Марина Добрынина Принц Эрик и прекрасная посудомойка (Принц Эрик и прекрасная посудомойка — 1)
Король Эрик V кое-что сделал для страны. В его правление прошла пара-тройка мало примечательных войн, было осушено Тримезийское болото, изгнаны за пределы королевства разбойники-работорговцы ну и так, по мелочи. В целом, все шло благополучно, за что и получил король свое почетное прозвание — Благословенный. Он прожил 75 лет, оставил многочисленное потомство, в том числе и так необходимого для престолонаследия мужского пола, и погиб, упав с лошади и весьма неудачно ударившись виском о тротуарный бордюр.
Впрочем, биографии Эрика посвящено значительное количество томов, а основные вехи его жизни зазубривают даже школьники классе так во втором. И все же было в его, в общем-то, радостной жизни несколько темных пятен. Главное же из них связно с супругой короля. Хотя в школе это не изучают, каждый малыш знает сказку о принце и прекрасной посудомойке.
Конечно, официальные историки королевства обходят сию странную историю в своих исследованиях стороной, и уж безусловно, никак не связывают ее с супругой короля Эрика Благословенного. Тем не менее, никто не в состоянии отрицать тот факт, что происхождение Софии Семпольской неизвестно. Она появилась ниоткуда на двадцать восьмом году жизни принца Эрика, быстренько женила его на себе, и все. Заявлена она была как принцесса из заокеанских земель. Именно так. Особо желающие узнать местонахождение этих земель не без помощи короля отправлялись выяснять его сами.
История королевы Софии Семпольской так и оставалась бы за семью печатями, если бы мне не улыбнулась удача. Я мог бы сказать, что наткнулся случайно, убираясь на чердаке, на коричневую книжицу, или что мне презентовал ее умирающий друг, или ее выбросило на берег моря в бутылке. Но нет, буду откровенен: у меня нет чердака, все друзья, слава Создателю, живы и здоровы, а море выносит на берег в моем присутствии лишь обломки раковин, скользких медуз, да так, мусор всякий.
Первое упоминание о дневнике королевы я обнаружил, изучая протоколы допроса главарей разбойников. Там это прозвучало примерно так: "и эта чертова баба со своими бумагами…". Биографы Эрика Благословенного вскользь отмечали, что заокеанская принцесса приняла каким-то образом участие в поимке и обезвреживании верхушки банды. Но какое?
Далее я обнаружил обрывок переписки короля Эрика 4, отца Эрика, тогда еще принца, со своей двоюродной сестрой, настоятельницей монастыря Святой Глафиры, в которой он настоятельно, как пишет, в который уже раз, просит обеспечить сохранность "неких документов" и не допустить ни в коем случае возможность того, что об их нахождении узнает некая посудомойка.
К чему такие странности? Прятать документы от прислуги?
Еще и еще натыкался я на упоминания о неких дневниках, которые нужно сохранить во что бы то ни стало. В конце концов, поиск дневников захватил меня до такой степени, что я вынужден был уволиться с работы и на свои сбережения отправиться на поиски библиотеки монастыря Святой Глафиры. Дело в том, что вскоре после гибели Эрика Благословенного королевство подверглось вторжению со стороны соседа, с которым каких-то двести тридцать лет назад был подписан мирный договор. Посему вторжение оказалось совершенно неожиданным, и, пока наследники короля Эрика, решали, что им делать, враг существенно продвинулся вглубь страны. В принципе, разорение женского монастыря в планы Губмольда Северного, а так звали этого соседа, не входило, все же он тоже считал себя христианским государем, но строптивая настоятельница что-то там не то ему ответила и в чем-то не том отказала, короче, в результате монастырь был спален. Библиотека также сгорела. О судьбе монахинь хроники умалчивают. Умолчу и я. Впрочем, существуют сведения, скорее, похожие на легенды, о том, что некоторым сестрам удалось спастись, захватив с собой часть документов и реликвии. Во всяком случае, документы, имеющие отношение к монастырю, были обнаружены в университете городка, находящегося в тридцати милях от него.
Именно туда я и отправился. Не буду упоминать о том, что мне стоило пробраться в архивы университета трехсотлетней давности. Не скажу и о том, сколько времени я там провел. Главное это то, что моя миссия все же увенчалась успехом. Дневники посудомойки были найдены. Более того, скажу, что моя версия о том, что легенда о принце и прекрасной посудомойке имеет отношение к корою Эрику Благословенному, полностью подтвердилась.
Дневники посудомойки не являются в прямом смысле этого слова дневниками. Они представляют собой своего рода изложение фактов, произошедших в жизни королевы Софии в определенный период ее жизни. Они не окончены. Вероятно, их завершению помешало похищение указанных документов. Думаю, что не погрешу против истины, если скажу, что кража была организована королем Эриком 4 в целях соблюдения государственной безопасности.
В этих воспоминаниях королева София предстает перед нами в качестве неординарной и, я бы сказал, значительно не соответствующей канонам времени, личности.
Я осмелился несколько подкорректировать добытые мною документы и предлагаю их вам на рассмотрение. Особенности авторского изложения сохранены.
Часть 1. Знакомство
Ненавижу мыть посуду!
Не-на-ви-жу. По-моему, посудомойками нужно платить такие бешеные-бешеные деньги, что даже сейчас у меня таких нет. Вот, взяла в руки бумагу, думала, напишу, что путное, и единственное, что сразу пришло в голову — это про посуду. Ну что поделать! Этому гадскому занятию я отдала добрых два с половиной года своей жизни. И вообще, мне кажется, что есть можно и с бумажных листочков, или просто с больших листьев, а потом их выбрасывать. Нет, все, хватит о посуде, поговорим об Эрике. Собственно говоря, писать я собиралась именно о нем. Его мамаша сегодня меня достала!
Эрик… Я помню, как мы столкнулись с ним в первый раз. Было как-то совсем уж поздно, темно, и я, тихо матерясь, тащила в кладовую здоровенную корзину с чистыми тарелками. Освещение у нас в замке хреноватое, под ноги из-за корзины этой не посмотришь, и потому шла я так медленно-медленно, посередине коридора. Шла и думала, что приду вот домой, завалюсь спасть, а завтра выходной, можно с Зауром сходить куда-нибудь или даже в деревню к родне смотаться. И тут нате-здрасте, принц Эрик собственной персоной. Ползет по коридору. Ну, почти ползет. Идет, все-таки. И главное, качает его из стороны в сторону так, будто и не в замке мы вовсе, а на мелкой такой посудине посреди океана. Подходит он ближе, к стеночке прислоняется и на меня пялится. А глаза у него тупые-тупые и перегаром несет так, что у меня цветочек на корсаже вянет и сам лепесточки скидывает. А потом принц, молча так по стеночке, сползает и ножки свои королевские поперек коридора вытягивает. А я с корзиной. И так неясно, что делать. Не положено, понимаете ли, особам королевской крови по ночам по хозяйственной части шастать. Не по этикету это как-то. Идти назад далеко. Впереди вон осталось всего пару десятков метров пройти. За угол завернуть и вот она кладовая, а там и домой.
Но впереди, знаете ли, сидит на полу наследник престола собственной персоной, который малым ростом не отличается, и через чьи королевские конечности мне с корзиной ну никак не перебраться. Пока я так размышляю, смотрю, а принц-то глазки закрыл, голову на грудь свесил и сопит себе тихонечко. Ну что ж, думаю, рискну здоровьем. И начинаю потихонечку через грабли его перешагивать. Тихо так, чтобы не разбудить. Одну ногу переставила, другую только подняла, и тут он как проснется, как дернется. Я с корзиной этой дурацкой на пол как загремлю! В общем, в результате тарелки вдребезги, корзина укатилась невесть куда, а я с квадратными глазами сижу у принца на коленях и даже сказать ничего в состоянии шока не могу. А он тоже молчит и улыбается глупо так. И, в общем, тут я замечаю, что ручки его шаловливые меня уже за талию обнимают.
— Спасибо, — говорю, — Ваше высочество, а теперь не были бы Вы так любезны меня отпустить. Мне еще осколки собрать надо.
А у самой уже слезы на глазах. Выходные мои явно накрываются. Убыток отрабатывать теперь придется. Не объяснишь же управляющему, что грохнула сервиз, споткнувшись о пьяного принца.
Принц меня отпустил. Я поднимаюсь на ноги, юбку оправляю и тащусь в кладовую, но теперь уже за метлой.
— Эй! — слышу, — помочь, может?
Ага, так и вижу его с веником в руках.
— Спасибо, — отвечаю, — Ваше высочество, не надо мне ничего.
— А меня Эрик зовут, — заявляет он.
Я лишь вздыхаю. А то его портретов никто не видал, и на выезды парадные не ходил. И вообще, можно подумать, наследников престолов в нашем королевстве как собак нерезаных. Так всюду и снуют. Не упомнишь, как звать.
— А тебя?
Вот еще, а это ему зачем?
— Соня, Ваше высочество.
— Хм, Соня…
— Я пошла? Ваше высочество?
— Иди, я пока здесь посижу.
В общем, удалилась я весьма озадаченная, но когда с веником вернулась, принца поблизости уже не было. Спать, как видно, отправился.
Наутро, конечно, пришлось отчитываться перед управляющим. Сослалась на позднее время, усталость. Да и, честно говоря, ничего особо ценного я не разбила. В общем, шеф у нас мужик строгий, но справедливый. Выходных он меня на месяц вперед лишил, но уплачивать ничего не заставлял. И на том спасибо.
Следующая наш встреча состоялась недели через две, и объяснить это я могу лишь своим персональным злосчастьем. Есть у меня страстишка. Нет, ни карты, ни вино, ни, упаси Боже, мужчины. Нет. Собаки. Люблю я этих тварей, и они, надо сказать, отвечают взаимностью. Отец говорит, это я в деда такая. Ну а мне все равно.
