«Сборник фантастических рассказов»

Кастинг супергероев

Сенечка сидел за кухонным столом в полном отчаяньи. Обхватив голову руками, он обдумывал неразрешимую задачу: как совместить вечное и повседневное… Как?!

Ведь так хочется и след в веках оставить, и свой век прожить в достатке. А стало быть, надо ухитриться, и всунуть нетленные мысли о мирозданьи в коммерчески успешный проект.

Эпическое полотно… Широкое, как этот обеденный стол… Сенечка машинально смахнул в ладонь хлебные крошки со стола и вытряхнул их в мусорное ведро. Стол преобразился — так и хочется сказать, — стал девственно чист, если б не голубые ромашки, которые планомерно замостили его поверхность. И всё же перед взором Сенечки этот стол превратился в некое подобие карты: горы взбугрились слева и справа, море выплеснулось в верхней части, едва не затопив кухонную плиту… Муравьиными тропами протянулись цепочки следов, по которым зашагали многочисленные путники, загромыхали обозы.

Шпили замков кольнули небо и проклюнулись прямо из карты на свет божий. Пригород обустраивался, норовя свои халупки пристроить как можно ближе к замкам. Вот уже и пыль древности припорошила эту местность, и башни магов-отшельников начали разрушаться. Искорки потайных мест Силы пробивались то тут, то там, но гасли, замеченные посторонними глазами.

Сенечка задумчиво отстранился от стола, как бы оценивая со стороны эскиз новоявленного мира. А что, если…

Дверь скрипнула и вошла сестра. Опустила на стол поднос с чашками и заварником. Прямо посреди королевства. Или это была федерация? Обдумывая эту мысль, Сенечка так пристально уставился на заварник, что сестра забеспокоилась и тронула его за плечо.

— Сенечка, ты чего? Хочешь, чаю сделаю? С лимоном.

— Хочу, наверное, — протянул Сенечка с сожалением. М-да, эпос свернулся, так и не развернувшись. Не потянуть ему столь масштабное произведение. Не потянуть. Или ваять его вплоть до пенсии. Что тоже не вариант.

Будучи трезвым реалистом со стойкой примесью авантюризма, юный творец взялся за чашку и снова крепко задумался.

Нет, историю всё-таки двигают личности, а не массы. Значит, ставку надо делать на главного героя.

Сенечка прихлебнул горячего чая, и с жёсткостью прожжённого карьериста рассудил: харизматичность герою необходима как кислород лёгким, воинственность желательна как дождь взрастающему полю, какой-никакой характер нужен по-любому! А вот личные качества — внешность, моральные принципы — дело десятое. Если не двадцать пятое.

И всё же определяться придётся. Сенечка допил чай, встал и поставил чашку в мойку, а когда снова обернулся к столу, то за ним обнаружился гость. Причём секира этого гостя лежала на самом столе.

Сенечка плюхнулся на табуретку и застыл с открытым ртом.

Гость скучил мохнатые брови и поинтересовался густым басом:

— Что, не по нраву я показался?

Сенечка нервно сглотнул.

— Обидно, всё ж. Не думал я…

— А вы, собственно, кто? — смог раскрыть рот хозяин дома.

— Тот, кто нужен тебе до зарезу, — усмехнулся мохнобровый. — Главный герой я. Твой.

— Мой? — огорошено повторил Сенечка. — А вы ничего не перепутали?

Гость, явившийся неведомо откуда, хохотнул и шлёпнул себя по коленке. Сенечка успел отметить, что коленка эта обтянута кожаными штанами, а сам владелец штанов уж очень смахивает на пожилого рокера.

— Я, дорогой хозяин, в таких вещах не путаюсь. — Он тронул своё грозное оружие, чуть не сдёрнув клеёнку со стола. — Для особо догадливых готов предоставить резюме.

Сенечка проследил взглядом за секирой и едва слышно булькнул:

— И где резюме?

С явным разочарованием в голосе собеседник ответил:

— Так у нас ещё и с чувством юмора напряжёнка… Да-мс. Не сработаемся, хозяин. За сим готов распрощаться.

Внушительный гость поднялся из-за стола, закинул орудие ратного труда на правое плечо, и, сплюнув через левое — растворился.

Сенечка проводил этот плевок взглядом, и почти не удивился, когда он с шипением испарился, так и не долетев до пола.

А напротив уже сидел новый гость.

Он закинул ногу за ногу и теперь покачивал носком чистейшего ботинка.

Сеня невольно засмотрелся на обувь пришельца, поскольку сам бегал по жизни исключительно в кроссовках. Вздохнул и опомнился.

— Вы кто? — подозрительно спросил хозяин дома.

Сидящий молча поднял на него взор.

— Чтобы исключить недомолвки, сразу представлюсь: кандидат на роль супергероя в вашем новом романе, господин литератор.

Взмокший от переживаний литератор икнул и опомнился.

— Какого романа?

— Свежезадуманного.

Новоявленный кандидат на супергероя оценивающе пронзил своего автора взглядом. Вывод его явно не утешил.

А Сенечка даже взбодрился в связи с подобной перспективой. Судя по ботинкам…

— Итак, уважаемый прозаик…

При этих словах Сеня заметно выпрямил спину и стал смущённо разглядывать свои ладони.

— Я готов предложить вам свои услуги в качестве Героя. Именно Героя — с большой буквы. Разумеется, на контрактной основе.

Сеня взъерепенился. Такого в его жизни ещё не встречалось. Персонаж выдвигает свои условия… Ещё чего!

— Я вижу, вас что-то смущает? — цепким взглядом вонзился в хозяина гость.

Попытавшись с достоинством откинуться на кухонной табуретке, Сеня кинул репликой в собеседника:

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду под контрактной основой!

— А как же, милый мой… — вкрадчивый голос собеседника так и въедался в уши. — Как же совместная работа может обходиться без взаимной выгоды? Это по меньшей мере нечестно.

— Ну хорошо, разумность доводов я признаю, но как это будет выглядеть?

— Очень просто, — деловито отрубил гость. — Подписываем обоюдно согласованный контракт и жмём друг другу руки.

— Что же требуется от меня? — позволил себе лёгкую усмешку начинающий прозаик.

— Ничего сверх того, на что вы способны. Моё амплуа — засекреченный спецагент… — Сеня заставил свои губки завязаться бантиком, не выдавая широкой улыбки, а гость вполне серьёзно продолжал: — Мои условия элементарны: первое — не впутывать меня в грязные делишки, угрожающие моей чести и унижающие моё достоинство; второе — не выставлять меня в невыгодном свете перед поклонницами и почитателями, не заострять внимание на моих слабостях и по возможности подчёркивать мои сильные качества; третье — всячески…

— Может, хватит? — довольно нахально прервал своего персонажа автор. — Боюсь, что выполняя все условия контракта, я просто не смогу дописать эту историю до конца. Силёнок не хватит, — честнейшим тоном прибавил Сеня, чтобы его не заподозрили в предубеждённости.

Оппонент, застигнутый врасплох, лица своего холёного всё же не потерял.

— В таком случае, мы не можем быть друг другу полезны. Позвольте раскланяться…

Гость в отлично сидящем костюме приподнялся, стрельнул взглядом куда-то за спину собеседника, и пока Сеня недоумённо оборачивался, желая проследить этот внимательный взгляд, благополучно растворился в неизвестном направлении.

Сенечка, в душе жалея о своём отказе, буркнул ему вслед:

— Ну и вали отсюда…

Утёр непрошенную слезу с щеки и едва не ахнул — напротив восседал очередной гость и ковырял взглядом поверхность кухонного стола. Та уже начинала вспениваться и темнеть.

— Эт-то как понимать! — вскипел было хозяин кухни, но тут же осёкся. Поднятый на него взгляд гостя охладил не хуже ведра ледяной воды.

Сенечка благоразумно заткнулся и с тоской начал вздыхать, предвкушая обязательную беседу.

А гость, ни единым мускулом лица не выдав своих чувств, негромко проронил:

— Итак?..

Обдумав пару секунд этот ёмкий вопрос, Сеня выдал на-гора свой ответ:

— Слушаю ваши условия.

Незнакомец хмуро усмехнулся.

— Похоже, я здесь не первый визитёр.

— Угу. Третий. Главное я понял. Краткость — нынешний деловой стиль.

— Сообразительная молодёжь подрастает.

— Рад слышать. И всё же. Какие будут пожелания от персонажа непосредственно автору?

— Прозрачные, как свет горнего мира, которого не достичь тому, кто служит тьме.

— Даже так… Хм. Позвольте поинтересоваться…

— Не позволю. Лучше сам скажу. Я некромант. Не обременён лишней известностью. Желал бы отточить своё искусство до совершенства.

Сеня перевёл дух и понял, что мастерство отказа тоже неплохо бы отточить. А гость спокойно продолжал.

— Главное моё условие — не мешать мне. Дать мне идти своим путём. Цели обещаю достигнуть, а о средствах лучше не спрашивать.

— Я такой любознательный, что не удержусь, — напрямик заметил Сеня.

Некромант чуть не поглотил его глубоким взглядом своих чёрных очей, и побледнел ещё больше обычного.

— Значит, соглашение не достигнуто.

— Значит, — кивнул автор.

А несостоявшийся персонаж хмыкнул что-то неопределённое и повёл бровью в сторону чайника, стоявшего на плите. Тот с испугу моментально вскипел и затрубил паровозным носиком.

Сердитый Сеня снял чайник с плиты и тут же чуть не выронил его из рук.

Многострадальный кухонный табурет уже угнетал своей массой новый охотник пообщаться с юным литератором.

Экзотичная внешность этого кандидата на роль супергероя уже сама собой распаляла воображение… Но Сеня был сейчас не в том настроении, чтобы умиляться новым лицам.

Пристроив горячий чайник, исподтишка обжёгший ему пальцы, несостоявшийся автор фантастического блокбастера сразу пошёл в наступление:

— А вы кто? Флибустьер семи морей? Авантюрист с непроявленной харизмой? Д-жентльмен удачи?.. Ловец синей птицы удачи за её куцый хвост? А? Кто?..

— Спокойно, шеф! — отстранился было некто, и впрямь смахивающий на флибустьера. — Не гони лошадей…

— Так ты ковбой? — подозрительно уставился на него Сеня.

— Да нет же, шеф…

— Я не «шеф»! — взвился Сенечка. — Я Арсений Кныш, а для некоторых так вообще — Арсений Григорьевич.

— О псевдониме не думал? — заинтересовался флибустьер. — Знаешь ли, в приключенческом жанре, где мы с тобой имеем честь работать, звучное имя само по себе уже кое-что стоит. Я вот в последнем деле проходил как Орландо Стафф…

— Не нужен мне псевдоним, — зловеще прошипел крайне неуравновешенный автор. — Я предпочитаю творить под своим настоящим именем. Мне стыдиться нечего! В том числе и за своих персонажей. Они у меня вот где!

Сеня приподнял над столом мощно сжатый кулачок и даже закусил губу от напряжения.

Персонаж пиратской наружности молча посмотрел на хозяйский кулак и чуть не умилился.

— Что ж. Если мои качества не нашли достойного отклика… Я ещё успею к другому автору на кастинг!

Свистнув во всю мощь своих пиратских лёгких, он оставил немного огорошенного хозяина дома в гордом одиночестве.

— Ничего. У меня есть свой герой. — Сеня обидчиво хлюпнул носом. — И не такой привередливый. И более сговорчивый. — Он немного помолчал и затем поинтересовался в пустоту: — Да, Арсений?

И Сенечка сам себе ответил:

— Согласен, господин автор. Притрёмся к друг другу, пообвыкнемся, и напишем такую эпопею… Что мир вздрогнет!

Будущий автор потихоньку вздохнул, а будущий герой мечтательно зажмурился.

Они нашли друг друга.

___________________________________________________________

Дипломный проект

Переминаясь с ноги на ногу, еще совсем юный дипломник подошел к двери и взялся за ручку. Затем решился, и его взлохмаченная голова просунулась в открывшуюся дверь.

— Можно?

В коротком вопросительном слове пронеслись все оттенки неуверенности, сомнения в собственных силах, кроткой надежды на снисхождение, жалостливой лести и несвоевременной амбициозности.

— Кто там? — переспросил властный голос преподавателя.

— Я, — вконец упавшим голосом ответил студент и с трудом протиснулся в помещение, хотя дверной проем был достаточно широким. Но неуверенность переросла даже строительные стандарты и не вписалась в окружающее пространство.

— А, заходи, — с опозданием прозвучало приглашение. — Я ждал тебя, Су-Арр. Надеюсь, ты хорошо подготовился?

— Я старался. Сделал все, что в моих силах.

— Думаю, что этот вариант твоего дипломного проекта будет уже окончательным, времени для переделок не осталось. Приступим к обсуждению.

— Как скажете… — Су-Арр на всякий случай еще раз вздохнул, чтобы как-то сбить неумеренный оптимизм своего куратора и развернул принесенную с собой стереопапку.

Освещение автоматически изменилось, имитируя глубокую черноту межзвездного пространства.

— Итак, Су-Арр, считай себя на генеральной репетиции защиты диплома, только в непринужденной обстановке.

— Я понял, Мэтр. Начинаю.

Энергичное щупальце студента-дипломника потянулось к невидимой в темноте настройке и скорректировало изображение.

— Самая главная задача, которую нам, выпускникам, необходимо было решить после получения одинакового дипломного задания — это как выполнить его в индивидуальной форме…

— Так, Су-Арр, вашему выпуску пришлось принять участие в педагогическом эксперименте. Впервые мы решили дать всем одинаковую тему на дипломный проект, оцениваться который будет по степени нестандартности принятых решений, но основанных на рациональных расчетах!

— Я понимаю, хоть это и жестоко… экспериментировать на молодежи.

— А на ком же, милый? — Энергетический вихрь преподавателя сгустился и пошел волнами эмоционального возбуждения. — Вы то поколение, которому придется решать старые проблемы новыми методами.

— Поскольку нынешние методы несколько устарели? — с маленькой долей ехидцы, которая не рисковала перейти дозволенную границу, проронил невидимый студент.

Стереограмма в это время теряла свою абстрактность и переходила к конкретике. Клубящийся коктейль из первоначальных элементов вскипал, начиная тяготеть к определенной структуре.

— Именно так, Су-Арр, но это не тема для обсуждения. Не уклоняйся. Итак, ты получил задание «Моделирование Жизни как материи, склонной к самосовершенствованию», и как же ты его решал?

— Достаточно просто, ведь как вы знаете, Мэтр, я не сторонник рискованного экспериментаторства.

— Это не является твоим недостатком, равно как и достоинством. На оценку не повлияет.

— Заранее согласен с мнением авторитетной комиссии… При моделировании я решил остановиться на простейшей звездной системе, состоящей из одного светила и нескольких планет. Сформировав сгусток плазмы сферической формы, я поместил его в элементарное трехмерное пространство, рассчитав срок существования звезды исходя из предпосылки, что ее энергия образуется при термоядерной реакции. Формулы прилагаются…

Клубок протовещества скатался и сжался до критического размера, начав при этом излучать энергию. Резвые формулы разбежались по бокам от него и, выполнив свою наглядную функцию, разложились до полной невидимости.

— Небольшой срок, скажем прямо…

— Небольшой, но для моделирования достаточный. Ведь это только учебный проект.

— Согласен, лучше скромно, зато надежно.

— И я так подумал. А потому взял одиночную звезду…

— Кстати, почему не две? Су-Арр, ты только не волнуйся, просто я хочу тебя подготовить к каверзным вопросом, на которые горазда академическая комиссия. Ты ведь понимаешь… Я, как твой руководитель, в ответе…

— Понимаю. Задавайте. Постараюсь дать осмысленные ответы и по крайней мере доказать, что проект я готовил сам, а не взял старый из архива прошлого выпуска и не слепил из него собственный.

Студент слегка окрасился в малиновый цвет обиженного достоинства, но быстро справился с собой и потух. Послушный его воле первозданный мрак понемногу отступал, щурясь перед разожженной зарей нового мира. Луч жизни пронзил мятежное сердце хаоса…

— И все же, почему свой выбор ты остановил на одиночной звездной системе? Держу пари, что большинство твоих сокурсников сделали свои модели из двух и более звезд.

— Я тоже так думаю, но путь внешней эффектности — не для меня. Я не хотел, чтобы сложность двойной или тройной звездной системы отвлекала меня от основной темы — построение жизни.

— За это хвалю. В конце концов, у вас ведь не конструкторский факультет, а биомодификационный.

— Так точно, Мэтр. Значит, моя звезда скромных размеров и непритязательного цвета, живущая за счет далекого от экзотики термоядерного синтеза, была сформирована из протовещества, остатков которого хватило и на несколько планет. Не будем останавливаться на их количестве, которое с течением времени и разнообразных обстоятельств может изменяться.

— Согласен, это дает необходимый уровень творческой свободы.

— Итак, гончарный круг газопылевого облака раскрутился и позволил вылепить звезду, которую я «одухотворил своим дыханием», после чего она запульсировала.

Изображение во мраке полностью повторило слова. Маленькие комочки планет скатились на свои орбиты и закружились вокруг единого центра:

— Дальше передо мной стоял сложный выбор между белково-нуклеиновой, кремниево-органической, водородно-гелиевой, квантово-энергетической и еще многими другими организациями живой материи, способной к мышлению…

— Важный пункт проекта. И на чем же ты остановился?

— На пластичном многообразии белково-нуклеиновой формы. О, я уже слышу ваши возражения…

— И правильно слышишь. Не слишком ли просто ты решил отделаться?

— Это кажущаяся простота. На самом деле тут возможностей не меньше, чем у любой другой формы, а может и больше.

— Правильно, но за эти возможности надо платить, и дорого, по крайней мере, уязвимостью и нестабильностью.

— В этом-то и дело! Нестабильность формы я решил обратить в преимущество и поставил в буквальном смысле на поток. Создал замкнутую экологическую цепь, которая эволюционировала внутри себя в силу приспособленческой функции защиты…

— Но под твоим неусыпным контролем?

— Разумеется, хотя я и давал какое-то время на окончание очередного цикла самостоятельно, и уже тогда производил отбор.

— Отбор, надеюсь, рациональный?

— Признаюсь, не всегда. Но это, тщу себя надеждой, и оценит многоуважаемая комиссия. Дух иррационального авангардизма питает настоящего творца.

— До определенного момента. А как же естественный отбор?

— В пределах, допустимого отклонения от нормы жизнеспособности, что касается борьбы за выживание как двигателя эволюции, то я поднял планку жизни до максимума, и мои сотворенные организмы с радостью бросились перегрызать друг другу глотки. Так я получил наибольшую эффективность хода эволюции, когда выживает тот, кто больше другого хочет жить.

— Остроумное решение. Но не забывай, что при этом выживает не обязательно лучший. Сильнейший по ряду параметров, да, но не всегда лучший.

— Об этом я не подумал. Недоработка… Впрочем, любой вариант имеет право на существование. Ведь так, Мэтр?

— Несомненно. Если ты аргументировано докажешь это на собственном примере.

— Эволюция в такой модели происходила очень бурно и производительно.

— Но вслепую, так ведь?

— Методом научного тыка, и этот метод дал хороший результат, осмелюсь сказать!

— Но это не очень-то рационально, Су-Арр!

— Зато интенсивно и показательно. Крупномасштабно, с размахом, — с удовольствием отметил дипломник, всматриваясь в собственный проект.

Увеличенное изображение одной из планет вздымалось волнами первичного океана, в котором бились за право сегодняшнего обеда оставшиеся в живых со вчера.

— Все-таки и ты не чужд внешней эффектности.

— Я это называю глобальным мышлением.

— Глобальным, но не глубоким!

— Мэтр?..

— Ничего, Су-Арр, продолжай.

Материя на планете продолжала бушевать, вздымая горы и обнажая сушу, изливаясь ливнями и вздрагивая от грозовых разрядов.

— Эволюция видов привела к появлений особей, наилучшим образом приспособленных для выполнения технологических операций…

— Постой, постой, а зачем им это? Я пропустил какой-то важный момент в твоем докладе, или это сделал ты?

— Наверное, я, Мэтр. Дело в том, что я решил подтолкнуть эволюцию к нестандартному повороту…

— Комиссия любит нестандартные повороты.

— На это я и рассчитывал. Так вот, многообразие биологических видов на планете существовало в некотором симбиозе, уравновешенность которого не давала преимущества никому из них. Меня такое развитие событий не устраивало, и я хотел поэкспериментировать с монополистическим господством одного вида. Физиология такой возможности не могла дать. И я задумал переполюсовать особи с души на разум, сместить акценты, понимаете?

— Каким образом? Задача не из легких.

— Решение пришло неожиданно, и я бы посмел назвать его оригинальным. Я спровоцировал кардинальные мутации живых организмов путем целой цепи извержений вулканов по всей планете, в лаву которых я добавил по горсти радиоактивных элементов.

Картинка на какие-то мгновения задрожала, но вновь обрела четкость. Уран соединился с Землей и породил новую жизнь.

— Модифицировались все виды?

— В разной степени. Кто вообще вымер, у кого эволюция остановилась навсегда, и они зашли в тупик, но самый интересный результат получился у внешне деградировавшего вида… Форма пострадала, зато обогатилась содержанке, — Су-Арр довольно хмыкнул. — Так я получил мягкий и податливый, как глина, хрупкий как стекло, но зато такой же отзывчивый биологический материал.

Изображение значительно укрупнилось, показывая двуногих особей, зябко кутавшихся в грязные шкуры и ударявшие себе по пальцам каменными топорами.

Су-Арр с гордостью провозгласил.

— Заря цивилизации!

Преподаватель с некоторой долей скепсиса отозвался:

— Тускловатая несколько заря… Но посмотрим далее.

— Не волнуйтесь, Мэтр, а оцените широту поля деятельности — изменяя природные условия и регулируя солнечную активность и естественное магнитное поле планеты, я видоизменял подопытных особей, поделив их на расы по месту жительства. Опять же, заметьте, с целью увеличения возможных комбинаций.

— Молодец, не спорю.

— Я рад это слышать… — Студент взвихрился от удовольствия и пошел разноцветными полосами своего индивидуального спектра. — Далее начиналось самое интересное — внедрение культурологических программ на невозделанную ниву первобытности. Готовые матрицы я расположил в тонкой психосфере планеты и ввел ограниченный доступ.

— Довольно стандартное решение, — поморщился преподаватель.

— Проверенное и надежное. Это не та область, где надо давать неограниченную свободу воли примитивным организмам. Чтобы в дальнейшем не возникла необходимость стереть всю программу… с лица Земли. Их надо направлять, а чтоб не свернули — иногда и подталкивать.

— Но так ты теряешь баллы, не давая раскрыться новым возможностям.

— Я предпочел подстраховаться. Ведь можно было потерять и все, а я лишился лишь части.

— Расчетливость не всегда способствует карьере.

— Будущее покажет, Мэтр.

— А прошлое для тебя не авторитет?

— Только в настоящем, а оно быстро проходит.

— И все же, Су-Арр, как дальше развивались события в твоем смоделированном мире?

— Дальше?.. Обстановка на планете постепенно стабилизировалась, расчищая плацдарм для свершений мыслящих существ. Пламя разума сплавляло осколки безумных идей и с удивлением вглядывалось в полученный результат.

А дальше все шло строго по технологическому процессу. Расы соединялись, образовывались нации и вырастали цивилизации, сменялись власти, и рос культурный уровень населения… Впрочем, порой и падал. Но периоды упадка вновь сменялись восхождением. А я тем временем оценивал образованные варианты.

— И как они? — с интересом запульсировал преподаватель.

Тонко нюансируя между глубинным сомнением и трезвым размышлением, Су-Арр испустил поток фотонов.

— По-разному… Это тем более показательно, что предпосылки у всех были одинаковы.

— А вот теперь давай подробнее. Чувствую, что из этого можно сделать ударную часть твоего диплома.

— В первичной и общедоступной матрице я заложил скользящую шкалу нравственных ценностей…

— Хм… Интересно.

— Но при этом основополагающим определил дуализм добра и зла, не исключая третий путь нейтралитета, не влекущий за собой кармической ответственности. Так вот трактовку я получил самую разную.

— Ну, это уже подвохи сознания, ведомого хитроумным подсознанием.

— Быть может… И дело даже не в том. Я дал им возможность сотворить своих богов самим, а они захотели стать ими сами.

— Подожди, ты решил применить божественный авторитет как направляющую силу развития цивилизации?

— Да. Теократия во всей своей красе.

— Ну… Можно и так.

Психосфера планеты подзаряжается эмоциями мыслящих существ, достигших определенного культурного уровня. Обретя критический энергопотенциал, она порождает божества различных категорий и специализаций, — существование которых поддерживается верой и поклонением народа. Тут все честно — насколько божества хорошо выполняют свои функции, настолько народ в них верит и тем самым подзаряжает их. В противном же случае безверие по отношению к никчемному богу сводит того на нет, и он просто растворяется в небытии, обесточенный своим народом.

— Хорошая схема.

— Еще бы.

— А что же…

— Так я и говорю… В одном из вариантов я решил апробировать модифицированную схему. В ряде мест планеты, особо труднодоступных и защищенных самой природой, я разместил открытые источники Живого огня — местный аналог эликсира бессмертия и всемогущества данного мира. Всего лишь эссенция, повышающая энергетику организма на порядок по сравнению со средним уровнем… Оставил ее как приманку, нет. Скорее как мотив … вечного поиска, стремления к усовершенствованию, как двигатель сюжетов сказок и мифов.

— Так-так…

— Мэтр, ведь это не запрещено.

— Но и разрешения никто не давал.

— Это уже ваше упущение.

— Ладно, так и быть. Учитываться не будет.

— Так вот, вместо того, чтобы пересказывать друг другу легенды о Вечном и Сущем огне, эти особи решили искать, надеясь найти и …

— Употребить внутрь.

— Именно так. Мэтр, вы в детстве читали такую сказку?

— Похожую.

— Ищущих было много, и большинство из них окончили свою жизнь традиционным для неуёмных героев путем.

— Погибли в расцвете лет и сил?

— Почти все сгинули в неизвестности. Личный выбор каждого из них.

— А как же заложенная в них жажда выжить во что бы то ни стало?

— Разум затмевает инстинкты.

— Тогда понятно.

— И вот, к моему удивлению, двенадцать из них все же дошли к своей цели. Честно говоря, их было тринадцать, но мне не понравилось это число — ни на что не делится, кроме единицы и самого себя, и я подкорректировал результаты гонки… После обвала в туннеле число победителей сократилось ровно на одного. Так вот… Их похождения породили целый эпос, изустно передаваемый столетиями…

— О литературе потом. Что с ними стало?

— То, к чему они стремились. Испробовав эликсир, они приобрели вечную в пределах их временного континуума жизнь и силу управлять энергетическими потоками своей планеты. И им пришлось стать богами своего народа, поскольку для обычной жизни они уже не годились.

«Непоседа», № 10, октябрь, 2006 г.

— Молодцы ребята… Хотя мне их жаль.

— Мне тоже. Но кто к чему стремился — на то и сгодился. Закономерный результат.

— Думаю, спрашивать, насколько они были достойны новых должностей, излишне.

— Пожалуй, — с согласной интонацией проронил студиозус.

— Что ж, Су-Арр, на сей раз я тобой доволен. Детали будешь объяснять высокой комиссии, если она ими заинтересуется. А с меня достаточно.

Студент свернул учебное пространство в трубку и упаковал соответствующие три измерения в футляр универсума. Сдул со своей папки пылинки мезонов и вопросительно изогнулся псевдосферой:

— Мэтр, а куда денут наши дипломные проекты?

— Не волнуйся, не пропадут. Как обычно, после защиты — модели в архив, в глухую часть космоса.

— Ага, значит так.

— Да, и знаешь, с наглядными пособиями доработай.

— Хорошо, Мэтр, а как в общем впечатление?

— Ничего особенного я от тебя и не ждал… В том смысле, что ты исполнительный парень, звезд с неба не хватаешь… а мастеришь их собственными руками. Огрехи в проекте есть, конечно… Несовершенна цепь питания — слишком большое количество гетеротрофов. Кровожадная получилась планетка.

— С автотрофами скучновато показалось… Травка, цветочки, и никаких эксцессов на почве взаимопожирания.

— Ты творец — тебе решать. Я просто высказал мнение. Только учти: за все, что ты сотворил — ты же и в ответе.

— Хм… Но вы же мой руководитель.

— Руководитель, а не соучастник. Кстати, хочу тебя спросить, как тебе удалось так отстраненно вести работу над проектом, не нарушая чистоты моделирования? По себе знаю, сродняешься ведь с собственным творением.

— Немного презрения, чуть больше брезгливости, ироничное отношение к полученному результату, который не имеет градации от отрицательного к положительному. Вот, собственно, и все.

— Ну ладно. Иди.

Су-Арр рассеянно похлопал папкой себя по ноге и пошел к двери.

— Значит, в архив… До свидания, Мэтр.

* * *

После того, как Бог-Творец покинул свой мир, тот пошел своим путем, спотыкаясь на собственных ошибках, шлепаясь в грязь деградации и утирая сиротские слезы.

Аминь. То есть точка.

Р.S. Все совпадения с общеизвестным считать случайностью и не соотносить с действительностью.

________________________________________

На все восемь рук мастер…

(записки головоногого шпиона)

Подставило меня начальство конкретно, хотя и скорчило гримасу благопристойности, приукрасив её улыбкой благоговения пред высшей целью.

