«Воин Заката»

Эрик ван Ластбадер Воин Заката

Р.А.Л. и М.Х.Л., которые были со мной и в дни радостей, и — что гораздо ценнее — в дни горестей. И Генри Стейгу, просто классному специалисту.

Уцелеть — это еще не все.

Баджан

Ронин умирал, но сам он об этом не знал. Он лежал, неподвижный и полностью обнаженный, на какой-то овальной каменной плите, расположенной посередине холодной квадратной больничной палаты. На черных, коротко стриженных волосах блестели капельки пота. Лицо его с тонкими, правильными чертами не выражало вообще ничего.

Сталиг, целитель, мял ему пальцами грудь. Взгляд врачевателя выдавал напряжение. Ронин попытался расслабиться, думая про себя: все это — напрасная трата времени. Пальцы целителя медленно продвигались вдоль ребер по левому боку. Ронин старался не думать о боли, но тело больше не подчинялось ему. Мышцы предательски дергались под давлением толстых пальцев.

— М-да, — хмыкнул Сталиг. — Рана-то свеженькая.

Ронин уставился в потолок — в никуда. Что его так беспокоит? Ведь это была только драка. Обычная драка. Обычная? Он скривил губы в усмешке. Банальная потасовка, завязавшаяся в коридоре, как какая-нибудь уличная заваруш... и тут внезапно он вспомнил все...

Его голые руки блестят от пота. Меч, только что вложенный в ножны, ощущается тяжестью на боку. Руки почти невесомые после целой смены непрерывных тренировок. Из зала боевой подготовки он вышел один. Один и в расстроенных чувствах. И вышел он в самую гущу людей, что-то тупо и злобно орущих. Он идет — ему нет до этого дела. А потом что-то как будто ударило ему в грудь, и из общего гула прорезался голос:

— И куда это мы направляемся?

Холодный и неестественный голос. Его обладателем оказался высокий худющий блондин с косыми нашивками чондрина на груди. Черное с золотом. Ронин не узнал эти цвета. Чуть позади блондина стояло еще человек пять-шесть. Меченосцы с нашивками тех же цветов. Очевидно, они только что задержали группу учеников, возвращавшихся с тренировки. Одно непонятно — за что.

— Отвечай, ученик! — велел чондрин. Лицо его было каким-то уж очень бледным и состояло, казалось, из одного здоровенного носа, как будто вылепленного из воска. На высоких скулах — следы от оспы. Длинный шрам, протянувшийся, как слеза, от уголка глаза по всей щеке. Из-за этого шрама один глаз чондрина смотрелся ниже другого.

Ситуация показалась Ронину даже забавной. Он сам был меченосцем и практиковался, естественно, с меченосцами. Но в последние дни ему нечем было заняться, и от скуки он начал ходить на занятия и с учениками тоже. На такие «ученические» тренировки он одевался попроще, и те, кто не знал его лично, частенько принимали Ронина за студента. Как это случилось сейчас.

— Это, наверное, мое дело, куда я иду и что делаю, — достаточно вежливо отозвался Ронин. — А вы с чего это вдруг привязались к ученикам?

Чондрин вытаращился на него, вытянув шею, — ну прямо змея перед тем, как наброситься на добычу. На щеках его вспыхнул румянец. Оспины обозначились еще резче.

— Ты что себе позволяешь, студент? — угрожающе выдавил он. — Где уважение к старшим по званию? А теперь отвечай на вопрос.

Ронин промолчал, только взялся за рукоять меча.

— Так, — расплылся в ухмылке чондрин, — похоже, этот ученик очень нуждается в том, чтобы ему преподали хороший урок.

Как по сигналу, меченосцы набросились на Ронина. Все это случилось так быстро, что он не успел даже сообразить, что в такой давке ему не удастся вовремя вытащить меч. Уже через пару секунд его повалили на землю и он подумал еще: нет, такого не может быть — это все не со мной происходит. Он машинально ударил, больше — наугад, и не без удовольствия ощутил, как сапог его врезался в чью-то плоть. Но тут кто-то вмазал ему кулаком в висок, что несколько поубавило Ронину боевого энтузиазма. Впрочем, он тут же пришел в себя. Кровь ударила в голову. Он принялся молотить руками налево и направо, нанося яростные удары. И хотя Ронин лежал на спине, то есть явное преимущество в диспозиции было отнюдь не за ним, его кулак все же попал куда надо. Хрустнула кость. Раздался истошный вопль.

А потом кто-то заехал ему сапогом по ребрам, и в голове у него помутилось. Он попытался ударить еще раз. Не смог. Грудь как будто налилась свинцом. Легкие полыхали огнем. Он вдруг почувствовал жгучий стыд. Его опять пнули по ребрам, и Ронин отключился...

Боль снова накрыла его, как волна, но на этот раз он сумел справиться с ней. Он даже не дернулся, только легонечко вздрогнул. Он сфокусировал взгляд на склоненной над ним голове — непропорционально большой голове с косматыми бровями, слезящимися глазами и морщинистым лбом.

— Ага! — воскликнул целитель, обращаясь скорее к себе, чем к Ронину. — И во что это ты, интересно, вляпался, а?

Он покачал головой, взял какую-то темную и ворсистую тряпку, смочил ее жидкостью из бутылки матового стекла, после чего приложил все это хозяйство к боку Ронина. Ронин ощутил приятный холодок, и боль поутихла.

— Ну вот. Давай одевайся и заходи. — Сталиг швырнул тряпицу на спинку стула и скрылся за дверью. Ронин сел. Бок онемел, но боли больше не было. Он натянул на себя рубашку, леггинсы, короткие кожаные сапоги. Встал с овального ложа, пристегнул к поясу меч и прошел следом за Сталигом в соседнюю комнату, залитую мягким светом, маленькую и уютную, особенно по контрасту с геометрически правильными очертаниями операционной.

В комнатушке царил беспорядок. Три стены — сплошные полки, заставленные переплетенными папками с табличками-разделителями. Они поднимались, подобно дикому плющу, от пола до потолка. Кое-где — в самых странных местах — между полками попадались пустоты. Разделительные таблички торчали под самыми невообразимыми углами. Рабочий стол Сталига, притулившийся у дальней стены, равно как и два табурета при нем, тоже был завален папками и бумагами. Имелся также стеклянный стеллаж, забитый скляночками и коробочками.

Сталиг сидел за столом. Когда Ронин вошел, целитель, даже не соизволив оторваться от своих бумаг, извлек откуда-то из-за спины бутылку с янтарным вином и две жестяные кружки. Правда, прежде чем разливать вино, Сталиг все же сподобился выдуть из кружек пыль. И лишь после этого он поднял глаза на Ронина, протянув ему выпивку и пригласив его сесть широким радушным жестом.

Ронину сначала пришлось убрать с табурета бумаги и папки. Он поставил кружку с вином на стол, сгреб бумаги в охапку и так и застыл, держа их в руках и решая, куда бы их лучше пристроить.

— А, брось их куда-нибудь, — небрежно махнул пухлой лапой целитель.

Ронин сел, отхлебнул вина. Приятная теплота разлилась по телу, как будто внутри развернулся пушистый и мягкий ковер. Он сделал еще один большой глоток.

Сталиг наклонился вперед, уперевшись локтями в разбросанные на столе бумаги, сцепив пальцы в замок и рассеянно теребя верхнюю губу:

— А теперь расскажи: что с тобой приключилось?

Ронин молчал, побалтывая в кружке вино. Из-за разбитого бока ему приходилось сидеть очень прямо. Целитель опустил глаза, не без раздражения скомкал первый попавшийся лист бумаги и зашвырнул его в угол.

— Так-так, — он нарочито громко вздохнул, но потом его голос заметно смягчился: — Ты не хочешь об этом рассказывать, но я же вижу, что что-то тебя беспокоит.

Ронин лишь молча взглянул на него. Целитель подался к нему через стол.

— Да, да, этот дряхлый старик еще кое-что видит и кое-что смыслит в жизни. — Он внимательно поглядел на Ронина. — Скажи, как давно мы с тобой знакомы? — продолжал Сталиг, водя пальцами по столу. — Ты был совсем еще мальчик. Еще до того, как твоя сестра ис...

Целитель прикусил язык, и легкий румянец окрасил его дряблые щеки.

— Я...

Ронин тряхнул головой.

— Продолжай, это меня не заденет, — проговорил он как можно мягче. — Я уже это пережил.

— Еще до того, как твоя сестра исчезла, — выпалил Сталиг, причем так поспешно, как будто его приводила в ужас сама мысль о том, что эти слова могут повиснуть в воздухе на пару лишних секунд. — Мы уже так давно знаем друг друга. А ты не хочешь со мной поделиться своими тревогами. — Целитель опять сцепил пальцы в замок. — Ты выйдешь отсюда, пойдешь к Ниррену, все ему выложишь... — теперь голос Сталига стал резким, — своему лучшему другу. Ха! Но он же чондрин, чондрин на службе у Эстрилла. И прежде всего он подумает не о тебе, будь уверен. Ведь ты у нас вольная птица. У тебя нет саардина. Тебе никто не указ. Но и никто тебя не защитит, если что. А этот твой Ниррен... у него нет сердца. Он лишь притворяется твоим другом, чтобы выуживать у тебя информацию. В конце концов, это его работа.

Ронин поставил кружку на стол. В другой ситуации он, может быть, и разозлился бы на Сталига. Но теперь он сказал себе: этот старик действительно любит меня, желает мне только добра и хочет меня предостеречь, для моего же блага... он просто не все до конца понимает. К тому же мне надо принять во внимание и то, что он вечно всего боится. Иной раз — не без оснований. Но иногда его страхи необоснованны совершенно. И насчет Ниррена он не прав.

— Я знаю, что это такое — коварство чондринов, — сказал Ронин. — И для тебя это не секрет. Если Ниррену нужна от меня информация — мне не жалко, пожалуйста.

— Да, — махнул рукой Сталиг. — Политик из тебя никудышный.

Ронин хохотнул:

— Это точно. Вернее не скажешь.

Целитель нахмурился.

— Мне кажется, ты еще не осознал до конца, насколько опасна сложившаяся ситуация. Фригольдом правит политика. В последнее время среди саардинов возникли серьезные разногласия, и с каждым днем положение становится все неустойчивей. Кое-кто во Фригольде — причем это люди влиятельные, заметь, — готов хоть сейчас начинать войну.

Ронин пожал плечами, отхлебывая вино.

— Бывает и хуже, — заметил он. — По крайней мере, скучать не придется.

Сталиг уставился на него, пораженный.

— Это ты так говоришь несерьезно. На самом деле ты так не думаешь. Я тебя знаю. Ты, наверное, думаешь, что лично тебя это не коснется.

— Скорее всего.

Сталиг медленно и печально покачал головой.

— Это все у тебя от безделья — ты сам не знаешь, о чем говоришь. Ты понимаешь прекрасно, не хуже меня, что в междоусобной войне никто не останется в стороне. Это коснется всех нас. В нашем замкнутом мирке подобная глупость может иметь самые чудовищные последствия.

— Но я к этому отношения не имею.

— У тебя нет саардина, да. Однако же ты — меченосец и, когда придет время, ты не сможешь остаться в стороне.

Они замолчали.

Ронин отпил еще вина.

— Хорошо, я тебе расскажу о том, что случилось сегодня, — произнес он наконец.

Сталиг слушал Ронина, прикрыв глаза и рассеянно теребя верхнюю губу. Впечатление было такое, что он вот-вот заснет.

— Я до сих пор не могу поверить, что на меня напали. Да еще подобным образом. Да еще меченосцы. Если б я был низшим чином со Среднего Уровня... в общем, ты знаешь Устав. Рукопашные драки — не для меченосцев. Если надо уладить какое-то недоразумение, для этого есть поединок. Иначе и быть не должно. Так было на протяжении веков. А сегодня меня отделывают меченосцы во главе с чондрином... как будто они не солдаты, а уличные мальчишки, не имеющие и понятия об Уставе.

Сталиг откинулся назад.

— А я о чем говорю? Повсюду чувствуется напряжение. Будет война. И она уничтожит традиции, на которых еще худо-бедно, но держится этот Фригольд, в то время как все остальные давно уже развалились. — Он содрогнулся. Ронину показалось, что было в жесте целителя что-то патетическое. — И кто бы ни победил в этой войне, победители изменят Фригольд. Все будет другим. Совершенно другим. — Целитель осушил свою кружку одним глотком и налил себе еще. — Черное с золотом, ты говоришь? Это, наверное, люди, Дхарсита. Он — из этих новых саардинов. Они хотят установить новый порядок. Новые идеи, новые традиции, так они сами говорят. А идеи у них, я тебе скажу...

Сталиг распалился не на шутку. Он с такой силой грохнул кружкой о стол, что ее содержимое выплеснулось, заливая бумаги.

— Власть! Вот чего они хотят. Власти.

Он неожиданно вскочил на ноги, сбросив со стола мокрые папки. Они шлепнулись на пол, но целитель, казалось, этого и не заметил.

— Черт бы их всех побрал! Спроси у дружка своего, Ниррена. Уж он-то знает, — мрачно закончил Сталиг.

— Мы обычно не говорим о политике.

— Ну конечно, — презрительно выдавил Сталиг. — Не станет же он разглашать планы Эстрилла. Но из тебя, я готов поклясться, он выуживает все коридорные сплетни.

— Возможно.

— Ну вот. — Сталиг помедлил, снова уселся за стол, вроде бы успокоившись, но потом опять взъярился, как будто совсем не ожидал услышать такое от Ронина. — А что касается сегодняшнего инцидента, ты, я надеюсь, не думаешь о возмездии.

— Если тебя беспокоит, что я могу пустить в ход вот это... — Ронин наполовину вытащил свой меч из ножен и с нажимом вернул его обратно, — можешь не волноваться. Я вовсе не собираюсь участвовать в интригах саардинов.

— Хорошо, — целитель вздохнул. — Правда, я сомневаюсь, что наши доблестные ребята из органов безопасности тебе поверят.

— А как насчет тех учеников, которые были свидетелями нашей драки? Они дадут показания...

— Рискуя тем самым закрыть себе доступ к карьере меченосца?

Ронин кивнул.

— Да, об этом я как-то и не подумал. Впрочем, мне наплевать. И кто знает, быть может, когда-нибудь на тренировке мне придется столкнуться с чондрином Дхарсита. — Тут он ухмыльнулся. — И тогда этот малый меня запомнит.

— Держу пари, что запомнит, — рассмеялся Сталиг.

Из операционной донесся топот сапог. Ронин и Сталиг обернулись к двери. На пороге застыли две мрачные личности в одинаковой серой форме, с тремя кинжалами на черных кожаных портупеях, пересекавших крест-накрест грудь. Даггамы — доблестные ребята из органов безопасности. Они загородили собою дверной проем, но в комнату не прошли. У обоих — короткие черные волосы, невыразительные черты. На такие лица не взглянешь дважды. А для того, чтобы их запомнить, их надо очень внимательно изучить.

— Сталиг? — изрек один из них голосом четким и резким.

— Да?

— Срочно нужна ваша помощь. Соберите, пожалуйста, вашу аптечку и следуйте за нами.

Он протянул целителю сложенный пополам лист бумаги. Второй «безопасный» даже не шелохнулся. Он только внимательно наблюдал. В руках у него не было ничего.

— Сам Фрейдал, — выдохнул Сталиг, прочитав записку. — Весьма впечатляюще. Естественно, я иду. Но мне нужны хотя бы какие-то объяснения. Я должен знать, что мне взять с собой.

— Берите все.

Даггам с подозрением покосился на Ронина.

— Но это физически невозможно, — запротестовал Сталиг.

— Я его помощник, — сказал Ронин, кивнув на целителя. — При мне вы можете разговаривать свободно.

«Безопасный» обвел его мрачным взглядом, потом вопрошающе уставился на Сталига.

Целитель кивнул:

— Да, он мне тут помогает.

— Колдун сошел с ума, — начал даггам с явной неохотой. — Нам пришлось его изолировать — ради его же собственной безопасности и безопасности окружающих. Он уже набросился на своего техника. Ни с того ни с сего. И его состояние ухудшается...

Сталиг уже собирал пузырьки и склянки в потертую кожаную сумку. Узрев такое, даггам замолчал, не закончив фразы, и угрожающе уставился на Ронина.

— Ты не помощник, — тон «безопасного» стал ледяным. — У тебя меч. Ты — меченосец. Я жду объяснений.

Сталиг замер, приостановив свои сборы, но не спешил повернуться к ним лицом. Номер не прошел, констатировал про себя Ронин. Ладно, попробуем выкрутиться.

— Конечно, я меченосец, — сказал он как можно спокойнее. — Но я, как вы видите, не состою при саардине. Так что у меня много свободного времени, и я иногда помогаю целителю.

Сталиг закрыл свою сумку и повернулся к ним.

— Я готов. Пойдемте. — Он покосился на Ронина. — Тебе лучше пойти со мной.

— Это, несомненно, развеет скуку, — отозвался тот, не спуская глаз с даггама.

Они прошли по коридору и вступили под закругленный каменный свод. Стены здесь были покрашены в серый цвет. Когда-то ровный и однородный слой краски теперь был покрыт темными пятнами глубоко въевшейся грязи. За долгие годы пренебрежения и упадка краска на стенах кое-где пооблупилась, а кое-где выцвела до белизны. Во многих местах были заметны разбегавшиеся паутиной трещины, напоминавшие цепкие и живучие растения, тянущиеся к свету.

По обеим сторонам коридора тянулись в ряд дверные проемы, расположенные через равные интервалы. Там, где еще оставались двери, они были закрыты наглухо. Пустые проемы зияли затхлой темнотой, в которой смутно угадывались очертания комнат, заваленных по углам бумагами и каким-то мусором. За исключением этих жалких продуктов человеческой деятельности, помещения были пусты — лишь иногда кое-где раздавалось шуршание: то скрежет когтя, то промельк хвоста.

Постепенно серый цвет стен сменился поблекшим синим. Даггамы повернули налево в темный проход во внутренней стене коридора. Сталиг и Ронин последовали за ними. Никто из них даже и не взглянул на неисправный лифт.

Они вышли на площадку огромной лестницы, которая огибала центральную шахту Фригольда. Один из даггамов — тот, который был поразговорчивее, — протянул руку к нише в стене и извлек факел из связанных проволокой просмоленных тростников. Второй «безопасный» достал огниво, высек искру и поднес пламя к факелу. Факел вспыхнул, искры с треском полетели в воздух, оседая на пол черной сажей.

Даггамы, не глядя на Сталига и Ронина, направились вниз по ступенькам. Ронин удивился. Он думал, что их поведут наверх. Он мало знал о загадочных колдунах, но даже из тех скудных сведений можно было с уверенностью заключить, что они занимают самые высшие чины в иерархии Фригольда. Саардины постоянно превозносили их таланты и мудрость, хотя в такой откровенной лести не было необходимости: каждый колдун при вступлении «в должность» и так давал клятву трудиться на благо всего Фригольда. Хотя, наверное, ничто человеческое им не чуждо... Во всяком случае, Ронин всегда думал, что обиталище колдуна должно находиться на каком-то из верхних этажей. И тем не менее сейчас они спускались. Ронин недоумевал. Конечно, никто ничего не знает о колдунах. Говорят только, что все они — не без странностей. И если кто-то из них решил поселиться с нирами на границе Среднего Уровня, то не его это, Ронина, ума дело.

На площадках между этажами лестница расширялась. Они прошли уже несколько этажей. Их тени плясали в мерцающих отсветах факела, метались по каменным стенам и низкому потолку, точно причудливые пародии на человеческие фигуры, — безликие и пустые, не знающие ни желании, ни мыслей, они то бросались прочь, то подступали почти вплотную к своим двойникам-людям.

Наконец они добрались до нужного этажа и вошли в коридор — точно такой же, как тот, с серыми стенами, наверху. С той только разницей, что здесь стены были покрашены в зеленовато-коричневый цвет. Даггам затушил факел и убрал его в нишу в стене.

Здесь жизнь была уже более оживленной. Люди — мужчины и женщины — ходили туда-сюда. Негромкий гул отдаленных голосов наполнял воздух шумом, похожим на шорох прибоя. Они прошли метров двести, не больше, и оказались перед темно-зеленой дверью, которая выделялась среди других. Все остальные двери на этом этаже были тусклого зеленовато-коричневого, под цвет стен. Перед дверью стояли на страже два даггама.

Даггамы — те, что стояли на страже, и те, что пришли со Сталигом и Ронином, — тихонько обменялись несколькими фразами. Потом один из стоявших у двери — тот, который пониже, — кивнул, повернулся и постучал в дверь каким-то условным стуком. Второй стражник открыл ее, и все шагнули внутрь... все, кроме Ронина. Он тоже хотел войти, но один из стражников преградил ему путь.

— А ты куда? — Он умудрился задать свой вопрос тоном одновременно скучающим и презрительным.

— Я с целителем.

Ронин встретился взглядом со стражем и не отвел глаз. Круглое, с двойным подбородком лицо даггама казалось несоразмерно большим для маленького носа картошкой и близко посаженных глаз неопределенного грязного цвета. Вот он — прекрасно отлаженный механизм, подумал Ронин про себя. Машина мгновенного реагирования, неукоснительно исполняющая любой приказ. Я таких повидал немало.

Даггам распахнул квадратную пасть. Его мясистые красные губы двигались с явной неохотой, как дверцы проржавелой калитки.

— Ничего не знаю. Давай-ка вали отсюда, пока не нарвался на неприятности.

Охранник толкнул Ронина в грудь, но тот не сдвинулся с места. В глазах даггама промелькнуло удивление — он привык, что ему подчиняются беспрекословно. Ему нравилось, что другие боятся его. Нравилось вызывать этот страх и любоваться им, как палачу нравится любоваться ужасом своих жертв. Но в глазах незнакомца не было страха, и даггама это, видимо, обеспокоило. В нем закипела глухая злоба. Он принялся яростно теребить кинжал, висевший у него на груди.

Рука Ронина легла на рукоять меча. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в этот момент в дверях не возник целитель.

— Сталиг, ах ты старый, рассеянный...

Целитель широко распахнул глаза:

— Ронин. А я тебя потерял. Пойдем.

Ронин шагнул вперед, но даггам опять преградил ему дорогу. Охранник, похоже, разъярился не на шутку. Он свирепо замотал головой. Угрожающе блеснул клинок.

Но тут за спиной у Сталига появился еще один человек. Худое длинное лицо. Раздвоенный подбородок, упрямо выдающийся вперед. Высокий лоб. Черные как смоль волосы, такие гладкие и блестящие, что они отдавали синевой. Большие, широко расставленные глаза пронзительно-голубого цвета. Их пристальный взгляд, казалось, впитывал в себя все, ничего не упуская, и при этом он не выдавал ничего.

— Тихо, Марш. Пропусти этого парня, — прозвучал повелительный голос. Человек этот явно привык, что его приказания исполняются беспрекословно.

Марш среагировал мгновенно, освободив Ронину дорогу. Но он лишь исполнил приказ. Когда Ронин прошел, даггам проводил его взглядом, исполненным тихой ярости, стараясь, однако, не выдавать своих чувств, чтобы не навлечь на себя гнева саардина.

Ронин очутился в вестибюле, откуда можно было пройти в две комнаты. Та, что слева, была обставлена опрятно и по-деловому: большой рабочий стол, несколько столиков в ряд у стены, походная узкая койка. Обшарпанные шкафчики, развешанные по стенам. В центре комнаты — одинокий стул. Там было темно, но Ронин все же сумел разглядеть распростертую на кровати фигуру.

Другая комната, справа, была не настолько «функциональной». Вдоль стен стояли низенькие кушетки и мягкие кресла. На самой дальней кушетке за накрытым к трапезе столом с удобством расположились даггамы — среди них Ронин заметил и тех двоих, что приходили за Сталигом. Сам Сталиг стоял в вестибюле в компании двух «безопасных» и черноволосого командира. Ронин подумал, что для того, чтобы соорудить подобное помещение, пришлось, наверное, выломать часть стены. Двухкомнатные апартаменты были редкостью даже на Высшем Уровне, а уж здесь, внизу...

— Эй, Ронин, — окликнул его целитель. — Это — Фрейдал, саардин службы безопасности Фригольда.

Фрейдал отвесил Ронину легкий поклон — при этом длинное его туловище как бы переломилось в поясе. Жест показался Ронину несколько театральным. Саардин не улыбнулся. Взгляд его пристальных глаз, в которых нельзя было прочитать ничего, лишь на мгновение задержался на Ронине, а потом саардин опять повернулся к Сталигу, чтобы продолжить прерванный разговор.

Фрейдал был одет во все серое, за исключением высоких серебристых сапог и такого же цвета косых нашивок. Интересно, отметил про себя Ронин. Ботфорты длиной по колено служили отличительным знаком саардинов, а косые нашивки — чондринов. Выходит, Фрейдал — и верховный лорд-главнокомандующий, и одновременно тактик. Глаза и уши в одном лице.

— Вы можете за него поручиться? — как раз спрашивал Фрейдал у Сталига.

— Еще бы! — отозвался целитель, потирая лоб. — Или вы думаете, он сбежит отсюда вместе с Борросом? Чепуха.

Фрейдал смерил целителя ледяным взглядом.

— Это дело особой важности. — Медные рукоятки кинжалов у него на груди поблескивали при каждом его движении. — Речь идет о безопасности всего Фригольда. Я не могу позволить себе рисковать.

Его манера говорить была какой-то уж очень официальной и даже несколько старомодной. Он стоял очень прямо, отчего казался еще выше.

— Я уверяю вас, Ронин — человек надежный, — заверил саардина Сталиг. — Он просто наблюдает, как я работаю, и он здесь лишь потому, что я сам его пригласил.

— Я полагаю, что вы не настолько глупы, чтобы мне лгать. Иначе последствия были бы самыми неприятными. Как для вас, так и для вашего друга.

Фрейдал мельком взглянул на Ронина, и его левый глаз сверкнул серебром в свете электрической лампы. Ронин невольно вздрогнул. Саардин опять повернулся к Сталигу. Наверное, почудилось, сказал себе Ронин. Обычное отражение. Хотя нет. Уж слишком оно было ярким, как вспышка. Потом он сообразил: левый глаз у Фрейдала был неподвижен, — причем он заметил это с самого начала, но как-то не придал значения.

Сталиг поднял руки.

— Я вас прошу, саардин. Вы неправильно меня поняли. Я только хотел вас заверить...

— Доктор, позвольте мне еще раз прояснить ситуацию. Я вызвал вас не потому, что мне очень этого хотелось. Ваше присутствие здесь внушает мне опасение. Так же, как и присутствие вашего друга. Я занимаюсь вопросами безопасности и всем, что с этим так или иначе связано. Как вы понимаете, мне приходится заниматься делами чрезвычайной важности. Была бы на то моя воля, никто, кроме специально отобранного персонала, не посмел бы явиться сюда ко мне. Впрочем, теперь мне приходится мириться с тем, что подобное положение вещей больше уже невозможно. Колдун Боррос серьезно болен. Мои собственные советники по медицине не в состоянии ему помочь. Они говорят, это выше их сил. Следовательно, если нам нужно, чтобы Боррос остался жив, нам необходима помощь высококлассного специалиста. А мне нужно, чтобы он остался жив. Но вы, однако, испытываете мое терпение. Пожалуйста, осмотрите его, попробуйте что-нибудь сделать и уходите отсюда. Чем быстрее, тем лучше.

Сталиг легонько склонил пред Фрейдалом голову, подчиняясь его приказанию:

— Как вам будет угодно. Однако могу ли я вас попросить сообщить мне о тех событиях, которые непосредственно предшествовали заболеванию Борроса?

Подобострастный тон доктора возмутил Ронина до глубины души.

— Могу я поинтересоваться — зачем?

Сталиг вздохнул, и лицо его сделалось вдруг каким-то усталым. Ронину показалось даже, что на нем стало больше морщин.

— Саардин, разве я стал бы расспрашивать вас только из праздного любопытства? Вы защищаете Фригольд, и руки у вас не должны быть связаны. Я лишь прошу вас об одолжении. Я тоже не могу действовать вслепую.

— Стало быть, это так важно?

— Чем больше я буду знать, тем больше шансов помочь пациенту.

— Ну хорошо.

Саардин сделал знак рукой, и на пороге комнаты возник еще один даггам, которого они не заметили раньше. На сгибе левого локтя он держал табличку, в правой руке — перо.

— Мой писарь всегда при мне, — сказал Фрейдал. — Он записывает все, что говорю я, и все, что говорят мне. Чтобы потом не возникло каких-то... недопониманий. — Саардин скользнул равнодушным взглядом по Ронину и опять обратился к целителю. Невозможно было угадать, что у него на уме. — Он зачитает отчет, который он мне приготовил сегодня утром.

— Отлично, — ответил на это Сталиг. — Но сначала я должен осмотреть Борроса.

Фрейдал натянуто поклонился. Они молча прошли в темную комнату, где на кровати лежал человек.

— Извините, что здесь недостаточно света, — проговорил Фрейдал без тени, впрочем, сожаления. — У нас сломалась осветительная система.

Комната освещалась лишь тусклым неверным пламенем двух масляных ламп.

На кровати — самой что ни на есть обычной деревянной раме с грудой мягких подушек — лежал человек. Он был привязан к ложу кожаными ремнями. Один ремень проходил поперек груди, второй — по ногам. Сталигу с Ронином пришлось подойти совсем близко, чтоб разглядеть его в тусклом свете чадящего пламени.

Человек этот был необычный во всех отношениях. Длинный торс, широкая мощная грудь, очень узкие бедра. Пальцы рук — длинные, тонкие, с невероятно длинными ногтями, которые были к тому же почти прозрачными. Но больше всего Ронина поразило его лицо. Вытянутая, овальной формы голова практически лишена волос. Странного темного цвета кожа с желтоватым оттенком, туго обтягивающая череп и скулы. Дышал больной учащенно. Глаза его были закрыты. Сталиг склонился к нему, не теряя времени, и начал осмотр.

В этот момент писарь начал читать:

— "Записано 27-го цикла периода Саджита..."

Фрейдал остановил его движением руки.

— Пожалуйста, только текст.

— "Заявление Мастаада, состоящего техником при Борросе, колдуне. В течение многих циклов мы работали над завершением проекта, конечную цель которого Боррос упорно отказывался называть. Я занимался соединением элементов и контролем над ними. В течение нескольких циклов подряд Боррос работал без перерывов. Если я уходил от него к концу шестой смены, то, возвращаясь к началу второй, я заставал его за работой. Впечатление складывалось такое, что он вообще не вставал из-за стола. Три цикла назад, заступая в смену, я застал его в состоянии крайнего возбуждения. Однако мне он ничего не сказал, хотя я, беспокоясь за его здоровье, умолял его..."

— А это что, саардин? — прервал писаря Сталиг, который все это время сосредоточенно осматривал неподвижного пациента. Ронин наклонился поближе и увидел на висках колдуна два маленьких пятнышка — настолько маленьких, что даже Сталиг не сразу заметил их, — треугольной формы, похожих на грязь от угольного карандаша.

Теперь Фрейдал тоже увидел их, и Ронин буквально физически ощутил, как в комнате скапливается гнетущее напряжение.

— Это вы у нас доктор, — проговорил саардин, не сводя глаз с неподвижного тела. — Вот вы мне и скажите, что это такое.

Сталиг явно хотел возразить, но потом, видимо, передумал. На какое-то время воцарилась неуютная тишина, а потом Фрейдал опять поднял руку, и писарь возобновил чтение своих записей:

— "...рассказать мне все. Но он отказался и при этом повел себя агрессивно, так что настаивать я не стал. На следующий цикл он стал еще агрессивнее. Раздражение его увеличилось, руки дрожали, голос срывался... он начал ко мне придираться. Казалось, он ищет повод, чтобы меня оскорбить. Когда я пришел во вторую смену, он накричал на меня. Велел мне уходить. Заявил, что ему больше не нужен техник, а потом разразился какой-то бессвязной речью. Я испугался за его состояние и попытался его успокоить, но он совсем обезумел, набросился на меня и вышвырнул в коридор. Я сразу пришел сюда, чтобы..."

Саардин подал знак, и писарь умолк.

— Почему вы его изолировали? — спросил Сталиг, выпрямляясь и оборачиваясь к Фрейдалу.

— Сэр, я хочу знать, будет ли Боррос жить, а если да, то сможет ли он исполнять свои прежние функции. Когда я получу ответы на интересующие меня вопросы, я с удовольствием удовлетворю ваше праздное любопытство.

Сталиг вытер пот со лба.

— Он будет жить, саардин. Я уверен, что будет. Что касается восстановления всех его прежних способностей, я ничего не могу сказать определенно. Надо дождаться, пока он не придет в себя. Я должен проверить его рефлексы.

Саардин на секунду задумался.

— Сэр, этот человек оказал сопротивление моим даггамам. Он первым напал на них, хотя они не причинили ему никакого вреда. Они были вынуждены усмирить его и проследить за тем, что он больше никому не будет угрожать. То, что мы сделали с ним, было сделано прежде всего ради его собственной безопасности.

В первый раз за все это время Фрейдал улыбнулся. Когда он улыбался, он был похож на хищного зверя. Впрочем, улыбка мелькнула и тут же исчезла, как будто ее и не было.

— Все равно так нельзя обращаться с людьми, — сухо заметил Сталиг. — Это бесчеловечно.

— Это была вынужденная мера, — пожал плечами Фрейдал.

Оставив двух даггамов на пороге сумрачной комнаты и велев им немедленно уходить, как только целитель закончит осмотр больного, саардин поспешил уйти.

— Если Боррос умрет, вы мне лично за это ответите, — бросил он Сталигу на прощание.

Когда Сталиг с Ронином остались одни, целитель принялся тихонько насвистывать себе под нос, что выдавало его крайнее нервное напряжение. Он тяжело опустился на единственный в комнате стул и весь как-то сник. Его пальцы, сцепленные в замок, легонько дрожали. Казалось, за считанные секунды он постарел на несколько лет. Сердце Ронина наполнилось жалостью.

— Я дурак, — сказал вдруг Сталиг. — Зачем я тебя потащил с собой?! Не надо мне было этого делать. Ладно, в молодости я был отчаянным и безмозглым. А теперь я уже старик, и мне следовало бы сообразить, чем это все может кончиться.

Ронин похлопал его по плечу. Ему хотелось сказать что-нибудь Сталигу, как-то его подбодрить, но он не сумел ничего придумать.

— Теперь он запомнит тебя, учти. — Сталиг с тревогой взглянул на Ронина. Тот попробовал улыбнуться, но у него ничего не вышло.

Целитель встал и вернулся к лежащему колдуну. Ронин молча застыл на месте, глядя на этого странного человека с желтой кожей, привязанного к кровати. Мутный оранжевый свет переливался на его длинных прозрачных ногтях, образуя причудливые узоры бликов.

Боррос открыл глаза как раз в тот момент, когда Сталиг принялся рыться у себя в сумке. Так что именно Ронин первым заметил это и тихонько окликнул целителя.

В полумраке Ронин не смог как следует разглядеть глаза колдуна. Он заметил только их необычный удлиненный разрез.

— А, — тяжело выдохнул Боррос, — а-а.

Он несколько раз моргнул. Потом веки закрылись. Губы были сухими.

— Наркотики, — констатировал Сталиг, оттянув веко больного и рассмотрев его глаз.

— А-а, — простонал колдун.

Ронин склонился поближе к Сталигу, так, чтобы даггамы у дверей не смогли их подслушать.

— Зачем они его так наказали?

— Саардин бы, конечно, ответил, что все это сделано для того, чтобы облегчить страдания несчастного. Но я бы ему не поверил.

— Почему?

— Ну, во-первых, это не тот наркотик. Боррос уже потихоньку приходит в себя, но наркотик все еще действует. Будь это обычное успокоительное, он бы либо лежал до сих пор в отключке, либо давно бы уже очнулся и поинтересовался, что с ним происходит...

Колдун опять застонал.

— Боррос, вы меня слышите? — склонился над ним Сталиг.

Больной заметно напрягся.

— Нет, — выдохнул он едва слышно. — Нет, нет, нет... — В уголке его рта показалась слюна. — Нет, нет...

— Боже милостивый, — прошептал Сталиг.

Колдун замотал головой. Рот его искривился в беззвучном крике. Жилы вздулись на шее. Сталиг достал у себя из сумки какое-то снадобье и дал его Борросу. Тот успокоился почти сразу: глаза закрылись, дыхание стало ровнее. Целитель отер пот со лба. Ронин открыл было рот, но Сталиг остановил его взмахом руки.

— Я сделал все, что мог, — произнес он, повысив голос.

Доктор забрал свою сумку, и они с Ронином вышли из полутемной комнаты.

— Передайте вашему саардину, — буркнул Сталиг на ходу, обращаясь к даггамам, стоявшим на страже у двери, — что я вернусь на седьмую смену, чтобы проверить состояние пациента.

— Ты что-нибудь выяснил? — спросил Ронин.

Привычная обстановка действовала успокаивающе. Осветительные приборы отбрасывали тусклый свет, который казался немного зловещим. В углу, на стопке чистых табличек стояли наготове масляные светильники — на тот случай, если погаснет свет. Где попало валялись скомканные листы бумаги. На противоположной стене прямоугольником темноты чернела открытая дверь в операционную.

Сталиг покачал головой:

— Я не хочу тебя втягивать в это дело. С тебя достаточно и встречи с саардином по безопасности.

— Но ведь я...

— Я давал клятву. — Сталиг, казалось, злился на самого себя. — И если я говорю, что я ничего не помню, я действительно ничего не помню. Я — целитель. Для меня Боррос — просто еще один пациент, которому нужно помочь.

— Но он необычный пациент, — возразил Ронин. — Ты что-то узнал, но мне почему-то сказать не хочешь.

— Это слишком опасно...

— Да иди ты к черту! — воскликнул Ронин. — Я уже не ребенок, которого надо оберегать.

— Я не то имел в виду...

— Разве? Так что же тогда?

Между ними повисла пауза, и в напряженной этой тишине Ронин почувствовал реальную опасность. Если сейчас кто-то из них не заговорит, вполне вероятно, их давней дружбе придет конец. Странное ощущение. Ронин не знал, почему оно вдруг возникло, и это его беспокоило.

Сталиг опустил глаза.

— Я... я всегда относился к тебе как к сыну. Мне, как целителю, многие вещи в жизни просто недоступны... те вещи, которых я так сильно желал когда-то. Ты и твоя сестра — вы всегда были мне очень дороги. А потом... потом остался лишь ты один. — Он говорил очень медленно с трудом подбирая слова. Ронин не знал, как ему помочь. Бывают в жизни такие моменты, когда человеку ничем не поможешь. — Я понимаю, ты теперь меченосец. И я знаю, что это значит. Но время от времени я вспоминаю того мальчишку...

Сталиг налил себе вина, проглотил его залпом, потом налил еще — себе и Ронину.

— Вот почему, — продолжал он как ни в чем не бывало, — если ты так настаиваешь, я расскажу тебе, что я узнал.

И целитель поведал Ронину, что в результате осмотра он убедился в том, что даггамы держат Борроса в изоляции уже давно. Явно не один цикл.

— Возможно, даже семь циклов. Трудно судить. Очень сильный наркотик.

По внешним проявлениям действия снадобья, а также по специфической реакции Борроса на голос Сталига целитель определил тип наркотика и заподозрил также, что сотрудники безопасности пытались выудить у колдуна информацию.

— У них это называется «взять интервью», — продолжал он. — Наркотик, который они ему дали, помимо всего прочего, подавляет волю. Иными словами...

— Они залезли ему в сознание.

— Попытались залезть.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, все эти приемы — достаточно хитрая штука... но они не всегда дают необходимые результаты.

— Но почему бы им просто не конфисковать его записи? Это было бы проще.

— Целитель пожал плечами.

— А может, они не сумели их расшифровать. Откуда мы знаем? Но в одном я уверен. Почти все, что мы слышали от Фрейдала, — неправда.

— Но зачем им такой огород городить, не пойму. Впрочем, если все твои выводы верны, выходит, что органы безопасности сознательно вмешались в работу колдуна.

— Вот именно, — кивнул Сталиг. — Да еще эти пятнышки Дехна...

Тут он осекся. Из темноты операционной донеслись приглушенные звуки шагов.

— Время идет. Уже скоро Сехна, — как можно громче произнес целитель и добавил, понизив голос: — Тебе надо идти на ужин. Понятно?

Ронин молча кивнул.

— Завтра, все завтра.

Доктор снова повысил голос:

— Ладно, зайдешь попозже. Мне надо будет еще раз взглянуть на этот твой синячище.

Он подмигнул Ронину. Тот понимающе кивнул в ответ, встал и пошел на выход. В операционной Ронин столкнулся нос к носу с двумя даггамами, которые направлялись к Сталигу в кабинет.

Он прошел мимо единственного работающего в этом секторе лифта, потому что очередь на него была слишком длинной, а ему не хотелось ждать. Его несколько раз окликали, он рассеянно улыбался в ответ и небрежно махал рукой, но ни разу не остановился ни для официального обмена приветствиями, ни для дружеского разговора.

Тело его, как это часто бывало, двигалось автоматически. Он шел, погруженный в свои мысли, лишь мельком замечая окружающую обстановку, — ноги его сами знали дорогу до нужной лестницы, которая вела наверх, на его этаж.

Именно из-за своего отрешенного состояния он прошел мимо Ниррена, не заметив его. Ниррен — высокий и смуглый, с орлиным носом и глубоко посаженными глазами — нисколечко этому не удивился. Он схватил Ронина за руку и развернул к себе лицом. Ронин почувствовал, что кто-то к нему приближается, еще до того, как чондрин дотронулся до него, и не стал сопротивляться. Но внутренне он приготовился, и когда этот «кто-то» рванул его на себя, Ронин молниеносным движением вытащил меч из ножен. Клинок сверкнул, отражая свет. И только тогда Ронин увидел, с кем он собирался сражаться.

Ниррен засмеялся, обнажая ровные белые зубы.

— Когда-нибудь я тебя все-таки наколю.

Ронин, улыбнувшись, вложил меч в ножны.

— Сегодня неподходящий денек для твоих этих шуточек. — Улыбка Ронина мгновенно погасла.

Чондрин, однако, пребывал в самом веселом расположении духа. Он вытаращился на Ронина, комично выпучив глаза, и этак потешно прошептал, кладя руку ему на плечо:

— А-а, тяжкие тайны, каковыми тебе невтерпеж поделиться со старым и умудренным другом. Поведай мне все, и на тебя снизойдет бесконечная благодать.

Ронин вспомнил предостережение Сталига и тут же сам на себя разозлился. Его действительно мучили кое-какие вопросы, и Ниррен, возможно, мог дать ответы на некоторые из них. Как бы там ни было, он мой друг, сказал он себе и невольно вздрогнул. Мой единственный друг.

— Ладно. — Он улыбнулся. — Пойдем ко мне.

Они вышли на лестницу, и Ниррен зажег факел.

— Опять сегодня устроил себе двойную загрузочку на тренировках?

Ронин утвердительно кивнул.

— Когда же ты наконец перестанешь валять дурака и займешься чем-нибудь более конструктивным?

— Например?

Чондрин ухмыльнулся:

— Ну... сейчас как раз появилась вакансия. Хорошая должность у Джаргисса...

— Да, я уже в курсе...

— Нет, ты подожди. Для саардина он очень даже ничего. Умный, ловкий и к тому же прекрасный стратег. Вы бы с ним поладили, я уверен. И он уделяет большое внимание защите.

Это был любимый конек Ниррена. Он мог разглагольствовать часами, разбирая стратегию гипотетических сражений, прорабатывая до мельчайших деталей тактику нападения и защиты. Он считал, что если ты сам выбираешь себе стратегию защиты, то у тебя девять шансов из десяти взять верх над противником, даже если за ним явное численное преимущество.

— Я еще не встречал саардина, который бы мне понравился, — заметил Ронин.

— А скажи мне, друг мой, знаешь ли ты Джаргисса?

Ронин покачал головой.

— Мы словно все время играем с тобой в одну и ту же игру. Нет, я не знаю его. Не знаю и знать не хочу. Сколько раз мне тебе повторять?

Ниррен усмехнулся, пожав плечами:

— Но я все же лелею надежду, что когда-нибудь ты попросишь меня устроить вам встречу.

Ронин легонько коснулся рукой косых оранжево-коричневых полосок на коричневой рубашке чондрина.

— Это вряд ли.

— Послушай, если ты это из-за Саламандры, то тебе надо просто подождать...

— Дело не в этом.

— А я думаю, что как раз в этом.

Оба они замолчали, пристально разглядывая друг друга в неровном пляшущем свете факела. Было слышно, как легонько потрескивают тростниковые прутья и как откуда-то издалека, словно из другого мира, доносится топот крошечных лапок по бетонному полу. Потом раздался звук человеческих шагов, но тут же затих вдалеке. Казалось, стало намного темнее.

Ронин с удивлением услышал свой собственный голос:

— Возможно, ты прав.

И всю дорогу до нужного этажа он не переставал поражаться, что это вдруг на него нашло.

У Ронина были двухкомнатные апартаменты, то есть ровно на комнату больше, чем у других меченосцев. Такие просторные помещения полагались чондринам; а саардинам, естественно, полагалось еще больше места.

К'рин была уже там. Она успела уже уложить свои черные волосы для Сехны, забрав их наверх, но еще не переоделась. На ней был рабочий костюм: леггинсы в обтяжку и широкая свободная рубаха с короткими рукавами, скрывающая фигуру. Она была очень высокой — почти одного роста с Ронином. Изящная длинная шея, пухлые губы, широко расставленные темные глаза. Когда Ронин с Нирреном вошли, она улыбнулась и легонько коснулась руки Ронина.

Он удивился, потому что не ожидал застать ее у себя. Она должна была сейчас либо заканчивать смену на курсах медподготовки, либо переодеваться к Сехне у себя в апартаментах.

К'рин пропорхнула мимо них к двери.

— Я их у себя обыскалась, — она помахала у них перед носом серебряными браслетами, — но потом вспомнила, что оставила их здесь.

Она показала Ниррену язык. Ниррен в ответ ухмыльнулся.

— Все, я бегу... а то не успею на Сехну. — К'рин умчалась, захлопнув за собой дверь.

Ронин прошел к буфету, достал графин и бокалы, разлил вино. Он уже напрочь забыл о К'рин.

Они с Нирреном сели на низкие пуфики, друг против друга. С потолка лился резкий ослепительный свет — в этом искусственном свете лица людей кажутся бесцветными и безжизненными. Ниррен не спеша потягивал вино. Бокал Ронина стоял на полу нетронутый. Он рассказал чондрину о своей встрече с Фрейдалом.

Глаза Ниррена на мгновение вспыхнули.

— Ну и что ты по этому поводу думаешь?

Ниррен встал и принялся мерить шагами комнату.

— Думаю, прежде всего надо выяснить, с чего бы Фрейдал так носится с этим колдуном.

— Они уверяют, что он помешался.