Поскольку выходные мои отпали, по всей видимости, за ненадобностью, а желание развлечься хоть каким-нибудь способом осталась, решила я как-то вечерком заглянуть в псарни. Знаю-знаю, прислуге ходя туда нет. Но ведь можно знать кое-какие лазы, да и знакомство с младшим помощником третьего заместителя старшего загонщика тоже способно принести свои плоды. Ну принесу я ему пару бутылок честно экспроприированного на кухне пива, зато спокойно могу торчать на псарне, сколько влезет. Да и какая-никакая, но и помощь от меня бывает.
Вот тогда, к примеру, пошла я к Зоркому поздороваться. Он у них здесь местная знаменитость — кафрская борзая. Здоровенная такая пятнистая псина с длинными лапами, хвостом-метелкой, узкой, длинной, как сабля, мордой и вечно грустными черными глазами. Я, значит, его зову, а он не идет. Непорядок, думаю, надо поискать. Нахожу бедное животное под лавкой. Лежит на боку, дышит тяжело, и никому до него дела нет. Хвостом мне два раза махнул, узнал вроде, и тихонько так заплакал. Кладу руку на нос (собаке, конечно). Горячий, сухой. Зоркий палец мне лизнул и опять плачет. Ну, думаю, сволочи, головы бы вам всем поотрывать за такое с живностью обращение. Зоркий — собака крупная, нервная, особо за лапы его не потаскаешь. Значит, мне к нему ползти придется. Ну да не проблема. Юбка не парадная, отстираю потом. В общем, встала я на колени, наклонилась, и руками осторожно так Зоркого ощупываю на предмет внешних повреждений. Щупаю-щупаю, и тут он как зарычит! Больно, значит. Я аккуратнее. Вроде лапа. Пальчиками нежненько так пробегаюсь. И точно, на правой задней лапе с внутренней стороны что-то вроде опухоли. Горячая, вздулась. Собака болеет, а никому дела нет! Ну что за свинтусы!
— Удобно?
Я продолжаю Зоркому лапы ощупывать, Может, где еще что-нибудь болит, и тут до меня доходит, что я вроде как речь слышала человеческую. Ага, вот сейчас-то они у меня и получат!
Начинаю из-под скамьи вылезать, со злости трескаюсь головой, еще больше стервенею. Разворачиваюсь и вижу — сапоги стоят. Коричневые. Новые. До отвращения дорогие. Голову поднимаю… Принц Эрик. А я на четвереньках, да и в месте, где мне находиться ну совсем не положено. Стоит, хлыстиком поигрывает, и взгляд у него очень недобрый. Краснею. Зеленею. Думаю, странно, почему это я в его присутствии все время не на ногах? А что сказать?
— Зоркий заболел, — буркаю.
— Ты встань.
Со вздохом, чрезвычайно тяжелым, поскольку от моей выходки никаких хороших последствий ожидать не приходится, поднимаюсь. Стою. Молчу. Глаза опустила. Подол свой разглядываю. А на него соломы налипло, ужас сколько! А отряхнуться страшно.
— Как ты сюда попала?
Бли-и-н! Что б соврать?
— Зоркий же заболел! У него, опухоль на лапе… Ваше высочество!
— А ты здесь причем?
— А он, а он… он, это, никому не дается! Вот! Я только посмотреть!
— А остальные где?
— Они это… ну… за помощью побежали!
Вру, конечно, не видела я никого. Старший, так он выпить не дурак, молодые по девкам разбежались. Точно знаю, у Гаврика, который сюда меня запустил, роман с одной из горничных. Так ведь, скажу правду, им попадет, а мне ход сюда навсегда закроется. Да и репутацию себе подпорчу. Кто мне потом доверять будет?
— Ладно, — говорит принц, — показывай, что случилось.
Снова краснею.
— Я его, — говорю, — вытащить не смогу. Нужно под лавку лезть. Иначе никак.
Принц смотрит на меня, как на идиотку, бухается на колени, и аккуратно вытаскивает Зоркого на свет. И псина эта противная не то, чтобы зарычать, даже носом в его сторону повернуть не смеет.
— Давай, показывай. Где?
Вместе с Эриком мы быстро выяснили, что никакая у Зоркого не опухоль, а довольно-таки глубокая рана, она загноилась и, конечно, образовался здоровущий нарыв. Его высочество, пока пса осматривал, так ругался, так ругался. Я и не знала, что принцам такие слова известны. А потом он поглядел на меня так, сощурившись, и приказал:
— Так, быстро, ткани кусок, крепкого вина, и мигом сюда, помогать будешь.
Я на кухню, потом — в прачечную. Прибегаю. Принц все так же возле собаки, а вокруг него уже человек пять собралось. Пялятся. Гаврик тоже пришел. Он на меня злобно так покосился. Я сразу поняла — сюда больше не ногой.
— Вот, — говорю, — Ваше высочество, принесла.
А я, надо сказать, чтоб лишний раз не бегать, вина целый кувшин приволокла, и холста метров пять. Сказала, что для Эрика, так мигом дали.
— Ну, — зарычал он не хуже Зоркого, — что стоишь, иди сюда быстро.
Я рядом с ним на коленки бряк.
— Так, — рявкнул принц, и сунул ткань в морду старшему, — бинты режь.
— Ты, — это уже мне, — голову держать будешь. Идиоты, тунеядцы…
А сам ножичек достает.
У меня сразу мысль шальная — кого-нибудь здесь прирежут. Дай Бог, не меня. А сама голову Зоркому держу, чтоб не вырывался, и кажется при этом, что сейчас в спине у меня сразу десять дырок появится. По одной на каждый глаз. Потому что принц-то он принц, ему ничего не будет, а мне так явно темную устроят. По окончании процедур. А тут его высочество глазки поднимает, глядит на народ, и давай пальцем тыкать.
— Так, ты, ты и ты. На конюшню. Десять плетей каждому.
Лично проверю.
Ну все, понимаю, теперь мне точно хана. Подобной гадости мне явно не простят. Скажут — спровоцировала.
— Может, не надо? — спрашиваю, рискуя нарваться на то же самое.
— Надо, — чеканит принц, — до чего пса довели, сволочи. Не умеют, козлы, с хозяйским добром обращаться, пусть учатся.
А сам ножик в это время вином поливает. И зачем добро переводить?
Потом с пояса мешочек какой-то снял, развязал, положил рядышком и по нарыву вдруг как резанет. Зоркий взвыл, дернулся, но я-то его держу! Пес плачет, принц холстом, смоченным в вине края раны промывает. Потом порошком из мешочка все сверху посыпал, отчего бедный Зоркий вообще с ума чуть не сошел, и быстренько бинтами лапу перемотал туго-натуго.
— Учись, — говорит и усмехается, — людям это тоже помогает.
Странный он все-таки.
— Повязку, — спрашивает, — сменить сумеешь?
— Угу, — говорю.
— Ну, значит, завтра придешь и сменишь. Зовут тебя как?
— Соня, Ваше высочество.
— Хм… Соня. Ну иди.
Я унеслась, пока не приключилась чего. Бегу к себе и думаю: ну очень он странный. Чего сам к собаке полез? Весь такой невозмутимый, а ручки-то дрожали. И лоб в испарине. А что не помнит, как зовут, это хорошо. Постараюсь, чтобы и на этот раз забыл. Нечего мне лишний раз хозяевам на глаза попадаться. Не к добру это.
И как чуяла.
Уже на следующий день я услышала свежую версию произошедших событий. Чрезвычайно далекую от оригинала. Произошло это случайно. Сидела, осколки собирала за плитой. Ну рок у меня такой — посуду бить. Плита у нас высокая, как во всяком порядочном замке, и меня, хоть и я не миниатюрна, из-за нее не видать. А когда я услышала, что мое доброе имя склоняется, так и вовсе притворилась ветошью.
— Нет, ты послушай! — разорялась пухлая и белая, как подушка Мэп. Кухарка, которой, казалось, до меня и дела нет. В качестве слушателя на сей раз выступала рыжая Тина. Поломойка. Вот эту-то особу я считала почти подругой.
Сердце сжалось от дурного предчувствия.
— Бедный Гаур! Конечно, зачем он ей теперь! Ей же принцев подавай. Нормальных мужиков ей уже не хватает.
— А изображала из себя Бог весть что!
— Да-да. Шорох-то, до сих пор в себя не приходит! А все отчего? Ведь он их вдвоем застукал!
— Да ну?
— Ну да! Пришел на псарню, а там она, с принцем милуется. Ни стыда ни совести!
Я сижу. Губы кусаю. Появляться уже поздно. Слушать противно.
— Ну ладно Его высочество, ему сам Бог велел с девками забавляться. Он же мужчина! Принц! Но она! Побереглась бы!
— Да ладно, — фыркнула Тина, — что ей беречь-то. Ладно бы девицей была. А то — товар порченный. Хорошо — под принца легла, не под свинаря.
Они весело заржали. А у меня силы сдерживаться как-то сразу вышли.
— Ах ты, сучка! — ору, и руки в боки, — да я — товар порченый?! А ты-то кто?!
Тина глаза вылупила, но и ей отступать некуда.
— А что, — визжит, — девочка, что ли?
— Да ты на себя посмотри! Дура рыжая!
В общем, повздорили мы немножко. Я ей глаз подбила, а она мне щеку расцарапала. Мэп-то в сторонку отбежала и лишь подзуживала скотину эту, подружку бывшую.
А потом состоялся тяжелый разговор с Зауром. Он был моим… да нет, не любовником. Воздыхателем, что ли? Нет. Да не знаю! Опекал меня как-то по-идиотски. Орешки покупал, на танцульки водил. Станет так в углу и смотрит, как я зажигаю. Как подвыпьет, так давай сразу ручками пониже талии облапывать. Но в рамках пока держался. Все знали, что я хожу с Зауром. Ну уж Тина-то была осведомлена, что я с ним не сплю. Ну не девочка я, всякое бывает. Что ж теперь, с каждым что ли? Заур вообще должность имел солидную, такую, что нужна всегда. Опять же комната у него своя была. В доме у Ворот. И замуж мог меня взять. Если бы я, эх, меньше кобенилась, и принцы всякие под ногами не болтались.
Гаур — он среднего роста, плотный такой, объемный, как большая кастрюля. Морда блестит. На одном из толстых пальцев — серебряное кольцо-шайба. Серьезный очень. Больше и сказать-то нечего.
