«Печать Бездны. Часть 1»

Роман-дилогия «Печать Бездны» из цикла «Наследие»

Книга 3

«Восставший»

Звезды — мои глаза

Ветер — мои уши

Ночь — моя одежда

Холод — мой разум

Тень — моя суть

Понимание сути без размышлений — мой меч!

из кодекса синоби клана Тогакуре

Глава 1

«Край мира будет существовать, пока мы не пересечем его в наших умах»

слова последнего из тех, кто решился на плавание «за пределы»… и не вернулся

— С чего начать господа? — Даэмас удобно расположился в кресле возле камина под изумленно-гневными взглядами магов гильдии.

— Какого дьявола?! — не выдержал молодой адепт, которого в просторную гостиную одного из домов шаргардской гильдии, где частенько собирались маги, занесло скорее случаем, чем приглашением.

— Далеко пойдете, молодой человек! — с неприкрытым сарказмом заметил чернокнижник, удостоив адепта взглядом, коим не так давно встретил мебельного клопа, обнаруженного случайно на соседнем кресле.

— Это я пригласил мэтра Даэмаса посетить нас, — председатель совета гильдии магов отстранил своего ассистента и сел в соседнее с чернокнижником кресло, — С тех пор, как я занял место Роксаны, сразу всех вас предупредил, что сохранение лояльности королю вовсе не подразумевает, что чародеи будут основывать свои мировоззрения на устоях в феларском обществе. В конце концов, не так далеки те времена, когда пробивающиеся ростки таланта к знаниям стихий жгли на кострах.

Окружающим магам подобного объяснения присутствия среди них чернокнижника явно показалось мало. Однако выбор был невелик. Теперешний председатель совета был единственным достаточно авторитетным чародеем, чтобы занимать подобную должность не только номинально, но и фактически. К тому же и сам гость многим был любопытен, хоть они и скрывали свой интерес к этому молодому выскочке, чтобы лишний раз не сказать в его пользу.

— Но… мастер, он же потворствует демонам! — не сдавался адепт, которому претило то, как принимают его сверстника те из наставников, что преподавали не так давно ему самому первые уроки волшебства.

— Замолчи! — оборвал своего ассистента маг.

— О! — Даэмас изумленно вскинул брови, — Поспешите, молодой человек, иначе вы опоздаете, ведь время мессы приближается, а церковь отсюда не близко!

— Довольно! — повысил голос маг и указал ассистенту на дверь, едва тот нашелся что ответить и даже открыл с этой целью рот.

— Аминь, — заключил чернокнижник, когда адепт, весь красный от злости, покинул гостиную.

Председатель совета гильдии предложил вошедшим и извинившимся за опоздание магам располагаться, и, в ожидании рассказа Даэмаса, сложил пальцы рук перед лицом, уперев локти в подлокотники кресла.

— Я подумал, что вам станет интересно узнать некоторые занимательные вещи о том потомке Xenos, что выскользнул как песок промеж ваших пальцев и уже не в первый раз. Ведь вы же не оставили в покое потомков Аира А'Ксеарна, не так ли?

— Это так, Даэмас, — подтвердил маг, оборвав поднявшееся за его спиной возмущение коллег, — Держи друзей близко, а врагов еще ближе. Любой на нашем месте поступил бы так же. Мы будем следить за ними. За всеми…

— И при первом же подозрении надо думать…

— Вы верно подумали, — твердо ответил маг.

— Тогда мы сможем хорошо помочь друг другу, — не без удовольствия заметил чернокнижник.

— Каким образом? — спросил один из присутствующих.

— Очень просто, — Даэмас выдержал значительную паузу, — Мне нужен доступ в Красные Башни. Ведь после гибели Рэйтца вы их опечатали и никого туда не пускаете.

— Это невозможно! — старый маг вглядывался в лицо молодого чернокнижника тщетно пытаясь угадать, что особенного мог тот знать, чтобы выдвигать такое неслыханное требование.

— Жаль, — почти искренне огорчился Даэмас и поднялся из кресла, — В таком случае не вижу смысла продолжать. Однако, прежде чем я покину вас, хотел узнать… среди вас здесь ведь есть смотрители? Конечно же есть. Я не назову кто именно из вас держит надзор за какой стихией, но… Некоторых из этих восьми отличить именно сегодня можно. Бессонные ночи над старинными фолиантами. Бдения за телескопами в тщетных попытках объяснить недавнее, что ни один уважающий себя настолько, чтобы называться магом, а не практикантом, не спишет на бурю над Огненными Рифами…

Будто додумывая собственную мысль, чернокнижник медленно шествовал между изумленными магами.

— Яснее, что вы хотите этим сказать? — старый маг даже не обернулся в кресле, когда чернокнижник прошел в центр гостиной, где собрались остальные члены гильдии.

— Ведь это вы, — тронул пожилого чародея за плечо Даэмас и, когда тот поднял на него свой взгляд, в глазах чернокнижника читалось торжество, — Смотритель за стихией огня!

— Проклятье! — председатель совета гильдии магов резко поднялся и обернулся.

— Как бы все чародеи мира изумились, наверное, думаете вы, если бы узнали, что феларская гильдия надзирает за стихиями и балансом соотношения, когда уже давно признана Объединенная магия. Вы ошибаетесь… Господа, не будьте наивны настолько, чтобы не показаться смешными с убеленными сединами висками. В каждом королевстве есть такие как вы. Поэтому несчастный Рэйтц покоится в земле не отомщенным… Вернее его тело. А убийца архимага разгуливает себе по Материку, перебиваясь от крупных к мелким заказам. Все бы можно списать на великодушие и на то, что маги Фелара не хотят повторять ошибок прошлого, если бы не одно «но». Карнаж прямой потомок Xenos. Если чародеи оставили стихии в покое, то наглецу-полукровке не сносить бы головы. Однако феларская канцелярия начала бы проверять, и не она одна, только ли ради мести за собрата «ловец удачи» распрощался с жизнью. А при столь пристальном внимании сыскарей из нескольких королевств вы бы не устояли и все бы открылось. И магам Сильвании и Фивланда вместе с Лароном будет только на руку уничтожить конкурентов. Роксана это хорошо понимала. Хоть и была против изучения Разделенной магии после эпохи Сокрушения Идолов, когда, казалось бы, надо уразуметь ошибки прошлого.

Даэмас тихо засмеялся, довольно потирая руки. Лица окружающих перекосило, когда брошенные ими заклятия, где в открытую из скрюченных пальцев, а где исподтишка, рассыпались. Чернокнижник с усилием скрыл гримасу боли, когда ран'дьянский камень, отданный ему в уплату Карнажем, раскалился и прожег рубаху на груди под мантией.

— Итак? — Даэмас вернулся в кресло у камина, — Вы знаете о том, что я продолжаю дело начатое моими предками и хочу собрать сведения о потаенных глубинах всех возможных школ магии или близких к тому техник, наподобие островитянских. Мне нужен доступ в Красные Башни. Взамен я предлагаю вам ценнейшие сведения о знакомом вам и, надо признать, выдающемся потомке Xenos, хоть сам он того и не подозревает.

— Пророчество… Все повторится, — устало изрек председатель совета гильдии магов и опустился в кресло.

— Почему же? Превратите пророчество в наследие! — воскликнул Даэмас, — Поверьте, оно будет не столь вредоносно. И не так банально.

— Что это значит?

— Не преследуйте его.

— Много чести! Мы просто наблюдаем. Как наблюдаем за всеми остальными потомками Аира.

Чернокнижник глубоко вздохнул.

— Надеетесь на островитянских мстителей. Не думаю, что после смерти Кобры найдется кто-то лучше. Хотя корабль с убийцами драконов должен причалить у острова Палец Демона. Возможно, сыщутся еще смельчаки.

Даэмас окинул застывших в недоумении магов безразличным взглядом. Наверняка другого позабавили бы эти изумленные выражения лиц, не считая председателя совета гильдии, что лишний раз подтверждало как верно было его назначение.

— Господа, следуя чародейской этике берусь вас успокоить — да, при мне талисман, который смог остановить ваши заклятия. Согласитесь, это уберегло вас от большой глупости.

— Наглец!

— Выскочка!

— Ценю ваше не многословие, — спокойно ответил чернокнижник, — Так я смогу получить то, что мне хотелось бы?

Даэмас двигался прямо к цели, по обыкновению сметая все бастионы на своем пути железной логикой отлично знающего свое дело торговца.

— Да, — наконец ответил председатель совета гильдии, — Слово чародея.

— Отлично, — чернокнижник снова довольно потер руки, — Итак, возмущение стихии огня было вызвано гибелью одного из его творений — феникса. Вы смогли это ощутить только потому, что произошло это недалеко от Шаргарда на печально известных Огненных Рифах.

— Кто убийца?

Без сомнения спросил Даэмаса об этом раньше всех смотритель стихии огня.

— Феникс. Я думаю вам знакомо прозвище этого «ловца удачи». Забавно, не правда ли? Феникс угробил феникса… А теперь сведем, наконец, все вместе и я смогу вам доказать, что прошу не так уж и много взамен за ценные сведения, — чернокнижник откашлялся, снова выдержал небольшую паузу и продолжил, — Известно, что те, кто создал восемь народов и поселили их на Островах Восьми отдали тем в руки кристаллы стихий. Не стоит здесь вдаваться в риторические вопросы о могуществе и сопряженной с ним глупости, что свойственна всем смертным и бессмертным. Однако, жители Ран'дьяна, еще до того как народы перебрались на Материк, открыли связь огня с жизнью и продвинулись в этом довольно далеко. Настолько далеко, что смогли уйти от чрезмерных абстракций и породили Объединенную магию в очень примитивной форме еще тогда, когда алхимики изобретали вычурные названия для известных теперь любому адепту элементов и увлекались утопическими идеями философского камня, которые вылились в разнообразные техники трансмутации металлов. Для того, чтобы оставить ран'дьянцев в покое и надолго позабыть о вражде с ними довольно оказалось нескольких с треском проигранных сражений, когда и доброй сотни магов не хватало на то, чтобы расправиться с аватарами.[1] Хоть их и было не так много.

— Нам известно о том, что ран'дьянцы каким-то образом добывали бессмертие своим аватарам. Это было связано с фениксами. Но никто не знает ни ритуалов, ни способа убить этих птиц, — добавил смотритель за стихией огня и замолк.

— Верно, — Даэмас кивнул магу, — Но тем не менее ран'дьянцы до сих пор хранят этот секрет, а фениксы считаются у них священными птицами. Но не неприкосновенными, как прочие объекты поклонения у различных культов. Этот народ убивал фениксов испокон веков в ритуальных целях. К сожалению, я знаю только половину из того, что требуется знать об этом. Точнее, подробности о сакральной составляющей. Связи крови как символа и катализатора. Но это только половина, та, которая связана со стихией жизни.

— Интересно знать откуда у вас такие сведения!?

— О! Смотритель за упомянутой стихией обозначил свой интерес? — Даэмас встретил колючий взгляд молодого мага, — Отлично выглядите для своего возраста, я слышал о вас еще будучи ребенком. Простите мне мою смелость, но, по видимому, сильванийские чародеи скупы на то, чтобы поделиться с вами действительно стоящими знаниями, а предпочли откупиться секретами омоложения. Однако, если вы и искали ответ, то вы искали не там. И, возможно, даже не так, как следовало бы. Противоположности притягивают друг друга — это простейшее умозаключение также верно и для стихий.

— Прекрасно, он связан с некромантами!

— Я исследователь и не сужу поверхностно, тем паче что орден Визардеи творение рук человеческих магов. В том, во что он переродился сейчас, виноваты, собственно, те же руки. Однако ваша гильдия предпочла оставить ковыряния в трупах для эскулапов и заклинателей нежити. Большая ошибка! Оказывается, те самые некроманты, презренные вами могильщики, еще давно открыли причину гибели всех тех храбрецов, что отважились отправиться на Огненные Рифы и попытать счастья в бою с фениксами. Что и говорить, нынче любой готов очень щедро заплатить за подобные свежие реагенты, не гнушаясь даже потрохами этих тварей.

— И что же, по вашему, погубило всех, без исключения, если мне не изменяет память? — спросил председатель совета гильдии, покамест проявлявший малый интерес, так как чернокнижник начал свой рассказ издалека, изрядно углубившись в историю.

— Те, чьи тела удалось вернуть в более целом состоянии, а не собирать по кусочкам на раскаленных камнях, где они еще и поджаривались, оказалось, погибли не столько от ран, сколько от разрыва сердца. Все как один! Стоит ли говорить, что отправлялись туда только отчаянные храбрецы? То же самое происходило в бою с аватарами Ран'дьяна… Доказательство моей теории о связи этого с кровью и стихией жизни не так давно отчалило от доков в Шаргарде на корабле предоставленном вашей гильдией. И теперь вам стоит поразмыслить, так ли уж необходимо преследовать того, кто на половину ран'дьянец, к тому же убивший феникса и вернувшийся с Огненных Рифов всего с парой царапин? Вы наверняка уповали на то, что именно то, что он полукровка рано или поздно избавит вас от него. Однако ваши дела обстоят неважно — сейчас чары были бессильны против одного камня все тех же ран'дьянцев, которые когда-то позаботились о своих отпрысках смешенной крови и только жестокие кастовые традиции остановили это пагубное для жителей Материка начинание. Немного манипуляций, как вы уже заметили, с этим, поистине бесценным, даром «ловца удачи» — и вам потребуется гораздо больше сил, чтобы убить меня.

В гостиной воцарилась глубокая тишина. Даэмас поднял глаза вверх и посмотрел в потолок, дабы скрыть свое презрение перед сонмом тех, кто сейчас пытался не подать виду, как затряслись их поджилки при его последних словах. Чернокнижник подумал, что, наверное, именно в этом скрывалась главная причина всех тех бед, что постигали гильдию в разные времена. Истинное могущество наверняка должно быть уверенным и стойким. Возможно, таким оно и было когда-то, но со временем уверенность перетекла в самоуверенность и неизменно приводила к печальному финалу. Так было и со старым королем Фелара, так было и с Рэйтцом, а, возможно, и со всеми Xenos, которые никогда не нападали на магов первыми.

Каждый стареющий чародей на высотах иерархической лестницы старался перед смертью оставить завет своим продолжателям — мало кто знал, что это и было источником пророчеств, полных старческой подозрительности ко всему, что не было знакомо с догмами волшебства.

— Всем удалиться! — неожиданно приказал глава совета гильдии, — Немедленно!

Хотя это было не в его полномочиях, но собравшиеся послушно покинули гостиную, озадаченные принесенными чернокнижником вестями.

Когда Даэмас и маг остались одни, последний встал и, подойдя к молодому человеку, вполголоса произнес:

— Вы понимаете, что только что сделали? Это новая война с Xenos, не меньше!

— Поздно. Многие за вашей спиной уже знают об этом. Канцелярия и некроманты не сидят сложа руки. Поэтому я и пришел сюда, чтобы не возникло паники и, как следствие, необдуманных решений.

— Зачем это вам?

— Это очевидно, я несколько раз сотрудничал с вашей гильдией и если Xenos придут за вами, имея такого лидера, то неизбежно навестят и меня. А это вам не имперская конная когорта! — сверкнул глазами чернокнижник.

— Положение действительно так серьезно? — маг побледнел, но держался стойко.

— Карнаж — полукровка, и нового аватара из него никогда не выйдет. Скорее он заполучил на свою голову какое-то странное проклятие, когда убил феникса. Это почувствовала моя верная прислужница, а ее чутью я доверяю. Кассар был прозорлив, когда призвал на свою сторону союзника с таким наследством. Теперь не он, а вы будете следить за тем, чтобы некроманты или ваши адепты не тронули «ловца удачи» и пальцем. Я не знаю насколько ран'дьянские камни у него под лопатками обработаны чародейством, однако, судя по тому, как он расправился с птицей, ущербность его половинчатой крови не сильно досаждала.

— Что вы хотите взамен за вашу помощь? Ведь вы поделитесь результатами изысканий в Красных Башнях? Так велит кодекс гильдии.

— Разумеется, но сперва мне нужно их провести. Каждый из нас получит свое, если ваша гильдия не совершит очередной исторической глупости, — Даэмас внимательно следил за изменениями на лице своего собеседника пока говорил все это, — Заодно вы узнаете что именно произошло с потомком Xenos. А тогда сможете уничтожить… Бедняга Рэйтц, знал бы он сколько проблем вызовет его смерть. Мне нужно знать то, что знает он! Тогда, заполучив его знания о стихии огня мы сможем не только обезопасить себя от Xenos, но и свершить то, что под силу пока только аватарам Ран'дьяна — путешествовать за пределы темпоральной аномалии вокруг Материка.

— Значит, вы тоже следуете теории Морвириари, что Xenos — это «тюремщики» народов Материка, стремящиеся не допустить познания силы разделенных стихий и их связи? — маг был поражен глубиной знаний молодого чернокнижника и впервые осознал, что вот среди кого следует ему искать настоящих союзников.

Еще когда Роксана была председателем совета, старый маг тщетно пытался убедить всех, что чародеям следует действовать скрытно, внешне выражая покорность королевской власти и не лезть в государственные дела, которые не принесут ощутимой пользы, ведь гильдия тогда будет частью общества настолько, что скрыть что-то станет очень сложно.

— Хорошо, отправляйтесь на остров Отчаяния, — наконец согласился маг, — Думаю не стоит вам говорить об осторожности. Прошлая экспедиция в Красные башни потерпела неудачу. Мы потеряли очень много адептов и практикантов.

— Благодарю за разрешение и напутствие. Я знаю, что у ваших людей не было и шанса против «живого пламени». Особенно если оно наделено сразу разумом столь могущественного архимага как Рэйтц и его же фанатичным безумием.

Чернокнижник учтиво поклонился и направился к дверям.

На полпути маг окликнул его:

— И еще одно, Даэмас. Помните, то что происходит в гильдии, остается в гильдии. Ни для кого не будет исключений. Даже для вас!

* * *

Шторм поджидал корабль шаргардской гильдии магов, затаившись недалеко от Огненных Рифов. Стихия обрушилась настолько неожиданно, что команда едва успела убрать паруса. Теперь огромную посудину швыряло из стороны в сторону, словно щепку.

Первым и не самым радостным открытием для Карнажа и Гортта стало то, что капитан судна оказался еще совсем юнцом. Он навестил убийц драконов когда они укладывали Тарда отсыпаться. На лице едва пробился первый пушок. Возможно этот молодой человек и обладал необходимыми знаниями, но опыта явно не доставало. Когда налетел шторм, он просто растерялся, не зная что делать. Если бы не просоленный морской волк, тот самый кормчий, что пришел в трактир в Шаргарде и чуть ли не пинками вытолкал убийц драконов на трап, возможно, моряки не успели бы даже убрать парусов, дожидаясь команды своего капитана.

Волны обрушивались одна за другой, успев забрать нескольких человек из команды в пучины морских отцов. Туда отправился бы и капитан, если бы Гортт вовремя не ухватил его за шкирку и не бросил к борту. Там бедолага вцепился мертвой хваткой в мокрое дерево и пополз в сторону камбуза под заглушаемую ветром дикую ругань кормчего. От нее и чертям морским стало бы тошно.

— Прочь с палубы! Все! И этого недоноска-капитана с собой прихватывайте! — орал моряк, сражаясь со штурвалом.

Карнаж, хоть и не мог назвать себя бывалым мореплавателем, но был согласен с рулевым, так как молодой капитан представлял в тот момент жалкое зрелище. Полукровка поспешил помочь несчастному и, ухватив за рукав, поторопил в сторону камбуза, до которого самостоятельно таким темпом тот никогда бы не добрался.

— Вы понимаете! — завопил молодой человек, пока «ловец удачи» волок его вдоль борта, — Этого не может быть! Вы понимаете!?

— Что вы несете?! — заскрежетал зубами Феникс, когда его крепко приложило волной о борт, — С каких пор в море не бывает штормов?

— Мы шли вдоль абиссаля![2] Нас учили, что здесь отродясь не случалось никаких бурь!

— Правильно! — рявкнул Гортт, перекрывая завывания ветра и отдергивая руку Карнажа от капитана, — Но какой-то идиот решил отклониться от курса и пошел не над восточным абиссалем, а западнее. Вдоль, то бишь ближе к Огненным Рифам! Не удивлюсь, что на это его надоумил какой-нибудь маг из гильдии, первооткрыватель этого чертова абиссаля, и решил, что пара десятков морских миль — большой крюк!

— Полундра! — закричали два феларских моряка, спешившие мимо них к корме.

Гном и полукровка посмотрели в ту сторону, куда торопились эти двое и замерли — кормчего сорвало со штурвала. Не сговариваясь Карнаж и Гортт со всех ног побежали следом, поминутно обливаемые морской водой.

— Куда!? А ну в трюм, крысы сухопутные! — обрушился на убийц драконов старый моряк, когда сразу десяток рук вцепился в рулевое колесо.

— Пошел к черту! — дружно рявкнули полукровка и гном.

— Вместе пойдем, если на рифы отнесет! — смягчился кормчий, заметив, что усилия этих двоих не помешают, коль скоро они не просто повисли на штурвале, а, как и остальные два матроса, надежно уперлись ногами, не полагаясь только на силу собственных рук, — Навались! Дружнее! Эта проклятая посудина неповоротлива как черепаха!

В словах рулевого была доля истины, и всем пятерым стоило больших усилий удерживать корабль от приближающихся Огненных Рифов. Громоздкое судно было создано для нужд магов и рассчитано на более спокойное плавание. И тем большее изумление вызывал поступок капитана, который решил повести экспедицию по такому странному курсу. Карнаж готов был побиться об заклад, что Гортт оказался прав и на это молодого человека надоумил кто-то из гильдии магов. Но зачем проявлять такую расточительность, даже если в гильдии и впрямь затесались оголтелые сторонники драконов, когда существовал еще добрый десяток способов избавиться от наемников Тарда куда меньшими жертвами?

— О! Дьяволы морские! Мы все ближе к ним! — прорычал кормчий, — Дружнее! Все вместе! Ну!

Пятеро хором ухнули.

— Вот так! Держите так, канальи! Куда?!! — рулевой попытался докричаться до двух моряков, что уставились на поднимающийся из воды вблизи рифов огромный серо-черный вихрь, но они не слышали его.

Пальцы обоих ослабли и угрожающе подогнулись, разжимая хватку.

— Что за дьявольщина?! — кормчий тоже не сводил глаз с вихря, поднимавшего в своем круговороте из воды маленькие светящиеся огоньки. Они завертелись в быстром хороводе, поднимая все выше и выше.

— Это же shar — духи Огненных Рифов! Не смотри на их пляски! Старый осел! — Гортт с силой толкнул моряка плечом.

— Ну уж нет, — глухо засопел Феникс. — Второй раз я туда не попаду и не просите.

«Ловец удачи» последовал примеру гнома и головой ударил в подбородок одному из моряков.

— Ошалел! — вскричал очнувшийся моряк, — Так и скулу своротишь!

— Тебе что, душа своя не дорога?! Так продай кому подороже, а не задарма shar корми! — огрызнулся полукровка и тут же взвыл от боли.

Второй матрос выпустил штурвал и потерял равновесие. Корабль с силой кинуло в сторону рифов под громкие проклятия кормчего и истошные вопли Карнажа, в чью шевелюру мертвой хваткой вцепился злополучный моряк.

— Гортт! — отчаянно позвал гнома Феникс, понимая, что еще немного и этот несчастный заберет его вместе с собой в море.

— Держись!!! — кормчий согласно кивнул и вместе с оставшимся в здравом уме матросом они со стоном навалились на штурвал.

Гном выхватил кинжал, свободной рукой вцепившись в плечо рулевого. В тот миг, когда фивландское лезвие рубануло по кисти матроса, Гортт случайно увидел глаза несчастного. Широко распахнутые в бессмысленном ужасе и пустые, словно кто-то одним махом погасил свечу теплившегося за ними разума. Они были совсем другие, нежели два взгляда феларских моряков по соседству. Там, словно дикий зверь, меж дрожащих век метался простой и такой человеческий страх.

Кинжал гнома резанул еще раз. Накрыла волна, после чего у штурвала осталось уже четверо.

Превозмогая себя, Феникс снова навалился на рулевое колесо вместе со всеми, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце. Рык из охрипших глоток переходил в рев, когда накатывала новая волна. Вихрь продолжал кружить совсем недалеко, но взгляды смотрели в мокрые доски под ногами. Лишь иногда кормчий поднимал голову, чтобы быстро оглядеться и продолжать неравный бой со стихией до одеревенения конечностей, сотрясающихся от напряжения и холода.

Так продолжалось довольно долго. Настолько, что Карнаж успел потерять ход времени и мыслей вместе с ним. Он помнил, как через некоторое время мокрые доски палубы вдруг быстро приблизились и сильно ударили его в лоб… и в тот момент рукояти штурвала показались мягкими, будто сделанным из гусиного пуха, а не из крепкого феларского дуба.

Потом они с Горттом долго сидели рядом, закутавшись в плащи, вжав спины в корабельный борт, и обжигали дрожащие губы о глиняные горшки с каким-то варевом, что принес им кок. Оказалось очень вкусно.

Кормчий вел судно, правя штурвал, и бросал озадаченные взгляды на двух приятелей, которые так и сидели возле того места, где приняли бой со стихией этим вечером. Всякий раз рулевой хмурился и снова смотрел вперед, иногда задирая голову выше и, по старинке, сверяясь со звездами. Они этой ночью обещали светить очень ярко.

Тот самый моряк, который помогал им, вернулся уже затемно и повесил за кольцо на крюк корабельный фонарь.

— Парни, шли бы вы в койки. Проспитесь немного, — предложил феларец, заметив их при свете, — И ваши спрашивают, куда вы оба пропали.

— Больше ничего не спрашивали? — буркнул гном.

— Мы им ничего не скажем, — поежившись и закусив трубку зубами сказал кормчий, — Моряков в эту бурю погибло с полдюжины, поди разбери кто да как… А все капитан! Чем ему старый курс не угодил? Ведь плавали, знаем… А!

Старый моряк с досады ударил ребром мозолистой ладони по металлическому ободу колеса штурвала.

— А вот и он, легок на помине, — пробормотал «ловец удачи», завидев приближавшуюся тень, чьи сапоги бойко стучали каблуками по палубным доскам.

— Господа! — капитан резко остановился перед гномом и полукровкой, — Благодарю вас от лица всей команды.

Молодой человек выпрямился и поклонился. Гортт и Карнаж кивнули в ответ и поднялись на ноги. Ничего не ответив оба, пошатываясь, спустились по кормовой лестнице и скрылись в темноте. Едва добравшись до коек, где их встретили радостными возгласами убийцы драконов во главе с Тардом, они завалились и махнули руками остальным, чтобы их оставили в покое. Но наемники достали покрывала и заставили едва уснувших снять насквозь мокрые куртки и штаны и, только после этого позволили окончательно провалиться в сон.

Конь в бешенном галопе нес Карнажа по причалу в шаргардских доках. «Ловец удачи» пытался удержать животное, но в того словно демон вселился. Черный как сажа скакун в высоком прыжке перемахнул через тюки с грузом на краю причала и понес своего седока над бурлившими и пенившимися волнами. Сквозь густые серые облака где-то вдали смутно светило солнце. Но конь неуклонно поворачивал в сторону Огненных Рифов неумолимо приближаясь к ним настолько быстро, что дух захватывало. Карнаж изо всех сил натянул поводья — ему не хотелось туда. Феникс посмотрел на небо, где в вышине пытались пробиться лучи солнечного света. Но столбы пепла, вздымавшиеся на рифах, заслоняли его. Они все приближались и приближались. Полукровка осыпал коня проклятиями и тянул поводья, но животное все равно не слушалось. Тогда Карнаж прижался к его шее и вонзил шпоры, еще больше подгоняя среди пенящихся волн. Еще и еще пока они не обогнали, казалось, сам ветер. Зажмурившись, «ловец удачи» продолжал безжалостно бить шпорами в бока коню, пока они не влетели в столб пепла. Скакун захрипел и начал слабеть, но Феникс не давал ему передышки. Их закружило, и вместе они взмыли куда-то вверх. Обхватив шею коня руками, полукровка пытался освободить рот и нос от набившегося туда пепла. Все усилия были тщетны, пока они не оказались на пике одной из скал Огненных Рифов.

— Убийца! — протяжно вздохнуло громкое эхо под копытами коня.

Черный скакун застыл на мгновение на вершине, поднявшись на дыбы и приплясывая. Феникс предугадал дальнейшее и, откинувшись в седле натянул поводья так, будто собирался их разорвать. Однако конь все равно начинал опускаться на голые камни внизу, увлекая за собой и седока, который снова в бешенстве рвал шпорами окровавленные бока и мотал голову животного, пытаясь повернуть.

— Смирись! — яростным криком резануло по ушам все тоже эхо.

Карнаж хотел было сказать пару ласковых этому странному голосу, но вновь налетевший пепельный вихрь наглухо перекрыл ему горло и нос, не позволяя вздохнуть. Коня снова закружило и он взмыл вверх. Голова животного вдруг перестала сопротивляться. Задыхаясь, Феникс потянул за поводья и к нему развернулась морда животного с остекленевшими глазами и пеной на губах, черной от перемешавшейся с сажей слюной…

Кто-то рванул его назад за волосы. «Ловец удачи» снова оказался на корабле, но у судна не было штурвала и парусов. Да и само оно оказалось в десять раз меньше корабля гильдии.

Полный штиль.

Несмотря на дикую боль, Карнаж с жадностью вдыхал влажный морской воздух и, только когда все та же невидимая рука подтащила к самому борту, начал сопротивляться. Полукровка сначала тянул не оглядываясь, но обуявшая его от боли ярость заставила развернуться, чтобы узреть того, кто решился на такой жестокий способ убийства. Едва Феникс повернулся, как хватка ослабла — сзади никого не было. Полукровка обессилено повалился на доски палубы. Закрыв глаза, он переводил дух.

— Ранкен, — позвал очень знакомый голос.

— Учитель?! — Карнаж тут же распахнул веки и в изумлении уставился на склонившегося над ним Киракаву. Над головой островитянина ярко светили звезды ночного неба.

Это показалось «ловцу удачи» странным, ведь до этого он почему-то был уверен, что вокруг белый день. Теперь даже судно стало гораздо больше, как можно было судить по значительно удалившимся от того места, где он лежал, носу и корме.

Поднявшись на ноги, Феникс почтительно склонился перед старым мастером.

— Где мой меч? — невозмутимо спросил Киракава.

— Он теперь мой, — полукровка сам испугался дерзости своего ответа.

«Ловец удачи» не успел среагировать. Кто-то плюхнулся сзади на палубу, и в тот же миг металлическая струна удавки крепко обхватила горло.

— Тогда держи его при себе. Всегда! — посоветовал старый мастер захрипевшему от удушья ученику.

Перед глазами встала красная пелена, и Карнаж издал яростный крик, отступая назад и заводя локоть для удара.

— Ты что?! Ошалел! — один из наемников, рослый феларский детина, тряс головой сидя на полу и потирал ушибленную челюсть.

— Меч!!! — вскричал Карнаж, нависая над ним с глазами полными ярости, — Где мой меч?!

— Да здесь он, ничего ему не сделается, — сообщил Тард, с подозрением глядя на всклокоченного полукровку, — Мы, пока ты спал, хотели посмотреть что за диковинная штука.

— Это мое оружие, — бросил в ответ Феникс, спешно натягивая штаны, — А не «диковинная штука»!

— Ты чего? Не с той ноги встал?! — старый феларец опешил, когда полукровка ловко вырвал у него из рук ножны с мечом, — У нас тут народ любопытный… А такой клинок не часто теперь увидишь.

Они встретились взглядами с «ловцом удачи». Бывший «бешенный» явно шел на поправку после плевка Кобры, хотя глаза его все еще были красными и болезненно щурились от проникавшего через приоткрытую дверь каюты утреннего яркого солнца.

— Имей уважение к клинку, который был создан тогда, когда даже ты еще под стол пешком ходил, — прошипел Феникс.

— Он белены объелся? — изумленно вскинул брови феларец, но потом нахмурился и ответил, — Оружие уважают не за давность лет, а совсем за другое!

— Верно, — Карнаж издал едкий смешок и продолжил, понизив голос, — С тех пор, как рука первого обладателя вытащила этот меч из ножен, в Бездне пришлось сильно потесниться!

Старый феларец непроизвольно отряхнул руки, запоздало сделав вид, что на самом деле хотел их потереть.

Карнаж накинул высохшие куртку и рубаху, что свисали на веревке под потолком, и, толкнув дверь каюты ногой, вышел на палубу.

— Что это на него нашло? — задумчиво почесал в затылке Тард.

— Сдается мне, что не простая это островитянская традиция, — прищурился бывший «бешенный», — И клинок этот не прост.

— Да нет на нем колдовства никакого, — уверил сотрапезника гном, взяв с тарелки недоеденное перышко лука, — Поверь мне на слово.

— Не в этом дело, — цокнув языком старый феларец постучал пальцами по небольшому круглому столу, за которым они сидели, — Воины островитян обычно считают за оскорбление, если кто-то без ведома владельца берет оружие… Все дело заканчивается вызовом.

— Чего тогда взялся рассматривать, если все знаешь? — Бритва потянулся к кувшину.

— Я видел островитянские мечи воителей… Этот отличался от них. Поэтому и решил посмотреть.

— Ну? И что насмотрел? — рука гнома остановилась в ожидании ответа на полпути к кувшину.

— Может статься, что это клинок наемного убийцы…

Тард в ответ только хмыкнул. Он еще помнил, как они с Горттом на Карнажа всех собак вешали в трактире на границе с Сильванией. Мол, и dra он и вообще, если даже это не так, то все равно весьма подозрительный тип. Забавно, выходило, что подозрительным можно было оставаться даже будучи очень известным в своих кругах.

Однако гном был не так прост. Они плыли к острову Палец Демона, и такой как Феникс был очень полезен в порту Трёдэля, что кишел ворами и убийцами. Даже более того, Тард решил после подтверждения своих догадок феларцем об их красноволосом компаньоне держать такое ценное приобретение для своего отряда поближе, как любимый швигебургский нож за голенищем. Особенно памятуя то, что «ловец удачи» убил Кобру, а такой головорез не последнего десятка достоин больше чем простой зарубки на деревянной рукояти кинжала. К тому же, Гортт отказался рассказать о подробностях схватки, ссылаясь на то, что почти ничего не помнит. Тард смог бы поверить другу, если бы тот не был давним потомком рода знатных ювелиров, чье зрение было очень цепко к мелочам, где бы те ни встречались — в бою или в огранке камня. Бритва не верил, что тот не подметил чего-то особенного. Скорее всего именно тогда Феникс изобличил себя, ведь все те же островитяне считали, что познать соратника или противника в бою можно больше чем в обычной жизни. Там во всей красе показывается звериный лик натуры, сколь бы благодетелем ни был благородный рыцарь и каким бы негодяем не слыл безродный разбойник.

Пока глава убийц драконов и его подручный рассуждали об оружии и владельце, Карнаж, в своих бесцельных блужданиях по палубе, наткнулся на задумчиво курившего трубку Гортта. Всецело поглощенный какими-то раздумьями гном не заметил приблизившегося полукровку. «Ловец удачи» некоторое время колебался. Странная нерешительность имела свое объяснение — он просто отвык быть частью чего-то, преимущественно странствуя сам по себе, к чему располагало его ремесло. Даже то немалое время, проведенное в дороге с отрядом, только подчеркнуло некую отстраненность «ловца удачи» от остальных. Что и говорить, Феникс плохо уживался с большим количеством людей и гномов объединенных одной идеей, пусть даже нечуждой ему. У наемников имелся свой угол зрения, мало совпадавший с мнением полукровки. Однако Гортт взял на себя заботу о Нэй, когда его не было рядом, и Карнаж очень ценил этот поступок.

— Спасибо тебе, — рука «ловца удачи» легла на плечо гнома, вырвав того из раздумий.

— За что? — не сразу сообразив отозвался Гортт, — А! За того цепкого на руку моряка? Так не за что.

— Не только.

Гном прищурил один глаза от яркого солнца и посмотрел на «ловца удачи».

— Держи, — усмехнувшись в рыжую бороду Гортт протянул полукровке руку, — И садись, дружище.

Феникс не замедлил воспользоваться приглашением.

Они сидели молча. Гном продолжал задумчиво курить свою трубку, а Карнаж лениво приводил в порядок спутавшиеся волосы, разгребая их своей пятерней и наблюдая за ползущими по небу редкими облаками.

— Как там Нэй интересно? — неожиданно спросил Гортт.

Карнаж скосил глаза и увидел как просияло лицо гнома при упоминании имени эльфки.

— Эйлт обо всем позаботится, я ему верю.

— Да что там. Знатный пройдоха, — хлопнул ладонью по колену гном, — Вот бы у нее все получилось. А? Ты знаешь, ведь она решила пойти в подмастерья к придворному портному. И то верно, «отрекшиеся» своим всегда помогают.

— Она не сказала мне об этом, — со вздохом заметил Карнаж.

— Не вздыхай так. Просто Нэй выросла.

— Она испугалась меня тогда… С Коброй.

— Я тоже был не в восторге, — перебил гном, — Но всему есть своя цена.

— Ты знаешь?

— А как я по-твоему оказался здесь?

— Это не та потеря, — опустил голову Феникс, рассматривая обитые мыски своих ботфорт, — Одно дело мстить за смерть, другое дело потерять по собственной вине.

— Когда сделанного не воротишь, но ведь хотел как лучше… По разному бывало.

— Расскажешь? — полукровка повернулся к гному и сквозь спавшие на лицо волосы посмотрел тому в глаза.

— Сперва ты, — Гортт не отвел взгляд, — Что за такая канитель вокруг тебя была, если и Нэй прихватила?

— Я хотел отомстить одной могущественной женщине за унижение и оплеванные чувства. Но кто-то решил использовать это стремление на свой лад. У него получилось, — Карнаж снова уставился на мыски сапог, щурясь от блестевшего на солнце металла, — И мне пришлось спешно все менять, чтобы не стало еще хуже.

— А под занавес решил наглотаться алхимического дерьма и издохнуть? — гном был жесток в этом упреке.

Феникс замолчал.

— А как же все остальное? Месть драконам? — продолжал наступать Гортт и даже ткнул пальцем в рубаху на груди полукровки, метко попав в мешочек на тесьме под тканью.

— Тогда мне это казалось неважным, — тихо ответил Карнаж, — А что если кто-то еще захочет сыграть и на этом отмщении? Мы и так уже орудие в руках феларского короля.

— Ты хоть раз видел дракона живьем? — перебил гном.

— Нет.

— Так вот, а я видел, — Гортт зло вытряхнул трубку в ладонь, — Там только ты и твое оружие. И никаких интриг, сплетен и толков. Либо ты, либо тебя!

Наивная убежденность гнома смутила Феникса, но он не стал разуверять. В одном Гортт оказывался прав: на тропинке их пути была верная точка, где никто не властен. Но до нее еще нужно было дойти. А Карнаж, за все то время, пока занимался разными заказами, нахлебался досыта всего того, что «сопровождало», «окружало» и «снабжало», подчас изламывая до непроходимости до этого, казалось, прямой как стрела тракт.

— И еще, позволь полюбопытствовать, кто это тебя умудрился так порвать, что Нэй послали к портному за новой одежкой? — гном явно собирался дознаться ответов на все интересовавшие его вопросы.

Однако отвечать полностью и откровенно в планы «ловца удачи» не входило.

— Была одна заварушка по дороге, — прозвучал скупой ответ.

Гортт сделал вид, что удовлетворен таким объяснением, хотя черта с два спустил бы подобную отговорку кому-то другому.

— Ну что ж, по крайней мере с Нэй все в порядке и мы целыми выбрались из Шаргарда, — заключил он.

— Теперь ты, — Феникс по достоинству оценил умение гнома остановиться там, где есть уже видимый край, — Почему ты здесь и, как я слышал, уже не первый раз отправляешься с Бритвой?

— Так мы же побратимы, — слабо улыбнулся Гортт, — Куда он — туда и я. Так повелось.

— Ну не с пустого же места?

— Конечно, — гном нахмурился и потянулся к мешочку с табаком, но, помедлив, вернул тот за пазуху, — Наверняка знаешь, что гномы плодовиты. Родни у меня была тьма. И подарил же Основатель одного кузена, еще борода коротка, а уж боек был — страх. Все за девками ухлестывал. А что ему? Карманы полны золота. Его дед сколотил состояние на ювелирном деле. Старик то думал, пусть побесится, привыкнет вкусно жрать и сладко дрыхнуть, а там, как время придет, по-швигебургски даст один только погнутый медяк и либо с этим медяком тракты топтать, либо сплавить в кругляш и отчеканить руну подмастерья. Добрая традиция. Привычный к сытной жратве и мягким кроватям в тепле да с девахой под боком не захочет вот так, за ломаный грош, все променять на сапоги да походный плащ. В подмастерьях год проходит, жирок сгонит, и уже серебряный кругляш отчеканит себе. А там уж можно пояс туго не затягивая и до мастера в сытости доработать.

— Как у вас все хорошо устроено! — неподдельно изумился Карнаж.

— Хорошо то хорошо, да ничего хорошего мой кузен из этого не извлек. Была одна деваха, что и мне и ему оказалась очень по душе, — Гортт с чувством крякнул и все же решил набить свою трубку, — Так мы вот друг друга по этому делу и за бороды потаскали, и за горло подержали, и глаза подбили не раз. Она тоже хороша, никак выбрать не могла… Один раз к нам в Швигебург заявился белобрысый эльф в компании ран'дьянской воительницы. У той был изумительный плащ, а на плечах подшиты перья феникса. Красота невиданная. Будь не ладны, прости, Карнаж, твои сородичи, но шить умеют знатно. Наша как увидела, вся аж изошла. И мой кузен пообещал в лепешку расшибиться, но достать ей такие перышки. Я тоже дурень, надо было ему тогда, наверное, ноги переломать, что б никуда не делся! А так, уговорами, ни в какую.

«Ловец удачи» сделал над собой усилие, чтобы не показать, насколько были знакомы ему описанные гномом приезжие в фивландскую столицу, хотя это ему далось не без труда. Он еще помнил тонкий запах духов от того плаща, в который Рунэада кутала его, когда они перебирались через горные перевалы и ночевали в пещерах. Тепло этого воспоминания приятно согревало сердце, и его собеседник даже осекся, увидев рассеянный взгляд желтых глаз. Полукровка откинул назад непослушную прядь волос и, с шумом выпустив носом воздух, кивнул, чтобы гном продолжал.

— Ну так вот. Однако мой кузен, как ни пытался, не мог найти того, кто бы смог подсобить в задуманном. Сам то он дальше пригородов Швигебурга, где в трактирах с приятелями кутил, Материк не знал. Так только, над картами сидел и все кумекал как бы добраться до Огненных Рифов. И принесла же нелегкая к нам в столицу чародея одного.

— Шрама? — значительно вскинул брови Феникс, который не так давно слышал от Гортта несколько другую причину мести старому чернокнижнику.

— Его самого. И не смотри на меня так, мы гномы не будем первому встречному, даже если тот прикончил нашего кровника, сразу говорить про то, какие дурни у нас в роду водились. Но отблагодарить тебя следовало, что я и сделал.

— Чуть не напоив до смерти, — усмехнулся Карнаж.

— Так мы ж народ широкий! — закусив трубку, растянулся в довольной улыбке Гортт, подбоченившись.

— И как же помог ему тот чернокнижник? — решил вернуть разговор в нужное русло Феникс.

— Не знаю. Только потом уже в телеге спеленатого приволокли кузена назад через несколько месяцев мои старые знакомцы. Всего седого и в глазах, понятно, разума ни капли. Начали дознаваться что и как. Да разве с него что-то толковое спросишь? А Шрама того вообще не помнил, словно и не было этого чернокнижника. Только вот я не забыл и хорошо помнил эту располосованную рожу! — сквозь зубы процедил Гортт, — Поэтому и искал встречи. Поэтому погнутый медяк на шее таскаю по сей день. Мочи не было оставаться в Швигебурге и видеть как она хлопотала над кузеном дни напролет. Все надеялась разум ему вернуть.

— Позвали бы чародея, — осторожно заметил Карнаж.

— А сам как думаешь? И звать то не пришлось. Едва узнали что на феникса ходил, слетелись как мухи на дерьмо! Давай дознаваться как и чего было… Дознались. Я кошель магу сунул и тот поведал. Какая-то черная густая тень, с вороньим огромным клювом и бешенными красными глазами. Крылья в размахе как бы огибают со всех сторон, а сам стоишь как вкопанный и только чувствуешь, что сердце кровью наполняется и от животного ужаса ум за разум заходит и глаза на лоб лезут.

— Ничего себе картинка! — Карнаж непроизвольно содрогнулся, — На гравюрах…

— Видел… Я библиотеки Швигебурга перевернул вверх дном. В редких томах встречалась такое изображение, в основном красивые огненные птицы. Только вот одна интересная штука — все художества с красотищей были кисти ран'дьянских мастеров. А беднягу Морвириари за его творения высмеивали, но ведь, как видишь, прав был старикан и неспроста большинство своих безумных трудов и рисунков сохранил у ларонийцев. Наверное от того что у них с головой тоже не все в порядке.

— Союз с драконами, пожалуй, свидетельствует о том, что как раз головы у некоторых из них мыслят весьма прозорливо, — возразил «ловец удачи».

— Карнаж, — гном выдержал значительную паузу, — Поверь мне, такой союз дорогого стоит и можно сколько угодно говорить о прозорливости белых эльфов. Но тебе наверняка не приходилось видеть то, что осталось от наших деревень у плотины Ксена в Горах Драконьего Проклятия. И я никогда не поверю, что драконы сожгли швигебургских инженеров без ведома ларонийцев или, по крайней мере, не с их молчаливого согласия. Я как-то раз поехал навестить кузена и свою бывшую возлюбленную. Они перебрались туда вместе с ее братом, который неплохо устроился в инженерном корпусе. Все, что я нашел, так это пару шатавшихся без дела вокруг огромного пепелища эльфов.

— И как собираешься узнать теперь, который из драконов это сделал? — желтые глаза впились в гнома, не упуская ни одного движения на озадаченном лице.

Полукровка ожидал услышать нечто, что помогло бы в его собственных поисках способа мести, о котором он как-то не задумывался до этого времени настолько глубоко. Однако ожиданиям не суждено было оправдаться.

— Мне удалось отыскать одного уцелевшего, и он сказал о верном знаке, по которому я смогу узнать ту курву, что пожгла мою родню! — в глазах Гортта взвилось адское пламя ненависти, — Полоска выцветшей чешуи на лбу. Когда дознавался в Истании, оказалось, что этот выродок и туда наведывался, овец да коров таскал. Старожилы говаривали, что молодой он еще дракон и так удаль свою показывает. Но с нашей деревней у плотины не все просто. Я так скажу тебе, Карнаж, что твоя мать, что мой кузен — ухлопаны одной лапой. Кто-то там, среди драконьего племени, решает некоторые вещи. Вот бы найти и с него спросить! Было бы куда больше толку.

— Найдем, Гортт. Обязательно найдем! — пообещал «ловец удачи».

— Эх! Дожить бы! — ответил гном, — Тебе то что? По моим прикидкам эту землю не больше четверти века топчешь, и если не будешь шею подставлять, когда не надо, смело намеришь пару столетий. Знаю я вашего ран'дьянского брата, приходилось видывать…

Собеседник Карнажа запнулся на полуслове. Среди багрянца густых и непослушных в своей пышности волос полукровки блеснуло белое серебро прядей, когда тот в очередной раз проводил своей пятерней. Гортта всегда изумляли волосы ран'дьянцев и он, что там говорить, не упускал случая лишний раз остановить взгляд на этой красоте истинно материковой природы, которая зародилась еще до того, как первый корабль восьми народов ударился носом в песок на отмелях южного побережья.

Нет, убийца драконов знал, что не ошибся, на него смотрели пусть усталые оттого, что успели повидать, но все равно молодые глаза. Может быть гном упустил что-то из новой моды, например на прически, однако тогда он не смог бы объяснить почему вся остальная одежда полукровки давно и безнадежно отстала от, не то что ран'дьянских франтов, даже от сильванийских эльфов.

— На что ты смотришь? — спросил скорее для того, чтобы полностью убедиться в правоте собственных выводов Карнаж, нежели на самом деле узнать причину.

— Да так, — смутился Гортт и напряженно задымил своей трубкой, — Где себе седин нашел?

— Точно не помню, — не моргнув глазом ответил полукровка, хотя понимал, что гном не увидит сейчас его усилий в лицемерии, однако сомнения тоже были существенны, чтобы вот так запросто рассказать об убийстве феникса, — Еще, поговорим об этом как-нибудь.

Живот «ловца удачи» предательски заурчал. Карнаж встал и побрел в сторону камбуза. Гортт украдкой посмотрел ему в сгорбленную спину, где на солнце в ряд искрились маленькие огни подшитых на спине куртки перьев.

Фивландцы всегда были активнее своего возраста и не гнушались по простому говорить даже с теми, кто был их гораздо младше, как этот «ловец удачи», что в три раза уступал рыжебородому убийце драконов. Однако, седины там, где только наступала зрелость, вводили фивландцев почти всегда в некий ступор, наверняка потому, что их жизнерадостность и размеренность явно не вязалась с оголтелой погоней некоторых людей и эльфов за временем. Оно, как полагали гномы, от этого еще более ускользало меж жадных пальцев.

Гортт резко закашлялся, зажав рот ладонью, чтобы никто не услышал и склонился вперед, чтобы никто не разглядел как его скрутило на самом деле. Отдернув ладонь и хмуро посмотрев на нее, щурясь от яркого солнца, которое в это утро явно решило его ослепить, он пробормотал себе под нос:

— Верно говорят… Мы все как листья осенью. Сорвались с ветки и беззаботно кружим на ветру. Неважно кто и когда оторвался. Все равно, как только ветер судеб наиграется с нами — ляжем на холодную землю. И черт его знает, поднимет нас новый порыв вместе с ворохом других или это уже все…

Небольшой плавучий городок, что представлял собой корабль гильдии магов, постепенно начинал жить своей жизнью. Убийцы драконов освоились с неспешным, спокойным и сытым времяпрепровождением. Команда была привычна к различным капризам магов, в сравнении с которыми прожорливость наемников была просто детским лепетом. Поваров немного смущали не то, что аппетиты, а однообразие требуемой пищи. Однако, накормить отряд здоровых и крепких парней оказывалось гораздо проще, ведь вкусы тех были непритязательны и вся стряпня могла уместиться всего в нескольких чанах, нежели экспедицию магов, где каждый считал своим долгом потребовать что-то отличное от остальных. Особенно туго приходилось коку и его подручным, когда на борту собирались молодые адепты, так как их вкусы, как и у старших магов, были изысканы, иной раз даже чересчур, вдобавок уплетали они за троих.

Подходя к камбузу, Карнаж задрал голову вверх, оказавшись в тени огромного паруса, и заворожено наблюдал, как вся махина плотной белой ткани напрягается под порывами ветра и несет судно вперед. В шторм с опущенными парусами корабль казался полукровке не столь большим и величественным — еще бы, там для него существовало только несколько досок возле штурвала под ногами, да само рулевое колесо со скользкими от морской воды рукоятками. Теперь же и ветряные мельницы, кружили своими лопастями, выдвинувшись из отверстий в крыше камбуза, и трубы дымили то там, то тут… Такого судна Фениксу еще не приходилось видеть — огромное, напичканное новейшими идеями умельцев Швигебурга и мудреными решениями истанийцев в конструкции мелких предметов обихода. Хотел бы «ловец удачи» посмотреть на того пирата, что дерзнул бы поднять черный флаг проплывая мимо — его посудину разнесло бы в пух и прах прежде он успел отдраить люки на батареях и запалить фитили у пушек. Огневая мощь корабля гильдии соответствовала его размерам. Что и говорить, феларский король не поскупился, при этом здорово прижав хвост придворным магам, так как подобных громадин, как приходилось слышать Карнажу, в гильдии имелось всего две или три. И даже это жалкое количество, считалось неслыханной роскошью. Фелар славился своим флотом и некогда, еще до войны, был мощной морской державой. Однако теперь собственные корабли у гильдий, не включаемые в королевские реестры, все равно продолжали быть особым шиком и привилегией немногих на Материке.

Проникнувшись сознанием того, насколько большая честь ему была оказана, Карнаж усмехнулся и ступил на порог камбуза. Изнутри до него доходили настолько заманчивые запахи, что ноздри полукровки напряглись и задумчивые складки на лбу разгладились, очистив разум от высоких мотивов, придворной чести и роскоши.

Корабельная трапезная была довольно просторной. В ней имелось множество столов как стоящих отдельной, так и окруживших кольцом деревянные балки, подпиравшие потолок, дабы использовать все доступное пространство с толком, как было заведено у феларских кораблестроителей. Большинство убийц драконов успели набить брюхо и отправиться на палубу, придаваясь полнейшему безделью. «Ловец удачи» скупо ответил на несколько приветствий в свой адрес и уселся в одиночестве за один из тех столов, что кругом ставились подле балок, едва протиснувшись туда. Иной раз феларские кораблестроители все же забывали о такой, совсем не существенной детали, как человек посреди деревянной мебели, который мог и не соответствовать идеалам молодых атлетов из старомодных романов о рыцарских победах над драконами. Но, видимо, в проекте для гильдии магов мастера на шаргардской верфи проявили простаки неслыханное расточительство полезного пространства, хотя полукровке приходилось плавать на сильванийских судах, где подобное посчитали бы просто жалкой каморкой. Тем не менее, Карнаж посвятил себя целиком поглощению завтрака, скорее обильного, нежели вкусного, даже не замечая поминутный стук глиняной кружки о доски стола над ухом — несколько моряков в компании наемников по соседству играли в кости.

После окончания трапезы Феникс отметил про себя, что, хоть он и не считал себя привередой, но с печеным картофелем коку нужно было заканчивать, или хотя бы сделать перерыв и, наконец, прекратить совать всем наемникам под нос эти отвратительные вареные бобы по-швигебургски, перченые до такой степени, что собака завизжит. В конце концов можно было напрячь зрение и память и научиться все же отличать гномов от людей, а людей от полукровок. Последних, пусть и было в отряде меньшинство, однако помощник капитана, если Карнажу не изменяла память, был полуэльфом. Отсюда можно было сделать вывод, что готовить на вкус тех, чья смешанная кровь тяготела к более утонченным эльфийским вкусам в пище, повар все же мог. Так какого дьявола было пичкать его, Феникса, у которого разве что не на лбу написано, сколь он далек от гномьей братии, этим диким варевом, способным проделать дыру даже в его, почти всеядном, брюхе?!

Хлопки опрокидываемой поминутно кружки за соседним столом и возгласы полные азарта вдруг оборвались. Карнаж исподлобья наблюдал за тем, как мимо столов неспешно проходил тот самый старый феларец, бывший «бешенный» и правая рука Тарда в этой экспедиции.

«Тень» тронула «ловца удачи» за плечо… Ранкены, все без исключения, обучались развитию одного полезного свойства — интуиции, которая иногда достигала необычайных высот почти до уровня провидения архимагов. Киракава в свое время рассказал, каким именно образом заполучить собственную «тень» себе в союзники, что простые непосвященные называли иногда «глазами на затылке» или «прорицанием». Видимо, таинства именно этих техник пытался выведать Даэмас во время визита полукровки в башню чернокнижника. Но в сущности, даже если бы не был связан клятвой, Карнаж не смог бы рассказать многого, ведь ранкены довольствовались лишь остатками, крошками со стола таинств древности. В свое время эти убийцы, точно так же как и многие, украли ценные знания и использовали в своих интересах.

Старый феларец пристально смотрел на Феникса. В этот момент полукровка жалел лишь об одном, что судьба забрала его наставника слишком рано, и Киракава не успел передать и десятой доли того, что умел, из касающегося перехватывания направленных эмоций и мыслей противника. Но один способ полукровке все-таки открылся и он собирался пустить его в дело именно сейчас, когда «тень» за его спиной будто в силу теребила за плечо и указывала в сторону этого странного человека. Глаза феларца впились в меч, носимый по привычке рукоятью вниз… Проклятая привычка здесь оказалась не кстати, так как подобным образом оружие носил определенный круг лиц, а на него имелся другой круг лиц, которые могли опознать первых, и ни к чему хорошему это, как правило, не приводило.

Но как же тогда было быть с тем сном, что привиделся полукровке? Подобное не приходит просто так и лишь недальновидный и самоуверенный дурак, по мнению Феникса, не подумает что-либо предпринять. По крайней мере, станет неразлучен на какое-то время со своим оружием.

Старый феларец отвернулся от полукровки, приподняв одного из наемников за ворот:

— Прохлаждаетесь?! Где вам сказано было быть?

— Да что стрясется с грузом в море?! Вокруг вода — куда деваться?

— Так все равно же кто-то покопался в ящиках. Один остался совсем пуст и все содержимое пропало, только ворох соломы остался, — стараясь говорить предельно спокойно, «бешенный» тем не менее крепко сжимал ворот куртки молодого соотечественника, — Так что собери парней и глаз с ящиков не спускать. А то так, глядишь, на драконов с голыми руками пойти придется!

Наемники с недовольным ворчанием покинули камбуз, прихватив с собой кружку и кости. Сопровождение из моряков, с которыми они до этого проводили время в плену азарта, не оставляло сомнений, что по прибытии на пост игра продолжится еще жарче чем до этого.

Когда феларец уселся на скамью и потребовал подать чего-нибудь пожевать, Карнаж вернулся за свой стол с бутылью островитянской выпивки и, невозмутимо распечатав ее, налил немного в глиняную маленькую плошку, из которой обычно пили этот напиток, поднес к губам и резко, одним махом осушил. Эта оказалась гораздо лучше той дряни, которой потчевал его мэтр Николаус в своем заведении в Лангвальде. Впрочем, через швигебургские доки в Фивланд подобная контрабанда шла весьма скверного качества и содержания. Здесь же повар не мешкая подал ему как раз то, что было нужно, и что не заставит поперхнуться после первого же глотка. Иногда, стремление магов превращать корабли своего небольшого флота в плавучие города со всеми удобствами с лихвой оправдывало себя в глазах «ловца удачи».

Бывший «бешенный» и ранкен сидели молча. Между ними пустовал один стол, из-за которого феларец прогнал поглощенных игрой моряков и наемников. На том месте, где раньше сидела веселая компания, теперь сверкали молнии двух встретившихся взглядов. «Бешенный» будто специально не оставлял Карнажу и тени сомнения, что наконец-то сложил для себя все факты и мысли воедино и вычислил кем именно был их компаньон-полукровка. Феникс платил той же монетой, давая понять, что не лыком шит и изобличил агента феларской канцелярии. Впрочем, если для «бешенного» открытие касательно полукровки вызвало неприятное удивление, как можно было судить по гримасам и сильно нахмуренным бровям, даже когда он припадал к кружке с пивом, то сам виновник беспокойства не был поражен тем, что тайная служба при короле отправила вместе с убийцами драконов своего человека. И именно такого. Ведь в одном состояла основная трудность для сыскарей его величества — в отряд наемников не брали тех, кто мало смыслил в бою или имел незначительный военный опыт. Аккуратно перерезать глотки кинжалом в темной подворотне и вспарывать алебардой брюхо дракону в открытом бою было совсем не одно и тоже. Отчего этот старый ветеран войн с Лароном и островитянами, где-то возымевший такую ненависть к ранкенам, был плохим соглядатаем, но отменным рубакой. Тем не менее, ставка канцелярии оказывалась верной — в убийцы драконов почти всегда охотно брали тех, кто рассматривал свершение мести путем огня и меча, а, соответственно, редко пытался встрять в шпионские интриги и заговоры, почитая их для себя густым непроходимым лесом.

Такой открытый поединок взглядов делал мало чести Фениксу, и, все же, он списал это на свой счет как разведку боем, хотя мог бы и схитрить.

Со стороны старый феларец походил на злобного пса, скалившего зубы на кота, который сидел высоко на изгороди и был недосягаем. Но, как всякий кот на его месте, полукровка понимал, что подобный расклад мог быстро измениться, стоило лишь ему спуститься, а псу — разорвать ошейник, цепью державший у той самой изгороди. Этот поток аллегорий вызвал невольную улыбку на губах Карнажа, что привело феларца в еще большее бешенство.

Феникс быстро опрокинул еще одну чашку и отвел взгляд. Он снова оказался в той ситуации, которые редко, но вынуждали его принимать непростые и жестокие решения. Разумеется «бешенный» будет искать способ либо изобличить «ловца удачи» при убийцах драконов, либо попытаться уничтожить собственноручно. Второе было более вероятно, так как заставить кого-то поверить в свои слова, если тот тысячу раз слышал, но ни разу не видел ранкенов в деле самолично гораздо тяжелее, нежели сообщить то же самое тому, кто хоть раз наблюдал воочию. Полукровка верил в это гораздо больше, нежели в узы боевого братства, столь почитаемые Тардом.

Бритва крепко держал командование отрядом в своих руках и если до сих пор не подошел к Карнажу с расспросами, значит, и в самом деле не встречался с островитянскими убийцами лицом к лицу, считая, на счастье полукровки, таковых сильно преувеличенными порождениями мифов и легенд.

Но феларец был опасен. Фанатики всегда опасны. Не важно воркуют за окнами белые голуби мира или бушует пожарище войны. Они будут искать себе дела и применения за идеи. Поскольку в отряды «бешенных» брали именно таких, то Карнаж небезосновательно собирался остеречься этого феларца, еще не подававшего особых признаков немощи и отнюдь не принадлежавшего к тем воинствующим старым пердунам, у которых давно уже шпага пляшет в пальцах, но замашки остались как у отпетых бретеров. И Карнаж не тешил себя иллюзиями. Дело придется решать, как это полагалась двум головорезам: в удобный час, в укромном месте, один на один. Для «бешенного» он, Феникс, хоть разорвись надвое в попытке переубедить этого человек, будет угрозой экспедиции. Всегда. Потому что тот видел ранкенов, или подобных им, и сейчас в его глазах читалось, что он снова видит ранкена и совсем не важно, дрались они недавно плечом к плечу или нет, ведь феларец помнил изощренность островитянских убийц. Некоторые из них специально втирались в доверие, а ранкены, что ни говори, тоже были убийцами.

Знакомая прямолинейность старого феларца наблюдалась и у сильванийских чистильщиков когда-то, когда они видели «наполовину человека» в полуэльфе и «наполовину ран'дьянца» в Карнаже. Полукровка искренне ненавидел таких. Они, поделив мир на черное и белое, не хотели видеть последнего там, где оно заставляло делать выбор и нередко взывало к совести палача. Ран'дьянская ненависть Феникса оказывалась вдвойне опасна, когда за давностью лет превратилась в глухую, мрачную решимость опытного хищника, видевшего перед собой несмышленого охотника, который пер напролом чуть ли не из того же азарта, что царил недавно за пустующим теперь столом, разделявшим «бешенного» и «ловца удачи».

Можно было сколько угодно проклинать свое злосчастное наследие и путеводную звезду, которая завела в такой капкан, но Карнаж с годами научился никогда этого не делать. В конце концов могло получиться что-нибудь другое и похуже. А тут он все видел, благодаря именно тому умению, именно тому образу мыслей, что преподал старый учитель. И теперь непонятную ярость, бушевавшую внутри, он не подавлял, а сдерживал именно тем методом, который успел узнать у Киракавы. Расслабляя тело выпивкой, он высвобождал потаенный в сознании гнев той половины крови, которая, наперекор эльфийской, никогда не знала милосердия и жалости к врагу. Все дело могла испортить именно эта горячность и именно сейчас, как никогда прежде. Карнаж чувствовал, что с каждым часом становился ближе к своей мести драконам, и нетерпение и жажда отмщения переродились в стремление, которое уже готово было сметать любые преграды, идти на все, лишь бы достичь цели, безоглядно, бездумно, жестоко и быстро. Когда-то это сослужило свою службу и помогло приобрести те самые камни, что под пластинами на лопатках давали теперь жизнь, избавляли от боли и от необходимости травить собственное тело кристаллами некромантов. Но Феникс мог вспомнить достаточно много событий, когда эта горячность едва не погубила его, в том числе памятуя о схватке с dra и последующей дорогой, на которую привела эта схватка. Путь был для него пройден и настало время пользоваться его плодами, что достались по окончании.

Оставалось вычислить тот момент, который феларец сочтет удобным, чтобы тем самым сделать вдвое выгоднее для себя.

Карнаж опустил голову и, наливая еще островитянской выпивки ухмыльнулся сам себе. Из него мог бы выйти отличный убийца, если бы убивать для него не стало так сложно. Ведь даже его чистокровные родственники из драдэивари не убивали просто так. Пресловутые dra имели в основе интересы и высшие цели, также как и ларонийские сыскари, и velg'larn[3] темных эльфов. Все во имя королевства, императора, касты… Чтобы доказать, подтвердить, даже оправдать самую черную ложь, которую в этом видели наставники ранкенов и сами адепты с самого начала их существования. Убийство всегда будет у островитян проявлением силы и могущества правителя, а для нанятого исполнителя — слабостью нанимателя, так как отправить кого-то навеки в Бездну было последним из средств, действенным бесспорно по своей сути, но делавшем много чести жертве, так как подтверждало силу и волю того, которого на чужом пути смогла остановить только смерть. Феникс никогда не пытался смотреть глубже в ту полемику, которую вели мастера различных искусств с острова Палец Демона, и только из почтения слушал своего старого учителя, любившего на досуге вспоминать былые риторические баталии.

Оставив воспоминания, полукровка снова встретился взглядом с феларцем… Что ж, он теперь будет почаще выходить на палубу ночью, приберегая свою ярость, как отравленную стрелу для этого нежданного противника. Оставалось лишь ждать и гадать, сколько еще времени «ловец удачи» сможет держать ее в узде островитянской выпивкой.

Несколько дней, которые прошли с того момента, как в трюме обнаружили пропажу, бывший «бешенный» провел в активных поисках. Изучив все возможные бумаги и списки феларец пришел к неожиданному выводу, которым не замедлил поделиться с Тардом, но гном лишь отмахнулся. Какой толк был ему, главе отряда убийц драконов, оттого, что нашли распечатанный ящик, которого не было в перечне груза команды и уж тем более в списках экспедиции. Все снаряжение оказалось на своих местах, а то, что Бритве подсуропили еще один ящик с такой же маркировкой, как и груз отряда, так контрабандистов везде хватало, и случай был удобен, чтобы протащить что-нибудь на борт кому-нибудь из членов экипажа. При этом попытки подвести странности с грузом к персоне Феникса Бритву не устраивали вовсе — он неплохо разбирался в тех, кого брал с собой. А тут его состоятельность как лидера подвергал сомнению безусловно опытный воин, но довольно нелюдимый человек. С некоторых пор «бешенный» своей подозрительностью начал донимать гнома больше, нежели пьянство наемников, к которому присоединился и пресловутый полукровка, и бесконечные игры в кости и карты моряков и его людей.

Однако подспудно Тард принял свои меры: еда для наемников готовилась теперь вместе с едой для команды в одном котле и повара с явным неудовольствием, но пробовали ее на глазах у гнома. Вместе с тем лекарь отряда, которого они прозвали Профессором за довольно глубокие познания в искусстве фармакопеи для швигебургского эскулапа, что славились своими лишенными изящества методами врачевания, ненавязчиво проверял время от времени выборочно нескольких воинов. Профессор владел искусством сильванийских и ларонийских походных целителей, которого чурались лекари фивландских когорт. Бритва был дальновиден и признавал, что, способное вылечить гнома с железными кишками может иной раз прикончить простого человека или полукровку. Поэтому наемники спокойно препоручали заботу о себе этому аккуратному и деликатному эскулапу, зная, что он не предпишет им тут же от всех болезней облегчающие желудок горные травы, щедро насыпая их в пивную кружку и заваривая крутым кипятком, как наставляли на кафедрах швигебургских аспирантов.

В остальном Тард доверился случаю, так как в таком ящике можно было, помимо склянок с ядом или мешков с зельем в виде порошка, доставить и порох. Но, чтобы взорвать такую махину, которой был корабль шаргардской гильдии, понадобился бы с десяток подобных ящиков, а десять — это не один, и в грузе при проверке они бы не затерялись, так как проверяли груз агенты канцелярии. Гному показалось немного странным, что, при своей дотошности, те не углядели прибавки. И, тем не менее, каюты где спали наемники, охранялись даже на палубах ниже, чтобы злоумышленник, если таковой и имелся, не вздумал подорвать исключительно их задницы, на что приблизительно могло хватить того пороха, что поместился бы в ящик.

Это было все, что мог сделать Бритва, хотя прекрасно понимал, что положение опасно, так как, помимо предполагаемого им, существовало еще с добрый десяток идей как с помощью контрабанды такого объема не дать наемникам достичь острова Палец Демона, отправив их к праотцам.

Обыск корабля не дал никаких результатов, так как в огромной посудине искать кого-то или что-то сейчас, когда они уже отчалили, даже совместными силами команды и наемников было все равно, что иголку в стоге сена. С этим могли бы справиться несколько чародеев. Но в экспедицию гильдия не направила ни одного мага, что было по-своему разумно, так как присутствие чародея явно свидетельствовало о непростой задаче, поставленной перед кораблем и экипажем. Ничего удивительного не было в том, что гильдия ссудила кого-то своим кораблем, это не было редкостью, но провожатых маги не посылали никогда, и случись такое, оно привлекло бы только лишнее внимание.

Вскоре старый феларец снова удивил всех. Однажды на глазах у изумленных наемников и моряков достал длинный кожаный чехол, который всегда держал подле, себя пока убийцы драконов двигались по северному тракту к Шаргарду, и извлек оттуда перед изумленными зрителями великолепной работы шпагу старых феларских мастеров. Такие давно вышли из моды, так как оказывались слишком близки своему предшественнику — мечу. Но оружие было наградным и изготовлялось в период войны Ларона и Истании, во время которой на помощь халфлингам направлялись отряды феларских рыцарей вместе с так называемыми «бешенными». Восхищение клинком было всеобщим. Даже Гортт не удержался и самолично осмотрел диковинку, так как в Фивланде подобного оружия в теперешние дни не сыскать и днем с огнем.