— Если это и правда, то, может быть, это случилось не без их непосредственного участия.

— А пятна?

Ниррен резко развернулся.

— Что?

— Эти странные пятна у него на висках.

— А, да. Пятна Дехна. Скорее всего это именно пятна Дехна. Тем более нужно как можно скорее выяснить, что замышляет Фрейдал. Очень немногие знают о Дехне. Это — такая машина Древних. Одно из этих загадочных изобретений, которые не дают нам погибнуть здесь... на глубине трех километров под поверхностью планеты. Они снабжают нас воздухом, светом, теплом. В общем, мы знаем, что они делают, эти машины, но как они действуют — выше нашего понимания. — Теперь в голосе Ниррена слышалась горечь. — Но как бы там ни было, наших познаний достаточно для того, чтобы всем этим пользоваться. В тех местах, где ты видел пятна, к голове прикрепляются провода. Электрический разряд идет в мозг. Это напоминает устройство нашей осветительной системы. Помнишь историю с этим ниром, который открыл панель и дотронулся не до того провода? Когда его нашли, он был весь черный и от него жутко воняло. Его и опознали-то с трудом, потому что нагрудный знак расплавился.

Ниррен сел и отпил вина.

— В любом случае аппарат Дехна небезопасен. Так мне говорили. С его помощью очень удобно выуживать у мятежников информацию. Но его очень трудно держать под контролем, что при нашем невежестве в общем-то не удивительно...

Он замолчал, погруженный в раздумья. Потом добавил:

— Что, интересно, задумал Фрейдал?

Ронина вдруг охватило какое-то странное волнение.

— Если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что саардин по безопасности не только вмешался в работу колдуна, но еще и... пытает его, чтобы выудить информацию, необходимую для каких-то его тайных целей?

— Именно так, дружище. — Ниррен поднял вверх указательный палец, и глаза его сверкнули. — Но для тебя лично это хороший шанс. Война уже не за горами, и, когда она грянет, Фрейдал с Джаргиссом окажутся по разные стороны баррикад. Мы с ним враги. — Он приобнял Ронина за плечи. — Послушай, приятель. Спокойное время прошло. Если будет война, никто не останется в стороне. Это коснется всех. Ты обязан помочь нам. Попроси Сталига. Пусть он поговорит с Борросом, пока еще есть время. Это единственная для меня возможность подобраться к Фрейдалу. Если мы завладеем его секретом, у нас будет явное преимущество.

— Возможно, Фрейдалу не удалось «раскрутить» Борроса.

— Это было бы слишком хорошо.

Ронин взглянул на него.

— А то, что они сотворили с Борросом, тебя не волнует? Я даже не знаю, сможет ли он теперь вообще оклематься после того, чем они его там накачали.

Взгляд Ниррена смягчился.

— Дружище, взгляни правде в глаза. Речь идет о куда более важном, чем судьба одного человека. Все мы — всего лишь частички единого целого. Саардины погрязли в раздорах. Фригольд рушится у нас на глазах. Ты у нас вольная птица, не состоишь ни при ком. Наверное, поэтому ты еще не осознал до конца, что происходит. Но поверь мне, для того, чтобы выжить, нам придется как следует поработать. Сейчас никого не заботит благополучие Фригольда. Понимаешь? Все они слишком увлечены укреплением своих позиций. Но все это кончится полным крахом. Для всех.

— А может быть, крахом все кончится не из-за этого, а из-за вашей войны? — спросил Ронин.

Ниррен поморщился, беспомощно уронив руки.

— Я не буду с тобой спорить. Мне со своими хватает споров — каждую смену мы только и делаем, что дискутируем. Я не за этим сюда пришел.

Он усмехнулся и залпом допил вино.

— А ты все же подумай о том, что я тебе сказал. Больше я к этой теме не возвращаюсь. Просто имей в виду, что я тебе доверяю. Идет?

Ронин кивнул, а про себя подумал: «Когда он так улыбается, трудно не заразиться его энтузиазмом».

— Как вам будет угодно, — шутливо расшаркался он.

Ниррен засмеялся и встал.

— Ну вот и славно. Тогда я пойду. Я и так едва успеваю переодеться. Увидимся на Сехне.

Оставшись один, Ронин взял свой нетронутый бокал и отхлебнул вина. Оно было холодным и терпким, но Ронин не чувствовал вкуса — ему казалось, он пьет обычную кисленькую водицу.

Сехна. Вечерняя трапеза. Священное время. Как много разных традиций, подумал Ронин, входя в главный зал. А сколько сменилось до нас поколений... они покоятся теперь в земле, и мы помним о них лишь потому, что когда-то они, эти люди, установили традиции.

Жар и шум голосов обдали его горячей слепящей волной. Непрерывное беспорядочное движение. Главный зал был огромен. Его отдаленные закоулки скрывались в дыму и чаду. Ровными рядами — длинные столы и скамьи с низкими спинками. Рука Ронина машинально потянулась туда, где обычно на поясе висел меч, и не встретила привычной тяжести оружия. Без меча Ронин чувствовал себя как-то странно. Неуютно. Но появляться с оружием в трапезной было строжайше запрещено.

Он прошел в правую половину зала, повернул в нужном месте и зашагал вдоль узкого прохода между столами. На нем были леггинсы и рубашка светло-кремового цвета что лишний раз подчеркивало его независимое положение — ни один из саардинов Фригольда не использовал этот цвет в качестве своего отличительного знака. Разносчики расступались, давая ему дорогу и поднимая над головой громадные подносы с горячей едой, кружками темного пива, графинами сладкого янтарного вина. В воздухе перемешались запахи разнообразных яств легких духов и тяжелого пота.

Добравшись до своего стола, Ронин занял привычное место между Нирреном и К'рин. Она была увлечена беседой с одним меченосцем, который сидел рядом с ней. Ронин видел лишь темные блестящие волосы и ощущал аромат ее духов. Тельмис, сидевший напротив, молча поприветствовал его, приподняв бокал, а его сосед Г'фанд, светловолосый юноша, совсем мальчишка, что-то говорил разносчику.

— Ну что, как успехи у нашего ученого мужа за эту смену? — спросил его Ронин.

Г'фанд повернулся к нему и опустил глаза, не выдержав пристального взгляда Ронина.

— Все так же, — тихо ответил он.

Ниррен рассмеялся.

— А что вообще может случиться... куда-нибудь денется древняя рукопись?

Он опять засмеялся, и кровь прилила к щекам Г'фанда. К'рин повернулась к ним и, увидев смущение юноши, положила свою ладонь поверх его руки.

— Да не обращай ты на них внимания. Им просто нравится тебя дразнить. Они считают, что их, умение махать мечом — это самое главное во Фригольде.

— А вы, госпожа, можете доказать обратное? — отпарировал Ниррен. — Интересно бы было послушать.

— Успокойся, — осадила его она.

— Да все нормально, — натянуто проговорил Г'фанд. Он как будто боялся, что никто не станет его слушать. — Я ничего другого от него и не жду.

— А от меня? — спросил Ронин, откинувшись на спинку скамьи. Тут как раз подошел разносчик, чтобы наполнить его тарелку. Ронин попросил вина вместо пива.

Г'фанд молчал, не поднимая глаз.

Ронин принялся за еду, но мысли его были далеко.

— Ладно, отныне и впредь я постараюсь тебя не подкалывать.

В этот момент появились Томанд и Бессат. Приветствовали вновь прибывших шумно и наперебой. Толстяк Томанд всегда служил благодатным объектом для дружеского подтрунивания, а тут еще надо было как-то разрядить напряжение за столом. В конце концов, Сехна есть Сехна. Время расслабиться и отдохнуть независимо от того, что творится сейчас во Фригольде.

Наконец за столом воцарилось спокойствие. Подали еду. Гул голосов нарастал, жара стала невыносимой.

— Побери меня мороз! — выругался Ниррен. — Почему здесь так жарко?

Томанд вдруг перестал жевать и, утирая пот со лба, поманил Ниррена пальцем. Тот склонился поближе.

— Только между нами, — Томанд многозначительно покосился на Ронина. — У нас проблемы с вентиляцией.

Он отправил в рот очередной здоровенный кусок.

— Поэтому мы и опоздали на Сехну — пытались выяснить, в чем загвоздка.

— И безуспешно, как я понимаю, — заметил Ниррен.

Томанд скривился:

— Это выше наших возможностей. Слишком много утрачено знаний. — Прожевав, он продолжил: — Мы только и можем, что все прочистить. А как мы возьмемся, скажем, за ремонт, если не знаем, как эта штука устроена. Записи Древних почти все утеряны. Остались одни машины...

— Нет, — вмешался Г'фанд, — если мы уничтожим машины, мы уничтожим себя.

Томанд умолк. Вилка с очередным куском замерла на полпути к сальному рту.

— О чем это ты?

— Я говорю, что все записи Древних были намеренно уничтожены в первые годы существования Фригольда.

Томанд отправил кусок в рот и промямлил:

— Что еще за ерунда? Кто же сознательно уничтожает знания?! Люди цивилизованные так не делают.

— Древние изобрели множество всяких вещей, — продолжал Г'фанд, тщательно подбирая слова. — Были среди них и смертельно опасные. И потом, они только и делали, что писали. Похоже, наши предки не очень-то полагались на тех, кто придет вслед за ними. Вот они и записывали все подробно, чтобы мы, их потомки, смогли воспользоваться их знаниями. Однако же шанс был упущен. Все записи Древних были уничтожены. Все без разбора. Вот почему я, ученый, не могу изучить их историю, а ты, нир, не можешь разобраться в том, как работают воздушные машины, а саардины не могут понять, как им будет сподручнее уничтожить друг друга и весь Фригольд.

Томанд вытер рот.

— Это ты сам до такого додумался? — язвительно осведомился Ниррен.

— Все это сказочки, — фыркнул Томанд. — Просто он хочет произвести впечатление. Даже младенцу известно, что...

— Да что ты вообще в этом смыслишь? — взорвался Г'фанд. — Ни черта ты не знаешь. Даже с работой своей и то не справляешься.

Томанд закашлялся, поперхнувшись. Бессат в тревоге взглянул на него, а Тельмис принялся хлопать Томанда по спине. Лицо Томанда налилось кровью, из глаз брызнули слезы.

— Да как ты смеешь! — только и выдавил он.

Но Г'фанд распалился уже не на шутку:

— Ты жирная свинья! Только и можешь, что жрать. Пользы от тебя никакой. Все вы, ниры, такие, никчемные и...

— Хватит, — вмешался Ронин. — Я думаю, Г'фанд, тебе следует извиниться перед Томандом.

Он сразу же понял, что не надо ему было этого говорить.

— А ты кто такой, чтобы мне тут указывать?! — набросился на него Г'фанд. Глаза юноши гневно сверкали, голос срывался, вены выступили на шее. Он вскочил на ноги и сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Это тебе следует извиниться перед всеми нами. Тебе на нас всех наплевать... — он в ярости взмахнул рукой, — на всех. Ты у нас важный такой. Тренируешься целыми днями. Считаешь себя лучше всех.

Его голос сорвался на крик. Даже не глядя по сторонам, Ронин почувствовал, что на них уже начали обращать внимание. Монотонный гул в зале затих. Так картина теряет вдруг краски под лучами яркого солнца. Воцарилась неуютная тишина.

— Г'фанд... — начала было К'рин, но он не обратил на нее никакого внимания, только еще сильней сжал кулаки.

— Ты думаешь, ты какой-то особенный, потому что тебя привечал и учил Саламандра? Но для чего он тебя учил? Чтобы теперь ты сидел здесь с такими, как мы, не поступив ни к кому из саардинов?! Он, наверное, жестоко в тебе разочаровался!

Ронин сидел с безучастным видом. Поток гневных слов, казалось, не задевал его. Странно, но он сейчас думал о К'рин, о ее белой коже. А потом — безо всякой связи — перед мысленным взором его встало лицо человека, привязанного к кровати, с двумя маленькими треугольными пятнышками на висках. Страшный, исполненный боли крик явственно прозвучал у него в ушах.

Погруженный в мысли, Ронин не успел увернуться от неожиданного удара Г'фанда. Стаканы на столе перед ними попадали, их содержимое разлилось по скатерти. Ронин вскочил, и они с Г'фандом повалились в узкий проход. Разносчики шарахнулись в разные стороны. Люди за ближайшим столом притихли, стараясь не попасть под горячую руку.

Г'фанд размахивал кулаками, распаляя себя злобным рычанием. Ронин, пытавшийся отражать удары, пребывал в полной растерянности. Ему не хотелось увечить ученого, но, с другой стороны, хотелось быстрее закончить драку, пока в нее не вмешались даггамы — доблестные ребята из безопасности. Г'фанд ударил Ронина коленом в бок. Острая боль пронзила тело. У Ронина перехватило дыхание. «Сталиг хотя бы забинтовал меня, что ли», — мелькнула мысль. А потом боевой инстинкт возобладал. Свободной рукой Ронин двинул Г'фанда в челюсть. Удар получился что надо. Глаза ученого чуть не выскочили из орбит. Голова задергалась, как у тряпичной куклы. Ронин перевел дух и в этот момент вдруг почувствовал жгучую боль. Повернув голову, он увидел рукоятку кинжала, вонзившегося ему в плечо. Ронин с проклятием вырвал кинжал, швырнул его на пол и со всей силы ударил Г'фанда под дых. Он заметил еще, как глаза молодого ученого распахнулись и в них, точно пламя, зажегся страх. Кровь ударила в голову Ронина. Он занес кулак для второго удара, но вовремя взял себя в руки. Он тяжело дышал, пот заливал глаза. Потом он услышал какие-то странные звуки — это Г'фанда рвало на пол. Ронин тронул его за плечо. Только сейчас до него дошло, что он сделал и чем все это могло закончиться. Он огляделся в поисках кинжала.

Ниррен уже стоял рядом.

— Я позабочусь о Г'фанде, — сказал он тихо.

Ронин лишь молча кивнул и прижал ладонь к раненому плечу. Оно онемело, и боль пока еще не ощущалась, но надо было остановить кровотечение.

Подошла К'рин, опустилась перед ним на колени. Он заглянул ей в лицо. Пряди волос выбились из прически, как будто растрепанные ветром. Румянец на щеках. Приоткрытые губы. У него вдруг возникло какое-то странное ощущение: как будто он был инструментом и кто-то невидимый тронул чувствительную струну, извлекая чудесную музыку. Он невольно поежился, и К'рин, неверно истолковав это его движение, приобняла его за плечи. Он стряхнул ее руку. Она наклонилась к его плечу и — так быстро, что только он один это заметил, — облизала его руку, где между пальцами струилась кровь. Ронин поднялся на ноги, но все же успел увидеть, как сверкнули ее глаза.

— Дорогу! Дорогу! — раздался командный окрик.

Толпа зевак неохотно расступилась, и Ронин увидел двух даггамов, направляющихся к нему. Наверное, их кто-то вызвал. Ронин выругался про себя. Хуже всего было то, что он так и не успел поднять с пола кинжал Г'фанда. Куда-то он запропастился. «Безопасные» были уже совсем близко. Если они найдут кинжал...

— Из-за чего была драка? — обратился один из даггамов к Ронину.

Вокруг Ронина образовалось свободное пространство. Даггамы почему-то не обратили внимания на Г'фанда, которому помогал Ниррен.

Ронин поглубже вдохнул.

— Да так, пустяки. Небольшое недоразумение.

Даггам недоверчиво хмыкнул.

— Слишком уж много народу собралось поглазеть на это «небольшое недоразумение».

— Что вы, людей не знаете!

— Знаем-знаем. Вы, меченосцы, горазды на всякие выходки. Даже на Сехне и то умудрились повздорить. Если у вас есть проблемы, пожалуйте в зал боевой подготовки. Но только не здесь. Понятно?

Ронин кивнул:

— Так точно.

Второй даггам за все это время даже не шелохнулся. Он молча и пристально наблюдал за Ронином. Глаза его были настолько невыразительны и пусты, что казались нарисованными.

— Имя, — потребовал первый даггам.

Ронин назвал себя. «Безопасный» переписал имена всех присутствующих, а потом записал объяснение Ронина относительно причины драки.

— А что у тебя с плечом? — подал голос второй «безопасный».

— Я как раз собирался об этом спросить, — с плохо скрываемым раздражением буркнул первый.

— Просто чтобы потом без вопросов, — примирительно проговорил второй.

— Ну так что? — Карандаш выжидательно замер в воздухе.

— Я, наверное, поранился, когда упал. Об осколок порезался. Тут столько тарелок разбилось.

— Да, я вижу. — Даггам обернулся и крикнул в толпу: — Ну и чего стоим, здесь ничего интересного нет!

Народ стал потихонечку расходиться.

— Пойдем, — бросил даггам своему напарнику и, повернувшись к Ронину, заметил: — А вы чтобы все здесь убрали.

К'рин молча стояла рядом, держа руку у Ронина на плече. Он поглядел на Ниррена, и тот покачал головой:

— Я все сделаю. Ты о себе позаботься.

Он все еще поддерживал Г'фанда, который никак не мог прийти в себя.

Ронин кивнул и собрался уже уходить, но тут взгляд его упал на побледневшего и покрывшегося испариной Томанда. Бессат успокаивал толстяка, точно маленького ребенка. Они вдвоем подошли к Ронину, и Томанд сказал:

— Я не знаю, что... — Тут он заметил кровь. — Но он сам напросился.

— Все эти разговоры надо было когда-нибудь прекратить, — вставил Бессат. — Спасибо тебе.

Ронину вдруг стало противно.

— Это все так, болтовня. На самом деле он так не думает.

— Но он все же изрядно меня оскорбил, — едва ли не хныча, заметил Томанд. — Однако теперь, я уверен, он уже точно так не думает.

— Пойдем, — поспешила вмешаться К'рин, почувствовав, что разговор принимает опасный оборот. — Надо промыть тебе рану.

Ронин взглянул на нее.

— Да, — вздохнул он. — Пойдем.

— Кто-нибудь видел, как ты его подобрала?

— Думаю, нет. Они все были слишком заняты.

— Ну еще бы.

— Глубоко он вошел?

— По самую рукоятку.

Ронин сидел на кровати и вертел в руках кинжал Г'фанда, задумчиво разглядывая клинок, обагренный его же кровью. К'рин наклонилась над ним и принялась обрабатывать рану, время от времени роясь в открытой сумке, брошенной тут же, на кровати.

Сначала они пошли к Сталигу, хотя Ронин и подозревал, что это будет не слишком удобно. Но в операционной было темно, в кабинете — тоже, и никто не знал толком, куда ушел доктор и когда он вернется. Так что пришлось идти к К'рин, у которой дома хранились все необходимые препараты.

Тщательно продезинфицировав рану, она принялась зашивать края.

— Что с ним такое случилось? Мальчишка таскает оружие на Сехну... О чем он думает, интересно?! — возмущалась К'рин.

— Во-первых, он далеко не мальчишка, — ответил Ронин, стараясь не дергаться. — И он очень серьезно относится к своей работе. Может быть, даже слишком серьезно. Ученым не так-то легко приходится в наших условиях, и это его раздражает. Наверное.

Он забыл, что ему нельзя двигаться, и пожал плечами.

— Сиди спокойно, — велела К'рин.

Она на мгновение замерла и продолжила накладывать стежки.

— Я уверен, что все так и есть, как я сказал Томанду:

Г'фанд просто погорячился.

К'рин закрепила шов и наложила повязку.

— Однако же он на тебя напал.

— Да — согласился Ронин. — Что меня и беспокоит.

К'рин достала из сумки какую-то мазь и принялась смазывать распухшие ссадины у него на ребрах.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Тебя действительно это тревожит?

Он не ответил. Ему было приятно чувствовать прикосновение ее пальцев. Втирая мазь, она легонько массировала больной бок. К'рин пыталась понять, о чем думает Ронин. Быть может, о ней? Она вытерла руки и распустила волосы. Они упали ей на плечи, обрамляя черными кольцами бледное лицо. Она все же запачкала пару прядей мазью, которая переливалась при ярком свете причудливыми радужными бликами.

— Я в первый раз видела, как ты дерешься, — произнесла она очень тихо.

Было в ее голосе что-то такое... какая-то вкрадчивая нотка... Ронин почему-то вспомнил, как она быстро склонилась к его руке, чтобы слизнуть его кровь. Он в сердцах отшвырнул кинжал, который, описав в воздухе сверкающую дугу, вонзился в пол. Ронин сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Успокойся. Все хорошо, — прошептала К'рин.

Но он все равно продолжал психовать.

— Меня учили, — проговорил он с расстановкой, — как убивать и как уцелеть самому. Этому учат всех меченосцев. Кто-то лучше усваивает, кто-то хуже. В те годы, когда рядом был Саламандра, все было иначе. А теперь инстинкт снова берет свое... чистый, животный инстинкт... потому что нет времени даже подумать. Промедлишь секунду — и ты умрешь.

Он умолк на мгновение, вытянул руки. Впечатление было такое, что он обращается к самому себе, как будто К'рин здесь не было вовсе.

— Я его чуть не убил. Еще бы немного — и я бы точно его прикончил. А он был такой беззащитный... Он сам испугался того, что сделал.

— Да, я знаю.

К'рин прильнула к нему всем телом, и Ронин невольно напрягся, почувствовав прикосновение ее грудей. Она продолжала легонько массировать ему спину.

— Я бы хотела увидеть тебя на Поединке, — прошептала она ему в самое ухо.

Теперь ее руки переместились ему на шею. Медленными круговыми движениями она снимала усталость с его напряженных мышц.

— Знаешь, я иногда представляю себе, какой ты в драке.

— Да неужели? Вот уж не думал, что ты занимаешься этакой ерундой.

Он расслабился. Прикосновение ее груди приятно его волновало.

— Я вообще женщина непредсказуемая, — рассмеялась она и принялась растирать ему мышцы вдоль позвоночника. — И ты всегда побеждаешь в драке?

— Всегда. — Он знал, что она ждет именно такого ответа. Собственно, ей и не надо было об этом спрашивать.

Ее пальцы скользнули ниже, и их тела снова тесно соприкоснулись. Он вдыхал аромат ее духов. Пряди ее волос мягко и нежно касались кожи. Разговор, кажется, исчерпал себя. В тишине раздавалось учащенное дыхание К'рин. Ронин не сразу сообразил, что и сам он дышит не слишком ровно.

Продолжая массировать ему спину, она дошла уже до поясницы. Ее пальцы коснулись его ягодиц. Губы были так близко, что дыхание ее щекотало ему ухо.

— Ты потрясающе дрался. Ты дрался, ты истекал кровью, а я все это время думала только об одном.

Теперь движения ее рук стали настойчивее и смелее.

Он молчал. Он уже возбуждался.

Она коснулась губами его уха.

Он повернулся к ней и, забыв о боли, усадил К'рин к себе на колени. Принялся гладить ей волосы, а потом притянул к себе и яростно прижался губами к ее губам. Губы ее приоткрылись. Его сильные руки ласкали податливое тело К'рин. Она тихонечко застонала. Он потянулся к застежке у нее на блузке...

* * *

Ронин впервые их видел. Они были высокие, стройные и достаточно молодые. Рукояти кинжалов, закрепленных на портупеях поверх серых рубах, тускло поблескивали в ярком искусственном свете — здесь, на верхних уровнях, осветительная система работала пока еще без перебоев.

— Фрейдал хочет тебя видеть, — сказал один из них. Он, по-видимому, не сомневался в том, что обращается к нужному человеку, хотя Ронин не знал ни того, ни другого.

Ронин сразу же подумал о Борросе, и ему стало немного не по себе. Было еще очень рано, примерно середина первой смены. Ронин как раз направлялся к себе. Даггамы перехватили его почти у двери, неожиданно вырулив из-за угла и преградив ему дорогу. Да, сказал себе Ронин, на этот раз Сталиг оказался прав: Фрейдал очень опасен.

— Сию же минуту, — уточнил даггам.

* * *

Служба безопасности занимала целый сектор на Верхнем Уровне. Ронин попал сюда в первый раз — сюда вообще редко пускали чужих, хотя, сколько он себя помнил, во всех коридорах ходили самые невероятные слухи о таинственных странных делах, которые здесь творятся. Раньше он относился ко всем этим слухам с изрядной долей скепсиса; теперь, однако, он пересмотрел свое к этому отношение.

Но вскоре он с удивлением обнаружил, что тоскливые серые стены с массивными дверями, охраняемыми даггамами «при полном параде», сменились уже не такими унылыми помещениями. В ярко освещенных комнатах шла самая что ни на есть будничная работа: даггамы сортировали таблички, перекладывали бумажки — словом, вели канцелярию. Попадались и неосвещенные кубатуры. Вероятно, складские помещения. Но некоторые из комнат явно пустовали «без дела», что озадачило Ронина. Справа открылась какая-то дверь, и в коридор вышел даггам. В тусклом мерцающем свете Ронин успел заметить большой письменный стол, на котором было разложено что-то совсем уже непонятное, испещренное какими-то линиями. Дверь мягко закрылась, и они двинулись дальше. Вокруг ничего не менялось: все тот же гнетущий сумрак, даггамы в невообразимых количествах. Что же это такое было на том столе?

— Сюда.

Они вошли в тесную комнатку с искусственным освещением.

— Жди здесь.

Даггамы вышли, оставив Ронина одного. Он огляделся. Безучастные серые стены. Голый пол. Стол. Два стула. Мрачные тени, подрагивающие над столом. Ронина потихоньку одолевала усталость. В плече пульсировала тупая боль. Ему ужасно хотелось есть. Да и помыться бы тоже не помешало.

Дверь открылась, и в комнатушку вошел даггам. Уже другой. Глаза цвета мутной грязи. Взгляд, исполненный плохо скрываемой враждебности. Ронин узнал его. Марш. Интересно, подумал еще Ронин, он специально зашел меня «навестить» или же он состоит в личной охране саардина? Марш указал большим пальцем на дверь:

— Сюда.

— А чем ты еще занимаешься кроме того, что торчишь у двери? — спросил Ронин, не сумев справиться с накопившимся раздражением.

Марш скорчил гримасу. Его поросячьи глазки сузились.

— У меня-то хоть есть саардин.

— Который тебе говорит, что делать, — добавил Ронин.

— Конечно. А что еще нужно? — Марш стиснул зубы. — Что еще нужно солдату, кроме хорошего командира? А у нас есть такой командир.

Ронин придвинулся ближе.

— Вот поэтому мы и... — Марш ухмыльнулся.

— Что вы?

— Ничего, — набычился даггам. — У меня есть приказ. Присмотреть за тобой, чтобы ты чего не натворил.

Ой ли? Ронин обогнул даггама и шагнул через порог. Марш закрыл за ним дверь. Стены второй комнаты были выкрашены в темно-серый цвет. Освещение совсем слабое. Никаких ковров, зато на двух стенах — какие-то непонятные росписи в темных размытых тонах. Резной стол, расположенный почему-то по диагонали, делил комнату пополам. За столом в кресле с высокой спинкой восседал Фрейдал собственной персоной, одетый, как и в тот раз, в темно-серую форму. Серебристые знаки отличия поблескивали на груди. Лампа стояла как раз у него за спиной, так что лицо саардина оставалось в тени. Лампа на потолке освещала только его макушку. Когда Ронин вошел, Фрейдал даже не соизволил поднять глаза. Напротив него с отрешенным видом сидел писарь с неизменным пером и табличкой. Впечатление было такое, что он вообще способен воспринимать окружающий мир только в форме произнесенного слова. Ронин заметил один пустой стул, но предпочел не садиться.

Выдержав паузу, Фрейдал пошелестел бумажками, отложил в сторону какой-то список и наконец поднял голову:

— Сэр?

Рука писаря пришла в движение, легонько скрипнуло перо.

— Вы посылали за мной, — спокойно и четко произнес Ронин.

— Да, посылал.

Фрейдал не предложил Ронину сесть. Его мертвенно-белый искусственный глаз жутковато поблескивал в ярком свете.

— Вам лучше все рассказать самому.

— Я не понимаю...

— Вы все понимаете, — оборвал его саардин. — Прекрасно вы все понимаете.

Рука писаря продолжала вычерчивать знаки на табличке.

— Я вас слушаю, сэр.

Фрейдал сцепил руки в замок. Явственно хрустнули костяшки пальцев. Лицо его, остававшееся в тени, было непроницаемо. Только поблескивал немигающий искусственный глаз.

Ронин лихорадочно думал.

— Это просто недоразумение...

— Сэр, я вам не верю.

Теперь Ронин хотя бы понял, откуда ветер дует.

— Я думал, что все это в прошлом, но... — начал он с самым невинным видом. — В общем, там пошли всякие замечания насчет Саламандры...

— Трудно поверить, что вы так ранимы.

Бледная ладонь Фрейдала шевельнулась, блеснул отполированный ноготь.

Что, интересно, он хочет услышать? Быть может, немного правды...

— Мы... мы не сошлись во мнениях, как вы, наверное, знаете.

Лоб Ронина покрылся испариной, что было сейчас очень кстати.

— Многие почему-то считают, что мне доставляет огромное удовольствие, когда его оскорбляют. Но он был моим сенсеем, и я многим ему обязан.

Он замолчал. Фрейдал тоже не произнес ни слова, и Ронин догадался, что саардин обдумывает услышанное и соотносит его слова с официальным отчетом об инциденте.

— Он много чего нехорошего наговорил, — произнес наконец саардин.

— Кто?

— Этот ученый.

— Я не...

— У нас есть свидетели.

Такое пустячное дело, удивился про себя Ронин. Что ему все-таки надо?

— Я думаю, что, учитывая обстоятельства, его можно понять.

— Вы его защищаете?

Осторожнее, Ронин.

— Он не представляет опасности, саардин. В конце концов, он всего лишь ученый.

Снова зашелестели бумаги.

— Осторожность, она никогда не бывает излишней, — многозначительно изрек Фрейдал, — когда речь идет о традиции. Подобное происшествие во время Сехны — причина достаточно веская для проведения дознания. Надеюсь, вы это понимаете. Приказ есть приказ. Его надо исполнить любой ценой. Любой. Сехна — время для проявления уважения к саардинам, а значит, и к самому Фригольду. Без порядка Фригольд — ничто. Без дисциплины, традиций и правил мы превратимся в варваров. Вы понимаете это, сэр?

Саардин разжал руки, его ладони легли на стол. Была в этом жесте немая угроза.

— Я знаю, что вы ни при ком не состоите. Такой у вас принцип. Но разве этому вас учили в высшем эшелоне?

Искусственный глаз сверкнул, отражая свет.

— Что, интересно, подумал бы Саламандра о своем ученике... простите, сэр... бывшем ученике, который затеял драку во время Сехны?

Фрейдал неодобрительно поцокал языком, потом слегка повернул голову, и Ронин заметил, что он улыбается.

— Я весьма сожалею, что был вынужден побеспокоить вас в такой ранний час, но... — саардин пожал плечами, — служба есть служба.

Белесый глаз снова сверкнул на свету. Фрейдал опустил взгляд и уткнулся в бумаги.

— Вы забыли свой меч, — заметил он как бы между прочим.

И тут Ронин все понял. Он замер на месте, почти не дыша и не сводя напряженного взгляда с блестящих волос саардина. Где-то хлопнула дверь, послышался топот сапог по бетонному полу.

— Вот и пай-мальчик, — проговорил саардин. Ронин услышал в словах Фрейдала плохо скрываемое раздражение, и это немного его порадовало. Звуки шагов замерли вдалеке. Вновь стало тихо.

Разболелось плечо.

— В общем, вы делайте свое дело, — поднял голову Фрейдал, — а я буду делать свое. — В голосе саардина вновь зазвучали поучительные нотки. — Вы знаете, сэр, для чего была создана наша служба? Тому две причины. Первое — защищать Фригольд от нападения извне, и второе — обезопасить Фригольд от тех, кто хочет разрушить его изнутри.

Он опять сцепил пальцы в замок.

— Мы — последние, кто уцелел. Земля наверху скована вечной мерзлотой. Там никому не выжить. Все остальные Фригольды давно погибли. Потому что они отказались от своих традиций. Потому что у них не было дисциплины. Такой, как у нас, сэр... Они все погибли, а мы еще держимся. И клянусь вечным морозом, сэр, я сделаю все для того, чтобы так продолжалось и дальше. Мы уцелеем, должны уцелеть. — Фрейдал разжал пальцы. — Там, наверху, никого не осталось, но здесь, во Фригольде, еще есть кое-кто, кто желает нам зла. — Руки его тяжело опустились на стол. — Но я этого не допущу. Вам понятно, сэр?

Ронин кивнул.

— Хорошо.

Саардин неожиданно повернулся в своем кресле и указал на настенную роспись у себя за спиной:

— Вы видите это? Изумительная работа. Шедевр. Нам в жизни не сотворить ничего подобного. Как по-вашему, сколько ей лет? Двести? Триста? Тысяча! Как минимум тысяча! Что вы на это скажете? Мы и понятия не имеем о том, кто ее написал. Мы даже не знаем, что это были за люди. Может быть, наши предки. А может, и нет. Никаких свидетельств. Загадочно, правда? — Он опять повернулся к Ронину. — Во Фригольде много чего загадочного. Просто никто ничего не знает. У нас нет времени, чтоб заниматься загадками прошлого. Но даже если бы мы узнали, все равно большинству было бы наплевать. Однако же есть еще люди, которые любят соваться, куда не просят. И на этом они обжигаются.

Воцарилась гнетущая тишина. Ронину вдруг стало трудно дышать.

— Я думаю, вы — человек разумный, — добавил Фрейдал и, сверкнув белесым искусственным глазом, опять занялся своими бумагами. Писарь отложил перо.

Ронин застыл в растерянности.

— Вы не опоздаете на тренировку, сэр? — осведомился саардин, не поднимая глаз.

* * *

Выбросить ногу вперед. Блокировать удар. Выпад. Рывок. И все это — одним движением. Вернуться к исходной позиции. Глядя на то, как противник его нагнулся, чтобы поднять оброненный меч, Ронин подумал, что это — не боец. Такой никогда ничему не научится.

Неподалеку практиковался Ниррен. Он сделал медленное обманное движение — его соперник попался на удочку — и применил «солендж», сложный фехтовальный прием. Острие его меча коснулось открытой груди противника. Если бы это был настоящий бой, соперник Ниррена уже бы давно пал смертью храбрых. Ронин вытер пот со лба, наблюдая за тем, как Ниррен отступил назад и поклонился сопернику.

Вокруг стола медленно переливались тени, рыжее пламя мерцало, играя бликами на рукоятках кинжалов.

Голоса двух сотен мужчин отражались звенящим эхом от стен громадного зала. Воздух, кажется, пропитался тяжелым запахом пота. Ронину не терпелось повидаться со Сталигом, но он не мог пропустить занятие. Внутреннее чутье подсказывало ему, что теперь он должен особенно тщательно придерживаться обычного ежедневного распорядка. Он решил не пренебрегать предостережением Фрейдала.

...все взгляды прикованы к столу в центре комнаты. Линии сходятся, образуя знакомый рисунок. Но у него не было времени рассмотреть, что же там — на столе. Если бы он смотрел прямо на стол... Сплетение линий отпечаталось в его сознании, но, как бы Ронин ни пытался, он не мог вспомнить, на что они были похожи. Быть может, само всплывет в нужный момент...

К нему подошел, улыбаясь, Ниррен.

— Как насчет поразмяться?

Ронин согласно кивнул. Они с Нирреном заняли исходные позиции и настороженно замерли, присматриваясь друг к другу.

...с другой стороны, он уже больше не сомневался. Он знал, что ему делать дальше. В сущности, именно предостережение саардина повлияло на его решение. Не то чтобы он наплевал на просьбу друга. Но именно потому, что этот опасный и влиятельный человек с белым искусственным глазом и хищной улыбкой неоднозначно дал ему понять, что не стоит соваться, куда не просят, Ронин теперь собирался выяснить все о Борросе, непонятно с чего помешавшемся колдуне. Сильные мира сего всегда правы. Но любому терпению есть предел...

Ниррен атаковал первым, и Ронин, погруженный в раздумья, едва не пропустил удар. Ему пришлось попотеть, чтобы отвести клинок друга в сторону. Ниррен применил «файес»: нижний выпад мечом вперед и в последний момент резкий подъем клинка вверх, — прием, предназначенный для того, чтобы вспороть противнику живот, чем при удачном стечении обстоятельств и заканчивался поединок. У Ронина не было времени на ответный маневр. Он успел лишь увернуться и ударить мечом снизу на уровне бедра. Главное в поединке — реакция на уровне инстинкта и скорость. Неопытный меченосец в этом случае отступил бы и проиграл сражение. На «файес» надо отвечать контратакой. Мечи со звоном скрестились. Ронин отпрянул назад, пытаясь воспользоваться инерцией движения Ниррена — в этом как раз и состоял главный недостаток «файеса», — но тот отразил удар.

К концу боя явное преимущество дважды оставалось за Ронином, однако ни тот, ни другой не добились бесспорной победы. Но они к этому и не стремились. У каждого была своя техника. Свой индивидуальный стиль борьбы. На занятиях они учились друг у друга, перенимая приемы. При этом друзьям приходилось держаться настороже и быть готовыми к любым неожиданностям. Ронин знал много хитрых уловок, но он никогда не применял их в поединках с Нирреном, потому что догадывался, что и у того, в свою очередь, есть кое-что в запасе.

...пропитанные смолой тростниковые факелы освещают обшарпанные бетонные стены лестницы, ведущей на верхние этажи. Перед мысленным взором Ронина снова возникло загадочное переплетение линий. И тут его осенило. Изображение, отпечатавшееся в глубинах его сознания, внезапно обрело смысл...

Ниррен предложил ему пропустить по стаканчику после занятия, и Ронин с готовностью принял его приглашение. Хотя он собирался увидеться со Сталигом и подумать о Борросе, сейчас ему было гораздо важнее поговорить с чондрином.

Апартаменты Ниррена мало чем отличались от апартаментов Ронина, разве что располагались на несколько уровней ниже: те же две комнаты, небогатые меблировкой.

— Сиррега нет. Так что мы можем разговаривать свободно.

Ниррен достал из шкафчика графин и бокалы. Они пили темное красное вино, приходя в себя после боя. Ронин удобно устроился на диване, смакуя вино, которое разливалось по телу приятным теплом.

— Я тебя раньше об этом не спрашивал, но теперь мне интересно: как вообще обзаводятся саардинами?

Ниррен задумчиво посмотрел на него и отхлебнул вина.

— Ты имеешь в виду убеждения? — Он покачал головой и добавил с улыбкой: — Выходит, все это неправда, что о тебе болтают?

— Ты сам знаешь, что правда, а что неправда.

— С чего ты это взял? — Ниррен снова тряхнул головой. — О тебе столько всего говорят, и все говорят разное. Может быть, потому, что у тебя так мало друзей. Или, может быть, из-за того, что ты ни при ком не состоишь. Никто не может понять, почему...

— И ты, стало быть, тоже не можешь, — оборвал его Ронин.

— Ну нет, дружище. Это твой выбор. Я уважаю твое решение. И все же... можно ведь попытаться...

— Если есть убеждения.

Ниррен пожал плечами:

— А если и нет, то что? Думаешь, все у нас с убеждениями? Многие в глубине души вообще ни во что не верят. Просто ничего другого, кроме мира саардинов, они не знают. И тем не менее тебя боятся... да, это верное слово: боятся... потому что для них ты — загадка. Ну и из-за Саламандры тоже. Они думают, ты избегаешь людей из-за какого-то страшного преступления, которое якобы у тебя на совести. Забавно, правда? Однако я отклоняюсь от темы. Ты спрашивал, как я заимел себе место при саардине.

Он наполнил бокалы по новой.

— Сейчас я тебе расскажу. Когда я был еще учеником, у меня был друг. Неважно, как его звали. Он был очень честолюбив. Мечтал стать чондрином, а со временем — и саардином. Но в жизни все очень сложно — мы с тобой понимаем это, а мой друг не понимал. Он хотел власти, но не признавал традиционных путей. Я видел, что с ним происходит. Я тогда мало что смыслил в жизни, но я чувствовал... знаешь, нутром... — Ниррен приложил ладонь к животу, — вот здесь я чувствовал, что он поступает неправильно. Я пытался с ним поговорить, убедить его. Но он меня просто не слушал. Он кивал, говорил: «Да, я согласен. Это дельный совет». А потом делал все по-своему.

Ниррен не на шутку разволновался. Он отхлебнул вина и внимательно посмотрел на Ронина.

— И вот однажды мы пришли на занятия и нашли его в зале... Он лежал на полу в луже крови. Голова, руки, ноги — все было отрезано и разложено в форме пятиконечной звезды. Жуткая получилась картина.

Он допил вино и налил еще. В комнате было тихо. В коридоре снаружи — тоже. Ронин прокашлялся:

— И что потом?

— Я понял, что мне нужно выбрать себе саардина. И как можно скорее.

— После того, что ты там увидел?

— Вот именно. Еще вчера человек был жив, полон энергии и презрения к Традиции, и вдруг, его нет. Был человек и весь вышел. Через него просто-напросто перешагнули, словно это и не человек, а какой-то ненужный хлам. Его разрубили, как тушу, и бросили на пол. Мы все это видели. Я так думаю, те, кто его «обработал», хотели, чтоб мы это видели. И чтобы мы поняли, что к чему.

Я сразу понял, что должен делать. Я, друг ты мой, реалист. Я знал, чего он добивался. Он вовсе не был каким-то злодеем. И то, что он так рвался к власти... это было, наверное, правильно. Без нее мы ничто. Без власти мы ничего не добьемся. Власть — это связующее звено между мечтой и реальностью. Теперь я понимаю, а он это понял еще тогда. Просто ему не хватило терпения, он слишком спешил и заплатил дорогой ценой. Я о нем не скорблю, пойми.

Мы живем в мире реальном, каждый дурак это знает. Не обязательно с ним соглашаться, но нужно суметь как-то вписаться в рамки, если ты понимаешь, о чем я. С единственной целью — добраться до власти. И тогда все возможно, дружище. Все.

Ниррен замолчал, и Ронин понял, что тот ждет ответа. Как будто прочитав его мысли, Ниррен заметил:

— Я не жду никакого ответа. Я просто хотел, чтобы ты это знал. — Он встал и пошел к буфету за следующим графином.

— А зачем?

Ниррен улыбнулся:

— А тебя удивило, что я тебе все это рассказал?

— Ты и сам знаешь, что да.

Чондрин рассмеялся:

— Не так уж и хорошо я тебя знаю.

— Потому что я не рассказываю о своем прошлом? Разве это так важно?

— Прошлое делает человека, — проговорил Ниррен с нажимом. — И ты просто обманываешь самого себя, если думаешь, что это не так.

— Все люди разные.

— Это верно.

— Я имею в виду — в душе. В глубине естества.

— В глубине естества все люди едины в духе.

Ронин угрюмо покосился на друга.

— Ты действительно в это веришь?

— Да.

— А я нет.

У Ронина возникло вдруг странное ощущение: словно студеный ветер промчался по сокровенным глубинам его души, проникая в ее потаенные уголки — туда, куда Ронин боялся всегда заглянуть. В ушах непонятно с чего раздался какой-то шум. Тело покрылось испариной. Его как будто пронзили тысячи крошечных булавочек. Откуда-то издалека донесся сдавленный страшный вопль. Он пытался понять, разглядеть... но перед глазами поплыл туман...

— ...ты знаешь? — услышал он голос Ниррена, который как раз потянулся к его бокалу, чтобы подлить вина. Ронин снова прокашлялся и закрыл бокал рукой.

— Все. Мне хватит, — хрипло выдавил он.

Ниррен рассмеялся:

— Пожалуй, ты прав. Нельзя надираться в такую рань.

Он закрыл графин пробкой и убрал его в буфет.

— Ты мне не ответил.

— Насчет чего?

— Ты знал, что Джаргисс — мой второй саардин?

— Нет, я...

— Это достаточно редкий случай. Не многие умудряются благополучно сменить саардина и остаться при этом в живых.

Взор Ронина по-прежнему застилала какая-то странная пелена.

— Но ты все-таки умудрился.

— Да, но мне здорово повезло. Джаргисс узнал обо мне, о моей ситуации. И сам меня нашел.

— А кто был первым?

— Дхарсит.

Ронин вспомнил давешнего чондрина. Его восковую бледность. Белый шрам через щеку от глаза. Черные с золотом нашивки. Он рассказал Ниррену об инциденте.

— Каков саардин, таков его чондрин, — невозмутимо отозвался Ниррен. — Ничего удивительного. Военных они вообще ни во что не ставят. Это люди Фрейдала.

— Но ведь он такой ярый традиционалист.

— Да, но это не имеет значения. Он их просто использует. Когда он с ними покончит... людей Дхарсита он первым двинет в бой, и они все погибнут... он разом избавится и от саардина, и от чондрина.

— Я сегодня имел с ним беседу. Фрейдал посылал за мной.

Ниррен замер.

— Нет, кроме шуток?

Тон его был безучастным и ровным, но Ронин быстренько соотнес напускное безразличие друга со всеми последними событиями и понял, что Ниррен встревожился не на шутку.

— То ли он просто перестраховывается, то ли действительно есть у него к тебе интерес. — Ниррен нахмурился. — Не нравится мне все это.

— Я там кое-что видел в секторе безопасности. Там была комната, а в комнате даггамы изучали какую-то штуку, разложенную на столе. Толком я ничего не успел разглядеть, но теперь я уверен. Это была карта.

Ниррен вдруг посерьезнел.

— А ты не мог ошибиться?

— Нет.

— Замечательно. Еще что-нибудь можешь вспомнить? Какие-нибудь подробности на карте...

Ронин покачал головой.

Ниррен присел на диван, но тут же вскочил.

— Пойдем, — сказал он. — К Джаргиссу.

— Вообще-то я думал заняться делами.

Они уже были у двери. Ниррен знал, что на Ронина давить нельзя.

— Хорошо. В другой раз.

— Да, — кивнул Ронин. — В другой раз.

У него ранено плечо. Так что есть повод пойти к Сталигу, не привлекая нежелательного внимания. Пусть себе докладывают Фрейдалу — на этот счет Ронин не беспокоился. В дверях он столкнулся с Сиррегом. Тот как раз выходил из апартаментов целителя. Его оранжево-коричневая рубашка была заляпана кровью, а рука забинтована у запястья.

— Ронин. Рад тебя видеть.

У него были светлые волосы, квадратное лицо, темные глаза под длиннющими ресницами. Прямой и открытый взгляд.

Сиррег нахмурился и покачал головой.

— Я слышал о том, что случилось на Сехне. И куда мы катимся? Подраться на Сехне — подумать только!

— А с тобой что случилось? — спросил Ронин, показывая на его забинтованную руку. У него не было ни малейшего желания обсуждать драку. И тем более — в коридоре.

Сиррег скривился и коротко хохотнул:

— Да так, пустяки. Сувенирчик на память от одного меченосца Дхарсита. Ты бы видел, как я его обработал.

— На тренировке?

