись стрелять глазками и завлекательно улыбаться. Но не успели пойти в полноценную атаку: Дайм направился дальше.

В мрачноватой королевской приемной Дайм не задержался. Едва маркиз зашел, разговоры стихли, заинтересованные взгляды устремились к нему. Послышались приветствия — Дайм ответил всем сразу улыбкой и легким поклоном. Полноватый старик с графскими дубовыми листьями по перевязи направился было к маркизу завести беседу, но его опередил секретарь. Неулыбчивый сухощавый шер выбежал из-за конторки, почтительно поклонился и проводил Дайма к дверям, украшенными золотыми единорогами на ультрамариновом поле. Сообщил не то гербам, не то гвардейцам с церемониальными алебардами наперевес, замершим по обе стороны от входа:

— Его Светлость маркиз Дайм шер Дукрист, посланник Его Всемогущества, Императора Фьон, Ольбера, Брескони, Валанты, Ирсиды и Лестургии, Элиаса Зелимарта Фардана шер Кристиса, к Его Величеству!

Синемундирные гвардейцы стукнули древками об пол, отдавая честь высокому гостю, и распахнули двери в кабинет, выдержанный в спокойных темных тонах.

Высокий седой мужчина, облаченный в строгий темно-синий камзол, поднялся навстречу из-за массивного письменного стола эбенового дерева. Величественная осанка, резкие черты смуглого лица, почти черные глубокие глаза, исполненные достоинства жесты свидетельствовали о древней королевской крови, крови воинов и магов. Но, увы, в крови Суардисов божественный огонь почти угас — как и в большинстве старинных фамилий.

Сегодня монарх выглядел куда лучше, чем месяц назад, в прошлую встречу. Исчезла старческая медлительность и бледность, глаза заблестели. Покончив с протоколом и приняв из рук Дайма свиток с гербовой печатью — пурпурный воск, голова черного кугуара — король указал на глубокие кресла у холодного камина:

— Располагайтесь, маркиз.

— Благодарю.

Маркиз сел, наблюдая за тем, как Его Величество читает Высочайший Указ, составленный неким Светлым магом — для короля не было секретом, что Император лишь подписал документ. По мере чтения лицо Его Величества прояснялось, на губах появлялась улыбка.

— Так значит, Его Всемогущество непреклонен?

— Совершенно верно, Ваше Величество. Меры, несомненно, жестоки, но воля Императора превыше.

— Этот документ ставит Валанту в весьма уязвимое положение, маркиз.

— Сожалею, Ваше Величество…

Жадные сиренево-черные нити — цвета разума и смерти — подслушивающего заклинания настойчиво лезли повсюду, вызывая у маркиза желание брезгливо отряхнуться. Но он позволил магистру Бастерхази даже рассмотреть текст документа: в конце концов, именно ради темного и Ее Высочества Ристаны, старшей дочери короля, они с Мардуком и затеяли чехарду с Указом. А для пущей ясности Дайм не преминул кое-что напомнить придворному магу — король все это знал и так:

— В заботе о благе подданных Император не оставит провинцию на произвол судьбы. Да и четвертый кронпринц Лерма проявляет серьезную заинтересованность в будущем Валанты. Мой дорогой брат готов принять на себя все тяготы управления и бремя короны.

— Забота кронпринца чрезвычайно лестна, но мы не смеем отвлекать Его Высочество от несомненно более важных дел в Метрополии. К началу лета наследник Кейранн будет в столице.

— Ваше Величество понимает, что наш возлюбленный брат не оставит высочайшим вниманием Валанту до утверждения Вашего законного преемника на престоле.

— Можете заверить Его Высочество, что никаких препятствий к утверждению Кейранна наследником не будет.

— Не сомневаюсь, Ваше Величество. Но разве вы можете гарантировать, что с мальчиком не случится ни внезапной простуды, ни несварения? Да мало ли опасностей подстерегает детей в наше суматошное время. А если династия прервется…

— Не стоит недооценивать мастерство нашего придворного мага. Магистр Рональд сумеет предусмотреть все неожиданности и обеспечить наследнику полную безопасность.

— Надеюсь, Ваше Величество. В противном случае на Конвенте встанет вопрос о расследовании возможных нарушений Закона и соответствии магистра занимаемой должности.

Клейкие щупальца подслушивающего заклинания расползлись — придворный маг узнал все, что его интересовало — оставив мерзкий привкус темной магии. Но привкус привкусом, а ничего конкретного, за что мага можно было бы привлечь к суду, в королевском кабинете не было. Осторожность, переходящая в паранойю, хранила магистра Бастерхази на протяжении многих лет, но маркиз не оставлял надежды поймать темного на нарушении Закона: прямое воздействие на царственную особу, в наказание — насильственное лишение магии и вечная ссылку за пределы Империи.

Продолжая беседу — о винах, погоде и политике Полуденной Марки в связи с введением Империей пошлины на островной ром — Дайм продумывал дальнейшие действия.

Почву для возвращения наследника они подготовили, указ Императора обезопасил принца от покушений со стороны любимого ученика Великого Паука Тхемши и послушной ему старшей принцессы: если Кейранн умрет, не оставив наследника, династия Суардисов прервется, и Ее Высочество Ристана лишится не только прав на трон, но и титула принцессы. А магистр Бастерхази потеряет надежду получить не только одну из богатейших провинций и последний в Империи лес Истинных Эльфов — бездонный источник магической силы и редчайших ингредиентов для зелий и заклятий — но и долгожданную свободу от учителя.

Конечно, Его Величеству Мардуку было непросто решиться на риск даже ради жизни и безопасности сына. Но он верил, что выиграет — а Дайм знал это точно. Потому что иначе ему самолично придется вручить корону Валанты ненавистному брату Лерме. Тому самому брату, что смотрит на него, как на кучку испражнений посреди великолепной гостиной.

Нет уж… Дайм Дукрист верен Императору, и эта верность скреплена печатью Парьена-Тхемши. Но это не значит, что Дайм должен стелиться под четырех высокомерных «законных сыновей». Если бы хоть один из них был мало-мальски стоящим магом! Но от древнего рода светлых Кристисов у кронпринцев остались лишь бирюзовые глаза и монетный профиль. Да и сам Император обладал магией лишь чуть большей, чем деревенская знахарка.

И не будь Дайм сыном Императора, если позволит Лерме заполучить Валанту и магически одаренную жену, младшую валантскую принцессу. Слава Светлой, два года назад удалось расстроить сватовство кронпринца: Ее Высочество имела неосторожность воспользоваться темной стороной своего сумрачного дара. Как оказалось, Лерма был очень даже прав, положив глаз на девочку: маги такой силы рождались в Империи чрезвычайно редко. После раздутого Даймом скандала — никто, кроме магистра Парьена, так и не догадался, что это его рук дело — кронпринцу пришлось отказаться от надежды получить одним махом все, включая корону Империи. Отец бы точно назначил наследником Лерму, роди Шуалейда мальчика-мага. Но Закон запрещает особам королевской крови вступать в брак с Темными, а благодаря стараниям сплетников и молчанию короля Мардука вся Империя пребывала в уверенности, что Ее Высочество Шуалейда — колдунья темнее некуда.

Если маркиз иногда и думал о том, что поступил с незнакомой девочкой не очень красиво, то достаточно было вспомнить о милых привычках царственного брата, чтобы почувствовать себя благородным спасителем принцесс от страшных драконов. Наверняка, сама принцесса Шуалейда предпочла бы остаться незамужней и с подпорченной репутацией, чем терпеть то, что кронпринц любил проделывать с любовницами и первой женой. Не зря же его прелестная супруга на втором году счастливой семейной жизни сломала шею, спрыгнув с самой высокой башни императорского дворца. Лерма не расстроился, потому как первого сына она скинула, а второй ребенок почти никогда не рождается одаренным.

В скором времени Дайму предстояло встретиться с сумрачной. После того скандала он пытался добиться назначения в Суард ещё одного мага, на сей раз светлого, чтобы учил Шуалейду. Но попытки успехом не увенчались: магистр Парьен опасался дать темному Пауку, собственному заместителю, лишний козырь. Равновесие, баланс, компромисс… вспоминая помешанного на осторожности и корректности главу Конвента, Дайм готов был шипеть и плеваться. Положиться на волю богов? Не вмешиваться, дабы не навредить? Может, ещё удавиться, только бы темному Тхемши ненароком хвост не прищемить?

Благодаря трусливой политике Великого светлого, Шуалейда осталась без наставника. А лучший ученик Великого Паука, магистр Рональд шер Бастерхази, при некотором старании заполучит девочку себе в ученицы — и все усилия Дайма пойдут ишаку под хвост. Так что придется лично проследить, чтобы сумрачная держалась от придворного мага подальше.

Утонув в объятиях удобнейшего кресла, Дайм курил трубку и обстоятельно обсуждал с Его Величеством составление изысканных табачных смесей.

— Апельсин, ваниль и черный лист дают сладко-пряный аромат, а если еще горькую нотку бергамота…

— Кедр, вишня и полынь к синьскому табаку, и добавить три капли масла денгуны…

А у дверей кабинета, под насмешливыми взглядами придворных, топтался посланный Ристаной паж: Ее Высочество ждала новостей из Метрополии, но вовсе не тех, что привез Дайм. Страх и нетерпение пажа отравляли воздух, но не могли испортить вкус великолепного калбонского коньяка. Любуясь игрой света в янтарной жидкости, Дайм прикидывал, сколько еще вытерпит Ристана: явится прямо в кабинет к отцу или дождется обеда. Идти к ней Дайм категорически не желал. Ему более чем хватило последней решительной попытки Ристаны заполучить влиятельного союзника. Вспомнив, что ему пришлось вытерпеть три месяца назад, Дайм поморщился и потянулся к бокалу, прогнать с языка тошнотный привкус.

* * *

235 год. Второй месяц зимы (три месяца назад)

Суард.

Пламя в камине трещало и бросало дрожащие отблески на мягкий хмирский ковер, резные подлокотники кресел, бутылку фаллийского и бокалы из тончайшего розового сашмирского стекла. По гостиной плыл тяжелый запах сандала и мускуса, а в приглушенном теплом свете фейских груш, покрытых драгоценным кварцевым лаком и гроздьями развешанных под потолком, кожа принцессы казалась еще нежнее, а взгляд — еще таинственнее.

Ее Высочество доверительно положила тонкие, унизанные кольцами пальчики ему на руку и чуть наклонилась, позволяя увидеть ложбинку меж пышных грудей, затянутых бордовой тафтой.

— …не сможет управлять провинцией, — ворковала она. — Мальчику и так придется нелегко. Хрупкое здоровье, отсутствие подобающего воспитания и образования… мой дорогой брат не выдержит груза ответственности. Тем более здоровье Его Величества не позволяет надеяться, что тяжесть короны ляжет на Кейранна после совершеннолетия…

Дайм осторожно высвободил руку — потянулся к бокалам — и подавил вздох облегчения: боль отпустила.

— Ваше Высочество, несомненно, правы. Кейранну придется нелегко…

— Вы же сами знаете, Дайм, чтобы держать в узде амбиции сиятельных шеров, одной королевской крови мало. Они растерзают малыша на части на первом же совете.

Сочувственно покачав головой — так, что будто бы случайно выбившийся из прически локон упал на щеку, подчеркнув вороным блеском матовую нежность кожи — она приняла из рук маркиза полный бокал. И будто бы случайно коснулась его пальцев, одарив еще одной вспышкой боли.

— Ведь были прецеденты: Альсина Лестургийская в сто шестом году наследовала престол и правила провинцией до совершеннолетия сына. За двадцать два года не случилось ни мятежа, ни голода — провинция под ее управлением процветала. А я веду дела Валанты уже более пяти лет…

Дайм согласно кивал. Он бы ничего не имел против Ристаны на престоле Валанты, если бы не одно но: при всех достоинствах Ее Высочества, ее угораздило связаться с темным магом. Она пребывала в полной уверенности, что магистр Рональд послушен и печется о ее благе — неудивительно, ведь он сумел навесить тины на уши самому Пауку Тхемши, куда против него пусть и умной, и прекрасно образованной, но не имеющей дара принцессе.

Отчасти он сочувствовал Ристане. До пятнадцати лет она была единственным ребенком короля, и готовилась принять из его рук бразды правления. Его Величество учил дочь всему, что положено знать будущей королеве — и принцесса весьма преуспевала в науках. С ее жесткостью, цепкостью, властностью и умением найти подход к любому, самому упрямому и склочному шеру, она обещала стать достойной преемницей Мардука. Но все изменилось, когда родился ее сводный брат Кейранн, законный наследник престола, а на место погибшего в день его рождения светлого придворного мага Конвент прислал Рональда шер Бастерхази.

Магистр Парьен никогда не рассказывал ученику, какими головоломными интригами Пауку Тхемши удалось протащить темного на должность придворного мага Валанты. Да и все остальные светлые из Конвента отмалчивались, категорически не желая отвечать — что же произошло на собрании Конвента двенадцать лет тому назад. Но в результате полная ненависти принцесса, жаждущая извести мачеху и сводных брата с сестрой, и честолюбивый темный, мечтающий превзойти не только учителя, но и самого Ману, основателя школы Одноглазой Рыбы, нашли друг друга.

За последние три года Дайм не раз пытался вбить клин между Ристаной и Рональдом. Но, стоило светлому покинуть Валанту, как темный восстанавливал пошатнувшееся доверие — и вскоре поняв бесплодность усилий, Дайм оставил затею.

— …кронпринцу Лерме, — среагировав на имя, маркиз снова прислушался к речи Ристаны. — Станет опекуном юного короля, доказав его неспособность поддерживать мир и порядок. А дальше — кто посмеет пойти против?

Шуршание тафты прекратилось: принцесса остановилась напротив Дайма, устремив на него проникновенный взгляд. О, если бы не проклятая печать — и не Разум, как преобладающая стихия — он бы с радостью поверил, что нежная грудь Ее Высочества бурно вздымается от волнения за него, Дайма. Что сочная губка прикушена не от досады, а от страсти. И темные вишни очей сверкают не жаждой власти, а жаждой любви. Но, увы и ах — обещанное неземное наслаждение не для маркиза Дукриста.

— Дайм, я понимаю… вам нелегко убедить отца. Но разве мир в империи не стоит того? Вы же согласны со мной, — она улыбнулась так ласково и понимающе, что Дайму захотелось выругаться.

Какого дбысса она тратит жизнь на политические интриги? Какого дбысса она тащит в постель его, а не собственного супруга? Какого дбысса она сделала с собой, что к тридцати двум годам не имеет детей — и не желает их иметь?

— Конечно, мир в Империи превыше всего…

Неся согласную чушь, Дайм с тоской смотрел, как принцесса, словно атакующая акула, сужает круги. Она не желала признавать поражение — даже светлый, высокоморальный по своей природе, не имел права устоять перед ее красотой и женственностью. А Дайм проклинал бесподобное чувство юмора главы Конвента и отцовскую паранойю: каждый раз, прикасаясь к женщине, чувствовать раскаленный металл… да уж, надежная гарантия от нежелательных внуков. К себе бы применил, прежде чем бастардов делать!

— Осторожнее, Ваше Высочество!

Дайм вскочил и придержал ее за локоть: отчаявшись соблазнить его позами и взглядами, Ристана вознамерилась артистично споткнуться и упасть к нему в объятия. Восхитительное мастерство! Даже он, маг Разума, еле уловил расчет, так естественно и с полной верой в собственную искренность действовала принцесса.

— О, благодарю…

Так же естественно принцесса приникла к нему — слава Светлой, едва-едва, лишь чтобы подразнить. Но этого хватило, чтобы Дайма затошнило от боли. Проклятая игра!

— Не стоит, Ваше Высочество.

Сделав вид, что не понял призывного взгляда, Дайм усадил принцессу обратно в кресло и поспешно распрощался. Ему было безразлично, что его бегство слишком похоже на бегство. Даже у терпения светлых есть границы — а принцесса зашла слишком далеко.

* * *

235 год. За полтора месяца до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

После обеда в узком кругу — он сам, маркиз, старшая дочь с супругом, первым советником Аданом, и десяток наиболее приближенных придворных — король вернулся в кабинет: писать письма. Как только шестнадцатый конверт был запечатан синим сургучом с оттиском единорога, Мардук вызвал секретаря:

— Срочно доставить. Дождаться ответа.

Приняв из рук монарха стопку, секретарь поклонился и исчез за дверью.

Свиток с Императорским указом лежал посреди стола. Взгляд Мардука время от времени возвращался к нему, и король улыбался.

Скоро, всего через полтора месяца, он увидит сына. Научит всему, что знает сам. Сделает все, чтобы народ принял его. Кейранн станет лучшим королем со времен Варкуда! И у него будет все, что нужно королю.

Все с той же улыбкой Мардук уселся за стол, положил перед собой гербовый лист и снова взялся за перо.

«Дорогой друг!

Нам доставили вчера изумительный коньяк сорокалетней выдержки из подвалов герцога Брюмхина Калбонского. Подозреваю, что герцог решил уморить больного старика: отказаться от сего редкостного напитка мы не в силах, выпить же в одиночестве две дюжины бутылок не будет полезно для нашего здоровья.

Посему изволь сегодня не позднее восьми вечера навестить Наше Величество».

* * *

Разглядывая замысловатую завитушку подписи, герцог Урман Дарниш размышлял: что так срочно понадобилось монарху?

Эскорт из дюжины гвардейцев у дверей особняка недвусмысленно намекал на серьезность и безотлагательность дела.

Что задумал старый лис, один Хисс знает. Явно что-то головоломное, раз зовет к себе сразу после визита Длинных Ушей Императора. По меньшей мере дело государственной важности: ради пустяков король и с кресла не поднимется. Пусть кто угодно считает потомка Варкуда Кровавого Кулака выжившим из ума, тихим и безобидным коллекционером фарфоровых собачек — но не Урман Дарниш.

Скоро двадцать лет, как он занимал хлопотную должность королевского лучшего друга. Один из самых богатых и влиятельных шеров Валанты, Урман ни в грош не ставил спокойную жизнь, чем в свое время и привлек короля. В молодом наследнике герцогской фамилии — на дюжину лет младше Мардука — что не льстил и не интриговал в поисках королевской милости, монарх нашел родственную авантюрную душу. За эти двадцать лет ни одна королевская интрига не обходилась без Урмана: бессменный помощник понимал короля с полуслова и умел максимально полно и творчески воплотить высочайшие замыслы.

Не забывал герцог и семейных интересов: компания Дарнишей процветала, верфи приносили постоянный доход, а торговые суда регулярно курсировали между портами Валанты, Ирсиды, Сашмира и Полуденой Марки, временами добираясь до самой Хмирны. Урман крепко держал в руках бразды семейного предприятия, что, впрочем, ничуть не умаляло его благородного достоинства, вопреки пересудам менее удачливых в финансовых делах шеров.

В Риль Суардис герцог прибыл со всей возможной помпой. Гвардейцы сопроводили карету до парадного подъезда, королевский секретарь встретил у дверей и с поклонами проводил до дверей кабинета Мардука.

— Его Сиятельство герцог Дарниш по приглашению Его Величества Мардука Суардиса!

Стражники отворили обе тяжелые створки, пропуская секретаря и королевского гостя.

В кабинет Урман зашел, готовый ко всему, вплоть до завтрашнего объявления войны Полуденной Марке. Но, увидев монарха, несколько расслабился. Его Величество словно помолодел: в глазах сверкали давно забытые лукавые искорки, пробиваясь сквозь подобающее монарху строгое достоинство.

— Приветствую Ваше Величество. — Дарниш церемонно поклонился.

— Приветствую, Дарниш.

Мардук кивнул секретарю, отсылая прочь. Высокие створки бесшумно закрылись, оставляя друзей наедине. Мгновенье — и маска официальной холодности слетела с короля. Он заговорщицки улыбнулся и покачал головой.

— Совсем позабыл одинокого, больного старика. Эх, молодежь… уже и на кубок чаю без дела государственной важности не заглянешь.

Король направился к обитым тисненой кожей креслам у камина. На низком столике уже стояла бутылка коричневого стекла и пара тонких пузатых бокалов.

— Что может быть важнее чашечки коньяку в компании бедного, несчастного, и как там дальше?

Урман улыбнулся и развел руками. К сожалению, в этой шутке было слишком много правды — в отличие от самого Урмана, получившего малую толику магического дара, и потому к пятидесяти годам выглядевшего на тридцать пять, король магией не обладал, а потому старел, как и полагается обычному человеку.

— Верно понимаешь.

Усмехаясь, король разлил коньяк по бокалам.

Вслед за монархом Дарниш опустился в мягкое кресло. Смакуя благородный напиток, он присматривался к другу, отмечая вернувшийся румянец и живость — явные признаки намечающейся преизрядной интриги.

— О, я вижу, пополнение коллекции? — Урман кивнул на уродливого фарфорового кентавра, гордо попирающего письменный стол.

— Подарок. — Мардук слегка поморщился. — Ты этой весной спускаешь ещё три корабля?

— Пока три, а там посмотрим, — кивнул Урман. — Отличный коньяк! И что Ваше Величество припасли на десерт?

Вместо ответа монарх отпил ещё и молча взглянул на гостя.

— Так… похоже, из кустов торчат Длинные Уши?

— А твоя разведка не дремлет. — Мардук улыбнулся. — Как поживает очаровательная Таис?

— Опять гостит у Ренита, на море. Иногда я думаю, не было ли у герцогини в роду русалок. А как здоровье Их Высочеств?

— Пока все живы, слава Светлой. — Мардук вмиг посерьезнел. — Собственно, о наших детях я и хочу с тобой поговорить. Думаю, из Таис получится отличная принцесса.

Поперхнувшись, Урман отставил бокал.

— Вот так, в лоб…

Не сказать, чтобы он никогда не обдумывал такую возможность. Когда Таис только родилась, Мардук вроде как в шутку заявил, что теперь-то о выборе достойной невесты принцу можно не беспокоиться, но больше к этой теме ни разу не возвращался. Учитывая отношение к брату старшей принцессы, Урман был даже благодарен королю за то, что имя Таис никак не связывалось с наследником престола. Теперь, похоже, пришло время решительных действий — и герцог был к ним готов.

— Как водится у Вашего Величества, две секунды на размышление?

— Три. Цени мою доброту и терпение. — В голосе короля не было и намека на шутку.

— Да. Я уложился?

— Вполне.

В кабинете на пару минут воцарилось молчание. Герцог допивал коньяк под изучающим взглядом будущего родственника.

— Его Высочество Кейранн уже знает? — нарушил тишину герцог.

— Обрадую, когда приедет.

— К Каштановому Цвету?

— Разумеется.

Урман кивнул, соглашаясь: совместить приезд Наследника со всенародно любимым праздником — что может быть логичнее? На традиционном Весеннем балу удобно представить высшему свету принца с принцессой, а заодно связать в сознании народа имя наследника с торжествами, гуляньями и прочими приятными вещами.

— Думаю, Урман, ты уже понял, о чем мы будем говорить на совете.

Дарниш не стал делать вид, что ни о каком совете не слышал, и просто улыбнулся в ответ. Несложно было догадаться, зачем Мардуку понадобилось в спешке и секретности созывать представителей самых влиятельных семей Валанты.

— Ты прав, без Длинных Ушей не обошлось. Император изволил напомнить, чем Валанте грозит отход от традиционных правил наследования.

Урман слушал короля, время от времени поддакивая или уточняя особо важные моменты. С мнением Его Всемогущества он был полностью согласен. Позволить сесть на трон Валанты принцессе, спевшейся с темным магом, мог только очень недальновидный политик, а Император к таковым не относился.

Как в прежние времена, они с Мардуком расписали всю партию, вплоть до реплик и вопросов Урмана. В принципе, можно было этого и не делать — уже лет десять, как они понимали друг друга без слов, играя на струнах тщеславия и корысти вельможных шеров, словно по нотам. Но оба не любили отказываться от старых привычек.

Герцог даже согласился взвалить на себя должность Советника, хоть и без особого воодушевления — официальные звания его никогда не интересовали.

— А Свангер-то зачем? — Просматривая список приглашенных, Урман нахмурился. — Он не решится перечить темному. Я бы не стал на него рассчитывать.

— Разумеется, не стал. Как будто ты привык рассчитывать на кого-то, кроме себя! Тебе не кажется, что мы играем тут в заговорщиков? — Король усмехнулся. — Как дети, честное слово. И вообще, это теперь твоя забота — умаслить кого надо, надавить на совесть, наобещать чего-нибудь. Намекни там, что есть способ защититься от темного, сошлись на Метрополию, на гномов, приплети принцессу Шуалейду… сам придумай. Я старый, больной человек, мне осталось всего ничего. Ты решай — кому там дворянство, титул, плаху — я подпишу.

— Вот спасибо, удружил.

Для старого и больного Мардук выглядел слишком бодрым и довольным. И, как всегда, свалил на помощника все, что только возможно и ещё немножко сверх. Урман, правда, не возражал, разве что поворчал из уважения к традициям.

— И скажи мне, чего ожидать от принцессы Шуалейды? Она действительно темная? Или слухи снова врут?

— Нет, не темная. Сумрак. И если бы я знал, что это такое… — Король тяжело вздохнул. — Но она преданна брату. Насчет силы не знаю, спроси у Флома — он видел, на что она способна. Тирис Бродерик утверждает, что принцесса упряма, как целый караван ослов, но в целом ведет себя как нормальная девочка четырнадцати лет.

— Надеюсь, он прав.

— У неё сложный возраст, пусть подрастет немного. По крайней мере, в том, что касается безопасности Кейранна, на Шуалейду можно рассчитывать.

В следующий раз король пригласил герцога Дарниша к себе через четыре дня, незадолго до совета. Эти часы друзья посвятили обеду и беседам на посторонние темы — перед ответственным мероприятием Его Величество всегда предпочитал немного отвлечься и расслабиться.

Тайный Совет состоялся в назначенное время. Конечно, тайным он был разве что по названию. Хоть Мардук не пригласил ни придворного мага, ни первого советника, ни Ристану, он не тешился пустыми надеждами на деликатность и законопослушность темного. Но большинство сишеров о правилах вежливости придворного мага понятия не имели, и разубеждать их Мардук не намеревался. Его вполне устраивало, что содержание всех бесед в тот же час дойдет до сведения Ристаны. Пусть ещё раз услышит: Император желает видеть на троне законного наследника Кейранна, и никого другого, а в случае гибели принца в Валанте сменится династия. Зная характер Императора, принцесса не усомнится, что при попытке сопротивления воле Его Всемогущества виновные безусловно будут стерты в порошок и сметены с лица земли — будь то отдельный человек, город или целая провинция.

Встреча с вельможами прошла гладко и предсказуемо. В меру патетики, в меру обещаний, в меру предостережений. Как и в прошлые годы, слаженному дуэту удалось добиться практически всего, что требовалось. Семена были посеяны, почва удобрена. Пора было вводить в действие основные фигуры.

На следующий день герольды по всем площадям трубили о королевской воле: в канун Праздника Каштанового Цвета Наследник возвращается в столицу.

Глава 3. Алью Райна, Алью Хисс

235 год. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Аромат свежих бушей встретил их на подходе к скромному двухэтажному дому на улице Серебряного Ландыша. Как всегда, мама Фаина испекла к обеду почитаемые всеми суардцами круглые булочки — желтые, как маленькие солнышки, обсыпанные кунжутными веснушками.

— Орис? Хилл? Идите обедать! — раздался с кухни голос.

Вслед за голосом показалась сама домоправительница достопочтенного бие Кройце, незаметного и законопослушного владельца конторы перевозок и скромного, верного почитателя Светлой Райны — из доброты взявшего семерых мальчишек на воспитание. Не первой молодости, не блещущая красотой женщина с теплой, как только что вынутые из печи буши, улыбкой. Улыбались карие глаза в легкой сеточке морщинок, улыбался яркий широкий рот и ямочка на левой щеке, улыбались даже складочки на простом полосатом платье и полотенце в круглых смуглых руках.

— А где Наставник? — едва поздоровавшись с приемной матерью, спросил Хилл.

— Еще не вернулся, — Фаина еле заметно вздохнула. — Давайте быстро на кухню. Остальные уже пообедали, только Угорь и Волчок еще не пришли.

Пока Орис и Хилл уничтожали баранью похлебку, на кухню заглянул Игла. Едва кивнул и испарился — все, что нужно, он понял по довольным лицам неразлучных братьев. Первая полевая тренировка двух младших закончилась не так, как ожидалось. Хоть Игла и сохранил каменную физиономию, подобающую добросовестному ученику Мастера, его разочарование не укрылось ни от Ориса, ни от Хилла. И ни на одного из них не произвело ни малейшего впечатления — все как всегда.

Самому же Мастеру тень недовольства на лице встреченного по дороге ученика сказала, что его ожидания оправдались. Хилл справился, в очередной раз подтвердив: какими бы странными не казались поступки настоятеля Алью Хисс, храма Темного, он хорошо знает, что делает. Правда, зачем это нужно было самому Крилаху — а может быть, самому Хиссу — Мастер пока не понял. Хоть и думал об этом не раз, и не раз пытался выяснить прошлое Хилла, но безуспешно. Никто не видел и никто не знал, кто привез в Суард светловолосого малыша тринадцать лет тому назад.

* * *

221 год. Середина весны (тринадцать лет тому назад).

Суард.

По масляно отблескивающим лужам спящей темной улицы мчался всадник. Лицо его скрывал капюшон, спина уродливо горбилась под плащом. Усталый конь, роняя хлопья пены, остановился на площади между двух храмов. Темные силуэты массивных строений с устремленными ввысь шпилями, без единого лучика света из-за ставен, казались совершенно одинаковыми.

Всадник поднял голову, всматриваясь в небо. Как нарочно, ветер нагнал тучи, задернул луну и звезды плотным покрывалом. В растерянности всадник замер, оглядывая попеременно оба храма, но не обнаружил ни одной подсказки. Зато услышал цокот копыт. Пока ещё вдали, за несколько кварталов.

— Светлая, сохрани!

Осенив лоб святым окружьем, всадник скинул плащ. По плечам рассыпались светлые волосы, а горб за спиной превратился в мягкую корзину, из которой высовывалась голова ребенка. Совсем маленького, немногим больше года, светловолосого мальчика.

Не теряя времени зря, человек спешился и снял со спины корзину. Вынул малыша, закутал в шерстяную шаль и направился к дверям ближайшего храма — слева. Опустившись на колени, осторожно уложил спящего ребенка на крыльцо и провел над ним руками, роняя золотые искры. Малыш завозился во сне, улыбнулся… но не проснулся. И исчез, словно и не было.

Стук копыт становился громче. Всадников ещё не было видно, но они приближались верно и неумолимо. Мерная поступь коней звучала в пустоте улиц странно и мертвенно.

Светловолосый человек вскочил на ноги и закинул корзину за спину, прикрыв сверху плащом. Взлетел на лошадь, тронул её бока каблуками и поскакал прочь. Ни единого взгляда назад, на ступени храма, где остался малыш. Только две горячие соленые капли на щеках, тут же высушенные встречным ветром.

Едва горбатая фигура скрылась за поворотом, на площадь выехала пятерка всадников. Все они, с головы до копыт коней, были закутаны в плотные одеяния, скрывающие и лица, и фигуры. Словно струи темноты стекали с них плащи, ровно, как механические игрушки, шагали кони. Первый всадник молча поднял руку, призывая всех остановиться. Так же молча спрыгнул с коня и направился к дверям храма. Того, что справа. Поднялся по ступеням и постучал. Раз, другой, третий… ровно и размеренно, как часовой механизм, он стучал до тех пор, пока дверь не отворилась.

— Благословенны будьте, путники. Что привело вас в обитель Светлой Райны? — приветливо улыбнулся заспанный седобородый си-алью. — Проходите, помолимся вместе. Рассвет совсем скоро.

— Где ребенок? — раздался мужской голос из-под капюшона.

— О чем вы, милостивый государь?

— Вам только что оставили ребенка. Где он?

— Простите, но никакого ребенка нам не оставляли. Приют не здесь.

— Отдайте. Это сын нашего господина. Его похитили. Отдайте.

— Сочувствую вашему господину, но ребенка здесь нет. Прошу, зайдите в храм, посмотрите сами.

Си-алью распахнул уже обе высокие створки, выпуская в уходящую ночь янтарный свет множества Светлых Слез и тонкий аромат шафрана.

Отпихнув си-алью, мужчина встал на пороге и пристально осмотрел просторные внутренности храма — белые каменные стены, украшенные резьбой и мозаиками, круглый камень посередине пустого помещения, висящие над алтарем прямо в воздухе светильники. И больше ничего и никого.

Не говоря ни слова, он развернулся и быстрым шагом направился к четырем неподвижным фигурам. Вспрыгнул на смирно стоящую лошадь, махнул рукой — и кавалькада, с места в карьер, покинула площадь Близнецов.

* * *

Затушив светильники, си-алью Крилах устало потянулся и раскрыл двери храма. Предрассветное бдение завершилось, с улицы доносились первые звуки просыпающегося города. Гвалт базара за углом, топот коней, скрип телег — время Темного закончилось. Пустая площадь блестела мокрым после ночного дождя булыжником, олеандры и розы вокруг храмов расцвечивали её кармином и золотом, радуя взор старика.

Шагнув с порога на широкие вытертые ступени серого камня, Крилах запнулся и чуть не упал. Выругавшись, остановился и посмотрел под ноги. На верхней ступени обнаружился не то сверток, не то узел. Под взглядом настоятеля узорная шерстяная шаль зашевелилась, засопела, и из вороха ткани показалась любопытная синеглазая рожица.

— Вот так подарочек… и откуда ты взялся? — Настоятель присел на корточки, высвобождая из свертка заспанного малыша. — Задери меня вурдалак, если не тебя искали эти… тьфу.

Крилах скривился, вспомнив ночной разговор брата с темными всадниками.

— А ведь не увидели… интересный ты человечек… и я об тебя споткнулся. Кто таков будешь?

Человечек в ответ только улыбался и лепетал невнятно на своем детском языке. Короткие почти белые волосики и светлая кожа недвусмысленно указывали на не местные корни подкидыша. Но больше ничего — ни записки, ни монограммы на одежде — указывающего на происхождение ребенка, настоятель не обнаружил. Разве что серебряный амулет со знаком Райны, простой, но исполненный в чуждом для Валанты стиле, и коричневая шерстяная шаль были слишком хороши, не по карману тем бездомным, что время от времени подкидывали младенцев к порогу соседнего храма. Почему малыш оказался у его дверей, старик тоже не понимал.

— С севера, значит, — бормотал он, поднимая мальчика на руки. — Кто ж тебя определил Хиссу… как тебя звать-то, малыш? Гуу… — передразнил священник кроху, заинтересованно тянущего его за седую прядь. — И куда тебя девать?

Занося ребенка в широкие створки черного дерева, старик обернулся. Двери напротив ещё не открылись, и луч восходящего солнца окрашивал белую резьбу нежным желтым и розовым. Кивнув своим мыслям, Крилах улыбнулся и скрылся в полумраке.

— Доброе утро, си-алью, — приветствовал человека в черном длинном одеянии юноша, отворивший дверь. — Проходите, сейчас я доложу Мастеру.

— Доброе, доброе, Еж. Это со мной.

Старик с острым подбородком и пронзительными черными глазами небрежно махнул рукой куда-то за спину. Там обнаружился служка в темно-сером балахоне, осторожно прижимающий к груди большой сверток.

Проводив посетителей в кабинет, Еж помчался на кухню.

— Ну, что там?

— Его Темнейшество Крилах, Учитель!

Мужчина лет тридцати с лишним неторопливо поднялся из-за стола, промокая губы салфеткой. Среднего роста, непримечательной наружности — карие глаза и черные волосы коренного суардца — в одежде не особо богатого торговца. Вряд ли посторонний человек заподозрил бы в хозяине дома по улице Серебряного Ландыша одного из самых таинственных и опасных жителей столицы. Только наметанный взгляд опытного военного определил бы за кажущейся худобой идеальное тело тренированного бойца, а в скучающих глазах разглядел внимательный и точный взгляд хищника.

— Спасибо, Фаина, — лицо Мастера оживилось скупой улыбкой.

— Может, вам в кабинет чаю подать, Мастер? — отозвалась высокая, статная женщина с заколотыми в тяжелый узел черными волосами.

— Да, пожалуй. И бушей.

— Мама, бу! Бу! — кареглазый малыш немногим меньше трех лет, до того молча вертевшийся под ногами, настойчиво потянул её за юбку. — Оли хотя бу!

Покинув владения домоправительницы, Мастер быстрым шагом направился в кабинет на втором этаже. Он не выказывал тревоги, разве что губы его сжимались чуть плотнее, чем обычно. Последний раз Первосвященник Темного наносил визит предыдущему главе Гильдии десять лет тому назад, а вскоре после того молодой, но амбициозный Призывающий стал новым Мастером. Наставник же, передав полномочия, уехал в неизвестном направлении, оставив дом и немалое имущество Алью Хиссу. Мастер сам провожал предшественника в путь, и мог бы поклясться, что с собой тот не взял ничего, кроме именных мечей и небольшой сумки с провизией.

— Приветствую Ваше Темнейшество.

Мастер сдержанно поклонился священнику.

— Приветствую, Мастер.

Седой, морщинистый, но крепкий и подтянутый мужчина уже сидел в кресле. За его спиной стоял молчаливый храмовый прислужник в надвинутом на глаза капюшоне и с большим свертком в руках.

— Не желаете ли чаю?

— Не откажусь.

— Чем могу служить Вашему Темнейшеству?

Си-алью поднял руку и прищелкнул пальцами. Служка подошел и передал сверток из рук в руки. И тут же вышел прочь, в дверях едва разминувшись с Ежом. Тот поставил поднос с чайником, чашками и корзинкой булочек на небольшой столик, придвинул его к Мастеру и гостю, и, молча поклонившись, ушел.

Только когда дверь закрылась, оставив собеседников наедине, Крилах заговорил.

— Законы Гильдии строги, друг мой. Строги и мудры.

Настоятель сделал паузу.

В ответ Мастер кивнул спокойно и равнодушно.

— Но только один закон непреложен. Один договор вечен. И мудр тот, кто понимает это.

Крилах снова замолчал, не выказывая никакого интереса к отсутствию реакции собеседника. Все его внимание было сосредоточено на большом куле — он разматывал слои ткани.

Мастер внешне невозмутимо наблюдал за действиями священника, напряженно гадая, что же за неприятность тот приготовил. Но то, что показалось из-под старого серого балахона, заставило Мастера несколько усомниться в собственном здравом рассудке. Слова же настоятеля подтвердили опасения.

— Посмотри на этого мальчика. Я не буду говорить, что видел вещий сон или сам Хисс явился и повелел… за этим в другой храм. Это просто ребенок. И что из него получится, зависит от тебя. Хочешь, оставь себе, хочешь, продай, хочешь, скорми собакам.

— Зачем он мне, си-алью?

— Понятия не имею. Сегодня утром я нашел его на ступенях храма. Темного храма. Думаешь, это случайность?

— Вам виднее, си-алью.

— Раз мне виднее, то забирай. Не отдавать же его в приют Светлой? А в храме малышам не место.

— И вам не важно, что с ним будет?

— Я же сказал. Он принадлежал храму, а теперь тебе. Лично тебе.

— Благодарю, Ваше Темнейшество. Но…

— И не забудь пожертвовать храму. Двадцать империалов.

— За младенца?

— За двух младенцев.

Мастер Тени осекся. В глазах настоятеля Крилаха клубилась знакомая тьма. Пока — Ургаш лишь присматривался, но мог в любой момент выплеснуться.

— Хорошо.

Предмет разговора по-прежнему тихо посапывал, сунув кулачок в рот. Малыша не волновала ни Тьма, ни Свет, ни решение его собственной судьбы. Когда Мастер принял мальчика из рук си-алью, тот на мгновенье приоткрыл синие бессмысленные глаза, вынул кулачок изо рта, что-то пролепетал и улыбнулся. И тут же уснул снова. Легкий горьковатый запах гоблиновой травки вполне объяснял причины столь необычной для годовалого малыша сонливости и покладистости.

Чай был выпит, кошель с подношением храму вручен си-алью, а Мастер все сидел, разглядывая нежданное приобретение. Предложение Крилаха продать малыша или скормить собакам в свете выложенной на нужды храма суммы звучало не слишком заманчиво. А вот намек на договор и двух младенцев…

К тому моменту, как встревоженная Фаина заглянула в кабинет, Мастер уже понял, для чего ему пригодится этот мальчишка.

— А, Фаина. Ну-ка, глянь сюда, — поманил он подругу.

— О… какой маленький… цыпленок.

Увидев малыша, женщина заулыбалась и тут же потянулась потрогать светлые волосики.

— Будет Орису дружок. Если возьмешь.

— Конечно, дружок, — заворковала Фаина, беря малыша на руки. — Хороший мальчик… умный мальчик… а как его зовут?

— Хилл. Его зовут Хилл.

— Вот и славно.

Улыбаясь, словно получила долгожданный подарок, Фаина унесла мальчика устраивать на новом месте, в детской Ориса.

* * *

235 год. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Длинный, странный день заканчивался, и заканчивался странно. Вместо того чтобы в подробностях расспросить ученика о тренировке, Мастер, едва вернувшись домой, отправил его за срочным заказом к Ульриху. И слава Близнецам! Потому что Лягушонок не представлял, как сможет соврать Наставнику, но твердо знал: рассказывать о встрече с Темным нельзя.

Пока же он ненадолго отложил размышления и просто радовался жизни. Он шел по Старому Городу, впитывая таинственную прелесть сумрачного часа. Синие тени поднимались со дна улиц, мерцали огни окон, утихал разноголосый гомон. Светлая Райна уже покинула умытый дождём город, но ещё не вступил в свои права Темный Хисс.

На мосту Плачущей Девы Лягушонок остановился, прислушиваясь к засыпающему городу, уставшему от бравурной дневной музыки. Река и деревья, дома и ветер тихонько наигрывали лирические мелодии — вразнобой, временами умолкая. Мандолины, флейты и скрипки сплетали кружева тем с бубнами и трещотками. Томными гитарными переливами журчала река, резким атональным рондо скрипела шарманка. Звенели высокие обертоны военной трубы, тихо, на пределе слышимости, рокотали барабаны… и кошачий дуэт дивным тембром пел о вечном и прекрасном, перекликаясь с синкопами воробьиного ансамбля…

Через несколько долгих, упоительных мгновений он стряхнул наваждение и продолжил путь к улице Оружейников.

* * *

Молодой Ульрих — всего-то восьмидесяти лет от роду, по гномьим меркам совсем юноша — мнил себя гением, драл поднебесные цены и брался далеко не за все заказы: настоящий мастер должен быть разборчив! Никогда не отказывал только Гильдии: Мастер Тени имел к нему особый подход. Такой особый, что узнай Рунмастер клана, что иногда переходит из рук Ульриха в арсенал Гильдии — в лучшем случае изгнал бы из рода. Но, с другой стороны, всем бы заказчикам такую обязательность. Ловкачи и платят вовремя, и не торгуются, и уважение оказывают.

Взять, к примеру, парнишку с нелепым прозвищем Лягушонок. Малыш совсем, даже по человеческим меркам, а на клинки чутьё, как у гнома — из любой кучи острых предметов вытянет лучший, а на работы самого Ульриха ну так глазищами сверкает, чуть слюна не каплет!

Ульрих любил визиты забавного мальчишки. А кто, скажите на милость, не любит, когда за ним по пятам ходят, уши растопырив, в рот заглядывают и каждое слово ловят? И разливался мастер соловьём, собственным подмастерьям столько тонкостей не раскрывал, как этому юному пройдохе.

Вот и в этот раз, открыв дверь и увидев светлые вихры, Ульрих из клана Иргвинов для порядку поворчал немного, пряча в бороде довольную улыбку, и пригласил позднего гостя в дом. Как обычно, первым делом он повел парнишку распивать чай, до которого сам был большой охотник, и хвастаться новыми работами.

Покидав ножи для проверки балансировки, от души поахав над особенно удавшейся шпагой и отдав мастеру кошель, Лягушонок засобирался домой. Но Ульриху вовсе не хотелось его так быстро отпускать.

— Так, вроде, раньше утра тебя не ждут? Ну и нечего по ночам шастать, мешок большой, ты маленький, украдут ещё! — Оружейник хохотнул. — Я тебе покажу, малыш, действительно стоящую вещь.

Ульрих бережно достал длинный свёрток, очертаниями напоминающий бастард.

— Ты слышал, наследник перебирается в столицу? Это для него подарок, от нашего цеха. Признали-таки, пни замшелые, меня лучшим мастером! Попросили, покажи, мол, Ульрих, гномье искусство. — Он поглаживал свёрток, будто любимую кошку, но открывать не торопился. — Говорят, наш принц понимает толк в настоящем искусстве. Жаль, вряд ли в столице надолго задержится.

— Почему? Король же собирается поселить его в Суарде?

Довольный гном ухмыльнулся в бороду: все, публика попалась — теперь можно травить байки хоть до утра.

— Королю-то нашему совсем немного осталось. Вы, люди, так мало живете… — Гном горестно вздохнул. — Мардук лет на двадцать меня помладше — а, по-вашему, уже старик. Кузен Альгаф на той неделе жаловался, что вытяжка из корня белого шиполиста слишком быстро заканчивается, а настойка гульей ягоды уже не помогает.

— Но если на самом деле всё так плохо, почему никто не знает?

— Кому надо, тот знает. Ты сам видишь, что в столице творится, с тех пор как прочитали указ. Одни беспорядки в порту чего стоят — ох и нарвется бие Феллиго на неприятности, если продолжит задирать Дарнишей! Но Дарниш без короля пустое место, а королю бы еще хоть года два продержаться. Вот и думай, отдаст ли наша великолепная принцесса трон ненавистному братцу. Тут гадать нечего: как только отец отправится к Звенящим Ручьям, принцу не жить. А может, она и не дотерпит. Вам ещё кронпринца не заказывали? Не беритесь.

Лягушонок нахмурился:

— Шутки у тебя, Ульрих, не приведи Тёмный. Но все же… брат! — Лягушонок передернул плечами, словно не понимая: как можно желать зла брату?! — Почему она так его не любит?

— Не любит? Это жареную треску Ее Высочество не любит. Кейранна и Шуалейду она ненавидит. Ты ж не знаешь, наверное, историю про жён Мардука?

Ульрих выжидательно посмотрел на Лягушонка.

— Так, слухи всякие… а что там на самом деле было?

— Ладно. Раз уж ты такой любопытный, слушай, — приступил Ульрих к любимому занятию: травле баек. — Сам знаешь, королевский аптекарь много чего видел, да мало кому рассказывал. Но тебе можно, ты ж могила. — Ульрих хмыкнул собственной шутке. — Первая королева была из светлых. Одно название, правда: магия их иссякла еще шесть поколений назад. Наследника она родить не смогла, а единственной ее дочери не досталось на капли дара. Эх, и почему ваши светлые не хотят понимать очевидного?

Лягушонок вопросительно уставился на гнома: о чем он? Но Ульрих только вздохнул, покачал головой и продолжил:

— Кроме дара, у Ристаны было все: любовь родителей, ум, красота, образование. Мардук готовил ее себе на смену — немудрено, Ристана уродилась копией отца: умна, горда, упряма, очарует виверну и переговорит Совет Кланов. Королева была той же породы: жесткая, властная. Да вот беда, хорошая королева не всегда хорошая жена. Так что когда при дворе появилась Зефрида Тальге, нежная и веселая, как фея, к тому же хоть со светлым даром, исход был предрешен. Любовь с первого взгляда. — Ульрих снова вздохнул. — Все же вы, люди, такие странные… разве хоть одна трисса останется с нелюбимым и нелюбящим мужем? Это же против природы. А у вас — даром что светлые, ради власти и денег забываете себя. А уж если любовь, то куда только ум девается?

Замолкнув, Ульрих отхлебнул остывающего чаю.

— Ульрих! Рассказывай дальше! — поторопил Лягушонок.

— Ладно. Слушай дальше. Мерисса умерла в год, когда Ристане исполнилось пятнадцать. По официальной версии, неудачно упала с лошади. Как было на самом деле, никто не знает, только Зефрида вдруг перестала быть светлой. Не стала и темной, такого придворный маг не смог бы скрыть. Просто — нечто странное, ни Свет, ни Тьма. Ты же знаешь, хоть мы неспособны к этой вашей стихийной магии, но прирожденные рунмастера ее видят. Альгафу достало одной встречи… но он промолчал — не лезть же поперек королю. Это забота придворного мага: он и объяснил все королю, да толку? Сам впал в немилость, а Мардук все равно объявил о скорой свадьбе.

Ульрих взглянул на гостя, слушает ли? Сияющие любопытством синие глаза подтвердили: слушает, еще как слушает! Тогда довольный гном продолжил:

— Дочь объявила будущей мачехе войну — но куда ей против отца? Ни уговоры, ни скандалы не помогли. Я уж не знаю, что там Мардук думал о смерти первой жены, но он твердо заявил: светлая не могла сотворить зло, и точка. Тем более, Зефриду народ любил — ты бы видел, какие празднования устроили в честь помолвки! Придворный маг молчал, Ристану никто не слушал, а глава Конвента временно ослеп и оглох. Собственно, в последующих неприятностях Мардука он виноват не меньше, чем старшая принцесса. Та соблазнила светлого придворного мага, связалась с темным — тогда в Суарде было изрядно магов. Как ей так удалось задурить головы обоим магистрам, для меня загадка. Правда, Альгаф говорит, что все ж капля-то магии Ристане досталась, но слишком мала, чтобы ее за мага считали — ну да такие капли у всех шеров остались. Да и капля та темная, даром что в роду ее матери чистоту светлой крови блюли, как безумные. А толку…

Покачав головой и отпив еще чаю, гном продолжил:

— Магистр Парьен ничего не видел, не слышал и, разумеется, не делал. Отцу Ристана тоже навешала тины: он никак не мог поверить, что любимая доченька способна ради наследства на такое. Даже когда первенец Зефриды родился мертвым — хоть до последнего дня толкался, да и кузен говорил: родится здоровый младенец с неплохим светлым даром — Мардук не подумал на дочь. Конечно, принцесса со дня отцовской свадьбы притихла, стала мила и добра несказанно, улыбалась мачехе и на каждом шагу твердила, что всю жизнь мечтала о братике. Да только каким надо быть слепцом, чтобы не увидеть притворства?.. эх, люди…

Ульрих грустно замолк, Лягушонок тоже молчал, задумавшись.

Через минуту гном встряхнулся.

— Ещё чаю? Варенье какое — сливовое или айвовое?

— Айвовое, — ответил Лягушонок, погруженный в историю. — Ну, рассказывай, рассказывай дальше!

Убедившись, что публика с должной долей восторга и нетерпения ожидает продолжения, гном неторопливо налил себе очередную чашку и заговорил снова:

— Так вот… на чем я остановился? На следующий год королева вновь понесла, девочку. Шуалейда родилась хилой, невзрачной, без признаков дара. Ристана на нее и внимания не обратила: наследницей малышке все равно не быть. Никто же не предполагал, что Зефрида родит двух магов, такого уже лет сто не случалось. К тому же дар младшей принцессы спал так крепко, что никто его не распознал. С рождения никому не было до нее дела. Королева горевала по первенцу, король утешал королеву, а Шуалейду отдали нянькам.

— Ульрих, а разве так бывает, что маг рождается не магом? Ну — что дар пробуждается потом?

— Бывает. Все бывает, малыш. Ваша, человеческая, магия — дивно странная и непредсказуемая вещь. Стихия, она и есть стихия.

— А стихийные маги вашу магию видят?

— Конечно. Энергия-то одна, только у нас все по науке, а у вас — как боги на душу положат. Простую действенную руну любой гном может сделать, рунмастер он или нет. Даже ты сможешь, если поучишься лет сорок, — гном хмыкнул. — Хотя куда вам сорок лет осваивать азы…

— Так что там с Шуалейдой, Ульрих? Она же темная, да? А разве у светлых может родиться темная?

— Э, погоди, малыш. Не так быстро.

Лягушонок умолк, только продолжал заглядывать гному в глаза: ну же! Расскажи!

— Ладно, ладно, — смилостивился оружейник. — Слушай дальше — может, что и поймешь. Через год Зефрида снова понесла, и снова мальчика. Мардук словно взбесился: поселил королеву в Закатной Башне, никого, кроме старой няньки и придворного мага Лестрика, к ней не подпускал. Выставил стражу в три ряда, даже по саду бедняжка гуляла в сопровождении половины королевской гвардии.

Ульрих неодобрительно покачал головой.

— Наследник родился рано утром. Говорят, счастливое предзнаменование… а я тебе скажу, ничего счастливого в ту ночь не было! Все, кто был при королеве, умерли. Никого, кроме самой Зефриды и её детей, не осталось. И никто не знает, что там произошло. Только и видели, что молнии над Закатной башней, да всю ночь ливень хлестал. Наутро оттуда никто не вышел, только послышался плач новорожденного. Мардук поднялся к жене в башню, не побоялся. Вынес сына на одной руке, а за другую маленькая принцесса держится, зверенышем по сторонам зыркает, а у самого короля голова-то вся седая. Велел гвардейцам королеву перенести в его покои, а все тела — сжечь в тот же день. А саму башню закрыл, и вот уже двенадцать лет там никто не живет… Но слухи все равно поползли: будто умерли они все от ужаса, а виной тому маленькая принцесса. С ней и впрямь творилось что-то странное. Отказывалась отходить от брата, засыпала только в его кроватке. Никого, кроме няньки и родителей, к нему не подпускала — визжала так, что стёкла сыпались. А если поблизости оказывалась старшая сестра, наводила такую панику, что никто не выдерживал — кто не мог сбежать, падал в обморок, а одна служанка ума от страха лишилась.

Комната погрузилась в тишину. Ульрих продолжал задумчиво поглаживать так и не открытый шедевр, а Лягушонок забыл недоеденное варенье и потрясенно молчал. Через несколько мгновений бульканье чайника отвлекло гнома от воспоминаний.

— Такая вот история, малыш…

— Погоди, ты не рассказал, что было дальше!

— А все остальное и так известно. Королева после рождения сына переменилась, хотела было в монахини Светлой пойти, но Мардук ее переубедил. Зря — может, под сенью Райны она бы не угасла так быстро. Мальчику и четырех не исполнилось, как она отошла. Вместо светлого Лестрика Конвент прислал нынешнего Придворного мага, Бастерхази — о чем они там думали, один Хисс знает.

— Ульрих, а тот темный? Ему так все с рук и сошло?

— Темный исчез в ту же ночь. Просто исчез — ни следа не осталось. К нему маг из муниципалитета, Затран, через неделю пришел: соседи жаловались, что из дома темного смрад пошел, словно кто там помер. Затран его звал-звал, не дозвался. Пришлось ломать дверь. Думали уже, что и темного принцесса уморила… ан нет, у него на кухне мясо завоняло. А сам — пропал, как не было. Представь: все на месте, на алтаре свечи догорели, ритуальная мантия рядом валяется. И не только мантия, все! Вплоть до штанов — словно мага кто из одежды вынул. Да так и было, наверняка! Попал прямиком к Хиссу, туда и дорога.

Гном замолк и пригляделся к гостю: тот сидел тихий и перепуганный.

«А, дурак. Что ж я несу? Ребенку и так страшно… вот же занесло его в проклятую Гильдию!..»

— Эй, ты чай-то совсем не пьешь, малыш, — позвал Ульрих. — Ну-ка, попробуй вот печенье, мне трисса Торигна испекла.

Он вытащил из буфета корзиночку, накрытую вышитой салфеткой, и поставил перед Лягушонком.

— Спасибо, Ульрих, — тот через силу улыбнулся и взял хрусткий квадратик, обсыпанный сладкой миндальной крошкой.

— Ну так вот. Король так и не нашел для маленькой принцессы наставника — все светлые мигом смотались из Суарда, как крысы с худой посудины. А темному магу он дочку не доверил. Старшая принцесса вроде угомонилась, а может, не нашлось больше дураков связываться с Шуалейдой — темные народ острожный, подставляться не любят… хотя Бастерхази-то точно от девочки мокрого места бы не оставил… не договорились вовремя, может? А когда вторая королева умерла, Мардук отправил детей от греха подальше, в крепость Сойки — это на Фаллийском побережье. Там место хитрое, еще со времен Второго Эльфийского Договора защищенное от магии. Наша работа, кстати. Мой троюродный прадед делал! Вот кто был мастер, всем мастерам мастер!

Еще полчаса посвятив рассказам о старых добрых гномских мастерах, Ульрих отправил мальчика спать.

— Куда пойдешь среди ночи? Подождет твой Наставник до утра, не переломится.

Глава 4. О пользе гостеприимства

235 год. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета.

Поместье графа Свангера, близ Калбона.

Ночь пела цикадами и благоухала цветущими сливами, ласкала прохладой и подмигивала серебряными звездами. Ночь скрывала от любопытных глаз и стелилась под ноги мягкой тропой — мимо солдат у кованых ворот с графскими гербами, мимо поджавших хвосты бойцовых псов, мимо конюшен с пофыркивающими во сне лошадьми и кухонь с едва поставленными в печь утренними хлебами. Ночь отводила глаза неспящим в предрассветный час стражам у входа в гостевое крыло: взгляды из-под полуприкрытых век скользили прочь от гостя-призрака.

Амулет под курткой предупредительно дрожал: не приближайся! Не ступай за круг фонарей — руны настороже, не пропустят даже невидимое человеческому глазу. Но и стражи не из простых. Пройти через шестерку ветеранов к лестнице на второй этаж затруднился бы и Мастер Тени — но ни к чему ночному гостю широкие дороги.

Обходя стражу по дуге, он привычно отмечал расположение и вооружение возможного противника. Под парадными мундирами — легкие нагрудники и наручи, вместо длинных мечей — вакидзаси, удобные в нешироких коридорах. Золоченые аксельбанты — удавки, блестящие бляшки-эмблемы — заточены до остроты бритвы и отлично сбалансированы для метания. Сонные, расслабленные с виду гвардейцы небрежно составили тяжелые алебарды пирамидами по три, перегородив вход. Миновать их, не задев, могла бы разве что летучая мышь — а коснись хоть кончиком крыла, и шаткая конструкция обрушится.

Обогнув особняк с юга и прислушавшись к амулету — охранные чары спят — он неслышно скользнул в дверь черного хода. Темно, не единого светильника — и ни единой живой души, лишь серые крылатые силуэты, безмолвные провожатые по дороге Тени. Он добрался до кладовки, толкнул пыльный облезлый шкаф: тот повернулся вокруг оси с тихим скрипом, открыв узкую винтовую лестницу. Путь наверх не занял и секунды — он влетел по ступеням, подгоняемый голодом. Привычным, как биение сердца, голодом Ургаша.

На последней ступеньке остановился, прислушавшись: из-за двери доносилось сонное дыхание жертвы, амулет молчал. Узенький, тусклый луч пробивался сквозь щель. Он приблизился, заглянул — но увидел лишь неподвижный балдахин.

Скорее, скорее! — шелестели крылатые тени.

Он и сам не мог медлить.

Отодвинул панель — свежесмазанные петли не скрипнули. Шагнул в покои: амулет слегка нагрелся, преодолев слабенькую защиту. Отодвинул занавесь. Склонился над укрытой простыней девочкой: черные волосы разметались, бледные губы расслаблены и слегка приоткрыты… она. Без сомнения, она. Спит.

Нож с темным матовым лезвием сам скользнул в руку, потянулся к открытому горлу…

Так просто! — предвкушение заставило сердце забиться чаще.

Так просто! — ответили внезапно раскрывшиеся провалы ее глаз.

Просто — подтвердил амулет, обжигая льдом и рассыпаясь.

Просто… — шепнула Тень, соскальзывая платьем блудницы и оставляя его один на один с девочкой.

Он рванулся прочь, но тело не послушалось. Он словно бился внутри самого себя — рыбкой в замерзающей луже. Лед сжимал, корежил и рвал саму его суть, саму душу. Мир раскалывался и опадал, как треснутое зеркало — вот откололось отражение окна с колыхающимися занавесями, полетели сорвавшиеся звезды, за ними — шелест ветвей, запах слив. Посыпались мозаикой краски, формы и время. Осталось лишь отражение искаженного, изломанного страхом человека в черных зеркалах зрачков — и он падал туда, не в силах ни вздохнуть, ни шевельнуться. Падал и рассыпался бусинами, темными и светлыми, и темными, снова темными… бусины скакали по зеркальному полу, а рыжеволосый ребенок смеялся и ловил их в горсть, одну за одной — светлую и темную, и снова темную…

А потом поднес горсть к губам, улыбнулся — и он услышал знакомый, пустой и холодный голос, обнимающий со всех сторон, поглощающий все, что осталось от него.

— Добро пожаловать в Ургаш, мой слуга.

* * *

Шу проводила взглядом упавшее тело и села на кровати, кутаясь в простыню. Потоки магии успокаивались, оставляя ее усталой и дрожащей, ветер уносил в раскрытое окно тошнотный запах страха.

— Кхе корр… — было первым, что она смогла выдавить сквозь пересохшее горло.

— А ты сомневалась, — раздался тихий мужской голос.

— Да не особо, — ответила она, не поднимая взгляда от распластавшегося на ковре мертвеца.

От драпировок, скрывающих дверь в соседнюю комнату, отделилась гибкая тень. Невысокий, черноволосый, в белой сорочке мужчина словно перетек к неудачливому убийце. Присел на корточки, посмотрел на Шу.

— Ничего, привыкнешь.

— Умеешь утешить, Эрке. — Помотав головой, Шу на миг зажмурилась и повторила, пробуя слова на вкус: — Привыкнешь…

Эрке деловито обшаривал тело, раскладывая добычу тут же, на полу: отмычки, метательные звездочки, пару коротких дротиков — Шу поморщилась от резкого запаха гульего яда — несколько монет и прочую ерунду. Заинтересовал лейтенанта только исчерченный рунами нож и тонкая цепочка с осколком тускло-серого камня вместо кулона.

— Думаешь, можно привыкнуть? — Принцесса протянула руку, требуя цепочку.

Поймала ее, повертела в руках, разочарованно отбросила.

— А есть выбор? — Эрке подкинул в руке нож, проверяя балансировку, и заткнул его за пояс.

— Проклятье!.. — её голос сорвался.

Лейтенант молча поднялся на ноги и отошел к окну. Оперся руками о подоконник, выглянул во двор. Замер, глядя на крупные предрассветные звезды.

— Ну почему, Эрке? Почему бы им просто не оставить нас в покое? — её голос звенел обидой и слезами. — Зачем тащить в столицу? Так хорошо было в Сойке…

Молчание нарушалось лишь стрекотом цикад и короткими репликами солдат под окнами: смена караула. Ветер колыхал прозрачные занавески, наполняя комнату прохладой и запахом цветов.

— Эрке?

— Не все в нашей власти, Шу, — ответил он, обернувшись.

— Но я не хочу!

— И что теперь? — Эрке подошел к ней. — Вернуться? Спрятаться? Надеяться, что в Сойке вас не достанут?

— Не кричи, — тихо попросила Шу, поднеся руку к виску.

— Я не кричу. Прости. — Он взял Шу за руку. — Совсем замерзла…

Лейтенант взял со столика бокал, налил вина из кувшина и протянул Шу.

— На, выпей. Ты справишься, Шу.

— Да куда ж я денусь.

Вцепившись в бокал двумя руками, она осторожно отпила. Поморщилась. Быстро допила до дна и швырнула бокал в стену. Раздался звон, брызнули осколки.

— Ненавижу! Боги, как я её ненавижу! — Она злобно сжала кулаки, снова поднимая уснувшую магию лиловыми спиралями. — Подослать убийцу!

— Ах, как некрасиво… — Эрке усмехнулся и покачал головой.

Дверь в смежную комнату открылась и на пороге показалась девушка в белой ночной сорочке. Пара дюжин косичек торчала во все стороны, едва прикрывая заостренные ушки, на плечи был наброшен лейтенантский камзол.

— Вопиющее нарушение этикета, — кивнула эльфийка.

Подошла, не глядя переступив через труп, забралась с ногами на кровать. Поерзала, устраиваясь поудобнее, и обняла Шу.

— Ты спишь, Баль? — Эрке и не пытался изобразить раскаяние.

— Поспишь тут с вами. — Она погладила прижавшуюся у теплому плечу Шу по голове. — Ну, и что дальше?

— А дальше мы это… — Шу ткнула пальцем в сторону тела. — Применим по назначению. Граф, поди, волнуется…

— Ты думаешь… — перебил её Эрке.

— Я знаю. Я теперь много чего знаю. И про Гильдию, и про графа, и ещё кучу всякой дряни. — Шу скривилась, взглянув на мертвого убийцу.

— Свангер, значит, — протянул лейтенант.

Глаза Эрке полыхнули озерами раскаленного добела металла. Он подобрался, словно готовый к прыжку волк.

— Подарочек Его Сиятельству? — Баль нехорошо улыбнулась, показав острые клычки.

— И Ее Сиятельству. — Упрямо сжав губы, Шу поднялась. — Идем.

— Хочешь, чтобы их кондрашка поутру хватила? — Эрке оценивающе оглядел тело на полу.

— Если такие слабонервные, нечего соваться, куда не просят.

— Может, лучше сразу Флому сдать?

— Да ладно, Эрке. Пусть живут. Пока, — хмыкнула Шу.

— Как скажете, Ваше Высочество. — Лейтенант отвесил шутовской поклон, и, не тратя времени зря, сделал замысловатое движение кистью: труп поднялся и завис в воздухе.

— Я с вами. — Балуста одобрительно кивнула Эрке.

Невидимые постороннему глазу, они вышли из комнаты. Стараясь ступать как можно тише, впереди шла Шу. Босиком, в белой длинной сорочке, со спутанными черными волосами и лилово светящимися глазами, она походила на привидение. За ней стелились хищными тенями Балуста и Эрке. Самым живым и реальным в компании показался бы стороннему наблюдателю плывущий над полом труп неудачливого убийцы.

Никем не замеченные, они достигли покоев Его Сиятельства. Бесшумно отворили двери, сгрузили подарочек ровно посреди широкой супружеской постели, аккурат между графской четой. И растворились среди смутных предрассветных теней.

* * *

235 год. За пять дней до Праздника Каштанового цвета.

Поместье графа Свангера, близ Калбона.

Первым, что увидел Зак, открыв глаза, была стройная, молочной белизны женская ножка. По коленке скользил золотистой ладошкой солнечный луч: туда обратно, не позволяя оторвать взгляда от алебастрового великолепия в буйстве шафрана, кармина и зелени, разбавленном резкими штрихами черноты в синь.

Закерим зажмурился и чихнул: отразившись от позолоты, солнечный зайчик ослепил на миг, прервав созерцание потолочной росписи. Но не тут-то было — Закерим шер Флом в свои тринадцать твердо знал, чего хочет, и не отвлекался на ерунду. А каноническая сцена зачатия мира, весьма отличная прорисовкой деталей от привычных миниатюр в Катренах Двуединства, стоила пристального внимания, хоть лебединые крылья Райны и вороные Хисса скромно прикрывали самое интересное.

— Во всем есть положительные стороны, — повторил он мудрость тириса Бродерика, продолжая начатое месяц тому назад убеждение Закерима шер Флома. — Роскошь, хорошие повара… дамы… мда… увеселения, роскошь… тьфу!

Стукнув кулаком по подушке, Зак вскочил с безобразно мягкой постели и, как был в одних коротких подштанниках, побежал к окну. Дернул раму — нараспашку. Отчаянный щебет вперемешку со свистом, щелканьем и чириканьем ворвался в окно вместе с прохладным ароматом сада. Зак глубоко вздохнул, еще разок потянулся и позвал:

— Кей! Сегодня отличная погода!

Со стороны пурпурного с золотым шитьем балдахина, напоминающего походный шатер имперского главнокомандующего — как раз чтобы свободно разместился весь генштаб с адъютантами и конями — послышалось недовольное сопение и шебуршанье.

— Кей! — еще раз позвал он, обернулся и хихикнул.

На широченной кровати, среди смятых простынь свернулся клубком тонкий, но крепкий мальчишка. Он отпихивал босой пяткой невидимого противника и прикрывал голову огромной подушкой: смуглые руки с характерными мозолями от клинка вцепились в расписной хмирский шелк, край простыни едва прикрывал спину и такие же, как у Зака, льняные подштанники.

Пожав плечами, Зак направился к нему, по дороге прихватив из вазы на столе самое большое розовое яблоко. И без малейших раздумий сдернул прочь простынь и подушку.

Недовольный Кейранн прикрыл глаза рукой и сделал вид, что все еще спит.

Зак ухмыльнулся и с хрустом откусил яблоко. Брызнул сок, в воздухе поплыл сладкий аромат. «Спящий» принц резко выбросил руку на звук и запах, но Зак отклонился и отступил на полшага, не забывая вкусно хрустеть.

— Уйди, вражья сила, — проворчал будущий король и отвернулся, подтянув ноги и нащупывая другую подушку.

— Извольте вставать, Ваше Высочество! День на дворе, птичка кричит кукаре! — пропел Зак подхалимским голосом графа Свангера.

— Не изволим… — капризно протянул Кей. И тут же, уцепив подушку, вскочил и набросился на Зака. — Вот тебе!

Хохоча и лягаясь, они покатились по полу. Забытое яблоко потерялось под кроватью, подушка улетела к окну.

Через пару минут, смеясь и задыхаясь, они расцепились. Кей уселся на полу, опершись спиной на кровать, Зак напротив, скрестив ноги.

— Вкусное было яблоко, — вздохнул он.

— А нечего дразниться.

Довольный Кей показал ему язык.

— А нечего спать до полудня, — парировал Зак.

— Ещё скажи — нечего по чужому дому лазить до полуночи.

На справедливый упрек Зак ничего не ответил, потому что где-то в доме раздался пронзительный, полный ужаса женский вопль. Оба вскинулись и настороженно прислушались: далеко, не в гостевом крыле, захлопали двери, под окном протопали обеспокоенные стражники.

Закерим посмотрел на друга — в глазах Кея читался тот же вопрос: что опять натворила прекрасная принцесса, образчик кротости и благонравия? И как она посмела натворить это без них? А как же воспитание характера и приобретение бесценного опыта будущим королем?

Будущий король сердито сжал губы и вскочил: может, еще не все интересное закончилось? Но, сделав всего шаг к двери, остановился, расслабился и обернулся.

Зак грустно кивнул, подтверждая невысказанное сожаление — вольная жизнь закончилась. Никаких больше шалостей и веселья на свежем воздухе. Никакой свободы и безопасности. Придется забыть и об охоте на гулей, и о вылазках в деревню, и об играх в эльфов…

— Во всем есть положительные стороны, — вздохнул Кейранн, кинув тоскливый взгляд на дверь.

Словно в ответ, дверь отворилась и в покои зашел важный, как индюк, застегнутый на все пуговицы и напудренный в соответствии позабытым сто лет назад этикетом камердинер. Отвесил глубокий поклон — строго в соответствии с тем же этикетом — и заявил:

— Счастлив видеть Ваше Высочество в добром здравии. Сблаговолите принять утренний туалет.

Еще раз поклонился, не дожидаясь согласного кивка принца, и отступил в сторону, пропуская двух лакеев, нагруженных одеждой.

— Сблаговоляю, — обреченно согласился принц.

Показав Кею язык — пока старый зануда отвернулся — Закерим нацепил на лицо подобающее сиятельному шеру и будущему королевскому советнику строгое выражение. И еле сдержал смех: пока камердинер отдавал распоряжения лакеям, принц принял торжественную позу и состроил индюшачью физиономию — точь-в-точь исполненный сознания важности порученной миссии придворный, присланный самим королем, дабы наставить юного наследника на пути церемониала.

* * *

Через полчаса умытые, одетые с иголочки юные шеры вслед за графским дворецким шествовали к завтраку. За пределами собственных покоев Кейранн преобразился: уверенная, твердая походка, горделивая осанка, властное лицо, исполненные достоинства жесты — истинный потомок королевского рода. Закерим, как никогда похожий на дядю, героя войны с орками и любимца валансткой армии генерала Флома Медного Лба, составлял будущему королю достойную свиту. О шальных мальчишках, недавно мутузивших друг друга, уже ничто не напоминало — и никто бы не заподозрил, что за холодным высокомерием скрывается любопытство, восторг и страх.

Отворив высокие, отделанные перламутром и тиком двери, дворецкий провозгласил:

— Его Высочество Кейранн Галисто Рустермахт шер Суардис! Сиятельный Закерим Фрай Лиен шер Флом!

Отступил в сторону и склонился в почтительном поклоне.

Залитая солнцем Утренняя столовая Свангеров — размером не меньше крепостного плаца — сверкала и переливалась той же безумной, головокружительной роскошью, что и спальни, и галереи — до тошноты. Кею приходилось щуриться, чтобы глазам не было так больно от обилия снежной белизны, зеркального золота и пронзительной лазури. Но он стойко держал лицо: милостиво улыбался, скользя равнодушным взглядом по выстроившимся у дверей лакеям. Навстречу уже спешил гостеприимный хозяин, сияя угодливой улыбкой.

— Доброе утро, Ваше Высочество! Шер Флом! — Граф кланялся, как заведенный. — Позвольте выразить безмерную признательность Вашему Высочеству, за то что Ваше Высочество почтили наш скромный дом высочайшей честью!

От его медоточивой любезности у Кея сводило скулы. Заверения в неземной радости лицезрения царственной особы никак не вязались с затравленным взглядом кругленького, щекастого графа. А сухощавая, цепкая и надменная графиня, молча присевшая в реверансе, казалось, со вчерашнего вечера постарела лет на двадцать и словно надломилась.

— Как Ваше Высочество изволили почивать?

— Великолепно, граф. Благодарю. А как вам спалось? — Кей приветливо улыбнулся.

— Э… превосходно, Ваше Высочество, благодарю. — Свангер побледнел ещё сильнее и пошел красными пятнами. — Сблаговолите к столу, Ваше Высо… чество, кхе… — голос графа сорвался.

Реакция графской четы на безобидный вопрос и отсутствие в столовой сестры и Ахшеддинов подтверждали утренние подозрения: без Шу не обошлось. Милостиво кивнув графу, Кей прошествовал к почетному месту во главе стола. Чинно сел, дождался, пока рассядутся остальные. Показал знаком слуге, что желает апельсиновый сок. Кинул короткий взгляд на Зака: тот прятал недоумение за надменным прищуром серых глаз и упрямо выдвинутым подбородком. Младший Флом походил на бойцового пса, готового без промедления вцепиться в горло врагу — как всегда, когда пахло неприятностями. Оба старших Флома — Бертран и Фрай — выглядели спокойней, но тоже настороженными. Или, скорее, выжидающими.

Кей тоже решил выждать: сейчас никакой опасности — граф похож не на охотника, а на загнанную дичь. Да и будь здесь хоть какая угроза, Шу не оставила бы от поместья камня на камне.

Завтрак начался спокойно и благопристойно. Старшая компаньонка принцессы, шиера Ильма, и полковник Флом завели вежливую беседу с хозяином поместья, генерал Фрай с видом заправского повесы ухаживал за графиней. Две хозяйские дочки, лет примерно одиннадцати и двенадцати, изящные и разодетые в бледные шелка и кружева, кидали заинтересованные взгляды на них с Заком. Но ответного интереса в Кее не пробудили — слишком робкие, тихие и хрупкие. С такими на шпагах не подерешься, а при виде живого медведя упадут в обморок и испортят все удовольствие от охоты.

Через несколько минут изволили явиться злые и невыспавшиеся маги с наклеенными сладкими улыбками. На укоризненный взгляд шиеры Ильмы принцесса слегка пожала плечами — без малейшего раскаяния, Ахшеддины же сделали вид, что так и надо: плевать на этикет и приходить к завтраку позже кронпринца.

— Доброе утро, Ваше Высочество! — присев в реверансе, поздоровалась Шу и тут же переключила внимание на хозяев. — Как спалось, Ваше Сиятельство? — осведомилась у графа нежным голосом голодного вампира.

Свангер попытался ответить, но натужно закашлялся и покраснел. Любезный генерал Медный Лоб тут же огрел графа по спине и не забыл наивежливейшее поинтересоваться, помогло ли. Бедняга Свангер судорожно закивал, пуча глаза и пытаясь вздохнуть.

— Чудесное утро, дорогая графиня, не правда ли?

Если бы Шуалейда так улыбнулась ему, то первым делом он проверил бы, не падает ли люстра и нет ли в тарелке крысиного яду.

— Чудесное, Ваше Высочество.

От тона графини скисло бы не только молоко, но и гномья водка. Она еле дышала, будто кто-то держал её за горло: несложно было догадаться, кто именно.

Сделав черное дело, принцесса уселась рядышком с ним и мило защебетала о погоде, цветочках и видах на урожай. Добросовестные подпевалы в лице Эрке и Балусты поддержали светскую болтовню, игнорируя бледных до синевы хозяев.

Кея так и подмывало поскорее допросить сестричку с пристрастием — что натворили Свангеры и как Её Высочество умудрилась довести их почти до нервного припадка. Но, увы, разузнать все прямо сейчас не было никакой возможности, и потому Кей сосредоточился на завтраке — стоило признать, что повара у Свагнеров весьма недурны! Разнообразию дичи, салатов и сластей отдавали должное все, кроме хозяев: те едва прикасались к тарелкам, исключительно из невозможности нарушить этикет.

Кей время от времени поглядывал на сестру: бледная, угловатая, с прической воронье гнездо — как всегда. Платье Шу ни в какое сравнение не шло с роскошными туалетами хозяйских дочек, но это не мешало ей держаться с истинно королевским достоинством. Рыжие косички очаровательной Баль, как обычно, торчали в разные стороны, а зеленые глаза не отрывались от Эрке. Лейтенант тоже выглядел спокойно и обыденно: аккуратен, подтянут, совершено безобиден. Теплые карие глаза, мягкая открытая улыбка и хрупкая фигура не позволяли заподозрить в нем лучшего бойца лейб-гвардии.

* * *

Графская паника доставляла Шу удовольствие не меньшее, чем дивно вкусные пирожные за завтраком. Сдавать его в загребущие лапы Бертрана Флома она не собиралась, как и рассказывать Кею о визите убийцы. Незачем брату волноваться — ничего же не случилось. Подумаешь, старшая принцесса наняла Гильдию Тени, а подобострастный граф позаботился о том, чтобы Призывающий без помех добрался до ее покоев. Ничего удивительного: смешно было бы ждать, что Ее Высочество встретит сводных брата с сестрой распростертыми объятиями.

Эрке еще до отъезда из Сойки предупреждал, что в дороге наверняка случится одно-два покушения на нее, раз уж убивать принца Ристане невыгодно. И едва они прибыли в поместье Свангеров, Шу поняла, что первое состоится именно здесь — страх и отвращение графа к колдунье воняли наподобие конюшен в жару.

Она гнала прочь злость и обиду — разве она сделала Свангерам что-то плохое? Или, может, они бы предпочли, чтобы принцесса была безобидной и бездарной тихоней, а орочья орда два года назад прошлась по полям и виноградникам Сванге-лен? Шаманам бы понравились графские дочки: для обрядов нет ничего лучше детей шерской крови. И самим графу с графиней нашлось бы применение: у рачительных орков не пропадает ни кожа, ни потроха обладающих хоть ничтожной каплей магии людей.

Ни черная неблагодарность, ни дальнейшая судьба Свангеров Шуалейду больше не интересовали. Мстить — нет смысла. Достанет им утреннего страха и неудовольствия старшей принцессы. Выкрутятся — их счастье. А сейчас пусть дрожат, гадают о коварных планах ужасной колдуньи и молят Светлую о заступничестве. Светлая не подведет: еще полчаса, и она покинет гостеприимный дом, даже на порог не плюнет.

Мерный стук копыт по пыльной дороге убаюкивал не хуже старинной эльфийской колыбельной, которую иногда пела Балуста. После почти бессонной ночи пейзажи не казались Шу красивыми, а предлагаемые братом развлечения — интересными. Развлечений хватило с избытком, да и охотиться на невинных медведей не хотелось. Шу не понравилось чувствовать себя дичью — и теперь волей-неволей она сочувствовала несчастному зверью. А может, ей казалось, что если она пожалеет медведей, Светлая проявит благосклонность к ней самой: не стоило и надеяться, что сестрица ограничится одним неудачным покушением. Наверняка это была лишь разминка, а все самое интересное ожидает впереди, в столице.

Скользя рассеянным взглядом по вздымающимся вдали на западе заснеженным вершинам, Шу размышляла о том, как все переменилось. Всего два года назад она ехала по этой же дороге, и даже генерал Флом присутствовал. Так же благоухали цветущие сады, так же зеленели поля, так же весело галдели птицы. Так же они подъезжали к развилке Калбонского тракта — дорога налево, к Гиламским отрогам, привела ее ко встрече с Темной стороной. А куда приведет дорога на столицу, лишь боги знают.

Два года назад к развилке подъезжала невинная девочка. Несмотря ни на что, она не ожидала от жизни подвоха. Не умела убивать с удовольствием. Она упала бы в обморок или расплакалась бы, заявись к ней ночью Призывающий Тень. А теперь? Она всерьез обдумывает, как бы извернуться и придушить во сне старшую сестру. Девочка, считавшая человеческую жизнь священной и неприкосновенной, превратилась в Темную колдунью. И неважно, что она этого не хотела, что предпочла бы жить вдали от придворных интриг, политики и войн. Неважно, что раньше для счастья ей вполне хватало компании брата и друзей, а интересы в магии ограничивались управлением погодой и целительством. Два года назад все изменилось, окончательно и бесповоротно. Но, как говорит тирис Беррилан Бродерик, во всем есть положительная сторона, надо лишь уметь ее увидеть…

Глава 5. Око Урагана

233 год, весна (два года тому назад).

Имперский форпост в Уджирском ущелье.

Цветы паданицы крестоцветной, листья сиримны и волчьей фиалки, корень змеиной сыти… Столько редких трав не растет больше нигде — в устье ущелья сохранился крохотный кусочек древнего эльфийского леса, такого древнего, что сами эльфы не помнят, когда лес превратился в степи. Говорят, при везении в здесь можно найти даже мандрагору.

Рассветные лучи играли разноцветными бликами на последних каплях росы, из-за Гиламских гор уже показался край солнца. Черноволосая девочка лет двенадцати, одетая в потертые штаны и свободную темную рубаху, тихо напевала незамысловатую мелодию. Она вглядывалась в буйное сплетение стеблей и листьев, выискивая одной ей ведомые побеги и время от времени опускаясь на колени прямо в мокрую траву. Корзинка была полна почти доверху, но девочка и не думала поворачивать назад.

Ещё совсем немного — может быть, все же мандрагора найдется? Не зря же она затемно сбежала из-под бдительного ока Фрая? Успеть бы добраться до опушки, пока не сошла роса.

До леса она так и не дошла — заприметила на вершине скалы цветущий белый шиполист. И тут же полезла, торопясь нарвать непросохших лепестков. Держа корзинку в зубах и цепляясь за острые камни, вскарабкалась наверх. Еле отдышавшись — склон оказался гораздо выше и круче, чем казалось снизу — она принялась безжалостно обрывать терпко пахнущие лепестки, морщась и шипя от боли в расцарапанных руках. Шиполист сопротивлялся как мог, разодрав и кожу, и рукава, но разве это могло остановить дорвавшуюся до сокровища девчонку? Последние, самые дальние от мародерки цветки спаслись только тем, что места в корзинке не хватило.

Довольно оглядев добычу, девочка, наконец, обратила внимание на окружающую красоту. Вдали сияли снежные пики, молочные перья облаков плыли меж ними, зеленый бархат испятнал склоны — отсюда не понять, что за деревья там растут. Поближе, у подножия, разлились и смешались кармин, желток и киноварь весенних цветов, а над равниной, совсем близко, неслись по кругу и бурлили сизые тучи, пронизанные разрядами молний — маленький, словно игрушечный, циклон.

Снизу, из-за скалы, раздался странный звук, не то скрип, не то бряцанье.

Шу насторожилась: подозрительный циклон, еще более подозрительный звук… и мурашки по всему телу — может, вовсе не от холодной росы?

Она забралась на гребень скалы, не обращая внимания на впившиеся в тело шипы. Осторожно заглянула на другую сторону и тут же спряталась, унимая бешено колотящееся сердце.

Не может быть! Здесь уже лет десять не появлялись эти твари!

Прихватив корзинку — не дай Светлая, заметят следы! — она скатилась вниз, обдираясь о камни, и побежала во всех ног к форту.

Только бы успеть — предупредить, подготовиться к обороне! Долой все прочие мысли… Не надо думать о том, что постоянный гарнизон всего четыре дюжины человек, и с генералом столько же, а их… кто ж их сосчитает?!

Она бежала, как не бегала никогда раньше. Она боялась, как никогда раньше. И надеялась… непонятно, на что. На милость Светлой Райны? На чудо?

— Ваше Высочество, наконец! Генерал вас ищет… — солдат на воротах осекся, встретив полубезумный взгляд и разглядев расцарапанные руки и порванную одежду. — Что случилось? Ваше Высочество?

— О… Орки! Где генерал? Там… их много… — она пыталась донести объяснить, но, увидев откровенное непонимание, махнула рукой. — Где генерал? Быстрее! Где?!

Ошарашенный солдат кивнул на восточную стену, и Шу понеслась дальше. Не отвечая на вопросы, не обращая внимания на удивленные взгляды, она искала Флома.

— Где генерал? — еле дыша, она дернула за рукав сержанта на стене.

— Да вот он.

Сержант не успел спросить, почему Её Высочество в таком виде — принцесса уже налетела на генерала, мирно обсуждавшего с комендантом форта хозяйственные дела.

— Фрай! Там орки!

— Где ты была, Шуалейда? Почему…

— Орки! Ты слышишь меня? Орки!