Один единственный член отряда не выказал должного почтения к оружию, пожалованному за доблесть и верную службу старому феларцу. Карнаж угрюмо сидел в углу за столом и старался как можно незаметнее рассмотреть клинок. Его не интересовали подвергаемые бурному восторгу всех присутствующих узоры и витиеватость эфеса. О, нет! Его неприятно удивила длинна этого оружия и та легкость, с которой бывший «бешенный» крутил клинком в воздухе под потолком. Конечно, до молодых легенд о мастерах, способных, вращая шпагой над головой, оставаться сухими под проливным дождем тому явно было далеко. Однако это оказывалось уже совсем другое дело, не то что два тяжелых и изрядно выщербленных меча работы прошлого века где-то в кузнях провинций Северного Фелара. Поэтому початая бутыль островитянской выпивки была убрана полукровкой под стол, где уже покоилась одна доконченная им вчера. Она-то и подменила свою подругу на столе, незаметно наполненная позже из запасов пресной воды, благо все глиняные сосуды были похожи друг на друга как две капли воды и заметить, что Карнаж проводил дни и ночи в компании одной и той же бутыли, было невозможно. Тонкости написанных значков мог распознать только хороший знаток иероглифики островитян, ведь у тех, кто подписывал готовые бутыли, была очень неплохо набита рука ежедневными упражнениями в этом деле, и на глаз знаки в своей похожести не уступали самим сосудам. Попутно с этой хитростью Феникс сделал одно неприятное открытие — караульную службу что у запасов пищи, что у запасов воды и моряки, и наемники несли одинаково скверно. Так скверно, что если бы «ловцу удачи» действительно вздумалось отравить и то и другое, то к порту Трёделя на острове Палец Демона причалил бы корабль-призрак. Если бы сыскались еще те, кто смог довести туда судно. Поэтому Феникс, хоть и не показывал виду, но разделял опасения Бритвы касательно загадочного ящика в трюме, найденного пустым.

Теперь, уже не задурманивая голову выпивкой, Карнаж упорно продолжал вести со старым феларцем игру в кошки-мышки, давая тому, казалось, все карты в руки. Напоказ пьянствуя полукровка убеждал своего недруга, что справится с ним сейчас не составит особого труда, и даже вполне может хватить хорошего тычка где-нибудь под вечер у борта, чтобы «ловец удачи» отправился на корм рыбам. Это бы не удивило никого на корабле. Разве что кроме Тарда, с которым феларец успел поделиться своими подозрениями о Карнаже. Поэтому бывший «бешеный» тянул время, давая тем самым так необходимую полукровке возможность окончательно прийти в себя после нескольких дней возлияний. И чем трезвее становилось сознание Феникса, тем сильнее его тяготила мысль о неизбежной развязке. В какой-то момент он пожалел о том, что все сложилось именно так, а не иначе. Ран'дьянская ненависть даже перекинулась с персоны феларца на те убогие устои, что утвердились после войны в людских королевствах. Карнаж, не без усилий, но вернул ее обратно лично на «бешенного», так как прекрасно знал, что, иначе, станет много слабее своего противника. Разум не должен отступать, сколь сильно и подготовлено ни было тело. Тому любопытным примером являлась бутыль из-под островитянской выпивки, изрядно намозолившая за все это время глаза Фениксу, стоя перед ним на столе. По островитянскому знаку внутри должен был содержаться жидкий огонь, будоражащий кровь, а не пресная вода, едва отдающая остатками аромата былого напитка…

Однажды вечером старый феларец нарушил одиночество Карнажа за столом в углу. Полукровка тут же состроил на лице дежурное выражение вареного рака, которых подавали по случаю дня рождения капитана, что праздновала вся команда, пригласив и убийц драконов. Бывший «бешенный» критически осмотрел стол, на котором помимо одинокого огарка свечи не имелось даже закуски, выразительно хмыкнул и произнес:

— Что же такого в этой островитянской выпивке, что вас прельщает, сударь?

— Ммм… божественный нектар… — пробормотал «ловец удачи», убедительно выплетая языком узоры хлеще швигебургских.

— Позволите? — феларец протянул пивную кружку, предварительно опорожнив ее на пол.

Рука в перчатке с набойками, протянувшаяся за глиняной бутылью в тот момент, тряслась далеко не от того, о чем подумал «бешенный».

Чуть приподняв сосуд Феникс тут же второй рукой подхватил свою плошку, где еще оставалась вода и опрокинул ее себе в рот, поблагодарив удачу за такое одолжение. Ведь, как он ни растягивал, наливая ничтожно мало, все равно вода подходила к концу и он уже готовился отправиться за добавкой, как всегда собираясь спокойно пройти мимо спавшей стражи и одолжив ключи у того, кто храпел громче всех. Однако возможности все никак не представлялось из-за празднества, и полукровка радовался меньше всех торжественному событию. Теперь же стоило поблагодарить случай — бутыль была пуста. А ее недопитая сестра все еще стояла под столом у ног «ловца удачи».

— Прошу прощения… сударь, — Карнаж потряс сосуд, давая понять, что тот пуст и будто случайно уронил на пол.

Был бы феларец поискушеннее в вопросах островитянского гончарного дела, то сразу бы понял, какая немалая сила нужна, чтобы, якобы уронив, расколоть толстые стенки, специально предназначенные не разбиваться от случайных падений во время шумных попоек. Вместо этого «бешеный» только засвидетельствовал сам для себя, что сосуд и вправду был пуст, а руки красноволосого ранкена едва годились приспускать портки, справляя малую нужду.

Извлеченная из-под стола бутыль обрадовала феларца еще больше и он даже не смог удержаться от возгласа:

— Вы пили эту, когда еще не закончили с предыдущей?!

— Проклятье… запамятовал, — изумление полукровки получилось искренним, так как он и сам не подумал об этом неожиданном подспорье на пути введения противника в полное заблуждение.

— Сударь, так пить просто нельзя…

В тот момент, когда Феникс наполнял пивную кружку и заодно свою плошку, два собутыльника даже не подозревали, до чего похожая мысль промелькнула у них обоих в головах: «Попался!»

Столь на редкость милая беседа, особенно из уст этого грубого вояки, давала знак Карнажу действовать. Разумеется феларец глотнул немного из кружки лишь для вида и, скорчив недовольную физиономию, поспешил обратно за общий стол, где подавали привычную ему пищу и выпивку.

Выйдя на палубу, Феникс вдохнул полной грудью влажный морской воздух. Ночь выдалась чудесная. Ярко светили звезды, корабль мерно покачивался на волнах под белым диском луны. Ветер легко трепал волосы… Бросив быстрый взгляд за спину, Карнаж растворился в темноте. Он бесшумной тенью проскользнул ближе к каютам, где обретались убийцы драконов, и тихо ступил на порог — дверь была приоткрыта.

Внутри никого не оказалось. Несколько секунд пребывая в замешательстве, полукровка прислушивался. Вдруг метнулся к стене. Остановился у нее, вжавшись спиной, и положил правую руку на рукоять клинка, выглядывавшую из-за спины у бандажа. Полукровка не расстался с ним даже на корабле и тот стягивал его живот, выступая на несколько дюймов из-под короткой куртки у самой талии. Поднеся левую ладонь к лицу и едва касаясь скрючившимися пальцами носа, Феникс закрыл глаза и начал беззвучно шевелить губами. Ребро ладони повернулось, разделив лицо на две части.

Звуки ушли — все получалось гораздо проще, так как «ловец удачи» не стал продолжать с выпивкой. Он сделал как тогда, когда готовился к встрече с обладателем Vlos'Velve, что теперь снова сменил хозяина и перешел в руки друга полукровки, Эйлта.

Как все оказывалось просто… Настолько просто, что даже испугало Карнажа, ведь несколько дней назад он пытался выпивкой унять весь тот сонм мыслей и эмоций, которые крутили в диком водовороте его разум. Теперь Феникс окончательно понял всю спасительную силу страха, о которой говорил Киракава, да и не он один. Случайный наставник человекоящер с острова Туманов тоже оказался поразительно един во мнении со старым учителем.

Но убивать? Странно, что и Рэйтца, и Шрама он не считал до такой степени убийством, как следовало бы, и как считали другие… Прикончить безумца проще вдвойне, если есть месть, то есть банальная причина. Отправлять кого-то на тот свет, спасая собственную шкуру от мечущегося под носом клинка… Выпить эликсир и потерять на время разум до остатка глухой злобы, как у дикого зверя…

Карнаж с шумом выпустил воздух через ноздри. Когда же он убивал как ранкен? Почему так сложно вспомнить? Наверняка оттого, что это будет означать признание. Признание в том, отчего он открещивался столько времени, хотя многие не раз подмечали ему странные повадки и он глубоко в душе понимал откуда растут корни. Те самые невзрачные корешки, что вложили сил в руку и она уверенно всадила феларский стилет в грудь темного эльфа. Те самые, что перехватили старую некромантшу за космы и выставили как щит перед заряженным самострелом, да еще толкали ей в спину острие кинжала без капли сомнений и колебаний. Да что говорить — в Старой Башне он оставался не по собственной воле, казалось, выбора там не было, и нападали, а он защищался, но как защищался!? И если он также «защищался», когда наставник в гильдии воров Швигебурга собирался пригвоздить его к стене… Но нет! Он заранее срисовал излюбленный удар мастера плаща и кинжала, отпечатав его надежно у себя в голове, и все двери и распахнутые летом окна в гильдии запоминал не как пути к бегству, а как способ отхода после… Как тропинки столь далекого, но становящегося ближе и ближе с каждым днем сада в пригородах Тределя.

Любые обретенные знания вновь и вновь нанизывались на один и тот же стержень, не были разобщены, как он думал. Оказывались едины везде и всюду с ним, верно служили ему без клятв и заверений.

Все это потерялось где-то у него в сознании, но не исчезло, не кануло в омут воспоминаний, которые настолько незначительны, что многие про них забывают надежнее, чем о бунтаре в Башне Умолкших Криков Швигебурга, а, случайно зайдя в узилище, через много лет найдут лишь выбеленный временем и крысами скелет. Да, без сомнения там кто-то был, но кто именно — понять по голым костям будет невозможно. И теперь «ловец удачи» стоял, но не перед скелетом. То, что спасало его не раз, оказалась нетленным в узилище памяти. Он узнавал черты и, с содроганием и странным благоговением, знал имя этому, но не решался произнести в слух.

Ранкены только атакуют! А защита — это лишь введение в заблуждение перед новой атакой… Мы подлинно незримы. Потому что мы только тогда ранкены, когда атакуем!

Глаза с огромными черными зрачками широко распахнулись, смотря прямо перед собой. Потом взгляд уставился в потолок, медленно следуя за какой-то незримой точкой.

Левая рука открыла фонарь, что стоял на столике у стены среди коек, и погасила свечу.

Феникс выскользнул из темноты дверного проема на палубу. Его глаза смотрели куда-то в сторону из-под спавших на напряженное лицо багряных прядей волос. Но голову держал прямо. Он ждал.

Практически неслышно, словно издали, донесенный ветром до острых ушей полукровки долетел хлопок металлической струны, которую резко натянули за деревянные рукояти чьи-то пальцы. Длинная рука в черной перчатке с набойками молнией устремилась к балкончику над дверью, выкинутая вверх в легком прыжке.

— Неуч, — коротко и тихо произнес Карнаж, сбросив на палубу низкорослую фигуру, попутно смотав отобранную удавку и засунув ее под куртку.

Его собственная осталась в подкладке старой куртки, что уже наверняка была раскроена и порезана на заплаты предприимчивым портным. Вот, наверное, удивился тот эльф, обнаружив такую находку.

Нежданный ночной гость вскочил не сразу, но, когда ему удалось оправиться от неожиданности и встать перед Фениксом, то оказалось, что полукровке он был чуть ли не по пояс.

Совсем еще мальчишка. Он уставился на Карнажа своими злыми, по-островитянски узкими глазами-щелочками и принял боевую стойку.

«Ловец удачи» с интересом осмотрел пришедшего по его душу мстителя: темно-синий просторный костюм знакомого покроя, копна сальных черных волос и широкий кушак, намотанный вокруг талии.

Парень тряхнул головой, что явно еще не пришла в согласие с телом после головокружительного падения, и твердо произнес на островитянском наречии: «Я — всполох клинка, что препроводит тебя в Бездну!»

В ответ Феникс цокнул языком и улыбнулся уголком рта. Для «всполоха клинка» этому подростку не хватало сущей малости — самого клинка.

Однако удар…

Левая рука противника блокировала молниеносно. Юноша ожидал, что следом пойдет меч, который висел за спиной полукровки и уже приготовился, поворачиваясь боком, но в тот же момент два колена словно два острых деревянных кола по очереди влетели ему в корпус, одно — в ребра, другое — в грудь.

Как сильно! Он вскрикнул — громко, протяжно, не в силах удержать этого выражения неожиданной боли от треснувших костей, прошедшей эхом через все тело, словно в колоколе.

«Ловец удачи» чертыхнулся, жестоким ударом кулака в висок бросил беднягу под ноги и отступил от света фонарей, спешивших на крик с другого края палубы…

Феларец плеснул парню в лицо водой из кувшина. Гортт и Тард стояли опершись о край стола в каюте капитана. Островитянин помотал головой, громко фыркая, и, морщась от боли, выпрямился на стуле, к которому был привязан.

— Так вот что нам подсунули в том самом ящике! Шпиона! — воскликнул бывший «бешенный» и, ухватив ранкена за копну волос подставил его лицо свету на всеобщее обозрение.

— Об этом я не подумал, — поглаживая бороду задумчиво произнес Бритва, внимательно разглядывая пойманного островитянина, — Но зачем он здесь? И почему оказался на палубе, да еще с так славно вышибленным духом, что очухался только сейчас?

Гортт склонился к уху друга и прошептал еле слышно:

— Посмотри-ка, одет как те головорезы Кобры.

— И то верно… — отозвался Тард.

— У него могут быть сообщники! — воскликнул феларец, — Я допрошу его. Вдруг это ларонийцы его послали! Проклятые «беляки» никогда не нанимают для подобных дел одного убийцу!

— Завались! — оборвал Бритва, — Погляди хорошенько — не узнаешь тряпье на нем? Наверняка один из людей Кобры. К тому же, хоть он и мал ростом, да в ящик только один такой и влезет.

— А ну говори! — процедил сквозь зубы бывший «бешенный» и подтянул пленника за волосы к спинке стула.

Островитянин взвыл и затараторил на своем наречии с такой скоростью, что оба гнома изумленно уставились на феларца.

— Что он говорит? — раздался дружный вопрос.

— А я почем знаю!? — мучитель с досады плюнул и отпустил свою жертву, — Сам черт не разберет их птичий язык!

— Вот и дознавайся теперь! — вдруг повысил голос Гортт, — Сам все искал убийцу — вот тебе он! А мы пойдем, нам с капитаном надо переговорить.

Ухватившись за такую возможность избежать бесплодных допросов, Тард согласно кивнул другу и они вместе вышли, оставив феларца сторожить пленника, не взирая на его громкие протесты.

Едва дверь закрылась бывший «бешенный» тут же замолчал. Глаза, метавшие громы и молнии до этого, мгновенно остыли и при той красноте, что оставалась в них от яда Кобры, стали еще более страшными. Феларец осторожно отступил спиной к пологу, что отделял кровать капитана, и склонился над лампой на столе.

— Что? Думал пытать буду? — зловеще прошептал сторож глядя на узника, — Ты ведь за Фениксом пришел, не так ли? Можешь не отвечать. Я сделаю вид, что поверил в то, будто вы островитяне не стремитесь узнать языка того королевства, где греете свои ребра!

Феларец уселся за стол и пристально разглядывал пленного. Парень был храбр. Не каждый на его месте в свои неполные шестнадцать лет смог бы сохранять присутствие духа перед этим «бешенным» и его огромной шпагой, которая лежала в ножнах на столе возле взваленных по соседству ног в черных сапогах.

— Будем ждать… — объявил феларец глядя на пленника, — Вздремни немного, тот, кто должен прийти, явится еще не скоро.

Из-за двери доносились приглушенные взрывы смеха и клацанье кружек. Праздник находился в самом разгаре. Капитан с присущей молодости щедростью потчевал моряков и наемников не разбирая чинов и народов. Вряд ли его предшественник позволил бы себе такое расточительство провианта, но плавание удалось, и до доков Трёделя оставалось не так долго. Там по договору их уже ждали свежие запасы воды и пищи. Прежний капитан был человеком зрелым и всегда держал команду в ежовых рукавицах, на своем веку повидав достаточно капризов от моря и прихотей судьбы даже на коротком пути. Поэтому моряки так старательно надрывали глотки, славя своего нового господина: шум, смех и веселье — все было для него и для команды впервые на борту этого судна. Беззаботность подкрепилась известием о поимке проникшего на борт шпиона, и это позволило всем окончательно расслабиться и придаваться пиру без оглядки на то, что трюмы остались без присмотра, что по палубе больше не ходили сторожа, хоть час и был поздний. На корабле осталось лишь несколько непричастных к празднеству. И только двое из них ничуть не жалели об этом.

Феларец стал недвижим будто статуя, устремив свой взгляд из-под нахмуренных бровей в сторону двери, чей засов так и не был заперт. Он терпеливо ждал, хотя и понимал, что момент появиться для Феникса по здравому разумению совсем неудачен. Бывший «бешенный» старательно размышлял чуть ли не над каждым шагом полукровки за последние дни. Все вроде складывалось как надо, и только неожиданное появление на борту островитянина спутало карты. Особенно озадачило то, что, пусть даже это оказался желторотый юнец, однако он довольно долго и с успехом прятался. В тоже время не оставалось сомнений и в том, кто именно его так отделал. По крайней мере для феларца это было очевидно. И тут-то и возникало главное сомнение, а сможет ли он совладать с противником из ранкенов, если даже молодой адепт сидевший перед ним, проявлял не по годам отменную храбрость и сноровку? Однако Карнаж на глазах беспробудно пьянствовал несколько дней и возможно теперь, после нападения этого щенка-островитянина, затаится и будет выжидать. Поэтому уверенность в визите Феникса таяла с каждой минутой, и феларцу становилось не по душе от мысли, что он мог остаться в дураках и не спать всю ночь в то время, как все остальные празднуют, а сам полукровка где-нибудь дрыхнет себе ногой отпихивает и не помышляя о том, чтобы явиться за тем, кто напал на него. Это было более чем разумно для того, чей язык еле ворочался несколько часов назад.

Тщетно пытаясь найти хоть что-нибудь, что придало бы уверенности в правильности решения, бывший «бешенный» снова погрузился в дебри памяти и тут, как гром среди ясного неба, его поразила неприятная догадка. От которой он даже вскочил и, стоя перед дверью, почувствовал, как его прошиб холодный пот. Перед глазами снова оказался расколотый на полу островитянский сосуд. Без сомнения в нем не осталось ни капли, но не это внушало беспокойство. Как? Каким образом от случайного падения могла расколоться бутыль с такими толстыми стенками? Ведь пол в камбузе был деревянным… Мысленно феларец поднял глаза на полукровку, оторвавшись от созерцания черепков, снова взял пивную кружку и отхлебнул. Нет, ему был предложен тот самый напиток, он хорошо помнил вкус еще с тех времен, когда состоял в охране дипломатической миссии из Шаргарда на острове Палец Демона и вместе с отведывателем кушаний они часто нарезались по вечерам этим островитянским пойлом. Но что же тогда? Чего-то не хватало для полноты картины любого пьянчуги, с которым сидишь нос к носу и воротишь свой потому что… Запах!

— Проклятье, старый я дурень, он же на самом деле трезв как стеклышко! Чертов ранкен! — произнося этот монолог, феларец отступал назад к пологу, что отгораживал кровать капитана.

По дороге споткнувшись о стул бывший «бешенный» гневно отставил его к стене и потушил лампу на столе, оставив только эльфийский ночник у самой двери. Скрывшись, за пологом, он медленно и беззвучно обнажил шпагу и, достав из-за ворота небольшой крестик на простой веревочке, поднес к сухим губам. Прошептав молитву, так как иначе как наваждением подобный просчет объяснить не мог, он только похвалил себя за то, что, неплохо зная полукровок, не оставил комнату в полной темноте. По крайней мере когда ему приходилось сражаться с полуэльфами тех часто подводило зрение, если бой проходил в сумерках — так наставлял покойный десятник своих подопечных в шарградской бригаде «бешеных».

Тем временем пленник, немало удивившись такому поведению своего сторожа, решил потрудиться над собственным освобождением и извлек потаенный кинжал из-за широкого кушака. Ремни плохо поддавались. От напряжения из рассеченного виска снова пошла кровь. Юноша терпел боль и продолжал работу, когда входная дверь беззвучно приоткрылась и внутрь шмыгнула высокая тень.

— Почему ты пришел за мной? — раздался тихий вопрос, но голос был твердым как сталь.

— Ты убил моего учителя! — сдавленно прошипел парень тоже по-островитянски, — Я пришел за твоей жизнью. Это моя месть!

— Твой учитель был отступником. Уходи. Ты молод, я пощажу твою жизнь.

— Ты думаешь моя жизнь имеет значение? — усмехнулся молодой ранкен, — Кобра был мне больше чем учителем, он был как отец!

— Подрасти и выучись как следует, тогда я сражусь с тобой.

— Ни за что! — юноша почти прокричал это, — А если ты сейчас уйдешь, тогда я всем расскажу что ты тоже ранкен!

Последняя фраза была ожидаема Карнажем, вот только сказана она была на чистом феларском, даже без акцента…

— Ах ты змееныш, — процедил сквозь зубы Феникс.

— Умри, убийца! — парень вскочил со стула и бросился на полукровку, в его руке сверкнул кинжал.

«Ловец удачи» еле успел перехватить устремившееся к его груди лезвие. Захватив руку парня и не выпуская ее, Карнаж тут же безжалостно двинул ступней в уже поломанные им ребра. Юноша даже подлетел вверх от силы удара и взвыл как ошпаренный кот. Тут же согнув атакующую ногу полукровка опустил удар с боку в коленный сустав. Молодого ранкена подкосило и он распластался на полу. Заломив ему кисть, Феникс выбил кинжал и уперся подошвой сапога в горло. Из окровавленного рта островитянина вырвалось ругательство, и ступня «ловца удачи» резко повернулась…

— Можете выходить, сударь, я уже закончил, — долетел до феларца за пологом стальной голос.

Бывший «бешенный» рванул плотную ткань в сторону и тут же бросился в атаку. Отменный выпад встретила молния меча, сверкнувшая перед глазами, и феларская сталь, издав жалобный стон, отлетела в сторону. Но этого было недостаточно, чтобы смутить старого опытного солдата его величества. Шпага вернулась на свое место. Феларец застыл в позиции, целя клинком в горло полукровки, который сгорбился, заведя оружие за спину, выставив перед собой свободную руку на уровне лица. Из-за спавших на лицо красных волос в свете ночника на феларца сверкали большие черные глаз.

— Сегодня я отомщу за своих собратьев! — шпага рванулась вперед.

Ранкен метнулся к стене. Увернулся от рубящего удара, встретил атаку в голову клинком прижатым к предплечью, рванул вверх и двинулся навстречу. Феларец оттолкнул его ударом ноги в живот, контратаковал, но острие только продырявило спинку стула, что он отставил к стене. Карнаж подскочил. Преградившую путь шпагу снова встретил его меч, перехваченный обратным хватом, а свободная рука врезалась со спины в правый бок бывшего «бешенного». Тот охнул и согнулся, но тут же собрался и отправил правый локоть в лицо полукровки. Феникс сгладил удар, но толчок в плечо оказался достаточно сильным и он отшатнулся. Последовавший удар эфесом шпаги должен был разбить ему череп, но оказался недостаточно быстрым и только позволил Карнажу снова сократить дистанцию. Вывернувшись, «ловец удачи» встретился взглядом с феларцем — на мгновение они застыли, сцепив клинки. Левый локоть Фениска молотом обрушился на челюсть «бешенного» и вдогонку тыльная сторона ладони разогнувшейся руки врезалась в левый глаз.

Теперь красноволосый ранкен стоял спиной к пологу, а феларец, держась за голову, отступил к открытой двери. Шпага вздрагивала у него в руке. На палубе у бывшего «бешенного» было бы бесспорно больше шансов, чем в каюте капитана, но он сам выбрал свою судьбу.

— Где же вы повстречали ранкенов сударь, что так напитались ненавистью к ним? — спросил Карнаж.

— Мой корпус стоял на западном берегу, готовясь к отплытию на Материк… Там то один из вас и убил нашего десятника. Мы думали, что он простой проводник!

— Он вызвал его на поединок?

— Нет, подгадал момент и, как все вы, подло вонзив меч между лопаток, сбежал в лес! Довольно болтовни! К делу, убийца!!!

Феларец обрушился на «ловца удачи» потоком всей ненависти, что он питал к ранкенам и яростно атаковал, не давая полукровке продыху, кромсая то и дело полог, сметая со столов книги и письменные принадлежности, опрокинув даже кувшин с водой. Сначала Карнаж отбивался, но так не могло продолжаться вечно. Бывший «бешенный» уразумел свои прошлые ошибки и уже не подпускал близко. Улучив момент «ловец удачи» прыгнул за стол и бросил под ноги обходившему преграду противнику тот самый стул у стены. Феларец оступился, на мгновение опустил взгляд, и, опомнившись, выкинул перед собой клинок. Но было поздно. Карнаж легко уклонился от свистнувшего у самого уха острия с внешней стороны, поддел кисть «бешенного» кинжалом, что забрал у островитянина, крутанулся вдоль вытянутой со шпагой руки и всадил свой меч, пройдя мимо плеча, под правую лопатку противника. Феларец охнул, пошатнулся, выронив шпагу, и оперся о стол. Карнаж застыл позади него, медленно вынимая свой клинок.

— Я же… говорил… Опять в спину… — бывший «бешенный» поднес трясущуюся окровавленную кисть правой руки к груди, схватился за куртку и рухнул ничком на стол.

— Бедняга, — прошептал Феникс, медленно отирая пальцами кровь с меча, — Злую шутку сыграл с тобой тот, кто забыл упомянуть, что ранкен — это слово из языка жителей восточного берега Саины, а убийцы западных княжеств называются иначе и действительно не предлагают поединка, а убивают подло, улучив момент.

Очистив лезвие от крови, Карнаж и не думал оставлять все как есть. Кинжал молодого островитянина отправился обратно в уже холодные руки хозяина. По толщине, ширине лезвия и способу заточки кинжал не отличался от меча Феникса, все различие составляла только длина клинков. Поэтому сказать наверняка, каким именно убит несчастный феларец, стало бы затруднительно. Но «ловец удачи» понимал, что мало кого можно ввести в заблуждение такой грубой игрой, ведь кто-то же должен был свернуть шею молодому ранкену, а с такой дырой в спине бывшему «бешенному» это оказалось бы вряд ли по силам. Таким образом, к глубокому сожалению полукровки, все усилия потраченные на аккуратный удар под лопатку могли оказаться тщетны.

— Ну что ж, — пробормотал Карнаж себе под нос, осматривая то разорение, что произвела в каюте капитана схватка, — Вероятно придется быть тем третьим лицом, с которого спросят.

Подобная перспектива была все же лучше предыдущей, если бы он пустил все на самотек, которая сулила ему в скором времени болтаться на рее как ранкену по соседству с учеником Кобры.

Убрав меч в ножны, Феникс приблизился к лежащему на столе феларцу. Была одна вещь, которая не давала покоя «ловцу удачи», и которую он намеревался тут же проверить. Перевернув покойного на спину Карнаж без колебаний расстегнул его куртку и запустил туда руку. В конце концов он тоже знал ответ на простую загадку о том, кто громче всех кричит «держи вора!», когда на рынке ловят карманника. То же самое могло сработать и теперь, когда феларец столь ревностно искал убийц и прочее… А вот и конверт.

Печать была уже вскрыта и это была одна из печатей канцелярии, с которой его познакомил в свое время Эйлт, когда они вместе зимовали в западных кварталах Шаргарда. Быстро пробежав письмо глазами Феникс изумленно вскинул брови. Он даже не ожидал такой удачи. В его руках оказалась своего рода индульгенция для произошедшего в каюте смертоубийства. Порывшись еще за пазухой у покойного, и куда более бесцеремонно в этот раз, потому как прочитанный текст сильно ронял феларца в его глазах, Карнаж обнаружил и то, что по своей важности занимало место наравне с посланием из канцелярии — перстень с печаткой. Вся шпионская корреспонденция Фелара, как впрочем и большинства других королевств, имела одно уязвимое место — способ передачи сведений, особенно с тех пор, как эпоха Сокрушения Идолов низвергла ордена Стихий с пьедесталов их могущества, оставив шпионам только письменный и устный способ передачи сведений. И, разумеется, для того, чтобы различать корреспонденцию довольно ветвистого древа сыскарей приходилось вводить особые печати. Однако узнать столь ценные сведения о шпионских тонкостях оказывалось довольно сложно, и тем больше «ловец удачи» был обязан своему другу из воров Шаргарда, который на свой страх и риск нарушил «ноту молчания» заключенную между канцелярией и прочими рыцарями плаща и кинжала.

Переполох поднялся лишь под самое утро, когда еле державшийся на ногах капитан дошел-таки до своей каюты с намерением заснуть на несколько часов, и обнаружил оставленный полукровкой как есть весь тот жуткий кавардак из поломанной и местами порубленной мебели, мертвых тел, залитых кровью книг и разбитой посуды.

Истошные вопли молодого капитана подняли едва сомкнувших глаз убийц драконов и моряков из коек. Некоторые, узнав причину, с проклятиями вернулись обратно и захрапели громче прежнего. Потому что на следующий день кто-то должен был довести корабль до порта Тределя. И неважно, что убиты двое, так как на судне имелась еще пара сотен душ, которые не горели желанием попасть в чертоги морских отцов, ведь к острову Палец Демона даже в том месте, где находился означенный город, зайти в бухту было не так просто. Особенно на корабле феларской гильдии магов, чьи размеры не всегда оказывались преимуществом.

Поскольку Феникс относился к тому роду живых тварей, которых, когда они этого захотят, и пушкой не разбудишь, то смог немного выспаться. Только к полудню «ловец удачи» выбрался на палубу, когда несколько наемников, что Тард прихватил с собой для разбирательства, возвращались в каюту, едва передвигая ногами. Даже улитка сжалилась и дала бы беднягам фору.

Услужливо придержав дверь, пока убийцы драконов почти на четвереньках друг за другом доползали до коек, Карнаж поспешил на камбуз. Внутри пустовали все столы, кроме одного, за которым «ловец удачи» нашел Гортта и Тарда в компании мирно посапывавшего уткнувшись головой в сложенные руки помощника капитана. Гномы угрюмо потягивали лангвальдский чай из глиняных сферических сосудов, поминутно морщась. Что и говорить, островитянский напиток был явно на любителя, но отменно бодрил.

— Ага, — Феникс подхватил поставленный перед полуэльфом сосуд, к которому тот даже не притронулся, и, с видом истинного ценителя, неспешно забулькал, втянув горячий чай через металлическую трубочку вставленную в гущу заварки.

Даже не присев, «ловец удачи» выпил всю жидкость и, долив еще из накрытого тряпкой кувшина, в образовавшейся паузе, пока заварка отдавала вкус и аромат горячей воде, сказал:

— Доброго утра, господа гномы.

— Какое оно к чертям «доброе»?! — буркнул Тард.

— А в чем дело?

— Собака медведя съела! — по своему обыкновению добавил рифму Гортт.

— Ба! — деланно изумился Карнаж, не посчитавший все же сказанное оскорбительной аллегорией на свой с покойным феларцем счет, — Воистину полны чудес трюмы шаргардской гильдии магов!

— Завались, остряки! — прикрикнул Бритва, — У нас тут убивают, а вам бы только языки подточить!

— Одна из азартных игр между моряками и убийцами драконов окончилась поножовщиной? — предположил Феникс с поддельной серьезностью.

— Нет, слава Основателю! — поспешил заверить Тард, — Вчера изловили островитянина. Мальчишка совсем. Недооценили, гаденыша. Теперь вот бывшего из «бешенных» на упокоение морскому отцу справили. А этого паренька следом, на корм рыбам. Порешили они друг дружку этой ночью. Не надо было феларца одного с ним оставлять…

— Как хоть звали старика? — спросил Гортт.

Бритва задумался, пытаясь вспомнить.

Молчание затянулось.

Карнаж испустил вздох, налил еще воды в глиняный сосуд и пошел на палубу. Но Тард поднялся за ним следом, потормошив Гортта, который решил последовать примеру помощника капитана и поспать часок другой. Добившись в ответ только невнятных проклятий и предложения отправляться в седалище к морским дьяволам, Бритва нагнал Феникса и знаком предложил следовать за ним.

Они прошли на нос корабля под яркими лучами солнца, выглянувшего из облаков. Гном огляделся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, сощурил один глаз и хитро посмотрел на «ловца удачи»:

— А ты опасное существо, Карнаж. К тому же коварен, как все твои эльфьи сородичи.

— О чем это ты? — нахмурился полукровка, хотя прекрасно понимал куда клонит гном.

— Остальные-то ладно… Пес с ними! Пусть себе думают, что те двое друг дружку прикончили. Так спокойнее и тише, ведь плыть еще долго. Только вот себе голову засерать таким нескладным дерьмом я не позволю!

— Вполне разумно…

— Я еще не закончил! — оборвал Тард, — Я смотрю, ты себя никак семи пядей во лбу мнишь? Наделал делов и все? Замел следы значит! Э, нет, брат! Давай-ка растолкуй мне все чин чином!

Не смотря на резкость, с которой говорил гном, Карнаж испытал еще большее уважение к главе убийц драконов, так как тот только что с легкой руки сломал по крайней мере для полукровки бытующее мнение о гномах, как о тех, что готовы хвататься за топор не разобравшись до конца в сути дела. Поистине Бритва по праву занимал положенное ему место во главе экспедиции, и с ним «ловец удачи» предпочел не юлить.

— Что напрасно мне чесать языком, когда есть написанные вещи, которые не вырубить даже твоему топору, — перед носом Тарда появился конверт с печатью канцелярии.

Гном недоверчиво хмыкнул и достал письмо.

Феникс терпеливо ждал, когда Бритва закончит читать, спокойно любуясь на море и потягивая лангвальдский чай. Он не лицемерил — на душе действительно было гораздо спокойнее чем несколько дней назад, когда он еще не знал всего того, что знал теперь. А дальше… пусть этот гном сам судит, если уж Основатель и впрямь щедро наградил его помимо сильных рук порядочным числом извилин.

— Дела-дела… — протянул Тард, окончив чтение, — Мы, значит, свои шеи подставляем, а их величества знай считают драконьи головы… и кто сколько раз водил отряды в горы Драконьего Проклятия.

— А что ты ожидал? — грустно усмехнулся Феникс, — Если ты попадешь в руки арганзандских магов, то они живо из тебя все вытянут.

— Это еще бабка надвое сказал! — захорохорился гном, притопнув ногой.

— Поверь мне, наврала твоя «бабка»! — Карнаж сплюнул попавшие в рот чаинки в море, — Работал я на одного такого. Чужие головы для некоторых из них как открытая книга. Будешь упираться — все равно свое узнают, только твои мозги перед этим из ушей вытекут. А там уже, извини, одно дело пару раз отправить несколько отрядов в горы, послы все спишут на разведку якобы золотых приисков, которых в северной гряде отродясь не было, а другое дело — с дюжину раз снаряжать наемников из казны, чтобы бить драконов… Тогда война, а Ларон сейчас очень силен.

— Ну и мы как пешки… Что это?

— Печатка.

— Да не надо, я тебе и так верю.

— Все же возьми, Тард, — Карнаж сунул перстень в руку гнома, — Может быть сможешь сторговать свою жизнь за него, если что…

Помолчали.

— Ты парня убил? — тихо спросил Бритва, тоже опершись о борт как сделал полукровка и глядя вдаль.

Феникс молча кивнул.

— Он за тобой приходил? За Кобру?

В ответ последовал еще один утвердительный кивок красноволосой головы.

— Ха! А мне подсунули этого старикана!!! Дешево же меня ценят, если думают что тот, которого уложил даже «ловец удачи», смог бы сладить с таким удальцом как я!

— Он бы нашел как. Ты же читал письмо: «… независимо от исхода дела. Выбор средств и способов оставляем за вами». Наверное поэтому и таскал его с собой как дурак. Бедняга был фанатиком, поэтому требовалось, чтобы под рукой всегда имелось это подтверждение отсутствия выбора, иллюзия приказа…

— Мудрено говоришь, — усмехнулся Бритва, — Скажи лучше, как дознался, кто он.

— У меня свои секреты, у тебя свои. Я же не спрашивал как ты узнал, что обоих убил я.

— Ладно, — примирительно хлопнул «ловца удачи» по плечу Тард, — Но он был моей правой рукой.

— А как же Гортт? — спросил Феникс, который полагал их друзьями не разлей вода.

— Тяжело ему в последнее время стало. Глодает чахотка. Мы, гномы, можем долго спорить с болезнью, но конец у всех этих споров будет. Рано или поздно. Я один знаю об этом, так что ты тоже не трепи языком.

— Проклятье! — выдохнул Карнаж.

— Это вот эльфам везет, их такая хворь не берет, да и полуэльфов тоже… Так что теперь? Прикажешь мне и вовсе оставаться одноруким?!

Феникс изумленно воззрился на гнома.

— Понимаешь о чем я? Дела такие — сам черт за ночь на печь не перешвыряет… Мне тут одному не разобраться. Я, видимо, из другого времени. Не узнаю больше наш Материк. Все опутали. Теперь даже с драконами подраться не дают по-простому, как в старь. Будешь помогать мне вместо феларца того, если не передумал еще в горы с нами идти? И не зыркай тут! Верю, что не передумал, — Тард протянул Карнажу руку, — Ну так как?

— Согласен, — Феникс крепко пожал.

Это заверение в дружбе Бритва, помнится, обещал в вольнице на севере Сильвании очень не скоро. Но тот, кто хоть немного знал фивландских гномов, понимал, что их доверие дорогого стоит.

— ЗЕМЛЯ!!! — возвестил смотровой с мачты.

Глава 2

«Никто из нас не выбирал себе битвы длиною в жизнь… Она выбрала нас»

хроники «Исхода» темных эльфов

— Простите! Простите, братья! — бормотал себе под нос молодой рыцарь, поддерживаемый под руки двумя девушками в разорванных платьях, поминутно оглядывавшиеся на пустынную сельскую дорогу.

— Сударь, вы ранены! — заметила одна из них, когда почувствовала, что из рукава разорванной черной кожаной куртки юноши по руке заструилась теплая кровь.

— К черту! — прорычал он.

В ушах еще стоял последний крик, приказ Жана по прозвищу Долговязый: «Уведи их отсюда! Не оглядывайся, просто уходите!»

— «Но я…»

— «Я же сказал — уходите!»

Их глава был величественен в тот момент, когда холодный феларский ветер развевал его темные волосы под стягом, где он стоял, сжимая в руках свой эсток… Красная ощерившаяся морда пса на черном полотнище…

Они шли вперед по ведущей на тракт сельской колее, давно проложенной здесь телегами. Ноги увязали в грязи. Предзимье уже миновало, однако в этом году Фелар был удивительно капризен на погоду.

За спиной отдалялся перелесок, закрывавший своими голыми черными стволами ту жуткую резню, что развернулась за ним, возле небольшой феларской деревушки. Там оставались со своим главарем Черные Псы, давшие возможность молодому собрату и двум спасенным девушкам как можно дальше уйти от врытых в промерзлую землю столбов на окраине, с беспомощно повисшими разрубленными веревками и намокшими от снега у основания вязанками хвороста под толстыми поленьями.

Сегодня сбирам помешали запалить новые костры. Но Жан Долговязый просчитался, и они угодили в ловушку. Знатный капкан снарядили на черных псов феларские инквизиторы, явно осведомленные о том, что с казнью якобы магистра ордена ничего на самом деле не было кончено. Настоящая война только разгоралась, запалив своим пламенем провинции, где еще оставалась молодая поросль потомков тех дворянских родов, что давным-давно первыми подняли стяг религиозного мятежа.

По большому тракту ехал всадник, укутанный в длинный черный плащ по самую шляпу. Молодой рыцарь поспешил к нему, на ходу громко окликнув. Проезжий учтиво остановился, но на этом его учтивость и закончилась. Он оставался в седле, даже не повернувшись к юноше, не говоря уже о том, чтобы опустить с лица плащ и снять шляпу, как подобало.

Молодой человек не обратил на это внимания.

— Сто золотых за вашего коня, сударь! Речь идет о жизни и смерти! — задыхаясь, но достаточно громко воскликнул рыцарь.

— О чьей жизни и смерти? — невозмутимо отозвался незнакомец, разглядывая из-под полей своей шляпы всех троих.

— Этих двух девушек! Если у вас есть хоть капля сострадания — вы не откажите мне! Если вы стеснены в средствах, то назовите свою цену, любую! Мой кошелек в вашем распоряжении.

Юноша внимательнее присмотрелся к незнакомцу, когда в его голове запоздало мелькнула страшная догадка. Шляпа чем-то напоминала те, что носили в старину вольные помощники инквизиции, «непрошеные» как их еще называли в народе за чрезмерное усердие. Предшественники тех сбиров, что теперь оказались очень многочисленны и носили свои серые камзолы и широкополые шляпы с длинными плащами и шпагами с нескрываемой гордостью. Те самые, что орудовали за перелеском своими освещенными в церквях клинками, проливая кровь во имя Создателя.

Молодой рыцарь отшатнулся.

Незнакомец все еще молчал, с каким-то изумлением разглядывая его.

Пряжа на шляпе, срезанная тулья — все напоминало тех «вольных». Но юноша поразился одной, на первый взгляд незначительной, детали. Прежние помощники церковников, помимо прочего, носили в своих знаменитых шляпах перья белого голубя. Это было связано с историей о Нераскаявшемся, когда костры еще только становились серьезным аргументом церкви Фелара в борьбе за искоренение ереси. Тогда к столбу привязали одного чернокнижника и уже готовы были предать тело душеспасительному пламени, как вдруг с небес на тот самый столб слетела белая голубка. Собравшийся народ тут же загалдел о знаке свыше, о провидении и о спасении… Поделать церковники ничего не могли и пришлось отпустить еретика, хотя тот до самого дня казни не выказывал никакого смирения. Что не особо удивляло, ведь в те времена феларская церковь еще не обрела своего верного сторожевого пса — инквизицию, в той полной мере и с тем размахом пыточного делопроизводства, каким она славилась теперь. Однако, едва еретика освободили от пут, он неожиданно сноровисто схватил птицу и свернул той шею. Сие ужасное злодейство не способно было отвратить кару, и чернокнижник сгорел, громко проклиная всех и все. С тех пор вольные помощники носили в шляпах белые перья голубей в знак своей беспощадности к любой ереси. И мало кому было известно об одной подробности истории о Нераскаявшемся. В основном ее знали члены ордена Черных Псов и собратья сожженного по ремеслу. Белая птица, прилетевшая на столб, на самом деле случайно нагадила только что спасенному на плечо, приведя и так не отличавшегося кротостью и ясностью рассудка чернокнижника в бешенство…

В шляпе незнакомца красовалось длинное воронье перо. Юноша оказался во вполне обоснованном замешательстве, если учитывать то, что он родился в эпоху, когда символы, казалось, пропитали все вокруг, отчего их количество не позволяло запомнить значение каждого в отдельности.

— Берите даром, сударь, — наконец ответил незнакомец, ловко соскочив с седла.

Молодой рыцарь от всего сердца поблагодарил за такую щедрость и силком усадил на коня обеих девушек. Хотя обе громко протестовали и просили остаться со своим спасителем.

Больше не желая слушать, юноша хлопнул ладонью по крупу коня и, выхватив свою шпагу, устремился назад к перелеску. Незнакомец пошел за ним следом.

Закутанный в плащ странник значительно отстал, так как двигался быстро, но шагом, а молодой рыцарь бежал сломя голову, чуть не падая по дороге. Но даже за добрых полсотни ярдов незнакомец услышал яростный рев молодого человека, когда тот миновал перелесок…

Широкоплечий Поль, чья стать более пошла бы имперцу нежели феларцу, перехватил свой эсток двумя руками и яростно отбивался от наседавших на него, словно охотничья свора на медведя, сбиров, закрывая широкой спиной стяг Черных Псов. Знаменосец, еще совсем мальчишка, содрогаясь всем телом от холодного ветра, в изодранном и окровавленном камзоле, держал древко, упав на колени и склонившись над покоящимся у него на руке Жане по прозвищу Долговязый. Только что юноша впервые услышал, как навсегда оборвалось чье-то дыхание, вырвавшись последним хрипом из пронзенной груди. Голова предводителя бессильно свисла через руку, сжимающую обломок шпаги.

Неподалеку, сбившись в кучу, отчаянно сражались те немногие из Черных Псов, кто еще уцелел и смог вырваться из злополучной деревни, где окна встретили их огнем аркебуз, а улицы перегородили стены из пик и алебард.

Молодой рыцарь, так спешивший на выручку своим товарищам, остолбенел. Неужели это конец?! Их отряд, возможно последний из всех, истерзан и обескровлен толпой крестьян и парой десятков сбиров.

Громыхнул залп аркебуз…

Поль!

Громадный Черный Пес пошатнулся и с глухим рыком шагнул на своих убийц, опершись на клинок.

— Стойте! — чья-то крепкая рука с силой откинула юношу за плечо назад, когда он уже собирался броситься в безнадежную схватку, — Сохраняйте хладнокровие, даже если вокруг смерть усердно работает своей косой. Не становитесь очередным колоском на ее пути!

Молодой рыцарь обернулся. Незнакомец по-прежнему крепко держал его за плечо.

— Сначала стяг. Мы должны собрать под ним всех, кто еще жив!

— Ройгар!!? — юноша опешил, ведь не каждый день встретишь, пусть «легендарного», но давно почитаемого покойным лицом к лицу.

— Поспешим! — черный рыцарь сорвал плащ, явив миру ножны с длинными мечами у пояса.

Поль упал ничком под ноги сбирам, но на месте гиганта выросли еще двое защитников стяга. Два темноэльфийских меча с шипением вышли из ножен.

— Какая встреча, господа! — злорадно прошипел Ройгар, заметив, как переменились лица у тех, кто несколько лет назад гонялся за ним по всему Фелару и травил по лесным дебрям с собаками, словно матерого волка.

Молодой рыцарь подхватил стяг из слабеющей руки знаменосца и, размахивая им, созывал Черных Псов, стараясь перекрыть разразившийся рядом сонм воплей, треска срезаемых мечами шпаг, хрипов и глухого раскатистого хохота нежданного союзника, явно вознамерившегося в диком танце своих клинков изрубить сбиров в кашу.

Это предало уже павшим духом Черным Псам сил и они, яростно отбиваясь, отступали к ним, волоча под руки тех, кто уже не мог идти самостоятельно.

— Скорее! Сюда, братья! — кричал, срывая горло, молодой рыцарь.

Он осекся лишь единожды, когда подскочивший к нему сбир застыл, состроив мученическую гримасу. Из его живота выглядывал кончик черного лезвия. Ройгар безжалостно рванул засевший клинок вверх, проламывая ребра бедняги до лопаток, и разделался с ним, бросив на землю у ног убитого Поля.

Молодой рыцарь обернулся — знаменосец тронул его за колено дрожащей рукой и, так ничего не сказав, упал на грудь Жана и затих.

Карие глаза метнулись в сторону растущего неподалеку дуба, где над дулом ружья еще поднимался дым. Монах бросил оружие и, подхватив полы своей рясы, бросился бежать в лес. В глазах молодого рыцаря сверкнули две молнии. Ройгару оставалось только подхватить стяг, когда юноша, словно стрела с наконечником-шпагой, настиг свою цель, застыв в длинном выпаде. Припав на одно колено, он толкал клинок все глубже в грудь развернувшегося навстречу смерти монаха.

Ройгар обернулся к собравшимся вокруг него Черным Псам — на них не было даже доспехов. Вокруг одни молодые лица, некоторые совсем еще мальчишки. Эти лица в крови, грязи и у многих такая смесь разбавлена слезами.

— Где вы оставили лошадей? — стяг перешел к одному из самых рослых и на вид крепких рыцарей.

— С другого края перелеска.

— Черт побери, будем прорываться! — еще раз изумившись подобной глупости приказал Ройгар, — Но сначала загоним весь сброд обратно в деревню! Рубите руки, ноги, головы, чтобы снег стал красным. Особо резвых колите как свиней, топчите на глазах у остальных! Иначе нас самих растопчут!

И они пошли за ним, словно раскаленный нож сквозь масло, прокладывая себе дорогу через крестьянское ополчение. Бросая других на землю, наступая на грудь и добивая, неотрывно следуя за метавшимся впереди новым предводителем. Тот как одержимый, рвался вперед, оставляя за собой на снегу кровавые полосы из рассеченных глоток, выводя всеми силами этих молодых щенков из того капкана, в который они угодили.

Под ногами мелькали черные камзолы. Как и думал Ройгар, погибли почти все старшие, испытанные вояки, спасая и вырывая из лап смерти менее опытных. Жаль, что почти всегда ценой собственной жизни.

Еще немного и крестьяне дрогнули. Обратившись в бегство, они побросали пики и алебарды, стремглав улепетывая к деревне. Несколько сбиров пытались их остановить, но тщетно. Завидев того, кто снова вернул Черным Псам боевой дух, они схватились за ружья. Ройгар заметил слишком поздно. Но, в этот роковой для него момент, один из лежавших впереди рыцарей с криком поднялся, отжавшись на руках, и встретил первую пулю своей грудью. Словно ларонийские воины из древних хроник его защитили, принося себя в жертву те, кого он вел за собой.

Черный рыцарь остановился, подхватив отброшенного на него выстрелом того самого юношу, что так стремился купить его коня. Ройгар пошатнулся, широко распахнув глаза и бросив свои мечи. Где-то впереди один за другим раздались два предсмертных крика сбиров. Они долетели до него словно издалека, когда руки бережно опускали на окровавленный снег молодого рыцаря. Ройгар с силой сжал веки, чтобы не видеть этого взгляда, задранной вверх головы. Но он слышал… Последняя просьба мольбой слетела с бледных губ юноши.

Все было кончено. Деревня еще гудела, слышались выстрелы, но никто уже не посмел выйти им навстречу.

— Все к лошадям. Уходим отсюда! — прохрипел Ройгар, взяв протянутые ему клинки.

Но ни один из Черных Псов не сошел с места.

— Вы что оглохли?! Скорее!

В ответ было дружное молчание.

— Мы не сможем их похоронить… Прощайтесь здесь… — Ройгар повернулся и пошел в сторону перелеска, где виднелись силуэты привязанных лошадей.

Из-за спины доносились называемые многоголосым хором то тихо, то громко имена… имена… имена. И перед каждым одно лишь слово — «прощай». Черные псы поднимали с земли клинки собратьев и, прижимая к груди, понуро шли за своим новым предводителем.

Они нагнали двух спасенных столь высокой ценой девушек на тракте. Уехать те успели недалеко и если бы сбиры снарядили погоню, а они бы непременно так и поступили, то можно было считать жертву Черных Псов напрасной.

Ройгар поехал впереди, закутавшись в чей-то плащ, что оказался на седле. Он оставлял за своей спиной все — причитания двух девушек, что не нашли своего спасителя среди уцелевших, сдавленные проклятия раненых, кипящие злобой обещания мести тех, на ком не было и царапины… Все это улеглось довольно быстро. Они вытянулись по тракту молчаливой колонной, в которой оставалось едва ли больше десятка человек вместе со спасенными. Черный рыцарь даже не стал спрашивать о том, что произошло. Он знал, чем занимались Черные Псы, но никогда не предполагал, что его собственный удел приведет под их стяги. Инквизиторы не сидели сложа руки и ловушка для этих юнцов оказалась сделанной на славу, разве что не специально для этого собирались устроить сожжение ведьм. Теперь Ройгар даже знал куда их вести — к границе южного Фелара, где спасенных передадут в надежные руки и переправят на другой берег Светлянки. Путь был далек, и чтобы не превратить его в еще более долгий, Ройгар обронил только одну фразу, добрым советом пролетевшую над устало преклоненными головами: «Не оглядывайтесь».

Уже после того, как дело было сделано, и девушки согрелись у камина в доме надежного друга ордена, Ройгар после бессонной ночи вышел к конюшням. Рыцари ждали его там. Он озадаченно воззрился на них, когда потрепанный строй всадников дружно воздел руки в приветствии, и подняли стяг. Последнее вызвало полное недоумение у черного рыцаря, так как это уже было верхом глупости. Даже не смотря на то, что большой тракт зимой в Феларе почти замирал, все же это «почти» могло стоить встречи с разъездом, и это была бы последняя встреча этих юнцов, даже если бы Ройгар оказался с ними.

Он и сам не понимал зачем приказал свернуть стяг, зачем поведал им о путях, которыми пробирался сам, и даже проехал большую часть вместе с ними по серым дорогам. Зачем взял все это себе? Словно в порыве рыцарской чести признав наследие, состоявшее из одних долгов недальновидного родича целой своре кредиторов.

В поисках причины столь необычного для себя поведения, Ройгар провел множество часов пути в глубоких раздумьях. И дело было даже не в просьбе того молодого рыцаря, что закрыл его своей грудью. Ту просьбу он уже давно выполнил и мог преспокойно ехать своей дорогой с чувством исполненного долга перед умершим. Тогда что же? Черный рыцарь обратился к последнему, что могло дать ответ — памяти. Прошедшие несколько месяцев вспомнились какими-то невзрачными, словно дни феларского предзимья — сырые, промозглые, однообразные и похожие друг на друга как близнецы. Он блуждал по трактам, не зная толком зачем, и тянул следом эту цепочку похожих как капли воды дней. Казалось, в той пустоте, где холод и сырость были единственными спутниками, а костер под вечер единственным собеседником, что охотно трещал углями и согревал озябшие конечности, он провел целую вечность. Но дальше память пускать не хотела, будто именно с этого началась новая глава жизни, оставив где-то на прошлых страницах неприметное многоточие…

Под вечер рыцари развели костер, и Ройгар уселся к пламени ближе чем обычно, хотя раньше он сидел несколько в стороне и молча поглощал скудный ужин. Теперь же, вперив в пламя свой колючий взгляд, он застыл будто изваяние, и не слышал ничего и никого. Словно через огненные врата взгляд проникал дальше, вглубь красных лепестков огня в поисках сокрытого там зеркала, отыскав которое, наконец, он заглянул в собственные воспоминания. И нашел то, что искал.

Некромант, к которому он явился, казалось, так давно со своей просьбой, все же выполнил ее. И надо было отдать должное без лишних напоминаний, как только после жуткой ночной битвы рыцарь смог самостоятельно передвигаться. Когда заключенная в его темноэльфийских мечах магия окончательно выпустила измученное сознание из пут. Там, высоко, в Старой Башне, куда он долго поднимался по тесной винтовой лестнице следом за горбатым прислужником Кассара, он наконец увидел ее. Маленькое дитя посреди круглого возвышения на каменном полу. Она стояла в потоке проникавшего через каменные своды белого света. Изумленный рыцарь застыл, не в силах вымолвить ни слова. Горбун подвел его к маленькой фигурке, словно сотканной из белого савана, и учтиво удалился следом за своим хозяином, а Кассар бросил рыцарю перед уходом: «У вас есть четверть часа». Некромант наверняка услышал раздавшийся грохот доспехов, когда черный рыцарь пал на колени и так и стоял пред маленькой фигуркой опустив голову. Тогда Ройгар понял, что все книги по спиритизму, которыми увлекалась его матушка, тайно собирая по ночам подруг для загадочных ритуалов призвания якобы духов умерших — на самом деле чепуха и не больше чем изысканное развлечение придворных. Любой маг смог бы объяснить, что происходит элементарное возмущение энергий собравшихся участников ритуала, когда они замыкают круг из соприкосновения пальцев рук, при этом, если все они одинаково верят в происходящее, то может произойти что угодно, начиная от простой галлюцинации и заканчивая неуправляемым телекинезом. Некромант же в самом деле призвал дух, бесплотную субстанцию. Остаток того, что, очевидно, будет представлять собой любой, кто перешагнет последнюю черту. Он окликнул ее, но не помнил ее имени, спросил о чем-то, хотя не знал с чего начать. Понурил голову и замолчал. Ведь никогда не получишь ответа, не услышишь отклика от того, кто уже стоит за пониманием суеты и забот мира живущих. На лице девочки недвижимой маской запечатлелась печать полного и абсолютного покоя. Оно было таким светлым, но не радостным и не грустным. Даже тот самый покой был не как у умиротворенного на несколько минут человека, когда краткий миг в стремительном потоке бытия дарует его случайно какому-нибудь счастливцу. Он был другим, и Ройгар, как ни силился, не мог подобрать нужных слов, чтобы описать и рассказать кому-то. Подобное действительно нужно увидеть, и даже сотни тысяч раз услышанного не приблизят воображение внимающего словам очевидца и на шаг хоть к десятой доли подлинности.

Теперь Ройгар с усмешкой вспоминал начиненные мистикой старые собрания хроник королевств Материка. Сколько раз духи поверженных полководцев и правителей призывали своих последователей к отмщению, являясь в полночный час. В какую интересную форму обратили столь изощренное средство добиваться своих интересов те, кто сотворил эти иллюзии перед глазами сынов правителей и учеников коннетаблей, искусно вводя тех в заблуждение. Получалось, что последняя воля покойных оказывалась настолько сильна, что сама Бездна даровала им исключение и допускала до ушей оставшихся в живых, дабы передать правдивые слова и просьбы. Будто Бездна сама разбиралась во всех хитросплетениях политики древних царствований и призывалась живыми в суетный мир для подтверждения правоты одних или лукавства других. Ведь покойнику не за чем лгать! И сколько же бед и напастей принесли эти, порой, чересчур разговорчивые призраки. Сколько войн и интриг сплеталось по их воле, сколько пало королевских родов, не считая уже отдельных венценосных особ, чьи головы скатились по обвинению все тех же бесплотных духов с плахи. А столь небезобидными их сделали чьи-то умелые руки, дергавшие пальцами за ниточки, словно у кукловода, скрываясь в верхах собранного над сценой непроницаемого занавеса. Или же какой-то мнительный принц, оплакивающий безвременно покинувшего его отца настолько глубоко уйдет разумом в свои подозрения, что они сами предстанут перед ним в образе родителя, чтобы подтвердить и наставить на путь истины, в результате преподнеся в руки его высочества заурядный плод самообмана.

Отпущенная четверть часа пролетела незаметно. Когда свет померк и фигурка растворилась Ройгар все еще продолжал стоять на коленях посреди залы в темноте. Там он провел весь остаток ночи и только утром следующего дня вышел, чтобы поблагодарить некроманта за исполненное обещание и за честность, с которой Кассар выполнил его. Ведь хозяину Старой Башни ничего не стоило снова подсунуть одну из тех иллюзий, нередких в хрониках, тем паче зная, что сознание рыцаря скорее готово к подобному, нежели к тому, что он увидел прошедшей ночью.

Даже прости она Ройгара сто раз, рыцарь все равно продолжал бы чувствовать себя повинным в ее смерти и по сути это ничего не изменило бы, так как сам дух простил его, но в тоже время и осудил, иначе за что тогда даровалось прощение? Но некромант сделал, сам возможно не осознавая того, бесценный дар рыцарю — лишил оглядки назад. Ведь нет смысла смотреть за спину, когда нет никакой возможности остановить движения, ведущего в одну и туже для всех точку, где сами по себе воспоминания ничего не стоят для закончившего путь обладателя, а будут, возможно, иметь значение только для прочих, кто еще продолжает это движение. Также и с духом девочки, которая находясь в состоянии полного покоя не способна была простить рыцаря, но этого и не требовалось, ведь само осуждение тоже перестало существовать, по крайней мере с ее стороны. И теперь имело значение только для прочих, а мнение прочих для Ройгара давно перестало иметь большое значение.

С четырнадцати лет он взялся за настоящее оружие. По окончании эпохи Сокрушения Идолов взрослеть пришлось еще быстрее. Ройгар уже знал, как легко заполнить пустоту. Только позади его когорты почему-то всегда оставались воронье и гробы. Возможно в наступившем времени еще рано было жить так, как положено было дворянскому происхождению. Но он не осуждал тех, кто торопился вложить клинки в ножны. Каждый сам судил когда уже «довольно» и больше невозможно проливать чужую кровь, ведь обернувшись назад видишь пустоту, образованную собственным уничтожением, и разум предназначенного для жизни создания требует созидания. Он верил, что надежда на Создателя помогает многим в это непростое время, но никто и никогда не смог бы его убедить в необходимости служителей Его лишать жизни кого бы то ни было. Магия не раз спасала Материк и также губила его, но разве эта магия имеет что-то общее с жалкими попытками колдовства ведьм или обрядами чернокнижников? Пусть они на самом деле существуют, а не являются побасенкой церковников, но кто мог вручить в руки инквизиторов такое право, божественное, лишать жизни такого же как они сами, из плоти и крови… Безнаказанность и слепая вера остальных. Ведь смешно было смотреть иной раз на такую мелочность в охоте за ересью, когда самому королю давали советы те, кто мог взмахом руки в мгновение ока превратить небольшую деревеньку в пепелище. Теперь же Ройгар собирался наконец сделать тот шаг, чтобы заполнить гложущую его пустоту. И это заставит многих задуматься в обозримом будущем, прежде чем крикнуть «ведьма!» или приказать запалить новый костер, или бросить под предлогом ереси неугодного в каменный мешок и подвергнуть там пыткам. Потому что такой «вершитель судеб» уже не будет после содеянного спать спокойно, укрытый надежно церковным саном от подозрений. Так как молва донесет до него весть о таком же, кто, не смотря на принятый обет, например, принудил красивую женщину спать с ним под угрозой обвинения в колдовстве и костра. И поплатился за это своей головой, расставшись с ней как-то под вечер на пустынной тропе.

И снова была дорога. Долгая и серая в однообразии дней, что проходили мимо по обочинам трактов. Ройгар и Черные псы направлялись к одному из тайных укрытий ордена. Обильный снегопад был как нельзя кстати, когда они обогнули горный кряж и часть пути пришлось проделать по большому Северному тракту. До этого им везло и на пути не встречались случайные проезжие, которые смогли бы донести о подозрительных путниках. Но на большом северном тракте из-за скверной погоды, что укрывала их до этого, они не успели вовремя разглядеть небольшой обоз из направлявшихся им навстречу нескольких повозок и фургона, тащившегося в отдалении позади. Столкнувшись нос к носу рыцари не стали ждать. Крика одного из возниц «Черные Псы!» было довольно, чтобы они набросились на обоз как стая оголодалых волков. Ройгар видел, что молодым воинам претило убивать из необходимости, уподобляясь простым разбойникам, которые проделывали то же самое из жажды поживы в холодные феларские зимы.

Казалось, выбора не было… Когда дошла очередь до фургона и Ройгар спешился и отдернул полог, то его рука сжимавшая меч опустилась.

— Что вы ждете?!

— Кто там?!

Крики из-за его спины умолкли, когда он воздел руку, призывая к молчанию.

— Маэстро и вы, мэтр Лан, и все остальные, выйдите, прошу вас, — еле слышно попросил Ройгар и отошел в сторону.

Циркачи и барды вышли на холодный ветер, ежась и кутаясь в свои потрепанные плащи. Клара толкнула маэстро за широкую спину одного из циркачей, испуганно глядя на стоявшие полукругом фигуры в черном с оружием наготове.

— Мы же… не можем оставлять свидетелей? — пробормотал один из черных псов с поистине детской робостью.

Ройгар выхватил у одного из рыцарей заряженный самострел и, толкнув в грудь сказавшему, хрипло пробормотал: «Тогда стреляй!»

Маэстро с удивлением встречал направленные на него исподлобья опустившихся голов юношеские виноватые взгляды.

Клара удивлялась тому спокойствию, с которым Лан и Катрин взяли друг друга за руки и даже не пытались скрыться за чьей-то спиной.

Последовав примеру бардов, маэстро, мягко отстранив руку бородатой женщины, медленно вышел из-за спины силача. Они нашли этого громилу в Шаргарде вместе с молодой акробаткой, что сейчас испуганно смотрела из-за широкого плеча.

Какая-то грустная, теплая улыбка, полная смирения появилась на иссеченном морщинами лице старика…

Провожая взглядом устало сгорбившихся в седлах Черных Псов, протянувшихся вереницей дальше по тракту, Лан вздрогнул.

— Кто это были, маэстро? — голос барда тоже дрогнул, но с горечью, а не дребезжанием страха.

— Это… дети, которым пришлось слишком быстро повзрослеть.

— Да уж, скоры они взрослеть как я погляжу! — сипло вскрикнула Клара, нервно надкусывая жевательного табаку, — Чуть не поубивали нас!

— Они бы не стали, — как-то растерянно ответил маэстро, — Они не могли. Я же помню их почти всех. И что с того что они подросли? Они же были детьми. Мы же вызывали улыбки и радость на этих лицах когда-то.

Клара уже собиралась сказать все, что она думает о таких детях, но Катрин вовремя успела ее остановить.

— Теперь я понимаю, почему вы не опасаясь странствуете по белому свету, — задумчиво произнес Лан.

Маэстро ответил неожиданно громко, словно призывая всех присутствующих в свидетели:

— И тем лучше, друг мой, что мы снова собираем всех, кто дарил людям радость. И снова едем по тракту от города к городу, как в старые добрые времена. Ведь всегда есть дети, которые любят смеяться и радоваться.

* * *

Узник погасил свечу у себя в камере и забился в самый удаленный от лунного света проникающего через зарешеченное окно угол. На удивление стражников он даже не попытался подобраться поближе к решетке, куда доставало тепло от горящего в комнате охраны камина. Ночь в имперском городе выдалась на редкость холодной, словно феларские зимы тем самым напоминали о том, что скоро их холод окончательно пересечет границы по Светлянке и направится дальше к Вигпату, а затем на встречу своим братьям — пронизывающим горным ветрам с пиков возле Швигебурга.

Узник вжался спиной в стену, блаженно вздохнув, ощущая кожей ее сырой холод. Полуприкрыв свои белесые глаза он наслаждался темнотой, чувствуя ее обволакивающее успокоение для изможденного тела и отдохновение для глаз с расширившимися кошачьими зрачками. До стражников иногда долетали его вздохи и бессвязное бормотание на странном языке.

— Ну и бывают же эльфы, — пробормотал один из охранников, содрогнувшись от хриплого стона за решеткой в коридоре, — Откуда они такие взялись?

— Говорят, они родом из подгорных дебрей. Вот свет дневной им и помеха, — значительно подняв в руке обглоданную куриную ногу возвестил второй, — Однако дерутся как черти… Да и похожи чем-то на них.

Двое его приятелей хохотнули с набитыми ртами:

— Точно!

— Угу, рога надставить и в самый раз.

— А, может, какая курва и наставила?! А? Братцы? А то чего ему маяться по белу свету, ежели солнышко шкуру подпаливает?!

— Заткнитесь! — бросив куриную кость в камин оборвал общее веселье тот стражник, что был старше прочих, — Этот темный эльф храбро бился вчера. И третьего дня тоже! Пусть и под палящим солнцем. Так что потише — у нас в империи не поднимают на смех того, кто бьется на арене до последнего! Неважно какого роду и племени!

— Оно конечно, кто бы спорил… — пробубнил один из насмешников в ответ.

— К тому же он защищает двух женщин, ведь на арене по нашим законам им нет места. Не женское это дело воевать. Вот и отдувается за обеих, хотя мог и отказаться, — поддакнул второй.

— А как так вышло? — поинтересовался третий, обращаясь к оборвавшему их веселье, и добавил, собираясь разнообразить вечер занимательной историей, — Расскажи. Ты же обещал?

— Ну, слушайте…

Карасу постепенно приходил в себя. Последний поединок сильно измотал его, ведь пришлось сражаться с островитянином, который так здорово владел коротким копьем, что выучки темного эльфа едва хватило.

Будь проклята эта двуликая имперская дипломатия, стремящаяся при могуществе государства почему-то угодить и нашим и вашим! Фелар, разумеется, потребовал выдачи беглецов у правящего триумвирата. Однако, отгремевшие по всей империи празднества сбора урожая, еще шли эхом небольших гуляний по всей заранийской земле. И к неиссякаемому списку забав правителям стало угодно добавить еще несколько, из глубокой древности. Тем паче случай предоставлял им такую возможность. И вот снова арены собирали зрителей средь бела дня, а не при свете факелов по ночам, опасаясь всякий раз того, что нагрянут солдаты и прикроют запретные удовольствия сильных мира сего. Теперь запрет был снят. И теперь, как в глубокой древности, ему предстояло защитить жизни спутниц, которые и без его помощи могли постоять за себя. Но патриархальные устои, которыми славилась империя, еще имели крепкие корни и вместо возможности, как подобало, защитить собственные честь и достоинство, Гюрза и Жашка оказались в кандалах за решеткой по соседству с ним. Если первая злобствовала от собственного бессилия, каждый день осыпая стражу приносившую ей еду грязной бранью собранной со всего света, то вторая постепенно угасала. Ее кандалы, придуманные явно каким-то фанатиком-изувером из ордена убийц магов, не позволяли даже маломальскую ворожбу весьма жестоким способом — беспрестанно высасывая из чародея силы. Которые между прочим нужны были не только для магии, но и для жизни бренного тела. А для демонессы подобное времяпрепровождение было втройне губительно, так как shar'yu'i своей природой сильно отличались от всех созданий Материка. Но как он ни пытался, не мог объяснить тюремщикам, что наличие двух ног, двух рук и одной головы не является слишком сильным признаком родства. Разводить философию формы и содержания перед простыми солдатами было равносильно метанию бисера перед свиньями. Если иной раз даже маги демонстрировали закостенелость в таких вопросах. Ведь Карасу когда-то был охотником на демонов и ему приходилось слышать много бездумных речей от чародеев наставлявших их. Тогда он даже верил и подлинно полагал, что Zeg'Zesa, уничтожившая его народ, пришла в Бездну Материка следом за shar'yu'i.

Интересно было бы узнать их мнение теперь, когда эту черную ненасытную жижу, не способную существовать на поверхности, перещеголяли разумные твари, живущие над ее чертогами и далее. Когда в южном Феларе, в Садах Возрождения, звучат слова о человеколюбии и ценности любой жизни, а в его северном соседе жгут ведьм. В Лароне расширяется Кладбище Изгнанников и, теперь, на имперских землях возрождают арены, где обреченный рвут друг друга на куски, спасая собственную жизнь. Раньше так поступали с рабами для забав господ, а сегодняшнюю дикость возродила убогая заранийская законность, освободившая некогда тех самых рабов, которые уже сами смотрят действо, разворачивающееся на красном от пролитой крови песке и с не меньшим азартом чем прочие.