Он меня вечерком с кухни вызвал. Сам в сторону смотрит и торжественно так заявляет.
— Скажи мне, Софья, это правда?
Я немедленно стервенею. Гаур вообще на меня часто так действует.
— Что именно?!
— Ты встречаешься с принцем Эриком?
— Периодически!
— Значит, это правда. В таком случае я не уверен, что нам следует продолжать наши отношения. По всей видимости, они себя исчерпали. Поскольку я тебя не устраиваю…Как я могу мешать столь высокородному…
Гаур — он стражник. И папа его был стражник. И дедушка, кажется, тоже. Таким людям красиво говорить не полагается. Но его дядя-юморист, по женской линии, конечно, выучил племянничка читать зачем-то. И книжку ему подарил, прежде чем сгинуть в неизвестных краях. "Искусство речи" называется. Теперь Гаур только такими заумными речами и выражается.
— Значит, у тебя нет во мне надобности…
И тут он горько всхлипывает и морду совсем уж в сторону отворачивает.
— Конечно, составить ему конкуренцию я не могу.
Я смотрю и думаю: дура, такого мужика теряю подходящего. А на сердце отчего-то так легко-легко делается. Прямо птички поют.
Гаур горько и чрезвычайно тяжело вздыхает. Осторожно берет меня за мокрую, да еще и не очень чистую руку, жмет пальцы.
— Прощай!
— Ну пока, — вяло отвечаю я и иду на кухню дела доделывать.
Вот одна я, одинешенька. Отчего ж так хорошо-то?
Часть 2. Украли!
По ночам я, как и все нормальные работящие люди, сплю. У меня есть парочка славненьких таких рубашечек. Чуть ниже колена. А по вороту кружавчики голубенькие. Я их сама в свое время сшила. Сплю, значит, сон вижу. Будто скачу я на коне по горам каким-то. Вроде не падаю, но и коняга меня совершенно не слушается. Я кричу — стой! Стой! И тут он вдруг как взбрыкнет! Я в ужасе глаза открываю, а вокруг темнота. Кромешная. А такого в каморке моей просто не бывает. Дело в том, что сплю я в замке. Под дверью — щель. А прямо напротив двери, в коридоре, факел висит. Так в эту щель постоянно свет пробивается. А окна у меня просто нет. Проектом не предусмотрено.
Так вот, пытаюсь пошевелиться и не могу. Надо же, думаю, какой кошмар продолжительный. И тут до меня доходит, что это вовсе и не кошмар, что это все очень даже и наяву. Что кто-то спеленал меня, как младенца и куда-то тащит. И вроде как я даже голоса начинаю различать. Голоса мужские, ругаются. Мол, и я тяжелая, и задание дурацкое, и вообще, все порядочные люди в это время спят.
Я испугалась очень, попыталась было вывернуться из их рук, но кто-то очень мило сообщил, проорав прямо в ухо:
— Будешь дергаться — уроним нахрен.
Я посчитала, что приятного в этом мало и постаралась расслабиться. Судя по звуку шагов, мы вышли во двор. Лошадь фыркнула где-то прямо над головой. Потом меня, как какой-то мешок не знаю с чем, взгромоздили поперек седла, и мы тронулись в путь. Ехали долго, я всю голову растрясла. Ругалась при этом матными словами. Но, по-моему меня все равно не было слышно. Остановились. Всадник спешился, повел лошадь за поводу. Под копытами хрустели сучья. Всадник ругался и хлопал себя по разным местам. Лес, стало быть.
— Эй! — заорал вдруг он, — забирай товар!
Это обо мне, что ли?
Рядом снова захрустело. Меня сняли с лошади, уложили на землю, которая, кстати, особым теплом не отличалась. Начало осени все же. И, цок-цок, копыта унеслись прочь. Вновь стало как-то боязно. Чьи-то руки стали снимать мне ткань с лица. Как видно, этот некто сильно желал ознакомиться с приобретением. Я крепко зажмурила глаза, чтобы в них гадость какая-нибудь не насыпалась, а когда открыла, меня поджидала крупная, но приятная неожиданность. Как оказалось, рядом присутствовало двое представителей мужского пола. Лицо склонившегося и удовлетворенно рассматривающего мою физиономию товарища было мне совершенно неизвестно, но вот тот, который держал факел!
— Славик? Это ты?
Он осторожно приблизился.
— Сонька?
— Нет, черт побери, бабушкин домовой! Немедленно сними с меня эту гадость!
Славик — парень сообразительный. Сунул в руки товарища факел и быстро меня освободил. И вот сижу, платье помятое, морда, наверняка, тоже. Про волосы, которые дыбом, даже упоминать не хочу. Вокруг елки, сосны и прочая растительность. Луна светит со звездами. И холодно, кстати, не май месяц на дворе. В смысле в лесу.
Славик — брательник мой двоюродный. Сын дяди по папе. Он на полголовы меня ниже, щупленький такой, бледненький, но шустрый, ужас! И всегда, главное, наклонностями отличался. Полукриминальными.
За руку меня ухватил и за собой тащит.
— Пошли, — говорит, — быстрее, а то замерзнешь.
Ну мы и понеслись. На ходу уже Славик товарищу объяснил, что я сестра мол его, потерянная. Тот только фыркнул в ответ.
Я почти успела отогреться на бегу, когда мы выскочили на полянку. А там прямо воинский лагерь. Шалаши, палатки, костры, мужики туда-сюда бегают. Подходим к одному из костерков, а там господин один сидит. То есть одет-то он простенько, но уж больно вид неприступный. Брови насуплены, усы черные щеткой торчат. На голове шапка, отделанная мехом. На правой руке, которую он на колено положил, аж пять колец сразу. В общем, мужчина, примечательный во всех отношениях.
Ну, думаю, учитывая то, что женщин здесь явно маловато, я пока не одной не увидела, шансы на взаимность у меня есть. Хоть и глядит он в мою сторону как-то неодобрительно.
— Ну, — говорит, — отвечай, чем двору не угодила?
— А ты кто?
— Я здесь вопросы задаю!
И тут мне как вожжа под хвост попала. Согласитесь, причины были. Вытащить из постели, приволочь неизвестно куда! Ни тебе выпить, ни отогреться! И я еще должна на тупые вопросы отвечать!
— Так, — говорю, — я к тебе в гости не напрашивалась. С дворами никакими дела не имела. Я замерзла тут как собака, а ты сидишь! И вообще!
На вообще доводов у меня уже не хватило. Говорю это, а сама чувствую — шансы становятся все меньше и меньше.
А тот на ноги как вскочит.
— Ты… — пыхтит, — ты…
Славик ситуацию разрядил. Прямо-таки в ноги этому жлобу кинулся, чуть не плачет.
— Господин атаман, — кричит, — господин атаман! Прости ее! Это сестрица моя Сонька! Ну прости глупую бабу!
А я стою в это время. Руки в боки. И трясусь. То ли от холода, то ли от страха. И еще обидно: чего это меня глупой обозвали?
Атаман попыхтел-попыхтел, поглядел на Славика, который по такому случаю скорчил умоляющую рожу, и бросил:
— Ладно, только убери ее куда-нибудь подальше. Я с ней после разберусь, когда отойду.
А Славик снова, как в лесу, меня за руку и бежать.
Потом-то мы, конечно, шагом пошли, как с глаз атамана скрылись.
— Дура ты, — сказал Славик, — одни от тебя неприятности. И вздохнул.
— И что? — спросила я, — ты совсем-совсем не рад меня видеть?
— Рад, — снова вздохнул он, — но все равно ты противная.
С этим трудно было не согласиться. В лагере становилось все тише. Небо, казалось, дрогнуло и стало медленно-медленно менять оттенок. Славик зевнул.
— Вот, — сказал он и показал рукой на невзрачный серый шалашик, — можешь здесь пока остановиться. Сейчас там никого нет. Но учти, как проснешься, носа оттуда не высовывай, пока я не приду. А то мало ли что.
Я кивнула и заползла внутрь. Пол шалаша был устлан еловыми ветками, которые почти уже осыпались. На них валялось дырявое шерстяное одеяло. Я поморщилась, подумав, какое количество насекомых может там обитать, но все равно укуталась, свернулась клубком и уснула.
Когда я открыла глаза, было светло. Страшно хотелось в туалет. Я помучилась с полчаса, ожидая Славика. Но он все не шел и не шел. Шалаш, помнилось мне, стоял прямо у кромки леса. И, вроде, когда мы шли к нему, неподалеку наблюдались какие-то кустики. Решено. Я осторожно выбралась из шалаша, удостоверилась, что в мою сторону никто не смотрит, и галопом припустила к кустам. Добежав до них, я обнаружила, что какие-то они чахлые, но зато невдалеке наблюдались вполне приличные заросли. Заросли были колючие, пришлось еще углубиться в лес. Короче, когда я вернулась обратно, прошло несколько больше времени, чем я рассчитывала. Ну и конечно, вокруг шалаша, завывая, бегал Славик и рвал у себя на голове последние волосы. За этим процессом с интересом наблюдало несколько господ довольно живописной наружности. Я зябко поежилась.
Но тут Славик заметил меня и почти успокоился.
— Ты, — завопил он, — я же сказал тебе сидеть на месте! Куда ты поперлась!
Я невинно захлопала глазками.
— Ну мне надо было.
— Ты в могилу меня сведешь! Я, ей, понимаешь, мучаюсь, одежду достаю, а она по лесу шастает!
Кузен швырнул в меня крытой сукном куньей шубейкой и обиженно отвернулся. Солнце поднималось выше, обещая погожий день. Я оглянулась. Редкие лиственные деревья пожелтели лишь наполовину.
— Славик, — тихо позвала я, — осень на дворе. Не зима. Осенью люди шубы не носят. Даже такие симпатичные, как эта.
Славик только фыркнул:
— Ты думаешь у нас здесь швейная мастерская?!
Я вздохнула и накинула шубу на плечи.
— А поесть у вас что-нибудь найдется?