— Шуалейда, успокойся. Подумаешь, пара орков забрела… с каких это пор…

— Орда, Фрай! — она сердито прервала генерала. — Только мужчины, в раскраске! У самого ущелья!

Тут генерал обратил внимание на растрепанный и совершенно невменяемый вид девочки.

— Сколько их было, Шу?

— Орда! По лесу, колонной. Они идут сюда, Фрай!

— Ясно. Иди, возьми, что успеешь, из еды, на лошадь и быстро отсюда! До Катабруски восемь лиг. Раньше, чем послезавтра, орки туда не дойдут. Не вздумай задерживаться в городе, уезжай сразу в Суард! Я дам тебе троих в сопровождение и письмо к начальнику гарнизона. Давай, бегом.

Спускаясь со стены, Шу слышала, как генерал отдает распоряжения. Спокойно, уверенно, будто не орда пошла из степей впервые за демоны знают сколько лет, а начались очередные учения. У неё даже не было сил радоваться тому, что генерал поверил. Страх не отпускал, заставляя дрожать и ежиться.

Уже в своей комнатушке, сменив рубашку и кидая книги в седельную сумку, она остановилась и прислушалась к себе: уезжать из форта было страшно — лучше бы остаться. Шу потрясла головой, отгоняя глупое желание. Остаться на верную смерть? Но чувство, которое ещё ни разу не подводило, упрямо твердило — уезжать никак нельзя! Эта смерть ещё вернее.

Страх смерти превращался в странное ощущение: она словно вылетела из тела, выросла, превратилась в туман и ветер. Она видела форт, ущелье — не глазами, но просто знала, где и что делает каждый солдат и каждый орк… Она чувствовала чужой страх, и чужой азарт, и предвкушение боя, и дрожь шаманской волшбы, питающей орду силой…

Да! Несколько отрядов идут не через ущелье, а поверху, скрытые наведенным туманом. По узкому карнизу медленно ползут орки — не меньше сотни. Уже совсем близко, над самой крепостью! Через полчаса весь отряд окажется по другую сторону форта. А там стены, перегородившие ущелье, много ниже, ведь с дороги на Катабруску никогда и никто не нападал! И бежать поздно — первые орки уже перекрыли дорогу.

Бросив сумки, Шу помчалась снова искать генерала. Но по дороге остановилась, застигнутая врасплох идеей — сумасшедшей, невероятной: циклон! Совсем близко тяжелые, полные воды и молний тучи. Завитый спиралями ветер, готовый стать ураганом. Призрачные крылатые волки, воющие для орды песнь крови и разрушения, рвущиеся со сворок шаманской волшбы. Лишь дотянуться, смешать силы, выпустить на свободу ярость стихий… вряд ли она удержит их в повиновении — но форт и так обречен. Так пусть погибнет и орда!

* * *

В то утро все могло бы случиться иначе. Если бы принцесса не увязалась с генералом Фломом в инспекцию пограничного форта именно тогда, когда орки впервые за одиннадцать лет двинулись на восток. Если бы её не понесло на ту скалу за шиполистом. Если бы ветер не поманил ее… Если бы боги не пошутили, позволив ей совершить невозможное — и если бы она была хоть чуть постарше и поопытнее, чтобы понимать: не по силам двенадцатилетней девочке обуздать ураган…

Не обуздать — самой стать ураганом.

Шу застыла посреди бурлящей крепости, во внутреннем дворе, у лестницы на внутреннюю стену. На нее натыкались бегущие солдаты, отскакивали от упругой невидимой полусферы, в удивлении и страхе обходили. Позвали генерала: Фрай кричал и махал руками, что-то сердито доказывал, но его слова тонули в гуле ветра — там, над долиной Уджир-клыз. Шу лишь на миг глянула на себя, убедилась, что ветра надежно защитили ее от ретивых друзей, и не стала ничего объяснять. Некогда! Да и ни к чему: она уже клубилась и трещала молниями, втягиваясь облачным телом в ущелье.

Свобода! Упоительная свобода и бездумная радость свернувшейся тугими кольцами силы — она летела с воем и свистом, сминая деревья кончиками воздушных крыльев, задевая стены и грохоча камнями. Она отрывала от скал крохотные фигурки и сбрасывала вниз, к таким же ничтожным мурашам. Замирала на мгновенье, прислушиваясь к тонким крикам, и отвечала счастливым смехом: забавные существа брызгали вкусным, терпким соком и щекотно искрили. Она обрушивалась потоками ливня, омывала крутые склоны, выглаживала узкое русло — и впитывала вспышки терпкой и сладкой, пряной и соленой энергии. С наслаждением выедала темные, горькие сгустки магии. Вонзалась молниями в скопления мелких существ, рычала громом: страх! Боль! Смерть! Яростное счастье мощи и свободы — в бескрайнем небе, наперегонки с орлами — распирало и рвалось песней дождя и шквала.

Но в буйную мелодию урагана вплетались два голоса — две нити, крепостью не уступающие цепям. Они звали и манили, угрожали и взывали… Влекли ее, каждый к себе, грозясь порвать напополам, словно перетянутую тетиву.

— Долг! Любовь! Счастье! — звонким, прекрасным до слез был первый голос.

— Власть! Сила! Свобода! — густым, сладким до истомы был второй.

— Помни, кто ты есть! — звал первый.

— Пойми, что ты такое! — манил второй.

Она вспомнила: Шуалейда! Я — Шуалейда Суардис…

И остановилась, не долетев до кучки камней, облепленных муравьями — вкусными, сочными человечками… друзьями…

Она поняла: Темная! Я — Темная колдунья, упившаяся болью и смертью, чуть не погубившая людей — потому что человеческая боль так же пьянит, как орочья…

Она замерла, отступила прочь, проглотила готовые обрущиться разряды молний. Преодолевая боль непролитых слез — застывших над обрывом водопадов — развернулась. Рванулась обратно, прочь из ущелья, пока помнит…

С высоким, оглушительным звоном тетива лопнула, распуская свитки ветров и освобождая небесные озера. Для Шуалейды наступила тьма. Без звуков, без образов, без памяти — блаженная тьма забытья.

Во дворе крепости упала тряпичной куклой бледная до синевы девочка.

Над ущельем взвыл последний раз ураган, взметнулся мутной волной, поднял на гребне сломанные кусты и тела — и отступил, считанные сажени не докатившись до стен крепости.

Повисла тишина. Разом стих безумный ветер, опали клубы туч. Сквозь прорехи тающих облаков проглянуло солнце.

Люди опускали оружие, вертели головами, не в силах поверить, что живы, что смерть слизнула жадным языком лишь врагов — несчитанную орду врагов! — и пощадила жалкие шесть дюжин защитников крепости.

* * *

233 год, весна (через пять дней после битвы в Уджирском ущелье).

Суард.

Северная столовая сегодня оправдывала название — словно дыхание Закрайней Ночи витало среди ароматов традиционных валантских блюд, среди лиловых ирисов, расставленных среди блеска серебра и тончайшего фарфора, и свежих фруктов, горками выложенных на золотые блюда. Несмотря на теплый, напоенный ароматами цветов апрельский ветерок, Ристане казалось, что вино сейчас зазвенит о хрусталь сосульками — замороженное идеальной вежливостью и идеальными дипломатическими улыбками, сияющими, как ледяные торосы в полуденном солнце. Особенно остро сиял виконт Вандаарен, сухощавый, рыбоглазый и бесцветный северянин, под придворной любезностью прячущий торжество победителя.

— Ваше Величество не возражает сегодня же обсудить условия брачного контракта Их Высочеств? — осведомился он после третьей перемены блюд.

— Мы рассмотрим любезное предложение Его Высочества сегодня вечером. А пока отведайте фоль-дибар, милейший виконт. Полосатые осьминоги в этом году особенно нежны, — лучезарно улыбнулся король.

Отец выглядел плохо. Конечно, он не позволил себе ни опустить гордо расправленные плечи, ни показать усталость и разочарование — нет, Мардук Суардис даже в дни неудач оставался настоящим королем. Но Ристана слишком хорошо знала отца, чтобы обмануться видимостью силы.

По знаку короля слуга поднес северянину исходящее ароматным паром блюдо, откинул крышку.

— Благодарю, Ваше Величество! — отозвался Вандаарен, наблюдая, как слуга наполняет тарелку. — Если не ошибаюсь, с Фаллийского побережья?

— Вы совершенно правы, виконт, — вместо занятого ломтиками фоль-дибар короля продолжил светскую беседу Ниль Адан.

Ристана кинула короткий взгляд на супруга: герцог Адан держался не хуже сюзерена. Изысканно вежливый, уверенный в каждом слове и жесте, некогда любимый супруг великолепно делал хорошую мину при плохой игре. Странно, если б было иначе — он практиковался ежедневно на протяжении последних десяти лет. Ристана точно знала, что мрачноватый красавец с посеребренными висками вовсе не так хладнокровен, как кажется. Она слишком хорошо помнила, как одиннадцать лет тому назад Ниль Адан вился вокруг нее, окружал теплом, любовью и заботой. А она принимала это как должное, увлеченная лишь восстановлением справедливости. В девятнадцать лет казалось, что достаточно изредка снисходить к супругу, чтобы он — тряпка этакая! — вечно продолжал ее боготворить. Ведь она самая прекрасная, умная, изысканная женщина королевства, к тому же — оказала ему высочайшую честь, осчастливила браком. А его дело — во всем поддерживать ее, исполнять капризы и послушно ревновать к восторженным поклонникам.

Пропуская мимо ушей намеки супруга о детях, она думала: потом! Вот сначала она отделается от мачехи и убедит отца снова назначить наследницей ее, и тогда… только тогда не наступило. Не успело. Кто бы мог подумать, что безумно влюбленный слабак Ниль посмеет не прыгать от счастья, когда она вернется в супружескую постель? Что он посмеет упрекнуть ее не в измене, а в гибели каких-то слуг! Как будто Ристана виновата, что придурочный светлый прозевал под самым носом колдунью? Был бы умнее, не позволил бы хиссову отродью себя убить. И вообще не лез бы помогать королеве при родах — зря что ли Ристана пустила его к себе в постель? Проклятые светлые. Все у них совесть, мораль и прочая чушь — а по сути такие же предатели, как и темные.

И ведь она переломила себя, дала Нилю шанс одуматься. Даже пообещала подумать о ребенке. Но вместо благодарности получила ультиматум: оставь в покое брата и сестру. А ребенка так и не случилось… даже в тот раз, когда она, напоив мужа, залезла к нему в кровать. Пьяный, он так нежно шептал: Тайна, любимая… А наутро сделал вид, что не ничего не помнит — и назвал ее Высочеством…

Как давно это было: нежность и страсть, горе и ярость… Она до сих пор иногда пыталась поймать на гордом лице отблеск былых чувств. Любых — она бы согласилась и на гнев, и на ненависть. Но Ниль замкнулся в непроницаемом равнодушии, и даже на любовников супруги смотрел как на пустое место: Ристана давно перестала надеяться высечь из мерзлого базальта искру ревности. И тщательно скрывала собственную — вокруг первого королевского советника постоянно вились дамы не самых строгих нравов, а он не считал нужным скрывать, что время от времени позволяет одной из них согреть холодную супружескую постель.

Вместе с отцом и Нилем Ристана развлекала посланника Его Императорского Высочества Лермы и в сотый раз молила Светлую о чуде. Но, увы, чуда не случалось. Посланник оказался слишком крепким орешком. Его не смутил ни возраст невесты, ни странности ее магии, ни крайне скудное приданое, ни портрет Шуалейды, на котором та походила на несвежую нежить… На все отговорки он заявлял:

— Его Высочество считает Ее Высочество Шуалейду лучшей невестой Империи.

Если бы Ристана могла, своими руками подлила бы яду самодовольному негодяю Вандаарену и полюбовалась, как он зеленеет и задыхается. Но вынуждена была улыбаться и выказывать счастье великой честью, оказанной Императором дому Суардисов.

Проигрыш.

Поражение.

О, как она ненавидела эти слова! И даже сейчас, понимая, что помешать браку кронпринца и Шуалейды сможет разве что война или смерть одного из будущих супругов, Ристана обдумывала самые невероятные возможности. Например, нанять десяток Свободных Охотников — проще говоря, пиратов — для нападения на крепость Сойки. Вот только время, время… как успеть до отъезда Шуалейды в столицу?

— …а как считает Ваше Высочество? — отвлек от размышлений хрипловатый голос северянина.

— Я предпочитаю букет лорнейского двадцать седьмого…

Ее прервала открывшаяся в столовую дверь. Не как обычно, тихо и незаметно, когда слуги приносят новые блюда, а чуть ли не с треском, порвавшим перетянутую струну любезности. Слуги замерли в испуге, все четверо обедающих повернулись к возникшей на пороге черно-алой фигуре Придворного мага.

Ристана боялась поверить, что Рональд принес то самое чудо — возможность не отдавать Шуалейду за императорского сына. Но в еле заметной морщинке между бровей мага читалась не радость, а опасение и злость.

— Прошу прощения, Ваше Величество. — Магистр Бастерхази с достоинством поклонился. — Срочная депеша Вашему Величеству от Его Светлости Васманду шер Парьена.

Король кивнул и принял из рук Рональда свиток тончайшей рисовой бумаги, перевязанный шелковым семицветным шнуром: письмо весом в голубиное перышко и стоимостью в десяток породистых скакунов, доставленное телепортом из Фьонадири.

— Срочная депеша виконту Вандаарену от Его Светлости Васманду шер Парьена, — на тон тише сообщил маг, вопросительно поглядев на сюзерена.

Король снова кивнул. Маг отдал такой же свиток северянину и покинул столовую.

Неужели? Два свитка Рахмана? Конвент серьезно потратился — на пересылку одного такого письма маг высшей категории тратит чуть не весь запас энергии, а тут целых два! Ристана смотрела, затаив дыхание, как король и его гость одинаковыми движениями срывают одинаковые шнуры; как свитки выпускают одинаковые облачка пахнущего бергамотом тумана; как две пары глаз — черных и водянисто-голубых — пробегают строчки… тоже одинаковые? Как хозяин и гость встречаются взглядами, и словно игровая доска между ними переворачивается наоборот: северянин отступает, а притворная уверенность короля сменяется истинной.

Через несколько мгновений молчания Вандаарен словно очнулся:

— Ваше Величество, позвольте поздравить со славной победой!

— Это победа Империи, виконт! — враз вернувшим глубину и властность голосом ответил король. — Господа! — обратился он к дочери и первому советнику. — Вчера утром в Уджирском ущелье войска под командованием генерала Флома остановили, разбили и обратили в бегство орду. Погибло около семи тысяч воинов и восемнадцать шаманов.

Слова отца словно вязли в вате: Ристана не могла понять смысла. Какие войска? Флом должен был привести в форт четыре дюжины пополнения и провести короткий разведывательный рейд — он не мог с такой горсткой людей остановить орду! А если там было еще и восемнадцать шаманов… нет, что-то в этом письме не то! И как это связано со сватовством Его Высочества?

Теперь уже Ристана вглядывалась в отца. Уверенность, радость победы — но в то же время беспокойство и грусть, вряд ли заметные посторонним. Но она слишком хорошо знала отца, и сама была слишком сильно на него похожа, чтобы не понять: победа Флома грозит обернуться очень серьезными неприятностями. И неприятностями лично для нее, Ристаны…

— …мы удивлены вердиктом Конвента, и будем требовать освидетельствования Ее Высочества Шуалейды, как только ей исполнится шестнадцать. В роду Суардисов не может быть Темных…

Конвент? Шуалейда? Помилуй Светлая, но причем тут девчонка?.. И почему отец говорит о ней так, словно она больше, чем пешка в игре? Словно не он отослал младшую дочь прочь, в захолустье.

Ристане казалось, что мгновенье назад ясный и понятный мир раскололся и перемешался, как в калейдоскопе. Единственный логичный вывод был — признать, что Шуалейда, эта мышка, сумела не только вопреки всем распоряжениям короля покинуть Сойку и оказаться в нужном месте и в нужное время, но и проявить себя невероятно сильной Темной. Но в роду Суардисов не может быть Темных! Значит, она не Суардис?.. но Придворный маг не мог пропустить ребенка чужой крови.

Потом. Обдумаем все потом — а пока надо поддержать отца и доиграть партию.

— Позвольте, Ваше Величество, — вступила Ристана. — Но Конвент не может ошибаться в таком важном деле. В воле богов наделить нашу дорогую сестру магией любой принадлежности, а нам остается только смириться.

— О да. Воля богов превыше даже Императорской воли, — король сделал подобающе строгое и смиренное лицо. — Мы сожалеем, что наша младшая дочь не оправдала надежд Его Высочества Лермы, и вынуждены, подчиняясь Закону, отказаться от высокой чести породниться с домом Кристисов.

— Его Высочество, несомненно, будет весьма благодарен божественному вмешательству, не позволившему свершиться ошибке, — с благочестивой миной согласился с поражением виконт, но тут же обозначил дальнейшие позиции. — От имени Его Высочества выражаю надежду на скорейшее проведение разбирательства касательно принадлежности магического дара Ее Высочества Шуалейды. А также заверяю Ваше Величество, что Его Высочество приложит все силы к тому, чтобы сие произошло без промедления. В уповании на милость Светлой.

Виконт осенил лоб малым окружьем, вслед за ним повторили остальные.

— Все в воле богов, — промедлив мгновенье, ответила Ристана. — Мы будем счастливы видеть вас в Суарде, виконт. И да не оставит Светлая Его Высочество своей милостью.

Теперь уже Ристана с благочестивым видом осенила лоб малым окружьем.

Окончания обеда все четверо дождались с трудом. Его Величество даже отказался от десерта, сославшись на неотложные дела: необходимо срочно созвать Совет и оповестить народ о славной победе. Вместе с ним покинул столовую Ниль: как всегда, мгновенно погрузившись в государственные дела с головой. Временами Ристане казалось, что супруг родился королевским советником — для него никогда не было ничего важнее благополучия и процветания Валанты.

Распрощавшись с виконтом и вознеся краткую молитву Светлой Райне — больше никогда с ним не встречаться — Ристана поспешила к себе. В ее покоях наверняка переполох: она представила, как магистр по привычке расхаживает взад-вперед, черный плащ взметывается алыми всполохами подкладки, словно окутывая мага пламенем. А где-нибудь в самом неудобном месте застыл его краснокожий слуга-нежить, пугая фрейлин пустыми змеиными глазами.

Так и оказалось.

— Все вон! — распорядилась она, едва переступив порог.

Фрейлины с явной радостью и облегчением убежали, чуть не путаясь в юбках и едва не забыв положенные реверансы.

— А теперь давайте-ка поговорим, дорогой мой. Не вы ли утверждали, что Шуалейда — заурядная ведьмочка, а ваш предшественник погиб, потому что сам что-то напутал?

— Не волнуйтесь так, Ваше Высочество, — приблизившись к ней, Рональд успокоительно улыбнулся. — Слухи о силе вашей сестры сильно преувеличены. Я пока не знаю в деталях, что и как произошло в Уджирском ущелье, надо съездить провести исследования на месте. Но согласитесь, пока все складывается наилучшим образом…

Ристана слушала мага и постепенно успокаивалась. Действительно, отчего она так разволновалась? Шуалейда всего лишь двенадцатилетняя девчонка, сама не понимающая, что сотворила. Ей не встать на пути Ристаны. А если посмеет — пусть пеняет на себя.

* * *

233 год, весна (через две недели после битвы в Уджирском ущелье).

Суард.

Все оказалось еще хуже, чем предупреждал Фрай. С самого начала — с городских ворот. На нее, колдунью и победительницу орков, смотрели как на диковинного зверя в клетке: с любопытством и опаской. И с жалостью. Всю дорогу до Риль Суардиса ее преследовало одно слово: Темная! Простые горожане и благородные шеры шептались и кололи ее своим страхом и неприязнью, а Шу не понимала, за что? Почему люди, ради которых она сотворила невозможное, считают ее едва ли не худшей напастью, чем орки?

Я не Темная! — хотелось крикнуть им всем в лицо. — Посмотрите, я не беру ваш страх! Не трогаю вас…

Хотелось плакать от досады и голода: она так и не сумела восстановиться после общения со стихией. Вся полученная от орков сила выплеснулась, опустошив ее до донышка. И так просто было бы восстановиться… теперь-то она умела получить сколько угодно энергии, стоило лишь как следует напугать десяток человек и съесть их страх. Боль тоже годилась — она могла бы питаться страданиями раненых. Но — не могла.

Я не Темная! — твердила Шу, в полубреду отталкивая сладкие потоки энергии. — Не буду! — и больше недели не могла встать на ноги, истощенная до предела.

Ее выхаживал сам Фрай, потому что солдаты, хоть и благодарные за спасение, боялись приближаться. Слишком хорошо помнили, как летели со скал орки и как гроза чуть не смела крепость.

За полчаса, проведенные на улицах Суарда, Шу успела раз сто пожалеть, что отказалась от кареты, и что Фрай не запихал ее под защиту занавесей и гербов силой. Но даже он, бесстрашный генерал Медный Лоб, качавший ее на руках вместо собственных детей — которых у Фрая не было — опасается колдуньи и не решается, как раньше, на нее рыкнуть. Хотя любил по прежнему и не верил в этот отвратительный слух: Темная.

Родной дом встретил ее еще хуже, чем город. Там хоть к страху примешивалась радость от неслучившейся орды, и в никому не нужную девчонку время от времени попадали цветы, что бросали горожанки перевязанным, потрепанным, но гордым солдатам-победителям и великолепному усталому генералу. А тут… о, как хотелось сбежать от этой брезгливости и высокомерия! Распоследняя прислуга и та мстила ей за собственный страх презрительными мыслишками: пугало, а не принцесса! Уродливая девчонка, одетая хуже горничных, мелкая и тощая — а мы ее боялись!

На мнение прислуги Шу могла бы наплевать, но вот отец и сестра… и еще придворный маг…

Первым, что услышала Шу от сестры после чинных приветствий, было:

— Дорогая, вам надо немедленно помыться!..

Все остальное можно было не слушать: ничего, кроме упреков. Отец разочарован, сестра разочарована, и вообще лучше бы Шу не рождаться на свет, чтобы не позорить светлое имя Суардисов.

«Только не злись, только не злись…» — как заклинание, повторяла про себя Шу, идя вслед за разряженным мажордомом по залитым солнцем, роскошно убранным галереям и залам. От блеска и яркости красок слезились глаза, но она гордо задирала подбородок и пропускала мимо ушей нравоучения Ристаны. Так хотелось ответить ей… да хоть просто позволить тому страху, что сидел внутри сестры, расцвести и вырасти — и забрать его себе. Почувствовать снова то упоение силой, взлететь…

— …к обеду. А шиеру Ильму следует уволить и сослать!

Резкий голос сестры едва не порвал тонкую оболочку самообладания.

— Благодарю Вас. — Шу склонила голову, чтобы не смотреть Ристане в глаза — слишком велико было искушение.

— Через час за Вашим Высочеством зайдут, — бросила старшая принцесса и величественно удалилась.

Дальнейшее превратилось для Шу в кошмар. Мытье, одевание, причесывание… голод, сосущая пустота внутри — и изобилие терпких и сладких, острых и соленых, маслянистых и прохладных эмоций. Даже не надо тянуться, только возьми!

Борьба с хищными инстинктами настолько занимала Шу, что она не обращала внимания на то, что с ней делают. Так что зрелище бледного пугала в роскошном платье персикового цвета оказалось неожиданностью: она не смотрела в зеркало последние две недели, не до того было. Но… ширхаб! Такого она бы и сама испугалась. Красные глаза с синим кругами, запавшие щеки с пятнами искусственного румянца, тощая как у сдохшего от голода цыпленка шея — как есть зомби из трактата по некромантии.

Ну и пусть. Все равно отец на нее смотрит, как на позор семьи, так что нет смысла пытаться казаться лучше, чем есть.

В таком настроении Шу пообедала прямо в покоях — не замечая вкуса — и позволила мажордому проводить себя в отцовский кабинет, где уже собралась изрядная толпа: отец, сестра, первый советник, генерал Флом и придворный маг.

Черно-ало-лиловую мощь она почувствовала, не дойдя до отцовского кабинета двух десятков шагов. Там, за дверью, ждал хищник страшнее всех шаманов вместе взятых: его аура обжигала, отталкивала и манила, заставляя замедлять шаг и шарить взглядом по сторонам в поисках путей для бегства.

Злые боги… И это ее боятся горожане? Да они просто слепые… этот Темный один сожрет весь Суард, не подавившись. Куда ей, слабенькой самоучке, против такого буйства стихий? Не стоит и трепыхаться.

Похоже, магистр Бастерхази считал так же и не скрывал презрения и удивления. В жестких, острых всполохах его магии читалось: ты, девочка, просто недоразумение, не стоящее и взгляда. Тебе повезло, но не рассчитывай, что повезет еще раз.

Шу и не рассчитывала. Единственное, чего ей хотелось, это вернуться в Сойку и снова почувствовать себя человеком, а не мелкой голодной нежитью. Но пока приходилось отвечать на вопросы отца и мага — десятки вопросов. Она не понимала, зачем им нужно все это знать. Но послушно отвечала, опасаясь неосторожным жестом или взглядом дать понять Темному, что может представлять для него какой-то интерес. Шу рассказывала, как увидела орду, что думала, когда бежала прочь от орков, и как уговорила Фрая взять ее с собой в инспекцию.

Сам генерал, казалось, тоже не понимал, как посмел нарушить королевский приказ и позволить принцессе покинуть Сойку. Он краснел и бледнел, слушая объяснения Шу — а она честно призналась, что попросту спряталась в обозе и вышла только на следующий день. Почему? Зачем? А потому что в ущелье растет мандрагора, необходимая для… Тут Шу замялась: не говорить же, что ей приспичило выманить из затопленных пещер под крепостью рыдающую по ночам русалку — или кто там поселился зимой и пугал рыбаков. Упаси Светлая, маг заинтересуется, как Шу ее обнаружила и где нашла нужные заклятия. Потому она, преодолевая дрожь, упрямо задрала нос и выдала:

— Чтобы регенерировать сержанту Ублаю ногу.

В еле заметной гримасе мага читалось: глупая, самонадеянная девчонка! Любому ученику лекаря известно, что весенняя мандрагора не годится. Но что взять с дурочки?

Шу была согласна — только дурочка возьмется за приготовление восстановительного зелья из незрелой мандрагоры. Ну и хорошо, лучше прослыть дурочкой и никчемной колдуньей, чем… при мысли о том, что с ней будет, если Темный вдруг сочтет ее опасной или хоть неудобной, Шу покрылась холодным потом.

— Магистр, мы думаем, что Ее Высочество рассказала все необходимое, — неожиданно вмешался король. — Вы уже составили мнение — мы слушаем.

Благодарная Шу взглянула на отца чуть внимательнее, отрешившись от заполняющих кабинет эманаций Темного. На груди отца сиял серебром гербовый единорог, окутывающий короля мягкими бликами охранной магии. А сам король, к ее радости и удивлению, вовсе не был разочарован, напротив, от него шла к дочери теплая волна гордости и — любви? Так хотелось поверить… но еще больше — спрятаться. Потому что даже король не защитит ее от Темного.

— Ваше Величество совершенно правы. — Маг поклонился королю. — Ее Высочество Шуалейда обладает даром весьма редкой природы. Сумрак. Вероятно, в скором времени возобладает одна из сторон.

— Хорошо. — Мардук кивнул. — Нас интересует, как повлияло на нашу дочь происшествие на границе. И что возможно сделать, чтобы возобладала Светлая сторона дара.

— К сожалению, Ваше Величество, происшествие на границе серьезно усилило Темную составляющую. Как я уже докладывал Вашему Величеству, выброс магии третьего дня сего месяца имел совершенно определенный Темный окрас. Запрет на брак с особами королевской крови для Ее Высочества имеет под собой неоспоримые основания. Но, насколько сейчас возможно судить… — Маг на миг обернулся к Шу и обжег оценивающим взглядом: она съежилась и постаралась стать как можно безобиднее и незаметнее. — Основной поток создала магия шаманов, попавшая в резонанс с естественным стихийным образованием. Как известно, циклоны вблизи Дремлинских гор проявляют дискретно-магические свойства, флюктуация которых находится предположительно в зависимости от эманаций терроферрической субстанции…

— Да-да, Рональд, мы поняли, — остановил король увлекшегося мага.

Из-под маски невозмутимой вежливости и достойного смирения перед сюзереном полыхнуло ослепительно алым гневом: на такой краткий миг, что Шу усомнилась — не почудилось ли?

— Шер Бастерхази, — воспользовалась паузой Ристана. — Вы гарантируете, что дар Ее Высочества пробудет в неопределенном состоянии в течение года?

— Простите, Ваше Высочество, но в данном случае ничего гарантировать невозможно. Природа Сумрачного дара недостаточно изучена, чтобы делать прогнозы на столь длительный срок. Если Ваше Величество позволит… — Рональд вопросительно посмотрел на короля, и, дождавшись кивка, продолжил. — Я бы рекомендовал Ее Высочеству не покидать Риль Суардис, чтобы я мог непосредственно наблюдать процесс и при необходимости его корректировать.

— Корректировать? — переспросила Ристана. — Боюсь, природа вашего собственного дара такова, что мы вынуждены усомниться в целесообразности подобной коррекции…

Шу смотрела, как сестра в волнении сжимает подлокотники кресла, как хмурится отец, как герцог Адан задумчиво переводит взгляд с супруги на мага, как генерал Флом сжимает челюсти и раздувает ноздри, и не могла пошевелиться. Все происходящее казалось дурным сном. Словно она невольница на рынке: решают ее судьбу, обсуждают ее брак — и никому в голову не приходит поинтересоваться ее мнением.

— Ее Высочество должна стать Светлой, магистр, — отрезала старшая принцесса. — А посему оптимальным решением будет направить нашу возлюбленную сестру в обитель Светлой. Там Ее Высочество сможет продолжить подобающее принцессе образование, а нежелательные влияния будут исключены.

— Позвольте, дорогая, — уверенно парировал советник Адан. — Но вы не можете гарантировать, что подобные меры не приведут к противоположным результатам. Так же не стоит упускать из виду возможные последствия усиление позиций Пресветлой Сестры. А Ее Высочеству кроме подобающего принцессе образования, требуются наставления в магии и сопутствующих дисциплинах.

Спор прервало легкое покашливание короля. Все мгновенно умолкли и повернулись к нему.

— Мы выслушали вас. И решили: Ее Высочество вернется в крепость Сойки. Лейтенант Ахшеддин достаточно компетентен, чтобы наблюдать за развитием дара нашей возлюбленной дочери, а тирис Бродерик продолжит уроки естественных наук и теории магии. На ближайшие годы этого достаточно. Что же касается Конвента, шер Бастерхази, можете сообщить им, что мы даем согласие на консилиум после пятнадцатилетия принцессы. А до тех пор не рассматриваем брачных предложений.

Только когда король высказался, Шу заметила, что сдерживает дыхание и вообще притворяется мебелью. От глубокого облегченного вздоха закружилась голова, и снова голодом свело внутренности.

— Дорогая, что с вами? — В патоке сестринской заботы всплывали колючки раздражения и опасения.

— Все в порядке, Ваше Высочество, благодарю.

Шу склонила голову: кто знает, что Ристана прочитает в ее глазах?

* * *

Обратно Шуалейду провожал Флом. Так странно и непривычно было видеть несгибаемого генерала смущенным, подавленным и растерянным! Но Шу терпеливо ждала, пока он сам не расскажет, в чем дело. Терпеливо… Шу сама не верила, что это скромное, тихое существо, норовящее забиться в темный угол — она, собственной персоной.

Уже открыв перед Шу двери гостевых покоев, генерал замялся. Ей показалось, что он сейчас передумает и уйдет…

— Фрай? — она дотронулась до его руки. — Ты же не откажешься выпить со мной чаю?

Флом удивленно посмотрел на нее. Медленно кивнул. И словно опомнился: в его жесты и осанку вернулась прежняя уверенность и властность, нахмуренные брови разгладились. Фрай снова готов был вести в бой армию… или же посмотреть в глаза Шу.

— Ну так что ты хотел мне сказать, Фрай? — все же не выдержала принцесса после третьей чашки.

Генерал замер и опустил взгляд. Тонкая чашка в его лапище треснула, остаток чая пролился на скатерть.

— О, ширхаб! — Он осторожно опустил осколки на блюдце. — Прости.

— Да ладно, какая ерунда…

— Не за чашку, — прервал ее Фрай. — Я… мне… — Он снова опустил виноватые глаза и скривился, словно укусил неспелый лимон. — Мне придется принять этот клятый орден, Шу. Его Величество прав. Нельзя сейчас спорить с Парьеном, доказывая, что ты не Темная. Ты же понимаешь, да? Лучше эти слухи, чем брак с принцем Лермой…

Фрай сбивался, замолкал и кусал ус, объясняя Шу, почему он должен, и почему нельзя, и почему надо… но в каждом слове слышалось: прости!

— Фрай, ну что ты со мной, как с маленькой, в самом-то деле, — чуть разобравшись в сумбурных оправданиях, попробовала его утешить Шу. — Я же все понимаю. Думаешь, я не вижу, как на меня смотрит Ристана? А наш Придворный маг… Фрай, да мне ничего не надо, только бы он вообще забыл о моем существовании. Я боюсь, Фрай. Я не хочу стать Темной… и не хочу стать мертвой.

— Но, Шу… — вскинулся генерал.

— Без но, — перебила его Шу. — Если для того, чтобы унести отсюда ноги, надо сказать, что шаманы сошли с ума и сами на себя вызвали грозу, я так и скажу. Да что угодно скажу! И ты скажешь.

— Ненавижу политику, — рыкнул генерал, успокаиваясь. — Никогда я не приписывал себе чужих побед. И, Шу… все равно солдаты знают, кто их спас. И люди тоже узнают!

— Не надо. Не говори никому, пожалуйста! Если ты прав, и Его Высочество заинтересовался мной только ради магии наследников, пусть лучше он думает, что это все случайность. Тогда, быть может, я окажусь ему не нужна… он же не захочет жениться на никчемной девчонке, правда?

— Правда, Шу. Правда, — солгал Фрай и улыбнулся одними губами.

И за эту ложь, за эту заботу и желание защитить Шу благодарила Светлую. За то, что она не одна. За то, что есть кто-то, кому она нужна не как пешка в игре и не как политический товар.

Все оставшееся до отъезда в Сойку время Шу провела в своих покоях. Никакая роскошь, никакие диковины позабытого за шесть лет дома не смогли бы ее заставить переступить порог: где-то там, неподалеку, был магистр Бастерхази. Шу кожей чувствовала опасность и радовалась, что не успела восстановить запасы энергии по дороге домой. Шу смеялась бы над собой: с какой радости ей, принцессе, притворяться дохлым жуком? Но инстинкт подсказывал, что лучше притвориться, чем оказаться съеденной.

К счастью, отец посчитал ее присутствие на торжественном приеме в честь генерала Флома, победителя орков, излишним. Она был рада, что про нее забыли, и с удовольствием весь следующий день читала принесенные отцовским секретарем книги. А на третий день, чуть рассвело, вместе с Фломом отправилась обратно на побережье. В захолустье, в ссылку, в изгнание… в единственно безопасное место — крепость Сойки.

Глава 6. Та сторона

235 год. За пять дней до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

С утра Мастер побеседовал с учениками: с каждым по отдельности, за закрытыми дверьми. И теперь они, сидя в саду под абрикосами, увлеченно обсуждали новости.

Ласка, как всегда, изгалялся над белобрысым:

— Ученик менестреля! А почему не портного, а? Или шляпника? Слышь, Лягушонок, почему тебя Мастер в бордель учиться не отправил? Из тебя там точно толк выйдет.

— Бедный Лягушонок, столько лет старался. И всё зря! — добавил огоньку Простак. — Ну, ничего, сделаешь глазки пожалостливей, авось не пришибут бездаря. Предупреди только, в какой забегаловке будешь тренькать для пьяных орков! Приду, скажу хозяину, чтоб не слишком обижал, по голове не бил, ты ведь и так того!

Пятеро мальчишек дружно заржали.

— Ничего вы не понимаете! Перед вами, уважаемые господа, сам величайший, знаменитый, непревзойденный мастер Заткни Уши Беги Вон! — паясничал самый младший после Хилла ученик, Игла. — Любимец мух, мышей и тараканов! После его выступления ваше заведение полностью очистится от любой живности, включая крыс и гоблинов! Ещё никто не выживал, услышав божественные звуки!

Хилл, по обыкновению, не слышал насмешек в упор. Навесив на лицо равнодушно-тупое выражение, он обдумывал разговор с Наставником. Обойти молчанием достопамятную встречу с Хиссом удалось на удивление легко. Мастер против обыкновения не стал в этот раз устраивать общий разбор. Выслушал отчет о тренировке наедине, вполуха, и огорошил новостями.

— Я договорился с маэстро Клайвером. После праздника он официально возьмет тебя в ученики. Будешь по утрам работать в его музыкальной лавке, жить тоже будешь у него. Тренировки по вечерам, два раза в неделю после обеда к аптекарю Альгафу — травы, яды, сонные зелья. С ним осторожнее. Он хоть и родич Ульриха, но о том, кто ты есть, ему знать не стоит. К посетителям не подходи, на глаза не лезь. На случай чего — учишься правильно разводить настойку от радикулита для Клайвера. Кстати, заводи побольше знакомств среди музыкантов и прочих артистов, пригодится. Играть будешь на гитаре, что еще осваивать, решит маэстро. Ещё вопросы есть?

— Учитель, но почему?

— Потому что затеряться в городе тебе слишком сложно. Значит, будешь на виду. Невинно улыбаться умеешь, вырастешь красавчиком… — Мастер кивнул, словно в подтверждение собственным мыслям. — Безобидный дамский угодник, отличное прикрытие. Свободно пройдешь в любой дом, сможешь путешествовать без малейших подозрений. Мелкие шалости по карманам забудь, ученик маэстро не воришка. Твоя репутация — это твоя безопасность. И не только твоя. Привыкай жить честно. — Мастер хмыкнул. — Вот как я, например.

По лицу Наставника словно прошла рябь, и на несколько мгновений он превратился в бие Кройце, тихого, незаметного владельца конторы перевозок. Едва ли кто мог заподозрить достопочтенного жителя квартала ювелиров, из доброты пригревшего несколько приютских мальчишек, в принадлежности к зловещей Гильдии. Все дела Мастер вел через Махшура, и в самой Гильдии мало кто знал главу в лицо — а кто знал, предпочитал забыть его имя и не вспоминать даже во сне. Так, для собственного спокойствия.

Мастер улыбнулся совсем по-домашнему:

— Неплохо играешь на своей дудочке. Слышал.

Довольно давно Хилл выменял у приезжего менестреля маленькую деревянную флейту. Редкими свободными вечерами он забирался на старую иву в городском парке, поиграть для тихой, заросшей тиной Чифайи. Хилл не распространялся о неподобающем будущему убийце увлечении, хотя и догадывался, что Мастеру о нем известно. Но что Наставник придет его слушать, да еще и похвалит? И велит учиться музыке? Это оказалось неожиданно приятно.

* * *

Обдумывая грядущие изменения, Хилл пропускал издевки мимо ушей. Ему уже представлялось, как в руки ляжет гитара — теплая, ласковая, отзывчивая… Будь его воля, с удовольствием променял бы шестиконечный знак Посвященного на менестрельский лазурный берет. Но и так получалось очень даже неплохо. Уж точно лучше, чем потом всю жизнь прикидываться мелким торговцем, содержателем трактира или зеленщиком.

Остальным ученикам надоело подкалывать будущего музыканта — не реагирует, хоть тресни! И они переключились на собственные дела, не обращая больше внимания на Лягушонка.

Сегодня двоим старшим, Угрю и Ласке, досталось по серьезному заданию — но не настолько серьезному, чтобы утруждать Призывающих. По обыкновению, Угорь помалкивал с загадочным видом, а Ласка напускал туману и хвастался:

— … по два империала!

Подпевалы впечатлились и уважительно притихли.

— Свисток, Волчок! — кивнул Ласка старшим ребятам. — Обмоем? Завалимся в заведение к Лотте, у нее новые девочки!

— К Лотте? Без нас? — обиделся Игла.

— Мелкие ещё! Что вам у Лотти делать? — ухмыльнулся Угорь. И тут же подмигнул снисходительно. — Ладно, вечерком накануне пойдем.

— Спасибо за приглашение, Ласка. — Свисток пожал плечами. — Мне сначала со своими делами разобраться. Удружил Наставник… а там видно будет.

Остальные ребята с интересом уставились на Свистка, ожидая пояснений. Но Орис молчал, как рыболюдь на суше.

— Ну, как знаешь, Свисток. — Ласка старательно делал вид, что отказ ему до гульего хвоста. — Тебе и девочки ни к чему… у тебя вон менестрель есть! — не удержался от очередной издёвки, хоть обычно и остерегался задевать Свистка. В отличие от непрошибаемого Лягушонка, Орис мог, не задумываясь, дать насмешнику в глаз.

Но потасовке не суждено было начаться: Фаина позвала учеников обедать.

* * *

Через час неразлучная парочка, свесив ноги с полуразрушенного пирса, сидела в самой подозрительной части порта. Сюда, к заброшенным причалам, почти не доносился гомон доков. Баржи утюжили легкую рябь, сновали рыбацкие лодки, лебедем проплывала торговая шхуна.

— И сегодня, говорит, пойдешь знакомиться с маэстро. Нет, ну ты представляешь? Хоть словом бы обмолвился!

— И что? Он хоть раз что-нибудь говорил заранее? Хоть кому-нибудь? Все бы загадок и туману. Ты теперь знаешь, что тебя ждет. А мне — посмотрим, посмотрим. По обстоятельствам.

Орис несколько минут сосредоточенно наблюдал за тем, как брат пускает камешки по волнам.

— Не нравится мне завтрашнее предприятие с Седым Ежом. — Орис вздохнул. — Зачем ему помощник сдался?

— Ты с ним идешь?

— Ну да. Сегодня, перед закрытием банка, — в голосе Ориса прозвучало отвращение.

Хилл задумчиво воззрился на брата.

— Я пойду с тобой, — запустив оставшиеся в горсти камешки подальше в реку, заявил он.

— Мастер шкуру снимет.

— Плевать. Шкурой больше, шкурой меньше. — Хмыкнув, Хилл растянулся на горячих досках и прикрыл глаза. Помолчал немного, подождал, пока брат устоится рядом. — Давай, выкладывай ваш план.

— План… под личиной иду в банк с письмом. Требую лично Милля, отдать в руки под расписку. Дальше надо исчезнуть. Желательно прежде, чем он откроет конверт.

— Угу… а тем временем Еж добывает из кабинета статуэтку. Просто и логично, — протянул Хилл. — Ты думаешь?..

— Не думаю. Но мне… кхе корр! Если что, гномы церемониться не будут.

— Личина на амулете?

— Разумеется. Заказчик выдал.

— Угу… покажи.

Орис стянул с шеи кожаный кисет, расшитый рунами. Отдал Хиллу.

Тот, повертев амулет в руках и чуть ли не попробовав на зуб, сунул кисет за пазуху.

— Давай-ка под личиной я пойду. А ты подстрахуешь.

— Еще чего! — Орис сел, сердито уставился на брата. Потянул руку. — Отдай. Нечего тебе…

— Орис. — Хилл схватил его за руку и виновато улыбнулся. — Я справлюсь. Если что…

Вместо объяснений он позволил Тени слегка коснуться себя.

* * *

К банку шли порознь. Орис оделся в парусиновые широкие штаны с белой рубахой и немного поработал с лицом. С приклеенными усиками и морским красным загаром — настойка вурдалачьей ягоды, втертая в кожу — он стал вылитым юнгой с торговой посудины. Хилл же воспользовался амулетом: из него получился смуглый мальчишка-посыльный.

Где сам Седой Еж, видит ли помощника, братья не знали. Заходили в банк по отдельности: сначала Орис, за несколько минут до назначенного времени, затем Хилл.

Строго за полчаса до закрытия он подошел к массивным тиковым створкам в полтора человеческих роста. На него внимательно смотрели два зевающих дракона: инкрустация пластинами черного и алого обсидиана. Едва Хилл приблизился, по сложной резьбе пробежало легкое мерцание и повеяло любопытством. Видимо, ничего опасного руны не обнаружили — двери с тихим мелодичным звуком распахнулись.

Уверенно шагая по ониксовым плиткам к дальней конторке, Хилл осматривался. Он всего пару раз бывал здесь, и каждый раз удивлялся: публичная приемная производила впечатление не то пещеры, не то огромной друзы кристаллов — так, словно человек находился внутри. Даже узкие витражные окна словно сияли пламенем горных драконов. Каменные стены виделись картинами: то гномы у кузнечного горна, то странные обряды, то голодные морды виверн и горгулий, то стражи Опалового Трона с церемониальными секирами. И вся эта игра теней, ониксовых и агатовых прожилок — мягко, еле уловимо мерцала. Хилл ощущал спрятанные в орнаменте руны и связи меж ними как пульсацию крови в живом камне. Временами он боковым зрением улавливал разноцветное сияние: нити уходили в глубину стен — и дальше, до крыши и подвалов. Казалось, можно пощупать их, переплести заново. Но Хилл знал, что стоит их только тронуть — излишне пристальным вниманием — и нити сплетутся в сеть.

Первый раз, три года назад, Хилл не понял, что же ему такое кажется. Спросить Наставника он побоялся — ни о чем подобном тот никогда не говорил. Признаться, что мерещится всякая ерунда? Тем более что ни показать, ни объяснить толком, что же он чует, Хилл не мог. Зато выспросил тириса Ульриха, не упоминая, что нечто странное видел сам.

Гном охотно рассказал, что над охраной банка работали величайшие знатоки рунной науки. За несколько лет, что строилось здание, рунмастера сплели плотный и надежный кокон, сквозь который не сможет проникнуть ни Темный маг, ни Посвященный Хисса. На всякий случай Ульрих погрозил: не лезь, мол, если жизнь дорога, в хранилища гномов. И для убедительности показал несколько простых охранных рун, предупредив, что рисовать, не соблюдая кучи мудреных правил, бесполезно. Хилл и не пробовал — он был не настолько самонадеян, чтобы мнить себя благородным магом.

Сегодня нити светились ярче. Чтобы их заметить, не приходилось прикрывать глаза. Достаточно было лишь капельку сосредоточиться.

— Послание тирису Миллю, — подойдя к конторке, тихо произнес Хилл в склоненную над бумагами форменную круглую шапочку.

Деловитый гном с заплетенной в три косицы русой бородой поднял голову, оглядел посыльного сверху вниз и обратно.

— Давайте. Расписаться тут.

Он выложил перед Хиллом раскрытую посередине толстую разграфленную тетрадь.

— Лично в руки, — помотал Хилл головой.

— Хорошо. Сейчас, — еще раз оглядев его, ответил гном и позвонил в колокольчик.

Тут же из-за скрытой миртами в кадках двери появились двое охранников при клинках.

— Проводите достопочтенного к тирису Миллю, — распорядился служащий и неискренне улыбнулся.

Хиллу ничего не оставалось, как пойти вслед за одним из гномов. Второй замыкал процессию.

За дверь, через полный клерков служебный зал, по коридору, вверх по лестнице…

Шагая, Хилл обдумывал, во что это он влип. Вряд ли каждого посыльного торжественно ведут на прием к главе банка. Под конвоем. Сбежать? Пора бы. Но только как? Убить гномов? Но убивать просто так — нет. Должен быть другой способ.

Сохраняя внешнюю невозмутимость, Хилл оглядывался. То, что он видел, ему категорически не нравилось: все двери, окна и даже стены были сплошь пронизаны хищно мерцающими нитями. При одной мысли — прорваться сквозь них — становилось больно.

— Секундочку, достопочтенный, — обернулся первый гном, не дойдя до двери в конце лестницы трех шагов. — Постойте.

Гном коснулся расшитой рунами перчаткой оскаленной морды мантикора, заменяющей двери ручку. Раздался мелодичный звук и створка раскрылась.

Бежать, прямо сейчас бежать! — вопил животный страх. Но Хилл подавил порыв наброситься на охранника, отнять зачарованную перчатку и нырнуть в Тень. Если столь явно выдать себя, что толку сбегать? Наоборот, стоит попросить, чтобы его засадили в самый глубокий гномий погреб, и поставили охраны побольше. А лучше убили быстро и безболезненно, пока Мастер лично не отправил ученика — должным образом подготовленного на шестиугольном алтаре — на встречу с Темным Хиссом.

Насмешливые взгляды троих вооруженных до зубов коротышек, охраняющих лестницу, жгли затылок. Даже захлопнувшаяся за ним с сытым лязгом дверь не помогла от мерзкого ощущения. Сейчас Хилл почти с симпатией вспоминал гаденыша Волчка, замыслившего его убить на тренировке. Да… вот бы и сегодня все было так же просто…

С каждым шагом страх нарастал. Вместе с уверенностью: стоит шагнуть за порог кабинета Милля, и обратно не выйти. А до двери с золотой табличкой совсем близко… нет уж! Призывающий вам не баран!

— А! Сишах кхе корр багдыр! — подскочив на месте, возмущенно заорал Хилл и запрыгал на одной ноге, схватившись за другую и морщась.

Оба охранника вздрогнули и развернулись к нему, наставив обнаженные клинки.

С видом несправедливо обиженного дитяти Хилл ткнул пальцем в сторону первого гнома. И тут же, сорвав с шеи амулет, шваркнул им об пол. Разбившись, артефакт вспыхнул и затрещал. Охранники по привычке попытались загородить дорогу к лестнице, но Хилл бросился в противоположную сторону. Дальше, мимо кабинета Милля, за поворот коридора…

Через долгий холодный миг оба охранника протопали мимо и уперлись в очередную запертую дверь. В черно-сером тягучем мире забавные нарисованные фигурки ковыляли так медленно! Пока пара коротышек обнюхивала углы тупичка и чесала бороды, Хилл обследовал двери. Все семь, от той, что вела обратно на лестницу, до двери в кабинет Милля. Но без ключа к ним не стоило и соваться: ожившие в Тени мантикорьи морды скалились и ухмылялись, обещая откусить наглецу все, до чего дотянутся.

Он уже почти решился пожертвовать охранниками: хотелось посмотреть, будет ли гномья кровь такой же серой и нарисованной, как сами коротышки? Шипящие голоса подсказывали: попробуй, вкуссно! Хисс ждет — служи Хиссу…

Охранников спас тирис Милль. Приотворив дверь, гном выглянул в коридор.

— Что за бегемотьи скачки?

Сердитый голос начальства заставил коротышек подпрыгнуть.

— Подозрительный человек, тирис Милль!

— Где?

Хилл с трудом разбирал в медленном низком рычании человеческие слова.

Пока глава банка, топорща рыжую бороду, распекал подчиненных и распоряжался позвать подмогу и искать как следует, Хилл прошмыгнул в кабинет. Он сам не очень понял, как удалось просочиться в ничтожную щель. Но, видимо, страх перед «огненной росомахой» — об этом гномьем изобретении, позволяющем обнаружить даже мага в чарах невидимости, он был наслышан от Ульриха — оказался действенным средством.

Первым, что попалось Хиллу на глаза в кабинете, был массивный письменный стол у окна. Вторым — живой черный дракончик, возлежащий на столе. Подняв голову, он с любопытством глядел на гостя. От неожиданности — ящер видит сквозь Тень? — Хилл чуть не выпал обратно в реальность. Но тут же мысленно дал себе по лбу: пора бы понять, что гномские творения только кажутся живыми. Дело в пропитавшей их магии.

Третьим, на что Хилл обратил внимание, был огромный книжный шкаф. На две головы выше человеческого роста, глубокий и широкий. Как раз, чтобы залезть наверх и спокойно подумать, как же выбираться из западни.

Не тратя времени зря, Хилл запрыгнул на шкаф и почти вышел из Тени. От взглядов гномов его прикрывал лишь легкий полог — оказалось, что управляться с новой способностью на диво просто. И уже сверху Хилл принялся разглядывать кабинет главы банка. Шкафы, бумаги и прочее его не интересовало. Дверей, кроме входной, не было. Окно… окну он уделил самое пристальное внимание. Но тщетно: острые пульсирующие нити охранных рун выглядели много надежнее фигурной решетки.

Западня. Настоящая западня… ширхаб дернул ввязаться в это дело!

Едва поймав трусливую мыслишку за хвост, Хилл съежился.

Хорош брат! Ты-то сидишь на шкафу, и уж как-нибудь найдешь способ выбраться. Не сегодня так завтра. А Орис? Если бы пошел Орис? Все… дурной амулет выдал бы его, а сбежать от гномов он бы не смог. Лишь бы только он не поперся на помощь! И не выручит, и сам пропадет. Вот Еж порадуется… Еж?

Следующая ухваченная за хвост мысль показалась Хиллу очень интересной и многообещающей. Как это он упустил из внимания Седого Ежа? По плану тот должен был в суматохе явиться сюда и унести дракончика. Но вот он дракончик, а Седого Ежа ни слуху ни духу. И подозрительная проницательность клерка… наверняка Еж испортил личину! Был же странноватый запах, словно паленой шерсти. Ну, точно. Простой и ясный план, как убрать сына Мастера!

Дальнейшие мысли Хилл думал на орочьем языке, и были они так же кровожадны, как орочьи древние обычаи. И сводились по большей части к «убить и… убить!» От подсказок Тени: «съесть!» — Хилл отмахивался. Пока отмахивался.

Ответный план подсказал черный дракончик, пропитанный насквозь магией. Сам по себе сплошная магия. Очень общительная магия — дракончик чуть не промурлыкал:

«Тронешь меня, воришка, убью. Любого чужака, замыслившего дурное, убью».

«А Седого Ежа?»

«И Седого Ежа. И тебя. Всех вас убью. Давай, иди сюда. Дотронься!»

«А тут достанешь?»

«Поближе иди, поближе».

Чувствуя, что сходит с ума, Хилл разговаривал со статуэткой и ждал. Скоро банк закроется, тирис Милль пойдет домой. Значит, можно будет выйти с ним вместе. Только как бы еще прихватить каменную ящерицу?

Как назло, время под прикрытием Тени ползло невероятно медленно. Гном за столом едва шевелился, а упавший лист бумаги планировал на пол чуть не час. К тому же, Хилла одолевал голод — странный, очень странный голод. Его совершенно не привлекали мысли о еде, но сам гном казался таким теплым и вкусным…

Хилл перебрал все орочьи ругательства и начал вспоминать хмирские, когда случилось чудо. По магическим нитям в стенах пробежала дрожь, комната наполнилась басовой вибрацией. Тирис Милль вскочил — то есть очень медленно оторвал зад от стула и очень медленно заковылял к двери. Забыв на столе перчатки, такие же, как у охранников.

Дверь очень медленно раскрылась перед гномом, пропуская невнятный сумбур голосов…

Хилл уже не пытался понять, что там говорят охранники. Он чуял — шанс!

Серый мир остановился и ждал, пока Хилл спрыгивал, натягивал перчатки, срывал с себя камзол. Нарисованные коротышки не успели вздохнуть, как Хилл ухватил дракончика, завернул в плотную ткань и понесся вместе к выходу.

«Эй, ты кто?» — недоумевал дракончик.

«Хозяин», — отвечал Хилл.

«Неправда! Ты другой», — спорил дракончик.

«Тот, тот», — отбрехивался на ходу Хилл, удерживая статуэтку подальше от себя.

«А сними перчатки, проверим, тот или не тот?»

Хилл уже проскочил между замерших охранников, миновал послушно отворившуюся под перчаткой хозяина дверь, вторую дверь внизу лестницы…

«Скоро проверишь, кто тебе тот, а кто не тот», — пообещал дракончику, выскочив в публичный зал. И чуть не рассмеялся. Картина, представшая его глазам, заставила бы прослезиться от зависти лучших комиков Королевского Театра.

Словно стая чаек, в воздухе зависли белые листы вперемешку с цветными гербовыми бланками. Встрепанные, растерянные гномы и люди плавно взлетали и опускались в попытках их поймать. Под потолком клубился дым. А у самых дверей в служебные помещения Хилл обнаружил ряженого морячка — тот явно намеревался под шумок проникнуть в внутрь банка и поискать брата.

Не замедляя бега, Хилл дернул Ориса за руку — к себе, в Тень — и потащил прочь. Только удалившись от банка на полквартала и нырнув в чей-то сад, он остановился и отпустил растерянного брата.

— Кхе корр!.. — начал было бледный до белизны Орис, едва выйдя в несумасшедший мир.

— Чшш! — зашипел Хилл и поскорее отодвинул от брата сверток. — Не трогай это ни в коем случае. А где Седой Еж?

— Что случилось? — Орис судорожно пытался сориентироваться. — Что это?

— Все в порядке. Это ящерица, ничего особенного не случилось. Нужно отдать Ежу. Тихо!

Прижав палец к губам, Хилл прислушался. Пока они бежали от банка, показалось, что поблизости, в сером киселе, среди прозрачных крылатых и когтистых силуэтов мелькнуло что-то…

— Так… значит, новый Посвященный? — Из тени каменного забора вышел Седой Еж. — Поздравляю. Коллега.

От голоса Призывающего Хилл вздрогнул. Слишком похож на те голоса, в Ургаше. И та же тьма в глазах. Тот же голод.

— Благодарю, — ответил Хилл так же равнодушно и холодно. — Вот. План пришлось поменять.

Протянув Седому Ежу сверток с артефактом, Хилл едва сдерживал смешок. Злой, голодный смешок — словно весело было не ему, а демону из Ургаша. Еще бы не весело: дракончик, опутывая Седого Ежа нитями черного тумана, довольно порыкивал:

«Воришка. Убью».

А Призывающий не видел. И не слышал. И не догадывался. Даже не обратил внимания, что мальчишка не касался статуэтки и не снимал гномских перчаток.

— Возвращайтесь, — распорядился Седой Еж, снова растворяясь в Тени.

Оба брата, проводив ничего не выражающими взглядами смазанное пятно темноты, молчали. Орис — возмущенно. Хилл — со злорадством и удивлением собственному злорадству. Он только что убил Призывающего, несравненно сильнее и опытнее четырнадцатилетнего ученика… нет, теперь уже полноценного Призывающего. Уже целые сутки как Посвященного Хисса.

— Прощай, Седой Еж, — встряхнув головой, ухмыльнулся Хилл. — Легкой дороги.

И на удивленный взгляд Ориса ответил:

— Спорим на империал, что больше мы его не увидим?

— Не буду я с тобой спорить, — проворчал облегченно Орис. — Без штанов оставишь.

* * *

Рональд шер Бастерхази уже осмотрел графскую коллекцию диковин — в одиночестве, велев Ламбруку не мешаться. Подобострастные поклоны и навязчивые объяснения толстяка вызывали оскомину, но голова каменного тролля, привезенная старшим графским сыном из Сашмира, стоила того, чтобы прийти за ней лично. Теперь же, стоя у высокого окна с бокалом лорнейского, Придворный маг рассматривал собравшуюся в гостиной Ламбруков публику.

Неподалеку четыре молодящиеся дамы, обмахиваясь модными в этом сезоне расписными веерами рисовой бумаги, кидали заинтересованные взгляды на Рональда и обсуждали хозяев.

— Не понимаю, почему судьба так благосклонна к выскочкам Ламбрукам! — возмущалась дама в платье жабьего цвета.

— Вы не знаете, баронесса? Их старшая дочь ведьма! — громким шепотом отвечала дама в малиновом турнюре.

Увидев проходящего поблизости слугу, она отвлеклась от сплетен. Подруги поддержали ее, опустошив поднос с белым лорнейским.

— Вы видели, как благосклонно Его Темность говорил с ней? Не иначе, звал в ученицы.

— Не смешите. Из Дарики маг, как из коровы балерина, — скривилась баронесса.

— А вот и нет! — перебила ее тощая дама с шелковыми фиалками в замысловатой прическе. — После смерти троюродной прабабки Дарика получила магию.

— Не выдумывайте. Дар так не передается.

— Такой никчемной девицы, как Дарика, при всем уважении, дорогая, я больше не знаю, — поддержала баронессу до того молчавшая дама в сиреневых кружевах. — С таким приданым, — она выразительно повела взглядом на роскошное убранство бального зала, — четвертый сезон в дебютантках…

Боги, какая глупость! И это шеры, потомки великих магов… выродившиеся ничтожества. Тщета, глупость и суета. Бестолковая Дарика — его ученица? Да если собрать со всей толпы те жалкие остатки дара, что еще греют их водянистую кровь, не наберется и на одного сносного ученика. И сама Дарика… Предложила заплесневелую девственность в обмен на красоту. Тупая клуша. Чтобы сбыть с рук эту девственность, не хватит всех графских капиталов. А нечего было прапрадеду нынешнего графа ссориться с кузиной: проклятье Темной — не базарное шарлатанство.

Наблюдение за ничтожествами Рональду надоело, и он бросил выразительный взгляд в сторону хозяйки дома, беседовавшей с такими же перезрелыми матронами и их пустоголовыми дочерьми. Графина вздрогнула и тут же, позабыв и о гостях, и об этикете, помчалась обрадовать супруга. Похвальное рвение.

Запыхавшихся от волнения графа с графиней Рональд оделил любезной улыбкой. Ламбрук расцвел: сам Придворный маг изволил почтить визитом и беседой! Пустые, никчемные мысли брызгали во все стороны, вызывая желание брезгливо отряхнуться. Тщеславие, удел глупцов, слишком слабых, чтобы бороться за что-то посущественней иллюзий, слишком мелочных, чтобы ненавидеть, годных лишь пресмыкаться и дрожать.

Торгуясь с честолюбивым идиотом, Рональд скучал. Он мог бы получить артефакт за медный динг. Мог бы заставить Ламбрука приплатить… но не стал — слишком легкая добыча. Граф был счастлив отдать диковину за обещание разобраться с причинами сокрушительного неуспеха старшей дочки. Всего лишь обещание, которое Рональд намеревался исполнить как-нибудь потом. Не очень скоро. Он бы мог прямо сейчас рассказать Ламбруку в подробностях, как, когда и за что троюродная прабабка прокляла их род. И сообщить, что снять столь сильное проклятие, замешанное на крови, может лишь Светлый не слабее главы Конвента. Но отложил удовольствие на потом — когда голова тролля займет подобающее место на лабораторном столе. Ни к чему обесценивать собственные услуги. Пусть дураки платят за собственную дурость.

Отправив покупку телепортом — благо, особняк Ламбруков находился поблизости от дворца, а артефакт был не особенно тяжел — Рональд распрощался с графом, чем вверг того в расстройство. Ламбрук так надеялся еще покрасоваться в обществе самого Придворного мага… Зря. Темные не страдают благотворительностью.

Позволив хозяевам проводить себя до порога и удивиться — молча! — отсутствию кареты или лошади, Рональд покинул особняк. Но направился не во дворец, а на окраину Старого города, к реке.

* * *

По мере приближения к докам улицы становились все уже и грязнее, дома подступали к самой дороге, ухоженные садики сменялись крохотными клумбами и редкими деревцами. Публика на улицах менялась так же, как и дома — от изысканных колонн и мозаик, от элегантных шляпок и чинных приветствий к обтрепанным стенам, засаленным рубахам и пьяным выкрикам.

— Эй, красавчик! Угости даму пивом! — послышалось от распахнутых дверей таверны.

Из дыма и гама выскочила потрепанная девица, пошатываясь, ухватила прохожего за отворот камзола и состроила глупую физиономию — в полной уверенности, что выглядит соблазнительно.

Оттолкнув девицу, небогатый шер брезгливо отряхнул одежду и кинул на шлюшку багрово мерцающий взгляд.

— Развлечемся? Я лю… — ночная пташка осеклась на полуслове и отшатнулась, призывая Светлую защитить и помиловать.

Но странному человеку уже не было до неё дела. Он уверенно шагал дальше по улице, в самую опасную часть Старого города, к складам.

Оправивши платье и убедившись, что на неё не смотрят, девица раздраженно плюнула на мостовую и принялась выискивать подходящего мужчину. Таковой вскоре нашелся, и угостил даму не только пивом, но и чем покрепче. Он даже расщедрился на полмарки, вызвав неподдельный восторг и приязнь с её стороны.

На утро хозяин таверны так и не смог её добудиться, сколько не стучал в дверь. Ругань и угрозы, изливавшиеся в адрес девицы, когда по её милости пришлось ломать дверь, иссякли, как только трактирщик оказался в комнате.

Залитая красным постель, обрызганные стены, пол и потолок. Распахнутое окно. Свежий весенний ветер, колышущий слипшиеся длинные пряди волос. Чистая серебряная полумарка на столике — единственное, что там было чистого.

— Не повезло… — осеняя себя Светлым Окружьем, бормотал трактирщик, накрывая то, что осталось от девицы, простыней.

А над рекой, на пристани, сидел мужчина, что оставил полмарки. Он смотрел на солнце, но не видел ничего, кроме красных брызг и темноты. И не повернулся, когда на голову опустилась дубинка — ему уже было все равно, кому принадлежат красные, горячие струйки, сбегающие по доскам в воду.

— Странный какой-то…

— Пьяный.

— А куртка пропала…

— Отстирается.

— Нет, смотри, вся порезана.

— Не повезло…

Портовым крысам и правда не повезло — то ли вино, купленное на медные данги из кармана пьяного, оказалось слишком крепким, то ли в похлебку попала ненароком дурманная трава. Но к полуночи оба валялись в придорожной канаве, один с ножом в печени, второй с раскроенным о камни мостовой черепом. Из-за чего они подрались, не мог сказать никто, да и городская стража не интересовалась. Несчастный случай — кому нужны нищие бродяги? Померли, и ладно. Не повезло.

* * *

Шер, на которого не повезло наткнуться разбитной девице, сидел в конторе старшины контрабандистов, то есть достопочтенного купца Феллиго, и придирчиво перебирал горку мелких предметов непонятного назначения. Косточки, бусины, кусочки дерева, камешки, перышки… высыпанные из кожаного мешочка на стол, они выглядели детской забавой, странной ерундой. Но пальцы шера касались их так бережно, словно эти деревяшки и загогулины были, по меньшей мере, драгоценностями короны.

— Ладно, беру.

Предметы перекочевали со стола обратно в мешочек, и гость поднял глаза на нервно переминающегося с ноги на ногу купца.

— Э… сто пятьдесят, ваша милость, — набравшись храбрости, запросил Феллиго.

— Двадцать. — Гость презрительно сощурился. — И не наглейте.

— Как скажете, ваша милость, как скажете, — мелко закивал купец. Спрятал в кошель выложенные посетителем империалы, и, почтительно поклонившись, замер.

— Что?

— Простите, ваша милость, но двое моих людей погибли, выполняя ваше поручение.

— Выполнили?

— Да, ваша милость, но их семьи…

— На вашей совести, достопочтенный Феллиго. Вам уплачено полностью.

— Но, ваша милость, вы не предупредили, что у Дарниша…

— Меня не волнуют ваши проблемы. Набираете отребье…

— Простите, ваша милость.

— Надеюсь, у вас профессионалы ещё остались? Или мне обращаться в Лигу Нищих?

— Что вы, ваша милость! Как вы могли подумать…

— «Жемчужина Фьори», послезавтра. Пусть найдут ках-бриш и гоблинову травку, мерок пять.

— Это будет стоить двести. Пять мерок по пятнадцать, сорок ках-бриш, сорок таможне. Моим людям останется всего ничего.

— Не рассказывайте сказки. Травка и жвачка останутся у вас, таможня получит двадцать пять. Столько же и вам. Вот ваши полсотни.

— Но, ваша милость! Снова связываться с герцогом! Это опасно. Сто.

— Бие Барук куда сговорчивей.

— О нет, ваша милость! Эти нищие… им нельзя доверять!

— Думаете, кто-то посмеет меня обмануть? — нехорошо ухмыльнулся гость.

— О, что вы! — Феллиго съежился и отступил на полшага. — Но эти подонки ни на что не годятся, ваша милость. А мы все сделаем в лучшем виде.

В Рассветную Башню магистр возвращался в приподнятом расположении духа. Ингредиенты для зелий и заклинаний обошлись лишь в половину стоимости, от проклятой по дороге девицы шла тоненькая, но вкусная ниточка жизненной энергии: наглость должна быть наказана и обращена на пользу. Удачное заклинание обещало пополнение ещё одной-двумя жертвами…

Надо, надо чаще удостаивать город личным присутствием.

Придворный Маг улыбнулся своим мыслям, не обратив внимания на отшатнувшегося в страхе слепого нищего. Старик, прижимая к груди кружку для подаяний, шептал молитву Светлой.

Глава 7. Да здравствует наследник!

235 год. За четыре дня до Праздника Каштанового цвета.

Суард.

В кабинет герцога Дарниша влетел бледный, как бумага, секретарь.

— Сиятельный шер! Тирис Гнор Милль и капитан Труст желают Вас видеть!

Урман Дарниш поднял взгляд от торгового договора и прислушался. Похоже, к нему в дом вломились очередные неприятности. После забастовки докеров и поджога одного из складов — вполне ожидаемые. Какую гадость на этот раз устроил Темный? Если замешан Гнор Милль… похоже, магистр решил поссорить Дарниша с Гномьим Банком. На контракте, в который вложено столько времени, сил и денег, ещё чернила не просохли, а Придворный маг уже успел встрять.

Всего четыре дня тому назад не было дружбы крепче и партнера надежнее. Сотрудничество богатейшей компании и самой надежной в Империи финансовой организации, обещающее обеим сторонам более чем ощутимые выгоды — что может быть для банкира важнее? Для человека — ничего. А вот для гнома… Догадка, осенившая Урмана, чуть не заставила его поседеть.

Просыпающийся Дракон. Символ и талисман клана Миллей. Гнор показывал Урману статуэтку из черного мерцающего камня, на почетном месте красующуюся в его рабочем кабинете, и рассказывал старинную легенду об основании древнего, как сами горы, рода Миллей. По преданию, род вел начало от Великого Огненного Дракона, что спал под горами и видел прекрасные сны. Просыпаясь, пламенным дыханием Дракон породил первых гномов клана, чтобы своим мастерством они воплотили увиденную во сне красоту. Он наделил клан великими дарами: рунной магией, властью над камнем и металлом, художественным талантом и драконьей золотой удачей. И чтобы дары не были забыты, из крошечной чешуйки сотворил собственное подобие — Просыпающегося Дракона. Статуэтка, по словам Гнора, обладала чудесными свойствами, в доказательство чего кивал на банк.

Дарниш оценил невероятную красоту. Дракончик казался живым, приоткрытые глаза лукаво поблескивали, намекая, что специфический гномий юмор — тоже один из его даров. Застывший в движении, гибкий и мощный ящер, казалось, сейчас потянется, дохнет пламенем и взлетит.

Герцог расхвалил статуэтку до небес, желая порадовать Гнора, и тот даже предложил дотронуться до неё, обещая, что, если Урман придется Дракону по вкусу (на этом месте гном сделал особенно серьезную физиономию, а Урман на секунду задался вопросом, чем же питаются драконы?), тот подарит немного удачи. На особую удачу Дарниш не рассчитывал, но погладить дракончика оказалось неожиданно приятно — он уловил легкую дрожь, будто дракончик заурчал. Но это, конечно, почудилось. Тирис Милль всем видом показывал, что доволен и партнером, и перспективами совместного дела. И вот теперь даже по звуку шагов становилось понятно, что тирис Милль в ярости.

— Проси входить.

Дарниш встал, приветствуя бешено сверкающего глазами гнома и капитана городской стражи.

— Рад видеть Вас в добром здравии, тирис Милль. Капитан. — Учтивый поклон гному, еле заметный кивок в сторону капитана Труста. — Не угодно ли присесть? Коньяк? Кофе?

Ни словом, ни жестом Дарниш не показал, что замечает в их визите какие-либо странности или, упаси Светлая, чем-то недоволен.

— Вы обвиняетесь… — напористо влез вперед Труст, но гном смерил его таким взглядом, что капитан поперхнулся.

— Коньяк, пожалуйста. — Тирис Милль напоминал видом готовый взорваться вулкан, но достоинство и присущая гномам невозмутимая обстоятельность не изменили ему. — Господин капитан, если не возражаете, мы с Его Сиятельством обсудим наш вопрос наедине. Это дело касается только его и гномов.

Капитан Труст не возражал. Его вынесло из кабинета, будто ударной волной, и отпустило только на улице. Выругавшись сквозь зубы на этих демоновых гномов, не угодишь им, он помотал головой и отправился в любимую пивную, от греха подальше.

Не торопясь, Урман достал из резного дубового шкафчика подаренный Его Величеством коньяк и разлил по бокалам. Поворачиваясь к гостю и протягивая бокал, он держал маску холодного достоинства и равнодушия.

— Чем обязан?

— Зулумкеш Норт — ваш человек? — Глава Банка не стал ходить вокруг да около.

— Да, мой.

— Сегодня в его доме служба безопасности Банка и люди капитана обнаружили Просыпающегося Дракона. Он исчез из моего кабинета вчера около шести вечера. Объяснитесь, сишер.

— А что говорит Зулумкеш? — Тон Дарниша был предельно спокоен и нейтрален.

— Он убит при сопротивлении стражникам. И ничего не говорит.

— Вам не кажется это несколько подозрительным? Мои люди не имеют обыкновения сопротивляться служителям закона.

— Урман, скажите прямо — это ваших рук дело? — Гнор свирепо уставился на Дарниша — не хуже дракона.

— Гнор, вы, как банкир, прекрасно понимаете, что никакие артефакты, даже столь уникальные и дорогие, как ваш Просыпающийся Дракон, не могут для меня перевесить ценности наших деловых отношений. Про то, какой честью для себя я считаю возможность в будущем назвать вас своим другом, даже говорить не буду. Так что отвечу прямо — я такого приказа не давал, и мои люди по своей инициативе подобных вещей не делают.

— Что ж, Урман. В ваших словах есть резон. Кроме того, вы касались Дракона, и вы живы, — гном несколько сбавил тон.

— Интересно. Поясните, пожалуйста, ваши слова. — Дарниш сохранял каменную невозмутимость.

— Просыпающийся Дракон — не безобидная игрушка. Он умеет за себя постоять. Если человек — или гном, или кто-то ещё — касается Дракона, имея намерение причинить вред клану Милль, Дракон его убивает. Три-пять часов, и наступает смерть. От старости. С вами всё в порядке.

— Я восхищен вашим способом вести дела, уважаемый Гнор. Весьма милосердно с вашей стороны. Не ждать, пока вас обманут, а принимать превентивные меры. Чрезвычайно удобно. — Герцог слегка поклонился.

— Я рад, что вы оценили. Так вот, Урман. — Гном несколько дружелюбнее посмотрел на Дарниша и даже позволил себе намек на усмешку. — Ваш человек убит около девяти часов утра. Признаков преждевременного старения нет. Это нарушает целостность картины — либо он не касался Дракона, либо не имеет отношения к краже. Я не стал объяснять это капитану, пусть некоторые особенности нашего талисмана останутся неизвестными широкой публике.

— Согласен, некоторые тайны должны оставаться таковыми, — тон герцога потеплел на пару градусов. — Надеюсь, с моим участием в этом прискорбном инциденте мы с вами разобрались?

— Не совсем, уважаемый Урман. Всё указывало на вас. Значит, задумано было нас поссорить.

Гнор сделал паузу и отпил из бокала, изучающее глядя на собеседника.

— Во-первых, улизнуть из-под носа моей охраны и унести Дракона из полного служащих банка так, что никто ничего не заметил, под силу только двум-трем людям в Суарде. Люди эти принадлежат к Гильдии Тени. Посвященные. Вы знаете, сколько стоят их услуги. Во-вторых, при краже был использован амулет личины, изготовленный Темным магом. К сожалению, он поврежден до такой степени, что определить, кто именно его делал, невозможно. В-третьих, вы собираетесь выдать дочь за принца Кейранна. Мне кажется, что эти явления связаны между собой. Не так ли, герцог?

— Вы, как всегда, правы, тирис. — Дарниш слегка склонил голову в знак уважения. — Вы понимаете, что Его Темность и Ее Высочество не оставят попыток подорвать мои дела и рассорить со всеми. Рональд серьёзный враг.

— Рональд достойный противник, и не только для вас, Урман. Мы, гномы, не любим Тёмных — по многим причинам. А таких, как Придворный Маг, особенно. И не любим, когда кто-то позволяет себе вмешиваться в наши дела и, тем паче, покушаться на Святыню клана. И я вижу, Урман, что вы не собираетесь проигрывать, — гном наконец улыбнулся. — Да и Дракончику вы понравились.

Гном и герцог помолчали немного, отдав должное коньяку. Извержение вулкана в кабинете Дарниша отменялось.

— Думаю, Урман, для меня будет большой честью назвать вас своим другом.

* * *

Седому Ежу впервые в жизни изменили чутье и удача. Ко времени беседы Дарниша с главой Гномьего Банка от него остался высохший скелет, в котором никто бы не опознал одного из лучших наемных убийц славного города Суарда. Мастер Тени так и не дождался отчета об успешно завершенной работе, так как некогда полный сил тридцатипятилетний мужчина всего пары кварталов не смог доковылять до улицы Ткачей. Поиски пропавшего Призывающего не принесли ни малейшего результата, оставив Мастера в недоумении. Седой Ёж исчез бесследно.

Единственный приятель Ежа — друзей у Посвященных не бывает — Исмарский Нырок, не видел его со вчерашнего утра. Нырок вчера вечером так и не дождался коллегу в скромном заведении неподалеку от ипподрома. Двое слуг бие Стенгеля, почтенного заводчика хмирских бойцовых псов, ничего не знали. Хозяин дома не появлялся, ничего об отъезде не говорил, вещей не собирал. Все сбережения убийцы остались не тронутыми, лелеемый и обожаемый матерый кобель Жиг, с которым Ёж не мог расстаться более чем на день, горестно выл, метался в вольере и отказывался от еды.

Слухи о странном происшествии в банке, достигшие ушей Мастера немногим позже, чем он опустил доложившего об успешном выполнении задания Свистка, заставили его насторожиться. И когда стало ясно, что Седого Ежа не дождаться, Мастер позвал уже обоих учеников, несмотря на то, что в заказе должен был участвовать один Свисток.

* * *

235 год. Канун Праздника Каштанового цвета.

Суард.

С раннего утра столица бурлила, гомонила и ждала. Со всей Валанты и даже из соседней Ирсиды съезжались менестрели и фокусники, акробаты и жонглеры. Торговцы спешили заключить сделки, свозили в столицу невиданное количество товаров и продавали втридорога залежалые остатки всего, что могло сойти за праздничную мишуру. Капитан Труст муштровал городскую стражу, дабы не посрамить гордое звание городской гвардии на предстоящем параде. Старшины гильдий придумывали речи и готовили подарки, надеясь превзойти соседей роскошью и изобретательностью.

Солнце в этот день сияло особенно ярко, птицы пели удивительно слаженно, будто вчера репетировали вместе с музыкантами. Деревья и цветы благоухали свежестью, словно домохозяйки заодно с окнами, дверьми и балконами помыли и почистили всю растительность. Каштановые аллеи украсились горделивыми розовато-белыми конусами, окутывая весь город нежным, сладким ароматом.

На каждом фонарном столбе и дереве, балконе и водосточной трубе — везде, где только возможно — развевались флаги, красовались венки и цветочные гирлянды, прятались до вечера разноцветные бумажные фонарики. На площадях артисты начинали подготовку к представлениям. По улицам катили тележки торговцы, зазывали на пирожки и сласти. Празднично одетый народ выплеснулся из домов — веселиться. Всё это людское столпотворение кричало, пело и улюлюкало под сопровождение скрипок и трещоток, барабанов и свирелей, чириканья и ржания…

Свежеиспеченный ученик менестреля устроился на толстой ветке одного из растущих вдоль улицы Согласия каштанов. Он предусмотрительно запасся пирожками, и теперь уплетал их, поджидая друга и наблюдая за суетой на площади.

Перед ратушей мастеровые спешно заканчивали украшение помоста, на котором уже рассаживались старшины:

— Заноси! Левее! Безрукие, чтоб вас!

— А я говорю, сюда! Вот и старшина подтвердит.

— Ничего подобного!

— Да что ж вы столпились посреди дороги? Разойдись!

— Куда?! Ротозеи! Кто велел трибуну сюда? Ну-ка, разворачивайтесь!

Рядом настраивал инструменты городской оркестр. На главной улице, ведущей от ратуши ко дворцу, занимали места горожане, на балконы выносили стульчики для знатных дам. Разносчики бойко торговали флажками королевского ультрамаринового цвета, свистульками, хлопушками и прочей ерундой, необходимой в день праздника. Городская стража строилась вдоль улицы. Над сумбурным гомоном толпы взлетали голоса:

— Капитан! Капитан Труст! Значки забыли!

— Мама, мама, купи петушка! Ну купи! Ну мама-а!

— Где барабанщик? Где барабанщик, я вас спрашиваю?! Где? Тащите — он у меня вмиг протрезвеет!

— Пожалуйте сюда, достопочтенный Феллиго! Да не обращайте внимания на этих олухов! А вы что встали? Вон отсюда! Присаживайтесь, достопочтенный!

Расталкивая работников, младший клерк городского магистрата, лебезил перед богато одетым горожанином. Старшина контрабандистов, нарядившийся в бархатный камзол и берет с белоснежным пером, шествовал к своему месту на скамье и чинно кивал собравшимся коллегам.

Заприметив его, Хилл захихикал. Достопочтенный? Славный на весь Суард проныра и мошенник? Правда, от прочих надутых индюков, старшин законопослушных цехов, внешне седой головорез не отличался.

— А кому единорог сахарный, королевский?! Кому лимонаду мятного?! Подходи, налетай!

— Да не толкайтесь вы!

— Дорогу! Дорогу сиятельному шеру!

— Равняйсь! На караул! Чтоб вас демоны забрали, гули криворукие! Кто так алебарду держит?! Разжалую! Вурдалаков вам в глотку! Равняйсь! Смирррна!

— Какие полмарки, глаза твои бесстыжие! Чем красил-то, признавайся? Два динга!

— Сударыня, сударыня, а не вы ли обронили? Не пожалейте медяка хромому калеке! Медяк, говорю, дайте! Глухому!

— А ну пошел отсюда, ослиное отродье! Не твое место — вот и убирайся!

— Люди добрые, да что ж это делается! Средь бела дня обокрали! Стража! Эй, стража!

— Смиррна! На караул!! Держать строй, недоноски орочьи!

— Да подавитесь вы! Два динга! Даром бери, даром! И иди отсюда! Послал Хисс на мою голову…

— Позвольте от лица верноподданных преподнести… а! Гоблина тебе в суп! Куда прешь, тролль безглазый! Не видишь, тут уже поставлено? Вниз, вниз её! Демоново отродье… от лица верноподданных членов Гильдии кожевенников и дубильщиков преподнести Вашему…

Отчаянно стучали молотки, скрипели колеса тележек. Над площадью разносились запахи жареных ракушек и печеных яблок, свежих пирогов и сладких тянучек. И одуряющее пах каштан, словно Хилл сидел не на ветке, а на бочке контрабандных духов.

Среди гудящей толпы изредка мелькали знакомые лица, у которых сегодня был самый что ни на есть рабочий день, а так же вечер и ночь. Лягушонку Мастер запретил набивать карман за счет праздношатающейся публики, и ему оставалось только с высоты взирать на коллег. Взирать молча Хиллу не нравилось, но брат запаздывал, и некому было оценить его острый язык. Что было особенно обидно — совсем рядом юный прохвост Игла примеривался к кошелю мастера-ювелира. Тот, увлеченный охмурением девицы в изумрудном корсаже, не замечал ничего вокруг.

— Несомненно, душенька! Только в моей лавке. Уже сорок пять лет королевская семья…

Конечно, самодовольный павлин заслуживал кары небесной в лице шустрого воришки. Если бы только воришкой был не Игла…

— Ай! Что это? Кто посмел! — завизжала девица, прижимая руки к груди. — Исан, что ты делаешь?

Пронзительный вопль заставил отшатнуться Иглу, уже дотянувшегося до вожделенного кошеля. Ювелир, маслено улыбаясь, вытащил из ложбинки меж рвущихся на свободу грудей душеньки абрикосовую косточку и грозно оглядел нависшие над толпой балконы. Но злоумышленника не обнаружил. Зато испортил Игле охоту — толпа вокруг забурлила, народ вслед за ювелиром начал оглядываться в недоумении.

Хилл, любуясь на устроенный балаган и недовольную физиономию коллеги, доедал последний абрикос. Косточка догнала Иглу, пробирающегося сквозь толпу в более благоприятное для поживы место, и стукнула по макушке. Тот обернулся, готовый к нападению, недоуменно обшарил взглядом окрестные балконы и деревья… но белобрысого хулигана, надежно скрытого цветущими ветками и гостеприимной Тенью, не увидел.

* * *

Время близилось к полудню, бургомистр уже забрался на трибуну и нервно переминался с ноги на ногу. Народ тесно набился вдоль домов, балконы грозили обвалиться от количества разодетых и украшенных наподобие новогоднего дерева благородных ротозеев.

Сейчас, с минуты на минуту, появится праздничная процессия, вдали, от городских ворот, уже слышится радостный гам…

Тут наконец Хилла пихнул в бок запыхавшийся Свисток:

— Подвинься! Ух, успел…

Наконец, приближается волна народного ликования! Все громче треск хлопушек и гром военной музыки.

Впереди гордо вышагивают трубачи и барабанщики, за ними на породистых лошадях гвардейцы сияют начищенными до зеркального блеска нагрудниками. Рябит в глазах от киновари плащей, белизны и кармина конских плюмажей и золота гвардейских вымпелов.

За Гвардией два всадника в парадных, расшитых золотом, мундирах: генерал Медный Лоб и полковник — похоже, брат генерала Флома. И, наконец, в окружении десятка гвардейцев в боевом снаряжении, две детские фигуры в королевском ультрамарине, на превосходных ак-тушских жеребцах: кронпринц с сестрой. и свита чуть позади.