Темный эльф на собственной шкуре испытал, после Исхода остатков своего народа в Пепельные Пустоши отправившись в странствия, что такое имперские амбиции королевств, которые едва ли могли по своим размерам спорить за столь высокие звания. Когда идеи с самых высот власти, подобно водопаду, обрушиваются на головы народа, превращая его в сборище циничных ксенофобов, что поощряют поверхностную дипломатию и воспринимают торговлю свысока, будто делая одолжение тем, кто заставляет мир двигаться дальше, налаживая связи и разрушая стереотипы обменом традиций, сливая воедино культуры, чья замкнутость прежде не раз порождала бесконечные войны.

И, черт возьми, теперь Карасу во всей полноте понимал презрение своего народа к тем, кто жил на поверхности! Если они, темные эльфы имели хоть какое-то оправдание своим жестоким традициям, среди голых камней подгорных дебрей борясь за выживание и бесконечно экспериментируя, играя с могущественными силами, без которых давно бы канули в небытие. То бывший палач никогда не понимал, чего не могли поделить те, чьи поля давали урожай, в кузницах гремели молоты, не задаваясь вопросом сколько еще железа оставалось в рудниках. У кого под ярким теплым солнцем зрели хмель и виноград, даруя веселье и наслаждение в праздники, да и после обычных дневных трудов в таверне.

Он же пробовал все это. Ведь, собственно, ради того, чтобы посмотреть мир, своими глазами увидеть все то, о чем вещали немногочисленные путешественники его народа, Карасу и отправился в странствия вместе с братом. Как вкусен был первый свежевыпеченный хлеб, по сравнению с жестким и горьким мясом подземных тварей, которое они ели с детства. Как чиста вода, что они пили с наслаждением из колодцев, повергая своими восторженными возгласами окружающих из какой-нибудь деревушки в глубокое изумление. Конечно они оба были слишком молоды и в чем-то наивны, но тот вкус, та первая радость навсегда осталась в памяти и даже яркое солнце, что безжалостно слепило и жгло глаза и кожу не могло омрачить ее. И тем горше стало разочарование, когда, казалось бы, посреди окружающей благодати пригодилось все то, чему их учили наставники там, в глуби горного чрева, над самой Бездной. Попробовав на вкус жизнь на поверхности Материка, Карасу вскоре разобрал ту горчинку, что была создана специально для языков чужаков. Полбеды то, что их регулярно пытались забросать камнями — страх перед неизвестным везде един. Над Бездной этому тоже быстро учились. Однако вскоре он понял цену словам и последующим делам, которые часто расходились с тем, как он привык, хотя ложь и среди темных эльфов не была редкой гостьей. Поэтому вернул себе свой старый клинок палача, сломав об колено шпагу, которой орудовал как «ловец удачи».

Не вышло. Потому что для темного эльфа клинок становился в мире на поверхности средством для пролития морей крови при движении к любой цели и в любом направлении.

Чужак. Всегда и везде. Возможно, они просто опоздали в этот мир?

Но он еще пытался… Отчаянно пытался. Он присоединился к охотникам на демонов и безжалостно расправлялся с shar'yu'i. С ними были свои счеты. В результате его предали и бросили израненного умирать, совершенно не посчитавшись с тем, как он сражался до этого и скольким спас жизнь. Жашка выходила его. И тогда он спросил своего врага — зачем? И вот, поверженный, он согласен был на любую правду или ложь, но не на холодное молчание предающих или убивающих его. Потому что в подгорных дебрях он бы наверняка знал ответ. Но не здесь. Видимо, дневное светило своим великолепием ослепило не только глаза, но и разум.

Демонесса просто и без прикрас рассказала о далеко идущих планах чернокнижников Каменного Цветка. О том, как извилиста и парадоксальна была природа охоты на демонов, чьей целью ставилось не допустить shar'yu'i к экспериментам по достижению их же былого могущества. Куда более рискованного нежели у темных эльфов, но в результате дарующее даже меньшие блага, ставя при этом в заложники весь Материк.

С тех пор для Карасу все стало как прежде. Как там, среди голых камней и пепла, когда они вели с уцелевшими воинами остатки темных эльфов под всегда безжалостным солнцем к Северному Океану. Изможденные дневными переходами, по ночам они отбивались от оголодавших тварей, неизвестно как очутившихся в безжизненной пустыне.

Снова разум вернулся в свою мрачную решимость и готовность ко всему и это «все» не давало ему забыться и отвыкнуть. Но их славно учили… Для палача знатного темноэльфийского дома жизнь — это бесконечный поединок со смертью, иной раз настолько беспощадный, что сам страх забьется в угол от выросших колоссов азарта и ярости. Как там, на крыше здания школы чародейств, где он и еще один незнакомец прорубали черепицу, давая молодым темным эльфам последний шанс на спасение от вырвавшихся из Бездны тварей. С ними отчаянно сражался там, внизу, на ступенях у дверей, его обреченный друг. Zeg'Zesa уже клокотала в тоннелях неподалеку, пожирая гибнущий в подземных дебрях город. Они оба не знали тогда, успеют ли. Карасу успел. Поэтому друга запомнили, и его мечи долго хранились среди уцелевших, как реликвия. Правда, ничто не вечно. Даже память… Кто знает, где эти клинки теперь и кто новый хозяин?

До рассвета оставалось недолго. Самое жгучее для глаз утреннее солнце будет во время последнего поединка. Сражаясь на закате первый раз палач был силен. Во второй, под полуденным, жгущим кожу солнцем, жесток и кровожаден. Теперь же будет слеп и, возможно, беспомощен. Так или иначе обе его спутницы окажутся свободны. Хоть что-то в своем бою длинною в жизнь темный эльф знал наверняка, потому что победа и поражение и на краю Бездны, и на поверхности оставались покамест верховными судьями.

— Пора, — возвестил старший страж, подойдя к решетке.

Темный эльф тяжело поднялся.

Из глубин коридора раздался грохот засова у двери на лестницу, что спускалась на арену.

Решетка поднялась и палач вышел в коридор, опершись о стену рукой и переводя дух. На оголенном торсе еще кровоточили едва начавшие подживать раны. Один из охранников опасливо подал Карасу клинок, и темный эльф побрел вперед, к отворенной двери.

— Храбрец… — выдохнул старший из стражей.

— Силен, — поддакнул тот, что подавал оружие.

Палач услышал эти слова и остановился.

— Завяжите мне глаза, — тихо попросил темный эльф, — Иначе утреннее солнце выжжет их и, даже если я смогу победить, то навсегда останусь калекой.

Стражи замялись в нерешительности, бросая друг на друга выжидающие взгляды. Наконец, один из них снял перчатку и оторвал кусок ткани от собственного рукава.

Спустившись по лестнице, Карасу вышел на арену под рев толпы. С его губ сорвалось шипение — утреннее солнце немилосердно жгло кожу под пронизывающим холодным ветром, не приносящим меж тем никакого облегчения. Противник стоял напротив. Судя по громкому дыханию это был громадный детина из имперских легионеров.

Ударили в набат.

Темный эльф поднял клинок, вывернул кисть, поднеся эфес к виску, и с яростным криком ринулся вперед…

* * *

В Трёделе встречали прибывший из Шаргарда корабль.

Неимоверное количество народу пришло на причал, чтобы посмотреть на это чудо феларских кораблестроителей, которое протискивалось меж многочисленных рыбацких лодок, что на зиму оставались в порту и заполняли прибрежные воды. Для многих рыбаков эти суденышки были не только средством прокорма себя и семейства, но и жилищем. Владельцы обеспокоено выглядывали из своих плавучих домов и с трепетом провожали взглядами громадину шаргардского судна.

На причале показался вельможа в сопровождении стражи, расталкивающей крестьян и торговцев, иногда сбрасывая недостаточно расторопных в холодную воду. Поднявшийся было гвалт тут же утих, едва вельможа воздел на вытянутой руке свиток с золочеными деревянными рукоятками и большой печатью правителя. Дождавшись пока шум толпы окончательно утихнет, он развернул свиток и громко зачитал что-то, отрывисто и громко оглашая приказ. На галерах, пришвартованных возле причала, возникло заметное оживление. Их владельцы в спешке убирали свои суда с пути следования огромного корабля плывущего над дымкой тумана, что стелился низко над водой в это утро. Неумолимо приближаясь, судно всей своей подавляющей громадой будто заранее предрекало печальную участь тому, кто задержится на пути.

Те из жителей, что не рискнули пойти на причал, высовывались из окон своих тесно налепленных друг к другу домишек, выстроенных на склонах холма, который венчал замок правителя. Они с интересом наблюдали за прибытием судна и без умолку судачили меж собой.

Среди деревянных домов простенького и незатейливого островитянского стиля, ближе к северному краю трёдельской бухты, на небольшой скале, громоздилась редкая здесь имперская постройка, более тяготеющая к крепости, нежели к поместью. Маленький внутренний дворик имел с конюшней общую высокую каменную стену, что охватывала его полукругом и подходила к основному зданию, напоминавшему скорее большую башню, низкую, чтобы до конца считаться ею, однако куда выше, чем прочие городские постройки.

Несколько стрельчатых окон были обращены в сторону причала. Из одного, что располагалось под самой крышей, за прибытием корабля с интересом наблюдал человек. Удобно устроившись в плетеном сильванийском кресле он не спеша налаживал зрительную трубку, которой его ссудил, как, впрочем, и предоставил жилье, владелец дома — купец. Редкое явление среди лесных эльфов, он вел свои дела по началу в имперских землях, откуда и вынес пристрастие к подобным постройкам, что теперь разбавляла однообразие в Трёделе. Внутри все было устроено по-сильванийски, со всем обилием растений, плетеной мебели, витиеватых ночников и пологов вместо дверей. Эльф жил здесь со своей дочерью и немногочисленной прислугой уже много лет. Ему давно опостылели островитяне и он с радостью принял гостя с Материка.

Матиас, так звали того человека, приспособил один из ночников в качестве опоры, водрузив тот на подоконник. Живой изумрудный огонек среди завихрения веток ночника заметался на холодном морском ветру, но кисти рук с длинными пальцами заботливо укрыли его плащом. Отложив на время почти собранную зрительную трубку, мужчина чинно провел пальцами по своим аккуратным черным усам и короткой небольшой бородке и взял с глиняной подставки на столике по соседству чашку зеленого чая. Задумчиво глядя на громаду феларского корабля, он сделал пару глотков и снова принялся неторопливо вставлять линзы в свернутый трубкой кожаный чехол.

Дочь хозяина дома тихо прошмыгнула за полог и поставила на тумбу у кровати гостя масляную сильванийскую лампу. Матиас обернулся к ней и пожелал доброго утра. Эльфка чуть склонила голову и смущенно улыбнулась. Она зажгла лампу и удалилась. По комнате через некоторое время распространились приятные ароматы мяты и лимона.

Эльфы…

Матиас ухмыльнулся сам себе. Эх, был бы он помоложе, непременно влюбился в эту молоденькую остроухую. Хотя с ним был ученик — Эрнотон… Растяпа только и умел, что пускать слюни при виде девицы, да периодически лишаться дара речи. И иной раз весьма не кстати. Особенно если столкнется с ней нос к носу на лестнице на пути к Матиасу, и долго потом не мог складно донести обо всем, за чем наставник посылал его в город.

Она играла, как часто поступали все девушки ее возраста, заприметив столь явные признаки обожания в свой адрес. А он, как какой-нибудь пудель придворной дамы, носился высунув язык за одним и тем же мячиком, который так и будут бросать и бросать, наблюдая за его стараниями, пока не надоест.

Зрительная трубка была готова к использованию, и Матиас с интересом посмотрел через нее на причал.

— О! Вот и доблестный Тард со своим верным другом. Два сапога пара, — незлобиво проворчал шпион, — Вот и остальной сброд…

Матиас отстранился от зрительной трубки и выпил еще чая. Затем снова вернулся к осмотру спускавшихся по трапу наемников. Сперва он несколько смутился, не увидев в их рядах того, кого ожидал. Затем, когда следом за Бритвой и его людьми потянулись моряки, серьезно обеспокоился.

— Где же вы, сударь? — не выдержал Матиас, в последней надежде обшаривая столпившихся на причале убийц драконов.

Молодой капитан спустился и раскланялся с вельможей. Они о чем-то заговорили. Подозвали Тарда и Гортта. Гномы неохотно приблизились.

— Да где же он?! — шпион протер глаза и вновь принялся осматривать разношерстное сборище на причале.

Бритва обернулся и позвал кого-то.

Ну, наконец-то.

На трапе появилась рослая фигура с копной багряных волос. Лицо наполовину было скрыто красным шарфом. Матиас замер:

— А это еще что такое? — прошептал он в недоумении.

Незнакомец, не спеша, спускался по трапу. Длинные острые уши — слишком длинные и крупные для эльфа, одежда черной кожи. Не человек. Совсем. Ведь в отряде Тарда упоминались только полуэльфы и квартиканты.

Матиас сглотнул. Он видел… Он видел то, что мог видеть только такой, как он. Шпион, за долгие годы и непростой опыт, сортировавший встречных и поперечных мгновенно и без колебаний.

Люди так не ходят, да и нелюди абы какие тоже не обладают такой походкой. Длинные ноги пружинят, ступает мягко, как кошка. Руки немного согнуты. Но не так как у всех… Несколько иначе. Правая кисть держится недалеко от рукояти меча — владелец давно привык выхватывать оружие где придется, тому свидетельствовали пальцы, напоминавшие висящего на своих сетях паука. Левая рука отстранена от туловища несколько дальше, приучена всегда быть готовой держать железный баланс корпуса. Красноволосый напоминал шпиону сжатую пружину. Нет. Все же паука. Это небольшое, но опасное в некоторых разновидностях насекомое…

До этого сходили воины. Пусть наемники, но выпрямив спины, кто был в солдатах — чеканил шаг, кто нет — шел спокойно. У них была грань. Внутри. В глубинах сознания жизнь делилась на бой и мирное существование. Четко и ясно, как день. Это было видно в их поведении. Кто-то как старый опытный лев, кто-то как молодой тигр. Уверенно, широко шагают. Некоторые подражали походке моряков — вразвалочку, тоже пружинили на ногах. Но не так! Матиас был поражен. Сойди незнакомец вместе со всеми — он бы и не заметил. Однако сейчас, случайно, такое разительно отличие… Убийца… Это убийца. Среди наемников, не идеальных и далеких от благочестия, серой массы горлопанов, сорвиголов, горячих парней — черное пятно. Медленно спускается по трапу. Обманчиво флегматичное. Холодное. Как острый осколок льда в чашке горячего чая, но черта с два растопишь такой, даже величиной с ноготь. Пить крупными глотками лучше поостеречься, и не потому что сама жидкость горячая.

Незнакомец спустился на пристань. Яркое солнце неожиданно выглянуло из-за туч. Матиас не успел. Лицо наполовину закрытое красным шарфом резко повернулось в круге линзы зрительной трубки. Желтые глаза будто бы заглянули в глаза шпиона…

— Вы здесь, мастер? Что случилось? — Эрнотон шмыгнул внутрь, услышав шум.

— Здесь я, — тихо ответил ученику Матиас.

Только что он сплоховал, впервые в жизни сплоховал. Зрительная трубка была не виновата, но ее оказалось куда проще бросить в стену, чем проделать то же самое с дневным светилом. Шпион понял, как быстро старит эта новая работа наблюдателя, что не гоняет больше по жилам кровь так, как раньше. Раньше, на улицах имперских городов, в трактирах, на приемах, когда все существо неустанно действует, смотрит, замечает и примечает. Где и по улицам пробежаться, где и на коне галопом, где и погоня следом, а где и сам по следу. Другой ритм. А теперь, слабое напоминание о прошлом, увиденное в зрительную трубку вышибает из колеи так, словно всего перечисленного с ним вовсе не случалось.

— Я пойду в город, принеси мою трость и плащ.

Эрнотон послушно кивнул и вышел на лестницу.

Матиас взял в руки чашку, намереваясь допить ароматный чай. Поднес к губам. Еще теплый… Его взгляд скользнул на подоконник, покрытый тонкой корочкой льда. Шпион, словно опомнившись, оторвался от чашки. Мгновение поколебался и резко выплеснул чай в окно.

Карнаж отметил для себя тот дом, из которого заметил солнечный блик. Это было не сложно, так как подобная постройка оказалась в Трёделе единственной. Дело оставалось за малым — проверить свои подозрения. В конце концов, обитатели могли использовать зрительную трубку из простого любопытства. Или же это мог оказаться вообще иной предмет, поставленный на подоконник. Однако Феникс уцепился за первое предположение, что на-гора выдала интуиция, следуя принципу «первое и есть самое верное».

— Что ты там застрял? — поторопил Гортт.

«Ловец удачи» подошел к гномам. Помощник капитана, полуэльф, старательно переводил речь вельможи. Последний стоял перед убийцами драконов с таким напыщенным видом и бросал слова настолько резко, что это вызвало недоумение у Карнажа. Ведь перевод стараниями помощника капитана был куда как мягче, нежели интонация и особенно выражение лица самого герольда островитянского владыки. Все это заставило Феникса лично вслушаться в речь, слетавшую с языка вельможи.

Полуэльф продолжал свои старания, и Карнаж готов был снять перед ним шляпу, так как редко кто сумел бы на скорую руку так складно переврать то, что говорил островитянин. Помощник капитана перевернул с ног на голову принцип старой поговорки и искусно переделывал «бритое» в речи герольда в «стриженое».

Походу смягчения подряд всего, что говорилось, раскрасневшийся полуэльф рисковал переборщить с поддельной учтивостью и фальшивой патокой, тем самым едва ли не подбивая Тарда по окончании речи на старинное фивландское «челомканье», от которого герольд вряд ли будет в восторге.

Феникс рассудил, что следует спасать положение, так как блеск в глазах Бритвы при осыпании его всевозможными эпитетами, которых в речи вельможи не было и в помине, сулил как раз то, о чем полукровка думал до этого, то есть дипломатический казус, над которым будет надрывать животы от смеха весь Материк.

Сняв свою торбу с плеча и делая вид, что что-то в ней ищет, Карнаж склонился к Тарду и тихо произнес:

— Ты, помнится, говорил, что не любишь, когда твои уши забивают нескладным дерьмом? Стало быть, подслащенное тебя устраивает, но не забывай, что суть дерьма от этого не изменится.

— Ты о чем? — уголком рта пробормотал гном.

— Хочешь слушать этого полуэльфа-балабола, или тебе в точности перевести то, как тебя здесь привечают? И кем считают?

— Вот оно что… — блеск в глазах Бритвы погас, — А ты знаешь их язык?

— Немного.

— Ну, валяй.

Положение Тарда с той минуты оказалось незавидным, если не сказать скорбным для вояки, которого новое время на каждом шагу щелкало по носу, нарочито искажая на глазах все, к чему он так привык. Пока остальные наемники еще пуще раздувались от спеси, Бритва сник оттого, что шепотом из уст полукровки доносилось до его уха, пока в другое по-прежнему лились велеречия лжи.

— Соблюдая старинный договор с Феларом, мы с радостью предоставим кров и пищу бросившим вызов самим драконам и помогающим им в этом нелегком деле! — надрывался красный как помидор помощник капитана.

— Договор с королем Фелара обязывает нас помочь. Что ж, мы предоставим кусок хлеба и крышу над головой, хоть и почитаем драконов священными созданиями Материка и островов, — вторил голос Карнажа.

— Да снизойдет благословение наших драконов-хранителей и прибудут с вами их духи в бою!

— Только наши драконы — истинные хранители, но, тем не менее, ваше дело все равно ими проклято.

— Вам предстоит нелегкий путь, но все жители острова как и прочие народы желают вам удачи. Мы будем возносить мольбы за успех вашего оружия! — не унимался полуэльф.

— На нелегком пути до гор Драконьего Проклятия многие из вас сгинут и не вернуться. Пусть это послужит вам уроком, как поднимать руку на творения природы. Мы же не будем вам препятствовать.

— Итак, добро пожаловать в наш город! Вас ждут апартаменты, где с радостью накормят и обогреют по обычаю островитянского гостеприимства. Мой слуга сопроводит вас туда.

— Мы просим вас направиться в заведение, чей хозяин, все же, согласился принять убийц драконов. Мой человек сопроводит вас туда. Прошу следовать только за ним, не сворачивать и не расходиться по городу. Не ждите особого радушия и гостеприимства и не выходите на улицы ночью, — Карнаж заметил резкую перемену на лице гнома при последних словах и успокоительно положил ему руку на плечо, закидывая торбу за спину.

— Так, братва, не разбредаться! — взяв себя в руки громко приказал Тард, — Следуем за провожатым, устроимся, а там будет видно!

Проходя мимо переводившего дух помощника капитана, Бритва не преминул бросить на него многозначительный взгляд.

— Я все слышал, — сказал Гортт, поравнявшись с Карнажем, — И чего они так взъелись?

— Островитяне Пальца Демона всегда были гордым народом и никогда не склоняли голову ни перед кем, — твердо ответил Бритва.

— И то верно, — пробормотал Гортт, — Даже когда несколько веков назад истанийцы пытались захватить остров силой — они не сдались, хоть и погибли бы все до единого. Драконы речные подсобили тогда и потопили почти весь флот халфлингов. Если бы не они…

— Так будем же уважать гордость, — добавил Карнаж, — Тем паче сильного, а не гордыню оправдывающего собственную слабость ничтожества.

Убийц драконов и экипаж корабля препроводили по тесным улицам Трёделя до небольшой гостиницы. По дороге Тард отдал должное жителям, что очень редко напоказ демонстрировали свою неприязнь к наемникам и морякам. А те во всю судачили о том, что именно за «радушный прием» их ждет, омрачая тем самым еще более лица помощника капитана, Бритвы, Феникса и Гортта. Сам же капитан оставался в таком же счастливом заблуждении, как и прочие.

Хозяин заведения состроил хорошую мину при плохой игре, навязанной владыкой, и раскланялся с постояльцами, осыпая их восхищенными репликами как из рога изобилия. Хотя бы здесь помощнику капитана не пришлось перевирать каждое слово, а лишь толику приукрасить. Карнаж даже одобрительно кивнул полуэльфу, искавшему взглядом поддержки хоть у кого-нибудь, кто понимал, на какие сделки с совестью и кодексом переводчика он идет.

«Ловец удачи» собирался войти последним. Он резко обернулся и быстро осмотрел прилегающие к гостинице улицы, когда последний из наемников перешагнул порог. Островитяне не обратили на него особого внимания, хотя парочка любопытных взглядов все же направилась в его сторону, так как им редко приходилось видеть такое рослое существо, нескладное, по их меркам, со слишком длинными ногами и руками по отношению к туловищу. Знали бы они, сколько это доставляло хлопот портным…

Человек в шляпе и плаще, с тростью в руке, остановился и застыл под брошенным на него взглядом.

Не островитянин и потому заметен. Трость была явно для солидности. Иначе зачем идти, сжимая ее в руке, словно шпагу?

Феникс, не смущаясь, разглядывал опешившего феларца. Тот, поначалу, растерялся, но после оперся на трость и повернулся к какому-то торговцу. Под шарфом скрывавшим половину лица «ловца удачи» мужчина, заговоривший с островитянином, не увидел адресованной ему хищной улыбки.

— «У него что? Глаза на затылке?» — подумал Матиас, когда красноволосый скрылся в дверях.

Не сказать, что шпион испытал трепет от такого внимания к своей персоне, скорее наоборот — разозлился и досадовал. Но от увиденного вблизи убийцы по его спине невольно пробежал холодок. А на жизненном пути Матиаса мало кто мог похвастать тем, что феларский шпион предпочел бы не встречаться с ним в переулке темной ночью. Однако Матиас все равно вошел в гостиницу.

Принимали убийц драконов там сдержанно, но не пренебрежительно. Исправно подали питие и еду, рассадив за небольшие столы, отделенные друг от друга тонкими перегородками из бумаги и дерева. Шпион занял свободный стол и потребовал себе чая. Слишком резко и громко… Разносчица кушаний не была виновата в том, что снова встретивший его взгляд желтых глаз оказался необорим и будто пригвоздил Матиаса к столу у самой двери, хотя он намеревался сесть гораздо ближе и незаметно слушать, о чем пойдет разговор. Теперь это вряд ли удастся. И шпион решил просто наблюдать.

Наемники уже собирались приняться за поглощение островитянской пищи, пусть и странной на вид, но голод — не тетка, когда Бритва поднял в руке пустую плошку, призывая всех к молчанию. Гном говорил долго и достаточно громко, даже горячо, но шпион не слушал. Его взгляд был прикован к наградной феларской шпаге, возложенной на стол. Все наемники, как один, склонили головы, и только красноволосый откинулся назад, сложив руки на груди. Матиас заметил это позже, когда Тард предложил помянуть славного вояку и на это откликнулся многоголосый хор. Пряди спадали на лицо полукровки, но глаза внимательно смотрели исподлобья на шпиона.

Подошедшая разносчица кушаний принесла Матиасу чай и закрыла от его взора убийцу, невозмутимо присутствовавшего на помине собственной жертвы. Поэтому Карнаж не увидел, какое выражение приняло лицо этого подозрительного человека средних лет, так странно носившего в руках трость.

— «Эх, сударь-сударь, много я повидал на своем веку чудаков, но вы перещеголяли всех!» — подумал Карнаж, когда разносчица кушаний направилась от стола феларца к ним и принялась расставлять с подноса маленькие бутылочки островитянской выпивки.

Наемников оказалось гораздо больше, чем мог вместить ее небольшой плетеный поднос бутылок, и пришлось делать несколько заходов.

— Тард! — рука «ловца удачи» резко выбила у гнома плошку, едва он поднес ее к губам.

— Что?!.. Какого черта, Феникс!? Молоты Швигебурга!!!

Полукровка вцепился в рукав девушки и приблизился к ее лицу. Она оторопела от того, как с утробным кошачьим урчанием красноволосого постояльца его зрачки расширились и стали в полбелка.

— Почему у тебя дрожат руки?

Бритва и все наемники за столом отпрянули от «ловца удачи», когда услышали его изменившийся, гортанный, неприятный голос. Только Гортт остался невозмутимым, деловито наполнил плошку из принесенной бутылочки и подал Карнажу.

— Господин я…

— Пей, — рука в перчатке с набойками поднесла плошку к ее губам.

— Нет… я…

— Почему? — Феникс опустил с лица свой шарф и издал едкий смешок прямо в лицо девушке.

Островитяне всполошились. Девушка начала вырываться. Но «ловец удачи» вцепился в нее как клещ, поднялся и силком влил содержимое плошки ей в рот.

— Гортт! Еще!

Гном послушно наполнил.

Молодой капитан вскочил со словами: «Что вы себе позволяете, сударь?!» Но помощник полуэльф схватил его за плечо и усадил обратно.

«Ловец удачи» выпустил свою жертву и стоял рядом, пока она кашляла и вытирала слезы.

С кухни прибежал повар, сжимая в руке нож для разделки рыбы, и что-то затараторил, склонившись над девушкой. Никто не понимал о чем они говорили, кроме полуэльфа и Феникса. И если первый был ошеломлен, то второй с интересом выжидал.

— Сестра, что случилось?! — дрожащим голосом спросил повар.

— Он знал… Передай им.

Девушка упала на колени и глухо захрипела, сжимая горло обеими руками. Через несколько мгновений все было кончено.

— Кому передать? — яростный крик повара оборвался от вопроса на его родном языке, заданного красноволосым после того, как он схватил направленную в него руку с ножом.

Островитянин вырвался и ударил Карнажа кулаком в лицо.

— Вот так повар! — рявкнул «ловец удачи», вытирая кровь из разбитого носа.

В два прыжка нагнав убегающего противника Феникс рванул его за рубаху и всадил колено в спину. Островитянин колодой повалился на пол. Руки и ноги чуть дергались, неестественно вывернувшись от падения.

Гортт подбежал к повару и перевернул на спину. Гном попытался разжать ему зубы, но даже кинжалу это оказалось не под силу. Островитянин откусил себе язык и захлебнулся в собственно крови, не смотря на все усилия.

— Он бы все равно ничего не сказал, — заключил Карнаж.

— У меня бы заговорил, — ощерился Гортт.

Брови Феникса взлетели вверх от удивления. Вот уж чего он ожидал меньше всего, так это того, что гном окажется сведущ в пыточном делопроизводстве.

— А теперь объясните мне! — рявкнул Тард, махнув рукой наемникам, чтобы те и не думали притрагиваться к еде и уж тем более выпивке.

Хотя аппетит и так был испорчен.

— Интересные повара у этих островитян, — пробормотал Гортт, — Не каждый способен так лихо кончить с собой.

— Надо уходить отсюда, Бритва.

— Сам знаю, Феникс, не учи ученого!

Тард обернулся по направлению взгляда Карнажа, но наткнулся только на пустующий стол у самой двери, где дымился в чашке еще горячий чай.

— Есть у меня один знакомец здесь, к нему и двинем! — вспомнил Гортт, — Собирай харчи, братва, и ходу отсюда.

Наемникам не надо было повторять дважды, тем более это сказал правая рука их главаря. Но уж чьих приказов они точно не станут слушать, так это красноволосого мясника, будь он хоть левой рукой, хоть правой ногой Тарда. Карнаж спокойно встречал взгляды товарищей по оружию, даже не оскорбляясь. Люди всегда выкажут свое отношение и осудят, даже если речь шла об их жизни и всегда придирчиво отнесутся к способу собственного спасения. Хотя, спроси кого сейчас — никто не захочет отправиться на тот свет таким способом, каким умерла подносчица кушаний. Воинам пристало погибать на поле брани с мечом в руках, а не как этой женщине, от яда подмешанного в питие.

И все равно, брезгливо переступают через ее скрючившееся тело в узком проходе меж перегородок на пути к дверям…

— Черт! Черт! Черт!!! — Матиас чуть не бежал по трёдельским улицам, расталкивая прохожих.

Сердце шпиона бешено колотилось. Куда там старые былые времена и погони! Такого он не видел никогда. Но прекрасно понимал, кто оказался под подозрением и клял на чем свет стоит свои трусливые ноги, что подвели его, взрослого мужчину, испытанного годами службы тайной канцелярии, и сами унесли из гостиницы. Матиас сурово относился к себе и беспощадно признавал, почему дал слабину. Потому что Эрнотон сирота и никому кроме своего наставника не нужен в целом свете. А эта красноволосая тварь, что с такой легкостью убила женщину…

Наверняка он испугался этого нелюдя. Просто испугался и Эрнотон тут ни при чем. Хотя, что мешает этому остроухому живодеру явиться ночью в дом купца эльфа и стребовать ответов на наверняка появившиеся у него вопросы? Поверит ли он Матиасу? Но шпион знал точно — он был непричастен и никогда бы не стал травить тех, над кем ему был поручен канцелярией особый надзор. Сиречь оберегать и сторожить жизни наемников пуще собственной.

* * *

Клод любил зимний Фелар. Он очень любил это время года. Неторопливое, холодное, с великолепием сочетания черного и белого по обочинам дорог, когда отправляешься в дальний путь. Солнечные дни оказывались редки, и Клоду в зимние месяцы казалось, что время замедляло свой ход для него. Долгие вечера у камина с чашкой горячего шоколада послед вихря дневных забот и треволнений сладко растягивались в приятное времяпрепровождение в тепле и уюте. С некоторых пор служитель канцелярии часто покидал столицу, чего раньше с ним не случалось, особенно если он оказывался в гуще событий, и отправлялся в свое поместье. И тем чаще Клод так поступал, чем более важные дела скапливались вокруг королевского трона и государственности в целом. Тишина и покой старого поместья манили его с тех пор, как, по уговорам брата, он отправился туда после отплытия убийц драконов, чтобы немного отдохнуть от насущных дел.

Клод боялся воспоминаний, что накинутся, едва он ступит на родной порог, но за давностью лет кольнули они всего раз и то не слишком больно, когда проходил мимо сада, где любила гулять покойная супруга. Слуги обрадовались приезду хозяина и из кожи вон лезли, чтобы во всем ему угодить. Хотя Клод того не требовал. Он просто хотел побыть один — вот и все. Отдохнуть от всех лиц, что видел при дворе: добрые или злые, искаженные гримасой сильных чувств или же наоборот холодные и невозмутимые, что серый камень кладки стен, — все они одинаково надоели ему. Да и своему лицу стоило дать отдых. И без того лицемерие иссекло его морщинами раньше времени…

Холодный ветер дул в лицо. Задумчивые складки на лбу расправились, когда Клод вспомнил о теплом камине и чашке горячего шоколада, что снова будут ожидать его в поместье по окончании этой долгой, необязательной, но важной дороги в одну деревушку, где произошла стычка с Черными Псами.

Как же хорошо, когда за столько лет в сумбуре придворной жизни случается урвать толику незыблемого, толику постоянства для себя и близких. Бурная молодость пробурлила, прорубила ход, тоннель в стенах, что ставила на пути жизнь и там в конце… Вряд ли только лишь белый свет. Нет. Перед этим есть некое спокойное постоянство, которое отвоюешь в непрестанной толкотне локтями с другими. По молодости кажется, что такое продолжится бесконечно долго. Но, с течением времени, бег замедляется, торопливость и суета покидают ноги и уже шагом, степенно, по пути забавляя себя воспоминаниями и развлекаясь удивлением от себя, прежнего, что проделывал этот тоннель к каким-то благам, словно рудокоп к жиле. С каким усердием и старанием проделывал это Клод — и вот заслуженно идет, спокойный и невозмутимый, тертый калач, так, наверное, называют это состояние рассудка простые крестьяне. Не считая больше времени, не оглядываясь всякий раз назад и лихорадочно собирая в голове, как скаредный ростовщик монеты в сундук, все что сделал и не сделал, обещал, выполнил и наоборот, утешил или огорчил, расстроил или обрадовал, разрушил или создал… Такое было. Было и прошло. В жизни людей случаются подобные нелепости, когда жажда всемогущества обуревает во сто крат несбыточной мечтой ВСЕ исправить, ВСЕ вернуть и себя, бесценного и дорогого, на самом пике самолюбия и эгоизма срочно посвятить в бессмертие, причислить к лику святых — у каждого своя крайность. У человека такие вещи случаются раза два за его век, третий просто не успевает произойти, так как голова уберегает стареющее тело от излишних треволнений, постепенно усыпляя до этого ясный разум, как стоящего в карауле далеко не первую ночь часового, что не смог проспаться накануне днем. Но еще остаются и «седина в бороду», и «бес в ребро», и так любимые всеми дряхлые бродячие рыцари, даже не подозревающие, что это просто еще один выход, найденный рассудком для неугомонного тела.

Из действительных людей под старость складывались некие образы, под которые подпадали многие придворные. Клод повидал всякие, также повстречал и своих собратьев по пристрастию к покою и тишине. С такими можно было приятно скоротать вечерок, а не пускаться во все тяжкие с бесом, что так пристрастился к ребрам, завидев седину в бороде, или воинствующим старым пердунам консервативных и глубочайших убеждений в том, что кому-то нужно подать пример…

После поворота показалось то, что встречные обещали ему в качестве гордо именуемой ими «дороги» — колея, проторенная среди перелесков и холмов колесами телег и возов. Клод пустил коня шагом. Хотелось немного оттянуть то, что будет ждать его в деревушке… Уже давно городке, и на картах он тоже появился, правда пока без названия. Но докладывал о событиях сыскарь, житель столицы. Таким все и вся — деревня за стенами Шаргарда или Шаарона.

Люди, люди, люди… Шум не утих, хоть и минул целый день с момента стычки. Клод жалел, что позволил придворному магу «помочь» ему в странствии и отправить через портал ближе к этой «деревушке», изрядно сократив время, нужное для поездки. Но что поделать? Общий бег всех, кто служил в канцелярии или содействовал, продолжался. У многих оканчиваясь только перед гробовой доской. Наверное, досадно было так заканчивать…

Как хорошо, что люди здесь. Как много! Голоса, крики, приказы! Хорошо! Клод остановился, слез с коня возле старой церквушки… Да, везде они есть, с тех пор как в Феларе появилась единая религия, вера в Создателя. Как хорошо, что двери распахнуты, но там толпится народ. Что-то обсуждают со святым отцом, пусть о похоронах. Пусть! Но не так как тогда.

Клод не останавливал себя. Даже когда к нему подошли двое сбиров в серых плащах и учтиво раскланялись.

Они удивились. Служитель канцелярии, призванный им в подмогу, да что там — распоряжаться всем здесь, пока прибудут феларские сотни, стоял и смотрел на крест. По щекам текли слезы. Что это? Как не ко времени и не кстати!

Двоих воинов шаргардского полка встречал пустой городок. Уже второй, но хотя бы не сожженный дотла имперцами. Один нес другого на спине. Холод и стужа пробирали до костей… Клод давно потерял счет времени и из последних сил ступал по промерзшему тракту, опираясь на обломок копья. Глаза сами собой закрывались, его шатало из стороны в сторону, но он упорно продолжал идти. Крест над церковью обещал укрытие от ветра и стужи.

Они вдвоем отбились от полка, разорванного в клочья кавалерией Заргуна. В считанные минуты, казалось, их смели как крошки со стола… Бой оказался черти где, а Клод — на опушке с другом на руках и с одним копьем на двоих. Много не навоевали. Что там нужно было знать: копье как копье — подопри ногой и стой! Отлично, только не против тяжелой кавалерии.

О, Создатель! Как способна страшить кровь на руках, особенно если она чужая. Чужая по сути, но дорогая как своя. Клод всегда был нелюдимым человеком и плохо сходился с кем-то. Наверное, от этого так ценил своих немногочисленных друзей. Особенно такого, всегда радушного, веселого парня, «душа кампании», главного заводилу в полку. С таким и серые дни в марше к западным границам казались… светлее что ли? Теплее, чуть легче, тракт немного ровнее и ветер не такой злой. А теперь он молчит. Голова бессильно свисает на плечо несущего его.

Клод говорил, сам не замечая, что говорит уже несколько часов безответно. Но ничего, согреется и заболтает, как всегда подшутнет. Посмеются… Наверняка найдется что-нибудь, что не прихватили в спешке крестьяне и удастся, как он говорил, «заморить червячка».

Войдя в распахнутые двери под крестом, он окликнул друга. Опустил его на пол… По крайней мере в том опустевшем городке солдат армии его величества по имени Клод уснул в самом благочестивом месте из всех. Там же он оставил самую тяжелую и легкую ношу в своей жизни… Но прежде он вернулся с тракта и звал друга. Во второй раз. Только после этого смог, наконец, уйти. Совсем.

Имя, сорвавшееся тихо с сухих губ Клода растворилось в холодном воздухе. Третий раз за все прошедшие годы и снова не слышно отклика.

Верный служитель канцелярии во всем любил феларскую зиму, даже в тяжких, но дорогих воспоминаниях.

— Мэтр? — осторожно позвал сбир.

Тела лежали в ряд прямо на снегу, укрытые старой мешковиной. Черные псы… Много.

Крестьяне и сбиры — с другой стороны улицы. Очень много. Чума на голову того, кто насмехался над молокососами, что обнажили шпаги под черным стягом с красной собачьей головой!

Клод отпустил своих провожатых, распорядившись устроить себе угол на ночь. Твердой походкой приблизившись к телам крестьян, он нашел того, кого искал, и торопливо расстегнул куртку на груди. Пальцы дрогнули, когда он извлек у убитого знак девятнадцати. Хотя бы лицо скрыто мешковиной. В тот самый момент, когда Клод ощутил холод от этого залитого кровью и смерзшегося в ледышку куска ткани за пазухой он понял, как на самом деле устал видеть все это. Кровь, смерть, грязь — без конца и края.

Пришла пора отрешиться от этого. Вернуться к любимому камину и чашке горячего шоколада. Такое желание до приезда в этот городок лишь робко пробивалось в глубинах сердца, словно цветок, заваленный феларским снегом. Но вдруг сразу набрало силу здесь, посреди обычной раньше суеты и дел, выполняемых с железной маской на лице. Впервые у Клода не хватало сил отстраниться от происходящего и просто, сухо отдавать приказы и заниматься, как и много лет до этого, тем, чем он привык.

Напоследок только сообщить семье погибшего. Какой семье? Из семьи у покойного остался только сын. Парнишке едва исполнилось двенадцать лет. Клод по собственному желанию взял на себя заботу о семьях девятнадцати, зачастую справляя нелегкую обязанность плохого вестника, но зная подчас больше, чем сами отцы о собственных семействах. Вот и теперь служитель канцелярии вспомнил о сыне убитого, оставшемся в Шаргарде…

На улице появилась полноватая фигура мужчины в робе с опущенным капюшоном. Рядом с ним шли двое чумазых детей.

— Мэтр Фарай? — окликнул друида удивленный Клод.

Мужчина остановился в нерешительности. Такое ощущение, что он не ожидал встретить здесь знакомых. Судя по замешательству и поворотам то к одному переулку, то к другому, казалось, друид собирался не только избегать встреч, но и лишних разговоров.

Клод нахмурился. Право же жрец природы вел себя подозрительно, как застигнутый на месте преступления неопытный воришка.

— Какая нелегкая занесла вас сюда? — служитель канцелярии поспешил подойти, пока друид и в самом деле не решился сбежать.

— Скорбные дела привели меня в этот городок, — ровно и бесстрастно произнес голос из-под капюшона.

— Соглашусь, мэтр, дела действительно невеселые.

От Фарая не ускользнуло, с каким вниманием отнесся встреченный им к детям, что при виде этого мужчины вцепились в полы робы.

— Дети? — Клод встал так, чтобы преградить друиду путь и положил руку на рукоять шпаги под плащом.

— Сироты… — Фарай осекся, завидев молнию, блеснувшую в глазах под клочковатыми бровями.

— Так вот оно что? А я то думал, что вы явились сюда как врачеватель. Как прозорливо, сударь! Тела родителей еще не успели остыть, а «опекуны» уже тут как тут! Слетелись со всего Фелара как…

— Умерьте свой пыл, — неизменно спокойно возразил друид, — Разве это мы устроили такую бойню в преддверии зимы? Ваша канцелярия не подумала о том, что Черные Псы дорого продадут свои жизни?

— Конечно, поэтому я здесь.

— Вот. И я тоже здесь. Наша община в Фивланде хотя бы не даст бедняжкам умереть с голоду. Мы обучим их, и они смогут занять неплохое место в этой жизни. Место созидателя, а не умрут от голода. Мы откроем им таинства природы, в которых они найдут со временем утешение этим утратам.

Фарай указал рукой на выложенные вдоль улицы тела.

— Хоть возьмите кого покрепче, а то эти и так худые, с вашего-то рациона проращенных зерен, салата и ключевой воды…

— Тех, кто покрепче, забрал с собой наставник истребителей неупокоенных. Сейчас они на пути к горам. А мои… пусть худышки, но зато у них есть «дар». Друидом способен стать не каждый.

Маленькая девочка всхлипнула и протянула Клоду клубень картофеля, что прижимала к груди.

— Вот видите, — в голосе Фарая мелькнуло едва заметное умиление, — Она готова сделать вам подарок, если вы нас пропустите. Не пугайте их, отойдите.

Клод склонился к девочке. Она робко шагнула к нему и двумя ручонками протянула клубень картофеля. Служитель канцелярии замер, когда картофелина начала прорастать прямо у него на глазах. Он снял перчатки и взял руки девочки в свои ладони. Какие они были теплые. Она улыбнулась. Клод принял подарок, и девочка спряталась за полы робы друида.

Когда Фарай и его подопечные отдалились, служитель канцелярии встал и спросил напоследок:

— А как быть с теми, кто не годится в истребители неупокоенных, и у кого нет «дара»?

— Еще остаетесь вы… и доблестного Адлера я видел неподалеку, — не поворачиваясь ответил друид, невозмутимо и спокойно.

Клод поспешил к церкви. Если Адлер прибыл в город, то его можно было найти именно там. Доблестный рыцарь, бывший магистр ордена Белых Волков явно прибыл в эту деревеньку неспроста и вряд ли предположениям Фарая суждено сбыться. Адлер — воин до мозга костей, а не сердобольный опекун.

Вот он, в доспехах восседает на коне посреди обступившей толпы. Снова шум. Люди славят его на все лады. А рядом — два юноши в седлах, в кожушках и при копьях. Неужели он взял их себе в оруженосцы? Женщины стоят у седел молодых людей и плачут, протягивая заботливо собранные кульки с провизией…

Клод выругался, резко повернулся и пошел обратно на ту улицу, где остались покинутые всеми тела убитых.

Заложив руки за спину служитель канцелярии мерно вышагивал вдоль бесчисленных стоптанных подошв башмаков крестьян и сапог рыцарей.

Так продолжалось до тех пор, пока с другого конца улицы не послышался крик и топот чьих-то ног. Клод повернулся и даже не успел ничего сказать, когда худой и низкорослый паренек набегу врезался в него. Парнишка нечасто смотрел вперед, все время оборачиваясь на гнавшегося следом сбира.

— Держите его, сударь! — крикнул преследователь.

Клод схватил паренька в охапку, но тот заколотил своими кулаками ему в грудь, вырываясь и крича своим осипшим голосом:

— Пустите! Я к отцу!

Служитель канцелярии отпустил.

— Да что вы делаете? Мы уже с ног сбились прогонять его отсюда! — рявкнул сбир, хватая парнишку за шкирку.

Тот извернулся и укусил своего преследователя в руку.

— Ах ты мерзавец! — сбир замахнулся.

— Руки прочь! Ты, шавка инквизиторская! — Клод рванул из-под куртки на груди знак девятнадцати и сунул под нос опешившему мужчине.

— Простите, сударь, мы просто пытались найти его родных…

— Да нет у меня никого больше, болван! Сколько раз тебе повторять!? — воскликнул парень.

— Не «найти» родню, а «подыскать» за хороший куш стоящего опекуна, так ведь? — процедил сквозь зубы Клод.

Сбир два раза переменился в лице, но потом с гадкой усмешкой ответил:

— Не пойман — не вор, сударь. Все равно этот малец ни на что не годился. Так что забирайте себе и продавайте кому хотите, хоть писарям, все равно он слеп как курица. Разве что языком мудрено трепать горазд, книжный червячок.

— Пошел вон! — угрожающе прошипел Клод.

Сбир развязно поклонился и удалился.

Парень склонился над одним из тел, прикрытых мешковиной, тронул покойника за руку и тихо позвал.

— Он уже в лучшем мире… — начал было Клод, собираясь утешить, но на него посмотрели сощурившись близорукие глаза и он осекся.

— Да знаю я все, — голос паренька дрогнул, — Знаю, что мой отец в Бездне, а не смотрит на меня с небес.

— Зачем же ты его зовешь?

— Чтобы он слышал, что о нем жалеют и скорбят об утрате.

— Откуда ты знаешь сильванийские традиции?

— Я люблю читать. Как выразился этот сбир, я — «червячок».

— А как же вера в Создателя? Ты должен обращаться к нему с молитвой. А не следовать сильванийскому ритуалу, ведь ты же не эльф.

Парень молча откинул длинные волосы с одного уха и Клод увидел, что кончик едва заострен — четвертушник, или как их называли маги — квартикант.

— Ах вот оно что…

— В том то и дело, господин, — со вздохом ответил паренек, — Теперь мне тут будут вдвойне не рады. Вам, случайно, не нужен писарь?

— Пригодится. А сколько тебе лет?

— Четырнадцать, господин.

— Никогда бы не подумал, — Клод озадаченно провел пальцами по подбородку.

— Такое иногда бывает с квартикантами. Природа не всегда успешно сочетает эльфийское и человеческое в одном теле.

— Ты столько всего знаешь в свои годы, поразительно! Умеешь читать и писать.

— Мы с матерью жили в Сильвании некоторое время… потом, когда мать умерла, я перебрался сюда, к отцу. Я умею писать по-феларски и немного знаю сильванийские руны.

Паренек с надеждой посмотрел на Клода. Тот все еще пребывал в смущении, но в конце концов утвердительно кивнул и отошел, давая время закончить «последние слова». Служитель канцелярии, разумеется, не собирался оставлять здесь, среди крестьянской шушеры, такой самородок.

Глава 3

«Хорошенько подумай, прежде чем мстить самому, и дважды подумай, прежде чем породить такого же мстителя, как ты сам…»

Киракава, наставник «Диких Мечей»

Убийцы драконов долго шли по городу следом за Горттом. Гном не торопился, с трудом вспоминая дорогу, и спросить было не у кого. Заполненные горожанами улицы встречали отряд колючими взглядами. Торговцы отворачивались. Женщины прятали детей. Старики бросали короткие резкие фразы, от которых помощник капитана скрежетал зубами в бессильной злости, а Карнаж хранил упорное молчание, всякий раз устремляя на очередного бойкого на язык островитянина недобрый взгляд.

Новости в Тределе распространялись с такой же чудовищной скоростью, с какой тамошних воинов учили рубить мечем. Общее негодование не выплескивалось наружу в виде камней и палок только благодаря завидной на Материке сдержанности жителей острова Палец Демона. Однако то, что сдерживалось, не исчезало, а пряталось за видимой покорностью владыке или королевским соглашениям — не важно. Теперь по ночам на улицу могли показать нос из числа наемников только убежденные самоубийцы. Благо, если на этом все закончится. Но, если бы подопечные Тарда действительно верили в это, они бы не стали окружать своего главаря со всех сторон живой стеной, обнажив оружие.

Феникс, знакомый с нравами островитян, тоже не отличился оптимизмом суждений. Тем более зная об отношении к своей персоне. Здесь, среди низких домишек и таких же невысоких ростом жителей он выделялся так, как нигде более. Даже в Истании, стране халфлингов, в зюдрадзельском порту он мог замешаться в толпе приезжих полукровок или ларонийских эльфов. Но в Тределе… Многие взгляды были обращены на него. Даже больше чем на остальных наемников и моряков. Потому что это он свершил злодейство — никто, разумеется, не стал разбираться кто кого первым пытался отравить. Потому, что он слишком не похож на человека… Помощник капитана, хоть и был полуэльфом, но в чертах лица угадывались знакомые для островитян линии подбородка, бровей, скул как у чистокровных феларцев. Не говоря уже о росте и телосложении.

Инквизиторы Фелара считали за бесовские «штучки» не только рыжие волосы, но даже заостренные уши, хоть маги и ученые мужи сорвали глотки, объясняя, что эльфийская кровь в потомках смешанных браков так же сильна как и человеческая. Островитянские же мистики определяли касание руки демонов в смертном по-другому: удлиненные руки и ноги по отношению к корпусу и «особенные» глаза. В тредельских обителях колдунов на стенах встречались изображения существ с длинными руками, ногами и огромными злыми глазами — йома, так их называли. Считалось, что в глубокой древности они обитали в проклятых лесах, где бесследно пропадала любая живая тварь. Правда, в еще более глубокой древности, «йома» собирали в своих рядах в сознании островитян куда больше разнообразных демонических тварей. Все изменилось, когда, расширяя свои княжества, правители наткнулись на пресловутые «проклятые леса» и приняли бой с загадочными обитателями. Победа досталась дорогой ценой, ведь противник мог забирать жизнь у человека простым прикосновением руки, а некоторые даже умели летать. Таким образом, простая экспансия претерпела метаморфозу в героическую борьбу лордов против «истинных» йома, перешедших из абстракции разношерстных «сил зла» ко вполне конкретному образу, но так и оставшись древним эпосом в анналах истории. Точно так же, как и вытеснение племен «диких дьянов» в хрониках Материка. Только Восемь Народов, едва прибыв с островов, не успели придумать какого-нибудь зловещего названия своему противнику, ведь у них оказалось много других дел. Например, возделывать поля на пепелищах «проклятых лесов», строить крепости и всячески укреплять границы захваченных территорий.

Карнаж шел, отделившись от сбившихся в кучу наемников и моряков, вынув меч и прижав лезвие обратным хватом к предплечью. В левой руке он вертел в пальцах перед носом заточенную метательную пластину. Зная, как легко правителю Тределя дать волю колдунам и мистикам, чтобы снова вместо «ран'дьянец» употреблялось куда более привычное жителям слово — «йома», «ловец удачи» посчитал вполне уместным показать, что у него тоже есть «клыки» и очень острые.

На город спускались вечерние сумерки, когда наемники оказались, по заверениям Гортта, недалеко от искомого места. Моряки и убийцы драконов поутихли в своем недовольном ворчании, лишь только после поворота в очередной переулок впереди показалась крыша довольно крупного здания среди тех хибар, что окружали их со всех сторон в той части Тределя, где теснилась островитянская беднота.

На этих улицах не хотелось оставаться ночью даже странствующему монаху, что уж говорить о голодных и злых от оказанного им приема наемниках. Карнаж шел теперь позади Тарда и его соратников. Из окон на тесные улочки падал тусклый свет, в котором поблескивало сжимаемое в руках оружие. Убийцы драконов со стороны походили на эдакого ежа, что с сопением и звяканьем таких своих иголок топотал кучей ног к будущему жилищу. До чутких ушей полукровки долетали приглушенные тонкими стенками хибар разговоры островитян. Некоторые оказывались слышны так хорошо, что можно было разобрать о чем судачили после дневных трудов эти бедняки. Как ни странно, но редко кто заговаривал о приезжих. Карнаж отдал должное Гортту, ведь гном увел отряд туда, где кого бы то ни было меньше всего могли интересовать дела и события богатых районов Тределя, резонно почитаемые здесь привилегией торговцев, воителей и ремесленников. Крестьянам от рождения был уготован на острове Палей Демона иной удел, не важно на каком берегу Саины или в какой части этого куска земли посреди морей они родились.

— Ну вот мы и пришли, — устало объявил Гортт, громко задубасив кулаком в дверь.

— Кого там еще черти принесли?! — донеслось из-за дверей.

Карнаж подумал, что он ослышался, но последующее ворчание и ругань на незваных гостей оказались тоже на фивландском. Где только не встретишь этих неугомонных гномов из какой-то новой швигебургской породы отчаянных путешественников, что так неожиданно расплодилась за прошедшую четверть века!

— Открывай! Мы сюда перлись не за тем, чтобы лясы точить с тобой, когда кишка кишке шиш показывает! — потребовал Гортт и пнул хлипкую на вид дверь мыском своего сапога.

— Мало ли какая дрянь тут шастает! Чего теперь, всем открывать что ли? — возразил незримый за дверью страж.

— Я тебе щас за «дрянь» бороду-то вырву и в зад затолкаю! Совсем зажрался, скотина, на харчах островитянских?! Сородичей уже признавать не хочешь!?

— Молоты Швигебурга! — рявкнул голос за дверью, сопроводив восклицание клацаньем металлической задвижки на маленьком зарешеченном оконце двери, — Ты кто вообще?!

— Гном в плаще! — по обыкновению на полез за словом в карман Гортт, — Открывай, тебе говорят! Свои.

— Свои-свои… — пробубнил страж, открывая засов, — Поди разбери, где «свои», когда каждый день среди этих островитянских рож… Тьфу ты, пропасть!

Через открытую дверь наемники и моряки проникли в узкий, едва освещенный парой чахлых факелов коридор. Гортт и Карнаж не сговариваясь отстранили Тарда назад и пошли впереди. Бритва сперва растерялся, но все же огрызнулся парой смачных выражений на подобную опеку. Рыжебородый гном и «ловец удачи» значительно опередили своих спутников и первыми вышли из темноты в яркий свет общей залы.

Гортт растянулся в довольной улыбке, в то время как у Феникса от удивления отвисла челюсть, доставив бородатому приятелю еще больше радости. «Ловец удачи» почитал себя знатоком Тределя. По крайней той его части в бедных кварталах, где всегда найдется перекупщик с тугим кошельком или ростовщик, уверенно ведущий свои дела, но опасающийся даже собственной тени, ведь правители острова давно поместили его нехитрое ремесло под строжайший запрет, а также местечек, где можно было обогреть кости, пропустить рисовой водки и сыграть в островитянские фишки[4] на деньги. Пусть даже эта азартная игра была под еще более строгим запретом, чем ростовщичество. Но Карнаж был ошарашен тем, что увидел в общей зале — за стенами островитянской на вид постройки притаился настоящий пиратский вертеп, выдержанный в духе феларских кабаков тех славных времен, когда моря бороздили целые эскадры[5] под черным флагом.

Несколько непривычно было видеть то, как отголоски тех времен перемешались здесь, в глубине Тределя, с островитянскими традиционными постоялыми дворами. На стене возле камина висел вырезанный из дерева щит, где красовался отпечаток вымазанной в саже руки. Черная Рука — знак старейшего пиратского братства четырех островов. Феникс потер усталые глаза и еще раз обратил свой взор на эту насмешку над своим самомнением как знающего укромные места наемника. Нет, тот самый «герб» и без прикрас и наперекор всем канонам геральдики, но не просто мазня бесхитростного художника, а со смыслом. Четыре пальца, по числу четырех обитаемых островов вблизи Материка: указательный — Палец Демона, от того значения, которое ему приписывали феларские святоши, сиречь «перст зла указывающий на мир Света»; безымянный — остров Четырех Копыт, так как такое название ему дали люди, а кентавры издревле почитали невозможным называть как бы то ни было свои земли, то бишь дар Творца; мизинец — остров Отчаяния, так как там очень редко оседали действительно стоящие представители морского братства, под чьим началом имелось более двух судов, скорее неудачники с одной хлипкой посудиной, неизвестно каким чудом еще державшейся на плаву и столь же скверной командой из беглых каторжников; наконец, средний палец — остров Туманов, где в кабаках Джирилингла собирались самые отъявленные головорезы, среди которых нередко попадались и те, кому посчастливилось отхватить себе феларский патент на грабеж и уничтожение имперских судов. Средний палец выбрали в качестве символа, происходившего от довольно грубого жеста человекоящеров, и он был адресован всему Материку в целом, так как, не смотря на усилия канцелярий и объединенных флотилий Зарана, Сильвании и Феларов, пиратство так и не удалось изжить полностью, и его корни еще крепко держались за берег острова Туманов. Пятый же палец, большой, оставался символом времен, когда только зарождалось пиратство и первые его представители укрывались на покинутых островах Восьми, где никто не додумался бы их искать, так как после первых войн, еще до переселения на Материк, от колыбели народов мало что осталось. Собственно, это и оказалось главной причиной массового переселения под эгидой орденов стихий, как утверждали многие скептики из числа хронистов той эпохи.

Смешение феларско-пиратской и островитянской традиции под одной крышей не заставило себя долго ждать и навстречу вошедшим полетели «приветствия» разношерстной публики:

— Каким попутным ветром занесло?!

— Оставь, это ж крысы сухопутные!

— Шли бы вы отсюда, нелюди, пока по-хорошему… Разворачивайте ноги и семь футов под килем!

За словами последовали многочисленные островитянки, засеменившие навстречу сбившимся у входа, как оказалось «черного», наемникам.

— Братва, это ж шлюхи! — не сдержался Гортт, которого окружили девушки, бойко затараторившие что-то на своем языке, щупая гнома во всех местах.

— Это не шлюхи, их называют… — хотел было поправить приятеля и заодно блеснуть знаниями Карнаж, безуспешно пытаясь отбиваться от назойливого и непосредственного любопытства, со стремлением потрогать новых и столь необычных гостей.

— О! Шлюхи!!! — обрадовано рявкнул Тард, протиснувшись меж полукровкой и рыжебородым гномом.

«Ловец удачи» сдался и не стал продолжать, тем паче самобытные манеры островитянских жриц любви под влиянием скорых на руку пиратов явно претерпели определенные изменения если не на острове в целом, то в этом борделе точно.

К гостям вышла и сама хозяйка заведения, что становилось очевидно по дорогим одеждам женщины и замысловатой прическе. Взгляд ее довольно крупных глаз для островитянки, что выдавали в ней полукровку, остановился на Карнаже, так как благодаря его росту он возвышался над спинами девушек, а не был скрыт ими как гномы.

Островитянки потащили моряков и наемников в разные стороны, рассаживая их за свободные столы или, если места не находилось, увлекая за собой по лестнице в верхнюю залу. Феникс бросил озадаченный взгляд на Гортта, что вел себя до визита в это место достаточно трезво и осмотрительно. Но гном не просто попал под чары обольстительниц, как прочие. Он вполне ясно посмотрел на «ловца удачи» и успокоительно кивнул — здесь их точно никто не тронет.

— Эй, Феникс! Чего застыл?! — окликнул полукровку один из членов команды, — Только и умеешь что ли, как девок травить? Показать что еще можно с ними делать!?

Моряк скабрезно улыбнулся и схватил островитянку, сопровождавшую его, за ягодицу. После чего тут же получил удар в зубы, которые оголила та самая улыбка. Перепуганная островитянка отскочила от подступившего к моряку полукровки. Карнаж молча, не говоря плохого слова, поднял за грудки не в меру острого на язык шутника и прижал к стене. Изрыгаемый поток ругательств остановил сильный удар затылком о стену, после чего «ловец удачи» деловито и жестко принялся считать бедолаге ребра, поминутно добавляя коленом в живот, чтобы у моряка не нашлось еще воздуха для острот и брани.

— Пущай потолкуют! — объявил Гортт капитану и его помощнику под одобрительным кивком Бритвы.

Хозяйка борделя протиснулась в первые ряды зрителей и с каким-то странным удовольствием наблюдала сцену экзекуции, ловя каждое движение красноволосого полукровки.

Моряк свалился на пол, выплевывая кровь и выбитые зубы. Карнаж шагнул в сторону накрытого стола, бросив напоследок:

— Не тебе учить меня, неблагодарный кусок дерьма.

Гортт вовремя подсуетился, сев рядом с Фениксом, так как по недовольному ворчанию моряков и угрюмому молчанию наемников становилось ясно, что «ловцу удачи» никто не желал составить компанию за одним столом, а харчеваться в одиночку среди наемников было дурной приметой. Общее негодование вызванное, на взгляд присутствующих, столь бесчестным побоищем, вскоре улеглось. Все они слишком изголодались за время, прошедшее с отплытия из Шарграда и по обыкновенной стряпне, и по женской ласке.

Однако, пусть смешение феларских и островитянских традиций в заведении цвело бурным цветом, все же, убийцам драконов, как и всем прочим, была предложена трёдельская кухня и только она, за исключением напитков. Стряпня островитянских поваров вряд ли подошла бы под определение «обычной» и для моряков и для наемников, не говоря уже о приборах, которые составляли всего пара палочек. Гортт хмыкнул, озадаченно переводя взгляд то на одну, то на другую, что зажатые в его огромных руках казались тростиночками. В портовых заведениях, где их с Тардом потчевали до этого, все же предлагались ножи и ложки. Некоторые моряки изловчились и показали-таки недюжинную ловкость и сноровку в обращении с этими нехитрыми приспособлениями. Наемники, кряхтя и поминутно чертыхаясь, тоже взялись за освоение причуд островитянских трапез. А Тард сидел в такой же позе глубоких раздумий, как и рыжебородых соотечественник, и его глаза точно так же блуждали меж двух тростиночек на шершавых ладонях. Многозначительно переглянувшись гномы дружно и крепко обласкали на фивландском островитян и их матерей.

Гортт повернулся к Карнажу, уминающему принесенное островитянками так, что аж за ушами трещало. Полукровка шустро орудовал палочками и гном решился, выбрав все-таки одну «тростиночку», и неуклюже насадил на нее нечто, слепленное из вареного риса с куском свежей рыбы поверх.

Тард посмотрел на «ловца удачи», пытаясь разглядеть мечущуюся меж блюд руку с зажатыми в ней палочками, проворчал под нос нечто о том, куда изобретатель «ковырялок» может их себе засунуть, после чего схватил сразу несколько кусков с подноса своей громадной пятерней.

— Я смотрю ты зубы считать мастак… — пробубнил Гортт с набитым ртом так, чтобы это услышал только Карнаж.

Полукровка остановился и, не поднимая головы от тарелки, ответил:

— Мастак. Но толку от простых зуботычин бывает мало.

— Согласен, — кивнул гном, — Мертвые не кусаются. Только полегче с морячками нашими в дальнейшем. Лады?

— Лады.

— Всегда приятно иметь дело с быстро схватывающим собеседником.

— Благо, что для этого с нашими-то компаньонами не приходится смотреться только в зеркало.

Гортт осекся, разбирая по-сильванийски тонкую остроту, но хохотнул в итоге, уловив куда клонит «ловец удачи».

— Это ты напраслину городишь. Тард и прочие может быть не сильны прочувствовать за каким углом сидит островитянский черт с ножом наготове, но в бою…

— Проку с этого, если до дела без башки на плечах дойти?

— А вот я к тому и веду, — гном громко щелкнул пальцами и довольно замычал, оценив старания поваров.

Карнаж даже пододвинул Гортту тарелку с блюдом, к которому тот выразил столь явное расположение.

— Тард колеблется… — Феникс снова принялся набивать свое брюхо, раздраженно откидывая свисающие на лицо волосы.

— Еще бы! И так после одной неудачной экспедиции себя корить будет до конца жизни, так еще такие дела пошли.

— Это еще пустяки, — Карнаж выразительно отмахнул кистью свободной руки.

— Тебе, как «ловцу удачи», готов поверить, — мрачно усмехнулся Гортт, — Ну а что нам прикажешь делать?

Феникс посмотрел на сотрапезника исподлобья и удивленно вскинул брови:

— Тоже не хочешь, чтобы Тард вернул наемников в Шаргард?

— Похоже я поспешил с «быстро схватывающим собеседником»…

— Нисколько, просто скажи вслух и я сравню с тем, о чем сам подумал.

— Если в этом сезоне не попаду снова в горы, то могу не попасть туда вообще.

— Чахотка?

— Она самая, дружище. Так что давай вместе помозгуем, как бы чего не вышло. Я так погляжу, у тебя тоже руки чешутся драконьи шкуры рвать?

— Еще как чешутся! — хищная улыбка промелькнула на губах полукровки и он зло впился зубами в кусок жареной рыбы.

— Ну вот и славно! Так что давай без обиняков, усвоил?

— Угу, — Феникс сплюнул кость, — Мне нужно в город. Одному. Сможешь устроить так, чтобы еще какой-нибудь морячок не совал носа в наши дела?

— Устрою, — в голосе гнома появилась обнадеживающая «ловца удачи» уверенность.

— А сам от Тарда ни на шаг.

— Само собой! — гном погладил обух топора за поясом, — Надо гонцов заслать к лорду здешнему.

— Бесполезно… Если бы владыка не был в курсе дел — убийцы не действовали бы так нагло.

— Резонно. Что делать думаешь?

— Начну с одного дома на берегу…

— Имперская «башня»? — подхватил Гортт.

— Она самая.

— Да, я тоже заметил как оттуда стекляшка сверкала. Не иначе зрительная трубка.

— Ага, — Карнаж откинулся на спинку стула и цокнул языком.

В этот момент мимо их стола проходил объемистый островитянин в сопровождении двух красоток. Остановившись и оглядев опустошение, которое произвели на ломящемся от обилия блюд столе гном и полукровка, толстяк радостно воскликнул и подскочил к сотрапезника так порывисто, что оба даже схватились за оружие. Отступив на шаг островитянин примирительно поднял руки и что-то заговорил на своем языке.

— Что ему нужно? — раздраженно спросил Гортт.

— Черт его знает, — скривился Карнаж, — Диалект западного берега — я его едва понимаю…

— Он предлагает состязание едоков, — вмешалась в разговор хозяйка заведения, — Будьте осторожны господа, его еще никому не удавалось победить.

«Ловец удачи» присмотрелся к женщине, еще раз поймав себя на той же мысли, что посетила его, когда они с гномом вошли в общую залу — где-то он ее уже видел.

— Так вы согласны, судари? — на безупречном феларском спросила хозяйка, знаком подзывая нескольких девушек, чтобы те унесли пустую посуду.

— Ну уж нет, в другой раз, — усмехнулся Гортт, распуская свой ремень, — Благодарствую, но я сыт.

— Я согласен, — неожиданно быстро ответил Карнаж.

— Брось, ты же лопнешь! — попытался образумить полукровку гном.

— Гортт… я все еще голоден… — как-то растерянно произнес Феникс, озадаченно глядя на только что опустошенные ими тарелки и миски.

Гном растерянно развел руками и тоже покосился на горы тарелок, которые собирали со стола прислужницы.

— Ты случаем не заболел? — Гортт тронул за плечо полукровку.

— Все в порядке… — ответил Феникс гортанным голосом и тут же закашлялся, пытаясь скрыть собственное удивление, но гном отдернул руку.

Он озадаченно потер висок, заметив, что глаза сотрапезника слезились, а зрачки значительно увеличились чуть ли не во весь глаз:

— Ну и дела…

Толстяк тем временем примостился к столу, снова заполняемому блюдами с приготовленной стряпней, и закинул за плечо толстую косу, что составляла все волосы на его гладко выбритой голове.

— Правила вам известны? Проигравший платит за стол, — уточнил объемистый оппонент Карнажа, чем не сильно смутил полукровку, так как тот прекрасно знал островитянские традиции.

— Разумеется, — ответил «ловец удачи», присаживаясь напротив толстяка и снимая свою куртку.

Хоть что-то из наречия западного берега Саины Феникс смог понять и был этим крайне доволен, как и вновь накрытым столом, к своему немалому удивлению. Ведь до этого, как ему казалось, он уже успел изрядно набить свое брюхо. Сейчас же все более и более начинал ощущать в чреве пустоту и даже возвращение по обыкновению волчьего аппетита.

— Приступайте! — объявила хозяйка заведения.

Наемники и моряки оторвались от своих кружек и принялись с азартом наблюдать за поединком двух едоков. К ним вскоре присоединились и остальные присутствующие, так как редко кто из тех, кто пытался победить известного в этом заведении толстяка проявлял такое рвение как Карнаж. По скорости поглощения съестного полукровка не уступал своему противнику ни на йоту. Оба с одинаковой скоростью опустошали блюда, в тоже время не останавливаясь даже тогда, когда доливали свободной рукой чая в глиняные плошки. Оппонент «ловца удачи» не преминул выказать своего восхищения таким соперничеством громким мычанием.