— Нет, в коридоре... внизу. Привычное дело — досадное неудобство и не более того. — Он опять покачал головой. — Но чтобы подраться на Сехне! Хотел бы я это увидеть своими глазами. Ниррен неплохо устроился. Сидит где хочет. А мы, меченосцы, сидим как пришитые за своими столами... Ты его, кстати, не видел еще в эту смену?

— Мы только что с ним расстались — он собирался пойти повидаться с Джаргиссом.

— А-а. Ну ладно. — Сиррег помахал здоровой рукой и вышел.

* * *

Когда Ронин вошел, в приемной у Сталига сидела какая-то нира. Она была ни хороша, ни дурна: короткие каштановые волосы, лицо все в морщинах, как спелый овощ. Она без стеснения уставилась на Ронина.

— Мне нечасто доводится видеть настоящего меченосца. — Голосок у нее был писклявый и резкий. — Потому что я работаю в самом низу. На восемьдесят пятом уровне.

Ронин в первый раз в жизни встретил человека, который живет так низко.

— Там такие машины громадные... ты себе даже представить не можешь какие. Нет, правда.

Нира погладила себя по ноге, и тут Ронин заметил, что ступня и подъем у нее забинтованы.

Она перехватила его взгляд.

— Да вот попала в одну из них. Мороз их всех раздери, как больно! — Она передернула плечами. — Мы работали на воздушной машине... такая старая, ну ты знаешь, одна из первых. Еще до того, как мы приступили к работе, нас предупредила, что там, внизу, очень скользко. Чтобы мы были осторожнее. Но я все-таки поскользнулась, упала на раскаленный металл и... — Лицо ее перекосилось. — О, это было ужасно. Нога попала в машину! Они почти целую смену решали, что со мной делать и как меня вытащить. — Не глядя на больную ногу, нира потрогала ее чуть выше повязки. — Через какое-то время я вообще перестала что-либо чувствовать. И когда кто-то сказал, что надо послать за доктором, чтобы он мне отрезал ногу, мне было уже все равно. Они боялись повредить машину, потому что мы до сих пор не знаем, как она действует. Мы знаем только, что она работает и не дает нам погибнуть. — Лицо ее вдруг озарилось блаженной улыбкой. — Но они все же сумели вытащить ногу, правда, сломав мне лодыжку. И все закончилось хорошо.

В приемную вышел Сталиг и помог женщине пройти в операционную. Уходя, она обернулась и долго смотрела на Ронина, пока не скрылась за дверью. Он никогда не разделял презрительного отношения других меченосцев к нирам и ученым. И к рабочим, кстати, тоже. Они же не виноваты, мороз побери... и кто-то же должен был...

Его размышления прервал Сталиг, позвав его из кабинета. Из операционной было несколько выходов, и по какой-то для него самого непонятной причине Ронин был рад, что нира ушла через другую дверь. Ронин прошел в кабинет к целителю, обогнув овальную казенную плиту посередине операционной. Оранжевый нет ламп отражался от ее отполированной до блеска поверхности и покатых граненых боков, причем блики падали так, что на секунду Ронину показалось, что плита залита кровью, стекающей в узенькие желобки и струящейся по боковым граням красной густой паутиной. Он моргнул, пытаясь отогнать видение, и снова взглянул на плиту. Светлый серо-розовый камень с белыми прожилками под мрамор. Ронин медленно двинулся мимо высоких шкафов в кабинет.

Здесь по-прежнему царил беспорядок. Сталиг сидел на кушетке и сортировал таблички.

— Поосторожнее с ними, — заметил он, когда Ронин принялся убирать со стула целую кипу таких же табличек.

— И давно ты пользуешь ниров?

Целитель махнул рукой.

— А-а, они там, внизу, слишком много работают. Мы... — Сталиг попытался удержать на колене стопку табличек, но наконец не выдержал и побросал их все на пол. — Мы здесь, наверху, должны со всем разбираться и молчать себе в тряпочку, а если кто вякнет, так его тут же записывают в вольнодумцы. — Целитель отряхнул свои леггинсы. — Я уже слышал о заварушке на Сехне. Тебе сейчас только этого не хватало... Что случилось? Снимай рубашку.

Пока Ронин рассказывал ему о том, что произошло, Сталиг снял бинты и осмотрел рану.

— Идиот этот ученый, — с раздражением заметил он. — Конечно, ему тоже несладко приходится. Они сожгли все его книжки тому назад пару веков. — Сталиг осторожно смазал шов на плече Ронина. — Мои, впрочем, тоже, однако... Это кто тебя так обработал? — Он указал на плечо Ронина. — Мне здесь уже делать нечего, разве только повязочку новую наложить. И через несколько циклов ты и думать забудешь о том, что у тебя здесь вообще что-то было.

— Это К'рин.

Почему он об этом спросил, интересно?

— Мы заходили к тебе после Сехны, но тебя не было.

— Да, меня не было. Я тебе уже говорил, меня завалили работой и... — Целитель пожал плечами. — А даггамы были? То есть на Сехне?

— Были. Но ничего страшного. Просто составили протокол.

— Хорошо, — с видимым облегчением произнес Сталиг. — По крайней мере, Фрейдал тебя не вызывал.

Что-то в нем изменилось, подумал Ронин.

— Нет, он меня вызывал. С утра пораньше. В первую смену.

На лбу целителя выступил пот.

— Я же тебе говорил! Побери тебя мороз, я тебя предупреждал!

— Успокойся.

Сталиг уже наложил повязку, и Ронин встал.

— Он просто хотел сверить мои показания с отчетом даггамов. Да что с тобой?

Сталиг уселся за стол. Он был бледен как мел.

— Могу я тебя попросить об одном одолжении? Забудь о том, что вчера мы с тобой вообще куда-то ходили, ладно?

Он поднял глаза — слезящиеся и усталые глаза — и пристально посмотрел на Ронина. Со стола на пол упала табличка. Сталиг как будто этого и не заметил.

— Этого просто не было.

Воцарилась неуютная тишина. Сталиг сверлил Ронина взглядом, исполненным молчаливой мольбы.

— Я не могу.

— Мороз милосердный!

У целителя был такой вид, как будто Ронин его ударил. Лицо его вдруг исказилось, и он рухнул плашмя на кушетку. Его губы дрожали. Ронин достал вино и, опустившись перед Сталигом на колени, заставил его выпить.

— Я хорошо тебя знаю, — прошептал доктор, слегка успокоившись. — Я сделал все, что мог.

Казалось, он разговаривает сам с собой.

— Сталиг, — произнес Ронин как можно мягче, — ты должен мне помочь. Я хочу поговорить с Борросом.

— Ты хочешь, чтоб я помог тебе умереть? — Голос целителя был едва различим.

— Я вовсе не собираюсь умирать, — спокойно возразил Ронин.

Он хотел, чтобы Сталиг понял.

— Это может быть очень важно. Для всего Фригольда. Помнишь наш разговор?

Доктор внимательно посмотрел на него.

— Зачем тебе это нужно?

Ответ уже не имел значения, потому что аргумент Ронина сработал.

Так что Ронин лишь молча пожал плечами.

— Но ведь должна же быть какая-то причина!

— Я и сам толком не знаю.

Старик вздохнул и покачал головой:

— Я так и знал...

Он встал и добавил, повернувшись к Ронину спиной:

— Приходи после Сехны. Мне нужно еще раз взглянуть на твое плечо.

Ронина вдруг охватило щемящее, горькое чувство утраты.

— Сталиг, я...

Целитель махнул рукой:

— Осторожнее там. Не свали мне таблички.

* * *

— Войдите.

Однако никто не вошел. Вкрадчивый стук повторился. Ронин отставил бокал с вином, встал и открыл дверь. На пороге стоял, понурившись, Г'фанд. У него на груди под рубашкой Ронин заметил повязку.

— Я... — Ученый откашлялся. — Я не помешал?

— Нисколько. Я как раз думал о...

— Если я не вовремя, я могу...

Ронин коснулся его руки:

— Проходи.

Но Г'фанд как будто врос в землю, и Ронину пришлось буквально втащить его в комнату.

— Садись.

Ронин взял со столика кинжал и протянул его Г'фанду.

— Я как раз собирался вернуть тебе эту штуку.

Г'фанд отпрянул:

— Я даже видеть его не хочу! — воскликнул он в непритворном ужасе.

Ронин положил кинжал на пол.

— Может так получиться, что когда-нибудь он спасет тебе жизнь.

Г'фанд разрыдался, закрыв руками лицо. Ронин налил ему вина и поставил бокал рядом с кинжалом. Г'фанд наконец успокоился и отнял руки от лица.

— Мне так стыдно, — выдавил он.

Ронин уселся напротив.

— Мне тоже.

Г'фанд поднял голову. Глаза его вновь заблестели.

— Тебе?! Но тебе-то чего стыдиться?

— Я меченосец. И, как ты верно заметил на Сехне, я учился у Саламандры.

Щеки Г'фанда залились румянцем.

— Я у него многому научился, — продолжал Ронин. — Узнал много хитрых приемов, неизвестных другим меченосцам. Видишь ли, я едва тебя не убил... вот этими вот руками.

Г'фанд как завороженный уставился на руки Ронина.

— Но я думал, вы деретесь только на мечах и кинжалах.

— Искусство битвы, оно очень древнее. Существует немало различных техник.

— Да, я понимаю. — Г'фанд опустился на колени. — Ронин, прости меня. Пожалуйста.

— Забери свой кинжал, только спрячь подальше.

Ученый провел ладонью по лицу.

— Я хочу, чтобы ты понял, почему...

— Г'фанд, я знаю, что ты нападал вовсе не на меня.

На лице ученого отразилась самая разнообразная гамма чувств: удивление, облегчение, недоумение.

— Но откуда ты знаешь? Я тогда сам не соображал, что делаю.

Ронин улыбнулся.

— Ты был чем-то очень расстроен... и то, что ты там нам наговорил, к этому отношения не имеет. Тебя гнетет что-то другое.

Ученый опять покраснел.

— Я твой должник.

Он замолчал, сосредоточенно изучая содержимое своего бокала. Потом взял его в руки и отпил глоток. Сейчас разговор для него был важнее, чем выпивка.

— Я тебе кое-что расскажу, — решился он наконец. — Хотя для меня это будет непросто. Было время, когда я ужасно тебе завидовал. Я мечтал стать меченосцем, но у меня не было никаких шансов. — Г'фанд усмехнулся немного нервно. — Я для этого слишком мелкий. — Ученый поднес к губам бокал и судорожно глотнул, как будто его насильно заставляли пить. — Я безумно хочу узнать, как мы стали такими, какими мы стали, и что было до нас. Наши предки... это были великие люди. Они построили эта машины... такие громадные и ужасные.

Г'фанд отставил бокал и обхватил себя обеими руками, как будто ему было холодно.

— Нам это недоступно. Мы все утратили. Все. Но я нашел... я прочел все, что еще уцелело. Эти скудные крохи знаний. — Ученый невольно понизил голос. — Об этом никто не знает, но мне удалось частично расшифровать одну очень древнюю запись, сохранившуюся с тех времен, когда люди еще жили на поверхности. Конечно, это всего лишь разрозненные фрагменты... по сути, вообще ничто. Но даже их было достаточно, чтобы понять, какую непростительную ошибку они совершили.

Г'фанд умолк, заломив руки. Ронин ждал. Он знал, что ученый еще не сказал того, что собирался сказать.

— И вот тогда я понял, что сделал неправильный выбор. Что с того, что я стал ученым?! Все это бессмысленно. Мы никому не нужны. И пользы от нас — никакой. К насмешкам-то я привык... у меня было много работы, я просто их не замечал, насмешек. Но потом в один прекрасный день мне сказали, что я прочел уже все, что есть.

Он взял кинжал и принялся рассеянно вертеть его в руках, наблюдая за тем, как от лезвия отражается свет.

— В общем, я стал посещать боевые тренировки. — Г'фанд покосился на Ронина, словно опасаясь, что тот поднимет его на смех. — Ученики поначалу смеялись, подшучивали надо мной, но я продолжал заниматься. И тогда они стали уже по-настоящему надо мной издеваться, чтобы я бросил. Но я не бросал... А однажды ко мне подошел инструктор и дал мне этот кинжал и короткий меч. Он сказал, что, раз уж я такой упорный, мне тоже положено кое-какое оружие. Теперь я занимаюсь с новичками, но... — ученый снова понурил голову, — я же знаю, мне все равно никогда не сделаться меченосцем.

— Ты можешь стать кем-то еще, — сказал Ронин.

— А Ниррен говорит, что все остальное — это так, ерунда.

— Ниррену просто нравится тебя дразнить, но это еще не значит, что ты должен слушать все, что он говорит.

— Он же чондрин, — неожиданно выпалил Г'фанд. — Как же он не понимает!

— Не понимает чего?

— Что мы все умираем! Ты разве не видишь? Ты слышал, что говорил Томанд. Он не знает, как действуют наши машины, и никто из ниров не знает. Хотя именно эти машины и не дают нам погибнуть. Инструктор талдычит нам о традициях, о воинском Уставе. Но зачем нам традиции, если кончается воздух, если нам не хватает еды и воды?

Он резким движением поднялся на ноги.

— Сил моих уже нет! Все, терпение лопнуло. Я не хочу оставаться здесь. Мне здесь не место. И никому здесь не место. И скоро... уже очень скоро знамя Традиции будет реять над нашими догнивающими костями!

На Сехну они пошли вместе. Все как будто уладилось. Правда, поначалу сидящие за столом чувствовали себя немного неловко, но потом Томанд встал и сказал:

— Я прощаю тебя. Это все-таки Сехна, в конце концов.

Ниррен, глядя на них, улыбнулся, а К'рин пожала Г'фанду руку.

В тот вечер все много смеялись и вели оживленные разговоры, хотя в целом беседа у них получалась довольно натянутой. По мере того как сменялись блюда, опустошались и вновь наполнялись графины с вином, всех присутствующих постепенно охватывало безотчетное и какое-то отчаянное веселье. Смех звучал громче и громче. Складывалось впечатление, что этим бурным весельем они пытаются заглушить тревоги и мрачные мысли.

Ронин это понял едва ли не сразу. И хотя он ел, пил и смеялся наравне со всеми, чтобы не вызывать подозрений и лишних вопросов, настроение его портилось с каждой минутой. Он даже знал, с чего это все началось: со встречи с той нирой в приемной Сталига, Ронин мысленно проклинал и ее, и себя. «Какое мне дело? — твердил он себе. — Это меня не касается».

К их столу подошел меченосец в оранжево-коричневой рубашке и, поклонившись своему чондрину, что-то шепнул ему на ухо. Ниррен кивнул и склонился к Ронину.

— Эстрилл, — прошептал он одними губами, поднялся и, извинившись, вышел из-за стола.

Может быть, так просто совпало, но его уход как бы послужил сигналом к еще более бурному взрыву веселья. Томанд что-то кричал, обращаясь к сидящим за соседними столами, и вскоре они уже вовсю обменивались графинами с вином и бокалами. Разговор превратился в бессвязный гул.

Седьмая смена закончилась. Началась восьмая. Большой зал постепенно пустел. Народу заметно поубавилось. Стало прохладнее и уже не так душно.

Ронин вытянул ноги и, лениво побалтывая винный осадок в керамическом бокале, наблюдал за игрой бликов света на его непрозрачной поверхности. Гул голосов постепенно затих, и стало слышно, как разносчики убирают со столов посуду. Они сновали туда-сюда по проходам, нагруженные здоровенными подносами с остатками Сехны. Когда Ронина спросили, не хочет ли он еще вина, он отрицательно покачал головой.

Ему не терпелось уйти, но он решил подождать, не желая привлекать к себе внимание. Скорее всего никто за ним и не следил, но он все равно не хотел, чтобы кто-то подумал, что у него есть какие-то срочные дела.

А потом он увидел Ниррена, возвращающегося к столу, и порадовался про себя, что не поторопился уйти. Чондрин сел рядом, вылил себе в бокал все оставшееся на столе вино и улыбнулся, оглядевшись по сторонам. Поблизости не было никого, а в зале пока еще было достаточно шумно.

— Тебе это будет небезынтересно, — проговорил Ниррен, понизив голос и продолжая улыбаться. — Насчет этого техника при колдуне, Мастаада. Помнишь такого? Так вот, он работает на Фрейдала.

Ронин поставил свой бокал на стол.

— Даггам?

Ниррен медленно потягивал вино, не глядя на Ронина.

— Нет. Самый обычный техник. Но при этом еще и сотрудник службы безопасности. У них существует такая практика. Иногда это единственный способ узнать, что им нужно, — приставить к кому-нибудь своего человека.

Он умолк на мгновение, дождавшись, пока не уйдет разносчик, подошедший забрать со стола пустой графин.

— Они пытались и Борроса подрядить в свою службу, но он отказался. Тогда они подослали к нему «грызуна», чтобы тот все разнюхал.

— Но этого оказалось недостаточно.

— Да уж... Послушай, мне дали особое поручение. В общем, мне надо надыбать себе своего «грызуна». Я пока не могу рассказать тебе больше, но... — Он быстро взглянул на Ронина, а потом снова принялся безучастно рассматривать Большой зал. — Скоро мне может понадобиться твоя помощь, хотя тебе это, наверное, не понравится. А что касается остального...

Он улыбнулся и добавил уже громче:

— Ладно, еще поболтаем.

Ронин провожал Ниррена взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в толпе.

* * *

Он спал на кушетке, негромко похрапывая. Рот его был открыт. Ноги скрещены. Руки прижимают к груди стопку табличек. Утомленное морщинистое лицо. Мешки под глазами. Даже во сне у него утомленный вид, подумал Ронин и легонько потряс Сталига за плечо.

Тот мгновенно открыл глаза, покрасневшие и настороженные. Целитель встал, уронив таблички, и откашлялся:

— Гм, я тут немножко вздремнул.

Ронин осмотрелся, ища глазами вино.

— Похоже, ты здорово недосыпаешь.

— Вон там, — подсказал Сталиг. — За теми табличками.

Ронин налил ему вина, и тот с удовольствием влил в себя целый бокал.

— А, просто с работой завал. Ко мне уже посылают снизу, мороз бы их всех побрал! — Доктор обвел взглядом комнату. — Хорошенькое дельце — уже целителей во Фригольде не хватает. Пора уже привлекать в работе наших многообещающих учеников. Таких, например, как К'рин.

Он поднял с пола таблички, хмыкнул и снова откашлялся:

— Ну и чего?

Озарение, как вспышка света.

Он видел их там, за углом в коридоре — бдительные, неподвижные, молчаливые, — они попали в поле его бокового зрения, как грызуны, запутавшиеся в паутине.

Вспышка: темные тени против света.

Он не стал останавливаться. Не стал убыстрять или замедлять шаг, потому что они его не заметили и он не хотел привлекать их внимание. Главное — внутреннее спокойствие. Что бы ни произошло, оставайся спокойным... Теперь надо медленно проскользнуть в темную операционную — бесшумно, как льется по стенкам графина вино. Подождать, пока глаза не привыкнут к сумраку, и идти дальше только тогда, когда тени перестанут мельтешить. Потому что в конце коридора стоят два даггама.

Сталиг залпом допил вино.

— Я отведу тебя к Борросу.

И ни слова о даггамах в коридоре. Однако, когда они вышли из кабинета в операционную, Ронин отметил про себя, что Сталиг старается не шуметь и не зажигает света.

Целитель провел его к дальней стене, вытянул руку и коснулся чего-то в темноте. Бесшумно открылась автоматическая дверца. Ронин со Сталигом шагнули в проем...

* * *

... и оказались в сумрачной комнатушке, освещенной лишь тусклым пламенем двух масляных ламп. Пламя легонько подрагивало на сквозняке. Одна стена была вся завешана шкафчиками и полками. В другой стене была дверь. И тут Ронин все понял. Все сходилось одно к одному: даггамы в коридоре, молчание Сталига, потайная дверь. Только взглянув на две узкие койки у дальней стены, он уже понял — еще до того, как успел разглядеть как следует, — что на одной из кроватей лежит человек. И он даже знал, что это за человек. Тот самый колдун с желтой кожей, оказавшийся в самом центре тайной борьбы за власть во Фригольде.

Сталиг взмахнул рукой и прошептал:

— Это он. Боррос.

— Как тебе удалось его перетащить?

Целитель скромно потупился.

— Вообще-то... гм... это было не так уж и сложно. Когда я вернулся в конце последнего цикла, Боррос так и не пришел в сознание, и я сказал Фрейдалу, что, если его немедленно не перенесут сюда, он уже никогда не очнется. Так что у Фрейдала не было выбора.

— А он правда мог умереть?

— Не исключено, — Сталиг потер кулаками глаза. — Но дело в том, что он все же пришел в себя, и мы с ним поговорили... — Целитель присел на пустую кровать. — Я пока еще не сообщил Фрейдалу. Потому что я ни черта не понимаю. Да и зачем он теперь Фрейдалу? Он действительно помешался. Быть может, когда-нибудь...

Целитель умолк и покачал головой. Ронин подошел к кровати, на которой лежал Боррос.

— Такая потеря, — устало промолвил Сталиг. — Жизнь человека для них вообще ничего не значит. Они слишком долго его у себя продержали — рассудок его помутился.

«И все-таки он не сказал им того, что им хотелось узнать, — подумал Ронин, — иначе Фрейдалу было бы наплевать, умрет Боррос или будет жить. Он, должно быть, очень сильный человек, этот колдун».

— Но я все равно хочу с ним поговорить.

Сталиг пожал плечами:

— Ты ничего от него не добьешься. Они так его накачали...

Ронин резко обернулся:

— Откуда же ты тогда знаешь, что он помешался? — Ну, это не...

И вдруг из приемной донесся какой-то звук, едва слышный, но все-таки различимый. Сталиг вскочил как ошпаренный. Он весь побледнел. Глаза широко распахнулись от ужаса.

— Мороз меня раздери, идиота, — выдав ил он хриплым шепотом. — Не надо мне было этого делать. А я поддался как дурак на твои уговоры... Не шевелись.

Он прошел в операционную, и дверь бесшумно закрылась за ним.

Ронин взглянул на Борроса. Лысый блестящий череп цвета старой кости. Закрытые продолговатые веки. Дыхание колдуна стало вдруг глубже, ровнее.

Снаружи послышались приглушенные голоса. Ронин наклонился к Борросу и легонько коснулся его подбородка. На ощупь кожа его была мягкой и сухой. Продолговатые веки дрогнули. Глаза открылись. Взгляд колдуна был пустой и отсутствующий. И все же глаза его были так необычны, что Ронин, засмотревшись, едва не пропустил мимо ушей звук шагов у себя за спиной.

Он резко выпрямился, обернулся и увидел в дверях Сталига.

— Меня вызывает Фрейдал. Говорят, дело срочное, — прошептал целитель и добавил явно невпопад: — Может, его беспокоит состояние Борроса... Ты пока оставайся здесь. До тех пор, пока мы с посыльным не выйдем. Даггамам снаружи я сказал, что их присутствие может пагубно сказаться на здоровье пациента. Но все равно тебе лучше уйти отсюда как можно скорее. Боррос не просыпался?

— Нет.

— Хорошо. Ему сейчас нужен отдых. И он действительно ничего для тебя ценного не скажет. А ты только зря потеряешь время. — Целитель уже повернулся, чтобы уйти. — Помни, что я сказал. Как только услышишь, что мы ушли, сразу же уходи...

Он шагнул через порог и исчез в темноте операционной.

Глаза были серые. Светло-серые с золотистыми крапинками в глубине, поблескивающими, как металлическая стружка. Топот сапог по бетонному полу, затихающий вдалеке. А потом — только мягкая обволакивающая тишина, точно шелест дыхания. Все в мире как будто поменялось ролями: фигуры людей неподвижны, а тени трепещут, объятые светом от бледного пламени ламп. И глаза... они продолжают следить за ним.

Усилием воли Ронин заставил себя сдвинуться с места. Он подошел к закрытой двери в операционную и приложил ухо к холодной металлической обшивке. Снаружи все было тихо. Он вернулся к Борросу и сел на соседнюю койку, подперев голову руками и то и дело поглядывая на вторую дверь, напротив, за которой стояли на страже даггамы.

— Боррос, — позвал он тихонько. — Боррос, вы меня слышите?

Губы Борроса слегка приоткрылись, но Ронин услышал лишь звук дыхания. Открытые, но не видящие глаза смотрели в потолок.

Ронин повторил свой вопрос.

Молчание. Зрачки не двигались.

Он повторял свой вопрос много раз: подходил ближе, задавал его громче, настойчивей...

Молчание, но глаза ожили.

Моргнули.

Губы чуть задрожали.

— Что? Что вы сказали?

Ему пришлось повториться.

— Такое синее...

Ронин с трудом разобрал слова. Бессмыслица полная, сказал он себе, но зато хоть какой-то контакт. Попробуем еще раз.

— До невозможности синее... Я... я знаю, оно там... я...

Взгляд стал немного осмысленнее. В глазах вспыхнули золотистые искорки. Дыхание участилось. Лоб Ронина покрылся испариной. Он быстро взглянул на дверь в коридор. Слышали даггамы что-нибудь или нет? Вытерев пот со лба, он опять повернулся к Борросу. Теперь уже поздно уходить — надо дослушать.

— Что вы сказали, Боррос?

— Свод... да... это похоже на свод... такой огромный, такой...

Ронин легонько тронул колдуна за плечо. Боррос дернулся. Голова замоталась из стороны в сторону. Глаза вылезли из орбит, губы скривились. Он пытался рассмеяться, но смех получился похожим на рычание дикого зверя. Сверкнули обнажившиеся зубы.

— Ха-ха-ха! Там ничего нет... вы ничего не получите... никаких записей... все было здесь... у меня в голове, но ничего вам оттуда не выжать, можете сколько угодно пытаться, пока эти мозги не засохнут... а они потому и засохнут... так что нет смысла... и почему бы вам не...

Глаза колдуна на мгновение закрылись, потом распахнулись опять. Он как будто только что проснулся.

— Нет... я больше не... нет... — Он замотал головой. — Делайте все, что хотите, все бесполез... — По телу его пробежала дрожь. — Земля темная и плодородная, повсюду растения, зеленые, и никаких цистерн с водой. А жаркое солнце осве... освещает весь этот простор!

Он вдруг замолчал, словно испорченная машина, которая больше уже не включается. Нет, сказал себе Ронин, так действительно ничего не выйдет. Боррос и вправду несет полный бред. Слова, конечно, понятны, но смысла в них никакого. Ронин опять вытер лоб. Времени у него оставалось мало.

Я, наверное, что-то упустил. Но что? Думай.

Он наклонился к Борросу:

— Земля, Боррос. Расскажи мне еще о земле.

Колдун, вероятно, решил, что Ронин — из службы безопасности. Из тех ребят, которые донимали его допросами. Значит, надо как-то изменить подход. Надо как-то проникнуть в его сознание: а что, если он вовсе не сумасшедший? Ничего другого, похоже, не остается.

Губы Борроса снова зашевелились:

— Да, земля.

Его слабый шепот напоминал шелест сухого ветра. Ронин вдруг почувствовал, как кровь приливает к вискам.

— Поля, еда, много еды... течет вода, новая жизнь для людей, но...

Он задохнулся, как будто его ударили. Ронин легонько коснулся его плеча.

Глаза колдуна напоминали озера с мечущимися в глубине золотыми рыбками.

— Нет, мороз побери! Не сейчас!

Глаза неожиданно закатились, лицо побледнело, в уголках рта обозначились белые складки. Не человек, а живой череп. Ронин как будто заглянул в лицо самой смерти или неведомой твари, которая хуже, чем смерть.

Боррос попробовал сесть на кровати, но Ронин мягко его удержал. Причем ему пришлось поднапрячься — в этом худом, словно высохшем теле таилась немалая сила.

— Я должен, должен!

Крупные капли пота стекали по туго натянутой желтой коже, собирались на верхней губе и текли в рот. Колдун слизывал языком эту соленую влагу. По лицу Ронина тоже струился пот. Он смотрел, не в силах отвести взгляд, на это тело, бьющееся в конвульсиях. Влажной от пота рукой он стиснул ладонь Борроса. Руки колдуна напоминали сейчас птичьи лапы. Натянутые сухожилия, вздувшиеся вены. Боррос вытянул руки вперед, словно отталкивая от себя боль и ужас, а потом схватил Ронина за предплечья.

Так они и застыли, вцепившись друг в друга, и Ронин, захваченный взглядом этих странных серых с золотыми крапинками глаз, почувствовал вдруг, как какая-то неведомая сила сковала его движения.

— Вот оно!

Ощущение было такое, что он все же сумел прикоснуться к сознанию Борроса...

— Я видел... оно...

...из самых глубин естества пришло знание: там что-то есть...

— ...приближается... люди не могут...

...то есть пока еще нет, но есть опасность, что что-то будет, и этого уже достаточно, чтобы...

— ...я должен пойти к ним... помочь... помо...

— Кому, Боррос, кому? Мы здесь одни...

Челюсти Борроса сжались, и впервые за все это время взгляд колдуна остановился на лице Ронина. Губы скривились в жуткой усмешке. Ронину показалось, что он видел... что?

— Дурак, — прохрипел колдун. — Они не хотят, чтобы кто-то об этом узнал. Это тайна.

Смех, исполненный горечи.

— Их тайна.

Глаза Борроса заблестели. Зрачки расширились. На висках — там, где, как живые, пульсировали пятна Дехна, — вздулись вены.

— Дурак. Мы не одни в этом мире! Но это... ничего не значит. Оно идет... идет уничтожить нас всех. Никто не спасется, если только не...

Он судорожно сглотнул. Казалось, Боррос заходится криком, только крик еле слышен, славно что-то его заглушает... страшный, нечеловеческий крик.

— Смерть... смерть грядет!

Боррос дернулся еще раз, а потом вдруг обмяк. Глаза закрылись. Ронин отпустил колдуна. Только сейчас он почувствовал, что руки его онемели. Он приложил ухо к груди Борроса, потом несколько раз надавил на грудную клетку. Снова послушал. Легонько постучал кулаком в области сердца. Послушал опять...

Ронин вытер пот со лба и поднялся на ноги. Подошел к двери в операционную, нажал ладонью на стену. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Он шагнул в открывшийся проем. Дверь так же бесшумно закрылась за ним. Ронин застыл на мгновение, прислушиваясь. Глаза привыкли к темноте. Все тени — на месте. Он сделал еще один шаг и растворился во тьме.

* * *

— Что ты знаешь о колдунах?

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос... О да, вот здесь...

Его рука, ласкавшая ее тело, казалась оранжевой в приглушенном свете лампы. Все остальное, сокрытое в темноте, оставалось черным.

— Несколько странная тема для разговора в такой момент, — пояснил Ронин.

Движения К'рин были медленны и нежны. Черные волосы, ниспадающие волной, своей мягкостью и прохладой приятно контрастировали с жаром их распаленных тел.

— Чего же тут странного? Их называют... о... спасителями Фригольда. Говорят, они знают, как выжить, если Великие Машины вдруг выйдут из строя. Разве не так?

Руки его двигались от оранжевого к черному, от света — во тьму.

— Да, говорят.

Губы их встретились и раскрылись.

К'рин лизнула его больное плечо.

— Сейчас все только и говорят что о политике... всякие слухи о саардинах... м-м... вполне естественно подумать о будущем.

— Я о них почти ничего не знаю, — прошептал он, борясь с искушением рассказать ей все.

Она оторвалась от него и слегка отстранилась. Лампа осветила нежный изгиб спины и соблазнительные бедра.

— Значит, ты мне не скажешь? — Ее голос вдруг дрогнул.

— А чего говорить? — Он потянулся к ней, но она увернулась.

— Ты хочешь сказать, что тебе не о чем со мной говорить?

Ронин сел и уставился на черные локоны, разбросанные по подушке.

— Я не это имел в виду.

К'рин повернулась к нему, ее глаза сверкнули.

— Именно это, — едва ли не закричала она.

— Почему ты вечно истолковываешь мои слова так, как удобно тебе?

— Больше я в эти игры не играю.

— А мы с тобой не играем. — Он начал уже раздражаться.

— Я не позволю тебе так со мной обращаться. Ты именно тот, кто...

— К'рин, сейчас не время...

— Не время? — Она тоже села на постели. — Ты, наверное, шутишь. Для нас ничего нет важнее.

— Нет, есть, — возразил он, может быть, слишком резко.

Она прожгла его взглядом, и Ронин понял, что она разъярилась по-настоящему. И он не ошибся — К'рин с размаху влепила ему пощечину.

— Мороз бы тебя побрал, — прошипела она и замахнулась опять.

Он поймал ее за запястье и притянул к себе, причем с такой грубой силой, что она не смогла ничего сделать. Уже через секунду она лежала на спине, под ним. Ронин склонился над ней. Мягкий свет отражался в ее глазах. Он чувствовал, как вздымается ее грудь и твердеют соски. К'рин согнула колено с явным намерением двинуть ему между ног, но он сжал ее бедра, не дав ей даже шевельнуться.

— Черт, — выдохнула она и, выгнувшись всем телом, теснее прижалась к нему, раздвигая ноги.

Он овладел ею с каким-то неистовым отчаянием, словно плотское наслаждение могло поглотить все тревоги, избавить его от смятения и боли. Слишком занятый собой, Ронин и не заметил, что К'рин отдалась ему с той же отчаянной безысходностью.

Она спала. Он сел на постели и зажег лампу. Бледный свет пламени немного рассеял сумрак. Ронин не стал делать пламя больше, чтобы не разбудить К'рин. Было так тихо, что казалось — сама тишина звучит глухим белым эхом в ушах. Глядя на пламя, он вспоминал свой сон...

Он во Фригольде, только Фригольд не такой, как на самом деле. Он тоже находится под землей, но это не бункер, а целый город. Громадные здания поднимаются так высоко, что почти задевают верхушками каменный свод.

Искаженная реальность сна.

Он — в одном из таких удивительных сооружений. Где-то на самом верху. Вместе с К'рин. Они уже собираются уходить. Зачем, куда — он не знает. И вдруг здание начинает трястись. По стенам расползаются трещины. Он ощущает какую-то странную вибрацию у себя в костях. Он смотрит в окно. Соседние здания рушатся. Земля содрогается. Он слышит крики людей. Видит красные столбы пламени.

Когда он отворачивается от окна, К'рин уже нет рядом. Он выскакивает в коридор. Кругом — удушливый дым и осыпающиеся камни. Здание распадается на части. Он зовет К'рин. Зовет долго, снова и снова выкрикивая ее имя. Но ему отвечает лишь эхо. Тогда он бежит вниз по лестнице, опасаясь, что она может обрушиться под ним в любой момент.

Ему все-таки удается выбраться наружу... он на зеленой поляне. Там прохладно, темно и влажно. От земли поднимается незнакомый запах. Насыщенный, пьянящий. Его лицо мокрое. Руки — тоже. Сверху падают крупные капли воды. Отсюда ему видно, как на том берегу реки рушится Фригольд. Все объято пожаром. Воздух сверкает слепящими сполохами. По всем законам, он должен сейчас быть там. Он не может понять, как получилось, что он оказался на этой поляне... Он открывает глаза — он лежит в темноте рядом с К'рин...

Ронин сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул, пытаясь стряхнуть с себя этот странный сон, где, все было как наяву. Он снова лег. Однако ему не спалось. Мысли о Борросе не давали ему покоя. Полсмены он только и делал, что мысленно прокручивал в голове слова, сказанные колдуном.

Под конец Ронин опять вспомнил свой странный сон. Да уж, сегодняшний сон ему вряд ли удастся забыть.

Ронин решил, что пришло время повидаться с Саламандрой.

Лифт в этом секторе не работал. Дверцы заклинило, и кабина стояла наполовину открытой. Вдоль одной створки шли длинные глубокие царапины, похожие на следы от когтей какого-то громадного зверя, разъярившегося при виде этого мертвого неподвижного механизма. Вторая створка была вся побита и выщерблена. Она напоминала зарубцевавшуюся рану старого меченосца. Ронину пришлось подниматься по лестнице. По дороге наверх у него было достаточно времени, чтобы вспомнить свою первую встречу с Саламандрой.

Боевые тренировки были тогда для Ронина забавой. Так, наверное, бывает всегда — по молодости все кажется незначительным и преходящим, и ты ни к чему не относишься с должной серьезностью. Залы боевой подготовки занимали целый этаж, который в народе прозвали «боевым уровнем». Обычное расположение комнат здесь было перепланировано, так что получилось несколько просторных крытых площадок, которые, собственно, и служили залами для занятий. Каждый цикл, в строго определенное время, он приходил в самый большой из этих залов вместе с другими учениками того же возраста. И начиналось: полсмены изнурительных физических упражнений, потом — лекции по искусству калечить и убивать людей посредством определенных ритуальных приемов и лишь затем — непосредственно тренировка в парах.

Ронин особенно не напрягался и не стремился познать все тонкости боевого искусства. Он сделался учеником, потому что ему так сказали, и по этой причине он был вполне заурядным бойцом, что называется, серой посредственностью. На тренировках он часто витал в облаках, не давая себе труда сосредоточиться на схватке и частенько случалось, что соперник Ронина легко его обезоруживал. Его, впрочем, это не огорчало. Но у инструктора было на этот счет свое мнение. Его раздражало безразличие Ронина, так что мальчику приходилось выслушивать самые что ни на есть нелестные замечания в свой адрес, да еще произнесенные перед всем классом.

И вот однажды во время тренировки Ронин увидел, как в зал легкой походкой входит дородный — можно сказать, даже тучный — мужчина.

— Ребята, — гаркнул инструктор, прерывая занятие, и звон металла мгновенно затих.

Повернувшись к вновь пришедшему, инструктор сделал широкий жест:

— Позвольте представить вам Саламандру.

По рядам учеников пробежал возбужденный шепот, который инструктор умудрился не заметить.

— Как вы знаете... — Он подождал, пока не установится тишина. — Как вы знаете, Саламандра — Сенсей по Оружию нашего Фригольда. Он пришел посмотреть, каких вы добились успехов.

Снова послышался возбужденный шепот. Инструктор нетерпеливо откашлялся и обвел глазами зал.

— Возможно, кому-то из вас повезет и он удостоится чести учиться у самого Саламандры.

Ронин уловил в голосе инструктора завистливые нотки и покосился на Саламандру. Однако лицо сенсея, с тяжелой челюстью, на удивление высокими скулами и блестящими черными глазами, оставалось бесстрастным. И тут Саламандра поднял руку, унизанную перстнями — драгоценные камни сверкнули, отражая свет, — и низким, немного простуженным голосом произнес:

— Продолжайте занятие, ребята, а я посмотрю, из какого вы сделаны теста.

— Продолжаем тренировку! — немного нервно захлопал в ладоши инструктор.

Ученики вернулись к прерванным упражнениям, и стены опять задрожали звенящим эхом лязгающего металла.

Ронин старался не упускать Саламандру из вида, боковым зрением наблюдая за тем, как сенсей медленно обходит зал в сопровождении инструктора, который держался на шаг позади.

— Слушай, ты, — рявкнул вдруг на Ронина его противник, здоровенный и злобный детина с характером более чем отвратительным. — Долго ты будешь глазами хлопать? Ну и достался же мне напарничек... теперь мне весь цикл с тобой волындаться. — Он зарычал и взмахнул мечом, целясь Ронину в живот. Ронин сделал шаг назад и парировал удар. Клинки их скрестились с такой силой, что раздался громкий скрежет. По руке Ронина пробежала дрожь. Пальцы вдруг онемели.

— Придется тебе побороться как следует! — угрожающе наступал мрачный детина, явно пытаясь привлечь внимание Саламандры. — Я долго ждал этого часа, — взревел он, продолжая наносить удары.

Ронин, который сейчас тоже думал о Саламандре, спросил:

— Корлик, а это его настоящее имя?

Корлик фыркнул.

— Во дурак... этого не знает никто.

Над головой Ронина опять просвистел меч.

— А ты спроси его, когда он будет мимо проходить, — съязвил Корлик.

Ронин продолжал отбиваться от его яростных атак.

— Только ты вряд ли успеешь его спросить... потому что, когда он сюда подойдет, ты уже будешь валяться на полу. Я сделаю все, чтобы он заметил меня и взял к себе, наверх. Понятно тебе?

Ронин давно это понял, но сейчас все внимание его было приковано к Саламандре, который уже приближался к ним, и атаки Корлика Ронин отражал машинально, не думая. Необъятная фигура сенсея была затянута в черно-красную форму. Чего, интересно, там больше, подумал Ронин, мускулов или жира? И как у него с реакцией при таком-то чудовищном весе? И тем не менее он — сенсей. Мастер боя...

— Саламандра идет сюда, — пробурчал Корлик. — Мороз тебя побери, Ронин, ты вообще слышишь, что я говорю? Давай-ка устроим хорошенькое представление... покажем ему, на что мы способны. В последний раз тебя предупреждаю...

Саламандра с инструктором были уже совсем близко, и Ронин полностью переключил все внимание на схватку.

— Представление? — переспросил он, как будто очнувшись. — Для тебя представления не будет. И для Саламандры — тоже.

Корлик, сыпля проклятиями, набросился на него и, завидев Саламандру с инструктором, принялся проводить атаки одну за одной.

— Обратите внимание на этого ученика, сенсей, — начал инструктор подобострастным тоном. — Его имя Корлик. Он крупный и сильный. Хорошо тренируется. В общем, многообещающий молодой человек. К сожалению, он сейчас вынужден биться с более слабым проти...

— Умоляю вас, прекратите вы эти никчемные комментарии, — взмолился Саламандра, поднимая вверх руку, сверкающую перстнями. — Я сам в состоянии сделать выводы.

Инструктор выпучил глаза, которые стали вдруг слишком большими для его узкого лица. Он что-то беспомощно забормотал, пытаясь, однако, сдержать себя. Ронину было приятно увидеть такую картину.

Корлик тем временем продолжал наседать на него, нанося удары. Ронин не проводил контратак и защищался не так, как предписывали все правила и каноны. Он избрал тактику «ускользания», пуская в ход свой клинок лишь затем, чтоб отразить меч соперника.

Инструктор, видимо, усмотрев в отказе Ронина пользоваться изученными на уроках приемами личную для себя угрозу, попытался было увести Саламандру дальше. Но сенсей только смерил инструктора ледяным взглядом, и тот прикусил язык.

— Остановитесь-ка на минутку, ребята...

Корлик, который уже обливался потом, так что хоть выжимай рубашку, с облегчением опустил меч и сердито покосился на Ронина.

Саламандра лишь мельком взглянул на него и, почесав кончик носа, повернулся к Ронину:

— А тебя как зовут, молодой человек?

— Ронин.

— Ронин, сэр, — поправил его инструктор.

Саламандра с мученическим видом возвел очи горе.

— Будьте любезны, инструктор, не могли бы вы отойти подальше, чтобы не обременять меня больше своим присутствием, — выдал он на одном дыхании без единой паузы.

Инструктор молча поклонился. Желваки у него на лице нервно задергались. Он ушел, не сказав ни единого слова.

Вокруг стоял шум и гам, эхо разносило по залу гул голосов и скрежет клинков. В воздухе, точно удушливая пелена, висел запах едкого пота и страха.

— Сенсей, — подал голос Корлик, — я давно ждал такого случая. Я много и упорно работал в надежде заслужить ваше одобрение. Больше всего на свете я хотел бы стать вашим учеником.

Саламандра повернулся к нему. Взгляд черных глаз был тяжелым. Не глаза, а два кремня, подумал еще Ронин.

— Мальчик мой, — медленно, с расстановкой произнес сенсей, — со мной работают только особо отличившиеся ученики, проявившие действительно незаурядные способности.

Он окинул Корлика оценивающим взглядом.

— А ты, будь уверен, не из таких. А теперь помолчи, очень тебя прошу.

Корлик аж задохнулся и в ярости закусил губу. Но ему все же хватило ума заткнуться.

Саламандра опять повернулся к Ронину:

— А почему ты ведешь бой в такой манере?

Ронин на секунду задумался, пытаясь решить, как ему лучше всего ответить. В конце концов он сказал правду:

— Мне вообще скучно сражаться.

— Зачем же ты занимаешься тем, что скучно?

— Это мой долг.

Саламандра опять почесал свой длиннющий нос. Сверкнули перстни на пальцах.

— Да, я понимаю: твой долг. — Он умолк на мгновение, а потом вдруг добавил: — Ты не о том все время думаешь.

— Сэр? — испуганно переспросил Ронин.

— Когда ты сражаешься, — терпеливо разъяснил Саламандра, как будто Ронин был малым дитятей, который не понимает очевидных вещей, — ты думаешь не о схватке. Ты думаешь о посторонних вещах.

— Да, — признался немного обескураженный Ронин. — Когда я дерусь...

Лицо Саламандры болезненно исказилось:

— О, пожалуйста... Вести бой — это не драться, мой мальчик. «Дерутся» только животные. А боевое искусство — это действительно искусство, построенное на ритуале и практикуемое цивилизованными людьми.

— Я как-то об этом не думал, — Ронин произнес это с деланным равнодушием, хотя в нем уже подспудно начинал расти интерес, и это немного его смущало.

Саламандра же оставался невозмутимым.

— Мотивация — вот что самое главное, мальчик мой. У тебя есть врожденные способности, это и дураку понятно. Но мотивация — это нечто иное. Что нам такого сделать, чтобы пробудить в тебе интерес, а? Надо будет подумать.

С этими словами сенсей сделал шаг назад. На поясе у него висел длинный меч в красно-черных ножнах, украшенных ярким орнаментом.

— Да, этим стоит заняться. Защищайся, друг мой.

Против всех ожиданий Саламандра не вытащил меч. Из складок широкого алого пояса он извлек какой-то странный предмет, похожий на металлический веер. Ронин глазам своим не поверил, но тем не менее поднял меч. Веер описывал в воздухе замысловатые дуги, то открываясь, то закрываясь.

Атака Саламандры закончилась, едва успев начаться — так, по крайней мере, показалось Ронину. За считанные секунды он остался безоружным, а острый край металлического веера угрожающе засверкал у самого его горла.

— Ха-ха-ха! — возликовал Корлик, радуясь его поражению, но Ронин не обратил на него внимания. Все его мысли были заняты загадочным танцем странного веера.

Саламандра пристально посмотрел в бесцветные глаза Ронина, потом улыбнулся, сложил веер и спрятал его за пояс.

— Через три цикла приходи на мой уровень, — коротко бросил он. — Личных вещей с собой не бери.

Он повернулся к Ронину спиной и торжественно прошествовал через весь зал к дверям. Задержавшись только затем, чтобы назвать инструктору имена отобранных учеников, сенсей исчез в коридоре, мелькнув черно-красным одеянием, точно прекрасная и недосягаемая птица.

* * *

Он добрался до прохладного коридора, никого по пути не встретив. Здесь, наверху, посетители были редки. Коричневые стены, чистые и пустые, уходили ввысь, смыкаясь над головой арочным сводом. Обычный цементный пол был покрыт деревянными панелями, тоже покрашенными в коричневый цвет.