Длинный хвост пышной процессии подтягивается за королевскими детьми, переливаясь всеми цветами радуги, взблескивая и разбрызгивая фонтаны бликов. Гремят подковы коней, звенят бубенцы, шествие искрится фейерверками и радостными улыбками, поражая разноцветным блеском и вычурной роскошью. По дороге присоединяются и дворяне, и горожане, и музыканты, и всё это пёстрое сборище веселится, поёт и танцует на ходу, славя Императора, короля и наследника…

Орис с Хилллом на дереве ёрзали и подпрыгивали от восторга и любопытства, рискуя свалиться кому-нибудь на голову. Они пихали и дёргали друг друга за рукава.

— Смотри, остроухая! — указывал Свисток на кого-то в свите принца. — И гном, ну смотри, вон же, с бородищей, в красном! Ну и компания у нашего наследника. А какой жеребец!

— Ты лучше глянь, у бургомистра бумажку сдуло! — Лягушонок дрыгал ногами от хохота, держась за дружка, чтоб не упасть. — Ну и физиономия!

Свисток перевёл взгляд на суматоху, творящуюся на помосте. Растерянный глава городской администрации то краснел, то бледнел. Один из его помощников погнался за улетающей бумажкой, поймал её в героическом прыжке и свалился с возвышения. Стоящий ближе всех к краю старшина Кожевенного цеха подал ему руку и втащил обратно. Только когда мятый листок очутился в руках бургомистра, тот перестал нервно подскакивать на месте и вновь принял солидный, торжественный вид.

— Надо же, успели…

Тут парадный маневр Синих Гвардейцев завершился. В образовавшееся ровное полукольцо, отделившее часть площади и оттеснившее толпу, выехала группа всадников.

Царственно-надменный юный принц время от времени сдавленно хихикал, тут же возвращая на лицо официальное выражение. Попытки принцессы скрыть под высокомерной благосклонностью, подобающей случаю, ехидную и озорную улыбку были немногим более успешны. Похоже, Их Высочества по достоинству оценили нечаянный цирковой номер в исполнении должностных лиц.

Во время приветственных речей и церемонии вручения подарков у братьев было вдоволь времени, чтобы в подробностях рассмотреть всю королевскую конницу и всю королевскую рать. Особого внимания удостоилась, разумеется, свита кронпринца и сами королевские дети.

Там было на что посмотреть. За Их Высочествами выстроились в ряд сопровождающие лица. Два Флома — орлиные носы, воинственно торчащие усы, сверкающие кирасы на квадратных плечах — восседали на огромных каурых жеребцах. Ещё один военный, значительно моложе и не такой внушительный, напомнил парнишкам Наставника — не лицом или одеждой, а скорее манерой держаться.

Рядом с военными забавно выглядел гном, разряженный в нечто алое, зеленое, лиловое, расшитое золотом и отделанное кружевами. Он намертво вцепился в повод слишком высокого для него мерина. Пятой по счету была та самая остроухая девушка с раскосыми кошачьими глазами и полусотней тонюсеньких, задорных темно-рыжих косичек, украшенных ленточками всех оттенков зелёного. Платье благородной дамы шло лесной деве, как лани седло. Замыкал отряд одетый в военного покроя камзол и серо-синий плащ темноволосый мальчик на породистом жеребце-трёхлетке. Серые глаза и горбоносый профиль выдавали его принадлежность к семейству Фломов.

Принц Кейранн и принцесса Шуалейда вызывали жадное любопытство у всех без исключения присутствующих. Головы тянулись вверх, горожане толкались и протискивались поближе, пытаясь рассмотреть диковину.

Только Лягушонок собрался с толком и расстановкой разглядеть принца, как неуловимый голубовато-лиловый отблеск вокруг принцессы, на который он поначалу не обратил особого внимания, задрожал, потемнел и разросся наподобие грозового облака, словно шапкой прикрывая её с братом и шестерых сопровождающих. Правда, облако не мешало Хиллу продолжать ее разглядывать. Да и, похоже, этой красоты никто кроме него не заметил.

Сам наследник оказался обыкновенным мальчиком, черноволосым и кареглазым, в синем, расшитом золотом и отороченном мехом плаще на худеньких плечах. Принадлежность к королевской фамилии выдавала разве что горделивая осанка и немыслимых размеров золотая цепь с гербом Суардисов. Сестра наследника вообще на принцессу не походила. Скорее на угловатого, нескладного, длинноносого, вредного сорванца, по недоразумению всунутого в бархатное женское платье. Удивительного серо-лилового цвета глаза взирали на мир недоверчиво, ехидно и обещали ближним все что угодно, кроме мира и спокойствия.

Увидев подобное выражение у любого из знакомых мальчишек, Лягушонок бы не сомневался, что в ближайшее время тот сотворит шкоду. Он довольно усмехнулся, представив, какой дивный простор для развлечений открывается перед королевскими детьми. Ему пришло на ум, что, наверное, с принцессой было бы весело. Но завиральная мысль быстро испарилась, оставив лишь тень предчувствия — а может, это слишком сладко пах каштан.

Праздник продолжался. Наконец иссяк запас значительных и громких слов у городских старшин, и кортеж наследника благополучно скрылся за воротами королевского дворца. А для горожан веселье только начиналось. По дороге к дворцу принц с принцессой осыпали толпу изрядным количеством полумарок, вызвав волну народного восхищения и потасовок между желающими поймать хоть одну серебрушку. Из королевских подвалов на площадь выставили пару десятков бочек вина — не самого старого, но уж получше, чем в тавернах. Стражники и гвардейцы облегченно сбросили с плеч тяжкую обязанность охраны порядка и влились в бесшабашную праздничную круговерть.

* * *

Переменчивые боги, сколько же народу в столице!

Кей с трудом сдерживал любопытство. Старательно изображая подобающую наследнику торжественную невозмутимость, он косился по сторонам. После Крепости Сойки, где он провел последние восемь лет из своих двенадцати, столица поражала.

Огромные толпы, невообразимые наряды. Танцы и песни, смех и споры. Люди — жуют, орут, обнимаются, спорят, веселятся и грустят посреди праздничной суеты.

В глазах двоилось от обилия статуй и фонтанов, всевозможных балкончиков, колонн, эркеров, шпилей, куполов, башенок и прочих украшений. Смешение стилей — классического фьонского и восточно-ирсидского, гномской вычурной готики — заставляло юного принца вспоминать уроки истории с архитектурой и попутно придумывать ещё сотню вопросов к тирису Беррилану Бродерику, ученому наставнику.

Западные ворота, через которые Кейранн въезжал в Суард, производили ошеломляющее впечатление. Они походили на сказочный замок, населенный драконами и неизвестными науке чудовищами. Сами створки являли собой переплетенные лапы, хвосты, гребни и оскаленные пасти, из которых мог извергаться огонь.

Это чудо построили гномы ещё за четыреста лет до присоединения Валанты к Империи — как часть крепостной стены Старого города. Мастера-гномы, как всегда, успешно, сочетали легендарную красоту с не менее легендарной обороноспособностью, так что войти через эти ворота не смог пока ни один вражеский солдат. По сторонам от створок вздымались огромные квадратные башни из красноватого гранита, украшенные барельефами в виде монстров с разверстыми пастями и пикирующих драконов. А прямо над воротами расправлял крылья и готовился взлететь алый каменный дракон, по словам Бродерика, в половину натуральной величины.

Наставник как-то целую лекцию прочитал о магических особенностях этой постройки и крылатого ящера. Кею, конечно, не очень-то верилось, что каменный дракон и в самом деле взлетит, если его разбудит направленная на город шаманская волшба. Но гномы и не на такие фокусы способны, особенно когда дело касается их извечных врагов орков. Мало того, через Драконьи ворота не могли просто так пройти ни контрабандисты, ни разбойники, ни изменники — горгульи, сквозь головы которых проходила опускная решетка, начинали душераздирающе скрипеть и визжать. Этим частенько пользовалась городская стража, загоняя подозрительных личностей аккурат под бдительных монстров. Кстати, по этой же причине все посольства, даже пришедшие в столицу по реке, традиционно заходили в Суард с запада, дабы подтвердить свои исключительно мирные и честные намерения. Что ж, в намерениях Наследника никто не сомневался, но традицию надо уважать.

На всем протяжении пути по Старому Городу принц тихонько дергал вопросами то сестру, то Берри. Его внимание привлекали то забавные вывески таверн и лавок, то ирсидские минареты, то притаившийся на площади среди цветущих акаций мраморный единорог или мантикор, пускающий из скорпионьего хвоста водяные струи.

От изразцов, украшающих стены домов, от блестящих разноцветных одежд рябило в глазах. Кей привык к строгой функциональности приморской крепости и военной формы. Даже свой, по столичным меркам более чем сдержанный, наряд он считал излишне вычурным и роскошным. Попав в Суард, Кей поражался одеждам столичных жителей — подобным оперению тропических птиц — и радовался, что поддался Берри: ворчливый и упрямый гном не позволил ему содрать с себя тяжелую и неудобную парадную перевязь, расшитую золотом и камнями, с бесполезной блестящей железкой вместо нормального меча, и толстенную золотую цепь с королевским гербом.

Кею безмерно нравилась столица, и он с нетерпением ожидал возможности удрать из дворца и отправиться исследовать город. Например, сразу после торжественного мероприятия. Ему не хотелось задумываться о том, что здесь, в отличие от захолустной тихой Сойки, могут водиться хищники опаснее горных барсов или медведей. Да что может ему грозить, когда рядом Зак и Шу? В окрестностях Сойки честную компанию обходили десятой дорогой даже наученные горьким опытом кабаны, не говоря уж о браконьерах и прочих проходимцах. Ну а здесь можно ещё взять с собой Эрке. Лейтенант частенько бывал в столице, и не раз влезал в приключения вместе с Кеем. Тогда и придраться будет не к чему — принц под надежным присмотром.

К окончанию приветственных речей план очередной шкоды созрел, и оставалось лишь обрадовать сестричку. Что Кей и сделал, как только они двинулись к дворцу.

Родного дома Кей не помнил. То есть, какие-то смутные образы огромных залов, статуй по углам и тенистых тропинок парка бродили в памяти, но соотноситься с реальностью не желали. Риль Суардис показался Кею похожим Драконьи ворота — может, двумя высоченными круглыми башнями, завершающими западное и восточное крылья, может, обилием барельефов. Дворец из сливочно-белого камня строился по проекту гномов, и украшали его гномы. Он был отражением всего города — в нем органично сочетались стрельчатые окна и колонны, высокие крыши со шпилями и цветные мозаики на стенах, легкая ажурная резьба и массивные башни.

По сравнению с Ольбе-Кристис во Фьонадири дворец Суардисов показался бы игрушечным, но выросшему в глухой провинции Кейранну виделся невероятно большим и хранящим в себе множество увлекательных секретов.

Ворота раскрылись под звуки гимна Империи. Только гениальному политику могло прийти в голову соединить основные музыкальнее темы всех восьми государств, ныне провинций, и только гениальному композитору удалось слить воедино песни столь непохожих друг на друга народов в цельной музыкальной картине таким образом, что каждый слышал родную мелодию. Берри, разбирающийся всегда и во всем, утверждал, что этот музыкально-политический шедевр чуть более двухсот лет назад создал тогдашний ректор Академии Магических Искусств. Один из величайших музыкальных магов в истории, близкий знакомый ученого гнома (ну кто бы сомневался!) Сейгри Рахман, к великому сожалению Берри, был человеком, и потому прожил всего двести с небольшим лет.

Сам Мардук Суардис появился на площади Единства. Исполненный величия, в короне Валанты — единорог из цельного сапфира величиной с детский кулак в золотых каштановых листьях — облаченный в ультрамариновую мантию с белоснежной меховой отделкой монарх выехал верхом навстречу сыну и наследнику. За ним следовала старшая принцесса, Придворный маг и советники, разряженные в пух и прах.

Ликующие крики горожан чуть не оглушили Кея. Король и принц спешились в нескольких шагах друг от друга. Глядя в глаза отцу, Кей приблизился и преклонил колени. На мгновенье воцарилась такая тишина, что слышно стало падение лепестков каштана, благоухающего у самых ворот.

Отец поднял сына с колен, обнял и развернул лицом к народу:

— Приветствуйте Кейранна Суардиса, моего сына и вашего будущего короля!

— Да здравствует Суардис! Да здравствует наследник Кейранн! Да здравствует Его Величество Мардук! — площадь взорвалась единым радостным воплем. В воздух полетели шляпы и платочки, цветы и хлопушки.

Отец и сын вновь сели на коней и, держась рядом, двинулись по цветущей аллее к парадному крыльцу Риль Суардиса. Кей уже не обращал внимания на архитектурные красоты и изыски садовников. Он смотрел только на отца.

Они так редко виделись! Так мало говорили! А теперь — сможет ли он научиться всему, что должен знать король? Оправдает ли надежды? Сумеет ли доказать, что он настоящий Суардис — и сумеет ли завоевать такую же любовь подданных, как отец?

Отец и сын ехали в молчании. Но в молчании, настолько наполненном смыслом, что слова стали излишними. Ещё будет время говорить. Пока же в тишине рождалось нечто удивительное, может быть, называемое пониманием и любовью, а может быть, и не нуждающееся ни в каких названиях.

В вестибюле отец поручил младших детей щуплому, напыщенному и напомаженному старикашке — Распорядителю Королевских Покоев. Король велел им через три часа, как отдохнут с дороги, явиться в малый кабинет. Распорядитель с помощником повели Их Высочества сначала вверх по главной лестнице, через зал Белых Ирисов, по дороге объясняя расположение основных помещений дворца. На втором этаже, к неудовольствию Кея, Распорядитель пригласил его в западное крыло, а помощник Распорядителя повел Шу в восточное. Вместе с Кеем отправились Зак и Эрке, для которых подготовили комнаты там же. Как оказалось, Мардук поселил сына напротив собственных покоев.

Кей очень устал, так что начал осмотр владений с роскошной ванной комнаты — что может быть прекраснее, чем скинуть тяжеленные, неудобные, насквозь пропыленные парадные одежды и нырнуть с головой в горячую воду! Почти всё отведенное до разговора с отцом время Кей отмокал в пене и наслаждался жизнью. Ванная ему чрезвычайно понравилась. И сама ванна — почти бассейн две на две сажени, из зеленоватого мрамора с янтарными прожилками. И золотые краны с горячей и холодной водой, мозаичные стены и полы. И незнакомое растение резными зелено- желто-оранжевыми листьями, увивающее окно. И зеркало в бронзовой раме, и раковина для умывания из того же зеленоватого мрамора, и полка с какими-то цветными флакончиками, коробочками и всякими разностями… невероятная роскошь! Ничего, даже отдаленно похожего, Кей до сих пор не видел. Сестричка Шу, должно быть, в полном восторге от нового жилья.

На сами апартаменты, состоящие из кабинета, гостиной и спальни, принц уже почти не обратил внимания. Отметил только простор, свет и приятные зеленые и коричнево-золотые тона отделки.

Он только и успел, что наскоро сжевать какой-то многослойный бутерброд из принесенного слугами разнообразия блюд. Глядя на гастрономические шедевры, Кей почувствовал срочную необходимость в очередной лекции Берри, на тему «что это такое и с чем его едят». Кей оделся в привычный синий кафтан без рукавов поверх простой льняной сорочки и любимые охотничьи бриджи с мягкими сапогами — как обычно одевался в Сойке — забрал мокрые волосы в хвост и отправился к отцу.

У двери отцовских покоев он столкнулся с Шу, одетой, по обыкновению, в мужские штаны и сердитой, словно зимний медведь. Не успел он поинтересоваться, что не понравилось сестренке, как двери открылись и исполненный важности секретарь произнес:

— Его Высочество Кейранн! Её Высочество Шуалейда!

Низко поклонился и пропустил их в кабинет короля.

Глава 8. Дом, милый дом

235 год. Первый день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

— …не отвечаю за канализацию, Ваше Высочество! — оправдывался суетливый человечек в ливрее, помощник Распорядителя королевских покоев, провожая Шу в дальний конец восточного крыла. — Понятия не имею, почему её прорвало именно сегодня утром и именно в ваших покоях! Мне велено вас проводить, а всем заведует сишер Вондюмень. Но он очень занят и не сможет прийти до завтра…

Распахнув перед принцессой и ее компаньонкой двери в комнату, слуга вознамерился сбежать, но Шу остановила его:

— Куда? Я вас не отпускала, любезный!

— Чем… э… могу служить Вашему Высочеству?

Неопределенно кивнув слуге, Шу переступила порог. Хватило одного взгляда, чтобы подтвердить худшие опасения. Крохотная, темная комнатка с тусклыми голубыми обоями, отстающей штукатуркой потолка и запахом мышей. Еще вчера она была кладовкой… А кровать под роскошным покрывалом, заселенную клопами, наверняка чудом не успели сжечь.

— Значит, канализация, — пропела Шу, выпуская злость синими искрами. — Понимаю, это проблема… и ершиков для чистки труб во дворце нет.

— Но это не так страшно, — подхватила Баль. — Из вас получится чудный ершик.

Помощник распорядителя тяжело сглотнул и отступил на полшага.

— Я сделаю все, что в моих силах, Ваше Высочество… Но сишер Вондюмень…

— Как-как? Сишер Воню… — переспросила Шу. — Прекрасная фамилия для ершика! Часа ему хватит, чтобы написать завещание.

— Получаса, — отрезала Баль. — Так и передайте — через полчаса он отправится самолично чистить канализацию.

— Как прикажете, Ваше Высочество!

Побледневший слуга поклонился. От него пахло потом и страхом: мыслеобраз застрявшего в трубе человека в ливрее, с ершиком вместо головы, рос и ширился — слуга не мог уже думать ни о чем другом.

Шу не выдержала и рассмеялась: громко, весело.

Но вместо того, чтобы улыбнуться, слуга вздрогнул и кинул затравленный взгляд на дверь. Паника, паника, паника! Словно его прямо сию секунду съедят. Живьем. Или откусят половину, а все оставшееся утопят в той самой канализации.

— Так я пойду, Ваше Высочество? Искать сишера Вондюменя?.. — пробормотал он, еле разлепляя белые губы.

— Идите, — резко оборвав смех, ответила Шу.

Помощник распорядителя вздрогнул и попятился к двери. Отворил ее спиной и вывалился в коридор. Через миг Шу услышала удаляющиеся шаги и гулом отдающиеся в ушах слова молитвы, словно испуганный прислужник не шептал под нос «Светлая, сохрани», убегая, а кричал на весь дворец.

От вида комнаты, в которую поселили их с Балустой, Шу хотелось плеваться. А лучше — устроить небольшой ураган. Ровно такой, чтобы лицемера ряспорядителя унесло отсюда до Дремлинских гор — на ту сторону, к оркам. И можно по кусочкам. А от мысли о том, что ждет ее за дверью гардеробной, становилось и вовсе погано. Но она не привыкла откладывать дела на потом.

— Баль?

— Пошли, проверим, — хмуро согласилась подруга.

Через несколько минут посреди гардеробной валялась куча платьев — красивых, дорогих платьев. Роскошных и изысканных платьев. Коротких, узких, совершенно негодных платьев! Единственное, более-менее подходящее по размеру, висело отдельно, у зеркала. Но ни мерить его, ни даже смотреть в его сторону Шу не хотела.

Пока Баль перебирала и проверяла распакованные служанками наряды — если можно было так назвать привезенные из Сойки скромные и скудные одежки — к Шу пожаловала сестра. Разумеется, Ристана сделала скорбное лицо:

— Ах, дорогая! Куда вас поселили! Ах, этот Вондюмень! — причитала она. — Как он посмел?!

Посмел… Шу рассмеялась бы ей в лицо, если бы не было настолько грустно и обидно. Ристана торжествовала, злорадствовала и поливала ее презрением, почти не давая себе труда прикрываться маской заботы.

— …никуда не годится! Вы не можете опозорить королевскую фамилию таким видом! Вы же маг, не так ли? Ну так сделайте что-нибудь с вашими руками!

Шу не отвечала, только опускала голову — чтобы не показать злобного свечения глаз. Ручейки сестриной ненависти были склизкими горькими на вкус, но вполне съедобными. А Ристана продолжала, увидев сброшенные на пол платья:

— Какая неблагодарность! Вы представляете, сколько стоил ваш гардероб? Его Величество будет огорчен.

— Ах, какая досада, — пробормотала Шу, скользнув по сестре взглядом.

Та на миг запнулась, но не придала значения легкому всплеску страха. Шу выругала себя за несдержанность и постаралась принять самый смиренный вид.

— …от вас, дорогая, сплошное разорение и никакой пользы, — уже тише продолжала Ристана. — Постарайтесь хоть завтра не опозориться…

Оделив молчащую Шу еще дюжиной нравоучений и упреков, Ристана ушла.

Но, только Баль успела устроиться в единственном приличном кресле у окна, а сама Шу — на кровати, явился распорядитель королевских покоев.

— Ах, Ваше Высочество!

Вондюмень всплескивал руками и пытался казаться расстроенным. Но не мог скрыть от мага разума злорадства и довольства: он выполнил приказ Ее Высочества, а что там болтают про девочку-колдунью, то пустые домыслы и бабьи сказки.

Его мысли мешались со словами в сумасшедшую болтушку, от которой Шу хотелось не то смеяться, не то плакать.

— Конечно, мы найдем Вашему Высочеству подобающие покои, не извольте сомневаться…

«…сидели бы в своем захолустье, только вас тут не хватало!»

— Любой придворный будет счастлив уступить вам апартаменты…

«…особенно Придворный маг — подвал Восточной башни».

— …закрыта уже двенадцать лет. Не желаете ли осмотреть флигель?..

«Лучше вам подойдет Западная башня: привидения и крысы, самая ваша компания. Авось сгинете, как тот дурак садовник в позапрошлом году…»

— А вот желаю Закатную башню! — огорошила его Шу.

«И не сгину, не дождетесь!»

Сишер Вондюмень подавился неоконченой тирадой и замер, не разогнувшись из очередного поклона.

Баль в уголочке еле подавила хихиканье: ее веселье щекотало и грело Шу, как пушистый цыпленок. Полруга делала вид, что ее здесь нет — не хотела портить развлечение.

«Забыли, что перед вами маг Разума, сишер Вонючка? Не принимаете невзрачную девочку всерьез? Ох, зря…»

— Как мило вы придумали, — прощебетала Шу.

«Что, Его Величество шкуру спустит, когда узнает, что кто-то посмел при мне заикнуться о Закатной Башне? А за язык никто не тянул».

— Но, Ваше Высочество!

— Желаю жить в Закатной Башне! Непременно! Вы поняли, сишер Воню… как вас там? Завтра же подготовьте мои покои.

— Но, Ваше Высочество!..

— Нет, не хочу окнами в сад, — не дала ему договорить Шу. — И нет, не буду жить рядом с библиотекой.

Распорядитель бледнел и краснел, пытаясь понять, что же такое происходит: Ее Высочество Ристана не говорила, что маленькая принцесса умеет читать мысли! Ее Высочество обещала, что девчонка безобидна! А она…

— Но, Ваше Высочество?! — он попытался срочно что-то придумать, но не успел.

— Мне не интересно, что там с моими комнатами. Можете не ремонтировать. Я сказала, Башню — значит, Башню. Вы отцу пожалуетесь? Ну-ну.

Шу улыбнулась истекающему растерянностью и страхом шеру, как улыбалась болотному гулю, задравшему крестьянского ребенка.

— Что с вами? Вам нехорошо? А вы присядьте, присядьте. Давайте немножко поболтаем…

Шагнув к распорядителю, Шу слегка толкнула его потоком магии — так, чтобы он упал в пододвинутое кресло.

— Э… Ваше… — пробормотал тот, хватаясь за подлокотники и пытаясь встать.

— Чшш! Вот, выпейте водички, — Шу на магической нити подвесила перед его носом стакан с водой. — А я пока развлеку вас. Посплетничаем немножко? Вам же, наверное, много чего рассказывали про Наше Высочество.

Шу подождала, пока Распорядитель вспомнит какую-нибудь сплетню, и, поймав картинку, продолжила. Ласковым, тихим голосом — словно крадущаяся к кролику лиса.

— Так вот. Слухи обо мне — врут. Конечно, врут. Неужели вы поверили, что такая безобидная девочка — ну посмотрите же на меня! — живьем съела деревенского браконьера? Не верите? И правильно делаете.

Сишер, не отрывая от Шу взгляда, покачал головой. Он еле мог пошевелиться от страха.

— Как это не желаете знать, что с ним случилось на самом деле? Да не бледнейте так. Ничего страшного. Ну, испугался. Ну, побежал. Ну, утонул — с кем не бывает. А что седой — ну, старый, наверное.

Шу снова улыбнулась, показывая белые острые зубки. Подождала, пока шер Вонючка решится возразить — и тут же перебила, едва он набрал воздуха для ответа.

— И что, что двадцать? Может, у него организм так устроен. Я-то причем? Я его вежливо попросила, и всё. — Для убедительности Шу похлопала ресницами. — И вас, сишер Распорядитель, тоже вежливо прошу. Очень вежливо.

Пряча дрожащие руки, шер Вонючка закивал и попытался что-то сказать.

— Да? Я правильно вас поняла — вы обещаете завтра же меня переселить? — Шу просияла и сложила руки перед грудью, словно умиляясь. — Ах, спасибо. Вы так любезны! Мне так нравится с вами беседовать! Заходите почаще, сиятельный шер.

— Благодарю, Ваше Высочество… — пробормотал сишер Вонючка. — Завтра же приш…

— О нет, — перебила его Шу. — Не утруждайте вашего помощника. Мне приятно общаться именно с вами. Так что до завтра.

Выслушав заверения во всенепременнейшем почтении, подставив — из чистого хулиганства — подножку на третьем отходе с подпрыгиванием официального поклона и выпроводив сишера прочь, Шу скривилась.

«…А сегодня — кладовка с клопами… ладно, клопов выгоним — у сестрички им больше понравится.

Кстати, надо срочно осмотреть башню, а то сама не знаю, что вытребовала себе на голову. Но хуже точно не будет. По крайней мере, с привидениями хоть поговорить можно, не то что с этими, ширхаб их багдыр, придворными.

И бал, чтоб он провалился. Зачем на балу сдалась Темная? Все равно замуж меня никто не возьмет, вельмож я не очарую — краса неописуемая. Толку меня тащить на этот бал? Или он думает, я в зеркале себя не видела? Так вот оно, зеркало, — Шу подошла к мутноватому стеклу и с отвращением взглянула на отражение. — Наденьте на кикимору бальное платье, заставьте танцевать… Ширхаб! Вот зачем убегала с уроков танцев? Объясняла Ильма, как правильно пользоваться веером? Как отличить вилочку для безе от щипчиков для суфле объясняла? А толку? Вот была бы такой же душкой, как Кей…»

Состроив отражению рожицу, Шу отвернулась к окну. Там, над Суардом, сияло солнце. Словно в насмешку — чтобы она лучше видела, на что похожа.

Не будем о грустном, — подумала она солнцу. — Будем о хорошем.

Шу представила брата в парадных одеждах, с перевязью и короной принца… Красавец! Умница! Дипломат! Он станет самым лучшим королем. А Зак — самым лучшим советником. Хоть и бывает занудой, но тоже умница. И дерется… ух, как дерется!

Шу ухмыльнулась, вспомнив их последнюю тренировку на шпагах в Сойке. И погрустнела — ведь это был их последний день в мире и покое. А тут — почти как на войне.

— На войне как на войне, — пропела она.

Балуста оторвалась от книги и вопросительно взглянула на нее.

— Как думаешь, Баль, если я надену это изумительное платье, кто-нибудь из гостей останется в живых? Или все лопнут со смеху? — Шу еще раз окинула ненавидящим взглядом нежнорозовую кисею в рюшах.

— Пусть только попробуют! — зло сверкнув глазами, ответила эльфийка. — Убью.

— Нет! Это я не надену! — топнула ногой Шу. — Хоть потоп, хоть пожар — но не этот позор.

— Пожар… — мурлыкнула Баль. — А это идея. Пожар в покоях Ее Высочества Ристаны.

— Пожар нам не поможет. Все равно придется идти на бал. Багдыр`ца!

— Придется, — кивнула подруга.

«Проклятье! — Шу сжала губы и выдвинула подбородок. — Какого ширхаба я должна терпеть и унижаться? Подумаешь, не умею танцевать. Научусь! И веер, и вилку выбирать — это не сложнее, чем три тысячи цуаньских завитушек. Еще не хватало страдать в угоду сестричке. Плевать, в каком гробу она меня видала…»

— Я иду на этот ширхабов бал! — Шу топнула. — Мне нужно платье, и у меня будет платье. Колдунья я или кто?

Шу словно выросла, вылетела из тела, потянулась по всему дворцу — искать, искать! Не платье, а того, кто это платье сделает…

Крохотный огонек засиял в восточном крыле, у лестницы…

— Балуста! — позвала Шу настороженно ожидающую подругу. — Беги скорее! Тащи её сюда!

Эльфийка кивнула и вылетела за дверь.

«Тебе, ненаглядная сестричка, ещё придется со мной считаться!»

* * *

Послав верную подругу на охоту, Шу принялась в нетерпении мерить комнатку шагами, заглянула ещё раз в убожество, выдающее себя за ванную комнату — умывальная раковина из простой керамики, одинокий холодный кран и большая дубовая кадка с остывающей водой. В прошлый визит в столицу до такой изысканной гадости Её Великолепие ещё не додумалась. А может, времени не хватило канализацию испортить.

«Интересно, какие приятные сюрпризы ожидают меня завтра? А в покоях Кея? Боги, а если у Рональда хватило наглости подсунуть в его комнаты какую-нибудь магическую пакость? Так, чтобы эффект не явный и сразу, а постепенно и незаметно? И Кей или заболеет, или с ума начнет сходить, или ещё что?»

Мысли Шу становились всё тревожнее и побуждали скорее бежать к брату. Но тут, наконец, открылась дверь.

— Балуста! Милая, ты привела портниху? А она справится до завтра?

— Шу, не волнуйся. У Ристаны плохих портних не бывает.

Баль втолкнула в комнату нагруженную отрезами ткани и корзинкой со всякой швейной всячиной испуганную девушку. Спрятав обратно за пояс кожаных бридж охотничий нож, шиера Ахшеддин строго посмотрела на швею.

— Ты сделаешь принцессе платье до завтра?

— Принцессе? Но я и шла к принцессе! Она ждет! — в голосе портнихи отчетливо слышалась паника.

Ещё бы! Разбойного вида нечисть выскочила из-за статуи в коридоре, приставила к горлу нож и притащила в какую-то невнятную комнатку, где ещё эта девчонка! Боги, что за страх. Глаза горят, как у кошки, волосы всклокочены и полны синих искр, сплошные локти и коленки, и бегает по комнате, как ненормальная, и от неё прям мурашке по коже… И спрашивает про бальное платье для принцессы…

«Кажется, я схожу с ума», — подумала портниха и попыталась упасть в обморок.

— Эй, не падай!

Под носом вместо нюхательной соли оказался всё тот же нож. Она передумала падать.

— Это и есть принцесса. Её Высочество Шуалейда, она сегодня приехала.

— Баль, погоди, перестань пугать бедную женщину. — Девчонка встала напротив портнихи и несколько смущенно улыбнулась. — Меня зовут Шу. А тебя?

— Клайле, Ваше Высочество. — Она наконец разглядела в девчонке знакомые черты. — Что вам угодно?

Портниха присела в реверансе, пряча глаза и думая о том, что Её Высочество Ристана не преувеличивала, отзываясь о характере и внешности младшей сестры весьма нелестно. Шу производила впечатление странное, не сказать жутковатое.

— Клайле, — голос принцессы был на удивление мягок. — Извини Балусту, она не хотела тебя напугать. Ты можешь помочь мне?

— Что желает Ваше Высочество?

Клайле подняла глаза на принцессу, донельзя удивленная тем, что королевская особа назвала её по имени, да ещё извинилась. Она шила платья Её Высочеству Ристане вот уже четыре года, но та так и не запомнила, как её зовут. Ужас по имени Шуалейда вдруг стал намного симпатичнее.

— Видишь ли, Клайле, мне завтра надо обязательно быть на балу. Но у меня нет платья. Ты поможешь? — робкая надежда в голосе Шу сломала последний барьер в душе портнихи.

— Но как же? Ведь для Вас шила платье сама Иффа, она лучше всех!

— Боюсь, Клайле, Иффа шила не для меня, — Шу кивнула на висящее у зеркала нечто изящное, воздушное и нежно-розовое.

Клайле представила принцессу в этом… И подумала, что пожалуй, если и можно сделать Шуалейду ещё некрасивее, то только одев именно в это платье. Бледная кожа, резкие черты, черные тусклые, беспорядочно вьющиеся волосы, серо-невнятные глаза, бледные губы и угловатая, тощая фигура четырнадцатилетней девушки — в бледно-розовом, с облегающим лифом и открытыми руками? Жуть!

Клайле промолчала и стала перебирать груду тканей, предназначенных для Ристаны. Она достала отрез насыщенно бирюзово-переливчатого тяжелого шелка и кусок кружевного полотна светлого серо-сизого цвета с серебряной нитью и фестончатым краем.

— Давайте попробуем, Ваше Высочество. — Клайле улыбнулась. Кажется, не всё так печально, если верно подобрать цвет и фасон. — Идемте к зеркалу.

На плечах Шу оказался бирюзовый шелк.

— Немного драпировок, здесь вытачки, добавить объём, здесь вставить кружево, ещё кружево на рукава, и тут на юбке подобрать… Если волосы наверх, и выпустить пряди…

Шу взглянула в зеркало. Оттуда уставилась на неё худенькая, но вполне милая девушка. Не самая красивая на свете, но по сравнению с тем, что было…

— У меня будет платье… Клайле, у меня никогда не было ничего подобного… — Шу чуть не плакала. — Ты ведь сделаешь к завтрашнему вечеру, правда?

— Сделаю. — У Клайле уже горели кончики пальцев, как всегда перед тем, как браться за интересный заказ. — Сюда бы ещё сапфиры и белое золото, или серебро… и серебряную сеточку на волосы…

— Я достану. У отца хранятся мамины сапфиры, я знаю…

— Ваше Высочество, а кто будет делать Вам прическу?

— Ристана обещала прислать мастерицу, но если это будет похоже на розовое платье… — в глазах Шу зажглись злобные лиловые огоньки. — Балуста поймает кого-нибудь. Или я сама.

Клайле посочувствовала тому, кого будет ловить сумасшедшая лесная дева, и предложила:

— Может, лучше позвать мою помощницу? Она принесет всё, чего не хватает для шитья, и займется вашими волосами, и… — Клайле осеклась, не зная, как отреагирует принцесса на предложение попробовать всё же сделать что-то с её кожей и руками.

— И всем остальным тоже. Я знаю, как я выгляжу, Клайле. Не стесняйся говорить мне, что надо делать. И Балуста поможет.

— Может, твоя помощница и со мной кое-чем поделится? — подала голос Балуста.

«Оказывается, лесные эльфы не такие уж и дикие, особенно если ножами не размахивают», — подумала Клайле.

— Конечно. Но нужно идти прямо сейчас. Вот, я напишу, что надо принести, и адрес.

— Уже бегу.

Полсотни рыжих косичек выметнулись за дверь, а в комнате Шу защелкали ножницы, кроя кружево и шелк.

* * *

В королевском кабинете Кея и Шу уже ждал отец в компании изысканно и строго одетого шера. Сухощавый, среднего роста, с тонкими породистыми чертами незнакомец вольно расположился в кресле около короля: видно было, что его связывает с сюзереном нечто большее, чем долг и почтение. Скорее — доверие и понимание. Но внимание Шу привлекло не это. Незнакомец не был магом, как сама Шу или Эрке, но почти, почти… он еле уловимо светился морской синевой с молочными отблесками.

Едва Шу с братом вошли, он встал и церемонно поклонился обоим.

— Герцог Урман Дарниш, наш старинный друг — принц Кейранн, принцесса Шуалейда, — представил их Мардук.

Дождавшись, пока все обменяются приветствиями, и не обращая внимания на неподобающий туалет дочери, король велел всем садиться.

— Кейранн, герцог Дарниш наш будущий родственник, отец твоей невесты. Ты познакомишься с ней позже. Возможно, осенью. — Тон короля был предельно серьёзен и не предполагал возражений.

Шу слушала отца, стараясь за словами уловить как можно больше — и жалела, что отец не так прозрачен, как недотепа распорядитель. Но и того, что она видела, было достаточно: король всерьез взялся за дело. Он нашел Кею не просто родовитую и богатую невесту, но сильного союзника — посильнее даже, чем кое-кто из королей-соседей.

— …достаточно взрослые, чтобы не питать иллюзий…

Ничего нового о намерениях Ристаны и магистра Бастерхази отец не сообщил. Даже выразился слишком мягко. Об истории с убийцей в поместье Свангеров ему не доложили — лейтенант Ахшеддин не стал бы ничего рассказывать без согласия принцессы, граф Свангер тем более молчал как рыба, а больше никто о происшествии осведомлен не был.

Отец говорил об интригах четвертого императорского сына, о сложностях внутренней политики — а Шу думала, что он уже стар и очень болен. Бледность, набрякшие веки и слишком сухая кожа рук даже не магу сказали бы о здоровье короля мало утешительного. Но Шу видела больше: сомнения, вина и сожаления подгрызали корни некогда могучего древа. И король уже умирал. Если бы магия Суардисов не угасла, то в шестьдесят четыре года он бы был мужчиной в расцвете сил. Как герцог Дарниш: тому даже крохотной капли водной стихии хватало, чтобы выглядеть молодым.

К собственному удивлению, Шу поняла, что готова горы свернуть, лишь бы помочь отцу. Не потому что он него зависит благополучие ее или Кея — а потому что ей слишком грустно и больно видеть короля слабым. И совсем-совсем не хочется потерять его и ту тонкую ниточку привязанности и тепла, что протянулась между ними.

— Шуалейда? — обратился к ней король. — Ты ведь понимаешь, что никто кроме тебя не сможет хоть как-то защитить Кейранна от магистра Бастерхази.

— Да, Ваше Величество.

— Отец. Здесь нет посторонних, Шу. Обойдемся без лишних церемоний.

— Как скажете, отец.

— Пожалуйста, будь очень осторожна, девочка моя. Конвент отказался прислать в Суард Светлого, а я, увы, совершенно лишен дара. Но если тебе что понадобится, только скажи.

Шу кивнула, сглатывая непонятно откуда подкатившие слезы.

— Я уверен, Кейранн, ты понимаешь, почему твоей женой станет именно Таис Дарниш, — обратился король к сыну. — Она очаровательная, умная девочка, и я надеюсь, вы полюбите друг друга. Постепенно. Сейчас же Урман входит в состав Королевского Совета и согласен стать твоим наставником. Вы сможете поговорить наедине чуть позже.

Шу смотрела на брата, уставшего после тяжелой дороги, обилия новых впечатлений, длинный церемоний — но ни на миг не забывающего, что он принц и наследник. Кей сидел прямо, сохраняя подобающий принцу строгий и царственный вид, и впитывал каждое слово отца. Сейчас он как никогда походил на Мардука: тот же сосредоточенный взгляд, тот же профиль, даже еле заметная линия на лбу обещала превратиться с годами в такую же складку между бровей, как у отца.

— На завтрашнем приеме Урман будет с тобой, Кей, — продолжил король. — Запоминай всё, что он расскажет. Лучше Урмана в жизни столицы не разбирается никто.

Король замолчал и кивнул Дарнишу. Тот подхватил нить беседы:

— Ваше Высочество, для нашей семьи великая честь — породниться с вами. Разумеется, я желаю, чтобы моя дочь стала королевой Валанты, но не настолько, чтобы выдавать её замуж против воли. Поэтому об официальной помолвке речь пока не идет. Сначала вы познакомитесь поближе — время в запасе есть, Таис всего девять. Судя по тому, что я слышал о Вашем Высочестве, — Дарниш усмехнулся, — вы поймете друг друга.

Озорные искорки в глазах герцога взывали у Шу непроизвольную улыбку.

— И независимо от того, состоится свадьба или нет, вы всегда можете рассчитывать на любую поддержку со стороны Дарнишей. Вы наш будущий король — этого достаточно. Если не возражаете, я поделюсь с Вашим Высочеством некоторыми соображениями по поводу политики и экономики. Начать можем послезавтра.

Король одобрительно кивнул словам герцога, давая понять, что именно этого и желает:

— Думаю, вы быстро найдете общий язык. Кейранн, ты знаешь, что Урман мой лучший друг. И ему ты можешь доверять, как никому другому.

Кей вопросительно взглянул на Шу, и она едва кивнула в ответ. Она прекрасно видела намерения герцога и его отношение к себе и брату. Признаться честно, она не ожидала, что им так повезет — верность Урмана Дарниша королю и искренность его симпатии к детям друга не вызывали ни малейших сомнений.

— Да, Ваше высочество, — Урман улыбнулся Шу, давая понять, что чувствует ее внимание и вовсе не против подробного изучения собственной персоны. — Если интересно, приходите на занятия. А завтра на балу постарайтесь держаться вместе. В случае если хоть что-то или кто-то покажется вам подозрительным, пожалуйста, без ложной скромности, сразу обращайтесь ко мне или к Фломам. Кстати, что вы думаете о том, чтобы Бертран Флом не возвращался в Сойку, а остался с вами?

— Я ему доверяю, — отозвался Кей. — С полковником даже среди всех ужасов, что вы тут наобещали, мне будет спокойнее.

— Шу, а ты что скажешь?

— Бертран — то, что надо. И ещё Эрке Ахшеддин. Хорошо бы Светлый всегда был поблизости от Кея. Кстати, позвольте спросить: кто-нибудь проверял комнаты Кея и Закерима на предмет сюрпризов от Темного?

— Некому. Магистр Рональд выжил из Суарда всех более или менее стоящих магов, а тем, что остались, я не доверю и тараканов морить. Эрке — тот молодой человек, что привозил донесения от Бертрана?

— Да, отец, это он. И я бы хотел, чтобы лейтенант Ахшедин сопровождал меня. — Кей благодарно кивнул сестре.

— Что ж, хоть что-то приятное. Ему можно доверять, по-твоему? — обратился Мардук к дочери.

— Конечно. Светлый с Темным не споется и не предаст, — ответила Шу. — Я хочу сегодня же посмотреть комнаты Кея, вместе с Ахшеддином. — Шу искренне улыбнулась Дарнишу. — Ваше Сиятельство, надеюсь, не против тоже обойтись без лишних церемоний?

Герцог прижал руку к сердцу:

— Все, что только пожелаете, прекрасная Шу!

И обернулся к королю.

— Ты был прав, Мардук. Я бы поостерегся связываться с Её Высочеством, и тем паче, замышлять против Его Высочества! Как хищно горят её глаза! — Урман довольно рассмеялся. — Ваше Высочество, если вам надоест быть принцессой и жить в столь опасном и зловещем месте, по недоразумению называемом Королевским дворцом, я с удовольствием возьму вас в компаньоны, отвечать за безопасность. Уверен, что за год-другой вы разгоните не только пиратов и воров, но и акулы побоятся приближаться к нашим кораблям!

Он шутливо поклонился Шу.

— Заманчивое предложение, герцог. Я подумаю, если вы предложите тридцать процентов прибыли. — Шу улыбнулась Дарнишу. — Но не сегодня. Отец, я понимаю, у вас много забот, и вы не видели кладовку, в которую меня поселили. Но вы велите выделить другие покои? Те, которые мне понравятся?

— Разумеется. Любые. Если только там не живет Ристана или магистр Бастерхази.

— Нет. Они пустые. Так вы обещаете?

— Что-то мне подсказывает, что тут есть какой-то подвох. А, Урман?

— Мне кажется, Ее Высочество достаточно благоразумна и знает, что просит. Лучше соглашайся сразу. Всё равно ведь уговорит. — Урман с удовольствием подыгрывал Шу.

— Хорошо, я распоряжусь. — Мардук улыбнулся. — Где ты хочешь жить, Шу?

— Благодарю вас, отец. В Закатной Башне. И не беспокойтесь, я уже велела Распорядителю всё подготовить. — Шу похлопала ресницами и улыбнулась в ответ.

— Ваше Высочество, двадцать пять процентов — и по рукам! — герцог от души забавлялся.

— Вы уже спелись? Шу, не доверяй этому пройдохе, требуй сразу половину! — Мардук включился в веселье.

— Ну, раз Ваше Величество настаивает… Герцог, как будущему родственнику, так и быть, пойду навстречу. Сорок девять!

Шу смеялась и радовалась неожиданному взаимопониманию. И заодно присматривалась: какова доля шутки в шутке Дарниша? Может, и правда удастся с его помощью улучшить тяжелое финансовое положение? Если с магами в городе туго, даже недоучка вроде неё сможет неплохо подзаработать. Живя в Сойке, Шу привыкла в серьезных вопросах вроде финансов полагаться только на себя, и прием, оказанный во дворце, не располагал к изменению сложившегося мнения.

— Да, Ваше Величество! В счет будущих прибылей, не откажите в некоторой толике монет — я заказала новое платье к завтрашнему балу. И мне нужны драгоценности, лучше сапфиры. Можно те, что у вас в сейфе. — Шу предпочитала ковать железо, пока горячо.

— Зачем, Шу? Неужели среди той груды нарядов, что приготовили к твоему приезду, тебе ничего не понравилось? — король неодобрительно покосился на бриджи от охотничьего костюма, надетые на дочери. — Там есть прекрасное бальное платье, я его видел. К нему подойдет жемчуг.

— Простите, отец, но то платье… оно испортилось. В нем нельзя идти. У меня будет другое.

— Ваше Высочество, простите, но как вы успели заказать себе платье? Где вы нашли портного в день перед балом? — спросил Урман.

— А, мимо проходила портниха Ристаны… я и подумала, что платье мне не помешает. Так вы дадите мне сапфиры и денег на платье, отец?

Мардук был доволен. И сын, и дочь показали себя истинно королевскими отпрысками. Шу так непринужденно и нахально требовала желаемое, что отвязаться он неё не представлялось простым делом. Да и почему бы не порадовать дочь? А склочный и вредный характер — обязательная принадлежность всякой уважающей себя принцессы. Тем более колдуньи…

Грустно, что дочь не Светлая. Ее будут бояться, и совершенно точно не будут любить. И придется покрывать её проделки, даже судя по донесениям лояльного к детям Бертрана, не особо приятные и безобидные. Чего стоят только «по неустановленной причине умершие разбойники, числом семеро, державшие в страхе окрестные деревни. Предположительно, Её Высочество, выйдя в лес на прогулку, случайно наткнулась на их стоянку, не застав душегубов в живых. Тирис Бродерик при осмотре тел и места происшествия высказал предположение, что разбойники скончались от разрыва сердца, возможно, встретив обитающего поблизости мантикора». Да уж, мантикора! Зато есть вероятность, что Шу удастся оградить Кейранна от происков Темного. Это стоит всех неприятностей, которые — можно ставить корону против медного динга! — устроит юная принцесса.

— Ладно. Сегодня пришлю тебе кошель, завтра ожерелье, — король ласково посмотрел на дочь. — Ещё что-нибудь?

— Спасибо.

Возможность не тратить собственные скромные накопления обрадовала Шу. Похоже, жизнь во дворце не так плоха. Еще бы избавиться от навязчивого привкуса Темной магии…

Шу огляделась в поисках источника раздражения.

— Вы не могли бы выкинуть это? — Она указала на фарфорового кентавра, украшавшего письменный стол Мардука.

— Чем он тебе не угодил?

— Морда гадкая.

— И правда. Как я раньше не замечал? — усмехнулся монарх, подмигивая Дарнишу.

— Действительно, Ваше Высочество. На редкость уродливая вещица!

Урман подошел к столу, взял статуэтку в руки. Вопросительно посмотрел на Шу, на камин — Шу кивнула в ответ. Герцог с размаху бросил статуэтку в камин, так, что она раскололась на мелкие куски, выпустив быстро рассевшееся облачко лиловых искр.

— Может, Вашему Высочеству какая ваза не по вкусу? Или вот подсвечник?

— Ну что вы, герцог! У Его Величества отменный вкус… вот если только в соседней комнате посмотреть… Отец, вы не покажете мне свои покои?

— Не сегодня, Шу. Сначала комнаты Кея. И вам с братом надо отдохнуть, — король кивнул на Кея, еле удерживающего глаза открытыми. — Урман вас проводит.

У дверей королевского кабинета рассматривал росписи на потолке лейтенант лейб-гвардии. При появлении герцога, Кея и Шу он оживился.

— Герцог Дарниш, позвольте Вам представить лейтенанта Эрке Ахшедина, — Кей устало улыбнулся. — Ты не дашь мне заблудиться, Эрке. Идемте, герцог.

Принц пропустил лейтенанта вперёд.

— Ваше Высочество! — Эрке поманил принцессу поближе. — Мне кажется, или Ваше Высочество тоже направляется в комнаты Его Высочества? Изумительный интерьер, вам понравится. — Эрке понизил голос до шепота. — Я нашел там кое-что интересное.

— Да, устроился ты, братик неплохо! — Шу первым делом переворошила шелковую постель под зеленым вышитым балдахином и разодрала одну из подушек. — Эта лишняя. Эрке, отдай слугам и вели сжечь это уродство. Или нет, давай сюда, слуги не виноваты.

Дарниш с интересом наблюдал за принцессой, похожей на взявшую след гончую. Сначала она будто принюхивалась, прикрыв глаза, затем вытащила из разных углов, шкафов, полок полдюжины разнообразных предметов и сложила на пол у двери. Когда он протянул руку рассмотреть поближе желтый стеклянный флакон, она сердито шикнула:

— Не трогайте! Это надо сжечь, и подальше отсюда.

— Я вижу, у Ваших Высочест всё в порядке. Позвольте откланяться.

— До завтра, герцог, — устало улыбнулась Шу.

Кей только молча кивнул, уже не в силах разговаривать. Он улегся на кровать прямо в одежде, предоставив сестре распоряжаться самостоятельно.

Морща носик, принцесса сгребла подозрительную всячину в дранную наволочку и вручила лейтенанту.

— Эрке, сожги это сам. А где камердинер Кея? И позови пожалуйста Баль.

— Сейчас. Кей, спокойной ночи.

— Кей, я воспользуюсь твоей ванной, не возражаешь?

— Можешь даже съесть мой ужин. Если честно, я уже сплю, — пробормотал Кей и в подтверждение своих слов зевнул.

Шу наконец залезла в ванну. Блаженно потягиваясь в ароматной пене, она торжественно пообещала себе, что испортит Распорядителю Королевских Покоев сон и аппетит, но не отстанет, пока не получит такую же.

Глава 9. Закатная Башня

235 год. Первый день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

— Долой захватчиков и оккупантов! Бей вражью силу! — визг ненаглядного братца и смачный удар подушкой разбудил Шу, вчера так и не добравшуюся до своей комнаты. — Прогоним орков за горы! Не дадим в обиду братьев гномов!

— Ррры! Орк бить не сметь! Орк кусаться больно! — Подушка полетела обратно. — Орк поймать мальчишка! Моя твоя мочить ванна!

— Ай-ай-ай! Шу, не щекочись! Уй!

— Ага, попался, маленький человек! Орк голодный! Орк страшный! Уй! Так не честно!

— Так тебе! А вот ещё!

По всей комнате летали пух и перья, на роскошной кровати скакали и швырялись подушками два всклокоченных гоблина в пижамах.

— В атаку! Империя побеждает!

— Бей трусливый человечек! Орк сильный! Орк с дубиной!

— Долой краснорожих!

— В котёл коротышек!

Обе царственные особы дружно повалились, хохоча и дрыгая ногами.

— А вот сейчас как укушу вредину! Разбудил ужас гор на свою голову!

Последняя целая подушка благополучно скончалась, стукнув наследника по спине и выпустив в полет ещё одно облако пуха. Хихикая, чихая и отплевываясь, Его Высочество побежал спасаться в ванную.

— У-лю-лю! Орки победили! — издала последний боевой клич Шу и заползла обратно под одеяло, хрустя добытым в бою красным яблоком.

Утреннее ласковое солнце заливало комнату расплавленным золотом, подобно бабочкам в саду кружили в воздухе перья, приземляясь на спутанные косы… яблоко оказалось сладким…

— Жизнь прекрасна и удивительна! — Шу потянулась и запустила огрызком в открытое окно. — Кей, я ушла к себе!

Шу постучала в дверь, за которой слышался шум воды и бодрое ту-ру-румканье. Видимо, принц решил считать позорное бегство успешным тактическим маневром и засчитал поражение оркам.

Принцесса влезла в заботливо оставленную Балустой с вечера одежду, по возможности вычесала пух из волос и отправилась на разведку. Для начала она решила проверить, не пора ли напомнить о себе сишеру Вонючке, и двинулась на третий этаж, к Закатной Башне.

Похоже, лицемерный старикашка проникся вчерашним представлением — внимание, уважаемая публика, сегодня на арене дикая, кошмарная, недрессированная принцесса! Слабонервных просим удалиться! — и не жаждал продолжения. В конце коридора пыль стояла столбом, двери нараспашку, и стайка служанок старательно терла, мыла, драила, снимала с мебели чехлы и выметала засохших мух под чутким руководством давешнего помощника распорядителя.

— Доброе утро! — радостно поздоровалась Шу.

Щуплый и прилизанный начальник поломоек нервно схватился за грудь, служанки подпрыгнули.

— Ну-ка, что вы тут натворили?

— Доброе утро, Ваше Высочество!

Бедный помощник не знал, куда деваться и что делать, и покорно плелся за принцессой.

— Здесь пыльно, Ваше Высочество! Осторожно, Ваше Высочество! Куда же вы, Ваше Высочество!

Высочество, сморщив от пыли любопытный носик, осматривало нижнюю комнату башни.

Увиденное в проходной комнате Шу понравилось. Примерно восемь на десять саженей, напротив дверей большое окно от пола до потолка, ещё одно справа, скошенный правый дальний угол с раздвижной витражной дверью — за ней сама башня. Нижняя круглая комната, в середине от пола до потолка пустая птичья клетка, саженей двух в поперечнике.

— Та-ак. Наше Высочество изволит здесь гостиную. Спинет уже есть, вместо птичек сделайте аквариум. А что? Не чирикает, не пахнет, нервы успокаивает… — Шу размышляла вслух. — Если бы ещё крохотную такую акулу поселить, жаль, маловато места, не выживет. Ну, тогда скатов пару — они в темноте светятся. Ещё стол обеденный, круглый.

Оглядев и ощупав все, что нашлось интересного внизу, Шу направилась к лестнице — справа вдоль стены. Проверив надежность деревянных ступеней ножкой, она побежала наверх, не обращая внимания на пыхтение прислужника.

— Здесь что, стражники жили? Какой бардак! Все убрать! — Шу отдавала распоряжения тащившемуся вслед помощнику распорядителя. — Будет кабинет. Вот этот закуток — это что? Ванная? Переделать. Стенки из матового стекла, с витражами, дверь раздвижную, как внизу. Записывайте, записывайте, шер помощник! Внешнюю стену янтарным мрамором, ванну из него же.

— Ваше Высочество, но как же… в Суарде…

— Нет? Закажите у гномов, у них всё есть.

— Простите, Ваше Высочество, но…

— Что? Это вы мне?

— Э… Будет исполнено, Ваше Высочество.

— Ладно, неделю вам дам. Итак, кабинет. Стены до половины не очень тёмным деревом, сверху шелком, лучше в полоску. Цвет подберите под мрамор. Камин оставьте, как есть — довольно его почистить. Книжные шкафы, штук пять, до потолка. Письменный стол, конторку, пару пюпитров. Кресел штуки четыре, большую кушетку к южной стене, между окнами, и шкуры медвежьи — на кресла, кушетку и перед камином. И ковры на весь пол — ненавижу холодный камень! Нет, лучше дерево — паркет, и ковров пару. И клавесин поставьте.

Озадачив Помощника Распорядителя, Шу укоризненно покачала головой и небрежно махнула рукой. Повинуясь ей, распахнулись настежь все четыре окна, образовавшийся в центре комнаты вихрь поднял толстый слой пыли и вылетел в западное окно. К удивлению слуги, вместе с пылью исчезла и вся старая мебель, оставив комнату в первозданной чистоте.

— Фи. Как можно довести помещение до такого состояния?

Не оборачиваясь, принцесса полезла по винтовой лестнице на третий этаж.

— Ну-ка, что тут…

Взгляду Шу предстали две кровати поменьше, одна побольше, игрушки…

— Похоже, детская… ну, без детской обойдусь, будет спальня. Сделайте в лавандовых тонах, розовое и красное дерево, ванную как в кабинете. И лестницу оградите в стекло, не люблю, когда дует.

— Слушаюсь, Ваше Высочество.

— Сколько ещё этажей?

— Один, Ваше Высочество.

— Один? Отлично.

Добежав почти до середины лестницы, принцесса обернулась на пыхтенье за спиной.

— Куда?

— Так, Ваше Высоче…

— Не сметь! — прервала его принцесса на полуслове. — Идите, займитесь, наконец, делом.

Шу поднялась на последний этаж, оставив озабоченного помощника распорядителя хвататься за голову и срывать досаду на служанках.

«Да, понятно, почему здесь никто не живет. До сих пор запах озона и искры в волосах. Ах, как приятно… дивное место!»

Комната наверху, бывшая спальня королевы Фрины, очаровала Шу.

«Мурашки по коже и будто ветер поет… свежесть, даже холод… шум дождя… разве сегодня идет дождь?.. или не сегодня?.. кто здесь?.. почему такой холодный ветер?.. куда несет меня?»

Давние, смутные воспоминания, забытые образы нахлынули на неё. Суета вокруг, она сидит на полу под окном, свистит ветер, дождь залетает сквозь приоткрытую раму. Кто-то ходит по комнате, напряженные голоса… Мама стонет на кровати, ей больно. Тревога, волнение… и ожидание — сейчас случится что-то… хорошее?

Крохотный комочек новой жизни приближается из-за границы мира, и он знает, что Шу здесь, что она ждет… и она зовет — братик, скорее! Но что-то не пускает, выталкивает его обратно за грань, треплет и пытается оборвать тоненькую ниточку нежности, протянувшуюся между ним и сестрой…

Кто-то страшный, кто-то тёмный ненавидит тебя, малыш… Ты растерян, ты боишься? Не надо бояться. Скорее, братик! Я помогу тебе… И дождь поможет, и ветер — слушай, как поет, как зовет ветер! Смотри, как он разметает враждебные руки, как рвет чужую, опасную волю, смотри, как молнии сжигают ненависть и боль на твоем пути! Я люблю тебя, маленький человечек, ты нужен мне! Если ты не придешь — кто будет любить меня? Никто не помешает нам! Слушай дождь, и слушай мой голос, и слушай голос грозы — я призываю тебя! И пусть сгинет всё, что противится! И чужая, злая сила станет моей — я забираю её! Пусть боятся, пусть плачут недобрые и ненужные! Эти тьма и буря — мои! Этот гром и тучи — мои! Пусть ветер уносит, пусть ледяные струи гасят все огни, кроме твоего, братик! Кричи, новорожденный человечек, я с тобой, ничего не страшись, мы теперь вдвоем, и нам никто больше не помешает…

Шу сидела там же, под окном, дрожа от переполняющей её, бурлящей и клокочущей энергии. Хотелось смеяться и танцевать, слезы жгли искусанные губы… воздух сгустился вокруг и клубился лиловым звоном и колючим сиянием…

Вот оно, её место. Как говорил гном? Мощь мага, нашедшего место рождения своей силы, возрастает многократно. Она нашла. Добрые боги, как это оказалось просто! Она сделает здесь волшебный круг, и лабораторию, и вообще будет здесь жить! Надо сказать Берриу, он поможет. Он, наверное, знает, как… и в библиотеку, срочно в библиотеку. Там точно есть что-нибудь на эту тему…

Голова Шу кружилась, мысли неслись хороводом, и казалось, что она взлетает…

— Шу! Что с тобой, Шу? — Балуста трясла её за плечи. — Проснись, Шу! Ты что, пьяна?

Принцесса с трудом сфокусировала взгляд.

— Балуста? — вместо голоса из горла вылезло скрипучее сипение. — Я хочу пить… Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашла?

— Идем, Шу. Осторожно, лестница. Идем-ка к Берри, он приведет тебя в чувство. Кто же засыпает в таком месте? Тут всё искрит и вибрирует! — Баль заглянула Шу в глаза. — Это что, твое? Ну, ничего себе! Идем, идем.

Зеленоглазая дева с трудом стащила полубессознательную подругу вниз, зашипела на некстати подвернувшегося любопытного помощника распорядителя, и хотела уже послать его за Сомином, как в комнату влетел запыхавшийся Ахшедин.

— Баль, хвала Светлой, ты здесь! — Паника в глазах лейтенанта постепенно утихала. — Что Её Высочество натворила на сей раз? Почему не видно пожара? Надеюсь, все живы? — Эрке подозрительно оглядел комнату и задрал голову наверх. — Каких демонов она разбудила?

— Хорош болтать, Эрке, — эльфийка многозначительно тряхнула косичками в сторону навостривших уши слуг. — Все в порядке. Лучше проводи-ка Её Высочество в апартаменты.

Балуста обернулась к помощнику распорядителя.

— Эй, сишер старший помощник младшего дворника! Скажите тирису Бродерику, чтобы явился в покои Её Высочества. Закройте рот, и поживее шевелите конечностями!

Шиера Ахшеддин грозно топнула на застывшего в неразрешимом противоречии между отчаянным страхом и не менее отчаянным любопытством прислужника. Тот от неожиданности клацнул зубами и споткнулся, выбегая за дверь.

— Шу? Ты как, сама дойдешь?

Принцесса перевела на подругу затуманенный взор и светло улыбнулась.

— Куда? Зачем? — С ориентацией на местности у неё явно возникли проблемы.

— Шу, идем со мной. — Эрке приобнял ее за талию и мягко поволок к выходу. — Тебе нужно к Берри, пойдем.

— Да, к Берри… Он научит меня делать круг…

Шу послушно вышла через заботливо распахнутую Балустой дверь, не обращая внимания ни на что вокруг и передвигаясь со скоростью хромой улитки.

— Баль, ты думаешь то же, что и я?

— Ага. Не отвлекайся.

Эрке подхватил Шу на руки и почти побежал по коридору.

* * *

Шу крупно повезло, что этим утром у магистра Рональда оказались важные дела в городе, и он не успел, заметив возмущение магических потоков над Западной башней, вовремя попасть во дворец и застать колдунью-недоучку тёпленькой. Бросив коня у бокового входа, маг ворвался в переднюю комнату Башенных покоев, но Шуалейды уже там не было.

Рональд взбежал на второй этаж, хотел подняться выше, но взбесившаяся магия башни противилась. Сумрак искрился, обжигал холодом, колол и кусал голубыми молниями. Туманные завихрения путались в ногах и спихивали вниз, мокрым ветром лезли в глаза, скрипели и трещали: Чужая стихия, чужое место! Не лезь!

— Дольми, леин`алеу, куштема дари… — нежно шептал маг на ире-аль, успокаивая рвущиеся потоки, поглаживая их собственной магией, словно домашнюю кошку. — Прими меня, подчинись…

Маг настойчиво шел вверх по лестнице, не обращая внимания на боль ожогов. Но несмотря на увещевания, Сумрак вырывался, отталкивал, словно строптивая девственница.

— Ты всё равно поддашься… никуда не денешься, ведьмино отродье! — разозлился Рональд. С его рук сорвались струи багряно-черного пламени, продавливая, разрывая и сминая сизый туман. — Ты — мой!

Оставался последний виток лестницы. Синий ветер выл и стонал, вынужденный отступать с его пути… Рональд продирался сквозь густой холодный кисель — тяжело, медленно — но вдруг уперся в неожиданную преграду.

— Какого дбысса?

Гудящий темный огонь срывался с его рук, пытаясь пробить препятствие, но лишь расползся кляксами по невидимой поверхности. Вода? Разум? Жизнь? Воздух? Странная субстанция не походила ни одну стихию. Ярость Темного сметала все вокруг, рвала на клочья сам воздух. Но он не мог ступить дальше ни шагу.

— Все… — шепнул туман. — Пришел…

Туман на миг отхлынул, явив взгляду мага идеально пустую комнату. Откуда-то сверху послышался детский смех — знакомый до дрожи.

Рональд замер на миг в растерянности, оглядываясь. Ослабил давление — ну же, атакуй… но Сумрак тоже замер, опасный и непредсказуемый.

— Кто тут? Не надейся, что остановишь меня! — рыкнул Рональд, резко усиливая натиск. Тщетно.

— Ты опоздал, Рональд… — пропел неподатливый сизый туман, обвившись вокруг него, лаская и мешая дышать. — Ведьмино отродье? Да, моё отродье! И не тебе тянуть руки к этому ветру.

Струи магии сплелись в мерцающий женский силуэт.

— А, ведьма! Уйди, Зефрида, не мешай!

Рональд направил на ведьму поток траурного огня… прошедший насквозь.

Проклятая ведьма, как она смогла?..

Магистр ослабил нажим — все равно испытанные средства не действовали. Вгляделся: чем она отличается? Как сладить с ней?

Мертвая ведьма, издевательски улыбаясь, кружилась и танцевала вокруг него, вызывая тошноту.

— Попробуй, Рональд, — усмехнулась она. — Но без меня тебе будет скучно…

— А тебе не скучно тут одной? Позови в гости, — Рональд спрятал агрессивные потоки и улыбнулся — с искренним интересом и уважением. — Нам найдется, о чем побеседовать.

— Позвала мышка кошку, — пропела Зефрида. — Убирайся, Темный. Нам не о чем говорить.

— Почему же. Поговорим о твоей дочери, Фрида. Ты заботишься о ней — так отдай ее мне в ученицы. Что она сможет одна? Даже с Источником девочка слишком слаба. А против нее — не я. Против нее принц Империи и Великий Паук. Думаешь, что они сделают с Шуалейдой, когда доберутся?

— Старая песня, Темный. Мне ли не знать, во что превращаются твои ученики.

— Не веришь? Зря. Я женюсь на ней, она родит детей. Никто не даст ей большего — и, не сомневайся, она будет довольна.

— Женишься? — призрак засмеялся, все тем же детским, ледяным смехом, и рассыпался на дюжину маленьких фигурок. — Ты шутник, Рональд! И чем же? Тебя на мышке жениться не хватит… Опозоришься в первую же ночь!

Призрачные фигурки разделились на парочки в недвусмысленных позах, демонстрируя Рональду, как именно он опозорится.

— Багдыр`ца! — С Рональда мигом слетела вежливость. — Она все равно будет моя!

Он позволил ярости разгореться алым и черным, направил ее на преграду…

— О, как ты хорош в гневе, можно подумать — передо мной мужчина! — захохотал призрак. — А знаешь, почему я назвала ее Шу? Шшшшу… — зашипели капли воды, гася огонь.

Синие, белые и сиреневые потоки Источника завертелись бешеным смерчем, вонзились ледяными иглами, раздирая защитные оболочки, грозя добраться до надежно упрятанной сути…

— Моя Шу, дитя Сумрака и грозы, — загудел зарождающийся ураган, пробираясь в разум. — Буря и гром, ветер и дождь её братья. Ты всего лишь Тёмный, тебе не понять живущих на грани, между Тьмою и Радостью, между Ненавистью и Любовью, между Жаждой и Светом. Прислушайся, Темный, к шуршанию и шелесту листьев, слушшай! — Свист ветра завораживал, кружил голову. — Шепот близящегося ужаса, слушшай! Шорох полссущей ссмеи, слушшай! Сстрах колышшетсся в тишшине, сслушшшай! Это Шшшу!

Резкий порыв вымораживающего ветра сорвал с Рональда магическую оболочку, оставив нагим и бессильным, сбил с ног — и он покатился вниз, цепляясь за ступеньки и безуспешно уворачиваясь от жалящих синих разрядов и хлещущих по лицу клочьев тумана.

— Убью! — зашипел Рональд, вскакивая на ноги и разбивая скорлупу последних, неприкосновенных запасов силы.

Воздух вокруг него запылал, паркет под ногами начал тлеть и дымиться.

— Не суйссся! — дунуло морозом сверху.

— Клянусь Хиссом, я не отступлюсь! — выдохнул Рональд, обрушивая на призрака собранные в копье остатки магии.

— Ой, мышка, боюсь! — смех призрака посыпался на него вместе с кусками штукатурки и обломками мебели. Мерзкий, щекотный, издевательский.

— Не думай, ведьма, что отделалась от меня, — шипел Рональд под нос, отступая под защитой слабенького, из последних сил, заклинания невидимости к себе в Рассветную башню. — Хисс заберет тебя, а я заберу твою дочь. И вы обе еще пожалеете…

* * *

Перед глазами плыли разноцветные пятна — щекотали и щипались, словно стайка рыбок, булькали и хихикали, прыгали и строили рожицы… холодные и горячие, кислые и сладкие, ласковые и острые потоки магии несли ее в неведомые дали, и Шу радостно смеялась новой игре…

— Шу? Эй, ты слышишь? — говорящее якро-зеленое пятно подплыло к самому лицу и брызнуло ледяной водой.

— Ай! Что? — Шу открыла глаза, потрясла головой. — Что случилось, Баль?

— Это я у тебя хочу спросить.

— А… я не знаю, — счастливо улыбнулась Шу, снова погружаясь в чудесный разноцветный мир.

— Шу, да проснись же!

Одновременно с голосом Баль в сказку ворвался черный злой ветер, горячим дыханием самума смел золотых рыбок. Он рвал и терзал обнявшие Шу потоки, жег лиловыми всполохами и слизывал огненными языками перья с волшебных крыльев. Шу отталкивала жадные щупальца, металась в поисках выхода, но темное пламя окружало, подбиралось все ближе…

— Эрке, помоги же! — где-то далеко, под серыми голодными ртами облаков раздался тонкий, отчаянный крик.

— Мое! — засмеялась тьма, опутывая Шу клейкой паутиной.

Шу сопротивлялась изо всех сил, но без толку. Притягивающие ее нити дрожали, гудели, словно сердитые шмели, но не рвались.

— Мое… — рыкнуло совсем близко, дыхнуло иссушающим пламенем.

— …охрани и спаси! — над темными тучами вдруг снежным лучом взвился знакомый голос, ему ответил другой — почти позабытый, родной до слез: — Шу, девочка моя!

Паутина затрещала, разорвалась, хлестнула напоследок, обжигая ядом, и магический водоворот выпустил Шу. Она очнулась, дрожащая и заплаканная, совершенно без сил. Распахнула глаза, пытаясь понять: где она, что она? Перед глазами все еще мелькали пятна и светился голубоватым женский силуэт.

— Мама?.. — прошептала Шу недоверчиво. — Спасибо, мама…

Но ответа не последовало. Призрачный силуэт растворился в солнечном свете, цветные пятна превратились в лица друзей.

— Как ты, Шу? — Баль заглядывала ей в лицо, гладила по рукам: ее ладони казались горячими.

— От… отвратительно, — прохрипела Шу. Голос не слушался, горло саднило, голова болела и кружилась. — Я что, кричала?

Баль кивнула и натужно улыбнулась:

— Распугала всех придворных на лигу вокруг.

— Лучше бы… — Шу запнулась, вспомнив осьминожьи присоски и разинутые рты. — Светлая, зачем я туда пошла? Зачем мы вообще сюда приехали? Не проще было утопиться под Сойкой? Проклятье…

— Злится — жить будет, — усмехнулся бледный до зелени Эрке, подсовывая Шу стакан с водой. — Давай, рассказывай.

— Рассказывать? — истерично хихикнула Шу. — Оно меня почти сожрало. Дура. Самонадеянная дура.

Она отпила воды, наслаждаясь прохладой в ободранном горле и стараясь не шевелить головой.

— Тебя не подменили? — Баль пощупала Шу лоб. — Лихорадки нет…

— Сейчас будет нам всем лихорадка, — вздохнул Эрке. — Тебе за сообразительность, нам — что не уследили. Берри голову оторвет и правильно сделает.

— Пусть, — поморщилась Шу. — Все равно…

— Что, болит? — спросил Эрке.

Не дожидаясь ответа, он повел ладонями по глазам Шу, остановил руки на ее висках. Головная боль тут же стала утихать, вымытая потоками прохладной белизны. Тяжесть и жар отступили. Шу расслабилась и открыла глаза: капли пота на густых бровях и на висках, воспаленные, с красными прожилками карие глаза, слипшиеся жесткие пряди. Четко обозначились тревожные морщинки у рта и на лбу. Сияющая дымка вокруг Светлого померкла и словно спряталась.

Шу ожгло стыдным румянцем.

— Прости. Нельзя быть такой…

— Хватит страдать, — перебила Баль.

— Во всем есть положительные стороны, — продолжил за женой Эрке, поднимаясь с колен. — Надо только их найти.

Воспоминание о буйстве родной магии защекотало и согрело Шу. Башня ждет, башня готова принять ее как долгожданную хозяйку… надо только подчинить Источник. Легко сказать, подчинить! Грозовая буря в Дремлинских горах казалась по сравнению с мощью Источника лодочкой из коры против флагмана Имперского флота.

— Не надо, — тихо попросила Баль. — Не трогай пока.

Вздрогнув, Шу отвела вновь поднявшиеся завихрения Сумрака от подруги: насмешливые боги одарили эльфов не только магией природы, но и неприятием магии разума. Балусте неприятны были даже мелкие иллюзии, не говоря уже о взбаламученных потоках лиловой энергии. Сильное ментальное воздействие вызывало у эльфийки отчаянную головную боль, до рвоты, но никогда не достигало цели.

— Найдем. В конце концов, это шанс остаться в живых, — через силу улыбнулась Шу. — Не может быть, чтобы не было способа приручить Источник…

Она вспомнила давнишнюю лекцию Берри, где он упоминал нескольких магов — очень сильных магов — овладевших энергией источника. Правда, погибших и сошедших с ума было много больше…

«…упоение силой приводит к помешательству. Представь себе лист на ветру. Нет, перышко в урагане. Но не безобидное перышко, а острие атаки — средоточие неуправляемой стихии. Вон, посмотри, — Берри указал через окно на высокую скалу причудливой формы, в полулиге от берега. — Семьсот лет назад мыс Фалли продолжался до острова Глухого Боцмана, а не обрывался здесь, под Сойкой. Крепость устояла только потому, что сама накрепко связана со стихиями — и не противится магии, а впитывает ее. А ведь тот юноша был довольно слаб. Он всего лишь хотел стать заклинателем ветров. Но стихии безразличны желания человека — она слепа и не любит насилия. Мальчик не сумел обуздать энергию земли, но нарушил баланс и открыл ей путь вовне.

Источник не зря называют точкой концентрации: место рождения силы ставит мага перед самим собой. Мало кто из людей способен посмотреть себе самому в глаза и не сойти с ума, не утонуть в иллюзиях, не подчиниться собственным желаниям…»

Иллюзии, сумасшествие…

Шу поежилась и взглянула на Эрке с Балустой. Они, как и всегда, готовы были идти с ней куда угодно и защищать ее хоть от Темного, хоть от Светлого, хоть от нее самой. Они могли бы вместо Суарда отправиться в Удолье, искать отца Балусты, или в Бресконь, на родину Эрке. Но в этот раз никто, даже Светлый Ахшеддин, ей не поможет.

— Способ всегда есть, — кивнула Баль. — Где этот Берри?

Шу хотела переспросить, с какой стати ему приходить, как дверь отворилась, пропустив груду книг на коротеньких ножках. Стопка фолиантов высотой с Шу покряхтела и приземлилась на стол.

— Ну-с… все же Ваше Высочество не удержались! — из-за горы томов показалась ухоженная русая борода, заплетенная в сложную косу с бусинами, а за ней и сам гном. — Разумеется, напоминать Вашему Высочеству об обещании вести себя осторожно смысла нет.

Сердитый тирис Бродерик выглядел невероятно комично. Коренастый до квадратности, длиннорукий, наряженных в изумрудный камзол с золотым кантом, ростом всего лишь по плечо Шу, гном наступал на нее и шевелил мохнатыми бровями. Но забавным Берри мог бы показаться только тому, кто не знал его близко — и ни разу не видел на утренней разминке в Сойке, где гном запросто разделывал на котлеты ветеранов гвардии.

Шу молчала в ответ на упреки. Возражения так и рвались с языка, по старой привычке. Но она слишком хорошо понимала, что сегодняшнее происшествие ничего общего не имеет с детскими шалостями.

— Ладно, — увидев искреннее раскаяние Шу, а может, посочувствовав ее бледному виду, гном смилостивился. — Я рад, что Вашему Высочеству повезло. Нам всем повезло.

Взгляд Шу притягивали книги — незнакомые тома, бликующие всеми цветами спектра. Не может быть, чтобы Берри принес их просто так! Наверняка там есть рецепт…

Гном обвел компанию магов сочувственным взором.

— Ваше Высочество помнит, что я говорил о линзах?

— Помнит, — кивнула Шу и с надеждой посмотрела на ученого наставника. — Но вы не говорили, как можно обуздать Источник.

— И не скажу, Ваше Высочество. Увы. — Гном покачал головой, взял в руки верхнюю книгу их стопки, повертел и положил обратно. — Не существует трудов магов, прошедших сквозь линзу.

— Как? — вскинулась Шу. Посмотрела на гнома, на фолианты, снова на гнома. — А что тогда…

— Это все труды или их учеников, или посторонних исследователей. Но и тут есть много интересного. Не уверен только, что полезного, — вздохнул гном. — Если послушать, что говорили сами магистры, то нет ничего проще, чем договориться с точкой преломления. Но, как видите, они не могут договориться даже между собой, как назвать явление. Более того, кто-то утверждает, что это не явление, а существо, или — сущность, пространство, концепт, постулат, путь…. Сколько магов, столько и мнений. Совершенно невозможные условия для систематизации и прогнозирования!

— Но, Берри… — теперь уже Шу смотрела на дюжину томов с ужасом. — Может быть, мне не стоит пока лезть…

Она замолчала, не окончив: слишком неправильно прозвучали слова. Как детская мольба о незаходящем солнце, чтобы не оставаться в страшной темноте.

— Читайте, Ваше Высочество. И помните: ни одна книга не даст вам точного рецепта, только направление. Вам придется все изобретать самой.

Шу обреченно кивала, не отрывая взора от томов.

— Но могу обрадовать вас, — подсластил микстуру гном. — Все маги, подчинившие Источник, сходятся в одном. Они и до ритуала были изрядно ненормальными. Примерно как Ваше Высочество.

Тирис Бродерик подмигнул опешившей принцессе и, отвесив поклон, покинул комнату. Лишь когда за ним закрылась дверь, маги опомнились.

— О боги, — всполошилась Баль. — Ведь сегодня бал! И… Темный…

— Тише, Белочка, — Эрке, по обыкновению, был островком спокойствия. — Если магистру Рональду пришло в голову нас убить, мы все равно ничего не сделаем. Но, согласись, он мог провернуть это, не дожидаясь сегодняшнего утра. И ничего бы ему за это не было: к приезду Дукриста следы бы смешались настолько, что ничего не разобрать.

Теперь Шу смотрела на Светлого, как на сумасшедшего: вот так ровно, почти безразлично, говорить о…

— Какого ширхаба ты молчал?!

— А какой смысл об этом говорить, Шу? — Эрке пожал плечами. — Мы живы, не так ли? Значит, или магистр Рональд не принимает тебя всерьез, или у него на тебя другие планы.

— Эрке, перестань уже, — возмутилась Балуста. — Послушать тебя, так надо сложить лапки, идти в Рассветную башню и ложиться на алтарь.

— Все! Хватит! — потребовала Шу. — Спасибо, успокоили. Блестящие перспективы, ничего не скажешь. Мы живы только потому, что Темному на нас начхать, или же потому, что не нагуляли достаточно жирка для жаркого. С ума сойти…

Она чувствовала себя рысью в клетке: не убежать, не спрятаться. Только притвориться дохлой и надеяться цапнуть неосторожного сторожа за горло — если поверит.

— Орки тоже думали, что их много! И где они теперь? — зло прошипела она. — Мне плевать, что там себе думает Рональд! Пусть планирует хоть до посинения. Он не получит ничего!

Пол плавно покачнулся и ушел из-под ног, мир окрасился сине-сиреневыми тонами. Родные, уютные потоки магии снова поднимали ее под облака. Но на сей раз — не пьяную девочку, а собранную, целеустремленную ведьму.

— Совсем другое дело, — кивнул Светлый. — Тебе полезно злиться.

— Я думаю, мы зря заказывали платье, — поддержала супруга эльфийка. — Тебе можно идти на бал прямо так, успех обеспечен.

— Ширхабов бал! — опомнилась Шу.

— Твое платье почти готово, осталось померить, — ответила Баль. — Эрке, тебе не надо пойти к Бертрану?

— Или к ширхабу лысому, — усмехнулся Светлый. — Готовьтесь к сражению, мои прекрасные дамы.

Поцеловав на прощанье ручки обеим, Эрке оставил их заниматься нарядами.

Следующие два часа прошли в суете. Клайле с Рутой принесли почти готовые платья, и принялись за окончательную подгонку.

Шу позволяла вертеть себя, втыкать в платье тысячу булавок, и зачарованно смотрела, как девушка в зеркале превращается принцессу. Портнихи носились вокруг них с Балустой, за иголками в их руках невозможно было уследить. Наконец, последние штрихи завершили чудо портновского искусства.

Но Шу не успела опомниться, как очутилась в руках Рут и Балусты. Они пеленали принцессу в пропитанные лосьоном полотенца, дергали за волосы, намазывали чем-то странно пахнущим, заставляли пить травяные настои…

— Может, хватит? Всё равно лучше не будет, — через час запросила пощады Шу.

— Будет! — отрезала Балуста и продолжила втирать в волосы Шу нечто с запахом розмарина.

— Отпустите меня, я устала и есть хочу…

— Осторожно! Не размазывай маску! Расслабься, Шу, и получай удовольствие.

— Ага, удовольствие… к ширхабу лысому такое удовольствие! Какой Тёмный демон это все придумал? Мне щиплет! — Шу сделала попытку содрать с лица мокрые листья.

— Испортишь — будем заново делать! — пригрозила Балуста.

Ещё через час Баль и Рут запихнули измученную Шу в кадку с горячей водой. У бедняжки уже не осталось сил даже капризничать, и она безропотно сносила очередную порцию издевательств. Свежевымытую принцессу Балуста уложила в постель, закутала в одеяло и велела отдыхать до вечера. Шу уснула, едва коснувшись головой подушки, и ей снился Рональд, угрожающий щипчиками для маникюра и пытающийся напоить лосьоном для волос.

Глава 10. Весенний бал

235 год. Первый день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Следуя традиции, маркиз Длинные Уши появился на балу без громких выкриков мажордома, оповещающих публику о прибытии каждого важного гостя. Ему вполне подошло высокое, до полу, раскрытое окно в сад — и, как всегда, его не заметил даже магистр Бастерхази. Зато сам Дукрист мог спокойно наблюдать за происходящим в зале.

Прежде всего его интересовали наследник престола и король.

Монарх — как истинный главнокомандующий — расположился в тылу. Его Величество изволили вести непринужденную беседу с герцогом Чилентом об особенностях Рейлинских фарфоровых статуэток, время от времени окидывая взглядом поле боя, то есть бальный зал.

Как и следовало ожидать, Мардук пустил в ход тяжелую конницу.

Герцог Дарниш ни на шаг не отходил от мальчиков — Закерим Флом, разумеется, сопровождал наследника — не давая клевретам старшей принцессы возможности устроить скандал или поставить принца в глупое положение. Благородный пройдоха прекрасно справлялся: лица гостей, что уже были представлены Его Высочеству и получили свою долю внимания, светились довольством, а приближенные Ристаны, вместо неопытного в дворцовых играх юнца нарвавшиеся на самую зубастую в водах Суардских интриг акулу, обменивались кислыми взглядами. Сам принц держался, как и подобает будущему королю. Все же Мардук не ошибся в выборе наставников — уж чему-чему, а твердости духа и достоинству Фломы мальчика научили.

В нескольких шагах от принца обнаружилась колоритная пара: Светлый в парадном мундире лейтенанта Синей гвардии и полуэльфийка, под шелково-кружевным придворным платьем спрятавшая не меньше четырех кинжалов, отравленных какой-то сложной растительной дрянью. Маркиз с удовольствием бы позаимствовал один из них для изучения — он сам далеко не сразу распознал наличие эльфийской отравы, и подозревал, что после применения она не оставляет следов.

Внешне супруги Ахшеддины — в отчетах агентов они значились среди самых близких к принцу лиц — почти не отличались от остальной публики, разве что все время держались вместе и не танцевали. Взгляды кавалеров частенько останавливались на гибком стане и непривычно рыжих локонах (леди Балуста по случаю бала даже косички расплела), задерживались на шаловливо-пухлых губках, натыкались на сияющие холодом и опасностью зеленые раскосые глаза и, разочарованные, спешили дальше. Тех же смельчаков, что решились бы пригласить на танец экзотически прекрасную леди, быстро и надежно отваживал её спутник — почему-то при взгляде на милого, внешне непримечательного молодого человека у придворных хлыщей тут же улетучивалось желание познакомиться с его женой.

Толику внимания Дайм уделил и Ристане. Её Великолепие собирала дань восторгов и лести, выставив на обозрение гостям точеные плечики и еле прикрытую пышную грудь. Как всегда вызывающе обворожительная, в наимоднейшем оливковом платье и увешанная половиной драгоценностей короны, Ристана держалась королевой. На брата она подчеркнуто не обращала внимания, словно прием был затеян исключительно для неё — забавно было видеть, как гости лавируют между ней и принцем, стараясь угодить обоим, но так, чтобы не вызвать гнев Прекраснейшей.

