«Пирровы победы»

Художник В. Федоров

Часть первая. БИТВА

1

Стивр угрюмо смотрел, как колышется колонна троллей, точно огромная змея, ползущая по извилистой дороге. Когда свет луны падал на доспехи, казалось, будто рептилия сбросила кожу, но не всю — несколько чешуек все еще липли к ее телу. У большинства воинов доспехи потемнели от времени, никто их не чистил до зеркального блеска. Только хвост колонны сверкал — там шли остатки разбитых полков троллей. Мрачные и молчаливые, они смотрели на людей с опаской, все еще думая, что те припомнят старые обиды и, воспользовавшись удобным случаем, раз и навсегда избавятся от всего их рода. Сейчас сделать это было бы легко, стоило лишь расставить по краям ущелья лучников.

После нескольких проигранных сражений тролли уже потеряли веру в собственные силы и, пожалуй, вряд ли стали бы сопротивляться, напади на них люди.

Скрипели повозки с нехитрым домашним скарбом. Укутавшись потеплее, в них сидели женщины, дети и старики. Мужчин почти не было, все они остались на тех полях, где тролли пытались остановить неведомого врага, но так и не смогли.

Теперь они уходили в земли людей, полностью доверяя им свои судьбы.

«Сколько их? Сколько? — гадал Стивр. — Когда же они пройдут? Может не хватить времени…» — Но внешне он казался спокойным.

Здесь было самое узкое место Стринагарского ущелья. Из камней пробивался тонкий ручеек. Стивр подошел к нему, подставил под струйку руку, и она тут же онемела от холода. Он все гадал, где он берет начало. Наверное, где-то высоко в горах, откуда слезами стекают многовековые ледники, просачиваясь в трещины, а в Стринагарском ущелье выходят на поверхность. Потом ручеек вновь прятался в трещине, и Стивр не знал, где он вновь выбирается из камней. Он помнил его с детства, когда проходил этой дорогой вместе с отцом, чтобы посмотреть на границу с землями троллей.

Стивр воображал тогда, что здесь должны стоять огромные, чуть ли не до небес, стражники, такие же, которых иногда лепят на фасадах домов, — мускулистые руки у них устремлены вверх, но вместо небосвода они держат всего лишь балконы. Он думал, что у стражников огромные, размером со среднего человека топоры и они стоят с ними на перевалах без сна и отдыха, устремив взор на чужую территорию. А саму границу он представлял в виде крепостной стены, поднимающейся даже на вершины гор. Действительность разочаровала Стивра: никаких стен, никаких сказочных стражников, только уставшие от службы солдаты на пограничном посту.

Сейчас этот ручеек очень был нужен Стивру. Если бы он исчез, пришлось бы тащить сюда дрова и растапливать снег — бестолковое и нудное занятие, — но и в этом случае у них было бы совсем мало воды.

Отряд, который пришел со Стивром, должен был пропустить колонну троллей.

До местных жителей доходили слухи, что соседи ведут войну с невесть откуда пришедшими существами, что они терпят поражение за поражением и откатываются к границе с людьми. Несколько дней назад ее пересек всадник в доспехах, измазанных белой краской, чтобы никто не усомнился в его миссии и дозорные на пограничной заставе не утыкали его стрелами, прежде чем он сможет заговорить. Тролль держал в руках огромное, заметное издалека, древко с прикрепленным к нему куском белой ткани. Иногда ветер подталкивал его в спину, тогда белое полотнище укутывало всадника как саван. Он мчался так быстро, что казалось, и вправду за ним гналась смерть, а он все еще думал, будто может от нее убежать.

— Мне нужно к королю! — крикнул он. — Быстрее! Пропустите!

Дозорные не стали его даже останавливать, когда увидели, как безумно светятся его глаза, а только сообщили о парламентере световыми сигналами на другие заставы. Потом люди узнали, что тролли просят убежища, умоляют принять весь их род и согласны на любые условия.

Кряжистый тролль раскачивающейся походкой направился к Стивру. Он шел так, будто земля под ним была не слишком надежной опорой и он боялся, что она может прогнуться под его огромным весом. Ему мешали слишком большие ляжки. На поясе у него висела секира, которая при каждом шаге хлопала по ноге. Тролль приподнял забрало своего помятого шлема, иначе его глухой, сорванный голос было бы совсем не расслышать.

— Ты тут за главного, у людей-то?

— Да, — кивнул Стивр.

Тролль окинул его с ног до головы изучающим взглядом, потом опять посмотрел в глаза.

— Ты не воин, как же тебе удалось стать здесь главным?

— Я землями ближайшими владею, вот и пришлось возглавить войско.

— И сколько же людей дал король под твое начало?

— Король мне никого не дал, — Стивр развел руками, — никого он не прислал. Я просил, но он сказал, чтобы я сам набрал людей, если хочу. Только вот деньги на это он мне тоже не прислал. Пришлось свои тратить. Еще я слуг своих привел. Я их кое-чему обучил.

— И сколько у тебя людей?

— Сотни четыре наберется.

— Четыре сотни… людей? — удивился тролль. — Сомнут они вас. В несколько минут сомнут. Они нас смяли, хотя каждый мой воин стоил, как минимум, трех твоих.

— Ты моих не видел! — Стивр начинал сердиться из-за такой самоуверенности тролля.

— Я видел достаточно людей, чтобы делать такие выводы. Ты же мне сказал, что это твои слуги, а они наверняка лучше обращаются с ножницами для стрижки кустов да со столовыми ножами, чем с мечом и копьем.

— Воевать не только мечом да копьем можно. Но ты много говоришь. Что ты меня пугаешь раньше времени? — остановил этот бестолковый спор Стивр.

— А что ты мне предлагаешь? Я готов хоть сейчас взять всех, кто у меня остался, и отправиться сражаться. Я знаю, что это будет верная смерть, но я чего-то давно с ней свыкся.

— Не спеши. Еще поживем.

— Не смеши меня! Твой отряд их не остановит. Повторяю тебе, если ты еще не понял. Не остановит… Мы будем биться с вами бок о бок. Ты можешь послать моих воинов вперед, чтобы они приняли первый удар. Мне уже все равно.

Прежде в глазах у тролля хоть какая-то надежда была, а теперь и она исчезла. Удивительно, но, похоже, от этого ему легче стало, терять-то уже было нечего.

— На подходе еще варвары из северных земель. Их тоже человек триста наберется. Трудно воинов сейчас найти. Настоящих. Деньги-то кто угодно взять захочет — выйди на площадь любого города, наберешь тут же не одну сотню. Но не уверен, что они при первой же возможности свои позиции не бросят и не побегут. Получат деньги и оружие и — поминай как звали. Варвары слово свое держат.

— Триста варваров и еще четыреста твоих наемников — это капля в море.

— Черт, сколько же ты хотел?

— Я думал, что король пришлет тысяч десять.

— Десять тысяч?! В своем ли ты уме? У короля нет десяти тысяч. Он сейчас с тремя тысячами в западных регионах с отщепенцами воюет.

— Что за отщепенцы?

— Рыцари мятежные. Не хотят они под короной быть.

— Ясно. И что, серьезная война?

— Да. У короля сил побольше. Но лишнего войска у него сейчас нет.

— Выходит, настал очень удобный момент на вас напасть? — сощурился тролль. — Ладно-ладно, пошутил я, — продолжил он, увидев реакцию Стивра. — Жалко, что про наемников ваших я не подумал. В голову как-то не пришло, что можно людей на службу нанять. Толку-то от ваших не очень много, но все-таки лучше, чем ничего.

— Найти воинов — не просто. Спрос большой.

— А надо бы! Не мне, а вам. Не понимает король всей опасности. Ущелье это надо удержать. Иначе они прорвутся к вам в долину и сделают с вашими землями то же, что и с нашими.

Тролль оглянулся, точно мог увидеть за вершинами гор отблески пламени, поднимавшегося над оставленными поселками. Но горы укрывала темнота, и только снег искрился на пиках самых высоких из них. А еще он боялся, что увидит, как следом за сверкающим хвостом колонны по склонам начнет скатываться темная лавина.

— Мы завалили ущелье Корт Мортег и оставили сотню бойцов. Добровольцами-то вызвались почти все, едва ли не вся армия, но там слишком узко. Всем сражаться не получится, да и мне нужно было увести подальше мирных жителей. В ущелье засели только те, у кого уже есть продолжатель рода, вернее, у кого продолжатель рода остался. Они не отступят ни на шаг. Я знаю. Думаю, они нам дали пару суток.

— Мы успеем.

— Что успеем?

— Подготовиться.

— Готовьтесь. Я останусь здесь. Надо же чем-то отплатить за то, что король позволил нам прийти в ваши земли.

— Он позволил вам в моих остаться, а насчет остальных — не знаю.

— М-да… Выходит, королю я ничем не обязан, только тебе? Так даже проще.

— Мне ты тоже ничем особо не обязан. У меня и еды не найдется на всех. Может, на месяц-другой, да и только.

— Ну, так далеко заглядывать я не стал бы. Надо еще это ущелье удержать. У меня наберется сейчас всего лишь сотни три бойцов, тех, кто может обращаться с оружием. Некоторые вообще на ногах не стоят. Раненые… Но я и их подниму. Сражение одно они выстоят, потом, если останутся, будут, конечно, пару деньков в лежку лежать, но, может, ущелье это для них последним станет, так что и этих пары деньков им не выпадет.

— Северные варвары перед битвой тоже дрянь какую-то едят. Помогает. И я своим кое-что дам.

— Правильно. Злее и сильнее будут.

Тролль опять посмотрел на ущелье, глаза его затуманились.

— Я был здесь много лет назад, когда мы с вами стенка на стенку стояли в этом самом месте. Тебя тогда еще, наверное, на свете не было?

— Да.

— Ну да, наверняка твоему отцу тогда было столько же, сколько тебе сейчас. Он тогда здесь был?

— Был.

— Помнится, ваши здесь чуть ли не все собрались. Наши тоже. Вот и я… Повезло мне в тот раз, что мы с вами договорились и до кровопролития дело не дошло. Я молодой еще был. Первой линией командовал, а из первой никто не выживает. Должок, выходит, у меня. Придется отдавать в этом ущелье.

— Перестань. Какой должок? Мне-то ведь тоже повезло. Отец у меня был хоть и не на первой линии, но тоже в первых рядах. В фаворитах у короля он не ходил.

— Намекаешь на то, что тебя и на свете теперь могло не оказаться? Я тогда в бой рвался. Все никак не мог понять, зачем мы с вами договариваемся. Все равно ведь мир не долгим будет. В мире с вами жить невозможно. Но тогда я знал, с кем воюю. Знал, что могу победить, а теперь вот — не знаю!

— Кстати, а вы не подумали захватить кого-нибудь из них в плен и выведать, откуда они пришли? Кто они такие вообще?

— Я привез тебе одного. Прости, только тело. Они живыми не сдаются. Вернее, мы взяли его живым, чуть оглушили, но не сильно, не так чтобы он от этого удара умер… И все-таки он умер.

— Где он?

— Можем здесь подождать. Телега, на которой он лежит, в конце колонны. Сама к нам приедет.

— Здесь тысяч семь? — Стивр кивнул на колонну.

— Где-то так. Мы-то грешным делом подумали, что если раздать оружие всем — женщинам, детям, старикам, — то сможем победить. У ваших кочевых племен когда-то не было цифр, и они использовали слово «тьма». Так вот я тебе скажу, что это слово очень подходит, чтобы определить число противников. Их тьма. Мы ничего не смогли с ними поделать. Их слишком много. А нас вообще всегда было мало. Гораздо меньше, чем вас, людей, потому что вы плодитесь, как зайцы. Теперь вот перед тобой весь род троллей. Думаю, что за ущельем никого не останется скоро. Там, наверное, уже никого и нет! Ну, может, почти никого. Кто-то по лесам мог попрятаться.

Тролль замолчал, задумался. Стивр не хотел мешать ему расспросами. Где-то в его рассказе проскользнуло слово «нечисть», которым он обозначал врагов. Стивр сразу принял его, посчитав, что оно самое верное. Это слово, скорее, было нужно для наемников Стивра. Он представил, как они будут общаться между собой, называя врага презрительно «нечисть», будто с отвращением таракана давя. Это слово делало врага не таким страшным, каким он был на самом деле, и если бы наемники знали, с чем им вскоре предстоит встретиться, то Стивр лишился бы большей части своего отряда еще до того, как началось бы сражение. Но кто же побежит перед «нечистью»? Перед тараканами?

— Меня Крег зовут, — наконец сказал тролль.

— Я знаю. Я слышал о тебе. Меня — Стивр.

— А я, представь, о тебе ничего не слышал.

— Это поправимо.

Стивр сам догадался, в какой повозке лежит труп. Тролли сторонились ее, шли в отдалении, а возница все время оборачивался, будто враг мог воскреснуть, подняться и ударить его в спину. Лошадь, запряженная в телегу, тоже что-то чувствовала, все время всхрапывала, порывалась пуститься вскачь, точно могла убежать от своей ноши.

Крег приказал возничему остановиться. Он подошел, скинул грязную, со следами высохшего гноя тряпку.

— На, смотри, — кивнул он Стивру.

Тот залез на телегу, склонился над трупом и стал внимательно его рассматривать, низко опустив голову, почти касаясь мертвого тела своим волосами. Было слишком темно, и иначе он не смог бы все хорошенько разглядеть. Возница посмотрел на него в ужасе, как на какого-то сумасшедшего.

— Тебе факелом посветить? — спросил Крег.

— Если не трудно.

— Чего тут трудного-то!

Крег взял факел у одного из своих воинов, хотел сперва вложить его в руки возницы, но, увидев его глаза, передумал. Он, того и гляди, в обморок упадет и выпустит факел — себя самого, человека и труп подпалит, а он достался большой ценой. Не стоило рисковать! Под весом Крега телега заскрипела, колеса чуть ушли в землю. Труп покачнулся, голова дернулась, словно ожила. Возница не удержался и вскрикнул.

Ростом незнакомец был сравним с человеком, но на вид казался более хрупким и легким, словно даже ребенок смог бы его поднять. Темно-зеленая кожа обтягивала лысый, как старый пергамент, череп и казалась высохшей, будто труп успел мумифицироваться. Под сомкнутыми веками выдавались огромные, в треть лица, глаза. Рот был чуть приоткрыт. В его прорези виднелись желтые острые зубы. Два изогнутых клыка располагались по обеим сторонам пасти, причем на каких-то наростах. Ушей не было вовсе. Тело защищал панцирь. Стивр поскреб его ногтями, а когда увидел, что на нем не осталось и следа, вытащил острый нож, надавил, прочертив на панцире едва заметную бороздку.

— Мы пробовали этот панцирь стащить, — сказал Крег, — но он точно врос в его тело.

— Он и есть часть его тела, — пояснил Стивр.

— Ты откуда знаешь?

— Догадался.

У трупа вместо одной руки торчал обрубок, чуть повыше локтя. Именно из этой раны и вытек гной, пропитавший тряпку. Вторая рука сохранилась, она была тонкой и твердой, как камень, будто под ней совсем не было мышц, а только одни кости. На костлявые пальцы были нанизаны пять железных крюков.

— Вы с ним обошлись жестоко, — сказал Стивр.

— Я же тебе говорил, он не давался живым. На второй руке у него такие же крюки были. В ближнем бою они ими виртуозно владеют. На расстоянии, конечно, толку от них не очень много, если только они не начнут их метать, но тогда щитом можно отбиться, только ведь их на расстоянии не удержишь. Стрел не хватит.

Ноги у неведомого существа были тоже тонкими. Человек с такими ногами не смог бы удержать вес своего тела и ползал бы по земле. На пятке была шпора, как у петуха, но острее, гораздо острее — такой и драться можно.

Стивр достал из-за пазухи стеклянный флакончик с прозрачной жидкостью, снял крышку, а потом капнул на панцирь. Жидкость тут же зашипела, вспенилась, прожгла все тело. Потянуло неприятным запахом, похожим на серу, заклубился дым. В панцире теперь зияла сквозная дыра. Тролли смотрели на Стивра, как на какого-то колдуна.

— Кислота? — спросил Крег.

— Нет.

— А что же?

— Неважно.

— А телегу-то не прожгло? — спросил возница.

— Нет.

Он, похоже, справился со страхом, подскочил к трупу, перевернул его, видно, сам решил убедиться, что с телегой и вправду все в порядке. Его бы меньше удивила дыра в днище, чем ее отсутствие. Глаза у него, как говорится, вылезли на лоб. Он посмотрел на Стивра с опаской. Придерживайся тролли какого-нибудь вероисповедания, наверняка он стал бы выполнять ритуал, чтобы отогнать от себя нечистую силу.

Стивр остался доволен осмотром. Он закрыл флакончик, убрал его за пазуху, распрямился и спрыгнул с телеги.

— Ты не боишься держать на теле такую жидкость? — спросил Крег. — Вдруг склянка разобьется. Тебе тогда всю кожу на груди сожжет и все внутренности.

— На меня она не действует, на других людей тоже, да и для тебя не представляет опасности. Только на них.

— Ты, похоже, совсем не удивился, увидев его. Почему? Откуда ты знал, что эта жидкость на него подействует? Ты ведь не мог проводить экспериментов. — Впервые у Крега исчезли из голоса нотки обреченности, появилась заинтересованность и надежда.

Казалось, опыты Стивра подняли настроение и у других его соплеменников. Они тотчас стали перешептываться, рассказывая тем, кто ничего не видел, интересную новость.

— Я хотел проверить. Надо готовиться к обороне. Твои воины помогут мне?

— И ты еще спрашиваешь? Конечно! — заулыбался Крег. — И накройте тряпкой эту падаль! — приказал он своим воинам, указывая на телегу. — Смотреть на нее не могу!

2

Ночью тролли зарывали в каменистую землю бочки с какой-то мутной маслянистой жидкостью, похожей на ту, что используют в фонарях. Стивр строго-настрого запретил им зажигать факелы, потому что смесь эта могла в любой момент воспламениться. К счастью, облака лишь изредка закрывали луну, и было неплохо видно без какого-либо дополнительного освещения.

— Ты хочешь их поджарить немного? — догадался Крег.

— Да, — ответил Стивр.

Он устал. Переход был долгим и утомительным… Стивру хотелось спать, глаза слипались. Крег, заметив, в каком он состоянии, предложил ему отдохнуть.

— Я выставил дозорных по ту сторону ущелья. Они нас предупредят, если что. Не беспокойся, мы все сделаем без тебя.

— Ты сам не спал, а нам скоро предстоит сражаться. Ты должен быть в форме. Я надеюсь на тебя и на твоих воинов.

— Мне хватит нескольких минут, чтобы выспаться. За меня не беспокойся. Когда они еще появятся! — Он кивнул в ту сторону, откуда ожидали врагов. — Может, у нас и не день в запасе, а целых два. Задень-то я ручаюсь. Голову ставлю.

— Ты недавно о двух днях говорил.

— Так один уже прошел почти. Если все это время не спать, то к битве вы совсем как сонные мухи будете. Куда с такими воинами?

На лбу у Крега выступила испарина. Люди от такой работы выдохлись бы уже через полчаса, но тролли долбили землю до самого утра.

— Разбуди меня на рассвете. У нас мало времени. Надо многое успеть, — сказал Стивр.

— Хорошо.

В маленьком кожаном мешочке у себя на груди Стивр хранил снадобья, которые многократно увеличивали силу человека, помогали долго обходиться без сна, но, когда их действие кончалось, тело и мозг погружались в долгую апатию. Стивр хотел прибегнуть к ним только накануне сражения, никак не раньше.

Он приказал ополченцам построить церковь. Они в состоянии были справиться с заданием и без него, потому что церковь эта напоминала детский конструктор, который они уже однажды собирали — там, за ущельем, а теперь привезли по частям сюда.

Пока он засыпал в своей палатке на жестком матрасе, постеленном прямо на землю, ему казалось, что он слышит, как тролли вгрызаются кирками и лопатами в камень, устилавший дорогу, но, возможно, это гром гремел где-то в горах, а проверить, так ли на самом деле, у него не было ни сил, ни желания. Закутавшись в шерстяное покрывало, он быстро согрелся и, слушая, как завывает ветер за порогом палатки, не заметил, как заснул, потому что сны его почти ничем не отличались от яви. И во сне он возводил укрепления в этом ущелье, представлял, какими они будут.

Стивр проснулся от ощущения, что кто-то на него смотрит. В первые мгновения сон все никак не покидал его и он не мог понять, где находится. Повертел головой, разлепляя веки, и увидел, что рядом с ним на корточках сидит Крег. Глаза у него покраснели. В чуть приоткрытый полог палатки заглядывал серый предрассветный сумрак. Он медленно проникал все дальше и дальше, но пока большая часть пространства была все еще погружена в полумглу.

— Рассвет, — тихо сказал Крег.

Было непонятно, сколько он здесь вот так сидит на корточках.

— Ты давно пришел?

— Только что. Мы уложили твои бочки. Что дальше делать?

— Пойдем! По дороге расскажу. Много работы.

Он сбросил покрывало и, ежась от холодного воздуха, быстро прогоняющего остатки сна, размял затекшие мышцы. С собой он взял свернутые в рулон чертежи укреплений…

Лагерь еще спал. От догоравших костров поднимались чахлые струйки дыма. Люди лежали в обнимку с оружием, прижавшись друг к другу, чтобы было чуточку потеплее.

— Взбодрим это сонное царство? — спросил Крег. — У меня отличные горнисты. Даже мертвеца поднимут на ноги.

— Пожалуй, не стоит всех-то будить. Мне нужны только ополченцы.

— О, так у тебя здесь, оказывается, не все воины, а еще и ополченцы есть. Это ты так слуг своих называешь?

— Ага.

— И сколько же их?

— Почти половина.

— Отличное войско, что я могу еще сказать! — съязвил Крег. — Ладно, показывай, где твои ополченцы.

— Они спят в обозе.

— Осмотрел я ночью твой обоз. Прости уж за любопытство. Ума не приложу, зачем ты приволок сюда столько телег с поклажей. Воевать ведь налегке спокойнее. Я уж в вещах не стал рыться. Но ты что, задумал телегами перегородить ущелье или умилостивить врагов дарами? Золото им не нужно. Поверь мне, это не очень хорошая идея.

— Я и не планировал ничего такого. Есть идея получше.

— Надеюсь. Да, еще один вопрос, если позволишь, конечно… — Стивр кивнул, а тролль продолжил: — У тебя на лице странные шрамы. Я, когда их увидел, стал сразу размышлять, какое оружие могло их оставить, и ты знаешь, так ничего и не придумал. На оспу похоже.

— Нет, это не оспа. Но оружие это ты никогда не видел.

— Тайнами говоришь.

— Нет, вовсе нет. Это новое оружие.

— На себе, что ли, испытывал?

— Не совсем, но оно капризное.

— Колдовство? — насторожился Крег. Тролли не любили колдовства. — Вроде я слышал, ваши к колдовству плохо стали относиться.

— Нет, не колдовство. Мои ополченцы неплохо овладели этим оружием. С ним каждый из них на дальней дистанции будет получше любого из твоих воинов.

— На дальней, значит, а на ближней?

— До ближней может дело и не дойти, — улыбнулся Стивр, скрывая за этим выражением свою тревогу, потому что если задуманное им не удастся, они и вправду смогут не удержаться на этом перевале. — А если и дойдет, то будет твоим воинам, чем заняться.

Крег кивнул.

— А церковь-то зачем вы строите?

— Ты не догадался?

— Нет.

— Ты спрашивал, что у меня было во флакончике? Это святая вода.

— Святая вода разъела его, как кислота? Никогда не верил в ваши религиозные бредни. Но выходит, что эти существа — исчадия ада? Так, кажется, у вас инквизиторы называют тех, кого можно убить святой водой.

— Они не исчадия ада, — сказал задумчиво Стивр, — хотя кто их там знает… Я лично не знаю, откуда они пришли. Но они не из нашего мира, это точно.

— Да будь они отсюда, мы бы тогда о них слышали.

У людей было много религиозных течений: кто-то поклонялся огню, кто-то воде, кто-то небу или земле, кто-то вырезанным из дерева чудищам, которые потрескались и почернели от времени. Одни могли вызвать дождь, другие оживить давно спавший вулкан, но ни то, ни другое Стивру сейчас не годилось. Он подумал, что больше всего ему поможет святая вода инквизиторов.

Землю устилало множество камней, так что постоянно приходилось смотреть себе под ноги, а то, не ровен час, поскользнешься и заработаешь себе растяжение или вовсе голову разобьешь. И это накануне битвы. Вот смешно-то будет, когда после сражения мальчишки на улицах будут восторженно смотреть тебе вслед, думая, что шрам на голове — результат боевого ранения.

Спать на таких камнях наверняка было чертовски неудобно, но, похоже, это нисколько не мешало развалившимся на ночлег людям. Стивр смотрел на них с грустью, потому что через день-другой могло так случиться, что людские тела будут так же устилать эту землю, вот только тогда никто из них уже никогда с нее не поднимется.

Тяжелые колеса телег оставили неглубокие борозды. Крег наклонился, поднял что-то с земли. Это была деревянная игрушка — маленький тролль. Крег повертел ее в руках, лицо его стало грустным. Он запихнул находку за пазуху, как талисман, который будет оберегать его во время сражения. Впрочем, у него наверняка был и другой амулет, ведь он до сих пор оставался жив.

Ополченцы уже проснулись, правда, большинство из них вообще глаз не сомкнули, нервничали накануне битвы, а если и пробовали задремать, все равно сон никак не шел. Зато те из них, кто строил церковь, спали сейчас от усталости, а остальные наверняка им теперь завидовали, потому что сами они измучились от бессонницы.

Крега приятно удивила их одежда. Он ведь ожидал увидеть босяков, одетых кто во что горазд, в старых доспехах с чужого плеча, но на каждом из них была либо кольчуга, либо вполне приличного вида панцири.

Ополченцы перешептывались. Крег понял, что они его боятся. Он попробовал как-то расположить к себе людей, улыбнулся, но результат вышел противоположным тому, на который он рассчитывал.

«Ну да, — подумал Крег, — наверняка бабушки в детстве им на ночь рассказывали жуткие истории о троллях, у которых самым любимым лакомством является человечина».

Видимо, у него вышла не улыбка, а хищный оскал. Ополченцы попятились, инстинктивно выставив перед собой совсем непонятное Крегу оружие. Приклады у него были, как у арбалетов. Тролли этому оружию предпочитали огромные тугие луки, которые все равно метали стрелы чуть дальше, нежели арбалеты. Только мало кто из людей мог такой лук натянуть. К прикладу странного оружия была приделана длинная труба, расширяющаяся на конце.

— Вот эти палки и есть капризное оружие?

— Да, — кивнул Стивр.

— Выглядит не очень впечатляюще. — Он скептически поморщился. — Может, я чего не понимаю, но как им драться-то? А? Даже если за трубу эту держаться и прикладом колотить, быстрее приклад расшибешь, чем голову.

— Узнаешь, узнаешь. Никого колотить не надо. Они стреляют, но не стрелами.

— Хм, опять колдовство какое-то.

— Никакое это не колдовство.

— И это тоже чем-то стреляет? — Крег указал на несколько медных толстых труб, закрепленных на деревянных чурках и с колесами по бокам.

— Да.

— Ясно, ясно… — Впрочем, ничего ему ясно как раз и не было.

Невысокая церковь смотрелась здесь как-то инородно, напоминая хижину отшельника, забравшегося на перевал, чтобы быть подальше от людей и поближе к богу. Доски были свежими. Они еще не почернели, не высохли, не прогнили, а поэтому пахли смолой. Стивр ощущал этот приятный запах, посильнее втягивал его ноздрями.

— Вечно вы, где появитесь, начинаете строить, прежде всего, вот такие сооружения. — Крег указал на церковь. — И зачем, спрашивается? Как будто территорию свою метите, как собаки, которые возле каждого дерева лапу задирают. Ой, прости, если обидел тебя этим сравнением. Вот если из камня построить — тогда за стенами можно хоть укрыться. Камня вокруг много.

— Из камня будет долго.

— Согласен. Но из дерева-то зачем?

— А ты подумай. Подумай! — улыбнулся Стивр.

Из церкви вышел инквизитор в длинном, до пят, балахоне, пальцами рук коснулся своих плеч, потом темени и долго смотрел на возвышавшуюся над крышей трехконечную звезду, а губы его в этот момент трепетали, будто он беззвучно произносил какие-то слова.

— Святая вода! — крикнул Крег, ударив себя по крепкому лбу. — Ну как же я сразу не догадался!

Инквизитор от этих слов вздрогнул, но посмотрел вначале не на Крега, а на небеса, точно именно оттуда должен был раздаваться этот громоподобный голос. Но там были только облака. Когда он наконец-то увидел Крега, то руки его инстинктивно дернулись к плечам, и только присутствие Стивра помешало ему завершить это движение.

— Я видел здесь ручей. Ты в нем воду собираешься брать? — спросил Крег.

— Да.

Инквизитор, скорее всего, этого разговора не расслышал, но, заметив, что тролль и Стивр беседуют, решил к ним подойти. У него было открытое, чуть загорелое лицо с крупными скулами, прямым острым носом и прозрачными большими глазами, цветом напоминавшими небо.

«Дать ему в руки меч, махаться будет на славу. Тело крепкое и гибкое, руки приставлены не только для молитв», — тут же оценил его Крег. Он слышал, что инквизиторы — неплохие воины.

— Доброе утро, брат, — приветствовал его Стивр.

— Доброе утро, дети мои.

Крег поначалу было хотел тоже поздороваться, но от такой фамильярности инквизитора закашлялся и проглотил приветствие.

— Церковь готова, — сказал инквизитор Стивру, — можно строить трубопровод.

— Сейчас и начнем. Медлить нельзя. Ты поможешь? — спросил он у Крега.

— Ну что ты спрашиваешь? Конечно!

Стивр давно знал, что в погрузочно-разгрузочных работах тролли незаменимы и они лучше даже, чем хитроумные механические приспособления, которых, впрочем, у него почти не было. И без них караван получился внушительным: несколько десятков телег с досками, бамбуковыми трубами, насосами, мешками пороха. Метательные снаряды он с собой не брал, понадеявшись, что в ущелье камней будет предостаточно. Так и вышло.

Если соорудить из одних телег баррикаду, поставить за ней копейщиков и лучников, то пробраться через нее будет сложно. Но если и делать какое-то примитивное укрепление, то надежнее завалить ущелье каменной стеной, благо тролли натаскают их за пару часов столько, что человек укроется в полный рост. Стивр и от этой затеи не отказывался.

Телеги с порохом стояли в стороне, будто брошенные, да и людей возле них не было — холодной ночью всем хотелось у костра погреться. А кто же станет разводить огонь возле пороха? Полыхнет так, что очнешься на небесах. Когда они уходили на перевал, то провожали их с почестями, но в глазах читалось одно слово «самоубийцы». Глупые. Кому же хочется раньше времени оказаться на небесах?

Крег заметил, как сторонятся этих телег люди, указал на мешки.

— Там твое секретное оружие? — Да.

— Твои его сторонятся, словно в мешках отрава какая-то. Ты решил здесь все отравить?

— Нет. Я тебе попозже все покажу, когда построим трубопровод.

Стивр разъяснил троллям их задачу, указал на плане, каким должно быть новое сооружение, где разветвляться. Бамбуковые трубы были легкими, но слишком длинными, и людям, чтобы перенести их, приходилось хвататься за оба конца. В противном случае они с трудом удерживали равновесие при ходьбе. Зато тролли могли притащить этих труб целую охапку за раз, будто это были сучья для разжигания костра, причем стискивали их так крепко, что Стивр опасался за сохранность стройматериала.

— Осторожнее, осторожнее, — прикрикивал он на троллей, — смотрите, не сломайте. Треснут они — вся затея провалится.

Тролли, быстро опустошая содержимое телег, выкладывали трубы в четыре линии. Все они веером сходились к церкви. Ручеек запрудили, перегородили русло камнями, смазанными на стыках раствором, который используют при строительстве домов, так чтобы и капли не просочилось.

— Напоминает оросительную систему, — заметил Крег.

— Так и есть, — подтвердил Стивр.

Тем временем ополченцы скрепляли стыки труб железными муфтами, прилаживали насосы. Работа им нашлась, а вот солдаты пока бездельничали, посматривая на все эти приготовления и что-то обсуждая.

— Ты бы для них тоже что-нибудь придумал, — сказал Крег, указав на воинов, — плохо это, без дела сидеть накануне битвы. Мысли разные в голову лезут. Нехорошие. А в работе все веселее.

— Здесь и без них не протолкнешься, — отмахивался Стивр.

— Но моих-то ты запряг всех, — не унимался Крег.

— Это и хорошо. Твои мне оборону побыстрее построят. Да и мыслей плохих у троллей побольше, чем у людей. Вот пусть они и развеются. Я чувствую, что настроение у них заметно поднялось.

— Ну да, слухи о том, как ты прожег ту падаль, уже разнеслись по всему лагерю. Мои чуть ли не все пришли смотреть на эту дырку.

Ополченцы перестали опасаться троллей. Стивр чувствовал, что работа сплачивает их, стали раздаваться даже какие-то шутки.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Стивр.

— Так мы только этим и занимается. — Крег волок огромный камень к началу трубопровода.

— Пойдем в мою палатку, там будет спокойнее. Здесь и без нас справятся.

— Что, такой секретный разговор? Стивр кивнул, ничего не ответив.

— Что ж, пошли, — сказал Крег, с сожалением бросая камень.

Стивр как радушный хозяин пропустил вперед Крега, но тому пришлось согнуться чуть ли не вдвое, чтобы не задеть верхний край палатки. Выглядело это так, будто он милостыню пришел выпрашивать. Перед входом встало двое ополченцев, следя за тем, чтобы никто не потревожил командира без надобности.

— Садись. — Стивр указал на подушку, брошенную на пол.

— Спасибо, но она слишком мала для меня, как и все у вас, людей.

Крег уселся на пол, скрестив ноги, как кочевник, а Стивр сел напротив него на подушку, и все равно ему пришлось смотреть на тролля снизу вверх, но он уже к этому привык.

— Ты что-нибудь хочешь? — спросил Стивр.

— Есть? Пить? — уточнил Крег и потом, когда Стивр кивнул, добавил: — Нет. Зачем звал? Не тяни.

— Расскажи, как они сражаются, как наступают.

— Небольшие отряды разведчиков прикрывают со всех сторон. Если в отряде этом всех убить до единого, основные силы все равно о нападении прознают. Так что неожиданно напасть на них очень трудно. На расстоянии они, что ли, как-то общаются?

— Да, — подтвердил догадку Крега Стивр.

— Ты про них больше меня знаешь. Идут они стенкой, толпой, панцири у них не очень крепкие, только ими и защищаются, но стрела его на приличном расстоянии пробивает. — Крег посмотрел вверх, точно потолок палатки помогал ему освежить память и извлечь из нее наиболее важные моменты. — Мы их выкашивали сотнями, пока сближались. Давят массой. Мобильные отряды могут их сильно потрепать. Тактика ваших кочевников подошла бы. Наскакивают всадники, обстреливают издалека, потом уходят. Вас, людей, такая тактика измотала бы, но не их. Они не обращают на свои потери никакого внимания. Они дерутся молча. Я не слышал приказов командиров. Но действуют очень слаженно, как механизм какой-то. «Каждый знает свой маневр», — у вас какой-то полководец так говорил. Вот к ним это очень подходит. Очень вымуштрованы. Очень хорошие солдаты. У командиров панцири по цвету от простых солдат отличаются. Командиров своих подчиненные берегут. Жизнь за них без раздумья отдают. Подставляются и под стрелы и под удары, только бы командир не пострадал. Это похвально. — Крег задумался на секунду, потом продолжил: — Вот какой странный случай был. Мы плотину на реке Урсал разрушили, чтобы затопить всю округу и смыть их. Потонуло-то их тогда прилично, не все, конечно, но много, а потом мы ударили. Собрали все силы. Тысячи четыре воинов. Мы всегда собирали все, что было. Но тогда нас и вправду много было. Вас бы, людей, смели. Мы и их-то тогда почти что смели. Ряды у них расстроились. Они не то чтобы дрогнули, а опешили как-то. И тогда я впервые увидел паланкин. Огромный, красивый. Там десяток этих существ уместится, его несколько десятков и несли на руках… Или как там то, что у них вместо рук, называть, не знаю. Понятное дело, что там сидел их король. В общем, тот, кто их сюда привел. Метров сто до него было. Я вдруг почувствовал, что если до него доберусь, если убью его, то одержу победу. Не знаю, отчего мне так показалось. Собрал главные силы и повел их в атаку. Мне уже все равно было. Останусь жив или нет. Главное прорваться к этому паланкину. Так они оголили все свои фланги, набросились на меня все разом, только бы не дать мне прорваться, только бы меня остановить. Откуда их столько взялось? Из-под земли, что ли? Ну и остановили. На каждого моего воина их, наверное, по сотне, не меньше, пришлось. Оттеснили нас… — Крег опять замолчал. — Что-то я сумбурно как-то рассказываю. В голове все перемешалось. Извини.

— Все очень понятно, — сказал Стивр, — мне все ясно.

— Да? — удивился Крег, приподнимая брови. — Да.

— Тогда я тебя хочу послушать, как же ты все-таки оборону устроишь?

Под вечер, когда солнце уже закатилось за горы и от него осталась только узкая красная полоска, растекавшаяся по небесам, как кровь, ветер донес до Стивра крики с той стороны, где стоял передовой отряд. Крег, обладавший более острым слухом, услышал их чуть раньше, насторожился и, наконец, сказал Стивру:

— Они пришли. Но не все. Только разведчики.

Они стояли перед бруствером, сложенным из сцементированных камней, прикрывавшим трубопровод и медные трубы на лафетах, которые тролли выкатили на первую линию обороны. Что там творилось, где занимал свои позиции передовой отряд, Стивр не смог разглядеть даже в подзорную трубу, как ни старался. Очертания были нечеткими, сливались, а мир помутнел, и только по крикам людей да глухим ударам входящего в плоть металла, так хорошо различимым в этом прозрачном воздухе, точно все происходило в двух шагах от Стивра, можно было судить о том, что там идет бой. Это поняли все, кто находился в лагере. Стивр слышал, как за его спиной переговариваются солдаты и ополченцы, вытягивают шеи, прищуриваются, будто пытаясь раздвинуть сумерки, затопившие мир. Он готов был броситься на помощь передовому отряду, но Крег остановил его.

— Не спеши. В их разведывательных отрядах больше пяти воинов не бывает, а у нас на заставе трое моих да десяток твоих. Думаю, наверняка они первыми на нечисть напали. Исход ясен. Мы не успеем добежать, как с врагами расправятся.

— Хм, — только и смог сказал Стивр, потому что ему очень хотелось увидеть противника.

— Не спеши, — успокоил Крег, оценив его состояние, — пошли людей за трупами нечисти. Только и всего.

Тем временем звуки затихли.

— О, что я говорил, — заметил довольный Крег, — там все закончилось!

Стивр посмотрел на него выжидательно, в его глазах застыл немой вопрос.

— Уверен, уверен, — заторопился подтвердить Крег, — все решилось в нашу пользу. Не смотри на меня так. Ты людей-то трупы нечисти принести пошлешь? Они ведь легкие. Мои на них уже насмотрелись, а твоим — приятно, все-таки мертвый враг.

— Хорошо, — кивнул Стивр.

Спустя полчаса ополченцы, отправившиеся на место сражения, неожиданно вынырнули из сумерек. Стивр, ждавший их, непроизвольно вздрогнул. Некоторые из них согнулись под тяжестью груза. Когда люди подошли поближе, Стивр разглядел, что пятеро из них несут на закорках мертвые тела нечисти, утыканные обрубками стрел, еще двое волокут человеческое тело, а трое помогают передвигаться двум пошатывающимся дозорным. В одном из них Стивр узнал командира дозорного отряда Дориана Хо.

— Ну, что я тебе говорил, пятеро, — тихо сказал Крег. Дориан Хо, увидев Стивра, попробовал выпрямиться, отталкивая помогавших ему ополченцев, но его шатало, как стебель на ветру, от потерянной крови. Она пропитала его одежду на левом плече и уже дошла чуть ли не до пояса. Возможно, крови было бы и того больше, не обмотай ополченцы ему плечо какими-то тряпками. Скоро раненому будет еще хуже. А пока возбуждение от недавнего боя еще не выветрилось, и это придавало ему сил. Пожалуй, случись сейчас новое столкновение с врагом, он все так же упоенно ринулся бы в самую гущу сражения и махал бы мечом не один час.

— Докладывай, — сказал Стивр.

— Мы заметили передовой отряд нечисти, в составе пяти воинов. — Голос его совсем не дрожал. — Они нас не видели. Мы напали на них неожиданно, троих уложили стрелами, в оставшихся двоих тоже попали. Они упали на первый взгляд тоже без признаков жизни, но оказалось, что они все-таки были живы. Это выяснилось, когда мы к ним подошли. Вскочили, бросились в атаку, хотя у каждого в теле оказалось не меньше двух стрел, и раны были серьезные. Бежать они не думали. Знали, что от нас им не уйти. У меня убитых нет. Один ранен, ну и самого меня немного задело.

— Тебя задело сильно, — сказал Стивр.

— Позвольте мне остаться.

— Отдохни немного. Там будет видно.

— Теперь они знают, где мы стоим, — заметил до сей поры молчавший Крег.

— Знают? — удивился Дориан Хо. — Но ведь никто из них не ушел. Я уверен.

— Я тоже в этом уверен, — сказал Крег, — они как-то могут передавать информацию на расстоянии. В общем, что разведчики их погибли и как это случилось, их основные силы уже в курсе.

— Ну что ж, мы их здесь и подождем, — сказал Стивр.

— Ты осматривать-то трупы будешь? Пять целых! Это больше, чем я тебе приволок.

— Не, не буду. Мне одного достаточно.

— Что с ними делать? — спросил Дориан Хо.

— Уберите, бросьте где-нибудь, чтобы не мешались под ногами.

3

Их доспехи были серыми и не отражали свет звезд, поэтому он не увидел их приближение, а почувствовал его, когда земля под ногами задрожала, а вода в бассейне стала маленькими волнами накатываться на стенки. Потом он услышал гул, непонятный и страшный, похожий на шум далекого-далекого урагана, который, может, и обойдет стороной, но Стивр прекрасно знал, что этого не случится, ведь другого пути у урагана не было. Только спустя несколько секунд он понял, что этот противный звук возникает от того, что тысячи доспехов трутся друг о друга. Подобный шелест издают тучи саранчи.

Незадолго до этого дозорные, заметившие врага, при помощи факелов сообщили о его появлении. Стивр задрал голову к небесам, точно просил их поддержать его в эту трудную минуту, ведь кроме них молить о победе было некого. Они подмигивали ему звездами, но, возможно, это ему только показалось, потому что его глаза начинали слезиться. Он вдохнул поглубже, напился этого потрясающе чистого горного воздуха, надел на голову шлем, который держал в руках, — простой, без украшений, рогов и плюмажа, так любимого потомственной знатью.

— Отличный шлем, — подбодрил Стивра Крег, — не люблю я все эти ваши причиндалы на макушке. Неудобные они в бою. Руки, когда их повыше поднимешь, за рога зацепиться могут, а страха они не вызывают никакого. — Ночью Крег все-таки исправил молотком вмятины на своем шлеме. — Больше испугаю, если я, к примеру, вообще шлема не надену, а у той нечисти нет никакого страха, так что какой смысл изображать страшилки?

— Никакого, — согласился Стивр.

Крег тогда находился рядом. Обхватив руками огромную секиру, он размахивал ею, разминая мышцы перед боем. Но теперь он был в засаде, хотя это ему совсем не нравилось, потому что он хотел вступить в битву с самого начала, и не было для него ничего хуже, чем наблюдать со стороны, как гибнут люди и его воины на первой линии обороны, ждать, пока не наступит его время. Оно может и вовсе не наступить, если вся эта затея Стивра не удастся. В этом случае у него оставался один шанс — достойно умереть. Ничего другого ему просто не оставалось. И грустно ему становилось от мысли, что об этой смерти никто и никогда не сложит героических песен, потому что если кто и станет ее очевидцем, то все равно рассказать ничего не сможет…

Он размахивал секирой, будто отгоняя от себя мысли, что набрасывались на него как мошкара. Но разве от мошкары секирой отобьешься? Вот и он не смог, но что там творилось на его лице и в его глазах, Стивр так и не увидел — Крег тоже надел свой помятый шлем.

— Обнимемся? — предложил Крег.

— Давай, — ответил Стивр.

— Ты понравился мне, человек. — Крег обхватил Стивра, как медведь, и сожми он сейчас руки чуть покрепче — никакие доспехи не смогли бы уберечь Стивра, его кости треснули бы, а внутренности полезли наружу. — Я не люблю людей. Много они мне вреда причинили. Но ты какой-то другой. Жалко будет, если тебя убьют.

— Я тоже буду переживать, если убьют тебя.

— Удачи тебе.

— Тебе тоже удачи, тролль. От тебя будет многое зависеть.

Стивру показалось, что Крег улыбнулся, а в глазах его появился огонь.

Накануне, в полдень, пришли северные варвары. Стивр постоянно слал им почтовых птиц, поторапливая. Поверх доспехов на варварах были наброшены шкуры, а на головах оскаленные звериные морды, делавшие их самих похожими на зверей. Они были молчаливы, все как на подбор высокие, и Крег, наблюдая за ними, не мог скрыть своего восхищения.

— Отличные воины! Не хотел бы я с ними стоять по разные стороны!

В ущелье стало совсем тесно, лагерь растянулся на несколько сотен метров.

Те, кто остался в Корт Мортеге, дали Стивру всего сутки. Одни сутки. Так мало! Но Стивр успел уложиться в это время и приготовить почти все, что задумал.

Он посмотрел на построившихся воинов. В темноте казалось, что их больше, чем было на самом деле, а за их спинами — тени тех, кого они защищали на этом перевале. Значит, если им придется совсем худо, то тени эти обретут плоть и тоже станут биться.

Он должен был что-то сказать, чтобы подбодрить их, нечто такое, что говорит каждый полководец перед своими солдатами, превосходно зная — мало кто из них останется в живых через несколько часов. Он должен был их обмануть, чтобы и они поверили в то, во что он сам не до конца верил. Он давно готовил эту речь, но сейчас был словно во сне, плыл по сновидениям, и все окружающее казалось их порождением. Словно стоит ему подойти к этому строю, потрогать его пальцами, и рука пройдет насквозь.

Все молчали и смотрели на него. И он вдруг понял, что боится спугнуть эту тишину, что у него не хватает решимости произнести хоть слово. Он слышал, как дрожит под ногами земля, и это было похоже на успокаивающую колыбельную песню ангелов смерти, которые хотят побыстрее забрать с собой и его, и этих воинов.

— Пройдет время, и все вы, все, кто стоит здесь сейчас, — голос его с каждым словом становился все крепче, — будете с гордостью вспоминать эту ночь! Эту битву, когда вы остановили нечисть, когда вы покрыли себя неувядаемой славой, которую никогда-никогда не забудут. О вас станут слагать песни. О вас! О тех, кто защитил свои дома и свои земли. Вы вернетесь героями, и самые красивые девушки почтут за честь отдать вам свои руку и сердце, стоит вам только сказать… что вы были сегодня в Стринагарском ущелье, — последние слова он говорил с паузами. — Зададим им жару! Мы победим!

Он смотрел на воинов и сам понимал — слова эти пустые, но все-таки надеялся, что сумеет с их помощью прогнать оторопь из душ тех, кто ни разу не видел настоящего сражения и чьи лица под шлемами подергиваются от нервного тика, а губы дрожат. Хорошо, что и его лица никто не видел. Может, поэтому ему удалось вдохнуть в людей надежду, хотя нет, он сделал это чуть раньше, когда прожег святой водой доспехи на трупе нечисти.

Стивр пообещал наемникам за победу внушительное вознаграждение. Хорошо еще, что они не знали: таких денег у него нет и раздобыть их он смог бы, лишь продав свой фамильный замок и земли вокруг него. Но сейчас было не самое лучшее время для подобных сделок, потому что цены все время ползли вниз. У людей не оставалось уверенности в завтрашнем дне, да и король просто мог отобрать у Стивра все его владения, чтобы отдать тем, кто привел пару десятков воинов под его знамена, когда сам монарх отправился сражаться против отщепенцев. Узнав о материальных затруднениях Стивра, Крег махнул лапой и сказал, что это все не проблема и денег, вернее золота, он раздобудет столько, сколько потребуется, главное — нечисть прогнать.

— Мы победим! — как эхо повторили за Стивром сотни ртов, и этот звук заглушил шорох тысяч трущихся друг о друга доспехов. Они и вправду не боялись. Стивр приказал незадолго до начала битвы раздать всем легкие наркотики. Голова от них немного мутилась, и для страха в ней места совсем не оставалось.

Звон оружия, когда войско выступило, был приятен для слуха.

Пушкари затолкали в дула орудий россыпи камней, которых накануне заготовили целые горы, забили мешочки с порохом и стояли подле с зажженными факелами, ожидая приказа, похожие на последователей какого-то сатанинского культа, которые хотят вызвать нечистую силу.

Нечисть накатывала безликой волной, поднятой ураганом или подземным сотрясением. Такая сметает на своем пути все прибрежные постройки, и, чтобы выжить, надо убежать от нее как можно дальше. Нет, скорее, она походила на снежную лавину. Но и от нее лучше укрыться где-нибудь. Она казалась однородной, будто это был единый организм, впрочем, так оно на самом-то деле и было. Хорошо, что темнота скрывала наступавших, иначе от одного вида такого огромного войска сдали бы нервы.

«Тьма, их тьма», — безмолвно повторял Стивр слова Крега. Но ведь и за его спиной стояло почти семь сотен человек и еще сотня троллей. В темноте было не видно, сколько их на самом деле, и казалось, что людей и троллей больше, гораздо больше… Может, все еще и получится?

Но самое удивительное было даже не это. Потрясало другое: от него, маленького хрупкого человечка, зависело, когда же наконец здесь разверзнется ад.

Стивр стал вздрагивать в такт с шагами нечисти, будто это была какая-то музыка, заставляющая его войти в экстаз. В его крови волнами растекался адреналин, заставляя дрожать тело от возбуждения, как от наркотика. Стивр подумал, что не менее острое чувство он испытывал даже в том случае, если бы не стал принимать снадобье.

Вот бы с десяток магов сейчас было в его войске. Уж они помогли бы ему своими знаниями, напустили бы на нечисть порчу какую-нибудь. Но почти всех магов инквизиторы извели, сожгли на кострах даже тех, кого только подозревали в колдовских знаниях. Благодаря им возник верный способ избавиться от конкурента — стоило лишь нажаловаться на него инквизиторам. Сообщить, что тот, мол, с темными силами общается, по ночам на метле летает и всякие ритуалы дома в подвале у себя проводит. Подозреваемого забирали, особо и не проверяя, так ли верен донос. Потом он и сам во всем признавался, потому что пытки не многие выдерживали.

— Эх, — прошептал Стивр, — колдуна бы сюда! Хоть одного.

Сам он магией не очень владел.

Первые ряды уже миновали закопанные бочки, но Стивр все не отдавал приказа открыть огонь из орудий, хотя они уже могли достать нечисть. Чем ближе они подойдут, тем больше будет убойная сила. Пушкари, превосходно понимая это, не выказывали никаких признаков нетерпения. Стивр хорошо натренировал их, а может, они просто уже распрощались с жизнью, не надеясь сохранить ее в этой битве. Большинство же воинов просто не знали, насколько далеко можно стрелять из этих медных труб, и только гадали, почему командир не поставил в первый ряд стрелков с огромными тугими луками — старым, надежным и проверенным оружием.

Рука Стивра приказала пушкарям высвободить из заточения адские силы, запрятанные в медных трубах. Они выплюнули из своих жерл огненных демонов. За такое «колдовство» можно было бы угодить на костер, как пособнику сатаны. Но инквизитор, оглохший от раскатов грома, стоял рядом и что-то кричал от возбуждения, именно от возбуждения, а не от ужаса. Он еще не осознал, что Стивр научился создавать громы и молнии. Ему можно это простить, если это поможет устоять в битве с нечистью.

А что, если он ангел, сошедший с небес и вселившийся в тело человека, чтобы сохранить людской род?

Пушкарей заволокло дымом, стал ощущаться запах, который должен появляться, когда где-то рядом бродят демоны. Пахло серой.

Но что там кричал инквизитор, Стивр так и не расслышал, потому что тоже оглох.

Люди, увидев, что к ним мчатся огненные демоны, бросились бы сразу наутек, но только не нечисть. Ей страх был неведом. Однако ее вал, представлявшийся таким мощным и монолитным, на поверку оказался слишком хрупким. Со страшным хрустом камни входили в тела. Первые ряды смело, как кегли, когда в них ударяет шар, перемололо, отбросило назад, на тех, кто шел следом, затем и их тоже подмяло, перемешало в какую-то однородную массу.

Орудия откатились. Пушкари поймали их, затолкали новую порцию камней и пороха во все еще теплые медные трубы, вернули их на прежнее место и дали новый залп как раз в тот миг, когда очередные вражеские ряды, переступая через тела своих товарищей, стали продвигаться дальше.

Залп следовал за залпом, дым не успевал рассеиваться, а гром утихнуть.

Стивр знал, что должен уничтожить их всех здесь и сейчас. Всех до одного. Потому что если они отступят, то он не сможет стоять здесь до скончания века, поджидая их очередную интервенцию. А ведь они обязательно вернутся или попробуют отыскать другой путь, и тогда уже он не в силах будет их остановить. Тогда все его ухищрения уже не будут для врага неожиданностью.

Крег рассказывал Стивру, что нечисть никогда не переходила на бег. Независимо от того, какие потери наносили ей лучники, она всегда надвигалась только шагом, не отвечая на выстрелы, и тем самым внушала противнику страх своей невозмутимостью и неизбежностью приближающейся смерти. Но на этот раз, уже после первых залпов, которые, безусловно, ее ошеломили, она изменила свою тактику. О, оказалось, что враги могут передвигаться очень быстро, опустившись на все четыре конечности, вот только каждый пушечный залп выкашивал поголовно первые несколько рядов, и к тому времени, когда следующие перебирались через густые завалы трупов, пушкари успевали перезарядить орудия.

Но расстояние между противниками все равно сокращалось.

Медные трубы раскалились. Пушкари поливали их поверхность водой, чтобы хоть немного остудить. Однако орудия остывали слишком медленно и, прикасаясь к ним, они обжигали руки. Они взмокли, устали, покрылись копотью и пропитались запахом пороха. Любой инквизитор, почувствовав подобное, наверняка бы заподозрил, что в человека вселился злой дух. А выгнать его можно, как считали они, только огнем костра. Но пушкари сами сейчас извлекали этот огонь из своих медных труб. Да, долго им потом придется отмываться от этого запаха… Но, к сожалению, они стали понимать, что нечисть им не сдержать. Возможно было только отсрочить тот момент, когда начнется рукопашная.

Горы сотрясались от этих залпов и дрожали небеса. Казалось, что в любой момент с них могут начать сыпаться звезды, будто их прибили туда, а сами небеса действительно, как многие и думали, окажутся хрустальными и после очередного выстрела наконец-то расколются, осыплются, — и тогда этот мир затопит тьма.

Но пока что осыпались только камни с гор.

А потом случилось то, чего Стивр так боялся. С левого края обороны полыхнула вспышка, от которой Стивр на время ослеп, в лицо ему дохнуло огнем, а в тело ударила взрывная волна, но он устоял, покачнулся, но устоял. Его немного оглушило. В ушах стоял гул.

— Стрелки, — заорал он, срывая голос, чтобы они его услышали через весь этот гром и стоны раненых, — в первую линию! По готовности — огонь!

Он знал, что увидит, когда зрение к нему наконец-то вернется. Там был ад. Центральное орудие завалилось на бок, и пушкари, по крайней мере те, кто еще стоял на ногах, а не валялся, корчась от боли, на земле, старались ее опять поставить на колеса. Крайнее левое орудие разворотило, вспороло, как консервным ножом, почти по всей длине. Толи пушкари забили в него слишком мощный заряд, то ли нагревшаяся медь не выдержала очередного залпа… Вокруг валялись обезображенные тела, у кого-то не было руки или ноги, другим разорвало животы и вывалило наружу кишки, третьих превратило в освежеванное кровоточащее месиво, в котором невозможно было угадать что-то человеческое. Нескольких пушкарей оглушило. Они хватались за головы, думая, что сейчас их мозги начнут вытекать через ушные раковины, так скверно им было. Но им было все же получше, нежели тем, в кого угодили камни или куски меди. Ополченцы пытались увести их прочь от орудий, но они, не понимая, что происходит, вырывались, вообразив, наверное, будто никакие это не соплеменники за ними пришли, а демоны смерти, облачившиеся в людские одежды, чтобы обмануть их и унести в загробный мир. Их рты надрывались от криков и стонов. Стивр видел это, но ничего не слышал, даже своего голоса.

Два крайних правых орудия, хоть среди их расчетов и были потери, возобновили стрельбу. Мертвых и раненых пушкарей заменили новыми. Стрелки прикрыли левый сектор, выстроились в несколько рядов — первый послал в нечисть свои заряды, присел, высвобождая место для второго ряда, который, в свою очередь, угостив врага кусочками свинца, уступил позицию тем, кто стоял за ним. К тому времени, как отстрелялся последний ряд, первый уже перезарядил свои ружья. Как они были прекрасны в эти мгновенья! Но эффект от их стрельбы был уже не так силен, как от орудий.

Нечисть, почувствовав, что оборона людей готова треснуть, бросилась вперед с удвоенной скоростью. Хотя трудно было предположить, что можно передвигаться еще быстрее. Однако, увеличив скорость, противник растягивал свои ряды. Что ж, возможно, Крегу, когда придет его время, удастся прорваться через них к паланкину, где…

Стивр магии почти не учился. Колдун, которого нанял отец, все больше пил, на уроках заставлял Стивра читать непонятные слова, из которых все никак не удавалось извлечь пользы.

— Научишься правильно их произносить, потом все как по маслу пойдет, — уверял его учитель.

Но как-то раз колдун принял слишком много, зачем-то отправился ночью гулять на крепостную стену и упал в ров с водой. Раздутое тело несчастного нашли только дня через четыре, когда оно всплыло. Искать нового преподавателя отец для Стивра не рискнул. Орден инквизиторов стал слишком сильным. Приходилось с ним считаться. За обучение колдовству могли всю семью отправить на костер, а замок конфисковать частично в пользу ордена, частично — в королевскую казну.

Стивр научился только распознавать отравленную еду, заглушать головную и зубную боль, привораживать девушек, и этого ему было вполне достаточно. Ну а чтобы заставить чиркнуть друг о друга два кресала внутри одной из закопанных бочек, большого умения и не требовалось. Заклинание было простеньким, наподобие тех детских забав, когда на обидчика напускаешь полчища комаров. Такие шалости все устраивали.

В центре тьмы вздулось огненное облако, поднимая к небесам сплошную массу из копошащихся и таких крохотных тел, прорвалось сквозь него сразу в нескольких местах, на сотни метров освещая все вокруг себя, стало опадать огненными каплями, прожигая все, что попадалось на пути. От нестерпимого жара там должно было все обугливаться за считаные секунды.

Центральное орудие наконец-то поставили на прежнее место, но толку от него никакого уже не было, потому что медную трубу перекосило, а времени выправить ее совсем не оставалось.

До контакта с противником оставалось несколько метров. Стивр знал, что нечисть сметет стрелков за секунды. Чтобы люди успели перегруппироваться и отступить, он пустил в ход еще один свой сюрприз. Предпоследний. В кармане оставался только последний.

Стивр боялся, что во время взрыва орудия трубопровод повредился, но ему повезло на этот раз. Тугие струи воды взмыли в небеса, закрыв стрелков куполом, и обрушились на нечисть. Существа стали растекаться, будто все они были изо льда. Вода прожигала их, сминала головы во что-то непонятное и уродливое. Безголовые тела еще бежали несколько метров по инерции, а потом падали, но вода пропитала уже землю и они продолжали испаряться, а над ними поднимался удушливый дым.

Насосы жадно высасывали бассейн, загоняя святую воду в трубопроводы. Ее надолго не хватит, запасы ее таяли быстрее, гораздо быстрее, чем их пополнял ручеек.

Стрелки и пушкари не стали отступать, решив стоять на своих местах до конца и продолжая загонять в накатывающийся вал камни и пули, но они падали один за другим, потому что нечисть наконец-то стала метать в людей ножи, через секунду ворвавшись на позиции пушкарей. Оружия надо было спасать.

Небо затмевали тучи стрел. Стивр слышал, как они рассекают воздух высоко над его головой и уходят в ночь, выкашивая врага, стоявшего так плотно, что каждая находила цель.

— В атаку! — закричал Стивр, взмахнув мечом. Его голос потонул в крике северных варваров.

— А-а-а-а…

Варвары обтекли его стороной и столкнулись с неприятелем, сумев даже немного его оттеснить, но ненамного, на несколько метров, зато им удалось высвободить то пространство, где еще несколькими секундами ранее стояли стрелки и пушкари. Никого из них в живых не осталось. Мертвецы валялись на земле. Некого было спасать.

Порыв северных варваров стал ослабевать. Они словно погрузились в нечто вязкое, что стало сковывать их движения, а тяжелые мечи и топоры, разрезавшие вражеские тела чуть ли не пополам, теперь едва поднимались и опускались. Они не отходили ни на шаг, но спустя всего-то несколько секунд от первого монолитного ряда варваров остались лишь островки воинов, стоящих спина к спине и окруженных со всех сторон нечистью. Мечи варваров еще взметались к небесам, крушили доспехи.

— Смерть, смерть, — слышалось отовсюду.

О, и вправду, если бы сейчас люди сняли шлемы, то Стивр не узнал бы их. Наверняка их лица были искажены злобой. Стивр еще успел посмотреть на склоны гор, где прикрытые легким заклинанием, делавшим все невидимым, спрятались тролли Крега, а потом всем его вниманием завладело развернувшееся вокруг побоище. Он едва успел отмахнуться мечом от жвал, от отвратительных жвал, высунувшихся из-под шлема нечисти. Лезвие разрубило шлем, ушло глубоко в голову врага и застряло там. Он стал оседать, окропляя лезвие гноем. Стивр все никак не мог вытащить меч, тянул его на себя, но поверженное тело увлекало его вниз. Увидев краем глаза, что на него бросился еще один противник, Стивр извернулся как кошка, успев подставить под острые ножи свой щит. В пояснице что-то захрустело от этого движения. Нечисть сбила его с ног, навалилась, царапая поверхность щита и пытаясь добраться до человека. Он слышал, как дышит враг. Он был легким, гораздо легче человека, но Стивр все никак не мог подняться. Вдруг голова чудовища отделилась от плеч, покатилась по щиту, упала на землю, но прежде воздух над ней рассек клинок, а потом человеческая нога толкнула судорожно вздрагивающее тело прочь, освобождая Стивра.

— Вставай, командир!

Над ним высился солдат. Стивр ухватился за протянутую руку, вскочил, но времени на благодарности не было, да и ополченец не просил ее. Он тут же, как только Стивр встал, развернулся навстречу новому врагу.

— Как тебя звать? — Глаза Стивру заливал пот, и он не узнал этого солдата.

— Дориан Хо, — донеслось в ответ.

— Спасибо тебе! Ты все-таки не ушел в обоз?

— Здесь веселее! Если я был бы в обозе, то что потом рассказывать?

Стивр обхватил все еще торчавший из головы поверженного им противника меч и дернул его изо всех сил. На этот раз оружие удалось высвободить.

Он вдруг осознал, что, валяясь на земле, видел, как между ног сражающихся ползет раненый северный варвар. У него не было правой руки. Из обрубка била фонтаном кровь. Его шлем съехал набок после страшного удара, который рассек ему кожу на левой половине лица, и кровь теперь застилала ему глаза. Стивр только сейчас содрогнулся от этого зрелища, а тогда он просто не смог его воспринять. Варвар отбросил щит и здоровой рукой шарил по земле. Он искал свою правую руку и меч, зажатый в ней. Он так и не успел его найти, когда кто-то наступил на него, покачнулся и упал рядышком. Стивр видел, что это враг, но понял ли это варвар, он уже не узнал, потому что поднялся на ноги.

Земля стала скользкой. По ней стало опасно ходить. Ее густо покрыли мертвые и умирающие. Делая каждый шаг, Стивр ощущал, как нога натыкается на вздрагивающие или уже затихшие тела. Он шел по рукам, ногам, головам, вдавливая их в землю, чтобы они побыстрее добрались до преисподней.

— А-а-а, — неслось отовсюду. И в этом крике не было слышно отдельных слов, все слилось в гул, неразборчивый гул, в котором различались стоны, а еще была в нем ненависть, боль и смерть. Смерти больше всего. Стивр и сам тоже что-то кричал, совершенно не сознавая этого, а мозг не успевал уследить за тем, что делало тело. Если бы он размышлял над тем, как ему лучше укрыться щитом и нанести удар, то наверняка был бы уже мертв. Тело лучше, чем мозг, знало, что надо делать в эти секунды. Чудно было сознавать: ты еще жив посреди этого разгула смерти. Он чувствовал, как под шлемом по лицу течет пот. Губы сделались солеными. Он медленно впадал в безумие, подобно северным варварам, наевшимся галлюциногенов, приготовленных из ядовитых грибов.

Трещали пробиваемые щиты, шлемы и панцири, хрустели кости. Нечисть еще не увязла. Стивр не знал, ввела ли она в сражение основные силы, поэтому Крег должен был все еще прятаться и ждать. Стивр боялся, что тролль, увидев, как умирают люди, как тают их ряды, не выдержит и откроется раньше времени.

— Не спеши, не спеши, — шептал он, точно тролль мог его услышать в этом хаосе. Он и сам себя не мог услышать. У него сбило наплечник, и вся одежда пропиталась кровью, уже начинавшей подсыхать, срастаться с одеждой, а из-за этого каждое движение причиняло боль. Но он ее уже не чувствовал. Какой смысл кричать в этой свалке, обступившей его со всех сторон, держать строй, ведь их уже почти сломили, почти перебили, но ему еще несколько раз удавалось-таки перегородить этот перевал плотной стеной щитов, пока нечисть не находила в ней лазейку и опять не рассеивала людей.

Впереди он увидел, как дерутся три зверя, отдаленно напоминающие волков. Люди их не боялись, напротив, старались быть поближе. Вставая на задние лапы, они становились чуть ли не в полтора раза выше самого рослого из нечисти, когти на пальцах у них были лишь немногим тупее, чем ножи противников. Они успели построить вокруг себя вал из трупов.

— Оборотни, — прошептал Стивр.

Он не знал — превратился ли в оборотней кто-то из тех, кто пришел с ним, или это кто-то из северных варваров. В любом случае — инквизиторы объявили оборотней вне закона, и если они прознают об этом, то отправят их на костер. Но никто не выдаст. Никто! Да и выдавать через несколько минут стало некого. Оборотней накрыла очередная вражеская волна.

Что-то красное стало всходить над нечистью, ложась кровавыми отблесками на серые спины и головы. Стивр подумал сперва, что приближается рассвет, обрадовался этому, потому что умирать при свете нового дня было отчего-то приятнее. Но для восхода было еще слишком рано. Это было не солнце. Это горела церковь, которую они оставили уже далеко. Когда они еще сражались возле нее, Стивр видел, как на ее крыше обосновались несколько лучников и стрелков. Нечисть лезла по гладким стенам, цепляясь за них крохотными крючочками на пальцах. Воины отбивались от нее прикладами, ножами, а то и просто спихивали с крыши, толкнув ногой. Однажды они вытащили из груды тел перемазанного в гное и крови человека, схватили его за поднятые руки, подтянули вверх, забросили на крышу, чтобы тот очухался. Человек почти сразу же вскочил на ноги. Его пошатывало, и, подойдя к самому краю крыши, он едва не свалился вниз. Он с тоской посмотрел на откатывающийся людской вал, понимая, что ему уже не добраться к своим, а спустись он сейчас с крыши — наверняка утонет в этом море нечисти. Люди и вправду оставались на острове посреди враждебного океана. Надежды на помощь почти не было. Стивр его не знал, он ведь не мог быть знаком со всеми из его отряда. Но то выражение, что появилось на лице бойца, он навсегда запомнил. В нем была обреченность, но она сошла с лица, когда парень разжал пальцы мертвого ополченца, валявшегося рядом, забрал уже не нужный ему меч, и…

Стивр отвлекся, краем глаза уловив бросившегося на него врага, отклонился от когтистых лап, нанес удар, отсекая вначале переднюю конечность, затем щитом оттолкнул противника, чтобы тот не останавливался, а пробежал подальше и упал, подскочил к нему и глубоко вонзил меч, пробив панцирь, хитиновую оболочку и тело. Сильно дернув за эфес, он высвободил меч. Из раны фонтаном забил гной. Стивр опять посмотрел на церковь, но парня на ее крыше уже не было. Теперь она горела. Не вызывало сомнений, что все, кто был на крыше, так там и остались. Только северные варвары любили сжигать своих мертвых, думая, что так их души побыстрее попадут на небеса, а соплеменники Стивра предпочитали все же упокоиться в земле. Примут ли их в раю северных варваров, когда они туда постучатся?

Тролли пробили стенки бассейна. Вода разлилась по земле. Нечисть ступила в нее и стала оседать, проваливаться, будто глубина там была не каких-то несколько сантиметров, а полметра, а то и больше. Их ноги все уходили и уходили вниз, точно их болото засасывало, потом пришел черед тел и голов, и вот наконец на поверхности воды образовалась противная слизистая пленка. Наступавшие враги так и не могли переступить через нее, даже не решались пройти по все еще не успевшим растаять телам своих товарищей. Ждали, пока вода совсем не высохнет.

Инквизитор читал молитвы над бассейном, водил руками в причудливых жестах и что-то шептал, делая все прибывающую воду ручейка тоже смертельной для нечисти, пока в его спину не воткнулось сразу три ножа. Один засел неглубоко, запутался в складках одежды и выпал, но зато любой из двух других нанес смертельный удар. Инквизитор замер с поднятыми руками, то ли пробуя взлететь, то ли моля небеса принять его, ведь он до конца исполнил свой долг. Кто его знает, успел ли он получить ответ, прежде чем тело его стало заваливаться вперед, перегнулось через стенки бассейна и упало в святую воду. Она охватила его, пошла пузырями, вспенилась, наткнувшись на торчащие из спины кинжалы, и растворила их, но залечить нанесенные ими раны уже не могла. На мертвом лице инквизитора застыла блаженная улыбка. Эту улыбку никто не видел.

Меч давно был в липком гное. Стивр все никак не успевал обтереть его, а теперь было уже слишком поздно — гной затвердел наростами на клинке, затупил его. Хорошо еще, что не растворил, а то стек бы клинок до эфеса, да еще руку разъел бы до костей. Стивр все махал и махал им, из стороны в сторону, как косарь, но нечисть от этих ударов почти не падала. Доспехи тупой сталью не пробить: сколько ни колоти по ним — только вмятины и остаются.

Небо стало сереть, четко очерчивая силуэты гор, бледнеть, становиться прозрачным, а когда оно выкрало у темноты людей, Стивр понял, как же их мало осталось! В темноте этого было и не разобрать, темнота прятала всех, но теперь-то он знал, что рядом не более двух сотен человек, а позади — обозы с еще сотней раненых, многие из которых, по крайней мере те, что чуть оправились от ран и могут хоть как-то держать меч или копье, уже опять возвращаются в строй, бредут неспешной и нечеткой походкой навстречу своей смерти.

Над обозом реял штандарт, обозначая последнюю границу, где они еще могут попробовать зацепиться среди порушенных телег, скарба и умирающих тел. В начале битвы штандарт был в первых рядах, но два человека, которые держали его, погибли. Теперь, чтобы он раньше времени не достался врагу, его утащили в тыл. Впрочем, это для людей штандарты что-то значили, а нечисть и не поняла, зачем люди водрузили на шест эту тряпку и размахивают ею над головами, точно это пугало какое-то, каким отгоняют птиц от засеянных полей. Совсем из ума выжили от страха! Таким пугалом нечисть не отогнать. Глупые, глупые люди…

Стивр удивлялся, что эта толпа измученных ополченцев, в пропитавшихся кровью тряпках и мятых доспехах, еще не бросилась бежать без оглядки. Наверное, не от храбрости (хотя из-за этого тоже), а больше от безысходности, оттого что все понимали — как быстро ни убегай, все равно от нечисти никуда не денешься. То ли люди устали, то ли и вправду, почуяв скорую победу, вражеская армия усилила напор, но как бы там ни было, а левый фланг проваливался и отступал слишком быстро. Да и не отступал он вовсе, а просто людей там смерть выкашивала быстрее, чем в центре и на правом фланге. Но вскоре дрогнули и они… Это еще не было бегством, скорее, предзнаменованием полного разгрома.

«Вот и все», — на губах Стивра проявилась эта мысль, но слишком тихо, никто ее не услышал. Да и закричи он во все горло, все равно никто бы слов не разобрал за тем громом, что раздался с холмов, прокатился по всему ущелью, возвещая, что пришло время страшного суда.

Но не для людей! Не для людей!

— Крег! — простонал Стивр.

Прежде их озарили вспышки. Огонь ударил по врагам, прокатился по их рядам. Стивр знал, что сейчас со склона горы бегут тролли Крега, врубаются в этот вал, пробуя пробиться к паланкину, и единственное, чем он мог помочь им, это оттянуть на себя как можно больше врагов.

— А-а-а!!! — Обезумев, он бросился вперед, ведя за собой всех, кто еще мог бежать, идти, ползти.

— А-а-а-а!!! — услышал он позади себя оглушительный рев.

Это крик ему показался громким, но разве можно в голос хрипеть, когда горло пересохло от усталости?

С нечистью случилась удивительная метаморфоза. Вал отхлынул, спешно отступая. Враги натыкались друг на друга. Люди легко доставали их, сносили головы, прорубали доспехи, кололи в спины. Началось побоище, а потом произошло и вовсе нечто удивительное. Вал остановился, замер. Нечисть встала, нерешительно покачиваясь, — так должны выглядеть тела, у которых похитили души, — а люди, не дожидаясь, когда души опять вернутся в них, все рубили и рубили… И откуда у них только силы взялись?!

Стивр уже понимал, что это победа. Он знал, Крегу как-то удалось убить того, кто находился в паланкине. Убить матку. Там в палатке, накануне битвы, он объяснил Крегу, что из себя представляет нечисть и как ее можно победить.

— Муравьи? Разумные муравьи? Вот ведь чего природа только не навыдумывает.

— Боги, — поправил его Стивр.

— Какая разница, — сказал Крег.

Крег удивлялся, откуда Стивр все это знает, а тот рассказал ему, как в детстве, поддавшись уговорам приятелей, забрался на чердак дома, в котором жил колдун. Этим днем его забрали инквизиторы, обвинив в том, что он общался с потусторонними силами, но досмотр в его жилище учинили слишком поверхностный, почти ничего не забрали. Они должны были вернуться попозже. Вместе с собакой-ищейкой, которая ни одной колдовской вещи не пропустит, пусть та и будет замаскирована под обычные тарелки или горшки для цветов.

…Их было пятеро. Всем лет по тринадцать. Родители отправили их в столицу на смотр к королю, который собирался выбирать себе пажей, но мероприятие отчего-то отменили. Мальчишки на какое-то время были предоставлены сами себе. Стивр уж и не помнил, как они узнали о том, что инквизиторы забрали колдуна на допрос, как выяснили, где этот дом находится, и как ускользнули из дворца. Он лишь помнил, что у них сердца замирали от страха, когда, проскользнув в неприкрытую дверь, они бродили по пустому особняку. Почему его не додумались запереть на замок? Инквизиторы полагали, что в дом к колдуну никто не сунется? Прежде этот замок сам запирался, дверь открывал только своему хозяину, но теперь что-то испортилось в наложенном на него заклинании, и он больше не охранял входную дверь.

Воздух был сырым, затхлым. Так должен пахнуть склеп. На полках вдоль стен стояли баночки с заспиртованными органами. Стивр не стал бы утверждать, что среди них не было человеческих. Просто он не знал, как они выглядят. Еще долго он не мог вспоминать без содрогания, как скрипели под ногами доски пола, как они, оглядываясь по сторонам, ждали, что в любой миг на них может броситься адское страшилище. Даже реторты, колбы и другие сосуды, предназначенные для химических опытов, им тогда казались не иначе как приспособлениями для вызывания злых духов. Может, какой дух и наблюдал за ними, сидя на балках, поддерживающих потолок, и выбирая, кого ему забрать с собой. Застань их здесь инквизиторы — не избежать бы допросов, а то и на костер могли бы угодить, но обошлось. Там было много интересного, очень много. Например, банка, почти до краев заполненная глазами. Казалось, они присматривают за всем, что происходит внутри дома, вот только никому они ничего не скажут, ведь банки с заспиртованными губами нигде не было.

Ребята исследовали особняк до самого чердака. Стивра манил именно он. Мальчишка точно зов услышал. Там ему попался пыльный, окованный по краям ящик, запертый на большой замок. Приятели Стивра пробовали его открыть, но ничего у них не получалось, а когда за дело взялся Стивр, замок отомкнулся сам. Они-то думали, что сундук окажется набитым золотом, в которое колдун превратил ртуть или медь, и были разочарованы, увидев, что там лежит всего лишь толстая книга в потертом кожаном переплете. Стивр наглотался пыли, пока ее доставал.

— Да брось ты ее, что в ней интересного? — сказал кто-то из приятелей.

Он вспомнил, что пыль может оказаться опасной. Если ее долго не тревожить, то в ней поселяются разные неведомые болезни, которые способны погубить человека, который ее вдохнет. Так случалось с теми, кто тревожил древние захоронения. Но большинство людей считало, что грабители умирают от проклятий, охранявших гробницы.

Стивр, открыв книгу где-то посередине, расчихался, на глаза навернулись слезы, и он не сразу понял, что на пустом еще секунду назад листе пергамента проступают слова. Ему стало страшно, когда он осознал, что они означают. Он видел будущее.

— Что с тобой? — спросили приятели. Стивр протянул им раскрытую книгу.

— Но здесь ничего нет. Пусто.

— Нет? — удивился Стивр и снова посмотрел в книгу. Слова стали бледнеть, но все еще были различимы.

Выходило, что только он мог их прочитать. Отчего? Детский мозг не в состоянии был это понять. Не хотел понимать.

— Пойдем отсюда. Вдруг кто явится. Брось ты эту книгу, — заторопили его приятели.

Дом сожгли на следующий день, а колдуна — через три дня, на центральной площади города. Его обрядили в бесформенную холщовую хламиду, спускавшуюся до самых пят, видимо для того, чтобы огонь побыстрее добрался до нее, а потом и до тела. Колдуна привязали к деревянному столбу, пропитанному смолой. В его глазах была боль, но боль не от перенесенных пыток, потому что он легко мог заглушить ее. Какая-то другая. Седая всклокоченная борода и длинные волосы развевались на ветру. Посмотреть на это зрелище собралась толпа. Не часто такое представление увидишь, поэтому никто не хотел его упустить.

Инквизитор зачитал приговор. Слова разносил ветер. Никто их не слушал. Все ждали, когда же наконец к куче сваленных под столбом веток поднесут факел.

— Они придут, и не будет им числа! — начал кричать колдун, когда огонь только стал лизать его ноги. — Сперва они захватят земли троллей, а потом придут и в земли люде-е-е-ей! — Огонь подпалил одежду, кожа на ногах вздулась волдырями, сгорела седая борода и брови, запылали волосы. — Вы должны успе-е-е-еть подготовиться!..

Его обезумевшие глаза шарили в толпе, выискивая кого-то, и наткнулись на Стивра. Остановились, впились в него. Стивр вдруг почувствовал, что колдун проникает в его сознание, копается там, как еще недавно он сам на чердаке его дома.

— Ты остановишь их! — колдун это уже не кричал, а шептал. Будь его руки свободны, а не привязаны к столбу, он указал бы уже начинающим тлеть пальцем на Стивра. Но слова колдуна прозвучали в его голове.

— Почему я? Почему? — спрашивал Стивр, и на глаза у него наворачивались слезы. Все было бы так просто и легко, не открой он ту книгу, не прочитай он те слова.

— Ты остановишь их, — еще раз повторил старик, а потом добавил: — Только ты ведь знаешь, как это сделать… — Огонь накрыл его с головой, но, прежде чем это произошло, Стивр увидел, что в глазах колдуна пропала боль.

«Что? Как? Как их остановить?» — Стивр не задавал эти вопросы вслух, но знал, что колдун его слышит. Вот только он так и не дождался ответа…

Часть вторая. БЕГСТВО

1

Настроение было хуже некуда. Совсем подавленное. Стивр пытался его хоть чуточку приподнять, но ему это не удавалось. Не помогли ни прогулки по людным улицам города, где в воздухе носился аромат благовоний и пряностей, ни питейное заведение, куда он зашел, чтобы не оставаться наедине со своей печалью.

Липкие от пролитого эля столы сотрясались, когда завсегдатаи ставили на них свои кружки. Посетители горланили песни своих кланов и хвалились друг перед другом кто во что горазд. Частенько здесь вспыхивали потасовки, после которых кто-то отправлялся к лекарю, а кто-то и на кладбище за городом.

Обычно со Стивром ходил телохранитель Габор. Стивр и сам не знал, отчего выделил именно его из сотен других людей, которые, узнав, что ему нужен охранник, пришли испытать судьбу. Они хвалились силой, сноровкой и прочими достоинствами, так что у Стивра спустя какое-то время в глазах зарябило. Он даже стал путаться: при виде очередного претендента никак не мог вспомнить, беседовал с ним сегодня или еще нет. Габор был повыше Стивра на целую голову и в плечах пошире, внешностью своей он немного напоминал увальня Крега. Видимо, подсознательно Стивр тут же сравнил его с троллем, и это был основной аргумент, почему именно Габор получил эту работу, а не кто-то другой.

Телохранитель обычно следовал за ним как тень, правда, на некотором отдалении — чтобы и не слишком на глаза попадаться, и, в случае чего, успеть защитить хозяина. Например, перехватить вражескую руку с кинжалом. Кстати, желающих сделать нечто подобное раз от разу становилось все больше. Стивра пытались и зарезать, и отравить, но ангел-хранитель отводил от него все эти беды. Были курьезные случаи, когда Стивру приходилось гнать Габора прочь, убеждать, что очередная пассия ничего с ним не сделает.

— Ты что же собираешься свечку над нами держать? — не унимался Стивр, выпроваживая телохранителя.

— Ну, не так чтобы свечку, но в шкафу спрятался бы, — после некоторого раздумья сообщил Габор.

— Да знаешь ты кто после таких слов?… — шипел на него Стивр.

— Знаю, знаю. Хороший телохранитель я, вот кто, а не тот, о ком вы подумали, хозяин. Подглядывать за тем, как все это делается, мне охоты нет никакой. Это, знаете ли, тех, кто сам ничего не может, такие зрелища привлекают. А у меня с этим все в порядке. Да и по мне — лучше кулачный бой посмотреть в пивной.

— Что же ты думаешь, что на груди у нее кинжал спрятан?

— Не, не спрятан, — последовал ответ.

— Сволочь, ты что же ее уже прощупал?

— Визуально, — ввернул Габор умное словечко. — Кинжала на груди у нее нет. Но не забывайте, что есть много всяких других способов душу на тот свет отправить. К примеру, заколка отравленная. Очень действенно. Или звездой трехконечной — тоже не трудно человека убить. Края заточить — и получше любого ножа будет.

— Это же вещь священная.

— Ну а им что с того!

— Перестань богохульствовать! Уйди с глаз моих! — обрывал Стивр бестолковый спор и отправлял телохранителя во временную ссылку куда-нибудь на постоялый двор. А чтобы коротать время ему было не так грустно, подкидывал Габору монетку-другую.