Цвет стен постепенно светлел. Теперь он стал почти кремовым. Ронин встал у огромных двойных дверей, украшенных по краю резными панелями, с тяжелыми металлическими молотками в виде изогнувшихся ящериц с высунутыми языками, пляшущих в языках пламени. Их рубиновые глазки поблескивали в искусственном свете. Ронин просто стоял перед дверью, не делая никаких попыток постучать.

— Да? — раздался вдруг голос, идущий будто бы ниоткуда.

Ронин даже не пошевелился. Зная всю процедуру до мельчайших подробностей, он громко и четко назвал свое имя.

После секундной заминки все тот же голос спросил:

— Бывший ученик?

— Да.

Скрип засова. Легкое жужжание.

— Проходите.

* * *

Из-за громадных размеров комната казалась просторной и светлой, создавая иллюзию открытого пространства, в котором и дышится как будто легче, хотя на самом деле она таковой не была, потому что такого во Фригольде просто не могло быть.

Стены с нарочито небрежной отделкой, покрашенные в нежно-голубой цвет. Белый потолок. Деревянный пол, покрытый синим лаком. Низкие кресла. Никаких украшений на стенах. Еще одни двери в дальней стене — точная копия тех, в которые только что вошел Ронин.

Ронин прошел через комнату к рабочему столу, за которым сидела женщина с волнистыми светлыми волосами и приятным, интересным лицом. На ней была голубая, под цвет стен, рубашка.

В ее серых глазах читалось полное безразличие.

— По какому вы делу? — спросила она ледяным тоном. Слова, казалось, повисли в воздухе, как опущенная штора.

— Я хотел бы увидеться с Саламандрой.

— А-а, — глубокомысленно протянула она и уставилась на Ронина.

Неуютная пауза затянулась, подобно ленивому зевку. Женщина принялась легонько постукивать пальцами по крышке стола. Руки у нее были маленькие, аккуратные и красивые. Лак на ногтях поблескивал в ярком свете.

— К сожалению, его сейчас нет. — Ни малейшего сожаления в голосе.

— Скажи ему, что его спрашивает Ронин.

— Может быть, если вы зайдете попозже...

— Вы сказали ему, кто его спрашивает? Вы сказали ему, что я здесь?

Она провела ногтями по столу.

— Он сейчас очень занят и...

Ронин схватил ее руки и прижал их к столу. Женщина как завороженная уставилась на свои руки, потом подняла глаза, встретившись взглядом с Ронином.

— Скажите ему, — попросил он как можно спокойнее.

— Но... — Она продолжала смотреть на него, пристально изучая его лицо. Между зубами коралловой змейкой мелькнул розовый язычок.

Он отпустил ее. Она встала и вышла через вторые двери, оставив после себя легчайшее дуновение с едва уловимым ароматом гвоздики, и если бы Ронин не жил здесь когда-то, на этом уровне, он бы, наверное, решил, что это запах ее духов.

Вернулась женщина не скоро, но когда наконец она вышла в приемную, в серых ее глазах читалось неприкрытое изумление.

— Можете войти, — проговорила она с придыханием и придержала для Ронина дверь.

Ронин улыбнулся про себя. Проходя мимо женщины, он уловил в ее глазах какое-то странное растерянное выражение, как будто ее одолевали самые противоречивые чувства. Она еще долго смотрела ему вслед.

— Последняя дверь направо, — сказала она ему в спину, как будто очнувшись.

* * *

Стены коридора, отделанные так же небрежно, были выкрашены в голубой цвет, такой бледный, что он казался почти белым. Пол — темно-синий, как в приемной. По обеим сторонам коридора тянулись в ряд двери, расположенные через правильные интервалы.

Коридор упирался в глухую стену. Дверь слева. Дверь справа. Ронин постучал. Ему тут же открыли.

Здесь запах гроздики был гуще, насыщенней. На пороге стоял молодой человек, закрывая собою дверной проем. На нем были облегающие бриджи, коричневая рубашка и невысокие черные сапоги, начищенные до блеска. Сам он был стройным и худощавым. Щеки его горели неестественным лихорадочным румянцем, как будто он целую смену скоблил их бритвой. Губы розовые и пухлые. Короткие кудрявые волосы. На груди в черно-красных ножнах — кинжал, усыпанный драгоценными каменьями. Второй кинжал — на правом бедре. Он производил впечатление человека, который проводит всю жизнь в праздном безделье.

Он уставился на Ронина. Его губы слегка приоткрылись. Он, казалось, застыл, ошарашенный чем-то, а потом вдруг отошел в сторону, освобождая Ронину дорогу.

Внутри было гораздо темнее, чем в коридоре, и Ронину пришлось подождать, пока глаза не привыкнут к полумраку. Он оказался в огромной комнате, отделанной деревянными панелями. На полу — толстый мягкий ковер с темным замысловатым рисунком. Одна из стен вся заставлена книгами. Удобные кожаные кресла стоят где попало. У противоположной стены — большая, обитая плюшем кушетка. Там же — громадные двери с витыми железными перегородками. Двери стояли распахнутыми. Слышался шум льющейся воды. Пряный запах гвоздики бил в ноздри.

В комнате было полно народу. Все мужчины и, насколько Ронин сумел разглядеть в этом неверном свете, все одетые точно так же, как и розовощекий юноша у дверей. Они упорно делали вид, что не замечают его. Небрежные жесты, ленивые голоса...

— Чего-нибудь выпить? — спросил румяный юнец. Он, похоже, был очень доволен, когда Ронин отрицательно покачал головой.

Ронина заинтересовав книги, и он подошел, чтобы как следует их рассмотреть. Провел пальцем по корешкам, вспоминая Г'фанда. Очень старые книги, в истрепанных кожаных переплетах. Некоторые определенно нуждаются в реставрации. Ронин взял первую, что попалась под руку. Раскрыл ее наугад. Буквы были ему незнакомы. Он поставил книгу на место и взял другую. Здесь вместо букв были какие-то совсем уже непонятные знаки. Вот бы Г'фанда сюда — то-то было бы ему раздолье! Здесь для него — целый мир. Книги! Настоящие книги... а не жалкие фрагменты, которые сохранились у них внизу. Ронину вдруг стало грустно.

Тут он заметил, что розовощекий делает ему знаки, указывая на дверь во внутренние покои. Ронин направился туда. Когда он проходил мимо румяного юноши, тот приложил к нижней губе указательный — белый и нежный — палец.

* * *

Помещение было похоже на небольшой внутренний дворик. Впечатление было такое, что ты находишься на открытом воздухе, но это, конечно, было никак невозможно. Просто эта квадратная комната с очень высоким потолком из-за рассеянного освещения создавала оптическую иллюзию разомкнутого пространства. Пол был выложен каменными плитами. Легкий ветерок ерошил волосы. Ронина разбирало любопытство. Он никогда раньше не заходил в эту часть апартаментов Саламандры.

Он услышал какие-то странные звуки: высокая тонкая трель, свист, повторившийся несколько раз, и непонятные шумы, происхождение которых он затруднялся определить. Они, казалось, рождались из воздуха где-то под потолком.

В центре комнаты — огромный квадратный бассейн. Вода в нем журчала и пузырилась, как будто на дне бил источник.

На той стороне бассейна его ждал Саламандра, сидя на простом деревянном стуле с широкими подлокотниками. По левую его руку стоял низкий каменный столик с хрустальным графином и бокалами и второй — пустой — стул, приготовленный явно для гостя.

На Саламандре был простой черный халат. Под халатом — такие же черные леггинсы и широкая рубашка. Высокие черные сапоги, начищенные до блеска. На талии — алый кушак. На горле — брошь в виде свернувшейся ящерки, вырезанной из цельного рубина и похожей издали на сверкающую капельку свежей крови. Глаза рубиновой ящерки были из черного гагата, языки пламени, в которых она извивалась, — из оникса.

За все эти годы Саламандра ничуточки не постарел. Выглядел он точно так же, как и в день их первой с Ронином встречи. Широкое квадратное лицо с такими высокими и резко очерченными скулами, что, если бы не тяжелый подбородок, как бы уравновешивающий пропорции, оно создавало бы впечатление чего-то чужого, нездешнего. Густые темные брови. Глубоко посаженные глаза, такие же черные и блестящие, как у его брошки-ящерки. Длинные волосы, темные и густые, гладко зачесанные назад. Распавшиеся на прямой пробор, они напоминают два черных крыла.

— Мой мальчик! — воскликнул сенсей, завидев Ронина. — Как я рад снова увидеть тебя!

Он широко улыбнулся, и в уголках его глаз появились маленькие морщинки.

Ронину стоило лишь раз взглянуть в эти глаза цвета оникса, и он моментально все понял. Он отлично знал, что скрывается за этими тяжелыми веками, оттененными длинными ресницами.

— Проходи, проходи. Садись вот тут, рядом, — Саламандра указал на пустой стул ленивым, немного тяжеловесным движением, приподняв унизанную перстнями руку. Ронин поднялся по широким ступенькам и сел.

Сенсей потянулся за графином и предложил гостю выпить, но тот отказался.

— Как тебе мой атриум? — спросил Саламандра.

— Это так называется? — вежливо осведомился Ронин, оглядываясь по сторонам.

Саламандра рассмеялся грудным низким смехом, который, казалось, переливается в горле. В уголках его глаз опять появились морщинки. Сверкнули белые ровные зубы. Однако глаза его не смеялись.

— Тому назад много веков, когда люди жили еще на поверхности планеты, они возводили дома — такие, знаешь ли, низкие, отдельные друг от друга постройки. И центральная комната в таком доме всегда оставалась открытой: в нее проникали и дождь, и солнечные лучи, а ночью оттуда были видны звезды. Люди обычно собирались там, чтобы расслабиться, отдохнуть, поговорить о приятных вещах, подышать свежим воздухом. Чудесный обычай, ты не находишь?

Его тон неожиданно изменился:

— Ронин, мой мальчик, я тебе тысячу раз говорил, что тебе надо больше читать.

— Но это, если позволите, совершенно невозможно. Не каждый может похвастать такой, как у вас, библиотекой. У нас внизу книги — большая редкость.

В этот момент в дверях показался розовощекий.

— Ты знаком с моим чондрином Воссом, — повернулся в ту сторону Саламандра, причем это был не вопрос, а скорее утверждение.

— Ему, кажется, очень нравятся двери, — заметил Ронин.

Сенсей легонько поерзал на стуле, но взгляд его черных глаз оставался спокойным.

— Мальчик мой, — начал он ровным невыразительным тоном, — в один прекрасный день ты отпустишь подобное замечание в адрес кого-нибудь, напрочь лишенного чувства юмора, но наделенного властью, и у тебя будут крупные неприятности. Восс, между прочим, способен на многое.

Саламандра взмахнул рукой, и чондрин присел в странной позе. Руки его взметнулись. Ронин не уловил движения, но услышал какой-то жужжащий звук. Что-то царапнуло кирпичную стену у него за спиной чуть слева. Ронин обернулся. На стене виднелись две глубокие насечки не далее чем в сантиметре друг от друга, а на каменном полу лежали те самые украшенные каменьями кинжалы, которые еще мгновение назад висели в ножнах на груди и на бедре Восса. Всего лишь доля секунды понадобилась ему для того, чтобы метнуть их через весь зал с потрясающей меткостью.

— У него действительно нет чувства юмора, — заметил Ронин, повернувшись обратно к Саламандре.

Сенсей рассмеялся.

— Меня всегда поражала твоя манера давать мне понять, какие люди тебе не нравятся. — Он почесал нос. — А не нравятся тебе почти все...

Щелкнув пальцами, он отпустил чондрина. Тот подобрал кинжалы и вышел, закрыв за собой дверь.

Саламандра сделал глубокий вдох:

— Ах... ты чувствуешь, какой воздух? Такой он, наверное, был на поверхности лет триста назад. Слышишь, как поют птицы? Узнал? О птицах ты должен знать.

Он взмахнул рукой, и жест — обычно небрежный — сейчас вышел резким.

— Не зря же ты столько всему учился, что-то должно у тебя остаться.

Ронин с трудом заставил себя промолчать.

Рука Саламандры, лежавшая на спинке стула, вдруг угрожающе напряглась.

— Я хочу тебе кое-что рассказать. Ты не был здесь столько лет... С той поры все изменилось.

Он склонил голову набок, как будто прислушиваясь к чему-то неимоверно важному.

— Как здесь тихо, — продолжил сенсей, помолчав. Впечатление было такое, что он просто думает вслух. — Уютно и спокойно. Я потратил немало времени, чтобы все это устроить. Вот эта комната, например. Ее начали сооружать еще в твою бытность здесь. Собрать все, что нужно, доставить, отделать — столько усилий затрачено. С освещением были проблемы, но, как видишь, мы их успешно решили. Но птицы... птицы, мой мальчик! Я уже даже отчаялся. Думал, что с этой затеей вообще ничего не выйдет.

Он опять склонил голову. Сладкозвучное птичье пение заглушало журчание воды.

— Нет, ты только послушай! Не зря я вложил столько сил. Это место дарит мне сказочное наслаждение.

Саламандра умолк. Ронин тоже молчал. Казалось, на них снизошло какое-то мечтательное успокоение.

— А ты изменился, мой мальчик, — проговорил наконец сенсей, как будто очнувшись. — Ты больше не мой ученик. Ты теперь меченосец. Что само по себе уже кое что значит.

— Да? — выдохнул Ронин.

— Это значит, что ты пока еще не напоролся на какого-нибудь саардина, напрочь лишенного чувства юмора.

Саламандра опять рассмеялся. Ему, наверное, нравится слышать свой собственный смех, решил про себя Ронин.

Но внезапно смех оборвался:

— Или все-таки напоролся? До меня тут дошли кое-какие не очень приятные слухи. Похоже, ты оказался не в самой веселенькой ситуации.

Саламандра приподнял бровь, и что-то хищное промелькнуло в его лице.

— Что еще за слухи? — насторожился Ронин.

Сенсей поерзал на стуле.

— Да всякие разные слухи... но мне их хватило, чтобы понять, что ты кое-что подзабыл из того, чему мы тебя тут учили. Фрейдал не доверяет тебе, а это не есть хорошо. — Он принялся изучать свои руки, потом снова поднял глаза. — Он может... гм... немного расстроиться...

Ронин внутренне весь напрягся.

— Я не поэтому к вам пришел.

— Правда? Однако, осмелюсь заметить, тебе все же придется смириться с тем фактом, что ты очень здорово прокололся. Он взял тебя на заметку. Возможно, они за тобой следят. Мне достаточно только...

— Нет.

— Я так и думал, что нет. Я не совсем понимаю, но ладно... — Он пожал плечами. — Может быть, скажешь тогда, зачем ты пришел.

Ронин кивнул.

— Это касается одного колдуна.

Когда Ронин закончил рассказ, Саламандра еще долго молчал. Запах гвоздики, разлитый в воздухе, стал, казалось, еще насыщенней. «Птицы» по-прежнему пели. На стенах влажно поблескивал зеленоватый мох, который здесь выращивали специально. Ронину было немного не по себе. Ему даже не верилось, что все это происходит на глубине в несколько километров под землей. Это странное ощущение оторванности от всего, к чему он привык у себя на нижних этажах, обернулось вдруг пониманием: Саламандра не случайно принял его именно в этой комнате — он хочет сделать ему какое-то предложение.

— Как ты думаешь, — неожиданно спросил сенсей, — почему я могу себе это позволить? — Он развел руками, словно развернул в воздухе огромный веер.

Нет, наверное, я ошибся. Не стоило мне приходить, решил Ронин и встал.

Саламандра уставился на него, широко распахнув глаза.

— Что случилось?

— Было время, когда это было действительно необходимо, — сердито проговорил Ронин. — А теперь...

— Прости.

— Вы сами сказали, что все изменилось.

— Разве я не учил тебя, что всему свое время?

— Я больше не ваш ученик.

— Да, ты мне ясно дал это понять.

Взгляды их встретились. Зрачки Саламандры расширились, черные и сверкающие. В воздухе, казалось, накапливается электрический заряд.

— Хорошо, — произнес наконец сенсей. — Хорошо. Ты сядь. У меня есть для тебя ответ. Только, пожалуйста, не торопи меня.

Как по сигналу, открылась дверь, и на пороге возник Восс. Он быстро прошел через зал и встал навытяжку перед Саламандрой.

— Открой линзы, — коротко распорядился тот.

Бросив на Ронина быстрый взгляд, Восс поклонился и скрылся за маленькой узкой дверью, которую Ронин до этого почему-то не заметил.

— Так на чем мы с тобой остановились? — Саламандра тряхнул головой. — Ах да, мы обсуждали мои шикарные апартаменты. Здесь действительно много места. Раньше, будучи учеником, ты видел лишь ту их часть, которую полагается видеть ученикам. Ты мог бы... Ладно, теперь уж скрывать ни к чему. — Он почесал ладони о подлокотники стула. — Я, знаешь ли, занимаю весь сектор.

— Нет, я не знал. — Ронин действительно был удивлен.

— Да, — кивнул Саламандра. — Эта чудесная комната — так... декорация. Чтобы производить впечатление на нужных людей. Но это лишь малая часть моих «скромных» владений. Но иметь — это не самое главное. Главное — как ты добьешься того, что имеешь. А для того, чтобы такого добиться, нужно только одно: власть. — Он резко подался вперед. — А у меня она есть.

— Да, так все говорят.

Сенсей внимательно изучал лицо своего бывшего ученика.

— И ты не боишься ее, — выдал он наконец с некоторым, как показалось Ронину, презрением. — Вот в чем твоя ошибка.

— Просто я не считаю власть предметом для преклонения.

— Тебе следует все же прислушаться к моим словам.

— На этот раз...

— Вот именно. — Саламандра грациозно поднялся на ноги. — Пойдем.

Он провел Ронина к узкой двери, и они шагнули в темноту.

* * *

Свет впереди, еле-еле пронзавший сумрак, был бледным и тусклым. Цвета казались размытыми, грязными — словно это была картина, небрежно, на скорую руку написанная на холсте, который покрылся тонким слоем пыли.

Ронина охватило вдруг странное чувство. Так, наверное, чувствует себя ребенок, оказавшийся в комнате, где все для него слишком большое. В глухой тишине ощущалось какое-то напряжение. Было жарко, и Ронин расстегнул ворот рубашки. Ему казалось, что он задыхается. Почему-то он вспомнил свою сестру. Жаль, что ее здесь нет. Она была совсем юной, еще неоформившейся девчонкой. Он ее очень любил. Она приходила к нему, когда ей было грустно и одиноко. Или когда она с кем-нибудь подерется... И он утешал ее, как мог. Она смеялась, обнимая его за талию, и ее радость передавалась ему. Она знала, как сделать так, чтобы он улыбался. Где она? Почему ее нет сейчас рядом? Почему здесь столько людей, что случилось? Кто-то сказал: «Бесполезно. Они все закончили». Кто-то склонился над ним. Что происходит? Ему сказали: «Твоя сестра умерла. Ты понимаешь? Она умерла». Ронин заплакал. Его ударили по лицу. Кто-то сказал: «Он еще маленький». Его снова ударили по лицу. Еще раз и еще. Пока он не перестал плакать.

— ...в этой комнате, — услышал он окончание фразы.

Комната оказалась совсем-совсем крошечной. Ее освещали лишь точки зеленого цвета, мерцающие переливами самоцветов. Ронин протер кулаками глаза.

— Сюда мало кто заходил, в эту комнату, — продолжал Саламандра. — И мало кто знает о ней.

Восс сидел перед каким-то широким и низким металлическим ящиком, из крышки которого выдавался овальный цилиндр длиной примерно в метр. Руки чондрина скользили по сложной панели управления, переключая кнопки.

— Ты идешь?

Саламандра встал у Восса за спиной и положил руку в перстнях ему на плечо.

— Ты все-таки молодец, что решил задержаться, — сказал он, обращаясь к Ронину.

Он повернулся, и глазки ящерки у него на шее сверкнули черным, отразив зеленые блики. Сама ящерка при таком освещении казалась темной и тусклой, как мутная пленка на затхлой, стоячей воде.

— Так он в своем уме, этот колдун, или нет? Или ты сам еще толком не понял?

Сенсей поднял руку. На фоне черных одежд ладонь его смотрелась мертвенно-бледной. В тусклом мерцании странных точек даже алый кушак Саламандры казался черным.

— Это линзы. Мы не знаем, как они работают и для чего они вообще предназначены. Но сейчас ты увидишь такое, что мало кто видел. Смотри. Смотри наверх.

Он стиснул плечо Восса.

Сначала Ронину показалось, что это раскрылся потолок. В темноте засветился какой-то мутный овал, вращающийся над головой. Но потом Ронин понял, что это всего лишь проекция луча, исходящего из цилиндра линз.

Под потолком замелькали перламутрово-серые и нежно-сиреневые пятна. И вдруг беспорядочный их рисунок принял отчетливые очертания. Ронин застыл в изумлении. «Быть такого не может, — мелькнула мысль. — Так не бывает».

Над ним клубились пунцовые тучи, окутанные серебристой дымкой. Через мгновение картинка исчезла, и вместо туч возник свет — холодный, рассеянный. Казалось, он изливается из бесконечности.

— Да, — сказал Саламандра несколько, может быть, патетично. — Мы видим небо над нашей планетой. Это, Ронин, не что иное, как внешняя оболочка мира.

Пятна света поплыли куда-то в сторону — это линзы сменили фокусировку. Свет, уходящий из поля зрения, становился все тоньше, прозрачнее и яснее.

— А теперь посмотри на поверхность нашей планеты.

Ослепительная белизна. Ужасающая замороженная пустота. Пелена снега и льда, по которой скользят продувные ветра, покрывала замерзшие горы. Кругом только лед, снег и камни. И кроме этого — ничего. Потому что никто там не выживет... просто не сможет выжить...

— Вот он, наш мир, — продолжал нараспев Саламандра. — Мир, разрушенный Древними. Опустошенный без всякой надежды на возрождение. Пустой, умирающий и никчемный. Ты видишь то, что находится прямо над нами, Ронин. Вот почему мы сидим под землей, на глубине в три километра. Выйти наверх означает погибнуть. Там нет ни еды, ни тепла, ни крова. Там нет никого.

— И так вот везде? — спросил Ронин. — Колдун говорил о земле, где почва коричневая, а растения на ней зеленые.

Саламандра еще сильней сжал плечо Восса. Перстни на пальцах его сверкнули. Картинка над ними сдвинулась, переместилась. Но везде было одно и то же: только снег и лед.

— Диапазон линз ограничен. Однако для нас это более чем достаточно. То, что ты видишь сейчас, находится на расстоянии в пятьдесят километров от нас. А теперь... — линза опять поменяла фокус, — сто пятьдесят километров. — Новая смена фокуса. — Более пятисот. И ничего не меняется, как ты видишь. В мире нет никого, кроме нас. Мы — последние. Остальные Фригольды давно погибли. С ними нет связи уже несколько веков. Колдун — сумасшедший. Может быть, он помешался уже после того, как они им занялись... эти крутые ребята на что угодно способны. А может быть...

Ронин резко повернулся к нему:

— Что вам об этом известно?

Саламандра улыбнулся.

— Дорогой мой, я знаю лишь то, что ты сам счел нужным мне рассказать. Но я знаю и нашу доблестную службу безопасности. И их методы иногда... гм... плохо сказываются на здоровье. Все зависит от того, чего хочет Фрейдал.

— Но они не имеют права...

— Мальчик мой, власть — вот единственное право, — жестко оборвал его Саламандра, но тут же смягчился. — Хотя все зависит от человека, в чем ты, наверное, сам уже убедился.

Он убрал руку с плеча своего чондрина, и окно в пустой мир наверху закрылось. Снова зажегся зеленоватый свет.

— Вообще-то с этим твоим колдуном всегда были проблемы. С самого начала. В чем его только не обвиняли! И в инакомыслии в том числе. Хотя они все, колдуны, через это проходят.

Зеленые точки гасли одна за одной. Все окутала мягкая бархатная темнота, в которой звучал тихий и вкрадчивый голос сенсея:

— Надеюсь, мой мальчик, впечатляющее это зрелище рассеяло все твои сомнения.

* * *

— Сейчас у нас двадцать девятый цикл.

Крепкий, широкоплечий мужчина, инструктор был ростом чуть ниже среднего, с каковым обстоятельством как поговаривали, он так и не смог смириться. Короткие темные волосы начинали расти очень низко, едва ли не от бровей, что придавало его лицу выражение грозной свирепости, которое он тщательно «культивировал» с целью производить впечатление на окружающих. Глубокие морщины тянулись вниз от уголков его всегда плотно сжатого рта.

Одетый во все белое — он всегда одевался в просторные белые балахоны, видимо, полагая, что в таком одеянии он смотрится выше ростом, — инструктор стоял на небольшом возвышении и обращался к своим ученикам: меченосцам, выстроившимся перед платформой стройными рядами. Его зычный голос гремел, многократно усиленный эхом, под гулкими сводами зала боевой подготовки.

— В этом цикле меч должен скреститься с мечом, — тарабанил он явно заученный текст, и при этом его голова смешно покачивалась на тонкой шее. — Это цикл Руки и Меча. Боевая труба призывает нас к бою.

Инструктор закончил. В тишине, воцарившейся после того, как замерло эхо, послышался шелест движения — это меченосцы быстро и четко перестроились, расступившись в четыре стороны, так что посередине зала образовалось открытое пространство идеальной квадратной формы. Они стояли навытяжку, ожидая команды.

Раздался сигнал к бою. Оглушительный и резкий звук горна. Эхо разнесло его по всему залу. Звуки, отскакивая от стен, меняли тональность и перед тем, как затихнуть совсем, становились как будто громче. Сигнал повторился еще два раза.

— Это двадцать девятый цикл, — продолжил инструктор. — Боевая труба отзвучала. Сигнал этот — напоминание и предостережение. Напоминание о нашем прошлом. О том, что призваны мы сохранять до последнего вздоха. И предостережение нашим врагам, настоящим и будущим. Пусть они знают: мы всегда начеку. Мы готовы исполнить священный наш долг и защитить Фригольд от тех, кто стремится его разрушить...

Инструктор все бубнил и бубнил слова, предписываемые Традицией. Одно и то же, подумал Ронин, на протяжении целых столетий. Одни и те же слова. Для него лично они давно уже утратили всякий смысл. Если вообще изначально его имели. Но в одном Саламандра был прав: все действительно зависит от человека. Проникновенные речи Фрейдала о великой Традиции были таким же обманом, как и его объяснения по поводу «изоляции» колдуна. Однако Ронин не сомневался в том, что вера саардина по безопасности в эту самую великую Традицию непоколебима. Все зависит от человека.

— ...ваш обет всегда помнить о нашем священном долге и ставить Фригольд превыше всего остального.

Инструктор умолк. В зале опять воцарилась полная тишина, лишь изредка нарушаемая шелестом одежды или скрипом кожи.

Инструктор прищурился, выставив нижнюю челюсть вперед, и обвел взглядом ряды застывших навытяжку учеников. Он наслаждался сознанием своей власти. Здесь были его безраздельные владения, и до тех пор, пока эти меченосцы — его ученики, они будут слушаться его приказов беспрекословно. Вдруг его ноздри раздулись. Он принюхался к воздуху. Сквозь тяжелый запах пота от двух сотен тел, разгоряченных физическими упражнениями, неожиданно прорвался особый и странный запах — запах страха. Инструктор пошевелил носом, вдыхая этот пьянящий аромат, такой сильный, что от него, казалось, сейчас закружится голова. Он скривил губы в подобии улыбки и вцепился руками в перила, которые шли по периметру возвышения.

За те годы, которые Ронин провел на верхних уровнях, его научили читать по лицам, и затаенная улыбка инструктора не укрылась от его наметанного глаза. У Ронина было такое чувство, что он подсматривает в замочную скважину за чем-то гадким. Он аж скривился от омерзения. Коварная все-таки штука власть. Никому не удается избежать ее влияния. Вот и ему тоже не удалось, хотя он пытался ей сопротивляться.

— Ронин, — окликнул его инструктор. — Шаг вперед.

Нисколечко не удивившись, Ронин шагнул вперед и встал в центре квадратной площадки, повернувшись лицом к инструктору.

— Ты готов сражаться, меченосец?

— Да, я готов, инструктор.

— В этом цикле мы устроим небольшую демонстрацию боевого мастерства для вас, новичков-меченосцев, и для ветеранов, — продолжил инструктор, обращаясь ко всему классу. — Мы имеем честь приветствовать у себя меченосца другого класса. У вас будет возможность увидеть новую технику боя и сравнить ее со своей.

Он выдержал паузу, дождавшись, пока не уляжется шепоток в рядах учеников. Ронин насторожился. Обычно, во избежание ситуаций, когда могла быть задета гордость кого-то из учеников и как следствие — честь всего класса, новички не сражались с учениками из других классов. А ссоры между меченосцами, буде таковые возникнут, всегда разрешались на индивидуальных поединках.

— Итак, поприветствуем меченосца из класса восьмой смены. — Инструктор поднял руку. — Марш, шаг вперед.

Нарочито развязно растолкав стоявших с ним рядом учеников, на квадратную площадку в центре выступил крепкий могучий детина. Квадратная его пасть скривилась в презрительной усмешке.

Этот, должно быть, силен в ритуальных приемах, решил про себя Ронин и приготовился к поединку. Почему-то он вспомнил свои разговоры с Нирреном насчет совпадений и роли случайности. Ниррен утверждал, что случайностей не бывает. Ронин не разделял его убеждений. Но сейчас он был вынужден признать правоту чондрина. Из всех возможных кандидатур инструктор выбрал именно Марша. Вряд ли это случайность — таких случайностей действительно не бывает.

Марш покосился на Ронина с нескрываемой злобой — в его близко посаженных глазках уже читалось предвкушение близкой победы — и повернулся к инструктору.

— Ты готов сражаться, меченосец?

— Да, я готов, инструктор.

Интересно, что будет, подумал Ронин, если сейчас попросить инструктора рассказать всему классу, кто такой этот Марш на самом деле. Впрочем, он этого делать не собирался. Кровь уже закипала в нем, как разбуженный дикий зверь. Ему действительно хотелось сражаться.

— Вы не возражаете, если я буду судьей в вашем поединке? — спросил инструктор у Марша. Таков был ритуал: как ученик класса восьмой смены Марш должен был выразить свое согласие на то, что судьей в поединке будет инструктор другого класса.

— Не возражаю, — выдавил он, не сводя глаз с Ронина.

Инструктор махнул рукой худощавому бледному мальчику, который стоял чуть правее, перед блестящим гонгом, с коротким деревянным молоточком в руке.

— Сигналом к началу сражения будет гонг. — Инструктор сейчас обращался к обоим, Ронину и Маршу. — Вы начнете, когда подадут сигнал, и закончите только тогда, когда гонг прозвучит во второй раз. Это понятно?

Он снова взмахнул рукой, и мальчик ударил в гонг. Чистый, как будто кристальный, звук завис в воздухе долгим эхом.

Поединок начался.

Прицел. Удар. Еще раз. Еще. Под яростным натиском Ронин начал отступать. Один шаг. Второй. Третий. Марш принялся наседать еще жестче. Хищная улыбка кривила его злобную физиономию. Он, похоже, не сомневался, каким будет исход сражения.

Как только раздался сигнал, Марш выхватил меч и, даже не потрудившись занять исходную позицию, сразу же полез в драку. Первый удар был нацелен Ронину в ключицу. Тот чуть пригнулся, ссутулив плечи, и меч просвистел мимо. Однако так близко, что Ронин почувствовал горячее колебание воздуха. Он даже еще не успел достать меч, и единственное, что он мог сейчас сделать в плане самозащиты, — это ударить Марша по сжатому кулаку рукоятью своего меча. А уже через секунду клинок был у него в руке.

Зрители ерзали в предвкушении интересного поединка и вытягивали шеи, чтобы не пропустить ни единой детали сражения. Они сразу сообразили, что это не совсем обычный учебный бой.

Марш стоял, широко расставив ноги, слегка согнутые в коленях. Меч он держал прямо перед собой. Рука у него была вся в крови, сочащейся из разбитых костяшек пальцев, а во взгляде читалась неприкрытая ненависть.

Ронин повернулся к нему боком, выставив правую ногу вперед. Меч он держал на уровне живота, чуть-чуть приподняв острие.

Марш наклонился и снова нанес удар снизу. Ронин отразил его рукоятью меча, отчего получилась весьма ощутимая отдача. Противники замерли друг против друга, тяжело дыша. От напряжения на руках у Марша вздулись вены. Лицо и шея побагровели.

Чтобы сдвинуть поединок с мертвой точки. Марш, который действительно был очень силен, попер напролом, проведя серию мощных горизонтальных ударов. Ронин отражал их, не отступая, но и не делая при этом попыток контратаковать. Глаза Марша горели. Он дышал через рот. Грудь его тяжело вздымалась.

Он сделал обманный выпад, меняя на ходу направление удара, но не успел погасить инерцию движения, и его вес, который в других ситуациях давал ему неоспоримые преимущества, сработал сейчас против него. По всей видимости, Марш хотел повторить прием Ронина с рукоятью меча. Ронин воспользовался заминкой и перехватил инициативу. Его меч блеснул в воздухе. Маршу пришлось отступить. Пот ручьями стекал у него по бокам. Рубашка прилипла к телу, как будто вторая кожа.

Он, впрочем, достаточно быстро собрался и снова пошел в наступление. Сверкающие мечи противников превратились в какое-то расплывчатое пятно, так что ученикам, напряженно следившим за поединком, пришлось придвинуться ближе, чтобы ничего не упустить.

Под мощным натиском Марша Ронин снова начал отступать. Мечи противников скрещивались с такой силой, что даже зрители в первых рядах чувствовали отдачу и могли только радоваться про себя, что они не участвуют в этом побоище, а наблюдают его со стороны. Одни и те же приемы повторялись все чаще, и постепенно атака приобрела свой собственный ритм. Удар, взмах меча, удар. От бьющихся друг о друга клинков летели голубые искры. И все это — в сопровождении оглушительного звона металла. Воздух наполнился едким запахом пота и жаром от раскалившейся стали. Удар, взмах меча, удар. И только время покажет, кто победит.

Марш дошел уже до состояния, чем-то похожего на гипнотический транс, что отнюдь не шло во вред поединку, а, напротив, придавало ему некую таинственную силу. В таком состоянии ты ни о чем не думаешь — сознание, сконцентрировавшееся на сражении, в определенный момент отключается, и ты превращаешься в боевую машину, нацеленную на одно: победить. Но Ронину это было на руку. Он отступил на исходную позицию. Марш расценил маневр Ронина как проявление трусости и ринулся в атаку, уже предвкушая близкую победу. Он обрушил на противника сокрушительный удар. Меч просвистел в воздухе смазанной дугой, но Ронин в самый последний момент упал на колени, одновременно подавшись всем телом в сторону и выставив левую ногу, чтобы удержать равновесие. Марш, который уже не мог погасить инерцию, проскочил мимо, и Ронин, взявшись за меч обеими руками, с силой обрушил клинок на спину даггама, рассчитав движение так, чтобы удар пришелся плашмя.

Раздался какой-то глухой хруст, похожий на треск проседающего фундамента, тело Марша выгнулось под невообразимым углом. Руки дернулись вверх, как бы в безмолвной мольбе. Сначала со звоном упал на пол меч, следом рухнул сам Марш. Его громадное тело лежало, не подавая признаков жизни, безобразное и неестественное, как пародия на человеческое существо. Ряды меченосцев, следивших за поединком, взорвались воплями. Ученики бросились на боевую площадку, где образовалось настоящее столпотворение.

Ронин не заметил отчаянных знаков инструктора, но даже сквозь такой гвалт услышал звук гонга, возвещавшего окончание поединка.

Он поднялся, дыша по-прежнему тяжело, и вытер со лба пот, заливающий глаза. Он один был спокоен посреди бурного взрыва страстей.

— Попрошу тишины! Попрошу тишины! — Крик раздался будто бы издалека. Но гул голосов не стихал. — Тишина, я сказал! — проревел инструктор.

На этот раз вопль его возымел действие, и ученики постепенно успокоились.

Инструктор мрачно взирал на них со своего возвышения:

— Всем оставаться на своих местах!

Лицо у него раскраснелось. Глаза гневно сверкали.

— Возмутительно! Недопустимо. Вы же воины, меченосцы, а ведете себя как дети. Я не потерплю такого вопиющего безобразия у себя в классе! Не потерплю! Ты. И ты. — Он указал пальцем на двух первых попавшихся учеников. — Позаботьтесь о Марше.

Те попытались поднять Марша, но он так жутко застонал от боли, что они решили не рисковать и отправились за носилками.

При виде такого поворота событий инструктор взорвался от ярости.

— Ты идиот! — с этим истошным воплем он повернулся к Ронину. — Ты ж его чуть не убил! Как мне прикажешь теперь объясняться с его инструктором? А что я скажу его саардину? — Туг он все-таки потерял остатки самообладания, и голос его сорвался на истерический крик: — Отвечать-то придется мне! Мне! Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! С чего это ты вдруг решил, что тебе все позволено?

Он погрозил Ронину кулаком. Его аж трясло.

— Все. Ты свое отзанимался. Я запрещаю тебе приходить в мой класс. И я тебе заявляю со всей ответственностью — ни в какой другой класс тебя тоже не примут. Я лично об этом позабочусь. Мало того, сегодня же я представлю отчет саардину по безопасности о твоем безответственном поведении.

В зале опять поднялся невообразимый шум, многократно усиленный гулким эхом. Смутно, словно сквозь какую-то пелену, Ронин увидел Ниррена, таинственным образом вынырнувшего из толпы. Чондрин встал у него за спиной.

— Ты мне заплатишь за это! — Инструктор едва не сорвал голос, пытаясь перекричать всех и вся. — Заплатишь дорогой ценой!

Ронин, еще не пришедший в себя после схватки, шагнул вперед и поднял меч.

— Это мы еще поглядим, кто заплатит! — выкрикнул он, но голос его утонул в общем шуме.

Ниррен схватил его за руку:

— Ты что, совсем спятил? Что ты делаешь?!

Но Ронин, не помня себя, продолжал продираться сквозь толпу к возвышению, на котором стоял инструктор. Ниррен устремился следом, пытаясь его остановить. Ученики уже поняли, что к чему, и тоже пытались утихомирить Ронина, специально загораживая ему дорогу. Инструктор, сообразив, что ситуация в зале вышла из-под его контроля, похоже, перепугался не на шутку. Сопровождаемый бледным парнишкой, он быстренько скатился со своего помоста и поспешил убраться из зала подобру-поздорову.

Ниррену все-таки удалось догнать Ронина и схватить его за руку. Шум все нарастал. Жара в зале стала невыносимой. Ронин обернулся и уставился на Ниррена, который что-то ему говорил. Ему понадобилось какое-то время, прежде чем до него дошел смысл слов чондрина:

— Пойдем отсюда, Ронин. Пойдем.

Уже покидая зал, Ронин успел полюбоваться на то, как Марша пытаются переложить на носилки.

— Они просчитались.

— Откуда ты знаешь?

Ниррен вздохнул:

— Я не знаю. Просто ощущение у меня такое.

— Но не просто же так у тебя ощущение, — сказал Ронин. — Оно на чем-то должно быть основано. Не могли же все саардины разом...

Ниррен сжал кулаки.

— Но именно так и случилось. Они просчитались. Они все заняты только тем, как укрепить свою власть...

— Это их личное дело.

Ниррен прекратил мерить шагами комнату и взглянул на Ронина, который сидел на постели и снимал пропитавшуюся потом рубашку.

— Да, можно сказать и так. — Ниррен покачал головой. — Ты уже, наверное, виделся с ним.

Ронин бросил рубашку на спинку стула.

— Да.

Ниррен нахмурился:

— Надеюсь, не для того, чтобы к нему вернуться.

— Вовсе нет, — невесело усмехнулся Ронин.

— И он что, даже не стал тебя искушать?

— Ну, в общем-то он предпринял попытку.

— Я так и думал.

— Не бери в голову.

Ниррен немного расслабился. Он указал на громадный синяк на боку Ронина:

— За К'рин я уже послал.

Ронин потрогал повязку на плече. Рана еще побаливала.

— Вряд ли в этом есть необходимость.

Ниррен махнул рукой:

— Все равно за ней уже пошли.

— А где Сталиг?

— У Марша, я думаю, — ответил Ниррен с улыбочкой. — Так зачем ты к нему ходил?

— К Саламандре?

— Угу.

— Хотел посоветоваться.

— С ним?! — Ниррен рассмеялся. — Он же саардин. Разве он скажет тебе правду?

— Нас многое связывает, — возразил Ронин.

— Да, и все же...

— Я ему верю, — последовал быстрый ответ.

Ниррен покачал головой:

— Ну и что он тебе сказал?

Ронин откинулся на подушки.

— Что Боррос действительно сумасшедший.

— Да? А он-то откуда знает?

Ронин взял подушку и вытер пот с лица. На подушке осталось темное пятно.

— Он вроде бы представил мне доказательства.

— И какие же? — спросил Ниррен, не спуская с Ронина глаз.

— А что, если я скажу, что Боррос вовсе не сумасшедший?

— А ты скажешь?

— Не знаю.

— Так что насчет доказательств?

— Я сам разговаривал с Борросом.

— Ты мне не скажешь.

— Я уже говорю.

— Не скажешь насчет доказательств. Насчет того, что он тебе показал.

Ронин отшвырнул подушку.

— Откуда ты знаешь, что он мне что-то показывал?

— Не придирайся к словам.

— Ладно. — Ронин поднялся с постели и открыл шкаф. — Но я не уверен, что это действительно что-то доказывает. — Он достал шелковую рубашку с широкими рукавами и без воротника. — Как ты думаешь, что находится наверху? Над Фригольдом?

— Наверху? — Ниррен пожал плечами. — Ничего. Во всяком случае, ничего, что заслуживает внимания, если только тебя не прельщает километровый слой снега и льда. А почему ты об этом спрашиваешь?

Ронин надел рубашку.

— Потому что Боррос говорит, что там, наверху, есть жизнь. Цивилизация. Земля без снега и льда.

Ниррен уставился на него во все глаза:

— Он так сказал?

— Да.

— А ты его не спросил, над чем он работал?

— У меня не было возможности его расспросить. У нас разговор получился какой-то сбивчивый. Хорошо, что я хоть что-то узнал. Но в одном я уверен. Фрейдал знает не больше нашего, иначе Боррос просто не стал бы ни с кем разговаривать. Кроме того, колдун дал мне понять, что он не выдал им ничего важного.

Ниррен опять покачал головой:

— Ничего не понимаю. На поверхности просто не может быть жизни — там слишком холодно...

— Во всяком случае, так нас учат.

— И к чему мы в итоге пришли?

— Ты — ни к чему.

— Ронин...

— Я не желаю связываться с саардинами...

— И тем не менее ты постараешься поговорить с Борросом еще раз.

— Да, — Ронин поднял руку. — Потому что я так хочу. — Он снова сел на постель. — А что там с твоим заданием?

Чондрин нахмурился.

— Похоже, что это загадка, у которой в принципе нет ответа. Может быть, я уже близок к решению. А может быть, наоборот. И все-таки я не могу отделаться от ощущения, что...

— Что? — встрепенулся Ронин.

— Что что-то за всем этим явно скрывается. Что чего-то мы не знаем. — Ниррен рассеянно взъерошил волосы. — Иногда... иногда я почти уверен, что есть некая третья сила. Они себя не проявляют... выжидают, пока саардины не сделают первый шаг.

— А кто еще может быть, кроме саардинов?

— В том-то и дело, что никто. Поэтому мне и непонятно.

— И у тебя нет фактов.

Ниррен вздохнул:

— Были бы факты, я был бы сейчас с Эстриллом.

— Ты ему говорил об этом?

— Так, кое-что.

— А он?

— Он ничего не станет предпринимать, пока у него не будет фактов. — Ниррен умолк на мгновение. — Ладно, пойду. А то сейчас уже К'рин придет.

— А как твой «грызун»?

— Что? — переспросил Ниррен, как будто очнувшись. — А... им-то я сейчас и занимаюсь. Но пока ничего у меня не выходит. Хотя, может быть, я уже близок к разгадке. — Он пожал плечами. — Очень уж он капитально внедрился. Это, пожалуй, единственное, в чем я уверен на сто процентов. Ты не волнуйся, если в ближайшее время не сможешь меня разыскать... я сам с тобой свяжусь.

Ниррен ушел.

Ронин прилег на подушки и стал ждать К'рин.

* * *

Они пришли за ним после занятий — в первую смену, когда в коридорах почти нет народу. Он пошел с ними, не сопротивляясь, потому что он был человеком неглупым и знал, что рано или поздно это должно случиться. Что они лишь выжидают удобного случая. Потому что они ненавидят его.

Они, наверное, удивились, что он пошел с ними по доброй воле.

Они прошли весь коридор до конца, потом свернули на какую-то пустынную лестницу и поднялись наверх — в зал боевой подготовки.

Там было пусто и сумрачно. Пыль клубилась в лучах тусклого свечения, которые делили пространство на полосы света и тьмы. Ощущение было такое, что здесь незримо присутствуют души предков из ушедших в небытие тысячелетий, чьи кости давно уже обратились в прах... Ронин почувствовал некую странную сопричастность... вот только к чему?

— Давай, доставай свой меч, — процедил Корлик сквозь зубы. — Из-за тебя рухнули все мои планы.

Остальные лишь молча наблюдали. То ли Корлик не мог обходиться без публики и позвал их с собой, то ли сами они захотели своими глазами увидеть, чем все это закончится. Ронин, впрочем, не стал задумываться об этом.

— Больше всего на свете я хотел поступить к нему в ученики. А ты...

Начало не хуже любого другого. Ронин молчал.

— Доставай меч, — осклабился Корлик. — Ну давай. — Он взмахнул мечом. — Чего ты ждешь? Испугался? Ладно, я тебе покажу, для чего вообще эта штука. — Он опять помахал мечом. — На этот раз я тебя точно проткну!

Ронин вытащил меч из ножен. В течение доброй четверти смены он отражал яростные атаки Корлика, удерживая свою позицию, но при этом не предпринимая попыток контратаковать.

Наконец Корлик, явно разочарованный таким поворотом событий, взревел и швырнул меч на пол. Это, наверное, было условным сигналом, потому что приятели Корлика разом набросились на Ронина и сбили его с ног. Кто-то попытался наступить ему на шею, но он схватил негодяя за лодыжку и принялся с силой выворачивать ему ногу, пока не услышал характерный хруст. Они били его в живот, стараясь перевернуть. Он поднял ноги, чтоб защитить от ударов пах. Он знал: надо немедленно подниматься, иначе его перевернут на живот и он уже ничего не сможет сделать. Они раскусили его намерение и попытались прижать его ноги к полу, но Ронин все же сумел извернуться и встать.

С ним творилось что-то странное. Корлик и иже с ними как будто провалились куда-то. Рядом послышался чей-то стон...