Но разглядывать ее Дайму было неинтересно. Его внимание притягивала последняя фигура в партии — но далеко не последняя по значимости. Сияние Сумрачной магии в оконной нише, такой же, какую избрал он сам в качестве наблюдательного пункта, щекотало предвкушением интересной игры. Очень интересной! Слухи оказались не преувеличенными. Напротив, принцесса оказалась еще сильнее, чем он ожидал. При хорошем обучении — если выживет рядом с Темным, конечно — Шуалейда вполне дотянет до магистра высшей категории. Категории Дайма шер Дукриста и Рональда шер Бестерхази.

Когда маркиз пришел, ведьмочка пряталась. Теперь же она покинула убежище — давая Дайму возможность себя разглядеть. Едва она вышла из-за легкого магического полога, ее перехватил какой-то самонадеянный юнец и завел беседу. По видимости, далеко не первый: принцесса разозлилась и быстро от него отделалась.

Дайм ухмыльнулся: если бы хлыщ не был слеп, за лигу бы обошел ведьму. Просто чтобы не нарваться на неприятности — но уже поздно. Маги это не те драконы, которых можно безнаказанно дергать за усы.

Спровадив невезучего болвана, Шуалейда направилась к брату. Но не напрямую, а обходя центр зала, чтобы не встречаться с Ристаной. Боится старшей сестры? Все еще боится… И стесняется собственной внешности: рядом с Прекраснейшей любая красавица покажется замарашкой. А Шуалейда — если не видеть ее магию — самая заурядная девица, почти девчонка. Тощая, угловатая, бледная, с высокомерно задранным длинным носом… Но такой странной, изумительно красивой ауры Дайму видеть не доводилось. Мягкие переливы сиреневого, синего и голубого, разбавленные сияющими вкраплениями белого, мерцающие искры и всполохи крохотных молний — и ощущение переплетенных в любовном объятии Света и Тьмы. Магия Грани, манящая и опасная.

Дайму казалось, что она не идет, а танцует на канате, или на лезвии меча, окутанная благоуханием Звенящих Ручьев и смрадом Бездны.

Наваждение.

Маркиз зажмурился на несколько мгновений, стряхивая нечаянный морок.

Эта девочка всего лишь фигура в игре. И единственное, что ему нужно — чтобы она сыграла свою роль. Пусть по-прежнему охраняет брата, благо силой боги её не обделили, и принца она действительно любит. Золотисто-розовые нити, связывающие брата и сестру, видны даже издали.

Встряхнув головой, Дайм открыл глаза и снова посмотрел на Шуалейду. И зашипел с досады — к принцессе направлялся Его Темнейшество собственной персоной, переливаясь багровым, лиловым и черным. Намерения Темного читались и безо всякой магии. Достаточно было посмотреть на лучезарную улыбку, с которой он приветствовал Её Сумрачное Высочество.

* * *

С непривычки у Шу кружилась голова. Скрипки и кларнеты, топот ног по паркету и шорох бесчисленных пышных юбок, гул голосов и звон посуды отдавались в висках. От запаха незнакомых блюд и вин, духов и разгоряченных тел хотелось чихать, а лучше — сбежать на свежий воздух.

В нише у раскрытого окна дышалось несколько легче, прохладный ветерок приносил запахи цветущих деревьев и трав. Спрятаться совсем от гостей Шу не могла себе позволить, но хоть не чувствовать настырных липких прикосновений любопытства и враждебности! Она отгородилась от чужих эмоций завесой магии, наблюдая за красочной суетой в зале.

Аристократическое сборище блестело и сверкало драгоценностями, пестрело яркими красками платьев, кичилось богатством тканей и изысканностью манер. На фоне украшенных цветочными гирляндами стен и увитых сине-золотыми лентами колонн парадного зала Белых Ирисов разодетые дамы казались тропическими птицами, порхающими меж цветов — такими же яркими, шумными и бессмысленными. Кавалеры ничуть от дам не отставали. Расписные шелка, блестящая парча, разноцветный бархат, кружева и позументы, кольца и пряжки… по сравнению с этой пестротой новое платье принцессы казалось весьма сдержанным и бледным.

Повернувшись к окну, Шу кинула взгляд на свое отражение. Незнакомка в стекле загадочно улыбалась, покачивая сложной прической из черных локонов и серебристых ленточек, фамильные сапфиры отблескивали в вырезе платья и в ушах. Покрой серо-бирюзового платья, не такой пышный и вычурный, как у большинства дам, успешно скрадывал угловатость девичьей фигуры, подчеркивая неведомо откуда взявшиеся изящные изгибы. Ещё не женщина, но уже не девочка — та, что смотрела на Шу из-за стекла, вполне походила на принцессу.

Улыбнувшись отражению, она уже собиралась вернуться в зал и найти брата, но столкнулась нос к носу с очередным незнакомым юношей. И тут же вспомнила, что в самом начале бала герцог Дарниш уже представлял ей сына барона Кукса.

— Ваше Высочество, позвольте пригласить вас на танец! — придворный повеса решил щегольнуть перед дружками храбростью.

Учитывая, что Её Высочество сегодня категорически отказывалась танцевать, ломаного медяка не стоил его подвиг. Шу критически оглядела дворянского отпрыска с ног до головы, отметив на редкость пёстрый, зато, видимо, по последней моде костюм, и холеные руки, явно не привыкшие держать ничего тяжелее маникюрной пилочки. Ей страшно надоели бессмысленные приставания подобных типов — Мицу Кукс был уже девятым за вечер, а ведь бал начался лишь немногим более часа назад!

— Благодарю вас, баронет. К сожалению, я сегодня не танцую.

— Ах, неужели, Ваше Высочество! Ваш отказ разбивает мне сердце, — ответил хлыщ, фальшиво погрустнев и прижав руку к сердцу.

Увидев явное облегчение недоросля, Шу разозлилась. Она подпустила в голос немного хищной неги и томно сверкнула сиреневыми искрами из-под ресниц:

— Но вы можете составить мне компанию, я собираюсь прогуляться по парку. Из белой беседки чудесный вид.

Франт заметно побледнел и непроизвольно отступил на полшага.

— Так как, говорите, вас зовут? Мицу? Мне нравится Ваше имя… — Шу положила нежные пальчики с длинными серебристыми ногтями на парчовый рукав жертвы и изобразила самую эффектную улыбку, от которой бедняга чуть не грохнулся в обморок.

— Э… Ваше Высочество… сегодня прохладно… а не принести ли вам лорнейского? — Баронет поспешно затерялся в толпе, напоследок обдав принцессу сладкой волной страха.

Ну, наконец-то… можно надеяться, и дружков отвадит — вон, окружили и выспрашивают.

Шу оглядела зал Белых Ирисов, выискивая брата.

Кей обнаружился поблизости от отцовского трона, почти на другом конце зала. Его Высочество, как и следовало ожидать, опять под чутким присмотром герцога Дарниша беседовал с преисполненными собственной значимости, роскошно разодетыми личностями. Суда по важности поз и надутости физиономий, не менее чем графами и маркизами.

Как утомительна эта политика! Кей, конечно, держится молодцом, и улыбается многозначительно, и поддакивает, где надо, и кивает величественно. Бедняга… пойти, поддержать, что ли…

Дарниш заметил устремленный в их сторону взгляд Шу и едва заметно кивнул: иди сюда. Она аккуратно стала пробираться среди танцующих пар, стараясь не попадаться на глаза Ристане. Старшая сестра с кучкой подхалимов обосновалась в самом центре бального зала, у небольшого, расцвеченного синими и желтыми огоньками фонтана.

О, ширхаб! Только не магистр Рональд!

К ней приближалась высокая фигура в черном камзоле с золотым позументом. Шу тут же расцвела лучезарной улыбкой и засияла убедительной — на её взгляд — симпатией. Магистр целеустремленно раздвигая толпу, направлялся к выбранной жертве, сияя не менее радостной улыбкой.

Меньше всего Шу хотелось сегодня встречаться лицом к лицу с придворным магом. До сих пор дрожь пробирала, стоило вспомнить утреннее приключение. Но она твердо решила вести себя предельно вежливо, и ни в коем случае не дать понять Тёмному, что боится до потери пульса.

— Ваше Высочество, я так счастлив вас видеть! — Магистр Рональд отвесил преизящный поклон и запечатлел на руке Шу невесомый поцелуй. — Вы изумительно изменились, прекрасная Шуалейда! Я потрясен…

— Рада приветствовать вас, магистр Бастерхази, — присела в реверансе Шу, осторожно отнимая руку.

— Рональд, Ваше Высочество! Просто Рональд, — бархатным голосом попросил маг.

Он раскланивался и рассыпался в комплиментах, словно перед ним стояла первая красавица королевства, а не посредственной наружности юная девушка. Наверняка со стороны казалось, что встреча с Шуалейдой — самое лучшее событие в его жизни. Магистр проникновенно заглядывал ей в глаза и нежно увлекал обратно, к окнам в сад.

Шу не могла не видеть картину, представшую глазам гостей: слишком многие и слишком настойчиво об этом думали. Благородному собранию виделся высокий жгучий брюнет с тонким правильным профилем, пронзительными угольными очами, четко очерченным мужественным подбородком и грацией тигра, на весь зал распространяющий притягательную ауру самоуверенной властности и силы — и хрупкая девушка, почти девочка, с черными змеями локонов, выпущенных по шее и вдоль бледных щек, с кошачьей походкой — она словно скользила и перетекала с места на место — и с невинно распахнутыми сиренево-серыми глазами на слишком резком лице. Гостям они казались неуловимо схожими: не как родственники, но скорее как представители одного племени — не то вампиры, не то какая нечисть пострашнее.

Гости расступались, пропуская мило воркующую пару, и старались держаться подальше. Даже сквозь защитную пелену кололись и липли их мысли: «Не было печали, ещё одна Тёмная завелась в Риль Суардисе! Будто одного магистра Бастерхази не хватало!»

Шу делала вид, что совершенно довольна обществом придворного мага. Как ни странно, это оказалось совсем просто. Рональд был очень красив, искренне ею восхищался и — о, как это было непривычно и приятно! — в его интересе явственно проскальзывали жаркие тона желания. Шу не привыкла, что кто-то видит в ней женщину, тем более красивую. Она удивлялась: только утром он чуть не убил её — а может, и что похуже. И вот, пожалуйста! Улыбка Рональда так и лучится теплом, рука придерживает за талию бережно и ласково, он смотрит на Шу так, словно собирается поцеловать…

«Опомнись, это же Темный!» — промелькнула мысль.

— Магистр Рональд, я не понимаю вас… как вы можете предлагать мне стать вашей ученицей после сегодняшнего утра? — чувствуя, что теряет остатки соображения, Шу попыталась всё же сопротивляться.

— Вот именно! Ваше Высочество сегодня утром окончательно уверили меня, что мы созданы друг для друга! Вы же не думаете, что я действительно мог причинить вам вред? Не побоявшись нарушить Закон? И что бы тогда со мной сделал имперский Конвент магов? — Тёмный озорно усмехнулся. — Вам ничего не грозило, прекрасная Шуалейда. Вы слишком дороги мне. Но, согласитесь, прежде чем делать Вашему Высочеству предложение, нужно же было проверить, на что вы способны? Признаться, такого я не ожидал! Вы великолепны! Без учителя, без практики добиться таких результатов! Шуалейда, изумительная Шуалейда, вместе мы сможем всё, перед нами не будет преград, — маг понизил голос и почти мурлыкал, глубокие обертоны завораживали Шу, согревали и пьянили не хуже вина. — Вам будет подвластен весь мир, вам покоряются все стихии… у ваших ног будут все, на кого вы только кинете взгляд. Барды сложат о вас баллады и легенды… Никто не устоит перед вами — перед нами, прекрасная Шйалейда! Вы ещё не были в моей библиотеке, радость моя. Она тоже станет вашей. Я научу вас всему, что знаю… Вы не представляете, как долго я ждал этого дня! Я не смел и мечтать, что боги одарят меня таким счастьем… Талант Вашего Высочества как дивный алмаз, требует нежной, внимательной огранки…

Шу слушала Рональда, и таяла. Его слова отдавались жарким трепетом и тяжкой негой. О, маг знал, чем завлечь ее. Не богатством и красотой — мудростью и могуществом. Он предлагал ей свои знания, совместные исследования и опыт зрелого ученого, признание среди магов императорской Академии… Рональд будто читал мысли Шу, но она не ощущала ни грана магического воздействия.

— Дар Вашего Высочества не имеет себе равных! Вы так юны, но уже проявили себя, как не дано многим из сильнейших магов современности… Какие горизонты откроются перед нами! Вместе мы уже владеем пятью стихиями из восьми, и, я уверен, нам покорятся и остальные. — Каждое слово Рональда откликалось все большим томлением и жаждой в душе Шу. — Ваши опыты восхищают меня! В вас есть смелость истинного исследователя… ведь вам было нелегко, признайтесь, Ваше Высочество? Простые люди никогда не понимают нас, им нет дела до чистой науки, до торжества высшего разума. Им никогда не подняться до нас, Ваше Высочество. Вам не будет надобности искать одобрения среди не способных узреть благородство и красоту наших устремлений…

Обещания Рональда притягивали, манили, туманили разум — нежданной искренностью, пылом влюбленного… Маг говорил от всей души, делился собственными сокровенными думами. И Шу отзывалась — как лютня в руках менестреля.

— Подумайте, Ваше Высочество. Я уверен, вы знаете, что принесет вам истинное наслаждение. Мы с вами так похожи, Шуалейда! Я знаю, что вам нужно, и я могу дать вам то, что вы хотите. И вы мне — для меня будет счастьем учить Ваше Высочество…

* * *

Дайм наблюдал издали сцену соблазнения принцессы и мрачнел. Если этому проходимцу удастся запудрить мозги Её Высочеству, на миссии маркиза придется поставить жирный крест. Ладно, недовольство отца он ещё как-нибудь переживет, но если власть в провинции достанется Тёмному? Да еще вместе с Сумеречной — а с ним она быстро станет Темной. Рональду вполне хватит ума оставить наследника Кейранна в живых и не подставляться под Закон… а потом — он сам женится на Шуалейде, и их дети получат престол Валанты. Новая Темная династия? Помилуй Светлая от такого бедствия! Тут даже клятый брат Лерма на троне Валанты покажется благом — при том, что вырывать трон из рук Темного и преподносить брату придется ему же, маркизу Дукристу.

Нет, этому союзу не бывать! Не для того Дайм десять с лишним лет изображал из себя вернейшего слугу Императора, чтобы из-за какой-то девчонки все его планы пошли насмарку.

Он присматривался к собеседникам — он легко читал по губам, потому как подслушивать магов с помощью заклинаний значит выдать себя с головой.

Метода Рональда, простая и банальная, тем не менее, оказалась чрезвычайно действенной. Он надавил на все доступные рычаги, и ни разу не слукавил — стоило только попробовать, и на этом бы всё и закончилось. Но, разумеется, о многом умолчал. Не упомянул о том, что грозит принцу. И не сказал, что став его ученицей, Шуалейда лишится выбора между Светом и Тьмой, вынужденная последовать за учителем.

«Он не сможет торчать около Шуалйды весь вечер, и тогда Её Высочество побеседует со мной. — План главы Тайной Канцелярии Его Императорского Всемогущества не отличался от методы магистра Рональда ничем, кроме строго противоположных целей. — Снова игра на его условиях… но эту принцессу он не получит. Скорее я пошлю к демонам Валанту и увезу Шуалейду в Метрополию, чем отдам Темному».

Дайм сам удивился промелькнувшей мысли. Но Шуалейда так живо напомнила ему того мальчика — баронета Маргрейта… Словно Дайм вдруг вернулся на одиннадцать лет назад. В то время, когда о маркизе Дукристе никто и слыхом не слыхивал.

Глава 11. К вопросу о добре и кулаках

224 год. За три дня до праздника Зимнего Солнцестояния (одиннадцать лет тому назад)

Родовой замок барона Маргрейта, провинция Ольбер.

Тишину светлой и просторной комнаты на третьем этаже южного крыла нарушали только два негромких голоса, скрипучий старческий и ломкий юношеский. Деревянные резные шкафы с книгами, удобные глубокие кресла с полосатой обивкой, зелено-золотистые шторы плотного шелка на стрельчатых высоких окнах придавали баронской библиотеке уют. От камина дикого камня распространялось волнами тепло.

Из окон библиотеки открывался чудесный вид: сосновый бор, замерзшая река под стенами замка, просторы полей и большая снежная горка, полная ребятни с санками. Радостный гомон слышался даже через плотно закрытые створки, солнечные блики сверкали на изукрашенном изморозью стекле и прыгали по старинному письменному столу, высвечивая танцующие в воздухе пылинки и пятная пергаментные страницы.

— Сишер, не отвлекайтесь. Вы неверно произносите, — голос наставника Хеуска оторвал Дайма от созерцания братишки Венрика, навернувшегося вместе с санками в сугроб. — Карумитская фонетическая транскрипция этой руны не «билк», а «бельг».

— «Бельг». Да, я запомнил.

— А теперь, пожалуйста, целиком фразу.

Очередной урок языка Марки шел своим чередом. Мэтр Хеуск, как всегда, требовал от ученика совершенства и строго выговаривал за каждую ошибку. К счастью, и логика, и математика, и алхимия, и прочие необходимые будущему магистру науки давались баронету Маргрейту легко. Особенно же ему нравились история и экономика — новая, чрезвычайно интересная наука, придуманная гномами и пока не признанная в классических университетах.

Несмотря на желчный характер и повышенную строгость, мэтр не возражал против изучения юным Светлым хоть экономики, хоть тролльей наскальной живописи, лишь бы не в ущерб основной программе. Он втайне даже гордился учеником, считая личной своей заслугой его неистребимую жажду знаний и способность мгновенно усваивать информацию. Но из принципа не хвалил юного баронета — чтобы не расслаблялся. Правда, способность мага разума читать сознание учителя, как открытую книгу, во внимание совершенно не принимал.

До окончания урока оставалось всего ничего, и Дайм уже предвкушал, как скатится вниз по лестнице, накинет волчью шубу, схватит санки и помчится к веселой компании на горке. Младший брат и старшие сестры давно закончили дела и развлекались, как могли. Иногда Дайм завидовал им. У него одного обнаружился родовой дар, и на редкость сильный. Целых две стихии, разум и жизнь. И, кроме обычных для шера грамоты, математики, риторики и прочего, ему приходилось изучать ещё десяток наук, от ботаники до гномьих рун. Времени это занимало невероятное количество, правда, было настолько интересно, что никакие развлечения и в сравнение не шли. Разве что фехтование, к которому маги традиционно относились пренебрежительно, привлекало Дайма не меньше учебы.

Но на горку Дайм в тот день так и не попал. Едва окончился урок, в дверях библиотеки появилась очаровательная дама в нежно-салатовом бархате. Блестящие каштановые локоны, собранные в свободный узел, улыбчивые золотисто-карие глаза и свежий румянец заставили бы незнакомого с баронессой человека принять её скорее за старшую сестру Дайма, нежели за мать. Несмотря на четверых детей, старшей из которых недавно исполнилось семнадцать, Леситта Маргрейт сохранила юношескую стройность и гибкость. Что, собственно, совершенно неудивительно для светлого мага, владеющего даром жизни.

— Мэтр, будьте любезны, оставьте нас. — Баронесса сопроводила свои слова теплой улыбкой, но Дайм видел в её глазах тревогу и печаль. — Мне нужно поговорить с сишером Даймом.

— Сишиера, сишер. — Мэтр Хеуск поклонился и покинул библиотеку.

— Мама? — Дайм подошёл к матери, так и стоящей у порога, и взял её за руку. — Что случилось?

— Давай присядем. — Баронесса позволила сыну усадить себя в кресло и подвинуть скамеечку для ног, подождала, пока он присядет сам, и только тогда заговорила. — Дайм, я должна просить у тебя прощения. Ты знаешь, я люблю тебя ничуть не меньше твоих сестер и братьев… может быть, даже больше…

Устремив взгляд в окно, баронесса замолчала. На всегда гладком лбу обозначилась горькая складочка, тонкая, украшенная кольцами рука теребила юбку. Дайм смотрел на мать и понимал, что не хочет услышать то, что она собирается сказать. Хотя он уже догадывался, о чем пойдет речь — но пока слово не сказано…

— Матушка, право, не стоит…

— Стоит. Ты знаешь, кто твой отец. — В тоне баронессы не было сомнения.

— Да, конечно.

— Покойный барон никогда не говорил с тобой об этом. Он считал тебя родным сыном. — Леситта словно разговаривала сама с собой. — И слухи давно уже прекратились…

— Достаточно посмотреть в зеркало, матушка, — грустно улыбнулся Дайм.

Впервые он догадался, что вовсе не сын барона Маргрейта, лет в семь, подслушав разговор одного из гостей с матерью. Они говорили о фамильном сходстве двух дядюшек, что который год делят крохотную рощу у реки. И маленький баронет задумался: почему Ульма и Зирана похожи на мать с отцом, и Венрик похож — те же золотисто-карие материнские глаза, отцовский профиль, даже говорит как отец, хоть и шестилетний карапуз. А Дайм не похож. Разве что на мать совсем немножко. И ни у кого из родни нет таких глаз, ярко бирюзовых.

Попытка выведать правду у няни ни к чему не привела. Толстушка Синна делала большие удивленные глаза, пожимала плечами и ничегошеньки не могла сказать, кроме как: «Сишер, да что вы такое говорите? Да кто вам такую чушь посмел сказать? Ваша матушка будет плакать, если узнает, что вы такое спрашиваете, сишер».

Но слова няньки Дайма не убедили. Ведь её взяли, когда он уже родился. Так откуда ей знать, что там было раньше? Догадку подтверждало и то, что о времени до рождения старшего сына в семье предпочитали не говорить. По расчетам уже более взрослого, десятилетнего, Дайма выходило, что родители упорно замалчивают события как раз тех самых месяцев трех… и жили в то время они в столице Империи, Фьонадири, переехав в родовое поместье за семь месяцев до его появления на свет.

Окончательно он понял, кто его настоящий отец, увидев бирюзовые глаза Императора Элиаса.

Дайму было одиннадцать, когда барон Маргрейт с семейством собрался в гости к графу Тендарну, известному своими ярыми верноподданническими речами. В парадной гостиной на самом видном месте висел портрет Его Всемогущества — в полный рост, в короне и мантии, со скипетром в виде головы кугуара. Слава Светлой, Дайм уже стал достаточно взрослым, чтобы не показать родителям удивления и страха.

Ни одной честолюбивой мысли в его голову не закралось. Он прекрасно помнил тщательно скрываемый за улыбками и шутками ужас матери, когда кто-либо из соседей или родни спрашивал, отчего баронесса не желает наведаться в Метрополию — ведь в свое время красавица Леситта произвела фурор в высшем свете и чуть было не стала фрейлиной императрицы. И, хоть до глухого угла среди лесов западного Ольбера новости из Метрополии доходили медленно, редко и в весьма искаженном виде, о незавидной судьбе сводных братьев-бастардов Дайм слышал.

Вскоре после той поездки внезапно скончался барон Маргрейт. Глупая случайность: на охоте, в погоне за лисой, под ним споткнулся конь. Смерть была мгновенной, барон сломал шею, вылетев из седла на полном скаку. После похорон баронесса окончательно закрылась в родовом замке, не выезжая дальше малюсенького городка Бретта. Даже почти перестала приглашать в гости соседей и наносить им визиты, лишь изредка наведываясь к Сошкетам и Рутбесам, и то лишь с дочерьми.

Теперь же, похоже, случилось именно то, о чем мать и сын никогда не говорили, но чего оба опасались. Дайму не было надобности гадать, отчего матушка завела неприятный разговор и отчего в глазах её слезы. Край свитка, выглядывающий из широкого рукава платья, и присутствие в доме нескольких незнакомцев, на одном из которых ощущалось не меньше дюжины сложных заклятий, и темных, и светлых. Их приезд прошел для Дайма незамеченным — он был слишком погружен в занятия, но, стоило увидеть письмо, как по еле уловимому отблеску, следу чужой ауры, он нашел и гонца.

— Его Всемогущество требует твоего приезда в столицу. — Баронесса протянула сыну свиток со сломанной белой печатью. — Вот, прочитай сам.

Письмо казалось Дайму змеей, готовой укусить. Он задержал дыхание, принимая его из рук матери, и долгие мгновения не решался развернуть. И вздохнул — с трудом, со всхлипом — только дочитав последние слова: «пять часов пополудни третьего дня 235 года».

— Мне выезжать сегодня?

— Да. Прости, Дайм. — До того сдерживаемые слезы покатились по щекам баронессы. — Я так надеялась…

— Не стоит, матушка. Вы ничего не могли поделать.

— Прости.

— А… вы не расскажете мне, как…

— Да, конечно. Мне неприятно вспоминать, но ты имеешь право…

* * *

225 год. Второй день праздника Зимнего Солнцестояния.

Императорский дворец, Фьонадири.

Пять суток, что со всей возможной скоростью маленький отряд двигался к столице Империи, Дайм обдумывал рассказ матери и одну единственную фразу из короткого письма Его Всемогущества.

История его рождения ничем не отличалась от множества таких же историй — ежегодно император обзаводился новой пассией, непременно из благородной семьи, непременно красавицей, и так же непременно расставался с ней не более чем через семь-восемь месяцев. И не имело значения, замужем ли дама, желает ли столь высокой чести… воля Императора не признавала преград. За последние тридцать лет многочисленные любовницы принесли ему пятерых незаконных сыновей — в дополнение к четверым принцам, рожденным императрицей — младший из которых родился на шесть лет раньше баронета Маргрейта. Именно этого, Диена, лейтенанта Лейб-гвардии, император и прислал с письмом в баронский замок. Как подозревал Дайм, не столько ради безопасности в дороге, сколько из неких других соображений. Например, чтобы младший бастард имел возможность хорошенько проникнуться ожидающей его участью, если… а вот что именно если, шер Маргрейт пока мог только догадываться. И ещё он мог, стиснув зубы, улыбаться Диену прямо в холодные змеиные глаза и повторять про себя: «Никогда. Никогда я не буду таким, как ты, брат. Никогда».

Кавалькада из девяти усталых всадников въехала во Фьонадири вечером второго дня нового года. Нарядная, освещенная цветными магическими огнями, украшенная сверкающими новогодними деревьями глико — вечнозеленым капризом природы, цветущим в середине зимы сказочно прекрасными гроздьями голубых звездочек — полная суеты и песен, столица не заметила их.

Высокие стены голубовато-серого камня, украшенные резьбой и статуями в нишах, окружали помпезный и вычурный дворцовый комплекс, размером с небольшой город. Перед главными воротами дежурили гвардейцы в роскошной парадной форме, черной с серебром, вооруженные кроме церемониальных алебард острыми короткими мечами и увешанные магическими амулетами. Сами стены и ворота мерцали переплетениями красного, голубого и черного — заклинаниями огня, воздуха и смерти. Со столь сложной и сильной магией Дайм не встречался, но был наслышан от мэтра Хеуска о могуществе имперского Конвента.

Через главные ворота всадники не поехали, свернув на Дворцовой площади налево, вдоль стен. По знаку лейтенанта Диена их пропустили через боковой вход, охраняемый ничуть не хуже, разве что гвардейцев снаружи было шестеро, а не две дюжины. За стеной обнаружился парк с фонтанами, беседками и скульптурами, с прямыми аллеями и стрижеными в виде различных фигур деревьями. По дорожкам между двухэтажными жилыми зданиями степенно прогуливались придворные и спешили дворцовые прислужники, проезжали конные и маршировали пешие императорские гвардейцы — и все, словно сговорившись, не замечали новоприбывших.

К удивлению юного Маргрейта, измотанного долгой скачкой и неопределенностью (страшноватое существо, некогда бывшее его сводным братом, за все пять дней пути сочло нужным сказать Дайму не более десяти слов) ему не дали ни привести себя в порядок, ни передохнуть с дороги. Так же быстро, целенаправленно и без малейших объяснений Диен велел ему спешиться около одноэтажного флигеля с высокими витражными окнами. Это место вызвало у Дайма невольную дрожь обилием магических потоков. Сиреневые и голубые, с вкраплениями алого и белого, они недвусмысленно свидетельствовали о силе обитающего здесь мага.

Невзирая на усталость, Дайм с любопытством осматривался. Светлый вестибюль, с минимумом мебели и обилием живых цветов, широкие коридоры с белыми резными дверьми и картинами в тяжелых бронзовых рамах… Не похоже на жилище мага. Скорее консервативного влиятельного царедворца, по каким-то причинам пренебрегающего охраной и слугами — по дороге до кабинета им не попалось ни одного человека.

Лейтенант Диен не стал заходить вместе с баронетом. Распахнул одну из дверей и кивком велел пройти.

На обстановку кабинета Дайм уже не обращал внимания. Он видел перед собой только средних лет русоволосого мужчину, одетого в старомодный темно-серый камзол с бархатными отворотами. Он мог бы показаться заурядным придворным, но заполнившая комнату аура подавляла и ошеломляла сиянием разума, воздуха, жизни и огня.

Его Светлость Шарьен — невозможно было не узнать обладателя столь редкого сочетания стихий — радушно и приветливо улыбнулся гостю. Улыбались и губы, и все скуластое лицо, и пронзительные старые глаза. От этой улыбки Дайма окутало теплом и покоем, словно он вдруг вернулся домой… но тепло это, окрашенное лиловым, обволакивало, проникало внутрь и лишало воли к сопротивлению. Но Дайм и не собирался сопротивляться. Что толку? Да и зачем? Если глава Конвента хочет узнать, что делается в голове у юного мага-недоучки, кто помешает ему?

— Здравствуй, Дайм. — Голос магистра лишь усилил наваждение. — Рад встрече с тобой.

— Здравствуйте, Ваша Светлость. — Дайм поклонился, с трудом преодолевая головокружение.

— Ты прямо с дороги. Ох уж эти военные… — Маг покачал головой. — Присаживайся вот сюда, к огню.

С видом заботливого дядюшки светлый усадил Маргрейта в кресло около мраморного камина, полного разноцветных языков пламени, сам устроился напротив и щелкнул пальцами. Тут же рядом образовался столик, сервированный к чаю: пирожные и тарталетки, конфеты и ароматные булочки, чайники и чашечки тонкого фарфора. В животе у Дайма забурчало, напоминая о давно миновавшем скудном обеде в придорожной таверне.

Магистр, казалось, обрадовался его смущению.

— И не покормили ребенка… прошу к столу. — От улыбки Его Светлости растаяли бы льды Вечной Ночи. — Безе, мои любимые. Рекомендую.

Отправив в рот крохотное воздушное пирожное, светлый принялся командовать посудой. Повинуясь легчайшим движениям магических нитей, затанцевали чайники с чашками, наполняя комнату чудесным запахом цветочного цуаньского чая.

— Кушай, мальчик, не стесняйся. А я пока расскажу тебе кое-что. Эти вояки… от них слова не дождешься.

Дайм, занятый дегустацией вкусностей, попытался ответить, но маг прервал его, махнув рукой.

— Молчи и ешь. Вот, попробуй ещё апельсиновый чай. Мой личный рецепт. — Заговорщицки подмигнув, маг направил к Дайму ещё один чайничек, благоухающий горьковатыми травами и цитрусом. — Вкусно? Ну то-то же.

Попивая чай, магистр рассказывал Дайму всякие разности, словно к нему в гости зашел любимый племянник, которого следует немедленно заманить в ученики. Говорил о магии, о политике, о столичной жизни — обо всем на свете, кроме того, что интересовало баронета. О будущем гостя маг не заикнулся. Но Дайм готов был подождать — раз маг соизволил строить из себя добрячка и беседовать о созависимости цвета и стихии, значит, что-то ему нужно от императорского бастарда, кроме как превратить в седьмого бездушного голема с именем-руной Ешу.

— Зеленый — единственный, недоступный людям. Чистокровным людям. Все потомки эльфов владеют магией природы и обладают иммунитетом к разуму, но остальные стихии им неподвластны. Отчасти из-за смешанных браков магически одаренных людей становится все меньше. Достаточно малейшей примеси гномьей крови, чтобы полностью исключить возможность стихийного дара, или эльфийской до пятого колена, чтобы природа вытеснила все остальные цвета.

Магистр рассказывал давно известные вещи, но Дайм слушал с интересом. Мэтр Хеуск, имеющий весьма слабый дар, по большей части ограничивался в обучении юного баронета теорией, а глава Конвента показывал живые картинки. Он поместил над столом фигурку человека, окутанную разноцветными оболочками — изнутри сияющей белой, сиреневой и дальше по цветам радуги, а снаружи черной. Маг гасил некоторые из оболочек, объясняя, как стихия выбирает носителя. По словам магистра выходило, что чем ближе по спектру располагаются цвета, тем сильнее маг и тем легче ему управлять потоками. За единственным исключением — магам, имеющим в спектре ауры желтый цвет искусства, с равной легкостью подчиняются любые другие цвета, вплоть до самых редких, крайних сочетаний. Но маги искусства рождаются в десятки раз реже остальных.

Особенно интересно магистр Шарьен объяснял, чем отличаются светлые, темные и сумрачные маги. До сих пор Дайм считал, что маги Сумерек — всего лишь древняя легенда. Но Его Светлость утверждал, что маги Грани, как иногда называют сумеречных, хоть и очень редко, но появляются. Просто распознать их сложно, и слишком часто они успевают сделать окончательный выбор до того, как осознают принадлежность Сумеркам. Откровением же для Дайма стали другие слова магистра Шарьена:

— Пусть сотня авторитетных исследователей утверждает, что у светлых и темных нет выбора. Ерунда. Врожденная склонность чрезвычайно сильна и практически всегда непреодолима. Но в любом темном есть хоть отблеск Света, как и в любом светлом крупица Тьмы. Это больше богословский вопрос, нежели практический. Два лика божества, брат и сестра, Тьма и Свет не могут существовать отдельно. И мы, люди и маги, изначально находимся между ними.

Постепенно Дайм начинал понимать, зачем магистр затеял лекцию о сущности магии. Если та фраза в письме Императора значила именно то, на что он надеялся, ни одна, самая малейшая крупица информации о внутренней политике Империи и отношениях между светлыми и темными не будет лишней. Баронет прочел достаточно книг, чтобы представлять себе и причины возникновения Империи, и основу её стабильности — равновесие между Тьмой и Светом, жесткие законы, не допускающие темных магов к верховной власти и ограничивающие их притязания участием в Конвенте, преподаванием в Академии Магических Искусств и частной магической практикой.

Закон, предусматривающий строжайшее наказание, вплоть до полного лишения дара за любое магическое воздействие на членов королевских фамилий всех семи провинций, высшую аристократию, военачальников и государственных чиновников, был придуман будущим Императором вместе с предшественником магистра Шарьена, Его Светлостью Серджи Рахманом, первым главой Конвента. Закон о Магии создавался специально для того, чтобы лишить темных возможности напрямую влиять на политику. Запрет касался и светлых, но их фактически не ограничивал — в королевских фамилиях если и рождались маги, то только светлые, и права наследования за ними сохранялись. Закон разве что не позволял магу занять пост регента при несовершеннолетнем короле, но власть и должности были для светлых скорее обязанностями и ответственностью, нежели предметом стремлений.

Собственно, именно Законы о Магии и о Династиях явились основным стимулом объединения независимых ранее государств под рукой Императора Кристиса две сотни лет назад. Немало государств ранее пострадало от произвола тёмных. Король давал подвластным территориям защиту и благословение именем Светлой Райны — и, стоило государству остаться без законного правителя, Сестра отворачивалась до тех пор, пока престол не занимал отпрыск одной из соседских династий.

Печальный опыт Ирсиды, за пятнадцать лет владычества темного Сиджа, магистра Школы Однглазой Рыбы, заполоненной бесплодными песками, показался соседям-королям достаточно веским аргументом в пользу единства. Кроме Закона о Магии и Закона о Династиях, Лерис Кристис ввел законы о единой имперской армии, объединив войска всех восьми стран, и законы о торговле и пошлинах, чем завоевал сердца и военных, и купцов, и простых людей — кто же не обрадуется сокращению налогов и укреплению безопасности? Со времен возникновения Имперского Флота даже пираты с Полуденных островов, до того регулярно грабившие приморские города и деревни Валанты, Ирсиды и Умлата, притихли и перестали появляться в виду берега.

В отличие от великих завоевателей прошлого, первый Император не разорял будущих подданных и не вел кровопролитных войн. Единственной кампанией, поспособствовавшей появлению Империи, было изгнание Школы Одноглазой Рыбы из той же многострадальной Ирсиды и восстановление на престоле законного наследника свергнутого короля.

С тех самых пор Империя не вела войн и не знала серьезных мятежей или бунтов. Но видимое спокойствие вовсе не означало спокойствия действительного. И магистр Шарьен, глава имперского Конвента магов, вовсе не из врожденной доброты воспротивился превращению самого младшего сына Императора в ещё одного бездушного голема-телохранителя. Светлый не без основания рассудил, что маг императорской крови весьма пригодится ему в политических играх и в вечном противостоянии с собственным заместителем, темным Пауком Тхемши.

Тогда, одиннадцать лет назад, Дайм мог лишь догадываться, в какие игры втягивает его добрейший магистр. Теперь же он знал.

Знал досконально причины столь не свойственного Императору великодушия.

Знал и то, что снова ответил бы на предложение отца согласием.

После беседы с магистром Шарьеном молчаливый слуга — все же от слуг глава Конвента не отказался — проводил юного баронета Маргрейта в комнату. Дайм уснул, едва забравшись в постель. Ему уже было все равно, от усталости или заботой магистра. Думать он все равно уже не мог.

* * *

Утром, сразу после завтрака, принесенного тем же слугой прямо в комнату, баронета снова отвели к магистру, но на сей раз не в кабинет, а в небольшой сад, примыкающий к павильону. Если бы Дайма интересовало хоть что-то, кроме вчерашнего разговора, он бы поразился красоте и разнообразию любовно ухоженных экзотических растений. Под прозрачным зимним небом тропический сад выглядел странно — ни купола оранжереи, ни ограждения. Просто свежая зелень внезапно сменялась заснеженными пихтами и можжевельником.

Магистра Дайм застал за созерцанием порхающих над ярким большим цветком бабочек. Сегодня, при свете дня, Его Светлости можно было дать на вид несколько больше, чем накануне. Он выглядел лет на пятьдесят — раза в четыре младше, чем на самом деле.

— Присаживайся, мальчик.

Маг похлопал ладонью по деревянной скамье рядом с собой, не отводя взгляда от цветка и бабочек.

— Смотри. Это omna dagesnmin, растет на южных островах архипелага. Нравится?

— Да, красивый цветок.

— Хочешь дотронуться?

— Нет, — не задумываясь, ответил Дайм. Сиренево-розовые лепестки с сочными перламутровыми прожилками казались странно холодными и липкими, но при этом притягательно прекрасными.

— Почему?

— Он… чужой. И странный.

— Смотри внимательно.

Магистр кивнул на бабочку, подлетевшую к цветку совсем близко. Гладкие лепестки на миг словно покрылись рябью и испустили волну сладкого аромата, словно чувствуя приближение гостьи. Цветок раскрылся, приглашая — и, едва лапки коснулись ярко-малиновой серединки, захлопнулся.

Дайм смотрел не отрываясь, как бьются сомкнутые лепестки, как успокаиваются. Как раскрываются вновь, ещё более яркие и прекрасные, покрытые изнутри бархатной пыльцой.

— Как ты думаешь, кто создал его? Тьма или Свет?

Дайм покачал головой — он не знал, что ответить. В цветке не было магии, ни темной, ни светлой, лишь красота и обман.

— Не знаешь… или догадываешься?

Маг заглянул ему в глаза. Очень серьезно и внимательно — и Дайм усомнился, что магистру всего двести лет. На миг показалось, что за человеческой оболочкой прячется нечто вечное, мудрое и бесконечно далекое, как свет звезд.

— Вместе?

— Молодец, мальчик. — Магистр улыбнулся, развеивая наваждение. — Это просто цветок. Не добрый и не злой, не темный и не светлый. В нем есть все, как и в каждом из нас.

Маг протянул руку, и на ладонь к нему села бабочка. Желтые, резные, с разноцветными пятнышками и синей каемкой по краю, крылья медленно складывались и расправлялись, тоненькие усики шевелились.

— А бабочка? Это добро или зло? Или и то и другое? — Протянув руку к цветку, магистр ссадил насекомое на лиловый лепесток. Цветок тут же закрылся, поедая добычу. — То, что добро для одного, зло для другого. Все относительно… ты согласен?

— Нет. Для людей все не так. Есть Свет и есть Тьма, — ответил Дайм. Он не понимал, зачем спорит с магистром, но согласиться не мог.

— Разве? Боги едины, как день и ночь, как жизнь и смерть. Это люди придумали Свет и Тьму, добро и зло. Разве ты можешь сказать, что смерть есть зло?

— Нет.

— Или что день есть добро?

— Нет.

— Ну вот. Свет и Тьма условны, жизни нет без смерти. Природа находится в гармонии и равновесии.

Маг снова протянул руку и поднес очередную бабочку к цветку. Прямо к пушистой, сочной сердцевине. Бабочка сама перелетела… села на цветок и погрузила хоботок в цветочное нутро. Лепестки слегка вздрогнули и раскрылись ещё шире, не делая попытки поймать насекомое.

— Люди не бабочки и не цветы.

— Ты думаешь? Люди рождаются и умирают, как бабочки и цветы. Так же в точности.

— Но… вы же сами вчера говорили… о выборе? О свободной воле?

— У бабочки тоже ест выбор и воля. Садиться на цветок или нет.

— Нет. Богам нет дела до бабочек, но есть до людей. Почему? Зачем Хиссу души, если люди все равно что бабочки? Зачем Райне благословлять милосердие и любовь, если мы всего лишь цветы?

— Мальчик, ты никак споришь?

— Простите, Ваша Светлость.

— С чего ты взял, что богам есть дело до нас? Ты хоть раз видел их? Может, Светлая спускалась к тебе по радуге? Или Хисс говорил с тобой? Молчишь… что ты знаешь о богах… да и о людях.

Магистр поднялся и, не оглядываясь, пошел к дверям павильона. Дайм последовал за ним, все так же молча. Ему было неловко, будто он подглядел нечто, не предназначенное для посторонних глаз. Словно магистр разговаривал сейчас не с ним, а продолжал давнишний спор без конца и без начала — с кем-то очень близким и важным.

Только в кабинете маг снова обратил внимание на Дайма. Странный человек с глазами тысячелетнего мудреца исчез, как и давешний добрый дядюшка, уступив место далекому от человеческих чувств главе Конвента магов. Время размышлений закончилось — Дайм понял, что сейчас наконец узнает, зачем магистру понадобился императорский бастард со светлым даром. В том, что не будь баронет Маргрейт магом, пусть совсем юным и необученным, с ним бы и разговаривать никто не стал, он не сомневался ни мгновенья.

* * *

Алый жгучий шар, шипя и плюясь искрами, поплыл по комнате. Дайм отпрянул в сторону, недоумевая. Шар притормозил и плавной дугой сменил направление. Баронет кинул быстрый взгляд на мага — тот, сидя за письменным столом и опершись на локоть, с искренним интересом следил за развитием событий, словно перед ним снова порхали бабочки.

Пылающий мячик приближался неторопливо, распространяя жар. При каждой попытке убраться с дороги он замирал на миг и менял направление.

Убежать? Куда? Рано или поздно догонит. Остановить? Но как? Мэтр Хеуск не обучал Дайма боевой магии, да и практической магии вообще — только теории. Никаких заклинаний, способных противостоять даже столь примитивному огненному оружию, Дайм не знал.

Прыжок, несколько секунд передышки, снова прыжок.

Ищи. Думай.

Дайм пристально вгляделся в воздух между шаром и магистром. Тончайшая мерцающая нить тянулась к правой руке магистра — но, чтобы достать её, требовалось обогнуть сгусток пламени.

Прыжок влево, шар мгновенье висит и устремляется к добыче. Ещё два быстрых шага влево и назад. Шар замирает и продолжает преследование. Снова влево — огонь разгорается ярче и вместо того, чтобы повторить маневр, движется наперерез, не пуская противника к нити управления.

Попытка не удалась, зато поведение шара подтвердило догадку — надо порвать нить.

Ещё несколько беспорядочных скачков по кабинету. Оторваться хоть немного. И, если удастся, притупить бдительность мага.

Удирая, Дайм пытался настроиться на кусочек Огня так же, как ловил обыкновенный мяч. Но огонь не поддавался, выскальзывал из бело-лиловой сетки и обжигал. На ладонях вспухли волдыри ожогов.

Не поддаваться. Не поддаваться. Не бояться. Двигаться быстрее и думать, думать.

Раз чистая сила разума и жизни не помогает, что может остановить огонь? Где взять воду?

Взгляд Маргрейта шарил по кабинету в поисках решения. Ни вазы с цветами, ни кувшина с водой, ничего! Только мебель и драгоценные магические книги в шкафах. А огонь медленно, но верно приближается, и пространства для маневра все меньше…

Отчаявшись придумать хоть что-то путное, Дайм схватил с ближайшей полки книгу и швырнул в шар. Тот отшатнулся, пропуская старинный фолиант.

Окрыленный успехом, Дайм швырнул в сгусток огня вторую книгу, затем третью. Шар метался, шипел и плевался, но книги не жег.

Схватив сразу два фолианта, Дайм метнул их один за другим — первый чуть правее шара, а второй сразу за ним и чуть дальше. Прямо в мерцающую паутинку.

Треск, струйка дыма…

Довольный смешок магистра.

Повернувшись к магу, Дайм уставился на него, не выпуская из внимания окружающую обстановку. Он все ещё тяжело дышал от волнения, готовый к следующему подвоху. Тот не заставил себя ждать.

Упавшие на пол фолианты зашелестели страницами, словно их коснулся порыв ветра, взмыли в воздух и, стремительно увеличиваясь, превратились в хищных птиц. Острые когти, твердые клювы — пять ястребов, поблескивающих лиловым оперением, закружили под потолком. Мгновенье, и пять клювов нацелились на него…

Инстинктивно Дайм вскинул руки.

Лиловым оперением? Разум. Иллюзия!

Пять снежков — остро белых и колко сиреневых — образовались в его ладонях. Воспоминание, всего лишь воспоминание о последнем снежном бое с братом…

Ни один из ястребов не успел долететь. Касание, вспышка — и, трепеща страницами, книга падает на пол. Одна, вторая…

Не успел пятый фолиант коснуться ковра, как сквозь распахнувшиеся створки окна в кабинет влетел снежный вихрь. Закружился, обжигающий и колкий, тысячей крохотных лезвий раня незащищенную кожу рук и лица, полосуя одежду, вымораживая дыхание. Струйки крови из ранок тут же застывали красными сосульками, ресницы покрылись инеем и слиплись, ледяной воздух терзал легкие.

В голове не осталось ни одной мысли — только боль и страх, и на самом донышке упрямство. Он не для того здесь, чтобы бессмысленно сдохнуть, подобно бабочке в omna dagesnmin! Он светлый маг, а не насекомое — и Светлой есть до него дело!

Собрав остаток сил и разума в кулак, Дайм устремился в небо, к теплу — к светлой силе, к молочным струям жизни. Он словно превратился сам в столб света, пробивающий тучи снизу вверх, навстречу солнцу. И Райна ответила. Тонким, как паутинка, лучом, переливающимся всеми цветами радуги, ослепительным и горячим. Прямо в сердце. Сиянием, разметавшим голодных крыс тьмы.

Под застывшей ледяной коркой, в глубине почти мертвого тела снова запульсировала жизнь. Горячий ток крови согревал и оживлял застывшие легкие, возвращал подвижность в конечности. Сквозь ослепительную боль регенерации Дайм снова чувствовал свое тело, чувствовал, как тает окрашенный красным ледяной панцирь, как затягиваются порезы на коже.

Вместе с болью возрождения к нему приходило понимание — это не игра. Самоуверенность подвела его, как и вера в то, что светлый не способен убить светлого, что если он нужен магистру и Императору, то ему ничего не грозит. Дайм ошибся. Один раз. Но этого раза достаточно, более чем достаточно.

Одно бесконечное, как смерть, мгновенье, чтобы осознать, кто он есть на самом деле. Светлый маг? Да. Сын Императора, плоть от плоти правителя — и в крови его та же сила, что создала Империю. Неважно, была ли его мать императрицей или нечаянной наложницей, неважно, желал ли отец его появления на свет. Как неважно и все то, что с детства внушали родители, священники и наставники. Чем помогла матери мягкость и доброта? Всю жизнь пряталась в глуши, не смела показаться людям на глаза — и все равно Император забрал то, что считал своим.

Так почему он, сын Императора, должен смиренно принимать навязанную участь? Разве он уже бессмысленный голем, которому только и остается, что танцевать, подчиняясь нитям кукловода? До тех пор, пока Свет с ним, никто — никто и никогда! — не отнимет воли и разума, не поставит на колени, не свернет с пути Дайма Кристиса. Человека, твердо знающего, чего он хочет — и светлого мага, коснувшегося Тьмы.

Стиснув зубы, чтобы не стонать, Дайм поднялся с пола. Свет по-прежнему окутывал его привычным лиловым и белым, только теперь сила не плескалась ласковыми волнами, а ограждала упругим коконом.

— Садись. — Невозмутимый магистр указал на стул перед письменным столом.

С трудом преодолев боль во всем теле и натянув на лицо маску полного спокойствия, баронет Маргрейт степенно присел и посмотрел магу в глаза. Прямо и безбоязненно — притворяться не пришлось. Дайм не страшился больше ни новых испытаний на прочность, ни возможного превращения в голема, ни обмана, ни смерти… но и не собирался так просто сдаваться. Чем пополнить ряды ублюдков-телохранителей, лучше умереть — как оказалось, это не так уж страшно.

— Пей.

На столе перед ним материализовалась большая кружка с молоком.

Взяв её в обе руки, Дайм принюхался. Ничего, кроме молока.

— Думаешь, отравлю? Не доверяешь?

— Нет. Не доверяю.

— Хм… ну и правильно.

Теплое молоко показалось горьким и соленым, как кровь с пораненных губ. Но он выпил. И вторую кружку тоже — регенерация требует питания, а не глупой гордости.

— Ещё хочешь?

— Нет, благодарю. А вы? Узнали все, что хотели?

— Пока не все. — Магистр едва заметно усмехнулся. — Мэтр Хеуск не учил тебя боевой магии?

— Нет.

— И трактат Оулкина о взаимозаменяемости не давал… старый нытик. Но хоть «О сущности идеального и материального» вы изучали?

— Я читал Палона, у нас в библиотеке все его сочинения.

Дайм сохранял невозмутимый вид, хотя внутри все кипело. Строгий и честный наставник, клявшийся именем Светлой, что не имеет отношения к Конвенту и последние двадцать лет не приближался к Фьонадири и магистру Шарьену ближе, чем на пятьдесят лиг… Никогда не писавший писем и не выезжавший из поместья… Влюбленный в баронессу искренне и безнадежно… На все просьбы научить заклинаниям и управлению потоками отговаривавшийся неспособностью и незнанием… Боевой маг? Шпион Конвента? Смешно. И грустно. Матушка верила ему…

— У него не было выбора. В отличие от тебя.

— Да? Приятно слышать. Что у меня есть выбор.

— Сердишься? Зря, мальчик. Ты же догадываешься, что Его Всемогуществу не нужны ни трусы, ни гордецы… а слабаки тем более. Ты справился, молодец. Теперь нам есть о чем поговорить. Если, конечно, ты готов.

— Вполне.

— Что ж. Тогда сразу о главном. У тебя девять сводных братьев, с одним ты встречался лично. Четверо принцев и пятеро непризнанных бастардов. Принцем тебе не быть, звание лейтенанта императорской Лейб-гвардии тебя не привлекает. Есть ещё один вариант. Полной свободы ты не получишь, и придется потерпеть кое-какие ограничения, но Император признает тебя, даст титул и хорошую должность. И, разумеется, ты сохранишь свободу воли и разум.

От холодного делового тона магистра по спине Дайма пробежали мурашки. Он видел, хоть и поверхностно, суть заклинаний, наложенных на Диена, но услышать из уст главы Конвента подтверждение — разум и свобода воли… вряд ли Император потребует чего-то большего.

Магистр выжидающе глядел на него, спокойный и равнодушный. Ему не требовалось слов, чтобы дать понять юному светлому, какова альтернатива щедрому Императорскому предложению.

— И что от меня требуется?

— Многое. Для начала клятва верности Императору. Тогда продолжим разговор.

— Что за клятва?

— Ничего особенного. Не причинять вреда жизни и здоровью, слушаться прямого приказа.

— Не причинять вреда? Слишком расплывчатая формулировка. Действием или бездействием? А если Император прикажет, допустим, подать ему яду или отрезать руку, что тогда? Прямой приказ или вред здоровью?

— Хм… похоже, мэтр не ошибся. — Взгляд магистра несколько потеплел. — Вот посмотри полностью текст клятвы. Её приносят все доверенные лица Императора.

На стол перед Даймом лег лист плотной бумаги.

Не обращая внимания на перемену настроения мага, Маргрейт принялся за изучение документа. Не торопясь, очень внимательно он вчитывался в каждую фразу, обдумывал и анализировал — как будет действовать клятва в различных обстоятельствах. И то, что получалось, ему категорически не нравилось.

— Магистр. Я понимаю, что вы мне не доверяете. — Дайм отложил документ и уставился магистру в глаза. — Но эта формулировка налагает множество ограничений и ставит принесшего клятву в весьма уязвимое положение. Слишком легко придумать ситуацию, когда человек будет вынужден нарушить один из пунктов. А насколько я понимаю, клятва предусматривает только одно наказание — смерть. Поэтому у меня к вам вопрос. Для чего я вам нужен? Магов у вас целая Академия, гораздо сильнее и опытнее меня. Чиновников и военных в изобилии. Что я могу сделать такого, чего не может кто-то другой? И стоит ли априори делать ваше оружие хрупким?

— А не много ли ты о себе воображаешь, мальчик?

— Вы бы не стали заниматься пустяками, Ваша Светлость.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Убрать некоторые пункты. — Дайм снова взял в руки лист бумаги. — Второй, четвертый и пятый. И добавить оговорку. Вот тут.

— Ты много хочешь.

— Я хочу иметь возможность служить Императору, а не бояться за собственную шкуру при малейшем неловком движении.

— Хе-хе. Весьма похвальное намерение. Ладно. — Магистр кивнул, забирая бумагу. — Пусть будет так. Ты не спрашиваешь, почему в клятве ни слова о наследнике престола.

— Нет. Не спрашиваю.

— Уже догадался?

— Я буду служить Конвенту и Императору, а не наследнику.

— Даже так… вероятно, из тебя выйдет толк.

— Выйдет, Ваша Светлость.

— Ты понимаешь, что это будет непросто?

— Да.

— И что ты будешь все время под контролем?

— Несложно догадаться, Ваша Светлость.

— Хорошо. Если Император одобрит, с завтрашнего дня ты идешь ко мне в ученики. И прямо сейчас забываешь, что был когда-то баронетом Маргрейтом. Ты Дайм Дукрист, сын Императора. Баронет… это несерьезно. Герцога тебе многовато. Маркиз. Маркиз Дукрист.

Маркиз… в обмен на свободу, в обмен на имя и семью. Щедрое предложение магистра подозрительно напоминало рабство. Но по сравнению с судьбой Анта, Бри, Вериа, Гунта и Диена… все, что угодно, только бы не стать Ешу.

Дайм сосредоточился на отблеске тепла и любви, на тончайшей дорожке наверх, к Светлой. Он не имел привычки молиться, как требовал замковый священник. Но сейчас — сейчас он молил Райну не словами, но сердцем. И верил, что она не отвернется. Что позволит ему сохранить хоть что-то.

— Ваша Светлость так и не объяснили мне, что я должен буду делать, — спросил он, загнав боль и холод потери в самый дальний уголок.

— А разве непонятно? Все, что прикажет Император. И ещё. Думаю, ты понимаешь, что Император не может рисковать…

— Да, понимаю.

— Тебе нельзя будет жениться и иметь детей. — Тон магистра был равнодушен и холоден, словно речь шла о цвете мундира.

— Включите в клятву и это.

Спокойно. Ты знал, что так будет. Это разумное требование. Спокойно.

— Клятву? Клятва тут не причем, — покачал головой магистр. — Пункт насчет детей слишком легко обойти. Ты физически не сможешь иметь женщину и зачать детей. Соответствующее заклинание, и все.

— Но… Ваша Светлость… нет необходимости…

Горечь и злость мешали дышать. Дайм был уверен — это условие нужно не ради блага Империи, а лишь чтобы держать его на коротком поводке и не позволить забыть, кто настоящий хозяин положения.

— Есть. Безопасность престола важнее твоих желаний. К тому же, на мальчиков запрет не распространяется.

— На мальчиков?!

— Не делай круглые глаза. Особой разницы нет.

— Но…

— Забудь. Дочка экономки в любом случае тебе не пара. И ты вовсе не влюблен в неё — это всего лишь здоровое юношеское желание. Ты же понимаешь, что одного бесплодия мало? Всегда можно проверить, был ли ты с женщиной.

К Дайму наконец вернулось самообладание, а вместе с ним и способность рассуждать здраво. Если с клятвой магистр позволил ему изрядную свободу маневра, то тут переговоры о смягчении условий были заранее обречены на неудачу. За жестоким требованием явно таилось что-то ещё — и, похоже, это что-то не нравилось и самому магистру.

— Мне кажется, Ваша Светлость, нет смысла скрывать касающуюся моей дальнейшей службы информацию.

— А это не тебе решать. Но что касается заклинания, это не обсуждается. Император так решил. Твое дело, соглашаться или нет.

— Это навсегда?

— Разумеется. Не принимай так близко к сердцу. Вообще ничего не принимай близко к сердцу. Забудь, что оно у тебя когда-то было, мальчик.

— А моя мать? Брат, сестры?

— Ты не попрощался?

— Кто-нибудь еще, кроме Вашей Светлости, лейтенанта Диена и гвардейцев знает, кто я и откуда? Я не хочу, чтобы в один прекрасный день ваши противники прислали мне голову матери.

— Семеро солдат — это уже немало.

— Почистите им память, Ваша Светлость, или убейте. И позаботьтесь, чтобы мэтр Хеуск больше не предавал доверия баронессы. Вряд ли я смогу быть вам полезен, каждую минуту опасаясь за свою семью.

— Хорошо. Для такого юного мальчика очень хорошо. Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть.

— Ни в коем случае, Учитель. И благодарю вас за бесценный урок.

Глава 12. Рыбак рыбака…

235 год. Первый день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Дайм только успел задуматься о том, как добыть сумеречную принцессу из жадных лап Рональда, как вмешалась Ристана. Разумеется, она заметила, что её ручной маг увивается вокруг ненавистной сестренки.

Не подозревая о невидимом наблюдателе, Её Высочество адмиральским флагманом, рассекающим залив Найриссы, величественно проплыла к проходимцу темному, вообразившему себя непревзойденным покорителем юных принцесс. За Прекраснейшей радостно тянулась стайка роскошно разодетых гиен: придворных подхалимов, предвкушающих новое развлечение.

— Вы так увлечены беседой, магистр, что не замечаете ничего вокруг? — пропела Ристана, стукнув мага веером по руке. — Принесите нам с сестрой вина.

Тон Её Высочества не оставлял магу возможности отказаться.

— Ваши Высочества изволят фалийского? — осведомился Рональд.

— Разумеется. С корицей и кардамоном. — Поставив мага на место, Ристана несколько смягчилась и даже милостиво улыбнулась. — Проследите, чтобы сделали, как я люблю.

Вежливо поклонившись, Рональд удалился. Внешне совершенно спокойный, маг окутался бурлящим облаком багрянца и тьмы — но его злость видел только Дайм и, возможно, сумеречная. Ристана же пребывала в счастливом неведении, иначе не стала бы щекотать дракону нос. Но, видимо, пристрастие к опасным забавам передавалось в роду Суардисов вместе с упрямством и очарованием — то есть с непреложностью восхода солнца на востоке. Довести до белого каления одного мага Ристане, похоже, показалось мало, и она принялась за сестру.

Из оконной ниши открывался отличный обзор. А в отсутствии магистра Рональда Дайм мог без опаски подслушивать напрямую: обнаружить его внимание мог далеко не всякий опытный маг, не то что необученная девочка.

Ристана скептически оглядела Шуалейду с ног до головы, выдерживая напряженную паузу. Стайка прихвостней привычно окружила намеченную патронессой жертву, отрезая пути к отступлению.

— Дорогая, ну что же вы… неужели не нашлось более приятной компании? Магистр, несомненно, чрезвычайно достойный кавалер, но… — Ристана понизила голос, — вы же не хотите сказать, что и в самом деле… Нет, среди Суардисов не может быть темных!

Изобразив медовую улыбку, старшая принцесса выжидательно уставилась на младшую.

— Нет, конечно…

— Не подумайте, дорогая, что кто-то усомнился… но эти слухи! Ах, вы же знаете, чего только не придумают глупцы! Но мы никогда не принимали всерьез все эти домыслы.

— О чем вы, дорогая сестра?

— Право, не стоит и вспоминать! Никто же не верит, что Его Высочество Лерма Кристис и в самом деле отозвал брачное предложение из-за того недоразумения с орками. Конечно, вы ни в чем не виноваты, вы же не знали, что Его Величество возлагал на этот союз большие надежды… все давно уже забыли, милая сестра!

— Но я…

— Не надо, дорогая моя! К чему ворошить прошлое, когда впереди у вас блестящее будущее. Вот увидите, не пройдет и полгода, как Его Величество найдет вам достойную партию. Говорят, у Красных Драконов пятый принц до сих пор не женат. И в Полуденной Марке наследник вскоре будет выбирать себе невесту… трех невест… Вам наверняка понравится на островах, дорогая. Правда, там такая странная мода. Но вам ведь не важно, не так ли? Кстати, откуда у вас это очаровательное платье, так похожее на туалет покойной императрицы Инан?

Наблюдая за мастерски исполняемой травлей младшей принцессы, Дайм злорадно посмеивался. Неистребимое высокомерие и недоверие темных ко всему свету, включая самых верных союзников, сыграло с Рональдом злую шутку. Показать Ристане, кто тут главный, он пока не мог, договориться с ней, чтобы не вмешивалась, то ли не захотел, то ли не успел. И в результате сплетенная им паутина лести и очарования рассыпалась и таяла. Конечно, если не вмешаться, Рональд быстро восстановит утраченные позиции. Изобразить благородного рыцаря и спасти Шуалейду от нападок старшей сестры для темного не проблема… а для светлого тем более. Вряд ли у девочки есть шанс устоять перед наследным императорским обаянием, помноженным на многолетнюю практику. И не таких очаровывали.

Младшая принцесса явно не была готова к столкновению с сестрой на её территории. Ни одного прямого обвинения, вопросы, на которые невозможно ответить — потому что они и не заданы… не стоило девочке быть столь самонадеянной и отходить от Дарниша. Беспомощность и растерянность сменялись злостью и обидой, заставляли ауру сумеречной бурлить всполохами синего и фиолетового, словно грозовую тучу. К насмешкам она определенно не привыкла — вряд ли кому приходило в голову смеяться над колдуньей. Зато сегодня ей пришлось в полной мере прочувствовать всю прелесть дворцовой жизни: старшая сестра загоняла её в угол и выставляла провинциальной дурочкой — и она ничего не могла с этим поделать. Не убивать же Её Высочество на глазах у изумленной публики? А ничем, кроме грубой силы, девочка пока не владела. Но, слава Светлой, была достаточно умна, чтобы не дать собственной магии вырваться наружу и пустить гоблину под хвост многолетние усилия Дайма по недопущению ненаглядного брата Лермы на Валантский престол.

В веселую игру включилась и свита Её Великолепия. Отработанные до мелочей приемы действовали безотказно, и растерянная девчонка не успевала отбиваться от сыпавшихся со всех сторон уколов изысканного придворного остроумия. Старшая принцесса окружила её такой заботой и сочувствием, так защищала её от всеми позабытых слухов… а заодно прошлась и по манерам Шуалейды, и по её походке, облила презрением её платье и незнание мелких дворцовых традиций, посмеялась над неумением играть в самбре-бо, модную в этом сезоне… Дайм видел, что юная принцесса еле сдерживается, чтобы не устроить небольшое стихийное бедствие прямо в бальном зале.

— Как же, Ваше высочество? Все танцуют эста-ри-касту! — продолжала допытываться одна из фрейлин.

— У меня нет настроения.

— Не стесняйтесь! Или вам не с кем танцевать? — снова вступила Ристана. — Перевелись благородные рыцари в нашем королевстве… неужели никто так и не пригласит Её Высочество?

— Окажите честь, Ваше Высочество. — Лощеный аристократ, острым лицом и выражением глаз напоминающий куницу, подступил к Шуалейде и отвесил нарочито-изящный поклон.

— Другой раз, милорд. — Младшая принцесса попыталась отодвинуться, но толпа придворных стояла слишком плотно.

— Ах, простите, дорогая! Как я не подумала… вы же, наверное, не умеете… — Ристана жалостливо покачала головой. — Не волнуйтесь, эста-ри-каста очень простая. Её даже селянки по праздникам танцуют.

— Ничего подобного, Ваше высочество! С чего вы взяли? Я просто не желаю.

— Полно, милая сестра. Не танцевать на первом балу? — Ристана обратила на кавалера притворно строгий взор. — Что же вы, сишер? Извольте…

Момент показался Дайму вполне подходящим для явления благородного избавителя юных принцесс из пасти злого дракона. Он прекратил прикидываться незаметной деталью интерьера и театрально вышел из воздуха чуть позади Ристаны. Придворные, заметив его, насторожились. Куницеподобный хлыщ отдернулся от Шуалейды, словно гуль от серебра.

— Ваше Высочество, дивный вечер, не находите? — обращаясь к старшей принцессе, Дайм дружелюбно улыбнулся младшей.

Её Высочество обернулась, сияя улыбкой, но её раздражение не могло укрыться от мага.

— Ах, маркиз! Рада вас видеть…

— Ваше Высочество, как всегда, великолепны. — Маркиз поклонился. — Представьте меня вашей очаровательной сестре!

— Вы так редко бываете в Суарде. Расскажите же нам, как здоровье Его Всемогущества? Что нового при дворе? — Ристана протянула ручку для поцелуя и попыталась оттереть маркиза от сестры подальше, делая вид, что не услышала второй его фразы.

— Наш Светлейший Император, да не оскудеет милостивая длань Райны над высоким престолом, как всегда, в заботах… — он вежливо поцеловал воздух около кончиков надушенных пальцев и тут же повернулся к Шуалейде. — Ваше Высочество, безмерно счастлив встрече!

— Добрый вечер, маркиз. — Сумрачная одарила его чуть напряженной улыбкой и изучающим взглядом. — Рада знакомству.

— Я столько наслышан о Вашем Высочестве! — Он осторожно завладел рукой Шуалейды и склонился над ней, согревая дыханием и бережно касаясь губами. — Я надеюсь, вы не сочтете за труд оказать коллеге содействие в научных изысканиях.

— Вы мне льстите, маркиз. Разумеется, я попытаюсь, если мой скромный опыт будет вам чем-то полезен.

— Не такой уж и скромный. Вашему Высочеству, несомненно, знакомы теории двойственности Чиаверо Бундарке?

По загоревшимся интересом глазам девочки Дайм понял, что нащупал нужную струну. Теперь немножко лести, немножко флирта — и сумеречная будет его. А Ристана может хоть до зеленых гоблинов дуть губки и поводить плечиками. На главу Тайной Канцелярии примитивные женские уловки не действуют.

— Тирис Бродерик придерживается несколько своеобразных взглядов… — продолжил Дайм. — У Вашего Высочества имеется последний сохранившийся в Империи трактат магистра Дундарке об аспектах взаимодействия вероятностных потоков в условиях высокоэнергетических полей, не так ли?

— Вы имеете в виду взаимопроникновение спектров при расширении ареала воздействия заклинания?

— Да, в том числе. Меня больше интересует принцип отрицания вероятностей.

— Я не совсем ещё разобралась… эта теория полностью противоречит классическому представлению о взаимодействии разноспектровых энергопотоков при создании композитных метаструктур реальности…

— О, простите, Ваше Великолепное Высочество! — Дайм окинул выразительным взглядом поскучневшие лица придворных и изобразил смущение. — Похоже, мы рискуем быть обвиненными в незаконном применении усыпляющих заклятий к цвету валантской аристократии!

— Не хотелось бы утомлять благородное общество столь далекими от поистине важных вопросов моды материями, Ваше Высочество, — поддержала его Шуалейда.

— С позволения Вашего Высочества, я похищу вашу прекрасную сестру? — обращаясь к Ристане, Дайм добавил в голос немного льда. — Осмелюсь предположить, исполнением эста-ри-косты Её Высочество изволит почтить благородное общество несколько позже.

— Конечно, маркиз. Боюсь, ещё немного высокоученых разговоров, и мои фрейлины позабудут собственные имена. — Старшая принцесса ослепительно улыбнулась. — Надеюсь, вы вернете мою дорогую сестру в целости и сохранности.

— Не извольте беспокоиться, Ваше Высочество.

Слегка поклонившись Ристане, Дайм подал руку Шуалейде и, продолжая беседу о трудах несправедливо позабытого в Империи теоретика магии, повел её прочь. Придворные послушно расступились, и он уловил облегченные вздохи.

— … вам этот трактат, маркиз.

— Буду весьма признателен. Вы простите меня, Ваше Высочество?

Принцесса вопросительно приподняла бровь.

— Я так и не представился. Если позволите…

— Ваша Светлость маркиз Дайм Дукрист, глава Тайной Канцелярии. — Шуалейда озорно улыбнулась в ответ. — Вас трудно не узнать. Герцог Дарниш много рассказывал о вас.

— Неужели? Надеюсь, Его Сиятельство не упоминал о том, что я кушаю на завтрак младенцев?

— Что вы, маркиз! Его Сиятельство не выдает государственных тайн. Он всего лишь порекомендовал, увидев вас, сразу чистосердечно признаваться во всех грехах и просить о снисхождении. Тогда, быть может, Ваше Превосходительство не изволит нас кушать на ужин… о! Кажется, я проговорилась…

— Ай, как неосмотрительно. Но, раз уж Ваше Высочество признались, то не изволите ли продолжить беседу на свежем воздухе? Пожалуй, Наше Превосходительство проявит милосердие, если Ваше Высочество раскроет парочку самых страшных государственных секретов.

— Маркиз… право, вы не оставляете мне выбора.

— Разумеется. А разве сишер Дарниш не предупреждал Ваше Высочество, что юным очаровательным принцессам очень опасно попадаться на глаза Нашему Превосходительству?

* * *

Шу второй раз за вечер оказалась очарована. Вряд ли маркиза можно было назвать красивым: ему достались все фамильные черты Кристисов, от длинноватого носа с горбинкой и словно вырубленного в камне подбородка до почти сросшихся бровей. Но характерную для императорского рода жесткость скрашивала мягкая открытая улыбка и тепло бирюзовых, как морская вода, глаз. Он сам напоминал Шу обманчиво спокойное море, полное опасной силы и тайн — в скрытой от глаз глубине. Море, в любой момент способное из ласкового котенка превратиться в бешеного дракона, сминающего корабли одним взмахом крыльев.

Разве можно устоять, когда тактический маневр по спасению от сестрички с подпевалами в его исполнении прошел столь изящно и непринужденно? И к тому же, настоящий светлый маг! По сравнению с тяжелой и вязкой аурой темного, бело-лиловые потоки Света успокаивали и согревали, словно парное молоко.

Принцесса наслаждалась обществом Дукриста и удивлялась, как же он не похож на того опасного и безжалостного человека, что описал Урман шер Дарниш. В двадцать пять лет — глава Тайной Канцелярии, единым словом умиротворяющий самых оголтелых нарушителей спокойствия, Тихий Голос Императора, что доносит волю повелителя без лишней помпы и шума, но с неотвратимостью горной лавины.

К любопытству Шу примешивалась некоторая доля опасений. Как бы ни был очарователен и внимателен светлый, подозревать его в бескорыстии не приходилось. Оставалось только надеяться, что интересы маркиза не противоречат её собственным.

Шу плохо удавалось сохранять бдительность — романтический полумрак сада рассеивали цветные фонарики, тихонько журчал фонтан, из бального зала доносились приглушенные звуки скрипок, голос маркиза обволакивал свежим бризом, а его улыбка опаляла жаркой волной.

* * *

Дайм рассказывал истории из жизни Метрополии и внимательно изучал принцессу. Вопреки слухам, предубеждениям и основному правилу дипломатии, Шуалейда нравилась ему все больше. Её искренний восторг и смущение невинным флиртом, непривычная естественность — никакого набившего оскомину жеманства. И наряд, и манера держаться, и легкость, с которой Шуалейда приняла игру — всё противоречило образу настоящей принцессы. Ни следа наигранной скромности и беззащитности, ни намека на попытку соответствовать нарочитому блеску двора. Чертополох среди орхидей. Непросто ей придется рядом с Ристаной Великолепной.

В маркизе пробуждалось давно позабытое чувство — беспокойство за чужую жизнь, желание оградить и защитить.

Теперь уже он подпал под очарование. Дайм начинал понимать Рональда, с пылом влюбленного юнца зовущего Шуалейду в ученицы. Он сам все больше желал быть рядом, чувствовать её, как чувствуют животные близкую грозу, слышать запах леса перед дождем, погружаться с головой в прохладную, клубящуюся синим и лиловым магию: в резкую, пряную и опасную, но в то же время манящую глубину Сумрака.

Наверное, обычные люди воспринимают её иначе. Видят лишь резкую, угловатую и странную девочку, но для мага… Дайму она казалась притягательней первых красавиц Империи. Скорее даже это чувство можно было сравнить с влечением воина к совершенному оружию, ученого к древним книгам гномов… наркомана к ках-бришу.

Да, вот это похоже…

Светлый усмехнулся пришедшему в голову сравнению.

Интрига обещала быть на редкость увлекательной: играть против тёмного не только в политике, но и побороться за сумеречную колдунью. И пусть она сейчас ближе к Тьме, нежели к Свету — тем острее интерес.

Дайму надоело ходить вокруг да около, Шуалейде тоже, и со светской ерунды разговор перешел к более интересным предметам.

— Конечно, Ваше Высочество, придворный маг хорошо знаком со многими влиятельными лицами, но я не сказал бы, что весь имперский Конвент от него в восторге.

— Но почему именно магистра Бастерхази направили в Суард? Разве мало светлых?

— Интриги, Ваше Высочество, интриги. Магистр ученик самого Великого Паука, а на тот момент партия тёмных определяла политику Конвента. Магистру Тхемши удалось протолкнуть на совете нужную кандидатуру. Через пару лет Конвент опомнился, но сменить придворного мага гораздо сложнее, чем назначить нового. Для этого требуются более чем веские основания, а Рональд до сих пор умудряется прикидываться белой овечкой — ни одного следа прямого воздействия, ни одного доказательства его причастности ни к болезни Его Величества, ни к исчезновениям слабоодаренных шеров, ни к заговору против принца.

— К болезни отца? Но, как же так… Мне казалось, что отец просто стар, и болезнь его не имеет магического происхождения…

— О да. Прямого воздействия и не было — Рональд осторожен. Но иногда достаточно просто соответствующего питания, тревожного известия, невнимательности слуг и отсутствия лекаря в нужный момент… Абсолютно недоказуемо, но очень эффективно.

— Ваша Светлость, но ведь в комнатах Кейранна я нашла артефакты, несущие болезнь и безумие, ослабляющие волю… разве нельзя доказать, что это дело рук Рональда?

— Наверняка он не делал их сам, и даже не брал в руки. Вы почувствовали отпечаток его ауры хоть на одном из них?

— Не прямо. Но связь определенно была.

— Не все так чувствительны к вторичным связям. Не говоря уже о том, что вы брали в руки эти предметы, и ваши следы заглушат все остальные. Так что, при изворотливости Рональда, вы же ещё и окажетесь виноваты.

— Но как? Как я смогу противостоять ему? У меня нет ни знаний, ни опыта, ни достаточных сил… у меня даже учителя нет, кроме тириса Бродерика. Он замечательный ученый, но он не маг! Всё приходится искать методом научного тыка! Я сама не знаю, к чему приведет использование очередного нового заклинания… Маркиз, вы сами маг, как вы учились?

— В основном тем же методом, Ваше Высочество. Я понимаю, Рональд наплел вам гоблиновых песенок — поделиться опытом, научить всему, что знает сам… но вряд ли это возможно.

— Но почему?

— Слишком велики различия между магами. Тем более, у вас только одна общая стихия. Уж лучше наставник-теоретик. По крайней мере, не даст вам иллюзии безопасности и ложной уверенности в собственной правоте.

— Но тогда зачем вообще Академия? Если на самом деле там никого и ничему не учат?

— Разве я сказал, что невозможно ничему научить? Практические азы, собственный опыт под присмотром грамотного преподавателя, плюс книги, лекции и верно подобранное направление работы, плюс адекватная оценка результатов — Академия неплохо готовит магов.

— Как бы я хотела туда попасть… У нас в Валанте совсем мало магов. Берри говорит, что до магистра Рональда было больше, но многие уехали. В Суарде почти никого не осталось.

— У Вашего Высочества всё ещё впереди. Тем более, в Академию принимают не раньше пятнадцати лет. И вы же не оставите брата?

— Нет, конечно. Но, может быть, возможно пригласить в Суард ещё кого-нибудь? Из светлых? Кто бы смог защитить Кейранна и приструнить Рональда?

— К сожалению… в Метрополии неспокойная ситуация, и Конвент не решится нарушить равновесие, отправив сильного светлого в Валанту. А от слабого здесь будет больше вреда, чем пользы.

— Но я боюсь. Сегодня утром Рональд чуть не… я даже не знаю, что могло получиться!

— Вы о Закатной башне? Вам очень повезло — мало кто находит свой Источник. Но там присутствовала ещё одна сила, не вы и не Рональд. Что это было?

— Моя мать… никогда не думала, что она захочет заступиться за меня… Ей всегда было все равно. Она меня не замечала. Только Кейранна.

— Я вижу, связь между вами и Источником уже образовалась, но нестабильна…

— Не представляю, что делать, маркиз. Я в башне пьянею и ничего не соображаю.

— Неудивительно, что Рональд жаждет заполучить Ваше Высочество вместе с приданым. Такой источник энергии любого мага заставит потерять голову и пуститься во все тяжкие.

— Даже вас, маркиз?

— Я не до такой степени маг. К тому же, служба Императору…

— Ну что ж, хоть вас мне не придется опасаться.

— Если вы подчините себе башню, то и Рональд не сможет с вами справиться. Вы станете, по крайней мере, равны.

— Звучит обнадеживающе. Я так понимаю, что если у меня не выйдет, то он прихлопнет меня, как муху, и ему за это ничего не будет? За недоказанностью?

— Ваше Высочество удивительно правильно всё понимает. Сейчас вы очень уязвимы, и я, к сожалению, мало чем могу помочь. Единственно, советом.

— Я буду очень признательна Вашей Светлости.

— Не отказывайте Рональду сразу. Тяните, увиливайте до последнего. Прикидывайтесь восторженной дурочкой и ни в коем случае ничего не обещайте. Стройте глазки, падайте в обморок, изображайте неженку и трусиху — и будьте бдительны. Устраивайте сцены, скандальте и попадайте в глупые ситуации, чтобы Ваше Высочество пока не принимали всерьёз. Я уверен, вам понадобится не более десяти дней, чтобы приручить Закатную башню. Продержитесь. Вы сможете, Ваше Высочество.

— Благодарю вас, маркиз…

Шуалейда совсем погрустнела, и будто даже потускнела на мгновенье. Но тут же природное упрямство взяло верх, и в сиреневых глазах зажглись злые огоньки.

— Ваше Высочество, вы можете называть меня по имени, — вырвалось у Дайма, и он тут же прикусил язык.

«Шуалейда всего лишь фигура в игре. Мне всё равно. Всё равно! С ней или без неё я обязан выиграть эту партию…»

Но как же хотелось прижать её к себе, приласкать, словно маленькую зверушку, гладить по волосам и обещать, что всё будет хорошо… Дайм чувствовал, что нужен ей. Как опора и поддержка, как друг, как…

Глаза принцессы осветилась таким доверием и надеждой, что он вздрогнул.

— Хорошо, Дайм. Но и вы тоже… зовите меня Шу. Ведь мы теперь друзья?

— Спасибо, Шу. Мы теперь друзья.

Простые слова прозвучали заклинанием, и ночной ветер закружил и унес их, словно лист подписанного договора, куда-то ввысь. Наверное, к богам.

* * *

Его Высочество принц Кейранн устал до невозможности.

В глазах уже рябило от обилия незнакомых лиц — молодых и старых, красивых и уродливых — улыбающихся, улыбающихся… и за каждой улыбкой хищник. Настороженный, оценивающий, просчитывающий варианты и угадывающий слабые места инстинктом царедворца. Слава Светлой, герцог по большей части принимал удар на себя, в критический момент переводя разговор на другую тему или словно невзначай подсказывая нужную фразу. Среди всех этих блестящих вельмож и лощеных дипломатов Кейранн чувствовал себя в большей опасности, чем нос к носу с голодным медведем.

Голоса вопрошающие, голоса обещающие, голоса льстивые и лживые сливались в один неразличимый гул, но Кейранн не мог позволить себе ни уйти, ни отвернуться, ни перестать улыбаться и изображать из себя мудрого не по годам, выдержанного и всезнающего будущего монарха. Каждый герцог, граф, барон, каждый генерал и каждый высокопоставленный чиновник считали своим долгом подойти и засвидетельствовать почтение наследнику, а заодно как можно быстрее составить мнение о его перспективах на власть. Словно он не принц, а аш-тунский жеребец, выставленный на торги. Если бы он позволил, мило улыбающиеся вельможи и в зубы заглянули, и бабки прощупали. А некоторые, судя по холоду в глазах, и придушили бы тут же, не сходя с места. Как этот, например. Зифельд. Крем и патока в голосе, а сам — змея змеей.

— … так счастливы, Ваше Высочество! Смею надеяться, поставленные ко двору вина баронства придутся вам по вкусу.

Вызывающе роскошно одетый молодой вельможа поклонился чрезвычайно изящно и вроде как почтительно, но, на взгляд Кея, несколько издевательски.

— Конечно, барон. Фаллийские вина всегда были великолепны. Помнится, вы поднимали не так давно вопрос о снижении налогового бремени на области производства тонких вин… я считаю, он заслуживает самого пристального внимания, — милостиво кивнул Кей. — Как и отчет о расходах магистрата Фалльденберга за прошлый год.

Холод презрения в глазах барона сменился льдом опасливой настороженности — герцог Дарниш с утра не зря старался. Теперь при упоминании имен более-менее значимых персон Кей вспоминал не только те почти общедоступные сведения, что впитывал на уроках тириса Берри — угодья, торговые интересы, родственные связи и тому подобное — но и многое из того, что сами персоны почитали скрытым от посторонних глаз и ушей.

Что ж, барон Зифельд в любом случае не стал бы играть на стороне законного наследника. Слишком многое его связывает с Её Высочеством Ристаной. И таких, как он, много, очень много…

Вместе с усталостью принцем овладевала злость. Одно дело выслушивать от Бертрана и Берри постоянные напоминания о подстерегающей опасности и долге правителя — вкупе с любимой присказкой обоих: «Учитесь сейчас, Ваше Высочество! Потом поздно будет» — и совсем другое, столкнуться нос к носу с прелестями дворцовой жизни. Сейчас Кейранн, как никогда раньше, осознавал полную справедливость слов учителей. Здесь, в отчем доме, ему пригодится все, начиная от знания особенностей овцеводства в долине Флатты, до совершенно неблагородных способов достать противника и остаться в живых. То, что демонстрировал герцог Дарниш, благороднейший из вельмож, опора трона и доверенное лицо монарха, на удивление походило именно на те самые неподобающие дворянину умения, которыми лейтенант Ахшеддин так щедро делился с наследником — а заодно с принцессой и младшим Фломом — на уединенной полянке неподалеку от крепости. Подальше от глаз даже трижды проверенных солдат — так, на всякий случай.

Мило улыбаясь, кивая и делая в нужный момент значительное лицо, заранее тщательно отрепетированное перед зеркалом, Кейранн слушал и смотрел, не пытаясь разобраться во всем и сразу. Он запоминал. Будущий тесть обещал завтра же, по свежим следам, продолжить познавательные экскурсы в изнанку благородного общества. И Кей копил вопросы — сколько лиц, столько и вопросов. Обилие рифов и мелей в мутных водах политики несколько пугало… Но если пугаться, то не стоило и нос высовывать из Сойки. А раз уж он вернулся, придется идти до конца. Все равно отступать поздно.

Время от времени Кей встречался взглядом с отцом. Едва заметный кивок, еле уловимая улыбка одобрения — но как много они значили! Кей готов был выйти на бой с драконом, лишь бы отец гордился им. Правда, ему уже казалось, что дракон — сущая мелочь по сравнению с бесконечной вереницей важных, очень важных и невероятно важных лиц.

Его Величество, представив сына Совету и самым значимым персонам лично, для всей собравшейся публики сказал прочувствованную речь — традиции, верность, долг, процветание и ещё много громких и значительных слов — и предоставил принцу «поближе познакомиться с будущими подданными в неофициальной обстановке». Или, как он сказал перед приемом: «Сразу покажи этим упырям, что ты настоящий Суардис. Король — всегда король, независимо от возраста. Ты не имеешь права ни на усталость, ни на плохое настроение. И, тем более, на слабость или ошибку. Никогда. Один неверный шаг, и тебя съедят. Так что привыкай, мальчик мой — ты скоро останешься с ними один на один».