Псари-то теперь все время на псарне толкались. Но к Зоркому никто из них и близко не подходил. Эрик же сказал, что я за собакой буду ухаживать. Значит, даже если подыхать борзая будет у них на глазах, не двинутся.
А что случилось тогда, я потом долго и нудно у людей выспрашивала.
Итак, принц Эрик появляется на пороге. Он снова слегка нетрезв. В его мутноватых голубых глазах читается желание построить как можно больше народу. Глядит на Зоркого, по которому сразу видно, что повязок ему не меняли, и рычит:
— Где она?
Гаврик, потирая зудящую задницу, мстительно заявляет:
— А нетути ее, Ваше высочество. Второй день как не приходит.
Через непродолжительный период времени принц, развивший приличную скорость и обладающий весьма действенными средствами убеждения, уже знал, что посудомойка София исчезла ночью. Вещей не собирала. Со знакомыми не прощалась. Поскандалила немного на кухне, повыдирала волосья кое у кого, а потом исчезла. Причем репутация у Соньки этой как-то не говорила в пользу того, что она может из-за такой мелочи в речке утопиться.
Принц разозлился. Он и до этого был не в лучшем расположении духа, а теперь ему для злости еще и конкретный повод предоставили!
Не лучшее же расположение духа принца объяснялось вот чем. Эрику было двадцать восемь лет, и он был холост. Король с королевой, отчаявшись дождаться, когда же он перебесится, решили взять ситуацию в свои руки. Король-отец обновил связи при Большом Дворе, перед теми полебезил, на этих наехал, третьих просто подкупил, но добился-таки того, что желал изо всех своих сил. Посватал своего старшенького к одной из дочерей самого Императора. Дочерей у Императора было семь, и, откровенно говоря, королю-отцу было все равно, какую из них ему предоставят. Но и тут повезло. Предложили третью — милую, тихую, воспитанную и ничем не примечательную Люцию. Ко всем ее достоинствам прибавлялось то, что он не была страшной и болтливой. Страшную король постеснялся бы предложить своему сыночку, а болтливых женщин он сам на дух не переносил. Хватало и королевы.
От принца Эрика, зная его неангельский характер, все приготовления держали в тайне. Сообщили лишь тогда, когда, по мнению короля и королевы, у него не было бы уже возможности возражать. За два дня до приезда невесты.
Принц смирился. Правда перед этим он высказал родителям все, что о них думает, а потом напился, и отправился строить народ. От него досталось: двум стражникам, которые, как ему показалось, неровно стояли на часах, причем одним из этих стражников по странному совпадению был Заур, потом — какому-то пажу, который, вроде бы, недостаточно учтиво поклонился, затем — еще кому-то. А потом Его высочество вспомнил, что он давно не был на псарне.
Мало кто осмелился бы назвать принца Эрика дураком. Конечно, помешал бы статус, да и без статуса Эрик кому угодно с помощью подручных средств объяснил бы его неправоту. Но, надо признать, Эрик и впрямь отличался умом и сообразительностью. Не так уж много времени ему потребовалось для того, чтобы вычислить, куда это Софья могла подеваться. Вернее, выдвинуть версию, которая нуждалась в проверке.
И тогда Эрик отправился к брату.
Младший брат Эрика, принц Януарий, был чрезвычайно серьезным молодым человеком. Целыми днями он трудился, изучая фолианты в королевской библиотеке, в которую, кроме него, да старика-хранителя, вообще мало кто заходил. И при этом, странное дело, мимо этого худого, хрупкого, бледного до желтизны молодого человека не пролетала практически ни одна сплетня.
Принц Януарий был моложе Эрика всего на год, страшно ему завидовал, причем все об этом знали, хотя он сей факт отчаянно скрывал. Но при этом плохим он вовсе не был, и всегда брату помогал. Или почти всегда.
Эрик нашел его в библиотеке, как и ожидал. Брат читал древнюю книгу, украшенную потускневшим золотом. Его тонкие желтые пальцы, на которых, казалось, было на два сустава больше, чем положено, осторожно перелистывали тяжелые страницы.
— Слышь, Яник, скажи, это правда, что я, якобы, связался с посудомойкой? — заявил принц Эрик, не тратя время на излишние приготовления.
Януарий улыбнулся, не поднимая глаз.
— Тебе должно быть это лучше известно, братец, — прошелестел он.
Эрик поморщился.
— Ян, не кобенься. Скажи мне лучше, ходят по дворцу такие слухи или нет?
— Так это слухи?
— Что, и мать в курсе?
— А что, она когда-то была не в курсе?
Эрик помолчал, задумавшись.
— А меня женят, — грустно произнес он.
— И это не новость, — добрым голосом сказал брат.
Принц Эрик вышел из библиотеки и приказал седлать серого в яблоках Огонька. И положить припасов в дорогу. Огонек был жеребцом злобным, нервным, кусачим, но быстрым и выносливым. Такой принцу на данный момент и требовался.
Атаман Горко позволил мне остаться. При свете дня, выспавшийся, он уже не производил того страшного впечатления. Да и я была на редкость мила и терпелива. Даже когда он снова обозвал меня глупой женщиной, я лишь кивнула и робко попросила объяснить, как я сюда попала. В процессе объяснения выявилось следующее.
Я имела честь находиться среди тех самых ужасных разбойников-работорговцев, которыми все добропорядочные мамаши пугают своих детишек. Официально с разбойниками этими в королевстве велась непримиримая борьба. Устраивались регулярные рейды внутренних войск и облавы. В одной из них и погиб, кстати, хозяин моего шалаша. Его бык забодал, когда он решил дорогу к лесу сократить. Неофициально между королевской администрацией и бандитами было заключено некое соглашение. Разбойников регулярно предупреждают о планирующихся облавах, а те взамен помогают властям бескровно и бесследно избавляться от всяких ненужных личностей. Атаман даже похвастался, показав мне расписание рейдов войск на ближайшие полгода. Я покивала.
— Ну, это все ясно. А я здесь причем?
Горко пожал плечами.
— Видать, не угодила.
Я задумалась. Потом снова задумалась. И опять. И все равно у меня не появилось даже совсем малюсенькой версии насчет того, кому именно могла не угодить скромная посудомойка, пусть даже с таким скверным характером, как у меня.
— А что вы с этими личностями делаете, неугодными всякими? — на всякий случай поинтересовалась я, — убиваете?
Горко весело заулыбался.
— Нет, ну зачем?! Иногда, конечно, и такое бывает. Если, к примеру, старикашку какого подсунут или инвалида. А так продаем! У нас и покупатели постоянные есть. Девок — в бордели, мужиков — в рудники.
Как-то у меня на душе сразу стало беспокойно — бордель в качестве постоянного места пребывания меня не устраивал. И, видно, это отразилось на лице.
— Да ты не боись! — воскликнул атаман и бодро хлопнул меня по плечу, — не боись! Пока мы тебя продавать не станем. В любом случае, не срываться же с места из-за одной пленницы. Так и переезд не окупится. Кроме того, Славик вон за тебя как переживает. Ты и в самом деле его сестра?
Я хмуро кивнула.
— Поживешь пока с нами, — продолжил атаман, — готовить умеешь?
— М-да.
— Вот и славненько. А там посмотрим, что делать.
И зажили мы такой вот странной жизнью. Я целыми днями готовила. Не успею сварить котелок, как вот они, налетели всей шайкой, сожрали. Пока все уберешь, опять время готовки. И еще атаман. Ходит мимо, улыбается, по заднице иногда как шлепнет. А я ничего, улыбаюсь, попробуй тут не улыбнись, когда тебя того и гляди в бордель отправят.
На четвертый день, если не ошибаюсь, к вечеру, и приключилась эта катавасия.
Сижу, значит, после ужина, песком котелок отдраиваю. Рядом костерок, греет так приятно. Неподалеку Базиль-соловей заливается, тренькает себе на трех струнах. В замке давно бы его уде послали. А здесь ничего, слушают, даже гордятся, мол менестрель у них свой, доморощенный. И тут! Шум, треск, грохот. На поляну, прямо к моему костру, вылетает коняга серая, в яблоках. Ну точь-в-точь наш Огонек. А дальше! Он ржет, закидывает голову, я хватаю его под уздцы, хотя, зачем, непонятно. Потом отпускаю, потому что дурная зверюга становится на дыбы. Потом всадник, а на коне еще кто-то умудрялся держаться, падает с его спины на землю. И вот тут до меня доходит, что это и в самом деле Огонек, а всадник — не просто мужик какой-то, а принц Эрик. А вокруг — тишина и полное оцепенение. Конь, успокоившись, уже щиплет пожухлую травку, Эрик, бездыханный, валяется у моих ног.
Я медленно к нему подошла, присела рядом, положила пальцы ему на шею. Пульс был. Эрик застонал, открыл глаза, и я впервые подумала, как было бы жаль, если бы такой красивый мужик и умер. Таким с мечом в руке положено погибать, или сидя на троне в окружении подобострастных подданных, а не здесь, ногами в грязи, головой кустах.
— Ваше высочество, — тихо-тихо спросила я, — Вы ногами, руками пошевелить можете?
Он кивнул.
— Голова не болит?
— Болит, — так же прошептал он.
— Ничего, пройдет.
Мы молча друг на друга пялились, но тут атаман Горко появился у меня за спиной и обрадовано воскликнул:
— Ба! Да у нас новый товар!
— А бордели для посетительниц-женщин бывают? — отчего-то поинтересовалась я.
— Не знаю, — пожал плечами атаман, — он цел?
— Вроде да.
— Так, — заорал Горко на весь лагерь, — парня связать, к нему часового, нет двух! Соньку близко не подпускать!
— Почему? — изумилась я.
— Да ты смотришь на него как-то не так! А вообще, нам бы еще одного человечка, и можно трогаться в путь. Продадим Вас посреднику…
— Ты ж говорил, меня продавать не будешь?
— Ну не знаю я!
— И его тебе продать не удастся, — мстительно заявила я.
— Почему это?
— А если приключений на свою задницу получить не хочешь больше положенного.
— И кто это мне приключений этих выдаст? Этот что ли?
Небрежный кивок в сторону Эрика, чьи запястья за уже прочно связаны кожаным ремнем за спиной.