Корлик тем временем быстро нагнулся, поднял с пола меч и пошел на Ронина, держа клинок перед собой.

Ронин попытался добраться до своего меча, который тускло поблескивал на каменном полу, но Корлик не давал ему подступиться к оружию. Выбора, стало быть, нет — чему быть, того не миновать... Странное состояние, когда тебе кажется, будто ты грезишь наяву, сменилось вдруг кристальной ясностью сознания.

Ронин бросился прямо на Корлика. Широкий клинок взметнулся — его размеры казались сейчас еще больше — и со свистом обрушился вниз. Ронин понял, что ему повезло. Это был вертикальный удар, из тех, которых при должной сноровке можно легко избежать. Увернувшись от нацеленного на него острия, он со всей силой двинул Корлика кулаком в висок и, пока тот пытался восстановить равновесие, успел подобрать свой меч. Он встал сейчас в полосу света, и клинок засверкал серебром.

Однако Ронин, окрыленный успехом своего хитроумного маневра, не сумел правильно рассчитать, сколько времени понадобится Корлику на то, чтобы оправиться от удара, и поэтому не успел приготовиться к очередной атаке. Хотя он и поднял меч, но недостаточно высоко и под неверным углом, и Корлик мощным ударом перерубил его клинок. В руках у Ронина остался обрубок лезвия. Корлик расхохотался.

Но в полумраке он не сумел разглядеть этот обрубок как следует, иначе он бы повел себя осторожнее. А так он накинулся на Ронина, не обращая внимания на его оружие — которое было вполне еще боеспособным, — и опомнился только тогда, когда почувствовал, как «жалкий» этот обрубок вонзается ему в грудь.

Клинок вошел по самую рукоятку, но Ронин продолжал напирать, оттесняя Корлика, пока тот не уперся спиной в стену. По груди его растеклось темное пятно крови. Однако Корлик еще попытался достать Ронина — оттолкнувшись рукой от стены, сделал выпад мечом, но, естественно, не сумел правильно скоординировать движение. Он весь как-то сник и повалился лицом на пол.

Все остальные тихонько ушли, оставив Ронина стоять над бездыханным телом. Он так и не нашел в себе сил заглянуть в темные непроницаемые глаза своего поверженного врага.

* * *

От открыл глаза и увидел встревоженное лицо К'рин, склонившееся над ним.

— Я уже все знаю, — сообщила она. — По всему сектору только об этом и говорят.

Она закатала ему рубашку.

— Хорошо еще, что ты сам не ранен. И что не открылась старая рана. — Она присела на постель рядом с ним. — И что теперь?

Он пожал плечами.

— Это не настолько серьезно.

— Но тебя отстранили от тренировок...

Он сел.

— Если то, о чем так тревожится Ниррен, все-таки произойдет, то это уже не имеет значения.

— Не понимаю, о чем ты...

— О саардинах.

— А-а. Да. И что же он говорит? В последнее время мы редко с ним видимся. Только на Сехне.

— Похоже, есть две группировки, которые вот-вот сшибутся лбами... но это для тебя не новость.

— Стало быть, он сейчас у Эстрилла.

— Нет. У него особое задание.

Она встала и подошла к зеркалу в обшарпанной бронзовой раме, висевшему на стене над комодом.

— Скоро Сехна.

«Жалко, нет времени сходить посмотреть, как Сталиг приводит Марша в нормальное состояние», — подумал Ронин.

К'рин принялась укладывать волосы в высокую прическу, время от времени поглядывая на Ронина в зеркало.

— Почему ты такой грустный? — внезапно спросила она.

Он облокотился на подушки:

— А почему тебя это интересует?

— Потому что... — она отвела взгляд от его лица, отраженного в зеркале, и задумчиво провела рукой по лицу, — потому что я люблю тебя.

Он увидел, что в уголках ее глаз стоят слезы.

— Что с тобой?

Она отвернулась и закрыла глаза.

— Ничего.

Слезы блестели уже на ресницах.

Он подошел к ней и развернул лицом к себе. Длинные волосы, еще не заколотые с одной стороны, упали темной волной, закрывая щеку.

— Почему ты плачешь? — спросил он слегка раздраженно.

Она вытерла слезы свободной рукой, и он вдруг заметил, как в ее глазах промелькнул... страх. Или ему это только почудилось?

— Я ненавижу, когда ты плачешь. Что случилось?

Ее глаза вспыхнули гневом.

— Ты хочешь сказать, мне уже и плакать нельзя?

Ронин отвел взгляд.

— Да что с тобой такое? — Глаза ее снова наполнились слезами. — Тебе неприятно, когда я даю волю чувствам? А ты этого сделать не можешь... поэтому ты такой, да? Потому что ты не можешь, а я могу. Что тут непонятного?! Почему ты всегда такой сдержанный? Я не понимаю... Ты что, никогда ничего не чувствуешь? Даже когда мы в постели? Это что — просто биологическая потребность?

Она отвернулась к зеркалу и оперлась о комод, уткнувшись лицом в сгиб локтя.

Ронин ушел в соседнюю комнату — переодеваться. Когда он вышел, К'рин подняла голову и, взглянув на себя в зеркало, облизала палец, вытерла со щек следы от слез и занялась прической.

* * *

Им пришлось пройти дальше по коридору, потому что ближайшая лестница, которой они пользовались обычно, оказалась завалена каким-то цементным крошевом и проржавелыми железками. Следующая была свободна — по ней они и спустились на Сехну. Ронин держал в руках зажженный факел. Этой лестницей, видимо, почти не пользовались. Ступеньки здесь сильно скрипели, а кое-где ступенек не было вообще, как будто их снесло некоей неведомой силой, и им с К'рин приходилось перепрыгивать через зияющие пустоты.

Они шли молча. Если бы они разговаривали, они, может быть, и не услышали бы этот звук. Очень тихий, едва различимый, он доносился откуда-то спереди. Ронин замер на месте и взял К'рин за руку, выставив факел вперед. Ступеньки шли вниз. Дальше была площадка, после которой лестница изгибалась, однако и следующий пролет просматривался достаточно хорошо. Там никого не было.

Тишина. В свете пламени пляшут пылинки, летящие на огонь, который как будто притягивал их.

Они медленно двинулись дальше. Звук повторился. Это было похоже на тихий стон, на всхлип боли.

Ронин с К'рин добрались до площадки. За поворотом лестница уходила в темноту. К'рин хотела что-то сказать, но Ронин жестом остановил ее. Он прислушался, думая уже не о странном звуке, доносившемся снизу, а о... Звук послышался снова, и Ронин больше не сомневался. В первый раз он подумал, что это скребутся те маленькие животные, живущие в стенах, которых слышно почти всегда, когда кругом тихо. Но звук повторился, теперь уже ближе — звук осторожных шагов, доносящихся сверху. Кто-то спускался по лестнице следом за ними. Сколько их там человек, определить было невозможно, но кто-то явно там был.

Ронин схватил К'рин за руку, и они ринулись вниз, в темноту.

Загадочный стон раздался опять — теперь уже ближе. Ронин выставил факел перед собой и увидел, что вся внутренняя стена лестничного пролета разрушена. Перед ними зияла черная пропасть глубиной в несколько этажей.

Они прижались к противоположной стене, подальше от провала, и вдруг увидели чуть ниже по лестнице скорчившуюся фигуру. Человек был растрепан и весь в грязи. Длинные волосы висят сальными прядями, вместо одежды — жалкие лохмотья.

Ронин подошел поближе, чтобы как следует разглядеть бледное нездоровое лицо, покрытое грязью и потом.

В глазах незнакомца, когда он увидел Ронина, мелькнул испуг. В пляшущем свете факела были видны огромные расширенные зрачки. Человек боязливо сжался.

Ронин наклонился и тронул незнакомца за плечо.

— Ты кто? — Не дождавшись ответа, он добавил: — Мы не причиним тебе вреда.

Шаги на лестнице приближались. Ронин выпрямился и прислушался. К'рин спустилась к ним, склонилась над незнакомцем, пытаясь с ним заговорить, и вдруг изумленно воскликнула:

— Ронин!

Он повернулся к ним, посветил факелом и только теперь разглядел, что вместо правой руки у несчастного торчит лишь обрубок с запекшейся на нем кровью. Присмотревшись получше, он увидел, что рана уже начинала затягиваться новой кожей, то есть была не такой свежей, как ему показалось вначале. Тени плясали на каменных стенах в неверном мерцании факела.

Но это было еще не все. На шее у этого жалкого существа блестело что-то металлическое. Медленно и осторожно, чтобы не напугать незнакомца, Ронин протянул руку к блестящей штучке, провел пальцем по медальону на грязной цепочке, повернул его к свету и прочитал:

— Корабб. Нир. Девяносто девятый.

— Нир?! — изумилась К'рин. — Но как... если он с девяносто девятого уровня, что он делает так высоко?

— Да еще с оторванной рукой.

Ронин вспомнил ту ниру, которую встретил в приемной у Сталига.

— На том уровне располагаются самые большие и самые сложные машины...

— Это самый нижний этаж?

— Да, там работают самые лучшие ниры...

Звук шагов наверху неожиданно прекратился — тот или те, кто преследовал их, остановились на площадке как раз над ними. Ронину показалось, что он слышит приглушенные голоса.

— Ронин, кто это...

Он приложил палец к губам и, склонившись над ниром, прошептал:

— Корабб, ты меня слышишь?

Незнакомец взглянул на него, перевел взгляд на К'рин, потом — снова на Ронина и кивнул. Только теперь Ронин понял, что перед ним — женщина. В пляшущем свете факела он не смог определить этого раньше. К тому же она была вся такая грязная и сидела, скорчившись в три погибели.

Нира подняла худой палец. На месте сорванного ногтя чернело пятно запекшейся крови.

— Все, Ронин. Ты доигрался, — раздался сверху холодный голос. — Мы пришли за тобой!

Раздался скрежет металла по камню. Этот звук нельзя было спутать ни с чем. К'рин ахнула. Только теперь до нее дошло то, что Ронин понял уже давно: он был без оружия, ведь они шли на Сехну.

Что-то коснулось его плеча. Нира настойчиво тыкала в него пальцем. Она показала сначала на него, потом — на К'рин, потом — на черный провал под лестницей.

Он покачал головой:

— Мы не можем тебя здесь оставить. Здесь ты погибнешь. Понимаешь?

Она замотала головой, и ее рот беззвучно открылся. Ронину почему-то сразу же показалось, что здесь что-то не так. Судя по всему, К'рин пришла в голову та же мысль. Она протянула руку и приоткрыла нире рот. Затравленные глаза Корабб распахнулись от ужаса. Она дернулась, пытаясь вырваться, но К'рин держала ее крепко.

— Мороз меня побери! — содрогнувшись, выдохнула она.

Ронин нагнулся и увидел, что у ниры нет языка. На его месте чернел окровавленный обрубок.

К'рин отпустила Корабб и повернулась к Ронину. Она была очень бледной.

— Что произошло? Как такое могло...

— Ронин. Ронин, мы знаем, что медсестра с тобой, — донесся сверху насмешливый голос. — К'рин? Да, ее зовут К'рин.

Снова скрежет металла по камню.

— Не обольщайся. Умереть быстро и с честью у тебя не получится. Смерть меченосца не для тебя, друг мой. Мы перережем тебе сухожилия на ногах, и ты будешь лежать и смотреть, как мы выясняем, из чего сделана твоя женщина. Мы отрежем тебе веки, чтобы ты не смог закрыть глаза, и будем по очереди держать тебе голову, чтобы ты сполна насладился зрелищем. Мы не хотим, чтобы ты пропустил самое интересное. Как ты сам думаешь, скольких она сможет обслужить?

Раздался мерзкий хохот.

— Я имею в виду, за раз!

Смех разнесся издевательским эхом. К'рин невольно поежилась.

Наверху послышалась возня — их преследователи спускались вниз. Ронин размахнулся и зашвырнул факел в черный провал. Тени тех, кто пришел за ними, уже показались вверху. Далеко-далеко внизу трепыхались алые отблески пламени факела. Но Ронина, К'рин и ниру уже окутала темнота.

Тени спускались все ниже. Их было четверо. Ронин понял, что надежды мало. Рыжие отблески пламени отразились от лезвия поднятого меча. Ронин уже приготовился к отчаянному рывку вверх по лестнице.

И вдруг мимо него промчалась маленькая скрюченная тень. Это была нира!

Она врезалась прямо в четверку спускавшихся к ним негодяев. Послышались крики. В это мгновение догорающий факел вспыхнул напоследок, осветив живой ком, сплетенный из чьих-то рук, ног и тел, который как будто подпрыгнул в воздух и обрушился вниз, прямо в черную дыру. Ронин пытался разглядеть в этой копошащейся массе хоть чье-то лицо... лицо ниры... но тугой комок тел уже скрылся из виду, и он услышал лишь смачный шлепок, похожий на звук разорвавшегося мешка с чем-то сыпучим, сброшенного с большой высоты. От этого звука Ронина едва не стошнило.

К'рин рыдала, прижавшись к стене.

Когда Ронин отвернулся от зияющего колодца, она бросилась ему на шею и прижалась к нему всем телом. Ее била дрожь.

— Я не могу... — бормотала она сквозь слезы. — Я больше не могу...

Он гладил ее по волосам, открывая в себе нечто новое — очень важное.

Они еще долго стояли, отнявшись, посреди этого сумрачного мира, распадающегося на части, где смерть ухмыляется им в лицо, а зло и насилие торжествуют почти всегда.

Неизменная каменная плита чернела мрачным овалом посреди темноты. Ронин стоял на пороге, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к сумраку. Даггамы по-прежнему торчали в коридоре, за поворотом.

И Ниррена не было на Сехне.

После Сехны К'рин отправилась к себе на занятия по медицинской подготовке.

— Мне сейчас надо отвлечься, — сказала она.

В операционной было темно и очень тихо, поэтому Ронину приходилось быть предельно осторожным, чтобы не выдать своего присутствия. Он прошел через темный зал — вроде бы все нормально. В кабинете не было никого.

В коридоре, по дороге сюда, его перехватил Г'фанд.

— Идешь наверх?

Ронин кивнул:

— К себе.

— Не возражаешь, если я немного тебя провожу?

Вообще-то Ронин возражал, но не знал, как повежливее отделаться от ученого. Все его мысли были заняты только Борросом. Времени оставалось очень мало.

— Ну, пойдем.

Они миновали первую лестницу, и Ронину показалось, что он слышит звук капающей воды. Они пошли по второй. Поднимались молча. В воздухе плясали пылинки. Время от времени за стенами раздавались какие-то непонятные звуки.

Наконец Г'фанд прочистил горло:

— Я просто... хотел сказать, что... гм... насчет происшествия на тренировке. Никто не хотел обсуждать его на совете. Если тебя это интересует.

— Я совсем не о том сейчас думаю.

— А-а. Ну ладно. Просто мы все беспокоились... знаешь... если тебя отстранят от тренировок...

— Я тебе очень признателен за заботу.

— Мы все за тебя беспокоимся.

Ронин взглянул на Г'фанда и заставил себя улыбнуться.

— За меня волноваться не надо — так им всем и передай.

— Но ведь тренировки — это твоя жизнь! Я бы на твоем месте очень расстроился.

— Ты так это говоришь... можно подумать, что я себя просто покрыл позором, — сказал Ронин. — Я честно сражался. Это не я, а они нарушили Устав.

— Но ведь с инструктором тоже надо считаться, — возразил Г'фанд, явно не понимая, о чем толкует ему Ронин.

— Не всегда и не всем.

— Да, — с горечью согласился ученый. — Не всем.

* * *

Легко и бесшумно, как тень, Ронин добрался до дальней стены и коснулся ее рукой. Открылась потайная дверь. Он шагнул внутрь.

В маленькой комнатке ничего не изменилось: те же узкие койки и тусклые лампы. И Боррос.

На этот раз он сидел, напряженно разглядывая свои ладони. Желтая лысая голова легонько покачивалась на тонкой длинной шее. Серые глаза были тусклыми и безучастными.

Ронин присел рядом с ним.

— Боррос...

— Иди, — произнес колдун равнодушным усталым голосом. — Иди и скажи своему саардину, что мой ответ по-прежнему «нет». И другого ответа не будет.

Он провел пальцами по лбу, и Ронин заметил, что пятна Дехна на висках колдуна стали бледнее.

— Скажи ему, что он больше уже ничего не сделает. Он перепробовал все, и ничего у него не вышло. Никаких даже проблесков не осталось... я вообще ничего не помню. Так что его попытка перетащить меня к себе в ведомство тоже не удалась. Я не в силах ему помочь, даже если бы и хотел.

Боррос махнул рукой.

— Иди к нему и передай, что сказал колдун. Мне он верить не хочет, а тебе, может быть, и поверит.

— Боррос, прошу вас, выслушайте меня, — прошептал Ронин. — Я не даггам, и Фрейдал — не мой саардин. Мороз проклятый, ну посмотрите же на меня! Я был здесь у вас в прошлом цикле. Вы тогда болели, вам было очень плохо.

Боррос взглянул на него — в серой непроницаемой глубине его глаз блеснули тусклые золотые искорки — и мрачно хохотнул:

— Очень плохо мне было? Теперь это так называется? — Его глаза заблестели. — Тебе меня не провести. Ложь и обман без конца... впрочем, ничего другого от него ожидать не приходится. Твое время истекло. Пусть присылает следующего. Но ты ему все-таки передай, что ничего у него не выйдет. Ничего.

Сейчас Боррос был совсем другим — не похожим на того человека, с которым Ронин разговаривал еще в прошлом цикле. На того человека, которому он спас жизнь. И это тревожило Ронина. Очевидно, что никакой Боррос не сумасшедший. И Фрейдал это сразу поймет, если не понял уже. И было еще одно обстоятельство. Хотя колдун и сумел продержаться так долго, если Фрейдалу припрет, Боррос в конце концов выложит ему все, что тот хочет знать. Фрейдал умел добиваться того, что он хочет. Это Ронин уже понял.

— Как же мне вас убедить?

Уловив в голосе Ронина нетерпение и настойчивость, колдун хитровато улыбнулся.

— Хорошо. Сделаем так: я спрашиваю — ты отвечаешь. И если вдруг мне покажется, что есть в твоих словах что-то неискреннее... любая заминка с твоей стороны... и мы прекращаем наш разговор.

— Но у нас мало времени. — Ронин покосился на дверь в коридор.

Боррос пожал плечами, скривив губы.

— Другого выхода я не вижу.

— Ну ладно, — махнул рукой Ронин. — Если это вас убедит...

Взгляд серых глаз колдуна вдруг стал пристальным и холодным. Кристально ясным.

— Я не сказал, что меня это убедит.

Ронин раздраженно хмыкнул.

— Кто ты? — коротко бросил Боррос.

— Меченосец.

— Кто твой саардин?

— У меня нет саардина.

— Что? — глаза колдуна превратились в щелки.

— Я никому не служу.

Бледные руки поверх черного одеяла казались причудливыми белыми цветами.

— Интересно. — Колдун запрокинул голову. — И на чьей ты стороне?

— Еще не знаю, но Фрейдал мой враг.

— Хм. Это действительно так?

— Он уже дважды пытался меня убить.

— И ты думаешь, я тебе поверю?

Всему есть свой предел. Ронин схватил Борроса за грудки и притянул к себе, пока лица их не оказались совсем-совсем близко:

— Надо было мне бросить тебя подыхать в прошлом цикле. Чего ради я так напрягался — тебя спасал?

— Отпусти меня.

Ронин разжал пальцы. Колдун поправил рубашку.

— Расскажи мне, что произошло.

Ронин рассказал ему о поединке с Маршем.

— Ты сломал ему хребет? — переспросил Боррос, мечтательно улыбнувшись. — Ты уверен?

Ронин пожал плечами.

Колдун на мгновение закрыл глаза.

— Это было бы здорово... — Он снова взглянул на Ронина. — Продолжай.

Ронин рассказал о том, как им с К'рин пришлось спускаться на Сехну по старой заброшенной лестнице, потому что та лестница, которой они обычно пользовались, оказалась заваленной всяким хламом — и отнюдь не случайно, как он теперь понимал, — и о том, как они нашли ниру.

— У нее на жетоне было написано «девяносто девятый», но я понятия не имею, что она делала так высоко. Она была... вся искалечена. Конечно, руку она могла потерять и в результате несчастного случая, но вот язык... Она...

В серых глазах колдуна вспыхнули золотые искры. Его голова опять дернулась. Он поежился, но ничего не сказал.

— Мы не могли ее бросить. А потом...

Желтая голова Борроса качнулась из стороны в сторону.

— Мне кажется, я...

— ... она их всех забрала с собой...

— Не может быть.

— ... туда вниз, в яму.

— Не может быть, нет... Ее жетон, ты его видел. Как ее звали?

— Я не понимаю, зачем...

— Говори! — колдун буквально впился в него взглядом.

— Корабб, — ответил Ронин. — Ее звали Корабб.

Глаза колдуна вдруг смягчились — у Ронина невольно возникла ассоциация с мечом, убранным в ножны.

Боррос отвернулся:

— Мороз бы их всех побрал! Что же они творят?!

— Я вообще ничего не понимаю, — тряхнул головой Ронин.

— Да, — прошептал колдун. — В это я верю охотно.

* * *

— Сначала, я думаю, никто не верил, что я смогу построить эту машину, — спокойно рассказывал Боррос. — В конце концов, Мастаад находился при мне неотлучно и докладывал им о каждом моем шаге. Поначалу я не обращал на него внимания. Просто старался ни к чему его не подпускать, потому что такой у меня стиль работы. Да и вообще я не люблю, когда кто-то лезет в мои дела. Но он был как-то уж слишком нетерпелив, слишком настойчив, и тогда у меня зародились первые подозрения. И потом, эти слухи... ну ты понимаешь... о том, что служба безопасности «пасет» всех колдунов. — Боррос поднял руки. — Откуда ты знаешь, чему можно верить, чему нельзя. Мало ли что говорят... Я как-то не придавал этому значения. Однако, как только я убедился, что я смогу сделать эту машину, я начал подозревать всех и вся. Однажды я застал его за чтением моих записей, и все мои опасения подтвердились. Я его выгнал взашей, а записи сжег. Он, конечно, не смог их прочесть, но он и так знал достаточно, чтобы сообщить им, что мне по силам построить такую машину. И они, ясное дело, не заставили себя ждать.

— Но ты говоришь, что машина, которую ты изобрел, может определять направление ветра и температуру воздуха на поверхности. Почему...

— Почему они так испугались? Потому что она докажет, что Наверху есть жизнь. Что там живут люди. А им это не нужно. — Колдун вздохнул. — Старый порядок укоренился во власти. Есть, конечно, противостояние группировок, но это так... мелочь. Если будет война, неважно, кто победит. Как бы там ни было, все равно саардины останутся у власти. Старые схемы, они не меняются. Война принесет разрушения. Будет много смертей. Но потом все войдет в свою колею. Все стабилизируется. И все будет по-прежнему.

Он взглянул на Ронина.

— Ты представляешь, что будет с Фригольдом, если люди узнают, что на поверхности можно жить? Что там тоже есть люди. Все сразу рванутся Наверх. Фригольд рухнет. Власти саардинов придет конец. А покуда мы заперты здесь, у нас просто нет выбора.

— Но здесь мы умрем. Мы уже умираем медленно, но верно, — возмутился Ронин. — И власти должны это понимать.

Боррос кивнул.

— Да, они понимают. Но ты сам говоришь, что это медленная смерть. Вот и они полагают, что век, может быть, два мы еще протянем. А потом... — Он пожал плечами. — Они живут настоящим.

Колдун провел руками по одеялу.

— Я видел, что там, на поверхности, — сказал Ронин.

— Да?

— Есть такая машина — Линзы. Она показывает поверхность планеты. Там все покрыто снегом и льдом. Все.

Колдун усмехнулся:

— Прямо над нами — да. Слежавшийся лед. Пласт глубиной в километр, я думаю, хотя точно это не определишь. Но я узнал, что наш Фригольд расположен вот здесь, — растопырив пальцы обеих рук, он описал в воздухе сферу и указал на самый ее верх, — то есть если представить планету как шар, мы находимся примерно в этой точке. Близко к полюсу. Полюса расположены сверху и снизу шара. Здесь всегда все покрыто льдом. Тысячу лет назад снега и льда было меньше, сейчас они покрывают большую площадь. Но отнюдь не всю планету. Ты понимаешь? У центра планеты теплее, земля там коричневая, а в ясном небе сияет солнце. Оно согревает людей и землю.

— Откуда ты знаешь?

Боррос пожал плечами:

— Все равно это все бесполезно. Знания бессмысленны. Потому что уже очень скоро мы все... и Фригольд, и те люди, которые живут на поверхности... все будет уничтожено.

— Ты говорил об этом, когда...

— Да, ты при этом присутствовал, и ты видел, в каком я был состоянии. Тогда я был еще более восприимчив к излучениям.

— Это было... я как будто чувствовал чье-то присутствие.

Колдун кивнул:

— Вполне вероятно. В последнее время они как-то особенно активизировались.

— Но что это было?

— Я пока не могу объяснить. Сам еще толком не знаю.

— Но это реально?

— О да. Только, мне кажется, очень далеко отсюда.

— И что теперь?..

— Теперь нам нужно принять решение. Нам обоим. Я должен выбраться на поверхность, к людям, которые Наверху. Я даже не знаю, можно ли остановить эту... силу. Но я все равно должен хотя бы попытаться. И ты тоже, мне кажется.

Ронину не понравился самонадеянный тон колдуна. Боррос вообще был ему несимпатичен. Почему-то Ронин ему не доверял, хотя и знал, что колдун прав. И это ужасно его раздражало.

Колдун улыбнулся — ледяной, неприятной улыбкой, в которой сквозила какая-то фатальная неизбежность.

— Да, вижу, я в тебе не ошибся. Хорошо. Стало быть, решено. И вот еще что: прежде чем мы попытаемся отсюда выбраться, тебе надо спуститься вниз...

Улыбка растаяла, как кусок льда в огне.

— Ниже девяносто девятого уровня.

... — У меня нет чернил, — сказал Боррос, уколов палец иглой. — Я постараюсь тебе объяснить как можно подробнее, но, боюсь, что мои познания ограничены.

Колдун надавил на палец, и из крошечной ранки показалась кровь.

— Но это все-таки лучше, чем ничего.

Он начал что-то чертить на куске ткани.

— Но ведь девяносто девятый — это последний уровень, — выпалил Ронин. — Под ним — только каменное основание Фригольда.

— Еще одна ложь, — назидательно проговорил Боррос. — В чем, в чем, а в обмане они преуспели. Там, внизу, под Фригольдом, — остатки цивилизации... цивилизации наших предков. Я это знаю точно. Потому что Корабб была там. Корабб — моя жена. Мне сказали, что она погибла. Она работала на одном из этих громадных преобразователей энергии. Сказали, что она попала в машину и ее изрезало на куски, так что спасти ее не удалось. Это случилось шесть циклов назад, и все это время я верил... — Он покачал головой. — Я не знаю, во что я верил.

— Так что же случилось?

— Я никогда этого не узнаю. Я могу только предположить. За десять циклов до того, как мне сообщили о ее гибели, она мне сказала, что нашла что-то вроде прохода под Фригольд на девяносто девятом уровне Я, естественно, загорелся. Еще бы! Я как представил себе, какие тайны и знания могли там скрываться! Не могли же они сжечь все до последнего — ведь кое-какие книги и карты остались даже у нас, наверху. А уж машины... Впрочем, я отвлекаюсь. Я, естественно, понимал, что мне самому никогда не добраться до этого уровня, и я попросил ее предпринять небольшую вылазку. В общем, она побывала под Фригольдом, и я убедился, что был прав. Ее, наверное, поймали, когда она отправилась Вниз во второй раз, и захотели узнать, что она там обнаружила. Фрейдал, должно быть, заинтересовался... ты видел, насколько силен был его интерес. Потом ее, может быть, и отпустили.

Боррос замолчал. Ронин следил за тем, как он выводит какие-то линии на кусочке ткани.

— Я не знаю, что нам угрожает. Но ответ — там, Внизу. Ты должен найти его и принести сюда. Только тогда мы с тобой сможем уйти Наверх, — продолжил колдун. — Тебе нужно найти один свиток с надписью, сделанной особыми знаками. Я здесь рисую тебе эти знаки, чтобы ты не перепутал их с другими. На свитке будет заголовок. Смотри — вот он! Это все, что мне известно. Кто знает, может быть, там мы найдем описание этой таинственной силы, которая нам угрожает... и как от нее защититься. — Боррос пожал плечами. — Это наша единственная надежда.

Он передал Ронину лоскут ткани, затвердевший от высыхающей на нем крови.

— И еще одно, Ронин. Постарайся вернуться до того, как они растерзают меня на куски.

* * *

Пульт управления казался достаточно простым. Только бы он работал!

Они услышали чьи-то шаги, приглушенные голоса. Звуки были едва различимы, но неумолимо приближались из-за поворота.

Ронин нажал на кнопку, и массивные металлические двери лифта закрылись, погружая их в бархатную темноту и непроницаемую тишину.

— Мы никуда не едем.

Ронин вслепую нащупал кнопку с цифрой «девяносто девять». Она засветилась мертвенно-голубым светом. Лифт сдвинулся с мертвой точки и поехал вниз.

Ронин однажды уже ездил в лифте. Он сразу же сообразил, что здесь что-то не так. Вместо того, чтобы медленно и равномерно опускаться, кабина дергалась и ходила ходуном. Они с трудом держались на ногах, прижимаясь к стене, чтобы не упасть.

Лифт падал вниз все быстрей и быстрей. Кабина все больше и больше раскачивалась.

Потом она накренилась. В желудках людей появилось какое-то странное, очень мерзкое ощущение. Тошнота подступила к горлу. Им показалось, что они стали вдруг невесомыми. Ронин понял, что оборвался трос. С ужасающей скоростью они неслись в лифтовую шахту. Уши закладывало... рядом раздался стон.

* * *

За долгие годы практики Ронин развил в себе некоторые безотчетные инстинкты. Есть вещи, которые должны быть сначала определены, затем поняты и внедрены в подсознание. Так вырабатываются рефлексы, которые потом нужно просто «оттачивать». Это требует времени.

Ронин застыл на пороге своих апартаментов. Он сразу почувствовал, что внутри кто-то был. Он понял это в тот момент, когда потянулся к выключателю. Тут же отдернул руку и проскользнул внутрь, прекрасно осознавая, что его силуэт четко вырисовывается на фоне освещенного коридора.

На противоположной от двери стене висел в ножнах меч. При сложившихся обстоятельствах — далековато.

Ронин добрался до противоположной стены, и никто его не остановил. Он осторожно взял меч, не спуская глаз с двери во вторую комнату. Туда он вошел быстро, одновременно переступив порог и включив свет. Меч он держал перед глазами, чтоб защитить их в первые мгновения от яркого света.

Щурясь и моргая, к нему повернулся Г'фанд. На нем были темные леггинсы и светлая рубашка из плотной ткани.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Ронин, стараясь не выдавать своего явного облегчения.

Ученый был бледным и очень уставшим, как будто он долго не спал.

— Хочу тебе кое-что сказать...

Несмотря на очевидную усталость, во всем его облике ощущалась несгибаемая решимость, которую Ронин раньше в нем не замечал.

— А чего ты тогда здесь прячешься?

— Я слышал, что кто-то хотел войти, и подумал, что это, наверное, К'рин.

Ронин не смог сдержать улыбки.

— Я уверен, что она поняла бы все правильно.

Г'фанд слегка покраснел.

— Я... это могло быть не очень удобно.

Ронин развернулся и вышел в первую комнату. Г'фанд поплелся за ним.

Ронин включил свет, снял со стены ножны и убрал меч.

— Так что ты хотел мне сказать?

Г'фанд взъерошил свои длинные волосы.

— Больше я здесь не могу. Я должен уйти. Я знаю, что ты по этому поводу думаешь! Но ты можешь хотя бы понять, почему я хочу уйти. Уж лучше замерзнуть там, на поверхности, чем медленно умирать здесь, во Фригольде. Здесь мы все похоронены заживо. Это не жизнь, понимаешь. Хоть на какое-то время я стану свободным. А то здесь я как в клетке. Я задыхаюсь!..

Ронин почему-то подумал об огромной библиотеке Саламандры. Бесчисленные ряды книг, которые Г'фанд никогда не сможет прочитать.

— Успокойся, — сказал он. — Это все разговоры. Вряд ли ты сделаешь это.

— Нет, я сделаю. — Г'фанд помрачнел. — Ты такой же, как все остальные. Ты меня и за человека-то не считаешь. Но я теперь тоже могу обращаться с оружием... я владею мечом и кинжалом...

— А что ты будешь есть? — спросил Ронин, извлекая из шкафа легкую кольчугу.

— Вот что, — не без гордости проговорил ученый и достал из-за пазухи две широкие полоски.

— Пищевые наполнители?! — изумился Ронин. — Где ты их взял?

— Украл. Не беспокойся, никто их не хватится...

Ронин застегнул кольчугу.

— Стало быть, ты серьезно.

— Еще как серьезно, — кивнул Г'фанд.

Ронин вспомнил вдруг одну фразу из их недавнего разговора. Ученый поведал ему по секрету, что расшифровал какую-то древнюю запись. Тогда Ронин как-то не придал этому значения, но теперь...

— Хочешь пойти прогуляться. Я правильно понял?

Г'фанд с удивлением взглянул на него.

— Ронин, мне нужно идти сейчас... в эту смену.

Ронин достал из шкафа что-то еще и, держа это в вытянутой руке, произнес этаким небрежным тоном:

— Если хочешь пройтись, пойдем лучше со мной.

— С тобой?! Но что... — Ученый вытаращился на пищевые наполнители в руках Ронина. Точно такие же, как у него. Как завороженный наблюдал он за тем, как меченосец наматывает их на руку.

— Так ты идешь или нет? Я ухожу прямо сейчас.

— Но куда?.. Я не...

— Если нам повезет, то из Фригольда. Объясню все по дороге. На вот, возьми.

Он протянул ученому кинжал.

* * *

В воздухе что-то звенело, и этот пронзительней вибрирующий звук постепенно становился все громче. Кабина лифта тряслась и грозила в любой момент развалиться на части.

Ронин стал нажимать на другие кнопки — на все без разбору. На них загорались какие-то двойки и тройки. Лифт стремительно падал вниз. Голубой огонек на пульте управления дразнил Ронина своим бледным свечением.

И тут вспомнил. Красная кнопка сверху! Ронин нажал на нее.

Лифт остановился так резко, что у них с Г'фандом подкосились ноги. Кабина, подрагивая, повисла в шахте. Оборвавшийся трос извивался над ней, звеня. Ронин поднялся на ноги. Сделал несколько глубоких вдохов. Г'фанд жадно глотал ртом воздух, не в силах встать.

— Ронин, мы...

— Все разговоры потом. Надо быстрее отсюда выбираться. Тормоза могут не выдержать.

Ронин принялся жать на все кнопки подряд, но двери не открывались. Тогда он просунул пальцы в щель между дверями и попробовал раздвинуть их силой.

— Помоги мне. Быстрей! Мы должны их открыть.

Г'фанд стоял на коленях, прижимая руки к бокам. Он поднял голову. Видок у него был жалкий. Пряди длинных волос прилипли ко лбу и щекам, а сам он, казалось, приклеился к полу.

— Мы... мы чуть не погибли...

— Помоги мне! — взревел Ронин.

— Нас чуть не прихлопнуло, как клопов... — бормотал ученый.

Его глаза возбужденно сверкали. Он пребывал в невменяемом состоянии. Картины ужасной гибели, которые нарисовало ему его собственное воображение, потрясли его до глубины души.

Ронин рывком поставил ученого на ноги и попытался немного подбодрить:

— Г'фанд, мы живы! Понимаешь? Мы живы! Но мы можем погибнуть, если не выберемся отсюда! Я один не смогу открыть двери. Мне нужна твоя помощь.

Взгляд Г'фанда стал наконец осмысленным.

— Да, да, конечно. Мы их откроем. Вместе.

Теперь они оба просунули пальцы в щель между дверями и попытались раздвинуть створки. Они так напрягались, что уже очень скоро у них разболелись руки и плечи. Пот градом катился по лицам. Щипало глаза. Ничего не было видно. Мышцы ломило. Ноги онемели. Стиснув зубы, Ронин с Г'фандом продолжали тянуть...

Дверь немного поддалась. Оба уже задыхались, но эта маленькая победа придала им сил, и они налегли на дверь с удвоенной решимостью, не позволив себе даже возгласа радости, чтобы не тратить энергии попусту. И дверь открылась.

Когда щель между створками стала достаточно широкой для того, чтобы сквозь нее мог протиснуться человек, они отпустили дверь. Руки были как будто налиты свинцом. Дыхание сбилось. Во рту пересохло.

Взглянув наверх, они обнаружили, что застряли между этажами. Но им повезло. Примерно в метре над ними виднелся открытый выход. Внешних защитных дверей не было. Там, где они крепились когда-то, торчали какие-то обломки, похожие на гниющие зубы.

Ронин с Г'фандом облегченно вздохнули. Но обрадовались они рано! Раздался зловещий звук ломающегося металла, и лифт угрожающе накренился. Ронин крепко сцепил руки. Ученый встал на них, как на ступеньку, и подтянулся вверх, цепляясь за край выхода на этаж. Лифт снова заскрежетал. Г'фанд, напрягшись, подтянул одну ногу и выбрался наконец на этаж.

Кабина опять покачнулась, снизу раздался пронзительный металлический скрежет. Лифт задрожал и начал медленно оседать. Тормоза все же не выдержали. Кабина раскачивалась из стороны в сторону. Теперь только какие-то выступы в стенах шахты удерживали ее от падения. Ронин изловчился и подпрыгнул. Оглушающий скрежет металла, казалось, проник ему в мозг. Ему удалось ухватиться руками за край выхода на этаж. Но рука его, мокрая от пота, соскользнула, и на мгновение Ронин повис на одной руке. Лифт дрогнул и пополз вниз. Г'фанд, однако, успел схватить Ронина за руку и подтянуть наверх. Ронин сделал еще одно нечеловеческое усилие и с помощью Г'фанда выбрался на этаж. Кабина с грохотом рухнула вниз, просвистев всего в нескольких сантиметрах от Ронина...

* * *

В ноздри ударила резкая вонь: смешанный запах гниющего мусора, нечистот и застарелого пота. Когда они проходили мимо зияющих черных дверных проемов, запах усиливался. Г'фанд любопытства ради заглянул в один из таких проемов и тут же в ужасе отпрянул. Ронин оттащил его прочь, задержав дыхание. Он, однако, успел заметить чей-то сверкнувший глаз — один глаз — и ужасающую черноту на том месте, где должен был быть другой. Под полом все время что-то копошилось и раздавались какие-то странные звуки.

— Где мы? — прошептал Г'фанд.

— Почти в самом низу, — пожал плечами Ронин.

— И что нам теперь надо делать?

— Найти выход на девяносто девятый уровень. Для начала попробуем здесь.

Он указал на сумрачный коридор, залитый слабым светом. Его не чинили, наверное, лет триста. Интересно, подумал Ронин, добрались мы хотя бы до этажей для рабочих? Осветительная система здесь еще работала, хотя лампы горели совсем-совсем тускло, а кое-где перегорели вообще. Очевидно, со светом здесь частые перебои, потому что в небрежно выбитых нишах потрескивали зажженные факелы. Отблески рыжего пламени сливались с мертвенно-голубоватым искусственным свечением. Сочетание было не из приятных.

Они остановились. Прислушались, но не услышали ничего, кроме звука капающей воды и шороха маленьких лапок...

Они молча двинулись вперед. Стены здесь были совсем поблекшими. Согласно Уставу, каждый этаж должен быть выкрашен в определенный цвет, чтобы можно было быстро определить, на каком именно уровне ты находишься. Здесь это не представлялось возможным. Мало того, что вся краска давно повыцвела, стены были покрыты толстым слоем грязи и испещрены непристойными надписями и картинками.

Они не встретили ни души. Коридор словно вымер. В некоторых местах стены и потолок покрывала паутина трещин, иной раз настолько широких, что края их уже не совпадали. Очередное свидетельство заброшенности и упадка. Иногда Ронину с Г'фандом приходилось перелезать через завалы камней и щебенки. Освещение становилось все хуже и хуже.

Ронин вытянул руку и, придержав Г'фанда, пристально вгляделся вперед.

Не прошли они и шести метров, как им пришлось остановиться.

Впечатление было такое, что на коридор обрушился гигантский кулак. Наверное, что-то взорвалось на внутренней лестнице. Взрывом снесло часть стены, а в полу образовалась дыра шириной метра в полтора. Ронин с Г'фандом осторожно приблизились к краю провала и глянули вниз. Судя по всему — на следующий уровень. Там все полыхало в пожаре.

— Мороз меня раздери! — прошептал Г'фанд, вытирая пот со лба. — Что там происходит?

Ронин молчал; вглядываясь в коридор с той стороны провала.

— Может быть, там нужна помощь?

— На этих уровнях, похоже, никого нет, — сказал Ронин. Кажется, что-то его тревожило.

— И все же...

— Наша задача сейчас — перебраться через этот провал. А там мы все равно ничего не сделаем.

Г'фанд огляделся по сторонам.

— А что, если вернуться и попробовать обойти с другой стороны?

— Мы и так много времени потеряли. И кто знает, в каком состоянии там коридор. Может быть, с той стороны еще хуже. Надо идти вперед. Назад пути нет.

Он шагнул к проему в развороченной стене, заглянул туда и позвал Г'фанда. Там обнаружилась металлическая балка, которую, очевидно, сорвало взрывом. Вдвоем они вытащили ее в коридор и перебросили через дыру в полу. Железяка оказалась достаточно длинной. Ронин встал на этот импровизированный мост и немного попрыгал на нем, проверяя его на прочность.

Он пошел первым. Балка была узкой, не более семи сантиметров в ширину, зато с плоской и ровной поверхностью.

Прямо под ним зияла дыра, далеко внизу, в темноте, плясало алое пламя. Его пляшущие языки дрожали, образуя причудливые рисунки. Они то вздымались вверх, то отступали, стелясь понизу. Одного взгляда на эту пляску огня Ронину оказалось достаточно. Больше он вниз не смотрел. Взяв себя в руки, он медленно продвигался вперед. Шаг за шагом. Сантиметр за сантиметром... Раскинув руки, чтобы удерживать равновесие.

Перебравшись на ту сторону провала, Ронин сделал знак Г'фанду. Ученый шагнул на балку и пошел над пылающей пропастью.

— Следи за своими движениями, — посоветовал ему Ронин. — Прежде чем сделать шаг, убедись, что ты стоишь твердо. Вот так. Не торопись и не смотри вниз. Ну давай, вперед...

Г'фанд был уже на середине пути, как вдруг его нога неожиданно соскользнула с балки. Он покачнулся и сорвался в зияющую дыру. Падая, он инстинктивно взмахнул руками, ища, за что ухватиться. Это его спасло. Ему удалось уцепиться за балку одной рукой. Он повис, раскачиваясь из стороны в сторону и делая отчаянные попытки схватиться за балку второй рукой.

Сначала Ронин подумал, что стоит попробовать подползти к нему на животе, но по здравом размышлении решил, что балка может не выдержать их обоих. Выяснять, так ли это, не было ни времени, ни желания.

— Г'фанд! — крикнул он. — Прекрати дергаться. Опусти ноги и постарайся ими не двигать. Тебе надо перестать раскачиваться. Хорошо, теперь подтянись. Нет, левее. Так, еще. Тяни руку дальше.

Г'фанд наконец ухватился за балку второй рукой и повис на вытянутых руках, неподвижный, как бревно. Он взглянул на Ронина. Длинные волосы лезли ему в глаза, и ученый тряхнул головой. Потные руки заскользили по металлу. Хорошо еще, ученый вовремя сообразил, что он делает, и прекратил мотать головой.

— Тихо, Г'фанд, тихо, — сказал Ронин. — Слушай меня и делай, как я говорю. Передвинь одну руку вперед. Смотри вверх, а не вниз.

На лице Г'фанда отразилось невероятное напряжение.

— Хорошо. Теперь еще раз. Думай только о следующем движении. Сосредоточься. Руки передвигай по очереди. Так. Еще раз.

Ронин не умолкал ни на мгновение, подбодряя ученого. И Г'фанд все-таки преодолел весь этот мучительный путь над пропастью, перебравшись над ней на одних руках. Когда Ронин вытащил его на край провала, ученого била дрожь. Он отвернулся, и его вырвало.

С нижнего уровня уже поднимались клубы удушливого черного дыма. Мерцание пламени становилось все ярче. Теперь из провала послышался приглушенный топот сапог по камню, а потом — какой-то сухой треск. Звук был на удивление отчетливым.

Ронин приобнял Г'фанда за плечи, поднял его с пола и оттащил подальше от крошащегося края ямы.

— Прости, но нам надо поторопиться.

Г'фанд вытер рот и кивнул.

— Да, — прошептал он одними губами. — Я в порядке.

Они двинулись вперед.

* * *

Вскоре они увидели людей. Первых людей на этом этаже. Но все они были мертвы. Тела разбросаны по коридору, как будто их разметала какая-то страшная сила. Все — покалеченные, изуродованные и обожженные. Некоторые так сильно, что невозможно было разглядеть их лица. Повсюду виднелись лужи темной засохшей крови.

Г'фанд смотрел на все это широко распахнутыми от ужаса глазами.

— Холод меня побери! Что здесь было?

Ронин в ответ промолчал. Они направились дальше по грязному извилистому коридору, то и дело натыкаясь на «залежи» смердящих тел. Меченосцев среди них не было. Отсюда Ронин сделал вывод, что он был прав: это действительно уровень для рабочих.

Кто-то маленький выскочил из одной из дверей и понесся прямо на него. Ронин перехватил бегущего, едва удержавшись на ногах. Оказалось, что его чуть не сбила девочка. Она принялась отчаянно вырываться. Он поднял ее над полом, чтобы как следует рассмотреть. Первое живое существо, встреченное ими на этом уровне. Длинные прямые волосы. Худенькое, изможденное личико. Девочка плакала. И в глазах ее, затуманенных слезами, Ронин увидел такую тоску и страдание, что ему стало не по себе.

— Тебе больно? — спросил он, но девочка не ответила.

То ли она не хотела отвечать, то ли не могла.

Г'фанд тронул Ронина за плечо и указал на дверь, из которой выбежала девочка. Оттуда вывалилась высокая дородная женщина с коротко постриженными волосами, каким-то голодным ртом и тусклым взглядом. Увидев Ронина с девочкой, она завопила и бросилась к ним.

— Что вы с ней делаете?

Девочка разрыдалась еще пуще. Женщина протянула к ней грязную руку со сломанными ногтями, похожую на длинную хищную лапу. Девочка в страхе прижалась к Ронину и вцепилась в него с каким-то странным отчаянием.