С припевочкой о том, что я один из лучших агентов, то бишь специалистов в своей сфере, посулив златые горы и душевную нирвану в качестве вознаграждения, меня выпихнули на задание.

Ничего особенного, обычное кратковременное замещение сознания у разумной особи с целью сканирования ментальной и астральной сферы планеты, сбор данных со всех уровней и перенос добытой информации на родину. А родина ждёт, а родина знает, куда сыновей своих посылает…

Я не шпион, как может показаться, и не разведчик, как самому этого хотелось бы. Я обычный информатор, проникающий глубоко в чужую среду и действующий безо всякого риска для жизни и душевного равновесия.

Да что там говорить, я обыкновенная мусорная корзина, куда сам же и сметаю всё, что не замечают сами аборигены.

Замещение сознания — безболезненный и быстрый процесс. Замещаемый субъект не успевает ничего осознать и почувствовать. А, выполнив свою миссию, я так же плавненько ускользаю из аборигена. Тот ошарашено чешет в затылке (при наличии такового) и шепчет: — дескать, затмение нашло, что ли…

И им не в убыток, и нам в радость. А что делать!.. Отчизна бедна, как отработанная руда в отвалах. Полезных ископаемых нет, воды нет, творческая интеллигенция отсутствует, туристических объектов не имеем, высокими технологиями, могущими стать предметом экспорта, не обладаем. И что в итоге? Чтобы выжить и не очутиться на самом дне цивилизованного космосообщества, мы реорганизовали свою планету во вселенский Банк Информации.

Информация о чём угодно, в любой форме и виде представления. Как хотите, что хотите, а вот зачем хотите — нас уже не касается. Это и есть наш хлеб насущный.

Таким образом, некоторая часть нашего общества является добытчиками информации со всех уголков познанной вселенной, а другая (значительно большая, надо заметить!) перерабатывает её, сортирует, каталогизирует и укладывает на хранение.

Я, слава Вселенскому Разуму, отношусь к добытчикам.

Хотя, конечно, в любой работе найдутся свои трудности и неприятности, даже если эта работа любимая. Так и у меня, без ложки радиоактивности в котле универсума не обходится.

Обычно ведь как… Внедряют меня в представителя господствующего вида на планете (при наличии разумной жизни определяющей является степень разумности), а далее по обстоятельствам!

Особенности физиологии и психо-эмоциональной составляющей особи не столь уж важны. Мне с ней общих детей не растить, кашу вместе не варить, огурцы не солить.

И положение в обществе не важно, и на характер, в общем-то, наплевать. Главное — социальная адекватность, а вернее — здоровый дух в здоровом теле.

Ну и вот… Последнее задание перед отпуском! Лёгкое и необременительное, как выражается моё начальство, стараясь провести его по низшей категории и оплатить, соответственно, минимально.

Ладно уж, послали так послали, деваться некуда. Приказы, к сожалению, не обсуждаются.

Но я был крайне (мягко говоря!) удивлён, обнаружив себя, то есть свою сущность, в теле данного субъекта…

Направляясь на объект, я получаю всю доступную информацию о планете и её биосфере, потому довольно ясно представляю себе иерархию живых существ, её населяющих. При всём богатстве выбора другой альтернативы нет! По всему выходило, что я был должен заселиться в высшего примата, прямоходящего и в некоторой степени разумного. Господствующий вид, как-никак.

И что на деле? Сижу на дне морском, щупальца перебираю и пытаюсь взгляд сфокусировать на проплывающем планктоне.

Выхожу на связь со своим координатором. Раньше думал, что он мне ещё и друг.

— Эй, Свиус, где ты там… Аква-Терра на связи!

— Горгиус, дружище! Не ждал тебя так скоро. Что, есть новости?

— Ты ещё спрашиваешь? — визжу я в космическом эфире. — Ответь мне, пожалуйста, на очень простой вопрос… Почему я не человек?

— А в чём проблема? — прикидывается наивным простачком мой напарник.

— Проблем никаких, что ты. Всё расчудесненько и точка. Только странно как-то… Хозяева жизни на этой планетке — люди, как они себя называют, а ваш лучший спецагент отчего-то сидит в теле головоногого моллюска, хрен ему в пасть!..

— Горгиус, не будь столь резок. Приказ поступил свыше, всё обсуждено и резолюция наложена. Обсуждению, как ты понимаешь…

— Но меня в известность поставить можно было!

— А поставить перед фактом, по-твоему, мало?

— Более чем!.. Достаточно.

— Вот и ладненько. Ну, ты вживайся, потом доложишь.

— Постой, я не закончил!.. — продолжаю упираться я.

— А заканчивать и не надо, ты только начал операцию, вот и продолжай. — Голос Свиуса стал почти доверительным. — И если хочешь знать, тебе ещё повезло.

— В чём это, интересно, — бурчу я, забавляясь одновременно своими присосками на щупальцах.

— Что в осьминоге оказался, дурень! Знаешь, сколько вариантов перебрали, пока решали, куда тебя заселять? В кандидатах были и муравьи, и пчёлы, и крысы… Крысы, кстати, чуть не взяли верх. Но всё же остановились на лучших представителях подводной интеллигенции — на осьминогах, класс головоногих.

Восприняв информацию, моя шкура вся радужкой пошла, когда до нейронов щупалец дошёл смысл. Щупальцы в буквальном смысле оторопели.

— Погоди, что за новости… А человеческая раса отчего в расчёт не бралась?

— Отчего же, человеческий фактор тоже учитывался. Только люди как вариант отпали ещё на ранней стадии разработки плана замещения. Бесперспективно.

— А муравьи, значит, перспективно!

— И муравьи, и тараканы. Ты на размер не смотри, зри в корень!..

— Зрю, но пока не понимаю.

— И правильно, это работа аналитического отдела. Экстраполируя настоящее в будущее, мы получаем наиболее вероятную линию развития биосферного сообщества.

— И чего там? — задрожал я всем своим желейным телом, едва не люминесцируя от возбуждения.

— А то, что человечеству осталось от силы несколько поколений продержаться… на вершине хит-парада. А потом — кранты! Вырождение, гибель и полное забвение. Хорошо ещё, если всю планету за собой не потянут. А они могут.

— Да ладно…

— Можешь не сомневаться. Так-то.

Я почти моргнул, а мои прямоугольные зрачки от обиды чуть не стали круглыми.

— Но как же так!.. Такая славная планета — полезных ископаемых завались, воды залейся, полярными сияниями облюбуйся… А им неймётся!

— Парадокс разума, запутавшегося в своих чувствах, — поучительно произнёс Свиус через парсеки звёздных пространств. На какое-то мгновение я почувствовал, что тоска по родине защемила одно из моих сердец, но два других исправно гнали голубую кровь по телу.

Ладно… В конце концов, какое мне дело? Щас отсканируем психосферу, скинем инфу через нуль-канал, сплюнем через четыре левых плеча на всякий случай (у шпионов свои суеверия…), и домой, в ведомости на зарплату расписываться!.. Всё будет хорошо. Наверное.

Ну, не получилось у приматов, зато у головоногих сложится. У них восемь рук, то есть щупалец, им и карты в руки.

А в остальном, прекрасная маркиза…

__________________________________________________

Город, которого нет

Ночной мрак на прощанье улыбнулся, и из его улыбки родился рассвет. Заспанно хлопая глазами, солнце приподнялось над линией горизонта, потянулось и окатило этот мир обеспокоенным взором.

Который год оно уже следило за этим городом, и с каждым днем положение дел ухудшалось.

Город жил, дышал, радовался чему-то, но это был уже не он. Точнее, он, но в том состоянии, когда уже душа и тело не в состоянии жить вместе.

Когда его строили, он рождался, начиная осознавать себя, вырастал и вытягивался вместе с новыми улицами, остепенялся площадями и отдыхал на своих бульварах. Смотрел на мир глазами окон, измерял себя автобусными остановками и зажигался фонарями, превращая обычный вечер — в таинственно романтичный.

Однако ж отчего-то зрелости свойственно забывать мечты юности, и они больше не в силах помогать жить далее с тем же воодушевлением, что ранее…

Что произошло дальше? Да ничего особенного. Прогрессивное влияние урбанизации раковой опухолью отпечаталось на центре города, оттуда зараза протянула свои щупальца во все стороны… Чем-то это напоминало кольцевую схему метро с радиальными ответвлениями к окраинам, а было историей болезни.

Ничего страшного в этом не было и нет, процесс естественный и необратимый. Но… в этом случае еще и физиологический.

Город был давно одушевлен своими жителями, хоть они об этом и не подозревали. Исторический ход событий привел к возникновению новой формы жизни.

И как любое живое существо, он в какой-то момент осознал свое право на свободу, даже если она приобретается путем самоубийства.

Это утро должно было стать последним, на сегодня было запланировано отторжение.

Улицы, эти крововотоки мегаполиса, всегда оживлены. Время суток давно не имело значения. Горожане не видят ни рассветов, ни закатов, ни звезд.

Слепое белесое небо нависает над ночным городом, не пробуждая в душах ничего, что могло бы их окрылить.

Иллюминация освещает мрак и затеняет все остальное.

Ограниченное пространство между светофорами и фонарями — как туннели перехода из ниоткуда в никуда. Люди двигаются согласно цветовому коду этих маяков по фарватеру тротуаров. Хорошо асфальтированные дороги сами стелятся под ноги. Неоновые вывески магазинов заманивают как ловушки для глубоководных рыб, обещая тайное и недоступное сделать простым и возможным.

Витрины магазинов отблесками лживых зеркал соревнуются друг с другом в освещенности товаров и напыщенности рекламных фраз.

Бутик с зеркальными окнами и тайнописным названием отгородился от мира тонированным стеклом. Толпе, суетно снующей по улице мимо него, негоже даже посмотреться в его надраенные окна.

Но никто не останется обойденным — торговля и услуги чередуют друг друга через шаг. Не сбейся, горожанин…

Криптограммы многих названий мутят голову предчувствием лабиринта, из которого не выбраться, поскольку выход замкнут на вход.

Связка упитанных сарделек в витрине гастронома довольно улыбается, изображая праздничную гирлянду. Сардельки не отдают себе отчета, что они — звенья одной цепи, и повязаны вплоть до проигрышного конца.

Лужа отражает небо, оно в нее заглядывает и ужасается, не узнавая собственного облика — грязно-разноцветного. Абстрактные разводы не имеют ничего общего с натуралистической лазурью и тщательно вылепленными бело-фигурными облаками.

Впрочем, кому что по нраву.

Из ближайшей урны задумчиво выглядывает икебана из очень реалистично втиснутого туда мусора. Вертикально торчащая пластиковая бутылка образовывает ось, вокруг которой вращается современная цивилизация, а ядовито-желтая крышечка на ее макушке, должно быть, символизирует тот высший цвет, к которому устремляется общество. Ворох разноцветных оберток, как гарнир, обрамляет бутылку и не дает ей свернуть с намеченного пути и завалиться набок. Незатушенный окурок медленно прожигает аляповато-рекламные рожицы, придавая им недоуменное и растерянное выражение перед концом их света. Дымное марево уже окутало урну, внося в ее образ сюрреалистический оттенок.

Невольно возникает смутное подозрение, что это отнюдь не банальный мусор, обреченно жаждущий последнего приюта на свалке, а хитроумная инсталляция некоего современного арт-художника, испорченного незаслуженным признанием… А где-то за ближайшим углом притаились бравые фотографы, желающие запечатлеть реакцию искушенной публики, мельтешащей мимо по тротуару, на эту акцию.

Хотя, какая разница?.. По большому счету.

Утренний туман растворяет прохожих, превращая их в их же собственные призраки. Утилизированные облики человекообразны недолго, и через десяток метров становятся аморфны.

Рекламные постеры, плакаты и даже мелкие макулатурные буклеты смеются просто в лицо, дико, хотя и беззвучно хохоча над недогадливостью жителей города.

А житель, он же потребитель, думает, что в этих сияющих лицах он видит образ собственного прекрасного будущего.

Однако ж, ноль равен нолю, как его ни украшай завитушками.-

Этим утром население мегаполиса перешло критическую точку.

Городская речка омертвела и давно ушла под землю, изменила свое русло и вывела его в параллельное измерение, в безлюдную местность.

Щупальца канализации обхватили город со всех сторон, сжали его и душат в его же собственных нечистотах и отходах быта и бытия.

Кротовые норы метро подрыли основание города, возведя неустойчивость в постоянство.

Теплоцентрали изменили климат, выхлопные газы — атмосферу.

Дороги и магистрали пересекли и искромсали поверхность, изрезали плоскость и пространство на отдельные фрагменты многоугольников… Которые, как ни складывай, а цельной картинки не получишь.

Этим утром город решил отделиться от своих жителей.

Отторжение как последняя воля.

Разделение началось с окраин — пространство сдвинулось и расплылось, искривилось и время, пропуская возможность… Возможность для всего.

Один человек, кажется, заметил нечто странное в окружающем его цивилизованном пейзаже, как будто в воздухе наискось от него появилась кривая трещина… Но, тряхнув головой, он сбросил наваждение и поспешил на работу,

Крысы из канализации, как всегда, все поняли первыми. Забрав насушенные сухари из просроченных продуктов, обнаруженных на свалке, они походным порядком промаршировали по туннелям метро в неизвестное далеко.

Кажется, они успели.

Об оставшихся этого не скажешь.

Изображение реалий задрожало мелкой дрожью, затем заколыхалось и завибрировало, ускоряясь.

Утробный вопль тишины пробрал до косточек все окрестности. Полубезумно содрогаясь, мир вопросительно глянул в глаза друг друга. Прощальных поцелуев не будет, как нет ответов на вечные вопросы. И в тот же миг бездна рухнула на город. Или он рухнул в бездну. Недоступность очевидцев затрудняет достоверное описание.

Но главное, город исчез. Даже на карте он превратился в невнятное пятнышко — то ли болотце, то ли овраг…

Для самих жителей все осталось по-прежнему… Почти.

Все те же улицы, дома, загазованные проспекты, да небо всегда застилает серая пелена, солнце не показывается, и нет смены дня и ночи. Зато исчезло все за пределами самого города. Вне его пределов дороги обрываются, и там царит вечная мгла.

Для самого же города исчезли и все его жители, и он сам, и это небытие кажется ему самым сладким из его снов.

Для всех остальных появился город-призрак — его можно иногда издалека видеть, но нельзя до него добраться. Туда нельзя дозвониться — хотя кто-то и снимает трубку, но никогда не отзывается.

Даже память о нем стирается очень быстро. Ну, был такой… Давно… А может, и не был, мало ли небылиц люди рассказывают, а еще больше в газетах печатают. Да, точно, не было его никогда. Сказки все это, в них даже дети не верят.

Ну, — нет, так нет.

Невелика потеря.

А тем, кто в нем остался… Можно было б и посочувствовать, да только к чему это? Если даже город в силах стать свободным, то человеку это тем более возможно.

А вездесущая энтропия уже обрадовано клацает зубами у спальных районов города-призрака, и аппетит у нее неутолимый. Окончательное разложение настигнет даже призрачные останки.

Се ля ви, смачно хрюкнула бездна и…

____________________________________________________

Венец эволюции

«Намереваясь прихлопнуть таракана,

подумай об иллюзорности бытия и

тщетности всяких усилий.»

(Из инструкции Пентагона по борьбе за мир во всём мире)

Учитель ошарашено глянул на эту разновеликую толпу молодняка, которую полагалось учить.

Директор коллегиума ободряюще кивнул ему и повелительным жестом утихомирил учеников.

— Так, молодежь, теперь внимаем и вникаем… А суть дела такова. Ваш любимый учитель и классный руководитель Тарквиний Смиренный не может сегодня присутствовать на занятиях.

Один шустрый ученик, щупленький и небольшого роста, не более метра с четвертью, хотя голова и нормальная, как футбольный шар, очкарик, тут же высунулся вперед:

— Товарищ директор, позвольте полюбопытствовать по поводу причины отсутствия нашего глубокоуважаемого Тарквиния… Не сочтете за праздный интерес, токмо глубокая привязанность к учителю продиктовала мне…

Его расшаркивания прервал суровый директорский взгляд.

— Значит, я продолжаю. А чтоб неудовлетворенное любопытство не помешало учебному процессу, слушайте внимательно. Тарквиний Смиренный, используя свое ежеквартальное законное право на самосовершенствование, ушел в глубокую медитацию, отдых, телепортировался на планету Эпикон, что в созвездии Персея. Как вы знаете, там идеальные условия для самосовершенствования и медитации, да и недалеко она, до нее всего-то 7–8 тысяч световых лет.

Где-то сзади ученических рядов прошла волна приглушенных смешков. Директор сделал вид, что ничего не слышит, и уверенно продолжил:

— К сожалению, мы не были предупреждены заранее о его бессрочном отпуске и вынуждены прибегнуть к не самой подходящей замене. — Директор пригласительно кивнул стоящему в сторонке учителю. Тот неуверенно шагнул поближе. — Вот, представляю вам учителя старших классов Тархана Благосклонного.

Тархан дернулся, пытаясь кивнуть пожиравшим его глазами молокососам.

— … И надеюсь, что хоть вы и младшие, но уже в силах найти общий язык с любым педагогом. Расписание на последующие дни пока уточняется. Зайду к вам еще в конце сегодняшнего дня.

С этими словами директор исчез из класса, видимо нырнув в другое, седьмого уровня, пространство. Учитель настороженно отпрянул на дипломатическое расстояние, а ученики восторженно воспрянули духом,

— Здравствуйте, дети…

— Приветик.

— Здрасьте, товарищ учитель.

— Наше вам с кисточкой!..

— Здравия желаем! — посыпались ответные реплики.

— Сегодняшнее занятие мы проведем вместе…

— А мы уже догадались.

— Только я хотел бы сначала узнать, что вы проходили перед этим и на чем, собственно, остановились.

Ученички сначала замерли, а потом зашушукались. Наконец последовал ответ:

— Парадигма современной цивилизации в общемировом и внеисторическом контексте.

Тархан недоверчиво крякнул м улыбнулся,

— Так и быть. Продолжим тему, если не возражаете.

— Там поглядим…

Учитель набрал воздуха, посмаковал его для храбрости и начал занятие.

— Однажды… — Он помолчал немного.

— Кануть з вечность, как в бездну. Исчезнуть бесследно пылинкой с листа. Ощутить всю безвестность умершего навсегда; Взлететь обжигающей искрой и потухнуть от слабого дуновения ветерка…

Учитель хитро прищурился и воззрился на ученический коллектив:

— Ну, кто? Кто рискнет блеснуть эрудицией и назовет автора этих слов?

Ученики заозирались. Один из них, мельче остальных, приподнялся.

— Товарищ учитель, не будьте к нам столь снисходительны. Мы хоть и младший класс, но отнюдь не страдаем от недостатка информации. Наш великий поэт, Татареску Изящный, безусловно, известен и нам, и вам.

Тархан одобрительно кивнул, но ученик приостановил его жестом.

— Более того, я могу процитировать вторую часть этого стихотворения, где и раскрывается глубинный смысл этого метафизического прозрения.

Он вопросительно нагнул голову, и получив преподавательское разрешение, чуть насмешливо прочел:

— Обидно? Ну что ж. Восстанем со дна, отскребёмся от грязи. И уже не умрем. Докажем! А может, взойдем очистительной юностью из посевов души, что сорвалась с обрыва, но упала на пашню…

Поклонился, тряхнул головой и сел на место.

Тархан сфокусировал учительский взор на активисте и поинтересовался:

— Позвольте узнать вашу фамилию.

Ученик подскочил и сообщил:

— Чернооченко, товарищ учитель.

— Хорошо. Надеюсь, вы все понимаете, почему именно так я решил начать свой урок. Наша цивилизация возникла на обломках своей предшественницы, и мы, безусловно, многим обязаны человечеству, которое вскормило нас и посеяло семена мудрости…

— Товарищ учитель, это мы знаем, проходили еще в начале курса.

— Да, да, я понимаю.

Учитель Тархан рассеянно пошевелил многочлениковыми усиками и продолжил.

— Наша история — это миф. Миф изначальный, взращенный на костях к крови, замешанный на поте и слезах, посыпанный прахом все той же истории. И сейчас никто уже не осмеливается разделить миф и историю, признать чье-либо первенство, или отвергнуть хоть часть нашего прошлого.

Герои наших мифов постепенно стали более абстрактными, отвлеченными от мира вещей, становясь философски значимыми.

Нам неведома истинная метафизическая основа истории, мы лишь читаем ее следы на песке и пытаемся представить ход событий.

Мы не знаем, что погубило человечество, мы сами выжили с трудом и претерпели такую ломку сознания, что потеряли интерес к таковому внешнему проявлению абсолюта как история.

— Это то, что мы как раз учим? — уточнил с места ученик, чуть шевельнув своим плоским овальным телом.

Учитель Тархан смущенно подобрал слова и ответил:

— Да. Мы ведь тоже изменились, и неоднократно. И может быть, самое важное, что мы поняли на этом пути — роль взаимоотношений существа как субъекта познания и божественной сущности в аспекте источника жизни…

Тут подскочил на месте один из слушателей.

— Ученик Прусаков, — представился он. — Осмелюсь подтолкнуть вашу ученую мысль в нужное русло… давайте вернемся к фактам, к хронологии событий.

— Конечно, — засуетился учитель Тархан, стараясь поправить несуществующее пенсне. — Катастрофа, то есть естественное течение событий, привела к гибели человеческой цивилизации и привнесла новый смысл в наше существование… Тьма поглотила человеческие города, электростанции взорвались, отравляя все в своих окрестностях. Города захлебнулись в собственных помоях, начались глобальные эпидемии. Люди полностью вымерли за два десятка лет. А планета стала растительным и животным царством уже через полсотни лет человеческого отсутствия.

Дороги и поля были поглощены дикими растениями, реки, озера и моря очистились. Атмосфера восстановилась быстрее всех. Здания и сооружения разрушились, хотя стекло и пластик сопротивлялись дольше остальных,

Учитель перевел дух, а ученики, восторженно слушавшие его, от возбуждения приоткрыли надкрылья и затрепетали перепончатыми крылышками.

— Дальше-то что было? — прозвучал звонкий мальчишеский голос.

— Дальше… На сцену вышли мы, законные преемники. Кто, как не мы. веками жившие бок о бок с человечеством, ненавязчивые, но истинно преданные. Скромные и незаметные, непритязательные… Словом, что суждено свыше, не предотвратит даже глобальная катастрофа, К тому же, многочисленные очаги радиационного заражения подтолкнул и каш эволюционный процесс — положительные мутации пробудили наш незаурядный разум, дождавшийся своего часа.

— Вы так захватывающе рассказываете об этом, товарищ учитель, — раздался проникновенный голос молоденького школяра, — как будто полностью уверены в нашем абсолютном превосходстве над человеческой расой. И излагаете события под соусом торжества высшей справедливости.

Учитель Тархан подобрал свои бегательные ноги с уплощенными бедрами и приглушенно, но твердо ответил:

— Да, именно так я и считаю. Мы, тараканы, великая раса, и само время это докажет. Уже сейчас мы имеем множество выдающихся личностей, начиная с беспрецедентного гуманиста Тарквемады… Впрочем, я думаю, вы и сами назовете мне эти всем известные имена. Прошу.

Тархан застыл в учительском порыве сделать внеочередной опрос.

Ученики не заставили себя ждать.

— Аналитик эстетической математики Тарталья!..

— Самурай-бонсаист Татикава.

— Политолог-экзистенциалист Татищев!

— Теоретик принципа вечного двигателя Таратайка! Отметьте у себя, товарищ учитель, ученик Быстроногов отвечал.

— Миротворец Тамерлан, а также…

— Организатор «Балета на льду Персидского залива» Тарантелла, если не ошибаюсь.

— Уникальный специалист по связям с общественностью Тамада, он же главный редактор матового издания «Таймс» на папирусе…

— Достаточно, достаточно! — замахал на школяра сенсорными усиками учитель Тархан. — Вижу, Тарквиний Смиренный не терял с вами времени зря.

— И все же! — вновь подскочил беспокойный ученик. — Мы так и не прояснили суть тезиса о превосходстве тараканьей расы.

— Ваша фамилия?

— Усаченко, товарищ учитель…

— Что ж, я рад вашему вопросу, хотя и в недоумении от непонимания очевидного. Человечество, которое предшествовало нам, обладало лишь обыденным рассудком, и в целом оказалось лишь ступенью, определенным этапом в стремлении Разума познать головокружительные глубины мировой реальности.

Мы же, тараканы, уже оперируем парадоксальными понятиями, достаточно безумными для того чтобы оказаться истинными.

Непредставимость, неадекватность, невозможность быть наглядной — вот близкий образ истины.

Наши органы чувств слишком слабосильны, и зачастую субъективны, данные их иллюзорны. К примеру — что есть свет? Божественная субстанция, дарующая радость бытия или поток квантов, определенным образом воздействующий на наши зрительные органы? У обоих взглядов есть свои приверженцы, иногда они сходятся вместе и ведут презабавные дискуссии. Признав ощущения за единственный источник познания, мы неизбежно приходим к крайней форме скептицизма. Так что такой путь был бы неверен и непреодолимо заводил бы в тупик прямолинейной эволюции.

Также и здравый смысл, и так называемая логика, признаны неприемлемыми для разума, призванного быть свободным от материального.

Философское постижение широкого горизонта универсума стало возможным лишь в нашу эпоху. Не зря наша цивилизация считает себя венцом эволюции.

Класс заметно оживился.

— Утверждать, что являешься венцом эволюции, более чем смело! Это скорее смешно, — уже чуть тише прибавил нагловатый мальчишка.

Учитель Тархан заметно смутился. Чтобы справиться с волнением, он сделал круг по классу, остановился и продолжил:

— Я бы не делал столь громкие заявления, если бы не чувствовал… — голос его дрогнул, — если бы не чувствовал огромной гордости за наше и за ваше поколение. Мы не создали материальную цивилизацию — мы не выстроили городов, заводов, не проложили магистралей. Мы не рисуем картины и не складируем их в музеях, мы не пишем книг и не тиражируем им. Мы даже не строим храмы и не доказываем правоту и чистоту нравственных ценностей.

Тут встрепенулся один из учеников:

— Не означает ли это, что наша духовная жизнь беднее, нежели была у людей? Тараканий Бог — звучит забавно, а не одухотворенно.

Он изогнул один из своих усиков и почесал им в затылке.

— Потому наша религия и безличностная, — улыбнулся учитель. — И с понятием веры она никак не связана.

Антиномичная логика нашей религии продвинула ее на уровень мировоззрения, что является более высокой ступенью, ибо …

— Ибо суждение правдивее, чем вера

— Да, Чернооченко. А кто мне разъяснит понятие антиномии?

Назвался отличник Рыжеусов:

— Антиномия — противоречие между двумя и более суждениями, одинаково логически доказуемыми. Диалектический материализм, который мы проходили в детском саду…

— Достаточно! — мягко, но властно остановил его преподаватель. — И вообще, хватит на сегодня нагромождать факты и их толкования. Отдыхайте, ребята.

— А мы не устали!

— Что ж поделать, зато я устал, — развел передние лапки в стороны Тархан, чуть посмеиваясь. — Чернооченко. Прусаков, Рыжеусой и вы все, дети, я буду рад присутствовать на вашем Обряде Совершеннолетия, когда приедет время. И надеюсь, что смена фамилий на нем не разочарует ни вас, ни ваших учителей.

— Не беспокойтесь за нас! — раздались голоса вразнобой.

— Тяжело в учении, легко на экзамене, правда?

— Сами и узнаете. Тогда и поболтаем. Ибо уже поздно. — Учитель Тархан многозначительно пошевелил усиками. — А мне нужно еще успеть на симпозиум Галактического Сообщества Сверхразумных цивилизаций, на котором я делаю доклад «О метаморфозе диалектического трактования понятия живого разума», который проходит на планете Пси, что в созвездии Лебедя. А до нее, как вы знаете, не менее 600 млн. световых лет. Так что добираться туда мне придется не менее часа, а то и двух…

При этих словах учитель вдруг окутался голубым свечением и под громкие вопли и хохот учеников исчез, телепортируясь куда надо, выбирая более интересный маршрут, прокладывая его через ряд иных пространств и миров…

_______________________________________________

Вечные странники

Она прижалась щекой к удивительно холодной подушке и почувствовала мгновенное облегчение. К сожалению, оно прошло так же быстро, как и наступило. Раскалённые мозги продолжали плавиться в черепной коробке, в то время как ледяные руки и ноги не могли согреться под одеялом. Лихорадка, от которой Она ещё вчера пыталась отмахнуться, сегодня чувствовала себя хозяйкой в её теле. Во рту опять пересохло, а рука никак не может дотянуться до стакана с манящей жидкостью.

«Где Он?» — вновь потянулась тоскливая мысль. Именно сейчас, когда так пугает тишина квартиры, а в тёмных углах начинают вырисовываться неясные очертания чего-то ужасного, Его нет. И кажется, что стоит лишь Ему появиться, как лекарства тут же подействуют, а Его дыхание скорее охладит Её горячий лоб.

Усилие, с которым Она ещё раз прислушалась к звукам с лестничной площадки, превысило возможности сознания, и оно покинуло Её на произвол сновидений, стремящихся стать болезненными галлюцинациями. На грани сна и яви прорвалась единственная из доступных мыслей:

«Где Он?»

______________________________________

Аморфный Хаос в руках Демиурга постепенно принимал определённую форму. Галактика свернулась спиралью, и по небу разлилась река Млечного Пути.