Слава Светлой, что один на один — не сегодня. Даже под прикрытием герцога первый официальный прием слишком напоминал великолепный аттракцион: танцы на проволоке над вольером с голодными тиграми. Как бы Кей ни был осторожен и внимателен, с каждым шагом вероятность ошибки возрастала — а силы таяли.

И, как нарочно, сестренка была слишком занята собственными проблемами. Вместо того чтобы присоединиться к нему сразу после торжественной речи и вместе держать оборону, битый час кокетничала с какими-то хлыщами. И ладно бы только с хлыщами! Вид Шу, нежно воркующей с придворным магом, заставил Кея похолодеть. Он, конечно, не верил, что сестра променяет его на обещания темного… но впервые Кей осознал со всей ясностью, что Шу — вовсе не его бессменный телохранитель и не вечный товарищ по играм. Взрослая, красивая девушка, принцесса и волшебница… так странно и непривычно оказалось увидеть её такой! Рано или поздно она выйдет замуж и уедет из Суарда. Хотелось только надеяться, что сестра не выберет в супруги кого-нибудь вроде Рональда.

Второй кавалер сестры понравился Кею много больше. А когда Дарниш будто невзначай обратил внимание важных персон на то, с кем столь дружески беседует младшая принцесса, наследника охватила гордость. Ещё бы! Очаровать самого Дукриста!

Смелое предположение подтвердилось. Через некоторое время Шу с маркизом возвратились из сада, все так же под ручку. И, к удовольствию Кея, до конца приема его не покидали. Принц смог несколько расслабиться и наблюдать за работой двух непревзойденных мастеров, сишеров Дукриста и Дарниша. Как он ни устал, пропустить столь ценный урок Кей не мог — когда ещё выпадет шанс! Единственное, о чем Кей жалел, что нет возможности конспектировать на виду у заинтересованной публики мастер-класс по витью веревок из цвета валантской аристократии.

Глава 13. Цирк приехал

235 год. Второй день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Шу проснулась от запаха роз. Сладкий аромат казался настолько густым, что его хотелось намазать на хлеб вместо варенья.

«Интересно, — подумала Шу, — когда же они успели расцвести? Вчера бутоны были совсем крохотные… или я ничего не понимаю в цветах, или что-то здесь не так».

С трудом открыв глаза, она обнаружила полураспустившуюся кремовую розу. Цветок нахально расположился на подушке, распространяя головокружительное благоухание и блестя капельками росы. Шу дотронулась до холодного упругого листа, проверяя, не иллюзия ли это. И лист, и роса оказались самыми настоящими. Под цветком обнаружилась записка. Маркиз Дукрист спрашивал, не согласится ли Её Высочество отобедать с ним? Записка, в отличие от розы, светилась магией. Развеселившись, Шу ответила вслух: «Наше Высочество согласится. А где?» На листке тут же сменился текст: «Если Ваше Высочество изволит выйти в три часа в Голубую Гостиную, то Наше Превосходительство будет иметь честь проводить Ваше Высочество в одно чудное местечко в Старом городе». Шу согласно кивнула в ответ, и записка, тихонько прозвенев колокольчиком, испарилась.

Шу зарылась носом в лепестки, вдыхая нежный запах, и погрузилась в приятные воспоминания. Надо же, вчера всё оказалось далеко не так ужасно! От Рональда удалось отвертеться, с герцогами и прочими графами управился Дарниш, из зубов Ристаны её так удачно спас Дайм.

При мысли о бирюзовых глазах Шу мечтательно зажмурилась.

Она и не смела и надеяться, что за ней начнет ухаживать настоящий светлый маг. Розово-золотистые нити в его ауре совершено определено указывали на то, что интерес маркиза много глубже и серьёзнее, чем требуется для его дипломатической миссии. Понятно, что Дайм явился в Суард не ради танцев. Маркиз Длинные Уши прямо заинтересован в сумрачной принцессе: он обязан сделать всё для того, чтобы Шу не спелась с Рональдом.

Чем больше Шу обдумывала подоплеку предложения Рональда, тем отчетливей понимала, что шансов от него отделаться крайне мало. Либо Шу согласится стать ученицей темного, и он получит ее силу почти законно, либо он её убьет раньше, чем Источник подчинится. Ни один из вариантов Шу не устраивал совершено. Дайм прав, надо срочно приручать Закатную Башню, а до тех пор увиливать, увиливать и увиливать. Если повезет, сегодня за обедом маркиз подскажет, что делать с башней.

Шу вполне разделяла его невысказанное мнение о сочетании приятного с полезным. Строить из себя кисейную барышню и прикидываться слабой, ранимой и капризной неженкой для Дукриста она и не собиралась. Шу слишком хорошо видела истинные побуждения и эмоции, чтобы обманываться. Сколько Шу себя помнила, никогда она не питала иллюзий по поводу любви (то есть её отсутствия) к ней отца и матери, и, тем более, всех остальных обитателей дворца.

До переезда в Сойку единственным человеком, любившим её, был брат. Она привыкла быть сама по себе, ни на кого не полагаться и никому не доверять. Как же Шу удивилась, когда совершенно посторонние люди — Фрай и Бертран Фломы — приняли их с братом как родных. В первые же дни в Сойке Шу открыла для себя нечто новое и необыкновенное. Оказывается, кто-то может её любить! Просто так, искренне и бескорыстно. И потом, когда она познакомилась ближе с Закеримом и Эрке… сразу двое друзей, которым можно доверять, которые готовы за них с братом в огонь и воду! Это стоило расставания с отцом и с родным домом.

* * *

231 год. Середина лета (четыре года тому назад).

Фаллийское побережье. Крепость Сойки.

Солнце пекло невыносимо. Древние камни стен раскалились, кусты вдоль дороги поникли. Даже в лесу, в тени грабов и буков, стояла вязкая, жаркая тишина, едва нарушаемая слабым журчанием мелкого ручейка. Единственное место, где Шу не чувствовала себя рыбой, вытащенной из воды и вывешенной для провяливания — травянистый берег около каскада крохотных водопадов. В скальном грунте вода промыла целый бассейн, всегда полный холодной живительной влагой.

Скрытая деревьями полянка чуть выше дороги и совсем близко к стенам крепости — не больше трех сотен саженей — служила королевским детям любимым местом игр и наблюдательным пунктом. С ветвей старого узловатого граба открывался отличный вид. Правда, днем по тракту почти никто не ездил… но не сегодня.

— Кей, Шу! Скорее сюда! — голос Зака с дерева с трудом перекрыл шум грандиозного морского сражения.

— Что такое? — Кей отвлекся от дерзкого налета пиратской укки на его флагман и поднял взгляд. За что тут же поплатился — коварные пираты не преминули взять оставленное капитаном судно на абордаж.

— Сдавайтесь, капитан! Открывайте трюмы.

— Шу, подожди. Что там, Зак?

— Зак? — принцесса тоже бросила деревянные кораблики и обернулась к приятелю.

— Тише. Кто-то едет.

Дети тут же затихли и прислушались. С дороги и впрямь доносились звуки — скрип колес, голоса…

— Кто там?

Вскочив на ноги, Шу бросилась к дереву и привычно вскарабкалась наверх, к Заку. Брат без лишних слов последовал за ней. Все трое, притихнув, вглядывались в уходящий под сень леса Калбонский тракт и пытались определить по звукам, кого же несет по самой жаре.

К обыденному скрипу колес, ругани возчика и стуку копыт примешивались другие звуки. Странные. Непривычные. Женский голос напевал задорную песенку, лютня издавала недовольные стоны — кто-то настраивал инструмент — и устало порыкивала то ли большая собака, то ли волк, переругиваясь с короткими рявками медведя.

— Не может быть… артисты! — первым высказал догадку Кей.

— Думаешь, остановятся в крепости? — мечтательно отозвался Зак.

— Вряд ли. Скорее в Креветочную бухту идут. — Шу, как обычно, была настроена скептически.

— Так не время для ярмарки.

— Ну и что? Может, к ярмарке другие приедут. А эти просто так… по всему берегу.

— Вот они! — Глазастый Кей пихнул в бок сестричку и собрался спрыгнуть на землю. Но Шу потянула его обратно на ветку.

— Чшш! Куда собрался?

— Надо Бертрану сказать!

— Зачем? Они все равно мимо крепости не пройдут. Дорога-то одна. Отец на месте, увидит.

— А вечером представление будет…

— Смотри, целых три фургона!

— Ух ты… а прошлый раз было два.

Любопытство все же победило осторожность. Попрыгав с дерева, все трое устремились к дороге. Бесшумно, как настоящие Даилла-ире — как и все дети, они частенько воображали себя эльфами — пробрались сквозь заросли орешника и затаились под прикрытием ветвей и магии Шу. Хоть ей и было всего десять лет, но заклинаниями подслушивания, подглядывания и отвода глаз она владела прекрасно. А как же иначе? Удрать из крепости и с помощью магии было ой как непросто, а уж посмотреть, чем занимаются в каморке при кухне кухаркина дочка и сержант Проншет, не стоило и мечтать. Заодно принцесса радовала прилежанием в науках тириса Бродерика, ведь не могла же она попросить прямо? Пришлось самой рыться в мудреных трактатах и выспрашивать исподволь.

Мелкими перебежками по кустам дети двигались вдоль дороги, рассматривая циркачей и обмениваясь догадками: откуда те, что будут показывать и дадут ли представление в крепости. Внимание Шу привлек странный отблеск над последним фургоном. Если бы не зеленый цвет, сливающийся с эманациями леса, она бы подумала, что с циркачами едет маг. Но ведь зеленой магии у людей не бывает!

Не подозревая о трех парах любопытных глаз, артисты занимались обычными дорожными делами. На передке головного фургона мирно беседовали о способах пивоварения в разных уголках Империи двое. Один, с намотанными на руку поводьями, был весь длинный и печальный. Только его камзол, хоть и длинный, пестрел веселыми красно-желтыми квадратами. Второй казался гладко-острым, от луноподобного хмирского лица, гладковыбритой головы и острых узких глаз, до традиционного восточного циу в остророгих полумесяцах. В его руках порхали три блестящих лезвия, не мешая хозяину вести беседу и поглядывать по сторонам.

Следующим фургоном управлял румяный парень, ввиду жаркой погоды скинувший рубаху и щеголяющий загорелым торсом. Когда парень лениво поднимал ко рту флягу, становилось видно, как под кожей играют мышцы. К этому зрелищу явно были неравнодушны две девицы, удивительно похожие на длинного печального типа. Правда, они не были ни столь длинны, ни столь печальны — наоборот, задорные улыбки и круглые щечки сияли радостью жизни. Интерес их не пропадал втуне. Силач — а какой цирк обходится без силача? — вовсе бросил поводья и глядел не на дорогу, а на изрядно оголенные прелести сестричек.

Из этого же фургона сзади торчали две ноги в остроносых сапогах дивно большого размера и доносились возмущенные стоны лютни. Видно, замученный инструмент не давал спать ещё двоим: из-за выцветшего полотна слышалось сердитое басовитое бормотание.

Позади третьего фургона понуро плелся привязанный на длинной веревке ярко-розовый длинношерстный ишак с острыми витыми рожками. Конечно, ишаком диковинный зверь был только для Шу, которая видела тщательно и добросовестно наложенные заклинания. Для доверчивой публики зверь явно назывался как-то иначе.

Третьим фургоном правил мрачноватый лысеющий тип с орлиным носом и длинными усами. За поясом его ядовито-полосатой рубахи торчал кнут, изобличающий дрессировщика не хуже звериного ворчания из-за его спины.

Разглядев циркачей во всех подробностях, дети могли бы уже бежать домой, но принцессу удерживало около фургонов острое любопытство. Ей так хотелось понять, что же за существо излучает зеленую магию? Насколько Шу знала из книг и рассказов мэтра Берри, зеленой аурой обладали либо сами эльфы, либо обитающие в Даилла-Сейе единороги, фениксы и прочие любимые эльфами зверушки.

Надеяться на то, что зверушку удастся увидеть прямо сейчас, не стоило… но упрямство принцессы не пропало даром. Полог последнего фургона приоткрылся, и оттуда высунулась девичья голова, украшенная невероятным количеством тоненьких рыжих косичек. Девушка, почти девочка, огляделась, задержавшись взглядом на кустах, что скрывали детей, и спрыгнула на дорогу.

Едва разглядев обладательницу косичек, принцесса чуть не завопила в голос. Эльфа! Настоящая эльфа! Лиственно-зеленые раскосые глазищи, острые ушки, покрытые нежнейшим рыженьким пушком, и прозрачно-хризолитовая аура. И — ошейник с рунами.

— Почему? Кто посмел?! Она же маг! — возмущению принцессы не было предела.

— Тише. Ты что, Шу? — одернул её Закерим.

— Мы должны её спасти! — потребовала Шу на полтона тише.

— Спасем. Конечно, спасем! Мы соберем лучников и объявим войну этим гнусным оркам! — высказался будущий король, вдохновленный перспективой очередной увлекательной игры.

— Нет, Кей. Мы на самом деле должны её освободить.

— Но как? — Зак ни на секунду не усомнился, что взъерошенная десятилетняя девчонка говорит всерьез.

— Придумаем.

— Я скажу Бертрану! Он велит солдатам — и они отнимут эльфу у подлых предателей! Или нет. Я сам! — Кей развоевался не на шутку. — Они не посмеют отказать принцу!

На всякий случай Шу взяла брата за руку, чтобы не вздумал выскочить на дорогу.

— Лучше попросим Бертрана. Если сами не справимся.

Судя по засветившимся в лиственном полумраке сиреневым огонькам, бродячих циркачей подстерегало множество неприятных сюрпризов, если они сию же секунду не отпустят на волю эльфийскую рабыню.

Сама эльфа определенно заметила нечто подозрительное в ближних кустах. Не меняя отрешенно-грустного выражения лица, она оглядела шелохнувшиеся ветви, едва уловимо улыбнулась — Шу обдало яркозеленой вспышкой надежды — и отвернулась к розовому ишаку. Больше она в сторону детей не смотрела, сосредоточившись на выбирании из шерсти загадочного зверя прицепившихся репьев.

* * *

Бродячий цирк, как оказалось, никуда не спешил.

Вскоре после того, как дети вернулись в крепость, на стене послышались радостные голоса солдат. Скучающие вояки приветствовали появление запылившихся разноцветных фургонов и, что много интереснее, улыбчивых и в должной степени оголенных девиц, что шли рядом с первой повозкой. Две красотки строили глазки и махали руками высыпавшим из казарм на стены мужчинам, третья же, самая красивая и раздетая, улыбалась неискренне и руками не махала. Но солдат это мало волновало — в отличие от глубокого выреза её блузки, чуть ли не открывающего соски, и завлекательно-стройных лодыжек под короткой полосатой юбкой. На бархатную повязку, украшающую шею прелестницы, солдаты тем более не обращали внимания.

У ворот крепости артисты остановились. Но никто не спешил их впускать. Из небольшой калитки, прорезанной прямо в массивных кованых створках, вышли два офицера в сопровождении полудюжины рядовых. Те же солдаты, что только что пялились на прелести циркачек, недвусмысленно направили на пришельцев арбалеты.

Сойка давно потеряла военное значение: с тех самых пор, как Валанта вошла в состав Империи, а имперский флот выгнал с острова Глухого Боцмана пиратов и поставил собственный форт. Но крепость выглядела так, словно готова была хоть сегодня отразить нападение орочьей орды и флотилии Свободных Мидзаку одновременно. Сотни две лет тому назад такое случалось. Орда почти разрушила Калбон, часть орков повернула на Найриссу, а часть пошла правее, к Фаллийскому побережью. На их пути и оказалась крепость Сойки, охраняющая залив. А на сам залив в очередной раз нацелилась Полуденная Марка, тогда ещё не потерявшая надежды оттяпать изрядный кусок побережья в придачу к собственным островам.

Выгодное расположение на горе, крутым склоном обращенной к морю, а со стороны берега заросшей густым лесом, высота толстых древних стен и храбрость защитников позволили крепости устоять до прихода подкреплений. Не только устоять, но и потрепать орков и островитян. Как ни странно, одновременное нападение с двух сторон оказалось валантцам на руку: орочьи вожди, не обученные стратегии и тактике сложнее нападения в лоб всей ордой, попытались отогнать мидзаку, чтобы те не смели покушаться на их законную добычу. В результате крепость не досталась ни тем, ни другим.

* * *

Достопочтенного Шиссека настороженная встреча не удивила. За сорок с лишком лет путешествий по дорогам Империи чего он только не навидался. А тут, в Сойке, в глухом медвежьем углу, содержались опальные королевские дети. Вот начальник гарнизона и старается, бдит, чтобы детки не попали в руки каким-нибудь благородным умникам — с них, благородных, станется полстраны спалить в мятеже, лишь бы себе кусок пожирнее урвать.

На вопросы старшего офицера, на редкость въедливого квадратного здоровяка, бие Шиссек отвечал спокойно и обстоятельно. Никаких коварных планов, кроме как заработать несколько марок, за ним не водилось, оружия, помимо метательных ножей хмира Че Убри, дубин и двух арбалетов для защиты от лихих людей, тоже. Второму офицеру, повадками и острым взглядо больше смахивающему на ловкача, чем на законопослушного служаку, Че Убри показал все сундуки, мешки и даже клетку с медведем. Если у скалоподобного полковника и были какие-то подозрения, подробный допрос и разрешительный кивок лейтенанта его убедили в достаточной благонадежности циркачей.

Согласно буркнув на просьбу остаться в крепости переночевать, полковник махнул солдатам, чтоб открывали. Почти без скрипа тяжелые створки отворились, и вслед за начальником гарнизона артисты въехали на просторный двор. Как и во всякой старой крепости, перед казармами и водяными цистернами оставалось свободное пространство, где могло разместиться три бродячих цирка.

Фургоны поставили дугой, чтобы образовалась площадка для выступления, обращенная к центру крепости, небольшому квадратному замку. Уже перевалило за полдень, но до назначенного времени представления оставалось не менее четырех часов. Терять их попусту Шиссек не намеревался. Послав дочек и силача Берка договариваться с местной кухаркой насчет обеда, он занялся зарабатыванием марок, благо, в глуши солдатам наверняка негде было потратить жалованье. Судя по тому, как пялились на прелести рыжей твари не меньше дюжины вояк, заезд в крепость обещал быть весьма выгодным.

Тот самый лейтенант тоже подошел к фургонам. Приостановился, кинул заинтересованный взгляд на рыжую, что возилась со своим ненаглядным крашеным ослом.

— Ох и жарко нынче, Вашмилсть, — обратился хозяин цирка к самому, по его разумению, серьезному клиенту.

— Жарко. — Лейтенант обернулся.

— Красотка, да? А какие фокусы выделывает! — Шиссек многозначительно подмигнул.

— Как её зовут?

От вояки на миг дыхнуло опасностью, но Шиссек, увлеченный видением горсти серебра, не придал этому значения.

— Рыжей. Настоящая эльфа! Диковинка! — он понизил голос до шепота. — Изволите попробовать? Для Вашмилсти всего три марки.

— Не изволю, — процедил лейтенант. Резко отвернулся и скомандовал солдатам: — В казарму! Бегом марш!

Шиссек аж попятился от ненормального, проклиная про себя подлую рыжую тварь — одни неприятности от неё!

— Дак… не гневайтесь, Вашмилсть! Это ж дикая! И разговаривать толком не умеет!

— Здесь тебе не бордель, — прошипел лейтенант. — Убери своих девок, и чтоб до представления носу не высовывали!

— Как скажете, Вашмилсть, — закивал Шиссек, на всякий случай отступая и кланяясь.

Едва сердитый вояка отошел, Шиссек развернулся к бесстыжей твари. Та попятилась, но убежать не успела — хозяин ухватил её за косички и подтянул к себе. Из зеленых глаз брызнули слезы боли, но эльфа не издала ни звука.

— Ах ты, упрямая тварь! Опять за свои фокусы взялась? Думаешь, кто попадется? Ща! Кому ты нужна? Ну-ка быстро на место! Да помойся. Провоняла псиной. Тьфу!

Он с силой отшвырнул эльфу, отвернулся и отправился на поиски дочек — нечего им попадаться на глаза ненормальному вояке. Да и от марок он отказываться не собирался. Чтобы солдатня отказалась от простых мужских удовольствий? Да не смешите!

Но желающих поразвлечься не нашлось. Лейтенант, похоже, запугал подчиненных до крайней степени. Едва Шиссек завел с прохлаждавшимися в тени конюшен солдатами невинную беседу о последних столичных новостях, тут же со стороны казарм прибежал сержант.

— Что надо? — рыкнул на Шиссека, не забыв оделить грозным взглядом рядовых.

— Так дочек ищу, Вашмилсть. Они к кухарке пошли, да что-то задерживаются.

— Рядовой Пенка! Бегом марш на кухню. Посторонних лиц сопроводить до выделенной командованием территории.

Один из солдат вскочил.

— Так точно, сержант Лукер. — И помчался к замку.

— Проводить или сам дорогу найдешь?

— Благодарю, Вашмилсть. Уж найду как-нить, — пожал плечами Шиссек, всем видом показывая, как огорчен несправедливостью.

— От фургонов не отходить. Приказ командования.

По дороге обратно Шиссек чувствовал между лопаток нацеленный взгляд сержанта. Нестерпимо хотелось почесаться, но он терпел. Только ругался сквозь зубы на самодура, не дающего честному человеку заработать на хлеб.

К фургонам Шиссек вернулся в отвратительном настроении. Проклятая рыжая тварь точно что-то такое наколдовала! Ну, ничего, может, в Креветочной Бухте завтра найдется какой любитель диковин с парой марок в кармане. А пока…

Тварь сидела на полу, сжавшись и натянув на ноги короткий подол, и буравила его ненавидящим взглядом.

— Ну-ка, киска, покажи мне твои ножки…

Со сладким чувством превосходства он смотрел, как эльфа послушно задирает юбку, открывая его взгляду стройные ножки и рыжие завитки.

— Не ленись, киска, не ленись. Ты знаешь, что хозяин любит.

Он ждал, что выдрессированная зверушка повернется и подставит гладенький зад, но глупая тварь неожиданно вскочила и накинулась на него, пытаясь добраться до ключа на цепочке. Но не на того напала! Куда ей, мелкой, справиться с настоящим мужчиной! Пара оплеух, не сильно, чтобы не попортить внешность, схватить левой за волосы, правой достать плетку…

К её вывертам Шиссек давно привык. Еще три года тому назад, когда он только выиграл демоново отродье у герцогского егеря, тот предупреждал, что лесные твари неразумны, коварны и дрессировке не поддаются. Зато способны к тяжелой работе, здоровы и живучи, как сорняки, так же неприхотливы. За ошейник с рунами, способный удержать эльфу, пришлось выложить целый золотой, но Шиссек ни разу не пожалел о трате: покупка оправдала себя в первые же три месяца, а дальше исправно приносила прибыль. Не говоря уже о том, что эльфа обслуживала артистов, поддерживала чистоту и ухаживала за зверинцем. А что иногда показывает норов… так зря надеется, что хозяин разозлится и разукрасит личико до потери товарного вида. Что он, совсем дурной? За свои-то деньги! Нет, все что полагается, тварь получит потом. Как отработает.

«Хороша… дикая тварь! Ох, хороша…» — лениво думал Шиссек, натягивая штаны и пиная уткнувшуюся в матрас эльфу. Красные полоски на беленьких ягодицах и бедрах так и манили взять её ещё разок, послушать сердитое шипение и придушенные крики, полюбоваться яростно извивающимся телом. Тонкие запястья просились в ладони — сжать одной рукой, завести за голову. И напомнить, кто тут хозяин.

— Одевайся, быстро. Представление через полчаса.

Пнув напоследок гоблиново отродье, Шиссек зевнул, потянулся и пошел заниматься важным делом: будить лодырей, чтоб работали, наконец.

— Вурдалак вас подери, дармоеды!

* * *

За обедом дети вели себя так примерно, что не будь лейтенант Ахшеддин так занят собственными мыслями, непременно заподозрил бы подвох. Шу даже надела ненавистное платье, предмет нескончаемых споров с шиерой Ильмой. У почтенной дамы случился нечаянный праздник — подопечная вдруг вспомнила, какой вилкой нужно кушать жаркое, и не перепутала нож для рыбы с ножом для фруктов. Кроме того, Шу не пыталась за столом читать очередной пыльный фолиант и тут же пробовать на посуде, мебели или слугах свежевычитанное заклинание.

От взлетающих тарелок, уползающих вилок и прилипающих к столу чашек с замерзшим чаем шиера Ильма вздрагивала и теряла аппетит. Успокоить её мог только полковник Флом: он внимательно читал триста сорок третье прошение Его Величеству о переводе на менее ответственную должность, зимой жег бумагу в камине, летом рвал на клочки. Наливал шиере Ильме фаллийского… А под утро она потихоньку пробиралась по спящему замку в свою комнату, готовая и дальше нести нелегкую королевскую службу. Её Высочество, разумеется, делала вид, что и не подозревает, отчего гувернантка снова зевает на уроках и мечтательно поглядывает за окно, где на утоптанной площадке начальник гарнизона присматривает за тренировками личного состава.

Пока шиера Ильма позевывала и радовалась благотворному влиянию приезжего цирка на королевских детей, а полковник с лейтенантом обсуждали свои, сугубо военные, дела, Шу напряженно размышляла. Как освободить эльфийку? Проще всего выкупить. Но вот отдаст ли её владелец за имеющиеся у Шу три империала? В этом принцесса сильно сомневалась. Может быть, добавить к золоту ещё любимый браслет с опалами?

Спокойно размышлять и строить планы мешал любимый братец. Его Высочество старался выглядеть серьезным и сдержанным, как подобает принцу, но природная живость и нетерпение то и дело брали верх над благими намерениями и конспирацией. Шу приходилось то и дело пинать Кея под столом, чтобы он, упаси Светлая, не начал выспрашивать ещё и полковника Бертрана или тириса Бродерика. Из неё любопытный братец ещё по дороге домой вытряс все, что только Шу знала о Даилла-ире и диких эльфах.

Шу пришлось припомнить во всех подробностях прочитанный не так давно трактат о договоре между людьми и истинными эльфами. Договор шестьсот с лишним лет назад заключил Варкуд Кровавый Кулак Суардис, основатель династии. Он объединил тридцать два баронства в королевство и прекратил вялотекущую войну между эльфами и людьми. Он запретил подданным трогать Даилла-сейе и выселил дюжину деревень, отдав эльфам спорные территории. Эльфы же оставили несколько принадлежавших им лесных угодий вдали от Даилла-сейе и переселились к сородичам в Великий Лес.

Двух баронов, соседствовавших с эльфами и считавших эльфийский лес своей законной территорией, а эльфов добычей, Варкуд повесил в назидание прочим и заявил, что покушение на Даилла-сейе или Даилла-ире приравнивается к государственной измене.

Эльфы же, не пожелавшие покинуть обжитые места и присоединиться к родичам, оказались вне закона, и их одичавшие потомки превратились чуть ли не в лесных духов. Как и положено с нечистью, простые люди их не любили и боялись: не обремененные человеческой моралью лесные эльфы частенько баловались с путниками, по преимуществу одинокими, пугали, заводили то в болото, то чуть не на другой конец Империи, крали у спящих вещи, уводили в лес маленьких детей и девушек. От полного уничтожения Мислет-ире спасала только природная магия — поймать или убить лесного духа удавалось чрезвычайно редко, и то скорее не эльфа, а полукровку.

Даилла-ире достойно отблагодарили Варкуда. Ежегодно эльфы дарили Суардисам одно из драгоценных магических животных, обитающих в Даилла-сейе. По эльфийскому обычаю дань превратилась в красивую традицию: Большую Королевскую Охоту. В этот день, единственный в году, люди допускались в Великий Лес и могли сами добыть единорога, феникса или виверну.

Кроме видимых народу благ вроде дивного плодородия земель Валанты, эльфы подарили Суардисам волшебную рощу и обещали защиту и поддержку. Как она проявлялась, никто не понимал. Но факт оставался фактом: за время правления Суардисов не случилось ни одной опустошительной войны и ни одного успешного покушения на царствующих особ. И время от времени — но об этом знали только сами Суардисы — феи из Фельта-сейе, называемого Дворцовым парком, дарили кому-нибудь из королевской семьи странные подарки. Не летучих алых коней, не цветок янтарной травы или слезу русалки — подарки фей нельзя было пощупать или передать по наследству. Но рассказы чудесах больших, чем человеческая магия, давно превратилась в семейные легенды.

* * *

После обеда дети традиционно отправились в библиотеку, отдохнуть в тишине и прохладе. Шиера Ильма, проводив детей и убедившись, что они заняты чтением, оставила их одних.

Немножко выждав после ухода гувернантки, Кей захлопнул книгу. Шу и Зак тут же закрыли свои и уставились на принца.

— Ну? Пора! — Кей выскочил на середину комнаты. — Шу, ты нас прикроешь. Зак отвлечет, я уведу эльфийку. Идем!

— Погоди, Кей, — остановила его Шу. — Ты что, собрался красть её прямо сейчас?

— Конечно. Чего ждать?

— Хотя бы окончания представления, — поддержал принцессу Закерим. — Если мы освободим её сейчас, это сразу заметят. Лучше вечером. Тогда до утра её не хватятся.

— Сишеры, а вам не приходило в голову, что прежде чем идти на крайние меры, нужно использовать все возможные законные пути? Рабов, между прочим, можно купить. У меня есть три империала наличными, а ещё опаловый браслет.

— Подарок отца? Ты же не всерьез!

— Еще как всерьез.

— У тебя полно других побрякушек. Зачем отдавать его?

— Другие — не мои. А с браслетом что хочу, то и делаю.

— Дело твое. У меня есть полтора империала серебром. Может, хватит?

— И у меня есть двадцать пять марок. Шу, не может же он запросить больше пяти империалов! За такие деньги можно аш-тунца купить.

— Сравнил! Жеребец и настоящая эльфийка… ладно. Продаст, никуда не денется! — Шу упрямо сжала губы. — Идем.

Дети тихонько выскользнули из библиотеки под прикрытием заклинания отвода глаз побежали в комнаты Кея и Закерима. Оба без малейших сомнений выгребли монеты из всех тайников и карманов в общий кошель. И так же, тихо и быстро, дружная троица помчалась к выходу из замка.

— Ваше Высочество! Куда это вы собрались?

Все трое обернулись, не успев выскочить за дверь.

— Мы решили прогуляться, лейтенант, — первой отреагировала Шу.

— Далеко ли? — Светлый вышел из бокового коридора к дверям.

— До западной стены, — включился Зак.

— А в чем дело, Эрке? — поинтересовался Кей.

— Хорошая мысль, прогуляться. Пойдем вместе, — добродушно улыбнулся Эрке.

— Конечно! Прекрасная мысль! — наступив на ногу брату, чтоб не лез, Шу улыбнулась сладко, до зубной боли.

— Прошу, Ваши Высочества. — Лейтенант любезно распахнул перед детьми высокую створку. Поток солнечного света хлынул в прохладный полумрак, высветив стайки танцующих в воздухе пылинок.

Царственно кивнув, Шу вышла первой. За ней мальчики и последним — юный лейтенант.

В напряженном молчании все четверо дошли до стены, забрались по деревянной лестнице наверх и остановились у зубцов. Несколько минут дети пытались делать вид, что убегали из замка только ради того, чтобы посмотреть на играющих внизу, под скалой, дельфинов. Они старательно улыбались и выжимали из себя подходящие к случаю фразы. И ждали, когда же Ахшеддину надоест.

Но Светлому не надоедало.

— Эрке! Ты долго собираешься нас караулить? — не выдержала Шу.

— Сколько нужно.

— Мы не собираемся делать ничего нехорошего. Честно!

— Верю, Шу. А что собираетесь?

— Мы идем смотреть на цирк! — вылез Кей.

— Через два часа будет представление. Насмотритесь.

— Мы хотим сейчас!

— Ничего интересного там сейчас нет.

По тону Эрке было совершенно ясно, что к циркачам он их не пустит. В недоумении дети примолкли, каждый пытался придумать, как бы обмануть бдительность светлого. Гениальная стратегическая мысль первым осенила принца.

— Эрке, а помнишь, ты обещал меня научить, как справиться с мечником? Давай сегодня!

— Так. А теперь честно. Что вы задумали?!

Все трое замолчали и принялись с интересом разглядывать море, стену, чаек…

— Ничего. Просто интересно посмотреть, как артисты готовятся к выступлению, — собравшись с храбростью, соврала Шу и упрямо выставила подбородок.

— Шу, лучше скажи.

— Да точно ничего. Что ты так волнуешься? Подумаешь, поспорили, что я с того розового страхолюдия сниму заклинания и оно окажется обыкновенным ишаком!

— Не стоит. И что я вам говорил насчет азартных игр?

— Ладно, не буду. Осознала, раскаялась. Пойдем уже обратно. Жарко.

Глава 14. Мислет-Ире

Лето 231 г. Крепость Сойки.

До самого представления Эрке не спускал глаз с детей, и особенно внимательно следил за Шу. Он ни на ломаный динг не поверил, что она собиралась всего лишь так мило и по-детски пошутить. Эрке всерьез опасался, что её внимание тоже привлекла эльфийская шлюшка.

Глядя на рыжую, что развлекала публику фокусами, Эрке злился. Такая милая, прелестная белочка, воплощенная чистота и невинность! Отдается любому кобелю за марку. И это — эльфийка? Пусть не чистокровная, слабоват зеленый свет вокруг неё. Неужели она не могла найти другого занятия? Да любой землевладелец, особенно из виноделов, заплатит в десять, в двадцать раз больше, чем она заработает в этом борделе на колесах! Выращивать чахлое деревце на глазах у зевак и украшать собой щит для метания ножей, а между представлениями стелиться под мужичье… тьфу!

Представление шло своим чередом. Под веселые мелодии лютни акробатки выделывали головокружительные номера на канате, притягивая взгляды не столько сальто и бланжами, сколько стройными ножками в разноцветных трико. Хмир с непроницаемым лицом глотал огонь и сбивал влет апельсины, что бросал размалеванный клоун, хозяин цирка. Те же акробатки расцветили мелькающими в воздухе юбчонками вольтиж — бодрые лошадки умели не только тащить фургоны, но и задорно бегать по кругу, пока двое дюжих наездников перекидывали девиц один другому. Силач, как водится, мерялся силой со всеми желающими и посрамил немало самонадеянных юнцов. Более опытные солдаты лишь посмеивались: кто ж медведя голыми руками ломает? А в бою от тупой силы мало проку.

Посмотреть на цирк собрались все обитатели крепости, от Их Высочеств до кухарки с дочкой. Почти три десятка солдат, не избалованных развлечениями, столпились вокруг циркачей, облепили крыши ближних казарм, оставив только место в центре для принца со свитой и начальника гарнизона. Все трое детей смотрели на импровизированную арену горящими глазенками, подпрыгивали, замирали и заливисто смеялись. Но принцесса нет-нет, да поглядывала на фургоны, пока мальчики восторженно пялились на погоню розового ишака за силачом, которому клоун сунул за шиворот морковку.

Под конец представления, в то время как дрессированный медведь катался на бочке и танцевал, вредная девчонка попыталась улизнуть. Прикрылась магическим пологом и внаглую, под самым носом у полковника, направилась к правому фургону: именно там пряталась рыжая шлюшка. Пришлось временно плюнуть на охрану принца, все равно среди толпы солдат ему ничего не угрожало, и отлавливать шальную принцессу.

Эрке поступил просто: скрылся от ведьмочки чуть более сильным заклинанием, догнал и, невежливо ухватив за плечо, повел за фургоны. Шу искренне удивилась. Она так и считала, что их отлучки из крепости никто не замечает и проследить за ними не может. Как же! Да если бы Эрке не знал, где принц, с кем, что делает и кто бродит от него поблизости, гоблина с два бы полковник промедлил с отправкой всего личного состава на прочесывание местности и отлов деток. А так, под присмотром светлого, дети вполне могли поиграть в самостоятельность.

Шу, умница, поняла, что сопротивляться бесполезно, а скандалить глупо, и безропотно пошла с ним. Только кинула короткий упрямый взгляд на зеленое сияние, пробивающееся из-под полотна.

— Ну и что ты собиралась делать?

Эрке буквально загнал Шу в угол между крепостной стеной и фургоном.

— Поговорить с эльфийкой. — Шу сверкала сердитыми всполохами.

— Тебе не о чем с ней говорить.

— Не тебе решать.

— Мне. Ты принцесса, не забыла? Принцессы не разговаривают с такими, как она. — Хоть он и знал, что Шу упрямее любого осла, все же не оставлял надежды её переубедить.

— Как ты смеешь так говорить, Эрке? Ты не знаешь, почему на ней ошейник, вот и не суди, — зашипела принцесса, упершись ладошкой ему в грудь и толкая прочь. — Она маг! Ты понимаешь? Маг! Такая же, как ты или я!

Ахшеддин на миг опешил и отступил. Шу тут же попыталась выскользнуть, но он схватил её за руку.

— Погоди, Шу! Какой ещё ошейник?

— Что значит какой?

— Шу, не горячись, пожалуйста. Что за ошейник?

— Рабский, Эрке. Ты же сам сказал — принцессам не положено говорить с рабами.

— Я вовсе не это имел в виду… кхе корр… — он осекся и непонимающе встряхнул головой.

Несколько мгновений они стояли, сверля друг друга сердитыми взглядами. До Эрке постепенно доходило, как же он ошибся — и какой же он багдыр`ца! Рыжая не приманивала клиента! Она просила светлого о помощи! А он? Отвернулся!

Эрке с размаху засадил кулаком в каменную стену — так, что от боли вспыхнули алые круги перед глазами.

— Гарнух!

— Эрке, ты что?

— Прости. Я осел. Пойдем! — теперь уже он потащил недоумевающую принцессу к крайнему фургону.

Картина, открывшаяся глазам, едва они с Шу откинули край полотна, заставила Эрке помянуть ещё пару-тройку орочьих божеств.

Краснощекий клоун с улыбкой, нарисованной алым на белом, тащил эльфийку за связанные запястья к передку фургона. Она вырывалась и шипела, взблескивала и обжигала яростной зеленью. Услышав за спиной магов, эльфийка обернулась. В льдистых всполохах ненависти промелькнуло торжество. И тут же Эрке окатило волной надежды — на миг он оказался на дне моря: ни вздохнуть, ни выдохнуть.

— Э… Вашмилсть… что?.. — недоуменно вскинул глаза балаганщик.

Всего мгновение понадобилось циркачу, чтобы оценить опасность: светящиеся мертвенно-лиловым ведьминские глаза, вздыбившиеся змеями волосы, бескровные сжатые губы, хаотические протуберанцы голубого и фиолетового. Зрелище не для слабонервных. Да и сам Эрке, наверняка, выглядел не лучше, даром что светлый.

— Она сбежать хотела… — циркач пытался оправдаться, не понимая, чем разгневал господ магов.

— Отпусти её, — вытолкнул сквозь зубы Эрке, делая шаг к клоуну.

Тот попятился, украдкой складывая пальцы охранительным колечком.

— Быстро!

— Как скажете, Вашмилсть…

Ошарашенный циркач выпустил рыжие косички и оттолкнул эльфийку. Не удержав равновесия, она упала. Не обращая больше внимания на размалеванную рожу, Эрке опустился на колени рядом с ней. Заглянул в темноту лесных глаз — её боль и злость словно сдернули с него одежду вместе с кожей.

— Прости.

Он коснулся свежего кровоподтека на скуле, провел пальцами, исцеляя. И почувствовал её — всю. Словно не её били и насиловали, а его.

Белая, ослепительная ярость поднялась и затопила, готовая выплеснуться немедленным убийством виновника. Но горячее прикосновение к зажмуренным векам остановило разворачивающуюся пружину.

— Развяжи?

Открыв глаза, он обнаружил перед лицом связанные веревкой запястья и несмелую улыбку.

Кивнув, не в силах пока говорить, Эрке срезал веревки. И, неожиданно для самого себя, обнял эльфийку. Только ощутив прижавшееся доверчиво горячее тело, вдохнув горьковатый запах липовых почек, он вспомнил, что они не одни.

Разъяренная Шу продолжала пугать клоуна. Ему уже некуда было пятиться: спина его вжалась в деревянную стойку, руки судорожно шарили по полотну, а расширенные глаза не отрывались от колдуньи. Похоже, времени прошло всего ничего — Шу не успела довести циркача до сумасшествия. И слава Светлой!

— Ваше Высочество! — позвал Эрке.

Шу вздрогнула и обернулась. Сиреневое сияние несколько пригасло, позволив хозяину цирка наконец со всхлипом вздохнуть.

— Стоит ли?

— Не стоит, — ответила Шу и тут же повернулась обратно к циркачу.

Встретив снова светящийся взгляд встрепанной девчонки в простеньком платье, тот всхрюкнул и попытался слиться с деревяшкой.

— Эрке, ты можешь снять ошейник?

— Нет. — Металл под пальцами не отталкивал, не кусал магией, но и не поддавался.

— Где ключ?

Принцесса сделала ещё шаг к циркачу. Он молчал и не шевелился, даже не моргал. Тогда Шу сама протянула руку и рванула цепочку. На его коже остался глубокий красный след, тут же налившийся кровью, но принцесса не обратила внимания на такую мелочь. Схватив ключ, она бросилась к эльфе, открывать замок. Но, как ни старалась, ошейник не поддавался.

— Ш-ширхаб! Почему не открывается?!

Шу и Эрке одновременно посмотрели на циркача: тот побледнел до полного слияния с гримом и начал сползать по стенке. Но выметнувшееся голубое щупальце приподняло его на локоть над полом и встряхнуло. Клоун сдавленно захрипел.

— Что? Говори по-человечески, — приказала Шу.

— Отпусти его, задохнется.

Щупальце ослабло, балаганщик тяжело шмякнулся об пол коленями.

— Ну?

— Купить… — просипел он.

— Кхе корр! — скривилась Шу и запустила руку за пазуху. — На.

В поплывший грим полетела горсть серебряных и золотых монет.

— Сделка?

— Сделка…

— Чтоб через час духу не было, — презрительно бросила Шу.

— Но… как же… — циркач переводил растерянный взгляд с Шу на Эрке и обратно, не забывая, впрочем, шарить по полу в поисках монет.

— Ты с кем споришь? — почти пропел Ахшеддин. — Не понял, кто перед тобой?

— А… я что… — клоун съежился и опустил глаза.

Принцесса фыркнула и, резко развернувшись, пошла прочь. Подхватив эльфийку на руки, Эрке вслед за Шу выскочил из фургона. Только отойдя от цирка на десяток шагов, она остановилась и обернулась.

— Ну?

— Что?

— Отпусти её, — хмыкнула Шу.

Отпускать уютно умостившуюся на руках эльфийкуу совершенно не хотелось, но Эрке подавил неуместные желания. Он осторожно поставил её на землю — и только слегка вздрогнул, когда рыжая косичка мазнула по щеке.

— Как тебя зовут? — спросила принцесса.

— Балуста, — после секундного колебания ответила эльфийка.

— А я Шу.

Принцесса осторожно, как к дикому зверьку, приблизилась к эльфийке. Едва ключ коснулся ошейника, тот затрещал и распался на две дуги. Поймав железки, Шу протянула их вместе с ключом Балусте. Но та отшатнулась и замотала головой. Вспыхнув злым и острым синим, Шу разломала ошейник и бросила на землю.

— Пойдем с нами?

— Шу, вернись к брату. Бертран не поймет, если ты исчезнешь посреди представления без объяснения причин.

— Да, ты прав. Балуста, ты дождешься меня? Не уходи пока, пожалуйста.

Эльфийкаа, заворожено глядевшая на обломки ошейника под ногами, подняла на принцессу глаза и кивнула. Зеленое сияние изменилось — если раньше оно отдавало пожухлой горечью, то сейчас радостно и зло взблескивало, как слюдяные стрекозьи крылья.

Коснувшись её руки, Эрке позвал:

— Идем. Тебе надо поесть. И полечиться не мешает.

Эльфийка смотрела вслед убегающей сумеречной, пока та не скрылась с глаз. И только когда Шу завернула за фургон, обернулась.

Ослепительная улыбка — я свободна! — чуть не сшибла Эрке с ног. Сейчас, счастливая, Балуста совсем не походила на то испуганное создание, увиденное им у ворот. Она вложила пальчики в его протянутую руку — доверчиво и царственно.

— А как твое имя?

Чуть хрипловатый, прохладный и мелодичный голос. Как шум лесной речушки по камням, свежий, манящий — пить, не отрываясь. Эрке прикусил язык, прогнать наваждение. Как мальчишка, не знавший женщины! Кхе корр ширхаб!

— Эрке. Лейтенант Ахшеддин.

— Эрке? Спасибо, Эрке.

— Не мне. Её Высочеству. Идем.

Эльфа сделала несколько шагов, легко, почти не опираясь на его руку. Вот только не совсем уверенно. Кинув взгляд вниз, на её ноги, Эрке снова помянул орочью матерь и, не спрося, подхватил на руки.

Почти бегом он донес Балусту до замка, до пустой кухни. Поставил на пол, сунул в руки кружку молока. Молча, стараясь на неё не глядеть, зачерпнул воды, нашел кусок чистого полотна. И все время чувствовал на себе её взгляд — теплый, как солнечный луч. Так же молча она позволила ему промыть и залечить разбитые и пораненные ноги, провести руками вдоль тела, определяя, что ещё требует лечения. Эрке кипел. Кусал губы и убеждал себя, что не нужно сию секунду рвать длинного мерзавца на части. Шипел сердито, нащупывая очередной свежий рубец или старый шрам, вбирая руками боль.

— Эрке? — шепнула эльфийкаа испуганно и едва коснулась его лба. — Не надо…

Прохладные пальцы вывели его из транса. Он раскрыл глаза, поднял голову.

— Надо, — собственный голос подозрительно хрипел. — Надо, Баль.

В ответ эльфийка улыбнулась, светло, восторженно и хищно, и легко провела пальцем по его губам.

— Этого не надо, — она показала красное пятнышко на подушечке.

Тут только он почувствовал, что прокусил губу до крови. И — её ярость, такую же бритвенно звонкую, как его собственная. В лиственных раскосых глазах светилось то же обещание смерти, что переполняло его. Сейчас эльфийкаа походила на тоненькую, с необыкновенно красивым узором на спинке йуши, от укуса которой застывали в параличе и умирали даже мантикоры.

Пьяный запах тисовых ягод будоражил его, как предвкушение погони. Мягкими лапами — сквозь лес по следу, вместе. Ловить напряженными ушами шорохи и шелесты, носом — аромат страха, пряный, сладкий и терпкий, как свежая кровь жертвы.

Эрке поймал её руку, поднес ко рту и слегка прикусил — там, где была его кровь. Уловил мгновенную дрожь и зеленым всполохом обещание: вместе!

Напряжение мешало дышать, требовало гнать добычу, впиваться в горло. Требовало бросить жертву к ногам волчицы, а потом… глухой рык зародился в глубине горла, зеленые глаза — близко-близко — блеснули голодным отсветом. Руки сами потянулись зарыться в рыжую путаницу, притянуть…

Подавив порыв, Эрке отступил прочь и отвернулся. Медленный глубокий вздох, сосредоточиться на коконе белого мерцания, успокоить завихрения, выровнять… все. Теперь, пока не понадобится для дела, волк будет дремать.

Уже спокойный, Эрке принялся хозяйничать.

— Баль. Можно называть тебя так? — обернулся, сгружая на стол кусок окорока и миску со сметаной.

— Да, — кивнула она довольно, но садиться за стол не спешила.

— Ты давно с цирком, Баль? Иди сюда, — показал глазами на табурет и вернулся к необъятному кухаркиному шкафу.

— Три года с лишним.

Она отвечала спокойно и ровно. Словно под тонким слоем солнечно-зеленого не бурлили предгрозовой весенней степью ненависть и жажда. Тугое кольцо свернувшейся уйши — и мускусный запах волчицы, выбравшей своего волка.

* * *

До возвращения Шу Эрке успел и накормить эльфийку, и выяснить, как и почему она попала в цирк. История оказалась банальна и невесела.

Около сорока лет тому назад небогатый шер из Хурригсы отправился в гости к родне, в Бресконь. По Каменной Гати — спору нет, так на север добираться много быстрее, чем по Имперскому тракту. А в сказки о лесных духах шер Пенстаф, как и купец-обозник, не верил. Зря — Мшистые болота и Удольский лес, что клином вдаются между Валантой и Бресконью, за шестьсот лет мало изменились. Разве что живущие там эльфы стали назвать себя Мислет-ире.

Шер Пенстаф вполне благополучно добрался до родни, как и почти все его немаленькое семейство: румяная дородная супруга, строгая и чопорная младшая сестра, двое сорванцов-близнецов и три очаровательные дочки. Лишь старшая дочь, веселушка Брикка, что никак не могла выйти замуж — где же взять денег на приданое четырем дочерям? — так и осталась в Удолье.

Первые три дня под сводами старого леса она все прислушивалась, дергала мать и сестер: слышите, как лес поет? Но те отмахивались — подумаешь, ветер! А вечерами отходила от костров, всматривалась в темную зелень, пока мать не кричала ей — Брикка, куда тебя несет, дурная? На третий вечер Брикка вернулась к семье поздно, встрепанная и румяная, перемазанная соком земляники, и получила нагоняй. Ни шер Пенстаф, ни обе шиеры Пенстаф и не подумали поинтересоваться, отчего она так сияет. Только отругали за неподобающий вид и велели помогать тетушке — готовки, починки и прочих дел в таком большом семействе вдоволь.

А на четвертый вечер, едва обоз остановился, Брикка снова улизнула. Тетушка, клятвенно пообещавшая брату присмотреть за негодной девицей, только отвлеклась отогнать назойливого шмеля, как племянница исчезла. Её ждали весь вечер, обещая выдать розог, несмотря на полные двадцать лет. Ждали всю ночь — розги сменились плеткой, а под утро и отправкой в монастырь Светлой. Утром отец готов был плюнуть на будущее трех оставшихся дочек и отдать за ней единственную ценность — крохотную конскую ферму и племенного аш-тунца. Но Брикка не вернулась. Оставила все, даже любимое зеркальце в резной самшитовой оправе, подарок несостоявшегося жениха.

Счастливая Бриелле нашла того, кто заставлял лес петь для неё — Ниеринна, лесного духа. Вместе они наблюдали, как её отец тщетно уговаривает купца-обозника подождать хоть до полудня. Как плачет мать и поджимает губы тетушка, а сестрицы опасливо и заинтересованно вглядываются сумрак меж вековыми грабами и перешептываются. Как вихрастые братья, насупившись, усаживаются на задок повозки — отец не позволил десятилетним героям идти выручать сестру из лап кровожадных чудищ.

Она ни разу не пожалела, что прислушалась к песне эльфа. Ниеринн стал отцом трех рыжих, зеленоглазых детей.

Дети особенно не задумывались о том, почему мама не светится так же, как все. Только когда Баль исполнилось двадцать пять весен — почти взрослая эльфийка — она поняла, почему дедушка иногда так грустно смотрит на сына и невестку. Мама в свои пятьдесят выглядела много старше бабушки. А ведь эльфы в этом возрасте только начинают задумываться о семье и детях. Правда, ни у кого из чистокровных Мислет-ире не было троих детей — и, несмотря на седые ниточки в косичках Бриелле, эльфы нет-нет да и кидали на неё и Ниеринна завистливые взгляды.

С герцогским егерем Баль познакомилась случайно. Когда на её любимую полянку у края болот повадился за травками человек, ей не захотелось путать его в трех ясенях, напускать пчел или заманивать в трясину. В отличие от брата и сестры Баль не особо любила развлечения с людьми. Заставлять путника плутать в лесу неделями, пугать мороками, натравливать голодных муравьев или заводить к медвежьей берлоге — ничего такого уж веселого.

Этот человек показался ей интересным. Длинные черные волосы, смуглая кожа и хищный взгляд черных, как дикий паслен, глаз очень отличались от привычных рыжих косичек зеленоглазых и светлокожих сородичей, а на груди висел красивый амулет, так и манящий дотронуться. Баль очень хотелось поговорить с человеком: мать рассказывала о людях совсем не то, что остальные Мислет-ире. К тому же отец ведь выбрал в жены маму? Значит, люди — это не только опасные хищники, вроде пум или болотных гулей?

Любопытство и сгубило юную эльфийку.

Черноволосый красавец был вовсе не против поговорить. И не только поговорить — его поцелуи будоражили кровь и тешили самолюбие девочки. Егерю не понадобилось много времени, чтобы соблазнить Баль. Собственно, среди Мислет-ире любовные игры и не считались чем-то запретным. Но герцогский егерь, хоть и с удовольствием валял её по траве, считал эльфов чем-то вроде говорящих собак: он выманил доверчивую девочку из родного леса, увез за десяток лиг и посадил на цепь.

В комнату, где он держал Баль, частенько приходили его дружки. Посмотреть на диковинку, пощупать… из их разговоров Баль поняла, что егерь специально ездил из владений герцога в Удолье и покупал в городе амулет-манок и заговоренный ошейник. За пойманную лесную деву ему дали бы много золота, к тому же он поспорил с дворецким герцога, что сумеет поймать лесного духа.

Сколько золота дают за эльфа, Балуста узнала много позже, потому как до города егерь её не довез. В придорожной таверне, напившись кислого вина, азартный егерь проиграл её в кости владельцу бродячего цирка.

Господин Шиссек, к несчастью, оказался не только жаден и похотлив, но и достаточно умен. Он не пожалел империала, чтобы к выигранной эльфийке купить и заговоренный ошейник. С ним Балуста не могла ни убежать, ни причинить хозяину вред.

Поначалу она пыталась. Когда ехали через Удольский лес, Баль ночью выбралась из фургона и попыталась уйти или хоть позвать на помощь. Но стоило только подумать: вот она, свобода! — и руны сработали. Она еле доползла обратно, на указанное хозяином место, и только там смогла нормально вздохнуть, не теряя разум от боли. Обнаружив её поутру не способной пошевелиться, Шиссек обо всем догадался. И добавил плеткой.

Больше сбежать она не пыталась. Единственной возможностью было заполучить ключ — она не знала, что ключ можно только купить. И хорошо. Если бы не было никакой, пусть призрачной, надежды, Балуста бы попыталась разозлить хозяина или кого-нибудь из труппы настолько, чтобы её убили. Потому что даже умереть сама она не могла, как и сойти с ума — эльфийская кровь не позволяла.

* * *

Отсутствия Шу никто не заметил. А если и заметил, то не подал виду.

Она проскользнула на место, когда артисты уже заканчивали последний номер. Похлопала в ладоши, кинула в подставленную акробаткой тарелку монету, поулыбалась восхищенно. Только напоследок одарила раскланивающегося владельца цирка многообещающим взглядом — на всякий случай. И, уловив намерение Кея прямо сейчас потребовать эльфу себе в подарок, наступила ему на ногу и зашипела змеюкой: «Тише! Все уже».

Слава Светлой, Его Догадливое Высочество сообразил, что не стоит показывать бурную радость при Бертране. Правда, на то, чтобы шествовать к замку чинно и неспешно, как подобает принцу, его уже не хватило… ну и пусть.

Едва пройдя через расступившуюся толпу, дети бегом припустили вперед, оставив полковника, гувернантку и ученого наставника качать им вслед головами. Шу неслась впереди — никуда не сворачивая, прямо на кухню. Ей хотелось как можно скорее увидеть эльфийку, расспросить… это же такая удача, настоящая Мислет-ире!

Чуть не добежав до кухни, Шу притормозила и вытянула руку, остановить мальчиков. Врываться вот так, табуном жеребят, показалось ей неправильным. Она бы и брата с Заком пока не пускала, чтобы не пугали эльфийку зря. Но разве этих настырных мальчишек отгонишь?

Светлый с эльфийкой сидели за столом и разговаривали. Едва услышав шаги, оба одновременно повернулись к двери. А Шу застыла на пороге: всегда ровное, мягкое сияние Ахшеддина бурлило и вспыхивало протуберанцами в одном ритме с зеленым. Потоки смешивались, оттеняли друг друга, и белизна казалась много ярче обычного. Светлый злился. Не как на детские шкоды или олухов подчиненных. Он злился опасно — до холодных мурашей по коже.

— Эрке? Ты…

Шу запнулась. О предполагаемой жертве можно было не спрашивать: злость пахла белилами и марками в потной ладони клоуна. А всего через миг на Шу обрушился поток образов. Лес, охотник, цепь, золото, ошейник, снова циркач… промелькнуло ещё несколько картинок весьма непристойного содержания… и трепещущая, щекотная ярость. Сразу и белая, и зеленая. В ответ из тех уголков, куда Шу предпочитала не заглядывать вовсе, поднялось нечто темное и голодное, отдалось дрожью и холодом.

— Тише, Шу, тише! — обеспокоенный Ахшеддин вскочил и одним прыжком оказался рядом, придерживая её за руки.

— Не беспокойся. — Шу загнала обратно ненасытное нечто и повернулась к эльфе, пока удивленные и немножко испуганные мальчишки не влезли вперед. — Балуста, ты не против пока остаться здесь? Немного отдохнешь. Уйдешь, когда пожелаешь.

— Спасибо, Ваше Высочество. — Эльфийка всматривалась в Шу, напряженно и выжидающе. Словно хотела потрогать, но боялась.

Повисло молчание. Шу пыталась срочно придумать, что же сказать Бертрану. Мальчики просто выжидали, не решаясь вмешиваться — хоть они и не видели взбесившейся магии, но достаточно хорошо знали и Шу и Эрке, чтобы понимать серьезность ситуации. Сам Ахшеддин тоже напряженно обдумывал нечто — и, судя по режущей глаз белизне, результат его размышлений обещал кому-то прийтись не по вкусу. А эльфийка ждала. Как голодный волчонок, готовый в любой момент укусить или сбежать, но все равно подбирающийся к манящему вкусному мясу.

Решать надо было быстро. Очень быстро. Ещё несколько минут, и вернется кухарка с помощницами. И придет полковник, не найдя детей в библиотеке или по комнатам.

— Идем!

— Шу…

Они с Эрке заговорили одновременно, и явно об одном и том же. Шу кивнула, предоставляя светлому и дальше объясняться с эльфийкой, а сама повернулась к мальчишкам.

— Бегом в мою комнату.

* * *

Левое переднее колесо недовольно скрипело, вторя ворчанию Шиссека. По-хорошему, следовало остановиться… но стоило только вспомнить тех двоих, и вожжи сами собой щелкали, подгоняя уставшую конягу.

— Да чтобы я… да ещё раз! Провались они в Ургаш!

Узкоглазый Че Убри, как всегда с непроницаемой физиономией, молча слушал. И ждал, чем сердил хозяина цирка ещё больше. Рассказывать о том, как его напугали безусый лейтенант и девчонка, было стыдно и мерзко.

После представления Шиссек не стал ничего объяснять, просто прикрикнул на всех скопом, чтоб немедленно собирались. А тупые вопросы «почему да зачем» пропустил мимо ушей. Видимо, бездельники еще не пропили последние мозги — догадались, что приставать к нему выйдет себе дороже. Только дочка заикнулась было: «а где рыжая?» Но, получив рявк: «продал!» — отстала.

Уже стемнело, и дорога среди редкого можжевельника казалась серой рекой, перечеркнутой змеями черных теней. Три золотых за пазухой не могли согреть Шиссека и прогнать дурные мысли. Знал ведь, что связываться с лесными духами не стоит. Знал! Но понадеялся, что раз диковинка честно выиграна, невезение не прицепится. Целых три года надеялся, почти поверил…

Когда дорога исчезла — вот только что была! — и недоумевающая лошадка остановилась, почти упершись мордой в колючки, Шиссек понял, что невезение не прошло мимо. Че Убри, как назло, уснул, а дочки вместе с силачом и акробатами ехали во втором фургоне. Шиссек пихнул хмира в бок, но тот не пошевелился.

Поминая для храбрости эльфьих предков до седьмого колена, он вгляделся в темные ветви. Даже протянул руку и пощупал — вдруг морок? Но можжевельник был настоящим, колючим и ароматным. Низкорослые деревца обступили фургон со всех сторон.

— Эй, Убри!

Окликнув приятеля, Шиссек повернулся к нему. И чуть не упал: на месте хмира сидела рыжая тварь, сверкала кошачьми зелеными глазищами и злобно скалилась.

— Убри! Где ты, шис тебя багдыр! — заорал Шиссек, вскакивая.

Ответом был шепот ветвей.

Шиссек зажмурился и потряс головой в надежде стряхнуть морок. Попятился и оступился.

Не позволив свалиться, его подхватили жесткие руки.

— Что ж вы так, достопочтенный? Неаккуратно! — раздался над ухом тихий холодный голос. — Так и упасть можно. Запачкаться.

— Или достопочтенный не боится запачкаться? — вступил девичий голос.

— Достопочтенный ничего не боится, — отозвалась эльфа.

— Достопочтенного не ловили…

— …не надевали ошейник…

— … не продавали за марку…

Голоса кружились, свивались в жгуты и жалили — он пытался отмахнуться, хотел бежать, но застывал, не понимая, кто он и где. Его засасывал водоворот образов, воспоминаний…

Игра в кости — он за столом, пьет вино и хлопает ладонью: мой выигрыш! Оборачивается и встречается с зелеными эльфьими глазами. На миг мир раздваивается, накатывает тошнота — и он видит себя со стороны, из темного угла. Пьяный хозяин подзывает его, хватает за волосы и толкает к незнакомцу. Слушайся, тварь!

Тряский фургон. Жара. Вторые сутки без воды: пока не подчинишься, пить не будешь!

Площадь. Представление. Толпа. Улыбки и смех. Жадный взгляд шарит по телу. Жесткие руки, рвущая боль в паху. Улыбайся, тварь! За тебя заплачено!

Он кричал и умолял — не надо! Но хозяин не слушал. Длинный клоун доставал плетку и обрушивал удары на его спину, смеялся над его слезами, пользовался его телом — раз за разом.

Он рвался из рук, что держали его — но не мог убежать от себя. От достопочтенного Шиссека и его похоти. От отчаяния. От боли, страха и унижения. От ненависти к хозяину. К себе.

* * *

Вскоре из Креветочной бухты вместе с провизией в крепость Сойки привезли слухи.

Первой услышали зловещую историю о лесной нечисти и темном колдовстве кухарка и рядовые, что помогали выгружать бочонки, мешки и корзины. К обеду новость расползлась по всей крепости.

Днем раньше в село приехал цирк. Но что за цирк! Кони еле плелись, пока не почуяли воду, и чуть не опрокинули один из фургонов, когда мчались к узкой речушке. Истощенные артисты шатались от голода. Две девушки с затравленными глазами под руки вывели из фургона высокого старика с трясущимися руками. Едва сердобольный рыбак подошел им помочь, старик заорал хрипло и страшно, и упал на землю, закрывая лицо руками.

Потом, когда напившиеся воды и умывшиеся циркачи добрели до таверны, узкоглазый хмир-жонглер поведал местным о том, что же случилось с циркачами.

После представления — при упоминании Сойки слушатели обменялись многозначительными взглядами — хозяин цирка велел немедленно уезжать, хотя полковник и разрешил артистам заночевать в стенах крепости. Они надеялись достичь села до полуночи, но внезапно дорога кончилась. Вокруг оказался непроходимый лес, а на артистов навалился колдовской сон.

Пробудившись утром, они обнаружили, что застряли всего в нескольких саженях от дороги. Стали проверять, все ли на месте, и не обнаружили хозяина. Достопочтенный Шиссек, за одну ночь постаревший на три десятка лет, вскоре нашелся безучастно сидящим посреди дороги. Но стоило Че Убри приблизиться, как старик принялся кричать, плакать и рвать с шеи невидимую веревку. С тех пор он не подпускал к себе никого кроме дочек.

Чуть не дюжину дней они не могли выбраться из леса. Раз за разом проезжали мимо одного и того же раздвоенного дуба. Безуспешно пытались найти ручеек или набрать ягод. Шли на журчание воды — прямо и прямо в лес — и через час, исхлестанные ветвями, выходили к той же дороге. Просили лесных духов выпустить их, предлагали все серебро, припасенное на черный день — но монеты, оставленные у корней старого ясеня, оставались нетронутыми, а из кроны дерева слышался злобный смех.

Не упомянул хмир только об одном. Что в крепости Шиссек продал эльфийскую девчонку. А зачарованный ошейник из гномьего сплава, разломанный на четыре части, нашли рядом с сумасшедшим клоуном.

Пока население крепости шепотом обсуждало причастность колдуньи Шуалейды к слухам, эльфийская девчонка сидела на подоконнике в покоях принцессы. Балуста болтала ногами, посматривала из окошка на лесистые горные склоны и близкое море. А принцесса Шу на пару со светлым уговаривали её остаться в Сойке.

После того, как они втроем гоняли бродячий цирк по лесам и оврагам, предложение выглядело очень заманчивым. Дружба с маленькой сумеречной обещала множество развлечений, должность компаньонки принцессы — приличный доход при минимальных обязанностях. И светлый Ахшеддин… Балуста сама ему кое-что обещала.

Глава 15. Маги и… маги

235 год. Второй день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Теплым, солнечным утром второго праздничного дня Хилл впервые пошел знакомиться с новым учителем.

Лавка маэстро Вольяна бие Клайвера располагалась в Старом городе, на улице Трубадуров. Наверное, это была самая яркая, веселая и безалаберная улица во всей столице. А каким еще может быть место, где обитают сплошь музыканты, поэты, художники и прочая странная и непредсказуемая публика?

Один конец зеленой улицы упирался в площадь Единорога, а другой плавно переходил в тропинку, убегающую под тенистые своды заколдованного леса. Опушку с мягкой травой и вечноцветущими кустами терновника облюбовала богема, давно превратив в некую противоположность помпезному Королевскому театру. Туда ежедневно приходили художники в компании мольбертов и симпатичных натурщиц. Там задумчиво грызли перья сочинители. Там, устроившись в тенечке, бренчали на мандолинах, гитарах и на всем, что только может бренчать, личности с травинками в художественно растрепанных гривах. Там вещали, обращаясь к терпеливым вязам наравне с публикой, трагики. И, конечно же, вечерами на опушке собиралась молодежь: оценить новые песни и пьесы, пофлиртовать и повеселиться.

Двухэтажный дом белого камня с высокими окнами, резными балкончиками и мозаичными простенками выходил одной стороной на улицу, а другой на площадь. Дубовая дверь с бронзовыми скрипичными и басовыми ключами, отрываясь, скрипела первые шесть нот всенародно любимой песенки про веселую вдову. А за дверью, в прохладном полумраке, таилась сокровищница. Волшебная пещера, где жили, дышали и ждали прикосновения скрипки и кларнеты, гитары и гобои, лютни и ксилофоны… Инструменты выстроились на полках, расположились на специальных подставках и по стенам. Они подмигивали и шептали: «Дотронься скорее, послушай, как я спою для тебя!» Множество голосов: медных и деревянных, басовых и сопрановых, гулких и звонких… Хилл потерялся в хаосе призрачных звуков.

Маэстро, выглянувший на скрип двери, так и застал Хилла с удивленно распахнутыми глазами, замершим на пороге. Сначала маэстро не мог понять, что нужно мальчику-северянину: тот уставился на черную гитару, словно на эликсир счастья и бессмертия в одном флаконе. Что-то в этом мальчике было такое, что, попроси он подарить ему Черную Шиеру — одну из лучших работ маэстро — Клайвер отдал бы её без размышлений. И не вспомнил бы, что назначил за неё пятнадцать золотых, просто чтобы не расставаться подольше.

Только когда мальчик, наконец, отвлекся от гитары и представился, маэстро вспомнил, что обещал взять в ученики какого-то Хилла. Ничего странного, что он не связал эльфенка с тем, кому дал обещание. Маэстро ждал подозрительного вида битюга без малейшего проблеска таланта: посадить бездарность в лавке и сделать всё, чтобы поскорее убрался.

Маэстро был удивлен. Достопочтенный что-то говорил про ученика: то ли на дудочке играет, то ли на трещотке, Клайвер не придал значения. Но сейчас… завороженные глаза, длинные чуткие пальцы…. на секунду показалось, что он светится — случайный солнечный луч заставил засиять белобрысые вихры. Клайвер, ни слова не говоря, снял со стены Черную Шиеру и протянул мальчику.

Хилл бережно принял у маэстро шестиструнное чудо, блестящее черным лаком. Раньше ему только раз доводилось держать в руках гитару, и он, разумеется, не умел на ней играть. Но так хотелось попробовать, потрогать гладкий прохладный бок, коснуться напряженных струн, вслушаться в бархатный отклик. Почему-то он был уверен, что голос у неё именно бархатный.

Гитара доверчиво легла в протянутые руки. Хилл провел рукой по грифу, прижал ее к себе, коснулся струн. Гитара ответила тихим стоном, завибрировала и наполнила лавку чистыми обертонами. Хилл прислушался к ней, склонив голову и закусив губу. Жаркий шепот струн наполнял восторгом и откликался в теле дрожью и покалыванием. Гитара, словно кошка, мурлыкала и ластилась, требовала: играй!

Если маэстро ждал того, для кого сотворил Черную Шиеру, то теперь увидел его воочию. Эти двое принадлежали друг другу, казались одним целым. Странно, но влюблено касавшийся гитары уже не выглядел мальчиком. Скорее юношей, почти взрослым, так уверенны и определенны были его движения. И задумчивая, чувственная улыбка никак не могла принадлежать ребенку. Гитара в неумелых, но чутких руках издавала довольные, певучие звуки.

Маэстро не мог понять, как этого юношу, прирожденного музыканта, занесло в Гильдию Тени? Бие Махшур только намекнул, что ему не следует соваться в жизнь Хилла вне музыкальной лавки и удивляться отлучкам без предупреждения. Клайвер, как человек разумный и осторожный, не собирался лезть не в свое дело. В конце концов, у каждого своя жизнь, не так ли? Но, несмотря на неприязнь к основному занятию юноши, Клайвер чувствовал, что учить его будет истинным наслаждением.

* * *

— Шу, ты вставать сегодня будешь, или как? — послышался голос Балусты.

Шу вынырнула из воспоминаний и вскочила с кровати.

— Утречко доброе, Баль! Смотри, какая красота! — Шу от переполняющей её энергии приплясывала и кружилась.

— Ты свою неумытую рожицу красотой называешь? Или прическу вида помело? — Баль, как частенько поутру, страдала приступом вредности.

— Ты посмотри! — Шу сунула розу Балусте прямо под нос. — А знаешь, откуда?

— Знаю. С потолка свалилась.

Если на Баль нападало настроение поворчать, то делала она это на совесть.

— Именно, с потолка! — Шу засмеялась. — Дайм подарил.

Чихать она хотела на ворчание, брюзжание и прочую ерунду. Сегодня ей было хорошо, а всё прочее могло катиться к троллям в болото.

— Который Дукрист?

— Который Дукрист. Он такой… такой…

Щенячий восторг Шу послужило новым поводом для придирок.

— Надеюсь, ты не вздумала в него влюбиться?

— Хватит скрипеть, Баль. Я пока не влюбилась. Кстати, Дайм пригласил меня пообедать в городе.

— Ну и хорошо. Кстати, и позавтракать не мешало бы. И расскажешь ты, наконец, что там тебе вчера Темный пел?

— Так вот почему ты вредная! Ты кушать хочешь! — Шу рассмеялась и полезла к Балусте обниматься. — А нам завтрак не принесли?

— Принесли, только что. Давай, умывайся скорее.

Едва умытая и сияющая Шу вместе с недовольной всем на свете Баль успели укусить свежие буши, к ним пожаловали любопытствующие. Кей, Зак и Эрке веселой галдящей толпой ввалились в комнату и нацелились на оставшиеся булочки и варенье.

— Эй, грабители, разбойники! Руки фу от моих бушей!

Шу стукнула чайной ложечкой загребущую лапу Зака, скорее хватая последнюю булочку. Баль не могла ругаться, занятая надкусанным бушем. Вечноголодные юные шеры разочарованно осматривала стол в поисках поживы, но на завтраке принцессы королевский повар решил сегодня сэкономить. Зря, потому как Эрке, которому бушей не досталось, быстренько изловил в коридоре пробегавшего слугу:

— Быстро к главному повару! — распорядился грозным шепотом, в притворном ужасе оглядываясь на покои Шу. — Чтобы сей момент подал нормальный королевский завтрак, пока Ее Высочество не велела подать на завтрак его самого! О чем он думал? Что голодная колдунья мила и любезна?

Слуга унесся на кухню, а Эрке с видом исполнившего священный долг перед отечеством вернулся за стол.

Королевский повар по недолгом размышлении предпочел гнев старшей принцессы вниманию младшей: не прошло и пяти минут, как прибежали три служанки с подносами и, поминутно приседая, принялись выставлять на стол тарелки, тарелочки, корзиночки, соусники и чашечки. Глядя на появившееся изобилие, юные шеры одобрительно кивали, а Шу привычно удивлялась: и как в мальчишек влазит столько еды?

Еще раз как следует позавтракав и выудив из Шу все подробности вчерашнего бала, Кей с Заком отправились на обещанную лекцию по внутренней политике к Дарнишу. Эрке увел супругу изучать королевский сад, а Шу решила вместе с книгами пойти к Бродерику. До встречи с Дукристом оставалось ещё немало времени, и принцесса собиралась провести его с пользой. К тому же, не хотелось оставаться одной: в присутствии гнома Рональду несподручно будет требовать с нее ответа.

Шу совершенно не представляла, что говорить и как выкручиваться. Поэтому единственное, что оставалось — всё время проводить в компании хоть Берри, хоть Дарниша, хоть Дайма, хоть ширхаба лысого. Лишь бы не дать Придворному магу возможности поговорить с ней наедине.

В апартаментах гнома, как обычно, царил идеальный порядок. Наверное, это какая-то таинственная гномья магия, думала Шу, когда была маленькой. Берри не прилагал ни малейших усилий к тому, чтобы всё и всегда вокруг него сортировалось по размеру, выстраивалось по линеечке и укладывалось на строго определенное место. Похоже, даже у пыли в его комнатах дисциплина была на недосягаемой высоте — ни одной пылинки в неположенном месте. И это при том, что гном ни в какую не позволял слугам убираться в его драгоценной лаборатории, а в лабораторию он превращал любую комнату, что не была библиотекой.

Шу застала гнома за излюбленным занятием — на лабораторном столе что-то кипело, трещало, искрило, извергало клубы разноцветного вонючего дыма и подпрыгивало, дребезжа металлическими частями. Берри же, в белом фартуке и защитных очках, сдвинутых на лоб, наблюдал за творящимся на столе безобразием с видом полководца на полевых учениях и быстро строчил в блокноте.

Шу не раз помогала Берри в его изысканиях, но совершенно не понимала, как ему удается без всякой магии извлекать из совершенно обыкновенных предметов и веществ энергию, по природе своей сходную с молниями. Гном утверждал, что вскоре сумеет добывать её столько, что хватит на освещение всего дворца, и ещё останется. Нет, конечно, молнии, заключенные в стеклянный шар, очень красивы, но вот практическая польза от них… Если Шу вслух высказывала свои сомнения, Берри возмущался и сам искрил не хуже своих загадочных приборов.

Интересное дело: слова, которыми Бродерик объяснял сие таинственное явление, по отдельности были совершенно понятны — энергия, разряд, преобразование, напряжение, поток, сила, полярность… но вот когда гном складывал их вместе, пытаясь объяснить Шу принцип действия агрегатов, смысл упорно ускользал. В конце концов, гном пришел к выводу о том, что магическое мировосприятие, свойственное принцессе, полностью противоречит мировосприятию научному, и смирился с невозможностью объяснить такой умной во всём, что не касается естественных наук, девочке элементарные вещи. К страшному возмущению Шу, оба мальчишки, Кей и Зак, вполне понимали смысл гномьих исследований и всячески поддерживали его затею. Так что Шу, скрепя сердце, смирилась с тем, что не всё на свете ей понятно.

Тирис Бродерик, как и обещал, выдал принцессе еще стопку книг с закладками на нужных местах. Она поначалу хотела устроиться читать тут же, в лаборатории, чтобы по ходу дела задавать вопросы. Но гном вежливо выпроводил Шу, утверждая, что в её присутствии тонкая аппаратура расстраивается, ни один прибор не желает работать, как положено, и ни один опыт не дает дважды одинакового результата. Так что, нечего нарушать чистоту эксперимента.

Шу искренне недоумевала, почему это опыты должны давать одинаковый результат? Нормальные опыты, по её мнению, должны давать только тот результат, который она на данный момент хочет получить. А никакой не одинаковый. И с какой такой радости свойства вещества должны быть постоянными? И за каким ширхабом изобретать какой-то преобразователь, если достаточно нарисовать нужную руну, и всё преспокойно преобразуется куда надо.

Но в очередной раз спорить с упрямым гномом Шу не собиралась. Хочет изобретать, пожалуйста. С охапкой фолиантов принцесса отправилась к отцу, надеясь, что у него в покоях найдется укромное местечко, куда Рональд не сунется.

Его Величество удивился столь странной просьбе дочери, но возражать не стал, и Шу устроилась в его малом кабинете. За четыре часа, что она провела, роясь в магических трактатах, отец лишь раз заглянул к ней. Удивленно покачал головой, обозрев дюжину раскрытых книг и дочь, самозабвенно рисующую в воздухе мерцающие разными цветами запутанные схемы, и тихонько удалился, чтобы не мешать.

За час до назначенного времени Шу с тяжелым вздохом стерла всё нарисованное недоразумение, сложила потрепанную мудрость в стопочку, и отправилась обратно к Берри, жаловаться на жизнь. Принцесса чувствовала себя тупой бездарностью, в голове которой ни одна стоящая мысль не то что не задерживается, а вообще избегает её, как чумы. Соотнести и вычленить из вороха противоречивых мнений что-либо удобоваримое и практически применимое не выходило. То есть никак. Ни лунного камня в две сажени, ни знакомого вампира, готового добровольно пожертвовать на благо отечества полпинты своей крови, ни волос из гривы трёхлетнего единорога, ни старинного меча с заключенной в нем душой героя у Шу не было. И достать нечто подобное в ближайшие дни не представлялось возможным. А все премудрые советчики в один голос твердили, что без мощного артефакта нечего и соваться. И где его взять? Рональда ограбить под шумок? Ага, разбежалась.

Берри так и не отрывался от своих экспериментов. Судя по закопченной бороде и сердитому ворчанию, опять не всё получалось как надо. Несмотря на злющий вид гнома, Шу сгрузила тяжеленные фолианты на стол, оторвала его от возлюбленных жестянок и задала вопрос в лоб:

— Где, ширхаб побери, взять артефакт? Или как, чтоб он провалился, без этого артефакта обойтись?

На что гном ехидно развел руками.

— У меня магических артефактов не водится, а как обойтись, сама думай. Кто тут гениальный маг?

Шу тут же нестерпимо захотелось взять пыльную премудрость, коей Берри так щедро её оделил, и треснуть гнома по голове. Пошипев немного, принцесса несколько успокоилась.

Она что, в самом деле ожидала, что Берри примется сочувствовать? Если бы он знал, как обойтись без артефакта, непременно бы сказал. Вредность вредностью, а бросать подопечных в трудной ситуации вовсе не в его характере. Значит, придется что-то изобретать самой. На всякий случай Шу с хищным прищуром оглядела гномову лабораторию — вдруг что сгодится? Молния там в банке, или прибор похитрее… но, как назло, ни в одном предмете в пределах видимости магии не было ни на динг.

Берри с ухмылкой наблюдал за Шу, и, когда она разочарованно вздохнула, не обнаружив искомого, наивежливейшее посоветовал ей остыть, проветриться и подумать как следует. А заодно и пообедать, а то вон даже тараканы в страхе разбегаются от Её голодного Высочества. Шу согласилась, что на сытый желудок, пожалуй, думаться будет лучше. А кстати, можно будет и маркиза Дукриста озаботить. Уж если кто и может за пару дней раздобыть артефакт, так это он.

И Шу вприпрыжку побежала одеваться.

* * *

Легко сказать, одеваться! А сделать… две дюжины платьев — лучшего качества и моднейшего фасона — радовали сирот в приюте Райны. Из того, что было в пору, осталось только вчерашнее бальное, да то, розовое.

— Гадость! Ширхабова отрыжка! Да я скорее выпрошу платье у поломойки, чем надену это… это… — шипела она, разрывая розовую кисею в клочья. — Заботливая моя сестричка, ширхаб тебя задери!

— Шу, успокойся, а? — не приближаясь к потрескивающей синими искрами принцессе, увещевала ее Баль.

— Все! Завтра же потребую у отца еще денег на платья! Полдюжины! Нет, дюжину! И шляпки, и перчатки, и что там еще нужно! — Шу чуть не плакала.

— А давай я сегодня схожу в лавку Клайле? Может, у нее есть что-нибудь твоего размера? Или подгонит до завтра. И еще новых закажу.

— Да! Закажи. Две дюжины! И пусть Ристана провалится к ширхабу лысому со своими насмешками.

Растоптав розовые лоскуты, Шу немного успокоилась.

— Может, все же вчерашнее? — без особой надежды спросила Балуста.

— Нет, — Шу нацепила уверенную улыбку и задрала нос. — Я колдунья или кто? Оденусь, как мне удобно. А кому не нравится, может катиться в болото.

Надев любимый, смертельно надоевший охотничий костюм мужского фасона, Шу высокомерно глянула в зеркало.

— Не в красоте счастье, — заявила сорванцу в льняных бриджах, сапогах, батистовой сорочке и коротком камзоле. Сорванец в зеркале сжал губы и кивнул.

Дайм поспешил навстречу, едва она вошла в Голубую гостиную.

Шу мигом позабыла и о платье, и о Рональде, и о бурчащем от голода желудке. Она ещё не привыкла к таким взглядам — теплым, ласковым. Дайм смотрел так, словно всё утро ждал встречи. А может, так оно и было?.. и от этой мысли ей хотелось взлететь под облака и петь, и кувыркаться в небе, подобно утреннему жаворонку.

Снова в её руках очутилась роза, на этот раз белая. Шу спряталась за цветок, спасаясь от смущения. Ни одного ехидного словца, за которыми ей никогда не приходилось лезть в карман, не находилось. В голове образовалась гулкая пустота.

Ширхаб! Ну почему надо показывать себя деревенской дурочкой, краснеть и заикаться, стоит красивому мужчине поцеловать ей руку? От кончиков пальцев до самых ушей Шу окатило волной мурашек, кожа в том месте, где прикоснулись губы Дайма, горела и леденела одновременно. Ей было удивительно приятно и в то же время больно… Такого с Шу ещё не случалось ни разу. Ею овладевала паника: хотелось одновременно и убежать, и остаться, и отдернуть руку, и самой поцеловать его…

* * *

В покоях Ее Высочества Ристаны было душно, несмотря на открытые окна. Как и всегда, Дайму хотелось покинуть их как можно быстрее — и сегодня он всерьез рассчитывал, что изображать из себя ширхабова дипломата перед надушенной змеей больше не придется. Вчера на балу он слишком явно показал, интересы которой из принцесс ему дороже, и ни капельки об этом не жалел. Выбор сделан. Он поставил на Шуалейду, а Ристана может сколько угодно рвать и метать: раз у нее не хватило ума порвать с Темным, пусть пеняет на себя.

Надушенные локоны Ее Высочества, выбившиеся из прически, извивались гадюками, глаза сверкали яростью. Ни ее тщательно подчеркнутая шелками и румянами красота, ни завлекательные улыбки не оказали на маркиза должного воздействия. Ее ума и самообладания не хватило, чтобы сохранить хорошую мину. Не будь она так избалована комплиментами любовников, лживыми восторгами Рональда и подобострастием Совета, не стала бы приглашать Дайма к себе и требовать объяснений.

Первый за семь лет знакомства откровенный разговор — насколько эта интриганка вообще могла быть откровенной — избавил маркиза от необходимости терпеть попытки затащить его в постель. А заодно дал возможность высказать все, что думает о ее мечте вскарабкаться на трон.

Вместо худого мира вышла добрая ссора. Как положено, с обвинениями в лицемерии, предательстве и тому подобной высокопарной чушью. Дайм успел заскучать, когда на закуску Ее Великолепие кинула ему в лицо:

— Вы не мужчина.

Дайм едва не вздрогнул от уверенности, прозвучавшей в ее словах. Неужели Тхемши сумел обойти клятву молчания и рассказал о печати? Или Рональд настолько хорош, что сумел определить структуру третьего слоя, надежно спрятанного под заклинаниями верности?

Пряча под маской уверенной снисходительности внезапный страх — неужели недооценил Ристану? — Дайм усмехнулся:

— Какой интересный вывод, Ваше Высочество. Сами додумались, или подсказал кто?

— Это не вывод, а факт, — усмехнулась в ответ Ристана. — О ваших хождениях по борделям с юношами знает вся Империя. А женщины вам неинтересны — у женщин нет столь нужной вам принадлежности. Вы же любите, когда вас имеют, не так ли, дорогой маркиз?

Но логика подсказывала: Тхемши не мог ничего рассказать. Иначе об интимных особенностях императорского доверия уже знала бы вся Империя.

Страх сменялся злостью и желанием придушить гадину на месте.

— Фантазия Вашего Высочества вызывает… э… сочувствие.

Маркиз покачал головой.

— Это я вам сочувствую, дорогой маркиз, — принцесса сморщила носик. — Как должно быть грустно: вы не можете ничего сделать с женщиной. А все ваши победы не более чем слухи. Вами же и распущенные.

— …хотя нет, не фантазия. Наивность, — продолжил Дайм. — Нельзя быть столь доверчивой, Ваше Высочество. Вы же претендовали на трон! Доверчивый политик — сколь много бед вы принесли бы Валанте!