— Его папочка, король Эрик четвертый собственной персоной. И хрен тебе будет, а не расписания облав. Выловят и на кол посадят. Ты короля Эрика на торжественных выездах видал?
— Ну.
— Так присмотрись, парень этот ну очень уж на него похож.
Горко подошел к принцу, начал, сморщившись, разглядывать его лицо.
— Не вижу ничего. Темно, — наконец заявил он, — утром разберемся. Пусть он пока здесь поваляется, только укройте чем-нибудь. А Соньку близко все равно не подпускать. Даже если он и принц.
И велел, зараза, проводить меня к шалашу, и даже охрану у порога поставил. Эта охрана все в мою сторону пялилась, пока я укладывалась. Ждала, видимо, что я сейчас раздеваться начну. А вот и хрен вам, а не развлечение. Я полночи не спала. Думала. О принце, о том, какой леший его сюда принес, о том, что мне теперь делать, и что вообще будет. С тем и уснула. И увидела я страшный сон. Будто Эрик в лесу углежогом работает, а я его жена. Живу в крохотной избушке, а вокруг — дети, дети, дети и орут, орут…
Не знаю, удалось ли Эрику сомкнуть глаза. Во всяком случае, вид у него был уставший и злой. Я смотрела на него издали, потому что ближе меня не пустили.
А потом началось представление. Принца усадили у дерева. Напротив, сидя на чурбачке, который притащили сюда специально ради такого случая, расположился атаман. Вокруг стояли прочие члены коллектива, не исключая и меня. Народ был весь в предвкушении зрелища, и потому я смогла протиснуться поближе, невзирая на запрет.
— Ты меня знаешь? — торжественно, с ноткой бахвальства в голосе, спросил атаман.
Эрик промолчал.
— Я — атаман Горко. Слыхал о таком?
Ноль реакции.
— А вот ты кто такой? Некая девушка сообщила нам, что ты — принц Эрик, сын короля Эрика.
Все вокруг весело заржали. Принц бросил в мою сторону испепеляющий взгляд и снова ничего не сказал.
— Скажи нам, добрый человек. Если ты — принц Эрик, мы тебя отпустим. Может быть. Если нет — продадим в рудники. Или, как посоветовала все та же милая девушка, в бордель, который посещают исключительно бабы.
Мужики снова заржали, поглядывая на меня, а я покраснела. Впрочем, принц тоже. Он опустил голову, а когда поднял, глаза его были холодны, и голос, хоть и охрипший, звучал твердо. Прямо по-королевски.
— Да, — сказал он, — я принц Эрик Гавар-и-Пенья. Наследник престола.
Я оглянулась. Никто уже не смеялся.
— И я приехал за своим имуществом.
Кивок в мою сторону.
— Вот за ней.
Ах, это я имущество?! Да не пошел бы он в… С другой стороны, человек упал с лошади, ударился головой. Опять-таки, судя по его словам, вызволять меня сюда приехал. Ну, это если из его высказывания лишнее удалить. Принц, к тому же. И связан. Я решила так сразу ему по физиономии не давать. Посмотрела на Горко и подумала, что на сей раз желания наши с ним сходятся. Атаман задумался, и по лицу его было видно, что принцу он верит, но отпустить того прямо так, за бесплатно, зная при этом, что непременно придется менять место расположения, терять добычу и т. п., он не мог.
— Хорошо-о-о… — протянул атаман, — допустим, я тебя отпущу. Ты мне дашь слово, что не будешь нас преследовать?
— Нет.
Горко не расстроился.
— Ладно, — сказал он, — вечером будешь свободен. Но учти, взять с собой можешь только три вещи. Выбирай.
Эрик задумался.
— Меч, коня и ее.
— А свободу? — хитро спросил атаман.
— Тогда свободу, коня и ее, — твердо ответил Его высочество.
Если бы мне не было так обидно, что меня упорно приравнивают к вещи, можно было бы и найти повод для гордости. Меч принца стоил больше меня и Огонька вместе взятых. И дело даже не во вделанном в рукоятку огромном сапфире темно-синего цвета, а в исторической ценности этого оружия. С эти мечом еще прадед Эрика ходил на врага. Все у нас знали — Эрик, получив оружие в возрасте 14 лет, чрезвычайно редко с ним расставался. И вот он отдает его как выкуп. Оставалось лишь надеяться, что меч привык принадлежать династии Гаваров и вернется со временем сам. Так, кстати, позднее и случилось.
Атаман радостно заулыбался.
— Ты отдаешь мне меч? Сам?
— Владей, — ответил принц, умудряющийся даже сейчас выглядеть хозяином положения.
Горко подскочил вверх и понесся раздавать ценные указания. К вечеру палатки были свернуты, припасы собраны, кони оседланы.
Я сидела на бревне, наблюдая за суматохой, изредка поглядывая в сторону пленника и поджаривая на затухающем костерке черствую горбушку, когда ко мне подошел Славик, ведя за повод невысокую гнедую кобылку. Прощаться.
— Ну что, — сказал он, — мы поехали.
— Давай, — глубокомысленно произнесла я.
— Может, с нами?
— Да нет уж. Раз за мной приехали. Опять же Горко ваш. Не угожу чем-нибудь, так сразу в бордель
— Не! — запротестовал кузен, — ты ему нравишься!
— Сейчас, может, и нравлюсь. Потом перестану. Да и работа меня ждет.
Славик угрюмо шмыгнул носом. Я отломила кусочек хлеба, протянула его лошади. Кобыла фыркнула и недовольно попятилась.
Ну вот, подумалось, никто меня не любит, не жалеет.
Подошел Горко. Тяжело, уверенно. Странно, но только теперь я заметила, что он припадает на правую ногу. Вот ведь невнимательная какая.
— Ну что, красавица, — весело проговорил он, — давай прощаться!
— Давай, — вяло согласилась я.
— Что невеселая такая? Может, с нами?
— Нет, не могу. Домой пора.
— А то смотри. Мы сейчас уедем, а ты принца своего…
— Он не мой.
— Не важно, не отвязывай. Как нас видеть и слышать перестанешь, подожди еще… Подольше. А потом отпускай. И намекни ему еще разок, чтоб прямо домой ехал, никуда не заворачивая. И за меч еще раз спасибо передай. Я им пока попользуюсь.
Я скосила взгляд, чтобы убедиться, что на поясе атамана и в самом деле висят богатые ножны, из которых выглядывает украшенная синим камнем рукоятка.
Вскоре поляна опустела. Дымились еще присыпанные песком кострища, и небо угрюмо багровело, когда совсем стихли шумы вдали. Долго ожидать я не смогла. Жаль было проведшего сутки без движения Эрика и боязно от внезапно наступившей тишины. Я подбежала к принцу и боязливо остановилась метрах в двух от него. Эрик все также сидел у дерева. Глаза его, вроде, были закрыты.
— Ваше высочество! — позвала я.
Не шевелится.
— Эрик! Эрик!!!
— А? Что? — вздрогнул он.
Я не верила глазам. Ну и нервы!
— Вы уснули?
— Развяжи меня.
Я попыталась было растянуть тугие узлы, но тонкий кожаный ремень не поддавался.
— Режь!
— А если пораню?
— Режь, я и так уже рук не чувствую!
Я немедленно полезла под подол и вытащила оттуда маленький ножичек, который всегда хранила в ножнах на подвязке. На всякий случай. Перепилила ремни на запястьях и лодыжках, умудрившись даже никого не порезать. Эрик, до этого с интересом наблюдавший за моими действиями, устало поднес к лицу онемевшие руки.
— Позвольте мне, — с некоторой робостью, которая, в общем-то, мне не свойственна, попросила я, и взяла его ладони в свои, — я знаю, что делать.
А потом я сидела возле принца и осторожно растирала его холодные запястья, стараясь не касаться оставленных на них синих полос.
— Легче?
Эрик пошевелил пальцами.
— Да.
Он попытался встать, пошатнулся, так что пришлось его придерживать. Сухо поинтересовался:
— Где моя лошадь?
— Здесь, неподалеку.
Я подвела его к застоявшемуся, нервно перебирающему ногами Огоньку. Эрик самостоятельно взобрался в седло.
— А тебе что, — надменно спросил он, — особое приглашение нужно?
Он протянул руку и помог мне вскарабкаться на лошадь позади него. Я крепко обхватила Его высочество за талию, и Огонек шагом, а потом и рысью, двинулся на выход из леса. Кстати, в сторону, противоположную той, в которую ушли разбойники.
Принц ссадил меня возле псарни.
— Иди, Зоркого проведай.
— Как тебя зовут, кстати?! — крикнул он вслед.
Я пожала плечами.
— Не помню.
И побрела смотреть, как там пес. О нем, кстати, кто-то все же позаботился. Зоркий увидел меня, обрадовался, подковылял ближе. Я устало села на лавочку. Умная борзая пристроилась у ног, положив узкую морду мне на колено. Я рассеянно погладила его выпуклый лоб и мягкие уши. Стояла ночь. Никто меня еще не видел. Только сонный Гаврик подошел ближе и сел рядом на лавочку.
Можно было идти к себе. Лишь завтрашний день пугал своей неопределенностью.
Часть 3. Приготовления к свадьбе
Я встала засветло, оделась, прибрала волосы под чепец и отправилась на кухню. Не могу сказать, что мое появление на рабочем месте произвело прямо-таки фурор, но и незамеченной я не осталась. Люди косились на меня, перешептывались, но с расспросами не приставали. Лишь управляющий заглянул на кухню, отыскал меня в углу у мойки среди гор грязной посуды и прокричал:
— Не думай, что тебе оплатят время отсутствия!
От сердца отлегло. Как приятно, что есть на свете неизменные вещи.