Живое существо, в глазах которого сквозила мысль, получилось удачным творением Демиурга. Оно оказалось поразительно цельной натурой и очень строптивым учеником. Тяжело учителю, когда его подопечный считает себя совершенным и не желает меняться. Конечно, от этого он не стал любить его меньше, так же как не перестают любить ребёнка, несмотря на его капризы. Увы, и родительская любовь бывает жестока.

Эта новорожденная сущность умоляла о жалости к себе, цепляясь за непонятное ей самое счастье, которого она лишалась.

Её сознание было расщеплено, её душа потеряла покой и была обречена на долгое блуждание в поисках самой себя, поиск более длинный, чем короткая человеческая жизнь.

_______________________________________

Первые лучи зари человечества.

Это чувство пришло внезапно и очень удивило Её. До этого все юноши казались Ей схожими. Во время летних празднеств молодые охотники соревновались в беге, метании копья, стрельбе из лука. Их разгорячённые загорелые тела были хорошо развиты, и девушки не стеснялись обсуждать их достоинства.

Она также, как и другие, радовалась победам сильнейших, не переживая за кого-то особенно.

И почему вдруг от пристального, но мимолётного взгляда этого парня из соседнего племени Её охватило смутное волнение?.. В груди что-то тоскливо заныло, как будто Она забыла нечто важное и воспоминание уже недостижимо.

Когда Он оказался вторым в очередном состязании, Она изо всех сил пыталась скрыть разочарование и присоединяла свой голос к хору, чествующему победителя.

После игрищ всевидящий Случай столкнул их друг с другом. Первое прикосновение оказалось подобным грозовому разряду, и, взглянув лишь раз Ему в глаза, Она узнала небесную бездну, где Ей хотелось пребывать отныне и всегда.

Вместе с Ним в Её жизнь пришла мирная радость, мир стал гораздо красочней и наполнился гармоничными звуками. Окружающие люди стали казаться лучше и добрей. Впрочем, может, их украсила Её любовь…

Когда Она смотрела в Его глаза, Она не хотела думать, да и не могла ещё знать, сколько суждено вынести, держа экзамен на счастье. Ведь горе будет обгонять радость, а войны — разрушать их радужные планы. Придёт и разочарование, нахлынут ссоры, за ними примирения, предательство, и лишь последняя размолвка останется неразрешённой, так как Она даже не успеет попрощаться с Ним, расставаясь с жизнью. Непонятно и отчаянно надеясь на встречу. Просто иначе у Неё не хватит сил жить, познав и не успев…

Рассыпавшись пылью — рождайтесь!

____________________________________

Перед дружной стайкой стройных жниц простиралось поле несжатой пшеницы, которое им предстояло пройти, оставляя после себя поверженные снопы. С высоты птичьего полёта девушки казались легкомысленными птичками, прилетевшими поклевать зёрен нового урожая, и сходство ещё более подчёркивали свободные белые одеяния, в которых запутывался вольный степной ветер.

Этот же ветер принёс вместе с жаром юга орду кочевников. Коршуны в человечьем обличье налетели внезапно, как смерч, и страшно, как ненастье.

Ещё в детстве Её напугали рассказы старших о пришельцах, которые всегда появляются неожиданно и приносят с собой все ужасы земли. Так у детей воспитывалась непримиримая ненависть к врагам, которая не допускала ни малейших уступок в их отношении, где бы, когда бы и при каких обстоятельствах не встретились обе стороны.

Она же не успела ещё познать истинную цену жизни и смерти, правды и лжи, как рассказы детства приняли свой реальный облик.

Смуглый кочевник, не замедлив галопа, подхватил Её с земли и бросил на седло впереди себя. Всё же они успели встретиться взглядами, и смятение не заставило себя ждать. Как Она могла забыть Его бездонные глаза?!

«Но почему именно Он?» — спохватилась Она тут же.

Судьба с издёвкой наблюдала за ними. Неужели они будут счастливы даже теперь? Конечно будут, если действительно захотят и смогут.

Ну что ж, им повезло уже хотя бы в том, что они встретились. Ведь мир огромен, и так легко разминуться с тем, которого ждёшь с момента рождения, о ком грезишь во сне и наяву, ищешь в толпе и часто теряешь надежду — не суждено!

Движение ускоряется, мелькают лица и судьбы, вспыхивают островки радости, где они встречались, окутанные пеленой одиночества. Жестокосердный Бог, как можешь ты бесстрастно наблюдать за скитаниями бесприютной души, которую сам бросил в этот мир на муки рождения, трансформации и ухода?.. Не понять.

_________________________________

Неслышно спустилась ночь, окна потемнели. Её дыхание давно уже выровнялось, и сон стал спокойным, без переживаний, давящих грузом тысячелетий. В конце концов, это лишь сон, который развеется как дым, сразу же после пробуждения.

Так и случилось, когда шаги в прихожей мягко вырвали Её из объятий Морфея. Обрывки сна поднялись под потолок и там бесследно растворились. Он вернулся и Они снова вместе. И в самом деле, его руки и губы принесли неизъяснимое облегчение, а бесконечность глаз — долгожданный покой. Где-то в глубине всплыло счастливое: «Наконец-то я нашла Его».

Они всё время движутся навстречу друг другу, иногда соединяются, иногда расходятся, но никогда не смогут преодолеть того влечения, которое и заставляет их жить.

Они — это мы, каждый из нас.

___________________________________________________________

Недалёкое светлое будущее

— Вы сейчас хорошо себя чувствуете?

— Да, в общем-то…

— Не смущайтесь. Можете смело говорить обо всём.

— Да нормально.

— Вы уверены?

— Вполне.

— А может быть, Вас всё-таки что-то тревожит?

— Не замечал.

— А если хорошенько подумать?

— Всё со мной в порядке, доктор!

— И никаких навязчивых состояний?

— Да нет…

— Вот! Уже одна сомнительная формулировка!.. Употребление в ответе одновременно «да» и «нет», возможно, говорит о расщеплении сознания.

— Вы думаете…

— Я в этом практически уверен. Одна Ваша половина стремится дать положительный ответ, а другая намеренно отрицает. Расщепление, дорогой мой, именно оно!

— А по-моему, это лишь такая форма высказывания.

— Что ж, тем хуже. Язык может солгать, а вот глаза…

— Что с моими глазами?

— Радужка сжимается нециклично.

— Серьёзно?

— Увы.

— И что с того?

— Откуда ж мне знать… Но симптом налицо.

— Симптом чего?

— Что с Вами что-то не в порядке.

— Но я великолепно себя чувствую!

— Чувствовать — не значит быть…

— Темните Вы, доктор!..

— Ещё пару уточняющих вопросов.

— Да хоть десять пар.

— Вот, Вы уже раздражены. Умничка. А скажите мне, пожалуйста, неприятен ли Вам звук скрипа по стеклу?

— Как-то не замечал.

— А когда Вам жмут руку потной ладонью, Вы невольно морщитесь?

— Нет.

— Прямо-таки нет?

— Я же сказал.

— Вы могли бы спать в одном помещении с громко храпящим человеком?

— Если сильно устану, то усну.

— Представьте, что вы очень устали, а храп этого индивидуума мешает Вам полноценно отдохнуть. Хотелось бы вам взять в руки топор и тюкнуть…

— Вы серьёзно, доктор?

— Конечно.

— Тогда, значит, так. Мысль о лишении другого человека жизни при любых обстоятельствах мне никогда не приходила и вряд ли придёт.

— А о лишении жизни других существ? Кроме человека?

— Комара зашибить могу.

— И получите от этого удовлетворение?

— Вряд ли.

— Жаль.

— Это от чего же?

— Не важно. А скажите мне откровенно, любите ли Вы людей?

— Странный вопрос.

— И всё же.

— Наверное, я не смогу ответить однозначно…

— Достаточно. Может, Вы людей ненавидите?

— Увы, и это тоже вряд ли.

— Почему «увы»?

— Мне показалось, что Вам понравится такая формулировка.

— Поздно, драгоценный мой. Свои выводы я уже сделал. И когда я их донесу до Комиссии, то Вас упекут в Райский Приют Нормальных Душ.

— Куда? Простите, конечно, но Вы явно сумасшедший.

— Вот именно! Я, как и большинство населения нашей планеты, страдаю душевным расстройством. А вот Вы… Как я ни старался, но мне не удалось выявить у Вас хоть толику сумасшествия. А таких нормальных надо изолировать от общества. Вас хоть и мало, но достаточно для дестабилизации нашего несомненно двинувшегося общества. Мы просто вынуждены поселять всех так называемых нормальных в Приютах. Надо сказать, многие там быстро выздоравливают и вливаются в ряды большинства.

— Доктор! Я хорошо подумал, и вспомнил, что просто не выношу вида пережаренных котлет! У меня от них буквально крышу сносит!

— Уже неплохо. Но я не могу исключать симуляции. Давайте, подумаете ещё пару месяцев в Приюте, а тогда снова ко мне на освидетельствование.

— Доктор, но я же здоров!..

— В этом Ваша беда…

___________________________________________________

План спасения

Действующие лица, они же ответственные за всё происходящее:

— Директор

— Продюсер

— Криэйтор

— Сценарист

_____________________________

— Я вас собрал, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…

Скучающий коллектив чуть оживился. Немой вопрос изогнул кустистые брови.

— В общем так.… Грядёт Апокалипсис.

Вздох облегчения пронёсся по помещению маленьким торнадо локального характера.

— Фу-ух.… Наконец-то.

— Да уж, хоть дело настоящее найдётся.

— В прекрасные времена мы всё-таки живём!..

Директор с размаху хлопнул по столу ладонью и встал. Все примолкли.

— Я понимаю вашу радость, но сейчас её выражать не совсем уместно. Подумайте о том, с какими трудностями это сопряжено, сколько организационных вопросов надо решить…Собственно, как раз для этого мы и собрались.

— А можно узнать причину, так сказать, грядущего конца света? — поинтересовался Криэйтор. — Согласитесь, это немаловажный аспект данного проекта.

— Ну, не столь уж важный, — слегка поморщился Директор. — Тт ли, этт ли, по существу…

— Позвольте, позвольте, — засуетился Продюсер. — Мы никак не можем игнорировать глобальные тенденции развития цивилизации, которые ведут к её логическому концу. Причинно-следственные связи священны!

Но не незыблемы, — усмехнулся Криэйтор.

Директор осторожно сел обратно и развёл руками.

— Честно говоря, я и сам не знаю.

— ?..

— Я имею в виду, что заключительный аккорд Апокалипсиса не определён до последнего момента.

Всеобщее недоумение повисло вопросительным крючком.

— Жаль. Искренне жаль, — посетовал Сценарист.

— Действительно, было бы намного легче работать, зная чёткую расстановку всех сил.

— Прикинуть рекогносцировку на местности…

— Замолчите!.. — Директорский кулак мощно вмазал по столешнице. Стол надолго задумался, стоит ли обидеться?

— О чём вообще ведётся речь? Как провести ближайший уик-энд?

— Да нет, шеф. Мы вполне осознаём важность момента…

— И именно потому устраиваете балаган?

— Ну какой же конец света без веселья? Погибать-то надо с музыкой!.. Всё, молчим.

— Последний раз напоминаю! — Директор сделал внушительную паузу, которая лопнула под собственным весом. — Мы здесь как раз и призваны обсудить план спасения человеческой цивилизации. Погибать можно и без музыки, а вот спастись человечество просто обязано.

Причём спасение должно быть организовано на высшем уровне… Вы понимаете, о чём я?

— А то! Драйв, спецэффекты под Вагнера, мужественные улыбки…

— Или кривые ухмылки. Как вариант. Немного иронии ещё никому не вредило.

— Афористичные диалоги… — задумчиво протянул Сценарист.

— Где кроется трансцендентный подтекст.

— Может, немного религиозного фанатизма? — предположил Криэйтор.

— А вот это не стоит. На всех не угодишь, а отдавать кому-то предпочтение…

— Опять же — политкорректность.

— Ещё надо учесть геополитическую обстановку на планете. В системе современных геоцивилизационных координат всё так запутано…

— Предлагаю! Команда отважных русских парней…

— Ха, а почему не команда отважных американских парней?

— Тогда уж лучше отважная команда китайских парней. Хоть капля оригинальности в бочке экзотики…

— Китайские парни не потянут, — поморщился Сценарист.

— Это отчего же?

— Китайская нация не склонна к мессианству. Зачем Китаю спасать весь остальной мир? Это противоречит их мировоззрению.

— Пожалуй, вы правы. А как насчёт интернациональной команды?

— Уже ближе к теме. Как его? Сотрудничество и взаимовыручка, крепкие рукопожатия и уверения в добром расположении друг к другу.

— Представьте, как романтично: братание на смертном одре…

Директор сделал такой шумный вдох, что люстра в кабинете покачнулась.

— Опять? Сколько раз объяснять, что гибель человечества не предусмотрена сценарием! Он более оптимистичен, чем вам хотелось бы. — Директорский оскал смутил подчинённых, и они поутихли. Продолжение последовало: — Так что слушаю очень внимательно… План спасения! И ничего более. Отступления от темы буду считать саботажем на рабочем месте.

Усмирённый коллектив тихо и обиженно засопел.

— Так вот… Я и говорю… — осторожно начал Криэйтор. — Сборная мира, по представителю от супердержав, на несколько мужчин обязательно хоть пара женщин, кто-нибудь нетрадиционной ориентации, плюс представитель какой-нибудь малой народности…

Все радостно закивали, лишь Директор поморщился.

— Никого не обидели?

— Тяжкая задача… Ну дак о чём я?.. Отправляются они, значит, в дальний путь, в нелёгкую дороженьку, за горы высокие, за моря глубокие, биться с чудищем невиданным… О чём это я?

— Да не с чудищем!

— Откуда знать!.. Может, как раз, предотвращать угрозу вторжения инопланетной расы в виде чудищ доселе невиданных.

— Эх, чему не бывать…

— Возможно всё! Помним об этом.

— А если банальная детонация ядерных запасов?

— Фи, как примитивно…

— Тогда поток губительного для всего живого гамма-излучения из далёкого космоса.

— Всё равно не интересно.

— Тогда… Прорыв инфернальных сил из мира потустороннего. Живые мертвецы с косами идут в психическую атаку!

— Боюсь, наша команда с этим не справится.

— Пожалуй, так оно и будет. А жаль, идея многообещающая.

— Что ж… — Продюсер всерьёз задумался. — Волна генетических мутаций, вышедших из-под контроля, и нарастающая как снежный ком.

— И такое возможно, — согласился Криэйтор. — Но мы снова забываем о главном. Не гадать о причинах, а выработать План спасения — вот наша задача. И чтоб получилось впечатляюще!

— Масштабно!..

— Зрелищно!

— Патриотично.

— Героично, — буркнул Директор и застучал карандашом по столу. — Вижу я, нет от вас толку. А ещё демиурги…

Каждый смутился, и повисла невнятная тишина.

— На том и порешим. Будет человечество как-нибудь само выкарабкиваться из той выгребной ямы, куда сдуру плюхнулось. И мы в том деле не помощники. Но и топить не позволю! — Директор повысил голос до грозных частот. — И пальчики от края отцеплять не дам. Подло это, — напомнил он подчинённым.

Кто куда прятал глаза, кто насвистывал, кто разочарованно морщился.

Апокалипсис не то чтобы откладывался, просто он уже не казался таким заманчивым…

22 декабря 2012 года.

__________________________________________________

Потерянный

Небо заглянуло в растекшуюся по асфальту лужу и брезгливо поморщилось. Прямо в центр отражения бесцеремонно ступила нога человека в отвратительно грязном ботинке. Больше таких экспериментов небо решило не делать.

Только человек был вовсе не виноват, что его обувь оказалась столь грязной. Виноватой, как обычно, была весна.

Виновница, как юная легкомысленная особа, опоздала на свидание с календарем и, наконец, ворвавшись, решила заглушить смущенное раскаянье бурным объятиями с потоками очистительной влаги.

Как грязь с тела, сходила вместе с весенними дождями и память о зиме.

Старушка-зима, кутаясь в пуховый платок, тихо удалилась в богадельню.

Только вряд ли всё это заметил человек, упрямо шагающий по лужам.

Итак.

Его звали Клим. Он был доволен миром родителей касательно имени для сына. Оно одновременно походило и на имя, и на кличку, объединяя в себе официальную и неофициальную идентификацию его личности.

За его плечами было два десятилетия интересной и насыщенной жизни. Славной и счастливой, как бывает только в детстве, волнующей и познавательной далее.

Но.

Несмотря на все это, он был глубоко несчастен.

Воробей с ветки скосил глаз на проходившего по аллее юношу, моментально оценивая его цепким птичьим умом. Прохожий вовсе не выглядел несчастным.

Среднестатистический человеческий стандарт с физиологически крепким организмом и эстетически приятной наружностью. Правда, нос несколько коротковат для того, чтобы клевать зернышки, но, говорят, для людей это не имеет того значения, что для рядовых из отряда воробьиных…

Целеустремленно спешащий муравей едва успел отпрянуть из-под ног уверенно шагающего человека, который не выглядел несчастным, иначе он бы так твердо не шагал прямо по муравьиным головам.

И все же он был несчастен.

Пусть не снаружи, а где-то глубоко внутри.

Хотя…

Счастье — понятие весьма относительное, и относится оно ко всем одинаково — с равнодушным презрением.

А человек такое существо, что никогда не бывает доволен тем, что имеет, а посему счастлив не может быть вовсе.

Клим страстно любил поэзию. Хотя, сказать любил — отнюдь не правильное отображение его чувств. Вернее будет — преклонялся.

Как преклоняются перед божеством.

Восторгался, как чем-то недостижимо прекрасным.

Наслаждался, как изысканным деликатесом.

Упивался ее непостижимостью.

И мучился.

Страдал от ощущения неразделенной любви. От одиночества окружающей прозаичной жизни. От несправедливости матушки-природы, так жестоко обделившей его.

Самодостаточна ли красота?

Зачем природе красота, если она не может ее осознать и выразить?

Клим безумно завидовал всем ныне живущим поэтам. Не умершим, которые уже свое сделали и ничего нового добавить не могли. Их он почитал, а завидовал своим современникам. Не белой завистью, но и не черной. Желтой, зеленой, красной, небесно-голубой и льдисто-бирюзовой, но не угрюмой черно-белой.

Если бы был проведен спектральный анализ его зависти, то даже Ван Гог сошел бы с ума. Окончательно.

Так, безнадежно отмахиваясь от столь навязчивых мыслей, он дошел домой. Квартира пуста, родители на работе. Сумка с конспектами повисла на стуле, стоящем у его письменного стола. Этот предмет интерьера был аккуратно убран, а его полированная столешница любовно натерта байковой тряпочкой со специальной жидкостью.

Ах, как прекрасно было бы сесть за этот стол, достать идеально чистый лист бумаги, перьевую чернильную ручку, и летящим почерком наносить бессмертные слова, выстроенные в точном порядке вдохновения…

Только где ж его взять — вдохновение?

Не приходит, не навещает. И не подозревает о существовании такого субъекта приятной наружности по имени Клим…

Клим заглянул в зеркало, машинально поправляя рукой волосы. Ну вот, он даже внешне не похож на поэтический образ стихотворца. Ни романтической бледности, ни взлохмаченных кудрей, ни безумного взора… Разочарование одно. Здоровый румянец и аккуратная стрижка. Может, хоть бороду отпустить? Если бы только небритость была прямо пропорциональна поэтическому дару… Зеркало тихонько похихикало, но внешним невозмутимым видом не показало, что посмеивается над своим хозяином. Тоже ведь своя субординация. Клим оторвался от зеркала и глянул в окно с высоты своего тринадцатого этажа.

На карнизе чирикали высотные воробьи, справедливо полагая, что здесь их никакие кошки не достанут.

Жить бы, также легко, как птицы, и так же парить… над обыденностью… Парить — творить. Хорошая рифма, но ему она ни к чему. Некуда приспособить.

Когда его посетила любовь, он воспрял, окрыленный новой надеждой.

Надеждой на то, что его душа, окрыленная сим неземным чувством, воспарит к вершине Парнаса.

А душа…

И впрямь окрыленная, она тщетно билась в груди, стремясь расправить крылья, но продолжала быть надежно запертой в ловушке тела.

Как ее звали? Неважно.

Для любви все едино, что Лаура, что Агриппина — любимое имя покажется самым поэтичным на свете. Но стихи дано сочинять не всем.

Он был бесплоден творчески, бездарен, нищ духом, чтобы творить.

Даже в пустыне растут какие-то колючки, а по ночам даже шныряют некоторые животные. Даже в Арктике и Антарктике льды не живут в одиночестве, а озаряясь полярными сияниями, лелеют где пингвинов, где белых медведей… Счастливые. Способные породить живое и живучее. А у него?

Внутри нет ни уюта, ни гармонии. Нет организованного пространства, а лишь хаотическое нагромождение обломков внутренних рецепторов, которые не способны воспринять красоту и, преобразив, произвести свой вариант усвоенного.

Ощущение внутреннего дискомфорта оттого, что явно чувствуешь, но не можешь выразить свои ощущения ни словом, ни звуком, ни цветом… Ничем! Внутри пустота.

Мучения, сходные с вялотекущим воспалительным процессом.

Даже любовь доставляет боль, поскольку нет сил ее отобразить. Чувства чувствами, а голова-то на что?

Не состоялся он как поэт. По причине полного отсутствия предпосылок, а следственно, и отсутствия следствий, то бишь стихотворений.

Несостоявшийся поэт — звучит печально, если не сказать смешно.

Корыстный поэт — не поэт, в лучшем случае рифмоплет. Честолюбивый поэт — самый краткоживущий. А вот несостоявшийся вообще никому не интересен как вид.

Если б можно было поменять судьбу…

Что бы ты выбрал — славу иль деньги? Нищету и признание потомков или прижизненное благополучие? Золотую середину? Эта середина — пропасть, в которую ты провалился в этой жизни.

Имей хотя бы смелость признать, что виноваты не происки таинственной неосязаемой госпожи судьбы, а сам ты недостоин чего-то лучшего.

Имею! — стукнул кулак по оконной раме. Имею я такую смелость, и именно потому мне так тяжело, — прочувствовал Клим. Если б я искренно считал себя обиженным и обойденным, да сваливал всю вину на сверхъестественные обстоятельства бытия… Мне было б намного легче.

А так… Кого винить, кроме себя. Глух и туп, а посему являешься примитивным обывателем, ведущим размеренную, внешне благополучную жизнь.

Выше потолка не прыгнешь, а тот нещадно давит на макушку.

Тяжко, а жить-то надо.

А кто сказал… что надо?

Такие же обыватели. Нетворческие люди, которые довольствуются формулировкой «просто жить, ради того, чтобы жить». Не авторитетная заявочка.

От нахлынувших ощущений какого-то прорыва мгновенно вспотели ладони. Клим машинально вытер их о брюки и задумался.

Как будто приоткрылась невидимая доселе дверь, и оттуда маняще мерцает свет иного бытия… Инобытия. Вернее, небытия.

Наверное, и вправду все гораздо проще, чем кажется отсюда.

Отсюда…

Клим усмехнулся собственным мыслям. Отсюда — это значит, из этой жизни. А там — это за ее гранью, где начинается небытие? За очень тонкой гранью. Которую он в силах прорвать.

И желание, похоже, для этого достаточное,

Но… но… такие вещи так сразу не делаются, надо обдумать, а тогда решать.

Обдумать? А зачем? Чтоб раздумать и мучиться, проживая так называемую жизнь до ее логического конца в старости? Ну уж нет.

Что его может остановить?

Сразу напрашивается…

Любовь. Приятное чувство, но порой мучительное и невыносимое. Недостаточно, чтобы ради нее жить и продолжать любить.

Родители? Да, их жалко, но они давно заняты собой и работой, а при взаимных пересечениях только предъявляют претензии к своему единственному сыну и раздают ценные указания, как ему жить. Да, он не идеал, но слышать об этом чуть ли не ежедневно как-то не добавляет оптимизма и тяги к свершениям. Он уже вырос, ему двадцать лет, и он вполне способен решить сам, стоит ли ему вообще жить.

А он считает, что не стоит.

Переубеждать некому и некогда.

Все надо сделать прямо сейчас. Тварь ли я дрожащая или право имею? Смею надеяться, что все-таки имею.

Предсмертная записка?.. Перевод бумаги. Что ни напишешь — все равно солжешь, поскольку в двух словах не объяснишь, что делается на душе, да и сам не до конца разобрался…

Ага, напоследок чашечку кофе с молоком на родной кухне, и вперед.

Любимый кофейный аромат взбодрил и привнес с собой озорную мыслишку, что кофе-то ведь перевариться в желудке уже не успеет, а так и пропадет вместе с ним. Смешно, право слово… Хорошо, что не грустно.

Клим медленно перевернул чашку на блюдце вверх дном, отсчитал еще пять мгновении своей жизни и заглянул внутрь. Его будущее растеклось невнятными потоками гущи по стенкам, ничего не говоря ни уму, ни сердцу.

Кстати, о способе… суицида. Вопрос первостепенной важности.

Критерии отбора: быстрота, легкость, 100 %-ая гарантия и безопасность для окружающих.

Очень бы хотелось еще и эстетичности, но в этом отношении, как говорится, — «миссия невыполнима» — смерть малопривлекательна в любом своем виде. Так что эстетику оставим для духа, а не для тела. А духу положено будет воспарить.

Из уважения к соседям по коллективному жилью в многоэтажке газовая духовка отпадает. Нехорошо собственными проблемами затмевать радость бытия окружающих, с газом лучше не иметь ничего общего.

Оружия нет, и не предвидится, хотя и жаль, могло бы получиться красиво, как в каком-то прочитанном романе — аккуратная дырочка в виске, и запекшаяся струйка темно-бурой крови, рисующая мрачный иероглиф смерти на полу… на ковре… нет, на земле. Погода хорошая, зачем же оставаться в помещении.

Но это так, живописное отступление. А в реальности, пистолет — недостижимая мечта самоубийцы. Надо решать эту насущную проблему более реалистичными методами.

Камень на шею… Звучит романтично, но далее следует — и в реку. А там рыбы да раки, которые, говорят, не прочь полакомиться тухлятинкой. Фу, как некрасиво и малоаппетитно. Неохота в подводный ресторан, — ни посетителем, ни блюдом.

Травонуться, что ль… Да знать бы чем. Если глотать все подряд, то при весьма забавном стечении обстоятельств можно случайно найти комбинацию препаратов, нейтрализующих действие друг друга, и все усилия насмарку. А то еще в живых остаться, да с испорченным желудком и подпорченным внешним видом.

Нет, так не пойдет.

Вспомним критерии — быстро, легко и с гарантией… Ну да, вот оно.

И как это сразу не подумалось, живучи на тринадцатом этаже… В том смысле, что достаточно высоко. Высоко для тех, кто не летает. А гоминиды в этом не замечены.

Стало быть… все решено. Спрыгнуть можно прямо из окна собственной квартиры. На лестничной площадке окна заколочены на всех верхних этажах. Во избежание… Этого самого.

Но у него окно собственное, возле которого стоит тот самый пресловутый письменный стол. Тщательно навощённый и лелеемый своим хозяином.

Стоит только взобраться.

Клим глянул себе на ноги и почему-то решил надеть кроссовки. В носках он смотрелся как-то по-домашнему, а собирался на улицу.

Обувшись, он раскрыл раму, оборвав при этом еще зимнюю заклейку окон, и залез на подоконник. В комнату ворвался чуть теплый ветерок, стекло задребезжало. Воздух-то какой… Почему-то весна пахнет свежими огурцами.

Клим вдохнул полной грудью, насыщаясь до отказа, и в последний раз глянул на небо, избегая смотреть на город.

Пронзительная бездна лазури, оттененная свежестью и белизной облаков, терпеливо плывущих в единственно нужном направлении. Красотища неимоверная, доступная сердцу, но не доступная языку. В том-то и дело…

Ладно, хватит слов, пора быть делу.

И сделать это надо красиво. Чтобы ни ждало — мрак бессознательного или свет потустороннего.

Клим выпрямился во весь рост, широко раскинул руки, улыбнулся ласковому солнцу и сделал шаг.

Последний в своей жизни.

Да-а…

* * *

Полет вышел недолгим, и никем ни замечен, ни оценен не был.

А вот приземление, которым он окончился, вышло гулким и … неаккуратным. Мягко говоря.

В момент прикосновения к асфальту Клим почувствовал сильнейший толчок, который, как ему показалось, отбросил его обратно вверх, как резиновый мяч. И он с удивлением обнаружил собственные останки, неуклюже припечатанные к грязному асфальту. Более нелепое зрелище сложно представать.

Вышло не совсем так, как задумывалось, некультурненько малость. И дворникам забота, и бригаде из морга — лишняя пакость в сегодняшнюю смену…

А впрочем, ему-то какое дело? Тело он сбросил, и волен лететь в любом направлении, не заботясь более о делал земных.

Как легко, оказывается, летать. Совсем как в детских снах.

Однако ж что-то не так. Легкость в полете, но нет легкости на душе. Тяжесть как была, так и осталась. Хотя, наверное, ко всему надо привыкнуть.

Но вот еще… Малоприятное открытие, подпортившее радость от освобождения — оказывается, окружающий мир хоть и не изменился, но разом утратил все краски. Кроме всех оттенков серого. Даже былые белоснежные облака, какими они были еще пять минут назад совершенно точно, теперь кажутся грязноватыми и унылыми.

И не только цвет, исчезли также все запахи! Пожалуй, сейчас весну не отличить от осени. Деревья одинаково голые, а тот неповторимый весенний аромат утерян… И солнце больше не греет. Лишь блекло висит в поднебесье, как дешевый декоративный фонарь.