— В отличие от вас, маркиз, я законная наследница престола…

Плюнув на возможны последствия, между репликами Дайм аккуратно прощупал Ристану — не полное сканирование, лишь чуть глубже поверхностных мыслей и эмоций. Риск оправдал себя: ему впервые удалось обойти защиту, установленную Рональдом, и не потревожить сигнальные нити. Наука Шарьена вкупе с постоянной практикой и страхом за собственную шкуру сделали свое дело.

Дайму нестерпимо захотелось помыться. Мысли Ее Высочества липли, словно болотная гниль, и пахли… как та же болотная гниль. Но, по крайней мере, он убедился, что гадючье шипение — не более чем шипение. Разъяренная Ристана ткнула наугад и оказалась непозволительно близка к истине.

— Трона Ваше Высочество не получит никогда и ни при каких условиях, — заявил успокоенный Дайм. — Только безмозглый тролль может доверять темному. Право, несмотря на отвратительный характер Вашего Высочества, я был лучшего мнения об умственных способностях потомков Суардисов. Но, похоже, кровь Жаннерой-да-Баррис оказалась сильнее. Очень прискорбно.

— Не смейте упоминать всуе фамилию моей матери! В отличие от Тальге, наш род древнее самого Суарда!

— Разумеется, Ваше высочество! То-то среди Жаннерой-да-Баррисов уже четыре века не рождаются маги! — насмешливо поклонился Дайм. — Говорят, только кровь гномов действует пятнадцать поколений.

— А, как же я не догадалась! Вы наметили себе невесту! Раз Его Высочество Лерма не может жениться на темной, это сделаете вы! Но все равно Валанты вам не видать. Не знаю, что вы там задумали, но не перехитрите сами себя, Длинноухий! — Ристана хохотнула.

— Думаете, мне нужна эта занюханная провинция? — хмыкнул Дайм. — Хотя если мне придется выбирать между вами, уж лучше я женюсь на Шуалейде.

— Кто бы сомневался! Ведь она так похожа на мальчишку, — фыркнула Ристана. — Но хоть она и заслуживает такого, с позволения сказать, мужа, придется открыть ей глаза на ваши постельные подвиги. Все же сестра!

— Да сколько угодно, Ваше Высочество, — пропел Дайм. Базарный скандал доставлял ему настоящее удовольствие: слишком редко главе Тайной Канцелярии удается сказать не то, что надо, а что хочется. — Если вы всерьез надеетесь переиграть темного и четвертого кронпринца, не стоит удивляться, что вы забыли — Ее Высочество Шуалейда маг разума. Ей на инсинуации Вашего Высочества… э… кхе багдыр корр дбыссак с высокой секвойи. И не забудьте повторить это все на совете. Пора бы вашим министрам понять, сколь вы умны и проницательны.

— Да как вы смеете?.. — побледнела Ристана.

Курица безмозглая, думал Дайм, выслушивая очередную сентенцию. Темный жрет ее живьем, а она считает себя хозяйкой положения. Смешно.

И еще смешнее, что таки придется охмурить девочку. По возможности так, чтобы она не влюбилась всерьез — не надо лишних проблем с обиженными женщинами! — но от темного держалась подальше. Если будет нужно, Дайм будет учить ее магии, изображать влюбленного… а, ширхаб! С ней не изобразишь. Маг разума. Ни дбысса не умеет, зато силы боги дали на зависть. Ну да ничего. Если он уже десять лет водит за нос самого Шарьена, показать малышке искреннюю симпатию уж как-нибудь сумеет. Благо не раз тренировался на магичках из Академии. Он никогда не заходил дальше пары сдержанных поцелуев, и каждая барышня знала, почему. Крутит роман с женой кронпринца. Слишком ценит дружбу и уважает внутренний мир прекрасной девы. Безумно влюблен в некую таинственную незнакомку. Дал Светлой обет воздержания на ближайшие полгода ради накопления силы. Вариант зависел от барышни. Но о том, что Дайма выворачивает наизнанку от боли, не догадалась ни одна.

Напоследок Дайм заявил:

— У меня слишком много дел, чтобы тратить время на пустые пререкания. Если у Вашего Высочества будет что сказать Ушам Императора, извещайте письменно.

Подчеркнуто манерно поклонился и покинул покои, провонявшие насквозь темной магией.

Только пройдя полдороги до своих апартаментов, Дайм вспомнил про часы. И выругался: до назначенного времени оставалось менее получаса. А ведь он хотел еще подарить Шуалейде что-нибудь этакое… а, плевать. Обойдется. Хватит с нее цветочка. Это же так романтично!

* * *

Дайм сбежал вниз, в сад, нашел клумбу и сломил розу. Совсем зеленый бутон, но какая разница? Окунув розу в ближайший фонтан, Дайм впустил в стебель молочную нить жизни, и бутон начал наливаться. Пока роза послушно расцветала, маркиз сидел на бортике бассейна, опустив руку в воду: пусть в фонтане заведутся лягушки, зато Дайм Дукрист перестанет чувствовать на губах вкус болотной тины.

— Добрый день, Ваше Высочество, — поздоровался Дайм, вручая принцессе розу.

Медитация у фонтана помогла. Дайм чувствовал себя на диво свежим и готовым к новым подвигам во славу Империи (читай — Дайма Дукриста). Он даже был искренне рад видеть младшую принцессу. После старшей девочка казалась нежной фиалкой с росинками на лепестках.

Сегодняшняя Шуалейда разительно отличалась от Шуалейды вчерашней. Никаких драгоценностей, шелков, локонов и духов. Чистая бледная кожа, собранные в узел волосы, естественный запах. Никакого, ширхаб подери, сандала. И она улыбалась ему, Дайму, а не ступеньке к трону. Она радовалась этой розе, словно… пожалуй, Ристана не одарила бы его таким сияющим взглядом, даже если бы он собственноручно водрузил ей на голову корону. Эта же — ребенок, сущий ребенок! В простом, явно любимом мужском камзоле и бриджах она походила на мальчишку. Походила бы, если…

«С дуба рухнул! Это девочка. Девочка, слышишь, ты?! Для тебя мальчишки у Пышечки Лотти, — прорезался голос разума. Дайм с усилием оторвал взгляд от едва намеченных округлостей под белым батистом. — Давно не валялся мозгами наружу? Ну, так коснись ее, безмозглый тролль».

«Заткнись и не мешай работать, — ответил Дайм. — Не видишь, я вхожу в образ?»

Усмехнувшись про себя, Дайм склонился и легко коснулся губами протянутых пальчиков, ожидая привычной вспышки боли. Но вместо боли на него нахлынула теплая щекотная волна — удивление, радость, смущение, опасение… ведьминская аура ласкала пенным прибоем, манила и колола беспокойными мурашками. Он задержал девичью руку в своей, не доверяя ощущениям — куда смотрит заклинание? Загляделось на сине-сиреневые водовороты Сумрака? Девочка совсем не умеет скрывать чувства… или же не хочет?

Чуть внимательнее вглядевшись, Дайм пришел к выводу, что не хочет. Эта сумасшедшая девчонка ему доверяет. Злые боги… нашла кому!

«Какого демона ты делаешь? Разве непременно нужно морочить девочке голову?» — спрашивала совесть голосом магистра Шарьена.

«Это для ее же блага. Подумаешь, немного разочаруется. Зато не станет темной», — одергивал нахалку Дайм.

«И не нарушит твои планы», — добавила совесть.

Дайм послал совесть туда, где она была последние десять лет, и со всем возможным очарованием улыбнулся.

— Сегодня изумительная погода, Ваше Высочество. Не изволите ли прогуляться?

В ответ принцесса порозовела, надменно выдвинула подбородок и заявила:

— Изволим.

Дайм восхитился ее упрямству. Она всерьез собирается пойти в город в таком виде! И ведь не попросит наложить иллюзию, а сама явно не умеет. В точности как…

«Хватит! — рявкнул голос разума. — Если продолжишь в таком духе, придется завтра же убираться из Суарда под благовидным предлогом. Иначе она из одной досады выйдет замуж за Рональда. Тебе в отместку, осел!»

— Если Ваше Высочество позволит, мы прогуляемся инкогнито. Небольшое заклинание… — Всплеск жадного интереса при слове «заклинание» подсказал Дайму, что он на верном пути. — Вам знакома метода магистра Шарьена? Это совсем просто. Выделяете оптическую константу, создаете пару синхронных лучей и в зеркальном отображении наносите…

Одновременно Дайм творил образы, давая Шу возможность увидеть и запомнить простое заклинание. Раз-два показать, и она легко будет творить его сама. Сиреневые потоки ее любопытства пронизывали насквозь, словно он был стеклом, а она солнцем. Она не взламывала разум, как некогда магистр Шарьен, а скользила, щекотала — так, что сложно было не поддаться и не открыться. Он и поддавался. Самую малость, будто нечаянно показывая ей… ширхаб, он мог много чего показать! Потому что ему самом деле было приятно ее видеть, и хотелось говорить с ней, купаться в ее ауре — столь красивой и странной ауры он не встречал. Она действовала на него, как наркотик…

Он не успел ни додумать, ни завершить заклинание.

— А если изменить кривизну контура бри и стабилизировать спектр… — вмешалась Шу. — Оно будет держаться само! Как удобно!

Повертевшись немного перед созданным им воздушным зеркалом и разглядев новый облик юной горожанки, довольная девчонка рассмеялась. Она чуть не бросилась ему на шею, но тут же смутилась и остановилась.

— Спасибо, Дайм! Это, правда, совсем просто.

— Идем?

Небольшая передышка закончилась, пора было снова изображать галантного кавалера. А значит, коснуться принцессы и получить положенную порцию ощущений.

Снова одарив его сияющей улыбкой, Шуалейда оперлась на протянутую руку.

Дайм привычно подавил мышечный рефлекс — не нужно, чтобы она почувствовала напряжение. Подумаешь, немножко больно. Да, собственно, и не больно даже…

Искрящиеся, бурлящие потоки сумеречной магии напрочь вытеснили легкое неудобство, причиняемое печатью Шарьена-Тхемши. А вскоре Дайм и вовсе позабыл об этой ерунде, увлеченный разговором — как позабыл называть принцессу Высочеством и на вы.

Шу оказалась невероятно любопытна. Ей было интересно все, от улиц и площадей родного города до последних имперских сплетен и особенностей почтовых заклинаний. Дайм с удовольствием устроил для нее настоящую экскурсию по Суарду. Но сначала, как и обещал, привел в маленький ирсидский ресторанчик на площади Ста Фонтанов.

Дайм уже и не помнил, когда последний раз получал столько удовольствия от общения с женщиной. И не помнил, когда ему так легко с кем-нибудь говорилось. Шу с таким живым интересом впитывала каждое слово, что Дайм разливался соловьем. Сам над собой смеялся, но не мог остановиться.

— …из Хмирны. Полуденная Марка тогда еще не ушла с родных островов и держала Коралловое море в кулаке, вот ему и удалось сбежать. Хмиры как всегда, учуяв карумитов, послали к оркам все и всех, и напали на заклятых соседей. Нурималь добрался до родных берегов с драгоценным грузом, высадил семена… и с тех пор Ирсида торгует специями по всей Империи.

— Шеру Нурималю повезло, — кивнула Шу, накалывая на вилку тушеную с фруктами и шафраном баранину.

— М… ты думаешь, это случайность? — улыбнулся Дайм.

— А разве нет?

— Не забывай, он маг.

— Я не понимаю, причем тут магия. Или он как-то приманил карумитов?

— Ты что-нибудь слышала про магию вероятностей? — Дайм сделал паузу и отпил холодного саалема, настоянного на лепестках персика.

— Магистр Гир цу Мейсеш упоминал, да. «Опасное заблуждение, отвлекающее неокрепшие умы от истинной сути магии».

— Педант и ортодокс, — кивнул Дайм. — «Если магия не имеет цвета, это не магия, а шарлатанство», — процитировал тот же текст. — Ерунда. Любой маг воздействует на вероятности в силу своей природы. Желания мага, даже невысказанные и несформулированные, влияют на структуру реальности. Тут воздействие иного плана, чем плетение заклинаний или прямое управление потоками.

— Какого? — Шу отложила вилку и подалась вперед.

— По теории Шарьена, вероятности имеют структуру, сходную с магическим полем, но протяженную не только в пространстве, но и во времени. К тому же, нити вероятностей тоньше и чувствительней. Неудачи магистров в опытах закономерны — при легчайшем касании спектральной магии или сфокусированной воли структура вероятностей искажается и рвется. Возможно только опосредованное воздействие методом образной визуализации и концентрации намерения. В отличие от магии спектральной, магия вероятностей не признает символов-линз: слов, рун, пикторгамм или аналогов второго порядка.

Увлекшись, Дайм не сразу заметил, что Шу погрустнела.

— Дайм… погоди. Объясни мне попроще, а?

— Ну… давай на примере. Ты когда творишь заклинание, не трогаешь энергопотоки руками. Так?

— Да. Но я не про это… как возможно воздействовать на вероятности, если нельзя фокусировать волю?

— Вот, ты правильно понимаешь! Расфокусировать. Минимум символов при максимуме конкретики — для работы с вероятностями нужно оперировать образами. Магия вероятности идет по самому простому пути, но учитывает все желания субъекта. Как результат, маг всегда получает то, что хочет, рано или поздно, так или иначе.

— Все что хочет? Так не бывает.

— Вопрос в том, что вероятность не слышит слов, только образы. Если маг желает корону, он получит ее. Игрушечную, шутовскую… нарисованную. Даже, может, потерянную корону Короля Драконов… и, получив ее, поймет — надо было желать не короны, но власти. Возможно, получит власть — так, как ее представлял. Но не факт, что обрадуется…

— Так или иначе… — задумчиво повторила Шу. — Что-то в этом есть. Но, получается, магия вероятностей непредсказуема?

— Почему же? Надо всего лишь хорошо понимать, чего именно ты хочешь. И направлять желание на истинную цель, а не иллюзорную.

— Это только кажется простым, да? На самом деле единственная возможность использовать вероятности — постичь систему, найти свое место в ней. Свою нить, да?

Дайм удивлялся. Эта девочка сразу уловила суть — одну из граней сути. Если бы она попала в Магадемию, получила бы магистра в первые же десять лет. И, если бы захотела, место в Конвенте.

От магии разговор перешел к политике, от политики — к гномьей науке… Прогуливаясь по городу, они говорили обо всем на свете, и Дайм совершенно позабыл о том, что Шу всего лишь фигурка в его игре. И о том, что собирался ее охмурять, тоже позабыл.

* * *

Шу все казалось, что сейчас Дайм рассмеется зло и обидно, скажет, что давно не встречал такой дурочки. Ничего не знает, ничего не умеет — даже простейшему заклинанию личины ее пришлось учить. А когда светлый завел беседу о магии, ей одновременно захотелось задать сто десять вопросов и провалиться сквозь землю: признаваться себе, что не имеет представления о половине упомянутых явлений, было досадно, но показать себя невеждой перед маркизом… о нет! Но маркиз все никак не смеялся. Напротив, он терпеливо объяснял недоучке элементарные вещи, рассказывал и показывал. Ну почему у Шу не было такого учителя! Один день с настоящим магом стоил дюжины мудрых книг.

Дайм оказался кладезем знаний не только о магии, но и о таких прозаических, но оттого не менее важных вещах, как повседневная жизнь города. Если в высшем свете Шу еще как-то разбиралась благодаря шиере Ильме и книгам, то об изнанке Суарда она имела весьма слабое представление. Того, что рассказывал Эрке, явно недоставало. Дайм же охотно делился теми сведениями, что не содержатся в книгах, но могут весьма пригодиться магу, оберегающему жизнь и здоровье будущего короля.

— …злачное местечко. Принимает ставки на бега, собачьи и петушиные бои, торгует информацией и краденым в обход старшины барыг. Жив только потому, что полезен Мастеру Тени. Если понадобится материал на кого из аристократов, засылай к нему Ахшеддина. — Дайм кивнул на невзрачную вывеску «Хромая Кобыла» слева от главного входа ипподрома. — Все, что касается игры, Буркало знает лучше всех в Суарде.

Легкий вечерний ветерок иногда приносил запахи конюшен и отголоски ржания. Скачки давно закончились, возбужденная толпа разошлась, оставив лишь одиного сторожа время о времени проходить вдоль фасада и гонять со статуй голубей. Шестерка Алых Коней, окруженная древними платанами, все неслась навстречу закату, отсверкивая каменными гривами: за шесть веков бесчисленный руки жаждущих удачи отполировали красный гранит до зеркального блеска. С самого Эльфийского договора здесь проводились традиционные Осенние Гонки, но ипподром построили лишь три века назад, сразу после присоединения Валанты к Империи. Строгое, светлого камня двухэтажное здание отделяло собственно арену от площади: за шестью высокими арочными дверьми располагалась официальная букмекерская контора, кассы и проходы к трибунам.

Как только рассветет, площадь оживет. Створки с вырезанными силуэтами вздыбленных коней раскроются, впуская первых желающих сделать ставки. Но сейчас по мостовой бродили лишь голуби, поклевывая редкие пропущенные дворниками бумажки.

Светлый и сумеречная сидели в тени платанов и щелкали купленные на Чистом рынке орехи. Еще одно упражнение для начинающего мага: расколоть силовой нитью орех, не повредив ядрышка. Просто, казалось бы… Дайму орехи вовсе не мешали рассказывать всякую всячину. А Шу потихоньку поминала орочью матерь — слетевшиеся птицы чуть не лезли в руки за очередным раздавленным или разрезанным напополам орешком. Курлыканье и хлопанье крыльев в похолодевшем воздухе и облачные переливы светлой ауры навевали умиротворение, улыбка Дайма согревала. Это свидание казалось бы таким романтичным… если бы глава Тайной Канцелярии не рассказывал благовоспитанной юной принцессе о том, где и за какую сумму она может заказать убийство или похищение неприглянувшегося шера.

Единственное, о чем Шу жалела на этом бесподобном свидании, что не прихватила с собой блокнотик. Запомнить столько всего — очень, очень ценного и важного! — даже для мага разума казалось слишком сложной задачей. Зато идеи так и бурлили. А кроме того, Дайм обещал показать ей, как потрошить чужие головы, не вызывая у жертвы подозрений, а еще — как отводить глаза не всем скопом, а только отдельным личностям, и как…

А главное, Дайм натолкнул ее на несколько весьма перспективных мыслей и обещал помочь в отвлечении Рональда, пока Шу будет приручать Закатную башню.

Принцесса готова была расцеловать милейшего маркиза! Ей хотелось смеяться и петь, и прыгать наподобие щенка. Но едва Дайм проводил ее до дверей покоев, поцеловал на прощанье руку и откланялся до завтра, Шу свалилась без сил. Она уснула, позабыв снять подаренное кольцо и записать сотню умных мыслей в тетрадку, чтоб не пропали.

Глава 16. Бега

235 год. Третий день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Подарок Дайма пошел в дело тут же. Едва встав с постели, Шу вызвала лейтенанта Ахшеддина, вручила ему кольцо и отправила в Гильдию. Сама же задумалась о вечной проблеме — как добыть денег, много и быстро. Думала Шу за завтраком, благо повара не решились больше испытывать ее терпение.

Отрешенно покусывая что-то фруктово-хрустящее, Шу выводила вилкой на скатерти руны.

— Зачем мудрить? Его Величество обещал дать, сколько нужно, — предложила Баль, придирчиво выбирая самую красивую засахаренную фиалку.

— Его Величество скажет прислать счет в казначейство, — вздохнула Шу. — А если попросить наличными… хороша я буду! Дорогой папа, не дашь ли ты мне империалов двести, заплатить Гильдии убийц? — передразнила она сама себя.

— Спорим, ты не говорила Дукристу, что у тебя нет наличных?

— И не буду. Еще чего! Я принцесса или побирушка?

Порозовевшая Шу сжала губы и вонзила вилку в пирожное.

Стоило вспомнить улыбку Дайма, и тут же мысли о деньгах, Гильдии и прочей ерунде отошли на второй план. Шу хотелось бы думать, что Светлый приглашал ее на свидание потому, что оказался очарован умом и красотой юной принцессы, но… первый и единственный бал не оставил и следа от последних иллюзий относительно ее привлекательности. Что же касается ума — его-то как раз и хватало, чтобы понять всю глупость предположения: глава Тайной Канцелярии, светлый маг, всерьез заинтересовался необразованной девчонкой заурядной внешности и деревенского воспитания, со слабеньким магическим даром подозрительной окраски. Слава Светлой, что Дайм Дукрист не записал ее в помехи, а счел нужным очаровать и… И научить выживать в этом гадюшнике, под боком у сестры и Его Темности.

Не в характере Шу было страдать попусту. Вспоминая Дайма, она параллельно искала решение — и оно явилось шестеркой каменных коней.

— Баль! Одевайся, мы идем в город, — вынырнув из грустных размышлений, распорядилась Шу.

— К портнихе?

— И к ней тоже. Но сначала на ипподром.

Несколько мгновений Балуста недоуменно смотрела на подругу. Но Шу не собиралась ничего объяснять — она и сама пока не очень представляла, что и как будет делать. Дайм вчера не меньше трех раз сказал, что закон запрещает применение магии в скачках. Любым образом. И делать ставки магам не разрешается. Но ведь всегда можно найти способ! А разобраться, какая лошадь придет первой, она как-нибудь сумеет.

* * *

Вскоре из дворца вышли два молоденьких оруженосца. Они беседовали о совершенно неподобающих будущим воинам материях: фасоне утренних платьев, перчатках и шляпках. Через боковые ворота юноши прошли беспрепятственно, словно стражники их не видели вовсе, а затем направились в северную часть Старого города.

Утренний ипподром совсем не походил на вечерний. Толпа гудела, хаотично переливалась и бурлила, выплескивая из себя выжатых людей и поглощая все новых охочих до удачи. Шу толпа виделась разноцветьем в рыбацкой сети: чешуйки эмоций взблескивали и переливались, рыбки бились и хватали ртом воздух. Рыбки искрили эмоциями — азарт, страх, надежда, разочарование, злость, горе и радость плескались и перехлестывали с трибун на площадь. Холодное и колкое, трепещущее и сладкое… У принцессы немного закружилась голова с непривычки.

Они как раз изучали начертанную мелом на грифельной доске таблицу заездов, пытаясь разобраться в путаной системе ставок, когда позади послышался игривый, чуть хрипловатый голосок:

— Милые мальчики, что вы делаете тут совсем одни? Я тоже совсем одна! Может, составите мне компанию?

Юноши обернулись: на них смотрела тощая девица в дешевом ярком платье, со связками крупных ракушечных бус на шее и в небрежной прическе. Шу не сразу поняла, что девушка обращается к ним с Баль. Эльфийка сориентировалась быстрее:

— Привет, красотка! — черноглазый юноша задиристого вида улыбнулся местной охотнице на азартных наивных новичков. — Я Сим, а это Брик, — Балуста кивнула на принцессу. — Мы хотели поставить по паре марок…

— О, как мило! — Девица кокетливо похлопала ресницами. — Вы будете ставить на Гри Орка? Или дождетесь дуплета? А я тоже хочу поставить марку… только вот…

Она изобразила растерянность и смущение, явно ожидая от новых знакомых реакции.

— Милая бие чего-то опасается? — вступила в игру Шу.

Девица взмахнула ресницами и одарила второго оруженосца коровьим влажным взглядом. На такую шитую белыми нитками провокацию поддался бы разве что юнец, не замечающий ничего, кроме выглянувших из выреза приспущенной блузки выпуклостей.

— У меня всего одна марка, а Буркало принимает ставки не меньше пяти. Можно, конечно, поставить у муниципальных букмекеров… но один к трем, а не один к шести. Если бы… ах, но…

— Но мы не собираемся… — Баль хотела уже отделаться от мошенницы.

Но Шу, услышавшая знакомое имя, ее перебила:

— Один к шести? А ты уверена, что придет Гри Орк? — придвигаясь к девице поближе, спросила Шу. — Четыре марки, один к шести…

— Конечно! Моему дяде сказал кривой Ферц, а он служит у самого Туальграма на конюшнях, а Гри Орка специально не выпускали на бега и…

Дальше путаных объяснений девицы Шу не слушала. Перед ней замаячил шанс обойти закон и выиграть-таки свои двести монет. Подпольный букмекер не возьмет крупных ставок у незнакомых юнцов с улицы, но если их приведет эта девица… он, конечно, попытается их надуть. И Гри Орк наверняка всего лишь дохлая кляча. Но…

— Душечка, а как тебя звать? — подхватила Балуста. — И что за странное имя для букмекера…

Душечка Дольна, довольная плывущей в руки прибылью, смеялась и рассказывала симпатичным дурачкам ипподромные байки. Главное, они безропотно шли в «Хромую Кобылу», оставлять свои марки рябому трактирщику — а четверть от их проигрыша ляжет в карман к Дольне.

Таверна Шу не понравилась. Темно, душно, шумно, грязно. И публика — воровские рожи. Едва увидели юных дурачков, притихли, прикинулись добропорядочными горожанами. А мысль одна на всех: что не ощиплет с петушков Буркало, довытрясем! Не уйдут петушки с перышками.

«Ну да посмотрим, как вы будете трясти монеты с ведьмы!» — ухмыльнулась про себя Шу.

Ее захватил азарт. Не ставки — какой азарт, если точно знаешь, что в следующем забеге первым придет Пират из конюшен Куксов. Азарт игры с настоящими бандитами — почти как тогда, в ущелье с орками… она так давно не играла! Последний раз целых полгода назад, с несчастным приблудным браконьером, не послушавшим умных людей в Креветочной бухте.

— Что угодно благородным шерам? — расплылся в мерзкой улыбочке рябой неряха за стойкой. — Вы не смотрите, что вывеска неказиста. Для настоящих шеров у меня найдется настоящее сашмирское.

В доказательство трактирщик выставил на стойку пыльную бутыль.

— Душечка, не желаешь ли выпить? — изобразила любезного кавалера Балуста, пока Шу изучала обстановку.

Душечка, разумеется, не отказалась — что она, дура? Пусть с настоящим сашмирским буркалово пойло и рядом не валялось, но винцо неплохое, много лучше обычной кислой дряни. И стоит полмарки за бутыль, а с юнцов и целую сдерет. Итого — четверть марки в карман и выпить задарма. Чем плохо? Щедрые мальчики начинали ей нравиться, и она даже подумала, не попросить ли Буркало выпустить их через черный ход…

Мысли Дольны оказались для Шу настоящей находкой. Так просто и прозрачно: все привычное мошенничество Буркалы как на ладони. И, что совсем здорово, полная ясность, чего ожидать и от него, и от подозрительной публики.

Пока трактирщик наливал в три почти чистых бокала грубого стекла красное вино, Дольна оперлась на стойку локтями и шепнула трактирщику, так, чтобы петушки расслышали:

— Я поставлю пять марок. Шесть к одному, на Гри Орка.

— Ты что? — подыграл Буркало. — Я ставок не беру.

Он притворно опасливо покосился на Шу с Балустой.

— Да ладно тебе. Мальчики тоже хотят сыграть. Что тебе, жалко? Ты же обещал!

— Дольна, тебе померещилось. Я простой трактирщик…

— Э, достопочтенный, — вмешалась Шу, сделав вид, что отпила изрядный глоток вина — на самом деле осторожно слив гадость под стойку.

— Да, сиятельный шер? — трактирщик сделал честные круглые глаза.

— Разве мы похожи на тех, кто доносит в муниципалитет?

— Ну что вы, сиятельный шер! Как можно…

— Раз дама хочет поставить, пусть поставит. Нельзя обижать такую милую девушку. Правда, Дольна?

Раскрасневшаяся девица кивнула и подвинулась к юноше вплотную.

Порывшись в кармане, Шу выложила на стойку пять марок столбиком.

— Ну, раз сиятельные шеры просят… — неуверенно протянул Буркало, сгребая монеты.

— Сиятельные шеры не просят, — набычилась Шу.

— Сиятельные шеры желают и получают то, что желают, — грохнув пустым бокалом об стойку, поддержала скандальчик Баль.

— Конечно-конечно! — мелко закивал трактирщик. — Ставка принята.

— Это ставка дамы! Душечка… — Шу повернулась к Дольне. — А не прогуляться ли нам на трибуны?

— Да, посмотрим, как победит твой Гри Орк. А может, потом поставим еще разок? — склонившись к девичьему ушку, изобразила Балуста юного серцееда.

Радостно разулыбавшись, девица ухватила Шу за руку и собралась уже тащить к выходу — ей все больше хотелось увести отсюда милых пьяных мальчиков. Но Буркало не позволил.

— Хм… воистину благородные шеры! — просиял трактирщик. — Я вижу, вы люди серьезные…

Ожидая, когда же Буркало перейдет к делу, Шу с трудом сдерживалась, чтобы не устроить в таверне повторение орочьего ущелья. От посетителей таверны исходили столь сильные волны зависти и злобы к чистеньким юношам, что хищник внутри Шу громко требовал: Взять! Убить! Прямо сейчас!

«Прежде дело, — уговаривала Шу сама себя. — Какого ширхаба? Этот сброд мне вовсе не опасен! И вообще, я не темная! Я могу обойтись без их страха…»

— …репутация! Вам любой подтвердит! — продолжал соблазнять их Буркало.

— Да мы и не сомневаемся, достопочтенный, — прервала Шу доверительные излияния. — Несомненно, нам сегодня способствует удача. Вы же примете на Демона Шая пятнадцать к одному?

Буркало опешил от радости. Эти юнцы собираются поставить на безнадежный вариант — Демон в лучшем случае придет четвертым из восьми, а скорее и вовсе последним. Денежки сами идут в руки, честно и законно. И не будь он Рябым Буркало, самым удачливым букмекером Суарда, если не вынет из юнцов все до последнего медяка!

— Разумеется, сиятельные шеры. Но вы уверены? Шансы… — Он состроил в меру снисходительное лицо. Как раз, чтобы петушкам не вздумалось идти на попятный. — Возможно, стоит еще подумать?

— Какого дбысса! Вы берете ставку или как? — отреагировала Шу именно так, как ожидал трактирщик.

— Беру! Пятнадцать к одному, на Демона Шая. Сколько ставите?

— Много. Двести золотых найдется? — Шу понизила голос до шепота и сделала исполненное важности лицо.

Но Дольна все равно услышала, хоть Балуста и отвлекала ее как могла, разве что не тащила в темный угол. Девица вскинулась испуганно — да за такие деньги мальчиков порвут на кусочки! Нельзя же так глупо! — но эльфийка заломила ей руку, делая вид, что обнимает, и шикнула.

— Э… у меня-то найдется. Не извольте сомневаться, сишер. А вы ставите наличными? — так же тихо осведомился Буркало.

— Мы ставим вот это.

Шу вынула из внутреннего кармана камзола завернутый в платок золотой браслет с сапфирами, подаренный отцом к балу, и положила на стойку. Букмекер едва развернул ткань, и тут же закрыл и отодвинул обратно.

— Я не беру кра… — трактирщик осекся, поймав горящий азартом взгляд мальчишки. Этот точно не из Малой гвардии — слишком зелен. — Это не стоит пятнадцати золотых. Восемь.

— Это стоит восемьдесят! — голос юнца срывался от волнения. — А я отдам всего за тринадцать с половиной.

Окинув коротким взглядом зал, а потом взглянув на подрагивающие пальцы оруженосца, Буркало решился. Сапфиры так заманчиво сияли: хватило короткого взгляда, чтобы оценить цвет и чистоту. Браслет явно стоил не меньше ста, а клеймо королевского ювелира позволяло предположить, что и все сто двадцать. Вряд ли цацку удастся открыто сбыть в Суарде, слишком приметная вещь — и как только мальчишки умудрились ее стащить? Но не будь он Буркало, если не найдет покупателя за полную цену… Но давать за браслет тринадцать золотых было неимоверно жаль. Утешало лишь, что мальчишки все равно честно проиграют. А если их отпустить сейчас, то убьют ведь… и на совести будет лишний груз, и за цацку придется платить полновесным золотом.

— Ладно. Раз уж обещал — давай. Против двух сотен империалов.

— Договор именем Хисса.

— Договор именем Хисса, — подтвердил Буркало, поморщившись.

Юнец оказался не таким уж наивным, скрепив сделку ритуальной фразой. Теперь если Демон Шай вопреки всякой логике придет первым, придется отдавать золото. Это Буркало не нравилось, но что делать — рисковая профессия у букмекеров.

Жадные взгляды и тяжелое молчание посетителей таверны провожали двух юношей и одну растерянную девицу к выходу. Шу казалось, что еще немножко, и она не удержится, напугает кого-нибудь до полусмерти и упьется его страхом допьяна.

— Эй, Брик, уснул? — пихнула ее в бок обеспокоенная Балуста. — Дома поспишь!

Вздрогнув, Шу оборвала протянувшиеся было к одному особо вкусно-злобному типу нити. Рано! Вот когда он с дружками выйдет за мальчишками, да зайдет в темный переулок…

— Брик замечтался, как потратит выигрыш, — натужно улыбнулась Дольна.

Девица беспокоила Шу: она слишком волновалась и уже готова была уговаривать новых знакомых оставить трактирщику ставку, только не возвращаться туда. Пожалуй, от нее можно было ожидать любого подвоха, вплоть до вопля «грабят-насилуют» на глазах стражников, лишь бы не пустить мальчишек на верную, как ей казалось, гибель. Но эта проблема решалась просто. Легкое воздействие магии, и девица снова радовалась жизни и монетам в кармане.

Отдав марку и получив горсть мелочи на сдачу, Шу сквозь гомонящую толпу последовала за Баль и Дольной на трибуны. Девица продолжала трещать, то рассказывая милым мальчикам о дядюшке-жокее, то выспрашивая их о радужном шерском житье. Баль по-прежнему отвлекала ее на себя, давая Шу возможность сориентироваться.

Протискиваясь между орущих и бурно жестикулирующих игроков, Дольна привела их на трибуну прямо напротив финиша. Как раз прозвенел колокол, оповещая об окончании забега. Вместе с резкими запахами лошадей и пота на Шу обрушился шквал эмоций: злость, разочарование, досада с редкими вкраплениями бурного восторга — как всегда, проигравших было много больше чем выигравших. Но их эмоции не особо тревожили колдунью — проклятья сыпались не в ее адрес. На них троих вообще никто не обращал внимания.

Четверо встрепанных молодых шеров вскочили, едва глашатай объявил победителя заезда. Ругаясь на демонами проклятую клячу, криворуких конюхов, мошенников жокеев и общую несправедливость жизни, они устремились к выходу, едва не сбив по пути размахивающего желтой бумажкой толстяка. Он радостно орал:

— Я выиграл! Выиграл!

И лез обниматься ко всем соседям подряд.

На освободившиеся места попытались проскочить оборванные мальчишки, но Дольна их отогнала:

— Куда? Брысь! Тут благородные шеры сидят, а не отребье всякое! — крикнула сердито и тут же с довольной улыбкой обернулась к оруженосцам. — Самые удобные! Дядюшка водил меня сюда, когда я еще не доставала макушкой до перил! — хвасталась девица, сияя от внимания настоящих шеров. В кои-то веки ее слушали, ей улыбались и называли душенькой…

Шу искренне наслаждалась развлечением. До сих пор ей ни разу не приходилось бывать не только на ипподроме, но и просто в большом городе. Краткий визит в Суард два года назад можно было не считать. А сейчас — полная свобода! И люди, люди кругом… И никто не знает, кто она такая, никто не боится, не прячет глаз! Никому нет дела до принцессы: все взгляды устремлены на беговые дорожки, все уши прислушиваются к выкрикам глашатая.

— Начинается седьмой забег! Под номером первым идет…

С последним словом звонит колокол, распахиваются дверцы: топот, пыль, на трибунах ор, от азарта зрителей дрожит воздух.

Можно сколько влезет пялиться на лошадей, на крашеные суриком колонны и деревянную крышу, облюбованную воробьями, на подпрыгивающих соседей. Можно купить у юркой торговки палочки чемлики — три на медяк — и в свое удовольствие жевать простонародное лакомство.

Снова раздался звон, и трибуны взорвались ором и рукоплесканиями.

— Лидер — номер шесть! В забеге четырехлеток побеждает Самир, владелец герцог Чилент! — под радостные и разочарованные вопли объявил глашатай.

Шу поглядела на арену: взмыленных коней вываживали и успокаивали, прежде чем отвести обратно в конюшни. Гнедой жеребец с номером три на попоне скалился и мотал головой, показывая дурной характер.

— О, кривой Ферц ошибся, — сообщила она в спину размахивающей руками Дольне.

— А? — обернулась та. — Ошибся?

Радостная улыбка не вязалась с предполагаемым проигрышем пяти марок.

— Гри Орк пришел четвертым. Плакали твои марки.

Дольна резко побледнела, вспомнив о ставках. А Шу обругала сама себя — перестаралась с успокоением. Бедная девушка чуть не позабыла, зачем вообще сюда пришла.

— О, мне так жаль… — девица потупилась.

— Эй, не вздумай лить слезы! — вмешалась Балуста. — Хочешь еще чемлику?

— Да ладно. — Шу дернула Дольну за рукав, усаживая на место. — Не переживай. Подумаешь! Чай не последние были марки.

Очень вовремя показалась торговка: между забегами не меньше десятка их носилось по рядам, предлагая лимонную воду, орешки, пирожки, персики, вяленую рыбу и еще сотню всяких разностей по задранной до небес цене. Копченые мидии на палочках и огромные красные апельсины утешили Дольну и очень порадовали Шу с Балустой — прямо как на ярмарке близ Сойки! А вот появление на трибуне неподалеку серьезного шера со светящейся магией медной бляхой на отвороте строгого темного камзола их насторожило.

Пока Шу размышляла, не убраться ли от греха подальше с глаз муниципального мага, начался очередной забег. Тот самый, в котором должен был выиграть середнячок Демон. Сам, безо всякой магии, по чистому стечению обстоятельств — только Шу не знала, каких именно. Все ее внимание сосредоточилось на жеребцах. Время, казалось, замедлилось, задрожали тончайшие, невидимые нити вероятности…

Каурый Демон Шай под пятым номером сорвался со старта, но, увы, недостаточно быстро. Почти сразу его почти на полкорпуса обошел вороной седьмой, за ним чуть не ноздря в ноздрю — гнедой под вторым номером. Первый опережал Демона всего на ладонь… ах, подтолкнуть бы Шая самую малость!

Сильный толчок в бок вырвал Шу из транса — настороженные нити звякнули, едва не выпустив магию наружу…

— Ты что! Что ты творишь?! — зашипела Баль. — Ну-ка сядь и держи себя в руках!

Вновь по ушам ударили вопли зрителей, заглушая бешеный стук сердца. Шу стянула все свои потоки в кокон — упаси Светлая дотронуться до паутинок! Все должно произойти само: вот же, еле заметные колебания, тоньше самых тонких нитей Разума, за гранью спектров и частот, почти статика!

Картина на беговой дорожке менялась. Фаворит уже опережал Демона на корпус, гнедой шел с первым почти вровень, сам Демон — третьим. Вороной отстал на ладонь. До финиша оставалось всего десяток сажен! Шу нестерпимо хотелось вмешаться. Настолько, что темнело в глазах и дрожали руки. Но она удерживала потоки магии в неподвижности, сосредоточившись на одном желании: Демон Шай должен победить!

И в последний миг чудо случилось: не дойдя до финиша сажени, фаворит споткнулся и рухнул на дорожку, сбив гнедого под номером семь. И под слитный удивленно-разочарованно-счастливый вопль толпы Демон Шай пересек финишную черту. Первым!

Зазвенел колокол, закричал глашатай, и только тогда Шу судорожно вздохнула и разжала руки.

— Приветствую, сиятельные шеры, — раздался над ухом баритон.

Вздрогнув, принцесса подняла голову и встретилась с внимательным взглядом светлого: рыхловатый, в годах, невеликой силы и всего одной стихии, земли. Но вокруг штатного городского мага сияли тщательно сплетенные нити заклинаний, от следящих до защитных, замыкаясь на бляхе с изображением весов — знаке Конвента.

— Доброго дня вам, магистр, — отозвалась Шу, снова закукливая потоки магии.

— Затран, — кивнул маг.

— Э… Очень приятно. Шер Брик и шер Сим.

— Не соизволят ли сишеры уделить несколько минут беседе? Не здесь, здесь слишком шумно, — предвосхитил магистр возражения Шу.

— Разумеется, магистр. С вашего позволения, мы попрощаемся с дамой.

— Не смею препятствовать.

Магистр Затран вежливо улыбнулся и отошел на пару шагов, но ни на миг не ослабил следящих нитей.

Перед Шу стоял малоприятный выбор: или отпустить Дольну, чтобы та рассказала букмекеру, что странными юношами заинтересовался штатный магистратский маг, или на глазах того же магистра направить девицу куда-нибудь в другую сторону. Прикинув, что Закон она не нарушает, а кто она есть, светлый наверняка догадался, Шу достала из кармана предпоследнюю марку.

— Душечка, прости, дальше тебе придется развлекаться самой. Вот, купи себе еще сластей, — успокаивающе улыбнулась Дольне и вложила в потную от страха ладошку монету.

Вместе с монетой девица получила приказ сейчас же идти на Рыбный рынок и купить там радужную камбалу — первое, что пришло Шу в голову. Принцесса надеялась, что за те полтора часа, что понадобятся Дольне на поход в дальний конец Нижнего города, они успеет и разобраться с магом, и получить с Буркало законный выигрыш. Послушно кивнув, девица с растерянным видом пошла прочь.

— Мы готовы следовать за вами, магистр, — кивнула Шу, вложив в жест все возможное высокомерие.

— Идемте, магистр, — точь-в-точь повторив тон принцессы, Балуста встала рядом с ней.

Завсегдатаи ипподрома уважительно расступались перед магистром Затраном, но не замечали его спутников: Шу на всякий случай закрылась отвлекающим заклинанием. Магистр не возражал. Да, собственно, с чего бы ему и возражать? Никаких законов и правил Шу не нарушала. А вот о чем маг желает поговорить с принцессой, пока оставалось загадкой. Она бы не смогла прочитать мысли светлого, даже если бы его не защищал амулет. В отличие от разума Дольны, похожего на мелкую лужицу — все просто и все на поверхности — маг казался куда более глубоким и непрозрачным. Конечно, не как Дайм Дукрист — в том море Шу утонула бы и потерялась в единый миг.

Магистр привел их в здание конторы и наивежливейше пригласил в кабинет. Усадил на кресла, предложил освежающие напитки, и только дождавшись от Шу кивка — садитесь, мол, магистр — занял третье кресло.

— Прошу прощения, что посмел оторвать Ваше Высочество от развлечений, но… э… — магистр Затран замялся. — Видите ли, вы едва не… — он смущенно сжал руки.

— Едва не нарушили закон, вы хотите сказать? — пришла ему на помощь Шу.

— О, нет! Что вы! Не Закон, всего лишь правила… э… муниципальные правила, Ваше Высочество. Разумеется, на членов королевской фамилии они не распространяются…

— Ну так в чем же проблема, магистр? Вы так обеспокоены?

— Видите ли, Ваше Высочество… Амулет Конвента самостоятельно отслеживает магические воздействия в пределах арены, конюшен и служебных помещений. Все отчеты направляются в муниципалитет и к придворному магу, как представителю власти Конвента.

Договорив, светлый облегченно вздохнул и поднял глаза на принцессу.

— М… благодарю вас, магистр. Весьма познавательно. — Шу улыбнулась магу как можно теплее. — Но ведь о нашем присутствии на ипподроме амулет не доложит?

— Нет, Ваше Высочество. К счастью, магические воздействия Вашего Высочества не попали в пределы охраняемой территории. Смею надеяться, Ваше Высочество не делали ставок?

— А что, у букмекеров тоже есть амулеты?

— Да, Ваше Высочество. У всех законных, — маг выделил голосом слово, — букмекеров есть амулеты, реагирующие на ауру мага. Так же они определяют обыкновенного человека, находящегося под воздействием мага. Это сделано, чтобы не допустить ставок в неравных условиях.

— Право, не стоит волноваться, магистр. Мы всего лишь пришли посмотреть на скачки. Ведь это не запрещено? Или любой маг, пришедший развлечься, попадает в поле зрения… Конвента? — Шу с неприятным холодком ждала ответа.

— О нет, смею заверить Ваше Высочество, любой маг может беспрепятственно наслаждаться зрелищем! Если Ваше Высочество изволит еще посетить ипподром, я буду счастлив оказать любые услуги!

— Благодарю, магистр. Вы так любезны.

Шу вопросительно посмотрела на светлого. Тот молчал, сжимая и разжимая пальцы. Но наконец решился:

— Э… если Вашему Высочеству вдруг что-то понадобится… конечно, я всего лишь скромный магистр второй ступени, но… — Затран посмотрел Шу в глаза. — Но я сделаю все, что в моих силах. И может, немного больше, для Вашего Высочества.

На мгновенье маг приоткрылся, и Шу почувствовала — этот скромный человек искренне желает ей победы. Просто потому, что слишком хорошо знает, чем грозит Суарду власть темного, и слишком хорошо знает, что сам не может сделать ничего, кроме как пожелать сумеречной принцессе удачи и благословения Светлой.

Распрощавшись с магистром Затраном, Шу и Баль покинули ипподром. Разговор с магом оставил у принцессы странное чувство — вдруг показалось, что этот город действительно ее. Суард, город Суардисов… или Суардисы, хранители Суарда. Но чудесное ощущение прошло, едва они вошли в «Хромую Кобылу».

Снова смолкли голоса, но на этот раз агрессию и жадность, обращенные на них, почуял бы не то что не маг, а слепоглухонемой тролль. Шу чуть не задрожала от хлынувших эмоций и мгновенно опьянела. Ей стоило большого труда удержать себя в руках и не сбросить маску наивного мальчишки.

Букмекера на месте не оказалось. Пошарив по трактиру, Шу обнаружила его в соседней комнате, вместе с тем самым облюбованным ею головорезом и еще тремя такими же. Напустив на себя вид испуганного, но изо всех сил храбрящегося дурачка, Шу облокотилась на стойку и обвела дюжину посетителей таверны взглядом исподлобья. Верная Балуста подыгрывала, благо, они давно уже понимали друг друга без слов.

— Эй, трактирщик! — выждав десяток ударов сердца, крикнула Баль. — Вина всем! Да побольше, благородные шеры угощают!

Из глубины зала послышались презрительные смешки: мальчишки трусят, но надеются задобрить воров и грабителей парой кружек дрянного пойла? Как же, надейтесь, петушки.

Почти тут же раздался голос Буркало:

— А, сиятельные шеры! Сегодня удачный день!

Трактирщик нес небольшой бочонок, прижав к животу, и маслено улыбался.

— Вина достопочтненным бие! Сегодня отличный день! — продолжила строить малолетнего осла Шу. — Вы слышали, Демон Шай пришел первым.

— Да-да, разумеется! Удивительное совпадение. Вы счастливчики, сиятельные шеры! Так угадать, — рассыпался бисером Буркало, разливая по кружкам вино.

— Так как насчет нашего уговора? — скосив пьяно глаза, осведомилась Шу.

— Все в порядке, сишер, все в порядке. Ваш выигрыш ждет вас, — трактирщик растянул рот, обнажив желтые неровные зубы. — Но сначала для благородных шеров подарок от заведения!

Буркало достал запечатанную воском бутыль и водрузил на стойку.

— О, ты прав, достопочтенный! За нашу удачу надо выпить! — протянула руку к бутыли Балуста.

— Да! За удачу, — Буркало живо сцапал бутыль и принялся ее открывать.

— Да! Выпей с нами, достопочтенный! — потребовала Шу, когда трактирщик поставил на стойку два бокала. — За удачу!

— Ну что вы, сиятельные! Мы люди простые, и из бочонка…

— А я говорю, пей с нами! Удача как куртизанка, не прощает отказа.

Шу стукнула по стойке кулаком.

— А, как вы правы, сиятельные! — ухмыльнувшись, Буркало налил и себе из той же бутыли. — За удачу…

Вино из бокалов Балусты и Шу, хоть и было вполне безобидным — не считая крепости гномьей водки — под внимательным взглядом букмекера отправилось под стойку, оставив того в полной уверенности, что мальчишки выхлебали столько, что через считанные минуты свалятся. Улыбка Буркало резко потеплела.

— А теперь наше небольшое дело…

Трактирщик свято блюл правило: скрепленная клятвой сделка должна быть завершена во что бы то ни стало. А момент был, на его взгляд, самый подходящий: юнцы еще достаточно в себе, чтобы произнести ритуальную фразу и уйти своими ногами. Но вот за порогом трактира закон сделки на них уже не распространяется — и сколько шагов они пронесут свой мешочек золота, уже не его забота. Лишь бы мешочек и браслет вернулись к законному владельцу, то есть к нему, Буркало.

Исправно изображая пьяных до изумления дурачков, Шу с Балустой забрали мешочек и сверток с браслетом и выложили на стойку последнюю марку — за вино для всех. Обменялись с букмекером ритуальными фразами:

— Сделка именем Хисса состоялась.

— Сделка состоялась.

И враскачку покинули таверну.

Едва выйдя за порог, Баль потребовала:

— А теперь давай быстро домой. Хватит на сегодня.

Шу промолчала, только повернулась к подруге и сверкнула пьяным лиловым взглядом.

— Ширхаб! Шу! Неужели так обязательно…

— Да. Обязательно! Никто их не заставляет идти за нами. — Принцесса улыбнулась так, что Баль слегка попятилась. — Ты думаешь, эти рожи стоят того, чтобы их пожалеть? Думаешь, они оценят и пойдут в святые братья?

— Как знаешь, Шу, — обреченно кивнула Баль.

Все это время взгляду подручных Буркало представлялись те же пьяные юнцы, нетвердо шагающие через площадь Алых Коней в сторону площади Близнецов. Головорезы пока держались несколько позади, чтобы ненароком не спугнуть петушков, но и довольно близко, чтобы не допустить конкурентов до намеченной жертвы. Так и проводили через толпу, почетным эскортом.

Холодное, трепещущее желе — предвкушение чужого страха — подгоняло Шу: быстрее найти темный переулок! Уже не задумываясь ни о конспирации, ни об осторожности, она вела за собой четверых обреченных. Скорее, вот в эту подворотню, одним ментальным импульсом выгнать оттуда компанию мальчишек-оборванцев. Зайти, почти забежать, и…

Мирные горожане, не задумываясь о темных и светлых, живя так, как живется, шли по своим делам всего в десятке саженей. За поворотом. Никому из них не захотелось заглянуть в глухой угол меж старых домов.

Предвкушая поживу, четверо головорезов последовали за мальчишками в тупик. Они не заподозрили дурного — подумаешь, после изрядного количества вина юнцам приглянулся пропахший кошками угол. Очень даже удобно, взять дурачков тепленькими, со спущенными штанами. Забавно же!

Мысли о забавах вылетели из голов бандитов, едва они завернули за угол.

Вместо двух мальчишек перед ними очутился голодный демон из Ургаша. Они бы бросились бежать… они бы кричали и звали стражу… если бы могли пошевелиться или вздохнуть. Мертвенно-лиловым сверкнули глаза демона, взвились черно-синие змеи волос, фиолетовые щупальца выметнулись, пронзили насквозь льдом и болью.

Вместо солнечного света — темный ужас. Вместо добычи — хищник. И смерть.

Выжав из головорезов все, что возможно, Шу отпустила тела.

Четыре шмяка о камни, и все. Через час-другой городские нищие найдут поживу: им не впервой снимать одежду с мертвецов.

Мягко приземлившись рядом с жертвами собственной алчности, Шу помотала головой, стряхивая остатки чужих мыслей и эмоций. Было противно до тошноты — эти четверо так отчаянно боялись, что она объелась их ужаса. А еще она корила себя: не нужно было выжимать все. Без их грязных мыслишек она бы вполне обошлась, зато не чувствовала бы себя извалявшейся в сточной канаве.

Как всегда после охоты, Шу была сытой, уставшей и разочарованной. Как будто вместо воздушных безе наелась жирного приторного крема. Двигаться было тяжело, день казался мрачным, хотелось забиться в уголок и уснуть…

— Ну вот, опять. — Балуста сочувственно обняла подругу. — Ведь знаешь же…

До самой лавки Клайле обе не произнесли больше ни слова. А толку? Шу давно уже убедилась, что долго удерживаться от охоты не может, темная половина требует своего. И что потом ей плохо — светлая часть не желает мириться с подобным способом добычи энергии. А Баль давно уже поняла, что ничем тут Шу не поможет. Она не Светлая Райна, чтобы изменить суть сумеречной.

* * *

Утром того же дня лейтенант Ахшеддин шел по окутанной жарким маревом улице. Узкая, кривая и пыльная, без единого зеленого листочка, с невзрачными и местами покосившимися домами, улица казалась бы необитаемой, если бы не навязчивое ощущение враждебного присутствия за спиной. Из жителей этого богами позабытого места ему встретилась лишь сонная, лишайная и беззубая собака, разбросавшая лапы посреди дороги.

Эрке нашел нужный дом, оказавшийся самым старым и облезлым среди всех. Над дверью красовалось нечто, имеющее претензии называться вывеской, но разобраться, что же она изображает, не смог бы и сам горе-художник, её намалевавший. Толкнув мерзко и пронзительно заскрипевшую дверь, он вошел в полутемную захламленную комнату. Разбойничьего вида человек за конторкой невежливо уставился на него, не произнося ни слова.

«Дивное местечко, приветливое», — мысленно ухмыльнулся Эрке.

— Здравствуйте, уважаемый Махшур.

Лейтенант с каменной физиономией приблизился к помощнику главы Гильдии и оперся рукой на стол, демонстрируя кольцо с тёмно-фиолетовым мерцающим камнем в замысловатой оправе.

— Мне рекомендовали вас, как непревзойденного эксперта в интересующей меня области.

— И вам не хворать, уважаемый.

Махшур с неудовольствием разглядывал перстень перед носом. Камень искрил и переливался, утверждая, что незваный гость получил кольцо из рук настоящего владельца.

«…зачастили в Гильдию последнее время важные персоны. Зря Мастер считал, что хуже придворного мага ничего не бывает. Вот вам, пожалуйста. Знак Загребущих Рук Императора. Давненько не сваливались на нас посланцы Дукриста. Или это сиятельный шер собственной персоной? Кто ж их, магов, разберет… хотя вряд ли. Не снизойдет. Зато в неприятности втравит, к гадалке не ходи… как в прошлом году в Брескони: Гильдия сбилась с ног, выполняя его заказы, заработала мешок золота и батальон врагов. И ведь не откажешь Любопытным Ушам. Лучше перессориться со всеми благородными кланами и королевской гвардией в придачу, чем с императорским сынком, чтоб он был здоров…» — памятуя о принадлежности Дукриста к проклятому племени магов, Махшур даже мысленно не решился послать его к оркам. Во избежание.

— И чем же мы можем вам помочь, уважаемый?

— Для начала, консультацией.

«Для начала. Многообещающе, забери его Хисс!»

Махшур молча встал из-за конторки и запер внешнюю дверь на засов. Молодой человек никак не прореагировал ни на его подозрительные действия, ни на зловещее и мрачное выражение лица. Он продолжал непринужденно опираться левой рукой на стол и равнодушно рассматривать наваленный вдоль стен хлам.

— Что ж, тогда пройдемте в комнату, — любезно улыбнулся Махшур, слегка касаясь Тени: не боевое вхождение, а так, показать товар лицом.

Любой нормальный человек бы уже дрожал и потел — независимо от храбрости и всего прочего — но этот даже не моргнул. Похоже, обычные методы не подействовали. А давить на представителя Длинных Ушей всерьёз… проще сразу утопиться, чтоб не мучиться.

* * *

Эрке с удовольствием наблюдал за убийцей. Настоящий профессионал. Ничего особенного не сделал и не сказал, а жути нагнал до потолка. Правда, до некоторых добрых знакомых лейтенанта ему было ой как далеко. Ну, что поделаешь, не маг. Обычному человеку пронять хоть слабенького волшебника не стоит и пытаться, будь он хоть трижды Призывающим Тень. А в том, что перед ним именно Посвященный, Эрке не усомнился ни на мгновенье: тени так и льнут, а дневной свет тускнеет и отступает, когда бие Махшур пугать изволят. Для немага — запредельное совершенство.

Ахшеддин прошел вслед за ним в уютную прохладную комнату и уселся в кресло. Он нарочно развалился так, чтобы любому стало понятно, что он чувствует себя в полной безопасности. Эрке прекрасно помнил из собственного детства: подобным типам ни в коем случае нельзя дать почувствовать хоть малейшую слабину. С ними, как с кабанами. Если испугаешься, растопчут в пыль.

Не торопясь начать разговор, Эрке осматривался. Не похоже, чтобы в этом доме жил маг, но вот Тёмным Хиссом здесь пропахло всё. И звериной берлогой. Не смрад хищника, не метки на территории, а нечто незаметное ни глазу, ни слуху, ни обонянию, но от того не менее ясно предостерегающее — один неверный шаг, и тебя съедят.

Эрке надоело играть в молчанку, и он демонстративно улыбнулся одной стороной рта, будто выпуская клыки, и подпустил во взгляд чуть плотоядного интереса. По словам Баль, выглядело такое весьма впечатляюще. Ещё бы пару синих искр в волосы, как у некоторых… но и так сойдет.

Махшур, похоже, проникся, и наконец прекратил оттачивать на посетителе мастерство огородного пугала. Он несколько расслабился, показывая дружелюбные намерения, и предложил кофе. Чтобы добить Призывающего окончательно, Эрке согласился. Благо для Светлого мага не было проблемой обезвредить практически любой яд, буде кому придет в голову дурь попробовать его отравить.

Кофе, принесенный статной улыбчивой женщиной, оказался превосходным, а прилагающееся к нему ореховое печенье просто таяло во рту. Медленно потягивая ароматный горький напиток из маленькой фарфоровой чашечки, Эрке приступил к делу.

Как оказалось, раздобыть магический артефакт в Суарде не представляло особой сложности. Несколько подобных предметов находились в частных коллекциях под видом оружия, монет, фигурок животных и так далее. И, по словам Махшура, некоторые из них можно было достать довольно быстро. Единственное, до совершения сделки не было возможности проверить, достаточно ли силен артефакт: магов в Гильдии не было и быть не могло. И не только в Гильдии — с некоторых пор маги обходили столицу Валанты десятой дорогой.

Эрке уговорился с Махшуром о трех предметах к завтрашнему вечеру. Сумма сделки повергла его в тихий шок, но пришлось не показывать виду. Тем более, убийца назвал именно ту цифру, которую сам считал обычной для такого рода заказов, без попытки содрать лишку.

«Придется Шу побегать, чтобы раздобыть до завтра сто двадцать золотых», — подумал лейтенант, распрощавшись с Махшуром.

Глава 17. Волшебные штучки

235 год. Третий день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Шу никогда раньше не бывала у портнихи. В Сойке ей приходилось довольствоваться тем ужасом, что присылала из столицы Ристана — а та заказывала для младшей сестренки платья, не подходящие ни цветом, ни размером. Положение спасала лишь иголка в руках шиеры Ильмы, но все равно, Шу не доводилось надевать достойного принцессы платья до самого первого бала.

Едва попав в лавку к Клайле, Шу позабыла о невинноубиенных головорезах: у нее разбежались глаза. Обтянутые полотном стены пестрели рисунками — красками по ткани танцевали дамы и кавалеры, летели фениксы и феи, неслись единороги и сыпались гроздьями цветы. Вместо прилавков и полок в лавке стояли плетеные кресла и столики, а между ними — растения в кадках и куклы. Множество кукол, размером от пятилетнего ребенка до взрослого: шелка, парча, муслин и кружева, кисея и ленты в самых дивных сочетаниях наверченные на манекенах, притягивали взгляд. Вряд ли хоть одна дама решилась бы надеть нечто подобное, но странные наряды были так красивы!

— Добрый день! Что угодно сиятельным шерам? — послышался голос от ширмы, отделяющей внутренние помещения лавки.

Шу обернулась и засмеялась: Рута застыла с изумленно распахнутыми глазами. Так забавно! Наверное, и впрямь необыкновенное зрелище — юные оруженосцы, разглядывающие дамские шляпки.

Сняв заклинание личины, Шу полюбовалась тем, как глаза Руты распахиваются еще шире.

— О, Ваше Высочество! Какая честь!

Рута присела в реверансе и тут же обернулась назад:

— Клайле! Иди же скорее!

Следующие два часа обе портнихи радостно и деловито носились вокруг сиятельных шиер, желающих полностью обновить гардероб. Принцесса заказала столько платьев, перчаток, шляпок и прочих необходимых вещей, что Клайле задумалась, где бы срочно найти еще двух помощниц.

Во дворец одетых по последней моде очаровательных дам провожали двое мальчишек-посыльных, нагруженных коробками со вчерашним заказом Балусты. Теперь Шу могла не волноваться, в чем выйти к ужину с Его Величеством или показаться на глаза Дайму.

Подруги вернулись домой усталые, голодные и счастливые. Немножко полюбовавшись на новые платья и упрятав мешочек с империалами, они отправились к принцу — памятуя наставление Дайма, Шу не желала оставаться в одиночестве.

Мужчины в гостиной принца встретили дам удивленными и восхищенными взглядами. Кей не удержался и съязвил:

— А кто-то говорил, что девчачьи глупости не для страшных колдуний?

— А у кого-то слишком длинный язык. Как у жабы. Сейчас как превращу! — состроила свирепую рожицу Шу.

— Ой-ой! Злые, голодные ведьмы! Спасайся, кто может! — засмеялся Зак.

— Мы добрые голодные ведьмы. И только поэтому не едим вредных, противных, невкусных мальчишек! — Шу показала Заку язык.

— Милые, прелестные дамы. — Эрке улыбался, поймав в объятия сияющую жену. — Смеют ли очарованные кавалеры надеяться на то, что вы скрасите своим присутствием наш скромный обед?

Не успела Шу ответить, как дверь снова отворилась.

— Приветствую, Ваши Высочества, сишиера, сишеры, — поздоровался Дарниш.

— Приветствую, герцог! — откликнулся Кей. — Вы как раз к обеду.

Жизнь во дворце начинала нравиться Шу. Одни только повара чего стоили! После почти солдатского рациона в Сойке — полковник Бертран не считал нужным держать отдельных поваров для принца с принцессой — творения с королевской кухни вызывали у Шу восторг пополам с удивлением. Как хорошо, что шиера Ильма оказалась достаточно упряма, чтобы приучить принцессу пользоваться дюжиной столовых приборов.

Немного утолив голод, Шу внимательнее прислушалась к разговору Дарниша с Кеем и Заком. Будущий королевский тесть не тратил попусту ни минуты: даже обед с принцем у него превратился в урок политики и экономики. Причем Урман не читал лекций и не цитировал книг. Он рассказывал увлекательные истории и показывал все на примерах. Обеденный стол превращался то в карту Валанты, то в арену морской битвы, а скучнейшие науки — в интересную игру.

Разбор морских маршрутов и показ тактики пиратов Полуденной Марки понравился всем без исключения. А Шу было особенно интересно послушать о карумитской магии, которая не магия вовсе.

После того как Хмирна завоевала родные острова Марки, и карумиты переселились на юг — архипелаг Акулий Плавник — в Марке перестали рождаться маги. То ли после войн с Хмирной не осталось никого из древних родов, то ли дух Карум ослаб на новом месте и не мог дать сил последователям. Совет Мудрейших нашел замену потере: руны, подобные гномьим, но, в отличие от них, не использующие магэнергию, а заглушающие любое проявление светлой и темной магии. Благодаря карумитским рунам корабли Империи теряли преимущество в скорости и маневренности, обеспеченное заклинаниями и амулетами, и оказывались без дополнительной защиты. К счастью, карумитская антимагия действовала не дальше чем на половину морской лиги.

— …хотелось бы проверить, есть ли зерно истины. Ваше Высочество не светлая и не темная. Может быть, сумрачная магия окажется карумитам не по зубам?

— Так вы не шутили, Урман? — удивилась Шу.

— О нет. Для компании столь сильный маг как Ваше Высочество — настоящая находка. Сами же знаете, в Суарде почти никого не осталось, связываться с Найрисскими магами неудобно. Да и магов, сравнимых с Вашим Высочеством, в Валанте больше нет.

— Но я почти ничего не умею, — покраснев, ответила Шу. — Кроме того, вполне возможно, что Рональд…

Она замолчала и опустила глаза. Рональд! Со своими лестными предложениями, пахнущими голодом и смертью. Сколько ей удастся от него бегать? Сегодня? Завтра? А дальше?

— Шу? Что с тобой? — забеспокоился Эрке.

— Ничего, — отогнав липкий холод, Шу задрала подбородок. — Если вы серьезно, Урман, то я согласна.

— Вот и отлично. Если желаете, завтра отправимся в порт — посмотрите, какие заклинания установлены на Жемчужине.

— Да, пожалуй…

— Десять процентов прибыли устроит?

— Разумеется! Это много…

— Шу, так нельзя, — Урман засмеялся. — Нужно требовать тридцать. Маги из Найриссы точно бы потребовали.

— Да? Мне еще много чему надо научиться… а вы бы заплатили им тридцать?

— Нет, конечно. Пять, не больше, — подмигнул Урман. — Кстати, я сегодня открою в гномьем банке счет на ваше имя. Наверняка вам понадобятся деньги на ингредиенты для зелий, что-нибудь еще… вам виднее. Хотите, берите из банка наличными, хотите, выписывайте счета. Все полностью на усмотрение Вашего Высочества.

Шу опешила. В мыслях Дарниша явственно читалось — он будет оплачивать любые надобности принцессы, вплоть до найма убийц. Лишь бы она смогла устоять против темного и защитить брата. И еще — Урману было все равно, светлая она, темная или в крапинку. Он любил детей лучшего друга, как своих, и готов был защищать их от кого угодно.

* * *

Терпение, терпение… за пятьдесят лет, что Рональд шер Бастерхази провел в учениках Паука Тхемши, он постиг все виды терпения. И все их возненавидел. А теперь снова ждать? Нет уж. Хватит Шуалейде морочить голову будущему учителю и мужу. Почему бы и нет? Связать ее ритуалом верности и единения, выучить на магистра, настроить Башню на себя, и Пауку не останется ничего, кроме как смиренно лизать пятки бывшему ученику.

Из Шуалейды получится отличная жена, если научить ее послушанию. Разок подвесить на цепях над углями… Помнится, ученикам Тхемши это развлечение запоминалось надолго, а как помогало осознать подобающего место! А если ее еще хорошенько выдрать… интересно, кровь сумрачных больше похожа на темную или на светлую?

Облизнув губы, Рональд осмотрел Рассветную башню — так и не открывая глаз и не вставая с кресла у горящего камина. Он любил огонь. Родная стихия, к тому же темный постоянно мерз. Гнусный климат, гнусные людишки! Тощие, слабенькие. Ни согреться, ни насытиться.

Ближайший раб нашелся на этаж ниже, в библиотеке. Глупое создание, бывшее когда-то грабителем и проданное вместо рудника темному магу, пряталось в углу от рассерженного трактата по некромантии. Вот осел! Трогать книги руками! Придурок! Хотя, что взять с грязного простолюдина.

— Ссеубех, на место! — приказал темный фолианту.

Тот, напоследок щелкнув обтянутой кожей картежника обложкой и отхватив нерадивому рабу прядь волос с клочком кожи, улетел на место.

Рональд хмыкнул: страх раба пах так вкусно, что даже у четырехсотлетней деревяшки, воображающей себя духом великого мага, разыгрался аппетит. И ведь не боится покушаться на хозяйское имущество! Зато теперь ясно, почему из половины рабов даже крови толком не выцедить. Дважды дохлый некромант развлекается.

— Эй, человек! — позвал Рональд раба. — Принеси мне эту книгу.

Дрожащий раб не посмел ослушаться. Да и Ссеубех не стал противоречить хозяину — даже дважды дохлый некромант не жаждет попасть в Ургаш, предпочитая существовать хоть деревяшкой, хоть призраком, лишь бы не раствориться в бездне.

Поставив раба на колени, Рональд вырвал у него оставшиеся волосы, сплел веревку, добавил в нее нить огня и повязал на фолиант. Тот дернулся, пустил струйку вонючего дыма, но не смог ничего поделать с оковами.

— На место! — скомандовал темный книге и обратил внимание на плачущее окровавленное существо, пытающееся отползти. — А, глупая тварь… иди сюда. Встань.

Раб, трясясь всем телом и отвратительно потея, приблизился — нить разума держала его крепче любых цепей — и остановился у кресла.

— Наклонись. Ниже.

Рональд выловил из воздуха ритуальный нож, зафиксировал раба в удобном положении и вскрыл артерию. В подставленную ладонь хлынула кровь, отдавая темному жизнь никчемушного существа.

Несколько мгновений, и опустошенное тело зашагало вниз, в подвал башни. Легло на черный бесформенный камень, распластавшись морской звездой по начертанным Хиссовым треугольникам. Занялось карминным пламенем и с сытым чавком впиталось — огнем и пеплом — в алтарь.

Довольный, согревшийся Рональд еще раз осмотрел башню: четверо оставшихся каторжан драили полы и вычищали пыль с первых двух этажей. Проклятая пыль! Если бы не она, не нужно было выпускать еду бродить по комнатам. Но единственный дельный слуга не видел пыли в упор. Рональд не знал, почему при жизни аккуратный и чистоплотный ученик, будучи превращен в умертвие, перестал замечать грязь. Но во всем остальном слуга был хорош: исполнителен, тих и нетребователен.

Вот и теперь он послушно принес хозяину нужный том. Просто книгу, ничего не воображающую не кусающую неосторожных за пальцы. Некий древний педант и зануда написал бесполезнейший трактат об обуздании и приручении точек концентрации. Магистр, не видевший предмета исследований в глаза, собрал домыслы со слухами и добавил изрядно собственной больной фантазии. Если Шу последует мудрым советам, не сможет приручить Башню Заката еще лет сто.

Отличный подарок Ее Высочеству: показать заботу, добрые намерения, а заодно убедить девчонку бросить затею с башней, пока не поздно. Миниатюры, изображающие не сумевших обуздать стихии магов, нравились Рональду безумно! Маг, завязанный в семнадцать узлов, маг лопнувший, маг, вывернутый наизнанку, маг с разжиженными костями… прелесть, да и только! Только ради них и не продал до сих пор бесполезный сборник пыли.

Оставалось найти принцессу. Как на зло, девчонку весь день носило то по городу, то по чужим покоям. Но ничего, рано или поздно она выйдет от брата, и тогда… хе… вот тогда и поговорим.

Долго ждать не пришлось. Он только успел просмотреть еще разок шедевры неизвестного мазилы, как принцесса распрощалась с братом и отправилась к себе. Светлый со своей эльфой так и ходил за ней хвостом. Но что за дело Придворному магу до мелкой шушеры? Мало ли, что Шуалейда называет их друзьями. Дурь какая! У принцессы не бывает друзей, а у темной принцессы и подавно. Зато из обоих выйдут отличные слуги. Да и кушать магов можно дольше и вкуснее, они живучие…

В приятных размышлениях о том, что сделает с парой Ахшеддинов, Рональд добрался до комнатушки принцессы. Тьфу, дурочка. Даже не додумалась выгнать кого из придворных дармоедов и занять приличные покои. Учить ее и учить!

— Доброго дня, Ваше Высочество, — поздоровался, в упор не замечая мелюзгу. — Вы сегодня неплохо прогулялись.

Одобрительно кивнул и прошествовал к креслам у окна.

Раздражение, недоумение и страх сумрачной щекотали ноздри изысканным запахом: полынь, прелая листва и речной туман. Как удачно, что он уже сыт!

— Доброго дня, магистр, — ответила девчонка и состроила высокомерную физиономию.

Не дожидаясь приглашения, Рональд вольготно уселся, положив фолиант на столик.

— Присаживайтесь, Ваше Высочество, — он милостиво кивнул на соседнее кресло. — Ну, рассказывайте. Как вам понравился Буркало? От скольких подозрительных личностей вы сегодня избавили город? — Мило улыбнулся, и мгновенно похолодевшим тоном добавил: — Мне лорнейского.

Он наслаждался замешательством Шу: ее аура искрила и переливалась, кололась и щекотала всполохами сине-лилового. Упрямая, гордая, сильная девчонка! Как же хотелось ее согнуть, почувствовать ее сопротивление — и взять. Насильно, больно, чтобы она кричала…

Шу села напротив.

— Баль, распорядись, пожалуйста. — Голос ее был ровен и спокоен.

— Оставьте нас, — повелительно бросил маг, неотрывно глядя на Шу. — Вашему Высочеству очень идет лазурь. Но еще больше пойдет алый.

— Благодарю, магистр, — улыбнулась принцесса одними губами. — Но я не люблю траурный цвет.

— Ну? — ласково шепнул Рональд, рисуя для Шу образ огненной стены, надвигающейся на Ахшеддинов.

— Оставьте нас, — повторила за ним Шу, яростно сверкнув глазами.

Смелость и упрямство девчонки дразнили аппетит и утверждали в мысли — да, стоит жениться. В постели она будет хороша!

Рональд выудил из воздуха пару бокалов, один отправил Шу в руки, из второго отпил сам. Слегка потянулся, откинувшись на спинку кресла. Одарил принцессу светской улыбкой и заставил почувствовать, как сползает платье и воздух холодит обнаженную кожу. Ошеломленная девчонка вскинулась и попыталась закрыться, чем вызвала еще одну снисходительную улыбку: Рональд на миг обвил ее огнем, показывая, кто тут хозяин.

— Прекратите сейчас же! Как вы смеете! — зашипела девчонка, позабыв на миг о страхе и изо всех сил отпихивая жгучие чужие потоки.

— О чем вы, прелестная Шуалейда? — осведомился маг, сменяя огонь сиреневым разумом. — Вам жарко?

— Вы забываетесь, магистр!.. — Она вскочила, порываясь бежать, но магическая волна оторвала ее от пола и закрыла рот, словно ладонью.

— Ваше Высочество не находит, что нынче выдалась чудесная весна? — непринужденно осведомился магистр, оглаживая струями магии тонкую девичью шею, спускаясь по плечам и лаская губы. — Уверен, Вашему Высочеству прогулка доставила истинное наслаждение.

Ало-лиловые потоки струились по обнаженному телу Шуалейды, оплетали ее вместе со словами: Рональд с совершенно равнодушным видом — его желание и удовольствие выдавали только горящие глаза — рассуждал о погоде, добавляя к чистой магии еще и обертоны. Шуалейда пылала возмущением, но вырываться перестала: магические нити держали крепче любых цепей.

Рональд наслаждался. Он ласкал острые грудки, щипал напрягшиеся соски, и ведьмочка вздрагивала от боли и бледнела от сознания собственной беспомощности. Он то гладил девичий живот — и в ярости сумеречной появлялась нотка возбуждения — то легко хлестал по ягодицам, и тогда Шу сжималась и вспыхивала унижением. Он раздвигал напряженные бедра, оставляя на бледной коже настоящие синяки, втискивался меж ног, обжигая нежную плоть…

Сумеречная тяжело дышала и кусала губы, чтобы не застонать — не только от боли и унижения, но и от невольного желания: Рональд не скупился, отдавая ей часть собственного возбуждения и удовольствия.

Напоследок он показал ей всего одну картинку — их обоих, сплетенных в единое целое не только телами, но и магией. Фейерверк алого, синего, лилового вместе с волной острого, на грани боли наслаждения. И одно слово, пронзающее насквозь: моя!

Отпустив ошеломленную принцессу и вернув на место платье, он на несколько мгновений оставил ее осознавать происшедшее. Рональд потянулся к позабытому лорнейскому — ему и самому требовалось успокоиться. Из легкой, почти пресной поначалу игры получилось… вкусно! Такого изысканного деликатеса, как эта невинная девочка, ему не доводилось пробовать ни разу. И что совсем приятно — волк был сыт, а девочка цела. Ну, или почти цела.

Сумрачная на удивление быстро опомнилась: бокал в ее руках не дрожал, а о недавнем унижении и наслаждении напоминали только яркие пятна румянца.

— Я тут нашел одну книгу. Думаю, Вашему Высочеству будет интересно, — светским тоном заявил Рональд, кивая на фолиант. — Магистр Хлафф собрал и проанализировал множество случаев…

Он плел паутину слов, заманивая Шу искренностью и кусочками правды. Ловил ее на любопытстве, подкупал откровенностью и провоцировал королевское упрямство.

Рональд был доволен: давно ему не доводилось играть всерьез. Не за ученицу — у девчонки просто нет выбора — а со интриганом Дукристом.

* * *

Проводив темного, обессиленная Шу упала на постель. Она горела, дрожала от напряжения и чувствовала себя немного сумасшедшей: Рональд пугал ее до колик, но в то же время манил… а его предложение? Кто бы мог подумать, что первое предложение руки — но не сердца — она получит от темного мага, который сначала ее едва не убил, а потом практически изнасиловал? И кто бы мог подумать, что она получит от этого удовольствие…

Ширхаб! Сто ширхабов, кхе корр багдыр ца дбысс ца гарнух! Темная, она точно темная! Только темная может возбуждаться от такого и всерьез думать — не принять ли вызов.

«Мало кто из учеников темных выживает, такова уж наша природа. Но вам, возможно, удастся — вы сильны и упорны. И, обещаю, от нашей игры вы получите незабываемые ощущения».

Глубокий, завораживающий голос Рональда словно остался с ней, в ней, вокруг нее. Огненно-льдистый голос, тяжелый, мощный и пьянящий.

О, да… таких ощущений Шу не испытывала никогда раньше. Но вот только — цена? Получить могущество в обмен на жизнь или разум брата? В обмен на способность любить? Конечно, про брата Рональд не сказал ни слова, но в остальном он был весьма откровенен.

Темные — хищники. Темные — свободны от морали и привязанностей. Не способны на верность и честность. Темные — не признают и не видят любви. Для темных нет золотисто-розового цвета в спектре! Они его попросту не воспринимают. Дети Хисса променяли любовь на сотни оттенков тьмы.

Но ведь Шу — видит? Ведь она любит брата, любит Баль и Эрке… и Дукрист не стал бы врать ей, что она не темная, а сумрачная? Боги, как бы разобраться? И стоит ли — все равно Дукрист вскоре уедет, а она останется один на один с Рональдом. А он не будет с ней церемониться… Сегодня он всего лишь играл. Практически ухаживал… ширхаб! Если он так соблазняет девушек, что же он с ней сделает, когда возьмет в жены?!

От этой мысли ее охватила сладкая, ядовитая нега… она запрещала себе думать об этом, но не могла не вспоминать горячие, властные объятия темной магии. Земля качалась, грозя сбросить ее прямо в руки магистру, и будь что будет…

О чем ты думаешь, безмозглая тварь! А что будет с твоим братом? С друзьями? И с тобой — кроме тягучего, болезненного наслаждения? Темный открыто сказал — может быть, ты выживешь. А может быть…

Но есть ли хоть шанс, что удастся ему противостоять? Как она была наивна, надеясь, что необученная, неопытная девочка сможет продержаться против одного из самых сильных темных Империи! Одна — нет, конечно, нет. Но ведь она не одна?..

* * *

Едва усталые и довольные братья ввалились на кухню и вручили Фаине охапку надранных по дороге в чьём-то саду цветов, на пороге показался Мастер.

— Явились, бездельники? Ну-ну… — Он скептически оглядел потрепанных и взъерошенных учеников. — Из какого же, интересно, болота вы вылезли?

Лягушонок со Свистком потупились, пряча ухмылки: Мастер был почти прав. Только они вылезли не из болота, а из припортовой таверны, где наплясались до упаду, а потом продолжили праздновать в комнате Устрицы Ло.

— И где остальные, вы, разумеется, не знаете…

Ученики снова промолчали, лишь пожав плечами. Ясно же, что они, как всегда, бродили по городу вдвоем.

— Хоть пива не пили. Быстро ужинать и ко мне в кабинет, — приказал не по-праздничному серьезный Наставник и растворился в темном коридоре.

Быстро — значит, быстро. Покончив с жарким, братья помчались на второй этаж.

Из-под двери кабинета сочился полынный запах: Наставник жег благовонные палочки, и наверняка читал хмирские хроники.

Так и было. Едва ученики вошли, он заложил толстый том вышитой закладкой, отодвинул на угол стола и жестко бросил Свистку:

— Куда выходит окно хозяйской спальни Туальграмов?

— В сад, четвертое справа, второй этаж.

— Где виконт хранит коллекцию древнего барахла? — Лягушонку.

— Второй этаж, южное крыло, угловой кабинет.

— Защита?

— Сад охранят шесть собак, выученных Седым Ежом. Запоры гномские. На окнах первого этажа руны ледяной виверны. В кабинете, где коллекция, замок песчаной змеи, — снова ответил Хилл.

— Неплохо, — Мастер несколько помягчел. — Как попасть в кабинет, знаете?

— Угу, — кивнул Свисток. — Если есть гоблинова свирель, то никаких проблем.

— Есть. — Наставник положил на стол тонкую костяную дудочку. — Из Туальграмовой коллекции мне нужна шкатулка тисового дерева, инкрустация перламутром и эбеном, цветок лотоса. Если сработаете аккуратно, виконт не заметит пропажи еще полгода. И еще. У графа Ламбрука есть две вещицы. Старый сашмирский кинжал в серебренных ножнах с насечкой и тремя сердоликами. Он один такой в курительной на стене. И книжка магистры Нурты, ее старшая графская дочка держит в будуаре. Руны граф не признает, так что добраться до вещиц просто. Но сами вещи магические, поэтому будьте очень осторожны. Почувствуете опасность — все бросайте и убирайтесь. Ясно?

— Да, Наставник, — ответили оба в один голос.

— Вот план баронского особняка. — На стол лег пергамент. — Смотрите, готовьтесь, и вперед. Этой ночью все успеете.

Озадачив учеников, Мастер вернулся к войнам Красных Драконов.

Когда к саду Туальграмов приблизились двое, натасканные на воров псы беззвучно освободили дорогу и проводили гостей настороженными взглядами, держась на почтительном расстоянии. Теперь же псы обходили жимолость в южной части сада стороной, словно помеченную слишком опасным для них хищником территорию.

Двое юношей в темном наблюдали из-за кустов за окнами, втихомолку ругаясь на азартных игроков: все нормальные люди после полуночи спят, а эти? У виконта в разгаре очередная партия: три верховые лошади дожидаются хозяев в конюшне, из кухонной печи дым, в окнах то и дело мелькает свет. Сына нет дома, проматывает по игральным домам то, что не успел спустить папаша. Вряд ли младший Туальграм вернется до утра и попрется в отцовский кабинет — ничего ценного в коллекции виконта все равно уже не осталось — но чем Хисс не шутит?

Ожидание затягивалось: вдоль ограды процокал уже четвертый конный патруль. Похоже, этой ночью папаша Туальграм решил проиграть последнее — а может, ему против обыкновения везло. Но гости и не думали расходиться, а старый дворецкий все бродил от людской до гостиной.

— Забери его ширхаб! Третий час… — сквозь зубы выругался Свисток.

— Уж мог бы отпустить дворецкого спать, старый пень, — проворчал еле слышно Лягушонок. — Придется идти через второй этаж.

— Придется. А то дождемся, пока младший притащится и затеет скандал на весь квартал.

— Кхе корр… ладно. Ты внизу, я пошел. Все равно василиска тут не высидим, только замерзнем как жабы.

Проверив на груди гоблинову свирель, охру и отмычки в кармане, Лягушонок тенью метнулся из кустов к фасаду. И присвистнул: вблизи окна мерцали пятнами лазурного налета — свечение расползалось от местами полустертых рун.

«…ничего себе! Посвященные, оказывается, видят магию. Но Мастер говорил, что среди Призывающих не бывает магов?.. Ни темных — ни один темный в здравом уме не сунется в Ургаш, потому как Хисс не выпустит его обратно. Ни светлых — они принадлежат Райне, и Хисс не имеет права взять их души, если те не отдадут сами. Но ведь и раньше, до встречи с божеством, я чуял магию — и человеческую, и рунную. Хоть бы и в том же Гномьем банке! Значит, был какой-то дар? Слабенький… совсем-совсем! Настолько, что не интересен ни одному божеству.

Наверное, все же дело в Ургаше…

Ну и пусть. Раз есть, надо пользоваться. Хиссу виднее, кому что…»

— Псс! Что случилось? — послышался из кустов шепот брата.

Лягушонок помотал головой, вытряхивая посторонние мысли:

— Ничего! Тихо!

И полез наверх, к окну углового кабинета. Быстро, как паук, вскарабкался по стене. При постройке особняка полтораста лет назад Туальграмы думали о роскоши, а не о безопасности: рельефные каменные узоры в простенках вполне сошли бы за лестницу любому уличному мальчишке, не то что ученику Мастера. Конечно, Лягушонок мог бы влезть и через первый этаж. Но не хотел нарваться на дворецкого — тогда бы пришлось снова прятаться в Тени.

Нужное окно оказалось защищено много лучше. Пока Свисток бдительно оглядывал улицу и парадный подъезд, Лягушонок затирал руну гномской охрой. Той самой охрой, про которую все гномы в один голос твердят: Нет ее! Слухи врут! Не бывает такого, что истинные руны можно просто затереть! Но, тем не менее, это была уже вторая палочка, с великой осторожностью и проклятиями в адрес Гильдии отданная Лягушонку тирисом Ульрихом. Что будет, если узнает Рунмастер клана, Ульрих не говорил — только бледнел, кусал бороду и ругался так, что орки бы покраснели слушать.

Лягушонок балансировал на узком карнизе, избегая касаться окна: нарисовавшаяся силуэтом виверна разевала пасть и пускала клубы снежинок, покрывая стекло изморозью. Наконец руна стерлась, лишая заклинание целостности и силы. Хилл облегченно вздохнул и взялся за оконный замок. Виверна продолжала сердито шипеть, но убийственный мороз ее дыхания превратился в легкий туман.