Гортт потер глаза, пытаясь понять не снится ли ему все это, ведь казалось невозможным чтобы, пусть и в рослого, но худого полукровку поместилось все то, что он не то что поедал сейчас, а хотя бы то, что он успел съест до этого. Однако Карнаж, подобно ненасытному троглодиту продолжал учинять зверское опустошение, отставляя в сторону пустые тарелки.

Хозяйка заведения подошла к рыжебородому гному и оторвала его от зрелища, тронув за плечо. Гортт развернулся, встретил ее взгляд и помрачнел, вспомнив об одном деле. Конечно же он был знаком со стражем этого заведения, но, пусть тот и был его соотечественником, не это на самом деле подарило его соратникам столь радушный прием здесь. Радушие жителей восточного берега, будто вопреки соседям с западного, не всегда даровалось лишь добрым вестникам. В свое время Тарду было чем порадовать друга, когда он ушел проверить вздернули ли «ловца удачи» на шаргардской виселице или нет, но он выполнил и другую просьбу, которая совсем не принесла радости… Теперь Гортту оставалось только передать то, что принес с собой Бритва вместе с хорошими известиями о добром здравии Феникса. Полукровка, меж тем, по случайному совпадению мог снова сыграть роль доброй вести. И гном не собирался упускать такой возможности хоть как-то утешить ту, что готова была всегда предоставить добрым знакомым кров и пищу, не взирая на все скверные слухи и сплетни, что разлетались о них по Трёделю с неимоверной скоростью.

Меж тем, поединок едоков подходил к своему концу. Оба противника тяжело дышали, но упорно продолжали. Вот Феникс откинулся на спинку стула и переводил дух. Толстяк посмотрел на него исподлобья. В его узких глаза-щелочках читалось торжество. Пусть нелегко далась эта победа, но он по-прежнему оставался самым ненасытным едоком из всех, что принимали его вызов! Прикончив достаточно, чтобы утвердить свое превосходство, толстяк тоже откинулся на спинку стула и отер выступивший на лбу пот.

Собравшиеся зрители стали расходится. Впрочем, они не были сильно разочарованы. В конце концов это была еще одна традиция для завсегдатаев, созерцать время от времени то, как очередной дерзнувший потягаться с островитянином проигрывает и опустошает свой кошелек расплачиваясь за обильную трапезу. Только наемники и моряки громко сокрушались и подбадривали Карнажа так, будто и не презирали его несколько часов назад. Только Тард хранил молчание и пристально следил за полукровкой. Бритва подошел к столу, за которым происходил поединок — там еще оставалось достаточно еды, чтобы накормить полдюжины здоровых мужчин, если не больше.

Толстяк довольно ухмыльнулся гному.

— Небось считаешь, что все на Материке слабаки и никто не сможет поставить на место твое бездонное брюхо?! — вдруг выпалил Бритва, — Переведите ему!

Помощник капитана вовремя подсуетился и постарался как мог, разумеется, не принимая в расчет добавленные позже фивландские смачные ругательства. Островитянин внимательно выслушал и закивал гному, распаляя еще пуще и без того знаменитый швигебургский азарт.

— Феникс, дружище, — с улыбкой процедил сквозь зубы Бритва, не сводя взгляда с толстяка, — Сними-ка свой бандаж, а то, как я погляжу, запамятовал ты о нем. И покажи этому жирдяю, как у нас едят настоящие наемники!

Под дружный смех моряков и убийц драконов Карнаж на глазах своего противника снял кожаный щиток и с утробным урчанием снова набросился на съестное. Изумлению островитянина не было предела. Он подхватил палочки и пытался изо всех сил угнаться за полукровкой, но в результате свалился под стол в глубоком обмороке.

Посетители повскакивали со стульев не в силах поверить в то, что произошло. Пусть даже «ловца удачи» хватило не надолго, и он бросил палочки немногим позже своего противника, но сам встал и держался на ногах все то время пока чествовали нового «великого обжору»…

— Гортт, какого черта? — Карнаж зевнул, чуть не свихнув себе челюсть, и озадаченно уставился на гнома.

— Пойдем-пойдем. Тебя кое-кто хочет видеть.

Гортт пошел вверх по лестнице. Его гулкие шаги на скрипучих ступенях, казалось, разносились по всему спящему мирным сном борделю от фундамента до черепицы. Феникс скривился — то ли ему чудилось, что гном ступал громко из-за гробовой тишины, воцарившейся в заведении лишь глубокой ночью, то ли его слух снова обострился настолько, что вызывал беспокойство у своего обладателя. Не говоря уже о том, насколько полукровку смущало собственное неслыханное обжорство сегодня.

«Ловец удачи» нехотя поплелся следом за Горттом. Ему очень хотелось спать и он ворчал, не скрывая своего неудовольствия оттого, что его подняли ни свет ни заря, даже не объяснив в чем, собственно, дело.

В руках Гортта Феникс заприметил какой-то кулек, пока они шли по узкому коридору освещенному всего одной масляной лампой. Гном остановился возле двери и замер. Через несколько мгновений женский голос по ту сторону тихо предложил им войти.

Она сидела возле окна. В руках хозяйка борделя держала сямисэн[6] и все не решалась тронуть струны. Несколько раз ее рука порывалась начать игру, но после того как следом за гномом вошел полукровка, она вовсе отложила лютню и встала им навстречу.

— Благодарю тебя, Гортт, — чуть слышно произнесла на феларском женщина, принимая кулек.

— Мне жаль, что не смог принести тебе ничего кроме этих горестных реликвий, Ютай… Хотя… я привел тебе того, кто сможет доставить толику утешения твоему наполненному горем сердцу.

Карнаж был изрядно удивлен такой речи от гнома, которого, как ему казалось, он уже знал довольно неплохо. Сложив руки на груди «ловец удачи» выпрямился, рискуя встретить макушкой низкий потолок, и сосредоточенно нахмурился. Его черные глаза забегали по комнате, напряженно вглядываясь особенно в темные углы, где зрение подводило.

— Вам нечего опасаться, — заверила Ютай, приблизившись к нефритовой курильнице на низком комоде у стены.

Карнаж по обыкновению издал в ответ свой едкий смешок. Он сотни раз слышал подобные слова, а потом еле уносил ноги. Пусть даже произнесшая носила такое обнадеживающее имя, которое переводилось с островитянского как «гостеприимство» или «теплое радушие». К сожалению, это еще больше настораживало «ловца удачи», вместе с тем, что он никак не мог вспомнить, где же видел ее раньше. С ним подобное редко случалось. Ранкены обладали отличной памятью на лица, потому что их этому специально обучали. Далеко не всегда «дикий меч» знал имя того, кого должен был убить, а «ошибки» допускать не позволялось. Отчего адепты хорошо запоминали всех, с кем они встречались хоть раз, ведь, зачастую, будущую жертву им показывали где-нибудь на городской площади в толпе народа. Вторая же встреча, как правило, была и последней, заканчиваясь поединком.

От курильницы в свете лучины поднялись клубы ароматного дыма. Она развернулась на его смешок и одарила пронзительным взглядом.

Гортт с укором посмотрел на Карнажа, откланялся и вышел. «Ловец удачи» подался было следом, но Ютай остановила его фразой на островитянском, что оказалась надежнее воздвигнутой на его пути и каменной стены толщиной в добрых пять футов:

— Останься, Заннин, нам есть о чем поговорить.

«Ловец удачи» опешил и удивленно воззрился на эту странную женщину в фиолетовом островитянском платье с вышитыми белыми лилиями, потеряв на время дар речи.

— Да, я знаю имя, данное тебе наставником, ранкен, — Ютай с легкой улыбкой посмотрела в вытаращенные на нее черные глаза полукровки.

— Откуда? — выдавил изобличенный ранкен и машинально схватился за рукоять меча за спиной у пояса.

— Если бы ты так страстно не хотел забыть кое-что, то сейчас бы не порывался меня убить, — опять обезоруживающая улыбка, и снова поразительно знакомая.

Ютай распустила свои длинные черные волосы и подошла к «ловцу удачи», безбоязненно проведя пальцами по его кисти, вцепившейся в рукоять меча. Она спокойно ждала, когда он вспомнит. Сказанного ей было довольно. Взгляд Карнажа стал отсутствующим. Он ушел в потаенные глубины памяти.

Почему не мог убить ее прямо здесь и сейчас — Феникс не понимал. Кодекс велел сразу и без колебаний убивать всякого постороннего, кто узнавал имя ранкена. Остановить расправу мог только запрет, а запретить подобное мог только сохё[7] «Диких мечей». Киракава, старый учитель Карнажа, был сохё, и мог наложить запрет, «который невозможно было забыть». Однако кодекс гласил, что вместе со смертью запретившего также умирает его воля, если только волю покойного не примет в наследство мэйдзин[8] ранкенов, согласный следить за ее исполнением. Это также сохраняло у адепта «невозможность забыть».

По спине полукровки пробежал холодок. Ютай могла убить его здесь и сейчас и он вряд ли смог бы перебороть Запрет, то есть даже не вынул бы оружия и не попытался бы сбежать… За что же этой странной женщине даровалась подобная защита?

Воспоминания кружились в голове «ловца удачи», постепенно вырисовывая целую картину. Ее знакомое лицо никак не давало покоя…

Киракава часто водил его на торговую площадь в Трёделе или в порт, когда прибывал корабль с Материка. Наставник наугад выбирал любого человека из толпы и велел ученику запомнить его внешность, после чего они возвращались в свою лачугу. На обратном пути Киракава специально вел своего подопечного по запруженным жителями улицам, чтобы тот не мог сосредоточиться на только что увиденном им лице. Когда они достигали жилища, учитель завязывал молодому ранкену глаза и велел сидеть несколько часов не двигаясь, восстанавливая в памяти именно того, кого приказал запомнить. На следующий день Киракава каким-то образом находил то место, где обитал приезжий или просто житель города и приводил туда ученика. Хуже всего Фениксу давалось вспомнить в толпе кого-нибудь из островитян, так как по началу они казались ему чудовищно однообразными во внешности. Но позже сидение с завязанными глазами уже не требовалось, и, видя успехи ученика, Киракава перешел к самому сложному для полукровки на тот момент: как именно находить того, кого требовалось запомнить…

Словно из глубокой тени воспоминания выступали одно за одним. Вот Карнаж снова идет по тем улицам… В нос бил запах крови. Он тщательно отмыл меч и руки, но этот запах не оставлял его, преследуя от той самой дорожки в саду под сенью старого вишневого дерева. Кисло-горькое ощущение расползалось от корня до кончика языка, оставляя во рту сухость от горячего частого дыхания. Молодой ранкен не чувствовал жары. Пот заливал глаза, но они оставались широко распахнутыми и смотрели прямо перед собой. Он нес в руке свою и только свою добычу — два мешка риса, что выменял на лоскут той дорогой ткани, что зло оторвал от рукава мальчишки, храбро кинувшегося на него со своим деревянным мечом. От легкости, с которой он справился с сыном убитого им воина по телу разливалась странная сладость, словно оно было довольно быстротой рефлексов, не позволивших даже коснуться его. В тоже время голова была пуста, мысли растворялись на кончике языка, оставляя то самое кисло-горькое ощущение непоправимого. Свершенного и абсолютного в своей сути — убийства. Первого. Лишь первого. Хотя тогда казалось, что он, Карнаж, вкусив такой горечи почти до слез, никогда больше не станет убивать. Он бы даже поклялся себе в этом, но слезы так и не скатились по щекам. Они заполнили глаза, но остановились там, у подножия двух черных пропастей ран'дьянских зрачков.

Он медленно брел по кварталу бедняков. Бег был до этого. Бег, быстрый, рвущий из груди молодое сердце. По узким улочкам, самым тесным и безлюдным, куда страже никогда не взбредет в голову заглянуть. Теперь же был шаг. Неровный, неуверенный, медленный. По кварталам бедняков. Где если кому и могло быть до него дело, то только до безоружного. У одной из лачуг, что была по соседству с жилищем учителя, полукровка увидел знакомую девочку, которая часто и с любопытством наблюдала за его тренировками под палящим солнцем. Ему нравилось, когда она приходила поглазеть, хотя он делал вид, что очень сосредоточен и не замечает ее. Девочка с удивлением посмотрела на него, когда он проходил мимо. Из лачуги вышла ее бабка. Старая островитянка побаивалась молодого ранкена, так как была из того поколения, что слишком хорошо помнило старые истории о йома. От нее он впервые услышал это слово, которым она обзывала его всякий раз, когда видела. Вот и теперь, схватив внучку в охапку, она поспешила скрыться в лачуге, опять со злостью кинув это слово ему в спину, словно камень. Тогда Карнаж остановился, обернулся, подошел к лачуге и оставил у порога мешок риса. Потому что знал, что старая женщина и ее внучка жили впроголодь.

Киракава ни о чем не спросил, когда ученик вошел и положил на стол свою добычу. Учитель только одобрительно кивнул. Старый мастер сразу понял, что его подопечный не украл это мешок риса, достаточно было взглянуть… Ни один воришка в целом свете, срезав свой первый кошель или стащив свою первую булку с противня в пекарне, не возвращался к патрону с таким лицом. И от воров, даже самых матерых, редко когда так «пахло» кровью. И дело не в том, что Карнаж оплошал, запах не бил в нос окружающим так как ему, просто Киракава почувствовал это в окружающем ученика воздухе, в движениях, в том как он прятал свои руки, даже в том, как дрожали пальцы, когда он клал меч наставника на стол.

Резь в глазах… Молодой ранкен поспешил умыться водой из бочки. Он зачерпнул снова и снова, и снова. Сначала старательно промывая глаза от едкого пота. Потом взял ведро и окатил себя с головы до ног.

Запах крови не покидал.

Он стоял, закрыв глаза, впервые за многие дни тренировок делая совершенно обратное тому, что требовал старый мастер — он пытался забыть все увиденные сегодня лица… Наконец, запах крови прогнал прочь другой запах. Запах вареного риса, который принялся готовить Киракава. Пустой живот подкатил Карнажу к горлу и его стошнило…

— Так это ты та самая девочка, что жила по соседству с моим учителем? — глухо спросил Карнаж.

— Да. Наконец ты вспомнил, — Ютай облегченно вздохнула.

— Что тебе нужно от меня? Если ты назвала меня так же, как называл учитель, значит тебе нужны услуги ранкена? Так ведь?

Она опешила от подобного вопроса. Карнаж смотрел сквозь нее и будто специально не собирался замечать всей растерянности и даже обиды на свои слова.

— А ты изменился…

Полукровка тут же оборвал лиричную нотку, что пыталась внести в разговор Ютай:

— Мы все меняемся со временем.

— Мне от тебя ничего не нужно.

— Тогда почему на тебе «запрет»? — Карнаж отклонился к стене, сложив руки на груди, — Или ты не знаешь, что случается с теми, кто узнает имя ранкена?

Ютай испуганно отступила к комоду у стены.

— Я не знаю о чем ты говоришь. Я просто хотела тебя поблагодарить…

— О! За что же? — неподдельно изумился «ловец удачи».

Её рука сдернула кусок ткани, что прикрывала портрет над комодом.

— Надеюсь, теперь память тебе не изменит, — Ютай взяла лучину и поднесла так, чтобы Карнаж хорошенько разглядел полотно.

На картине был изображен молодой рыцарь в черных как сажа доспехах с волосами цвета вороного крыла. В руке он сжимал неправдоподобно длинный меч, что было явно фантазией художника, так как трудно было представить, как человек мог в одиночку управиться с таким оружием. Другой рукой он отставил, уперев древко у подошвы высокого сапога, стяг, где на черном поле щерилась красная песья голова. Конечно же Феникс помнил этого человека, хотя так и не узнал его имени.

Ютай развернула принесенный Горттом кулек и выложила на комод скорбные реликвии, что гном выкупил у палача после казни магистра Черных Псов. Скорее мало, чем достаточно… Обломок лезвия меча с запекшейся на нем кровью, кусок изодранного плаща и простой деревянный крестик на кожаном шнурке. Собственно все. Но для нее это наверняка было целым богатством!

Карнаж не стал даже предполагать, какие ветры судеб могли сплести их жизни воедино. Да, это была неплохая история для феларского романиста или даже драматурга, если нужно было заработать на хлеб. Образ непонятого, но благородного рыцаря, как ни парадоксально было при всей кутерьме что организовывалась инквизиторами, проникал в сердца придворных дам в Шаргарде. Однако не стоило забывать, что такой образ не был оригинален, если уделить немного времени красочным и богатым на гравюры сильванийским летописям, где образ лидеров Черных Псов был на удивление однообразен.

Эльфы с интересом наблюдали за развитием религиозного мятежа у своего восточного соседа. Многие даже тайно сочувствовали и исподтишка поддерживали черных рыцарей кто деньгами, кто провизией, а кто оказывался посмелее — позволял даже укрыться в своих владениях, для чего подавал тайное ходатайство королю. Драйл, будучи редким образчиком просвещенного монарха, потворствовал этим просьбам, убивая, по своему обыкновению, двух зайцев разом: уступая прихотям собственного двора и, одновременно, хорошенько пошатывая чужой.

— Расскажи, — тихая мольба неожиданной жалостливой ноткой въелась в самое сердце ранкена.

Феникс минуту колебался. Островитянки конечно не были настолько хрупки, как они казались на первый взгляд, но они любили честность и прямоту без прикрас или же преуменьшений. А в будущем повествовании, которое она просила у Карнажа, с самого первого момента ей могло стать дурно… И тогда он решил сделать ей одно небольшое одолжение. Хотя бы в память о том, как она скрашивала однообразные дни во время его бесконечных тренировок под палящим солнцем.

Он подошел и взял ее руку. Ютай почувствовала, что по пальцам до самого плеча пробежала сладкая нега. Она испугалась, но почему-то последовала за ним, увлекшим ее к раскрытому окну возле кровати. Странное успокоение и вместе с ним усталость навалились ей на плечи. Карнаж обнял ее со спины обеими руками, заключив в объятия и она начала слушать его гортанный голос, что зашептал ей над ухом.

Ранкен говорил по-островитянски. Акцент вскоре перестал ей мешать, будто она всегда слушала этот голос, что вдруг стал ей очень привычен. Она повернула голову, встретилась взглядом с его огромными черными глазами… Снова испугалась, отвернулась. Странная усталость… А Карнаж продолжал свой рассказ. Он говорил ужасные, страшные вещи, но всякий раз когда ее сердце екало — картины в воображении размывались и делались какими-то призрачными. Ютай начала впадать в сладкое полузабытье, руки и ноги перестали слушаться, но ранкен поддерживал и не давал ей упасть. Вскоре усталость отступила, оставив легкость, и по всему телу девушки прошел озноб. Все, что говорил Карнаж, стало казаться спокойной колыбельной, а не жуткой историей о казни магистра черных псов и его подручных. Она слушала его и проваливалась в какую-то глубокую, мягкую перину сна. Или ей действительно грезился туманный сон? Без сомнения в нем происходили ужасные события, но они казались теперь такими далекими и нереальными, что не пробуждали страха или горечи.

Легкий ветерок из окна приятно затрепал ее длинные волосы и вместе с ним рука ранкена скользнула вдоль по предплечью к ее пальцам. Ютай не чувствовала более ничего. Даже ветер, казалось, проходил сквозь нее. Она посмотрела на серебряный диск луны и, с последними словами Карнажа, обмякла в его руках, закрыв глаза.

Феникс стиснул зубы и сгорбился, крепко зажмурившись. Все тело свела жестокая судорога, пройдя от макушки до пяток, и налила его тело силами, да так, что у него задрожали руки. «Ловец удачи» аккуратно уложил девушку на кровать и заботливо укутал в одеяло. Закрыв окно он погасил тлевшую на комоде лучину и вышел в коридор. Дело было сделано. Он забрал ее горе, едва она почувствовала, и не дал пролиться ее слезам, едва они подступили. Ведь на все это простым людям требовалось зачастую гораздо больше сил, чем они думали.

Здание борделя имело небольшую веранду с той стороны, откуда входило большинство посетителей. Туда и направился «ловец удачи», попутно стараясь унять нервную дрожь, что проходила через все тело. Как он и думал, Гортт поджидал его там, стоя возле деревянного столба, подпиравшего покрытый черепицей навес.

В холодном ночном воздухе витали клубы ароматного дыма из гномьей трубки.

— Чего трясешься? Замерз? — спросил Гортт.

— Нет, наоборот, — коротко ответил Карнаж.

— Согрелся?! Ну-ну… Что с ней? Ты рассказал?

— Мог бы и предупредить по старой дружбе, — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, ответил полукровка.

— Чай не девочка, знала о чем просит, — отрезал гном и напряженно задымил трубкой, пряча взгляд от огромных черных глаз, — И не зыркай на меня своими плошками, не испугаешь!

— Смотри! — полукровка вытянул перед гномом свою руку.

От фаланг пальцев до плеча конечность «ловца удачи» сводила сильная судорога. Кисть тряслась словно у какого-нибудь пропойцы рано по утру, а пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, отдаваясь скрипом кожи перчаток.

— Вот, как велико было ее горе…

— Чертов вампир! — прошипел Гортт, — Я знал, что ваш ран'дьянский брат горазд насыщаться без зазрения совести! Но что б так?!

— Этого бы не было, предупреди ты меня заранее. Теперь она спит мирным сном и проснется завтра, будь спокоен, — сдержанно ответил «ловец удачи», — А ты принес то, что она просила и был таков… Она же женщина. Пусть и островитянка, но заслуживающая сочувствия и утешения.

— А ты и рад «успокоить»? — смягчился гном.

— Я с большим толком использую ее силы этой ночью, — без капли сожаления ответил Феникс.

Гном замолк и смотрел на «ловца удачи». Полукровка сейчас напоминал Гортту сжатую пружину, готовую сорваться при первом прикосновении. Будто в скверно и наспех собранном швигебургскими подмастерьями механизме.

Со ската навеса упал осколок черепицы.

— За дело, — сказал гном и спиной отступил в дверной проем.

Карнаж перемахнул через перила и рванулся вглубь трёдельских улиц, набегу вынимая свой меч. Бросив взгляд через плечо он заметил, как от здания борделя на крыши соседних домов следом за ним прыгнули две тени.

Наглости островитянским шпионам было не занимать, и «ловец удачи» решил ответить тем же.

Горячая волна прошла через плечи в ноги и руки полукровки. Силы захлестывали молодое тело, надрывая мышцы и требуя освобождения. И он повиновался, все ускоряя и ускоряя этот дикий бег. Поминутно оглядываясь, Феникс стрелой несся напрямик. Перепрыгивая низкие заборчики, вскакивая и проносясь бесшумной тенью по крышам пристроек и каменным изгородям. Где подтягиваясь, а где отталкиваясь от стен близко стоящих островитянских домов, он почти не сворачивал. А силы все прибывали и прибывали, словно он распечатал внутри себя неиссякаемый источник. Должно быть поэтому ран'дьянские воины были неутомимы в бою. Но каждый прыжок, каждое движение приходилось сдерживать, чтобы вместо прыжка не проделать в очередной изгороди брешь, от чего мышцы раскалялись как болванки в горниле. Карнаж ощущал чудовищную силу, все более и более наливающую каждый дюйм его тела.

Преследователи постепенно отставали, но это в планы «ловца удачи» не входило. Нужно было дознаться кто пустил эти две тени по его следу. Тем паче такие. Уподобляясь сравнению, они так бы и наступали на пятки, не воспользуйся Карнаж мрачной стороной своего ран'дьянского наследства.

Порт приближался. Не мудрствуя лукаво «ловец удачи» нащупал в ночном городе тот самый путь, которым пользовался еще в юношеские годы и следовал старым проверенным маршрутом. В конце концов его могли поджидать еще несколько таких же «теней» где-нибудь впереди и было не лишним выбрать для места возможной схватки давно знакомые улицы.

До торговой площади оставалось совсем немного, но никто не спешил преграждать Фениксу путь. Следуя своим выводам, «ловец удачи» расценил, что выбрал подходящий момент. Пока тот странный человек с тростью, наблюдавший за убийцами драконов, раскинет как паук свою паутину вокруг отряда Тарда в островитянской столице, он, Карнаж, успеет раньше. Не важно сколько еще таких «теней» будет рыскать по городу и следить за неспешными гномами и беспечными феларскими наемниками — главное быстро лишить все эти сети хозяина, эдакого рыбака, чтобы некому было собрать улов. А пока его место займет другой, корабль феларской гильдии успеет отчалить.

Оглянувшись, Феникс не увидел своих преследователей. Но это его не смутило. Приглядев дом повыше, полукровка, оттолкнувшись рукой от изогнутого стыка пагоды, оказался на крыше. С нее открывался вид на торговую площадь, где в столь поздний час не было ни души. Отметив таким образом свое местоположение для преследователей, Карнаж подошел к краю, попутно успокаивая дыхание, и спрыгнул вниз. Однако дальше свой путь продолжать не стал, а так и застыл как изваяние, за повозкой, не выпрямляя ног и уперев кулак в вытоптанную землю. Только пальцы правой руки крепче сжали рукоять меча.

Через некоторое время в воздухе над головой раздался хлопок ткани и низкорослая фигура плюхнулась на площадь. Островитянин выпрямился и осмотрелся.

— «Воистину чувствуем себя как дома!» — подумал Карнаж и зло усмехнулся, скрытый от преследователя повозкой.

Но за «ловцом удачи» следовали две тени, стало быть, соваться в бой очертя голову не стоило.

Шпион завертел головой в поисках беглеца. У Феникса здорово зачесались руки на этого простака, но он ждал. И дождался. По соседним крышам скользнула вторая тень. Слишком далеко, чтобы наверняка послать стрелу на торговую площадь. Однако и сам полукровка находился от островитянина, продолжавшего все так же торчать посреди площади озираясь, не близко. Их, на вскидку, разделяли добрых двадцать ярдов, если не больше.

Карнаж привычно запустил руку под куртку, убирая меч в ножны и озадаченно застыл. Его пальцы нащупали всего две заточенные пластины. Что и говорить, на применение этого оружия ученик Киракавы был расточителен, но, как это часто бывает, вовремя не озаботился пополнением своих запасов. Мысленно проклиная такую свою забывчивость и беспечность, ранкен вытащил только одну пластину. Не так давно он обвинял в том же самом наемников из отряда Тарда — это еще более усилило досаду. Крутанув пластину в пальцах, Феникс со злостью пустил ее в сторону островитянина, когда тот отвернулся, и рванулся вдогонку за сверкнувшим в темноте куском металла.

Шпион сдавленно крикнул и откинулся назад, протянув руку к ране. Пластина угодила ему в голень. Развернувшись, он схватил что-то из-за пояса, но не успел — из-за повозки подскочила рослая тень, издав жуткий гортанный рык, словно дикий кот. В свете луны полыхнул багрянец густых волос. Неимоверно сильный удар в ребра слева отбросил островитянина и он выронил то, что сжимал в руке. Переступив в сторону шпион получил точно такой же справа, едва успел схватиться за меч. Тень подсела и, громко зашипев, нанесла третий, молотом влетевший в живот. Островитянин с гулким хрипом рухнул на землю.

Карнаж замер, непроизвольно бросив взгляд на сотрясающийся кулак и стекающую с набоек на перчатке кровь.

— О-па… — протянул полукровка, ведь он не собирался убивать островитянина сразу.

Этого минутного замешательства хватило второму шпиону, чтобы спрыгнуть вниз и встать между сбитым с ног товарищем и красноволосым ранкеном. Феникс поднял на него свои огромные черные глаза, глядя исподлобья на закутанного в темно-синие одежды островитянина и на выхваченный кинжал, что нервно вздрагивал у того в руке.

— Йома! — в ужасе прохрипел шпион.

Феникс цокнул языком и издал едкий смешок. Но едва он успел ступить вперед, как островитянин выхватил что-то из-за пояса и бросил себе под ноги. Ранкен интуитивно отпрыгнул, прикрывая глаза и хватаясь за рукоять меча.

Когда дым рассеялся, площадь была пуста. На том месте, где стоял первый островитянин, Карнаж нашел маленький мешочек из грубой бумаги. Повертев его перед глазами, «ловец удачи» спрятал находку за пазуху и метнулся в переулок. В скором времени он вынырнул из густо налепленных домов на причал и побежал в сторону башни имперской постройки, которая уже виднелась впереди, возвышаясь над пагодами богатых кварталов Трёделя.

Эрнотон и дочь сильванийского купца остались в саду до глубокой ночи. Они сидели рядом на деревянной скамье и любовались блестящим диском луны, что светила сегодня необычайно ярко. Матиас был слишком поспешен в своих выводах о дочери эльфа, что предоставил им с учеником кров. Возможно, долгая жизнь вдали от родины способствовала тому, что юная особа, не успев приобщиться к придворной ветрености, переняла больше от островитянок, нежели от сильваниек. Разумеется Эрнотону пришлось изрядно постараться, чтобы заполучить ее расположение, но в итоге все его усилия были вознаграждены этой, поистине волшебной, ночью. Они встретились в саду случайно, потом долго любовались закатом, болтая обо всем на свете, и вот теперь ученик Матиаса ощущал, что близится та пауза, которая подведет итог его стараниям по преодолению собственного косноязычия и стеснения. И будет поцелуй! Тот самый, что для бывалого ловеласа уже слишком мало, а для застенчивого мальчишки еще слишком много. Но для Эрнотона, феларца, воспитанного в не столь строгой, как до войны, морали, в его неполные шестнадцать — в самый раз, чтобы зажечь первый огонь нечто большего, нежели просто симпатии.

Пауза в разговоре затянулась. Эрнотон посмотрел на окна, в которых еще горел свет, и в очередной раз удивился, почему наставник и его друг эльф не ложились спать. Неужели они могли подумать, что он воспользуется расположением дочери хозяина больше, чем следовало!? Хотя, если сильванийцы невысоко ценили дворянское происхождение у людей, что уж говорить о простолюдинах. Но нет! Он докажет всем этим остроухим снобам, что титул и земли еще ничего не значат, а благородство — в крови, а не на гербах!

Эльфка вздрогнула и прислушалась. Эрнотон подумал, что ей холодно, и тут же сорвал с себя плащ, накинув ей на плечи. Она повернулась к нему:

— Ты ничего не слышал? — тихо спросил нежный голос.

Вот теперь он уже точно ничего не слышал кроме ее голоса, проходящего эхом через все нутро. Их взгляды встретились. Они приблизились к друг другу…

Позади раздался громкий хруст. Эрнотон резко обернулся. Как не кстати! Садовник-островитянин, которого отец эльфки держал только лишь из жалости, снова надрался и завалился на куст у тропинки, что вела к воротам.

— Бедный… — произнесла эльфка и поднялась, чтобы позвать слуг.

Эрнотон сдержал первый порыв угостить так некстати подвернувшегося пьянчугу крепкими пинком и словцом. Испустив вздох он поднялся и направился к бедолаге, чтобы помочь тому подняться, пока дочь купца шла к дому.

— «Мертвецки пьян. Даже не шевелится», — подумал юноша, приближаясь.

Готовый уже сорваться вздох застрял где-то на полпути из молодых легких. По тропинке, навстречу Эрнотону шла, выскочив из кустов рослая тень. Бесшумно, словно призрак. Юноша был достойным учеником своего наставника и тут же сообразил что к чему. Как и учил Матиас: два легких и быстрых прыжка назад, разворот и стремглав к укрытию.

Эльфка едва успела открыть дверь, как рука Эрнотона грубо втолкнула ее внутрь. Она упала на пол и с изумлением глядела на него, как впрочем и отец, что сидел возле камина. Эльф опешил и воскликнул, задыхаясь от ярости:

— Что это значит, юноша!?

— Здесь чужой! — коротко ответил Эрнотон, спешно двигая засовы.

Снаружи раздался гулкий удар в дверь, от которого содрогнулись стены.

— Матиас!!! — позвал эльф, подхватывая шпагу, что лежала на столе в ножнах.

Эрнотон поспешил поднять ничего непонимающую эльфку с пола, но едва он склонился, как раздался звон разбитого стекла и через окно влетела фигура в черном, закрыв руками голову с копной багряных волос.

Эльф схватился за рукоять шпаги. Но незнакомец проворно подскочил к нему, одной рукой толкнув едва вышедшую из ножен шпагу обратно. В следующее мгновение скрученные пальцы свободной руки ударили хозяину дома в лицо. Эльф вскрикнул и согнулся в сторону, схватившись за щеку. Красноволосый издал гортанный рык и отправил эльфа через стол ударом колена под живот.

Эльфка сжалась в комок, когда над ней промелькнула рослая черная тень, отдавшись глухим ударом и стоном. Эрнотон медленно сполз по стене. Выхваченный юношей нож упал совсем рядом от ее руки, но незнакомец нависал над ней. Обитый металлом сапог пнул оружие в дальний угол и спокойно перешагнул парализованную страхом девушку.

Матиас стоял на лестнице и во все глаза смотрел на того, кого уже и не думал увидеть этой ночью, хотя терпеливо ждал все это время. Снова нижняя половина лица красноволосого закрыта шарфом, снова те же мягкие, кошачьи движенья, пока он приближался, и тот же колючий холод в глазах.

Шпион взял себя в руки.

— Ну что ж, иди сюда, подонок! — рявкнул Матиас и побежал по лестнице наверх.

Лестница проходила насквозь через всю имперскую постройку, вплоть до крыши, что скорее напоминала верхний ярус древней сторожевой башни, открытый всем ветрам и обрамленный каменными зубцами фортификации.

Взбежав по лестнице Матиас обернулся, отступая к краю, попутно расстегивая пуговицы камзола. Его преследователь не торопился подняться следом. Шпион посмотрел в морскую даль, с шумом вдыхая холодный воздух. Он очень надеялся, что сможет выиграть достаточно времени для Эрнотона и всех остальных. Теперь ученик должен был верно истолковать их беседу этим вечером, которая, как надеялся Матиас, не вылетела у юноши из головы, когда его приложили о стену. Конечно, все пошло наперекосяк и далеко не так, как рассчитывал шпион. Но откуда ему было знать, что в красноволосом клокочет настолько необузданная жестокость. Теперь же иного выхода для Матиаса просто не было, оставалось только уповать на свое мастерство и на сообразительность черепушки Эрнотона.

Красноволосый выскочил на крышу и, пружиня на своих длинных ногах, отошел от распахнутого люка. Матиас отбросил камзол и выхватил потаенное в трости длинное лезвие из фивландской стали.

Противник не выказал и тени удивления. Он приблизился, подняв согнутую в локте левую руку к лицу. Меч скрывался за спиной, в правой, сжимаемый обратным хватом. Матиас слышал о подобных техниках боя. Такими пользовались островитяне, в основном шпионы и убийцы.

— Я — всполох клинка, что препроводит тебя в Бездну.

Эта фраза, сказанная гортанным металлическим голосом, расставила для феларского шпиона все по своим местам. Перед ним ран'дьянский полукровка и, вдобавок, ранкен. Разговор клинков обещал быть серьезнее, но и яснее, с другой стороны. Матиас вытянул вперед руку с оружием, сжимая клинок на уровне плеча, заведя левую за спину.

— «Вряд ли этот выродок знаком с имперскими фехтовальщиками», — зло ухмыльнулся Матиас, — «Посмотрим, что он успел насобирать по всему Материку. В конце концов я тоже кое-что умею из школ западного берега Саины».

Оба противника без дальнейших прелюдий бросились навстречу друг другу. Клацнула сталь — и они снова застыли, поменявшись местами. Теперь люк находился у Матиаса за спиной. Шпион толкнул его ногой, с грохотом захлопнув. Красноволосый ранкен понимающе кивнул. Вниз должен был спуститься только один из них.

Мгновение — и они снова схлестнулись в центре. Бешеная пляска клинков то и дело взрывалась искрами и яростными выкриками. Матиас был удивлен, как ранкену удавалось выворачиваться от его выпадов при той стойке, которую тот использовал, атакуя снизу в глубоком прогибе и, фактически, подставляя собственную спину. Однако, после нескольких безуспешных попыток пригвоздить полукровку, шпион убедился, что его противник был не так прост и дело свое знал неплохо. Тем паче такая стойка не давала возможности проделать старый добрый укол в грудь ни прямо, ни снизу вверх, так как корпус оказывался под слишком острым углом к колену согнутой ноги. Ранкен вынуждал Матиаса применять островитянские техники боя, чуть не размазываясь по дощатому настилу башни, тем самым компенсируя в данном бою свой основной недостаток — высокий рост.

Карнаж отдал должное противнику. В свои года тот оказался на удивление подвижен и не давал возможности сбить себя с ног, вовремя уклоняясь от хитроумно вплетенных в атаки ударов локтями и ногами. К тому же, тот град колющих ударов, что феларский шпион то и дело обрушивал сверху, целя в спину, также доставлял немало хлопот.

Матиас перехватил клинок и с силой ударил вертикально вниз. Ранкен откатился, мгновенно сгруппировался и рванулся в контратаку. Шпион тут же закрылся от удара, поддержав левой ладонью кончик лезвия, так как полукровка, выпрямившись, вложил в удар весь корпус. Шпион отставил назад одну ногу, сдерживая навалившегося противника. Он с усмешкой посмотрел в полные ярости черные глаза-плошки. Удар коленом в живот — Матиас поднял свое колено навстречу, встав на одну ногу. Погасив всю энергию атаки шпион с силой оттолкнул ранкена и снова встал на обе ноги, занеся клинок над головой. Полукровка отпрыгнул назад, опершись на свободную руку, и вытянул клинок в сторону, снова припав к доскам настила.

В который раз этот странный человек гасил всю силу атаки, хотя до этого островитянский шпион, получив всего несколько ударов от Карнажа, свалился замертво на землю. «Ловец удачи» уже не знал что было хуже: то, что его противник превосходно управлялся со своим узким и легким клинком, являясь мастером имперской школы фехтования, или то, что он был докой по части управления энергией собственного тела и мог отменно противостоять атакам островитянских школ.

Знал бы Карнаж, как нелегко давалось все это Матиасу. Шпион был поражен неутомимостью своего противника, начиная уже сомневаться в наставлениях учителей с западного берега, что всякая атака, сопровожденная энергией жизненной силы, быстро изматывает любого противника. Ему даже начинало казаться, что полукровка дрался за двоих, если не за четверых.

В момент, когда оба противника снова были готовы схлестнуться в этом странном бою, который удивлял их обоих, на зубцы фортификации бесшумно вынырнули из ночной темноты с десяток низкорослых фигур и молча уселись, окружив со всех сторон.

— О! А вот и ваши люди подоспели, — зло процедил сквозь зубы Матиас, осматривая неожиданное подкрепление.

— Вы прям с языка сорвали, сударь! — ответил ранкен.

Мгновенное замешательство, повисшее между двумя противниками, разрешилось быстро, так как оба тут же смекнули, насколько неожиданно обернулось дело. Они встали спиной к спине, направив свои клинки в сторону нового врага. И нельзя сказать, что это было для каждого из них облегчением.

— Наше дело закончим позже, — предложил шпион через плечо.

— Согласен, — ответил Карнаж.

Одна из фигур поднялась и произнесла:

— Убийцы драконов, мы пришли за вашими жизнями.

— Ну так попробуйте их взять! — рявкнул Матиас.

В ночной тишине раздался приглушенный выстрел аркебузы — Эрнотон уже принял бой внизу. Это и послужило сигналом к началу.

Убийцы резко сорвались с зубьев фортификации. Некоторые, слегка пригнувшись, ринулись в атаку, другие решили преодолеть отделяющее их от цели расстояние в одном высоком прыжке, занеся меч над головой.

Матиас и Карнаж метнулись в разные стороны.

Шпион увернулся, схватил древко короткого копья на возврате и безжалостно вспорол первому убийце горло. Мечи еще двоих островитян свистнули в воздухе. Матиас отскочил, крутанул клинком и всадил его через спину в живот одному из островитян, после чего схватил закричавшего противника за плечо и выставил перед собой как щит от следующего удара копьем.

«Ловец удачи» устремился вперед, навстречу убийцам. Островитянин не успел среагировать. Полукровка на ходу отбил удар мечом и тут же ответил ударом колена в лицо низкорослому противнику. Брызнула кровь. Убийца повалился на спину. Карнаж, не останавливаясь, оттолкнулся от живота бедолаги и во встречном прыжке отрубил руку с оружием другому островитянину. Но тот успел сгруппироваться и молча опустился на дощатый настил. Матиас вывернулся рядом и закончил начатое ранкеном.

Шпион одобрительно кивнул, когда красноволосый после прыжка опустился прямо на голову ранее сбитого коленом противника и окончательно размозжил ее. Оба снова встали рядом, отступив к люку башни и уже вместе рубили и кололи налево и направо. Теперь, когда энергию Карнажа некому было сдерживать, так как выучка у убийц была не то что у Матиаса, он метался и поспевал везде, сопровождая свои зверские по силе удары гортанным рычанием. Шпион тоже не отставал, награждая островитян страшными рваными ранами всюду, куда доставал его гибкий клинок.

Адскую смесь из звона стали и яростных криков на башне то и дело разбавлял грохот аркебузы снизу и приглушенный треск ломающейся мебели.

Через несколько минут полдюжины убийц основательно истекали кровью и могли продолжать еще сносно сражаться только из-за численного преимущества. Интуитивно уловив паузу и слабость противника Карнаж замер. Атаки прекратились. Матиас стоял рядом и тяжело дышал. Сам «ловец удачи» даже не запыхался, но почувствовал, что те силы, которые он забрал у Ютай, подошли к концу.

— «А мне это начинает нравиться все больше и больше!» — усмехнулся сам себе Феникс.

В его памяти вспыхнуло воспоминание о давней схватке с dra. Ведь Киракава завещал собирать не только техники целиком, но и отдельные приемы…

Найдя среди уцелевших убийц того самого, кто так уверенно пообещал забрать их с Матиасом жизни, Карнаж бросился в его сторону. Островитяне опешили — откуда у полукровки еще брались силы, когда они сами едва переводили дух после бешеной пляски со смертью? Такая задержка оказалась роковой. «Ловец удачи» подскочил и тем самым ударом, позаимствованным у dra, скрестил клинок с клинком убийцы и неожиданно с силой обрушил свой меч горизонтально на гарду противника, придержав кончик своего левой рукой, словно заправский повар шинкующий капусту. Островитянин выронил оружие и попытался отскочить, но длинная рука ранкена ухватила его за глотку и приподняла над дощатым настилом перед изумленными убийцами.

Однако сладостное ощущение не спешило пролиться по пальцам и дойти до груди, снова наливая тело силами. Карнаж почувствовал только слабое покалывание в подушечках пальцев, пока островитянин хрипел и извивался, сопротивляясь всеми силами.

Полукровке все же было далеко до чистокровных ран'дьянцев.

— Йома… он и вправду йома! — вскричал один из островитян, посеяв среди напуганных товарищей по оружию еще большую панику.

Феникс кожей чувствовал их страх и сомнение, но пауза затягивалась. Еще немного — и они накинутся на него. Это будет по настоящему отчаяния атака, а ее выдержать очень непросто. Даже последний трус, наслышанный о жестокости йома и мучительной смерти от их руки будет драться как сумасшедший.

Молнией проскользнула мысль: «А что если придушить?» Красный сильванийский шарф скрыл от присутствующих тот страшный оскал, что исказил лицо Карнажа, когда он сжал пальцы. Память ран'дьянской крови врезалась в сознание. Вот же как надо!

— Это полукр… — громкий и протяжный хрип прервал догадку островитянина.

С довольным утробным рычанием «ловец удачи» склонил голову на бок, наблюдая, как закатываются глаза убийцы и беспомощно виснут руки и ноги. Но вот одна рука в предсмертной агонии заметалась у пояса, судорожно хватая рукоять кинжала. Карнаж тут же пронзил жертву насквозь своим мечом и бросил себе под ноги даже не вытаскивая оружия из тела — в его сторону устремились пять боевых кличей.

Матиас среагировал мгновенно. Как неосмотрительно было поворачиваться к нему спиной… Шпион припал к доскам настила так, как недавно это делал красноволосый ранкен. Клинок полыхнул в лунном свете молнией, подрубив три сухожилия правых ног под коленями, едва их хозяева успели оттолкнуться, пуская тела в бросок. Три глухих удара упавших тел, три яростных вскрика слившихся в один и три поочередных предсмертных хрипа.

Первый налетел слишком порывисто и бесхитростно рубанул прямо перед собой. Поймав клинок меж ладоней, Феникс вырвал оружие у островитянина, тут же вернув с разворота руку с двумя скрюченными пальцами в лицо убийце, пробив тому глазные яблоки.

Истошный вопль товарища остановил напарника. Тот в ужасе замер. Красноволосый даже не отшатнулся при атаке всем корпусом.

Карнаж схватил островитянина за ворот и рванул вверх, вытягивая его брюхо перед собой. Боевая ярость захлестнула сознание целиком. Вложив всю силу в удар «ловец удачи» собирался проверить, на что еще способна его ран'дьянская половина. Убийца подлетел вверх на пару футов, изрыгая поток крови, и ничком рухнул на дерево настила. Глядя на растекающуюся под телом густую лужу, Феникс издал едкий смешок — вот это уже кое-что!

Последний из убийц, испустив громкое проклятие, вывернулся от атаки Матиаса, прыгнул на зубцы фортификации и был таков.

— Похоже, это все, — заключил Карнаж, — Поговорим, сударь? Или продолжим то, что мы начали?

— Нет уж увольте. Я слишком стар, чтобы драться ночи напролет, — ответил Матиас, переводя дух, — Зачем вы явились ко мне?

— Вы следили за убийцами драконов. К тому же, при вашем визите, нас пытались отравить, — ответил «ловец удачи», пристально глядя на шпиона, — Что скажете?

— Что ж, если вы из убийц драконов, то я удивлен. Мне о вас ничего не сообщали. Вы присоединились к ним в последний момент?

— Стало быть канцелярия…

— Да сударь, да! Коль скоро наш король платит за экспедицию и снаряжает ваших товарищей всем необходимым, он имеет право знать как продвигается дело.

— Любопытно, — понизил голос «ловец удачи», — И, в придачу к роскошному кораблю и припасам, подсылает убийц в наши ряды.

— Что?!

— Да сударь, да! — передразнил шпиона полукровка, — Не так давно мне выпала честь пригвоздить одного сопровождающего. При нем имелся приказ, по которому он должен был расправиться с главой нашего отряда в случае неудачи.

— Я вам не верю! — воскликнул Матиас.

— Ваше право, — Карнаж подошел к люку и распахнул его, — Мы славно помогли друг другу этой ночью. Но помните. Я сделаю все, чтобы Тард и его люди добрались до гор Драконьего Проклятия. И ничто и никто не сможет им помешать пока я жив! Не становитесь на моем пути.

— Я здесь за тем же и могу вам ответить также! — произнес шпион, — В канцелярии знали, что на этом чертовом острове возникнут сложности. Поэтому я здесь.

— Тогда мы превосходно поняли друг друга, — ответил «ловец удачи» и спустился вниз по лестнице.

Как он и ожидал в гостиной царил полный разгром: перевернутые и разбитые стулья, опрокинутый стол, в котором засели стрелы и заточенные пластины, рядом валяется аркебуза — из ствола еще поднимается легкий дымок.

Карнаж спокойно встретил яростный взгляд хозяина дома, что забился в угол у камина, закрыв собой дочь. И эльфка испуганно смотрит на него из-за плеча. Знакомая картина. «Ловец удачи» уже где-то такое видел.

На полу несколько тел островитян — видимо, тот паренек, что привалился спиной к стене и так громко и тяжело дышал, повоевал сегодня на славу. Крепкий оказался, если еще способен на что-то после удара ранкена. Вот и аркебузу, что сжимал в руках, на него наставил.

Усмешка скрытая красным сильванийским шарфом.

Феникс убрал меч в ножны, предварительно нарочито тщательно вытерев клинок об одежду одного из убийц, что попался под ноги. Задержался и сорвал с груди убитого перевязь, где еще оставалось с полдесятка метательных пластин. Рядом валялся ружейный фитиль. Карнаж подобрал его и подкинул парню, ведь, чтобы всадить в кого-то свинцовое ядрышко, требовался не только порох, но и этот незначительный предмет.

Закопошился… Прилаживает, даже поджигает.

«Ловец удачи» выпрямился и, закинув перевязь на плечо, не оборачиваясь, вышел на улицу, перешагнув через трупы и стукнув обитыми мысками по высаженной с петель двери.

У Эрнотона предательски задрожали руки и он выдернул фитиль, опустив ружье.

Матиас окинул гостиную взглядом, быстро оценив нанесенное разорение. Вряд ли им будут по-прежнему рады в этом доме. Пора и честь знать. В конце концов здесь не Фелар и уж тем более не империя Заран с их дикими нравами, и хозяину, что приютил шпиона и его ученика, никто не будет мстить за произошедшее.

— Эрнотон.

— Мастер? Я…

— Ты молодец, — Матиас прижал содрогающегося всем телом ученика к груди.

— Мастер.

— Да?

— Я… впервые.

— Я предупреждал, что у всех бывает когда-то в первый раз и что это… неприятное и странное ощущение, — с отеческой теплотой произнес шпион, покосившись на трупы.

— Какое-то кисло-горькое… на языке. И пустота.

— Да, мой мальчик, это оно и есть.

* * *

The darkness comes out of her shell

Yet another cold night in Hell with all the pain…

My wounds are open wide

The freezing wind blows right inside and feels like ice…

Sami Loppaka[9]

До рассвета оставалось не так много времени. Карнаж направился к докам, собираясь явиться в бордель гораздо раньше пробуждения убийц драконов, чтобы не вызывать у Тарда лишних подозрений. Хотя, об этой части должен был побеспокоиться Гортт, коль скоро полукровка и гном решили в равной степени озаботиться безопасностью наемников, используя для этого любые, даже самые изощренные методы. А такое решение требовало соблюдения должной конспирации.

«Ловец удачи» беспрепятственно достиг схваченного в камень берега у доков, где на воде колыхались узкие лодки островитян. Однако дальше идти не стал. Кончики длинных острых ушей легко вздрагивали на ветру, но не от холода, приносимого с моря.

Он ждал, взявшись правой рукой за узел шнурка ножен на груди. Потому что слышал, впервые так остро и так ясно… Многочисленные ноги легко ступали по улице за вытянувшимися перед полукровкой домами. Мягкие, кошачьи шаги. Вот остановка, поворот одной ступни, за ней опускается вторая — и два резких в сторону проулка.

Заметили.

Левая рука Карнажа скользнула за спину. Глаза сосредоточенно смотрели прямо перед собой. Правая потянулась к лицу и медленно опустила сильванийский шарф.

Бросок. Свиста металла в воздухе Фениксу дожидаться не стал. Правая рука рванула шнур, левая подхватила ножны и, вывернувшись из-за спины, меч встал рукояткой перед лицом. Через мгновение метательная пластина врезалась в нее и застряла.

Удивленный выдох.

— Вам мало? Могу еще! — прошипел Карнаж, ощерившись и выдергивая пластину из рукоятки.

Но, едва ранкен сжал оружие, готовясь выхватить клинок из ножен, как хриплый голос старого островитянина извинился из темноты проулка и заверил, что они пришли только забрать тела убитых собратьев, пока не нагрянула стража.

Тем не менее, Феникс не стал убирать меч за спину, а взял за рукоять и положил на плечо, не вынимая из ножен. Подкинув на ладони левой руки метательную пластину «ловец удачи» ловко поймал ее в воздухе пальцами и поднял на одну линию глаз и белого диска луны в ночном небе.

— Манджи?[10] — изумленно пробормотал Карнаж, рассматривая добычу, — Крест с согнутыми окончаниями… А я-то думал, что никто больше ими не пользуется. Забавно! И среди островитянских шпионов, оказывается, есть любители старинных вещиц.

Покосившись на свое плечо, Феникс заметил, что, на перекинутой через него перевязи, которую он позаимствовал с тела одного из убитых, имелись точно такие же.

И это он заметил только сейчас! Что-то не так…

По виску скатилась бисеринка холодного пота. Боль подступала к спине откуда-то изнутри. Незнакомая, тупая и пульсирующая. Перед глазами все поплыло. Но слух еще не изменил, и «ловец удачи» ждал, пока шаги многочисленных ног удаляться к имперской башне. Надо было бежать, но на таких ватных ногах он бы далеко не убежал. Поэтому, шаг за шагом, стараясь держаться прямо, Карнаж выбрался на улицу и побрел по ней. Глаза слезились — странная резь заставляла постоянно щуриться от порывов холодного ветра.

Добравшись до торговой площади, Карнаж остановился, испустив тихий стон. Это все, что позволило неимоверное усилие, подавившее рвущийся наружу крик. Но крик не смирился с этим, а заметался в глотке, подобно взбесившемуся коту, разрывая ее изнутри когтями. Боль вырвалась наружу и вернулась под пластины на лопатках двумя кольями, что размеренно и безжалостно вгоняла туда с перерывами, которых едва хватало на короткие вдохи.

Ничего толком не видя перед собой, полукровка добрался до пустующего прилавка возле стены дома и там, бросив оружие под ноги, оперся руками о стену, чтобы не упасть. Тело свела судорога. Карнаж, зажмурившись, выгнул спину, раскрыв рот в исступлении безмолвного крика. Резь под сомкнутыми веками усилилась, будто какой-то крохотный садист кромсал там глаза малюсеньким ножом.

Слезы брызнули из-под сомкнутых век, и громкий крик унесся в холодное небо над пагодами. Крик сильванийца. Той половины Феникса, что не могла больше выносить мучений, приносимых ран'дьянской. За столько лет эльф внутри полукровки так и не смог приспособиться к положенным ран'дьянцу страданиям, потому что они с каждым разом становились более жестоки.

— «Неужели некромант обманул?!» — пронеслась в затуманенном сознании страшная догадка.

Карнаж рухнул на колени, ощутив через кожу перчаток, как ногти заскрежетали по доскам стены. «Ловца удачи» снова скрутило, и он, обхватив ребра руками, окончательно свалился на холодную землю. В тот момент она показалась ему теплее, чем собственное тело.

Еще один крик порывался огласить спящий город, но его заменил тихий, нервный смешок через стиснутые зубы. Оттолкнувшись локтем, Феникс сел, подобрав под себя ноги, и протянул дрожащую руку к ножнам с мечом. Нужно было успеть, пока он еще оставался в состоянии сделать это… По спине от лопаток под рубахой сбежали два теплых ручейка. Карнаж рыкнул, зарывшись носом в холодную землю, и захрипел… Поздно. Теперь смерть обещала быть куда мучительнее.

Посреди ночей в Трёделе иногда раздавались крики. Одинокие и редкие, или многочисленные и частые — смотря, что именно происходило в темноте улиц. Жители привыкли к ним так же хорошо, как уразумели вредность любопытства. Стража тоже устала соваться во все подворотни и не спешила на помощь, как и горожане выглядывать из окон и дверей. И вот, по этим улицам снова разнесся одинокий крик. И снова двери и окна остались заперты, и никто не решил поддаться любопытству.

Однако, известие о том, что в городе, средь бела дня, видели йома, который безбоязненно прохаживался, словно у себя дома, облетело весь Трёдель, успев достичь окраин как раз к закату. Едва луна взошла на небосклон, как из храмов, что расположились с четырех сторон города, на ночные улицы вышли те их смотрители, что никогда просто так не стремились беречь мирный сон жителей. Колдуны острова Палец Демона бросили свои ночные бдения над древними манускриптами и бесшумными тенями тут и там проходили по улицам. Они вели поиски древнего лиха, против которого некогда объединились лорды, — йома. Пусть и был замечен всего один, но колдуны руководствовались в своем решении старинным изречением: «Где один — там два, а там и двадцать два». Тем более, сам правитель послал к ним гонца с такой просьбой. Но колдунов было слишком мало. И большинство событий ночи с участием объекта поисков обошли их стороной. А крик… Этот одинокий крик был услышан только одним из охотников на йома.

Колдун уже собирался удалиться в обитель, когда надрывный вопль прокатился по улице. Он прибавил шаг, полагая, что увидит жертву йома, раз крик был без металлического гортанного призвука. На ходу выхватив из-за пазухи прямоугольный листок бумаги с формулой и крупную иглу с круглой головкой, колдун приготовился к встрече, так как вампир не мог уйти далеко. В этом месяце время Мертвой Луны обещало продлиться не одну ночь, и йома, решившим вдали от Ран'дьяна восполнить свои силы из простого смертного, могло выйти боком такое проявление их демонической сущности. В свое время лорды именно таким путем и смогли одолеть своего противника, направляя ночные вылазки не только в нужном месте, но и в нужное время. Если обитатели Проклятых Лесов, все же, решались воспользоваться своими зловещими способностями, то, как правило, не могли «выпить» свою жертву до конца и в скором времени сами погибали в жутких муках. Правда, на небольшой промежуток времени они становились настолько опасны в бою, что даже самые храбрые и искусные воины предпочитали спасаться от них бегством.

Колдун понимал, что сильно рискует, но другого выбора у него не было. Нельзя было позволить насытившемуся йома сбежать. Иначе тот был способен натворить таких дел, прежде чем издохнет, что владыка Трёделя вполне мог прекратить свои щедрые подношения храмам.

Рядом со стеной дома лежал и тихо стонал незнакомец. Колдун огляделся по сторонам и склонился над бедолагой. В темноте было плохо видно кто это, тем более незнакомец свернулся калачиком и что-то бормотал себе под нос, уткнувшись в стену дома.

— Сударь, что с вами случилось? — обратился на феларском колдун, так как очень сильно сомневался, что где-то бывают соотечественники такого роста и телосложения.

Ответа не последовало.

Островитянин провел рукой, пытаясь считать ауру, перед тем как прикоснуться… Эльф. Сильваниец скорее всего. Но уж больно высок и суховат. Из-за торчащих во все стороны волос да еще и в темноте колдун не мог разглядеть насколько у незнакомца длинные уши, но кончики были острыми…

Карнажа кто-то подхватил под руки и приподнял от земли. Послышался шепот формулы и боль в лопатках отступила, а по телу разливалась толика сил, как раз чтобы смочь подняться.

— Спасибо, добрый человек, кто бы вы ни были, — прошептал «ловец удачи», изумленный до глубины души тем, что на улицы Трёделя в кои-то веки забрело сострадание.

Колдун опешил, когда незнакомец с его помощью поднялся и сел, переводя дух. Теперь островитянин разглядел, насколько странными пропорциями тела обладал этот «эльф». Слишком длинные руки и ноги… Вот склонил голову… Волосы спали на лицо, оголив одно ухо — длинное и сужающееся сразу от последней трети, а не закругленное под кончик! Но как такое возможно!? Их учили, что йома обладают не только характерной внешностью, но и голосом, и аурой… Для того, чтобы принять решение убить, требовалось наличие всех этих признаков. Иногда встречались эльфы с слишком длинными ушами или люди с непропорциональными руками и ногами. В ордене, как и во многих островитянских школах воинов и храмах целителей, ошибки были непростительны и часто карались смертью. Колдун еще не достиг последней ступени инициации, когда его наставник должен был поведать о каких-то «скрытых» йома, что были очень редки, но чрезвычайно опасны. Среди адептов проходили слухи о таких особенных демонах, что появлялись от смешанных браков с прочими обитателями Материка. Бороться с этими отродьями становилось неимоверно сложно, якобы из-за того, что они могли по собственному желанию то быть йома, то нет. Иными словами, все заклятия, направленные против демонических сущностей, были бессильны, так как полукровки дезориентировали магический поток нестабильностью собственной ауры. Но, опять же руководствуясь слухами, колдун решился применить один способ, чтобы стать уверенным наверняка. Он осторожно приложил кусок бумаги с написанной формулой к спине незнакомца.

Яростный металлический рев резанул по ушам. Колдун тут же пригвоздил бумагу иглой к куртке Карнажа и отскочил. Полукровка вскочил как ошпаренный и закинул руку за плечо, тщетно пытаясь вынуть это ядовитое жало. Рассудок помутился. Феникс сам не понимал, что за проклятия и на каком языке выкрикивает его рот, перемежая все с шипением и утробным рычанием.

Колдун выхватил небольшой изогнутый нож — маленький инструмент для довершения ритуалов, а также отлично помогающий нанести неожиданный удар грабителю в темном переулке, так как кольцо на дуге, что заменяла рукоять, позволяло его отлично прятать в ладони, используя вместо черена клинка собственные пальцы.

Карнаж охнул, когда нож вспорол его куртку ниже ребер со спины и вошел по самую рукоять в тело. Он откинулся назад, на своего убийцу. Игла, что и так не прошла глубоко из-за подкладки чешуи дракона на лопатках и держалась там на честном слове, вылетела и упала колдуну под ноги. Тот на мгновение замешкался, не зная что делать дальше. Феникс резко повернулся к нему — пятерня полукровки вцепилась в небольшое круглое лицо и с силой бросила островитянина на стену соседнего дома.

Сжав зубы и не понимая сам, как он еще может держаться на ногах, Феникс вырвал нож из спины и шагнул в сторону оглушенного колдуна. Ступня «ловца удачи» уперлась в правое плечо и надавила, с хрустом ломая ключицу островитянина. Тот взвыл.

— Ты-то за что меня? — прохрипел Карнаж, сплевывая кровь.

— Ты — йома! Можешь убить меня, но и с тобой все кончено, — зашипел колдун.

— В одном ты прав — могу! — процедил сквозь зубы полукровка и всадил нож в грудь островитянина.

Клинок пронзил легкое, но колдун еще был в сознании, когда полукровка завалился на землю рядом с ним. Островитянин потянулся к своему широкому кушаку, когда заметил, что йома пытается отползти от него в сторону.

— Нет! Ты не уйдешь! Во имя очищения пламенем… — колдун выхватил небольшой пузатый сосуд из стекла и с размаху разбил о землю, — Умри!!!

Столб белого огня рванулся вверх, ярко полыхнув над крышами домов…

Служители четырех храмов Трёделя спешили как могли, но белое пламя успело погаснуть прежде, чем они достигли того места, откуда оно красноречиво сообщило одновременно и об успехе ночной охоты, и о цене этого успеха. Каждый из них имел при себе такой стеклянный сосуд с алхимически-магическим составом, предназначением которого было не дать йома насытиться хотя бы за счет тех, кто боролся с ними.

Их брат лежал на земле. Вернее то, что от него осталось. Он еще дышал, кривя сожженные губы в попытке произнести что-то.

— Где тело? — опустился рядом с несчастным один из колдунов.

— Такого… не может быть, — отрешенно прошептали обуглившиеся губы, и слабое дыхание навсегда покинуло грудь островитянина.

— Ищите, братья! Он должен быть где-то поблизости!

Пока двое колдунов накрывали тело убитого и готовились унести в обитель, остальные разбрелись по переулкам в поисках йома. Вскоре послышался удивленный возглас одного из них, на который тут же сбежались все остальные — по земле тянулся след черно-белого пепла, крупными хлопьями рассыпанного то тут то там, будто кто-то походя разбросал его пригоршнями вдоль домов. След уводил в сторону кварталов бедняков.

Гортт не оставлял свой пост всю ночь, поэтому не выспался и был зол. Закончив обход, он угрюмо сидел на веранде, напротив старого щуплого островитянина и в очередной раз проигрывал в мудреную игру, так и не поняв до конца куда какие фишки-шашки нужно ставить на квадратной деревянной доске. В очередной раз задумчиво почесывая в затылке он потянулся к одной вырезанной из дерева пластине. Островитянин на ломаном феларском начал снова поправлять гнома и объяснять, почему тот не может положить эту треклятую фишку вот сюда, а может только сюда и вообще не эту, а другую, ту, что рядом. Не в силах больше выносить такого издевательства над своими извилинами, которые скрипели от натуги, но все равно оказывались не способны постичь всей премудрости островитянских игр и уж тем более их логики, Гортт с досады треснул кулаком в доски пола и поднялся с колен, разминая затекшие ноги.

Комната, в которой расположился Тард, находилась как раз над ними. Рыжебородый друг главы убийц драконов прекрасно знал, почему этот хитрюга с сединой в бороде выторговал себе отдельные апартаменты. Да еще какие! Однажды попробовав утех с островитянскими прелестницами, Тард не смог устоять от соблазна повторить, и, как только наемники и моряки разбрелись по комнатам, тут же собрал у себя двух-трех, сколько именно Гортт не стал считать, полагаясь на благоразумие друга. И надежды оправдались. Ночную тишину не спешили потревожить звуки бурной страсти, кипевшей сверху. В отличие от наемников и моряков, что не особо проникались всеми способностями островитянок и уж тем более не стремились приобщиться к чужим традициям, скорее напирая на срочность дела, Тард в полной мере вкушал все прелести, на которые оказывались способны эти хрупкие создания, в совершенстве постигшие науку любви. С чувством, с толком, с расстановкой, глава убийц драконов предавался отдыху и наслаждению в их кругу, как подобало истинному швигебурцу, а не сухарю-сквалыге, что теперь наводнили славную фивландскую столицу, перебираясь туда из провинции. Сначала баня, массаж, ароматические масла и зажженные курильницы. Далее вкушение яств и питие за беседой и рассказами о ратных подвигах, что оставили шрамы на мощном торсе, приведшем островитянок в неописуемый восторг. А дальше…

Гортт расслышал приглушенную возню и насторожился. Сверху скрипнула полозьями дверь на веранду, послышалось недовольное ворчание Тарда, глухой шлепок, и в кусты сада с треском упала неясная тень. Через мгновение возня повторилась, на сей раз сопровожденная возмущенным возгласом гнома, пославшим вдогонку смачному пинку под зад еще одной тени, что также с треском ухнулась в кусты, смачное ругательство и предложение подождать своей очереди.

Язык предводителя убийц драконов заплетался и заключительные слова для двух нежданных гостей, кои были посланы далеко и надолго по островитянской матери, прозвучали не злобливо, а скорее устало.

— Что случилось, дружище? — совладав с голосом спросил Гортт, понимая, насколько скверно он справил службу. Хорошо еще было, что Карнаж увел большинство шпионов за собой в город.

— Да лезут всякие поперек батьки! — возмутился сверху Тард, раскуривая трубку, — Под дверью караулили — выгнал. Так нет же, полезли в окно! Молоты Швигебурга! Вот им неймется! Ты то чего бдишь? Аль без пива на боковую никак?!

Смех главы убийц драконов заглушил вопли старика, что вытаращил глаза на куст и теребил Гортта за рукав все это время.

— Кто это там с тобой?

— Да тут дед один. Сидели в шашки играли. Чертовски затягивает! Всю ночь пытаюсь выиграть и ни в какую!

— Шел бы ты спать уже, чего колобродить когда не сегодня-завтра опять на корабль. В Пепельных Пустошах особо не поспишь.

— Господин, это были ниндзо! Ниндзо… тени смерти! — коверкая феларские слова возопил островитянин.

Гортт зажал ему рот ладонью и шикнул, но было поздно. Тард не замедлил еще раз поинтересоваться в чем там внизу было дело:

— Дружище, дай ты ему сказать! Или решил придушить беднягу с досады?

— Да бормочет про каких-то «ниндзя», — ответил загнанный в угол Гортт.

— Это те, кто ко мне в комнату сейчас лезли? — уточнил Тард.

— Они самые, — сдался Гортт, с напряжением ожидая реакции друга на такие известия.

— Ниндзя? — главарь убийц драконов задумался, припоминая, и вдруг выпалил, — В задницу! Да хоть бы и сам их драный князек, что здесь правит! Коли наш брат гуляет — ему не мешай! Ежели свербит известно где — завались и потерпи! У них тут на островах, говорят, сдержанность в почете.

С душой плюнув в те самые кусты, куда отправил двоих островитян, Бритва вернулся в комнату. А Гортт поблагодарил Основателя за то, что его друг был изрядным упрямцем и не желал учить островитянский язык хоть в какой-то степени, запоминая лишь отдельные слова, что, брошенные в разговоре, могли означать опасность. К тому же, на счастье Гортта, старый островитянин назвал полуночных гостей как раз тем именем, которого Тард не знал. Будь оппонент по игре в шашки моложе, то наверняка бы использовал другое название, хорошо знакомое Бритве, одно упоминание которого, даже вскользь, заставило бы сластолюбивого гнома вмиг протрезветь: синоби.[11]

Едва Гортт успел перевести дух и сесть обратно к игровой доске, так как проверять куст не собирался, понимая, что там давно никого нет, как до его уха долетел топот многочисленных ног, и через мгновение у ворот появилась группа людей с бумажными фонариками на длинных шестах. Гном широко зевнул, задаваясь вопросом, кому могло приспичить шататься по тредельским улицам перед самым рассветом, не считая шпионов, убийц, колдунов и пресловутых йома. Разве что какая-нибудь островитянская развеселая кодла, хорошенько выпив и закусив, поддалась нахлынувшему порыву необоримой похоти и трусцой прибежала в заведение Ютай. Но в таком случае Гортт не понимал, зачем проделывать такой путь пешими? Ведь по одеждам собравшихся любому становилось ясно, что они далеко не бедствуют, а бордели в зажиточных кварталах оказывались ничуть не хуже, гораздо ближе, да и приезжих там почти не наблюдалось.

Однако, когда все островитяне, как по команде, развернулись к борделю и, дружно ухнув, вбежали во внутренний двор, став полукругом, гном рассудил, что, даже при всей чудаковатости обитателей острова Палец Демона, так за распутными девками они являться точно не будут. Тут было что-то другое…

— Эй, ты! — завидев гнома, обратился к нему один из островитян, выступив вперед и положив ладонь на рукоять меча за поясом, — Давно ли здесь обретаешься?

Преодолев глубокое изумление от того, что к нему обратились на чистом фивландском, Гортт встал и вышел с террасы:

— Почитай как день кости грею.

— Не известен ли тебе Феникс?

— «Значит не за девками явились», — резонно заключил гном и решил вести себя по старому доброму совету швигебургских пращуров: с дураков взятки гладки.

Оглянувшись на здание борделя и, внимательнейшим образом осмотрев его с основания до верхушки, Гортт вслух сделал очередное глубокомысленное заключение:

— Ни гнезда, ни насеста… Вы ошиблись, господа, фениксов здесь не водится. Попытайте счастья на Огненных Рифах, мой вам совет.

— Да нет же, тупица! Наемник по прозвищу «Феникс»! — вскричал островитянин.

— Кто тупица?! Я тупица!?? — возмутился гном, — На себя посмотри, косоглазый пень! Нашел время спрашивать про бродяг с птичьими кликухами! И у кого?! У швигебургского гнома! В гробу я видал ваш островитянский сыр бор с именами и прозвищами!