Но женщина все-таки вырвала малышку из рук меченосца и взмахнула длинным изогнутым ножом с запекшейся на нем кровью.

— Животные! Звери! Вам мало меня?! Вы и ее тоже хотите...

— Она сама... — начал было Ронин, но женщина его не слушала.

— Хотите забрать ее и позабавиться где-нибудь в темной комнате, да? Убирайтесь отсюда! — Она повернулась и, схватив девочку за руку, потащила ее за собой по коридору к той самой двери, из которой они обе появились. Ронин смотрел им вслед, пока они не скрылись за дверью. Ему казалось, он все еще чувствует цепкие судорожные объятия ребенка. Ощущение было такое, как будто его обнимала его пропавшая сестренка.

Он рванулся вперед, на бегу крикнув Г'фанду: «За мной!»

Они ворвались в дверь.

Внутри было темно и душно. Комнаты — намного меньше, чем наверху. Трехкомнатные апартаменты, рассчитанные на две-три семьи. Здесь царил настоящий бедлам. Разбитая мебель, осколки глиняной посуды, какие-то рваные тряпки. Скользкий от грязи пол весь в подтеках и лужах. В первой комнате не было никого, и Ронин с Г'фандом прошли во вторую.

Из груды мусора торчала чья-то рука. Ронин вытащил меч и откопал тело. Это был рабочий. Крупный мужчина с широченными плечами и огромными руками. Рядом с ним валялся тяжелый рычаг, по всей видимости, оторванный от какой-то машины и хорошо послуживший в качестве дубины. Ронин перевернул тело на спину. Грудь рабочего представляла собой сплошное кровавое месиво. Крови было так много, что Ронин даже не смог определить, сколько ударов ему нанесли.

— Мороз меня побери! — выругался он. — Они что здесь, все с ума посходили?

Г'фанд отвернулся.

Они прошли в последнюю комнату. Включенная лампа, свисавшая с потолка, легонько раскачивалась, и тени двигались, меняя очертания.

У противоположной стеньг стояла кровать, перед которой застыла коленопреклоненная женщина. Одной рукой она обнимала плачущую девчушку, а второй — одновременно сжимая нож с такой силой, что побелели костяшки пальцев, — прижимала к себе крошечное обмякшее тельце ребенка с поврежденной ножкой. Глаза ее были широко распахнуты, но взгляд не выражал ничего. Из уголка рта тонкой струйкой стекала слюна. Ронин с Г'фандом остановились в дверях.

— Звери! Гады! — закричала женщина. — Еще один шаг, и вы отправитесь следом за вашим приятелем. Он свое получил. И вы тоже получите.

Г'фанд в потрясении уставился на нее.

— Это ты его так обработала?

Она засмеялась пронзительным, жутким смехом. Глаза ее закатились. Девочка попыталась вырваться.

— Что, удивились?! Он тоже очень удивился.

Женщина повела глазами, и тут ее взгляд упал на крошечную фигурку, которую она прижимала к себе.

— Вот, посмотрите, — завыла она. — Смотрите, что вы наделали! Гады!

Женщина развернула ребенка лицом к ним. Это был мальчик. Очень худой и бледный. Быть может, немного постарше девочки. С таким же, как у нее, потемневшим от голода лицом.

— Вот что вы сделали с моим сыном! Вы искалечили ему жизнь!

Голос ее сорвался, и она, прижимая мальчика к себе, угрожающе поднялась на ноги.

— Вам здесь ничего не обломится! На этот раз — точно уже ничего!

Только теперь Ронин понял, что ее раздразнил его обнаженный меч. Он слишком поздно сообразил, что она собирается сделать. Она привлекла к себе девочку. Та испуганно заморгала и жалобно вскрикнула. Ронин рванулся вперед, но женщина уже полоснула ножом по горлу дочери. Хлынула кровь. Крик превратился в жуткий булькающий хрип. Ронин обрушился на женщину, которая успела заслонить собой детское тельце.

Безумица занесла нож. Ронин отбросил меч, чтобы освободить руки, и попытался отнять у нее оружие. Вдруг он почувствовал, как дернулась ее рука. Ее тело забилось в конвульсиях, а потом неожиданно замерло. Улыбка озарила ее лицо в тот самый момент, когда изо рта потекла кровь. Ронин увидел нож, вонзившийся ей в бок по самую рукоятку. Он хотел вытащить клинок, но женщина мертвой хваткой вцепилась в рукоятку и не отпускала. На лице ее отразилось не то облегчение, не то умиротворение. И тут Ронин почувствовал, как его заливает горячая кровь.

Он на коленях отполз к кровати. У него вдруг закружилась голова. Ронин машинально поднял с пола меч. Г'фанд подошел и встал рядом.

— Что...

Ронин махнул рукой, как бы прогоняя его.

— Уходим, — выдавил он.

— Но...

— Уходим.

Они прошли через вонючие комнаты и выбрались в коридор.

* * *

Они бежали так быстро, что едва не пропустили лифт. Они забрались в кабину и, закрыв за собой двери, долго — или им лишь показалось, что долго, — сидели в душной темноте, восстанавливая дыхание и дожидаясь, пока не придет в норму пульс.

* * *

Потом Ронин услышал, как Г'фанд нервно ерзает на месте.

— У меня ощущение, что я в ловушке, — сказал ученый. — Опять это чувство, как будто сами стены давят на меня. Фригольд умирает, все рушится... На каком мы сейчас уровне?

Ронин пробежался рукой по пульту управления и нажал на какую-то кнопку. Двери на мгновение открылись и тут же захлопнулись.

— Судя по показанию приборов, на семьдесят первом. Может быть, нам повезет и мы сумеем спуститься на этом лифте до девяносто пятого.

— И ты можешь так спокойно рассуждать?! — едва ли не возмутился Г'фанд. — После всего, что мы видели?! Чем ниже этаж, тем страшнее творящиеся здесь безумства. Рабочие убивают друг друга.

Ронин молчал.

— Мороз тебя побери, человек ты вообще или льда кусок? — с горечью продолжал Г'фанд. — Ничто тебя не трогает! Мы тут такого с тобой насмотрелись, меня постоянно тошнит... А тебе все нипочем. У тебя в жилах кровь или что?!

Ронин только взглянул на него своими бесцветными, ничего не выражающими глазами и сказал:

— Тебя здесь никто не держит. Ты можешь в любую минуту вернуться Наверх и попытаться выбраться на поверхность.

Г'фанд опустил голову, чтобы не встретиться взглядом с Ронином. Они еще долго сидели в полном молчании.

* * *

Наконец, когда Ронин понял, что Г'фанд остается с ним, он нажал на кнопку с цифрой «девяносто пять». Кнопка загорелась. Они начали быстро и плавно опускаться. Г'фанд поднялся на ноги. Лифт мерно гудел. Ронин вытащил кинжал. Кабина остановилась. Двери беззвучно открылись.

Поскольку ни один из тех лифтов, которые попадались им с Г'фандом, не опускался до девяносто девятого этажа, Ронин решил, что дальше вниз им придется идти по лестницам. Но теперь он понял, что ошибся.

Коридора здесь не было. Они стояли на каком-то обнесенном чугунными перилами помосте, который простирался в обе стороны насколько хватал глаз.

Невообразимо громадное открытое пространство. Никаких стен. Ронин в жизни не видел ничего подобного. Г'фанд в изумлении озирался по сторонам, приоткрыв рот.

Они медленно подошли к низким перилам и глянули вниз.

Там была целая галерея каких-то сооружений странной геометрической формы. Одни были достаточно просты, другие — невероятно сложны, но все они были громадных размеров. Теперь Ронин понял, почему все лифты шли только до девяносто пятого уровня. Под ними раскинулось безбрежное пространство примерно в четыре этажа высотой. Не исключено, что стены этой необычной галереи состояли из корпусов машин. Вот оно — средоточие жизни Фригольда, подумал он. Без этих штуковин мы все погибнем.

Мерное гудение наполняло пространство. Казалось, от этого звука гудит самый воздух. Все было окутано дрожащей голубоватой дымкой. Свет исходил из какого-то невидимого источника, находившегося, по-видимому, где-то наверху. Было очень тепло. В воздухе витал странный и едкий запах, который, однако, не был неприятным. Сквозь шум машин иногда прорывался звук человеческих голосов. Как ни странно, на Ронина с Г'фандом это подействовало успокаивающе.

Они прошли вдоль перил и вскоре набрели на квадратный колодец с вертикальной лестницей, уводящей вниз. Ступеньки терялись в мерцающей дымке. На лестнице не было никого. Они стали спускаться. Ронин держал кинжал в зубах. По пути они миновали еще несколько помостов — Ронин насчитал семь уровней, — расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга. Там тоже не было никого.

Гул машин стал намного громче. Пол галереи, казалось, вибрировал под ногами. Жара стояла невыносимая и какая-то неестественная. В спертом воздухе пахло смазочными материалами. Ронин знал этот запах, потому что обычно так пахло от ниров. Вокруг вздымались машины, точно искусственный металлический лес, загадочный, жуткий и притягательный. Освещение здесь было намного слабее, а голубоватая дымка — плотнее.

Неподалеку от лестницы, слева, стояли трое ниров и о чем-то оживленно спорили. Гул машин заглушал их голоса. Воздух, казалось, сгустился и завис подрагивающей пеленой.

Спрятавшись за корпусом одной из машин, от стенки которого исходило приятное тепло, Ронин развернул карту, которую нарисовал ему колдун. Пока он изучал грубый набросок, Г'фанд немного перекусил, отправив в рот пару пригоршней прессованной еды.

Проблема заключалась в том, что Боррос рисовал эту карту, исходя из того, что Ронин будет спускаться на девяносто девятый уровень на другом лифте. На том, который сорвался с троса. И хотя Ронин помнил, в каком направлении шли они с Г'фандом на семьдесят первом уровне, рассчитать расстояние между первым и вторым лифтами он мог лишь приблизительно. На карте был изображен только отдельный — причем небольшой — участок девяносто девятого уровня. И сейчас надо было определить, как добраться до обозначенного участка. Дело опасное, но без этого не обойтись никак.

Г'фанд вытер рот жирной рукой, а руку вытер потом о штаны. Он проглотил последний кусок и спросил:

— Ты знаешь, в какую нам сторону?

Ронин махнул рукой в направлении, противоположном тому, где стояли размахивающие руками ниры.

— Знаю. Сюда. Только тихо.

Они пересекли галерею зигзагом по диагонали, перебираясь от машины к машине. Эти неуклюжие громадины, смутно выступающие в голубоватой дымке, представляли собой идеальное укрытие.

Г'фанд то и дело озирался по сторонам. Ему показалось, что он попал в какой-то чужой нереальный мир. Ему было не по себе без привычных стен коридора.

Они прошли почти километр. Жара стояла ужасная. К тому же воздух был влажным, и очень скоро они вспотели. Ронин резко остановился, делая знаки Г'фанду: мол, стой. Они замерли в тени громадной машины. Впереди послышались голоса.

— Это нам ничего не даст!

— Я что, сам не знаю?! Мы тут уже целую смену торчим как проклятые. Ты точно проверял генератор на двенадцатом блоке?

— Проверял и перепроверял. Если здесь существует какая-то связь, то это уже не в моей компетенции.

— Боюсь, тут нам никто не поможет.

Послышался металлический скрежет, легкий царапающий звук. Потом кто-то вздохнул.

— Я не знаю. А если попробовать на втором уровне, врубив на полную мощность?

— Гм... попробовать, может, и стоит. Только сначала надо убедиться...

Голоса становились все тише — ниры ушли в глубь галереи. Ронин с Г'фандом обошли опасный участок и продолжили свой извилистый путь через машинный зал.

В конце широкой площадки возвышалась какая-то громадная круглая машина. Расстояние между нею и ближайшим аппаратом было больше, чем между другими машинами в галерее. Они не осмелились перебежать этот открытый участок сразу, опасаясь, что их могут заметить ниры или даггамы.

Они осторожно двинулись вдоль узкого прохода, параллельного тому, который вел к машине. Жара стала совсем нестерпимой. Дважды Ронину с Г'фандом пришлось остановиться, чтобы пропустить даггамов, патрулировавших галерею по периметру. После того как патруль проходил мимо, Ронин долго еще выжидал, прежде чем двинуться дальше. Один раз они чуть не врезались в спину даггама, неожиданно вынырнувшего из прохода, и застыли в тени, затаив дыхание. На этот раз все обошлось.

Низко пригнувшись, они обошли цилиндрическую машину кругом. Теперь Ронин убедился, что путь свободен. Он еще раз сверился с картой, чтоб убедиться, что они подошли к машине с нужной стороны. Только после этого они приблизились к странному сооружению непонятного предназначения в виде башни, широкой у основания и сужающейся к вершине. Оно все состояло из острых углов и причудливых выступов. На самой вершине поблескивали огоньки, едва различимые в дымке. На эту странную башню, казалось, не действует даже вибрация. Длинная тень от нее служила хорошим укрытием.

Ронин помедлил в тени ближайшей от «башни» машины, собираясь с духом перед последним броском к заветной цели. Однако он чувствовал: что-то не так.

К машине с разных сторон подошли трое даггамов. Ронин не слышал, о чем они говорят. Наконец «безопасные» разошлись, каждый скрылся из виду в своем проходе. Ронин все еще ждал, сам не зная — чего.

Неожиданно в воздух взметнулись клубы черного дыма. Слева. Как раз оттуда, откуда пришли Ронин с Г'фандом. Раздался какой-то треск. Пол задрожал у них под ногами. Они услышали топот бегущих ног. Черное облако, расползавшееся во все стороны, мешало разглядеть, что происходит. В дыму показались желтые языки пламени.

— Что там такое? — спросил шепотом Г'фанд.

Ронин усмехнулся.

— Судя по всему, те двое ниров, которых мы встретили по пути, разбирались в машинах гораздо хуже, чем им казалось.

Он разглядел в дыму даггамов, сбегающихся на пожар, и тронул Г'фанда за руку. Пора.

Они пробежали открытый участок и притаились в тени машины-башни, отмеченной на карте колдуна. Ронин приложил ладонь к металлической поверхности и не почувствовал никакой вибрации. Может быть, этот странный феномен и заставил Корабб начать свое тайное расследование. Они двинулись вдоль машины ко входу.

Хотя на вход это было совсем не похоже. Вообще ни на что не похоже, уж если на то пошло: обыкновенная металлическая стена с колесом, которое надо было повернуть. Вот и все. Проще некуда. Ронин повернул колесо до упора. От гладкой поверхности отделился круглый диск диаметром около полутора метров. Они схватились за край диска и потянули его на себя. В стене открылся овальный проем.

Ронин, не раздумывая, шагнул внутрь. Г'фанд последовал за ним. Едва они переступили порог, диск тут же закрылся за ними.

Они оказались в кромешной тьме.

* * *

Головокружительное ощущение открытого пространства. Тишина. Влажный насыщенный запах. Единственный звук, доносящийся издалека, — едва различимый, но очень настойчивый, похожий на бульканье кипящей воды.

Г'фанд достал огниво, вытащил из-за пояса припасенный факел и зажег его.

Перед ними был черный тоннель. Пол уходил под наклоном вниз. Как только они вошли туда, лица их обдало ветерком. Г'фанду пришлось прикрывать пламя рукой, чтобы оно не погасло. По стенам стекала вода, а с потолка тоннеля свисали какие-то ледяные наросты. В основном — серого цвета, но были там и оранжевые, и пунцовые, светло-зеленые и темно-синие. Их становилось все больше и больше, и вскоре у Ронина с Г'фандом возникло весьма неприятное ощущение, как будто они идут не по полу, а по потолку вверх ногами.

Поначалу они останавливались чуть ли не через каждый шаг, чтобы прислушаться, нет ли за ними погони. Погони не было. Они прошли добрых полсмены. Тоннель опускался все дальше вниз. Теперь спуск стал круче. Им приходилось все время смотреть под ноги. Стены казались какими-то склизкими. Изменился и сам материал. Ронин попросил Г'фанда поднести факел поближе. Оказалось, что стены сплошь поросли серовато-голубым лишайником, заблестевшим каким-то странным сиянием в пляшущем свете пламени.

Ронин велел Г'фанду погасить факел. Тоннель сразу же озарился загадочным голубым светом.

— Этот лишайник фосфоресцирует! — воскликнул Г'фанд. — Я видел что-то похожее в одной цистерне с едой. Его тогда выкинули.

Вскоре выяснилось, что к свечению лишайника надо еще привыкнуть. Светлые цвета — рубашка Г'фанда, например, на которой сквозь рисунок и пятна подсохшего пота проступала структура ткани, — выделялись отчетливо, зато темные были практически не видны, если только не смотреть на них с очень близкого расстояния.

Бурлящий звук, сопровождавший их с первых мгновений входа в тоннель, стал теперь громче, хотя ни Ронин, ни Г'фанд так и не определили, что это такое.

Настало время отдохнуть и перекусить. Они извлекли по нескольку горстей прессованной еды из своих лент-наполнителей и, усевшись на пол и прислонившись к мягкой, густо поросшей лишайником стене, с облегчением вытянули ноги. Они болтали о всякой всячине, намеренно избегая в разговоре тех тем, которые волновали их больше всего.

Немного передохнув, они отправились дальше. Странный звук нарастал, а потом — как-то вдруг, как будто где-то открылась дверь, не пропускавшая его раньше, — сделался просто оглушительным. Тоннель, казалось, затрясся. Освещение изменилось.

Прямо перед ними в стене справа открылся гигантский пролом. В глубине его что-то мерцало, переливаясь цветными огнями. Потом показался какой-то выступ.

Это был вход в пещеру, которой, казалось, нет конца-краю. Ронин с Г'фандом увидели водопад — колоссальный столб воды, низвергающийся со скалы россыпью серебристых брызг в извилистую реку, мерцающую далеко-далеко внизу. Эхо разносило шум падающей воды... Они застыли на месте, завороженные небывалым зрелищем.

Г'фанд что-то сказал, но из-за шума Ронин его не расслышал. Г'фанд подошел ближе и повторил:

— Я не знал, что такое еще существует. Я об этом читал... в старинных легендах!

Ронин повернулся к нему.

— Нам надо идти! — крикнул он.

Фосфоресцирующий лишайник, по-видимому, нуждался в огромном количестве влаги. Миновав пещеру с водопадом, Ронин с Г'фандом заметили, что постепенно воздух становится суше, а голубое мерцание, наоборот, слабее. Все чаще и чаще им попадались участки голой стены, без лишайника. Вскоре Г'фанду пришлось зажечь факел.

По подсчетам Ронина, они спустились уже на глубину примерно в километр, хотя спуск был почти незаметен. Наконец впереди показалось какое-то черное пятно. Сгорая от нетерпения, они подошли ближе и — да — оказались в конце тоннеля.

* * *

Широкая наклонная плоскость спускалась к просторной улице, которая проходила через головокружительное нагромождение зданий, возвышавшихся со всех сторон. Вершины громадных построек терялись где-то далеко вверху. Ошеломляющие конструкции самых разнообразных стилей строились, очевидно, безо всякого плана. Огромные окна перемежались крошечными окошками, балконы врезались в крыши соседних зданий, а дверные проемы виднелись на высоте пяти-шести этажей над уровнем земли.

Г'фанд смотрел во все глаза. У Ронина вдруг закружилась голова — да так, что он чуть не упал. Он отчаянно заморгал, потом сделал несколько равномерных вдохов, стараясь выдохнуть больше, чем он вдыхал, чтобы привести себя в чувство.

— Это он, — прошептал Г'фанд с благоговением в голосе. — Город Десяти Тысяч Дорог.

Ронин в недоумении уставился на ученого.

— Город наших предков, — пояснил тот. — Город, где было возможно все. Живи я здесь, Ронин... тогда... я бы смог стать настоящим ученым. Они знали так много, так много... — Он тряхнул головой и схватил Ронина за руку. — Ты даже не представляешь, что это для меня! Это моя мечта! То, о чем я так долго грезил, зная, что мне никогда этого не получить. И вот оно — здесь!

Ронин улыбнулся:

— Помнишь, когда мы были детьми и не слушались старших, нас пугали Городом Десяти Тысяч Дорог?

Г'фанд не мог оторвать взгляда от города.

— Да, — кивнул он. — Меня тоже пытались пугать, только я никогда не боялся. В детстве я ничего не боялся.

— А теперь?

Дыхание ученого сбилось. Голос сорвался на шепот:

— А теперь... теперь я много чего боюсь.

В воздухе, забитом пылью, витал сладковатый запах многовекового разложения. Пыли было так много, что от нее щекотало в горле. Ронину с Г'фандом казалось, что они вошли в сад, полный гниющих растений.

В напряженной гнетущей тишине они сошли по наклонному скату. В этом ошеломляющем непоколебимом безмолвии утонули все звуки — даже стук сапог по металлу и поскрипывание их кожаного облачения.

Сначала они хотели пройти по центральной улице, но вскоре с удивлением обнаружили, что на нее не выходят ни одно окно и ни одна дверь примыкающих зданий. Им пришлось выбрать первую попавшуюся боковую улочку, узкую и извилистую. Их тут было великое множество.

Балконы всех форм и размеров, украшенные лепниной, нависали над узким проходом. Сквозь все эти архитектурные нагромождения кое-как просачивался слабый свет. Его, однако, было достаточно, чтобы не зажигать факел.

Казалось, весь город окутан каким-то мистическим ореолом, манящим и ускользающим, как аромат экзотических пряностей, доносящийся откуда-то издалека.

Улицы были вымощены камнем и имели слегка закругленную, чуть выпуклую по продольному срезу поверхность. Скудный рассеянный свет отражался тусклыми пятнами от мостовой. Здесь следов разрушения не наблюдалось, только булыжник у них под ногами был каким-то уж слишком темным, точно за много столетий грязь въелась в него и срослась с самим камнем.

Неожиданно посреди, казалось бы, незыблемой тишины раздался звук, похожий на рычание. Ронин с Г'фандом одновременно подняли головы и застыли на месте, прислушиваясь. Но гнетущая тишина снова окутала древний город. Даже звук собственного дыхания казался Ронину с Г'фандом каким-то сдавленным. Не сговариваясь, они разом достали из ножен мечи.

Ронин указал клинком на маленькую деревянную дверь в двухэтажном строении прямо у них за спиной. Г'фанд кивнул. Они осторожно прошли по каменной мостовой, осознавая при этом, что, непривычные к такой поверхности под ногами, они, наверное, производили немало шума. Г'фанд прижался к стене рядом с дверью. Ронин осторожно приоткрыл ее острием меча и сразу отпрянул назад.

Внутри было темно и тихо. Ронин сделал знак Г'фанду. Тот кивнул, и они молча вошли в помещение. Едва они переступили порог, Ронин сделал шаг в сторону, чтобы его силуэт не вырисовывался на фоне светлого дверного проема. Г'фанда, незнакомого с этими хитростями меченосцев, он подтянул к себе, в тень.

Комната оказалась намного больше, чем это можно было предположить, глядя на здание снаружи. Наверное, из-за того, что она была вытянута в длину. На потолке — деревянные балки. Тяжелая мебель. Нигде никакого движения.

Из дальнего угла вдруг донеслось какое-то глухое ворчание. Теперь Ронин с Г'фандом разглядели два горящих красных огонька, мерцающих в сумраке. Снаружи просачивался скудный свет. Тишина буквально давила. Снова раздалось ворчание. На этот раз — громче. И в нем явно слышалась угроза. Красные огоньки дрогнули. Крошечные черные точки — зрачки — были едва различимы. Глаза смотрели на них, не мигая. Вот они пододвинулись ближе. Странно, но тишина, словно льющаяся снаружи, вселяла в Ронина необъяснимое чувство безопасности. Рассеянный свет цвета густого меда тоже действовал на них успокаивающе. Здесь был другой мир. Такой же далекий и недостижимый, как атриум Саламандры.

Ронин пригнулся, осмотрелся по сторонам, сжал рукоять меча обеими руками. Раздался тихий царапающий звук.

Глаза — явно нечеловеческие — мерцали где-то в полуметре от земли. Ронин осторожно шагнул влево, намереваясь выманить это существо на свет, но оно упрямо не желало выходить из темноты. Царапающий звук повторился. Ронин сделал еще один шаг и чуть не задел Г'фанда плечом.

Существо двинулось прямо на них. Под мерцающими красными огоньками угрожающе блеснули длинные желтые зубы. Непонятный зверь щелкнул пастью и опять зарычал. Ронин шагнул вперед с твердым намерением выяснить, что это за существо, таящееся в темноте.

— Назад, — прошептал Г'фанд и тут же умолк в испуге. Из темноты послышался явственный сухой смех.

Вспыхнувший свет озарил всю комнату.

— Холод меня побери! — выдохнул в изумлении ученый.

Ронин увидел маленького человечка, который держал в руках горящий факел. Он стоял на невысокой лестнице справа от двери — они ее просто не заметили в темноте. Человечек спустился по деревянным ступенькам, подошел к странному существу и похлопал его по спине. Ронин сразу отметил какую-то странность в его походке.

— Ага, Хинд стережет дверь.

Голос у карлика был дребезжащим и неприятным, зато улыбка — приветливой и дружелюбной.

Ростом он был где-то метр, не больше. Худое, изможденное личико. Широкая мощная грудь. Седые длинные волосы, подвязанные кожаным шнурком. Седая же косматая борода. Но если волосы незнакомца были белыми-белыми, точно снег, в бороде все же проглядывали серые пряди. Широкий лоб и высокие скулы. Длинный нос. Темно-зеленые широко расставленные глаза. Кожа слегка желтоватого оттенка.

Он опять рассмеялся, почесав странное существо за ухом. Зверь был действительно необычный. Свирепая длинная морда, покрытая короткой шерстью коричневого цвета. Красные злобные глазки. Лапы с острыми когтями. Тонкий хвост мотался туда-сюда, точно обрезок провода. Тело в чешуйчатых складках слегка поблескивало в свете факела. Его усы постоянно двигались. В общем-то он мало чем отличался от грызунов, что водились в стенах Фригольда, за исключением одного незначительного обстоятельства — туловище у зверюги было метра два в длину.

— Позвольте представиться, — продребезжал карлик, — зовут меня Боннедюк Последний. — Он поклонился и замер в ожидании ответа. — А вас...

Ронин назвал ему их имена.

— С Хиндом вы уже познакомились, — рассмеялся Боннедюк Последний. — Это мой друг и защитник.

Животное издало глухой рык, и только теперь Ронин увидел, какие у него острые зубы. Карлик наклонился и проговорил зверю на ухо:

— Это друзья. Друзья.

— Вы слишком доверчивы, — заметил Г'фанд, а Ронин вложил меч в ножны.

Боннедюк Последний взглянул на них с изумлением, приподняв густые брови.

— Разве? Но вы ведь оттуда, — он показал пальцем наверх. — У вас нет причины желать мне зла. Даже наоборот.

— Вы, наверное, просто еще не встречались с нашими доблестными даггамами из службы безопасности, — хмыкнул Г'фанд.

— А откуда вы знаете, что мы из Фригольда? — полюбопытствовал Ронин.

— Кости сказали мне, — загадочно отозвался карлик.

— Кто вам, простите, сказал? — Г'фанд тоже убрал меч в ножны.

— Но я совершенно забыл о хороших манерах, — всполошился вдруг Боннедюк Последний. — Вы уж простите, что я спустил Хинда. Осторожность, знаете ли, никогда не помешает. И особенно в наше время.

Он вздохнул и закрепил факел в нише, обитой металлическими пластинками. Ронин заметил, что одна нога у него короче другой.

— Раньше все было не так. О да. Можно было спокойно ходить по улицам и ничего не бояться. Но все это было давно. Очень давно, — карлик опять покачал головой. — Еще до Темных веков. А теперь... — Он пожал плечами. — Времена меняются, уклад жизни — тоже.

Он поманил их рукой.

— Проходите, устраивайтесь поудобней. Вы прошли, как мне кажется, долгий и трудный путь. И, пожалуйста, не обращайте внимания на Хинда.

Он погладил животное по голове, и оно, тяжело вздохнув, улеглось на пол.

— Видите, теперь он вас знает. Знает ваш запах. Он не причинит вам вреда.

Они уселись в широкие удобные кресла. Боннедюк Последний закрыл входную дверь и ушел за едой и вином.

Ронин огляделся. Отделанные темными деревянными панелями стены. Высокие резные шкафы. Огромный каменный камин, забитый обугленными поленьями и серой сажей. Массивные, обитые плюшем кресла, в которых они с Г'фандом так удобно расположились. На всем здесь лежал налет древности. Все было исполнено неизъяснимого достоинства.

Хинд вытянул морду, положил ее на передние лапы и, кажется, задремал. Откуда-то из глубины дома доносилось отчетливое размеренное тиканье. Г'фанд поднялся и прошелся по комнате. Рассмотрел причудливые штуковины из матового металла и отполированного камня. Коснулся рукой резьбы по дереву. Его как будто что-то тревожило.

— Что с тобой? — спросил Ронин.

Г'фанд задумчиво постучал пальцем по деревянному шкафчику.

— Мне стыдно признаться, но я... не знаю. Ты говоришь, тот колдун утверждает, что на поверхности тоже есть люди. Знаешь, когда тебе всю жизнь талдычат одно и то же, ты невольно начинаешь в это верить, независимо от того, хочешь ты этого или нет... какая-то бессмыслица получается. — Он повернулся к Ронину. — Но теперь, когда мы действительно встретили человека... человека другого... не нашего, из Фригольда... когда мы действительно его встретили, я... — Г'фанд покосился на спящего Хинда. — Как ты считаешь, мы можем ему доверять?

— Сядь-ка поближе, — сказал ему Ронин, указывая на ближайшее кресло. — И послушай меня внимательно. Все это действительно невероятно, но мне еще столько всего предстоит сделать, что у меня просто нет времени удивляться. Да, мы ничего про него не знаем: что это за человек, кто он, откуда. Он, похоже, не местный, хотя город он знает. Теперь о главном. Меня послали сюда с определенной целью — найти одну древнюю рукопись. Колдун говорил, что это будет непросто, но — холод его побери — он не предупредил, насколько непросто! Я думаю, он меня раскусил. Он знал, что именно говорить, чтобы пробудить во мне интерес. Этот город такой огромный... мы можем целые циклы бродить по нему и в результате остаться ни с чем. — Ронин быстро оглянулся, чтобы убедиться в том, что хозяин еще не вернулся. — Может быть, нам повезло, что мы встретили этого человека. Я знаю, как выглядит рукопись. Знаю, где она лежит. Может быть, он нам подскажет, как туда добраться. Он...

Ронин умолк, не закончив фразы, потому что в этот момент Боннедюк Последний вошел в комнату с огромным серебряным подносом. Изящно выгравированный по краям, он был весь заставлен керамическими тарелками, покрытыми глазурью, деревянными мисками с едой, были и мехи с вином.

— Думаю, этого будет достаточно, — сказал карлик, кивнув на поднос. — Но если что, у меня есть еще.

Он поставил поднос на низенький столик.

Ронин с Г'фандом жадно набросились на еду.

— Я вижу, что вас все еще беспокоит Хинд, — обратился Боннедюк Последний к Г'фанду. — Может быть, если я вам кое-что объясню, вы больше не будете из-за него переживать. Видите, — он постучал по полу своей короткой ногой, — я больше не в состоянии передвигаться так же легко и проворно, как прежде. — Он хохотнул. — Мы, понимаете ли, разошлись во мнениях с одним милым созданием, которое очень хотело меня сожрать. Ну а я был, естественно, против.

Боннедюк Последний пододвинул стул поближе к креслам гостей и уселся, беспечно махая короткой ногой.

— Хинд спас мне жизнь...

— А что это было за «милое создание»? — полюбопытствовал Г'фанд.

Карлик нахмурился.

— Вы все равно не поверите, если я скажу.

— Но мне было бы интере...

— Вы знаете, что это за животное?

— Наполовину грызун, — сказал Ронин.

Боннедюк Последний кивнул, явно довольный.

— Да, отчасти вы правы. Это, видите ли, гибрид. Смесь...

— ...животных двух разных видов, — закончил за него Г'фанд.

Брови карлика поползли вверх, и он воскликнул с искренним восторгом:

— Вот это да! В наших рядах есть ученый! Да. Хинд — наполовину крокодил. Было такое животное. Обитало в воде. Они давно вымерли, крокодилы. Так что, глядя на Хинда, вы видите перед собой продукт тысячелетнего отбора. — Он наклонился и потрепал бугристый загривок. Хинд сладко зачавкал во сне. — Когда-то крокодилов считали богами.

Г'фанд вытер руки и сказал:

— Вы не могли бы помочь нам, мы ищем...

— О, я прошу вас, — Боннедюк Последний умоляюще вскинул руки. — Дело, оно подождет. Вы устали. Сначала вам надо как следует отдохнуть. А потом поговорим.

— Но у нас мало времени.

Карлик слез со стула и проковылял ко входной двери.

— Здесь у нас не спешат. — Он запер дверь на задвижку. — Сейчас время Тьмы. Мало ли кто подкрадется к вам из темноты. Есть твари, с которыми лучше вообще не встречаться.

Он подошел к камину.

— Вот почему я оставил на страже Хинда. Я знал, что вы придете, но не знал — когда. — Опустившись на колени перед камином, карлик принялся разжигать огонь. — Вы пришли ночью. Я должен был подстраховаться. Сейчас не то время, чтобы быть беспечным. Пришли бы вы раньше, когда я был в силе, я бы встретил вас сам.

Пламя заплясало в камине, и комната наполнилась теплом и светом. На сытый желудок Ронина с Г'фандом разморило. Тепло приятно разливалось по телу. Напряжение, в котором они пребывали так долго, куда-то исчезло.

— Теперь другая эпоха... мир полон ужасов и кошмаров, — задумчиво проговорил карлик.

Ронин встрепенулся:

— Что вы имеете в виду?

Боннедюк Последний выпрямился и потянулся, повернувшись спиной к камину.

— Потом. Все потом. Сейчас вам надо поспать. В шкафу есть одеяла. Вот кувшин с водой и умывальник. Кресла большие, удобные. Хинд будет с вами.

Он стал подниматься по лестнице, но остановился на полпути.

— Утром мы поговорим. Вы мне расскажете, что привело вас в город, а я постараюсь помочь вам.

Ронин с Г'фандом проводили его взглядом. Когда неровные шаги на лестнице стихли, Г'фанд встал, открыл шкаф и достал два шерстяных одеяла.

— Ну и что ты по этому поводу думаешь?

Ронин пожал плечами:

— У нас нет выбора. Место вроде бы безопасное. Сами мы вряд ли нашли бы такое.

Он снял кольчугу и рубашку и попробовал смыть с рубашки засохшую кровь, просочившуюся сквозь сочленения кольчуги.

— Я не думаю, что он что-то против нас замышляет, пусть даже тебе не внушает доверия его зверюга. И он прав: надо немного поспать. Утро вечера мудренее.

* * *

Что-то заставило его проснуться. Ему послышался какой-то звук. Ронин мгновенно стряхнул с себя сон и прислушался. Нет, ничего. Только мерное тиканье где-то в глубинах дома да мягкое потрескивание поленьев в камине.

Г'фанд мирно спал в кресле напротив. Ронин взглянул на Хинда. Зверь смотрел на входную дверь, настороженно приподняв голову и как будто стараясь проникнуть взглядом сквозь нее. Он издал глухой рык.

Ронин сбросил одеяло. Уши Хинда встали торчком, но он продолжал сверлить взглядом дверь. Ронин схватился за рукоять меча и бесшумно поднялся на ноги. Он прислушался, но ничего подозрительного не услышал.

Хинд дернул ушами, потом опустил голову на лапы и закрыл глаза. Ронин с облегчением вздохнул, однако решил на всякий случай надеть кольчугу. Рубашка, правда, еще не высохла, но осторожность превыше всего.

В тишине по-прежнему раздавалось тиканье. Ронину вдруг захотелось узнать, откуда оно исходит. Когда он проходил мимо лестницы, сверху донесся какой-то звук. Он помедлил, прислушиваясь. Звук был очень отчетливым. Ронин тихонько поднялся по лестнице.

Наверху было две комнаты, двери которых выходили в общий квадратный коридор. В одной из них горел свет. Дверь была приоткрыта. Ронин заглянул внутрь.

Боннедюк Последний стоял на коленях на маленьком коврике с замысловатым рисунком, спиной к двери.

— Заходи, Ронин, заходи, — сказал он, не оборачиваясь.

Ронин присел рядом с ним. Карлик сжимал в кулаке какие-то странные маленькие штуковины. Он легонько потряс ими.

— Вы слышали, как я поднимался по лестнице? — спросил Ронин.

— Я знал, что ты услышишь этот звук.

Боннедюк Последний разжал кулак. Маленькие белые кубики упали на пол. Карлик долго и пристально их изучал. Всего кубиков было семь. На их гранях были вырезаны какие-то непонятные знаки. Боннедюк Последний собрал их с пола и снова потряс в кулаке. Они тихонечко зашелестели.

— Мне показалось, что за дверью кто-то был, — сказал Ронин. — Хинд проснулся.

Карлик кивнул.

— Да, у Хинда очень острый слух.

Он опять собрал белые кубики, потряс их в кулаке и бросил на пол.

— Это — кости? — почему-то шепотом спросил Ронин.

Боннедюк Последний внимательно изучил рисунки на верхних гранях, потом снова собрал кубики с пола.

— Да, это кости. — Голос карлика был точно звон далекого колокола. — Я их бросаю, потом смотрю.

Взгляд его стал печальным. В зеленых глазах вспыхнули жуткие искорки, словно в них отразилась вековая боль. Он опять бросил кости на пол, и теперь Ронину показалось, что негромкий звук их падения разносится эхом в пространстве, как бы намекая на что-то.

— Они такие древние, что даже я не знаю, каково их происхождение. В них играли, потом передавали другим. Говорят, что их вырезали из зубов гигантского крокодила, богоподобного существа, которое якобы жило в долине одной полноводной широкой реки. — Карлик пожал плечами, собирая кости. — Кто знает... Они действительно вырезаны из кости.

— И что они вам говорят, эти кости, когда вы их бросаете? — поинтересовался Ронин.

Карлик потряс белые кубики в кулаке и наклонил голову.

— Все очень просто. По ним я читаю будущее.

Кости загремели у него в руке.

— Конечно, они не могут раскрыть всего. Очень часто исход тех событий, которые больше всего меня интересуют, остается сокрытым. Одни события видны очень ясно, другие показаны смутно. — Боннедюк Последний пожал плечами. — Но такое уж у меня занятие.

Он опять бросил кости на пол и долго рассматривал их в тишине. Ронин подметил странную закономерность: карлик не произносил ни слова, пока кости лежали на полу. Но на этот раз Боннедюк Последний заговорил, не собрав кубики с пола.

— Они говорят о тебе, — медленно произнес он.

Ронина почему-то пробил озноб.

— Ерунда, — выдавил он. — Не хочу даже слушать.

Карлик не отрываясь смотрел на маленькие костяные кубики.

— Почему? Ты же этого не боишься.

Вопрос прозвучал так невинно, что Ронин растерялся. Он действительно не боялся... и все же что-то скребло на душе.

— Я не знаю. — Рука его машинально легла на рукоять меча.

— Ты не боишься смерти, — вкрадчиво заговорил Боннедюк Последний. — Это очень хорошо, потому что скоро ты поймешь, что смерть не есть конец жизни. Но где-то в самой глубине твоего существа живет страх, который ты...

— Хватит!

Ронин вскочил на ноги и раскидал костяные кубики сапогом. Они покатились по полу в разные стороны. Карлик не пошевелился и не произнес ни слова. Он даже не обернулся, когда рассерженный Ронин вышел из комнаты. Не шелохнулся он и тогда, когда на старой лестнице раздался звук его удаляющихся шагов.

* * *

Когда шаги стихли, Боннедюк Последний глубоко вздохнул, поднялся со своего коврика и принялся собирать разбросанные по комнате кости, пока они все не оказались у него на ладони. Никогда в жизни они не казались ему такими тяжелыми. Он сжал их в кулаке с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

Он постоял пару минут в раздумье, как будто решаясь на что-то. Потом покачал головой и снова уселся на коврик. Медленно и осторожно раскинул кости. Присмотрелся внимательно: что говорит ему их расклад?.. Вытер вспотевшие ладони о штаны. Собрал кубики с пола. Бросил опять. На этот раз — быстрее. Так повторилось шесть раз. Он явно ждал, что хоть раз кости лягут по-другому. Но выходило одно и то же — все семь бросков.

Карлик невольно поежился.

* * *

Золотые лучи изливались потоками света, растворявшегося в сплетении сложных архитектурных деталей. Узкая улочка, извилистая и загадочная, уводила его сквозь запутанный лабиринт древнего города.

В бледном свете кружились пылинки. Ронин прислушался — полная тишина. Он ушел, никому ничего не сказав. Г'фанд мирно спал в кресле. Хинд проводил Ронина удивленным взглядом. Он вышел на улицу и пошел куда глаза глядят, пока дом Боннедюка Последнего не скрылся из виду.

Ронин присел на какой-то деревянный бочонок напротив открытой двери магазина. Обшарпанная поцарапанная вывеска болталась на одном гвозде. На ней практически ничего не осталось, кроме нескольких непонятных затертых знаков.

Он долго сидел, подтянув одну ногу к груди и постукивая каблуком по пустому бочонку. Ронин закрыл глаза и прислонился затылком к маленькому окошку у себя за спиной. Он пытался понять, что на него вдруг нашло — почему он не дал карлику договорить? Хотя бы из чистого любопытства. Ему же было действительно интересно, но...

* * *

— Где он? — спросил карлик.

Г'фанд поднял глаза, бросил кость в кучу вчерашних объедков, не убранных с вечера, вытер рот рукавом и пожал плечами:

— Я только что встал. Я думал, что он наверху.

Карлик спустился по лестнице и увидел, что дверь открыта.

— Стало быть, он на улице, — заключил Боннедюк Последний и принялся убирать со стола.

— А это не опасно? — спросил Г'фанд, поднимаясь с кресла.

— О, не беспокойся. Хинд за ним присмотрит.

— То есть? — нахмурился Г'фанд.

Голос карлика донесся откуда-то из глубины дома:

— Хинд пошел прогуляться по улицам в поисках завтрака. А заодно он и присмотрит за нашим другом.

Г'фанд беспокойно ходил по комнате туда-сюда, пока Боннедюк Последний не принес новые мехи вина.

— Вы, кажется, хорошо знаете этот город. — Ученый махнул рукой в направлении окна. — Это ведь Город Десяти Тысяч Дорог?

— Все правильно, — подтвердил карлик, наливая Г'фанду вина.

Ученый встал у окна, глядя на улицу. Окно было покрыто пылью. Он попробовал вытереть ее рукавом, но это практически не помогло. Грязь, видимо, намертво въелась в стекло, так же, как в камни на мостовой.

— Такой древний город, — прошептал Г'фанд, и шепот его был не громче звука падающей слезинки. — И вы все о нем знаете.

Боннедюк последний поставил мехи с вином на маленький столик.

— Я много чего знаю.

Может быть, даже слишком много, добавил он про себя.

— Тогда скажите мне вот что, — теперь в голосе Г'фанда явственно слышалась горечь, — ведь мы потомки людей, которые построили этот чудесный город. Как же так получилось, что мы стали такими, какие мы есть?

— Вы ведь ученый, правда?

Глаза Г'фанда сверкнули. Горечь в голосе сменилась отчаянием:

— Вы надо мной издеваетесь.

Маленький человечек подошел к нему своей странной походкой. Похоже, он искренне огорчился.

— Нет, милый, что ты. Не думай так.

Он легонько тронул Г'фанда за плечо, предлагая ему сесть. Г'фанд сразу же потянулся за вином.

— Я просто хотел убедиться.

— В чем? — не понял ученый.

— Что ты правда не знал.

— Но я же мог солгать, — с вызовом проговорил Г'фанд.

Лицо карлика сморщилось от смеха.

— Не думаю.

Г'фанд позволил себе улыбнуться.

— Так вы мне скажете?

Совсем еще мальчик, подумал Боннедюк Последний, а вслух сказал:

— Да.

Он уселся напротив Г'фанда. Его маленькая фигурка буквально затерялась в огромном кресле. Скрестив ноги и почесав бедро изуродованной ноги, карлик начал рассказ:

— Когда пришло время покинуть поверхность планеты, когда выбор был однозначный: уйти или погибнуть... а многие, кстати, погибли... те государства, которым еще удалось уцелеть, избрали своих представителей для разработки большого проекта по строительству надежного убежища в недрах нашей планеты.

Вкрадчивый голос карлика завораживал Г'фанда. За его внешней мягкостью таилась неимоверная сила. Г'фанд даже вздрогнул, когда Боннедюк Последний вдруг замолчал и наклонил голову, как будто прислушиваясь к чему-то. Ученый тоже прислушался, но ничего подозрительного не услышал — только тихое тиканье, доносящееся из глубин дома.

Чуть помедлив, карлик продолжил:

— Маги и люди науки, насколько я знаю, вы называете их колдунами, никак не могли согласиться между собой, потому что у них были разные подходы к процессу познания. Но маги все-таки одержали верх, и ученые, сами того не желая, были вынуждены принимать участие в их проектах. Так был построен Город Десяти Тысяч Дорог.

Боннедюк Последний тяжело вздохнул, и его загадочные изумрудного цвета глаза снова стали непроницаемыми.

— Этот город мог стать воплощением мечты для всех. Здесь было достаточно места. Кто знает, быть может, они что-то недоработали...

Карлик вдруг резко встал и подошел к стеклянному шкафчику, висевшему на противоположной стене. Порылся в нем, нашел наконец, что искал, и вернулся с двумя кусочками матового металла. Забравшись в кресло, он как бы невзначай бросил их Г'фанду, который машинально их поймал.

— Сложи их вместе.

Г'фанд так и сделал, хотя это стоило ему немалых усилий, удержать их. Металлические штуковины просто отталкивались друг от друга...

— Было несколько фракций. Они категорически не принимали друг друга, точно так же, как эти кусочки металла. Маги постепенно теряли контроль, а ученые, наоборот, набирали силу. И однажды они решили, что не хотят больше иметь ничего общего с городом, который их праотцы строили под принуждением, и они вывели тех, кто хотел уйти с ними — а таких было немало, — Наверх. К огромной скале над городом, потому что в ней таились несметные залежи золота и других ценных металлов. И еще потому, что оттуда, сверху, было удобно запечатать вход в город. Эти люди и построили Фригольд. А теперь... спустя столько лет... — Боннедюк Последний выразительно пожал плечами.

Они долго молчали, погруженные в мрачные размышления о бесславной истории некогда великого города и о ее забытых героях.

От этих мыслей Г'фанд невольно поежился. Он поднялся. Кусочки металла остались лежать на столе. Ученый несколько раз порывался что-то сказать, но каждый раз не решался. А когда все-таки переборол себя, голос его звучал тихо и сдавленно, как будто словам было трудно вырваться наружу.

— Нам говорят, что на поверхности жизни нет. Что там просто никто не выживет. Из-за климата.

Карлик выдавил печальную улыбку:

— Ну, это зависит от места.

Он взял со стола металлические кусочки и убрал их обратно в шкафчик.

— Ледяной покров распространяется дальше.

Г'фанд ошарашенно уставился на него. Сердце ученого бешено колотилось.

— Значит, это правда. Там, на поверхности, живут люди.

— А ты как думал. Вы что же, решили, что я здесь живу постоянно? Я здесь не живу. Только прихожу сюда время от времени... по делам...

— А зачем вы пришли на этот раз?

— Чтобы кое с кем встретиться.

— С кем? — Г'фанд весь подался вперед.

Боннедюк Последний молчал.

Ученый вдруг тихо вскрикнул, как будто его ударили в живот, и откинулся на спинку кресла.

— Я не хочу это знать, — произнес он одними губами, обращаясь скорее к себе.

Карлик молчал. Он сидел неподвижно, точно каменное изваяние. Выражение его глаз, скрытых в тени под густыми бровями, было не разобрать.

— А что там, Наверху? — наконец выдавил Г'фанд.

Вопрос повис в воздухе, точно дымок. Только теперь ученый почувствовал, как для него важно знать это.

— Ты сам, наверное, скоро увидишь, — отозвался карлик, понимавший прекрасно, что его собеседник не удовольствуется таким ответом.

Г'фанд вскочил на ноги.

— Что там, Наверху? Мне надо знать это. Сейчас.

— Ужасное время, — задумчиво проговорил Боннедюк Последний. — Я давно уже не приходил сюда, в Город Десяти Тысяч Дорог. Многое умерло с той поры... но и много чего появилось. Много плохого.

Он покачал головой.

Г'фанд подошел к его креслу и встал перед ним на колени.

— Послушайте. Я просто хочу получить ответы на некоторые вопросы. Неужели я слишком многого прошу?

Боннедюк Последние долго смотрел на ученого, и взгляд его был исполнен непонятной для Г'фанда печали. Карлик как будто враз постарел. Приглушенное тиканье, не прекращавшееся ни на миг, звучало в глухой тишине, точно грозное предостережение.

Боннедюк Последний вздохнул:

— Я расскажу тебе, что смогу.

Г'фанд кивнул.

— Зачем вы пришли сюда?

Карлик развел руками:

— Я это узнаю, когда все будет сделано.

Ученый поморщился:

— Вы меня принимаете за идиота?

— Но я правда не знаю. Поверьте...

— Ладно. Допустим, я верю. Теперь мне уже кажется, что вообще все возможно. Скажите мне лучше, кто вы?

— Тебе самому вряд ли хочется это знать.

Г'фанд начал уже раздражаться.

— Если я об этом спросил, значит, я хочу знать!

Взгляд Боннедюка Последнего сделался вдруг печальным.

— Да... ты спросил.

* * *

Ронин резко открыл глаза. Он застыл неподвижно и поглубже вдохнул, чтобы определить источник запаха. Да, все правильно. Резкий запах доносился у него из-за спины. Из магазина. Он осторожно опустил ногу, так чтобы в любой момент можно было вскочить и принять боевую стойку. Теперь он явственно различил звук какого-то шевеления.

Ронин вытащил меч и вскочил на ноги, одновременно разворачиваясь лицом к двери магазина. Он услышал возню, потом тихое царапанье и чье-то затрудненное дыхание. Он вошел внутрь.

Там было темно и прохладно. Глаза не сразу привыкли к сумраку. Только сейчас Ронин сообразил, что допустил непростительную ошибку, потому что любое мало-мальски сообразительное существо уже давно бы набросилось на него, не дожидаясь, пока он освоится в незнакомом месте.

Но никто на него не накинулся. Раздался громкий треск, как будто сломалась деревянная доска. За треском последовал вопль — явно не человеческий. Ронин стал пробираться вперед, лавируя между огромными деревянными бочками. Что там? Вино? Он смахнул паутину с лица.

Из темноты донеслось ворчание. Ронин пригнулся, держа меч наготове, и увидел два красных глаза и знакомую длинную морду. Пасть открылась — зверюга как будто ухмылялась. Длинные зубы были покрыты чем-то темным и мокрым.

Хинд подскочил к Ронину и опять заворчал. В темном углу смутно угадывались очертания какой-то распотрошенной массы. Ронин легонько коснулся пушистой морды.

Из магазина они вышли вместе, и только теперь, на свету, Ронин увидел, что морда у Хинда вся в крови.

— Ну что ж, — сказал он бегущему рядом зверю, — ты, как я вижу, уже позавтракал.

* * *

Прошло, наверное, больше смены, а они все шагали по петляющей улочке, пролегавшей через весь город. Поначалу от нее отходили темные узенькие переулки, а потом вдруг с обеих сторон выросли мрачные стены без дверей и окон. Из-за длинных резных балконов, нависающих над мостовой, свет проникал сюда очень слабо. Все казалось каким-то размытым. Стены были покрыты грубой штукатуркой, основательно пооблупившейся местами и поблекшей ближе к фундаментам. То и дело сквозь штукатурку проглядывали кирпичи с какими-то яркими прожилками. В целом все это напоминало слоеный пирог.

Теперь улица шла относительно прямо, что вовсе не радовало Ронина. Боннедюк Последний предупреждал насчет злобных тварей, поселившихся в городе. И если сейчас им придется столкнуться с одной из них, им даже спрятаться будет некуда. Путь к отступлению у них один. И даже для боя особенно не развернешься.

Впрочем, все обошлось. Никто на них не напал. Вскоре мрачные стены закончились. Опять появились боковые улочки, а затем и развилка.

* * *

— Свиток? — переспросил карлик. — Да здесь их столько, что и не сосчитать. Причем в разных районах города.

— Вот. — Ронин достал кусок ткани, на котором Боррос нарисовал ему знаки. — Может быть, это поможет.

Боннедюк Последний внимательно изучил лоскут, потом кивнул и что-то тихонечко буркнул себе под нос. Что-то вроде: «Да, теперь все ясно».

— Мне говорили, что это находится в частном доме, а не в библиотеке, — пояснил Ронин.

— Все правильно.

— Вам знакома эта рукопись? — спросил Г'фанд.

— Нет. Но зато мне знакомы знаки. Алфавит жителей острова Ама-но-мори, о котором я мало что знаю... впрочем, вряд ли кто знает больше.

— Выходит, что свиток не с острова, — сказал Ронин.

— И да, и нет. Когда строился Город Десяти Тысячи Дорог, сюда явились посланцы из разных земель. Ама-но-мори, плавучий мир, прислал дор-Сефрита, великого мага, который выстроил себе дом из зеленого обожженного кирпича в одном из районов города. Я думаю, именно там вы и найдете свиток. Если, конечно, сумеете до него добраться.

* * *

Впереди возвышалось громадное треугольное здание. Улочка упиралась в него и разделялась на две, как бы разбившись о выступающий угол. Широкая улица справа была вся завалена обломками обрушившихся строений. Мостовая пестрела пятнами тусклого света. Из-за пляшущей в воздухе пыли все было как бы подернуто дымкой и создавалось устойчивое впечатление, что тени шевелятся и подрагивают в этом мареве. Слева громоздились причудливые сооружения, уходящие вдаль насколько хватал глаз.

Они свернули налево и углубились в переливчатый сумрак. Ронину вспомнились слова карлика: «Я вам расскажу, как туда добраться, но должен предупредить — вам придется пройти через Темный район. Этого не избежать. Но вам нужно вернуться до темноты. Вам понятно? Вы должны вернуться до темноты. Ночью здесь всякое может случиться. Держитесь дороги, которую я укажу, и никуда не сворачивайте. Да, и еще одно — все нужно делать быстро, потому что теперь этот город меняется постоянно. Надеюсь, у вас все получится».

Здесь было гораздо прохладнее. Они невольно поежились. Фантастические каменные фигуры равнодушно взирали на них с фронтонов.

— Эх, жалко, у нас нет времени, — плакался Г'фанд, пожирая глазами причудливые строения. — Здесь столько всего интересного.

— Мы не можем задерживаться.

— Да, — согласился ученый безо всякого, впрочем, энтузиазма. — Боннедюк Последний прав. Здесь очень опасно.

Ронин с удивлением взглянул на него, уже собираясь спросить, с чего это вдруг его спутник так резко изменил свое мнение о карлике, но тут раздался какой-то шорох. Еще мгновение назад все было тихо, а теперь все пространство наполнилось звуком, похожим на хор множества голосов и раздающимся как будто со всех сторон благодаря какому-то непонятному акустическому эффекту. Странный хор напоминал ласковый рокот волн, накатывающих на пустынный берег. Слова были неразличимы, но в них ощущалось присутствие неких нездешних существ, нереальных и непостижимых...

Они внимательно осмотрелись, но никого не увидели — ни на улице, ни на балконах. Их окружал густой сумрак. Поблизости не было ни одной двери, ни одного окна.

— Что это? — прошептал Г'фанд.

— Мы в Темном районе. — Рука Ронина машинально легла на рукоять меча.

Они пошли дальше под загадочным пристальным взглядом каменных фигур. Звук лился по извилистой улочке, становясь постепенно все громче.

Дома здесь лепились вплотную друг к другу, хотя изнутри их, наверное, разделяли стены, потому что у каждого здания был свой вход, отделанный причудливой резьбой. Причем вся эта отделка казалась какой-то шаткой, словно могла обвалиться в любой момент, обнажив голый остов здания. Теперь окна домов выходили и на эту сторону улицы. В их расположении не было никакой системы. Иногда окна теснились едва ли не в нескольких сантиметрах друг от друга, а иногда между ними пролегали довольно большие зазоры.

Несколько раз Ронин с Г'фандом вроде бы замечали краем глаза какие-то промельки движения за окнами, тайного и непонятного. Но стоило им присмотреться попристальней, как движение прекращалось. Г'фанд начал нервничать.

Загадочное многоголосье продолжало звучать, изливаясь со всех сторон. Ронина с Г'фандом не покидало неприятное чувство, что за ними следят. Ронину вдруг пришло в голову, что в этом таинственном хоре есть некий ритм и даже своя мелодия.

Они ускорили шаг, а потом перешли едва ли не на бег. Металлическое позвякивание мечей тонуло в симфонии звуков. Прямо торжественное песнопение, подумал Ронин и высказал это соображение Г'фанду. Ученый кивнул, заметив, однако, что он о таком даже и не читал. Но это действительно было пение, долгое и протяжное. И хотя Ронин с Г'фандом не понимали ни слова, оно все равно вселяло в них ужас. Тени стали длиннее. Поднялся ветер.

Песнопения накатывали на них, точно стремительный поток. Ронин прибавил скорости, хотя все его существо меченосца возмущалось таким постыдным бегством. Его учили сражаться, а не бежать от опасностей... Он с трудом пересилил себя, чтобы не остановиться и не попробовать отыскать источник этого странного звука, который действовал им на нервы.

Хоть они и неслись со всех ног, впечатление было такое, что они еле-еле продвигаются вперед. Темные окна уплывали назад. Липкий и вязкий воздух, казалось, задерживает их бег. Звук догонял их сзади, как бы сгущаясь в плотную субстанцию...

Ронин понимал, что поединок сейчас ничего не даст, а только отнимет время. К тому же кто знает, с чем им придется столкнуться... Внутренний голос вопил: «Убирайся отсюда подальше». Очень дельный совет. Беда только в том, что этот внутренний голос имел дурную привычку вдруг умолкать в самый неподходящий момент, и Ронину приходилось постоянно напоминать себе о том, что ему говорит его мудрый советчик.

Г'фанд пару раз останавливался, чтобы перевести дух. Во время таких остановок он все поглядывал на ближайшие здания и даже пытался к ним подойти, но Ронин — сам не зная почему — тянул его дальше, заставляя бежать что есть сил.

Бежать стало труднее. Мостовая сделалась скользкой. Дыхание сбивалось. За спиной слышались странные стоны, пронзительное стрекотание и непонятные шлепки, от которых по телу бежали мурашки. У Г'фанда из глаз в три ручья текли слезы. Улица сомкнулась над головой. Каменные чудища на фронтонах угрожающе надвинулись на них.

Но они все равно продолжали бежать, точно затравленные псы. Вопли звучали уже совсем близко. Песнопение, похожее на литургию, достигло своего апогея.

Впереди показался просвет. Перекресток. Ронин моргнул, пытаясь с ходу сообразить, куда им нужно свернуть. Г'фанд пошатнулся и сбавил скорость. Ронин схватил его за руку и потащил за собой на свет. Мелькнула странная мысль: почему? Волна звука накрыла его. Перед глазами все поплыло. А потом словно откуда-то издалека прорвался явственный голос: «Убирайся отсюда подальше!» Ноги как будто сами устремились вперед. Последний рывок. Пронзительный вопль вдогонку... что?.. не обращай внимания. Вперед, к свету и...

Они вылетели на перекресток. Узкая темная улочка пересекалась с широкой дорогой. Золотистый свет бил в глаза. Г'фанд опустился на мостовую, хватая ртом воздух. Ронин обернулся, пристально вглядываясь в сумрак извилистой улочки в ожидании неведомого врага. Но никто их не преследовал. Мало того — странное пение стихло. Ронин сначала ушам своим не поверил. И все-таки долгожданная тишина наступила.

Теперь можно и осмотреться. По обеим сторонам широкой дороги тянулись старые магазины с распахнутыми дверями и пыльными маленькими окошками. Обшарпанные деревянные вывески и исцарапанные металлические таблички скрипели, покачиваясь на ветру. Выше, начиная уже со вторых этажей, окон не было и в помине — только сплошные стены из обожженного кирпича, украшенные искусной лепниной и каменной резьбой.

— Это не просто для красоты.

— Что?

Ученый указал на причудливую резьбу:

— Это не украшение. Это знаки, очень древние знаки, и все же...

— Может, послания?

— Скорее что-нибудь из истории города. Если б у нас было время...

Дорога поворачивала налево. Ронин с Г'фандом прошли по ней быстрым шагом и оказались на краю какой-то громадной площади. Мягкий свет беспрепятственно заливал пространство. Г'фанд запрокинул голову, пытаясь определить источник этого света. Здесь здания были достаточно низкими, но чуть подальше в сияющей дымке вырисовывались очертания высоких строений.

Площадь была вымощена камнем двух цветов: темно-коричневым и светлым, под бронзу. На темных участках мерцали вкрапления какого-то минерала, который притягивал свет и отражал его мелкими блестками. Сами плиты были обтесаны в форме грубых треугольников со срезанными верхушками, в результате чего получились четырехгранные фигуры, расширяющиеся к основанию. Размер плит менялся, уменьшаясь от периметра к центру.

В центре площади располагалось овальное возвышение. Низкие каменные скамьи с отполированными сиденьями подступали к нему полукругом. Ронин с Г'фандом присели, давая себе краткий отдых. Золотой свет, льющийся сверху, казался каким-то тяжелым, как будто расплавленным.

Ронин отхлебнул воды из фляжки и немножечко перекусил, не чувствуя вкуса еды. Г'фанд поднялся со скамьи и принялся рассматривать странный овальный предмет. Оказалось, что никакое это не возвышение, а скорее громадная чаша где-то в метр высотой, полая внутри и без крышки. Г'фанд подобрал с земли камешек и бросил его в чашу. Через какое-то время послышался слабый всплеск.

Ронин тоже заинтересовался.

— Колодец, — пояснил Г'фанд. — Но, судя по уровню воды, им давно уже не пользуются.

Каменные стены колодца были покрыты такой же резьбой, что и здания на улице. Г'фанд присел на корточки, чтобы рассмотреть знаки получше.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Ронин.

Г'фанд нахмурился, сосредоточившись на письменах.

— Ну, это сложный язык... гораздо сложнее, чем наш. Вот, посмотри, — он ткнул пальцем в какую-то замысловатую вязь. — Повторений сравнительно мало, а это значит, что знаков в этом алфавите должно быть очень много.

Ученый покачал головой. Он, похоже, расстроился.

— Если б я знал ну хотя бы двенадцать-четырнадцать знаков и будь у меня больше времени и какой-нибудь подходящий текст... хотя я, наверное, обошелся бы и без текста... в общем, я смог бы прочесть эту надпись. Но сейчас...

Впрочем, даже при том, что прочесть эти знаки у Г'фанда не было никакой надежды, он все равно продолжал изучать непонятные письмена. Он бы, наверное, еще долго проторчал у колодца, если бы Ронин не оторвал его от сего увлекательного занятия. Пора было двигаться дальше.

Г'фанд с сожалением поднял голову и хотел было что-то сказать, но тут внимание его привлекло какое-то движение на краю площади. Он ткнул пальцем в ту сторону.

Ронин обернулся и увидел какие-то странные фигуры, очертаниями напоминающие животных, крадущихся вдоль скамеек, расположенных по краю площади. Он очень надеялся, что зверюги их не заметят, но ветер, как назло, переменился и подул в сторону животных. Все надежды Ронина рухнули — теперь звери точно учуяли запах.

Зверюги вылезли из-под скамеек и нерешительно двинулись к центру площади. Их было пять. Длинные морды. Грязно-желтая свалявшаяся шерсть. Они подошли ближе, и Ронин сумел разглядеть их как следует. Поскольку задние лапы у них были гораздо короче передних, складывалось впечатление, что они не идут, а скорее ползут. Ронин также отметил короткие мощные шеи и внушительные с виду плечи. Пасти были огромными, на всю морду.

Они подошли совсем близко и встали полукругом с той стороны колодца. Г'фанд поднялся на ноги. Теперь он увидел их глаза: желтые, горящие, с крошечными черными зрачками.

Ронин достал меч из ножен.

— Обходи справа.

Они вышли из-за колодца.

Звери оскалили черные пасти, обнажив красные десны и кривые клыки в три ряда, влажные от слюны. Зверюга, стоявшая ближе всех к Ронину, нервно зевнула, звонко щелкнула пастью и облизнулась. В глазах ее заплясали какие-то лихорадочные огоньки.

Ронин шагнул вперед и чуть влево, на ходу доставая кинжал. И очень вовремя — перед глазами мелькнуло темное пятно. Зверь прыгнул. Но не вперед, а боком. Ничего себе! Разве такое бывает?! Ронин сделал выпад кинжалом, но зверя все-таки не достал. Первый зверь пролетел мимо, и в это мгновение вторая зверюга набросилась прямо на Ронина. Выходит, он здорово лопухнулся, сочтя их за глупых, безмозглых тварей. Теперь первый зверь был у него за спиной. Ронин настроил себя на то, что сражаться ему предстоит с противником достойным, и когда оба зверя набросились на него одновременно, он уже был готов принять бой по всем правилам воинского искусства. Он развернулся боком, широко расставил ноги и согнул для устойчивости колени. В левой руке у него был кинжал, в правой — меч. Клинок он обрушил на голову первого хищника, раскроив ему череп. Желтоватые мозги и кусочки расколотой кости брызнули во все стороны. Но второй зверь был массивнее и тяжелее своего незадачливого собрата. Когда он рванулся вперед, Ронин попробовал уклониться от столкновения, но зверь верно рассчитал прыжок и обрушился всей массой Ронину на плечо. Напоровшись на кинжал, хищник дико завыл и задергался. Струя черной горячей и липкой крови хлынула прямо на Ронина. Ощущение было не из приятных. Запах дымящейся крови с такой силой ударил в ноздри, что на секунду у Ронина перехватило дыхание. Ему приходилось увертываться от ударов когтистых лап, которые тянулись к его лицу. Зверюга клацала пастью. Глаза ее дико вращались. Ронин дергал левой рукой, стараясь всадить кинжал как можно глубже. Он понимал, что, пока это чудище висит на нем, он не сможет ничего сделать и правой рукой. Животное корчилось и извивалось, явно не желая сдаваться. Но тут что-то ударило его сбоку. Зверь на мгновение замер, потом весь обмяк и рухнул на каменные плиты.

Ронин быстро осмотрелся. С правой стороны колодца Г'фанд яростно отбивался от двух зверюг. Он сражался отчаянно, как сражаются люди, для которых упоение боем неотделимо от страха. Держа меч обеими руками, он сделал обманный выпад вправо, перенес удар влево и поймал зверя в прыжке, когда его грудь оказалась открытой удару. И все это Г'фанд проделал, одновременно увертываясь от второй зверюги.

Ронин машинально выпустил кинжал из рук. Но все-таки он поскользнулся и растянулся в крови умирающего животного. Бок обожгло болью, и Ронин еще удивился, как это удар прошел сквозь кольчугу. Он перевернулся на спину и увидел третьего зверя, уже занесшего мощную лапу для удара. Зверь замер, готовясь к прыжку. Ронин попытался подняться на ноги, но понял, что не успеет. Оставалось одно: рубить мечом из лежачего положения. Причем бить надо наверняка. Стой он сейчас на ногах, у него была бы опора, но сейчас выбирать не приходится... Ронин сжал рукоять меча обеими руками и перенес центр тяжести на плечи. Зверь прыгнул. Он был так близко, что Ронин почувствовал его зловонное дыхание. Огромная пасть распахнулась над ним. Огромные острые когти едва не коснулись его лица. Ронин со всей силы рубанул мечом справа налево. Клинок со свистом вошел в мягкую плоть. Ронин резко переместился вправо, используя дополнительную опору. Раздался противный хруст — это клинок разрубил зверю хребет. Фонтан черной крови взметнулся в воздух, точно траурная вуаль. Зверь повалился на мостовую бесформенной массой.

Г'фанд не умел вести бой с двумя противниками одновременно, поэтому он полностью сосредоточился на втором звере, не обращая внимания на первого, раненого. Это было большой ошибкой. Но он понял это только тогда, когда первый зверь набросился на него со спины. Г'фанд пошатнулся и упал на колени. Перед глазами все поплыло. Ему показалось, что это конец. Но неожиданно зверь отцепился, и Г'фанд вскочил на ноги с таким проворством, как будто тело его было легче перышка. Второй зверь приближался к нему. Г'фанд с размаху рубанул его по шее, не замечая в горячке боя мощного удара когтистой лапы, обрушившейся ему на плечо. Он продолжал наносить рубящие удары, пока его четвероногий противник не затих.

Кто-то тронул его за плечо. Г'фанд обернулся, едва держась на ногах. Ронин стоял над трупом первого зверя, которого Г'фанд ранил в начале схватки и о котором потом совершенно забыл, каковая забывчивость едва не стоила ему жизни. Ронин смотрел на него и насмешливо улыбался, и Г'фанд, несмотря на свою усталость, улыбнулся ему в ответ.

* * *

Они вытерли клинки о тела поверженных зверюг и побрели через пустынную площадь, невольно замедляя шаг. Им не хотелось уходить с открытого пространства и опять углубляться в лабиринт узких запутанных улочек — в темные недра этого мрачного и загадочного города.

Они прошли по извилистой аллее, повернули направо, потом — еще раз направо. Теперь они оказались в районе, где низенькие полуразвалившиеся домишки стояли на некотором расстоянии друг от друга, образуя совершенно одинаковые по площади кварталы. Здесь было больше света, хотя все же не так светло, как на площади. В отличие от остальных пройденных ими районов улицы между кварталами шли почти прямо.

По пути они то и дело встречали маленьких зверьков. Одни были очень похожи на грызунов, водившихся во Фригольде, другие не напоминали вообще никого из известных животных. Но и те и другие были слишком малы, чтобы представлять угрозу.

Иногда за какой-нибудь приоткрытой дверью мерцали чьи-то глаза-щелочки, внимательно наблюдающие за ними. В этих глазах не было враждебности — только страх. Г'фанд заметил, что это его очень радует, он даже немножечко воспрял духом. Но Ронин был обеспокоен: что-то его настораживало в этих пристальных глазах. Он пытался отделаться от неприятного ощущения, успокаивая себя тем, что теперь они были уже совсем недалеко от дома из обожженного зеленого кирпича. Однако тревога не унималась.

Им предстояло пройти еще несколько поворотов. Вокруг была мертвая тишина. Даже шебуршание и случайные вскрики зверьков прекратились. В этой оглушающей тишине Ронину вдруг показалось, что он опять слышит жуткие песнопения из Темного района. Но это было лишь плодом его воспаленного воображения.

Они завернули за угол и увидели наконец заветный дом. Скошенная крыша, обшитая медным листом, тускло поблескивала в сумеречном свете. Ронин с Г'фандом даже остановились. Как завороженные смотрели они на дом, к которому шли так долго. У Г'фанда вырвался невольный крик радости. Ронин улыбнулся. Они направились вниз по улице. Ронин шел впереди.

Проходя мимо какого-то дома с зияющим черным дверным проемом, Ронин внезапно похолодел — его захлестнула волна мерзкой гнилостной вони.

Ронин моментально извлек меч из ножен и обернулся. Г'фанд вступил под тень дверного проема и вдруг пошатнулся, задев плечом о косяк. Послышался сдавленный крик.

Ученый не успел даже вытащить меч. Кто-то с силой прижал его руки к бокам, сковав движения. Он сумел разглядеть только темную фигуру громадного роста. Ронин набросился на гигантскую тварь. Кто это был — он не знал. Он видел лишь блеснувшие оранжевые глаза под набухшими веками, какой-то странный выступ, а под ним что-то черное и непонятное. Его меч вонзился в бок твари.

И тут же его лицо исказилось от боли. Руки словно опалило огнем. Пальцы онемели и не слушались. Помогая себе свободной рукой, Ронин вытащил меч из черной плоти — боль сразу утихла...

Тяжело дыша, он отер пот со лба и всмотрелся в темноту. Странная бесформенная громадина начала приобретать более-менее четкие очертания. Существо было трех метров ростом, с огромными мускулистыми лапами, причем из-за скудного освещения Ронин не сумел разобрать, что там на лапах: когти или копыта. Сзади виднелся толстый изогнутый хвост. Существо постоянно меняло очертания, пульсируя, точно огромное сердце. Голова качнулась, и Ронин наконец увидел морду. Кожа у твари была вся в пупырышках. Дыхание со свистом рвалось сквозь стиснутые зубы. Глаза — длинные узкие щелочки с вертикальными зрачками — тоже постоянно менялись. Ноздри как два огромных надреза. А вместо носа — острый пятнистый клюв, изогнутый книзу. Из клюва торчал извивающийся язык.

Г'фанд продолжал вырываться из цепких объятий ужасной твари. Ронин снова набросился на чудовище, замахнувшись мечом. Клинок вошел в чешуйчатую плоть. Жгучая боль снова пронзила все тело. Превозмогая себя, Ронин вытащил меч и нанес еще несколько ударов. Раздался какой-то утробный звук, похожий на отвратительное улюлюканье. Ронин понял, что справиться с этой громадиной будет не так-то просто. Г'фанд, стиснутый мощными лапами зверя, уже почти и не шевелился. Смахнув со лба холодный пот, Ронин продолжил атаку, стараясь не обращать внимания на странные токи, которые парализовали его руку каждый раз, когда меч вонзался в плоть твари.

Оранжевые глаза злобно поблескивали во мраке. Воздух наполнился мерзким зловонием. «Аромат» был настолько силен, что у Ронина запершило в горле и закололо в желудке. Он задыхался. Но, несмотря ни на что, он продолжал наносить удары. Все чувства и мысли его отключились. Он превратился в боевую машину — смертоносную и разрушительную. Адреналин будоражил кровь, заставляя забыть о боли. Зубы стиснуты, мышцы напряжены до предела... казалось, кожа сейчас разорвется от внутреннего давления. Однако чудовище даже не дрогнуло. Оно продолжало стоять, где стояло, и злорадно пощелкивало хищным клювом.

У Ронина зарябило в глазах. Он почувствовал, что устает — его реакция замедлилась. На него надвигалось что-то огромное и тяжелое. Он уже ощущал у себя на лице жаркое дыхание врага. Надо бы уклониться от столкновения... Но тело отказывалось повиноваться. Ронин не смог даже сдвинуться с места. Чешуйчатая громада обрушилась на него. Удар пришелся в висок. Ронина отбросило назад. Он не сумел удержать равновесия и врезался в стену. Уже теряя сознание, Ронин увидел, как чудовище устремилось куда-то в глубину дома, а потом он словно покатился по бесконечной лестнице, и тьма поглотила его.

Как замечательно там, Наверху. Как красиво. Тепло, безопасно... Отрешившись от всего, он смотрел на косые лучи бледного света, уходящие ввысь. Свет, сливавшийся с тенью, образовывал причудливые узоры, которые, казалось, подрагивали и мерцали. Как хорошо лежать здесь, на дне колодца, смотреть на сияющий мир наверху сквозь овальный разрез окна и уноситься в мечтах далеко-далеко... Он подумал, что надо подняться туда — к этому зыбкому свету, но ему не хотелось вставать. Он так ужасно устал. Лучше побыть одному и отдаться сладкому течению мыслей.

Он моргнул. Видение заколыхалось и начало распадаться, как пузырь воздуха, поднимающийся со дна, вдруг нарушает спокойную гладь воды. Он взглянул на светлое пятно наверху, снова моргнул и окончательно пришел в себя.

Ронин попробовал сесть. Нет, не так быстро. Осторожно, без резких движений... иначе боль, угнездившаяся в голове, снова свалит его. Он передвинулся чуть назад и прислонился спиной к стене. Он еще долго сидел, обхватив голову руками и заставляя себя расслабиться, чтобы унять боль в напряженных мышцах.

Чуть-чуть оклемавшись, Ронин огляделся и увидел Г'фанда. Смертельно бледный, ученый лежал на полу метрах в двух от него. Ронин с трудом прополз эти жалкие метры. Ощущение было такое, что он преодолел несколько километров. Грудь Г'фанда слабо вздымалась. Дышит, стало быть, жив, решил Ронин, отстегнул свою флягу с водой и попробовал его напоить. Г'фанд поперхнулся, откашлялся, и его легкие заработали в полную силу. Ронин тоже глотнул воды и сразу почувствовал несказанное облегчение. Он поднялся и подобрал свой меч.

Г'фанд сел и провел рукой по лицу.

— Холод меня раздери! — выдавил он. — Чувствую я себя препогано. А эта зверюга ушла?

— Да. — Ронин помог ему встать. — Голова не кружится?

Ученый протестующе замахал рукой, мол, не такой уж я немощный, сам в состоянии подняться.

— Нет, все нормально.

Немного нетвердой походкой Г'фанд приблизился к дверному проему и привалился спиной к косяку.

— Вот и конец нашему путешествию. После всего, что мы с тобой пережили, я очень надеюсь, что свиток, который мы ищем, окажется здесь.

Дом из зеленого кирпича был объят убаюкивающей тишиной. Он стоял в конце улицы, в тупике. Даже в этом городе более чем оригинальной архитектуры зеленый дом выделялся своей необычностью. По форме он напоминал неправильный многогранник. Стены вверху были скошены внутрь, так что второй этаж был значительно меньше первого. Блестящие обожженные кирпичи, казалось, ни капельки не пострадали от времени. Внешне дом выглядел так, будто его построили в прошлом цикле.

В стене, выходящей на эту улицу, не было ни одного окна. Зато была дверь. Громадная деревянная дверь, обитая железными полосами. К ней вели отполированные до блеска широкие ступеньки из черного камня с розовыми и золотистыми прожилками. Когда Ронин с Г'фандом подошли ближе, они увидели, что дверь была не деревянной, а медной. Может быть, это косые лучи бледного света сыграли с ними такую странную шутку, так что медь показалась деревом.

Вместо ручки на двери висело тяжелое чугунное кольцо. Ронин взялся за него и, надавив плечом, толкнул дверь внутрь.

Раздался едва слышный щелчок, напоминающий писк насекомого в высокой траве жарким летним днем, и дверь открылась.

Их встретил душистый насыщенный запах, как будто здесь долго жгли ароматические листья и зеленые ветки.

Они вошли в дом и оказались в длинном коридоре с высоким сводчатым потолком и полом, выстланным досками из какого-то темного дерева. Между полом и стенами с обеих сторон коридора чернели какие-то странные промежутки, отчего создавалось устойчивое впечатление, будто ты не стоишь на полу, а висишь в воздухе.

В коридор выходило три двери из полированного дерева с темно-красными вкраплениями, обитые поцарапанными медными полосами. На каждой из них были вырезаны знаки.

Ронин повернулся к Г'фанду:

— Чего-нибудь можешь прочесть?

Г'фанд внимательно осмотрел все три двери.

— Я не берусь утверждать, однако... Попробуй открыть третью дверь.

Ронин повернул отполированную медную ручку, и дверь на удивление легко поддалась.

Перед ними открылась анфилада из шести комнат. Пол покрывали тонкие, искусно вытканные ковры. Маленькие шкафчики из темного дерева стояли вдоль стен, увешанных гобеленами. На одних были изображены сцены охоты на каких-то причудливых и непонятных зверюг, на других — «подношение даров» изысканно одетым мужчинам и женщинам, которые, по всей видимости, занимали высокое положение в обществе, как во Фригольде — саардины. Низкие столики из стекла и меди. На столах — россыпи драгоценных камней, поделки из слоновой кости, дорогая фарфоровая посуда. Нигде ни пылинки. Время было как будто не властно над этим загадочным домом.

В четвертой комнате Ронин обнаружил украшенную резным орнаментом лестницу на второй этаж. Г'фанд, млеющий от восторга, переходил от стола к столу, восхищаясь диковинными произведениями искусства.

— Ты посмотри пока тут, а потом поднимайся за мной, — сказал Ронин и направился вверх по лестнице.

На втором этаже было три комнаты. Одна — явно дальня. Вторая, загроможденная всяким таинственным оборудованием, напоминала лабораторию для алхимических опытов. А последняя комната... У Ронина перехватило дыхание. Ее-то он и искал. Две стены, от пола до потолка, были заняты книгами. Ронин с удивлением отметил странную форму комнаты — правильный шестиугольник. Третья стена была пустой, если не считать шестигранного зеркала из отполированного серебра, в раме из зеленого с черными прожилками оникса. Четвертую стену занимали полки со свитками, многие из которых были обернуты вокруг деревянных штырей. Не тратя времени даром, Ронин сразу направился к этой стене и принялся рыться в свитках, ища заголовок, составленный из тех знаков, которые нарисовал ему Боррос.

Блик яркого света пробежал по стене. Ронин заметил его краем глаза и резко обернулся. Он сначала подумал, что это что-то отразилось от зеркала, но в комнате не было ничего, что могло бы дать отблеск.

Он встал перед зеркалом, глядя на свое отражение. Что-то снова блеснуло на серебристой поверхности, точно луч света, скользнувший по текучей воде. Ронин прищурился.

Теперь он смотрел не на свое отражение, а на это расплывчатое светлое пятнышко, странное и загадочное. Оно легонько подрагивало и, кажется, уплывало куда-то. У Ронина слегка закружилась голова. Ему показалось, что он взлетел, — подобное ощущение бывает в снах. А потом он услышал какой-то шелест. Так шуршат листья под ветром...

...Внезапно он оказался в огромном прохладном помещении, богато отделанном мрамором. Все было залито мягким, но тусклым светом. В необъятном пространстве носилось эхо. Чьи-то голоса, шлепанье сандалий, шелест тканей...

Он движется по просторному коридору с колоннами мимо комнат с высокими арочными потолками. Откуда-то издалека доносятся звуки незнакомых ему музыкальных инструментов: глухие раскатистые удары, грустные и тягучие аккорды. Музыка, не похожая ни на что, льется в пространстве, маня и преследуя.

Над головой пролетает громадная черная птица. Он инстинктивно пытается закрыть лицо и вдруг понимает, что у него нет тела. Он плывет, точно дух, бесплотный и невесомый, а черная птица, взмахивая сверкающими крылами, смотрит прямо на него своими черно-красными глазами. В когтях она цепко держит извивающуюся ящерицу, потом разжимает лапу, и несчастная жертва падает вниз — в огонь. Из открытого клюва птицы вырывается жуткий, почти человеческий смех.

Теперь он видит К'рин. Она стоит к нему спиной и ведет разговор с каким-то мужчиной, склонившимся к ней. Он узнает ее черные волосы, нежную кожу, привычные жесты. Ее собеседник, скрытый в тени, кричит на нее — только крика не слышно. Он кричит и вдруг бьет ее по лицу. Раз. Другой. Третий. Ее голова мотается из стороны в сторону. Она неожиданно оборачивается и смотрит в упор на Ронина. Его охватывает немой ужас: это его лицо... в глазах — слезы, во взгляде — тоска.

Вот он уже в другой комнате этого мраморного дворца. Или, может быть, просто в другом дворце. Опять — широкий длинный коридор. В самом конце коридора стоит человек. Высокий, в черных доспехах, изукрашенных самоцветами темно-зеленого, дымчато-синего и лазурно-голубого оттенков. На голове у него — шлем, так что Ронину не видно его лица. Хотя фигура кажется знакомой. Ронина охватывает необъяснимый страх. Что его так пугает? Человек в черных доспехах еще далеко, он и не разглядел его толком. У черного рыцаря два меча. Они такие длинные, что ножны почти касаются мраморного пола. Незнакомец оглядывается, как будто ищет чего-то. А потом быстро уходит.

Ронина вдруг пробивает озноб. Что-то движется на него, дыша леденящим холодом. Курящиеся жаровни раскачиваются на бронзовых цепях. Поднимается ветер.

Он чувствует чье-то присутствие, какое-то странное прикосновение, как будто кто-то — но кто? — пытается влезть ему в сознание тонкими щупальцами. Он отпрянул назад, словно обжегшись о ледяной огонь. Пламя — холодное, бледное и ненасытное — разгорается там, внизу. Ему трудно дышать. Он жадно ловит ртом воздух. Смертельный ужас накрывает его волной, заглушая голос рассудка. Он чувствует, что слабеет. Он как потерявшийся ребенок, застигнутый бурей, — слабый, беспомощный и одинокий.

И вдруг — сквозь смятение, отчаяние и ужас, рвущий его существо на части, — Ронин чувствует что-то еще. Капли холодной воды на лице. Он поднимает голову. Над ним сгущаются багровые тучи. Слышится треск электрического разряда. Пол у него под ногами начинает дрожать. Вспышка белого света вспарывает небеса. Он пытается ухватиться за бледную руку, протянутую ему.

Еще одна вспышка света, как блик на поверхности текучей воды, ослепила его на мгновение...

— ...внизу ничего нет, — раздался у него за спиной голос Г'фанда.

Ронин вздрогнул.

— Почему ты меня не позвал? — возмутился ученый. — Вот же они, свитки.

Ронин моргнул и облизал пересохшие губы.

— Мне показалось... я что-то увидел в зеркале...

Г'фанд подошел ближе.

— В каком еще зеркале?

Ронин уставился на стену. Там висела шестиугольная железная пластина, тусклая и не блестящая, которая в принципе не могла ничего отражать. Ему почудилось, что зеленая рама из оникса заговорщицки ему подмигнула. Он тряхнул головой. Вот уж действительно — дом великого мага.

Пожав плечами, он повернулся обратно к Г'фанду.

— Давай на поиски.

Они принялись методично перебирать свитки один за другим. Ряд за рядом. Один раз Ронин все-таки не удержался и покосился на загадочный шестигранник на стене, который точно был зеркалом. А эти странные сцены, показанные ему... что все это значит? Он уже не сомневался, что Боррос сказал ему правду. На поверхности живут люди. Но зачем тогда Саламандра солгал ему? Непонятно. Однако в одном Ронин теперь был уверен: против собственной воли он оказался втянут в самую гущу событий, грозящих в любой момент обернуться великой трагедией. В чем заключается эта трагедия, он не имел ни малейшего представления, но надо быть уже законченным идиотом, чтобы игнорировать столь явные намеки. Что вообще привело его в это странное место? Любопытство, порожденное скукой. Упрямство, порожденное любопытством. Избыток силы. И еще, надо думать, недавний скандал. Таковы вкратце причины. Ронин мысленно пожал плечами и продолжил искать вожделенный свиток.

Свитка они не нашли. Им даже не верилось... пройти такой долгий и трудный путь, преодолеть столько препятствий — и все напрасно?! Ронин и мысли не допускал, что можно вернуться с пустыми руками. И дело тут даже не в свитке.

Он послал Г'фанда проверить другие комнаты на этом этаже, а сам еще раз внимательно осмотрел шестиугольное помещение. Ковра на полу здесь не было. Темные деревянные доски начищены до блеска. Нигде ни пылинки. Все сияет как новенькое. Рядом с книжными полками стояли две низенькие табуретки. Раньше Ронин таких не видел: обитые плотной кожей, с выдающимся вверх сиденьем и двумя закругленными подлокотниками, которые плавно переходили в деревянные ножки и были пристегнуты к ним кожаными ремешками с медными пряжками.

Вдоль противоположной от двери стены тускло поблескивали стеклянные ящики. Первый был пуст, хотя на зеленом войлоке остались вдавленные следы от стоявших здесь ранее двух предметов, величиной с ладонь взрослого мужчины. Во втором ящике лежала огромная книга, на вид — очень древняя, открытая на середине, с закладкой из синей ткани. Обе страницы были чисты. В третьем ящике Ронин обнаружил макет какого-то коридора без крыши, так что можно было заглянуть внутрь. Макет был сделан из мрамора. Вдоль стен шли в ряд двенадцать колонн, а между ними на одинаковом расстоянии друг от друга висели бронзовые жаровни. Все детали были тщательно проработаны. Чувствовалась рука искусного мастера. Ронин нагнулся, чтобы рассмотреть макет получше, и тут его осенило. Это же точная копия коридора, который он видел в зеркале! Впрочем, в зеркале ли? Он с некоторой опаской покосился через плечо на коварный тусклый шестигранник.

Ладно, продолжим осмотр. Вот здесь стоял облаченный в черные доспехи воин, а здесь он почувствовал чье-то присутствие. Ему снова послышалась загадочная музыка. Ронин поднял стеклянную крышку. Под мраморным полом игрушечного коридора желтела какая-то продолговатая полоса. Ронин тупо уставился на нее, а потом вдруг сообразил, что это может быть.

Он достал кинжал и подцепил острием край макета, но у него ничего не вышло. Тогда он попробовал с другой стороны, и на этот раз ему все-таки удалось приподнять макет.

Пытаясь унять нарастающее возбуждение, Ронин осторожно вытащил свиток. Еще не взглянув на заголовок, он уже знал, что это — именно то, что нужно. Он позвал Г'фанда и показал ему свиток, мелко исписанный сверху донизу непонятными знаками.

Ученый долго рассматривал свиток.

— Очень сложный язык, — покачал он головой. — Даже не знаю, с какой стороны подступиться.

Они спустились на первый этаж. Ронин забрал у Г'фанда свиток и скрутил его в тонкую трубочку.

— Ничего. Есть один человек, который его обязательно расшифрует. Сейчас самое главное — не потерять его.

* * *

Тени стали длиннее, косые лучи приобрели густой янтарный оттенок. Золотистые прожилки на черных каменных ступенях переливались радужным мерцанием. Город казался спокойным и дружелюбным. День убывал. Освещение тускнело. Все окутала непроницаемая тишина. Они решили возвращаться тем же путем, что и пришли. Оба устали ужасно, но радость от того, что у них все получилось, была сильнее усталости.

Они разговаривала на ходу. И, может быть, из-за того, что они были заняты разговором, они слишком поздно заметили промельк движения у них за спиной. Или, быть может, из-за приподнятого настроения. Или из-за того, что вид знакомых уже улиц, залитых мягким, ласкающим светом, располагал к некоторому расслаблению.

Но какова бы ни была причина, спохватились они слишком поздно. Что-то неслось на них сзади. Воздух наполнился едким насыщенным запахом. Ронин развернулся, одновременно вытаскивая меч из ножен. Опоздал он буквально на миг. Мощный удар свалил его с ног, и он шлепнулся в грязь, больно ударившись о мостовую. Жгучая боль опалила легкие. Сделалось невозможно дышать. Ронин судорожно хватал ртом воздух.

Сквозь алый туман, застилавший ему глаза, он увидел то самое трехметровое чудище, которое напало на них перед домом мага. Огромный изогнутый хвост бился из стороны в сторону, когтистые лапы уже тянулись к Г'фанду. Ученый успел достать меч и пытался отбиться от жуткой твари. Безо всякого, впрочем, успеха.

Ронин попробовал встать, но это оказалось не так-то просто. Его словно парализовало. Так он и лежал в грязи, стараясь хотя бы поднять меч и восстановить дыхание, пока чудище напирало на Г'фанда, клацая мерзким клювом. Неожиданно тварь схватила меч ученого прямо за лезвие. Послышался хруст металла, зажатого в шестипалой лапе.

Неимоверным усилием воли Ронин заставил себя подняться на колени. Он оперся на меч, пытаясь справиться с дрожью. Его буквально трясло, точно раненого зверя. Наконец он встал на ноги, но не удержал равновесия и пошатнулся. Меч со звоном упал на мостовую. Ронин достал кинжал и напал на чудовище сзади.

Страшные когти зверя уже впились Г'фанду в горло и неумолимо сжимались. Вид у ученого был беспомощный и растерянный. Дурея от мерзкого запаха, Ронин ударил кинжалом в спину уродливой твари. С тем же успехом он мог бы ударить и в стену. Чудище не обратило на него никакого внимания. Тогда Ронин вскарабкался ему на спину. Он увидел; как ноги Г'фанда мелькнули в воздухе, и в этот момент боль пронзила все тело, как будто в него забили раскаленные гвозди. Он едва удержался, чтобы не закричать. Время как будто остановилось.

Он был похож на микроба, который пытается влезть на гору. Ронин бил кинжалом куда попало. Один раз он едва не выронил клинок. Им уже овладевало отчаяние, но тут он снова увидел перекошенное лицо Г'фанда, исказившееся от боли, и это его подстегнуло. Боль не отпускала. Он уже почти не чувствовал ног. Однако он все же карабкался вверх, цепляясь свободной рукой за чешуйчатые наросты. Зловоние, испускаемое чудовищем, стало невыносимым. У Ронина слезились глаза. Он попробовал сосредоточиться на сияющем лезвии своего кинжала.

Силы покидали его. Онемение распространялось все выше и выше. Уже скоро оно доберется до мозга, и тогда — все. Конец. Леденящий душу крик донесся откуда-то издалека, как будто из другого мира... чужой, искаженный... как будто человеческий голос вырвался из нечеловеческой глотки. Где-то в этом далеком мире остывало его тело... он соскальзывал вниз, в этот далекий нездешний мир...

Он заставил себя заглянуть в эту холодную оранжевую бесконечность, где вращались черные обсидиановые зрачки, огромные, как две планеты. Жуткий смех.

Ронин в отчаянии замахнулся и вложил в удар все оставшиеся силы. Что-то случилось со зрением. Ему вдруг показалось, что чья-то призрачная бледная рука как бы сливается с его рукой... кинжал вошел прямо в зияющую пасть.

Его едва не стошнило от новой порции зловония, ударившей ему в ноздри. Раздался какой-то непонятный звук, похожий на звон туго натянутого провода. Ронин пытался всадить кинжал глубже. Он давил обеими руками, одновременно проворачивая клинок.