К вечеру мне предложили приступить к обязанностям помощницы экономки. Я, прекрасно осознавая, что вряд ли подобное повышение вызвано моими исключительными деловыми качествами, радостно согласилась и тут же перенесла вещи в новую, полагающуюся мне по статусу комнату. С окном. Вообще-то, у нас было принято, что экономка с помогающими ей девушками спит в одной комнате. Каждой прислуге по помещению, так никакого замка не хватит! Но на этот раз, из опасения, видимо, что ко мне может ненароком заглянуть наследник престола, комната мне выделена была своя. Практически всю ее занимала кровать, на которой без труда могло бы поместиться человек шесть. А если потесниться, то и восемь. Полагаю, ее собирали прямо тут, потому что протиснуть такое чудо сквозь дверь, а мой взгляд, было совершенно невозможно. Одной мне на ней было неуютно.
Тем временем принц…
Люция приехала даже раньше, чем ожидалась. Должно быть, ей особенно не терпелось приступить к выполнению супружеских обязанностей, почувствовать, так сказать, себя невестой, женой и матерью поочередно. Она чинно сидела в глубине кареты, хотя ее так и подмывало выглянуть, осмотреть встречающих, хоть одним глазком взглянуть на будущего супруга. Ей говорили, он привлекателен. Впрочем, так говорят всем принцессам, за какого бы урода их не выдавали. Портрету, нарисованному придворным художником исключительно в рекламных целях, также не следовало доверять. Так каков он? Действительно ли так молод, высок, широкоплеч и благороден на вид, как она себе напридумывала?
Но увы, в первый же день приезда ее ожидало разочарование. Принц Эрик в замке отсутствовал. Зато практически немедленно принявшая ее королева-мать, была очень любезна и добра. Она и объяснила, что Эрик в ожидании возлюбленной занемог, у него началась лихорадка, по всей видимости, от волнения, но он уже выздоравливает, и, прямо таки со дня на день, высокородная дочь Императора сможет увидеть своего без пяти минут супруга и сделать с ним практически все, что пожелает.
Однако назавтра Эрик не появился. И послезавтра его тоже не было. Тогда утешать несчастную невесту взялся галантный Януарий, который ради такого случая покинул библиотеку и вырядился в дорогой, зеленого шелка, камзол, бархатные панталоны и башмаки с алмазной россыпью на пряжках.
А Люция была весьма мила. Маленькая, хрупкая, с нежной розовой кожей, на которую умело был нанесен едва заметный румянец, с крошечным влажным ротиком и темными глазами косули, так странно контрастирующими с пепельными волосами. Ах, как быстро Януарий понял, что не хочет отдавать брату это сокровище!
Когда Эрика представили будущей супруге, он и в самом деле выглядел как после лихорадки: угрюмый, утомленный на вид, с окруженными темными кругами покрасневшими глазами. Он, здороваясь, вежливо поднес руку Люции к своим губам, длинный кружевной манжет соскользнул с его запястья, обнажив странно потемневшую кожу. Принцесса удивленно вскинула брови, но Эрик не дал ей чем-либо поинтересоваться.
— Добро пожаловать в наш дом, дорогая, — спокойно проговорил он, — надеюсь, дорога не слишком Вас утомила?
Если учесть, что со времени окончания пути шел уже пятый день, вопрос был более, чем неуместный. Но принцесса Люция отнесла это на последствия лихорадки, помутившей разум принца, и потому ласково прощебетала.
— Ах, спасибо, спасибо! Ваши земли, они так красивы!
Принц, который на тот момент имел в собственности одно-единственное поместье, Пенья, находящееся в тридцати милях к северу от дворца и состоявшее практически полностью из гор и оврагов, не удержался и хмыкнул.
— Благодарю Вас, я передам это отцу.
Люция застенчиво опустила длинные ресницы и едва заметно улыбнулась. Этот грубиян был, в общем, ничего.
Принц Эрик слишком быстро понял, как скучно ему рядом с этим небесным созданием. От ее очаровательного щебетания ему хотелось зевать, ее откровенно приглашающие взгляды вгоняли в краску. Чем яснее ему становилось, что она может отдаться и до свадьбы, тем меньше хотелось брать то, что так настойчиво предлагали.
Все меньше и меньше времени проводил он с будущей супругой. Все чаще оставалась она в компании Януария, готового поддержать и утешить оставленную женихом бедняжку.
Я тоже не могла дождаться, пока принц, наконец, женится. Конечно, возле меня его никто не видел, или меня рядом с ним, какая, нафиг, разница. Но это же для людей ничего не означало! Мне не нравилась изоляция. Женщины заговаривали со мною лишь на отвлеченные темы, мужчины избегали. Между тем, и мне надоело быть одной. Я же тоже не железная! Одна оставалась надежда, что Эрик, обзаведясь прелестной супругой, будет все свое свободное время проводить возле нее, смотреть влюбленными глазами, ласкать и все такое. Тогда все сразу поймут, что я здесь не причем. Только принц что-то не спешил. По его настоянию свадьба была отложена на месяц. Не знаю, как он этого добился. Может быть, просто старый король вспомнив холостые годы, то, как хорошо ему было тогда, решил дать сыну отсрочку. А скорее всего королева решила, что молодым необходимо чуть больше времени, чтобы они попривыкли друг к другу, а может даже и влюбились. Ведь всякое бывает!
У Эрика же, как выяснилось впоследствии, были свои планы на этот счет.
Уже назначен был день свадьбы, разосланы приглашения, и даже высаженные специально для этого случая в оранжерее белые нежные цветы)не знаю, как называются, но воняют отвратно) готовы были распуститься, когда в королевстве разразился грандиозный скандал.
Кстати, незадолго перед этим мне сделали весьма примечательное предложение.
Я занималась подсчетом простыней. Пересчитывала в третий раз, и все равно получалось, что двух шелковых не хватает. Грозили неприятности. И только я об этом задумалась, как на пороге кладовой возник паж королевы. Эти яркие птички редко залетают в хозяйственную часть. Разодетый в пух и прах мальчик лет пятнадцати, щурясь, глядел на меня. Я — на него. Мысли в голове отсутствовали.
— Ты, что ли Софья, экономка?
— Ну, допустим.
— Ее величество желает тебя видеть. Немедленно.
— Зачем?
— Узнаешь.
Ну, немедленно, так немедленно. Я вышла, закрыла кладовку на ключ, отряхнула юбку, как могла, от пыли, и направилась вслед за мальчиком. Длинный, не по росту, меч бил его по ногам. Камзол на заднице смешно оттопыривался. Чем дальше мы шли, тем ярче разукрашены были стены, тем богаче были одеты стоящие у дверей стражи.
— Жди здесь, — сказал паж, остановившись у одной из дверей, — когда надо будет, тебя позовут.
Минуты через две он распахнул двери.
— Входи.
И тихо испарился.
Я осторожно вошла в комнату. Бывать здесь мне, конечно, не приходилось. Не отличающаяся большими размерами комната была плохо освещена. Вечерело, но свечи еще не зажигались. Первое, что обращало внимание, пушистый ковер на полу, привезенный, видать, из дальних стран, потом взгляд улавливал очертания кровати, еще большей, чем моя, хотя мне казалось, что таких уже не бывает.
Было откровенно страшно. В горле пересохло.
Невысокая толстая женщина, одетая в темное платье, неожиданно быстро для своей полноты подошла ко мне и уставилась снизу вверх блестящими черными глазами. Королева-мать. Я изобразила неуклюжий книксен.
Она удивленно подняла брови, обошла меня по кругу, озадаченно во что-то всматриваясь.
— Не так уж ты и хороша.
Это были первые слова, которые я от нее услышала. Ну не фея я! И что?
— Отец твой, говорят, в Тайной сотне служил.
Ну, на то та сотня и Тайная, чтобы никто о ней не знал. Здесь я отвечать не обязана.
— Хочешь, дворянство ему пожалуем? Баронство? Хочешь дочкой барона быть, а? А мать твоя баронессой? Хочешь?
— Хочу, Ваше величество, — рискнула подать я голос.
— Из плена-то тебя Эрик вызволил. Да? Эрик ведь? Можешь не отвечать. Знаю, что он. И на что ты теперь рассчитываешь? Ну, отвечай.
Я искренне удивилась и ответила совершенно честно.
— Ни на что.
— А мешаешь ему тогда почему? А? Почему?
— Что Вы, Ваше величество. Я его больше месяца не видела!
— Правда? Почему же он тогда с невестой своей не общается? Избегает ее. Почему? Нет, пусть не надеется, мы его все равно женим. Хочет он этого или не хочет. Но ты ответь: почему он ведет себя так? А? Если ты тут, как говоришь, не причем.
— Может, она ему не нравится?
— Да? А тогда кто? Если не ты и не она, тогда кто? Если даже я этого не знаю? Королю она нравится, Яну она нравится, а Эрику, видите ли, нет! Безобразие!
Мне вдруг стало жаль эту женщину. В самом деле, бьется, старается сделать, как лучше, а Эрик, бестолочь эта, не ценит. А он такой, я-то знаю. Перед ним хоть в лепешку расшибись, не оценит. Вот и невесту ему подогнали, красавицу, дочку самого Императора. А он нос воротит! Ужас! Впрочем, не такая уж эта принцессочка и красавица. Я специально в парк ходила на нее посмотреть. Видела, как Януарий ее там выгуливал. Мелкая вся какая-то. Глаза выпученные, нос кнопкой, губ вообще нет, груди, как видно, тоже. И жеманная, аж противно. Но все равно Эрик не прав. Сказали — надо жениться. Значит, надо жениться. И все тут.
— Ваше величество, — сказала я, — чем хотите, могу поклясться, но я тут не причем. И девки наши могу подтвердить — не ходит он ко мне. А и пришел бы — прогнала. Я же девушка честная. А что поехал меня вызволять, так ведь не потому, что я ему нравлюсь, а потому что разозлился очень, что не по его сделали. Знаете ведь, он такой.
Королева вздохнула и отвернулась.
— Ладно, деточка, — сказала она, махнув рукой, — иди к себе. Я тебе верю.
Дочкой барона я, конечно, так и не стала. Но все равно приятно, что хоть пообещали. Хотя отцу я об это тоже не говорила. Еще бы расстроился…
Эрик решительно оттолкнул гвардейца от дверей и ворвался в спальню Януария.