Островитянин вспыхнул и, заскрежетав зубами, упер большой палец левой руки под цубу[12] меча. Острый язык гнома задел его за живое, как задел бы любого островитянина из знатного сословия. На острове Палец Демона испокон веков уделялось огромное значение именам и прозвищам, не считая того, что в них заключался определенный смысл и предначертание отпрыску. Также знаковым считалось обретение еще какого-нибудь прозвища, или даже смена имени. При этом и имена, и прозвища не отличались краткостью. Знатный воин с солидной выслугой лет мог иметь более дюжины различных имен, которые в обязательном порядке оглашались перед поединком, особенно с достойным противником, чьи герольды тоже оглашали похожий список, иногда приправляя все дело комментариями, за что и почему получено каждое из перечисленного. Это вызывало насмешки у жителей Материка, так как островитянский вызов мог быть вынесен утром, а разрешиться поединком только вечером, если не на заре следующего дня.

— Сейчас ты у меня собственный язык сожрешь, ублюдок! — стоявшие полукругом островитяне повторили жест своего товарища, ухватившись левой рукой за ножны под самой гардой.

Этот жест Гортт отлично знал — по меньшей мере угроза, если не откровенный вызов.

— Чего-чего?! У вас, как я погляжу, телега здоровья что ли? — осклабился гном, выхватывая топор из-за пояса.

— Так мы поможем разгрузить! — ступил рядом с другом Тард, подтягивая одной рукой штаны, а другой вращая свою огромную секиру.

Мечи островитян с шипением вышли из ножен. Готовые схватиться они и гномы стояли друг напротив друга.

За своей спиной Тард услышал шум шагов и недовольное ворчание. Из дверей, следом за своим главарем, выходили остальные убийцы драконов, почесываясь, покашливая и ежась от холодного ночного ветра.

Островитяне застыли, в изумлении опустив клинки, так как из борделя следом за наемниками стали выходить и моряки. Не хватало только капитана, что спал без задних ног после того, как впервые опробовал ласки тредельских проституток, да кормчего со старшим помощником полуэльфом, так как оба на радостях набрались до такой степени, что и пушкой не поднимешь. В целом собралась небольшая армия, и, по вытянутым лицам островитян, становилось очевидно, что они весьма озадачены таким «подкреплением» и тщетно пытались понять, как такая ватага умудрилась поместиться в столь скромном по размерам заведении.

Из скверно попахивающей для вспыльчивых воителей ситуации им помог выйти посланник, что появился в воротах со срочным донесением, ведь отступить просто из-за численного преимущества противника не позволяли традиции воинской чести. Выслушав послание, тот самый островитянин, что так хорошо изъяснялся по-фивландски, спокойно убрал меч в ножны и с надменным видом обратился к Гортту:

— Мы нашли того, кого искали. Но я не спущу тебе твоей дерзости, гном, и вернусь, как только закончу.

Остальные воины также убрали клинки и дружно выбежали из ворот, направившись следом за посланником.

— Похоже, кто-то собирается сделать дырку в нашем Фениксе? — спросил Тард друга, махнув наемникам и морякам, чтобы отправлялись спать дальше, — Какая нелегкая понесла его среди ночи в город?!

— Дырку? Чую его тут собираются нарубить ломтями! — нахмурился Гортт.

— Мы не можем сейчас ввязываться… Всех прикончат. Они того и ждут. Ждут, пока мы прольем кровь.

— Я знаю, Бритва. Если что, вы обо мне никогда слыхом не слыхивали.

Гортт сорвался с места и побежал к воротам.

— Постой!

Секира свистнула в воздухе, и рыжебородый гном ловко поймал ее за древко.

— Удачи! — пожелал Тард вдогонку.

Повернувшись и медленно подойдя к веранде, Бритва опустился на ступеньки, заложив правую ладонь подмышку слева. Едва заметно скривившись, гном что-то проворчал и посмотрел на чернеющую пустоту ворот.

Колдуны шли по следу из пепла. Он то обрывался, то снова возникал в какой-нибудь подворотне, где беглец переводил дух. Молодые адепты шли гуськом за своими наставниками и пугливо озирались. Представшее пред ними зрелище сожженного почти до костей собрата повергло их в ужас. Ведь в храмах считалось, что средство в сосудах, которое выдали им перед тем, как они отправились в дозор этой ночью, могло помочь и самому неопытному колдуну в первой стычке с йома. Наставники сразу посоветовали не беречь смесь, а, как только демон окажется рядом, сразу пускать в ход, не искушая судьбу. Продолжая логическую цепь наставников, вернее ту ее часть, которую, разумеется, не знали адепты вышедшие вместе со всеми на ночные улицы, стоило добавить: ни один из мастеров или просто опытных борцов с йома не верил в то, что новичок может совладать с энерговампиром при первой встрече только заклинаниями и клинком. Поэтому алхимически-магическая смесь фактически была единственной надеждой. Но иного выбора у служителей храмов не оставалось. Трёдель был огромным городом, и сил бывалых колдунов, даже всех четырех святынь вместе взятых не хватило бы на должное патрулирование. А владыка требовал результатов, угрожая изгнанием. Еще бы! О йома столько лет ничего не было слышно. Даже редкие визиты уцелевших и оголодавших в дебрях лесов демонов прекратились четверть века назад. И тут такое! Кто-то без стеснения чинит смертоубийства на ночных улицах! Пусть жертвы сами не были законопослушными подданными, однако, едва в храмы прибыли посланники от тех, кто стоял вне закона, и сообщили о манере боя странного убийцы-полуночника, тут же были забыты все разногласия и склоки. Мастера даже полярных в своей философии школ острова Палец Демона всегда готовы были встать под одни знамена при первом упоминании о йома. Столь поразительное единодушие было укреплено веками беспощадной борьбы, и могло стоит Карнажу головы.

Время тянулось медленно за осторожными шагами и беспокойными взглядами через спину. Напряжение нарастало. Колдунов было не так много, но дожидаться остальных ситуация не позволяла.

Наконец, след оборвался.

Старая, полуразвалившаяся лачуга в закутке среди подобных ей. Хлопья пепла лежали у потрескавшегося от времени деревянного порога.

— Я его не чувствую… — выдохнул один из колдунов.

— Неужели «скрытый»? — спросил другой.

— Надо проверить, — предложил третий и сунул ладонь в широкий рукав.

Вынув оттуда нечто, что держал в кулаке, колдун подступил ко входу в лачугу и осторожно разжал пальцы. Мотылек выполз на мизинец, расправил крылья и легко слетел, поднявшись в ночное небо.

— Назад, — зашипели ему в спину.

Но колдун отрицательно мотнул головой. Судорожно сглотнув, он сомкнул веки и приложил средний и указательный палец к виску, подперев локоть свободной рукой. Дистанция и так была слишком велика…

Вот мелькнула стена, чернеющая в ночи дыра вместо окна в бамбуковых кольях под прохудившейся и съехавшей крышей. Внутри темно как в печке. Все закружилось и заметалось пред взором — мотылек чувствовал опасность, но боялся ослушаться своего хозяина.

Колдун дернулся, когда из темноты на него посмотрели желтые, очень злые глаза. Лицо приблизилось. Рука в перчатке с набойками медленно опустила красный шарф, и в лунном свете проникающем через окно островитянин увидел хищную улыбку, предварившую яркий всполох.

Колдун вскричал, схватившись за голову и упал на землю. Стоявшие поблизости братья кинулись к нему, но тут же отступили. Из халупы выскочила рослая худая фигура.

Йома застыл над колдуном, обводя остальных взглядом широко распахнутых желтых глаз.

— Зря вы не оставили меня в покое, — холодно клацнул железом голос.

Меч крутанулся в руке, и, на глазах колдунов, демон пригвоздил валявшегося без сознания островитянина к земле.

Медленно переступив тело жертвы, йома разжал левую ладонь и сдул с нее перерубленного надвое мотылька.

Один молодой колдун оправился раньше остальных и, с яростным кличем уперев перед собой посох, принялся выкрикивать срывающимся голосом заклятия. Одно за одним… Одно за одним, не прерываясь ни на секунду, выбрасывая, вытряхивая из себя, казалось, всё Ки, что содержалось в молодом теле. Бросая свою ярость на встречу злобе приближавшегося монстра, который только что добил лежачего!

Их разделяла всего пара шагов, когда йома вдруг скрючился и застонал. Колдун от неожиданности замолчал, бросив неуверенный взгляд через плечо на наставника.

Неужели сработало!? У него получилось! Впервые!

— Он притворяется! Назад!!! — крикнул что было мочи седой как лунь островитянин.

Поздно. Последнее, что услышал молодой колдун — это едкий смешок над самым ухом. Он даже не успел повернуться, когда сильная рука схватила его за подбородок и с хрустом вывернула шею.

Колдуны завопили как бешенные, прыгая навстречу йома, вонзая жезлы и посохи в землю и повторяя те же заклинания, что выкрикивал их убитый собрат. Но йома только издевательски смеялся своим металлическим голосом и отбрасывал их в стороны.

— Мастер, — склонился перед стариком один из островитян, что шел всегда рядом с наставником, одетый в легкий доспех и препоясанный мечом.

— Тоширо, его нужно разозлить!

— Я понял, мастер.

Воин выхватил меч и с боевым кличем бросился вперед…

Карнаж немало озадачился появлением среди колдунов с посохами человека с мечом. «Ловец удачи» полагал, что святилища держали немногочисленную охрану только у алтарей, и не брали воителей туда, где властна только магия, а искусство меча оказывалось бесполезно. Но, раз уж тот седой старикан, что, по-видимому, заправлял здесь, решился разыграть и эту карту. Стоило показать, насколько это было ошибочно.

Еще не до конца придя в себя, после того как очнулся в лачуге, Карнаж легко увернулся от первого выпада. Вернее увернулся не он, а его тело, автоматически, четко и очень быстро, даже с запасом. Разум полукровки после каждого такого «сюрприза» впадал в легкий ступор, и конечности явно решили действовать сами, предоставляя затуманенному сознанию и дальше приводить себя в порядок.

Меч остался в теле пригвожденного колдуна, но рука сама выхватила трофейный кинжал, что «ловец удачи» прихватил с собой после первой стычки с островитянскими мистиками.

Тоширо рубанул еще раз и еще. Клинок по-прежнему рассекал воздух. Островитянин исхитрился, повел меч сначала горизонтально, потом вертикально сверху и резко вернул из нижней позиции вверх, метя в горло. Послышался звон стали, и йома вновь отскочил целый и невредимый. Воин опешил, ведь противник орудовал только кулаками! Снова выпад, финт, кувырок, удар в колено — опять звон! Островитянин вскочил, замахнулся, рубанул наискосок одной рукой, посылая меч вдогонку за ускользающей копной багряных волос — снова этот треклятый звон!

— Ого! — злорадно усмехнулся Карнаж, глядя в налитые кровью глаза воина.

В ответ еще быстрее посыпались удары вперемешку с яростными криками.

— Ой-ой!.. Ох! Ох, как страшно! — с издевкой подзадоривал противника Феникс.

Один из колдунов попытался дотянуться до спины полукровки кончиком шеста. Карнаж зло рыкнул, перехватил древко, закрылся им от меча Тоширо и, оказавшись в результате с обрубком в руках, хорошенько отходил им колдуна, в пару резких ударов перебив тому колени.

Воин обрушился как ураган, ускоряя атаки до такой степени, что толком не было видно самого клинка. Феникс предусмотрительно отскочил так, чтобы все колдуны и их наставник остались за спиной Тоширо, резко приблизился, снова отскочил — руки с мечом поднялись над головой. Вот оно! В пылу боя воин не усмотрел обмана и Карнаж быстро приблизился, расправив пальцы на левой руке и снова сжав их — лезвие кинжала послушно перешло в прямой хват, нацепленное за кольцо на средний палец. Правой подхватив основание рукояти «ловец удачи», не останавливаясь, провел удар в область печени и ушел от бокового удара — чистое безумие, если только решившийся на такое не обладал поистине нечеловеческой скоростью.

Тоширо захрипел и сгорбился.

— Ну что? Притомился? — прошипел Феникс, опустив пятерню на голову воина и вонзив тому кинжал под подбородок.

Полукровка оттолкнул убитого, вырвав из рук меч. Злость снова плясала в голове дикие ран'дьянские танцы с сознанием. Он сам не понимал, зачем говорит такие слова, почему бросает в дело все самое изощренное, что насобирал за время странствий, и с какой стати получает от этого какое-то удовольствие, полное злорадства над слабостью противника. Если в этом и была черта его предков из проклятых лесов, то она ужасала его ничуть не меньше, чем напавших. В чем-то он даже начинал понимать колдунов. Теперь становилось ясно, за что так ненавидели йома.

Почувствовав в лопатках тупую пульсацию, словно что-то набухало там, под пластинами, Карнаж снова погрузился в некое серое состояние, когда руки и ноги сами все делали за него. Если это и походило на «бой пустоты», который он постигал здесь же, недалеко в лесу, то теперь мог смело спорить с Киракавой. Оказывается, есть состояния разума куда более страшные, нежели простой механизм психики «машины для убийства».

— Брат!!! — полукровка скривился от этого громкого крика, резанувшего по ушам и ударившего внутри тела как в колоколе.

Руки подхватили меч и метнули его в сторону этого нестерпимого звука.

Крикун, скрытый капюшоном, успел пригнуться, и клинок врезался в грудь седого наставника. Старик изумленно уставился на оружие и медленно осел, вцепившись в рукоять.

Островитяне застыли на мгновение, не веря своим глазам.

Карнаж удивленно склонил голову на бок, цокнул языком и заключил:

— Тоже неплохо!

Кричавший колдун бросился бежать, когда ноги сами понесли Феникса в его сторону.

Полукровка быстро нагнал беглеца и ухватил того за капюшон…

Женщина!? Но… Мысли смешались в голове. Одно дело влить еще не известно отравленное или нет пойло в глотку островитянской разносчице кушаний, но сейчас…

Какая разница!!?

Рука с кинжалом мгновенно вскрыла тонкую шею.

— Сейчас! — прохрипел из последних сил умирающий старик-наставник, заметив безумный огонек в черных глазах.

Глазах истинного йома.

Пять колдунов обступили Карнажа и дружно затараторили заклятия.

О! Какая мука!!! «Ловца удачи» скрутило так, что, казалось, спина сейчас лопнет. Его металлический вой заглушил бормотание заклятий. Он не мог сойти с места, ноги будто вросли в землю. Левая кисть заныла и не могла высвободить из скрючившихся пальцев кольцо рукояти кинжала. Тогда правая рука метнулась к чехлу на голенище сапога и, выхватив оттуда нож, пустила его в первого попавшегося на глаза островитянина. Тот рухнул на землю, не издав ни звука, но его место тут же занял другой… Больше кидаться было нечем, а перевязь с метательными пластинами недальновидно оставлена в ветхой халупе… Проклятье!

Гортт еле поспевал за островитянами. Вконец запыхавшийся гном остановился перевести дух, но и островитяне, похоже, достигли нужного им места и столпились на узкой улочке, не решаясь шагнуть вперед. Один набрался смелости, но металлический надрывный крик из-за ветхих домишек, сгрудившихся на окраине города, опять вернул его в переулок. Гортт и сам вздрогнул от этого крика.

Островитяне затараторили что-то меж собой, очевидно, решая, что им делать дальше. Наконец, один повысил голос, выкрикнул нечто, походящее на боевой клич, все остальные подхватили и ринулись следом. Гном пошел за ними, с силой сжав в руках оружие.

Как и до этого, у заведения Ютай, островитяне не мудрствуя лукаво встали полукругом с мечами наперевес. Наверняка это было одной из очень удобных позиций для атаки группой, по крайней мере так рассудил Гортт.

За спинами воинов гном увидел странную сцену: пять человек при посохах и в робах обступили кого-то кругом и безустанно мычали, выводя заунывные ритмы каких-то заклятий. Гном подошел ближе, и тут по ушам снова резануло оглушительным металлическим воем, только в этот раз невыразимо жалобным в своем безнадежном угасании. Гортту приходилось слышать такое. В горах Фивланда. Еще будучи ребенком ему пришлось одним зимним вечером услышать последнюю «песнь» умирающего от старости или ран волка. Так ему объяснил дед, когда внук испуганно посмотрел в окно. Он тогда всю ночь не сомкнул глаз… А дед запер дверь и лег спать, чтобы сердобольный внук не пошел искать того волка. Одно дело прирученные фивландцами серые обитатели лесов предгорий, а другое — матерый хищник, которому и так уже ничем не поможешь.

Островитянские воины, которых гном все это время преследовал, даже не обратили внимания, когда он встал рядом с ними. Они, так же как и сам Гортт, во все глаза смотрели на того, кто корчился посреди круга колдунов.

Имя друга застыло на языке у гнома… Он оторопел, не в силах произнести ни слова. Так вот кто так протяжно и горько выл!

Полукровка стоял на коленях, обхватив ребра руками. Из-под безжизненно обвисших волос видно было бледное лицо с некрасиво кривящимся ртом. Колдуны забормотали громче, еще громче, еще… до крика! Феникс изогнулся, откинувшись назад, и повторился этот жалобный металлический вой, только оборвался где-то на середине… По бледным щекам из зажмуренных глаз потекли слезы, потом… кровь.

— Умри монстр! Будь трижды проклят, йома! Убийца!!! Возвращайся в Бездну к своим сородичам! — рявкнул один из колдунов.

— Монстр… — выдохнул Гортт, — Йома… Убийца? Так мы с Тардом были правы? Он все же ран'дьянец. Значит и правда полукровок у этого народа не бывает…

Гном застыл в нерешительности. Он бежал на помощь все-таки полуэльфу, а не демону энерговампиру, который, судя по многочисленным телам на земле, дорого заплатил за свое пленение. Правда, оставалось еще довольно народу, чтобы его прикончить.

Пять колдунов, дюжина воителей вокруг… Раньше Гортта остановила просто запертая дверь, но он все равно корил себя, еще в детской наивности впервые принимая муки совести, не пытаясь им противиться и оправдывать себя за тот жалобный вой в горах, к которому он оказался глух, как и прочие. А вдруг тот волк умирал не от старости? Вдруг зверь был подстрелен каким-нибудь не слишком метким охотником и в последнем плаче звал на помощь? Кого угодно! Даже своего злейшего врага — человека. Смерть особенно страшна для любого живого существа, если подступает к одинокой и покинутой всеми жертве.

Снова повторился вой, скатившись в результате на хрип и стон, но стонал уже человеческий голос.

— Прекратите!!! — вскричал Гортт.

Карнаж сжался в комок и затих.

Островитяне, услышав крик гнома, повернулись к нему, угрожающе наставив на него мечи.

Всего дюжина…

Гном отбросил двоих и подбежал к колдунам. Но войти в круг не смог, словно невидимая стена выросла перед ним.

— Прекратите, — угрожающе понизил голос Гортт.

Он все еще колебался. Колдуны, похоже, не слышали его или не обращали внимания, всецело поглощенные процессом.

— Отойди, гном, это демон! — потребовал один из островитян, осторожно подступая к уронившему голову на грудь бородачу.

Гортт громко сопел в рыжую бороду, глядя исподлобья. Топор и секира нервно вздрагивали у него в руках.

— Это мой друг! Молоты Швигебурга!!! — секира с размаху вошла в спину одному из колдунов.

Топор врезался в ребра. Секира с хрустом повернулась. Гном буквально разорвал колдуна на части, ворвавшись внутрь круга. Остальные четверо покачнулись и отпрянули — заклятие сорвалось.

— Карнаж, я здесь!!! — гном навис над полукровкой.

Тот не ответил.

Воины подались вперед. Гортт повернулся к ним, загораживая собой «ловца удачи».

Всего дюжина…

— Назад! Убью… любого, кто ступит ближе, — ощерился гном.

Островитяне остановились. Что-то было в этих словах, что способно оказывалось остановить не только дюжину человек, а много больше.

— Что вы стоите? Это йома! Прикончите его! — потребовал один из колдунов, — Посмотрите вокруг! Вы хотите, чтобы все отданные нами жизни оказались напрасны?!

— Он не йома! — рявкнул Гортт, — Он мой друг, убийца драконов!.. Назад, я сказал!!!

— Если он йома, то мы должны убить его, гном. Это долг любого на острове Палец Демона, — холодно возразил один из воинов.

— Ну что ж, попробуйте! — Гортт скрестил топор и секиру у колен, — Не бывать этому, пока я жив!

— Это не надолго! — ответил воин и бросился на гнома.

Рука легла на плечо Гортта, и островитяне отпрянули. Карнаж тяжело поднялся за спиной своего защитника.

— Это не демон, — опустил меч воин, пристально разглядывая «ловца удачи», — Это полукровка какой-то.

— Говорят вам — это йома! Жестокий убийца! — не своим голосом завопил один из колдунов, но осекся, встретив взгляд желтых, мутных глаз Карнажа.

— К-как? — обомлел другой колдун, — Он же только что…

Гортт настороженно озирался, так как только воины изъяснялись по-фивландски, а мистики голосили на своей островитянской тарабарщине.

— Вы и есть Феникс? — учтиво склонившись, спросил воин.

— Он самый, — хрипло ответил Карнаж.

— Сейчас неподходящий момент, должно быть, — продолжил островитянин, — Где я смогу найти вас завтра, точнее, уже сегодня?

— В заведении госпожи Ютай.

— Хорошо, я приду за вами после полудня.

Неожиданная учтивость, с которой заговорил воин, вызвала недоуменное выражение на лице Гортта. Он вопросительно посмотрел на Феникса:

— О как запел, а мне грубил и готов был бороду на мочало пустить! С чего бы это?!

— Вот, — «ловец удачи» кивнул в сторону остальных воинов, которые с предосторожностями поднимали с земли тело Тоширо, — Смерть достойного противника.

— Так это ты их тут?!

— И я, и не я… Выбор был не за мной.

— Пошли отсюда, — выдохнул гном, — Тард небось заждался. По пути расскажешь, что такого натворил, если за тобой пол Тределя гонялось?

— Тебе лучше не знать…

Гортт насупился и угрюмо поплелся рядом с покачивающимся Карнажем.

Когда они отошли в переулок, полукровка сжал плечо друга, на которое опирался все это время. Гном остановился.

— Слушай, Гортт…

— Да ладно тебе!

— Спасибо.

— Пустое. У нас в Фивланде не бросают. Сам знаешь. Пропадай, но друга вытягивай как хошь.

— Знаю…

Занимался холодный трёдельский рассвет. Солнце лениво поднималось из-за холма, выделяя на нем очертания пагод храма, что высились над островитянской столицей угрюмыми сторожами спокойствия жителей. Спокойствия, которое даровали эти святыни с севера, юга, востока и запада. Уже не первое столетие они оберегали город и предместья. Сначала было непросто даже закончить их строительство, так как близкое соседство проклятых лесов не давало работникам и зодчим не то что спокойно спать по ночам, а трудиться среди бела дня. Многие погибли от болезней или стали жертвами беспокойных обитателей лесных дебрей, что еще оставались там после сокрушительного поражения от объединенных войск лордов. Но, когда строительство все же было закончено, йома навсегда покинули леса в предместьях. Постепенно, зловещий густой туман все реже приходил на улицы города. Среди деревьев в ночное время перестали парить блуждающие огни, озаряя древние стволы своим мутным сиянием. В окна и двери больше не стучали беспокойные духи тех, кого забрали с собой йома, а на дорогах, ведущих вглубь острова, в сумерки более не встречались седовласые старики с похоронными телегами.

В древних манускриптах остались записи о том, как прадед теперешнего правителя Трёделя, лично, без охраны, пошел к курганам йома, что располагались возле дороги, и там присутствовал на собрании Анку. Глашатаи Бездны не тронули старца, а внимали его речам, полным скорби за то, какими средствами испокон веков пользуется род людской для выживания. Поговаривали, что слова правителя оказались наполнены искреннего раскаяния за то, как он по молодости с горячностью взялся продолжать дело своих предков. На склоне лет он готов был выслушать приговор Анку, но просил оставить край, что достался ему от отца, а его отцу от деда в покое. Бездна даровала свое прощение. Правитель вернулся в город, но, по дороге, на мосту через Саину, совершенно непонятным образом его конь оступился и свалился в холодные осенние воды великой реки. В Трёдель правитель вернулся уже больным, а через неделю один купец, когда ехал через тот же самый мост, встретил на нем двух высоких, стройных дев, что сидели и болтали ногами над стремительным потоком. Когда купец спросил, что они делали там, посреди осеннего холода, почти нагие, обе повернулись к нему и протяжно закричали. Лошади рванулись прочь от этого пронзительного плача, но купец не спешил их останавливать, потому как понял, что встретил бэнши, и сразу нескольких. Одна бы предвещала скорый конец ему, но несколько — прочили гибель великого человека. Когда повозка перепуганного торговца достигла Трёделя, он уже знал, почему на улицах траур — накануне его приезда почил старый правитель.

С тех пор о йома почти ничего не было слышно. Но островитяне никогда не забывали прошлых угроз роду людскому, так как многие верили еще в Круг Жизни. Суть бытия, что рано или поздно вернется, пусть не точно такое как прежде, но обязательно придет, дабы испытать и проверить, не забыли ли живущие своих ошибок. Возможно, даруя тем самым редкий шанс поправить содеянное когда-то?

И вот, по улицам только просыпающегося города, шло напоминание о смутных временах острова Палец Демона. Изрядно потрепанное тем страхом, что не дал островитянам трезво взглянуть на этот визит, будто брошенный временем для мимолетной проверки. Покачиваясь, но не от ран или усталости, заложив большие пальцы рук за пояс под бандажом и глядя прямо перед собой. Если бы не спутник, что иной раз вовремя удерживал своего долговязого товарища, тот бы наверняка свалился в какую-нибудь канаву или на полном ходу врезался лбом в стену. Осколок прошлого оказался настолько погружен в собственные мысли, что не замечал, где сворачивает улица или путь преграждает сточная канава с перекинутой через нее парой бревен.

Наконец, с грехом пополам они добрались до здания борделя. На пороге их встречала Ютай. Гортт устало опустился на ступени и закурил.

Островитянка окликнула Карнажа. Тот остановился перед лестницей на веранду и так и стоял как истукан, не поднимая головы. Она заметила то, над чем сокрушался по дороге гном и все предлагал избавиться от столь явных следов, но Феникс его не слышал. Слушал, но не слышал. Оставив попытки уговорить друга, Гортт спокойно сидел на ступенях и курил, поглядывая на бледное лицо Ютай… Именно поэтому он просил «ловца удачи» смыть к чертям кровь, что залила его перчатки и куртку до самых локтей, а ботфорты чуть не до коленей! И хоть бы слово сказал в ответ? Возразил бы, что ли, если так охота красоваться всем этим. Так нет, молчит, словно воды в рот набрал.

Бывало, и не раз, Гортту приходилось видеть молодцов из фивландских когорт, что приняли боевое крещение и стояли перед офицером как нашкодившие мальчишки. Они, изумленные первой боевой яростью, когда кромсаешь все и вся в пух и прах своим топором, а своего от чужого с трудом отличаешь посреди смертоубийства, смущенно отирали одежду и доспехи от крови, бормоча что-то невнятное. Но то был молодняк. Перед ними же с Ютай стоял далеко не нашкодивший мальчишка. Снова готовая сорваться пружина. Напряженное до предела молодое тело. Гном готов был побиться об заклад, что в душе полукровки не было и капли сожаления, скорее изумление чему-то, о чем он так и не сказал другу.

— Я… могу отмыть вашу одежду, — робко произнесла Ютай, собравшись с духом.

Браво! Гортт закусил трубку и посмотрел в утреннее небо, посылая еще одну хвалу Основателю за таких женщин на нелегком пути убийц драконов.

Карнаж неловко начал освобождать из кольца на рукояти кинжала левую кисть. Руки были словно деревянные… Полукровка раздраженно тряхнул пальцами и уже четко и быстро освободил оружие, заткнув его за пояс. Быстро снял куртку, стянул перчатки и, деловито отколупав засохшую кровь на пряжках ремешков, что поддерживали у колен ботфорты, грохнул их на ступени.

Когда он поднял голову и кивнул Ютай, Гортт вздрогнул. Какая там растерянность, или маска опустошенности? Сосредоточенное лицо с обострившимися чертами, только глаза, как угли, что едва-едва перестали полыхать пламенем.

Гном и островитянка непроизвольно отшатнулись от «ловца удачи», когда он прошел мимо них внутрь борделя.

Карнаж, не смущаясь, поднялся в комнату хозяйки заведения и просидел там на подоконнике всю утреннюю трапезу в компании сферического глиняного сосуда с трубкой из тростника в густом лангвальдском чае и имперского кувшина с горячей водой. Все это Ютай распорядилась отнести ему, как только заметила со двора в окне своей комнаты его фигуру.

К полудню Гортт не выдержал и решил нарушить уединение Феникса, так как скопилось чертовски много вопросов, и не только у него одного, но и у Тарда. Однако принят был гном холодно. Карнаж задумчиво потягивал чай на подоконнике, пока Гортт тщетно пытался вытянуть из друга хоть немного сведений.

— Послушай, Феникс, так не годится! — наконец вспылил гном, сытый по горло отговорками и неясными намеками, что цедил полукровка, не отрываясь от трубки, — Хотя бы скажи что думаешь делать?

— Что думаю делать? — недобрая улыбка пробежала по губам, — Думаю, что наше дело дрянь. У всех в этом проклятом городе на наш счет развязаны руки. Как они еще не додумались просто и откровенно всех нас перерезать — ума не приложу.

— Но зачем островитянам портить и так скверные отношения с Феларом и вообще Материком в целом? — Гортт даже сел от подобного откровения.

— Все просто — островитянам, как всегда, нужна земля. Территории. Больше пространства для жизни. И им нужно золото. Много золота. Теперь, в мирное время, их оружие и порох никому не нужны, по крайней мере в таких количествах. А здешние правители любят пожить на широкую ногу, — Феникс долил воды в сферическую кружку и, помешивая тростниковой трубкой, продолжил, — А Ларон может дать больше, нежели имперские купцы или феларские маги, готовые обобрать островитян до нитки.

— Думаешь белые эльфы решили всерьез взяться за Истанию? — с сомнением спросил гном.

— Возьмутся… Вот купят с потрохами Палец Демона и возьмутся. Людские королевства не шибко жалуют островитян. И никогда не заговорят с ними, как с равными. А белым эльфам все равно. Им незачем снова и снова отстаивать какие-то амбиции, они и так самое мощное королевство из всех, если только не вместе взятых.

— Конечно, если первые Ларониды согласились принять и охранять драконьи семьи со всего Материка! Драконы перетащили в пещеры По'Ксессаля все свои богатства и теперь несутся там как куры! А ларонийцы купаются в золоте и даже не засеивают поля! Знай только в оранжереях мак растят, — Гортт зло сплюнул себе под ноги.

— Ты не понимаешь… — Карнаж внимательно посмотрел на гнома.

Тот поежился под этим взглядом.

— Раньше убийцы драконов спокойно достигали цитаделей в Пепельных Пустошах, и островитяне, пусть скрипя сердце, но содействовали. А теперь? Еще немного и на следующий год нашим кораблям не дадут даже причалить здесь! В голос объявят о том, что почитают культ дракона с незапамятных времен и всё. Придется пускать суда в открытую, вооружая их сразу в доках Шаргарда всем необходимым, а не как сейчас, якобы для перекупки оружия и продажи темными эльфами.

Полукровка хохотнул над вытянувшейся физиономией гнома:

— Никогда не думайте скрыть что-то от «ловца удачи», лучше сами у него спросите, он всегда знает больше вашего. Ведь это мы добываем вам карты тех самых пустошей на севере, за горным хребтом. Это мы снабжаем вас амулетами, что помогают узнать о приближении взрослого дракона. В конце концов, мы добываем для алхимиков те самые реагенты, которые дают пулям и болтам яд, способный отравить кровь этих крылатых тварей даже через простую ссадину на чешуе. Только вам передают это все через руки канцелярии.

Гортт понурил голову, помолчал, потом бросил на «ловца удачи» хмурый взгляд и предложил:

— Тогда объяви обо всем этом Бритве! И делу конец! Он будет слушать тебя во все уши!

— И что он может сделать? — тут же спросил Карнаж, — Пойдет, как всегда, с претензией к владыке, потрясая перед его носом грамотой с печатями? Это раньше годилось. А теперь вызовет только бешенство, если не спровоцирует островитян поспешить и вступить с Лароном в открытый союз. Поверь мне, они уже достаточно натерпелись от Фелара и Фивланда. Гномы и люди слишком долго разоряли их купцов и пользовались бедностью почв острова, в голодные годы заламывая непомерные цены за хлеб.

— Тогда чего умничаешь? Дождемся корабля и ходу отсюда! — отрезал гном.

— Можем не дождаться. Правитель еще не созрел, чтобы откровенно помогать белым эльфам, но они подкупили один клан, который приходил сюда прошлой ночью.

— Ну и повышвыривали мы их за порог, как собак плешивых! — возразил Гортт, — Их и было то всего двое!

— За мной сначала тоже пошли двое… Потом подоспели пара десятков… А этой ночью можно ожидать сотню!

— Тогда чего ты молчал, как воды в рот набрал?! — взревел гном.

— Еще раз повторяю, а чтобы изменили мои слова? — тихо ответил «ловец удачи» и поднес палец ко рту, — Это не люди. Это тени. Да, они дышат. И сердце у них бьется, и убить их так же, как и всякого, но поймать за руку почти невозможно. Поверь мне на слово, я знаю, о чем говорю. Они вездесущи. Даже здесь они могут иметь своих лазутчиков, а у каждого такого лазутчика нож за пазухой, и наверняка отравленный. Но они ждут! Они проверяют, чтобы убить наверняка именно тех, кого велено, и не допустить ошибки. Так принято среди всех островитян. Они не терпят промахов в таком деле.

— Молоты Швигебурга! Ну и в переплет мы угодили! — вздохнул Гортт, потирая ладонью обух топора.

— Но, как и у всякого переплета, узелка, хитросплетения, как угодно, именно из-за его сложности всегда есть уязвимое место, — лицо Карнажа озарила хищная улыбка, — И, мне кажется, я нашел его!

— Говори! — гном просиял и сел ближе.

С улицы донеслись крики, и в дверном проеме возникла фигура Ютай. Её лицо выглядело испуганным и глубоко озадаченным одновременно.

— Зачем говорить, когда лучше увидеть, — пробормотал «ловец удачи» и поднялся, принимая из рук островитянки свою вычищенную одежду.

Островитянин поджидал во внутреннем дворе.

Убийцы драконов старались держаться от нежданного гостя подальше, не иначе по указанию Тарда. На их лицах застыли напряженные выражения раздумий. По какому это поводу главарь приказал не трогать низкорослого воителя, задравшего свою башку так высоко, что, того и гляди, сломает шею? Однако, мало знакомый город и странные нравы жителей были отличным подспорьем для Бритвы, чтобы придержать буйный феларский нрав и завидное фивландское упрямство.

Карнаж развязной походкой приблизился к стоящему в гордом одиночестве островитянину. С удовлетворением отметив, что воитель прихватил с собой меч Киракавы, которого полукровка хватился только когда уселся на подоконник в комнате Ютай, Феникс принял клинок из рук.

— Ваш меч… — протянул с подковыкой воин.

— Главное, что голову свою не забыл, — невозмутимо подытожил «ловец удачи».

— Я имею честь передать вам разом приглашение и вызов от моего хозяина. Возможно, его имя вам что-то скажет, или напомнит? Такетора.

— Нет, — немного призадумавшись, ответил Феникс, — Разве что от имени попахивает чем-то тигриным.[13]

Воин побледнел от злости, но сдержался, делая скидку на то, что обитатели Материка очень плохо знали тонкости островитянского этикета.

— Так вот, мой хозяин, едва узнал, что вы в городе, велел разыскать вас и привести к нему. Как вы смотрите на то, чтобы, не привлекая ничьего внимания, совершить сегодня прогулку до его поместья? Я могу вас проводить.

— С удовольствием, — Карнаж сложил руки на груди и выпрямился.

В конце концов, этот островитянин и так задрал голову достаточно высоко, так что можно было лишний раз не сутулиться.

— И где же обитает ваш хозяин с такой грозной составляющей в имени? — поинтересовался Феникс, но, едва островитянин открыл рот, перебил, — Не говорите! Я догадаюсь… Поместье Кокетсу?[14]

— А вы знаток… — выдохнул островитянин.

— Проницательность, милейший, — скромно возразил «ловец удачи», которому стало не по себе от того, как он попал пальцем в небо, меж тем намереваясь только позабавиться.

И в какое небо! Призраки прошлого так и витали там, меж облаков былых дней и туч мрачных событий.

— Так вас проводить?

— О нет, не беспокойтесь, я знаю это место, и сам превосходно найду дорогу. Ждите меня ближе к вечеру.

— И я могу быть уверен, что дождусь? — в глазах островитянина полыхнул недобрый огонек.

— Без сомнения! И не сверкайте глазами попусту. Никто не собирается праздновать труса перед вашим хозяином, будь он хоть трижды тигр среди тигров!

— Посмотрим, — воин учтиво склонил голову.

Такой ответ полукровки более чем устроил посланника.

Когда воин удалился, к Карнажу подошли Тард вместе с Горттом. Глава убийц драконов многозначительно посмотрел в сторону ворот, через которые только что вышел человек Такеторы, и, значительно подняв ладонь, спросил:

— Какие у вас дела с островитянами? Теперь уж братцы вам не отвертеться, выкладывайте!

— Самые обычные, — начал Гортт.

— Этот воин принес мне приглашение от его хозяина, — продолжил Феникс.

— Вот оно что? Так у тебя на этом острове еще остались знакомцы? — подозрительно прищурился Бритва.

— Скорее неоконченные дела с некоторыми из них, — выкрутился «ловец удачи».

— Подозреваю, что это за дела… — Тард замолчал, поглядывая то на гнома, то на полукровку, — Думается, кто-то с таких дел знатно поперхнется сталью…

— Бритва, это не имеет отношения…

— Помолчи, Феникс! — оборвал гном, — А ты, Гортт?

— А что я? Пусть разберется, если это дело чести.

— Легко сказать! — взорвался Тард, — А нас вечерком на ремни тут пустят!

— Если кого и пустят, то не нас… — зло усмехнулся Феникс, — У меня есть хорошая идея. Но, для ее воплощения, мне нужно нанести этот визит.

— Бритва, слушай, как никак нашего «ловца удачи» учил островитянин, — поддержал Гортт.

— Сам знаю, и что с того?! — не унимался гном.

— А то, что, наверное, он лучше разгребет то дерьмо, в которое мы угодили, не находишь? — Гортту с трудом удавалось сохранять самообладание.

Тард замолчал. Ему очень не нравилось то, что вытворяли эти двое за его спиной в последнее время. И еще больше ему не нравилось, что он в этом ровным счетом ничего не понимал, а чувствовать себя длинноухим ослом гному надоело. У главы убийц драконов, за те несколько дней, что они провели на острове, уже в печенках сидели и островитяне, и эти гном с полукровкой. Недаром оба были рыжие! Нет бы как всем прочим, дожидаться пока корабль будет готов к отплытию. Нет. Они ищут приключений на свои задницы, что один, что второй, а после молчат. Будто и не доверяют ему вовсе! А ведь, если что, шею придется подставлять всем убийцам драконов разом. Не для того он набирал таких славных парней, чтобы всех порешили в каком-то борделе… Однако, именно этот полукровка выбил у него из рук плошку с отравой.

Бритва выразительно махнул рукой, под выжидающими взглядами Карнажа и Гортта:

— Ладно.

«Ловец удачи» и гном застыли в нерешительности.

— Ну?! — повысил голос Тард, — Чего стоим? Кого ждем? Меч в зубы и иди, разгребай это дерьмо! Только побыстрее! Утром корабль отчаливает.

Феникс облегченно вздохнул и хотел что-то сказать, но гном прервал его:

— Иди уже!

«Ловец удачи» повернулся и зашагал прочь, закинув меч за спину, предварительно проверив, легко ли тот выходит из ножен. Его чуткое ухо уловило, как некоторые из наемников набрались смелости и подошли к своему главарю с вопросами. Хотя, по внешнему виду Бритвы даже дурак смог бы понять, что сейчас не самый подходящий момент.

— А почему его отпускают в город? — хрипло спросил феларец.

— Какого лешего он уходит, ведь завтра…? — поддакнул фивландский бас.

Феникс сбавил шаг и насторожился.

— Куда это он собрался?! — бесцеремонно спросил звонкий голос помощника капитана.

— В жопу! — рявкнул Бритва, с присущей ему «деликатностью» разом заткнув всех любопытных под увещевания Гортта.

Карнаж успокоился и быстро зашагал дальше…

И вот, снова в одиночестве, он направлялся к той самой хижине, где так и не смог найти успокоения этой ночью. Однако не с целью отдыха. Полукровка так и не почувствовал усталости. Куда там?! К азарту от предстоящего прибавлялось привычное и такое приятное чувство свободы… С самого начала странствий вместе с Бритвой и его отрядом Карнаж понял, что за столько лет жизни волком-одиночкой он снова не мог найти нужной грани. С такими «идейными» наемниками его вряд ли могло что-то связывать во взглядах на месть, также как со Скиерой и Филином стремление к домашнему покою и теплому очагу. Для первых «ловец удачи» оказывался слишком беспощаден и жесток и, как он сам считал, изобретателен в этой жестокости, а для вторых — чересчур целеустремлен и неугомонен. Любой, кто встречался с ним, взять хотя бы циркачей из труппы маэстро, наверняка рассмеялся бы в лицо тому, кто попытался бы утверждать, будто Феникс осел и утроил собственный очаг, да еще и дерево посадил в саду. И полукровке это нравилось. Пусть одиночество принесло с собой несколько привычек, которые не всегда оказывались к месту, но сейчас они дарили то самое ощущение исключительности, отвоеванной свободы, даже в ежовых рукавицах Тарда. Значит, не зря было всё то, что он где пережил, а где просто перетерпел.

Легкая усмешка появилась на сухих губах от воспоминания об ощущении собственной чудовищности, тогда, на корабле, прежде чем убить старого феларца. Что говорить, если за прошедшие дни он удвоил количество загубленных им за всю жизнь душ, если не утроил? Воистину подобная роскошь имела свою цену… Но какую? Почему все так странно складывалось, Карнаж не мог ответить сейчас, но собирался искать ответы на все без исключения вопросы, которые у него появлялись, что ни день.

Наполовину ран'дьянец, он знал о своих родичах слишком мало, но одна фраза, давно брошенная каким-то алхимиком при его найме на поиски редкого минерала, не давала покоя: «Полукровка? У ран'дьянцев не бывает полукровок».

В своих раздумьях Феникс чуть не сбил островитянина, вывернувшегося из переулка. На тесной улочке, не прерывая ход мыслей, «ловец удачи» ловко избежал столкновения. Молниеносно среагировав и машинально бросив извинение, полукровка пошел дальше, оставив бедолагу с отвисшей челюстью. Не каждый день старику-крестьянину приходилось слышать извинения от пронесшегося мимо резкого порыва ветра…

Больше всего Феникса смущало то, что, из прошедшей ночи, он совершенно не помнил одного момента, поэтому не понимал, как его занесло в старую хижину, где они с Киракавой обретались много лет назад. Казалось, все события слились воедино, образовав кровавую мешанину из клинков шпионов и заклятий колдунов. Нет, это не могло быть всё! Чтобы такие разные по взглядам и принципам противники обратились против одного, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее!

В поиске ответа Карнаж неминуемо зашел в тупик. Память отказывалась помочь ему. Единственное, что уяснил для себя «ловец удачи», так это то, что он неспроста добрался именно до старой хижины, а не заведения Ютай. Это значило, что с ним случилось нечто действительно скверное, раз подсознание выбрало такой оплот. Не крепкие стены или надежная дверь. Скорее оплот для разума, а не тела…

Феникс замер, когда увидел три фигуры, бродившие возле старой хижины.

Какого черта?! Это его единственный дом на всем белом свете! Он уже выкупил этот участок один раз. А потом, когда правитель вернул всю землю в свое единоличное владение, заключил договор аренды на сотню лет вперед! Немыслимая сумма и только чтобы эти стены, давшие ему когда-то приют, стояли столько, сколько смогут. Чтобы никто не тронул этой священной для полукровки халупы!

Двое из троицы напряглись при его появлении. Охрана… Третий или, вернее, третья, продолжила расхаживать рядом с порогом хижины.

— Какого черта вам здесь нужно?! — окрикнул их Карнаж.

Эта фраза сама слетела с губ, когда полукровка разглядел, что незваные гости были сильванийскими эльфами.

Двое молодых дворянчиков, отданных в услужение придворной даме, как-то неуклюже хватились за эфесы шпаг у пояса. Она же растеряно поправляла белоснежный манжет, выбившийся из-под бархатной куртки, что часто одевали придворные на королевские охоты или просто в путешествия. Испуганный взгляд красивых черных глаз встретился с полными злости глазами Феникса.

Эльфы встали между ними. Один чуть позади другого. Правые ноги согнуты в колене, левые отставлены в сторону — все замечательно отучено и отточено. Только каждый из них, видимо, редко делал это в паре, поэтому задний встал несколько ближе и, приди Карнажу в голову мысль прирезать всю троицу — первым бы насадил своего друга на шпагу, заставь полукровка того хоть немного попятиться.

— «Конюшими вам надо было идти, молокососы, а не сопровождением знатной дамы!» — подумал Феникс, сплюнув себе под ноги ту горечь, что скопилась на языке от шлейфа сильванийских духов, которыми и мужчины и женщина были облиты простаки с ног до головы.

— Еще раз повторяю свой вопрос и, как видите, по-сильванийски, — прорычал полукровка, и снова произнес, чеканя каждое слово, — Какого черта вам здесь надо?!

— Как вы смеете, сударь, так выражаться при…?!

— При ком? — скривился Карнаж от певучего голоса молодого эльфа-блондина, что картинно отвел спавшие на лицо локоны, — Кого это занесло сюда на мою голову из лесной братии?!

— Вы… как вы?! — запнулся второй эльф, не сильно отличающийся от своего товарища голосом и статью, не считая того, что был шатеном, — Вы должны почтить за честь… то, что ее честь…

— А если я не «чту за честь», то, что «ее честь» топчется у порога моего жилища!? — ощерился Феникс.

— Вы хам, сударь!!!

— Разрази меня гром, если вы не специально учились говорить это хором, господа эльфы!

Блондин отступил назад, совершенно не давая тем самым шанса своему товарищу вмешаться вовремя, и даже вытащил шпагу из ножен на пару дюймов.

— Ба! — картинно развел руками «ловец удачи», с насмешкой прибавив, — Сударь, я так не дотянусь и до кончика вашей шпаги! Дайте я вам покажу кое-что… Смотрите хорошенько!

Карнаж спокойно подошел ближе:

— Да стойте вы на месте! Не гоняться же мне за вами целый день? Вот так…

Их разделяло с полдюжины шагов. «Ловец удачи» дал время сильванийцу успокоиться. Феникс был быстрее не то что одной шпаги, даже двух вместе взятых и в руках не этих щенков, а опытных бретеров. Теперь. И он прекрасно это знал.

— Ну вот, — Карнаж резко приблизился, подойдя почти вплотную к блондину.

— И что теперь? — глаза эльфа округлились.

Откуда ему было знать, что красноволосый настолько быстр.

— А теперь — по зубам, — хищно улыбнулся «ловец удачи».

Сильваниец рванул клинок из ножен, но основание рукояти уперлось в бандаж полукровки. Тем не менее, Карнаж пожалел своего противника, хотя мог бы съездить по этому молодому смазливому личику набойками на костяшках перчаток, но эльф отделался только ударом основания ладони в подбородок и разбитой нижней губой.

Шатен с яростным криком бросился в сторону, вынимая шпагу. Феникс уклонился от неумелого выпада и схватил эльфа за грудки, приподняв над землей.

— Брось! И не буди во мне демона, — понизив голос, прошипел «ловец удачи», но, видя, что эльф пытался вырваться, добавил металлическим голосом, закрыв глаза и снова распахнув их двумя черными пропастями, — Он и так не высыпается.

— Проклятье! — прохрипел эльф, дергая ногами.

— Бросай железку, кому сказано!?

— Что б тебя, выродок!

— Как знаешь, — Феникс ударил лбом в переносицу противника, добавил коленом в пах и бросил на землю.

Краем глаза приметив, что блондин уже достаточно оправился от удара и выхватил зачем-то кинжал, «ловец удачи» с нарастающим урчанием подскочил, приподнял того за шкирку и пинком отправил рыть носом землю.

— Итак, — отряхнув руки, произнес Карнаж, — На чем мы остановились? Ах, да!..

Эльфка нерешительно ступила к «ловцу удачи»:

— Здравствуй, племянник.

— Здравствуйте, тётя.

— Рада видеть тебя.

— Не могу ответить тем же.

Она осеклась…

— Как его здоровье? — Астра вошла в палатку сильванийских целительниц.

Конечно, ее вопрос был задан скорее для начала непростого разговора, чем для того, чтобы действительно узнать положение дел. Как правило, дела всех страдальцев, что оказывались под опекой дев из культа Сильвана, складывались скверно. Приграничье всегда доставляло целителям много хлопот, особенно если на противоположном берегу находился Форпат — странный город, где на фундаменте злачных местечек и трущоб распускался прекрасный цветок мысли и магии.

Глядя на шпили и башни, возвышающиеся за стенами через узкое окно, прорезанное в ткани сильванийской палатки, Астра вздохнула: без дерьма не вырасти розам…

— Вы о полукровке, что вчера дополз до ворот форта с дырой в брюхе? — бесстрастным голосом спросила целительница, отставляя сосуд с недопитым лангвальдским чаем.

— Да, о нем!

— О! Как вы оживились, — сильванийка с завистью посмотрела на придворную даму в дорогом охотничьем костюме темно-фиолетового бархата.

Астра спокойно дала ей время налюбоваться, особенно на отороченные золотом перчатки тонкой черной кожи и высокие сапожки с золотыми пряжками.

Лицо сильванийки будто стало еще острее, чем оно казалось от ввалившихся щек и глубоких теней под глазами, что свидетельствовали о многочисленных бессонных ночах над склянками в компании огарка свечи и сферического сосуда с лангвальдским чаем из специально выжаренных листьев. Как раз тот самый сорт, который особенно любили некроманты и эскулапы, дружно утверждая, что тот и мертвого поднимет.

— Лучше чем вчера… Хотя, — эльфка опомнилась и отвела глаза в сторону, — Ему придется постараться, чтобы выкарабкаться. Кто-то его хорошенько отделал. Но этот «ловчий удачи» оправдал свою профессию — удар пришелся так, что не задел важных органов. Повезло ему. Сейчас у него жар. Все что мы можем сделать — это ждать.

— Это не всё, что вы можете! — твердо произнесла Астра, подступив к целительнице.

— Разумеется, не всё, — легкая и циничная ухмылка пробежала по губам, — Но у нас есть кодекс: я не могу сама взять плату за эликсиры, пусть хоть у этого полукровки кошель на поясе чуть по швам не трещит от золота. А как он выздоровеет? И не захочет платить? Принудить я его не смогу, кодекс…

— Замолчи! Как ты можешь так относиться к чужой жизни?!

— Как и ко всем! Он тут не единственный, кого зашивать приходится. Иным кишки назад заталкиваешь и ниток не жалеешь, всю ночь, собирая бедолагу по кусочкам, а потом не услышишь даже простой благодарности… Или пристукнут, едва по тракту дальше двинется.

— А как же клятва!? Все целители дают её…

— Мадам, клятва есть клятва, на то и придуманы кодексы, чтобы урезонить всякие «клятвы», которые изобретались в старинные времена, когда Сильван еще мальчишкой гонял по лесам белок и оленей. Проку с них сейчас не больше чем с моей бабки, но не убивать же старушку, если сама уж скоро помрет?

— Сколько стоят ваши эликсиры?

— Много.

— Цена не имеет значения.

— Он ваш родственник? — прищурилась целительница.

— А вы похожи на свою бабку?

— К чему это вдруг?

— Потому что только ей простят по старости излишнее любопытство и язык без костей.

Сильванийка вздрогнула под колючим взглядом черных глаз Астры и засуетилась, доставая из сумки какие-то склянки.

Тугой кошель брякнулся на старый дубовый стол.

Астра самолично проверила всё: промывания, укрепляющие, обеззараживающие и, конечно, легкие галлюциногены вместе с маленьким мешочком порошка для цепкой памяти полукровки. Тётя прекрасно знала, кто учил ее племянника запоминать и подмечать всё и вся…

— Поздравляю, этих двоих мне рекомендовали как самых лучших, — натянуто улыбнулась Астра, пытаясь скрыть собственный испуг.

— Мало опыта и навыков, зато много самомнения и позерства, — сухо отчитал свою рецензию Феникс, — Как вы только добрались сюда с этими мальчишками?

— Наш корабль отчалил из Штерна. Сильванийские суда очень быстроходны.

— Ещё бы, когда в паруса дует сам Сильф! — с сарказмом подметил Карнаж.

— Не смейся над верованиями, тем паче твоих предков.

— Я и не думал. Мало смешного в том, что зрелые эльфы приписывают своим судам покровительство бога, когда всё дело в «новых» магических способах, что откапали из закромов культа Жизни.

— Будто ты сам в них копался!?

— В точку! — выразительно махнул рукой Карнаж, — Мне изрядно пришлось поработать заступом, прежде чем спуститься в туннель, ведущий к гротам культа. Благо щедрость новых сильванийских магов не знает границ! Золото раздавали мешками, так что среди соискателей было мало сведущих «ловчих удачи», скорее охотники до того, чтобы подраться на лопатах, а потом, втихомолку, ими же и зарыть трупы.

После такой отповеди воцарилось недолгое молчание.

— Ты читал о пророчестве Xenos? — тихо начала Астра, опустив глаза.

— Конечно! — усмехнулся Феникс, — Какие угодно? Трагические, сатирические, романтические или критические?!

— Нет, сами тексты Морвириари.

— Они зашифрованы.

— Уже давно подобран ключ.

Карнаж опешил. Вспомнив, как ему пришлось носиться с книгами предсказателя и чуть не поплатиться жизнью за всего дюжину расшифрованных ларонийцами катренов, полукровка испустил громкое проклятье.

— Там есть несколько катренов и о потомках Xenos…

— Конечно, я и запамятовал, как нас много расплодилось! — Карнаж не без удовольствия отметил, что этот «укол» достиг цели.

Астра переменилась в лице. Она догадалась, о чем подумал полукровка. Но все эти пятнадцать лет она не занималась поисками его мифической сестры, прекрасно понимая, что эта побасенка рождена паникой культистов стихий. Тем, после Сокрушения Идолов, в любом зеленоглазом ребенке мерещились Xenos. И не «спихнула» Карнажа на старого наставника, хотя осталась у маленького мальчика последней родней. Просто она знала, что сделали бы с ним, привези она его в Сильванию тех лет. Но даже если бы Астра и попыталась это втолковать сейчас полукровке, то не получила бы в ответ ничего, кроме порции очередного зубоскальства, каким славился еще отец красноволосого — Аир А'Ксеарн. Поэтому эльфка решила перейти сразу к делу, как говаривали в империи: взять быка за рога.

— Во время раскопок у храма Сильвана нашли старые архивы. Там оказались записи касательно прерванного Круга Жизни… Смекаешь, кому суждено его прервать?

— Потомкам Xenos, кому же еще?! — скрестил руки на груди Карнаж.

— Блестяще! Наш король приказал засекретить находку, но кое-кто все-таки распространился об этом. Теперь представь, что в скором времени начнется на Материке и островах?

— Славная охота за зеленоглазыми?

— Не разделяю твоего цинизма.

— Как угодно, — Карнаж, будто между прочим, наступил на руку шатена, пытавшегося дотянуться до шпаги в дорожной пыли.

— И самое безопасное место для известных потомков Xenos будет при дворе Драйла.

— Понимаю, куда вы клоните. И сразу скажу — нет!

— Я пытаюсь заботиться о своей родне. Тебя убьют только потому, что ты известен как сын Аира. Причем убьют первым! И не будут смотреть, какого цвета твои глаза!

— Пусть попробуют, — прошипел Карнаж, — А там увидим, у кого меч острее и быстрее. Что до вас, тётя, то поздно. И вы знаете, что уже давно поздно.

— Когда в Сильвании стало спокойно, я не смогла найти тебя! Я искала…

— Славно, что Киракава меня надежно спрятал даже от вас! — отрезал Феникс, — Иначе я был бы таким же хлюпиком, как те, что сейчас ползают по земле и стонут.

Полукровка толкнул ступней одного из сильванийцев.

— Забирайте их с собой, и попутного ветра. В Трёделе с такой охраной вам делать нечего!

Она прошла мимо него, опустив голову. Бросила несколько резких фраз по-сильванийски, что подействовали лучше пинков, и оба телохранителя разом вскочили на ноги, одарив Карнажа ненавидящими взглядами.

«Ловец удачи» замер. Ноздри его носа расширились. Он все пытался вспомнить, где встречал этот густой и нежный аромат фиалок. Наконец, Карнаж подавил всколыхнувшуюся совесть и пробормотал через плечо:

— Астра, все же спасибо вам за целительниц на границе Сильвании.

Эльфка в изумлении обернулась, но полукровка уже скрылся в лачуге.

Попутно с размышлениями о том, какая нелегкая занесла сильванийцев на Палец Демона, так как вряд ли они заявились только ради его персоны, Карнаж принялся готовиться, и основательно, к тому, что ожидало его после захода солнца. А ожидали его скверные вещи и настолько же скверные поступки с его стороны. Любой ранкен, к годам полукровки, уже должен был понимать, что принцип «глаз за глаз» настолько же примитивен в своей изобретательности, насколько и эффективен в качестве сдерживающего средства для особо ревностных поборников могущества и богатства любыми способами. Просто свершится еще одно из огромного генеалогического древа Необходимых зол, что продолжали появляться в мире что ни год, утверждались и обещали не прервать своего рода на добрых десять столетий вперед.

Здесь, на островах, не важно к западу от Материка или к югу, или юго-западу, всегда правил железной дланью один закон: не ты — так тебя. И, если в лицо был брошен вызов, пусть не перчаткой тонкой кожи с оторочкой, надушенной вдобавок, с холеной руки придворного франта, то следовало отвечать одинаково, что при дворе какого-нибудь монарха, что в квартале бедняков — сиречь пролить унцию-другую чьей-то пылкой крови, или, другими словами, устроить резню. В этом деле Карнаж был не особо искусен, вернее в том, чтобы самолично прийти в означенную усадьбу и устроить там кровавую баню. На его месте кто угодно посетили бы сомнения, и только безумец сунулся бы сразу очертя голову!

В усадьбе Кокетсу ждали не островитянские шпионы или мистики. Первые больше годились на роль убийц и отравителей, не вступающих в открытый поединок, о вторых и говорить не приходилось — магия и проклятия. Ранкены были искуснее первых и проворнее вторых. Но воины острова Палец Демона, именно те самые, опоясанные родовыми мечами, — это были машины убийства, достойные восхищения. Посвящая всю жизнь искусству войны и служению своему господину, они отлично осознавали, что никто и ничто не вечно, и это представление о конце пути делало их бесстрашными в битве, так как любой из них не хотел испортить все прожитые года нелепой смертью, а старался если и умереть, то с честью. Например, картинно рухнув и испустив дух… на куче убитых им же противников. Что могло быть лучше!? Если эти люди, ворвавшись во вражеский строй и выбравшись из-под павшего коня, с еще большим ожесточением «расчищали» себе круг в гуще врагов и сражались внутри него, не останавливая клинка ни на секунду, пока силы не покидали их…

Да. Идти просто так в Кокетсу, было равносильно тому, чтобы шагнуть прямо «в пасть тигру» — koko, как это звучало на островитянском, аналогично материковому «пойти на верную смерть». Закончив на этом тешить своё самолюбие изысками литературных выражений, ухваченных цепкой памятью где-то в древних трактатах мастеров, всегда вычурных до невозможности, Феникс преступил к подготовке.

Небольшой котелок повис над разведенным огнем, и вскоре в кипящей воде растворилась пара щепоток порошков, и заметались листья мелко нарубленных и высушенных трав, наполнив хижину резким запахом.

Память не изменила полукровке, и он с легкостью вскрыл все тайники, опустошив их, и разложил содержимое на старой, прогнившей циновке. Открыв заглушку на рукояти меча, Карнаж ссыпал внутрь из небольшого мешочка слепящий порошок. Сорвав с рукояти изношенный кусок кожи, Феникс крепко обмотал новой, скрученной в шнур и пропитанной специальным составом. Под квадратную гарду на пустующие крепления легли надетые через рукоять две металлические «звезды», сякэны, что еще оставались в тайниках. Перевязи с манджи, что полукровка взял в займы у шпионов, были также опустошены, и изощренное метательное оружие расположилось в специальных креплениях на подкладке куртки. Обмотав куском мешковины металлическую спицу, Карнаж деловито снял заглушку с ножен и начал их прочищать, словно заправский халфлингский аркебузир шомполом ружье. Выбрав на пробу одну из игл, ранкен сунул ее в ножны, быстро прицелился, коротко и резко дунул — засела в стене на треть своей длины. Одобрительно цокнув языком, Карнаж осторожно открыл склянку с ядом — оставалось немного, но игл тоже было мало. Сняв бандаж, полукровка вооружился сапожным шилом и занялся двумя чехлами для ножей, похожих на те, что использовали мистики — с кольцом на рукояти. Только два вороненых ранкенских клинка были больше и немного шире в лезвии. Покончив с работой, Карнаж проверил, легко ли будет, при случае, достать новое оружие. Благодаря короткой куртке, что выбрала для него в Шаргарде Лина, это оказывалось довольно просто. Достаточно немного наклониться, и расположенные на пояснице ножи как раз отойдут кольцами рукояток, чтобы ухватить пальцами…

Феникс наслаждался закатом, сжимая обернутую тряпкой кружку с приготовленным варевом. Резкий запах трав дразнил нос, но полукровка, морщась, вливал в себя это пойло, пока на углях грелся отвар из еловых иголок. Он сидел у порога хижины, дожидаясь, пока отвар будет готов. Главным делом было не спешить, бросая еловые иголки в крутой кипяток, но и держать, тем не менее, в горячей воде. Не больше, но и не меньше, также как и с первым зельем, которого стоило немного перебрать, и вместо хладнокровия получилась бы заторможенность и пониженная реакция. Отвар же из еловых игл должен был иметь такую концентрацию, чтобы, втирая его под глаза, действительно помочь еще лучше видеть в темноте, а не быть как мертвому припарка, или, что еще хуже, вызвать раздражение… К встрече с островитянскими воителями Карнаж решил подготовиться основательно и быть во всеоружии.

На улицы Трёделя опустилась ночь, и островитянский воин, что передал вызов полукровке днем, начинал терять терпение. Намерзнувшись у ворот усадьбы, ему к тому же приходилось всякий раз отсылать восвояси громадного детину, которого Такетора присылал чуть ли не каждые четверть часа справится скоро ли прибудет его противник. Терпения воину было не занимать, ведь громадный островитянин с такой же невероятных размеров алебардой на плече был, к сожалению, туп до блеска. Как телохранитель он был в самый раз, но подобная стать оказывалась делом чрезвычайно редким среди обитателей острова и, очевидно, природа, успев понять свою оплошность, решила компенсировать это отсутствием у здоровяка порядочного числа извилин.

— Хозяин желает знать, когда прибудет… — снова начал свою речь, будто зазубрив ее, детина, поудобнее перехватывая алебарду.

— В сотый раз повторяю — я не знаю! — терпение у воина лопнуло, но здоровяк будто и не замечал этого, наверняка направляя все свои усилия на то, чтобы не забыть продолжение вопроса, который поручил задать Такетора.

— … поединщик? И… Что мне передать господину?

— Чтоб тебя все демоны и дьяволы! — не выдержал островитянин.

— Зачем ты ругаешься?

Детская наивность, с какой был задан этот вопрос, остудила пыл воина. Сколько времени они знали друг друга и верно служили своему господину, не раз сражаясь бок о бок, но он никак не мог привыкнуть к этому: на вид — неимоверно огромный мужчина с мощным торсом и жилистыми руками, в бою — звероподобное чудовище, раскраивающее напополам любого, кто дерзнет встать на его пути, но едва откроет рот… На такое не было желания даже злиться всерьез.

— Что мне передать господину? — это был скорее не вопрос, а какая-то мольба, словно умственное напряжение было настолько тяжко для гиганта.

— Ладно… скажи господину… О! А вот и тот кого мы ждем! — обрадовался воин, заметив долговязую фигуру, направлявшуюся по улице в их сторону, — Иди скорее, сообщи, что тот, кого мы ждем, прибыл!

Глаза здоровяка засветились радостью, и он поспешил доложить в усадьбу.

Воин, тем временем, отвесил ночному гостю полупоклон и жестом предложил войти. Красноволосый уверенно шагнул внутрь двора. Отсровитянин повел его через сад.

На старое вишневое дерево, попавшееся на глаза, Карнаж взглянул как на доброго приятеля, которого не видел почти десять лет. В сущности, так оно и было. В его прохладной тени полукровка всегда находил прохладу и отдых, пока украдкой наблюдал за тренировкой отца с сыном. Теперь «ловец удачи» согрелся этим воспоминанием от ледяных взглядов островитянской прислуги, что опасливо сторонилась его, пока он шел по тропинке к дому. Всё-таки помнят… Они помнят то, что произошло здесь десять лет назад, и чьими руками было свершено злодейство!

Феникс усмехнулся сам себе: чертовски пафосное изречение, прямо ощущаешь себя злодеем, которого ведут к неминуемой расплате. И думают, наверняка, как же гнетет его эта последняя дорога к безжалостному суду справедливости!

Воин, сопровождавший полукровку, опешил от едкого и зловещего смешка, который ни с того ни с сего издал спутник. Неужели он не понимает, что в скорости должно произойти? Неуместное дело насмехаться над дланью судьбы, которая за шкирку кидает в объятия возмездия!

Огромные черные глаза блеснули в ночи через плечо на полуобороте.

— «О, да! Я не ошибся!» — подумал Карнаж, когда увидел это растерянно-озадаченное выражение на лице провожатого, — «Что ж, подавитесь этим, господа островитяне!»

И вот оно. Те самые двери открываются. Сторожа положили свои руки на пояс у ножен с мечами и почтительно повернулись на встречу друг другу. Пришлось пригнуться, чтобы не встретить лбом притолоку. Всю торжественность помпезного ведения на заклание нарушил только какой-то здоровенный детина, чуть не сбивший с ног Феникса. Очевидно, он спешил занять свой место во всей этой постановке, но все-таки не успел, отчего неуклюже вытянулся в коридоре по стеночке, пропуская одного из главных персонажей, словно новичок, что за кулисами с изумлением встретился нос к носу с примой.

Карнаж смутился, когда расслышал, как гигант прошептал себе под нос восхищение по поводу его «дивных» багряных волос. «Ловец удачи» даже остановился, с изумлением подняв одну бровь вверх — уж не ослышался ли он? Вот это чудище, согнувшееся в три погибели, чтобы уместиться в коридоре, только что выдало фразу, которую полукровке приходилось слышать в свой адрес от детей в Феларе и Сильвании…

— Такетора ожидает вас. Не стоит более заставлять его ждать, — отчеканил за спиной воин.

— Разумеется, — бросил через плечо Феникс.

Просторный зал для занятий тем, что на Пальце Демона называли «путем меча», встретил «ловца удачи» легким и приятным ароматом палочек в курильницах и одинокой фигурой, восседающей посередине на циновке, спиной к коридору.

Снова два воина, и здесь занимавшие посты у входа, повернулись навстречу друг другу, когда полукровка прошел между ними в зал.

На несколько мгновений воцарилась глубокая тишина.

— Вот и ты, — выдохнул сидящий спиной, — Знаешь ли ты, зачем тебя привели сюда?

Карнаж разразился громким металлическим смехом:

— Конечно знаю! Ты — Такетора, сын того самого любителя выпить и проверять новый меч на ком ни попадя! Того самого, что захлебнулся в крови на тропинке собственного сада десять лет назад!

Такетора вскочил и развернулся. Длинные черные волосы ниже плеч были распущены и захлестнули на повороте пол-лица, но было видно, как в его глазах сверкнули молнии.

На мгновение этот воитель потерял самообладание, ведь полукровка нарушил все то, что тщательно и последовательно было им приготовлено:

— Так знай, — выпалил Такетора, — Час возмездия пробил! Ты смог избегнуть преследований колдунов из святынь Трёделя, но от меня ты не уйдешь так просто! После того, как я разделаюсь с тобой, мои люди настигнут и убьют тех, кто обучил тебя и тех, кто приплыл с тобой! Я сотру тебя и подобных тебе с лица земли! Клянусь!

Не сказать, что Карнаж был ошеломлен тем, кто оказался корнем всех его бед, занимало другое — враг не упомянул о трёдельских шпионах! В тех эпических традициях, которым следовал это молодой консерватор, надлежало открыть все карты, ошеломив этим противника и довершить поединком, где добро по справедливости раскроит череп злу.

— «Какая удача!» — обрадовался Феникс, ведь все сложилось именно так, как он и предполагал.

Нескладность попыток угробить то всех убийц драконов разом, то лично его, Карнажа, объяснялась теперь очень просто: за ниточки всех событий дергали пальцы разных кукловодов. А это значило, что у шпионов был другой наниматель! Дело оставалось за малым: выбраться из усадьбы, но не просто сбежать…

— Вставай и дерись, убийца! — Такетора скинул с плеч рукава просторной одежды, оголив тренированный торс, и положил ладонь на рукоять меча.

Того самого меча, что был так прекрасен в тот день, блистая новизной в руках отца…

Карнаж состроил железное выражение лица. Предстояла тонкая игра, в придачу к тому, чтобы выжить под смерчем острой стали этого, на вид, непримечательного молодого человека. Но полукровка смотрел не на глаза, а в глаза противника, в их глубину, где таилась самая суть всех откровенных мясников, азартных бретёров и бездумных рубак.

Распустив узел ножен на груди, Феникс вывел их из-за спины левой рукой, поставив перед лицом и, обвив пальцами правой рукоять, коротко и отрывисто произнес три слова формулы островитянских шпионов. Меч ловко выскользнул, взятый обратным хватом.

Такетора хмыкнул, тоже обнажив оружие.