На этот раз Стивру хотелось просто походить в одиночестве по улицам города. Занятие, что и говорить, было опасное. Габор для вида подчинился… Стивр догадывался, что телохранитель где-то рядом, растворился в толпе, стал таким же незаметным, как соль в морской воде: вода как вода, но попробуешь ее на вкус и сразу поймешь, чем она отличается от речной и озерной. Стивр был уверен, что Габор отыщется, произнеси он простейший приказ типа «встань передо мной», не придавая ему никакого магического подтекста. Он, к примеру, нужен, чтобы души умерших с того света за советом вызывать.

Стивр молча смотрел на веселящихся в таверне, затем заказал себе эль, но только пригубил его, почти не чувствуя вкуса. Тоска не покидала его. Из головы все не шел нищий, которого он повстречал днем на базарной улице. Мужчина сидел, опершись спиной о стену здания и раскинув перед собой ноги в стоптанных прохудившихся сапогах. Из дыр торчали черные от грязи пальцы. Штанину на левой ноге он закатал чуть повыше колена, чтобы стали видны глубокие шрамы на сухожилиях и венах. Он наверняка не мог ходить без палки. Но куда более страшные следы были у него на лице. Его обезобразили четыре параллельных шрама, тянувшихся с левой стороны лба через пустую глазницу к правой щеке. Стивр знал, кто мог их оставить.

Перед нищим лежал перевернутый крыльями вниз шлем. Точно железная плошка на подставке, в которую насыпают уголь, чтобы греться холодными вечерами.

На его дне тускнело несколько медных монет. Мужчина спал, но, когда Стивр подошел к нему и хотел уж было бросить серебряную монетку, проснулся, приподнял веко, посмотрел на Стивра, а потом рот его прорезала ухмылка, обнажившая гнилые зубы.

— Я был с тобой в Стринагарском ущелье.

Эта фраза звучала как укор. Человек гортанно засмеялся, захлебываясь собственным смехом.

— Ха-ха-ха, — заливался безумным смехом нищий, — я был в той линии, что дралась у церкви. Что ты там обещал нам перед сражением? Вспомнил?! — Ответа он и не ждал. — А я не забыл! Ты всех нас обманул. Все мы дураками были, что тебе поверили.

Думал ли Стивр там перед битвой, что все так скверно обернется? Что сейчас он будет испытывать чувство вины перед этим никому не нужным ветераном, который и по возрасту был моложе его, и ничего не видел в этой жизни, кроме того сражения, да и не увидит.

Что гордиться шрамом на плече, когда там, в ущелье, остались пятьсот человек и еще триста троллей, а из тех, кто выжил, почти все были ранены? Стивр и сам бы не пережил ту битву, не прикрывай его подчиненные кто как мог. Сколько их погибло, отводя от него удары кинжалов? Он не знал. В пылу сражения он только слышал, как где-то совсем рядом лезвия пробивают доспехи и с противным чавканьем погружаются в человеческие тела. Под ногами было липко, очень липко, потому что каменистая земля почти не впитывала кровь, а ее пролилось слишком много, целые реки.

Никто тогда не задумывался, что будет после. Но этому ветерану повезло. Остался жив. Вот только сам он так не считал. Он пришел к выводу, что в бедах его виновата не нечисть, а Стивр.

Стивр прекрасно помнил, что обещал своим людям… Славу! А что вышло-то? Что?…

Ущелье было завалено мертвецами в несколько слоев. И не было времени хоронить их. Да и где?! Земля твердая, не земля, а камни одни. Он спешил уничтожить всю нечисть, пока не появилась новая матка. Стивр послал гонца с вестью о победе и просьбой прислать людей забрать мертвых, но когда они через полтора месяца вновь прошли по этому ущелью, то увидели, что о мертвецах никто не позаботился.

Они убили тридцать тысяч врагов, после того как Крег уничтожил матку, и еще почти столько же их погибло во время битвы.

Трупы нечисти высохли, стали похожи на мумии, а люди гнили, наполняя ущелье зловонным запахом, который чувствовался за много-много километров.

Они ехали через ущелье, укутав лица тряпками и затаив дыхание, но эта гниль все равно проникала через ткань, наполняя легкие. Ручеек, который так помог им во время битвы, наверняка теперь был заражен: попей из него воды — умрешь в страшных мучениях. Какая там святая вода! Они сделали эту воду мертвой.

Они старались не смотреть по сторонам. Стервятники выклевали людям глаза, дикие звери тоже попировали изрядно, содрав свежее мясо с костей, но угощенья было слишком много. Слишком… Нечисть они не тронули.

Потом еще пришлось разбирать завалы из трупов в ущелье Корт Мортег. Это было похоже на то, как прокладывают дорогу горнорабочие. Трупы еще не начали разлагаться, но уже стали холодными и твердыми как камень. Среди них Крег нашел пятерых своих солдат. Полумертвых, окровавленных, но… живых. Живых!

Находке этой он обрадовался, как ребенок, его обветренное лицо залила улыбка, сиявшая даже под измятым шлемом.

— Мы разбили их, разбили! — шептал Крег, точно раненые могли услышать его и эти слова были бы способны вдохнуть в них жизнь быстрее лекарств и заклинаний. Но закричи он погромче, и тонкая нить, что еще привязывала души к этим истерзанным телам, могла оборваться.

Сопротивления людям Стивра никто уже не оказывал. Они поначалу с опаской продвигались по землям троллей. Теперь уже люди недоверчиво поглядывали по сторонам, точно так же, как несколькими днями ранее смотрели на этот мир тролли. Зато сами тролли приободрились, стали даже песни распевать — горланили кто во что горазд. От криков таких даже мертвецы в могилах могли бы проснуться и отправиться искать более тихое место.

В ста километрах к востоку от приграничных гор они нашли переход между мирами. В воздухе, на высоте около метра над землей клубилось серое облако. От него исходил какой-то холод, будто открыли глубокий сырой подвал или склеп. Лошади заволновались: уши торчком, как у собак, копытами переступают на месте и шагу не желают вперед ступить. Как ни кололи их всадники в бока шпорами, как ни уговаривали, обещая накормить и сладкой морковкой, и овсом, — те ни в какую!

Вдруг из облака подул холодный ветер, уносящий прочь слова. Приходилось кричать друг другу на ухо, чтобы хоть что-то расслышать. Переход этот, казалось, душу вытягивал, постепенно, почти незаметно. Задержись здесь подольше — и не заметишь, как тело станет холодным и сморщенным, словно высушенная мумия. Даже трава под переходом почернела, точно сгнила, — так чернеет человеческое тело при гангрене.

— Не хочешь туда нырнуть? — спросил Крег, кивнув на облако.

— Не поверишь, но желание такое есть.

— У меня тоже. Прийти бы туда да натворить чего похлеще, чем они у нас. Одного опасаюсь — наверняка там их куда больше, чем к нам пришло, не справиться с ними ни мне, ни тебе с твоими адовыми громами. А если ворота эти мы не закроем, так они опять когда-нибудь пожалуют.

— Тогда выход один — ворота закрыть!

— Знаешь как?

— Попробую. Часовню надо опять строить, скважину бурить, чтобы до воды добраться.

— Отлично! Лучше всего — изведанный способ. Помогу тебе. А церковь, так и быть, оставлю, когда с делами покончим. Пусть стоит. Толку только от нее не будет никакого. Я-то, знаешь, ваши религиозные пристрастия не разделяю. У меня есть только боги солнца, воды, огня, ветра, а у вас все какое-то искусственное, неправильное. Мы к природе ближе, да и северные варвары тоже. Они таким же богам поклоняются. Своим, родным. А вы им все своих каких-то навязать хотите. Плохо это. Ко мне вот тоже ваши инквизиторы пробирались, в капюшонах. Наподобие того, что святую воду делал в Стринагарском ущелье. По селениям нашим ходили, сказки всякие рассказывали. Я их приказал изловить, к себе привести. Выслушал, ну и сказал, что сам сказки тоже рассказывать могу, выдумаю их хоть десяток за один вечер. «Все это правда, — говорили они, — никакие не сказки». Не хотелось мне с ними спорить, объяснил я им, что лучше бы они подобру-поздорову ушли. Как там у вас говорится: «Со своей ложкой в чужой огород не лезь». Так?

— Примерно.

— Они и ушли.

— У нас тоже разным богам поклоняются. Правда, в последнее время инквизиторы все больше власти имеют. Начали бороться с теми, кто придерживается другой веры.

— Зря, — подытожил тролль. — Ладно, давай строй свою церковь. Надо покончить с нечистью. А в споры теологические с тобой не хочется вступать. Ведь ни я тебя переубедить не смогу, ни ты меня. Так зачем время понапрасну терять? Его и так у нас немного. Помогу я тебе опять. Надеюсь, что боги мои не прогневаются за это.

Стивр рассчитывал, что инквизитор, которого он взял в поход взамен того, что погиб в Стринагарском ущелье, не слышал их разговоров.

Пока солдаты умело возводили часовню, Стивр все поглядывал на облако, ждал, наверное, что из него вновь могут появиться несметные орды нечисти. Ему абсолютно все равно было, кому молиться, лишь бы этого не случилось. Он даже спросил у Крега, как зовут местного бога, и попытался произнести его имя. Вот только он не был уверен, что вышло правильно. Слишком непривычными были эти звуки для человеческого речевого аппарата. Скажи он погромче, Крег бы либо обиделся, либо рассмеялся. Но боги не рассердились, — обошлось, никто из облака не возник.

Солдаты навели на облако раструбы. Насосы с чавканьем стали выкачивать из скважины воду, наполняя бассейн, на дне которого был выложен крест. Потом вода начала распределяться по шлангам… Тугие струи ударили сразу из нескольких раструбов, опутали облако, точно паутиной. Шланги в руках солдат дергались, извивались, как огромные змеи, побольше тех гигантов, что в западных джунглях обитают. Сейчас, выплевывая из пастей воду, они отдавали часть своей души, вот и сопротивлялись, стремясь вырваться из рук.

Облако шипело, проглатывая воду, захлебывалось. Из него летели брызги в разные стороны, совсем как у того несчастного, которому руки связали с ногами, приставили ко рту воронку и стали заливать воду, а она быстро желудок переполнила и пошла через край. Хорошо, что вода, а не смола расплавленная или свинец. Когда водой пытают, как правило, хотят что-нибудь узнать, а когда свинцом или смолой — тут уж очень придется с восстанавливающими заклинаниями постараться, чтобы потом человек смог бы какие-то звуки кроме мычания издавать.

— Поддайте ему, — восторгался Крег, подбадривая людей и троллей. — Как ты думаешь, вода по другую сторону выливается? — спросил он Стивра.

— Не знаю, может, и выливается.

— Хорошо бы! Проела бы там все до дыр, — смеялся Крег.

Его охватила такая радость, когда облако совсем исчезло, что и передать невозможно. Он точно готов был взлететь: руки в стороны раскинуть, взмахнуть ими посильнее и…

Проверять, сможет ли он сделать это, Стивр не стал.

Солдаты кричали что-то, обнимались друг с другом и с троллями, каждый из которых мог своими ручищами заграбастать по три, а то и по четыре человека. Они клялись друг другу в вечной дружбе, но клятвы эти ничего не стоили, потому что военные своей судьбе не хозяева, прикажут — пойдут и с троллями воевать, и с самими порождениями преисподней.

Почерневшую траву солдаты выжгли, развели на ней огромный костер и испепелили все на несколько сантиметров вглубь, чтобы ничего от этой травы не осталось, только пепел. Да и его было бы лучше зашвырнуть в облако, а то не ровен час зараза эта начнет распространяться по свету.

Потом они пировали, пили всякие бодрящие напитки. Он этих возлияний Стивр окончательно потерял чувство реальности: ему казалось, что веселились они не больше дня, а вышло — не меньше недели.

— Знаешь что, — сказал ему тихо Крег на прощание, проводив до приграничных земель, — тебе бы сейчас войти в столицу как победителю, короля свергнуть да самому его трон занять. За тобой сейчас большинство пойдет, а потом такого шанса не будет. — Стивр только головой покачал, будто бы сам хотел от этих мыслей избавиться. А Крег разочарованно вздохнул: — Ну, как знаешь. Вот помяни мое слово, пройдет немного времени, съедят тебя.

Стивр тогда значения словам этим не предал, все в шутку обернул, но, когда пришло время возвращаться, вспомнил о них. Тела в Стринагарском ущелье так никто и не похоронил. Человеческие останки, те, что не растащили стервятники, валялись никому не нужные. Мысли это зрелище навевало грустные. Настроение у солдат Стивра заметно ухудшилось, и они спешили поскорее миновать это место. Поздно было уже спрашивать у тролля, поможет он или нет Стивру троном завладеть, ответ-то очевиден — откажется. Но если поразмыслить, то помощь его могла бы во вред скорее пойти, чем на пользу. Люди отвернулись бы от Стивра, приди он к власти при помощи троллей. Его посчитали бы захватчиком и встали по другую сторону, под королевские знамена.

Северным варварам почести были не нужны. Они ушли в свои земли.

Формально весь отряд был распущен. Стивр оставил с собой только пять слуг, сполна расплатился с наемниками из тех средств, которые предоставил ему Крег, и теперь кошелек каждого ветерана был набит золотыми самородками. Этого хватило бы, чтобы купить себе дом, землю, осесть, зарабатывая на жизнь не войной, а чем-то другим, обзавестись семьей. И все-таки в столицу со Стивром отправилась почти сотня человек, попытать там счастья и предложить свои услуги новому хозяину. Но они немного опоздали, потому что война с отщепенцами затихала. В лучшем случае, можно было рассчитывать на то, чтобы устроиться в охрану купеческого каравана. Так что мысли осесть и успокоиться постепенно стали овладевать наемниками, и по дороге отряд стал таять, точно сосулька под лучами весеннего солнца. До столицы дошло человек двадцать.

Увидев этот отряд, стражники, охранявшие въезд в город, поспешили ворота закрыть.

Стивр остановился перед запертыми воротами, поднял голову, увидел, что на него из бойницы нацелен лук — стальное жало смотрело прямо в глаза, — но он не испытал никакого страха, хотя от такого многие каменеют.

— Долго я здесь стоять буду? — спросил Стивр у стального жала.

— Кто такие? — послышалось в ответ.

— Разве так встречают победителей? — вопросом на вопрос ответил Стивр.

— Каких победителей? Короля с победой мы вчера приветствовали. А вы что, отряд отставший? Как звать тебя?

— Стивр Галлесский.

— Не было в войске короля отряда Стивра Галлесского.

— Открывай, я не с отщепенцами дрался. Троллям я помогал. Ты не слышал, что на границе творилось? — Стивру этот разговор начал надоедать. Он уже раздумывал над тем, не вернуться ли ему восвояси, ведь на штурм городских ворот у него не было ни сил, ни средств — ни тарана, ни лестниц.

— Нет, не слышал! — Жало уже не смотрело Стивру в глаза, чуть опустилось, но все еще высовывалось из бойницы. — А тролли что же тебя не поблагодарили за услугу?

«Хорошо еще, что он не сказал: ах ты троллям продался, скотина», — подумал Стивр, а вслух произнес только:

— Не твое дело!

Не так представлял Стивр свое возвращение. Совсем не так. Он, конечно, не думал, что горожане выбегут на улицы, выстроятся вдоль тротуаров и будут кидать цветы под ноги его отряду, крича от радости. Но даже в кошмаре он не мог бы предположить, что их даже за ворота пускать не захотят. Точно они не герои, а толпа нищих, которые пришли в город, чтобы просить милостыню.

По ту сторону что-то зашуршало, загремела цепь, заскрипели какие-то механизмы, взвизгнули несмазанные петли и ворота стали отворяться. С них осыпалась ржавая труха.

«Ворота старые, плохие, — подумал Стивр, — не выдержат они тарана».

В образовавшуюся щель высунулась бородатая голова стражника в коническом шлеме. Он оценивающие посмотрел на Стивра, как вышибала в таверне, который вправе не пускать туда не понравившегося ему посетителя. Его наметанный глаз в толпе сразу вычисляет, от кого ждать неприятностей.

— Ты что, на меня еще не насмотрелся? — зло спросил Стивр.

Он двинулся вперед и просто сбил бы охранника с ног, если бы тот вновь вздумал ворота закрыть.

— Входите, — запоздало пригласил стражник и отошел в сторону.

— Неприветливо нас встречают, — услышал позади Стивр.

— Хорошо еще, что стрелой не угостили, — вторил ему другой голос.

— А по мне хорошая драка сейчас — самое лучшее развлечение.

Под ногами — грязь, а если и валялись цветы, то уже вялые, ими, похоже, накануне свиту королевскую встречали. Час был поздний, лавки закрыты, прохожих становилось все меньше. Те, что встречались, косились на отряд Стивра с опаской, старались побыстрее с глаз скрыться, особенно девушки. Они шмыгали в ближайший переулок, переждать, пока отряд стороной пройдет.

— Нас чего, за захватчиков, что ли, принимают? — разгорелся за спиной Стивра оживленный разговор.

— Ты что, с ума сошел! Ежели б нас за захватчиков приняли, то кто бы нам позволил вот так спокойно по улице разгуливать. Не… Нас за один из королевских отрядов принимают. Стражник-то на воротах тоже вот так же ошибся.

— Тогда не понимаю — отчего все такие неприветливые?

— Боятся.

— Нас, что ли?

— А кого же?

— Не понимаю все равно, почему?

— Да потому что нам сейчас, вернее королевским солдатам, многое позволено. Они победу добыли? Добыли. Все сквозь пальцы посмотрят, если вот ты, к примеру, или я пощупаем, что там под платьем вон у той, — Стивр не оборачивался и не видел, на кого показывает солдат, — или у той.

— А что, я не против! Не только потискать, но и еще кое-что… Причем не раз.

— Ха. А тебя на сколько раз хватит?

— Если за ночь, то раз на шесть-семь.

— Пустомеля. Ты после трех дрыхнуть завалишься.

— Проверим?

— Что я, следить за тобой буду? Да и мы с тобой все-таки не королевские солдаты. Нам-то спуску не будет.

— Вдруг ей понравится?

— А если не понравится, золотишко из кошелька вытащишь, потрясешь перед ней, и каким бы уродом ты ни был, все равно станешь для нее самым красивым и желанным. Может, и замуж за тебя попросится.

Похоже, это был последний аргумент, после которого солдат наконец-то принял решение завязать со своим ремеслом.

— Командир, — услышал Стивр, узнав наконец-то голос Дориана Хо, — командир, постой! Разговор есть!

Стивр остановился, обернулся. Солдаты все еще называли его командиром, но он ведь уже ничего им не платил.

— Ты не будешь против, если я уйду? — спросил Дориан Хо.

— И я. Мне-то король не даст ничего. — Солдат было мало, и Стивр помнил теперь все их имена. Этого звали Перон.

— Приключений на свою голову решили поискать? — спросил Стивр.

— Ага, — ответил Дориан Хо.

— Я никого не держу. Знаете ведь. Идите. Только будьте все-таки поосторожнее. Деньгами вашими многие завладеть захотят.

— А мы их показывать никому не будем. Только дураки своим богатством хвалятся. Их потом часто находят в сливных ямах с перерезанным горлом или с еще какой раной, — сказал Дориан Хо.

— Ты тоже будь поосторожнее, командир. Зря ты к королю идешь. Милостей от него не жди, — сказал Перон. — С тобой было хорошо воевать. Я тебя буду вспоминать добрыми словами и то, что мы сделали, — тоже.

Может, и расскажу об этом кому, вот только не поверит никто.

Стивр кивнул.

— Вот что еще у тебя хотел спросить, — не удержался Дориан Хо, — твои трубы медные, что огнем плюются, — что это?

— Ты разве не догадался? Магия это.

— Я так и понял. Очень она, знаешь ли, на черную магию похожа. На недозволенную.

— Сейчас есть дозволенная? — спросил Стивр.

— Нету. Но про трубы эти медные, выходит, лучше никому не рассказывать, а то инквизиторы прознают — плохо будет?

— Да, — сказал Стивр, — помалкивайте про них. Кто-нибудь еще хочет уйти? — спросил Стивр у солдат.

Наверное, всем не понравилось, как их встретили, и теперь выяснилось, что уйти хотят все, кроме слуг. Ведь Стивр им работы предложить не мог, рекомендации его тоже никому не были нужны. Каждый решил, что будет лучше поискать счастья самому.

— Ты, если что, обращайся к нам. Поможем, — сказал Дориан Хо.

— Где вас искать-то?

— Может, еще встретимся.

Мост был опущен. Охранял его злой как собака стражник, одетый в тусклые старые доспехи с великолепным дорогим узором. Их слегка портила неглубокая борозда, которая шла от левого плеча до груди. Удар этот разбил наплечник и, вероятно, рассек кости предплечья прежнему хозяину. Его вполне могли нанести той огромной секирой, в обнимку с которой стоял охранник, используя ее как подпорку. Он уже успел немного перехватить и хлебнуть, перед тем как заступить на пост, а с собой прихватил свиной окорок. Держал он его в той же руке, что и щит. Закрываясь этим щитом, точно в него в любое мгновение могла стрела угодить, вояка грыз окорок. Он обглодал его уже почти до кости. Рот, подбородок, рука, доспехи — буквально весь он был перепачкан жиром. Доспехи стражнику были явно малы. На боках стальные щитки, что закрывали грудь и спину, скреплялись кожаными ремнями, и они не слишком плотно пригоняли края пластин друг к другу — расстояние между ними было сантиметров семь, так что доспехи эти были, скорее, декоративным украшением, чем средством защиты. Случись этому вояке оказаться на поле брани, он наверняка бы предпочел им свою старую кольчугу. Она хоть наверняка и неказистая, но в бою девушек очаровывать не приходится.

— Что надо? — спросил он с набитым ртом. Речь его была нечеткой. Вот бросить бы ему, чтобы горло прочистил, фляжку с вином, так пустил бы в замок без лишних слов. — Поздновато на службу решили попроситься. Мы уже всех разбили.

— Доспехи у тебя хорошие. С кого снял? — спросил Стивр.

— С сынка барона Гренфакса! — Стражника такой вопрос не только не обидел, а даже обрадовал. Он попытался спину расправить, встать в полный рост и сделать так, чтобы обглоданная кость из-за щита не высовывалась. Ему скучно было стоять, хотелось рассказать о своих подвигах, вот он и решился поболтать. — Было это, когда мы уже в замок ворвались, сперва-то мы его обстреляли чуток из катапульт, зарядили всякой дрянью горючей и шарахнули. Вот. Замок горит, я, значит, по лестнице поднимаюсь, в зал вбегаю, а там навстречу мне, я и не разобрал сперва, кто выбежал. Он мне что-то в глаза бросил. Порошок какой-то. Зеленым он засветился. Как от соли от него глаза стало разъедать. Слезы полились. Ничего не вижу… Отмахнулся я, значит, секирой. Куда попало бил. То в стенку, то воздух рубил, потом чувствую — попал в кого-то, закричал он от боли, упал, доспехами по камню загремел. Я когда проморгался, только рассмотреть смог. Оказалось, что я сынка барона убил, руку ему отсек почти. Ну, король в награду мне и отдал его доспехи.

— Молодец, — сказал Стивр.

— Я-то да… — Настроение стражника вдруг испортилось. Видимо, он вспомнил о том, что в это время в зале вино льется рекой, столы ломятся от угощения, в следующий раз такого пира может и не будет уже никогда, а он вынужден стоять на посту. — А вот вы что делали в это время? Не видел я вас раньше. Как звать-то?

— Стивр Галлесский. Мы на границе с троллями сражались и потом еще в их землях, — стал пояснять Стивр.

— Ого. А что, на нас тролли полезли? — спросил стражник.

— Нет. Я им помогал.

— Плохой из тебя помощник с пятью-то солдатами. Одного, ну двух троллей и замените.

— Нас побольше было.

— Сколько же?

— Семь сотен.

— Семь сотен? И где они сейчас?

— Больше половины погибло, а те, что остались, разбрелись. Я ведь их только на время военной кампании нанял. Она закончилась — и я их отпустил.

— Ты нанял семь сотен солдат? — удивился стражник, точно услышал явную небылицу. — В отряды короля больше сотни никто из рыцарей с собой не привел. Это же уйму денег стоит! Разориться можно! Король был рад и тем, кто с собой два десятка приводил, а ты говоришь — семь сотен… Да если бы ты семь сотен королю привел, то сейчас бы получил самые лучшие поместья отщепенцев. Семь сотен? Откуда деньги-то взял? — Было видно, что стражник Стивру не верит. — Свинец в золото научился превращать?

— Упаси тебя господь! — отмахнулся Стивр. Не будет же он говорить, что от разорения его тролли спасли и возместили все его расходы, да еще сверх того дали. — Ты что, меня в ереси решил обвинить? Вот сынок барона точно магией владел. Порошком он в тебя волшебным бросил. Но, видать, промахнулся, а то тебе не просто глаза, а все лицо разъело бы до костей.

— Ох, — сказал стражник, представив, что могло с ним случиться.

— Мне нужно к королю.

— Ему сейчас не до тебя. Хотя, может, и примет. Но ты упустил свой шанс, Стивр Галлесский. Король плохо относится к тем, кто его не поддержал.

— Много разговариваешь, — бросил ему Стивр на прощание, — лучше язык за зубами держи, инквизиторы любят длинные языке делать покороче.

— Да что мне эти инквизиторы, — закричал стражник, — я ведь убил сынка барона Гренфакса!

Стивр вдруг подумал, что все, что с ним в городе происходит, похоже на сказку, где ему раз за разом удается ускользнуть от очередного врага. Но в конце той сказки, как известно, главного героя съедает лиса, усадив его сперва себе на нос, а потом… Королю очень не понравилось бы сравнение с лисой. Ему больше бы пришлась по душе аналогия с медведем, волком или кабаном. Но от всех этих зверей герой сказочки успешно убежал.

В замке пировали уже второй день. Пол был грязным, липким, к счастью, не от крови, а от пролитого вина, которое так и не успевало высохнуть, хоть опускайся на коленки и лижи его как свинья. Вероятно, когда запасы в королевских подвалах иссякнут, кому-то эта идея придет в голову. Маленькие оконные проемы давали мало света, еще меньше его было от нескольких факелов — в зале царила полутьма, в которой людей легче не увидеть, а услышать. На стенах висели головы зверей, добытых королем на охоте. Не перейди монарх в инквизиторскую веру, а придерживайся язычества, наверняка приказал бы слугам приколотить на стену и головы главарей отщепенцев. Их набралось бы не меньше мешка.

Рыцари сидели за огромным столом, уставленным всевозможными кушаньями: огромными блюдами с поросятами, птицей, овощами, бутылями с вином. Кости бросали на пол, и там уже собралась их целая гора. Слуги не успевали убирать. А если кто-то из них случайно попадал под ноги рыцарям, как те тотчас начинали пинаться, получая удовольствие от этой забавы. Расходившись, они даже цеплялись к тем прислужникам, которые сновали вдоль столов, разнося яства. Некоторым не удавалось увернуться от обглоданной кости, запущенной развеселым гостем. Но попадали редко. Зато если уж достигали цели, то это событие вызывало бурю восторгов, особенно если слуга спотыкался, падал или ронял поднос.

Сам король от своих рыцарей не отставал. Он развалился на троне, собираясь с силами. Язык его ворочался с большим трудом, и то, что он издавал, человеческой речью можно было назвать с большой натяжкой. Руки его, державшие огромный золотой кубок, тряслись, и вино выплескивалось на дорогой, расшитый золотом камзол, корона съехала набок.

— Кто там еще пришел? — заревел король, увидев Стивра. — Ко мне подойди! А, Стивр Галлесский, — наконец разглядел он. — И что ты сейчас-то притащился? Ты мне раньше был нужен. Месяца два назад. Сколько солдат привел? — Ответа король не дождался, сам посчитал: — Пятерых? Всего пятерых?! Ха, посмотрите на него, — король обвел взглядом зал, — он посмел дать, да еще привел с собой всего пятерых солдат! Маловато!..

Сидящие за столом рыцари засмеялись.

— Вон, посмотри-ка на славного рыцаря Грендона. — Король ткнул куда-то перед собой. — Он привел с собой пятьдесят солдат! Теперь он граф Ленрский. А ты так и останешься только Стивром Галлесским. Ты смотри у меня! — Король пригрозил пальцем. Одной рукой ему бокал было не удержать, и его содержимое вновь выплеснулось на монарший камзол. — Отберу вот у тебя поместье! Станешь тогда Стивром Безымянным! — Король сделал паузу, чтобы посмотреть на реакцию Стивра, тот голову приклонил, показывая полное раскаяние. Правитель остался доволен этой реакцией. — Ладно, на кол сажать тебя не буду! Насмотрелись мы на такие развлечения. И голову тебе рубить не буду за то, что ты отсиживался у себя в поместье, пока доблестные рыцари кровь за корону проливали и с отщепенцами дрались. У меня сейчас настроение хорошее. Ешь, пей, гуляй, а потом убирайся! Твои солдаты мне сейчас не нужны! Пусть они пока где-нибудь пошатаются, пока ты насыщаться будешь.

Невольно король уподобил Стивра нищему, которому не отказали в ночлеге и угощении, — сравнение это показалось ему очень удачным. Но Стивру было ясно, что если он примет это предложение, то невольно станет объектом издевательств и насмешек. Рыцари наверняка переключат часть своего внимания со слуг на него. Языки-то у них могли что угодно сболтнуть. Не ответишь — так и будут продолжать насмехаться, а ответишь — не избежать поединка. Настоящим оружием в стенах замка король драться запретил, но кулачному бою будет очень рад — это ведь еще одно развлечение. Стол отодвинут в сторону, все усядутся вдоль стен, точно это трибуны стадиона, где проходят гладиаторские битвы, и начнут подбадривать участников мордобоя. Все будут на стороне противника Стивра. Если он собьет с ног первого, то вместо него придется драться со вторым, потом с третьим и так до тех пор, пока и Стивр не будет побит.

— Спасибо, государь. — Стивр покорно склонил голову.

Глаза его искали свободный стул за столом, где-нибудь с краю, чтобы можно было улизнуть незаметно. Если такие и попадались, то лишь оттого, что их прежние хозяева уже сползли под стол.

«Пошло все к…» — подумал Стивр, но мысли свои богохульные прервал, посмотрев на главного инквизитора Ортегу, сидевшего подле короля. Инквизиторский орден очень помог правителю в разгроме отщепенцев. Из тех трех тысяч воинов, что постоянно были с правителем, не меньше трети приходилось на инквизиторов, в том смысле, что орден практически полностью оплачивал расходы на их содержание.

Отщепенцам, которые отказывались от своей прежней языческой веры, а принимали инквизиторскую, обещали помилование. Страна сплачивалась не только вокруг короны, но и веры в трехконечную звезду. В награду за преданность и помощь король разрешил Ортеге искоренить языческие течения и уничтожить магов. Отщепенцы иногда применяли магию против отрядов короля, но Ортеге удавалось ее нейтрализовать. Трехконечная звезда была сильнее.

— Куда двинемся дальше? — закричал король, обращаясь к рыцарям. — Ну? Слушаю!

— На северных варваров!

— На кочевников!!!

— На троллей! — слышалось с разных сторон.

— Ха! Чувствую — кровь в ваших жилах еще кипит. — Король ответами был доволен, он улыбался, размахивая перед собой полупустым бокалом. Потом вытянул его вперед и закричал: — За новый поход! Пусть нам в нем сопутствует удача!

— Пусть нам в нем сопутствует удача! — эхом отозвались рыцари, вскакивая со своих мест и опрокидывая кубки. Затем они затянули королевскую песню хриплыми голосами. Быть может, точно так же они пели, стоя под королевским штандартом по колено в крови, ощетинившись оружием, и смотрели, как на них надвигается железная лавина отщепенцев.

«На северных варваров? На троллей?» Стивру было пришла в голову идея, когда он ехал в столицу, раскрыть королю тайну производства пороха. Это походило бы на те экзотические дары, что привозят с собой мореплаватели, возвращающиеся из дальних неведомых краев. Они преподносят невиданные кушанья, уродцев, отдаленно похожих на людей, — бросают все это к ногам правителя, будто он дитя малое и будет рад новой игрушке. Теперь Стивр решил этого не делать.

Быть может, раскрыв эту тайну, он смог бы вернуть себе расположение короля, возможно, монарх пообещал бы ему часть из тех земель, что намеревался захватить у северных варваров или у троллей, но Стивр не хотел воевать против своих недавних союзников. Да и Крега выгоднее было иметь среди друзей. Разрабатывать золотоносные жилы на своей земле он Стивру не разрешил, но торговать через него согласился, а на этом можно было бы обогатиться посущественнее, чем на военном походе.

Рассказы о том, что Стивр применил против нечисти какое-то новое оружие, конечно, дойдут до короля, но тогда он скажет, что это было колдовство, одноразовое колдовство, открывшееся ему для того, чтобы остановить нечисть. А когда ему это удалось, чары перестали действовать. Опасное это будет откровение. За колдовство инквизиторы посылают на костер, а прежде… дыба, сапог с гвоздями, раскаленные щипцы, иголки разные — есть так много способов развязывать языки даже тем, кто два слова связать не может. В пыточных камерах они просто поражают красноречием, по крайней мере те, у кого еще не вырван язык.

Прошло уже пять лет, а король так и не решился на новый поход. Лишь инквизиторы отправлялись в чужие земли, неся на своих трехпалых звездах новую веру. Приживалась она плохо. Но эти инквизиторы являлись лишь разведчиками — как торговцы, как путешественники, главная же цель у них была одна: сбор информации о потенциальном враге. За ними последуют несметные полчища.

Нужно лишь время. Пять лет — это слишком мало…

— Лучше бы я не с тобой пошел, а к королю нанялся, — сказал нищий.

Стивру было гораздо лучше, нежели этому бедолаге, который, оправившись от ран, какое-то время рассказывал о битве в кабаках. Тогда в глазах его зажигался огонь точно такой же, как тот, что вспыхивал в них перед сражением. Его слушали, давали бесплатно поесть, но со временем эти рассказы всем наскучили и ему перестали верить. Из кабаков его прогоняли, как назойливое насекомое, мешающее посетителям.

— Ха, — говорили они, — да чего это за битва-то была! Ерунда какая-то! Нечисть без числа? И ты ее победил? Ха! Тоже мне! Вот мы замок отщепенцев штурмовали. Вот там было сражение! А ты напридумывал разных небылиц. Проваливай!..

Нищий отвернулся, стал смотреть в сторону, всем своим видом демонстрируя пренебрежение, только бы не видеть Стивра перед собой, только бы не вспоминать о той битве. Но он никогда ее не забудет и каждую ночь, сколько бы их у него ни осталось, будет мучиться от бессонницы, валяясь на грязной соломе в какой-нибудь ночлежке. Вновь и вновь перед его мысленным взором будет воскресать вал нечисти.

У Стивра задрожали руки, он полез в кошелек, нащупал там горстку монет, высыпал их в перевернутый шлем, постоял возле ветерана, надеясь, что тот все же посмотрит на него, поблагодарит и в его потухших глазах появится хоть какая-то надежда, но, так и не дождавшись этого, пошел быстрым шагом сам не зная куда.

— Прости, прости, — все твердил он, хотя бывший солдат остался далеко позади и не услышал бы его. Да и нужны ли были ему эти извинения? Они ведь не вернут ему глаза, не излечат ногу, не прогонят печаль из души.

Как все скверно… Ему чертовски сейчас не хватало Крега. Того как раз оценили по достоинству, назвали чуть ли не спасителем нации, даже избрали верховным правителем. Зато люди о битве с нечистью так почти ничего и не знали до сих пор. На рынке появлялись панцири нечисти. Вероятно, за ними специально ходили в Стринагарское ущелье. Но по прочности они все равно уступали железу, да и со временем становились совсем хрупкими, тонкими. Съемные ножи котировались повыше, но их лезвия со временем покрывались ржавым налетом, его приходилось счищать чуть ли не каждую неделю, поэтому и они быстро стали падать в цене.

— Эй, красавчик, не хочешь ли весело провести время? — Ярко накрашенная девушка одной рукой схватила Стивра за рукав плаща, а другой раздвинула полы длинной юбки, демонстрируя свои прелести.

Стивр, не ожидая ничего подобного, отшатнулся от нее.

— Ну, что ты меня испугался? Разве я страшная? Все говорят, что я очень красива.

Стивр присмотрелся к ней повнимательнее. Ее чуть портил слишком яркий макияж, но ей не лгали: большие глаза, роскошные волосы, гибкое тело, соблазнительно обтянутое черным платьем. Взгляд незнакомки алчно шарил по его дорогому камзолу.

Только бы она не сказала сейчас, что ее отец или брат погиб в Стринагарском ущелье, семья лишилась кормильца и именно из-за этого ей пришлось заниматься тем, чем она и занимается. Скажи она такое, Стивр тотчас бы полез в кошелек и дал бы ей столько монет, сколько она вряд ли получала за свои услуги. Но, к счастью, она не могла читать его мысли.

Паранойя какая-то.

— Я вижу, что у тебя плохое настроение. Со мной оно у тебя станет очень хорошим.

— Прости, я спешу, — солгал Стивр, ведь он особенно никуда не торопился, а ласки девушки могли бы расслабить его.

Какое-то время девушка шла следом, не желая упускать такого выгодного клиента, цеплялась за рукав камзола, что-то тихо говорила, стараясь дотянуться губами до его уха, но он ее не слушал и ничего ей не отвечал.

— Ну что тебе стоит дать мне немного денег? — наконец разобрал Стивр, когда она, отчаявшись раздобрить его, остановилась.

«И вправду, что мне стоит дать ей немного денег?»

Ему было все равно, какую монету он достанет из кошелька: медную, серебряную или золотую. На солнце блеснуло серебро. Стивр протянул деньги незнакомке. Она и не ожидала такого, быстро, пока этот странный человек не передумал и не убрал подачку обратно в кошелек, выхватила ее из пальцев Стивра и спрятала у себя на груди, потом отбежала на шаг, но отчего-то остановилась и вновь внимательно посмотрела на Стивра. Видимо, подумала, что из него можно еще что-нибудь выжать. Она была не далека от истины.

— Так что же, ты не хочешь поразвлечься? Ты уже за все заплатил. Я многое умею делать. Тебе будет очень приятно. Пойдем? Здесь близко. У меня комната в гостинице.

— Нет, — сказал Стивр.

— Я не возьму с тебя больше денег, — заторопилась девушка, меняя тактику, — думаю, что и мне с тобой будет приятно. Доставь мне это удовольствие.

— Прости…

Она больше не шла за ним.

«Что-то я слишком добрый сегодня. Замаливаю грехи? Этак, когда до дома дойду, в кошельке ничего и не останется».

Вот разочарование-то будет у ночного грабителя, когда он, обыскивая труп в дорогом камзоле, ничего у него не найдет. Придется ему довольствоваться окровавленной одеждой, но она не очень ценилась на черном рынке, а стирать ее да штопать — мороки много. Такое развитие событий не далеко от истины. Пошатайся еще Стивр по ночным улицам — точно набредет на одного из грабителей. Те наверняка уже выбрались из своих нор, где прятались от яркого света, растеклись по городу вместе с этой серой мутью, которая накрывала их с приближением ночи.

Заметно похолодало. Воздух освежал, бодрил, очищал мозги, отрезвляя мысли.

Стивр почувствовал неладное сразу же, как только свернул на ту улицу, где стоял его дом, и на секунду замер, не понимая этого чувства, всматриваясь в ярко освещенные окна. От них исходило тепло. Они манили, как огонь на кончике свечи притягивает мотылька, или же, как маяк, что стоит на скалистом берегу и указывает курс кораблям. Однако на побережье часто устраивали ложные маяки, и суда порой вспарывали днища об острые камни. Из них высыпались товары и люди, точно требуха из распоротого брюха, а волны несли эту добычу прямо к ногам тех, кто построил ложный маяк. Люди обычно успевали до смерти наглотаться соленой воды, а тех же, кто добирался до берега, как правило, добивали, пока они точно беспомощные рыбы глотали ртом воздух и не думали о том, что самая главная опасность не позади, а впереди. Их обычно били тяжелой дубиной по голове, чтобы не мучились долго, прям, как тюленей, мех которых очень ценится. Но с животными так обходятся, чтобы шкуры не испортить, людям же достается по другой причине, их кожа все равно никому не нужна. Не шить же из нее сапоги?

Дом был роскошным — каменным, двухэтажным, с мощными колоннами, возле которых сидели мраморные львы. Стивр хотел сперва вместо них поставить у входа скульптуры нечисти, но так и не решился. На него и без этого инквизиторы косо смотрели, потому что колонны перед домом очень напоминали архитектуру языческих храмов. Их инквизиторы нещадно рушили и строили из обломков собственные. Стивр не хотел, чтобы та же участь постигла и его дом, усади он перед ним каменные изваяния, похожие на демонов. Он построил бы дом повыше, не в два этажа, а минимум в три, благо денег на это хватало с лихвой. Торговля с троллями приносила очень хороший доход. Заказы Крега иногда очень удивляли Стивра. Они походили на какую-то непонятную прихоть. Ладно, если бы задумал звезду с неба достать, — это еще можно было понять. Но однажды тролль попросил Стивра привезти два воза глины из карьера под Оусбергом.

— Зачем тебе глина? — спросил Стивр.

— Надо, — только и ответил Крег, — буду сынишке солдатиков из нее лепить.

— А из другой нельзя? — засмеялся Стивр.

— Из другой глины они похуже получаются — трескаются при обжиге.

— Это потому что у некоторых руки не из того места растут! — не удержался Стивр.

Платили тролли золотом, а за золото Стивр готов был выполнить любую их прихоть, даже собственноручно нарыть два воза глины. За пару-тройку часов и в одиночку управился бы. Вот только жаль, что инквизиторы запретили строить высотные дома, ведь они могли затмить новые храмы.

Стивр ускорил шаг, чтобы побыстрее узнать, не случилось ли чего, одновременно холодея при мысли, что со слугами могло действительно что-то стрястись. Ведь они никуда не выходили. Сидели безвылазно дома. И что здесь может с ними случиться, за железной оградой, даже возьмись кто-то штурмовать особняк? Да ни один из разбойников на такое не решится! Начнешь перелезать через ограду — напорешься на острые пики и будешь сидеть там, как пугало, пока не начнешь разлагаться. Да и чтобы попросту высадить дверь, потребуется таран. К тому времени, как его приволокут, подоспеют и стражники, в обязанности которых входит охрана порядка в ночные часы. Они, конечно, не очень ревностно относятся к этой службе, предпочитая коротать холодные ночи там, где тепло и светло, то есть в ближайшей таверне. Но ведь прогони они разбойников, напавших на дом богатого горожанина, — можно будет рассчитывать на щедрые дары. Ночь от них станет куда как светлее. И от выпивки, и от женщин, которым только покажи монетку — сделают все, что угодно. Прям как вороны, которые тащат все блестящее себе в гнездо.

Стивр сжался весь, точно холод его совсем доконал, стал по сторонам озираться, прислушиваться. Кинжал брошенный и стрела пущенная воздух рассекают с таким громким свистом, что увернуться от них в тихую погоду труда не составляет. И он нисколько не удивился, когда из сумерек, отделившись от кустов, возникли три фигуры в черных до пят балахонах с наброшенными на головы капюшонами. Он ждал чего-то подобного, и, наверное, настроение у него было скверным оттого, что эту встречу он предвидел и готовился к ней весь день. Существа были похожи не на людей, а на тени, которые оставили своих хозяев. Стивр даже невольно оглянулся — уж не потерял ли он свою тень? Черт, именно что потерял, потому что Габор сейчас невесть где находится, а кричать и звать его — разве это достойно рыцаря?

Если бы тени спросили у Стивра, не видел ли он их хозяев, это было бы логично. Но у них были иные интересы.

— Стивр Галлесский? — Голос был хрипловатым, простуженным.

Человек чуть приподнял голову. У него было бледное лицо. Оттого, видимо, что большую часть своего времени он проводил в холодных и сырых подземельях инквизиции. Ну что же, каждый по-своему развлекается.

— Да, — сказал Стивр.

— Я инквизитор прихода святого Людовика Преват Бонкер. Вы обвиняетесь в том, что продали душу дьяволу. Мне поручено арестовать вас.

После таких слов ничего, кроме костра, ждать не приходилось, потому что даже если ты признаешь свои прегрешения после многих дней пыток, то тебя все равно отправят на костер. Но это не самое страшное. Страшнее другое — обычно хватают еще и всех близких родственников осужденного, а если их у него нет, то первых попавшихся: друзей, слуг — их тоже ожидал костер, а уж этого Стивр допустить никак не мог.

В его глазах зажегся огонь, похожий на тот, что горел в них при виде вала нечисти в Стринагарском ущелье. Инквизитор, заметив это, понял, что сейчас умрет. Его лицо, до сей поры непроницаемое, будто вырезанное из камня, исказилось. Он и ему подобные привыкли, что все, кого они приходили забирать, услышав обвинения, впадали в странное состояние. Казалось, что слова обвинителей имели свойство заклинания, которое лишало людей любой активности, вгоняло их в своеобразную спячку. И при этом сами инквизиторы на каждом шагу твердили, будто магия от дьявола и надо всячески искоренять ее.

Лепетать о том, что здесь произошла какая-то ошибка, не было никакого смысла. Даже если это и ошибка, признавать-то ее все равно никто не будет. Так что выбор у обвиненного был не велик: либо сгореть на костре раскаявшись, либо не раскаявшись. Стивру ни одна из таких перспектив не нравилась.

— Преват Бонкер, — повторил он.

Инквизиторы обступили Стивра полукругом. В этом была их ошибка. Впрочем, встань они как-нибудь иначе, уступом или каре, результат все равно был бы одним и тем же. В противном случае Стивру понадобилось бы чуть больше времени, чтобы их убить.

Он не думал, что под их балахонами спрятаны защитные панцири, и все-таки решил подстраховаться. Он резко выхватил меч и провел им широкую дугу на уровне шей инквизиторов, затем, не дожидаясь, когда мертвые тела упадут, бросился к дому. Позади слышался булькающий противный звук, с которым жизнь вместе с кровью, бьющей из перерезанного горла, покидает тело. Их души точно попадут в ад. Но неужели они пришли арестовывать его только втроем?

Стивр без оглядки взбежал по мраморным ступенькам дома, хотя и слышал, что кто-то спешит следом. Он узнал эти шаги, сочетавшие в себе и тяжесть и легкость.

«Габор, все-таки ты следил за мной?! Молодец!»

Стивр чуть замешкался возле двери, не подумал, что можно просто толкнуть ее рукой или ногой, и она откроется. Он прислонился к ней спиной и выставил перед собой меч, с лезвия которого все еще капала кровь инквизиторов. Сейчас, освещенный факелом, воткнутым в стену, он являлся превосходной мишенью для лучника. Он не успел бы отклониться от стрелы. Габор чуть не натолкнулся на его меч.

— Ты ведь не хочешь меня нанизать на свой меч, хозяин? — спросил Габор.

— Следовало бы. Ты опоздал, — сказал ему Стивр.

— Ну, как тебе сказать, не совсем.

Только сейчас Стивр увидел, что в одной руке Габор тащит арбалет с натянутой тетивой, но стрелы на прикладе не было. Выпала, наверное. Но на поясе у телохранителя висел колчан со стрелами, а в другой руке был огромный нож, которым обычно разделывают мясные туши. Габор любил таскать его с собой, запихнув за голенище сапога, и вытаскивал это оружие побыстрее, чем иной солдат выхватывал из ножен меч. Лезвие ножа было в крови.

Стивр кивнул на арбалет.

— В кустах прятался один, — тихо, точно заговорщик, сказал Габор. Тоже, наверное, опасался, что в доме могут недруги прятаться и разговор этот подслушать. — В тебя метил. Вот пришлось с ним разобраться. Он так был увлечен, что и не услышал меня.

— Ты его в кустах оставил?

— Ага.

— Молодец. Надо уходить отсюда. Надо вообще уходить из города. Арбалет к бою приготовь, чует мое сердце, что в доме нас тоже поджидают.

На улицах было безлюдно, вряд ли кто-то его видел, но на трупы инквизиторов рано или поздно могли наткнуться, так что лучше было бы их убрать с глаз долой, сбросить в канаву, отвезти к реке и там утопить. Этим он выиграл бы немного времени, но, возможно, в доме засада, и тогда ему понадобится помощь телохранителя. Не стоило пока его отправлять избавляться от тел. Да и крови натекло уже предостаточно. Убери он убитых, по этим лужам все равно будет ясно, что здесь произошло.

Ох, можно сказать, что костер он уже заработал на свою голову. Стивр так явственно увидел эту картину, точно она уже стала реальной: почувствовал запах дыма, тепло огня, пожирающего сухие поленья, даже кисло-сладкий запах сгоревшей плоти, который он так хорошо помнил по битве в ущелье.

Инквизиторы немного поторопились. Войди он внутрь дома, там-то шансов арестовать его было побольше, особенно если навести на него арбалет, а лучше — два. Да еще с такого расстояния, чтобы уж точно быть уверенным, что ничего он сделать не сумеет, чтобы арбалетчика убить или от стрелы увернуться.

Стивр приложил ухо к двери, но она была такая толстая, что звуков не пропускала, и за ней была гробовая тишина, как в склепе, где мертвецы уже успокоились и устали по ночам выбираться наружу, чтобы людей живых пугать.

— Дверь-то не заперта, — зашептал Габор, — я это… первый, пожалуй, пойду, а ты за мной сразу не лезь. Ты мне дверь открой — и в сторону, а я разбегусь и внутрь прыгну. Ну, там и посмотрим что к чему.

Стивр достал из-за пояса странное оружие, прикладом отдаленно напоминающее арбалет, но такой крошечный, что только для женщин и детей мог сгодиться. Но тетивы у него не было, а к прикладу была приделана металлическая трубка. Габор знал, что это, поэтому не удивился. А когда в первый раз увидел, глаза у него прям на лоб полезли.

— Э-э-э, это то, о чем я думаю? — спросил он.

— А о чем же ты подумал?

— Ну, это… О господи! Хм, это штука, которая может пускать громы и молнии. Такие же, как и те, которыми ты остановил нечисть.

— Не совсем такие. Поменьше. Но в главном ты прав. Вообще-то про ущелье — молчок.

— Помню… Помню. Волшебство?

— Долго пояснять.

— Всех ты обманул.

— Взял такой грех на душу, — согласился Стивр.

— Ну, я бы не считал это таким уж страшным преступлением, — подмигнул тогда Габор хозяину…

Стивр похлопал телохранителя по плечу. Тот отошел на несколько шагов, поднял перед собой заряженный арбалет, стал целиться в дверь, точно хотел ее взглядом насквозь пронзить и увидеть тех, кто поджидал по ту сторону. В общем-то можно было воспользоваться для этой цели заклинанием — было такое, несложное, — но, видит бог, не обладал Стивр такими способностями, не тому учился, да и Габор в магии был не силен, только простейшие заговоры и знал, что позволяют карты в игре у противника подглядеть да кости заставить упасть нужными цифрами кверху.

Взглядом Габор показал хозяину, что готов. Стивр толкнул дверь…

Телохранитель, скрывшись в дверном проеме, грохнулся на пол, покатился… Взвизгнула тетива, да не одна, как понял Стивр, а две…

— О-о-о-ох, че-о-о-орт!!! — послышался изнутри голос Габора.

«Но боли-то в нем нет. Скорее, раздражение какое-то. Значит, не попала в него стрела. Да вот же она, в открытую дверь вылетела и в землю воткнулась почти по самое оперение железное», — мелькнула мысль.

Стивр и сам уже внутрь вбежал, чуть морщась от яркого света. Он едва не поскользнулся в луже крови, что на полу натекла. Она была немного размазана, чуть даже успела подсохнуть. Габор спрятался за одной из колонн, весь в крови, но не в своей. Он-то и размазал лужу на полу: видать, когда падал, как раз в нее и угодил, вот и закричал из-за этого. От лужи тянулось два следа, один к Габору, а другой в дальнюю комнату, куда заполз тот, кому эта кровь и принадлежала. Стивр пока не хотел задумываться над тем, кто это может быть. Хотя ответ был очевиден. Точно не инквизитор, а кто-то из слуг.

Он за долю секунды оценил обстановку, сам спрятался за одну из колонн, а то, не ровен час, влепят в грудь стрелу.

— На втором этаже он прячется, — закричал Габор, — я его только подранил!

На второй этаж вели вдоль стен две каменные лестницы, не очень широкие, но все-таки удобные, хотя, если по ним подниматься, то шансов уцелеть не очень-то много. По сути — ни одного. Пока ты дойдешь до середины, даже косоглазый паралитик успеет превратить тебя в подушечку с таким количеством иголок, что будешь напоминать ежика. Впрочем, что толку рассуждать: после первой же стрелы ты скатишься вниз.

— Он там один?

— Ага, — кивнул в ответ Габор и состроил какую-то гримасу, но что хотел телохранитель сказать этим, Стивр так и не понял. Может, и ничего. Или же у Габора в эту секунду живот судорогой свело, если он, допустим, какую-то гадость в таверне съел.

— Прикрой меня.

— Хорошо, хозяин.

В ладонь Стивра скользнула тонкая металлическая трубка, приделанная к деревянному прикладу, наподобие тех, что прячут у себя в пышных платьях женщины, отправляясь в длительные и опасные путешествия. Обращаться-то с ним просто. Маленький механизм тетиву натягивает. Когда грязная физиономия появляется в окне кареты и до нее расстояние не более полуметра — а если руку вытянешь, то и вовсе арбалет прямо ко лбу приставить можно, — то все равно не промахнешься.

Но приспособление в руках Стивра было куда как хитроумнее, с собой он носил его всегда, но даже припомнить не мог, когда применял его в последний раз. Слишком оно громким было, и если с его помощью отбиваться от разбойников на ночной улице, перебудишь полгорода. Может, те, что сбегутся на шум, и не догадаются ни о чем, а выстрел примут за гром, да только сведения эти дойдут до инквизиторов, они расследование проведут, начнут искать, кто магией по ночам балуется, горожан законопослушных громами и молниями будит.

Стивр высунулся из-за колонны, на миг всего, и тут же обратно юркнул. Задержись он — стрела наверняка в глаз бы угодила. Атак — только ветер от нее чуть волосы возле виска взъерошил.

Был ли у инквизитора многоразовый арбалет, с автоматической подачей стрел, Стивр так и не разглядел. Что-что, а о боевых навыках своих противников он был невысокого мнения. Стивр выставил руку из-за колонны, прицелился в черное тряпье, что укрывало человеческое тело, немного согнувшееся за каменным парапетом, и нажал на курок. Щелкнули друг о друга кресала, пробуждая спящих в трубке демонов.

От грома заложило уши, от яркой вспышки начали слезиться глаза, а от едкого запаха пороха засвербело в носу. Куски зазубренного металла, которым была набита трубка, искрошили камень, за которым прятался инквизитор, изорвали всю его одежду. Стивр давно не получал такого садистского удовлетворения.

— У-у-у, — завыл инквизитор нечеловеческим голосом. Он испугался, что эта адова штуковина, что попала в него, вместе с жизнью заберет и душу, утащит в подземелье, где одни грешники пребывают. Боялся, что на небеса не удастся попасть, несмотря на прежние заслуги и десяток сожженных им лично язычников.

Он все никак не мог затихнуть, скулил, даже когда кровь почти перестала хлестать из ран. Все вокруг себя залил этой противной жидкостью, — и чего в ней привлекательного находят вампиры? Она же липкая, невкусная, и после нее во рту остается противный привкус, который даже лучшие освежители до конца не могут отбить.

Стивр опять высунулся из-за колонны, огляделся, прислушался, благо гул в его ушах уже поутих и он вновь мог различать звуки. Если кто и затаился в доме, то признаков жизни не подавал.

Габор побежал по кровавому следу, который вел на кухню.

— Гады, — услышал Стивр его голос и хотел уж было пойти тоже на кухню, хотя знал, что там увидит. Стонов-то он не слышал, а значит, и повар, и дворецкий — мертвы. Но телохранитель вернулся.

— Дворецкий, видать, дверь-то и открыл, ну, ему сразу и сунули в живот кинжал, кровищи-то натекло! Он еще теплый, недавно умер. Пришли бы пораньше, может, чего успели бы сделать. Повар поменьше мучился, ему в сердце стрелой попали. Наповал. Ты не ходи туда. Чего тебе там смотреть?

— Попрощаюсь.

— Как знаешь, — развел руками Габор, — похоронить-то мы их все равно не сможем.

— Как знать, — сказал Стивр.

Дворецкий, с длинной седой шевелюрой, заплетенной на варварский манер в косичку, и с не менее длинными расчесанными усами, которыми он так гордился, был ветераном многих сражений. Кожа его была обветренной и грубой, словно парус, и такой же во многих местах заштопанной. Окажись у него в руках хоть что-нибудь, да хоть палка какая, — он свою жизнь за просто так не отдал бы. Он лежал, прислонившись спиной к стене, глаза были открыты и только начинали стекленеть. Если бы Стивр заглянул в них, то увидел бы последнее, что отразилось в зрачках. Но он и без того знал — это инквизитор.

— Прощай, — сказал он дворецкому и закрыл ему глаза. Они были давно знакомы, вместе воевали в ущелье. Что касается повара, то он совсем недавно поступил на службу. Стивр оценил его умение готовить, но как человек он был ему не так дорог.

— Идиоты они все-таки, — заявил Габор, когда Стивр вернулся в прихожую, — никакой тактики. Подождали бы здесь, в доме, а не набрасывались на улице, как оголодавшие бездомные на кусок пирога. Тогда бы точно подстрелили нас. Вот что им мешало дождаться нас внутри помещения? А? Наставили бы тогда арбалеты свои на нас — пришлось бы либо здесь помирать, либо сдаваться. Я бы первое выбрал, — добавил он после раздумья. — Слышал, какие ужасы про застенки инквизиторские рассказывают.

— Повезло, — согласился Стивр.

— А тебе всегда везет. Даже в совершенно безвыходных ситуациях. Сейчас такая, кстати, и была. Только придурки могли так поступить, как эти инквизиторы. У них, пока они сюда шли, мозги расплавились наверняка, сейчас там каша одна.

— Хочешь проверить?

— Хм, нет вообще-то.

— Мне кажется, что они не привыкли к сопротивлению. Приходят к тем, кого решат забрать, ну и у жертвы, естественно, ноги ватные, руки дрожат… Колдовство какое-то во всем этом. Хотя инквизиторы вроде бы против него и воюют. Не пойму я этого всего!

— Как думаешь, хозяин, скоро из-за твоей этой штуковины громыхающей сюда народ сбежится?

— Не знаю, но ноги уносить надо побыстрее.

— Ага, — кивнул Габор.

Ехать сейчас по улицам в золоченой карте — все равно что кричать во все горло: «Вот едет Стивр Галлесский. Кто его искал?» На ней сейчас не только за ворота не выбраться, добраться до этих ворот не удастся. Пусть сейчас только собаки бездомные бродят в темноте, но какая-нибудь из них — та, что по-человечески разъясняться умеет — обязательно доложит кому следует о сверкающей карете, на бортах которой нарисованы гербы Стивра Галлесского.

Те же мысли пришли и в голову Габора.

— Не в карете, надеюсь, — наконец высказал он их вслух.

— Да, а почему бы и нет? Знаешь, всегда мечтал погибнуть с фейерверком, а не в постели на старости лет, когда рука уже ничего и удержать не сможет. Представляешь, сколько охранников сбежится, чтобы нас остановить на выезде из города?

— Мне кажется, что болезнь инквизиторов… — Габор сделал паузу и после заговорил побыстрее: — Это я про разжижение мозгов, если ты не понял, хозяин, передалась и тебе.

— Не, не бойся, поедем и вправду в карете, но ты знаешь, я еще не настолько забыл всякие магические ритуалы, чтобы не суметь наложить на нее маскирующие заклятия. Со стороны будет казаться, что это повозка с дерьмом, так что все нос будут воротить.

— С дерьмом? — переспросил Габор. — Хм, очень метафорично, хотя лучше бы тогда в нее инквизиторов положить. Дерьмо — это они.

— Костер ты уже заработал.

— Гы-гы-гы, — засмеялся Габор, — дважды не сожгут.

Ну, пойду экипаж готовить да в дорогу соберу чего-нибудь.

— Я скоро, — сказал Стивр, — мне надо кое-что в кабинете прибрать.

Он поднялся по мраморной лестнице. Кровь инквизитора уже стала стекать по ней ручейком. Окна в кабинете были занавешены тяжелыми бархатными портьерами, через которые свет из комнаты выбраться не мог, так что, когда он, хлопнув в ладоши, зажег в камине огонь, с улицы дом по-прежнему оставался безжизненным, погруженным в темноту.

Жалко было прощаться со всем, что его окружало. Этот дом хоть и не мог выполнить функции крепости, за стенами которой можно пережить осаду, но все-таки позволял уединиться от невзгод и печалей, как-то пережить их, а теперь… неизвестность одна впереди. Замок его инквизиторы себе заберут. Туда и ехать не стоит, все равно что самому голову в капкан сунуть.

На стене висела картина. На ней Стивр попирает ногой нечисть, указывает мечом вперед, а солдаты гонят неприятеля прочь. Художник нечисть в глаза не видел. Пришлось ему объяснять, что это такое. Сходства он все равно не добился, да и не поверил, что такие страшилища на самом деле существуют.

Стивр грустно улыбнулся. Мог ли он подумать тогда, пять лет назад в Стринагарском ущелье, что солдаты, которые стояли с ним плечом к плечу, впоследствии будут никому не нужны, их выбросят на улицу, а сам он будет изгнанником?

Да кто ж в такое поверит? Все так нереально. Вернуть бы то время, встать бы опять в ущелье… А потом, когда они уничтожили проход, через который нечисть попадала в этот мир, залив его тоннами святой воды, свергнуть короля. Но он верил тогда, что этот мир можно как-то иначе изменить к лучшему. Он ошибался…

Крег был умнее и опытнее Стивра в таких делах, намекал ведь на подобное развитие событий. Дал понять, что тролли, если до драки междоусобной дойдет, поддержат отряды Стивра. Вот только Стивр его не послушал — сделал вид, что не понял. А ведь тогда за ним многие пошли бы. Крег предлагал ему телохранителей из числа троллей, но Стивр посчитал, что тем среди людей будет неуютно. Когда Крег увидел Габора, он подмигнул и сказал тихо, так чтобы телохранитель не слышал:

— Одобряю твой выбор. У него матушка или бабушка явно с троллем согрешила.

Да, сейчас бы несколько троллей Стивру очень пригодились.

Он шарил по полкам, открывал ящички стола, вытаскивал какие-то бумаги, складывал их в кучу на полу. Времени, чтобы просмотреть их, совсем не было. Стивр лишь смутно помнил о том, что там написано. В них встречались десятки имен. Письма от разных людей… Да инквизиторы даже долговые расписки от людей, которых Стивр и припомнить не мог, в доказательство их вины обратят! Найдут обязательно, утащат, словно демоны, в свои подземелья и начнут пытать. Попади эти клочки бумаги в руки к братьям из ордена — этим людям придется очень-очень скверно.

Он сгреб бумаги в охапку, точно опавшие листья, которые садовник каждую осень собирает в саду, и направился к камину. Тот уже прогрелся. От него веяло приятным теплом. Стивр любил сидеть возле огня в кресле, закутавшись в плед, и смотреть на пламя. Стенки дымохода почернели, покрылись сажей.

Листки бумаги все норовили выскользнуть из рук, разлететься по полу, спрятаться за портьерами или под креслом, только бы не попасться в язычки огня. Стивр скормил им одну охапку, потом другую, а когда все ящички в столе опустели и писем там больше не оставалось, он стал припоминать, что некоторые из них могут быть заложены между книжными страничками, и принялся потрошить их, точно рыбу. Иногда в кишках рыб находят жемчужины и золотые монетки. Недолго думая, Стивр бросил в огонь и несколько книг, потому что, найди их инквизиторы, у них не осталось бы никаких сомнений в том, что Стивр продал душу дьяволу.

Кожаные переплеты гореть не хотели. На пепле, в который превращались листочки, все еще проступали чернила, они были еще чернее, чем сам пепел. Можно было даже прочитать, что там написано. Стивр разворошил золу железными щипцами.

У него появилась мысль разбросать угольки по полу, чтобы огонь разбежался по всему дому, ведь все, что он оставит здесь, никогда ему уже принадлежать не будет, но не смог этого сделать своими руками. Отступающая армия всегда сжигает все позади себя: урожай, дома, разрушает дороги и мосты, чтобы врагу не досталось.

Стивр осмотрелся — не забыл ли что? — но, кажется, он уничтожил все, что хотел.

— Пусть попробуют что-то прочитать, — сказал он, посмотрев на пепел в камине.

Никто его не услышал.

В одном из ящичков хранились драгоценности: золотые монеты и самородки, не ограненные алмазы. У троллей они ему и не понадобятся. Крег все сделает ему задаром, чего он только ни пожелает, снабдит и золотом и алмазами. Но ведь до него еще нужно добраться. Стивр сложил драгоценности в кожаный мешочек, взвесил в руке — оказалось, он совсем не тяжелый, — потом прикрепил его на поясе. Вот ведь, будь он поумней, весь мир бы лежал у его ног, а теперь остался у него один слуга да драгоценностей немного.

Кстати, о погребении слуг он решил подумать.

Постояв несколько секунд на пороге кабинета, Стивр затворил за собой дверь, хлопнул в ладоши — и в ту же секунду огонек в камине встрепенулся, точно живой, и медленно, будто боясь чего-то, переполз через металлическое ограждение. Он лизнул пушистый ковер, затем отпрянул, выясняя, не накажет ли его кто-то за эту вольность или за то, что он оставил на ворсе черный след…

Дверь закрылась, и на лестнице уже слышались удаляющиеся шаги Стивра.

Никогда огню в камине не доставалось такого угощения. Его кормили вкусными поленьями, пропитанными благовониями, сгорая, они наполняли комнаты дурманящим ароматом, от которого начинались перед глазами видения. Книги в кожаных переплетах — ранее невиданное угощение — ему тоже понравились. Еще никогда у него не было так много еды.

На верхнем этаже лежал человеческий труп и этажом ниже — еще два, да телохранитель притащил в дом мертвых инквизиторов, и всех их огонь должен был превратить в пепел.

Стивр не сомневался, что король в курсе дела, причем не просто обо всем знает, но именно он и инициировал все это. Слухи до него стали доходить, что битва в Стринагарском ущелье — не вымысел. Там действительно произошло что-то ужасное, и людям удалось победить, лишь продав дьяволу душу, а за это он научил их повелевать огнем. Король тоже хотел получить эти знания, но не собирался расплачиваться с дьяволом собственной душой.

Как все не вовремя вышло! Напади инквизиторы ну хотя бы через месяц — не нужно было бы думать, как из города бежать. В подвале Стивр делал шар. Если наполнить его горячим воздухом, он мог бы подняться к небесам и летать, пусть не так ловко, как птица, но через городскую стену перемахнул бы.

Золоченая карета в свете луны сверкала. На ее поверхности отражались серебристые блики. Два запряженных в карету коня, похрапывая, поглядывали по сторонам чуть выпученными глазами и переступали с ноги на ногу, отчего подковы на их копытах цокали по брусчатке. Этот звук, несмотря на то что был очень тихим и днем затерялся бы среди сотен и тысяч более громких многоголосий, наполнявших город, сейчас разносился очень-очень далеко. Он будет очень громким, просто громоподобным, когда лошади помчатся по улицам, и перебудит всех вокруг.

Кони эти очень нравились Стивру. Черные их гривы напоминали ему волосы девушек, которых он любил, тела их были гибкими и стройными, под лоснящейся кожей проступал рельеф мышц. Он отдал за них просто фантастические деньги, но никогда об этом не жалел. Многие просили продать их. Цена подскочила многократно, когда Стивр наложил на них небольшое заклинание, чтобы во время дыхания вместе с паром из их ноздрей мог вырываться огонь. Если запрячь их в боевую колесницу, Стивр не сомневался, что эти кони не испугаются людского строя, ощетинившегося копьями, а помчатся прямо на эту сверкающую стену металла.

Жаль было их бросать. Но на таких конях незаметно выбраться из города он не сможет. Ведь надо поднимать решетку, открывать ворота, а тайком это никак не сделаешь. Вряд ли можно наложить такое сильное заклятие на постовых, чтобы они либо заснули, либо все забыли. Еще недавно это задание казалось выполнимым, но с каждым годом заклинания все труднее удается накладывать, да и сами они становятся слабее и слабее.

Лужа крови на улице начинала подсыхать.

— Что ты так долго, хозяин? — Габор сидел на козлах.

— Э-э-э, скажи-ка мне вот что, — начал Стивр, — а у тебя есть план?

— Есть ли у меня план? — осклабился Габор. — Есть ли у меня план? — вновь повторил он, точно от этого план у него действительно мог появиться. Стивр уж ждал, что Габор скажет эту фразу и в третий раз, но ошибся. Фраза была похожей, но несколько другой: — У меня, конечно, есть план!

— Расскажешь?

— Садись, хозяин, поехали, по дороге все скажу! Не сомневайся — план хороший.

Стивр взглянул в ту сторону, где находился королевский дворец. Ни стен его, ни башен в темноте было не разглядеть. В голову Стивра пришла безумная мысль: добраться до казарм, где расквартирован городской гарнизон, поднять его и повести на дворец.

Но никто за ним не пойдет…

Он посмотрел на карету, провел рукой перед собой, точно художник, который стоит возле своей картины, держа в руках кисть, но не с краской, а пропитанную растворителем, разъедающим краски. Он стирал карету, стирал коней и стирал Габора. Поначалу они стали прозрачными, и сквозь них проступали очертания дальних домов и деревьев, наконец они вовсе исчезли. Карета чуть скрипнула на рессорах, когда в нее забрался Стивр, тут же став тоже невидимым.

— Поехали, — сказал он Габору. Но по плечу похлопывать не стал, боялся, что промажет.

— Слушай, хозяин, я думаю — не пробиться нам через ворота, — начал Габор.

— Я это и сам знаю. Я тебе говорил об этом. Предлагаешь в городе затеряться, а потом, когда день настанет, попытаться его покинуть? Так все равно стражников на воротах предупредят, что меня схватить нужно.

— А я не предлагаю через ворота выбираться, — усмехнулся телохранитель, — подземный ход есть. Он ведет за городскую стену. Туннель старый, заброшенный. Но через него контрабандисты кое-чего проносят и выносят. Я-то знаю о нем. Сам контрабандой промышлял до того, как ты меня на службу взял.

— Отлично! Тогда веди. Слушай, а я и не знал о таких твоих подвигах. Может, ты и на больших дорогах промышлял?

— Да какое это сейчас значение имеет!

— Вообще-то пираты и разбойники в драке хороши. Получше солдат регулярной армии будут.

— А я что, плох, что ли?

— Я этого не говорил.

— Ну и делай тогда из этого выводы, хозяин. Стивр кивнул.

— Так, я продолжаю. Не сбивай меня. До подземного хода далековато. Пешком идти долго. В карете этой доберемся, потом ее отпустим. Кони сами дорогу к дому найдут. Никто и не узнает, куда мы делись.

— Да, пожалуй, так и сделаем, — кивал Стивр.

— А одежда вот эта, — телохранитель показал на камзол Стивра, — выдаст она тебя. Попроще чего-нибудь надо.

— Ага, и в грязи лицо вымазать, чтобы походить на оборванца.

— Это слишком радикально, но для пользы дела не помешало бы. Мы в грязи и так все испачкаемся, когда по проходу пробираться будем. Хорошо бы иметь запасную одежду.

— Раньше надо было говорить. Где я тебе сейчас одежду возьму?

— Подумал я об этом. У повара пошарил, взял кое-что.

— Ты предлагаешь мне одежду мертвеца надевать?

— Так я ее не с мертвеца снял, а из шкафа достал. Ничего зазорного в этом нет. Да, хочу заметить, что и мертвецов обобрать многие просто мечтают. Что, на базаре никогда не встречал одежду с заштопанными дырками от кинжалов да стрел, еще и с пятнами крови? — Отстань, — отмахнулся Стивр.

2

Они промчались по темным улицам, как призраки, затормозили где-то на окраине. Очень скоро Стивру стало казаться, что, блуждая лабиринтами ночного города, они потеряли ориентацию и сбились с дороги. Он полностью полагался на Габора, и, когда тот остановил лошадей, натянув поводья, а потом, обернувшись, бросил: «Приехали, хозяин», — Стивр совершенно не представлял, где они очутились. Он озирался по сторонам, разглядывая обступавшие их со всех сторон невысокие домишки, в темноте казавшиеся чуть более уютными, чем они были на самом деле.

Ему здесь не нравилось. Он чувствовал, что сквозь мутные окна, затянутые то бычьим пузырем, то слюдой (наверняка сквозь них сложно рассмотреть, что творится на улице), за ними кто-то наблюдает.

Стивр снова стал видим, как только выбрался из кареты и ступил на грязную мостовую. Нечистоты с нее не убирали, наверное, целую вечность. Он переоделся. Хоть и не по размеру была ему одежда, которую прихватил Габор, и сидела немного мешковато, но выбирать было не из чего. Хорошо еще, что кровью не пропиталась.

Несколькими минутами ранее у Стивра чуть сердце в пятки не ускакало, когда они встретили на улице двух стражников, которые только что выбрались из таверны, где коротали скучную ночь дежурства. Теперь вояки решали очень трудную задачу — куда им двинуться дальше. Карету они не увидят, стук копыт не услышат — заклинание Стивра было надежным, но что, если в головы им взбредет на дорогу ступить? А вдруг тогда карета сшибет их, пусть не убьет, а только покалечит, но потом все равно разнесут по городу, будто их ураган какой-то неведомый снес, опять же инквизиторы об этом прознают.

Отлегло от сердца, только когда стражники позади остались. Однако оставалась еще одна опасность — лоб в лоб с каким-нибудь экипажем столкнуться. Но улицы были пустынны.

Стивру захотелось в последний раз увидеть коней. Он провел перед собой ладонью — как раз в тот момент, когда становилась видимой нога Габора, слезавшего с козел, — но кони остались чуть размытыми, точно между ними и Стивром был не воздух, а мутная вода. Шкура лошадей была теплой и слегка влажной. Стивр погладил их, потрепал за морды, посмотрел в глаза. Тем, кто наблюдал эту сцену сквозь мутные окна, все происходившее казалось каким-то размытым и нереальным. И когда стражники на следующий день или попозже начнут расспрашивать местных жителей о незнакомцах, заехавших в их район, они не смогут их правильно описать.

— Ну все, давайте, бегите! — Стивр развернул их вместе с каретой, хлопнул по спинам. Будь у него хлыст, угостил бы их посильнее, чтобы быстрее ускакали, распугивая тишину спящего города цокотом копыт.

Они наверняка достанутся инквизиторам, но, чтобы их перепродать, придется снимать заклятие.

Кони вновь исчезли. Казалось, кто-то стер их очертания. Спустя секунду Стивр слышал только звук, похожий на тот, что издают упавшие на брусчатку золотые монеты. Однажды он видел дождь из подобных монет: протягивал к небесам руки, а в них падали золотые. Как потом оказалось, ураган вырвал с корнем огромное старое дерево, под которым много-много лет назад разбойники закопали свою добычу, да так и не забрали. То ли забыли место, то ли всех их перебили.

Габор уверенной походкой подошел к одному из покосившихся домиков, пошарил рукой по верху косяка, нашел там ключ, вставил в замок. Он чувствовал себя здесь как рыба в воде. Может, с той поры как он перестал заниматься контрабандой, район этот не сильно изменился? Или же он не думал бросать старое занятие и имел небольшой приработок сверх тех денег, что платил ему Стивр. Наблюдая за ним, Стивр склонялся ко второй версии.

Дверь отворилась без всякого скрипа, похоже, ее петли периодически смазывали, чтобы они не заржавели.

— Пошли, — поманил за собой Габор.

— Ох, и завел ты меня черт знает куда.

Пол устилала гнилая солома. Но идти по ней почему-то было приятно. Может, оттого что она была мягкой и, если глаза закрыть, чтобы не видеть ни ее, ни стен, сложенных из грубо обожженных, плохо подогнанных друг к другу кирпичей, стыки между которыми замазаны крупнозернистым раствором, да еще заткнуть нос, дабы не ощущать гнилостный запах, легко было вообразить, будто под ногами ворсистый ковер, такой же, как и тот, что лизал в эти минуты огонь, выбравшийся из камина в доме Стивра.

Стивр оглянулся на дверной проем, хотел увидеть, как горит его дом, но, похоже, пожар еще не разгорелся в полную силу.

Габор сделал несколько шагов, остановился и, не нагибаясь, слегка разгреб солому ногой.

— Здесь, — сказал он и, присев на колено, стал сбрасывать остатки соломы уже руками. Вскоре он нащупал массивное медное, покрытое бледно-зеленой патиной кольцо, которое крепилось к доскам пола.

Габор ухватился за него и потянул на себя. Часть пола отошла, обнажая черную пасть колодца (достаточно широкого, чтобы в него мог пролезть человек вместе с поклажей), в стены которого были вбиты ржавые скобы. Когда Габор осветил его факелом, то Стивр увидел, что лаз уходит вниз метров на пять. — Я первым полезу. Посмотрю что к чему, а когда крикну — за мной давай.

— Скобы-то крепко в стене сидят? — спросил Стивр.

— Надежно, надежно, не сомневайся, хозяин, — ответил Габор.

— А впрочем, чего я беспокоюсь? Я тебя легче. Если они тебя выдержат, то меня и подавно, а если не выдержат — значит, ты разобьешься.

— С такой высоты не разобьюсь, даже не покалечусь.

— Время не тяни. Полезай.

Габор перед собой держал зажженный факел. Поднять руку вверх он не мог, поскольку даже его голова упиралась в потолок, зато на фоне темных стен он, освещенный огнем, был превосходной мишенью, поджидай кто-нибудь впереди. Первая стрела точно ему достанется, да и множество из тех, что потом прилетят, тоже завязнут в его мощном теле, прежде чем он упадет в грязь под ногами.

Казалось, пламя каплями стекает с факела и с шипением гаснет в воде.

«Молодец», — мысленно похвалил предусмотрительность Габора Стивр.

Воздух был пропитан запахом плесени, казался каким-то липким. Стивр невольно задерживал дыхание. Скобы покрывала слизь. Наконец Стивр почувствовал под ногами некое подобие твердой поверхности. В полный рост выпрямиться он не мог — этому мешали низкие своды туннеля — их выложили кирпичом и камнями. На стыках проросли крючковатые корни, которые цеплялись за волосы, а из пола, залитого грязью и водой, торчали какие-то подобия кустов, и они тоже цеплялись за полы одежды и всячески мешали идти, точно хотели хоть на миг задержать беглецов. Стивр шел осторожно, но все равно несколько раз поскользнулся и даже упал. Правда, запачкался он не сильно, успевал каждый раз выставить руки.

— Ты прям как свинья какая-то, хозяин, — сказал Габор.

— Свинья — очень чистоплотное животное, и оно очень похоже на человека.

— Гы-гы, да уж ты сейчас на свинью очень похож.

— На себя посмотри, — огрызнулся Стивр, — я еще раз тебе говорю — свинья очень чистоплотное животное. В древних религиях оно считалось божественным, поэтому его нередко приносили в жертву. Кстати, именно это стало одной из причин, почему сейчас инквизиторы называют свинью грязным животным. Хотят показать, будто в прежних религиях все было наоборот.

— Ты что же, решил мне сейчас лекцию читать?

— Нет.

— Вот и хорошо.

Габор утверждал, что о туннеле этом мало кто знает. Стань о нем известно властям, то они непременно бы его замуровали. Построили его много лет назад, для каких целей — теперь уж не выяснишь. Если только в библиотеке городской порыться в старых книжках, хотя вряд ли и в них что-то отыщешь. Его прорыли то ли чтобы от врагов спасаться, если они город возьмут штурмом и ворота заблокируют, то ли над ним прежде тюрьма возвышалась, и осужденные на вечное заточение прокопали его с целью выбраться на свободу. А может, и вправду здесь поработали контрабандисты, которым надоело платить мзду стражникам на воротах.

Кочка, на которую Стивр хотел было наступить, вдруг бросилась от него наутек, помахивая тонким длинным хвостиком, потом плюхнулась в лужу и исчезла.

Хорошо, что в ногу еще не вцепилась. У крыс зубы острые и грязные, потому что жрут они всякую падаль, и от такого укуса можно получить заражение. Гангрена начнется, лихорадка… Чего-чего, а сейчас Стивру меньше всего хотелось тратить время, заговаривая болезненную рану. Хоть и не трудное это заклинание, во много раз проще того, что накладывал он на троллей Крега, ждавших своего часа в засаде в Стринагарском ущелье, но и на него могла уйти не минута и не две. Шагни он на эту кочку — точно бы оступился…

— Мы не закрыли дверь в дом, — сказал Стивр, — и люк соломой не прикрыли.

— Как ты его прикроешь?

— Я и не думал, что мы его закроем. Я просто говорю, что стражники его найдут.

— Не беспокойся, хозяин, — сказал Габор, — никто не узнает, что мы прошли по этому туннелю.

— Откуда такая уверенность?

— Так всегда бывало. — Он запнулся, поняв, что выдал свой секрет, и посмотрел на Стивра.

— Ну и что ты на меня уставился? — удивился Стивр. — Думаешь, узнав, что ты был контрабандистом, пойду докладывать о тебе властям?

— Хи-хи, — тихо засмеялся Габор, — не, конечно, не подумал я об этом. Но раньше мысли были — вот узнает кто-то о моей прошлой жизни — и все. Бежать придется, потому что инквизиция контрабандистов не любит.

— И я даже знаю почему, — сказал Стивр.

— Почему же?

— Да видишь ли, часть налогов, которые уплачивают торговцы, идет как раз на финансирование деятельности инквизиторов. Контрабандисты никаких налогов не платят. Вот и выходит, что они одни из главных врагов инквизиторов.

— Во значит как, а я и не задумывался!

— А ты и знать этого не мог. Инквизиторы не разглашают источники своего финансирования. Но я тебя прервал. Давай-ка про туннель этот продолжай рассказывать. Говоришь, что никто о нас не узнает? Кто-то ведь за нами прибрать должен, дверь закрыть на замок, солому эту гнилую раскидать опять над люком. И кто это? Ты его знаешь?

— Нет, никогда не видел, — сказал Габор, — я выяснял у ребят знакомых, которые тоже этим туннелем пользуются, видел ли кто-нибудь тех, кто туннель этот содержит? Так вышло, что никто не видел.

— Само собой, что ли, все происходит?

— Похоже на то. Вернее, не так. Вот что я надумал, когда размышлял над этим: хозяин всего этого какой-то дух. Главное — ему оставить несколько монет за то, что его услугами пользуемся, и тогда все будет хорошо. Бывали случаи, когда некоторые жадничали, так вот их очень скоро ловили стражники на базаре или на улицах, они даже товар не успевали припрятать или перепродать. Во как!

— Интересно, интересно, — закивал Стивр и стал осматриваться по сторонам повнимательнее, точно хотел наткнуться глазами на этого призрака, что здесь хозяйничает. — Ты-то оставил положенную плату?

— А как же, конечно, оставил. И даже чуть побольше.

— Если в город войти надо, то, положим, люк и самим открыть можно, а вот из дома как выбраться, если дверь на замок заперта?

— Вот какая странная штука: не было еще случая, чтобы дверь входная была заперта. Точно кто знает, когда товар приволокут или в город незаметно пробраться захотят.

— Хорошо, что твой дух стражникам не служит. Под корень вывел бы он всех контрабандистов.

— Не, не вывел бы. Другой туннель бы прорыли. Ребята знакомые как-то хотели выяснить, кто деньги забирает, кто закрывает здесь все и открывает. Проторчали всю ночь, спрятавшись, глаз не смыкали. Все за дверью открытой следили, кто к ней подойдет. Чуть было нищего какого-то не приняли за хозяина. И вот надо же — отвлеклись всего-то на секунду на нищего этого, глянь — а дверь опять закрыта. Не слышали они, чтобы ее кто-то запирал. Звук-то этот громкий. Металл о металл. Вот тогда-то все и поняли, что и вправду дух какой-то верховодит здесь.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Стивр.

Он чувствовал где-то рядом заблудшую душу, которая все никак не может добраться в загробный мир, оставшись среди людей. Скорее всего, это была душа контрабандиста, а поэтому она всячески помогала тем, кто с властями был не в ладах и бежал от них или занимался тем же ремеслом, что и прежде она.

— Спасибо тебе, — прошептал Стивр.

Ему показалось, будто после его слов, темнота туннеля впереди стала чуть светлее, но… это всего лишь небеса заглядывали по другую его сторону. Они словно решили успокоить Стивра, который начал уже беспокоиться — отчего проход этот такой длинный. Ведь по его расчетам они уже давным-давно миновали городскую стену, а конца и края этому туннелю все не было. Заплутать они не могли, поскольку никаких ответвлений не было и оставалось лишь предположить, что он либо ведет до самых Антильских гор, либо они миновали невидимую для них дверь. Типа той, что люди Стивра уничтожали святой водой, чтобы нечисть больше не могла пробраться в этот мир. По идее, их до мозга костей должен был страх пробрать, когда туннель закончился. Ведь впереди их ждало неведомое. Габор затушил факел, но выбрасывать его в туннеле не стал, сделал это, когда они уже выбрались на поверхность.

Под ногами разверзся крутой каменистый склон. С такого упадешь — костей не соберешь. Но удивительное дело: стоило Стивру отойти от входа лишь на несколько метров, как он не смог найти его среди скал и камней, точно его здесь и вовсе нет. Маскировка была наложена так искусно, что он не чувствовал никакого заклинания, иначе любой колдун, оказавшись здесь, ощутил бы что-то неладное, стал бы искать причину своей тревоги и, в конце концов, наткнулся бы на этот вход.

Звезды на чистом небе поражали своей красотой. Свежий ветер пьянил и кружил голову лучше всякого вина. От спиртного она тяжелеет, а от кислорода становится легкой. Да и все тело обретает какую-то воздушность, появляются мысли, что стоит только руки раскинуть в стороны, взмахнуть ими — и не только от земли оторвешься, а словно птица, сможешь взлететь в небеса. Может, до самых звезд и не достанешь, не потрогаешь их — слишком высок хрустальный купол, к которому они прикреплены, но если подлетишь поближе, обожжешься их огнем.

Очертания гор были еще более темными, чем ночное небо, выделяясь на его фоне, и лишь на их вершинах искрился снег, точно там были густым слоем насыпаны осколки звезд — звездное крошево. Кто ж его там разбросал?

Позади Стивра таким же черным силуэтом, как и горы, высились стены города. По ним бродили часовые с факелами в руках. Огонек то появлялся, когда солдат проходил мимо бойницы, то вновь исчезал, когда свет его не мог вырваться за глухие стены.

— Пойдем, хозяин, — позвал Габор.

— Здесь сам черт ногу сломит, — сказал Стивр.

— Это только кажется так, — успокоил Габор. И если бы Стивр мог видеть в темноте, то разглядел бы на лице его улыбку. — Охранные заклинания туннеля и на склон еще действуют. Захочешь упасть да разбиться — не получится.

— Пробовал, что ли?

— Нет, на такую проверку никто из контрабандистов не шел, но ни один здесь за все время даже ноги не подвернул. На другом бы склоне не раз вниз скатились, а тут — точно кто поддерживает под руки. Никто еще не упал.

— Это хорошо, — сказал Стивр.

Он присел на камень, тут же почувствовав, как его холод передается телу. Стивр невольно поежился еще и оттого, что промочил ноги — не сильно, но все-таки было неприятно. Поговаривали, что в камни могли мертвецы превращаться, те, которые при жизни определенной магией владели, страшной и забытой почти. Когда на камни эти кто живой садился, они по капле жизнь у человека и вытягивали — сами оживали, а человек умирал. Порой ждать им приходилось не один десяток лет. Года три назад Стивр видел долину, всю усыпанную камнями, точно здесь сошлись в страшной битве две огромные армии. Он даже чувствовал, что души мертвых воинов, которые так и не покинули окаменевшие тела, продолжают сражаться друг с другом в небесах. Он видел, как их мечи высекают молнии и как падает с небес кровь, которая по пути успевает превратиться в воду. Там всегда шел дождь. Не верил он тому, что камни эти много-много лет назад ледник принес. Слишком простое это было объяснение.

— Устал я чего-то, — сказал Стивр.

— Ну да — столько испытал. Понимаю, — посочувствовал Габор. — Выходит, ты все-таки продал душу дьяволу.

— Отчего же ты такой вывод делаешь?

— А разве простой смертный может властвовать над громом и молнией?

— Может. Может. Я тебе как-нибудь объясню, как это делать, и даже научу. — После этих слов Габор поежился, в глазах у него появился страх. А Стивр продолжил, прыснув от смеха: — Ха, не возьму я у тебя душу взамен! Не бойся. Ты же про мое ополчение слышал. Все — обычные люди.

— И где они сейчас?

— Тут ты прав. Надо бы мне тогда с ними пожестче быть. Думал — победили нечисть, и люди изменятся. Не изменятся они никогда. Но ничего, время учит.

— Куда пойдем-то? Теперь у меня нет плана.

— Думаю, что инквизиторы будут искать меня на дороге к троллям. Они нас догонят. Но все равно к троллям пробираться надо. Окольным путем. Может, повезет. Ты еще каких-нибудь тайных троп не знаешь? Ну, скрытых от инквизиторов?

— Нет.

— Жаль. Пошли… Чувствую, скоро в городе тревогу поднимут. Заклинание маскировочное уже почти испариться должно, коней с каретой найдут, да и дом должен уже запылать вовсю.

— Вот потеха для жителей будет. Почище, чем казнь колдуна на городской площади.

— Конечно, никто тушить не бросится.

— Может, и будут, чтобы чего себе в хозяйство утащить. У тебя-то много чем поживиться можно.

— Ничего не получат. Все сгорит. Я заклинание наложил.

— Жадный ты. Нет чтобы с народом добром поделиться.

— Бог подаст.

— Вот я и говорю, что жадный. Ладно. Отдохнул?

Скоро уж светать начнет, а мы здесь как на ладони. Глянет кто со стен — обязательно увидят. С такого расстояния даже косой и однорукий в нас стрелой попадет.

Габор с опаской посмотрел на крепостные стены. Но часовых меж зубцов чего-то уже не наблюдалось. Видимо, они решили, что городу никакая опасность не грозит, начальство само носа из теплых домов не кажет, так что можно остаток дежурства проспать.

Очертания стен выделялись на фоне темно-серого неба, щерясь, точно это были зубы — прореженные через один, чуть подпиленные, как любят делать дикари, обитающие на юго-западе. От них веяло каким-то могильным холодом. Казалось, не спасут от него теплые одежды, как в них ни закутывайся. Будто жили за стеной одни мертвецы. А те, кому посчастливилось оттуда выбраться, — оживали.

В воздухе появилась какая-то влажная взвесь. Не то чтобы дождик стал накрапывать, нет… Что-то другое это было. Незаметное совсем. Когда одежды к телу прилипать начнут, только и поймешь, что вымок до нитки, и станешь думать: отчего же такое случилось, никак недоброжелатель проклятьем каким одарил?

— Вот что я подумал, описание твоей внешности наверняка разошлют с гонцами по всем окрестностям, а то и с какого-нибудь портрета копий быстренько понаделают, чтобы тебя любой опознать мог. Ты бы чуть лицо свое подправил каким заклинанием.

— Сильное заклинание все равно не наложить. Любой через защиту настоящее лицо, если захочет, увидит.

— А чего ему хотеть-то?

— Любое заклинание обычно чувствуется, оно создает искажение в пространстве.

— Ну, подправь и мое заодно! — Габор попробовал придать своему лицу умоляющее выражение, но оно стало напоминать те гримасы, которыми в сражении воины пытаются напугать противника, прежде чем сойтись с ним врукопашную.

— Ха-ха-ха, — засмеялся Стивр, распознав уловку Габора, — вот ты, значит, к чему повел-то! Захотел под шумок в прекрасного принца превратиться, чтобы девушки на улицах косились на тебя да прелестями своими давали попользоваться, денег взамен не требуя.

— Эх, хозяин, ну чего ты так все опошляешь?! Тебе что, трудно, что ли? Да девушки меня и без твоего заклинания любят… иногда и… не все. Ну и черт с ними! Я ж о нашей безопасности забочусь. Только о ней.

— Верю, верю. Не причитай.

Стивр закрыл глаза, зашептал что-то. На лбу у него то ли бисеринки пота выступили, то ли влага от дождя собралась, стала на бровях скапливаться. Габор внимательно следил за ним — за тем, как его лицо преображается, точно кто-то невидимый сейчас лепит его заново — да так увлекся этим, даже забыл, что и его собственное лицо в эти секунды меняется.

— Готово, — наконец сказал Стивр, открывая глаза.

— Ой! — воскликнул Габор, ощупал свое лицо, но так ничего и не разобрал. Умей он читать пальцами, как слепые — чего-нибудь эти прикосновения и рассказали бы ему. — Лужу бы где отыскать! — Он завертел головой, но ничего подходящего не нашел.

— Попадется лужа — посмотришь еще. Не сомневайся, хуже, чем у тебя было, получиться просто не могло.

— Что?!! Что?!!

— Отлично, говорю, вышло! Просто красавец! Да и все равно ты сейчас, даже если лужу найдешь, ничего не разглядишь. Темно еще.

— Спасибо, хозяин, поверю тебе на слово. Пошли, что ли…

На дорогу они ступать не стали, напротив, в стороне от нее держались, чтобы те, кто по ней поедет или пойдет, не заметили их. Стражники собак по их следу пустить должны. Но этот след еще отыскать нужно. Оборвется он там, где они в карету забрались. Вот если они из застенков своих мага какого-нибудь выпустили и попросили беглецов поискать, то он-то их нашел бы, но не станет маг помогать инквизиторам. Что-что, а предателей среди них не было. Пусть они и терпеть не могли друг друга, проклятия разные насылали, но с инквизиторами, чтобы с конкурентами разделаться, никто из чародеев не сотрудничал. Знали ведь, что добром это никогда не кончится. Сегодня твоего недруга забрали, завтра дойдет очередь и до тебя. Не простят, отсидеться не удастся! Когда все это поняли, то объединяться стали, чтобы инквизиторов хоть как-то остановить. Но куда там! У них поддержка короля. Околдовали они его, что ли?

Габор все по сторонам осматривался, в особенности когда их окружил лес. Не лес, а подлесок. Деревья-то не густо стояли, не сплошной стеной, но все же — кто там разберет, что за ними прячется? Может, зверь какой, совсем оголодавший, готовый и на людей напасть, только бы желудок свой успокоить.

Несколько раз Стивру даже почудилось, будто он видит в темноте серебристые огоньки, похожие на те, что в небесах сверкают. Оборотни так близко к городу подходить побоялись бы. Ждали, наверное, когда люди подальше от населенного пункта отойдут, да и не знал Стивр, остались ли где-то оборотни вообще. Может, в самых отдаленных местах, куда нога человека и не ступала никогда, они еще обитают, спрятавшись от дневного света в пещерах или в берлогах. Вероятно, они еще сохранились среди северных варваров…

Как-то раз Стивр узнал, что крестьяне одной из дальних деревень оборотня поймали, и приехал поглазеть на него. Селяне уверяли, будто все серебро, которое в деревне было, на наконечники для стрел извели. Им-то привычнее было косу в руках держать, а с луком управляться никто из них не умел. Вот и растеряли они большинство стрел по полям да лесам, когда за оборотнем гонялись. Потом обложили его, подстрелили, приволокли тушу в деревню, кол осиновый на всякий случай в сердце воткнули. После такой операции оборотень должен был в человека превратиться, а зверь, которого они убили, так и остался волком. Большим, с теленка размером, и не серым, а чуть коричневатым, но все-таки волком. Цвет его шкуры получился таким, наверное, оттого, что в предках у него бродячая собака была. Крестьяне своей добычей гордились, рады были любому гостю ее показать. И как только не додумались еще за это деньги брать, чтоб свои расходы окупить! Не стал им Стивр говорить, что напрасно они серебро свое по лесу разбрасывали. Железом смогли бы убить зверя побыстрее, оно ведь прочнее, чем серебро, да и дешевле.

— Костер бы разжечь, — сказал Габор, — здесь-то нас никто и не увидит, ветки вот только вымокли все. Эх, жалко.

Оборотней огонь привлек бы, а обычных зверей — отпугнул. Сколько ни прислушивайся — все равно не узнаешь, есть ли они где-то поблизости или нет, потому что и те и другие ходят бесшумно, сучья под ними не хрустят. Это только человек их ломает. В старых сказках оборотни подходили прямо к городским стенам.

Вот только ошибались они, если думали, что никого поблизости нет.

Неожиданно они вышли на поляну, не сразу Стивр понял, что на дальнем ее конце — люди. Он стал тереть глаза, щуриться, влага мешала разглядеть, сколько же там человек и что они делают.

Самой заметной среди них была девушка. Она куталась в серый плащ, такой же серый, как и все, что окру жало их сейчас, одной рукой придерживая ворот, а другой — полу. Но ткань плаща была такой плотной и грубой, что и не разобрать — держит она что-то в руке или же просто сжимает кулак. Да и будь у нее меч или кинжал, что она сделает против трех взрослых мужчин, обступивших ее?

Инквизиторы прятали лица под капюшонами, а на глаза у них, наверное, были надвинуты очки с черными стеклами. «Не видишь глаз — не можешь управлять человеком» — это были азы обучения инквизиторов.

Плащ скрадывал фигуру девушки, делал ее бесформенной, не совсем человеческой и уж тем более не женской. Поначалу Стивр подумал, что ей лет двадцать, но потом понял, что она гораздо моложе. Может, ей нет еще и пятнадцати — ребенок совсем, хрупкий, как хрустальный бокал на тонкой ножке. Однако возрастных ограничений у инквизиторов нет, и они с удовольствием сжигают и стариков, которые и так уже одной ногой в могиле, и детей, которые ничего еще не видели в этом мире.

Стивр бросился вперед, зашлепал по скользкой грязи, чуть расставляя руки, чтобы удерживать равновесие, пока он еще не вытащил меч. А надо бы!.. Скользни по нему свет, может, инквизиторы отвлеклись бы на какой-то миг от своей жертвы, а она получила бы шанс вытащить то, что прятала за полой плаща. Может, там не только сжатые в кулак пальцы, а что-нибудь посущественнее.

За пеленой дождя он не мог хорошенько разглядеть ее, что уж говорить о том, чтобы услышать слова. Инквизиторы держались напряженно, скрывали свой страх, но тот все равно прорывался наружу, чувствовался.

Стивр знал, что не успеет, что ей не устоять против троих врагов, и в лучшем случае он сможет только убить их, но уж никак не сможет спасти эту девушку.

Что-то в ней было притягивающее. Точно под плащом ее тело должно светиться, как солнце, или, скорее, как луна, — таким же серебром.

— Что ты хочешь сделать? услышал он голос Табора, топающего рядышком.

— Догадайся.

— Она разберется без тебя.

— Не уверен.

— Увидишь.

— Да с чего ты взял?

— Ты разве не понял, кто она?

— Ведьма.

— Не только.

Они обменивались короткими репликами, на более длинные не хватало дыхания.

Стивр и не понял, что произошло. Он лишь увидел, как инквизиторы, наконец-то преодолев свой страх и вытащив мечи, двинулись к девушке, а она тут же распахнула свой плащ. Ощущение напоминало то, что возникает, когда раздвигается в разные стороны занавес, а за ним… Незнакомка точно взорвалась серебром, осветив все вокруг. Из нее будто бы полился расплавленный металл, накатил на инквизиторов волной. Они побросали свои мечи, закрыв глаза руками. У Стивра заложило уши от их истошного крика. Они орали, терли глаза, как будто их выжигало огнем, потом стали валиться на колени, словно увидели перед собой бога или его посланника. Девушка и вправду очень походила на те изображения, что инквизиторы рисовали на стенах своих храмов. Ангел?

Молились ли инквизиторы в эти минуты? Они стояли так не больше секунды, потом упали головами вперед, прямо к ногам девушки. Она к тому времени уже запахнула свой плащ и возвышалась над поверженными врагами, дрожа, скорее от холода, чем от страха и напряжения.

Стивр остановился.

— Ого, так она истребитель инквизиторов? Мне бы ее, да в Стринагарское ущелье!

— Все ты об одном и том же думаешь. Сам ведь знаешь, что некоторые, кто магическими способностями обладает, с тобой тогда там были.

— Знаю, знаю.

Стивр был ошеломлен, он подходил к девушке медленно, шажок за шажком, и в глаза ей смотрел, словно она была каким-то зверем. Знаешь ведь, что отвернешься хоть на миг, тут-то он на тебя и бросится.

Девушка молчала. Стивр заметил, что у нее стучат зубы и чуть дергаются веки.

— Мы не враги тебе, — сказал Стивр, вытягивая вперед ладони и показывая, что у него нет никакого оружия, — мы сами с инквизиторами не в ладах. Я Стивр Галлесский. Может, слышала? — Он запнулся, вспомнив о своем измененном лице.

— Да, — тихо, едва слышно прошептала девушка. — Я тебя узнала. Двое из наших были с тобой в ущелье, прикрывали тебе спину, но ты этого так и не заметил.

«Ну да, она ведь видит меня настоящего. Что ей мое заклинание?»

Стивр вспомнил наемника, который спас его в ущелье, он пришел с ним потом в столицу, а там их дороги разошлись. Как там его звали? Дориан Хо, кажется. Может, это он и был?

— Я заметил.

Девушка покачнулась, глаза ее стали закатываться, остались только белки, а потом она начала оседать, колени ее подкосились, точно ее подрубили… Но Стивр не дал ей упасть, подхватил под руки. Она оказалась легкой, невесомой почти.

— Только смотри, ее плащ не распахивай, — посоветовал Габор.

— Как ты мог подумать? — попробовал пошутить Стивр.

Габор шутки либо не оценил, либо не понял вовсе.

— Кто знает, что тогда произойдет? Может, нас тоже, как и инквизиторов, это прикончит.

— Не буду.

— Одно могу сказать — наш-то след инквизиторы не возьмут, а вот за ней наверняка и другие погонятся. Мы ведь ее не бросим? — с надеждой в голосе спросил Габор.

— Нет, — ответил Стивр.

— Я так и знал. С собой потащим?

— Ага.

— Ну что же, поздравляю! Вляпались мы теперь по самое не балуй.

3

Не любил король спускаться в мрачные и сырые подземелья, где инквизиторы выбивали признания у тех, кто попал к ним в руки. Методы у них были такие, что любой признается в чем угодно. Ступеньки, что вели в казематы, были скользкими не только из-за плесени, что густо разрослась на них, но еще и от крови. Чтобы не упасть, приходилось держаться за стены рукой, но они были такими холодными, что быстро высасывали из тела все тепло. Казалось, что на камни этих стен наложили какое-то заклятие, забирающее из тела помимо тепла еще и саму жизнь. Король отдернул руку.

— Осторожнее, — подхватил его под локоть главный инквизитор.

— Ох, Ортега, — вздохнул монарх. При посторонних он никогда не называл главного инквизитора по имени, но сейчас никто их услышать не мог, разве что стены подземелья, а они тайны хранить умели, как и те, кто эти тайны выбивал у грешников. — Ты явно смерти моей преждевременной хочешь. Завел сюда, чтобы я поскользнулся, грохнулся… потом костей не соберешь.

— Как вы можете так говорить! — театрально смутился Ортега.

Кожа на его одутловатом лице была бледной, возможно оттого, что он редко появлялся на улице, когда там светило солнце. А если он и выходил из подвала, то все равно лицо свое под капюшоном скрывал, точно вампир какой-то, что боится дневного света. Главный инквизитор действительно любил кровь, но не как вампиры, те-то ее хоть пьют, — он же получал удовольствие только от ее вида. Ему бы лучше на сражение какое со стороны посмотреть — там кровь рекой льется! Да только он предпочитал удовольствия иного рода: любил распоряжаться чужими жизнями. А на поле брани люди убивали друг друга помимо его воли, и это его не возбуждало.

Ортега опирался на мощный деревянный посох, усиленный полосками металла. По слухам, главный инквизитор применял его во время пыток, охаживая спины грешников. Да и на вид посох этот больше походил на холодное оружие.

Лестницу освещали свечи, державшиеся на вбитых в стены канделябрах, а подземелье — огонь в жаровне, где обычно палачи-инквизиторы раскаляли до красноты щипцы, стержни и прочий пыточный инвентарь. Огонь этот хоть как-то боролся с сыростью. Но помимо нее подземелье было пронизано страхом и королю казалось, что стоит ему закрыть глаза, как он услышит крики тех, кто сюда попадал.

— Мрачновато у тебя, — сказал он главному инквизитору, чтобы хоть как-то разогнать страх, который стал в его тело пробираться.

— Психологическое давление, — пояснил Ортега, — некоторые раскалываются только от одного вида этого места и начинают складно все рассказывать: как ворожили да колдовали, как порчу на людей насылали. Других, правда, на такой разговор приходится немного настраивать.

— И что есть те, которые молчат? У тебя любой, похоже, заговорит, если язык есть, хотя твои подручные, бывает, и языки выдирают.

— Не без этого. Но только после того как мы уже все нужное узнаем. Нам ведь признание греха нужно и раскаяние. Тогда душа грешника на тот свет очищенной попасть может.

Главный инквизитор не стал рассказывать о том, что колдуны и маги — настоящие, а не те, кого за них выдают, чтобы поквитаться, умеют накладывать на себя заклинания, и тогда их тела перестают чувствовать боль. Их хоть жги, хоть кости дроби, все до одной, начиная с фаланг пальцев, а затем остальные, растягивая это удовольствие на долгие часы; хоть руби их на части — они только посмеиваться будут. Ох, сильно они инквизиторов раздражают, злят до белого каления, потому что все эти чудодейственные пыточные приспособления бесполезными становятся. Таких, настоящих, лучше сразу отправить на костер, а пепел развеять, именно развеять, а то, ежели в горшок все собрать, чего доброго, воскреснет маг.

Подземелье походило на мастерскую какого-нибудь изобретателя, который мастерит разные сложные механизмы.

Пленник сидел на полу, прикованный к стене. Кандалы глубоко врезались в его запястья и разодрали кожу до крови. Волосы у него слиплись, одежда превратилась в грязные лохмотья, сквозь дыры виднелись кровавые рубцы, которые, похоже, покрывали все его тело. Король скосился на посох главного инквизитора, подумав: не это ли орудие оставило кровавые отметины на теле пленника? Скорее всего, нет. Таким посохом кости ломать хорошо, а рубцы оставляет обычно кнут или железка какая, раскаленная. Невдалеке, рядом со стеной, стояли два инквизитора, вытянув руки по швам и смиренно опустив головы, на которые были надвинуты капюшоны, так что лиц их было не разглядеть.

— Взбодрите его, — приказал главный подручным. Те зачерпнули из большого чана по ведру воды и по очереди выплеснули ее на голову пленника. Мужчина очнулся, стал отплевываться, точно его из воды вытащили и он уже ее вдоволь наглотался. Он приподнял голову, посмотрел на мучителей… Хотя «посмотрел» не совсем точно сказано, потому что один глаз у него заплыл и между веками осталась лишь тонкая щелочка, как у степняка, а второго, похоже, он вовсе лишился. Король видел многое в своей жизни и не такие раны встречал — он не отвернулся от этого взгляда.

Пленник что-то зашамкал, замычал — зубов у него совсем не осталось.

— Это не Стивр Галлесский, — сказал король, несколько секунд внимательно изучая лицо пленника.

— Он утверждает, что его зовут Стивр Галлесский. Внешне похож, сверяли с портретами.

— М-да, давно, видать, это было, — позволил себе шутку король, — сейчас он похож на отбивную. Да после таких пыток ты и сам скажешь, что тебя зовут Стивр Галлесский. У этого нет шрамов, маленьких старых шрамов. Новых у него после твоих мясников много будет.

— Хе, — хитро подмигнул главный инквизитор, — а я так не думаю.

— Выпустишь ты его или нет из подземелья — мне все равно, — догадался король о мыслях инквизитора.

Стражники на воротах утверждали, что Стивр города не покидал. Они, конечно, могли его за взятку пропустить, а потом скрыть это. Но дома их инквизиторы обыскали. Ничего ценного не нашли. Так быстро они ведь не смогли бы полученные деньги спустить. Да и спрятать не успели бы. На всякий случай стражников допросили с пристрастием. Но не очень усердствовали. Даже легких пыток не применяли.

В городе нашли карету Стивра, на лавке в ней была брошена его одежда. Выходило, что он переоделся в простолюдина и спрятался где-то в городе. Как только это выяснилось, инквизиторы прямо с цепи сорвались, хватали на улицах всех, кто хоть отдаленно Стивра напоминал, а таких в течение нескольких часов с десятка три набралось. Большинство отпустили почти сразу же, но пленник, что был к стене прикован, и вправду слишком на Стивра походил. Тут главный инквизитор правду говорил. Поначалу-то он, конечно, все отрицал. Пока зубы были целы, он все другое имя твердил, но ему быстро разъяснили, что к чему. Наконец он сознался. После заданного раз в пятнадцатый вопроса: «Ты — Стивр Галлесский?», он закивал головой, замычал, стараясь произнести внятно: «Стивр Галлесский — это я». Но без зубов, с распухшим языком — это плохо у него получалось.

— Ты ошибся. Ищи дальше, — сказал король.

— Постараюсь. — Главный инквизитор чуть склонил голову.

Он не стал напоминать правителю, что давно настаивал на том, чтобы Стивра схватили и выбили из него признание, как он огонь и молнии извлекает из медных труб. Он был уверен, что вовсе это не колдовство. Обладание таким оружием сделало бы короля непобедимым, а инквизиторы могли бы с его помощью тогда продвигать свою веру в другие земли, где пока еще обитали приверженцы язычества. Их на планете было еще слишком много. Ересь с трудом искоренялась боевыми отрядами инквизиторов.

Подчиненные Ортеги дело провалили. Не убей их Стивр, останься кто из этой троицы в живых, так молил бы бога, чтобы смерть побыстрее забрала.

Инквизиторов король использовал как свою тайную полицию. Они помогли без предъявления каких-либо обвинений арестовывать кого угодно, будь то даже дворянин, возомнивший себя равным монарху. Ведь он в перспективе мог, например, заговор какой организовать с целью свержения короля и возведения на трон либо самого себя, либо своего ставленника, которым он стал бы управлять, как кукловод своей марионеткой.

Дворяне заметно присмирели сразу после того, как король пять лет назад разбил отщепенцев, а в последнее время и совсем притихли. Хватило того, что инквизиторы парочку-другую из них схватили, привезли в ближайший город, к столбу позорному на центральной площади привязали да запалили под ними костер. Вот потеха горожанам была! Интересно же посмотреть, как грешники в огне корчатся да прощение выпрашивают. Вот только на этой земле никто их уже не простит. Может, только на небесах… Радоваться ведь должны, что на костер попали! Куда как хуже, если камень к ногам привяжут и в воду бросят. Ведь с такой тяжестью вознестись на небеса посложнее будет, чем когда в пепел превратишься.

Поначалу пленник подумал, что демоны наконец-то пришли по его душу, устал он мучиться на этом свете, хотелось и отдохнуть немного. Его схватили на улице. Инквизиторы появились со всех сторон, точно из воздуха материализовались или переродились из тех прохожих, что вокруг были, вошли в их тела, выгнали души. Сильное для этого заклинание нужно. Вряд ли кто сейчас таким владеет. То, что его звали Мигл, никого и не интересовало. От него требовали только одно — назваться другим именем. Ох, от одного вида тех механизмов, что в подвале у инквизиторов стояли, начнешь говорить все что угодно: и, мол, душу дьяволу продал, и демонам поклонялся, жертвы им приносил. Ну а именем другим обозваться — дело вовсе пустяковое.

Давно Миглу говорили, что похож он на дворянина одного богатого. Иногда это даже пользу приносило, когда Мигл себя за этого дворянина выдавал, знакомясь с девушками. Любой красотке приятно, что на нее внимание обратил благородный человек. Никаких планов на будущее, как правило, девушки не строили, но в настоящем хотели всячески ублажить его, чтобы ночь эта ему запомнилась. Одежда Мигла никого не смущала. Дворяне часто переодевались в простолюдинов и гуляли по городу в поисках приключений. Слухи ходили, что даже король, когда помоложе был, такое практиковал. Ох, весело же время проводил! Вот, видимо, теперь приходится за него и расплачиваться.

В голове у Мигла помутилось, тело ныло тупой, уже начинающей успокаиваться болью. Вспышки ее рождались еще в раздробленном пальце на ноге, вместе с кровью прокатываясь по всему телу, по всем жилам. По этой пульсации он мог считать удары своего сердца.

Мигл попробовал приоткрыть глаза. Но какое там! Ничего не слушалось его: ни руки, ни ноги, — точно онемел весь, в камень превратился, хоть на площади выставляй для всеобщего обозрения. Эх! На площади-то как раз его и выставят вскоре.

Сквозь пелену перед глазами пленник наконец разглядел, что в подземелье к тем двум, наряженным в инквизиторские балахоны демонам, что его мучили, присоединились еще двое. Один из них носил тоже плащ инквизитора. В этом ничего удивительного не было. Мигл смекнул, кому на самом-то деле инквизиторы служат. Слишком методы у них были далекие от тех, что должны использовать слуги божьи. Огонь, железо раскаленное — это все больше на преисподнюю смахивает, и, возможно, в учителях у братьев из ордена были те, кто в аду промышляет. Мигл испугался собственных мыслей. Скажи он что-нибудь подобное вслух — бед не оберешься! Хотя чего ему терять-то, ведь хуже и не бывает.

Второго из явившихся в подвал Мигл никак разглядеть не мог, глаза совсем не раскрывались, но он услышал его голос и… узнал.

— Король, — хотел закричать Мигл, подползти к его ногам, коснуться их губами.

Ничего из этого он не сделал, не смог даже слово «король» произнести, сам понимал, что только хрип какой-то непонятный издает, а уж сдвинуться с места совсем для него было неосуществимо.

— Не виноват я, меня заставили признаться, — хныкал Мигл.

Король, похоже, тем признаниям, что Мигл инквизиторам дал, не поверил. Умный государь, сам знает, что к чему. Вот только с несправедливо задержанным чего будет? Королю до его судьбы дела никакого нет. Ему нужен тот настоящий дворянин. Мигл уж и забыл, как его зовут, хотя имя это сам называл.

Перед королем инквизиторы хоть и не стали оспаривать свою ошибку, но вряд ли отпустят Мигла на свободу. Зачем им такой свидетель? Будет он на каждом углу рассказывать, милостыню жалостливо выпрашивая, как они изуродовали невинного человека. Народ, чего доброго, возмущаться начнет, инквизиторов на вилы поднимать.

«На небесах разберутся, какой душе куда идти» — кажется, так звучит один из принципов инквизиторов, — вспомнил Мигл. — Как они с таким кредо не выходят на улицу да не убивают всех подряд?

Мыслей своих он испугался, съежился, точно кто его огреть решил или кожу на спине прижечь, как это делали его мучители. Стал он на собачку похож, которая жмется к стенам, потому что любой прохожий норовит или ее ногой поддать, или камень в нее запустить. Был бы у Мигла хвост — точно поджал бы. Ран-то своих он не видел. Не было у него на затылке глаз. Но стоило ему в забытьи прислониться к чему-нибудь спиной, как дикая боль тут же пробуждала его.

Он увидел, что король уходит, а он был его последней надеждой. Мигл протянул к нему руку, вернее, попробовал это сделать, но она только дернулась, да так и замерла безжизненно. От такого несчастному плакать хотелось, стонать и кричать, он так и сделал, но король даже не обернулся. Только инквизитор глянул на него напоследок. От взгляда этого Миглу холодно стало, в пот бросило. Колючий он был, этот взгляд. Ничего хорошего не предвещал. Обреченный уж приготовился, что как только король и главный инквизитор уйдут, его мучители вновь за дело свое примутся, на дыбу его вздернут или еще что придумают. Но главный никакого знака им не подал.

Палачи, как только начальник ушел, пошли к камину, достали из сумок еду, стали мясо жарить, капли жира с него стекали в огонь, шипели, испарялись, наполняя подземелье одурманивающим запахом, от которого Миглу совсем плохо сделалось. Не ел он очень давно. Внутренности у него все скрутило, и он так изогнулся, точно его вновь принялись пытать.

— Эка его выворачивает, — сказал один из палачей, указав на пленника костью, которую только что с аппетитом обгладывал.

— Ага, — засмеялся другой, — намаялись мы с ним, а выходит, все понапрасну. Слышал, король-то что сказал? Дескать, — инквизитор постарался придать своему голосу интонации, с которыми говорил король, — не Стивр это Галлесский.

— Вот падаль какая, обманул, значит, он нас. Как пел-то, что он как раз тот, кого мы ищем. Я это, кричал. Я — Стивр Галлесский!

Инквизитор подошел к Миглу, пнул его ногой под ребра, но ботинки у него, к счастью, были из мягкой кожи, без железных набивок на загнутых носках, так что несчастный только крякнул от боли и немного скривился. Вот если бы так его пытали и раньше, пытка удовольствием бы показалась.

— Ну, падла, чего врал-то? А?! — Инквизитор нагнулся, дыхнул в лицо Миглу, но у того перед глазами все мутилось, поэтому и лицо палача показалось ему каким-то расплывчатым.

— Как бы главный нам эту ошибку не припомнил, — стал размышлять другой.

— Мы-то тут при чем? Мы, что ли, его сцапали на улице? Нам поручили у него признание выбить, мы свое дело сделали. А знаешь ли, тот это или не тот, мне глубоко безразлично. Тварь эту, конечно, за такой конфуз прибить на месте надо.

— Костра-то он все равно не избежит. Кто бы он ни был, а что душу дьяволу продал — признал.

Они так были заняты своим разговором, что не заметили, как воздух у дальней стены подземелья стал сгущаться, темнеть, точно там туча рождалась. Мигл буквально впился в нее взглядом. Из тучи появилась мощная фигура, вряд ли человеческая, потому что таких огромных людей просто не бывает. Мигл не видел подобных даже в цирках, которые ездят по городам да деревням, показывая разных уродов. Громадное тело скрывала чешуйчатая зеленоватая кольчуга, а может, это была его кожа. Как у ящерицы. Кто там знает, какое обличие примет дьявол, чтобы за человеческой душой явиться.

На голове был шлем, а в руке огромная дубина, утыканная гвоздями.

Мигл принюхался, ноздри его запаха серы не улавливали. Это был какой-то легкий аромат, какой появляется в воздухе, когда молния рядышком ударит.

Несчастный отчего-то вообразил, что это пришли за ним, и забился нервной дрожью, потому что существо это было куда как страшнее инквизиторов со всеми их пыточными инструментами. В глазах его мольба появилась, он стал кивать на облако, чтобы и инквизиторы наконец-то его увидели, может, встанут на защиту Мигла и не отдадут его демону.

— Ну, чего ты рыпаешься? — сказал инквизитор, все же поворачивая голову в ту сторону, куда указывал пленник.

Со страшным хрустом дубина, что была в руке громилы, врезалась в голову инквизитора, сминая ее, точно картонную. Череп мгновенно треснул, брызнула кровь, как будто это плод какой-нибудь, упав на землю, разбился и прыснул своим соком. Позвонки перебило, голову буквально снесло с шеи, она свалилась набок, удерживаемая только кожей да мышцами.

Тело по инерции отлетело прямо на Мигла, и он почувствовал, как ему на лицо закапала кровь. Гвозди дубины соскребли с расколотого черепа кожу, как грабли садовника опавшую листву, добираясь до земли. И это нечеловеческое лицо было прямо перед глазами. Мигла затошнило, но на губах проступила только желчь.

Второй инквизитор метнулся было, чтобы схватить хоть какой-нибудь пыточный инструмент. На стенах да на разных полках его много хранилось. Но в бою все их пыточные инструменты мало чего стоят, в особенности против огромной дубины в руках настоящего мастера. За мгновение до того, как гвозди вошли в его тело, а дубина сломала позвоночник, инквизитор закричал, причем очень страшно, как многие из тех, кого он пытал. Но он никогда не думал, что сам будет испытывать такой сильный страх перед смертью. Он и в инквизиторы-то пошел, чтобы власть над людьми чувствовать, ведь здесь, в подземелье, он был могущественнее любого дворянина, который здесь мог ползать весь в крови и в собственных экскрементах, выпрашивая у него не то что пощады, а легкой смерти. Так приятно было слушать эти мольбы, можно даже было чего пообещать, свободу там или быструю смерть, все равно за обещаниями этими ничего не стояло, а если такое женщине скажешь и попросишь ее одежду снять, то она и не сопротивлялась и даже делала вид, что ей все нравится.

У Мигла кровь в жилах заледенела от этого крика. Ему казалось, что от него содрогнулись стены и вот-вот начнут разваливаться. Он подумал, что на такой вопль обязательно кто-нибудь прибежит, но ведь подземелье это как раз и строили для того, чтобы заглушать звуки голосов пытаемых грешников.

Безвольное, превратившееся в тряпичную куклу, у которой нет каркаса и управлять ей можно разве что надев на руку, тело инквизитора пролетело еще добрых пять метров, прежде чем стена подземелья остановила его. Миглу показалось, что оно пробьет кладку, но камень оказался покрепче костей, к тому же они уже были все перебиты.

Мигл сжался весь, когда существо шагнуло к нему, и закрыл глаза, как делал это в детстве, думая, что таким образом сможет спрятаться от ночных кошмаров.

— Стивр, брат мой, что они с тобой сделали?

«Брат мой» — гак обычно инквизиторы обращаются друг к другу, — подумал Мигл.

Существо говорило с акцентом. До Мигла наконец-то дошло, что это не демон вовсе, а тролль. Кажется, Стивр Галлесский сражался на стороне троллей, и вот, значит, кто-то из них, узнав, что его держат в инквизиторских застенках, пришел ему на выручку. Видимо, без магии здесь не обошлось. Как иначе тролль этот смог в подземелье проникнуть. Да его остановили бы еще у городских ворот.

Тролль схватил цепь, которой Мигл был прикован к стене. Мышцы на его руках вздулись, забугрились, с секунду казалось, что вены быстрее прорвут кожу, чем цепь лопнет, однако одно из звеньев все-таки разошлось.

— У нас лекари хорошие, ты же знаешь, — говорил тролль, — они тебя выходят, быстро выходят. Следов даже не останется, хотя я говорил тебе, что боевые шрамы мужчину украшают. Ты тогда все возражал: мол, девушки тебя и без них любят.

Мигл смекнул, что не стоит разубеждать тролля, что он вовсе не Стивр Галлесский, а то ведь разберется он что к чему и не станет его спасать. Когда инквизиторы явятся да трупы двух своих товарищей найдут, то свалят всю вину на Мигла или на то, что нечистая сила вызволить его хотела, да не получилось у нее, потому что встали на ее пути два смелых инквизитора. Честь им и слава да еще похороны за счет церкви, вернее, за счет тех, кого инквизиторы обирают, объявляя грешниками, и под этим предлогом конфискуют все их имущество.

На спине Мигла выступил холодный пот. Он закрыл глаза и не увидел, как тролль вошел в тучу, а лишь почувствовал, что его стало обдувать свежим ветерком, похожим на тот, что гуляет на взморье.

Часть третья. ПРОТИВОСТОЯНИЕ

1

Среди огромных каменных мегалитов, стоявших полукругом, танцевали люди. Их силуэты выхватывал из темноты свет костра, горевшего в самом центре этого языческого сооружения. Луна тонула в облаках.

Дориан Хо чуть нагнулся, раздвинул руками кусты, затаил дыхание, присматриваясь и прислушиваясь, но никто не заметил бы его, даже сломайся под его ногами ветка. А ведь этот сухой противный звук в лесу слышно на много метров.

«Один, два, три», — беззвучно подсчитывал инквизитор тех, кто танцевал возле костра.

Если верить преданию, этим каменным сооружениям была не одна сотня, а может, и тысяча лет. Каждый камень был вдвое выше человека, да и вширь руками его не обхватить, как дуб, которому тоже не одна сотня лет. Но дуб-то сам рос, а вот эти камни сюда кто-то притащил. Непонятно откуда. До ближайших каменоломен, откуда породу для строительства крепостных стен брали, было не меньше трех десятков километров. Людям из такой дали волочь сюда эти валуны было не под силу. Не иначе тут потрудилась армия троллей. Но они никогда не соглашались работать на людей. Из чего следовало, что когда-то эти земли принадлежали им, а потом люди их вытеснили за Стринагарское ущелье. Если так, то, значит, люди раньше были выше и сильнее, чем сейчас. Выходит, они потихоньку вырождались и лет этак через тысячу станут такими же маленькими, как крысы, и, как они же, многочисленными и прожорливыми.

Лес подбирался к мегалитам со всех сторон, словно неприятельская армия, которая загнала их на холм, окружила и теперь готовится к решительному штурму. Но эти последние несколько десятков метров, что отделяли лес от каменных строений, деревья все никак не могли преодолеть. За века, что минули с той поры, как здесь появились эти мегалиты, с лица земли стерлось множество поселений.

На людях не было ничего, кроме кожаных ремешков с амулетами на шеях. Одеждой им служила краска. У одних тело полностью было выкрашено в красное, точно они искупались в крови, у других — в оранжевое с белыми полосками вдоль боков. Дориан Хо любовался женскими фигурами, стройными и гибкими.

Старик, одетый в бесформенную хламиду, сидел на отполированном, блестящем камне и бил колотушкой в огромный барабан. От этих ударов содрогался воздух, но ритм был очень медленным, так должно биться сердце человека, впавшего в летаргический сон. Паузы между ударами все увеличивались. Движения людей замедлялись. Зрелище завораживало.

Дориан Хо не заметил, как нога его стала отбивать тот же ритм, что и колотушка старика. Перед глазами поплыли огненные круги. И мегалиты, и костер, и люди стали терять четкость очертаний, точно были миражем и теперь растворялись в воздухе. Они и вправду могли как-то ускользнуть из ловушки. Обернувшись, Дориан Хо жестами показал, чтобы к нему подошли остальные инквизиторы. Они заранее договорились о том, что окружат сектантов и никого не выпустят из ловушки, так что теперь слова были не нужны, достаточно было лишь махнуть рукой, дабы послать на язычников смерть.

О том, что здесь собираются адепты древних культов, он выведал у информатора. Их по стране было великое множество. За приличное вознаграждение, что платил орден, желающих появилось хоть отбавляй.

Нельзя сказать, что место это было уж совсем затерянное, но добраться до него оказалось нелегко — все ноги собьешь, пока дойдешь. Среди деревьев проглядывала узкая тропинка. Когда инквизиторы шли по ней, то за одежду цеплялись ветки, точно пытались остановить. Именно к ней наверняка бросятся язычники. Если они побегут сломя голову через лесные заросли, у них не много будет шансов уцелеть, но если они выберут эту тропку — верная смерть.

Дориан Хо посмотрел на небеса. Говорят, что эти люди собрались здесь, чтобы встретить луну. Она должна быть полной. Но ее по-прежнему прятали серые густые облака. Дориан Хо справлялся по книжкам. Инквизиторам пока еще не запрещалось изучать верования язычников. «Если знаешь врага, то его легче победить».

Этой ночью действительно было полнолуние. Но еще должна была пролететь комета. Ох, плохое это предзнаменование! Не начнут ли эти люди, увидев полную луну и комету, превращаться в зверей, с которыми обычным оружием и не совладать? Но у инквизиторов были освященные посохи, а их прикосновение для оборотней еще хуже, чем для людей раскаленное железо. И все-таки стоило поспешить.

Дориан Хо вступил в орден всего пять лет назад, почти сразу после битвы в Стринагарском ущелье. Он посчитал, что в ордене инквизиторов для него откроется множество перспектив, и не просчитался. Тем более что нагрузка у него была не больше, чем у простого наемника. Большинство из тех, кто был сейчас с ним рядом, стали инквизиторами гораздо раньше. Но он быстро поднимался по иерархической лестнице, и теперь под его началом было полсотни братьев. Они уничтожали языческие течения по всей стране. Дориану Хо нужно было придумать какое-то оправдание, в которое он сам бы поверил, иначе те десятки людей, которых он убил, вернее их неупокоенные души, будут приходить к нему по ночам, мешая сомкнуть глаза. А если ему удастся заснуть — вторгнутся в его сны. Он сравнивал языческие течения с болезнью, с эпидемией, которая расползлась по всему свету, и считал себя призванным избавить от нее человечество. Подчиненные таким объяснением были вполне удовлетворены. Совесть Дориана Хо тоже.

Работа инквизиторов была трудной и очень опасной. Но не на этот раз.

Прокричать кукушкой у Дориана Хо не получилось. Опытный охотник тут же распознал бы подвох. Крик его едва замер, как листву деревьев пробили арбалетные болты. Они прошивали листья насквозь, и почему-то это было очень страшно. А потом только отблески костра, тусклые, почти не заметные, играли на их наконечниках, но глаз не успевал проследить за траекторией полета.

Дориан Хо увидел, как после очередного удара по барабану воздух содрогнулся. Он именно увидел это, как можно увидеть разбегающиеся по воде круги, после того как бросишь в нее камешек. Но воздух разбегался не кругами, а сферами. Они мгновенно закрыли всех танцующих серой стеной. В первую уткнулись стрелы, чуть пробили, не больше чем на сантиметр, а потом безжизненно поникли, увязли в ней, как мухи в меде. Ветер чуть трепал оперение. Сферы напомнили Дориану Хо игрушку — куколку деревянную, в которой пряталась еще одна, поменьше, а в ней — другая и так без конца. Сразу и не поймешь, сколько их.

Сферы меняли свои очертания, они раздувались, как воздушные шары, увеличиваясь в размерах. А поскольку они были утыканы стрелами, то Дориан Хо невольно попятился и выставил перед собой посох, когда увидел, как все это оперение несется на него. Наконечники были направлены в другую сторону, о них даже не оцарапаешься, но все в целом вызывало шок. Сфера натекла на кусты, деревья, затем остановилась и, теряя застрявшие в ней стрелы, стала с трудом просачиваться между ветками, как зверек, забравшийся в слишком узкий для него туннель. Это была даже уже и не сфера, а непонятная форма со щупальцами, пробиравшимися сквозь листву.

Дориан Хо успел подумать, что она должна быть холодной и мокрой. Может, она растворит его кожу, окутает его, точно коконом, и он не сможет вырваться. Потом от него ничего не останется, потому что мерзкий пузырь переварит его, как паук свои жертвы. А он-то думал, что эта ночь будет легкой. Но отступить он не мог ни на шаг. Более того, закрыв глаза, он сделал один шаг вперед. Это оказалось совсем не трудно. И тогда он сделал еще один…

— Вперед! — закричал он чуть охрипшим голосом.

Кончик посоха уткнулся в сферу. Она лопнула, как мыльный пузырь, на щеку Дориана Хо попало что-то липкое, будто слюна. Он почувствовал жжение, инстинктивно потер лицо рукой, но после этого стало печь и руку, и щеку. Не разъест ли кожу на лице до самых костей? Ожоги — самые противные раны, они плохо заживают и всегда оставляют после себя ужасные следы. Дориан Хо нащупал на поясе флажку со святой водой, отвинтил крышку, капнул себе на ладонь. Вода зашипела, пошла пузырями, жжение стало утихать. Дориан Хо промыл рану на щеке.

…На него накатывалась вторая сфера. Их было много, но теперь он знал, как с ними бороться.

— Все надели капюшоны! Поплотнее на лица! У кого есть какие тряпки — физиономии лучше прикрыть! Глаза берегите! — Дориан Хо выкрикнул приказы. — Вещество, из чего состоит эта гадость, жжет, как кислота. Но наконечник посоха все разрывает… Вперед!

Вряд ли его услышали все. Но приказы обычно передавали из уст в уста. Для язычников сферы наверняка не представляли опасности. Скорее всего, они могли безболезненно через них проходить. Но они не уйдут.

Дориан Хо, бросившись вперед, что-то кричал, как тогда, в Стринагарском ущелье больше пяти лет назад — не для того, чтобы врага испугать, а чтобы подбодрить себя. Вторая сфера натянулась и тоже порвалась, но не так быстро, как первая, вероятно, закаленный в святой воде наконечник стал утрачивать свою силу.

Одежда Дориана Хо задымилась. Инквизитор боялся, что вещество, из которого состоит пузырь, просочится сквозь балахон. Однако саму ткань оно не разъедало.

Что там творилось возле мегалитов, было и не разобрать. Казалось, все происходило в мутной, колеблющейся воде. Сферы становилось рвать все труднее. Они походили уже не на мыльные пузыри, а на воздушные шары из каучука. Между ними было не более метра. Старик стал быстрее колотить в свой барабан, чем во время танца. Но инквизиторы Дориана Хо уже вышли из леса, прошли с десятка полтора метров, постепенно сжимая кольцо окружения.

Кисти рук горели, будто Дориан Хо сунул их в огонь, кожа на них наверняка пошла волдырями, стала отслаиваться, и скоро он не сможет посох удержать, ведь от рук у него одни кости только и останутся.

Дориан Хо все-таки решился посмотреть, что там творится у него с руками.

«Ух, — перевел он дух, когда увидел, что с кожей ничего не случилось, — поболит, поболит и перестанет».

Язычники стояли возле старика, окружив со всех сторон так, что его стало совсем не видно. Они чуть вздрагивали, когда через них проходили сферы, будто их сзади подталкивал ветер.

Чего они ждут? Надеются, что старик сможет их уберечь?

Они были похожи на стадо животных, которых привезли на бойню. Им надо было взять все, что сможет послужить оружием, и попробовать пробиться через строй инквизиторов. Настоящего оружия они с собой не взяли. Огромные камни от времени стали разрушаться. Рядом с ними валялись камни поменьше. Никто их не трогал. Они уже вросли в землю. Их опутала трава, как рыбу, попавшую в сеть. Умелым пращникам этих камней хватило бы, чтобы уложить не меньше половины инквизиторов.

Дориан Хо остановился, вылил на руку еще немного святой воды. Его так и подмывало промыть руки, но он только окунул в святую воду наконечник посоха. Он злился на себя, что не додумался сделать это раньше. Наконечник вновь стал разрушать сферы, будто это были мыльные пузыри.

За последний месяц инквизиторы Дориана Хо убили двух колдунов и сожгли на костре с десяток человек, которые никак не хотели расставаться с язычеством. Дориан Хо видел, что жестокостью он только настраивает против себя других местных жителей, замечал их косые взгляды и то, как они отводили глаза, когда он смотрел на них.

Дориан Хо только сейчас обратил внимание, что среди сектантов большинство — молодые стройные девушки. Старик неплохо устроился. Инквизитор встречал колдунов, которые черпают энергию из тел девушек. Он усмехнулся. Старика надо будет убить.

Они уже убили бы его, но его прикрывали другие адепты. Надо смазать наконечники стрел святой водой. Тогда они пробьют сферы. Увидев, что делает со своим посохом Дориан Хо, другие тоже догадались, какие свойства приобретут стрелы, если их смочить святой водой. Дориан Хо не стал останавливать подчиненных.

Когда армии выстраиваются друг против друга и в первые ряды выбегают арбалетчики, лучники и пращники, стреляя в неприятеля всем, чем попало, то с противоположной стороны солдаты падают целыми рядами, точно к ним подлетела смерть и косит их косой, делая широкие взмахи, как крестьянин, который убирает урожай пшеницы на поле.

Точно так же падали и язычники. Стрелы чуть теряли силу и скорость, пробиваясь через сферы, поэтому не пробивали тела насквозь, а застревали в них.

Дориан Хо увидел, что сперва стрела порвала барабан, старик ударил в него в последний раз, но никаких защитных пузырей уже не появилось. Тогда он встал, подняв руку с колотушкой, и задрал голову к небесам, как будто хотел, чтобы там появилась молния и поразила инквизиторов. Ветер развевал его седую броду, губы что-то шептали, какое-то заклинание, но оно было слишком длинным, и старик не договорил его до конца. Стрела пробила ему грудь, толкнула, он покачнулся… Но чтобы сбить его с ног, понадобилась еще одна стрела. Старик выпустил колотушку, упал на барабан, раскинув руки. Девушки закричали, стали разбегаться, бросились к дороге. Магия, которая держала их здесь, рассеялась. Мужчины спустя мгновение последовали за ними, как будто все они спали, а теперь проснулись и увидели, что реальность куда как кошмарнее, чем те ужасы, которые они видели во сне. Инквизиторы могли показаться им демонами.

— Не убивать, — закричал Дориан Хо, — только ловите! Отмоем, мозги прочистим и к жизни нормальной вернем.

Один из инквизиторов стал посреди мегалитов рисовать на земле посохом огромную трехконечную звезду. Концы ее упирались в каменные основания. Посох глубоко зарывался в землю, как плуг. Трава рядом с этими бороздами тотчас желтела, увядала. Другие братья ловили язычников, сбивали их с ног посохами, связывали.

Дориан Хо подошел к старику. Тот еще дышал. Кровь толчками выплескивалась у него изо рта и груди, пробитой стрелами. Хламида вся намокла. Увидев Дориана Хо, старик стал приподнимать дрожащую руку, она была тонкая и сухая, как коряга. Инквизитор попятился, обхватил покрепче посох, выставил его вперед на тот случай, если колдун все-таки поднимет руку. Кто его знает, а вдруг у него хватит сил, чтобы дочитать то заклинание, которое оборвали стрелы? Тогда все проклятие обрушится на Дориана Хо и испепелит его в одно мгновение. Кожа на лице старика была желтой с коричневыми пятнами, как старый, чуть испорченный временем ссохшийся пергамент. Кожа плотно обтягивала череп. Лицо чародея исказилось от напряжения, стали видны вены на лбу… Но Дориан Хо волновался напрасно. Рука безжизненно упала. Старик закрыл глаза.

Дориану Хо показалось, что его губы складываются в слово «добей». Главный инквизитор был бы рад, если этого старика удастся выходить, вылечить, привезти в столицу и сжечь там на центральной площади. Но Дориан Хо устал от таких развлечений, они не идут на благо ордену. Он занес посох над колдуном, решив, что ударит его в грудь.

Вдруг глаза старика открылись. Они были удивительно чистыми, прозрачными, точно боль ушла из них, и они видели уже потусторонний мир, который им понравился, — теперь в них не осталось никакого страха, а только умиротворение. Умирающий посмотрел на инквизитора. От этого взгляда у того мурашки по коже пробежали. Он чувствовал, что старик что-то видит, будущее, наверное, и сейчас начнет, собрав остатки сил, рассказывать о нем Дориану Хо. Но инквизитор совсем не хотел этого знать. Однако умирающий ничего не сказал, а только хрипло засмеялся, рука его указала в небеса, а потом на Дориана Хо. Инквизитор поднял голову, огляделся.

Комета летела медленно, рассекая серебро луны своим огненным хвостом, точно остро наточенным мечом.

«Странно. Что он хотел жестом этим сказать? Он меня с кометой сравнивал? Кометы приносят несчастья».

Расспросить колдуна уже не получилось. Кровь полилась у него изо рта водопадом. Он стал захлебываться, захрипел, по телу пробежала судорога, потом он окончательно затих.

— Закапывать будем или сжигать? — услышал Дориан Хо, обернулся. Рядом с ним стоял один из братьев.

— Ты давно здесь?

— Только что подошел.

— Хорошо. Сжигать. Но не здесь. В лес его оттащите. Не хватало мне еще, чтобы язычники сюда стали приходить колени преклонить перед могилой колдуна этого.

— Разрешите исполнять? — Да.

Дориан Хо отошел в сторону, стал смотреть, как люди в черных балахонах подхватили тело колдуна, потащили его в лес. Если кто из них комету и увидел, то в страхе накладывать на себя звездное знамение, отгоняя злые силы, не стал. Они не боялись комет.

— Что тебе? — К Дориану Хо подошел один из братьев, тот, который рисовал на земле трехконечную звезду.

— Я звезду чертил, — начал инквизитор.

— Я знаю, — прервал его Дориан Хо, — что случилось?

— Случайно посохом ткнул в камень, а по нему трещины пошли. Второй раз попробовал — не получилось. Вот думаю, что если наконечник смочить святой водой, то все пойдет как по маслу.

— Проверял?

— Нет.

— Проверь. Одному тебе не справиться. Возьми еще кого-нибудь, кто не занят с язычниками. Сломайте здесь все, чтобы камня на камне не осталось. Только пыль.

Из леса потянуло дымом, потом появился кисло-сладкий запах паленого мяса. Дориан Хо поморщился и зажал нос полой плаща.

Там, на поляне, Стивр подхватил тело волшебницы, такое хрупкое, что казалось, сломается оно, если покрепче его обнять. Он боялся, что она умерла, отдав слишком много энергии в борьбе с инквизиторами. Солнце, из которого она силы черпает, должно было появиться еще не скоро. Но в то же время незнакомка была способна брать энергию из лунного света. Луна, казалось, почувствовав, что очень нужна именно в эти секунды, выглянула из-за туч, которые укрывали ее почти всю ночь, и осветила мир серебром. От этого сияния кожа девочки выглядела еще бледнее, чем была на самом деле. И тут только Стивр заметил, что тело ее и вправду отливает белым металлом и это ее естественный цвет. Он долго разглядывал ее лицо, сохранившее детские черты — мягкие, плавные, скулы только начинали заостряться, — и вдруг почувствовал, что никак не может налюбоваться. Стивр поспешно отвел взгляд, встал с колен и пошел осматривать тела инквизиторов. Те уже превратились в высохшие мумии, совсем влаги под кожей не осталось, она натянулась на костях и черепах, точно за несколько секунд они постарели на сотни лет. Отчего-то Стивра пронзила догадка, что годы, отпущенные инквизиторам, девушка забрала себе и именно благодаря этому свойству ей в принципе удается оставаться вечно молодой. Следовательно, ей, как вампиру, постоянно нужна подпитка, только вампир пьет кровь, а она чужие жизненные силы. Выходит, находиться рядом с ней опасно.

С таким мыслями Стивр схватил одно из тел за руку, перевернуть хотел, но рука оторвалась с противным хрустом, а труп рассыпался в прах.

— О черт! — только и смог вымолвить Стивр. С остальными телами то же самое случилось.

— Все в прах обратилось, — сказал Габор, — все вещи… В общем — все.

— Не получилось ничем поживиться.

— Жаль, конечно. Зато какую девушку нашли. Я видел, ты прям неравнодушно к ней дышишь.

— Ой, да с чего ты это взял? — Стивр почувствовал, как щеки у него запылали.

— Ты комету видел? — спросил Габор.

— Комету? — Стивр не понимал, о чем идет речь. — Ах, комету, точно… — На его лице появилось выражение облегчения. — Сегодня же она должна рядом с Землей пролететь. Жаль, что я ее не видел.

— Кометы не к добру появляются, — Габор на девушку кивнул, — мы ее повстречали как раз, когда комета пролетала, ну чуть раньше. Не к добру все это.

— Оставь ты эти суеверия, — отмахнулся Стивр. Незнакомка очнулась очень быстро, ее дыхание становилось все ровнее, а потом она глубоко вздохнула, так делают, когда человек долго находится под водой и легкие уже начинают у него разрываться от кислородного голодания, наконец-то выныривает на поверхность и хочет проглотить весь воздух, что окружает его. Тело ее изогнулось, и она открыла глаза, спокойно посмотрела на Стивра.

— Привет, — сказал девушка.

— Привет. Я не знаю, как тебя зовут. Ты помнишь, как зовут меня?

— Стивр Галлесский, — кивнула девушка. — А меня — Леонель.

— Отчего у тебя кожа серебряная? — спросил Стивр.

— Мне предсказали, что меня убьет оборотень, — улыбнулась Леонель, — теперь даже интересно, как он это сделает.

— Да, из-за серебра оборотень должен бежать от тебя, как от огня.

— Огня они не боятся, скорее, бегут от осинового кола или серебряной стрелы. У меня в друзьях много вампиров, с оборотнями знакома поменьше. Бывали даже те, с кем я не прочь была бы… эх, стоило только вампиру ко мне прикоснуться, его обжигало прям как кислотой, кожа волдырями вмиг покрывалась. У них такое обычно случается от солнечного света, не то что у обычных людей, когда они бывают подолгу на солнце. Кожа-то у вампира очень светочувствительна… Ну да ладно, не судьба. Суждено мне оставаться для них только другом. — Она замолчала, о чем-то вспоминая.

А Стивр понял, что она старше, гораздо старше, чем выглядит. Но сколько же ей лет, если она так откровенна в своих высказываниях? От девочки с такой внешностью вряд ли можно ожидать нечто подобное. Ее выдавали еще и глаза, бездонные, как ночное небо. Они, казалось, очень много повидали на своем веку, куда как больше, чем Стивр, хотя и он повидал немало. Сколько же ей лет?

Она точно мысли его прочитала.

— Успокойся, я почти втрое старше тебя. Но спрашивать о возрасте у женщины — верх бестактности.

— А я и не спрашивал.

— Но ведь хотел спросить?

— Что ты, на такое я даже не решился бы. Вдруг тебе вопрос этот не понравился и ты испепелила бы меня молниями или высосала жизнь, как у инквизиторов?

— Ой, что за жаргон! Высосала… Фу! Где тебя учили хорошему тону?!

— Прости, если обидел. — Стивр поспешил загладить свою вину.

— Вообще-то ты меня не обидел, но следи за своими словами.

— Ха, что же ты со мной тогда сделаешь? — осмелел Галлесский, и в глазах у него зажглись хитрые огоньки. — Высосешь и мою жизнь?

— Больно нужна она мне, хотя… хотя… — Девушка опять замолчала и так посмотрела на Стивра, что у того мурашки по спине пробежали, а ноги сделались ватными и он чуть было не осел прямо на землю.

— Одно могу сказать, я рад, что я не вампир, — сказал Стивр, отчего-то краснея, хотя его-то уж никак нельзя было назвать скромником, да и опыт общения с представительницами противоположного пола он имел немалый.

— Удивительно, но я тоже этому рада. А насчет инквизиторов ты прав, но отчасти. Я, представь себе, старею. Правда, не так быстро, как обычные люди. Мне иногда нужна подпитка. Темпов старения она не замедляет. Но что добру зря пропадать? Кому было бы лучше, если бы я их просто убила?

— Думаю, только червякам да зверям лесным, что человечиной не брезгуют.

— Вот и я о том же. Хотя звери могут отравиться этим мясом, зачем им гадость эту оставлять?

Лучше было бы для Леонель замотать лицо и руки тряпками, как это делают прокаженные, чтобы никто уродства их не увидел — язвы страшные и рубцы на месте пальцев и провалившихся носов. Стивр, было, заикнулся об этом, но Леонель так на него глянула, что он вмиг умолк, едва не подавившись собственными словами.

— И перед кем же красотою своей похваляться собираешься? — съязвил он.

— Не перед тобой, — огрызнулась Леонель.

— Я-то видел твое лицо, но вот любой, кто тебя встретит, кто цвет кожи твоей узрит, сразу смекнет, что без магии здесь не обошлось. Надо быть полным кретином, чтобы это не понять. И как ты думаешь, какие его действия будут?

Леонель молчала.

— Полагаю, он побежит к инквизиторам, благо за информацию, что поспособствовала поимке колдуна, они награду выплачивают. Я не понимаю, как ты вообще решилась одна по этим местам бродить? У тебя что, помутнение рассудка?

Леонель вновь ничего не ответила, но взгляд ее изменился, стал таким пронзительным, что Стивр и без слов все понял.

— О черт, ты меня искала? Почему?

— Инквизиторы, эти трое, не меня ждали. Мое-то появление для них неожиданностью стало, а искали они, представь себе, тебя.

— Как они узнали, что мы здесь появимся?

— Они тоже магией балуются.

— И что ты думала, будто мы с ними не совладали бы?

— Скорее да, чем нет. Но что зря рисковать?

— Я все равно не пойму — зачем я нужен тебе? Зачем ты меня искала?

— Ты же разбил нечисть. Теперь помоги расправиться с инквизиторами. Их слишком много. Они вытесняют нас. Скоро никого не останется, кто магией владеет. Не той, что практикуют знахари всякие, а настоящей, которая по наследству передается.

— Вы хотите сразиться с ними стенка на стенку? — Ему было приятно, что хоть кто-то знает и помнит о его победе.

— Возможно.

— Инквизиторы не будут с вами драться. Если вы соберете войско, то вас объявят предателями рода людского и отправят вам навстречу королевскую армию. Может, и будут среди солдат инквизиторы, но простых людей большинство. Вам придется убивать невинных. Вас проклянут и меня заодно, если я соглашусь на это.

— Тогда что делать? Ты ведь тоже обречен. На тебя розыск объявят. Вознаграждение пообещают за сведения о тебе, если уже не раструбили об этом по всем закоулкам. Тебе тяжело будет укрыться, заляжешь в каком-нибудь медвежьем углу и носа на люди показывать не будешь, так и пройдет твоя жизнь. Или ты постараешься к троллям пробиться, или к варварам? Над теми-то инквизиторы не властны. Кстати, я слышала, что готовят они карательный поход против варваров, чтобы в веру свою их обратить.

— Откуда знаешь?

— Не важно.

— Тяжело им с варварами придется. Я видел, как они дерутся. Троллям-то ничего не грозит?

— Все зависит от того, насколько успешным будет поход на варваров.

— Тогда ясно, отчего король хотел у меня одну вещь выведать. К варварам я пойду. Меня там хорошо примут. Вот только когда здесь узнают, что я у варваров, — не будет ли это поводом для объявления войны?

— А сам как думаешь? Варваров попросят тебя выдать, они не согласятся, вот и начнется война.

— Черт, как же быть-то?

— Воевать. Иного не дано. Из-за тебя ли, по другой ли причине, но инквизиторы все равно объявят варварам войну. Маги все тоже к ним потихоньку перебираются. Те, по крайней мере, кому пограничные кордоны миновать удалось, кого не поймали стражники. Или к троллям, но там чужое все. Не людское. Долго там не проживешь.

— Тебе так кажется. Ты будешь сопровождать меня?

— Если позволишь.

— Я-то позволю. Но все же, может, замотаешь чем лицо и руки? Заметно ведь очень серебро.

— Я последую твоему примеру.

Стивру показалось, что под кожей у нее разгорелся огонь, а серебро изнутри все осветилось, стало таять, или, скорее, прогорать, точно оно было пергаментом, старым пергаментом, который бросили в камин, и теперь с ним играет огонь. Она только глаза закрыла и чуть стиснула зубы, то ли от боли, то ли по какой другой причине.

В лицо Стивру пахнуло теплом. Он чувствовал бьющую от Леонель энергию, хоть руки подставляй или лучше — рот, чтобы ее пить и сил набираться.

Волосы ее чуть приподнялись, заклубились и все никак не могли успокоиться, медленно темнея, как гниющие листья.

Для того чтобы изменить внешность, не требуется очень сильное заклинание, но чтобы вот так — просто глаза закрыть да что-то там про себя произнести — это фантастика. Руками надо поработать, знаки всякие магические изобразить. Но Леонель ничего этого не делала и все же… изменилась.

— Ну, как я тебе? — спросила она, когда кожа на ее щеках зарумянилась, а волосы стали черными.

Она не казалась уставшей, хотя должна была потерять много сил. После такого превращения у самого Стивра хотя бы одышка появилась, дыхание бы стало неровным.

— Теперь вампир не узнает, что ты для него опасна. Она, видимо, забралась в его мысли и потому теперь смотрела с вызовом. Она знала ответ. Попробуй он сказать что-то не так, она бы не поверила.

— Вампир всегда чувствует серебро. Ростовщики тоже. Моя кожа — очень ценный товар, если ее содрать да выделать, представляешь, сколько она может стоить?

— Какие ты гадости говоришь.

— Можно подумать, ты не слышал, что кочевники с пленных кожу живьем сдирали, а из черепов кружки делали.

— Слышал.

— А я вот слышала, что у главного инквизитора несколько таких посудин есть.

— У кочевников отбил?

— Какое там, — Леонель руками развела, — инквизиторы на кочевников не ходили еще. Не знаю, пойдут ли. Ищи их в поле! Они ведь как ветер — неуловимы. Чтобы обратить их в свою веру, надо, чтобы они прежде перестали быть кочевниками. А разве это возможно?

— Не думаю.

— И я про то же. Бесполезный поход. Зря людей только потеряют. А кружки эти мастера инквизиторские сделали. Материал у них есть, каждый день появляется, вот и сделали.

— Откуда знаешь?

— Не твое дело! — огрызнулась Леонель. Большинство вопросов, что задавал Стивр, и вправду были глупыми. И если бы он не спешил, а сам бы чуть подумал, то выглядел бы умнее. Очевидно, кто-то уже пытался содрать с нее эту серебристую кожу. Интересно, что она сделала с этими людьми? Может, со своими жизнями они расстались легко, как те инквизиторы, а может, смерть далась им и потруднее.

Габор умилялся их разговорам. Послушал немного и отошел — не стал вмешиваться. Надо было обстановку разведать да тела мертвых инквизиторов прикопать. Инструментов у него подходящих не было. Будь у него лопата, он с этим делом управился бы за несколько минут, потому что земля была мягкой и податливой. Копать такую — одно удовольствие. Но если у тебя есть только нож — совсем другое дело. Прежде чем вырыть неглубокую могилку, куда уместились бы все три тела, Габор намучился и вспотел. Он сперва дерн срезал, потом землю ковырял, а после того как побросал в могилы мертвых и снова закопал, пришлось еще дерн сверху класть да притаптывать, чтобы холмиков никаких не осталось.

К тому времени, как он закончил работу, Стивр все продолжал что-то обсуждать с волшебницей. Габор как-то тоскливо посмотрел на них. Он понял то, что этим двоим, Стивру и волшебнице, еще предстояло понять. От догадки этой ему стало грустно.

2

В руки инквизиторов попадала в основном мелочь всякая — те, кого и магами по большому счету назвать нельзя. Знахарки да ворожейки, которые занимались легкой ворожбой, неверных мужей или жен на путь истинный направляли методом приворота-отворота, лечили болезни, заживляли раны, порчу наводили. Хворей всяких у людей было множество, а неверных жен и мужей — и того больше.

Но все это было сродни тем фокусам, что показывают циркачи, которые колесят по всем городам и весям в крытых повозках. Приедут, раскинут свой шатер-шапито, похожий на те, что таскают с собой кочевники, и пытаются кого-то удивить своими чудесами. И фокусники, и знахари получали за свои услуги гроши, если не удавалось кому голову затуманить и выманить суммы поприличнее. Это, пожалуй, их роднило. Заработок у тех и других был небольшим, но стабильным.

Но в отличие от циркачей доморощенные знахари и чародеи колдовали, как правило, в одиночку, людей простых сторонились, отгораживаясь от них либо железными решетками, либо высокими заборами, будто и вправду знали что-то важное. Они еще стены своих домов увешивали сушеными крыльями летучих мышей, крысиными хвостами и прочей ерундой, от которой пользы также много, как он обещаний ростовщика. Люди им верили, а настоящие волшебники даже не обращали внимания. Они-то знали, что знахари — не более чем ремесленники, из которых никогда не получится мастеров.

На костер к инквизиторам знахари попадали, потому что постоять за себя не могли. Оружием они совсем не владели, а все их чародейство, в худшем случае, способно было или ячмень на глазу, или чирей на неприличном месте удалить. Но и на это им требовалась минута-другая, которых инквизиторы им обычно не предоставляли. Они врывались в дома, без расспросов вышибая двери, если кто им не открывал. Хозяевам стягивали руки веревками, чтобы какие пакости не успевали эти доморощенные чародеи сотворить, а после в кандалы заковывали. Так их и держали до самого конца, даже на костре, опасались, наверное, что грешник, на смерть обреченный, взмахнет руками и полетит к небесам, причем быстрее, чем его душа отделится от бренного тела. Случилось ведь такое однажды. Улетел от них приговоренный к смерти, а инквизиторы так опешили, что никто из них не догадался сбегать за арбалетом да всадить в него стрелу-другую. По религиозным писаниям, которым следовали инквизиторы, мессия к небесам вознесся, так что люди, что собрались поглазеть на казнь, могли легко принять грешника за святого. Пришлось тогда инквизиторам заточить в свои застенки всех присутствовавших на аутодафе, чтобы не распространяли они порочащие их слухи, а то будут болтать, будто инквизиторы попытались святого казнить.

Однако рассказы об этом чудесном вознесении все равно как-то просочились. Пришлось даже расследование проводить — не проговорился ли кто из служителей инквизиции. Но они-то знали, чем такой проступок грозит. Никому из них на костре вместо грешника оказаться не хотелось, и язык свой за зубами держать они могли, даже под пыткой. Проговорись любой из них — пыток не миновать.

После случая вознесения получили они инструкцию всех в кандалах держать. Зато настоящие чародеи потешались над ними тогда вдоволь. Во многих домах во время застолий вспоминали о том волшебнике, что это сотворил.

Стивр нюансов таких не знал и слушал девушку с большим интересом: и то, что она говорила, и то, как она это делала.

Габор это заметил, хотел хозяина под локоть толкнуть да шепнуть ему на ухо: «Лицо попроще сделай!» — но раздумывал он слишком долго, потому и не успел. Зато девушка мысли его прочитала.

— Лицо попроще сделай! — оборвала она свой монолог.

Стивр не сразу понял, что она к нему обращается, и на лице его еще с секунду была задумчивость. Потом он резко встрепенулся, точно водой в него брызнули, чтобы прогнать утренний сон.

— А? — переспросил он.

— Нет, ничего.

Леонель взяла ветку, присела и стала чертить на земле карту: речку, холмы, лес, дорогу, города, подписывая их. Масштаб у карты был приличный, так что на небольшом участке хватило места и горам, через которые лежит путь к троллям и приграничью с северными варварами.

— Дойдем до Картенгона, — ее палочка медленно ползла по карте, — переправимся через Айну…

— Да знаю, знаю я эту дорогу, — заговорил Стивр, а то он чувствовал себя учеником на уроке географии, — окольными путями будем в мои земли пробираться.

— Не уверена, что они твои. Вернее, даже уверена, что они уже не твои.

— Ой, ну не бей по больному месту.

— Не воспринимай все так близко к сердцу. Еще наживешь. У тебя ведь тролли в друзьях.

— Хм, похоже, тебе многое известно, — сказал Стивр, а сам подумал: «Что же ты тогда бегаешь как заяц! Если такая умная, от тебя должны все бегать».

В такую пору по дорогам никто не ходил. А если и появлялся путник, направлялся он обычно к городу или к какому-то поселению, чтобы укрыться от холода, а никак не в противоположную сторону. Любой, кто увидел бы эту троицу, сразу же недоброе заподозрил. Решил бы, что не в ладах они с законом.

— Леонель, ты есть не хочешь? — спросил Стивр, прежде чем они тронулись в путь.

— Нет. А ты?

— И я нет… — Он вспомнил, что едой они почти не запаслись и ответь Леонель, что голодна, угостить ее было практически нечем.

Инквизиторы не украшали казненными каждый дорожный столб, отмечавший расстояние, только потому, что предостережение это могло бы провисеть недолго и мало кто его бы увидел. Звери, дождавшись темноты, подберутся к столбу, и, каким бы высоким он ни был, сдерут мертвеца и утащат в лес, а еще раньше — птицы глаза выклюют. Останавливала их еще и боязнь, что мертвецы могут воскреснуть. Полетает душа по свету — зачем ей боль испытывать, пока тело пытают? — а потом вернется в него. Вот покойники и начнут со столбов да виселиц слезать, совсем как на страшном суде, о котором священные писания инквизиторов сообщают. Ладно, если такое событие на пустой дороге произойдет, где увидят это только путники, караванщики и разбойники, а вдруг случится в городе, на площади, заполненной людьми. Вот страху-то и разговоров ненужных будет! Хватит на несколько поколений. Потом рассказы эти в легенды превратятся.

Значит, как ни была хороша эта наглядная агитация, инквизиторам приходилось от нее отказываться. Иногда они все же выставляли на всеобщее обозрение отрубленные головы, нанизанные на заостренные колья. На тот случай, если эта голова оживет, губы ей сшивали нитками, чтобы ничего сказать не могла. Нитки эти, правда, недолго держались. Вороны успевали расковырять губы, нитки вытащить, а кожу ободрать до костей. Но еще никто не слыхал, чтобы черепа разговаривали. Главный инквизитор умом бы повредился, заговори у него в руках кружка, сделанная из человеческого па. Но если представить, что такое все-таки произойдет, то речи эти будут наверняка бессвязные — столько в этот череп вина наливали!..

Шли они быстро, но все равно гонцы, которых король по дорогам разошлет (или уже разослал) с описанием внешности Стивра, передвигаются куда как быстрее. Но пока у беглецов была фора. Она начнет таять вместе с ночью. Как только растворится сумрак, стечет сажей куда-то за горизонт, будто небеса — это закопченная кастрюля, которую хозяйка наконец-то решится очистить от копоти.

Стивр и не надеялся, что они по этой дороге смогут ускользнуть от погони, которую следом пустит король. Куда им с всадниками тягаться! Он не понимал, на что рассчитывала Леонель. Но расспрашивать ее он не стал. На ходу разговаривать не очень удобно, дыхание собьешь. Он был уверен, что стоит ему заговорить на эту тему, Леонель огрызнется и ничего внятного не ответит. Сейчас главное для них — как можно больше пройти до рассвета. Потом придется с дороги сходить, чтобы на глаза никому не попадаться.

Стивр увидел впереди огоньки, похожие на те, что испускают светлячки. Вот только они покоя не знают, летают, а эти что-то на одном месте сидели.

— Черт возьми, что это такое?!! — прошипел Габор. Он тоже заподозрил, что никакие это не светлячки. Стивр было приостановился, замедлил шаг.

— Ерунда, — успокоила Леонель, — пошли.

— Что это? — спросил Стивр.

— Сам увидишь. Пошли! Не бойся!

— А кто боится-то?

Когда подошли поближе, то разглядели, что кто-то воткнул в придорожный столб человеческий череп, а под него запихнул свечу. Инквизиторы так бы не поступили. Череп был слегка желтоватым, старым, уже отполированным ветром. Свет пробивался сквозь пустые глазницы и приоткрытый рот. Вокруг этого жуткого светильника вилась мошкара. Стивр подумал, что он похож на маяк, вот только он больше пугает путников, чем помогает им. Мошки залетали внутрь через пустые глазницы. Известное дело — свет их постоянно влечет: стоит в доме зажечь лампу, как набивается видимо-невидимо мошкары. Но если насекомое подлетит слишком близко, огонь вмиг опалит крылья.

Но не в этом случае. Тот, что горел в черепе, был мошкаре не опасен. Это был какой-то холодный огонь.

— Прям мороз по коже от такого! Наверняка этот шутник где-то поблизости, — прошипел Габор. — Вот бы я ему задницу надрал! — Он стал оглядываться, но что-то рассмотреть можно было только на небесах. Мир вокруг тонул в темноте. Даже обладай Габор кошачьими глазами, все равно толку — ноль.

— Это ты так думаешь, потому что свеча горит? — спросила Леонель.

— Ага, — ответил Габор.

— Не, далеко он. Свеча зажигается, когда кто-нибудь к черепу поближе подходит. Недавно огонь появился. Это кто-то из наших балуется. Над инквизиторами издевается. Но глупо это и бестолково. По-детски как-то так путников пугать.

— А хитро придумано, — сказал Габор, когда к черепу поближе подошел, — может, потушим, чтобы другие не испугались?

— Само погаснет, когда мы отойдем, — сказала Леонель.

Габор все оборачивался, смотрел на огонь, стараясь вычислить, насколько же надо отойти от него, чтобы он погас, но идти, постоянно поворачивая голову назад, было неудобно. Даже если вперед смотреть, все равно была вероятность споткнуться о какую-нибудь кочку и расквасить себе в лучшем случае нос. Дорогу здесь не мостили, вероятно, из соображений экономии. Так что большую часть времени он все же под ноги смотрел, считал шаги, изредка оборачивался, и, когда он сделал это на сотом шаге, огонька уже не было.

Габор правильно оценил обстановку: всем кроме него было абсолютно безразлично, сколько они прошли, прежде чем погас огонь, — вот он и не стал ничего говорить.

Давно Стивр не ходил так много пешком. В городе-то расстояний таких нет. Если захочешь перебраться из одного кабака в другой, или в гостиницу, или проведать кого из знакомых, то минут пять на это уйдет. А за черту города, где поместья находятся, он выбирался только в карете или верхом. Физическую форму он поддерживал упражнениями, а к яствам всяким был равнодушен и понять не мог, как можно испытывать наслаждение, набивая себе живот сверх всякой меры. За время спокойной жизни он не расплылся, не превратился в надутый жиром пузырь или ходячую колбасу с тонкой оболочкой, удерживающей внутренности, но все же эта пешая прогулка вскоре лишила его всяких сил.

Он декламировал в такт шагам слова какого-то марша, выдуманного как раз для того, чтобы солдатам легче давались пешие переходы. Слова эти были непростые, а с каким-то магическим подтекстом, который давал дополнительные силы, если постоянно их произносить, а звуки марша усиливали этот эффект. Инквизиторы его запретили, потому что марш этот никак не походил на молитву, а только она, по их мнению, должна давать людям силы. Но Стивр на всякие запреты инквизиторов смотрел сквозь пальцы.

«Где бы коней раздобыть?» — думал он. Похоже, мысль эта мучила и Габора и даже Леонель. Но где же вправду на пустынной ночной дороге раздобудешь коней? Разве что на караван, остановившийся на ночлег, напасть.

Днем они отдыхали, прятались в зарослях, в небольших пещерах, спали, по очереди дежуря, или уничтожали съестные запасы, которые позаботился захватить с собой Габор. А когда они закончились, Леонель собрала листья, вырвала несколько пучков травы, затем обмазала все это грязью, произнесла что-то, что Стивр не расслышал, и в результате получился у нее кусок мяса, хорошо прожаренный и вкусно пахнущий. С него капал расплавленный жир, наверное, на самом деле это была влага.

— Я не буду это есть, — сказал Габор.

— Если бы ты не видел, из чего я это сделала, то съел бы с удовольствием. Дело твое. Можешь голодать. А ты? — спросила она у Стивра.

— Э-э-э…

Стивр тоже не хотел это есть, но и не хотел обижать Леонель, так что пришлось ему взять кусок так называемого мяса. Он поднес его ко рту, перестал дышать, боясь, что запах у блюда будет отвратительный, а вкус — еще хуже. Но оказалось, что он ошибался. Габор смотрел, как Стивр с Леонель едят, потом не выдержал, махнул рукой на свои опасения и брезгливость… Победил голод — он все-таки очень хотел есть.

— А чего ты раньше это не делала? — спросил Стивр.

— Ждала, когда мы ваши запасы съедим.

— Но мы напрасно их с собой тащили.

— Ты что. выбросил бы их?

— Вряд ли.

На третий день пути, вернее, на третью ночь они наткнулись на разграбленный разбойниками караван. Над дорогой нависал скалистый карниз, и вот на нем-то душегубы и устроили засаду. Лежали там, пока под ними не появится караван, а после расстреляли всех из луков.

Сверху делать это было очень удобно. Нельзя сказать, что это было совсем безопасно. На карнизе остались бурые высохшие пятна, а это значит, что и в кого-то из нападавших угодили стрелы. Убили они их или только ранили — кто теперь разберет? В любом случае разбойники своих мертвецов забрали с собой. Зато тех, что лежали под карнизом, оставили, предварительно обобрав до нитки. Даже кое-что из одежды, запачканной кровью и стрелами пробитой, прихватили. Торговцы краденым да старьевщики все брали. Много на таких товарах не заработаешь, но отказываться не стоило ни от какой прибыли.

Вероятно, в этом караване не было ни одного инквизитора. Разбойники, что на дорогах промышляли, никогда не нападали на караван, если в нем был хотя бы один из братьев в черных балахонах. Ведь бандиты убивали всех без разбора, а те, что поближе к землям степняков бесчинствовали, еще и в рабство людей забирали, зная, что их можно будет перепродать кочевникам. Так что окажись в отряде инквизитор — пришлось бы убивать и его. А это чревато последствиями: товарищи его сна и покоя знать не будут, пока не отомстят. Это называлось клановой этикой. Купцы под любым предлогом заманивали в караван инквизиторов. Те соглашались сопровождать их, потому что сами в чужие земли шли и отступников карать, и неверных в свою веру обращать.

Вытоптанная земля была липкой и скользкой. Все остались на тех местах, где их настигла смерть. Кто-то валялся придавленный лошадью, в которую угодило сразу несколько стрел, кто-то лежал на земле, кто-то был в повозках, вот только повозки эти подожгли и теперь вместо них остались только тлеющие головешки, кучи пепла да обгоревшие тела. Дым над ними уже не поднимался. Если они умерли прежде, чем их сожгли, то можно сказать, что смерть их была легкой, гораздо легче, чем смерть человека, которого посадили на кол.

Одежду с него сорвали всю. Видимо, она была самой богатой. А это значило, что на кол разбойники посадили владельца каравана. Для этого они срубили ближайшее дерево, заострили обрубок да и нанизали на него купца. Обрубок был густо облеплен кровью. Пока она не засохла, дерево легко входило в тело. Что уж они хотели у него выведать? Кто знает! Или позабавиться решили? Разбойники, видимо, ничего не боялись, видать, знали, что в округе людей нет. Человек-то перед смертью должен был кричать. Причем так, что уши бы закладывало… Если, конечно, у него язык до этого не вырвали. Тело еще не успело окоченеть, стало лишь холодным.

Стивр подошел к мертвецу. Лицо несчастного исказило страдание, но Стивр его узнал.

— Доминик Истор, — сказал он, глядя на мертвеца, — торговец из столицы.

— Ты знал его? — спросила Леонель.

— Скажем так — я был с ним знаком.

— Судя по твоему голосу, ты не очень-то и переживаешь об этой утрате.

— Для меня это совсем не утрата. Напротив даже. Я остался ему немного должен. Он был тот еще скряга. Про таких говорят, что они мать родную продадут, если за нее хорошо заплатят. Думаю, разбойники хотели у него выведать, где он хранит свои богатства. Он наверняка им ничего не сказал.

— Просто разбойники не умеют пытать, — подытожила Леонель.

— У них не так много практики, как у инквизиторов, — подхватил эту идею Стивр.

— Может, это… поищем чего полезного? — предложил Габор.

— Без толку время потеряем, — сказал Стивр. — Что касается обыскивания трупов — то разбойники в этом деле профессионалы. Уверен, что они все ценное и… не очень ценное забрали. После них ничего не найдешь.

— Эх, жалко, лошадки у них хорошие были. Нам бы они очень пригодились, — причитал Габор, смотря на мертвых лошадей.

— Да нам всем хватило бы и еще осталось, если бы мы чуть порасторопнее были и оказались здесь пораньше. Разбойники уж точно свидетелей живых оставить бы не захотели. Ты устал идти, что ли? — спросил Стивр.

— А ты нет? — рассердился Габор.

— Пора нам ноги отсюда уносить, — сказала Леонель, — следов-то мы здесь немало оставили. Чего доброго, когда до разбирательства дело дойдет, на нас этот караван спишут.

— Ты льстишь нам всем. В караване добрых два десятка людей было. Всех бы мы не положили.

— Кто знает, кто знает, — сказал задумчиво Леонель. Отвратительно пахло горелым мясом. Запах этот щекотал ноздри.

Вдруг тело Леонель задрожало. На лбу проступила испарина, а кожа стала бледнеть. Стивру показалось, что действие заклинания кончилось и под розовой кожей начинает проступать серебро.

— Что с тобой? — испуганно спросил он.

Все, что здесь произошло, не могло так на нее повлиять. Она повидала за свою жизнь немало жестокостей и привыкла к ним. Это что-то другое.

У Леонель дрожала рука, когда она стала ее поднимать, указывая на юг.

— Там что-то страшное произошло, — тихо и устало сказала она, — я не знаю, что именно, но что-то ужасное.

Стивр и Габор посмотрели на юг, но увидели только далекие-далекие холмы.

— Одновременно практически вся магическая энергия, что там была, что растекалась на много-много километров, вдруг исчезла, а потом преобразилась. Стала другой. Я не знаю, что это. Там, на юге, уже нельзя колдовать. Долго будет нельзя колдовать. Может, никогда.

Стивру сделалось тоскливо. Он все смотрел на юг, пытаясь понять, что же там случилось, что его ждет? Хоть они шли совсем в другую сторону. Но разве можно оставаться в стороне, когда мир начинает дрожать и разрушаться.

И, точно подтверждая эту догадку, Леонель опустилась на колени, приложила ладонь к земле и сказала:

— Земля дрожит.

Он тоже сел, также приложил ладонь к земле, но ничего не почувствовал.

Что же это? Может, мир опять прорвался, и там, на юге, вновь появились муравьеподобные существа, с которыми он уже дрался в Стринагарском ущелье. А может, что-то и пострашнее. Он не мог ответить. Он ведь сжег ту книжку с пророчествами, прежде чем на ее страницах появились новые слова.

Стивр посмотрел в глаза Леонель, думая, что сможет в них что-то прочитать или увидеть. Но они были такими пустыми, какими он никогда их не видел, как будто из них выпили всю жизнь.

— Не бойся, — сказал он и обнял Леонель, прижав ее голову к своей груди, — не бойся, — повторил он и погладил ее по волосам.

Рука была грязной, он испачкал ей волосы. Но она этого не заметила. Тело Леонель продолжало легко содрогаться, но дрожь эта постепенно уходила.

3

Глаза инквизитора закатились, остались одни белки, он потрясал посохом, точно грозил кому-то, голос его был хриплым, надтреснутым, напоминал те звуки, что издает несмазанная колесная ось. Его одежда порвалась и испачкалась, а сам он похудел, превратившись в скелет, так что хламида висела на нем мешком. Никто не помнил, откуда он пришел, зато всех поразил его вид, непривычный для инквизитора. Обычно представители этой касты не выставляли напоказ роскошь (да и у рядовых членов ордена за душой ничего не было), но зато они всегда ревностно следили за тем, чтобы их одежда была чистой и опрятной.

— Они придут за всеми вами! Пощады никому не будет! — вещал он, похожий больше не на инквизитора, а на сумасшедшего пророка. Словами этими он нарушал множество законов собственного ордена, провозгласившего: все сверхъестественное — ересь, несмотря на то, что и вознесение, и прочие чудеса, о которых они проповедовали, тоже относились к разряду сверхъестественных явлений. А вот это предсказание будущего, звучавшее из уст инквизитора, точно было ересью. За такие слова можно было угодить в пыточную камеру, во спасение души, чтобы отступник покаялся в грехах, а после — очищение огнем.

Вокруг оратора стала собираться толпа. Люди его внимательно слушали. С юга доходили слухи, будто там творится что-то непонятное. Но сведения были обрывочными, как мозаика рассыпанная. Общая картина не составлялась.

Одни говорили, что там вот уже несколько дней небо заволокли тучи, серые, непроглядные, и идет дождь, не сильный, но бесконечный, противный, как зубная боль, от которой никуда ты не спрячешься. Дороги размыло, залило поля, вода стоит везде по колено, потому что обычно мелкие неказистые речки вышли из берегов, затопили округу, и теперь там ходить нет никакой возможности, только плавать на лодках. Этого средства передвижения почти ни у кого не было. Люди в домах сидели, на чердаках, точно куры на насестах, и смотрели, как прибывает вода. Но это было не все. Стихийное бедствие — вещь неприятная, но природа, побушевав да позабавившись, все равно, как правило, успокаивается. Люди отстраивают разрушенные дома, начинают жить прежней жизнью, а чтобы впредь ничего такого не повторилось, заковывают в камень русла рек, строят вдоль берегов валы.

Прежде такого на юге никогда не случалось. Порой земля там совсем высыхала от жары, трескалась, как глиняные черепки, и проходила не одна неделя, прежде чем дождь вновь ее склеивал. Серое мрачное небо давило на всех, рождало тревогу, закрадывались мысли о том, что мир на самом деле плавает в огромном океане, то есть со всех сторон он окружен водой и от нее его отделяет только тонкая прозрачная стенка. Но теперь и она дала трещину.

Люди смотрели вверх, утирали влагу с лиц, она накапливалась на бровях, заливала глаза, мешала рассмотреть, что же творится там, в небесах. Вода тоже была странной. Дождь ведь по сути чистый, чище воды не найти, разве что в родниках, когда она смешивается с целебными травами. Но от этого дождя кожа начинала чесаться, как от укусов насекомых. Говорили, что какой-то колдун наслал на весь мир проклятие и дождь будет идти вечно, пока этот мир не утонет и не отчистится от ордена инквизиторов, а потом те немногие из людей, что выживут, начнут строить его заново.

Чтобы такие слухи пресечь, инквизиторы отправили на юг несколько отрядов, но все они исчезли, и вот этот сумасшедший пророк был единственным, кто, похоже, сумел уцелеть. Он увидел такое, отчего с ума сошли бы многие. Ему же все-таки удалось сохранить немного разума.

Когда его отряд проходил мимо кладбища, могильные плиты вдруг зашевелились, стали приподниматься, падать, противно чавкая в мокрой грязи. А потом зашевелилась и сама грязь, стала вздуваться, как болезненный волдырь на коже, из которого, когда он рвется, вытекает гной. Но это был не гной. Инквизиторы уже поняли, что полезет из могил. Сердца их закалились в борьбе с грешниками. Они видели чужие раны, так что страх покинул их души, ведь они верили, что заслужили себе место на небесах и жизнь после жизни будет у них гораздо лучше, чем сейчас.

От каких-то мертвецов, тех, что в земле пролежали несколько десятилетий, только скелеты остались, у других на костях еще было много сгнившей, почерневшей плоти, третьи, кого в могилы совсем недавно положили, почти не отличались от людей. Крючковатыми, как у куриц, руками они пробивались на свет. Эти жуткие кисти появлялись вначале, потом — головы с пучками полусгнивших волос.

— Постоим за нашу веру! — закричал командир отряда.

Мертвецы были похоронены без обряда инквизиторов, они являлись еретиками, неверными, ведь иначе они не смогли бы встать из могил. Отчего вообще это произошло в ту минуту, мало кто задумывался. Инквизиторы знали о том, что какой-то очень сильный маг совершил обряд, забрав в округе почти всю магическую энергию. Говорили, что он превратился в камень и стоит где-то в лесу. Инквизиторы хотели найти этот камень и уничтожить. Думали, что это он наколдовал дождь и потоп, но оказалось, что он наколдовал совсем другое, но тоже связанное с религией ордена инквизиторов. Это был не потоп, а воскрешение и страшный суд.

В посохи инквизиторов были вмонтированы выдвигающиеся металлические штыри, делавшие их чем-то похожими на копья. Наконечники их были смазаны ядом и святой водой. Они отлично подходили для драки с людьми и магами.

Какое-то время инквизиторы сдерживали мертвецов, не давали им выбраться из могил — разбивали черепа своими посохами, кололи штырями. В этот момент казалось, что в неупокоенных молния попадала: по телу огонь проходил и оно начинало рассыпаться, превращаясь в пепел. Вот только святой воды, что была на кончиках штырей, хватало на один-два удара, а дальше она теряла свою силу.

Оружия у большинства мертвецов не было, за исключением тех, кого положили в землю в незапамятные времена, когда люди еще верили, будто умершему пригодятся в загробном мире и его лук, с которым он охотился, и его меч, которым он от набегов соседей оборонялся или сам на этих соседей ходил. Они были в шлемах и доспехах. Металл с той поры почти полностью разъела ржавчина. А на открытых участках тел совсем не осталось мяса. Кости с трудом удерживали рукояти мечей, и скелеты неумело взмахивали ими, словно впервые вообще взяли это оружие. Пустые глазницы упирались в руку с мечом, не понимая, что происходит, почему привычное оружие не подчиняется. Но они были когда-то хорошими воинами и быстро вспоминали навыки ведения боя.

Лезвия их мечей, некогда острых как бритва, теперь, как плесень, покрывали рыжие наросты. После одного удара они отваливались, а после двух-трех — ломалось само оружие. Эти мечи оставляли на посохах глубокие рваные раны, как от пилы. После таких ударов любой порез на коже будет долго заживать, если вообще когда-нибудь заживет. На мечах усопших воинов скопилось полным-полно всякой гадости. А это отрава не хуже, а может, и лучше той, что была на кончиках штырей инквизиторов. Правда, инквизиторы просто падали, получив удар в голову или в грудь, а не рассыпались, будто в них угодила молния.

Кладбище было старым. Здесь хоронили не одну сотню лет. Еще с тех времен, когда люди ничего не знали про загробный мир и думали, что если умершего человека положить в землю, то он прорастет вновь, как пшеница. Мертвецы лежали в несколько слоев. Самые старые и опасные из них — те, что были с оружием, — полезли из земли, когда посохи инквизиторов практически потеряли свою силу и стали обычными палками.

Поначалу инквизиторы поодиночке бегали от могилы к могиле, потом, когда мертвецов стало слишком много, не меньше чем по три на каждого члена ордена, и число их все увеличивалось, тактику пришлось изменить.

Инквизиторы сгрудились, стали в круг, выставили вперед свои палки, ощетинились ими, точно еж, который выпустил свои иголки. Кто-то из них затянул песню, жуткую, с какими-то еще языческими мотивами, вспоминая, видимо, то время, когда он, напевая ее, шел в атаку на троллей. Удивительно, но многие ее подхватили и продолжали петь, когда перед ними уже возвышался вал мертвецов. Инквизиторы ломали их тела, точно это были хрупкие игрушки, а когда расстояние стало уже таким, что и посохом не ударишь, они перешли врукопашную. Бились кулаками да кинжалами, отрывая от врагов куски плоти, выламывая им руки, сбивая черепа, как будто они были кувшины, висящие не на позвоночнике, а на заборе. Но мертвецов оказалось больше. Они завалили инквизиторов своими телами.

Это была хорошая битва, жаль, что о ней некому было рассказать. За исключением одного сумасшедшего, которому никто не верил.

Когда ветер развевал его хламиду, обнажая грязное тело, становилось видно, что оно покрыто множеством ссадин. Кровь запеклась и местами присохла к одежде. Во время сражения его завалило мертвыми телами товарищей. Он сам был ранен и на какое-то время потерял сознание, а когда очнулся, то все уже закончилось. Он остался один посреди мертвецов. Вода, все еще льющаяся с небес, поднять их уже не могла, она только растворяла кучки пепла, и казалось, будто никакого сражения и не было, а инквизиторы погибли, переругавшись друг с другом. Из-за дождя у них помутился рассудок. Это очень сложная магия. Лишь однажды она удалась, когда к границам королевства три века назад подошла неисчислимая орда кочевников под предводительством хана Бренкая. Но его орда состояла из представителей множества покоренных народов, и заставить их обратить оружие друг против друга было все-таки полегче, чем ввергнуть в междоусобицу соплеменников.

Очнувшись, он не мог прийти в себя, осматривался, вглядывался в небеса, пытался вспомнить, что же здесь произошло. Ему удалось одно — обогнать мертвецов и добраться до города гораздо быстрее их, позаимствовав в одной из деревень лошадь.

Возле инквизитора собралась уже приличная толпа. Она колыхалась, как волны прибоя, потому что сзади накатывались все новые слушатели, которым не хватило места в первых рядах, но они очень хотели узнать то, что говорил инквизитор, и пытались пробиться к нему поближе. Из-за этого толпа будто цементировалась, становилась крепкой, как стена крепости, так что двум инквизиторам пришлось сильно потрудиться, чтобы сквозь нее пройти. Обычно, завидев их хламиды с надвинутыми на головы капюшонами, люди сами дорогу уступали, глаза свои опускали в землю, чтобы их не заметили. Но не в этот раз. Им бы подумать об этом, но пока они были слишком сосредоточены на своем безумном брате, которого слушали вот уже несколько минут. Он не замечал их, и если голос его и стал чуть тише, то только из-за того, что он уже устал, а не испугался.

— И сказал бог, что мир обратится в пыль, когда из могил поднимутся мертвые! Это произошло. Я и мои братья по вере видели их и пытались остановить. Мои братья все остались там, и я тоже думал, что останусь.

Инквизиторы подошли к нему, похлопали по плечу, приказывая замолчать.

— Пойдем с нами, брат наш, — тихо сказал один из них.

— Разойдитесь, — обратился к толпе другой.

Люди зашевелились, но мало кто из них ушел. Просто тяжело это было сделать, когда позади тебя десятки и сотни других. Не пройдешь же сквозь них.

Безумный инквизитор на миг замолчал, точно словами поперхнулся, но он и не думал выполнять приказы своих братьев по вере.

— Они должны знать. Вы не утаите это от них! — сказал он громко, чтобы его слышали не только инквизиторы, но и как можно больше людей, собравшихся на площади.

— Пойдем!..

Незачем им было что-то объяснять ему на виду у простых горожан. Это, как говорится, сор из избы выносить. Собрата надо было допросить с пристрастием, выяснить, что он видел, а после, если он не образумится, не станет прежним, а продолжит свои проповеди — то пусть он уж лучше к небесам побыстрее вознесется. Братья по вере окажут ему такую услугу.

— Эй, пошто человеку сказать слово не даете, — послышалось из толпы.

Это уже был опасный симптом. Прежде инквизиторам никто не перечил, любые их приказы выполнялись безоговорочно, будто это и вправду были веления небес.

Инквизиторы уставились на толпу, выискивая того, кто мог сказать эту дерзость.

— Дайте ему сказать, — теперь уже осмелев, кричали несколько глоток.

— Да, да… — эхом прокатывалось по всей толпе.

В глазах у инквизиторов появился не то чтобы страх, но… какая-то нерешительность, растерянность. Хорошо еще, что капюшоны скрывали их лица, а то толпа бы уж больше не раздумывала о том, что там будет впереди, и набросилась бы на них.

Нужно было быстро найти зачинщиков и забрать их, пока еще не поздно.

Глаза инквизиторов выловили в этой монолитной массе того, кто больше всего возмущался. Лицо и одежда человека были испачканы угольной пылью. Пот стекал по лицу струйками, смешиваясь с бурым налетом, изображая на лице какую-то боевую раскраску, которой часто украшали себя перед боем дикари, да и не только они. Даже регулярные королевские войска, по крайней мере, те солдаты, кому не хватило шлемов с забралами, грешили боевой раскраской, думая, что если они нарисуют у себя на щеках тигриные полоски, то и души их тоже станут тигриными и это поможет им выжить в бою или хотя бы испугает врагов. Но те тоже разрисовывали свои лица.

На горожанине был кожаный передник, надетый поверх пропотевшей суконной рубахи. Под ней бугрились огромные мышцы. Человек этот, похоже, прямо от горна отошел или, скорее, от наковальни, даже молот, которым он придавал нужную форму раскаленной заготовке, с собой прихватил.

— Ты тоже пойдешь с нами, — сказал инквизитор, ткнув в кузнеца крючковатым пальцем.

— А попробуй меня забрать!

Он сам лез в петлю. Ведь его запомнят, найдутся и те, кто наговорит на него с три короба, что он, мол, в мастерской своей поклонялся дьяволу, чтобы тот научил его с огнем обращаться, приносил ему жертвы. Если он не пойдет сейчас, то спустя непродолжительное время за ним явятся другие инквизиторы и все равно заберут, а пустись он в бега, бросив свою мастерскую, его опять-таки найдут, добьются, чтобы он признал свои прегрешения, и… сожгут.

— Образумься, сын мой, — сказал инквизитор. Он двинулся к кузнецу, приготавливая штырь для удара. Но здоровяк увидел это и, когда инквизитор хотел вогнать свое оружие в его тело, опередил его. Быстрым движением он занес свой тяжелый молот и опустил его на голову инквизитора. Вложил он в этот удар всю свою силу, будто бил по наковальне, куда подмастерье положил совсем не обработанную заготовку. Когда еще далеко до конца работы. В конце-то как раз по ней надо бить аккуратно.

Будь у инквизитора под капюшоном железный шлем — и тот не уберег бы его. Череп треснул, как упавший с дерева перезревший плод, а тело наверняка вошло бы в землю, точно гвоздь в доску, не стой инквизитор на мощеной площади. Ноги его подогнулись, казалось, они сломались… Во все стороны брызнули капли крови и куски мозга, испачкав тех, кто стоял поблизости. Тело осело в один миг, будто под накидкой вовсе ничего не было.

— Во как с ними надо! — сказал кузнец, озираясь и ища одобрения. Тыльной стороной ладони он размазывал чужую кровь по своему лицу. — Хватит над нами измываться! Надоело! — Глаза его горели безумием. С молота капала кровь.

— Так с ними надо! — подхватила толпа.

Второй инквизитор попытался было защититься, выставил перед собой посох, пару раз ткнул в кого-то, не разбирая. Но людская масса словно перелилась через упавших… Штырь застрял в чьем-то теле, и инквизитору теперь просто нечем стало защищаться. Толпа его разорвала на куски, растоптала, так что, соберись братья его хоронить, ничего бы не вышло. От него ничего не осталось.

Обезумевшей массе было этого уже недостаточно. Плотину прорвало. Страх, который так долго копился в людях, выплеснулся наружу, преобразился, им теперь нечего был терять, они еще не понимали этого, лишь где-то глубоко пульсировала мысль, что, если они остановятся, по домам разойдутся, будто ничего и не случилось, это их уже не спасет. Всех их найдут поодиночке и казнят, а пока они держатся вместе, всего этого удастся избежать.

Что бояться инквизиторов, когда нечто пострашнее надвигается?

Люди спешно вооружались чем придется. В ход шли даже тесаки — те, которыми мясники кости в тушах перерубают.

— Убивай их! Убивай инквизиторов! — пронеслось по толпе.

Пророка подняли на руки, понесли впереди, будто знамя. Он что-то говорил, уже очень тихо, потому что перекричать народ уже не мог. Да его никто уже не слушал.

Толпа стала растекаться по узким улицам города. Искали инквизиторов. Их убивали на месте, вздергивали на деревьях. Если бы было побольше времени, то и костры бы для них развели. По всему городу и без того запылали пожары. Городские стражники не могли утихомирить толпу. Мародеры принялись грабить дома и лавки торговцев. Те стали срочно заколачивать досками витрины, но это не помогало, а лишь еще больше распаляло грабителей.

Город погрузился в хаос.

В последнее время все только о том и говорили, что Стивр Галлесский сбежал. Любой завсегдатай таверны, пропустив пару-тройку кружек, обычно заводил разговор об этом побеге. О нем перешептывались на площадях, в лавках — тихо, чтобы никто не подслушал, хотя история эта стала известна абсолютно всем и обросла подробностями, которых наверняка на самом деле и не было.

— Он улетел на драконе, — говорил один.

— Да откуда им взяться-то? — поднимал его на смех другой. — Ты слышал, чтобы где-то еще сохранились драконы? Они все давно вымерли.

Впрочем, откуда вообще стало известно, что на самом деле стряслось в том злополучном подземелье? Свидетелей-то не осталось. На полу обнаружили только изуродованные тела двух инквизиторов, а в затхлом воздухе стоял непривычный для подобного места запах — точно туда угодила молния. Вот и все улики.

Инквизиторы провели расследование, но смогли только установить, что братьев по вере убили огромной палицей и, скорее всего, это мог сделать либо великан, либо тролль.

— Тролль? — переспросил король, когда главный инквизитор доложил о результатах расследования.

— Да, очень сильные удары. Их буквально в кашу превратили. — Главный инквизитор выдержал паузу, а потом высказал свою мысль вслух: — Может, это и вправду был Стивр Галлесский?

— Нет.

— Тогда смысл какой спасать самозванца?

— Тот, кто его спасал, тоже ошибся.

— Вам виднее, — поклонился главный инквизитор.

— Могли попробовать пустить нас по ложному следу. Но слишком это мудрено вышло. Тролль, — повторил король, — что ж, такое вполне могло быть. У Стивра были друзья среди троллей после битвы, про которую он рассказывал. На торговле с троллями и благодаря благосклонности их правителя он и капитал нажил. Что там, кстати, с его имуществом?

— Все арестовано, — заверил короля главный инквизитор, — дом описан, замок и прилегающие поля — тоже.

— Хорошо. Получается, я могу кому-нибудь из своих вассалов Галлесский замок пожаловать. — Король задумался, в уме перебирая имена рыцарей. — Нет, — наконец сказал он, — никто не достоин. Служат усердно, жаль только, давно не возникало поводов подвиги во имя короны совершать. Вот война с троллями — отличная возможность. Можно сказать, что похищение самозванца из ваших подвалов — отличнейший повод для объявления войны. Но не думаю, чтобы они пошли на обострение отношений с нами ради человека. Хм… Итак, Стивр все еще на нашей территории. Ищите его, пока он не ушел в неподвластные мне земли. Я не буду затевать с соседями войны из-за него. Если он уйдет, то можно подослать к нему убийцу. Тогда тайна молний будет утеряна, зато она хотя бы соседям не достанется. Имей в виду, если он уйдет, я очень рассержусь на твой орден!

— Мы постараемся найти Стивра Галлесского, — вновь поклонился главный инквизитор, — и доставить тебе его живым… или мертвым.

— Иди, — махнул ему король.

Инквизиторы разослали во все концы государства гонцов с подробным описанием внешности Стивра Галлесского, пообещав тому, кто найдет его и доставит во дворец живым или мертвым, приличное вознаграждение. Разбойники, что промышляли на дорогах, должны были бы свое ремесло на время приостановить и пуститься на поиски беглеца. Его поимка сулила им куда большие дивиденды, чем основной вид их деятельности.

Король ждал, что Стивра поймают со дня на день. Однако время шло, но о задержании беглеца ему никто не докладывал, будто тот растворился. А потом и не до него стало! На юге страны взбунтовалось несколько областей.

Если бы это было единственной напастью, с ней регулярные войска легко бы справились. В бою профессиональный солдат с хорошим вооружением стоит доброго десятка горожан да крестьян, которые хоть и умели обращаться с косами да топорами, но применяли это страшное оружие совсем не для того, чтобы отнимать у людей жизнь.

Затем поползли слухи, будто бы на юге прошел дождь, из-за которого стали воскресать мертвецы. Они вроде бы собирались в колонны и шли на столицу. Мертвые наступали медленно, гораздо медленнее живых, но им не нужно было устраивать привалы и отдыхать по ночам. Они уже достаточно отдохнули — кто в течение долгих-долгих лет, а кто и веков.

От такого зрелища волосы дыбом вставали, голос пропадал, сердце замирало в страхе. Поначалу люди бросались бежать из своих домов, хватали, что только под руку попадется, грузили на телеги и… кто куда. Одни направлялись к столице, а другие подальше на север, решив, что мертвецы в первую очередь как раз осадят столицу.

Беженцы заполонили все дороги. Слухи обгоняли их, искажали то, что на самом деле происходило. И не сразу, далеко не сразу стало понятно, что мертвецы ни на кого из мирного населения не нападают.

Мертвецы шли молча через деревни и города, уже покинутые живыми, где только ветер гулял — стучался в двери и окна, играл с брошенными на дороге вещами.

Они наступали, точно лемминги, которых направляет лишь слышимый только ими зов смерти.

Сообщение с южными провинциями оказалось практически парализовано.

И все-таки находились такие, кто остался. Любопытство пересиливало страх. Спрятавшись в придорожных зарослях, они наблюдали за колоннами воинов, восставших из преисподней. И они уже не казались такими страшными, как поначалу. Шли они нетвердой походкой, натыкались друг на друга, точно слепые, и походили, скорее, на израненных в бою солдат, беззащитных и уставших, а не на армию захватчиков. Но такое впечатление они производили только на тех, кто наблюдал за ними издалека и не видел, что творилось, когда дорогу им преграждали отряды инквизиторов.

Короткие схватки были такими ожесточенными, точно и вправду сражение шло не за жизнь, которую одни давно уже потеряли, а другие практически не ценили, а за что-то более ценное. Мертвецы сгорали, обращались в пепел, и ветер разносил его по окрестным полям, щедро удобряя почву. Того, кто решился бы засеять эту землю, ждал хороший урожай. А в небесах, над кучками пепла и мертвыми инквизиторами, стояли грозовые тучи, точно души погибших все еще продолжали сражаться, а боги никак не могли решить, чья возьмет и кому отправляться на небеса, а кому вечно гореть в огне.

Инквизиторы ко всему прочему получили удар в спину, когда начались погромы в нескольких городах, а они не могли отрядить сколько-нибудь значительные силы, чтобы установить там прежний порядок. Но и на этом беды не кончились. Возможно, те, кто предпочел остаться дома, а не бежать с насиженных мест, испугавшись восставших из могил, смогли бы пережить эти времена, если бы…

Лет триста назад вдоль границы с кочевниками возвели сплошной вал. Нагнали туда обитателей всех окрестных деревень и заставили их таскать мешки с землей. Походили они на муравьев, которые жилище себе возводят — так их много было. Крестьяне роптали поначалу, говорили, что землю надо пахать, а не в мешки складывать, но когда им за работу заплатили, да еще так хорошо, что они урожай в том году могли и вовсе не выращивать, а купить все необходимое на базаре, то недовольные разговоры прекратились.

Подумывали еще построить над валом каменную стену. Но средств в королевской казне хватило только на несколько башен и еще на укрепленные форты, стены которых были не каменными, а деревянными. Там разместили немногочисленные гарнизоны. Свести эти укрепления в единую защитную цепь уже не получилось.

За прошедшие столетия вал почти не ремонтировали. Подсыпали немного земли, там где непогода уж совсем его на нет свела. Однако теперь укрепление это стало слабой защитой от кочевников, которые в последние годы активизировались. Появился среди них вождь, решивший объединить все племена. Так сообщали разведчики, которые отправлялись в степь под видом путешественников или торговцев. Большинство из них разоблачали, и ждала их тогда смерть, причем долгая.

Жизнь кочевников была скучна. И они развлекались, придумывая разные способы казни. С кого-то могли содрать кожу. При этом человек жил еще весьма продолжительное время… От рассказов таких мурашки по коже пробегали.

Дозорный на сторожевой башне прогонял сон, вспоминая как раз такие страшные случаи. Метод был старый. Дети тоже рассказывают друг другу на ночь леденящие кровь истории. А поскольку веки у стражника слипались, он решил взбодриться. Дозорный завербовался на приграничный сторожевой пост всего пять месяцев назад. Хотел немного заработать.

Все, что творилось в нескольких десятках метров от него, погрузилось в непроглядный мрак. Будь он хоть оборотнем, который может в кошку превращаться, и тогда бы ничего не разглядел. Все пространство перед башней тонуло в темноте, точно откуда-то из глубины степи накатилась черная волна, похожая на те, что насылает океан на побережье, разрушая волноломы, причалы и дома. Такая волна, когда отступает, обычно оставляет на берегу тела утопленников.

Дозорного раздирало любопытство: вот бы посмотреть, что оставит волна мрака, когда и она уйдет; хорошо бы найти после нее мертвых кочевников и отполированные песком золотые монеты, которые они насобирали во время своих набегов.

Позади него тоже было неспокойно. Какие-то беспорядки начались. Но его дело — границу охранять, и он тешил себя надеждой, что в спину вряд ли кто ударит.

Слух постового обострился. Он слышал, как завывает ветер. Он даже уловил звук: металлический наконечник стрелы рассекает воздух, а ветер расчесывает ее оперение. Он было дернулся в сторону, чтобы спрятаться за камнями, но не успел. Стрела вошла ему не точно в горло, а чуть сбоку и вышла по другую сторону шеи. Часовой захрипел, изо рта у него полилась пузырящаяся кровь. Он обхватил стрелу двумя руками и стоял, хрипя и раскачиваясь, пока угасающее сознание решало, что же делать дальше: то ли стрелу вырвать, то ли закричать в полный голос и предупредить товарищей. Но ни того ни другого сделать он не смог.

Шлем, свалившись с головы, гулко ударился о камень, по нему зашуршали чешуйки кольчуги, оставляя неглубокие бороздки. Под упавшим телом растеклась лужа крови.

Лучник провожал стрелу взглядом, а потом, когда он ее потерял из виду, когда ее слизнула темнота, он все равно слышал, как свистит ее наконечник, разрезая воздух. Мысленно он был с ней, направлял ее, чтобы она не заблудилась и попала в горло дозорному.

Раскосые глаза кочевников в темноте видели куда лучше, чем глаза тех, кто обитал в пограничном укреплении. Чтобы сравниться с жителями степей, надо было пить на ночь специальный отвар, обостряющий зрительные и слуховые рецепторы, однако инквизиторы посчитали его тоже дьявольским изобретением и запретили. Запрет этот мало кто соблюдал, вот только отвар делать стало не из чего.

Рот стрелка прорезала улыбка, он обернулся. Из темноты стали возникать человеческие силуэты на маленьких, похожих на осликов, лошадях. Своим неказистым видом эти животные кого угодно могли ввести в заблуждение. Но на самом деле они были очень выносливыми. Несколько часов скачки их почти не изматывали. Преследовать кочевника в степи было делом бесполезным. Чего доброго еще в засаду угодишь.

Степняков было немного. Может, пятьдесят. Может, чуть побольше. Сколько их скрывалось в темноте — неизвестно. Вдруг сама эта тьма тоже состоит из человеческих тел на маленьких конях, просто их так много, что они сливаются в единое целое?

Кочевники городов не строили. Свои поселения стенами не обносили. Все равно их круглые хижины из войлока и дерева на одном месте стояли недолго. К городам они относились с каким-то страхом, как к чему-то чужеродному, что немедленно надо уничтожить, потому что городские стены мешают ветру разносить по свету слухи. Когда-то земляной вал для них был чем-то сродни шерстяной веревочки, которую путешественник кладет на землю вокруг себя, чтобы через нее не переползли всякие ядовитые гады — скорпионы или змеи. В большинстве случаев веревочка от ядовитых насекомых не спасает. Прошло более сотни лет, прежде чем степняки наконец-то решились переступить через этот вал. Они боялись гнева чужих богов, ведь на этой земле — свои боги. Пока кочевники не возвели на чужой земле храмы и капища своим богам — они бессильны: им неоткуда силу свою черпать.

Прежде чем они научились штурмовать города, им не раз приходилось заваливать защитные рвы возле стен своими телами. Вместо того чтобы использовать бревна, степняки громоздили горы из трупов и карабкались по ним. А когда на стены лезли, то даже не пользовались лестницами с крюками на концах, чтобы защитники подольше не могли их сбросить. Ну а что касается таких вещей, как штурмовые башни с раздвижными мостиками, они даже не слышали о них никогда. Правда, у них в арсенале имелись самые обычные лестницы.

Кочевник карабкался неумело, хорошо еще, что вниз не поглядывал, а то испугался бы высоты, пальцы его, что перекладины сжимали, разжались, и тогда он наверняка грохнулся бы на землю. Чем выше ты над ней оказываешься, тем тоньше твоя связь с богами. Боязнь, что связь эта вовсе порвется, долгое время заставляла их обходить стороной города или при штурме пытаться пробиться сквозь городские ворота, а не лезть на стены. Как могут жить люди в этих башнях? Как они могут жить на деревьях?

Воин-степняк перемахнул через бойницу, мягко опустился на камень, огляделся, задержав взгляд на башне, но там никого из живых, похоже, не осталось. Во дворе было тихо и пусто. Стражники спали в казарме. Рядом зашуршали одежды — второй кочевник забрался на стену, следом третий… Одни, едва коснувшись земли, побежали к воротам, другие заняли позиции на стенах, чтобы было удобнее стрелять из луков, когда стражники проснутся и начнут из казармы выбегать.

На ворота было наложено заклятие, не очень сильное, но действенное. Кочевники, схватившиеся за засов, вдруг взвыли от боли, точно руки огнем обожгло. И вправду кожа у них на ладонях волдырями пошла, а местами почернела. Вспыхнул огонь, но тут же погас, пошел дым, потянулся струйками по земле. По преданиям так появляются заточенные в кувшинах джины. Возможно, один из них был пленником этих ворот. Тех, кто его освободит, он либо убьет, либо выполнит три их желания.

Одно желание у кочевников было. Одно на всех. Ни золото, ни женщины — их ничего не интересовало, они хотели, чтобы эти чертовы ворота открылись.

Степняки стали готовиться к худшему, достали из ножен мечи — с обожженными ладонями это трудно и больно — и встали в боевую стойку, стеной, плечом к плечу. Хотя как им казалось, безнадежное это дело — человеку против джина не устоять. Но никакого волшебника так и не появилось. Дым рассеялся. По укреплению прошел гул, от которого легкой дрожью затряслись стены, а посуда — ложки да вилки с ножами, что на столах или в шкафах оставили, — зазвенела, точно трущиеся друг о друга доспехи.

Потом-то работы на всех хватило… Стражники из своих нор полезли, как суслики. Почти такие же глупые они были, что эти зверьки, которые обычно выберутся на свет да стоят возле норок столбиками, ждут, когда же в них кто стрелу пустит. На них хорошо новичков обучать, но кочевники зверьков этих любили, иногда ловили и оставляли в своих хижинах, а убивали редко, только, когда есть становилось совсем нечего.

Доски, из которых была построена казарма, давно высохли. Они загорелись, когда в них попало с десяток зажженных стрел, разбрызгивавших во все стороны темную густую жидкость, что хранилась в прикрепленных к наконечникам полых контейнерах. В казарме к тому времени людей немного осталось, большинство, когда тревогу услышали, наружу выскочили. Однако убежать им удалось недалеко, шагов пять-шесть, потом их скосили стрелы. Солдаты так и не поняли, откуда в них стреляют. Может, кому даже в голову пришло, что стрелы эти заколдованные. Такие надо только выпустить в небеса, а они себе жертву сами найдут, как стая заколдованных шершней, у которых на кончиках жал — яд. Укрыться от них невозможно, забирайся хоть в подвал, и там они тебя отыщут. У стражей границы мало было сведений о кочевниках, и уж тем более о том, какой магией они владеют.

Те, кто ворота с первой попытки открыть не смогли, опять в засов впряглись. Кожу на пальцах жгло, но уже не так сильно. Заклинание ослабло. Старое оно было, никто его не подновлял. Если они ворота не откроют, хан рассердиться может, сварит всех в котле или кожу живьем сдерет, причем не только с них, но и с их ближайших родственников. Что по сравнению с этим сожженные до костей руки?

У двух кочевников застряли в спинах арбалетные болты. Они почти полностью погружались в тело. В темноте и не поймешь — отчего вдруг человека всего передергивало, будто душу вмиг из тела извлекали, и оно, становясь безмолвной куклой, падало на землю. Трое других степняков из последних сил вцепились в засов, понимая, что другой попытки у них и не будет, если арбалетчик, засевший в горящей казарме, выбьет еще кого-нибудь из них. Одежда начала трещать, хотя она и без того была вся в дырах. Засов поддался, приподнялся, потом слетел с металлических держателей, и ворота распахнулись, отбрасывая изможденных воинов в стороны. В образовавшийся проход в туче пыли ринулся весь отряд.

Укрепление пало быстро. Кочевники, а это была еще не орда, а лишь маленький разведывательный отряд, собрали небогатую добычу. У мертвых стражников отрезали по левому уху и сложили в небольшой мешок. В сторожевом укреплении поживиться было почти нечем — доспехи не очень дорогие, ничем не лучше тех, что были на степняках, а то и похуже. На базаре за такие много не дадут, побольше бы стоили рабы-мужчины, но весь гарнизон крепости они перебили.

Младший хан, командовавший отрядом, посмотрел на мешок, на мгновение задумался, прикинув в уме небогатую добычу. Он отправился в этот поход на свой страх и риск. Что-то подсказало ему, что время пришло. Он верил в такие подсказки.

Удача — это белая кобылица, которую надо ухватить за хвост и мчаться вместе с ней. Вот только когда она заметит тебя, то так лягнет, что пожалеешь обо всем. Надо вовремя отпустить ее хвост и довольствоваться тем, что она уже дала. А требовать слишком много — шанс потерять все. Включая жизнь.

Но младший хан считал, что удача его еще не заметила. Он не желал останавливаться на взятии сторожевой крепости. Ему хотелось большего от этого набега. Когда придет орда, у него не будет шанса себя проявить так, как он мог бы сделать это сейчас. Он чувствовал, что ему не окажут сопротивления. Он смотрел куда-то в ночь, точно хотел увидеть, как выбивают искры копыта белой кобылы. Она могла мчаться по небесам, а звезды мерцали, как будто и вправду были искрами.

Казарма прогорела, крыша ее обвалилась, погребая под собой останки стражников. Трудно будет их душам вернуться в свои прежние тела.

Степняки даже не стали хоронить своих мертвых. Они привыкли, что в степи еды мало и надо заботиться обо всех ее обитателях.

— Приказываю всем по коням! Идем дальше! — скомандовал младший хан, когда его воины немного отдохнули.

Он понятия не имел, что находится дальше. Может, там мир кончается? Он не знал, когда повстречает вражеский отряд и насколько многочисленным он будет, ведь зарево над сторожевой башней было видно издалека, и кто-то должен прийти узнать, что с ней стряслось. Но он верил, что время отпустить хвост белой кобылы еще не пришло.

4

Чем дальше они уходили прочь от степи, тем больше было тревоги в их сердцах. Это состояние легко объяснимо: здесь властвовали чужие боги, а их собственные, те, кому они приносили в жертву домашний скот и пленных, не могли их защитить, сколько бы они им ни молились. И все же тревога рождалась не только из-за этого.

Чужаки, когда приходили в степь, брали с собой горсть своей земли, которая служила им своеобразным талисманом. Иногда он помогал. Когда поднималась буря и им удавалось выскользнуть из окружения степняков. В других случаях, если эти глупцы бросали горсть земли перед собой, думая, что из нее, точно из зерен, вырастут новые воины, ничего ожидаемого не происходило. Кости тех, кому этот талисман не помог, белели по всей степи.

Степняки были птицами вольными. Их ничего не привязывало к одному месту. А ветер взять с собой они не могли.

Земля была влажной. Копыта оставляли на ней глубокие следы, которые тут же заполняла вода, точно кровь, сочащаяся из раны. Хан думал, когда же наконец местные боги разгневаются на него и нашлют беду. За мыслями своими он не сразу услышал, что один из воинов подъехал к нему, наклонил голову в приветствии, но, поскольку хан не отдал ему приказа заговорить, молчал, не смея поднять глаз.

— Я тебя слушаю, — сказал господин.

— Повелитель, посмотри налево! Здесь странные вещи произошли. Они вырыли своих мертвых! — В глазах воина была тревога.

Слева от дороги начиналось кладбище. На нем в беспорядке лежали поваленные могильные плиты, будто по кладбищу прошелся сильный ураган, который и вырвал их из земли, а заодно разрушил и могильные холмики, но самое удивительное — потревожил самих мертвецов. Могилы зияли пустотой.

— Они, наверное, поняли, что хоронить мертвецов — это неправильно. У нас учатся, — успокоил воина хан.

Повелитель кочевников не знал, что здесь произошло. Ему трудно было предположить, что это местные жители выкопали своих мертвецов. Вряд ли они возомнили, будто души мертвых способны вернуться обратно в тела, и если эти тела не уничтожить, то они встанут из могил. Так, кажется, было написано в одном из их верований? Он расспрашивал людей, называвших себя инквизиторами. Они приходили в степь, чтобы и среди степняков свою веру распространить.

— Как ты хочешь умереть? — обычно спрашивал он очередного миссионера, выслушав его рассказ.

Ответы были всевозможные, но ни разу эти люди не угадали, какой на самом деле будет их смерть. Кто просил голову ему отрубить, кто — на дерево вздернуть… Но в степи деревьев мало. Единственное, в чем совпадали их просьбы, — чтобы во время казни в руках у них была книга священного писания. Будто без нее их на небеса не возьмут! Этим они напоминали варваров, которым умереть надо непременно с оружием в руках. У инквизиторов книга была этим оружием. Хан приказывал сжигать эти книги, а пепел в землю закапывать, чтобы ветер не разносил его по степи, вдруг он прорастет чем-то опасным. Ну а что касается самих инквизиторов, то их убивали одним и тем же старым способом — привязывали ноги и руки к четырем лошадям, а голову — к пятой. Они разбегались в стороны, а тело разрывалось на части, причем та лошадь, к которой была привязана голова, начинала бег последней.

Похоже, разъяснение это воина удовлетворило. Он вновь склонил голову, ожидая, когда хан разрешит ему отъехать. Тот небрежно махнул рукой, отвернулся, вновь посмотрев на кладбище. Лучше уж такое объяснение, чем настраивать человека на то, что он может повстречать мертвецов, разгуливающих по дорогам. Хан не стал останавливаться, осматривать могилы, словно знал, что не найдет там никого. Он надеялся расспросить обо всем в ближайшем поселении.

Отряд ворвался в деревню, не встретив никакого сопротивления. На стук копыт из дома выбежал старик, пробуя поднять над собой тяжелый двуручный меч. Это удавалось ему лет двадцать назад, а сейчас он даже кончик лезвия все никак не мог оторвать от земли, и тот оставлял на ней извилистый, похожий на змею след. Чтобы не мучился больше, ему снесли голову. Она легко отделилась от плеч, потому что кости позвоночника у старика были хрупкими и их перерубил бы даже затупленный топор мясника. Голова покатилась по земле, точно дыня, в которой ради шутки кто-то проделал дырки и вставил глаза. В них даже теплилась какая-то жизнь, и они с удивлением взирали на все еще стоящее на ногах тело, из которого, как из фонтана, хлестала кровь. Ноги его окаменели. Тело шлепнулось на землю, как столб.

Кто из дома высунуться решался, того стрелами обратно загоняли. Кто-то взвыл в одном из жилищ, видимо, стрелу не напрасно выпустили. Потом степняки сами стали врываться в дома. Двери, разбежавшись хорошенько, плечом вышибали. Там-то их, конечно, не хлебом-солью встречали: кого с вилами, кого с ножами, которыми хлеб резали. Металл царапал доспехи, кожу царапал, щекотал ребра, но не более того. Некоторые дома пустовали. Двери в них были открыты, а внутри уже кто-то похозяйничал — все самое ценное было вынесено.

Степняки выгоняли людей из их жилищ, тыкая под ребра кончиками кинжалов, а девок, смеясь, тащили за длинные волосы. У кого-то из них платья уже были разорваны. Но только у тех, на кого хан наверняка не позарится. Вкус-то его воины знали, особенно по части женского пола. Длинные светлые волосы, стройная фигура, пышная грудь, — женщин с такой внешностью не трогали, сгоняли в кучу и ждали, когда хан выберет для себя понравившихся.

— Почему так мало людей в деревне? — спросил хан у одного из плененных. Он плохо знал местный язык, на всякий случай позвал толмача. Однако пленный смог ему ответить.

— …Убегли они.

— Из-за чего? Нас ждали?

— Нет. О вас-то мы и не знали. От мертвяков они ушли.

— Мертвяков?

— Ага. У нас тут дожди шли прям целыми днями напролет, а как они закончились, мы-то думали — вот благодать. Но рано радовались. Мертвяки из земли полезли. Все, что на кладбищах лежали, да и не только на кладбищах. Даже те, чьи тела на поле боя остались или еще бог знает где. Видать, дождь этот не по вкусу им пришелся. Вот они из могил своих повставали и пошли искать себе новое место. Во как!

На этот раз хану потребовался переводчик. Когда ему все пересказали, он кивнул, но все равно мало что понял. Рассказ ему не понравился. Над этой землей витала смерть. Он не хотел, чтобы она и его коснулась.

Стариков быстро убили. Проку от них нет никакого, работать они не смогут, поэтому и на базаре за такого раба совсем не выручишь денег, если, конечно, кто из них грамоте не обучен. Но времени-то, чтобы разобраться в этом, совсем не было. Не тащить же с собой такую обузу, как эти старики! Двигаются они слишком медленно, и с ними того и гляди преследователи смогут догнать — этот аргумент решил судьбу немощных.

Других, кто к работе был пригоден, построили в колонну, руки за спиной веревками скрутили, затем всех привязали другу к другу, чтобы не разбежались в дороге, и погнали в степь. Поселение сожгли. Вот только деревянные стены и соломенные крыши, пропитавшиеся влагой, все не хотели загораться.

Хан думал, что следом за ним отряд солдат пустят. Он оборачивался, рассчитывая увидеть столб пыли от приближающихся всадников, но напрасно. Как только растворился дым пожарища, окрестности можно было разглядеть, и они вроде бы не вызывали подозрений. Погонись кто за отрядом степняков, сам бы в засаду попал.

Через день хан почувствовал, как сотрясается земля. Он соскочил с коня, приложил ухо к дороге, улыбнулся. Спустя час в дымке раскаленного воздуха, точно вставая из воды, появлялись всадники на маленьких, похожих на осликов конях. Они сами были водой, волной, огромным приливом, который, накатившись на берег, сметет все постройки, а заодно и людей, что их возвели. Орда… Тысячи и тысячи всадников — тьма.

— Что там? — спросил Повелитель степи у младшего хана.

Его кожа была сухой и морщинистой, она напоминала опавшие листья и, казалось, должна была быть по прочности такой же, как и они. Этак дотронешься до лица, а кожа рассыплется трухой.

— Отличное время ты выбрал для набега, Повелитель степи! Нас ждет удача!

— Я не забуду, что ты проверил это первым!

Они сжигали все на своем пути. Убивали всех без разбора, точно хотели сделать эту землю похожей на ту, к которой они привыкли, — на степь, где на многие километры вокруг нет ни одной живой души, только суслики в норах. А эти зверьки так любят, почувствовав, как сотрясается земля под копытами коней, выбраться на поверхность, встать на задние лапки и смотреть на тех, кто их потревожил.

В зале было холодно, несмотря на огонь в камине, который с аппетитом съел уже целую гору дров. Королю доложили, чуть смягчив краски, и о воскресших мертвецах, и о набеге кочевников. Правда, ему не сказали, что южные провинции уже потеряны и не известно, какая обстановка в этом регионе. Его величеству сообщили неприятные новости в более аккуратной форме: дескать, нечто ужасное может случиться в любой момент, если с его стороны не будет предпринято решительных действий. Однако впору уже было заводить речь о том, что все королевство в любой момент может погибнуть. Следовало бы отправить гонца к троллям и попросить у них помощи. Ведь они сами были в подобном положении пять лет назад. Одна беда — тогда король им не помог. Зато откликнулся ныне опальный Стивр Галлесский.

— Степняки как чувствовали! — зашипел король.

Главный инквизитор склонил голову. Пока с советами он не лез. Король л ибо сам попросит, либо обойдется без чужой помощи. У правителя дрожали руки, чуть дергался левый глаз, совсем как у старика. Он уже начинал жалеть, что так возвысил инквизиторский орден. Ему в свое время долго пришлось балансировать между различными дворянскими кланами, стравливая их: ни один не должен был окрепнуть настолько, чтобы у него хватило сил и средств собрать армию наемников, способных совершить переворот. Монарх боялся заговора даже в самом дворце, поэтому ему приходилось постоянно менять придворных. Иначе вдруг кому-то удастся подкупить слуг и они либо добавят яд в его еду, либо пропитают отравой свечи, горящие в его спальне.

Инквизиторы лишь фанатично отстаивали свою веру, и у них была одна главная цель — распространить ее по всему свету. Они отправили даже миссионеров к троллям, степнякам и варварам, но ничего из этого не вышло. Степняки посланцев ордена убили, тролли и варвары — отпустили восвояси. Зато внутри страны инквизиторы расправились со всеми недругами короля: самих их казнили, обвинив в ереси, а все их сбережения, все драгоценности и замки перешли в королевскую казну. Теперь этими средствами король мог рассчитаться с теми, кто был ему предан. Правителю уже не стоило опасаться переворота. Однако все это привело к новым последствиям — мятежу.

— Ох, как не вовремя со Стивром Галлесским все получилось, — протянул король.

Действительно, случись это чуть раньше, король успел бы завладеть секретом молний и грома, а если бы он надумал расправиться с опасным дворянином чуть позже, то… Эх, сейчас бы он поставил Галлесского во главе своих армий и, возможно, тот согласился бы сразиться и с мертвецами, и с кочевниками. Король выяснил, что в Стринагарском ущелье действительно была крупная битва, а Стивр Галлесский заслужил там лавры победителя. Но славы ему почти не досталось. Разве что благосклонность троллей.

— Что вы делаете, чтобы остановить продвижение мертвецов? — спросил король.

— Срочно собираем всех инквизиторов в отряды и отправляем в южные районы. Всех миссионеров пришлось отозвать, но людей все равно не хватает.

— А вы еще людей наберите.

— Так вера должна быть в человеке, чтобы инквизитором стать.

— Вы эту веру огнем и мечом насаждали несколько лет. И что? Мятеж получился.

— Труден путь истины.

— Иди. Останови их. Если Стивра Галлесского найдете — не убивайте. Ко мне доставьте.

— Слушаюсь.

Стивр не любил постоялые дворы, неуютно там было, неприветливо, так и ждешь, что какая-нибудь образина из стены вылезет с ножом в руке. С такими мыслями трудно заснуть, а поэтому полночи в постели ворочаешься и все никак сон заманить не можешь. Кровати старые, скрипят при каждом движении, как уключины у лодки, когда взмахиваешь веслами, или как палуба корабля под ногами. Едва подумаешь о том, сколько людей в этих кроватях ночь коротали, сколько из них рассвета не дождались, так и не заснешь до самого утра, до тех пор, пока в узкое оконце не начнет ломиться рассвет. Кроме него-то в этакое крошечное оконце никто не залезет, разве что ребенок маленький или обезьянка, обученная воровскому ремеслу.

Стивр обычно из комнаты своей не выходил без надобности, дверь на засов закрывал или на ключ, а ключ из скважины вытаскивал. Но двери в таких заведениях, как постоялые дворы, — на вид такие мощные и крепкие, — обычно оказывались очень хлипкими, так что плечом их мог выбить почти любой.

Хорошо еще, что деревянные перекрытия не пропускали крики постояльцев, которые пили и ели на первом этаже. Чего-чего, а слушать эти пустые полупьяные разговоры — самое последнее дело. Вот и просил Стивр, если голодный был, принести ему еду в номер.

Кровать в комнате была одна, тут и спору никакого не было, что достаться она должна Леонель, а Стивру с Габором пришлось бы спать на полу, на матрасах, набитых соломой. Соломинки лезли наружу, отчего матрасы походили на каких-то огромных полинявших ежиков. Мужчины тут же и завалились бы спать (ну, может, чуть перекусив прежде), но девушка сказала, что измазалась, как свинья, и хочет принять теплую ванну.

— Хм, — опешил хозяин гостиницы, услышав такую просьбу, — чан-то у меня есть, ну не чан, а бочка из-под вина, если точнее. Но волочь ее на второй этаж трудновато будет, и воду туда тащить ведрами тоже неудобно… А потом еще и спускать. Не обессудьте, придется вам водные процедуры в чулане принимать. Вы, что ли, хотите?

Стивр сам не прочь был помыться в теплой воде, а то в последние несколько дней только в озерах да реках купался. А вода там день ото дня становилась все холоднее. Касаясь кожи, превращала ее в твердый и совсем бесчувственный мрамор. Никакого удовольствия! У него грязь все поры забила. Кожа совсем дышать перестала, а от этого на губах постоянно было ощущение сухости, точно он оказался в пустыне.

«Да, хорошо, — подумал он. — Но первой-то все равно Леонель будет. Мне уж придется купаться в той воде, которая после нее останется, не такая уж она и грязная. Да и не остынет еще, если девушка не заснет прямо в бочке».

Из постояльцев никто пока не заподозрил, что это девушка, а то бы косые взгляды бросали да размышляли над тем, как спутников ее убить, а с ней потом позабавиться, потому что она была куда как красивее проституток, предлагавших свои услуги на постоялом дворе.

Пока Леонель купаться будет, придется на страже постоять возле чулана. Дверь хоть и на засов запирается, никто вроде бы не ворвется, но не дай бог в щелку решит заглянуть. Маскирующее заклинание и на тело было наложено, но вода его стирала. Увидят, что кожа у нее серебряная.

Вода вообще многие заклинания нейтрализовала. Плеснешь ее налицо подозрительного человека, и, пока она не испарилась, пока не стекла на землю или одежду, можно увидеть, как он на самом деле выглядит.

Девушки часто использовали этот прием. Плескались, правда, они не водой, а тем, что у них в бокалах было — игристым шипучим вином, выясняя, не скрывается ли за внешностью прекрасного юноши дряблая кожа и старческие морщины. Если догадка верной оказывалась, то девушки тут же превращались в некое подобие неприступного бастиона, взять который можно было лишь после свадьбы. И только в том случае, если потенциальный жених был богат и одной ногой в могиле стоял, ведь чтобы он побыстрее туда упал, существует множество способов. Но когда состояние воздыхателя было небольшим, то никому он был не нужен.

По дороге Стивр и его спутники обходили стороной крупные города. Там слишком велика вероятность повстречать людей, которые разглядят, как ты выглядишь на самом деле. Некоторым даже нет необходимости воду кому-то в лицо плескать, посмотрят только один разок, и сразу им становится понятно, кто под маской скрывается. Правда, инквизиторов многие терпеть не могли, и главным образом как раз те, кто под маской умел лица разглядывать. Но все равно лучше было не лезть в людные места, от греха подальше.

Без лошадей путешествие их затянулось бы на несколько месяцев. Однако найти хороших скакунов оказалось тоже проблемой. В селениях на них хоть и ездят иногда, но по большей части — пашут, да еще грузы всякие перевозят. Лошадки эти сильные, но неказистые. Верхом на такой где-нибудь покажешься — засмеют. Правда, есть один способ заставить пересмешника замолчать — это показать ему меч, — сразу насмехаться перестанет, если, конечно, захочет новый рассвет встретить. По тому, как Стивр меч из ножен вытаскивал… Нет, даже не вытаскивал, а лишь брался за рукоятку да чуть лезвие выдвигал, знающим людям сразу становилось понятно, что доводить дело до логического завершения не стоит, лучше побыстрее конфликт уладить.

Только в третьей — из тех, что встретились им на пути — деревне набрели они на что-то стоящее. Раздобыли там скакунов для Стивра и Леонель, а Габору еще пришлось несколько дней оставаться безлошадным, прежде чем и ему нашлась лошадь. Теперь увяжись за ними погоня, в конях своих они были уверены: будут мчаться, не сбавляя скорости, несколько часов, и те, кто вздумает их преследовать, сами своих лошадей загонят до смерти, а беглецов не настигнут.

На Стивре с Габором доспехов почти не было, так что весили они не так уж и много, а про Леонель и вовсе говорить не приходилось — лошадь ее веса вообще не должна была замечать. Солдаты же обычно напяливали на себя слишком много железа, так что им непросто было даже в седло забраться. А инквизиторы предпочитали пешком ходить, утверждая, что так они к земле ближе и лучше ее чувствуют. Зачем только им это? Заранее, что ли, готовятся лечь в нее?

Пешему с конным сразиться можно. Особенно если пехотинцы в плотном строю стоять будут, закрывшись щитами и выставив длинные копья. В этом случае они могут победить всадников, нанизав их на пики, как ребятишки нанизывают на иголочки бабочек и жучков. Вот только каким бы скороходом ни был человек — не угнаться ему за конем, а в помощь молитв Стивр мало верил.

Стивр, чтобы как-то занять себя, собирался было проведать лошадей в стойле — посмотреть, не украли ли их. Но так и не пошел. Слишком уж грязно было на дворе. Кругом лужи да навозные кучи. Того и гляди так измажешься, что потом, если даже сам отмоешься, все равно не скоро избавишься от противного запаха.

— Что господа есть будут? — спросил хозяин постоялого двора.

Взгляд у него был цепкий, точно мог под одежду проникнуть, кожу на лице вспороть и посмотреть, какие там мысли под черепной коробкой таятся. Это профессиональное. Человек, владеющий постоялым двором, должен сразу понимать по одному виду, что от путника ждать и как его принимать: какую еду предложить, какую комнату, какое развлечение, или, может, лучше его вообще лишний раз не беспокоить, а как уедет, побыстрее забыть о нем, будто и не видел никогда. Главное, чтобы расплатился, ну а был он тут или нет, начни кто расспрашивать, всегда можно сослаться на плохую память.

Инквизиторы, правда, много способов знают, как память излечить. Во время такого «терапевтического» сеанса начнешь говорить даже то, о чем и не подозревал, что и не знал никогда. Язык сам свое бормочет, да все быстрее, быстрее… О таком лечении хозяин, к счастью, только слышал. Не от тех людей, кто был в роли «пациентов», а лишь от их собеседников. Да и были ли они, эти беседы? Может, те люди сами все придумали о темных и холодных застенках, где на стенах развешаны ржавые железные пыточные инструменты и прикованы тела тех, на кого «лечение» так и не подействовало.

Что будет есть Леонель, Стивр так и не спросил. Она кулинарными капризами не отличалась. За свою жизнь много чего перепробовала. Ее уже не удивить ничем. Главное — чтобы еда была сытной и вкусной, а такой вполне может стать кусок хорошо прожаренного мяса, свежий мягкий хлеб и овощи. После же утомительного похода ничто не утоляет жажду лучше воды. Вот Стивр и заказал все это и попросил, чтобы еду в номер принесли.

Глиняные плошки уже стояли на столе, когда Стивр вернулся из чулана. Прежде он сопроводил до номера Леонель, а уж потом стал мыться оставленной ею водой. Стивр удивился, когда увидел горячий ужин и ожидающих его друзей. То ли еду только что принесли, то ли Леонель и Габор, превозмогая голод, к ней не притрагивались, пока он не вернулся, но как бы там ни было, а мясо оказалось сочным и вкусным, овощи тоже, а хлеб — хрустящим и теплым, похоже, его только что испекли. Минут пятнадцать они ели молча, пока почти со всем не расправились. Потом пустились в долгие разговоры.

— Вот ты все время думаешь о больших сражениях, — заговорила Леонель. — Думаешь, что можно всех, кто обладает магическими способностями, собрать в одну армию и разбить в одном или нескольких сражениях инквизиторов. Но ты никак не можешь понять, что тебе никогда не собрать эту армию. Все, кто обладает магическими способностями, одиночки по натуре. Они никогда не объединятся, предпочтут умирать поодиночке. Только из-за этого инквизиторы пока побеждают.

— А если кто-то их объединит? Разве они, да и ты тоже, не понимаете, что поодиночке вас всех действительно перебьют, но когда вы вместе, то у вас есть шанс выжить.

— Ты начинаешь мне прописные истины говорить. Ты еще пример приведи про охапку веток, про то, что их по одной переломать легко, а вот все вместе, когда они в охапке, их и не сломаешь. Не надо. Но ты знаешь, однажды я видела, как пять ведьм дрались с отрядом инквизиторов. Вначале я увидела отряд, идущий по дороге. Сама спряталась, на себя напустила маскировку, потому что у инквизиторов собака была, которая могла следы магии разнюхивать. Хорошо еще, что она носом из стороны в сторону не водила, а то точно меня бы учуяла, а только бежала вперед, прямо-таки тащила за собой инквизитора, державшего ее на поводке. Видать, след был очень свежим и сильным, такой один человек если и оставит, то обладать он должен очень мощными магическими способностями. Я знала, где-то поблизости ведьмы на шабаш собираются, на вершине одного из холмов, и догадалась, что инквизиторы как раз и хотели захватить их всех разом. Собака их вывела бы, но они не дошли. Когда я закрываю глаза и вспоминаю, что тогда увидела, то меня это до сих пор завораживает. Ты знаешь, ведьмы — каждая верхом на помеле — летели клином. Они напоминали перелетных птиц, которые в теплые края отправляются. Все в черных длинных плащах и остроконечных шляпах с широкими полями, которые от ветра должны были бы уже слететь, но держались, как будто их приколотили к головам гвоздями. Ты когда-нибудь пробовал на помеле усидеть? Поверь мне — задача эта почти невыполнимая. Надо обладать такой же ловкостью, что и акробаты, которые ходят по канатам, натянутым между домами. Я вот не могу на помеле летать, пробовала, но постоянно падала, хорошо еще, что не поднималась выше нескольких метров, а то зашиблась бы насмерть. Те ведьмы летели почти над кронами деревьев. За ними тянулся огненный след. Он поджигал листву. Он был похож на кильватерный след корабля, когда волны разбегаются от носа треугольником, становясь все шире, пока не затихают.

Так вот от ведьм таким же треугольником разбегался огонь. Наконечники стрел у инквизиторов, как обычно, были отравлены. Их окунали в святую воду и когда затем пускали, то они светились в полете, точно в них солнце отражалось. Вот если бы они темными оставались, то эффект от них был бы больше, а так ведьмы их видели. Кто из них в сторону ушел, кто вверх, кто вниз, благо лес уже закончился и места для маневра стало побольше. Строй их разрушился. Первый залп не попал ни в одну из них. Они мазнули огнем по инквизиторам, облили их пламенем, точно дождем. Огненные капли прожигали одежду, потом тело насквозь и зарывались в землю. Так падают небесные камни, которых из космоса влечет притяжение земли. Они обычно сгорают в атмосфере. Но если какой из них до нас долетит, а человек или зверь на его пути окажется, то камень пробьет его насквозь — потому что скорость его куда больше, чем скорость стрелы. А еще они в полете раскаляются от трения. Пробитые насквозь тела еще стояли несколько секунд, будто еще не понимая, что уже мертвы, что у них уже вырвали души, потом начинали падать, а по их одежде растекался огонь. Собака-ищейка визжала и прыгала вверх, точно хотела добраться до ведьм. Может, и допрыгнула бы, будь она одна, но инквизитор, что ее держал, был уже мертв. А достать ведьм с таким привеском у собаки сил не хватало…

Ведьмы вернулись добить инквизиторов, зашли на второй вираж и вновь полили все огнем. Стало светло как днем. Настоящий ад на земле. Метались людские фигуры, объятые пламенем. От этого огня у меня глаза ослепли, а от криков уши оглохли. Я видела, что стрела с отравленным святой водой наконечником попала-таки в одну из ведьм, ту, что летела второй слева. Она покачнулась, едва не сорвалась, но ее подруга, которая находилась рядом, подхватила ее, что-то крикнула остальным. Тогда та из них, что была во главе клина, сделала вираж, и весь клин стал уходить прочь. Я не знаю, умерла ли раненая ведьма, но она не упала с помела, пока я провожала ее взглядом, а потом их поглотила ночь. Всех. Я до сих пор не знаю, кем они были. Но мне понравилось, как они расправились с отрядом инквизиторов. По одной этих ведьм переловили бы и сожгли на кострах, ведь ничего иного ждать ни им, ни мне не приходится, если окажешься в руках инквизиторов. — Леонель замолчала, положила скрещенные руки на стол, оперлась на них подбородком и стала смотреть на огонек, танцующий на конце свечи. Она управляла им, потому что, когда и Стивр взглянул на него, то тот принимал очертания то мужчины, то женщины, то стоящей на задних лапах собаки. Зрелище и вправду было завораживающим. Огонек притягивал, но Стивру больше хотелось смотреть на красные блики, которые танцевали на лице Леонель. Он ждал, что она еще что-нибудь расскажет, но, похоже, она перенеслась мыслями в какое-то другое место, то ли туда, где видела пять ведьм, то ли еще в какое-то.

На столе стояли грязные тарелки с остатками еды. Ее запах уже никому не щекотал ноздри. Габор лег спать, он дышал так тихо, что его совсем было не слышно.

— Я тут наговорила лишнего немного, — наконец встрепенулась Леонель. Она как будто проснулась, глаза были мутными. — Ну там, про наконечники, отравленные святой водой. Ты ведь тоже святую воду использовал в Стринагарском ущелье. Не знаю, может, задела тебя. Но те существа к нам никакого отношения не имели, никто из нас их не вызывал.

— Я знаю.

— Да откуда ты знаешь-то?

— Просто знаю. Я ведь книжку с пророчеством нашел в детстве. Ну и прочитал немного.

— Самое плохое на свете — это знать свое будущее. Ты ее до конца дочитал?

— Нет. Я не знаю, что со мной будет, не знал, что будет после того сражения, только знал, что выиграю его.

— Повезло тебе. Прочитай ты, что инквизиторы тебя на костер захотят отправить — не поверил бы. Думал, что будешь героем, в честь тебя станут называть детей, а в городах тебе на центральных площадях памятники поставят?

— Может быть.

— Ты просто не представляешь, сколько ты этой святой водой магической энергии высосал из пространства. Просто не представляешь! Тебе тогда опять повезло. Ты вообще везучий, еще немного — и вода бы твоя свойства потеряла, как ее ни заряжай энергией.

— А у меня и заряжать-то ее некому было. Я не умел, а единственного инквизитора убило. Не знаю, будь в моем войске побольше инквизиторов, стали бы они сражаться? Скорее всего, они и в бой бы ввязываться не рискнули, а торчали позади моего войска. Следили, чтобы никто не побежал.

— Напрасно ты так думаешь. Когда дело веры касается, они очень фанатично сражаются. Этого у них не отнять. Мозги у всех основательно промыты. Я знаю такие заклинания. Людей они превращают в зомби, которые готовы любые приказы выполнять. У них одна установка — искоренять все, что противоречит вере. Всю ересь.

Главный инквизитор магическую науку хорошо освоил. Он предатель. Против тех, кто его учил, свои знания направил. Людей в подчинение взял. Нечестно это. Так ведь любой поступить мог. Люди очень внушаемы. Большинство из них. Против магии не устоят, а он очень сильный маг. Я знала, что такое случится. Рано или поздно, но случится. Я не знала только когда.

— Вот как?

— А ты что думал, просто так, что ли, король такую власть ордену дал? Карать всех без разбора, пытать, а потом — на костер?

— Он хотел с врагами своими расправиться.

— Расправился, но сам в зависимость попал. Он уже не будет хорошим правителем.

— Зачем же тогда главный инквизитор своих собратьев уничтожает?

— Чтобы стать единственным магом. Он тогда будет самым могущественным. Магической энергии с каждым годом все меньше остается. На всех ее не хватит. Уже не хватает. Ты должен был это почувствовать. Большинство заклинаний уже не действуют или слабыми очень стали.

Стивр кивнул. В последние дни он это заметил. Сперва подумал, что ничего не может добиться оттого, что рядом Леонель, а она, безусловно, была в магическом ремесле не в пример искуснее его. Но выходило, что причина в другом.

Свечка плакала воском, стекала, точно это жизнь струилась на стол.

«Сколько ее у меня осталось?» — подумал Стивр, а вслух спросил:

— Как же быть-то? Вот ты говорила, что пять ведьм объединились. Ты себе противоречила. Выходит, что вы можете сообща действовать.

— Ты хочешь эту миссию на себя взвалить? Ты все еще надеешься стать героем, которого будут прославлять в веках? Попробуй. Может, у тебя и получится. Ты ведь один раз уже стал таким героем, но тебя успели уже забыть. — Она замолчала, подумав о чем-то своем, и продолжила: — Представляешь, как трудно жить вечно, когда все, что бы ты ни сделал, забудется быстрее, чем ты умрешь. Со временем возникает мысль — зачем все это? Зачем что-то предпринимать? Жизнь не имеет никакого смысла, — Леонель вновь на миг ушла в собственные мысли, — прости, если чем-то тебя обидела.

— Чем же ты меня обидеть могла?

— Ну ведь тебе отпущено меньше, чем мне. Слышать это из уст пятнадцатилетней на вид девочки было смешно.

— Ха, что ты так на меня смотришь? — вскипела Леонель. — Я тебя втрое старше. Но я тоже смертна. Сейчас годы-то почти незаметно пролетают. Я не меняюсь. Совсем. Чуть повзрослела, когда ты в ущелье сражался.

— Да? Почему? — удивился Стивр.

— Ты там что-то применял, от чего магическая энергия исчезала. Ее точно выкачивали. Это я помимо святой воды говорю. Это я про твои адовы трубы.

— Это не имело к магии никакого отношения.

— Я знаю, знаю. Но понимаешь, в этом мире есть либо магия, либо что-то другое, и вот если этого чего-то другого становится все больше, то меньше остается магии.

— Выходит, все изобретения уничтожают магию? — Да.

— Плохо.

— Отчего же?

— Ты должна на меня сердиться. Насколько ты из-за меня состарилась?

— Повзрослела, — засмеялась Леонель, — если бы мне было не втрое больше, чем тебе, а раз в десять, вот тогда я на тебя сердилась бы.

— Я не буду больше применять то оружие.

— Почему?

— Я хочу, чтобы ты была вечно молодой.

— Не получится. Лет через двести я начну стареть.

— Двести, — протянул Стивр, — а я уже через двадцать начну превращаться в развалину. Двести! Но если я применю то оружие, ты начнешь стареть раньше?

— Конечно.

— И действие магии станет ослабевать?

— Да. Я же говорила об этом. Сейчас вообще труднее ее применять, чем сто, а уж тем более двести лет назад. Мир меняется.

— Пусть остаются мечи, стрелы и копья. Доброе старое оружие. Я не хочу, чтобы мир менялся.

От таких разговоров только один результат — не выспишься и вставать утром совсем трудно. Стивр об этом знал, но девушку не хотел прерывать.

— Давай спать ложиться, пустые все это разговоры. — Леонель тряхнула головой, волосы заволновались.

— Давай, — согласился Стивр.

Ему трудно было отвести от девушки взгляд, хотя свечка почти догорела, огонек стал совсем крошечным. Леонель обхватила его пальцами и затушила. Вспомнив, как он танцевал и какие очертания принимал, Стивру жалко стало, что его больше нет. Вдруг показалось, что умерло живое существо, к которому он успел привязаться. Но огонек на кончике свечки живет еще меньше, чем насекомое, его век короче, чем у кузнечика или сверчка, что выводит ночами свои трели и мешает спать. Впрочем, нет. Напротив, спать под них даже лучше. Они напоминают колыбельные. Чтобы любая комната, любой дом вдруг стал уютнее, надо с собой коробочку носить со сверчком. Выпустишь его вечером на свободу, он забьется в уголок, начнет песенку петь — сразу на душе приятнее и теплее становится. Это все равно что горсть родной земли, завернутую в платочек, с собой носить. Она ведь в трудную минуту поможет. Может, и не вырастут из нее воины, если ее бросить в чужую землю, но с ней как-то надежнее. Вот так и сверчок. Ведь как без домового в доме жить? А домовой в гостинице редко заводится, потому что люди в них не задерживаются, как река, все бегут и бегут куда-то.

Стивр знал людей, которые возили с собой коробочки со сверчками. Прежде-то он их не совсем понимал, а вот сейчас пожалел, что не обзавелся собственным, и пообещал себе: как только окажется на базаре, отыщет там продавца сверчков и купит у него одного.

С такими мыслями он и не заметил, как сон к нему подкрался. Леонель, услышав, что Стивр все заснуть не может, натравила на него сновидения — легкие и приятные, от которых сознание отдыхает, а когда проснешься, не помнишь почти ничего, но зато голова светлая. Сон этот чуткий очень. От любого шороха, если он подозрительный, просыпаешься.

Что-то слышал Стивр в ночи такое, что в сон его вплелось. Шаги, от которых скрипели ступеньки и половицы. Голоса за дверью, но слов он не разобрал и оттого не проснулся. Видимо, люди эти не за ним приходили и разговоры не его касались.

На удивление, Стивр очнулся утром без всякого труда. В крохотное оконце заглядывал тусклый свет. Можно было и на улицу не смотреть — и так ясно, что небо облаками затянуто. День был сырой.

Габор уже встал, сидел на своем колючем матрасе, подогнув под себя ноги и обхватив их руками, неподвижно, точно окаменел.

— Пойду лошадей проведаю, — тихо сказал Габор, когда увидел, что хозяин окончательно проснулся.

— Погода испортилась, — сказал Стивр так же тихо, чтобы не разбудить все еще спящую Леонель.

— Да, — согласился Габор. Он поднялся, передернул плечами, точно пыль с себя стряхивал, медленно поднял засов, отворил дверь. Но она все-таки противно скрипнула. Ведь ее поставили здесь сторожить сон гостей, и она обязательно предупредила бы, если кто-то непрошеный решил бы войти. Раньше на такие двери заклинание наводили. Открыть ее мог только тот, кто в комнате жил, даже ключи никакие были не нужны. Заклинание было не трудным, но очень действенным. Некоторые неплохо зарабатывали, оказывая такие услуги. Всегда приличные деньги имеет тот, кто работает в сфере услуг, будь то хозяйство или повседневные житейские мелочи: зубную боль заговорить или жениха приворожить.

Однако если инквизиторам становится известно, что кто-то из владельцев постоялых дворов нанимает магов заклинания на двери наводить, то им не поздоровится, заберут. Ищейка такие заклинания чувствует за километр. Сперва инквизиторы добьются пытками, чтобы хозяин свой постоялый двор ордену добровольно отписал, а потом отпустят ему все грехи на костре. Видать, и на эту дверь заклинание было наложено. Но от времени оно совсем слабым стало, только на предупредительный скрип его и хватило.

Габор замер на пороге, посмотрел — не проснулась ли от звука Леонель, но та даже на другой бок не повернулась, спала безмятежно. Стивр залюбовался этим сном, сев в такую же позу, в какой, пробудившись, застал Габора.

Стивр отвязал лошадь, хотел ее из конюшни вывести, но голос владельца постоялого двора остановил его.

— Вот что я тебе сказать хочу, мил-человек. Возможно, хозяин за всю ночь и глаз не сомкнул.

Гости засиживались глубоко за полночь. Не прогонишь же их, пока они пьют, едят и веселятся, — все-таки доход заведению приносят. Порой постояльцы засыпали прямо на липких столах, которые еще несколько минут назад поливали пивом и вином, что выплескивалось из кружек. И подушки им были не нужны. Приходилось потом спящих по комнатам разносить. Трудная работа, пока управишься с ней — глядишь, и рассвет наступает, и начинают собираться в дорогу те, кто не пил ночью.

— Да? — Стивр с удивлением посмотрел на владельца заведения. Он еще накануне вечером за все услуги расплатился, на тот случай, если уехать неожиданно придется. Неправильно это, конечно. Заранее заплатишь, наутро владелец гостиницы прикинет, что с тебя еще что-нибудь получить можно, и начнет канючить.

— Ищут тебя, — сказал мужчина, подойдя поближе.

— Кто? — спросил Стивр.

— Инквизиторы вчера ночью приходили. Они нечасто сюда заглядывают. В городах-то, думаю, у них любая гостиница под наблюдением — кто приехал, кто уехал, но здесь, на постоялом дворе, поспокойнее. Было… Так вот, тебя-то они искали.

— Ха, — попытался засмеяться Стивр, — с чего ты взял?

— Твоя маскировка меня не обманет. — Владелец постоялого двора стал говорить совсем тихо, шепот его был едва различим. — Я не был с тобой в Стринагарском ущелье, брат мой был. Он рисовать хорошо умеет, вот и изобразил тебя и себя, конечно, в той битве. Он эту картину мне подарил, и она у меня в комнате висела, пока инквизиторы тебя отступником не объявили.

— Они знают, что я здесь?

— Они знают, что ты идешь этой дорогой.

— Спасибо тебе!

Стивр не стал выяснять, отчего этот человек не выдал его, мог ведь таким образом индульгенцию себе заработать за будущие грехи, но скорее решил, что раз с инквизиторами свяжешься, потом вовек от них не отделаешься. Они всегда будут просить сообщать о подозрительных постояльцах. Очевидно, у инквизиторов не было ищейки, натасканной на магию. На ночь маскировку с лиц все убрали, но запах Леонель ищейка обязательно учуяла бы. Стивр полез в кошелек, но владелец постоялого двора остановил его жестом:

— Не надо денег. Ты уже за все заплатил.

— Я тебя понял. Лучше давай этот разговор забудем, а то ведь инквизиторы из тебя его вытянуть могут, я-то далеко уже буду, а тебя за то, что меня не выдал, могу! послать на костер.

Сам-то хозяин разговор этот забыть вряд ли смог бы. Ему помогла Леонель. Когда они уже выехали с постоялого двора, она стерла из его памяти все эти слова, и даже воспоминания о трех ночных постояльцах. Заклинание было легким. След от него испарился через несколько минут. Даже ищейка не смогла бы его учуять.

Дориан Хо мерил широкими шагами строительную площадку, заложив руки за спину. Капюшон плаща он надвинул на лицо, так что если кто-то захотел бы на него посмотреть, в лучшем случае смог бы увидеть только нос, но никак не выражение глаз.

Рабочие поглядывали на инквизитора с опаской. Ему не надо было даже на лица их смотреть — он по движениям видел, что его боятся. Когда он проходил рядом, они либо замирали, точно насекомые какие-то, которые опасность почуяли и решили, что если они двигаться перестанут, то их никто и не заметит, либо, напротив, движения их становились слишком быстрыми, они лихорадочно колотили молотками, вбивая в доски гвозди.

На храмах уже устанавливали крыши, их облепили рабочие, точно мухи сладкий пирог. Сами строения не были прочными. Возводили их не на века, из камня, а из досок, причем не на том месте, где прежде возвышались ритуальные сооружения язычников, чтобы показать — новая вера сильнее, а на дороге, которая извивалась между холмами, поросшими густым лесом. Точно плотиной Дориан Хо перегораживал этими храмами тракт. Ведь им предстояло выдержать всего лишь одно сражение.

По дороге ползли обозы с беженцами. «Как в Стринагарском ущелье, — думал, глядя на них, бывший солдат, — только там тролли были, а здесь люди». Конца и края им не было, этим вереницам телег с пожитками. Женщины, дети и старики, если им место находилось, сидели на тюках. Караваны растянулись на километры. Дориан Хо опасался, что за последней телегой идут мертвяки. Сами люди тоже мало чем отличались от покойников. Ну разве только тем, что плоть еще не стала разлагаться. Шли они, будто куклы заведенные, лица были лишены всякой мимики, будто фарфоровые, — такие же бледные и такие же неподвижные.

Дориан Хо на свой страх и риск здесь храмы возводил. Столь огромным отрядом он еще никогда не командовал. Позади него стояло три тысячи инквизиторов, собранных со всей страны — гораздо больше, чем было людей у Стивра Галлесского в Стринагарском ущелье. Если оборону его прорвут, резерв вступит в сражение.

Но прежде он хотел попробовать против мертвецов то же оружие, что применил Стивр против пришельцев, — святую воду. Добыть-то ее гораздо легче здесь, чем в ущелье: прорыли под каждым храмом скважину, добрались до уровня поверхностных вод, — к счастью, залегали они здесь не глубоко, установили насосы, а раструбы с распылителями приделали на крыши, там, где обычно колокола размещают. Крыши эти сделали совсем покатыми, чтобы зомби не могли спрятаться от святой воды рядом со стенами храма. Там была мертвая зона. Если и попадала под стены святая вода, то только в виде капель, которые тоже должны мертвяков прожигать, как расплавленный металл или горячая смола.

Что-то магическое было в том, как один из инквизиторов искал воду. Он медленно шел, зажав в руке ветку, точно крался, боясь кого-то спугнуть. Она периодически оживала в его руке, поворачиваясь из стороны в сторону, как стрелка компаса. Дориан Хо наблюдал за братом по вере с интересом, видел, что губы его что-то беззвучно шепчут, попробовал угадать слова и понял, что никакая это не молитва. Все молитвы он знал, но губы лозоходца что-то совсем другое шептали. Да за такое любого на костер бы отправили, или, в лучшем случае, прилюдно выпороли! Хоть заклинание это было и не сильное. Но ведь использовал его инквизитор на благо церкви. Люди ему это простят, а уж когда ответ на небесах придется держать, то и там вряд ли его осудят, если только боги, которым он поклонялся на земле, и на небесах к тому времени будут у власти. Вдруг там восседают в золотых чертогах боги северных варваров? Или еще кто-то? Дориан Хо ужаснулся этой кощунственной мысли.

Бог един. Бог один…

На поиски ушло полчаса, после чего инквизитор вбил колышки в землю и сказал, что здесь вода залегает ближе всего к поверхности. Вокруг храмов выкопали рвы. Глубины в них было едва ли по колено, но можно было делать их и помельче, потому что будь там всего лужица одна, в которую мертвяк наступит, — эффект тот же, что и от рва в два человеческих роста. Утонет он, растворится, рассеется.

Дориан Хо дал рабочим всего два дня, чтобы построить эти храмы. Он думал, что спустя три дня здесь должны появиться мертвецы. Единственное, что беспокоило Дориана Хо, а вдруг противники обойдут его стороной, не будут ввязываться в сражение, начнут сквозь лес продираться, оставляя на кустах куски гнилой плоти. Его передернуло от таких видений. Придется один на один с ними драться, да и стрелы, скорее, в дерево какое угодят, чем до врага долетят. Стрелы пучками, точно колосья, собранные в охапки, были расставлены по земле, потом их в храмы отнесут, чтобы обмакнуть наконечники в святую воду. Дориану Хо показалось, что это очень похоже на то, как дикари пропитывают ядом свои стрелы. Ему это сравнение очень не понравилось, он отмахнулся от этой мысли, точно от назойливого насекомого, и двинулся к своей палатке, разбитой на холме, неподалеку от храмов.

— Разведчик вернулся, брат. — Инквизитор склонился в поклоне.

— Пусть заходит в палатку, — сказал Дориан Хо. Плащ разведчика был измазан грязью, в некоторых местах порван. Он был молод, ему едва исполнилось пятнадцать, на лице только начинали проступать мягкие волоски. Юноша наверняка их нещадно уничтожал, но за последние несколько дней на это занятие у него не нашлось времени, и они кое-где висели тонкими сосульками неопределенного цвета.

Дориан Хо сидел на подушках, незачем таскать с собой массивные кресла — атрибут власти, и без них люди понимают, кто этой властью обладает по-настоящему, а кому лишь кажется, что она у них есть. Пол устилали ковры, уже несколько вытертые.

— Садись. — Дориан Хо указал на подушки возле себя. — Устал?

— Немного.

— Тогда налей себе чаю и рассказывай, что видел и о чем узнал.

На ковре стоял поднос с глиняными чашками и чайником. Разведчик налил себе немного горячего чаю…

— Они примерно в пятидесяти километрах отсюда. Идут медленно. Не более двух километров в час, но не останавливаются на ночлег, шагают и ночью тоже. Их примерно десять тысяч.

— Ну да! Зачем им останавливаться на ночлег? — скривился Дориан Хо в усмешке. — Они за сотни лет, что в могилах пролежали, уже отдохнули.

— Будут здесь через двое суток. Вряд ли раньше. Они с одинаковой скоростью двигаются. Идут по дороге, если какое поселение попадается, то останавливаются только для того, чтобы наш храм разрушить, если он там есть, а если нет, то проходят мимо и никого не трогают. Жители на них в окна смотрят, как на невидаль какую, но уже не боятся. Прослышали, что мертвяки им никакого вреда не сделают, вот и глазеют теперь. Какая-никакая, а все-таки забава.

— Хорошее развлечение, — сказал Дориан Хо. Разведчик от слов этих занервничал, подумал, что сказал ересь, прихлебнул из чашки, чтобы горло прочистить.

— Как сказать, немногие их прихода дожидаются, раньше уходят, потому что следом за мертвяками кочевники идут. А вот от тех пощады не жди! Выжигают селения, убивают всех жителей.

— Ты их видел?

— Да, — сказал разведчик, опустив чуть голову. Он ослушался немного, ему ведь приказали за мертвецами следить, а он и про кочевников узнать решил, из-за этого чуть задержался.

— Продолжай, — сказал Дориан Хо.

— Они тоже по два километра в час продвигаются, как мертвяки, следом за ними идут, как падальшики какие-то. Мертвяки — своего рода буферная зона между нами и ними. А вот сколько их — я не знаю, но, думаю, тоже не меньше десяти тысяч всадников.

Выходило, что если воскресших покойников удастся остановить, то следом за ними ударят кочевники, а второго такого штурма, да еще после только что выигранного трудного сражения, когда на отдых и дня не будет, не выдержит ни одна армия. Резерва ему в первой битве не сохранить.

Мертвецы шли на столицу с юга, а с севера к ней приближалась армия повстанцев. Столкнуть бы повстанцев с этими зомби лоб в лоб, а потом уже добить тех, кто в этой битве победит. Но это только мечты, несбыточные мечты, потому что повстанцы с мертвяками сражаться не будут, только с инквизиторами, а те даже не между двух огней оказались, а между трех.

Дориан Хо вышел на улицу. Подойдя к храмам, посохом он прочертил в земле небольшую канавку, отступил на пару шагов и прочертил вторую, а за ней — на таком же расстоянии и третью, точно миниатюрную оросительную систему здесь возводил. Эта догадка нашла вскоре подтверждение. В одном из храмов он набрал в бутылку, где прежде хранилось монастырское вино, немного святой воды, вернулся к канавкам и вылил ее в них. Земля ее быстро впитала, но теперь в этих канавках была такая же сила, что и в круге, начертанном на земле мелом — переступая через него, мертвяки рассыплются прахом. Канавки со святой водой освободят их души и тела. Жаль, что проделать это можно было лишь трижды.

Дориан Хо посмотрел еще раз на храмы, точно они могли силы ему придать, сомнения его развеять. Впрочем, последних у него не оставалось. Он знал одно: будет стоять здесь до конца и ни шагу назад. Того же он ждал и от своих братьев по вере, надеясь, что и они, когда время придет, встанут здесь стеной и никого не пропустят. Инквизиторы надежнее тех наемников, что были у Стивра Галлесского в Стринагарском ущелье, но даже наемники не дрогнули в бою.

Как ветеран многих сражений, Дориан еще верил, что против мертвецов еще можно выстоять и остаться в живых, а вот в следующем бою — шансов выжить точно никаких нет, кочевники — это серьезно. Одна надежда — глядишь, к тому времени подкрепление подойдет: повстанцы столицу брать не будут, а сюда направятся, ну а для кочевников все едино, они — враги и инквизиторам, и повстанцам.

Он и вправду почувствовал, как кровь в его жилах точно закипает, мышцы силой наливаются, спина распрямляется. Если уж смерть суждено здесь принять, так что ее бояться, ведь когда-нибудь она все равно придет.

Дориан Хо посмотрел на обозы, точно хотел подогнать их взглядом, как плетью лошадей, чтобы они побыстрее двигались, не мешались. Скоро появятся мертвяки, и их надо будет встретить заслоном святой воды и тучами стрел.

Взгляд его переместился на юг, там полыхало зарево далеких пожаров, которые будут освещать небосклон всю ночь вместо солнца. А потом он посмотрел на небеса, улыбнулся им с надеждой.

Дориан Хо ждал врагов, но они появились совсем неожиданно. Он привык видеть перед глазами изможденных беженцев, а они на вид не сильно отличались от покойников, в особенности издали. Кстати, сам Дориан поступил бы точно так же: маскировался под беженца, шел бы под их прикрытием, а еще лучше намотал бы на себя новые одежды, чтобы вовсе от живых не отличаться. Вот людям-то, поди, идти бок о бокс ними было жутко, противно. Утешало их только то, что на них восставшие из могил не нападали, в отличие от кочевников, которые накатывались сзади. Они были страшнее мертвяков.

Мертвые были похожи на грязный поток, который бывает во время наводнения: много мусора, обломков, вырванных с корнями деревьев, утопленников, — всего, что не может уж за землю держаться и несется невесть куда вместе с обезумевшей водой. Нет смысла стоять на ее пути, потому что она все равно собьет тебя с ног, утащит за собой. Даже если ты привяжешься крепкой веревкой к стволу толстого дерева, ты станешь частичкой мусора, который прихватит вместе с собой вода. Она напоминает птицу, падкую на все, что валяется на земле, на все, что кто-то здесь оставил или потерял.

Дориан Хо не более секунды заворожено смотрел на мертвяков. Они шли, точно бездумные животные, которые из года в год мигрируют с одного места на другое навстречу своей смерти.

«Ха! Смерти? Они ведь уже умерли один раз».

Тугая струя воды ударила по колонне беженцев, сбила кого-то с телеги, окатила лошадей, те бросились бежать, выбиваясь из строя, лишь бы уйти от ледяных струй, как будто они их жалили, как стаи шершней. Несмотря на то что склоны холмов были пологими, лошади не могли затащить на них нагруженные телеги. Посыпались мешки, образуя на дороге импровизированную баррикаду. До мертвяков вода не дошла. Не хватило напора на такое расстояние.

Это был пристрелочный этап. Дориан Хо заранее проверил, насколько далеко бьют струи.

В небо взвились тучи стрел. Чуть не добравшись до звезд, они описали дугу и помчались к земле, все ускоряясь. Стрелы жалили всех, кто попадался на пути: мертвяк — мертвяка, беженец — беженца, — они не разбирали.

Когда стрелы входили в мертвые тела, их наконечники начинали светиться, словно расплавленные. Они прожигали гнилую плоть насквозь и впивались в следующее тело, потом в еще одно, пока наконец не падали на землю. В людей они втыкались не так эффектно, застревали там, куда попадали. Но если мертвые от таких ран лишь молча падали, то люди начинали истошно кричать.

Среди беженцев началась паника. Одни неслись вперед, стремясь проскочить между храмов, пока еще была такая возможность, другие, побросав скарб, бежали обратно, третьи прятались за телегами, не понимая, отчего их встретили, как врагов. Они стали в ответ доставать оружие, чтобы прорываться через укрепления инквизиторов, ведь сзади наступали кочевники. Давка была несусветная. Затоптали и задавили в ней не один десяток человек.

«А о чем они думали, когда вместе с мертвяками шли? Что их пропустят вот так до самой столицы? Идиоты!»

Дориан Хо не успокаивал себя, а злился, что из-за глупых беженцев не все стрелы в мертвяков попадают, часть из них достается живым. Стрелы эти все-таки одноразовые. Если инквизиторы даже атаку отобьют и у них появится возможность стрелы собрать, то святая вода, в которой они смочили наконечники, силу свою потеряет. Они только людей смогут убивать, а для мертвяков они не станут опасными, даже если их повторно смочить в святой воде.

Инквизиторы выстроились несколькими отрядами позади храмов. Над ними трепетали знамена. Братья держали их, скорее, для себя, чем для противника. Ведь испугать покойников они ничем бы не смогли, надень они хоть стальные доспехи со шлемами, сделанными в форме голов сказочных чудовищ, как на фресках в древних гробницах, где покоятся языческие короли.

Потоки беженцев мешали им сомкнуть ряды. Приходилось отгонять их от храмов. Ладно, если в давке они потопчут другу друга, — не страшно. Страшнее, если они завалят своими телами неглубокие рвы возле храмов и по этим изуродованным, раздавленным телам, как по мостикам, мертвяки переправятся через воду.

В первых рядах шли одни скелеты. Стрелы летели сквозь них, лишь изредка задевали кости грудной клетки или застревали в пустых глазницах. Иногда они чиркали по черепам, отскакивая от них, как от шлемов. После таких попаданий скелет замирал и затем начинал разваливаться в труху, оседая противным серым налетом на траве.

Идущие в первой линии наконец натолкнулись на линию, прочерченную Дорианом Хо на земле, но она разрезала им не ноги, нет, — она прошлась точно по их животам, разделяя надвое с такой легкостью, как горячий нож режет кусок масла. Дымящиеся кости рассыпались, на землю падал только прах. Это повторилось еще дважды, а потом огненные линии потеряли свою силу.

Дориан Хо зажег факел, но не для того, чтобы лучше видеть, а чтобы лучше было видно его самого.

Земля пропиталась святой водой, вода слезами поблескивала на траве. Когда скелеты ступали на нее, их ступни тотчас начинали дымиться. Они шли, и за ними тянулся дым, едкий, удушливый, точно они шли по кислоте, которая разъедает все, что еще не разъело время. Мертвецы и раньше двигались очень медленно, а попав в святую воду, и вовсе как будто ржавели и застывали в нелепом положении: кто с поднятой ногой, согнутой в суставе, кто с вытянутой рукой.

«Магия, магия», — ох, если бы только Дориан Хо мог вымолвить это слово, если бы он мог его прошептать! Но ему оставалось лишь молиться, прося у небес одного: чтобы скелеты не дошли до храмов, чтобы удалось остановить их на подступах, — ведь дойди дело до рукопашной, у инквизиторов будет мало шансов победить.

Застывшие скелеты падали, как старые, высохшие деревья, которые уже не могут цепляться за землю корнями. Следом за ними накатывалась темная волна…

Дориан Хо все ждал и ждал, смотрел, как волна приближается. Он напоминал бедолагу, застигнутого на берегу надвигающимся цунами. Он сидит, как завороженный, и никуда уже не бежит, потому что от цунами не скрыться, будь ты хоть трижды чемпион по бегу, поступивший к королю на службу скороходом. Остается только дожидаться, когда она ударит тебе в грудь, свалит с ног, понесет с собой, как тысячи камешков, сперва на берег, а потом, ослабев и растратив попусту свои силы, обратно в море.

Происходящее завораживало.

Дориан Хо наконец поднял руку. Смола, капающая с факела, обожгла ему кожу. Он махнул вперед. Со всех храмов одновременно забили струи воды. Они устремились на врагов. Мертвецы стали превращаться во что-то бесформенное. Срезанные головы все еще катились, как мячики, а на них уже наступали обезглавленные тела, они оступались, падали, громоздили баррикаду.

Хаос. Ужас…

У Дориана Хо и без того мурашки бегали по телу. «Меня прославят в веках. Не дай бог кому-то пережить такую же битву».

Там, впереди, все было покрыто слизью, в которую превращались мертвецы. Эта субстанция пузырилась, в нее вступали новые воины и проваливались с головой, хотя до дна-то было несколько сантиметров, но их точно ад засасывал. Однако они никак не хотели в него попадать, цеплялись за другие тела, но тем самым лишь затягивали и их в бездну вместе с собой.

«Испытал ли Стивр Галлесский такой же ужас?»

Но мертвецы все-таки продвигались. Медленно, очень медленно, но они шли вперед.

Беженцы, разбегаясь, побросали весь свой скарб: телеги, запряженные лошадьми, коров, которых теперь мертвяки гнали к храмам, подталкивая копьями и укрываясь за ними от стрел и святой воды. Животные мычали, в бока их впивались стрелы инквизиторов. Коровы начинали брыкаться, сходили с ума от боли, но бежали все равно не назад, сминая мертвяков, а вперед — к храмам, думая, что там-то они найдут защиту и убегут от боли. Сил у них хватило как раз только на то, чтобы до рва добежать.

В руках у мертвяков Дориан Хо различил посохи инквизиторов. Почему конечности этих зомби у него все время ассоциировались с руками? У большинства ведь из них только кости остались, да и то не у всех. Кто-то был четырехпалым, кто-то трехпалым. Такими руками оружие, рассчитанное на обычных людей, держать неудобно, и в рукопашной любой инквизитор будет стоить троих, а то и четверых из них.

Мертвецы, пока дотащили до рвов брошенные беженцами телеги, весь путь позади себя пометили пылью и слизью. Дорога эта далась им ценой больших потерь. Одно удовольствие было расстреливать их со стен храмов водой и стрелами, точно на охоте, когда загонщики гонят на тебя зверя, который и не знает, что главная опасность не позади, а впереди.

Зомби свалили телеги в ров, а потом поверх стали бросать все, что под руку попадалось — мешки с овсом, пшеницей, одеждой, как будто приносили дары своему богу. Они возводили гору, вершина которой должна была добраться до стен храма, и по ней они стремились попасть внутрь. Первые, как только порог его переступят, упадут, точно громом пораженные, но после этого святость покинет этот храм и он превратится в обычное строение, а вместе с ним потеряет свои чудодейственные свойства и вода.

Они лезли с какой-то одержимостью. Вода сбивала их, они не успевали долететь до земли, до рва, еще в полете превращаясь в слизь и размазываясь по мешкам и телегам. Те становились такими скользкими, что воинам, которые поднимались следом, делать это становилось совсем трудно. Мертвяки падали и срывались вниз, в ров, но вода там уже теряла свои свойства.

Дориан Хо понял, что сейчас потеряет и храмы, останется без прикрытия.

Он поднял руку, обернулся… Хотя он и не мог разглядеть лиц своих братьев, потому что у всех они были скрыты под капюшонами, но знал, что кожа у них стала серой и сейчас они мало чем отличаются от мертвецов.

— Постоим за веру нашу! — закричал он и побежал вперед. А следом за ним сдвинулась с места бордовая лавина, внешне напоминающая кровь.

— Постоим за нашу веру! — неслось за Дорианом Хо. Так ревет вода, прорвавшая плотину.

Лавина все ускорялась. Ноги скользили по слизи, это чуть замедлило бег, и все-таки бордовые опрокинули мертвяков, растоптали их, разбросали в стороны, сорвали со стен храмов, точно яблоню обтрясли. Враги падали и уже больше не поднимались.

Дориан Хо завертел посохом перед собой, казалось, тот превратился в пропеллер. Он рассекал тела мертвецов, крушил скелеты, будто они были не прочнее стекла. Осколок кости впился Дориану Хо в щеку. Он почувствовал, как по лицу течет кровь. Под ногами что-то хрустело, лопалось. Ощущение было такое, будто земля усеяна птичьими яйцами, но слишком большими. Такие только у страусов бывают, да еще у тех чудовищ, что когда-то населяли землю, но вряд ли их застали даже мертвецы, похороненные тысячу лет назад.

— Ха, — вырвалось у Дориана Хо, когда он легко увернулся от мертвяка, который хотел ударить его ржавым огромным двуручным мечом. Полуистлевшему сопернику эту громадину удержать в руках было сложно. Когда он им взмахнул и промахнулся, то его тело по инерции пронесло чуть вперед, а меч ушел в землю. Мертвец силился его вытащить, но так и не успел.

Дориан Хо снес ему череп, перерубил позвонки, хотел сперва в глазницу ударить, но побоялся, что из-за этого наконечник силу свою потеряет, а ведь он может еще пригодиться. Череп далеко в сторону отлетел, покатился по мокрой земле, стал мягким, быстро теряя форму и как будто сдуваясь. Мертвяк осел возле меча, все еще удерживая его в костяшках, как опору. Быть может, рассчитывал, что она ему еще поможет подняться.

Инквизиторы теснили мертвецов. Вряд ли они приберегли резервные силы, которые должны ударить, как только наступит переломный момент в битве. Если только не подойдет подкрепление. Бросать отряды с марша — для людей убийственно. Уставшие на переходе части несут большие потери. Но мертвяки ведь в могилах отдохнули на многие годы вперед.

Впереди все еще колыхались смрадные волны. Было не видно, где они заканчиваются. Они точно всю округу затопили, они сливались с деревьями, хоть и были их заметно ниже. Но в опустившейся темноте невозможно было различить, где волна мертвяков сливается с волнами леса.

Дориан Хо знал, что победил. Осталось только добить врага. Никакой опасности он уже не представлял. Ну разве может быть страшна роща для лесоруба? Ему надо только рукава засучить да настроиться на то, что топором придется махать несколько часов подряд и передышки ни на минуту не будет, чтобы утереть пот со лба или пересохшее горло водой смочить. Конечно, дерево какое-нибудь может упасть не туда, куда нужно, тут уж надо быть внимательным, увернуться от него, а то придавит.

Нечто подобное уже однажды было в его жизни.

Если бы Дориан Хо стоял на месте, то оказался бы уже погребенным под телами мертвяков. Они лезли, как пчелы на мед, люди на их месте давно уже отступили бы, побросав самое тяжелое оружие, чтобы бежать было сподручнее. Но мертвым чувство страха неизвестно, да и логики у них никакой нет. Могли бы отступить, перегруппироваться, ударить снова. Темно. В лесу и с факелами беглецов всех не переловишь. Можно затаиться, засыпать себя еловыми иголками, берлогу себе наконец вырыть под корнями, как медведь, что в спячку ложится, или новую могилу, — и собаки не сыщут, а люди тем более. Никто им не мешал смешаться с теми костями, которые оставили здесь разбойники, грабившие беззащитных путников, или с мертвецами, которых звери лесные разорвали. В лесу отыщется много таких костей. Поди разбери среди них, какие упокоенные, а какие еще подняться могут.

Двигались мертвяки все-таки очень медленно, от людей с такой скоростью не убежишь — догонят и добьют. Дориан Хо постарается, чтобы никто не ушел, незачем врагу передышку давать.

На небесах высыпали звезды. Дориан Хо поднес к глазам подзорную трубу, глянул куда-то вдаль, туда, откуда мертвяки пришли. Решил проверить, не накатывается ли на него новая волна, но увидел лишь одинокий силуэт всадника, точно вырезанный из черной плотной бумаги и такой же неподвижный. Но вот конь переступил ногами, всадник натянул поводья, развернул его и скрылся за холмами.

Дориан Хо, не выпуская из рук подзорную трубу, упал на колени, прямо в противную слизь, в которую мертвяки превратились. Со стороны могло казаться, что он молится, землю благодарит, что принесла ему победу. Но на самом деле Дориан Хо приложил к земле ухо. Он почувствовал, как содрогается она в такт с тысячам копыт.

Они близко, очень близко. Всадник не мог быть один. Это как саранча: увидишь на посевах одну — знай, что скоро прилетят тысячи и ничего ты уже не сделаешь, пока они не съедят все подчистую и на новое поле не улетят.

Дориан Хо не сомневался, что кочевники ударят этой же ночью или под утро. Он не успеет от них уйти — пешему от всадника не убежать. Он не успеет подготовить оборону. Он ничего не успеет. Он только успеет увидеть, как на холмах, точно из морской воды или из-под земли, возникнут силуэты других всадников.

Дориан Хо осмотрелся по сторонам, похоже, никто из инквизиторов не видел одинокого всадника. Все готовились праздновать победу. Ну что ж, может, они успеют насладиться несколькими минутами победы, пока не придет смерть.

5

Защитное заклинание главный инквизитор наложил на себя заранее, лет пятьдесят назад, когда еще не стоял во главе ордена. Тогда ордена вообще не существовало. Представлял он собой обычную секту, члены которой обитали в пещерах, где прежде много-много тысячелетий назад жили существа, недалеко ушедшие в своем развитии от обезьян. Члены этой организации порой находили сделанные из камня наконечники для копий, старые кости, черепа, украшения. Они закапывали все это еще дальше, чтобы никому они больше на глаза не попались, разламывали, а еще — стирали со стен пещеры рисунки, написанные то ли разведенной в каком-то соке золой, то ли кровью. На этих рисунках люди, вооруженные копьями и луками, охотились на сказочных животных.

Секта существовала уже более сотни лет. Ее члены, облаченные в балахоны, скрывавшие и лицо и фигуру, читали проповеди о том, что люди должны жить в мире, не убивать не то что ближнего своего, но даже и беззащитное животное, если нет в том надобности. Символом их была трехконечная звезда — единение в человеке воды, небес и земли. Они были хорошими рассказчиками, проповеди их воспринимались, скорее, как сказка, поэтому инквизиторов не гнали, а слушали с интересом и давали поесть, а потом даже пересказывали соседям то, что запомнилось из их историй.

Ортега, встретив одного из руководителей секты, понял, что именно эта организация поможет осуществить его планы. К этому времени он уже знал: как бы долго и упорно он ни изучал волшебство, все равно на вершину ему никогда не подняться. Это его озлобило, заставило больше общаться с людьми. Обычно-то маги простых смертных сторонились. Не из-за того, что те могли их секреты выведать. Это ведь не фокусы. Даже если в точности воспроизвести все слова заклинания и все сопутствующие ему жесты повторить, ничего не получится. Для волшебства энергия нужна. Она есть в человеческом теле. Маг может пить ее, как пьет кровь вампир, превращая человека в живую мумию. Но люди могут на волшебника и ополчиться, поднять его на вилы, подпалить дом, узнай они, что он высасывает их жизненные силы.

Несколько лет Ортега перебивался скромными заработками, убирая прыщи на лицах подростков, привораживая мужчин и женщин. Он кочевал из города в город, пока в голове его созревал план — он должен уничтожить всех волшебников и остаться один, только тогда он будет самым сильным.

Он легко встал во главе секты, убедил ее членов выбраться из пещер. Они пока еще не были агрессивными, терпели чужие религиозные воззрения. Но постепенно под умелым руководством своего лидера секта перерождалась, набирала силу, богатела, ширилась благодаря появлению новых приверженцев их учения.

Потом инквизиторы помогли королю расправиться с отщепенцами. И правитель уже не в силах был помешать им прибрать к рукам власть в стране. Да и не хотел он этого делать, полагая, что теперь инквизиторы станут его цепными псами, наводящими ужас на любого, кто покусится на его корону. Он считал, что владеет ситуацией, но на самом деле только Ортега знал, кто кукловод, а кто кукла…

Вокруг главного инквизитора все пылало, как в аду. От такого сравнения он ужаснулся, съежился, почувствовал, как по спине пробежал холодок, хотя вокруг было так жарко, что жидкости в колбах, расставленных на полках вдоль стен, мгновенно вскипали, испарялись, а сами колбы, сделанные из стекла, взрывались. Осколки в полете расплавлялись и на пол падали огненными каплями.

Вокруг главного инквизитора возник защитный кокон, чуть пульсирующий, похожий на медузу, которая обволокла его тело со всех сторон. Защитное заклинание активизировалось каждый раз, как только инквизитору грозила опасность: стрела, нож, меч или, как теперь, огонь. Если бы Ортега заранее не позаботился о своей безопасности, то сейчас не успел бы и трети нужных слов произнести. Заклинание уже трижды спасало его, а он удачно выдавал это за божественное провидение, которое его оберегает.

По стенам огонь, как ядовитый плющ, взобрался на потолок, а затем спустился в подвал, проникнув сквозь щели между досками. Подручные главного инквизитора и понять-то ничего не смогли. Огненная вспышка выжгла им глаза. Боль не успела домчаться по нервным волокнам до мозга, потому что в следующее мгновение огонь точно языком слизнул человеческие фигуры. Они превратились в пепел.

Железные балки скручивались от жара в дугу, камень, что простоял не одну сотню лет, крошился. В раствор, который скреплял его, добавили человеческую кровь — здесь ведь когда-то чернокнижники практиковали, — и этот замес на крови должен был удержать злых демонов в том случае, если они на мир за этими стенами посмотреть захотят. Может, для демонов это и было препятствием, но против огня заклинания оказались бессильны. Пламя расцветало над крышей, как цветок, притягивая взгляд. Отчего-то хотелось потрогать его. Казалось, что оно могло быть не горячим, а холодным, как родниковая вода.

Пламя отпрянуло от руки главного инквизитора. Деревянная балка упала на кокон. Его поверхность затрещала, запузырилась, как обожженная кожа. Невольно инквизитор пригнул голову, присел, как будто балка упала на него и ему стало трудно ее тащить. Он замотал головой, как делает это собака, которая хочет побыстрее высохнуть, только что выбравшись из воды. Балка скатилась с поверхности кокона. Пол под ногами начал расползаться, как старая ткань, доски стали совсем тонкими и хрупкими. Из подвала дохнуло огнем. Будто дом построили как раз над адом. Когда пол прогорит, упадешь прямо в чан, где поджаривают грешников.

Главный инквизитор помчался к выходу. На его счастье, тяжелый засов не закрывали, иначе он сейчас потратил бы очень много времени, чтобы его открыть. Он толкнул массивную дверь, сложенную из тяжелых дубовых досок и обитую по краям железными полосками, но она не поддалась. Стены от жара уже чуть перекосились и заклинили дверь в проеме. Вышибить ее можно было разве что тараном.

Защитный кокон высасывал энергию из окружающей среды, а если вокруг никакой флоры и фауны не было, то из крови, плоти, — из чего угодно. После этого, правда, тело хозяина могло превратиться в некое подобие мумии. Но сейчас главному инквизитору это не грозило. Вокруг было слишком много энергии. Ничего здесь не представляло для него угрозу. Кокон защитит его. Но Ортеге не хотелось, чтобы люди видели, как он выходит из руин, живой, без единой раны. Ненужные разговоры пойдут, что у него, мол, душа нечиста, если его даже огонь не берет, — неспроста это.

На окнах были железные решетки, глубоко вбитые в стены. Главный инквизитор даже не стал пытаться выломать их.

Возле горящего здания стали собираться люди. Со всего города сюда неслись пожарные команды, вооруженные баграми и топорами, как будто на битву какую собрались, а лошади тащили бочки с водой. С обычной водой. Пламя было слишком ярким. Оно, наверное, и солнце могло затмить, случись все днем, ну а ночью-то звезды с луной — само собой…

Над крышей появилось синее облако, чуть поднялось над зданием, точно это душа кого-то из тех, кто в нем погиб, устремилась в небеса. Однако тот, кто там сидит, вдруг будто бы передумал принимать эту душу, нашел какие-то новые грехи, перевесившие чашу весов. Синее облако стало бледнеть, опускаться. Но никто этого не заметил…

Защитный кокон исчез, когда ноги главного инквизитора коснулись мостовой. Он чуть не упал, пришлось ему на одно колено присесть. В воздухе ощущался запах гари. Рядом промчались две лошади, запряженные в повозку, на которой крепилась огромная бочка. Возница одной рукой правил конями, другой неустанно звонил в колокол, похожий на корабельную рынду. В туман вахтенный постоянно ударяет в него, чтобы, окажись кто поблизости, стороной обошел.

Все встречные должны уступать дорогу этой повозке. Пусть даже дворянин окажется перед ней, все равно он в сторону должен отойти.

Главный инквизитор едва успел отскочить, иначе его задело бы крупом лошади, а потом еще и телегой. Взглядом он проводил повозку, потом приподнялся, осмотрел свою одежду. Она совсем не обгорела, даже гарью не пропиталась.

Опыты впредь надо вести за городом, где-нибудь в малолюдном месте, чтобы лишних вопросов у жителей не возникало, а то после этой ночи опять по городу слухи поползут о том, что кто-то хотел демонов вызвать.

Обычно Ортегу сопровождали два телохранителя, но он не боялся и в одиночку ходить ночью по городу. Профессиональные грабители на инквизиторов не нападали. Знали, что проку от этого мало. Пожива будет небольшой, а вот проблем потом не оберешься, потому что после каждого такого налета инквизиторы превращались в голодных собак, спущенных с цепи. Они рыскали по ночному городу целыми отрядами, врывались в злачные места, обыскивали всех без разбору, подозрительных забирали с собой в застенки, а там-то язык развязывался у всех. Плохо приходилось тому, у кого находили хоть что-то прежде принадлежавшее инквизиторам. Пусть этот бедолага вещь попросту купил, он все равно попадал под подозрение, и его не отпускали из застенков, пока буквально наизнанку не выворачивали.

Если у грабителя не хватало ума быстро бежать из города, то его находили и прилюдно казнили. Но и тем, кому удавалось скрыться, радоваться жизни оставалось недолго: их задерживали в дороге, в другом городе, где угодно. Поэтому воры сами избегали инквизиторов. Так что вступить с ними в конфликт мог разве что подвыпивший горожанин, разум которого так помутился от спиртного, что он не понимал, чем такая ссора ему грозит. Когда в застенках холодный сырой воздух да пыточных дел мастера мозг прочистят, поздно уж будет, никакими клятвами и посулами прощение себе не выпросишь. Кстати, те, кто работал в застенках, в основном были глухими.

По всем признакам Стивр Галлесский загнал в свои медные трубы силы ада, демонов каких-нибудь. Что уж он пообещал им — свою ли бессмертную душу (хотя кому она нужна), золото, которым его одарят после победы (правда, ценности в нем еще меньше, чем в душе Стивра), или что-то другое, — главный инквизитор не знал.

Само по себе заклинание было не очень сложным. Ортега мог его воспроизвести. Но он хотел добиться без магии того же результата, что и Стивр, иначе любая ищейка просто взвоет, когда инквизитор будет мимо нее проходить.

А что, если Галлесский врал? Врал, что обходился без магии. Как без нее обойтись, когда один из компонентов взрывчатого вещества — сера? Сера! Ему понадобилась сера!

Она всегда нужна, чтобы злых демонов вызывать. Инквизитор перебирал в памяти другие составные части, размышляя над тем, в каких пропорциях соединял их Стивр. Но опыты все не удавались. Он не мог повелевать взрывчатым веществом. Оно воспламенялось само по себе.

Из южных регионов поступали тревожные сообщения. Кочевники, точно тьма, накатывались на поселения и двигались вперед почти не задерживаясь, не встречая сопротивления, потому что там не было армии, которая смогла бы их остановить. А вскоре связь с этими поселениями пропадала. Там, наверное, оставался кто-то из выживших, не всех же кочевники убивали или угоняли в рабство, кто-то бежал от них в леса, но эти земли будто стирали с карты, и вместо них, как и много-много веков назад, можно было написать заново: «Неисследованные земли». Белые пятна.

Говорили, что дороги забиты толпами беженцев, которые, побросав свои дома, брели к столице. Но их туда не пустят. Толку-то от них мало, а лишние рты во время осады — обуза одна.

Стивр изредка смотрел на юг, но тьма, как обычно, накатывалась с востока, загоняя за горизонт солнечный свет. Он будто тонул в мрачной, сгущающейся жиже, изредка выкидывая лучезарные щупальца и пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь — вершины гор, ветки деревьев.

Дождь закончился недавно. Стивр радовался, что пытка эта осталась позади. Однако земля еще не высохла.

Лошади брели, понуро опустив головы почти к самой земле, точно следы вынюхивали. Ноздри их и вправду трепетали, по спутанным, нечесаным гривам стекали капельки воды, на копытах налипла комьями грязь. И казалось, что если бы они остановились, то эта грязь стала бы подниматься по их ногам, как побеги ядовитых кустов, оплетая, связывая их так, что они вскоре и шага не смогли бы сделать. А потом бы они окаменели — через десять лет, сто или тысячу — как останки животных и людей, попавших в морской и речной ил.

— Инквизиторы, — прошептала Леонель.

Это была неприятная неожиданность. Стивр полагал, что мост охраняют солдаты, собирают дань с купцов и путников, и к тем, кто исправно платит, у них не бывает никаких вопросов. Ну а если спросят их, кто проехал по этому мосту, они и не вспомнят.

Перед мостом лежало несколько камней, образуя квадратное основание, поверх которого уложили мешки с песком. Укрепление это было чуть выше человеческого роста. От стрелы оно, возможно, убережет и от непогоды тоже: там был еще какой-то навес, под которым можно было укрыться от дождя.

Возле него, опираясь на посох, стоял инквизитор. Он казался спокойным и умиротворенным. Зла на путников, из-за которых ему пришлось выбраться из-под навеса прямо под дождь, казалось, не держал. Но рука его сжимала поводок, с которого буквально рвалась, захлебываясь лаем, собака. Похоже, она почувствовала магию. Она была большой, человеку по пояс, а если бы на задние лапы встала, то наверняка оказалась бы выше человеческого роста. У нее была длинная шерсть буро-желтого цвета. Сама по себе эта псина выглядела грозным оружием. Таким, как она, кстати, частенько на зубы надевают железные коронки, и они рвут ими тело жертвы получше меча с зазубренным лезвием.

— Не уйти, — прошептал Габор.

Если они решат развернуться, так вдогонку полетит арбалетный болт, а от него не убежишь, он все равно быстрее любого коня окажется.

Что делать? Им в любом случае надо на другую сторону реки перебраться, а как это сделать, если летать никто не умеет, да и брода нигде нет?

Инквизитор поднял руку ладонью вперед, приказывая путникам остановиться.

— Мир вам, — сказал он.

Голос его звучал глухо. Инквизитор глубоко надвинул на голову капюшон, под тканью угадывались очертания шлема, а на груди — кольчуги. Стивр заметил, что рука, сжимающая посох, напряжена и готова в любую секунду пустить оружие в дело.

— И тебе мир, — сказал Стивр.

Они остановились метрах в десяти от инквизитора, собака совсем с ума сошла от такой близости, встала на задние лапы, оскалилась и так натянула поводок, что начала хрипеть, сдавив себе горло.

Стивр пытался угадать, есть ли на запястье у инквизитора маленький арбалет. Такие легко спрятать под широкими рукавами, они крепятся на пружинах, стреляют мгновенно — за выстрелом не уследишь, а от стрелы не увернешься. Впрочем, драки-то им все равно не избежать. Положим, с тем инквизитором, что навстречу вышел, справиться будет не трудно, это и секунды не займет, но в укреплении наверняка прячутся еще несколько его товарищей с арбалетами, и пока до них доберешься, они успеют сделать по Стивру, Леонель и Габору пару-другую выстрелов. По другую сторону моста тоже есть точно такой же пост с несколькими инквизиторами. Когда на мост ступишь, то окажешься перед ними как на ладони.

— Куда путь держите? — спросил инквизитор. Стивр не сомневался, что охрану моста сменили на инквизиторов неспроста, не трудно догадаться, кого здесь ждали. Так глупо попались!..

— В Карандаг, — ответил Стивр. — Почему интересуешься? Прости, брат, но на дорогах сейчас неспокойно. Я слышал, будто разбойники даже на инквизиторов нападают, убивают их, одежду забирают. А потом эти ряженые устраивают вот такие посты на дорогах, останавливают путников, грабят, убивают.

— Бывает и такое, — сказал задумчиво инквизитор.

Ему точно удовольствие доставляло держать в неведении этих путников и самому ходить по лезвию меча, ведь он тоже не знал, что от них можно ожидать. У него спина по идее должна была покрыться испариной не только от дождя. Вряд ли инквизиторы знали о том, что Стивр и Габор путешествуют вместе с волшебницей.

— Я должен задержать вас, — сказал наконец инквизитор устало. Таким голосом выносят смертный приговор.

— Отчего? — спросил удивленно Стивр, но инквизитор оставил этот вопрос без ответа.

— Слезайте с коней, — все таким же тоном продолжал инквизитор.

Стивр так и не понял, что произошло. Он лишь увидел, как мимо него что-то промелькнуло, и только спустя секунду сообразил, что это Леонель подпрыгнула. Она сперва уперлась ногами в седло, оттолкнулась от него, потом взлетела, раскинув широко руки и выхватив на лету из-за пояса два коротких меча для ближнего боя. Во время полета она трансформировалась: одежда превращалась в шерсть, лицо вытягивалось, зубы увеличивались, изо рта стали выпирать клыки, а два меча, растворившись в руках, обратились в когти. Но к тому времени как Стивр все это осознал, Леонель уже подлетела к песочной крепости, опустилась на стену, соскользнула внутрь, и оттуда стали слышны глухие удары, чавканье, рычание и предсмертные вскрики.

Собака дернулась было следом за Леонель, но инквизитор ее удержал. На его лице выражение усталости сменилось удивлением, а затем страхом. Он стал поднимать свой посох, чтобы наконечником ткнуть Стивра в грудь, но выходило у него это слишком медленно. А может, время для него текло с обычной скоростью, а для Стивра оно замедлилось. Он пришпорил коня, вытащил меч, но даже не занес над собой для широкого взмаха, а крутанул лишь кистью. Стивр не знал, есть ли у шлема накладки, которые закрывают шею с боков и сзади, поэтому он ударил инквизитора в горло. Остро наточенное лезвие почти не встретило преграды. Голова отделилась от тела, упала, покатилась по дороге, орошая ее кровью. Безголовое тело постояло с секунду, потом ноги подогнулись, точно сломались, и оно рухнуло. Мгновение назад оно казалось твердым, как камень, а теперь превратилось в тряпичную куклу, сползло на землю, как одежда, упавшая с вешалки. Чуть раньше из-под плаща выскользнула цепочка с талисманом в форме трехконечной звезды. Вместе с ней тело покинула и душа. Но стала ли она проваливаться под землю или, напротив, полетела в небеса, кто там разберет?

Стивр, не останавливаясь, промчался мимо песочной крепости. Внутри нее металось что-то серое, стены были залиты кровью, а на земле валялось несколько изуродованных человеческих тел. Собака подпрыгнула, хотела ухватить клыками коня Стивра, но промахнулась, цапнув только воздух. Мимо промчался второй конь, теперь уже ей пришлось уворачиваться от его копыт. Собака уперлась лапами в землю, попробовала сдвинуть с места мертвое тело. Ей удалось протащить его с полметра, потом она остановилась, села на задние лапы, тяжело дыша. От напряжения у нее вывалился язык, бока ходили ходуном, наполняясь воздухом, точно мехи в кузнице.

Конь Стивра был уже на середине моста. Собака проводила его тоскливым взглядом. Она попробовала вновь перегрызть поводок, но у нее ничего не получилось, взглянула на руку инквизитора, вокруг которой он был обмотан, но не решилась отгрызть ее и таким путем освободиться, хотя это был самый простой способ.

Собака потащила мертвое тело к песочной крепости. Живых инквизиторов там уже не осталось. Она завыла, когда на стене показалось серое существо, отдаленно напоминающее волка. Оно одним прыжком перескочило через заграждение и помчалось следом за двумя всадниками.

От первого арбалетного болта Стивр увернулся, второй отбил мечом, от этого удара рука почти онемела, третий скользнул по плечу, разорвав одежду и оставив на доспехах сверкающую борозду. Стивр не видел, что позади него конь Габора встал на дыбы, когда один из болтов угодил ему в грудь, зашатался, врезался в ограду моста почти на полном ходу, как будто с самого начала замышлял ее пробить. Удар был не слабее таранного, от такого и ворота в щепки разлетятся, не то что хлипкая ограда. Ее доски посыпались, нога Габора застряла в стремени, он натянул поводья, но коня уже влекло вниз, и он не мог удержать равновесия. Рука Габора ухватилась за край моста, но он и себя бы не удержал, не то что коня — рука соскользнула. Ему показалось, что летел он очень долго…

Под мостом тянулась тонкая серебристая жилка воды. За многие годы она прорезала в земле овраг глубиной метров двенадцать, и с тех пор этот шрам не заживает. Над поверхностью выступало несколько заботливо отполированных течением камней. Конь ударился о них боком, ребра его сломались, как сухие ветки, вылезли наружу, разорвав шкуру, один осколок воткнулся в ногу Габора, но она и так была перебита в нескольких местах, будто ее так же основательно обработали цепами, как сноп пшеницы, из которого выколачивают зерна.

Габор лежал на боку, придавленный лошадиной тушей. Сознание его туманилось, перед глазами стояли розовые круги, а на губах было сладко, как от конфет. Боли он не чувствовал. Он увидел мост над собой, тот казался черной полосой, прочертившей небеса, и до него было так же далеко, как до небес. Габор попробовал поднять руку, дотянуться до моста. Он ощутил на своей ладони холодную шероховатость камня, а на губах — приятную влагу, его окатило брызгами, смыло выступившую розовую пену и вкус конфет. Глаза его закрылись сами собой.

Стивру до песочной крепости оставалось метров пятнадцать.

Вдруг он наткнулся на какую-то преграду. Она была невидимой, но остановила его мгновенно и так резко, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Перед своими глазами Стивр увидел четыре наконечника. На них играли солнечные лучи. Стрелы застыли в полете и висели в воздухе, чуть вибрируя от напряжения, будто кто-то держал их на цепи, а они все никак не могли с нее сорваться. Воздух вокруг них гудел. Из-за этого стрелы напомнили Стивру рой рассерженных шершней. Он знал, что и одного укуса достаточно, чтобы распрощаться с жизнью.

Ногами Стивр чувствовал, как дрожат бока коня.

Очень осторожно он нагнул голову. Боялся, что движениями своими нарушит равновесие и стрелы, ну совсем как кобра, набросятся на него, а если он останется недвижим, то и они будут по-прежнему обездвижены… Очень неприятное это чувство — видеть перед своим лицом четыре вибрирующих стрелы.

Конь, не ожидая, когда его ткнут пятками в бока, сам двинулся вперед, сделал один шаг. Оказывается, никакой невидимой стены перед ними не было. Стрелы оказались над Стивром, он запрокинул голову, чтобы посмотреть на них, все равно ведь наконечники их теперь ему уже не угрожали. Вряд ли они способны были изменить траекторию из-за того, что кто-то на них смотрит. Вот если бы их заговорили, приказывая лететь следом за тем, кого они должны убить, тогда, конечно, от них не укрыться, но ведь стреляли ими простые инквизиторы, а не маги.

— Ох, — вырвалось у Стивра.

Стрелы сорвались с места, умчались прочь, разрезая воздух с ужасающей скоростью. От них точно кильватерная струя разбегалась, как по воде от носа корабля. Она коснулась лица Стивра. Тот от прикосновения вздрогнул, схватился рукой за щеку, подумав, что и этот резкий порыв может оставить на коже разрез не хуже, чем наконечник стрелы. Но никакой крови не было.

Он так и не успел сосчитать, за сколько прыжков конь преодолел расстояние до песочной крепости. Но в любом случае инквизиторы не успели перезарядить арбалеты. Стивр направил коня в узкий проход. Сам он пригнулся, ноги чиркнули по стенам. Будь они из камня, Стивр точно разодрал бы одежду и кожу.

В глазах инквизиторов он прочел страх, словно они демона увидели. Однако обороняться от него они предпочли не своими талисманами, что висели у каждого на цепочках на шеях, а посохами.

В тесной крепости драться было сложно даже пешему. Инквизиторы встали стеной, выставили перед собой посохи, а конь Стивра сам напоролся на их наконечники. Инквизиторов обдала струя крови, конь стал заваливаться набок, но в крепости было слишком тесно. Животное ударилось о стену и стало сползать по ней, как пьяный, которого уже не держат ноги. По прочности мешки с песком никак не могли сравниться с каменной кладкой. Стена поддалась, начала рассыпаться.

Стивр вывалился из седла, но упал, к счастью, на ноги, иначе стал бы похож на насекомое, которое вот-вот проткнут булавкой. Шлем у него съехал на бок и закрыл левый глаз. Он отмахнулся мечом от инквизиторов, хотя почти и не видел, куда бьет. Лезвие само кого-то нашло. Стивр это почувствовал и услышал крик раненого.

Конь храпел, лягался, не разбирая в кого. Земля была мокрой, но не скользкой — кровь хорошо впитывалась.

Он задел треногу, на которой стоял котелок над тлеющими углями. Котелок опрокинулся, содержимое его — густая, приятно пахнущая похлебка — вылилось на землю, едва не окатив Стивра. Тот увернулся, отпрыгнул от бьющегося в агонии коня, прислонился спиной к стене, чуть согнувшись, но на него тут же навалился инквизитор. Стивр отпихнул его в сторону, это получилось на удивление легко. Инквизитор упал, затих на земле. Оказалось, что спина у него вся в глубоких ранах. Вокруг были только трупы. Сражаться стало не с кем.

— Какого черта ты в атаку помчался? — услышал Стивр голос Леонель.

Перед глазами у него плыл туман.

— Что? — спросил он.

— Какого черта ты в атаку полез?

Леонель дышала с трудом, заглатывая воздух большими глотками, как человек, который только что вынырнул из воды. Лицо ее побледнело, по нему катился пот. Она смахивала его руками. Руки ее были в крови, которая текла из-под ногтей. Утирая пот, она только размазывала кровь по своему лицу. На нем словно запекалась страшная маска. Так обезображивают себя шаманы, когда хотят вызвать злых духов, обещая принести им жертву, а взамен просят, чтобы те помогли одолеть врагов. Инквизиторов они уже одолели. И жертвы злым духам принесли.

Леонель подошла к нему гибкой походкой, в которой, хоть она и трансформировалась обратно в человека, все еще сохранялось что-то звериное. Под ноги ей попался котелок. Стенки его почернели. Леонель нагнулась, подняла — он остыл и не обжигал ладони, а на дне осталось немного похлебки. Она запрокинула голову, поднесла его к губам и стала жадно глотать.

— Вкусно, — сказал она тихо и удивленно. Затем с досадой посмотрела в котелок. На стенках там еще было размазано немного похлебки, но как ни запрокидывай голову, добыть давалось лишь капли. Теперь еду надо было соскребать либо ложкой, либо руками, либо вновь превратиться в зверя и слизать со стенок языком, но ничего этого Леонель делать не стала и выбросила посудину.

Стивр не знал, как реагировать. Не мог понять, почему волшебница на него злится. Делал-то он, кажется, все правильно. Он догадался, что именно она остановила стрелы, хотел об этом спросить, но вовремя понял, что вопрос его будет слишком глупым и это еще больше может разозлить Леонель.

— Где Габор? — спросил Стивр.

— Он с моста упал. Думаю, что он мертв.

— Как? — вздрогнул Стивр, в груди у него защемило.

— Проклятие, проклятие, — причитала зло Леонель, оглядывая поле минувшей битвы, — чтобы здесь убраться, надо несколько часов, а у нас их нет. Хорошо, если у нас хоть час будет. Быстро вставай, будешь мне помогать.

— А Габор?

— Что — Габор? Что ты хочешь с ним делать?

— Похоронить.

— Я тебе сказала, что он упал с моста. Его уже течением могло унести. Если унесло, то плохо. К берегу его скоро прибьет. Маскировочное заклинание с него смоет. Тело найдут. В нем арбалетные стрелы инквизиторов. Все сразу понятно станет. Ладно, ты как, сможешь трупы в центр моста перетащить?

— Попробую.

— Коня твоего тоже надо убрать.

— Его я не подниму.

— А я на это и не надеялась.

Леонель встала на четвереньки, в два прыжка одолела расстояние до середины моста, встала на задние лапы то есть какие лапы, ноги, конечно, ведь она не преображалась, — осторожно подошла к краю моста, заглянула вниз.

— Хорошо. Он еще здесь и конь тоже.

Стивр взвалил на себя труп инквизитора и, пошатываясь оттого, что ноги у него чуть дрожали, потащил его к мосту. Он слышал, что сказала Леонель.

— Габор? — переспросил он, положив труп рядом с краем моста, и тоже заглянул вниз. Он увидел тело своего друга, придавленное конем.

— А ты сам не видишь? — раздраженно бросила Леонель.

— Я достану его.

— Нет.

— Я успею.

— Я могу достать его быстрее, чем ты. Не в этом дело.

— В чем же?

— Ты его хочешь похоронить?

— Да. Он ведь не только слугой мне был, но и другом.

— Выроешь могилку, холмик насыплешь. Да? — Да.

— Глупо. Очень глупо! — Леонель остановила жестом Стивра, который хотел что-то возразить. — Я твои чувства понимаю и даже разделяю. Но как ты думаешь, что сделают инквизиторы, когда обнаружится, что отряд, который был оставлен охранять мост, исчез? Что с ним стряслось — никто не знает. Никто ничего не видел. Свидетелей не осталось. Но зато рядышком с мостом появилась свежая могилка. Они ее вскроют. Раскопают. Найдут труп Габора. Они его опознают, ведь твое и его изображения разосланы по стране. Ты представляешь, какую они облаву организуют? Они на ноги всех, кого смогут, поднимут, будут нас искать, пока не найдут. Ты этого хочешь?

— Нет.

— Я тоже. Отлично, что ты все понял. Я и так много времени потеряла, чтобы тебе все это растолковать. Молись, чтобы по дороге никто не пошел.

— А если его просто похоронить. Я верхний слой срежу, могилу выкопаю, потом верхний слой верну. Ты же сможешь сделать, чтобы он опять сросся? Никто ничего и не заметит.

— Ты опять за свое? Да, я смогу срастить верхний слой, но это оставит магический след. Я не смогу надолго отбить его запах, любая ищейка его быстро найдет. Все, хватит об этом. Неси остальных.

«Будь у меня не два глаза, а побольше, хотя бы три, — подумала Леонель, потом представила эту картину и замотала головой, испугавшись, что мысли эти ее могут быть восприняты как желание. Увлекшись, она произнесет нужное заклинание и у нее действительно появится третий глаз на лбу или на затылке. — Нет, нет, пусть уж все остается все как есть».

Но будь у нее действительно три глаза, то один она оставила бы себе, а два других одолжила. Вторым своим глазом она смогла бы видеть что тебе белка, прячущаяся в листве дерева, растущего по одну сторону моста, а третьим — как тот суслик, который как раз выбрался из норки, встал столбиком на задние лапки и нюхал воздух по другую сторону моста. Никто бы к ним тогда не подобрался незаметно.

В небе кругами летала сойка. Леонель отдала один глаз ей. А тот, что был на ее лице, в одно мгновение стал неживым, точно остекленел. Такие обычно бывают у калек. Они любят вытаскивать их из глазницы и показывать окружающим. Леонель отвернулась, не потому что ее с этим остекленевшим глазом мог увидеть Стивр, просто ей надо было срочно браться за дело. Она присела на корточки и начала водить рукой над речкой, что-то шепча.

Слова были непонятные. Стивр их никогда бы не запомнил. Он поплелся к песчаной крепости. Возле входа сидела собака, точно охраняла его, но охранять там было уже нечего. Когда Стивр подошел, она оскалила зубы, зарычала, потом прыгнула. Стивр отшатнулся, на всякий случай выставил руки, совсем забыв, что собака сидит на поводке и если к ней не приближаться, то она совсем не опасна. Поводок удерживал ее буквально в воздухе. Она неуклюже упала, захрипела, точно подавилась чем-то. Мертвый инквизитор, чей вес ее еще удерживал, застрял между мешками в проходе. Очевидно, она затащила его внутрь, когда все там осматривала, а теперь не могла вытянуть обратно.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил Стивр, глядя собаке в глаза.

Та опять зарычала, и Стивр понял, что она сейчас опять прыгнет. Она будет бросаться так раз за разом, пока не порвется поводок или не рухнут стены песчаной крепости, и тогда она наконец-то сможет вытащить наружу тело инквизитора.

— Что же мне с тобой делать? — повторил Стивр.

Он любил собак больше всех домашних зверей. Родители его всегда держали несколько псов. Они бродили по замку, забирались в детскую, просовывали алые трепещущие языки сквозь деревянную решетку, что огораживала кровать Стивра со всех сторон, чтобы он не упал (он ведь и ходить-то еще не мог), и лизали ему лицо. Стивр забыл о многих игрушках, которые у него были, но эти теплые, влажные прикосновения запомнил навсегда.

Он знал, что ему ответит Леонель, если он задаст вопрос ей, а не собаке: «Убей. Свидетелей остаться не должно».

Стивр вытащил меч. Собака смотрела ему в глаза, а он взгляда этого выдержать отчего-то не мог и все отводил свой. Окажись на его месте палач, то работу свою выполнил бы без всяких угрызений совести и в глаза не то что собаке взглянул бы, а кому угодно.

В этот момент собака прыгнула, Стивр инстинктивно отмахнулся от нее, лезвие врезалось животному в бок, запуталось в шерсти и лишь чуть порезало шкуру. Она отпрянула, завизжала, стала зализывать кровь, брызнувшую из раны. Удар этот оказался не смертельным. Кстати, палачи, которым приказывали отрубить у приговоренного голову, тоже не всегда с первого раза с заданием своим справляются. Лезвие застревало в позвонках, а умирающий еще мог что-то хрипеть и сыпать проклятиями, понятными только ему самому, да тем, кто на небесах или под землей сидел и к кому он в эти секунды обращался.

Завывание собаки тоже было проклятием.

«Гори все огнем!» — Стивр поднял меч…

— А-а-ах-х-х!!! — Он вложил в этот удар всю свою силу, чтобы быстрее покончить с четвероногим противником. От такого удара и доспех мог рассыпаться. Лезвие прошло сквозь шкуру, мышцы, шейные позвонки и остановилось, только ударившись о камни моста, высекая искры. Из пасти животного вывалился язык. Теплый, влажный, шероховатый. Когти еще несколько секунд скребли по камню, оставляя глубокие бороздки.

Тела инквизиторов, что находились внутри песчаной крепости, были растерзаны. Стивр видел таких мертвецов. Это когда человек превращается в месиво. Обычно такое бывает, если на противнике вымещают злобу: убивать уже практически некого, но кровь в жилах все никак не может успокоиться после битвы.

Один инквизитор склонился к стене крепости, на лице у него были четыре глубокие борозды, которые проходили через оба глаза и делили почти пополам нос, у другого на груди запеклась огромная рана, видимо, Леонель ударила его всей пятерней, пробила броню своими стальными когтями и разворошила все его внутренности.

Хм, «утренняя звезда», у которой на древко нанизан не один шипастый мячик, а два или три, оставляет куда как более жуткие раны. Стивр вспомнил северных варваров, которые в Стринагарском ущелье превращались в волков. Хорошие наемники.

Он обрезал поводок, поднял обезглавленное тело собаки, понес к Леонель. Собака была легкой. Кровь все еще лилась из раны. За Стивром тянулся алый след. Разумнее было бы начать с инквизиторов. У них раны уже не кровоточили.

Глаза у Леонель закатились, одни белки остались, как у берсеркера, который уже наглотался грибов, или у вампира, уже попробовавшего крови. Стивр отшатнулся от нее, испугавшись, что сейчас руки ее трансформируются, на пальцах вырастут стальные когти и она набросится на него, порвет сперва одежду, потом вспорет кожу и начнет рыться у него во внутренностях.

Леонель увидела испуг в его глазах.

— Что, — спросила она непонимающе, — что случилось?

— Нет-нет!.. Ничего, — успокоил Стивр.

— Собака? — спросила Леонель. — Да.

— А голова где? — От такого вопроса Стивр опешил, замычал чего-то, но ответа Леонель дожидаться не стала, рукой махнула, продолжив: — Хорошо, бросай!

Стивр подошел к краю моста, осмотрелся, куда кинуть… хотя не все ли равно. Взгляд его скользнул вперед, потому что смотреть на то, что было у него под самыми ногами, пока не хотелось. Сквозь прозрачную воду виднелось дно речки с разбросанными тут и там маленькими камешками, слегка занесенными песком.

Ближе к берегу трепетали водоросли. Иногда лучи света играли на серебристых боках маленьких рыбешек, поднимавшихся по течению. Наверное, их можно было ловить руками, если встать посередине речки, благо там вода едва доходила до колен.

Накатываясь на человеческие трупы, вода пенилась и растворяла их, слизывая сперва кожу на лице, кистях, — везде, где ее не прикрывала одежда. Головы она уже обглодала почти до черепа, а за ноги, руки и грудь только принялась, ведь прежде ей надо было растворить одежду. Тела таяли, стекали бурой массой вниз по течению, там вода была совсем мутной, и становилось понятно, отчего рыбки так хотят подняться вверх, пересечь линию моста. Но для рыбок вода была безвредной. Зато для человеческих тел и конских туш она превратилась в кислоту.

Если сбросить всех мертвецов сразу, то они, вероятно, перегородят течение, как плотина, и получится небольшая запруда. Но простоит она недолго, гораздо меньше, чем те, что создают бобры. Вода быстро проделывала дыры в трупах. Одна из рыбок заплыла в грудную клетку, спрятавшись возле кости, как под корягой, кишки трепетали так же, как водоросли, только цвета они были другого, рыбка откусила кусочек, но, видимо, человечина пришлась ей не по вкусу.

«Железяки тоже растворятся? Инквизиторы-то не дураки, сразу бросятся под мост смотреть что к чему. Отыщут пряжки, стрелы. Все понятно станет. Но Леонель знает, что делает».

С каждым разом Стивр все больше поражался способностям волшебницы. Своих-то он почти лишился. Он бросил труп собаки, начал таскать тела инквизиторов — одного, другого, третьего… Когда он их нес, то напевал какую-то песню, чтобы отвлечь свои мысли, губы беззвучно шептали слова, а со стороны казалось, что он молится, просит прощения у убиенных или отпускает им грехи. Но ведь это они должны были отпускать грехи ему.

Работа была монотонной, все равно что таскать породу из каменоломен или возить тачки с углем. Там извозишься угольной пылью, а здесь — кровью. Вот только сам Стивр ни на каменоломнях, ни в угольных шахтах не работал, а вот трупы таскал — не раз и не два, а уж и со счета сбился сколько, — и в крови он пачкался так, что казалось, будто искупался в ней. Сейчас-то он только руки вымазал, — кровь уже запеклась и начала стягивать кожу. Под ними была река, и ему очень хотелось спуститься с моста, сбежать по склону и отмыть кровь с ладоней.

В воде не осталось почти никаких следов. Мутный осадок унесло течением. Кости, тонкие, хрупкие, таяли на глазах, как кусочки льда, если бросить их в горячую воду. Изъеденный, покрывшийся волдырями, как обожженная кожа, металл глубоко погрузился в ил.

«Как она коня-то сюда притащила? Он же весит, как пять человек».

— Да не тащила я его, — сказала Леонель.

Стивр вздрогнул. Он забыл, что девушка могла его мысли читать. Он вопросительно уставился на волшебницу, но та отвечать не спешила, посмотрела на свои ладони — на них была засохшая корка крови.

— А вот так! — Она хлопнула в ладоши, потом выставила руки перед собой ладонями вверх, чуть приподняла их, затем опустила. Леонель повторила это движение несколько раз, пока начавший подниматься фонтан воды не добрался до моста. Девушка чуть качнула рукой в сторону. Вода окатила Стивра с ног до головы, мгновенно смывая кровь и с лица, и с одежды, и с рук. От неожиданности дыхание у него перехватило. Он наглотался воды, закашлялся, замотал головой.

— Ну вот, заодно и помылся, — сказала она, наблюдая за тем, как Стивр отряхивается, точно только что выбравшаяся из воды собака, — а то несло от тебя, как от свинарника.

— Спасибо, — недовольно бросил Стивр.

— Не за что. Всегда обращайся.

Леонель качнула ладонью в другую сторону, сама вымыла руки, сполоснула лицо.

Вода быстро испарялась. Через несколько секунд одежда Стивра высохла.

Леонель развела руки в стороны, разделяя фонтан на две части, и, когда вода добралась до песчаных крепостей по обе стороны моста, волшебница сдвинула пальцы щепоткой, а потом разжала. Над укреплениями пролился дождь. Влага смыла с земли всю кровь, стерла ее капли и пятна с мешков. Из крепостей стали вытекать мутные потоки. Они казались Стивру живыми и извивались, как змеи. Струи доползали до края моста и бросались вниз. Над крепостями поднимался туман, точно души мертвецов. Но и он продержался недолго — тепло быстро его разгоняло.

Стивр подумал, что зря таскал трупы.

— Не растворились бы, — сказала Леонель, — на них нужно было бы слишком много воды вылить. Вот если бы дождь шел, тогда другое дело.

— Жаль, что дождь так рано закончился, — сказал грустно Стивр. Еще полчаса назад у него было совсем другое мнение.

Все в песчаных крепостях осталось, как и прежде. Вот только люди куда-то исчезли.

— У тебя кожа серебряная, как же ты превращаешься… — Он замолчал, все не решаясь сказать «в зверя», боялся этим обидеть Леонель.

— Ох, и выбрал ты время для расспросов. Какая разница тебе? Идти пора, не приведи бог, увидят нас здесь.

Память-то им подправить будет не проблема, но зачем лишние хлопоты.

— У нас конь один остался, — сказал Стивр, — я за тобой не угонюсь.

— Тогда бери его себе.

— А ты?

— А я рядом побегу. Когда коня другого достанем — я на него пересяду.

— Ты устала.

— Устала, — призналась Леонель, — но ничего не поделаешь, придется еще немного потерпеть. Ты же так как я бегать не сможешь.

— А если укусить? — предположил он.

— Ерунда. Россказни глупых обывателей. Для того чтобы в вампира или оборотня превратиться, одного укуса недостаточно, нескольких — тоже, все гораздо сложнее. Объяснять что к чему — тоже долго.

Стивр кивнул, вопросов больше задавать не стал, забрался на коня, ударил легонько по шее ладонями, приказывая двигаться вперед. Он не слышал, как бежит рядом Леонель. Она уже трансформировалась. Ни одна ветка не хрустнула под ее лапами, листва не шуршала, кусты не шевелились. Стивр испугался, что Леонель тоже растворилась, как трупы инквизиторов, или убежала далеко вперед. Он чуть пришпорил коня. Тот поскакал быстрее.

Дориан Хо очнулся от боли. Левый бок точно в огне жгли, рука дернулась к больному месту и наткнулась на торчащий обрубок стрелы. Одежда вся пропиталась кровью, та засохла коркой, прилипла к коже, превратилась в нечто похожее на панцирь.

Инквизитор не помнил, сломал ли он стрелу сам, чтобы не мешалась, или она обломилась, когда он падал. Он услышал рядом со своим боком какое-то шевеление, кто-то отпрыгнул в сторону, когда дернулась его рука, кто-то легкий, подвижный, проворный. Это не мог быть другой человек. Одновременно с этим боль чуть утихла, точно Дориан Хо смог унять ее своим прикосновением, как успокаивают собак, гладя их по холке. Раненый открыл глаза. Он лежал на спине и видел небо. Оно казалось слишком низким, вернее, его вообще не было: не было звезд, луны, и лишь где-то на краю сознания, или же мира, полыхал огонь. Темнота уже почти справилась с ним, потому что он съел доски, из которых были сложены храмы, а больше питаться ему было нечем. Инквизитор попробовал приподняться, опираясь на локти, его опять пронзила боль, корка на боку порвалась, проступила свежая кровь, и вновь кто-то запрыгал, зашевелился рядом с ним.

— Отстань, разве тебе мало? — прохрипел Дориан Хо, голоса своего он не узнал, он стал каким-то тихим и хриплым.

Услышав слова инквизитора, стервятник отскочил в сторону, так чтобы человек не смог достать его ни рукой, ни ногой, ни оружием. Он был черным, еще чернее, чем окружавшая его темнота, и лишь глаза сверкали на его голове, точно звезды, которым не нашлось этой ночью места на небесах.

Обычно стервятники выклевывают у мертвецов глаза — это ведь самое вкусное, что есть в человеке, и только потом приступают к печенке, сердцу. У птицы был мощный заостренный клюв. Таким глаз из глазницы легко выбить одним ударом. Хорошо, что его запах крови привлек и он сперва занялся раненым боком Дориана Хо.

«И на том спасибо», — подумал инквизитор.

Он перевернулся на живот, подтянул колени, встал на них, напомнив себе пьяницу, который после нескольких чарок вина может только на коленках и передвигаться. Ему на колени надо нашивать кожаные заплаты, а то протрет штаны до дыр в первую же ночь.

Дориана Хо и вправду мутило, как пьяного, в голове все закружилось, перед глазами помутилось, он стал заваливаться вперед и ткнулся головой во что-то твердое. Это был окоченевший труп кочевника. Дориан Хо стал припоминать, как убил этого воина. Поднырнул под коня, ткнул наконечником посоха в круп, увернулся от копыт, а потом, когда скакун сбросил своего ездока и тот, оглушенный ударом, свалился на землю, размозжил посохом ему голову. Шлем у кочевника деформировался, на лицо натекло много крови, желтые зубы оскалились.

Ох, этой ночью Дориан Хо видел столько оскаленных зубов и сгнивших губ, что теперь его вообще ничего испугать не могло.

— Где мой посох?

Он был сейчас нужен ему не для обороны. Стервятник, похоже, потерял к нему интерес, посмотрел несколько секунд на то, как Дориан Хо пытается подняться, понял, видимо, что сил в человеке еще много и нет смысла ждать, когда он опять свалится без сознания. Далеко улетать стервятник не стал. Все вокруг, как ковром, было покрыто трупами. Он взобрался налицо ближайшего и стал выклевывать глаза. Звук был чавкающим, неприятным, будь у Дориана Хо побольше сил, он бы отогнал ворона. Но толку-то в этом никакого. Не станет же он гоняться за птицей, точно повар за мухой, которая все норовит сесть на только что приготовленный пирог.

Посох валялся рядышком. Лошадь чуть вдавила его копытом в землю, но сама она упала не на него, а чуть дальше. Дориан Хо взял свое оружие, вцепился в него руками, как хватается за спасательный круг бедолага, оказавшийся в море после кораблекрушения. Инквизитор почувствовал прилив сил, уверенность какую-то.

Он медленно поднялся, навалился на посох, осмотрелся. Трупы были повсюду, где-то всего в один слой, а где-то они вздымались баррикадами, как гребни застывших, окаменевших волн. Над ними летали стервятники. Над волнами ведь летают птицы, только те — белые, а эти — черные, как посланники ада. Может, они хотят вытащить из мертвецов вместе с глазами и печенью еще и их души?

Дориан Хо успел перегруппировать свои отряды, прежде чем накатились кочевники. Они сложили между храмами все, что под руку попадалось: телеги, брошенные беженцами, мешки со скарбом, а еще свалили несколько деревьев, точно запруду хотели делать, какую в речках бобры возводят.

На вооружении у инквизиторов прежде были только посохи, копья, небольшие мечи для ближнего боя да еще арбалеты, но Дориан Хо точно в воду глядел, точно будущее мог увидеть: попросил-таки изготовить для его отряда тысячу щитов. В основном их сделали из досок — подгоняли друг к дружке, сжимали в тисках, проклеивали, а потом обивали по краям и крест-накрест железными полосами. Щиты получались не очень тяжелыми, но и выдерживали они не больше двух-трех сражений, а случалось, что и одно.

Наиболее крепким инквизиторам достались железные щиты, но таких на весь отряд было всего сотни полторы. Дориан Хо поставил их в изгиб подковы, прямо за запрудой, а первой линией он выставил арбалетчиков.

Он голос сорвал, командуя. Инквизиторы поначалу не понимали, зачем опять боевые позиции занимать.

— Кочевники!!! — кричал Дориан Хо.

Он боялся, что от этого крика инквизиторы начнут разбегаться. Трусами-то они не были, ведь только что мертвяков остановили, но у каждого человека есть предел возможностей.

Края подковы скрывались в лесу, за деревьями, — не такая, конечно, мощная защита, как частокол, но от стрелы убережет. В зарослях, в темноте их и не видно было, так что и не определишь, сколько там спрятано людей.

Кочевники сперва тех, которые за запрудой стояли, разглядели. Обрадовались, что инквизиторов так мало осталось, в атаку пошли, как обычно, валом, с гиканьем, точно стая гиен. Вот уж неожиданность была, когда смерть стала косить их из леса.

Степняки своих коней не подковывали. По склонам холмов, размытых дождями, густо облитых слизью, в которую превращались мертвецы от святой воды, лошади их почти как по катку поднимались, поскальзывались, падали, седоков своих роняли. Потом кочевникам стали ветки деревьев мешать, по лицам бить, все норовя глаза выколоть.

Арбалетчики положили первые ряды, вал сделали из трупов людей и коней. Тем, кто сзади напирал, приходилось через него перепрыгивать. Стрелы вонзались в них во время прыжка.

У язычников легенда была. О том, как покровитель одного из прибрежных селений, которое волны должны были смыть, вышел к морю, поднял руку вперед ладонью и приказал волнам остановиться. Сейчас происходило что-то очень похожее. Но волны остановить было легче, чем самих кочевников.

Арбалетчики сдерживали их натиск минуты три, на такую удачу Дориан Хо и не надеялся, а потом началась рукопашная. Инквизиторы ощетинились посохами, точно еж, огромный еж, у которого сотни острых иголок. Человеческие тела, наколотые на эти иголки, походили на насекомых, ведь их так же коллекционеры сажают на булавки, а потом раскладывают по коробкам.

Дольше всего держались края подковы. Дориан Хо стал думать, что лесные духи помогают инквизиторам, а ведь не должны. Инквизиторы-то были их врагами. Может, духи решили выбрать из двух зол наименее злое? Кочевники ведь лес не любят, сожгут его, чтобы вокруг только степь простиралась. Но лучше, чтобы инквизиторы и кочевники перебили друг друга до последнего воина.

Мозг не успевал реагировать, только тренированное тело долго не подводило Дориана Хо, уклоняясь от копий и мечей. Что-то кольнуло его в бок. Боль прошла по телу и затихла. Кто-то падал рядом с ним, свои и чужие, по земле стало неудобно ступать, там была слизь и мертвецы, которых святая вода не могла сделать слизью. Вскоре Дориан Хо стал слабеть.

Вспышка молнии расколола череп, а следом за ней пришла темнота…

Обычно мародеры грабят мертвецов на поле сражения до нитки, не то что украшения и драгоценности снимают, забирают даже сапоги, штаны и оружие. Дориан Хо потрогал золотую цепочку с амулетом, висевшую на шее. Никто ее не взял. Кочевники спешили, не остановились, чтобы мертвецов обобрать, прошли дальше — впереди их ждала добыча побогаче, такая, что повозок не хватит увезти ее в степь.

Повезло Дориану Хо. Амулет его от опасностей охранял, заговоренный он был. Кстати, ему дважды повезло. Грабители могли бы и амулет с него содрать, и его самого добить.

Несколько человеческих тел ползали по полю, как червяки по гнилой ране.

Кто-то застонал слева, метрах в пяти от Дориана Хо, пошевелился, опять затих. Инквизитор уж было хотел помочь бедолаге, но тот сам начал вставать, заодно приподнимая и навалившиеся на него два тела. Совсем как медведь, на которого набросились собаки, повалили уже, но тот собрался с силами и разбросал всех нападавших.

— Гадость какая, — услышал Дориан Хо чуть хрипловатый голос.

Человек стоял на четвереньках, от мертвых тел он уже избавился, а теперь что-то счищал ладонью с физиономии.

— Тебе помочь? — спросил Дориан Хо, протягивая товарищу руку.

— Сам справлюсь, — ответил тот.

Лицо его было все в слизи. Вот про нее-то он и говорил «гадость». Черные волосы инквизитора были подстрижены под горшок, но сейчас все свалялись. С лица он кое-как слизь стер, но чтобы смыть ее с волос, ему пришлось бы вылить на себя много воды. Балахон в нескольких местах был порван, обнажая глубокие раны. Одна из них пропиталась кровью, а ткань прилипла к телу. Инквизитор что-то искал.

— Вот он! — наконец воскликнул он радостно и упал на колени, точно помолиться захотел.

Он вытащил из-под тела кочевника щит, из которого торчало две стрелы, а на одной стороне железные полосы были вмяты в дерево несколькими мощными ударами. Инквизитор взвесил его в руке, закрылся, точно готовился к нападению, потом выпрямился во весь рост, оказавшись на полголовы выше Дориана Хо. На лице его заиграла улыбка.

— Он же сломан почти, — сказал Дориан Хо, — найди себе другой. Тут полно хороших щитов, почти не поврежденных.

— И что с того? — спросил инквизитор. — Вот они-то своих хозяев не защитили, а мой хоть и чуток поломал дили на насекомых, ведь их так же коллекционеры сажают на булавки, а потом раскладывают по коробкам.

Дольше всего держались края подковы. Дориан Хо стал думать, что лесные духи помогают инквизиторам, а ведь не должны. Инквизиторы-то были их врагами. Может, духи решили выбрать из двух зол наименее злое? Кочевники ведь лес не любят, сожгут его, чтобы вокруг только степь простиралась. Но лучше, чтобы инквизиторы и кочевники перебили друг друга до последнего воина.

Мозг не успевал реагировать, только тренированное тело долго не подводило Дориана Хо, уклоняясь от копий и мечей. Что-то кольнуло его в бок. Боль прошла по телу и затихла. Кто-то падал рядом с ним, свои и чужие, по земле стало неудобно ступать, там была слизь и мертвецы, которых святая вода не могла сделать слизью. Вскоре Дориан Хо стал слабеть.

Вспышка молнии расколола череп, а следом за ней пришла темнота…

Обычно мародеры грабят мертвецов на поле сражения до нитки, не то что украшения и драгоценности снимают, забирают даже сапоги, штаны и оружие. Дориан Хо потрогал золотую цепочку с амулетом, висевшую на шее. Никто ее не взял. Кочевники спешили, не остановились, чтобы мертвецов обобрать, прошли дальше — впереди их ждала добыча побогаче, такая, что повозок не хватит увезти ее в степь.

Повезло Дориану Хо. Амулет его от опасностей охранял, заговоренный он был. Кстати, ему дважды повезло. Грабители могли бы и амулет с него содрать, и его самого добить.

Несколько человеческих тел ползали по полю, как червяки по гнилой ране.

Кто-то застонал слева, метрах в пяти от Дориана Хо, пошевелился, опять затих. Инквизитор уж было хотел помочь бедолаге, но тот сам начал вставать, заодно приподнимая и навалившиеся на него два тела. Совсем как медведь, на которого набросились собаки, повалили уже, но тот собрался с силами и разбросал всех нападавших.

— Гадость какая, — услышал Дориан Хо чуть хрипловатый голос.

Человек стоял на четвереньках, от мертвых тел он уже избавился, а теперь что-то счищал ладонью с физиономии.

— Тебе помочь? — спросил Дориан Хо, протягивая товарищу руку.

— Сам справлюсь, — ответил тот.

Лицо его было все в слизи. Вот про нее-то он и говорил «гадость». Черные волосы инквизитора были подстрижены под горшок, но сейчас все свалялись. С лица он кое-как слизь стер, но чтобы смыть ее с волос, ему пришлось бы вылить на себя много воды. Балахон в нескольких местах был порван, обнажая глубокие раны. Одна из них пропиталась кровью, а ткань прилипла к телу. Инквизитор что-то искал.

— Вот он! — наконец воскликнул он радостно и упал на колени, точно помолиться захотел.

Он вытащил из-под тела кочевника щит, из которого торчало две стрелы, а на одной стороне железные полосы были вмяты в дерево несколькими мощными ударами. Инквизитор взвесил его в руке, закрылся, точно готовился к нападению, потом выпрямился во весь рост, оказавшись на полголовы выше Дориана Хо. На лице его заиграла улыбка.

— Он же сломан почти, — сказал Дориан Хо, — найди себе другой. Тут полно хороших щитов, почти не поврежденных.

— И что с того? — спросил инквизитор. — Вот они-то своих хозяев не защитили, а мой хоть и чуток поломался, зато столько стрел от меня отвел, столько ударов, что легко могли бы они не меня одного на тот свет отправить. Я его не брошу. Починю.

— Твое дело.

Выходило, что к щиту своему инквизитор относится как к талисману.

— Сражение то мы проиграли или нет? — спросил он, оглядевшись. — Меня оглушили, когда храмы уже горели и основание подковы кочевники смяли.

— Меня еще раньше подранили, — сказал Дориан Хо.

— Точно, — стал что-то вспоминать инквизитор, — мне кажется, я видел, как ты упал. Просто смотрю, вроде наши по полю ползают, раненых да убитых осматривают. Вот и подумал, что поле за нами осталось, а кочевников мы прогнали.

— Вперед они, скорее всего, ушли, кочевники-то. Спешили… Не стали даже трупы грабить.

— Не похоже на них.

— Да и то, что они на нас ночью напали, тоже не их тактика.

— Ночью вообще мало кто сражается. Ну если только внезапно напасть не думает. Они, выходит, хотели на нас внезапно наскочить, да не вышло?

Дориан Хо кивнул только, не стал ничего говорить. Он сделал два шага, нагнулся, ухватил за древко одну их хоругвей, ту, которую заприметил, когда с инквизитором разговаривал, попробовал ее поднять. Вот только не мог он объяснить, зачем понадобилась она ему сейчас. Ноги подогнулись. Хоругвь повлекла его к земле…

— Повезло все же нам, — протянул инквизитор. Он подошел к Дориану Хо, помог ему поднять знамя. Ветра почти не было. Оно висело тряпкой, как мертвая птица, которую проткнули копьем. В глазах инквизитора появилось разочарование. Он, наверное, подумал, что если поднимет хоругвь и ее расправит ветер, то к нему вернутся силы. Но они и так к нему возвращались. Лицо его казалось бледным только из-за того, что вокруг были предрассветные сумерки, клубился густой туман, укрывавший место сражения, как одеялом, вернее, как саваном, который набрасывают на мертвецов, перед тем как предать их земле. Никто их не будет хоронить.

Дориану Хо вдруг показалось, что туман — это души воинов — инквизиторов и кочевников, покинувшие свои тела. Но их слишком много. Там на небесах еще не решили, кого куда отправить, и они ждут своей очереди между небом и землей.

Горизонт запылал. Не от пожаров, там уже все выгорело, а оттого, что поднималось солнце. Лицо инквизитора, пропитываясь светом, стало наливаться кровью. Он как будто вбирал этот свет, как это делают растения. Дориан Хо понял вдруг, зачем ему была нужна хоругвь — на нее удобнее опираться, чем на посох. Но люди, что ползали по полю, подумали, что командир созывает их под свое знамя.

Туман стал бледнеть. Сортировка душ, видимо, пошла на небесах побыстрее. К хоругви брели десятка три калек, шатаясь, падая, вновь вставая, помогая подняться тем, кто без чужой помощи с этим бы не справился. Не все были инквизиторами. К счастью, и не кочевниками, потому что тем-то надо было бежать подальше от этого знамени. К нему потянулись и беженцы. Им ведь некуда было деться.

«И что я им скажу? Что нас разбили?» — успел подумать Дориан Хо.

Но ведь не это хотели от него услышать. Если он скажет им правду, то даже у самых стойких руки опустятся. Надо придумать что-то другое.

А люди тянули к хоругви грязные ладони, будто это святыня какая-то, дарующая исцеление. «Может, так оно и есть?» — Дориан Хо посмотрел на полотнище.

Оно стало трепетать, будто просыпалось. С одного края оно обгорело, а в центре растеклось огромное пятно крови, почти замазав вышивку.

Дориан Хо стал вспоминать, что на ней было изображено? Лик святого Себастьяна — покровителя инквизиторов…

6

— Ты когда-нибудь сожжешь весь город, — сказал король.

Он не обернулся, заслышав шаги главного инквизитора, не посмотрел в его сторону, но узнал его безошибочно. Король стоял возле сводчатого окна и смотрел на отблески далекого огня сквозь разноцветные стекла. Из-за этого казалось, что лицо его раскрашено. То ли как у варвара перед сражением, то ли как у бродячего актера перед представлением.

— Туда съехались все пожарные команды города. Мне докладывали, что им едва удается сдерживать огонь, чтобы он не перекинулся на другие строения. Ты что, демонов там прятал и теперь они хотят в этот мир ворваться? Что там горит?

— Нет, не демонов. Твоим пожарным их было бы не сдержать.

— Твои инквизиторы смогут?

— Да. Но там нет демонов.

— Я знаю. Горит красиво, — протянул король задумчиво. Огонь притягивал его взгляд.

На покои короля было наложено заклинание, давным-давно, когда он еще не родился, а правил в этих землях один из его предков. Маг, что работал над заклинанием, постарался на славу. Сила заклинания с годами ничуть не ослабела. Если кто хотел скрытно пронести оружие, спрятав его в одежде, а стражники, которые стояли при входе и обыскивали всех, не находили его, — в королевских покоях оно нагревалось докрасна.

Лет пять назад король с интересом наблюдал, как корчится на полу один из его потенциальных убийц. Тот проник к правителю под видом гонца с пограничных укреплений. Он спрятал кинжал во рту. Глубоко, глубоко, почти в глотке. Как уж он собирался его доставать — уму непостижимо. Может, он долго тренировался? Уроки у факиров в цирках брал? Те такие длинные кинжалы и даже мечи глотать умеют. Еще они могут огнем дышать, совсем как драконы. Вот только для этого факирам приходится выпить воспламеняющейся гадости. Вряд ли драконы ее пьют.

Кинжал, раскалившись, стал буквально выжигать бедолагу изнутри, спалил ему гортань, так что тот и кричать даже не мог в полный голос, а только хрипел и плевался кровью. Король на всякий случай отошел на безопасное расстояние. Он не боялся, что кровь окажется отравленной. Его часто пытались отравить, но в покоях любой яд нейтрализовался. Просто он боялся испачкать свою одежду кровью.

На пороге королевских апартаментов с людей спадали любые маски, никому еще ни разу не удалось пробраться туда под видом кого-то другого. Обмануть стражников — полбеды, а вот нейтрализовать заклинание за прошедшие годы еще никому не удавалось. Жаль, что имени мага, сотворившего это заклинание, не сохранилось. Впрочем, две-три сотни лет для чародея не такой уж большой срок. Он мог еще жить, причем не сильно состарившись внешне. Он мог специально сделать так, чтобы имя его забыли, времена-то неспокойные наступили.

— Каков результат? — спросил король главного инквизитора. — Хотя что спрашивать! Достаточно на этот огонь посмотреть.

— Я не могу управлять этим огнем, — ответил Ортега.

— Жаль. Мне доложили, что твои люди остановили мертвецов, но кочевники прорвались. Мне придется сделать рокировку. Отправить войска против кочевников на юг, а твоих инквизиторов — на подавление восстания в северные районы. Популярности это твоим людям и твоей религии не добавит, но что поделаешь, другого выхода нет. Зато ты можешь хоть сейчас объявить всех восставших еретиками, отлучить их от вашего бога. Однако я не уверен, что они твоего бога принимали, а значит, для них проклятие это — пустые слова.

«Твоего бога», — заметил про себя инквизитор, точно и сам король в него никогда не верил, а где-то под подушкой прятал вырезанную из дерева или камня фигурку языческого идола, которому и поклонялся, когда его никто не видел, и приносил ему жертвы.

— Войска подавлять восстание будут с меньшим вдохновением, чем инквизиторы, — продолжал король, — боюсь, что часть солдат вообще на сторону мятежников может перебежать. Средств на то, чтобы заплатить наемникам, в казне не хватит.

Главный инквизитор склонил голову.

— Показательный карательный поход пойдет всем на пользу, — сказал он.

— Не очень усердствуйте, а то выжжете все живое вокруг, так что ни одного человека не останется. Там ведь все-таки и урожай выращивать надо, и другие работы выполнять. Кто делать это будет, если вы всех перебьете?

— Я буду действовать избирательно.

— Я надеюсь на это и на вашу храбрость тоже.

Рана на боку немного напоминала о себе при резких движениях, но если не дергаться и идти размеренно, то чувствовалась только усталость. Молодой инквизитор, увидев, как мучается Дориан Хо — день тому назад рана его открылась и пропитала одежду кровью, — предложил свои услуги.

— Ты лекарь? — спросил Дориан Хо, посмотрев на молодого товарища. Да пусть бы тот действительно оказался лекарем, все равно у него не было сумки с инструментами, мазями, примочками и микстурами.

— Я могу тебе помочь, — сказал инквизитор. Дориан Хо отчего-то после этих слов бросил взгляд на короткий меч, висевший на поясе у инквизитора. От крови тот, наверное, заржавел и к ножнам пристал, так что его и не вытащишь одним рывком. Такое-то средство и у самого Дориана имелось, причем острое лезвие было куда как более гуманным способом помощи обреченным, чем стамеска и молоток, которыми солдатам, получившим в сражениях смертельные ранения, ломали шейные позвонки, чтобы они побыстрее отправились на встречу с богами. Стамески и молотка у инквизитора тоже не было.

— Давай, — сказал Дориан Хо.

В такой ситуации согласишься на помощь любого шарлатана, хуже уже не будет.

— Присядь, — сказал брат, показав на трухлявый пенек возле дороги.

Для этого пришлось бы останавливаться всему немногочисленному отряду. Но спешить было некуда. Все равно им не угнаться за кочевниками, а если, случись, они и догонят их, то встреча эта будет равносильна тому, что они повстречают на дороге скелет, с ног до головы обернутый в черную хламиду и с косой в руках.

Лишним нескольким минутам отдыха обрадовались все. Ведь эти люди уже стали походить на тех мертвецов, с которыми еще пару дней назад сражались: такие же бледные и немощные. Разве что плоть при ходьбе не отваливается, но, видимо, и это скоро начнется. Повстречай их в пути другие инквизиторы — не узнают, примут за мертвецов, что в сражении выжили (хм, «выжили» — вот слово, которое совсем в этом случае не подходит), да и начнут поливать их святой водой. Хоть грязь с них смоется…

— Хламиду подними, — попросил инквизитор. Дориан Хо закатал свою одежду. Вокруг раны кожа начинала синеть, точно отмирала. Запах разложения еще не чувствовался, но могильным холодом от раны веяло слишком сильно. Он даже поежился, а кожа его покрылась мурашками. В голову полезли мысли о том, будут ли его хоронить в торжественной обстановке в сделанном из дорогих пород дерева гробу или завернут в саван да побыстрее бросят в неглубокую могилу, из которой его сможет выцарапать любой хищник. Но это все равно будет лучше, чем вовсе не погребенным остаться, как сотни его товарищей, что пали в битве с мертвяками и кочевниками.

Свои стрелы кочевники не отравляли. Вероятно, грязь стервятник занес. Что там он клевал, пока до бока Дориана Хо добрался?

— Скверно, — сказал инквизитор себе под нос.

— Это я и без слов вижу, — раздраженно откликнулся Дориан Хо, подумав, что на этом врачевание закончится и инквизитор признает, что не сможет ничего поделать.

Если бы перед ним оказался простой лекарь, то можно было подумать, что так он цену набивает. Дескать, рана хуже некуда, лечить ее трудно, за результаты он не отвечает и гарантий, что вылечит ее, никаких не дает. У пациента есть выбор: либо он все-таки соглашается на процедуру и выкладывает столько, сколько лекарь попросит, либо идет к гробовщику снимать мерку. Вообще-то гробовщикам не нужна уж такая точность в измерениях, как портным. Ошибись портной — одежда либо мешком будет висеть, либо натянется, точно ее обладатель за последнее время располнел. Зато гробовщик и на глаз определит, какой гроб делать. Несколькими сантиметрами больше или меньше — роли не сыграет.

Инквизитор ничего не сказал, не попросил опустить хламиду, а размял пальцы и ладони, как делают это массажисты, разгоняя застоявшуюся кровь. Суставы захрустели. Звук был неприятным, и Дориан Хо поморщился.

Брат по вере достал кинжал, кольнул себя в палец, выдавил немного крови, а потом капнул ею на рану Дориана Хо.

«Вот еще не хватало, чтобы после этого он объявил меня своим кровным братом».

Ритуал этот применяли и язычники, и северные варвары, и бог весть кто, может, и тролли, но с обычаями последних Дориан Хо был практически незнаком.

Тем временем инквизитор медленно начал водить ладонями над раной, точно боль накручивал на свои руки, чтобы она увязла там, не смогла сорваться, как рыба, которая не слишком глубоко заглотнула наживку. Дориан Хо чувствовал, как боль утихает, покидает тело. Он начал расслабляться и не сдержал крика, когда целитель сильно дернул, точно и вправду что-то хотел вырвать из его тела.

Потом инквизитор что-то стряхивал со своих рук секунд пятнадцать.

— Лучше стало? — наконец спросил он.

— Да, — кивнул Дориан Хо, — спасибо.

— Надеюсь, ты не будешь никому говорить, что я умею это делать?

— Убогие да больные тебя будут осаждать, ты прослывешь чародеем, если кто об этом узнает.

— Вот этого я как раз и не хочу.

— Отчего же?

У Дориана Хо поднялось настроение, как у приговоренного к смертной казни, который дожидается, когда же его выведут на площадь, где его уже поджидает палач с топором и тысячи зрителей, и вот приходит приказ его помиловать и отпустить из темницы на все четыре стороны.

— Будто ты сам не знаешь. Насмотрелся я на то, как братья по ордену поступают с теми, кто такими способностями обладает.

Говорили они тихо, остальные инквизиторы сидели от них в нескольких метрах. Вряд ли кто из них слышал этот разговор.

— Ты, часом, в орден пошел не для того ли, чтобы себя обезопасить?

— Может быть.

— Чистки в ордене тоже проходят, — сказал Дориан Хо. — Не беспокойся, никому я не скажу, хотя нарушаю этим святые заветы. Но в помощи твоей еще десяток человек нуждаются. Боюсь вот только — проговорится кто-нибудь из них, если ты и их врачевать начнешь.

— Я им ночью помогу, когда они спать будут. Никто и не узнает.

— Хорошо, — кивнул Дориан Хо, — где ты магии обучался?

— Нигде. Само все это приходит… — Он солгал, но Дориан Хо этого не заметил. — Чувствую, что делать надо. Вот и все.

Главному инквизитору король поручил подготовить сообщения о том, что повстанцы являются предателями интересов страны и что они с кочевниками заодно. Глашатаи должны были эти документы зачитывать в городах и деревнях. Главное — выбить почву из-под ног мятежников, чтобы народ воспринимал их не как заступников, а как очередных агрессоров.

Глава ордена ушел выполнять это поручение, оставив короля наедине с его мыслями. Впрочем, это было не безопасно: найти выход из того положения, в котором оказался монарх, можно было простым путем — выйти на балкон и прыгнуть вниз.

Брусчатка мостовой, она уж наверняка все тревоги из треснувшей головы выгонит. Растекутся они по камням вместе с кровью и мозгами.

Страна оказалась одновременно и в огне, и в тисках, — надо же было такому случиться, чтобы беды все одновременно пришли. Видимо, неспроста кочевники набег свой затеяли именно в тот момент, когда мертвецы из могил встали, и несколько провинций охватило восстание. Вывод — все взаимосвязано, повстанцы родину продали и сговорились с кочевниками. В этом был замешан еще и маг, что мертвецов из могил поднял.

«Повсюду заговор. Одну сорную траву выкорчуешь, как тут же новая вырастает!»

Король хлопнул два раза в ладоши. Звук получился громким. Он поднялся до сводов потолка, забился о стены, точно птица, которая ищет, как ей выбраться наружу из клетки.

— Что прикажете, мой господин? — В покои на зов явился слуга.

Правитель не стал набирать себе слуг из отпрысков знатных родов. Слишком много у них было амбиций. Насмотрятся на жизнь в королевских покоях, и, чего доброго, взбредет им в головы покои эти отобрать. Король предпочитал иметь в качестве слуг простолюдинов. Они по гроб жизни ему благодарны, что он их вытащил из нищеты, и готовы за него жизнь отдать.

Потенциальных кандидатов отбирали среди солдат, которые несли службу во дворце, или торговцев, что встречались на улице. Во дворце была должность — ответственный за прислугу. В его обязанности и входило подбирать кадры.

Иногда слуги, выкрашенные белой краской, прятались в нишах стен. Они могли стоять там неподвижно не один час, и даже если кто-то подходил к ним совсем близко и начинал пристально рассматривать, то все равно мало кто догадывался, что это живые люди.

— Как искусно они сделаны, — восхищались гости. В руках живые скульптуры держали копья, луки, мечи и щиты, тоже выкрашенные в белое, но все это было не каменным, а настоящим. Такое оружие не жгло руки. Стоило только королю щелкнуть пальцами, как статуи оживали — десять невесть откуда появившихся воинов, — тот, кто захочет неожиданно напасть на государя, сам должен быть готов к сюрпризам.

Однажды король пригласил к себе глав союзных княжеств. На сей раз в нишах стояли не мужчины, а женщины, специально отобранные из множества претенденток. Белая краска несколько обезличила индивидуальность каждой, сгладила их черты. Они походили друг на друга, но не как сестры, а скорее, как родственницы — все одинаково длинноногие и ослепительно красивые.

Когда они сошли со своих мест, у гостей был шок.

Приглашенные сидели за огромным столом, в центре зала. Они сами в статуи превратились, замерли — кто с набитым ртом, кто и вовсе руку с аппетитным куском до рта не донес, — когда все это произошло.

Ожившие изваяния танцевали, кружились…

— Они не холодные как камень, а, поверьте мне, очень горячие, — засмеялся король, наблюдая за выражениями лиц своих гостей. Он знал, что все поняли намек.

Сюрприз удался: он был похож на мага, который может оживлять статуи…

— Что у нас из развлечений? — спросил король у слуги.

— Бродячие циркачи из южных окраин.

— Фу, южные окраины, — скривился монарх, — они мертвеца или кочевника, что ли, приволокли? Что они хотят показать?

— Удивительную волосатую женщину.

— Гы, забавно! — Король сменил позу на троне, сперва он сидел, опираясь подбородком на правую руку, теперь — на левую. — Они наверняка поймали самку снежного человека и выдают ее за волосатую женщину. Ты сам-то видел?

— Нет. Они держат ее в клетке, которая поставлена на колеса и закрыта покрывалом. Представление в городе еще не давали. Ждут, когда вы, повелитель, на волосатую женщину посмотрите. Только потом циркачи выступят перед остальными.

— Это похоже на право первой ночи. Я лучше бы на обычную женщину посмотрел, ну и не только посмотрел, а на волосатых мне что-то не хочется.

— Прикажите позвать наложницу?

— Потом. Я не могу так долго задерживать горожан. Они поди представление увидеть хотят?

— Да. У народа не так много развлечений.

— Что ж, им казни на центральной площади уже наскучили?

— Они тоже по-своему развлечение, но слишком однообразное.

— Согласен. Вот прогоним кочевников — пленных на кол посадим. Думаю, что это горожанам понравится. Ну а с повстанцами сложнее все, прилюдно главарей казним, остальных вдоль дорог на деревьях развесим, птицам будет пропитание. Надо ведь обо всех божьих тварях заботиться.

— Недовольные могут появиться.

— Недовольные будут кормить птиц следующими, — рассердился король. — Ну а циркачи и волосатая женщина — хорошая замена казням, — продолжал он свои рассуждения. — Зови циркачей! Посмотрим… Наложниц — потом! Но не думаю, что волосатая женщина меня надолго заинтересует.

Лет десять назад, еще в те времена, когда король любил бродить по городу в поисках приключений на свою голову, одевшись как купец средней руки, зашел он как-то раз в шапито, где давал представление заезжий цирк…

Обычно он выискивал привлекательных девушек, заводил с ними знакомства, словом, кружил им головы, причем весьма успешно, ведь тогда он был еще хорош собой и мог соблазнять представительниц прекрасного пола исключительно своей внешностью, а не титулом. По городу за ним ходило несколько охранников, одетых так же неприметно, как и он. Род их деятельности выдавали крепкие фигуры, перекатывающиеся под одеждой бугры мышц. Однако стоило кому-то повздорить с королем или в таверне, где частенько он пил пиво и горланил в компании простолюдинов, или на улице, где на него могли напасть грабители, — тотчас рядом с ним возникало несколько громил. Впрочем, король и сам тогда мог проучить обидчика. В драке один на один он обычно выходил победителем, потому что на обучение разного рода единоборствам потратил уйму времени.

Король любил такие драки. Тело повиновалось ему, уходило от мощных ударов с такой легкостью, будто он растворялся или мгновенно смещался в пространстве, оказываясь уже где-то сбоку от нападающего, причем тот едва удерживал равновесие, вложив всю свою силу в удар, так и не достигший цели. Надо было лишь чуть толкнуть его, пока он вновь не встал твердо на ноги, и тогда он падал, как старое здание, как подрубленное дерево.

Шатер цирка едва вписался в маленькую площадь, края его почти задевали за стены домов. Разрисованная в разные цвета парусина трепетала на ветру.

Человек, раскрашенный, как сказочное чудище, зазывал прохожих посмотреть представление.

Подобные маски надевали себе на голову рыцари, чтобы противника напугать. Но однажды, как говорилось в старой легенде, пришлось им сражаться с потусторонними силами, а те и без масок выглядели точно так же, как люди в масках. Они наверняка не испугались бы своих отражений, и тогда люди маски свои сняли. Человеческие лица, искаженные яростью, демонам показались гораздо страшнее, нежели их собственные лица. Но это была только легенда.

Голос у зазывалы был такой же зычный, как у глашатая. Может, когда-то он им и работал, но потом потянуло его на вольные хлеба.

— Сегодня на нашем ринге вы увидите удивительное сражение, — кричал зазывала, делая между словами огромные паузы, как будто ему обязательно нужно было набрать полные легкие воздуха, чтобы произнести следующее слово. — Лесной житель против лучших драчунов страны! Каждый может испробовать и свою силу в сражении с лесным жителем! Если кому-то удастся его победить, владельцы цирка обещают приз, а кроме того, хорошо оплачиваемую работу.

Прохожие прислушивались, кивали из стороны в сторону головами в раздумье, особенно крепкие мужчины, с руками, похожими на стволы деревьев, и мозолистыми ладонями, привыкшими к грубому труду. Они прикидывали в голове — стоит ли рискнуть. В любом случае, ничто им не мешало зайти в цирк и посмотреть, кого им в противники прочат, и уж потом подумать, имеет ли смысл на ринг выходить.

— Ты не хочешь хорошо оплачиваемую работу заполучить? — спросил король у охранника.

— Не думаю, что будет выше, чем у меня сейчас, — сказал тот.

— На ринг выйдешь? Получишь приз циркачей, да еще я тебе добавлю, если лесного жителя победишь.

— Могу попробовать, — нерешительно сказал охранник. С одной стороны, он не знал, кто окажется его противником, и рисковать своей головой зря не хотел, с другой — отказ мог рассердить короля. И тогда, возможно, он выгонит охранника на все четыре стороны, а вместо него возьмет хотя бы того же лесного жителя.

Арену окружало несколько рядов деревянных скамеек. Их уже стала заполнять толпа простолюдинов, спешащих занять места поближе к арене. Цена на билеты различалась. Дороже всего ценились первые ряды, а места на верхних были самыми дешевыми. Народ торопился, ведь когда несколько верзил займут твои места, то уж лучше отправиться искать свое счастье на задворках цирка, чем выяснять с ними, кто прав.

Король честно заплатил за места в первом ряду для себя и своих телохранителей.

Клоун носился между лавками, предлагая всем сладкую воздушную вату и леденцы в форме сказочных птиц и монстров. Детишки были от них в восторге и требовали у родителей купить эти сладости. Однако те гневно смотрели на клоуна, внушая ему убраться побыстрее со своими товарами. Но клоун продолжал навязывать свой товар, как будто не понимал ничего и по лицам читать разучился. Когда он нагибался, протягивая сладости очередному покупателю, то у него задирались полы длинной куртки, и тогда становилось видно, что на брюках, обтягивающих его зад, была мишень.

— Гляньте, что у него на заднице-то нарисовано, — засмеялся один из охранников, показывая на клоуна.

— Гы-гы-гы, — заржали остальные его товарищи.

Ноги невольно зачесались от желания пихнуть клоуна в зад, прямо в десятку. Очевидно, мишень на брюках нарисовали для какого-то трюка.

Зал заполнился на две трети. Пришедшие стали проявлять признаки недовольства, стучали ногами по земле. Звук, правда, получался глухой. Тогда они начали хлопать в ладоши, прикладывать их рупором ко рту и требовать начала представления. Хозяин цирка тянул время, ждал, когда займут все места. Дело вот-вот могло обернуться беспорядками. Опрокинут недовольные зрители подставки с факелами и масляными фонарями — убытков куда как больше будет, чем от пары десятков не занятых мест.

Представление не оправдало надежд, оно оказалось скучным. Чего уж ожидать от цирка, что не первый год колесит по стране? Актеры одни и те же. Ничего нового они давным-давно уже придумать не могут. Это походило на ночь со старой проституткой, с которой провел точно такую же лет этак пять назад.

Король сидел с кислой миной, откровенно скучая, и только желание посмотреть на драки с лесным человеком не позволяло ему уйти раньше времени. Другие зрители, впрочем, настроения его не разделяли, аплодировали и факирам, и жонглерам, и дрессировщикам, и даже клоуну, у которого точно на том месте, где на мишени была десятка, появилось яблоко, и именно в него-то и угодила стрела.

«Какая вольная трактовка старой легенды о том, что Бронментан спас свой город, поспорив, что собьет стрелой яблоко, поставленное на голову его сыну. За такие вольные трактовки смутьянов можно смело отправлять с темницу на постоянное место жительства. До скончания их дней», — размышлял правитель, ухмыляясь.

— А сейчас… — закричал зазывала, выскочив на арену и кувыркаясь, точно мячик.

— Ну, наконец-то, — сказал король.

И его слова, и слова глашатая утонули в криках толпы.

Лесной человек возвышался над тем, кто вел его на цепи, головы на две, хотя поводырь его и сам был не хрупкого телосложения и гораздо выше среднего роста. На шее у чудища был ошейник с обращенными внутрь металлическими шипами, как у собак бойцовых пород. Лба у него почти не наблюдалось — впадина какая-то, а не лоб. Тело покрывала серая шерсть.

— У-у-у-у-у… — пронесся восторженный гул. Некоторые зрители даже с мест своих повставали.

— Что за чудище такое? — проворчал король.

В цирке строго-настрого запрещалось показывать что-то магическое. То есть если люди летали под куполом, то только благодаря силе своих мышц и уж никак не из-за того, что кто-то наложил заклятие, способствующее левитации. То же самое и с монстрами. Все должно было быть естественным.

— Это кого же с кем же скрестили, чтобы такой урод вышел? — спросил один из охранников.

— Никак они натравили на женщину самца горной гориллы, — высказал предположение другой.

— Идиоты, — рассердился король на охранников, — от такого соития потомства не бывает! Заткнитесь!!!

Лесной житель обводил зрителей маленькими глазками, что терялись под мощными надбровными дугами. У поводыря тоже лба почти не было, надбровные дуги были не менее внушительными, а глазки такими же маленькими, вот только шерсть у него совсем нигде не росла, даже волос на голове не было, она походила на бильярдный шар — такая же гладкая и сверкающая в свете масляных фонарей и факелов.

— Я понял, понял, они братья, — затараторил охранник, тыкая на лесного человека и его поводыря, но тут же замолчал, поймав на себе гневный взгляд короля.

— Перед вами лесной житель! — объявил недавний зазывала, который перед началом представления стоял возле шапито. Даже оказавшись в роли шпрехшталмейстера, он так и не удосужился снять свою маску.

— А то мы не догадались, — прошипел кто-то из охранников.

— Каждый может испытать свою силу, сразившись с ним. Если кто сумеет его победить, получит ценный приз и, конечно, ваши аплодисменты! — Человек в маске потряс перед собой небольшим мешочком, издававшим приятный металлический звон. А чтобы ни у кого не возникло сомнений, что там лежит, он развязал тесемки и высыпал на ладонь несколько монет. Они блеснули золотом. — Но вначале мы хотим провести пробный поединок.

После этих слов поводырь снял цепь с ошейника лесного жителя, а сам встал в боевую стойку напротив. Поединок этот нельзя было всерьез воспринимать. Это все равно, что дрессировщик будет со своими зверями бороться. Они-то ведь знают, кто их кормит, кто о них заботится, и понимают, что можно на арене делать, а что нельзя.

— У-у-у-у-у-у… — завыл лесной житель и неуклюже двинулся к поводырю. Попробовал его схватить, но как-то подозрительно медленно и неуклюже. Человек поднырнул у него под рукой и оказался сзади, после чего размахнулся ногой и ударил его прямо туда, где у клоуна была мишень.

Лесной житель покачнулся и, чтобы не потерять равновесие, сделал пару-тройку шагов вперед, развернулся и опять стал ловить человека.

— Он бы еще так рыбу ловил! — крикнул кто-то из зала.

Зрители начинали скучать. Наконец лесной житель изловил поводыря, ухватил его за куртку. Будь она сделана из менее прочной ткани, то порвалась бы и человек ускользнул от своего противника, но ткань на совесть делали, а зря…

— У-у-у-у, — в очередной раз сказал лесной житель, распластав поводыря на арене.

— Чистая победа! — закричал цирковой шпрехшталмейстер. — Есть ли желающие свою судьбу испытать?

— Э-э… — дернулся было охранник, но король его удержал:

— Подожди! Не спеши. Посмотрим, может, кто другой вызовется.

Охранник такому исходу был рад.

Блеск и звон золотых монет многих со своих мест сорвал. Даже выбирать пришлось среди желающих оказаться этим вечером либо в больнице, либо, еще хуже, на кладбище.

— Идиоты, идиоты!!! — только и шептал король. И этими «идиотами» он правит. Охранники все отчего-то повернули к нему головы, подумав, видимо, что он их зовет, но король ни к кому конкретно не обращался.

— Ура-а-а-а!!! У нас есть первый претендент на наш приз! — объявил шпрехшталмейстер. Рядом с ним стоял человек почти вдвое ниже лесного жителя, в плечах он, правда, его даже превосходил, зовут его… — Ведущий нагнулся к претенденту, тот что-то прошептал ему на ухо. — Его зовут Горм из Далкоса!

— Ура-а-а-а!!! — заревел зал.

Вот уж непонятно, что там такие понравилось лесному жителю в Горме из Далкоса — внешний вид или, может, запах, хотя он сам должен был пахнуть, как помойное ведро, а то и похуже. Горм из Далкоса через секунду валялся уже на животе, а на нем сидело волосатое чудище, придавив коленом его голову, чтобы не двигался, и старательно выворачивало ему левую руку из сустава.

— А-а-а-а-а!!! — кричал человек, но лицо его было вдавлено в покрытие арены, так что перекричать возбужденную толпу он не мог.

Следом выскочил поводырь. Как заправский скотовод, что закидывает веревку на шею буйному бычку, он набросил цепь на ошейник своего подопечного и потянул за собой. Он был похож на одного из тех бедолаг, что волокут корабли по неглубоким руслам рек.

В этом перетягивании лесной житель должен был легко одержать победу, такую глыбу, как он, и на сантиметр в одиночку не сдвинешь, но поводырь обладал прямо-таки фантастической силой, коль ему удалось освободить претендента на награду. Тот уполз прочь с арены, завывая и поглаживая левую руку.

— Отличный экземпляр, — сказал король, ткнув пальцем в лесного жителя, — думаю, что он пригодится.

Представление не задалось. Видя, как легко лесной житель расправился с первым претендентом, все быстро сняли свои кандидатуры с дальнейших соревнований. Король зашел за кулисы. Там стоял запах пота, испражнений, гнили, точно сам цирк разлагался. Да он и походил на подкрашенный труп. Первым встречным оказался шпрехшталмейстер, он же зазывала и, вероятно, самый главный.

— Ну, где ты этого лесного жителя раздобыл? — спросил у него король.

— Здесь нельзя находиться посторонним, — сказал циркач, не узнав правителя.

— Да пошел ты! — Король ткнул его мыском сапога в коленную чашечку.

— Ой! — застонал циркач, сгибаясь от боли в поклоне.

— Вот теперь ты правильно сделал, что мне поклонился, но неправильные слова сказал! — Король еще раз пнул его ногой. — Повторяю для особо одаренных — где ты взял этого лесного жителя?

— В южных горах, повелитель. Он дикий… В пещере жил. Так, по крайней мере, мне рассказывали те, кто его поймал.

— Ты тут за главного? — Да.

— Я его заберу вместе с дрессировщиком.

— Как пожелаешь, повелитель… — ответил циркач, не поднимая взгляда.

Больше на арене цирка лесной человек не выступал. Король устрашал его видом своих врагов. У тех и вправду коленки дрожали, а спины со лбами потом покрывались, когда они видели монстра, идущего во главе королевских войск.

Лет восемь назад он проломил своими ручищами, точно тараном, ворота в замке лорда Доренвиля, перепрыгнув сперва через ров и сорвав с цепей подъемный мост.

Мост он опустил, ворота разбил, а потом чей-то топор проломил голову и лесному человеку. Она треснула, как переспелый арбуз, разбрызгивая что-то розовое, пористое. Но вряд ли это были мозги, потому что и с проломленной головой лесной человек дрался еще минут пять, прежде чем медленно текущие по его телу нервные импульсы сообщили во все его участки, что оно уже мертво. Лесной человек рухнул, как подрубленное дерево, с грохотом, придавив под собой тех лесорубов, вернее сказать, человекорубов, что были слишком нерасторопны и не успели отскочить в стороны.

На горизонте высились горы с чуть красноватыми склонами. Наверное оттого, что облака задевали их вершины своими брюхами, когда мимо проплывали, и словно распарывали их, казалось, будто на склоны их обрушивались водопады крови. Облака и вправду были похожи на ленивых огромных животных — то ли китов, то ли на тех вымерших монстров, которые были изображены на древних картах. Если в небесах есть разумные существа, то они, быть может, охотятся на облака и питаются их мясом.

Холодный воздух сделал кожу бесчувственной, твердой, точно ее продубили на живом человеке. В горы вела неширокая дорога.

Стивр остановил коня, похлопал его по крупу, погладил.

На перевалах стояли сторожевые посты. В стране было неспокойно, но опасность как раз можно было ждать изнутри, а не извне, потому что тролли слишком многих воинов потеряли в той битве, пять лет назад, и сейчас не думали о набегах на сопредельные земли. Скорее всего, с начальником сторожевого поста можно будет договориться, предложив ему денег. Пусть даже портрет Стивра разослали всем, строго-настрого приказав поймать этого человека живым или мертвым, но если предложенная сумма окажется больше, чем премиальные за поимку Стивра, то есть шанс решить вопрос без кровопролития. Однако…

«Любого, кто доставит живым Стивра Галлесского — преступника, продавшего душу дьяволу, ожидает вознаграждение в 100 монет». Сумма с двумя нулями точно отпечаталась в голове Стивра. За проход через перевал он не мог предложить столько же, сколько король давал за его поимку. Пробиваться силой не хотелось, не хотелось убивать солдат, охраняющих перевалы.

— Тебя никто не узнает, — сказала Стивру Леонель, — что встал-то? Поехали!

— Поехали, — согласился Стивр.

Дней пять назад они раздобыли второго коня, и волшебнице теперь не нужно было бежать по кустам, превратившись в зверя.

Стивр думал, что сможет построить воздушный шар и на нем перелететь через горы, но, даже будь у него нужные инструменты и материалы, без специальной верфи ему шар не сделать. У него не было ни прорезиненной парусины, которая не пропускала бы нагретый воздух, ни горелки, а сделать он мог разве что плетеную корзину, обломав ветки со всех ближайших деревьев и кустов, — но это все равно что на помеле летать, в воздух поднять корзину смогла бы только Леонель.

— Это слишком сложно, — сказала девушка, прочитав его мысли.

— Сложно? Почему? — переспросил Стивр. — Нас что, слишком много?

— Я смогу поднять ее над землей метров на десять, потом, когда мы будем уже над горными склонами, я смогу ее на этой высоте удерживать. Но когда мы перейдем границу с землями троллей, то вся моя сила исчезнет, и корзина упадет. Мы не разобьемся, но ушибемся.

— Ты попробуй на границе ее сама опустить, — сказал Стивр.

— А я знаю точно, где граница? К тому же нам все равно надо будет над дорогой держаться, если мы где-нибудь в стороне границу пересечем, то завязнем в снегу так, что не выберемся. Ноги-руки, поверь мне, наверняка поломаем. Там на склонах людских костей больше, чем на поле боя. Там все усыпано останками тех, кто решил забраться на вершину по нехоженым тропам. Они накопились там за годы. Поверь, никому это еще не удалось… из людей, — добавила Леонель после паузы.

— А не из людей? Кто там был? И зачем?

— Не важно. Это слишком страшно. Лучше не знать об этом. Там людям вообще делать нечего.

— Что там?

— Воронка в другой мир открывается. Очень редко.

— Я закрыл одну такую воронку.

— Я помню. Это другой мир. Итак, мы будем лететь в твоей корзинке на высоте десяти метров над дорогой, и как ты думаешь, что сделают стражники, когда нас увидят? Правильно, обстреляют. Они собьют нас.

— А метла?

— Что метла? Ты хочешь спросить — смогу ли я полететь на метле? Нет, представь себе, не смогу. Не умею.

— Жалко. Я думал, ты все умеешь.

— Заткнись!

Колдуны много лет назад, когда на них еще не было гонений, наложили заклятия на всю границу. Никто ее незаметно пересечь не мог. Это было гораздо эффективнее, нежели строить укрепления. Но со временем заклинания ослабели. Стражники по ночам предпочитали сны смотреть, чем на дорогу поглядывать или уж тем более на небеса. Может, никто и не увидит корзину?

Мир походил на старое здание, сложенное то ли из плохо обожженных кирпичей, которые стали слишком рано крошиться, рассыпаясь пылью, то ли из бревен. Но и они подгнили, и теперь все здание может в любой момент рухнуть — особенно если разыграется ураган или случится землетрясение, — и тогда оно погребет под собой всех, кто в нем обитает. Его сейчас так трясло, что и крепкое, только что построенное сооружение могло развалиться.

У Стивра в кармане лежала маленькая деревянная коробочка, украшенная витиеватой резьбой. В ней жил сверчок. Стивр купил его на базаре в одном из попавшихся на пути городов и там же приобрел ему «квартирку», где тот мог коротать время во время долгих переходов. Вечерами, оказавшись на постоялом дворе, Стивр выпускал сверчка. Тот питался яблоками. Стивр всегда держал наготове спелый сочный хрустящий плод, отрезал от него очень маленькие кусочки, протягивал их сверчку. Тот не боялся человека, совсем как домашнее животное, которое привыкло брать еду с ладони хозяина.

«Когда денег не будет, смогу устраивать представление с дрессированными сверчками. Издалека, правда, никто их не разглядит. Сверчки не так эффектны, как тигры, слоны, змеи или драконы», — иногда тешил себя этой мыслью Стивр.

По дорогам бродили бездомные. Они сколачивали банды, нападали на путников, обирали их до нитки, а то и до костей. Те из них, кто уже попробовал человечины и выяснил, что на вкус она лучше, чем говядина или свинины.

Беженцы бродили без всякой цели. Они не знали, куда им идти. Могли увязаться за кем угодно, точно щепка, которую увлекает речное течение и несет невесть куда — в море, в океан. Однажды Стивр, обернувшись, увидел, что следом за ним бредут человек тридцать. Их одежды истрепались, как и у самого Стивра. Они, собственно говоря, мало чем отличались друг от друга. Большинство своих пожитков эти люди либо потеряли, либо обменяли на еду, либо у них их украли. Ну а что касается Стивра, то у него с самого начала почти ничего не было, кроме… мешочка с деньгами.

— Что вы за мной идете?!! — гневно закричал Стивр, обернувшись. У него было такое выражение лица, точно он готов был хлестнуть их плетью.

— Ты слишком многое о себе возомнил, — усмехнулась Леонель, — они не за тобой идут. Они просто идут, а могли бы и за тобой, но… — фразы она не закончила. А может, она отвернулась прежде, чем сорвались с ее губ те обидные слова, что пришли ей на ум, и Стивр их не расслышал.

Несколько дней назад, когда еще Габор был жив, Стивр и Леонель поссорились. Это случилось сразу же, как только они покинули постоялый двор.

— Ты разве ничего не понял? — спросила Леонель.

— Что? — удивился Стивр.

— Тебя ростовщики научили вопросом на вопрос отвечать?

— О чем ты?

— О хозяине трактира.

— Нет.

— Это не только твоя проблема. Ты бежишь, как последний трус.

— Можешь меня в чем угодно обвинять, но ты думаешь, что я в одиночку смогу справиться с орденом?

— Ты правда не видишь очевидное или только притворяешься, или не хочешь ничего видеть?

— Что, что?!!

— Да ничего! — разозлилась Леонель. — Тебе только слово сказать надо, и у тебя будет не меньше пяти тысяч ополченцев. Ты думаешь, один такой выискался, кому инквизиторы поперек горла встали? У повстанцев нет лидера! Им нужен вожак, за которым они пойдут.

— Ты льстишь мне. Меня никто не помнит. Я выиграл всего одно сражение.

— Мы можем заехать в любое селение и, поверь мне, найдем много людей, кто все бросит, возьмет топор или косу и пойдет на инквизиторов вместе с тобой. Это в столице, из которой ты в последнее время никуда почти и не выбирался, никто тебя не помнит, а в отдаленных селениях о тебе легенды стали слагать. Им был нужен кто-то, о ком можно слагать легенды. Ты лучше всего подошел.

— Ополченцы, коса, топор, — протяжно повторил Стивр, — ты знаешь, чем закончится первая же крупная битва? Всех этих ополченцев перебьют, а тех, кто уцелеет, развесят по деревьям. Инквизиторы — военный орден. Каждый из его членов умеет сражаться и в одиночку, и в отряде. Я только стану причиной их смерти. О, — Стивр жестом остановил Леонель, которая хотела что-то сказать, — ты можешь мне повторить ту чушь, что в таких случаях любят говорить: «Лучше умереть стоя, чем всю жизнь стоять на коленях». Так вот, повторяю, это — чушь!

— Кто мешает тебе вновь воспользоваться адовыми трубами?

— Адовы трубы? Отличное все-таки им название дали. Не зря меня инквизиторы на костер решили отправить. Но я забыл, как эти трубы работают.

— Забыл? Ты был бы очень плохим актером. Я тебе не верю!

— Можешь не верить! Твое право!

— Я слышала о тебе легенды, — сказала Леонель, — в них приписываются тебе заслуги, которых у тебя нет. Рассказать?

— Не стоит, — отмахнулся Стивр, чуть пришпорив коня, чтобы обогнать волшебницу и не слышать ее.

— Страус! Суешь голову в песок?! От этого проблема не исчезнет!

— Ты хочешь с помощью этих крестьян решить и свои проблемы?

— Ты о том, что я хочу уничтожения инквизиторов? Да, спорить не буду, хочу!

— Сама бы давно подняла их на инквизиторов!

— Да я с радостью! Но как ты думаешь, пойдут они за девчонкой, которой на вид пятнадцать лет, да еще колдуньей? Думаю, что нет. Но я знаю теперь, за кем они пойдут!

— Я их не поведу!

— Не надо! Есть другой человек!

— Кто?

— Ты его знаешь. Он когда-то спас тебя. Рядом с ним один из наших.

— Зачем?

— Чтобы правильный путь указать.

— А ты хотела правильный путь мне указать? — догадался Стивр.

— Чтобы выиграть — надо делать разные ставки. Так вероятность успеха будет повыше.

— Так все ты врала насчет того, что колдуны разобщены. На самом-то деле все не так?

— Не совсем. Зачем тебе знать это?

— Выходит, наша встреча была не случайной? Все было подстроено?

— Какая разница! Я ведь все равно с тобой еду.

Дальше они мало говорили. Стивр замкнулся. Леонель его не трогала. Стивра уже даже ветер не трогал. Не хотел он прикасаться к его грязным одеждам. Стивр не мылся, наверное, неделю. Поначалу он чувствовал запах своего пота, потом перестал. Он все больше дремал в седле, иногда погружаясь в сон всем сознанием, а выплывая из него, недоуменно оглядывался, не сразу понимая, что с ним и где он находится.

Леонель тоже не мылась не меньше недели, но она пахла очень вкусно. Стивр удивлялся — как ей это удается? Он ни разу не заметил, чтобы она брызгала на себя духами, да и не было их у нее.

— Мне кажется, мы усложняем ситуацию, — сказала Леонель, — слишком усложняем. Надо просто поговорить со стражниками. Я уверена, они нас пропустят. Они об этом даже помнить не будут, я сотру им память, и, если их инквизиторы потом допрашивать станут, они ничего не смогут им рассказать о тебе даже под пытками.

— Им наверняка сообщили о том, что я могу проследовать этой дорогой. Если там только дозорные, мы пройдем без помех. Я хорошо знаю их командира, пусть хвори и болезни не одолеют его еще сотню лет. Он нас пропустит. Но там должны быть еще инквизиторы. У них амулеты против колдовства. Ты не сможешь с ними справиться.

— Тогда мы их убьем, — сказала Леонель, и у нее на лице появилась какая-то потусторонняя улыбка. С такой улыбкой должна приходить за человеком Смерть.

— Будь что будет! — махнул рукой Стивр. Над ними кружился орел.

«Что он здесь делает? — удивилась Леонель. — Где он еду здесь находит? Душами мертвецов не насытишься». Она хотела проникнуть в мозг птицы, завладеть ее сознанием, посмотреть с высоты ее глазами на себя и на окрестности, на то, что творится на посту стражников, охраняющих границу, но орел, точно почувствовав опасность, улетел.

— Скоро уже пост, — заметил Стивр.

— Я уже вижу.

На дороге стоял стражник. Он опирался на древко копья. Спину свою он держал прямо. Хотя как же ее иначе держать будешь, когда стальной панцирь не дает позвоночнику согнуться? Но когда Стивр и Леонель поближе к нему подъехали, стало видно, что его лицо все в глубоких бороздах. Какие-то из них оставило оружие противника. Но в основном над его лицом все-таки потрудилось время. Его панцирь был тусклым, давно его не чистили, ведь стражника на смотры в столицу не вызывали, зато меч и копье он всегда держал наточенными. На плече у него сидел орел. Тот, что прежде кружил над путниками.

«Вряд ли они могут общаться, — подумала Леонель, — не думаю, чтобы этот солдафон мог проникать в мозг птицы и глядеть на мир его глазами с высоты, хотя… хотя это очень полезное умение. Отчего он сидит здесь много лет? Отчего не подался в столицу? Боится, что о его способностях узнают инквизиторы и сожгут?»

За его спиной высилась сторожевая башня и стены поста. Арбалетчики, спрятавшись за ними, быть может, держали путников на прицеле. Но тогда этому дозорному проще было не выходить из укрытия, а он ведь выбрался на дорогу, чтобы путников встретить. Стивр не стал вынимать из ножен меч. Его ведь тоже не с оружием в руках поджидали. На копье воин лишь только опирался, просто у него не было посоха.

— Приветствую тебя, Стивр Галлесский, и твою спутницу, — сказал стражник, когда они подъехали поближе.

— Как ты нас узнал? — удивился Стивр, ведь на всех них до сих пор были наброшены заклинания, искажающие внешность.

— Это не трудно. На границе некоторые заклинания нейтрализуются. Я тебе не говорил об этом раньше.

— Я так и думал. Ну здравствуй, Гром. — Стивр хорошо знал начальника сторожевого поста, ведь пять лет назад он проходил мимо него, ведя за собой три сотни наемников.

— Ты куда? — спросил его тогда Гром. — Решил, что ли, троллей завоевать?

— Нет, — бросил ему Стивр, — драться за них буду и за нас тоже.

— С кем?

— Новый это враг. Такого раньше не было.

— И что, велика опасность? — удивился Гром. — Да.

— Пост мой, в случае чего, выдержит?

— Не думаю.

— Тогда и я с тобой пойду. У меня десяток солдат есть.

— Отлично!

После битвы в Стринагарском ущелье Гром вернулся на свой пост вместе с пятью солдатами, что у него остались. Он служил здесь уже больше пятнадцати лет, словно прирос к этому месту. Иметь такого стража было Стивру очень выгодно. Ведь Гром если и спрашивал, что Стивр везет, когда тот навещал земли троллей, то лишь из-за простой формальности, а караван не проверял. В таможенные ведомости он мог записать все что угодно: например, что Стивр в мешках своих везет ветер, потому что для троллей он целебен. Пошлина за это полагалась совсем мизерная.

Стивр слез с коня, обнял Грома.

— Хотите есть? — спросил воин.

Все-таки это могла быть ловушка. Там, за стенами, их могли ждать инквизиторы. Они появятся, только когда Стивр и Леонель слезут с коней, снимут оружие, сядут за стол и начнет действовать усыпляющее снадобье, подсыпанное в еду и питье, а сейчас они держат под прицелом арбалетов Грома, чтобы тот не сболтнул чего лишнего. Впрочем, чего-чего, а стрелой Грома не напугать.

Опытный страж правильно понял сомнения путников.

— Я знаю, что тебя разыскивают инквизиторы. Они были здесь. Еще совсем недавно. Тебя ждали, но когда я узнал, что ты едешь, пришлось их обезвредить.

— Ты узнал обо мне через птицу? — спросил Стивр. — Да.

— Это еретические знания, — сказал Стивр.

— Я знаю, но без них на границе тяжело.

— Что ты сделал с инквизиторами?

— Они упали со скалы в ущелье. Так неудачно все вышло. Их теперь и не достать. Ущелье глубокое.

Гром говорил слишком спокойно, точно о чем-то обыденном: допустим, о легком дожде, который покапал немного и стороной прошел, совсем не повредив посевы. Стивр поверил ему сразу. На заставе и вправду ничего не происходило.

— Так вы хотите есть? — спросил Гром.

— Да. Но прости, твоим гостеприимством мы не воспользуемся.

— Спешите побыстрее убраться? За вами идут? Я не видел погони.

— Думаю, что пока ее нет, — сказал Стивр, — но мне все равно не хотелось бы задерживаться.

— Как знаешь, — вздохнул Гром, — идите. Для вас путь свободен.

— Спасибо, — поблагодарил Стивр.

Они чуть отъехали от стражника, но еще не миновали стены укрепления, когда Гром окликнул их:

— Ты знаешь, все, что сейчас происходит в стране, мне напоминает тонущий корабль. Может, и мне с него убежать?

— Он сравнил тебя с крысой, — шепнула Леонель.

— Я понял, — шепнул в ответ ей Стивр, а потом, уже обращаясь к Грому, продолжил в полный голос: — Ты хочешь пойти со мной?

— Тролли меня примут?

— Они примут любого. Тебя тем более. Ты ведь был в ущелье вместе со мной.

— Нет, — после короткого раздумья ответил Гром, — что мне там делать? Моя родина здесь. Здесь хочется лежать. В чужой земле не будет покоя.

— Как знаешь, — ответил Стивр, — прощай!

— И ты прощай, Стивр Галлесский!

Стивр хоть и не оборачивался, но почувствовал, что Гром от него отвернулся и побрел к укреплению. Он не боялся, что ему пустят в спину стрелу, а если и пустят, то он все равно услышит, как она свистит, рассекая воздух, и успеет увернуться.

На душе появился тяжелый камень, но Леонель сделала его еще тяжелее.

— Гром чуть получше актер, чем ты, но тоже плохой.

— Ты это к чему? — спросил Стивр.

— К тому, что он паузу, когда думал, идти с нами или нет, уж больно театрально держал и передержал. Он все давно решил. Он только вид делал, что думает, чтобы тебя задеть. Не зря он тебя с крысой сравнил. Поверь мне, он очень хороший и умный солдат. Здесь он сидит лишь оттого, что в городе до него инквизиторы быстрее доберутся. Управляться с животными так, как он умеет, тоже колдовство. Если вернешься, сделай его не меньше чем тысячником.

— Если у меня будет тысяча, над которой я смогу его поставить.

— Если ты вернешься, — поправила его Леонель. — Ну а то, что у тебя будет тысяча, я тебе уже объясняла.

Впереди кто-то копошился на туше мертвого коня, облепив ее, как червяки или мухи. Но для насекомых они выглядели слишком большими, скорее, это были волки или бродячие собаки, которых в последнее время уж слишком много развелось в округе. Они начали даже в стаи сбиваться и нападать на путников. В темноте было трудно разобрать, кто это. Приходилось домысливать.

Конь лежал посреди дороги. Никак его не миновать. А начнешь обходить, падальщики решат, что хочешь у них добычу отнять, и нападут. К счастью, Дориан Хо ошибся. Оказалось, что тушу облепили люди. Метров за десять инквизитор услышал чавканье.

На дороге валялся кочевник. Падая с коня, он сломал себе руку и ногу, и теперь поза его была не очень естественной для человека. Так, вероятно, выглядит выброшенная, сломанная кукла размером в человеческий рост. Он лежал на животе, уткнувшись головой в грязь, шлем слетел, обнажая длинные, свалявшиеся волосы. Из спины торчал наконечник стрелы. Он пробил доспехи и тело насквозь. Обычные луки, которыми вооружены солдаты, на такое не способны. В лучшем случае они пробивают панцирь спереди, а то и вовсе рикошетят, скользят по доспехам и уходят прочь. Арбалетный болт панцирь пробьет, но кочевника убила именно стрела. Лук, что выпустил ее, должен быть в человеческий рост, его трудно согнуть, да и вообще большинству людей такое было бы не под силу.

— Что, человечинки захотели? Крови? Мало вы нашей попили? — Голос был хриплым.

Люди, что прежде были полностью поглощены разделкой своей добычи, теперь заметили инквизиторов. Кто говорил, Дориан Хо не разобрал. Незнакомцы начали слезать с конской туши опасливо, точно звери, которым корм протягивают.

Какая-то болезнь чуть скрючила их тела и руки. У них отросли когти, которыми они могли разделывать куски мяса немногим хуже, чем ножом. Глаза были мутными, зрачки почти слились с белками, по крайней мере, граница между ними стала едва различимой.

— А вы, часом, человеческую кровь не пьете? — спросил Дориан Хо, пока еще только опираясь на посох.

Позади него инквизиторы встали поровнее и поплотнее.

— От твоей отравиться можно, — заговорил старик с длинными седыми волосами, морщинистым лицом. Губы его были перепачканы кровью, руки тоже. Но и у всех остальных они выглядели точно так же, равно как и длинные волосы. Это и еще грязь, налипшая на лица, да почти одинаковая одежда мешали определить их пол и возраст. Людей было человек тридцать, то есть по одному на каждого инквизитора.

— Кто кочевника убил?

— Мы, — ответил старик. Он все ближе подбирался к Дориану Хо, видимо думая, что инквизитор очень глуп, коли стал вопросы задавать, и пока отвлекаешь его пустыми разговорами, можно подойти к нему на удобное расстояние, а там, глядишь, и получится разорвать ему горло.

— Это не вы! — усмехнулся Дориан Хо.

Старик прыгнул. Он чуть согнул ноги в коленях, выпрямил их резко, как пружину, и оттолкнулся от земли на удивление легко, скорее, кости его должны были переломиться от такой перегрузки, но он преодолел одним прыжком пять метров, что разделяли его и Дориана Хо. Демонстрация немощности была лишь отвлекающим маневром. Дориан Хо был готов ко всему что угодно, даже к тому, что люди эти начнут превращаться в волков. Что-то было в них звериное, но, вероятно, трансформация только начиналась: они приобрели некоторые способности волков, но не внешний облик.

«Что же с ними произошло? Тоже дождь пролился? Только теперь он не мертвецов из могил поднимал, а живых превращал в оборотней? Расспросить бы их. Не ответят они. Глупые. Умереть хотят скорее».

Дориан Хо отмахнулся от старика посохом, как дубинкой. Удар пришелся по голове, отбросил нападавшего на обочину дороги. Старик упал мешком, но быстро встал на четвереньки, замотал головой. Так он от помутнения в голове избавлялся.

У людей из оружия ничего не было, кроме когтей и клыков, а инквизиторы выставили перед собой посохи. Если бы в них все еще сохранялась священная сила, то любого прикосновения хватило бы, чтобы убить нападавших, но вся она израсходовалась на мертвяков. Впрочем, и как простое оружие, посохи тоже были неплохи. В особенности против безоружных. Главное, их на расстоянии держать, чтобы они клыками и когтями в горло не вцепились.

Наконечники посохов пробивали грудные клетки, застревали в глазницах. В металл, из которого делали наконечники, добавляли немного серебра — на тот случай, если придется бороться с оборотнями, так что ничего бы этих нападавших не спасло, даже зайди их трансформация чуть дальше.

Старик полз к Дориану Хо, хрипел что-то, выплевывал кровь из разбитого рта. Она была слишком темной и густой, точно сворачиваться уже начала. Подняться у него сил все-таки не нашлось. Добивать лежачего Дориану Хо не хотелось, но оставлять в живых было нельзя.

— Что с вами случилось? — спросил он умирающего.

— Мы на привале были, на ночь остановились, — хрипел старик, — волк появился, покусал всех.

— Давно?

— Три дня назад.

— Ясно.

Старик скорее врал, чем правду говорил. До Дориана Хо ему оставалось уже метров пять, как раз столько, сколько он преодолел во время предыдущего прыжка. Инквизитор не стал рисковать. Он метнул посох, как копье. Тот воткнулся в спину врага, пригвоздив его к земле, как насекомое булавкой. Старик выгнулся, кровь ручьем потекла изо рта, его скрюченные руки потянулись к Дориану Хо, но, конечно, не могли дотянуться. И вдруг инквизитор понял, что старик пальцами пытается сложить какой-то знак, вероятнее всего, знак проклятия.

Дориан Хо не боялся проклятий неверных. Их бросали ему и в лицо, и за глаза. Но зачем лишний раз искушать судьбу? Ведь ангел-хранитель может устать отводить все беды. Или же их навалится одновременно так много, что он просто не в состоянии будет со всеми справиться. Дориан Хо подскочил к старику и отсек ему мечом кисть руки. Оборотень обмяк, а отрубленная кисть еще несколько секунд шевелилась на земле, но сами по себе пальцы не могли уже воспроизвести нужный знак.

— Ты не хочешь забрать ее с собой? — спросил у Дориана Хо молодой инквизитор, тот что лечил его. Он кивнул на отрубленную руку.

— Я слышал, что для приготовления колдовских зелий используют когти летучих мышей, жаб и прочую гадость, а у людей обычно берут только кровь, желательно девственниц или, на худой конец, молодых и красивых женщин. Девственниц найти все-таки трудновато. Но я никогда не слышал, чтобы в зелья добавлялись кисти рук оборотней.

— Это и не оборотень. Он не успел трансформироваться. А у тебя большие познания. Кровь девственниц, вообще, много для чего нужна. Если ее добавить в металл, из которого выливают колокол, то у него будет божественный, буквально завораживающий звук.

— Ты намекаешь на то, что в колоколах собора Святого Иоганна тоже кровь девственниц?

— Когда строился этот собор, в городе пропало несколько девушек. Их так и не нашли.

— Это только домыслы.

— Может быть.

— Ты-то откуда это знаешь?

— Я выливал те колокола, — инквизитор помолчал, — одна из девушек была очень красива, поразительно красива. Ее красота завораживала. Будь я тогда посмелее, то плюнул бы на все, на братьев по ордену… Я бы вывез ее из города, вывез бы из королевства, потому что покоя ей здесь все равно не было, куда-нибудь к троллям, северным варварам, кочевникам. Мне все равно. Лишь бы она была рядом! Ноя так и не сделал этого. Теперь я буду жалеть всю свою жизнь… — Он опять замолчал, на лице его менялись эмоции, он как будто видел прошлое и вновь его переживал. — Я люблю слушать колокола собора Святого Иоганна. Они завораживают своим перезвоном, потому что в них кровь этой девушки.

— Ты опять слишком откровенен со мной, — сказал Дориан Хо.

— Мне надо выговориться. Поверь, мне уже все равно — отдашь ли ты меня под суд ордена или нет. Ты ведь мой наставник.

— Наставник должен на путь истинный направлять заблудших. Тебя ничего уже на путь истинный не направит. А ты почему-то очень хочешь пошатнуть мою веру.

— Нет. Я тебе правду говорю. Так что делать с этой кистью? В ней есть немного силы.

— Ты хочешь, чтобы я ее подвесил на цепочку и носил на груди?

— Она будет тебя оберегать от опасностей.

— У меня есть хранитель. Это ведь только кочевники любят у убитых врагов отрезать кое-что на память, только не кисть руки, а левое ухо. Я не хочу уподобиться им! — Дориан Хо подошел к отрубленной руке и ногой отшвырнул ее за дорогу, в кусты.

— Зря, — сказал молодой инквизитор, — под кустами мало света. Когда солнце поднимется, то на открытом пространстве тела оборотней сгорят, в прах превратятся, а под кустами его лучи могут и не найти эту кисть, а она ведь даже не сгниет.

— Боишься, что какой-нибудь зверь ее найдет, съест и тоже трансформируется во что-то страшное?

— Нет. Он только отравится.

— Ну и не волнуйся на этот счет. Хорошо, что тела оборотней сжигать не надо.

Часть четвертая. МЕСТЬ

1

Стивр и Леонель проехали мимо кладбища. Пять лет назад никто не разделял погибших на своих и чужих. Всех вместе сваливали в ямы и хоронили побыстрее в братских могилах. Здесь вместе с людьми должны были лежать даже тролли. Странно, что у инквизиторов еще руки не дошли до этого погоста. Ведь это в их правилах — делить всех на чистых и нечистых. Над первыми ставят трехконечные звезды, а о вторых забывают.

В Стринагарском ущелье от нечисти не осталось и следа, рассыпалась она прахом за пять лет. Лишь только под копытами коней что-то хрустело, как морская галька, отполированная волнами, хотя на самом деле там лежал снег. Ущелье должны были охранять духи. По преданию, это души тех, кого боги оставили здесь, не забрали на небеса. Так что живые должны дорогой этой ходить с опаской. Ведь души мертвых обычно пристают к путникам с глупыми вопросами… И если те дадут им неправильный ответ, то одной своей жизнью они от мертвецов не отделаются, придется отдавать что-то более существенное. Вопрос только — что? Об этом легенды умалчивают.

И без того торговые пути с троллями никогда оживленными не были, а сейчас они и вовсе в запустение пришли. Однако Стивр дорогой этой ходил много-много раз, водил к троллям караваны, нагруженные непонятными для него товарами. Он-то знал, что нужно сделать, чтобы души мертвых его пропустили и не леденили кровь своими завываниями.

Каждый раз ему казалось, что он видит, как вдоль дороги на склонах холмов выстроились люди — лица их темные, то ли сгнившие, то ли загорелые, одежды развевает ветер, а под ними видны ребра. Они стоят, опираясь на копья, и смотрят пустыми глазницами, как мимо них едет тот, кто ими командовал пять лет назад. Пока они здесь, он может чувствовать себя в безопасности. Если бы вдруг в этом месте появились инквизиторы, вряд ли они пережили бы эту встречу.

Стивр, когда в первый раз заметил эти тени, попросил у них прощения. Теперь же он только кивал им. Они кивали ему в ответ и чуть ударяли оружием по щитам. Звук получался такой же, как от срывающихся со склона мелких камешков.

Леонель их не видела. Она лишь чувствовала, что в этом ущелье кто-то прячется, и оглядывалась настороженно.

— Не бойся, — успокоил Стивр, — здесь остались души моих солдат. Они нам не причинят вреда.

— Где они? — спросила Леонель.

— Ты их не увидишь. Ведь ими не ты, а я командовал.

Леонель оглядывала горы, землю, присыпанную снегом, водила вокруг себя рукой с раскрытой ладонью, точно воздух щупала или могла осязать тела тех, что стояли здесь всего-то пять лет назад. Иногда глаза Леонель закрывались, вернее, закатывались, она чуть вздрагивала, покачиваясь в седле. Стивр, увидев это в первый раз, подъехал к ней, поддержал рукой ее спину, чтобы волшебница не упала, но та, открыв глаз, замотала головой.

— Я не упаду. Не бойся.

В ее глазах Стивр прочитал восторг, страх, боль, удивление и множество других чувств. Их было там так много, что это не с чем даже сравнить. Ну разве что с тем, когда хозяин таверны захочет смешать в большом чане все напитки, что у него имеются в подвалах и на полках в зале. Вот только на вкус это будет полнейшая гадость, которую сразу захочется выплюнуть. Но взгляд Леонель в эти секунды был завораживающим. Она, глядя на Стивра, что-то другое видела — прошлое или будущее, или то, что могло произойти, но так и не произошло.

— Ты и сам не представляешь, что ты сделал, — Леонель сказала это как-то очень тягуче, как будто читала заклинание.

— Наверное, — удивился Стивр, — ты хочешь здесь задержаться?

— Я уже все получила. Ты не представляешь, сколько здесь энергии. Ею можно отравиться.

— Вот и я говорю — поедем быстрее.

— Ты как преступник. Его тянет на место совершенного злодеяния, но этого же места он боится.

— Вот, вот. Ты все правильно понимаешь.

Там, впереди, где мир казался зыбким, будто нарисованным на холсте, который развевается на ветру, несколько огромных валунов сдвинулись с места и покатились навстречу Стивру и Леонель.

Доспехи троллей, как и все, что они делали, никогда красотой не отличались — были грубыми, но зато прочными. Сталь специально покрывали патиной, чтобы она не сверкала на солнце, на тот случай, если обладателю доспехов, к примеру, придется сидеть в засаде. Луч, скользнувший по гладкому металлу, может его выдать.

Лошади испугались, остановились, стали пробовать подняться на дыбы или развернуться, но всадники их успокоили, стали похлопывать по шеям, что-то нашептывая в уши.

— Наконец-то, — услышал Стивр голос Крега.

Выпрямившись в полный рост, он был почти вровень с головой Стивра, который сидел на коне. Тролль протянул к человеку огромные ручищи, хотел его обнять, сгрести с седла, прижать к себе, но лошадь чуть дернулась назад, и Стивр ускользнул от объятий.

— Ты мне все кости переломаешь, — стал отмахиваться он от тролля, — представляю, как не сладко приходится вашим женщинам, когда вы их обнимаете.

— Пошляк, — сказал Крег, усмехаясь, отчего обнажились огромные желтоватые зубы, и его лицо стало совсем безобразным. — Но ты меня не представил своей спутнице. Я-то своих представлять пока не буду. Мы для вас все на одно лицо! — Крег махнул назад, где непроходимой стеной высились на дороге с десяток троллей.

— Отчего же, тебя я узнаю! — подмигнул ему Стивр.

— Спасибо. Я тебя тоже. Даже в твоей маске. Можешь ее снять. Если тебя еще кто узнает, то бояться-то уже нечего.

Стивр представил Леонель.

— Рад приветствовать вас, — улыбнулся Крег, чуть кивнув головой.

Склоняться в поклоне он не стал. Не пристало делать это королю. Леонель кивнула ему в ответ. Крег слишком долго смотрел на ее лицо. Он знал, что у людей кожа бывает белой, серой, коричневой, красной, желтой. Так почему же тогда ей не быть и серебряной или еще какой-нибудь расцветки? Но прежде он людей с такой кожей не встречал. Посчитав, что расспрашивать девушку о том, откуда она родом, бестактно, Крег внимание свое опять переключил на Стивра.

— Я уже замерз тебя здесь ждать, — сказал тролль, — думал, что не дождусь, придется вторгаться в ваши земли и отбивать тебя у инквизиторов.

— Вот уж не поверю, что ты на это решился бы. Сколько ждешь-то? День, два, три, а может, месяц? Смотрю, ты почти в камень превратился!

— Ну, не так много. Часа три, но и этого достаточно, чтобы околеть.

— Ты же на самом деле можешь в камень превратиться! Тогда время для тебя ничего значить не будет.

— Слишком сложно.

— Я слышал какие-то разговоры о том, что тролли похитили узника инквизиторских застенков. Это ты сделал? Ты туда пробрался?

Крег кивнул.

— Но как? — недоумевал Стивр. — На эти казематы наложены защитные заклинания. Никто из чужих проникнуть туда не может.

— Значит, может. Вот только ошибся я. Как же сильно я удивился, когда приволок к себе этого человека, стал с ним разговаривать, а он двух слов от страха связать не может, заикается. Ну, думаю, поработали над тобой инквизиторы, а сам себя успокаиваю. Мол, отдохнуть тебе надо, забыть обо всем. Не сразу я понял, что не ты это вовсе. Поначалу эта новость была для меня неприятной. Вот, думаю, незадача какая — столько трудов, а все без толку! Не того утащил! Но пораскинул я мозгами, и новость эта стала для меня очень даже хорошей. Ведь выходило, что инквизиторы тебя не поймали, раз я так и не смог тебя найти.

— Ты из-за меня рисковал сильно…

— Не очень. Свидетелей твоего похищения, вернее, того, кого я вместо тебя приволок, не осталось.

— Отчего же тогда я слышал рассказы, что Стивра Галлесского утащил из подземелья тролль?

— Неужели кто-то остался в живых? Я вроде палицей хорошо поработал. Не-е-е, — протянул Крег, — не могут люди после таких ударов выжить. Я тем инквизиторам кости переломал. Или их товарищи мертвецов расспросили. Черное колдовство?

— Нет. Не думаю. Но стены тоже могут о многом сказать. На них ведь заклятия разные наложены.

— Я об этом не подумал. Стены я не разрушил бы, на это ушло бы слишком много времени, да и шума было бы очень много.

— Вот видишь, король мог против тебя за это ополчиться, вторгнуться в твои земли.

— Не до этого ему сейчас. Лишних солдат нет. Я знаю. Собирает хоть кого-нибудь, чтобы с кочевниками совладать. А пришел бы он сюда, я бы ему объяснил, что не стоило этого делать. Риск оправдан. Я за тебя многим могу рискнуть.

— Не стану утверждать, что это слова мудрого правителя.

— Не учи меня! Это слова честного правителя, который помнит тех, кто ему добро сделал! Вот если бы я забыл об этом, тогда бы грош была мне цена.

— Спасибо, — искренне поблагодарил его Стивр. — Вообще-то версии моего похищения разнятся. Все в основном говорят, что будто бы меня демон уволок, который пришел в подземелье в огне и дыму. Эта версия более выгодна инквизиторам, потому что очерняет меня в глазах людей. Вот она и считается официальной.

Взамен того замка, что разрушила нечисть, тролли сложили новый — из огромных валунов. Резьбой его стены и крышу украшать не стали, как это делали люди, поэтому он со стороны походил на огромный полый камень, в котором вырезали несколько пещер.

Стивр наблюдал, как его строили, но в своем завершенном виде замок предстал перед ним впервые.

— Тебе нравится? — спросил Крег, кивая на мощное сооружение.

— Массивно, прочно, но как-то неуклюже, — сказал Стивр. — У вас всегда были плохие архитекторы. Наняли бы кого-нибудь из людей.

— Зачем? Чтобы он спроектировал замок, который разрушится, если прислониться спиной к его стене? Я же тебе всегда говорил, что главное — функциональность! Функциональность во всем. А все эти украшения никому и не нужны.

Перед Стивром, скрипя, отворились массивные ворота. Их сколотили из стволов деревьев, чуть стесав им бока, чтобы они лучше подходили друг к другу, а потом стянули огромными железными полосками. Такие людям не вышибить никаким тараном.

Во дворе, выстроившись в несколько рядов, стояла придворная охрана Крега. Вообще-то регулярной армии у него не было, потому что ее практически не из кого было набирать.

Стивр никогда не любил музыку троллей. Она была ничем не лучше скрипа петель, открываемых ворот или испуганного ржания лошадей. От нее резало уши. И гостю пришлось несладко, когда заиграл оркестр, приветствуя его. Еще сложнее было не морщиться от этих звуков.

— Отличный прием, — прошептала Леонель.

— Да, — ответил Стивр, даже не подумав о том, что в таком шуме он вряд ли смог бы расслышать, что ему не то что шепчет, а кричит Леонель.

— Что ты сидишь и тупо пялишься, — вновь прошептала Леонель, — поприветствуй их! Они ведь рады тебя видеть. Избавитель от нечисти! Кто-то ведь был с тобой в Стринагарском ущелье. А ты разве не рад видеть их?

— Даже не представляешь, как я рад их видеть! — ответил Стивр. — Они мне кажутся милее всех людей.

Он поднял вверх обе руки, отпустив поводья. Конь, почувствовав, что им больше не управляют, заартачился, вильнул куда-то в сторону, так что Стивр в седле покачнулся и, чтобы не упасть, сжал ногами его бока. Но скакун неверно понял команду наездника, ведь так его обычно заставляли ускорить бег, так что Стивр едва удержал коня, натянув поводья.

Рядом с ним величественно выступал Крег.

— Ты знаешь, мы приемов не умеем оказывать. Мой народ и я рады видеть тебя и твою спутницу. Сейчас поедим немного, потом отдохнешь. Что ты делать-то намереваешься в дальнейшем?

— Не знаю еще.

— Ваш король ко мне гонца присылал. Помощи просил, чтобы с кочевниками справиться.

— А ты?

— А я плохо поступил — отказал! Он-то ведь пять лет назад мне тоже мало чем помог. Вот думаю, дать ли ему прибежище, если попросится? Не дам. Не нужна мне эта лишняя головная боль.

— А он тебе, между прочим, прибежище дал, — сказал ехидно Стивр.

— А я вот — не дам! Ваши это внутренние людские разборки. Незачем мне в них участвовать. Пять лет назад совсем другая была ситуация. Да?

— Нуда, — согласился Стивр.

— Да и мало нас, — сказал Крег, он всегда говорил об этом. — Смог бы я послать, даже если бы откликнулся на его просьбу, не больше сотни воинов. Ну что они сделают?

— Ой, а то ты не знаешь, — рассмеялся Стивр, — что может сделать сотня твоих воинов? Они, как таран, прошибут любое построение. Они лучше сотни слонов. Но это действительно наше внутреннее дело. Думаю, что тебе не стоит в него вмешиваться.

— Да и как я могу королю помогать, когда он тебя казнить хотел? Но и это тоже ваше внутреннее дело.

— Так ты что, когда король узнает, что я здесь, выдашь меня ему?

— Как ты мог подумать такое?!! — всплеснул руками Крег. — Как ты мог!

Стивр с опаской смотрел на потолок замка, думая, что он может обвалиться и его придавит камнями, как во время камнепада. Внутри было мрачно и неуютно, тролли почти не украшали своих жилищ, а вся их мебель выглядела грубоватой. Крепкой, но грубоватой. Один плюс — здесь почти не было слышно оркестра. Свет проникал через узкие окна, узкие даже для людей, а уж тем более для троллей. Для тех они и вовсе были крохотными, точно лазейки для мышей. У дальней стены горел камин. Рядом были сложны не дрова, а бревна, которые запихивали в огонь целиком. Но даже этому огромному камину не удавалось изгнать из помещения сырость.

— Что-то я Габора не вижу. Куда ты его дел? — спросил Крег. Хотя этот вопрос он должен был задать гораздо раньше.

— Он погиб, — ответил Стивр, и в голосе его не было печали, ведь рано или поздно то, что случилось с Табором, не минует и всех остальных.

— Жаль. С ним было интересно поболтать. Не то что с тобой!

Заливаясь смехом, навстречу выбежал малыш. Правда, ростом он доходил Стивру до плеча и был гораздо его шире, так что столкнись они — человек, каким бы сильным он ни был, на ногах бы не устоял, а отлетел в сторону, как кегля, в которую ударился тяжелый каменный мяч. Тем более что сам Стивр устал за время перехода, кожа к костям уже прилипала. Тролльчонок бросился прямо к Стивру, похоже, подумав, что ему принесли новую игрушку. Вернее, парочку новых фарфоровых кукол (если взять во внимание Леонель), которых родители выменяли у людей. Ведь тролли не могли делать такие тонкие и красивые вещи.

Он потянул к ним руки, хотел потрогать, обнять, прижать к себе и… раздавить.

— Сынок мой, — сказал Крег. По его лицу невозможно было определить, залился ли он краской при этих словах. — Ну, ты его помнишь.

— Шустрый малый, — кивнул Стивр, — вырос-то как!

— У-у-у-!!! — завопил в восторге тролльчонок, ведь «фарфоровые куклы», которые раздобыл его отец, помимо того, что двигались, еще и говорить могли.

— Ага, — согласился Крег, — растет прям как на дрожжах. Скоро выше тебя будет.

— Да, — кивнул Стивр.

— Стой, стой!!! — Крег наконец-то догадался, отчего так радуется сын. — Это никакие не игрушки. Это наши гости. Это дядя Стивр. Ты его помнить должен. А это тетя Леонель.

Тролльчонок остановился, погрустнел.

«Дядя Стивр, тетя Леонель», — повторил он себе под нос, насупившись. Малыш не выговаривал «р», и ему плохо давалось еще несколько букв.

— Знаешь, ведь люди к нам редко заходят, — сказал Крег, уже обращаясь к Стивру, — так что вы для него невидаль. — Он с любовью посмотрел на сына. — Мы с тобой поиграем, но попозже, — сказал он малышу, — а сейчас подойди к гостям и протяни им руку, как я тебя учил.

Тролльчонок заметно смущался, но рукопожатие его было очень крепким.

Крег усадил Стивра во главе стола, рядом с собой. Вот только за массивным столом Стивр чувствовал себя маленьким ребенком, оказавшимся на обеде у взрослых. Мебель не была рассчитана на его комплекцию. Ноги свисали со стула, не доставая до каменного пола.

Это выглядело очень комично. Точно так же мучилась по левую руку от него и Леонель. Ей приходилось даже хуже, чем ему, ведь она была миниатюрнее. Стивр понимал, что если бы тролли раздобыли стулья поменьше, то тогда из-за стола, в лучшем случае, высовывалась бы только макушка гостей, а это было бы еще нелепее. Хорошо еще, что у них нашлось два комплекта столовых приборов и тарелок.

— А чего ты сделал с тем, кого вместо меня похитил?

— Съел, — засмеялся Крег, довольный своей плоской шуткой. — У вас же, у людей, куча историй ходит, которыми детишек малых пугают, если они не слушаются: вот придет тролль, унесет тебя и съест.

— Ха-ха-ха! — передразнил его Стивр. — Не смешно!

— Я его отпустил. Ну сперва разобрался, что это не ты, поспрашивал немного о том о сем, предложил остаться, но он не согласился. Вот я его и отправил на все четыре стороны. Ну не совсем так. Я вместе с караваном его проводил на вашу территорию. Там его купцы и выпустили. Немного денег ему в дорогу дали. Не знаю, что с ним дальше стало. Если голова на плечах есть, то он не будет напоказ себя выставлять, затаится и смутные времена переживет, ну а если головы на плечах нет, то… То, значит, и не будет у него головы.

— И что, он так на меня был похож? — Да.

— Зря ты его отпустил.

— Это еще почему?

— Он мог бы пригодиться.

— Извини, но сделанного не переделаешь! Давай-ка лучше выпьем за твое чудесное спасение.

Золотые кубки в лапах троллей быстро сминались, ножки их искривлялись, стеклянные и хрустальные и одной трапезы прожить не могли, вот и делали тролли свою посуду из железа.

Все встали. Край стола приходился Стивру как раз на уровне груди. Крег поднял свой кубок, наполненный до краев красным вином, и затянул длинную речь на языке троллей.

— Я тебя не спрашивала, — зашептала Леонель, — ты понимаешь язык троллей?

— Только отдельные слова.

— Значит, ты не понимаешь, что Крег говорит?

— Нет, даже общий смысл не улавливаю.

— Я тебе переведу.

Но Леонель успела сказать немного. Крег наконец-то договорил свой тост на родном языке и принялся повторять то же самое на языке людей. Стивр слушал его вполуха. Главное — не упустить момент, когда все присутствующие загалдят и начнут чокаться. Делали они это с такими воодушевлением, с каким рубили мечами противника. Удары железных бокалов друг о друга были не менее сильными, чем удары меча по доспехам. На приборах появлялись новые вмятины. Стивр тоже что-то кричал, тоже подставлял свой кубок под удары. Металл сминался, как сырая глина, вино проливалось на пол, на белую скатерть. Но она уже была не девственно-чистой, не как снег на горных вершинах, на нее уже накапали жиром, пролили подливку, уронили кусок мяса и не раз вытерли об нее грязные пальцы.

Вино было плохим, но оно начало нравиться Стивру после второго тоста, который пришлось произносить уже ему. Крег переводил. А после пятого Стивр понял, что оркестр троллей не так уж и плох, как показалось ему прежде.

Дориан Хо ощущал себя предводителем разношерстной банды. Постепенно она увеличивалась, как ком, скатывающийся с горы. Здесь были ремесленники, которые неплохо управлялись с топорами. Конечно, привычнее для них было рубить стволы деревьев, а не человеческие головы, но, впрочем, и то и другое у них получалось неплохо. К отряду примкнули дезертиры, потому что выжить проще в стае, а поодиночке тебя на вилы поднимет даже крестьянин, точно ты сноп сена. Оставшихся в живых инквизиторов Дориан Хо поставил десятниками и сотниками.

Он понимал, что люди его похожи на леммингов, которые каждый год совершают паломничество к своей смерти. В глазах своих «рекрутов» он читал вопрос: «Куда мы идем?» Ответ был очевиден — в столицу, ударим в тыл кочевникам, когда те будут карабкаться по штурмовым лестницам на стены города, разобьем их лагерь. Вот только успеть надо до того, как враги возьмут город приступом, до того, как они его сожгут и перебьют всех жителей.

«Нас назовут героями. Любая самая красивая девушка почтет за честь выйти за вас замуж. — Дориан Хо прокручивал в голове слова, которые когда-то говорил своим людям Стивр Галлесский. — Как же! Почтет за честь!.. Дудки! Сколько бы вы ни пролили крови, ни один из вас не выберется из этой грязи. Будете все до старости лет, до седых волос, до той поры, пока руки не поразил артрит и пока они еще могут таскать тяжелое вооружение, месить грязь по своим и чужим дорогам, вступать в крупные и мелкие стычки. Большинство закопают в этой грязи, другие выйдут в отставку, вернее, их выгонят, потому что у них уже сил не будет махать мечом или топором, даже тетиву лука натянуть. Они станут просить милостыню возле инквизиторских храмов, выставляя напоказ свои ужасные раны. Но если бы Стивр Галлесский сказал правду своим людям о таком будущем, он не выиграл бы сражение в Стринагарском ущелье».

После той битвы Дориан Хо понял, что людям можно обещать все что угодно. Но когда они выполнят то, что ты от них хочешь, о своих обещаниях можно и забыть.

Когда отряд проходил через деревни, то местные жители забивались в подвалы, закрывали их на засовы, прятали там девушек, боясь, что их изнасилуют. Они оставляли на столах еду, думая, что так смогут откупиться от этих бродяг.

Не разрушенные и не сожженные кочевниками деревни попадались редко. Обычно на месте поселений отряд встречал пепелище, сгоревшие срубы, где среди углей белели обглоданные пламенем человеческие и не только человеческие кости. То, что не съел огонь, доедали падальщики или бродячие собаки. Страшные и грязные, с горящими глазами, точно в них осталась частичка того огня, который сжег все эти поселения, они ковырялись лапами среди остывших углей. Они привыкли жить с людьми и теперь, одичав, были особенно опасны. Ведь они знали, что человек не так уж и страшен, как кажется на первый взгляд: от стрелы можно увернуться, от острого лезвия топора или меча — тоже, зато человеческое мясо даже вкуснее, чем мясо зайца или курицы.

В одном из поселений отряд захватил банду мародеров. Те подвесили на окраине деревни старосту за ноги, вниз головой, а под ним развели костер. Его борода закрывала лоб… Но первой сгорела не она. Первыми огонь опалил волосы и ресницы. Потом пошел волдырями облысевший череп и только затем огонь принялся за бороду.

О том, что в деревне что-то неладное происходит, Дориан Хо узнал как раз по истошному крику старосты. Далеко его слышно было.

— У нас ничего не-э-эт! — кричал мужик, завывая от боли.

Но что там у него спрашивали, было не слышно.

— Это не кочевники, — сказал Дориан Хо своим людям. — Но в любом случае надо разобраться, кто там безобразничает. Мы сейчас единственные поборники закона на этой земле.

Пять негодяев мучили старика, тыкали ему в бока наконечниками копий, точно проверяли — стало ли мягким и сочным мясо, которое они поджаривали. Скорее всего, они не были каннибалами. Будь иначе — их бы выдал голодный блеск в глазах.

У старика покрылись волдырями ноги, кожа почернела и потрескалась, а из трещин стал сочиться растопленный жир, похожий на магму, которая прорывается через пепельную корку во время извержения вулкана.

«Он же никогда не сможет ходить!» — Дориан Хо чувствовал кисло-сладкий запах поджаренной человечины. Он наблюдал за всем в подзорную трубу, но его мародеры не видели.

— Я могу их достать, — сказал воин с огромным, в человеческий рост, луком. Это был как раз тот, что убил кочевника с донесением. Дориан Хо нашел его в одном из бродячих отрядов и взял к себе.

— Мы их захватим неожиданно. Всех разом. Если ты убьешь кого-то одного из них, они будут о нас знать.

Вероятно, инквизиторы походили на мертвецов или, вернее, на призраков, которые могут появляться бесшумно. Прошло не менее двадцати секунд, прежде чем мародеры поняли, что окружены.

— Ничего нет, говоришь?! — развлекались они, допрашивая старосту.

Но тот уже язык либо откусил от боли, либо горло свое сжег и ничего выговорить уже не мог, только хрипел, выплевывая розовую пену.

— Кончать его пора, — сказал один из извергов.

Может, он и был предводителем, но все они выглядели одинаково — в солдатской форме, грязной и старой, и позеленевших кольчугах, которые наверняка валялись не один год на складе, после того как прежних обладателей убили. Никто кольчуги не чистил, не смазывал маслом, колечки скрипели, как петли на дверях, за которыми тоже никто не ухаживает.

— За оружием следить надо, — сказал Дориан Хо, — а кончать этого старика не стоит.

— Кто ты такой?! — спросил мародер, выставляя перед собой копье.

Он хотел добавить еще несколько слов, чтобы ответ его прозвучал более грозно. Фраза должна была завершаться словами типа «чтобы мне указывать», но слова эти последние он съел, проглотил, когда увидел, кто именно перед ним стоит. К инквизиторам он ни любви, ни почтения не испытывал, скорее, наоборот. Если бы Дориан Хо в одиночку попробовал остановить мародера, то тот ничего и говорить бы не стал, а просто ударил мечом и продолжил допрос старика. Время смутное. Повсюду много убитых инквизиторов попадается. Никто допытываться не станет, кто как умер и от чьей руки смерть свою принял.

Основной отряд уже вошел в селение, стал прочесывать его, искать других негодяев. Те не таились совсем. Найти их было легко по женским крикам о помощи. С Дорианом Хо осталось всего с десяток инквизиторов. Но даже этого было слишком много. Вот только мародер придерживался другого мнения. Он был из новобранцев. Лицо морщинами покрылось от солнца и усталости, в них забилась грязь — это все старило его, но на самом-то деле ему было не так уж много лет. В лучшем случае, он успел поучаствовать в одной битве. Впрочем, вряд ли: обычно после первой мало кто из новобранцев остается в живых. Он, скорее всего, вместе с дружками дезертировал еще до сражения. Видимо, они знали друг друга еще до войны.

— Кто ты такой? — повторил мародер.

— Ты хочешь имя мое знать? Разве это важно? Мне вот твое без надобности, — тихо и спокойно сказал Дориан Хо. — Бросай свой копье.

— У нас ничего нет! — прохрипел, очнувшись, староста. Он, похоже, слов не разобрал и решил, что опять у него что-то выспрашивают.

— Хорошо, — сказал мародер.

Дориан Хо не заметил, чтобы бандит подал своим товарищам какой-то знак, или он просто не углядел его. Но как бы там ни было, а приказ какой-то он отдал. Его подельники одновременно набросились на инквизитора. Они знали: убьешь предводителя — с остальными легче справиться будет. Дориан Хо с места не сдвинулся, даже руки его не дернулись, чтобы кинжал достать или посох выставить перед собой. Белая вспышка выжгла мародерам глаза. Они закричали… Двое повалились на колени, другие остановились. Кто-то бросил оружие и стал глаза протирать, кто-то все еще беспорядочно вертел вокруг себя копьем, но острие тыкалось только на его же товарищей.

— Молодец, — сказал Дориан Хо своему молодому товарищу.

Они договорились, что будут впредь использовать колдовство для того, чтобы врага одолеть. Это было незаконно. За такое можно было лишиться головы. Но без этого они лишились бы своих голов гораздо раньше.

Инквизитор кивнул.

— Отрубите им головы, — сказал Дориан Хо, указав на мародеров, — и воткните их в ограду на окраине села.

Это тоже был языческий ритуал. На стенах городов часто развешивали головы и тела врагов. Считалось, что они охраняют лучше, чем дозорные. Да и вправду, кому захочется идти на штурм, видя, что произошло с теми, кто уже пытался это сделать? Черепа, выбеленные солнцем, ветром и дождями, висели на кольях годами. Скелеты подвешивали на веревках. Когда их раскачивал ветер, казалось, что они танцуют как куклы, к рукам и ногам которых привязаны веревочки, и кто-то невидимый дергает их, заставляя двигаться. Горожане собирались в непогоду смотреть на это представление. От времени веревки перетирались, сгнивали и тогда скелеты срывались со стен и падали, ударяясь в полете о камни, из которых были сложены стены, они рассыпались или тонули во рвах, наполненных затхлой водой.

— Сколько мародеров еще в поселении? — спросил Дориан Хо у старосты, когда того сняли с дерева и развязали руки. Голова его была сильно обезображена — шрамы вряд ли зарастут… Только если маскировочное заклинание на них навести?

— У нас ничего нет, — прохрипел староста.

— У-у-у-!!! — завывали ослепшие мародеры.

У них выбили копья, самих их тотчас завалили, связали руки за спиной, земля пополам с травой забила им рты. Но они все продолжали мычать, пока их головы не покатились, как тыквы, а кровь фонтаном не забила из перерубленных шей. Посиневшие языки, ставшие отчего-то слишком длинными, вывалились из ртов. Тела вздрагивали, силились подняться, руки искали опору, а еще — собственные головы, но те слишком далеко откатились — руками их не достать, и оттого они только сгребали вокруг горсти земли.

Головы сложили в мешок, грязный, холщовый, в который собирают овощи, а потом хранят в холодных подвалах долгой зимой. Урожай был небольшой. В мешке отрубленные головы походили на тыквы. Удобней было бы взвалить его на спину, но инквизитор понес мешок на вытянутой руке, боялся испачкать плащ кровью. На окраине поселения инквизитор высыпал головы на землю. Затем он брал каждую из них за уши, сажал на заточенные колья ограды, точно развешивал украшения.

Кровь еще продолжала сочиться из ран, не так сильно, конечно, как в первые секунды после казни, но все-таки ее было достаточно, чтобы колья окрасились в алый цвет.

— Не плохо смотрится, — сказал Дориан Хо.

— Не плохо, — согласился инквизитор.

Спустя минут пятнадцать на кольях появилось еще четыре головы. Этих мародеров нашли в селении. Пощады они не просили. Головы им отрубили без суеты и спешки, как делают это мясники, которым приходится за день разделывать не один десяток туш.

После этого случая поселенцы перестали бояться отряда Дориана Хо. Слухи о нем летели со скоростью птиц.

Некоторых из местных жителей Дориан Хо принимал в свой отряд. Если дело до сражения дойдет, он намеревался поставить их в передовую линию, которой достанутся почти все стрелы и первый удар конницы кочевников. Они ее остановят, копыта лошадей увязнут в людских телах, в их кишках. Славы он им не обещал. Он им вообще ничего не обещал. Просто у этих людей были злые глаза и смерть их не страшила.

Прежде колдуны насылали на неприятельские войска всевозможные беды, но у каждого воина на груди висел амулет, который защищал его от любых проклятий. Вот только от стрелы, меча, топора он защитить не мог.

Хорошо было бы отравить колодцы на пути следования кочевников, но среди них наверняка тоже были специалисты-маги, которые нейтрализовали бы яд. Однако их силы слабели по мере того, как они удалялись от своих земель, так что колдуны кочевников должны по идее утратить свою мощь.

Уже несколько дней шел дождь, точно вся эта синева, что висела над людьми, была водой, аквариумом, в котором вместо рыб плавают облака. В него ударила молния, затем еще одна, другая, третья… В днище аквариума появилась трещина. Никто ее не заделал, а теперь она стала слишком большой, как у корабля, наскочившего на рифы. Ничего другого не остается, кроме как его бросить да спасаться вплавь до ближайшей земли. Земля, правда, ближайшая — на дне. Дождь не закончится, пока не выльются на землю все небеса. Но кто его знает, сколько там воды скопилось? Может, когда она вся окажется на земле, земли-то и вовсе не останется? Придется на лодках плавать от острова к острову, которые прежде были горными вершинами.

Из-за этой серой пелены трудно было разобрать — день сейчас, вечер или утро. Отряд двигался как заведенные механические игрушки. Вопрос — насколько хватит завода, когда они встанут и уже не смогут идти дальше, потому что все механизмы, все суставы заржавеют.

Мертвецов вокруг было много, и не сосчитать, сколько их разбросано по лесам да дорогам.

Дориан Хо боязливо высовывал голову из-под капюшона. С него капало, а заденешь — водопад прольется. Инквизитор смотрел на небеса: вдруг этот дождь пропитает всю землю, как их капюшоны и плащи, мертвецам станет тогда неуютно лежать в своих могилах, и они попробуют из них выбраться, как уже делали однажды, чтобы двинуться на поиски более сухих мест. Но ведь тогда они должны направиться в пустыню — туда, откуда пришли кочевники. Дождь уже разъедал их следы. Они едва читались в лужах, в этом месиве, в которое превратилась дорога. Грязь цеплялась за сапоги, как болотная топь, не отпуская, будто у нее были руки с пальцами.

Несколько раз им по пути попадались неимоверно раздутые трупы лошадей, точно к их глоткам приставили воронки и вливали через них воду, пока шкуры на их боках не стали трещать и лопаться. Дориану Хо приходилось несколько раз так выбивать показания у подозреваемых в колдовстве. Пытка эта была не самой эффективной. Огонь давал результаты быстрее, а вода часто приводила к тому, что подозреваемый захлебывался до того, как пытался выговорить нужные слова.

— Дьявол тебя забери! — выругался Дориан Хо, когда нога его неожиданно угодила в яму. Он немного растянул лодыжку.

Не стоит думать, что кто-то выкопал эту яму здесь нарочно. Тогда бы она была поглубже, в дно воткнуты острые колья, а сверху ее присыпали бы ветками и землей. Растяжением лодыжки Дориан Хо не отделался бы, угоди он в такую яму. Подобные изобретения получили название «волчьи», хотя волков-то как раз в них не ловили, в основном — оленей, лосей, иногда кабанов. Иной раз в них могли угодить даже хищники. Но бывали случаи, когда волчьи ямы выкапывали перед выстроившимся в боевой порядок войском. Тогда в них попадала конница наступающего противника.

Яма была присыпана землей. Никто и не думал прятать ее. Напротив, над ней высился холмик, точно могильный, как раз размерами он и походил на те, что над могилами насыпают, а еще на вход в нору, которую вырыл крот. Вот только кроты не бывают такими большими.

Дориан Хо выдернул ногу, огляделся. Такие же холмики были повсюду. Их здесь насчитывалось порядка нескольких сотен, а может, и тысяч, — конца и края им не было видно. Инквизитор нагнулся и стал разгребать землю. Пальцы нащупали какую-то слизь, холодную и противную, так что его чуть не стошнило, еще до того, как он увидел, что именно нашел. А уж когда разобрался, желудок действительно скрутило.

Рука его инстинктивно дернулась к плащу, чтобы вытереть слизь. Однако она точно перестала ему подчиняться. Он схватил ее другой рукой за запястье и окунул в лужу, чтобы смыть эту гадость.

Из могилы на него смотрело человеческое лицо, с чуть искаженными чертами, точно оплавленное. Все оно было покрыто зеленоватой слизью. В такую превращались мертвецы, которых облили святой водой. Видимо, этот тоже должен был встать, но что-то его остановило, и он начал разлагаться. Раскосые глаза были открыты, но их затянула желтая мембрана, как у крокодила, словно оберегая от воды. Инквизитор видел в них свое отражение. Рот мертвеца с тонкими, едва различимыми губами растянулся, стал широким, как у лягушки. Создавалось впечатление, что над его физиономией потрудился лекарь, который подрабатывает тем, что делает из похищенных детей уродов, их потом поставляют в бродячие цирки. Будь у Дориана Хо побольше власти, он запретил бы такие представления. Нос почти исчез, остались только две дырки вместо ноздрей. Но у кочевников от природы носы были плоскими, почти растекшимися по лицу. Мертвец лежал в полном боевом вооружении: в панцире, надетом на холщовую рубаху, а голову его венчал остроконечный шлем.

— Кочевник! — удивился Дориан Хо. Он был уверен, что раньше здесь не было никакого кладбища. Неужели в этих местах прошла битва?

Вдруг Дориан Хо увидел, что на губах мертвеца стал надуваться пузырь. Трудно было поверить, что труп дышит, что он не умер, а впал в спячку. Скорее, это воздух выходит из его легких. Или противный дождь, к которому кочевники не привыкли у себя в степи, заставил их прятаться в могилах? Отвратительный пузырь слизи, надувшийся на губах мертвеца, с чавканьем лопнул.

Подавляя отвращение, Дориан Хо нагнулся, приложил ухо к груди мертвеца, стал прислушиваться, хотя в шуме дождя он разбирал только собственное сердцебиение. Но почему-то он был уверен, что тот, кто лежит перед ним, вовсе не мертв. Над другими холмиками, насколько хватало глаз, тоже поднимались пузыри, как над сернистыми болотами. Но те испарения были ядовитыми. А эти?… Дориан Хо давно бы отравился, будь оно так.

«Это поле, засеянное людьми, как картошкой или зерном. Может, когда урожай поспеет, из земли поднимется бесчисленное полчище? Земли здесь плодородные. Человеческая плоть — хорошее удобрение» — эта мысль пронзила мозг Дориана Хо, как молния. Тело его и без того давно сковал холод, а вот теперь он начинал сковывать и душу. Ему стало страшно. Его пугала неизвестность. Все просто, когда перед тобой отступник или неприятельский отряд, но совсем другое дело, если ты столкнешься с магией, причем абсолютно не знаешь, какова ее природа.

— Они живы, — сказал инквизитор.

— Что с ними? — спросил Дориан Хо.

— Я не знаю.

— Откуда ты тогда знаешь, что они живы?

— Ты разве сам этого не видишь?

— Вижу. Они точно форму поменять хотят. Они похожи на гусениц, которые свернулись в куколку. Из таких получаются очень красивые бабочки. Но не хотел бы я узнать, что получится из этих… когда придет время им из своих куколок вылезать.

— Да пусть даже бабочки! Против крылатых существ будет очень сложно драться. Я не знаю, что с ними произошло, отчего они тут решили остановиться.

— Вода. Они не любят воду. Дождь всему причиной. Из-за него они форму стали менять.

— Но я все равно никогда не слышал о таком.

— Я тоже. В последнее время много странного происходит, чего прежде не случалось.

— Их надо убить, пока не поздно! — Да.

— Слушать приказ! — закричал Дориан Хо своим людям, а потом объяснил, что от них требуется. Рассказ этот очень напоминал старую сказку о мангусте, который нашел кладку змеиных яиц. Мангусту надо побыстрее с ними расправиться, ведь родители этого выводка подбираются к его хозяевам, вот он и решает надкусить яйца в тех местах, где под скорлупой зарождается змеиная голова. Точно так же инквизиторам предстояло эти могилы «надкусить». Работа была тяжелой и долгой.

Дориан Хо не сомневался, что кости кочевников стали мягкими, точно их долго варили, а мясо превратилось в некое подобие студня. Тела будут легко разваливаться, руки и ноги отделяться от туловища, как аппетитные ножки и крылышки у хорошо прожаренного цыпленка. Его чуть не передернуло от таких сравнений.

Он ткнул посохом в ближайшую могилу, точно по болоту шел и проверял, прежде чем еще один шаг сделать, удержит ли его земля. Наконечник легко прошел через землю, потом уперся в доспехи. Умрет ли кочевник, если пробить ему сердце? А может, рана эта окажется не смертельной и затянется, как затягивается легкий порез или как грязь, которая принимает свою прежнюю форму, стирая следы людей.

Отряд вытянулся в цепочку, охватывая со всех сторон поле. Вряд ли кочевники начнут вставать из своих могил, но все-таки не стоило оставлять им возможность для бегства. Дориан Хо даже рукава засучил и покрепче обхватил древко топора, как лесоруб, которому надо сперва срубить рощу, а потом выкорчевать все пни, и принялся за работу. С лопатой было бы удобнее: копнул, ногой надавил, точно картошку выкапываешь, поддел — и вот, вытащил из земли голову. Но кто мог предположить, что им понадобится так много лопат? Топор входил в землю с чавканьем. На лезвии густела слизь, и ее приходилось время от времени счищать, а сам топор затачивать.

В метрах двадцати от Дориана Хо возникло какое-то оживление. Похоже, один из кочевников все-таки встал из могилы. Он возвышался возле нее не двигаясь, пока его наконец-то не заметили люди.

— Встал! — услышал Дориан Хо чей-то крик.

— Братья, вали его! — послышалось в ответ. Кочевника обступило сразу несколько человек. Они тыкали его посохами, кололи копьями и мечами. Он походил на зверя, которого загнали в ловушку. Он почти не отбивался, на ногах держался нетвердо и то ли сам упал, поскользнувшись и скатившись вновь в могилу, то ли кто-то сделал удачную подсечку и свалил его с ног. Люди сгрудились возле его могилы, несколько секунд интенсивно работали своим оружием.

Больше из земли никто не поднимался.

Под конец, когда поле осталось позади, Дориан Хо почувствовал, как все его тело ломит от усталости. Ладони его к тяжелой работе были привычны, но все равно он стер их до крови. Плащ промок от дождя и пота.

— Головы собирать будем? — спросил у Дориана Хо молодой инквизитор.

— Тебе они нужны для колдовства?

— Нет, — протянул брат по вере, немного подумав, — по крайней мере, не так много. Одна, две… Не больше.

— Возьми сколько тебе надо! А что ты с ними все-таки делать будешь? Для кружки они не годятся, черепа мягкие совсем.

— Могу прочитать их мысли.

— Интересно. Потом расскажешь, что же они хотели. Я догадался, отчего кочевников всегда так много. Ведь их всегда приходит орда, тьма-тьмущая. Я частенько думал, как так получается? А это поле, думаю, дало ответ на мой вопрос. Наши земли плодороднее, чем степь. Они расплодились бы в ней, как мухи.

Молодой инквизитор кивнул, но никак не стал комментировать рассуждения Дориана Хо.

— Почему у нас так не получается? — спросил Дориан Хо.

— Как ты думаешь, отчего мы закапываем мертвецов в могилы?

— Надеемся, что они прорастут, как прорастает почти все, что мы сеем?

— Да, — кивнул инквизитор, — когда-то это получалось, но очень давно. Мне рассказывали, что в старых книгах об этом написано. Это запрещенные книги. Их мало осталось. Может, меньше десятка. Остальные сожгли, а заново их не переписывают, ведь за такую книжку костер полагается. Я ни одной не видел. Содержание их держат в голове и передают друг другу, как по наследству.

— Тебе могли все насочинять, — засмеялся Дориан Хо, — я и не такие рассказы слышал.

— Когда отступников пытал?

— И не только, когда пытал, — кивнул Дориан Хо. — Но ведь могли тебя обмануть?

— Могли. Я тоже об этом думал. Но ты сам сказал, что это поле — доказательство… — Инквизитор задумался на миг-другой и продолжил: — Ты-то головы брать не будешь? Я знаю людей, которые развешивают головы поверженных врагов, ну и не только врагов, у себя в покоях. Высушивают их и развешивают. Считается, что они защищают от злых духов, а если обладатель головы был еще и умным, то он может во сне нашептать полезные советы.

— Сколько же ты мне ереси наговорил за последние минуты.

— Что есть ересь, а что знания? — спросил инквизитор.

— Ты часом не демон, посланный меня с пути истинного сбить?

— Что есть путь истинный?

— Хватит, хватит! Я устал! Не нужны мне головы. Что я, язычник какой — головы вывешивать в своем жилище? Да и кочевникам я не уподоблюсь, тем, которые уши у врагов отрезают.

Инквизиторы и ополченцы устало присели на краю поля, прямо в грязь, потому что сил ни у кого не осталось. Их точно сломали. Поднимут ли их на ноги трубы апокалипсиса? Они вытаскивали из-за поясов фляжки с водой, пить спиртные напитки Дориан Хо запретил, но вот в такую промозглую погоду он и сам был бы не против глотнуть чего-нибудь горячительного. Когда им еще удастся поесть горячую пищу? Костры без колдовства не разожжешь.

Дрожащими руками Дориан Хо вытащил из-за пазухи волшебный пергамент, развернул его, присел. Пера у него не было, да и чернил тоже, поэтому инквизитор, нагнувшись, поднял с земли веточку, повертел ее в пальцах, подумал поначалу заострить кончик, как это делают с гусиными перьями, но потом передумал. Он обмакнул палочку в лужу, зачерпнул немного грязи с ее дна и стал писать этой грязью на пергаменте. Ноги его затекли, а буквы получались уродливыми и слишком большими.

Дождь быстро смывал с пергамента слова, а усталость стирала их из памяти Дориана Хо.

2

Представление было хуже некуда. После такого зрелища начнешь впадать в депрессию, думая, что мир катится под уклон, в пропасть. Расцвет его давно уже миновал, а значит, вряд ли в нем появится что-то новое. Даже те, кто только придут в него, наверняка станут жалкими подражателями своим предшественникам.

Король прервал выступление, хлопнув в ладоши. Этот тихий звук был сравним с раскатами грома — циркачей точно заклинание какое поразило, связанное с мгновенным окаменением. Они застыли в нелепых позах. Вот только девушка, которую подбросили акробаты, зависнуть в небесах не могла. Она грохнулась о каменный пол, ведь партнеры ее ловить и не думали, да так и осталась лежать, лишившись чувств. Королю почудилось, что он услышал треск, с каким ломаются кости. Он поморщился, отвернулся.

Из-за колонн вышли стражники.

— Прогоните их прочь, — бросил им правитель, указывая на циркачей.

— Господин, — заголосили артисты хором, бросившись было к трону, но остановились перед частоколом пик, что выставили перед собой охранники, загораживая своего хозяина.

— Прочь! Побыстрее, — отмахнулся король.

Волосатая женщина оказалась искусственным созданием. Кто-то вживил в ее тело волосы, даже не волосы, а шерсть, мягкую, бархатистую, как у кошки, но таких уродов не трудно создавать. Король слышал о магах, которые поставили на поток производство подобных существ, благо спрос на них был большой. Бродячие артисты частенько хотели иметь в своих труппах уродца с огромным лягушачьим ртом или заостренными ушками. Иногда и магии никакой не требовалось. Подобного мог сделать буквально любой. Рецепт не сложный: надо лишь раздобыть ребенка, а потом из него, как из глины, слепить практически все, что захочешь. В общем, если в селении пропадал ребенок, то не стоило сразу винить волков или вампиров.

«Кто ее сделал?» — хотел спросить король, но он знал, какая после его вопроса последует реакция. Маги, которые выполняют подобную работу, преступают черту закона. Никому из смертных не позволено исправлять то, что сотворил создатель, и расплата за это — костер. В подобных случаях чародеи накладывают защитные заклинания, стирающие память, так что циркачи вряд ли смогли бы дать вразумительный ответ на этот вопрос.

Акробаты быстро подняли распростертую на полу девушку, схватили ее за руки и за ноги без каких-то усилий. Она была легкой. Иначе ее трудно было бы подбрасывать.

«А кто ее сделал?» — Теперь король хотел ткнуть пальцем в сторону акробатки.

Она и вправду походила на фарфоровую статуэтку цветом кожи и хрупкостью. Но ее кожа была белой только оттого, что девушка потеряла сознание. От удара о каменный пол она вообще должна была рассыпаться.

Король так и не задал этот вопрос. Стражники подталкивали циркачей кончиками копий. Циркачи поспешно отступали. Им повезло, что живы остались.

Монарх встал с трона, прошелся по залу, разминая ноги, подошел к окну, за которым лежал начинающий засыпать город. Вдоль крепостных стен шагали стражники. Король различал их даже в сгущающейся темноте. Много лет назад он влил в свои глаза раствор, из-за которого мог видеть ночью так же, как кошки. Помимо зрения раствор обострял еще и слух. Вот только кошка, откуда бы она ни упала, всегда на лапы приземляется, и, говорят, у нее не одна жизнь, а девять, но чудодейственный раствор такими способностями не наделял. Любой удар кинжалом в жизненно важные органы мог бы стать для короля последним. Он уловил движение позади себя, резко обернулся. — Что тебе?

Главный инквизитор согнулся в поклоне. Он сжимал в руке пергаментный свиток, обвязанный веревочкой с сургучной печатью.

— Донесения тайных агентов. Они докладывают, что у кочевников в городе разветвленная шпионская сеть.

— Все сведения получены во время пыток? — Да.

— А сам-то ты разве не признался бы, что являешься агентом кочевников, начни тебя пытать?

— Не признался бы.

— Да? Не уверен я в этом. Хотя ты ведь можешь усмирять боль. Каленое железо и огонь тебе боли не причинят. Хватит пыток! — Голос короля стал резким. — Мы настроим против себя население города, и люди сами откроют ворота, когда сюда кочевники подойдут, вас всех поднимут на пики, а с меня снимут голову.

— Но как же с этим быть? — спросил инквизитор, чуть склонив голову и протягивая свиток.

— С этим?! — Король взял послание, сломал печать, развязал шелковые веревочки.

Далеко на востоке люди тратят всю свою жизнь, чтобы научиться писать таким вот каллиграфическим почерком. Завитушки и картинки, что появлялись по краям пергамента, приобретали какой-то подтекст. Они сами по себе были ценными, более ценными, нежели сообщения. Жаль, что они не могли сохраняться, а исчезали каждый раз, когда приходило новое донесение, иначе король смог бы собрать их все без исключения, все, что появлялись на этом пергаменте. За три сотни лет, что он существовал, набралась бы целая библиотека. Но, к сожалению, удавалось лишь переписать, в лучшем случае сам текст. Не так красиво, конечно, потому что даже у самых искусных переписчиков, сколько бы они ни бились, это не получалось.

Писать послание мог человек, находившийся в этот момент на другом конце света. Его почерк мог быть таким отвратительным, что, кроме него, слова никто бы и не разобрал. Но это не важно. Важно другое: чтобы он указал на своем послании секретное слово, и тогда его текст мгновенно проявлялся на волшебном пергаменте, с той лишь разницей, что написан он был каллиграфическим почерком. Пергамент совсем не истрепался и был таким же прочным, как если бы его сделали только что. Этот способ был гораздо надежнее и быстрее, чем пересылать донесения с гонцом или почтовым голубем.

— Нам нужен герой из народа, — сказал король, — красивый, сильный, благородный, наподобие тех, кого в сказаниях описывают.

— Это только мифы, — развел руками инквизитор.

— Все имеет под собой основу. Вот только герои, которые вошли в легенды, на самом-то деле были совершенно иными. Просто их приукрасили, наделили чертами, которых у них и в помине не было.

У короля изо рта шел пар. Зал был слишком большим и слишком холодным. Каменные стены впитывали тепло, как губка воду, и сколько бы ни сгорало дров и угля в каминах, все равно эти стены не прогревались. Они походили на окоченевшего мертвеца, которому можно вернуть способность двигаться, но он так и останется навсегда холодным. Здесь было зябко, до мурашек на коже, даже когда за окном народ мучился от жары и истекал потом. Король завернулся в полы плаща, подбитого серебристым мехом.

— Я читал некоторые хроники, — продолжил он, — знаю, о чем говорю. Лейбор, к примеру, тот Лейбор, о котором старики рассказывают детишкам в каждой деревне по вечерам, а те слушают, затаив дыхание, был трусом. Он бежал без оглядки вместе со стражниками, что стояли на приграничном перевале, от варваров. Ему повезло. Лавина с гор сошла и погребла всех его врагов.

а Лейбор потом рассказывал, что это он их перебил голыми руками. У него мозгов было не больше, чем у дракона. И все они помещались не в голове, а чуть пониже пояса. В те времена любой волшебник мог считывать мысли, и выяснить, что там, на перевале, произошло на самом деле, не составляло труда. Вот только тогда, как и сейчас, нужен был народный герой. Простой парень из низов, который служит на благо государству, себя не жалея. Лейбор на эту роль подошел. Ну а когда в нем перестали нуждаться, от него избавились. Он слишком много возомнил о себе и захотел обладать всем самым-самым: титулами, наградами, поместьями, женщинами… Не буду говорить, как от него избавились. Ты ведь и сам сотню способов придумаешь, не сходя с этого места, как нам расстаться с тем героем, когда надобность в нем отпадет. Но сейчас он нам нужен. Ты не знаешь такого?

— Стивр Галлесский? — спросил главный инквизитор. Он знал, что рискует, что может вызвать гнев короля, ведь Стивра инквизиторы упустили, но его имя первым приходило на ум.

— Я тоже о нем подумал. Мы могли бы чуть подправить его память. Но он ведь перешел границу с троллями.

— Инквизиторы границу не охраняли. Мои люди Стивра не пропустили бы.

— Знаю.

— Казнить начальника поста?

— Не стоит. Я же тебе сказал, что хватит казней. Нам нужен герой. Мы должны сделать так, чтобы все хотели быть на него похожими, чтобы без страха шли против кочевников, против мертвяков, против кого угодно. Но главное — чтобы они видели цель своей жизни в защите короля и королевства. И не важно, кто окажется в роли врага. Не исключаю такой возможности, что со временем им может стать и сам Стивр Галлесский.

— Начальник поста, что выпустил Стивра — его зовут Гром, — хороший солдат.

— Быстро соображаешь. Но если я запретил его казнить, это не значит, будто я хочу его возвысить. Из грязи-в князи? Нет! К тому же он слишком стар. Его не исправить. Он так и умрет, не поднявшись выше начальника приграничного поста. Нам нужен молодой герой.

Король посмотрел на пергамент. Само сообщение, начертанное на нем, ничего не стоило, — он не успел его даже прочитать до конца, когда неожиданно слова вверху пергамента стали бледнеть, исчезать, а на их месте появляться совершенно другие.

Первые же буквы заставили короля впиться взглядом в текст.

— Кто такой Дориан Хо? — спросил король, дочитав сообщение.

— Инквизитор, перспективный, молодой. Мертвецов он остановил. Кочевников не смог. Сил не хватило. Я думал, что он погиб. Но он выжил.

— Вот-вот! — обрадовался король. — Срочно отзовите его и поставьте во главе своих вновь формируемых отрядов. Он будет нашим героем.

Вспышки боли пронизывали черепную коробку, прокатываясь по ней, как волны, готовые выплеснуться наружу. Стивр сел на кровати, свесил ноги, огляделся. Из-за плохого освещения невозможно было понять, утро сейчас, день или вечер.

— Ох, посмотрел бы ты на себя сейчас, — сказал стоявший напротив Крег.

— На себя посмотри, — огрызнулся Стивр, — это ты во всем виноват. Как я мог отказаться выпить за тебя, за твоих друзей, ну и за прочее, прочее?

— Действительно!

— Слушай, — вдруг пришла в голову ужасная мысль Стивру, от которой он даже побледнел, — а мы ведь вино вашего производства пили, ну в смысле, его тролли делают?

— Да.

— Как его делают?

— Так же, как у вас. У вас ведь гроздья винограда собирают в деревянный чан?

— Да.

— Потом в него забираются девушки и ногами начинают из винограда сок выдавливать. Да?

— Да, — кивнул Стивр, и тут его скрутило от спазмов в желудке. Он представил, как в огромной деревянной бочке толкутся тролльчихи. Появись эта картина перед его мысленным взором во время пиршества — ни капли бы местного вина он не выпил!

— Чем прекраснее девушки, тем лучше получается вино, потому что оно впитывает… — продолжал рассказывать Крег, но прервался, увидев, что со Стивром творится что-то неладное.

— Что с тобой? — спросил Крег. — Отравился, что ли?

— Нет, — стал отмахиваться Стивр, — сейчас все пройдет. У тебя яблоки есть?

— Яблоки? — удивился Крег. — Яблоки не самый лучший способ бороться с головной болью.

— Леонель вылечит мне головную боль за мгновение, — самонадеянно заявил Стивр. — Яблоки мне нужны, чтобы сверчка накормить.

Крег распорядился, чтобы слуги принесли яблок.

— Что касается головной боли, то здесь и я тебе смогу помочь. Зачем девчушку будить? Пусть поспит. Наверное, она устала еще больше, чем ты.

— Девчушка? Ну, тут ты ошибаешься. Ей…

— Стой! — замахал руками Крег. — Разве у вас принято рассказывать всем и каждому о возрасте женщины? Я слышал, что это нетактично.

— Я тоже об этом слышал, — скорчил гримасу Стивр, но, возможно, произошло это не из-за слов Крега, а оттого что у него вновь разболелась голова. — Давай свое обезболивающее!

Тролль полез в карман, покопался там, но безуспешно. Затем, плюнув на все, вытащил наружу все его содержимое, зажатое в кулаке. Тролль раскрыл ладонь и посмотрел на свой улов. Что там было, Стивр не увидел, к счастью своему. Наконец Крег взял маленький мешочек, подцепив его двумя пальцами, и протянул Стивру.

— Вот, развяжи-ка его сам. Тебе это полегче сделать, чем мне.

— Что, мешочек — не ваших рук дело? Содержимое тоже? Эльфийское какое-нибудь.

— Что за сказки? Где ты эльфов видел? Они все вымерли давным-давно.

— Я про это и говорю. Может, у вас какие раритеты, ими сделанные, сохранились.

— Э-э-э… — не придумав, что ему сказать, протянул Крег, из чего можно было сделать вывод, что догадка Стивра не далека от истины. — В общем, вот это, — Крег кивнул на мешочек, — обезболивающее.

— Спасибо! — Стивр развязал тесемки, вытащил комок коричневого цвета, похожий на засушенную сливу, посмотрел на Крега.

— Откуси немного, — стал давать инструкции тролль, — прожуй и проглоти.

Стивр осторожно поднес ко рту комочек, понюхал, потом надкусил, стал медленно жевать. Он боялся, что обезболивающее окажется на вкус противным, как и все лекарства, но оно было абсолютно безвкусным. Думать, из чего это сделано, совсем не хотелось — а то желудок начнет наружу выворачивать. Пусть это будет сушеная слива.

Слуга принес поднос, на котором стояло блюдо буквально с горой яблок, причем каждое — с дыню или арбуз.

— М-да, пожалуй, это многовато будет, — протянул Стивр, увидев поднос.

Он уже оделся, пошарил в кармане куртки, вытащил деревянную коробочку и показал ее Крегу.

— Вот. Сверчок там.

Стивр положил коробочку на кровать, потом ножом отрезал от яблока небольшой кусочек, счистил с него кожуру, открыл коробку и стал ждать, когда из нее появится сверчок. Тот не торопился. Похоже, ему совсем не хотелось выбираться из своего теплого жилища в холодную комнату.

— Он тебя боится, — сделал заключение Стивр.

— Ну тогда я уйду. — Крег направился к двери.

Но как раз в эту секунду из коробочки показались лапки, а потом выбрался и сам сверчок. Он зажал кусочек яблока передними конечностями и стал его грызть.

— Не понимаю, что ты в нем нашел? Он на нечисть похож.

— Не очень, — сказал Стивр.

— Нуда, примерно так же, как ты на обезьяну смахиваешь. А один из ваших ученых утверждал, что вы как раз от обезьян и произошли. Интересно, тогда мы от кого? Тоже от обезьян?

— Обезьяны разные бывают. Большие и маленькие.

— Спасибо.

— Поговаривают, что, когда огонь до пяток этого ученого добрался, он от этой своей теории отказался, но уже поздно было. Инквизиторы костры зажигать умеют, но вот тушить их не торопятся, даже если грешник раскаялся. Им достаточно, что они его душу спасли, а уж о теле они не заботятся.

— Вот-вот… Но вернемся к твоему сверчку. Собаки, кошки — я еще понимаю, а вот эта образина чем тебе приглянулась?

Слово «образина» в устах тролля казалось смешным, и Стивр не сдержал усмешки.

— Ты не слышал, как он поет, — сказал он.

— Я слышал сказку о том, как один путешественник вбил себе в голову, что павлин должен петь лучше всех на свете. Такой вывод он сделал оттого, что считал павлина самой красивой птицей. Выпало на его долю много опасностей и приключений, но все-таки он услышал, как павлин поет. Это было похоже на скрип несмазанной телеги.

— Не все то золото, что блестит?

— Ага, примерно. Но сверчок твой на вид страшный. Так что логично было бы предположить, что поет он великолепно. Вот что меня беспокоит — ты ведь не был таким раньше.

— Каким?

— Я не знаю, как это сказать, но раньше ты бы точно не стал таскать с собой коробку с букашкой.

— Так ведь и мешок с ядовитой змеей я бы тоже не стал таскать.

— Да, — кивнул Крег, — но идея с ядовитой змеей мне нравится. Всегда ведь можно недоброжелателю ее в комнату запустить. Завтрак, между прочим, давно уже готов.

Едва Дориан Хо дописал свое послание, как получил ответ, причем он сразу догадался, еще до того, как в конце текста появилась подпись, что писал ему не главный инквизитор, а сам король. Ему предлагалось немедленно явиться в столицу.

В детстве Дориан Хо пас табуны и неплохо научился управляться с конем даже без помощи упряжи и седла. Он ездил верхом, как будто слившись с конем в одно целое, как кентавр. Обычно инквизиторы предпочитали передвигаться пешком, медленно, неотвратимо, но посади кого из них на коня — натрут себе мозоли на заду, ноги у них будут гудеть, оттого что им постоянно придется то приседать, то вновь приподниматься на стременах в такт бегу коня, да и то, если усидят, а не грохнутся на первой же кочке.

Дориан Хо держался в седле прямо, будто его на кол посадили за все прегрешения, которые он совершил за последние дни. Но ведь он дважды беду отвел. Пока его не казнят, а потом, может быть, и простят, забудут обо всем: и о том, что он сделал, и о нем самом, отправив бороться с грешниками на окраины королевства.

Он мчался через селения, порванный плащ развевался за спиной. Бледное лицо и глубоко ввалившиеся от усталости глаза делали его похожим на посланника смерти. Люди выходили на него посмотреть, провожали взглядами, пока он совсем не становился неразличим на горизонте либо не исчезал за поворотом и его не поглощал лес. Его ни о чем не спрашивали, не пытались остановить, но слухи отчего-то бежали впереди него и все уже знали, кто это мчится на коне. Кто эти слухи разносил? Узнать бы!

Дориану Хо уже могли простить многое, даже то, что он инквизитор и на руках у него наверняка кровь простых людей, — ведь он все искупил. Кто без греха? Нет таких! Он смыл все свои грехи! Вслед ему тыкали пальцами и шептались, что этот человек сперва разбил мертвяков, а потом и кочевников.

Он никогда не добрался бы до столицы, если бы стал останавливаться во всех селениях, где любой рад был накрыть ему стол. Конь не уставал ни днем ни ночью.

Он сам был, как ночь, черным, а свет звезд и луны играл серебристыми отблесками на его лоснящейся бархатистой шкуре. Дориану Хо казалось, что ни одна стрела не пробьет эту шкуру, потому что она прочнее любых доспехов, а сам конь увернется от стрелы, ведь он быстрее ветра. Инквизиторы нашли его на заброшенном постоялом дворе, буквально через пару часов после того, как Дориану Хо пришло послание явиться к корою.

Постоялый двор выглядел подозрительно — невысокое, чуть покосившееся строение, сложенное из старых, уже начинающих трескаться бревен, покрытых мхом и россыпью поганок. Северные варвары любили есть похлебку из таких грибов перед битвой. Она делала их тело невосприимчивым к боли. То ли дом давно забросили, то ли в нем жили разбойники, то ли, что более вероятно, здесь обитала всякая нечистая сила. Войдешь вот так внутрь и встретишь владельца, который похож на корягу, а его подручные — из кошмарных снов.

— Пошли, — сказал Дориан Хо, — посмотрим, что там.

Петли давно не смазывали, но они даже не скрипнули, дверь отворилась легко. На постоялом дворе было слишком темно, и инквизиторы, которые первыми увидели коня, поначалу и не разобрали, кто перед ними стоит. Они лишь уловили пар, который выбивался из его ноздрей, различили чуть красноватые глаза, услышали звон цепей, которыми конь был прикован к стойлу.

— Там дракон! Там дракон!!! — закричали братья, выбегая из конюшни. — Он сожжет нас всех! Бегите!!! — В их глазах был страх.

— Дракон? — засмеялся Дориан Хо. — Вы так много уже видели, а все сказок боитесь. Пойду-ка посмотрю, что вас так напугало.

Он шагнул внутрь, подождал, пока глаза привыкнут к полутьме.

— О! — не смог он сдержать восторженного возгласа, когда наконец-то увидел, кто стоит в стойле.

Этот конь был предназначен крушить своей грудью, как тараном, противника. Под шкурой переливались рельефные мышцы. Невольно рука Дориана Хо потянулась к нему, чтобы потрогать. В эту секунду он забыл о том, что конь может встать на дыбы и ударить его копытами. Такой удар человек не выдержал бы, даже будь он закован в лучшие латы.

— Он черный, — сказал молодой инквизитор, который зашел в стойло следом за Дорианом Хо, — и он тебя не боится.

— Намекаешь, что и моя душа тоже черной стала.

— Нет. Но этот конь появился на свет явно не без помощи колдовства. Что он тут делает — ума не приложу.

— Может, ждет меня? Мне ведь надо «немедленно явиться к королю»! — процитировал Дориан Хо часть послания.

— Явиться к королю на черном коне, от которого просто разит магией? — усмехнулся молодой инквизитор. — Ты думаешь, тебе и это простят?

— Откуда же я знаю!

Дориан Хо сделал короткий шаг вперед, второй, третий… Конь попятился. Потом, когда его круп уперся в бревна стены, он захрапел, напрягся, задрожал. Говорили, что если рука инквизитора коснется чего-то магического, то магия исчезнет, если инквизитор чист душой. Молодым членам ордена иногда даже устраивали подобный экзамен. Дориан Хо его не прошел бы. Он знал об этом.

— Не бойся, — сказал он.

Конь позволил себя погладить, потом вывести из стойла, надеть на себя седло, которое нашлось здесь же, точно его специально кто-то оставил, зная, что за ним когда-то придет Дориан Хо. Он почти не протестовал, когда инквизитор вскочил в седло, а уж сжимать ему бока ногами, приказывая двигаться, вообще было не нужно. Конь точно мысли читал.

— Ты знаешь, кому он принадлежал? — спросил Дориан Хо у молодого инквизитора.

— Нет, — ответил тот, — откуда?

Дориану Хо показалось, что инквизитор лжет.

— Он хоть не превратится в черного ворона и не унесет меня… — Дориан Хо не закончил своего вопроса, подумав, что ворон вообще-то должен нести в небеса, а небеса — это рай, но ведь черный ворон — постоянный спутник ведьм и колдунов, а это значит, что он унесет не к небесам, а совсем в другую сторону.

— Не знаю, — сказал молодой инквизитор, — но мне кажется, что конь этот предназначался тебе.

— Будь что будет! — воскликнул Дориан Хо. Он уже и не надеялся отмыть свою душу. Она у него стала такого же цвета, что кожа у угольщика или трубочиста. — Встретимся в столице! Буду вас там ждать.

— А нас туда пустят? — закричал кто-то вслед Дориану Хо.

Но тот уже ничего не слышал, конь мчался быстрее ветра, что разносит слова.

— Нас посчитают за бродяг, — послышался ропот, — выгонят взашей.

— Возможно, — сказал молодой инквизитор. — Но не исключено, что мы поспеем как раз к тому времени, когда такие оборванцы будут нужны в городе. Попытка не пытка.

В глазах его блеснул какой-то свет, что-то черно-желтое. Лицо чуть изменилось. Стало старше. Гораздо старше. Его прорезали глубокие морщины. Казалось, реки и дожди, что разъедают землю столетиями, оставляя на ней чудовищные овраги, с его лицом управились всего за секунду, но ровно столько же и смогли удержаться на нем. Кожа его тут же разгладилась. Но поскольку его лицо было прикрыто капюшоном, никто этих изменений даже не заметил.

Инквизиторы обыскали постоялый двор и никого там не нашли, только старые, давно не использовавшиеся глиняные миски, деревянные, уже потрескавшиеся ложки, полусгнившие, рассыпающиеся в руках клочки, которые прежде были то ли одеждой, то ли скатертями. Этот постоялый двор бросили много лет назад, но отчего тогда конь в нем не превратился в мумию, в скелет? Отчего на него не напали лесные звери? Чем он вообще здесь питался?

Если кто и задавал такие вопросы, то не вслух.

Отряд медленно двинулся к столице. На дороге были различимы глубокие следы от копыт — следуя им, инквизиторы никогда не заблудятся, вот только надо поспешить, чтобы эту путеводную нить не смыли дожди.

Когда они отошли на приличное расстояние, постоялый двор стал бледнеть, становиться прозрачным, а потом и вовсе исчез, точно это был мираж.

3

Крегу в замке жить не нравилось. Построили его с далеко идущими целями: для того, чтобы в трудную пору в нем могли укрыться обитатели окрестных поселений, а еще если послы от людей приедут, то произвести на них соответствующее впечатление. Все-таки не землянка и не пещера, а какой-никакой королевский дворец.

Замки поменьше были раскинуты по всей стране. По утрам, когда еще солнце едва поднималось над горизонтом, такое же сонное, как и Стивр в эти минуты, Крег уже покидал свое жилище. Дел у него хватало. Он помогал убирать урожай, обучал боевым навыкам своих молодых воинов. А те старательно молотили друг друга тупыми мечами.

— Не устоять нам, коли война начнется, — говорил Стивру Крег, — слишком мало нас осталось.

— Запретесь у себя в замке. В нем осаду многолетнюю выдержать можно, — размышлял Стивр. — Ты боишься, что нечисть вернется?

— Боюсь. Но вот вас, людей, не боюсь. Но когда я говорил насчет войны, то имел в виду не нечисть, а именно вас. Ты мне еще в Стринагарском ущелье одну мысль хорошую подал. Я о наемниках. Людей ведь подкупить можно, и они начнут друг с другом сражаться.

— Ты что, повстанцев или кочевников подкупил? Или и тех и других?

— Ни тех, ни других, — отмахнулся Крег, — это я так… э-э-э… мысли вслух говорю.

Стивр ему не поверил.

Прошла неделя с того дня, как Стивр появился на земле троллей. Крег решил, что он уже достаточно отдохнул и можно приступить к серьезному разговору.

— Хочу тебе кое-что показать, — заявил Крег, — внимательно смотри.

— Хорошо, — кивнул Стивр.

Тролль порылся в комоде, достал покрытый нагаром котелок, в котором кашу или похлебку какую варили, и водрузил его на стол донышком вверх, потом из кармана он извлек две глиняные фигурки и поставил их на перевернутый котелок.

Они были сделаны грубо, точно их дети лепили, которым главное, чтобы у игрушки было две руки, две ноги и одна голова. Но руки получились неодинаковыми, ни по длине, ни по толщине, да и опирались куклы на какие-то корявые ноги, согнутые не совсем в тех местах, где они обычно сгибаются у людей. Как будто их кости не разломались, а потом плохо срастались. Фигурки были раскрашены. Стивр сперва подумал, что Крег хочет похвастаться успехами своего сынишки, и уж собрался было сказать что-то ободряющее, как вдруг понял, что одна из поделок изображает короля. Ни глаз, ни носа, ни рта — лицо ровное, как шар, лишь различимы отпечатки пальцев на глине, похожие на ритуальные шрамы. На глиняной кукле была красная мантия с золотым пятном на спине, которое, видимо, символизировало королевский герб (тролль не смог изобразить его в деталях), а на голове — золотой блин, скорее, походивший на помятый от страшного удара шишак, чем на королевскую корону.

Внимательно присмотревшись ко второй фигурке, полностью, за исключением лица, выкрашенной в темно-коричневый цвет, Стивр понял, что она изображает инквизитора.

— Узнаешь, кто это? — спросил Крег.

— Король и какой-то инквизитор?

— Правильно, — одобрительно кивнул тролль, — король и главный инквизитор.

Стивр ждал, что Крег достанет сейчас иголки и начнет колоть фигурки или бросит их в огонь, оторвет головы… Это очень старая магия: если что-то подобное делать с куклами, изображающими конкретных людей, то действие перекинется с копий на оригиналы. Стивр подумал, что останавливать Крега не будет, пусть творит с этими фигурками все, что ему захочется, но тролль медлил.

— Что же ты ждешь? — спросил Стивр.

Крег щелкнул пальцами сперва по главному инквизитору, сбивая его на пол, следом то же самое проделал и с фигуркой короля. Тот упал на правый бок, рука его разлетелась на несколько кусков, отвалилась ступня и рассыпалось полголовы. С прототипом главного инквизитора беда приключилась и того хуже — он упал и раскололся пополам.

После таких ран ни один человек не выжил бы.

— Ух, — только и сказал Стивр, — они…

Крег жестом остановил его, вытащил из кармана еще одну фигурку и поставил ее на то место, которое прежде занимали король и главный инквизитор. Кого она изображала, Стивр все никак не мог понять.

— Это кто? — наконец спросил он.

— Это ты, — ответил Крег.

— Я? — удивился Стивр, хотя чему уж тут было удивляться.

Кукла была сделана так же грубо, как и другие, и у Стивра, когда он попытался получше ее рассмотреть, заныли суставы, точно к перемене погоды или от старости, а еще ему показалось, что лицо его начинает растекаться, как тесто для блинов по сковородке. Ощущение было таким реальным, что он обхватил лицо ладонями и успокоился, только когда проверил, что нос, рот и все остальное не стало растекаться, подобно снеговику, подтопленному лучами весеннего солнца.

От таких мыслей Стивра пробил холодный пот, он заструился по спине противным ручейком. Мужчина стал трогать свое лицо, как слепой, который ориентируется лишь на свое осязание. Дикие народы верили в то, что любое изображение отнимает у человека часть души. От этого он изменяется, черты его сглаживаются, совсем как у каменной статуи, которую много-много лет подряд гладит ветер. Но, кажется, ничего не изменилось. От сердца отлегло, когда Стивр в этом убедился.

Фигурка шаталась на поверхности котелка, точно у нее подкашивались ноги. Невольно руки Стивра потянулись к ней, чтобы удержать, поймать, если она начнет падать. Ему совсем не хотелось, чтобы она разбилась на мелкие куски. Пусть Крег и говорит, что ничего от этого не будет.

— И что это значит? — спросил Стивр.

— По-моему, я все очень понятно объяснил.

— Общий смысл твоей затеи мне ясен. Ты предлагаешь свергнуть короля и убить главного инквизитора. Но сделать это потруднее, чем скинуть пару глиняных фигурок на пол. Они, кстати, заколдованные?

— Нет, ни королю, ни главному инквизитору ничего не будет от того, что их копии разбились, а жаль. То, что убить их обоих труднее, чем эти фигурки разбить, я знаю, но все-таки нет ничего невозможного. Кстати, мне очень нравится твоя реакция. Пять лет назад, когда я намекал тебе на то же самое, что ты мне ответил? Не помнишь?

— Нет.

— Ну так я тебе напомню. Ты идею эту отверг, сказал, что так не годится. Мол, нельзя любыми путями власти добиваться, всех на своем пути уничтожая. Дескать, король — законный властитель и тот, кто захочет его с трона свергнуть, — преступник. Я рад, что ты наконец свою точку зрения поменял. Что, так невмоготу стало при нынешнем монархе жить, да при инквизиторах?

— Трудновато, — кивнул Стивр.

— Вот теперь ты превосходно понимаешь, что совершил очень серьезную ошибку пять лет назад, потому что тогда все сделать было проще.

— А ты-то что так за нас переживаешь? — не выдержал Стивр. — Тебе какое дело до того, кто у нас правит?! Не все ли равно?

— Нет, конечно. Мне совсем не все равно. Я, уговаривая тебя королевский трон захватить, прежде всего о себе да о своих землях думал. Мне нужна спокойная и надежная граница с вашими землями. При инквизиторах я такой границы иметь не буду. Я знаю, что они помышляли на мои территории пробраться под видом купцов, чтобы разведать обстановку, закрепиться, наладить связи, а потом начать экспансию. Мне это не нужно. Вот я тебе и предлагаю убить короля и главного инквизитора. Я тебе в этом помогу.

— Ты представляешь, сколько во дворце охраны? Прежде чем туда ворвешься, придется буквально через горы трупов пробиваться, по колено в крови, да и то если удастся собрать приличную армию и взять штурмом стены или ворота города.

— Есть способ попроще. Я ведь пробрался в подземелье, где твоего двойника пытали, — хитро сощурился Крег.

Эти слова так поразили Стивра, что он застыл с открытым ртом.

— Как же я мог про это забыть! — Стивр чуть было не ударил себя ладонью по лбу. — Рассказывай!

У Дориана Хо было много времени, чтобы поразмыслить, зачем его вызывают в столицу. Конь, казалось, сам отыскивал дорогу, его совершенно не нужно было направлять, и даже на развилках он без понукания сворачивал в нужную сторону. Может, он однажды уже скакал этой дорогой и она осталась в его памяти или кто-то вложил в его голову нужный маршрут. В любом случае Дориану Хо надо было лишь держаться за узду да крепко обнимать бока коня, чтобы не выпасть из седла на очередной рытвине или когда тот перепрыгивал через поваленное дерево.

Дерево перегораживало дорогу лишь однажды. Когда конь перемахнул его, Дориан Хо оглянулся и ему показалось, что он увидел, как на дорогу позади выбегают разочарованные разбойники, которые подготовили для путников эту ловушку. Они-то были уверены, что ее невозможно перепрыгнуть. Теперь они свалят дерево побольше. Но и то, что они использовали, обычный конь тоже не смог бы перепрыгнуть.

Разбойники грозили Дориану Хо кулаками и оружием, что-то кричали. Рядышком засвистела стрела. Конь услышал этот звук, мышцы под лоснящейся кожей превратились в камень, они заработали, как поршни, сокращаясь все быстрее и быстрее, и если бы кто-то посмотрел на него со стороны, то ему бы показалось, что ноги его слились во что-то почти неразличимое, как крылья у насекомых, — так быстро они двигались.

Неожиданно Дориан Хо понял, что видит наконечник стрелы. Он был направлен точно в его спину. Свет играл на его чуть ржавых, выщербленных гранях с зазубренными краями, с отметинами, которые оставили на нем ребра тех, в кого он попал. За ним угадывалась хищно вытянутая в струну стрела с оперением, похожим на хвост птицы. Этот наконечник завораживал, как глаза змеи, — взгляда от него не отвести, не двинуться чуть в сторону, чтобы он прошел мимо. Стрела летела с той же скоростью, с какой мчался конь. А потом наконечник стал для стрелы слишком тяжелым. Она, точно корабль, который набрал слишком много воды, заваливалась и начала клониться ко дну. Зарылась наконец в землю, затихла — опасность миновала, — но конь еще несколько секунд мчался с прежней скоростью, хотя теперь его разбойники уже не могли достать.

Дориану Хо хотелось шепнуть скакуну что-то доброе и дать ему немного отдохнуть, но он не нашел нужных слов, а только погладил его гриву.

Он уже не спал двое суток и потому время от времени начинал дремать, судорожно схватившись за уздечку, как хватается за обломок доски бедолага, спасшийся с затонувшего корабля. Глаза покраснели, веки припухли, ноги онемели. Если он остановится и попробует слезть на землю, то мышцы вряд ли послушаются и он наверняка свалится.

Вот так герой. Шмякнулся, как куль, набитый репой или картошкой. Разве за таким пойдут люди?

Дориан Хо не сомневался, что король предложит ему возглавить карательную экспедицию. Он слышал, что восстание на севере все никак не могут подавить. Оно разрастается, как костер на куче сухой листвы, или болезнь — медленно, но неотвратимо.

Отряды инквизиторов таяли на глазах. Набирались новые. Их отправляли на север, и они вновь таяли, как масло на солнцепеке. Давно уж правила приема в отряды стали мягче, практически отменили испытательный срок. Какой смысл делать это, если две трети из новобранцев не переживут первого же сражения.

«Меня проклянут! Меня проклянут в веках! Моим именем станут пугать детей!»

У него в голове роилось много подобных мыслей, которые стучали в такт конским копытам, в такт с сердцебиением, в такт с пульсацией крови в висках.

Дориан Хо едва не врезался в группу инквизиторов, что перегородила ему дорогу. Братья бросились врассыпную, как испугавшиеся перепелки, но конь притормозил, поднялся на дыбы, ударил передними копытами о землю с такой силой, что мир должен был расколоться, пойти трещинами, а из них — политься родниковая вода.

— Мы ждем тебя, брат, — закричал один из инквизиторов, — мы сопроводим тебя!

— Вы вместо охраны, что ли? Зачем она мне?

— Мы вместо почетного кортежа.

— Хо, не думал, что такой чести удостоюсь, только вы меня задержите больше, а я очень хочу побыстрее в теплую воду окунуться, грязь, что в меня уже вросла, смыть да одежду сменить.

— Это в дороге сделать можно. Одежду для тебя мы взяли. В город прибудешь во всем чистом. Там тебе встречу организуют с оркестром, с толпами на улицах. Вот, смотри! — Инквизитор сбросил со спины мешок, развязал тесемки, достал аккуратно сложенный плащ, развернул его, вытянув перед собой руки. Плащ был небесно-синим и весь расшит золотом, точно и вправду его сшили из куска неба со звездами. Но все братья ордена носили серые плащи и коричневые. Даже главный инквизитор носил одежду ничем не отличавшуюся от остальных.

— Почему он такого цвета? Что это значит? — спросил Дориан Хо.

— Знак особого почета. В народе о тебе говорят как о спасителе королевства. Все должны запомнить твое возвращение.

— О да, надо ведь, чтобы за мной пошли люди на север. Я же не в одиночку буду восстание подавлять. А что потом?

— Что потом? — не понял инквизитор.

«Потом меня проклянут! Меня проклянут в веках. Моим именем будут пугать детей…» Но ничего этого Дориан Хо не сказал.

Дориан Хо остановился возле дома с рисунком на стене. На нем был изображен инквизитор, указывающий пальцем вперед, и любому, кто подошел бы к нему, должно было показаться, будто он тычет именно в него. Надписи никакой не было, потому что те, на кого был рассчитан этот рисунок, в большинстве своем читать не умели. В чертах лица нарисованного инквизитора угадывались черты самого Дориана Хо. Художнику пришлось нарисовать не менее трех десятков таких картин. Он набил руку, мог уже с закрытыми глазами изобразить человека, похожего на Дориана Хо. А вначале, когда он только наброски делал, Дориану Хо пришлось позировать, потом художник уже рисовал по памяти, но она его подводила. Вот и получался Дориан Хо каждый раз немного иным. В небесно-голубом плаще с надвинутым на голову капюшоном он походил на волшебника. Образ был еретическим, но главный инквизитор сам придумал его.

— Так к народу ближе, — сказал он, — так нас быстрее поймут. Я хочу, чтобы ты не совсем с инквизиторами ассоциировался.

— С отступниками, что ли? — удивился Дориан Хо. — Тогда надо было, чтобы художник нарисовал меня приносящим жертву языческим богам. Это выглядело бы еще доходчивее. «А лицо покрасить светящейся краской, точно через кожу виден череп», — едва не сказал он.

— Перестань нести всякую чушь. Я еще поговорю с тобой по поводу твоего черного коня. Ты мне нужен. Ты нужен нам. От тебя зависит дальнейшая судьба ордена и королевства. Иди и собирай армию!

— Слушаюсь!

Повсюду были открыты призывные пункты. За грубо сколоченными столами — таким место в самых дешевых тавернах, где собирается самое дно общества, пропойцы, бандиты, проститутки, сутенеры, — сидели вербовщики. За их спинами на вошедших со стены смотрел Дориан Хо.

— Как звать тебя? — спрашивал вербовщик у очередного вошедшего. Потом он записывал имя в конце длинного списка, разворачивал свиток и указывал пальцем: — Вот здесь крестик поставь! — После того как очередной новобранец ставил свою закорючку, он произносил дежурную фразу: — Поздравляю тебя! Ты принят в инквизиторский отряд. Иди на склад, получи оружие, одежду и довольствие на три дня.

Дориан Хо носился на своем коне по всей округе, смотрел на лагеря инквизиторов, которые росли, как грибы после дождя, на призывные пункты.

— Повстанцев надо разбить, — сказал Дориану Хо главный инквизитор. — Как ты это сделаешь, меня нисколько не интересует. Ты можешь применять все, что угодно, — он сделал паузу, чтобы до Дориана Хо дошел смысл сказанного.

Слова эти означали, что Дориан Хо может воспользоваться магией. От этого признания ему становилось больно, ведь получалось, что все, чему он хотел посвятить свою жизнь, — неправда, все это выдумки и мишура, включая и сам орден.

Но хотел ли он посвящать всему этому свою жизнь? Когда все закончится, он уйдет в самые глухие места, незаселенные, чтобы его никто не смог найти, чтобы его никто не беспокоил, построит себе дом, заведет хозяйство и будет тихо поджидать смерть.

Но как же? Как же? Разве не святая вода остановила мертвяков? Что, и она тоже была выдумкой?!

Дориан Хо почувствовал жжение в области груди, догадался, что это из-за амулета — он нагрелся и теперь ранит кожу. Дориан Хо терпел эту боль, пока на людях оставался, но, выйдя из зала, когда его уже никто не видел, он прикоснулся к звезде, сжал ее в кулаке, подождал с секунду, решаясь, а потом сильно дернул, разорвав золотую цепочку. Вместе с этим амулетом он вырвал часть своей души, а это побольнее будет, чем зуб вырвать или наконечник стрелы, застрявший в боку.

Амулет жег ему ладонь. Дориан Хо разжал кулак, посмотрел на трехконечную звезду, символизирующую единство в человеке небес, земли и воды. Инквизитор побледнел, рука его задрожала, амулет выпал. Дориан Хо согнулся в три погибели, будто склонился в поклоне, потом, как истинный верующий, упал на колени. Вот только божественное изображение было совсем в другой стороне, чем та, куда он смотрел.

Север пожирал отряды инквизиторов, как геенна огненная.

В королевском замке Дориан Хо уже бывал прежде. В первый раз он мог в нем очутиться еще пять лет назад, вместе со Стивром Галлесским. Но рассказывали, что того плохо приняли. Однако сам Дориан Хо все-таки попал в замок три года назад. Тогда на него никто внимания не обращал и его смущения никто бы и не заметил. Оно было вполне естественным и закономерным: именно такие чувства должны появляться у молодого инквизитора, когда он видит величественные стены, высокие потолки, резьбу по камню.

Теперь ситуация изменилась. Теперь сам Дориан Хо был в центре внимания. Он не испытывал никакого смущения. Напротив. Он вошел в огромный зал с гордо поднятой головой, размеренным шагом, точно этот замок принадлежал ему, а не королю и точно все собравшиеся должны были упасть на колени при его появлении.

Он слышал шепот гостей и придворных. Он не поворачивал головы в их сторону, видел только краем глаза небольшую толпу. Он чувствовал, что бы он ни сделал, ему простят все. Может быть, припомнят грехи потом, когда повстанцы на севере будут разбиты, когда угроза исчезнет? Вполне вероятно, что тогда и за ним самим придут другие инквизиторы, точно так же, как и он приходил за людьми, которых обвиняли в колдовстве.

Он уже достаточно сделал, чтобы попасть на костер.

Но это будет не сейчас. Это будет чуть позже…

Однако это «чуть позже» может стать совсем иным, чем оно видится королю и главному инквизитору.

Дориан Хо чеканил эти мысли в такт со своими шагами.

— Мне нужны мои люди! — бросил он резко в ответ на предложение возглавить карательную экспедицию в северные регионы.

— Твои люди?! — рассердился главный инквизитор, — Они не твои! Все мы люди божьи. Все ему принадлежим.

— Я знаю, — кивнул Дориан Хо, посмотрел на короля и продолжил разговор с ним, точно главного инквизитора рядом не было вовсе. — Я поставлю их сотниками и десятниками. Мне нужны надежные люди. Им я могу доверять. Не уверен, что смогу также положиться на тех, кого наберу в армию.

— Но они не инквизиторы! — стал возмущаться глава ордена.

— Не все. Но какая в том разница! — отрезал Дориан Хо. — Какая разница, кто будет восстание подавлять? — Этот вопрос он задал уже королю. — Мне все равно придется платить им жалованье. Они не захотят воевать только за еду, а веры в наше дело у них нет. Если мы только этим будем привлекать людей, то я никого не наберу.

— Богохульствуешь! — вновь вступил в разговор главный инквизитор.

— Я правду говорю, — парировал Дориан Хо.

— Денег в казне почти нет, — вздохнул король.

— Тогда надо готовиться к обороне, — сказал Дориан Хо, — заготавливать провиант для долгой осады, колодцы рыть, мечи, наконечники для стрел и копий ковать, смола будет нужна, чтобы штурмующих ею поливать. Что я об этом рассказываю! Ты и сам все знаешь.

— Ты дерзко ведешь себя, — наконец сказал король.

— Будет лучше, если я, ползая на коленках, пообещаю тебе подавить восстание, а потом ты увидишь повстанцев под своими стенами? Или будешь кричать в мой адрес проклятья, обвинять в обмане и измене, когда повстанцы поволокут тебя, — Дориан Хо ткнул в главного инквизитора, — на костер! — Потом он указал на короля: — А тебя — на кол?

За такие дерзкие слова самого Дориана Хо могли вначале на кол посадить, а потом под ним развести огонь, потому что он заслуживал два наказания в одном или три и даже больше.

Король покраснел от гнева, щеки его надулись, казалось, что его газы переполняют и сейчас он взорвется, а он только рассмеялся. Громко и весело.

— Голову тебе потом отрублю, — подмигнул он Дориану Хо, — пока еще поноси ее.

Дориан Хо не стал заниматься конфискацией гостиничных номеров и ночлежек, чтобы разместить там новобранцев. Он знал, что тогда ему вообще не удастся сдвинуть с места свою армию. Она сживется с городом, и все районы, в которых будут квартировать новобранцы, превратятся в самые злачные места, где даже днем простой горожанин не сможет появиться, потому что его ограбят до нитки, убьют, а труп даже убирать не будут, так и оставят коченеть на улице.

На окраине города разбили палаточный городок. Издали он походил на военный лагерь. Но вблизи производил совсем другое впечатление. Над ним поднимался терпкий, щекочущий ноздри запах еды и еще постоянно был слышен звон бьющегося друг о друга металла, развевалось на древках несколько хоругвей с изображением святого Себастьяна.

«Сброд, сброд», — шептал Дориан Хо, проезжая по лагерю.

Новобранцы сидели возле костров, тянули к огню грязные ладони. При виде Дориана Хо они поднимались, бубнили себе под нос приветствия, которые инквизитор разобрать не мог, да и не хотел, смотрели на него исподлобья, не как на своего командира, а как на помеху.

Дориан Хо поглядывал на лица этих людей, пытаясь разглядеть хоть какие-то эмоции, но они оставались каменными, в лучшем случае — безразличными, точно от них уже ничего не зависело, а сами они — щепки, что попали в бурный поток. Самим им не выбраться, и остается лишь надеяться на то, что вода рано или поздно выбросит на отмель или берег.

Несколькими днями раньше Дориан Хо помолился бы за этих людей, но за последнее время он изменился. Он сам теперь во многое не верил, и от этого ему становилось очень тяжело. Надо было как-то подбодрить новобранцев, как-то сплотить, ведь вот так вести их в бой значило лишь одно — они побегут, едва завидев врага. Побегут, побросав свое оружие, потому что без него бежать легче. Некоторые новобранцы и так его бросали, только еду с собой брали. Имена-то они наверняка чужие называли. Найти дезертиров практически было невозможно. Их оружие отдавали другим новобранцам.

Дориан Хо не мог поручиться, что, когда он поведет своих людей в атаку, кто-нибудь не ткнет его в спину копьем, не пустит в него стрелу, а затем часть его войска повернет свое оружие вовсе не в сторону повстанцев, а в противоположную. Ему лучше держаться позади этих людей. Пусть они ему победу добывают. Им пообещали, что они смогут поделить между собой имущество повстанцев. Инквизиторы, по сути, вернули старое правило, по которому захваченное селение отдавалось на разграбление. Только этим удалось заманить в отряды людей, обедневших крестьян, забросивших свои участки и подавшихся в город искать лучшей доли.

Но ведь там ее нет…

Ее вообще нигде нет.

Дориан Хо должен что-то им сказать, придумать какую-нибудь красивую сказку, которую рассказывал своим людям Стивр Галлесский в Стринагарском ущелье. Он тогда лгал, и все знали, что он лжет. Но ведь все, кто стоял тогда перед ним, были готовы поверить в эту ложь, иначе они все остались бы там. Стивру было легче. Гораздо легче.

«Убивайте всех без разбору, детей, женщин — их прежде лучше изнасиловать, а потом уж убить, — мужчин и стариков. Чем больше вы убьете, тем больше вам достанется имущества. Черт, не меня же одного должны проклясть. Пусть и их тоже. Пусть не я один буду гореть в геенне огненной. Пусть у меня будет достойная компания.

Но ведь их-то забудут, их имена даже я сейчас не помню, а мое — останется. Лет через сто на вопрос „Как зовут дьявола?“ люди будут отвечать: „Дориан Хо“.

4

Неподалеку от замка из отполированного до блеска камня было сложено странное полукруглое строение. Высотой оно было не более метра, но Стивр полагал, что основная его часть располагается под землей. Вход в него закрывала обитая железными полосами деревянная дверь — такая массивная, что, будь она и не заперта, человек все равно не сдвинул бы ее ни на сантиметр.

— Это похоже на усыпальницу, — он поделился своими мыслями с Леонель. — Неужели Крег решил построить себе усыпальницу при жизни?

— Ха, слово „усыпальница“ от слова „спать“ происходит. Думаешь, Крег по ночам туда забирается, ложится на пол и проверяет, удобно ли ему там будет спать? Ведь спать-то придется сотни и сотни лет.

— Никогда в это не поверю. Тролли на такую бестолковщину, как усыпальница, тратить время свое не будут, хоть и живут они подольше, чем мы.

Стивр посмотрел на Леонель и понял, что его утверждение не совсем верно. Он ведь не знал, сколько могла прожить сама Леонель.

— Это только люди могут тратить время на то, чтобы усыпальницы возводить, — продолжил он свою мысль.

— Не нравится мне оно, — кивнула на странный объект волшебница.

— Почему? — удивился Стивр.

Его как раз что-то тянуло к этому сооружению, как магнитную стрелку на компасе притягивает север. Но на Леонель оно, похоже, действовало прямо противоположно.

— Оно магию поглощает. Чем я ближе к нему подхожу, тем хуже себя чувствую, будто кто силы из меня высасывает. Ближе чем на пару десятков метров боюсь приближаться. Голова начинает кружиться. Боюсь, в обморок упаду. А если я одна там окажусь и никто меня вовремя не вытащит, то, думаю, и не очнусь.

— Ой, — испугался Стивр, — ты тогда поосторожнее. Надо выведать у Крега, что он там хранит. Не заточил ли он там мага какого-нибудь? — Стивр вопросительно посмотрел на Леонель.

— Выведай, как возможность представится. Но там точно не маг.

Стивр начал расспрашивать Крега за обедом. На массивном столе, как обычно, высились горы всевозможной снеди. Стивр боялся, что при таком рационе скоро он станет таким же, как тролли, и, к сожалению, не в плечах, а в области живота.

— Что там у тебя такое выстроено, — начал Стивр, — похожее на погреб.

— Ты почти угадал.

— Хранишь там запасы провианта? Моченые яблоки и соленые огурцы?

— Ага, — сгримасничал Крег, — еще мясо копченое.

— Почему не в замке? Если кто придет сюда и замок осадит, то от этого склада толку никакого не будет. Разве что противнику радость.

— Там нет ничего съестного. — Лицо тролля стало серьезным.

— Загадками говоришь. Выходит, это погреб, — стал рассуждать Стивр, — но хранишь ты там вовсе не провиант. А коли разместил его вдали от замка, там хранится что-то опасное, наподобие зарядов к моим адовым трубам. — Выстроив эту логическую цепочку, Стивр посмотрел на Крега с удивлением: — Ох, неужели тебе это удалось?

— Нет, — сказал Крег, — но ты почти угадал. Хочешь посмотреть?

— И ты еще спрашиваешь? — встрепенулся Стивр. Ему больше не хотелось есть.

Земля под ногами Крега содрогалась. Она казалась непрочной, полой, как яичная скорлупа, из которой выпили желток и белок, и от этого тролль в любой момент может пробить ее и провалиться в бездну. Длина шага у него была раза в полтора больше, чем у человека, вот и приходилось Стивру постоянно догонять своего друга.

Крег ухватил за массивное железное кольцо, что крепилось к двери, потянул на себя. Дверь со скрипом стала открываться и наконец отвалилась в сторону, обнажив темный проход и каменные ступеньки. Они были чуть влажными, воздух тоже был сырым и теплым. От него спина Стивра быстро покрылась потом, одежда промокла. Если в такой выйти на улицу, то вмиг замерзнешь и простудишься.

Стивр все удивлялся — зачем тролли построили это сооружение. Кроме усыпальницы, более всего оно походило на убежище, в котором можно скрываться во время урагана. Выходило, что под землей должна быть огромная пещера. Но ураганы так быстро возникают, что добежать до этого укрытия смогут лишь те, кто поблизости окажется. Не было в нем никакого смысла.

Спускаясь по лестнице, он держался за стену. Она была выложена камнями, точно в землю зарыли целое здание. Наверняка камни обработали только с трех сторон, поскольку та из них, что к земле примыкает, будет лучше держать всю конструкцию, если окажется шероховатой. Стивр постучал по одному из камней костяшками пальцев, проверяя толщину кладки. Она была примерно сантиметров на десять поменьше, чем у домов, а уж тем более — крепостных стен.

„Это тюрьма“, — вдруг дошло до Стивра.

В этой темнице тролли будут держать своих пленников. Причем она гораздо хуже, чем застенки замков. Там человек хоть иногда может видеть свет, который просачивается сквозь узкие, закрытые решетками оконца. А под землей света нет. Узник быстро теряет ориентацию, когда приходит ночь, а когда день. Очень скоро под землей человек лишается и рассудка.

„Но кого они собираются там держать?“

Потолок был сделан из толстых бревен, пропитанных чем-то темно-коричневым, то ли смолой, то ли другим веществом, вероятно, для того, чтобы они как можно дольше не рассыхались и не гнили в этой влажной атмосфере. Так держатся месяцами днища судов. Потом, правда, все равно их приходится вытаскивать на берег, сдирать слои ракушек, плесени, водорослей… Бревна пока еще были совсем новыми, без следов плесени.

Стивр боялся оступиться, скатиться вниз. Не ясно было, насколько глубоко уходят вниз эти ступеньки. Когда до последней докатишься, то переломаешь все кости. В стену были вбиты держатели для факелов, но большинство из них пустовало, поэтому в подземелье казалось так темно, что ступеньки различались с трудом. С факелов капала смола. Иногда она падала на руки Стивра, и тогда он шипел от этих укусов, хотя они были не больнее, чем укусы муравьев.

Впереди, на пару ступенек ниже, маячила широкая спина Крега. Голова тролля почти касалась потолка. Стивр достал бы его, лишь подпрыгнув, но пойти на такой эксперимент он не рискнул бы. Он точно не удержался бы на ногах, а скатываясь, врезался бы в спину тролля. Оставалось гадать — собьет ли Стивр его с ног, или все-таки Крег устоит.

Стивр услышал какой-то гул, отдаленно похожий на шум водопада, и ощутил, что ступеньки и стены начинают чуть вибрировать. Дрожь эта передалась его ногам. Он испугался. Хуже нет, чем заживо быть погребенным во время обвала. Но Крег, который тоже должен был все это чувствовать, шел так, как будто ничего не происходило.

Наконец, когда они спустились уже метров на десять, впереди забрезжил яркий свет. Он был красным. Такой, вероятно, должен гореть в аду. Но вряд ли до ада всего десять метров. Шахтеры рыли куда как более глубокие туннели и ничего они там не находили, кроме угля, железной руды, золота с алмазами или — своей смерти.

Проход впадал в огромную пещеру со сводчатым потолком, пол был выложен массивными плитами, так плотно пригнанными друг к другу, что швы едва угадывались, и между ними вряд ли удалось бы вогнать даже остро наточенное лезвие кинжала.

Стивр еще успел подумать, как эти плиты сюда внесли? На этот счет у него в голове возникла лишь одна мысль: быть может, тролли, когда искали полезные ископаемые, обнаружили древнее захоронение. Но он так и не спросил об этом, а застыл на месте, когда наконец-то разглядел, что находится в пещере.

В самом центре высота помещения доходила примерно метров до семи. В потолок упирались две массивные колонны, тускло сверкавшие в отблесках факелов. Они были сделаны из металла, чуть изъеденного коррозией, что неудивительно, учитывая влажный воздух. Удивляло другое: они были утыканы стержнями, тускло светящимися в темноте, как светлячки, что днем впитывают в свои тела солнечный свет, а ночью его излучают. У Стивра когда-то была банка с такими. В походах, да и дома она была удобнее любого факела. Вот только насекомые быстро умирали.

Позади колонн стоял металлический куб метра два высотой, в центре к нему крепился вентилятор с огромными лопастями, которые без труда изрубят человека на куски, как мясорубка. Стивра от таких мыслей передернуло. Отчего-то он сразу понял, что это ворота. Вот только куда? Ему сделалось страшно от мысли, что, пройдя через них, он может оказаться не в конце пещеры, а в совершенно другом месте.

— Доброй день, — сказал Крег.

— А сейчас день? — переспросил тролль, который вышел им навстречу. — Тогда добрый день.

Тролль был весь в черном. Черной была его одежда, черной была кожа, а глаза казались чуть воспаленными. Стивр был поражен увиденным, что даже забыл поздороваться с незнакомцем.

От колонн отходило несколько трубок разного диаметра. Они переплетались между собой, спаивались в единое целое, вновь разбегались. Какие-то из них тянулись к огромным, не меньше пары метров в диаметре металлическим котлам, другие — к котлам поменьше, самые маленькие из них были миниатюрнее горшков, в которых в печке варят кашу. Печка, кстати, здесь тоже была, металлическая, закрытая заслонкой, крепящейся к стенке петлями. На полу горкой были свалены куски угля очень высокого качества. В воздухе витала угольная пыль, оседала на слизистой носа, и от этого очень хотелось чихнуть. Теперь Стивр понял, отчего тролль казался черным. На нем была угольная пыль.

— Вот что я тебе хотел показать, — сказал Крег, сделав рукой круговой жест в сторону котлов, колонн, трубок, топки.

— Что это? — спросил Стивр. — Что вы здесь нашли?

— Нашли? — засмеялся Крег. — Это мы сделали сами.

— Похоже на печку для сжигания трупов, — наконец вымолвил Стивр, — но слишком сложно, слишком мудрено. С помощью этого ты попал во дворец к королю?

— Да, — кивнул Крег, — быстро догадался.

— А это ворота во дворец?

— Это ворота не только во дворец. Через них можно попасть куда угодно. Вернее, в любое место, о котором мы знаем. Помнишь нечисть, она ведь тоже через ворота к нам пришла? Мы эти ворота святой водой залили. Так вот мои ученые смогли нечто похожее сотворить.

— Ты не говорил, — сказал Стивр.

— Да я бы тебе и сейчас не сказал, если бы определенные ставки на тебя не делал. Знаешь ведь поговорку: меньше знаешь — лучше спишь? А лишние знания — они никому не нужны. Да и не хочется мне, чтобы кто-то еще знал, что у нас вот это все есть. Долго мы мучились с этой штуковиной. Дело рискованное. Понятно, что поначалу ничего не получалось. Опыты на животных проводили. Забрасывали их на маленькое расстояние. Вот только то, что по другую сторону ворот выходило, не приведи бог, кому увидеть. Месиво! С полгода, как отладили систему… Можно сказать, вовремя. Точно кто нам помогает.

— Да, вовремя, — согласился Стивр.

— Как все это работает, я не знаю, да и ученые мои не смогут всех тонкостей объяснить. Подозреваю, что они и сами не до конца понимают. Они говорят, что это им приснилось. Всем в один день приснился сон, в котором один увидел, к примеру, котел, другой то, что в этот котел надо закладывать, ну и так далее. Тут уж без вмешательства богов не обошлось. А вот правильно ли мы эту штуковину применять будем? Скоро узнаем. Я на себе ее проверил. Накладок не было. Так что и за тебя спокоен буду. По крайней мере, за твое перемещение.

— Интересно все-таки, как она работает?

— Построить такую же хочешь? Не получится. Не пробуй. Но если хочешь, могу тебе кое-что показать.

Крег отвернул крышку на одном из чанов, оказывается, она не просто закрывалась, а закручивалась на резьбе.

— Вот смотри, — сказал Крег, подзывая Стивра.

Стивр заглянул в чан. Для этого ему пришлось привстать на цыпочки. Емкость была заполнена примерно на две трети какой-то темно-коричневой бурлящей, пенящейся жидкостью, похожей на варящееся пиво, но она ничем не пахла.

— Что это?

— Сложный состав. Тут в каждом баке разные жидкости, потом они смешиваются, надо еще температурный режим соблюдать, и только после этого весь этот раствор подается в колонны. А у них на внутренних сторонах есть отверстия, из них как раз пар вытекает, который и открывает ворота.

— Сложно, — сказал Стивр, — и страшно.

— Да. Только дурак ничего не боится, а ты-то дураком никогда не был.

— Все эти предосторожности, я имею в виду, что вы штуку эту под землю запихнули, для того, чтобы о ней никто не узнал?

— Это одна из причин, но мы могли бы ее и в лесу построить, и никто бы не узнал, — улыбнулся Крег. — Это больше из соображений безопасности. Ведь если она рванет, то, боюсь, взрыв этот будет похлеще, чем извержение вулкана. А то и приличный кусок пространства забросит неизвестно куда…

— Тогда тебе ее совсем в безлюдном месте надо было строить.

— Ну у нас почти все места безлюдны, хы… — Тролль еще раз повторил слово „безлюдны“ и вновь засмеялся.

— Ну, безтролльные, людей-то у вас точно нет, — поправил себя Стивр.

— Ошибаешься. Люди у нас тоже есть. — Да?

— Познакомлю попозже. Итак, строить все это в месте… необжитом — накладно. Далеко все возить. Да и вдруг не рванет она?

— Будем надеяться.

Стивр представил, как заклубился туман между колоннами, потом в центре него появилась воронка, как у смерча, который засасывает все, что окажется поблизости. Он ощутил, как из нее подул сильный ветер, отчего-то холодный, хотя по ту сторону должно быть теплее, ведь в покоях короля всегда горит камин. Возможно, ветер казался холодным оттого, что воронка соединила его не с королевским дворцом, а с каким-то другим местом, где ветер в мгновение превратит тебя в ледяную статую. Наверное, с той стороны в лицо ему дышала могильным холодом смерть, но если бы Крег приказал троллю, что следил здесь за порядком, разжечь топку и запустить механизмы, Стивр, почти не задумываясь, согласился бы ступить по ту сторону воронки. Его чуть повело вперед, точно она и вправду появилась и стала его затягивать, а он этому совсем не сопротивлялся.

— Тебе надо будет взять с собой Леонель, — сказал Крег.

— Почему? — Своей-то жизнью он мог рискнуть, но подвергать опасности жизнь волшебницы не хотел. Он боялся этого.

— Я с тобой не пойду, сам знаешь почему. Одно дело, если ты сам власть у короля отнимешь и инквизитора главного убьешь. Это будет воспринято как ваши внутренние разборки. Может, кто и воспротивится таким переменам, но наверняка кто-то и поддержит. Королем и инквизиторами многие не довольны. Я знаю. Другое же дело, когда все будут знать, что на трон тебя тролли возвели, что они тебе помогли. Тут уж против тебя большинство ополчится. Что ты так сопротивляешься? Ситуация — лучше не бывает. Король так и не обзавелся потомством. Похоже, у него в этой области какие-то проблемы. Знахарок всяких к нему водили, молитвы над ним читали, а толку никакого. Нет у него наследника. Те, кто будет выдавать себя за наследников, самозванцы. Да, но тебе не придется выкашивать подчистую всю его семью, чтобы не осталось законных претендентов на трон. Детей, жену и прочих.

— Поверь мне, трон многие заполучить хотят, — сказал Стивр, оставив без комментариев все перспективы, о которых ему поведал тролль.

— Я знаю. Но ты — герой! Тебя должны на руках носить!

— Я слышал, что появился новый народный герой. Тот, что мертвяков остановил и кочевников разбил.

— Дориан Хо, — подсказал тролль.

— Вот-вот… Как ты хорошо знаешь, что у нас происходит! Лучше, чем я.

— Эти знания полезны. Я даже помню, что именно Дориан Хо спас тебя в Стринагарском ущелье.

— Так вот именно Дориана Хо будут на руках носить, а не меня, именно его на троне захотят видеть, если с королем и главным инквизитором чего случится. Ты, кстати, не проверял, не стряслось ли чего с ними после того, как ты их глиняные фигурки расколотил?

— Успокойся. В фигурках никакой силы нет. Я устал тебе это повторять. К тому же я вместо тех сделал другие. Эти-то я у сынишки позаимствовал. Он бы мне устроил разнос, узнай, что я их сломал. Пусть играется. А что касается Дориана Хо, так он сам инквизитор.

— Это сейчас не главное. Главное, что он мертвяков разбил и кочевников.

— Дождись, когда он будет восстание на севере подавлять. Тогда он перестанет быть народным любимцем. Поверь, это произойдет очень скоро. Как раз все и подготовим.

— Хорошо. Но Леонель боится этого места. Она говорит, что оно высасывает у нее все силы.

— Без нее никак не обойтись.

— Почему? Да, она превосходно владеет мечом и, когда дело до рукопашной дойдет, она может оказаться хорошим помощником, но не более того. Заметь, я не сказал, что она будет незаменимым помощником. Точно так же с задачей этой справятся несколько крепких мужчин.

— С крепкими мужчинами я тебе помогу. Думал я, что тебе будет отряд для захвата дворца нужен, и подготовил кое-кого. — Услышав это, Стивр хотел что-то сказать, но Крег его жестом остановил. — Подожди!.. Потом скажешь. Насчет Леонель — не прав ты. Она-то как раз будет незаменима. Как ты думаешь, что сделает главный инквизитор, когда поймет, что без магии ему не устоять? Плюнет он на все запреты и обрушит на тебя все свое умение. Ты против него со своим мечом, все равно что ребенок с палочкой против взрослого.

— Леонель говорила, что он не очень сильный волшебник.

— Хорошо бы, если так. Тогда бы она с ним легко справилась. Но тебе-то не все равно? Тебе без Леонель не устоять против него.

— Что толку, если мы во дворец попадем, а Леонель будет без сил? Какой от нее тогда толк?

— У нас еще время есть. Пусть привыкает. Ко всему можно привыкнуть. Пусть она не сразу сюда внутрь зайдет, пусть постепенно привыкнет к этому месту, но надо пробовать. Я не вижу другого выхода. Поговори с ней.

— Я поговорю с ней. Она ненавидит главного инквизитора. Месть — чувство хорошее. Леонель наверняка согласится.

— И я так думаю, — кивнул Крег.

— А что ты там про отряд для захвата говорил?

— Видишь ли, — Крег сощурился, — от инквизиторов ко мне люди-то бегут. Ну не только от инквизиторов, а по разным причинам. Убийц, воров и прочих преступников, да еще людей темных, я, конечно, не принимаю, отдаю обратно, а то и… Ну, сам понимаешь, что никто их не хватится. А вот другим даю убежище. Я их подальше отправляю, чтобы не мозолили глаза, а то от вашего короля гонец какой может прискакать или купцы заехать. Увидят, расскажут — лишние проблемы мне не нужны. Они никому не нужны. Пусть о людях этих никто не подозревает. В моих владениях сейчас около полутора сотен человек. За последние пару лет пришли. Раньше-то я никого не пускал. Теперь стал подобрее. Может, и не прав я. Они тут потихоньку обживаются. У кого-то и дети появились. Вы плодитесь очень быстро, я говорил тебе об этом, а мы — медленно. Пока земли много, на всех хватает, но глядишь, скоро в моих владениях людей будет больше, чем троллей, и тогда они начнут нас вытеснять. Мне этого не хотелось бы. Не для того я против вас стоял в Стринагарском ущелье, первой линией командуя. Так вот, может, когда на трон тебя посадим, я их всех выгоню. Придется тебе им дать земли немного, чтобы хозяйство они завели, или в городе устроить, чтобы не голодали, не нищенствовали.

— Остановись, ты слишком далеко глядишь в будущее.

— То, что ты этого не умеешь делать, — твоя большая проблема. Ты еще скажи, что мы шкуру неубитого медведя делим! Вот что, среди этих людей десятка полтора отличных рубак. Я проверял. Если ты на трон сядешь, то не забудешь тех, кто тебе помог. Впрочем, они и без обещаний всяких тебе помогут. Жизнью рискнут и будут понадежнее, чем наемники. Те-то в спину ударить могут, если кто денег даст побольше, чем ты, а эти — и за просто так спину твою своей грудью закроют.

— Да?

— Конечно, но если тебе они не понравятся — других я тебе не найду. А одному во дворец идти — дело-то почти безнадежное. Механизмы я, положим, настрою так, чтобы они прямо в покои короля тебя отправили. На них заклинания, что на покои королевские наложены, не действуют. Здесь какая-то другая сила. Но вот что дальше? Вдруг охрана ворвется, придется с ней драться. Да и главного инквизитора надо ведь тоже убить той же ночью. А у него тоже есть охрана из особо верных людей. Он знает, что многие его смерти желают. После убийства короля придется вам сюда возвращаться, а мне — механизмы быстро переориентировать и к главному инквизитору вас отправить. В общем, задачка не из легких. Ты только не говори все сразу этим людям, не пугай… Их, правда, мало что испугает, просто задачка непростая, и они вдруг подумают, что с ней не справятся. Поговоришь, поймешь что к чему, в голове у тебя все уложится. Может, и сам чего поумней придумаешь, а там — и им расскажешь, и мне заодно. Механизмы-то подготовить — минутное дело. Пусть не минутное… а часа за три-четыре их настроим. Трубы и котлы разогреть надо, да не сразу, а постепенно, чтобы не лопнули. Но это не твои, а наши проблемы.

— Мне надо увидеть этих людей, — сказал наконец Стивр.

— Вот это правильно, — одобрительно кивнул Крег. — Хочешь прямо сейчас?

— Ты их привез, что ли?

— Да. Я знал, что ты захочешь с ними поговорить.

— Какой ты предусмотрительный. Они здесь? Под землей? Подальше от глаз?

— Нет, под землю им еще рано, — засмеялся Крег, — да и тебе тоже. Успеете. Куда спешить? Пошли-ка на свежий воздух. Там голова работает получше. В лесу они. Близко. Я там им несколько домиков построил, наподобие постоялого двора. Вчера только и приехали. Ночью. Долго-то их без дела здесь я не стал бы держать. Без работы плохо сидеть. Даже самые дисциплинированные воины от безделья совсем распускаются. Я как чувствовал, что время пришло тебе о моем плане рассказать.

— Ой, хитрый ты какой! Можно подумать, что, если бы я тебя за обедом не стал расспрашивать, ты бы мне ничего и не рассказал, и не показал?

— Показал бы, конечно, и разговор на эту тему завел бы. Но лучше, когда ты сам начал.

— Ты стал искусным дипломатом. За тобой этого прежде не наблюдалось.

— Жизнь многому учит.

— Хорошо. Пошли к ним прямо сейчас!

Перед Крегом расступались деревья, ветки уклонялись от его мощных рук, но вот в Стивре никакой опасности для них не было, и они больно хлестали его по лицу, рукам и всему телу. Стивр старался держаться к троллю поближе, прятаться за его спиной, но Крег, как обычно, шагал так широко, что за ним разве что скороход поспел бы.

— Вот, — наконец сказал тролль, остановившись, отогнул ветки и пропустил вперед Стивра, — смотри!

Они вышли на поляну. Деревья плотно окружали ее со всех сторон, как частокол. В центре стояли три приземистые хижины. Строители не утруждали себя долгими поисками и деревья для строительства срубили тут же, рядом с поляной. Срезы на пеньках еще не успели потускнеть и сверкали своей белизной, как ухоженные зубы.

— Раз, два, три… тринадцать, — пересчитал Стивр стоявших возле жилищ людей. Он суеверий не боялся, и цифра эта, у многих вызывавшая ужас, его нисколько не пугала. Она ему даже нравилась. Но тут из хижины появился еще один человек… — Четырнадцать.

Стивр посмотрел на Крега. Тот кивнул.

— Это все, — сказал тролль.

— Ты предупредил, что ли, что мы придем? — Да.

Достаточно было лишь взглянуть на этих людей, чтобы понять — они старые вояки. Их выдавали шрамы на иссеченных непогодой лицах, гибкие движения, жилистые тела. В последнее время на их долю выпало много невзгод, но взгляды вовсе не стали забитыми, отрешенными. Напротив…

Они уже свыклись с мыслью, что прежней жизни никогда не будет, что, даже если уничтожить татуировку на плече, изображавшую бога солнца, которому язычники приносили жертвы, инквизиторы все равно вырвут признание, узнают, что было прежде на месте безобразного шрама.

„Ты раскаялся, теперь тебя ждет не ад, а рай“, — скажут они, разжигая костер.

Ну да, рай, поскольку ад инквизиторы на земле уже устроили.

Одежда, прикрывавшая тела этих людей, чуть истрепалась и полиняла, кольчуг на них не было, на поясах не наблюдалось ножен с мечами — у них вообще не было оружия. Они оставили его в хижинах. Что толку пыль в глаза пускать, вставая в эффектные боевые позиции, — пусть Стивр на них без оружия посмотрит.

„Ну что ты к нам присматриваешься, будто мы лошади на рынке! — читалось в их глазах. — Ты еще зубы погляди — крепкие ли они, не кривые ли?“

Впрочем, и они сами смотрели на Стивра оценивающее.

Еще не услышав их голоса, Стивр понял, что может им во всем доверять. Он почувствовал, что они отдадут за него свою жизнь, не задумываясь отдадут, потому что однажды они уже расстались с ней, стали живыми трупами, немногим лучше тех мертвецов, с которыми дрался Дориан Хо. Теперь они оживали. Буквально на глазах преображались, подобно погибающему от засухи растению, которое наконец-то дождалось проливного дождя. За это они готовы были звезды с небес сорвать и развесить их по окрестным деревьям.

— Ну что я тебе сказал! — прошептал Крег, согнувшись чуть ли не вдвое, чтобы достать губами до уха Стивра.

Люди переминались с ноги на ногу, все примерно одного роста и возраста, точно их специально подбирали именно по этим параметрам.

— Ты где воевал? — спросил Стивр у ближайшего к нему мужчины.

— Ну, в Стринагарском ущелье я с тобой не был. Я чуть позже к тебе присоединился, — сказал он и задрал свою рубаху так, чтобы обнажились четыре глубоких параллельных шрама на его левом боку, — Щит у меня треснул в одной схватке, — продолжил он, будто извиняясь, — пришлось его выбросить, а без него трудновато было от когтей нечисти защищаться.

Он мог бы ничего не пояснять. Стивр и так знал, кто такие раны оставлял. Он принял решение еще раньше, когда только увидел этих людей, когда разглядел их лица.

— Я-то раньше боялся, что нечисть может вернуться, до сих пор опасаюсь. Тяжело с ней драться-то. Но вот с инквизиторами… — он замолчал, думая, — они тоже, как нечисть. И не знаешь, кто хуже.

— От них бежал-то? Почему?

— Не могу я их богу поклоняться. Не хочу! Хозяина-то своего поменять можно, стоит только наняться к другому, кто больше денег платит. Это можно. Но инквизиторы иного от нас требуют…

— Трудновато нам будет! — Стивр не думал, что Крег уже пояснял этим людям, что от них потребуется.

— Не труднее, чем было.

„Они боятся, что он не решится послать их на смерть? Они даже не спрашивают, что им предстоит делать“.

Время перемен опасно. Но зато оно предоставляет много шансов. Таких, что вряд ли выпадут на долю многих других поколений. Когда мир рушится, изменяется, как стеклышки в трубке — тряхни ее и увидишь новый узор, — в одно мгновение можешь либо отправиться на костер (плаху или виселицу), либо получить поместья, золото и славу, обеспечив безбедное существование и себе до конца дней, и потомкам на десяток поколений, пока не наступит новое время перемен.

Порывшись в шкафах, Крег вытащил несколько рулонов, которые на вид очень напоминали обыкновенные картины, и Стивр уж было подумал, что сейчас он начнет хвалиться художественными достижениями своего сынишки. Но когда тролль развернул рулоны и расстелил их на столе, Стивр обомлел.

— Да, да, — сказал Крег, увидев изумление на лице Стивра, — это королевский дворец.

— Откуда у тебя такие подробные чертежи?

Крег принес четыре массивных серебряных кубка, расставил их по углам, чтобы чертежи не заворачивались. Было видно, что он очень доволен впечатлением, какое произвел на Стивра.

— Не хочу я тебе свои источники выдавать. Меньше знаешь — целее будешь. Но поверь мне, что многое я знаю и о жизни короля, и о том, какие у вас укрепления в столице, и где лучше ударить, чтобы во время штурма меньше потерь было. Купцы да путешественники ведь во все времена выполняли еще и разведывательные функции, и у ваших кое-что вызнать удалось, и мои кое-что смогли проверить. Ну и во дворце много слуг, которые что-то на пьяную голову скажут, что-то выкрасть смогут, а что-то и сами по памяти нарисовать.

— Вот это ход потайной, что ли? — спросил Стивр, водя пальцем по чертежам. Выполнили их в таком масштабе, что видны были любые нюансы, будто у троллей плохое зрение и более мелкие чертежи они не могли различить. — Я не знал о нем.

— О нем никто и не знает. Почти. Из королевских покоев можно попасть сперва в подвал, потом в город. Но там есть ходы, которые и за пределы крепостной стены ведут. Они старые, какие-то лет двести назад прорыли, а то и триста, другие — поновее. Состояние у них плохое, да и не широкие они, мне там трудно будет протиснуться. Я-то замкнутого пространства не боюсь, но как подумаю, что окажусь в этих норах, точно крот, без света, так по коже мурашки бегут. Захвати мы город, король по этим туннелям от нас улизнул бы… Но мы это тоже продумали: можно наемников из людей набрать или отряд специальный из наших самых низкорослых и тщедушных соплеменников. Только где ты таких отыщешь? У нас такие не выживают, как ты за ними не ухаживай. Видимо, боги наши следят за тем, чтобы в роду оставались только сильные воины. Одно ваше племя когда-то так же поступало…

— Ты сказал — если бы город взяли, а что, планы такие были?

— До меня были такие планы. Если бы мы миром с вами не договорились и в Стринагарском ущелье битву выиграли, то как пить дать дошли бы до вашей столицы. Лично я таких планов не строил, но все-таки ко всему надо быть готовым. Не верю я вашему королю. Вот если бы он в Стринагарское ущелье пришел, то об этой битве все бы знали и не забыли бы ее ни через десять лет, ни через десять веков.

— С ним бы мы ее могли проиграть. Один человек должен командовать, а он бы мне мешал.

— Да. Это я знаю. Вот и не мешал он тебе тогда. Но удивительно, что король так долго не решался тебя убрать, да и потом все слишком сложно хотел сделать: инквизиторы, инквизиторский суд, костер, а!.. — Крег разгорячился. — Все это слишком сложно! Вот если бы в толпе тебя кинжалом в бок кольнули, так никто бы и не узнал, кто убийца.

— Если кого убить захочу — к тебе обращусь.

— О, тут ты по адресу. Так ведь уже обратился! — развел руками Крег.

— Я?! — всплеснул в свою очередь руками Стивр.

— А что, я что ли?! Чего, ты думаешь, я вдруг вздумал тебе секретные чертежи тут демонстрировать, тупой человечишка? Чтобы похвастаться, что у меня чертежники не чета вашим? Ваши получше будут! Признаю. Чтобы эти чертежи сделать, много сил мы потратили. Не для тебя я их готовил, но вот видишь, пригодились. Итак, ты понял, что король от вас может в потайной ход убежать. Там дверь при помощи секретного механизма изнутри закрывается, и тогда вы ее снаружи не отопрете. Твоими адовыми пушками ее проломить можно, но боюсь, мы их через воронку не перетащим. Вам придется возле этой двери сразу же поставить человека. Механизмы настроим так, чтобы вы в королевские покои попали. Хорошо бы это сделать! Когда повстанцы к стенам столицы подойдут, ты сможешь им тогда ворота открыть, но в этом случае и все отряды инквизиторов в городе окажутся. Тоже сложности возникнут. Инквизиторами сейчас командует человек по имени Дориан Хо. Он неплохой полководец.

— Я знаю его.

— Знаешь?

— Знал. Давно. Пять лет назад. Тогда он не был инквизитором.

— Наемником, что ли? — Да.

— Он очень быстро продвинулся. Не знаю, равен ли он тебе как полководец, но точно — очень хороший. У повстанцев такого нет. Вот я и думаю, что разобьет их Дориан Хо еще на подступах к столице. В первом же крупном сражении. В столице, по моим сведениям, даже к осаде не готовятся: провизию не запасают, да и оружие, камни для метательных машин, смолу… Напрасно, конечно. Слишком уж у короля самомнение высокое. Так и обжечься можно. Но спешить надо, время не ждет, сражение с повстанцами не сегодня, так завтра состоится. Сколько там Дориан Хо по провинциям разъезжать будет и подавлять последние очаги — я не знаю, и никто не знает. Может, и год, и два. Но если жестко действовать, а приказ ему именно такой дан — не щадить никого, сжигать деревни тех, кто симпатизирует повстанцам, а самих жителей казнить всех до единого, то времени на это уйдет не очень много. Я не хочу, чтобы Дориан Хо оказался в столице в то время, когда ты будешь убивать короля и главного инквизитора.

— Твой план, конечно, хорош, за одним исключением — ни к чему хорошему это не приведет. Пусть мне удастся и короля устранить, и главного инквизитора, но что ты думаешь, разве это поможет мне взойти на трон? Да вовсе нет! У меня нет поддержки. Дворяне между собой передерутся — кому быть королем! Мы получим междоусобную войну. Очень жестокую и длительную, потому что ни у кого нет подавляющего преимущества. Тебе тоже не очень хорошо будет, поскольку в твои земли уже не беглецы от инквизиторов начнут пробиваться, а разбитые отряды.

— Хм…

— Ты считаешь, что тебе наша междоусобная война на пользу пойдет? Думаешь, что мы ослабим друг друга в ней так, что внешнему врагу оказать сопротивление не сможем? — Он жестко посмотрел на Крега, требуя ответа.

— Что ты на меня так уставился? — разозлился Крег. — У тебя паранойя какая-то. Я тебе говорил, что не буду вторгаться в земли людей. Даже если хотел бы, у меня нет для этого воинов.

— Ты ведь опытным дипломатом стал. Знаешь о том, что люди готовы за золото воевать за кого угодно, хоть за потусторонние силы, хоть за… — Стивр замолчал.

— Ну же, договаривай, — уперся Крег, — ну же! Ты хотел сказать за троллей?

— Пустое все это! Но мне не нравится твой план.

— Ты можешь другой предложить?

— Да. Он рискованный, но если все удастся, то он получше, чем твой, будет.

Часовой, что должен был охранять покой Дориана Хо, наверняка спал в обнимку с копьем, присев на корточки и прислонившись спиной к стенке. Неудобная это поза: ноги затекают, вскочишь — не устоишь, придется сидя обороняться, как калеке, у которого ноги парализованы. Проверять, спит ли охранник или бодрствует, Дориану Хо совсем не хотелось. Задень он намаялся, и хоть большую часть времени в седле провел, ноги все равно гудели, будто он прошел пешком не один десяток километров. Но, несмотря на усталость, сон к нему долго не шел. Подкрадывался, почти завладевал сознанием, но в голове слишком много мыслей роилось, и они никак не хотели угомониться.

Изредка Дориану Хо казалось, что он слышит храп часового. А еще он слышал ветер, стучавшийся в окно, за которым колыхались темные силуэты деревьев. Они бросали на стекло такие странные тени, что чудилось, будто это привидения заглядывают в комнату, проверяя, не заснул ли он. И когда это случится, когда они услышат, что он задышал ровно и перестал вертеться в кровати, эти тени просочатся сквозь стекло, которое не в состоянии будет их остановить. Они явятся забрать его душу. Часовой их не остановит. Он не справится даже с людьми, что уж говорить о привидениях.

Дориан Хо убил многих, но пока он не опасался, что души тех, кто застрял между этим и потусторонним миром, потому что их не погребли по обычаям, будут приходить к нему ночами. Он убил их честно. Ведь и он мог оказаться на их месте. Ему просто повезло. Но он почему-то перестал спокойно спать. Что же будет после того, как он разобьет повстанцев? Он, наверное, вообще не сомкнет глаз под действием насылаемых кошмаров, которые и так уже его мучают.

Дориан Хо чаще ночевал в палатке, раскатывал на земле матрас, набитый соломой, и засыпал. В окружении своей армии, насчитывающей уже семь тысяч человек, он чувствовал себя комфортнее, чем на постоялых дворах.

В комнате было темно, но глаза его давно привыкли к этой темноте и хорошо различали шкаф возле стены, три стула, стол, на котором стояла глиняная плошка, валялась недочитанная книга рядом с не догоревшей свечой в железном подсвечнике.

Ветер пробрался сквозь щели в стене. В лицо Дориана Хо дохнуло влажным и теплым. Такой воздух бывает на море, но в том еще чувствуется примесь соли. Ветер погладил одеяло. Оно чуть затрепетало от этих прикосновений, как шерсть собаки под рукой. Вдруг Дориан Хо понял, что ветром тянуло не от окна, не от стены, а от центра комнаты.

„Что-то здесь не так“, — пронеслось в голове инквизитора.

Рука его выбралась из-под одеяла, нащупала посох, что стоял рядом с кроватью. Дориан Хо сел, хотя в такой позе лучше было говорить, а не защищаться. Удивительно, но страха он совсем не чувствовал.

Движение воздуха усилилось, книга раскрылась, несколько страниц медленно перевернулись, будто ветер читал их. Судя по всему, книга ему понравилась, потому что он стал перелистывать страницы быстрее, пока не дошел до середины. Там она ему наскучила и он остановился.

В комнате возник маленький ураган. Он сбросил книжку со стола, следом за ней плошку, которая, упав на пол, разбилась, а потом справился и с тяжелым подсвечником. Тот упал с таким гулом, что от него проснулся бы кто угодно, но часовой по ту сторону комнаты так и не проявил признаков жизни, не поинтересовался, что происходит у командира.

Из урагана вышел человек. Похоже, его глаза еще не успели привыкнуть к темноте и ничего пока что не различали — он наткнулся на край стола.

— Проклятье, — сказал человек.

Его голос показался Дориану Хо знакомым, но он пока не мог вспомнить, где его слышал. „Это не демон, не душа мертвеца, — подумал инквизитор, — они в темноте видят лучше, чем при дневном свете“.

Он и дальше мог не двигаться, а лучше было бы на его месте встать с кровати, спрятаться в темном углу и наблюдать за пришельцем со стороны, выясняя, что тот хочет делать. Его могли прислать повстанцы. Правда, Дориан Хо не знал ни одного мага, который умел бы вот так перемещать людей в пространстве. Если гость вытащит сейчас кинжал, подойдет к кровати, то сразу станет ясно, зачем он явился.

— Больно? — спросил Дориан Хо.

— Немного, — сказал человек, оборачиваясь на звук. Он потирал ушибленное место.

— Кто ты?

— Ты меня знаешь. Ты был со мной в Стринагарском ущелье.

— Стивр Галлесский. — Теперь Дориан Хо удивился. — То-то, я думаю, голос у тебя знакомый.

— Не забыл еще?

— Тебя разве забудешь! А я-то, грешным делом, решил, что за мной смерть пришла.

— Ты все еще веришь в эти сказки?

— Нет.

— Но надо заметить, что ты очень спокойно воспринял появление смерти.

— Что ты, я покрылся холодным потом от страха!

— Не верю я тебе. А ведь я так и не поблагодарил тебя.

— За что?

— Ну ведь в Стринагарском ущелье ты меня спас. Не жалеешь?

— Как ты мог такое подумать! Не за что меня благодарить. Первая заповедь — оберегай своего командира. Знаешь, что я сейчас подумал, мы будто светскую беседу ведем. Не хватает только вина.

Глаза Стивра уже привыкли к темноте, он нащупал спинку стула.

— Позволишь мне присесть.

— Конечно, прости, что не предложил тебе сразу же.

— Ничего. — Стивр отодвинул стул от стола и сел. — Я думал, что ты, увидев, как в твоей комнате кто-то появился, закричишь, позовешь охранника.

— Он же не справится со смертью. Да и чего его звать? Ты ведь на него какие-то сонные чары напустил. Он спит как убитый.

— Ничего я на него не напускал, не подумал я об этом.

Дориан Хо отбросил одеяло, встал с кровати, натянул балахон. Стивр тактично отвернулся.

— Я зажгу свечу? — спросил инквизитор.

— Зажги.

Дориан Хо взял из шкафа огниво, на полу на ощупь отыскал подсвечник, водрузил его на стол, щелкнул огнивом, но огонь тут же погас, не продержавшись и доли секунды. Инквизитор вновь попробовал зажечь огонь, на этот раз прикрывая его ладонью, но результат оказался прежним.

— Придется в темноте сидеть. Как ты научился делать это? — Дориан Хо кивнул на воронку.

— Это не я.

— А кто?

— Не могу сказать, хотел бы, но не могу. Не сердись.

— Выходит, ты не скажешь, откуда пришел, ведь тогда бы я понял, кто тебе помогает.

— Да.

— Проверить очень просто: разбежался, прыг — и я по другую сторону перехода? Да?

— Да.

— Нет, я на такое не решусь. Сколько он будет еще открыт?

— Ты хочешь дождаться, когда он закроется и я окажусь в твоей власти?

— А сейчас ты разве не в моей власти?

Словно в подтверждение слов Дориана Хо в дверь постучали.

— У вас все в порядке? — послышался сонный голос часового.

— Видимо, наш разговор его разбудил, или нет, ветер под дверь задул, и ему холодно стало, от этого и проснулся, — прошептал Дориан Хо. Потом сказал уже погромче, повернувшись к двери: — Да, все в порядке. Спи дальше.

— Я не сплю, — возмутился часовой.

— Отлично. Пока не беспокойся. Итак, — продолжил инквизитор, — сколько у нас времени?

— Поверишь ли, не знаю, но не очень много. Минут десять, в лучшем случае.

— Так что же мы его теряем на пустые разговоры? Мне совсем не хочется тайно тебя куда-то переправлять, после того как проход закроется.

— За меня сто монет дают, — улыбнулся Стивр, — ты мог бы воспользоваться случаем и чуток подзаработать.

— Маловато. Я больше хочу.

— Тогда мы договоримся.

— Я тебя внимательно слушаю…

5

Они обвязали сапоги тряпками, чтобы совсем не было слышно, как цокают подбитые гвоздями подошвы по каменному полу, иначе они напоминали бы кавалерийский отряд, который может даже мертвецов поднять из могил.

Стивру показалось, что здесь и вправду пахнет мертвецами. Воздух был каким-то спертым, тяжелым, густым, точно окна в доме не открывались уже несколько лет. Ветер из воронки толкал Стивра в спину. Зрачки его сейчас были расширены, занимая чуть ли не все глазное яблоко. Крег капнул в них какой-то жидкости, которая позволяла видеть в темноте не хуже, чем днем.

Леонель было как обычно плохо, кожа ее побледнела, от лица совсем кровь отхлынула. Выбравшись из воронки, волшебница тут же упала на пол без сил, стала отползать от нее подальше, потому что она продолжала высасывать из нее жизненные силы. Руки девушки тряслись, она прерывисто дышала и все никак не могла схватить флакончик, висевший у нее на шее. Стивр подошел к ней, взял флакончик, отвинтил крышку, поднес горлышко к ее губам. Она сперва отпрянула, в глазах ее прямо-таки читалось раздражение „что ты возишься со мной, как с маленькой“, но потом она приникла губами к сосуду. Когда она пила, зубы ее выстукивали такую дробь по краю горлышка, будто она замерзла и дрожит от холода. После нескольких экспериментов с перемещением через воронку эту настойку изготовили тролли. Она помогала вернуть Леонель силы. Ее кожа стала розоветь, дрожь уходила.

— Дверь! — приказал Стивр.

На двери закрыли тяжелый засов, теперь, чтобы проникнуть в эту комнату, нужен был таран.

Люди окружили Стивра и Леонель стеной, в случае нападения они закрыли бы их своими телами, а еще так легче было держать круговую оборону. Построение называлось „еж“, но выполнено оно было не совсем точно, потому что у них не было щитов. Против людей они выстоят, но против магии — нет.

Леонель осмотрелась, нашла входную дверь, вскинула в ее направлении руку и зашептала что-то непонятное, закрыв глаза. Это продолжалось секунд десять, потом она замолчала, прислушалась — по ту сторону было тихо.

— Собаки, — тихо сказал она, — ищейки, почти почувствовали нас. Сейчас они не опасны.

Стивр видел страх в глазах людей. Но его было совсем не много — так, где-то притаился на краешке сознания. Эти воины ведь никогда не сталкивались с главным инквизитором. Только с его подчиненными. Чего от них ожидать, они хорошо знали, а о главном только слухи ходили, что он пьет кровь девственниц и таким вот способом пытается стать бессмертным. Или еще: мол, дня не проходит, чтобы он не вырвал сердце у грешника. Но над такими байками только посмеяться оставалось, ведь они рисовали главного инквизитора каким-то чудовищем, а он был всего лишь человеком.

— Вставай, вставай! — Стивр, озираясь, подталкивал Леонель. Он знал, что у них совсем нет времени: главный инквизитор нежиться в постели не будет и проснется от любого шороха, если уже не проснулся.

Откуда-то из края комнаты к ним метнулся синий луч, холодный, он почти долетел до людей, но Леонель, извернувшись, успела вскочить на ноги, заслоняя собой и Стивра, и остальных. Она выставила перед собой руки и чуть закрыла глаза, будто думая, что если не видеть опасность, то и она тебя не увидит и пройдет стороной. Воздух перед ней замерцал, так бывает, когда он раскаляется где-нибудь в пустыне, создавая иллюзии, которые быстро исчезают. Воздух сгустился, стал похож на огромный щит, не меньше трех метров в диаметре, Стивр даже разглядел клепки и железные полосы, скреплявшие доски, из которых якобы он был сделан. Удержать его не смог бы ни один силач. Даже тролль согнулся бы от такого веса и поставил бы край щита на землю. Лицо Леонель лишь чуть дрожало от напряжения.

Все произошло меньше чем за секунду. В отблесках луча Стивр увидел в дальнем конце комнаты человеческую фигуру в инквизиторском балахоне. Синий луч растекся по щиту, как волна, распался, сорвался с его краев, ударился позади людей в стены и пол, раскрошив камень, разбив витражи на окнах.

Запахло горелым. Грохот стоял страшный. В дверь колотили. Стена в тех местах, где к ней крепилась дверь, осыпалась каменной пылью.

— Не-э-э-эт!!! — закричал Стивр.

Он только сейчас увидел самое главное. Самое ужасное. Синий луч, оказывается, задел воронку, через которую они прошли. Она замерцала и стала распадаться, а потом исчезать. Стивр не был уверен, что его не размажет в пространстве на все эти сотни километров, которые разделяют покои главного инквизитора и механизмы, установленные в землях троллей, если он сейчас войдет в воронку. Эта смерть была куда как страшнее, чем от посохов инквизиторов, да и им не так-то легко будет выломать дверь. Стивр поблагодарил безвестного мастера, сделавшего ее. Возможно, благодаря ему им пока что удалось сохранить себе жизнь.

Стивр инстинктивно присел, услышав, как что-то рассекает воздух — огромная секира пронеслась над его головой, срезав верхушку шлема, и вонзилась в стену позади него, застряв в камне. Секира вздрагивала, будто кто-то невидимый пытался ее вытащить, но она слишком глубоко увязла. Древко ее обломилось, упало на пол.

Стивр завертелся волчком, упал на пол, откатился… То же самое делали его люди, потому что в них летели ножи, топоры, копья, мечи, а щит, что все еще удерживала Леонель, уже не спасал от них, и все эти орудия смерти проходили сквозь него, будто никакого щита и не было. На них нападали со всех сторон. Стивр озирался, но врагов не видел. Оружие срывалось со стен само, появлялось из пустоты. Один из мечей рассек Леонель руку, но не глубоко, из раны засочилась кровь. Девушка опустила щит. Он тут же исчез. Леонель поднесла к травме ладонь, останавливая кровь.

Разбрызгивая кровь, перед Стивром прокатилась отрубленная голова. Кто-то позади него упал на пол — тот стал липким от крови. Стивр боялся, что, оглянувшись, увидит мертвыми всех своих спутников. Вот он и не оборачивался.

Лицо Леонель исказилось, постарело сразу на несколько десятилетий. Оно стало таким же, каким и должно было быть у человека, прожившего восемь-девять десятков лет. Впрочем, так долго не живут. Лицо ее избороздили глубокие морщины. Леонель сжала пальцы в кулаки, потом закрутилась на месте, что-то завывая бессвязное, чуть согнувшись. Вокруг нее завертелись все эти мечи, копья, топоры, будто она смогла подчинить их своей воле. Она стала центром урагана. Сделав три оборота, Леонель остановилась, выбросила перед собой теперь уже разжатую кисть, указывая оружию, куда ему надо лететь.

— Ха-а-а-а-а-а!!! — Голос Леонель был страшным. От него мурашки побежали по спине Стивра.

Леонель отбросило чуть назад, как будто она натолкнулась на невидимую стену, но она устояла на ногах, провела ладонью по лбу, стирая пот.

Оружие впивалось в стены, вспарывало обивку на креслах, рвало гобелены, потом падало на пол. Оно походило на пчел, которые, сделав один укус и оставив жало в ране, умирают. Главный инквизитор двигался куда как быстрее обычных людей, за ним и глаз уследить не мог. Стивр увидел, как на стене метнулась тень. Один из кинжалов задел полу его балахона, пригвоздил к обоям, но ткань порвалась. С лезвия кинжала закапала кровь.

„Кто ты?“ — взорвалось в голове у Стивра, но этот вопрос главный инквизитор задавал вовсе не ему.

„А разве ты меня не узнал?“ — услышал он ответ волшебницы.

Но ведь и Леонель и главный инквизитор молчали.

„Они читают мысли друг друга, — догадался Стивр, — они и его мысли должны были читать, да и всех, кто был в этой комнате“.

„Узнал. Тебя нужно было убить раньше“. — В его мыслях чувствовалась ярость.

„Как ты убил своего учителя? Со мной ты опоздал“.

„Не думаю“.

„Ты же боролся с магией, а сейчас используешь ее. Твои последователи объявят тебя отступником и сожгут“.

Главный инквизитор ничего не ответил, но, может, Стивр просто перестал улавливать обрывки их мыслей. Он все никак не мог определить, где же находится главный инквизитор. Стивр улавливал его мысли как будто со всех сторон. Вот если бы тот шелохнулся, если бы зашуршал камень под его ногами, заскрипела задетая им мебель.

Внезапно всю залу залил огонь, ослепительный, как солнце, вернее, как луна, потому что он был серебряным. Глаза жгло, будто в них плеснули кислотой. Стивр уткнулся головой в ладони. Он чувствовал, как пламя прокатывается по его спине, подпаливая одежду.

Они как дети, с которыми играют взрослые, они как мышки, попавшие в лапы кошки, а он-то воображал, что сможет победить в одиночку главного инквизитора. Надо уходить. Ничего не получится. Противник убьет их всех. Хорошо бы Крег побыстрее восстановил переход. Он надеялся, что Леонель прочитает его мысли.

Стивр не стал бы точно утверждать, слышал ли он, как кричит Леонель, или этот крик только почудился ему. Уши заложило. На спине тлела одежда, руки и ноги ломило, как у старых людей к перемене погоды. Мужчина приподнялся, стал протирать глаза, но от этого становилось еще больнее, и он мало что видел сквозь слезы, которые ручьями стекали по его щекам.

Люди лежали вповалку, как сбитые мячом кегли. У стены, прислонившись к ней спиной, сидела Леонель. На ней совсем не осталось одежды. Глаза ее были закрыты, волосы — обожжены, лицо и губы — все в каменной крошке. У нее лишь чуть вздрагивала левая рука, будто только в ней и остались последние капли жизни. Кожа на подушечках пальцев почернела и местами потрескалась.

Стивр бросился к девушке, чтобы хотя бы защитить ее своим телом. Он опустился перед ней на колени, расставил широко руки, будто обнять хотел. За спиной потянуло холодом. Ощущение было очень приятным. Стивр оглянулся. В центре зала появлялась воронка.

— Наконец-то! Пойдем… — зашептал Стивр на ухо Леонель, но он не был уверен, что она его слышит. Да и не двигалась она. Тогда Стивр взял ее на руки. Девушка оказалась очень легкой и хрупкой, точно кости у нее были из соломы — кожа туго обтягивала их, как шпангоуты обтягивают борта лодки.

„Она сожгла часть своего тела, — догадался Стивр. — Она и раньше была совсем худенькой, а теперь в ней мало чего осталось“.

— Куда ты меня тащишь? — Стивр скорее догадался по губам, что сказала Леонель, чем услышал ее.

— Проход открылся. Надо спасаться.

— От кого?

— Главный инквизитор… — начал Стивр.

— Его нет, — прервала его Леонель.

— Нет? — удивился Стивр. — Так этот огонь… — Догадка его так поразила, что он замолчал и остановился. — Этот огонь ты сделала?

— Я была этим огнем, — уточнила Леонель.

Ее губы исказила улыбка. Но они все спеклись и от слабого движения начали трескаться. Стивр испугался, что Леонель сейчас рассыплется, как разбитая ваза на мелкие кусочки, и обнял ее покрепче.

— Ты меня сломаешь, — прошептала Леонель.

В дверь все продолжали колотить тараном, но обитые железом края оплавились, срослись с косяком, да и саму дверь так перекосило, что она стала со стеной практически единым целым.

Стивр сорвал чуть тлеющую портьеру, обмотал в нее Леонель. Она уже не протестовала.

Он услышал стоны и шорохи, несколько человек поднялись. Сперва на коленки, потом на ноги, как дети малые, которые только учатся ходить. Их пошатывало, на ногах удержаться могли не все, человека три всего, остальные остались сидеть, осматривать свои раны. Четверо так и не подавали признаков жизни. У противоположной стены Стивр различил обгоревшую тряпку, измазанную чем-то бурым. Она лежала прямо на отпечатавшемся на полу, чуть смазанном по краям человеческом силуэте.

— Инквизиторы подумают, что сюда дьявол явился, — он кивнул на тряпку, но Леонель туда и не посмотрела, — а главный инквизитор дал ему бой и проиграл. Его сделают святым.

— Не успеют…

Король запустил руку в мягкую, густую, длинную шерсть собаки, провел от хребта к голове. Шерсть, чуть вздыбившись, приятно щекотала кожу ладони. От таких вольностей пес должен был оскалиться, зарычать, но он продолжал валяться, уткнув большую морду в вытянутые лапы. Король сидел в кресле, обитом бархатом. Ноги у него замерзли, и он подпихнул их под тело собаки, потом взял со стола золотой кубок, в котором плескалось красное как кровь вино, и пригубил. По жилам стало растекаться приятное тепло. Кровь он пил когда-то, ради интереса попробовал. В юности он много чего попробовал, но это вино было гораздо вкуснее крови. Что же в ней находят вампиры?

За окном что-то грохнуло. Так должны звучать адовы пушки Стивра Галлесского. Отчего-то король сразу понял, что это не гром. Неужели Стивр добрался до города и начал его обстреливать? Эти адовы пушки пробьют стены. Как пить дать пробьют!

Собака подняла морду, навострила уши, с секунду слушала, как дрожат стекла, наконец резко вскочила, подбежала к стене, поднялась на задние лапы, передними опираясь о подоконник, и зарычала, поглядывая настороженно то на короля, то вновь в окно.

— Что там еще стряслось? — спросил король, будто собака могла ему все объяснить, или он смог бы все понять из ее ворчания.

Он взял колокольчик, несколько раз вяло взмахнул им, почти не ощущая, как язычок бьется о стенки, но у слуги ушные раковины были перестроены таким образом, что он всегда мог услышать этот звон, где бы ни находился, хоть за тридевять земель, хоть под могильной плитой. Слуга через несколько секунд вбежал в королевские покои, низко поклонился, почти достав до пола головой.

— Мой господин?

Собака даже не посмотрела в его сторону.

— Что там? — повторил король свой вопрос, вновь не очень надеясь, что получит ответ.

— Это у главного инквизитора. Я отправил стражников выяснить. Они еще не вернулись. Там что-то сильно полыхнуло, но пожара, кажется, нет.

— Похоже, я знаю, чем там главный инквизитор занимался, — сказал король. — Говорил же я ему, чтобы он эксперименты свои подальше от города проводил, а то сам погибнет, да еще все в округе спалит. Этого еще не хватало! Когда вот-вот повстанцы к столице подойдут. Надо бы Дориана Хо поторопить, а то он все медлит, говорит, что армия его к походу не готова. Что, он намеревается мобилизовать все мужское население страны и только тогда выступит в поход?

Слуга этот давно служил королю. Чуть ли не с детства. Его нашли в сарае, где лекари делали из обычных людей уродов для бродячих цирков. Они еще не успели почти ничего сотворить с мальчиком, только посадили его в бочку, чтобы тело его не выросло. Для получения результата надо было продержать его там несколько лет, а он пока что находился в бочке не больше недели.

Король заставил лекарей продемонстрировать свое мастерство друг на друге, пообещав, что самому искусному из них сохранит жизнь. Кому под нож ложиться, решали жеребьевкой, монетку подбрасывали. Обезболивающее при операции монарх применять запретил. Он с интересом смотрел, как острый нож разрезает губы бедолаге, которому не повезло со жребием. Он дергался, пытался кричать, захлебываясь собственной кровью, но тугие ремни крепко держали. Рот его постепенно становился похожим на лягушачий. А кроме того, после операции у него еще перестали смыкаться губы, чтобы всегда были видны зубы.

С той поры король потерял интерес к цирковым представлениям. Он ведь знал, как и откуда берутся цирковые уроды. Вот только обманул лекарей властелин. Ну кто они такие, чтоб данное им слово держать? Он приказал всех их убить.

Слуга был предан своему спасителю и мог даже по выражению его глаз понять, о чем тот сейчас думает. Он был умен. Король любил с ним разговаривать. Можно было не опасаться, что он кому-то расскажет то, что слышал в королевских покоях. Даже у немого могут колдуны тайну выманить, прочитав мысли. А у этого слуги вряд ли, хоть язык ему никто не отрезал. Где-то краем сознания слуга уловил имя: Дориан Хо.

— Дориан Хо вечером привел в город треть своей армии, — ответил слуга.

— Он говорил мне накануне, что хочет подготовить ее к смотру. Хотел, чтобы войско прошло маршем перед дворцом, прежде чем в поход отправится. Для поднятия патриотического духа народа. Но ему надо было к этому подготовиться.

— Это хорошая мысль, — сказал слуга, — народ увидит, что инквизиторская армия сильна, беспокоиться не стоит. А если кто собирался повстанцам помогать, то наверняка передумает. Поймет, что не стоит этого делать.

— Да. Площадь перед дворцом вымощена камнем, а за городом ничего похожего нет. Чтобы военные стройно прошли по ней, нужно потренироваться. Плохо будет, если они, как бараны, это сделают. Стадом, сбиваясь с ритма. Такая армия не внушит народу уверенности в собственной безопасности. Вот и попросил меня Дориан Хо разрешить ему репетицию этого парада провести. Он и меня приглашал посмотреть. Но я не думал, что уже сегодня.

— Они будут шуметь. Спать никому не дадут.

— Придется потерпеть! Немедленно доложи мне, как выяснишь, что там с главным инквизитором.

— Слушаюсь…

Взрыв был таким сильным, что от покоев главного инквизитора камня на камне могло не остаться, да и соседние дома наверняка побило. Может, и сам он погиб? Король отчего-то в этом был уверен. Ему стало легко, будто какой-то груз с плеч свалился, хотя с чего бы ему сваливаться, ведь повстанцы по-прежнему в северных районах бесчинствуют, к столице продвигаются, а Дориан Хо все никак не решится выступить им навстречу. Надо бы поторопить его. Хорошо, что он репетицию парада на нынешнюю ночь задумал, видать, все побыстрее хочет провести и уйти из столицы.

Дверь, прочно засевшая в проеме, не поддавалась минут десять. Инквизиторы, немного разбежавшись, попробовали вышибить ее плечами, но только себе шишек и синяков набили. Судя по звукам, которые доносились с той стороны, дело там было совсем дрянь. Надо было спешить. Ведь никто потом не стал бы упрекать инквизиторов, что они сломали не только дверь, но и многое другое. Фарфоровая ваза разлетелась на тысячи кусков, усыпав крохотными осколками весь пол, они неприятно хрустели под ногами и впивались в подошвы сандалий. Ваза стояла на массивной каменной колонне, и сразу нескольким братьям пришла в голову идея использовать ее в качестве тарана. О вазе никто и не подумал.

Колонну потащили к двери. Инквизиторами завладел охотничий азарт. Они, обливаясь потом, стали раскачивать колонну и бить ею в дверь. Та заскрипела, стала осыпаться щепками, железные скобы, скрепляющие доски, прогнулись, вылетело несколько болтов. От таких ударов сорвало бы с петель даже куда более мощные ворота, что охраняют вход в город, но эту дверь как будто кто-то удерживал при помощи заклинаний.

Подобные мысли закрадывались и в головы инквизиторов. „Что же мы встретим по ту сторону двери?“ Самые малодушные готовы уж были бросить колонну, отступиться, но позади послышались шаги, к ним бежали стражники. Ударить в грязь лицом перед ними инквизиторам было как-то стыдно.

Общими усилиями удалось сорвать железные полосы. Дверь стала рассыпаться. Из щелей вдруг вырвался огонь, опалил всех, кто стоял поблизости. От вспышки у них появилась резкая боль в глазах и выступили слезы. Люди бросили колонну, чуть не отдавив себе ноги, и стали гасить тлеющую одежду.

Через пару минут они справились и с этой задачей. Руки вновь потянулись к колонне. Резные украшения, что были на ее концах, искрошились, каменные цветы смялись, будто завяли. Но дверь наконец дрогнула. Колонна пробила в ней дыру, из которой пахнуло жаром.

— Воду тащите!

— Святую?

— Да нет, пока обычную! Там пожар начинается. Хотя святую — тоже.

Те, кто стоял позади, побежали за ведрами и водой. Но она была только в колодце, на улице, так что пока ее принесут… За это время огонь наверняка все съест в комнате.

От второго удара колонна застряла в пробоине, ее едва вытащили; третий — пришелся чуть в сторону от дыры, четвертый — эту дыру расширил, а еще спустя ударов пять-шесть в двери образовалась такая пробоина, что через нее мог пролезть человек.

Первый, кто решился на это, был смертником, потому что с равной вероятностью он мог встретить там как воина, который снесет ему голову прежде, чем смельчак сумеет влезть в помещение через пробоину, так и какое-то порождение тьмы, что приходит в этот мир в огне и пламени. Ему впору было молиться и готовиться к загробной жизни. За этот подвиг ему место на небесах было обеспечено. Он почти не боялся.

— Где ты, брат? — спросил инквизитор, миновав пробоину.

Ответом ему была тишина. Смельчак, сжимая посох, огляделся, совсем как путешественник, который высадился на новый для себя кусок суши. Он был здесь не один десяток раз, но комната изменилась. Стоял густой запах гари, огонь уже погас, только тлели шторы и обивка кресел. На полу растеклось что-то липкое, темное. Инквизитор нагнулся, трогать лужу не стал, и без того понял, что это кровь. Крови было много, гораздо больше, чем может вытечь из одного человека, даже если осушить его до последней капли. В пробоину уже лезли другие инквизиторы, обступали первого, растекались по комнате. Стало не так страшно.

— Его здесь нет. Здесь никого нет, — начали кричать они, когда осмотрели комнату.

Полыхнувший огонь, кровь на полу… Выводы о том, что здесь произошло, сделать было не трудно. На полу валялось множество оружия, точно отряд бился, частично оно застряло в стенах и мебели, однако все оно принадлежало главному инквизитору и прежде украшало стены.

„Демоны, — читалось в глазах инквизиторов, — они забрали нашего брата. Он сопротивлялся им“.

Если бы они чуть поспешили, если бы сломали дверь побыстрее, то застали бы демонов в комнате. Утащили бы они тогда и всех остальных вместе с собой? В глазах еще была растерянность, ведь они потеряли своего лидера.

— Надо королю доложить, — сказал один из стражников.

— Да, — закивали инквизиторы, — и еще Дориану Хо. Эта мысль точно опалила их мозг. Какие бы интриги не были в ордене, они вдруг поняли, что именно Дориан Хо должен занять пост главного инквизитора.

— Он сейчас в городе. Он привел сюда армию на маневры.

— Слава, что он не ушел на север. Надо его найти.

Потянуло холодом, будто от дальнего взрыва треснули стекла, и теперь в щели залетал ветер с улицы. Король закутался в полы халата и стал похож на мумию. Он поискал ногами валявшиеся на полу сандалии, надел их и пошаркал к камину, протягивая к трепещущему огню коченеющие руки. Собака медленно шла позади хозяина, хотела уж было свалиться на пол — и сделай король шаг назад, он точно бы споткнулся об нее и упал, — но вдруг передумала. Она опять насторожилась, зарычала, уставилась на огонь, а шерсть на ее загривке встала дыбом.

— Ну что опять? — недовольно спросил король. Он отвернулся от камина и не заметил, как в нем стала появляться воронка.

Однако он все-таки почувствовал это. В глазах его появился страх. Он вспомнил, что по некоторым легендам огонь является дверью, через которую силы загробного мира могут приходить в мир живых. И в это время из камина вывалился перепачканный сажей человек и грохнулся на пол. Из рук его выпал короткий меч для ближнего боя. На нем была обгорелая одежда, пропахшая серой.

— Кто ты? — прохрипел король, в горле у него вдруг все пересохло, его сдавило спазмами.

Вопрос был излишним — никто бы не сказал ему своего настоящего имени.

Из каминной трубы обычно появляется сказочный волшебник и приносит подарки на Новый год. Но это был точно не он.

На эти покои были наложены защитные заклинания, очень старые, очень сильные и очень надежные. Никто не приносил дары на Новый год через эту трубу, и даже посланники смерти боялись заклинаний. Если они и приходили сюда, то не могли забрать владельцев этих покоев с собой. Они вынуждены были ждать, когда те выйдут наружу, отправятся на охоту, на прогулку, на войну. Тогда они могли встретить свою смерть в виде клыков кабана, стрелы, лезвия меча, отравленного напитка. Но были ли эти заклинания вечными? Может, срок их к концу подошел?

Король попятился от этого человека. Но был ли это человек? А может, это демон, принявший человеческое обличье? Тут зови не зови слуг или стражников, что стоят перед входом в покои и неусыпно оберегают своего повелителя, не будет спасения. Он стал искать на груди амулет, сделанный в форме трехконечной звезды, крепко сжал его пальцами, так что лучи больно врезались в кожу, стал шептать молитвы.

Следом из камина появилось еще одно человекообразное существо. В руках у него был арбалет. Собака, не раздумывая, бросилась на первого пришельца. Как же жалел король, что у него нет под рукой бутылочки со святой водой. Она прожгла бы в этих существах дыры — как серная кислота в человеческой коже. Он выплеснул бы ее перед собой, очертил круг, через который эти исчадия ада не смогли бы пройти. Пока вода не испарится, они метались бы, точно натолкнулись на стену, но и потом влажный воздух жег бы их, как огонь.

— Демоны!!! — хотел закричать король, будто крик его смог бы их остановить, но слова застряли у него в горле.

Перед арбалетчиком встала дилемма — застрелить собаку или короля. Он не раздумывал, вскинул арбалет, направил стрелу в короля и спустил тетиву. Маленький железный наконечник угодил ему в кадык, разворотил горло, — стрела прошла насквозь. Король захлебывался собственной кровью и так и не произнесенными словами. Он закрыл ладонью горло, пытаясь остановить кровь, но она все равно просачивалась сквозь пальцы, текла уже изо рта, пропитывая халат.

Пришелец все еще стоял в камине, пламя лизало его ноги, обутые в высокие сапоги. Наконец он почувствовал это, видимо, огонь подобрался уже к ногам. Он стал подпрыгивать, будто отплясывая какой-то ритуальный танец. То ли старался огонь задобрить, то ли его попросту затоптать. Прыгая, он ударился шлемом о каменную кладку, зашипел. Кто-то толкнул его в спину, и арбалетчик вывалился из камина на пол, как и первый пришелец.

„Толкнул в спину? — успел подумать король. — Но ведь там стена, и одному человеку там места нет“.

Опровергая его слова, в камине появился третий пришелец. Он оказался порасторопнее. Задерживаться не стал и выпрыгнул наружу, освобождая место для тех, кто шел следом.

Собака рвала одежду на первом. Тот отбивался ногами, отмахивался от нее рукой, а второй пытался вытащить кинжал. Но он как будто прилип к ножнам. Одежда летела клочьями, а может, и не только одежда… Морда собаки окрасилась в красное. Королю показалось, что он знает этого человека, видел его когда-то, но все никак не мог вспомнить его имени.

— Стивр! — наконец прохрипел король.

Но пелена уже опустилась на его глаза. Он начал оседать на пол, расправляя руки, как крылья. Быть может, ему казалось, что они помогут ему взлететь. Тело его и вправду стало невесомым, но он чувствовал, что не взлетает, а падает.

Падение это длилось бесконечно долго, точно пол под его ногами исчез, и его уносило в открывшуюся бездну.

После перехода Стивр едва сознание не потерял, ноги его совсем не держали. Он грохнулся на пол, отбив себе колени. В голове мутилось, перед глазами разбегались круги и вспыхивали звезды. Руки его дрожали от усталости. Он все еще не мог забыть, как несколько минут назад помогал убирать мертвецов из покоев главного инквизитора, нервно поглядывая на рассыпающуюся под ударами тарана дверь. Он отыскал отрубленную голову, понес ее в руках, как обычный шлем, чуть прижимая к себе, затем забросил в воронку, как будто это был мячик. Попал ли в кого по ту сторону? На полу осталась только кровь. Ее уже не успевали отмыть. Только кровь. Дверь почти рухнула, когда Стивр ступил в воронку последним из отряда, будто капитан тонущего корабля, который должен покидать мостик обязательно последним.

Леонель к королю они не взяли. Она совсем плохо себя чувствовала. Стивр боялся, что девушка не выкарабкается. А у короля помощь ее была не нужна — он ведь обычный человек.

— Унеси ее отсюда скорее, — бросил Стивр Крегу, когда они вернулись.

Тролль, посмотрев на девушку, ничего спрашивать не стал. Не время было.

Отряд уменьшился ровно наполовину. В нем осталось семь человек…

Стивр попробовал подняться, и тут что-то огромное, покрытое шерстью сбило его с ног, повалило на пол, инстинктивно он выставил перед собой руку, иначе острые клыки вонзились бы не в нее, а в горло.

— А-а-а-а-а!!! — закричал он, точно хотел испугать это чудище, и стал отбиваться от него и руками и ногами, одновременно пытаясь отползти. Однако существо придавило его к полу, и он, как ни изворачивался, все не мог освободиться. Он почти не в состоянии был дышать.

Прокушенная рука онемела. Острые, то ли заточенные, то ли с железными насадками когти рассекли кожу на лбу, глубоко впились в правый бок, поранили ногу. Казалось, у нападавшего была не одна пасть, а несколько. Одежда тут же пропиталась кровью, которая сочилась из ран, заливала глаза. Но перед ними и так давно уже было слишком много красного. Стивр схватил лохматое существо за горло, но только ободрал себе руки о шипы на ошейнике. Ему еще мешала густая шерсть: как ни старайся — не задушить ему этого монстра. Дыхание у зверя было теплым и влажным…

Стивр сам зарычал, собрал остатки сил, дернулся… Неожиданно тело чудовища вздрогнуло, изогнулось, стало поддаваться. Он оттолкнул своего противника. Признаков жизни он не подавал, поэтому Стивр позволил себе мгновение просто полежать на полу, наполняя легкие новой порцией воздуха, потом он наконец встал. Кто-то подал ему руку и подставил плечо, чтобы Стивр, оказавшись на ногах, тут же не упал вновь.

— Спасибо, — прохрипел он.

Красный туман перед глазами постепенно рассеивался. Мир все еще покачивался, как во время землетрясения или шторма. Но это просто дрожали ноги. Голова тоже все клонилась к плечу, будто его шейные позвонки стали мягкими, пластичными, как глина, — лепи все, что захочешь.

Пока Стивру перевязывали тряпками раны, он успел рассмотреть на полу тело короля, залитое кровью. Кровь, пропитавшая одежду, начинала остывать и засыхать коркой. Стивр как панцирем покрывался, — хотелось все это побыстрее сорвать из страха превратиться в какое-нибудь чудище. Впрочем, в душе он чувствовал себя скорее монстром, чем человеком, хотя внешне почти не изменился. Только в глазах появилась жестокость.

Арбалетчик пихнул ногой огромный лохматый труп собаки. Вот, значит, кто напал на Стивра! А ему-то показалось…

Вероятно, чуть раньше стрелок точно так же пнул и труп короля, но у того голова почти что от тела отделилась — с такой раной не выживают. Из шкуры собаки торчало три арбалетных болта. Но кровавых пятен на шерсти было гораздо больше. Возможно, там стрелы полностью погрузились в жесткую косматую шкуру.

— Прости, что не сразу тебе помог, — извинился арбалетчик, — король охранников мог позвать.

— Да, я понимаю, — кивнул Стивр.

В данном случае правило, которое всегда было главным в сражении — „защищай своего командира“, — не действовало.

— Эх, — начал делиться впечатлениями стрелок, — мы прям в камине появились. Король-то страху наверняка натерпелся, когда нас увидел. Вот только неудобно это было… Когда огонь начал мои ноги жечь, я запрыгал на месте — тут и не прицелишься. Да и глаза слепило. Ничего рассмотреть перед собой не мог. И еще чихать хотелось, пыль эта противная поднялась, дым в ноздри забрался, спасу нет! Думаю, вот чихну сейчас, в самый-то ответственный момент, промажу, король тревогу поднимет. Но обошлось. Немного не повезло поначалу, но потом все на удивление просто прошло. Двери ведь толстые, стражники ничего не услышали.

— Стрелу арбалетную, ту, что короля убила, нашли? — спросил Стивр.

— Вот она, — стрелок повертел в руке болт. Острие было бурым, — а остальные в собаке все. Я ни разу не промахнулся. Весь колчан на нее извел. Пока она не затихла. Живучая зверюга.

— Живучая, — согласился Стивр. — Уходим!

Они сделали всю самую грязную работу, теперь предстояло замести следы, чтобы никто не догадался, что здесь на самом деле произошло.

Кто-то взял вазу с цветами, цветы выбросил, а водой, что в ней была, плеснул на горевшие в камине дрова. Они зашипели, наружу вырвался клуб пара, но большая его часть попала в воронку. Двое подхватили тело короля за ноги, за руки, чтобы не испачкаться. Кровь все еще не запеклась на его горле и капала, оставляя следы на полу. Остальные столпились перед мертвой собакой. Она была не тяжелее хозяина, но нести ее оказалось гораздо труднее. Попробовали поднять, ухватившись за лапы, но позвоночник при этом прогнулся, спина волочилась по полу и за собакой тянулся кровавый след.

— Намаемся мы, — простонал арбалетчик.

К счастью, тащить труп пришлось всего метра три. Собаку бросили в камин, воронка ее засосала, а следом полетело и тело короля…

Потом в ней растворились и люди.

Эпилог

Крег поставил на стол глиняную фигурку. На гладком лице остались отпечатки пальцев тролля, разбегаясь застывшими волнами, как морщины, но у Дориана Хо морщины были только вокруг глаз, маленькие еще, почти незаметные, не такие глубокие, как на его глиняной копии. Тролль присел, положил руки на стол, а на них — голову. Теперь его голова оказалась на уровне головы куклы.

— Смотри — не отдавай ее сынишке, — сказал Стивр.

— Он обидится.

Три другие игрушки: король, главный инквизитор и Стивр малышу уже достались. В его руках они и дня не продержались. У короля отлетела голова. Когда ее на прежнее место водрузили и попытались приклеить, то на горле куклы все равно остался ужасный рубец. Фигурка главного инквизитора и вовсе на пол упала, рассыпалась на несколько кусочков.

Пока сынишка собирал их, ползая по полу, он некоторые детали совсем раздавил, превратив в пыль. Он разложил их и долго думал, какой фрагмент к какому надо прилаживать, чтобы вновь кукла целой стала. Попробовал скрепить их, но почти ничего у него не вышло. Помучившись пару часов, он это занятие бросил, пошел к отцу рассказывать, что сломал игрушку.

Вот тогда об этом узнал и Стивр. То, во что превратились фигурки, напомнило ему подлинный конец прототипов — короля и главного инквизитора.

— А что с моей фигуркой случилось? — спросил он обреченно, думая, что вот сейчас тролльчонок достанет ее из кармана, и у нее не окажется ни головы, ни ног, ни рук. А это значило, что Стивра когда-нибудь четвертуют. Не хотелось ему такого будущего.

— Ничего, — сказал маленький тролль, — пока еще ничего с ней не случилось. Вот! — Он протянул руку, разжал кулак, показывая на ладони глиняную копию Стивра.

— Можешь мне ее отдать? — спросил Стивр.

— Да, — после секундного раздумья сказал малыш. — Вот если бы папа мне другие сделал, а с одной играть не интересно.

— У тебя ведь есть целая глиняная армия солдатиков, — сказал Стивр, побыстрее пряча свою фигурку. Он видел огромный ящик, где было сложено не меньше двух сотен глиняных людей и троллей, одетых в боевые доспехи. — С ними интереснее играть.

— Да, — кивнул малыш, — но ты у меня в армии людей предводителем был, а вот теперь у вас нет предводителя.

— Есть.

— Ты про Дориана Хо, что ли? — спросил он. — Ну так у меня-то его фигурки нет.

— Может, еще появится, — сказал Стивр. „Интересно, был ли я в этих играх его союзником, или он все-таки ставил людей и троллей друг против друга? Ему ведь надо было имитировать сражения, а где же найти врагов, если у него в коробке кроме троллей только люди?“

— Он как раз хотел заполучить фигурку Дориана Хо, — сказал Стивр, вспоминая разговор с тролльчонком.

— Да? Зачем?

— Трудно догадаться, что ли? Поставит ее во главе людских орд и будет устраивать сражения с троллями. Раньше людьми в его играх руководил я. Вернее, мой игрушечный двойник. Теперь ему нужен новый предводитель.

— А где твоя фигурка?

— Я ее забрал.

— Не хочешь с троллями воевать?

— Нет.

— Я знаю, какой будет исход той битвы. Тролли победят. Пожалуй, я все-таки отдам ему куклу Дориана Хо.

— Он ее разобьет.

— Орду людей? — переспросил Крег. И сам же ответил: — Конечно.

— Нет, фигурку Дориана Хо.

— И что с того?

— У него были куклы короля и главного инквизитора. У одной голова отвалилась, ее склеили, но на горле шрам остался, вторая рассыпалась на мелкие кусочки. Это тебе ничего не напоминает?

— Ого, а что случилось с твоей?

— Пока цела.

— В них нет никакой магической силы, я ведь тебе об этом говорил. Это обычные глиняные куклы.

— Все-таки лучше, если моя будет у меня. Так как-то спокойнее. Мне не хотелось бы узнать, что он оторвал у нее руки или ноги.

— Может быть. Но ведь и ты ее можешь сломать. Похорони ее, пока не поздно, нарисуй седые волосы и длинную седую бороду, лицо чуть подправь, так, чтобы морщины появились. Состарь ее и похорони в золотом гробу, и еще устрой церемонию погребения, а сынок одолжит людскую орду и троллей тоже даст. Я попрошу его или ты попросишь? Так тебе спокойнее будет?

— Не знаю. Я подумаю.

„Когда Дориан Хо узнает, что тролли могут перемещаться в пространстве, что это именно они помогли убить и короля, и главного инквизитора, он не сможет чувствовать себя спокойно. Он не захочет постоянно держать в своей комнате отряд вооруженных людей на тот случай, если тролли явятся убивать и его“.

— Он догадывается о многом. — Крег прочитал мысли Стивра. — Это ведь не трудно. Ты прошел через пограничный пост в наши земли. Об этом Дориан Хо знает. Больше тебя никто не видел. И ребенок бы догадался, что тебе именно мы помогаем.

— Со мной была волшебница. Об этом Дориан Хо тоже знает. Он может подумать, что это она умеет перемещаться в пространстве.

— Хорошо бы, если б он так думал.

Стивр знал, что он очень опасный свидетель, ведь кроме него и Дориана Хо, кроме Леонель, да еще Крега, никто не знал, что там на самом деле случилось в покоях короля и главного инквизитора. Он мог бы использовать это, чтобы шантажировать Дориана Хо. Ну а тот попытался бы убрать опасного свидетеля, пока правда не стала всем известна. Тогда ведь авторитет его сильно подмоченным окажется. Пусть мало кто короля любил, а главного инквизитора — и того меньше, и мало кто горевал, когда они погибли, но Дориан Хо в глазах людей был героем с незапятнанным придворными интригами прошлым. Он вообще был ничем не запятнан. Такого многие хотели бы видеть на троне.

— Я сейчас крамольную вещь скажу… — Крег задумался, было заметно, что он подбирает слова, чтобы лучше выразить свою мысль, но они ему не даются, и поэтому он замолчал. — Мне кажется, что богам на небесах очень скучно. Вот они и развлекаются, играя в игру, которая посложнее будет, чем шахматы. Играют в нее не двое, а гораздо больше. Сколько есть на небесах богов — наших, ваших, северных варваров, кочевников, может, и еще каких, о которых мы ничего не знаем? Они двигают нами, точно пешками, а мы думаем, что это мы все сами делаем, но фактически к нашим рукам и ногам веревочки невидимые привязаны, которые тянутся до самых небес. Они так устали жить, что ставкой в игре сделали смерть. Боги ведь тоже смертны. Может, живут-то они подольше, чем ты или я или колдуны, но они тоже умирают. Я уверен. Они умирают, когда исчезает последний человек, что им поклоняется. Вместо них новые появляются. Но эта последняя игра закончилась вничью. Как ты думаешь, когда следующая начнется?

— Не знаю. Надеюсь, что они утомились, отправились немного отдохнуть, и у нас есть лет десять мира.

— А может, из волшебников кто найдется и он побыстрее подчинит себе Дориана Хо? Так же, как главный инквизитор парализовал волю прежнего короля. Вот тебя бы подчинить они не смогли.

— Это еще почему?

— Потому что тебя бы Леонель защитила. Ты с ней оставайся, — подмигнул хитро Крег. — За ней будешь как за каменной стеной, хоть на вид она маленькая совсем.

— Я подумаю, — сказал Стивр.

— Ой, ой, а что краснеешь? — засмеялся Крег. — Ладно уж! Не говори ничего. Вижу, что об этом ты уже думал, и даже все надумал. Вот о чем еще хочу тебя спросить. Раньше, конечно, надо было это сделать, но все как-то не получалось. Что тебе Дориан Хо обещал, когда ты ему свой план выложил?

— Мир.

— Расплывчато.

— Это многое чего подразумевает. Не преследовать язычников и дать им равные права с теми, кто выбрал для себя веру инквизиторов, например.

— Вы какие-нибудь документы подписывали?

— Зачем? — недоумевал Стивр.

— Действительно, — согласился Крег, — кто ты такой, чтобы с тобой Дориан Хо скреплял подписью важные государственные документы! Итак, все на словах было?

— Да.

— Отлично! Ты так уверен, что Дориан Хо не нарушит своих обещаний?

— Да.

— Нуда, слово крепче любой подписи! Удивительно, что ты еще не прогорел, занимаясь коммерцией. Хотя дела-то ты в основном со мной вел, а мне тебя обманывать было невыгодно, но вот если бы ты с людьми связался, то они не оставили бы тебе даже нитки. Ходил бы голый, босой и голодный, докатился бы до того, что просил милостыню на паперти. Ох, ну отчего такая уверенность в Дориане Хо? Не понимаю! Что он там тебе еще наобещал?

— Использовать инквизиторов только для защиты от внешнего врага и еще для охраны порядка — патрульных функций.

— Ха! Насчет „патрульных функций“, так под эту статью любое верование, отличное от инквизиторского, подвести можно. Дескать, расшатывает оно основы королевства и надо его на благо населения искоренить. А что касается — „для зашиты от внешнего врага“, — рассмеялся Крег, — так внешний враг у королевства — это мы, северные варвары и кочевники. Спасибо тебе!

— Могут ведь и другие появиться, как это было с нечистью.

— Не говори об этом вслух. Беду можно позвать, — тихо сказал Крег и приложил к губам указательный палец. — Пусть уж лучше я буду вашим внешним врагом.

Из спутников Стивра в живых осталось только пятеро. Леонель немного подправила им память, стерла воспоминания о том, что они вообще в землях троллей бывали. Ни один бы маг не смог в их мозгу по остаточным следам ничего узнать о тех событиях. Память их была чиста, как прибрежный песок, на котором отпечаталась нога, но набежавшие волны давно уже стерли ее след.

А слухов много ходило, самых фантастических. Крег одно время даже собирал их, записывал, рассказывал Стивру, планировал даже объединить все в одну книжку, но так и не сделал этого. Стивру все эти слухи были не очень интересны. Куда как занимательнее было то, что на самом деле в королевстве происходило.

В тот момент, когда он совершал сделку с Дорианом Хо, он опасался, что орден скоро падет, рассыплется, как старое прогнившее дерево, потому что держалось оно лишь одним колдовством главного инквизитора. А теперь его не стало, и некому это дерево удерживать. Оно ведь без корней было. Не успели они отрасти. Стало быть, как он думал, королевство погрязнет тогда в междоусобице.

Но вышло все иначе. Дориан Хо быстро восстановил власть в столице, не допустил ни погромов, ни беспорядков. Его отряды патрулировали улицы, вселяя дикий страх во всех, кто прежде выходил на ночные улицы для черных дел, на какое-то время улицы точно вымерли. Но это время быстро закончилось. Все поняли, что ходить по ночам безопасно. Показных казней инквизиторы не устраивали, по слухам, не так уж много людей они казнили.

— Покойся с миром в аду. Пусть душа твоя больше не ступит на эту землю! — После этих слов под приговоренным вышибали подставку, петля сжимала его шею, а тело, если сразу шейные позвонки не ломались, судорожно извивалось на виселице.

Дориан Хо созвал в столицу иерархов ордена и дворян на коронацию. Церемония была скромной. Ему надо было спешить заполучить корону, пока не появятся другие самозванцы, пока страна не расколется на несколько враждующих лагерей. Кто-то из дворян, приглашенных на церемонию, не приехал, опасаясь, что вся эта затея исключительно для того, чтобы собрать всех, кто может еще претендовать на корону, в одном месте да и перебить.

— Дориан Хо? Кто это? — спрашивали некоторые дворяне, когда гонец привозил им приглашение на коронацию. — Я не согласен, чтобы он был королем. Кто он такой, чтобы нами править?

Такие выходки стали для них роковой ошибкой.

Армия Дориана Хо была самой мощной, самой боеспособной. Большая часть дворянства все же приехала, скорее для того, чтобы к Дориану Хо присмотреться. Ведь слава о нем уже достигла самых отдаленных уголочков королевства, но в нем еще не видели сильного претендента, скорее, его воспринимали как временную фигуру на троне, которая пока устроит всех, а потом ее можно будет и убрать. А если уж не трогать, то вертеть им, как захочется.

Но это мнение тоже было ошибочным.

Вскоре армия Дориана Хо заметно увеличилась за счет повстанцев. Они ведь не ассоциировали его с инквизицией, с кострами и со всем тем, с чем они и боролись, — нет! Дориан Хо, прежде всего, был тем человеком, кто остановил кочевников и мертвецов, кто в трудный момент, когда королевство стояло на пороге анархии и безвластия, когда каждый был за себя и против всех, смог остановить этот беспредел. Ведь если бы не он, в стране начался бы голод, за ним — разруха и много других бед: смерть выкашивала бы некогда процветающие провинции, а по дорогам бродили бы дикие звери и разбойники, бежавшие из той или другой враждующей армии, — но люди увидели, что только Дориан Хо сможет всего этого не допустить.

Он избавился от синего балахона и теперь восседал на своем черном коне в серебристых доспехах, преподнесенных ему оружейниками одного из городов, в который вошла его армия. Он полгода носился по стране, подавляя чахлые очаги сопротивления, они даже не успевали толком разгореться. Рассказы о нем передавались из уст в уста, обрастая все новыми подробностями. Кто-то уверял, что видел, как Дориан Хо одной рукой уложил десять человек, другой клялся, что он накормил свою армию одним куском хлеба, а третий рассказывал, будто Дориану Хо надо было переправиться через реку, а ни лодок, ни плотов у него не было, и тогда он просто пошел вперед, а вода держала его так же, как и земля. Со временем рассказы эти все меньше и меньше будут походить на действительность, а самого Дориана Хо лет этак через сто тоже начнут с нимбом над головой изображать.

— Я бы так не смог, — иногда повторял Стивр, узнавая о том, что происходит в королевстве.

— Да, теперь я это вижу. Ты мягче его, — говорил Крег. — Одно дело — с чужаками воевать, там-то все понятно, другое — в своих проблемах разбираться. Но мне-то лучше было бы, чтобы ты на троне сидел.

— Боишься, что он перейдет границу?

— Не думаю. У вас и своих земель много. Они гораздо плодороднее наших. Зачем вам наши скалы?

— Но ведь, когда он власть по всему королевству установит, ему такая большая армия будет не нужна, ее придется либо распускать, либо нового врага искать. А ведь он такую сильную и закаленную армию вряд ли когда соберет! Ее и казна долго не прокормит, а у вас есть золото, которым можно солдатам за службу заплатить.

— Есть еще северные варвары, кочевники. Много земель! — Крег замолчал, подумал, а потом признался: — Я отдал сынишке фигурку Дориана Хо.

— Он ее уже сломал?

— Не знаю, не спрашивал.

Стивр слышал, будто иерархи ордена предложили Дориану Хо объявить прежнего короля святым, ведь он принял сражение с посланниками ада. Те вроде бы обещали ему вечную жизнь взамен души, а он на это не пошел. Откуда они это взяли?

Вроде бы новый король одобрил эту инициативу, хотя его предшественник популярностью в стране не пользовался. Но ведь Дориан Хо его не свергал, он стал просто его наследником, а потому не увидел крамолы в том, чтобы заложить храм в честь усопшего монарха. Короля на стенах этого храма изобразят сражающимся с демонами. Над головой у него будет нимб, а если фантазия художника разыграется, то он пририсует ему еще и крылья, белые, как у лебедя. Потомки решат, что такой же чистой была его душа, но на самом-то деле она была совсем черной.

Стивр, представив эту картину, засмеялся. Он знал, какие лица должны быть у демонов, чтобы одно из них увидеть, достаточно в зеркало взглянуть.

Ночью он часто видел один и тот же сон.

Он смотрит на свои руки, испачканные королевской кровью. Воды, чтобы смыть ее, нигде нет, потому что вся планета пересохла, осталась только слюна. Превозмогая отвращение, он плюет на ладони, растирает кровь, но она никак не исчезает, а въедается в кожу еще сильнее, оставаясь на ней навсегда. И Стивр знает, что теперь любой, кто посмотрел бы на них, сразу бы понял, что это именно он убил короля.

Просыпаясь, он первым делом смотрел на свои руки, пытаясь в темноте разглядеть — не проступила ли на них кровь. Конечно, ее нет. Он давно ее смыл.

— Где короля хоронить будем? — спросил Крег, когда Стивр с остатками своего отряда вернулся из королевских покоев.

— Не знаю, — ответил тот, отмахиваясь. Стивр тогда зашатался, стал заваливаться и грохнулся на пол, потому что никто его поймать не успел. В результате он потерял сознание.

— Ты прям как маленький, — сказал ему тролль, когда Стивр очнулся, — за тобой глаз да глаз нужен, а то расшибешься! Так, где короля хоронить будем?

Хоронить его в землях троллей было нельзя по многим причинам. Могила его станет доказательством того, что именно тролли участвовали в убийстве, а это обязательно рано или поздно приведет к новой войне. Нельзя было его и просто закопать, без всякого надгробия, или сжечь, а пепел развеять, потому что все равно об этом могли узнать, и на то место, где развеяли пепел, или на безымянную могилу стали бы приходить паломники.

Они возведут курган или пирамиду. Они будут тянуть грязные руки к камням и отполируют их до блеска. Немощные будут ждать исцеления, показывая свои парализованные сухие конечности, и читать молитвы. Каждый из этих паломников мог бы немного обогатить казну Крега, но ведь скоро найдутся и те, кто начнет призывать отобрать у троллей тело короля, перезахоронить его в другом месте. Молодые рыцари — те, кто не имеет за душой ни гроша, — станут кричать, что эти земли надо у троллей отбить. Они соберутся в плохо вооруженные отряды, ведь денег на экипировку у них не будет, но они все равно отправятся в поход, который, скорее всего, окажется неудачным. Они не пройдут дальше гор, но следом за ними двинутся другие, кому тоже терять, кроме своей жизни, нечего. И эти волны будут накатываться на земли троллей без конца и края, как морской прибой на скалы, постепенно подтачивая их. И кто там знает, что случится потом — рухнут скалы или море пересохнет и отступит?

Короля вообще нельзя было нигде хоронить.

— Ну? — спросил Крег.

— Пошли, — сказал Стивр, — могильщиком я уже был. Тут ничего нового и зазорного для меня нет.

— Ха, так и для меня тоже! Мы с тобой столько народа похоронили, что иной могильщик за всю жизнь не смог бы. Придумал что-нибудь?

— Да.

Они отправились в подземелье, приволокли с собой человеческое тело, зашитое в саван, и еще тело собаки, которое тоже зашили в саван, завели механизмы, железные сочленения заработали, Стивра и Крега обдало паром.

„Что-то это мне напоминает“, — подумал Стивр.

Воздух перед пропеллером стал густеть, образовывая воронку. Из самого ее центра забил фонтан воды, облил тролля и человека с ног до головы, чуть не сбил с ног. Пол стал скользким. На нем трепыхалось несколько рыб размером с руку по локоть. Они хватали ртами воздух. Таких рыб Стивр прежде никогда не видел, чешуя их была фиолетовой, чуть светящейся, лбы мощные, округлые, похожие на таран.

— Быстрее, — закричал Стивр, — здесь все сейчас затопит.

Он слизывал с губ соленую воду, волосы намокли, налипли на лоб, но поправить он их не мог, руки были заняты. Они раскачали сперва человеческое тело и бросили его в воронку, та проглотила подачку с чавканьем, а следом отправили и тело собаки. Потом Крег подбежал к механизмам и выключил их.

— Вот и все, — сказал он, садясь на мокрый пол. Воды там уже было по щиколотку, но для рыб, тех, что не задохнулись, глубина была небольшой, и над водой поднимались их спинные плавники. — Теперь я даже под пыткой не смогу сказать, где же тело короля. Ай!.. — вдруг закричал тролль, глядя себе под ноги.

— Ты что? — удивленно посмотрел на него Стивр.

— Эта гадина, — Крег показал на рыбий спинной плавник, разрезающий поверхность воды, — меня укусила.

Он поднял над водой ногу и стал ее осматривать, нашел место укуса — кожа там чуть покраснела, но рыба не прокусила ее до крови.

— Хо, так они нас тут сожрать могут! Давай отсюда убираться поскорее, — сказал Стивр.

— Вот достойное завершение всех наших мирских дел, — засмеялся Крег. — Давай лучше их всех поймаем. На ужин.

— Руками?

— За копьями сходим или ножами их зарубим.

— Ай! — закричал Стивр и стал прыгать на одной ноге.

— Тебя тоже? — Крег засмеялся еще громче.

— Да, больно, — Стивр посмотрел на тролля, — если мы эту рыбу повару твоему отдадим, то у него мысли всякие возникнут, где мы ее взяли.

— А, и пусть! Я же тебе говорю, что понятия не имею, куда мы короля отправили. Море — огромное. Ему конца и края нет.

Они настроили воронку так, чтобы она открыла переход далеко-далеко в море, на глубине. Так трупы короля и его собаки никто не увидит. Их никогда не выбросит на поверхность, да и до дна они не доберутся, — по дороге попадут на корм какому-нибудь обитателю морских пучин. Моряки любили рассказывать о том, как они встречали огромных монстров, которые могут щупальцами обхватить корабль и утащить под воду вместе со всем экипажем. Жаль, что все это неправда.

На душе у Стивра было противно. Так, наверное, прежде и не было никогда. Крег тоже с трудом скрывал свое разочарование. Он ведь надеялся, что на трон сумеет посадить свою марионетку, которую можно будет дергать за ниточки. Теперь эта кукла была перед ним. Не на троне. И она была уже не нужна. Стивр стал размышлять над тем, чтобы он сделал, окажись на месте Крега? Нет, не стал бы он Стивра отпускать. Людям и троллям не ужиться в мире.

— Ты-то теперь что делать будешь? — спросил Крег, когда они все мокрые добрались до замка и отдали повару пойманную рыбу.

— Домой поеду. Замок мой хоть и отписали ордену, так я его теперь обратно получить смогу. Надеюсь, что инквизиторы не сильно в нем похозяйничали.

— Будешь в нем ждать тихой и спокойной старости в окружении многочисленных детей и внуков?

— Догадливый, — сказал Стивр.

Тролль попытался улыбнуться, но из этого вышла какая-то гримаса. Крегу было выгодно никуда Стивра не отпускать и оставить его при себе. Он-то ведь знал, что адовы трубы никакое не волшебство. Если раздобыть секрет приготовления пороха в дополнение к тому, чем они уже обладают, то, перемещаясь в пространстве с новым оружием, тролли смогут рано или поздно поставить людей на колени. Но…

Стивра поразила догадка, точно молния в него ударила, прошлась судорогой по всему телу, так что даже пот на лбу выступил. Отчего же он раньше об этом не подумал? Наверное, сыграл свою роль стереотип. Ведь большинство людей считают, что тролли недалеко от зверей ушли — такие же глупые и ни на что не способные. Но он ведь общался с ними и знал, что все на самом деле совсем по-другому.

Если троллям Крега удалось распознать принцип действия той воронки, через которую нечисть проникла в этот мир, то неужели они не смогли бы выяснить, из чего состоит порох и как его делать? Это была легкая задача. Они наверняка раздобыли и образец для изучения, благо Стивр не очень ревностно следил за своими запасами. Хитрый Крег никогда не говорил, что у него тоже есть адовы трубы. Стивр хотел было застать его врасплох и спросить: где он хранит свои пороховые запасы и не боится ли, к примеру, в замке их держать? Это же все равно что жить на жерле спящего вулкана, который в любой миг сможет проснуться. Он знал, что Крег на этот ответит: „Тогда я быстрее на небесах окажусь“. Один раз Стивр уже спасал людей, но никто об этом не помнил. Никто не узнает и того, что из-за него люди когда-нибудь исчезнут.

— Тебе еще лет этак тридцать отпущено, если только волшебница твоя эликсиром молодости тебя не напоит, — сказал тролль.

— Эти тридцать лет — тоже очень большой срок.

— Вот и я про то. Сомневаюсь я, что они спокойными будут. В мире вообще очень тревожно.

— Ты часто ошибался и в прошлом, — сказал Стивр, намекая на самый первый разговор с троллем, когда они только лишь увидели друг друга, и Крег все уверял Стивра, будто бы отряд его нечисть остановить не сможет.

— Ты хочешь сказать, что минувшие пять лет были спокойными?

— Нет. Не буду с тобой спорить. Я бы сказал, что они были очень беспокойными.

— Правильно.

Стивр все больше погружался в свои мечты, которым, скорее всего, сбыться не суждено, ведь Леонель не будет стареть с той же скоростью, что и он. Лет через двадцать он превратится в старую развалину с ноющими к перемене погоды суставами, с пожелтевшей морщинистой кожей, седыми, начинающими выпадать волосами, а она повзрослеет лишь чуть-чуть, сделавшись еще краше. Правда, Леонель говорила о какой-то мертвой воде и о том, что если ее выпьет, то стареть будет так же, как и обычные люди. Она сказала это в шутку, но Стивр все-таки понял, что ей очень была важна его реакция.

— Не смей, — сказал он ей тогда.

— Ты меня не будешь любить, если я в старушку превращусь? — улыбаясь, спросила Леонель.

— Провокационный вопрос, — парировал Стивр. — А ты меня, когда я стану стариком?

— Ты мне не ответил. Я тебя — да.

— Вот и хорошо, а ты оставайся вечно молодой. Она останется молодой и красивой, когда настанет его время в могилу ложиться. Северные варвары подбадривали себя в сражениях присказкой „ну ты же не думал жить вечно“. Они даже смеялись от мысли, что смерть явится когда-нибудь за каждым из них. Для них главным было — умереть достойно, ведь там, на небесах, их ждут старые товарищи, которые ушли из жизни раньше их.

Стивру нравились эти верования северных варваров. Он в трудную минуту шептал эту варварскую присказку. От нее становилось легче на душе, точно это было неким заклинанием. Но думать хотелось совсем о другом. Стивр представлял, что когда-нибудь будет сидеть в кресле, держа на коленках дочку.

Она пахла чем-то сладким. Земляникой, что ли? Этот запах пропитал ее длинные светлые волосы и нежную кожу. Ему хотелось зарыться в эти волосы и нюхать их. Он читал ей сказку, не очень страшную, где были тролли, нечисть, смелые рыцари и прекрасные принцессы, над которыми не властвовало время.

— У, так это про тебя и про нашу маму? — спрашивала у Стивра дочка, отрываясь от картинок в книжке и от букв, которые она еще не понимала, и заглядывала ему в глаза.

— Почти, — говорил ей в ответ Стивр.

Он тоже отвлекался от книжки, смотрел на огонь в камине, слушал, как он с аппетитом расправляется с сухими поленьями. Леонель готовила ужин. На полу, устланном теплыми лохматыми шкурами, играл в солдатики сын.

В его фантазиях появлялись и тролли. Но они не сражались с людьми, а были с ними по одну сторону. Сражаться и тем и другим приходилось со страшными муравьеобразными существами. Этих солдатиков Стивр сам слепил из глины и вырезал из дерева, а раскрашивали они их вместе с сыном.

Какого цвета будет кожа у детей? Серебряной?

— Когда уезжать-то собрался? — прервал Крег мечтания Стивра. Тот вздрогнул, точно его водой холодной окатили, но он и без того был весь мокрый.

— Тянет домой чего-то. Погощу у тебя еще немножко, а потом поеду. Не обидишься?

— Конечно, обижусь, — сказал Крег, — но я тебя понимаю. Тебе до дома несколько дней ехать. Хочешь побыстрее добраться — помогу.

— Спасибо, — сказал Стивр, догадавшись, на что тролль намекает. — Но меня всего наизнанку вывернуло, когда ты меня к королю да главному инквизитору перебрасывал. Ну а Леонель еще хуже, чем мне, будет. Мы лучше недельку помучаемся, но доедем уж своим ходом.

— Ну, как знаешь! — И тролль слишком уж театрально развел лапы в стороны, как будто то ли обняться решил, то ли еще что. — Приезжай в гости. Буду рад тебя видеть.

Из кухни потянуло запахом жареной рыбы.

— Пойдем есть, — сказал Крег, — надеюсь, что рыба будет не ядовитой.

— Пойдем, — кивнул Стивр. — Ты тогда начнешь есть ее первым, а я посмотрю, как она на тебя подействует.

— У меня желудок — луженый! — опять рассмеялся Крег. — Но есть идея получше. Сперва заставим отведать рыбу повара и посмотрим, что с ним случится. А?

Стивр только кивнул ему в ответ. В животе у него урчало, и сейчас он готов был запихнуть в себя все что угодно, лишь бы только урчание это прекратилось.

А там — будь что будет…

Оглавление

Часть первая. БИТВА

Часть вторая. БЕГСТВО

Часть третья. ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Часть четвертая. МЕСТЬ

Эпилог

Реклама на сайте