— Уберись, ящерица, — шикнул Хилл, когда взбесившееся заклинание попыталось сорваться с жалобно зазвеневшего стекла и щелкнуло призрачными зубами, едва не достав его пальцы. — Разобьешь стекло, мне же проще.

Стекло в ответ еще раз звякнуло и перестало дрожать, а оскорбленная виверна свернулась в нижнем углу и прикрыла нос хвостом. Из-за гребня злорадно мигали глазки: «Все равно влипнешь, воришка!»

— Ничего себе магия, кхе корр… — хмыкнул Лягушонок.

Несколько мгновений, и щеколда подалась «ловцу металлов» — еще одному предмету гордости молодого Ульриха, за продажу которого на сторону старейшины клана оторвали бы ему бороду.

«А, мелочи. Ловца любой хороший мастер сделает. Это тебе не охра… нет! не напоминай мне, мальчик. Видишь, я в восемьдесят почти седой? Все из-за вашей Гильдии, чтобы Мастер Ласт у Хисса в зубах застрял! Чтоб…» — гном мог ругаться на предыдущего Мастера Тени полчаса подряд, не повторяясь.

Показав язык посрамленной виверне, Хилл достал дудочку из кости гоблина и зажал зубами. Виверна разочарованно закрыла глаза и истаяла, вновь растекшись по стелу лазурным мерцанием. Гоблинова свирель издала еле слышный всхлип со свистом. В ответ на полу засветились шесть вписанных в окружности рун. Из ближайшей высунулась змеиная голова, попробовала раздвоенным язычком воздух и, признав владельца дудочки за хозяина, скрылась.

Путь к шкафу с рухлядью был свободен, но Хилла не покидало ощущение подвоха. По идее, змеи больше не представляли опасности, но Лягушонок все равно старался обходить руны подальше: лучше перестраховаться, чем сдохнуть от яда.

Он подошел к застекленным шкафам. При виде остатков виконтьей коллекции хотелось плюнуть: ничего мало-мальски ценного. Разве что две шкатулки. Одна — тик, инкрустация перламутром — его заказ. Вещица мягко светилась сладко-мандариновым, слабенькая и безобидная, как новорожденный котенок. А вторая… в дальнем углу притаился артефакт опасней и виверны, и песчаных змей, вместе взятых. Крохотная, невзрачная шкатулка с щербатой крышкой казалась лазом в логово пумы. От нее несло смрадом разложения и смерти. Черные с фиолетовым отливом нити свивались и переплетались, как могильные черви… отвратительно!

Хилл непроизвольно попятился.

Артефакт манил, притягивал, требовал:

— Коснись! Загляни в меня! Возьми сокровище! — призрачный голос, как скольжение гадюки по руке, вызывал дрожь и завораживал.

От этого голоса хотелось бежать, спрятаться. Или спрятать подальше эту мерзость. Закопать поглубже и забыть.

Мелкая, гадостная дрожь в коленках оказалась последней каплей — Лягушонок потерял способность здраво мыслить. Взгляд его наткнулся на заказанную вещицу, и вдруг померещилось, что сладкое сияние скроет темный ужас. Не думая о последствиях, он подставил тиковую шкатулку к полке, какой-то из статуэток подцепил клубок могильных червей и смахнул в сердцевину мандарина.

Щелк! Шкатулка захлопнулась, полностью погасив черноту, и помешательство тут же прошло. Хилл осознал себя дрожащим, как цуцик под зимним дождем, и таким же мокрым.

— Чтоб тебе провалиться в Ургаш до срока, кхе корр ца дбысс!.. — прошипел Лягушонок. — Понаделают… ширхаб знает чего…

Он сунул тиковую шкатулку в заплечный мешок.

— Пусть заказчик разбирается, что там внутри, — бормотал Лягушонок, запирая за собой окно и спускаясь обратно. — Что бы я еще раз хоть посмотрел на это… это… сишах! Багдыр кхе пак дыцук!

— Лягушонок, ты чего? — Испуганный Свисток подбежал, едва он спрыгнул на землю.

— Все нормально, — попытался улыбнуться Хилл.

Но брат озабоченно покачал головой.

— Ты что, повстречался с Его Темнейшеством придворным магом?

— Типун тебе на язык!

От шутки брата его передернуло: вот будет подарочек Гильдии, если один дурной ученик ненароком вмешался в дела магистра! Упаси Светлая от внимания высоких особ! И так впечатлений выше крыши. Говорящие шкатулки, кусачие заклинания… ну их к Хиссу!

До особняка Ламбруков на соседней улице шли в молчании. Так же, молча и быстро, работали второй заказ: добропорядочные шеры вместе во всей челядью и ленивым цепным кобелем мирно спали. Пробрались через черный ход, Свисток унес кинжал, Лягушонок книгу.

— Положи на место, треханый недопесок! Бородавками обрастешь, женилка отсохнет! — повизгивали стишата графской прабабки, сыпля холодными искрами.

Но после творения мага смерти Хиллу было совершенно безразлично, что там о себе воображает кусочек ведьминской души — он равнодушно обругал книжицу скверными словами и сунул в мешок. Все, хватит — отдать Мастеру добычу и обратно, к Устрице Ло! У нее из волшебный штучек только ловкий ротик и бездонный карман для марок.

Волшебные штучки милашки Ло не подвели. К рассвету оба, уставшие и довольные, дрыхли вповалку на кровати девицы.

А сама Устрица — еще более довольная — любовалась на две честно заработанные серебряные марки и настоящий золотой империал, вытащенный из кармана белобрысого очаровашки. Она не собиралась красть, упаси Светлая! Если эти с виду приличные и безобидные мальчишки в пятом часу утра спокойно дошли до таверны Кривого — в самой опасной части портовых кварталов — и сохранили не только жизнь, но и кошелек… Простой девушке лучше не выяснять, кто они такие, а постараться честно заработать свой империал — и с такими деньжищами выбраться наконец из этой проклятой дыры!

Глава 18. Шкатулка с секретом

235 год. Третий день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Званый обед у сашмирского посла был по обыкновению великолепен. Изысканные восточные блюда сменялись традиционными танцами с покрывалами и чашами, к винам тридцатилетней выдержки подавались цветистые оды во славу Императора — персонально для маркиза Длинные Уши. Роскошь убранного парчой и цветным хлопком зала с расписным потолком, томные мелодии ситар и дудаков, тонкие вина и еле прикрытые газом изгибы юных тел оставили маркиза равнодушным так же, как и предназначенные для убеждения Империи в исключительно дружественных намерениях витийства сиба Русаахажди. Даже беседа с послами Северных Баронств и соседних королевств занимала Дайма куда меньше, чем следовало бы. Объясняя сишерам все выгоды, последующие за оказанием ими поддержки наследнику Кейранну и невзгоды — за противлением воле Императора, маркиз то и дело возвращался мыслями к Ее Высочеству. Посреди разговора о пошлинах, процентах, контрабанде и имперском флоте ему мерещились шелковые прикосновения сумрачной магии и щекотные искры, стекающие с черных локонов.

К шести часам убедив дюжину вельмож в правильности избранной ими тактики, Дайм распрощался сибом Русаахажди и его гостями. Маркиз пообещал алеру Ваадермельге в ближайшие дни продолжить беседу о поставках имперским войскам знаменитого сукна из северного Мельга, принял приглашение ирсидского посла, шера Илебая, на ужин в узком кругу заинтересованных в виноторговле персон. Проигнорировал пылкие взгляды племянника посла — хотя в прошлый свой визит провел с юношей несколько довольно приятных часов. И, сославшись на неотложные дела, покинул сашмирский особняк с витыми колоннами и карминными куполами.

Аш-тунец под маркизом косил глазом и нервно переступал тонкими ногами: жеребец не мог понять, чего хочет хозяин. Дайм и сам не понимал толком. Казалось бы — скорее во дворец, к Шу. Снова окунуться в водоворот солнца и льда, снова греться в восторге и доверии. Казалось бы — все складывается великолепно. Сумрачная вот-вот приручит Закатную башню, научится защищаться, и Рональду останется лишь кусать локти с досады, что упустил последний шанс заполучить девочку с приданным. Наверняка шер Бестерхази звал Ее Высочество Шуалейду не только в ученицы, но и замуж: какой дурак откажется от вливания крови Суардисов и Тальге в свой проклятый род? А там, чем Хисс не шутит, и заполучить трон на почти законных основаниях… Ну уж нет!

Жеребец тонко и пронзительно заржал, чувствуя гнев всадника, и поднялся на дыбы.

— Тихо, малыш, — усмехнулся Дайм и похлопал коня по шее. — Зря кто-то думает, что может разевать пасть на мою принцессу! — он выделил голосом «мою». — Подавится!

Дайм пустил коня рысью и снова вернулся мыслями к сумрачной и темному.

Жениться на Шу! Кишка тонка. Не про вашу честь сумрачные принцессы! Если маркиз Длинный Язык расстроил сватовство принца Лермы, то уж как-нибудь отвадит от принцессы магистра Рональда. Подумаешь, останется старой девой. Все лучше, чем попасть к Хиссу. Слава Светлой, клятва ученика действительна, только если дана добровольно. А Дайм позаботится о том, чтобы прелестная Шуалейда думать забыла о посулах темного: куда ему против первого обольстителя Метрополии! Еще немного, и она влюбится. Это же так просто, влюбить в себя наивную девочку. Просто, удобно, выгодно… сплошные достоинства. А что на душе погано, так то издержки работы…

Через полчаса Дайм скомкал третий испорченный лист, и, помянув Хисса, задумчиво посмотрел в окно. Приторно-белые цветы магнолии и такие же сахарные облака на голубой глазури ничего приятного не сказали. Молчал даже внутренний голос: совести с разумом надоело спорить.

Маркиз поглядел на четвертый лист. Белый, чистый, как…

— Сишах!

Маркиз стукнул кулаком по столу, вскочил и принялся ходить из угла в угол.

«Ну, признайся, что влюбился! Себе-то не ври, что спасаешь ее от темного исключительно ради блага Империи. Посмотри правде в глаза — нет никакой фигурки! Есть та, которую ты бы назвал женой, если бы… Какого дбысса она не мальчик? — Дайм нервно засмеялся. — Как было бы чудесно. Милая, необременительная интрижка с наследником Валанты, прелестный скандальчик на всю Империю. И какого дбысса я не принц короны? Или хотя бы не обыкновенный барон? Интересно, Его Величество Мардук отдал бы дочь за барона Маргрейта?»

«Прекратить истерику! — скомандовал он сам себе. — Подумай головой, а не…»

Дайм остановился перед зеркалом, прочертил пальцем по стеклу Око Зееле. Мгновение подождал, пока из тумана проступит изображение, и выругался еще раз: комната Ее Высочества полнилась остаточными эманациями темного колдовства, а сама она съежилась на кровати, закрыв лицо руками. Рядом сидела эльфийка, поглаживала принцессу по волосам и шептала что-то на ире-аль.

— Чтоб тебя демоны порвали, тварь! Если ты посмел… — Дайм не успел договорить, как Шу оторвала руки от лица и испуганно огляделась.

Светлый отпрянул от зеркала, унимая отчаянно бьющееся сердце.

— Дождался? — спросил Дайм у собственного отражения в погасшем зеркале. — Ну и? Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Она цела и пока еще не дала согласия темному. Зачем ты оставил ее одну?

План сложился мгновенно. Через минуту Дайм стоял у дверей принцессы с непринужденной улыбкой и охапкой жасмина.

— Ваша Светлость? Какой приятный сюрприз. — Открывшая двери Балуста вежливо улыбнулась, пряча настороженность. — Добрый вечер! Прошу вас, проходите!

Тем не менее, шиера не давала ему зайти в комнату, загораживая от Шу полуоткрытой дверью и собственными юбками. Дайм не видел, но знал — принцесса срочно приводит себя в надлежащий вид, чтобы, упаси Светлая, не показаться плаксой и размазней.

— Добрый вечер, сиятельная шиера! Вы меня смущаете, право слово… надеюсь, я не помешал?

Продолжая мило улыбаться, Дайм аккуратно проник в разум эльфийки, вызвав у нее приступ головокружения. Ничего нового он не узнал: темный попросту выгнал Ахшеддинов из комнаты, чтобы остаться с Шу наедине. Разумеется, маркиз мог без проблем поступить так же… и потерять последний шанс из невозможного сотворить вероятное.

— Ну что вы, маркиз! Мы очень рады вас видеть. — Побледневшая Баль не двигалась с места. — Какой чудесный жасмин! Как вы догадались, что это любимые цветы Ее Высочества? Ах, ну как же! Как я не подумала — вы же маг разума, от вас ничего не скроешь!

Он одобрительно усмехнулся и кивнул:

«Так надо. Ради Шу».

И одновременно, вслух:

— Ну что вы, сиятельная шиера! Вы мне льстите…

Балуста сжала губы, признавая: «Да, ради Шу делай что угодно. Но если ты ей навредишь!..»

Вид выгнувшегося трупа с ножом под сердцем и искаженным мукой лицом напомнили Дайму, на что способна мислет-ире ради любимой госпожи.

«Не навредить — защитить. Я люблю ее» — ответил Дайм и покинул разум Баль.

— Вы позволите мне войти?

— О, простите! — Принимая обещание, кивнула мислет-ире и отступила в сторону. — Это все от неожиданности. Проходите же!

— Благодарю. — Маркиз слегка поклонился Балусте, вручил веточку жасмина и, наконец, зашел в комнату. — Добрый вечер, Ваше Высочество!

— Маркиз, рада видеть вас.

Встретившая его почти у дверей принцесса улыбалась, как будто ничего не случилось. Как будто магистр Рональд заходил лишь для того, чтобы перекинуться парой слов о погоде и отдать трактат по магии. Шу вместе с Балустой щебетали, словно истинные придворные дамы: какие милые цветы, какая милая погода, какой милый маркиз…

Если бы Дайм не знал, что сумрачная прячет под беззаботным лепетом, счел бы блаженной идиоткой. Но девочка кроме маски держала неплохой барьер — в отличие от беззащитной перед сканированием мислет-ире. Дайм подступался и так и этак, но влезть в ее сознание так, чтобы она не догадалась, не выходило. Единственное, что он видел, это страх и готовность драться до последнего. Неважно с кем, темным или светлым. Сейчас Шу не доверяла никому.

«Что это порождение Ургаша ей наговорил? Проклятье. Надо же так напугать ребенка…»

Маркиз лукавил: Шу при всем желании не сошла бы за ребенка. Слишком взрослые глаза. Глаза, видевшие смерть совсем близко.

Через несколько минут Дайм понял, что бессмысленная полуистерическая болтовня может продолжаться бесконечно. Сама Шу ни за что не скажет, что случилось, Балуста тоже ничем не поможет: слава светлой, хоть согласилась не мешать. Маленькая гордячка Шуалейда… на ее месте Дайм бы тоже молчал до последнего. Как же с ней просто! Не надо мудрить и выдумывать. Всего лишь представить, как поступил бы сам.

— Ваше Высочество, — Дайм не особо вежливо прервал рассуждение принцессы о скаковых лошадях. — Вы ведь знаете, что в дни весеннего праздника цветет не только каштан?

Шу замолчала и удивленно посмотрела на него.

— Извольте, я покажу Вашему Высочеству, где цветет фейская груша. Вам не доводилось ее видеть?

— Нет…

— Пойдемте. Как раз смеркается — мы успеем до темноты к берегу. Цветы открываются только при лунном свете, а сегодня почти полнолуние.

Шу улыбалась в ответ, но Дайм чувствовал ее страх и недоверие. Чувствовал, как ускользает и рвется связавшая их на балу нить. Еще чуть — и все… он потеряет ту единственную вероятность, манящую теплом и счастьем. Пусть она слишком тонка и хрупка, пусть для того чтобы осуществить ее, придется поменять добрую половину планов. Пусть риск вместо цели получить плаху возрастет многократно. Но если сейчас позволить судьбе повернуть в сторону — то останется ли смысл в грандиозных замыслах и тонких интригах?

Послав в Ургаш собственный страх, во всю глотку орущий: «Нет! ни за что! никакой откровенности — кругом враги и предатели!» — Дайм взял в ладони руку Шу и снял первый слой ментальной защиты.

— Дайм? Что ты… — осеклась она и замерла.

Сиреневые глаза удивленно распахнулись, потоки энергии забурлили, потянулись к нему — как любопытные зверьки: обнюхать, потрогать лапкой.

— Пойдем. Не здесь, — он показал глазами на дверь.

Шу согласно кивнула, не отрывая от него удивленного взгляда, позволила окутать себя — обоих вместе — новой пеленой защиты и увести прочь.

Всего сотня саженей: по коридорам дворца, вниз к боковому подъезду, до первых деревьев Леса Фей — показалась Дайму бесконечностью. Он молился Светлой: только бы Рональд не вмешался сейчас! Только бы не расплескать, не разбить вновь родившееся доверие! Только бы не поддаться собственному страху, не спрятаться за привычной броней. Без многослойной пелены он чувствовал себя голым и беззащитным — и не мог спрятать даже неловкости обнажения, чтобы не нарушить связь. И ведь это только начало. Всего лишь первый слой из… скольких? Он не считал, сколько масок — одна на другой — между ним и миром. Маркиз Длинные Уши сам забыл уже, какой он, настоящий Дайм.

Светлая услышала молитвы — Рональд или не увидел их, или не понял, что происходит, или просто не успел перехватить. Лес Фей распахнул объятия дочери Суардисов у самых ступеней: что ему две сотни саженей лужаек и фонтанов? Если позовет кровь Варкуда, Фельта-Сейе откроет тропу и посреди каменой площади.

Едва они ступили в тень древних грабов, Шу словно споткнулась.

— Что это, Дайм? — ее голос дрожал, она озиралась кругом. — Где дворец? Дайм?!

— Это Лес Фей, Шу. Познакомься — твое наследство, — шепнул успокаивающе Дайм.

Деревья, обступившие их со всех сторон, согласно зашумели кронами.

— Но… это же… легенда?

— Сумрачные маги тоже легенда, — усмехнулся он и тихонько потянул Шу за собой. — Не бойся. Ты же чувствуешь, это твое место, твоя сила.

— Моя?

Испуг Шу уступил место любопытству и восторгу: лес менялся на глазах. Среди листьев показывались стрекозы — необыкновенно большие, разноцветные, они осыпали все вокруг светящейся пыльцой еле уловимым мелодичным звоном. Мох на стволах ожил: пятна бирюзового, лазурного и малахитового мерцания перетекали друг в друга, то вспыхивая, то угасая. Цветы поднимались из травы, раскрывали венчики и наполняли лес нежными ароматами.

— Твоя, Шуалейда. Магов из шерре Суардис.

Дайм подставил руку подлетевшей стрекозе, и та зависла над ладонью. Шу осторожно потянулась к ней, боясь даже дышать, и просунула ладошку поверх даймовой. Стрекоза встрепенулась, осыпала руку Шу мельчайшими искорками, и словно подернулась туманом. Миг, и вместо насекомого показался крохотный человечек в пестром наряде и со стрекозиными крылышками. Фея засмеялась, стряхнула с крылышек целое облако пыльцы и исчезла.

Поднеся обсыпанную светящейся пудрой руку к лицу, Шу вдохнула, чуть лизнула кожу и засмеялась.

— Сладкая! Дайм, она сладкая, как… как карамель! Попробуй!

И провела пальцем по его губам.

Дайм вздрогнул от неожиданности. Губы словно загорелись…

— Феи… настоящие феи… — шепнула Сумрачная и заглянула ему в глаза.

Теперь уже Дайм рассмеялся:

— Ты пьяна. Феи любят пошутить над маленькими девочками, — он поймал Шу за руки и, притянув все еще мерцающее пыльцой запястье к лицу, понюхал. — Настоящая фейская циль. Груша. — Он слизнул немножко пыльцы. — Вот, теперь я тоже пьян!

— Дайм… — растеряно позвала Шу. — Что ты делаешь?

— Ничего. Ровным счетом ничего, — он улыбнулся и приложил пойманные ладошки к своим щекам. — Ты теплая. И пахнешь фейской грушей.

Лес вокруг них шелестел и смеялся, шептал на разные голоса, пел и вздыхал — среди ветвей словно заблудилась мелодия деревянной флейты.

— Послушай, — одними губами проговорил Дайм.

Они замерли, близко-близко друг к другу, а вокруг из зеленого мерцания вырастали призрачные фигуры воинов: гномов и драконов, эльфов и орков, людей и троллей. Прерывистая, живая мелодия окутывала, пронзала — как корни землю. Из вздохов и нежных переливов флейты сплеталась фигурка светловолосого мальчика на белом единороге: приложив дудочку к губам, он летел между воюющими. Те бросали рассыпающееся в руках оружие, оглядывались в удивлении и страхе: мечи и секиры, падая на землю, пускали корни и прорастали колючими кустами. Недавние враги вместе бежали прочь, срывая с себя доспехи — те выпускали листья и шарили белесыми корнями в поисках плодородной почвы. И когда последний орк, отбросив секиру, помог собрату-гному выбраться из шевелящейся массы ростков, маг и единорог упали замертво у ног Королевы Фей: седой морщинистый дед и иссохший от старости зверь. Тела их проросли кустами тёрна — вечноцветущего алой пеной, залившей долину от края до края головокружительным сладким ароматом.

Наваждение рассеялось, истаяла флейтовая мелодия, а Дайм и Шу все стояли, не в силах ни шевельнуться, ни оторваться друг от друга. Ожившая легенда о юном золотом маге, тысячу лет назад остановившем последнюю всеобщую войну, стояла перед глазами, словно они сами побывали там — в долине Тёрна. В чудесной плодородной долине между Империей и Хмирной. На ничейной земле, на полсотни лиг покрытой пеной лепестков. За тысячу лет цветы побледнели с траурно алого до белорозового. Еще, быть может, век-другой, и розовый сменится белым. А когда снег укроет долину Тёрна посреди лета — жители смогут вернуться в те места, и переплетение колючек, прикрытое нежными цветами, уступит место полям и садам.

Притихшие, они пошли дальше. Солнце уже село, но сам Фельта-Сейе освещал тропинку к берегу: меж деревьев выгнули спинки радуги, на ветвях качались гирлянды светящихся цветов и мхов, в траве сияли фейские домики из ажурных грибов.

Дайм молча благодарил фей: страх спрятался, и он почти верил — все получится. Вот сейчас… еще чуть, только дойти до берега, а там… Ставка сделана, карты розданы. Пора открываться.

Тихая Чифайя встретила их хором лягушек и томным ароматом кувшинок. Толстое бревно под ветлой, полощущей ветви в заводи, словно приглашало в уютный зеленый грот. А может, не словно — может, уже завтра здесь не будет ни заводи, ни ветлы… неважно. Пора.

Он усадил Шу, опустился рядом на колени и взял ее за руки.

— Шу, девочка моя… посмотри. Просто посмотри.

Одна за другой падали и растворялись маски: глава Тайной Канцелярии, Голос Императора, маркиз Длинные Уши, могущественный светлый, записной сердцеед, прожженный интриган, самоуверенный кукловод… Таяли пелена за пеленой защитные заклинания, оставляя его один на один с самим собой. Впервые с тех пор, как он попал во Фьонадири, впервые с тех пор, как стал зваться Дукристом. Он не знал, как это выглядит со стороны, но для него сначала упали латы, затем одежда, последней — кожа.

В глазах Шу плескалась растерянность, остатки страха и отчаянное любопытство вперемешку со смущением. Она приняла приглашение заглянуть в душу — осторожно, словно по ободку фарфоровой хмирской вазы, она скользила по его чувствам и воспоминаниям. Не умея прочесть все слои, не слыша слов и улавливая лишь смутные образы, она на ощупь изучала его. И — он чувствовал отклик — открывалась навстречу.

С колдуньи тоже падали маски. Не так много, не так изощренно. Но много больше, чем мог себе представить четырнадцатилетний Дайм Маргрейт. Там, за упрямством, высокомерием и авантюризмом, он видел не только одинокую испуганную девочку, но и юную женщину — ее нежность, жажду любви и доверия, готовность отдать всю себя. И едва зародившееся сияние любви. К нему. Нити цвета зари тянулись навстречу, сплетались с его собственной любовью. Такой же юной и уязвимой…

Его ладони горели болью. Негой. Жаждой. Он хотел ласкать обжигающе прохладную кожу, пить пряную цикуту дыхания. Мир кружился водоворотом, затягивал его — в любовь, в боль. В отчаяние и надежду. Через пропасть длиной в пол ладони — разделяющую сейчас и никогда.

Не в силах противиться, Дайм притянул ее к себе и коснулся сомкнутых губ, словно лезвия кинжала. Она вздохнула, вздрогнула и ответила на поцелуй… и через мгновенье отпрянула.

— Дайм? Почему? Что? — шептала она, заглядывая ему в глаза и осторожно проводя пальцами по скулам.

Он ошеломлено молчал, пытаясь понять: что это было? Куда девалась боль, поначалу острая до темноты в глазах?

— Дайм! Тебе больно? Это из-за меня, да? — в ее голосе прорывались слезы.

— Нет, Шу, нет! Что ты, — опомнился он. — Это печать верности… и… кхе корр!

Голос сломался, взгляд сам собой уперся в траву.

— Тебе больно меня касаться?

— Касаться женщины, Шу. Я не имею права на детей… никакой возможности… — он не смел поднять глаз, сбивался, торопясь сказать, пока стыд и боль не лишат голоса. — Бастард… отец дал мне шанс сохранить разум и видимость свободы. В обмен на верность. И никакой угрозы трону… не только жениться — я не могу быть с женщиной. Никак. Никогда…

— Никогда… — она повторила приговор. Медленно, тихо. Поверив — сразу и безоговорочно. — Дайм?

Он поднял голову — тяжело, как золотой слиток с клеймом имперской казны: профилем Кристиса. Страх переливался ртутью в висках, выплескиваясь дрожью губ и рук.

— Прости. Прости, Шу. Я не должен был… если… если кто-то узнает…

— Нет. Никто.

Оба замолчали.

Упрямо задранный подбородок, сердитые синие молнии, сжатые в ниточку губы, упавшие на лоб шелковые пряди, запах близкой грозы — Шу казалась невероятно прекрасной. И невероятно желанной.

— Шу, я… из меня не выйдет ни мужа, ни любовника. Как бы мне того ни хотелось…

— Я поняла, Дайм. Ну… мы же друзья, да?

— Я люблю тебя. Я не хотел… не думал, что это возможно… — Дайм снова поймал ее руки и прижал к губам. — Если бы… Шу! Я сделаю для тебя все, что только смогу. Даже больше. Ты же видишь…

— Не надо, Дайм, не… — она отняла руку и стерла что-то мокрое с его щеки. — Я тоже люблю тебя. Ты же видишь.

Шу улыбнулась — робко, едва-едва.

— Можно мне поцеловать тебя, Шу?

— Тебе же больно, — отпрянула она. — Не надо…

— Плевать. — Дайм обнял ее за плечи и привлек к себе. — Не так уж и больно…

Он целовал волосы, вдыхая терпкий осенний аромат, и понимал: не так уж и соврал. Почти не больно. Но как же сладко! Чувствовать всем телом ее тепло, слышать биение сердца, ощущать ладонями, как загорается ее кожа — от его прикосновений. Купаться в завораживающих потоках ее любви и желания.

Зарывшись рукой в ее волосы, он поймал приоткрытый рот губами. Она вздрогнула вместе с ним — вспышка боли едва не погасила сознание. И схлынула, оставив лишь отзвук, несравнимый с привычной пыткой женских прикосновений.

Он пил свой первый настоящий поцелуй и пьянел. Нежданное счастье, дар Светлой! Самые изысканные ласки прелестных юношей не могли сравниться со вкусом любимых губ, с нежностью любимых рук.

Но через несколько мгновений Шу оттолкнула его.

— Дайм? Ты… тебе очень больно! — Она задыхалась и дрожала, переливаясь от ослепительно голубого до исчезающего фиолета. — Я не могу…

— Да нет же! Шу… — Он снова обнял ее, не давая вырваться. — Ты чувствуешь мою боль? Тебе самой больно? Или…

— Мне — нет. — Шу покраснела и засияла еще ярче. — Я же темная. Мне нравится… — Она опустила глаза, прикусила губу и сердито помотала головой. — Так нельзя.

— Чш… можно. Все можно.

Дайм замолчал. Он держал ее крепко, как никогда не позволял себе держать женщину, и присматривался к сплетению потоков. С ними творилось нечто несусветное. Печать действовала, как и положено, превращая для него женщину в полыхающую алым статую. Но вместо сжигающего до углей жара — боль, не больше чем от порки, и острое, терпкое наслаждение — словно изысканное вино.

Хотелось смеяться и плакать одновременно: светлый и темный магистры защитили свое творение от светлой и темной магии, но не предусмотрели встречи с сумрачной. Темная часть Шу поглощала его боль и наслаждалась ею. А светлая утишала ее и щедро отдавала свое удовольствие. Если бы Шу могла так же просто погасить действие последнего слоя печати! Но магистры построили запрет на слишком простом и надежном принципе, чтобы его могла обойти любая, самая диковинная магия. Лишь сломать, но тогда жизнь маркиза Дукриста не будет стоить и гнутого медяка — и ни ему, ни его возлюбленной не удастся скрыться от гнева Императора даже у Красных Драконов Хмирны.

— Ты не темная, любовь моя. Ты сумрачная. Самая чудесная на свете сумрачная фея! — Послав к оркам все сомнения и размышления, Дайм подхватил Шу на руки и закружил. — Тебе вкусно?

— Да! Что ты творишь? Дайм! Дайм…

Он поймал свое имя губами и бережно опустил Шу на траву.

— Люблю тебя. Моя Шу, моя фея…

Уснув под ласковое журчание Чифайи, принцесса не слышала, как друзья зовут её. Не знала, что Эрке и Баль ищут ее по саду, не решаются зайти в чащу, что выросла на месте ухоженного парка, ощетинилась колючками, заплела тропинки лианами.

Шу снились удивительно светлые сны, полные радости и покоя. Ей снился молочный туман над высокой травой, залитая рассветным золотом река. Белобрысый мальчик играл на деревянной флейте, сидя на ветке ивы. Чарующая мелодия плыла над водой, лепила из тумана фей и единорогов, манила в сказочный мир без начала и конца. Там было так тепло, так уютно и безопасно… и ветер шептал: спи, Шу, моя прекрасная Шу…

— … моя Шу… — утро наступило шепотом у виска, надежными объятиями, биением пульса под щекой и белопенным облаком магии, качающим её, словно младенца в колыбели.

Это был не сон? Влюбленный светлый, лес Фей — на самом деле?

Шу прислушалась. Фельта-Сейе струился теплой зеленью сквозь закрытые веки, пел шелестом ветвей и журчанием реки: «Здесь безопасно, здесь твой дом. В лесу Фей никто не найдет и не тронет тебя». Прекрасная иллюзия. Но прекрасные иллюзии не длятся долго.

Она открыла глаза и встретилась взглядом с Даймом. Морская бирюза, подернутая рябью тревоги, под надеждой — пучины, в которые страшно заглянуть. Но лишь вчера она была там, в глубине любимых глаз. А сегодня? Что будет сегодня? Снова обманчивый блеск непроницаемого камня? Ведь не может быть, чтобы…

Она осторожно потянулась к нему — не веря, что вчерашний Дайм не привиделся. И запнулась, почувствовав гладкость и прохладу барьера. Снова — как будто не было вчера.

«А чего ты ждала? Что ради тебя маркиз Длинные Уши перестанет быть самим собой? Что он останется в Суарде, преподнесет тебе голову Темноного в качестве свадебного подарка, и вы заживете долго и счастливо? Ну конечно. Мечтай» — обида и разочарование захлестнули с головой, но она мгновенно загнала их куда подальше и улыбнулась, словно на светском приеме.

— Не надо, не прячься, любимая.

Дайм склонился к ней, укутывая собственным теплом, как одеялом. Коснулся губами ее губ и вздрогнул.

«Печать! Злые боги…» — вздрогнула Шу вместе с ним. Снова боль Дайма хлынула пряной волной, омывая, впитываясь в кожу, насыщая и пьяня. И вместе с болью — страх. Тот, из самой глубины. Страх за нее, за драгоценное сокровище — и со страхом ярость, гнев. Готовность зубами и когтями рвать любого, кто покусится на нее.

Под сомкнутыми веками плыл образ черного кугуара с бирюзовыми глазами: скалились клыки, хвост бил по бокам, под блестящей шкурой переливались мускулы — миг, и зверь сорвется в прыжок. Светлый маг, потомок Кристисов, основателей Империи: кто посмеет отнять его добычу или его самку? Если только его же братья… четыре хищные кошки с такими же глазами: страшно, как же страшно! Бежать отсюда или встать с ним рядом? Добыча или ровня?..

— Шу? — встревоженный голос Дайма вырвал ее из видений. — Что случилось?

Твердые ладони отводили спутанные пряди с глаз и утешали: «Все будет хорошо».

— Дайм, ты… твой отец, братья… тебе всегда будет больно?

— Больно? Это не то, о чем стоит беспокоиться. — Дайм улыбнулся и тут же посерьезнел. — Нам пора.

Маркиз вскочил и подал ей руку.

— Ширхаб! Баль и Эрке! А если?.. — тревога за друзей ледяной водой смыла остатки романтики.

Она вскочила, порываясь бежать, но Дайм не пустил.

— Чш… не волнуйся так. Рональд их не тронет, пока… — Дайм осекся, не желая произносить «не получит тебя», но Шу поняла и без слов. — Ты же не собираешься идти во дворец в таком виде?

Оглядев измятые, в зеленых пятнах травы, юбки, Шу собралась наложить иллюзию, но Дайм остановил ее.

— Смотри: инерция, гармония. — Он замедленно нарисовал двойной символ, добавив капельку магии Жизни. — Повтори. Сфокусируй на одежде.

Шу нарисовала знак, вплела немного Воздуха… и отпрянула: первозданно чистый, отглаженный камзол вместе со всем, что было на Дайме, аккуратно лег на траву. Щеки ее вспыхнули смущением, а взгляд сам собой заскользил по белесой нити, наискось пересекшей смуглую грудь и спустившейся на живот. Дайм тоже замер на миг, но тут же опомнился и улыбнулся:

— Не самый подходящий вид для визита во дворец. — Он коротко взмахнул кистью, возвращая свою одежду на место и приводя в порядок платье и прическу Шу. — Ты немножко перестаралась, любовь моя.

— Прости… — Она наконец сумела отвести взгляд, но не преодолеть любопытство. — А почему шрам? Разве?..

— Нет, нельзя. Метки темных так просто не сводятся. Я расскажу, непременно, — прервал он Шу, предвосхищая поток вопросов. — Шу, нам не стоит показываться вместе. Твоя репутация…

— И так хуже некуда. Об этом тоже не стоит беспокоиться. Я не настолько маленькая, чтобы не понимать, что о нас будут говорить. — Шу грустно улыбнулась. — Ты же знаешь, Ристана все равно что-нибудь придумает. А мне лучше прослыть любовницей светлого Дайма, чем дворцового конюха. Но я не хочу, чтобы у тебя были сложности из-за меня. Твой отец…

— В любом случае все узнает. И обратит к собственной выгоде. Шу, ты уверена?

— Я — да. Знаешь, Дайм, я давно уже поняла, что замужество мне не светит. Да и… не уверена, что из меня бы получилась хорошая жена.

— Самая лучшая. Лучше не бывает. — Дайм притянул ее руку к губам. — Если бы я мог… ширхаб! Все равно не отдам тебя темному. Слышишь? Даже не думай.

— Я не хочу! — Шу вздрогнула при воспоминании о Рональде. — Только как? Ты не сможешь быть рядом вечно. Еще день, неделю, и все — ты уедешь. Единственный шанс — моя башня. И то… я же ничего не умею. Как тролль с дубиной — сила есть, ума нету.

— Научишься. Для начала надо просто ее приручить. Ты раздобыла артефакт?

— Эрке должен сегодня принести.

— Вот и хорошо. Милль обещал круг завтра к утру. А если артефакт не подойдет, что-нибудь придумаем.

Образ, промелькнувший в глазах Дайма, вызвал у Шу приступ дрожи.

— Нет! Дайм, не вздумай… я не возьму!

— Возьмешь, — в голосе светлого не было ни намека на шутку. — Или ты думаешь, что пинта крови мне дороже тебя?

— О боги… ну почему все так сложно?

— Можно и просто, Шу. Но ты же не оставишь брата, чтобы жить в тишине и безопасности среди Даилла-ире, — он не спрашивал, он утверждал.

Она не могла не согласиться. Сбежать в Даилла-Сейе, зная, что Рональд сделает из Кея невменяемую марионетку, а из Валанты — пустыню? Ни за что и никогда. Пока есть хоть малейший шанс, она будет драться.

— Идем, Твое Высочество.

Безупречно элегантный маркиз подал руку принцессе.

— Идем… — эхом откликнулась она.

— Я видел у тебя трактат магистра Хлаффа. Это случаем не Рональд подарил?

— А, да. Я еще не успела…

— И не надо, — перебил Дайм. — Там всего одна полезная глава. Наверняка Рональд и не подозревает, что среди этой чуши есть действительно ценные советы.

За обсуждением причин, побудивших магистра Хлаффа скрыть редчайшие бриллианты среди нагромождений барахла, они дошли до покоев принцессы. Стража и слуги при их появлении не выказали ни удивления, ни радости: видимо, Ахшеддины не сочли нужным ставить кого-либо в известность о том, что Ее Высочество провела ночь вне собственных покоев. Зато сами они прождали ее допоздна — так и уснули в обнимку в кресле перед дверью.

На миг Шу одолел стыд. Но стоило взглянуть на Дайма, и радость от того, что он — есть, вытеснила все прочее.

Маркиз же, едва войдя, набросил на Ахшеддинов легкое сонное заклятие. На молчаливый вопрос: «Зачем?» — лишь усмехнулся и привычным, еле уловимым жестом активировал еще одно: плотную защиту от подслушивания и подглядывания.

— А теперь смотри внимательно.

В замедленном темпе Дайм рисовал один за другим символы, объясняя и показывая, как фокусировать и сколько энергии добавлять.

— Это из арсенала Конвента, — пояснил он, закончив. — Запрещено к использованию без лицензии с подписью Парьена. Пока не переедешь в Башню, придется быть очень осторожной: применение Темной магии поднимет тревогу. Я услышу, где бы ни находился. Кроме того, все происходящее в комнате увидит и запомнит Око Рахмана.

— Рональд заметит заклинание, да?

— Конечно. Ты запомнила?

— Да. Нечто похожее было у магистра Затрана на амулете.

— А, ты уже познакомилась с этим беднягой, — хмыкнул Дайм. — Он много и красиво говорит, но толку от него…

— Почему? Хотя…

— Вот-вот. Он слишком слаб и уязвим. Закон защищает его семью от темной магии, но не может защитить от интриг. Никогда не доверяй слабым, Шу.

Она подняла взгляд, собираясь спросить: но ты же доверяешь мне? И, поймав его улыбку, передумала.

— Ты сильная, — подтвердил Дайм. — Ты — Суардис.

Она улыбнулась в ответ: мы вместе. Мы сообщники. Мы…

Мы — счастье?..

— Не выходи пока из комнаты, — попросил он уже у дверей. — У меня дела в городе. Вернусь не позже чем к обеду. Хорошо?

— Конечно. Дайм?..

Он обернулся и шагнул обратно. Обнял, коснулся губами виска, шепнул:

— Ты справишься. Мы — справимся. До встречи, Шу.

Уже в дверях Дайм подмигнул и снял с Ахшеддинов заклинание сна.

* * *

Постояв мгновенье в задумчивости, Шу обернулась. На нее глядели две пары требовательных и любопытных глаз.

«Как они умудряются выглядеть столь похожими? Только по цвету и определишь, кто есть кто!»

— Ну?! — вопросила Баль. Рыжие растрепанные косички поднялись, угрожающе потрескивая зелеными искрами, раскосые глазищи засветились — эльфийка напомнила Шу атакующую рысь.

Не желая строить виноватую физиономию и оправдываться, Шу опустила глаза и промолчала.

— И что это? — не унималась Баль. — Утро на дворе! Где Ваше Высочество носило? О чем Ваше Высочество вообще думало?!

Балуста не на шутку разволновалась: Шу окатило волной страха, гнева, облегчения и обиды вперемешку. Успокоительные объятия Эрке и шепот: «Тише, Белочка, тише…» — лишь раззадоривали эльфийку.

— А если бы зашел Кей или Его Величество? Что мы должны были врать?! Или сказать правду: Их Высочество вместе с Его Светлостью демоны утащили в колдовской лес?

— Баль, ну не надо… — подняла глаза Шу. — Все же в порядке. Ты же не думаешь, что с Даймом мне что-то угрожает?

— А ширхаб вас разберет, — чуть сбавила тон мислет-ире.

— Так где вы были, Шу? — От Эрке тоже исходило беспокойство, но много меньше, чем от Баль: он не сомневался в том, что самое безопасное место для Шу — рядом с маркизом Дукристом, хоть бы он завел ее к троллям в болото. — Я не смог вас отыскать.

— Да здесь, в парке… — удивилась Шу.

Чтобы Эрке не смог кого-то отыскать? Такого не бывает! Сколько раз она пыталась от него спрятаться — перепробовала все заклинания, найденные в библиотеке Сойки, все без толку.

— Здесь, в Лесу Фей? — переспросил лейтенант. — И не заметила ничего странного? Или страшного?

— Странного? — встряла Баль. — А соваться в Фельта-Сейе ночью — это нормально…

— Вообще-то много чего… — задумчиво ответила Шу. — Дайм сказал, что Фельта-Сейе будет меня защищать. И что это мое наследство.

— Защищает на славу, — усмехнулся Эрке, погладив возмущенную супругу по торчащим во все стороны косичкам. — Он не пустил нас дальше первых деревьев. Настращал… Таких страстей я давно не видал. Ты так не умеешь.

Балуста успокоилась, но сидела нахохлившись: обиделась. Еще бы! Ее, ире, эльфийский лес исколол колючками, облил ледяной водой, и, напугав до колик, выгнал прочь. Как будто она не маг природы, а простая селянка!

— Баль, перестань уже. — Присев на подлокотник кресла, Шу принялась вместе с Эрке утешать подругу. — Фельта-Сейе слишком странное место. Хоть он и обещает защиту, но… я его боюсь. Подарки фей всегда с подвохом.

— Я тоже боюсь, Шу. Ты уверена, что Дукрист не подставит тебя под удар?

— Уверена…

Увидев, что Балуста успокоилась, Эрке быстренько распрощался и отправился на улицу Ткачей. А девушки остались завтракать и обсуждать подробности лесного свидания.

Их, подробностей, было на удивление мало: Шу держала обещание никому не рассказывать о печати. А об эльфийской магии и древних легендах говорить не хотелось, чтобы не расстраивать Баль снова.

* * *

Кидая тоскливые взгляды на приближающееся к зениту солнце, Шу листала сочинение магистра Хлаффа. Как славно, что Дайм предупредил ее! Если поверить хоть десятой части тех ужасов, что обещает магистр смельчакам, рискнувшим сунуться в Источник, то проще сразу повеситься. По крайней мере, получится не так отвратительно и мучительно. Когда раздался стук в дверь, Шу как раз рассматривала миниатюру, отдающую Тьмой: Придворный маг явно не раз открывал книгу на этой странице.

— Ну? Ты принес? — отбросив книгу, Шу вскочила навстречу лейтенанту. — Покажи!

— А толку?

Сокрушенно покачав головой, Эрке выложил на стол три предмета: шкатулку, кинжал и затертую книгу.

— Я не ошибся?

Шу кивнула, еле сдерживая слезы разочарования.

— Ублюдки, — выплюнул Эрке. — Если до завтра не раздобудут подходящей вещи, придется Мастеру искать другого помощника.

Не желая верить своим глазам, она поочередно брала их в руки. Кинжал в легком молочном сиянии: похоже на индикатор и нейтрализатор ядов. Книжица в налете черно-голубой плесени: пристанище осколка души ведьмы, последнее, что ей удалось утаить от Хисса. Шкатулка с аляповатой инкрустацией и теплым запахом прелой земли: возможно, для хранения редких семян. Магии во всех трех вещицах было — гоблин наплакал.

На всякий случай Шу открыла шкатулку — вдруг там, паче чаяния, завалялось что-то кроме пыли. И тут же вздрогнула от отвращения: из-под крышки завоняло мертвечиной и тьмой. Заклинание, оставленное Даймом, затрещало искрами. Темная магия! Она захлопнула шкатулку, чтобы не тревожить Дайма по пустякам.

Удивленный и испуганный лейтенант обернулся от порога:

— Что это?

— Кажется, бие Махшур еще немножко поживет. Посмотри!

Как только Эрке подошел, Шу осторожно приоткрыла крышку, и из оранжевого сияния хлынул поток черноты с привкусом гнили.

— Ничего себе… — Ахшеддин сморщился.

— А вот это нам подойдет, — хмыкнула Шу и закрыла крышку, пряча хищные спирали смертельной магии. — Узнаешь цвет? Забавно получается, не находишь?

— Очень забавно. Надеюсь, ты не будешь ее открывать?

— Еще чего. Интересно, где ее взяли.

— Кто-то здорово разозлил магистра… — Эрке с опаской взял в руки шкатулку с секретом. — Не хотелось бы мне увидеть, что будет с тем, кто откроет ту штуку.

— А мне не хочется даже брать ее в руки. Ширхаб! — Шу передернула плечами. — Надеюсь, до завтра магистр не обнаружит пропажу.

— Шу, ты уверена, что мне не стоит пойти завтра с тобой? Возможно, тебе понадобится помощь.

— Нет. Если я не справлюсь сама, то мне уже никто и ничто не поможет. Разве что… помолись Светлой, чтобы приготовила мне уютное местечко в Стране Звенящих Ручьев, — улыбнулась Шу.

— Помолюсь. От ее помощи ты не откажешься?

— Скажу спасибо. Если мне удастся, я закажу большой молебен и… Эрке! — голос Шу сорвался. — Мне страшно.

— Мне тоже. Это что-то меняет?

— Ничего. — Шу устремила взгляд за окно, в прозрачную безоблачную синеву. — Мне, возможно, понадобится жертва. Зверюшка какая-нибудь. Артефакт слишком темный, потребует крови.

— Точно зверюшку?

— Ну не человека же. Можно курицу. Да хоть ворону, только живую.

— Завтра с утра будет тебе ворона. А сейчас — давай-ка бросай чтение всякой гадости…

Лейтенанта прервала отворившаяся дверь: Его Высочество, соскучившись, пришел поболтать с сестрой о новостях дворцовой жизни.

Глава 19. Исмарский Нырок

235 год. Четвертый день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Келм по прозванию Волчок злился и нервничал. После первого и единственного разговора с Угрем он все думал: не зря же старший завел речь о сыне Мастера и приблудном змееныше? И на следующий день, на тренировке, выбрал Волчка партнером — хотя обычно дрался со старшими: Орисом и Лаской. Келм было обрадовался, но после странного исчезновения Седого Ежа все вернулось на круги своя: Угорь не замечал младших учеников в упор. Зато сам Келм стал много внимательнее приглядываться и к Свистку с Лягушонком, и к Угрю, и к зачастившему к Мастеру Тени Исмарскому Нырку.

Собственно, внимание к Призывающему и привело Келма в Нижний город, в кварталы рыбарей, что по соседству с дубильщиками. Самым примечательным на окраине Нижнего города был запах. Смесь гнилой рыбы, водорослей и едких щелоков, разбавленная местами перцем и кислым вином, местами — горелым маслом. Но самый убойный аромат — вываренных рыбных костей, чешуи и прочей дряни — стоял рядом с клееварней. Лучший столярный клей благоухал так, что, казалось, стоит замешкаться и вдохнуть чуть глубже, и навек прилипнешь к грязным бочкам у саманного забора.

Все началось вполне невинно: Келм заметил, как Нырок прощается с Наставником. Упоминание си-алью Крилаха и Мастера Найриссы привлекло его внимание, но больше ничего интересного он не услышал. Зато краем глаза увидел, как за Нырком увязался Угорь. Вроде сам по себе, просто в ту же сторону… но ученики Мастера в совпадения верить не приучены. И правильно: в конце улицы Серебряного Ландыша Угорь догнал Нырка, и дальше они пошли вместе, о чем-то переговариваясь.

Любопытство, отчаянное любопытство побудило Келма последовать за ними. Любопытство и дурь — сейчас, прячась между бочками и стараясь дышать как можно реже, он честил себя последними словами. Каким надо быть идиотом, чтобы возомнить себя способным выследить Призывающего и остаться незамеченным!

Оба, и Нырок и Угорь, внезапно растворились в вонючем мареве Рыбного Затона. Вот только что стояли себе под акациями, Нырок что-то втолковывал ученику — и нет их.

Келм схватился за нож, спрятанный в широком поясе. Пусть положение безнадежно, но просто так он не дастся!

Справа раздался треск, Келм вздрогнул и прислушался. Но ни звука больше, кроме шелеста акаций и ленивого собачьего бреха за забором, не услышал.

Ожидание… медленные удары сердца: один, второй… вязкая тишина…

Совсем рядом просвистело что-то, Келм инстинктивно сжался. Глухо стукнуло за спиной в твердую побеленную глину. Потом еще раз, и еще — подальше.

Скосив глаза, он увидел обломок туфа.

И снова повисла тишина.

Кхе корр! Да они просто издеваются! Чтоб им!

Разозлившись, Келм зашарил глазами в поисках лазейки — неважно, куда, лишь бы не сидеть на месте и не ждать, пока ублюдки придумают развлечение позаковыристей. Лазейка нашлась. Внизу, за левой бочкой, прорытая собаками нора. Узкая, как змеиная глотка. Но все лучше, чем ждать…

Тихо, стараясь не дышать, Келм нырнул головой в лаз. Только бы не застрять! Повезло — местные псы оказались не мелкой породы. Поминая орочью мать и отчаянно моргая, чтобы избавить глаза от сухой едкой пыли, Келм вылез по ту сторону забора. Здесь лаз прикрывали от хозяйского взгляда кусты с мелкими, грязными листьями. Смрад стоял неимоверный — высунувшись из кустов, он увидел прямо перед носом покрытые склизким налетом доски. А в щель между досками — каменные столы с налипшей чешуей и печи с вмурованными котлами. В котлах что-то тихо булькало, пуская струйки желтоватого пара.

Морщась, сглатывая горечь и смаргивая слезы, Келм пополз вдоль сарая. Прочь отсюда! Пока не выблевал кишки от мерзкой вони!

Преодолев несколько саженей, Келм уперся в забор. Тупик! Твою багдыр! Не в ту сторону…

Но ругаться было некогда. Осторожно подняв голову над кустами, Келм огляделся. Справа забор, слева сарай, впереди забор, но пониже, из-за беленой стены ветки абрикоса… знать бы еще, с какой стороны поджидают коллеги по Гильдии! Со стороны сарая послышались незнакомые мужские голоса — что-то про плотность, вязкость… голоса приближались, а Келм судорожно думал: то ли выскочить к клееварам, они точно не убьют, то ли махнуть в соседний двор. Первый вариант показался надежнее: если бы сейчас попались гвардейцы Труста, он бы с радостью сдался.

Едва он решился и повернул обратно, затылок пронзила боль и в глазах потемнело. Ничего не видя и не соображая, Келм взмахнул ножом наугад, но сильная рука перехватила запястье, вывернула… Он чуть не заорал от боли.

— Хорош чудить, малыш, — послышался голос Исмарского Нырка. — Ну ты и дыру нашел, хе!

Сквозь рокот прибоя в ушах пробился голос Угря:

— Я ж говорил, он не из тех, кто сдается.

— Ладно. Сойдет, — хмыкнул Нырок.

Келм почувствовал, как взлетает в воздух. Сгруппировался, и, преодолев слабость, по-кошачьи приземлился на твердую землю, по пути оцарапавшись о ветки. Вывернутая рука подломилась, и он ткнулся носом в траву.

— Хватит валяться, — бросил Угорь.

Но не успел продолжить, как Келм вскочил на ноги — в привычную боевую стойку.

— Ну, развоевался, — хохотнул Нырок, уже успевший с удобством расположиться под деревом. — Садись, разговор есть.

Келм кинул настороженный взгляд на Угря — тот кивнул: садись, мол, не бойся. И сам сел, скрестив ноги, неподалеку от Призывающего.

— Ты еще не передумал придушить Лягушонка? — огорошил Келма Нырок.

Замерев, Келм не знал, что отвечать.

— Значит, не передумал, — удовлетворенно кивнул Призывающий. — И правильно. Но не сейчас. Что ты знаешь об испытаниях?

— Выжить, добраться до Алью Хисс, заключить договор, — не понимая, к чему клонит убийца, ответил Келм.

— В чем суть договора, знаешь?

— Хисс показывает путь в Ургаш в обмен на службу…

— И?

— Душу… — совсем тихо закончил Келм.

Мастер не раз говорил об этом — но до сих пор как-то не верилось, что всерьез. И что этот момент когда-нибудь наступит. А сейчас, глядя в колодцы черноты на заурядном, с носом-уточкой и тонкими усиками, лице Нырка, Келм вдруг понял: скоро. Совсем скоро! Там, в колодцах, не было дна.

— Что, испугался? — ухмыльнулся одними губами убийца.

Келм замотал головой, не желая признаваться.

— И зря. Ургаш вовсе не такое страшное место, как пугают народ святоши Райны. Ну да если выживешь, сам поймешь. А что вам говорил Мастер про жертву?

— Жертву? — Келм лихорадочно пытался вспомнить: что же? И говорил ли?

— Да, дело серьезно, — покачал головой Нырок. — Ты знаешь, что только тот, чью жертву примет Хисс, сумеет войти в храм?

Келм кивнул: он понял, о чем говорит Нырок. Охотиться на претендентов будет не только Гильдия, но и они сами, друг за другом. Хисс никогда не принимает всех претендентов. В лучшем случае половину — а чаще одного или двоих. Но чего Келм пока не понял, так это зачем Нырку вдруг понадобилось устраивать экзамен.

Словно прочитав мысли Келма, Нырок подтолкнул его дальше:

— Единственное, на чем держится Гильдия, это закон. Отними закон — и что останется? Подорвать устои просто, но Мастеру дороже его маленькие слабости.

Нырок усмехнулся, предоставляя Келму самому додумать, что за слабости у Мастера Тени. Это было несложно. Вопиющее нарушение традиций: жена, сын — пусть Фаина и звалась экономкой, но стоило лишь раз увидеть Мастера и Свистка рядом, и вопрос о том, кто отец юноши, исчезал. Но снова: зачем Нырку Угорь? И зачем Келм? Для Призывающего убить ученика — что цыпленку шею свернуть. Разве что…

Келм поднял вопросительный взгляд на Нырка. Тот, ухмыляясь, разглядывал Келма, словно ждал: догадается сам или нет?

Ну конечно. Толку Нырку от смерти Свистка, если Мастер узнает, чьих это рук дело. А если…

— Именно. Единственная возможность — убить обоих на испытаниях. — Нырку надоело ждать, и он снова заговорил. — Это и ваша единственная возможность остаться в живых. Мастер не зря воспитал из Лягушонка верного пса сыну. Против них двоих ни у кого из вас нет шансов. Только если объединитесь. И лучше не вдвоем, а втроем.

Келм, забыв дышать, слушал Нырка. Почему Мастер не говорил, что Хисс с первого мига испытаний является всем претендентам и требует жертвы? И не просто жертвы, а как минимум одного из соучеников? И не говорил, что претендент может попасть в Тень до того, как завершит ритуал… конечно, зная все это, ученики будут совсем иначе смотреть друг на друга — а на Свистка с Лягушонком и подавно.

Время от времени Келм поглядывал на Угря: тот сидел с непроницаемым лицом, словно его дело не касалось. Словно не он больше всех выиграет, если Келм согласится стать его напарником, его тенью — и, скорее всего, щитом. Не очень радостная перспектива, но остальные еще хуже. А так будет хоть небольшой шанс уцелеть.

— Буду вас тренировать. Мастер не посмеет ничего сказать, а вам за два года нужно научиться доверять друг другу.

При слове «доверять» Келма перекорежило. Заметив это, Нырок замолчал и посмотрел ему в глаза. Очень, очень спокойно и внимательно:

«Хочешь жить? Научишься».

Обратно в дом Мастера Келм возвращался вместе с Угрем. Его грыз страх: неужели Наставник не почует подвох? Неужели ему не покажется странной внезапная дружба между двумя учениками?

За пару кварталов будущий «друг» единственный раз открыл рот:

— Учти. Дашь слабину — убью.

Равнодушный тон Угря мгновенно убедил Келма: убьет и забудет.

Кхе корр сишах! И кто сказал, что убийцей быть хорошо? Лучше бы, проводив мать-шлюху в последний путь под причалы, он остался среди портовых крыс, а не попался на глаза Мастеру. По крайней мере, тогда бы у него была мечта: стать Призывающим Тень. А теперь? Как ни изворачивайся, везде ждет Ургаш. И самое большее, на что можно надеяться, это оттянуть последнюю встречу с Хиссом еще на несколько лет.

* * *

Стоя посреди гардеробной в одной нижней сорочке, Ристана оглядела разбросанные платья и трех камеристок с трясущимися губами.

«Тупые криворукие клуши. Никакого вкуса. Никакого понятия о стиле».

Запустила безобразным веером в ближайшую и потребовала:

— Лазурное, с жемчугом.

— Но… Ваше Высочество собирались надеть его на бал послезавтра… — пискнула вторая камеристка, пятясь.

Ристана, не тратя слов попусту, лишь кинула на нее выразительный взгляд, и та, приседая и лепеча извинения, понеслась за платьем.

Если бы можно было так же просто поставить на место бледную мышь — Шуалейду… но девчонка слишком много о себе воображает. Как будто это ее заслуга — дар! Боги зло пошутили, оделив никчемную девчонку магией и лишив благословения истинную дочь Суарда. Среди предков Ристаны не было проклятых темных, чистоте ее крови позавидует сам Император! Разве она не достойнее, чем ведьмино отродье? О, если б был хоть какой-нибудь способ получить магию, Ристана бы не остановилась ни перед чем. Тогда бы не нужен был Рональд, тогда бы отец не посмел лишить ее наследства. Тогда бы проклятые кобели, и темный и светлый, не смотрели на неё, как на ошибку природы.

Вспомнилось, как на балу оба вились вокруг девчонки, будто та — первая красавица Империи. И на следующий же день хиссов сын заявил, что передумал ее убивать. Ему, видите ли, нужна ученица — и от Шуалейды под его контролем будет сплошная польза. Разумеется, темному будет и польза и удовольствие — и после удовольствия он, как благородный человек, соизволит на девчонке жениться. И тот час вторая принцесса станет не нужна и неудобна. Темный забудет о ней… — взгляд Ристаны упал на перчатки, что подала камеристка — как о никчемной тряпке!

— Ты что принесла? — зашипела Ристана. — Слепая?

Выхватив длинные шелковые перчатки, расшитые серебром, Ристана хлестнула наотмашь. Девка, схватившись за лицо, замотала головой и убежала за другой парой, подходящей по тону.

Нет… в таком настроении идти нельзя. Злость и обида — удел проигравших, — подумала Ристана, подходя к зеркалу и придирчиво оглядывая себя. — А я выиграю. Темные, светлые, все равно. Королевская кровь не водица.

Она улыбнулась зеркалу сначала надменно и холодно, затем тепло и очаровательно, и напоследок — строго и снисходительно. Привычная примерка масок-настроений сделала свое дело: Ристана снова почувствовала себя полководцем перед боем. Для надежности перебрала в уме план, позволила себе немножко помечтать: отдать девчонку темному и послушать ее вопли, когда тот будет ее «учить». Если бы после этого Шуалейда гарантированно отправилась в Ургаш… но нет. Девчонку не получит никто. Ни принц Лерма, ни светлый Дукрист, ни темный Рональд. Интриган-бастард и в этот раз сыграет на руку Ристане, что бы там себе не думал.

Надев подходящий образ — строгого достоинства — она вышла к ожидавшим фрейлинам и позволила сопроводить себя до Малой Агатовой столовой.

Мажордом отворил перед ней высокие створки, отступил на шаг и объявил:

— Ее Высочество Ристана Мерисса Ваном шиера Суардис-да-Адан! — голос его был полон почтения и восторга: как и положено.

Столовая благоухала столь любимыми отцом синими ирисами и полнилась возбужденными голосами, мужскими и мальчишескими. При появлении Ристаны разговоры притихли, все гости повернулись к дверям. Растана послала выверенную улыбку всем сразу. И отдельный кивок — супругу.

— Дорогая, вы как всегда прекрасны, — Ниль, покинув герцога Дарниша, склонился над ее рукой и поцеловал воздух в волоске от кожи.

— Благодарю, дорогой супруг.

Одарив первого советника сияющей улыбкой, Ристана встретилась с ним взглядом: сверкающие ослепительной белизной торосы. От руки супруга, светски предложенной даме, веяло той же стылой полярной ночью.

Взгляд на остальных приглашенных не добавил радости. Узкий семейный круг сегодня оказался широковат: высокомерный хорек Дарниш с меднолобыми братьями Фломами на радость принцу и его прихвостню обсуждали тактику Марки и Хмирны в кампании сорокового года, а Дукрист снова вился вокруг девчонки. Сегодня ублюдок вел себя так, словно младшая принцесса — его собственность. А та смотрела ему в рот и сияла, как свежеотчеканенный медный динг. От горячих взглядов, которыми обменивались голубки, под броней светско-политического радушия на миг стало тошно и горько.

— Вы слышали, Ламбруки дали согласие на брак младшей дочери и Зифельда, — осведомился с милейшей улыбкой советник Адан. — Прекрасная новость, не находите, дорогая? Вскоре мы порадуемся продолжению славного старинного рода. По прогнозам, следующий баронет получит благословение Света.

— Чудесная новость, — равнодушно кивнула Ристана, подумав: «Как дали, так и заберут. А Зифельд, оказывается, дурак. Жаль, с ним было удобно». — Надеюсь, магистр Бакри не ошибется по обыкновению.

Продолжая улыбаться и обмениваться с супругом «любезностями», Ристана искоса поглядывала на сестру и Дукриста. Зачем? Хотелось думать, что ради изучения противника. Но получалось совсем не то… волей-неволей вспоминалось, как когда-то такими же влюбленными глазами смотрел на нее Ниль. Так же вился вокруг, ловил каждый вздох. Как давно это было…

— Прелестно, дорогой, — отозвалась она на очередную привычную шпильку. — Я поду…

— Его Величество Мардук Галисто Жанкард шер Суардис! — раздался торжественный голос распорядителя.

Разговоры оборвались: в столовую вошел король.

Отец выглядел помолодевшим и довольным — под панцирем холодной решимости снова кольнуло. Все ее старания, все труды на благо Валанты не вызывали у него такой радостной улыбки, как вид мальчишки Кейранна. Словно он — единственный сын, а она, Ристана — вроде мебели. Словно она не билась на совете за снижение баронских податей, не проворачивала многоходовые комбинации, чтобы получить для валантских купцов право беспошлинной торговли в Лестургии и Ольбере, не вела длиннейшие переговоры с Маркой, дабы Владетель придержал обнаглевших свободных охотников. Разве она не достойна всей родительской любви? И разве Валанта не достойна правителя, что будет заботиться о стране, а не зеленого мальчишки, который за полгода пустит гоблину под хвост все ее труды?

— Доброго дня, дети мои, доброго дня, сишеры, — поздоровался король и обратил взор на чинно подошедшего мальчишку. — Тебе нравится в столице, Кей?

Ристана не слушала, что тот отвечает. В ушах шумело, ломило виски. Нестерпимо хотелось, чтобы все вернулось, как было всего пару месяцев назад — без щенка, отнимающего у нее все, что только есть дорогого.

— Позвольте проводить вас, — отвлек ее голос супруга.

Опершись на его руку — невесомо, почти не касаясь — она выдвинула надменно подбородок и прошествовала к столу. Пальцы горели так, словно она не дотронулась сквозь перчатку до живой кожи, а взяла в руки ядовитого ската.

За столом она была, как на иголках: Ниль сидел по левую руку, совсем близко, и старательно избегал прикосновений. Впрочем, и она тоже — но оба делали вид, что между ними полное согласие и понимание. Как всегда.

— Ристана, Ниль, мы надеемся на ваше присутствие послезавтра в Опере, — отвлекшись на миг от щенка, король обратил внимание и на нее. — Вам понравится. Говорят, этот новый поэт написал чудесную двухактную драму на классический сюжет «Рождение Красного Дракона». Заодно пресечем глупые слухи о разладе в нашей семье.

— Разумеется, дорогой отец.

Ристана улыбнулась отцу, а затем брату со всей возможной искренностью. Но, похоже, совершенно напрасно утруждалась: из отцовских глаз не ушла настороженность, а Дукрист с Шуалейдой и вовсе не сочли нужным притвориться, что верят в ее добрые намерения.

Ну и пусть. При всем влиянии Длинных Ушей ему нечего противопоставить Рональду, кроме девчонки. А девчонка — мелочь: как ни прикрывали Флом и Бродерик ее проделки в Сойке, Ристане не составило особого труда разобраться, что такое эта ведьмочка. Отчаянно везучее, сверх всякой меры одаренное силой дитя, невоспитанное, избалованное, вздорное и не имеющее никакого представления о дворцовых интригах и нравах. Пора бы ей немножко с ними познакомиться…

Добросовестно подавая соответствующие ожиданиям отца реплики, Ристана выжидала подходящий момент. От идиллической картины всеобщей семейной любви уже сводило скулы, хотелось заорать и разбить что-нибудь со звоном и грохотом. Просто чтобы почувствовать себя вновь живой, а не расписным цуаньским болванчиком, умеющим только улыбаться и кивать.

Наконец король затронул нужную тему:

— Я думаю, вы оба вполне сможете за две недели выбрать себе подобающую свиту, — обратился король к младшим детям. — По десяти юношей и девушек из благородных семей будет достаточно.

— Конечно, отец, — начал было щенок, но Ристана его перебила.

— А почему только из валантских семей, отец? Его Высочество мог бы приблизить например, племянника сашмирского посла.

— Интересная идея, дорогая, — кивнул король. — Вы можете за него поручиться?

— О, зачем я, отец? За него поручится маркиз.

Дукрист слегка приподнял бровь, но не удостоил ее ответом.

— Маркиз? — переспросил король.

Ристана удержала при себе снисходительную ухмылку: сдал отец, ох сдал. Лет пять назад он бы знал ответ заранее — и не спросил бы.

— Конечно, отец. Маркиз проверил юношу и снаружи и изнутри. Я уверена, глава Тайной Канцелярии не стал бы вступать в столь тесную связь с недостаточно благонадежными личностями. Не так ли, дорогой Дайм?

Специально для девчонки Ристана во всех подробностях представила, в какой позе «дорогой Дайм» вступал в связь с сашмирцем — и, судя по вспыхнувшим невнятно-серым глазам ведьмочки, та прекрасно все поняла.

— На взгляд Тайной Канцелярии, дорогая Ристана, сиб Лусаама совершенно бесполезен в качестве придворного Его Высочества, — равнодушно ответил Дукрист.

— О, простите, маркиз, — усмехнулась Ристана. — Я думала, что раз вы проводите с ним столько времени наедине…

— Дорогая, мы же доверяем маркизу, не так ли? — прервал ее Ниль.

— Разумеется, дорогой, — сладко улыбнулась Ристана, делая вид, что отступает. — Как думаешь, мне стоит попробовать суфле?

— Непременно, — не менее сладко улыбнулся супруг.

— Мы так доверяем маркизу, что даже не спрашиваем, почему он привел Ее Высочество с прогулки лишь перед завтраком, — выпустила она отравленную стрелу: утренний разговор с Рональдом не пропал зря. — Голосу Императора виднее, чего стоит репутация Валантской принцессы.

Тщательно пряча торжество, она окинула быстрым взглядом собравшихся. Ожидания оправдались: за столом повисло молчание, от благостной идиллии не осталось и следа. Король, Дарниш и Флом заледенели в светском безразличии, мальчишки переводили растерянные и возмущенные взгляды с маркиза на Шуалейду и обратно. Дукрист же одарил Ристану таким взглядом, что она помянула десятью добрыми словами Закон и свой неприкосновенный статус.

Не оправдала ожиданий лишь девчонка. Вместо того чтобы смутиться и предоставить мужчинам разбираться самим, воспользовалась мгновением паузы, задрала нос и заявила:

— Ах, дорогая сестра, я так счастлива, что между нами наконец воцарилось понимание! Ваше доверие — воистину благословение Светлой. — Ведьмочка осенила лоб светлым окружьем.

Дукрист опомнился от мгновенного замешательства, спрятал промелькнувшую злость и ответил тоном заботливого тирана:

— Ваше Высочество удивительно верно понимает ситуацию. — Он кивнул Ристане милостиво, словно сам Элиас Второй, и обратился к королю: — Ваше Величество, смею надеяться…

— Мы рады, что Ваша Светлость взяли на себя обязательство обучать нашу дочь магии, — прервал его король. — Мы одобряем твой выбор учителя, Шуалейда.

На миг Ристане показалось, что пол покачнулся… но она быстро взяла себя в руки. Партия не закончена. Проиграна стычка — но завоевана ударная позиция. Теперь-то Рональд никак не сможет получить ведьмочку и вынужден будет ее убить. Значит, все к лучшему.

До окончания обеда Ристана исправно изображала из себя беленькую овечку: была мила, покладиста, скромна… Настолько мила, что супруг забеспокоился и вызвался проводить ее до покоев. Но… поздно. Давно прошло то время, когда она была готова позабыть все на свете, лишь бы вернуть того Ниля. А сейчас — сейчас ей казалось, что тот Ниль приснился ей прекрасным солнечным утром, а на самом деле первый советник Адан не более чем холоднокровный зануда и лицемер, как и все прочие.

— Благодарю, но не стоит, дорогой. У меня дела, — отмела Ристана лживый намек на мир и отправилась в Рассветную башню, будить темного: хватит ему грезить о принцессе, детях-магах и короне Валанты.

* * *

Шу еле дождалась конца семейного обеда и последующего разговора с отцом. Он на удивление спокойно принял шокирующее известие. Ей даже на миг показалось, что король ждал чего-то подобного — но читать его мысли она не умела и не решалась, мало ли, еще королевский амулет примет ее интерес за нападение. А когда Дайм подтвердил — уже кабинете, где отец устроил им небольшой допрос — что официально берет сумрачную Шуалейду в ученицы, она чуть не взлетела от радости. О таком подарке она и мечтать не смела.

За обедом, когда король заявил, что рад ее выбору, она на миг испугалась: а вдруг Дайм скажет, что ничего подобного? Зачем ему еще и ученица? Но Дайм, казалось, обрадовался такому повороту. И там же, в кабинете отца, они обменялись клятвами… о, если бы то были другие клятвы…

Но об этом Шу запретила себе думать. Учитель и ученица — связь не менее крепкая, чем супружеская. И этого достаточно. Пока достаточно. А там… сначала дожить бы.

Она не помнила, как закончился разговор с королем, не помнила, как возвращалась к себе. Ею владело бурлящее, щекотное чувство, что жизнь снова переменилась — который раз за последние дни! Но в этот раз определенно к лучшему.

Все к лучшему! — хотелось петь и танцевать, будто она съела пыльцу циль. Хотелось убежать в Фельта Сейе и целоваться с Даймом… При воспоминании о прошлом вечере и утре петь и танцевать хотелось еще сильнее. И совсем не хотелось думать о Закатной башне.

Но, увы, вместо таинственного леса и нежных рук любимого этим вечером ее ждала лишь собственная комната и стопки книг. А завтра…

— Утром гномы доставят мраморный круг. На второй этаж, дальше они ни за какие деньги не пойдут, — расхаживая по крохотной комнатке, объяснял завтрашнюю диспозицию Дайм. — Сразу после этого Его Величество вызовет магистра к себе, и мы продержим Рональда столько, сколько тебе понадобится.

Шу слушала, кивала, уточняла отдельные моменты — и смотрела на него. На узкие смуглые кисти, длинные подвижные пальцы: Дайм сопровождал слова резкими жестами. На густые нахмуренные брови — складка на лбу выдавала его беспокойство не хуже металлического отблеска ауры. На губы, жесткие и нежные одновременно — так хотелось коснуться их, убедиться, что пьяный вкус поцелуя не пригрезился…

— Шу, что ты творишь, ради Светлой! — Оборвав речь на полуслове, Дайм повернулся к ней, взглянул прямо в глаза. — Подожди до завтра. Прошу тебя…

Он подошел почти вплотную, протянул руку… но остановил в волосе от ее щеки.

Лишь отзвук вчерашней боли — но Шу хватило, чтобы опомниться и устыдиться.

— В башне тебе не понадобится защитное заклинание. — Дайм жарко улыбнулся, опуская руку. — И, раз уж теперь я твой учитель…

От недоговоренного обещания по телу Шу прошла ослепительно горячая волна неги, закружилась голова и участилось дыхание.

Завтра! Ради этого завтра она свернет горы, не то что приручит Источник!

Глава 20. Источник

235 год. Пятый день Праздника Каштанового цвета.

Суард.

Изящный план, как и свойственно большинству изящных планов, полетел гоблину под хвост.

Поначалу все шло, как задумано. Дайм разбудил Шу на рассвете, еще раз напомнил об осторожности, вручил колбу с собственной кровью — Шу ахала и возмущалась, но поздно — и отправился к королю, отвлекать придворного мага. Едва Дайм ступил в приемную, ощущение опасности выбило дыхание. Не успев сообразить, что за угроза, Дайм ощетинился защитным заклинанием. И тут же помянул Хисса: опасность грозила не столько ему, сколько Шу.

Первым побуждением было скорее вернуться, остановить ее, запретить сегодня идти в башню — и только тогда разбираться с тем, что сейчас приближалось к кабинету Его Величества. Но связь Шу с Источником слишком окрепла. Как бы башня Заката не взбунтовалась и не притянула ее против воли, не дождавшись обещанного. И так прошлой ночью Шу снилась мать, снились ураган, дождь и башня. Этой ночью тоже: Дайм еле удержал её, проникнув в сон, иначе она бы ушла в башню, не просыпаясь, так сильно было её желание — и зов Источника. И тогда… нет, нельзя думать об этом, слишком сильно страх действует на вероятности.

Король ждал во всеоружии: на его столе лежали папки с делами из Тайной Канцелярии и жалобы на придворного мага, чудом уцелевшие в магистрате.

Едва Дайм успел произнести:

— Похоже, Рональд приготовил нам знатную пакость…

Как в приемной послышался топот, возмущенный голос секретаря и еще более возмущенный — сашмирского посла:

— Немедленно! Срочная дипломатическая нота категории Анте!

Дайм выругался вслух, не смущаясь короля — почти теми же словами, что Его Величество. Война? С Сашмиром?! Рональд сошел с ума, если думает, что это сойдет ему с рук!

Дверь открылась, впуская зеленого, но по-прежнему невозмутимого секретаря.

— Мы изволим дать аудиенцию, — рявкнул Мардук, не дожидаясь его слов.

Секретарь молча посторонился, пропуская сиба Русаахаджи. Тот ворвался, потрясая листом бумаги, пахнущим горькими духами и приторной смертью.

— Приветствую Ваше Величество! — Церемониальный поклон в исполнении разгневанного посла походил на серию фехтовальных выпадов. — Приветствую Вашу Светлость! — он выплюнул эти слова, словно древесная жаба кри — липкий сгусток яда.

— Приветствуем дорогого друга, посланника возлюбленного кузена, — голосом, способным заморозить тот самый яд еще во рту у жабы, ответил Мардук.

Но посол не внял. Вокруг него завивались эманации темной магии: тщательно и оригинально сработанное наваждение ненависти, как и следовало ожидать, без малейших привязок к магу-автору. Это недвусмысленно указывало на мага категории зеро — но даже Парьен не смог бы доказать, что его сотворил Паук Тхемши, а не Лерд Ледяных Баронств или, например, Седьмой Красный Дракон, а то и дух Ману Одноглазого.

— Мы требуем справедливости! Именем Светлой, оскорбление, нанесенное Сашмиру в лице родов Русаахаджи и Лусааима, родственников самого Светлейшего Магаджубея, будет смыто лишь кровью. Сашмир объявляет Империи Долг Чести. — Посол положил перед королем надушенный смертью листок и указал на Дайма. — Единственная возможность избежать войны — Бусиг-да-хире…

Бусиг-да-хире? Бедняга посол, когда он опомнится, ему самому придется совершить обряд, имя которого в переводе с древнесашмирского обозначает «расцветающие алым ирисом на белом льне внутренности». Этот обряд благородного самоубийства «во искупление», занесенный, как зараза, с островов Карум в глубокой древности, чаяниями Хисса прижился в десятке восточных государств — и слава Светлой, так и не докатился до Империи.

Осторожно прощупывая наваждение, Дайм проклинал собственную непредусмотрительность — и остатки веры в человечность политиков. Листок, исписанный витиеватым убористым почерком, не скрывал печальной истории. Племянник посла, милый и не обремененный предрассудками Хусса, повесился этой ночью от «несчастной любви» того же происхождения, что и гнев сиба Русаахаджи. Юноша оставил слезливое и пафосное письмо в духе сашмирских эпосов с единственным смыслом «соединиться с возлюбленным Даймом, принявшим в залог вечной верности юношескую честь, в чертогах Светлой покровительницы любви, раз жестокая судьба не позволила этого сделать здесь». Несчастный мальчик поплатился за жизнью за чужие интриги, и виноват в этом только Дайм…

Потом. Сокрушаться и жалеть птенца — потом. Если выживем. И никаких если. Ловушка — дело рук Тхемши и его ученика. На Бусиг-да-хире они не рассчитывали, только отвлечь, потянуть время — хоть час, хоть полчаса: перехватить Шу, пока она уязвима. А вот не выйдет…

Дайм перебирал нити заклинания в поисках хоть какого кончика.

— …немыслимое унижение! В нашем роду никогда не было… — возмущался посол.

Шисов лицемер! Забыл подумать о мальчике, когда подкладывал в постель влиятельным вельможам? Мага разума не обмануть невинным взглядом — Дайм прекрасно знал, для кого и когда раскрывались нежные губы и туманились страстью вишневые очи. Дайм бы рассмеялся, если бы куклой управлял не столь серьезный враг.

— Не горячитесь, дорогой друг, — ледяным тоном прервал посла король. — Не думаю, что наш возлюбленный кузен Магаджубей одобрит столь поспешные ваши действия.

Проклятое наваждение! Не снимается… нити сплетены слишком хитро. А время — время уходит! Распутать клубок нужен час, да оно и само через час рассеется. Но в запасе нет и трех минут… Сейчас Шу выйдет из защищенной комнаты, отправится в башню — одна!

— Необходимо провести расследование. Мы всемерно осознаем глубину вашего возмущения и так же возмущены происками… — Мардук плел словесные сети, хоть ненадолго способные удержать посла от непоправимого: формулы объявления священной войны.

«Светлая! Помоги! — на пороге отчаяния звал Дайм. — Останови его… останови ее…»

Нити не поддавались, а сил разорвать их — не было. Не хватало совсем немного. Той самой пинты крови, отданной на ритуал, той капли, потраченной на сны. Замороченный сашмирец приближал ритуальную бойню, не понимая, что творит. Наваждение ухмылялось и скалило острые желтые зубы в седую бороденку, хихикало: «Выбирай, светлый! Мир или Шу? Война или смерть? Что бы ни выбрал, проиграешь».

Нити… контуры… связи… символы… и лишь один ключ. Настолько простой, что не обойти — или согласиться, или ждать. Всего час. Но Шу уже не будет…

Последние секунды утекали. Вибрация подготовленной Рональдом сети жгла кожу. Источник звал Шу, сметал бархатной тигриной лапой ее сомнения и страх — вместе с надеждой Дайма успеть, сотворить невозможное и переиграть мага-зеро. За зовом Источника Шу не слышала другой опасности, и готова была перейти линию заклинания: Дайм чувствовал отделяющие ее от смерти шаги, как последние удары собственного сердца.

Только один путь обещал отсрочку. Не войну и не смерть… не смерть Шу.

— Я готов. — При звуке его голоса посол и король замерли. — Если Сашмиру моей виной нанесено оскорбление, я смою его своей кровью…

Он говорил — медленней, чем пески засасывают древнюю столицу Ирсиды — и сливался с темным заклинанием, не обращая внимания на рвущую, обжигающую боль чуждой стихии. Он становился дрожащими в предвкушении нитями, он сам ухмылялся злорадно в жидкую бороденку и щурил узкие глаза: «Немыслимая удача! Щенок Дукрист попался на примитивную удочку!»

Он вибрировал узлами напряжения, скрипел — ключом, вставленным в скважину. Он — ключ — еще не повернулся до конца, не отпер замок. Лишь ослабил: магическое слово «если», точка пересечения вероятностей. И одна из этих вероятностей уже капнула кровью мага на белый лен, разомкнула цепь. Не совсем. Почти не тронула — слишком мал шанс, что оскорбление признает хоть кто-то, кроме помешанного посла. Но достаточен, чтобы при некотором везении Мардук продержался этот час. Даст Светлая, он сохранит для Империи мир, а для Сашмира, возможно, саму жизнь.

— Я, Дайм Дукрист, сын Императора Элиаса Второго Кристиса, клянусь совершить Бусиг-да-хире в том случае, если Конвент признает меня виновным в оскорблении Сашмира. Именем Светлой!

Боль черной стихии прорвалась вспышкой света, оставив Дайма дрожащим и задыхающимся. Он еще не переиграл Паука. Он еще не остановил Рональда — но Шу еще не шагнула за пределы комнаты.

— Ваше Величество, прошу позволения покинуть вас и заняться организацией дознания, — не совладав еще со срывающимся голосом, обратился к королю.

— Разумеется, Ваша Светлость, — кивнул Мардук.

— Мы протестуем, Ваше Величество, — начал возражать посол.

Но Дайм уже не слушал. Он почти бежал к Рассветной башне, выставляя на пути Рональда щит света. Шквал огня и смерти ударил, ожег новой болью. Темный давил со всей силой, вплетал все новые заклинания. Но Дайм держал щит, закрывая Шу и считая её шаги. До башни сто… девяносто… Вместе со счетом в мозгу билось: успел! Слава Светлой, успел! Дальше будет проще. Лишь бы хватило сил…

* * *

Скорее, скорее! — кололо нетерпение, подхватывал ветер за окном, звенели в унисон хрустальные подвески люстры и тикали настенные часы.

Скорее! — подгоняло отчаянное биение сердца.

Шу не понимала уже, то ли она сама так хочет поскорее шагнуть в неизвестность, то ли это башня зовет ее. А может быть, она просто не могла уже различить, где она, а где Источник. Но — неважно! Ничто не важно, кроме безумства лиловых и синих вихрей, треска белых и голубых молний, сизых клочьев тумана, вцепившихся в подол, в рукава, в волосы — и тянущих: скорее!

Она плохо понимала, почему Эрке стоит у двери, не давая пройти. Почему Баль держит ее ладони и твердит о просьбе Дайма. Ведь он сам сказал — иди! Зачем ждать? Чего?

— Еще немного, Шу, пожалуйста! Еще три минуты… — прорывался сквозь песни урагана голос подруги. — Вспомни заклинание, Шу! Вот, посмотри сюда…

Под носом очутилась раскрытая книга. Со страниц ее, прямо по муравьям рун, полз сиреневый туман, шептал: идем! Скорее!

— Ты же хотела взять зверушку. — Эрке снова совал в руки что-то ненужное и уговаривал, словно маленькую. — И артефакт, Шу! Возьми ларец.

Шу не хотела отвлекаться — голоса мешали слушать чудесные мелодии дождей и самумов, любоваться строгими линиями цунами и росчерками гроз. Но друзья были так настойчивы! Шу не хотела их обижать.

— Давай, спасибо. — Постаравшись улыбнуться, она взяла у Эрке мешок. — Пора.

— Не сейчас, Шу! Подожди, там опасно! — Светлый не пускал ее. — Дайм просил не выходить до половины десятого, ты же обещала!

Любимое имя на миг вырвало Шу из объятий штормовой грезы. Обеспокоенные лица друзей выплыли из облачной круговерти, а колба в руках Баль обожгла глаза сиянием Света.

— О, чуть не забыла!

Шу осторожно, как величайшую драгоценность, взяла заключенную в стекло кровь мага. Почудилось, что в сосуде мифический эликсир бессмертия, густой и сладкий допьяна. Стоит лишь отпить глоток, и вся сила и жизнь Дайма перельются в нее…

Внезапное понимание, что за сокровище доверил ей любимый, окатило ледяной волной ясности. Наваждение Источника отступило. Но осталось тиканье часов: обещала, обещала! И осознание опасности.

Готова. Шагнуть за край. Рискнуть — жизнью, рассудком и душой.

Колба в ладонях пульсировала теплом живого сердца, шкатулка в мешке источала еле уловимые миазмы тлена, секундная стрелка отщелкивала последний круг. Дверь из комнаты светилась последней, призрачной, уже ненужной защитой. А за дверью…

За край, за край, — пробили часы.

И Шу шагнула за порог.

Следующего шага она не помнила — или следующей сотни шагов. А может, она и не шла вовсе, а летела рассветной дымкой сквозь нарисованные стены, обтекая бумажные фигурки людей. Опомнилась только в башне Заката, на втором этаже: свет в ладонях бился так горячо и остро, что боль проникла до самого дна, осветила дальний закоулок, где пряталась маленькая девочка по имени Шу. Алая боль смыла песчаные стены и растворила сказочных чудищ, оградивших ее от безумства реальностей, выплеснулась на белизну берега рунами: долг, дружба, любовь. Разум. Жизнь. Жгучим багрянцем под зажмуренными веками боль начертала: Дайм.