Да уж, неуютно как-то в новом качестве. Но, наверное, ему здесь недолго осталось — где-то ведь ждет его потусторонняя жизнь. Веселая — в аду, или благостная в раю. Ему все равно где, лишь бы поскорей.,

Ау!.. Где вы, ангелы или черти, я готов к транспортировке!?

Небеса заскрежетали, но не упали. И промолчали.

Глухо, как в танке, и небесный потолок все так же давит на макушку.

Да что ж это делается, люди добрые?.. Вернее, ничего не делается. Нет за ним посыльных, никому его душа не нужна.

А ведь не делал он при жизни нечего плохого. Хотя и хорошего тоже не делал. Это правда.

Так что ж теперь — болтаться между небом и землей до скончания времен?!..

Бестелесная субстанция, для простоты именуемая Климом, заметалась в проводах и кронах деревьев.

Нет душе успокоенья. Неужели, ошибся? Шагнул не туда, зазря шагнул, по дурному выбросился. Смелость проявил, которую правильно глупостью назвать.

Ох, и дурак… Дурачок безмозглый. А и верно, что безмозглый, вон мозги по асфальту щедро разбрызгались. Мои соседи уже сбежались. Эх, надо ходу отсюда, а то сейчас родителей с работы вызовут, они примчатся… Это зрелище не для слабонервных. Ему и так хреново, хотел все проблемы разом решить, и к летней сессии заодно не готовиться, а заварил кашу похуже прежней. И расхлебывать нечем — ни рта, ни ложки не водится. Не положено бестелесным.

Шуганув ворон с высокой липы, Клим заскользил подальше от места бывшей прописки, по привычке следуя руководящим направлениям улиц.

Что ж, если все так плохо, и выхода нет, то надо учиться извлекать удовольствия по мере сил из сложившихся неприятных обстоятельств.

Возможности новые, неизведанные, а потребности почти те же — испытывать наслаждение от бытия… Тьфу ты, от небытия, конечно. Не привык еще.

Пожалуй, теперь ему доступно несколько больше, чем ранее, и денежная проблема не стоит ребром, и не лежит аверсом-реверсом. Нет такой проблемы. Для духов все бесплатно. Вот и отличненько…

Где тут ближайший ресторан? Поприличней да подороже. Кажется, я проголодался, как это ни странно…

Тела нет, как и не бывало, а кушать хочется. Сильны старые привычки. Или у духов так мало развлечений, что голод не помеха, а стимул для действий?

Сейчас узнаем… Вот и ресторан, да с швейцаром на входе.

Ой-ей-ей… А это кто же?.. Сотоварищи, должно быть. По инобытию. Его новый круг общения — такие же духи бестелесные. Облепили ресторан как мухи, гроздьями на трубе водосточной висят.

Надо и себе поближе к окошечку пробраться, глянуть, чем там кормят сегодня. Какие изысканные блюда шкварятся на здешней кухне.

О-опля! Духи-старожилы так глянули на новоприбывшего, что того сразу отнесло на сто метров от ресторана.

Ничего себе, приёмчик. Клим обессилено повис на ветвях дерева, переводя дух, если можно так сказать.

— Привет, — послышалось совсем рядом.

Ага, здесь же прохлаждается еще один дух. И похоже, не столь агрессивно настроенный, как те, ресторанные.

— Привет, — попытался в ответ улыбнуться Клим. А это оказалось даже тяжелее, чем летать.

— Видел я, как ты с разбегу к кормушке сунулся. Совсем с ума сошел? Видать, молодой еще, неопытный.

— Да полчаса, как оттуда…

— Хо-хо, и сразу в ресторан подался? — хохотнул новый приятель. — Быстрый… Да только торопиться некуда. Все элитные кормушки заняты давно, не пробиться. Нас, духов, много здесь водится, некоторые уже и столетний юбилей справили. Знают все хода и выходы, держат территорию и новичков не пускают. И не надейся… Для нас заведения попроще — дешевые забегаловки, и то еще надо очередь отстоять. А о домашней кухне вообще забудь — нет нам ходу туда, где крепок быт, семья, и хорошо готовят. Домашний уют — самое сильное заклинанье от призраков.

— Но кушать-то хочется, — пожаловался Клим.

— Хотеть надо было раньше, — совсем развеселился дух, — при жизни. А коль ты вне ее, радуйся и той малости, что нам достается.

Тут Клим заметил на другой стороне улицы торговку пирожками, сонно обмахивающую себя женским журналом.

Он стремительно спикировал на ее лоток и вцепился зубами в выставленный на обозрение зажаристый пирожок. И… провалился в пустоту, клацнув невесомой челюстью об асфальт.

— Ну что ты, совсем неумеха, — с жалостью старшего товарища подлетел тот же самый дух и помог ему подняться на плафон уличного фонаря. — Неужели не соображаешь, что так ничего не получится?

— А как? — чуть не плача спросил Клим. Горечь от все новых неприятных открытий першила в горле.

— Как другие делают, — спокойно объяснил дух, — мы ничего не можем самостоятельно ощутить. Только через посредников. Ты думаешь, те гады, — кивок в сторону ресторана, — с тарелок слизывают. Не совсем. Вернее, совсем нет. Присасываются пиявками к клиенту и посредством его ощущений насыщаются. Увы, ненадолго.

— Кажется, понял. — Клим брезгливо поморщился. — А иначе никак нельзя? Не цепляясь к людям…

— Нельзя, — жестко усмехнулся дух. — Бестелесным почти ничего нельзя. Жить можно… вечно. Или до искупления. Но это редко кому удается. Потому и прибавляется нашего брата, так что скоро и в столовку очередь по предварительной записи будет. Самоубийцы хреновы…

— А сам-то кто? — всхорохорился Клим.

— Такой же как и все… придурок, — процедил дух и сплюнул на тротуар сгусток эктоплазмы. — Ладно, поехали в американскую кормушку, хоть какой бургер зажуем. — По дороге он еще больше разговорился: — Я вообще понимаю три причины, по которым может стукнуть в голову рассчитаться с жизнью: инвалидность, несчастная любовь или если денег кому задолжал много, а отдавать нечем. Сам я после аварии ногу потерял. И знаешь… — дух шмыгнул носом, успевая поглядывать по сторонам. — Теперь бы я так просто с жизнью не расстался, хоть и без ноги. А ты чего? По любви, небось?

— Да-а… — хрипловато отозвался Клим после некоторого молчания, зардевшись потусторонним румянцем.

Сказать, что ему неловко — это брякнуть заведомую ложь.

Ему было тошно от осознания мелочности причин, толкнувших его из окна. Ну не было достойного повода, который можно было бы без смущения озвучить в среде неприкаянных самоубийц.

Вот тебе и жизнь потусторонняя. Никакой радости или успокоения. Ни благости, ни святости, ни морального удовлетворения. Живи летающей пиявкой, да от знакомых на улице шарахайся.

Очень скоро Клим смог разобраться, что его новое окружение довольно четко делится на три группы: «мстители», «эстеты» и «потерянные».

Классификация условная, но довольно четкая. «Мстители» — злобные тварюки, жаждущее наверстать то, на что не были способны при жизни, а способны они были не на многое… Теперь же отличались особой мелочностью. Так называемые «эстеты с вырожденческими завихрениями собственного астрала, несмотря на свой постлетальный опыт, были всем довольны и в виде духов. И удовольствие от небытия извлекали посредством полтергейста да привиденческими провокациями. «Потерянные» были самым жалким классом — по глупости рассчитавшись с жизнью, они застряли в междумирьи и совершенно не знали, куда себя деть.

Скрепя бесполезными ныне зубками, причислял к «потерянным» и себя.

Все обернулось не так, как виделось с высоты тринадцатого этажа. Воробей на карнизе и тот счастливее. Он хоть что-то может из того, что хочет

А тут… Неустроенность, бесполезность, бессилие хоть что-нибудь изменить.

Мучительность бытия обернулась еще более мучительным небытием. Гордыня! — вот удавка на шее, захлестнувшая его намертво. Думал, весь такой хороший, что не гоже жить рядом с вами, недостойными моего общества. Думал удалиться в высшие эмпиреи, где бы слушал музыку сфер и созерцал совершенство, равнодушно поглядывая вниз. А получил блеклую ксерокопию того мира, откуда сбежал. Потери всё, а взамен получил мыльный пузырь, да и тот не цветной.

Потерялся между мирами, и нет дороги домой. Бесприютная вечность в тошнотворно-изысканном обществе потусторонних пиявок.

____________________________________________

Разборки на берегу Пучай-реки

Стелются чёрные тучи,

Молнии в небе снуют,

В облаке пыли летучей

Трубы тревогу поют.

… Смелого пуля боится,

Смелого штык не берёт.

А.Сурков, Песня смелых

В приоткрытую дверь кабака вбежал разгорячённый и взлохмаченный парень.

— Добрыня! — с порога выкрикнул он.

Мужчина крепкого телосложения с трудом оторвался от чары зелена вина и с плохо скрываемым равнодушием глянул на вошедшего.

Тот уже отыскал взглядом нужного ему человека и рванул к его столу. Посетители кабака заметно оживились.

— Добрыня! — выдохнул парень. — Вновь зло великое идёт на землю русскую. Хочет погубить народ честной. Чудище змееголовое ползёт на город наш!..

Добрыня отставил чару вина хмельного и отозвался:

— Охолонись, Еким. Давай кратко, и по порядку. — А чуть слышно проворчал:- И без лирических отступлений…

Еким с размаху сел на скамью рядом с Добрыней и вытер пот со лба рукавом рубахи.

— Да-к ведь… Гроза приближается. С околицы видать уже. И непростая. Как знать… — Рука его потянулась, чуть подрагивая, к чаре заветной. — Вдруг беде быть!

Добрыня усёк то движение и решительно взялся за чару.

Разочарованный Еким обиженно протянул:

— Ну жажду-то утолить!.. Пригубить только.

— Сам ведь говоришь — дождик сбирается.

— А то как же… Сено с утра сгребали — а оно уж какое запашное, дух приятный. И травы все цветущие исходят ароматом сильнее прежнего. Верные приметы — быть дождю.

Еким утёр со лба вновь выступивший пот и сглотнул слюну.

— Да и парко как. К полудню уж совсем дышать нечем.

Добрыня спокойно допил чару, веско и основательно опустил её на дубовый стол, затем встал.

— Ну, пойдём на крыльцо…

Еким, влекомый богатырём, потащился к выходу, безнадёжно бросив прощальный взгляд на опустевшую чару. Та в ответ нагло блеснула серебром чистого дна.

На крыльце Добрыня остановился и окинул взглядом широкий горизонт. Благо, кабак стоял на взгорье, и вид от него открывался на много вёрст.

Там и вправду затевалась непогода. Пол неба затянула белесая пелена. Полуденный жар, казалось, достиг своего пика. Улица опустела, воздух стоял недвижим, лишь пара воробьёв принимала пыльные ванны в придорожной канаве.

Тёмно-свинцовая, почти чёрная туча огромных размеров медленно надвигалась на стольный град.

Богатырь наблюдал это с высокого косогора, подле которого истомно несла свои воды широкая река, принимая и впадавшую в неё реку Пучай. Туча же приближалась со стороны противоположного пологого берега.

— И впрямь… Пожалуй, схожу домой за кольчугой, шлемом.

— Меч захвати, — посоветовал сбоку Еким, вытягивая шею и вглядываясь в небо.

— И меч захвачу, — спокойно согласился знатный богатырь.

Когда Добрыня спустился на берег реки, туча уже вплотную подошла к воде с той стороны.

Резко потемнело. Теперь явно стало видно приближение сумрачного нечто, которое приближаясь, одновременно вырастало в размерах.

Тишина нарушилась. Стал различим глухой рёв, который нарастал.

Богатырь усмехнулся.

— Похоже, старый дружок приближается.

Аморфное тело тучи, шевелясь, клубилось и разрасталось, изредка поблескивая бесшумными молниями.

Низ сумрачной тучи вдруг проявился голубым светящимся пятном овальной формы.

Начало действу дали первые дождевые капли, павшие на воду. Звонной дрожью откликнулась река на дождь. Как рыбья чешуя стала её поверхность, моргая кружками водных кратеров от падающих капель.

— Скупнуться, что ль? — словно в насмешку предположил Добрыня, и тут же, отвергая свои слова, оправил кольчугу, да тронул меч за рукоять.

Из тучи начал опускаться бурый хобот, с земли ему навстречу вставал пыльный вихрь, закручиваясь по спирали. Встретясь, они сомкнули свои объятья, и родился изогнутый столб смерча.

Воздух вокруг наполнился шипением, как от клубка сцепившихся змей. Смерч начал пересекать ширь реки, запросто всасывая в себя водяную дорожку вместе с не успевшими улизнуть речными обитателями. На какое-то мгновение даже показалось обнажившееся дно, но тут же воды снова сомкнулись. А змееподобный смерчевой хобот плясал, подпрыгивая и пружиня уже на этом берегу. Человек отступил от реки и обнажил меч.

— Добрыня? — воскликнул утробный голос. — Тебе самому-то не надоело?

Богатырь смачно сплюнул на землю и ответил:

— Не-а.

Описал мечом красивый полукруг и рявкнул:

— Змеище поганый! Доколе же ты будешь…

Туча словно бы поморщилась, и прервал его всё тот же утробный голос:

— Доколе, доколе… В печёнках сидит ваш былинный сказ. — Смерч чавкнул, выплюнув на берег рыбёшку с выпученными от обилия впечатлений глазами. — Знаю, зарекался. Как там…

— Не буду летать в земли русичей, не буду хватать народ, не буду глотать скотину, и дорогу забуду на Русь-матушку.

— Да, что-то вроде. Кажись, припоминаю…

— Люди уж про наш последний бой былину сложили, сказители за грош медный поют её каждому, кто пожелает. А ты их честный заработок отнять хочешь. Доколе!..

Добрыня от избытка чувств топнул сапогом сафьяновым об землю, да песок речной сглотнул сей топот, и грозного эффекта не получилось. Богатырь упрямо мотнул головой, широко расставил ноги и двумя руками покрепче ухватился за меч.

Смерч грациозно изогнулся, сверкнул парой перекрещённых молний и вымолвил:

— Вот за что уважаю тебя, Добрыня, так это за смелость. Глупо, конечно, но стоишь красиво. Так и хочется надпись добавить… на могилке твоей безвременной. А надпись такая: «Ни шагу назад, ни пяди земли ворогу лютому!». Ну или что-то похожее. Народ у вас талантом не обиженный, придумают что написать. И былину сложат… поминальную. И споют!.. Задушевно так! — Тут уж смерч не выдержал и расхохотался громовыми раскатами.

Но и богатырь русский, хоть и слушал, не встревая, а дело своё знал. Меч он в ножны вложил, до поры до времени, прикинул на глаз расстояние до Змея, что-то подсчитал в уме.

Снял Добрыня с головы шлем, зачерпнул им песка с бережка речного, и размахнувшись, с уханьем закинул сей снаряд в горловину смерча.

Тот как будто поперхнулся на миг, и растерянно отозвался:

— Ты чего, Добрыня?

— А раз ты слов добрых не понимаешь, будем с тобой разговаривать по-ратному…

Выдернув из ножен меч, Добрыня метнулся вперёд и богатырским взмахом рассёк тонкий хобот Змея.

Смерч перервался надвое, нижняя часть просто опала, а верхняя втянулась снова в грозовое облако.

— Ну вот… И не поговорили толком. — Голос присмирел и не был утробным.

Грозовое облако перестало шипеть и как-то потеряло свой столь уж грозный вид. Правда, из глубин его разом вынырнуло несколько разновеликих огненных шаров, которые тут же разлетелись по сторонам.

Но это уже не могло испугать Добрыню. Без шлема, но в кольчуге, он свой боевой дух не растерял. Голубоватый мерцающий мячик шаровой молнии описывал вокруг него плавные круги, а Добрыня недрогнувшим голосом молвил:

— Слово дай, что в покое оставишь города и сёла на Руси.

— Соврать, что ль? — Мячик аж подпрыгнул в воздухе от возбуждения. — Пойми, местность у вас больно подходящая. Здесь часто сталкиваются теплые и холодные атмосферные фронты, зарождается множество гроз. А где гроза, там и мне место. Вот где раздолье! Вот где расходиться- разгуляться, душу отвести! Широка Равнина Русская, всем нам места хватит.

Но Добрыню просто так не проймёшь. Романтикой патриотизм не перешибёшь.

— Ты слово даёшь? — продолжал он стоять на своём.

— А что?

— Значит, вопросом на вопрос… Наглеешь, Горыныч.

— Об имидже забочусь.

— Так как? Коль будешь ты к нам наведываться, берегись!

— Шапками закидаете, да? Ой, боюсь… Боюсь от смеха лопнуть.

— А мне плевать, от чего ты лопаться будешь. Придешь ещё — за хобота потяну и перережу, так и знай.

— Да ладно тебе. Я смелых уважаю. Заметь, не боюсь, а уважаю.

Добрыня усмехнулся.

Огневой шар приблизился к нему и заглянул в самые глаза.

Добрыня не шелохнулся и спокойствия не потерял.

— Лады… Предлагаю заключить мирный договор. За проявленную отвагу и редкостное упрямство даруется покой землям русичей. И товарищам своим закажу хобота свои казать на Руси.

Добрыня с интересом слушал. Шар огненный продолжал:

— Есть нам где ещё разгуляться. За морями-окиянами раздолье нам широкое. Слыхал аль нет? Аллея торнадо прозывается, в Заморье. Там не попадаются на пути такие аники-воины, пейзаж не заслоняют. Отвадить нас некому.

Светящийся шарик неуловимо поменял окраску, очевидно, выражая тем самым задушевные эмоции.

— А учёный люд будущего пусть поморочится, отчего это смерчи так любят прогуляться по Великим Равнинам Америки… — На миг шарик испуганно заткнулся, но опосля всё ж торжественно закончил: — А Русь святую обходим отныне десятой дорогой!

Богатырь сделал вид, что оговорки случайной не заметил, и дополнил условия мирного договора на берегу реки Пучай, близ места её впадения в Славуту.

— А чтоб не перевелись на Руси богатыри, ратным делом славные, изредка навещай нас… Как старый знакомый.

— Чтоб поддержать боевой дух? — Шарик чуть не подмигнул. — Это мы могём. Правда, часто не обещаю…

— А я часто и не прошу, — отрубил Добрыня. — Так, заглядывай. Сразимся, я косточки разомну, ты… — Он с сомнением глянул на шар, перевёл взгляд на тучу.

— Я прежние, добрые времена вспомню, — подсказал Змей поверженный. — Покуролесю, девиц красных попугаю, а то и утащу, коль красавица попадётся.

— Ты неисправим, — хохотнул Добрыня. — И что тебя так тянет на девиц наших? Неужто любы так?

— Да как сказать… Люд простой, как меня видит, так сразу в подпол прячется. А вот девицы-красавицы уж до чего любопытны, всё ж норовят иногда высунуться и глянуть на меня. Юбки у них широкие, в том смысле, что парусность у них повышенная. Я ненароком их и подхвачу. Визгу тут! Мне и самому весело становится. Ну а далее по обстановке. — Огневик невидимо усмехнулся. — Какая прилипчива больно — дальше на мне прокатится. Но рано или поздно — всех сбрасываю, далеко иль близко. — Шарик о чём-то призадумался. — Ладно, бывай. Надо ещё огороды ваши полить. Чай, огурцы-то спеют?

— Уж бочонки дубовые готовим под засолку, — машинально ответил Добрыня.

— На зиму первое дело, — согласился Змей преображённый. — Так я пошёл?

— Давай… — Богатырь качнул головой на прощанье.

Огненный сфероид взвился по кривой дуге и пропал из виду.

Дождь снова припустил, Добрыня потёр взмокшую шею и предположил:

— Скупнуться, что ль?

________________________________________________

Преображенье сна

ЭПИЗОД 1. ПОЗНАТЬ САМОГО СЕБЯ

Меня схватили за шиворот и уронили на пол. Пол оказался цементным, и столь бесцеремонное соприкосновение с ним не вызвало у меня положительных эмоций. Зато вызвало альтернативные. Я бы даже назвал их отрицательными. Как бы поделикатней выразиться…

Да, черт возьми!! Кто это себе позволяет хватать меня и швырять куда попало!.. Что это за обращение с человеком, который… который… Который что? Возникла некая осечка в мозгах. Я не могу вспомнить, кто же я такой. Так… Этого еще не хватало. Дешевый прием телесериалов — загадочная амнезия. Но там всего лишь кино, а здесь жизнь. И не чья-нибудь, а собственная.

Такая новость настолько ошеломила меня, что подавленное состояние вынудило меня под действием силы тяжести сесть, подперев ближайшую стеночку и задуматься о своей зигзагообразной судьбе. Но тут меня что-то снова приподняло и повело дальше.

Какое-то старое здание, по которому капремонт горючими слезами заливается. Пустые комнаты, мусор под ногами, дверные проемы со свисающими ржавыми петлями.

Самое подходящее место для постоянного проживания бомжей… О, похоже, так и есть. Послышались какие-то голоса. Здесь есть люди! Надо пойти, засвидетельствовать свое почтение и расспросить, чтоб хоть узнать, где я оказался.

… Какая милая семья. Для нашей современности я бы даже сказал — образцово-показательная. Ну посудите сами. Папа, мама, двое детишек, их дядя и любимая всеми бабушка. Какие тесные родственные связи, и как трогательно они поддерживаются… Вы думаете, они не родственники? Да нет же, точно родственники. Родственное сходство на лицо. Точнее, на лице. У всех одни и те же вырожденческие черты лица, одинаковый серо-землистый оттенок кожи и цвет глаз у всех… красный, у всех.

Вряд ли они радикально настроенные и крайне левоориентированные. Хотя кто знает…

Впрочем, оптимизм неуместен. Это самая обычная семейка вампиров!.. Надо поскорее уносить ноги и другие части тела, желательно без повреждений. Очень был рад с вами познакомиться, но нет возможности долее задерживаться. Дела, знаете ли, бич современности — все страшно заняты, времени на нормальное человеческое общение совсем не остается. Да, такова жизнь, и она у каждого одна, так что хочется ее прожить, чтобы не было мучительно больно за преждевременную и скоропостижную кончину.

Ну и вообще чтобы не было больно.

Так, раскланялся и ходу. Семимильными скачками, как на чемпионате, но легкой атлетике, беговая дорожка спринтеров… Лишь бы дистанция не оказалась марафонской.

Ну какой же детектив без погони! Зритель же от скуки помрет, если раньше попкорном не подавится.

А жить так хочется, как никогда работать не хотелось. Пусть даже без имени. Ничего, возьму псевдоним. Бесфамильный Ромуальд Иванович. Просто и изысканно.

Черт, но кто же меня так подставил! Если узнаю, то найду и убью. Если в живых останусь. А шансов у меня… один к шести. По числу членов семьи красноглазых.

Когда же они отстанут?.. Никак не могу оторваться. Вот и верь после этого, что неправильный образ жизни вредит здоровью. Да эти дракуловские потомки еще меня переживут!.. Не дай бог, конечно.

Ну все, я больше не могу. И второе дыхание закрылось, а третье так и не открылось. Плевать на личную жизнь, карьеру, отдых по выходным, дайте только остановиться и присесть. Гульнем напоследок. Угощаю всех вампиров, пейте, ребята! Резус отрицательный, авось травонетесь.

Ну что же вы остановились. Я так хорошо уселся, что подниматься не собираюсь. Захотите, сами подойдете.

Странные вы какие-то. То гонитесь почем зря, то белой черты испугались. Пусть даже и граница, но таможни-то нет… Ага, надпись появилась. Поздравительная. Но не с днем рождения. Пишут, вы прошли первый уровень. Вы? То есть я! Да уж, на радостях можно и новый день рожденья отпраздновать.

Ах, гады, подставили и еще поздравляют.

Ладно, будем выбираться отсюда. А дверь всего одна. Посмотрим…

Так я и знал! Ну, а если и не знал, то, по крайней мере, догадывался. Воплощение одного из моих повторяющихся ночных кошмаров.

Коридоры, пустые комнаты, лестницы и снова двери, двери, ведущие в новые коридоры и, для разнообразия, в новые комнаты. Лабиринт многоэтажного здания без лифта.

Во сне мне еще ни разу не удавалось найти выход, или, по крайней мере, вход. Или я просыпался, или этот кошмар сменялся чем-то еще более ужасным. Так что положительного опыта не имеется.

Да что же вы все от меня хотите! Чтоб я с голоду здесь умер или от тоски загнулся?!..

Зачем меня сюда засунули, и кому это понадобилось? То есть кто виноват, и что теперь делать?

Что я вам, агент 00Х, чтоб выходы искать в безвыходных ситуациях… Стоп. А если я и впрямь агент спецслужб? Меня послали на ответственное задание, где я потерял память, но остался на боевом посту. Все может быть. Даже то, чего не может быть никогда.

Задание партии и правительства будет выполнено! Спецагент 00Х к вашим услугам.

Где же тут выход? Здание какое-то странное — без окон, но с дверями. Только двери эти никуда не ведут. Ладно, будем воспринимать жутковатую действительность как чей-то каприз, а многоэтажку как пространственный лабиринт. Тогда надо идти не по бесконечным коридорам, а по лестницам. Если спускаться все время вниз, то окажешься на первом этаже. Или в подвале. И снова тупик. Тогда вверх!

Ну вот, только принял решение, и уже пожалел. И кто придумал небоскребы… Да еще без лифтов. Наконец-то, вместо лестницы люк.

Ур-р-ра! Я на крыше. Почти что на свободе и готов рапортовать о выполненном задании. Только вот как спуститься вниз… Может, за мной пришлют вертолет? Вон и опознавательные знаки на крышу нанесены. Сейчас прочитаем… Поздравляем?! Снова? Вы прошли второй уровень… Непохоже на шифрованное сообщение для спецагента. Но кто же я?..

А вертолет так и не прислали. Зато я нашел пожарную лестницу. Редкое издевательство.

Лучше бы я остался наверху. Внизу меня ждали. Ждали, должно быть, долго, потому как атмосфера стояла накаленная. И чтобы разрядить обстановку, они набросились на меня. Но и я спустился не в благодушном настроении…

Ур-роды! Танки времен Первой мировой и те грациозней. С тупыми мордами, они механически двигались и неуклюже замахивались.

Если вспомнить, что я с некоторой долей вероятности являюсь спецагентом неведомых спецслужб, то нет ничего удивительного в том, что справиться с ними мне не составило особого труда. А может, меня выставили как жертвенного гладиатора?

Моим телом как-будто кто-то умело управлял. Точные движения и меткие удары в скором времени оставили меня в гордом одиночестве. Не ожидал такого от себя. Приходится констатировать как приятную неожиданность. И что теперь? Куда мне?

Ах да, на стене дома не преминула появиться поздравительная фраза о прохождении третьего уровня. Ага, прошел. Попробовал бы я не пройти. Враз бы по этой самой стенке, где надпись, размазали. Точно издеваются… Лучше б написали, как меня зовут и чем я здесь, извините за выражение, занимаюсь.

А вдруг это военная тайна? Может, я засекреченный разведчик и нахожусь на вражеской территории.

Ладно, повлеку я свое тело усилием воли дальше. Может, что-то мне подскажет цель и смысл моего бытия, или хотя бы причины моего пребывания здесь и сейчас.

Чем дальше, тем больше во мне крепнет уверенность, что мной руководит какая-то высшая сила, направляет все мои поступки.

Улица пустынна, как во время показа культового телесериала. У обочины в рядок приткнулось несколько спортивных автомобилей. Прям как в сказке про бедного пешехода и золотой ключик от нового автомобиля.

Впрочем, это вовсе не чудо, а скорее правила игры.

Что ж, я принимаю вызов и готов сыграть, пусть и по чужим правилам.

Хм, все машины открыты, а ключи вставлены в зажигание. В таком случае можно попривередничать и выбрать цвет по вкусу. Вкус же мой зависит от моего же настроения. А настроение у меня сейчас скверное. Тоска совсем заела. Зеленая. В смысле тоска.

Вот и автомобиль возьмем под стать. Приятного болотного оттенка.

Интересно, умею ли я водить машину? Вопрос скорее риторический, если не сказать грубее.

Поехали!..

Дорога вывела на магистраль, ведущую из города. И в чем же будет заключаться главная подлость этой занимательной игры? Без нее ведь не обойдется, это я уже понял.

Раз уж мне не отвертеться от участия, то хотя бы попытаюсь развлечься и получить удовольствие.

А вот и остальные участники авторалли. Или автогонок? Все так смешалось в голове, что мысли спотыкаются об мозговые извилины. Красота, ни один цвет автомашин не повторяется. Я получился самый невзрачный, — как лягушонок среди попугаев.

Итак, если я не ошибаюсь, основной принцип гонок — оказаться впереди всех и с радостным воплем победы перервать финишную ленточку. Ну что ж, попробуем. Попытка, как говорится, не пытка, а лишь неудачно прожитый день…

Какой русский не любит быстрой езды!?

Да я не люблю, я!..

Плевать! Плевать на всех и на себя в том числе. Жить — не значит тлеть, так возгоримся ярким пламенем!

…А это даже выглядит забавным. Сначала лидерство держал красный, но его смогли обойти желтый и синий. Затем и вовсе замелькал калейдоскоп. Спектр как будто сошел с ума. Перетасовка мастей шла до самого финиша.