— Брат! — закричал он с порога и увидел, как сжался на постели растерянный Ян, как испуганной мышью мелькнула и забилась под оконную портьеру чья-то тень. Эрик ринулся к окну, раздвинул тяжелую ткань и извлек из-под нее свою драгоценную невесту. Принц крепко сжал ее тонкие, как у птички, плечики, посмотрел внимательно в лицо, надеясь, видимо отыскать в нем следы бурной ночи, нашел, помолчал недолго, потом опустил руки и тихо сказал:
— Помолвка расторгнута.
И вышел, не оглянувшись. Люция, плача, упала на кровать. Януарий утешал ее, ласково перебирая пальцами тонкие пряди длинных волос.
Принц Эрик сел на коня и отправился в сове поместье. То самое, в тридцати милях. Неверный брат и коварная экс-невеста остались разбираться с ситуацией.
Я, как можно заметить, была здесь совершенно не причем.
Потом состоялся семейный совет. Гневные вопли обиженных родителей принцев слышны были по всему замку. Януарий, оправдываясь, клялся, что поступить подобным образом мог лишь исключительно из-за пламенной страсти, разгоревшейся в нем при виде третьей дочери Императора. Обычай требовал отправить Януария в ссылку, а опозоренную невесту выслать за пределы королевства. Между тем Эрик, чьи чувства, казалось бы, были затронуты здесь больше всего, и чья честь более всего пострадала, сам пропадал невесть где. Его несостоявшаяся супруга могла, конечно, быть отправлена обратно к отцу. Но тогда вставал законный вопрос — а чего, собственно, ради, приготовления к свадьбе были настолько затянуты? Почему принцессе позволяли прогуливаться по парку в обществе не имеющего к ней прямого отношения молодого человека? Ведь будущие свекор со свекровью вполне могли запереть ее в покоях и до свадьбы на улицу не выпускать. Традиция позволяла. Собственно, и знакомить ее с будущим супругом не было нужды. Потом бы притерлись как-нибудь.
В общем, вернуть испорченный товар обратно было бы затруднительно. Женить на ней Эрика не стоило и думать. И тогда Януарий отважно предложил свою кандидатуру.
— Я! — сказал он, — я женюсь на принцессе Люции. Потому что я люблю ее и вообще.
Обрадованные родители облобызали сынка и все еще будущую невестку, послали гонца за Эриком и велели переписать приглашения на свадьбу. С Императором король-отец пообещал разобраться.
И все было бы замечательно, если б не старик маг.
Должность его представлялась всем давно устаревшей и держали его при дворе не столько для того, чтобы реально прибегать к его услугам, сколько в качестве дани традиции. Он занимался чем-то там у себя, в башне, никого не трогал и никто им не интересовался.
А тут внезапно напросился на аудиенцию к королю. Его величество, пребывающий в радужном расположении духа, не нашел повода отказать, за что и немедленно поплатился.
— Вот что, Эрик! — заявил предсказатель, нахально уперев руки в боки, прямо на виду у изумленных членов Совета. Король открыл было рот, но и тут маг не дал ему продолжить.
— Я папу твоего знал, короля Януария, я деда твоего знал, Эрика Старого Вонючку, или, как вы его теперь неизвестно за что называете, Эрика Мудрого, я с прадедом твоим по девкам ходил! Так что не смей меня перебивать! И эти все пусть отсюда выметаются. Дело у меня есть важное.
Король растерянным кивком отпустил Совет. Мудрые мужи, несколько растерянно оглядываясь, быстро удалились.
Маг хмуро проследил, как за последним из них закроются двери.
— Эрик, мальчик мой, — проникновенно произнес он, не обращая никакого внимания на то, что возраст мальчика неуклонно приближался к шестидесяти годкам, — не дело ты затеял.
Король поглядел на стоящего перед ним шустрого тощего старикашку и попытался припомнить, видел ли он его когда-то молодым. Нет, насколько помнил Эрик IV, предсказатель всегда был старым и жутко вредным.
— Ты еще вспомни, — ехидно заявил старикашка, — как ты колбы у меня в башне с мальчишками побил. И как отец выдал тебе за это.
Король Эрик вздрогнул, потому что маг поймал его как раз на этой мысли, и приготовился слушать.
— Нельзя, — сказал маг серьезно, — младшего сына поперек старшего женить. Никогда такое Гевары не делали. Плохо это. Война, неурожай, засуха и все такое. Нельзя.
Король побледнел и открыл рот.
— Вот-вот, — заявил предсказатель, — и жене своей это скажи, она у тебя баба умная. Не то, что некоторые. А проблемы с переносом свадьбы ты сам решай. Или вон Эрика спроси, может, у него своя кандидатура имеется. И дело это не откладывай. А то…
Старик погрозил пальцем.
— Неурожай, засуха, войны, наводнения, падеж скота, эпидемии и т. д. и т. п. Ну все, я пошел. И гляди мне!
Старик медленно растворился в воздухе, оставив короля в глубокой задумчивости. Ситуацию следовало как-то разрешать. Но как?
Эрик, радостный, соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему груму и быстрым шагом направился к матери — поздравлять с благополучным решением вопроса. Отчего-то оскорбленным и измученным он не выглядел. Он хотел было заскочить и к Януарию, но вовремя одумался. Не полагалось ему прощать измену так скоро. Даже если эту измену он сам и устроил, подговорив на обман и совращение бедной Люции своего тщеславного брата.
У королевы-матери Эрика поджидал новый неприятный сюрприз.
Во-первых, там сидел и король-отец. А так же добрая половина Совета. Разместиться в комнате такому количеству народа было негде, и потому было душно и пахло немытым телом.
— Мама? — растерянно проговорил принц.
Королева тяжело поднялась с кресла.
— Сын мой, — сказала она, пряча глаза, — у нас беда.
— В чем дело?! — испуганно воскликнул Эрик и покосился в сторону отца. Тот сидел, запустив пальцы в бороду, и задумчиво созерцал узор на ковре.
Королева взяла Эрика за рукав. Она понимала, то, что она намеревалась сказать, вполне может повергнуть в состояние шока ее не в меру впечатлительного мальчика.
— Сынок, — произнесла она и вздохнула, — дело в том, что ты должен жениться.
— Ах, это, — облегченно вздохнул Эрик, и вдруг до него дошел смысл сказанного.
— Опять?!!! Но мы же решили этот вопрос! На ней Януарий женится!
Он выдернул свой рукав из рук матери.
— Что у вас тут за бардак!
— Нет-нет, — испуганно залепетала королева, — не на ней.
— А на ком?
— На ком хочешь. Мы тут списочек подготовили.
Она выдернула из рук короля лист с написанными на нем несколькими именами.
— Вот, смотри, кого нам удалось разыскать. Катрия, средняя дочь герцога Бельбийского. Зема, племянница короля Аурика, или вот…
Принц выхватил из рук ее список, быстро пробежал его взглядом, и швырнул на пол.
— Да вы меня все за идиота держите! — гневно завопил он.
Тут в разговор вступил молчавший до сих пор король.
— Эрик, — тяжело произнес он, — я знаю, такие решения быстро не принимаются. Но и ты пойми нас. Мы не можем еще раз отложить свадьбу твоего брата на дочери Императора. А предсказатель, и тут он прав, напомнил, что мы не имеем права женить младшего брата перед старшим.
Король встал и подошел к Эрику, который глядел на него с совершенно несчастным видом.
— Мы все понимаем, сынок, — продолжил король-отец, — но ты подумай о стране. Неурожай, войны, засуха, болезни и все такое. Ты можешь оставить это на своей совести? Я не могу.
Эрик расстроено опустил голову.
— Ты посмотри список еще раз, — вмешалась королева, — может, кого из них выберешь. Там и красавицы есть, в общем-то.
— Мама, — грустно произнес принц, — я их всех знаю. Они мне не нравятся.
— Но кто-то же должен тебе нравиться! — вспылила королева — не эта же посудомойка, как ее там!
— Соня? — фыркнул принц, — да уж лучше она.
— Что? — взревели в голос король, королева и все члены Совета, за исключением барона Мердока, он уже спал.
Эрик мстительно заулыбался.
— Решено, — сказал он и гордо вскинул голову, точь-в-точь Огонек, когда не хочет, чтобы его взнуздывали, — я женюсь на ней. Тогда, когда вы сочтете нужным.
И вышел прочь, открыв пинком тяжелую дверь.
Лучше такая супруга, чем никакой, — решили заинтересованные лица и приказали готовиться к еще одной свадьбе.
Так я стала невестой принца Эрика. Стоит ли говорить о том, что моего согласия спросить никто не удосужился?
Часть 4. Приручение
Эта новость не огорошила меня, нет. Она просто привела меня в состояние ступора. Мне сказали собраться. Я собралась. Сказали вещи оставить, мол новые будут. Я оставила. Кстати, потом об этом горько сожалела. Кое-что из оставленного стоило сохранить. Я снова шла по коридору, и двери распахивались передо мной, и богато одетые стражники глядели на меня с восторгом и любопытством. Все же, новости разносятся по замку быстрее, чем следовало.
Подобострастные, я такой никогда не была, служанки, вымыли меня в большой бадье, наполненной ароматной горячей водой, высушили и уложили волосы. Одели на меня платье, очень красивое, но мешающее дышать, и оставили в новых покоях в полном одиночестве.
Первая мысль, которая пришла в пустую, как барабан, голову, это то, что темно, и надо бы свечи зажечь. Обыскалась огнива или спичек и не нашла. Конечно, самой свечи зажигать мне теперь по статусу не положено. А что положено? Следующая залетевшая в голову мысль была примерно следующего содержания "Ах, скотина! Сволочь! Ненавижу! Принц называется! Гад!". Эта была о моем новоявленном женихе. Вернее, официально моим женихом он должен был стать назавтра, после процедуры помолвки.
Только успела об этом подумать, двери распахнулись. Вошла целая толпа слуг. Кто-то нес зажженные подсвечники. Кто-то — еду, кто-то кувшин с вином. В заключение появился высокий и прямой, как палка, камердинер, с шикарным платьем на руках. За ним — мальчишка со шкатулкой. Платье, конечно, заинтересовало меня в первую очередь. В подобной одежде я совершенно ничего не понимала, но оно так занятно переливалось при свете свечей.