Ранкены стояли вне церемоний, когда им было нужно, вне гордости и даже чести. Поэтому далеко не всегда произносили только свои формулы перед боем, как того требовал кодекс островитян, сиречь огласить для противника при открытом поединке свою принадлежность к школе или клану. Потому что ранкены никогда не формировали ни школ, ни кланов, так как у них не было единой техники и особой манеры ведения боя, а единственным принципом было копировать и брать на вооружение всё, что оказывалось эффективно. Возможно, это и было причиной того, что их называли «Дикими Мечами». Их многие ненавидели, потому что опознать такого убийцу становилось возможным только в последний момент, когда было уже поздно и на противника, следом за настоящей формулой, обрушивались сразу несколько школ фехтования и рукопашного боя. А, победив одного ранкена, никогда нельзя быть уверенным в победе над другим. Их имена держались в глубокой тайне, иерархия оказывалась простейшей, с градацией лишь по уровню мастерства, а по навыкам перехватывания чужой манеры боя не было толком написано ни одного трактата. Зачем? Эти убийцы всегда шли в ногу со временем, тайно распространяя и постоянно изменяя свое искусство, что было единственной традицией, и делалось это вольно, что было единственным принципом, к тому же, упреждая появление ренегатов в своих рядах, ведь ранкены были вездесущи и незримы. Стоило кому-то стать слишком болтливым, и, вскоре, последними словами в его жизни становилась та самая зловещая формула.

Карнаж записал на свой счет первую победу: воин понял, кто будет против него драться. Теперь оставалось самое сложное: орудовать невразумительной в прямом бою техникой шпионов, не оставляя Такеторе и шанса на сомнение.

Феникс уклонился от традиционного прямого удара и еле успел перепрыгнуть клинок. Противник резко бросился ему под ноги, явно собираясь подрубить колено. Кувырок назад, вроде бы, дал полукровке необходимую дистанцию, но Такетора с резкими выкриками бросился в атаку, запустив устрашающую серию ударов еще до того, как противник оказался на расстоянии клинка.

Карнаж безнадежно отступал, еле поспевая своим мечом за этим «ураганом».

И снова треклятый удар в ноги!

Феникс просто не успел сделать кувырок в сторону, неуклюже отбросив корпус на стену, что спасло его от смертельного выпада — после удара в подкате, Такетора перекатился еще ближе и рубанул снизу вверх. Когда острие клинка свистнуло в дюйме от носа полукровки, тот всё понял. Это была смерть о двух ногах, а не человек, даже при всех способностях, которыми обладал «ловец удачи»… Точнее, всё, чем они смогли помочь, было то, что он еще дышал!

Сколько времени герою положено играть с собственной смертью?… Карнаж не считал себя героем. Полукровка пришел в ужас от того, с кем ему пришлось связаться и, не теряя времени, решил уносить ноги. Заглушка на основании рукояти отошла, и слепящий порошок устремился в лицо Такеторы. Но тот был не так прост. Воин мотнул головой, закрыв глаза своими густыми волосами, и выбросил вперед клинок. Карнаж уловил момент и сцепил свой меч с мечом противника, сокращая дистанцию для удара ножнами. Но воин опередил его, проворно шагнув навстречу, вывернул рукоять и ударил ее основанием в живот «ловца удачи» с такой силой, что тот свалился на пол, судорожно пытаясь набрать в легкие воздух. Бандаж смягчил удар ровно настолько, чтобы Фениксу успеть прийти в себя и откатиться от мощного рубящего сверху.

Такетора не смутился тем, что меч засел в досках пола, а перехватил рукоять, громко рыкнул и провел следом за красноволосым борозду, осыпав того щепками и освободив кончик клинка.

— Черт возьми! — Карнаж вскочил и попятился, — Сударь, не стоит так усердствовать, иначе от вашего дома камня на камне не останется.

— Я убью тебя. Ты заплатишь мне за все, — отрешенно произнес Такетора, занося меч над головой.

Пустые черные глаза, не моргая, смотрели на полукровку. У того, признаться, от подобного взгляда пробежал мороз по коже. Ран'дьянская половина крови не спешила пробудиться так, как она это сделала в драке со шпионами или мистиками, хотя, казалось бы, здесь это было весьма кстати. Даже гораздо в большей степени «кстати», чем во всех предыдущих поединках. Откровенной панике Феникс не поддался только потому, что выпил отвар в старой хижине, однако понимал, что любое продолжение этого боя в любом случае окажется против него. Глаза внимательно осматривали зал, отыскивая путь к бегству. Вход был один, также как и выход, и там стояли двое воинов наблюдавшие поединок без особого интереса. Еще бы! Они то заранее знали, на что способен их молодой господин!

Такетора ринулся в новую атаку, орудуя мечом по-прежнему с той же холодной безжалостностью, которая не прощает ошибки или замешательства. Феникс старался не ошибаться, что в подобной схватке значило толком и не драться. Со стороны все выглядело так, будто молодой островитянин лихо гонял полукровку выше себя на три головы, а тот не знал куда деваться.

Но вот нагнал. Замах, удар и резкий бросок с колющим в спину, на уровне лопаток.

— Вот и всё, — заключил Такетора, застыв в выпаде, с торжеством гладя на повалившегося ничком противника.

Карнаж упал так, что левая рука оказалась под животом. Ей он осторожно забрался под куртку, стараясь незаметно зацепить несколько метательных пластин, прежде чем снова вскочить. Подкладка из драконьей чешуи на спине несколько раз уже позволяла ему огорошить противников в прошлом, и «ловец удачи» очень рассчитывал, что и в этот раз нужный эффект будет достигнут.

Такетора на мгновение задержал кончик своего меча на уровне глаз, прежде чем убрать его в ножны — ни капли крови:

— Что б тебя! — зрачки молодого воина расширились от неожиданной догадки.

С гортанным урчанием красноволосый подскочил к нему. Воин даже не переменился в лице, выставив перед грудью клинок. Отбив атаку, он сместился, занес меч… и в тот же миг резкий удар ступней в грудь отбросил его к стене.

Решение как поскорее прекратить эту «игру» пришло к Фениксу сразу же, как только он нашел среди метательных пластин маленький мешочек из грубой бумаги, что он прихватил с собой в качестве трофея после стычки со шпионами.

Такетора приготовился защищаться, но атаки не последовало. Молодой воин взревел, когда понял, что его противник пустился в бега.

Сторожа загородили выход, но им в ноги полетел тот самый мешочек, разорвавшись столбом густого белого дыма. Феникс уверенно нырнул в завесу и там уже не стал строить из себя адепта островитянской школы шпионов, а подсел под противников и в два мощных разворота угостил обоих — локтём в лицо и коленом в подбородок.

— Не-ет! Ты не уйдешь!!! — вскричал Такетора, устремляясь за Карнажем.

Выбежав в коридор «ловец удачи» обернулся и запустил руку под куртку. Он и не собирался уходить сразу, пусть и оказался в опасном положении, иначе все усилия грозили пойти псу под хвост.

Такетора и его телохранители не заставили себя долго ждать, а Феникс не стал жалеть манджи. Всё равно они достались ему почти даром, благодаря пристрастию к мародерству. Заточенные пластины засвистели в воздухе. Ранкен пускал их с двух рук, не останавливаясь и особо не целясь, ведь коридор был достаточно узким, и не давал воинам возможности маневра. Первый свалился где-то на середине, «поперхнувшись» засевшей в горле пластиной. Второй припал на колено, но Такетора подхватил его за шкирку и, выставив перед собой, продолжил наступление. Карнаж, чертыхаясь, шпиговал несчастного островитянина манджи, но тому было уже все равно, а вот нарастающий рык за спиной этого импровизированного щита, свидетельствовал о том, что уцелевший был зол как сто чертей и церемониться больше не собирался.

Труп телохранителя полетел в «ловца удачи». В это мгновение его чуткое острое ухо уловило, как скрипнули половицы наружной двери за спиной. Феникс размазался по стене, подхватывая труп и отправляя его дальше по коридору, в сторону еще двоих телохранителей.

— Он мой! — рявкнул Такетора, когда воины оттолкнули тело, готовясь атаковать.

Карнаж снова схватился за меч — в ограниченном пространстве его клинок оказывался в выигрыше перед громоздким оружием неугомонного мстителя. Однако противник, как по писаному, перехватил меч одной рукой поверх цубы и ринулся в бой. Теперь длинна лезвия ему была не помеха.

Стены в отсровитянских жилищах делались из бумаги и дерева, чему Карнаж оказался несказанно рад, когда проломил спиной уже вторую и повалился навзничь. В этот раз падение почему-то оказалось гораздо мягче. Полукровка мгновение пребывал в замешательстве, но потом ощутил, как под ним кто-то зашевелился. Вскочив на ноги, «ловец удачи» еле успел выставить пред грудью клинок, поддерживая кончик левой ладонью, и снова отлетел от удара Такеторы на пару футов, громыхнув по деревянным доскам пола металлическими пластинами на лопатках.

— Проклятье, — прошипел Феникс со смешанным чувством досады и изумления собственным бессилием.

Такетора остановился, осторожно поднимая с пола молодого юношу. Тот испуганно таращился на рослого полукровку, что кряхтя поднимался, опираясь о стену.

— С тобой всё в порядке, любимый? — от этого взволнованного вопроса у «ловца удачи» отвисла челюсть.

— Да, — томно выдохнул юноша и прижался к плечу Такеторы.

— Опаньки! — Карнаж знал, что мужеложство на острове Палец Демона не было редкостью, но в последнюю очередь ожидал подобного от такого противника, потому только и нашелся выдать это излюбленное словечко одного из наставников в гильдии воров, что когда-то обучал его и Кеарха азам кинжального боя.

— Ах ты, ублюдок!.. — глухо протянул Такетора, явно вспомнив, зачем он сюда явился.

— Не буду вам мешать! — скабрезно ухмыльнулся Карнаж и сам проломил следующую стену, воспользовавшись этой паузой.

На счастье полукровки он вывалился во внутренний сад. Красиво остриженные карликовые сосны, расставленные на песке камни и витиеватые тропинки меж клумб и искусственных ручьев…

Не теряя времени, Феникс шмыгнул за стену небольшой постройки у самой изгороди. Но там ему навстречу направлялся свет бумажных фонарей на длинных палках и гомон охраны — да, переполох он устроил знатный. Скрывшись внутрь строения, он опустился на пол и переводил дух, пока группа стражников поместья обыскивала сад. Отдышавшись, Феникс с интересом отметил, что оказался в святилище. Небольшая каменная статуя свернувшегося клубком дракона с растопыренными четырехпалыми лапами у северной стены, возле нее алтарь, на нем развернутые бамбуковые книги из дощечек связанных меж собой веревкой, рядом курильница на высоких металлических ножках и масляные лампады по бокам.

«Ловец удачи» поднялся и спокойно шагнул к алтарю — охрана сюда войдет в последнюю очередь и только с позволения Такеторы. Священное место как никак!

Где-то в глубинах души полукровки шевельнулись корни его ран'дьянских предков, не ставивших и в грош чужие традиции и культуру. Ненависть к драконьему племени будто протянула этому свою ладонь и, вместе с наукой воровской гильдии, как и какими способами можно скрыться, если поднялось много шуму, они дружно, рывком вытянули эти корешки на поверхность.

Черные глаза сузились, с ненавистью глядя на спокойную морду свернувшегося дракона. Руки в перчатках с набойками схватили и разодрали бесценные островитянские книги, засыпав пол ворохом дощечек. Содержимое ламп было вылито на пол. Едкий смешок сопроводил удар ногой по курильнице. Уголья из нее рассыпались по полу, и занялось пламя пожара…

Охрана была занята огнем. Хозяин поместья стоял и наблюдал за тем, как пламя пожирает святилище дракона, и в его глазах играли блики. Ненависть бушевала в душе едва ли не сильнее…

— Где он!? — рявкнул Такетора.

Слуги пожимали плечами, стражники потупили взор.

— Вы двое к воротам! — приказ хозяина не терпел возражений, но оба островитянина засомневались, что незнакомец пойдет туда, ведь там стоял на страже самый огромный из всей охранников.

Они пошли, не торопясь особо, вдоль изгороди. Возле одного из деревьев в дальней части сада оба заметили сидящего охранника.

— Ей, что ты там делаешь?! Нашел когда отдыхать! — обратился к нему один.

Второй подошел и тронул сидящего за плечо. Тот завалился, блеснув в темноте длинной иглой, пронзившей щеку.

— Что? — воин схватился за меч.

Из-за спины донесся хрип товарища.

В тот же миг шею воина пронзила жгучая боль, залив все лицо и отдавшись в затылке. Он судорожно схватил иглу и выдернул ее. На то, чтобы зажать рану сил не хватило, и он повалился на землю, извернувшись в предсмертной судороге.

Гигант у ворот расслышал приглушенный хрип и повернулся в том направлении. Из темноты на свет фонаря над воротами выскочила высокая фигура, оказавшись прямо перед ним. Здоровяк опешил от неожиданности, когда лицо красноволосого гостя исказила дикая гримаса, и тот с воплем вцепился зубами в собственный кулак. Ошарашенный гигант невольно отпрянул. Потемнело в глазах. Выронив алебарду, он скрючился, задыхаясь от дикой боли.

Беспощадный удар коленом в промежность сработал как всегда безотказно. Полукровка оттолкнулся от спины здоровяка и перемахнул в изящном сальто через запертые ворота.

Пожар едва успели потушить, а Такетора уже собирал людей, послав гонцов к своему другу в соседнее поместье. Он сидел в зале и дожидался, пока прибудет подкрепление. На столике перед ним лежали заточенные метательные пластины и иглы. Он задумчиво обводил их взглядом, стараясь не прикасаться к этому подлому оружию.

Гигант стоял рядом с виноватым и несчастным видом, также как и полдюжины охранников, столпившихся у входа.

— Что скажете? — наконец спросил Такетора.

— Это был синоби… — сдерживая злобу начал один.

— Да, это их штучки! — поддержал другой.

— Он сжёг святилище! Так и было веками! Для таких выродков нет ничего святого!

— И он дрался нечестно… — робко начал гигант, но тут же осекся.

Такетора воззрился на этого здоровенного детину, и в который раз изумился, как зло иногда способна шутить природа.

— Что ж, дождемся нашего друга и его людей и начнем… Они переступили черту. Эта ночь, — Такетора картинно взял окровавленную иглу, помедлил и сломал ее меж трех пальцев, — Станет ночью возмездия всем синоби Трёделя!

Глава 4

«Только полный идиот назначит дракону поединок в чистом поле, тем паче будет пытаться заколоть чудище копьем, восседая на коне! Крылатая тварь останется очень довольна обедом из двух блюд. Сразу и первое, и второе, всего за один меткий плевок огнем…»

из критики на феларский компендиум «Драхэнтётер»

Мэтр Даэмас прибыл на остров Отчаяния в тот самый момент, когда глубокое отчаяние уже постигло его самого из-за жестокой морской болезни, что не раз заставила пожалеть о предпринятой экспедиции. Решительно в эпоху Сокрушения Идолов путешествия магов были куда быстрее и приятнее. Впрочем, Даэмас не относил себя к обычным чародеям, так как нарушал многие общепринятые догмы и читал такие книги, которые любому магу казались ересью. Но именно это и позволило ему без труда входить в малоизвестные круги колдунов. Проникать в самые засекреченные ордены сепаратистов и ренегатов. Да что там говорить! В периоды особого кризиса магии он бывал среди таких отщепенцев, которые, словно островитянские деревянные куклы, что прятались в чреве одна у другой, скрывались своим кругом в другом «круге». Обнаружить такие «общества» можно было внутри какого-либо «тайного общества», содержавшего в себе третье, если не четвертое и пятое разом, находящиеся к тому же в оппозиции друг другу. А, поскольку после эпохи Сокрушения Идолов кризисы в магической и околомагической среде волшебников и алхимиков случались довольно часто, то и Даэмасу скучать не приходилось. Вышеозначенный мэтр предпочитал не колесить по миру куда попало, и вступать только в те общества, которые могли принести хоть какие-то плоды. Небогатые, разумеется, потому что на ниве сепаратизма редко когда удавалось взрастить что-либо путное. Но Даэмас не гнушался и этого, свято чтя ту главу кодекса чернокнижника, где говорилось о брезгливости, как о главном враге магической мысли. Чрезмерная требовательность и разборчивость, не говоря уже о самолюбовании собственной уникальностью, сгубила не одного талантливого архимага и в те времена, когда существовали восемь кристаллов стихий, и после, когда магическая «пирамида» рассыпалась в прах во всех смыслах, оставив с носом огромное количество практиковавших и адептов.

Едва сойдя по трапу, чернокнижник не успел пройти и пары шагов, как в его руках оказались два письма.

— Однако, — пробормотал Даэмас, получая второй конверт, так как просто не успел ответить на первый, что также сунул ему в руки закутанный по уши в плащ незнакомец, — Ещё чуть повременить первому, и они бы столкнулись лбами.

Чернокнижник хмыкнул и неторопливо пошел дальше. Хоть Тар'Джар он знал также скверно, как и все города за границами Фелара, однако человекоящеры потрудились, чтобы, среди однообразного аскетизма построек города, гостиницы были заметны любым приезжим. Будь те люди, эльфы, гномы или полукровки, если не оказывались близоруки, всегда могли разлить качающуюся на ветру нелепую по своим размерам вывеску, где художник бесхитростно изобразил кровать, подсвечник, бутылку и жаркое. Собственно, всё, что могло понадобиться путнику, только что ступившему на берег острова Отчаяния, было изображено на этом титаническом по своим размерам жестяном «полотне», что раскачивалось на своих опорах, поскрипывая цепями. Идущая рядом тропинка вскарабкивалась выше на пригорок. Над серыми постройками городка имелась гора, где и помещались гостиные дворы с заманчиво горевшими посреди вечерних сумерек окнами.

Шагнув на тропинку, Даэмас бросил взгляд на догорающий закат. Настолько жаль было прощаться с солнцем здесь, когда знаешь, что всего миля отделяет тебя от мертвых пустошей, с чернеющими остовами деревьев, бесконечно серой от пепла землей до самого горизонта и черной жижей, булькающей под подошвами на тракте.

Вокруг суетились человекоящеры. Они с досадой поглядывали в сторону приезжего без багажа — это значило, что носильщикам не удастся сегодня заработать. Приезжих оказалось мало.

Тихое змеиное шипение со всех сторон пробегало неприятными мурашками по коже от крестца до воротника, растворяясь холодом у корней волос на шее. Торговки-джарры сидели у своих корзин с ожерельями из морских раковин и понуро кутались в накидки со вшитыми перьями чаек. Вряд ли им удастся что-нибудь продать. Ни сегодня, ни через неделю. Они скорее по привычке приходили к причалу. Когда-то давно здесь цвела торговля, сильванийцы и ран'дьянцы не скупились на жемчуг, для вида скупая также украшения из раковин. Разумеется, остроухие подыгрывали человекоящерам и с восторгом покупали то, что джарры считали гораздо лучше и красивее любой жемчужины. Они гордились хитроумностью плетений своих ожерелий и красотой отдельных элементов с гладкими, оточенными волнами камнями. Сама природа творила эту красоту, и обитатели Тар'Джара ценили любое ее «изделие». От причудливого куска застывшей магмы, до голыша с замысловатым узором, найденного во время рыбной ловли. Им было невдомек, почему странные пришельцы с Материка горстями покупают жемчуг и разевают рты на полные корзины этого добра в мастерских ремесленников. Наверняка для джарров вести такой торг было так же, как для феларца продавать голодному путнику вместо краюхи хлеба пригоршню зерна.

К зиме запасы жемчуга подходили к концу, и купцы покидали Тар'Джар. Человекоящеры прекращали добычу, давая морю выспаться. Они затворялись в своем городке, где даже по ночам не горели огни, и там и зимовали.

После заката город действительно выглядел несколько зловеще. Даэмас заключил, что, в этот раз, найденные им книги об острове Отчаяния оказывались правдой. Скопление одинаковых домов с выдающимися ближе к середине башнями выделялось на берегу невзрачной громадой, походящей на муравейник. Не удивительно, что гостиницы, вернее комплекс домов для гостей, помещались в стороне от Тар'Джара, на горе.

Неторопливо шагая по тропинке наверх, Даэмас решил развлечь себя теми письмами, что всучили ему два посыльных столь неожиданно и поспешно, будто он являлся беглым некромантом, а не солидным волшебником. Хотя, винить их за это было трудно. Чернокнижник не принадлежал к тем, кто горазд разодеться в пух и прах, подчеркивая тем самым свой статус, даже если речь шла об экспедиции в кристально чистые храмы Сильвана. А уж в места, подобные Пепельным Пустошам, и подавно. Скромный кожаный плащ ран'дьянского покроя, доходящий до щиколоток, с узкими рукавами и высоким воротником, который при случае можно было запахнуть, скрыв половину лица, ботфорты, штаны, колет, ремень с пристегнутыми сумками, широкополая шляпа и перчатки без раструба со срезанными кончиками на пальцах, — наряд Даэмаса скорее напоминал облачение какого-нибудь бродяги-алхимика, чем чародея его ранга и возможностей.

Вскрыв первое письмо, чернокнижник с полным безразличия видом, тем не менее, внимательно пробежал глазами текст. О, да! Изложение было превосходным в горячности очередного вертопраха, что собирал под свою длань недалеких адептов без царя в голове, которым запал молодости и огонь бравады оказывались милее отсаживания зада в лаборатории почтенного мастера и постижения глубоких таинств. Таким почетное некогда звание аспиранта в нынешние времена было хуже стигмы феларского палача за воровство. Хотя, наука магии всегда забирала много времени, но многие считали, что она «крадет» это время у них… Или они сами воруют это время у себя, когда за порогом ждут не дождутся великие дела!

Даэмас вздохнул — письмо в его пальцах вспыхнуло и обратилось в пепел. Он вдруг почувствовал себя каким-то, старым что ли? Он, как и все дети войны, быстро повзрослел. Совсем мальчишкой защитил свою башню в Шаргарде — вот там был запал и горячность. В одиночку против имперской когорты! Шутка ли!? Отстояв наследство родителя, будто все себе доказал, но нет! Потом были опыты. Бессонные ночи в лаборатории. Бесконечные бдения над книгами. Талант не терпел простоя! И, укрепляя что ни день свой разум новыми знаниями, свой талант всё новыми и новыми навыками, Даэмас обрёл ту уверенность и спокойствие, которое авторы подобных писем пытались добыть в бесконечной суете событий и интриг.

Однако оставалось еще одно письмо. Чернокнижник поспешил вскрыть и его…

Он даже остановился. Ироничная улыбка пробежала по губам. Вот это был уже образчик какого-то воззвания к солдатам, нежели к кругу просвещенных хоть в какой-то мере людей в колдовских делах.

— Прекрасно! — заключил Даэмас, — Поистине, этот клочок бумаги стоит больше, чем написанное на нем!

Не удосужив литературные потуги очередного лидера «тайного общества» даже сожжением, чернокнижник скомкал и выбросил письмо. События приняли интересный оборот! Не успел он ступить на твердую почву после утомительных недель плавания, как его разом пригласили вступить в ряды и тех, кто собирался разобрать Красные Башни до последнего камешка, и тех, кто собирался защитить руины от первых любой ценой. Блестящая демонстрация «единства» магов в столь щекотливом вопросе о судьбах мира сего, обещанная в шаргардской гильдии, неприятно поражала и даже настораживала. Куда уж там до старых добрых времен, когда собирались классические компании из столь разных слоев общества, что и верилось с трудом, например: рыцарь с магом, прихватив с собой целителя и вора до кучи, шли в восемь ног, совершая в восемь рук подвиги, покрывая себя славой, а землю — трупами злодеев…

Теперь следовало отыскать хоть кого-нибудь из магической братии, у кого была голова на плечах, при этом своя голова, и вдобавок холодная голова. А это, судя по письмам, обещало быть нелегкой задачей.

Даэмас уже предвкушал все то, что он увидел на вывеске, ведь морская болезнь отступила, наконец, позволяя насладится трапезой в полной мере. Что и говорить, чернокнижник сильно исхудал за время путешествия. Он прибавил шагу, когда ноздри начал дразнить заманчивый аромат жаркого из ближайшего гостиного двора. Свернув за угол чернокнижник чуть не сбил с ног фигуру, закутанную в плащ. Мелькнула мысль, что встречный где-то попадался уже на глаза. Возможно даже у причала, и, возможно так же, был тем, кто передал письмо.

Чернокнижник остановился — впереди были еще четверо. Занималось действо, напоминающее сильванийский приключенческий роман о магах, построенный лишь на домыслах автора. Первое правило боевого мага гласило: всегда нападай сразу, если только речь не идет о дуэли. Собственно, нарушение первого правила делало бессмысленным перечислять остальные, так как собравшиеся уже обрекли себя на поражение, тем паче облегчив Даэмасу задачу, так как стояли они группой и полукругом — лучше не придумать…

Всё дело разрешилось в доли секунды. Четверо в страхе разбежались с дикими воплями. Даэмас пожалел этих неучей и отправил за каждым по фантому, которого видел только тот, на кого он был натравлен, при этом жертва испытывала приступ животного ужаса столько времени, сколько фантом ее преследовал, а фантом преследовал ровно столько, сколько хотел его хозяин. Чернокнижник угостил каждого порцией отменного страха на добрую четверть часа. Тот же, кого Даэмас чуть не сбил с ног, заворачивая за угол, в изумлении стоял с отвисшей челюстью, когда вся мощь его заклятия была рассеяна щелчком пальцев противника.

— Это же надо! — неподдельно изумился чернокнижник, — Посылать по мою душу неучей, которые даже не могут сами бросить заклятие, а вешают его в воздухе и потом отталкивают от себя в цель посредством защитного зеркала… И, к тому же, не имеют никакой психологической защиты. Молодой человек, не говорите ни слова, прошу вас! Удалитесь к тому, кто вас послал, как говорится в феларском писании, и скажите ему, что с такими защитниками Красные Башни не продержатся и недели.

Молодой маг стоял в нерешительности некоторое время, но потом, заметив как из-под земли у его ног вылезает жуткая личина фантома, неуклюже поклонился и, на негнущихся ногах, пошел обратно по тропинке. Даэмас испустил глубокий вздох и открыл дверь гостиного двора, а фантом рыкнул с досады и ушел обратно в земную твердь.

— Здравствуй, Даэмас! — воскликнул преклонного даже для мага возраста человек, и, обернувшись к тем, кто сидел за столом позади него, добавил, — Господа, прошу любить и жаловать один из моих лучших учеников!

Даэмас оцепенел. Чернокнижник уже добрый десяток лет не кланялся никому и нигде, но здесь отвесил поясной поклон и дрожащими губами тихо произнес:

— Мастер…

— Полноте, вы сами уже мэтр. Стоит ли? — тепло улыбнулся архимаг.

— Всегда помнить и никогда не забывать учителя, всегда хранить в сердце… — прохрипел чернокнижник, не в силах поднять взгляд на своего давнего наставника.

— «Проклятье, на нем роба магистра ордена Огня… Так вот в чем дело! Вот против кого я должен буду сражаться!» — мысли проносились в голове, наскакивая одна на другую.

По виску Даэмаса пробежала капля холодного пота.

— «Я знаю, зачем ты прибыл сюда, и не держу на тебя зла, дорогой мой ученик. Более того, я рад, что мой питомец, выпорхнув из гнезда, все-таки взлетел так высоко».

Эти слова слышал только чернокнижник. В них не было упрека или горечи. Только снова это тепло напомнило, совсем немного, то, что он получал еще совсем маленьким, когда друг его отца заботливо и терпеливо преподавал ему первые навыки в стихийной магии.

Чернокнижник неуклюже кланялся в ответ, стеклянными глазами глядя на четверых спутников архимага, что по очереди вставали из-за стола и свидетельствовали ему свое почтение… Будто его вырвали из этого, по мнению Даэмаса, весьма гнусного времени и водворили назад, туда, где был обязателен этикет и честь, не раздутые, но в пышности всегда ясные в своем назначении церемониалы. Туда, до проклятой небом и землей эпохи Сокрушения Идолов! В те времена его еще не было на свете, но в детстве он читал, и много читал, о тех счастливых днях, когда магия была уделом избранных, когда ее не опошляли прикосновением рук «ловцов удачи» и кинжалами наемных убийц, кандалами из сплавов против творения заклятий и кострами инквизиции.

В глубоком изумлении Даэмас повернулся, оглядывая залу, где шастали человекоящеры, подавая еду и питие… Где же его партия? Те, кого обещали в письмах хором и Окулюс Берс, и председатель совета шаргардской гильдии. Где они? Неужели будет нечто подобное той жалкой шайке, что пыталась изобразить нечто, что и язык не повернется назвать колдовством, за порогом заведения?!

Взгляд блуждал по зале, спотыкаясь на оборванцах с покусанными бродячими собаками деревянными палками и жезлами. Какой позор! И вот ЭТО посмело явиться за могуществом ордена Огня?! Счастье, что покойный архимагистр не видел всего этого сейчас. Последний из Xenos избавил старика от такой горькой доли, сбросив в ненасытное чрево вулкана Фойервельта.

— Мэтр, подходите. Мы давно ожидаем вас, — прошипел человекоящер, обернувшись от стола у камина, позвякивая цепями на шее, медальонами и фетишами у пояса.

Чернокнижнику ком подкатил к горлу.

— Что же вы, мэтр? — из-за широкой спины шамана поднялся статный ларонийский эльф, жестом приглашая садиться.

Даэмас облегченно вздохнул. Ларонийский колдун — уже не плохо и не так мерзко как казалось сначала.

— Вы Даэмас, я полагаю? — эльф склонился, — Моё имя Зойт, из дома Даэран. Рад приветствовать вас!

Сухое ларонийское приветствие скрасило этот, начавшийся, казалось, так скверно, вечер. Чернокнижник уселся за стол. Аппетита и след простыл, но подкрепиться нужно было обязательно.

Зойт, будто прочитав мысли Даэмаса, пододвинул тарелку на удивление приличного жаркого, сопроводив фразой:

— Ешьте, мэтр. Завтра силы вам очень понадобятся.

— Благодарю.

— Не стоит. Будет лучше, если вы составите мне компанию, и мы разопьем бутылочку замечательного сильванийского вина. Я сам выбирал. Не поверите, какие сорта иной раз находятся в подвалах этого всеми забытого уголка мира!

— Конечно-конечно… — отрешенно ответил Даэмас, подставляя глиняную кружку.

— Вот и славно, мэтр, — колдун успокоительно положил свою руку на запястье чернокнижника.

Наверняка этот ларониец был единственным из всех, кто понимал, что сейчас испытывал Даэмас. И как не привычно было по обыкновению здравому и холодному рассудку метаться в горниле воспоминаний и выбора: между долгом могущественного мага перед миром и почтением благодарного ученика перед наставником.

— Мы с ними обо всем договорились, — начал шаман человекоящер на чистом феларском, даже без акцента, — Приятно иметь дело с осколками былой эпохи. Все случится на закате завтрашнего дня. Не волнуйтесь, мэтр, вся эта шваль, что сейчас напивается по углам не будет с нами в одних рядах. Это я вам обещаю.

— А кто вы такой, чтобы мне это обещать? — довольно резко спросил Даэмас.

— Не судите по моему облачению, сударь, и не боритесь со своими эмоциями так яростно. Уже через край, поверьте мне. Я — высший патриарх от повелителя морей и духа глубин.

— Без его помощи нам не обойтись, — вставил Зойт, — Вы же знаете, что маги ордена Огня пользуются в бою только одной стихией, но владеют ей в совершенстве. А мы имеем честь завтра сражаться с лучшими из них. Вот, например, та пара, что рядом с архимагом, белокурые юноша и девушка. Это брат и сестра, по слухам, внебрачные дети самого Рейтца из Красных Башен. Очень сильные чародеи, жаль, что последние из боевых магов огня.

— А остальные двое? — поинтересовался Даэмас, стараясь вернуть свой разум обратно в привычное русло, ведь нужно было подготовиться, и хорошенько, к будущему сражению, коль скоро на шахматной доске этой партии за могущество все еще оставались столь весомые фигуры.

— Полуэльф и гном? О них нам известно мало, — Зойт промочил горло вином и продолжил, — Но оба явно повелители духов. Иначе, зачем бы им такое количество оберегов и парные жезлы для создания связующих заклятий?

— Вы присмотритесь к их жезлам, господа, — прервал шаман и тонко зашипел, явно пытаясь присвистнуть, — Это реликты эпох еще до Сокрушения Идолов. Заметьте, оба древка не соединены меж собой цепью или веревкой. Таких вещей больше не осталось. Творение чистой магии!

— И феларского краснодеревщика из сильванийского вяза, — усмехнулся чернокнижник, пригубив вина, — Отменно, мэтр Зойт! Но у моего языка совсем нет памяти…

— Не утруждайтесь, оно было разлито по бутылкам еще до вашего рождения.

— Итак, господа, каков наш план? — обозначил тему для будущего ментального обсуждения шаман и сжал в руках жемчужные четки.

— Я знаком с тактикой магов Огня, пусть и не так хорошо, но они консервативны и вряд ли что-то могло измениться, — начал Зойт, — Их пятеро, следовательно непосредственно в битве будет участвовать четное число, так как нужен один, кто будет поставлять Силу для остальных — источник. Четное число, естественно, создает самый устойчивый барьер против ментального контакта, следовательно, источник будет недосягаем для нас за «стеной» из таких магов.

— Нас только трое? — уточнил Даэмас.

— А вам нужно больше? — человекоящер выдал некое подобие улыбки, — Мы с вами атакуем, мэтр Даэран занимается защитой.

— Нас сотрут в порошок раньше, чем мы успеем приблизиться к стенам Красных Башен.

— Даэмас, вы забываете обо всем том сброде, что неуклюжей толпой ринется на штурм, едва небо окрасит в цвета ордена предзакатное зарево.

— Мэтр Зойт, вы слишком полагаетесь на всех этих оборванцев.

— Отнюдь, — вступился шаман, — Только в этой зале есть добрая дюжина тех, кто не дадут испепелить себя щелчком пальцев, а гостиных домов здесь около полудюжины. Итого получается неплохая армия.

— Не забывайте мудрость древних об армиях, пусть они все львы, но над ними нет даже барана, чтобы направлять. А против выступает, как раз, идеал представлений об армии: лев и, более того, во главе далеко не стада баранов.

— В любом случае, разрозненно или совместно, но они измотают магов огня, — ответил Зойт, — А когда весь этот сброд приблизится слишком близко к башням — источник закроет доступ в них полем. И еще, только представьте, сколько понадобится усилий от повелителей духов, чтобы сдержать такую ораву худо-бедно, но знающих свое дело маньяков?!

— Проклятье, в любом случае архимагу конец…

— Даэмас, черт вас возьми! Не вслух, прошу вас! — зашипел человекоящер.

— Простите меня, господа.

— Мы всё понимаем, — ответил Зойт, — Но грядущее неизбежно. Единственное, что вы можете сделать, это удалиться и не вмешиваться. Но не забывайте, что сброд может победить и тогда башни окажутся в руках черт знает кого! Мы должны выступить затем же, зачем готовы умереть эти пятеро — за честь самой Магии в это проклятое время!

— Умереть от руки ученика — почетно среди любого ордена магов, общины друидов или же секты чернокнижников. Это верх постижения и преемственности, — грустные слова человекоящера смогли положить конец сумбуру в голове Даэмаса.

Да, придется свершить всё здесь и сейчас, но причина для чернокнижника стала совсем другой, чем была до этого разговора. Первый раз в жизни он ощутил, как мотивы обретения и наживы не играли ровным счетом никакой роли в его душе…

Закат следующего дня.

Толпа разношерстной магической братии двинулась к гордо возвышающимся Красным Башням, вырезанным в высокой отвесной скале. Дорогу им преградили пятеро. Как и предполагал Зойт, четверо молодых магов стояли спереди, закрывая собой архимага.

Рев толпы прокатился до самых стен обители ордена, когда авантюристы и наемники кинулись в атаку. Беспорядочно посыпались заклятия, разбивающиеся о незримый купол над головами четырех магов.

— Во имя Пламени! — крикнул молодой маг, заглушив треск ломающихся о купол заклятий.

Башни содрогнулись от нечеловеческого, яростного воя. Дух Рейтца оставался там до конца. Он, скорее всего, и был тем «источником», из которого черпал Силу архимаг, как проводник.

Брат и сестра вступили первыми. Огромные шары огня. Вихри пламени… Они ломали разрозненные защиты, превращая их хозяев в живые факелы. Но толпа продолжала двигаться дальше. Несколько островитянских мистиков воткнули свои жезлы в землю, призывая ками себе в помощь. Гном и полуэльф пали ниц, простерев одну руку в сторону архимага, а другую уперев тремя пальцами в выжженную землю.

Занялись костры на пути штурмующих. Вот из одного взвилась огромная длань, сотканная из пламени, и размозжила мистика. Кости и опаленные ошметки плоти осыпали ряды нападавших, породив крики ужаса.

Из костров вырывались призванные духи и шли в бой, поливая землю огнем. Занимался сущий ад, поглощая атакующих завесой черного едкого дыма над языками пламени.

Брат и сестра взялись за руки и посылали мощнейшие заклятия в самую гущу противника, где колдуны и мистики сбивались в кучки спина к спине, безуспешно пытаясь отогнать духов огня.

Полуэльф шагнул чуть дальше, чем позволял купол, собираясь дотянуться подвластным ему духом огня до трех фигур, что оставались в стороне от происходящего и были недосягаемы для магической бойни у подножия башен. В этот момент из земли у его ног вырвались толстые коренья и впились в несчастного.

— Друиды-ренегаты? — изумленно вскинул брови Зойт, наблюдая, как полуэльф корчится в жутких муках.

Корни прошли через все тело мага и разорвали надвое голову.

Крик Рейтца и гнома слились воедино. Повелитель духов кулаком ударил в землю, с ненавистью глядя на друида. Тот смиренно опустил голову — он тоже подошел слишком близко. Через мгновение по черным костям скелета шагнул еще один из призванных духов. Но теперь их стало в половину меньше и толпа продолжила штурм.

Брат и сестра уже не могли сдерживать атакующих и, постепенно, заклятия бились в купол все чаще и чаще, сметая духов огня со своего пути.

Юноша бросил взгляд на гнома, что молитвенно сложил руки на груди и что-то сопел себе под нос. Различив формулу, молодой человек в отчаянии просил друга не делать этого, но гном его уже не слышал.

— Во имя Пламени! — рявкнул повелитель духов и рванулся вперед объятый огнем.

Сбежав с холма он врезался в ряды атакующих. Чудовищный взрыв разметал добрую половину всех чародеев. Из них не поднялся никто.

Архимаг со стоном упал на колени и обхватил руками плечи.

— Дети мои… — пронесся вздох Рейтца над побоищем, и стена огня заволокла Красные Башни от подножия до верхушки.

Брат и сестра с яростным кличем ринулись на атакующих.

— Пора!!! — возвестил человекоящер и выставил перед собой сжатые в руках фетиши.

— Идите, я за вами, — ответил Зойт, разминая пальцы.

— Даэмас, перестаньте думать об их спасении, они обречены! — одернул чернокнижника шаман.

Они устремились в бой, пробиваясь через сонм заклятий, которые то и дело вырывали из груди ларонийского колдуна мученические стоны. Человекоящер заметался, срывая потоки воды в полет, чтобы погасить пламя, а Даэмас с железным лицом шествовал впереди. Рядом с ним то и дело взлетали чародеи, корчась в муках, рыгая кровью, лишаясь попутно рук и ног, что невидимая сила вырывала из суставов и отбрасывала в стороны.

Друид-ренегат вывернулся перед Даэмасом со зловещей ухмылкой. Чернокнижник ответил тем же, спокойно глянув под ноги, откуда вылезали корни. Он засучил рукав и кинжалом надрезал предплечье, посылая несколько капель опаленной земле. Корни на глазах иссохли, а за своей спиной друид-ренегат расслышал томный женский вздох. В воздух взвился огромный боевой хлыст с металлическими лезвиями и отсек жрецу природы немалый кусок тела.

— Проклятье, — выдохнул Зойт, глядя на то, что опало на землю.

Суккуби пошла рядом со своим хозяином, преображаясь на пути с каждым шагом. Хлыст свистел в воздухе, срубая головы, разрывая плоть, обагряя землю кровью, что ручейками стекалась к босым ногам демона. Уже копытам… Хвост волочился по земле, рога выросли и были пущены в дело. Она пошла впереди, разбрасывая обессиленных чародеев как пушинки, прокладывая жуткую дорогу своему владыке.

— С пламенем покончено! — возвестил шаман, — Где маги огня? Ничего не вижу из-за дыма!

— Сейчас. Подождите, — отозвался Зойт и убрал купол.

Взмах руки ларонийца — и поднялся сильный ветер, прогоняя черный едкий дым, оголяя поле битвы, усеянное развороченными и сожженными телами.

Брата и сестру окружили недалеко от холма и из последних сил атаковали всеми чарами, на которые еще хватало сил. Девушка сцепила руки в замок и надрывно выкрикивала одну и туже формулу — пуская вокруг себя кольца пламени. Но с каждым разом они становились все слабее и слабее.

— Пора кончать с этим! — человекоящер бросился в ее сторону и завернул сильный водяной вихрь, благо столько сил, как магике, ему не требовалось, ведь они находились на острове, лучше не придумать для того, кто пользовал заклятия стихии воды.

Даэмас не успел. Брат оказался возле сестры и схватил ее в охапку. Пространство исказилось вокруг них, образовав огненную воронку. Она устало опустила голову ему на плечо и их скрыла стена пламени. Водяной вихрь разбился об этот последний «бастион» магов огня.

— ЗОЙТ! — не своим голосом закричал чернокнижник, отступая от воронки.

Ларониец подскочил к нему и забормотал формулу — но их продолжало затягивать, как и всех окружающих. Даэран припал к земле, собирая более мощное заклятие — все было бесполезно. Стало трудно дышать, казалось, весь воздух в округе направился питать огонь воронки.

— Руку! Вашу руку, мэтр! — крикнул Зойт.

Даэмас тут же протянул свою ладонь. Но, не смотря на совместные усилия, их все равно сносило.

— Черт побери, мне нужно время! — крикнул ларониец.

— У нас его нет! — прошипел шаман, подхваченный потоком воздуха.

Даэмас поймал его за руку.

— Пустите, иначе мы погибнем все, — спокойно произнес человекоящер.

— Без вас, даже если мы выживем, все пойдет прахом! — возразил Зойт, — Держите его, мэтр, и крепко держите.

Суккуби пришла на помощь своему хозяину и, уперев копыта в землю, держала всю троицу, пока Даэран заканчивал заклинание.

Воронка набрала полную мощь. Суккуби сорвалась и улетела в огонь, испустив тяжкий вздох.

— Что вы делаете? К черту заклятие, тянитесь к нам! — крикнул чернокнижник, но человекоящер его не слушал, он заканчивал формулу.

— Разорвите, когда начнется, — прохрипел шаман и, вложив в руку Даэмаса свои четки, разжал пальцы.

— На землю, мэтр, я не удержу поле в полный рост!!! — крикнул Зойт.

Прогремел взрыв.

Чернокнижник слышал, как истошно взвыл ларонийский колдун, из последних сил удерживая защитное поле. Даэмас, прижатый спиной к земле, взялся за четки двумя руками и потянул в разные стороны. Хлопок нитки отдался в ушах громче, чем сам взрыв… Через мгновение их обоих обдало жаром, от которого запылала кожа. Воздух вокруг раскалился, не позволяя вдохнуть…

Сколько длилась эта невыносимая мука, Даэмас не помнил. Он очнулся на земле, весь мокрый, будто его окатили из ведра с ног до головы. Рядом, понурив голову и уперев локти в согнутые колени, сидел Зойт, тоже в насквозь мокрой одежде. С его белоснежных волос капала вода в большую лужу, где оба оказались. Эльф тяжело дышал, поминутно откашливаясь.

Даэмас поднял руку, чтобы с помощью заклятия очистить легкие от воды, но Даэран перехватил его кисть и глухо произнес:

— Довольно магии на сегодня…

Эльф почтительно отвернулся, пока чернокнижник на четвереньках откашливался, попутно с судорогой прочищая заодно и желудок.

— Это ваше первое сражение против чародеев? — поинтересовался Зойт через спину.

— Против коллег — да, а вообще не первое. Как вы узнали?

— Очень просто. Нервная система должна привыкнуть к таким перегрузкам. Поэтому всех магов тошнит после первой колдовской схватки.

— Век живи, век учись, и все равно дураком помрешь… — успел заключить Даэмас перед следующим приступом рвоты.

Придя в себя, чернокнижник встал и побрел к башне, поскальзываясь на залитой водой земле, спотыкаясь о разорванные или скрючившиеся в агонии тела.

— Куда вы?

— Я должен…

— Понимаю, тогда поторопитесь. Ему не долго осталось, — посоветовал Зойт, выжимая свои длинные волосы.

У подножия ревностно оберегаемого обиталища лежал последний его защитник. Больше в ордене не осталось ни одного живого чародея…

Красные Башни осиротело смотрели на простирающиеся пустоши черными проемами стрельчатых окон. Вряд ли там когда-нибудь снова зажжется свеча над пюпитром, привлекая своим светом в ночи запоздалого путника. В лабораториях остановится время, покрыв столы с колбами и перегонными кубами пылью и паутиной. Суеверия магов не пустят туда новых обитателей. Потом, с годами, это место назовут проклятым, придумают туда беспокойных духов и много еще чего, что охранит обитель от вторжений, превратив ее в памятник некогда могущественного ордена. Возможно, тому станет главной причиной это последнее сражение, что неминуемо облетит ужасающей вестью весь Материк и острова, разом поубавив охоты даже у вездесущих «ловцов удачи» совать туда свой нос.

Даэмас обернулся — джарры робко приближались к месту побоища, в надежде найти чем поживиться… Что ж, они хотя бы зароют тела тех, от кого еще осталось что предать земле.

— Учитель, — позвал чернокнижник.

— Ты уцелел, дитя мое… как хорошо. А они?

— Они мертвы, но и ваши враги тоже. Не говорите, не тратьте больше сил. Возможно, я еще смогу вас спасти.

— Ты все такой же… Пойми, есть вещи, которые, даже если ты способен, лучше не совершать.

— Вы сможете жить дальше, мастер! Вы сможете…

— Снова собрать орден? Не смеши меня, Даэмас.

Чернокнижник приблизился к архимагу и опустился возле него на одно колено.

— Послушай меня… не говори. Потерпи, мне немного осталось, — старик сглотнул и шумно вдохнул.

Странно, в том как умирал от магического коллапса архимаг и как умирал от старости обычный человек не было никаких различий. Чернокнижник взял руку старика…

— Я же сказал нет!

Даэмас отпустил.

— Ты видел всё… Расскажешь потом, что мы, маги огня, единственные из всех орденов не отдали свои святыни на поругание без борьбы. Заклинаю тебя, не забудь моей просьбы.

— Но вы погибли. Все до единого! А прочие из орденов выжили и…

— И влачат жалкое существования с клеймом ретроградов.

Архимаг кашлянул и сплюнул кровавую слюну. Затем, склонился к чернокнижнику и шепотом произнес:

— ОН еще там… и будет там до полуночи. А потом, душа огня навсегда покинет стены Красных Башен вместе с ним. Понимаешь? Поэтому мы были здесь. Но ты, мой ученик, достоин того, чтобы задать ему свои вопросы. Спрашивай для себя, а не для снобов из шаргардской гильдии или зазнаек из Форпата.

— Спасибо, мастер. Мне очень жаль, что мои знания достаются мне такой ценой.

— Не унижай падших своей жалостью, — старик закашлялся и с глухим хрипом добавил, — Все в этом мире, возможно, и зависит от неумолимой судьбы, злого рока, нежданной удачи… но наша честь зависит только от нас…

Зойт подошел к чернокнижнику и встал рядом, почтительно склонив голову над телом последнего из магов ордена Огня.

Нам времечко выпало то еще

И что еще будет — бог весть

Одно у души есть сокровище -

Оно называется «Честь»

Возможны и трубы победные

И деньги отдать до гроша

Но с честью до вздоха последнего

Не может расстаться душа!

Игорь Наджиев

* * *

Эрнотон устроился подле коек, положив аркебузу на плечо. Его наставник, Матиас, усталый от целого дня сборов, мирно посапывал рядом, положив руку под голову. Кроме них на борту феларского корабля, отчалившего из Тределя, оказалось на удивление мало пассажиров, хотя, казалось бы, обострение дипломатических отношений Материка и острова Палец Демона должны были способствовать скорейшему возвращению не только шпионов канцелярии и торговых агентов купеческих гильдий, но в первую очередь служащих дипломатического корпуса, а также простых путешественниках. Однако, те немногие койки, что оказались заняты, были скуплены как раз теми, кому полагалось уносить ноги последними, особенно если запахло жареным: шпионами и торговыми агентами.

Юноша мог превосходно отличать и выделять таковых, опознавая кого по походке, кого по взгляду, а, если удавалось подслушать разговор, то и по особенностям речи. Эрнотону решительно повезло с таким наставником, как Матиас, и это во времена, когда службы рыцарей плаща и кинжала захирели даже под самыми «большими и волосатыми» лапами мирских владык. Кстати, значение употребленных в подобном контексте эпитетов юноша понимал с трудом, однако не спрашивал Матиаса о смысле, так как старый шпион, как правило, использовал подобные словечки, когда был в запале или скверном расположении духа… Ну ладно еще «большие». Возможно, размер руки как-то говорил о мужественности обладателя и его силе, но почему «волосатые» Эрнотон не понимал. Тем паче, что после эпохи Сокрушения Идолов по словам того же Матиаса «чего-то стоят» только ларонийские сыскари, а их император не обладал ни первым, ни вторым признаком «лапы» мирского владыки, не говоря уже о том, что обликом своим напоминал нечто среднее между мужчиной и женщиной.

Совсем не хотелось спать.

Еще раз проверив аркебузу и еще раз убедившись в ее готовности к защите спокойного сна наставника, Эрнотон вжался в угол, глядя через мутное стекло на пламя свечи корабельного фонаря.

Непонятное возбуждение не покидало юношу вот уже два дня, с тех пор, как отчалил корабль с убийцами драконов. Матиас по случаю даже пропустил стаканчик вина, хотя не позволял себе и капли все то время, что они ожидали прибытия Тарда и его людей на остров, а также блюл трезвость во всем круговороте событий после прибытия в порт громадины феларской гильдии магов…

Разве он, Эрнотон, плохо держался тогда, когда люди в масках пытались ворваться в дом сильванийского купца? Его рука не дрогнула, и ни единой пули не пропало даром! Да, несколько дней с ним что-то происходило, что именно — он плохо помнил. Но ведь Матиас предупреждал обо всем: о том, что после первого «раза» может пропасть аппетит, появится безразличие ко всему и, возможно, надолго… Но он так старался, чтобы побыстрее преодолеть серую тень, что накрыла неожиданно все краски жизни вокруг. Ему удалось. Через день или около того, он уже шел с наставником к причалу, пробираясь по закоулкам.

Утром какой-то незнакомец постучался в двери лачуги, где они обретались, после того, как покинули дом эльфийского купца, по дочери которого, надо признать, Эрнотон тосковал и сейчас. Незнакомец переговорил с Матиасом, и юноше запомнилось, как два шпиона в конце со смехом игрались с главным словом всего разговора — подстраховать, превращая его в существительное, и даже, своего рода, обращение друг к другу. Намечалось что-то важное и Эрнотон не ошибся, как всегда уловив суть диалога, чему его и учил наставник. Какой великолепный выстрел прогремел на причале, когда какой-то воитель-маньяк набросился на красноволосого убийцу драконов, что поднимался по трапу на корабль одним из последних. Четко в верхнюю часть левого плеча со спины, чтобы опрокинуть, но не убить! Превосходный выстрел!

Эрнотону не удавались такие «красавцы» уже очень давно, с тех пор, когда он бил в мишень на заднем дворе шаргардских казарм! В общей сумятице они без труда ушли с позиции и вечером того же дня сели на корабль и, с чувством исполненного долга, покинули треклятый остров. Все удалось как нельзя лучше и, как говаривал Матиас, шито-крыто. Но… Скупая похвала, грустные глаза и стаканчик вина — вот все, что увидел Эрнотон от своего старого наставника. Матиас, конечно, похвалил, потрепал по волосам, но как-то не так, как год назад на стрельбище. Не столь бодро что ли… наверное, теплее прозвучали слова похвалы чем обычно, но почему-то с потаенной глубоко-глубоко грустью и каким-то нелепым после сказанного, но очень тяжким вздохом.

К черту!

Юноша тряхнул головой, подражая Матиасу в этом выражении сбрасывания лишних сомнений.

Отличный выстрел, как венец того, к чему он шел все это время. Вот он, шаг на пути к званию стрелка, одного среди лучших, и уже сейчас, когда он так молод. Большинство сверстников занимаются бог весть чем, а он вот какой…

И Эрнотон, повинуясь этой волне радости и ощущения достигнутого, погрузился в то, что не так уж и редко среди юнцов. В воображении начали рисоваться картины того, какому делу он помог, каким доблестным и смелым людям, эльфам и гномам подсобил в трудную минуту. Вот сейчас, его маленькая лепта, позволила тому красноволосому эльфу, или кто он там, из отряда Тарда и прочим воителям без проволочек и помех двинуться дальше в путь. На бой! На смерть! О, храбрецы! Их ожидало еще много лишений и трудностей, но наверняка на пути еще сыщутся такие, как Эрнотон, что приложат старания и помогут чем могут в этой тяжкой миссии, за которую ни он, ни они никогда не попросят почестей или даже простой благодарности… Вот она, суть мужчины, суть истинного предназначения воина!

— Смотри…

Скорбный голос эхом долетел до острых ушей Карнажа, разверзнув пред взором картину сожженного святилища дракона. Её вскоре сменили трупы охраны усадьбы Кокетсу… Сложенные на земле, с гнойными язвами на открытых участках кожи.

— «А яд не потерял и толики своей ужасающей силы»

Словно в ответ на это циничное умозаключение Феникса голос стал громче:

— Ты думаешь это всё!? Смотри!

Следующие картины пусть и были ожидаемы полукровкой, но, тем не менее, оказались выше этих ожиданий: сожженные дома, трупы женщин, детей, стариков… Повсюду. Распоротые животы, отсеченные руки и ноги. Засевшие в стенах метательные пластины, тела мужчин, нашпигованные стрелами. Вот один, поваленный ударом островитянского меча в затылок, протянул, видимо, в последнее мгновение свою руку к телу жены, что закрыла собой от беспощадных убийц годовалого ребенка.

Среди пожарища — стена, к ней пригвожден нагинатой старый сохё. Рядом тела воителей. Доспехи не спасли их от умелых ударов мастера синоби. Вот и мейдзин, сгорбился рядом, руки с короткими мечами повисли, корпус наклонен вперед и опирается на пронзивший его огромный клинок, что рукоятью зарылся в землю как подпорка, а кончиком выглядывал из окровавленной спины. Длинные волосы скрыли лицо, оставив лишь гримасу предсмертной ярости, застывшей маской на искаженных оскалом губах.

Картина померкла…

Снова причал Тределя и грустное лицо Ютай, что пришла проводить его. Она скромно стояла у трапа в толпе и даже не пыталась окликнуть. Карнаж почувствовал ее теплый взгляд среди хлада прочих. Обернулся… Такетора! Боевой клич, меч занесен над головой… Откуда он вообще взялся?!.. Гром! Нет, выстрел. Где-то на крышах.

Шпион махнул «ловцу удачи» рукой на прощание и поторопил своего молодого ученика покинуть позицию.

Стоя на палубе, Феникс еще долго смотрел на провожающую его островитянку. Он не слышал проклятий раненого Такеторы, страшных угроз и несусветной брани, на которую тот с досады не скупился. Её лицо, легкая улыбка, поднятая до плеча ладонь. Воистину островитяне помнили добро так же хорошо, как и зло.

Прежде чем устремиться в море на всех парусах, корабль должен был обогнуть прибрежные рифы. Провожая их взглядом, Карнаж разглядел среди камней высокую фигуру, укрытую куском черной ткани с головы до пят. Лица было не разглядеть, но голос оказался тем самым, что не так давно призывал «ловца удачи» посмотреть на дела, свершенные якобы его руками.

— Я буду идти за тобой! — предупредила фигура, — Пока ты не перестанешь проливать кровь!

— И что с того? — огрызнулся Феникс, — Смотри, ноги сотрешь. Крови будет еще много.

— Дерзкий, ты еще пожалеешь о таком спутнике!

— Ты — синигами! Дух смерти, — озвучил неожиданную догадку Карнаж, — Если так, то убирайся восвояси! Я не приму суд моих деяний от побасенки островитянских мистиков. Так что ты будешь зазря выбивать из ног лапотухи, следуя за мной попятам.

— На твою дорогу меня приведет запах крови, а путь укажет ее след. Этот выбор не за тобой.

— Как знаешь. Бывай, — неимоверным усилием воли «ловец удачи» повернулся к синигами спиной и зашагал к каюте.

— Карнаж! — донесся крик из-за его спины.

Феникс делал вид, что не слышит, и шел дальше.

— Карнаж!!! — голос стал настойчивее, приближаясь.

Полукровка вздрогнул, замешкался, но, преодолев страх, продолжил путь до каюты. Почему-то он был уверен, что разворачиваться и оставаться на палубе гораздо опаснее бегства.

— КАРНАЖ!!! — голос стал хриплым и заорал над самым ухом.

Феникс распахнул глаза и увидел Гортта, который ухватил его за грудки и тормошил, что было сил.

— П-проклятье… — полукровка высвободился из хватки гнома и сел на койку, обхватив руками голову, в которой гудело, как после визита к звонарю во время мессы.

— У нас кончилось пиво!!! — возопил Гортт, потрясая пустой кружкой перед носом «ловца удачи».

Феникс посмотрел на лицо друга, опухшее от нескольких дней беспробудного пьянства, и присвистнул. Любоваться на свою физиономию полукровка даже не собирался, понимая, что она у него не лучше.

— Пора завязывать, дружище, — предложил Карнаж, — Вашего брата мне не перепить, да и чертовщина всякая снится с шаргардского пива. Они там что? Хмель варят вместе с долгоносиками?

— А пес их знает, — хмуро ответил Гортт и добавил, немного погодя, — Надо оправиться малек. Пошли, добудем пенного.

— Кок не даст и пинты. Видать, капитан хорошо ему хвост накрутил, — напомнил Карнаж.

— Тогда снова сами заявимся в трюмы, мы не гордые! — отрезал гном.

Нехотя поднявшись с койки и нацепив на себя куртку, Феникс покачнулся, хмыкнул, взъерошил волосы на голове и двинулся следом за Горттом, но вдруг остановился.

— Ты чего застыл? Двигаем по быстрому. Спозараночку самое оно, пока все спят.

— А ты знаешь, который час?! — изумился Карнаж, оторвавшись от раздумий, точнее от попыток вспомнить, что они вытворяли с другом по пьяной лавочке, и почему вдруг ему так не хотелось спускаться в трюм.

— Я умею пить в отличие от некоторых.

— Когда пьешь — это одно, а когда «топишь» что-то — это другое. Есть разница.

— Одна дает — другая дразнится, — в своей излюбленной манере оборвал философские рассуждения гном.

Когда распахнулась дверь каюты, снаружи действительно было раннее утро. «Ловец удачи» вдохнул полной грудью холодный морской воздух и уважительно похлопал по плечу потягивающегося Гортта. Всё-таки слухи о знаменитой швигебурской стойкости в питие оказались правдой, и Карнаж готов был снять шляпу перед гномом, который не только не терял чувства времени, при этом поглощая пиво, как бездонная бочка, но и обладал неукротимой энергией в поисках его же, чтобы, едва продрав глаза, опохмелиться. Истинный ценитель, готовый всегда опрокинуть пару кружек — Феникс понимал, что и в подметки ему не годился, так как, даже с больной головы для «поправки», не смог бы влить в себя больше и капли.

Не встретив никого на палубе, они беспрепятственно спустились в трюмы. Гном отлично помнил дорогу и Карнаж всецело положился на него. Свернув в коридорчик, оба остановились напротив закутка у двери. Возле бочки с погасшим огарком свечи лежали сапоги. Из-за деревянной перегородки, скрывавшей обладателя, доносился громкий храп.

— Темно, как в заднице, — проворчал гном, — Ты чего-нибудь видишь, Карнаж?

— Да, вижу, и теперь я вспомнил, почему не хотел тащиться в трюм.

— Кто здесь!? — требовательно спросил сонный голос.

Рука с зажженной лучиной протянулась к свече, после чего зажгла предусмотрительно заготовленный факел.

— Опять вы?!! — из закутка один за другим вылезли пять дюжих моряков кто с чем.

— А в этот раз их больше, — осклабился Гортт, щелкая костяшками пальцев, — Дружище, твои — два слева, мои — три справа. Ну, понеслась!

Карнаж воздел очи горе, распуская шнуровку рубахи у горла…

— Это возмутительно! — дверь в каюту с грохотом распахнулась, хотя раньше за молодым капитаном никто не замечал манеры открывать двери ударом ноги, — Я больше не потерплю бесчинств на борту своего судна!

Гном по прозвищу Профессор, дремавший на стуле возле койки, близоруко уставился на вошедшего, протирая свои аптекарские очки.

— Где Тард!? — рявкнул капитан, нависая над гномом.

— Я сам хотел бы знать, — ответил Профессор, озадаченно глядя на сброшенное на пол покрывало, — Ему показан постельный режим еще четыре дня.

— Вот-вот, лучше бы вы это «показали» его дружкам! — подхватил вошедший следом помощник капитана, — Каких отъявленных буянов нам подсуропили канцелярские крысы.

— Ну, скажем, канцелярия тут ни при чем, эти двое: правая и левая рука главаря нашего отряда, — поправил Профессор.

— По мне — так банды! — перебил капитан.

— В чем они провинились? Разве что не дали мне спать, когда напились под вечер, а потом всю ночь горланили у себя в каюте лангвальдские песни.

— Это еще далеко не всё! — скривился полуэльф.

— А что же еще? — раздался из дверей голос Тарда.

Глава убийц драконов был бледен, но твердо стоял на ногах, сжимая в зубах трубку. Он жестом предложил капитану и его помощнику следовать за собой, так как не хотел прерывать свою утреннюю прогулку.

Профессор удовлетворенно хмыкнул. По виду своего пациента, он заключил, что тот достаточно оправился от ранения ядовитой стрелой, полученной при странных обстоятельствах в ночь перед отплытием. Гном снял очки, положив их рядом на койку, поежился, кутаясь поплотнее в плащ, и продолжил дремать на стуле.

Тард, тем временем, шествовал по палубе в сопровождении капитана и помощника, выслушивая сумбурные обвинения вперемешку с проклятиями в адрес Карнажа и Гортта. Бритва подумал, что не смог бы даже толком сказать, кто кого из этих рыжих первым подбивал на сумасбродства — «два сапога — пара», не иначе.

— Так запретили бы коку давать им выпивку… — лениво ответил Тард.

— Он уже получил от них за это пинка. Да такого, что до сих пор сидеть не может! — вскричал капитан.

— «Это были обитые мыски карнажевских ботфорт», — отметил для себя Бритва.

— Но это их не остановило, — добавил полуэльф.

— Неужели!? — гном деланно удивился, — Они таки пустили кровь запасам «шаргардского» в трюмах?

— Да! Представьте себе, я даже распорядился поставить охрану! Мой помощник лично отбирал людей, — сверкнул глазами капитан.

— И что же? — Тард облокотился на борт, чинно докуривая трубку.

— Они избили, хотя больше подошло бы сказать «замесили», двух парней косая сажень в плечах и сорвали замок вместе с засовом, — полуэльф покраснел до кончиков своих заостренных ушей.

— «А это уже горттовские пудовые кулачищи», — Тард невольно улыбнулся.

— Ах, вы находите это смешным! — прошипел помощник, — Посмотрим, что станется теперь. По моему приказу в трюмах дежурит с полдюжины крепких моряков!

— Я бы поставил дюжину, — кивнул Бритва, со скепсисом глядя на самодовольное лицо полуэльфа.

— Дюжину? — оторопел капитан.

— Дюжину.

Полуэльф побледнел, когда за его спиной раздался топот и отборная матросская ругань. Тард вовремя схватил застывшего как изваяние капитана и откинул к борту, прочь с пути следования Гортта.

Рыжебородый гном стрелой несся по палубе в обнимку с бочонком и подгонял еле поспевавшего за ним Карнажа:

— Поднажми, Феникс! У них серьезный численный перевес!

— И дернул же тебя черт, — задыхаясь, ответил полукровка.

— Откуда я знал, что их столько набежит?!

— А ну стойте, ворюги!!! — потребовал возглавлявший погоню детина, держась одной рукой за подбитый глаз.

— Ага, — бросил ему через плечо «ловец удачи», — Держи карман шире!

— Догоним ведь, хуже будет, крысы сухопутные! — загудела толпа.

— Стоять всем! — срывая горло, закричал капитан.

Моряки прекратили преследование и сгрудились возле помощника. Карнаж с Горттом застыли как вкопанные, с изумлением глядя на капитана. Молодое лицо исказила настолько страшная гримаса ярости, что им стало не по себе. Как бы сейчас сказали феларские моряки, он готов был выбить семь склянок из всего сущего.

— Действительно, братва, кончай кипиш, — спокойно произнес Тард и подошел к гному с полукровкой, — Побуянили и будет.

— Я этого так не оставлю!

— Капитан! — холодно одернул Бритва, — Вы ознакомились с нашим патентом?

— Мы в море, а здесь свои законы, — напомнил полуэльф.

— Вот как? — глава убийц драконов повернулся, заложив руки за кушак, — За то, что творили мои товарищи — прощения просим. А вот насчет «законов»… остерегитесь, господа мореплаватели, у тех, кто идет на бой с драконами тоже свои законы! И, когда вы раньше моих парней ушли на корабль, не предупредив нас, вы их нарушили.

Моряки вместе со своим капитаном потупили взор.

— Я вас не виню. Ваше дело доставить нас куда следует. И очень разумно не подставлять свою шею, когда запахло жареным… — Тард презрительно сощурился, потирая перевязанное плечо, — Хотя, я не могу сказать, что это не ваша война. Ежели драконы расплодятся, то несладко придется и Истании, и Феларам — всем, когда на земли королевств ступит ларонийский сапог с перепончатого крыла.

Закончив свою отповедь, Тард повернулся и знаком поторопил друзей убираться в каюту, дабы не мозолить глаза капитану. Никто не стал их останавливать. Тем более Бритва для виду, разумеется, настолько с сердцем принялся их поносить по дороге, что поверили все без исключения, даже сами виновники переполоха.

Карнаж с Горттом озадаченно переглядывались и плелись с виноватым видом за Тардом, тщетно пытаясь понять, какая муха того укусила. Отбрить капитана с командой и тут же всыпать им по первое число. Хотя, риторически, ход оказался верным, как подметил для себя «ловец удачи»: упрек в сторону обвинения и мгновенный переход на порицание обвиняемых. Пусть не было особой хитрости в этом старом как мир приеме, однако не стоило забывать, что первые школы риторики появились как раз в Фивланде. К этому гномов вынудила необходимость, так как в высоких дипломатических кругах издревле потешались над их косноязычием. Карнажу приходилось читать о тех временах и он, порой, с изумлением смотрел на образчики некоторых насмешек, сохраненных историками. Зная вспыльчивость фивландцев, на такие остроты мог решиться только убежденный самоубийца!

Громко хлопнув дверью, Бритва тем самым прервал поток собственной брани. Облизнув сухие губы, гном отобрал у стоящего с выпученными глазами Гортта бочонок пива и отнес на стол.

— Молоты Швигебурга! Оно вспенилось! — Тард с досады грохнул кулаком, — Дурная ты башка, кто же с пивом бегает?!.. Ну, чего стоите столбами? Доставайте кружки… Ишь взяли моду, веселиться и без меня!

Занималось превосходное солнечное утро. Карнаж сидел на деревянных ящиках возле камбуза, довольно зажмурившись и нежась в лучах солнца. Потягивая лангвальдский чай, полукровка то и дело издавал утробное урчание и покачивался, уцепившись рукой за натянутую поверх ящиков сеть, что не давала им съехать в сторону. Моряки, проходившие мимо, опасливо косились на него и прибавляли шаг. Что и говорить, подобное существо им приходилось видеть не каждый день. По чести говоря, единственным нелюдем, которого они раньше наблюдали, был помощник капитана, да и тот, все же, наполовину человек. А гномы… привычны что ли… Некоторые люди даже походили на фивландцев — низкорослые, коренастые и бородатые. И нрав и обычаи схожи.

Феникс чувствовал взгляды на себе, но не подавал виду. Собственно, ему было глубоко плевать. Это утро оказалось для него одним из самых примечательных в жизни. Он проснулся очень рано от зуда в лопатках. Не боли, изматывающей и острой, а зуда, щекочущего и приятного, что наливал тело силами. Полукровка оделся и покинул каюту. Добравшись до камбуза он разбудил повара. Справившись о том, где раздобыть посуду для лангвальдского чая, как и саму заварку, он собственноручно все приготовил и забрался на ящики к восходу солнца. Встретив дневное светило медитацией, Карнаж почувствовал себя еще лучше. Он настолько был рад этому новому ощущению, что хотел продлить его как можно дольше. Даже взял самый крепкий сорт чая из особым образом выжаренных листьев. С опаской втянув через металлическую трубочку густой и тягучий напиток, Феникс скривился от горечи и изогнулся, глухо рыкнув. Волна приятного озноба пробежала по спине с шеи до крестца. Прикончив первую кружку, Карнаж впал в некое подобие транса, и как раз в этом состоянии его наблюдали собравшиеся позавтракать моряки.

— Что же это за тварь? — проворчал себе под нос помощник капитана.

Полуэльф стоял в тени, прислонившись к деревянной стенке каюты и нервно грыз ногти.

— Вы о ком? — спросил рослый моряк, что вчера гонялся за Карнажем и Горттом, тот самый, кому подбили глаз.

Помощник капитана дернулся, так как настолько был поглощен своими наблюдениями, что не заметил, как к нему присоседились.

— Да вот о том рыжем, что урчит на ящиках у камбуза, словно кот обожравшийся сметаны.

— Вроде эльф. Сильваниец, я бы сказал… — почесал в затылке моряк.