Сквозь забвение и покорность судьбе, сквозь патоку грез и сбывшейся мести она рвалась вверх, к родному голосу, зовущему: сюда, Шу! Наперерез бросались хищные тени с треугольными плавниками обид и сотнями игольчатых зубов страха. Десятки глаз стыдили, десятки голосов укоряли и грозили — липкими щупальцами тянули обратно, ко дну покоя и уютного незнания. Но Шу не останавливалась. Она рвала паутину наваждений в стремлении вспомнить, осознать себя…

Она открыла глаза, вздохнула — глубоко, со всхлипом. Вокруг вихрились лиловые, синие и белые потоки. Словно художник налил в стакан краски и размешивал — все быстрее и быстрее, так, что те почти выплескивались наружу — а Шу смотрела на красковорот со дна. Оторвавшись от завораживающей красоты, она опустила взгляд на свет в ладонях. Шепнула: «Дайм? Ты здесь?» Вместо ответа розовые блики ласково погладили ее по лицу, скользнули прочь — к мраморному диску, затем к лестнице наверх.

— Да, я помню, — уже в полный голос ответила Шу. — Сейчас, Дайм. Иду.

Источник словно ждал ее слов: вихревые потоки немного утихли и отступили. Мир с громким хрустом встал на место… или не совсем на место. Шу огляделась в попытке понять: что изменилось? Чуть ярче стали цвета или чуть вкуснее воздух? Чуть яснее переплетения вероятностей — и чуть глубже корни причин? Хотелось остановиться, всмотреться, но горячее биение в ладонях напоминало: торопись! Пока помнишь себя, сделай что должно.

Она прижала левой рукой колбу к груди, вздрогнув от удовольствия — показалось, что вместо стекла под ладонью крохотный детеныш пумы. Черный, мягкий, с шелковой шерсткой и светлой бирюзой глаз. Он урчал и ластился, обещая не выпускать острые когти, пока Шу не забывается. Она забеспокоилась, уловив страх звереныша. Потянулась мысленно к Дайму: где ты? как ты? Но зубки тут же вцепились в руку: не отвлекайся!

— Как скажешь, светлый учитель, — шепнула в настороженные черные уши и улыбнулась.

Еще один глубокий вздох… От ног до макушки пробежала волна холодных, щекотных иголок: синий поток отделился от бешеной круговерти, протек по полу, мягко обвился вокруг лодыжек, влился в нее. Совсем чуть, словно пробуя и предлагая.

— Хочешь поиграть? — спросила Шу.

— Поиграть! — радостно откликнулся Источник, обсыпая ее разноцветными искрами с запахом фейской груши. — Играть, хочу играть!

— Давай поиграем. Вот с этим камешком, — она указала на диск опалового мрамора, принесенный гномами. — Можешь поднять?

Водный поток взвился смерчем, протанцевал к диску и подкинул его под потолок, словно фонтан — сухой лист.

— А на последний этаж?

Весенней капелью зазвенел смех — со всех сторон, будто смеялась башня. Стены, пол и потолок стали прозрачным, словно вода. Камень взлетел, завис посреди верхней комнаты. Шу сделала шаг к лестнице, подняться вслед. Но, поддавшись веселью Источника, засмеялась, подпрыгнула, взлетела — или поплыла в плотном, как морские волны, упругом и прохладном воздухе, ухватившись за светящуюся синюю нить, одну из тысяч, пронизавших башню. Нить покалывала, дрожала и пела струной арфы. Показалось, что башня и есть арфа, только струны ее продолжаются за облака и небесный хрусталь, где мальчик и девочка играют в мяч, а чернильный океан лижет снежный песок, оставляя на берегу хлопья радужной пены.

— Полетаем? — обернулась девочка с лицом неуловимым и сияющим, как солнечный блик.

— И сделаем фейреверк, — вместе с ней обернулся брат-близнец.

— Иди к нам. Поиграем вместе, — голоса их сливались, манили переливами звенящих ручьев. — Будет весело. Смотри…

Антрацитовый океан заиграл весенним разноцветьем, взбугрился, потянулся к Шу. В глубине волны звезды танцевали эста-ри-касту: кружили, то удаляясь, то приближаясь. Одна из них притянула взгляд, приблизилась, увеличилась… и оказалась земным диском с морями, горами и реками.

Восторг переполнял Шу. Руки тянулись потрогать острые иголки горных пиков, запустить в игрушечный океан лодочку из коры… Захотелось рассмотреть поближе — и показались города, дороги. Выросли из песчинок дворцы и дома, по улицам заторопились крохотные человечки.

— Поиграем? — снова раздался детский голос. — Любишь бросать камешки?

Шу хотела уже согласиться, но ее отвлекла боль. Она опустила взгляд и засмеялась: крохотный кугуар, вздыбив шерстку, впился когтями в запястье. Розовая пасть смешно открывалась, показывая завитушку язычка, а хвостик торчал вверх, распушившись, словно ершик трубочиста.

— Шши! — зашипел звереныш и мазнул когтями по коже. Больно!

Показались алые капли, закружилась голова… Перед глазами поплыло, мир раздвоился: на игрушечную землю наложился образ пыльной, заброшенной комнаты. Голос мальчика вдруг показался не таким уж теплым и добрым — и совсем не детским. А камешек в его ладони — совсем не игрушкой…

— Шу! — снова зашипел зверек. — Вернись, Шу!

— Нет, не хочу! — крикнула она, не понимая, не хочет возвращаться или играть.

— Хочешшшь, — совсем другим голосом, пустым и холодным, шепнул мальчик.

Шу сорвало с места, закружило, понесло — к нему, на него. Фигура мальчика приближалась, росла, в ускользающих чертах проступало что-то хищное. А в черных, как океан, глазах закручивались воронки смерчей: затягивали, отнимали волю. Знакомая тяжелая нега затапливала Шу, звала:

«Поддайся! Будет хорошо… будет все, что ты захочешь. Власть? Вот она, перед тобой. Бери. Сила? Сколько угодно. Знания? Все, что только помыслишь, твое».

Смерчи засасывали, манили — там, внутри, всплывали и тонули вереницы образов-грез.

«Бери же!» — голос божества взвился ураганом, сминая и разрывая остатки воли, обещая и угрожая.

— Не хочу!

Она сопротивлялась лишь из упрямства, цепляясь за последнюю мысль: есть что-то еще. Сила, знания и власть — мало. Слишком мало. Не может быть, чтобы не было ничего больше. Слишком страшно поверить, что это — все.

— Тебе мало? — божество рассмеялось грохотом лавины. — Чего ж ты хочешь, дитя? Скажи, я дам тебе.

Темная воронка надвинулась, всосала. Шу не успела испугаться, как упала посреди огромного, роскошно и вычурно убранного зала, полного людей. Прямо на трон.

— Ваше Всемогущество, соблаговолите ли принять послов… — подбежал, мелко кланяясь, мажордом, удивительно похожий на графа Свангера.

Он что-то говорил — сладко-льстивое — но Шу не слушала. Вокруг нее суетились какие-то люди, знакомые и не очень, преподносили подарки, просили совета, молили о милости… Каждое их слово откликалось узнаванием, маленькая обиженная девочка внутри кричала, топая ножками: хочу! Мое! И Шу кружилась в танце с иноземным принцем, подписывала помилование раскаявшемуся от ее мудрых речей мошеннику, указывала инженерам-гномам, где строить новый город, и снисходительно бросала служанке Ристане: «купи себе приличное платье!» — вместе с горстью монет. А потом поднималась к себе в башню, где ждал прикованный к столбу Рональд. Нагой, беспомощный маг умолял о пощаде, но вместо милосердия получал раскаленное клеймо вора и рабский ошейник.

— На побережье высадилась армия Марки! — вбегал в ее покои раненый гонец и испускал дух, протягивая пакет с мольбами о помощи.

И Шу, милостиво прикончив темного, вылетала из окна башни, собирая по пути к морю тучи и ветры. Она сбрасывала в бушующие волны сонмы вражеских солдат и гнала обезлюдевшие корабли на штормовых волнах. Цунами захлестывало острова Марки, смывало деревушки и города, бурлящее море разверзалось, поглощая горящие дома и леса — и тысячи карумитов, кричащих в смертном ужасе… А потом карумиты сменялись орками, и горели степи, сметая с лица земли людоедское племя, чтобы никогда больше орда не потревожила мирную Империю Шуалейды.

И отовсюду, со всех концов земли, к ней, владычице, стекалась магия — сладкая и пряная, пьяная и веселая мощь — по ее слову воздвигались горы и поворачивались реки…

Голова кружилась, весь мир умещался на ладони…

— Бери, — рыжеволосый мальчик с бездонно-черными глазами протягивал ей круглый камушек. — Ты же любишь играть.

Рука сама тянулась взять — и один камешек, и второй… их так много на этом берегу, их приносят волны чернильного океана… и девочка в стороне, что улыбается так грустно — пусть она тоже играет! Давайте бросать камешки…

Но рука застыла на полпути, чуть не дотянувшись до мальчишеской ладони. Что-то не пускало. Тянуло… злило — что-то посмело помешать! Ей, всемогущей колдунье?!

— Шу! — в шипении темного прибоя послышалось имя. — Шу?! — И голос такой странно-знакомый… и почему-то больно, и пусто, и словно слезы в горле…

Мальчик с камешками в ладони подернулся рябью, словно отражение в озере. Задрожал, расплылся — и вместо него Шу увидела себя. Но… нет! Она — не такая! Это демоническое существо, костлявое, одетое лишь в магические вихри, с безумным лиловым светом в глазах, с седыми космами-тучами, с руками-молниями… Светлая, как же страшно!

Стрррашно! — отозвался рыком ураган, бросил в глаза горсть белого песка, ослепил. Шу зажмурилась и тут же почувствовала, как ее снова несет, крутит, швыряет в водовороте… от кружения и тряски мысли вылетали из головы, казалось, сейчас вылетит само её имя — и смерч выбросит её на неведомый берег беспамятной сломанной куклой. Она хотела ухватиться за что-нибудь. Открыла глаза — но не увидели ничего, кроме красковорота. Она растворялась в мельтешении, и даже сквозь зажмуренные веки видела цвета, смешанные прихотливыми полосами и пятнами, слизывающие шершавыми языками плоть и память…

Белый. Черный. Белый песок, черное небо. Черный океан, белое солнце. Или наоборот — она не понимала, чем белое отличается от черного. Не помнила. Не чувствовала — ни себя, ни песка, ни океана. Она была пустотой, и внутри нее выли бураны — или она сама была бураном, и неслась сквозь пустоту…

— Шшу… — набегали волны на песок.

Ей казалось, что в этом звуке должен быть смысл. Какой? И что такое смысл? Может быть — боль? Вот это, что кажется единственно неподвижным и твердым в ускользающей пустоте? Боль, как точка в бесконечности?..

— Точка… точка преломления, — шепнуло море. — Боль, Шшу… — откатилось, замерло…

Она схватилась за эту точку, за боль. Заглянула в нее — и пустота раскололась от усилий. Забликовала точками-отражениями, словно о волны разбилось солнце, такое легкое, что океану не утянуть на дно. В каждой точке сиял кусочек цвета: синего, голубого, лилового. Каждый кусочек звал, манил — теплом или прохладой, шершавостью или гладкостью… сотней, тысячью ощущений. Хотелось собрать их все, почувствовать каждое, насладиться отличием бытия от пустоты.

— Шу… — навязчиво шумело в ушах. И так же навязчиво болела рука…

Резкая вспышка боли смяла сверкающий океан и бросила Шу в лицо: «Вспомни!» — голосом, от которого стало горько и сладко, и все кусочки собрались и сложились в знакомые, когда-то понятные знаки.

Жизнь. Сила. Власть. Разум. Знание. И еще один, тоже знакомый — до боли знакомый знак. Шу силилась вспомнить, понять. Вглядывалась в золотистое мерцание до рези в глазах, сжимала виски до радужных пятен, танцующих эста-ри-касту…

Снова помогло море.

— Шу… шу… — пенился прибой, оставляя на песке следы, словно от лап большой кошки. Щекотал босые ноги теплой бирюзой, пускал в глаза золотые зайчики.

Вспомнила голос, родной и драгоценный. Слово — любовь. Шепнула: «люблю…». Покатала на языке — вкусное, шелковое, как жемчужина. Повторила: «люблю!» — и океан отозвался: «Шшу! Очнись, вспомни! Шу, любимая…» Волны забурлили, взметая песок, плеснули в глаза, в рот, отняли дыхание. Лишь на миг: она не успела испугаться, как тот же голос произнес: «Не бойся себя, Шу. Не бойся — люби».

Любить? Слово-солнце, слово-тепло, слово-счастье… лишь поверить, понять и принять. Так просто, боги, как же это просто! — Шу смеялась от переполняющего счастья, подставляясь ласковым объятиям потоков, сама отвечала им — нежностью, любовью. Жмурилась от удовольствия, и казалось, океан мурлычет и трется, толкается пушистым лбом в ладонь…

Яркий луч пронзил волны и ослепил на миг. Встряхнув головой, Шу открыла глаза и встретилась взглядом с ясной бирюзой.

— Дайм, — она погладила звереныша, тот выгнулся и заурчал, горячо и щекотно.

Вокруг по-прежнему бурлил красковорот. Но теперь вся эта магия принадлежала ей. Её память, её род, её судьба. Ответственность: мир все так же лежал в ладони… мальчика? Или в её ладони? Издали послышался бой часов. Один, два… Шу насчитала десять ударов. Десять? О боги, время! Там же Дайм — и Рональд!

Только сейчас она заметила, что совсем иначе чувствует мир. Тоньше, полнее, яснее. Прозрачные паутинки вероятностей трепетали, расходясь веером от её рук. А Дайма она ощущала почти как саму себя — и Дайму было плохо. Обессиленый, он еле сдерживал натиск темного, тратил неприкосновенный запас, расплачиваясь за ее безопасность годами жизни.

Первой мыслью Шу было: поделиться! Ведь теперь у нее столько силы, что хватит на сотню Рональдов. Но Дайм не позволил. Просто сказал: «нет». И Шу согласилась — не узнавая себя, упрямую до дури девчонку… удивляясь: «это я так о себе думаю?» — и тут же отвечая: «Но правда же. Упряма. Уперта. Была».

Прогнав прочь лишние мысли, Шу приступила к ритуалу. Отбросила книгу, вышвырнула на улицу сонную ворону, оставив только опаловый диск, ларец-мандарин и кусок тисового угля. Детеныш кугуара взобрался на плечо и одобрительно урчал, когда Шу утапливала магический круг посреди пола и рисовала знаки, сама до конца не понимая, что они означают.

Страницы мудрых книг вставали перед глазами, но теперь вызывали лишь смех и жалость. Зачем советы слепцов, как внуздать и подчинить радугу? Магистры были правы, что вместо трактатов писали стихи…

Зверек на плече сердито зашипел: не останавливайся! Какие стихи? Хочешь застрять тут навечно?

Шу потерлась ухом о мягкую шерстку, вздохнула — и взяла в руки тепло мерцающий ларчик. Пора дать стихиям опору и якорь вне Источника: чужую магию. То, что не даст утонуть в самой себе, будет напоминать о внешнем мире. И как удачно, что Эрке принес темный артефакт — лучшая антитеза для Сумерек. И так удачно, что этот артефакт делал именно Рональд: если вплести в защиту его собственную магию, он не сможет ее преодолеть.

Уговорами Шу пыталась заглушить страх. Вещица в руках дрожала и гудела, как растревоженный улей, сквозь оранжевое свечение земли проступали агрессивные мазки черноты. Мелькнула мысль — а может, ну её, эту шкатулку? Слишком опасно. Есть же колба с кровью Дайма… В ответ на мысль звереныш потерся бочком, муркнул: давай, решайся скорее!

— Нет уж! — вслух ответила Шу. — Если я испугаюсь его сейчас, то что будет потом?

И, шепнув «Благослови, Светлая!», открыла ларец-мандарин.

* * *

— Пошел вон, Тюф, — шикнул Рональд на скелет гоблина, прыгающий у ног.

Мелкая нежить обижено заскрипела и защелкала, но убралась в дальний угол, под стол с объемной картой континента.

В ладони Рональда росло, напитываясь чернотой, восьмилапое, с орлиным клювом и крыльями нетопыря туманное существо. Оставалось лишь задать гунт-вектор…

— Доброго дня, Ваша Темность, — раздался от дверей приторный голос.

Рональд настороженно обернулся: светлый в доме темного? Дукрист сошел с ума или у него в рукаве восемь тузов?

— Добрейшего, Ваша Светлость.

Поклонившись, как полагается по этикету, Рональд подправил сбитый сквозняком вектор, улыбнулся и, подняв готовую Химеру Безнадежности в ладони, дунул в сторону Закатной башни.

— Дивная погода, не находите? — ухмыльнулся Дукрист, выставляя перед собой папку со знаком Весов. — Самое время обсудить несколько интересующих Конвент вопросов.

Призрачная химера свернула с пути, налетела на жемчужный щит Равновесия, и стекла разлитыми чернилами, отдавшись в кистях зудящей болью.

— Несомненно. Располагайтесь, Ваша Светлость. Угодно ли лорнейского?

— Благодарствую, — поклонился Дукрист, выпуская несколько снежных нитей-разведчиков. — Не откажусь от кофе. Из ядов предпочтительно хрушбаарский лист и каракуту. Не пробовали? Дивный букет.

— О, как досадно, — покачал головой Рональд, подцепляя белые нити черными и сворачивая в дулю. — Из запрещенных ядов только желчь гарпии, но она отвратительно сочетается с кофе. Смею надеяться, Ваша Светлость удовлетворится кардамоном и ванилью.

Обмениваясь с лучшим врагом любезностями, Рональд разглядывал его изрядно истощенную ауру и не мог понять, на что рассчитывает светлый — его энергии не хватит продержаться и часа, не то что до окончания Шуалейдой ритуала.

— Так что желает узнать Конвент? — осведомился Рональд, жестом приказывая Эйты, бывшему ученику, подать кофе. — Извольте сюда, к столу.

— Если Ваша Темность не возражает, поговорим здесь. — Дукрист коротким взмахом кисти подвинул кресло в полосу солнечного света у окна.

— Как вам будет угодно, — усмехнулся Рональд.

От него не укрылась некоторая натужность в жестах светлого. Экономит силы? Или хочет казаться слабее? Или же делает вид, что ему требуется прикидываться слабым, в надежде, что Рональд распознает притворство и посчитает его более серьезным противником, чем он есть? Демон знает, сколько петель лисьей хитрости накрутил этот интриган.

— Пожалуй, Ваша Темность правы. Кардамон и ваниль весьма неплохи, — одобрительно кивнул Дукрист, отпив глоток.

— Ближе к делу, Ваша Светлость. — Рональд стукнул пальцем по вышивке на отвороте рукава: жук ожил, расправил крылья и полетел вместо Закатной башни к гостю и растворился в сиянии папки. — Опять жалобы? Вы же знаете мое уважение к Закону.

Азарт забурлил в крови: Дукрист готов на поединок! Ослабленный, на чужой территории — лучших условий не бывает.

Дукрист же, словно не понимая, на что идет, достал первый листю.

Как всегда, ничего серьезного Конвент не припас. Лист за листом украшались пурпурными печатями: «Разобрано. В удовлетворении иска отказать». Светлый придирался, требовал доказательств, цитировал параграфы и подзаконные акты. Но папка пустела, а щиты истончались, отражая заклинания — Рональд, не скупясь, отправлял в маркиза заготовленные впрок шпильки.

— В Вашей Светлости пропадает редкостный талант кроючкотвора, — усмехнулся Рональд, вынимая из корзинки со сластями сахарную птичку и оглаживая ее по крыльям. — Среди стряпчих вам не было бы равных.

— Ваша Темность льстит, — кивнул маркиз. — Думаю, один-два равных все же…

Дукрист не успел договорить, как с рук Рональда взлетел траурный феникс и спикировал на врага, а острые перья устремились к Закатной башне. На месте светлого взвился и затрещал багровый факел. Злая радость взорвалась за ребрами, распирая торжеством: Победа! Оба, сразу!.. — и оборвалась тяжелым комом досады. Черно-алые перья заметались, скрутились вокруг факела, с ломящим зубы скрежетом втянулись в огонь и опали пеплом.

— Продолжим наше дело, Ваша Темность? — с холодной вежливостью осведомился Дукрист, опуская оплавленную солнцем чашку на стол.

— Разумеется, Ваша Светлость, — не менее холодно отозвался Рональд.

Волна ярости готова была сорваться, раздавить соперника, но Рональд удержался: слишком рискованно выпускать чистую силу в единственный удар. Один Хисс знает, что еще припрятано у светлого в рукаве, хоть и выглядит опустошенным.

«Самонадеяный ублюдок! — выругался Рональд про себя, загоняя неправильный страх куда подальше. — Блеф тебя не спасет».

Он ударил простым, но действенным заклинанием одновременно со вспышкой пурпура на последней жалобе. Расколотая скорлупа огня обиженно зазвенела.

«Мечтай, паучий недогрызок», — послышалось сквозь звон. Ехидно, устало и с привкусом тщательно скрываемого страха.

— Вашей Темности холодно? — осведомился маркиз, едва воздух между магами перестал дрожать и светиться. — Не проще ли растопить камин?

От издевательской улыбки Дукриста ярость полыхнула с новой силой.

* * *

«Отличный способ — ловля на живца!» — подбодрил себя Дайм.

— Ваша Темность не слышали последней поэмы шера Рустагира, «Жареная Камбала, или падение Ману Темного»? Изумительные стихи.

Не пытаясь даже выровнять дыхание, Дайм дразнил противника. Очень осторожно дразнил. Ровно, чтобы темный в азарте не вспомнил, что бывает с теми, кто ловит двух гоблинов одной сетью.

— Не люблю стихов. Мне больше по вкусу его «Путевые заметки»… — на губах придворного мага блуждала легкая улыбка, в руках танцевал бокал лорнейского.

Вспучившись, вино взлетело над бокалом: призрачный Пустынник, раззявив все шесть пиявочных ртов, метнулся к Дайму. Не обращая внимания на боль, Дукрист сотворил Муравьиного Льва. Зловонные потоки смерти скользнули мимо, запутались узлом и сожрали сами себя. Детское, слабенькое заклинание, сплетенное на голых рефлексах, сработало: не зря Парьен учил сражаться не силой, а умением, и гонял мальчишку-маркиза до обмороков.

Единственным видимым эффектом атаки была поседевшая прядь в безупречной прическе маркиза.

«Помоги, Светлая! Спаси Шу! Хотя бы ее!»

Дайм пытался достучаться до однажды ответившего божества, но не мог пробиться к спасительному небесному Свету. Надежда остаться в живых стремительно таяла.

— …примером мой Тюф. Как видите, то, что академики считают полной ересью, на самом деле неплохо действует, — непринужденно хвастался Рональд.

В угольных глазах багрово мерцало торжество: он уже забыл об осторожности, слишком слабой и близкой казалась дичь. Его не смущало даже, что Дукрист черпал энергию в собственной жизненной силе: мастерство, доступное только светлым магам-зеро. Того, что сам подпитывает противника благодаря некоторым хитрым особенностям Дукристовой Печати Верности, темный в азарте не замечал. И, слава Светлой, не догадывался, насколько близка Шу к овладению Источником.

— Жаль, шаманская метода при сочетании с чистой спектральной магией дает непредсказуемые результаты. Мало материала для анализа…

Потолок плюнул лавой — Дайм еле успел закрыться Снежной Крепостью. Темный бил смертельными заклинаниями — видимо, светлый в подопытные не годился.

«Минус год, — прикинул Дайм. — Так моего времени хватит на полчаса. Шу успеет. Благослови Светлая жука Парьена!»

— …правда, гоблинонежить требует особого обращения… — продолжал Рональд. Он открыто наслаждался игрой и видом стареющего и седеющего соперника.

Ледяные иглы опасности вонзились в виски.

«Не надо! — чуть не крикнул вслух. — Я справлюсь!»

«Как скажешь», — согласилась Шу.

Благодарение Светлой, она не заупрямилась. Не пришлось объяснять, что Рональд только и ждет открытого канала, чтобы навалиться всей мощью, а нестабильный Источник пока не сможет защитить хозяйку от прямой атаки.

Дайм и так с трудом удерживался одновременно там и здесь, отвлекая темного и не давая Шу соскользнуть за грань.

«Скорее, Шу, скорее!»

Словно в ответ, задрожали нити вероятностей, башни сошлись в унисонном ритме. Вспышка боли и мгновенно померкший свет разодрали сознание Дайма на две половинки. Одна — зверенышем на плече Шу, вторая — постаревшим лет на двадцать маркизом в гостиной темного. Тот Дайм, что был в башне Заката, вцепившись всеми когтями в плечо Шу, смотрел, как откидывается крышка ларца-мандарина, взлетает и открывается шкатулка, вылезает наружу черный ядовитый хобот… Тот Дайм, что играл с темным в кошки-мышки, со всхлипом вздохнул — Рональд на миг позабыл о нем: почуяв якорь близ Источника, рванулся в открывшийся канал.

Выброс чистой энергии обжег Дайма, черно-алый туман на миг застил свет. Спешно выставленный щит затрещал, но выдержал — унеся еще двадцать лет жизни. Темный вскочил, развернулся на запад. Лощено-рафинированный придворный исчез, уступив место голодному хищнику. Рабы упали мертвыми, отдав хозяину все до капли, по дворцу прокатилась волна паники, влилась смерчем в мага. Темный больше не думал о Законе.

Пора! — Дайм со свистом втянул воздух: дальше некогда будет дышать. В груди раскручивалась тугая пружина последнего, тщательно упрятанного от Рональда заклинания. Мир подернулся призрачно-молочной дымкой, замедлился. Магия темного превратилась в четкую схему: нити, узлы, точки сопряжения… Вот оно! Единственный удар — сюда!

В тот миг, когда темное пламя взревело, влетая в башню Заката, магическая аура слетела с Дайма, оставив высохшего старика бессильно хватать ртом воздух.

Последним, что видел Дайм-маг, была радуга. Слепящее разноцветье обвило одним концом Рональда, другим — его слугу-нежить. Между ними зависли песочные часы Равенства и Братства. Вся магия в пределах досягаемости заклинания хлынула в бездонную дыру умертвия: уравнять магистра и мертвеца. Слепящий шар ало-фиолетового огня с треском собрался вокруг Рональда, вспыхнул… и погас.

«Получилось…» — выдохнул Дайм и улыбнулся обрушившимся безмолвию, серости и пустоте. Рональду придется забыть о желанной добыче: Часы связали его по рукам и ногам.

— Багдыр`ца! — разъяренный темный обернулся, не в силах поверить, что светлый решился расстаться с даром ради… да ради чего угодно! Чистая, незамутненная ненависть обещала Дукристу, если доживет, долгую и мучительную несмерть: сначала на алтаре Хисса, а потом… В одном взгляде Рональда уместился трактат «Улыбка висельника, или о подготовке материала для сотворения умертвия высшей ступени», за особую жестокость запрещенный даже среди Красных Драконов.

— Мечтай, — ухмыльнулся Дайм из последних сил.

Теперь он мог только ждать и надеяться, что Шуалейда не только успеет завершить ритуал раньше, чем Рональд сумеет развязать Пуповину, но и сообразит, как вернуть бывшему светлому магу жизнь и дар. А нет… сделать из императорского сына нежить не позволит Печать, зато сашмирский посол получит свое воздаяние кровью. Смерть — не страшно. Потерять магию, вот что хуже смерти. Не слышать, не видеть, не иметь возможности даже спрятать от врага боль и ужас.

Дайм смотрел, как маг морщится, дергается, делает бессмысленные пассы, кричит — и думал: смешно! Но сил смеяться не было, да и не хотелось. Только отдохнуть в тишине и покое.

* * *

Едва Шу коснулась шкатулки, та распахнулась, чуть не переломав пальцы, вырвалась и взлетела. Волна скрежета захлестнула Шу, отдалась болью, сбила дыхание. Черно-алый смерч с торжествующим воем закружил по комнате, нащупывая жадным ртом-воронкой добычу. Тут же в башню влетел поток смерти и огня, слилля со смерчем, потянулся к Шу… Оцепенение сковало её, выдавило мысли и чувства — но лишь на миг. Источник взорвался лилово-голубыми щупальцами, пророс сквозь нее диковинным цветком. Потоки запели, наполняя ее непривычной, пьяной мощью.

Она еле успела вздохнуть, как внутренности скрутило ледяной болью отчаяния, краски выцвели до тусклой серости, песнь волшебной арфы оборвалась на пронзительной тоскливой ноте. Показалось — она древняя, одинокая старуха, в затылок которой дышит смерть…

«Дайм? — крикнула она, уже понимая, что ответа не будет. — Ты где? Дайм!»

Она дернулась проверить звереныша на плече, но рука натолкнулась на холодное стекло. Колба упала, брызнув осколками и темной кровью.

«Дайм! — паника захлестнула Шу, требуя сровнять с землей хоть весь город, но найти любимого. — Где ты? Ответь же!»

Ужас и боль потери взорвались в Шу, остановили сердце, вытеснили мысли, растворили ее в фиалковой крови Источника. Тысячью побегов, тысячью щупалец она выметнулась из башни: найти Дайма!

Сумбур звуков, запахов, ощущений закружил в красковороте и сложился в карту — подробную, словно на столе главнокомандующего. В одно мгновение она увидела Риль Суардис, пронизанный жилами магии — от толстых вен до тончайших капилляров — и два его сердца, две башни. Увидела легендарные Часы Равенства и Братства, триста лет назад остановившие Ману Бездыханного и позволившие завершить войну со Школой Одноглазой Рыбы. Увидела Дайма, ради нее отдавшего магию и жизнь, и Рональда, медленно, но верно распутывающего мудреное заклятие. Увидела бело-лиловые пятнышки на своих руках — последние капли дара, последние капли крови светлого, смешанные с ее кровью, и увидела исчезающе тонкую нить вероятности — еще раз изменить судьбу, а может, наоборот, выпрямить?

Мгновенное озарение прогнало панику и вернуло Шу в башню, заставило открыть глаза: воронка смерча почти добралась до нее, нависла над головой, обожгла капающей кислотой. «Прочь, на место!» — велела Шу, указывая на центр опалового круга. Смерч промедлил, словно в недоумении, но воздушные потоки смяли его, скрутили тугой пружиной и вплавили в мрамор, вытянули ало-черные нити и завили в не ведомые ни одному гному знаки.

«Сейчас, Дайм, продержись еще минуту! Я успею!» — просила Шу, вплетая образы в неустойчивую структуру Источника. Без рун, без слов, без символов, чистые постулаты: защита, помощь, исцеление для нее самой и светлых, последние два дня касавшихся мандариновой шкатулки. Почему-то вместо двух образов виделось три, но разбираться, почему один из образов раздвоился или откуда взялся еще один светлый маг, было некогда. Шу торопилась, пока не засохла кровь Дайма, напитать ее силой и жизнью.

Она стала корнями и стеблем, потекла жизненным соком в чашечку ладоней, распустилась молочными, с сиреневыми прожилками, лепесткам…

«Дайм, дождись меня!» — шепнула крохотному муаровому котенку в ладонях. Зверек приоткрыл бирюзовые глаза, зевнул… и, свернувшись клубком, уснул.

Нить вероятности дрожала, готовая порваться, а Шу не могла понять, что делать дальше? Котенок жив только в ее руках… оставить Источник до завершения ритуала? Но если порвется связь, бушующая магия разнесет весь Суард… И даже если рискнуть, бежать в башню Рональда — Часы Равенства выпьют до капли и звереныша, и ее саму, и Источник. А дождаться, пока Рональд расплетет заклинание — оставить Дайма беззащитным перед разъяренным темным. Двуличные боги, одной рукой дающие, другой отнимающие! Что же делать?!

Шу замерла. Сбежать, спрятаться — только не выбирать! Слишком больно, слишком тяжела ответственность.

Стон вероятностной нити пронзил острым страхом: поздно?! Промедлив миг, сделала выбор и потеряла его? Нет! Боги, нет! — рванулся из глубины души отчаянный вопль, красковорот потемнел, завертелся в безумном ритме…

Шу сама не поняла, как оказалась около Рассветной башни. Под ногами звенела затухающим сердцебиением паутинка, резала кожу, не позволяя замедлить бег — сквозь загустевший воздух, сквозь дверь, сквозь жгучее безумие чужой магии, сквозь переплетения другой судьбы — к седому, высохшему старику с тускнеющими глазами цвета полуденного моря. Шу прорывалась вперед, ранясь об острые нити иных вероятностей, не обращая внимания на боль и страх. В ладонях, прижатый к груди, спал звереныш, не слыша треска разрядов и крика искореженного магией пространства. Единственное желание вело Шу: успеть, пока бьется сердце светлого, не позволить крепнущей вероятности стать действительностью.

Почуяв живое тепло, Часы потянулись к ней, требуя делиться с братом жизнью и силой — Шу мельком глянула на трясущегося, гримасничающего полуорка, неспособного ни умереть окончательно, ни ожить, и снова устремилась к Дайму, не тратя времени на попытку создать для себя щит. Вероятности гудели, звенели, выли и стонали, запутанный узел дрожал, выпускал отдельные нити, таял… И таяли силы, утекали к нежити — только котенок в ладонях спал, подергивая ушком, защищенный золотым сиянием любви.

— Дайм! — позвала она, отчаявшись пробиться сквозь бурление чужих стихий.

Старик открыл равнодушные тусклые глаза, и вдруг, в последнем приливе сил, поднялся и шагнул навстречу.

Шу бросилась к нему, вскрикнула — нити распутанного Рональдом заклинания хлестнули, сдирая кожу вместе с аурой — и поймала падающего на подломившиеся колени Дайма за плечи. Упала вместе с ним, смягчая удар. Заглянула в мутнеющие глаза, чуть не закричала отчаянно, почувствовав, как покидает его жизнь. Уже не думая, не понимая, что делать, поцеловала, отдавая ему свое дыхание.

Жар. Холод. Свет. Тьма.

Мир завертелся красковоротом, отбросил раскрывшего черный клюв кракена.

— Взываю к тебе!.. — сквозь бурление красок послышался хриплый голос Рональда, выкрикивающий знакомую до дрожи формулу.

— Да изыдет! — Вместе со звонким ире-аль белое пламя вспыхнуло, прокатилось по всем закоулкам, и темный захлебнулся последними слогами.

— Дайм? — не веря себе, Шу дрожащей рукой коснулась растрепанных каштановых прядей, заглянула в яркую бирюзу глаз…

— Идем скорее, он сейчас опомнится! — светлый схватил её за руки, рывком поднял и потащил прочь.

Не разбирая дороги, Шу побежала. Споткнулась на пороге, но Дайм подхватил её.

— Быстрее, прошу!

Мир вертелся бессмысленной каруселью. Шу не понимала, куда и зачем надо торопиться, но бежала, доверяясь руке светлого.

— Шу? Милая, что с тобой? — из сумбура и тошноты выплыл голос Баль.

— Ничего страшного. Просто устала, — отвечал голос Дайма. — Ей надо поспать.

Шу улыбнулась, хотела успокоить подругу, но красковорот снова закружил ее и унес на тихий берег далекого океана, поющего нескончаемую колыбельную.

Глава 21. Испытание

237 г. Начало весны (спустя два года после приезда Наследника в столицу). Первый день Испытаний.

Найрисса.

— …трое суток. В полночь с шестого на седьмой день откроются двери Алью Хисс. Кто из вас сумеет войти в храм, пройдет ритуал посвящения. До тех пор вы — дичь. Через час вся Гильдия Найриссы выйдет на охоту. Хисс ждет!

Слова Мастера еще звучали на темной площади, но его самого уже не было. Только два молчаливых храма, Черный и Белый, и семь претендентов. Семь юношей — в чужом городе, без оружия, без денег.

«Хисс ждет… Хисс возьмет на службу достойного, а остальных примет в жертву. Служи мне!»

Шепот бездны Лягушонок ощущал всей кожей, острее, чем касание ветра к обнаженной груди и холод булыжников под босыми ногами. Обещание Хисса въедалось в сознание, растекалось по жилам отравой. Все семеро слышали голос бога. Каждый стремился оказаться жрецом, а не жертвой, доказать божеству: достоин!

Едва Мастер исчез, все семеро мгновенно содрали с глаз повязки и отпрыгнули друг от друга. Попятились — медленно, держа в поле зрения соперников.

Шаг назад, второй… Тень манила Лягушонка, звала и торопила: «убей!» Но что-то мешало, держало. Какая-то мысль зудела на краю сознания, отвлекала от единения с божеством. Мир замедлился, стал терять объем и остатки цвета, дохнуло льдом: «Служи мне!» Но в последний момент Лягушонок вспомнил. Орис, брат! Вот же он — всего в шаге, слева… Орис тоже опомнился — Хилл почувствовал, как зазвенела ожившая нить связи. И тут же время вернулось.

Вмиг все семеро сорвались с мест и растворились среди ночных теней. По одному, в разные стороны. Только Орис бежал рядом, еще вздрагивая от напряжения.

— Привет, брат, — Хилл улыбнулся.

— Привет, брат. Спасибо.

От Храмовой площади они двигались к морю. Оба ни разу не бывали в Найриссе, но хорошо изучили карту. Через минуту-другую братья покинули квартал мертвых фонарей и наглухо запертых окон. Жители ближних к храмам домов хоть и не знали, от чего к полуночи потухли все до единого огни, но чуяли неприятности и прятались за ставнями и дверьми.

Первым делом следовало добыть одежду и оружие. Несмотря на глухой ночной час, по улицам в стороне от храмов шаталось достаточно народу, особенно ближе к порту. Матросы, грузчики, докеры, сутенеры и мошенники всех мастей — любой костюм на выбор. Но братья повернули в сторону тихих богатых кварталов. Пусть там немноголюдно, местным проще заметить посторонних и каждый час проезжает патруль. Зато не придется опасаться желающих воткнуть в спину нож: за голову каждого из претендентов любой нарисский гильдиец получит полновесный империал.

Гардеробной братьям послужил один из ближних особняков. Перебраться через кованый забор и напугать сторожевых собак до немоты было делом нехитрым. Влезть в приотворенное на ночь окно кухни — тем более. Найти в спящем доме шкафы с хозяйской одеждой смог бы и ребенок, как и позаимствовать повседневные камзолы, кошель с марками и пару шпаг с кинжалами — шер был достаточно богат, чтобы при день-другой не заметить пропажи. Метательных ножей у шера не оказалось, зато его повар обеднел на полдюжины кухонных. Там же, на кухне, братья запаслись провизией и мотком крепкой веревки. Так же незаметно, как вошли, они покинули особняк — никого не тронув, не разбудив даже мышей.

Они загодя решили, что не будут прятаться по крысиным закоулкам. Уж там-то местные быстрее быстрого найдут чужаков и заработают свое золото — от приморских головорезов непросто уйти даже через Тень. Зато в каждом городе есть место, которого все воры, убийцы и мошенники избегают как огня. Главное, до него добраться…

Десяток кварталов до площади Четырех Мудрых Черепах они преодолели без приключений, лишь раз спрятавшись в тени акаций от патруля. Когда на фоне звездных россыпей вырисовался шпиль магистрата, над крышами поплыл одинокий гонг: час ночи. Потратив несколько минут на изучение покинутого всеми, кроме ночного сторожа и вечно бдительных заклинаний, трехэтажного здания, они нашли подходящий вход.

Нерадивые уборщики забыли запереть окно на втором этаже, зря понадеявшись на магию. Хиллу достало секунды в Тени, чтобы миновать защиту. Но этой секунды хватило, чтобы дать себе зарок: ни за что, ни при каких обстоятельствах не соваться в Ургаш до окончания испытаний! Никакое посвящение, даже собственная жизнь не стоит того, чтобы принести брата в жертву Темному — а Хилл еле удержался на грани сознания, так силен был зов.

Окно привело их в просторный кабинет. На рогатой вешалке в углу болталась судейская мантия, а на болванке возлежала высокая шапка с плоским круглым донышком и вышитым знаком главного судьи. Кроме того, в шкафах обнаружилось множество самых разнообразных бумаг: не пришлось искать архив, чтобы обзавестись подходящей легендой на завтра. Но самой ценной находкой оказались глубокие удобные кресла. Под защитой магистратской магии и пары простых охранных рун — им, в тайне от Мастера Тени, научил внезапно обнаружившего в себе дар Лягушонка тирис Ульрих — братья позволили себе несколько часов поспать.

— Хилл, вставай, — его разбудил шепот Ориса. — Через полчаса придут служители.

Когда магистрат начал заполняться гамом и суетой, братья смешались с толпой. По коридорам сновали писцы, толкались озабоченные просители и тяжущиеся, с занятым видом шествовали из кабинета в кабинет чиновники. Адвокаты петушились перед клиентами, в последний момент набивая цену, нотариусы с заткнутыми за уши перьями объясняли что-то осоловелым от юридической абракадабры шерам и бие. Два провинциала, уткнувшиеся в потрепанные бумаги с кучей печатей и поминающие завещание, долю, отчуждение и тому подобное, никого не интересовали. Но несмотря на уверенность, что охотникам не придет в голову искать их между приемной бургомистра и залом суда, Хилл держал ушки на макушке.

Им везло до самого вечера. Но за полчаса до закрытия ничейных шеров заприметил потрепанный стряпчий. Хилл заметил пройдоху чуть позже, чем следовало, и сразу понял — этот не отцепится. В острых глазках и скользкой улыбочке читалась необходимость в серебре и твердое намерение это серебро сегодня же добыть.

— Сматываемся, — одними губами шепнул Хилл, указывая Орису на неприятности, и оба деловито направились к лестнице.

Но шустрый человечек обогнал их и заступил дорогу.

— Доброго дня сиятельным шерам! — вкрадчиво поздоровался он.

— И вам не хворать, достопочтенный, — ответил Орис.

Хилл едва не выругался вслух: вот принесло! Этот наверняка не из Гильдии, но вдруг наводчик? Он еще раз ощупал толпу взглядом — вроде никто больше не проявлял к провинциалам интереса.

В этот момент распахнулись двери зала суда, выплеснув дюжину скандалящих торговцев. Хилл с Орисом, не сговариваясь, повернули к ним — заслониться, затеряться. Но щуплый крючкотвор оказался на диво нагл и липуч:

— Я вижу, сиятельные шеры в затруднении. — Стряпчий ухватил за край бумаги. — Дело о наследстве, не так ли? — Орис выпустил бумаги, рассчитывая хоть на миг замешательства, но стряпчий уже уцепился за Хилла. — И, конечно, сиятельные шеры еще не нашли достойного представителя своих законных интересов.

— Прошу прошения, но мы ждем достопочтенного Тисле, — перебил его Хилл, вспомнив промелькнувшее недавно в разговоре соседей имя и понимая, что если сейчас попробовать отцепить клеща, тот заорет на весь магистрат.

— Ай-ай… кто же вам посоветовал этого прохиндея? Не слушайте его. Вас надули, — вдохновенно вещал стряпчий, крепко сжав костлявыми нечистыми пальцами отворот Хилова камзола и потрясая добытыми бумагами. — Ничуть не почтенный Тисле не выиграл ни одного дела о наследстве! К тому же он берет десять марок только за составление документов, а достопочтенный Мевис лишь пять, и еще один процент по завершении. И я не проиграл ни одной наследственной тяжбы! Вы понимаете, как вам повезло?

Хитрая рожа Мевиса ничуть не походила на лик везения, но Хилл не видел способа отвязаться от стряпчего, не поднимая шума.

— Да, конечно, нам невероятно повезло! — решился Орис. — Если достопочтенный Мевис поможет нам рассортировать документы за две марки, то нам не придется дожидаться достопочтенного Тисле.

Стряпчий просиял: клиент торгуется — клиент попался.

— Сиятельные шеры хотят меня разорить? Или желают лишить лицензии? Таких цен не бывает. Я и так, из чистой симпатии к благородным юношам, не возьму и медяка сверх обязательной цены. Я даже совершенно бесплатно договорюсь с судьей, чтобы ваше дело рассмотрели послезавтра! Презренный Тисле промурыжит вас не менее трех дней, а то и четырех…

— Прошу прощения, достопочтенный Мевис, но мы вынуждены отклонить ваше любезное предложение, — расстроился Орис. — Мы не можем заплатить сразу пять марок. У нас осталось всего восемь, а ведь за проживание на постоялом дворе придется уплатить не меньше четырех. И еще марку на обратную дорогу в Калбон. Так что больше трех никак…

— Четыре марки? Надеюсь, сишеры не заплатили четыре марки наглому обманщику? О, что за люди… — искренне возмутился стряпчий уплывающему доходу. — Но, послушайте! Только никому не говорите, это против правил… — Мевис понизил голос. — Я не могу пройти мимо, оставив вас в столь затруднительном положении. Доброта меня когда-нибудь погубит. У меня есть комната. Конечно, это не очень удобно, я обычно принимаю в ней посетителей. Но для вас, сиятельные шеры, готов пойти на лишения. Семь марок, и вы получите и документы, и представительство в суде, и комнату. А потом процент — безо всяких расписок! Благородные шеры не обманут простого, честного Мевиса…

Еще немного поколебавшись и посомневавшись, братья согласились. Довольный Мевис, запрятав бумаги за пазуху — чтобы клиенты, упаси Светлая, не сбежали — повел их к себе.

Слушая, как брат обрабатывает пройдоху, Хилл радовался, что все так удачно складывается, и тревожился — не слишком ли легко? Тревога зудела, вторя голосу Ургаша: здесь, сейчас… Тревога билась в висках, щипала мурашками. Хилл присматривался к прохожим, к рядам эвкалиптов, стенам и крышам. Болезненный укол — опасность! — заставил Хилла пригнуться и толкнуть брата. Нож просвистел там, где мгновенье назад было горло Ориса, и воткнулся в плечо стряпчего. Второй нож Хилл поймал, оборачиваясь к Угрю и выхватывая шпагу. Враг молча выскочил из-за толстого ствола, в одной руке шпага, в другой — дага.

— Караул! — крикнул позади стряпчий, булькнул и замолчал: третий нож Волчка снова поразил не ту цель. Зазвенел клинок Ориса, встретившись со шпагой Волчка. Издали послышался топот стражи и ор:

— Бросай оружие! Именем короля!

Удар. Поворот. Еще удар, бросок — Лягушонок едва отбил дагу. Удар сверху, финт! Шпага Угря мелькала все быстрее, вокруг него густели лоскутья Тени. Мир терял объем, окрашиваясь красным. Ургаш звал: пора! Служи мне!

Нет! — Лягушонок еле удерживался, чтобы не поддаться зову. — Брата не отдам!

Хисссс!.. — просвистела размытой полосой сталь. Лягушонок отпрыгнул. Поздно! Бок обожгло болью.

— Стоять! Прекратить! — на вопли стражников сбегается толпа.

Хиссс!.. снова свистит клинок. Прыжок, финт, в теле играет злая радость, заглушая боль. Звенит о камни шпага. Темный азарт в глазах Угря сменяется ужасом, дага падает — он обеими руками зажимает хлещущую кровь. Обмякает…

— Добро пожаловать в Ургаш, Бахмал шер Занге! — довольно смеется божество и требует продолжения. — Служи мне, мальчик!

Лягушонок оборачивается: Орис и Волчок летят в смертельном танце. Левая рука Волчка болтается, разлетаются траурные капли. Прыжок, звон стали. Снова звон.

— Бросай оружие, — кричит стражник.

Дюжина мундиров, не меньше, совсем близко. А за ними — зеваки и стервятники. Жадные глаза, рука за пазуху…

— Свисток, беги! Ну же! — Лягушонок бросается между соперниками, отталкивает брата.

— Какого… — в азарте спорит Орис.

— Быстро! Хисс! — требует исполнения клятвы Лягушонок, еле успевая отвести непослушный клинок от доверчивого брата. Из его глаз рвется тьма. Он не успевает договорить — Орис уже бежит.

Снова мир бледнеет, замедляется, но не замирает. Острие грани между Тенью и реальностью режет, вспарывает болью внутри, за ребрами. Душу?

Неповоротливый Волчок насаживается на лезвие. Клонится к земле. Лягушонок отворачивается — вторая жертва принята. Горячими комками пульсируют еще жертвы. Одна, самая близкая, убегает — достать ее просто, очень просто. Клинок уже тянется… но нет, нельзя! Это потом. Потом! Не сейчас! Пожалуйста…

Хисс соглашается: потом. Сейчас других.

Лягушонок сквозит мимо вялых стражников — божество не требует пока их крови. Рассекает сумбур толпы, раздвигая руки и тела, как водоросли на дне реки. Выбирает самый горячий ком. Вор быстр, быстрее всех: успевает оскалиться навстречу смерти. Рвет связки, истекая болью. Выставляет нож. Запястье ломается с сухим треском, нож входит между ребер. Вор падает. Медленно, как осенний лист…

Неподалеку призывно алеет второй охотник за головами. Достать его — пустяк, он успевает лишь шепнуть: Хисс!.. Лягушонок согласно кивает падающему телу: добро пожаловать в Ургаш.

Толпа шумит, колышется, люди в панике бегут и давят друг друга…

— Хорошо служишь, Стриж, — шепчет на ухо бездна. — Лунный Стриж, мой слуга. Я дарю тебе имя. Иди сюда!

Лед, кругом лед… и нет воздуха — нечем вздохнуть. Хозяин зовет. Боль рвет в клочья разум, уговаривает: сюда, здесь хорошо. Боль не пускает, держит на поверхности: не тони! Сквозь пелену полузабытья гремит колокол: опасность! Стриж вздрогнул и осознал себя. С трех сторон наступают стражники, выставив клинки и тесня к стене дома. Сержант больше не надрывается, требуя бросить оружие — он уже отдал приказ не брать убийцу живым.

На миг стало смешно: если бы стражники не боялись до дрожи коленей, уже бы разделались с дураком — нечего спорить с божеством. Мысль мелькнула и пропала, сменившись отчаянным желанием: выжить! Лунный Стриж ухмыльнулся, взглянув в глаза сержанту. Тот побледнел до зелени, но не отступил. Тогда Стриж бросил шпагу сержанту под ноги, заставив того отшатнуться в ужасе, развернулся и вспрыгнул на высокий подоконник, чуть выше его роста.

С грохотом посыпались цветочные горшки, зазвенело стекло, осыпая служак осколками. Стражники заорали что-то нецензурное и бросились — кто за ним, кто к дверям дома. Один даже метнул нож вслед, но он лишь зазвенел, вонзившись в деревянный пол.

— Где лестница наверх? — спросил Стриж забившуюся в угол девицу в домашнем чепце.

Та кивнула в нужную сторону, не решившись открыть рот, зажмурилась и уткнулась в накрахмаленный передник.

— Открывайте немедленно! Именем короля! — доносилось от двери вперемешку с грохотом сапог и руганью.

— Не сметь, — шикнул на девицу Стриж, срывая со стола скатерть и прижимая к пылающему боку.

Горожанка вздрогнула и съежилась, не поднимая глаз.

Стриж устремился прочь — наверх, через чердак. Привычный способ не подвел. Дома так плотно примыкали друг к другу, что он легко бежал с крыши на крышу, вскоре оставив погоню позади.

Все бы хорошо… стражники отстали, воров не видно. Еще бы пару кварталов, чтобы совсем сбить погоню со следа! Но черепица скользит из-под ног, небо качается и слепит тремя солнечными дисками… и мошки, стаи мошек лезут в глаза… Крыша кренится…

Запнувшись, Хилл упал на колени. Едва успел ухватиться за каминную трубу, чтобы не слететь вниз. Далеко-далеко вниз… на мягкий теплый лужок… на мягком лужке острый камень… зачем лег спать на камень? Он впивается в бок, до самой кости! Светлая, как же больно… или это кусаются пчелы? Все тело горит…

Хилл встряхнул головой, разгоняя жужжащих пчел.

Крыша. По ним крыша. Под крышей дом. Дом в Найриссе… кхе корр! Орис! Как же Орис? За ним теперь охотится вся городская стража. Рано дохнуть, надо помочь брату…

Ругаясь и шипя, Хилл пополз к слуховому окну. Медленно, как придавленная гусеница. Далеко, как до самой Хмирны. Но он дополз. Протиснулся через окошко, свалился кулем на пол. Обругав себя еще раз, поднял голову: сквозь мутную пелену разглядел развешенное под стропилами белье и чистый, ровный, без единого укрытия пол. И перила — лестницу вниз. Снова выругался и пополз, уже не задумываясь, куда и зачем. Вокруг зеленел лес, журчал близкий ручеек и безжалостно жалили пчелы.

237 г. Начало весны (спустя два года после приезда Наследника в столицу). Первый день Испытаний.

Найрисса.

Пыльный воздух царапал горло запахом лаванды, бессолнечное небо давило жаром. Равнина колыхалась и хватала за ноги тысячами травяных щупальцев, не пускала к танцующей над рекой облачной деве, к прохладе и шепоту воды. Он ловил пересохшим ртом и никак не мог поймать клочки влажного ветра, пахнущие лимонной мятой.

Упорно переставляя свинцовые ноги, он выдирался из обманчиво-нежных объятий травы, не отрывая взгляда от чудного видения. Сплетенная из молочных нитей тумана, с развевающимися волосами-водорослями, нагая русалка играла с ветром. От ее шагов по речной глади разбегалась рябь, руки переливались струями водопада, смех звенел и шелестел набегающими на песок волнами.

— Эй! Оглянись! — хотел крикнуть он, но с запекшихся губ упал хриплый шепот. Он был уверен, стоит деве увидеть его, и равнина отпустит. Но она не оборачивалась. — Прошу тебя! Помоги, — беззвучно закричал он.

Облачная дева сбилась с ритма, удивленно оглянулась — жадные стебли замерли, словно испугавшись — и призывно улыбнулась, протягивая руку. Он устремился к ней, разрывая травяные путы, но коварная равнина качнулась навстречу. Он рухнул лицом в сухое, пахнущее лавандой… И проснулся — в полете.

Извернулся, упал на спину. Выдернул руку из пут, поймал летящий кувшин. Острая боль в боку обожгла, заставила замереть на миг.

— Шис! — прошипел неслышно Стриж, сморгнув невольные слезы, и застыл.

Прислушался, огляделся. Еще раз выругался при взгляде на опутавшие руки и ноги тряпки, а заодно на острый угол тумбочки в половине ладони от виска.

В небольшой комнате никого. Две двери закрыты. Ширма, зеркало, комоды. Узкое окно в снежной кисее окрашено рассветом. Явно гардеробная небедной дамы, судя по яркости платьев, молодой и не обремененной предрассудками. С улицы доносится грохот тележки и ослиное фырканье. Зеленщик? Молочник?

— Молоко, свежее молоко! — подтвердил девичий голос.

При упоминании молока живот скрутило голодной судорогой. Остатки воды в кувшине булькнули, напоминая об учиненном погроме. Выпутавшись из мокрых, пахнущих лавандой обрывков муслина и кружев, недавно бывших дамской нижней сорочкой, Хилл допил воду. Вздрогнул: по стене скользнула тень, за окном пронзительно всплакнула чайка.

Снова прислушался. За дверью напротив окна пряталась тишина, а из-за второй слышалось сонное дыхание двух человек и редкие всхрапывания. Воды в кувшине оказалось слишком мало — едва смочить пересохшее горло. Пить хотелось невыносимо, еще больше чем есть. Бок отчаянно болел и дергал, но Хилл, закусив губу, отодрал немного отмокшие остатки рубахи и ощупал рану. Края сошлись и почти не кровоточили, но кожа вокруг воспалилась и вспухла. А длина пореза, от подмышки до бедра, заставила вознести благодарственную молитву Светлой — за то, что до сих пор жив и не свалился спелой грушей прямиком в руки стражи.

Стриж обтер мокрым муслином лицо и еще раз оглядел комнату. Передернулся, увидев на полу бурые пятна, отметившие его вчерашний путь — от двери к углу, завешенному сорочками. Наверняка, то же самое и в коридоре, и на лестнице… он смутно помнил, что вроде была лестница…

Шис! Кхе корр багдыр! Империал против ломаного динга, что кто-то из слуг уже побежал за стражей! Надо срочно выбираться.

Он поднялся, опершись о тумбочку, и снова выругался. Голова кружилась, ноги разъезжались, руки дрожали… хорош убийца. Цыпленок, ощипать и в суп.

Три шага до окошка показались караванным путем через Багряные Пески. Держась за стену здоровой рукой, он осторожно выглянул сквозь кисею вниз, на улицу, и отшатнулся. Сердце оборвалось и провалилось, оставив в груди пустую обреченность: цокая подкованными сапогами, из-за угла показалась полудюжина стражников при арбалетах.

Скорее, обратно на крышу! Найти пустой чердак, отсидеться. До завтра бок заживет, не зря ж Орис дразнит котом девятижильным. Давай, двигайся, багдыр`ца! Шевели опорками!

С трудом переставляя дрожащие ноги и подгоняя себя орочьим матом, Хилл пошел — а скорее, пополз — к двери, за которой была тишина. И почти дошел… поскользнулся на недосохшей крови, упал на колени. Боль вспыхнула, вышибла дыхание и погасила свет…

— Молоко, свежее молоко! — сквозь хоровод алых пятен и болезненный гул в ушах пробился голос молочницы.

— Доброго утречка, красавица, — ответил басом стражник. — Не боишься одна по улицам? Нынче в городе опасно!

— А чего бояться, когда вот она, наша защита и надёжа.

— Это правильно, красавица, — вступил второй.

— С нами не пропадешь! В обиду не дадим, только держись поближе, — хохотнул первый.

— Иди, иди к нам, милашка, — поддержал его хриплый тенор.

— Со всем нашим почтением, — хихикнула девица. — Молочка не желаете ли?

Стукнула крышка бидона, зазвенела струя.

— Вот это я понимаю… — отпив, пробасил первый, и крякнул. — А не видала ли ты, красавица, чего подозрительного? Например, убивца, аки демон северный беловолосого да пустоглазого, ростом велика да рожей страшна?

Крынка с молоком пошла по рукам — было слышно, как вояки хлюпают молоком и довольно отдуваются.

— Ой, страсти-то какие! Неужто прям демон-то? Да никак, сержант, сами видали?

— А то! Мы как вчера…

«Слава тебе, Светлая Сестра! Не за мной…»

Не понимаясь с колен, Хилл слушал, как сержант распускает хвост перед молочницей, как открываются двери домов и любопытные служанки присоединяются к утренним сплетням. Из слов сержанта выходило, что Ориса городская стража так и не поймала — Слава тебе, Светлая! — но на охоту за нарушителями спокойствия бургомистр послал не только городскую стражу, но и портовую охрану, и курсантов Имперского Морского Корпуса.

— Гильдия Тени!.. — полушепотом произнесенные одной из служанок слова повисли в замершем переулке на долгих несколько секунд. Повеяло обывательским страхом — вот-вот захлопнутся окна и заскрипят ключи в дверях.

— А что Гильдия? — встрепенулся стражник. — Мы вчерась четверых ихних уложили! Подумаешь, Гильдия!

В голосе его за бахвальством трепетал страх, а Хилл вспомнил: и правда, именно этот басок вчера требовал бросить оружие именем короля. Но вчерашняя храбрость испарилась — Хилл твердо знал, что сержант, столкнувшись с ним кос к носу, не узнает убийцу в упор. Служанки уважительно притихли, а через мгновение защебетали, восхищаясь доблестью и отвагой.

Порыв сквозняка и еле слышный скрип двери заставил Хилла обернуться — он хотел было вскочить, но тело подвело. Он упал навзничь, гулко ударившись затылком о медную раму зеркала. Зажмурился на миг, мысленно увидев летящую в горло шпагу…

— Эй, мальчик? — послышался мелодичный голос: ни страха, ни злости, ни удивления, одно лишь сочувствие.

Сквозь алый туман проступил силуэт. Рука сама потянулась к зеркалу: разбить, метнуть осколок…

«Стой, придурок! — одернул он себя. — Она не опасна. Пока. Придушить всегда успеешь, без звона и грохота на всю округу».

Хилл сморгнул остатки тумана, присмотрелся к склонившейся над ним женщине. Почудилось, что ее окружает золотистое мерцание — теплое, как парное молоко. Взгляд скользнул по смуглым рукам — безоружна! — черносливным глазам, полным искреннего волнения и симпатии, породистому носу с горбинкой. Задержался на растрепанных локонах с медным отливом, ласкающих персиковые плечи, и утонул в паутине лазурного кружева сорочки, потерялся в тенях под грудями и меж бедер.

— Тихо, не бойся, — шепнула незнакомка. — И не шуми. Это же тебя ищут?

Хилл от неожиданности мог только кивнуть: язык присох к небу. Он не понимал, почему куртизанка не боится? Ведь знает, кто он есть. Но знал — точно знал! — страже не сдаст. Она опустилась рядом на колени, коснулась прохладной ладонью лба, заглянула в глаза. Взяла за руку.

— Вставай. — Слегка потянула. — Скоро вернется Сильва, моя служанка. Тебе надо спрятаться.

Куртизанка кивнула на аккуратный ряда платьев вдоль стены. На тот угол, к которому вели кровавые следы. На миг Хилл усомнился, есть ли смысл прятаться, если при первом же взгляде на пол все видно.

— Не беспокойся, я успею это помыть, — помогая ему удержаться на ногах, успокоила куртизанка. Раздвинула сорочки, не обращая внимания на валяющиеся на полу обрывки грязного муслина. — И принесу тебе поесть. Садись, мальчик. И давай я все же перевяжу твою рану…

Ласковые, прохладные руки касались пылающей кожи так нежно, что Хилл не мог уже ни о чем думать. Он позволил ей усадить себя в уголок. Даже не вздрогнул, когда она отошла за ширму — промелькнувшую мысль о спрятанном там арбалете отогнал, как навозную муху.

— Ты весь горишь… — Её рука скользнула по воспаленным глазам, убрала прилипшую ко лбу прядь. — На, пей.

Она подала кувшин, но не отпустила — помогла удержать в руках. Ее забота была столь искренней и непосредственной, что Хилл плюнул на дурные мысли об унижении и опасности. Зачем ей его травить, если достаточно было кликнуть с улицы стражу?

— Спасибо, — напившись, он, наконец, смог произнести нечто членораздельное. — Как тебя зовут?

— Лио. — Она улыбнулась и приложила палец к его губам. — Тихо, молчи. Займемся твоей раной…

Хилл послушно замолчал. Он позволил протереть мокрой тканью лицо и раненый бок, замотать оторванной от тонкой льняной простыни полосой. Немыслимо хотелось закрыть глаза и уснуть, но остатки страха не позволяли: он помнил и о страже за окном, и о клиенте, всхрапывающем за стенкой. Лио шептала что-то успокоительное, снова протирала горящее лицо холодной тканью… а Хилл проваливался в жаркие объятия пыльной равнины.

* * *

Его разбудил смех. Громкий, уверенный мужской смех из соседней комнаты. В звуке не было немедленной опасности, только похоть и довольство собой. Смеху вторил женский голос и звон вина о хрусталь.

В полной темноте лица коснулось что-то невесомо-шелковое. Хилл дернулся, отмахнулся — и вспомнил. Не то бред, не то мираж посреди знойной равнины лихорадки: прелестная фея с прохладными ладонями и кувшином воды. Вода! Где-то тут должна быть вода… он нащупал кувшин, а рядом, на полу, сверток. Глотнув воды, развернул тряпицу, и, чуть не зарычав от ударившего в нос хлебного духа, впился зубами в лепешку. Внутри теста оказалась мелко рубленная курятина с луком и травами — вкусная, как последний глоток воздуха перед повешением.

Несколько минут Хилл жадно ел, не думая ни о чем. И только слизнув последние крошки с ладони, и чувствуя, как по телу разливается сытое тепло, снова прислушался.

Разговоры за стеной сменились влажными шлепками, сопением, ахами и скрипом кровати. Хилл словно воочию увидел разметавшиеся медные пряди, задранный подол лазурного кружева и гладкие смуглые ноги с тонкими щиколотками, обнимающие за поясницу голозадого сержанта. Жаркая злость поднялась изнутри, требуя — убить, отнять!

«Бред и наваждение. Какого шиса? Девушка делает свою работу, а ты ревнуешь, как оперный тенор, — обругал себя Хилл. — Спокойно. Ты жив, цел и свободен. Тебя спрятали и накормили, какого рожна тебе еще?»

Но, попреки голосу рассудка, его неудержимо тянуло туда, в соседнюю комнату. Он выбрался из убежища, подошел к окну. Половинка зеленоватой луны усмехалась щербатым ртом: ну? Слабак, мальчишка. Спрятался в юбках.

Но насмешки луны тонули во вздохах и ритмичном поскрипывании.

Ступая неслышно, тенью среди теней, Хилл скользнул к выбивающемуся из замочной скважины дрожащему лучу света. Присел, заглянул…

Дыхание перехватило, словно тяжелая рука брата ударила под дых. В паху стало горячо и тесно, бедра напряглись…

Тонкая, позолоченная свечами наездница запрокинула голову и сладко вздыхала, насаживаясь на любовника. Одной рукой она оглаживала вцепившиеся в бедро мужские пальцы, другой ласкала торчащий сосок. Груди ее подпрыгивали в такт скачке, распущенные волосы мотались гривой дикой кобылицы. Мужчина в задранной батистовой рубашке выгибался под всадницей, стонал, перекатывались мышцы под смуглой кожей. Несмотря на возбуждение и злость, Хилл отметил и старый шрам повыше колена, и прислоненную в изголовье шпагу — простую, но отменного качества — и аккуратно сложенный темный камзол с капитанским двойным кантом.

Сжав до боли дверной косяк, Хилл оторвался от замочной скважины, прислонился лбом к деревяшке и выругался — про себя. Вскочил, сделал три шага к окну. Но властный мужской голос заставил обернуться в боевой стойке.

— Возьми в рот, девочка!

— Ммм… слушаюсь, мой шер, — мурлыкнула Лио.

Шис! Багдыр цуг ер! — ярость окатила слепящим холодом: Хисс требует жертвы! Отдай божеству все, что держит, и получишь силу, получишь свободу! Темная воронка засасывала, мутила разум. Стриж сопротивлялся изо всех сил, цепляясь за каждую соломинку памяти: Орис, Фаина, Ульрих, Клайвер… Свобода? От чего? Зачем она, такая свобода? Зачем такая жизнь?

«Ты мой, — напоминало божество, сжимая сердце холодными когтями. — Служи мне!»

«Я твой слуга, а не раб! — спорил, обливаясь холодным потом, Хилл. — Я чту договор. Отдаю тебе кого должно. Я не нарушаю контракта!»

«Споришь? Самонадеянный мальчишка… — смеялось божество. — Тебе ли решать, что должно? Я могу выбрать любого из вас. Но ты забавный… Все равно сам придешь и попросишь».

Удар об пол привел Стрижа в чувство. Ушибленная голова, полный крови рот, распухший прикушенный язык — мелочи. Жив после спора с божеством? Нет, так не бывает…

— Что там, Лио? — послышалось из соседней комнаты.

— А, не обращай внимания, Жанкель. Наверное, Сильва уронила что-то, — ответил томный женский. — Иди сюда, мой завоеватель!

— Погоди, Лио, — не успокаивался мужчина. — Я посмотрю, мало ли. Ты же не хочешь, чтобы воры унесли твои шляпки?

Хилл словно увидел, как капитан натягивает штаны, берет шпагу…

Рывком отворивший дверь полуголый шер с обнаженным клинком в руке застал в гардеробной идеальную тишину и порядок. Но все равно, знаком велев Лио не переступать порога, обошел комнату, отдернул сорочки в том углу, где недавно спал Стриж, заглянул за вторую дверь.

— Жанкель, нет здесь никого, — надула губки Лио, запахиваясь в золотистую кисею. — Почему ты так волнуешься? Что случилось, расскажи.

— Посвящение Тени, малышка. Разве ты не слышала? — капитан еще раз окинул комнату настороженным взглядом и принюхался. — Вчера эти твари передрались на аллее Седьмого Эдикта. Двое сбежали. Один, скорее всего, издох, второй цел.

— О… ты там был? — округлила глаза Лио, протягивая к капитану руки.

— Нет, там был сержант Буслеш, — обняв Лио, шер не то вспоминал, не то размышлял вслух. — Пропал служака. Больше он не боец…

Скручивающее внутренности напряжение отступало, сердцебиение успокаивалось. Слава Светлой, капитан его не увидел. Не пришлось снова убивать.

— …привели к лавке старой Шельмы. И все, как сквозь землю. Но до храма им все равно не добраться.

Стриж навострил уши, но капитан замолк.

— О, я никогда не сомневалась, что ты способен переиграть кого угодно, — продолжила расспросы Лио. — Но как? Они же, говорят, умеют проходить сквозь стены. Как маги!

— Ты мне льстишь, маленькая, — усмехнулся капитан. — Жаль, маги не пожелали участвовать. Но хватит и рун. Они просто не смогут войти.

— Ну и что? — непонимающе спросила Лио.

— Как что? Не завершившие ритуал сдохнут, как собаки. Жрецы Хисса не дураки, оставлять бешеным тварям лазейку на свободу.

— Как это все грустно. — Лио потянула капитана обратно в спальню.

Стриж облегченно выдохнул. Зря — капитан выдернулся из объятий куртизанки и метнулся к платьям, за которыми спрятался убийца. Стриж еле успел уклониться от клинка. Шпага скользнула по плотной повязке, Стриж зажал острие плечом, повернулся и выдернул оружие из рук капитана. Тот от неожиданности замер — лишь на миг. Но этого мига хватило Лио, чтобы броситься к нему и…

Незаметным глазу движением капитан отбросил ее прочь. Ночь застыла, засмеялась холодным голосом Ургаша. Стриж рванулся к падающему телу, поймал у самого пола. Зазвенела отлетевшая шпага, в глазах капитана проступило понимание и боль… Сломанная кукла с удивленными черносливными глазами мягко опустилась на пол. Золотистое мерцание угасло.

Всего лишь миг двое скорбели — один об утраченном, второй о неслучившемся.

В следующий миг они сплелись в объятиях теснее любовных.

— Что за руны, где? — еще через миг спросил Стриж пришпиленного к стене капитана.

— Не знаю, — просипел шер, выплевывая сгусток крови и ухмыляясь белым ртом. — Пойди сам проверь, шис ца дбысс.

— Знаешь. Говори.

Стриж сжал ключицу капитана. Тот позеленел, напрягся, зрачки его расширились.

— Все равно… только светлый… сможет… — насмешливо прохрипел капитан. — Сдохнешь. Вы. Все. Сдохнете. Крысы.

— Все мы сдохнем, Жанкель Клийон, — покачал головой Стриж. — Но я — не сегодня.

— Завтра. — Капитан плюнул кровью в лицо убийце, дернулся, разрывая легкие и сердце о клинок, и затих.

— Может, и завтра. — Стриж резко потянул шпагу и отступил, позволяя телу упасть лицом вниз. — А, может, и не завтра.

Вытер лезвие о ближайшее платье и, не оглядываясь, пошел в спальню.

Глава 22. Взгляд бога

237 г. Начало весны. Третий день Испытаний.

Найрисса.

— Шельма… — шептал под нос Стриж, шаря по ящикам комода. — Какого дбысса ему понадобилось у прохиндейки? Всему свету известно, что Шельма и есть Шельма, хоть сто раз назовись гадалкой. Навешает тины, недорого возьмет…

Сапоги и рубаха капитана оказались почти впору, чуть великоваты. Камзол Стриж без сожаления отбросил, предварительно осмотрев все карманы, швы — и ничего интересного не найдя. Кошель, потяжелевший на дюжину империалов и несколько ожерелий и серег, подвесил на пояс, рядом со шпагой.

Следовало торопиться. Следующая полночь совсем близко — а надо не только найти брата, но и выяснить, что за хиссовы руны и как их обойти. Жаль, до тириса Ульриха далеко — добыть у местных гномов хоть крошку той охры не стоит и мечтать. Если только сделать самому? Но время, время…

Стриж осторожно пробрался на кухню. Из комнаты служанки доносился храп с присвистом, на всем этаже не горело ни огонька. Стриж зажег огарок, съел кусок копченого окорока и хлеб, приготовленные для хозяйки. Запил водой из кувшина, оставив бутыль вина нетронутой.

«…корень асфодели, точеный глазной зуб медведя, настойка гульей сыти… ладно, это все куплю в лавке. — Стриж перебирал баночки со специями в поисках шафрана и морской розы. — Но фейскую пыльцу? Шис… шиссов дбысс!»

Водоросли и шафран нашлись, а кроме них нашлась настойка красного ореха. Размышляя, что сначала, наведаться к Шельме или взглянуть на руны, Стриж ножом обкорнал спутанные и грязные волосы. Разделся донага. Тщательно втер вязкую жидкость. Бледная кожа почти мгновенно потемнела до смуглости портового грузчика, клочья волос загрубели и стали похожи на слипшиеся вороньи перья. Для полноты картины Стриж перепачкал и порвал в нескольких местах белоснежный батист капитанской рубахи, и перевязал лоб полосой темного полотна, отрезанной от кухаркиного фартука, так, чтобы узел приходился над левым ухом.

Из дома Лио неслышно вышел изрядно опустившийся наемник с небольшим узелком на поясе и узлом побольше в руке. Аккуратно закрыл за собой дверь и, никем не замеченный, отправился на северо-восток, к центру города. Единственный раз он остановился на одной из бедных улочек, чтобы кинуть сверток с окровавленными тряпками и обрезками волос в кучу мусора. Наверняка утром муниципальный маг примчится искать убийцу капитана Клийона, так не стоит облегчать ему работу. Копавшаяся в отбросах лисица отскочила, злобно тявкнула и, едва Хилл отошел на три шага, вернулась и снова зачавкала.

До площади Близнецов Стриж добрался без приключений. Даже ночные бродяги, голодные до бесстрашия и опасные, как крысы, лишь скользили по нему липкими взглядами и отворачивались — всем известно, что с безработного наемника взять нечего, кроме ладони стали под ребра.

Если по дороге у Стрижа еще теплилась надежда, что капитан приврал, то при взгляде на темный храм она растаяла, не оставив и воспоминания. Алью Хисс окружала стена. Высотой до половины шпиля, жемчужно мерцающая дымка текла и переливалась, обещая любому, кого уже коснулся Хисс, немедленную смерть. Всего лишь неровный круг, нарисованный светящимся мелом по булыжнику, с разбросанные без видимого порядка вдоль него детские рисунки — солнышко с разновеликими лучами и вписанными в него рунами. Одна из рун показалась Стрижу знакомой: ключ единства сути. Остальные полдюжины встречались в книгах Ульриха, но до их объяснения дело не дошло. Не будучи настоящим магом, Стриж не знал, что за заклятия применили светлые Найриссы, но его чутья хватало, чтобы не испытывать ни малейшего желания приближаться к ловушке.

Разумеется, кроме ловушки магической, городская стража позаботилась и о самой обыкновенной засаде. Обвешанные амулетами стражники бдели чуть не под каждым кустом. Правда, несмотря на амулеты, ни один из них не заметил окутанного пологом Тени Стрижа. При желании он мог бы передушить вояк, как цыплят, и позаимствовать амулеты. И передушил бы не задумываясь, если б хоть какой из амулетов мог помочь преодолеть барьер.

Полчаса наблюдения за стеной так и не подсказали Стрижу иного способа. Погружение в Тень почти до полной потери осознания себя тоже не помогло. Местные маги, дорожащие собственной жизнью и покоем, озаботились тем, чтобы ни одна ниточка не вела к ним — Стриж мимолетно удивился, к чему такие предосторожности, если среди Призывающих не бывает магов.

Охра. Надо как угодно добыть охру. И найти Ориса — он сам может не распознать ловушки. До рассвета всего пара часов, как раз чтобы найти и расспросить гадалку: то, чего Шельма не сказала страже, Призывающему выложит на блюдечке.

Стриж кинул прощальный взгляд на призрачную громаду Алью Райны, словно взлетающую к ярким южным звездам, на темную глыбу Алью Хисс… и замер. Дверь храма Темного открылась, на пороге показался настоятель. Длинные седые волосы, просвеченные багровым огнем светильников, окружили его кровавым нимбом. Голова настоятеля качнулась, отрицая или запрещая — Стриж совершенно точно знал, что си-алью видит его и обращается к нему. Но что старик хотел сказать? Спустя миг настоятель сердито махнул рукой, и порыв ветра толкнул Хилла прочь.

* * *

Эта ночь для Сибу шель Такаими, прозванной Шельмой, выдалась на редкость беспокойной. Букай с четверкой помощников, злые и трезвые, не спали сами и не давали спать ей — даже не отпустили в заднюю комнату, заставили сидеть посередине гостиной, на виду. Всех клиентов доблестные стражи порядка, разумеется, распугали, но об этот Шельма не жалела. Гадать на торговые прибыли или верность будущей невестки, когда с каждого блестящего бока кастрюли, из каждой чашки чая, из каждой шлифованной бусины смотрит Бездна? Спрятаться бы… Только от судьбы не уйдешь, как не завешивай окна.

— …а он и говорит, скотина: ставлю империал, что не пройдешь! Так что ты думаешь? Дурачок-то на империал и не глянул, а взял Рябого Кса за руку, да спросил: а ты-то сам как войдешь, вернешься? И повел к храму. — От переживаний в горле Букая пересохло, и он привычно приник к кружке. Но тут же скривил продубленную морским ветром физиономию, глотнув вместо пива воду. — Тьфу, сишах…

Из-под бахромы цветной шали, прикрывающей лицо, Сибу были отлично видны испуганные и полные любопытства лица солдат. Ее и саму пробирала дрожь, стоило подумать о Кса. В отличие от солдат, она-то видела и знала, что произошло с пьяным плутом, хоть и не была на площади Близнецов. Она нигде не бывала, да и зачем? Даже в собственном доме, надежно, казалось бы, огражденном от вторжения опасных случайностей, пряжа судеб переплелась так густо, что от духов прошлого и будущего не протолкнуться. А если выйти наружу…

— …прямо в Ургаш, говорю вам! Во, глянь! — Букай дернул себя за куцую косицу. — Седой, как есть седой! Никогда не боялся. Шис! Да что там… Плотник, скажи!

— Угу. Верно, — просипел низкорослый стражник с длинным серым рубцом на горле, поглаживая неизменный топорик. — Против Трехрукого вышел. Один.

Остальные трое стражников, не такие закаленные ветераны, уважительно закивали, хоть и слышали историю о том, как Букай завалил на арене Трехрукого, не меньше дюжины раз.

— А что видел-то? — не выдержал длинноусый, с парами тонких косиц на висках.

Букай глянул на него исподлобья, хмыкнул.

— А ничего. Исчез Кса. Шагнул за черту, и все, нет его. — Букай опустил взгляд, поковырял каблуком вязаный из лоскутов коврик, и продолжил: — Страшно, когда не знаешь, откуда удар. С Трехруким-то оно просто было. Быстрый, сильный, орочий сын, но все равно человек же, хоть и краснорожая тварь. А если против тебя незнамо что? Вот что ни говорите, а магия эта вся не для простого человека. Шеры вон жалуются, что Райна их благословения лишила, а может, оно все не так? Может, наоборот, без магии-то оно лучше будет? Просто и понятно. Честная сталь против честной стали, а не эти их закорючки, сишах…

Шельма под своей шалью вздохнула. Просто и понятно… когда-то она тоже думала, что без Дара все стало бы просто и понятно. Пока Учитель не показал, что это — жизнь без Дара. Не слепота, не глухота. Хуже. Ровно как бродить среди бесплотных призраков: людей, вещей, солнца и неба.

— Эй, Шельма, чего не спишь? Припомнила чего? — Обернулся к ней Плотник.

Сибу не ответила, только закряхтела и свистнула носом, словно во сне.

— Оставь в покое старуху, — проворчал Букай. — Пусть хоть она поспит.

— Чего за Шельму заступаешься? Или мешок золота тебе нагадала? — беззлобно просипел Плотник.

Бездумная подначка неожиданно сильно задела нити вероятности, смутные тени затрепетали, заплакали, Ургаш дохнул стылым отчаянием. Тонкая, как отравленная шпилька, мальчишеская фигура двигалась пятном тьмы в золотом ореоле — Сибу видела отмеченного Хиссом лучше, чем наяву. Вот он выспрашивает уснувшего под гибискусами нищего, вот скользит вдоль стен, невидимый бдительному патрулю, вот просачивается в заднюю дверь. А вслед за ним, сквозь прожженную тьмой дыру, вливаются в некогда защищенный дом тени, тени… прошлое и будущее танцуют свадебную микё, обмениваясь масками…

Сибу трясло. Холод и страх сковали её, не позволяя ни бежать, ни кричать. Только видеть и думать, перебирать паутинки в извечных поисках той, что выведет пусть не к свету, хоть к жизни. Но нити рвались и таяли, стоило темной фигуре коснуться их.

— Эй, Шельма! Да Шельма же! Что с тобой? — издалека звали незнакомые голоса. — Проснись, Шельма! Букай, что делать?

Беспокойные руки тормошили ее, обжигали, клочки чужих судеб вплетались в раздерганную ость предопределенности. Она не хотела видеть и слышать смерть, загораживалась обрывками паутины, но нити расползались в ее руках, слишком тонкие, чтобы выдержать взгляд сразу обоих богов.

Словно ниоткуда раздалось хриплое карканье:

— Не смотри, эй! Ни север, ни запад. Не желай ни звезды, ни окружья, ни злата, ни меди. В алом терне упавшая цепь королевы, не играй с ней, забудь льда и пламени песни… сгинь! Исчезни! Погасни! Фонарь и веревка, чешуя, черепок, ость и узел…

Карканье перешло в хриплый шепот, и только когда последние слова упали в перепутанную пряжу, свивая ее в новый узор, Сибу поняла, почему молчат и не шевелятся стражники. Снова дух Карум говорил её голосом. Говорил с тем юношей, что сейчас, скрытый Тенью, доставал из основания деревянной статуэтки в спальне гадалки фиал с пыльцой циль, завязывал в узелок коробочки и баночки с травами и настойками…

Темнота отступила. Вновь отступила, как первый раз, шестьдесят лет назад, когда восьмилетняя дочь богатого купца с острова Умо забралась на мачту готового к отплытию отцовского корабля и кричала на всю пристань — сама не понимая, что и зачем кричит. Но отец ее не поплыл на том корабле и не попал в шторм. Зато на следующий день после того, как обломки корабля принес прилив, пришел Старейшина и велел шеену Такаими отдать дочь в общину Серых Дев. И маленькая Сибу сбежала. Она всего раз видела одну из Угодных Слуг рядом со Старейшиной, и потом месяц не могла спать спокойно, все ей виделись пепельные, выжженные глаза на бесцветном лице Серой — на её лице.

Сибу не стала просить родителей, чтобы её оставили дома, потому что точно знала: бесполезно. Никто в Полуденной Марке не посмеет ослушаться приказа шеен-хо, даже если он потребует голову наследника рода. Если же речь идет о девочке, годной лишь продать замуж за будущего торгового компаньона, отец и думать не станет о ее просьбах. А мать… её дело кланяться и исполнять повеления супруга.

Тогда впервые Сибу пошла за самой красивой и яркой ниточкой, что потянулась от ее порога к галеону чужестранцев. За ниточкой, обещающей жизнь, а не служение Старейшинам Карум. Теперь же она сама спряла из паутинок нить, способную выдержать еще год или два — дальше Сибу не заглядывала, опасаясь повредить только зародившиеся паутинки.

За те пять ударов сердца, что она глядела на растерянных стражников и тень имперского галеона, убийца забрал все необходимое и собрался покуситься на лишнее.

— Здесь! Он здесь! — заорала Шельма.

Стражники подскочили от неожиданности. Молодые потянулись к амулетам, двое ветеранов выхватили оружие и встали по обе стороны от Сибу.

— Где? Где, Шельма? Ну? — хрипнул Плотник.

— Северный ветер ответит страннику, восточный принесет покой! — закричала Сибу звонким молодым голосом. — Высокий форт падет, шесть глаз паука ослепнут, глядя на закат! Лети, не приземляйся, ласточка! Полдень! Скоро полдень!

Давно забытое веселье охватило шель Такаими. Сбросив пестрые покрывала, старуха с глазами девочки закружилась веретеном, наматывая пряжу, тонкую пряжу судеб, сплетая оборванные нити в новые узоры…

— Шис! Она сошла с ума! Букай, да держи же!

— Оставь ее, Плотник. Пусть капитан Клийон сам разбирается, не наше это дело.

— Она спугнула убийцу!

— И слава Светлой! Ты жив, чего тебе еще?

— Приказ!..

— …удача!..

— …снимите с меня эти тряпки…

— Срочно выпить…

Пять голосов слились в невнятный гул, зашумели прибоем — как когда-то давно, волны лизали сваи дома, пели колыбельную, рассказывали ведомые только им истории… Прошлое казалось будущим, а веретено пело в руках древней старухи Карум, вторя сказке о золотом драконе и злой колдунье…

Тьма отступила от дома гадалки, чтобы когда-нибудь вернуться. Но не сегодня.

Оглавление

Пролог

Глава 1. Недетские игры

Глава 2. Маркиз Длинные Уши

Глава 3. Алью Райна, Алью Хисс

Глава 4. О пользе гостеприимства

Глава 5. Око Урагана

Глава 6. Та сторона

Глава 7. Да здравствует наследник!

Глава 8. Дом, милый дом

Глава 9. Закатная Башня

Глава 10. Весенний бал

Глава 11. К вопросу о добре и кулаках

Глава 12. Рыбак рыбака…

Глава 13. Цирк приехал

Глава 14. Мислет-Ире

Глава 15. Маги и… маги

Глава 16. Бега

Глава 17. Волшебные штучки

Глава 18. Шкатулка с секретом

Глава 19. Исмарский Нырок

Глава 20. Источник

Глава 21. Испытание

Глава 22. Взгляд бога

Реклама на сайте