— Это мне? — спросила я, наглядевшись.
Камердинер сухо кивнул.
— Назавтра, да? А в шкатулке драгоценности? И тоже мне?
Он открыл ее перед моим носом. Там лежало, ожидая, пока я возьму его в руки, колье из розового жемчуга.
Я полюбовалась на него, не доставая.
— Уберите. Все уберите, — сказала я, — обойдусь тем, что есть.
Слуги молча развернулись и начали выходить.
— Эй, эй! — не выдержала я, — свет, еду и выпивку можете оставить. И не приходите меня раздевать. Сама справлюсь.
Я налила себе вина, отрезала кусок мяса. Что будет завтра? День грядущий пугал меня до колик. Дело в том, что я никогда. Никогда не мечтала ни о чем подобном. Максимум, чего я желала, это свой маленький домик с садом, работящего мужа, без разницы какой профессии, детей, и, конечно, кучу собак. Еще я не против была бы стать главной экономкой в замке. Но это уж как получится.
Неожиданное повышение в статусе не радовало, а все сильнее пугало. Я ведь здесь совершенно чужая! Я даже жениха своего, черт бы его подрал, почти не знаю. Мелькнула совсем уже непрошенная мысль — кажется, в борделе мне было бы лучше.
Тем временем, вино в бокале закончилось. Я налила еще.
А впрочем, может все не так уж и страшно. Эрик — мужик привлекательный. Я вздрогнула. Странно было думать о принце как просто о симпатичном мужчине. Но эта мысль мне понравилась и даже как-то развеселила. Я снова подлила вина. Интересно, а какой он в постели?
Я открыла глаза. Свет слишком яркий. Загасите! До меня не сразу дошло, что уже день, шторы одернуты, по комнате бегает, переругиваясь, слишком много народа, а я сама лежу поперек кровати одетая, как была. И голова трещит!
Дальше творилось что-то странное. Меня отпаивали какими-то жидкостями, клали на голову холодные компрессы. В это же время умудрились извлечь мое тело из помятого платья. Тут кто-то догадался поднести страдающей невесте принца, то есть мне, полстакана холодного белого вина, и все в комнате сразу стало на место. Но в любом случае мне оставалось только стоять, и, подчиняясь командам, поднимать руки, опускать их, поворачиваться и т. д. и т. п. Наконец, мучения мои закончились. Все отошли в сторонку и удовлетворенно меня оглядели. Потом одна из служанок за руку подвела меня к высокому зеркалу, которое я до этого момента умудрялась не замечать и ткнула в него пальцем. Я молча уставилась в изображение. Передо мною стояла высокая стройная особа в богато отделанном лентами и жемчугом атласном платье персикового оттенка. Ее каштановые волосы были уложены в высокую прическу, в ушах болтались серьги из знакомого уже розового жемчуга. Смуглое продолговатое лицо недовольно хмурилось, серые глаза глядели зло и настороженно. Вчерашний камердинер подошел и спокойно застегнул у меня на шее жемчужный фермуар. И это я… М-да… отчего-то, правда, счастливой невестой я себя не ощущала. Больше всего хотелось немедленно смыться. Впрочем, едва ли мне это удалось. Я попыталась улыбнуться отражению, но оно изобразило в ответ почему-то какой-то странный перекос лица.
— Пошли, что ли! — буркнула я, и решительно двинулась вон из помещения. Меня уже ждали.
Полагаю, нет необходимости описывать процедуру помолвки. Ее провели тихо, по-семейному. Не более ста человек гостей. Принц Эрик нацепил мне на палец тяжеленное золотое кольцо с большим мутно-зеленым камнем, который замечательно дисгармонировал с розовым нарядом. Потом, вместо того, чтобы поцеловать невесту, пожал мне руку. Это можно было расценивать по-разному. И как намек на то, что все это не серьезно, и как послание, держись, мол, боевой товарищ, и как самое настоящее издевательство. Я растерялась, силясь подобрать наиболее подходящий вариант. Остановилась на боевом товарище. Гости хмурились, король глядел безучастно, королева слишком сладко улыбалась, Януарий, прижимая к себе локоток принцессы Люции, откровенно потешался.
На свадьбе, которая состоялась через месяц, повторилось примерно то же самое, только еще хуже.
Памятуя о неосторожном поведении Люции, меня до свадьбы одну не выпускали. Принц Эрик на горизонте не появлялся. За день до сего замечательного события (я имею в виду свадьбу) притащили еще одной платье — белое. Но, поскольку за прошедшие две недели я успела от нарядов безумно устать, оно восторга у меня уже не вызвало. Меня умыли, причесали, напудрили, нарумянили. Королева-мать, непонятно отчего растрогавшись, прибежала ко мне в спальню. Охала, кудахтала, как самая обыкновенная тетка, дергала фату и вместе со служанками поправляла фанты на подоле. Потом подскочила ко мне, бледной, молчаливой, напуганной и заранее настроенной на большие неприятности, клюнула в щеку, перекрестила и унеслась. Я смотрела ей вслед, удивляясь, почему она такая толстая и так быстро бегает.
Моих родителей на свадьбу не позвали. Это было понятно. Ни к чему невесте принца иметь отца — бывшего военного, а нынче пасечника, и мать — домохозяйку. Как я потом узнала, они и в курсе-то не были. А у меня ну никакой возможности не было — весточку им послать. Сидела ж взаперти.
Саму церемонию помню как-то смутно. Волновалась все-таки. Помню, как подъехали к храму. Как король лично провел меня к алтарю. Помню задумчивого Эрика, одиноко меня поджидающего. Мы опустились на колени, держась за руки. Причем я сделала это с трудом. Мешало пышное платье. Архиепископ говорил что-то долго и нудно. Я кивала. Мне плохо было его видно сквозь кружево фаты. Мы с принцем обменялись кольцами. Я нацепила ему на палец старинный, весь в завитушках, перстень. Он мне — тонкое кольцо с небольшим бриллиантом. Потом Эрик приподнял фату и коснулся моих губ своими. Трудно назвать это поцелуем. Сухо, официально, холодно. Всего лишь легкое касание. И вот мы муж и жена. Мы вышли из церкви, держась за руки. Полагаю, если бы он меня не поддерживал, я вполне в состоянии была грохнуться в обморок. Вот бы уж не подумала, что на такое способна. Но здесь трясло меня страшно!
Эрик, видимо, почувствовал состояние своей новоиспеченной супруги, потому что пожал мои пальцы своими и неожиданно улыбнулся. Странно, но пожатие было намного приятнее, чем поцелуй. Я слабо улыбнулась в ответ.
На выходе нас уже ждали. Не каждый день наследники престола женятся. Это, вообще-то, довольно-таки редкое зрелище. И потому было устроено народное гуляние. Все вокруг шумели, радовались, поздравляли друг друга, и, похоже, лишь мы с Эриком ощущали себя потерянными и несчастными. В замок мы поехали в одной карете. Сидели друг напротив друга, опустив глаза.
Не знаю, о чем думал он, а я ощущала лишь страшную пустоту и растерянность.
Нас оставили двоих возле покоев, специально приготовленных для новобрачных. На двери висел венок из омелы, прямо под распятьем, оберегая супругов от злых духов. Под ногами мягко шелестели лепестки роз. Нам нажелали море всяких вещей. Преимущественно Эрику. Покраснел даже он. Потом мы вдвоем, как требовал того обычай, распахнули двери и вошли.
Я стояла посреди комнаты и смотрела прямо в его бесстыжие глаза. Вот он, момент возмездия!
— Как Вы могли! — прошипела я, помня о том, что вокруг полно ушей, — что я Вам такого сделала, Ваше высочество?!
— Тебе помочь раздеться? — холодно осведомился он.
— Я вас просила брать меня замуж?
Он пожал плечами.
— Что сделано, то сделано.
— Да! — разозлилась я, и слезы так и потекли по физиономии, смывая пудру, — Вам хорошо, Вы принц. А мне теперь что делать?
Он развел руками.
— Ну, если спать ты со мной не хочешь…
— Не хочу!
— А изобразить брачную ночь мы все-таки обязаны. Так что раздевайся и ложись. Насиловать я тебя не собираюсь.
Он отвернулся и начал спокойно снимать с себя одежду, что-то еще мурлыча при этом себе под нос. Постепенно, пока не остался в белых смешных штанишках по колено. Меня же пальцы не слушались. Я попыталась было расстегнуть застежку ожерелья, но крючок все время выскальзывал, я испугалась, что порву. Хотела расшнуровать платье, и не удалось. Тогда я села на кровать и разрыдалась. Эрик, который к тому моменту уже лежал, укрытый одеялом, вылез из-под него и стал помогать мне с застежками. Под его ловкими пальцами они, казалось, раскрывались сами.
— Здорово это у Вас получается, — всхлипнула я.
— Да уж не впервой, — весело отозвался принц. Я не обиделась. Конечно, не впервой. Это только с такими идиотками, как я, ему впервые приходится общаться. Наконец, его усилиями, я осталась в одной рубашке, длинной, белой и тонкой, а на шее это несчастное ожерелье. Я повернулась к Эрику спиной, убрала падающие на спину волосы, намекая на то, что и украшения тоже пора снимать. Он коснулся шеи кончиками пальцев. Отчего-то помедлил, и меня вдруг бросило в жар, до такой степени захотелось, чтобы он меня поцеловал. Эрик расстегнул ожерелье, но не убирал его, все думал о чем-то. А потом я почувствовала прикосновение теплых, нежных губ к своей шее, по коже вниз побежал приятный холодок. А ну это все к черту, — успела подумать я, падая на постель, — муж он мне или не муж?
На этом нашу историю можно было бы закончить. Все-таки, уважаемые мои читатели, мы выяснили, как и предполагали, что на самом деле королева София Семпольская вовсе не была из каких-то там заморских принцесс, а наша, родная, доморощенная. Можно было бы на этом завершить повествование. Если бы… Если бы на этих словах не завершалась лишь первая исписанная ею тетрадь…
Комментарии к книге «Принц Эрик и прекрасная посудомойка», Марина Владимировна Добрынина
Всего 0 комментариев