Но у меня был самый большой стимул к выигрышу. За финишной ленточкой я надеялся найти ответы на свои вопросы, хотя бы на некоторые. Надо было только прийти первым.

И я поставил в начале спектра свой победный зеленый цвет.

Увы, в качестве главного приза я получил новую порцию пищи для размышлений. Только этот однообразный рацион мне уже порядном надоел.

Плевать я хотел на весь этот 4-ый уровень! Самое обидное, что за четвертым обязательно последует пятый… И кто знает, сколько еще, К несчастью, я не ошибся.

Чужая воля впихнула меня в какую-то комнату, где я обнаружил, что заперт. Мрачное воображение подсказывает, что сие помещение уж очень смахивает на склеп. Вон, даже паутина свисает, а из углов поблескивают голодные глаза местных восьминогих ткачей. Все это напоминает детские игры в поиски клада. А я собачка на побегушках. Вернее мышь. Лабораторная. На которой опыты ставят. А посмертно — памятники, как отдавшей жизнь во славу науки!

Это, по-моему, называется чужими лапками жар загребать. Разве ж справедливо — ученым Нобелевские премии, а мышке памятник?

Ну да кто нас, мышек, спрашивает…

Делать нечего, надо как-то выбираться. Судя по всему, именно это на сей раз от меня требуется.

Ах, какое оригинальное задание! Я просто млею от восторга перед такой хитроумной головоломкой.

Бедной лабораторной мышке ни за что не справиться с такой сложной задачей… Но она попробует.

Наверное, я слишком разозлился на тех, кто со мной забавляется таким образом. Головоломку я составил так быстро, что сам удивился. Только радости мне это так и не принесло.

За открывшейся дверью меня не ждало ничего хорошего, включая и служебную фразу, которую я и читать не стал. И так знаю, что там написано.

Что мне упорно пытаются доказать, проводя через все эти испытания?

Сначала я преодолевал свой страх, затем использовал силу и ловкость, после тест на сообразительность. И что же? Я все равно ничего не понял и уж точно не стал счастливее.

Так, уже и пофилософствовать не дадут. Снова толчок в спину. Действуй, дескать, а не думай.

Ха, на этот раз аттракцион. Комната смеха гигантского размера. Целое королевство кривых зеркал.

Ну что ж, посмеемся, раз плакать не разрешают.

Да, встреча с самим собой лицом к лицу не всегда лицеприятна. Увы. Во всем множестве собственных отражений я не нашел ничего ободряющего. Конечно, стоит учитывать искажение кривыми зеркалами, но что-то мне подсказывает, что оригинал не намного лучше.

Так, шутки в сторону, я так и не понял, в чём заключается соль этой шутки. Делать-то чего надо? Зеркала, что ль, перебить? Так это запросто, ломать не строить, крушить не складывать. Но вряд ли именно этого от меня ждут.

Раскинем тем, что некоторые называют мозгами, уровень, если я правильно сосчитал, не меньше шестого. Вокруг одни кривые зеркала. По всей видимости, выход за одним из зеркал. Но вот за каким?

Больше одного шанса мне не дадут. На 6-ом уровне никто не позволит колотить все зеркала подряд, чтобы найти одну дверь.

Я брожу по этой комнате, вглядываясь в свои изуродованные отображения, и ищу самого себя, даже не зная, как я выгляжу на самом деле.

Не этим ли я занимался все время? Может, сам Господь направляет меня. Да, именно так! Он создал меня, чтобы с моей помощью познать тайны этого мира…

Слезы умиления потекли у меня из глаз. Я, такой несовершенный, но мне покровительствует самое гармоничное существо мирозданья, он осеняет меня своей благодатью, он удостоил меня своим вниманием.

Каждый уровень — ступень к престолу моего Владыки, а значит, на верном пути!

Все мои рожицы как-то дурашливо корчатся, а вот этот несмело улыбнулся самым краем губ и поник. Жалко его до чертиков. Ведь это я и есть. Настоящий.

Использую свой единственный шанс. Правда, жалко бить самого себя… Но если такой жертвы требует мой Господь, я готов!

…Я разлетелся на множество осколков. Вернее, не я, а мое отражение, но где-то внутри я почувствовал боль от удара и кровоточащие порезы в душе. Жестокие условия, но разве мне понять божественную волю. Не мне обсуждать замыслы и решения Создателя.

Свой шанс я использовал на все сто. И выиграл. Дверь оказалась за этим зеркалом.

Фразу о прохождении 6-го уровня я счел ритуальной и прочитал почти с благоговением.

Куда теперь меня поведет божественная воля? Я готов следовать ей под священными хоругвями и под звон колоколов, одетый в рубище и с непокрытой головой, постясь и молясь, греша и каясь…

И что это такое? Пустынная местность без признаков жизни. Да и не местность даже. Полное отсутствие чего бы то ни было. Скучно до жути. Или жутко до скуки.

Мое положение достаточно оригинально — нахожусь в подвешенном состоянии неизвестно где, а что самое главное — неизвестно зачем.

Похоже, все-таки придется принять постулат о непостижимости мира в целом и моего собственного бытия в частности.

А что делать, обстоятельства вынуждают. Господь, случай, судьба — все сговорились и бросают в такие ситуации, смысл которых я понять не в силах, а выкручиваться как-то должен.

Эх, подвесили меня как марионетку, и ниточка невидимая, небось, есть. Болтайся, дескать, до следующего пришествия. Здесь, видно, и конец мой прейдет. В стиле печального реализма.

Хоть бы напоследок землю под ногами ощутить…

И появилась земная твердь, как писал один неизвестный автор. То есть самая натуральная земля, твердая. Ф-ух, теперь можно и дух перевести. Не забыли меня, значит, а новое испытание придумали. Забавляются они так. Засунули меня сюда и наблюдают — что же я, маленький и глупый, делать буду. Нет, не получился из меня религиозный фанатик.

А я им по классической формуле — дерево взращу, дом срублю и ребенка настругаю. Только отвяжитесь.

Хм, работа творца, хоть руками, хоть усилием мысли, не так уж проста. Саженец чахлый получился и тут же засох, дом по бревнышку рассыпался, а дите и вовсе куклой получилось.

Не думал я, что это так серьезно, но, видать, 7-ой уровень поблажек не дает.

Творить — не рушить, не всякий справится.

Так что ж мне, век здесь торчать?! Молчат. Ни ответа, ни привета, ни поздравления, ни морали. Ладно, самим скучно станет, подскажете.

Вот попал, так попал. Ни еды, ни развлечений, даже сесть некуда. Под ногами голая каменистая земля. А стул я на одном усилии воли не сотворю.

В камешки, что ль, сыграть, пока никто не видит. Так одному не интересно.

Слышите? Скучно мне.

Не слышат. Или глухие, или притворяются.

Так я им из камешков выложу.

СКУКА

ТОСКА

Написал бы еще про свою пессимистическую депрессию или депрессивный пессимизм, но боюсь, что камней не хватит.

Да они, наверное, и читать не умеют. Вот и общайся с такими. Вечно мне не везет… Ну да, вечно.

ВЕЧНОСТЬ

Ледяная и тоскливая, в обнимку со Снежной Королевой. И точка.

Ба-ц! На голову мне что-то упало. Это кто же тут кидается?.. Щас я с вами разберусь. Что это? Ха, лавровый венок упал. Да еще прям по голове.

Чего-чего? «Поздравляем, вы победитель! Вы успешно прошли 7 ступеней познания, набрав максимальное количество возможных очков, награждаем вас призовой игрой».

Обр-радовали, нечего сказать. Венком по голове, салютом над головой. А что это еще за призовая игра?

Что-о? Все сначала!.. Вы меня-то спросили, хочу я играть в ваши игры?

Мрак. Затем свет.

Ну и где это я очутился? Как заново родился. И кто я такой?..

Эпизод 2. ПОПЫТКА ПРЕОБРАЖЕНИЯ

Время свернулось спиралью, улиткой в свой дом уползло…

Что за плесень лезет в голову? Нет бы что-нибудь возвышенное, вместо этой параноидальной энтомологии.

Почему я иду по этому коридору? И что я вообще здесь делаю?

Иду, значит надо. А кому надо, мне знать не положено. Кем не положено? Теми же самыми, кому надо знать.

Вот так всегда. Куча обязанностей и никаких прав.

А коридорчик мне знаком, несмотря на отшибленную память. Являлся неоднократно в самых пакостных снах.

Уныло как-то все и однообразно.

Бесцветный мир, бесцветное существование. Хотя нет, я не в черно-белой голограмме царапаюсь во внешнее стекло. Здесь все имеет зеленовато-серый оттенок, да и стереометрия налицо.

Коридор поворачивает, как и полагается респектабельным и даже отчасти консервативным коридорам, под углом ровно девяносто градусов… Не Цельсия, конечно.

Отлично! Идем дальше, авось и там все в норме, утрированно и грамотно построено специалистами по прямым углам.

Да, вот оглянулся назад, на пройденный путь… А там обласкавший мою любовь к упорядоченности и благоразумию архитекторов поворот бесследно исчез. Вместо него тупик, ровный и гладкий, как будто облысевший от долгой добропорядочной жизни.

Так, значит, шуточки шутить изволим?

3 — замечательно!

Почти так же хорошо, как всегда.

А мне плевать. Иду дальше.

Нам ли чего-то бояться? Без роду, без племени, без имени, без памяти, без паспорта, да без денег!.. Неужели я отброс общества? Да если социум и отбросил меня за ненадобностью (а может, и по слепоте духовной), то и мне на его социальные условности плевать… Вот хотя бы с высоты этого небоскреба.

А что. Взберусь наверх, да и плюну… Да нет, болтаю я пустое. Если уж взбираться, то с иной целью. С более радостной, что ли.

Эге — гей!.. Населенцы этой трехмерной бетонной коробки — привидения да призраки, отзовитесь! А может, миражи? Нет, скорее — виртуалы да иномирцы. О, иномерцы! Вот вы кто.

А, ладно, все одна хренотень…

Очередной фантазм — он же фантастический маразм. Это когда шарики реальности заезжают за ролики виртуальности и сносят крышу у воздушного замка вашей голубой мечты с алыми парусами.

Чёрт побери, абстрактно выражаясь.

Что за состояние? Может, я и не помню, как меня родители назвали, где моя родная каморка с очагом газовым, да каким местом, точнее органом я на жизнь зарабатываю, но дело не только в этом. Личность-то моя при мне должна обретаться. Характер вроде как на месте, реакцию выдаю соответствующую, эмоционирую вообще без меры, да и что там себя ограничивать… Да вот чувств никаких не осталось. На самом деле не боюсь я ничего, только вид делаю, не хочу ничего — ну не только там поесть-поспать, но и в плане полета обнаглевшей фантазии не хочу ничего особенного. А не особенного тем паче.

Не жалею, не зову, не плачу… Вот, как про меня сказано. Аж прослезиться тянет на ранней могилке поэта, так пронырливо прозрел. Молодец! Аплодисменты. Не мне, ему…

Зато эмоции лезут нахраписто и уверенно. Как китайцы за плошкой риса. Все это гримасами так искажает мое лицо, что я уже самого себя не узнаю.

Хотя чего уж там наговаривать. В этом немытом оконном стекле сам черт своего повелителя не узнает. А с моей бесхозной памятью и пытаться нечего. По глазам вроде я, а кто дальше — боюсь и приглядываться.

Кстати, вот ведь смехотворная степень самовлюбленности — на собственную рожу в стекле любуюсь до умозрительного пресыщения, а что за окном делается и времени-то нет посмотреть! Ну да до конца света еще успею. Он ведь пока не наступил, надеюсь…

Да… Клод Моне в переписке с Сальвадором Дали. Впечатляет, если не сказать более. Клубы тумана змеятся, извиваются и растут, подползают к самому окну и разве что не ломятся внутрь. Больше ничего не видно, да оно и к лучшему. Ни впереди, где меня сиротливо дожидается распрекрасное в своей полной неизвестности будущее, ни снизу доверху, ни в обратном направлении.

Зона вечного тумана, всеохватного и пузырящегося. Небось, считает себя самодостаточным, и оттого так его пучит бедного.

О — хо — хо… Отрываюсь от оконного экрана внешней жизни и возвращаюсь к собственной нужной субреальности.

Но отчего так безрадостно? Пусть хмурятся другие, нам с ними не по пути. Кто сказал, что мое риал-шоу менее интересно заоконного? Ничуть не бывало, и уверенность моя крепнет с каждым прожитым мгновеньем. (Пусть сложатся они в года!) Да я уже чувствую, как за стенами толпятся, рвутся поближе и покупают самые дорогие места у окон нетерпеливые зрители. Жаждущие и страждущие, неутомимые и любознательные. Ну, дело ваше, любуйтесь. Любопытство давно запатентовано как средство от скуки.

Меня же ждет мой познавательный, хотя и несколько однообразный коридор.

Все как всегда. Точнее, с определенного момента. С того, когда я осознал себя на этом пути.

А путь, исключающий направляющие персты указателей, лежит в одном направлении. Прямо по коридору.

Странно, как рациональные мысли обминают мою голову. Буквально шарахаются от нее. Впрочем, это даже благородно с их стороны. Знают ведь, наверное, что я их на дух не переношу.

Но в качестве экстравагантного эксперимента стоит подманить одну из них, схватить и воспользоваться чужеродным восприятием.

По коридору встречается много дверей, но ни в одну меня не тянет постучаться и войти. Что ж, шагнем в долгожданную неизвестность с энтузиазмом первопроходца, не дожившего до собственной пресс-конференции.

Преодолевая интуитивное отвращение к прямым путям и целесообразным способам передвижения по ним, подхожу к одной из дверей и подозрительно с пристрастием присматриваюсь. Как и прочие, эта дверь безлика и глуха — ни номера, ни таблички, ни даже стандартной замочной скважины (что странно уже само по себе, тем более что дверь наглухо заперта). И правда, даже щели не видно. Вглядываюсь… Какая уж тут щель, когда сама дверь нарисована на стене. Реалистично так нарисована, старательно. Полный эффект присутствия данной дверной конструкции… А на деле полнейшее отсутствие таковой.

Даже дверная ручка есть. Причем привинчена прямо к стене. На всякий случай дергаю за нее. Хотя какой тут может быть случай? И где смысл подобного действия? Сработка условного рефлекса — дернуть за ручку запертую дверь. А вот стучать не буду, не дождетесь!

Что и требовалось доказать — рациональный подход не лучший метод для решения нетрадиционных задач.

Так, проехали… Точнее, прошли.

Не будем ломиться в запертые двери, а тем более в нарисованные.

А в общем, остроумная подлянка. Юмор оценил, пошел дальше по пути, из ниоткуда в никуда.

Может, стоит перебраться на другой этаж, вопросил я себя ненароком… На следующий уровень, хоть и не качественный, но и количественный на сей раз сойдет.

Чудес-с-сненькая кар-ртинка!.. Обрушенный лестничный пролет, отрезавший путь к твердо намеченной цели.

Ух, гнилье несчастное. Как всё не вовремя и уж совсем не к месту…

Ни туда и ни сюда, ни вверх и ни вниз, хоть смейся, хоть плачь!

Какое-то противоестественное стремление к подвигам, которые никто не увидит и не оценит. К чему бы это?

Однако первобытные инстинкты берут контроль над ситуацией в свои мохнатые руки и толкают меня прямо на карниз.

А карниз-то узковат… Пожалуй, что поуже дороги к раю будет. Но ничего, какие-то балки да рейки под ноги попадаются, не оставляют горемычного скалолаза без опоры.

Потихоньку, без суеты и лишних мыслей о провале… Кстати о нем. Так и манит, зараза, заглянуть в него. Хоть одним глазком, ненароком… Ух, и страхотища там! По крайней мере, отсюда так кажется.

Боязно до щекотки, а идти-то надо. И чего я боюсь, в конце концов! Упасть? Грохнуться и получить смертельно болезненный ушиб? А вдруг внизу перинка мягонькая постелена чьими-то заботливыми руками? А вдруг там батут стоит, меня давно дожидается? А если там невзначай все засыпано лепестками роз на пару метров вверх? Ага, я даже, кажется, ощущаю их дивный аромат… Голова начала кружиться от цветочного дурмана или от затяжного карабканья с этажа на этаж.

Трудно поверить, но я это сделал! Надо же… Самому себе не соврешь, даже если очень захочешь.

На новом этаже без перемен. Обидно, столько усилий, и без КПД. Коридор один в один: длинный, тусклый и безмолвный. Выть хочется, да не к лицу. Ау — у- у!.. Крик вопиющего в пустынном коридоре неинтересен никому. Даже эхо нагло игнорирует его.

Двери — обманки, никакого разнообразия. Устаревший анекдот рассмешит только выжившего из ума склерозника.

Ага, интересная деталь. В ручке очередной двери торчит свернутая в трубочку тоненькая брошюрка. Свежая пресса очень кстати…

Хм!

ИНСТРУКЦИЯ по эксплуатации локально-ограниченного хронотопоса.

Количество штук — 1.

Гарантийный срок хранения и эксплуатации — 12 тыс. лет (в этом месте, признаюсь, меня мгновенно прошиб липкий пот — очевидно, надпочечники оперативно сработали, объявили аврал и в экстренном режиме выбросили ударную дозу адреналина… Это что, мне здесь 12 тысячелетий слоняться?!)

Упаковка — стандартная, трехмерная.

Инструкция — 1 шт., возможны модификации (что бы это значило, граждане виртуалы?).

Посмотрим, что дальше… Раскрываю, первый лист вообще вырван, второй измазан какой-то черной маслянистой жидкостью, которую так и тянет обозвать вонючей. Чудесная полиграфия, как на чей-то извращенный вкус.

О, наконец, на третьей странице инструкция принимает стихотворную форму:

ТРИПТИХ

Я в звездах купаюсь, я тьму рассекаю, по лунной дорожке плыву. И если немного еще постараюсь, влекущих глубин неизвестность познаю — тогда до утра доживу!

(Ух, как оптимистично…)

Я в землю врываюсь, я влагой питаюсь, сплетенные корни ищу. И если в любви наконец-то признаюсь, и к солнцу, к которому ночью взываю — быть может, тогда прорасту.

(Ага, время для любовных, признаний. Спасибо, что надоумили).

Я с ветки срываюсь. я птицей летаю, заботливо гнездышко вью. И если на воздух смелей опираюсь, со страхом своим насовсем распрощаюсь — наверно, тогда оживу!

(М — да — а… Многое хочется сказать, но лучше промолчу).

И все на этом. Ни слова более, последняя страница. Очаровательное руководство к действиям, которое крайне трудновыполнимо по причине косвенности данных указаний.

И вообще… Если бы миром правили поэты, то это была бы самая разнузданная и феерическая анархия, причем самая головокружительная из возможных! Лично у меня такое мироустройство симпатии не вызывает. Хотя антипатии тоже. Так, можно поселиться по соседству и поглядеть, как там у них пойдет.

Закрываю брошюру, а на ее обложке уже красуется новая надпись: «Сборник материалов XXIX съезда КПСС»… Еще чего не хватало. Инстинктивно отшвыриваю хамелеонистый буклет в сторону и брезгливо вытираю ладони о брюки.

Но должно же это когда-нибудь закончиться! А вдруг не должно… Нет, такие мысли лучше сразу отправлять… куда подальше. Я выйду отсюда! Живым или мертвым, но лучше живым.

Ха, почему бы нет. Если попался лифт, надо им воспользоваться, пока есть чем пользоваться.

Ух, какой гостеприимный лифт — я только подошел, а он уже и двери открыл. Голодный, наверное. Точно, пустой, как брюхо у аскета. Ну да меня так просто не съешь, подавишься, а то и вовсе отравишься. Зайдем, осмотримся. Так, двери закрываются автоматически. Ничего, на всякую автоматику найдется тяжелая рука доморощенного мастера.

Панель с кнопками поражает разнообразием предлагаемых услуг Тут тебе и «Выбор маршрута», и «Желаемая сторона света», и «Вверх», и «Вниз», даже «Направо — Налево». Многофункциональность обычного на первый взгляд подъемного устройства делает этот мир интересней. Но и тоску нагоняет своими инженерными наворотами.

Пожалуй, эта кабинка и на Луну меня доставить может. Вот только правильная комбинация цифр мне неизвестна.

Попробуем так… Секретный шифр для посвященных мне вовек не узнать, код ваш поганенький тоже не взломать, ну так хоть покуражусь… Думаете, не понимаю, чую ведь, ловушку гаденькую из лифта устроили и улова дожидаетесь? Я еще побрыкаюсь.

Вирус лифтный на вашу голову… Выплюнул меня этот изможденный надругательствами лифт и ладно. Зато коридор знакомый, родной можно сказать.

Но как же ты мне надоел… Гулкая жутковатая тишина и пустота в обозримом пространстве.

Сказал бы я, да слушать некому.

О, новинка от разработчиков урбанистического лабиринта. Убогая дверца с многообещающей надписью красной краской «Выход». Да — да, конечно… А за этой дверью еще одна непримечательная дверь, за ней еще, и еще…

Устал я. От безнадежности устал. Нет здесь выхода, и я это знаю. Настоящего нет, а не того, условного, который мне услужливо подсовывают.

Лабиринт замкнут на самом себе. Напичкан ловушками и символами, узнаваемыми и не очень. Усердно создается иллюзия пути с препятствиями, да путь по кругу интересен лишь часовой стрелке.

А я устал. Да и скучно играть в одни ворота, причем в собственные. И быть всегда в проигрыше.

Увольняюсь, по собственному. Желанию, волеизъявлению, велению души.

Не отпустят ведь, гады! И как не надоест играть в однообразные игры.

А мне надоело!.. Штампы, клише, трафареты, лозунги, афоризмы, вся эта бездна слов и действий, которая поглощает, заглатывает, засасывает и просто топит в собственном дерьме. И что особенно противно — все под непрерывное славословие своей непогрешимой морали.

Долги и обязанности, священные и навязываемые… Человек никому ничего не должен. Ни другим, ни себе.

Честнее молчать, чем изливать затхлые потоки слов, состоящие из всех стоков нечистот, которые когда-либо видел, слышал, чувствовал. Одно и то же, из уст в уста, из года в год, из века в век. Провонявшее запахом старости удобренного скудоумия, взятое взаймы и невозвращенное…

Если ты должен — значит, ты раб! Раб навязанных долгов, вещей, чужого опыта, постороннего ощущения, косвенного познания, краденого удовольствия… И еще бездны хлама из соседского мусорного ведра.

Душа, изгнанная из сладкоголосого рая!.. Тебя унизили, оскорбили недоверием. Пинком швырнули лицом в грязь и сказали, что там твое место. Пусть так! Эта грязь не хуже вашей удобренной лживыми речами почвы рая. Тот же навоз, только зовется честнее.

Мы вам не угодны? Забудьте поминать наши имена в своих молитвах! Пусть лучше жар адского огня согреет душу, чем она замерзнет наедине со своим раскаяньем.

Нет, мы не будем скорбеть по утраченному раю. Ни плакать, ни стенать, ни ползать на коленях, ни биться лбом в глухие стены, ни робко стучаться в ваши неприступные врата.

Но и забывать мы тоже не будем. Из жизни мы устроим вселенский праздник, отпустим на волю реки огненной воды и разобьем последний сосуд с драгоценным эликсиром для избранных. Не мы их избирали, да и подачками жив не будешь.

Не надо бороться за наши души. Они не достанутся никому. Мы так хотим. И приложим к этому все усилия.

Да — с… И на что я трачу силы? Свои же, не чужие.

Революция индивидуалиста в отдельно взятом хронотопе.

Бегаю, мечусь, ору не своим голосом, а все на том же самом месте. Как во сне — стараешься до умопомрачения, и без толку.

Позвольте выразить свой социальный протест! Следуя заветам постмодернизма, отказываюсь играть по чужим правилам.

Ишь, понастроили тут, конструктивисты. Просто, логично и целесообразно до одурения.

Ах да, значит, как во сне… Вот и нашелся мой заветный золотой ключик. Помню, как-то ставил опыт в одном сугубо личном сновидении. Чем все закончилось, сейчас и не упомню, но в целом осталось ощущение облегчения. Главное, что я извлек из того опыта — осознать во сне, что спишь и видишь сон. И все образы, предметы, ситуации навязаны тебе, рассчитаны на определенную реакцию. То же самое, что игра по чужим правилам.

И вот тогда попробуй взять управление на себя. Не скрою, чертовски тяжело, сопротивление сильнейшее, пространство сгущается до вязкости остывающей смолы, время замедляется до остановки дыхания, но еще чуть-чуть… Реальность стала похожа на пластилин, способный измениться до неузнаваемости.

И — й — е — эх!.. Пошло, пошло в обратную сторону! Теперь сыграем друг против друга, на равных, что не в пример честнее и порядочнее. Подхожу к стене — крепкой, бетонной на вид — прикасаюсь, а она картонная. Чахленькая у вас иллюзия, на свалку ее. Пробиваю кулаком, и сразу воздухом свежим повеяло. Не выдержал, засмеялся облегченно. Выглянул и отшатнулся. Вот от чего туман мне за окном мерещился. Небоскреб дотянулся до самых облаков. Тут и птички даже не летают.

Ха, оппоненты мои вежливо так раскачивают хилое зданьице. Глядишь, и рассыплется от чудотворного землетрясения. Впечатляет, особенно тех, кто летать не умеет. А я не умею.

Ну и что? Сейчас научусь.

Шагнуть в пустоту сложнее, чем полететь без крыльев. Но это единственный путь на волю. Делай, а не трепись.

Вперед, и…

Наверное, я слишком тяжёлый. Ускорение приличное, аж в ушах свистит. Наколдовать себе парашют, что ли? Нет, не опущусь до такого примитива.

Я сам могу летать, просто забыл об этом. Как и многое другое…

Не очень артистично, на потеху воробьям, но всё же… Лечу!

Приземлился неуклюже, зато цел. Тогда как зона высадки оставляет желать лучшего. На пустыре и то уютней.

Что ж, не место красит человека, а человек должен украсить своё местопребывание.

Нарисовал себе солнышко. Просто, как умею. Кружок с лучиками. По-детски, а уже греет, и светить не забывает.

Ну-ка, ручеек, беги!.. Никто тебя не держит. Будь чистым, а я прослежу, чтоб тебе некого было бояться.

Трава!.. Подрастай, пора уже. Тебя не затопчут, расти смелей.

Звери, птицы, рыбы — рождайтесь и живите. Вас не обидят, даю слово.

Будьте счастливы и спокойны, я не начальник, я просто друг.

Надеюсь на взаимность.

Обретя свободу, я не отберу её у другого.

Чего и вам желаю.

______________________________________________

Зелёный шоколад

Олег шел по улице вразвалочку, явно никуда не торопясь. Да и куда спешитъ-то? Занятия в школе закончились, дома никого нет. Разве что обед ждет в холодильнике, так его еще разогреть надо. Неохота. Перекусить бы чем попроще… Олег задумчиво перебрал пальцами мелочь в кармане. Больше, чем на одно мороженое, не хватит. Увы.

Он даже приостановился, раздумывая. Конец октября хмуро предвещал скорое наступление ноября, замазав лик небес сплошной свинцовой облачностью. Дерзкие порывы ветра упорно рвались распахнуть куртку, наглухо застегнутую под самый воротник. Сейчас еще только мороженого не хватает для полного морального единения с погодными условиями любимой родины.

И все же отчего-то тянуло на сладкое. Олег уже совсем было решился потратить последние деньги на самое разумное в данный момент, как кто-то осторожно тронул его сзади за плечо.

Вынужденный оглянуться, Олег вполне успел приготовиться переброситься ничего не значащими фразами, логически быстро закруглить разговор и продолжить свой путь. Но первый же обмен взглядами разрушил это строгое построение обычного уличного разговора.

— Это вы?.. — Столь незатейливый вопрос был задан Олегом по причине его крайней удивленности от встречи.

Перед ним стояла старая знакомая. Но не одноклассница, да и вообще не просто знакомая девчонка. Да и не девчонка вовсе. Это была приятельница его бабушки, умершей четыре года назад. Они и не виделись больше с тех пор, с момента похорон. Олег раздраженно повел плечом, но вежливо сказал:

— Добрый день… Фаина Александровна, не так ли? Удивлен, что вы меня узнали.

— Привет, Олежек. — Старушка мило улыбнулась. — Я тоже удивлена, что ты до сих пор помнишь, как меня зовут.

— На склероз пока не жалуюсь, — не слишком учтиво буркнул Олег, не зная, как побыстрее окончить разговор.

— Как ни странно, я тоже. Ты куда-то торопишься? — чуть смущенно протянула Ф.А.

«Мымра», — констатировал Олег, обдумывая про себя ответ. Может, и не мымра, но живая. А его бабушка мертвая. Значит, все остальные бабушки по определению — мымры. Но эта Ф.А. уж очень не походила на пресловутую мымру. Стройная дама в брючном костюме горчичного цвета, короткая стрижка, элегантная некрашеная седина. В руках небольшая сумочка из кожаных лоскутков. Совсем не изменилась за прошедшие четыре года. Вот если сейчас еще и…

Ф.Л. вопросительно глянула на Олега, приоткрывая свою сумочку, и поинтересовалась:

— Не хочешь ли белого шоколада?