— Черта с два! — вспылил полуэльф, — У сильванийцев такие аккуратные ушки, а у этого — эвон какие!

— Ну… а кто же он тогда? — пробормотал совсем сбитый с толку коренной феларец, что с юношеских лет бороздил моря и довольно поверхностно разбирался в расовых признаках обитателей Материка.

— Ладно, как бы там ни было, капитан просил нас примириться с этим убийцей драконов, — полуэльф встал и направился в сторону Карнажа.

Моряк поспешил следом.

Помимо них к ящикам у камбуза подошли несколько наемников из отряда Тарда. Они были наслышаны о недавней конфронтации и решили на всякий случай оказаться поблизости, особенно зная крутой нрав красноволосого полукровки.

— Мэтр Феникс, — начал помощник капитана, — Я хотел бы, так сказать, от лица команды заключить мировую с вами. Мы не знали, что вы сделали для нас всех. Должно быть, это оказалось тяжким бременем для вас.

Карнаж поперхнулся чаем и закашлялся. Он, конечно, предполагал, что Бритва собирался уладить разногласия, но, черт возьми, не раскрывая же все карты, при этом не свои! Иногда широта души фивландцев, по мнению «ловца удачи», оказывалась совсем не кстати.

— Полноте, сударь, я ничего такого не сделал… — начал было Феникс.

— Нет, постойте! — прервал его полуэльф, — Мы не знали что вы рисковали жизнью и совались в рискованные предприятия, оберегая наши жизни!

— «Дьявол забери эту феларскую патетику! Несуразность, которая на глазах превращает палачей в спасителей», — подумал Карнаж, в котором Киракава всегда воспитывал искренность в оценке свершенных деяний, даже своих собственных, — «Вытерпеть бы…»

— Должно быть, вам нелегко далось все это, — продолжал помощник капитана, — Это был бы непростой выбор для любого из нас. Как я слышал, после вашей хитроумной комбинации, воители островитян разорили деревню клана, что был нанят перебить нас.

— «И об этом рассказал… Ну, Бритва, ты сам виноват», — Карнаж отставил сферическую кружку с чаем, — Вы зря идеализируете, господа.

Не открывая глаз, Феникс потянулся и продолжил:

— Меня это не трогает и в малой степени, потому что любой, кто решает отнять чужую жизнь за деньги, должен осознавать последствия. Должен понимать, что у него есть свои слабые места, в которые могут ударить. Островитяне рассчитывали, что люди Тарда и вы плохо знаете их традиции и нравы, а уж особенности тактики и подавно. Однако в этот раз им не повезло, и их просчет дорогого стоил — жизней детей, женщин и стариков.

— Что?! Да как вы… — от подобной отповеди помощник капитана не сразу смог найти слова, чтобы выразить далеко не лестные мысли о том, кто способен на такие рассуждения.

— Вот так, — Феникс протянул руку к кружке, — Ничто не дается даром.

— Нелюдь! — феларский моряк сплюнул под ноги «ловцу удачи».

— Да, сколько себя помню, — подхватил Карнаж с усмешкой.

Чья-то сильная рука схватила за ворот и сдернула с ящиков.

— Прекрати! — послышался возглас полуэльфа, но не слишком убедительный в своей твердости.

— И мы должны «примириться» с таким… таким… выродком!? — стиснул зубы моряк.

— Всё лучше, чем ссориться, — клацнул металлом голос Карнажа, когда он перехватил руку моряка за запястье и открыл глаза.

Полуэльф замер, наблюдая, как зрачки «ловца удачи» расширились. Огромные, черные и нечеловеческие, с диким огоньком внутри.

Моряк пошатнулся, разжав пальцы, схватившие Карнажа за ворот куртки. Но полукровка не отпускал. Глухо и зло урча, он склонил голову на бок, не моргая, с интересом наблюдая за тем, как дюжий феларец слабел, как выражение презрения на его лице сменялось испугом.

Убийцы драконов растеряно стояли в стороне. Они не понимали, что именно происходило, но так не должно было продолжаться долго.

— Феникс, что ты делаешь? — наконец окликнул Карнажа один.

— Я? Ничего, — полукровка с легкостью оттолкнул рослого моряка, и тот плюхнулся на палубу, тряся головой, — Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Резко присев на корточки и скрестив содрогающиеся руки перед лицом, Карнаж взмыл в высоком прыжке на крышу камбуза. Издав едкий смешок над изумленными выражениями лиц собравшихся внизу, полукровка спокойно уселся и снова закрыл глаза, подставив спину лучам солнца.

… огромная тень соскользнула и устремилась со скалы вглубь ущелья. До слуха полукровки, там, высоко на заснеженном пике, где он стоял, донесся хлопок крыльев. Огромная тень ускоряла свое падение. Самоубийственно устремившись на острые камни под тонким белым покровом, существо прибавляло скорости, словно там, внизу, было спасение. Спасение от невероятной боли и скорби, которую Карнаж ощущал кожей, хоть и находился так далеко и высоко. Что-то пронзило горечью и отчаянием живот там, где заканчивались ребра. Феникс схватился рукой и согнулся. Нет. Это не перенесенные эмоции, это спазм… или еще что-то. Какого дьявола он должен… вникать!? Не совать свой нос в чужой вопрос — отличное правило «ловчих удачи».

Напор был настолько силен, что полукровку скрутило и он припал на колени, но все равно не пускал. Всеми силами не пускал это нечто внутрь себя. Будто червь, что гложет душу и жаждет напиться слезами, и чем больше обуреваем он жаждой, тем пуще… Карнаж почувствовал, как с приближением огромной тени ко дну ущелья, сильнее становился напор чувств гибнущего существа. Он растерялся, не зная что делать: противостоять или пустить? Что могло быть верным в подобной нелепице? Однако все разрешилось, и ему не пришлось размышлять долго. Грохот живой плоти, махины плоти о камни, треск разрывающейся чешуи и поломанных костей. Будто звуки, что вливались в его уши, сами рисовали картину перед глазами… Потоки крови, содранное мясо, торчащие обломки огромных ребер. Черное крыло, словно парус, изрядно потрепанный в морских баталиях, мученически извернулось и свисает с каменного выступа… Спазм прекратился, и Карнаж выпрямился, глубоко вдохнув холодный воздух, но не отпуская картину перед глазами. Теперь другое ощущение шло изнутри. Феникс жаждал разглядеть, что это за существо разбилось на дне ущелья. Сердце замерло, стоило ему подумать, что это мог быть… Карнаж ощерился и воздел кулак над головой, во всю силу легких издав торжествующий ран'дьянский рев, что металлическим отзвуком пронесся над заснеженными пиками. Протяжный и тягучий, яростный и сильный. Совершенно дикое торжество захлестнуло полукровку: чистое, искреннее, без сожаления до самого конца, до самого дна.

Картина расплывалась перед глазами. В темноту исчезло и ущелье, и пики гор. Темнота окружила со всех сторон. Таращась в нее безумными глазами, полукровка снова и снова пробуждал в сознании звуки, все до единого, что сопутствовали столкновению плоти с острыми камнями. Каждый был сладостнее, чем самые излюбленные песни бардов и трубадуров. Даже столь любимая им мелодия сильванийской флейты меркла перед этим… Вскоре помутнение рассудка спало, отдалив увиденное, будто разом отмахнув в памяти лет на двадцать в прошлое. Как не цеплялся, Феникс не мог удержать сладостные ощущения. Они неумолимо отдалялись и растворялись в темноте вокруг. Обида «ловца удачи» в тот момент походила на обиду ребенка, которого поманили лакомством, но так и не угостили.

Раздосадованный, он остался наедине со звуком своего громкого, частого дыхания. Вместе с тем, начинала возрастать тревога. Полукровка вертел головой во все стороны, но натыкался лишь на пустоту и безмолвие. Стало не по себе. Он прекрасно понимал, что это все сон, но не мог проснуться. Малодушно шевельнулись остатки того жуткого ощущения, что он испытал в Бездне. Они взращивали мерзкого слизня страха. Дай только волю — мигом поползет по спине от лопаток.

Карнаж сжал зубы.

Ну и что? Пусть он не видит даже на чем стоит, если вообще под ногами есть опора. Так уже бывало… Пальцы протянулась к рукояти меча у пояса. Заученным, молниеносным движением выхватил. Уперев клинок в предплечье, выставил согнутую в локте руку перед лицом, заведя за нее безоружную со скрюченными пальцами.

В этот момент Феникс почувствовал, как кто-то посмотрел на него, на этот выставленный несуразный «крест» из рук… с улыбкой сожаления.

— Хронос? — шевельнулись сухие губы полукровки.

Безмолвие царило вокруг.

— Не смей жалеть меня! — черты лица исказила жуткая гримаса.

Совсем один посреди темноты. Похоже тот, кто смотрел, или отвернулся, или закрыл глаза. Феникса взбесило это, хотя в глубине души он понимал, что смотреть действительно не на что…

«Ловец удачи» попятился. Сначала немного, проверяя ногами то… то что было под ногами, ведь на что-то он все-таки опирался подошвами своих ботфорт. Потом уже увереннее. Исподлобья внимательно изучая эту темноту вокруг. Сам себе рисуя вероятность нападения и сам же готовясь к ней… При этом отступая спиной и даже не оборачиваясь.

В результате Феникс налетел на какое-то препятствие.

Нет. Он не развернулся, занося руку для удара, не бросился стремглав вперед, разрывая дистанцию, чтобы потом повернуться и встретить врага в лицо с возможностью маневра. Он столкнулся с кем-то, кто точно также пятился спиной в этой темноте вокруг, и точно также оцепенел.

Руки с оружием опустились сами собой. И у него и у того незнакомца, что стоял с ним спина к спине.

Карнаж с шумом выдохнул.

Они устало опустились и сели, все также не оборачиваясь и не отрываясь от спины друг друга.

Послышался нервный смешок. Женский.

— Кто ты? — прошептал Карнаж.

— Странник Бездны, точно так же, как и ты.

— Мы в Бездне?

— А где еще есть такая пустота?

— И то верно. Но… как?

— Иногда те, кто в душе ненавидят реальность, проваливаются в своей медитации несколько глубже, чем требуется. Ты в первый раз?

— Да.

— А я уже сбилась со счета… Странно что мы оказались здесь так близко друг от друга.

— Возможно, у нас есть схожие причины?

Она деланно рассмеялась:

— Если только твою мать не убили драконы, которые не хотели, чтобы родился очередной убийца их племени?

— Это так и есть!

Осеклась. Помолчали. Напряжение спало с плеч, и они сидели, спокойно наслаждаясь теплом живого существа в окружающей бескрайней пустоте.

— А ты… помнишь… ее голос? — нерешительно спросила незнакомка.

— Конечно, один из самых прекрасных звуков детства для любого, кто дышит и живет.

— Ты рассуждаешь как эльф.

— Я полукровка.

— Бывает…

Донесся чей-то зов. Эхом он рвался в их сторону, словно из невообразимой дали.

— А я вот не помню ее голоса и даже тепла ее рук… Иди — это тебя.

— А как же ты?

— Не беспокойся. Меня тоже скоро разбудят.

Карнаж открыл глаза. Тяжело выдохнув он поднялся и расправил плечи. Тот, кто его звал, там, в пустоте — Феникс даже не удивился…

— Медитация, — коротко пояснил полукровка гному.

— Ну тогда, я думаю, не зря втащил сюда твой чай, — заметил Гортт, — Высоко забрался, не иначе подальше от тех дел, что натворил.

— А что я такого сделал?

— Да вроде бы ничего. Морячка за руку подержал, да так, что тот чуть в обморок не свалился.

Карнаж подхватил кружку с чаем, сделал глоток и поморщился. Холодный.

— Попробовал бы что ли быть дружелюбнее. И не надо на меня так смотреть, — Гортт поежился, — Не знаю какая там медитация — на тебе лица нет.

Сев на край крыши и свесив ноги, «ловец удачи» с лукаво покосился на гнома. Однако тот принял серьезный вид. Феникс вздохнул, готовясь к очередной отповеди.

— Слушай, у тебя что, не было никогда друзей детства или закадычных приятелей? Ну ты подумай, вспомни, — начал Гортт, — У всех они есть. Вот мы с Тардом, не разлей вода уже сколько лет! Куда он туда и я… И чего отворачиваться?! Я дело говорю. Помягче бы ты… да не с моряками, хотя бы с нашими парнями из убийц драконов. А то ощетинился как ёж… На кривой козе к тебе не подъедешь.

— Гортт…

— Хорошо, давай, скажи теперь, что ремесло наемников или пути «ловчих удачи» не предполагают друзей в простом и прямом смысле? Да и кому ты объяснять будешь? Я сам в «ловчих удачи» проходил не один год. А как дело пошло на драконов — так мне и помогла та самая старая дружба. Это легче, чем ты думаешь, приятель. Просто вспомнить нужно.

— А если мне нечего и некого вспомнить?

Наверняка гном был бы еще больше удивлен, если бы кто-нибудь сказал, что в тот самый момент, когда полукровка развернулся, ему, Гортту, единственному посчастливилось на мгновение увидеть то самое лицо, которое до этого встречал только холодный камень одного надгробья… на окраине Лангвальда.

«Ловец удачи» постарался собраться и занял себя на эти считанные минуты тем, что обновил заварку и налил едва теплой воды из кувшина. Гном опешил от увиденного настолько, что принял сферический сосуд из рук полукровки и даже отпил изрядно, хотя никогда не любил горький лангвальдский чай.

— Были у меня два друга. Мы с матерью тогда надолго осели в одной южнофеларской деревушке у границ Сильвании. Хорошее было время… или просто потому, что детям до какого-то возраста наплевать на то, кто из них человек, а кто полукровка или эльф.

— Ну вот видишь! — подхватил Гортт.

— Конечно, я сохранил тепло тех далеких дней в своем сердце. Это очень дорогое мне воспоминание, хоть и в чем-то тяжкое.

— Почему?

— Однажды я пришел на поляну, где мы играли в прятки, а там никого не оказалось. Вернувшись в деревню я узнал, что все собрались на похороны, а детей оставили сидеть по домам.

— Эх люди, — вздохнул гном, — Если им грустно, то почему-то это должно касаться всех, от мала до велика.

— Детям тоже было грустно. Тем более они видели, как кони понесли, возница не успел и… так у меня не стало одного друга.

— Молоты Швигебурга!

— А, через месяц, мы договорились пойти на рыбалку. Собрались спозаранку, ждали-ждали. Он все не шел. Решили зайти за ним по дороге, ведь дом моего второго друга стоял у реки. Все, что мы там нашли — это пепелище. Потом говорили, что хижину рыбака сожгли сильванийцы. Чем все кончилось — я не знаю. Мать решила не дожидаться разбирательств с нелюдями и перебралась вместе со мной в Сильванию.

Помолчали.

— Невеселая история, — заключил гном, — И потом тебе…

— У меня не было даже возможности. Постоянные походы. Детей Xenos укрывали как могли, прятали в самых глухих дебрях под завязку всей заварушки с кристаллами стихий, будь они прокляты. Никто же не знал, сможет мой отец свершить предначертанное или нет… Когда все закончилось, заботу обо мне взял на себя старый мастер, Киракава. Нам тоже пришлось странствовать, не задерживаясь подолгу на одном месте. Как оказалось, не зря. Нашлись те, кто хотел отыграться на потомстве Xenos.

— Шрам?

— Он самый.

— Знаешь, — Гортт спрыгнул на ящики, — Я не стану увещевать тебя. Живи так, как это у тебя получилось, и весь сказ. У нас в Швигебурге говорят: боги никогда не наливают…

— … в твой кубок судьбы столько, сколько ты не сможешь выпить. Я знаю.

Гном улыбнулся:

— Пошли лучше перекусим, сегодня подают каплунов под каким-то там зверским соусом. Говорят, пальчики оближешь.

— Я не голоден.

— Так ты ж ничего не ел со вчерашнего утра!

Карнаж пожал плечами и взялся за недопитый Горттом чай.

— Ну как знаешь, — гном озадаченно почесал в затылке, — Тебя не поймешь, то набиваешь брюхо как троглодит, то моришь себя голодом, как шаргардская модница.

Когда грохнула дверь камбуза, Феникс поднял к глазам ту руку, которой сегодня ухватил моряка за запястье. Пальцы до сих пор чуть вздрагивали. Новый зловещий способ насытиться сильно озадачивал.

* * *

— Все назад! Они уже близко! — крикнул старый вояка и первым бросился в коридор.

Имперский меч свистнул в воздухе. Послышался глухой удар, и страж вылетел обратно в зал. Его вовремя подхватили руки солдат. Они отступили от вошедшей фигуры. Из мрака возле распахнутой двери на них смотрели два белесых глаза с кошачьими зрачками.

— Защищайте его высочество! — оттолкнул от себя руки солдат старый страж и снова бросился на фигуру у входа.

— Какой же ты неугомонный, — белесые глаза сузились.

Они схватились у двери. Послышался стон скрестившихся клинков и приглушенный смех, похожий на воронье карканье.

Страж отскочил назад, на свет чадящих факелов. Его противник неожиданно быстро приблизился, молнией вывернув свой клинок.

Солдаты попятились, пока темный эльф ворочал своей жуткой шпагой в кишках стража. Наконец, оттолкнув ногой тело, он поднес клинок к губам и провел языком, слизывая кровь.

— Карасу! Заканчивай это спектакль!

— Как скажешь, Жашка, — темный эльф кинулся за колонну, где сгрудились солдаты, и демонесса с интересом принялась наблюдать за пляской теней на соседней стене, слушая вопли и мольбы о пощаде.

Превосходная работа опытного и безжалостного палача.

Чернокнижница развернулась, услышав за своей спиной шаги.

— Гюрза, почему так долго?

— У жены кронпринца оказались две телохранительницы из джарров, — полуэльфка фыркнула, откинув с лица сбившиеся локоны, и положила к ногам демонессы три женские головы.

— Ах! Какая чудная резня, не правда ли? — промурлыкала Жашка, взяв голову принцессы, — Фи! Какой позор! Супруга будущего правителя одного из городов триумвирата империи оказалась крашенной брюнеткой. Видать истощились запасы голубых кровей. Как вовремя мы вмешались.

— А разве не белокурые являют собой самых желанных невест?

— Только не для имперцев, дорогуша! Заранийцы чтят заветы предков: глаза как угли, волосы цвета воронова крыла, а кожа — медного бархата.

— Какая бездарность придумала такую формулу? — поинтересовался Карасу, подперев спиной колонну и критически глядя на разливающуюся из-за нее лужу крови.

— Не знаю, — честно ответила демонесса, — При любом дворе его величеств всегда найдется дюжины две-три отборных пасынков муз. Поди разбери, который из них, найдя-таки вдохновение на дне бутылки, вымучил эти строки.

Темный эльф презрительно фыркнул и пошел вглубь залы.

— Ваше высочество! Ну где же вы? — позвала Жашка, — Неужели ищите потайной лаз, чтобы спасти свою жизнь? Это пустая трата времени. Ваш родитель, одержимый манией преследования, когда сам был кронпринцем, приказал завалить его.

Из темноты на другом краю залы выступила фигура юноши. Он гордо задрал свой подбородок, сверкнув глазами на подступающего к нему палача.

— Я не боюсь смерти!

— Браво! — демонесса даже захлопала в ладоши, — Чего бояться, когда вокруг умирают другие, защищая вас! А что скажете, теперь, когда их нет, а ведь мы пришли сюда только для того, чтобы убить вас? И не станем слушать ничего об откупе, даже при всем вашем немалом состоянии.

— Но… — молодой человек малодушно шагнул назад.

— Никаких сделок, никаких увещеваний. Вы умрете через несколько мгновений. Вот и всё. Карасу!

— Подождите!!! — кронпринц поднял руки, закрываясь от воздетого над ним клинка темного эльфа.

— Xal dossta ul illindeth doere ulan dos![15] — произнеся эпитафию по всем канонам, палач прикончил жертву также по всем канонам, перехватив шпагу двумя руками клинком вниз, он пронзил горло его высочества.

— Ну вот и все, — заключила демонесса, — Теперь мы свободны и можем продолжать наш путь. Как ни крути, а политические интриги всегда были на руку творческим умам. И теперь, когда несчастный правитель, снедаемый манией преследования настолько, что предлагает свободу и кучу денег тем, кто избавит его от подозрительного наследника, наконец, обрел покой, я думаю, он выполнит все обещанное.

— Вы так уверены в этом, госпожа? — нахмурилась Гюрза.

— Если мы не будем терять времени даром. Поверь мне, я насмотрелась на таких маньяков досыта. Несколько дней он будет пребывать в эйфории, почувствовав себя в безопасности. Потом забеспокоится на наш счет. Но мы будем уже далеко и, когда ему об этом доложат, он будет вдвойне счастлив… Пока снова не найдет очередной объект для своих бесконечных подозрений.

— Как быть с деньгами? — спросил Карасу, вытирая свой клинок о рубаху убитого стража, — При всем уважении, мешок довольно тяжел, а швигебургских банкиров в империи никогда не было. Ведь только они имеют филиалы по всему Материку.

— Успокойся, мой воин, — улыбнулась Жашка, — Съем лаборатории на побережье я уже оплатила через подставное лицо… Если, конечно, наша спутница еще не передумала.

— Нет… не передумала, — понурила взор Гюрза.

— Это необходимость, — отрезала демонесса, — У меня нет веры в твою лояльность. Однажды предавшая уже никогда не будет пользоваться доверием. Но после трансформации мы сможем полагаться на тебя всецело. Не говоря уже о том, что ты станешь гораздо сильнее.

— Разве на это ушли все деньги?! — изумленно вскинул брови Карасу, — Да там хватит на то, чтобы купить сотню лабораторий и к ним небольшое графство, где все их и разместить!

— Ты забыл о нашем надежном друге и поручителе. Кто как ни Черные Псы нуждаются сейчас в деньгах! Кому как ни Ройгару мы обязаны нашим чудесным избавлением. Поистине этот рыцарь — гений дипломатии! Коль скоро смог убедить его всеподозрительнейшее величество, что мы можем быть гораздо полезнее с головами не отделенными от корпуса.

— Хорошо, я положу всю сумму на предъявителя, — кивнул темный эльф.

— Поспеши, я не уверена что гильдия магов надолго отменит запрет на телепортацию в Империи Заран.

Карасу поклонился и, запахнувшись в длинный плащ, растворился в темноте коридора.

— А нам пора в лабораторию, — промурлыкала Жашка, подняв своей рукой голову Гюрзы и глядя той прямо в глаза, — Мы управимся как раз к его приезду.

Круговое движение кисти чернокнижницы отдалось треском в глубине зала, надорвав ткань пространства возле ближайшей колонны.

В то время, когда очередная монархия в империи Заран лишалась единственного наследника, иное значимое дело обретало своего последователя. Или, вернее, последователей. Единственный оплот орденов стихий, которому посчастливилось целиком сохраниться в эпоху Сокрушения Идолов, дал приют двум могущественным чародеям.

Даэмас и Зойт не теряли времени даром. Вопреки предположениям первого, Красные Башни не обрели статуса святыни, как бы произошло с любым местом упокоения достойных магов какое-то столетие назад. Новые времена требовали практичности, сметая начисто остатки благоговения и уже в голос насмехаясь над сакральностью. Еще одни ненужные мифы пополнили свалку истории… И, если Зойт, привычный к ларонийскому скепсису и черствости, не был удивлен посланием от председателя совета гильдии магов Шаргарда, то Даэмаса, воспитанного пусть и в духе чародейского модернизма, но с оглядкой на древние нерушимые каноны, требовательное письмо повергало в шок. Коротко и ясно давалось понять, что означенные Башни не станут святилищем угасшего ордена и его саркофагом… слишком расточительно. Наоборот, глава совета требовал выгрести оттуда все, что можно, разве только не вместе с мебелью и крысами в придачу!

Точно такие же указания в скорости получил и Зойт от Окулюса Берса. Оба чародея с удивлением переглянулись. Вот оно! Кто бы мог подумать, что в Шаргарде засела настолько сильная диаспора магов? Если Форпат сразу заявил о себе, скрывая подлинное лицо за ширмой возрождения, то феларские маги работали в глубоком подполье.

В принципе Даэмас подозревал, что не все так спокойно в северном королевстве, как казалось на первый взгляд. Куда там! Никаким сильванийским или заранийским магам, да пусть даже самой ларонийской гильдии, с ее немалыми вливаниями драконьего золота, и не снилось доставить послания за семью печатями на край мира всего за пару дней.

Настолько грубо раскрыть карты эти две фракции могли позволить себе только потому, что давно соперничали друг с другом… Холодные и расчетливые теоретики и ученые, а против них — столь же холодные и расчетливые практики и интриганы. В решительную минуту они действовали поразительно единодушно.

Множество выводов сделали Зойт и Даэмас, просиживая долгие вечера возле старого камина в зале для приемов. Опять же разговор с живым пламенем — Рэйтцем, оставил свой след в их душах. Дух архимага с горечью вещал о повторении истории, об охоте за могуществом орденов стихий… О том, как быстро угас энтузиазм первых лет после того, как кристаллы стихий были отправлены в земную твердь… Он сам был среди тех, кто в первые годы понял, насколько ослабла магия. Ничто и никто не способны были переубедить наследников эпохи чародейства, когда могущество было настолько весомо и масштабно, что только глупец стал бы с ним спорить! Маги, за прошедшие годы, сами превратились в «ловчих удачи». Они без зазрения совести охотились за могуществом, кто в одиночку, кто сообща, искусно пряча все это за вывеску Возрождения. И плевать хотели на наследие Xenos, на записи о Восставшем, за которым охотились сами драконы. Здесь и сейчас — вот что имело значение! Кому какое дело до будущего, если лично себе можно урвать кусок… Власть, золото… В ущерб миру, в ущерб другим, в ущерб себе… Иной раз казалось, что те, кто так яростно пилили сук, на котором сидели, считали, что неважно рухнуть или нет, а важно как рухнуть… Желательно с помпой. За примером не надо было далеко ходить — Восемь Орденов. Их колоссы обрушились, но наделали столько шуму, словно разнеслись по миру сотней тысяч иголок, пронзая самолюбие даже самого последнего ничтожества, что только и способно было после недели бдений над амулетами и катализаторами магии зажечь, наконец, костер без огнива.

Всю сложность положения Зойт и Даэмас осознали, когда, среди прочей корреспонденции, наткнулись на невзрачное и потрепанное письмо с печатью черепа. Банальный символ заклинателей мертвых содержал совершенно неожиданный текст. Не угрозы и не требования, а всего несколько строк скорее дружеского совета, нежели высокомерно брошенного предупреждения:

Господа исследователи старины,

уничтожьте все, что сможете, и скорее уносите ноги из Красных Башен.

Ваши светлые головы стоят того.

Кассар

В этом совете был смысл. Весь Материк за прошедшие несколько месяцев наводнили слухи о некоем могущественном некроманте, который бросил вызов наследию Визардеи и усмирял силы, таившиеся в древнем оплоте, попутно отправляя на тот свет всех любопытствующих без исключения. Не щадя даже таких же заклинателей нежити, как он сам, Кассар железной рукой сводил последний источник стихии смерти в Ничто. Это требовало немалого мужества и умения, ведь, следуя давно высказанной самим некромантом аллегории, он добровольно сел на бочку с порохом и пытался задуть фитиль. Дела Зойта и Даэмаса обстояли не намного лучше. Хоть источников, как таковых, в Красных Башнях не осталось, ведь с духом Рэйтца исчез последний, но библиотеки ломились от знаний.

Орден Огня обосновался слишком далеко от алчных рук и, после Сокрушения Идолов, единственный не озаботился уничтожением своего наследия. Остальные ордена стихий имели резиденции на Материке и встречали Xenos у порога, так сказать. Соответственно Аир А'Ксеарн и его сторонники, не щадившие ни старого ни малого, вырубали под корень все, что попадалось им под руку после того, как переступали через тела защитников. Архимаг же стихии огня встретил свою смерть в жерле вулкана Фойервельта, поручив своим сторонникам скрыть местоположение Красных Башен. Крупица жертвенности, проявленная им в стремлении к благу мира в будущем, оказалась теперь в руках Зойта и Даэмаса. Жаль, но напрасны были усилия архимага… В новом мире к сохраненному им ценой собственной жизни тянулись такие руки, что впору было содрогнуться.

Письмо Кассара сподвигло Зойта и Даэмаса перейти от слов к делу, хоть они и получали огромное удовольствие от общества друг друга, все-таки и тому и другому не каждый день удавалось выловить в потоке лиц и идей действительно независимого и здравого собеседника. Однако, даже если заклинатель мертвых за тридевять земель от них пришел к тому же умозаключение, что посещало не раз и их головы, то действительно следовало поспешить.

— К делу нужно подойти с умом, — объявил Зойт вечером на балконе, где они отдыхали после целого дня проведенного в библиотеках ордена.

— Разумеется, — кивнул Даэмас, — Как-никак на кону наши головы!

— Вы тоже пришли к такому заключению, — улыбнулся ларониец, — Но они были поставлены на кон еще до того, как мы вступили в то побоище у подножия.

— Я о том и говорил, мэтр.

— Превосходно. Тогда отбросим лишние размышления по этому поводу?

— Согласен, — чернокнижник взял глиняный сосуд с лангвальдским чаем, который уже достаточно настоялся, — Тем не менее одного просчета не удалось избежать ни шаргардской гильдии, ни форпатской фракции.

— О чем это вы? — эльф последовал примеру Даэмаса.

— Это был неизбежный просчет, коллега. Им пришлось послать лучшее из того, что имелось и не входило официально в их ряды. То есть вас, находящегося под протекцией самого Окулюса, и меня, «доброго друга» шаргардской гильдии. Но вот незадача, у таких как мы часто имеется своя голова на плечах.

Ларониец рассмеялся и согласно поднял сосуд с чаем.

— Другие бы просто не справились с подобной задачей, — усмехнулся чернокнижник, — Шаргардская гильдия пыталась и их постигла неудача. Сокрушительнейшее, доложу я вам, поражение, мэтр. В теперешние-то времена потерять с дюжину адептов и практикантов.

— Гром и молния! Доколе будет продолжаться привычка у людей делать ставки чужими головами даже там, где вероятность успеха при подобном подходе просто смехотворна?! — Зойт переменился в лице.

Даэмас только развел руками. Само собой разумеется, как он считал, что глава шаргардской гильдии никогда не будет охотится за наследием орденов стихий лично, сиречь собственной персоной разбрасывать всякую шваль от Красных Башен и копаться в пыли библиотек под взглядами потревоженных крыс.

Ларониец откинулся на спинку плетеного кресла и, глядя прямо перед собой, с силой втянул чай через трубочку.

— Вам не понять это в Лароне, — вздохнул чернокнижник, — У вас не принято швыряться чужой жизнью, и даже во время войн ваш народ очень разумно распределял свои силы. Хотя иные утверждают, что белые эльфы сражаются фанатично и не жалеют своих больше, чем врагов.

— Ха! Хотел бы я посмотреть в лицо тем умникам! — сквозь зубы процедил эльф, — Именно потому, что нас мало, наши армии и попадали в окружения с незавидной регульярностью! Поэтому приходилось продавать свои жизни как можно дороже. Лишь спустя много лет в совете при нашем императоре появились толковые стратеги, готовые замарать свои руки в карательных операциях.

— Верно, ведь халфлинги едва ли не плодовитее людей…

— Даэмас, я сам и мои братья участвовали в этом. Поверьте, никто не разделял вашего цинизма, но… мы жгли детей и женщин запирая их в домах. Иначе через какой-то десяток лет у наших границ появится очередная армия озлобленных мстителей за смерть отцов и братьев. А ведь те гибли по той же причине, совершенно забывая, что конечная цель любой войны — это мир. В результате будет бесконечная мясорубка, где месть и личные счеты станут самоцелью…

— Простите меня, мэтр.

— Полноте, я не настолько болезненно реагирую на это. Так что же нам предпринять в нашем положении? — поспешил сменить тему Зойт.

— Нас прикончат так или иначе. Если мы попытаемся скрываться — это ничего не даст, я думаю, вы это понимаете. Стоит нам попробовать, как Окулюс Берс, например, отменит свою протекцию, и вас настигнут сыскари из ларонийской канцелярии. Если ему этого покажется мало, то он приведет их и на мой след. Шаргардские же маги посодействуют, да еще и приберут к рукам мою башню. Без моего присутствия она долго не продержится под их напором, тем паче инквизиция давно имеет зуб на обиталище моих предков…

— Скверно-скверно.

— Однако, я думаю, вы тоже рассчитали другой вариант развития событий?

— Разделяй и властвуй? — ларониец лукаво посмотрел на чернокнижника.

— Именно! Они хотели получить знания — они получат их. Но никто не говорил каким образом и в каком виде.

— В таком случае нам остается только договориться, кто из нас какую часть возьмет на себя, чтобы у противников не возникло искушения убить одного из нас. Маги таковы, что никогда не уничтожат источник уникального знания, пусть и в стане противника. Скорее будут пытаться привлечь его на свою сторону.

Неожиданно возникла пауза. Другие бы на их месте безгранично радовались тому, что судьба даровала в их руки разом и власть и возможность обезопасить свои жизни. Но оба понимали какой ценой это будет куплено и какой груз возложит на их плечи. В конце концов, так или иначе знания окажутся в одних руках — да! Однако любой чародей старой закалки всегда помнил, что получить знания и быть достойным их — это не одно и тоже.

Собственными руками предавать огню книги и свитки, а ведь на некоторых красовались печати, возможно, даже их далеких предков. Понимать, что подобные знания придется оберегать, и единственной защитой будет служить лишь жизнь обладателя. Жизнь одного существа, против алчности и жажды власти всего Материка. Таким образом им двоим предстояло дать себе обет быть всегда готовыми расстаться с ней, с самым ценным сокровищем, будто уже заложенным в ломбард судьбы…

* * *

Вышедшего на палубу Карнажа встретило холодное и пасмурное утро. Полукровка поежился и направился к Тарду и Гортту. Двое гномов стояли у борта корабля и о чем-то судачили, задумчиво раскуривая свои трубки.

— Проклятый туман! Кормчему придется сильно постараться в этот раз, — посетовал Бритва, закусив мундштук.

— В прошлый раз как-то проскочили. А в этот управились быстрее, даже шторм не задержал и вот те раз — на три дня раньше срока и аккурат утром, — нахмурился Гортт, — Погоди-ка! Случаем не потому ли нас шаргардская чародейская братия запихнула в ту бурю?

— Ублюдки, — как-то устало изрек Тард, — Торопливость хороша при ловле блох, а не в таком деле.

Феникс с удивлением воззрился на гномов. Как они могли вот так спокойно толковать о своем, когда вокруг… Полукровка как зачарованный подошел к борту и свесился, глядя в густую пелену тумана. Его слух ласкали совершенно дикие и незнакомые доселе звуки. Они, медленно нарастая, поднимались будто из самых глубин и плыли вместе с туманом по палубе. Походящие чем-то на свист, но искаженный практически до неузнаваемости, они доносились то издалека, словно набирая свою силу где-то посреди полета до корабля и ослабевая и растворяясь на палубе, то совсем близко, будто вскарабкиваясь из-под днища корабля и вибрируя на досках обшивки. Создавалось ощущение, что сам Северный Океан вторил им, словно бормоча своими водами.

Феникс впервые слышал подобное. Ему даже на мгновение показалось, что вода вокруг живая, словно они плывут по спине огромного существа. Эхо овладевало слухом «ловца удачи» настолько, что окружающее переставало казаться реальным.

Полуэльф вовремя подошел и ухватил за рукав чуть не свалившегося за борт Карнажа. Их замутненные взгляды встретились.

— Впервые? — пробормотал помощник капитана.

Что-то так крепко связало язык Феникса, что он не смог ответить и только утвердительно кивнул.

— Потерпите, когда причалим — пройдет, — посоветовал полуэльф и, придерживая «ловца удачи» за руку, отвел того к двум бочкам возле мачты.

Усадив на одну Феникса, а на другую усевшись сам, помощник капитана всучил полукровке огромную кружку лангвальдского чая, точнее ему пришлось разжать ватные пальцы и сунуть в них сосуд.

— Пейте, — коротко посоветовал он, основательно прикладываясь к трубочке своей кружки, — Если сейчас уснете — будете дрыхнуть неделю, если вообще проснетесь.

Карнаж хотел спросить, но получилось это не сразу. Только после полудюжины крупных глотков крепчайшего чая, от которого вкусовые сосочки на корне языка принялись сходить с ума и выдавать то горечь, то сладость, язык наконец-то развязался.

— Что это за звуки?

— Песня Северного Океана, друг мой. Как видите, слышим ее только мы и для нас, полукровок, это еще отголоски. Чистокровный эльф давно бы… — помощник капитана выразительно махнул рукой.

— Проклятье, — Феникс вцепился зубами в металлическую трубочку.

Лангвальдский чай, наконец, остановил распространяющееся по всему телу покалывание, обездвиживающую легкость и пустоту, оставив только странную негу.

Гортт, с интересом наблюдавший за всем происходящим, подмигнул Тарду и сказал:

— Верным курсом идем! Эвон как наши с эльфийской кровью забалдели.

— А ты не скалься! — шикнул на друга Бритва, — Тоже мне, нашли по кому сверяться. Им сейчас худо. Оба бледные как холст, бедолаги.

— Говорили, если уши заткнуть, то…

— Чушь собачья! Проверяли же сто раз. Лучше им еще чая принеси, а я пойду остальных будить.

Помощник капитана добавил в кружку слишком много воды и сдавленно зашипел, когда горячая жидкость перелилась через край и пробежала по пальцам.

— Я слышал много историй о Северном Океане, — пробормотал Карнаж, — Но о таком месте ни разу.

— Разумеется, сударь, ведь далеко не все рискнут причалить в доках Venorik Suul[16] без особого приглашения. Да и кто бы попробовал, если эта потаенная цитадель не значится ни на одной из сколько-нибудь доступных карт?

— Ну, а если выкрасть одну из «недоступных» карт в канцелярии Фелара? — «ловец удачи» натянуто улыбнулся.

— Не советую, сударь. Может статься, от канцелярских сыскарей вам и удастся унести ноги, но от velg'larn темных эльфов не спасалось еще ни одно живое существо.

— А были ли вообще такие храбрецы? Хотелось бы услышать, что они на это скажут.

— В таком случае ступайте на тот свет и там поспрашивайте. Может и найдете кого.

Обоих неожиданно скрутило и они согнулись на бочках, побросав кружки и закрыв уши ладонями. Звуки резко обострились, словно пламя лампады, что в последний миг вспыхивает ярче, и схлынули, также резко умолкнув.

Полукровки привалились спинами к бочкам и судорожно глотали воздух, как выброшенные на берег рыбы. Капитан стоял рядом, сложив руки на груди, и внимательно наблюдал за ними:

— Земля! — возвестил смотровой с мачты.

— Отлично, — сказал сам себе капитан, развернулся и пошел к рулевому.

— Какого дьявола!? — заскрежетал зубами Карнаж.

— Успокойтесь, — посоветовал полуэльф, — Как прикажете им искать дорогу в этом тумане, что стоит здесь испокон веков, если отказывают даже военные компасы с защитой гильдии магов Шаргарда? Хорошо еще, что стараются явно нам этого не показывать.

— Да уж, большое утешение!

— Вы как, братцы? — Гортт стоял рядом, держа в охапке кувшин и две кружки, — А я вам тут… еще чайку принес.

Сказанное звучало тепло, но как-то неловко и виновато одновременно… Складки на лбах полукровок разошлись и они с благодарностью посмотрели на гнома. Вскоре к чаепитию присоединились несколько квартикантов. Хоть эльфийской крови в них было кот наплакал, но им тоже пришлось несладко. Моряки и наемники вышли на палубу. Они облегчением посмотрели на приближающиеся сквозь туман очертания доков Venorik Suul и вдруг засуетились, похлопывая по плечу, поднося свежий чай. Феникс видел искреннее сочувствие и благодарность во взглядах людей и гномов, что столпились возле сидящих кружком пасынков эльфийского рода.

— «Идиллия на щепке в луже», — подумал «ловец удачи», когда один из моряков пообещал по кружке доброго эля темных эльфов каждому… из живых компасов.

Карнаж пытался поймать взгляд Гортта, но тот молча стоял рядом, опустив глаза в палубу. Почему гном ему об этом не сказал? «Ловец удачи» не сводил глаз с друга и молча тянул лангвальдский чай, как вдруг выпустил металлическую трубку — за спинами наемников и моряков промелькнули две фигуры, которые несли одного из моряков. Бледная как мел рука бедолаги соскользнула с плеча, и на палубу из разжавшихся пальцев выпал медальон в виде кленового листа с изумрудом посередине. Медальон Сильвана. Один из моряков чертыхнулся и поспешил подобрать побрякушку. Случайно встретив взгляд широко распахнутых черных глаз он замер, поджал губы и, отвернувшись, снова подхватил тело полукровки и вместе с напарником они оттащили того к трюмам так быстро, словно за ними кто-то гнался…

Неспешно проходя возле борта Феникс косился на торчащие из воды у береговой линии рифы. Словно острые драконьи клыки они проплывали в стелящемся над водой тумане. Вот куда должно было завести корабль шаргардской гильдии это зловещее место. Полукровка не стал дознаваться каким образом капитан ориентировался по тем членам экипажа, у кого была часть эльфийской крови. Хотя догадывался.

Остановившись, «ловец удачи» проводил взглядом то, что осталось от выброшенного на рифы корабля. Немного, и скорее всего потому, что обитатели приближающихся доков Venorik Suul были стеснены в строительных материалах. Собрать остатки чьей-то жизни для того, чтобы подкрепить собственное бытие на этом гниющем нарыве… Или простое бельмо на глазу у хрониста, который, зная о существовании потаенных цитаделей на северной оконечности Материка, никогда не будет полностью уверен, даже если пересилит себя и напишет-таки, что наступили долгожданные мир и покой.

Огромный кусок земли, усыпанный пеплом лесов край. Разлагающийся ломоть, куда во время странствий ни за какие посулы не хотел попасть Карнаж, теперь стал заманчив. Там было опасно, там творилось черти что. О, да! Как часто это приходилось слышать. И пересказывалось все из уст в уста в основном теми, кто и близко ни разу не был. А полукровка был… на самом краешке. Даже когда его по пятам преследовал убийца темных эльфов, нанятый Рейтцем из Красных Башен, «ловец удачи» побоялся скрыться, переступить границу Истании и утопить подошвы ботфорт в черном пепелище, мертвом лесе, раскинувшем руки с запада на восток. Поверженный гигант древних времен упирался пятками в горную гряду на юге и припадал головой к водам океана на севере. Сгореть в окружении вод… Пасть на грудь, придавив собой жертв, принесенных во имя мирного договора Ларона и Истании. О, нет! Этот край мира слишком ужасал своей неизвестностью и запахом смерти, и куда больше, чем во сто крат более реальный кинжал наемного убийцы.

— Не меня, случаем, ищешь, Феникс? — окликнул проходящего мимо «ловца удачи» Бритва.

Карнаж остановился и посмотрел на гнома.

— Валяй. Я знаю что ты хочешь спросить…

— Ничего, — тут же перебил полукровка.

— Прости, но самый простой способ преодолеть это место… — не унимался Тард, но Карнаж снова его перебил.

— Ничего о нем не знать.

Бритва замолк. Выждав несколько мгновений он вдруг улыбнулся и сказал:

— Ты уже почувствовал? Этот дух, что витает здесь? Что ж, рад приветствовать вас, мэтр Карнаж, в самом свободном месте на Материке и во всем мире! Клянусь кишками Основателя!

«Ловец удачи» картинно расшаркался перед гномом и поблагодарил.

— В чем же заключается его свобода, сударь? — спросил «ловец удачи» с нескрываемым сарказмом.

За свою жизнь полукровке приходилось слышать такие слова если не в каждой вольнице, то, по крайней мере, достаточно часто, чтобы они успели набить оскомину. И, как правило, они оказывались далеки от правды пропорционально пафосу, что изливался с таких вот признаний в его длинные острые уши.

— Ты тут рожи-то не корчи, хулитель, — одернул Тард, — Я дело говорю.

— Не сомневаюсь, — поспешил вставить Карнаж, — Но очень хотелось бы знать, чем здешняя «свобода» свободнее тех «свобод», что на остальном Материке?

Гном задумался. Что и говорить, полукровка требовал объяснений вполне обоснованно. Тем паче такой бродяга, что «наелся» досыта сказок о свободах вольниц и, всякий раз расхлебывая из общей бадьи вместе с наемниками и ворами очередную кашу политического эксперимента, имел право на свой скепсис. Следовательно, Бритва должен был оказаться убедителен и хорошо подбирать слова, не так как он сделал до этого. Подобная фраза годилась для обращения главаря разбойничьей шайки к своим недалеким последователям, которые и в самом деле считали, что грабили «богатых» с намерением накормить-таки когда-нибудь «бедных». Однако и сама нужда разъяснений возникла перед главой убийц драконов впервые. Так вышло, что более никто из отряда не потребовал разъяснений. Поголовно подчинившись общему, почти романтическому, настроению, щедро приправленному жаждой битвы, наемники начали готовиться к походу через Пепельные Пустоши.

— Как тебе сказать, — начал Бритва, — Возьмем наш Материк: на нем всегда и всюду драконы считаются либо великим благом, хранителями мироздания и прочее, либо настолько же великим лихом нашего времени. Эпохи, когда эти крылатые твари жили порознь не в счет.

— Согласен, — поддакнул Карнаж, — Потому как, озабоченным идеями выживания в своем одиночестве, им не с кем из соплеменников было разглагольствовать о судьбах мира. Теперь же все по-другому. И я тому пример.

— Ну, раз ты все так хорошо понимаешь, тогда, не блуждая вокруг да около, скажу прямо: здесь драконы — объект охоты, такой же, как косуля или олень в охотничьих угодьях феларского графа. Также просто здесь обстоит дело и со всем остальным. Божества, короли, история или сама судьба… Короче, можешь забыть старых вершителей. Здесь их нет.

Глаза полукровки загорелись. Наконец-то! Есть место на Материке, где драконы лишены сакрального статуса. Где их могущество не ставят и в грош! И, вдобавок ко всему, альфа и омега истины — ты сам.

Тарда передернуло, когда он увидел, как заострились черты лица полукровки, как заблестели его огромные черные глаза.

— «Черт возьми, вот это эффект!» — подумалось гному, с изумлением наблюдавшему способность Феникса к мгновенному преображению.

Спокойное, слегка усталое, но живое лицо наполовину эльфа преобразилось в злую маску, исказившую тонкие черты до такой степени, что они казались неестественными и в своем восторге, и в остальных обуревавших владельца эмоциях.

До этого Тарду уже доводилось видеть Карнажа таким. Тогда, когда он, Бритва, пинками выпроваживал наемников из борделя в ночь, чтобы никто не успел помешать им утром вернуться на корабль. Гортт, чьи вести явились причиной поспешного отправления убийц драконов, не считая настораживающего бегства моряков, куда-то запропастился, и гном решил сам напоследок навестить Ютай перед отплытием, поблагодарить за радушный прием и все в этом духе. Это могло стать для него роковым решением. Не успел он подняться по ступеням к коридору, ведущему в ее апартаменты, как кто-то толкнул его в темноте и он кубарем слетел вниз. Что-то свистнуло в воздухе, и Тард ощутил жгучую боль в плече. Кто-то набросился сзади, пока Бритва с руганью выдергивал дротик. Но голыми руками такого головореза, каким был гном, взять оказывалось невозможно. Перехватив удар он сунул тот самый дротик в горло островитянина, с головы до ног одетого в темно-синие одежды. Опрокинув противника, Тард оперся рукой о стену. Перед глазами все плыло, ноги подкашивались и к горлу подступала тошнота. Яд… Выхватив топор, гном двинулся по лестнице к комнате Ютай, опасаясь за ее жизнь.

Не успев ее окликнуть, Тард тут же схватился с двумя убийцами поджидавшими в темном коридоре. Куда там… Оба через мгновение свалились под ноги с прорубленными головами.

— Ютай!!! — громко позвал гном.

Когда он добрался до двери, силы начали покидать его. Внутрь гном вломился громко. В комнате его встретила занимательная картина. Один из убийц валялся на полу с заколкой вогнанной в ухо почти целиком, а хозяйка борделя спешно одевалась, положив под руку короткий меч.

— Синоби, — коротко сообщила она, подхватывая оружие.

Дальше гном помнил очень плохо… Она тащила его куда-то по коридорам. Иногда они останавливались и Тарду приходилось изрядно поработать топором. Он помнил крики Гортта, спешившего на выручку и… как этот крик заглушил хрип над самым ухом. Гном обернулся и встретил скорчившуюся физиономию синоби, дрыгающего ногами в воздухе. Из-за плеча несчастного Бритва впервые увидел то страшное лицо полукровки: Карнаж обвил шею синоби удавкой и тянул за деревянные рукоятки, сжав зубы в яростном оскале. Послышался жуткий хруст, и голова островитянина слетела с плеч… Полукровка оттолкнул Ютай, ступив вперед. Синоби попятились от него.

Все как один.

— Zannin! — вскричал кто-то, и гном явственно почувствовал ужас в этом вопле.

Тут подоспел Гортт, и началась жуткая расправа. Казалось, двое этих рыжих пытались перещеголять друг друга в изощренности, изрубая противника в куски. Взрезая глотки, подрубая ноги, вспарывая животы. Гортт делал свое дело как всегда — тихо, но с азартом отменного рубаки, который всегда рад хорошей драке. Карнаж же сражался как припадочной, выгибаясь всем телом, выкручивая клинком такие финты и с такой ужасающей скоростью, что лезвия было не разглядеть. И этот ран'дьянский металлический рык, что резал уши, нечеловеческие выкрики, с легкостью перекрывающие вопли жертв…

Тард тряхнул головой. Феникс прошел мимо, подобно грозовой туче, что вот-вот посыплет молнии и град.

Гном проводил полукровку взглядом и вздрогнул. Ран'дьянцы и раньше вызывали в Бритве смутное чувство тревоги, но этот, пусть даже наполовину их крови, порождал вокруг себя такую волну ненависти, когда речь заходила о деле, что чудилось, будто его месть — это живое существо, идущее рядом, пусть и невидимое, но ее присутствие ощущаешь всей кожей.

— Молоты Швигебурга! — протянул себе под нос Тард, — Чую, каждая его слезинка на могиле матери будет оплачена бочкой драконьей крови…

* * *

— Какая наглость! — прошептал Даэмас, едва его нога ступила через серебряную цепь, что перегородила улицу, ведущую в небезызвестный квартал в Шаргарде, где обретался чернокнижник после своего переезда в феларскую столицу.

Всюду сновали адепты гильдии магов. Одни проверяли ауру треклятыми кристаллами на цепочках, от которых шел кошмарный фон, и без того нестерпимый любому стороннему чародею, да еще и в таких количествах. Другие собирали с мостовой камушки и всякий мусор серебряными щипцами, запихивая в маленькие мешочки, испещренные таким количеством охранных знаков на ткани, что наверняка надобность во взятых образцах пропадет через четверть часа пребывания в таких вместилищах.

Чернокнижник даже замер среди этого расцвета дилетантства, граничащего с шарлатанством, не говоря уже о грубых нарушениях огромнейшего числа простых правил, за соблюдение которых не одно столетие в академиях отбивали палками руки! В былые времена… О! Как он по ним тосковал.

Столица изумила Даэмаса, едва он успел сойти на пристань и расплатиться с капитаном. Пока он шел по докам, на его пути с назойливой регулярностью попадались пьянчуги с глазами вареных раков, что пошатываясь слонялись по улицам, распространяя вокруг себя удушливую смесь из запахов немытого тела, вчерашней попойки дешевым пивом и столь же скверного табака имперских провинций. Это вынудило чернокнижника поднять ворот по самые глаза, застегнув его на все возможные пуговицы, отчего его не сразу признали возле собственной башни.

Даэмас шел к своему жилищу, по дороге размышляя над тем, какие еще празднества изобрел его величество пока длилась экспедиция в Красные Башни. Попутно с далеко не лестными заключениями касательно социальной политики августейшей особы, чернокнижник со счету сбился от непрошенных «исследователей», на которых он натыкался чуть ли не на каждом углу. Что-то тут было не так, иначе как понимать подобное хамство?

— Стойте, сударь! Куда вы?! — вдруг окликнул Даэмаса молодой адепт.

Не успел чернокнижник найти что сказать, как его сноровисто ухватили за рукав.

— Не дерзите юноша, руки прочь! — процедил сквозь зубы Даэмас.

— Это место находится под опекой гильдии магов Шаргарда!

— Что?! — чернокнижник рванул рукав на себя.

Адепта отбросило на добрых тридцать футов. Взгляд Даэмаса остановился на ступенях его жилища, где ползали маги, подобрав полы своих роб. Дверь, на счастье, еще не была ими вскрыта.

Практиканты попятились от странной фигуры, что широким шагом двинулась к башне, сметая с пути любого, кто пробовал подойти ближе чем на десяток ярдов. Размахивая левой рукой и иногда спуская с нее несильные заклятия телекинеза, что стоили особо настырным пары треснувших ребер, сломанной руки или выбитых зубов, правой чернокнижник расстегивал пуговицы своего плаща. Оказавшись возле ступеней и имея позади себя целую свору адептов, Даэмас сорвал с головы шляпу и распахнул свой плащ:

— Что все это значит, коллеги?! И какого черта хозяина не узнают в его собственном доме?!

Один из магов безучастно посмотрел на него, поправил свое пенсне, и ответил:

— О чем вы, молодой человек? Ну-ка идите отсюда, пока я не преподал вам урок вежливости.

— О! Как скоро в Шаргарде забыли потомственного чародея Даэмаса! Ну что ж, я возьму на себя труд напомнить о его скромной персоне, а заодно уточню для феларской гильдии, кто здесь настоящий хозяин.

Мага подбросило вверх. Под истошные вопли адептов, незримые силы скрутили беднягу и выжали того, словно тряпку. Прочие маги повскакивали на ноги и воздели руки, призывая… впрочем, что именно они пытались призвать окружающим уже никогда не суждено узнать, так как шеи чародеев в тоже самое мгновение вывернулись под весьма забавным углом.

Довольный проделанной работой, чернокнижник перешагнул через тела и открыл двери в свое жилище. Ненадолго задержавшись, он развернулся к остолбеневшим от ужаса адептам.

— Вот, — сказал Даэмас, подкинув окровавленное пенсне мага одному из них, — Передайте это главе гильдии вместе со свидетельством моего глубочайшего почтения, а также скажите, что я с нетерпением жду его у себя и… да, пожалуй все… Пошли вон!

Не сказать, что глава совета шаргардской гильдии магов был удивлен столь резким исходом дела. В конце концов он был первым, кто предупреждал коллег о последствиях подобного вторжения. Но, к сожалению, в привычке слушать голос разума в последнюю очередь маги мало отличались от простых смертных, когда штандарт идеи воздет высоко и от него веет заманчивым духом давно забытого в чародейской среде авантюризма.

Однако старый архимаг был человеком практическим. В итоге он все равно остался главой гильдии, при этом еще более укрепив свой авторитет. Оппозиция пыталась пошатнуть его, упрекая в нерешительности. Что ж, они были решительны и вот итог — вся «оппозиция» скрючилась в диких позициях на ступенях башни Даэмаса. Чернокнижник долго не церемонился, когда дело напрямую касалось его личных интересов. Это архимаг прекрасно знал и, пожалуй, мог бы даже упрекнуть себя в попустительстве, которое в итоге привело к разрешению конфликта чужими руками. Но также он знал, что в среде чародеев победителей не судят, как и везде, впрочем.

Архимага восхищала несравненная техника молодого чернокнижника. Собственно, боевая магия, конечно, рассматривала такой подход, как превентивный удар, однако время и традиции свели его применения к частным случаям. В основном упор делался на ответные действия в ситуации, когда один из участников ощущал начало агрессии от другого, уподобляясь в этом фехтованию. Но техника чернокнижника оказывалась настолько чистой, что жертва не успевала почувствовать нагнетание магической энергии, в итоге сразу сталкиваясь с результатом. Иными словами Даэмас сплетал заклятия столь быстро и четко, что не возникало предварительных ощущений. В свое время это вызвало восхищение Карнажа, который также впервые встретил подобное, а уж такой полукровка как он был чувствителен к магии больше, чем любой чародей. Таким образом простой телекинез в руках подобного «самородка», каким был Даэмас, оказывался более опасен, чем огненные вихри и молнии в арсенале бывалого колдуна. Поэтому архимаг со спокойной душой направил чернокнижника в Красные Башни, не сомневаясь в успехе, тем паче, что и Окулюс Берс прислал туда своего, не менее примечательного, протеже. Таким образом получилась отличная партия, при поддержке шамана из джарров, так как тем давно надоела вся шумиха вокруг оплота магов стихии Огня, и они предпочитали, чтобы все как можно скорее улеглось.

Теперь же архимаг готовился к визиту, коль скоро Даэмас сам приглашал. Прочим магам не терпелось узнать результаты экспедиции и получить то, что причиталось шаргардской гильдии по праву. А погибшие маги были с почестями преданы земле, и никаких последствий для Даэмаса такой дерзкий поступок не возымел, потому что главное правило шаргардских магов оставалось нерушимо: все, что происходит в гильдии, остается в гильдии. Ни для кого не было исключений.

Чернокнижник, в ожидании визита председателя совета гильдии, погрузился в свои изыскания, на которые его сподвигло знакомство с обширной библиотекой в Красных Башнях. За то время, пока он обитал в оплоте магов ордена Огня, мировоззрения Даэмаса сильно изменились, если не сказать перевернулись с ног на голову. Оказалось, что в своей башне, продолжая труды предков и неустанно скапливая все новые и новые сведения о потаенных глубинах различных школ магии, чернокнижник настолько сильно оторвался от течения времени, что водоворот событий, в котором он оказался все с той же целью, поразительно часто заставал его врасплох. Что и говорить, современность после эпохи Сокрушения Идолов заметно ускорила бег времени. События неисчислимым множеством проникали везде и всюду, выталкивая в авангард новой эпохи науку, магию, философию и алхимию. На такой ниве устремления Даэмаса начинали казаться теперь не больше простого скопидомничества. Теория, некоторое время правившая балл в среде чародеев, уступила позиции практике, что в свою очередь было закономерно, так как собралось уже достаточно знаний, было отстроено множество лабораторий, создано порядочное количество гильдий, объединений, друидских общин и даже лож чернокнижников. Чутье подсказывало Даэмасу, что он оказался на пороге значительных изменений. А что требовалось от чародея-модерниста в такие моменты? Действовать, а не ждать неизвестно чего! Как бы то ни было, но чернокнижник являлся молодым, талантливым, превосходно образованным и светски и магически, а это значило, что преступно будет прозябать в эпоху ренессанса магии, задвинув свои амбиции в долгий ящик.

Однако, требовалось с чего-то начать. Насущных проблем в магии и колдовстве имелось непочатый край, но все та же интуиция не давала покоя Даэмасу и настойчиво теребила беспокойством по поводу прочитанных им то там, то здесь упоминаний о Восставшем. Ранее он смутно представлял себе этот странный предмет обсуждения в пророчествах, так как мало им доверял в принципе, но в библиотеках ордена пришлось крепко задуматься. Дело в том, что все сколько-нибудь значительные упоминания встречались либо в трудах, посвященных Xenos, подозрительно часто обращаясь к последнему из них, Аиру А'Ксеарну, либо, что совершенно сбивало с толку, в многочисленных записях касательно големов и гомункулусов. Эти жуткие порождения фантазии алхимиков прочно укоренились среди чародеев какое-то столетие назад, а особенно популярны стали к концу эпохи Сокрушения Идолов, где о них можно было судить уже как о своеобразной моде.

Любой достаточно успешный маг, чьи финансовые дела шли неплохо, всегда озабочивался приобретением оборудования от элементарных вещей, заканчивая сложными конструкциями и принимался за дело. Потом, на каком-нибудь приеме или светском рауте он всегда мог найти компанию единомышленников, не обязательно только чародеев и алхимиков, среди любителей встречались и простые придворные, и обсудить последние достижения в области создания искусственной жизни.

Подобная мода имела свои, почти этические, границы, то есть маги все же покупали чудищ-гомункулусов у демонов shar'yu'i для охраны своих башен и замков, а не создавали их собственноручно. Еще бы! Разорение склепов и кладбищ на предмет мертворожденных младенцев и последующая трансформация их в жутких бесов бросит тень на чью угодно репутацию. Далеко не каждый мог себе позволить такое, не считая тех, чью репутацию и так было невозможно испортить — некромантов, или тех, чье могущество и малая связь с внешним миром затыкала даже самые болтливые рты — архимагов вроде хозяина Странствующей Башни, Хроноса. Большинство же увлекалось идеями так называемого анималькулизма.[17] Экспериментаторы помещали в колбу-реторту свежую человеческую сперму, запечатывали сосуд и закапывали на сорок дней в конский навоз. В течение периода «созревания» гомункулуса надлежало произносить магические заклинания, способствующие зародышу обрасти плотью. По истечении срока колба вскрывалась и помещалась в среду, температура которой должна соответствовать температуре лошадиных внутренностей. В течении сорока недель маленькое существо, родившееся в колбе, следовало ежедневно подпитывать малым количеством человеческой крови. Считалось, что, если все делать правильно, то на свет появится младенец, который затем вырастет до нормальных размеров и будет отвечать на самые сокровенные вопросы. На самом деле различных техник имелось с полдесятка, но они так или иначе перекликались с описанной выше, автором которой был небезызвестный Морвириари. Однако, Даэмас, углубившись в суть вопроса, нашел, что и сам досточтимый предсказатель и алхимик где-то позаимствовал эту находку, взяв на себя труд лишь ее доработать и опубликовать.

В конце концов, Морвириари показал широкой публике только верхушку айсберга. В этом чернокнижник убедился в Красных Башнях, натыкаясь порой на такие бредовые записи, что без скепсиса воспринимать их не было никакой возможности. Чего только стоила история об одном богатом землевладельце и дворянине, которому не давали покоя идеи создания гомункулуса и он, при помощи своего друга-чернокнижника сумел сотворить не одного, а нескольких, обозвав их «девятью духами»: короля, королеву, архитектора, монаха, монахиню, рыцаря и рудокопа. А также еще трех вовсе фантастических существ, после перечисления которых Даэмас не стал вдаваться в дальнейшие подробности. Хотя сюжет, описываемый в хрониках, оказывался на редкость занимательным.[18]

Ночи напролет чернокнижник просиживал в своем кабинете, раскладывая на столе старинные фолианты. Постепенно эти бастионы книг таяли, образуя на швигебургских шарнирных полках ворохи бумаг с выписками. Даэмас собрал сперва все, что удалось, касательно големов и гомункулусов, после чего структурировал свои записи, снова отсеяв затесавшиеся повторы и очевидные побасенки. На этом он за какие-то полнедели смог выработать базу исследования и теоретический материал, пригодный для разработки, не обделяя вниманием даже широко известные подробности о големах. Например такие, как надпись на лбу, что способна была как оживить, так и убить этих существ посредством стирания первой буквы и превращения слова «истина» в слово «смерть», или секретной формулы оживления голема, занимавшей двадцать три столбца текста на древнем алфавите, что помещался на клочок бумаги, а потом он закладывался в рот истукану. Ну и, разумеется, упоминание о «цикле гомункулуса», который составлял тридцать три года, то есть существовали такие, что способны были возродиться, вернуться из великого Ничто по прошествию этого срока. Это навело чернокнижника на мысли о некоем предназначении отдельных порождений искусственной жизни. Однако сведения были слишком неполными и разрозненными, чтобы делать какие-то выводы, поэтому, как и полагалась исследователю, данная особенность была просто взята на заметку.

После того, как подготовил себе базу для исследования, Даэмас перешел непосредственно к работе с источниками. На счастье в библиотеках его башни имелось достаточно копий нужных книг, да и заметки, что оставил чернокнижник после посещения Красных Башен, стали ему ощутимым подспорьем. Глава совета гильдии магов Шаргарда все не спешил с визитом и Даэмас счел возможным еще более углубиться в свои изыскания, тем паче теперь он гораздо лучше понимал суть того, что искал.

Фигуру Восставшего с завидным постоянством ассоциировали с Аиром А'Ксеарном и это наводило на мысль, что подобного количества совпадений просто не бывает. Но лишь несколько записей указывали на него непосредственно как на Восставшего. Чаще всего это были какие-то панические прогнозы хронистов различных орденов магии, вызывавшие мало доверия своей новизной. Чаще всего такие труды датировались окончанием эпохи Сокрушения Идолов. Разумеется, произведенное Аиром разорение в орденах и бессчетное убийство чародеев наталкивало многих на мысль о том, что он и есть Восставший. Однако, более ранние источники сообщали, что Восставший являлся Наследием как раз таки той самой эпохи, то есть быть самим Xenos он никак не мог, в крайнем случае потомством и только после того, как сама по себе суть Xenos перестанет существовать, ну или, на худой конец, проявляться. Это вплотную подводило к тому моменту, когда Кристаллы Стихий отправились в земную твердь навсегда, а ритуал мог свершиться только посредством суицидального жертвоприношения означенного Xenos. Таким образом фигура Аира, как Восставшего, исключалась априори.

Даэмас сгреб значительную стопку книг со стола и отправил их на пол. К сожалению, все эти сведения не стоили и ломаного гроша, и только потому, что кто-то не удосужился сообщить хронистам об этом небольшом недочете в их логике. Детали… Детали не имеют большого значения. Они всегда имеют только определяющее значение! Так наставлял Даэмаса его учитель, ныне покойный архимаг ордена Огня.

Не собираясь более бродить вокруг да около, чернокнижник взялся за фигуру Восставшего, пусть и туманную, но, в столь необъятном потоке сведений, решившийся следовать простой дедукцией потонет через месяц без значительных результатов. В таком небанальном случае, для начала, хорошо подходил индуктивный метод, благо все упоминания о сути рассматриваемого были поразительно схожи. И тут-то Даэмаса поджидал очередной подвох: Восставший по заверениям всех источников был существом, созданным искусственно. И точка. Ни в лево, ни в право ни на дюйм. Как это можно было увязать с Наследием и, соответственно, потомством, ведь речь шла все-таки о живом существе, чернокнижник не понимал…

Старый архимаг оказался у порога жилища Даэмаса через неделю, или чуть больше. Чернокнижник вышел встретить гостя и был немало удивлен, когда заметил, что глава совета гильдии сжимает под мышкой два старых фолианта и несколько листков с записями.

— Рад приветствовать вас, мэтр. Проходите, прошу вас, — Даэмас озадаченно покосился на ношу архимага, что не ускользнуло от последнего, когда тот входил внутрь.

— Я подумал, что стоит повременить с визитом после столь бесцеремонного вторжения моих коллег. Поверьте мне, я не имею к этому делу никакого касательства, — архимаг внимательно посмотрел на чернокнижника и добавил, — А в качестве извинений, так как больше это сделать некому, я принес вам ценные сведения о предмете ваших научных изысканий.

Даэмас не был любителем бессмысленных вопросов, но они иной раз помогали поддержать беседу, избавляя от неловких пауз, в которые оба собеседника могли додумать себе что-нибудь дурное:

— Как вы узнали?

— Я на это очень рассчитывал. Давно известно, что орден Огня обладает хорошей библиотекой. А в ней, помимо множества бесценного, имеется и то, что интересует меня в первую очередь. Именно это я имел ввиду, когда намекал, чтобы вы поделились своими изысканиями по возвращении с острова Отчаяния.

— А именно? — сложил руки на груди чернокнижник.

— Големы и гомункулусы. Это не могло вас не заинтересовать, мэтр. Едва ли кто-нибудь посчитает такое количество описанных в трудах связей искусственной жизни с Восставшим случайными. Не находите?

— Пожалуй, — согласился Даэмас.

— Я долго изучал все это и мне очень не хватало тех книг из Красных Башен. Только их. А то письмо, что было отправлено якобы от моего имени, на самом деле даже не мной составлялось. Его авторство принадлежит горстке магов, половину из которых вы уже успешно отправили на тот свет. Наихудшую половину, доложу я вам. И, мой вам совет, лучше поторгуйтесь с оставшимися. Ведь вы так и планировали с мэтром Зойтом Даэраном, ларонийским колдуном.

Чернокнижник некоторое время пребывал в замешательстве. Хотя он, конечно, подозревал, что в гильдии не все так ладно, как казалось на первый взгляд. И, более того, соперничество еще сыграет ему на руку, но Даэмас не ожидал, что архимаг так легко раскроет их с Зойтом карты. Однако, старый плут мог именно на это и рассчитывать, предоставив гильдии разбираться с вольнодумцами, а сам в тоже время заняться личными изысканиями. Как бы то ни было, но такая поддержка была сейчас очень кстати. Тем паче из этой, настолько же тонкой, насколько и рискованной игры выходил довольно сильный соперник. Если еще и Окулюс Берс последует такому примеру, то дело для чернокнижника с ларонийским колдуном будет в шляпе.

Отметив про себя, что стоит отписать белому эльфу и поинтересоваться, как у того все устроилось, Даэмас без опасений пустил архимага в свой кабинет, после чего распорядился новой прислужнице-суккуби принести им чай и еще одно кресло.

Оба взялись за дело. Совместными усилиями они еще раз проверили то, что удалось собрать чернокнижнику. Оказалось, даже ему не удалось избежать ошибки. Архимаг поправил записи, отнеся цикл в тридцать три года в сторону голема, а не гомункулуса. Более того, председатель совета гильдии тут же добавил свои записи, из которых следовало, что гомункулус, как продолжение и развитие созданий искусственной жизни, был способен к куда более сокращенному циклу, нежели его предок из глины. Даэмас с изумлением воззрился на коллегу:

— Три года! Всего-навсего?

— Это по самым скромным подсчетам, — уточнил архимаг, — Но способны к возрождению далеко не все. В истории Материка существ со схожими качествами встречалось всего двое или трое. Как вы думаете, откуда они были родом?

Даэмас задумался, но не надолго. Был один верный ход:

— Из Ран'Дьяна, я полагаю.

— Именно.

— Подождите, а разве жители этой страны практикуют алхимию?

— Нет, — архимаг пытливо смотрел в глаза чернокнижника словно ждал чего-то.

Пауза затягивалась. Не утерпев, старик выложил перед Даэмасом несколько пожелтевших от времени пергаментов.

— При чем здесь генеалогия? — чернокнижник растерянно перебирал бумаги тщетно пытаясь понять, к чему клонил его коллега.