Тварь забилась в конвульсиях. Пронзительный вой огласил город. Что было дальше, Ронин уже не видел. Он стремительно погружался в бархатную темноту, поначалу еще пытаясь сопротивляться ее мягким объятиям. Но вскоре его охватила смертельная усталость. Ему уже ничего не хотелось — даже возвращаться.

* * *

Он пришел в себя как-то вдруг, как будто что-то вырвало его из забытья. Омерзительное зловоние, исходящее от омерзительной твари, по-прежнему било в ноздри. Он откашлялся и вытер рот. Вся мостовая была мокрой и скользкой от густой черной крови. Ронин огляделся. Чудище куда-то делось. Г'фанд лежал в нескольких метрах от него, не подавая признаков жизни. Ронин с трудом поднялся, подошел к ученому и опустился перед ним на колени. Вид у ученого был неважнецкий. Выпученные глаза. Язык, прикушенный посиневшими губами. На подбородке — следы засохшей розовой пены. Кожа как будто просвечивает. Шея неестественно вывернута. На изодранном горле — сплошное кровавое месиво.

Бесцветные глаза Ронина потемнели от ярости. Он осторожно закрыл ученому глаза. Еще долго сидел он посреди останков этой ужасной бойни, глядя на Г'фанда. Множество мыслей роилось у него в голове, но все они были какими-то смутными, неуловимыми, точно стайка рыбешек в глубокой воде.

Тени стали еще длиннее. Они обволакивали странные сооружения и темными полосами ложились на мостовую. Вдалеке раздавался какой-то лай, отрывистый и резкий. Слабо попискивали маленькие зверюшки, привлеченные, наверное, запахом свежей крови. Было так тихо, что слышался даже топот их крошечных лапок.

Ронин не обращал внимания на все эти звуки. Как завороженный он смотрел на изуродованный окровавленный труп своего товарища — смотрел, не в силах оторвать глаз.

* * *

Наконец он заставил себя подняться. Все тело ломило, но боль казалась сейчас далекой и нереальной. Он бережно поднял тело и перекинул его через плечо. Г'фанд был легким как перышко. Ронин подобрал меч. Он что-то задел сапогом. Непонятный предмет с грохотом покатился по камням. Оказалось, что это была рукоятка его кинжала, отломившаяся от лезвия.

Ронин убрал меч в ножны.

* * *

В угасающем свете камни на площади еле-еле мерцали. Трупы животных, которых они с Г'фандом убили, были уже наполовину объедены. Ронин огляделся. Никого.

Он подошел к колодцу и, не дав себе даже мгновения на колебания, бросил туда труп Г'фанда. Спустя какое-то время раздался слабый всплеск — не громче, чем всплеск от камня, который Г'фанд недавно тоже бросил в колодец...

Сумрак сгущался, поглощая последние янтарные лучи. Тени расползлись по улицам. Наконец Ронин оказался перед обшарпанной дверью дома Боннедюка Последнего и устало привалился к ней. Он не помнил, как добрался сюда. За спиной, совсем-совсем рядом, послышалось чье-то сопение. Звук показался Ронину знакомым. Да, именно этот звук какое-то время преследовал его на обратном пути, но он был слишком измучен, чтобы оглянуться и посмотреть, кто это.

За дверью раздалось глухое ворчание Хинда. Дверь открылась, и Ронин рухнул без сил к ногам Боннедюка Последнего.

* * *

Боннедюк Последний как раз спускался по лестнице, когда Хинд вдруг заворчал. В руках у карлика был старый кожаный рюкзак. Со словами «уже пора» он уложил в рюкзак кое-какие вещи, потом бросил рюкзак на стул, прошел через комнату с удивительной резвостью, хотя и заметно прихрамывая, и открыл входную дверь.

Хинд с рычанием выбежал на улицу. Он тут же поймал какую-то зверюшку и вырвал зубами приличный кусок трепыхающейся плоти. Втаскивая Ронина в дом и устраивая его в большом удобном кресле, Боннедюк Последний не переставал улыбаться. Хинд вернулся, облизывая губы. Он сам закрыл дверь, подтолкнув ее длинной мордой, лег на пол и принялся наблюдать за тем, как его хозяин возится с гостем.

Боннедюк Последний расстегнул на Ронине кольчугу, потемневшую и поцарапанную. Потом осторожно снял с него изодранные лохмотья, которые уже никак нельзя было назвать рубашкой. Глаза карлика потемнели. Морщины на лице обозначились еще резче.

— Значит, Макконы вырвались на волю, — задумчиво пробормотал он. — Они уже и сюда добрались.

Хинд поднял голову, встал, подошел к двери и замер там, как часовой на посту. Карлик порылся в кожаном рюкзаке, достал баночку с мазью и принялся растирать Ронину грудь и руки.

— Так мне сказали кости, — доверительно сообщил он Хинду. — Что тот, молодой, не вернется назад.

Руки его работали ловко и уверенно.

— Я уже ничего не чувствую. Кости научили меня быть беспристрастным. Иначе я бы просто сошел с ума. Я делаю то, что должен.

Боннедюк Последний прошел в глубь дома и вернулся с графином воды. Бросил в воду пригоршню какого-то коричневого порошка и влил эту смесь Ронину в рот. Половина попала в горло, половина стекла по подбородку.

— Он сейчас будет спать, пока его тело не отдохнет и не восстановит силы, — продолжал объяснять карлик Хинду.

Он вылил остатки воды на золу в камине.

— Он столько всего пережил. Столько выстрадал. И ему еще предстоит страдать. Но так и должно быть. Боль закалит его.

Он снова ушел в глубь дома, принес какую-то маленькую штучку из коричневого оникса и красного гагата и положил ее себе в рюкзак.

— Нам пора уходить из города. Все, что надо, я сделал. Осталось только одно. — Карлик достал из рюкзака какой-то загадочный предмет, повертел его в пальцах и положил на стол рядом со спящим Ронином. — Да. Мало-помалу все проясняется.

* * *

Когда Ронин проснулся, в доме было тихо. У него вдруг возникло какое-то странное ощущение пустоты, и он долго не мог понять — почему. И только потом он сообразил: не хватало привычного размеренного тиканья.

Ронин встал и позвал Боннедюка Последнего. Ему никто не ответил. Он прошел через комнату, поднялся наверх. Он почти не чувствовал боли. На втором этаже комнаты были пусты. Внизу тоже не было никого. Складывалось впечатление, что в доме вообще не осталось следов пребывания Боннедюка Последнего и его верного Хинда.

Ронин опустился в кресло. Утренний свет пробивался сквозь пыльные окна. Он рассеянно смотрел на косые лучи, и вдруг его взгляд упал на латную рукавицу, поблескивающую в ярком свете. Раньше она ему на глаза не попадалась. Он вообще не помнил, чтобы такая штуковина была в доме.

Он взял ее в руки. Вещь действительно своеобразная. Ронин в жизни не видел ничего подобного. Рукавица была достаточно тяжелая, и на ней не было никаких швов — только на кончиках пальцев виднелись тоненькие шовчики, похожие на следы от выломанных ногтей. Присмотревшись получше, Ронин заметил еще две вещи: рукавица была чешуйчатая и шестипалая. Быть такого не может! Ронин в потрясении уставился на нее. И чем дольше он смотрел, тем больше убеждался в своей правоте. Да, сомнений быть не могло: он держал в руках рукавицу, сделанную из лапы того самого чудища, которое прикончило Г'фанда... Ужасная картина гибели ученого явственно встала перед мысленным взором. Он вспомнил площадь и всплеск в колодце. И в этот момент Ронин понял, что пути назад у него нет. Он сам отрезал себе все пути к отступлению. Роковой шаг сделан. Возврата нет.

Он без колебаний натянул рукавицу на левую руку и расправил пальцы. Льющийся в окно свет посеребрил чешуйки, которые вспыхнули яркими блестками.

Ронин вышел из дома и пошел по извилистой улочке. Прохладный свежий ветерок дул ему в лицо. Он возвращался Наверх. Во Фригольд. К Борросу.

Сверкающие глаза. Влажные и темные. Они вмещали в себя всю вселенную. Теперь они видели все и не видели ничего. Но больше всего его потряс страх на этом лице, как будто въевшийся в его черты. Страх и красные рубцы. Неужели так и должно быть? Неужели он стал экспертом во всем, что касается смерти?..

* * *

Ронин стоял в кабинете целителя. Горела лампа. Он пришел к Борросу, но Борроса не было.

Он смотрел на тело, распростертое на кровати. Изможденное, все в морщинах лицо, на котором при жизни всегда был написан страх. Красные глаза мерцают, отражая отблески пламени. Что они с тобой сделали, Сталиг?

Пламя вздрогнуло на сквозняке. Дверь открылась. Рука Ронина легла на рукоять меча.

— Я бы очень хотел, чтобы ты им воспользовался, — раздался вкрадчивый голос Фрейдала.

Ронин медленно обернулся. Саардин по безопасности был не один — с ним пришли три даггама. Фрейдал прошествовал к потайной двери и открыл ее. Оттуда вышли еще четыре даггама.

Губы Фрейдала скривились в подобие улыбки.

— Ну давай, вынимай свой меч. Где же тот героизм, которым так славятся меченосцы? — проговорил он с еле скрываемым торжеством. — Ты разве не хочешь сразиться? Со всеми нами? С боем пробить себе путь? — Саардин пристально наблюдал за Ронином своим единственным глазом. — Заберите у него оружие, — рявкнул он.

Даггамы в мгновение ока разоружили Ронина.

Да, Фрейдал правильно выбрал место, подумал Ронин. В такой тесной комнате особенно не развернешься. Никаких шансов.

Лицо Фрейдала непроницаемо, точно маска. Прилизанные волосы блестят. Вид у него довольный, едва ли не счастливый.

— Неужели ты и вправду думал, что сумеешь улизнуть с верхних уровней без нашего ведома? — С тонких бледных губ саардина не сходила улыбка. — Глупый мальчишка! — Он неодобрительно поцокал языком. — Тебя ведь предупреждали. Тебе, можно сказать, оказали любезность. Но ты явно злоупотребил хорошим к тебе отношением.

Фрейдал подошел к Ронину почти вплотную. Даггамы схватили меченосца за руки, хотя он и не думал сопротивляться.

Саардин расстегнул на Ронине кольчугу и уставился на рубцы у него на груди.

— Я так и думал, — заметил он, проведя пальцем по корке на ране. — Видишь ли, я не сумел развязать язык этому проклятому колдуну. Но потом меня вдруг осенила прекрасная мысль. По чистой, признаюсь, случайности. — Саардин рассмеялся пронзительным, резким смехом. — Я знал, что это сработает... свести вас с Борросом вместе.

Тут его взгляд упал на правую руку Ронина.

— Так, а что у нас здесь?

Он схватил меченосца за руку и поднял ее вверх. Чешуйчатая рукавица блеснула в неверном свете горящей лампы. Фрейдал стащил ее с руки Ронина и принялся пристально изучать.

— Он за этим тебя посылал туда, Вниз?

Саардин сверкнул бельмом. Теперь голос его стал резким:

— За этим? Ты, может, не в курсе, но, пока тебя не было, у нас такое тут завертелось... борьба за власть в полном разгаре.

Ронин подумал о Ниррене. Где он сейчас? Еще перед тем, как уйти вниз, он хотел разыскать чондрина, но тот словно в воду канул, и теперь у Ронина было такое чувство, словно он обманул доверие друга. «Но я же не знал, — успокаивал он себя. — Откуда я знал, что все это начнется так скоро? Если бы даже я и успел рассказать ему о планах Борроса, чем бы это ему помогло? И помогло бы ли вообще? Впрочем, чего уж теперь-то гадать...»

Фрейдал схватил Ронина за локоть и развернул лицом к телу Сталига.

— Он умер бесславно. Он пытался тебя защитить, но страх оказался сильнее его. В конце концов он нам выложил все.

Ронин вспомнил о том, как волновался целитель. Как предупреждал его не соваться не в свое дело. Старик ведь пытался его предостеречь...

— Ну и как тебе это нравится? — продолжал издеваться Фрейдал. — Видишь, что от него осталось? Кусок мяса, который разлагается и смердит.

Саардин сделал глубокий вдох, как будто смакуя запах разложения.

— Терпеть не могу мертвецов. Но Сталига мы оставили здесь не случайно. Даже такой глупый мальчик, как ты, должен это понимать.

Он сделал знак двум даггамам, и те молча унесли тело прочь.

— Будь благоразумным. Если тебе не нужна власть, позаботься хотя бы о собственной жизни. — Саардин провел холодной ладонью по голой груди Ронина. — Будет жалко испортить такое тело. — Он хлопнул себя по ноге чешуйчатой рукавицей, снятой с Ронина. — Машина работает?

Из темной операционной донесся какой-то шум. Фрейдал вздрогнул, как будто очнувшись. Ощущение было такое, что, увлекшись беседой с Ронином, он вообще позабыл о том, что за этими стенами существует еще и Фригольд. Саардин обернулся на звук. Ронин тоже вскинул голову.

Из темноты показались трое. Все — в облегающих бриджах и кожаных куртках кофейного цвета. Они ворвались в кабинет, оттолкнув двух даггамов, которые вынесли тело Сталига и уже успели вернуться обратно. Первым шел стройный молодой человек с пухлыми губами и румянцем во всю щеку. Рукояти кинжалов у него на груди и на правом бедре сверкали россыпью драгоценных камней.

— Саардин, — вежливо обратился он к Фрейдалу.

— Восс, — холодно поприветствовал его Фрейдал. — Чему мы обязаны столь стремительным вторжением?

Восс не удостоил его ответом, а сразу же обратился к Ронину:

— А-а, вот ты где! А то мы уже начали за тебя беспокоиться. — Он улыбнулся. — Все думали, где ты, чего поделываешь... а ты, я смотрю, занят беседой с самим саардином по безопасности!

Здоровый глаз Фрейдала зажегся яростью. Щека задергалась.

— Что вы себе позволяете? Это просто недопустимо. Бакка! Турне! Немедленно уберите отсюда этих людей!

Чондрин поднял руку в знак протеста.

— Одну секундочку, саардин. Саламандра хочет видеть Ронина. Он очень переживал за время его отсутствия. Его безопасность, знаете ли...

На щеках Фрейдала загорелись два красных пятна. Его буквально трясло от злости.

— Что вы такое несете? Вы что все, с ума посходили? Это дело касается только нас, службы безопасности.

— Боюсь, вы ошибаетесь, — спокойно ответил Восс.

Фрейдал резко развернулся и рубанул рукой воздух.

— Тогда забирайте его, — хрипло выдавил он. — И убирайтесь отсюда!

Восс сделал знак одному из своих люд ей, и тот забрал у даггамов меч Ронина. Фрейдал задыхался от ярости. Восс подошел к нему вплотную.

— Это, кажется, тоже принадлежит ему.

С этими словами он отобрал у саардина чешуйчатую рукавицу. Они ушли, даже не попрощавшись.

* * *

На месте женщины с широким лицом теперь восседал меченосец. Они прошли через двойную дверь в глубине приемной и направились по коридору. Меченосец, который нес меч Ронина, отдал его Воссу, а сам исчез за одной из дверей вместе со своим товарищем.

Восс открыл последнюю дверь в конце коридора и провел Ронина в комнату с низким потолком. Осветительной системы здесь не было — горели лампы. Ронин огляделся. Пустые темные стены. В дальней стене — еще одна дверь. Посреди комнаты — единственный стул. Восс жестом предложил Ронину сесть. Ронин только пожал плечами. Он не питал никаких иллюзий. Он сразу понял, зачем его сюда привели. Он много чего повидал за последнее время. Слишком много смертей.

Дверь открылась бесшумно, и только резкий запах гвоздики известил о появлении Саламандры. На нем была черная рубашка, черные леггинсы и высокие сапоги-ботфорты. Поверх рубашки — тонкая сетчатая кольчуга красного золота. Широкий алый кушак. Меч в изукрашенных ножнах. Рубиновая брошка-ящерка уютно свернулась у горла.

Восс протянул Саламандре перчатку из лапы чудовища. Тот повертел ее в руках и хмыкнул:

— И что?

Восс пожал плечами:

— Он, очевидно, принес ее Снизу.

Саламандра пристально посмотрел на Ронина.

— И далеко ты спускался?

— До самого конца.

Саламандра и Восс многозначительно переглянулись.

— Неудивительно, что Фрейдал так заинтересовался.

Ронин услышал за спиной какой-то звук, как будто кто-то тихонько прокрался в комнату. Саламандра, однако, никак на это не отреагировал. А Ронину было не очень удобно вертеться на стуле. Быть может, ему просто показалось...

— Надеюсь, мой мальчик, ты оценишь услугу, которую я тебе оказал. Фрейдал иной раз бывает таким неприятным в общении... когда он не в духе.

Ронин взглянул прямо в угольно-черные глаза Саламандры.

— Я это заметил. Он убил целителя.

— Да? — Саламандра приподнял бровь. — Очень жаль. Вы, насколько я знаю, были старинными друзьями. — Он развел руками. — Мне действительно очень жаль.

— И колдуна, я так думаю, тоже.

— Это вряд ли. Боррос — личность ценная. Таких просто так не убивают. Его содержат под стражей несколькими этажами ниже.

— Я и понятия не имел, что вы так много про него знаете.

Саламандра нахмурился.

— Я тебя понимаю. С моей стороны это было неосторожно. — Он пожал плечами. — Видишь ли, мальчик мой, человек всегда надеется, что ему можно довериться, как союзнику или другу...

— Вы такой же безумец, как он!

— Вовсе нет. Просто я думаю, что тебе пора бы уже вернуться к своим. Ты же наш. Здесь для тебя всегда найдется место. Возвращайся.

Восс встрепенулся. Ронин это заметил.

— Чтобы стать вашим чондрином? — спросил он напрямую. — Один у вас уже есть. И потом, мы уже обсуждали этот вопрос. Неужели мне снова придется отклонить ваше предложение?

Глаза Саламандры сверкнули гневом. Он ударил Ронина по лицу.

— Какой же ты все-таки идиот! Я предложил тебе все, а ты откровенно плюешь мне в глаза. Думаешь, я это забуду?

— Раньше я думал, что вы способны меня понять...

— О, я понимаю! Я обучил тебя. Я сделал тебя лучшим бойцом во всем Фригольде. В тебе были задатки. Но тебе нужен был мастер... настоящий мастер... чтобы развить их, дать им развернуться. Простой инструктор не справился бы с этой задачей.

— Вы хотите сказать, что все, что я из себя представляю, это исключительно ваша заслуга?

— Вот именно. Я тебя сделал. Ты стал таким, каким я хотел тебя видеть.

— Я бы не стал утверждать.

Саламандра рассвирепел. Но он умел держать себя в руках. Теперь его вкрадчивый голос стал просто шелковым:

— Я думал, ты станешь моим чондрином. Непобедимым воителем. Зачем, ты думаешь, я тратил время, подбирая мальчишек и обучая их боевому искусству? Ради забавы? Ничто не делается просто так, запомни. И чем ты мне отплатил? Черной неблагодарностью. За всю заботу, проявленную о тебе, я получил оскорбление.

— Я не...

— Помолчи!

Лицо Саламандры побагровело от злости. Он угрожающе надвинулся на Ронина.

— Не трудись сообщать мне о том, что я знаю и так.

Восс тоже подошел ближе и встал за спиной у Ронина, так что тот теперь видел его лишь краешком глаза.

— Мне надо было понять это сразу. Сам ты ни разу не проявил инициативы. Тебе все слишком легко давалось. Тебе даже в голову не приходило, что хоть иногда надо бы поднапрячь мозги. И это было ошибкой. Большой ошибкой.

Глаза сенсея сверкали лихорадочным блеском.

— А вот Восс проявил инициативу. Он... уничтожил двух моих учеников, чтобы сохранить свою должность чондрина. — Саламандра рассмеялся странным отрывистым смехом. — Я бы не променял его на тебя. Как я в тебе разочарован!

Он вдруг выпрямился и бросил взгляд куда-то поверх головы Ронина.

— А теперь мы посмотрим, сколько понадобится времени, чтобы выудить из тебя все, что мне надо знать. — Он сделал знак Воссу. — Принеси...

Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату влетел меченосец. Саламандра вопросительно взглянул на него.

— Колдун, — выпалил меченосец, — сбежал от даггамов!

Глаза Саламандры вспыхнули.

— Идиот! — Он повернулся к Воссу и бросил ему латную рукавицу. — Ты знаешь, что надо делать.

Он развернулся и вышел вместе с меченосцем.

— Встать, — холодно скомандовал Восс Ронину, засовывая рукавицу за пояс.

Ронин встал. Восс повел его той же дорогой, которой они шли сюда. В приемной народу было немало: шесть меченосцев и еще двое — на страже у двери в коридор. Фрейдал сказал правду, подумал Ронин. Началось.

Восс повел его по коридору направо. Где-то слышались шаги, звон металла, чьи-то крики. Ронин почувствовал, как ему в спину впилось острие кинжала.

— Куда мы идем? — полюбопытствовал он.

— Ты действительно думаешь, что я тебе скажу?

Ронин пожал плечами.

— Как ты мог? — спросил вдруг чондрин.

Ронин обернулся к нему. Кинжал впился чуть глубже.

— Что?

— Уйти от него.

— Вот такой я человек.

— Гм, а он прав. Ты действительно идиот. Неужели ты не понимаешь, что тебе никуда от него не деться?

В ответ Ронин промолчал.

— У тебя есть моральные обязательства...

Он едва не пропустил одну важную вещь. Впереди, на стене у поворота за угол, промелькнула какая-то тень. Кажется, Восс ее не заметил. Ронин лихорадочно соображал. Надо использовать любую возможность. Именно здесь, в коридоре, у него есть хоть какие-то шансы убежать. Там, куда ведет его чондрин, таких шансов уже не будет. Он вспомнил о том, как метко и быстро Восс метает кинжалы. В ушах явственно прозвучал тонкий свист, заглушивший пение птиц.

Тень приближалась. Восс пока еще не увидел ее. Надо попробовать оттеснить его к стене, решил про себя Ронин.

— Ты обязан ему жизнью, — продолжал поучать его чондрин. — И ты должен быть верен ему.

Когда человек показался из-за угла, Ронин бросился на пол, перекатился подальше от Восса и вскочил на ноги, закрываясь правой рукой, чтобы отразить удары кинжалов. Но Восс даже не взглянул в его сторону. Он замер на месте и как завороженный уставился на человека, направлявшегося к нему по коридору.

Ронин глазам своим не поверил. Ниррен! Ниррен встал перед Воссом, держа в руках обнаженный меч.

Восс как будто очнулся.

— Что ты делаешь так высоко?

Ниррен усмехнулся, не разжимая губ.

— Куда ты ведешь Ронина?

— Не твоего ума дела. Освободи дорогу!

— А вдруг он не хочет идти с тобой?

— Ему не приходится выбирать.

— А я бы все-таки у него спросил.

Руки Восса уже замелькали в воздухе, и в этот же миг Ниррен сделал стремительный выпад вперед. Меч засвистел, разрезая воздух. На лице Восса отразилось искреннее изумление. Когда меч вошел ему в грудь, он продолжал с недоверием смотреть на кинжалы с богато украшенными рукоятками, вонзившиеся в дальнюю стену на высоте человеческого роста. Он, похоже, не осознавал случившегося. Его кровь стекала с клинка Ниррена. Потом рука Восса судорожно дернулась. Ниррен выдернул меч. Тело Восса обмякло и шлепнулось на пол, точно тряпичная кукла.

Ниррен коснулся его лица носком сапога. Голова Восса безвольно перекатилась на сторону. Усмехнувшись, Ниррен повернулся к Ронину:

— Жаль, что так получилось. Хотелось бы мне посмотреть, как ты его обработаешь. — Он пожал плечами. — Ну и где же ты был? И Г'фанд тоже куда-то запропастился.

Ронин склонился над телом Восса. Забрал свой меч. Вытащил из-за пояса рукавицу.

— Я тут прогулялся на нижние уровни, потому что колдун...

— Так ты все-таки с ним пообщался!

— Да, и мне многое надо тебе рассказать.

Ронин пристегнул ножны к поясу. Они с Нирреном направились к ближайшей лестнице.

— Но сначала мне надо найти колдуна. Он сбежал от Фрейдала.

Ниррен кивнул.

— Хорошо. А я все гоняюсь за «грызуном». Теперь я, во всяком случае, знаю, кто это. Хотя ты, наверное, не поверишь... это просто невероятно...

— Послушай, — прервал его Ронин, — невероятно другое. Сейчас я тебе скажу, ты упадешь. Колдун был прав: мы не одни на этой планете.

— Что?!

Они заметили опасность одновременно, но было уже поздно. Оружие промелькнуло в воздухе. Ниррен замер на месте, широко раскрыв рот, и судорожно взмахнул руками. Из шеи хлынула кровь. Он пошатнулся и тяжело осел на пол.

Ронин помчался по лестнице, но убийца юркнул в ближайшую проходную щель и скрылся в неизвестном направлении.

Ронин вернулся к Ниррену и опустился перед ним на колени. Вся грудь у него была залита кровью. Ронин оторвал длинный лоскут от рубашки друга и приложил его к ране. Белая ткань мгновенно стала алой. Ронин вытащил кинжал из раны. Рукоятка была украшена драгоценными камнями.

Ниррен был еще в сознании. Ронин подумал, что сейчас чондрин спросит его об открытии колдуна, но он спросил о другом:

— Что с Г'фандом? Ты знаешь?

Ронин болезненно сжался, в глазах отразилась боль.

— Я его взял с собой. Я думал, что он мне поможет... он умел читать знаки.

— И он помог? — дыхание Ниррена уже становилось сбивчивым.

— Да, — твердо ответил Ронин, глядя ему в глаза. — Его убили. Он...

Ниррена пробила дрожь. Лоскут от рубашки, которым Ронин зажимал ему рану, пропитался кровью. Ниррен с силой вцепился Ронину в руку. Глаза его переполнились неизъяснимой грустью.

— "Грызун", — с трудом выдавил чондрин. — Теперь я уверен... кинжал... иди Наверх... потом...

Его голова упала, и Ронин поддержал ее.

— В последний раз... иди Наве...

Он попробовал рассмеяться, но поперхнулся кровью. Взгляд его медленно угасал. Глаза стали как камень — застывшие, непроницаемые.

— Подумать только... команда... какая команда.

Он закрыл глаза, как будто устал и хотел заснуть.

— Все кончено, Ронин... прости...

Изо рта его хлынула кровь.

Все выше и выше... Непроглядная тьма проносилась мимо, гул, доносящийся снизу, становился все тише. Как будто ветер гудел у него в ушах, а в голове, точно эхо, звучал прощальный вздох Ниррена: все кончено. Да, это правда — все кончено. Мир обрушился у него на глазах, и он остался один, в темноте, и какая-то неведомая сила уносит его в неизвестность. «Иди Наверх», — наказал ему Ниррен. И он сделает это. Ронин чувствовал, как в груди у него бушует пламя. Жгучая ненависть, распаленная ужасными событиями последних дней. Ниррена, конечно, убил «грызун», потому что чондрин следил за ним и подобрался уже совсем близко. Ближе, чем думал он сам.

Ронин несся Наверх — сквозь Фригольд. Ему было нечем дышать. Выше, еще выше... Взгляд случайно упал на руки. Ронин с удивлением обнаружил, что на одной руке у него — серебристая рукавица, а в другой он сжимает кинжал с рукоятью, украшенной сверкающими каменьями. Кинжал, которым убили Ниррена. Драгоценные камни на рукояти? Тут его мысли обратились к Борросу. Колдун, понятное дело, сбежал. Но куда? Наверняка — Наверх.

Ронин добрался до самого верха. Дальше ступенек не было. Он очутился в ярком коридоре, окрашенном в ослепительный желтый цвет. На полу толстым слоем лежала пыль. Пыль была даже на стенах. Взглянув под ноги, он увидел собственные следы, четко отпечатавшиеся в пыли. Это, конечно, не хорошо. Утешает одно: здесь были и другие следы.

Он помчался по коридору. Постепенно краска на стенах становилась темнее. Дверей здесь не было. Ненависть, клокочущая внутри, обретала, казалось, собственную жизнь, независимую от его воли. Теперь у него была четкая цель, а все остальное уже не имело значения.

Наконец коридор кончился. Здесь, у самой вершины Фригольда, он не описывал полный круг. Перед Ронином темнели двери лифта. Он нажал на черную кнопку.

Двери медленно, словно нехотя, открылись. Он шагнул в кабину. Наверх. Только Наверх. В лифте была только одна кнопка. Ронин нажал на нее. Лифт поехал вверх. Ему вспомнился холодеющий взгляд Ниррена. «Прости, Ронин», — сказал он. Что он имел в виду? Это я должен просить у тебя прощения, Ниррен. Но смерть приходит, когда захочет, и ее невозможно остановить...

Лифт резко остановился. Двери открылись. Над ним — поверхность планеты. Так близко! Может быть, всего в нескольких метрах. Ронин вышел из лифта и огляделся. Овальная комната. Стены, выкрашенные в красный цвет. В центре — огромная черная платформа, от которой отходит вертикальная металлическая лестница. Ведет она к круглому отверстию в потолке. Низкие дверцы по бокам платформы открыты. Внутри на полках — аккуратные стопки одежды. Ронину сразу же бросилась в глаза одна полка. Там стопка одежды была разворошена. Он сразу подумал о Борросе...

Неожиданно в воздухе раздался слабый свист, от которого Ронина пробил озноб. Он выхватил меч из ножен и обернулся на звук. Клинки со звоном скрестились. Удар неизвестного противника пришелся на рукоять его меча. Ронин сделал обманное движение и отразил удар.

Воспользовавшись мгновенной передышкой, Ронин взглянул на лицо противника и остолбенел. Кровь бешено застучала в висках. В глазах на мгновение потемнело.

На ней были леггинсы и короткая коричневая куртка. На груди, на тонком кожаном ремешке, висели красные ножны, а в ножнах — кинжал.

Она стояла перед ним, приняв «отклоняющуюся» боевую позицию: ноги, чуть согнутые в коленях, широко расставлены, одно плечо выдвинуто вперед. Бледные руки сжимали меч, который был не короче меча Ронина. Темные волосы, убранные с лица, держатся простым золотым обручем. Впечатление такое, что у нее на голове черный сияющий шлем.

Она стоит перед ним... Маленькие капельки пота блестят у корней волос. Глаза сверкают неестественным блеском... Зрачки расширены, и глаза кажутся черными. Она улыбается, и от ее улыбки веет могильным холодом. Сверкают белоснежные ровные зубы. Вид у нее устрашающий.

— К'рин, — выдохнул он.

Она рассмеялась. Смех вышел резким и горьким.

— Как я ждала этого момента — увидеть тебя вот так.

Эти слова прозвучали как удар хлыста. Она сделала выпад мечом, и он машинально отбил удар. Ему показалось, что пол плавится у него под ногами и он погружается в эту раскаленную массу. Он не мог сдвинуться с места, не мог отвести глаз от К'рин. Она начала медленно обходить его. Он поворачивался следом за ней. Они как будто танцевали странный медленный танец под звон клинков. Еще один выпад. Ронин опять отразил удар.

— Ты — меченосец, — сказал он тихо. — Разве такое возможно?

— Иди сюда, — хрипло проговорила она. — Иди сюда и узнаешь.

Она сыпала на него удар за ударом, стараясь, как видно, его измотать. И каждый раз, когда Ронин делал ответный выпад, ее глаза вспыхивали. Торжествующим холодным огнем.

Он смотрел на нее, не отрываясь. И вдруг осознал, что перед ним — не та К'рин, которую он знал. Совсем другая женщина. Сейчас она не была привлекательной или красивой. Все, что он раньше думал о ней, теперь потеряло смысл. Сейчас он видел ее обнаженную суть, лишенную всех покровов. Она стала теперь чем-то большим, чем та женщина, которую он считал своей, и в то же время — несоизмеримо меньшим.

Она превратилась в бушующую стихию.

Овальная комната сотрясалась от звона металла.

— Вот я какая на самом деле! — яростно проговорила она, как будто прочитав его мысли. — Не такая, какой ты хотел меня видеть. Саламандра увидел во мне способности... он увидел, что я могу стать меченосцем. И меченосцем хорошим. Он не побоялся нарушить Традицию. Он учил меня много лет, но нам приходилось держать это в тайне. Если бы о наших занятиях узнали другие саардины, они бы их запретили.

Они двигались вдоль закругленной стены. Она наступала — он защищался. Она наносила удар за ударом, как будто испытывая его боевое мастерство.

— Но зачем? — спросил Ронин. — Зачем он тебя обучал?

Она холодно улыбнулась.

— Он давно уже копит силы, чтобы упрочить свою власть. — Улыбка ее превратилась в усмешку. — Но это тебя не касается.

Ронин чувствовал, что она говорит что-то не то. Ему вспомнились слова Саламандры: ничто не делается просто так. Но сейчас ему некогда было об этом думать.

— Ты мог бы стать его чондрином, — прошипела она, нанося удары. — Ты мог бы быть с ним, когда я поступила к нему в ученицы. Он свел бы нас вместе, и тогда мы бы с тобой смогли все!

Какое-то странное чувство вдруг овладело Ронином, когда он заглянул ей в глаза, горящие злобой. Пот струился по ее лицу. Высокая грудь вздымалась. И вдруг он увидел одну вещь, которую раньше отказывался замечать. Рукоять кинжала в ножнах у нее на груди была изукрашена драгоценными камнями. Его взгляд скользнул вниз: ножны на бедре К'рин были пусты...

— Так это ты, — прошептал он. — Ты — «грызун». Ты убила Ниррена. Но почему? Он ведь был нашим другом.

— Врагом, — покачала она головой. — Он был врагом. И ты теперь тоже враг.

— Но это какая-то ерунда...

— Ты от него отвернулся. Саламандра учил тебя. Он обучил тебя всему, что знаешь, а потом ты отказался ему служить. Теперь уже ничего не вернешь.

Он продолжал отступать под ее бешеным натиском.

— Я никому не служу. Это, пожалуй, единственное, в чем я уверен на сто процентов. Я никому...

И тут до Ронина вдруг дошло, о чем она говорит.

— Ты была в комнате! У меня за спиной!

— Да! — она буквально исходила злобой. — Я бы бросилась тебе на шею, если бы ты... но ты предал своего учителя. Ты оскорбил его, а он дал тебе возможность загладить вину. Но ты лишь посмеялся над ним.

Где она, та женщина, которую он знал? Что с ней стало? Неужели когда-то они были вместе? Неужели она не испытывала к нему ничего?.. Хотя нет, Ронин знал: ее чувства, когда они были, были искренними. Наверное, он сам виноват. Ему следовало бы разглядеть ее истинное лицо... надо было лишь присмотреться. Но он сам столько раз отворачивался от нее, пренебрегал ею. Именно это — плюс ее тренировки с Саламандрой и те виды, которые сенсей на нее имел, — и стало причиной их теперешнего столкновения.

— Но Ниррен...

— Он мне мешал, — отрубила она. — Я не думала, что он подберется так близко.

Ронин вытер пот со лба, удерживая позицию. От их сшибающихся мечей во все стороны летели искры.

— Эта задержка мне дорого обошлась, — заметила она не без горечи в голосе. — Старик оказался проворнее, чем я думала. Мне не хватило каких-то секунд...

— Значит, Боррос уже на поверхности?

— А тебе что до этого? Он все равно долго там не протянет. Замерзнет, и труп его занесет снег.

Ронин внутренне возликовал. Теперь он знал, что делать.

— Нет, К'рин. Он выживет. И я пойду следом за ним.

Но она же убила Ниррена, напомнил он себе. Смерть друга не может остаться неотомщенной. Пот ручьями стекал по шее. Ронина пробил озноб.

— Ну нет. — Она оскалила зубы, точно мелкий, но хищный зверек. — Ты останешься здесь. Здесь твоя могила.

Она сделала молниеносный выпад, вложив в удар всю свою силу. Сокрушительный удар застал Ронина врасплох. Он понял, что недооценил ее боевое мастерство. Мечи их скрестились с оглушительным звоном. К'рин выпустила свой меч, провернув его под неожиданным углом, так что Ронину тоже пришлось выпустить свой клинок. Она выхватила кинжал с изукрашенной самоцветами рукоятью из красных ножен на груди. Ронин моментально извлек из-за пояса точно такой же — ее кинжал, тот, которым был убит Ниррен. Так вот чего она хочет, сказал он себе. Теперь все понятно. К'рин владеет кинжалом гораздо лучше, чем тяжелым мечом. Ну что ж, посмотрим...

Они кружили на месте, настороженно глядя друг на друга, прикидывая расстояние, чтоб перейти к ближнему бою на коротких клинках. Для такой схватки нужна ясная голова, а Ронина одолевали самые разнообразные чувства, мешая сосредоточиться. Какие-то обрывки мыслей проносились в его мозгу, подобно сверкающим молниям, — смутные, неуловимые.

Она, видимо, уловила в его глазах это минутное замешательство и неожиданно набросилась на него. Ронин не устоял на ногах. Сцепившись, они покатились по полу.

Ее горячее прерывистое дыхание обжигало его лицо. Он чувствовал ее запах — такой родной и знакомый. В бешеной схватке их ноги переплелись, тела тесно вжались друг в друга. Они катались по полу со злобным рычанием, как дикие звери. Каждый пытался занять более выгодную позицию. Ронин заглянул в глаза К'рин — такие большие, глубокие, влажные... Что-то дрогнуло в сердце. Но он тут же вспомнил о том, что она сделала, чего добивалась, и постарался отдаться сполна черной волне ненависти, захлестнувшей его. Он сознательно отметал все другие чувства. Она тоже смотрела ему в глаза, и Ронин никак не мог определить, что скрывается в загадочной глубине ее глаз — ненависть или желание.

Жар ее тела проникал ему в поры. Ее длинные волосы разметались и хлестали его по лицу. Тело ее было твердым, как сталь, а кожа — мягкой, как шелк.

— Я убью тебя, — прошипела она. — Я тебя убью. Ее бедро оказалось зажатым в кольце его ног. Она попыталась освободиться и обвила его свободной ногой, крепко прижавшись к нему сзади. Желание закипело в нем — поднялось, точно громадная птица, парящая на воздушных потоках.

— Я хочу тебя убить, — ее хриплый голос был больше похож на стон.

Их тела слились. Он ощутил прикосновение ее груди.

Что-то ударило его в затылок, красная пелена застлала глаза, и острая боль пронзила все тело. В яростной рукопашной Ронин не заметил, как они подкатились к платформе в центре комнаты, — он ударился головой об ее острый край. Он продолжал сжимать руку К'рин. На миг сознание его помутилось. К'рин воспользовалась этим и все-таки вырвала руку. Отточенное лезвие кинжала сверкнуло в рассеянном свете.

К'рин тяжело дышала, приоткрыв рот. Она уселась на Ронина верхом, занося кинжал для удара. Ее бедра сжались, как будто в конвульсии. Ему хотелось лечь на спину и обнять ее. Он тряхнул головой, но сознание не прояснилось. Тело ее содрогалось.

— Я убью тебя, — выдохнула она. — Убью, убью...

Ронину вдруг показалось, что она сейчас закроет глаза. Но К'рин все же переборола секундную слабость. Она издала тихий стон и сжала кинжал с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Острие было нацелено Ронину в горло. Он заглянул ей в глаза — ее глаза влажно блестели. Холодная сталь промелькнула точно внезапная вспышка света в тумане. Странно, подумал еще Ронин. Прикосновение ее тела по-прежнему возбуждало его. Желание буквально душило его, опаляя внутренним жаром... он машинально вскинул руку. Совсем как Ниррен. И, наверное, тоже впустую.

Кинжал ударил ему в ладонь, защищенную рукавицей из лапы чешуйчатого чудовища. Лезвие — отточенное, как бритва, — отскочило, не причинив вреда. Ронин даже не почувствовал силы удара. Он снова тряхнул головой и схватился рукой в рукавице прямо за лезвие кинжала, уже занесенного для второго удара. Но К'рин вцепилась в рукоять обеими руками и давила со всей силы. К тому же она была сверху. Сверкающая сталь неумолимо приближалась к его горлу. Вот оно уже режет кожу. Вот потекла кровь. Но теперь Ронин сумел освободить левую руку. Он нашарил на полу свой кинжал, который выронил в схватке. Сознание его отключилось — остался чистый инстинкт. Рука как будто сама нанесла удар. Кинжал вонзился в живот К'рин.

Ее глаза широко распахнулись. Она издала странный урчащий звук, от которого Ронину почему-то вдруг стало жутко. Кровь бешено застучала в висках, и он с силой рванул кинжал вверх, вспарывая ей грудь.

Ее голова безвольно поникла, как будто кто-то рубанул ее сзади по шее. Она упала на Ронина. Ее губы — пока еще теплые и такие мягкие — коснулись его губ.

Он почувствовал, как по телу его разливается что-то горячее. Ее кровь. Он отшвырнул ее от себя и, задыхаясь, вскочил на ноги.

Она лежала на спине. Широко распахнутые глаза сверкали в неверном свете. Изукрашенная самоцветами рукоять кинжала бесстыдно торчала у нее из груди, играя бликами, отражавшимися в лужах крови. Она, К'рин, была вся в крови.

«Что я наделал?» — спросил себя Ронин, глядя на нее. Все кончено — отдалось у него в голове многократным эхом. Его захлестнула волна черноты, готовая поглотить его безвозвратно, но он пока еще сопротивлялся. Пошатнувшись, он поднял свой меч и вложил его в ножны. Потом вернулся к платформе и взял с ближайшей полки комплект одежды. Серебристая, слабо светящаяся ткань оказалась на удивление легкой. Костюм представлял собой цельный облегающий комбинезон. Ронин быстро скинул с себя свою изодранную, окровавленную одежду и влез в комбинезон. Он подошел идеально. Ронину сразу стало жарко. Как он и подозревал, ткань хорошо сохраняла тепло. Боковые карманы были туго набиты пакетами с прессованной едой.

Ронин только-только пристегнул к ремню ножны с мечом, как вдруг у него за спиной раздался какой-то звук. Он выхватил клинок и обернулся. Двери лифта открылись с легким свистом. Повеяло резким ароматом гвоздики. Ронин напрягся. Что-то сдвинулось в темной глубине кабины, и на свет выступил Саламандра собственной персоной. Он обвел взглядом комнату и мгновенно оценил ситуацию.

— Вы пришли, чтобы меня остановить? — вызывающе спросил Ронин, поигрывая мечом.

Саламандра улыбнулся одними уголками губ. Он так и остался стоять в кабине.

— О нет, — этак вкрадчиво произнес он. — Это должны были сделать другие. Но, как я вижу, у них ничего не вышло.

Ронин шагнул вперед.

— Я ухожу, — сказал он с расстановкой. — Вы проиграли. Колдун сбежал, из меня информацию вы не вытянули. У вас своя битва. Сражайтесь сами, как можете. А я ухожу.

Саламандра несколько наигранно вздохнул.

— Ты стал настоящей угрозой, мой мальчик. Надо что-то с тобой делать. Но тебе предстоит еще кое-чему научиться. — Он опять улыбнулся, явно довольный собой. — Да, я многое потерял. Но ты потерял не меньше. Может быть, даже больше.

Ронин смотрел на него в упор, то и дело моргая, чтобы пот, стекающий со лба, не попадал в глаза. Он мысленно выругался и сделал еще шаг вперед. Я еще до тебя доберусь, учитель, подумал он про себя, а вслух сказал только:

— Да, я знаю.

В сумрачной глубине лифта Саламандра, закутанный в черно-красный плащ, затрясся от хохота. Рубиновая брошка-ящерка тускло сверкнула на горле.

— О нет, мой мальчик. Ты еще не знаешь. Но ты узнаешь.

Он резко выбросил руку вперед, указывая на тело К'рин.

— Посмотри на ее лицо. Посмотри хорошенько. Что ты видишь? Женщину, с которой ты спал...

— И которую вы учили. — Ронин сделал еще шаг по направлению к кабине.

— Да, я учил ее. Но с определенной целью. — Глаза Саламандры были темны и непроницаемы. — Мы были с тобой так близки, пока ты не... А впрочем, к чему ворошить старые обиды?

Сенсей, казалось, не замечал маневров Ронина.

— Мои люди забрали ее со средних уровней, — продолжал он. — До них дошли слухи о каком-то ребенке, найденном рабочими. Ее считали особенной. Рабочие, видишь ли, полагали, что она — дитя самого Фригольда. Мне доложили об этом. Ты только-только ушел от нас, еще и цикла не прошло. В общем, я догадался, кто это может быть. Но я поверить не мог... не решался поверить. Слишком уж невероятное совпадение. Я послал за ней, и, когда я увидел ее, я уже больше не сомневался. Она была явно не из рабочих. И возраст совпадал. Я нашел ее втайне и втайне же обучил.

Его голос звенел торжеством, и Ронин невольно поежился, сам не зная — почему.

— Потом я стал давать ей кое-какие поручения. Она оказалась очень способной, очень. Она всегда исполняла то, что ей было поручено. И сейчас она выполнила свою задачу.

Он опять рассмеялся.

— Она, конечно, не знала. Даже и не подозревала. Вот в чем вся прелесть!

Саламандра буквально давился от смеха. Ронин нахмурился:

— О чем это вы?

— Я, может быть, и упустил Борроса. И информацией не разжился. Но ты... ты в своем устремлении на свободу убил свою собственную сестру... горячо любимую сестру, которую ты так долго считал пропавшей.

Хохот сенсея эхом носился по комнате, точно бьющийся в клетке зверь.

Ронин попытался было отогнать это жуткое видение, но картина, которую ему показали в магическом зеркале, как будто застыла перед мысленным взором. Он снова увидел мраморный коридор. Увидел, как К'рин обернулась к нему, — у нее было его лицо... И внезапно все встало на место. Все прояснилось. Это было как будто удар обухом по голове.

Ронин беззвучно закричал и бросился на Саламандру, но его клинок оцарапал лишь закрывшиеся двери лифта.

— Еще не время, — донеслось снизу.

«Еще не время» и смех, рассыпающийся мрачным эхом.

Ронин в ярости бился в закрытые двери, рубил их мечом и царапал, пока не содрал все ногти. Двери, естественно, не открылись. Лифт давно уже спустился.

Наконец Ронин слегка успокоился и отошел от дверей. Он повернулся к К'рин и, содрогаясь от беззвучных рыданий, упал рядом с ней на колени. Он все же нашел в себе силы посмотреть на ее лицо. И даже коснуться его рукой.

«Простишь ты меня или нет? Прощу ли я самого себя?»

Он осторожно закрыл ей глаза, встал, вскарабкался на платформу и полез вверх по вертикальной лестнице к круглому люку на потолке — к выходу на поверхность планеты, которым не пользовались уже столько веков. Он ни разу не оглянулся назад.

И если бы кто-то увидел Ронина сейчас, он бы его не узнал.

Реклама на сайте