Ну вот. Оно самое. В детстве Олег всюду ходил вместе с бабушкой. Родители были все время на работе, в выходные же они только отдыхали, почти не вставая с домашнего дивана. А Олег сопровождал бабушку в походах по различным организациям, от ЖЭКа до почты, служа носильщиком по дороге из магазинов и базаров, прекрасно представляя себе всю сложность ведения домашнего хозяйства. Он помнил все цены во всех магазинах, внимательно изучал сроки годности на упаковках, которые бабушка уж никак не могла углядеть, и даже носил кошелек с общесемейным бюджетом во внутреннем кармане. Бабушка все-таки была уже очень старенькой, и нахвалиться не могла своим помощником. А Олегу было вовсе не в тягость действительно быть им. Хоть они и были бабушкой с внуком, но не только родственные чувства их связывали. Они были настоящими друзьями. Друзьями, которым никогда не было скучно вместе. Но дороге они обычно обсуждали прочитанное, а так как читали они одно и то же — приключения, рыцарские романы и фантастику, то за этими разговорами никакая дорога не казалась длинной.

Олег обиженно сглотнул. Так было до его десяти лет. До тех пор… До тех пор… До тех пор, как бабушка оставила его одного. Родители никак не могли понять, почему он так убивается. Объясняли, утешали, но понять не могли.

Потерять только бабушку было бы легче, но близкого друга — почти невыносимо. С тех пор у него ужасно испортился характер. Так считали и родители, и учителя, и одноклассники. И что с того? Как будто его интересует чье-то мнение…

И вот эта Ф.А. стоит перед ним, абсолютно такая же, как раньше. Из всех бабушкиных подруг только у нее была такая отличительная особенность: при всех встречах на улице, после обязательного ритуала теплого приветствия, только она всегда открывала свою неизменную сумочку и угощала его белым шоколадом. Зачем она таскала его с собой в любое время года, оставалось для Олега загадкой, но он всегда вежливо благодарил и принимал угощение. Обе старушки умилялись, и на некоторое время забывали о нем, обсуждая общих знакомых. А Олегу, от нечего делать, в это время приходилось поглощать угощение. Без особого удовольствия, поскольку он вовсе не любил белый шоколад. Хотя и ни разу не сказал об этом. Дареному коню… Ф.А. считала, что делала приятное мальчику, ну и ладно, не стоит забивать ей голову своими вкусовыми пристрастиями.

И вот опять… Четыре года же прошло.

— Так что, Олежек, угостишься по старой памяти?

Олег, наконец, очнулся от давних воспоминание и ответил:

— Нет, спасибо. Я просто не люблю белый шоколад.

Ф.А. даже внешне слегка растерялась Рука ее так и застыла в приоткрывшейся сумочке.

— Раньше ведь любил…

— И раньше не любил.

— Но ел же!..

— Я и не говорю, что испытываю к белому шоколаду отвращение. Просто не люблю.

— А ты повзрослел. — Взгляд ее стал чуть внимательней.

— Ничего удивительного. Прошло достаточно времени.

Старушка мягко улыбнулась, слегка прищурила глаза и вновь спросила:

— И всё же, какой бы шоколад ты сейчас хотел?

Олег внутренне вздохнул и продолжил этот бессмысленный диалог:

— Зеленый. — И совершенно серьезно уточнил: — Вообще-то я люблю горький черный шоколад, семидесятишестипроцентное содержание какао-продуктов в шоколадной массе. Но в данный момент… — Олег так пристально глянул в глаза Ф.А., что та даже чуть вздрогнула. — В этот конкретный момент временного потока, на который наложила отпечаток наша с вами случайная встреча, мне хочется именно зелёного шоколада.

— Хорошо. — Старушка неожиданно легко согласилась. — Не поверишь, но у меня с собой есть плитка, вполне удовлетворяющая твоим пожеланиям. Вот, пожалуйста.

Она с готовностью вытащила из своей вездесущей сумочки начатую плитку шоколада и отогнула хрустящую фольгу.

Это еще не повод удивляться. Олег взял одну дольку. Осторожно понюхал — пахло шоколадом. И правда, зеленый. Гадость, небось, неимоверная. Ну старушенция и даёт. Ради того, чтобы удивлять знакомых, таскает с собой в сумочке экзотические сладости в ассортименте. Хотя ему-то что. Каждый развлекается в меру своей фантазии.

— Что ж ты, пробуй. Шоколад настоящий.

Олег кисло глянул на собеседницу и выдал:

— Ага, только краситель искусственный. Идентичный натуральному. Ароматизатор мятный.

— Вообще-то нет. — Ф.А. спокойно пожала плечами. — Да ты пробуй.

Похвалив себя за внутреннюю готовность к подвигу при любых обстоятельствах, Олег положил дольку в рот.

Хм. Странно, но шоколад ему понравился. Вместо ожидаемой сладковатой приторности, он ощутил приятную горечь, в меру подсоложенную. Только привкус был необычным.

Ф.А. благостно улыбалась, наблюдая за его реакцией.

— Ну как, если понравилось, можешь забрать себе оставшееся.

Олег чуть замедленно среагировал:

— Спасибо. — Он принял из рук едва начатую плитку. — Это и впрямь соответствует моему вкусу.

Ф.А. с готовностью кивнула, что-то выжидая. Олег аккуратно завернул шоколад, и перевернул его, чтобы глянуть на обертку.

— «Полынь Таврическая", — прочитал он. — Никогда не слышал о таком.

Ф.А. продолжала молчать, но и уходить не собиралась. Олег пытливо глянул на нее и спросил:

— А если бы я захотел другой, к примеру, голубой, или красный шоколад? И такой бы нашелся? — слегка насмешливо протянул он.

— Не знаю. — Ф.А слегка закусила нижнюю губу. Выглядело это как-то по-детски. — Если б ты и вправду захотел такого, возможно, и нашлось бы. Но тебя потянуло на зелёненькое.

— Угу. — Олег задумчиво развернул фольгу и взял еще дольку. — К нему бы чашечку кофе…

— Ты меня приглашаешь? — кокетливо тряхнув седыми кудрями, вопросила старушка.

Олег слегка оторопел. Ничего себе…

«С чего бы я ее куда-нибудь приглашал — мы в разных возрастных категориях, да и вообще… Я ее почти не знаю. Встречались на улице несколько раз, да и то давно. А дома она у нас никогда и не бывала, между прочим. Бабушка сама ходила в гости к своим приятельницам, а к нам в дом не водила».

— Денег нет, — честно признал Олег, не без удовольствия от своей находчивости.

А старушка явно забавлялась, наблюдая за его реакцией.

— Молодец, выкрутился. Тогда приглашаю я. Пойдем, посидим где-нибудь.

Олег, не отдавая себе отчета в происходящем, двинулся вслед за Ф.А. к ближайшему скверу. По случаю неуютных погодных условий все лавочки были свободны, и они запросто устроились на одной из них в глубине аллеи.

Олег поежился от холода и спрятал руки в карманы куртки. Подначивая, спросил:

— А почему мы не зашли в кафе?

— Ты ведь хочешь кофе? — с готовностью отозвалась Ф.А. — Пожалуйста, прошу.

Она на миг отвернулась к своему концу скамейки, а когда развернулась обратно, то в её руках обнаружился маленький металлический поднос, который она и поставила между ними. Олег тупо уставился на поднос. На нем исходили ароматным кофейным парком две чашечки изящного фарфора, стоял маленький молочник, полный густых сливок, лежали две ложечки, на вид подозрительно серебряные.

Ну ладно, шоколадка могла лежать в сумке. Чего только производитель не сделает, чтобы привлечь покупателя. И шоколад раскрасит в разные цвета, и название придумает позаковыристей, пусть и не самое подходящее… Но поднос с кофе! Олег вполне мог поручиться, что когда они подходили к скамейке, никакого подноса на ней не стояло. Не из сумочки же она его вынула!

Олег вдруг почувствовал, что вспотел. Рука сама потянулась расстегнуть куртку. А тут и солнце неожиданно проглянуло в разрыве туч. Медленно отстегивая куртку и щурясь солнечному лучу, Олег формулировал свой незатейливый вопрос, который и был задан:

— Кто вы?

Бабулька уже взялась за молочник, и подливая в свою чашку сливки, невозмутимо ответила:

— Я — добрая знакомая твоей бабушки.

— Ага. Надеюсь, ключевое слово здесь — добрая… И все же повторю: кто вы?

— Я — волшебница.

Олег тоскливо глянул себе под ноги, поскольку теперь избегал взгляда на собеседницу, и позволил себе проворчать:

— Я думал, мы серьезно поговорим. А вы…

— А я и говорю серьезно. Да ты пей кофе-то. Остынет ведь.

Олег взял чашку, непонятно зачем поболтал в ней ложечкой и сказал:

— Вообще-то я кофе не пью. Я чай люблю.

Ф.А. покачала головой.

— Ну, милый, сразу надо говорить. Ладно уж.

Олег, глядевший себе в чашку, на миг поменялся в лице. И было от чего. На его глазах жидкость в чашке изменила свой цвет, и парок над ней стал вдруг пахнуть настоящим терпковатым индийским чаем.

Олег отхлебнул и убедился, что у него действительно чай. Он улыбнулся и почему-то спросил:

— Фаина Александровна, а почему вы всегда угощали меня в детстве только белым шоколадом?

Отпивая по чуть-чуть свой кофе, Ф.А. ответила:

— Я сама его люблю. Всегда кажется, что и другие должны любить то же самое. А ты так мило улыбался, принимая угощение, и так вежливо благодарил, что у меня и мысли не возникало изменить тот давний ритуал. Милый ребенок, аппетитно жующий шоколад — картинка с выставки, да и только.

Олег слегка скривился.

— Отказываться невежливо, когда предлагают от души. Меня так воспитывали.

— Кто? Бабушка?

Вот теперь Олег изменился в лице по-настоящему. Чашка в его руке задрожала, однако ответ прозвучал с твердыми интонациями:

— Бабушка меня не воспитывала. Она обсуждала со мной все вопросы на равных. К ответу я приходил сам. Она либо соглашалась со мной, либо нет. И объясняла свою точку зрения. Тогда уже я либо соглашался, либо возражал. Но это никогда не было поводом для ссоры. Потому что мы уважали друг друга. — Олег задержал дыхание, чтобы сдержать подступившие слезы.

Ф.А. осторожно поставила допитую чашку на поднос и обронила:

— А когда бабушка умерла, ты обиделся на весь мир.

Олег мрачно отхлебнул своего чая.

— А вы скажете, что это естественный ход вещей. И просто настал ее час. Да?

— В обыденном понимании это так. Смерть не есть трагедия, это смена планов бытия. Когда человеку надо двигаться дальше, он покидает исчерпавшую себя реальность и следует далее. Это и впрямь естественно, И ни удивляться, ни огорчаться не стоит.

Олег за время этой тирады допил чай, молча поставил посуду на поднос и резко задал ещё вопрос:

— Фаина Александровна, кто вы?

Ф.А. вздрогнула, грустно покачала головок и ответила:

— Я ведь уже сказала… Я волшебница, как и твоя бабушка.

Она приподняла се скамейки поднос, слегка крутанула его против часовой стрелки, и тот истаял прямо на глазах Олега.

Он собрал все остатки самообладания и продолжил разговор:

— Как вы успели отметить, я повзрослел. И потому ваше объяснение меня не устраивает.

— Чем же? — очень натурально изобразила недоумение Ф.А.

— Своей простотой. Волшебница… Надо же! Нелепо с вашей стороны рассчитывать на мою адекватную реакцию. Вот если бы вы сказали, что обладаете паранормальными способностями, материализуете предметы прямо из воздуха, перестраиваете молекулярную структуру окружающей среды, проникаете в пласты иной реальности и достаете оттуда все, что заблагорассудится… Или что вы из будущего, когда людям стало доступно многое из того, что сейчас еще считается чудом, либо вы из прошлого, когда магия еще не растеряла своих знаний и умений, что вы из альтернативного варианта моего настоящего… Что… — Олег поперхнулся репликой, обратив внимание на Ф.А., которая… смеялась. Почти неслышно, но смеялась. Поняв, что смутила мальчика, она собралась.

— Олежек, ты слишком много читаешь фантастики.

Тот упрямо мотнул головой.

— Столько, сколько надо.

— Многовато, и без разбора. У тебя все перемешалось в голове.

— Ничего, со временем утрясется и отсортируется.

— Что ж, может, ты и прав. Только ведь и я сказала правду, когда назвалась волшебницей. У всего, что ты перечислил, есть короткое и ёмкое название. Волшебство.

Олег со свистом втянул воздух сквозь зубы и почти поверил.

— Докажите! — выпалил он.

Ф.А. медленно облокотилась на спинку скамейки и искоса бросила взгляд на мальчика.

— А ты, однако, недоверчивый,

— Критично настроенный.

— Ладно. И чтобы ты хотел… узреть?

Олег усмехнулся и самодовольно отпарировал:

— Не просто узреть, визуальные иллюзии слишком просты, чтобы служить доказательством. Сделайте мне, если не сложно, тарелку пельменей. И кетчупа к ним. Пожалуйста, — подумав, добавил он.

— Ну конечно. — улыбнулась Ф.Л — Ты ведь шел со школы и до сих пор не обедал.

— Вот именно, — расслабившись, подтвердил Олег. Он был совершенно спокоен и с интересом ждал продолжения событий.

— Что ж, изволь…

— Эй, не торопитесь. Я хочу видеть процесс. Его механику. Воочию.

— Будь по-твоему. Только будь готов и отвечать за свои желания.

Старушка как-то сразу подобралась, будто из классической учительницы литературы преобразилась в бравую физкультурницу… Но это образно говоря. На деле же у Ф.А. жестко обозначились черты лица, а в голосе зазвенел металл, неподвластный коррозии.

— Сейчас переместятся воздушные массы — холодный воздух отступит, а вместо него придет теплый…

Да уж. Чем-то это напоминало урок географии, только очень наглядный. И от этой наглядности становилось страшновато, из-за колоссальности изменении, которые происходили просто сейчас и просто у них над головой.

Холодный воздух, как более плотный и тяжелый, цепко держался за землю и противился своему уходу. Но теплый фронт, притянутый буквально за уши издалека, уже заскользил по поверхности холодного.

Ф.А., как немыслимый силач, растянула показатели атмосферного давления, заставляя этим двигаться воздушные массы.

Ветер усилился и поменял свое направление.

Казалось, небеса зашкалило от такой скорости, преобразований. Солнце еле просвечивало тусклым фонарем сквозь сгустившиеся облака. По поверхности земли зачмокал мелкий, но пакостный осенний дождь.

Олег уже не рад был всему происходящему, но крепился, гадая, когда же он получит свою вожделенную тарелку пельменей. И при чем к ней вся эта непогода…

А теплый фронт за три минуты уже успел миновать их, и дождь прекратился.

Только непохоже было, что Ф.А. собиралась расслабляться.

Холодный фронт не замедлил растечься вслед. И обрушился всей своей массой на теплый. Тот подобрался и ускользнул вверх, оставив по себе на память бесформенные нагромождения кучевых облаков.

Вот тут Ф.А. позволила себе усмехнуться, довольная, как пекарь замешанным тестом…

Самое смешное, что облака над головой начали сминаться и изворачиваться, как тесто в руках того же пекаря. Невидимые мастеровитые руки разметали по небосводу гонкие блинчики пушистых облачков, а что-то темное и непонятное плюхнулось на них сверху. Все тут же завернулось ушками и закрутилось в совсем уже немыслимой круговерти.

Олег обалдел окончательно. Ну ладно уж любимая бабушка со своими подружками и их шуточками… Поговорили и разошлись. Но тут уже пахнет каким-то локальным климатическим катаклизмом. Ей-богу…

А пахло совсем другим. Одуряющим ароматом свежеесваренных пельменей, в фарш которых не забыли добавить чеснока и молотого кориандра.

Тарелка стояла на подносе, который в свою очередь покоился на всё той же скамейке.

Ф.А. же блаженно щурилась на солнышке, которое блистало с чисто вымытого небесного стола.

— Что ж ты, приступай! Остывают же?

Олег сглотнул подступившую слюну и выдавил из себя:

— Спасибо… Но где же кетчуп?

Старушка умильно всплеснула руками и проворковала:

— Забыла!.. Надо же, вот не люблю и его, и потому забыла. Подсознательные реакции как всегда на высоте. Дай-ка я тебе лучше маслица подбавлю.

И в тарелку не замедлил плюхнуться кусочек сливочного масла, мгновенно начав таять и оседать.

Мальчик криво глянул на это дело, взявшись за вилку, и протянул:

— А масло, небось, еще недавно паслось на альпийских лугах…

Ф.А., не моргнув глазом, подтвердила:

— Ага, у самого подножия Монблана

Олежка заметно повеселел, доедая свою заветную тарелку пельменей. После всего увиденного и съеденного было бессмысленно кривляться и затевать еще какие-то проверки. С погодой шутки плохи. Но вот попользоваться…

Бабулька, казалось, дремала, сидя на скамейке под незатейливым октябрьским солнышком. Олег наколол последний пельмень на вилку и принялся старательно вымазывать все оставшееся масло на дне тарелки. Это не помешало ему одновременно завести продолжение темы:

— Вот я сейчас всё съем, и ничего не останется… На память. А хотелось бы что-нибудь такое… этакое… Интересное, в общем.

— На память? — Хитрая старушка моментально проснулась.

— Ну да. Необычное… и компактное

— Два в одном, понятно. И что же?

Олег с глубокомысленным видом проглотил пельмень, облизнул вилку и ответил:

— Я тут подумал… И третье, что пришло мне на ум — книжка.

Ф.А. расплылась в довольной улыбке.

— Милый мальчик, ты меня не разочаровал. Конечно же, книжка — лучший подарок…

— За неимением других. Но в данном случае хотелось бы чего-то пооригинальней. Книгу с автографом автора. — Олежка помедлил л уточнил: — Автографом классика, почившего в мире, но не забытого потомками.

Ф.А. не стала корить молодежь за неуемные желания, скромно аннигилировала опустевшую тарелку на пару с вилкой, взамен опустив на поднос невзрачную па вид книжку в тусклом переплете со стёршейся позолотой.

Мальчик схватил подарок, тут же раскрыл на форзаце и прочитал, игнорируя всякое выражение:

— «Тому, кто не забыл меня,

И так же жаждет наслажденья

От дней, утихнувших вчера,

Но вновь воскресших в виде чтенья..»

Импозантный росчерк гусиного пера нахально подмахнул сие четверостишие, прозрачно намекая на автора.

Следующая страница раскрылась сама собой, и Олег разочарованно протянул:

— Ну почему «Евгений Онегин»?.. Я не люблю романы в стихах. Честно говоря, ожидал нечто более… эзотерическое.

Вот тут Ф.А., похоже, наконец рассердилась.

— Классику надо больше читать! Из нее все остальное растет, а не наоборот.

Олег чуть струхнул и решил перебить:

— Спасибо, конечно. Просто я не рассчитывал в самом деле получить что-либо. Попросил так, для закрепления впечатлений. От общения с вами.

Он вежливо склонил голову в знак смирения, машинально пролистывая полученную книгу.

Ф.А. смягчилась и продолжила уже в другом тоне.

— Теперь скажу о главном. О причине нашей встречи. Меня послала твоя бабушка… — Старушка сделала паузу, но Олег смысла в этой паузе не уловил, настороженно вслушиваясь в ее слова. — Она волнуется за тебя. Ты плохо учишься…

Олег вскинул голову и огрызнулся:

— Для себя нормально. Учусь тому, что интересно.

— Грубишь учителям, не находишь общего языка с одноклассниками.

— Насильно мил не будешь, — буркнул мальчик и стиснул зубы.

— Но что же дальше? — развела руками Ф.А., как самая заурядная пенсионерка.

— У меня подростковый возраст. Но он когда-нибудь закончится, — равнодушно изрек Олег и замолчал.

— Дело не в нем. Что-то творится с тобой. Вот английский завалил, — укоряюще покачала головкой Ф.А.

— Зато латынь выучил.

— Ты что, в медицинский собираешься? — нахмурила брови Ф.А.

— Ни за что! — фыркнул Олег.

— Тогда зачем тебе латынь?

— Интересно. Красивый язык,

— Зачем на каждом уроке истории споришь с учителем?

— Мне его трактовки исторических событий не нравятся. Слишком однозначные.

— А у тебя, видно, на всё свой взгляд. Свежий, заинтересованный…

— Конечно. Я как раз сейчас увлекаюсь альтернативной историей. Что было бы, если бы всё было не так…

— Ну ладно, спорить-то зачем?

— Чтоб скучно не было. Мне и всем остальным, кто на уроке засыпает.

— Допустим. — Ф.А. перевела дух. — Друзья-то у тебя хоть есть? А, спорщик?

— Мало, — ломанул воздух фразой Олег. По тут же просиял: — Зато настоящие!

Старушенция просияла в ответ и неожиданно решила закругляться. Сумочка, стиснутая в ее руках, облегченно вздохнула.

— Что ж… Мне пора.

Олег стряхнул со лба прядь волос и чуть глуховато и сдавленно проговорил:

— Бабушке… привет от меня передавайте.

— Обязательно.

— А что вы ей еще скажете? — осмелев, спросил он.

Ф.А., она же фея Файнале, для острастки протянув с ответом пару секунд, произнесла:

— Что у нее растет превосходный внук. И у него есть все шансы дорасти до бабушки.

Олег непроизвольно затаил дыхание, слушая эти слова.

— Вы с ней непременно встретитесь — лет через пятнадцать. Когда у тебя родится дочь.

Ф.А. потянулась и поцеловала Олега в его вспотевший лоб.

— Я не прощаюсь, но сейчас мне уже пора.

И исчезла, мазнув по лицу теплым ветерком.

А Олег почему-то почувствовал во рту горьковато-радостный вкус зеленого шоколада.

_________________________________________________

Год жизни

— И что вы мне скажете? — внешне бесстрастным голосом вопросил Марк.

Врач старательно увёл взгляд и забарабанил пальцами по столу.

Марк терпеливо ждал, пугаясь пустоты внутри себя. Казалось, все мысли боязливо сжались, а то и вовсе растворились, ничем не выдавая своего присутствия.

Врач поднял глаза и пытливо посмотрел на собеседника.

Сидящий напротив ни единым мускулом не выдал своих ощущений.

— Вы хотите это услышать?

— Если б не хотел, то не спрашивал бы, — терпеливо ответствовал Марк.

— Значит, так… Если брать в расчёт индивидуальные особенности организма…

— А если не брать? — вкрадчиво поторопил Марк.

— Но поймите, скорость проистекания процессов разнится от человека к человеку. Нельзя же усреднять.

— Так вы можете назвать мне конкретный срок? С точностью до дня? — насмешливо отозвался посетитель.

— Нет, конечно. Но…

— Вот и скажите просто.… Сколько?

Врач, ощутимо мучаясь, устало произнёс:

— Год. От силы — год. Может быть, меньше.

Взгляд Марка замер и стал словно бы незрячим. Губы шевельнулись и слова упали:

— Спасибо. До свиданья.

Запинаясь от двусмысленности, врач послушно повторил:

— До свиданья, — и когда уже посетитель вышел за двери кабинета, вытер испарину со лба.

Работа у него такая, а всё привыкнуть не может. И вряд ли привыкнет.

* * *

Марк, не замечая ничего вокруг, добрался до дома.

Эмоции исчезли, ощущения омертвели, чувства притупились.

Год…

В голове что-то звякнуло, словно сработала сигнализация.

Год жизни.

Уже другие ощущения. Просто год, абстрактный год, это всё равно что ничто. Год, прожитый тобой, запечатан сургучом воспоминаний.

Год жизни человека.

Ой, как много… Можно влюбиться, можно поссориться, можно жениться, можно увидеть своего новорожденного ребёнка, поймать его улыбку и почувствовать себя всецело счастливым!

Можно начать новое дело, а можно завершить старое, можно распрощаться с вредной привычкой, или же приобрести пару новых.

Можно, можно!.. Всё можно, был бы этот год.

А если он последний, то приобретает невиданную доселе ценность.

Марк присел на лавочку у дома, не испытывая желания запираться сейчас внутри квартиры.

Апрель на дворе, солнце заигрывает теплотой лучей, но от земли ещё тянет холодом.

Могильным холодом… Марк резко тряхнул головой, сбрасывая паутину тошнотворных размышлений и гадких ассоциаций.

У него есть целый год!

Год жизни, его собственной. Целый год, который надо прожить так, чтобы не было мучительно больно… Да, именно так, больно за бесцельно прожитое время. Чтобы не было…

Марк усмехнулся сам себе, вспоминая уместную цитату из Николая Островского.

Солнечные зайчики ошарашено запрыгали по поверхности весенней лужи, по-детски недоумевая от странности этих людей… То сидел с каменным лицом, то улыбается чему-то, и не спешит никуда. Ишь, развалился на скамейке!..

А Марк и вправду не спешил. Впервые за долгие годы.

Ведь у него был впереди ещё целый год! Или меньше…

Дерево, нависавшее ветвями над скамейкой, шевельнулось под порывом буйного ветра, смутно догадываясь, что всё преходяще.

Дерево тоже каждую зиму погружалось в такой глубокий сон, что он был почти неотличим от смерти. И тем не менее, весной следовало пробуждение и возрождение. Дерево шевельнуло своими многочисленными пальцами-листочками, словно беря невидимый аккорд на струнах бытия.

Бытиё отозвалось шорохом песчинок, отмеряющих вечность.

Листочкам же было наплевать на вечность. Они только недавно явились под свет божий, и думать не думали, что этот свет когда-нибудь померкнет. Ночь, она ведь не навсегда, лишь на время.

* * *

Это был удивительный год.

Никогда ещё Марк не ощущал такой полноты бытия, как в этот год. Он ведь помнил, что всё это — в последний раз.

Голубизна небес была такой пронзительной, как свист от полёта стрижей.

Мягче пуха стелились облака по небесному пути днём, и ярче россыпи алмазов сияла звёздная дорога вночи.

Пронеслась весна, осыпая щедротами буйства жизни. Сады цвели как в последний раз, не жалея сил.

Куст жасмина так распахся под окном, что месяц май в изнеможении упал у ног июня.

Зарницы лета одарили вкусом клубники, пляжным гомоном и обилием всего, что только дарит жизнь.

Осень, как всегда, пришла незаметно. Без уныния, а с торжеством самодостаточности, богатства урожая и слегка утомлённой воспоминаниями о прошедшем лете.

Ржавая листва устлала тротуар, изобразив причудливый мозаичный рисунок.

Горы арбузов истаяли к зиме.

Первый снег пометил собою ноябрь, а в декабре снежный покров прочно замостил улицы.

Деревья оголились и зябко взмахивали пустыми ветвями.

Поздно вечером, когда небо уже неотличимо от ночного, хоровод снежинок в свете уличного фонаря кружился в ледяном вальсе, и не помышляя о музыке Чайковского и сказках Андерсена.

Когда вновь пришла весна, Марк даже не удивился.

* * *

Тот же кабинет, те же двое, сидящие напротив друг друга.

Врач то одевает, то вновь сдёргивает с носа очки в тонкой оправе, пытается протереть их носовым платком и вновь надевает.

— Ну, я не знаю!.. — разводит он руками. — Результаты анализов отличные. Никаких следов опухоли!

Марк остался так же спокоен.

— Возможно, это была врачебная ошибка. Примите мои самые искренние извинения!.. Хотя я мог бы поклясться… — бормочет сам себе врач, не замечая, как улыбается посетитель.

— Пусть будет ошибка, — мягко говорит Марк, желая приободрить эскулапа. — Но теперь уже всё закончилось.

— Я так рад за вас!

— Не более чем я сам. Спасибо вам, что сказали мне в прошлый раз «до свиданья».

— Да не за что…

— И всё же, вы подарили мне незабываемый год. Год жизни. И как оказалось, не последний.

* * *

Марк присел на знакомую скамейку и запрокинул голову. Дерево стряхнуло на него несколько капель утреннего дождя и мысленно улыбнулось.

Новые листочки затрепетали, ещё не расплескав свой восторг от омовения. Они предвкушали новый круг жизни, не забывая радоваться дню сегодняшнему.

Ведь тьма не навсегда, и всякая ночь когда-нибудь заканчивается.

Р.S. Поверите, — когда рассказ был дописан, включаю вечером новости и слышу, что сегодня был Всемирный день борьбы с раком… 4 февраля.

____________________________________________

Цикл "Хроники Илейи" в новеллах"

— БЕГЛЕЦ

— ВСТРЕЧА СОСТОИТСЯ!

— МАГИЧЕСКИЙ КРИЗИС

_________________________________

Беглец

Он шёл по снежной пустыне, а она как гигантский стол, застеленный белоснежной накрахмаленной скатертью, расстилалась перед ним плоским однообразием.

Монотонность пейзажа не столько утомляла, а скорее стирала все мысли из головы, подавляя своим одноцветьем.

Цепочка следов тянулась за ним, как поводок из прошлого, но и она быстро затягивалась лёгкой позёмкой. Властвовать оставалось лишь настоящее, но оно ни на что особо не претендовало.

Ветер, ещё недавно едва ощутимый, постепенно крепчал.

Зашуршал снег, началась низовая метель. Ветер, заигравшись, попытался бросаться пригоршнями снега, черпая их щедро и безудержно.

Человек лишь сильнее вжал голову в воротник, да пригнулся пониже. Своё движение он не замедлил.

И всё же предрассветные сумерки постепенно расходились. Серость расползалась, как ветхая ткань, и утро проглядывало довольной выспавшейся мордашкой.

Метель затихла и уснула, убаюканная крепким морозом.

Человек остановился и стал наблюдать за линией горизонта на востоке.

Полоска неба у самой земли зарозовела и приоткрыла щель, куда и ринулся солнечный луч. Над горизонтом показалось два солнца, абсолютно одинаковых с виду.

Человек усмехнулся и прижмурился. Заполярье сегодня изволило шутки шутить с утра пораньше.

Одно из солнц — ложное, хотя и не поймешь, какое из них. Разность плотности воздуха в приземном слое атмосферы даёт такой эффект. Лучи света преломляются под разными углами, и в результате объекты сильно искажаются, приподнимаются над горизонтом, двоятся, троятся и просто смещаются.

Выглядит забавно. Будто занесло тебя в края неведомые, чудес полные.

Полюбовавшись зрелищем, человек побрёл дальше.

Спустя какое-то время пейзаж изменился. Ровные очертания изломились под диковинными углами, разнообразив обстановку. Правда, идти стало трудней.

Трещины и торосы стремились стать на пути, заставить свернуть.

Человек не жаловался и не унывал. Если мог — огибал, иногда перепрыгивал, а то и сворачивал в сторону.

Гораздо хуже, что температура стремительно падала, о чём давало знать немеющее лицо.

Раздумья не омрачили, но озаботили. А что, если так…

Лучшего теплоизолятора, чем медвежья шкура, и не придумаешь.

Человек блеснул глазами и запрокинул голову. Вокруг него, засветившись, возник ореол. Свечение пошло цветовыми волнами, пока не стихло.

Человеческая фигура опустилась на четвереньки и начала трансформацию. Одежда сползла лохмотьями, которые истлели на глазах.

Существо на четвереньках изогнулось, передние конечности удлинились и проросли когтями. Постепенно приобретая медвежьи очертания, бывший человек обрастал шерстью.

Через какое-то время на льду стоял белый медведь, который вразвалочку двинулся дальше. Направление не изменилось, просто человеческий след продолжился медвежьим.

Теперь мороз напрасно пытался ухватить за бок — медвежья шкура была ему не по зубам. Шерсть медведя даже ультрафиолетовые лучи способна поглотить. Каждая отдельная ворсинка — полая внутри, являя собой идеальный световод. Потому медвежья шкура поддерживает идеальный тепловой баланс за полярным кругом.

Изредка попадались поля ровного льда. Алмазным крошевом искрилась поверхность, а даль размывалась.

Медвежий силуэт, едва различимый на фоне снега, упорно двигался к неведомой цели.

Совершенно прозрачный чистый воздух и голубое небо дополняли друг друга. Ни единого живого существа вокруг. Лишь тишина, которую щекотало лёгкое поскрипывание снега.

К вечеру установилась отличная погода. Горизонт просматривался, казалось, до бесконечности.

Но вот, ландшафт изменился. Показались холмы, свободные от снега. Запахло свежей землёй. Меж холмами голубыми и зеленоватыми пятнами виднелись небольшие озёра.

Медведь остановился на краю снежного поля и вздохнул. Его очертания подёрнулись дымкой — началась обратная трансформация.

Совсем скоро со склона спускался человек в меховой куртке, очутившийся в оазисе посреди ледяной пустыни.

Здесь не было никакой растительности, но разноцветные скалы в меру сил оживляли ландшафт. Узкая долина привела к небольшому озерцу, на берегу которого человек и остановился. Прислонился к валуну и прикрыл усталые глаза.

Тишину происходящего нарушил звон бьющегося стекла.

С этим звуком зияющая трещина расколола воздух позади валуна, и оттуда вынырнула мужская фигура.

— Ты верен себе, Аксан, — не открывая глаз, произнёс усталый путник.

— Я рад вас видеть, учитель. — Новоявленный улыбнулся. — Наконец-то я нашёл вас.

— Нашёл-таки… А открывая портал, снова разбил что-то… с той стороны.

Пришедший пожал плечами.

— Какую-то колбу в лаборатории. Не стоит внимания. Прогресс алхимии из-за этого не остановится. — Он немного помялся. — Учитель!..

Сидевший у валуна вздрогнул и открыл глаза.

— Не называй меня так.

Аксан замер.

— А как, учитель?

Мучительно щурясь, тот поднялся и выпрямился.

— Как угодно, только не так. Попроще.

— Хорошо, Кар-Ванн. Как скажешь, — послушно отозвался прибывший.

— Просто Карн.

— Хорошо, — ещё раз повторил Аксан. — Можно с тобой поговорить?

— А если нельзя, ты просто уйдешь?

— Нет, — с заминкой отозвался Аксан. — Слишком долгими и тяжёлыми были поиски, чтобы я сейчас отбыл обратно ни с чем.

— Вот видишь, мы уже разговариваем.

— Ну зачем ты так… Учитель Карн.

— Ты опять? — Взметнувшийся взор был готов пронзить, растерзать и растворить одновременно.

Но слегка напрягшийся Аксан выдержал его.

— Твоё отрицание прошлого всё равно не изменит его. Ты для меня, как и для многих, был и остаёшься учителем.

— Был, но не остаюсь. И уже никогда не буду. Я снял с себя эти полномочия.

Аксан словно хотел было что-то сказать, но встречный взгляд его остановил.

— Ты можешь, по крайней мере, уважать моё решение!

— Разумеется, я уважаю его, — отозвался Аксан. — Хотя и не понимаю.

— А вот это не обязательно, — усмехнулся Карн.

Аксан пытливо глянул на него.

— Твой характер испортился за то время, что мы не виделись.

— Неужели… — прозвучало довольно ехидно.

— Не знаю. Но ты изменился.

— Людям свойственно меняться.

— Порой, в худшую сторону.

— По-разному.

Аксан не выдержал и захохотал. От его хохота вода в озерце вскипела и поменяла свой цвет на бирюзовый.

Карн остудил её, лишь дохнув в сторону озера, и расстегнул воротник у куртки.

Бывший ученик удовлетворённо глянул на утихомиренную водную гладь и сказал:

— А мне даже нравятся такие изменения в тебе. Наверное, именно дальний вояж оказал столь благотворное влияние на твою натуру.

Карн подобрал камешек на берегу и запустил его вскользь по поверхности озера. Тот послушно запрыгал, и, выполнив тринадцать положенных прыжков, утонул. Правда, на прощанье булькнул.

Аксан приподнял левую бровь, бросив искоса взгляд на своего бывшего учителя, и провозгласил:

— Угу!..

Скатал в пальцах огненный шарик, величиной не более грецкого ореха, и подкинул его на ладони. Тот, как живой, заискрился и запульсировал. Аксан дунул на него и проводил взглядом. А шарик поскакал по глади озерца, чуть не вереща от удовольствия. Уже на излёте выполнил кульбит в воздухе, плюхнулся в воду, где и изошёл паром.

— Вот так, примерно, — удовлетворённо подытожил маг первой категории.

— Фокусами занялся на досуге?

— Разминаюсь, — хмыкнул Аксан.

— Так о чём, любезный ученик, ты собирался со мной поговорить?

— О том самом, — нахмурился великовозрастный ученик. — Я пришёл звать тебя домой.

— До-омой!.. — со свистом протянул Карн.

Аксан хмуро кивнул.

Архимаг пнул ногой близлежащий валун, и тот задумался: стоит ли обидеться?..

Как капризный ребёнок, Карн откликнулся:

— Я не хочу домой!

— Но пора возвращаться, — с возможной мягкостью возразил собеседник.

— Не хочу!

— Это смешно, Карн. Ты бросил на произвол судьбы целую страну, весь народ Илейи!

— Почему бросил? Я оставил Илейю в благоденствии, обеспечив райское житьё всем её гражданам. И чтобы достигнуть этого, положил все свои способности, весь свой пыл, всю свою жизнь, наконец! Неужели вам этого мало?

— Мы благодарны тебе, Карн. — Аксан склонился в почтительном поклоне. — Илейя действительно процветает, но…

— Что ещё?

— Благоденствие постепенно развращает её. Идеальный климат, отсутствие войн, возобновляемые ресурсы, высокий уровень быта… Прекрасно! Но ни мораль, ни духовные ценности, ни цель в жизни подарить нельзя.

— Банально, но верно, — скучающим тоном вставил Карн.

— Хоть это и общеизвестно, но…

— Скучно и противно, — перебил ученика учитель. — Я потому и сбежал от вас. Счастье, поднесённое на блюдечке с голубой каёмочкой, безвкусно.

— Потому я и пришёл за тобой! — с дрожью в голосе воскликнул Аксан. — Нам нужен твой ум, твои умения, чтобы изменить неизбежное. А неизбежен кризис и упадок.

— И снова в бой? — с насмешкой отозвался архимаг. — Сейчас мне по нраву суровая природа, без излишеств. Не знаю… Право же, не знаю.

— Пожалуйста…

Полярное сияние полыхнуло на небосклоне, с молчаливой неотвратимостью демонстрируя грандиозные цветные сполохи. Мир ледяной пустыни был равнодушен к чужому благоденствию.

________________________________________________

Встреча состоится!

Алик сидел над задачкой уже минут двадцать, и даже успел заучить её условие наизусть. Из пунктов А и Б навстречу друг другу вышли два путника. Вышли-то они вышли, да один из них успел припоздниться на полчасика, да идут они с разной скоростью. Кто ж его знает, когда они встретятся!

Такая вот задачка. Сиди тут и решай, когда все ребята давно уже во дворе.

Алик вздохнул, и в который раз покосился на учебник. Впрочем, стойкий учебник спокойно проигнорировал этот взгляд, как и все предыдущие. Три года от роду, а он уже чего только не испытал в своей книжной жизни: и в стенку его швыряли, и дрались им, и в сердцах шлёпали об парту, и потерять пытались — а он жив! И сдаваться не собирается.

Алик с раздражением помусолил страницу и перевернул её. Ничего интересного — новые задачи. Тут бы с этой разобраться…

Тут в комнату вошла мама, принеся за собой из кухни массу приятных запахов.

— Сынок, ты скоро заканчиваешь? А то у меня обед уже почти готов.

— Мам, ну глянь ты на эту задачку! Ничего не получается…

Мама пробежала глазами условие задачи, в которое ей тыкал детский пальчик, и беззаботно вздохнула.

— Ничего сложного. Я уверена, если ты поднапряжешься, то обязательно с ней разберёшься.

— Ага, а сама решить не можешь…

— Драгоценный мой! Если бы мне её задали, я бы справилась, не сомневайся. И к обеду бы успела.

— Ну так реши, ну пожалуйста… — заканючил мальчишка.

— У меня суп на плите. — Мама ласково поцеловала сыночка в макушку и пошла на кухню. — Решай! — донёсся её голос уже из коридора.

Мальчишка скрипнул от злости зубами и вновь глянул на ненавистную задачу. Та ничуть не изменилась, продолжая сурово интересоваться местом и временем встречи.

Алик обиженно шмыгнул носом и взялся за карандаш.

На черновике появилось подобие топографической карты. Над левым кружком расставила ножки буквачка «А», а над правым выпятила брюшко буквица «Б». На оставшемся пространстве в произвольном порядке раскинулись холмы, между ними рьяно пророс смешанный лес. Для разнообразия пририсовалось болотце, а сбоку примостилась гряда гор.

Пунктирная линия поползла через листик, соединяя разноимённые населённые пункты. И вот уже по пересечённой местности зашагали смешные корявые человечки, размахивая руками-палочками.

Скучная задачка постепенно оживала…

* * *

Энгри вышел из дому сегодня до рассвета, чтобы никого не встретить. Быстро прошагал до околицы, ёжась от утренней сырости. Поправил заплечный мешок, поднял воротник куртки и зашагал по тракту.

Путь предстоял неблизкий.

Из Бьохансталле получасом позже выскользнула закутанная в плащ худощавая фигурка. Лалиен спешила предупредить Энгри, что Большой Круг скоро собирается, и его решение грозит большими неприятностями…

* * *

Алик подпёр щёку рукой и с тоской глянул в окно. Со двора доносились звонкие мальчишечьи голоса. Эх…

Переведя взгляд на тетрадку, Алик решил, что обычной пешей прогулкой герои его злосчастной задачи не обойдутся. Если уж страдать, так всем вместе. По-честному.

Карандашик зачёркал по страничке, малюя кривобоких осьминожков, которые вылезали из-за ближайшего поворота.

* * *

Витая мыслями вокруг заморочливых неприятностей личной жизни, Энгри запоздало сообразил, что за существа вышли ему навстречу.

Хандрики-проглоты держались стаей, и агрессивность проявляли только перед заведомо слабым противником. Впрочем, одинокий путник вполне мог оказаться тем самым заложником обстоятельств.

Энгри растерялся…

* * *

Незадачливый школьник призадумался, но не над учебником. Путешественник, шагающий из пункта А, встретил на своём пути коварных и прожорливых монстров. Если ему сейчас не помочь, то путешествие на этом и закончится. И тогда уж задачку точно не решить.

Но что ему стоит…

* * *

Рассердившись на всю эту жизнь, подсовывающую ему неприятность за неприятностью, плюс хлопоты на десерт, Энгри окончательно взбодрился.

Прикинув величину стаи хандриков, да расстояние до них, житель Аббенстайна понял, что отступать бесполезно, пытаться сбежать — самоубийственно.

Остаётся уповать на высшую силу, воля которой неисповедима… И на силы собственные!

Неслышно шевеля губами, Энгри начал плести заклинание Паутины Морока. Хандрики-проглоты — существа примитивные, и обмануть их довольно просто. Главное, — выдержать ритм и последовательность строф. Слова заклинания накидывают петлю за петлёй кружевной Паутины.

Хандрики быстро растерялись, когда их стая внезапно удвоилась, а потом утроилась, и один проглот накинулся на другого, сосед на соседа, ближний на ближнего.

Какая там жертва, когда свой собрат гораздо более опасный противник, чем любой чужак.

Дезорганизация, и как следствие — паника, удовлетворённо отметил Энгри, наблюдая за разбегающимися монстрами.

Он облизнул пересохшие губы и продолжил свой путь. Лалиен не должна волноваться за него.

* * *

Алик уверенно расправился с нарисованными им же монстрами, и теперь подумывал о новой напасти на пути влюблённых.

А что, если…

* * *

Лалиен очень торопилась, и, не заметив выпирающего из земли корня дерева, споткнулась об него и растянулась на дороге. Привстав, охнула и села обратно, потирая ногу.

Всхлипнула и подхватила в ладонь скатившуюся слезинку. Ну почему всё так… Неудачно.

Жалевшая себя Лалиен и не заметила, как из ближайшего болотца, по направлению к ней потянулось какое-то зеленоватое облачко. Бесформенное, но пухнувшее на глазах, оно приближалось к девичьей фигурке.

* * *

— Алик, ну хватит! Пошли обедать, остывает. — Мама с решительным видом показалась в дверном проёме, держа в руках свой кухонный фартук.

— Так я ж не доделал уроки! — почти искренно воспротивился сын.

— Ничего. Потом сделаешь. — Высшая сила в мамином облике повлекла незадачливого ученика к обеденному столу.

Нарисованный мир оставался на произвол судьбы и новоявленных кошмаров.

* * *

Лалиен слишком поздно обнаружила угрозу. Болотный Хмырь подобрался совсем близко, и его щупальцеобразные отростки уже тянулись к одинокой путнице. Когда она оглянулась на шипящие звуки, Хмырь скалился её прямо в лицо. Что же…

* * *

Алик поболтал в тарелке ложкой. наблюдая за поднимающимся парком. Вопросительно глянул на мать, нарезавшую хлеб, и предложил:

— Мам, борщ всё равно горячий. Я пойду, дорешаю пока. Там осталось всего ничего…

— Что-то я раньше не наблюдала за тобой особого рвения к математике. С чего бы это… — улыбнулась мама и плюхнула в тарелку с борщом щедрую ложку сметаны.

— Считай, что у меня внезапно проснулась совесть, — шутливо отозвался сын, скрывая беспокойство во взгляде. Он чуть не бегом кинулся к себе в комнату, где брошенная тетрадка отчего-то тревожно вздрагивала, обдуваемая потоком воздуха из форточки.

Чего переживал-то… Что может случиться с нарисованными человечками? Разве что болото нарисовал он зря — не лепится оно к этой местности. Лишнее.

Щас мы его ластиком…

* * *

Что же это делается! Как неприятности — так все разом!

Лалиен и впрямь разозлилась. Их с Энгри преддипломную практику не зачли, тему дипломной работы изменили. Что дальше — одному лишь Большому Кругу ведомо. Да он не собрался ещё. Не все профессора сейчас в академии. Но уже скоро…

Всё это успело пронестись в русоволосой головке Лалиен, когда она глядела в белесую харю Болотного Хмыря. Он пузырился и вскипал от удовольствия встречи с теплокровным существом.

Какое наслаждение объять её всю, целиком, прижаться к тёплому комочку плоти и растворить его без остатка…

Ха! Подружка Энгри разбирается в активной форме ритмомагии не хуже, а лучше многих однокашников. И диплом она напишет, и защитит его, и никто помешать ей в том не сможет!

Болотный Хмырь даже не осознал до конца, что всё-таки произошло. Он лишь успел почувствовать, как сам исчезает, испепеляемый солнечными лучами, метко направленными вглубь его существа…

Лалиен поднялась, отряхнулась, осторожно шагнула и поморщилась. Ничего, ковылять можно. Им с Энгри нужно обязательно встретиться и поговорить.

* * *

Мальчишка взлохматил рукой свою шевелюру, что-то шёпотом пересчитал и добавил несколько чисел в тетрадь.

— Так, Лобачевский! — Вошедшая мама была настроена вполне миролюбиво. — Математиком тебе всё равно не стать, пошли-ка…

— Мама! Ты посмотри сюда…

Мама склонилась над тетрадью, вгляделась в строчки, взяла ручку.

— Ну вот видишь! Всё получилось… Это значение подставляем вот сюда, и получается… Сейчас прикинем…

— Получилось! — Алик обрадовано вскинул голову. — Они всё-таки встретятся!

— А ты как думал. Обязательно. Ладно, гуманитарий мой дорогой, обедать пошли.

— Где мой любимый борщец! Щас я его…

Сквозняк поворошил страницы оставленного учебника и закрыл тетрадку, внутри которой два смешных кривоногих человечка добрались до точки их встречи.

* * *

Энгри ещё издалека заметил прихрамывающую знакомую фигурку, и припустил по дороге. Добежав до Лалиен, он схватил руки девушки и прижал их к своей груди.

— Знаешь, я так хотел тебя увидеть…

— Я тоже. Хотела тебе сказать…

— Скажешь, обязательно. А пока…

— Так, Энгри, не забывай, что я в магии специалист посильнее тебя…

— Неуместное замечание, любимая…

— Видел бы ты, как я с Хмырём Болотным расправилась!

— Бедный Хмырь, мне его жаль…

— К тебе спешила, между прочим. А ты!..

Главное, что встреча состоялась. А где и когда — одной математике известно.

______________________________________________________

Магический кризис

Тропинка вильнула в последний раз, и наконец вывела на накатанную дорогу. Ашер ступил на неё, и от башмаков поднялось облачко пыли.

Теперь уж близко. За перелеском виднелись зубцы крепостной стены и башни замка.

Сосредоточенно шагая по дороге, Ашер думал над образом, в котором ему выгоднее предстать на подходе к городу. Когда он приблизился к городской стене, то уже значительно постарел с виду, да и ростом стал пониже. Правое плечо поднялось выше левого, так что вся фигура перекосилась и выглядела довольно нелепо. Одежда болталась как на пугале, а волосы торчали из-под засаленного берета.

Завидев городскую стражу, Ашер моргнул, и оба его глаза старательно заслезились. К воротам подошёл пожилой путник, весь вид которого вызывал даже не жалость, а недоумение.

Но стражники ребята не промах, их жалостью не проймёшь. А вот трезвый расчёт — другое дело. С торгового обоза — одна плата за въезд в город, с конного путника — другая, а с пешего — третья. Ну а с некоторых…

Стражник покосился на Ашера едва ли не с отвращением. Тот заискивающе улыбнулся, обнажив гнилые зубы.

Стражник с досады плюнул на настил моста и кивнул напарнику. Тот перегородил алебардой проход и прорычал:

— Куда прёшь, рвань!..

— В город, ваша милость, — проскрипел Ашер в меру сил своего образа.

— Чего там делать такому… — Стражник демонстративно повёл носом. — Шёл бы ты в свою глушь.

— Мне нужно в город, — терпеливо пояснил Ашер и поправил котомку, съезжавшую с плеча.

— Тогда плати, — веско бросил стражник, отводя насмешливый взгляд. Он не думал, что подорожний способен расплатиться, и откровенно заскучал.

— Сколько? — боязливо поинтересовался Ашер и старательно заморгал, заставляя глаза ещё больше слезиться.

— Два тенара, — небрежно бросил стражник и опёрся на алебарду. Плату он назначил чисто символическую, вовсе и не надеясь её получить. Даже такие гроши вряд ли по силам такому убогому.

Мастерски стараясь не выйти из своего убогого образа, Ашер отошёл немного в сторону, и начал рыться в своих лохмотьях. Извлёк сопливый платочек, завязанный узелком, и зубами начал развязывать его.

Наконец узелок поддался, и на свет появилась горстка меди. Пришёптывая, Ашер для виду пересчитал её и подошел к скучающему стражнику.

— Вот… Не хватает немного. — Протянул он пошлину на том же грязном платке.

Стражник скептически покосился на подношение и не побрезговал загрести всю мелочь равнодушной рукой.

— Так и быть… Вали, куда шёл. Да помни мою доброту, — самодовольно бросил он, заходя в караулку. Расплатившийся путник уже не представлял ни малейшего интереса.

Ашер старательно сложил опустошенный платок и засунул его в карман. Прошёл ворота и оказался на булыжной городской мостовой. Сразу несколько дорог расходилось отсюда, и Ашер просто двинулся по одной из них. Уже через сотню шагов его фигура распрямилась, одежда плотно облегла тело и уже не казалась такой поношенной. Башмаки хоть и были пыльными, но смотрелись достойно. Берет отошёл в подарок первому же встречному нищему, и тот спокойно принял его.

Ашер взлохматил рукой свою причёску, окончательно придав себе вид типичного горожанина средних лет.

Взяв ориентиром самую высокую замковую башню, он двинулся в нужном направлении. По дороге немного истратил из сбережённого денежного запаса. Его магических умений вполне достаточно, чтобы одурачить отупевших на своей работе стражников. К чему платить больше, если можно оттачивать своё мастерство, сочетая его с экономически выверенным тактическим ходом.

Никакая личина не универсальна. Их необходимо менять, как носки, — почаще, и обязательно вовремя. К ним нельзя привыкать.

Ворота замка оказались ещё менее неприступными, чем городские. Ашер вошёл в них беспрепятственно, и остановился сам, чтобы спросить дорогу.

Забавный толстячок-лакей снисходительно объяснил ему путь к управляющему. В переходах Ашера никто не останавливал, и он скоро добрался до кабинета с массивной дверью. Бронзовая дверная ручка была натёрта многочисленными ладонями до золотого блеска, а каменный пол у входа имел даже некоторое углубление от шаркающих ног посетителей.

Перед работодателем надо предстать достойно. Но и не перестараться. Ещё пару штрихов…

С усилием толкнув тяжёлую дверь, Ашер вошёл в кабинет.

Сидевший там человек не сразу поднял голову от стола, хотя не заметить вошедшего не мог.

— Доброго часа! — подал голос Ашер.

Управляющий оторвался от бумаг и глянул на посетителя.

— С чем пожаловал? — без предисловий поинтересовался он.

— Э… — и впрямь растерялся прибывший. — На работу устраиваться! — сообразил наконец.

— Всего-то? — с преувеличенным удивлением вопросил кадровик. Он вздохнул так, как будто хотел надышаться на всю оставшуюся жизнь, а заодно усовестить всех жаждущих занять тёпленькое местечко, в то время как… В то время, как безработных столько, что их можно тасовать подобно колоде карт, выбирая на вкус и цвет.

— Работать, значит, хочется… — не то утверждая, не то вопрошая, произнёс управляющий, глядя куда-то в сторону стены. Стена про себя удивилась, зная об отсутствии каких-либо узоров на своей поверхности.

Ашер со вздохом поднял взор к потолку, также не найдя там ничего интересного. Не то чтобы очень хотелось работать… Да и просто работать никогда особой тяги не было… Но жить-то надо! Следовательно, и зарабатывать на эту самую жизнь необходимо.

— Конечно, хочется, — кивнул он головой человеку, от которого непосредственно зависело его дальнейшее трудоустройство. Тут проявить рвение как раз уместно.

— Угу, — сказал на это кадровик, перебирая при этом ворох свитков, лежащих перед ним на столе. — А знаешь ли ты, дорогой мой, сколько таких желающих трётся здесь каждый день?

Ашер изменился в лице, но смолчал.

— А знаешь ли ты, что сейчас в стране кризис? Знаешь, конечно. Знаешь, что драконы с Северных гор сожгли все посевы на Великой равнине, что морской змей потопил торговые караваны в Тёплом море…

— А также королевскую эскадру, вышедшую ему на помощь.

— И даже корабли контрабандистов, ошивавшихся поблизости, — добавил управляющий. — Да что я говорю! Ты и сам знаешь. Все напасти сразу.

Ашер послушно кивнул.

— Ну и зачем ты сюда пришёл?

— Так на работу устроиться!

— Опять ты… Мы ж, кажется, договорились, в стране кризис, — а стало быть…

— Но жить-то надо!..

— Эх, и назойливый ты…

— Я ж особо ни на что не претендую. Скромная должность…

— Какой у тебя профиль? — неожиданно спросил кадровик.

Ашер воспрял духом и поспешил ответить:

— Я бакалавр магических искусств.

— Ах, бакалавр… Впрочем, подобных специалистов всегда недостаток. Даже во времена кризиса.

— Так, может…

— Может — да, а может и нет. Ты мне давай, анкетку заполни. Порядок такой, — объяснил он, заметив замешательство бакалавра. — Вот, пристраивайся у окна. Чернила, пергамент, образец заполнения — всё есть. Как закончишь, поговорим. — Управляющий встал и направился к выходу. У двери остановился, обернулся. — У меня сейчас обед, а это святое, сам понимаешь. Посторожишь кабинет. Да, — управляющий поднял вверх испачканный чернилами указательный палец, — не вздумай подсматривать государственные тайны в документах.

Ашер открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел.

— На документах стоит защита от дурного глаза. Ты, как специалист, должен разбираться в таких вещах. Ну всё, пока, обеденные трубы зовут. — И он исчез за дверью.

— Приятного аппетита! — прокричал ему вслед Ашер и стал осматриваться. В документы совать нос и впрямь опасно, можно и ослепнуть.

Ничего интересного он не обнаружил в этом бюрократическом чертоге, и сел за стол.

Пробежал глазами вопросы анкеты и призадумался.

Наверное, думал он слишком долго, что даже пергамент, лежавший перед ним, не выдержал, и на его поверхности проступили искрящиеся слова:

«Конкуренция при трудоустройстве достаточно значительна, потому умение представить себя работодателю может быть решающим!»

Восклицательный знак в конце фразы запульсировал в такт сердечного ритма, провоцируя анкетируемого на дальнейшие действия.

Претендент вздохнул и взялся за перо. Макнул его в чернильницу и начал писать.

Имя — Ашер Бирх Эгенстрем.

Дата рождения — Третья четверть Луны, асцендент в Стрельце, год Поникшего Лотоса.

Цель поиска работы — (Тут Ашер растерялся, но пергамент сообразил это и подсказал ему: «Краткое описание должности, на которую рассчитываете»).

А-а…

Ну, могу локально погодой управлять, усмирять толпу разгорячённую, количеством до двух дюжин. Много чего могу, но подробности — при личном знакомстве с непосредственным начальством.

Образование — … Здорово, конечно, написать ИАМИ, но кто знает, как у них тут проверка налажена…

Ашер ещё ничего не написал, а пергамент уже всунулся со своими замечаниями:

«Избегайте использования аббревиатур и специфических терминов!»

Ашер замешкался, и с кончика пера успела стечь капля чернил, которая и ухнула вниз, приземлившись разлапистой кляксой.

Ну вот…

Пергамент аж заверещал в ответ огненными буквами:

«Информацию выкладывайте аккуратно, правдиво и грамотно!!»

Значит, с Имперской Академией Магических Искусств не сложилось… Ладно, пишем как есть — Заболотный колледж прикладных магических умений. Звучит не очень, зато правда.

Да, ещё были курсы последипломной подготовки магов-полиморфов. Но это, пожалуй, лишнее.

Опыт работы — тут Ашер старательно заскрипел пером, пытаясь по возможности перечислить как можно больше мест, справедливо полагая, что в массе фактов потонет любой смысл.

Дополнительная информация — тэк-с!.. Знание языков — орочий разговорный, эльфийский литературный, руны читаю, но не пишу… Пиктографической письменностью владею виртуозно (попробуйте, проверьте!), клинописью не страдаю.

Прав на вождение дракона не имею. Тут стук двери отвлёк от заполнения анкеты, но она поспешила напомнить о себе:

«Не забудьте поставить текущую дату!»

Сегодняшнее число… Тридцать второе цветеня семьсот сорокового года Образования Империи, год первый Магического Кризиса. И роспись. Пара завитушек для красоты.

— А, уже закончил. Что ж, молодец. — Вернувшийся с обеда управляющий взял со стола пергамент с ещё не просохшими чернилами и пробежал глазами текст.

— Ничего неожиданного, но оно и к лучшему… Слушай, ты хоть знал, что анкета вспыхнет ясным синим пламенем, ежели в ней ложь бессовестную написать, а?..

Ашер кривовато улыбнулся, поднял с пола свою котомку и закинул шлейку на плечо.

— А ты чего стушевался? — Вскинул на него взгляд кадровик. — Знаешь, всё, что ты тут накалякал, — он потряс пергаментом, и тот гулко задрожал, — по большому счёту ничего не решает. И кого брать на работу, я сам выбираю, исходя из личного впечатления от человека.

Ашер мысленно взмолился Богу Бродячих Кудесников, и глухота того на миг уступила место снисходительности.

— Я готов тебя взять.

Ашер не был склонен верить своим ушам, но они были так убедительны…

— Тем более, что один из наших штатных магов, — ведущий специалист, между прочим, — готовится уйти со службы. Может, слышал о таком — Олекса Сор-Рокин? Говорит, что в соседнем королевстве ему лучший оклад обещают. Мы его, дескать, недооценили. Выделывается, одним словом.

Но тебе важно лишь то, что место освобождается. А пока постажируешься, с местностью освоишься.

Ашер просиял.

— Ладно, давай, на кухню топай. Считай, что оформлен.

Трудоустроенный бакалавр магических искусств зашагал по переходам замка, на ходу принимая более худощавый облик, а глазам придавая лихорадочный голодный блеск. Стряпухи, они же женщины, их легче всего на жалость брать. Иногда свои магические умения можно и в личных интересах применить. Кризис — время тяжёлое…

__________________________________________________

__________________________________________________

Герой по вызову

Мишка, пожалуй, мой лучший друг.

Надёжен, ненавязчив, честен и открыт, простоват порой… Да что это я? Он отличный парень! Простота его от открытости, честность от глупости… Да нет же!..

Я действительно его очень ценю. Наверное, он тот единственный человек, от которого я никогда не ожидаю подлости. Дружба, основанная на взаимоуважении — самое крепкое из человеческих чувств.

Я живу сам в однокомнатной, но вполне просторной и комфортабельной квартире, доставшейся мне от бабушки. Родителям до меня добираться часика полтора, два — от силы. Слава богу, у них хватает ума оценить техническое благо цивилизации в виде телефона и отдавать ему предпочтение.

Мишке с жилплощадью повезло не настолько, живёт с родителями и говорит, что вполне доволен. Мамина кулинария, и всё такое… Что ж, может быть.

Однако, встречаться мы предпочитаем у меня. Это притом, что я в своём доме хозяин-единоличник, и сюда редко кто допускается.

Женский пол не исключение. Девушки вообще довольно бесцеремонны, и чем дальше вглубь квартиры (моей!), тем выше коэффициент женской наглости.

А в остальном — почему бы и нет! Общение с противоположным полом облагораживает, расширяет кругозор… и укрепляет моё убеждение в том, что лучшая компания — это ты сам.

Мишка — другое дело. Интересный собеседник, правда, покуда не свернёт на свою излюбленную тему.

Дело в том, что мой лучший друг слегка повёрнут на фантастике, и т. д., и т. п., и прочее, прочее… Или не слегка? Сложно судить без специального опыта психодиагностики. Я могу лишь констатировать некий мистический блеск глаз, изменяющийся тембр голоса Мишки, когда он начинает вещать о святая святых, да не прозвучит это столь еретично. Фантастика и иже с нею, прекрасная и необыкновенная, в литературе и жизни, в умах и сердцах, словом, чем глубже в дебри, тем туманней смысл.

И всё бы ничего, если бы сие увлечение не выходило за рамки банального препровождения свободного времени. Знаете, кому филателия с нумизматикой, кто мечтает во всемирную книгу рекордов попасть, кто спортом бредит верхом на диване с пивком под рукой… Я только за! Каждый находит свою нишу и пристраивает в ней своё сознание во имя спасения от суматошных будней.

Но с Мишкой всё похуже. Он из той не столь многочисленной категории, которая сторонится армии простых потребленцев, то есть жаждущих получать удовольствие от жизни. Михаил относится к творческим личностям, деятельный зуд которых побуждает их привносить в картину бытия свои оригинальные черты.

Доступно изъясняя, подытожу — Мишке мало читать фантастику, он её ещё и пишет.

Теперь догадайтесь, кто является единственным читателем, а чаще слушателем этих многочисленных, порою странноватых, а чаще малодоступных пониманию творений? Само собой разумеется, обладатель отдельной квартиры, а по совместительству ещё и лучший друг.

Итак, моя миссия заключалась в организации своеобразного литературного салона на базе типовой квартиры, исходя из славянского менталитета, — с опорным пунктом на кухне.

Моя холостяцкая кухня аскетична и почти стерильна. При этом, благодаря грамотному подбору цветовой гаммы и современному интерьеру — вполне гостеприимна и достаточно уютна.

Лаконичная сервировка стола, дюжина сырно-ветчинных бутербродов, баночка оливок или маслин, печенье на всякий случай, и качественный кофе. Запас молока в холодильнике обязателен, поскольку просто чёрный кофе я не пью. Вот и всё, что требуется для открытия очередного заседания на моей кухне.

Благо, Мишка не питает слабости к космическим вестернам (это бы стало серьёзным испытанием крепости нашей дружбы), не увлекается физиологией инопланетных существ, не плетёт интриги в галактических империях. Он даже не изобретает машину времени.

Правда, потусторонним увлекается. Благодаря нему я узнал массу подробностей об астральном мире и целую кучу домыслов об изнанке нашего мира.

Порою забавно. Порою — слишком…

Мы с Мишкой давно друг друга знаем, учились вместе. Он понимает, что лукавить я не стану, лучше промолчу. Да ему и не мнение моё нужно, а живое участие. Человек, который выслушает, и не хрюкнет что-то обидное, а пожмёт плечами — мол, мало мы ещё знаем об этом мире, и чем дальше заглядываем — тем даль необозримее.

Словом, встречи наши проходят вполне душевно. Мишка совсем не заставляет меня читать многостраничные романы с продолжением. Чаще всего он просто зачитывает удачные, по его мнению, куски на пару листов и следит за моей реакцией. Я неоднозначно хмыкаю, бросаю глубокомысленные фразы, а он тут же извлекает откуда-то новые идеи, жонглирует ими, зажигается замыслами.

Иногда он схематично обрисовывает фабулу и, спросив:

— Вторично, да? — с закушенной губой ждёт моей оценки.

Я пространно развожу жижицу рассуждений, прекрасно понимая, что творцу нужен не мой совет, а лишь питательная смесь, на которой он взрастит, что сам захочет.

Он успокаивался и вновь погружался в многоуровневые глубины своего воображения.

Такой тандем устраивает нас обоих. Он имеет возможность выговориться, а я приобщаюсь к культурным слоям общественной жизни современности.

Мишка — романтик. Жениться собирается только по великой любви. Мечтает просто напечататься, не замысливаясь о гонорарах. Истово верит, что добро должно побеждать и в книгах, и в жизни. Надеется встретить чудо где-то за углом. Причём настоящее.

Как говорится, мечтать не вредно.

Так и в этот раз. Мишка снова мучился очередным сюжетным ходом, вдобавок его волновали моральные устремления главного героя, которые никак не хотели соответствовать строгим критериям идеала автора.

Я поставил чайник вскипятить воду, достал бородинский хлеб, принялся его нарезать и попросил Мишку взять из холодильника пакет молока и перелить его в специальный кувшинчик.

Мишка гремел дверью холодильника, какими-то склянками в его недрах, и продолжал бурчать.

— Понимаешь, в чём дело, каждый раз одно и то же… Я разрабатываю план, придумываю характеры, беру интересную идею и пытаюсь замешать из этого кашу с нестандартным вкусом. И как только начинаю выстраивать сюжет, персонажи тут же стряхивают с себя ярмо авторского замысла и выделывают, что хотят. Возникает вопрос — кто же здесь главный?

Я тем временем дорезал хлеб, сделал бутерброды и даже достал любимые оливки из шкафчика.

Мишка не замолкал:

— Иногда мне кажется, что там — в глубине белой и совершенно плоской страницы, лежащей передо мной, именно там прячется настоящий мир. А здесь мы живём в тени того большого мира, который почему-то закрыт от нас.

Я всыпал в кофемолку отмеренное количество зёрен и оглянулся.

Мишка отпил из молочного пакета и отрубил:

— Я каждый день надеюсь! Вот сверну сейчас за угол, и попаду в другое измерение. Ну бывает же так — пошёл человек в домашних тапочках мусор выбрасывать, и больше его никто не видел. Сколько случаев! Куда народ девается? Явно не сквозь землю проваливается. — Мишка закончил очень уверенно и допил молоко.

Я обомлел.

— А если им можно, то и со мной вполне может случиться. Не сегодня, так завтра. Морально я к этому готов.

— Ты что сделал? — раздался мой глуховатый голос.

Мишка плюхнулся на диванчик и уставился на меня.

Я взял пустой пакет из-под молока и потряс у него перед носом.

— Зачем ты его выпил? Я об этом просил? С чем мне теперь кофе пить?

— Глеб, прости. Правда, я даже не заметил. Заговорился, отхлебнул немножко. Ты же знаешь, как со мной это бывает…

— Знаю, и потому прощаю.

— Глебушка, ты только не волнуйся. Я сейчас сбегаю по-быстрому… Магазин ведь рядом?

— Сиди, кофе мели. В магазин лучше я сам схожу. Вернее будет.

Вскочивший было Мишка, снова сел за стол и крепко обхватил кофемолку руками. Его виноватый взгляд едва не рассмешил меня, но я, пряча улыбку, вышел с кухни молча. В прихожей накинул только куртку и обулся — ближайший магазин действительно в соседнем доме, совсем рядом. Хлопнул себя по карманам — бумажник на месте. Можно идти.

С кухни доносились успокаивающие звуки кофемолки в действии. Кстати, это не просто прихоть такая — я действительно считаю, что при ручном помоле кофе выходит намного вкуснее. Честно, я сравнивал вкус. Да и сам процесс схож с вхождением в транс, что само по себе расслабляет после рабочего дня и уже частично снимает напряжение.

Надеюсь, я вернусь ещё до того, как все бутерброды перекочуют в утробу этого литератора.

Открыл входную дверь и шагнул за порог. Лестничная площадка покоится в темноте по неизвестной мне причине. То ли лампочка перегорела, то ли вообще отсутствует.

Чертыхаясь, я нашарил рукой перила и начал спуск по лестнице.

В следующий момент я уже летел кубарем с какой-то кручи, а мир вокруг вертелся и тоже, похоже, чертыхался.

И вот наступил покой. Приоткрываю один глаз и обнаруживаю себя лежащим ничком на подстилке из сосновых игл.

Светло, как днём. Это не мой подъезд. Это даже не мой город.

Вокруг лес, я лежу у подножия песчаного обрыва, с которого и скатился, где-то неподалёку слышен журчащий звук ручья. Птички поют. Солнце светит.

Кстати, солнце одно, небо голубое, трава зелёная. По моей руке пробежал муравей. Я пересчитал его лапки — всё правильно, шесть штук. Значит, я на Земле, в Солнечной системе. Как будто. Только вот сместились пространственные координаты. А временные? Не знаю покуда, ориентиры отсутствуют.

Приподнимаюсь и сажусь. Голова гудит, локоть ноет, на душе пакостно. Где мой асфальтный мир? Верните подъезд, я домой хочу. Чёрт с ним, с молоком. Я могу и чаю попить, сок где-то был. Пивка наконец. Да я воды из-под крана похлебаю, не гордый. Только верните, а?..

Что за бред вообще! Я не герой этого романа. Может, какого другого, но не этого. Не я это!..

Где-то невдалеке всхрапнул конь. Ага. Ещё один неожиданный поворот сюжета. Или вполне закономерный?

Из-за сосновых стволов показался всадник на холёном жеребце. Завидев меня, он пришпорил коня и в два счёта приблизился.

Молодой, глаза горят необъяснимым энтузиазмом. С чего бы это? Мы незнакомы, за чашкой кофе вместе не сиживали.

Всадник спешился и чуть не кинулся меня обнимать. Я, почуяв это, отстранился и пронзил его испытующим взглядом.

Пронзаемый стушевался и склонился в почтительном поклоне. Я остолбенел.

Интересный расклад. Чего же дальше ждать?..

— Сир!.. Почти немею от восторга, но всё же выражаю вам своё глубокое почтение!

А паренёк-то того. Наверное, головой ударился ещё покрепче моего. А может, мне всё это снится? Ну да, лежу я на больничной койке после несчастного случая в родном подъезде, сны поглядываю. Поскольку же последним моим собеседником являлся незабвенный дружок Мишка, то сны эти с явным фантастическим привкусом. Такие вот грубые шутки подсознания.

— Сир!.. Вы готовы со мной продолжить путь?

Оторвал-таки от размышления. Куда же путь лежит? Надеюсь, не в реанимацию.

Юноша предложил мне своего коня, а я не стал отказываться. Во сне же всё бесплатно.

— Мы так долго вас ждали. Поверить не могу, что честь вас встретить выпала мне! Слава творцам-вседержителям!..

Ну, Мишенька, удружил. Это ж надо в такое вляпаться.

Я ехал верхом, а мой сопровождающий семенил рядом и вёл странные речи. Только и понятно, что меня где-то ждут, причём давненько уже, и не мешало бы поторопиться. В остальном же — сплошное уважение и почтение. За что, хотелось бы знать. Неужели моё самоуважение так глубоко проникло в моё же подсознание, и выплыло в таком чудовищном виде? Мне стало как-то неуютно. Был о себе лучшего мнения.

— Позвольте полюбопытствовать, сир… Как прошёл ваш переход? Хотя, судя по тому, что вы здесь, целы и невредимы, благоприятно. Прошу прощения за неуместное любопытство, мне не следовало…

Постой, постой. Какой такой переход? Оставим в покое мою невредимость, шею не сломал, и ладно. Что ж это такое…

— О каком переходе ведёшь ты речь, юноша? — От неожиданности я даже перешел на фэнтезийный стиль изъяснений.

— Мудрейшие так долго вас призывали, ритуал проводили каждый месяц, и всё безуспешно. Этот должен был быть последним. Он им и стал! Вы явились из Потустороннего мира, чтобы спасти наш. Пророчество свершится!

Опять чертовщина какая-то. Я, видите ли, из мира потустороннего. Хотя, это ж смотря с какой стороны смотреть… Дело не в том. Гораздо больше меня волнует некое пророчество и моя роль спасителя целого мира.

Ладно, не с этим юнцом разговаривать на серьёзные темы. Доберёмся до мест скученного обитания населения, там посмотрим. Я поёрзал в седле и скорчил унылую гримасу.

Что тут скажешь. Это был даже не город. Скорее уж посёлок городского типа. Городок поселкового подобия.

Зато встреча оказалась очень радушной. Совет мудрейших в полном составе чуть ли не хлеб-соль подносили. Пирог круглый точно был. Толкнули приветственную речь минут на сорок. И пока я слушал, да каравай жевал, интересная мыслишка ненароком проскользнула.

Путаница вышла! Перепутали они героя, когда вызывали. Не я им нужен, а Мишка. Он хотел, он ждал, он готовился. Да и в магазин ему бежать по всем статьям выходило. А я, дурак, полез не вовремя и чужое местечко сомнительных преимуществ занял.

Нет уж, увольте. Не нанимался, не соглашался, контракт не подписывал.

Я так прямо и сказал главному старичку, когда меня после официальной части приветствий в помещение провели.

Он долго хлопал на меня глазами, и после затянутой паузы начал меня успокаивать, говорить, что я устал с дороги.

— Да я серьёзно вам говорю, ошиблись вы, не того вызвали!

— Ритуал не ошибается. Если уж ты здесь, то именно тебе и суждено стать спасителем этого мира.

— Да все ошибаются, что тут такого… Вы только поскорее переправьте меня обратно. Ладно?

— Ты Искомый, теперь уже Обретённый. Явился в назначенный час и в указанном месте. Описание твоё с текстом Пророчества полностью сходится. Значит, ты и есть Герой!

— Меня Глеб зовут, — хмуро брякнул я, ошарашенный дедулькиными аргументами.

— Вот видишь! А имя Героя из Пророчества — Халле-Бан. Это точно ты!

— Конечно, один в один. — Хотелось стукнуть кулаком по столу, да старичка постеснялся. Ещё совсем веру в приходящих героев потеряет. Как потом жить? — Хорошо, допустим, вы меня убедили. Теперь объясните, почему я должен вам помогать?

— Ну как же! Это большая честь, стать спасителем мира. Твое имя прославится в веках!

— Имя Халле-Бана. Вот к нему и обращайтесь.

— Но это же ты! Как ты можешь отворачиваться от своей судьбы, как ты можешь!..

Старичок так искренно сокрушался, что мне и впрямь стало стыдно.

— Ответьте мне ещё на такой вопрос… Зачем вам понадобился герой из другого мира, чтобы решить проблему в этом? Местные уроженцы ни на что не способны?

— Тут не всё так просто. Как ларец и ключ от него не должны хранится вместе, так и жизни миров управляются извне. Стало быть…

— Подождите, я ничего не понял. Какой ключ, какой ларец?

— Тот, кто родился и живёт в этом мире, не может на него воздействовать. Такой силой обладает лишь пришелец извне.

— Потусторонний герой, так сказать. Ясненько!..

— В этом заключена большая мудрость. Повзрослеешь — поймёшь.

— Если доживу. — Я ещё пытался хорохориться, но нехорошее предчувствие царапало душу коготками. — А как мне вернуться обратно, домой? Ритуал обратной пересылки существует? — уныло поинтересовался я, не слишком рассчитывая на обнадёживающий ответ. Так оно и вышло.

— Как сказано в пророчестве:

Когда свершится то, что суждено,

Явившийся герой объявит миру,

Что сети зла разорваны отныне,

Покой и радость лишь пребудут в мире,-

Спаситель наш прольёт слезу

И с нею канет тихо

Туда, откуда прибыл…

— И что же, — севшим голосом проронил я, — другого пути нет?

— Увы, мой друг… А, может, к счастью!..

Я встал у окна и с тоской глядел на проплывающие облака в безмятежно-лазурном небе. Мне бы их проблемы…Я тяжко вздохнул. Плыви по воле ветра и ни о чём не задумывайся.

Может, и правда? Последовать примеру? Всё, что мог, я уже потерял. Осталось расслабиться и получать удовольствие. Измени своё отношение к жизни, а она изменит своё!

— Ближе к делу, мудрейший. Какая задача стоит передо мной, какие препятствия на моём пути, где мой верный меч и мой боевой конь?

— Меч и конь тебе не понадобятся, Обретённый…

— Рад слышать. Значит, миссия моя не столь опасна.

— Тебе всего лишь надо пройти в Замок Превращений, достигнуть Зала Вихрей и снять проклятие.

— И всё! А на выходе вы будете ждать меня с охапками цветов и праздничным оркестром. — Честно, я искренно восхитился наивностью этих аборигенов.

— Про твой выход в пророчестве ничего не сказано…

Добавил энтузиазма, нечего сказать.

— Слушайте, а может, ну его, этот замок… Останусь здесь, обживусь потихоньку, да вдруг и счастье личное обрету в тихом семейном омуте. К чему лишний риск?

— К сожалению, Обретённый, счастье личное неотделимо от благополучия общественного. Наш мир гибнет. Пока медленно, но вполне уверенно. С каждым годом наши зимы длиннее и суровее, а летом всё сохнет от жары и недостачи влаги. Бури непредсказуемы и разрушительны. Даже земля стала трястись там, где всегда была спокойна. — Старец задумчиво помолчал и ещё более тоскливым голосом продолжил:- Об этом было сказано в Пророчестве, но сказано так давно, что никто и не думал о том, как всё сбудется. А сбылось в точности и в срок. — Голос старичка окреп и обрёл властные интонации. — Теперь дело за тобой. Произойдёт ли всё так, как предсказано, и станет ли Обретённый Спасителем.

Легко вам, дедушка, говорить. А меня подняли с мягкого дивана и бросили на целину, да ещё ждут проявления героизма без подручных средств.

— Так, на всякий случай… Может, вы для меня припасли какой-нибудь могущественный артефакт? — вспомнил я по случаю Мишкины творения. Эх, сейчас бы самого его сюда.

— В Пророчестве об артефакте ничего не сказано.

— Ясно.

— Ты уж прости, Халле-Бан, давно писалось. И так с трудом перевели древние письмена.

— Чего уж там. Дорогу к замку покажите.

— Проводим…

Что вам сказать. Замок как замок. Помесь Гауди и классических небоскрёбов, цветовая гамма окрыляла самые худшие опасения. Я уже предвкушал незабываемые ощущения.

Мои сопровождающие остановились неподалёку и пожелали мне благополучного пути. Благодарствую, и вам не кашлять.

Входной зев поглотил меня, и я сразу же наткнулся на чьи-то не истлевшие останки. Нельзя сказать, чтобы меня это воодушевило, но уважения к аборигенам добавило. Не все, стало быть, ждали явления бравого героя, сидючи на лавочках.

Впрочем, имею ли я вообще какое-то право судить этих людей и оценивать их поступки? Не думаю.

Внутренности этого сооружения поразили меня своей несоразмерностью и чуждостью идеологии. Имеется в виду, что всё здесь было нелогично с человеческой точки зрения, не объясняло своего предназначения и не давало ни малейшей подсказки, куда же мне двигаться и вообще, зачем всё это нужно и кому.

Мне снова показалось происходящее со мной дурным сном, идиотским вывертом никчёмной судьбы. И с кем всё это случилось?! Со мной!.. С тем, кто по жизни двигался только по чистым, проторённым дорожкам, вовремя ложился спать и рационально питался, из вредных привычек — только езда на лифте. Тем не менее, событие с наименьшей вероятностью таки произошло в моей размеренной жизни. Как это называется, а? Хотел бы сказать, да слов приличных не хватает.

Затравленно зыркая по сторонам, я убеждался, что нахожусь в ловушке, в которой проведу незабываемые, и судя по всему — последние часы своей жизни. И ещё вопрос, часы это будут или минуты. Я сделал робкий шажок вперёд.

Чёрт, что это?.. Стены как будто зашевелились, взбугриваясь и шурша каменной крошкой. Они дернулись и прокатились волной, которая схлопнулась с драматическим эффектом. Пропорции помещения исказились до полной несуразности. Потолок не то чтобы упал, он рухнул на меня и погрёб меня вместе с моими страхами.

Вновь я себя ощутил через какое-то время, с плотно закрытыми глазами, лежащего скрюченным и со сжатыми зубами. Все разрушения вокруг оказались всего лишь иллюзией, которая запросто справилась с задачей запугать меня.

Ну не герой я, не герой! Сколько повторять.

А смысл? Никто не слышит. Ни высшие силы, ни демоны, ни ангелы. Нет, Глебушка, никому нет дела до кусочка слизи в твоей одежде, до твоего перепуганного тела, которое ты так холил и лелеял четверть века. И тщетно пытаться залезть под одеяло бытия, чтобы найти там укромное местечко. Судьба-злодейка пнула в самое мягкое место, и ты выкатился на арену цирка под жаркие огни рампы.

Впрочем, уже сколько лежу, а ничего не происходит. Я открыл глаза и вытер с лица малодушные слёзы. Сел прямо и начал вздыхать о своей молодой и почти загубленной жизни.

Через какое-то время я был вынужден констатировать, что попрощался со всеми, кого знал, и понял, что вряд ли они будут долго скорбеть обо мне. Так, посудачат немного по поводу моего исчезновения и …забудут? Ну да, а что тут такого? Как бы я себя не любил, но способен здраво рассудить, что ничего такого не сделал в жизни, чтобы меня помнили дольше срока, установленного внешними приличиями.

Жалею ли я об этом сейчас? Как ни странно — нет. Тут я сам удивился своему ходу мыслей. И правда, что было бы, если б мне дали второй шанс прожить свою жизнь, стал бы я другим? Сильно сомневаюсь. Я таков, каким есть, и не представляю себя другим.

Итак, бросим это самокопание и займёмся более насущным. Сколько там шагов до края моей жизни? С десяток будет? Ну-ка, пройду их так, как будто следую по верному пути к полному счастью всего человечества. Лихо закрутил, а?

Я и впрямь встал в полный рост и пошёл вперёд. Взгляд мой был мутноватым, слёзы так и не высохли. Меня шатало из стороны в сторону, походка явно выглядела нетвёрдой и расхлябанной.

Шагов через пять я заметил, что предметы вокруг приобрели как бы двойные очертания. Они расплывались и расходились в стороны, всё более отдаляясь. Причём эти двойники изменили оттенки своего цвета. Я теперь видел словно две картинки сразу, одинаковых на первый взгляд, и наложенных друг на друга, с некоторым смещением.

Совсем вскоре я понял, что одна как бы ложная, а вторая, возможно, истинная. Я условно их так обозначил, не найдя других слов. Одна картинка была мерцающей, а другая более насыщенной по цветовой гамме. Прищуривая глаза, я настраивал изображение и нащупывал дорогу.

Мерцающая картинка подсказывала мне обходные пути среди множества ловушек. Действительно, простому человеку пробраться в этом лабиринте ложных лестниц, уступов и провалов шансов не было вовсе. Только моё внезапно проявившееся шестое чувство дало мне такую возможность. Неужели так и должно было случиться, и все мои переживания — пустые эмоции слабого человека? Да уж всё равно…

Так, всхлипывая и размазывая грязные слёзы по щекам, я вскарабкался на самый верх. Почему туда? Всё то же шестое чувство привело.

И что же? Открылся передо мной просторный зал, войдя в который, я застыл от неожиданности. Мои две картинки внезапно схлопнулись в одну и обрели резкие черты. Пространство оказалось заполненным разноцветными полупрозрачными шарами разной величины, которые плавно, но беспорядочно двигались. При встрече одинаково окрашенных происходило их слияние и увеличение в размерах. Если же разноцветные наталкивались друг на друга, то меньший лопался. Они проходили сквозь меня неощутимо, а я стоял завороженный этой калейдоскопной круговертью. Один бирюзовый подплыл к самому моему носу, и пока он проходил меня, я успел разглядеть призрачную картинку зарождения циклона. Походило на изображение из космоса, в тех же пропорциях и ракурсе. Внутри этого шара я даже улавливал некие звуки — то ли шорохи, то ли отдалённый гул. Шар меня покинул, и картинка пропала. Тогда я сам стал подходить к этим шарам и сливаться с ними. Описать ощущения не берусь, только знаю, что лишь сейчас понял смысл существования себя самого и всего остального мира. Самое сильное впечатление на меня произвёла крупная свинцовая сфера, внутри которой я ощутил себя в мощном водовороте, за мгновеньё продрог до костей и ещё успел увидать очертания антарктического материка. В голове выстроились фразы о южном циркумполярном течении, наглухо замкнувшем Антарктику. Я с радостью вынырнул оттуда и кинулся за оранжевым шариком. Быстро согрелся где-то среди барханов, и понял, что салатовый шарик с манящими берёзками мне куда роднее и приятнее.

Однако эта карусель не надолго загипнотизировала меня, я вскорости начал отдавать себе отчёт, что не всё так гладко в этом радужном мире. Сферы, достигнувшие наибольших размеров, становились слишком агрессивными, убыстряли свой ход и принимались уничтожать соседей. Хотя преимущество их оказывалось мнимым, и они рано или поздно становились жертвами конкурирующих цветовых шаров.

Не строя строгих гипотез, я для себя определил происходящее неким подобием всепланетной кухни погоды. Никаких иных ассоциаций мне на ум не пришло. И что-то на этой кухне пошло не так. Истинной картины я не знаю, стало быть, буду действовать интуитивно.

Я стал ходить между ними, а они, чуя меня, отклонялись от своего пути. Заметив это, я свои перемещения сделал более осторожными и осмысленными. Постарался двигаться так, чтобы рассредоточить значительные сборища одноцветных и заставлял их чередоваться по цветовой гамме. Не сразу, сопротивляясь, но они постепенно выстроились в подобие объёмной восьмёрки, трёхмерной лемнискаты. Эта движущаяся кривая заняла весь объем помещения, а я стоял в центре и, задрав голову, наслаждался очарованием этой картины.

В точке пересечения кривой происходило взаимоперекрашивание шаров, и зрелище приобретало всё более гармоничные черты.

Через какое-то я время я осознал, что моё присутствие здесь излишне. Дело сделано. Смею надеяться, что в ближайшее время здешний климат приобретёт благоприятный стиль поведения, и погодные аномалии сойдут на нет.

Я тихо и спокойно спустился вниз без излишних приключений. Картинка больше не двоилась, путь был открыт. С чувством честно исполненного долга я открыл врата Замка Превращений и шагнул наружу.

И попал в темноту родного подъезда. Сумрак чуть рассеялся тусклой лампочкой, которая ещё помигала пару раз и наконец засветила нормально. Я не пошёл ни в какой магазин. Толкнул дверь своей квартиры и ощутил запах свежемолотого кофе. Мишка высунул голову с кухни и с удивлением поинтересовался:

— Чего это ты так скоро? Деньги забыл?

Я начал медленно стягивать с себя куртку, наслаждаясь каждым проживаемым мгновением, и ответил ему:

— Знаешь, Мишка, я тебе сейчас такой сюжет расскажу! Попробуй только не использовать…

Оглавление

Дипломный проект

На все восемь рук мастер…

Город, которого нет

Венец эволюции

Вечные странники

Недалёкое светлое будущее

План спасения

Потерянный

Разборки на берегу Пучай-реки

Преображенье сна

Зелёный шоколад

Год жизни

Цикл "Хроники Илейи" в новеллах"

  Беглец

  Встреча состоится!

  Магический кризис

Герой по вызову

Реклама на сайте