— Это генеалогические древа достаточно крупных и древних фамилий Ран'Дьяна. Все, разумеется, достать было невозможно. За эти несколько листков и так многие заплатили жизнью в далеком прошлом. Благо треклятым dra не удалось вернуть эти бумаги.

— И что же вы хотите найти среди этих фамилий и гербов?

— Я уже нашел, присмотритесь внимательнее, — архимаг взял с подноса предложенный суккубой лангвальдский чай, — Разве не странные «деревца» тут нарисованы?

— И верно.

Даэмас с изумлением взирал на стройную генеалогию. На первый взгляд ничего необычного в ней не наблюдалось, разве что смущала именно эта самая «стройность». По бумагам выходило, что в ран'дьянских фамилиях не было ни особого прибавления семейств, ни особой убыли. Некоторые даты чернокнижник помнил по хроникам — даты войн с Ран'Дьяном, благо таковых можно было счесть по пальцам одной руки. Но, едва фамилия оказывалась практически обескровлена, как далее происходил скачок рождаемости — и древо снова обретало свою первоначальную «стройность».

— Черт возьми… — протянул Даэмас, — Выходит, популяция этих существ не увеличивается, но и не уменьшается.

— И уже сколько веков, посмотрите! — архимаг начал перебирать пергаменты, тыкая пальцем в каждый, — И здесь, и здесь, и здесь… Везде то же самое.

— Но как это связано с гомункулусами?

— Не торопитесь. Это пока лишь теория, — смягчился архимаг, — Однако, давайте поразмыслим. Эти ран'дьянцы — очень странные существа, не находите? Почему у них такой странный способ питания своей бренной плоти — энерговампиризм? Ведь на Материке всегда хватало плодородных почв. Эти странные леса, которые многие называют проклятыми. Еще бы, таких диких по своей форме деревьев надо еще поискать. Сам воздух в тех дебрях пропитан ядом. Эти извечные туманы, удушливые испарения, топи и болота вместо рек и озер. Кто еще по-вашему способен там выжить из известных обитателей Материка?

— Человекоящеры… Хотя, вряд ли долго.

— Вот именно! — подхватил архимаг, довольный тем, что чернокнижник постепенно начинал двигаться в верном направлении, — Вы помните историю народов Материка? Сохранилась ли где-нибудь до наших дней кастовая система?

— Подождите, — Даэмас втянул через трубочку немного чая, вспоминая, — Нет. Общественно-племенной строй у ящеров, кое-где, насколько мне известно, еще заправляют жрецы, но каст как таковых не сохранилось…

— И только в Ран'Дьяне вся кастовая система уцелела без изменений. Кстати, этот народ гораздо старше всех остальных. Более того, их нравы и обычаи, весьма жестокие, не изменились с тех пор, как первый корабль Восьми Народов причалил у южного побережья. Стоит предположить, что такими же они были за столетия до Великого Переселения. Они будто застыли на месте.

Архимаг замолк и выложил перед чернокнижником остальные свои записи. По ним следовало, что ран'дьянцы подпадали под очень многие из общих алхимических законов для гомункулусов. Председатель совета гильдии хорошо потрудился, чтобы найти и вычленить те особенности, которые делали его теорию вполне состоятельной.

Гомункулус, вопреки многим утверждениям идеалистов, далеко не всегда мог вырасти в совершенное существо, способное дать ответы на самые сокровенные вопросы бытия. Скорее само его появление на свет создаст больше вопросов, чем ответов. Даэмас и представить себе не мог, что существовало столько сведений по практике выращивания этих существ. Взять хотя бы то, что огромное число экспериментов оканчивалось появлением таких монстров, от которых волосы на голове вставали дыбом. И все записи объединяло одно — идеального существа не получалось. У гомункулусов вечно чего-то не хватало, начиная от физических увечий, кончая совершенно дикими прорехами в ментальной сфере. Выходило, что один очень важный элемент отсутствовал, и в процессе выращивания существо пыталось его компенсировать. Отсюда и получались кровожадные твари, набрасывавшиеся на своего создателя и пожиравшие его заживо, или безобидные, но слабоумные, что и годились только воду таскать. Какие уж тут вопросы бытия и всего сущего?!

Однако, не стоило забывать, что алхимия на Материке не могла похвастать пока слишком большими достижениями. Даже техники трансмутации металлов имели в своей основе больше магии, чем самой алхимии. На это Даэмас не преминул намекнуть архимагу. Тот согласно кивнул и указал на последнюю страницу в своих трудах. Там все сведения сводились воедино и получалось, что председатель совета гильдии шаргардских магов утверждал, не много ни мало, о том, что ран'дьянцы — это гомункулусы, созданные так искусно, что способны оказывались к воспроизводству, правда, в ущерб питанию. Более того, при их генезисе использовалась очень высокая магия, на что указывала чрезвычайная чувствительность к ней. Сохраняющиеся неизменно традиции и кастовое устройство лишний раз подтверждали, что этот народ создавался с определенной целью. Знаменитая жестокость, и нравы, сызмальства ставящие любого в положение борца за выживание. Касты, которые были очень удобны для мгновенной мобилизации, не говоря уже о железной субординации.

— Это… войско, — прошептал в недоумении Даэмас, — Огромное войско, которое само восполняет свои потери.

— Они не поработили народы Материка только потому, что не смогли бы долго жить вне своих лесов, — добавил архимаг.

— А если все повернуть иначе? Если ран'дьянцы ограничены в своей популяции только потому, что проклятые леса больше нигде не растут. Также можно объяснить и их жестокие нравы и традиции, и закостенелость культуры.

— Весьма развитой культуры, прошу заметить, — парировал старик, — Вы же сами перед отплытием на остров Отчаяния рассказывали об их обычаях. Я взял на себя труд изучить сей предмет. Так вот, не кажется ли вам странным, что при такой чувствительности к магии у них толком не было ни одного мага в обычном понимании этого слова? Однако, упомянутые вами аватары, как раз и были те немногие, за которыми заметили способности к возрождению. Они и вели ран'дьянцев в битву во время первых войн. В хрониках сохранились записи о существах, которых невозможно было уничтожить. Вечером их видели убитыми на полях сражений, а на утро они снова вели воинов в бой. А таковыми они становились, по слухам, после ритуалов, связанных с магическими законами. Так как же по вашему ничего не смыслящие в магии существа могли добыть себе не просто бессмертие, а стать подлинно неуязвимыми?!

— А они еще живы? — решил уточнить Даэмас.

— Нет, ничего не слышно уже более двухсот лет. Никто не видел аватаров со времени тех войн.

— Возможно, они скрываются, — предположил чернокнижник, — Возвращаясь же к их познаниям в магии… Вероятно, они и правда могли ничего не смыслить в ней, а достигать таких успехов по другим причинам.

— Каким же?

— Наша ошибка состоит в том, что мы рассматриваем их сейчас как людей, а что если… Если ваша теория верна, и они и правда гомункулусы. Тогда можно говорить уже о необычной реакции этих существ на какие-то магические процессы, так как они сами ее порождения. Точно так же как, скажем, призванные духи какой-нибудь стихии. Пример грубоват, конечно, но что если… Ведь, в конечном счете, нет лучшего средства победить живое пламя, чем заклятием противоположной школы, сиречь вызвать магическую реакцию.

— Браво! — архимаг поднялся из кресла и заходил по комнате, — Тогда им действительно не обязательно знать магические догмы. Достаточно опыта предыдущих поколений и ритуалов, передаваемых в кастах жрецов от отца к сыну. Это уникальные знания! Правда, проку с них остальным народам никакого.

Даэмас задумался. Действительно, проку остальным было мало, так как все ритуалы годились только для ран'дьянцев. Однако, оставлять без внимания такие вещи тоже было опасно. Необходимо дознаться, на какие трансформации способен этот род гомункулусов. Если они созданы с целью войн, то спектр их возможностей может быть настолько широк, что стратегам и не снилось. Не говоря уже о том, что пророчество о Восставшем становилось гораздо яснее. Теперь было понятно, откуда могут взяться необычайные способности у одного искусственно созданного существа, достаточные, чтобы каким-то образом привести к гибели весь Материк.

Архимаг и чернокнижник переглянулись. От таких новостей у кого угодно мороз пробежит по коже.

— Что еще вам удалось узнать о Восставшем? — будто прочитав мысли коллеги, спросил председатель совета гильдии, лихорадочно перебирая записи.

— Да, собственно, немного, — смутился Даэмас и зачитал отрывок из своих записей, — Он придет в этот мир, зловещее Наследие эпохи Сокрушения Идолов, неудержимый на пути к своей цели. И этим приведет Материк к гибели.

— И всё?

— Непосредственно о Восставшем всё. Есть еще несколько разрозненных сведений. В том числе Морвириари истолковывает «Наследие», как наследство великих героев прошлого. Более того, он утверждает, что вероятность появления Восставшего в мире чрезвычайно мала.

— Вот как? — архимаг изумленно вскинул брови, — Никогда не замечал за Морвириари столь оптимистичного взгляда в будущее.

— Ну что же, время покажет, — заключил Даэмас, — А пока это все, что мы имеем.

— Нет, вы позабыли о том, что Восставший как-то связан с Xenos.

— Согласен. Но мне кажется, что это результат паники из-за бойни, которую развязал Аир за кристаллы стихий, — чернокнижник покосился на скинутые им на пол книги хронистов из орденов магии.

— Но вы же не будете отрицать, что, для начала, мы нашли достаточно много: во-первых, создания искусственной жизни — ран'дьянцы, во-вторых, неудержимый… Согласитесь, неудержимых не бывает. Остановить можно кого угодно, ведь всегда под рукой есть старый как мир способ.

— Убийство, — кивнул Даэмас.

— Если только…

— Если только и оно не окажется бесполезным.

— Значит, угроза исходит от аватаров Ран'Дьяна? — подытожил архимаг.

— Выходит что так, на первых порах это неплохая версия, — чернокнижник кивнул суккуби, которая появилась в дверях.

Ужин был давно готов и архимаг с удовольствием согласился на предложение Даэмаса разделить с ним трапезу.

Председатель совета гильдии последовал за суккуби, а чернокнижник задержался. Некоторое время он пристально смотрел на сваленные у стола книги. Наконец, резко нагнулся и поднял собрание хроник орденов стихий, вернув их на прежнее место.

Пусть логика изменяла хронистам. Пусть прочимый ими в Восставшего давно кормит червей. Пусть очевидно, что угроза идет со стороны Ран'Дьяна. Но черта с два он, Даэмас, так легко оставит это! Созданное для войны существо, выращенное в кастовой системе никогда не будет обладать неудержимой собственной волей, и его жестокость и безжалостность всегда будут в надежной узде подобного общества. Только связь с Xenos могла пролить свет на это темное дело. Этих пришельцев из ниоткуда, в одиночку способных идти к своей цели напролом или обходными путями, но идти… Идти по головам, по трупам, словно одержимые, которых будто гложет какая-то нестерпимая боль, что утихает лишь тогда, когда они приближаются к цели. Как писал о них тот же Морвириари: Xenos невозможно остановить, потому что Xenos — это идея, которая приравнивает одного к целой армии, и если армию остановить еще возможно, то идею — никогда.

* * *

My army comes from deep within.

Beneath my soul, beneath my skin.

As sure I'm ending I'm about to begin,

My strength is pain and I will never give in.

«The time has come»

В порту Venorik Suul отряд Тарда ждал куда более радушный прием, нежели в Трёделе. Без церемоний, однако, но темные эльфы проявили учтивость. Справились о том, как прошло путешествие, нуждаются ли в чем-нибудь феларские моряки, которым предстоял в скором времени обратный путь. Когда же с любезностями было покончено, началась выгрузка. И тут Карнажа поджидал сюрприз. Вместо того, чтобы первым делом снести на берег немалое снаряжение наемников, моряки и убийцы драконов с помощью темных эльфов принялись опустошать трюмы корабля от запасов провианта.

«Ловец удачи» и раньше задавался вопросом, зачем такое количество съестного на посудине шаргарской гильдии, если весь экипаж вместе с пассажирами составлял не более двух сотен ртов, к тому же не самых прожорливых и уж тем более придирчивых к казенным харчам. Теперь становилось ясно, зачем все трюмы набивались аж до потолка. Союз королевств взял на себя труд прокормить темных эльфов, которые взамен предоставляли убийцам драконов какой-никакой, а плацдарм. И договорится тут оказывалось гораздо проще, нежели с алчными бургомистрами Истании, где каждый норовил следовать старому купеческому правилу: побольше взять и поменьше дать. Хотя, казалось бы, ослабление Ларона должно было стать первоочередным делом халфлингов, коль скоро у них под боком оказался столь беспокойный сосед.

Изумлению Феникса не было предела, когда он видел, как распечатывались магические запоры на бочках со всевозможными фруктами и овощами. Рыба, мясо, — все свежайшее. Репа, картофель, свекла, даже сухофрукты! Маги из гильдии изрядно постарались, чтобы все это добро сохранилось во время плавания.

— Вот это разносол, — прокряхтел Карнаж, когда они с Горттом волокли очередную бочку по трапу.

— А что поделать? — ответил гном, утирая пот со лба, — Иначе их тут всех прикончит цинга.

— Да им не съесть такую прорву.

— Так не только им все харчи.

— Кому же еще? — воззрился на гнома полукровка.

— Будто не знаешь о феларском форте в глубине Пепельных Пустошей, — Гортт встал и размял затекшие плечи, — Чего вылупился-то?

— Впервые слышу!

— Ну, теперь будешь знать.

Феникс усмехнулся:

— Оказывается, эти пустоши не так уж и пустынны.

— Давай-давай, остри себе, — заметил гном и добавил с подковыкой, — Посмотрим, что запоешь, когда обозом двинем отсюда на юг.

— Что остальные затянут, то и я подхвачу, — скривился Карнаж.

— Горазд, — Гортт достал свою трубку и мешочек с табаком, — Ладно, пойдем к Тарду, время разбирать вооружение. Потом уж некогда будет.

Они поднялись на борт корабля следом за остальными наемниками. В трюме, среди раскрытых ящиков с оружием всю компанию поджидал Бритва собственной персоной. Гном сидел возле разложенных на мешковине мечей, алебард, цепов и топоров и задумчиво курил свою трубку. Гортт присоседился к нему и, прищурив один глаз, смотрел на убийц драконов, сгрудившихся в нерешительности возле двери.

Тард чинно зажег еще несколько свечей и кивнул, многозначительно покосившись на оружие:

— Ну, братва, разбирайте, что кому по душе.

Протянулись многочисленные руки, заскрежетал металл, на котором заиграли огненные блики. Огромное, по сравнению с обычным, оружие деловито проверялось знавшими свое ремесло вояками. Кто-то одобрительно цокал языком, подобрав то, что хотелось, кто-то с сомнительным хмыканьем откладывал и продолжал поиски. В мозолистых руках вертелись древка, прыгали топорища, раскачивались на ребрах ладоней мечи, звенели цепи, скрипела кожа на рукоятках. Наемники придирчиво, но с чувством, с толком, с расстановкой оценивали эту груду стали и железа.

Карнаж, некоторое время наблюдавший за всем действом, наконец, решил и себе подыскать что-нибудь. Заранее отказавшись от топора или цепа, он взялся изучать алебарды и мечи. Услышав из-за спины пару смешков, когда попытался оторвать от пола широченный полуторный клинок, «ловец удачи» резко повернулся. Наемники отвели взгляды и продолжили заниматься своим делом, будто ничего не случилось.

Даже самый узкий из всех представленных вниманию «ловца удачи» мечей не годился. В принципе, он мог управиться с этой «оглоблей», но выбор оружия был таким делом, где это самое «в принципе» дорого стоило. Ведь злополучная железка могла, в конечном счете, оказаться годна лишь на то, чтобы стать вместо надгробья над шестью футами промерзлой земли Пепельных Пустошей, которой засыплют невезучего. На такие мечи, как, впрочем, и алебарды, требовалась немалая физическая сила и стать, которой «ловец удачи» не мог похвастать. Он был крепок и жилист, и не брезговал силовыми ударами, но только тогда, когда мог их контролировать, расценивая как тактическую хитрость, нежели основной принцип ведения боя. Воры и ранкены в основном предпочитали качество ударов их количеству, отсюда вытекала необходимость маневра, а маневрировать с таким мечом или алебардой было под силу не каждому. Поэтому Карнаж решил не рисковать и не торопиться с выбором.

Гортт нагнал «ловца удачи» на палубе. Полукровка неспешно прохаживался возле борта и грыз яблоко, любуясь закатом.

— Ты это дело брось, — начал гном, — Не с той же ковырялкой, что у тебя за спиной, на дракона идти, в самом деле!?

Яблоко подлетело в воздух. Молнией сверкнул клинок, и в руки Гортта плюхнулась одна из половинок. Вторую подхватил сам Феникс.

— Что-что? — переспросил Карнаж.

— Ничего! Думаешь, также смачно и драконью шкуру вспороть можешь? Э, нет, брат!

— Да знаю я, — раздраженно бросил полукровка и впился зубами в свою половину яблока, — Но и тем пудовым железом тоже не много навоюю.

Гном осекся. Что и говорить, его красноволосый друг был высок ростом, да не шибко широк в плечах.

— У нас есть клинки и покороче, на одну руку, — вставил Гортт.

— Ага, — усмехнулся Феникс, — Зато широкие, как лопата.

— На тебя не угодишь!

— Это верно, — смягчился «ловец удачи», — Прости, не хотел тебя обидеть, но швигебургское оружием мне совсем не подходит.

— Ну что ж теперь делать?!

Феникс промолчал, сосредоточенно жуя яблоко. В этот момент его глаза наткнулись на строение среди тесных улочек Venorik Suul. Восточными стенами оно смотрело с края горы, где расположился город, и имело довольно просторный закрытый внутренний двор. Непозволительная роскошь в крепости, где несколько тысяч темных эльфов ютились на камнях, протягивая мостики к близлежащим скалам, на которых имелось площадка хотя бы для одной хижины. Будучи немного сведущим в обычаях и нравах темной братии, Карнаж заключил, что такой шик в строгом милитаристском обществе могла себе позволить только гильдия военного толка, причем очень состоятельная и не имеющая равных среди прочих в цитадели.

Гортт насторожился от того, как сузились глаза друга и он поспешил узнать в чем дело:

— Что ты задумал, хитрюга?!

— Да есть одна мысль, — протянул Карнаж, и с изумлением уставился на вылезшего из яблока червяка.

Того, очевидно, потревожило вторжением зубов полукровки в его скромную обитель. Феникс с интересом смотрел на нежданного визитера и вдруг просиял:

— Даже идея, дружище!

— Черт возьми, Феникс! Твои «идеи» иногда заходят слишком далеко! — попытался образумить полукровку гном.

Но было поздно. В желтых глазах «ловца удачи» загорелся огонек прирожденного авантюриста.

— Когда мы отбываем в Пепельные Пустоши?

— Через несколько дней. Так что ты задумал?! — не унимался Гортт.

— Ничего особенного, — усмехнулся Карнаж и выбросил недоеденное яблоко.

Смеркалось. Однако, наперекор этому, улицы Venorik Suul начали наполняться обитателями цитадели. Темные эльфы выходили из домов и шли по своим неоконченным делам. Не всем из них нравилось заниматься чем бы то ни было под лучами дневного светила, поэтому движение здесь окончательно замирало лишь под самое утро.

На улицах толком не было никакого освещения. Большинство коренных жителей превосходно видели в темноте, отчего приезжим лучше было не предпринимать вечерних и ночных прогулок. Не потому что в цитадели опасно. Нет, Venorik Suul по праву считалась самым спокойным в отношении грабежей и убийств местом по эту сторону северной горной гряды. Скорее, опасность грозила тем, кто в темное время решится пройтись по кривым улочкам цитадели, с ее крутыми лестницами, высеченными прямо в скале, при этом не будет постоянно смотреть себе под ноги или не озаботится хотя бы лучиной, чтобы осветить путь. Так недолго и шею свернуть, неудачно споткнувшись и скатившись кубарем с одной из лестниц, или пропахать носом вниз крутого подъема, поскользнувшись на мокром камне.

Все-таки, для подобных прогулок лучше всего годилось умение сносно видеть в темноте, врожденное или приобретенное — не важно. Чему Карнаж, признаться, был несказанно рад. Он в одиночестве бродил по улицам, уверенный, что никто из убийц драконов или моряков не узнает его в такой темноте и тем самым не сорвет его планы. А планы у полукровки созрели настолько же дерзкие, насколько и рискованные, отчего ничтожная вероятность встретится с тем, кто мог его знать, была весьма не кстати.

Вечер выдался зябким, поэтому Феникс прихватил с собой флягу с горячей водой и сосуд для лангвальдского чая из выдолбленной тыквы-горлянки, оправленной серебром. Его он прихватил на память у корабельного повара в качестве компенсации за жлобство, проявленное тем в вопросах обеспечения усердных наемников пивом. Заодно разжившись трубочкой из чистого серебра и мешочком с первосортным чаем, которые он стянул там же, на камбузе, Феникс посчитал все это добро достаточным и, когда кок вернулся, неожиданно тепло с ним попрощался. После чего поспешил сойти на берег, пока не хватились пропажи.

Попивая чай, Карнаж искуснейшим образом ловил направленные на него взгляды. И, если вдруг кто-то слишком долго таращился на него, сам приближался и начинал выспрашивать, задавая идиотские вопросы по самобытной архитектуре и традициям, а если это не помогало, то ударялся в дотошное выяснение почему в ночное время бодрствующих в цитадели оказывалось куда больше чем почивающих. От проходящей мимо стражи «ловец удачи» легко уклонялся, начиная торговаться с каким-нибудь мастеровым, неважно торговал тот или нет и чем тот торговал, не гнушаясь прицепиться даже к таким мелочам, как подгоревшая левая задняя лапка у жареной на палочке горной ящерицы, или к слишком изогнутой подкове, доводя этим одного кузнеца чуть ли не до белого каления. В общем, вел себя как типичный приезжий, которых темные эльфы терпеть не могли как раз за все перечисленное.

Добравшись, наконец, до интересующего его здания, Карнаж заключил, что был несправедлив — жареная ящерица оказалась не дурна, правда, немного горьковата. А вот кузнец мог хоть треснуть со злости, но подковы все равно были кривыми!

Задумчиво ковыряясь в зубах палочкой, доставшейся ему в наследство от жареной рептилии, «ловец удачи» осматривал внушительную стену. Потрясающее строение! Камни подогнаны так, что и лезвие ножа не просунуть. Недалеко располагалась внушительная дверь, на которой выжгли птицу с расправленными крыльями, а также несколько рун темных эльфов. Очевидно, это являлось символом ордена или гильдии.

Стражи поблизости не было видно, поэтому Карнаж юркнул в прилегающий закоулок, чтобы не попасться на глаза прохожим. Пройдя немного вдоль стены, полукровка убедился, что железные шипы венчают ее по всему периметру. Это обстоятельство, конечно, усложняло задачу, но не намного. Вытряхнув заварку и спрятав сосуд в торбу, Феникс отвязал шнур от ножен, после чего хорошенько приладил его одним концом к рукоятке меча, зажав другой в зубах. Приставив меч к стене, он использовал квадратную цубу как ступеньку и, благодаря своему росту, дотянулся руками до двух ближайших шипов. Подтянувшись, «ловец удачи» сел на стену и втащил туда за шнур оружие. Бросив взгляд на крышу, подходящую вплотную к стене, он похвалил себя за то, что не стал щеголять своими дикими прыжками — грохот черепицы от приземления выдал бы его с головой. Лишний раз не рискуя, Карнаж осторожно двинулся по стене, переступая через шипы.

Луна, скрывавшаяся за облаками, предательски засветила в спину, очерчивая его силуэт над крышами. Чертыхаясь про себя, «ловец удачи» поспешил добраться до промежутка между строениями и мягко спрыгнул во внутренний двор. Присматриваясь и прислушиваясь, он не сразу заметил, что стоит на маленькой клумбе. То-то хозяин расстроится, когда увидит, что сталось с его посадками. Феникс успел там изрядно потоптаться и был уверен — теперь ни одно растение не переживет эту зиму.

— Где же ваш арсенал, загадочные воители темных эльфов? — пробормотал себе под нос полукровка, вглядываясь в двери на верандах, что окружили небольшую площадку, засыпанную мелким гравием.

Все двери были похожи как две капли воды. Карнаж насчитал с полдюжины, но могли быть и другие, уже за ними. И у каждой имелась табличка, однако это не сильно облегчало задачу, так как в тарабарщине рун темных эльфов полукровка был не силен.

Навострив уши, «ловец удачи» медленно двинулся к одной из дверей. На полпути он расслышал голоса. Они приближались. Увидев на краю площадки статую какого-то божка темных эльфов, застывшего в дикой позе с мечами наголо, Феникс скрылся за ней. Пришлось хорошенько раскорячиться, но иначе слиться со статуей не получалось.

Скрипнула дверь. Двое темных эльфов вышли и остановились на веранде, что-то горячо обсуждая.

Из их слов полукровка разобрал упоминание о чем-то, что скрывалось «во чреве», или «внутри». Через некоторое время в разговоре промелькнуло что-то о «хозяйке ночи», подкрепленной восхищенными возгласами одного из собеседников. Лексика темной братии касательно природы и ее явлений часто перекликались с сильванийским наречием.

— «Что б им провалиться!» — подумал Карнаж, стиснув зубы, так как все это время ему приходилось стоять на одной ноге, да еще и раскинув руки, отчего конечности сильно затекли, — «Нашли, когда любоваться Луной! Лучше бы нормальные позы придумали своим божествам. Сами-то в бою орудуют стоя на обеих ногах!»

Налюбовавшись на хозяйку ночи, оба эльфа прошли под навесом и скрылись за одной из дверей. Феникс облегченно выдохнул и присел у статуи, растирая свою многострадальную ногу. Размяв плечи, «ловец удачи» машинально отметил для себя дверь, за которой скрылись те двое, и решил проверять ее в последнюю очередь. Понадеявшись, что еще не позабыл хитрости, которые узнал от наставников в гильдии воров, он шмыгнул под навес и, стараясь ступать как можно тише по скрипучим доскам, направился к первой из дверей.

— Черт возьми, как же все они похожи, — сокрушался себе под нос полукровка, запустив руку под куртку и нащупав спрятанные там отмычки.

Когда он припал к замочной скважине и прислушался, то почувствовал, как в горле запершило. С той стороны двери царила тишина — можно было приступать. Однако, Карнаж не мог припомнить, чтобы хоть какая-то болезнь подступала вот так сразу. До этого он чувствовал себя превосходно, стало быть дело не в простуде.

Феникс шагнул в сторону следующей двери. Приблизившись к ней, он уже ясно ощутил сухость в горле. Судорожно сглатывая он прошел еще немного и, когда поравнялся с третьей по счету дверью, ясно ощутил, как эта сухость перебралась в рот, а в горле закололо. Сморщившись и потерев шею, он с опаской ступил дальше, к четвертой.

Легкое головокружение… Магия.

Магический «засов», или что еще это могло быть, но оно скрывалось рядом, за четвертой дверью.

Карнаж подошел и присел на корточки напротив замка, медленно проведя рукой по холодному металлу. Неприятная щекотка пробежала по руке и отдалось в лопатках под металлическими пластинами у него на спине.

— Опа! — «ловец удачи» усмехнулся уголком рта, отдернув руку.

Пальцы в перчатках с набойками начали перебирать отмычки, проверяя ручки на предмет специальных бугорков. Выпуклости означали, что отмычка сделана из нейтрального к магии металла, а продолговатые впадины — наоборот, свидетельствовали о том, что метал конфликтен с заклятиями. Первые требовались, если замок охраняло заклятие-триггер для какой-нибудь активной магической ловушки, вторые изготавливались против пассивных охранных чар, подававших сигнал кому следует о том, что замок пытаются вскрыть. Чаще всего прибегали к одному из двух. «Универсальные» же защиты требовали огромное количество энергии, так как накладывалось не два заклятия, а три. Последнее изолировало два первых заклинания друг от друга наподобие барьера, а также корректировало принцип работы из двух возможных вариантов: либо ключ сначала проверялся активным заклятием-триггером, а потом пассивными чарами предупреждения, либо наоборот. Навскидку определять такой «код» было рискованно, так как при ошибке имелось тоже два варианта: либо горе-взломщика спалит до подошв шаровая молния, либо поднимется адский гвалт из смеси криков бэнши и воя голодного вурдалака — излюбленное сочетание авторов пассивной защиты.

Карнаж помедлил немного. Хотя был уверен, что здесь и не пахнет классическим тандемом. Он бы почувствовал. Также вряд ли стояла активная защита. Может быть дальше, но не здесь. Темные эльфы издревле, обороняя свои подгорные чертоги, позволяли врагу сначала войти, а уже потом набрасывались на него в узких коридорах и лазах. Но, чтобы удостовериться… «Ловец удачи» стукнул кулаком в доски двери рядом с порогом. Возмущения ауры не последовало, значит заклятие было пассивным.

Отмычка с серебряным наконечником легла в скважину. Полукровка с предосторожностями поднял ручку инструмента вверх, потом резко сунул в глубь, опустил и толкнул ладонью снизу вверх. В замке что-то хрустнуло и зашипело. Когда вновь воцарилась тишина, Феникс вытащил отмычку и пустил в ход обычные проволочные крючки и щуп. Через несколько мгновений дело было сделано, и Карнаж бесшумной тенью юркнул в приоткрытую дверь.

Коридор вел к лестнице. Спертый воздух наводил на мысль, что последний раз здесь кто-то проходил еще в эпоху Сокрушения Идолов. Феникс снял с железных креплений на стенах два факела — так и есть, последний раз их меняли очень давно.

— Странно, — прошептал Феникс, уже начавший сомневаться, а туда ли он вообще направлялся; оружейная — не склеп, и посещаться должна гораздо чаще, а не раз в двадцать-тридцать лет.

Едва шагнув по ступеням винтовой лестницы, уводившей в дебри скалы, Карнаж закашлялся. Определенно, внизу было целое нагромождение заклятий.

Спускаться пришлось долго. Наконец, очутившись в погребе, где слишком сильно пахло сыростью для любого уважающего себя погреба, Феникс долго стоял в нерешительности. Он даже запалил факел и осмотрелся. У стен — бочки. Пустые стеллажи…

И все? Маленький погребок за дверью с магической защитой на замке?! Или темные эльфы были такими поборниками трезвости, или кто-то хотел попросту надуть «ловца удачи». Совать такую подделку годилось кому угодно, но не тому, кто за пять шагов чует практически любое заклятие.

Феникс нахмурился и цокнул языком. Прошел к стене где стояли огромные винные бочки, возложенные на бок, постучал по одной, потом по другой. Пустые. Когда же он протиснулся меж ними и сунул руку между стеной и днищем, оказалось, что у них этого самого днища не было и в помине.

— Так-так, — протянул Карнаж, остановившись напротив стеллажа.

В горле у полукровки стало сухо, как в пустыне.

Стеллаж был сделан из дерева… Насквозь изъеденного муравьями. Должно быть, очень надежная штука.

— Я вас умоляю, — усмехнулся полукровка и раздраженно пнул эту фальшивку, что рухнула сквозь стену и рассыпалась в щепки.

Слишком порывисто пройдя сквозь иллюзию, сработанную так грубо, что перед ней пришлось мастерить стеллаж, от которого осталось одно название, Феникс едва удержал равновесие, чуть не свалившись в пропасть. Ухватившись обеими руками за каменную колонну, он проводил взглядом падающий вниз факел. Судя по всплеску, там, далеко внизу, текли воды подземной реки.

Подождав, пока глаза снова привыкнуть к темноте, «ловец удачи» разглядел такие же каменные колонны на противоположном краю. Исследовав основание той, за которую он удержался, Карнаж нашел обрывки веревок. Раньше здесь был навесной мост. Соизмерив расстояние, полукровка вернулся в погреб, разминая ноги и руки. Сунув оставшийся факел за пояс и взяв неплохой разбег, он перемахнул через пропасть.

Отдышавшись и потирая горло, в которое будто кто иголки совал, Феникс запалил второй факел и двинулся дальше. Снова коридор, проходивший насквозь через небольшой зал. Можно было пройти дальше, но Карнаж остановился. Он с изумлением смотрел на огромные двери, обитые металлом и украшенные инкрустациями в глубине зала.

Вот оно! Кто бы мог подумать, что скалы Venorik Suul начинены внутри таким количеством ходов и комнат? Хотя, нужно было знать темных эльфов, чтобы понять, что, после Исхода, они не растратят попусту своей культуры и традиций. А значит уцелеют и архитектурные пристрастия этого народа.

— Превосходно, — прошептал в подлинном восхищении «ловец удачи».

Он зажег факелы, что еще оставались в крепежах на стенах, и принялся внимательно осматривать двери. Две обитые железом створки соединял вместе круглый замок, что находился посередине витиеватого переплетения узоров. Приблизившись, Карнаж пошатнулся и даже оперся рукой о стену, переводя дух.

Вот это магия! Если провести здесь день-другой можно было и преставиться.

Подстать двери был и замок: три прорези расходились друг от друга из центра личинки под равными углами. Феникс слышал о таких в воровской гильдии. В те времена они считались «новоделами» среди швигебургских умельцев. Весь фокус такого замка состоял в том, что трехбородый ключ при закрытии двери мог быть вставлен в произвольном порядке, но, чтобы снова открыть, требовалось точно знать, какая из трех бородок и где находилась в момент закрытия. Таким образом проделать это мог лишь тот, кто закрывал последним, из чего следовало, что у хозяина подобного детища прогресса должна быть хорошая память…

Полукровка присел на корточки, будто гипнотизируя замок взглядом. Сняв свою торбу и меч, он положил их рядом и шумно выдохнул, щелкая костяшками пальцев. До рассвета, по его прикидкам, оставалось не так много времени, чтобы тратить попусту.

«Всегда работайте спокойно и нежно. Вы должны обаять скважину своим неназойливым, но мягким и ловким вниманием. Тогда перед вами не устоит ни один замок… или женщина. Ведь дверные замки в чем-то им подобны. Стоит проявить грубость и несдержанность, как вас обольют презрением, и может воспоследовать довольно жесткий отказ», — так наставлял молодых воришек в гильдии один из бывалых домушников.

Карнаж в свое время съел не один пуд соли с «железными стражами», поэтому перспектива вскрывать очередного представителя их разношерстной братии не особо пугала. Загвоздка была лишь в том, что на двери стоял классический тандем защитных заклятий. И, судя по всему, максимальной мощности.

Нужно было каким-то образом узнать, которое оказывалось первичным. А здесь уже не обойдешься простым ударом кулака. Энергетический фон был таким, что полукровка вряд ли бы смог разобрать всплеск активного заклинания. Тот, кто устанавливал защиту, превосходно все рассчитал — большинство медальонов для определения силы колдовства просто показали бы, что его здесь слишком много… и все. Так называемый «оттенок» ауры, характеризующий незнакомую ворожбу как активную или пассивную, потеряется в потоке общей энергетики. А узнать, какая из двух составляющих тандема в приоритете, было необходимо.

Дело в том, что пассивное заклятие по магическим канонам должно занимать в два раза меньше места от общей доли, чем активное, иначе последнее не будет действовать, а барьер должен равняться вторичному заклятию в системе, иначе он не сможет обеспечивать их очередности. Таким образом, если приоритетным оказывалось активное заклинание, тогда оно занимало две четверти от общего, а оставшиеся две четверти делили между собой пассивное и заклятие-барьер. Однако, если первичным было пассивное заклятие, тогда расклад менялся: одна пятая доставалась первичному и по две пятых от общего предназначалось активному и барьеру. Чтобы разрушить одновременно чары и того и другого заклятий, выставленных на защиту, нужно было выбить заклинание-барьер, а выбить его позволяло нужное количество индифферентного к чарам металла, соответственно той доли, которую занимал барьер в построении всей защиты, то есть либо одна четверть, либо две пятых.

Полукровка достал пучок металлических стержней с метками, позволявшими подобрать нужное количество для взлома. Но как раз нужного количества он и не знал. Однако, не все оказывалось столь уж безнадежно. Пока он шел по коридору, то, на определенном отрезке пути, ощутил, что аура заклятий ослабела, значит источник питания магической защиты двери располагался где-то рядом, более того, был автономным. Если отыскать его местоположение, тогда можно не возиться с подборкой стержней.

Еще раз обойдя зал, Феникс вернулся на исходную позицию — нет, источник был в самой двери. И, скорее всего, встроен в личинку, что ослабляло сам замок, но делало магическую защиту практически непроницаемой. Если, конечно, не знать, которое из заклятий было первичным…

«Ловец удачи» отошел в коридор и уселся там, где магические ауры были наиболее слабы, прислонившись спиной к прохладной стене. Его лицо стало непроницаемой маской. Он углубился в размышления, лихорадочно пытаясь найти ответ. Ничего из магических амулетов или сложной алхимии у него с собой не было, чтобы изготовить индикатор. В принципе, подошел бы и простейший…

Самым первым, прародителем тех, которые использовали маги и алхимики, была простая человеческая кровь. В стародавние времена с ее помощью эскулапы определяли хворь, поразившую пациента, а обряд был позаимствован из сакральных книг предсказателей: обычный клинок раскалялся на огне до бела и на него выливали кровь того, кто хотел узнать свою судьбу. Если все сделать правильно, и сопроводить каждую унцию нужным заклинанием, тогда на клинке по оставленным знакам можно было прочитать будущее.

Свою судьбу Карнажу узнавать было не досуг. Но, в таком положении, как говорится, утопающий хватается и за соломинку. Тем паче полукровка был далеко не человеком, к тому же, вспоминая изречения тех же чародеев: «У настоящего адепта магия в крови!», — можно было сделать простой и даже забавный вывод, что способности Феникса к чутью магической энергии содержались там же. То есть в его крови!

Более не мудрствуя лукаво, «ловец удачи» выдернул из крепления на спине куртки одно из огненных перьев, задрал рукав и сделал ножом аккуратный надрез. Накапав достаточно много крови на кончик пера, он опустил рукав и поспешил к дверям.

Осторожно просунув окровавленный кончик в замок, Феникс подождал с минуту и вынул его обратно. Кровь кипела и пузырилась. Такая реакция означала, что первичным было активное заклятие. Отметив для себя, что подобное открытие не худо бы взять на вооружение в будущем, Карнаж сжег перо над факелом и принялся набирать стержни на одну четверть, с учетом того, что магическая защита была максимально возможной силы.

Перетянув пучок стержней кожаным шнурком на два пальца от основания, «ловец удачи» подступился к замку. С предосторожностями вложив пучок в скважину он медленно продвинул его вглубь на треть. Отпустив, Карнаж сложил руки на груди и принялся расхаживать по зале, отсчитывая положенное время. Полукровка пристально наблюдал за тем, как по стержням проходила легкая вибрация. Постепенно она усиливалась. В скором времени пучок затрясло настолько основательно, что он потихоньку выходил из скважины.

— Вот ведь умник! — неподдельно изумился Феникс, обращаясь к замку, — Нет уж, жри давай!

В пару широких шагов он приблизился к двери и вогнал стержни ударом ноги в скважину. Скрежет и лязг возмутившегося от такого обращения замка отдались в стенах залы. Из скважины посыпались искры, сопровождаемые громким шипением и хлопками.

Полукровка рефлекторно отскочил в сторону, когда цилиндр замка резко вылетел наружу, отплевываясь погнутыми стержнями.

— Так то лучше, — промурлыкал себе под нос «ловец удачи», безбоязненно приблизившись к побежденному «стражу», — Итак, что мы имеем?

А имелось многое, на что стоило посмотреть. В личинку замка был встроен источник энергии, как и предполагал полукровка, черти какой давности. Таких уже давно не делали. Сама конструкция оказалась бесхитростной и позволяла замену, но из-за этого оказывалась уязвима. Зная эту тонкость, любой взломщик мог поступить также: высчитать силу заклятия барьера и грубо вломиться в замок нужным количеством индифферентного к магии металла.

Кончиком ножа Карнаж извлек небольшой белый кристалл, что застрял посреди стержней, прошивших цилиндр. С шипением, словно обжегшись об него, Феникс бросил кристалл на пол и разбил каблуком. Вогнав в освободившееся углубление нож под прямым углом к цилиндру, полукровка навалился всем своим весом на рукоять. Сухо щелкнули засовы. Двери со скрипом и скрежетом металла о камень медленно открылись.

Осветив факелом просторное помещение, заставленное металлическими стеллажами швигебургской работы и стойками с оружием, «ловец удачи» присвистнул, раскручивая на пальце за кольцо рукоятки свой нож.

Действительно, арсенал!

— Как я удачно зашел, — похвалил себя Карнаж, шествуя меж рядов клинков, покрытых пылью.

«Ловец удачи» давно искал себе подходящее оружие. Разумеется, клинок покойного наставника был выше всяких похвал, однако Киракава не раз говорил своему ученику, что меч — это очень индивидуальная вещь. Да, это было в первую очередь оружие, чье предназначение состояло так или иначе в том, чтобы отнимать чужую жизнь. В защиту или для нападения призывалось оно своим владельцем — не важно. Тем не менее, каждый должен выбрать клинок по себе, чтобы в нем выразился до конца сам владелец. Найдя подходящее оружие, также нужно осознавать, что оно является простым куском стали и железа. Если кто-то и уверял, что меч способен управлять им, то лишь подчеркивал этим слабость собственной воли и нежелание принимать на себя ответственность за свершенные деяния. Клинок во все времена был отражением сути владельца. Он, как вода, принимал форму того сосуда, в который попадал. В конце концов, решение, во имя чего обнажить заточенную сталь, принималось владельцем, и металл покорно принимал ту же судьбу. Тогда и рождалась индивидуальность меча, который мог иметь в мире с полсотни близнецов и тысячи собратьев, но, будучи единым целым со своим хозяином, становился индивидуален и уникален. Наверняка тогда и рождалась душа клинка, как отражение лица владельца на полированной поверхности. С годами она крепла все более, но беспощадное время судило разно: бывало, сломается клинок, и словно что-то в тот же миг ломалось во владельце; иногда, умрет вояка, а своенравная молва воспоет меч выше тех рук, что его сжимали; оставленный в попытке отречься от себя хозяином, меч будто засыпал — в подобной летаргии клинок оставался век от века и не приносил удачи более никому, ведь тщетны будут старания натравить на кого-то мертвого пса. И не было опаснее ошибки, чем предать клинок. Привыкший год за годом следовать повсюду за своим владельцем, впитавший в себя сок его души: все чаянья, надежды, страхи, злобу, ярость и даже любовь, — меч, порой, оказывался в верности самому себе крепче обладателя. Поэтому многие считали, что на оружие вернее полагаться, чем на любую живую тварь. Меч никогда не предаст. А те, кто утверждал во все времена обратное, могли ли они быть уверенны, что клинок перестал повиноваться их руки и быть заодно с ними только потому, что прежде они предали себя?

Оружие призывалось в этот мир из века в век не для того, чтобы слушать доводы, поддаваться уговорам и даже мольбам. И, если жадный до битвы мясник, чьи руки были по локоть в крови, мог прозреть рано или поздно, то его меч — никогда. Клинок оставлял в себе все свершенное, не позволяя его перекроить или переиначить. Поэтому лучшим было просто отставить в сторону, ведь сталь всегда непреклонна. И с той же непреклонностью она останется, как памятник, делам, через которые прошла, сколько бы ни молил былой владелец о прощении богов.

Клинок Киракавы предназначался для другого… Да и недурно было бы отыскать то, что осталось от ранкенов на острове Палец Демона, и вернуть меч. Карнаж прекрасно понимал, что стоит на пороге таких дел, которые непривычны будут клинку шпионов и убийц. Поэтому решил подыскать собственное оружие. Того самого, верного спутника, который пойдет с ним на все и всюду.

Полукровка не разделял убеждений, что следует найти хорошего мастера, который будет три дня и три ночи в поте лица да еще и с ритуальными песнопениями в придачу ковать ему железяку! Зачем? Вот они, стоят шеренгами, как на плацу, посреди арсенала. Бери любой и приручи его. И без пафоса обзывания «братом» или, пошлости ради, «другом». Клинок — ближе и роднее всех двоих вместе взятых. Хочешь — дай ему имя, не хочешь — никак не называй, но все равно он будет последним рубежом, что всегда встанет между врагом и твоим сердцем. При всей пышности и разношерстности ритуалов, суеверий и слухов связанных с этим оружием, суть оставалась всегда проста, понятна и одна на всех.

Взгляд «ловца удачи» остановился на изогнутой рукояти, которую так и не обмотали кожей, длиной примерно в четыре кулака. Феникс подошел ближе. Меч доходил ему до ребер, закрепленный вертикально на стойке. На навершии рукоятки имелось кольцо. Взяв клинок, Карнаж несколько удивился тому, что темные эльфы, взяв за основу тип островитянский длинных мечей, сделали изгиб рукояти в противоположную сторону изгибу самого лезвия. Более того, оказалось, что навершие было съемным, как у шпионских клинков островитян, с полостью внутри; только заглушка крепилась не на распорках, а в пазах, для чего ее следовало повернуть внутри черена. Удовлетворенно хмыкнув, полукровка поставил факел на соседней стойке и принялся более подробно изучать образчик давно растраченного оружейного искусства. Металл был черным с маленькими красными рунами, выбитыми у основания крупной квадратной гарды с острыми краями. Попробовав, как клинок лежит в руке, «ловец удачи» отложил его и взял соседний. Перепробовав еще два меча, все же вернулся к первому.

Рядом со стойкой лежали аккуратно завернутые в мешковину прочие принадлежности. Срезав веревку и откинув край, Феникс, к своему удивлению, обнаружил на покрытых черным лаком ножнах массивный набалдашник из вороненого металла — они годились и как посох, чтобы опереться во время долгого перехода, и как дубинка. Завидно широко был рассчитан спектр применения даже такой детали. В мешковине оказалась также сумка из дубленой кожи, откуда полукровка выудил длинную толстую цепь с крюком на одном конце и грузилом на другом. Последнее напоминало по своему виду яблоко шестопера, только «перья» можно было отогнуть в стороны, получив в результате эдакий массивный абордажный крюк. Все было выполнено из того же черного металла с теми же красными рунами, выбитыми на «перьях» грузила.

Окончательно сбитый с толку, Карнаж взвешивал на одной руке цепь, а на другой клинок. Красные значки были одинаковыми на обоих предметах. Без сомнения, они предназначались друг для друга. Зная темных эльфов, особенно их изобретательность по части военного искусства, полукровка предположил, что они вполне могли сделать это изощренное оружие, позаимствовав идею у крестьян с пресловутого острова Палец Демона.

Землепашцы, в попытке защитить свои жизни в бесконечных войнах, были горазды приспособить как оружие все, что попадалось под руку, начиная от простого цепа и заканчивая серпом, снабженного веревкой и грузилом. Не стоило также забывать и ран'дьянцев, которые прилаживали цепи ко всему, что только можно, но они обладали способностью летать, отчего возможность метнуть оружие да еще и с возвратом была отнюдь не лишней. Крестьянам же веревка с грузилом помогала на расстоянии спутать противника и после добить серпом. В их легендах даже сохранились истории о мастерах, способных таким оружием расправится разом с несколькими противниками.

Фениксу вспомнилось, как его наставник очень нахваливал нечто, что называлось «кусаригама». Однако Киракава, при всем своем восхищении этим, подлинно народным, оружием, не скрывал, что для должного использования «кусари», то есть цепи, требовалось открытое пространство. В свое время эта особенность стала причиной гибели нескольких достойных мастеров, так как сам по себе «гама», он же серп, мало что мог противопоставить мечу или копью.

Темные эльфы, видимо, наслышанные о таком недостатке, решили восполнить его, заменив серп хлебороба клинком воителя. Но, при столь забавной символичности обмена, коренным образом подвергался изменению и сам принцип боя…

Сложив цепь с грузилом обратно в сумку и затянув тесьму, Карнаж сунул меч в ножны и завернул их в мешковину, после чего обмотал веревкой и перекинул за плечо, а сумку с цепью пристегнул себе к поясу.

— Ну, пора и честь знать, мэтр Феникс, — усмехнулся сам себе «ловец удачи» и, погасив факел, поспешил убраться восвояси.

Осчастливленный таким приобретением, он и не заметил, как из глубины зала ему вслед посмотрели два огромных белесых глаза с крестовидными зрачками, что презрительно сузились от прощального бахвальства.

Выбравшись на улицы Venorik Suul, разумеется, с другой стороны стен, окружающих внутренний двор, Карнаж устало оперся спиной о каменную кладку и, щурясь красными от бессонной ночи и напряжения глазами, посмотрел на зачинающийся восход. Солнце медленно поднималось из морских далей. Глубоко вдыхая свежий морской воздух, что был особенно приятен после затхлости и сырости подгорных чертогов, полукровка сомкнул веки, наслаждаясь порывами холодного ветра.

Удалось! Эта рискованная авантюра оказалась не так уж сложна, стоило лишь хорошенько раскинуть мозгами и проявить должную осторожность. Теперь у него было чем рвать шкуры, и не только драконьи.

Первые лучи восходящего солнца выявили на стене неподалеку тень без владельца, что медленно, но верно направлялась от края обрыва в сторону «ловца удачи».

Гортанный рык над самым ухом вытряхнул Феникса из полузабытья. От сильного толчка в спину он упал и растянулся на булыжнике улицы. На каменной кладке, прямо в том месте где полукровка стоял до этого, возвышалась огромная тень, а из стены торчала толстая рука. На серой коже бугрились чрезмерно развитые мышцы, над костяшками огромного кулака нависали притянутые ремнями к предплечью стальные когти. С каким-то глухим чавкающим звуком из стены вылезло сухое, заостренное лицо владельца внушительного вида конечности. Свесив шею существо исподлобья посмотрело на повалившегося ничком «ловца удачи».

— Подлый воришка, — растягивая слова прошипело существо, вращая своими белесыми глазищами с крестовидными зрачками, — Как ты посмел вторгнуться туда, куда заказан путь даже темным эльфам?!

Феникс откашлялся и приподнялся, тряся головой.

— Тихо взял и ушел — называется «нашел»! — зло процедил сквозь зубы Карнаж и резко обернулся.

Существо озадаченно хмыкнуло, подняв глаза на металлическую пластину, что вонзилась ей прямо в лоб. Струйка крови сбежала мимо переносицы к подбородку. Длинный язык вывернулся меж сухих, потрескавшихся серых губ и жадно облизнул их.

— Похоже, — два длинных пальца огромной руки выдернули пластину, — Это будет интересно.

От такого зрелища у Феникса зашевелились волосы на голове. Неужели перед ним был velg'larn? По всему если судить, так оно и выходило. Те самые убийцы из темной братии, что с помощью каких-то изуверских мутаций и заклятий превращались в монстров, что способны были проникать сквозь стены, перерождаться в тень и прочее в том же духе.

Откуда он здесь взялся?!

Вторая рука с глухим чавкающим звуком вылезла из тени на стене и, опершись обеими конечностями, существо начало выходить целиком. Оно не спускало с Карнажа взгляд, в наплыве дикой радости полуоткрывши рот и пуская слюну.

— Только этого не хватало, — в ужасе прошептал «ловец удачи».

Больше не в силах выносить такое зрелище, полукровка как безумный подскочил к velg'larn'у и принялся своей торбой заталкивать глазастую рожу назад в камень, сопровождая все это воплями.

— Изыди, образина! Засунься обратно, тварь!

Существо замахало руками, что-то злобно рявкая сквозь кожу торбы.

Карнаж быстро осмотрелся, прекрасно понимая, что надо уносить отсюда ноги, и чем скорее тем лучше.

Внезапно отпрянув назад от монстра, он резко и высоко прыгнул. Плюхнувшись на крышу ближайшего дома полукровка охнул и скрючился. Под пластинами на лопатках будто кто полосонул ножом.

— Проклятье! Только не теперь, умоляю! — прохрипел Феникс и бросился бежать, то и дело поскальзываясь на черепице.

За ближайшей скалой улица поворачивала в сторону причала, а там можно было затеряться среди домов и, после, скрыться на корабле феларской гильдии магов.

— Как ты выжил после моего удара?! — velg'larn вскочил на крышу прямо перед «ловцом удачи».

Феникс уклонился от выпада стальных когтей.

— Тут какая-то хитрость! — рявкнул монстр, присев на корточки и задумчиво приглаживая рукой те клочки пепельных волос, что остались на его голове после мутации.

Полукровка шагнул назад. В этот момент в преследователя словно бес вселился:

— Почему? Почему?! Почему!!? — когти с бешеной скоростью засвистели у ног «ловца удачи».

Еле успевая отскакивать от ударов и закрываться от летящих осколков черепицы, Карнаж пытался преодолеть собственное изумление. Справившись, наконец, с растерянностью, Феникс воспользовался кратким промежутком в этом вихре стали и со всей силы ударил обитым мыском ботфорта под подбородок твари.

— Почему? — передразнил полукровка откинувшегося от удара мутанта, — По кочану!

Velg'larn соскользнул с края крыши, но уцепился одной лапой за водосток.

— Да по капусте! — добавил Карнаж, с хрустом всаживая каблук сапога в фаланги огромных пальцев.

Монстр рухнул на мостовую, раскинул руки и… громко засмеялся. Феникс застыл, с отвращением наблюдая как извивалось эта туша, затянутая вместо одежды в кожаные ремни и лохмотья.

— Славно-славно! — сквозь смех шипел мутант, — Давно не было так весело!

Резко оборвав свое веселье, velg'larn впился взглядом белесых глаз в «ловца удачи»:

— Беги! Еще беги! — тварь вскочила, вправляя пальцы, — А я догоню!

Такие предложения Фениксу не нужно было повторять дважды. Он рванулся с места и полетел вперед как вихрь.

— Догоню! Догоню!!! — подзадоривал мутант, неотступно следуя за полукровкой по улицам и не спуская с него глаз.

Однако бешеная гонка продолжалась не долго. Боль снова вступила Карнажу в спину и он, споткнувшись, повалился на крышу. Приступ оказался настолько сильным, что судорога не позволила ему даже удержаться и он рухнул на мостовую. Но там мутант подхватил его за шкирку и бросил вперед.

— Быстрее!!! — зарычал velg'larn.

Врезавшись с такого броска плечом в стену «ловец удачи» охнул и осел.

— Пошевеливайся! — удар ноги отправил полукровку вниз по спуску к причалу.

Скатившись по холодным камням Феникс затих возле бочек, что громоздились на углу двух домов.

— Поднимайся! — зашипел мутант над ухом.

Горсть слепящего порошка отправилась в белесые глаза. Карнаж толкнул преследователя лицом в стену и наспех рубанул своим островитянским клинком в плечо velg'larn'а.

Задыхаясь от боли, «ловец удачи» рвался к причалу, слушая издевательский хохот, что летел ему вдогонку.

— Проклятье! — зло прошептал Феникс, когда не нашел того, к чему так спешил, — Здесь, вроде, кораблик стоял?!

Очевидно, феларские моряки поспешили отчалить еще ночью. Как кстати, черт бы их побрал!

Снова боль. Нестерпимая, она прошила лопатки и отдалась в шею.

Карнаж рыкнул и припал на колено. Выронив меч он мученически закинул руку через плечо. Под лопатками словно набухли два огненных шара, прожигая спину, и лопнули, исторгнув из груди полукровки громкий вопль.

— Бежать больше некуда, — руки мутанта схватили Феникса за плечи и швырнули в нагромождение ящиков.

Velg'larn навалился своей тушей, собираясь проломить их «ловцом удачи», однако Карнаж уперся руками в сырое дерево с феларской маркировкой.

По спине из под пластин на лопатках текли два кровавых ручья.

Утробный рык дикого кота сопроводил сильный удар, что едва не переломал ноги монстра. Белесые глаза удивленно распахнулись, когда рука в перчатке с набойками ухватила за горло и на мутанта воззрились бешенные черные глаза-плошки. Лицо полукровки перекосил хищный оскал. Свободная рука метнулась за спину и в тоже мгновение нож с кольцом на рукоятке засел в грудь монстра по самую рукоять. Локоть обрушился сверху на голову, следом за ним колено врезалось с хрустом в ребра.

— Сдохни!!! — загремел металлом голос полный нечеловеческой ярости.

Отлетев на десяток ярдов velg'larn озадаченно склонил голову на бок. Крестовидные зрачки расширились в черные круги, что также заняли почти все пространство глаз, как и те, что впились в них напротив.

— Меня не убить этими железками, — сплюнув кровь прорычал мутант, поднимаясь и выдергивая нож из груди, — Но есть кое-что, чтобы нам повеселиться!

Длинный палец указал на сверток за спиной «ловца удачи».

— Доставай! Доставай!!! — брызжа слюной зашипел velg'larn.

Мешковина порхнула в сторону, подхваченная пронизывающим, холодным ветром.

Оба бросились навстречу друг другу с громким металлическим ревом.

Карнаж ушел от удара сверху и парировал темноэльфийским клинком второй, уже в колено. Застыв в клинче мутант занес свободную лапу с когтями, собираясь продырявить красноволосому голову, но в тот же момент ему в лицо врезалось металлическое «яблоко» на цепи.

Опрокинутый этим мощным ударом velg'larn перевернулся в воздухе, но сгруппировался и снова встал на ноги. Цепь беспощадно хлестнула в плечо. Из раны, оставленной там островитянским мечом, с хлюпаньем брызнула кровь. Но это не помешало мутанту закрыться скрещенными когтями от обрушившегося следом града атак.

Карнаж взял меч обратным хватом и, как заведенный, со всего маха рубил в каленую сталь когтей снова и снова. Нечеловеческий крик срывал горло, перекрывая клацанье и скрежет металла.

Мутант улучил момент и отскочил назад. Скалясь в немом восхищении, он покосился на сломанные когти правой лапы. И это притом, что его красноволосый противник орудовал клинком левой рукой.

— Замечательно! — рявкнул velg'larn, запрыгивая на ящики.

Цепь настигла его и там, впившись расправленными «перьями» яблока в ногу. Феникс с утробным урчанием потянул на себя, оторвав от противника изрядный кусок.

— О, да! — исступленно завопил мутант, — Будем драться, пока есть мясо на костях!!!

Восходящее солнце озарило причал, выделив на нем две тени, что метались между ящиками друг за дружкой, наскакивали, отпрыгивали, оглашая холодный воздух яростными криками, свистом и звоном стали.

Подлинно ран'дьянское ожесточение… Феникс чувствовал его. От каждого удара, даже вскользь, тело полукровки прибавляло сил. Боль словно перестала существовать. Металлический рык рвался наружу из глотки сам по себе, как из жерла вулкана, словно рождаемый в жилах, где теперь бежал огонь вместо крови. Руки и ноги, казалось, давно ждали именно этого бешеного танца на углях смерти. И в этот раз голова оказалась не затуманена, как прежде. Он орудовал цепью так, словно давно позабыл про это оружие, но теперь, с какой-то зловещей радостью, вспоминал.

Ему было все равно. Пусть под пластинами на лопатках клокотало как в домне, и горячие ручьи крови обжигали спину. Пусть глаза сами кровожадно выискивали бреши в защите противника, а удары сыпались с таким ожесточением, словно он собирался стереть мутанта в порошок. Хотя… Так оно и было. Velg'larn больше не пугал, и все страшные истории о них теперь не значили ровным счетом ничего. Просто кусок мяса, который полукровка жаждал порвать в клочья.

— Теперь понимаешь, почему меня прозвали «бешеным»? — прошипел мутант, когда они снова застыли на мгновение, сцепившись оружием.

— Да я и сам сегодня не в себе, — глухо заурчал Карнаж.

— Ты такой же, — глумливо усмехнулся velg'larn, перебрасывая полукровку через себя, — Отродье, созданное кем-то, чтобы убивать!

Цепь обвила шею мутанта.

— Заткнись, лысый! — ступня «ловца удачи» уперлась в широкую спину, руки натянули цепь.

Мутант с усилием развернулся. Карнаж скинул путы и откатился в сторону.

— Умри! Умри же!!! — стальные когти просвистели в дюйме от головы Феникса, разломав ящики и осыпав его щепками, — Для этого мы созданы!

Наступив ногой на цепь и натянув ее об локоть полукровка встретил прямой выпад когтей, которые застряли в звеньях. Ускользнув от удара второй, обезоруженной, лапы монстра, он вывернулся, спутав тому обе руки. Грузило с расправленными «перьями» врезалось в затылок, и мутант завалился на остатки ящиков, разломав их своей тушей в пух и прах.

Velg'larn с ревом поднялся, но в живот вонзился меч. Карнаж оскалился, толкая клинок все глубже в серую плоть. Монстр отбросил его спутанными руками и повалился на камень причала, плюясь кровью.

Утирая пот со лба, Феникс встал и, пошатываясь, приблизился к извивающейся твари.

— Когда же ты сдохнешь?! — в исступлении прорычал «ловец удачи».

Сквозь стоны мутанта снова начал прорываться смех. Это было последней каплей.

Карнаж накинулся на velg'larn'a, сжав обеими руками его горло и принялся душить. Пыхтение «ловца удачи» вперемежку с проклятиями все еще заглушал металлический хохот, пока Феникс не почувствовал знакомое покалывание в подушечках пальцев. От неожиданности он даже ослабил хватку, что позволило velg'larn'у оторвать затылок от мостовой и посмотреть ему в глаза. Хохот оборвался, когда их взгляды встретились.

— Так весело мне не было уже сотню лет, — прохрипел мутант, чувствуя, как убывают силы, потоком уносясь через пальцы полукровки, — Теперь ты главное чудовище в этой цитадели, ран'дьянец.

По пустынному причалу разнесся громкий предсмертный крик с призвуком металла…

— Где!? — этот пространный вопрос был задан главой убийц драконов настолько громко, что потряс стены трактира.

Предтече этого вопроса было следующим. Едва продрав глаза, Тард уселся на скамье со смутным чувством, которое иногда посещает после предыдущего дня полного забот, и принялся осматривать спавших вповалку кто где наемников. Чувство это было непонятное, однако назойливое: что-то он позабыл, что-то упустил, пока они в спешке выгружали все необходимое с феларского корабля.

И втемяшилось же капитану так торопиться с возвращением?

В попытке прояснить ситуацию, гном осторожно, чтобы не разбудить дрыхнущего рядом Гортта, взял со стола кружку с остатками вчерашнего пива. С улыбкой вспомнив историю на борту, когда двое его рыжих подручных устраивали набеги на трюмы, Бритва не успел сделать и глотка, как вспомнил чего или, вернее, кого не хватало. Вот тогда-то и прозвучал это вопрос в утренней тишине, как гром среди ясного неба.

— Где этот рыжий раздолбай!?? — возопил Тард, внося уточнение.

— Я здесь!

— Да не ты, Гортт!

Под изумленными взглядами тех из наемников, кого смог добудиться, Бритва спешно засобирался.

— А ты куда смотрел? — обернулся он к Гортту, запихивая топор за пояс.

— Я!? — возмутился рыжебородый гном, — Я ему нянька что ли?

Не обращая внимания на проклятья тех, о кого он споткнулся прорываясь к двери, Тард продолжал цедить сквозь зубы все, что он думал о неугомонном «ловце удачи»:

— Молоты Швигебурга! Вынет кто-нибудь шило из жопы у этого полукровки или нет?!

Подойдя к дверям и обернувшись Бритва сурово посмотрел на растерянного Гортта:

— Что сидишь, как пыльным мехом ударенный? Чай не кирпич в штанах! А ну, поднимай задницу и пошли, пока этот стервец нас под наковальню не подвел! С темными эльфами не с своим братом, сам знаешь.

Оба гнома вывалились из дверей трактира и только тогда задались своевременным вопросом: а куда, собственно, направляться? То есть куда обыкновенно заносит полукровок, которым, как говорится, швея под хвост попала?

Гортт с досады плюнул.

Тард набрал в легкие побольше воздуха и… все скверное многообразие швигебургской словесности потонуло в звуке горна, что победоносно пролетел над сонным Venorik Suul.

Не сговариваясь оба последовали в направлении этого звука. Благо горнист, судя по всему, решил продолжать пока не лопнет.

Они торопливо шли по тесным улочкам, пока не выбрались к причалу. Везде сновала стража, а на самой пристани образовалась целая толпа темных эльфов, сверкавшая в лучах восходящего солнца оружием и латами.

Похоже, собрался весь гарнизон.

— Ух ты… — озадаченно почесал в затылке Гортт.

— Зашибись, — протянул Тард, — Ладно, делать нечего, пошли.

Терзаемые любопытством, гномы поспешили на пристань.

Усердно поработав локтями, при этом щедро рассыпаясь извинения, Тард протиснулся через столпившихся воинов. От представшей ему сцены глава убийц драконов опешил.

Карнаж спокойно сидел на остатках феларских ящиков, устало опустив голову на навершие рукоятки меча. И, надо признать, превосходной работы меча, которыми давно славились темные эльфы. Казалось, ему нет дела до обступивших его плотным кольцом воинов. Под ногами «ловца удачи» валялась скрючившаяся в предсмертных судорогах огромная тварь с застывшей на губах идиотской улыбкой. Она то и была объектом многочисленных обсуждений и пересудов, что доносились из сверкавших доспехами рядов.

Горнист наконец-то утихомирился и отступил от тела чудища. Его место заняла статная эльфка в черном плаще, подбитом мехом. Повисла тишина. Воительница с вызовом посмотрела на Феникса. Тот лениво поднял на нее глаза, почувствовав этот взгляд. Некоторое время она изучающее смотрела на красноволосого, и Тард ясно прочел немой вопрос в этом взоре: «Какого черта? Откуда он сюда свалился?»

— Чудовище повержено! — наконец провозгласила эльфка, — Мы благодарим тебя, чужестранец!

— Опаньки, — прошептал Гортт с беспокойством глядя на Феникса.

Тот сидел с безразличным видом, изрядно помятый, но непобежденный.

Полукровка не двинулся даже тогда, когда темные эльфы подняли торжествующий гвалт, потрясая всеми железяками, что оказались под рукой.

— Что здесь происходит?! — рявкнул Тард, подойдя к «ловцу удачи», — Этот парень с нами. Если он причинил вам беспокойство, прощения просим…

— О, нет, что вы? — усмехнулась воительница, — Ваш собрат по оружию избавил нас от чудовища, что много лет обитало в нашем городе и не допускало нас в оружейную. Оно считало нас недостойными клинков предков. Многие пытались победить его, но их всех постигла смерть.

Обернувшись к воинам, эльфка высвободила из-под плаща одну руку и, воздев ее в воздух, крикнула:

— Да славится Черная Вдова! Она не оставила нас. Ее всевидящие глаза нашли для нас избавителя, а руки соткали нить судьбы, что привели его к нам!

— Вы были правы, матриарх! — подхватили воины, — Простите наше неверие!

— Призовите тетрарха, — распорядилась эльфка, — Пусть засвидетельствует в летописи кончину монстра! Теперь мы сможем достойно продолжать дело наших предков!

— Ничего не понимаю, — развел руками Гортт посреди всеобщего веселья.

— Ваш друг, наверное, знаменитый убийца чудовищ? — подошел к Тарду один из воинов, после чего отвесил поклон Фениксу, — И поспешил к нам на выручку, когда узнал о нашей беде.

— А черт его знает, — ответил Бритва, который уже ни в чем не был уверен.

— А как иначе?! — изумился горнист, — Если все наши замки и магические запоры сами открылись перед ним, когда он храбро ступил в подгорные чертоги. Так и было предсказано. Мы даже не узнали о его приходе, как раз в рассветный час, что также было предсказано матриархом! Другой бы погиб, ведь только избранный может пройти сквозь наши магические запоры живым.

И тут Карнаж разразился:

— Да чтоб вашу Черную Вдову за восьмую ногу! Вместе со всеми тетрархами и матриархами! Изуверы!!! Я едва уцелел! Хоть бы табличку повесили, что там живет такое чудище!

— Как же? — искренне недоумевал горнист, — Там и была табличка. На нашем древнем языке…

Вячеслав Седов

2007–2008 г.

Примечания

1

Аватар — воплощение божества в смертном.

(обратно)

2

от греч. abysses — бездонный, часть дна океана как среда обитания морских организмов; располагается в среднем на глубинах 3000–6000 м. Вблизи Абиссаля вода малоподвижна, имеет постоянную низкую температуру и постоянную соленость. Свет полностью отсутствует. Дно мягкое, покрыто тонким илом.

(обратно)

3

No TOL dictionary, дословный перевод — наемный убийца.

(обратно)

4

аналогия с Ма-Джонг, мацзян — азартная игра в фишки, широко распространённая в Китае и Японии (прим. автора)

(обратно)

5

отделенье флота под своим флагманом; отряд кораблей, судов, под одним начальством.

(обратно)

6

Сямисэн (яп.) — японский трёхструнный щипковый музыкальный инструмент, аналог лютни.

(обратно)

7

Сохё (яп.) — верховный наставник.

(обратно)

8

Мэйдзин (яп.) — достигший совершенства мастер.

(обратно)

9

«Dead moon rising» No Sentenced

(обратно)

10

manji — разновидность сякен'а в форме свастики.

(обратно)

11

shinobi — 1. тайное проникновение 2. лазутчик, шпион, ниндзя- (ист.)лазутчик-диверсант No Yarxi dictionary. Ninjaявляется устаревшим названием (прим. автора)

(обратно)

12

цуба (яп.) гарда

(обратно)

13

Taketora — (яп.) мужское имя, один из иероглифов, образующий его — tora (символ Ko) переводится как тигр (Yarxi dictionary)(прим. автора).

(обратно)

14

Koketsu — (яп. книжное) логово тигра (переносное).

(обратно)

15

«Да предстанет перед тобой твоя судьба!» (c) ToL Dictionary

(обратно)

16

Silent Side (c) ToL «L'Ilythiiri Zhaun'ol» drow dictionary

(обратно)

17

от лат. animalculum — зверек, микроскопическое животное, воззрение биологов 17–18 вв. (А. Левенгук и др.), считавших, что в мужских половых клетках содержится невидимое взрослое животное, а его развитие сводится к увеличению в размерах. Анималькулизм является разновидностью учения о преформации, рассматривающего яйцо лишь как источник питания будущего зародыша.

(обратно)

18

за основу взята история некоего графа фон Кюфштейн из Тироля (1775 г.) (прим. автора)

(обратно)

Оглавление

Роман-дилогия «Печать Бездны» . из цикла «Наследие»

  Книга 3

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте