«Черный клан»

Алекс Градов Черный клан

Человек: Почему ты все время смотришь на дверь?

Ланцелот: Я жду, когда появится дракон.

Человек: Ха-ха! Я — дракон.

Е. Шварц. Дракон

Глава 1 Третий вариант

В одном из северных районов Петербурга, на набережной Невы, за чугунной оградой высотой в два человеческих роста, стоит величественное здание суперсекретного оборонного НИИ. Оно отделано розовым мрамором, пестрой яшмой и полированным черным гранитом, украшено помпезными портиками и циклопическими колоннами и в целом похоже на храм какого-то древнего и опасного божества. Окна, в которые мог бы влететь вертолет, закрыты решетками и наглухо зашторены, чтобы никакие натовские шпионы не смогли бы подглядеть, что мы там делаем. Вообще-то мы и сами не должны этого знать. Двадцать лет назад, рассказывала матушка, один отдел не знал, что проектирует другой, а конечная цель работы была ведома только Минатому.

Но сейчас все изменилось. Древнее божество давно мертво, наши оборонные секреты и даром никому не нужны. Финансируется институт ровно настолько, чтобы немногочисленные сотрудники не померли с голоду (а то было бы совсем неприлично). Если подойти к НИИ поближе, то видно, как осыпалась мраморная облицовка стен, а яшмовые капители словно кто-то погрыз, и стало окончательно ясно, что они из покрашенного под яшму кирпича. На стоянке одиноко чахнут «Жигули» престарелого главного инженера. Зато по соседству процветает новехонькая церковь, куда после работы бегают наши сотрудники — тетушки предпенсионного возраста, которые сидят в НИИ, потому что больше их никуда не берут. В общем, вы поняли, почему наш некогда могучий секретный институт на районе пренебрежительно называют «богадельней».

Иногда я представляю себя захудалым бароном, который благородно нищенствует в огромном, обветшалом замке, вместо того чтобы взять и заняться разведением племенных овец, грабежом на большой дороге или каким-нибудь еще средневековым бизнесом.

Особенно в такие моменты, как сейчас.

— Значит, комп просто взял и на ровном месте завис? — с сомнением спросила Ленка.

— Не просто, — сказал я. — И не завис, а выдал что-то странное. Как будто скринсейвер — по экрану все время ползет сверху вниз такое… как иероглифы… Во, очень похоже!

Я ткнул пальцем в темное окно, исчерченное извилистыми следами дождевых капель. Несколько человек в очереди на раздачу одновременно оглянулись посмотреть, куда я показываю. Не увидев в окне ничего интересного, разочарованно отвернулись к своим салатикам и компотам. В институтской столовке, несмотря на рабочее время, толкался народ. Впрочем, как всегда.

Ленка пожала плечами.

— Ничего странного не вижу. Скринсейвер и есть.

— Скринсейвер компьютер не подвешивает. Там, между прочим, ребята из техподдержки уже второй час сидят, матюгаются — ничего понять не могут. И вся работа за полдня псу под хвост, — уныло заключил я. — Проклятая рухлядь!

— Ну а что это тогда? — не без ехидства осведомилась Ленка. — Послание из параллельных миров?

— Уж скорее вирус словил…

— Вам разве Интернет еще не прикрыли? Нам уже отключили, а то все только и делают, что в социальных сетях сидят.

— Нам по работе надо.

— Знаю я вашу работу, — захихикала Ленка. — Захожу как-то в отдел — тетки чай пьют, болтают, красятся, один Леша сидит красный, сосредоточенный и дубасит по клавишам. Думаю — вот впахивает! Аж пар из ушей идет! Подхожу и вижу…

— Ну да, — пожал я плечами. — Играл с ребятами в «Квейк» по локалке. А что, кто-то против?

Ленка прищурилась и отпила глоток компота из могучего столовского граненого стакана.

— Вот не пойму я, что ты вообще тут делаешь второй год? Что ты, молодой, здоровый парень, забыл в этом доме престарелых инженеров?

Я задумчиво покосился на Ленкин стакан. Компот был казенный, водянистый, с вываренным склизким яблоком на дне. Точно таким же меня когда-то насильно поили в детском саду. И я пил — а куда было деваться?

— Ну… Допустим, мне нравится моя работа.

Прозвучало как-то неубедительно.

Ленка манерно приподняла бровь.

— Не понимаю. Как может нравиться работа, которая никому не нужна?

— Ну почему же никому. Натовцам нужна, — сказал я не очень уверенно. — Враг, типа, не дремлет, все такое.

— Глупости, — фыркнула Ленка. — На худой конец, если твоя «работа» и в самом деле нужна натовцам, так и поехал бы к ним. Получил бы грант…

— Нет уж, — сказал я гордо. — Так низко я еще не пал. Я патриот!

— Патриот, ой, не могу! Да ты просто лузер.

«Умолкни, женщина! — высокомерно сказал я (мысленно) и махнул рукой воображаемым слугам: — Как сюда пролезла эта холопка? Выкиньте ее за ворота!»

Конечно, я мог бы возразить ей: а сама-то? Что ты здесь сидишь? Почему не найдешь что-нибудь получше? Но я уже знал, что она мне ответит. «А кому я еще нужна с ребенком? С твоим, между прочим!»

Ленка работает в соседнем отделе, вместе с моей матушкой. Когда я был маленьким, в этом НИИ работали родители половины моих одноклассников. Но с Ленкой я тогда еще не познакомился. Это знаменательное событие произошло в позапрошлом году. Мы встречались с ней ровно полгода, после чего расстались. Точнее, она меня бросила, заявив, что наши жизненные ценности не совпадают. Подозреваю, на самом деле она решила, что я для нее недостаточно крут. Проблема была в том, что, избавившись от меня, Ленка вскоре обнаружила, что беременна. И теперь у нас с ней есть общая дочь двух лет от роду. Ленка считает, что этот факт дает ей полное право терроризировать меня, сколько ей вздумается. Друзья подкалывают меня, что я, не будучи ни разу женатым, огреб все минусы семейной жизни, как моральные, так и финансовые.

Я отвернулся и уставился в окно. За стеклом не было ничего, кроме моего отражения. На улице уже стемнело. Не зимняя кромешная тьма, а сумерки ранней весны — сыро, мрачно, неспокойно. Словно назревал какой-то природный катаклизм, то ли ливень, то ли снегопад, а скорее всего и то и другое одновременно.

Вот, опять снаружи темнота. Не потому, что рабочий день был таким длинным, а потому, что световой — коротким. Едва рассвело — уже стемнело.

Так и живу в вечном мраке. Ранние октябрьские сумерки в шорохе листопада… Ноябрьский бурый, бесснежный мрак, когда кажется, будто за окном — Нижний мир, в котором ни света, ни солнца, а только вечная тьма, а ты сам не заметил, как провалился в тартарары вместе с городом… Январское мелькание снежинок, когда по заиндевевшему стеклу пробегает дрожь, и снаружи доносится далекий, мертвенный вой ветра… И я ежусь, представляя, как после работы пойду через черные пустые дворы, а этот ветер, словно ниндзя, со свистом будет швырять мне в лицо колючие звездочки… Февральские оттепели, когда в окно свирепо лупит снежно-дождевая каша…

Там, за окном, все время что-то менялось и происходило. А я все сидел на одном месте и чего-то ждал.

— А вот и не лузер, — внезапно решив блеснуть эрудицией, заявил я. — Я дауншифтер.

— Это еще кто? — спросила Ленка с подозрением.

— Лузер — это тот, кто пытался взобраться наверх и не смог, — объяснил я. — А дауншифтер — он… он даже и не пытался. Тот, кто просто живет, как считает нужным, в свое удовольствие.

— Лузер и лентяй вдобавок, — сделала вывод Ленка. — Нашел чем хвастаться.

Я тяжело вздохнул. Честно говоря, этот разговор повторялся так часто, что одни и те же реплики ходили по кругу. Толкотня воды в ступе. Какое ей дело, как и зачем я живу? Муж я ей, что ли? Так она же вроде нашла себе зимой какого-то хмыря, о котором мне известно только то, что он иногда забирает ее с работы на «крайслере». Вот его пусть и пилит!

А вот интересно, если я — барон, то Ленка кто? Баронесса? Да какая из нее баронесса?! Так, сварливая ключница.

И я со вздохом сказал то же, что обычно говорил:

— Просто я не желаю участвовать в этих крысиных бегах, понимаешь? У меня другие цели в жизни!

— Ах ты не желаешь? Ах у него цели в жизни! — привычно начала заводиться Ленка. — А дочку кто кормить будет?

Тут мне невыносимо захотелось взять свой верный двуручный меч, надвинуть забрало поглубже и выйти на большую дорогу. Или уплыть в крестовый поход. Главное, подальше от Ленки. Начиналась самая противная часть разговора — о деньгах.

Вообще-то я честно предлагал отдавать ей четверть зарплаты, как положено, но зарплата у нас в НИИ такая, что Ленка заявила, что я над ней издеваюсь, и вообще отказалась от «подачки». И теперь колола мне этим глаза.

— Как тебе вообще не стыдно жить на свете, зная, что твоего ребенка содержит другой мужчина!

— Так ты же не берешь от меня денег!

— Потому что это не деньги, а кукушкины слезки!

— А почему я должен давать тебе больше, если ты Ваську даже по воскресеньям ко мне не хочешь отпускать?! — рявкнул я, потеряв терпение.

— Да потому что не хочу, чтобы она стала на тебя похожа! И хватит называть ее Васькой!!

Дочку вообще-то звали Василиса. Ленка назвала ее этим наимоднейшим в позапрошлом сезоне именем — разумеется, не посоветовавшись со мной. Заметьте, я промолчал. Только и рассказал ей анекдот: «Вышла Василиса Премудрая за Ивана-Дурака, и стала она Василиса Дурак». Ленка юмор не заценила. А я все равно звал малявку Васькой, и, между прочим, она откликалась.

Моя внебрачная баронская дочь. Наследная принцесса захудалого королевства…

— И все ты врешь, и нет у тебя никаких «других целей», — не унималась Ленка. — И вообще целей нет. Пока все люди зарабатывают деньги, стремятся добиться успеха, ты плывешь, по течению как… как бревно!

«Спокойно, — приказал я себе. — Сократ своей жене деньги платил, чтобы она его оскорбляла, и тем самым тренировал дух… Или не жене? А, неважно».

Если бы Ленка на секунду замолчала, стали бы слышны питерские весенние звуки: шум, шелест, шипение, плеск воды, звонкие редкие удары капель по жестяному подоконнику. Капли бежали по стеклу, как строчки японской скорописи или загадочные символы на экранах компьютеров Сиона в «Матрице». Казалось, они несли послание, которое я пока не могу прочитать. Даже если оно адресовано лично мне. Потому-то я и жду. Но чего?

— Допустим, я плыву по течению, — терпеливо согласился я. — Но не как бревно. Я присматриваюсь. Объясни, почему я должен прилагать усилия, чтобы плыть туда, куда мне не хочется, да еще наперегонки со всякими придурками?

— А что тебе хочется? Ты сам-то знаешь?

— Ты опять права, — сказал я кротко. — Да, я не знаю, куда плыть и зачем. Да, я вообще не знаю, зачем живу.

Сказал, чтобы подразнить ее, — и вдруг понял, что так оно и есть.

И вокруг сразу все словно осветилось холодным, безжалостным светом. Так всегда бывает, когда случайно признаешься себе в чем-то неприятном, что от себя долго скрываешь.

— А пора бы уже узнать!

Тут Ленка принялась меня поучать и понесла такие банальности, от которых меня просто затошнило.

— Жизнь — жестокая штука, Леша. Все мы в ней — хищники или жертвы. Или ты — или тебя. Другого выбора нет. Ты не будешь прятаться от нее всю жизнь за родительской спиной. Пора уже повзрослеть, стать мужчиной… Хотя нет, тебе это не грозит. Настоящий мужчина — это хищник, он зубами вырывает из жизни все, что хочет. Это то, на что ты не способен…

«Побить ее, что ли? — лениво подумал я. — Вожжами!»

Шум ливня снаружи усиливался. Ленке приходилось повышать голос, чтобы перекричать дробный грохот воды, падающей с крыши на подоконники. Окно словно заливалось слезами. На его нижнем крае налипло сантиметров пятнадцать талого снега. Первый весенне-зимний ливень весело выбивал азбукой Морзе таинственное послание, которое я не могу прочитать. Потому что не знаю кода. Нужен код. Но как его отыскать, когда тут из тебя насильно пытаются сделать хищника?!

«Хищник, настоящий мужчина! — обозлился я вдруг. — Господи, какие пошлости! И где она их понабралась? Наверно, от этого своего хмыря на „крайслере“!»

— А ты кто, Ленка? — спросил я. — Хищник или жертва?

— Я?

Ленка растерялась. Похоже, сама себе она этот вопрос никогда не задавала.

— Хочешь, я тебе скажу? — предложил я.

Холодная ясность сознания, сошедшая, когда я сам себе в глаза сказал горькую правду, еще не покинула меня, и я отстраненно взглянул на Ленку.

И тут как будто лопнула последняя связывавшая нас нитка, и я увидел Ленку со стороны, как чужого человека. Даже не как человека — а как чуждое существо другого вида. Не моего — уж точно.

— Ты — хищница, — сказал я, точно зная, что угадал. — Мелкая такая, вертлявая, с маленькими, но острыми зубками. Типа хорька или куницы. Большим, настоящим хищникам ты, конечно, на один перекус, но какого-нибудь беззащитного птенчика вполне сможешь загрызть… Довольна?

Ленка испуганно смотрела на меня, почему-то не пытаясь в своем духе перебить на полуслове. Я вдруг почувствовал, что больше совсем не жалею, что мы расстались. Даже из гордости.

А потом тем же просветленным, холодно-отстраненным взором я посмотрел на себя самого и понял последнее, самое важное.

— А вот я — не хищник. И знаешь, я этому рад!

Что-то звякнуло прямо над головой. Вокруг резко стемнело. На стол с нежным звоном посыпались осколки стекла. Ленка, взвизгнув, вскочил а на ноги. В нашу сторону снова с любопытством обернулась вся очередь у раздачи.

— И чего орать? — спокойно спросил я. — Ну, лампочка лопнула.

— Хорошо хоть не потолок рухнул! Скоро наша шарашка вообще вся развалится, — с отвращением сказала Ленка. — Блин, прямо в стакан стекло попало, пропал компот… Я пошла отсюда!

— Покедова, — я небрежно помахал ей рукой.

Ленка ушла, цокая каблучками по облезлому паркету. Сразу стало так тихо, будто институт вымер. Где-то гудели галогенные лампы, кто-то звякал посудой в пищеблоке. Из плачущего окна на меня глядело мое отражение. Прямые русые волосы — светящимся ореолом вокруг лица. Я вздрогнул — на миг показалось, что лицо чужое. Или что-то в нем не так. Встал и, хрустя подошвами по битому стеклу, пошел в свой отдел.

На рабочем месте все было по-прежнему. Никаких перемен к лучшему. Комп висел. Техники ушли — видимо, за подмогой. По экрану текла все та же зараза.

Я сел за стол и мрачно уставился на ползущие капли таинственных знаков, пытаясь постичь «послание из иных миров» с помощью интуиции, если уж логика не помогла.

В голове вертелся разговор с Ленкой. Кажется, было сказано что-то важное. Но что? Теперь, вспоминая все сказанное, я не мог понять, что именно так меня зацепило.

Ну да, я не хищник. Я не злой, не агрессивный. За себя постоять могу, но бить людей по лицу мне неприятно.

Но кто я?

Получается, если я не хищник — значит, я жертва? Иногда я себя ощущал жертвой, когда какие-нибудь престарелые акулы из бухгалтерии запускали в меня свои пожелтевшие клыки.

Говорят, есть особое самосознание жертвы. Некая аура страха, по которой ее безошибочно вычисляют хищники. Маньяки, насильники и прочие уроды, для которых поглумиться над слабым — наслаждение. Но не просто над слабым — а над тем, кто покорно принимает свою роль. И отдает право тем самым хищникам делать с собой все что им угодно. Отношения хищника и жертвы — это симбиоз, если хотите.

Я фыркнул. Нет, это не про меня. Иначе бы мы с Ленкой спелись. Она меня выбрала не потому, что искала себе мальчика для битья. Она ошибочно принимала меня за хищника, тьфу на него…

Хм… Может, я все-таки хищник, только ленивый и без целей в жизни?

И снова я ни то ни се. «Не от мира сего», — как выражается матушка. Жертвой я себя не воспринимаю, а хищником не хочу быть абсолютно. Хищник… Есть в этом какая-то ограниченность. Шаг вниз. Когда некто считает себя вершиной эволюции только потому, что может убить и съесть любого конкурента, — это не тот идеал, к которому хочется стремиться. Вершина пищевой цепочки — пожалуй.

Неужели все социальные отношения можно свести к этой убогой модели «хищник — жертва»?

Я почувствовал, что окончательно запутался с самоидентификацией. Неужели нет третьего варианта?

Взглянув на часы, я вздрогнул. Половина шестого. То-то вокруг так тихо. Народ потихоньку разбредался уже часов с пяти, а к семи оставались только те, кто хотел бесплатно посидеть в Сети. Так тут все жили: приходили в институт часам к десяти, пили чай, трепались, ходили «в гости» из отдела в отдел, потом долго обедали, потом снова пили чай, а там и домой пора. Вначале, когда я только сюда устроился, меня это возмущало, потом стало безразлично, а теперь я и сам поступал так же.

— Леша, ты еще долго? — спросила, пробегая мимо, самая ответственная из наших теток. — Я ключи на стол кладу, потом занесешь их на вахту, ладно?

Я молча кивнул, продолжая упрямо таращиться в экран монитора. Сердце вдруг пропустило удар. Я готов был поклясться — бессмысленные ряды значков на миг сложились в нечто осмысленное… И тут же снова распались на хаотические потеки.

— Стой! — воскликнул я. — Стой, сволочь!

Тут внутри экрана что-то ярко вспыхнуло, хлопнуло, и он погас. Навсегда.

Запахло горелой пластмассой.

Дверь, которая только-только закрылась за уходящей коллегой, снова приоткрылась.

— Леша, это вы мне? — раздался дрожащий от незаслуженной обиды голос.

— Ну е-мое! — рявкнул я, стукнув по столу кулаком.

Дверь быстро закрылась. В коридоре что-то затрещало. Раздался испуганный вскрик и торопливые удаляющиеся шаги.

«Надо во всем видеть позитив, — наставительно сказал я себе, вставая из-за стола. — Зато теперь, наверно, новый монитор поставят. Жидкокристаллический. И буду как белый человек!»

Из коридора теперь доносились громкие голоса и ругань. Я с любопытством приоткрыл дверь, и все стало понятно: свет вырубился и там. Народ, кто хихикая, кто возмущаясь, на ощупь пробирался к лестницам. Высказывались различные догадки, порицалась жадность начальства, пятнадцатый год не чинившего проводку, предсказывался скорый пожар, в котором мы все и сгорим к чертям вместе с институтом. Общее мнение было таково: почему бы этому свету не отрубиться часика на два-три пораньше?

Я просочился сквозь толпу в гардероб, с трудом нашел в потемках свою куртку и отправился на проходную.

Но все равно — не оставляло ощущение, что я упустил что-то важное. Подошел к границе чего-то, но не увидел… и теперь слепо топчусь рядом, а потом начну удаляться, так и не поняв, что прошло мимо меня.

Глава 2 Знакомства на большой дороге

Когда я вышел из НИИ на улицу, снег с дождем уже прекратились. Тяжелые низкие тучи, подсвеченные с изнанки красноватым отражением городских огней, быстро неслись в небе. Внизу ветра почти не ощущалось. Зато все блестело от воды, как лакированное. Решетки, фонарные столбы, скамейки, асфальт, зонты и куртки прохожих… В мире не осталось вообще ничего сухого.

«Март — с водою», — вспомнил я примету, еще из школьного учебника по литературе. Да уж, воды тут хватало во всех видах. Сырой ветер пах бензином. В воздухе висела водяная пыль, с неба моросило.

Яркие огни, дрожащие расплывчатые контуры, сочная чернота. Нереальный мир.

Что же все-таки промелькнуло там, на экране?

Показалось? А если нет?

Главное, оно там мелькнуло буквально на долю секунды. Я все равно не успел бы прочитать…

Вот бы отмотать память назад, как видео, и нажать на паузу!

Я остановился перед пешеходным переходом, дожидаясь зеленого сигнала светофора. На тротуаре коварно поблескивали тающие наледи. Машины, проезжая, поднимали за собой метровый шлейф грязной соляной каши.

Я чуть попятился, прикрыл глаза и начал вспоминать.

Итак, я сидел за столом, тупо глядя в монитор, и размышлял о природе хищников…

Неторопливо щелкали часы на стенке…

За спиной кто-то быстро прошел. Звякнули ключи о стол…

«Леша, ты еще долго?»

В системном блоке под столом загудел кулер…

«…занесешь ключи на вахту?»

Стоп!

Чуть раньше, чем отреагировало тело, мозг уже зафиксировал что-то осмысленное. Нечто, несущее информацию…

Вот оно. Не фраза. Образ!

Я замер на месте, закрыл глаза и даже задержал дыхание, боясь вспугнуть воспоминание.

Перед глазами дрожала выхваченная из мутного потока бесчисленных одинаковых мгновений зеленоватая картинка. Та, в которую на миг сложились бессмысленные знаки.

Цветок. Во всяком случае — растение. Оно напоминало ряску. А еще точнее — листик клевера. Счастливый четырехлистник — трифолиум. Но с восемью лепестками. А точнее — с четырьмя сдвоенными лепестками на каждой стороне.

Гм… и что это означает?

Я нахмурился. Нутром чувствовал — что-то все равно упускаю. Нечто осталось незамеченным — точнее, замеченным, но не осознанным. Возможно, самое главное…

Глубоко вздохнув, я остановил дыхание и начал вспоминать еще раз, сначала.

Кажется, даже сердце стало биться медленнее, чтобы не мешать концентрации.

…размеренное щелканье секундной стрелки…

…тихое гудение кулеров в соседних компьютерах…

…прерывистый стук капель по оконному стеклу…

…неровное мерцание монитора… (Напряжение скачет? Почему?)

«…занесешь ключи на вахту?» и… движение тени на мониторе… (Что такое? Откуда?)

Ах, да. Это же мое отражение в стекле. Мониторы у нас устаревшие. Сколько раз просили поменять — хоть бы хны. Итак, вот ползет загадочный скринсейвер, и сквозь него просвечивает овал лица…

Не было никакого послания от инопланетян.

Восьмилистник светился вовсе не на экране, а у меня на лбу!

Откуда-то издалека доносились возмущенные возгласы и гудки машин. Я — медленно-медленно — моргнул, возвращаясь в реальный мир.

И обнаружил, что стою на «зебре» посреди проезжей части. Поток автомобилей тоже стоял — видимо, ожидая, когда я наконец соизволю убраться с дороги. Что интересно, ближайшие машины не сигналили. Я отчетливо видел лица водителей — какие-то растерянные, а точнее, обалдевшие. Разъяренное бибиканье доносилось из дальних рядов, где меня не видели и не понимали, в чем проблема. А пробка-то скопилась изрядная. Сколько ж я тут простоял? И как я тут оказался?

— Блин, — пробормотал я, обращаясь к водителям. — Как неловко получилось-то. Ну извините, ребята! Спасибо, что не стали давить!

Никто меня не только не обматерил, но даже не шевельнулся. Водители дружно таращились в мою сторону, как загипнотизированные. На миг показалось, что они вообще меня не видят. Точнее, что-то видят, но не меня.

Стало тревожно. Может, у меня за спиной что-то стряслось? Я быстро обернулся и увидел кучку пешеходов, застывших на краю тротуара. Выражение лица у всех без исключения было абсолютно одинаковое. Такое же, как у водителей.

Ощущение абсурда нарастало.

Что это они все тут стоят с такими лицами? Что за наваждение? Почему никто не уезжает?

«Надо немедленно сваливать отсюда, — шевельнулась мысль. — Иначе случится что-то нехорошее».

Непонятно только — со мной, с толпой или с окружающим миром.

Позади меня раздался резкий звонок — так близко и так громко, что я аж подпрыгнул. Обернувшись, я увидел за спиной трамвай. Непонятно, как я не заметил его раньше, но оказался он тут как нельзя более кстати. Трамвай как раз отъезжал с остановки. Передняя дверь была приоткрыта и подвязана изолированным кабелем — судя по всему, просто чтоб не отвалилась на ходу. Не раздумывая ни секунды, я вскочил на подножку.

Внутрь я пробираться не стал, оставшись на ступеньке. Трамвай с бряканьем и лязгом набирал скорость. Заколдованная толпа осталась позади. Я перевел дыхание и быстро взглянул на свое отражение в ближайшем стекле. Никакого восьмилистника у меня на лбу, естественно, не было. Почему-то я совсем этому не удивился.

Обычно я ходил домой пешком через дворы, но иногда, в плохую погоду, подъезжал остановку. Трамвай шел от метро в спальный район и был полон народу — не то чтобы битком, но контролеру из конца в конец протиснуться нелегко. Бабища в оранжевой жилетке как раз ломилась из дальнего конца вагона с криками «предъявляем-оплачиваем!», но я прикинул, что до меня она добраться не успеет. Тогда я утратил к ней интерес и вернулся к прежним размышлениям. Так, о чем я думал? О восьмилистнике? Нет, раньше… Точно, хищники и жертвы.

Я поднял голову и принялся мысленно перебирать пассажиров, деля их на хищников и жертв. Вокруг тряслись сплошь жертвы — с серыми, утомленными, беспомощными лицами, с характерными потухшими глазами. Прямо овчарня на колесах какая-то.

Взгляд зацепился за девушку, стоящую в паре метров от меня, на ступеньке у средней двери. Она сбила меня с толку — я понял, что не могу ее отнести ни к первым, ни ко вторым. Да — определенно не к жертвам и никак не к хищникам…

«Вот же он, передо мной — третий вариант!» — с воодушевлением подумал я и уставился на нее во все глаза, пытаясь понять, что в ней особенное.

Лет ей было около восемнадцати или даже поменьше. Судя по одежде, девушка была готкой. Или из этих — как их — эмо? Я не особо разбирался в этих субкультурах. Нет — самая натуральная готка. Никаких там розовых мишек на сумке и прочих финтифлюшек, вся в строгом черном. Не в траурном, а с оттенком сумрачной роскоши. Черная с серебром кожаная одежда, черные волосы. Глаза тоже черные, большие, мрачные-мрачные. Стоит, слушает плеер и о чем-то думает.

Выглядела она очень даже прилично для готки. Не толстуха в прыщах, как половина из них, и не заморенная доходяга-наркоманка — как другая половина. Стройная, спортивная, фигурка отличная, только рост подкачал. Лицо гордое, уверенное, и при этом — никакой агрессии. Заметив, что я на нее смотрю, бросила на меня несколько экстраординарно мрачных готических взглядов. Глаза у нее, кстати, были роскошные. Я поймал себя на том, что каждый раз невольно расправляю плечи и втягиваю живот.

«Познакомиться, что ли?» — подумал я. Впрочем, без особого энтузиазма. Знакомиться в трамвае, да еще и с готкой…

Уже проверено — ничего хорошего из уличных знакомств не выходит. К примеру, с Ленкой-то я познакомился как раз на улице. Точнее, в открытом пивном баре в ЦПКиО. Что-то праздновал с бывшими однокурсниками, а она с подружками за соседним столиком сидела. Я был в стельку пьян и вел себя как поручик Ржевский: «Ты!.. Ик!.. Пойдешь со мной в кусты…» Потом месяц было стыдно вспоминать. Но Ленке я, наоборот, этим и понравился. «Ты был такой напористый, такой решительный! — хихикая, говорила она. — Прям настоящий мачо!» Потом-то она, конечно, прозрела и постепенно увидела мою истинную сущность, но было поздно…

Задумавшись, я едва не пропустил остановку. Соскочил с подножки уже на ходу и долго стоял, провожая взглядом трамвай, увозящий «третий вариант». Потом повернулся и пошел по Липовой аллее, собираясь свернуть во дворы.

В этих дворах прошли мои детские годы. Каждая колдобина, каждый куст были мне тут знакомы. Эти деревья росли вместе со мной, те дома на моих глазах ветшали. Про каждый магазин я мог сказать, что было в его помещении пять, десять и двадцать лет назад… Постаравшись, я мог бы вспомнить, как взбираться на крышу того или иного гаража или как расположены ветки на каждом подходящем для лазания дереве. Что-то в этом странное есть — всю жизнь прожить в одном месте. Я с ним слишком сроднился. Родители, и те переехали в другой район, а я снял квартиру здесь — словно пытался задержать детство…

«Неужели я настолько боюсь перемен?» — впервые подумал я.

Во дворах фонари горели тускло, мигая, только желтые окна сияли, как любопытные глаза. В темноте я скоро промочил ноги, но не обратил на это внимания. Все думал о той девушке, и в душе нарастало недовольство собой. Может, зря я с ней не заговорил? Второго шанса-то не будет. И ощущение, которое весь вечер не оставляло меня в НИИ, — что приближается нечто важное… А вдруг этим «важным» она и была?

«Ну а сейчас-то что? — с укором сказал я себе. — Какой смысл раскаиваться в несделанном? Все, проехали!»

Я вздохнул и поплелся дальше, стараясь думать о простом и позитивном — например об ужине. Получалось плохо.

Занятый этой внутренней борьбой, я и сам не заметил, как в поток мыслей, плеск капель и монотонный шум машин вплелся чей-то голос.

Кто-то поблизости — кажется, за моей спиной — бубнил и бубнил противным дребезжащим фальцетом. Бывает обычный надтреснутый старушечий голос. А бывает такой, как этот — когда сразу ясно, что бабка еще та старая крыса. Я хотел ускорить шаги и оторваться, но тут к бабкиному голосу добавился женский. Точнее — девчоночий.

— Ты куда это намылилась, коза?

— Тебя не спросила!

— Ну-ка, дорогуша, повернулась и пошла домой!

— Ой, бабка, ну до чего ж ты надоела со своими поучениями. Сколько раз просила — не лезь в мои дела! Мне уже восемнадцать, куда хочу — туда и иду!

Я пошел медленнее, прислушиваясь и посмеиваясь про себя. Бабка с непокорной внучкой плелись за мной шагах в десяти, вполголоса переругиваясь.

— Да за что же мне такое наказание?! Опять от папаши твоего претензии выслушивать? Дескать, я за тобой не слежу, совсем тебя распустила? А я-то ночей не сплю, глаз не свожу… А ты при виде первого попавшегося змееныша… Ну зачем он тебе, скажи на милость?!

— А он мне понравился.

В голосе девчонки зазвучал восторг.

— Ты посмотри, как он светится!

«Чего?» — подумал я, невольно озираясь в поисках чего-нибудь светящегося.

— То-то и оно, — мрачно отозвалась бабка. — Нехорошо он светится. Плохой свет.

— Темный? — иронически спросила девчонка.

— Нет. Холодный.

— А ты бы потеплее хотела, да? Как от живого огня? А лучше — от пожара?

— Да уж лучше от пожара — у него хоть погреться можно…

Я уже совсем ничего не понимал, но слушал во все уши.

— Для вас, нижних, любой свет нехорош, — безразлично сказала девчонка.

— Не болтай чего не знаешь, бестолочь.

— А ты не обзывайся, не то папе расскажу.

— А что мне твой папа? Он меня для того к тебе и приставил, чтобы я тебя сторожила…

Голоса отдалились и слились в одно невнятное бубубу.

— …и вообще, иди отсюда, — долетел повелительный возглас. — И не возвращайся, пока не позову!

— Когда нужно, поганка, тогда и приду! Ох, ну и молодежь пошла… Ни стыда ни совести…

Бормотание затихло. Настала мертвая тишина, не нарушаемая ни голосами, ни звуком шагов. Я не выдержал, остановился и обернулся.

Мокрый асфальт блестел под ногами как обсидиан. В лицо мне ударил упругий сырой ветер, пропитанный резким и свежим, совершенно неестественным для этого времени года запахом озона и молодой травы. На миг я запутался, март сейчас или май…

А потом меня охватило веселье. Так и думал!

Девушка-готка стояла шагах в пяти от меня, изящная и блестящая, как статуэтка.

— Ну че, — услышал я приятный, чуть хрипловатый голосок. — Знакомиться будем?

Глава 3 Эмо-герл

Девушку звали Вероника.

Или Ники — как она сама представилась.

— Везет мне на Лех, — заявила она, услышав мое имя. — Был у меня один знакомый, хе-хе-хе…

К чему относилось ее хихиканье, я не понял, а она объяснять не стала.

— Можешь звать меня Алекс, — предложил я.

Так меня звали друзья. Было у меня и еще одно имя, но об этом позднее.

— С кем это ты разговаривала? — спросил я, оглядываясь.

— С бабкой, — скривилась Ники. — Еле отделалась от старой жабы.

Во дворе и прилегающих закоулках не было видно ни души.

— Ушла, — Ники заметила мой взгляд. — Она только выглядит так, словно счас развалится, а исчезает как привидение. А уж как подкрадывается… Да ну ее! Следит за мной, словно мне пять лет. Туда не ходи, с тем не знакомься. А я, между прочим, совершеннолетняя и сама могу о себе позаботиться!

Нет, в самом деле, бабка просто испарилась. Это было даже немного странно. Но в этот вечер случилось уже столько странностей, что на такую мелочь можно было вообще не обращать внимания.

— Какие у нас планы? — спросил я.

— Да никаких особо, — пожала она плечами.

Я задумался. Погода не располагала к прогулкам. Вот-вот мог снова начаться дождь, да и по лужам шлепать не хотелось. Я предложил было пойти в кафе. Но потом вспомнил, что денег осталось кот наплакал — аккурат на еду до получки.

— А пошли треснем по пиву! — Я решил, что готка от такого предложения не откажется.

— Ну пошли, — охотно согласилась девчонка. Я похвалил себя за знание женской психологии вообще и психологии готов в частности.

Мы пошли в сторону ближайшего метро, попутно высматривая круглосуточный продуктовый ларек и болтая о том о сем, словно старые знакомые. С Ники оказалось очень легко общаться. Вскоре я уже чего только о ней не узнал! Она родилась в Питере, но последние несколько лет провела в Москве. Там же закончила школу.

— А сейчас где учишься?

— Да так, — она пожала плечами. — Готовлюсь поступать… куда-нибудь. На самом деле, еще толком не решила, чего хочу в жизни.

— Ох-о-хо, — вздохнул я. — Некоторые даже и после института не знают, чего хотят…

— Я — не «некоторые», — ответила она довольно надменно. — Я привыкла четко знать, чего хочу, и всегда этого добиваюсь. Просто есть… внешние обстоятельства.

Я покивал с умным видом. Никогда не лезу к людям с расспросами, особенно к девчонкам. Захочет — сама расскажет.

Мы быстро напали на общую тему для разговора. То что интересовало нас обоих, — русский рок. В нем она разбиралась отлично, гораздо лучше меня. Причем о многих довольно известных рокерах Ники упоминала как о своих знакомых и приятелях. Сначала я подумал, что она притусованная фанатка, но потом по нескольким проскользнувшим фразам понял, что она играет сама. У нее была своя рок-группа, которая даже записала один альбом. О нем Ники с кривой ухмылкой сказала:

— Да-а, фигово продавался. Все хвалят, но никто не берет — говорят, неформат. Так и раздали по друзьям и знакомым.

— А как записали? — заинтересовался я. — Это же, наверно, дорого?

— Папа дал денег, — сказала Ники равнодушно.

Наверно, врет, подумал я. Впрочем, почему бы и нет? Мелких рок-групп в Питере как тараканов, и в Москве, наверно, то же самое. Да и папы с деньгами не такая уж редкость.

Мы прошли уже почти до конца Липовой аллеи, и впереди замаячил железнодорожный переезд, когда Ники неожиданно повернулась ко мне, заглянула в глаза и спросила совершенно другим тоном:

— Леша, был ли ты когда-нибудь влюблен?

Я ошалело взглянул на нее:

— Чего?!

— Влюблен — страстно и безнадежно? Без всякой надежды на взаимность? И при этом — ты находишься с НИМ рядом каждый день, а иногда и ночь. Смотришь на него, вдыхаешь его запах, прижимаешься к нему плечом — и при этом точно знаешь, что тебе НИЧЕГО не светит?!

— Он что, голубой? — ляпнул я.

Ники бросила на меня бешеный взгляд.

— Нет, это я так… подбодрить тебя хотел!

— Меня невозможно подбодрить, — страдальчески произнесла она, устремляя взор к облакам. — Я схожу с ума… Вчера я приняла решение — все, хватит! Нельзя так мучиться! Я письмо ему написала, где призналась во всем, а он… — раздался всхлип, — он послал меня подальше! Он сказал, что «больше не желает этого слышать» и что «я его раздражаю»! Представляешь, какой ужас? Но что мне делать? Он — моя жизнь. А теперь мне остается только умереть!

— Точно. Ужас, — пробормотал я.

Во блин. Никакая она не готка! Это же самое натуральное эмо!

Вот ведь везуха мне подвалила! Можно сказать, солидного мужчину на третьем десятке — склеила чокнутая девчонка-эмо. В памяти услужливо всплыл характерный отрывок с какого-то портала:

«Скрежет тормозов! Крики людей! Кровь на асфальте, сирены „скорых“! И только окровавленный розовый мишка валяется среди дымящихся обломков…»

Говорила мне мама — не знакомься с девушками в общественном транспорте!

Впереди раздались короткие резкие звонки, замигали красные огоньки — закрывался переезд на Старой Деревне. Я не к месту вспомнил Анну Каренину и подумал, что неплохо было бы на всякий случай увести мою эмо-герл подальше от рельсов и поездов. Незаметно повернул налево, в обледеневший сквер возле здания районной администрации. Ники этого не заметила. Она размашисто шагала рядом со мной, вся погруженная в свои страдания.

— Зачем только папа меня ему отдал?

«О как…»

В голове возник образ подпольного гарема.

— В Москве было так клево, так весело — ребята, тусовки… Кореша мои, клубы, квартирники… И тут появился папа и все испортил!

— «Папа» — это в смысле отец? — на всякий случай уточнил я.

Из бессвязной речи девчонки выяснилось следующее. У нее есть отец. Который какая-то там шишка. С отцом у Ники невероятно сложные отношения. Впрочем, наверно, типичные для властолюбивого папаши и трудного отпрыска, каким без сомнения является Ники. Папаша грубо вырвал ее из рокерски-тусовочной среды (я его где-то понимаю), а потом «отдал» тому парню, по которому она сейчас и страдала. В каком смысле отдал, я не вполне врубился.

— Он твой учитель?

— Воспитатель, — буркнула Ники, породив в моем воспаленном сознании образ колонии для несовершеннолетних.

— Чему он тебя учит-то? — осторожно поинтересовался я.

— Жизни, — кратко ответила она. Подумала и добавила: — И смерти.

Мне внезапно захотелось пойти домой, навернуть макарон с сыром и лечь спать.

Блин, с кем же это я ухитрился познакомиться?! Вот ведь влип!

Но все только начиналось. Я еще не понял, КАК я влип.

Мы прошли через сквер насквозь, снова пересекли улицу Савушкина и оказались на Приморском проспекте. Тут я сообразил, что выбрал крайне неудачное направление для прогулки. С одной стороны тротуара стремительно проносились машины, слепя фарами, и улетали в темноту. На другой стороне чернела Большая Невка в белях пятнах подтаявших льдин, дальше — полный мрак. Елагин остров. Горят одинокие фонари, и нет ни единого прохожего, кроме нас. И верно, какой идиот пойдет гулять в парк в такую погоду и в такое время?

Кроме девочки-эмо.

— Ага, — пробормотала Ники, завидев воду. — Прекрасно!

Она стремительно перебежала Приморский проспект, не обращая внимания на машины. Я, проклиная все на свете, устремился за ней.

Дальше мы пошли вдоль берега Невы. Мокрый нетоптаный снег под ногами превращался в кашу. Машины обдавали нас грязными брызгами. Ники снова завела песню про своего «воспитателя».

Его звали Грег.

И он был самым крутым в мире. Ну конечно.

— Хочешь, я расскажу, как мы с ним познакомились? — спросила она и, не дожидаясь моей реакции, начала: — Папа мне ничего не объяснил. Просто привез меня обратно в Питер. Сказал, типа — хватит страдать фигней. Пора начинать учиться. Я отца вообще-то уважаю и никогда с ним не спорю. Но тут уж я очень разозлилась. Ненавижу, когда мной распоряжаются, словно куклой. А он привел какого-то мужика, пред ставил нас друг другу и вышел. Мы стояли друг напротив друга… я еще подумала — нарочно ничего не буду говорить, пусть он первый начнет. Отца я слушаюсь, но этому типу я в лояльности не клялась. И тогда Грег сказал мне одну вещь — очень странную. Он спросил: «Чем ты готова пожертвовать ради превращения?»

— В самом деле, странный вопрос, — озадаченно сказал я.

— Больше он ничего не сказал и ушел. Я долго обдумывала его слова. Весь вечер и ночь. Ответа так и не нашла, кстати. Но… знаешь, что я поняла утром? Что он — настоящий, и что он мне нужен.

Ники грустно усмехнулась.

— Что я в него влюбилась с первого взгляда — это я уже гораздо позднее догадалась…

Я наконец начал врубаться в ситуацию. Видимо, Ники сохла какое-то время по своему «воспитателю» молча. А сегодня у них состоялось объяснение, и он разрушил все ее девичьи мечты. Причём в резкой форме. Поставил на них жирный крест. Растоптал тяжелым сапогом.

— Знаешь, мне кажется, он правильно поступил, — сказал я рассудительно. — В сущности, нет ничего более обычного и даже где-то нормального, чем влюбиться в своего учителя. Я когда в старших классах занимался карате, у нас был один такой тренер, что ему приходилось от девчонок лазать через окно раздевалки. Это же не настоящая любовь, а просто восхищение лидером. Тебе кажется, что ты хочешь своего учителя, а на самом деле ты просто хочешь стать таким, как он…

Ники неожиданно спокойно спросила:

— То есть, если не можешь превзойти своего учителя, то постарайся подчинить его себе хоть так, через постель?

Я моргнул.

— Э-э, нет, я этого не имел в виду. Что ты все переиначиваешь? Я хотел сказать…

— Если продолжать логически — именно так и получается. Подчинить учителя. Одолеть его, уничтожить его. Занять его место.

— Уничтожить и занять его место? — Я рассмеялся от неожиданности. — Ну знаешь, мы же все-таки не черные маги!

У Ники блеснули глаза.

— Вот именно. Мы — не черные маги. Я бы пожертвовала жизнью ради Грега! Может, хоть тогда бы его проняло!

Слева от нас показались ворота, ведущие в парк. Я надеялся, что они закрыты, но как бы не так — до закрытия парка оставалось еще полчаса. От самых ворот на Елагин остров вел широкий деревянный мост. Ники дошла до середины моста и остановилась возле ограждения, положив на него руки. Долго смотрела вниз.

— Какая черная вода! Холодная, наверно!

По ее телу пробежала волна дрожи.

Я тоже похолодел, понял, что она делает. Она примеряет эту воду на себя.

Черт! Зачем я привел ее сюда!

— Ники, может, хватит о мрачном? — нервно спросил я. — Мы же собирались за пивом! Это… Пойдем в кафе? Перекусим? Чайку горячего не хочешь?!

Я не забыл, что денег в обрез. То есть реально только на жизнь. Но ради того, чтобы увести отсюда дурную девчонку, я бы прожил до получки на одной водопроводной воде и хлебных корках.

Ники не отвечала. Положив локти на поручни, она смотрела на воду.

Вода в Неве непростая. Она завораживает, особенно в холодное время года. Нева — река очень короткая, но мутная и полноводная. Черный поток течет медленно и неумолимо, как ртуть. Он совершенно непрозрачный. В нем плавно проплывают льдины — как будто пролетают мимо в мировом пространстве…

Мне показалось, что течение ее воды околдовывает Ники. Она стоит погруженная в себя, в свои бредовые мысли. Отстраняется с каждой секундой от внешнего мира. Сосредотачивается на чем-то…

Я схватил ее за руку. Рука была ледяная. То есть просто как у трупа, такая же холодная, как железный поручень.

— Ты же совсем замерзла!

— Тебе кажется, что я замерзла? — воскликнула она. — Как бы я хотела замерзнуть насквозь. Чтобы и душа, и тело превратились в глыбу льда! Но ничто не потушит огонь, который горит внутри меня!

По ее лицу текли слезы.

В другое время эти высокопарные слова меня бы насмешили. Но тогда я конкретно испугался. Уж больно место и время не располагали к веселью. А главное, меня потряс вид Ники. Бледная, глаза так и горят, словно через них прорывается наружу тот самый огонь, о котором она говорит…

Кстати, глаза…

В глазах Ники была странность, неправильность, но я не успел осознать, какая. Да и не до того мне было.

— Ники, ну что ты! — Я обнял ее за плечи. — Успокойся, бедная!

Ники всхлипнула, прижалась ко мне — и через миг я обнаружил, что мы целуемся.

Да, она не обманула насчет огня! Огня было предостаточно, и через миг он охватил и меня. Мгновение мы горели оба… а потом она меня оттолкнула.

— Нет, ничего не поможет!

Я хотел ее удержать, но какое там! Она оказалась невероятно сильной. Вырвалась, будто это я был девчонкой, а она мужчиной, перелетела через поручни… и исчезла во мраке.

— Ники!!! — заорал я.

Я чуть не прыгнул вслед за ней. Если бы увидел ее, как она барахтается, — точно бы прыгнул. Но внизу все так же лениво текла Нева. Словно огромная медленная змея, только что сглотнувшая девочку — равнодушно, походя, как комара. Никаких следов Ники. Ни кругов на воде, ничего… Ощущение нереальности происходящего… Я метнулся было к воротам. Позвать на помощь! Может быть, еще не поздно!

Но вокруг не было ни человека, только по проспекту вдалеке мелькали огни фар. Я стоял один на покрытом инеем деревянном мосту в пустынном парке.

— Ники! — крикнул я угасающим голосом.

Я ничего не мог сделать.

Глава 4 Утопленница

На следующее утро я проснулся — точнее очнулся — и обнаружил, что простудился, проспал на работу и вообще плохо понимаю, где я и на каком свете. Зверски болело горло, голова была тяжелая, словно ночь не спал. Несмотря на то что вчера я доплелся до дома еле живой от усталости, нормально уснуть так и не смог. Сон был мучительно поверхностным — я просыпался от каждого шороха, с одной и той же картиной перед глазами. Ники, исчезающая под свинцовой водой…

Растирая ладонями опухшие глаза, я побрел на кухню и поставил чайник.

А потом сразу же включил компьютер. На этот раз не просто по вредной привычке, а по серьезной причине. Я хотел почитать новости. Не выбросило ли на невский берег хладное тело юной девы? И кто по этому телу проходит подозреваемым?

У меня были очень серьезные причины считать, что подозреваемым буду я.

Я прошелся по городским новостным порталам, просмотрел криминальные сводки. Нигде — ни слова об утопленницах.

Тогда я перевел дух и пошел на балкон курить. Хотя мне давно надо было бежать на работу. Позвонить, сказать, что заболел? Нет, сразу что-нибудь заподозрят. Не надо подавать против себя лишних поводов для подозрений. Их и так предостаточно…

Я глотал сырой холодный воздух пополам с дымом, прокручивая в голове вчерашний безумный вечер. Особенно его финал. Я вспоминал, как в панике метался вдоль ограждения моста (хорошо все-таки, что удержался и не прыгнул); как, скользя по обледенелому склону, скатился к самой кромке воды и с разбегу влетел по колено в ледяную реку, причем даже этого не заметил. Все напрасно — Ники исчезла бесследно. Прошло уже минут двадцать, а я все не мог уйти оттуда, хотя разум подсказывал мне — все кончено, девочка-эмо мертва. Тогда меня начало трясти. Надо было что-то предпринять… что угодно, только не бездействие. Я с трудом взобрался по крутому берегу на набережную, и, слабо соображая, что делаю, раскинул руки и бросился наперерез приближающемуся автомобилю.

По ушам ударил визг тормозов. Я рефлекторно застыл, щурясь от яркого света фар. Открылась передняя дверь, наружу выскочил взбешенный водитель.

— Послушайте! — крикнул я, готовясь выслушать все причитающиеся мне вполне заслуженные матюги. — Там человек упал в воду…

И умолк, попятившись к тротуару. Машина оказалась милицейская.

С ментами у меня отношения, мягко говоря, неважные. Особенно с нашими районными. Познакомился я с ними при самых что ни на есть типичных обстоятельствах: пришел заявлять о краже кошелька. Менты отказались брать заявление, да еще и нахамили; я возмутился и принялся качать права и в итоге провел полдня в обезьяннике без шнурков и ремня, зато в компании нескольких обобранных алкашей. Менты стращали, что заведут дело или просто отобьют почки, но, покуражившись, смилостивились и отпустили. В общем, мало есть явлений на свете, которые я от души ненавижу. Одно из них находилось прямо передо мной.

— Чего-о? — протянул усатый мент, глядя на меня крайне подозрительно. — Какой человек? Куда упал?

Я выставил вперед руки, продолжая пятиться.

— Э-ээ, все нормально. Никто никуда не падал…

— Ну-ка, иди сюда!

Я молча развернулся и кинулся в темноту — обратно к реке. Сзади раздались сердитые окрики. Скользя по берегу, я слышал, как глохнет мотор и открываются дверцы. Вот черт, угораздило нарваться на патрульную машину!

Конечно, по идее, о гибели Ники надо было сообщить. Ее наверняка будут искать. У нее есть родители. Папаша — злодей — большая шишка… Жестокосердный «воспитатель» — крутой перец… Но кому? Только не ментам! Я прекрасно понимал: если скажу им, что познакомился с девушкой, которая через час при мне же бросилась с моста, то немедленно окажусь главным подозреваемым. Как менты поступают с потерпевшими, я уже испытал на своей шкуре; страшно предположить, что они там делают с подозреваемыми! Отбитыми почками тут, пожалуй, не отделаешься…

На краю набережной показалось два силуэта.

— Вон туда, к реке побежал, — сказал противный молодой голос.

— Кто и куда упал, я не понял?

— Сейчас разберемся…

По берегу скользнул луч фонарика. Я метнулся к мосту, единственному месту, где мог сейчас укрыться. Под низкой аркой моста царил кромешный мрак, только у самой воды белела какая-то размытая полоска — то ли пены, то ли тумана…

При виде этой полоски мои шаги вдруг замедлились. Я понял, что совершенно не хочу лезть под мост. Но другого выхода не было. Преодолевая себя, я нырнул в густую тень. И замер на полушаге.

Тут было темно и сыро, капало сверху, пахло водой и соляркой. И почему-то свежей травой. Этот запах был мне уже знаком. И теперь я мог видеть эту траву собственными глазами. Она росла прямо передо мной — узкая полоска, клином уходящая к воде. Затаив дыхание, я смотрел, как покачиваются колоски с острыми усиками — мягко и плавно, словно водоросли, светясь бледно-зеленым светом.

Я моргнул — трава пропала. Потом появилась снова. И опять исчезла. Этот странный мираж напоминал язык тумана. Или язык некоего чудовища, высунутый из воды. Между колосками в самом деле стелилась белесая дымка. Мне стало зябко, бог знает почему…

Снаружи, издалека, донеслась ругань. Менты, скользя по наледям, спускались к воде.

— Под мостом сидит, падла!

— Сейчас вытащим его оттуда!

«Надо зайти подальше под мост, — подумал я. — Пока они тут шарятся, вылезти с другой стороны и свалить отсюда!»

Замечательный план… но, чтобы его воплотить, надо было пересечь полоску призрачной травы. А я не мог заставить себя поставить на нее ногу. Перепрыгнуть под низким сводом моста — нереально…

Менты были уже близко. Я слышал, как они пыхтят, как скрипит галька у них под подошвами. По берегу зигзагами бегал луч фонарика. Менты переговаривались между собой, обсуждая козла, в смысле меня. Голоса у них были раздраженные и нервные. Мне показалось, они тоже чего-то боятся.

Получается, я ничем не лучше их?

Эта мысль так меня разозлила, что я решительно шагнул под мост — и нога до щиколотки погрузилась в туман.

Ногу обдало холодом, жгучим как кипяток. Словно я встал босиком на тонкий лед. Потом этот лед покрылся паутиной трещинок, медленно и беззвучно просел, и я в ужасе почувствовал, что начинаю куда-то погружаться. Рванулся, но без толку — ноги совсем онемели, я даже не чувствовал их, будто они совсем отмерли от прикосновения этой туманной дряни. И это онемение ползло все выше…

Я аж зашипел от злости. Зачем я туда сунулся?! Ведь чуял — не надо! Подобные предчувствия у меня бывали и раньше и никогда не обманывали. Недаром я искал Ники где угодно, только не под мостом. И вот результат — теперь я застрял тут, медленно проваливаясь в ледяной туман, а между тем голоса ментов звучат все ближе.

В поле зрения возникли ноги в форменных штанах и ботинках. Кто-то, нагибаясь, заглянул под мост. Луч фонарика ударил прямо в лицо, ослепив меня. Я зажмурился, ожидая крика «Вот он!». Но тут…

Время словно остановилось. Или очень-очень замедлилось. Так иногда бывает в минуту сильной и внезапной опасности. Я осязаемо чувствовал жаркий луч света, словно он не просто ударил в глаза, а прошел сквозь кожу и кости и согрел меня изнутри. В груди стало жарко. И я, сам не осознавая, что делаю, вдохнул этот свет, выпил его одним глотком — как рюмашку опрокинул. А фонарик хрустнул внутри и погас.

Я опять ослеп, заново привыкая к темноте. На берегу ругались менты. Один тряс фонарик, не понимая, с чего он вдруг перестал работать. Другому было лень подниматься к машине за запасным. Я стоял тихо-тихо, прикрыв глаза и с удовольствием чувствуя, как выпитый свет превращается в приятное тепло и сочится из живота вниз, к онемевшим ступням, возвращая их к жизни.

«Давайте, угу, сходите за вторым фонариком. Я и его выпью», — думал я лениво. Теперь меня тянуло в сон. Но менты взобрались на набережную и обратно к воде не спешили. Та жуткая штука, на которой я стоял, — она здорово отпугивала. Даже издалека фонила, если можно так выразиться. Но теперь она играла на моей стороне.

— Да нет там никого! — услышал я противный голос младшего мента.

— С той стороны вылез, — сердито отозвался второй. — Эх, говорил я, надо было с двух сторон заходить… Убежал, гад.

— Ну и хрен с ним.

Я услышал, как завелся мотор, хлопнули дверцы, и патрульная машина отъехала от моста.

Только тогда я взглянул под ноги. И обнаружил, что стою на обычном галечном берегу, касаясь воды носками ботинок. Никакой призрачной травы и в помине не было.

На меня вдруг навалилась такая чудовищная усталость, что лег бы и уснул прямо на грязной гальке. Едва волоча ноги, словно каждая весила по пуду, я кое-как взобрался на набережную и поплелся домой. Голова была пустая, никаких мыслей. Только добраться до постели и уснуть…

…

На работу я все-таки пришел — к обеду. Даже отмазок сочинять не пришлось — начальница, едва взглянув на мои опухшие глаза и красный нос, посоветовала взять больничный и не заражать сотрудников гриппом, изображая фальшивый трудовой энтузиазм. Весь день я провел как в бреду. Ходил как робот, что-то делал, разговаривал, даже шутил с сослуживцами, а перед глазами по-прежнему стояла Ники. Ее тело, остывающее под невской водой… Вместо работы поминутно лазал в новости, прислушивался к разговорам и подскакивал при каждом звуке открываемой двери, в полной уверенности, что это пришли за мной.

В общем, даже странно, как это коллеги ничего не заподозрили.

После обеда я невероятным усилием воли избавился от приступов паранойи и принялся рассуждать о том, как поступить дальше. Нельзя же пускать дело на самотек! Надо кому-то сообщить о Ники… Но кому? И как? Или ждать, пока труп всплывет сам? Брр…

В общем, до конца рабочего дня я ничего не предпринял. А потом и не понадобилось. Выходя с работы, я увидел ее.

На проходной меня ждала Ники.

Выглядела она в точности как вчера. Бледная как смерть. Запавшие глаза подведены черным. Под ногами у нее натекла грязная лужа.

Возвращение живых мертвецов.

Я хотел заорать. Но вместо этого просто пошевелил губами… а звук почему-то не раздался. А утопленница робко улыбнулась и сказала:

— Ой, Леша, привет. Извини за вчерашнее. Просто нервный срыв. Я не должна была втравливать тебя в свои проблемы.

Я стоял как столб. Ники подошла поближе и искательно взглянула на меня снизу вверх:

— Понимаешь, когда я увидела тебя в трамвае, ты, ну как бы это сказать, прямо-таки светился! А в тот момент мне был нужен рядом кто-то… теплый.

Последние слова, произнесенные замогильным голосом, произвели на меня потрясающее впечатление.

— Ты простишь меня, правда, Леша?

— Эм-м…

— Ура! Я так и знала, я в тебе не ошиблась, что бы там ни болтала бабка! Пошли погуляем, — заявила Ники, как ни в чем не бывало. — Ты сейчас домой? Можно я с тобой пройдусь?

Я ей не возразил. Честно говоря, у меня просто не шевелился язык.

Мы вышли из института, перебежали через улицу, прошли наискось через сумрачный сквер, заросший корявыми яблонями. По дороге язык у меня наконец отмерз от нёба, и я забросал Ники вопросами:

— Как ты выбралась из воды?!

— А, фигня. Подумаешь, небольшое купание! Зато остыла, и в голове прояснилось. Нет, правда-правда! Я потом пошла к Грегу, он как раз сидел у нашего общего приятеля на Яхтенной… Обсохла там, — Ники лукаво посмотрела на меня. — Попили чайку и все спокойно обсудили. Грег извинился за резкие слова, а я пообещала, что больше не буду к нему приставать с глупостями. В общем, мы помирились.

— Ну вот и слава богу, — сказал я, покосившись на Ники.

У нее было такое хитрое выражение лица, что я бы на месте этого Грега не расслаблялся.

— Слушай… а трава?

Ники склонила голову набок. В ушах у нее блеснули прикольные серьги в виде двух серебряных черепов.

— Какая трава?

— Которая росла под мостом! Ты ее разве не видела?

— Конечно нет! — Ники посмотрела на меня честным детским взглядом. — Откуда трава в марте, Лешка, ты чего?

Я промолчал, не зная, что думать о ее словах. Если она и не врала, то явно что-то недоговаривала. Но какое у меня право ее выспрашивать? Я ей никто. Она могла бы и вообще сегодня не приходить. Жива — и чудесно!

Неожиданно я вспомнил еще кое-что, оставшееся без объяснений.

— Ну-ка, посмотри мне на лоб!

— Посмотрела. И что?

— Ничего там не видишь? Никаких… символов?

Ники тут же уставилась мне в середину лба над бровями — именно туда, где я видел знак восьмилистника. Мне показалось, просьба ее не удивила. Очень интересно…

— Неа, не вижу, — сказала она. — А там что-то было, да? Что именно?

Но тут уж настала моя очередь многозначительно помалкивать.

Сквер закончился. Мы обогнули свежепостроенный сверкающий домище, стоящий особняком, и углубились во дворы Старой Деревни.

Ники бодро шагала рядом со мной, шлепая по асфальту подошвами на толстом протекторе. Я слышал, как она сопит и хлюпает носом — видимо, тоже вчера простыла, купание не прошло для нее даром. Я понемногу начинал успокаиваться.

Похоже, она все-таки не пришелец с того света.

И все же. Как она умудрилась выбраться из воды, если я безвылазно проторчал на берегу не меньше получаса?

Почему я не слышал всплеска?

И что-то еще… Была еще одна мелкая странность с ее глазами.

Но какая, я забыл.

За школой, куда я ходил в детстве, среди старых тополей прятался мой дом. Ничего примечательного в нем не было — обычная пятиэтажная хрущевка. Зато, когда я был маленьким, это был крайний дом в городе. За ним город заканчивался. Нынешняя тихая Школьная улица была объездной дорогой, по которой день и ночь грохотали «КамАЗы». За ней проходила железная дорога, а дальше начиналась Торфянка, она же Торфяные болота. На самом деле, никакие это были не болота, а просто пустоши, заросшие осокой и чертополохом в человеческий рост. Там было круто играть в детстве. А из окон по вечерам были видны не огни соседних домов, а чернильная темнота.

Я зачем-то рассказал обо всем этом Ники. Она слушала с интересом, одобрительно кивая.

— Мне тут нравится, — сказала она. — Люблю пограничные места! Знаешь, те, кто живет на границе чего-нибудь с чем-нибудь, по-особому чувствуют мир. Они понимают, что мир может быть разным.

— Как это?

— Ну, существовать в нескольких вариантах. Большинству-то кажется, что мир неизменный, и за каждым поворотом одно и то же, так что и ходить туда незачем.

— «Бывают и те, кто все рвется за край», — процитировал я «Ночных снайперов». — Ты из них, да?

— Нет, — спокойно ответила Ники. — Чего мне рваться? Я, честно говоря, чаще бываю с той стороны, чем с этой.

Говоря это, она кивнула в темноту за гаражами.

У меня по спине пробежали мурашки, потому что в той стороне, куда она кивала, находилось не что иное, как Серафимовское кладбище. Может, оно и случайно получилось, но на фоне всего остального…

Тем временем мы незаметно дошли до моей парадной. «Не пригласить ли Ники в гости?» — закралась в голову шальная мысль. Но я сразу ее прогнал. Честно говоря, моя квартира мало подходила для того, чтобы водить туда девушек. Одна барышня так бросила меня сразу, как ее увидела. Даже Ленка, которая была куда крепче духом, не сумела ничего поделать с моей берлогой. Не случайно она запрещала мне водить туда Ваську. Видимо, боялась, что Васька просто потеряется среди нагромождения разного хлама.

— У тебя там настоящее драконье логово, — говорила Ленка, брезгливо морщась. — Собрал огромную кучу «сокровищ», навалил на полу и спишь на них. Да еще и на гостей рычишь, чтобы ничего не трогали!

Когда я на третьем курсе наконец съехал от родителей на съемную квартиру, то устроил там все именно так, как всегда хотел. У меня дома было очень уютно. Правда, немного тесновато. Если точнее, от входной двери были протоптаны три дорожки: до компа, до чайника и до туалета. Все остальное место занимало нагромождение всякого барахла.

Внутри всегда царил приятный, таинственный полумрак. Одно окно было занавешено от солнца простыней, другое — огромным флагом «„Зенит“—чемпион», подаренным мне друзьями на день рождения (сам я от футбола не особо фанател, но флаг в хозяйстве пригодился), а третье вообще без занавесок — за ним все равно рос тополь. Перед этим окном стоял комп, почти невидимый за нагромождением всяческого железа, проводов, деталей и пыльных компакт-дисков, скопившихся за несколько лет. Книг и журналов было так много, что не хватало стеллажей, и я складывал их стопочками прямо на пол. Стопочки росли с удивительной скоростью, превращаясь в пизанские башни. Книги были самых разных жанров, больше всего фантастики и исторических романов, и куча разных экзотических справочников: по холодному оружию, по видам акул, по татуировкам и так далее. То, что мне никогда в жизни не пригодится и не встретится — за это и ценимое.

На облезлом стенном ковре была развешена небогатая и, в общем, постыдная коллекция оружия: стрела, раскрашенная и оклеенная золотой фольгой, и катана. Серая от пыли стрела символизировала мою победу на конкурсе лучников, который я случайно выиграл, будучи эльфом, на какой-то ролевой игре. В эльфы меня записывали автоматически, по причине подходящей внешности. Надо сказать, меня это быстро достало, и с ролевухами я вскоре завязал, не находя в себе сил относиться к этой чепухе с подобающей серьезностью. Зато именно там приобрел привычку носить длинную русую челку на прямой пробор. Все девушки говорили, что мне такая прическа очень идет.

Если стрела была откровенной безделушкой, то катана, наоборот, выглядела вполне серьезно. Черные лакированные ножны, белая рукоятка из кожи ската (по крайней мере, хотелось так думать), грозно сверкающее лезвие… Катана возникла в моей квартире в краткий период страстного увлечения всяческой японщиной. Я даже недолго занимался кэндо, польстившись на его кажущуюся простоту. В кэндо всего семь базовых ударов, а в принципе хватит и одного. Самое главное — опередить противника, поскольку такой тяжеленной, бритвенно заточенной железякой, как катана, не очень-то пофехтуешь.

Но, как водится, оказалось, что «простота» означает невероятную сложность, доведенную до такого совершенства, до какого я никогда в жизни ничего не доводил. Да, честно говоря, и не собирался. Увлечение закончилось так же быстро, как и началось, а катана осталась и прижилась на стенке. Давно уже покрылась слоем пыли, но смотреть — просто смотреть — на нее все равно было приятно.

Посреди большой комнаты росло в жестяном ведре раскидистое двухметровое авокадо (сам вырастил из косточки). Под ним пылился спортивный велосипед, к которому я уже пару лет как охладел, а продавать было жалко. В соседнем углу стояли «дрова» — горные лыжи, — в третьем красовалась летняя резина для отцовских «Жигулей», догнивавших в гараже. Был еще турник — на нем обычно сушились джинсы. Под всем этим робко скрывалась хозяйская мебель времен застоя. Желтенький буфет, рассохшийся шифоньер, трюмо… Эта мебель вызывала особенную неприязнь Ленки. «Даже у старух такого хлама уже нет!» — шумела она.

На кухне было свободнее и чище исключительно потому, что я туда почти не заходил. Чайник у меня стоял в комнате, завтракал и обедал я в институте, а на ужин варил пельмени или разогревал заморозку и поедал ее перед компьютером.

Мне почему-то подумалось, что Ники воспримет мою обстановочку не так остро, как Ленка. Но здравый смысл воспротивился, и я вернулся к изначальному замыслу. К тому, на чем мы остановились вчера.

— Так что, пойдем пить пиво? — предложил я. — Отметим твое… гм… воскрешение!

Ники, естественно, не возражала.

Минут через двадцать мы благополучно преодолели переезд и оказались у метро «Старая Деревня». Там, где относительно недавно были только заболоченные пустоши, — теперь сияние огней и кипение жизни. Кольцо маршруток, метро, рынок, торгово-развлекательный центр на пять этажей. Туда-то я и повел Ники.

В подвале комплекса скрывался пафосный пивняк в стиле Старый Добрый Ирландский паб. Такой, с искусственно состаренными фотографиями в винтажных рамочках, при виде которых сразу становится ясно, что за кружку портера ты здесь переплатишь раз в десять. Я туда обычно не ходил, поскольку эти буржуйские забегаловки были мне не по карману. Но сейчас мне вдруг стало как-то все равно.

Мы спустились на подземный этаж, вошли в зеленоватый полумрак паба и сели за якобы растрескавшийся от старости деревянный стол. Официантка, одетая кем-то вроде фейри — зеленая мини-юбка, чулки в поперечную оранжевую полоску, — принесла меню в обложке из тисненой кожи. Цены были такие, что пробирала дрожь. Но я лихо заказал нам с Ники по пинте «Гиннесса» и кучу закусок на все деньги, на которые собирался жить еще дней десять. Мной овладела какая-то странная беспечность — «эх, пропадать, так пропадать!». Почему-то казалось, что я приближаюсь к некой черте, за которой то, что мне надо как-то протянуть до получки, уже не будет иметь значения.

— За твое возвращение!

Мы чокнулись тяжеленными кружками. Горьковатый, почти черный «Гиннесс» был роскошен. В кружке плотной шапкой стояла шелковистая пена. Выхлебнув полкружки, я с азартом принялся за закуски. Ники с любопытством вертела головой, изучая паб.

— О, смотри! — Она ткнула пальцем в маленькое возвышение для живой музыки в углу. — Пианино!

Пианино было лакированное, украшенное бронзовыми подсвечниками. Ха, а подсвечники-то явно неродные, не особо аккуратно привинченные шурупами. Я сказал об этом Ники, она вгляделась и захохотала:

— Да это же «Красный Октябрь!» У меня такое было в детстве, еще мамино. Ух, проклятый гроб с музыкой!

— И стиль не выдержан, — поддакнул я. — Какой еще «Красный Октябрь» в ирландском пабе? Халтурщики! А еще пиво продают по триста рублей кружка!

Некоторое время мы с удовольствием ели и пили. Я окончательно удостоверился, что Ники не утопленница — не бывает у мертвецов такого аппетита. Народу за столиками почти не было, от силы человек десять — то ли слишком дорого, то или слишком рано. За стойкой скучал бармен в зеленой бандане.

Заиграла негромкая музыка. Я насторожил уши, но ничего специфически ирландского не услышал — просто включили радио. Но песня была приятная. Романтическая мелодия, тревожный и нежный женский голос:

Позабытые стынут колодцы, Выцвел вереск на мили окрест, И смотрю я, как катится солнце по холодному склону небес, теряя остатки тепла…

— Вот точно так же мы сидели с Грегом, когда я узнала, что люблю его… — сказала Ники, глядя мечтательным взглядом поверх кружки.

Похоже, меня ждала новая порция признаний.

— Сидели мы с ним как-то зимой в пивбаре на Литейном… Нет, не с того начну. Мы начали обучение… Нет, об этом лучше не надо… Короче, мы с ним часто спорили, — заговорила Ники. — Все споры затевала я. Дело в том, что мне казалось, будто Грег меня подавляет.

— Как это?

— Будто он обрел надо мной слишком большую власть. Казалось, что он чересчур умный, слишком много всего умеет и знает — и я рядом с ним вообще никто… А я не привыкла к такому, понимаешь?

— Ну да, — снова поддакнул я. — Ты уже привыкла быть знаменитой рокершей, а тут какой-то Грег тебя жизни учит, да?

— Типа того. И еще, я поначалу как-то не доверяла ему. Его это сердило. Он говорил, что из-за моего сопротивления обучение идет в три раза медленнее, чем могло бы… Что я не хочу меняться, потому что боюсь нового, цепляюсь за старое окружение… А я в самом деле боялась, только не перемен, а потери себя — ну, ты понимаешь, о чем я? Что перестану быть личностью, превращусь в его марионетку…

— Чему обучение-то?

— Не суть. Так вот сидели мы с ним после занятий в пивбаре, оба уже слегка косые — ну, точнее, я косая, он-то не пьет, — и продолжали один старый спор. Речь шла о пределах влияния и о зависимости. Насколько один человек может подчинить себе личность другого. Неожиданно Грег взял меня за руку… вот так, — Ники протянула руку и крепко взяла меня за запястье, — притянул к себе и спросил, глядя в глаза: «Ну а если бы я сказал тебе — приходи ко мне сегодня ночью, неужели бы ты согласилась?»

От прикосновения Ники меня бросило в жар. А ее мрачные черные глаза меня просто загипнотизировали.

— Да, — сипло ответил я.

Она усмехнулась и отпустила мою руку.

— Вот и я сказала — «да». Неожиданно для себя. И в тот же момент поняла, что люблю его. Давно уже люблю, с первой нашей встречи. Грег не ожидал этого услышать, у него на лице было написано. Он нахмурился, помрачнел. И с тех пор стал держать дистанцию. Словно стену между нами возвел. А раньше, наоборот, пытался ее разрушить… Я честно пыталась играть по его правилам, но сломалась.

— Ага, а потом ты послала ему письмо, да? — вспомнил я.

— Угу. Идиотское письмо. В стиле Татьяны Лариной. «Я вам пишу, чего же боле…» Ничего хорошего не вышло. Но хоть на душе немного полегчало…

Ники грохнула кружкой по столу.

— Почему он так себя ведет? Неужели я уродина?!

— Нет! Ты очень красивая! — воскликнул я и попытался снова завладеть ее рукой.

Ники усмехнулась мне вполне ласково, но руку отняла.

Подошла официантка, заменила пепельницу. Я заказал еще по пинте. В голове у меня уже стоял легкий, приятный шум. Ишь какое крепкое пиво, а пьется как вода…

Давно я так душевно не проводил время, хотя Ники, конечно, весьма странная девчонка. А с другой стороны — почему бы и нет? Разговоры с приятелями по кругу про одно и то же давно надоели.

Ники задумчиво проговорила, все о своем:

— Иногда мне кажется, что Грег на самом деле — мертвец.

— Что он, зомби? — сострил я.

— Нет, он живет так, словно давно умер. Имей это в виду, когда познакомишься с ним. Он может показаться на первый взгляд симпатичным, даже добрым, но на самом деле у него вообще нет человеческих чувств. Он не злой, но иногда бывает очень жестоким…

— Как это?

— Еще увидишь. Он никого не жалеет — ни себя, ни других. И еще — он ничего не боится…

Я хотел сказать, что вовсе не собираюсь с ним знакомиться. И что мне уже надоело обсуждать этого типа.

Но тут Ники добавила такое, что я совсем обалдел.

— Впрочем, даже если бы он в самом деле был мертв — мне без разницы. Я не боюсь мертвецов. И для меня нет ничего необычного в том, чтобы любить мертвеца. Мой папа был мертвым почти десять лет.

— Что? — пробормотал я.

Ответить Ники не успела.

Что-то застило мне свет. Когда я поднял голову, то обнаружил, что над нашим столом нависает байкер.

Глава 5 Еще одно сомнительное знакомство

Это был настоящий монстр. Огромный, под потолок, с короткой пегой бородой. Руки в татуировках, плечи как у рестлера, пивное пузо, длинные волосы собраны в хвост. На поясе — что-то вроде тесака в ножнах, на ногах казаки, подбитые железом. Он занимал так много места, что паб показался к маленьким, тесным и жалким.

Увидев незваного гостя, Ники радостно воскликнула:

— Ой, Валенок! Какие люди! Садись, выпей с нами!

Радость Ники показалась мне несколько наигранной. То есть как будто в принципе против этого бегемота она ничего не имела, но сейчас предпочла бы, чтобы Валенок оказался в каком-нибудь другом месте.

Байкер на ее приглашение не отреагировал. Не взглянув на меня, он медленно произнес:

— Эй, Ники, Грег не одобрит, что ты пьешь пиво с этим парнем!

— Никто не смеет указывать мне, что делать и с кем встречаться! — вскинулась Ники. — Если Грег против, он сам мне об этом скажет!

— Грегу по фигу, с кем ты встречаешься, — безжалостно сказал байкер. — Но ему не понравится, что ты выбалтываешь случайному собутыльнику вещи, которые его не касаются.

— Это кто тут случайный собутыльник? — возмутился я.

Байкер меня опять проигнорировал.

— Пошли-ка отсюда!

Я думал, Ники сейчас вспыхнет, но, к моему удивлению, она сказала примиряющим тоном:

— Да забей, Валенок. Ничего такого я не разболтала. Выпей с нами, Леша угощает.

— Ага, щас, — расхохотался я, в душе вскипая от негодования. — Отвали, как там тебя, Ботинок! Тебя сюда никто не приглашал!

— Леша, замолчи! — крикнула Ники.

Но было поздно.

Байкер повернулся и вдумчиво осмотрел меня с ног до головы. Меня пробрала дрожь от его взглядам. Глаза у него были жуткие — маленькие, неподвижные и холодные. Да еще и с сумасшедшинкой. Глаза крокодила. Или психа.

Чокнутая рептилия в центнер весом спросила меня:

— Что ты сказал, красавчик? «Отвали»?

— Вот именно. Она пришла сюда со мной и со мной уйдет! — твердо заявил я. — Понял, толстяк?

Байкер неожиданно заухмылялся, как будто предвкушая нечто очень веселое.

— Я не толстый, — щерясь, сказал он. — Я — полный.

— Полный, ну-ну. Вон брюхо качается!

— Это не брюхо. Это мое тайное оружие — Молот Асов!

Продолжая мерзко улыбаться, он двинул меня — пузом. Я сам не понял, как вылетел из-за стола и растянулся во весь рост на зеленом ковролине.

Тем временем Валенок втиснулся на мое место и демонстративно отхлебнул из моей кружки.

За соседними столиками сдержанно захихикали. А потом предвкушающе замолчали.

Я встал. Тщательно отряхнулся и направился к столу.

Есть у меня одна дурацкая привычка. Бороться за правду и получать по тыкве. Причем в ситуациях, когда явно ничем нельзя помочь. Например, один против пяти. Заканчивается дело обычно тем, что я ничего не добиваюсь, а жертва все равно получает все, что ей причитается, и я вместе с ней за компанию. Потом, естественно, я же оказываюсь во всем виноват.

Я сам не нарываюсь, нет. Но если меня провоцируют… Оскорбляют на глазах у девушки, которой я хочу нравиться…

Бугай Валенок меня не провоцировал. Он просто со мной не считался. Ему казалось, что если он на меня плюнет, то я утону.

И меня уже не волновало, что он выше меня на голову, в два раза шире в плечах, а руки у него как у меня ноги. Я просто схватил свою кружку, выплеснул ему в морду «Гиннесс» и приготовился умереть.

Погибель пришла в виде ослепительной вспышки света. В голове что-то хрустнуло. Когда сияние погасло, и мне удалось приоткрыть правый глаз, я обнаружил, что опять лежу на ковролине. Вся левая половина лица не чувствовалась. Левый глаз ничего не видел.

— Эй, немочь, ты жив? — раздался сверху голос. — Скорую вызвать?

Валенок стоял наклонившись надо мной. Такой случай я не мог упустить.

— Я просто дал тебе фору!

Распрямив ноги, как пружины, я шарахнул его двумя сразу в челюсть.

Голова Валенка мотнулась, он покачнулся, но не упал. Зато он наконец обозлился. Что-то случилось у него с глазами, от чего они стали еще хуже, чем раньше. Они отчетливо пожелтели, а зрачки стали вертикальными, как у кота. Меня вдруг охватил какой-то животный страх, руки и ноги ослабели. Словно я купался в озере, и передо мной вынырнул крокодил.

Издалека, словно через слой ваты, донесся вопль Ники — такой странный, что я решил, что он мне чудится:

— Не убивай его! Вспомни о гвоздях!

Валенок не подал вида, что услышал крик Ники. Он сгреб меня с пола, без всяких видимых усилий поднял над головой, как таран, раскачал и отправил в полет.

Внизу промелькнули столики и бледные лица посетителей. Позади послышался звон стекла — кажется, в полете я задел еще что-то. Потом раздался грохот, треск и нестройный аккорд. Казалось, в меня воткнулось несколько сотен ножей. Я взвыл, заглушая восторженный вопль Ники:

— Йес! Всегда мечтала посмотреть, как оно устроено!

Если Валенок рассчитывал, что я живописно воткнусь головой в пианино, то немного перестарался — оно развалилось целиком.

Несколько минут я барахтался среди струн, оклеенных войлоком молоточков и острых лакированных щепок. Валенок нависал надо мной, скрестив руки на груди, и ждал, что я буду делать дальше.

Я стиснул зубы и встал, превозмогая боль. Вокруг царил полный бардак. Все было разбито и переломано, на полу хрустело стекло. Музыка затихла. Немногочисленные посетители, не успевшие удрать, жались по стенкам и выглядывали из-под столов. Бармен куда-то слился.

Неужели это все устроил я?!

— Извините, — выдавил я, покачиваясь. — Сейчас я…

И умолк. Ну что тут скажешь?

«Приберусь?»

«Компенсирую?»

Последняя мысль привела меня в ужас.

В бар заглянул охранник, увидел Валенка и сразу спрятался. Я увидел в отражении дверного стекла, что он быстро жмет на кнопки телефона. «В ментовку звонит!» — понял я. Вдалеке замаячил зловещий призрак РУВД.

Валенок, видимо, тоже заметил охранника, потому что вытащил меня из обломков пианино и поволок наружу.

— Наконец-то ты начал сражаться всерьез! — прохрипел я, безуспешно пытаясь вырваться из его удушающего захвата. — Теперь я покончу с тобой моим новым суперприемом!

Валенок хмыкнул.

— Меня восхищает твоя воля к победе!

И он легонько стукнул меня по куполу. Я отрубился. На этот раз надолго.

Очнулся я от холода, открыл глаза и обнаружил, что лежу в луже. Я с проклятием приподнялся. Мир перед глазами подозрительно покачивался. Вокруг было темно и сыро, дул ветер, моросил дождь. Откуда-то издалека доносилась музыка и звуки милицейской сирены.

— …ну и зачем ты его склеила? — услышал я рядом бас Валенка. — Не понимаю! Задохлик какой-то…

Ники что-то резко ответила.

Я сел, застонав от пронзившей голову боли. Холодная вода затекла мне за воротник, вся спина промокла.

— Смотри, живой! — удовлетворенно сообщил Валенок. — А ты боялась!

Ники с Валенком стояли в паре шагов от меня и с интересом смотрели, как я пытаюсь встать. Не удивлюсь, если Валенок нарочно положил меня в лужу, чтобы я побыстрее пришел в себя.

Валенок курил, и огонек на конце его сигареты был единственным пятном света в ближайших окрестностях. Я далеко не сразу понял, куда они меня притащили. Потом дошло — на железнодорожную платформу «Старая Деревня». Не представляю, как они пронесли меня через турникет. Впрочем, скорее всего они влезли сюда со стороны рельсов. Но выбор был правильным. В такое время суток и в такую погоду на платформе не было ни единого человека. И что особенно радовало — никаких ментов поблизости. Видимо, от погони удалось оторваться.

— Спасибо, ребята! — искренне сказал я.

— За что? — удивилась Ники.

— За то, что не бросили меня в пабе, — объяснил я. — Я бы до конца жизни не расплатился за это паршивое пианино…

— Забей, — сказал Валенок добродушно. — Ну, ты в порядке? Тогда валим отсюда. Замерз как собака!

Я мог бы рассказать ему, что такое по-настоящему замерзнуть. Но промолчал, чтобы он не решил, будто я жалуюсь.

Мы перелезли через ограждение платформы (никто из них и не подумал мне помочь), спрыгнули на землю, пересекли пустырь и молча пошли вдоль улицы. Валенок вышагивал впереди, чеканя тяжелый шаг, словно статуя Командора. Меня шатало, как на палубе в шторм, из рукавов капала вода, исцарапанная кожа горела… Немногочисленные встречные прохожие при виде нашей компании менялись в лице и переходили на дальнюю сторону тротуара. Ники, косясь на меня, то и дело начинала хихикать.

— Что смешного?! — не выдержал я.

— Да так, — давясь смехом, сказала она. — Просто как вспомню пианино… Леша, а кто ты по гороскопу? Не по месяцу, по году…

— По году — Дракон, — мрачно сказал я.

Ники это почему-то рассмешило до истерики.

— Оно и видно, — всхлипывала она, вытирая слезы, и никак не могла успокоиться. — Так я и думала!

На перекрестке Школьной и Липовой аллеи мы остановились.

— Все, нам в другую сторону, — сказал Валенок. — Бывай, немочь.

— Да пошел ты!

Ники подошла ко мне, привстала на цыпочки, осторожно обняла за шею и поцеловала в здоровую щеку.

— Пока, Леша. Приятно было познакомиться. Честное слово!

Я воскликнул, хватая ее за руку:

— Ники, постой! Ты что, вот так уйдешь, и все? Хоть номер телефона оставь!

— Эй! — встрял Валенок. — Только попробуй!

Ники гордо дернула плечом.

— А вот захочу и оставлю!

— Пожалей парня-то.

Я удивился и оскорбился — что еще за «пожалей»?

— Может, еще проскочит, — продолжал Валенок серьезнейшим тоном. — Сама же видишь, как паршиво он светится. Из таких, как он, никогда ничего хорошего не выходит. Нам же потом его мочить — если сам не погаснет…

— Что ты сказал? — опешил я.

А Ники сразу как-то сникла.

— Ладно, — неохотно сказала она. — Пока, Леша. Может, увидимся.

— Даже не рассчитывай, — добавил Валенок.

— Повтори, что ты сказал про свет!

Мой крик повис в воздухе. Валенок неожиданно подхватил Ники под локоть и шагнул на проезжую часть. Взвизгнули тормоза, меня окатило снежной кашей, а через секунду, когда машина проехала, странной парочки поблизости уже не было.

Когда я преодолевал последний лестничный пролет, нашаривая в кармане ключи, дверь соседней квартиры распахнулась, и в проеме возникла — руки в боки — соседская бабка. Я, стараясь не поворачиваться к ней левой стороной лица, невнятно пожелал ей доброго вечера и принялся ковыряться в замке. Бабка ничего не ответила. Только засопела, принюхиваясь, и уставилась на меня таким тяжелым взглядом, будто я пытался вломиться не к себе домой, а к ней.

Отчасти — к моему большому сожалению — так оно и было. Бабка была владелицей снимаемой мной квартиры. И по совместительству маминой дальней родственницей. Как ее звали, я забыл, да меня это и не интересовало. Снимать квартиру у родни, с одной стороны, удобно — всегда можно решить спорные вопросы миром или немного опоздать с квартплатой. Но с другой стороны, помимо квартиры я получил довесок в виде личного шпиона. Который регулярно выкладывал моим родителям, во сколько, с кем и в каком виде я возвращаюсь домой и какие безобразия при этом совершаю. Вдобавок она красила свои чахлые старческие кудряшки в ярко-рыжий цвет, вызывая у меня ассоциации с очень потрепанным клоуном и нестерпимое желание ее подкалывать, как только видел. Но я терпел как мог. Альтернатив с жильем все равно не было и не предвиделось.

— Что у тебя с мордой? — осведомилась бабка. — Опять подрался спьяну?

Я хотел привычно ответить «упал лицом в куст!», но внезапно передумал и решил надавить на бабкино сострадание.

— Вот вам смешно, — шмыгнул я носом. — А меня гопники побили.

— Да ты что?

— Угу, — продолжал я тоном маленького, несправедливо обиженного мальчика. — Шел с работы через дворы. Темно, страшно, дождь… Подходят двое. Один такой здоровый, а второй маленький, но наглый. «Эй, ты, говорят, иди сюда? А ну покажи, что у тебя в карманах! А ну иди отсюда!» Отобрали все, нажитое непосильным трудом: триста рублей и проездной! Вот как я теперь до зарплаты дотяну?

— А ты еще позднее ходи, и не то сделают, — посулила бабка (особого сострадания в ее голосе я не заметил). — Такая позднота — половина одиннадцатого! В это время все добрые люди уже спят. Эк тебе морду-то разворотило… Ну что теперь делать будем? Врача вызывать и милицию?

— Их-то зачем? — неподдельно испугался я. — Не надо никакой милиции!

Ментов бабка нежно любила и вызывала их по любому поводу. Например, если я шумел — то есть громко топал, хлопал дверью или включал музыку.

— Как зачем? А протокол составить? О телесных повреждениях?

Я пожалел, что отказался от традиционного варианта с «падением в куст».

— Это же пустяки! Я сейчас зеленкой смажу, и все пройдет.

— Смотри… пустяки. Мне тут неприятностей не надо! Живо выселю к папе с мамой!

Я клятвенно заверил бабку, что неприятностей не будет, а я с завтрашнего дня становлюсь тихим ангелом, и скрылся у себя, прикрыв дверь так трепетно, словно она была стеклянной.

Весь остаток вечера я зализывал раны и думал. Вот так попил пивка, ё-мое! Чувствовал я себя, будто по мне промчался табун лошадей. Да и выглядел так же. Мокрый, грязный, одежда изодрана; левая половина лица опухла, будто ее искусал рой ос. Левый глаз заплыл, вокруг него наливался сочный фиолетовый синяк. Все лицо в мелких порезах и царапинах от щепок. На голове — здоровенная шишка, к которой не прикоснуться из-за острой боли. Остальное туловище вроде бы не пострадало, но у меня уже был опыт подобных драк, и я с содроганием представлял, как оно будет болеть завтра. Костяшки пальцев оказались сбиты до крови — а это-то когда я успел?

Правда, был и положительный момент — я не заплатил за пиво, и теперь было на что прожить до получки.

Ну и вечер! Ну и люди! Валенок — это же просто, терминатор какой-то! Да и Ники, если вдуматься…! Любая нормальная девушка на ее месте испугалась бы до смерти, когда началась драка. А она — нет, она не испугалась! Она — вот это слово — развеселилась! А ведь Валенок меня едва не пришиб!

Ники не боялась ни его, ни ментов… Вообще ничего!

Что еще более странно — она даже не удивилась. Словно мы вели себя самым естественным образом, разгромив пивняк.

«Но Валенок! — думал я с невольным восторгом. — Вот ведь чудовище! Кажется, в какой-то момент он в самом деле мог меня убить. В тот момент, когда он поднял меня в воздух, и Ники закричала какую-то чепуху про гвозди…»

И тут я вспомнил.

Его глаза! И глаза Ники!

Я вскочил с дивана и в волнении забегал по комнате, забыв о боли. Теперь я понял, что с глазами Ники было не так тогда, на мосту.

Вертикальные зрачки!

Обычно они у нее нормальные — значит, они изменились у нее перед самым прыжком.

Так же, как и у Валенка перед дракой.

Глава 6 Змеиный глаз

— И не води ее к себе! — повторила Ленка. — Узнаю — увидишь, что будет!

Мелкая стояла рядом с ней, одной рукой держась за край пальто. В другой она держала лопатку, черенок которой задумчиво обсасывала. На чумазом лице голубели ясные глазки-пуговки.

— Ладно, ладно. Васька, ко мне!

Я подхватил дочку на руки и вскинул наверх. Васька охотно издала восторженный визг и вцепилась мне в волосы.

— Что еще за «ко мне» — она тебе собака, что ли?! И хватит звать ее Васькой!

Мы топтались на полупустой парковке перед институтом. Ленка ждала своего буржуина. Васька вертелась у меня на плечах, болтая ногами в крошечных сапогах, и постукивала мне по голове лопаткой.

— А с лицом у тебя что? — Ленка взглянула на мой левый глаз и вздрогнула. — Ой! Господи!

— Что «господи»? — проворчал я.

Ленкин показной шок меня раздражал. Можно подумать, она человека с фингалом никогда не видела.

— Где тебя так угораздило?

Я бандитски ухмыльнулся и потер бровь, все еще опухшую. В принципе, «фонарь» уже проходил, но выглядел хуже прежнего, стал из фиолетового желто-зеленым.

— Обычное дело. Шел. Упал. Очнулся — глаза нет.

Ленка посмотрела на меня еще раз с неприкрытым ужасом.

— Ты бы к окулисту сходил, что ли. Это же ненормально.

В ее голосе отчетливо прозвучало беспокойство. Похоже, она не притворялась. Я удивился ее заботливости. На мой взгляд, для лечения фингала врач не требовался. В первый день, когда левый глаз превратился в щелку и ослеп, я и сам немного испугался. Но сегодня утром зрение вернулось — правда, какое-то мутное, — хотя глаз все еще выглядел заплывшим. Впрочем, оно и неудивительно, учитывая, кто меня ударил. Спасибо, что не убил.

«Неужели Ленка в глубине души все еще ко мне неравнодушна?» — подумал я с тревогой. Ленка была мне на фиг не нужна. Особенно сейчас, когда я познакомился с Ники…

Чтобы отвлечь ее, я спросил:

— Ну как Васькины успехи? Чего нового говорим? По-прежнему одно слово?

Речевое развитие дочери было для Ленки больной темой, и она немедленно принялась орать:

— Ах, «одно слово»?! Я второй год ночей не сплю, а он — «одно слово»! Ишь, удобно придумал — появляется раз в месяц и претензии предъявляет! Да ты хоть раз памперс ей менял? Хоть раз спать полночи укладывал?! «Одно слово!» Я последние деньги на логопедов трачу, а потом ты приходишь и все портишь!

— Эй, остынь! У других дети до пяти лет молчат…

— Ты же понимаешь, что это ненормально! У других дети уже предложениями в этом возрасте говорят, а она ничего!

— Не ничего, а целое слово, — уточнил я со скромной гордостью. — Пусть всего одно, зато какое!

— «Бах» — это что, по-твоему, — слово?

— Слово, конечно, — сказал я. — Знаешь анекдот? Отец хвастается одаренностью сына: представляете, у меня с рояля ноты упали, а сын говорит: «Бах!» Я смотрю — точно, Бах!

— Бах! — тут же повторила Васька, вызвав новый прилив раздражения Ленки.

— Дурак. Другой бы, нормальный отец ее какому-нибудь настоящему слову научил. Да хоть бы «мама». На худой конец «дай».

— А Киря рассказывал, что у него племяш молчал-молчал, а потом произнес сразу целое предложение.

— Какое? — сразу насторожилась Ленка.

— «Дядя, гони мобилу!»

Васька услышала, что я хохочу, и тоже зашлась от смеха.

Ленка поджала губы.

— Да ты сам как ребенок. А зачем ты научил ее садиться на кубик? Это что, полезный навык? Какой в нем развивающий смысл?

— Ну так ведь не на пирамидку же!

Мы бы препирались и дальше, но на стоянку въехал синий «крайслер» с тонированными стеклами.

Несмотря на свои внушительные размеры, он был явно подержанный. Видно, Ленкин «хищник» еще не достиг вершины своей пищевой цепочки. Машина остановилась метрах в трех и посигналила.

— Это за мной, — засуетилась Ленка. — Все, я пошла. В девять у нашего подъезда, и не опаздывайте!

Я покосился на «крайслер», не зная, как себя вести — то ли небрежно поздороваться, то ли сделать вид, что никакой машины не существует. Но Васькин отчим упростил мне задачу: выходить не стал и даже стекло не опустил. Да я и так не очень-то хотел с ним знакомиться.

Ленка помахала нам рукой.

— Пока. Только попробуй научить ее какой-нибудь гадости!

— Еще одно слово! — неожиданно предложил я. — Спорим, что к концу прогулки Васька будет знать новое слово?

— Ничего она не будет. И хватит звать ее Васькой!

Когда машина уехала, я снял дочку с плеч и поцеловал в грязную щечку.

— Ну здравствуй, наследная принцесса!

— Бах! — поздоровалась дочь.

— На фига нам слова, правда, Васька? Мы и так друг друга отлично понимаем. Но мама сказала «надо»? значит, надо. Так что пошли. Сейчас мы кое-что выучим…

Через два часа, на той же стоянке, я передал Ваську матери, отошел на безопасное расстояние и гордо сообщил:

— А мы выучили новое слово!

— Ну?

— Васька, давай, — скомандовал я. И похлопал себя обеими руками по голове.

Васька неуклюже повторила мой жест и застенчиво сказала:

— Бух!

Пока Ленка открывала рот для крика, я смылся, хохоча. И очень благодарный бывшей за то, что благодаря ее амбициям мы больше не вместе.

«Как меня угораздило связаться с Ленкой?» — размышлял я по дороге домой. Она мне абсолютно не подходила. Да что там, она вообще была не в моем вкусе! Мне нравились девушки незаурядные, загадочные — в общем, типа Ники. Ленка же была простая как танк. Приземленная, деспотичная и, если смотреть правде в глаза, довольно скучная. Зато у нее был сильный характер. А у меня — наоборот, слишком легкий. И когда Ленка положила на меня глаз и вознамерилась прибрать меня к рукам, я просто не стал сопротивляться и пустил дело на самотек. И вот пожалуйста — результат…

Вообще, с девушками у меня отношения складывались не так, как бы хотелось. Подружек хватало, причем они заводились как-то сами. И сами же скоро исчезали. Или, чаще, оставались — приятельницами. Но сколько-нибудь серьезные отношения сворачивались, так толком ни во что и не развившись.

Может, я просто выбирал себе не тех девчонок. С приветом, типа игровичек, очень скоро начинали раздражать; нормальные быстро надоедали… Нет, увлечений было много, даже влюбляться приходилось… Но в глубине души я чувствовал, что еще никогда и никого не любил по-настоящему. Не встретилось мне еще такой девушки, ради которой я готов был пожертвовать хоть чем-то сто́ящим: ни временем, ни усилиями, ни своей личной свободой делать то, что захочу, и жить как хочу. Свободой — особенно.

Наверно, это и была главная причина того, что никакие нежные чувства не могли заставить меня пустить кого-то в свою жизнь. Ленка, кстати, это понимала. И ее это страшно бесило.

— У тебя бзик на свободе, — пилила меня она. — Ты на ней зациклился. Зачем она тебе? Что ты будешь с ней делать?

На что я строгим голосом отвечал:

— Это не обсуждается!

— Да ты просто слишком любишь самого себя, чтобы полюбить кого-то еще. Эгоист ты, вот и все! А все потому, что инфантильный и боишься ответственности!

Я не спорил. Может, Ленка и права была насчет инфантильности — в какой-то мере. Но еще я чувствовал в себе некий скрытый, невостребованный пока резерв. Словно заархивированный файл с чем-то очень важным… может, даже самым важным. Который раскроется, если я полюблю кого-нибудь всей душой. И вот тогда, может быть… Да нет, почти наверняка… Эта любовь меня и погубит.

Так что лучше для меня будет, если этот файл так и останется нераскрытым.

Прошло уже три дня после моего приключения. Жизнь вернулась в прежнее русло. Собственно, она из нее и не выходила. Ну познакомился с девчонкой. Подрался в пивняке. Сколько раз это со мной бывало — и не сосчитаешь.

Но в то же время я нутром чувствовал: что-то во мне изменилось после знакомства с Ники. А особенно — после драки с Валенком. Не то чтобы я как-то глобально переродился. Просто что-то сдвинулось с прежнего места. Так маленький камешек катится с горы, увлекая за собой остальные, все крупнее и крупнее…

Или еще точнее: что-то такое, что раньше спало, — проснулось. Но что именно — я и понятия не имел.

Может быть, Ники могла бы мне объяснить? Я непрерывно думал о ней. Но она больше не появлялась и телефона не оставила. Правда, сказала «увидимся»… Но это же не обещание. То же самое, что «я сама тебе позвоню». То есть — вообще ничего. Собственно говоря, на что я рассчитываю?

— Ну и хорошо! — сказал я вслух. — Зачем мне неприятности? Взрослый человек, а все о чудесах мечтает, ха-ха-ха! Как подросток! Хотя сейчас и подростков таких не осталось: все только о карьере и думают.

«Ты, Алешка, как не от мира сего», — говаривала мать, обязательно при этом вздыхая. Смысл фразы с годами менялся от «особенный» до «малахольный»…

В неплохом настроении я вернулся домой, поставил чайник, привычным жестом включил комп, рухнул в кресло, вошел в Интернет… И застыл, забыв даже проверить почту. Чувствовал я себя странно. Знакомое ощущение: будто чего-то не доделал, и надо срочно бежать и делать, не то будет поздно.

Я вздохнул, вылезая из-за стола. У меня и раньше такое иногда бывало: на фоне привычной апатии — беспричинные вспышки активности. Вот что значит — с дочкой погулял на свежем воздухе. Не иначе кислородное отравление. Ну и куда мне девать энергию?

Я вышел в прихожую, повисел на турнике, пару раз подтянулся (больше не смог). Посмотрел на велик, покрытый двухлетним слоем пыли.

«Погонять, что ли?»

Не то, все не то!

Хорошее настроение незаметно испарилось. Левый глаз тупо ныл. Голова была тяжелая. Внутри бурлило что-то дикое, требовало выхода.

«Вот бы с Валенком подраться!» — подумал я кровожадно. И понял — вот оно.

Да! Подраться! С Валенком… С районными ментами — лучше всего со всеми сразу. Неважно с кем, неважно почему. До крови, до потери сознания…

«Что это со мной? — подумал я озадаченно. — Что же это меня так колбасит? Ну-ка уймись, коммандос ты наш! Этак опять полночи не уснешь…»

То, что позавчера я не смог заснуть после драки, — этому я не удивился. То, что потом просидел полдня, в прострации, в общем, тоже было нормально. Но то, что вчерашнюю ночь я провел стоя у окна и всматриваясь единственным зрячим глазом в темноту, сам не зная зачем, уже никуда не годилось. Эту ночь, похоже, мне предстояло провести так же увлекательно.

Несколько мгновений я рассматривал кривую пирамиду компакт-дисков, загромоздившую полстола, а потом одним движением скинул ее. Пирамида рухнула на пол с оглушительным треском, подняв над собой облако пыли. На душе сразу полегчало. Я встал, ногой раскидал диски по полу, выбрал оттуда один на память, а остальные сложил в мешок и вынес на лестницу — вдруг кому-то пригодится.

— Заодно и прибрался, — похвалил я себя и вставил диск в дисковод. Это была «Nirvana», альбом «Smells like teen spirit» — тот, самый знаменитый, где на обложке младенец плывет за насаженной на рыболовный крючок купюрой. От «Нирваны» я страшно фанател в подростковом возрасте. Пусть говорят, что музыка «Нирваны» пустая, бессмысленно-яростная, что это протест, ведущий в никуда. Пусть себе говорят, ничего они не понимают! Я выбрал мою любимую песню — коматозно-заторможенную «Something in the way». Такую же отвлекающе-медлительную, как походочка Валенка, но со сжатой пружиной внутри, с подавленной энергией, каким я был сам, когда нес всякую чушь, а сам готовился ему врезать.

Что-то в пути, о-о-о…

Что-то в пути, ммм…

Да, эта песня лучше всего отражала мое настроение и состояние. Нечто в пути. Только что это? Или… кто?

Я рассеянно поднял взгляд — и все мысли вылетели у меня из головы. На меня кто-то смотрел сквозь стекло. Темный, человекоподобный силуэт пялился на меня светящимся звериным желтым глазом.

Я вскочил как ужаленный и кинулся к окну. Выглянул на улицу, никого там не увидел. И неудивительно. Пятый этаж как-никак.

Почудилось? За стеклом колыхались голые ветки тополя, внизу проезжали машины и горели фонари. Конечно, никого там не было, но меня почему-то затрясло.

Вспомнилось, как недавно во время прогулки меня напугала Васька. Уставилась в пространство, показывает пальцем и радостно говорит:

— Ав!

А там нет никакой ни «ав», ни «мяу», а просто пустое место.

Но Васька определенно что-то такое видела. Надо сказать, «ав» у нее не только собака, а вообще любое мохнатое животное с большими зубами. Другой бы родитель вообще внимания не обратил. А у меня по спине поползли мурашки непонятно с чего. В точности как сейчас.

«К черту, — подумал я, устало отворачиваясь от окна. — И глюки, и все остальное. Пойду-ка я в самом деле спать».

В ванную я зашел, не ожидая подвоха. Включил воду, поплескал в лицо, выдавил пасту на щетку, взглянул в зеркало — проверить, как поживает фингал…

Зубная щетка выпала из рук и шмякнулась на пол.

Нет, вовсе не фингал так напугал Ленку!

С бледного перекошенного лица на меня смотрели два глаза: один привычный — мой, серый, а другой — чужой. Ярко-желтый. С вертикальным зрачком.

Я пулей вылетел из ванной. По спине стекал пот, ноги подгибались.

Посидел несколько минут на кухне, успокаивая дыхание.

Может, показалось?

Когда руки перестали дрожать, бегом вернулся в ванную и снова принялся рассматривать глаз.

Нет, не показалось.

Зрелище было жуткое. Чем дольше я смотрел на глаз, тем отвратнее он мне казался.

Глаз был чисто змеиный. Глазное яблоко — налитое кровью, покрытое красной сеткой мелких сосудов. Золотисто-зеленая радужка — ядовитого, абсолютно шизового оттенка. И черный узкий зрачок — словно глаз треснул пополам.

Для проверки выключил свет — так и есть. Глаз тут же засветился ярко-желтым светом. Так вот кто смотрел на меня из-за окна…

«А что? — мужественно сказал я себе, пытаясь не поддаваться панике. — Даже по-своему прикольно! Ни у кого нет такого глаза, а у меня есть! Буду теток в отделе пугать!»

Но радости почему-то не испытал.

Нет, на своем месте — на морде какой-нибудь ящерицы — глаз, может, смотрелся бы и неплохо. Но не на человеческом же лице!

Откуда он взялся? Почему? За что мне это?

Что мне с ним делать?

Как с этим жить?!

Я вышел из ванной, вернулся в кухню, подошел к окну и зажмурился крепко, до слез.

Чувствовал я себя как в анекдоте про заблудившегося туриста, который разбудил от спячки медведя.

«— Зачем орал?

— Да хотел, чтобы меня кто-нибудь услышал!

— Ну, я услышал. Легче тебе стало?»

Сердце колотилось так, что стук отдавался в ушах. Я прижался лбом к холодному стеклу северного окна и уставился туда, где сейчас раскинулись сияющие новостройки, а раньше была только бездонная темнота.

Глава 7 Попытка разобраться

На следующий день, едва проснувшись, я первым делом кинулся к зеркалу — смотреть, не прошло ли само.

Ничего подобного. Стало хуже. Гораздо хуже.

Глаз был на месте — все такой же злобный, змеиный, ядовито-желтый. Красных прожилок стало поменьше. Зато кожа вокруг глаза стала твердой и шершавой, как панцирь краба, — трогаешь пальцем, и чувствуется покалывание. Внешне было не очень заметно. Пока. Я уже чувствовал, что процесс пошел, и добром он не кончится.

Вчерашний панический ужас остался в прошлом, сменившись полнейшей растерянностью. Что с этим делать? Пока все не зашло слишком далеко, надо срочно что-то предпринять… но что? Сам я эту проблему определенно решить не могу, тут нужен специалист…

«Сходить к врачу?» — подумал я и горько усмехнулся. К какому еще врачу? К окулисту?

Да любой окулист только разведет руками — в лучшем случае…

Может, сразу предложить себя в Кунсткамеру в качестве экспоната? А лучше продать. Заодно и денег подзаработаю…

И тут я кое-что вспомнил. Кирилл! У меня же есть старый друг — без пяти минут врач. Он уже выучился и сейчас проходил практику в больнице, вот только его специализацию я так и не вспомнил. Кажется, терапевт…

Я с энтузиазмом принялся искать его номер в списке контактов. Внутренний голос назойливо зудел, что радоваться пока нечему, и вообще — глядя правде в глаза — скорее всего, ничем мне Киря не поможет. Но я все же дозвонился и договорился о встрече после работы у метро. По крайней мере одна польза от звонка была — полегчало на душе. Я настолько взбодрился, что даже немного поэкспериментировал с желтым глазом. Если врага не победить, то надо его хотя бы изучить — чтобы знать, каких пакостей ждать в дальнейшем.

При дневном свете змеиный глаз вел себя совершенно как обычный. В темноте (эксперимент ставился в ванной) тут же вспыхивал ярко-желтым светом. При этом резко усиливалось ночное зрение. Еще — у нормальных людей ночное зрение черно-белое, а у меня оно стало скорее черно-зеленым. Кроме того, что-то изменилось с фокусировкой. То, что попадало в фокус, было видно очень четко — кажется, даже лучше, чем при свете, — но вся периферия расплывалась, исчезала и наполнялась подвижными тенями. Я скосил глаза, аккуратно сфокусировал взгляд на самой крупной тени и четко увидел существо, сидящее на краю раковины.

Размером оно было примерно с хомяка, только с перепончатыми лапами и хвостом лопаточкой. Больше ничего я увидеть не успел, потому что оно заметило мой взгляд и тут же нырнуло в слив. Я потрясенно выругался, заглянул туда же, но ничего, кроме решетки, там уже не было. Показалось? Тогда я рефлекторно включил свет — и чуть не взвыл от боли, схватившись за глаз. Резкий переход от темноты к электрическому освещению был почти таким же болезненным, как удар Валенка.

«Итак, я — ночное животное», — сделал я утешающий вывод и вышел из ванной. Щурясь, нашел в столе пыльные солнцезащитные очки. В них и отправился в институт.

В темных очках я просидел весь рабочий день, не снимая их даже перед компьютером, так что к вечеру оба глаза были одинаково красного цвета. Так что, сказав коллегам, что у меня конъюнктивит, я не особенно и соврал.

Добрые тетки дружно принялись меня жалеть и закидывать медицинскими советами. А поскольку все они в разной степени увлекались нетрадиционной медициной и оздоровительными методиками из серии «Сам себе доктор» (и патологоанатом), то мне была выдана куча рецептов, чем промывать, прокапывать и окуривать глаз (и утренняя моча была еще не самым страшным вариантом). Я кивал, благодарил и обещал непременно испробовать, а самого меня в это время точила одна мысль. Кажется, первая здравая мысль за весь день.

Надо непременно найти Ники! Найти и потребовать объяснений. Потом отыскать Валенка — и пусть он лечит мне глаз любыми народными методами, какими пожелает. Я был абсолютно уверен, что во всем виноват именно он. А если Валенок не справится — в чем я тоже почти не сомневался (ломать — не строить), — то в запасе остается таинственный всемогущий Грег.

Оставалась сущая ерунда — отыскать всю эту компанию.

«Ты же провел с Ники целый вечер! — корил я себя. — Вместо того чтобы болтать о чувствах, причем чужих, надо было выяснить о ней хоть что-то конкретное!»

А я так и не узнал ничего. Ни где она живет, ни где учится…

Оставался только трамвай, в котором я ее встретил. Номер я запомнил. Надеюсь, Ники ездит на нем регулярно, а не раз в год.

После работы я направился прямиком на ту остановку, где вскочил в трамвай, убегая от впавшей в анабиоз толпы. Темнота, холод, с неба сыплет снег, я в вязаной шапке, куртке с поднятым воротником — и в темных очках, как рэпер или агент Смит. На столбе рядом с остановкой я приклеил броское объявление. Высоко, чтобы не оборвали, и крупными буквами — чтобы было видно из окна трамвая. Наверху — «НИКИ» (как будто название фирмы), пониже: «Проблемы с глазами!», и еще пониже: «Срочно!!!» И мой телефон.

Было стыдно. Но ничего умнее я придумать не смог. Не могу бездействовать в острых ситуациях. Ленка в таких случаях говорила, что я бессмысленно мечусь и трепыхаюсь, как карась на сковородке. Но лучше суетиться, чем сидеть неподвижно, чувствуя, что медленно умираешь.

С Кирей мы встретились на выходе из метро «Черная речка». Вид у него был запаренный. Стриженные ежиком волосы торчат в разные стороны, зато тени под глазами придают некую приличную почти-доктору интеллигентность.

— Что это ты в темных очках? — осклабился он, пожимая мне руку. — Конъюнктивит?

— А нормальный человек сказал бы «ну ты вылитый рэпер!». Ладно, куда пойдем?

— Да все равно, только поближе и побыстрее… Сутра ничего толком не ел, в больнице сегодня бардак, весь день на бегу…

«Поближе и побыстрее» находилось дешевое подвальное кафе, вполне подходящее для студентов и небогатых клерков. Раньше я тут иногда питался без малейших сомнений. Но, войдя, вдруг испытал приступ отвращения. Под потолком плавали сизые клубы дыма, дышать было абсолютно нечем. Я почувствовал, что задыхаюсь; захотелось выйти на улицу, глотнуть нормального сырого воздуха.

— Ты чего? Тоже не обедал? — спросил Кирилл. — Аж побелел весь.

— Наверно, что-то с вентиляцией, — хрипло ответил я. — Ничего, уже отпустило.

Мы нашли столик в углу. Я вытащил сигареты и закурил, чувствуя, как восстанавливается баланс между задымленностью снаружи и внутри организма.

Подошла официантка — пигалица исключительно пэтэушного вида в неопрятном переднике. Кирилл заказал жареную картошку с котлетой неопределенного происхождения. Я от волнения не хотел ни есть, ни пить. Но все-таки взял какого-то местного пива — явно не «Гиннесса».

Киря накинулся на еду, как плодотворно поработавший человек с чистой совестью, которого ничто не гнетет. Я смотрел на него не без зависти. Вот у кого не было никаких сомнений с выбором призвания. Хорошо людям, которым не надо блуждать и что-то искать в потемках. Их жизненный путь сразу ясен и прям — только иди, не сворачивая, и не останавливайся.

Котлета не внушала ни малейшего доверия. Жирный жареный фарш, из которого она была слеплена, вдруг показался мне очень странной и нелепой штукой. Я подавил рвотный позыв и с жалостью посмотрел на то, во что превратилось нормальное мясо после тепловой обработки. «Странные люди, — подумалось мне. — Испортили зачем-то хороший продукт. Словно убили его еще раз…»

А картошка? Ну какая же это еда! Это же растение!

Взгляд переместился выше — на вилку, которой Киря ломал котлету, и на собственно Кирину руку с длинными худыми пальцами. Рука почему-то представилась в разрезе: белые кости, сочное красное мясо, соленая кровь… Все не просто свежее, а живое, естественно горячее, а не подогретое… Совсем другое дело! Рот неожиданно наполнился слюной.

— Чего? — спросил Кирилл, подняв глаза.

Я сглотнул и ответил с усмешкой:

— Так, задумался.

Рассказать Кире? «О чем думаешь? Да вот прикидываю, как бы сожрать тебя…»

Расплывался сизый дым, в соседнем зале надрывалось «Радио-шансон», со всех сторон доносился гул голосов и звяканье посуды… Киря замаривал червячка, я цедил водянистое пиво. Разговор шел самый незначительный. Я мыслями был далеко. Что, и главное, как рассказать другу? И вообще, меня вдруг обуяли сомнения — имеет ли смысл что-то рассказывать?

Одна из главных проблем в общении с людьми для меня — их предсказуемость. А когда человек становится предсказуемым, когда я заранее знаю, что он мне ответит, — он мне становится неинтересен. Я когда-то даже этакий рейтинг составлял… этот человек на неделю интереса… этот и вовсе на один разговор…

Но наша дружба с Кирей — дело особое. Даже если он превратится в ужаснейшего зануду (а он уверенным шагом к этому движется), мы все равно останемся друзьями. Между прочим, мы с ним не только друзья, но и побратимы. Классе во втором, начитавшись чего-то героического, мы расцарапали себе пальцы и смешали кровь. Конечно, сейчас смешно вспоминать, как я, высунув язык, старательно пилил палец кухонным ножом… А тем временем Киря, которому при виде ножа стало дурно, проковыривал кожу булавкой… Потом он эту булавку выронил и нечаянно на нее сел, и из глаз у него текли слезы, но он мужественно рассуждал, что кровь из ягодицы не подходит для такого серьезного обряда… И все же — для меня это было серьезно. Для него, уверен, тоже. Настоящая дружба — это не вопрос интересного общения, это уровень доверия. Иногда мы не пересекались месяцами, а потом встречались так, словно вчера расстались. Главное, мы знали, что можем полагаться друг на друга.

Но между мной и Кирей есть одно принципиальное различие. Он человек абсолютно рациональный. Если я с детства питаю слабость ко всякой мистике, отношусь к глюкам совершенно серьезно, они для меня так же реальны, как сама реальность (ну, по крайней мере, так же значимы), то для него глюки — однозначно диагноз. А поскольку все случившееся со мной в последнее время было в высшей степени иррационально, я решил рассказать Кириллу только самое очевидное. То есть — про драку с Валенком.

— Теперь понятно, почему ты в темных очках, — хмыкнул Киря. — Неужели все так мрачно?

— Хуже, чем ты думаешь.

— У врача был?

— Нет еще.

Киря посмотрел на меня с сожалением.

— Ну вот зачем ты нарываешься?

— А почему бы нет?

— Да потому что тебе постоянно прилетает.

— Ну, иногда случается и наоборот, — жизнерадостно ответил я.

— Редко. Как ни встретимся, опять ты куда-то влип.

Киря дожевал ужасную котлету и закончил свою мысль, помахивая вилкой:

— Я знаю, в чем дело. Ты не можешь спокойно пройти мимо несправедливости. Я, в принципе, одобряю. Но ты себя переоцениваешь. Надо же адекватно оценивать свои возможности…

Я только плечами пожал. Тяга к справедливости была сильнее и важнее любого расчета. Я считал, это правильно, и спорить на эту тему не собирался.

— Давай не будем рассуждать о справедливости. Я хочу, чтобы ты посмотрел мой глаз и высказал свое врачебное мнение.

— Да уж я понял.

Кирилл вытер руки салфеткой и сделал мне знак повернуться к свету.

— Только не пугайся и… поспокойнее. Я предупреждаю — там ты увидишь что-то очень странное.

— Ну показывай, не томи.

Я огляделся, убедился, что в нашу сторону никто не смотрит, и снял очки.

Несколько мгновений Кирилл сосредоточенно всматривался в мое лицо.

— И что? — спросил он, возвращаясь к тарелке.

Я ждал любой реакции. Только не такой.

Никакой.

— Как «что»?!

— Ну, фингал… Самый обычный фингал.

— А цвет глаза тебя не смущает? А зрачок?!

Кирилл еще раз бросил на меня взгляд.

— Да нет… Нормальный зрачок.

Я разозлился. Издевается он надо мной, что ли?

— Что, вертикальный зрачок — это теперь нормально?!

Киря нахмурился. Снова развернул меня к свету, заглянул в глаз.

— С чего ты взял, что он вертикальный? — спросил он, глядя на меня как-то подозрительно. — У тебя после удара… э-э-э… с головой проблем не было? Сознание не терял?

— Да потому что…

Я оборвал себя на полуслове. Потому что, наконец, понял.

Киря просто не видел мой змеиный глаз!

Казалось бы, мне должно было полегчать. Но мне стало так жутко, что руки задрожали, и я спрятал их под стол.

Значит, не к окулисту мне надо идти, — а к психиатру.

Кирилл смотрел на меня хмурясь. Видно, выражение моего лица ему не нравилось.

— Внешне ничего особенного, — заговорил он. — Ну, кровоподтек, гематома… опухоль почти спала. Но если у тебя мутится зрение или двоится в глазах, тебе надо к специалисту, и, чем быстрее, тем лучше. Отслоение сетчатки, а при ударе такое бывает — это очень серьезно… И неплохо бы сделать рентген костей черепа… И доплерографию… Ты меня слушаешь вообще?

Я глядел в сторону, ссутулившись.

Значит, зря я сегодня весь день, как идиот, просидел в темных очках, выслушивая дурацкие советы теток. Можно было и не маскироваться.

Не было никакого превращения. Только сдвиг в башке.

Видимо, от удара Валенка там что-то и сдвинулось. А именно — стекла крыша.

Мне стало безгранично тоскливо. Внезапно я почувствовал себя очень одиноким.

Меня и раньше смутно посещало это чувство, несмотря на насыщенную жизнь и множество приятелей. Но тут вдруг словно поставили перед фактом, точнее, перед зеркалом — и там отразился я один, а вокруг пустота.

Несколько минут я с трудом поддерживал разговор, едва слушая, что мне втолковывает Кирилл. А он явно переживал за меня. Даже написал мне на каком-то клочке, что купить из лекарств и какие обследования пройти. Я сунул клочок в карман, не глядя, тут же забыл о нем и при первой же возможности начал прощаться.

Все было очень плохо.

Глава 8 Иногда лучше не оглядываться

На улице уже давно стемнело и сильно подморозило. С неба сыпал легкий сухой снежок. В общем, зима вернулась. Я был одет совершенно не по сезону. Но мне было все равно. Я злобно выкинул в урну темные очки и пошел дворами в сторону дома, предаваясь мрачности и всерьез раздумывая насчет визита в дурдом.

Или все-таки ничего страшного? Ведь пока, кроме трансформации глаза, ничего плохого со мной не случилось. Причем — как удачно! — трансформация видна только мне самому. Ну вижу я свой глаз не так, как другие. Какая разница? Кто об этом узнает? Если в остальном я нормален, так и черт с ним. Да как бы я себя ни воспринимал — хоть в виде крокодила, — если остальные видят меня человеком, значит, проблема не так уж велика.

Словом, минут через двадцать, пройдя почти пол-пути до дома, я уже почти успокоился и убедил себя, что ничего и не изменилось. И даже по-своему прикольно.

Разговаривая с внутренним голосом и всячески себя подбадривая, я пересек пустой темный сквер у кинотеатра и свернул с освещенной улицы во дворы.

И тут началось.

Сперва я даже не понял, что происходит. Понемногу начало светлеть — хотя должно было быть все наоборот. Но, чем слабее светили редкие фонари, тем ярче разгоралось небо. Я поднял взгляд, высматривая луну, но увидел все те же снеговые тучи.

И звезды — россыпью — в разрывах облаков. Как бисер, рассыпанный среди косматой, небрежно растерзанной во все небо бледно-зеленой пакли.

Небо было так красиво, что я остановился и несколько минут просто стоял и любовался. Какое сегодня странное свечение города! Не грязное красноватое, как обычно, а туманно-травянистое. И такой чистый оттенок…

Я опустил взгляд. Дома, деревья, блестевший под ногами лед — на них падал тот же зеленый отсвет. Воздух едва заметно дрожал. При попытке сосредоточить взгляд стены хрущевок начинали медленно куда-то плыть, пока совсем не растворялись в тумане. «Как под водой», — отметил я, озираясь с любопытством.

Это было тоже красиво и прикольно.

Я стоял долго, не замечая холода. Смотрел по очереди на разные вещи, и они таяли. В один прекрасный момент растаяло все. Теперь я находился в сплошном тумане.

И тут мне наконец стало не по себе.

Меня окружал подвижный сумрак, нереальный, как компьютерная 3D-модель. Мозг категорически я отказывался воспринимать увиденное и схватывал только какие-то отдельные образы, явно не справляясь с их опознанием.

Я сделал над собой усилие и шагнул. Чтобы это сделать, пришлось вспомнить, где у меня нога. И послать туда приказ. Вокруг ничего не изменилось. Шагал не шагал — без разницы. Все равно что я лежал бы в кровати и представлял, что иду. Я бросил бесполезное занятие и решил осмотреться.

И обнаружил, что я тут не один.

Вокруг витали тени. Я явственно ощущал их внимание. Осторожное, даже трусливое — словно какие-то мелкие зверьки следили за мной, в любой момент готовые удрать и спрятаться. Я попытался рассмотреть их, но они мгновенно расплывались во все стороны, как мальки на мелководье.

Потом за мной увязался кто-то покрупнее. Но когда я повернулся и попытался разглядеть его, он подло растворился в воздухе.

— Не хочешь, как хочешь, — буркнул я, демонстративно отвернулся и встретился взглядом с призраком — высокомерного вида старухой, похожей на завуча на пенсии. Смотрела она на меня крайне неодобрительно. Кривя губы, старуха пробормотала нечто вроде «чтоб ты сдох» (ее голос показался мне знакомым), после чего сразу исчезла.

Вместе с ней исчезли и «мальки». Несколько секунд в зеленом тумане было безгранично тихо. Вдруг по земле пробежала легкая дрожь, неприятно отозвалась в костях. За спиной послышалось странное скрипучее шелестение. Потом сквозь меня прокатилась словно волна холода, и я ощутил на себе тяжелый, недобрый взгляд.

Мне невероятно захотелось спрятаться, как тем малькам. И я рефлекторно поступил как в детстве — зажал ладонью змеиный глаз. Да еще и зажмурил его.

И в тот же миг словно вынырнул из мутного моря на поверхность.

Я вздохнул так жадно, будто в самом деле тонул. Оказалось — я зачем-то свернул из проходного двора в один из безлюдных боковых тупиков и стоял, опираясь о бетонный забор и качаясь, словно пьяница. Ноги и руки онемели, кончики ушей горели от холода.

«Вроде почти не пил, — подивился я своему состоянию. — Может, отравился в той тошниловке? А что, вполне возможно! Только бы до дому доползти! Не хватало еще потерять тут сознание и замерзнуть насмерть… почти в апреле!»

Я оттолкнулся от забора и пошел, ступая по тротуару осторожно, как по болоту. Меня шатало; я то и дело опирался о забор и с ужасом думал, как пойду дальше, когда он кончится. Змеиный глаз я так и зажимал ладонью. Но он жил своей жизнью и пытался видеть то, что мне, человеку, явно не предназначалось. Вторым, нормальным глазом я наблюдал пустые проходные дворы, горящие окна домов, кусты, заснеженные автомобили… Но стоило на миг ослабить контроль, как я снова нырял в мутное море враждебных теней.

А тот, с тяжелым взглядом, все не отставал. То крался сзади, как тигр в камышах… То медленно проплывал снизу, как акула под надувной лодкой… То тяжело пролетал надо мной, словно вражеский цеппелин.

В конце концов я понял, что больше не могу, и остановился, опираясь плечом на фонарный столб. Закрыл ладонью левый глаз, подождал, пока пройдет тошнота.

Я смертельно устал. Даже непонятно, почему я так устал. Но не чувствовал больше ни страха, ни уныния. Только усталость и раздражение. Хотелось избавиться от этого. Прямо сейчас.

Я развернулся, открыл змеиный глаз и рявкнул:

— Ну, чего тебе?!

Прямо на меня смотрели такие же, как у меня, ядовито-желтые глаза. Две штуки.

Теперь-то я знаю, как правильно обращаться с сущностями из иных миров.

Самая лучшая приманка для них — это страх. Он прямо-таки прокладывает им дорогу и одновременно служит маяком: «Сюда, сюда, птичка! Тут много вкусного!» Ну а самая лучшая от них защита — не верить в их существование. Но это был не мой вариант. Ибо я материалист-эмпирик и всегда верю своим глазам — даже если они видят то, чего в природе быть не может. Многие же вообще не способны увидеть то, во что не верят. И это, между прочим, никакая не магия — чистая психология.

Увидев тварь из чужого мира, я сразу поверил в ее реальность и, что хуже всего — сам к ней обратился. Вот верно предки говорили — не заговаривай с нечистью, особенно первым! Я же чувствовал, что существо, преследующее меня, опасно! Не надо было мне смотреть на него. И уж тем более с ним говорить.

Потому что, если до того оно тащилось за мной, так же смутно чуя меня, как я его, — то теперь мы встретились лицом к лицу. Точнее, оно узрело меня прямо перед собой, как на тарелочке, и страшно обрадовалось. Я прямо-таки почувствовал приятную пустоту в его брюхе, готовую принять легкий ужин в моем лице.

Ну а я… обратившись к нему, я как бы сделал шаг навстречу. И соответственно, на шаг удалился от моего собственного мира. И стал на порядок уязвимее. Зато (если это можно считать утешением) я гораздо лучше стал видеть этот туманный мир, чем бы он ни был. Мелькание зеленоватых теней сменилось слегка размытыми, но вполне узнаваемыми очертаниями длинного белого туловища. Желтые глаза, полная зубов пасть, раздвоенный язык… Передо мной был огромный змей. Именно такой, каким я себя представлял, когда смотрелся утром в зеркало, размышляя о своих дальнейших жизненных перспективах.

В первый миг я решил, что он нападает на меня. Но ошибся. Пасть распахнулась, и я услышал пронзительное, самодовольное шипение:

— Я первый его увидел! Я! Я! Он мой! С-с-слышите все?

Не знаю, кто были эти «все» (даже и думать не хотелось), в любом случае, никто не отозвался и заявлять на меня свои права не стал.

Змей подполз ближе и двинулся по кругу, наматывая вокруг меня кольцо за кольцом. Толщиной он был с трубу теплоснабжения, а длиной… Он все выползал и выползал из тумана, и все не кончался. Когда очередное кольцо прошло на уровне моей груди, я почувствовал себя Маугли в кольцах Каа. Нет, змей обвился вокруг меня неплотно, почти нежно, словно опасаясь случайно помять. Но я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Наконец движение туловища остановилось. Передо мной снова возникла плоская голова с зубастой пастью мегалодона и мерзкими желтыми глазами — точно такими же, как у меня.

— Лорд, с-смотри, кого я поймал!

Змея со своим раздвоенным языком говорить явно не способна — значит, шипящие слова возникали прямо у меня в мозгу. И до чего же паскудно они звучали! Эти знакомые интонации наглой сволочи, уверенной в своей полной безнаказанности…

— Ну, куколка, — раздался рядом чей-то равнодушный голос. — И что?

Я скосил глаза вбок, но говорившего не увидел.

— Ты глянь, как светится! Ммм, так бы и с-с-съел! Можно?

— Нет. Не видишь, как он светится?

— Что, слишком холодный? — ляпнул я.

— А ты откуда знаешь?! — изумился змей.

Я промолчал, вырываясь из колец. Безуспешно — словно на меня намотали ту самую трубу.

— Отпусти его, — сказал холодный голос.

— Как?! Почему?!

— Элементарно, — к холоду добавилось презрение. — На него явно кто-то вышел до нас. Не будем переходить родичам дорогу.

— Боиш-шься? — обиженно спросил змей.

— Нет, соблюдаю этикет.

— Чего?

Из тумана донесся смешок.

— Ну да, это слово не из твоего лексикона. Да не очень-то он мне и нужен. Этих куколок — пруд пруди…

— Мне нужен! — Из уголков змеиной пасти потянулась резко пахнущая слюна. Меня чуть не стошнило. — Отдай его мне!

— Что будешь с ним делать?

— Как что? С-съем!

«Нет!» — мысленно взмолился я.

Но ответом было только молчание, которое змеи немедленно истолковал как знак согласия. Морда приблизилась к моему лицу вплотную. Змей прикрыл глаза от удовольствия и ощупал мою голову своим скользким раздвоенным языком.

— Ты мой с-с-сладкий!

Что бы сделал нормальный человек? Впал в ступор… Отключился… В крайнем случае заорал.

Я же откинул голову назад и изо всех сил треснул его лбом в нос.

Кажется, это была плохая идея. Раздалось неописуемо злобное шипение. Кольца стиснули меня, как пресс. Пасть распахнулась почти вертикально. Змей выдавливал меня из кожи, как пасту из тюбика!

В глазах потемнело от боли. Я заорал и не услышал своего крика.

Это не по-настоящему! Нет! Я сейчас проснусь!

Говорят, вся жизнь пролетает перед глазами перед смертью.

Но у меня мелькнула только Васькина мордашка.

Похоже, больше ничего, достойного предсмертного воспоминания, я после себя оставить не успел.

После этого я отрубился, не чувствуя ничего, кроме огромного разочарования.

Сколько я был без сознания — понятия не имею. Но, разлепив веки, увидел нечто странное и нелепое: какой-то человек стоял рядом со мной и пинал змея ботинком в бок. Я хотел расхохотаться при виде этого бессмысленного действия, но горло перехватило от боли; заодно и очнулся по-настоящему. Тогда и понял свою ошибку — никакого змея рядом не было. Я валялся на льду в глухом переулке, а какой-то прохожий задумчиво пинал меня в бок носком ботинка на толстом протекторе.

Вокруг все было по-прежнему мутным и зеленоватым. Но в то же время я видел тротуар, окна хрущевок, помойные бачки поблизости… В каком же я мире, чтоб они оба провалились? Не в двух ведь одновременно? И из какого мира доносится этот холодный голос?

— Эй, приятель. Ты живой?

Я скрючился в позе зародыша и застонал. Каждый вдох причинял жгучую боль; казалось, по мне только что проехал каток.

— Да ладно тебе, — сказал прохожий. Видя, что я очнулся, он перестал тыкать меня в бок ботинком и теперь просто рассматривал. — Не кривляйся. Тебя ж никто не тронул.

— Это называется не тронул? — возмутился я. — А удав?

— Удав, слышали? Ха-ха-ха! Во допился!

— Да что ты с ним разговариваешь? Грузим его!

— Что ты сказал? — изумленно переспросил я.

— Я? — Прохожий пожал плечами. — Ничего.

Позади него двигались тени. Кажется, там стояла машина. Я не мог разглядеть ее — все расплывалось. Я перевернулся на спину и уставился на собеседника. — Он ответил мне взглядом и улыбнулся. Я понимал, почему он улыбается, — его позабавила моя ассоциация, та, с Маугли. Я читал его мысли, а он читал мои. Мы стояли друг перед другом, как две раскрытые книги. Странно, но в этот момент мне это казалось совершенно нормальным. Я даже не удивился своей внезапной телепатии.

Он протянул мне руку, помогая подняться. Правда, мне удалось только сесть, а потом приступ головокружения опять повалил меня на снег. Зато я наконец смог немного разглядеть собеседника. На первый взгляд — мужик мужиком. Одежда обычная: черная кожаная куртка, длинные темные волосы торчат из-под вязаной шапки… полгорода так ходит. Но лицо у него оказалось странное — неподвижное, белое, узкое, похожее на маску. Мне показалось, это и есть маска. С этой маски смотрели светлые ледяные глаза. Я не видел в них ни малейшего сочувствия к моему печальному положению. Только любопытство. Кажется, с тем же любопытством он досмотрел бы, как змей выдавливает меня себе в пасть. А то, что решил вмешаться, вызвано чем угодно, но не жалостью… И когда начинаешь думать, чем это можно быть вызвано, почему-то становится жутко.

— Ты кто? — хрипло спросил я, превозмогая боль в горле.

— А ты кто? — спросил он.

Хороший вопрос, философский! Я уже понятия не имел, кто или что я теперь — особенно в данный момент. Но он-то явно знал, кто он такой и что за змей на меня напал! И я вцепился в него, как в спасательный круг.

— Расскажи! Что со мной творится? Я схожу с ума?

Он посмотрел на меня оценивающе.

— Пока вроде нет.

— А что со мной?

— Ты превращаешься.

— Это я и сам вижу! Почему? В кого?!

— Почему? — задумчиво повторил светлоглазый. — Потому что пришло время. А в кого… Пока сказать не могу. Это зависит от тебя… и от наследственности… но в основном-то от тебя, имей это в виду на всякий случай. Чтобы потом не орать: «Это все бабушкины гены!»

— Тот змей…

Вопросы теснились на языке.

— Не уходите! Я хочу понять!

Человек в маске присел рядом со мной на корточки, повернул к себе мою голову, словно неодушевленный предмет, заглянул в глаза.

— Пусть тебе твой учитель объясняет. Пока, Маугли.

И ушел в зеленые тени, как в лес.

Мне было так плохо, что я даже не попытался его остановить. О чем долго еще горько жалел. Так я и не понял — то ли он спас меня. То ли просто проходил мимо. То ли вообще был с той тварью заодно. А может — он-то ею и был.

Я устало прикрыл глаза и услышал голос прямо над головой:

— Ну-ка тряхни его еще раз. Вроде очухивается…

При звуке этого голоса я почувствовал острое раздражение. Как тогда, когда впервые услышал шипение змея. Кого же это я так сразу возненавидел?

Зажмурив левый глаз, я осторожно приоткрыл правый и сразу все понял. Да ведь это они, мои старые друзья — районные менты! Один сидел в машине, высунувшись в окно, другой стоял рядом со мной, глядя на меня как на мешок с отбросами. Я вдруг усомнился — не он ли пинал меня сейчас в бок? И был ли вообще тот странный человек с лицом-маской? Не говоря уж о змее-людоеде?

— Я не пьяный, — сказал я, стараясь говорить громко и четко. — Просто… э-э-э… упал в обморок. Да, в голодный обморок! Я бедный студент, последний раз ел позавчера…

Усатый мент — кажется, тот самый, который гонялся за мной возле моста, — сверлил меня хмурым подозрительным взглядом. И, не скрываясь, принюхивался.

— Не пьяный, так вставай! Ишь, разлегся! Документы при себе есть… студент?

Документов не было. Как и денег. Точнее, денег было так мало, что я даже постеснялся бы их предложить в виде взятки.

Мне стало тоскливо. Дальше пойдет по накатанной. «Вы не имеете права!» — «Сейчас я тебе объясню твои права, гад! А ну в машину!» И так далее…

Куда деваться? В этом мире вяжут менты, в том поджидает змей!

— Что ты глаза жмуришь? Ну-ка открой! В глаза мне смотри!

«А ведь он меня не узнал!» — подумал я.

Эта мысль сразу взбодрила меня и погасила раздражение.

— Поднимайся, и в машину! Сам залезешь или тащить тебя?

Я сделал вялое движение, но призрачный змей нанес моему организму вполне ощутимый ущерб. Пара попыток подняться, и я с облегчением упал на снег.

— Ладно, заносите меня, — разрешил я, закрывая глаза.

У меня больше не было сил на продолжение борьбы. И что немаловажно, в милицейской машине наверняка было тепло.

Глава 9 А может, ничего и не было?

С ментами все обошлось на удивление гладко. Поскольку я вел себя очень вежливо, да к тому же оказался не пьяный, они меня отпустили — причем совершенно бесплатно. И даже подкинули до парадной. Не иначе как у них был праздник — День Гуманности и Всепрощения или что-нибудь такое.

— К кому это там милиция приехала?

Бдительная бабка-квартировладелица уже поджидала меня на лестничной площадке.

— Меня привезли, — честно сказал я. — Теперь каждый день будут возить с работы и на работу. Под конвоем.

— И что ты на этот раз натворил, ирод?!

— Атомную бомбу собрал, — заговорщицким шепотом сообщил я. — Целый год хранил ее в тумбочке, собирался РУВД взорвать, да вот, спалился!

Бабка моргнула и попятилась к своей двери, словно ящерка, готовая шмыгнуть в норку.

— Мирных снов, бабуся! — пожелал я и ввалился в квартиру, захлопнув дверь с таким грохотом, что эхо отозвалось аж на улице.

Утром, вспомнив свою выходку, я искренне раскаивался. Ну зачем я ее дразню? Сам себе яму рою.

День выдался серенький, небо далекое, бесцветное. И настроение ему под стать — спокойное, ровное. Вчерашние ужасы и глюки казались дурным сном.

Пользуясь разрешением начальницы, я решил на работу не ходить. Отдохнуть. И подумать насчет жизненных планов. В дневном свете — когда змеиный глаз никак себя не проявлял — это казалось вполне возможным. Еще бы в зеркало не смотреть. И чтобы солнце не заходило.

Страха я больше не чувствовал, даже любопытство унялось. Осталась только усталость от потустороннего и связанных с ним проблем.

«Надо это прекращать, — подумал я. — Хватит. Сверхъестественные штучки хороши только как игра — пока контролируешь процесс и в любой момент можешь выйти. А не когда тебя куда-то влечет неведомая сила, по пути собирая на твою голову всевозможные неприятности. Ведь не хочется в дурдом? То-то же…»

Нет, мистика — это занятно и прикольно, но если она вытесняет реальность — надо с ней кончать!

От нездорового мистицизма будем защищаться рационализмом.

Прямо сейчас и начнем!

Может, под это дело и курить бросить? В здоровом теле — здоровый дух!

Я встал с дивана, подошел к турнику. Задумчиво посмотрел на него. Нет, это перебор. Так и надорваться недолго.

Заглянул в ванную. Там опять сидел на раковине этот, с хвостом. В темноте горели две белые точки — глаза. При виде меня молниеносно спрятался в слив.

М-да. Не самое удачное начало борьбы с потусторонним.

Я горестно вздохнул, вошел, не зажигая свет, и сел на край ванны.

— Ты кто?

Из-за решетки слива блеснули белые глазки.

— Домовой? Банник?

Он ничего не ответил. Да и без слов было ясно — он мне не доверял.

Я попытался засунуть в слив палец.

— Я же знаю, что ты мне только мерещишься!

Палец обожгло. Я с руганью отдернул руку. Белоглазый, тяпнув меня за палец, смылся, явно очень довольный собой.

— Ты, мелкий гаденыш!

Палец болел — сильно, в точности как от укуса пчелы. Но ни малейших следов — ни покраснения, ничего такого — не осталось.

Я высказал «домовому» все, что о нем думаю, захлопнул дверь и вышел. Но все равно почему-то испытывал к нему симпатию. Все-таки я тут не один такой… урод.

«А что? — сказала я себе потом, ставя чайник. — Все идет правильно! Нет следов — нет и укуса. Значит, почудилось — что и требовалось доказать».

Итак, линия поведения определена. Буду делать вид, что ничего особенного не происходит.

И оно само понемногу рассосется.

Тем более Ники так и не позвонила.

До самого вечера вел я жизнь нормального человека. Мой последний нормальный человеческий вечер, как я теперь понимаю. Сидел в Сети, общался с друзьями. Сейчас, когда Интернет есть почти у всех, даже из дома выходить необязательно. Многие, кстати, так и работают на фрилансе. И зарабатывают побольше нас, офисных крыс. Эти разговоры в Сети навели меня на мысль поменять работу. Сменить наш сонный НИИ на что-нибудь более динамичное и перспективное.

В институт я попал с подачи родителей. Вовсе не потому, что до такой степени находился под их влиянием. Просто, если вопрос мне безразличен, я с удовольствием перекладываю его на других. Так уж случилось, что в тот момент мне было безразлично мое трудоустройство. Ну и были еще причины.

Родители всю жизнь проработали в этом самом НИИ. Наверно, когда-то работать в оборонке считалось круто и престижно. Но мое детство прошло, прямо скажем, в нищете, неопределенности и ожидании чуда — то есть того времени, когда НИИ воспрянет и устремится к высотам науки и благосостояния. Временами казалось, что этот счастливый момент уже вот-вот настанет. В один из таких моментов я и пришел в институт. А через полгода папин старый друг, более преуспевший в жизни, чем он, пригласил отца замом к себе в фирму. Платили там раз в десять больше, чем в НИИ, притом каждый месяц. Вскоре родители отъелись, а там и обзавелись признаками буржуазного благополучия: начали захаживать в пиццерии и суши-бары, отпуск проводили в Греции, а не на грядках; отец купил «форд-фокус» и ощутил себя хозяином жизни. А я так и зависал в институте, бездельничал и ожидал какого-то чуда…

На столе вдруг разразился трелью мобильник. Неужели объявление сработало?!

Я торопливо схватил его и прижал к уху.

— Мам? (Я вообще-то наделся услышать другой голос…) Ну здравствуй, здравствуй…

Голос у матушки был очень таинственный. Для начала она дважды уточнила, не на работе ли я и нет ли кого-нибудь со мной рядом.

— Ты чего там шепчешь? — с невольным любопытством спросил я.

— Папа сказал, что у них в фирме появилась вакансия! Правда, не твой профиль, там скорее надо размещать заказы — я в этом не понимаю ничего, но ты же молодой, быстро сориентируешься.

Я почесал в затылке. Какое неожиданное предложение! И уж больно своевременное. Даже как-то подозрительно…

Давно заметил забавную закономерность. Если появляется заманчивая перспектива — так непременно возникнет еще одна параллельная. Единственная цель которой — сбить с толку и направить на ложный путь.

Поэтому я не стал сразу хвататься за предложение, а неохотно протянул:

— Ну, я, конечно, подумывал сменить работу… Но не на менеджера по продажам, это уж точно.

— А деньги тебе не нужны? Ты знаешь, какой там оклад?!

— Мне и в НИИ неплохо.

— Да уж, — едко заметила матушка. — Мне-то можешь не рассказывать. А уж зарплата просто сказочная! Одними сказками и расплачиваются. Как все будет хорошо… лет через двадцать!

Я промолчал, ощупывая левый глаз. Веко было твердым, холодным и шершавым… чтоб мне лопнуть, если это не чешуя! Еще утром не было!

Матушка почувствовала слабину и принялась уговаривать меня еще активнее:

— Папа уже намекнул насчет тебя шефу, тот обещал подумать. Завтра ждет твоего звонка! Ты уж произведи на него позитивное впечатление… Оденься поприличнее, рубашку чистую надень! Принеси диплом…

Я скривился. О да, самое подходящее время — идти на собеседование. Как гляну на папиного шефа своим змеиным глазом, так он сразу меня и трудоустроит. Менеджером по работе с клиентами, ага.

— А почему папа сам мне не позвонил?

— Ну, ему неудобно…

Хотя именно мне полагалось мучиться от комплекса неполноценности — особенно теперь, когда немолодой папа преуспел, а молодой я продолжает пребывать в той же яме, — все происходило в точности до наоборот. Кажется, отец сам испытывал передо мной вину. Потому что в школьные годы внушал мне, что лучше его специальности на свете нет, а потом, ошеломленный тем, что творилось в оборонке, не догадался меня отговорить.

Внезапно я решился. Все, к черту дурацкие фантазии! Пока в придачу к глазу не выросли рога, крылья и хвост — надо становиться нормальным человеком. Судьба дает мне шанс. Решено: иду прогибаться перед папиным шефом. Я его знал — с виду весельчак, балагур, душа нараспашку, только почему у него постоянно кого-то увольняют? Пообещал матушке завтра позвонить и предложить свою кандидатуру. Она и обрадовалась, и растерялась — не думала, что я сдамся так просто.

Положив трубку, я заглянул в ванную и подмигнул себе змеиным глазом. Домовой не показался. Это было хорошим признаком — значит, моя стратегия игнорирования проблем начинала действовать.

«Вот что значит позитивная цель в жизни!» — похвалил я себя. И приказал себе — забыть о Ники! С девочками-эмо, байкерами-убийцами, белыми змеями и глюками кончено. Возвращаюсь в реальный мир. Стабильный, привычный и спокойный. И отделался я относительно легко. Всего лишь один глаз потерял.

Вечером я лег спать пораньше, мысленно репетируя разговор с будущим шефом. Если где-то в глубине души и скреблась некая неуверенность в своей правоте, я ее успешно не замечал.

А ночью мне приснился сон. Слишком яркий и реалистичный для обычного сна. Но уж лучше бы он не был таким реалистичным!

Мне снилось, что я опять торчу среди ночи возле северного окна, вглядываясь в темноту. Вот только сияющих новостроек уже — или еще? — нет. За стеклом тускло блестит лента железной дороги, за ним Торфянка моего детства — бескрайнее пространство, поросшее жухлой травой. Монотонный пейзаж разнообразят только прошлогодние «зонтики», торчащие из травы, словно костлявые руки мертвецов.

Дальше — лес. Сырой еловый лес, тоскливый и угрожающий с виду. Идет дождь. Под ногами чавкает раскисшая земля, капли срываются с еловых лап и стекают за шиворот. Я иду по лесу, чувствуя, как нарастает чувство опасности. Рядом кто-то есть. И он знает, что я здесь…

Дальше я словно раздваиваюсь и смотрю с двух точек одновременно. Вот я, идущий по лесу, с тревогой оглядываюсь по сторонам, не понимая, откуда ждать беды. А вот, прямо передо мной, в густом ельнике — логово под корнями. Кто-то просыпается. Он поднимает морду и втягивает воздух. Он чует меня. Он помнит мой запах…

Замирая от страха, я вглядываюсь во мрак логова сквозь струи дождя. И вижу, как из норы длинным плавным движением вытекает… Змей? Не совсем! Я не знаю такого зверя и знать не желаю! Даже того, что видно, хватает, чтобы не хотеть продолжения знакомства. Огромное, трупно-белое туловище… Две короткие когтистые лапы… Зубастая пасть… И ядовито-желтые глаза с вертикальными зрачками.

Коленки слабеют от ужаса. Чудовище выходит на охоту. Оно ищет меня, чтобы убить. И убьет с легкостью, потому что рождено убивать. И я ничего не смогу с ним сделать. Оно — хищник. А я — нет.

Что делать? Как спасти жизнь?!

Я в панике озираюсь. На дерево? Но вокруг только черные скользкие стволы, сырые еловые лапы…

А чудовище, вытянув из логова хвост, с тихим шипением скользит между деревьями.

Ему необязательно меня видеть. Оно и так знает, что я здесь, в его власти.

Что делать?!

«Взлетай!» — кто-то крикнул мне прямо в уши.

— Но у меня же нет крыльев! — воскликнул я беспомощно.

«Нет, есть».

В темноте прямо передо мной зажигаются желтые глаза.

Страх стал нестерпимым. Я в панике кинулся бежать сломя голову…

…и распахнул глаза — весь в поту, мышцы сведены судорогой.

Несколько мгновений я испытывал только безграничную благодарность судьбе за то, что это был всего лишь сон. В комнате было темно, в окно светил фонарь. Где-то вдалеке проехала одинокая машина. Судя по тишине, на улице была глубокая ночь. Несколько минут я лежал приходя в себя. Успел даже задуматься, не вещий ли это сон…

А потом услышал шорох.

Глава 10, в которой Алекс пускает в ход катану

В комнате кто-то был. Он стоял у балконной двери. На этот раз мне точно не мерещилось. Я слышал звук дыхания; сквозило холодом, тихо шевелилась занавеска.

Я хотел вскочить с постели, но тело отказалось мне служить. Перед глазами стояло чудовище из сна. Недаром оно принюхивалось там, в лесу! Оно следовало за мной из сна в явь!

«Мне кранты, — обреченно подумал я. — Прощай, жизнь. Но я продам тебя дорого!»

Страх дошел до высшей точки… и превратился в ярость.

Я представил, что за занавеской стоит начальник нашего РУВД. Это помогло мобилизоваться.

Время остановилось, и я увидел себя словно со стороны. Какие бы то ни было чувства вообще исчезли. Ни страха, ни сомнений, ни мыслей, полная внутренняя тишина — то, чего я ни разу не мог добиться на тренировках. Глубокий покой потенциальной энергии, готовой мгновенно перейти в кинетическую. Внутри меня разжалась пружина. Я вскочил с дивана, выбросил вверх руку и безошибочно схватил рукоять висящей на бабушкином ковре катаны.

Вот так она мне и пригодилась — первый и последний раз в жизни.

Дальше мое тело действовало так, как учили.

Издавна считается, что все секреты кэндзюцу заключены в одном-единственном приеме, который является истоком всех остальных бесчисленных техник, — ударе мечом сверху вниз наискосок. Конечно, все это было сделано не по правилам, не из той стойки, да и классическое выхватывание меча с ударом тут и близко не пробегало. Я попросту сорвал катану со стенки (ножны в процессе отлетели сами, я даже не заметил как) и нанес такой удар, что должен был… ну, если не смахнуть голову противнику, так уж точно перерезать горло.

Но враг не собирался ждать, пока ему отрежут голову. Он сделал быстрое движение… в темноте я не понял какое, но блок был таким жестким, словно я ударил кирпичную стену. Что-то звякнуло, хрустнуло, и лезвие, блеснув в сумраке, отлетело и воткнулось в пол, красиво покачиваясь.

Я застыл, изумленно глядя на рукоять у себя в руке. С огрызка катаны медленно отвалилась цуба и со звоном покатилась по полу.

— Ну, Леша, ты вообще! — услышал я обиженный голос. — Совсем с ума сошел!

— Кто здесь?!

— Это я, Ники!

Я включил свет трясущейся рукой. Передо мной в самом деле стояла Ники, в кожаной куртке, с очень обиженным видом. Я не выдержал и истерически рассмеялся.

— Фух! Аж сердце прихватило! Ты знаешь, что человек может так заполучить инфаркт?

Я рухнул на диван, оглядываясь в поисках сигарет. Обнаружил, что все еще стискиваю бесполезную рукоять катаны, и бросил ее на пол. Лезвие отломилось возле самого основания.

«Проклятая китайская дешевка!» — недобрым словом помянул я подарочек друзей.

Страшно подумать — а если бы на месте Ники оказался реальный враг?!

— Ну извини, — хмыкнула Ники, проследив за моим взглядом, устремленным на обломанное лезвие. — Я нечаянно. Ты первый начал.

— Неважно, — буркнул я. — Ну и дерьмовый же меч! От одного удара развалился! Знал бы раньше — давно выкинул… А ты молодец, быстро среагировала!

Ники пожала плечами.

— Чем ты его отбила?

— Рукой.

— Голой рукой? — не поверил я.

— А какой еще? — ехидно спросила Ники.

— Ну-ка покажи!

Ники, не чинясь, протянула руку. Кисть была маленькая и изящная, но очень крепкая. Пальцы жесткие, как лакированные. Ну да, теоретически такой рукой можно отбить несильный удар… если бить плашмя.

Но я-то точно знал, что бил не слабо. И не плашмя…

— Чем это ты занимаешься, что у тебя стали такие пальцы? — спросил я, отпуская ее руку.

Ники с сомнением посмотрела на меня, словно думая, стоит ли говорить.

— Ты знаешь, — уклончиво сказала она. — Музыкой. Это от гитары.

— Издеваешься?

— Вот еще!

Несколько мгновений мы сверлили друг друга недоверчивыми взглядами.

— Ты чего тут делаешь? — спохватился я. — И вообще, как сюда попала?

— А у тебя дверь была не закрыта. И даже слегка поскрипывала — этак приглашающе. Воров-то не боишься?

Я мысленно обругал себя болваном и маразматиком. Должно быть, я забыл закрыть входную дверь вечером. Заходите, добрые люди, берите что хотите! Вообще-то таких провалов в памяти у меня раньше не бывало, но все когда-то случается в первый раз.

Ники еще раз улыбнулась и уселась рядом со мной.

Сердце все еще колотилось, но непосредственная близость инфаркта, кажется, уже миновала. Я нашел сигареты у компа и закурил, с каждой затяжкой приходя в себя.

— Почему ты не позвонила заранее?

— А зачем? Я решила — сразу к тебе. Ты же сам написал: «Срочно!!!»

— Но ты же у меня не бывала. Как ты меня нашла?

— Ну, твой дом и подъезд я знаю. Ты сам показывал.

— А квартиру?

— Вычислила. Тоже мне, сложность.

— Как? — настаивал я.

Она пожала плечами.

— Ты все равно не поверишь.

— Ну как, скажи!

— Вот пристал. Ну, по запаху.

— Врешь!

Она засмеялась.

— Видишь, не поверил.

Я обиделся:

— Да ну тебя! Врешь не хуже Ленки.

— Ленка — это девушка твоя? — заинтересовалась Ники.

— Бывшая, — отмахнулся я.

Ишь ты — «по запаху»! Я незаметно принюхался. Да уж, тут явно не райские сады. Помыть пол не мешало бы еще пару месяцев назад. Но чтобы учуять запах с лестницы — это перебор!

— А у тебя уютненько! — сказала Ники, посматривая по сторонам.

— Ну-ну, издевайся дальше.

— Нет, правда. Дерево, велик, лыжи, комп — все под рукой. Квартира моей мечты. Я всегда мечтала такой же бардак устроить в своей комнате, только мама не разрешала.

— А одна моя знакомая говорит — настоящее драконье логово. Навалил «сокровищ» в кучу на полу и спит на них…

— Вот именно — логовище! — подтвердила Ники, с удовольствием оглядываясь.

«Надо на ней жениться, — пришла в голову забавная мысль. — У нас точно не будет разногласий по ведению хозяйства».

А парочка гитар, десяток усилителей и барабанная установка отлично впишутся в мой хаос. Ленка увидит, просто умрет на месте, ха-ха.

— Ну ты и объяву сочинил, — ухмыляясь, сказала Ники. — Конспиратор. Еще бы фотку свою там повесил, хи-хи-хи.

— Тебе смешно, да?

— Не, молодец, хорошо придумал. Ну, че там у тебя с глазами? Показывай.

— А что, сразу не заметно?

Я повернул лицо к люстре. Ники изучила его с очень серьезным видом.

— Ну, глаз. И что?

— Не видно, что у меня глаз ненормальный? — злобно спросил я.

— Который?

— Что?!

Ники моя вспышка негодования только развеселила.

— Я ж не знаю, который именно тебе не нравится.

— Может, хватит?! Я тут в мутанта превращаюсь, а ты…

— Фу, а я-то неслась сюда. Думала, у тебя в самом деле какие-то ужасные проблемы…

— Так это не страшно? — недоверчиво уточнил я.

— Неа.

— Ладно, ты меня утешила. Теперь рассказывай, как от него избавиться.

— А зачем? Ходи так.

— Ники!!!

— Ладно уж, — Ники повертела головой и неожиданно предложила: — Леша, а давай выпьем чаю!

Это было очень странное чаепитие — в три часа ночи, в загадочном молчании. Темнота и свет фонаря, полная тишина снаружи, шум и бульканье закипающего чайника, звяканье ложечки о край надтреснутой чашки… Я хлебал горячую жидкость, не чувствуя ее вкуса, с ощущением нереальности происходящего. И еще — казалось, будто сейчас какой-то праздник. Типа Новый год. Сейчас достанем елку с антресолей, нарядим и будем плясать вокруг нее с Ники и байкером.

— И тем не менее, — сказал я, решив, что пауза затянулась, — вернемся к моему глазу.

— Чем он тебе не нравится?

— Ничем не нравится. Я хочу свой прежний глаз на место. Хочу, чтобы Валенок исправил то, что натворил.

— Он не сможет, — вздохнула Ники. — Валенок не целитель. Он — наоборот.

— А кто сможет?

Ники отставила чашку.

— Насчет этого я и хотела с тобой поговорить. Леша, тебе надо познакомиться с Грегом.

— Так и знал, что этим кончится, — проворчал я. — Значит, этот тип может вылечить мой глаз?

— Грег не тип. И не факт, что он захочет тебе помочь. Но тебе надо постараться уговорить его.

— А я хочу его уговаривать?!

— Не беспокойся, я уверена, вы с ним найдете общий язык. Вот и Валенку ты очень понравился…

«Банда извращенцев!» — подумал я.

— Он ржал двое суток, когда вспоминал, как ты пробил головой Старое Доброе Пианино.

Я злобно выругался.

— Леша, — продолжала Ники очень серьезным тоном. — Тебе придется встретиться с Грегом. Валенок все равно уже настучал. Он ему все про тебя рассказал. — Ники как-то очень странно выделила слово «все». — Правда, Грег сказал, что таких как ты — пруд пруди и что мне нельзя с тобой встречаться, потому что это бессмысленно, безответственно и опасно. Но теперь все изменилось. Тебе в самом деле нужна помощь. Нельзя оставаться в таком виде, это добром не кончится…

— Погоди, — перебил я ее, окончательно запутавшись. — Что значит — опасно? Для кого? Для меня?

— А для кого еще?

Меня вдруг одолели подозрения. Может, это демоническая секта? Тайное общество колдунов?

— Валенок тоже ученик Грега? — спросил я с подвохом.

— Не совсем. Скажем так, — Ники задумалась, будто подбирая слово. — Вассал.

«Черт», — подумал я, пытаясь постичь, что за отношения связывают эту шайку.

— Короче, — сказала Ники. — В четверг, к семи вечера, приходи в Старый Добрый Паб. А мы с Валенком попробуем заманить туда Грега, и вы как бы случайно встретитесь.

— Вы че, с ума сошли?!

— А что? Прикольное место, нам с Валенком там очень понравилось.

Нет, действительно чокнутые!

— Меня там повяжут!

— Если ты не дашься, так не повяжут, — сказала она, как нечто само собой разумеющееся. — Да расслабься, никто тебя не запомнил. Все смотрели на Валенка. Тебя на его фоне даже не видно.

— Ну, спасибо!

— Так ты придешь или нет?

— Нет!

— Мы дважды приглашать не будем!

— Оставь мне свой телефон, я позвоню…

Ники с усмешкой погрозила мне пальцем.

— Никаких телефонов! Решай сейчас.

— По-моему, это называется выкручиванием рук, — проворчал я.

— А по-моему, кто-то только что стонал, как ему хочется избавиться от симпатичного желтого глазика…

Честно сказать, я почти не колебался. На самом деле меня уже давно разбирало любопытство. Что за Грег такой, из-за которого девушки в воду бросаются? Давно хотел посмотреть на такого типа. Думал, они бывают только в боевиках. Значит, он еще и целитель…

Я перегнулся через стол, крепко взял Ники за руку и, ловя ее взгляд, спросил:

— Ники, честно — кто вы такие?

Ники подняла бровь домиком, в точности как Ленка.

— В смысле — «кто такие»? Ты о чем?

Эти манерно поднятые брови мне сразу сказали, что правдивого ответа не дождаться.

Так я и знал! Хотя Ники, несомненно, прекрасно поняла вопрос.

— Приду я, приду, куда ж я денусь, — ворчливо сказал я, отпуская ее руку. — Только не в паб. Встретимся у метро.

Ники пожала плечами:

— Охота же гулять на таком холоде!

Залпом допив чай, она вскочила и устремилась в прихожую.

— Все, мне пора! Пока кое-кто меня тут не застукал!

И Ники, чмокнув меня на прощание, стремительно исчезла.

Я закрыл за ней дверь и несколько мгновений тупо смотрел на замок.

Закрыл дверь? А перед этим — открыл? Открыл!

Значит, дверь была закрыта изнутри. Ники мне соврала насчет незапертой двери!

Как же она сюда попала?

Я снова открыл замок, рывком распахнул дверь и выскочил на лестницу.

Там меня встретила гулкая тишина. Я прислушался — нет, стука шагов не было! Но Ники не могла спуститься на пять этажей за несколько секунд…

— Ники! — крикнул я.

Мне отозвалось только эхо.

Я перегнулся через перила и прислушался.

Если Ники не затаилась, значит, ее нет в парадной.

Я спустился на пролет вниз и застыл на полушаге. На четвертом этаже было распахнуто окно. Рама едва слышно поскрипывала. Я вскочил на подоконник, высунулся наружу так далеко, как только мог, но никого не увидел.

Ну и куда она девалась? Улетела, что ли?

— Ты чего… чего задумал, охламон?!

Я обернулся — ну конечно, соседская бабка, куда же без нее! Ее ужас при виде меня, стоящего на подоконнике, был таким неподдельным, что я не удержался и провыл:

— Жизнь мне немила! Прощайте навек!

И уставился на нее безумным взглядом, покачиваясь в оконном проеме.

Вдруг в парадной мигнул и погас свет.

А через миг из темноты донесся бабкин вопль и звук захлопнутой двери.

Я спрыгнул с подоконника, посмеиваясь, и пошел домой.

Теперь-то бабка небось будет посмирнее!

Правда, я так и не понял, чего она так испугалась.

Глава 11 Собеседование

Вечером в четверг выдалась погода, какая бывает в Питере пару раз в год. С утра дул упорный восточный ветер, железной метлой выметая за море всю слякоть, серость и грязь, все дождевые и снеговые тучи. К вечеру по небу разлилась прозрачная, сияющая, сапфировая синева. Ее отблеск падал на весь город, оставляя ощущение абсолютной чистоты. Как будто наступила странная, космическая весна. Чуть подморозило — точнее, подсушило. Воздух был прозрачным, как в горах. Уходя из института, я понял, что впервые за долгие месяцы иду с работы не в темноте.

Когда начало смеркаться, я вытащил из кармана купленную в «Детском мире» пиратскую нашлепку на резинке — черную, с черепом и костями, — и надел на левый глаз. Это было куда удобнее, чем ходить, зажав глаз ладонью. И действовало не хуже. Возникла шальная мысль заглянуть в ирландский паб, попугать бармена. Жаль, что он не мог увидеть то, что под повязкой.

А там было чем полюбоваться. Трансформация глаза продолжалась. За два дня изменилось веко и бровь. Выпали ресницы, вместо них выросли короткие шипы, которые стучали друг о друга, когда я моргал. Кстати, теперь я мог бы выиграть мировой чемпионат по игре в гляделки: я обнаружил, что могу держать желтый глаз открытым сколько угодно. Белесая чешуя расползлась на висок, бровь и верхнюю часть щеки. Превращение в змею шло полным ходом.

Чем ближе я подходил к метро, тем сильнее волновался. Представлялся наряд милиции, сидящий в пабе в круглосуточной засаде по мою душу. Но в основном я думал о Греге. Кто он, этот крутой мэн? И главное, сможет ли он мне помочь? Я слегка опасался этой встречи и заранее был к нему не расположен.

Но больше всего я боялся, что он окажется пустышкой.

«Надоело, — устало подумал я, переходя улицу. — Просто посмотрю на него. Или сразу спрошу в лоб — может он вылечить мне глаз или нет? Если начнет изворачиваться и нагонять тумана, пошлю его подальше и уйду».

Метров за пятьдесят я заметил в толпе Ники. Она махала мне рукой. Рядом с ней стоял какой-то мужчина. Меня бросило в жар.

— Леша, привет! — воскликнула она и тут же принялась хихикать. — Ты что, решил в пиратов поиграть?

Ее спутник посмотрел на меня со скептическим выражением лица.

— Это и есть твой приятель? — спросил он Ники, протягивая мне руку. — Добрый вечер. Мне сказали, у тебя возникли проблемы со зрением.

— Зрение — для идиотов, — мрачно ответил я. — Я легко обхожусь эхолокацией.

— Сними-ка нашлепку. Так. Быстро надеть обратно. Да, с этим надо что-то делать. Вероника, нам бы найти укромный уголок где-нибудь поблизости…

Она пожала плечами.

— Могильник. Туда сейчас никто не сунется.

— Точно. Пошли.

Пока мы огибали метро, пробираясь сквозь толпу, я искоса разглядывал Грега, пытаясь составить о нем впечатление. На шарлатана, равно как и на супермена или великого мага, он не походил. Худощавый мужчина лет сорока, неопределенно-восточной внешности, пепельноволосый и темноглазый. В отличие от Валенка, в нем на первый взгляд не было ничего необыкновенного, вызывающего или экстравагантного (я даже испытал легкое разочарование). В общем-то, единственной его яркой чертой был странный контраст почти белых волос и совсем темных глаз. И еще — в нем ощущалась уверенность в себе, ровная и доброжелательная, без всяких понтов. Ну, примерно как у врача. Я подумал, что он мне, пожалуй, симпатичен.

Быстро темнело. Небо стало цвета индиго; с каждой минутой в нем загорались новые звезды. Лужи затянуло пленкой льда. Мы прошли вдоль торговой зоны у метро, миновали троллейбусный парк, автозаправку. Людей становилось все меньше, фонари попадались все реже. Вдруг в лицо мне дунул сильный холодный ветер: мы вышли на открытое пространство.

Это была полоса отчуждения шириной метров в пятьсот, оставленная между двумя кварталами новостроек по причине того, что там проходила ЛЭП. Вышки стояли в два ряда, неся гроздья проводов, а между ними шелестел мертвый обледеневший бурьян. Грег повел нас по одному ему видимой тропинке, лавируя среди сухого чертополоха. Вскоре впереди показалось что-то темное, закрывающее небо. Оказалось, что это высокий земляной холм — не то курган, не то бункер старинного бомбоубежища. Мы по очереди взобрались наверх.

Сверху холм был увенчан четырехугольной бетонной плитой. Вдалеке, куда ни глянь, светились окна новостроек. Странный холм и его окрестности были единственным черным пятном в кольце огней. Провода над нашими головами басовито гудели на ветру, и казалось, будто это металлическое гудение издает текущее по ним электричество.

Грег сунул руки в карманы и огляделся.

— Отлично, — сказал он. — Тут нам никто не помешает.

— Вы уверены, что это самое лучшее место для лечения? — с сомнением спросил я.

Курган выглядел весьма некомфортабельно, даже если не брать в расчет ветер и холод. Одинокая возвышенность, которая просматривается со всех сторон, и мы торчим на ее верхушке.

По земле пробежала дрожь. Я бросил взгляд под ноги. Кажется, бетонная плита чуть содрогалась. Дрожь нарастала и затихала, словно где-то внизу проезжал поезд метро. Мне показалось, что я слышу далекий рокот под землей.

— Что это за шум? — спросил я.

Грег поморщился.

— Не обращай внима…

Под землей вдруг загрохотало так громко, словно поезд собирался выехать на поверхность прямо под нашими ногами. Холм вздрогнул. Воздух странно зарябил. Левый глаз сильно зачесался. Я сдвинул нашлепку, почесал глаз и почему-то подумал о Валенке.

Грег посмотрел мне за плечо.

— Ты зачем сюда явился? — со вздохом спросил он. — Тебя звали?

Я резко развернулся и увидел Валенка. Он стоял у меня за спиной в величественной позе, положив лапы на пояс и расставив ноги. Как говорится — подкрался незаметно. Было полное ощущение, что он возник прямо из воздуха.

— Я-то спал, — сообщил он. — А вы меня разбудили. Топаете, разговариваете громко…

— Дверьми хлопаете, музыку включаете, — невинным тоном добавил я.

Валенок посмотрел на меня и прищурился.

— Где-то я тебя уже встречал, красавчик…

— Это точно, — сказал я сквозь зубы. — Приглядись повнимательнее.

Валенок так и сделал. Узнав меня, осклабился.

— Все-таки нашел нас! А ведь тебя предупреждали… Ну что ж, прощайся с жизнью.

— Не смей его трогать! — вмешалась Ники. — Ты и так его покалечил! Вон, смотри, что у него с глазами!

Увидев мой желтый глаз, Валенок откровенно поразился. И даже попытался потыкать в него пальцем.

— А почему только один?

— Отвали! — рявкнул я, быстро пряча от него глаз под повязкой.

— Почему у него один глаз, Грег?

— Это тебя надо спросить.

— Меня?! — искренне удивился Валенок.

— Вероника утверждает, что это сделал ты.

— Я еще и колдовать умею?

Грег махнул рукой.

— Отойди и не мешай.

Валенок пожал плечами и отошел шага на два. На фоне худощавого Грега он выглядел огромным, как танк, но почему-то не казался угрожающим. Я повернулся к нему спиной, пытаясь понять, откуда он возник. Если отбросить все совсем уж невозможные варианты, оставался только один — телепортировался. Или я окончательно ослеп. Все подходы к холму просматривались метров на двести. И, если уж рассматривать и эту версию — я не заметил, чтобы он сюда подлетал. Но кое-что я все-таки отметил: стоило ему материализоваться, как у меня сразу перестал чесаться глаз.

Ники подошла к Грегу и встала рядом с ним, глядя в небо.

— Посмотрите, сколько сегодня звезд, — сказала она мечтательно. — Все небо усыпано. А как сегодня хорошо видны обе спирали Млечного Пути… Смотрите — метеор!

Я тоже уставился наверх. Но не увидел ничего, кроме десятка каких-то крупных звезд, хаотически раскиданных по небу. А при чем тут две спирали и метеор, я вообще не понял. Но спрашивать не стал — вот еще. Не пора ли наконец заняться делами? Я откашлялся, но сказать ничего не успел — ко мне с хитрой улыбкой обратилась Ники:

— Леша, расслабься! Ты чего так нервничаешь? Как будто мы сейчас будем выведывать твои атомные секреты!

— С чего это ты решила, что я имею отношение к атомным секретам? — рефлекторно спросил я.

— А я о тебе много знаю, — ответила Ники. — Кстати, Грег, Леша работает в секретном НИИ. В том, ядерном, которое на набережной. Где проектируют…

— Ники, ну молчи! — не выдержал я. — Это же военная тайна!

— Да ее весь район знает. Спроси любую тетку в магазине!

— Ну и что. Мало ли кто что знает? Пусть весь район знает, а я давал подписку о неразглашении.

— Вероника, прекрати дразниться, — мягко сказал Грег и повернулся ко мне. — Мне нравится этот подход. И твоя специальность — тоже. Не так много людей предпочитают глобальные цели сиюминутным. А уж как источник энергии…

Он неожиданно умолк, словно сболтнул что-то лишнее. Но Ники, явно подлизываясь к Грегу, подхватила:

— Это точно! Высвобождение энергии из низшей материи этого мира и управление ею — что может быть круче? Атомная энергия — это такая невообразимая сила… А ты ею повелеваешь… Наверно, это просто завораживает!

Я почувствовал себя польщенным, но вскоре мне стало стыдно.

— На самом деле, — сказал я откровенно (чему сам слегка удивился), — вначале я именно так и рассуждал. Как дите малое. Вообще не знаю, чем я думал, когда пошел в этот НИИ.

— Сейчас для науки плохой период, — возразила Ники. — Но это же временно.

— Это «временно» может затянуться лет на двадцать!

— Ну и что? — буркнул Валенок за моей спиной. — Подумаешь, каких-то жалких двадцать лет.

— Конечно, я в любой момент могу оттуда уйти, — продолжал я, не реагируя на его подколку. — Но куда? И зачем?

— Забавно, — сказал Грег, слушавший меня очень внимательно. — Выбираешь правильно, но сам себе не можешь объяснить собственный выбор. И начинаешь бестолково суетиться, потеряв направление…

Я с жаром закивал.

— Да, да. В этом все и дело. Отсутствие целей в жизни.

— Все-таки странная эта фраза — «Цель жизни».

— Почему? — удивился я.

— Цель подразумевает достижение результата. Те, кто так ставит вопрос, ничего не знают о том, что такое время. Эта фраза подразумевает, что время линейно.

— А разве нет?

— Конечно, нет.

«Ничего себе заявочки», — подумал я и сказал:

— Это не доказано. И вообще, нам толком ничего не известно о времени. Но мы же говорим о человеческой жизни. Человек рождается, живет и умирает. Это ли не линейность?

Грег помотал головой.

— Чисто человеческий подход. Люди считают, что рождение — начало, смерть — конец. А это не так. Ни рождения, ни смерти на самом деле нет.

— А что есть?

— Превращение.

Я вытаращил на него глаза и затаил дыхание, ожидая продолжения.

— Таким образом, — закончил Грег, — имеет смысл говорить не о цели, а о способе жизни. Иными словами, цель жизни в том, чтобы прожить ее правильно.

— Может, ты еще знаешь, что такое «правильно»? — спросил я язвительно.

Грег кивнул.

— Не для всех, — уточнил он. — Для некоторых.

Я невольно разволновался, потому что и сам об этом немало думал и приходил к примерно таким же выводам, только вот что такое «правильно» — понятия не имел.

— Этому ты и учишь Ники?

— Ну, и этому тоже.

— А меня мог бы? — спросил я неожиданно для себя.

Грег усмехнулся.

Все-таки я попал на собеседование, доперло до меня. Это не просто приятная болтовня. Меня изучают.

Оценивают мою пригодность… к чему?

— Ладно, — сказал Грег, вынимая руки из карманов. — Поговорили, переходим к делам. Показывай глаз.

Я повернулся к нему и снял повязку. В тот же миг темнота вокруг меня пришла в движение, наполнившись тенями. Я резко отступил назад, натолкнувшись на Валенка: почудилось, что за спиной Грега, высоко над его головой, качнулись огромные черные крылья.

— Зажмурься, — резко сказал он.

Я подчинился и почувствовал, как холодные пальцы ощупывают левое веко и бровь.

— Давно это у тебя?

— Почти неделю.

— Надо же, — сказал Грег куда-то в сторону. — И он все еще в здравом уме. К психиатру не обращался?

— Размышлял на эту тему… Грег, это лечится? Я про глаз. Можно ли сделать так, чтобы он снова стал нормальным?

— Он нормальный, — ответил Грег. — Смотря что считать нормой. Проблема же не в цвете или в форме радужки. Гораздо серьезнее, что ты видишь им то, что людям видеть нельзя. Но главная беда — ты привлекаешь к себе внимание. Я имею в виду, конечно, не людей. Так что ты очень мудро делаешь, что носишь повязку.

Я скромно промолчал, гордясь своей мудростью.

— Но, конечно, в таком виде оставлять тебя нельзя. Иначе ты и месяца не проживешь.

— А что будет?

— Съедят, — спокойно сказал Грег. — Еще не пытались?

Я вспомнил белого змея, и по коже пробежала дрожь. До последней минуты я надеялся, что это такой вот замысловатый глюк.

— Ну хорошо. А как можно защититься?

— Хм… — Грег задумался. — Есть два способа. Один простой, другой сложный. Простой — избавиться от глаза.

За спиной послышалось хищное сопение Валенка.

— Это мы запросто. Организовать?

— Нет, — отрезал я, отворачиваясь.

Валенок зашел с другой стороны, лязгнул чем-то металлическим.

— То есть глаз оставить — просто чтобы ты перестал им видеть, да?

— Отвали от меня! — заорал я. — Я хочу назад свой нормальный глаз! И я не хочу больше видеть зеленые глюки в темноте! И каждую ночь просыпаться от кошмаров!

— Что ж, — сказал Грег. — Значит, выбираем простой способ. Я его закрою тебе в любой момент. Глаз останется, но как бы уснет. И мы отправимся каждый своей дорогой и больше не будем докучать друг другу. Ты ведь этого хочешь? — закончил он с надеждой.

У меня чуть не вырвалось «да!». Ведь, собираясь на встречу, я именно об этом и мечтал… Но почему-то промолчал. Точнее, причина была ясна. Тайна и волшебство, которые коснулись меня самым краем. Будто мне в руки случайно попал кончик нити. Куда она меня заведет? Неизвестно. Но если я ее брошу — больше ничего необыкновенного в моей жизни не случится…

Поэтому я сказал:

— На самом деле — если по честному, — я уже и сам не знаю. Этот змеиный глаз не очень мешает. Я к нему уже почти привык. Но мне не нравится, когда со мной что-то происходит, а я даже не понимаю, в чем дело. Вот если бы Валенок, прежде чем бить, спросил бы меня — хочу ли я такой глаз…

Валенок оскорбительно заржал.

— Зачем он? — продолжал я. — Какая от него польза? Каковы его возможности? Короче — если бы превращение можно было контролировать…

— Разумный подход, — спросил Грег. — Вот так?

Черное небо осветилось изнутри мрачной зеленью, звезды превратились в россыпь изумрудов. Глаза Грега вдруг полыхнули желтым в темноте. Какой-то миг он смотрел на меня горящими золотыми глазами, рассеченными надвое щелью зрачка.

Я замер, не понимая, что происходит. Рефлекторно зажмурился — но все равно продолжал видеть, причем обоими глазами! Меня затошнило — тело вспомнило, как его выдавливали в пасть к жуткой змеюке. Разум затуманило совершенно детским страхом: «Нет! Не хочу!!!»

Через секунду Грег погасил взгляд, и зеленая подсветка неба словно отключилась. Мы снова стояли в темноте на вершине кургана. Я испытывал огромное облегчение. Это был не он!

У того змея не было крыльев. И тот был белым, а этот — черным.

— Ну да, примерно так, — ответил я небрежно, надеясь, что не дрожит голос.

Грег вздохнул, глядя в пространство.

— Значит, все-таки сложный способ… И что мы будем с тобой делать?

— Что-что? Возьми его в ученики! — воскликнула Ники, которая давно уже ерзала, стремясь вставить слово. — У него началось превращение — не бросать же его на произвол судьбы! Ты сам сказал: если он его не завершит, то погибнет. Заодно и присмотришь за ним. И мне в компании будет веселее…

— Знаете что, — вмешался я. — Ники права. Если уж я во что-то превращаюсь, то пусть это будет происходить осознанно и под контролем специалиста. Я согласен.

— А тебе пока ничего и не предлагали, — заметил Валенок. — Хотя, Грег, — лично я не против. Он забавный.

— Мое мнение тут кого-то интересует? — проворчал Грег. — Честно скажу, я не хочу брать еще одного ученика. Мне и вас с Вероникой слишком много. Не уверен, что сумею контролировать всех троих.

— Я уже сто лет тебе твержу, что меня не надо контролировать! — оживился Валенок. — Убери гвозди, и я докажу…

— Нет, — оборвал его Грег. — Даже не надейся.

В ответ раздался леденящий звук, похожий на низкое, подавленное рычание. Я обернулся и застыл. На миг лицо Валенка, и так малосимпатичное, показалось мне ужасным, вообще на человеческое лицо не похожим. Я даже не успел понять, что именно так жутко его изменило. Грег хладнокровно поднял руку и шевельнул пальцами. Сдавленное рычание сменилось стоном, и лицо «байкера» стало прежним — только искаженным, словно от боли.

— И это наименьшая из моих забот, — продолжил Грег, будто ничего особенного не произошло. — А есть еще и ты, Вероника, со своими родственниками…

— Ты сам согласился, — обиженно сказала Ники. — Папа тебя не заставлял.

— Не заставлял, — согласился Грег. — Он предложил совершенно свободный выбор. Если я хочу жить на его земле, я должен взять тебя в ученики. Он прекрасно знал, что деваться мне некуда.

— Но… Я же не знала, — растерянно сказала Ники. — Папа мне ничего не говорил. Я думала, вы с ним в сговоре…

Грег устало махнул рукой.

— Теперь ты видишь, — сказал он мне. — Только тебя мне и не хватало. А у тебя есть недостаток, который куда серьезнее проблем Валенка и родственников Вероники…

— Погоди, дай угадаю, — перебил я его злобно. — Свечусь неправильно?

— Кто тебе сказал?

— Да все кому не лень! Хоть объясните, в чем дело! Может, я исправлюсь… починюсь… Лампочку поменяю…

Ники захихикала. Грег смотрел на меня, склонив голову, и размышлял.

— А ты сможешь? — произнес он наконец.

Но я видел, что вопрос этот обращен не ко мне.

— Слишком холодный свет…

— Но такой сильный! — сказала Ники.

— Это только хуже…

— Предлагаю оптимальный вариант, — подал голос Валенок. — Я кокну его прямо сейчас. Когда он превратится, это станет гораздо сложнее. Нет человека — нет проблемы.

Я быстро отодвинулся подальше от Валенка, чтобы между нами оказалась хотя бы бетонная плита. Впрочем, я прекрасно понимал, что против него у меня нет шансов. Тем более в таком уединенном месте… И здесь он не один… Я быстро взглянул на Грега. Задумчивое выражение его лица мне очень не понравилось.

В этот момент Ники тронула Грега за руку и что-то прошептала. Нехорошая задумчивость на его лице тут же сменилась интересом. Он пристально взглянул на меня и спросил:

— Насчет какого знака ты расспрашивал Веронику?

— Какого еще знака? — не понял я.

— Знака, который ты видел у себя на лбу. Я там сейчас ничего не вижу, но, даже если тебе почудилось, это может быть значимо. Так что же ты видел?

Я опустился на корточки и пальцем нарисовал в пыли цветок с четырьмя сдвоенными лепестками. Все трое немедленно склонились над рисунком.

— Что это? — удивленно спросила Ники.

— Вентилятор, — предположил Валенок.

— Вот как! — сказал Грег, выпрямляясь. Как он ни старался держать лицо, а я на этот раз заметил, что он поражен. — Да, пожалуй, это знак… для меня.

— В каком смысле?

— Ну… теперь я представляю, что делать с тобой и твоим светом. Дальше решать тебе. Ты в самом деле хочешь стать моим учеником?

Я сглотнул. Решать? Прямо сейчас?

Ситуация была дурацкая. Я ничего про них не знал — кроме того, что они не такие, как все.

Что они появляются из воздуха, летают, не тонут в воде и видят Млечный Путь невооруженным глазом (если, конечно, не врут).

И вполне может быть, что они вообще не люди.

И что Грег готов на каких-то условиях учить меня неизвестно чему…

Потому что я во что-то превращаюсь, и деваться мне некуда.

— Да, — сказал я. — Я хочу стать таким, как вы.

— Ты даже не понимаешь, о чем просишь, — тихо сказал Грег.

— И все же безопаснее было бы прикончить его, пока он еще ничего не понял, — проворчал Валенок.

Я глубоко вздохнул и оглянулся. Темнота была полна мерцания. Переливчатое сияние новостроек; россыпь звезд, пригашенная городским смогом; огни пробегающих внизу автомобилей… Вокруг шелестел сухой бурьян. Налетел порыв холодного ветра, и провода слаженно загудели, словно басовые струны.

Я принял судьбоносное решение, и ничего в мире не изменилось. Даже странно.

— Ну за что мне это? — услышал я голос Грега. — Столько лет относительного покоя, и тут за полгода сначала Вероника, а теперь еще и ты! Почему вы все на меня валитесь?

— Потому что ты лучший, — ответила Ники преданно.

Я ожидал от Валенка очередного издевательского комментария, но он, кажется, был на этот раз солидарен с девушкой.

— Что ж, я помогу тебе, — сказал Грег. Теперь, выйдя из задумчивости, он стал собран и деловит. — Подготовлю, выберу правильный момент и способ. Но превращаться будешь сам. В это я не имею права вмешиваться. Кстати, сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— Возраст подходящий. Ты не женат, надеюсь?

— Нет, — удивленно ответил я.

— Вот и хорошо, не надо будет разводиться.

— При чем тут это?

— Будь морально готов к тому, что семьи у тебя никогда не будет. Но это так, мелочи по сравнению с прочим.

Да, этот тип явно умел вогнать человека в ступор. Пока я молчал, переваривая его слова, Валенок вкрадчиво сказал:

— Да забей. Давай я тебе быстренько вырву глаз, и ступай домой. Зачем тебе это все?

— Зачем? — повторил я. — Знаешь, Валенок, скажу правду: мне просто нечего терять.

— Ты уверен?

В темноте глаза Грега казались двумя черными ямами на бледном лице. Вокруг нас возникло какое-то странное напряжение — мне даже стало на миг трудно дышать.

— Я не обещаю, что в твоей жизни появится что-то замечательное, — заговорил он неспешно. — Даже не могу гарантировать, что все перемены будут к лучшему. И что ты мне потом скажешь спасибо…

— А можете сказать, в кого я превращаюсь? — не выдержал я.

— Нет.

— Почему?

— Потому что сейчас никто не знает, каким ты станешь. Это зависит от случая — или судьбы, как тебе больше нравится… А также от наследственности… Но в основном все-таки от тебя самого. Ты должен идти вперед сам, и то, что ты получишь, — будет только твое. Но одно я обещаю точно — ты изменишься, причем необратимо.

— Это именно то, чего я хочу, — бодро ответил я. — Моя нынешняя личность мне не нравится. Я хочу расти над собой!

— Прекрасно. Чем ты готов пожертвовать ради превращения?

У меня по спине поползли мурашки.

Этот же вопрос он задавал Ники.

Впервые промелькнула мысль — нашла она в итоге ответ?

Я очень хорошо подумал и сказал:

— Я бы рад. Но у меня ничего нет.

Этот ответ показался мне беспроигрышным. И безопасным.

Грег покачал головой.

— Неправда.

Его слова прозвучали равнодушно и почти беспечно, но мне снова стало как-то зябко. И почему-то почудилось, что, так удачно и гладко проведя переговоры и добившись желаемого, я под конец совершил нехорошую ошибку.

А Валенок, словно подтверждая мои опасения, заметил:

— Вот-вот. На крайняк, у тебя есть ты сам.

— Что значит «ты сам»?! — Я недоверчиво посмотрел на Грега.

Но тот больше ничего не сказал, позволяя трактовать свои слова как угодно.

На этой оптимистичной ноте официальная часть переговоров закончилась.

Мы ударили по рукам.

— Подписываться кровью не обязательно? — плоско пошутил я, ежась на холодном ветру.

— Что, очкуешь? — осклабился Валенок.

— Прежде чем мы приступим к подготовке, — сказал Грег, спрыгивая с края бетонной плиты, — я должен узнать, на что ты годен. Поэтому тебе придется пройти ряд испытаний.

— Испытаний? — повторил я. — А, ну да, само собой. Что же это за тайное общество без испытаний-то? Это же не кружок резьбы по дереву!

Ники фыркнула за моей спиной. Грег как ни в чем не бывало продолжал:

— Это может быть неприятно. Страшно. Больно и обидно. Я даже не исключаю небольшой вероятности, что ты умрешь. А если ты струсишь и решишь слиться, не доведя дела до конца, то почти наверняка попадешь в дурдом.

Не могу сказать, что меня это очень вдохновило, но отступать было поздно.

— Риск — дело благородное, — залихватски ответил я. — Что ж, приступим!

Глава 12 Уход от мира

По возвращении домой меня ожидал сюрприз. К квартирной двери была скотчем прилеплена записка. Точнее, не просто записка, а настоящее послание.

«Ого! — подумал я прочитав обращение „Уведомление квартиросъемщику, относительно освобождения занимаемой площади“, старательно выведенное корявым старческим почерком. — Как все официально!»

— «Владелец жилья предлагает немедленно освободить упомянутую площадь…» — торжественно прочитал я вслух. — Что?! «…иначе будут приняты самые суровые меры… вплоть до административных»! Как это? Ну бабка!!!

Я немедленно позвонил в соседнюю квартиру, но бабка не открыла. Хотя я почти не сомневался, что она караулит, подслушивая и подсматривая в глазок. Я пожал плечами, достал ключи и направился к своей двери. Зловредная бабка тут же проявилась.

— Выметайся! — донесся до меня крик через закрытую дверь. — Чтоб духу твоего тут не было!

— А что случилось-то? — крикнул я в ответ, морально готовясь виниться. — Может, я что не так сделал, так я исправлюсь!

Но бабка была настроена решительно.

— Чтоб завтра тебя тут не было, ирод! Иначе сменю замки!

— Но у меня тут вещей море, — миролюбиво возразил я. — За один день я их физически не вывезу. Да и куда мне их тащить?

— Куда хочешь, — гавкнула бабка. — К родителям. Пусть присматривают за тобой. У них в окна прыгай, а меня оставь в покое!

Я почесал в затылке. Черт. Кажется, я перегнул палку в своих шуточках. Ну и что теперь делать? Проигнорировать наезд и жить как ни в чем не бывало? А если бабка в самом деле сменит замки или вызовет ментов? (Похоже, она уже дозрела.) Квартиру я снимал, естественно, без договора и перед старухой был совершенно бесправен.

В дальнейшей ругани через дверь я не видел смысла, так что вежливо попрощался и отправился к себе. Родная берлога показалась такой милой, уютной… Я упал на диван, закинув руки за голову. Да уж, не так я собирался провести этот вечер!

Кто там жалел, что в мире ничего не меняется? Вот, уже началось. Был я нормальным человеком с квартирой, работой и так далее.

А теперь я — новоявленный адепт тайного общества змеев-оборотней и вдобавок бомж. Вполне возможно, все еще разыскиваемый милицией за предполагаемое убийство через утопление.

«Собирай вещи!» — сердито повторил я бабкины слова, оглядывая комнату. Да чтобы вывезти отсюда все мои сокровища, понадобится не один месяц!

Весь вечер допоздна я звонил друзьям, друзьям друзей, просто знакомым, пытаясь срочно найти временное жилье — квартиру, комнату, хотя бы угол (вариант «назад к родителям», естественно, даже не рассматривался). Увы, вариантов не было. Из друзей кто сам жил с родителями, кто уже с собственными младенцами, а среди просто знакомых на бесплатного жильца желающих почему-то не находилось.

На следующий день меня разбудил звонок Грега (накануне мы обменялись телефонами со всей компанией).

«Ах, да! — спохватился я. — Испытания! Черт, как не вовремя!»

Но только я хотел сообщить Грегу о своих жилищных затруднениях, как он спросил:

— Алекс, у тебя есть дача?

Я растерялся. Если бы не проклятая бабка, я наверняка всю ночь морально готовился бы ко всяческим физическим и моральным мучениям, а так о них почти забыл. Но при чем тут дача?

— А что?

— Для начала тебе надо бы уехать из города.

— Надолго? — осторожно спросил я.

Мне эта идея не слишком понравилась. Это что же — вдобавок к потере жилья потерять еще и работу? Я вовсе не собирался увольняться, по крайней мере, сейчас. А жить на какие шиши? Но возражать я не стал. Только вчера сам же заявлял, что готов на все, — и сразу в отказ?

Впрочем, Грег развеял мои опасения:

— Зачем сразу увольняться? Возьми отпуск за свой счет. Думаю, в недельку мы уложимся. Так что там с дачей?

— Дача есть, — ответил я. — Правда, это одно название, а не дача. Шесть соток и домик типа скворечник в Зеленкино.

— Зеленкино? Это где?

— Это такое здоровенное садоводство километров пятьдесят от города, на Ладоге, а там еще от поезда тащиться пешком километра два. Глухомань еще та — даже родители почти не ездят, а я вообще там уже лет пять не появлялся…

И тут меня осенило.

Точно — дача!

Конечно, это временное решение. Собственно, это вообще не решение. Не могу же я серьезно рассчитывать на то, что за неделю бабка остынет и передумает, или мама уговорит ее впустить меня обратно, — уж больно качественно я ее задразнил и запугал. Но, по крайней мере, у меня будет крыша над головой, и, возможно, даже не очень дырявая.

Так что все складывалось чудесно!

Я воспрянул духом и радостно сообщил Грегу, что хоть сейчас готов к любым подвигам и испытаниям.

— Прекрасно, — прервал Грег мои излияния. — То что надо. Бери отпуск и поезжай туда.

— А вы?

— Что мы?

— Разве со мной не поедете? — разочарованно спросил я.

— Нет.

Я подумал и уточнил:

— И не полетите?

Из трубки донеслось хмыканье.

Я представил себе Зеленкино. Тысячи участков, бедные типовые дачи, километры ледяных болот, тающий снег и грязь по колено. Людей там сейчас нет, только стаи бродячих псов да бомжи возле станции. А если еще и единственный магазин не работает, то вообще кранты… Вот если бы поехать туда чуть позднее, например на майских, когда станет посуше…

— Ничего страшного, — утешил меня Грег. — Помочит тебя дождиком, не растаешь. Возьми запас еды дней на пять, а там видно будет.

— Да он сибарит! — неожиданно услышал я в динамике голос Валенка. — Ты глянь, как он ценит комфорт для своего нежного тельца!

Интонации у Валенка при этих словах были прегнусные. А при словах «нежное тельце» послышалось нечто похожее на чавканье.

— Про тельце — это важно, это мы запомним, — ответил Грег в сторону, и голос в трубке снова стал громким: — Нет, Алекс, извини — ты поедешь сейчас.

И он нажал на отбой, оставив меня с вытаращенными глазами, в тщетных попытках вспомнить, когда это я говорил вслух о своем нежелании ехать в Зеленкино. Он что, по телефону мысли читает? И откуда там взялся Валенок?

Хотя на глобальный переезд мне в самом деле понадобилась бы не одна неделя, сумку с вещами первой необходимости я собрал минут за десять. Заглянув в ванную за полотенцем и зубной щеткой, я увидел своего потустороннего соседа, сидящего на привычном месте возле раковины. При виде меня он тут же нырнул в слив.

Повинуясь порыву, я предложил ему:

— Поехали со мной!

Тот молча сидел, блестя глазами из-за решетки.

Я протянул ему руку. Он немедленно попытался ее тяпнуть, но я уже был готов и со смехом отдернул ее.

— Ничего, — пообещал я. — Мы с тобой еще разберемся.

Закинув сумку на плечо, я подсунул бабке под дверь ответное послание и отправился в путь.

Все оказалось именно так, как я и опасался. Я еще не приехал в Зеленкино, а уже был сыт дачей по горло.

Несколько часов трясся на дребезжащем автобусе с какими-то чумазыми селянами. Потом проехал свою остановку и оказался в «Зеленкино-2», которое было в пять раз больше, чем просто Зеленкино. Тащился обратно пешком вдоль шоссе, а машины поливали меня грязью, уносясь мимо садоводств в дивные места, к берегам Ладоги, где кирпичные коттеджи живописно разбросаны среди сосновых лесов, где настоящая правильная жизнь, о которой мне всегда твердила Ленка. А вовсе не та, к которой меня собирался готовить Грег.

Зеленкино было в своем обычном забубенном виде. Всю зиму оно погружено во мрак и тишину. Весной оно встречает безлюдьем и непролазной грязью. Магазин, конечно, не работал. Хорошо, что Грег посоветовал мне взять с собой еду. Правда, никаких конкретных сроков испытания Грег так и не назвал, как не сказал, в чем оно будет заключаться. Просто сказал: «С тобой свяжутся», — как заправский шпион.

Кроме стаи собак, облаивавшей меня до самого дома, я не встретил в Зеленкино ничего живого. Я не приезжал сюда уже несколько лет, однако каким-то чудом нашел наш дом среди сотен ему подобных. Распахнув скрипучую калитку, я вошел на участок и остановился, озираясь.

На часах было около полудня. Выглянуло солнце, пригрело, и сразу повеяло апрелем. На солнечной стороне участка было сухо и тепло, вкусно пахло нагретой землей. Сквозь слой слежавшихся сухих листьев уже пробивалась наглая сныть и желтые головки мать-и-мачехи. В тени все еще лежал глубокий, пористый снег, покрытый потемневшей коркой подтаявшего наста. Над ним порхали бабочки-капустницы. В голый кронах берез посвистывали какие-то птички. По березовой коре рядом со мной полз червячок, мастерски маскируясь под сухую хвоинку.

«А тут не так уж плохо!» — решил я, вдыхая ароматы весны.

Домик моего детства снаружи смотрелся премило. Этакая избушка, усыпанная сухими листьями и увитая прошлогодним плющом, — правда, слегка покосившаяся.

«Захудалый барон бросает свой замок и уходит в отшельники, — подумал я, оглядывая угодья. — Вот и мой скит. Бамбуковая, блин, хижина».

Надо сказать, меня иногда посещала шальная мысль все бросить и пожить в полном уединении. Я мысленно обсасывал ее и оставлял до лучших времен, и так уже несколько лет подряд. Тяга к отшельничеству не оказалась настолько сильной, чтобы я хоть раз собрался ее реализовать.

«Нет худа без добра, — думал я, направляясь к крыльцу. — Если бы не Грег, моя давняя мечта так бы и осталась мечтой…»

Но когда я энергичным рывком вскрыл разбухшую дверь, энтузиазма поубавилось. Изнутри шибануло холодом и прелью, как из склепа. В доме оказалось гораздо холоднее, чем снаружи.

Комнаты и кухня были погружены в полумрак, все окна плотно занавешены. Все, что могло отсыреть, отсырело. По скатерти рассеялись черные точки плесени, в углах колыхалась паутина. В хлебнице лежало нечто неописуемое — видимо, забытый прошлой осенью хлеб. Зато в сенях нашелся заряженный газовый баллон. И даже электричество имелось! Отлично, без чая и горячей еды я не останусь.

Я скинул с плеча спортивную сумку на кухонный стол, усыпанный мышиным пометом.

Добро пожаловать домой!

Весь остаток дня я работал, как зэк на лесоповале: рубил дрова и топил, и снова рубил, и опять подкладывал поленья в прожорливую печку. Часам к восьми, когда начало смеркаться, в доме все еще было сыро, зато стало жарко, как в бане. Морщась от боли в стертых топорищем руках, я поставил на плиту чайник и вышел на крыльцо покурить.

Черт! Апрель закончился. Небо затягивала серая туча. Медленно, почти незаметно глазу ее выносило из-за неподвижных берез. Все вокруг: крыши, деревья, оттаявшая земля и уцелевший снег — постепенно темнело, сливаясь с беспросветно-серым небом. Я ощутил на лице несколько холодных уколов грядущего дождя.

«По крайне мере туча не снеговая!» — подбодрил я себя, затягиваясь сигаретой.

Дунул ветер, принес откуда-то запах гари. Затрепетали сухие былинки на огороде, плавно закачались голые ветви берез. Движение переливалось по огороду и его окрестностям, с ветки на ветку, с травинки на травинку, то совсем замирая, то резко дергая сухой лист, как неровное дыхание. Стало еще темнее. В небе стремительно и низко, как брошенный камень, пронеслась птица. Ветер снова налетел и просыпал мне на голову сор с крыши и еще пригоршню капель дождя. Резко похолодало.

«Сейчас ливанет!» — подумал я, закрывая глаза и надеясь, что крыша не протекает.

С закрытыми глазами мир оказался полон звуков. Вдалеке, приглушенный влажным воздухом, мерный стук по ржавому железу. Звук, порождающий сразу массу домыслов, — где-то на соседних линиях лязгнула калитка. Там же, где стучали по железу — в такт, — начала басом лаять собака. Фоном ко всему этому: далекий, монотонный гул шоссе. И волнообразно набегающий шум дождя…

Дым сигареты внезапно стал раздражать мне горло, и я выкинул ее, не докурив. Чего-то хотелось, но чего? Капли застучали по крыльцу, по моим рукам. Я сошел с крыльца под дождь, прислонился к ближайшей березе, обнял ствол и замер. Странно — я стоял, полностью расслабившись и при этом совершенно неподвижно, и чувствовал, что могу простоять так хоть всю ночь, прямо как ниндзя, и ни капли не устану. Мышцы слегка ныли (намахался топором за день), не мешая лениво думать о всякой всячине. Как хорошо, что завтра не надо идти на работу, что не надо никуда ехать или тащиться по грязи пешком. На улице темнеет и льет стеной, а в доме рдеют угли в печке и закипает чайник. Сейчас я неспешно поужинаю бутербродами, а потом классно посплю под шум дождя…

Глаза закрывались сами собой. Я грезил наяву. Зачем мне печка и чайник? И тем более бутерброды? Разве не чудесно лежать тут в чуткой дреме, обвившись хвостом вокруг ствола, опасным невидимкой, слушая, как вода стекает по чешуе, а воздух к ночи медленно становится все холоднее? Свет и тепло — это важно и приятно, но есть вещи, без которых не прожить совсем, — сырость и темнота. Я зевнул и крепче обнял ствол, решив поспать тут до утра, пока меня не разбудит солнечное тепло. Почему бы нет? Сон — лучшее занятие после еды, а я еще не настолько голоден, чтобы охотиться…

Вокруг все шумело, плескало, булькало. По раскисшей земле бежали тысячи ручейков. Крупные капли срывались с голых березовых веток. Зеленкино захлебывалось теплым апрельским ливнем.

От дремы меня пробудила резкая трель мобильника. Я с трудом пошевелился, не сразу понимая, кто я и где. Обнаружил, что вымок насквозь и замерз. Пальцы не слушались — даже не сумел с первого раза прочитать СМСку. Но уж когда прочитал…

Сон как рукой сняло. От благодушного, просветленного состояния не остались и следа.

Послание было от Грега. В нем содержался лаконичный приказ.

— Что? — возмутился я, перечитав его раза три. — Провести всю ночь, до рассвета, в огороде? «НЕ СПАТЬ»?! А почему большими буквами? Дурацкие шуточки!

Я набрал номер Грега, чтобы перезвонить и уточнить, точно ли мне предназначено это послание, или он ошибся номером. Но Грег был вне зоны действия.

Я приуныл. Видимо, ошибки все-таки не было. Испытания начались.

— А что случится, если я усну? — спросил я в пространство.

Мобильник снова тренькнул. Новое CMC состояло из одного слова:

«Ничего».

Я моргнул. Это что — глюк, удивительное совпадение или снова чтение мыслей на расстоянии?

— Интересно, — проговорил я вслух предельно иронически. — В каком смысле «ничего»? «Ничего страшного» или «ни коня, ни шашки»?

Но больше СМСок не приходило. Видно, Грег решил, что высказался достаточно определенно.

— Зараза! — прошипел я, возвращаясь в дом.

В доме снова было сыро и промозгло — я забыл закрыть вьюшку, и тепло вытянуло наружу. Чайник выкипел. По крыше барабанил ливень. Мне предстояла веселая ночка.

Глава 13 Первое испытание отшельника

В начале двенадцатого я решил, что дольше тянуть неприлично, зевнул и начал готовиться к испытанию. Взяв с собой все, что надо, я вышел из теплого, заново протопленного дома и окунулся в холодную темноту. На улице не было ни огонька. В небе шумели невидимые березы. Передо мной чернела мокрая распаханная земля огорода. Дождь временно прекратился, в воздухе висела противная морось. В небе среди туч тускло поблескивали редкие звезды, вызывая мысли о вечности и смерти. Я вздохнул и побрел в огород.

Между грядками в бороздах еще лежал снег. От малейшего прикосновения он тут же смешивался с землей и превращался в ледяную грязевую кашу. Я прошлепал между грядок, выбирая место посуше. Наконец я угнездился на месте бывшего парника: положил там лист фанеры, накрыл парой старых пальто, натянул на себя всю одежду, какую только нашел в доме, и уселся по-турецки, радуясь, что меня никто не видит. Вокруг царила кромешная тьма, даже фонари в поселке не горели. Я бы не удивился, если бы вокруг на многие километры не оказалось ни единого человека.

По закону подлости сразу начало клонить в сон. После целого дня тяжелого физического труда на свежем воздухе — ничего удивительного.

«Ну и какой в этом всем смысл?» — подумал я раздраженно, борясь с зевотой и ерзая на фанере.

Невольно представлялось, как Ники с Валенком наблюдают за мной из-за кустов, помирая от смеха.

И все-таки интересно, кто они такие? Я начал мысленно загибать пальцы, перечисляя, что мне про них известно. Невидимками перемещаются в пространстве, внезапно появляются и исчезают… Отводят глаза? Летают? Золотые глаза с острыми зрачками в минуты опасности или битвы — а у Грега по желанию… Читают мысли? Телепатически влияют на сигнал мобильника?

Маги? Оборотни? Неужели все-таки вампиры? (Валенок-то наверняка!)

Во что я ввязался?

Время шло. Мне надоело гадать попусту. Я напомнил себе, что теперь я отшельник, и решил медитировать. Снял со змеиного глаза пиратскую повязку и поморщился: все равно что смотреть два канала одновременно, причем по левому идут в основном какие-то мутные помехи. Минут десять я глубоко дышал и пытался очистить сознание, а дождь тем временем просачивался мне за шиворот, медленно, но верно усиливаясь. Потом в воздухе замелькало что-то белое — это полетели хлопья мокрого снега. У меня затекли ноги, начало подмораживать снизу. Вдобавок из-за несовпадения ночной темноты в одном глазу и зеленого марева в другом разболелась голова.

Досада все нарастала. Что я тут вообще делаю? Все нормальные люди в городе, в тепле, давно спят! Один я фигней страдаю… Да они просто издеваются надо мной!

Мне ужасно захотелось встать, собраться, сесть на поезд и на все забить. Вернуться в город, в свою уютную берлогу, выпить горячего чая, воткнуть наушники с любимой музыкой и включить родной комп… Завтра утром помириться с бабкой — например, спеть ей серенаду под дверью или закинуть в окно букет алых роз — и навсегда забыть о трех упырях с их идиотскими испытаниями.

Я промаялся в огороде еще с полчаса на одной силе воли. И уже совсем было собрался встать и уйти в дом, как появился змей.

Он подобрался совсем бесшумно и незаметно. Из-за головной боли и мутных помех в глазах я заметил его уже на картофельном поле. Змей медленно скользил по жирной черной земле в мою сторону, масляно блестя, словно огромный трупный червь. На этот раз он, правда, показался мне немного поменьше. Желтые глаза светились во мраке, как велосипедные светоотражатели.

Я поспешно прижал ладонь к левому глазу, нашаривая на лбу пиратскую нашлепку. Сейчас зажмурюсь, и пусть-ка поищет меня, собака! Но, секунду помедлив, неожиданно для себя передвинул нашлепку на правый глаз и уставился прямо на подползающую тварь.

Похоже, испытание начиналось.

Змей тем временем неторопливо подполз ко мне вплотную. Обернулся вокруг меня большим кольцом. Опираясь на две короткие кривые лапы, приподнял переднюю часть туловища и окинул меня взглядом удава, поймавшего особенно сочную крысу. Насмешливо зашипел, любуясь на мой прикид таджикского беженца. Из зубастой пасти, непрерывно двигаясь, показался раздвоенный язык. Я не шелохнулся.

Сказано — просидеть всю ночь до утра. Значит, я просижу.

Змей навис надо мной со спины. Я услышал длинное протяжное шипение, от которого взмок, несмотря на холод. Что-то липкое и горячее капнуло мне на голову. Почувствовал затылком легкое прикосновение языка.

Инстинкт требовал вскочить и шарахнуть гадину по башке чем-нибудь тяжелым. Но я только выпрямил спину, представляя себе принца Гаутаму из фильма «Маленький Будда» — как он сидит в лесу в позе лотоса, над ним нависает огромная кобра, а принцу хоть бы хны — даже от дождя прикрывает! А я чем хуже?

Слюна перестала капать мне на голову, язык тоже убрался. Змей положил мне голову на плечо и, искоса заглядывая в глаза, прошипел:

— Не боится. С-странно.

На самом деле я боялся, еще как! Но… меньше, чем в первый раз. Тогда я был один и не понимал, что происходит. А теперь знал. Это испытание. Змей — совершенно очевидно — его часть. А Грег меня предупреждал — вероятность моей гибели невелика. Вряд ли он хочет погубить меня в первом же раунде. Значит, если я буду вести себя правильно, то мне ничего не грозит.

Поэтому я довольно уверенным голосом ответил:

— А чего мне тебя бояться? Все равно ты мне ничего не сделаешь.

— Это еще почему? — даже как-то обиделся змей.

— Потому что слишком долго тянешь. Хотел бы — давно бы уже сожрал.

Змей опустил голову на лапы и улегся прямо напротив меня в борозду, глядя мне в лицо снизу вверх.

— Угадал, — прошипел он. — Почему, знаешь? Я чуть-чуть опоздал. Вкус-с уже не тот.

— Чего?!

— Родичей не ем. Должно же быть что-то с-святое в жизни, ну?

Я заверил его, что всецело за высокие принципы, честь и благородство.

А потом спросил:

— Значит, я твой родич… Это в каком смысле? Ты что, раньше тоже был человеком?

— Типа того, — самодовольно ответил змей. — Такой же слабой, недоделанной, убогой куколкой, как ты. А каков я теперь! С-совершенное существо! Завидно?

— Да как бы тебе сказать, — пробормотал я. — Чтоб не нагрубить…

Змей придвинулся ближе. По его спине пробежали водянистые блики.

— С-слушай, родич… не пойму, зачем ты тут сидишь? Тебе что, заняться нечем?

«Прощупывает, — отметил я. — Причем примитивно».

— Сам знаешь зачем. Без испытаний не будет превращения.

Змей разразился шипящим хохотом.

— Да тебя развели! Не нужны никакие испытания, чтобы превратиться.

— А что нужно? — хмыкнул я.

Змей подполз еще ближе, поднял голову. Теперь он смотрел прямо мне в глаза.

— Хочешь, научу? — вкрадчиво спросил он.

Его зрачки то расширялись, то сужались, и от этого непрерывного движения у меня закружилась голова. В какой-то миг я понял, что змей в самом деле кажется мне… ну не то чтобы совершенством… но он действительно красив! И глаза-то у него не мерзкого желтого оттенка, а мерцающие, золотые; а туловище вовсе не трупного оттенка, а переливчато-белое, словно перламутр, и капли дождя дрожат на его боках, как бриллиантовая россыпь… И его слова, которые секунду назад казались мне неуклюжей провокацией, вдруг обрели глубокий таинственный смысл…

— А может, я как раз не хочу становиться таким, как ты? — спросил я из чистого упрямства.

— Вранье, — прошипел он. — Все хотят.

— Чего хотят? Стать змеей?

— Влас-сти!

Внутри словно раздался звоночек: «Искушение! Искушение!»

«Да уж не гипнотизирует ли он меня?» — проскочила вдруг в сознании случайно уцелевшая здравая мысль.

Я попытался закрыть левый глаз, но не сумел — веко отказалось меня слушаться. «Ах так?» — разозлился я и упал лицом вперед в борозду. Это помогло. Бессмысленное восторженное состояние сразу прошло.

— Уйди, гадский мираж! — рявкнул я, поднимаясь и вытирая с лица грязь. — Оставь меня в покое!

А тот, увлекшись, все шипел:

— Влассссти! Сссилы! Бессмертия!

— Изыди, Сатана! — сказал я чисто рефлекторно.

Змей шепеляво захихикал.

— Ты мне льстиш-шь! Я, конечно, змей, но не древнейший.

Я не ответил, поглощенный новой мыслью. Случайно вырвавшиеся слова неожиданно осветили всю ситуацию под другим углом. А если все эти существа (в том числе и Грег с компанией) в самом деле того… из преисподней?! Искушают меня, чтобы заполучить мою бессмертную душу — таким вот извращенным образом?

Боже, я оказался в лапах демонов!

Так! Сейчас мы это выясним. Пора брать инициативу в свои руки.

— Ну что ж, — воскликнул я, — уговорил, черт языкастый! Да, я хочу власти, силы и бессмертия. А что от меня потребуется взамен? Уйти спать? Или сразу душу?

— На что мне твоя душа? — захихикал змей. — Водяру ею занюхивать?

— Неужели ты будешь «помогать» мне бесплатно? И даже не спросишь, чем я готов пожертвовать ради превращения?

Последний вопрос прозвучал слишком саркастично. Наверно, я зря так явно дал понять змеюге, что понял, кто его подослал, но удержаться не смог. Слишком долго этот вопрос не давал покоя мне самому.

— Пожертвовать? — удивленно спросил змей. — Слова-то какие громкие! Если что для твоего превращения и понадобится, то сущая мелочь. Например, змееныш.

— Какой еще змееныш? — пораженно спросил я.

— Твой змееныш…

У меня вдруг зверски зачесались оба глаза. Я крепко зажмурился…

И проснулся.

Вокруг было почти светло, небо перламутровое. Из-за деревьев робко выглядывал край солнца.

Черт, все-таки уснул!

Я пошевелился и жалобно застонал. С одежды посыпались снежинки. Распаханный огород побелел от инея. Все тело одеревенело, нижняя половина его вообще не ощущалась. Казалось, я превратился в монумент и вмерз в землю. Непослушными пальцами я вытащил из кармана телефон и с надеждой взглянул на экран. Может, уже пришла СМСка: «Все, ты не прошел тест, катись домой?»

Увы, экран был пуст.

Пальцы скользили, промахиваясь мимо кнопок. «Неужели отморозил руки?» — встревожился я. С пальцами явно творилось что-то нехорошее. Странного серого цвета, они словно шелушились, а ногти цеплялись за клавиши так, будто я проспал тут не одну ночь, а всю неделю. Слезящимися глазами я вгляделся в свои руки, и губы растянулись в нервной ухмылку. Ногти в самом деле выросли, хуже того — покрылись бороздками и загнулись внутрь. Да и кожа вовсе не шелушилась — она попросту покрылась чешуйками.

Даже жалко, что никто не видел этого сюрного зрелища: в заиндевевшем огороде на фанерке сидит парень и истерически хихикает, глядя на свои когтистые чешуйчатые лапы.

Так выдержал я испытание или нет? Не ушел… Не поддался на провокации змея… Но все же уснул… Что за чушь он там болтал про змееныша?

Стеная и охая, как столетний старец, я встал с фанеры. Что-то дернуло меня шагнуть вперед и взглянуть на то место, где мне впервые привиделся змей…

— Е-мое! — воскликнул я, таращась на землю, где красовались отпечатки подошв с квадратными носами.

Следы никуда не вели. Отпечатков было ровно два — словно некто материализовался в огороде, а потом там же и развоплотился.

И вот удивительно. В тот же миг мне сразу расхотелось уезжать. Я понял, что эта мерзлая дача — именно то место, где я и должен сейчас находиться, и я ничего не хочу отыгрывать назад. Что я в нужном месте, в нужное время, и все идет правильно.

Глава 14 Вторая ночь отшельника

Я проснулся около полудня, весь больной. Дом так выстудило, что я ощутил себя запертым в затонувшем корабле. За окном все небо было словно затянуто мокрой серой парусиной. Огромным усилием воли я выбрался из-под влажного одеяла и отправился заново топить печку, кашляя и сморкаясь. Прошлая ночь далась мне нелегко. Ныло все тело, каждый сустав — лучше бы Валенок еще раз меня побил, ей-богу. Зато змеиный глаз под повязкой вел себя пристойно. Трансформация кистей рук, к счастью, оказалась того же свойства — то есть видна только мне (проверил правым глазом). Но чесались и зудели они от этого ничуть не меньше.

Впрочем, к обеду я воспрянул к жизни. Натопил печь, наносил воды с колонки и даже слегка прибрался. Обедая растворимым супчиком, я пришел к мысли, что жизнь не так уж и плоха, как мне казалось вчера ночью.

Новых посланий на мобильник никто не прислал. Из этого я сделал вывод, что меня простили, и испытание продолжается.

До заката оставалось еще много времени, и я решил не терять его даром. Отшельник я, черт возьми, или нет? Если следующую ночь мне предстоит опять провести в философских спорах со змеем, по крайней мере, надо к ней морально подготовиться.

Начать я решил с духовной литературы. Для этого перерыл шкафчик с матушкиными книгами, где хранилась богатейшая коллекция оздоровительного чтива вроде «Целительные свойства редиски» или «Этот волшебный чайный гриб». Из условно духовных книг я отыскал там только потрепанный опус под названием «Пирамида счастья», вовлекавший доверчивых читателей в таинственный мир «даосского ушу». Я хорошо помнил этот труд и его последствия. Уж не знаю, сколько там было от ушу, а сколько от пирамид, но крышу он матушке снес капитально. Несколько месяцев она питалась одной зеленью, допекая нас с папой загадочными пассами, вращением энергии ци, движением по восьмиграннику, стоянием столбом и разгоном облаков, пока ей это не надоело. Я пролистнул книгу — по-своему она оказалась весьма любопытной. Попадались такие роскошные цитаты из классиков, что пальчики оближешь. Например, призыв «напиться из источника жизни, вместо того чтобы довольствоваться слухами о нем». Разве не великолепно сказано? Процитирую-ка змею, и пусть попытается найти аргументы против!

День промелькнул быстро. Как-то незаметно стало слишком темно, чтобы разбирать буквы. Отложив книгу, я вдруг задумался над тем, что провел весь день в молчании. Прикинул, нравится мне это или нет, и решил, что пока — да. Было в этом нечто, опять же, очищающее сознание. Пустые ежедневные разговоры ни о чем создают пустые одинаковые мысли. «Но если прожить так несколько месяцев, — подумал я, — то молчание превратится в пытку. Потом, чтобы не сойти с ума, я начну непрерывно болтать сам с собой, как это делают очень одинокие люди. А потом у меня начнется настоящее раздвоение личности. Как у Горлума».

А если бы я прожил отшельником несколько лет?

Я представил, как болтаюсь по улицам, впиваясь хищным взглядом в каждого случайного прохожего, и громко спрашивая сам себя:

— Ну как он нам, моя прелесссть? Можно ли его съесссть?

И дачники шарахались бы от меня и бежали бы звонить в милицию.

К закату тучи разметало по небу. Я вышел на крыльцо, взглянул наверх, и на душе посветлело — серая хмарь ушла, небо стало высокое и чистое. Звезды сразу засияли в два раза ярче. «Завтра будет солнечно. Ура!» — пришла в голову здоровая крестьянская мысль, а за ней много других: поленница подсохнет, можно будет толком заняться текущей крышей и так далее. От вчерашнего пессимизма ни следа не осталось.

«Ага, — отметил я. — Тяжелый физический труд на свежем воздухе творит чудеса!»

Настанет ли когда-нибудь время, когда звезды станут такими яркими и близкими, как на картинах Ван Гога, и я смогу, как некоторые, тоже увидеть второй, или даже третий виток спирали Млечного Пути?

В тот момент я был абсолютно уверен — это время близко.

Я был так благодушно настроен, что даже почти не разозлился, когда обнаружил очередное CMC с приказом отправляться в огород и торчать там до рассвета. Только громко спросил в пространство:

— Блин, и долго мне так сидеть?! До лета?!

Ответ не пришел.

— Молчание — знак согласия, — с горечью сказал я. — Ладно, в сущности, осталось меньше месяца, а там уже и тепло станет — привыкну!

Полюбовавшись красивым закатом, я облачился во вчерашние тряпки и отправился в огород в относительно неплохом настроении.

— Ну что, враг человеческого рода? — обратился я в пространство, усаживаясь на фанере в позу кривого лотоса и снимая с глаза повязку. — Готов ли ты к духовной брани?

Должно быть, змей тоже отсыпался после вчерашнего, поскольку не вышел и не отозвался. В ожидании искусителя я решил немного размяться. Для начала, припомнив содержание «даосского ушу», я попытался остановить внутренний монолог. Судя по описанию, ничего проще и представить себе было нельзя.

«Задача — устранить все препятствия для ума», — мысленно приказал я себе и процитировал близко к тексту:

— «Будь как кочующее по небу облако. Оно свободно и ни на чем не останавливается».

Разум послушно отправился в свободный полет, но зацепился за первое же препятствие.

«Как, совсем ни на чем? — спросил внутренний голос. — Даже на смысле жизни?!»

Я усмехнулся. К таким коварным вопросам я приготовился заранее.

— На нем — особенно. Идея смысла жизни является препятствием для ума. Это капкан, угрожающий свободе духа!

«Но тогда о чем…»

— Сказано же — ни о чем!

Внутренний голос не унимался. Его противные интонации казались мне подозрительно знакомыми.

«Но это невозможно! Можно я буду думать об Абсолюте?»

Я напряг память, вспоминая, что по этому поводу говорится в книге.

— Ни в коем случае! Никаких абстракций, никаких теорий и учений. И вообще, как можно думать о том, в чем ты ничего не смыслишь? Наша задача — проникнуть в глубь конкретных вещей, опираясь только на свои чувства.

«Но ведь там написано, что само понятие „чувство“ является препятствием для ума! Что же делать?»

— Слушай, надоел!

Я окончательно запутался. Зато внутренний монолог прекратился. К сожалению, он сменился внутренним диалогом. А точнее, внутренней руганью.

— Ты нарочно, да?!

— Нет, мне правда интерес-сно!

— Что тебе интересно? Понятие Абсолюта или почему чувства — препятствие для ума?

— Нет — зачем ты забиваешь себе голову этой чушью? Видно, считаешь, что она поможет превращению?

— Она поможет самоконтролю!

— С-самоконтроль! — невыразимо презрительно прошипел внутренний голос (а был ли он внутренним?!). — Зачем самоконтроль с-совершенному существу? Законы и правила — для шестерок! Высшие делают все, что пожелают!

— Высшим?! Да пока я только стал уродом! И чем дальше, тем хуже! Покажи мне это «совершенное существо»!

— С-смотри, не жалко! Я за просмотр денег не беру!

Представляю, как забавно я выглядел со стороны: напряженно наморщив лоб, весь перекосившись, отчаянно спорил сам с собой. Реплики становились все злее, сперва небрежные, потом откровенно оскорбительные. Все закончилось вспышкой ненависти с обеих сторон. Я ощутил, что вот-вот сам с собой подерусь. От напряжения заболела голова… Наконец мое терпение иссякло. Я вскочил на ноги и приказал:

— Все! Убирайся!

И тут словно пелена развеялась перед глазами — я увидел змея прямо перед собой. Но как же незаметно он просочился ко мне в мысли, выдавая свои злобные подколки за мои собственные сомнения! Был он совершенным существом или нет, но его возможности впечатляли.

— Ползи отсюда, чревовещатель, — повторил я уже спокойнее. — Ничего у тебя не выйдет. Я все равно не уйду.

— Не уйдешь, так уведут, — посулил змей, сияя мне в лицо желтыми глазами, как двумя фонариками. — Ты еще пожалеешь. Не хотел по-хорошему — будет по-плохому.

— Ой напугал! — хмыкнул я. — Эй, погоди-ка! Что ты вчера сказал о змееныше, я не понял?

«Потом поймешь, — влез он напоследок ко мне в мысли. — Жди гос-стей».

А потом исчез. И наконец-то стало тихо. Великая, потрясающая тишина, бесконечный покой!

«Ура! Получилось!» — подумал я, и это была единственная мысль посреди огромного пустого пространства долгожданного внутреннего молчания.

Неожиданно захотелось снять с головы повязку и выкинуть ее навсегда. Так я и сделал — точнее, скомкал ее, сунул в карман и поднял взгляд к небу.

Больше не было тошнотворного зеленого марева. В густой, глубокой синеве россыпью самоцветов мерцали звезды, каких я не видал никогда в жизни. Казалось, змеиный глаз воспринимает истинную картину мира, а второй, человеческий, старается за ним поспеть. Только вот мозг пока отстает с обработкой информации. Пока.

Вдруг звезды на миг погасли. Пахнуло теплым ветром. Надо мной определенно кто-то пролетел!

Я вскочил на ноги, забыв обо всем.

И взлетел сам.

Невидимкой я парил над садоводством, поднимаясь все выше и выше. Далеко внизу осталось убогое, некрасивое в своей бедности Зеленкино, его кривобокие домишки, полностью отражающие внутренний мир обитателей, квадраты крыш, прямые линии улиц… Казалось, желание оказаться подальше от земли и влекло меня в небо.

Вдруг из-за окоема ударил золотой свет. На востоке разливалось сияние. Оно влекло меня и устрашало. Я видел, что за горизонтом раскинулась чудесная страна. Там царило вечное лето. Розовеющее утреннее море, яркие зеленые пятна островов, золотые крыши храмов! Какие чистые краски, сколько света! Ветер доносил оттуда далекое многоголосое пение: нежные женские хоры, непривычное уху басовитое бормотание — будто кто-то читал мантры. Я не мог разобрать ни слова, и язык мне был неизвестен.

Я подлетел уже так близко, что мог видеть среди сказочных зданий и садов их обитателей. Разглядеть их толком было невозможно — начинали жутко чесаться и слезиться глаза. Но и того, что я смог увидеть, хватило. Это были не люди и не духи… Они казались бесплотными, но вполне живыми, грозными и нечеловечески прекрасными. Может, это были ангелы?

«Это рай! — понял я. — Я умер и лечу в рай!»

Тут же дал знать о себе инстинкт самосохранения. А как же моя жизнь? Как же мой родной огород, как же мое тело?!

Но золотое царство манило к себе.

Оно было таким прекрасным, а я без тела — таким легким и свободным, что я от души пожелал:

— Да и хрен с ними!

И без сомнений и колебаний полетел в золотое сияние.

Я проснулся, смеясь от радости, с ощущением, что жизнь не такая уж плохая и напрасная штука, если где-то там, даже за ее пределами, есть золотое царство. Несколько минут я пребывал в сладостной полудреме, пытаясь удержать в памяти зеленые острова и золотые крыши. Потом резко выпрямился.

Вокруг снова было светло. Солнце издевательски подмигивало из-за деревьев.

Опять заснул и вдобавок проспал рассвет! Ну елки-палки!

Я воровато оглянулся, ожидая увидеть в воздухе Грега, который грозно тычет в меня указующим перстом и говорит: «Ты не прошел испытание!»

И еще мне было страшно обидно, что золотое царство — всего лишь сон.

Но никто не появился, и обличительных СМСок мне не прислал. Я расслабился. Откуда им узнать, что я заснул? Может, просто задумался. И вообще, рассвело совсем недавно. Может, я всю ночь не спал и с полным правом задремал, когда солнце уже взошло. Пусть докажут, ха!

Весь оставшийся день я ходил тихий и благостный, с доброй улыбкой, и строил планы правильной жизни на пользу обществу. После такого сна даже серая реальность казалась вполне терпимой. Постепенно я снова погрузился в рутину, но память о чем-то светлом осталась.

Должно быть, этот сон был послан мне в утешение.

Глава 15 Третья ночь отшельника

Третья ночь выдалась адски холодной. В Зеленкино временно вернулась зима. На этот раз мне было не до философских диспутов или духовных опытов. Я дрожал на своей фанере, чувствуя, как от закаменевшей земли разливается мертвящий холод, и всеми мыслями и чувствами был «здесь и сейчас». Единственное, что пришло мне на ум духовного, — анекдот про йогов и комаров. Некоему учителю задали вопрос:

— Может ли настоящий йогин отбиваться от комаров во время медитации?

— Если йогин настоящий — комары ему по фиг, — ответил мудрый учитель. — А если пока просто так сидит — да пусть отбивается на здоровье!

Зато на этот раз мороз помог мне в борьбе со сном. Я отследил момент, когда сон подкрался ко мне, и начал изо всех сил ему сопротивляться. Вначале холод был моим союзником. Я так стучал зубами, что разбудил бы сам себя. В таких условиях смог бы заснуть только белый медведь. Но часам к трем я понял, что уже не чувствую холода и засыпаю, проваливаясь в забытье, как в глубокую теплую перину.

«Не спи, замерзнешь!» — взывал я к себе, воскрешая в памяти наиболее душераздирающие моменты из северных рассказов Джека Лондона.

«Ну и что? Смерть от замерзания — самая легкая!» — сонно возражал мне внутренний голос, такой же начитанный.

Одно радовало — змей, как исчез после вчерашних угроз, так и не появлялся.

Наконец забрезжила надежда на окончание этой пытки. Часа в четыре начало понемногу светать. «Ну еще часик, и можно идти греться, — подбадривал я себя, поглядывая на часы в мобильнике. — Вот сейчас явится змей меня искушать… Не зря же я здесь сижу! Змей, ау! Тебе дается последний шанс!»

И тут появилось нечто гораздо худшее.

— Эй, там, в огороде! — раздался голос с улицы.

Я замер, пытаясь стать невидимым, и быстро надвинул повязку на змеиный глаз. Возле забора маячил, смутно различимый в сумерках силуэт в фуражке… Вспыхнул фонарик, луч пробежал по участку и уперся мне в лицо. Впрочем, я уже по интонации догадался, кто передо мной.

Мент!

Лучше бы змей, ей-богу!

Не на этих ли «гостей» он намекал, уползая?

Но откуда тут, в пустом поселке, среди ночи, взялся мент? Неужели это еще один невидимый летун из команды Грега? Если это окажется правдой — немедленно еду домой! В такой компании я превращаться не желаю! Если меня, конечно, выпустят отсюда…

— Вы что там делаете? — спросила фуражка строгим голосом.

Я прищурился, загораживаясь ладонью от света. На ум сразу пришла куча ответов, один другого хуже: «Копаю червей/пропалываю клубнику/медитирую», — после любого из них, особенно последнего, меня сразу заберут.

Причем, минуя отделение, прямо в дурдом.

Луч фонаря все так же слепил меня. Мент оказался настырным.

— Эй, мужик, я тебя спрашиваю! Чего молчишь? Ты там живой?

Я преодолел искушение прикинуться пугалом и брякнул:

— Здрасте!

— Живой, значит. Уже неплохо.

Увидев, что я трезв и вменяем, мент небрежно козырнул.

— Старший лейтенант Съеден.

— Чего?!

С раздражением — видимо, такая же реакция бывала у каждого — он объяснил:

— Через «и»! Съедин!

— А! — Я выдохнул с облегчением и жалобно попросил: — Слушайте, уберите фонарик! И так уже светло!

Как ни странно, он послушался. Луч соскользнул на землю и погас. Я, наконец, смог разглядеть, с кем говорю. Мент стоял, облокотившись на мой забор, и всматривался в предрассветные сумерки.

— Ну и че ты там сидишь? — спросил он. — Ишь ты, и фанерку подстелил… Совсем чокнулся — в парнике ночевать? Так и замерзнуть недолго!

Похоже, он принял меня за бомжа. Но вместо того, чтобы поддержать его в этом безобидном заблуждении, я поспешно возразил:

— Нет, я здесь живу. В смысле, не в парнике. Это моя дача!

Мент мне явно не поверил.

— А в огороде ты ночью что забыл?

— Я тут это… клад ищу!

— Что-о?!

Я мысленно треснул себя по лбу. Неудачнее ответить было просто невозможно. Теперь он точно не уйдет.

Придется выкручиваться.

— Ну, клад. Знаете, разбойники иногда закапывают добычу…

— Какие разбойники? — оживился мент.

— Ну это я так, к слову. Просто я объясняю. То есть мой клад закопали не бандиты, а совсем наоборот…

— А лопата твоя где, кладоискатель? — проницательно спросил страж закона.

— В сарае, где же ей еще быть?

Мучительно пытаясь выкрутиться, я загонял себя все дальше в пучины вранья.

— Понимаете, я ведь сначала должен точно вспомнить место.

— Какое еще место? Ты мне лапшу на уши не вешай!

Я отпустил поводья и пустился в безоглядное фантазирование. Вскоре на свет явилась драматическая история о прабабке-графине, которая после революции спрятала свои бриллианты в стул, а стул закопала в огороде.

— Какой именно стул? — деловито уточнил мент.

Я ляпнул:

— Венский.

И осекся, вспомнив, как выглядит венский стул. Оставалось только надеяться, что эрудиция мента меньше, чем у меня. Но он, кажется, не только не разбирался в мебели, но и классику не читал. Слушал он недоверчиво, но во все уши.

— А откуда ты знаешь, что копать надо именно тут? У тебя что, карта есть?

В его голосе отчетливо звучала насмешка. Я взмок, несмотря на морозец. Не верит! Мало убедительности!

— Ну вы скажете, — фальшиво возмутился я. — «Карта»! Что мы, в пиратов тут играем? Я сюда уже приезжал с металлоискателем. Не помните? Осенью, в начале сентября! На белых «Жигулях»!

Тут я ничем не рисковал. В огородную страду в Зеленкино столько народу, что хоть на танке приезжай — никто не вспомнит.

— Приезжали мы вместе с братаном двоюродным — это его металлоискатель, — прошлись по участку. Но я же не буду при нем копать! Это ж ведь делиться придется. Я ему сказал, что хочу проверить, нет ли осколков снарядов или самих снарядов…

Мент задумчиво кивнул. Я похвалил себя за правдоподобную подробность. Полвека назад тут шли тяжелые бои, и земля нашпигована военным железом. «Молодец! — сказал я себе. — Чем больше достоверных деталей, тем проще соврать в главном».

— Идем мы, значит, с братаном, и вдруг металлоискатель срабатывает! Братан говорит: «Давай копать!» — а я говорю: «Не, вдруг бомба, еще рванет?!»

— Погоди, — вмешался ушлый мент, — ты же сказал «бриллианты». Эта штука разве и камни под землей видит?

— Разве я сказал «бриллианты»? Ну да… Я имел в виду: кольца, диадемы, фермуары, эти… флердоранжи…

— А, в оправе. А ты, стало быть, металлоискатель настроил на драгметаллы. Понял. Неглупо, — одобрил мент.

Кажется, он начинал мне верить.

— …короче, я и приехал на этот раз один, — закончил я. — А место-то и забыл! Зимой тут все по-другому выглядит. Земля замерзла, где попало, копать не хочется. Вот я и сижу — вспоминаю.

— Ночью?

— И днем и ночью! Все сижу и думаю только об одном — о них, родимых, о сокровищах фамильных…

— Понятно, — буркнул мент. — Все только о бабле и думают круглыми сутками.

Некоторое время он в задумчивости топтался у забора, явно не зная, как поступить.

— Ты вот что, — решил он под конец. — Найдешь, зови меня. Надо непременно заявить государству. Двадцать пять процентов положено тебе, знаешь?

— А тебе сколько? — не удержался я.

Мент, кажется, обиделся. Я ему, конечно, не поверил. Честный мент? Это еще невероятнее, чем вендский стул в огороде. Я даже подумал, что он мне тоже приснился.

На следующий день отоспаться толком не удалось — я все-таки простудился. На участке сидеть надоело. Чихая и кашляя, я отправился на прогулку по Зеленкино.

Как я и думал, садоводство было совершенно безлюдным. Возле станции тусовалась стая бродячих собак и совершенно дикий с виду бомж — и чем они тут живут? Друг друга едят, что ли? Собаки меня снова обгавкали, бомж попытался стрельнуть сигарет и невнятно обматерил. На майских сюда потянутся первые, самые решительные бабки, а пока — полное затишье. Поселок как вымер. Из представителей разумной цивилизации — только я да мент. Ну, если он мне, конечно, все-таки не приснился.

Вечером СМСка не пришла. Невозможно сказать, как меня это обрадовало. Ура! Не надо больше сидеть в проклятом огороде! Неужели я выдержал испытание?

По этому поводу я устроил себе небольшой праздник. Заварил свежего чаю, нарезал бутербродов и с комфортом расположился на кушетке возле печки. Достал с полки «пирамидальное ушу», почитать для общего развития, и «Волшебный чайный гриб» — чисто поржать.

Наконец-то выдалась минута покоя! Но мне уже не сиделось. Интересно, что Грег придумает дальше? Рассеянно перелистывая страницы «Чайного гриба», я строил гипотезы, вспоминая прошлые ночи и прикидывая, чего именно добивался от меня Грег. Если ему было все равно, что я нарушил условия и дважды заснул до рассвета, значит, он просто хотел что-то проверить. Мою силу воли? Послушание? Морозоустойчивость? Сумею ли я переспорить змея? Победить инстинктивный страх перед ним?

И тут мне как-то слишком живо вспомнился самый первый сон — тот, про белого монстра в лесу.

Мне вдруг стало неуютно. Одно дело — увидеть такой сон в городе. А другое — в том самом лесу. В садоводстве, где на десятки километров — ни единого человека…

«Не хотел по-хорошему — будет по-плохому», — снова услышал я его мерзостное шипение.

Интересно, на что это он намекал?

А что змей может по-плохому — я даже не сомневался.

И еще он сказал: «Жди гостей». А вдруг он имел в виду вовсе не мента?!

«Волшебный чайный гриб» остался неосвоенным. Я сел и выпрямился, подозрительно оглядываясь. Понемногу меня охватило навязчивое ощущение — что сейчас кто-то войдет в дверь. Ее черный прямоугольник выглядел чересчур зловеще, словно разверзнутая могила. Я пил чай мелкими глотками, то и дело оборачиваясь в ее сторону.

«Да что же это? — удивился я. — Я ведь больше его не боюсь!»

Я встал, сходил в коридор и закрыл дверь на защелку. Но стало еще хуже — стало казаться, что кто-то тихонько скребет ее с той стороны. А защелка, честно говоря, не выдержала бы даже хорошего пинка.

Чай остывал в чашке, а я все прислушивался. Дом оказался полон шорохов. Откуда в таком крошечном доме столько разнообразных зловещих звуков?! Иногда где-то раздавался резкий скрип, и я замирал, невольно стискивая кулаки и уставившись на дверь.

«Прекратить эту дурь! — прикрикнул я на себя. — Тут никого нет!»

Но змей прятался где-то рядом. В этом я был абсолютно уверен.

Может, даже прямо за окном…

Разыгравшееся воображение подкидывало жуткие образы хищной твари, подползающей к крыльцу. В каждом окне мне мерещились его желтые глаза.

В этом страхе было что-то неестественное. Как тогда в городе, когда я еще не проснулся и не до конца разделил сон и реальность. Я почувствовал себя в доме как приманка в мышеловке, Почему я не боялся вчера и позавчера, сидя в огороде?

Это было невыносимо — сидеть тут и глупо дрожать от страха. Я вдруг понял, что мне невероятно хочется выйти на улицу.

— Правильно! Лучшая защита — это нападение! — сказал я себе и начал собираться.

В коридоре нашелся старый ржавый топор. Я взвесил его в руке, представил, как я выгляжу… Мд-а. Идиот. Еще встречу того бдительного мента — примет меня за маньяка-убийцу.

Я вернул топор на место и положил в карман перцовый баллончик, который предусмотрительно взял против собак. Решил, что баллончика мало, — сходил в сарай и прихватил там лопату.

«Встречу мента, скажу ему — а вот и лопата! — и он сразу от меня отстанет», — подумал я.

Стоило выйти во двор, как на душе сразу стало гораздо легче. Высокое небо не давило, как потолок и стены, кожи ласково касалось свежее дуновение ветра, лужи плескали под ногами. Где-то далеко проехала электричка, успокаивая и возвращая в реальный мир из сумрачной области иррациональных страхов.

«Пойду-ка погуляю!» — подумал я.

Заблудиться в Зеленкино невозможно даже ночью. От шоссе отходят одинаковые параллельные улицы — только не забывай номер своей линии и броди сколько хочешь. Я шагал куда глаза глядят, положив лопату на плечо, и наслаждался ночной свежестью.

Не знаю, сколько времени я так шел. Ноги сами несли меня, то напролом через кусты, то через глубокие лужи. Я все ускорял и ускорял шаг. Иногда я выходил на перекресток и сворачивал так решительно, как будто у моей прогулки была конкретная цель.

В какой-то момент луна зашла за тучи, и я резко остановился, словно проснувшись. Почему я так спешу? Куда меня вообще занесло? Я не знал этого места. Это был, видимо, самый край поселка, потому что передо мной стояла черная стена леса. Еще шагов сто, и я бы в нее уперся. До конца садоводства осталось всего два дома. В самом крайнем тускло горел свет.

Вдруг я почувствовал, что насквозь вымок и замерз. «Надо пойти погреться, — возникла в голове мысль. — Постучать вон в тот симпатичный домик. Там тоже кому-то не спится».

Я сделал несколько шагов и заглянул во двор поверх калитки. Домик был почти как мой, типовой зеленкинской постройки. Только весь огород был покрыт самодельными низенькими парниками. Почему-то эти парники вызвали у меня неприятную ассоциацию с надгробиями на кладбище. Я остановился…

И в тот же миг понял, что меня ведет в дом чужая воля.

В дешевых мистических фильмах обычно показывают «неодолимый зов» как манящий женский голос: «Сюдааа, сюдааа, протииивный!» А на самом деле это когда ты сам начинаешь хотеть туда пойти, куда не надо. Хорошо, если в какой-то момент понимаешь, что это желание — не твое. И просто замечательно, что я осознал это сейчас, а не там — в логове этой твари.

Потому что теперь я уже не сомневался, что она там.

Я застыл, вцепившись в лопату, как в спасательный круг. Что делать?! А если мне все кажется, и нет ни зова, ни твари — только одно мое буйное воображение?

Поддаться зову и пойти проверить? А то ведь так и буду остаток жизни гадать, кто меня там ждал. Но что, если остаток жизни окажется слишком коротким?

Бежать домой, запереться и дрожать до утра? И кто я буду после этого?!

В итоге я принял компромиссное решение: пойти к менту. Вот сейчас ворвусь в отделение и заявлю, что на такой-то линии живет огромный белый змей-людоед, который телепатически заманивает меня к себе в логово. Впрочем, после этой истории с кладом я уж найду что ему соврать поубедительнее.

«Нет, не могу поверить, — думал я, рысью удаляясь от опасного дома, — я добровольно иду за помощью в ментовку!»

Я не хотел признаваться, что просто боюсь возвращаться к себе. Когда я представлял пустой дом с его скрипами, меня брала оторопь. А если тварь из домика с парниками вылезет и пойдет по моим следам? Или по запаху?!

Отделение милиции я проискал до самого утра. Так и не нашел. Облазил все садоводство, несколько раз заблудился и снова нашел дорогу, едва не упал в канал, весь вымок, в ярости выкинул лопату, был многократно обтявкан стаей. Проклял все на свете. Когда чисто случайно вышел к станции, небо уже светлело. Если бы пришел подходящий поезд — плюнул бы на все и уехал в город. Но ближайший поезд по расписанию был часа через четыре. Скрежеща зубами, я отправился домой.

Когда я вошел во двор, уже светало. Серый, промозглый рассвет — типичная питерская погода с сентября по май. Дом был заперт; никаких следов — ни на тропинке, ни в огороде. Никто не приходил — ни чудовище, ни Валенок, ни мент. Все мои страхи оказались нереальными. Грег обещал, что я попаду в дурдом, — похоже, процесс уже пошел. Я ввалился внутрь, собрался поставить чай, но по дороге к плите упал на кушетку и уснул мертвым сном.

Забавно, что за все это время мне даже не закралась в голову мысль об испытаниях.

Глава 16 Воин света

Меня разбудило яркое весеннее солнце, бьющее в окно. Ночные приключения казались дурным сном.

Я вышел на крыльцо и потянулся, сладко жмурясь. А на улице-то — настоящая весна! На березах свистели синицы, пахло талой водой и нагретой пылью. На солнечной стороне участка, под стеной дома, зеленела трава. Беспричинно улыбаясь во весь рот, я окинул окрестности взглядом, а потом случайно глянул себе под ноги и обнаружил сюрприз.

Опаньки! Меня ждала посылка.

На верхней ступеньке крыльца стояла бутылка водки. Бутылка полная, запечатанная. На этикетке название: «Вздрогнем!» Такой марки я не знал, но, судя по криво наклеенной этикетке, — редкостная дрянь.

Я присел на корточки и принялся с опаской изучать бутылку, не спеша брать ее в руки. Что бы это значило? Что за подарок от неизвестного друга? Может, привет от мента? Нет, он бы полную точно не оставил…

В кармане тренькнул мобильник. Пришло новое CMC.

Я прочитал его и принялся чертыхаться. Как же я сразу не догадался!

Послание было как всегда лаконичным по форме и гнусным по содержанию.

«Выпей меня», — гласило оно.

— Не могли хотя бы подсунуть приличную водку?! — возмутился я. — Это же откровенное палево! А если я умру от отравления метиловым спиртом, кто будет отвечать? Грег или Валенок?

Я поднял бутылку и брезгливо осмотрел. Жидкость внутри не внушала оптимизма. На дне скопился какой-то странный золотистый осадок.

— Значит, выпить? — повторил я, осмысливая новое задание. — Всю?! А где закусь? Где коробка с кильками и надписью «Съешь меня»? Недоработка!

К водке я вообще относился равнодушно, чтобы не сказать негативно. После нее меня постоянно тянуло на подвиги. А в последние годы я и вовсе перешел на пиво, в целях собственной безопасности. Во хмелю я способен на многое. Навскидку два наиболее показательных случая из последнего: подрался с Валенком и подцепил Ленку (неизвестно, что хуже). Остается надеяться, что Васька была зачата не спьяну. Имя ей дали точно не на трезвую голову, но тут я уже был ни при чем.

— Что, прямо сейчас выпить? — спросил я в пространство. — Или погодя? Ладно, молчание — знак согласия!

Я унес бутылку в дом и пошел ставить чайник. Сразу пить зловещую жидкость, конечно, не стал — кто же пьет по утрам? Что я, алкоголик, что ли? После завтрака, пользуясь сухой погодой, поработал в свое удовольствие на участке, нарубил и сложил новую поленницу (родители потом спасибо скажут), позагорал мордой полчаса на солнышке, почитал про волшебный чайный гриб, снова позагорал… Даже на минуту порадовался: народ в конторе сидит, а я тут на свежем воздухе веду здоровый образ жизни, эх!

Вспомнил про водку. Пора переходить к нездоровому.

Начал я с обеда (обед у меня получился английский — в шестом часу вечера). Я открыл банку тушенки, приготовил закусь, вышел на крылечко и торжественно объявил:

— Ну, вздрогнем! Ваше здоровье, упыри!

Первая встала колом в горле. Вторая под тушенку пошла лучше. После третьей по телу побежало тепло. Я повеселел и даже подумал — ну я и дурак, чего тянул-то? Надо было начать раньше!

Мимо проехал давешний мент на мотоцикле. Остановился, покрутил носом. Заметил бутылку.

— Отмечаем? Нашел клад?

— Нет, не нашел. Напиваюсь с горя, — ответил я таким довольным голосом, что мент явно не поверил. Посмотрел на меня укоризненно, напомнил про долг перед государством и двадцать пять процентов и уехал.

К закату бутылка почти иссякла, а я все еще был (или казался себе) почти трезвым. Видимо, я очень давно не пил — водка оказалась не просто приемлемой, а необыкновенно вкусной! Я смаковал каждый глоток, по рукам и ногам пробегали приятные вспышки тепла, а в воздухе вспыхивали золотые звездочки, рассыпаясь волшебной пыльцой. С каждым глотком мир становился все ярче и прекраснее, и я вместе с ним. Я казался себе одиноким рыцарем, сидящим на пороге заколдованного замка.

Рыцарь жаждал подвигов.

Вот сейчас как пойду добро причинять! Как этот славный мент. Есть же еще честные, смелые люди в России! Вот сейчас пойду и запишусь в милицию, и будем мы с ним тут ходить парой, как штатовские копы, и наведем в Зеленкино порядок! Ни тебе бродячих стай, ни бомжей, ни змеев-людоедов… Точно — змей!

Я вскочил на ноги. Земля слегка проседала под ногами и забавно пружинила. В небе подмигивали удивительно яркие звезды. Солнце куда-то делось, и на его месте всходила огромная луна, на которой я мог невооруженным взглядом рассмотреть все моря, цирки и кратеры. Я вытянул перед собой руку и полюбовался окружающей меня светящейся аурой.

Чудная, золотистая, радующая глаз аура!

Причем видимая обоими глазами!

В тот же миг я понял свое предназначение. Я — воин света! Смерть порождениям мрака!

Я вернулся в дом и принялся вооружаться. Топор так и не нашел — видимо, куда-то спрятал вчера. Пришлось взять гвоздодер. Бутылку с остатками водки я сунул в карман — пригодится вместо святой воды. Перцовый баллончик едва не забыл на столе, но все же прихватил, выходя.

Где находилось логово моего желтоглазого «родственника», я понятия не имел, но меня это и не интересовало. Я просто попер напролом через кусты куда глаза глядят, уверенный, что рано или поздно найду его. Уже совсем стемнело. Луна угрожающе пялилась мне в затылок. Ночные тени были полны каких-то мелких бесплотных тварей, испуганно провожавших меня многочисленными глазами. В другое время я бы непременно остановился рассмотреть их поближе, но теперь мне было не до них. Кусты сменились канавой, канава — дорогой, дорога — чьими-то огородами… От быстрой ходьбы и свежего воздуха легкий шум в голове затих, да и земля перестала качаться под ногами. В какой-то момент я перестал видеть бесплотных тварей, потом погасла аура, и я почувствовал, что определенно трезвею. Тут-то я и вышел прямо к домику с парниками.

Там снова горел свет. Я потихоньку зашел в калитку, подкрался к дому и попытался заглянуть в окно, но оно было плотно занавешено. Только и видна была высокая тень человека, медленно ходящего по комнате.

«Надо действовать быстрее, пока он не успел превратиться в монстра!» — подумал я и подкрался к двери. Та оказалась гостеприимно приоткрыта.

Похоже, меня ждали.

Я притормозил. Вспомнил вчерашнее, и в животе стало как-то холодновато.

Но того одуряющего страха я больше не испытывал. Воин света не боялся ничего в мире и был готов к битве!

— Боитесь потолстеть? Алкоголь заглушает чувство страха! — громко процитировал я себе. Отхлебнул из бутылки, отбросил ее в сторону, выдохнул и ринулся на приступ.

Я рывком распахнул дверь, в два шага преодолел сени и оказался в кухне. Передо мной темнела фигура. Змей-оборотень стоял посреди комнаты и смотрел прямо на меня. Свет падал ему на спину, так что я видел перед собой только черный силуэт. Мне показалось, что на лбу, между бровей, у него светится какой-то золотистый символ но времени рассматривать его не осталось.

— Ага! Вот ты где! Умри, тварь! — воскликнул я и треснул его по голове гвоздодером.

Мне показалось, что я врезал по каменной статуе. Оборотень даже не шевельнулся. Гвоздодер отскочил, дал мне же по рукам, а через миг каким-то образом перекочевал к моему врагу.

«Он отнял у меня гвоздодер! — понял я с негодованием. — Но это еще не все мое оружие!»

Стремительным движением я выхватил и распылил ему в лицо перцовый баллончик.

Воздух на кухне превратился в адскую жгучую смесь. Из моих глаз хлынули слезы, я схватился за лицо и принялся неудержимо чихать. Врагу же — хоть бы хны. Он схватил меня за плечо и выволок во двор.

— Алекс, ну ты даешь! — укоризненно сказал он. — Думай, что делаешь! Так же можно вообще ослепнуть!

Прочихавшись, я узнал Грега. На лбу у него, кстати, ничего не светилось.

— Вы… сво…

Я вытирал слезы и сопли, а они все текли.

— Ты в порядке? Давай заканчивай рыдать!

Он провел ладонью по моему лицу, и жжение как рукой — в буквальном смысле — сняло.

Я последний раз шмыгнул носом. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Потом я рявкнул:

— Да кому они нужны, такие испытания?! Сплошное издевательство!

— Как бы тебе сказать, Алекс, — Грег был как всегда хладнокровен. — Эти тесты были нужны скорее не тебе, а мне. Я хотел оценить твои возможности.

— А я первые две ночи продрых в огороде! — мстительно сообщил я. — И отраву эту золотистую до конца не допил!

— Не имело большого значения, насколько точно ты выполнишь условия заданий. Я хотел понаблюдать, какие решения ты принимаешь в тех или иных обстоятельствах. В дальнейшем это будет важно для твоей… хм… специализации.

— То есть Зеленкино для меня было типа полигон? — спросил я ядовито.

— Вроде того. Считай, что я устраивал тебе тест-драйв.

— Тест-драйв?! Уж скорее краш-тест!

Грег пожал плечами.

— Ты жив и здоров. Тесты были очень мягкие. Ребята просили тебя пока особо не плющить.

Я стоял хмурясь. Одна мысль не давала мне покоя.

— Слышь, Грег. Я был тут вчера…

— Да, знаю.

— Меня сюда словно на аркане притащило. И почему мне было так страшно? Ты мне что-то внушил, да?

Грег как-то нехорошо ухмыльнулся.

— Это был обычный, я бы даже сказал стандартный, Зов.

— Как у вампиров?

— Ну, не только же вампиры им владеют. Главное — ты сумел вовремя освободиться.

— А если бы не сумел?

— Тогда бы ты мне не подошел. Слабое звено в клане мне не нужно.

Я разволновался.

— А так подошел, да?! Все, испытания окончены?

— Пока все идет неплохо. — Грег покосился на гвоздодер, который так и держал в руке. — Для твоего слабенького уровня, конечно. Но, по крайней мере, ты движешься в нужном направлении.

— Что значит — пока? — спохватился я.

— Это значит — базовые тесты закончились. Начинаем подготовку к превращению.

— Грег, погоди… А тот змей, которого ты ко мне подсылал…

— Какого змея? — нахмурился Грег.

— Блин, зеленого! Белый такой, с желтыми глазами. Любитель философии и человечины.

— Никакого змея я не подсылал!

— А с кем я тогда спорил две ночи подряд?!

Мы помолчали, удивленно глядя друг на друга. Потом Грег сказал:

— Ладно, разберемся. Завтра можешь ехать в город. Мы с тобой свяжемся. А теперь ложись спать. Ты же на ногах не стоишь.

При этих словах колени у меня действительно подогнулись, и под участливым взглядом Грега я рухнул, где стоял.

— Давай проспись, — донесся до меня его далекий голос.

И я послушно провалился в сон.

Проснувшись, я не смог понять, где оказался. Я лежал на спине. Было холодно и сыро, пахло разрытой землей. Под руками чувствовались занозистые доски. Я распахнул глаза и увидел прямо перед собой серый свод.

Где я?! Вчерашние события пронеслись перед моими глазами. Водка «Вздрогнем!»… Охота на змея…

«Я в склепе! — понял я, леденея. — Меня похоронили заживо!»

Горло тут же сдавило удушье. Я рванулся, как подброшенный пружиной, и ударился о серый свод. Раздался треск полиэтилена.

Идиотские шутки! Нет, тут точно не обошлось без Валенка!

Чертыхаясь, я вылез из парника. Домик был закрыт на висячий замок, Грега и след простыл. Странно, что я не простудился, и даже похмелье не мучило.

«Надо запомнить марку водки», — думал я, шагая в сторону дома.

Кстати сказать, с тех пор она мне ни разу не встретилась. Из чего я делаю вывод, что водка была состряпана специально для меня. И вообще, никакая это была не водка. От обычной водки не начинают видеть демонов, ауру и лунные кратеры.

Подходя к дому, я встретил мента — мрачного-мрачного. В руках у него была лопата.

— Ты где был? — спросил он угрюмо.

— Я-то? Да к приятелю заходил, — ответил я не подумавши.

— К приятелю. Ну-ну.

По его голосу было ясно, что он не поверил мне ни на секунду.

Я мысленно постучал себе по лбу. Конечно, мент-то лучше знает, что, кроме меня, тут никто не живет.

Страж порядка кисло осмотрел меня с головы до ног, отметив испачканную в земле одежду.

— Перепрятывал, значит! — с горечью сказал он. — Так я и знал. Никакой гражданской ответственности. Ну да ладно, попомни мои слова — я все равно его найду! Хоть все лето на это убью, а найду!

«О чем это он?» — удивился я. Но, войдя в калитку, сразу понял, в чем дело. И почему он был такой злой.

Весь огород был перерыт — хоть приезжай и сажай картошку.

Вот бедняга! Небось всю ночь трудился, на окна оглядываясь, — не разбудить бы меня!

— Что это вы тут делали, товарищ лейтенант? — весело окликнул я Съедина, с трудом удерживаясь от дикого хохота. — Червей копали?

Но лейтенант, проведя насыщенную ночь в огороде, был вовсе не расположен к шуткам. Он устал, замерз, не выспался, натер на ладонях мозоли и был откровенно зол.

— Смешно тебе? — хрипло спросил он, многообещающе помахивая лопатой. — Отменная вышла шутка! Золото и бриллианты, да? Обхохочешься!

— Че вы, в самом деле? — добродушно отозвался я. — Конечно, пошутил! Ну какой клад? Откуда, сами подумайте!

— Уже подумал, — зловеще сказал лейтенант. — Пошли.

— С вещами? — как всегда, не удержался я.

— В отделении разберемся.

— Минуточку, — сказал я.

К моему удивлению, Съедин тотчас остановился.

А меня вдруг понесло.

— Куда идти, зачем? — слова сами срывались с губ. — Вот же он, клад.

— Где? — спросил он с каким-то туповатым удивлением.

— Да вот. Ты его в руке держишь.

Мент посмотрел на лопату. Сначала недоверчиво. Потом шумно выдохнул.

Несколько мгновений он разглядывал лопату такими горящими глазами, как будто она была золотой. Потом обернулся ко мне, бросив нервный, подозрительный взгляд исподлобья. Словно ожидал, что я сейчас кинусь отнимать у него сокровище. Или прикидывал, не пристрелить ли конкурента из табельного оружия, да не прикопать ли в том же огороде.

— Так это… Ну да, — промямлил он, хмурясь. — Сперва оформить… Еще неизвестно…

Я заметил, что руки у него задрожали. Видимо, от волнения. Или от жадности.

Меня передернуло от отвращения. Словно симпатичное, человеческое лицо лейтенанта сползло как маска, и под ним оказалась отвратительная харя.

Но странное наваждение все еще владело мной. Как всегда в таких острых ситуациях, я трепался, не успевая уследить за своим языком. Но сейчас это был не пустой треп, а что-то пугающе реальное!

— Я ничего не видел, — сказал я, глядя на него неподвижным взглядом гипнотизера.

— Правда? — по-детски обрадовался Съедин, прижимая к себе черенок лопаты.

— Правда-правда.

— И вообще меня тут не было, — добавил я для верности.

— Не было, — как робот, повторил мент и заискивающе спросил: — Ну я тогда пошел?

— Иди-иди, — разрешил я.

Несколько секунд я постоял у калитки, молча глядя, как он лихорадочно заворачивает лопату в какую-то ветошь, прячет в прицепе мотоцикла, газует и уезжает, напрочь обо мне забыв.

Только когда тарахтение затихло вдалеке, я выдохнул и прислонился к калитке. Меня трясло. Что я сделал? Что это было?!

В любом случае, последнее препятствие было устранено, и задерживаться в Зеленкино больше не осталось никаких причин. Торопливо (пока мент не очнулся и не вернулся мстить) я покидал в сумку вещички и отправился на станцию, все еще не веря тому, что со мной произошло. Из всех странных событий последних дней это было самым невероятным.

Глава 17 Новые умения

— Бабка! — вдохновенно обратился я к старой перечнице, с недоверчивым видом выглянувшей из-за дверного косяка. — Ты меня любишь!

— А… Алешка?

Старуха смотрела на меня своим фирменным идиотическим взором, который обычно приберегала для назойливых коммивояжеров и сектантских проповедников, успешно притворяясь перед ними слепой, глухой и сумасшедшей.

Только сейчас мне показалось, что она не совсем притворяется.

— Ты меня простила! — продолжал я ковать, пока горячо. — Видишь, я с дачи и сразу к тебе!

Это было правдой — я только-только приехал с дачи, даже сумку с вещами в квартиру не занес. Этому препятствовало в частности то, что вредная бабка таки выполнила угрозу и сменила замки.

— Спасибо, что поменяла замок, позаботилась обо мне! — нежно сказал я. — А то еще ограбил бы кто… Ну, давай новые ключи!

Бабкина рука, подчиняясь моему приказу, поползла к карману куцей кофты (и где эти старухи берут такие жуткие тряпки? Донашивают купленное при социализме, что ли?) и, слегка дергаясь, словно манипулятор робота на радиоуправлении, протянула мне ключи.

Все это время бабка не сводила с меня глаз с таким видом, словно пыталась вспомнить, где она видела меня раньше.

— Голодный небось, милок? — спросила она мне в спину подобострастно, когда я уже открыл дверь и собирался войти внутрь.

Мне стало слегка совестно. Но в животе заурчало. Давненько я не ел нормальной домашней еды!

— Голодный, — сглотнув слюну, подтвердил я. — А что у тебя есть?

— Супчик куриный, свеженький, — бабка предупредительно заулыбалась. — Кашка пшенная с маслицем…

— Ладно, тащи, — позволил я. — И вот еще что… Будешь мне суп варить два раза в неделю. И котлеты жарить, да. Я домашние котлеты люблю. Ну, что встала? Иди, иди…

Бабка удалилась к себе со счастливой улыбкой. Интересно, что происходило у нее в голове? Только глаза ее мне не понравились — ошалевшие какие-то, как у того лейтенанта в Зеленкино. Такое ощущение, что бабка благодаря мне оказалась на прямом пути к маразму. Я нахмурился. Не переборщил ли я?

Не это ли имел в виду Грег, говоря об оружии, которым лучше не пользоваться?

На обратном пути, оказавшись единственным пассажиром ранней электрички, я не выдержал, позвонил Грегу и принялся хвастаться, как ловко уболтал алчного мента с лопатой.

— Ну, и что это было? Я глаза ему отвел, да? Это так называется?

— Точно, — спокойно подтвердил Грег. — Показал ему то, что он хотел увидеть. Так это и делается.

— Я и не знал, что так умею! — воскликнул я радостно, прямо-таки видя, как передо мной раскрываются сияющие перспективы карьеры мага.

А что? Покажите мне такого человека, который не хотел бы уметь колдовать. Да и большая часть фантастики сейчас о всяческих школах волшебства — не на пустом же месте! В ролевой тусовке я встречал людей, которые очень разумно и авторитетно рассуждали о магии. И даже тех, кто утверждал, что кое-что умеет. Правда, своими глазами я ни разу ничего такого не видел. Разве что в псевдонаучных передачах про экстрасенсов.

Значит, я потенциальный маг! Ха!

Я вспомнил, как в тот вечер, когда Ники прыгнула в воду, а я прятался от патрульных ментов под мостом, они не заметили меня в двух шагах, хотя стояли прямо передо мной. Тогда я приписал внезапную слепоту и страх моих преследователей тому странному явлению, которое и меня самого перепугало. Полоске призрачной травы, на которую я так неосторожно наступил. Но что, если дело было не в траве, а во мне и моих особых способностях?

— Не надо быть магом, чтобы отводить глаза, — продолжал Грег. — Любой может научиться.

Это его заявление меня остудило. И не очень-то понравилось.

— Как же! — проворчал я. — Что-то не много я знаю таких умельцев!

— Разумеется, — сказал он с легкой насмешкой. — Они тебе не отчитываются.

Я кинул в прихожей сумку, стащил верхнюю одежду, поставил чайник и с наслаждением растянулся на диване в ожидании бабки с завтраком. Как хорошо в родной норе! Всего-то не был тут дней пять, а по ощущениям — год прошел. И что-то изменилось здесь… кажется, стало темнее и теснее. В квартире висел слабый, но чрезвычайно сложный запах, который каждый день не замечаешь, но чувствуешь только после долгого отсутствия. Кажется, каждая вещь в моем доме пахла по-своему, и они, сплетаясь вместе, создавали: некое информационное поле. Я прикрыл глаза и начал неспешно принюхиваться, перебирая каждый оттенок запаха и угадывая, чему он принадлежит и какую информацию несет. Это оказалось так увлекательно, что я спохватился, только когда мне в глаза ударило солнце, просочившись сквозь ветки тополя.

Свет и тепло мешали состоянию чуткой дремы, которое я в последнее время так полюбил. «Не перебраться ли на пол? — подумал я. — О, или лучше — в ванную!»

Мысль о прикосновении холодного влажного кафеля показалась мне такой заманчивой, что я немедленно сполз с дивана. Казалось — там, в сырости и темноте, под мерный звук капающей воды, свернувшись кольцом, я могу проспать хоть сутки, и только голод сможет меня разбудить…

Голод… Я подумал о пшенной каше, и меня разобрал смех. Это что — пища? И они это едят?

«Стоп! — спохватился я. — Кто — они? Ну-ка, рота — подъем!»

Поскольку я все равно уже стоял в ванной (и когда успел там оказаться?), то решил умыться, ну а потом позавтракать и заняться делами. Не успел я протянуть руку к крану, как с края раковины спрыгнул мой старый знакомый домовой и опрометью ринулся в слив. Почему-то на этот раз он даже не попытался меня тяпнуть, хотя все возможности у него были. А я так же рефлекторно, стремительно — сам от себя не ожидал — хлопнул ладонью по раковине, аж фаянс загудел.

«Не поймал, эх, — подумал я с глубокой и искренней досадой. — Промахнулся! Чуть-чуть не хватило. Это потому, что спросонья…»

Я взглянул на себя в зеркало и даже как-то огорчился, не заметив ничего нового. Трансформация левого глаза закончилась превращением брови в невысокий колючий гребень и на этом, кажется, остановилась. В утешение я полюбовался на левую кисть, украшенную короткими темными когтями и белесой чешуей, поплескал на лицо водой и достал из стаканчика зубную щетку. Выдавил на нее пасту, открыл рот… и щетка выпала у меня из рук.

У меня выросли клыки.

Пара клыков сверху.

В первый момент я замер от ужаса. Причем меня напугал даже не сам факт новой трансформации (к этому-то я уже привык и, наоборот, с любопытством ожидал новых изменений), — а вид той поистине кошмарной рожи, которая смотрела на меня из темного стекла.

Зубастая харя с горящими в темноте глазами выглядела исключительно устрашающе.

Нет — это я выглядел устрашающе!

Я закрыл рот. Клыки не мешали и не чувствовались. Такое ощущение, что они складывались к нёбу, как у ядовитых змей. Уголки губ поползли в стороны, и я ухмыльнулся во всю клыкастую пасть.

Всласть полюбовавшись своим новым обликом, я зажмурил левый глаз и включил свет в ванной. Все изменения сразу исчезли. Я видел прежнего себя — красавчика Алекса, или бледную немочь, если пользоваться определением Валенка… Но теперь мне уже казалось, что это всего лишь видимость, фантом, ложная оболочка. Просто маска для обычных людей. А настоящий я прячусь в темноте — уродливый, опасный и очень довольный собой.

Как же так? Это истинный облик, а то — ложный? Или наоборот?

Или, может, у меня два одинаково истинных обличья: в этом мире я выгляжу так, а в том — этак?

Или они оба — фальшивые?

Как отличить ложное от истинного?

Надо будет спросить Грега.

— …Скажи, Алекс, что ты чувствовал, когда отводил глаза?

— Ну… — Я поерзал на жесткой скамейке электрички. — Даже не знаю. Прикольно было. Странно. Немного страшно — вдруг сейчас все развеется, мент очнется и скажет: «Что ты меня паришь?!»

— Нет-нет, — с досадой перебил меня Грег. — Постарайся вспомнить поточнее свои ощущения. Это важно. Важнее, чем сам факт отвода глаз. Только, пожалуйста, отвечай честно.

Я задумался, пытаясь трансформировать свои ощущения в верные слова.

— В целом, конечно, было круто. Такое ощущение, что можешь все. Оно опьяняет. Это… ну…

— Это власть, — подсказал Грег. — То, с чем ты раньше, видимо, не сталкивался. Стало быть, тебе понравилось управлять чужой волей.

— Ясное дело! — Я еще подумал и, чтобы быть предельно честным, сказал: — Правда, был один момент, когда мне стало противно.

— Ну-ка, ну-ка!

— Не от того, что я делал, — быстро уточнил я. — А от результата. Видишь ли, этот мент… я думал о нем лучше. Я с ним до того уже разговаривал пару раз, и он мне даже понравился, как ни странно. А тут полезло наружу такое…

— Тут есть один нюанс, — сказал Грег. — Когда ты манипулируешь людьми, ты неизбежно теряешь к ним уважение. Превращая людей в марионеток, вытаскивая из них всю грязь… даже ту, о которой они и сами не подозревали, ты станешь их презирать — всех, без исключения. Кроме тех, кто окажется сильнее тебя. Тех ты будешь ненавидеть.

Я поморщился.

— Неужели во всех людях, если копнуть…

— Ага, — сказал Грег безразлично. — И в тебе тоже. Не забывай об этом, когда ты окончательно разочаруешься в человечестве. Когда тебе покажется, что ты просто увидел мир, как он есть, в его истинном свете. Когда ты будешь считать, что избавился от иллюзий. А я так скажу — есть очень ценные вещи, которые очень легко потерять… И, потеряв их однажды, ты теряешь их навсегда.

— Не понял. Какие вещи?

— Ничего, скоро поймешь.

Выйдя из ванной, я долго стоял в коридоре, вспоминая разговор с Грегом. Его загадочные слова смущали меня.

И все-таки, что он там говорил об оружии? Которое можно отложить, если на то хватит воли?

Я вспомнил остекленевшие глаза бабки и ее счастливую улыбку и внезапно ощутил укол совести.

«Она первая начала, — напомнил я себе. — Давай, совестливый ты наш, пойди покайся, что околдовал ее. А потом пакуй вещички и выселяйся на улицу».

Я бы еще долго проторчал в прихожей, если бы меня не разбудил от спячки резкий звонок в дверь.

«Ладно уж, — подумал я. — Не надо мне ее домашних обедов! А насчет квартиры пусть все остается как есть. Потому что нечего вредничать…»

Есть, однако, хотелось все сильнее. Открывая дверь, я колебался может, просто заплатить бабке за еду, чтобы было по-честному?

Дверной проем перекрыла широкая тень. Я попятился. В прихожую, пригнувшись, вошел Валенок.

— О, какие люди, — сказал я растерянно. — Не ждал! Ну заходи.

Валенок кивнул мне и вошел в комнату, не снимая обуви, величественный и важный. Встал на пороге, медленно и внимательно огляделся, словно фотографируя мое логовище на встроенную в глаз шпионскую камеру!

— Садись, — предложил я, показывая на диван.

Но Валенок не сел.

— Грег велел разобраться с твоим змеем, — проронил он, продолжая сканировать комнату. — У Алекса, говорит, какой-то змей завелся…

Я сначала не понял. Потом вспомнил наш разговор в Зеленкино. И расхохотался.

— Нормально, да? С моим змеем! Можно подумать, я его в зоомагазине купил!

Валенок смотрел на меня без всякого выражения. Его неподвижное лицо можно было бы ошибочно назвать туповатым, если бы сквозь это безразличие не проглядывал довольно явственно затаившийся крокодил.

— Я вообще-то думал, что это не мой, а ваш змей, — уточнил я.

— Как?

— Решил, что это Грег подсылал мне ту тварь в качестве одного из испытаний. Я скажу тебе по секрету — сначала я вообще думал, что это ты и был.

Глазки Валенка блеснули.

— Если б это был я, — сказал он, — ты бы свалил из Зеленкино в первую же ночь. Рыдая как младенец.

Я гордо пожал плечами.

— Что конкретно тебе приказал Грег? В каком смысле «разобраться»?

— В прямом.

— Разобрать на части?

Валенок слегка улыбнулся и погладил рукоять своего мачете.

— Что за змей? — деловито спросил он. — Какого цвета?

— Зеленый, естественно! — съязвил я, чтоб он не слишком задавался.

— Зеленый?!

Вместо того чтобы нормально отреагировать на шутку, Валенок явственно насторожился.

— Нет, конечно! Белый.

— Белый? — Валенок наконец закончил свое сканирование местности и, видимо, удовлетворенный его результатами, грузно плюхнулся на диван. — Это оч-чень хорошо! Ладно, валяй. Рассказывай про него с самого начала. Да смотри, ничего не пропускай.

— Угу. Чаю хочешь?

— Тащи.

Я налил нам чаю, сел на край письменного стола и принялся рассказывать. Все — начиная с того, как увидел левым глазом странный мир, заканчивая последней выходкой змея в огороде, когда я пытался остановить внутренний диалог, а вместо этого устроил себе чуть ли не раздвоение личности. Валенок слушал внимательно, время от времени задавая уточняющие вопросы. Вскоре я заметил, что слушает он своеобразно — оставляя без внимания вещи важные и сосредотачиваясь на мелочах, на мой взгляд не имеющих никакого значения. Например, его нисколько не заинтересовало содержание наших со змеем философски-этических бесед, зато он подробно выспросил, как именно змей появлялся и куда уходил (то, чего я, кстати, почему-то ни разу не заметил). В целом то, что я рассказывал, Валенку явно очень нравилось. Под конец он встал и принялся расхаживать по комнате, потирая руки и одобрительно хмыкая.

— Эх, повеселимся! — сказал он, когда я закончил. — Главное — найти его.

— Он сам меня находит.

— Вот и отлично. Значит, будешь наживкой.

— Так это точно не Грег его подослал?

— Да ты что! У нас с такой сволотой разговор короткий… Нет-нет, сначала, конечно, поговорим! — Валенок широко улыбнулся. — Во всех, так сказать, подробностях выясним, что ему от тебя надо! И кто его подослал!

— У меня есть предположение, — сказал я.

И рассказал ему о похожем на вампира человеке с белым лицом, который пинал меня в бок на улице.

Под конец рассказа Валенок перестал расхаживать по комнате. И даже как-то поскучнел.

— А че сразу не сказал, что их было двое?

— Ты же спрашивал только про змея.

— Как, говоришь, змей к нему обращался? «Лорд»?

— Ну да… если мне не послышалось. А что, это важно?

На лице Валенка выразилось полное отсутствие энтузиазма.

— Хм, — пробормотал он в сторону, — разбираться с лордом я не подряжался. Но приказ есть приказ.

Несколько минут байкер-убийца напряженно размышлял. Я вежливо молчал, чтобы не сбить его с мысли.

— Так! — заявил Валенок, поднимая голову. — Стратегия меняется. Зачем нам лорд? Лорд нам не нужен! Значит, будем ставить ловушки. Да! Ловушки в пограничных местах.

Он снова принялся бродить по комнате. Археологические залежи многолетнего хлама хрустели под его тяжелыми шагами.

— Как бы его вычислить в человеческом облике? — задал он вопрос в пространство, останавливаясь. — Там его достать куда проще…

— В человеческом? Да, он что-то такое говорил… Дескать, раньше, до превращения, был человеком…

— Что значит «раньше»? Он белый — значит, превратился совсем недавно, — сказал Валенок, словно говоря о совершенно очевидной, всем известной вещи. — Большую часть суток он наверняка проводит в прежнем обличье — у молодняка связка с низшим телом очень сильная. Но тот, второй, — вот это реальная проблема…

— Почему? — с любопытством спросил я. — Кто он такой вообще?

— Ты же сам сказал — лорд, — исчерпывающе объяснил Валенок. — А проблема в том, что с лордом может справиться только другой лорд. И то не факт. Ну ничего, — пробормотал он. — Значит, так, красавчик. Твои действия — соглашаться на все предложения своего змея.

— Повторяю — он не мой! — возмутился я. — И ничего мне не предлагает.

— Значит, как явится, забьешь ему стрелку в человеческом облике.

— А он согласится?

— Вряд ли, — буркнул Валенок, поразмыслив. — Если он не совсем идиот, то спросит своего лорда… И тогда они придут вдвоем, как пить дать… И настанет хана нам обоим… Ты можешь его позвать?

— Нет. Он всегда сам приходит.

— Вот ведь елки-палки. Сколько недель уже общаешься с этим выползком, а даже адреса его не узнал!

— Ага, и телефончика не спросил. Я и твоего адреса не знаю, — ответил я довольно желчно.

Я почувствовал, что начинаю злиться. Мне не нравилось, что Валенок нагло вломился в мое жилище без приглашения и ведет себя тут как хозяин. Мучил голод, и раздражало, что бабка не несет мой завтрак. Но самое главное — бесило, что кто-то пытается указывать мне, что делать.

Раньше я за собой такого не замечал. Или послушно делал, что говорят, или беспечно игнорировал приказ. Откуда же эта глухая ярость?

Но Валенок даже не заметил моего тона. Он вынашивал план операции.

— «Сам приходит!» Ладно, хрен с ним. Значит, будем подманивать. Есть одна старая, надежная схемка… Но ты должен делать в точности то, что я говорю!

— Да, сэр, — прошипел я сквозь стиснутые зубы. — С-слушаюсь, сэр!

Валенок посмотрел на меня и неожиданно добавил, насупившись:

— Только, чур — не смеяться!

Я стоял у северного окна, глядя на далекую панораму новостроек и пробегающие внизу машины, ел наваристую пшенную кашу прямо из кастрюли и неспешно наслаждался пищей. Валенок давно ушел, приказав быть готовым ко всему в одиннадцать часов вечера и так и не объяснив, над чем не надо смеяться. Моя злость прошла вместе с голодом, осталось только любопытство. Теперь я был спокоен, доволен жизнью и готов к приключениям. Нутром чую — придется драться. Вот и отлично! Главное, чтобы не с Валенком.

Над новостройками текли облака. Я выскребал ложкой остатки каши и вспоминал наш телефонный разговор с Грегом в электричке. Точнее, его финал, когда я окончательно запутался, а он заговорил об оружии… Нет, это я о нем заговорил.

— …К чему ты клонишь с этими своими расспросами и намеками? Что магия — зло?

— В данном случае — да, безусловно.

— И ты никогда не отводил людям глаза? Не верю!

— Я много всякого делал и делаю, — сказал Грег. — Но всегда лучше действовать осознанно и представлять себе последствия.

— Так ведь и я об этом! Я тоже хочу понимать, что делаю! Если уж у меня открылся такой дар — надо им пользоваться! Где ты видел, чтобы кому-то вручили оружие, а он его выкинул?

— Видел, представь себе, — сказал Грег довольно сухо. — Управление чужой волей — оружие мощное и обоюдоострое. Хватит ли у тебя своей воли, чтобы отложить его, если понадобится?

— Я сам решу, нужно мне такое оружие или нет, о′кей? — ответил я холодно.

— Конечно, — отозвался Грег. — Кто же, как не ты.

Глава 18 Приключения начинающего маньяка

Ветер колол лицо холодными каплями дождя, зловеще свистел в переулках и скрипел одиноким фонарем над заводской проходной. Под фонарем на асфальте блестела лужа. Справа уходил во мрак ряд голых тополей, похожих на поставленные торчком гигантские веники, слева высилась пятиметровая бетонная заводская стена, украшенная поверху «колючкой». Остальные подробности индустриального пейзажа скрывались в кромешной тьме. Похоже, кроме нас с Валенком, тут не было ни единой живой души. Только вдалеке за пустырем ползла цепочка огоньков фар. Довольно редкая цепочка — время шло к двенадцати ночи.

— Тоже мне апрель, — пробормотал я, поднимая воротник. — Холод адский. Даже ларька круглосуточного нет, чтоб погреться!

Мы топтались как раз там, куда уже не доставал свет фонаря, — на газоне, под тополями. Проходная Северного завода при этом была как на ладони. За стеклянной дверью горел свет и двигались тени.

— Сам виноват, — флегматично сказал Валенок. — Чем тебе был плох двор за твоим домом? Замерз — пошел домой, чайку попил, потом вернулся, и за дело!

— Ты рехнулся? Там же знакомые родителей живут… Одноклассники бывшие… А если бы меня кто-нибудь узнал?!

— Возле музыкальной школы ему совестно, — ворчал Валенок, игнорируя мои слова. — В подземном переходе под виадуком противно…

— Там плохо пахнет, — подтвердил я, — а еще там борцы с тренировки ходят.

Валенок презрительно на меня покосился сверху вниз. С его ростом это было несложно.

— Да я не боюсь, ты че? — гордо сказал я. — Просто сам прикинь: странный такой маньяк — специализируется на дзюдоистах и вольниках!

— Надо было идти в парк, — сказал Валенок. — И караулить там прохожих в подходящих кустах. Как делают все нормальные злыдни.

Я расхохотался, но смех тут же перешел в простуженный кашель.

— Да какой идиот попрется в парк в такую погоду на ночь глядя? Мы бы там до утра болтались бы, пока не окоченели!

— Ну а сейчас мы тут коченеем. Какая тебе разница? Там хоть живописнее.

— Я, между прочим, предлагал устроить засаду возле ментовки!

Валенок хмыкнул и погрозил мне пальцем.

— Э нет. Только не там!

— Это еще почему? Ментов я бы, может, даже с удовольствием…

— То-то и оно, — глубокомысленно сказал Валенок. — Ты должен изображать жажду убийства! А не устроить ментам кровавую баню на самом деле.

Он мгновение подумал и добавил:

— То есть, конечно, дело твое. Но мне такого задания не давали.

Я хотел сказать Валенку, что он переоценивает мои скромные возможности, но вместо этого спросил:

— Кстати, а почему именно жажда убийства? Ты так и не объяснил.

Валенок снова хмыкнул.

— Ну, это ж очевидно. Ты превращаешься в чудовище или нет?

— Вроде да…

— А чудовище должно быть одержимо желанием убивать! — с довольным видом сообщил Валенок, словно кого-то цитируя.

Мне впервые закралась в голову мысль, что замечательная идея по ловле белого змея на живца принадлежала не Валенку, а Грегу.

— Никто ж не предлагает тебе кокнуть кого-нибудь на самом деле, — продолжал Валенок скучающим тоном. — Просто и дальше изображай терзания и сомнения. Как нормальный начинающий маньяк. Как будто, с одной стороны, ты и помыслить не можешь ни о чем таком, а с другой — тебя непреодолимо тянет кого-нибудь замочить. Короче — веди себя естественно. У тебя неплохо получается.

— Попытаюсь, — огрызнулся я, окидывая злобным взглядом пустую улицу.

Никакой тяги к убийству я не ощущал. Прямо-таки ни малейшей. Только холод, неловкость и желание оказаться дома.

— Ага, — произнес Валенок, прищурившись. — Готовься.

За дверью проходной определенно начиналось какое-то движение. Мы отступили с дороги на газон и укрылись в тени тополей.

— Тоже мне, спрятались, — проворчал я. — Пошли уж тогда прямо на проходную, там и выберем жертву, чтоб не мерзнуть. О, еще идея — прямо там ее и прикончим.

— Я об этом уже думал, — протянул Валенок, прислоняясь к сырому стволу. — Погоди, еще рано. Это следующий этап. Если твой змей не клюнет на «маньяка и жертву», придется действовать по схеме «массовая бойня в общественном месте»…

— Да пошел ты, — прошипел я и отвернулся, наблюдая за проходной.

Дверь завода наконец распахнулась, и наружу устремился довольно хилый ручеек работников. Большинство сворачивали влево, в противоположную от нас сторону — к метро. Но некоторые шли вправо, длинной темной аллеей — прямо мимо нас.

Первых человек двадцать я пропустил. Мимо проходили такие кадры — любое чудовище подохло бы от одного только выхлопа, причем за несколько метров.

Мы с Валенком стояли чуть в стороне и в общем-то даже нарочно не прятались, но нас никто в упор не замечал.

Я раньше и не думал, что отводить людям глаза так просто. Достаточно пожелать этого. На этот раз я не испытывал ни малейших мук совести — видимо, потому, что никого ни к чему не принуждал. Но дальнейший план действий очень меня смущал и нервировал.

Мимо проползла еще пара синяков, и поток иссяк.

— А почему Грег думает, что змей непременно появится? — невинно спросил я, кусая ноготь.

— А я откуда знаю… — Валенок спохватился. — При чем тут Грег?

Но тут наше внимание одновременно переключилось на другой объект.

Со стороны проходной шла одинокая девушка. Я затаил дыхание.

— Чуешь? Боится, — вполголоса произнес Валенок. — Что может быть слаще, чем запах страха?

— Я бы на ее месте тоже боялся. Особенно если б тебя увидел.

Валенок самодовольно ухмыльнулся.

Тем временем девица, не заметив нас, быстро прошла мимо. Ее каблуки звонко щелкали по асфальту. В сыром воздухе повеяло приторно-сладким запахом дешевых духов.

— Не, я не могу, — прошептал я. — Какой-то бред. Сейчас расхохочусь и все испорчу!

— Ну и дурак.

Я почувствовал, что начинаю злиться.

— Так отойди хотя бы! Не пыхти за спиной!

— И то верно, — сказал Валенок после секундного раздумья.

И исчез. Просто был — и сгинул.

Как только я остался один, то сразу почувствовал себя увереннее. «Это ж игра, та же ролевуха, — подумал я, глядя в спину удаляющейся девицы. — Инсценировка. Ладно уж, уговорили. Я просто ее слегка напугаю. Потом, по идее, должен появиться змей, а дальше пусть Валенок разбирает его на составные части и выспрашивает обо всем, о чем ему хочется…»

Неожиданно зачесались сразу обе кисти рук. Я опустил взгляд и увидел, как сами собой скрючиваются пальцы, и на них проступают когти. Увидел?! Я быстро оглянулся. Так и есть! Лужа перед проходной отливала изумрудом. Тополя, казалось, внезапно покрылись первой майской зеленью. Мир вокруг словно погружался, под воду, и я вместе с ним.

Реальность менялась, и я этим не управлял. Я не мог даже закрыть свой змеиный глаз, потому что вторым видел все то же самое. Моя змеиная натура впервые так сильно и самостоятельно заявила о себе.

«Ну что — вышел наконец поохотиться?»

В очередной раз я не заметил, как белый змей-искуситель возник неподалеку. Казалось, он выполз прямо из прелой прошлогодней травы. Даже странно — я ни разу не видел, как он появляется! Похоже, этот момент просто не фиксировался в моем сознании. Почему? Очередное колдовство? Мысль о том, что кто-то смеет отводить глаза мне, вызвала новый припадок ярости.

— Я просто гуляю! — рявкнул я.

Змей издевательски захихикал. Похоже, именно такого ответа он и ждал.

«Конечно-конечно! Просто гуляешь! И место такое приятное — темное, тихое, уединенное! И даже есть чем развлечься…»

— Заткнись!

«Меня-то ты можешь заткнуть, — высокопарно отозвался он. — Но инстинкты не задушишь!»

Я стиснул зубы, злой как… как змей. Сошел с газона и начал преследование.

Девицу я догнал минуты через три. Она сама остановилась и обернулась — наверно, услышала мои шаги.

— Ой, — пискнула она, обнаружив незнакомца прямо за спиной.

— Извините, — рефлекторно отозвался я.

Несколько мгновений мы выжидающе смотрели друг на друга.

— Вам чего? — спросила она наконец.

«Как пройти в библиотеку?» — едва не ответил я.

Ну в самом деле, что я ей скажу? Что в таких случаях говорят маньяки? Запугивают?

Дальше все произошло очень быстро и неожиданно для меня. Девчонка настороженно взглянула мне в лицо снизу вверх, и вдруг ее зрачки расширились, словно она увидела прямо перед собой нечто ужасное. Раздался пронзительный визг (у меня аж зубы свело), и «жертва» со всей силы заехала мне коленом в пах. Я едва успел увернуться и взвыл от боли, получив ногтями по глазам. Перехватил ее руку, вывернул… и тут что-то проснулось во мне. Девица повалилась на колени, а я все выкручивал ей руку, пока ее воинственные вопли не превратились в жалобный скулеж.

Тем временем со стороны проходной появилась очередная партия рабочих. На этот раз не печальные пропойцы, а трое крепких ребят. И, как назло, свернули они не к метро, а ко мне. Шли, громко галдя, и заметили нас с девицей, только оказавшись метрах в десяти. Голоса тут же затихли.

— Что уставились? — спросил я, оскалившись.

Мне было все равно, трое их или тридцать. Да хоть триста — в тот миг мне казалось, что через меня течет сила, и эта сила бесконечна и неисчерпаема. Я даже хотел, чтобы они попытались напасть на меня. И увидели, что я с ними сделаю, причем с удовольствием!

Но они не попытались. Сбились в кучу, как стадо овец, таращась на меня и девицу с немым изумлением. Странно, и чего это они так испугались? Мне стало скучно.

— Пошли вон! — приказал я. — Бегом!

И они побежали. Я захохотал. Вот это, я понимаю, управление волей! Чисто, красиво, по-честному. Откровенная угроза — естественный страх — паническое бегство!

Когда компания рабочих, толкаясь, исчезла в дверях проходной, я вспомнил про девицу, всхлипывающую на асфальте.

Что-то я теряю время! Настоящий маньяк уже волок бы ее с адским хохотом (или похотливым сопением) в ближайшие кусты. Я оценивающе взглянул на добычу… И застыл. Совершенно отчетливо я понимал, что держу в когтях существо другого биологического вида — низшее существо, которое если на что и пригодно, так только в пищу. Но сейчас я вовсе не был голоден…

Несколько секунд я смотрел на нее в немом изумлении, а потом разжал руку и сказал милостиво:

— Ладно уж, ступай… презренная.

Девушка вскочила на ноги и с криком «Мааамааа!», размазывая по лицу слезы и косметику, устремилась к проходной. Я выпрямился, с наслаждением вдыхая ночной воздух. Меня переполняло ощущение не зря прожитого дня.

Все прошло отлично. Свою роль я сыграл. Змея подманил, девицу напугал… Ну и где Валенок?

Но того не было видно.

Я отер кровь с лица. Чуть без глаз не остался! Вот чертова девица!

«Зачем же ты ее отпус-стил?» — раздалось знакомое шипение откуда-то сбоку.

— А зачем она мне? — спросил я.

«Дурак! Ладно, ничего. Валяй, продолжай в том же духе. У тебя очень хорошо получается. А там уже и до змееныша недалеко…»

— Развелось тут советчиков! Говори со мной почтительно, а лучше помалкивай. Не то с тобой будет то же самое!

«Отлично! Жду не дождусь!»

Я подумал, что, наверно, напрасно нарываюсь. Тело сразу вспомнило о той давней боли. Ощущение всесилия как-то незаметно рассосалось…

И тут наконец появился Валенок.

— Ну что, Змей Горыныч, выходи на честный бой! — пробасил он, неуловимым движением бросаясь на врага из темноты. Но раньше него, словно ударная волна, на меня обрушился ужас. Это напоминало действие психотропного оружия. Я застыл на месте и несколько секунд оставался буквально парализованным. К счастью, я стоял почти у края дорожки, а битва разворачивалась чуть дальше. Через несколько мгновений неестественный ужас исчез так же внезапно, как и нахлынул. Очнувшись, я метнулся к бетонному забору, пока меня не затоптали.

Змей издал такое шипение, словно спускали пар в котле, и мгновенно свился в тугую спираль. Валенок, к моему изумлению, остался в своем человеческом облике. Да что там — он даже мачете доставать не стал! Этот отморозок напал на змея с голыми руками.

«Конец толстомордому», — успел подумать я, глядя, как тот с чудовищной самонадеянностью хватает змея за шею.

Шипение оборвалось. Змей распрямился, как сжатая пружина, с гулом хлестнул хвостом. Я присел, едва не оставшись без головы, и укрылся за ближайшим тополем, абсолютно уверенный, что Валенка сейчас просто раздавят, как катком. Но, к моему безграничному изумлению, битва все продолжалась. Более того — Валенок, кажется, одолевал. Я с восторгом увидел, как он на лету перехватил хвост левой рукой, правой не отпуская змеиное горло. На миг показалось, что сейчас он завяжет змея узлом. Тогда змей рванулся с такой а бешеной силой, что я почти увидел, как Валенка разрывают пополам. Однако все, чего добился змей, — противник упустил конец хвоста. Но не успел я перевести дух, как змей этим воспользовался и обвил туловище вокруг врага, опутав его кольцами на манер удава.

«Вот теперь точно конец!» — подумал я, с дрожью вспоминая эти смертоносные объятия и искренне сочувствуя байкеру. Одно небольшое сжимающее усилие, и от Валенка останется только косуха, ботинки и некоторое количество фарша.

Тут между колец без видимого усилия просунулась мускулистая татуированная рука и запустила пальцы в змеиное тело так глубоко и с такой легкостью, словно оно было из пластилина. Я услышал хруст чешуи. Голова змея судорожно взметнулась, пасть распахнулась в немом крике. Я остолбенел, не веря своим глазам. Я ведь помнил прикосновение этой чешуи — она была твердой, как железо…

Вспоминая наше с Валенком знакомство в Старом Добром Пабе, я только сейчас понял, как мне повезло. Да ведь он мог меня по столу размазать в блин и скатать в трубочку — причем в самом буквальном смысле слова!

Я, уже не скрываясь, вышел из-за тополя, с восхищением наблюдая, как Валенок плющит змея, а тот мечется, пытаясь вырваться.

— Мочи гада! — донесся вдруг крик откуда-то издалека.

Крик сопровождался нестройным топотом. Я оглянулся и вздрогнул. Со стороны проходной приближалась целая толпа. Как поется в песне, «их было немного — примерно полцеха». У большинства в руках виднелась арматура и прочие кустарные орудия убийства. Беспомощная девица неслась впереди, звонко стуча каблуками, как лошадь на скачках, и орала громче всех. Под «гадом» совершенно очевидно подразумевался отнюдь не змей, а я.

Поединок Валенка со змеем тут же отошел на второй план. Я даже немного растерялся. Вот черт! Я был уверен, что рабочие не посмеют вернуться! А они вернулись, да еще и с подмогой!

Увы, волшебный кураж и ощущение власти над происходящим уже миновали. Я тихо и незаметно вернулся в реальный мир, где у меня не было ни клыков, ни когтей, а только кое-какой дар внушения. Можно было бы попытаться… Но я вполне здраво осознавал, что столько человек одновременно мне не загипнотизировать и не отпугнуть. Их совокупная ярость была сильнее моей.

— Валенок! — крикнул я. — Атас!

Валенок сидел у змея на загривке, заламывая ему голову назад, а змей бессмысленно колотил хвостом по земле.

— Чего там?

Он обернулся, сверкнув в темноте желтыми глазами, надвое рассеченными линией зрачка.

— Толпа!

— М-моментик!

Валенок сделал резкое выкручивающее движение, заорал и полетел вверх ногами. Змей ударил хвостом оземь и белой молнией метнулся через заводскую ограду, ободрав все пузо о колючую проволоку. Вслед за ним, ругаясь, кинулся Валенок.

«Неужели?!» — подумал я, не веря своим глазами глядя, как Валенок без всяких усилий перемахнул через пятиметровый забор. Через миг оба исчезли из виду.

А я остался в аллее в компании с ребятами. Настроенными, мягко говоря, недружелюбно.

— Валенок! — заорал я. — На помощь! Не бросай меня тут одного!

Толпа разразилась торжествующими воплями и перешла на бег.

Я беспомощно взглянул наверх и понял, что прыжок Валенка в этой жизни мне не повторить.

Черт, пора делать ноги!

Но я слишком долго колебался. Толпа с радостным гоготом неслась прямо на меня.

Бежать было некогда и некуда.

Я вжался спиной в забор. Ничего не поделаешь. Придется драться!

Я глубоко вздохнул и морально приготовился к жестокой битве, переходящей в мучительную смерть…

И в тот же миг вывалился на другой стороне.

С полминуты я лежал на спине среди лопухов и крапивы, тупо оглядываясь по сторонам. Передо мной высился бетонный забор, из-за которого доносились злобные крики. Я приподнялся и сел. Вокруг простиралась запущенная заводская территория, поросшая молодыми топольками и заваленная каким-то древним железом. Огромные бочки, емкости, контейнеры, механизмы, старые цистерны, переплетение ржавых рельсов…

Как я сюда попал? Посмотрел на свои руки и увидел, как втягиваются когти, а окружающая цветовая палитра теряет едва заметную прозелень.

«Вот это вовремя! — подумал я, чувствуя, что меня начинает запоздало трясти. — В самом деле вовремя!»

Позади раздался чавкающий звук и плеск. Я подскочил как ужаленный и увидел Валенка, вылезающего из огромной помятой цистерны. Грузно спрыгнув в бурьян, он принялся отряхиваться, матерясь себе под нос. Был он мокрый, грязный и злющий, и воняло от него канализацией.

— Надо же, смылся от них, — буркнул он, одним взглядом оценив ситуацию. — Молодец, что сам справился. Я бы все равно не успел тебе помочь. И вообще ни хрена не успел!

— Где змей?

— Ушел, гад!

— В канализацию просочился? — не удержался я.

— Типа того.

— А ты что?

— И я, как видишь, тоже! — злобно ответил Валенок.

— Вижу, — кивнул я. — И обоняю.

С той стороны забора все еще аукались, пытаясь понять, куда я исчез.

— То есть ты его упустил?

— Упустил, — уныло ответил Валенок. — Он, падла, сбросил хвост. Не должен он такого уметь, не должен, рано ему! Это кто-то его подстраховал печатью… А я ведь заметил у него на брюхе надпись «дубль два», да не успел понять, к чему она…

— А меня видели человек тридцать, — похвастался я. — И теперь меня наверняка объявят в розыск! Как серийного маньяка! Замечательная была идея, поздравляю, Валенок!

Валенок уставился на меня и разразился своим фирменным ржанием. К которому я вскоре присоединился.

— Оба хороши, — сказал он, отсмеявшись. — У меня предложение. Давай не будем рассказывать Грегу. Ну не повезло нам сегодня, не наш был день. С кем не бывает?

— Ничего не было! — подтвердил я.

Валенок посмотрел на меня самым дружелюбным взглядом с момента нашего знакомства.

Мы пожали друг другу руки и отправились искать выход.

Глава 19 Ритуальная смерть

Грег позвонил два дня спустя, дождливым субботним полднем. Я, в редкостно умиротворенном настроении, разогревал на сковороде вчерашнее бабкино подношение — жареное мясо с картошкой и луком. Стоял рядом с плитой и с умилением смотрел на хавчик, представляя, как роскошно сейчас пообедаю. На улице шел редкий дождь. Облака висели так низко, что казалось, сейчас зацепятся за крыши соседних высоток. Жестяной подоконник содрогался от порывов ветра.

«Только не испытания! — мысленно взмолился я, увидев, как высветился на мониторе мобильника знакомый номер. — Ох… надеюсь, никуда идти не понадобится…»

— Не понадобится, — подтвердил Грег. — Пока мне надо только с тобой поговорить. А это я могу сделать и по телефону.

«На фига тебе телефон, если ты все равно читаешь мои мысли?» — желчно подумал я.

— Мог бы и без телефона, но не хочу тебя нервировать перед испытаниями.

— О нет!

— Шучу. Испытаний больше не будет.

«А чего ты тогда звонишь?» — подумал я.

И с досады укусил себя за палец. Блин, надо как-то учиться контролировать мысли! Пока я не додумался — до неприятностей…

Но Грег на сей раз никак на мои мысли не отреагировал. Помолчал несколько секунд, а потом сказал задумчиво, будто не мне, а в сторону:

— Зря я поручил Валенку разбираться с твоим змеем.

— Каким еще змеем… — начал я, вспомнив об уговоре с байкером, но тут же махнул рукой.

Ясно, что Грегу уже все известно о нашей дурацкой ловле змея на живца. Наивно было бы полагать, что Валенок что-то от него сумеет скрыть. Я скорчил рожу и приготовился выслушивать критику.

Но Грег вовсе не собирался читать мне выговоры или устраивать разбор полетов.

— Я предполагал, что змей тебе угрожает, — заявил он. — И ошибся. Поэтому первым его не трогай. Если попытается напасть — тогда разберешься сам, без помощников…

Я вспомнил методы Валенка и подумал, что после такого избиения этот змей еще долго ко мне не приблизится. Впрочем, кто его знает, какая у него регенерация…

— И что мне с ним делать? — спросил я, помешивая картошку.

— Да ничего. Не обращай на него внимания.

— Хм… это нелегко.

— А ты попытайся.

— А он точно не угрожает?

— Нет. Он за тобой следит. Видимо, по поручению своего хозяина. Следит и ждет.

— Чего ждет?

— Твоей ошибки. Нашей ошибки. Видишь ли, у нас не принято переманивать учеников. Но ученик может уйти сам. Его могут выгнать…

— У кого — у нас? — не удержался я.

— Скоро узнаешь. Очень скоро. Собственно, по этому поводу я тебе и звоню. Пора готовиться.

Я с тоской поглядел на сковороду, выключил газ, накрыл ее крышкой.

— Слушаю. Что я должен сделать?

Как чувствовал, что разговор предстоит долгий, — и не ошибся.

— Ты, наверно, помнишь, что я сказал при нашей первой встрече, — начал Грег. — Нет смерти — есть превращение. Но эти вещи по сути очень схожие. Чтобы изменить себя, ты должен родиться заново. Но нельзя родиться, предварительно не умерев.

Я задумчиво поглядел на сковородку, вот только никаких позитивных эмоций больше не испытал. Заявление Грега играючи отбило мне весь аппетит.

— Значит, умереть? — повторил я, пытаясь обернуть дело в шутку. — А потом воскреснуть? Это что, новое задание?

— Вроде того, — подтвердил Грег.

— Чудесно! Великолепно!

— А что в этом такого? Время от времени надо сбрасывать шкуру, — нравоучительно сказал Грег. — Ты растешь, и старая кожа становится тебе мала. Собственно, она тебе уже жмет, разве не чувствуешь?

— Ну разве что в плечах немного, — принужденно засмеялся я, невольно бросая взгляд на левую руку. Сейчас на моем желтом — лучшем, — глазу была повязка, но я и так знал, что увижу, если ее сниму: похожая на дорогую перчатку белая чешуя вместо кожи и короткие заостренные темные когти. — Но в целом она меня вполне устраивает. Я все-таки не змей, чтобы шкуру сбрасывать… по крайней мере не змей большей частью!

Но Грега было не так просто сбить с темы.

— Змей не змей, это неважно. Надо ловить моменты, подходящие для перемены. Сейчас ты на пороге такого момента. Но, если пришла пора меняться, а ты упорно цепляешься за старое, начинается застой, который заканчивается катастрофой. И перемены все равно происходят, только очень болезненно и… в неправильную сторону.

— Это в какую? — мрачно спросил я.

— Падать всегда легче, чем подыматься, — философски заметил Грег. — Чтобы этого не произошло, мы, Алекс, с тобой и возимся. Сам иногда не пойму, зачем мне это надо…

«Так, может, и не надо?» — с надеждой подумал я.

Грег засмеялся.

— Я же не говорю, что тебе придется умереть на самом деле. Зачем впадать в крайности? Пока не припекло, попробуем провести превращение щадящими методами.

Я помотал головой, не поверив ни единому его слову.

— Знаю я ваши «щадящие методы». Насмотрелся в Зеленкино. Что-то мне все это не нравится!

— Ничего, ты еще войдешь во вкус. Некоторые так увлекаются переменами, что их прежняя личность исчезает вовсе.

— Во вкус чего — самоуничтожения? Так, давай перейдем к конкретике. Что мне надо будет делать на этот раз? Как именно мне предстоит умереть, чтобы переродиться?

Грег помолчал и неожиданно предложил:

— А давай сам..

— Что — покончи с собой?

— Зачем же так сразу? Найди способ умереть и воскреснуть.

Ну и задачку мне задали! Вот так с ходу разрешить вопрос, над которым тысячелетиями бьются лучшие умы человечества. Когда первый шок прошел, мне стало смешно. Грег же не может требовать от меня такое всерьез! Я даже заподозрил, что он просто хочет отделаться от меня.

«Стоп! — сказал я себе. — Спокойно! Будем рассматривать это задание как коан. Хлопок одной ладонью, и все такое. Ну, поехали…»

С полчаса я прикидывал варианты решения задачи и так и этак, а потом отправился на поиски по традиционному маршруту — в Интернет. Поиски в Сети вскоре принесли кое-какие результаты. Как ни странно, тема смерти, перерождения, воскрешения и обновления оказалась, без преувеличения, популярной. Я даже нашел целый психологический тренинг. Заключался он в следующем: компания едет в лес, каждый выкапывает себе могилку, забирается туда и целый день тихо в ней сидит. А вечером возвращается к жизни цветущим и обновленным. Называется — «обряд ритуальной смерти». Просто праздник какой-то!

«Нет, — думал я, — нутром чую, все не то. Не ритуал имел в виду Грег. Игра и есть игра. Умереть понарошку — а превращаться что, тоже понарошку? Если бы я организовывал этот ритуал сам, я бы сделал так, чтобы, по крайней мере, угроза гибели была настоящая…»

Но если подвергнуть свою драгоценную, единственную жизнь смертельному риску, где уверенность, что этот риск не станет напрасным? Как побывать на том свете и с гарантией вернуться назад?

Безвыходная ситуация.

Я лениво перебирал ссылки, которые выдал поисковик на слово «превращение», уже не надеясь найти что-то толковое. Глаз зацепился за странную фразу:

«Смерть только освобождает от телесных оков…»

«А ну-ка!» — Я с воодушевлением щелкнул по ссылке и прочитал всю фразу целиком:

«В любви и смерти — путь к превращению. Вместе они сжигают жизнь, что отделяет человека от страны, из которой не возвращаются…»

Ни начала, ни конца, ни пояснений, и даже источник указан не был. Ну и что бы это значило?

Я почесал в затылке. В этом загадочном отрывке определенно был какой-то смысл. Я это чувствовал, только не мог выразить словами или хотя бы сформулировать мысленно.

«Это не ответ, — сообразил я. — Это подсказка…»

Грег сказал сегодня немало слов о смерти, но о любви даже не упомянул…

Несколько минут я сидел неподвижно, повторяя про себя эту фразу. Потом меня посетила неожиданная идея. Я взял телефон, набрал номер Ники и пригласил ее в гости. Под предлогом проконсультировать меня и посоветоваться. И вообще обсудить происходящее. Хотя сам толком не понимал, зачем она тут нужна.

Ну, если не считать того, что я по ней давно уже соскучился.

Дождь на улице усиливался. Казалось, уже темнеет, хотя до заката было еще далеко. Снаружи было сумрачно, свистел ветер, капли барабанили по стеклу. Мы с Ники сидели на полу — она на ковре возле дивана, я на паркете под батареей, куда, откровенно говоря, уже несколько дней как перебрался спать. Пили чай. Разговаривали об интересном. Я глядел на Ники, как она рассеянно перебирает мои книги, время от времени быстро взглядывая на меня, и думал — хоть бы этот день тянулся подольше! На душе было невероятно спокойно и тепло. Наверно, это и называется — быть довольным жизнью. И почему я не приглашал ее в гости раньше?

Разговор шел о задании Грега. Я делился результатами поисков по «ритуальной смерти». Ники слушала, кивая. Комментировала в том духе, что меня занесло куда-то не туда. Я не спорил, потому что и сам так считал.

— …короче, можно закопаться в землю, но это как-то глупо, — закончил я.

Ники подняла взгляд, внимательно вглядываясь в мое лицо.

— У тебя с Грегом какие-то проблемы?

— Уж скорее у него со мной, — ухмыльнулся я. — Нет, вроде все идет путем. Если не считать этого задания. А почему ты спросила?

— Грега что-то беспокоит, — сказала Ники, помолчав. — Связанное с тобой. Я-то думала, он уже давно начнет тебя учить — ну, как меня, — а он все чего-то тянет. Словно выжидает. Вчера с Валенком ругались. Потом Валенок ушел злющий, а Грег взял и ни с того ни с сего прочитал мне лекцию о морали. Об оружии, которым лучше не пользоваться. Не знаешь, к чему бы?

— Неа, — соврал я.

Мне сейчас не хотелось говорить о неприятных вещах. Вместо этого я сказал:

— Хочешь узнать, почему он ругал Валенка?

Раз уж Грегу все равно все стало известно, я решил нарушить наш с байкером уговор и рассказал Ники о позорной охоте на змея-искусителя.

Ники, слушая, развеселилась как ребенок. Ничего другого я от нее и не ожидал.

— Валенок и есть Валенок! — хохоча, заявила она. — Вы с ним два сапога пара! Только ему не передавай, а то он тебя убьет сгоряча. Не понимаю, как он ухитрился упустить этого гаденыша, особенно под землей!

— Почему именно под землей? — с любопытством спросил я.

— Земля — родная стихия Валенка.

— В смысле?

— Она усиливает его возможности. А он ею управляет.

— Как это?

— Да как угодно. Вплоть до землетрясения. Ну, небольшого. Все-таки не настолько он крут…

— Ого! — пробормотал я, не очень-то поверив Ники.

— А может, Валенок и не лох, — подумав, очень серьезно сказала девушка. — Может, он проявил разумную осторожность и бросил преследование, когда понял, что змей не один, а с хозяином. Или вообще заманивает его в ловушку. Или нарочно уводит его от тебя…

— Он говорил, что на змее была какая-то «печать», — вспомнил я. — Что-то вроде кнопки «аварийный сброс хвоста». Понимаешь что-нибудь?

Ники кивнула.

— И что ловить его надо, когда он будет в человеческом облике.

— Разумно, — сказала она с важностью. — Видишь ли, Валенок неуверенно чувствует себя в лимбе. Он там уязвим для хозяина змея, который, естественно, гораздо сильнее. Поэтому безопаснее выманить змея из лимба сюда и лишить его всех преимуществ истинного облика…

— Стоп, стоп! — встрепенулся я, услышав новое слово. — Что такое лимб?

Ники потянулась, закинула руки за голову.

— Как бы тебе объяснить… Можно сказать, что это иной слой мира, который людям недоступен. Это, — она обвела рукой сумрачную комнату, — все, что тебе позволено увидеть в низшем теле. Но ты ведь не считаешь, что твое видение — объективная реальность, правда?

— Но я человек, а вижу много такого, что не вписывается в понятие о реальности. И почему именно лимб?

— Так его называют мои родственники, — не очень понятно сказала Ники. — Некоторые люди с даром способны видеть лимб и даже действовать в нем. Они видят его черно-белым и считают пространством, свободным от иллюзий. И очень ошибаются, потому что лимб вовсе не истинный облик мира, и даже не единственный… Мне, видишь ли, есть с чем сравнивать. Есть в самом деле иные миры. Есть такие места, которые отделены от нашего мира непроницаемой границей. Есть такие, куда можно легко попасть, но очень трудно выйти. А лимб… Это не другой мир, а просто способ видеть.

— Так-так! Значит, тот расплывчатый черно-зеленый мир со всякими тварями, в который я попадаю, когда смотрю змеиным глазом, — это и есть лимб?

— Говоришь, зеленый? — хмыкнула Ники. — Прикольно! Это потому, что твой глаз слишком рано заработал, и мозг не успевает адаптироваться. Понимаешь, змеиным глазом ты видишь в гораздо более широком диапазоне, чем обычные люди. Ну, как с ультра- и инфразвуком. Но ты не беспокойся. Со временем привыкнешь и начнешь, как бы это сказать, — видеть двумя глазами сразу. И граница совсем сгладится…

Я с жаром кивнул. Чего ж тут не понять!

Теперь ясно — Ники и Грег, говоря, что змеиный глаз нормальный, не врали и не издевались. По сравнению с ним человеческий глаз действительно казался мне слепым.

Страшно подумать, что я сам, по своей воле, чуть не остался на всю жизнь калекой!

— …но это опасно, — тем временем продолжала втолковывать Ники. — Особенно поначалу. И если никто тебе не поможет, не подскажет и не защитит — твои дела плохи. Все равно как в фантастическом романе, когда герой просыпается в чужом незнакомом мире, который существует по иным законам, а он голый и беззащитный и должен как-то выживать…

— Или когда начинаешь новую онлайн-игру, и ты на нулевом уровне с базовым вооружением и десятью пойнтами здоровья, — подхватил я, — и не знаешь, какие монстры опасны, а с какими можно просто поболтать…

— Какие — союзники, — продолжила Ники. — Какие тут же отправят на смерть, а какие дадут новый квест…

— Ники, — попросил я. — А расскажи, как ты впервые оказалась в этом лимбе?

Ники умолкла и нахмурилась.

— Не очень люблю это вспоминать, — проворчала она. — Я сразу же едва не погибла там.

— Ну, как раз это меня почему-то не удивляет! Хотя, если тебе тяжело — не рассказывай.

Ники несколько мгновений пристально смотрела в свою пустую чашку.

— Ладно уж, — буркнула она. — Просто тебе для опыта, чтоб знал, какие бывают вражеские ловушки. Я отправилась туда на охоту.

— Вот как…

— Не так, как вы с Валенком! Это вообще случилось много лет назад, задолго до знакомства с Грегом и даже с папой. Мне было тогда тринадцать лет, я считала себя обычной девчонкой, ничего не знала о лимбе и даже не понимала, где оказалась. Я просто собиралась убить одного парня из моего класса.

Ники искоса взглянула на меня.

— Ну как, шокирован?

— Нет, — ответил я. — Скорее удивлен. А зачем?

— Из мести. Этот парень тоже умел видеть то, что обычные люди не видят. А потом лихо и уверенно делал неправильные выводы. Например, что я — зло, которое надо искоренить.

— Это случайно не тот ли, который «тоже Леха»? — пришло вдруг мне на ум.

Ники кивнула.

— Он самый. И тогда один знакомый… хм… охранник… одолжил мне свое оружие. Ножи из черного вулканического стекла…

Ники мечтательно прикрыла глаза, а ладони у нее сами сжались в кулаки.

— Они были магические. В каждом сидел демон.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Тот, кто дал мне ножи, ничего мне о них не рассказал, — сейчас я думаю, нарочно. Не предупредил, как они опасны… Стоило мне взять их в руки, как они подчинили мое сознание и волю и увлекли в лимб. Это была их среда обитания, они в ней охотились. Я помню это пространство… оно выглядело как океан крови. А я была в нем хищником, ищущий жертву, и упивалась этим…

— Экие ты ужасы рассказываешь. Как-то даже…

— Не верится? — понимающе хмыкнула Ники. — Думаешь, девчоночьи дикие фантазии? Такая пигалица-восьмиклашка, и вдруг демоны, оружие! Ну и напрасно. Те ножи хоть можно было снять. А глаза ты себе не вырвешь.

— Чем дело-то кончилось?

— Жестким махачем, — буркнула Ники, — который я продула.

Поскольку больше Ники явно не собиралась распространяться на эту тему, я прекратил расспросы. И то верно, кому приятно лишний раз вспоминать проигранную битву?

Если, конечно, это были не девчоночьи дикие фантазии.

В комнате вдруг стало резко светлее. Дальняя стенка вспыхнула огненными пятнами.

— Смотри-ка, — сказала Ники, глядя в окно. — Дождь кончился!

В небе еще громоздились сизые тучи, но из-под них, над самым горизонтом, били солнечные лучи. Они сияли во всех окнах как капли огня и раскрашивали снизу подкладку облаков в самые бешеные оттенки — от лимонных до малиновых.

Ники встала, подошла к окну и долго любовалась игрой красок в небе. А я стоял рядом и любовался на нее.

— А хочешь попробовать? — неожиданно спросила она, поворачиваясь ко мне. — Погуляем?

— С удовольствием, — ответил я автоматически. — Где?

— Да в лимбе! А то что мы болтаем попусту? Некоторые вещи словами не объяснить, их можно только показать. Глубоко забираться не будем, так, по краешку. Там почти безопасно даже для новичков…

Я не сразу ответил. Хм… до сих пор я относился к попыткам левого глаза транслировать мне иную реальность как к чему-то вредному, спонтанному, опасному и требующему тщательного контроля в целях моей же безопасности. А тут — «погуляем»!

— Пошли, потренируешься! — уговаривала Ники, заметив мои колебания. — Сейчас ты боишься, потому что ничего не знаешь, но бояться-то нечего. Надо тебе осваиваться. Привыкнешь и будешь автоматически входить в лимб и выходить из него. Это станет как… ну как орган чувств. Как чувство глубины у рыб…

— Ну, пошли, — решился я. — Прогуляемся через твое подпространство.

В самом деле, почему бы нет? Лучший способ защиты — нападение!

Над панорамой новостроек, на фоне фиолетовых туч, поперек неба висела первая в этом году радуга. Пахло талой водой и весной.

— Готов? — спросила Ники.

Я протянул руку к пиратской повязке и сдвинул ее с левого глаза на лоб.

На самом деле я подозревал, что физически повязка мне не нужна. Но с ней мне было удобнее. Она работала скорее как некий символ для меня самого. Сформировал сам себе такой вот рефлекс — ради контроля над слишком рано раскрывшимся истинным зрением.

Итак, я снял ее и уставился на Ники. А она на меня.

Глава 20 Пройтись по кромке

— Вау! — сказали мы хором.

И засмеялись.

— Ну и видок у тебя! — заявила Ники, разглядывая меня во все глаза. — Страшилище!

— Почему? — слегка обиделся я.

Страшилищем меня еще никто не называл. Обычно от девушек я слышал куда более позитивные отзывы о своей внешности.

— Ну а как тебя еще назвать? — веселилась Ники. — Брр, у меня от твоего вида мурашки по коже. Никогда такого не видела! Обычно превращение идет изнутри, а у тебя, похоже, снаружи внутрь, да еще слева направо. А ну-ка, покажи язык! Не раздвоенный еще?

Неожиданно Ники оборвала свои насмешки, видно заметив, что я от них не в восторге.

— Но в целом по-своему даже красиво, — закончила она с улыбкой.

— И ты, — ответил я.

— Что я?

— Ты просто очень красивая. Без всяких «по-своему»…

Ники смущенно фыркнула и отвернулась. Такое ощущение, что ее не избаловали комплиментами — даже странно. А между тем я вовсе не льстил. Ники в лимбе выглядела еще красивее, чем в обычной человеческой реальности. Чем дольше я рассматривал ее, тем сильнее на меня действовала ее новая внешность. Нет — она почти не изменилась. Я смутно помнил пылающие золотые глаза Грега и огромную тень, качнувшуюся у него за спиной; помнил вертикальные зрачки Валенка и веющий от него неестественный ужас… Ники же осталась с виду почти той же юной девушкой. Но — вот оно что! — тут она была в родной среде. Ее прежний человеческий облик сейчас казался мне бледным воспоминанием или поверхностным впечатлением. Или маскировкой. Тут, а не там она была настоящей.

Все эти недели, прошедшие с нашего знакомства, я частенько думал о Ники, но старательно приучал себя относиться к ней как к просто знакомой девчонке. Хорошей, красивой, но не моей, а чьей-то чужой. Поскольку жизнь моя в последнее время была, мягко говоря, насыщенной — почти приучил.

Пока не увидел ее в лимбе. И новое впечатление оказалось даже сильнее, чем первое. Она далеко не просто девчонка. И она не чья-то. Та, которую я видел перед собой, не может быть «чьей-то» по определению. Она никому не может принадлежать, кроме себя самой.

В вечернем зеленоватом свете я видел Ники так, словно мы оба были под водой. Непривычно светилась перламутровая бледная кожа. Тонкие и четкие черты лица — рисунок пером, пушистые темные волосы — размытая акварель. Глаза блестели, как драгоценные камни, глядя так пронзительно и властно, что хотелось склонить голову и не поднимать, пока не разрешат.

А что при этом творилось с моими мозгами… Откуда я, например, знал, что сила, пылающая в глазах Ники, — не ее собственная? Сила, к которой она причастна, но которую она и сама не осознает. Я вспомнил ее рассказ о том, как она пыталась в тринадцать лет убить врага с помощью боевой магии. Да если бы я в таком возрасте, ничего не понимая, оказался в лимбе… Елки-палки! Еще долго просыпался бы по ночам от кошмаров. Если бы вообще ухитрился выбраться оттуда живым. А она до сих пор не может простить себе, что проиграла битву. И при этом считает, что была обычной восьмиклашкой! Как же плохо она себя знает!

— Куда пойдем-то? — спросила Ники.

— А давай на Елагин остров? — само вырвалось у меня.

Ники взглянула на меня, словно спрашивая: «Почему именно туда?», но возражать не стала.

Это была моя вторая прогулке в лимбе. И конечно, разница между осознанным действием и блужданием в потемках оказалась огромная. Я следовал за Ники, не беспокоясь о посторонних вещах, и по ее совету учился смотреть двумя глазами сразу. Дело оказалось нелегким. Натуральное гуляние по трясине. Я то ухал с головой в мутную зелень, то выныривал на поверхность, морщась от головной боли. Но понемногу получалось все лучше. Хотя удовольствия по-прежнему не доставляло. Зато всякие злобные здешние сущности — уж не знаю, из-за меня или из-за Ники, — в этот раз держались от нас на почтительном расстоянии.

Мы перешли Приморский проспект, вошли в ворота парка и на мосту через Большую Невку, не сговариваясь, остановились.

С того вечера здесь ничего не изменилось. Все так же медленно плыли-летели льдины в черной и маслянистой, как нефть, воде. Справа проносились автомобили, слева чернел парк. Разве что ветер стал чуть теплее. Он дул с запада и пахнул морем.

— Я в детстве жила тут недалеко, — сказала Ники задумчиво. — У меня под окном рос клен. Стучал по ночам ветками в окно, скребся. А я сочиняла про него песни. О том, как однажды налетит ветер, вырвет его с корнем, и он взлетит…

Она перегнулась через поручни, словно что-то высматривая внизу. Я смотрел на нее, чувствуя, как начинает стучать сердце.

— Сегодня ты не станешь бросаться с моста? — спросил я неожиданно охрипшим голосом.

Ники покосилась на меня.

— Ты очень изменился с той нашей встречи, — сказала она. — Только вот не знаю, в лучшую сторону или нет. Но сегодня ты смог бы найти меня под водой. Или остановить, если б захотел.

— Так? — Я протянул к ней руку, ласково коснулся щеки.

Ники вспыхнула, отстранилась.

— Не надо.

— Почему? — спросил я мягко.

Мне определенно казалось, что она говорит не то, что чувствует.

— Это будет нечестно. По отношению к Грегу.

— Ты разве что-то ему обещала?

— Я обещала себе, — сказала Ники надменно. — Только он — и никто, кроме него!

— Извини, конечно. Но… мне кажется, там все глухо. Не потому, что я пристрастен, не думай… Но зачем тратить время на мужчину, который…

— Я не «трачу время», — буркнула Ники. — Я повышаю ставки. Все или ничего!

«Нелепый подростковый максимализм!» — подумал я с досадой, отступая на шаг.

— А насчет того, что ты смог бы меня найти под водой, — продолжала Ники, — я сейчас объясню, что имела в виду.

Она подняла с моста мелкий камушек, что-то прошептала над ним и кинула в реку.

— Смотри вниз, — сказала она, перегибаясь через перила.

Я наклонился, вглядываясь в воду.

Какое, оказывается, дикое ощущение — смотреть на воду в мире, который сам растекается как вода! Казалось, я вижу Неву насквозь до самого дна, а может, и еще глубже; что я медленно лечу среди льдин, как среди облаков, над чужим миром. Внизу, под туго натянутой пленкой поверхности, бурлила негуманоидная жизнь. Я видел бесчисленные подвижные, прозрачные тела, похожие на пузырьки газа в стакане. Одни были мелкие, как планктон, другие здоровенные, как киты. Я видел спины — длинные, извивающиеся, круглые и плоские, выпуклые и ребристые; хвосты — плоские, острые, как шипы, разделенные на сегменты; плавники, щупальца, многочисленные лапки и щетинки… В первый миг разумной части меня подумалось, что это рыба идет на нерест. Но потом разум осмыслил то, что видит, и благоразумно сдался. Я рефлекторно отшатнулся от перил, но рук не разжал и через секунду снова прилила взглядом к удивительным существам. Которые, в чем я не сомневался, мне вовсе не мерещились.

— Это водяные духи, — раздался рядом негромкий голос Ники. — Красавчики, правда?

— Ну да, куда мне, ящерице недоделанной, с ними тягаться, — проворчал я. — Значит, водяные?

— Угу. Неужели раньше их не видел? Они в каждом водоеме есть. Даже в дренажной канаве парочка найдется. А в Неве так вообще кишат. Эти еще маленькие… А вот в Ладоге…

— Не видел, конечно, — буркнул я. — Чем бы я их, интересно, увидел? Хотя нет… с одним я знаком. В раковине у меня живет. Кусается, сволочь!

— А почему ты позволяешь? — укоризненно сказала Ники. — В следующий раз будет наглеть — поставь его на место, чтобы уважал.

— Зачем мне его уважение? — хохотнул я.

— Ну как зачем? Если ты покажешь ему, кто в доме хозяин, он станет тебе служить.

Я увлеченно следил за водяными, и слова Ники не сразу дошли до меня.

— Ты серьезно? — спросил я, не без труда оторвав взгляд от воды.

— А как, ты думаешь, я выбралась из реки? Видишь их? Они пришли на мой зов. И ждут наших приказов. Если бы ты тогда знал, ты бы тоже мог просто приказать им.

— Что приказать?

— Да что угодно. Если бы спросил, где я, они бы тебе показали. Или рассказали, куда я пошла дальше. Или даже проводили.

— Как проводили? Под водой?!

Ники захихикала.

— Не хочешь спуститься к ним? — предложила она. — Туда, на дно? Впрочем, это не особо увлекательно. Скорее противно. Только те из нас, чья стихия — вода, тащатся от таких путешествий. Остальные пользуются по необходимости. Как я.

— А у меня какая стихия? — тут же спросил я.

— Как же я отвечу на глазок? — хмыкнула Ники. — Я пока не видела, чтобы ты ею пользовался!

Я скептически заглянул в реку. Честно говоря, то, что я видел внизу, на визит не вдохновляло.

— Они опасны? — спросил я, глядя на медленно проплывавшее подо мной полупрозрачное клешнястое существо, больше всего похожее на жука-плавунца размером с надувную лодку.

— Людям да. Они могут даже убить… И регулярно это делают. А нам — нет.

— Почему?

— Мы сильнее, — исчерпывающе объяснила Ники.

Я поднял бровь домиком, намекая на необходимость пояснений. Ники вздохнула.

— По самой нашей природе. В отличие от всяких там водяных или саламандр, мы не порождения стихий, и наше существование от них не зависит. Мы берем у стихии силу и делимся с ней силой. Можно сказать, мы сами — стихия. Мы независимы, свободны, совершенны. Поэтому эти, — Ники кивнула в сторону Невы, — должны нам повиноваться.

Я нахмурился. Совершенные существа? Хм… Где-то я это уже слышал.

Ага. От белого змея в Зеленкино.

Это освещало наш сегодняшний разговор под совершенно другим углом.

Неужели опять испытания? Но какой в них смысл?

Наверно, я мог бы разговорить Ники. Но мне расхотелось. Чем выведывать тайны, лучше прожить их. Почему-то казалось, что разгадки скоро будут найдены.

А главное, оставалась еще одна загадка, которая давно меня занимала. И которую я собирался разрешить именно сейчас.

— Ты сказала, водяные могли бы показать мне, куда ты пошла дальше, — сказал я. — Так куда ты пошла?

Ники смешалась.

— Наверно, пора уже рассказать про ту траву. Призрачную траву под мостом, ага?

— Ты правда ее видел? — насупившись, спросила Ники.

— Нет, выдумал!

— Ну, тебе мог кто-нибудь рассказать. Тот же Валенок…

— Более того. Я на нее наступил.

Роскошные глаза Ники раскрылись так широко, что заняли чуть не пол-лица.

— Наступил?! И смог сойти?

Я кратко описал свои ощущения. Ники покачала головой.

— Повезло тебе, что ты нашел ее не сразу, и она успела почти растаять! Наступи ты на эту «траву» минутой раньше, не ушел бы оттуда живым. И все равно, человек ты или нет. Человеку было бы даже лучше, потому что он не полез бы под мост — не смог бы ее увидеть и инстинктивно держался подальше…

— И что бы со мной стало? — спросил я с любопытством.

— Что бы стало лично с тобой — не знаю. И никто бы никогда не узнал. Затянуло, и обратной дороги не нашел бы.

— Значит, это была дорога, — кивнул я. — Так и думал. И куда она вела?

Ники вздохнула еще горше.

— Ты точно хочешь знать? Ну ладно. Только ты мне наверно не поверишь. Это был мой личный, так сказать, черный ход… или тайная тропинка…

— Куда?

— В Нижний мир.

Я осмыслил ее слова, и у меня мороз пробежал по коже.

— К мертвым?

— Да.

Я несколько минут молчал, обдумывая потрясающую новость. Как бы невероятно это ни звучало — Ники я поверил, сразу и безоговорочно. Я еще помнил то ощущение бездонной пропасти под ногами и, наверно, не хотел бы испытать его снова. Хотя…

В голове горным потоком неслись мысли и ощущения. Ники молча следила за мной. Когда поток схлынул, осталась одна-единственная здравая мысль. Или наоборот, абсолютно безумная — с какой стороны взглянуть.

«Вот и способ выполнить задание Грега. Дорога на тот свет! Зайти и выйти. Умереть и вернуться».

— Спуститься в Нижний мир?

Ники помотала головой, глядя на меня как на психа.

— Забудь!

— Да ладно тебе, давай! Как ты говорила — потренируемся! Есть такие вещи, рассказывать которые бесполезно — их можно только увидеть…

— Леш, не надо повторять за мной всякие глупости, а? Нет, я знаю людей, которые там бывали. Но по крайней необходимости, и не дай боги никому таких поводов! А те — некоторые, — что вернулись, менялись навсегда… Но просто так, чтоб просто на мертвецов позырить…

— А мы пройдем по краешку, где не опасно! Только зайдем и сразу выйдем!

— Нет! — сердито воскликнула Ники. — Хватит, закрыли тему! Да как тебе вообще пришла на ум такая мысль?

— Так ведь, понимаешь, Ники, — сказал я проникновенно. — Мне кажется, именно это и имел в виду Грег, когда дал мне задание «умереть и воскреснуть».

Ники задумалась… и неожиданно загрустила.

— Теперь понятно, — сказала она, глядя в сторону, — зачем ты меня сегодня пригласил. Мог бы сразу сказать, что Грег велел сводить тебя в Нижний мир. А не тратить столько времени на болтовню со мной. Я-то подумала, тебе правда нравится со мной общаться…

— Не говори глупостей, — резко ответил я. — Я пригласил тебя потому, что хотел тебя увидеть. А про Нижний мир впервые услышал от тебя только что. Грег ни тебе, ни мне ничего не приказывал. Просто я подумал — наверно, он как раз на Нижний мир и намекал. Потому что других способов вернуться с того света не существует. Ну, разве что ты сам какой-нибудь бог…

Ники задумалась.

— Да, он мог, — кивнула она. — Грег знает все. Но неужели он готов рискнуть тобой? И так полагается на меня?

— А почему нет? — стараясь, чтобы голос звучал предельно искренне, спросил я. — Почему бы ему не доверять тебе? Своей единственной и лучшей ученице?

Ники всплеснула руками.

— Я же никогда никого туда не водила!

Подействовало! Стараясь не ухмыляться слишком явно, я мысленно сделал пометку: похоже, одно имя Грега оказывало на Ники гипнотическое действие. И никакой магии — простейшая манипуляция…

А вслух сказал ей жизнерадостно:

— Все когда-то происходит в первый раз.

Ха, вот тебе и нерешаемая задача, вот тебе и коан! А как поразится Грег, когда узнает, что я за полдня нашел способ сделать то, что под силу только героям мифов и богам! Я был очень доволен своей смекалкой.

Ники хмуро молчала. Думала она явно о том же, что и я, но радости у нее эти мысли не вызывали.

— Теоретически, я, конечно, могу открыть тебе вход. Но Леша, по краешку не получится! Нельзя быть немножко мертвым. Без шуток, это скверная затея. Там всем опасно, не только обычным людям. Это тебе не к водяным нырять. В царстве мертвых свои законы, его дороги не для живых, кем бы они ни были…

— А как же ты? — спросил я. — Ты ведь, как я понимаю, регулярно пользуешься этой дорожкой? Тебе не опасно?

— Мне нет.

— Почему?

Ники посмотрела на меня и медленно улыбнулась. Нежное лицо ее показалось мне бледным и сквозящим на просвет, как мартовский снег. Я затаил дыхание, почти жалея, что спросил.

— Не бойся, — тихо сказала она. — Я не оттуда. Это как персональный пропуск в клуб.

— С чего бы? Чем ты заслужила такую честь?

Ники махнула рукой и засмеялась.

— Папа замолвил словечко.

— Что?!

— Валенок же не просто так все время треплется, что Грег взял меня в ученики по блату. Видишь, у меня даже в Нижнем мире блат. Правда, здорово я устроилась?

Глава 21 Легко войти, трудно выйти

Деревянный настил моста поблескивал от воды в свете далеких фонарей. Ники вышла на середину, огляделась и, убедившись в отсутствии зрителей, сказала:

— Я-то так войду, без ритуалов. А тебе нужно открыть вход. Дай руку!

Я, не подозревая ничего дурного, протянул Ники руку.

— Ай, блин! Что ты делаешь?!

— Нужна кровь, — ответила она неразборчиво, впиваясь зубами в край моей ладони. Зубы у Ники оказались чертовски острые. Когда она наконец их разжала, на коже отпечатались две четкие скобки. Ники сплюнула кровь на настил моста, опустилась на корточки, обмакнула палец в плевок и принялась рисовать какую-то загогулину, состоящую из одних острых углов: не то букву «н», не то «п», не то табуретку. Потом ещё одну, похожую на букву «р».

— Что это за таинственные письмена? — поинтересовался я.

— Руны, — сказала Ники, выводя третий знак, напоминающий куриную лапу. — Эта — чтобы открыть двери, эта — чтобы найти дорогу. А эта — чтоб вернуться.

Я скептически наблюдал за ее шаманством. Кровь в электрическом свете казалась такой же беспросветно-черной, как невская вода. Руны расплывались по настилу, превращаясь в мутные пятна и впитываясь в мокрое дерево. Пятна дрожали, меняя форму, делились, как амебы, выпуская из себя подвижные отростки. Их становилось все больше и больше; зеленоватые щупальца пробивались наружу и, извиваясь, тянулись вверх из тумана…

— Приготовились!

Напряженный голос Ники стряхнул с меня наваждение. Я моргнул и увидел перед собой пятно призрачной травы. Оно быстро разрасталось во все стороны. Я быстро попятился, пока эта дрянь не облепила ботинки.

— Ну, пошли! — пригласила Ники, наступая на траву.

Отступать было поздно. Хоть желудок мой и сжался в холодный ком, я последовал за ней без колебаний.

Знакомое уже жгучее онемение охватило ноги — словно я босиком вошел в горный ручей. Я замер, стараясь даже не дышать. Ощущение бездонной трясины было вдвое сильнее, чем в прошлый раз.

— Что же ты? — обернулась Ники. — Не стой на месте, нельзя!

Разве мог я сказать ей, что боюсь шевельнуться? Призрачная субстанция, казалось, ждала моего малейшего движения, чтобы проглотить меня с головой.

«Ты сам этого хотел! Пошел!» — приказал я себе, стискивая зубы.

В сознании неожиданно возникло очень странное видение — перышко на весах.

Что оно значило, я не понял. Но на всякий случай мысленно сказал с предельной искренностью, обращаясь к траве:

«Я легкий! Я очень легкий!»

И шагнул вперед.

— Пришли, — сказала Ники. — Пока все идет неплохо.

Я с трудом оторвал взгляд от собственных ног и увидел перед собой железные ворота. Над воротами светил фонарь. Слева от ворот высился пятиметровый бетонный забор с «колючкой» поверху. Справа виднелась проходная с темными окнами.

— Фабрика смерти, — произнес я вслух.

— Почему фабрика? — спросила Ники.

Я оглянулся. Да-да, вот и ряд тополей, где прятались в засаде мы с Валенком, вот и дорожка, где я пугал девицу… Вдалеке, за пустырем, мигали цепочки уличных огней и ровно светились тысячи окон в новостройках.

— Я тут уже был. Совсем недавно. Это Северный завод, где мы с Валенком охотились на змея.

— Странно, — сказала Ники. — Ты говорил, что просто наблюдал, а со змеем воевал Валенок…

— Помимо змея, там были еще человек тридцать злющих работяг, — хмыкнул я. — Еще чуть-чуть, и прибили бы меня.

— А… ну понятно тогда, — протянула Ники. — Вот это «чуть-чуть» тебя сюда и привело. Видишь ли, вход — это твое персональное тонкое место. Проще всего открывать его там, где ты в последний раз мог реально погибнуть.

Тем временем ощущение трясины под ногами исчезло. Я опустил взгляд — так и есть, стою на асфальте. Все вокруг стало так обыденно и буднично, что я засомневался — не темнит ли Ники? Неужели на тот свет можно попасть, просто войдя в заводские ворота?

Кстати, о воротах. Они состояли из одной длинной железной створки, которая выезжала откуда-то сбоку, подчиняясь кнопке сторожа. Сейчас ворота были почему-то открыты. Учитывая, что на проходной даже не горел свет, настежь распахнутые ворота в самом деле выглядели несколько странновато. Я заглянул внутрь, но ничего не увидел. Это как раз не удивляло. Единственный фонарь освещал небольшое пространство перед проходной. За воротами же царила кромешная тьма. Все, что я видел, — раскрошившийся край асфальтового покрытия, а дальше — обрыв.

— Внимание, инструктаж, — сказала Ники, торжественно и серьезно. — Делать только то, что я скажу. Никакой самодеятельности. От меня ни на шаг. Если видишь что-то незнакомое — не трогай.

— Артефакты собирать только в перчатках, — подхватил я. — Складывать в специальные контейнеры. И никогда, никогда не ходить по Зоне ночью!

Ники сумрачно посмотрела на меня.

— Тут всегда ночь. Что-то ты развеселился…

— А мертвецы? Зомби? Кровососы? Надеюсь, мы их встретим?

— Надеюсь, нет! Я не собираюсь уводить тебя от ворот! Ты сам сказал — войти и выйти.

— Ну вот, — протянул я разочарованно (хотя, признаться, огорчен не был).

— Но на всякий случай, — продолжала Ники с тем же серьезным видом, — если кто-нибудь все же вылезет — не заговаривай с мертвецами. Ничего хорошего они тебе все равно не скажут.

— А если они сами заговорят со мной?

— Не отвечай. Но если уж заговорил — ничего у них не бери и сам не давай. Если будут предлагать еду или питье — откажись. Иначе не выйдешь наружу, несмотря ни на какие руны.

— Не имеет значения, новичок ты или ветеран, — заявил я еще более торжественно, чем Ники. — Новичок найдет Монолит, а ветерана убьют еще на Кордоне…

Ники устало махнула рукой.

— Если так захочет Зона. Пошли.

И мы одновременно шагнули в гостеприимно открытые ворота.

Там, где кончался асфальт, оказалась вовсе не бездонная пропасть, а просто сухая земля, поросшая редким бурьяном. Сюда еще проникал свет фонаря над проходной. В воротах я обернулся — до странности не хотелось сводить с него глаз. Фонарь подмигнул мне. Не знаю, что он хотел этим сказать. Видимо, скакнуло напряжение.

— Мы внутри, — тихо сказала Ники.

Я огляделся, рефлекторно сканируя местность на предмет зомби. Но тут не было никого, кроме нас двоих. Мне почему-то казалось, что мы на пороге огромной пещеры. Хотя, глядя наверх, видел небо — низкое, в черных тучах, и тяжелое, словно каменный свод.

Особенного страха я не ощущал. Только легкую слабость и удушье, будто вошел в плохо проветриваемое помещение.

— М-да. Темновато, — проговорил я, пытаясь понять, что меня так гнетет.

Взглянул левым глазом, правым — никакой разницы. Все та же тьма вокруг. Это меня и в самом деле почти напугало. Точнее, я почувствовал себя очень неуверенно. Словно ослеп и оглох.

Фонарь светил нам в спины. Перед нами на земле лежали две длинные тени. Это зрелище почему-то подбадривало меня. Вокруг простирался то ли пустырь, то ли скошенное поле, только сухие метелки бурьяна шелестели в темноте.

— Ну что, прогуляемся немного? — сказала Ники.

Я кивнул. Хотя и чувствовал себя так, словно за спину мне повесили туристический рюкзак и каждую секунду подкладывают в него еще одну банку тушенки.

— Хотелось бы осмотреться. Все-таки не каждый день я бываю на том свете…

— Здесь не на что смотреть, — ответила Ники. — Тут, чем ниже, тем интереснее. А это так… приграничье. Пустые земли.

Я все-таки решил хотя бы отойти от ворот. Но идея оказалась скверной. Каждый шаг давался с большим трудом. Я прошел всего-то полтора десятка метров, а устал так, словно шагал целый день в гору. Силы иссякали с такой скоростью, будто из меня на ходу вытекала кровь.

А вокруг была все та же тьма и шелест сухой травы, и ничего особенного не происходило.

Вскоре я остановился, тяжело дыша. Воздух казался разреженным, как в горах.

— Леша, ты чего? — с тревогой спросила Ники. — Тебе плохо?

— Устал, — прохрипел я. — Пошли-ка обратно.

Я уже пожалел, что сунулся сюда. Как бы эта прогулочка не встала мне дороже, чем я хотел… Вот черт, устроил себе поход на тот свет с гарантией!

— Боишься? — понимающе спросила Ники. — Ничего, ты еще отлично держишься! Почти не подаешь виду. Обычно людей, которые сюда попадают, прямо-таки корчит от ужаса…

Ники ошибалась, и сильно. Ни малейшего страха я не испытывал. Только страшную усталость.

— Ники, — сказал я, едва ворочая языком. — Если мы сейчас не повернем, тебе придется меня нести.

Ники засмеялась было, но ее смех тут же оборвался, когда я рухнул на колени.

— Какой ты бледный, — заметила она с тревогой, заглядывая мне в лицо и трогая ладонью лоб. — И холодный! Странно… Вход был открыт по всем правилам, ты должен быть полностью защищен…

— Хочу пить, — выдавил я, заваливаясь на бок.

Ники выругалась.

— Рано расслабился! — воскликнула она, хватая меня под мышки и пытаясь вернуть в сидячее положение. — Вставай, сталкер несчастный!

— И спать, — добавил я, закрывая глаза.

— Леша! Ты с ума сошел! А ну проснись!!!

Вопли Ники все отдалялись и отдалялись, пока не утихли. Я, к своему удовольствию, остался в тишине, темноте и покое. Так бы и лежал… до самого воскрешения. Вот только пить хотелось все сильнее.

Перед глазами снова возникли весы. На одной чаше у них было перышко, а на другой — кусок свежего мяса с кулак размером. Кусок, естественно, перевешивал. Вдобавок он еще и пульсировал.

«Да это ж сердце!» — понял я вдруг.

От этого зрелища мне стало жутко. Я моргнул, прогоняя видение, и открыл глаза.

Я лежал на скошенном поле под черным небом, а передо мной маячил силуэт человеческой фигуры.

«Ну вот и мертвецы, — подумал я, закрывая глаза. — А пить-то как хочется! От бутылки минералки я бы не отказался!»

— Устал, милок? — раздался прямо над ухом вкрадчивый голос. — Не думала я, что ты сюда полезешь… Ну-ка пошли со мной. Там выспишься…

«Ха-ха!» — ответил я мысленно. Пошли! Да мне и пальцем не шевельнуть!

В следующий миг я почувствовал, что меня поднимают в воздух.

В первый миг я растерялся. О таком меня не предупреждали! Что делать, если мертвец ничего не предлагает, а попросту хватает и куда-то тащит?

— Бабушка! — раздался позади возмущенный крик Ники. — Это что еще такое?! Сто раз говорила — не лезь в мою личную жизнь!

Бабушка?! Любопытство победило сонливость. Я распахнул глаза и уткнулся носом в пыльное драповое пальто. Старая ведьма без всяких усилий держала меня, перекинув через плечо. Впрочем, я был уверен, что она способна и не на такое.

— Это, дорогуша, уже не твоя личная жизнь, — злорадно заявила она, обращаясь к Ники. — Зря ты сюда притащила своего дружка…

— Отпусти его! — бросила Ники высокомерно. — Тебе его тут не удержать!

— Вот еще, возиться, — хихикнула старуха. — Он и сам скоро умрет.

— Умрет? Но почему? Ведь я все сделала правильно!

— Твоя защита поставлена на человека. А он кто? — ехидно спросила бабка.

— Человек! — ответила Ники запальчиво, но не очень уверенно.

— Вот на столько! — Бабка отмерила двумя ногтями, насколько. — Лишь потому-то он еще трепыхается. А так бы умер сразу, мгновенно, как шагнул за Врата. Нижний мир не про таких, как он. Не знаю, чем ты думала, когда повела его сюда…

В голосе Ники зазвучали панические нотки.

— Но ведь Грег сам послал его сюда! Грег всегда знает, что делает!

— Стало быть, знает, если решил от него избавиться! И прекрасно, поддерживаю. Недаром мне его свет сразу не понравился…

— Не может быть! — крикнула Ники. Кажется, бабкины предположения насчет Грега ранили ее прямо в сердце. — Вранье! Отпусти его, не то папе расскажу!

— Да пожалуйста. Я ничего не нарушаю. Все по правилам.

Я почувствовал, что меня швыряют на землю. Ни малейшей боли от удара я, кстати, не испытал. Наверно, это было плохим признаком. В следующий миг Ники была уже рядом. Она приподняла меня и крепко прижала к себе, словно пытаясь объятиями защитить от зловредной старухи и всего Нижнего мира.

— Э… Ники… — прошептал я. — Грег не посылал меня сюда.

— Что?!

Ники уставилась на меня в ужасе.

— Он просто сказал подумать… о смерти и возвращении… Но про Нижний мир мы не говорили. Прости…

— Леша, что ты наделал!

Я не ответил. Новое ощущение охватило все моё тело. Меня начало трясти, все сильнее и сильнее. И от этой тряски что-то нехорошее происходило с моим телом. Чего-то ему жутко не хватало — так глина без воды превращается в серый прах. Вот и моя плоть таяла, рассыпалась пылью, протекая сквозь пальцы Ники.

«Что со мной?» — Я случайно встретился взглядом с бабкой, и в тот же миг в моем сознании возникло видение. Возникло и пропало — но мне хватило. Змей? Нет, отвратительный монстр, состоящий, кажется, из одних костей и сухожилий, похожий на скелет огромного птеродактиля, раскинув острые крылья, парил над сжатыми полями под вечно черным небом. Мертвый и довольный…

Ведьма не сводила с меня глаз, злобно улыбаясь. Она знала, что мне мерещилось.

— Ты ж мечтаешь превратиться? — спросила она. — Ну вот и превращайся. На, попей водички. Небось во рту пересохло!

— Убери свою воду! — рявкнула Ники, попытавшись ударить по бутылке.

Но почему-то не попала по ней, пошатнулась и растянулась в рыхлой земле рядом со мной.

— Здесь не ты решаешь, — услышал я над собой голос бабки. — Но хорошо, пусть все будет как положено. Я к нему не прикоснусь. И ты не вмешивайся. Если кто хочет уйти в Нижний мир, насильно его не удержишь.

Ники всхлипнула.

— Грег не простит меня…

Я перевернулся на спину, открыл глаза. В небе среди рваных облаков парил серый призрак. Я не знал, что это, — мое ли отражение или нарочно ради меня наведенный мираж. То ли мой новый сородич, то ли мое будущее.

Что меня держит здесь? Что ждет снаружи? Есть ли там нечто такое, что я не смогу оставить? Почему не остаться тут — мертвым и довольным? Скользить вечно серой тенью в этих бесцветных тучах? Так легко и спокойно. Ни усталости, ни жажды. Ни радостей, ни печалей.

Быть пеплом. Прахом. Инертным. Никаким. Так и проводить вечность в полном покое.

И ждать. Бесконечно ждать… Чего?

Пробуждения.

Я заглянул далеко-далеко вперед и понял. Результат будет один. Мне все равно не уйти от превращения. Но этот путь — самый долгий.

Зачем идти долгим путем, если есть короткий?

— Ники, — сказал я, пытаясь найти ее глазами. — Помоги мне подняться.

Через миг я уже стоял на ногах, опираясь на плечо Ники. Подозреваю, она могла бы при желании унести меня с такой же легкостью, как ее бабка. Но эта игра шла по каким-то другим, неведомым мне правилам.

— Пошли обратно, — сказал я.

На глазах Ники блеснули слезы.

— Не так быстро, — вмешалась адская старуха.

Вдалеке раздался монотонный механический гул. Ники оглянулась, вздрогнула и с негодованием воскликнула:

— Это нечестно! Ты издеваешься?

Бабка хихикнула.

— Если он в самом деле хочет уйти отсюда, то что-нибудь придумает. Нашел же он способ сюда проникнуть!

Я оглянулся и увидел, как створка ворот медленно ползет справа налево.

— Бежим! — воскликнула Ники.

Я мог бы поклясться, что мы отошли не больше чем на пятнадцать метров, — но возвращаться пришлось по меньшей мере втрое дальше. Чем сильнее сокращалось расстояние до ворот, тем быстрее, словно в насмешку, они закрывались. К механическому гудению добавился скрежет. Как мы ни спешили, но все равно опоздали. Дверь с лязгом въехала в пазы прямо перед нами, и стало тихо.

А я получил возможность прочитать целиком надпись, сделанную на внутренней стороне ворот масляной краской: «Выхода нет».

— Ах так!!!

Ники подскочила к воротам и от души пнула створку. Та загудела, но, разумеется, не шелохнулась. Ведьма хмыкнула в темноте.

— Не думай, что победила! Леша, пошли поищем другой выход!

— Я не пойду отсюда, — устало сказал я. — Я хочу выйти здесь.

— Тут же русским языком написано — «Выхода нет»! Не бойся, можно поискать другие выходы, это реально…

— Я не боюсь. Я же сказал. Или я выйду здесь, или вообще не выйду.

Это было в самом деле так. Я знал, что если снова попытаюсь пересечь это поле — погибну там. Задохнусь и умру — окончательно. Что бы там ни говорила Ники о входе по блату и правильных обрядах, я отчетливо ощущал: этот мир мне противопоказан. Как объяснить? В общем, мне в нем не было места — ни в каком виде.

— Ты за это ответишь! — пригрозила Ники, обращаясь в темноту. — Папа тебе устроит!

— Твой «папа» мог победить нас и превратить в твоих стражей, — отозвалась старуха. — Но он не может приказывать нам в наших же владениях.

— Грег тебе отомстит!

— Что мне твой Грег? — пренебрежительно ответила бабка. — Он-то сюда точно не сунется. Сам виноват. Надо лучше присматривать за учениками.

— Тогда, — угрожающе сказала Ники, — я сломаю дверь.

Я невольно взглянул на ворота: трехметровые, из листового железа. Наверно, Ники имеет в виду какие-то другие двери! Но ведьма явно восприняла ее угрозу всерьез.

— Берегись, — прокаркала она совсем другим тоном — ледяным, без всякой насмешки. — Ты хочешь снова остаться в одиночестве? Без поддержки и защиты? Из наследной принцессы опять превратиться в безродную приблуду?

Ники показала в темноту неприличный жест и повернулась к воротам. Через миг пространство вокруг нее словно бы сгустилось от непонятного напряжения. Я увидел, как блестящую черную радужку ее глаз рассекла серебристая щель зрачка. Одновременно на лбу у нее, между бровей, начал проступать какой-то знак. Тонкие сияющее линии просвечивали сквозь бледную кожу, складываясь в очертания твари, чей силуэт я только что видел в облаках. Того крылатого призрака, похожего на скелет птеродактиля. Я еще не успел осмыслить, что это означает, когда Ники принялась за ворота.

Вот тут-то я понял, что моя катана сломалась вовсе не из-за своего низкого качества.

От первого ее удара ворота промялись так, словно были из картона. Следующим ударом Ники пробила ворота насквозь и, не теряя времени, дернула на себя и оторвала целый кусок. Внутрь хлынул свежий воздух и электрический свет.

Я рефлекторно зажмурился, ослепленный. И тут же понял, чего мне не хватало. От недостатка чего я задыхался, что могло меня спасти.

Уличный фонарь над проходной был куда мощнее, чем ментовский фонарик, который когда-то помог мне удержаться на поверхности адской делянки. Под моим взглядом он, скрипя, закачался на своей проволоке. Лампочка быстро замигала и лопнула со звоном и треском. Я сделал глубокий вдох, и сквозь меня послушно потекло легкое жгучее пламя.

Теперь я гораздо лучше представлял, что делаю. Мне вспоминалось, как когда-то в институте вокруг меня вырубалась техника и гасло освещение, а я даже не пытался задуматься над этими аномалиями и как-то связать их с собой. Страшно подумать, сколько энергии, которой я не умел тогда пользоваться, впустую уходило в пространство. Я мысленно потянулся к фонарю и дальше, по проводам, всасывая текущее по ним электричество. Очередной скачок напряжения — и я словно поднялся над городом. Подо мной в темноте раскинулась золотая паутина невероятно сложного плетения, которое только на первый взгляд казалось хаотичным. Я без колебаний протянул к ней руки…

— Леша, я не могу больше! — раздался крик Ники. — Помоги мне!

Все-таки не зря я не стал терять времени с фонарем. В единоборстве девочки с воротами вторые определенно брали верх. Пролом затягивался, как живой, и оторванная часть рвалась из рук Ники, пытаясь прирасти на место. И отрезать меня от света! Эта мысль так потрясла меня, что я одним движением ладоней втянул в себя золотую паутину. Снаружи донесся далекий треск, и стало совсем темно (Грег потом сказал, что по всему микрорайону вырубилось освещение).

Не помню, в каком я был обличье, да меня это тогда особенно и не заботило. Я чувствовал себя прозрачным и полным свечения; вокруг меня плясали тени. Я понял, что сильно недооценивал свои возможности. И они вовсе не исчерпываются отключением света в институте.

Адская старуха, кажется, тоже это поняла. И исчезла, будто стала невидимкой. Невозможно сказать, как меня это взбесило. Я метнулся вслед за ней. Пусть прячется! Свет — моя кровь, и он же — мое оружие! Еще немного ярче, и я ее увижу!

— Леша! Ворота!

Но я, увлеченный преследованием, пропустил возглас Ники мимо ушей. А в следующий миг и вовсе стало не до нее. В полной темноте мне навстречу вышли две бледные тени. Одной из них была кошмарная бабка Ники, а второй — какой-то ветхий дед. Они плелись медленно, под ручку, словно пенсионеры в собес. Шли прямо мне навстречу, словно меня вообще тут не было. От удивления я притормозил. Напряжение сразу упало — в буквальном смысле. Даже свечение стало бледнее.

— Нет! — долетел издалека крик Ники. — Только не дедушка!

Дедок шагнул мне навстречу, протянул руку и дребезжащим фальцетом произнес нараспев:

— Именем Мертвого и его волей я забираю силу которая ему и принадлежит!

Растопыренные узловатые пальцы вытянутой руки деда хищно сомкнулись. В следующий миг оба пенсионера исчезли. Мерзкий бабкин смешок растаял в воздухе. И снова стало тихо и темно.

Я стоял пошатываясь. Не шевелился, опасаясь, что любое движение повалит меня на землю, а встать я уже не смогу. Что случилось? Где распиравшая меня энергия, где свет?! Я чувствовал себя как выжатая половая тряпка. Как полное соков растение, которое мгновенно высушили.

За спиной раздалась ругань Ники. Я осторожно покосился в ее сторону. Чертовы ворота полностью восстановились, проросли, словно ветками, железными прутьями и новыми неподъемными засовами. Надпись «Выхода нет» теперь стала гораздо эффектнее: с подсветкой и бегающими разноцветными огоньками, словно дешевая вывеска.

— Извини, — Ники заметила, что я смотрю в ее сторону. — Опять старики влезли не в свое дело. Я не могу на них влиять…

— Но что нам делать сейчас? Как отсюда выйти?

— Что ж ты не вышел, пока мог? — с горечью спросила Ники. — Зачем погнался за ней? Теперь уже никак.

— А тебе?

— Я-то могу выйти… но я не хочу оставлять тебя. Они только того и хотят. Они сразу тебя убьют.

— Что ты предлагаешь?

— Подождать тут, — шепотом сказала Ники. — Я, в отличие от тебя, мыслю стратегически.

— В каком смысле?

— Пока ворота были открыты, я успела послать СМСку.

Я не успел спросить, кому. По щеке словно холодной рукой провели. Я не сразу понял, что это был попросту ветер.

— Смотри! — Ники указала куда-то наверх.

Я поднял голову и увидел, что небо очищается от туч. В разрывах облаков заблестели точки звезд. Тяжелые тучи расходились плавно и неспешно, как многослойный занавес. Я вдохнул живительный, пахнущий бензином и дождем внешний воздух, чувствуя, как проясняется в голове и на душе становится спокойно и радостно. На воротах тем временем погасла глумливая надпись. Потом раздался скрежет и лязг. Кто-то, не включая механизм, вручную отодвинул створку с той стороны. Почему-то я совершенно не удивился, когда увидел Грега.

— Выходите, — сказал он.

— Ты выступил против моих родичей! — воскликнула Ники с ужасом и восхищением, когда ворота остались далеко за тополями, а впереди показались обитаемые места.

— Давно пора было это сделать, — проворчал Грег.

— Но ты вторгся на чужую территорию…

— А они напали на моих учеников.

Ники покачала головой.

— Бабушка это так не оставит.

— Кстати, о бабушке. Чтобы я ее больше возле тебя не видел. Она мешает обучению.

Ники откровенно растерялась.

— Но она же меня охраняет! Если со мной что-то случится, то папа… Даже предположить не могу, что он с тобой сделает!

Грег нахмурился.

— Я поступаю так, как считаю правильным. А с твоим отцом мы еще все обсудим. Как ты считаешь, Вероника, чего он хотел, навязав мне тебя в ученики?

Ники опустила глаза.

— Не знаю. Я никогда не понимала, чего он хочет и что делает.

— А я теперь, кажется, знаю…

Грег коснулся указательным пальцем лба Ники в том месте, где еще недавно у нее горела серебряная вязь рисунка.

— В некоторых случаях происхождение определяет все, в других ничего не значит. Но не в твоем. У тебя скверная наследственность, Вероника, ты слишком зависима от семьи и предков. Превращение разом освободит тебя от всех прежних связей. Ты перестанешь быть частью системы. Она сама отторгнет тебя. Кстати, Алекс, это и к тебе относится.

Грег наконец вспомнил про меня и обернулся.

— Я оценил твою находчивость, но, вообще, ваш дурацкий поход в Нижний мир — совсем не то, что я имел в виду. Я сказал — поищи способ, а не проверь его на себе! Ты осознаешь разницу между теорией и практикой?

Я кивнул. На спор сил не хватало. Все они уходили на то, чтобы переставлять ноги.

— Хоть понимаешь, что едва не остался там навсегда?

— Я почти ушел оттуда сам, если бы не «бабушка» с «дедушкой», — мрачно ответил я. — Кстати, а кто они такие, если не секрет?

— Демоны, — спокойно ответил Грег. — Пара местных демонов.

«Ники служит демон, — мысленно повторил я. — Ее отец приставил к ней для охраны демона. А второй демон едва меня не убил. Чудесное семейство!»

— Ну ладно, — сказал Грег. — Хоть продержались до моего прихода. Ты как вообще?

— Нормально, — надменно ответил я, стараясь не шататься. — Как огурчик!

Они ушли вперед, а я кое-как плелся позади, спотыкаясь на ходу. Зубы стучали, как от холода. Грег с Ники, увлеченные разговором, даже не догадывались, как мне плохо.

Глава 22 Голод

От завода до дома я добрался на автопилоте. Даже не помнил, то ли ехал на транспорте, то ли шел через лимб, то ли нет… Да, честно говоря, мне было все равно. Под конец интересовало только одно — сохранять вертикальное положение. Как же я устал от этих путешествий по мирам! Хотелось только одного — лечь спать и проспать дня три.

К ощущению полного упадка сил исподволь добавилась боль. Она зародилась где-то во внутренностях и набегала волнами, скручивая внутренности. Кажется, болели даже кости. Наверно, наркоманы испытывают нечто похожее во время ломки. Я и выглядел как наркоман, когда, шатаясь, подходил к своей парадной.

Напротив двери стояла «скорая помощь» с работающим мотором.

В помрачении сознания я подумал было, что это за мной. Такие мелкие бытовые чудеса со мной периодически случались уж давно, и я привык к ним, к тому, что для меня это нормально. Я даже слегка обрадовался, что мне сейчас что-нибудь вколют, и я выпаду из мучительной реальности. Но тут дверь парадной открылась, и я столкнулся с санитарами, которые тащили на носилках старуху. Клоунские рыжие волосы и белое, как обсыпанное мукой, лицо замечательно гармонировали между собой. Изо рта у бабки текла слюна, глаза закатились.

— Что с ней? — умирающим голосом спросил я санитаров, подпирая косяк.

— А вы ей кто? — поинтересовался один их них. — Родственник?

— Сосед.

— Инсульт у нее, — ответил санитар и бросил на меня быстрый взгляд, как бы решая, не нуждаюсь ли и я в немедленной госпитализации.

— Это опасно?

— Как тебе сказать? Жить будет, — буркнул санитар, протискиваясь мимо с носилками.

— Только хреново и недолго, — добавил второй, нимало не беспокоясь о том, слышит его бабка или нет.

М-да. Звучало не слишком оптимистично. Но я был слишком обессилен, чтобы испытывать какие-то эмоции.

На пятый этаж я поднимался минут двадцать, с одышкой, как столетний дед.

Тошнило и мутило. Голова болела, тусклый свет грязных лампочек резал глаза.

Я остановился возле двери и долго не мог попасть ключом в замок. Главное — не выронить ключи. Иначе поднять их уже не получится…

Хотелось только одного — не шевелиться. Болезненные спазмы внутри становились все сильнее.

«Спокойно, — уговаривал я себя, поворачивая ключ с таким усилием, словно это был колодезный ворот. — Я просто устал. Чертов Дедушка! Как это у него получилось? „Волей…“, чего там дальше? Надо восстановить энергию…»

Но как? Выспаться. Это в первую очередь.

Поесть? В холодильнике еще оставался бабкин вчерашний борщ.

При мысли о нем меня чуть не вывернуло.

Тело требовало покоя и темноты. Я вошел в ванную, не включая света, и оперся двумя руками о край раковины, чтобы не упасть. Перед глазами все кружилось. Когда приступ прошел, я стал собираться с силами, чтобы включить воду и сунуть под нее голову.

Холодная вода тонизирует. Главное, не захлебнуться в процессе.

В сливе блеснули серебряные глазки. Некоторое время домовой (или водяной, кто его поймет) присматривался ко мне. Видимо, понял, в каком я состоянии, вылез наружу и нагло уселся напротив, уставившись мне прямо в лицо. Как бы говоря всем своим видом: «Ну и что ты мне сделаешь?»

То, что я сделал, удивило меня гораздо сильнее, чем домового. Если он, конечно, успел удивиться.

Я молниеносно схватил его левой когтистой рукой и закинул в пасть — лишь клыки лязгнули.

Тот только пискнуть и успел. Дернулся и обмяк, когда его раскусили пополам. По языку в горло потекло что-то горячее, сладкое, мгновенно утолившее скручивающую боль внутри — именно то, что было мне надо!

Я, наконец, понял, что за боль терзала меня изнутри. Это был просто голод!

Домовой был съеден за несколько секунд вместе со шкуркой и всеми потрохами. Только пальцы остались выпачканы в какой-то липкой саже. Несколько секунд я брезгливо пытался отряхнуть руки, потом вспомнил, что я в ванной, включил воду и тщательно вымыл их.

Только тут я осознал, что сделал. Я только что сожрал своего соседа. Причем живьем.

Никакого ужаса я не испытал. Скорее наоборот. Все, что я думал и чувствовал по этому поводу, можно было свести к одной фразе:

«Хорошо, но мало!»

Я облизнулся. Вдумчиво облизал пальцы. Пожалел, что поспешил с мытьем. Огляделся внимательно — нет ли поблизости еще домовых? Вот бы наловить десяток! Спохватился, закрыл глаза, замер и принюхался. Доступное поиску пространство мгновенно расширилось в несколько раз. Я успел поймать слабый след — что-то вроде расходящегося волной ужаса, но, увы — это было все. Ни в квартире, ни по соседству никого съедобного не было. Если и были, то успели удрать и попрятаться. Мелкие гаденыши! Ничего, я до вас еще доберусь!

Я со вздохом открыл глаза, вышел из ванной и снова направился к двери.

Всем же известно: если в доме хоть шаром покати — надо пойти на улицу.

И поискать пищи там.

Извиваясь, я скользил в пространстве, границ которого и сам не смог бы определить. Где-то выше асфальта, ниже облаков, с возможностью идти в любую сторону — до бесконечности. Полз по лужам, по мокрой мягкой траве, выросшей там, где проходила теплоцентраль, по оттаявшей грязи, в которой шло непрерывное копошение пробуждающихся червей и личинок. То, что я принимал за блики лунного света на асфальте, оказалось пятнами тепла и холода. Я ощущал их кожей, инстинктивно держась ближе к теплу, огибая подтаявшие сугробы, сминая первые цветы мать-и-мачехи. Деревья и кусты окутывала зеленоватая дымка, и я на миг запутался, на каком я свете. Уловил слабый запах свежей травы и на миг замер от страха, вспомнив вход в Нижний мир. Но потом понял — запах настоящий.

А зеленоватый туман, окутавший деревья, — первая зелень на черемухе.

«Ведь уже середина апреля!» — вспомнил я.

В Питер незаметно пришла весна. А мне со всеми этими испытаниями и превращениями было не до перемен в природе. Но сегодня я чувствовал все, я сам был частью всего. Ники была права: лимб — это не особая вселенная и не отдельный слой мира. Это все тот же мир, только воспринимаемый в расширенном диапазоне.

В новом мире — новый я. В новом теле. На новом уровне.

Сумрачная зелень дворов осталась позади. Теперь я полз по улице Савушкина — быстро, плавно, изящно, в ореоле почтительного страха. Казалось, что все передо мной затихает, замирает и прячется, и не скажу, чтобы мне это не нравилось. Множество мелких сущностей, вроде покойного домового, шныряло повсюду, разбегаясь с моего пути. Некоторые замирали и затаивались, дрожа. Я спокойно проползал мимо. Это было ниже моего достоинства — охотиться на такую мелочь. Настоящая охота была впереди.

Справа остался НИИ, где я работал (какое нелепое место! Зачем оно?). Возле трамвайной остановки я притормозил и свернулся кольцом, принюхиваясь.

Там толпилось довольно много народу. Большинство были мне совершенно неинтересны. Бесцветные, безвкусные, они и стояли как колоды, высматривая трамвай. Но другие… Забавно! Несколько человек, не сговариваясь, отошли от того места, где лежал я, на противоположный конец остановки и сбились там, как стадо баранов, нервно поглядывая в мою сторону. При виде них нутро резко и болезненно скрутило голодным спазмом.

«Что? — поразился я. — Это… едят?»

Несколько мгновений я колебался. Потом заполз на раскидистый клен рядом с остановкой и устроился там, задумчиво глядя на столпившихся в кучу граждан.

В какой-то миг я понял, что выбираю. Пока довольно абстрактно. Добыча не казалась мне слишком привлекательной. Не моя пища. Как пшенная каша… или молодая трава с дождевыми червяками… Есть, конечно, можно — но зачем? М-да… Чтобы насытиться такой пищей, надо сожрать ее очень много! Стоит ли усилий?

Впрочем, голодному не следует быть разборчивым…

Не знаю, чем бы закончились мои раздумья… Но с противоположной стороны вдруг повеяло чем-то таким приятным, таким заманчивым и вкусным, что у меня даже потеплело не только в желудке, но и на сердце. Я быстро обернулся и увидел человеческую фигуру, удаляющуюся по улице в сторону «Черной речки».

Человеческую ли? С виду это был человек. Молодой парень, вроде меня. Но по внутренней сути — что-то совсем другое! Как и я!

Тут внутренности так скрутило, что я чуть не свалился с дерева. Теряя голову от голода, быстро соскользнул вниз по стволу и быстро-быстро пополз вслед за ним.

Парень шел быстро — видно, решил не дожидаться трамвая и прогуляться до метро пешком. Я мог догнать его в любой момент, но не спешил, постепенно приближаясь и пытаясь понять, чем он так меня притягивает.

Ага! Он тоже что-то чувствовал. Все ускорял шаги и даже раз оглянулся. Никого не увидев, вроде успокоился и сбавил темп. Но я с удовольствием ощущал его нарастающую нервозность. Мне хотелось подползти поближе, покружить вокруг него, постепенно сужая круги… Наслаждаясь этой игрой, прежде незнакомой, но такой приятной…

Или просто броситься и сожрать одним глотком — как недавно домового?

Но я усилием воли держал дистанцию, чтобы не спугнуть его раньше времени и выбрать наилучший момент для нападения. Дурацкая охота с Валенком научила меня разумному расчету. На сей раз я не хотел никаких проколов. Все должно произойти правильно.

Любопытно: хотя большинство людей в лимбе выглядели безжизненными тенями, этот парень просто сиял! Его бледное, холодноватое, как свет галогенной лампы, свечение притягивало меня, как фонарь — мотылька, как мороженое — ребенка… На близком расстоянии я начал кое-что понимать. Кажется, дело было в его крови. Что-то такое было в ней необычное, опьяняющее. Не сама кровь как жидкость, но какой-то ее компонент, воспринимаемый как свечение — благодаря которому я, похоже, и видел его в лимбе так четко…

Думать здраво становилось все сложнее. Перед глазами вдруг возникла картинка-воспоминание. Как сам плелся по этой же улице, перепуганный и дезориентированный, зажимая рукой левый глаз, а вокруг меня кружил невидимый хищник…

Тогда змей что-то проорал, прежде чем напасть на меня…

«Кстати, где он? Почему не здесь?» — промелькнула мысль. Валенок давеча говорил, что змей непременно явится посмотреть на мою охоту.

Мысль о возможном конкуренте вызвала такое бешенство, что у меня слетели все тормоза. Я злобно зашипел и прибавил ходу.

Пусть только попробует тут появиться! Да я его убью!!!

Кто посмеет оспорить мое право на добычу?

Парня я догнал одним броском. Ударил мордой в затылок, сбил с ног, перевернул и алчно запустил клыки в горло.

А уж потом увидел его лицо.

Когда я очнулся, то обнаружил, что стою на коленях на тротуаре, а в луже передо мной лежит мой лучший друг Кирилл. Никаких повреждений на его шее я не видел — как и признаков жизни на его лице. Я прижал ухо к его груди, но услышал только стук собственной крови в ушах. Попытался прощупать пульс, но не нашел его. Окинул улицу блуждающим взглядом, готовый бежать за помощью… Куда? К кому?

В итоге выхватил телефон и дрожащими пальцами нашел нужный номер.

— Грег! Я тут… кажется, убил человека.

— Все, — сказал Грег, вытирая руки Кириной футболкой.

Киря лежал на моем диване, раздетый до пояса и такой же мертвенно-бледный, как на улице. Горло у него было покрыто сине-зелеными синяками, на шее — черные потеки. Но все это было неважно. Главное — он дышал.

Правда, в сознание он еще не вернулся. Но я все равно не мог прийти в себя от облегчения.

Весь диван был заляпан пятнами черного цвета, похожими на плевки. Такого же цвета были ладони Грега. Только что на моих глазах он этими ладонями вытянул из Кириного горла уйму зараженной крови. Зараженной, что характерно, моим ядом. Мои замечательные клыки оказались еще и ядовитыми.

Сейчас, обычным зрением, я не видел ничего, кроме синяков. То, что сделал Грег, напоминало работу хилеров. Но я прекрасно помнил, как выглядело Кирино горло в лимбе.

Грег отложил футболку и выпрямился. Руки он все еще держал перед собой, слегка на отлете, как что-то горячее. Сквозь кожу ладоней просвечивала еле заметная тонкая золотая вязь. Кажется, растения и клинки…

Я переступил с ноги на ногу и спросил, рефлекторно приглушая голос, словно боялся разбудить Кирилла:

— Почему у него такая темная кровь? Из-за яда, верно?

— Нет. Она просто черная сама по себе. Твой приятель — обычный человек, но кровь в нем очень необычная. Это не кровь человека…

— Как это? — изумился я, уставившись на Кирю. — А чья?

Грег пожал плечами.

— Я бы сказал — твоя.

Он посмотрел на меня — в первый раз с того момента, как мы притащили Кирю ко мне домой.

— Вы не родственники?

— Нет…

И тут до меня дошло. Кто бы мог подумать, что те несколько капель крови, которыми мы обменялись во втором классе, будут имеет значение!

— Вот как! — сказал Грег быстрее, чем я успел озвучить свои догадки. — Значит, кровные братья!

Он что-то пробормотал себе под нос, улыбнулся и уставился на Кирилла с не меньшим интересом, чем я.

— Даже не представляю, как ему это отзовется в будущем, — сказал он. — Но это очень любопытно! Не теряй его из вида, потом расскажешь…

— С ним все будет в порядке?

— Он поправится. И ничего не вспомнит. Самое большее — как потерял сознание на улице, а потом очнулся у тебя на диване. Возможно, он даже будет считать тебя своим спасителем, — добавил Грег, слегка усмехнувшись.

Я косо взглянул на него.

— Предлагаешь рассказать ему правду?

— Нет. Ему незачем это знать.

— Да он и не поверит, — подхватил я, повеселев. — Он по жизни такой скептик, что если встретит привидение, то скорее убедит его в том, что оно — глюк, чем поверит своим глазам!

Кажется, обошлось. Все уладилось гораздо лучше, чем я надеялся. Грег не оторвал мне голову. И главное, Кирилл остался жив! Напряжение отпустило.

Кстати, и того чудовищного голода я больше не чувствовал. Шок от сознания того, что я чуть не убил Кирю, оказался сильнее.

Либо я успел-таки подкрепиться его кровью…

— Я упырь, да? — спросил я покаянным тоном.

— Не то чтобы… — вздохнул Грег. — Ты же не сознавал, что делал. Я сам виноват. Темные твари выпили тебя до капли, а я как-то упустил это из вида… Только и думал о том, как буду разбираться с отцом Вероники. Пришлось нарушить договор, но что я мог поделать? Есть пределы, за которые отступать нельзя. Нет власти без компромиссов — уж кто-кто, а он должен это понимать…

Я ничего не понял, но и говорилось все это явно не мне. Похоже, предстоящие разборки с загадочным и зловещим отцом Ники и сейчас беспокоили Грега сильнее, чем моя попытка убийства с людоедством.

— Представляю, как ты был голоден, — сказал Грег, словно вспомнив обо мне. — Голод руководил тобой, а не злоба.

— Но что мне делать? — спросил я серьезно. — Если это повторится?

— Я буду следить. Но если тебе снова захочется поохотиться таким манером… Ради твоего же блага… Постарайся остановиться.

Глава 23 Добрые дела

История с Кирей произвела на меня сильное и тяжелое впечатление. Кажется, впервые я задумался о том, что ж я делаю? Куда иду? И сам ли иду или попал во власть некоей злой силы? И что эта сила делает из меня?

Хотя, если вдуматься, все мы от рождения во власти этой силы. Вопрос только один — насколько можно на нее влиять? Хотя бы в том, что касается себя самого?

И зачем мне все эти возможности, которых с каждым днем все больше, — если я не могу их контролировать?

Целый день я размышлял над этими темами и, уходя с работы, принял решение.

Хватит злодеяний! Пока я в самом деле не стал хищным пресмыкающимся, надо принимать меры. Больше никаких нападений, ни игровых, ни настоящих. Если я хочу сохранить к себе уважение, надо думать не только о себе, но и о других.

И для начала — по возможности исправить зло. Заняться теми, кто пострадал от моих трансформаций.

Придя домой, я позвонил Кириллу. Звонить было слегка неловко. Всегда смущаюсь, когда меня благодарят.

Но разговор сразу свернул не в ту сторону. Когда я заботливо спросил Кирю, как он себя чувствует, он шепотом попросил извинить его — он не может разговаривать. Горло болит нестерпимо, хотя уже гораздо лучше, чем вчера. Я сразу понял, что сейчас требовать от него благодарностей жестоко. Заготовленные фразы «зачем же еще существуют друзья?» и «на моем месте ты сделал бы то же самое!» не пригодились. Ну и к лучшему!

А тем временем Киря умирающим шепотом принялся строить догадки, что с ним приключилось, ставя сам себе разные диагнозы. Почему обморок? Откуда синяки на горле? Почему повреждены голосовые связки? Я слушал, как он сыплет терминами, не без досады. И не без тревоги. Киря был вовсе не глуп — довольно быстро он определил, что его хворь не похожа ни на внезапный приступ астмы, ни на скоропостижную ангину, сопоставил свои ощущения с синяками, оставшимися после лечения, и пришел к близкому к истине выводу, что на него кто-то напал. После чего разговор и вовсе стал похож на опрос свидетелей. Не видел ли я кого поблизости, не заметил ли чего подозрительного и, вообще как оказался в такой час на месте преступления… Я сердито оборвал его, напомнив о том, что он не может разговаривать.

— Да-да, умолкаю. Хотя, конечно, повезло, что ты на меня наткнулся на улице, но жалко, что слишком поздно! Черт, темное дело. Вроде бы ничего у меня не пропало, кроме кепки, но все же… Я подумываю, не написать ли заявление в милицию. Ты ведь не против, если я укажу твои координаты?

— Против! — заорал я.

Еще минут двадцать я убеждал Кирю, если жизнь и рассудок ему дороги, не обращаться за помощью к ментам. Все тщетно — мой друг с ними близко не сталкивался и еще хранил какие-то детские иллюзии на их счет. С огромным трудом я выжал из него обещание не упоминать меня. Кирилл пообещал, но как-то неуверенно и с явным недоумением по поводу моего нежелания сотрудничать со следствием. Ясно было, что он сохранит тайну до первого же допроса, где не по злобе, а по своему простодушию и неопытности все непременно выболтает добрым дядям милиционерам. После чего я автоматически стану главным обвиняемым в разбойном нападении, краже кепки, а также еще в десятке-другом накопившихся в нашем районе нераскрытых преступлений.

Если б он знал! На миг захотелось рассказать ему всю правду. Тут-то я получил бы всю положенную мне благодарность. И санитаров с доставкой на дом.

Я нажал на «отбой» и минут десять ходил по комнате из угла в угол, маясь от тревоги и сердясь на Кирю. Что за жизнь! Даже благое дело нельзя совершить, чтобы не нарваться на ментов! А Киря, между прочим, мог бы хотя бы сказать спасибо, вместо того чтобы играть в сыщика!

Успокоившись, я вернулся на диван и потянул к себе городской телефон. По нему я звонил довольно редко, в основном родителям. На очереди был вопрос, который особенно тяжким грузом лежал на моей совести, — а именно соседская бабка, госпитализированная вчера с инсультом. Элементарная порядочность требовала хотя бы узнать, что с ней. Ну а потом — будет видно…

Никаких бабкиных координат у меня не было. Но я знал, что они есть у мамы. Так что, звоня ей, я совершал еще одно мелкое доброе дело (ибо уклонялся от общения с родителями уже не первую неделю).

Мама так обрадовалась звонку, что мне даже стало стыдно, и я сразу свел разговор на интересующий меня предмет.

— Как там поживает ба… в смысле, эта твоя родственница? Ну, у которой я квартиру снимаю? Что-то ее давно не видно! Я слышал, она в больницу попала?

Мама как-то сразу пригорюнилась, издала тяжкий вздох и плачущим голосом принялась рассказывать. Да, лежит в больнице… Они с папой только-только от нее приехали, все утро у нее провели. И все у нее плохо: и рука, и нога, а главное — голова… Я, подавляя брезгливость, выслушивал неаппетитные подробности бабкиного состояния. Ну и дрянь же этот инсульт! Неужели все это в самом деле из-за меня? Плохо-то как! Блин, что делать?

Сразу промелькнула мысль о Греге. Если он такой крутой целитель…

Я в подробностях представил себе план дальнейших действий. Я уговариваю Грега, беру всю вину на себя, всячески каюсь, и он соглашается мне помочь. Безлунной ночью мы тайно проникаем в больницу и Грег наложением рук полностью исцеляет старую перечницу. Я так и видел, как овощ вновь становится человеком, как яснеет мутный взор, как начинают слушаться парализованные конечности… И вот бабка уже встает с ложа скорби и с благодарностью отдает мне квартиру в бессрочную и бесплатную аренду…

— Всю левую половину тела парализовало, слюна течет, глаз слезится, — частила в трубке мама. — И мямлит почти неразборчиво… Вставать не может, ходит под себя… Но со временем, говорят, станет получше… Одна радость у старушки — телевизор смотреть… Мы с папой ей телевизор наш маленький с кухни отвезли…

— Если у нее половина туловища не работает, как же она телевизор-то смотрит?

— Второй половиной, — объяснила мама. — Только голова, вот беда, тоже работает вполсилы… Ты это учти, Лешенька, и не сердись на нее…

Это упорное упоминание о плохой голове наконец привлекло мое внимание.

— А что такое у нее с головой?

— Ты не знаешь еще? Так ведь она же на тебя в суд подала!

— На меня?!

Я так изумился, что новость даже не задела меня — будто говорили о ком-то другом.

— Я ж говорю — одна рука-то ее слушается, так она, как чуть оклемалась, сразу написала заявление в прокуратуру. Что ты ее с ума сводил излучением, что у тебя дома аппарат стоит, который излучает эти… пси-волны, и ты через вентиляцию к ней эти волны запускаешь. Чтобы она с утра до вечера еду готовила и все тебе относила. А ты, говорит, еще и рожу кривишь, но все равно злостно объедаешь пенсионерку…

— А что я инопланетянин, не написала?! — рявкнул я. — И что я ядерную бомбу собрал и держу в тумбочке?!

Мама тяжко вздохнула и утвердительно промолчала.

— Написала?! Вот старая ссс… стерва! Ну ладно, пусть ее в дурдом отправят вместе с ее излучателем!

— Так ведь это еще не все…

Тут маму прорвало, и она разразилась градом упреков:

— Леша, как так можно издеваться над старым человеком? Что надо было с ней делать — и систематически! — чтобы довести ее до такого состояния?! Она, как начинает о тебе говорить, багровеет вся и трясется, вот-вот еще раз удар хватит. Ты, говорит, сам Сатана! Имя тебе, говорит, легион!

— Да ничего я ей не делал! — возмутился я. — Подшутил пару-тройку раз. Просто чтобы взбодрить старушку!

— Дыма без огня не бывает…

— Ты еще спроси, нет ли у меня дома атомной бомбы в тумбочке!

Мама не спросила. Но наверняка только потому, что сама работала в ядерном НИИ. Что же до излучателя пси-волн, я опасался, что она, как большая любительница непознаваемого и оккультного, втайне верит в его существование.

— Сам себе ведь яму вырыл! — сказала она с укоризной. — Алеша, я тебе плохого не посоветую — навестил бы ее, повинился… А то что ж тебе теперь делать-то? Куда ж тебе деваться?

— Ага. Навещу! И пирамидку из фольги на голову подарю!

— Может, простит тебя и заявление на выселение назад отзовет…

— Чего?!!

— Она еще и другой иск написала, в мировой суд, — чтоб тебя выселили. А квартиру хочет освятить и продать. Потому что она, дескать, оскверненная нечистым духом…

Я был оглушен. Продать квартиру? А как же я?! Но, секунду подумав, сообразил, что паниковать рано. Дело это не быстрое. Бабка еще долго проваляется в больнице (схема с чудесным исцелением, разумеется, немедленно отпала), а, пока она оттуда выйдет, я что-нибудь придумаю.

Все эти соображения я тут же изложил маме.

— И кто ж ее будет продавать, если бабка в параличе и в маразме?

— Наследники, кто же еще? Она уж и доверенность написала…

Мама начала рассказывать о бабкиных двоюродных племянницах, которые, заслышав об инсульте, слетелись как стервятники на падаль и уже ведут переговоры с юристом, который вертится там же…

— Мы с папой предлагали помочь — родня все-таки, — но она нас гонит от себя. Вы, говорит, уже помогли мне, подселив этого ирода, чего еще хорошего от вас ждать? И телевизор свой, говорит, заберите — может, в нем бомба! Видишь, Леша, сколько из-за тебя проблем?

Я кипел от гнева. Больше всего хотелось немедленно поехать в больницу и придушить бабку. А я-то с ней по-хорошему, по-человечески! Стряпню ее посредственную ел да нахваливал! А она, значит, вот так — излучение! Наследники! Бомба в телевизоре (жалко, что ее там нет!).

Да как она, это жалкое низшее существо, вообще смеет противиться моей воле!

Трубку я повесил страшно злой. Итак, ничего не изменилось — благодаря бабке и лучшему другу я снова бомж, преследуемый ментами!

В горле клокотало что-то горячее, словно кипяток. Вот-вот пар из ушей пойдет! Нет, это непорядок, надо успокоиться! Как нас учили на кэндо? Глубокий вдох… задержка дыхания… сосчитать до восьми и медленный выдох… А это что такое?!

В самом деле, пар! Горячий, как из чайника! Столбом! Вот это да!

Я временно забыл про бабку и все связанные с ней неприятности и следующие полчаса экспериментировал с дыханием. Выяснил три вещи: 1) огонь выдыхать пока не получается; 2) когда я сплюнул на стол, слюна проела столешницу; 3) как только ярость улеглась, пар идти сразу перестал, и выдох стал нормальной температуры.

Так… что там еще осталось в списке добрых дел?

Ах, да, дочь. Васька…

Внезапно я почувствовал тепло в груди. Моя крошка! Как же давно я с ней не виделся!

Как-то незаметно я пропустил уже две субботы. Ленка звонила в прошлые выходные, но я сбросил звонок. Мне было не до отцовских обязанностей.

Я представил себе малявку, вспомнил ее сладкий запах и ощутил огромный прилив нежности. Хоть что-то во мне не менялось в худшую сторону! Правда, я не вспоминал о дочке все это время, но в душе — сейчас мне это стало ясно — ужасно скучал по ней. Как же мне захотелось ее увидеть!

Недолго думая, я позвонил Ленке и, не слушая никаких возражений, сказал, что желаю пообщаться с Васькой — прямо сейчас!

— Вот ведь приспичило, называется… Именно сегодня, вынь да положь! А что у нас свои планы — это, конечно же, никого не интересует! А что у ребенка режим, на это некоторым тоже начхать…

Мы с Ленкой стояли на традиционном месте встреч — возле парковки у института. Ленка ожидаемо бранилась, но как-то без огонька, опасливо на меня косясь. Будто не зная, как я на ее бормотание отреагирую — то ли рявкну, то ли дам в глаз. Ну а я не реагировал вообще никак. Держал Ваську на руках — осторожно и нежно, словно боясь раздавить, — и с умилением на нее смотрел.

Какая же она славная, какая приятная и милая! И как я раньше не замечал всей ее прелести? Эта дивная улыбка (четыре зуба наверху, два внизу), взлохмаченные кудряшки, сияющие глазки-пуговки… И вся она прямо светится, словно маленькое солнышко. А какая она приятная на ощупь, как вкусно пахнет…

— Что это ты ее тискаешь? — подозрительно спросила Ленка. — Отцовский инстинкт наконец проснулся?

— Наверно! — подтвердил я со счастливым видом. — Такая лапочка — так бы и съел!

Ленка скривилась, но, прежде чем успела ответить, за моей спиной раздался знакомый голос:

— Леша, привет!

Я обернулся, и отличного настроения как не бывало. Передо мной стоял последний человек, которого я хотел бы встретить в данной ситуации, — Ники.

Уж не знаю, случайно она тут оказалась или нет. Скорее всего, просто шла мимо. Во всей красе: ботфорты в заклепках, джинсы в обтяжку, распахнутый плащ а-ля анимешный эсэсовец, все, естественно, черное только ствола в руках не хватает. На поясе блестела цепочка из черепов, такие же серьги качались в ушах, на шее — серебряный дракон с острыми распахнутыми крыльями, крайне неприятно напомнивший о походе в Нижний мир.

— Привет, — буркнул я, быстро передавая Ваську на руки матери.

— Приве-ет! — подхватила Ленка, уставившись на Ники во все глаза и улыбаясь приторно-сладкой улыбочкой.

Я поморщился. Черт, как неудачно вышло! Улыбочка была очень хорошо мне знакома. В этом ракурсе я Ленку с огромным трудом переносил даже в самом начале нашего знакомства. Назывался он «гиена на охоте».

— Леша! — воскликнула Ленка с фальшивым восторгом. — Это что, твоя новая девушка? Как ее зовут?

— Это Ники, — неохотно сказал я, прикидывая, как бы свалить оттуда побыстрее.

— Николь? Как оригинально!

— Вероника, — поправила ее Ники. — А ты кто?

Глядела она на Ленку с некоторым любопытством, но в целом равнодушно. Я уже начал успокаиваться. Решил, что зря нервничал. Оказалось — рано расслабился.

Ленка ничего не ответила, продолжая сверлить Ники взглядом голодной пираньи. Похоже, она сделала кое-какие выводы насчет Ники. Можно не сомневаться — ошибочные.

— Такая милая девочка, такая скромная и застенчивая, — протянула она, поворачиваясь ко мне. — И вполне симпатичная! Наконец-то у тебя улучшился вкус, а то от твоих предыдущих подружек меня прямо оторопь брала!

— Каких еще подружек? Ты здорова, вообще? — глубоко и искренне возмутился я. Потому что ни с какими подружками перед Ленкой точно не светился.

— И молоденькая, как ты любишь! — не унималась Ленка, доверительно сообщая Ники: — Ему всегда нравились школьницы. Ты в каком классе?

— Ленка! — зловеще произнес я, с тревогой поглядывая на Ники.

Та все смотрела на Ленку своими огромными блестящими глазами, с детски-серьезным выражением на лице. Я невольно вспомнил, как она с тем же ласковым взглядом ломала ворота Нижнего мира.

— Это и есть твоя бывшая, которой твое логово не нравится? — спросила Ники. — Не понимаю. У вас с ней нет ничего общего. Вредная, некрасивая, глупая. Зачем ты тратил на нее время?

Ленка побагровела. А меня охватило ужасное чувство, что Ники вовсе не издевается над Ленкой, а просто говорит что думает.

А потом сделает с ней что захочет…

— Нам пора! — быстро сказал я, хватая Ники под руку и пытаясь утащить со стоянки.

— Как? — крикнула нам вслед Ленка. — Разве ты не попрощаешься с дочерью?

Ники резко остановилась и уставилась ей в лицо.

— Ты ведь не знала, что у Леши есть дочка, правда, деточка? — ядовито спросила Ленка. — Он тебе наверняка не сказал?

Ники обернулась ко мне.

— Леша, это правда?!

— Ну да, — удивленно ответил я. — Есть. И что с того?

— Но… ее не должно быть, — пробормотала Ники в замешательстве. — А Грег знает про дочку?

— Понятия не имею, — ответил я, пораженный вопросом, а особенно словами «ее не должно быть». В каком это смысле?!

— Он должен узнать, — взволнованно заявила Ники. — Немедленно!

И, не прощаясь, кинулась бежать.

— Она что, чокнутая? — спросила Ленка, когда Ники свернула во дворы и скрылась из виду.

Я и сам как раз об этом думал, но рефлекторно бросил на Ленку такой взгляд, что она аж попятилась.

— Я просто спросила! — взвизгнула она. — Не смей меня бить!

— Бах! — подтвердила Васька, пытаясь схватить меня за нос.

При одном звуке дочкиного голоска я сразу подобрел и успокоился.

— Мне пора. Имей в виду, завтра после работы опять заберу Ваську.

— Вообще-то, — кисло сообщила Ленка, — до субботы еще два дня…

— Ну и что? Я хочу погулять с ней завтра. Приведи ее сюда же… Хм… к восьми часам.

Ленка почему-то не стала спорить. А я почему-то воспринял это как должное.

По пути домой я подводил итоги дня добрых дел. В целом они были неутешительны. Друг — неблагодарная свинья! — едва не сдал меня ментам. Хоть я его вроде бы отговорил, но не особо обольщался на этот счет. Бабка… Я огромным усилием воли подавил ярость. Бабку исцелять я передумал. Зато не убил ее. А мог бы. Молодец!

Да еще и Ники подпортила картину — сначала возникла где не надо, а потом сбрендила. Ее бессвязные выкрики оставили какой-то неприятный осадок в душе. Смутное предчувствие, что странное сегодняшнее поведение Ники грозит мне какими-то проблемами в будущем.

Зато хоть с дочкой все прошло отлично. Дочка! Ммм… Я прикрыл глаза и втянул воздух, вспоминая Васькин потрясающий запах. Да, славно пообщался. И завтра увижусь! А уж как не хочется ее отдавать!

Не забрать ли дочку к себе насовсем?

У меня и раньше мелькала эта мысль. Но так, неконкретно, скорее назло Ленке или просто помечтать. Но сейчас я вдруг задумался совершенно всерьез. До такой степени, что начал прикидывать, куда поставить кроватку. Под авокадо, пожалуй… А почему бы и нет? Она уже не младенец — ничего сложного! Буду сам водить ее в ясли. Сам кормить, купать и укладывать спать по вечерам. И отдавать Ленке на час по субботам, ха-ха-ха!

Войдя в квартиру, я тут же зашел в ванную: вымыть руки и понаблюдать за ходом превращения, выискивая новые свидетельства трансформации. В последние дни это уже стало доброй традицией.

Принципиально за сегодняшний день ничего не изменилось. По крайней мере внешне. А вот внутренне… Вспомнив о бабке, я плюнул в раковину. Там зашипело. О химическом составе слюны не хотелось даже задумываться.

Домовые больше не появлялись. И неудивительно. Но обидно. Я бы им нашел применение.

Я задумчиво провел рукой по лицу. Кажется, когти стали подлиннее, или я выдаю желаемое за действительное?

«Точно Ники сказала, — подумал я весело. — Превращаюсь слева направо».

Да и правая, человеческая, сторона лица стала как-то жестче. Рот, и прежде довольно узкий, сжался в щель. А серый человеческий глаз по выражению ничем не отличался от звериного желтого.

Я улыбнулся зеркалу кошмарной улыбкой акулы-людоеда. Какие клыки, блин, какие роскошные клыки! Да встреть я месяц назад на темной улице человека с такой мордой — умер бы от страха на месте! Даже вспоминать смешно, как я целую ночь не мог уснуть всего лишь из-за одного змеиного глаза. Теперь же то, что отражалось в зеркале, вообще слабо напоминало лицо. И я был этим даже доволен. Лицо принадлежало другому существу — слабому, жалкому. Не нашедшему себя в жизни. Ждущему какого-то неопределенного чуда… А тот, кто смотрел на меня из темного стекла, — он не тратил времени на ожидание. Он не рефлексировал и вообще не думал. Просто брал, что хотел.

Руки я вымыть так и забыл. Постоял полчасика перед зеркалом, любуясь собой и думая о дочке, потом отправился спать. Несмотря ни на что, день удался.

Глава 24 Новое гнездо

Утром меня спозаранку разбудило солнце. Ослепительные лучи били в окно даже не по-весеннему, а по-летнему. Гладкий паркет, на котором я спал, нагрелся так, что почти обжигал кожу. В форточку задувал легкий ветерок, над крышами ярко голубело чистое небо. Я вскочил на ноги и с хрустом потянулся, чувствуя себя медведем, пробудившимся от зимней спячки. Доел последние остатки бабкиной стряпни — эх, опять переходить на пельмени и заморозки! — и, несмотря на это печальное обстоятельство, в отличном настроении отправился на работу.

На улице по всем фронтам наступала весна. Вкусно и разнообразно пахло прогретой пылью и жирной теплой грязью. В воздухе с жужжанием носились мухи. Воробьи в кустах хором пищали как бешеные. Я уже так привык к холодам и сырости, что только сейчас осознал — до майских-то осталась всего неделя!

На черемухе уже раскрылись листья, на всех деревьях проклевывались почки. Распихивая прелые листья, наперегонки с сорняками лезла на свет трава. Все перло из-под земли, жадно впитывая энергию солнца. И я чувствовал в себе тот же порыв — вверх, к небу! Хотелось взлететь и окунуться в жаркое сияние…

Огромное здание НИИ темным массивом поднималось над призрачной зеленью лип и тополей. Все-таки до чего солидно строили в советские времена! Даже недавно возведенный неподалеку бизнес-центр, весь из себя зеркально-хромовый, его не переплюнул. Я поймал себя на том, что снова, как мальчишка, воображаю себя рыцарем, а НИИ — крепостью. Замком, пожалованным мне королем за верную службу в Святой земле. Итак, я вернулся из крестового похода овеянный славой и получил во владение этот старый, обветшалый, но могучий замчище. И если я хочу жить в нем, как положено лорду, на страх всем соседям, дальним и ближним врагам — каким-нибудь саксам или викингам, — то мне надо серьезно заняться его укреплением.

Высота подходящая… Первый этаж облицован камнем — отлично. Второй этаж — никуда не годятся окна. В такие окна вертолет влетит! Или дракон — откуда в рыцарские времена вертолеты! Хорошо хоть они забраны решетками. Надо будет совсем заложить их. Подвалы для припасов… Источник питьевой воды… Тайные выходы… Все это надо будет проверить лично.

Все подходы и подлеты со стороны Невы просматриваются превосходно, а вот со стороны улицы обзор перекрывают деревья. Делаем пометку: деревья вырвать с корнем и укрепить ими ворота или, для скорости, просто поджечь…

И вообще, зачистить окрестности. Вот эти дома стоят слишком близко. Устроить полосу отчуждения этак в километр шириной. А вот тут — вместо никому не нужной парковки — выкопать ров.

Ограда слабовата, ворота вообще держатся на соплях, надо будет навесить другие.

А лучше вообще их забаррикадировать вырванными с корнем деревьями, потому что мне ворота не нужны…

Продолжая увлеченно строить планы, я миновал проходную и поднялся по главной лестнице на третий этаж, высоко неся голову. Народ на меня поглядывал как-то странно. Я бы так сказал — без должного почтения. С которым воспитанная челядь должна встречать хозяина.

— Приветствую вас, ничтожные смертные! Склонитесь перед своим лордом! — дурашливо поздоровался я с тетками, заходя в свой отдел.

Здорового ответного хихиканья почему-то не раздалось. Кто-то промолчал, кто-то растерянно поздоровался. Большинство же таращились на меня, словно увидели в первый раз. Вглядывались, морщась, затуманенными глазами, будто силясь узнать нечто смутно знакомое. Так на меня раньше, до больницы, смотрела соседская бабка…

— Леша, там тебя вызывали… — раздался робкий голос.

Я обернулся.

— Кто?

Сотрудница — черт побери! — смотрела на меня с откровенным страхом! Будто и в самом деле была ничтожной смертной!

— Сама звонила уже три раза, чтобы зашел к ней сразу, как появишься, — словно извиняясь, сказала она.

— Понятно!

В том же отличном настроении я простодушно отправился на второй этаж и без всяких задних мыслей вошел в кабинет непосредственного начальства.

Дверь захлопнулась за моей спиной.

Одного взгляда хватило, чтобы лично для меня солнечный день обернулся грозовой ночью.

Меня здесь уже ждали.

За столом в центре, пытаясь сохранять остатки достоинства, с сердитым и растерянным видом восседала начальница. На экране компьютера перед ней предательски зеленело поле с разложенным пасьянсом. По обе стороны стола, глядя на меня, расположились двое ментов. Третий, впустив меня внутрь, непринужденным движением встал у двери.

Я быстро оглянулся. Мент, перегораживавший дверь, был сам с эту дверь габаритами.

Я бросил взгляд на приоткрытое по случаю теплой погоды окно. Второй этаж — не третий, но решетки… А я-то радовался их наличию…

В голову полезла какая-то чушь из американских фильмов: «Я имею право на звонок адвокату…»

Стоп — а почему это я нервничаю? Какой адвокат? В чем меня обвиняют?!

— Алексей! — официальным тоном обратилась ко мне начальница.

Голос ее слегка дрожал — видно, вторжение ментов радовало ее не больше, чем меня.

— У товарищей из милиции к тебе несколько вопросов. Надеюсь, твои ответы их удовлетворят.

— Я вас слушаю, — сказал я ледяным тоном.

— Да ты садись, — дружелюбно предложил усатый мент, тот, что был постарше и возрастом, и званием. — Не дергайся раньше времени.

Младший мент, белобрысый парень моего возраста, любезно пододвинул ко мне стул. Правда, ухмыльнулся при этом премерзко.

— Что происходит? — спросил я, садясь на предложенный стул. — Меня в чем-то обвиняют?

— Сначала на вопросы ответишь, а там посмотрим, — сказал белобрысый.

Его наглый, неподвижный взгляд был еще противнее, чем улыбка.

— По какому праву… — начал я, обманутый безразлично-вежливым тоном старшего мента.

Он тут же сунул мне под нос пачку исписанных бумаг.

— Что это?

— Свидетельские показания. Тебя видели у Северного завода…

— Вранье!

Передо мной легла еще одна бумага.

— Вот фоторобот, — скучающим тоном продолжал мент. — Девушка, которую ты пытался изнасиловать перед проходной, описала тебя очень подробно. Узнаете? — спросил он начальницу, показывая ей фоторобот.

— Да, — промямлила она, глядя на меня с ужасом и отвращением.

— Ерунда какая-то, — воскликнул я. — Меня там вообще не было.

— Рабочие с вечерней смены, на которых ты напал, тоже тебя опознали.

— Ага, напал! — расхохотался я. — Что я, маньяк — нападать на тридцать человек?

Менты переглянулись.

— Поехали, — сказал старший.

— Никуда я не поеду, пока не увижу ордера!

Я откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу.

— Хотите, можете меня тащить. Но вам это даром не пройдет…

Пока я толкал речь, белобрысый бесшумно подобрался поближе. Глаза у него были неподвижные, как у змеи. Не меняя выражения лица, он вышиб из-под меня стул. Стул с грохотом отлетел к стенке, я брякнулся на пол.

Белобрысый и стоящий у двери мент заржали. Усатый ничего не сказал, но на губах у него мелькнула одобрительная улыбка. У начальницы отпала челюсть и она застыла в глубоком шоке.

В первый миг я испытал точно такой же шок. Встал, механически отряхнул штаны, оглянулся на опрокинутый стул. Поверил, что все это мне не мерещится. А потом у меня перехватило горло, как удавкой. Глубоко в груди заболело так, словно весь воздух превратился в огонь — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Теперь я понял, что означает выражение «его душила ярость».

— Что здесь… — пролепетала начальница, выходя из ступора. — Я сейчас вызову…

Сообразив, что вызывать некого — все уже тут, — она заговорила, стискивая руки:

— Знаете что, давайте успокоимся и будем вести себя как нормальные люди, а не зве…

Я наклонился и ударил по столу обеими руками. Лязгнули когти, подскочил компьютер, покатились канцелярские принадлежности. Едва ли кто-то увидел что-нибудь лишнее. Но побледнели все без исключения.

— Алексей, — пролепетала начальница дрожащим голосом. — Не надо портить стол!

— Разве это стол? Да таким столом даже головы не проломишь!

После чего я поднял его и швырнул об стену с легкостью и удовольствием, которые удивили меня самого. Раздался треск досок, монитор разбился об пол, папки с бумагами разлетелись во все стороны. Каким-то шестым чувством я снова поймал волну ужаса — такую же, как та, перед которой разбежались домовые. Только сейчас она была мощнее. Я окинул взглядом искаженные ужасом лица ментов. Такой же внезапный иррациональный страх порой охватывал меня в присутствии Валенка. Теперь я понял. Это тот же самый страх, но на этот раз его источник — я.

— Всем стоять! — прошипел я, увидев что менты зашевелились. — Вы слышите меня, бандерлоги?!

Бандерлоги застыли, как положено. По лицам у обоих стекали капли пота.

Я говорил тихо и медленно — просто потому, что с пылающим в горле огнем иначе просто не мог. Но, судя по лицам ментов, тон был выбран удачно.

— Вы напали на меня на моей территории! Понимаете, что это для вас означает?

На самом деле, я и сам не очень понимал, чем им угрожаю. Но менты дружно закивали. Как бы у них голова от усердия не оторвалась! Мне стало смешно. Даже зла не осталось. Как можно злиться на тараканов?

К сожалению, я напрочь забыл про третьего мента — двухметрового шкафа, что стоял за спиной, охраняя выход. И вспомнил про него, только когда ощутил сзади быстрое движение.

То, что я сделал потом и как я это сделал, еще надолго осталось для меня загадкой.

Какие-то рефлексы из кэндо; экстремальный опыт управления энергией на пороге гибели в Нижнем мире; и главное — огонь, клокотавший в горле, не находящий выхода!

Это было как взрыв внутри меня; вспышка, которая едва не выжгла мне глаза изнутри. А совершенное я осмыслил только тогда, когда мент, воняя палеными волосами, грохнулся передо мной на паркет. Мигнув, умерли лампы дневного света. Из коридора донеслись сердитые голоса.

Кажется, опять вырубилось электричество в НИИ.

Нет — это я его вырубил!

Зато огненный ком больше не стоял в горле. Я глубоко вздохнул, расправив сведенные плечи. Ох, хорошо! Внутри стало свободно и так же темно и пусто, как во всем институте. Я представил себе десятки и сотни погасших мониторов. Сколько работы небось пропало…

Ну ничего, починят. Если я прикажу.

Ведь теперь это мое гнездо. Мое по праву! Я его завоевал!

Менты все еще торчали передо мной в виде двух соляных столбов. Я наклонился к начальнице, застывшей в конторском кресле, и раздельно произнес:

— Я буду приходить сюда, когда захочу, и ты мне ни слова не скажешь. И будешь делать все, что я скажу. А если рыпнешься, увидишь, что будет.

Я почти физически чувствовал, как что-то ломается у нее внутри. Некие барьеры, которые отделяют человека, обладающего самостоятельной волей, управляющего собой и своей жизнью, от зомби, которым управляют другие. Не так ли — только медленнее и другими методами — поступают сектанты? В первый момент мне было неудобно. Примерно так же, как когда впервые бьешь человека по лицу. Зато потом меня охватило опьяняющее чувство свободы. Только не в том смысле, который я раньше ей придавал. Свобода не как независимость, а как вседозволенность. Попросту говоря — я могу все, что захочу!

— А вы убирайтесь, — велел я ментам. — И подберите этого облома с пола… И да, разумеется, забудьте все, что видели.

Менты, как сомнамбулы, подхватили с пола своего коллегу, и их словно выдуло из кабинета. Когда я оттуда вышел через несколько секунд, их и след простыл. Умеют же шевелиться, когда хотят!

В коридоре было темно. Свет нигде не горел, из кабинетов, ругаясь, выходили сотрудники. При виде меня они почему-то замолкали и отступали к стенкам.

На лестнице, где было посветлее, я наткнулся на Ленку. Вспомнил наш последний разговор в столовке. Тогда тоже лопались лампочки…

— Ленка, стой, — я поймал ее за руку и толкнул к стене. — Ты была неправа насчет хищников.

Бывшая смотрела на меня как кролик на удава. Хотя я ей ничего плохого не сделал.

— Точнее, я был неправ. Быть хищником — клево.

— Ах! — протянула вдруг Ленка. — Это ты — клевый!

Я аж попятился — такое безграничное обожание отразилось на ее лице.

Такое обожание я видел только на лице Ники — когда она рассказывала мне про Грега.

Это что же так… с любой девчонкой можно? Ха!

Невольно подражая Грегу, я сделал строгое лицо и велел Ленке вести себя прилично. И чтобы была сегодня с Васькой как штык на парковке ровно в восемь.

Ленка послушно кивала, пожирая меня восхищенным взором. Я внезапно передумал.

— Хотя нет — сегодня не надо. Завтра после работы приведешь Ваську ко мне домой. С вещами. Теперь она будет жить у меня.

И выжидающе уставился ей в лицо. Посмеет возразить?

Не посмела.

Я вышел из НИИ задолго до конца рабочего дня, невероятно гордый собой. Хоть немного и волновался — уж как-то слишком круто все повернулось. Зато решил острую ситуацию по-хорошему и, что особенно приятно, никого при этом не убил и не сожрал, и даже мысли такой не появилось. Впрочем, может, я просто не успел проголодаться. Но это ведь неважно. Главное — результат.

Сейчас приду домой, позвоню Грегу, все ему расскажу, и он меня похвалит.

Все же совсем неплохо быть хищником.

Глава 25 Лорд в маске

Змей появился, когда я сидел дома на диване, набирая номер Грега и мысленно репетируя свой рассказ, чтобы он не выглядел чересчур хвастливым. Неожиданно прямо из моего хлама возникла плоская белая башка. Несколько секунд мы молча мерились взглядами. Потом змей лениво обвился вокруг ржавого ведра, в котором росло авокадо, из-за чего последнее приобрело отчетливое сходство с древом познания Добра и Зла. Я демонстративно занялся телефоном, одним глазом все-таки поглядывая на незваного гостя. Сегодня он показался мне каким-то… хм… совсем некрупным. Скажем прямо, размером со среднюю анаконду. Может, он, конечно, нарочно уменьшился, чтобы не пугать меня. А может, таким и был, пришло вдруг мне на ум. Что, если его гигантские размеры и смертоносные объятия — лишь иллюзия? Я видел, как настороженно поблескивают из-под полуприкрытых век его желтые глаза, и чувствовал, что больше не боюсь его. Совсем.

Теперь пришел его черед бояться.

Грег трубку не взял. Я положил телефон на край письменного стола и утомленно спросил:

— Чего тебе?

Золотистые глаза гада широко распахнулись.

— Ну ты выдал сегодня! Я прямо обалдел!

— И не говори, сам в шоке, — отозвался я.

А змей-то неплохо информирован! Откуда он узнал, что произошло в кабинете? Если не прятался там под столом? Неужели он в самом деле постоянно за мной следит?

— Не, я реально впечатлился!

В голосе змея отчетливо зазвучали угодливые нотки.

— Далеко пойдешь!

— Прогиб засчитан, — кивнул я. — Переходим к конкретике. Зачем приполз?

Змей угрожающе зашипел. В приоткрытой пасти блеснули два загнутых клыка.

— Ты это, все-таки не наглей! Если ты сегодня застращал людишек, не думай, что этот же номер пройдет со мной!

— Почему же не пройдет? — спросил я, снимая повязку.

Комната растаяла в мутно-зеленом мареве. Остались мы — два белых змея, как отражения друг друга. Мой враг вмиг свернулся в спираль и вскинул переднюю часть туловища, как взведенный курок. Он был немного старше и опытнее; я видел у него на пузе и горле синие и красные надписи, и каждая из них грозила мне неизвестными неприятностями. А я даже не знал толком, на что способен, а на что нет. Но ей-богу, я был сильнее его — по крайней мере духом. Не знаю, как определить… я просто это знал.

— Что мне помешает убить тебя? — прошипел я, копируя его позу.

Несколько мгновений мы напряженно раскачивались друг напротив друга, как две кобры, не поделившие птенчика. После чего змей ни с того ни с сего метнулся на балкон.

— Трус! — крикнул я, кидаясь за ним.

Я поймал его, когда он уже перелез на тополь, и дернул на себя, но не удержал равновесия, и мы оба рухнули с балкона. Пронеслись сквозь зеленое пространство, треща тополиными ветками и сплетаясь в спираль, как молекула ДНК. Несколько секунд свободного падения, и мы с чавканьем врезались в сырой газон. Я тут же прижал врага лапой к земле, не позволяя ему вырваться и примериваясь вцепиться в горло.

— Что ты ко мне пристал! — плаксиво взвыл он. — Чего тебе от меня нужно?!

— Да ничего, — я ослабил хватку. — Сейчас накормлю тебя грязью, поучу вежливости, и проваливай… Хотя нет, постой! Кто твой хозяин?

— Не ссскажу! — истерически зашипел змей.

— Скажешшшшшь!

Синяя печать под нижней челюстью змея вдруг вспыхнула, как молния. Я моргнул и через миг понял, что сжимаю пустоту, а мой враг стремительно проваливается прямо сквозь газон в неизвестную даль.

— Стоять! — рявкнул я и не придумал ничего лучшего, как вцепиться зубами в мелькнувший перед глазами кончик хвоста.

Меня дернуло, потащило, и я камнем полетел куда-то вместе с ним.

Полет сквозь царство иллюзий закончился, как и следовало ожидать, жестким столкновением с реальностью. Я с размаху впечатался всем телом в какую-то твердую поверхность. Зубы лязгнули так, что в глазах потемнело. Когда мгла рассеялась, перед моими глазами предстал типичный обшарпанный коридор государственного учреждения и куча людей в милицейской форме. Классическая немая сцена, прямо как в «Ревизоре»: все застыли в идиотских позах с выпученными глазами, глядя на внезапно возникшее главное действующее лицо. То есть меня, злобно вцепившегося зубами в чей-то ботинок. Владелец ботинка распластался рядом со мной на полу, робко дергая ногой в попытке освободиться. Я сразу узнал его. Это был тот самый белобрысый лейтенант, так остроумно выбивший из-под меня стул сегодня утром.

Прошло, наверно, не больше пары секунд, растянутых в две локальные вечности… Потом я сбросил с себя оцепенение, выплюнул ботинок, вскочил на ноги, вышел в лимб и ударился в бегство. Как я выбрался из этого змеиного гнезда — не помню. Но остановился только в соседнем квартале, пыхтя как паровоз.

Вот это да! Таким способом я в ментовку еще не попадал! Зато познакомился с человеческой ипостасью змея-искусителя. Гад ползучий! И как я раньше не догадался о том, кто он такой! А я-то его за ногу укусил… пусть даже за ботинок… фу!

Я сплюнул. Потом представил, как мы смотрелись на полу, и захохотал.

— Как тебя… Алекс? — раздалось прямо за спиной.

Я резко развернулся. И мне сразу расхотелось смеяться.

С одной стороны, я, конечно, подумывал, что неплохо было бы еще раз встретиться с этим типом и задать ему пару вопросов. Но с другой стороны, послушав Валенка, понимал, что гораздо лучше — а главное, безопаснее — мне с ним вообще никогда не встречаться.

Но у типа явно было на этот счет свое мнение.

Он стоял прямо передо мной, такой же как в прошлый раз: безликий прикид, неподвижное длинное лицо-маска, и сквозь щели маски — тяжелый, гипнотизирующий, лишенный выражения взгляд. Я не понимал, почему люди проходят мимо, не обращая на него ни малейшего внимания. Лично мне рефлекторно хотелось удрать.

— Не бойся, парень, — сказал тип в маске. — Я просто хочу с тобой поговорить.

— С чего ты взял, что я боюсь? — хмыкнул я, взбешенный его догадливостью. — С чего ты вообще решил, что я стану с тобой разговаривать!

— С того, что мне так хочется.

Я открыл рот, чтобы послать его подальше… и застыл, тщетно шевеля губами. Вроде я все делал правильно, но звуков не раздавалось. Неопределенный страх мгновенно разросся до размеров конкретной паники. Да уж, это явно не мой белый друг! Тот, кто стоял передо мной, был существом совершенно другого уровня. Как называл его Валенок? Лорд?

Лорд в маске…

Тем временем он рассматривал меня с брезгливым любопытством, как экспонат Кунсткамеры.

— Чем ты занимаешься? Не понимаю.

— О чем ты?

Способность шевелить языком вернулась ко мне так же неожиданно, как исчезла. Причем я не заметил, чтобы этот тип хотя бы пошевелил пальцем, не говоря уж о заклинаниях и прочем колдовстве.

— Взгляни на себя, — сказал он. — Почему ты все еще не превратился? Отчего не принял свой истинный облик? Почему бродишь по городу в виде недоделанного уродца? Сам страдаешь, мучаешь других…

— А тебе-то что?

— Да жалко на тебя смотреть.

Надо ли уточнять, что никакой жалости я в его голосе не услышал.

— Когда я увидел тебя в первый раз, ты был еще почти человеком, куколкой, слишком рано выброшенной в мир хищников и обреченной на смерть. Когда ты корчился в кольцах моего слуги — знаешь, о чем я подумал?

— Знаю. «Какой плохой свет, такой холодный!»

— Нет-нет. Оттенок значения не имеет, важна только интенсивность… Но я о другом подумал: «Какая сила заложена в этой куколке! Жаль, если она пропадет напрасно».

Я промолчал, невольно польщенный.

— Я был уверен, что ты в любом случае скоро умрешь, — продолжал лорд в маске. — Нормальный естественный отбор. Большинство куколок либо гаснет, либо погибает.

— Но ты же помог мне?

— Чем?

— Ну… Спас от змея.

Лорд наклонился, приблизив лицо ко мне. Теперь я мог рассмотреть его вблизи и пришел в полное замешательство. Его маска не была ни гримом, ни материалом, ни кожей… Черт знает как он это сделал! Казалось, родился с ней!

— Я тебе не помогал. Если бы мой ученик сожрал такую продвинутую куколку, как ты, это резко усилило бы его, и он стал бы для меня неудобен. Пришлось бы избавиться от него, а он мне пока нужен.

— Ну спасибо!

— А почему я не ответил на твои вопросы… Видишь ли, в отличие от некоторых, я не считаю себя вправе вмешиваться в превращение. Превращение — таинство. Никто не имеет права делать это! Никто не знает, какой будет последняя ступень!

Я был слегка ошарашен тем пылом, с которым все это было сказано. Поэтому ответил неуверенно:

— Но Грег реально помогает мне…

— Я этого не вижу. Вижу, что тебя притормаживают и направляют… Знаешь, зачем?

— Догадываюсь, — кивнул я. — Чтобы я мог контролировать ситуацию…

Губы маски приподнялись в легкой улыбке.

— Не-ет! Чтобы тебя можно было контролировать.

— А ты хочешь бескорыстно помочь мне, да? — язвительно ответил я.

— Могу, если захочу. Только зачем? Ты и сам прекрасно справишься. И твой учитель это знает.

— Что знает?

— Что превращение не требует вмешательства.

Лорд в Маске огляделся, сошел с тротуара на газон и подошел к обширной луже под раскидистой ивой. В середине лужи еще плавал грязный пласт не растаявшего льда, но вокруг уже мельтешила какая-то ползучая живность. Ветер шевелил висячие ивовые ветви, покрытые стрекозиными крылышками полупрозрачных листьев.

— Им ведь не надо помогать, правда? — сказал мой собеседник. — Им можно только помешать раскрыться.

Внимательно вглядываясь в воду, он продолжал:

— Сейчас весна. Превращения идут постоянно, повсюду… и заметь, никто не пытается им способствовать. Равно как и мешать. И то и другое бесполезно.

Он вдруг наклонился и выловил из лужи что-то коричневое, извивающееся.

— Например, вот…

Он разжал кулак, и я увидел на его ладони крупное насекомое. Меня аж передернуло от отвращения. Я бы такую мерзость в жизни в руки не взял! Что-то вроде водяного таракана: круглая башка, состоящая в основном из челюстей, пучок длинных тонких лапок и длинное, сплющенное членистое туловище с острым раздвоенным хвостом. Тварь яростно дергалась и сучила паучьими лапками, а Лорд в Маске бережно придерживал ее пальцем, чтоб не сбежала.

— Это личинка, — пояснил он в ответ на мой взгляд. — Вот ты думаешь — экая пакость! Да, она отвратительная, но это для того, чтобы выжить. Из ста личинок только две-три доживают до превращения. И это касается не только насекомых. Сам понимаешь, тут не до эстетики. И не до этики тоже. Все личинки — прожорливые хищники. Лопают всех, кого сумеют поймать и запихать в пасть, в том числе и себе подобных. А почему?

— Потому что хотят выжить, разумеется.

— Не только. Главным образом, потому, что для превращения нужно очень много энергии. У них нет другого выхода.

— На что это ты намекаешь?

— Но смотри, — продолжал лорд, не обратив внимания на мой вопрос, — что происходит, когда наступает ее срок!

Он убрал палец, которым прижимал личинку к ладони. Похоже, она выдохлась — перестала кусаться, только слабо шевелила лапами. Потом медленно перевернулась на брюхо, заползла на указательный палец и замерла там. Только задняя часть туловища размеренно двигалась, будто тварь ею дышала, — но с каждым мгновением все медленнее и медленнее. Я заметил, что ее шкурка уже не блестит. С каждым мигом она высыхала, становясь серой, шершавой и тусклой. Туловище замерло, и я понял, что отвратительное насекомое подохло. Но не успел я этому порадоваться, как сухая оболочка начала шевелиться, словно что-то пыталось разломать ее изнутри. Сухая шкурка начала покрываться трещинами, осыпаться. Оболочка дергалась все сильнее, ходила ходуном, а наружу рвалось что-то такое яркое, прозрачно-золотое, что я замер от удивления. И вот еще рывок — и на пальце у лорда в маске сидит стрекоза. Затрепетали золотистые крылья — стрекоза сорвалась, на несколько секунд зависла в воздухе и взлетела в крону ивы.

— Без всяких попыток ускорить, замедлить или изменить процесс, — сказал лорд, — безобразная хищная тварь переродилась в нечто иное, высшее и прекрасное.

Он поднял глаза и поймал мой взгляд, как магнитом.

— Учись у нее. Надо просто раскрыться. Точно так же…

Я еще успел мельком удивиться — как такой неживой, сонный взгляд может быть настолько сильным? — и тут же потерял способность мыслить. А также ощущение места и времени.

Где я, кто я?

Ветви ивы качались вокруг плавно, как водоросли.

Зеленая дымка первой листвы…

Где верх, где низ? А, какая разница!

Я то ли летел среди зеленых ветвей, то ли плыл по зеленым волнам. Все, что таилось глубоко внутри меня, воплощалось, скрытое становилось явью. Таинство, которое нельзя описать — можно только пережить. Наверно, это и есть то, что в психологии называется «полной самореализацией».

Прежняя жизнь казалась сейчас мрачной, чужой, ненавистной. Грязная, мутная тьма… бесконечное сидение в темной, затхлой норе и внезапные броски из засады… Постоянная необходимость прятаться от более сильных хищников — и постоянные же муки голода, жестокие и невыносимые, которые гонят прочь из безопасной норы навстречу почти неизбежной смерти…

А теперь — ветер и свет, сила и скорость! Нет тут никого сильнее меня, и этот зеленый ветер — моя стихия. Зубастые челюсти, могучий чешуйчатый хвост, сильные крылья — сияющая, солнечная, грозная красота.

Попытался бы Валенок назвать меня сейчас бледной немочью!

Впереди — или вверху — разгоралось золотое свечение. Оно тянуло меня к себе несравнимо сильнее, чем прежде — мелькнувший на поверхности силуэт добычи или ее вкусный запах. Вот он — источник силы!

Взмахивая прозрачными крыльями, я изо всех сил летел навстречу свету. Раскрываясь, распускаясь ему навстречу. И даже зная, что свет впереди грозит гибелью, все равно летел быстрее и быстрее.

Это ведь и значит — умереть и воскреснуть.

«Совершено верно. Сбросить прошлое, как старую шкурку. А особенно то, что тебе наиболее дорого, — оно тебя тут и держит. И свободным раскрыться навстречу силе…»

Свет разгорался, его жар проникал в меня. Кружилась голова, перехватывало дыхание…

Что меня остановило?

Смешно сказать — неудачно выбранное слово. «Раскрыться!» Как заклинание, оно повторялось снова и снова, но действовало на меня отнюдь не так, как задумывалось, а наоборот — тянуло за собой неприятные ассоциации. Почему? В памяти наконец всплыло любимое присловье нашего тренера по кэндо:

«Раскрылся — пропустил удар!»

Меня как холодной водой окатило.

Я моргнул, попятился. Золотистая стрекоза взмыла к небу и улетела. Над головой шелестела ива, солнечный свет играл в молодых листьях.

Лорд в Маске опустил ладонь, вытер ее о штаны, посмотрел на меня неподвижным взглядом и едва заметно вздохнул.

Я сглотнул. Во рту пересохло. Но вряд ли мое видение заняло больше нескольких секунд…

Что это было? Мне почудилось? Нет, он же не пытался в самом деле меня убить? Нет, конечно! Но что он тогда от меня хотел с этой демонстрацией? Зачем он это сделал?!

Как он смеет внушать мне образы и мысли? Как смеет манипулировать моим сознанием?!

— Все это замечательно и убедительно, — сказал я сквозь зубы, тщетно стараясь говорить хладнокровно. — Но у меня назрел один вопросик.

— Да? — утомленно спросил лорд. Кажется, он в самом деле устал.

— Когда на меня в первый раз напал твой ученик — или слуга, уж не знаю, кто он тебе, — он что-то проорал. Вроде того, что он первый меня увидел, и поэтому я принадлежу ему. Что это значило?

— Ну… есть такая штука — приоритет, — неохотно ответил он. — Иными словами, кто первый заявляет права на куколку, тот ее и получает.

— Что значит «получает»? — возмутился я. — Какие еще права? Я не давал тебе никаких прав!

— А у куколки никаких прав и нет. Она ничто — пока она не пройдет превращение.

Я злобно посмотрел на собеседника и вспомнил насекомое у него на ладони. Ничто? Так вот кем он меня считает!

— Поэтому ты за мной и следишь? И приставил ко мне этого белого червяка? Но ты же сказал… Еще тогда… Что приоритет не у вас. Что на меня уже вышел другой клан… А как же правило?

Лорд в Маске пожал плечами.

— Меня правила никогда не интересовали.

— Оно и видно!

— Не надо меня ненавидеть, — сказал он вдруг. — Чем сильнее ты меня боишься, тем сильнее твое желание избавиться от страха — а заодно и от меня. Но сейчас для страха нет никаких причин. Я не желаю тебе зла. Я тебе даже не угрожаю. Значит, твоя ненависть бессмысленна.

«Это я-то боюсь? Тебя?! Ха!»

Вот что я хотел выкрикнуть ему в лицо, однако ж промолчал. Потому что в самом деле его боялся, да еще как! И это доводило меня до белого каления. Нет сомнений, Лорд в Маске был опасен, и то, что сейчас он мне не угрожал, через минуту запросто могло измениться. То, что у его ученика-змея выглядело бахвальством, у наставника, похоже, было полнейшим отсутствием каких бы то ни было внутренних тормозов.

Однако любому терпению есть предел.

Еще немного, и я просто дам ему по роже. И будь что будет.

Внезапно я почувствовал, что ужасно устал за сегодня. Надоело воевать, гнуть пальцы и наводить шухер. Захотелось вернуться домой, налить себе чаю, завернуться в одеяло и смотреть «Симпсонов» по телику. И чтоб никто не трогал.

— Слушай, — сменил я тему, — есть такой человек, или не человек, по имени Грег. Вот иди к нему, и договаривайтесь между собой, у кого приоритет. А я, а я… хочу есть и спать!

Мои последние слова его как будто даже порадовали.

— Вот и правильно — кивнул он. — Ешь, спи, набирайся сил. Очень скоро тебя ждет множество удивительных открытий. И тогда, главное, не пугайся и не психуй… Просто помни, что все происходящее — нормально и закономерно…

— Ты о чем?

— Чтобы перелинять в последний раз, личинке понадобится очень много энергии!

На этом наша приятная беседа завершилась. Лорд в Маске небрежно кивнул мне, развернулся и пошел прочь. Я проследил за ним, чтобы посмотреть, как он эффектно исчезнет, но он едва отошел на сто метров, как я уже не мог отличить его от десятков точно таких же безликих прохожих. Похоже, это была его фирменная особенность — мгновенно затеряться в толпе, хоть бы эта толпа состояла из пяти человек.

Я пожал плечами и пошел в другую сторону, на ходу набирая телефон Грега.

И руки у меня почти не дрожали.

Глава 26 Последняя ступенька

На этот раз Грег трубку взял. И разговор сразу свернул куда-то не туда.

— Ники сказала, у тебя есть ребенок? — услышал я в динамике. — Это правда?

— Ну да, есть, — ответил я с недоумением. — Дочка. Но она не со мной живет. Мы с ее матерью даже не расписаны. Грег, я должен тебе что-то рассказать. Сегодня утром я пошел на работу, и там…

— Очень плохо.

— Что плохо?

Грег промолчал, и в этом молчании было что-то зловещее. Я начал беспокоиться. Что случилось?

— Это мой прокол. Я должен был выяснить сразу, — отрывисто произнес он. — Но никогда бы не подумал, что у тебя есть ребенок, тем более дочь! Не помню ни единого случая, чтобы у куколки твоего возраста были дети. Ее не должно быть!

— Что значит «не должно»? — обалдел я.

Но Грег меня будто не слышал.

— Лучше всего для тебя было бы все остановить, — задумчиво проговорил он.

У меня вдруг вспотели ладони.

— Вдруг еще не слишком поздно? — продолжал он. — Превращение не завершено, и, может быть, если все сделать аккуратно, тебя еще можно вернуть к нормальной жизни…

Я стиснул трубку в руке.

— Грег, ты же не всерьез, правда?

— Увы. Еще как всерьез.

Голос наставника показался мне холодным и далеким.

— Глаз со временем закроется, если им не пользоваться… Поносишь пару месяцев повязку… И я, конечно, помогу. Зафиксирую тебя на полгодика печатью в нынешнем облике. Есть стирающие память методики, почти безопасные…

— Но почему?! — воскликнул я. — Что случилось?

— Поверь мне на слово: ребенок и превращение — вещи взаимоисключающие. Поэтому я и говорю — лучше остановиться. Ради твоего же блага…

«Засунь себе это благо знаешь куда!» — вот что мне хотелось проорать ему в ухо. Но я сдержался и сказал, как мне казалось, деловито и спокойно:

— Грег! То, что ты предлагаешь, — полная нелепость. Не говоря уже о том, что остановить превращение… да это просто немыслимо! Может быть, месяц назад что-то вышло бы — но не сейчас. Ха, «закрыть глаз»! Видел бы ты меня сегодня на работе и в ментовке! Я вышел на грань, я это чувствую. Осталось совсем чуть-чуть. Какая-то последняя ступенька…

— Ты хоть представляешь, — мрачным голосом спросил Грег, — что это за ступенька?

— Нет, не представляю. Видимо, ничего хорошего, если ты тянешь до последнего и не хочешь мне говорить. Может, думаешь, что скажешь — и тут я испугаюсь и передумаю превращаться? Нет! Все зашло слишком далеко, мне некуда деваться. Разве ты сам не понимаешь?

— Понимаю, — со вздохом сказал он. — Значит, надо хотя бы принять все доступные меры предосторожности. Одно радует — ребенок живет не с тобой, а с матерью. Значит, связь не слишком крепкая, можно попытаться… Алекс, запомни — ты должен прекратить общаться с дочкой. Удали ее из своей жизни. Пока не поздно.

Я нервно расхохотался. Первый шок миновал, и я почувствовал, что начинаю злиться.

— Грег, вы с Ники, похоже, чокнулись. Ты хоть представляешь, что я пережил за последний месяц? Перестать общаться с дочкой! Да Васька — моя единственная радость, свет в окошке! Единственное, что мне в этой жизни по-настоящему дорого! Раньше я это не очень хорошо понимал, но теперь…

— Алекс, — голос Грега стал ледяным. — Если она настолько дорога тебе, держись от нее как можно дальше!

— И не подумаю! — рявкнул я.

Злость усиливалась, разгораясь, как пожар, а властные интонации Грега ее только раздували. Никогда прежде он не говорил со мной в таком тоне. Да кто он такой? Не слишком ли он много на себя берет? Пусть только попробует разлучить меня с Васькой!

— Я не стану этого делать, — повторил я решительно. — Наоборот! Если хочешь знать — я планирую забрать Ваську к себе. В ближайшие дни. Я уже велел ее мамаше собирать вещи.

— Алекс, послушай…

— Я твое мнение уже выслушал, — отрезал я. — А теперь выслушай мое. Не надо больше этих штук — испытаний, загадок, дурацких советов… Превращение идет своим путем. И вмешиваться в него нельзя, поэтому что оно… оно… естественный процесс!

— Кто тебе это сказал?

— Неважно. Но это правда. Я не позволю собой манипулировать.

— Да тобой уже кто-то манипулирует! — В кои-то веки в голосе Грега прорвалось раздражение.

«Ага!» — ухмыльнулся я. Сердится, что ему порушили планы! Нет, хватит! Больше никто не посмеет мною управлять!

— Что ты хихикаешь? Это не шутки, а вопрос жизни и смерти…

— Ты мне угрожаешь?

— Я? Ты сам себе угрожаешь. Ты что, не понимаешь, что с тобой происходит? Куда ты идешь?

— Куда бы я ни шел — мне нравится!

— Ясное дело, нравится! Помнишь наш разговор? Об оружии, которое можно отложить, если на то хватит воли? Тебе дано оружие… и совсем недавно тебя это смущало. А сейчас уже нет?

Я пожал плечами, не собираясь отрицать очевидное.

— Вижу, говорить сейчас с тобой бесполезно.

— Да-да, твоя совесть может быть чиста. Все, оставь меня в покое!

Теперь промолчал Грег. Я затаил дыхание, ожидая его реакции. Внутри, откуда-то из области желудка, к горлу поползла медленная волна холода. Меня охватил какой-то непонятный приступ ужаса. Я подумал было, что это проснулась совесть, но потом дошло — это страх. Самый обычный страх наказания.

— Грег, — сказал я, пересиливая себя. — Прости. Но я не могу поступить иначе. С этим превращением я все равно что в поток попал, и теперь меня куда-то несет…

— Я хочу помочь тебе выплыть, а ты упорно сопротивляешься! — сказал он с горечью. — Тебе больше нравится тонуть? Это ведь «естественный процесс»!

— Пожалуйста, не злись на меня. Я тебя очень уважаю и очень тебе благодарен… Ты так много для меня сделал… Но того, что ты от меня требуешь, — делать не буду. Извини. Спасибо за все, но… дальше я пойду сам.

С полминуты Грег молчал — видимо, боролся с желанием телепатически поджарить мне мозги.

— Хорошо, — сказал он наконец своим обычным спокойным тоном. — Поступай как знаешь. Но у меня к тебе будет одна просьба. Считай ее последним заданием. Ответь, наконец, на вопрос. Сам себе, мне не надо. Чем ты готов пожертвовать ради превращения?

— Так ведь я уже…

— Но на этот раз подумай как следует и отвечай честно.

— Ладно, — ответил я. — Подумаю.

— Это все. Удачи.

Разговор прервался. На мониторе в последний раз высветилось имя Грега. А потом, прямо на моих глазах, пропало.

Я поднял взгляд и обнаружил, что стою перед собственным подъездом — видимо, уже давно, потому что горели фонари. За разговором сам не заметил, как дошел до дома. Я вздохнул, уныло глядя на погасший экранчик мобильника.

В душе было точно так же темно и пусто.

Что я наделал? Зачем?

Все еще не верилось, что этот разговор случился на самом деле. Мозг отказывался принять новую реальность — все изменилось слишком внезапно и, на мой взгляд, беспричинно. «А все Ники виновата», — подумал я с досадой. Если бы она не наткнулась на нас с Ленкой и Васькой, все так бы и шло своим чередом. Грег не узнал бы про дочку, не выдвинул бы невыполнимого требования, а я не послал бы его подальше.

Как же мне теперь быть — одному? Без ненавязчивой помощи, без дельных советов… Словно опять выкинуло в полное хищных призраков незнакомое подпространство, и выкручивайся как знаешь!

На миг я почувствовал себя беспомощным, как ребенок, и чуть не впал в отчаяние.

«Стоп, — одернул я себя. — Ты сам этого хотел. Превращение — таинство, ему нельзя ни помочь, ни помешать. А главное, Грег хотел отобрать у меня Ваську!»

Последний аргумент подействовал лучше всего.

По крайней мере я сразу уверился, что поступил правильно. Потому что по-любому весь наш спор не имел смысла. Итог был бы одинаковый: от Васьки я все равно не откажусь ни за что и никогда. Значит, и выбора у меня не было.

На душе наконец стало спокойно — но ужасно грустно.

Вдобавок начала мучить совесть. Я вспомнил, в каких выражениях разговаривал с Грегом (а что при этом думал, и вспоминать не хотелось), и совсем расстроился.

«Сейчас позвоню ему и извинюсь за грубость», — решил я.

Как воспитанный человек. А не какой-нибудь бесстыжий змей в чине милицейского лейтенанта.

Я пролистнул список контактов, но телефона Грега в нем не нашел.

Как это могло быть? Я же только что с ним разговаривал! Вот звонок — три минуты назад… «Номер не определяется»?!

«Ах, так!» — подумал я, но скорее растерянно, чем сердито. Яснее ясного — Грег не желал меня больше знать. Похоже, под «это все» он подразумевал действительно — все…

«Спокойно, — сказал я себе. — Ничего фатального не случилось. Он же оставил мне задание! Наверняка, когда я найду правильный ответ, он сразу проявится».

И, в любом случае, я всегда могу передать ему свои извинения через Ники или Валенка.

«Все идет правильно», — подбодрил я себя.

Но прозвучало как-то неубедительно….

До квартиры я добрался на последних резервах. Вошел и рухнул на диван прямо в куртке, даже ботинок не снял. В водогрее тихо гудел пропан, на кухне гулко капала вода в раковине, а я лежал в темной комнате без движения, тупо глядя в потолок. В голове не было ни единой мысли. Моя змеиная ипостась тоже никак не давала о себе знать (что было даже немного подозрительно). Видно, впала в спячку, собираясь с силами… Перед чем?

Надо бы сегодня еще что-то сделать перед сном… Ах, да. Задание.

Когда Грег заговорил о последней просьбе, я, естественно, насторожился. Но, честно говоря, ожидал чего-то более серьезного или страшного. А всего лишь ответить на вопрос… Тем более я на него уже один раз отвечал… Правда, видимо, неправильно.

Ну, с этим заданием можно не спешить. Грег сказал, что ответ его не интересует. Так что можно вообще на него забить…

«Нет, я выполню! — решил я из чистого упрямства. — Из уважения к учителю».

Я закрыл глаза, чтобы эффективнее думалось. Соображалка работала медленно-медленно. Так и слышно, как натужно скрипели в мозгу шестеренки.

Чем же я готов пожертвовать ради превращения?

Нет, ну до чего же дурацкий вопрос!

Можно подумать, у меня есть выбор!

Разве кто-нибудь спрашивал меня, хочу ли я перемен? Начиная с того момента, как Валенок дал мне в глаз в ирландском пабе, был ли хоть один день, когда я сам управлял событиями?

Превращение идет само, говорил Лорд в Маске.

Все-таки правильно я сказал Грегу: «Я попал в поток, и меня несет как щепку». От меня ничего не зависит…

А Грег говорит — зависит.

Кто же из них прав?

Это умственное усилие сразило меня окончательно. Я сладко зевнул и, еще не успев закрыть рот, погрузился в глубокий сон.

Обычно, когда я настолько уставал, то спал как колода — без сновидений. Но тут на меня сразу обрушились яркие, бурные сны. Я буквально захлебывался потоком информации, тонул под нагромождением образов, словно и в самом деле угодил в стремнину. Ощущения, звуки и краски то мелькали, стремительно сменяя друг друга, как на ускоренной перемотке, то вдруг застывали, и я переводил дух, пытаясь осознать происходящее и мою роль в нем — до следующего рывка. Вспышки света и взрывы красок сменялись темными провалами, будто я скачками несся через дремучий, озаренный солнцем лес.

Я снова видел золотистую стрекозу — вот она вылупляется из личинки, яростно сражаясь с собственной мертвой шкуркой. Сейчас мне кажется, что это два разных существа, причем одно пытается сожрать другое, и в этой ассоциации я вдруг усматриваю глубокий и важный смысл. Но не успеваю я хорошенько поразмыслить на эту тему, как стрекоза исчезает, а я погружаюсь в мутную, грязную воду, полную мелких безмозглых хищников, в которой кипит примитивная борьба за существование.

Да это же опять все та же лужа. Зачем я тут? Я уже давно перерос ее!

Мутная вода на глазах светлеет и теплеет. Вокруг — маслянистая на вид синяя вода. Солнечный свет дробится в ряби на ее поверхности, по песчаному дну бегают солнечные зайчики. «Континентальный шельф», — услужливо всплывает в голове. Вода у берега кипит от примерно таких же тварей, что и в луже, только раз в сто больше размером. Многоножки, черви, трилобиты… Где-то я недавно видел нечто похожее… Ах, да, в Неве. Когда Ники показывала мне водяных.

«Хочешь, спустимся к ним?»

«Они нас не тронут?»

«Нет. Мы сильнее…»

Пронизанное солнцем море темнеет. Сияющее силурийское мелководье меняется кобальтовой бездной. Существа становятся все крупнее и страшнее. Они напоминают уже не насекомых, а рыбоящеров. Непрерывная война с последующим пожиранием проигравших, от рождения до смерти в зубах более сильного или удачливого сородича. У любой твари главная часть тела — челюсти; количество и размеры зубов превосходят все мыслимые пределы. В синеве плавно проносятся гигантские тела. Водяные змеи? Акулы? Драконы? Мне вдруг мерещится, что и сам океан — не что иное, как огромный, прозрачно-синий вечный змей. А в звездном небе летит его многократно увеличенным отражением бледный мерцающий призрак.

«Да это же Млечный Путь, все три витка! — радуюсь я. — Наконец-то я их вижу!»

Но нет — это опять какой-то змей! Свернувшийся в кольцо от края неба до края и почему-то с собственным хвостом в пасти…

Разочарованный, напевая «мне триста лет, я выполз из тьмы…», покидаю океан и вылезаю на сушу. И ползу в сторону леса, волоча за собой тяжелый грязно-белый хвост.

Дальше — чаща. Сырой ельник, темный и угрюмый, — одним словом, отличные охотничьи угодья.

Идет дождь. Раскисшая земля едва слышно шипит, проседая под тяжелым туловищем и приятно холодя брюхо. Капли срываются с еловых лап и стекают по чешуйчатым бокам, кроны шумят, весь лес полон монотонного плеска и шуршания. Но мне эти звуки нисколько не мешают — я слушаю не ушами, да у меня их и нет. Зато у меня есть много других органов чувств, гораздо более полезных при охоте и охране своей территории. Например, эхолокация. Я ползу в подлеске, окруженный аурой почтительного ужаса. Те, кто меня знают, спешат убраться с моего пути. Но впереди маячит нечто иное, даже издалека удивительно милое, светлое, теплое и приятное. Оно явно попало сюда случайно, оно меня не знает и топчется на одном месте, даже не пытаясь скрыться…

Моя прелесть, не убегай! (Все равно это бесполезно.) Я спешу к тебе!

Можно было бы особо и не спешить, но надо же нагулять аппетит перед обедом.

Дальше я как бы раздваиваюсь и смотрю с двух точек одновременно. Вот я, ползущий по лесу, время от времени приподнимая голову и словно пробуя воздух раздвоенным языком, чтобы не потерять след. Змей? Не совсем. Я не знаю такого существа, но уже восхищаюсь им. Огромное белое туловище… Две короткие когтистые лапы… Зубастая пасть… Ядовито-желтые глаза с вертикальными зрачками… Как лесной ручей, оно течет между черными стволами — так плавно и бесшумно, что мое сердце замирает от восторга. Этот ночной охотник не просто красив. Он — само совершенство. Совершенное оружие, способное убить любого, кто подвернется на его пути, — с легкостью и удовольствием.

А другим зрением я вижу полянку среди леса. И на этой полянке, одна-одинешенька, стоит Васька. Вертит головой, не понимая, откуда ждать беды. Что-то говорит, кажется, или плачет — я не слышу. Ведь у змей нет ушей.

Замирая от ужаса, я вглядываюсь во мрак сквозь струи дождя.

Как ее сюда занесло?

Как убрать ее оттуда?!

«Васька, убегай!»

Но это бессмысленно — в любом случае, хищник догонит ее.

На дерево? Вокруг только черные скользкие стволы, сырые еловые лапы…

Зло приближается. Я знаю это так же четко, как если бы сам подползал сейчас к полянке. Ему необязательно ее видеть. Оно и так знает, что моя дочка здесь, в его власти.

В темноте зажигаются желтые глаза. Змей неторопливо выползает на полянку. Васька таращится на него, как кролик на удава. Охотник сворачивается в спираль. Он не спешит. Легкая и приятная добыча, как последняя колбаска на тарелке, — самая вкусная и желанная.

Что делать?!

«Взлетай!» — кричу я ей в отчаянии.

Слишком поздно! Бросок, с клацаньем смыкаются челюсти, и хищник, не жуя, глотает добычу. Обе точки зрения гармонично сходятся в одном существе. Безграничный ужас на уровне сознания и такое же безграничное наслаждение на уровне желудка. Так и чувствую, как по внутренностям начинает распространяться сладкое золотистое тепло. Будто вставили новую батарейку в почти севший фонарик.

Кто сказал, что ребенок и превращение — вещи взаимоисключающие?

Я резко сел и распахнул глаза, весь мокрый от ужаса.

В комнате было совершенно темно. За окном горел фонарь, электронные часы показывали третий час ночи.

Лицо пылало, я задыхался. Почему так жарко? Опять батареи затопили, что ли? Ах, да — я ведь так и заснул в куртке и ботинках…

Боже, ну и дрянь мне приснилась!

И на этот раз я даже не испытал облегчения, проснувшись.

Потому что отнюдь не был уверен, что это всего лишь сон.

Первым порывом было позвонить Ленке и убедиться, что с Васькой все в порядке. Я едва удержался от этого. Что я ей скажу, разбудив посреди ночи? Что мне приснился кошмар?

А кошмар ли?

Хотя сердце все еще колотилось от страха за дочку, феерическое ощущение от удачной охоты и последующей трапезы никуда не делось. Наоборот, когда прошел первый шок, из подсознания вылезла ужасная, но честная мысль: «Да это же было просто классно!»

А потом еще одна:

«Надо будет повторить!»

Я вскочил с дивана и тут же шарахнулся назад — в окне отразились пылающие желтые глаза.

«Это был не я!» — мысленно крикнул я, вспомнив скользившего по лесу белого змея.

А кто?

Я метнулся в ванную и уставился на себя в зеркало. Там уже привычно отразилась зубастая харя, ничего общего с человеком не имеющая. Но на сей раз ее вид вызвал во мне отвращение и протест. Кто это? Какая мерзость!

Я ткнул в отражение когтистым пальцем.

— Ты хочешь убить Ваську?!

Он повторил мой жест.

«Нет, это ты хочешь ее убить».

— Зачем?!

Можно было не спрашивать. Я уже и сам знал ответ. Лорд в Маске сказал мне об этом совершенно недвусмысленно, прямым текстом. Для последнего этапа превращения куколке надо особенно много энергии. А почему именно Васька? Я вспомнил Кирю и его свечение, приманившее меня, как магнитом. Похоже, опять дело в крови…

Черт, во что я вляпался? Будь оно проклято, это превращение!

— Исчезни! — приказал я монстру. — Уйди!

«Сам уйди!» — отозвался он с откровенной насмешкой.

А может, и не насмехался, подумал я. Пришло время определяться, кто я. Один из нас должен уйти.

Я зажмурился, чтобы его не видеть. Но змей все равно маячил перед глазами.

«Так что там с заданием? — осведомился он. — Чем ты готов пожертвовать ради превращения?»

— Мне сейчас не до загадок!

«Ошибаешься. Отвечать надо прямо сейчас. Ты слишком долго тянул… Пока не решили за тебя».

— На что ты намекаешь?!

«Ради самого важного надо жертвовать самым ценным».

И тогда я понял то, о чем давно должен был догадаться, если бы сам упорно не отворачивался от очевидного.

Не сам ли я сказал давеча Грегу, что важнее Васьки у меня не осталось ничего на свете? Теперь-то я понимал, чего он от меня требовал, против чего предостерегал. Но он все равно спохватился слишком поздно. Мы все опоздали. Выбор надо было делать гораздо раньше, в самом начале.

А теперь мне придется пожертвовать Васькой.

Потому что именно она стоит между мной и превращением.

— У меня что, нет выбора? — спросил я обреченно.

«Уже нет, — подтвердил змей. — Ты сам себя загнал в ловушку».

И облизнулся.

Я с усилием отвел глаза от зеркала. Народная мудрость гласит, что всегда есть два выхода. «Ну а если черт вас сожрет — тогда у вас выход лишь один…»

Кажется, как раз мой случай.

— Я найду другой вариант!

«А зачем? Мне нравится этот! И тебе он тоже нравится!»

Я прянул к зеркалу и с рычанием оскалился. Змей в зеркале ответил мне таким же угрожающим оскалом. Он ничуть меня не боялся.

Как прогнать Того, кто сидит в пруду? Я вспомнил сказку, которую любил в детстве. Что посоветовала Крошке Еноту мама?

Ну-ка, ну-ка… Вспомнил!

«Малыш, а ты возьми палку побольше!»

Палки у меня под рукой не было, зато вместо нее имелась полная пасть отличных зубов.

— Умри! — прорычал я.

«Сам умри!» — ответил мне монстр.

Я распахнул пасть и напал на того, в зеркале.

Треск, хруст, звон! И боль. Зато я наконец перестал его видеть. Впрочем, как и все остальное тоже.

Держась за лицо, я вышел из ванной и на ощупь включил свет. Зеркало было разбито вдребезги. Лицо было в крови, руки тоже. Между пальцами стекала и капала кровь.

Зато это были мои пальцы. А не его, не змея.

Я ушел на кухню, умылся и закурил, хотя обычно в доме этого не делал. Сидел там, пока не скурил всю пачку. Дымил, прикуривая одну от другой, и думал, думал. Вспоминал всю историю моего превращения, день за днем. Перебирал каждое слово, каждый поступок. Каждый совет Грега, каждую историю Ники, каждую подколку Валенка…

Когда пачка почти закончилась, а небо за окном начало светлеть, я нашел выход.

Теперь я знал, что делать дальше.

И хотя я понимал, в какой ад добровольно собираюсь превратить свою жизнь, на душе стало гораздо легче.

«На крайняк, — сказал тогда Валенок, — у тебя есть ты сам».

Почему он тогда заговорил о крайнем случае? Неужели предполагал нечто подобное? В любом случае, его слова подсказали мне, что выходов все-таки два.

Превращения не будет. С этого момента я его останавливаю.

Глава 27 Попытка возврата

О последующих трех с половиной неделях рассказывать, в общем, нечего — кроме того, что это было худшее время в моей жизни.

Первые дня два-три я прожил на энтузиазме — полный энергии, гордый и довольный своей решительностью отбросить все змеиное, что так тщательно взращивал в себе с самого начала весны. Я постарался выкинуть из головы Грега с компанией, равно как и белого змея с его двуличным хозяином, и начал активно восстанавливать нормальные человеческие связи, которые совершенно забросил со всеми этими трансформациями. Друзья, родители, работа… В свое время меня удивляло, как легко я от этого отказался. А теперь — как просто оказалось вернуться.

Но я ошибался. Ох, как я ошибался! Обманчивая легкость остановленного превращения оказалась просто-напросто посттравматическим шоком. Так тяжелораненый вначале не испытывает боли.

А потом началось.

В один прекрасный день, продолжая по инерции чему-то радоваться, я вдруг осознал весь ужас моей ситуации. Не будет превращения, не будет волшебства. Не будет Той Стороны. Не будет больше ничего стоящего в жизни. У меня отныне нет будущего.

Все кончено.

И тогда все, чем я теперь пытался наполнить свое повседневное существование, в одночасье потеряло смысл. Буквально все, что занимало мои интересы в прежней жизни, обесценилось. Мир, ставший пустым, потерял основу и теперь разваливался, и что-то начало разрушаться во мне самом.

На улице набирала силу весна, дни стояли идиотски солнечные и теплые, но радостное пробуждение природы казалось мне жестокой насмешкой над дымящимися руинами, в которые превратилась моя жизнь. Оттаявший, подсохший, слегка зазеленевший городской пейзаж, который я всегда так любил, сейчас был для меня страшен, напоминая надуманно-оптимистичный финал какого-нибудь пост-апокалиптического романа. Первая нежная весенняя зелень казалась ядовитым полуразумным мхом-мутантом. Как намек на то, что все необратимо поменялось, и ничего хорошего уже точно не предвидится.

«Вот такое весеннее настроение, — мрачно думал я вечерами, плетясь с опостылевшей работы среди ненавистной зацветающей черемухи. — И это солнце… И пыль летит… Вся зимняя грязь на виду. Скорее бы уж трава выросла! А лучше — чтоб все снегом засыпало! Навсегда!!!»

И на фоне всего этого локального апокалипсиса, словно неугасимый нефтяной факел, днем и ночью, не давая покоя, полыхало одно-единственное желание.

Завершить превращение.

Но именно оно было совершенно невозможным.

Потому что я ни на миг не забывал, какой ценой оно должно быть закончено.

Естественно, первое, что я сделал, приняв решение, — позвонил Ленке и сказал, что передумал и Ваську забирать не буду. И вообще, в ближайшее время общаться с ней не смогу категорически. Сколько именно? Ну, месяц… два…

«Сколько выдержу», — мысленно ответил я.

Об этом я думал постоянно. А сколько я и впрямь выдержу?

Да — слово «ломка» лучше всего характеризовало мое состояние. С каждым днем внутри меня нарастала боль. Она не возникала в каком-то конкретном месте, я даже не мог определить ее причину. Я сам был этой болью, и она могла исчезнуть только вместе со мной.

«Ничего, — уговаривал я себя. — Надо просто перетерпеть. Скоро все пройдет».

Однако пока ничего не проходило, а только становилось хуже. Невероятным усилием воли мне некоторое время удавалось вести внешне нормальную жизнь. Но вскоре началась натуральная депрессия. Прежние припадки мрачности были просто цветочками по сравнению с ней. Появилось глубокое, прямо-таки физиологическое отвращение ко всему. К работе. К людям. К еде. По утрам не хотелось просыпаться. По ночам мучила бессонница — или, наоборот, снились такие кошмары, что впору в самом деле задуматься о наркотиках. Кровавые сны об убийствах, с чудовищными подробностями. Что самое жуткое — я ими наслаждался, не испытывая к своим жертвам ни малейшей жалости. Словно изгнанный мною змей переселился в сны и там резвился, заодно понемногу подтачивая мою решимость.

А еще были сны про Ваську, и после каждого я чувствовал себя таким разбитым и обессилевшим, будто всю ночь сражался со стаей вампиров, причем в итоге они победили и высосали из меня почти всю кровь, оставив чуток на следующий раз.

Вначале главным сюжетом этих снов была, разумеется, змеиная охота. Декорации каждый раз менялись, но кончалась она неизменно одинаково — обедом (или ужином). Такие сны я научился обрывать, просыпаясь, как только видел, к чему опять идет дело. Но недолго мне пришлось радоваться мелкой победе. Это напоминало игру в одни ворота, и единственным способом ее выиграть было бы не спать вовсе. Мне перестала прямолинейно сниться охота. К неизбежному финалу теперь вела любая, самая безобидная и занимательная история…

…тесная, загроможденная комната, рассмотреть которую мешает полумрак. Свет, причудливо меняя цвета, с трудом сочится сквозь витражные окна в свинцовом переплете. Темные балки нависают под потолком, с балок скалятся зубастые звериные морды и щерятся пестрые смешные маски. Мозаика на полу изображает полуголого античного бога, вроде Асклепия, — в одной руке у него чаша, в другой змея, на глазах повязка. Стен не видно за деревянными стеллажами. А в них — ящички, мешочки, склянки, медные сосуды, свитки, книги, бутылки…

Помещение пополам разделяет прилавок. Он тоже завален книгами и уставлен банками. Плоский прямоугольный ящик, прикрытый чистым полотенцем, стоит отдельно.

Здесь пахнет пылью — и травами, сильно, приторно, но приятно. Никогда не был силен в ботанике, но узнаю запах мяты, лекарственной ромашки, шалфея. И еще какой-то очень-очень знакомый, приторно-сладкий. Ах, да — лекарство от кашля! Корень солодки.

Это всего лишь аптека.

А вот и продавец — вышел из сумрака мне навстречу, вытирая руки о полу халата. Белобрысый, тощий, длинноносый парень с хитрыми глазами. Патлы перевязаны веревочкой вокруг лба, а потрепанный халат покрыт такими подозрительными пятнами, что невольно закрадывается сомнение — а что он в нем делал? Варил варенье, разводил краску или просто кого-то зарезал?

— Здравствуйте, господин! — восклицает парень, угодливо кланяясь. — А у нас сегодня завоз! Очень вовремя заглянули! Вы первый — стало быть, вам и сливки снимать!

— Какие еще сливки?

— Редкий товар!

Аптекарь оглянулся и, приглушив голос, сообщил:

— Змееныш! Только вчера поймали…

Тут я насторожился, но опоздал: он жестом фокусника сдернул полотенце с плоского ящика.

— Вот! Все свежайшее! Только что закончил разделку и сортировку. Выбирайте!

На первый взгляд, ничего особенного под полотенцем нет: тот же набор жестянок, баночек и пробирок, что на полках. Только к каждой прикручен кусочек пергамента, видимо, с инструкцией и ценником. А в баночках…

— Что это?!

— Как что? Змееныш! Препарированный, естественно. Наилучшее сырье для производства зелий и амулетов…

Желудок подскочил в горлу. Меня провели. Это опять сон про Ваську.

Вот она, прямо передо мной. Только по частям.

— Выбирайте, господин, — самодовольно говорит аптекарь.

Чувствуя, что вот-вот рухну в обморок, спрашиваю то, о чем думаю:

— Как собрать ее обратно?

Но аптекарь воспринимает мой вопрос вполне нормально. Только слегка приподнимает белесые брови.

— Зачем? А, вы предпочитаете работать с собственным сырьем… Так сказать, полностью контролировать процесс… Ну тогда, если вам нужен живой змееныш, так сказать, в комплекте, то вам, несомненно, подойдет вот это…

Он протягивает руку, некоторое время в раздумье шевелит пальцами в воздухе и достает из плоского ящика небольшую круглую склянку с узким горлышком. Внутри в какой-то тягучей жидкости плавает голубой глазик.

— Недешевая штука, но она того стоит. С ее помощью вы найдете сколько угодно змеенышей. Правда, их надо еще поймать…

Я молчу, скрипя зубами. Аптекарь, не чуя опасности, продолжает самозабвенно рекламировать товар.

— …кроме распознавания сородичей в любой толпе, обладает множеством полезнейших магических свойств! Глаза змеенышей крайне эффективны для скрытого наблюдения: подкинуть в мастерскую конкурента, спрятать в спальне жены… Ну и по мелочи — отводят сглаз и снимают некоторые виды порчи; видят под мороком любой сложности кикимор и дымных демонов; соответствующим образом заговоренные, годятся для приворота и отворота. Так же просто и эффективно, даже без специальных заклинаний, выводят из запоя. Достаточно незаметно подбросить этот симпатичный глазик в стакан пациента. Он всплывает, подмигивает и говорит…

Я хватаю аптекаря обеими руками за патлы и изо всех сил бью лицом о прилавок. Удар, хруст стекла, дикий вопль…

Тишина.

Проснувшись, я долго пытался понять, сошел ли я с ума или еще нет.

Решил, что это уже не имеет никакого значения.

На вторую неделю я затосковал. Отвращение к миру сменилось апатией. Мир существовал где-то сам по себе, а я блуждал в тумане, равнодушный ко всему. Однажды я вспомнил предупреждение Грега насчет того, что попаду в дурдом, если захочу выйти из игры раньше времени, но даже не огорчился по этому поводу. Мне стало все равно, что со мной будет.

Кто я, в конце концов, такой, в чем моя ценность? Если вычесть змея, что от меня останется? Жалкая, ничтожная личность. Неудачник. Слабое звено. Мне уже двадцать два, а чего я достиг? Бестолковая, никому не нужная работа и неудавшаяся личная жизнь. Лучшие годы позади. И зачем такому ничтожеству жить на земле? Вдобавок все начало валиться из рук. Я спотыкался на ровном месте и проваливал самые простые поручения на работе. Казалось, я обуза для мироздания, и оно скоро меня отторгнет.

Наконец у меня возникла странная уверенности что я проклят, и всем, кто со мной соприкасается, тоже будет плохо. Позвонил Кирилл, предложил встретиться, выпить пивка… Я отказался, не дослушав. И заявил, чтобы он мне вообще больше не звонил. Нормально? А меня даже совесть не мучила. Потому что казалось — если я буду и дальше с ним общаться, то навлеку на него несчастье.

Но Киря, вместо того чтобы обидеться, разволновался и принялся назойливо выспрашивать, что у меня стряслось. Едва отделался от него, заявив, что болен и не могу разговаривать. Потому что нет ни голоса, ни сил, и вообще засыпаю на ходу.

Киря попрощался со мной, не скрывая тревоги.

А я и в самом деле был нездоров.

То ли из-за снов, то ли от всего сразу, я все время чувствовал себя полудохлым. Под глазами залегли синяки. Уставал от малейшей нагрузки. Просыпался в поту, даже если не снилось ничего страшного.

Тетки на работе спрашивали, не малокровие ли у меня, и пытались подкармливать домашней выпечкой. Я отбивался, как мог, потому что аппетита тоже не было. Весь день клевал носом, мечтая, как доберусь до постели. А по ночам не мог уснуть или мучился от кошмаров.

Среди этого безбрежного упадка я вдруг поймал себя на мысли, которая меня потрясла. Я понял, что испытываю искреннюю радость, думая о смерти. Несмотря на периодические припадки депрессивных настроений, суицидальных мыслей у меня прежде не бывало никогда.

«Неужели так оно и происходит? — с любопытством думал я, прислушиваясь к себе. — Неужели я в самом деле однажды соберусь покончить с собой?»

Не знаю… Но при мысли о смерти у меня даже отступала депрессия. Порой я ужасался своим намерениям, но чаще упивался ими. Пожалуй, это было бы наиболее радикальное решение всех моих проблем.

Незаметно закончился апрель, промелькнули майские праздники. Газоны усыпало солнышками одуванчиков, возле парадной благоухал куст сирени, девушки переоделись из курток и джинсов в юбки и сандалии… Даже наши институтские тетушки как-то посвежели. Только я один как будто застрял в прошедшей зиме. Мое беспросветное прозябание и жизнь остальной вселенной устремлялись в разные стороны, расходясь все дальше. Мир стал плоским, серым и бесцветным, как газетная фотография. «Из трехмерного он стал двухмерным, — подумал я однажды. — Значит, скоро свернется в точку. Ну и хорошо».

Одним солнечным майским утром я долго валялся в постели, вяло пытаясь придумать, зачем мне жить дальше. За окном по небу бежали облака. Несколько раз начинал звонить телефон, но я не отвечал на вызовы.

Так и не найдя ни единой причины шевелиться, я решил пролежать весь день в кровати. И тут раздался звонок в дверь.

Вставать было лень. А от мысли о том, сколько сил придется потратить на общение, я окончательно ослабел и решил притвориться, что меня нет дома.

Но кто-то упорный все трезвонил и трезвонил.

Минут через пять мои уши так устали от этого звона, что я вылез-таки из кровати и поплелся в прихожую. Открыл дверь и утомленно закатил глаза вместо «здрасте». За дверью стоял Кирилл.

Так и знал, что он притащится! Накануне он снова звонил и так замучил меня расспросами о здоровье, будто я записывался к нему на прием. Вот и теперь — не успел войти, а уже буравил меня пристальным профессиональным взглядом.

— М-да, — сказал он наконец. — И давно это у тебя?

— Что — «это»? — буркнул я.

— А ты себя давно в зеркале видел?

— А у меня нет зеркала. Разбил… нечаянно.

Тут у меня закружилась голов а, и я незаметно оперся плечом о стену.

Точнее, это мне казалось, что незаметно. Киря изменился в лице, подхватил меня и практически дотащил до постели.

— Что ж ты так? — воскликнул он с укором. — Посмотри, до чего себя довел! И молчит! Давно это у тебя?

— Недели две уже.

— Так и думал, — сердито сказал он. — Я еще в тот наш разговор подумал, что у тебя что-то серьезное. Голос мне твой очень не понравился… Лечишься? А, что я спрашиваю? Конечно, нет! Ну-ка, снимай футболку…

И Киря учинил мне форменный медосмотр. Оказывается, он и стетоскоп с собой приволок, и тонометр, и даже градусник. Выслушал меня, померил пульс и давление, зачем-то помял живот… Потом снова принялся допекать меня вопросами. Правда, теперь было легче: он перечислял симптомы, а я кивал. Практически все им перечисленное — слабость, бессонница, потеря аппетита, боли в суставах — у меня было.

— Голова в последнее время не болит?

— Ты уже спрашивал. Болит.

Киря взглянул на градусник, встряхнул его и убрал в сумку.

— Температура субфебрильная. Давно держится?

— Давно, наверно. Не знаю, я ее не измерял…

Ощупав мои лимфоузлы, Кирилл нахмурился и снова было начал что-то спрашивать. Потом что-то увидел, и у него расширились глаза.

— Откуда синяки? Часто падал в последнее время?

Я опустил глаза и удивился. И впрямь — множество мелких синяков под кожей, будто меня кто-то щипал.

— Вроде не падал. Как-то сами собой появились.

Киря совсем помрачнел.

— Надо сделать анализ крови! — заявил он.

Я рухнул в постель и закрыл глаза.

— На фиг. С места не сдвинусь!

— Спокойно. Сам сделаю. Я тут взял на всякий случай…

Я приоткрыл один глаз и с удивлением увидел, как Киря извлекает из сумки одноразовый шприц, перчатки и несколько стеклянных трубочек с затычками.

— Ну ты подготовился!

— Протяни руку.

Я хотел было его послать, но меня одолела такая апатия, что я позволил делать с собой все, что угодно. Даже взять кровь из вены и разлить ее по пробирочкам.

После чего Киря наконец убрался восвояси. Правда, к сожалению, пообещал прийти завтра с результатами.

На следующий день меня спозаранку разбудил звонок. В трубке раздался голос Кирилла. Я его вначале даже не узнал.

— Даже не знаю, с чего начать, — запинаясь, сказал он. — Ты, главное, не пугайся… У тебя в семье нет никаких наследственных болезней крови?

— Вроде не было. А что?

— Нет? — обрадовался Киря. — Это хорошо. Знаешь, я, пожалуй, заскочу к тебе вечерком и еще раз возьму кровь…

— Что ты там нашел? — со слабым любопытством спросил я.

— На самом деле, такого просто не бывает. Понимаешь, лейкоциты…

Он зашуршал бумажкой и начал сыпать цифрами и медицинскими терминами.

— Гемоглобин… Выраженная тромбопения… А эритроциты вообще…

— С такими не живут? — пошутил я.

— Да, не живут, — серьезно ответил он. — Их фактически нет.

— Странно. А месяц назад был вполне здоров…

— Так я и думал, — мрачно подтвердил Киря. — Картина, Леха, складывается нехорошая. Внезапное падение числа эритроцитов и тромбоцитов, в сочетании с подобными симптомами, может означать только одно…

— Что?

— Лейкемию, — сообщил Киря загробным голосом. — Рак крови.

— Понятно, — озадаченно сказал я, не зная, как полагается реагировать на подобные новости. Воспринял я их совершенно спокойно, будто Киря говорил не про меня. Все чувства как-то отупели.

— И сколько месяцев мне осталось жить… поэтому твоему анализу?

— Нисколько.

— Совсем? — тупо уточнил я.

— Тут даже не на недели счет, а на дни. Ты должен уже вообще лежать и не вставать.

— Так я лежу и не встаю.

— Слушай, погоди! Это какой-то бред. Так стремительно даже лейкозы не развиваются. Я приеду и переделаю… Наверняка это ошибка…

— Нет ошибки, — пробормотал я.

— Что?

— Неважно. Ладно, я устал, пока…

Закончив разговор, я вернулся в кровать, натянул одеяло до подбородка и подумал, что надо бы впасть в отчаяние. Но вместо этого начал неудержимо хихикать.

В глубине души я с самого начала подозревал, что чем-то таким дело и кончится. Я задавил в себе змея, в которого превратился уже процентов на девяносто. На оставшиеся человеческие десять большой надежды не было. Но у меня почему-то было ощущение, что я все-таки переиграл эту тварь.

«Ну что ж, — сказал я себе, — игра шла по высшим ставкам. Не Васькина жизнь — так моя. Зато удалось остановить превращение. И умру я человеком, а не хищником-людоедом. И Васька будет жить».

А потом я безмятежно уснул, впервые за много дней.

Глава 28 Морской змей

Сквозь сон я услышал звуки какой-то возни. Шорох… Стук…

Сел, как подброшенный пружиной, распахнул глаза. Огляделся.

Под авокадо маячило что-то темное и прямоугольное. Рейки бортов… Высокая спинка… Детская кроватка?

Так! Опять начинается! Только глюков мне не хватало!

Но раздавшийся в темноте хнычущий звук отшиб все попытки мыслить рационально. Я вылез из кровати, крадучись подошел к дереву и осторожно заглянул в кроватку.

Снизу на меня смотрели два светящихся желтых глазика.

Я застыл, вцепившись руками в бортик. Змееныш оскалил очень приличные клыки, заворчал, припал на брюхо и метнулся вверх, целясь мне в лицо. Я перехватил ее уже в броске и несколько секунд держал на весу, не давая царапать меня когтями и хлестать хвостом.

Надо убить его сейчас, пока он маленький. Это было ясно как день.

И голод тут абсолютно ни при чем.

Просто иначе, когда она вырастет, то убьет меня!

Я стиснул пальцы…

За спиной мобильник разразился мелодией будильника.

Как же меня достали эти сны!

Проснувшись, я несколько минут ругался, отводя душу. Потом встал, пошел на кухню, поставил чайник. Как ни странно, я чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне.

Казалось, доподлинно узнав о скорой гибели, организм встряхнулся и собрался с силами в ожидании… Чего?

Я чувствовал — нечто назревает.

Я не знал, что именно, но шкурой ощущал приближение неприятностей. Все равно что догадываться о приближении грозы, видя сизые тучи в зарницах на горизонте.

Еды в доме не было. Жалко, что Киря вместо шприца и стетоскопа не догадался принести пачку пельменей. Порывшись в холодильнике, я нашел заплесневелый кусок сыра, срезал с него плесень, положил на черствую хлебную корку, запил этот дивный бутерброд позавчерашним чаем. Интересно, от чего я загнусь быстрее — от лейкоза или от отравления?

Провел рукой по лицу — так, надо бы побриться. А зеркала-то и нет.

Я выудил из мусорного ведра самый крупный осколок. Посмотрелся в него. М-да… Киря был прав. Жалкое и жутковатое зрелище. Я выглядел как тяжелобольной человек, каким, собственно, и являлся. Казалось, за неделю постарел лет на пятнадцать. Под глазами темные круги, русые волосы повисли сосульками и стали какими-то серыми. Скулы заострились, в углах рта пролегли глубокие складки. Вдобавок весь в мелких синяках, как в трупных пятнах.

Красавчик Алекс? Ха! Натуральный зомби!

Быстро лечь в постель и лежать там тихо, готовясь ползти на кладбище!

Но в постель не хотелось. Скоро належусь, куда спешить? Говорят, у чахоточных больных перед смертью наступает всплеск активности. Я мрачно заглянул в осколок. Точно — и глаза блестят, как у чахоточного. Погребальным огнем.

Я знал, что это за огонь. Он так и горел во мне, тот нефтяной факел. Змей внутри меня отнюдь не собирался сдаваться и умирать вместе с телом. Он питался мной, пытаясь дотянуться до настоящей пищи и, наконец, переродиться.

Похоже, моя борьба с темной стороной входила в финальную фазу.

Когда я заканчивал глодать бутерброд, зазвонил телефон. Плохие предчувствия сразу усилились многократно. Я взял телефон — и точно. Звонила Ленка.

Те мелкие чудеса, которые всегда сопутствовали моей жизни, никуда не пропали. Только поменяли вектор и теперь превратились в крупные неприятности.

— Лешенька, привет, — заискивающе промурлыкала бывшая. — Ты уж прости, очень неловко тебя дергать, но ситуация у нас реально безвыходная. Ты ведь нас выручишь?

— Что случилось? — мрачно спросил я.

— Надо сегодня забрать Ваську из сада. И посидеть с ней до девяти.

Меня словно кипятком окатило. Жгучая смесь ужаса и радости. Наконец-то!

Я хотел отказаться, под предлогом болезни, — тем более это было правдой, — но вместо этого спросил:

— А что, больше некому?

— Некому, — вдохнула Ленка. — Так уж совпало: обе бабушки болеют, я не могу, Герка работает допоздна. Ну, пожалуйста!

Я прикусил язык, чтобы не крикнуть: «Да!!!» А Ленка, неправильно истолковав мое молчание, все уговаривала меня сделать то, чего я и так хотел больше всего на свете.

— Но мне ее не отдадут, — из последних сил сопротивляясь, сказал я. — Они там в саду меня не знают.

— Отдадут. Я уже позвонила и предупредила, что ее отец заберет. Ведь заберешь?

Я больше не смог придумать ни единого возражения. Губы сами сказали:

— Ладно, заберу.

— Лешенька, ты прелесть!

Ленка что-то еще говорила… Я уже не слушал. В голове билась одна мысль: «Все пропало…»

Не знаю, кто и как это подстроил. Но я точно знал — если Васька сегодня окажется у меня, то случится что-то страшное.

Я прошелся по комнате, держа в руке телефон.

Похоже, придется забыть о гордости и просить о помощи.

Предел своих возможностей я осознавал очень четко. Один я не справлюсь. К сожалению, я умираю недостаточно быстро. Могу не успеть прежде, чем меня возьмет под контроль живущая внутри тварь.

Я быстро пролистал список контактов в мобильнике, разыскивая номер Ники.

И не нашел его.

Прокрутил еще раз… Попытался найти номер Валенка — с тем же результатом.

Все номера стерлись.

Значит, от меня отказался не только Грег! Его прихвостни тоже меня бросили!

Я шваркнул телефон об пол, растоптал его в припадке ярости и тупо уставился на ошметки, чувствуя себя так, будто это меня сейчас растоптали и выкинули. Компания моральных уродов! Как они могли так поступить со мной?! Мне хотелось уничтожить их, убить своими руками. Будь они все прокляты! Зачем я их вообще встретил?!

Ненавижу их! Вот сейчас пойду, заберу из сада Ваську, а потом найду Грега и…

Стоп, стоп! При чем тут Васька?

Я опомнился. Выровнял дыхание серией глубоких вдохов и выдохов (все-таки кэндо — полезная штука). Успокоившись, нашел в ящике старый затрепанный мобильник, переставил туда симку из растоптанного. Ярость ушла, осталось только отчаяние. Я даже сам не подозревал, как сильно в глубине души рассчитывал на их поддержку.

Ну что ж — вот теперь точно остался один вариант.

Я вышел на улицу и пошел куда глаза глядят, словно стеклянной стенкой отделенный от весеннего, шумного мира. На перекрестке Липовой и Савушкина я увидел подъезжающий к остановке трамвай. Это был тот самый маршрут, на котором я встретил Ники. Не раздумывая, я вскочил в трамвай и против воли с надеждой оглянулся, но почти все пассажиры вышли возле ЦПКиО. Тогда я сел и уставился себе под ноги. Мне было решительно все равно, куда он едет.

Трамвай завез меня чуть ли не за город. На кольце пришлось выйти. Я спрыгнул на нагретый солнцем асфальт и ощутил дуновение морского воздуха. Через дорогу, за новенькой решеткой простирался парк Трехсотлетия Петербурга — зеленая полоса, усаженная молодыми деревцами. Между ними по дорожкам чинно прогуливались мамаши с колясками. Далее до горизонта голубел Финский залив.

Я пересек парк и вышел на пляж. Солнце жарило прямо по-летнему, но ветер дул холодный и резкий, а на горизонте над Васильевским островом наползала на край неба туча. На пляже загорало множество народу, но никто не купался.

Интересно, успею ли дойти до глубины, прежде чем схватит судорогой?

«Фигня! Я и раньше купался на майских, а сейчас вообще тепло. Так, окунусь и выйду», — сказал я себе, раздеваясь.

Внутренний голос помалкивал. То ли верил словам, то ли не верил в твердость намерений.

Я разделся, сложил одежду в аккуратную кучку, чтобы потом, когда ее найдут, было не стыдно перед ментами. Не спеша выкурил сигарету. И на глазах у восхищенной публики вошел в воду.

Вода в самом деле была ледяная, как ей и положено в середине мая, но не до такой степени, чтобы сразу окоченеть. В любом случае, пока зайду хотя бы по пояс, успею к ней привыкнуть.

Финский залив не просто мелкий, а очень мелкий, особенно в той его части, которая справедливо прозвана Маркизовой лужей. Теоретически его можно перейти вброд. Так что, честно говоря, это было не купание, а прогулка. Я шагал и шагал по колено в мутной воде.

Парк Трехсотлетия остался далеко позади. Туча наползла на полнеба, грозно синея. Дно понемногу опускалось; вода стала по пояс, потом по грудь… Я отошел уже километра на два от берега. Вдруг дно резко исчезло из-под ног.

Я вынырнул, отплевываясь и пытаясь понять, в чем дело. Потом заметил впереди красные бакены. Ага. Фарватер. Он прорыт специально, для больших кораблей.

Вот и хорошо, решил я. Дальше поплыву.

Я пронырнул под водой метров на пятнадцать, а когда вынырнул — увидел, что в мою сторону движется корабль. Вначале я не обратил на него внимания, но он приближался как-то слишком быстро. Когда я разглядел его, то понял, что у меня серьезные проблемы.

Это была не обычная баржа и не паром до Кронштадта, а здоровенный, многопалубный круизный лайнер. И он пер со страшной скоростью прямо на меня.

Я прикинул его скорость, помножил на расстояние и понял, что времени не хватит. Вариантов было два — сразу вниз или все-таки назад. И я ломанулся назад, наперегонки со смертью. Лайнер уже закрывал небо, гоня перед собой водяной вал. Низкое гудение его двигателей заставляло меня красочно представлять, как меня затягивает под борт и наматывает на винты…

Умирать резко расхотелось. Нет, только не так!

Ни разу прежде я не плавал так быстро. Во мне проснулись неизвестные раньше резервы силы. Я чувствовал себя в воде просто дельфином. Или китом. Или морским змеем… Длинное чешуйчатое тело скользило в волнах, как будто они для него созданы. Лайнер остался позади, а я все плыл, быстро и с наслаждением. Вода стала легка, как воздух, она то послушно расступалась передо мной, то бережно подхватывала и бросала вверх. Жаль, тут не разгуляешься — и мелко, и мутно, да еще этот раздражающе шумный и вонючий лайнер гудит и вибрирует так, что аж клыки сводит!

Я описал круг и повернул обратно, чтобы устранить надоедливый источник грохота и отработанной солярки. Едва ли тут хватит глубины, чтобы утопить его целиком, но хотя бы переверну его на фарватере — отличная выйдет шутка!

«Но там же люди!» — пискнуло внутри жалкое двуногое ничтожество, по недоразумению носящее одно со мной имя.

— А мне-то что до них? — расхохотался я.

На душе стало весело и свободно. Никаких самоограничений! Что хочу, то и делаю!

Я подплыл к борту лайнера и боднул его головой ниже ватерлинии. Под водой раздалось гулкое «бумм!», словно кто-то ударил в большой колокол. А здоровенная штука, этот лайнер — едва покачнулся! А ну-ка сейчас ударю с разгону!

«Не смей!» — запищало это насекомое.

Я даже удивился, как ему не страшно. Молчало бы уж, не напоминало о себе — глядишь, протянуло бы еще немного. Оно и так было полудохлое, и меня это абсолютно устраивало. Пусть умрет. Оно мне только мешает.

Пронырнув под лайнером, я отплыл подальше, примериваясь разогнаться и выбирая новую точку для атаки. Но тут мне почудилось, будто меня кто-то окликнул. Я высунул голову из воды, огляделся — кто посмел? — и вдалеке, почти на горизонте, увидел крошечную фигурку, в которой мгновенно узнал Грега. Он стоял у самой воды, подняв руку к глазам, и откровенно наблюдал за мной.

Лайнер был мгновенно забыт — такая во мне всколыхнулась ненависть к этому предателю. Я плюнул на развлечение, развернулся и со всей доступной скоростью поплыл к берегу, чтобы убить его.

Берег быстро приближался, до него оставалось не более полукилометра. Я уже видел, что Грег стоит как бы в центре тонкого золотого обруча. Руку он, оказывается, вытягивал в мою сторону и что-то приговаривал при этом. Я насторожился и в тот же миг ощутил, как наваливается слабость и падает скорость. Вода держала все хуже, и становилась все холоднее. Чувство власти над стихией незаметно исчезло. Морской змей медленно и неохотно ушел в глубину. Я тоже провалился вниз, под воду. Вынырнув — точнее, встав на ноги, потому что «глубина» тут оказалась примерно по колено, — я бегом пошлепал к берегу, лязгая зубами от холода.

До пляжа добрался минут за двадцать. Вылез на берег и упал без сил на мокрый песок. Тело едва слушалось. Тяжелая работа — топить лайнер! Чуть не погубил пару-тройку тысяч человек. А всего-то собирался утопиться сам. Но все же… я не жалел о своем заплыве. Я не мог объяснить словами, но чувствовал — это было не зря. Словно очень важный кирпичик лег в стену или еще один шаг сделан… Куда?

Когда руки и ноги снова согласились мне служить, я встал и пошел искать свои вещи. Найти их оказалось несложно. Они лежали той же аккуратной кучкой там, где я их оставил, даже мобильник никто не спер. Только песок вокруг был исчерчен таинственными, слабо светящимися кругами и линиями. Рядом с одеждой стоял Грег. Один его вид снова привел меня в такую ярость, что я был готов его убить на месте, было бы чем.

— Быстро плаваешь, — как ни в чем не бывало, сказал он.

От такой наглости я не догадался сразу двинуть ему в торец, а выпалил, задыхаясь:

— У меня же разряд!

— Алекс, ты полон сюрпризов.

Я набрал воздуху, чтобы послать его как можно дальше, но тут обратил внимание на перемену в его внешности. На лбу Грега, точно между бровями, появилась странная татуировка — будто прораставшая сквозь кожу золотая восьмилучевая звезда. Не знаю почему, но я чувствовал, что эта звезда как-то связана с его глазами, точнее, с какими-то их функциями. Еще одна татуировка — не разобрать какая, черная, — выглядывала из-за ворота его футболки.

— Что это ты себе наколол? — ядовито спросил я. — «А во лбу звезда горит»?

— Роза ветров. — Грег потрогал лоб. — Она тут всегда была. Просто раньше ты ее не видел.

— А вот видел! Еще на даче. Она в темноте светилась.

— Чего не сказал? Ладно. Уже неважно.

Пока я одевался, Грег молча стоял рядом и ждал. Я мрачно поглядывал на него, раздумывая, не врезать ли ему промеж глаз или сначала все-таки выяснить, зачем он сюда приперся. Да и злость понемногу остывала. В какой-то момент я догадался, что это была не моя злость, а змея, и мне стало стыдно за нее.

Тогда он сказал:

— Неужели ты мог подумать, что мы тебя бросим? Мы с тебя глаз не спускали, следили днем и ночью. Ты отлично держался. Меня действительно впечатлило, что ты дважды попытался убить себя…

— Как дважды?!

— Твоя болезнь. Ты постоянно управляешь реальностью, сам того не замечая. Правда, в основном себе во вред.

— Ничего себе, — пробормотал я.

— Когда я понял, что у тебя есть не только дар, но и воля, то решил, что за тебя имеет смысл побороться.

— Не понял. В каком смысле — побороться?

Золотая звезда у Грега на лбу понемногу бледнела, пока не слилась с кожей. Одновременно погасли и тонкие золотые линии на песке.

— Наш последний разговор… Думаю, мы оба понимали, что он не имеет значения. Тебе поздно соскакивать. Превращение идет полным ходом. Единственный способ остановить его — смерть.

— Но почему ты мне этого тогда не сказал?! — воскликнул я. — Откуда мне было знать…

Тут до меня дошел смысл его фразы. Я попятился к воде. Грег следил за мной, обманчиво спокойный и расслабленный, как всегда.

— Можно я все-таки договорю? — сказал он. — Прощаясь с тобой, я был почти уверен, что это конец, и тебя ждет обычная судьба девяноста девяти процентов куколок. Не могу сказать, до чего мне было обидно, но я смирился. Не первый раз, не последний… Однако, понаблюдав за твоей борьбой, я понял, что у тебя еще есть шанс. По крайней мере ты стоишь того, чтобы дать его тебе.

— Но ты же сам сказал, что единственный способ остановить превращение…

— К сожалению, да. Но мы не будем останавливать превращение. Мы попробуем его завершить.

Меня бросило в жар, будто я не вылез только что из ледяной воды.

— Грег, — с трудом проговорил я, — ты же еще тогда знал, что для этого требуется.

— Остался всего один шаг, — сказал он. — Еще один маленький шажок, и ты изменишься навсегда. Очень важно сделать его в правильном направлении…

— Я на это не пойду. Я не прикоснусь к Ваське!

— Ты что, предпочитаешь умереть сам?

— Конечно!

Грег улыбнулся.

— Помнишь, я спрашивал тебя, чем ты готов пожертвовать? И что ты ответил? «У меня ничего нет». Почему ты так сказал?

— Да ляпнул не подумав! — с досадой воскликнул я. — И теперь расплачиваюсь за ту ошибку по полной…

— Ничего ты не ошибся, — возразил Грег. — Ты все обдумал и сказал это намеренно. Ты прекрасно понял смысл вопроса и выбрал «безопасный» ответ, потому что не хотел платить вообще ничем. Но так не бывает, Алекс. Если ты не хочешь выбрать жертву сам, ее выбирают за тебя. Когда Ники сообщила, что у тебя есть дочь, я понял, что выбор уже сделан.

— Но почему именно она? — взвыл я. — Валенок же сказал: «У тебя есть ты сам!»

— Верно, есть, — кивнул Грег. — Для любого человека главная ценность — все-таки он сам, что бы он при этом ни воображал. На это вся надежда.

Мне вдруг показалось, что с моей души свалился камень размером с гору. Причем до последних слов Грега я и не представлял себе его истинной тяжести.

— То есть Васька… — пробормотал я. — Ее необязательно…

— У меня есть в запасе пара способов обойти это. И сделать так, чтобы вы оба остались в живых.

Дышать становилось все легче и легче…

— Но имей в виду, Алекс, — продолжал Грег, — даже если все пройдет удачно, дочка навсегда останется твоей серьезной проблемой. У тебя не должно быть слабых мест. Превращение обязательно привлечет к тебе внимание очень неприятных сущностей. А дочка с тобой слишком связана. Я пока не знаю, что тут можно сделать. Тебя-то я стану защищать, а ее нет…

— Ну и не надо! — воскликнул я, в эйфории от ранее сказанного. — Я сам буду ее защищать!

— Именно это я и хотел от тебя услышать.

Грег, прищурившись, посмотрел в небо.

— Сейчас мы кое-что проверим. Последний тест. Ну-ка посмотри направо. Что-нибудь видишь?

— Где?

Я завертел головой.

— Не туда смотришь… Ага, повыше. Над парком.

Ничего особенного, кроме грозовой тучи, я на небе не увидел. Только вдалеке, над Петровским стадионом, парил черный воздушный змей с перепончатыми крыльями. Он то резко взмывал, то двигался зигзагами, ловя ветер.

— Ты о воздушном змее, что ли?

— Хе-хе, воздушном. Ладно, пошли.

— Куда?

— Для начала к Валенку. А там посмотрим.

Глава 29 Воздушный змей

Валенок, оказывается, обитал совсем недалеко от парка, в одном из длинных многоэтажных домов на Яхтенной. Пока мы туда шли, пробудившийся во мне морской змей заснул окончательно. Остался только Алекс — и он сильно нервничал.

Последние три недели заставили меня многое понять. Например, то, что сначала, примерно до возвращения из Зеленкино, я смотрел на всю эту историю — знакомство с Ники, превращения, испытания — как на некую прикольную, таинственную, необычную игру. Но теперь я понял, что если это и игра, то весьма жестокая. Игра, в которой ставка — жизнь (и ладно, если бы только моя), перестает быть игрой.

Я понятия не имел, о каких «способах» говорил Грег, но ничего хорошего от него не ждал. Никаких сомнений, что он может доставить мне любые неприятности, какие сочтет нужным. А ежели эти способы не сработают? Что со мной будет тогда?

Я хотел спросить Грега, но передумал. Поскольку догадывался, что он мне ответит.

Словом, когда мы поднялись на пятнадцатый этаж на обшарпанном лифте и позвонили в дверь, я уже приготовился к самому страшному. Но никак не к свирепой бабке, налетевшей на меня на лестничной площадке.

— Та-ак! — взвизгнула она. — Опять явился!

В первый, самый ужасный миг мне показалось, что это моя недобитая квартирная хозяйка, которая, как фурия, будет отныне преследовать меня до конца жизни (и после него тоже).

— Здрасте, — растерянно сказал я.

— Что же это деется — еще одного тащат! — запричитала бабка, игнорируя мое приветствие. — Почему у всех сыновья люди как люди, только у меня нелюдь и душегуб?

Я на всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, точно ли она имеет в виду именно Грега. Тот стоял сохраняя на лице выражение сердечной радости от встречи со старой мегерой.

Тут дверь открылась, и на площадку вышел Валенок. Я увидел его лицо и окончательно потерял дар речи. Татуировки на лбу, как у Грега, у него не было. Зато имелась наколка в виде черного извилистого зигзага молнии. По обе стороны от зигзага, похожего на замысловатый шрам, парами шли черные точки — словно следы от снятых швов. Татуировка пересекала все лицо наискось и терялась в бороде, окончательно уродуя Валенка и делая его похожим на демона.

Но злобная старушонка, как будто не замечая его боевую раскраску, продолжала браниться:

— Упыри, одно слово, упыри! Сначала водите сюда кого попало, а потом милиция приходит, людей ищет! Фотороботы показывает, протокол снимает, отпечатки пальцев…

При слове «милиция» я автоматически попятился к лифту.

— Там я на плите ужин оставила, — бабка неожиданно сменила гнев на милость. — Чтоб тихо себя вели, лиходеи! И приберитесь, как с этим закончите. Знаю я вас, опять всю квартиру уделаете…

И ушла. На площадке сразу стало удивительно тихо.

— Что это было? — спросил я. — И в каком смысле «закончите»?

— Это мама моя, — с нежностью сообщил Валенок, закрывая дверь. — Она, типа, любит, чтобы все было шито-крыто. В смысле, тихо и чисто.

Я сглотнул. Да уж. Объяснил…

Квартира казалась совершенно типовой «двушкой», да мне было и не до изучения интерьера. Мы прошли в комнату. Грег сел на скрипучий диван, Валенок подошел к окну и принялся что-то там высматривать. Я топтался у двери — так, на всякий случай, поближе к выходу.

— Жрать хотите? — гостеприимно спросил Валенок.

— Потом, — ответил Грег. — Подождем Ники.

По стеклу застучали капли дождя. В комнате сделалось сумрачно, но свет включать никто не стал. Я покосился на Валенка и увидел, что в темноте татуированная половина его лица понемногу разгорается, прорастая сквозь кожу разветвленными багровыми прожилками. Это напоминало лаву, полыхающую в трещинах земной коры.

Оконное стекло задребезжало от сильного порыва ветра.

— Погодка-то совсем нелетная! — отметил Валенок.

Напротив дивана стоял телевизор «Горизонт», накрытый вязаной салфеткой. С кухни тянуло борщом. Я сглотнул слюну, внезапно поняв, что очень проголодался. Но Валенок все торчал у окна. И он, и Грег будто чего-то ждали.

— Ага, — сказал Валенок, распахивая балконную дверь, откуда немедленно пахнуло холодной моросью. — Наконец-то. Эй, немочь, иди-ка сюда.

— Зачем? — с подозрением спросил я.

— Покажу тебе, как змеев запускают.

Предложение, особенно в сочетании с пылающим зигзагом на морде Валенка, мне, мягко говоря, не понравилось. И что значит «наконец-то»? Я бросил взгляд на Грега.

— Иди-иди, — сказал он. — Рано еще бояться…

Я гордо пожал плечами и вышел на балкон, любезно пропущенный Валенком вперед. Деваться мне все равно было некуда.

Передо мной раскинулась панорама новостроек, над ней — штормовое небо. Над заливом клубились тучи, в них полыхали холодные, пронзительные вспышки молний.

— Вон она, красотка наша, — показал рукой Валенок.

Я с удивлением заметил черного воздушного змея. Он все еще трепыхался в небе, только теперь стал гораздо ближе. Вскоре я понял, что он летит в нашу сторону. Мне стало тревожно. Что-то он был слишком большой для воздушного змея… Черт, да он не просто большой, он огромный!

Я наконец понял, кто передо мной, и шарахнулся с балкона назад в квартиру, но Валенок как будто невзначай загородил мне дверь.

Никакой это был не змей! Над крышами Яхтенной парил черный дракон — жуткого вида, с длинной узкой мордой, похожей на зубило. Он не был похож на дракона из сказки. Он излучал угрозу и был откровенно страшен. Он был похож на огромного птеродактиля и еще — на истребитель нового поколения. И летел прямо к нам!

— Подвинься, не то снесет на посадке, — сказал Валенок.

Я послушно убрался с балкона, плохо соображая, о чем он говорит, и остановился, не в силах отвести взгляд от балконного окна. За окном медленно потемнело. Неожиданно прямо за мокрым стеклом возникла черная морда и зубастая пасть, в которую я бы поместился целиком.

Удар, скрежет железа!

«Приземлился», — подумал я.

Пасть за стеклом сменилась глазом размером с колесо — таким же черным, круглым и лишенным выражения. Он только холодно блестел, словно обсидиан.

О чем думает это чудовище, глядя на меня в упор?! Казалось, его крылья застилали все небо. В темноте раздался оглушительный удар грома (или это отвалился балкон?). Дом содрогнулся. Лязгнула балконная дверь — я чуть не подскочил. В комнату вошла Ники, мокрая как мышь. Черные волосы слиплись прядями, косуха блестела от воды.

— Ну там и ветер! — заявила она, осторожно вытирая пальцем потекший макияж. — Едва в стену не врезалась! Привет, Леша. Видела тебя сверху. Вовремя ты искупался — на заливе волна поднимается. Пойду, переоденусь. Валенок, одолжи сухую футболку.

— Не дам, — отозвался тот откуда-то с кухни. — Ты ее растянешь.

Я бросил взгляд на балкон. Там было пусто.

— Потенциальных драконов среди людей очень много, но все они обычно пребывают в латентном, спящем состоянии. В сущности, каждый человек способен переродиться в дракона. Но никогда нельзя предсказать, когда начнется превращение… И чем оно закончится…

Грег говорил монотонно, словно лекцию читал. Я молча слушал, глядя то в окно, то на Ники. Сейчас я вообще поверил бы всему чему угодно!

— Начальная стадия превращения называется куколкой. В этой стадии ты еще человек — но перед тобой как бы раскрывается еще один вариант развития событий. Та самая способность к превращению, которую без помощи почти никто не способен реализовать. Процесс окукливания запускается сам, длится какое-то время — от нескольких дней до нескольких месяцев, — но вне благоприятных условий постепенно затухает. Если упустить момент, то возможность превращения начинает снижаться, и дракон впадает в спящее состояние еще на годы. Возможно, и на всю оставшуюся жизнь.

В состояние куколки спящий дракон может впадать несколько раз в жизни. Но у большинства благоприятное время для превращения приходится на раннюю молодость — от семнадцати до двадцати пяти. Все остальные варианты — исключения. Многие не окукливаются вообще ни разу…

Мои щеки горели — то ли от стыда, то ли от злости. Почему, почему было не рассказать мне все это с самого начала?! Зачем надо было скрывать от меня правду? Даже сейчас, когда я смотрел на Грега, то чувствовал некое сопротивление. Глаза зудели, как будто я пытался пробиться сквозь морок. При виде Валенка инстинкт самосохранения требовал немедленно оказаться от него как можно дальше. А от Ники отчетливо веяло вечным холодом Нижнего мира… Но я все равно смотрел. Мне надоело блуждать в потемках. Пришло время увидеть вещи в их истинном виде.

Зуд в глазах перешел в жжение, — а потом вдруг пропал. Картинки, видимые обоими глазами, наконец полностью совпали. Оттенок зелени, характерный для лимба, исчез. Мир, внешне не изменившись, стал ярче, сложнее и глубже; мне казалось, я могу видеть сквозь стены, могу заглянуть внутрь любой вещи, прикоснуться к ней мыслью и почувствовать ее запах и вкус. У стоящих передо мной были золотистые глаза с вертикальными зрачками, на лицах светились странные знаки, за спинами чернели тени крыльев. Но все это было неважно. Главное — их человеческий облик был только личиной, сквозь которую просвечивала иная сущность. Для ее описания у меня не было слов, потому что им не было в этом мире соответствий. Я мог только охарактеризовать их через эмоции, которые они мне внушали. Страшные, могущественные, смертоносные. Прекрасные.

Я зажмурился, прижал к лицу ладони. Глаза горели и слезились.

— Значит, у меня настал подходящий момент? — спросил я, дождавшись паузы в лекции Грега. — И вы решили этим воспользоваться?

— Ничего мы не решили, — вмешалась Ники. — Все получилось случайно. Когда я увидела тебя в трамвае, это было… ну очень круто! Как маяк среди ночного моря. Или костер в лесу. В общем, нечто ослепительное, чудесное! Я прежде никогда не видела куколок — только слышала о них — и не знала, что с тобой делать и вообще как себя вести. Но просто не смогла пройти мимо!

— И напугала меня до смерти, — проворчал я, вспомнив ее прыжок с моста.

— Я не нарочно. У меня было ужасное настроение, и я решила, что ты мне… ну, ниспослан… в утешение, — тихо закончила она, покосившись на Грега.

Валенок хмыкнул. Грег хладнокровно сказал:

— Вполне возможно, так оно и было. Вокруг куколок всегда происходят разные мелкие чудеса.

— Которые те обычно игнорируют, — добавил Валенок.

Конечно же, подумал я. Ведь я тоже выделил Ники из толпы сразу, как увидел ее. Мы заметили друг друга одновременно. Может, это Ленка своими разглагольствованиями о хищниках случайно запустила превращение? Или оно началось исподволь еще раньше? Комп-то завис еще до того разговора…

По спине пробежали мурашки. Если бы не встреча с Ники — что бы со мной стало? Так и остался бы неприкаянным чудаком, вокруг которого выходит из строя техника?

— Конечно, я сразу рассказала про тебя Грегу, — продолжала Ники. — Он не особо заинтересовался. Сказал, что куколок в городе пруд пруди… Но все-таки отправил Валенка, чтобы оценить твои возможности.

— «Оценить»? — Я невольно потер левый глаз. — Это так теперь называется? Значит, та драка в пабе тоже была тестом?

— Вот еще, — возмутился Валенок. — Мне просто хотелось кому-нибудь начистить ряшку, а тут подвернулся ты.

— Остальное ты в общих чертах знаешь, — продолжал Грег. — Наше знакомство. Твое решение. Испытания…

— Ох уж эти испытания! — проворчал я, вспомнив огород. — Неужели они были так необходимы?

— Они были полезны и нам, и тебе. Я хотел оценить твои возможности, вытащить слабые места, прикинуть, в какого дракона ты с наибольшей вероятностью превратишься… А ты с каждым новым испытанием был выбит из обыденного состояния еще чуть дальше. Еще чуть-чуть приоткрывалась твоя настоящая сущность…

— Кстати, об истинной сущности, — сказал я, вспомнив разговор с Лордом в Маске. — Разве это правильно — пытаться влиять на превращение и, тем более, направлять его? Разве оно не естественный процесс?

Тут я впервые увидел, каким неприятным может быть лицо Грега. М-да… Хорошо, что я не видел этого раньше, — иначе два раза подумал бы, стоит ли вообще с ним связываться!

— К сожалению, — произнес он холодно, — я упустил момент, когда ты перестал мне верить. Но мне и на ум не пришло, что кто-то посмеет нарушить правило приоритета, да еще и попытается погубить тебя.

— Он не пытался меня погубить, — возразил я. — Он даже не угрожал мне. Просто открыл мне глаза на некоторые вещи…

— Тебе нравится то существо, которым ты — исключительно естественным образом — едва не стал?

Я промолчал. В самом деле, тут крыть было нечем. Мне и самому казалось, что с какого-то момента мое превращение пошло не туда. Только с какого и куда именно, я определить не мог.

— Ага! — вмешался Валенок, слушавший очень внимательно. — Так это был не просто шпионаж! Грег, это же вмешательство во внутренние дела нашего клана! Чуешь, чем дело пахнет?

— Погодите, — воскликнула Ники. — Я ничего не понимаю! Какой шпионаж? Разве ради этого мы тут собрались?

— Вероника совершенно права, — сказал Грег. — Давайте вернемся к нашим делам. Алекс, не хочу тебя огорчать, но тебе придется пройти еще одно испытание. Очень надеюсь, что последнее.

— Затем я сюда и пришел, — кивнул я, чувствуя как все внутри застывает.

Ну вот — момент настал. И еще. Я очень отчетливо понимал — теперь я выйду отсюда таким, как они. Или не выйду вообще.

— Я готов. Что надо сделать?

Грег кивнул, словно прочитав мои мысли.

— Если не хочешь остаться змеем до скончания дней, тебе придется полетать.

Глава 30 Превращение

— А это зачем? — нервно спросил я, принимая шерстяной плед. — Вместо парашюта?

— Нет, — хмыкнул Валенок. — Это чтоб тебе не замерзнуть.

Он посмотрел на экран мобильника.

— У тебя время до рассвета. Постарайся не заснуть. Хотя ты же недаром столько в огороде тренировался…

— До рассвета? Так много? На что?

— Пошел!

Валенок подтолкнул меня к балконной двери.

Рассохшаяся дверь с треском закрылась за спиной. Я остался один в темноте. Чувствуя себя как Гагарин в момент произнесения исторической фразы, от которой советские цензоры оставили только последнее слово.

«Не-е-ет! Куда вы пихаете живого человека? У вас что, крыши… поехали?!»

Я перегнулся через ржавые перила и посмотрел вниз. Тьма кромешная. Поднял взгляд выше. Вон вдалеке фуры едут по Приморскому шоссе. Там, за заливом, мерцают огоньки Васильевского острова. Днем отсюда весь Приморский район как на ладони. Это вам не хухры-мухры — пятнадцатый этаж!

«Технология превращения в дракона крайне проста. Твоя задача — полететь, — вспомнил я инструкции Грега. — Прыгаешь с балкона, и все получается само собой».

Просто. Ха-ха!

— Вот сам бы и прыгал, — проворчал я, думая про Грега.

Впрочем, он-то наверняка уже прыгал. И Ники тоже. И Валенок. Все тут уже прошли через свой первый полет, кроме меня.

Я постарался собраться. Наклонился над перилами, навалившись на них животом. Давай, Алекс! Обратного пути нет. Ты сам этого хотел. Именно об этом просил Грега на вершине холма, непонятно откуда взявшегося на пустоши посреди новостроек. Что ты тогда сказал? «Я хочу стать таким, как вы». Сейчас ты к этому как никогда близок. Остался всего один шаг, в самом буквальном смысле слова. Надо всего лишь перелезть через ржавое ограждение балкона и… сделать этот шаг.

Я представил, что будет, когда я брошусь вниз. Нарисовал в уме картину — ту, которую видел не далее как сегодня вечером. Когда на этом же самом балконе раздался шелест и свист ветра, шум и грохот, и я увидел за стеклом острую черную морду, похожую на гигантское зубило, и перепончатые крылья длиной с целое небо… а потом дверь открылась, и в комнату вошла Ники. Но когда я пытался вообразить на ее месте себя, мне почему-то представлялась жалкая и трагическая картинка в духе какой-нибудь «Хроники происшествий» — вот в воздухе промелькнет беспомощное тельце, по-идиотски размахивая руками, и через несколько секунд с сочным хрустом врежется в асфальт.

Мне стало дурно. Почему-то вдруг показалось, что ограждение исчезло, а пол балкона наклонился наружу. Преодолевая головокружение, я отшатнулся назад и прижался спиной к балконной двери. По спине стекал холодный пот, ладони стали мокрые…

Неожиданно меня разобрала злость. Какого черта я тут делаю? Что, не мог найти других способов самоубийства? Обязательно надо прибегать к посторонней помощи? И вообще — зачем мне умирать? Да, у меня немало проблем. С работой, с жильем, с целями в жизни. С детьми, в конце концов! Ну и что? Все эти проблемы вдруг показались мне такой мелкой фигней по сравнению с перспективой шмякнуться оземь с пятнадцатого этажа и не иметь никаких проблем больше вообще никогда.

И почему именно полететь? Зачем Грег это придумал? Ему-то хорошо, у него крылья. А у меня — нет. Только две лапы, зубы и хвост. Как я, интересно, полечу без крыльев?

Та-ак… Я догадался! Он нарочно заманил меня сюда! Он хочет со мной покончить… Точнее, чтобы я сам покончил с собой!

Не дождетесь!

Я решительно развернулся спиной к черной пропасти. В комнате тоже было темно. Спать они там легли, что ли, пока я тут с жизнью прощаюсь?!

Я поднял ногу, чтобы пнуть балконную дверь, но тут за стеклом возникло бледное лицо Ники.

— Как ты, Леша? — шепотом спросила она, приоткрывая дверь. — Ой, как ты замерз! Страшно, да? Хочешь, прыгнем вместе?

Ее нежный голос был полон тревоги за меня. Злость вдруг прошла, и мне стало ужасно стыдно.

— Обойдусь, — буркнул я. — Закрой дверь, сквозит.

Ники на миг сжала мои пальцы и исчезла. Я медленно повернулся лицом к пропасти. Пока не вернулся этот панический ужас, надо скорее сигать вниз. «Представь, что это прыжок с парашютом, — сказал я себе. — Ты ведь всегда мечтал прыгнуть, просто как-то не собрался. Ты стоишь на краю открытого люка, снаружи свистит ветер, но бояться нечего, потому что за спиной у тебя парашют. Да, надежный парашют, который подхватит тебя и превратит смертельное падение в чудесный, восхитительный полет! И пусть сейчас этого парашюта еще нет, но, как только ты перебросишь себя через перила, он сразу появится!!!»

Душу затопила невероятная тоска. «Все», — я стиснул зубы, зажмурился и совершил рывок…

…и обнаружил, что мои руки мертвой хваткой вцепились в балконное ограждение. Пальцы побелели, и я не мог их разжать. Я посылал команду рукам — отпустить железяку! — а они не повиновались! Мой организм категорически не хотел умирать. Он не верил мне. Сколько бы разум ни говорил: «Все будет хорошо», — у спинного мозга было на этот счет свое мнение.

Неважно, превращусь я или нет. У змея все равно нет крыльев.

Я открыл глаза и с удивлением обнаружил, что небо уже начало светлеть. А я так и стою, вцепившись в ограждение. Плед валялся под ногами. Я поднял его, набросил на плечи негнущимися руками и горько усмехнулся. «У тебя время до рассвета», — вспомнил я слова Валенка и теперь наконец понял, что он имел ввиду. «Всего лишь до рассвета. Последняя ночь жизни покажется тебе очень короткой».

Как красиво было вокруг! Гасли последние звезды, небо из темно-синего становилось нежно-голубым, с востока разливался золотистый свет. Будучи убежденной совой, я вставал обычно так поздно, как только позволяла работа, и даже не знал, как дивно выглядит город на рассвете. Особенно в мае, когда все цветет. Мне вдруг показалось, что я уже внизу, во дворе, на мокром асфальте или на молодой траве. Я не помнил, как я там оказался, не помнил полета, но под ногами у меня была земля. Двор был совершенно пуст. Непривычное зрелище — безлюдный Питер.

Рядом раздался странный, пронзительный птичий крик. Я поднял голову и увидел… сокола? Вообще-то я не знал, как именно выглядит сокол, но для орла эта серая когтистая птица была маловата. Сокол бил крыльями, издавая резкие крики, а в лапах у него извивалось тело змеи…

— Ну вот, опять уснул, — раздался рядом голос Грега.

Я моргнул и обнаружил, что по-прежнему стою на балконе и стучу зубами от холода.

Солнце давно взошло, внизу просыпался город. На виадуке уже стояла традиционная утренняя пробка.

— Ладно, не будем тебя мучить, — сказал Грег. — Вижу, так у тебя ничего не получится. Жаль. Я был почти уверен…

— Ну извини, — хрипло подтвердил я. — Рожденный ползать летать не может. И все такое.

— Так ты действительно уверен, что рожден именно ползать? — проговорил Грег, оглядывая меня с ног до головы.

Этот взгляд был мне уже знаком…

«Интересно, они меня сейчас скинут отсюда или прикончат внутри?» — подумал я.

Что ж, пусть попробуют.

Мне уже даже не было страшно, так я устал и замерз. Но и сдаваться без боя каким-то крылатым тварям я не собирался. Сейчас они узнают, на что способен настоящий змей!

За спиной Грега раздалось деликатное покашливание.

— Ну, это самое, — сказал Валенок. — Раз уж твой вариант не сработал, давай попробуем мой!

А действительно, вспомнил я. Грег ведь говорил о «паре способов»…

Грег сумрачно глянул на «вассала». Потом покосился на меня и вздохнул. Я терпеливо ждал, ничем не выдавая готовности, в случае необходимости, биться насмерть.

— Похоже, у нас нет другого выхода, — сказал Грег. — И как я допустил такое? Вечный стыд на мою голову! Забирай его и делай с ним что хочешь.

Валенок радостно осклабился.

— Слышал? — рявкнул он мне. — Рожденный ползать! Выползай отсюда! Эх, повеселимся!.. Стой, куда? Я тебя не отпускал. Сначала на кухню!

Мы прошли в маленькую опрятную кухню мамы Валенка: стол, плита, холодильник «Минск», на нем телик, на окне макраме и рассада помидоров. У плиты стояла Ники, глядя на меня с глубоким сочувствием. Мне снова стало дико стыдно.

— Ники, налей ему горячего чайку, а то он совсем задубел, — распоряжался Валенок. — Ему сегодня еще мно-ого предстоит сделать…

Ники молча поставила передо мной чашку, налила кипятку и даже сахар сама положила. Потом достала из холодильника заранее заготовленный бутерброд с сыром. Взглянув на него, я вспомнил, что не ел уже почти сутки.

— Может, супчику?

Я помотал головой. Внезапная заботливость Валенка беспокоила гораздо сильнее, чем его обычные кровожадные намеки.

— Ты не нервничай, — ворковал он. — Я же не съем тебя… Ну, по крайней мере, не сразу! Дам тебе возможность потрепыхаться… А там, как знать, может, что-то и получится…

— А где Грег? — Я вдруг обратил внимание, что глава клана куда-то исчез.

— Ты кушай, кушай. Тебе силы понадобятся.

Я покосился на Ники. Она быстро отвернулась, словно не желая показывать мне выражение своего лица. Может, она просто не хотела меня огорчать, но я только сильнее насторожился. Даже аппетит отбило.

— Опять прыгать? — спросил я у Валенка, откладывая бутерброд.

— Скорее наоборот, — загадочно ответил он.

— А что?

— Скоро увидишь. Пошли.

Насчет полетов Валенок не соврал — вниз мы спустились на лифте. Но, едва выйдя на улицу, он тут же своим ключом открыл ту дверь, за которой в нормальных домах располагается мусоропровод. За дверью начинался спуск куда-то под землю. Мы прошли внутрь — первым Валенок, потом я, — спустились ступенек на двадцать вниз и долго шагали по тускло освещенному коридору, вдоль стен которого тянулись сырые трубы. Неожиданно стены расступились, и мы оказались в странном помещении. Длинное и узкое, оно было поделено на три дорожки, которые уходили вдаль метров на двадцать и заканчивались тремя квадратными темными нишами. Поперек помещения была натянута металлическая сетка, из какой делают дачные заборы. За сетку вела решетчатая дверь. Валенок открыл ее, вошел внутрь и направился к железному стеллажу у стенки.

— Необычное место, — сказал я, с любопытством вглядываясь в темные ниши. — Похоже на кегельбан…

— Иди сюда, — буркнул Валенок, поворачиваясь. — На.

Он сунул мне в руки винтовку. Я от неожиданности чуть ее не выронил.

— Ого! Настоящая?

— Ну не пневматика же! — Валенок открыл затвор. — Вот патроны, шесть штук.

— Боевые?

— А как же! Заряжаешь сюда, потом передергиваешь вот так, ложишься сюда и целишься…

Одна из темных ниш осветилась, и в световом квадрате появилась мишень.

— А, так это тир!

— Ну да. Понял, куда нажимать? Ну-ка, попробуй сам!

— Да я умею, — обиженно сказал я. — Что, надо попасть в мишень?

— Желательно, — хрюкнул Валенок.

Я лег на указанное место, оперся на локти и прижался щекой к прикладу. Винтовка была страшно тяжелой. В животе снова шевельнулся холодок, но теперь не от страха, а от возбуждения — совестно признаться, еще ни разу не стрелял из боевого оружия, только из пневматики по банкам. Я прицелился и плавно, как положено, нажал на спусковой крючок. Прямо над ухом раздался ужасный грохот, эхом прокатившийся по подвалу. Винтовка дернулась в руках и треснула меня в плечо. В мишени сбоку появилась рваная дыра.

— Неплохо, — одобрительно сказал Валенок.

Я решил, что он издевается, но придумать достойный ответ не успел.

— А теперь пошел вон, — с этими словами Валенок отобрал у меня винтовку и вытолкал за сетку.

— Посмотри, как это делают профессионалы, — сказал он, ложась на мое место.

Осветилась вторая ниша. Я посмотрел туда… и понял, что сегодняшний смертный ужас на балконе — это был детский сад по сравнению с тем, что ждет меня теперь. В нише находился ребенок. Васька.

— Что за хрень? — крикнул я, дергая железную дверь. — Валенок, в чем дело?!

— Ты думаешь, я не выстрелю? — спросил он.

По его сумасшедшим глазам я понял — выстрелит.

И, может быть, не раз это делал раньше.

Васька сидела на корточках, с интересом озираясь. Потрогала пальцем мишень и засмеялась. Откуда она здесь?!

— Ты меня не проведешь, — сказал я, пытаясь говорить спокойно. — Это морок. Васька в яслях!

— Ха, — сказал Валенок. — Если хочешь знать, я-то ее оттуда и увел. Назвался папашей — отдали без вопросов. Только зенки свои вытаращили, старые курицы, но ни слова поперек не сказали.

Он не врал. Действительно, ведь Ленка предупредила воспитательниц, что сегодня Ваську забирает отец…

— Отпусти ее, — взмолился я. — Чего ты хочешь?

Валенок смотрел на меня плоскими глазами рептилии.

— А ты как думал? — спросил он. — Что мы тут в игрушки играем? Грег с тобой все нянчится, а я считаю — нечего! Если девчонка мешает твоему превращению, устраняем девчонку. Нет человека — нет проблемы. Мой любимый подход.

Он отвернулся, приложил к щеке винтовку и прищуренным глазом посмотрел в прицел, наводя ствол.

— Васька, уходи оттуда! — заорал я.

— Там звукоизоляция, — ухмыляясь, сказал Валенок. — Стекло.

— Ее же осколками порежет, урод!

— Не порежет. Я аккуратно выстрелю, — ответил Валенок, глядя в прицел. Ствол поднялся на линию выстрела и застыл. — Точно в голову.

— Я тебя убью! — Я затряс дверь. Сетка загремела, но сама дверь даже не шевельнулась.

Валенок повернулся ко мне. На его лице было очень странное выражение.

— Ну попробуй, — серьезно ответил он и нажал на спусковой крючок.

Что случилось потом? Я не могу это описать словами. Помню только, что тогда, на балконе, страх сковал меня смертельным холодом, — а в подвале я ощутил, как где-то в животе рождается огонь ярости. Жар нарастал, охватывая все мое тело, растекался по рукам и ногам. Внутри меня бушевало пламя, как будто во мне родилась шаровая молния. Она вращалась, накаляясь, заполняя грудь, подпирая горло… и вдруг я понял, что делать. Я глубоко вдохнул и выдохнул молнию наружу — на сетку, на дверь и на проклятого Валенка. И все потонуло в гудящем потоке огня.

Пламя бушевало везде — и внутри меня, и снаружи! Решетка разлетелась раскаленными каплями, дверь с грохотом упала на бетонный пол, Валенка с его винтовкой просто смело, как пушинку. Я стоял посреди огня, и он меня не обжигал — наоборот, мне было весело! Много-много лет, с самого детства, я не чувствовал себя таким счастливым! В вихрях пламени я пошел к мишеням. Васька сидела все там же, изумленно глядя на огонь. Валенок не успел выстрелить.

Я подумал, что огонь испугает малышку, и приказал ему погаснуть.

— Бах! — радостно воскликнула Васька, когда я выбил стекло.

Что-то изменилось — то ли во мне, то ли в мире. Я был огромным и невидимым, тяжелым и легким одновременно, безмерно сильным и стремительно быстрым. Каждый мой шаг был длиной в жизнь, и не было на свете ничего мне неподвластного…

Выйдя на улицу, я сразу же увидел всю гнусную компанию. Они поджидали меня у парадной: Грег, Ники и тварь Валенок — с сияющей мордой, целый и невредимый, даже куртку ему не подпалило. Он-то откуда тут взялся?!

— Ты — огнедышащий! — воскликнула Ники, блестя глазами. — Вот это да!!!

— Кто бы мог подумать, а? — самодовольно отметил Валенок. — Глядя на этого заморыша…

— Удачно получилось, — подтвердил Грег. — Поздравляю, Алекс.

Лицо у него было такое замученное, словно это он, а не я всю ночь проторчал на балконе, а потом едва не лишился единственной дочери.

Я окинул их всех ненавидящим взглядом. С удовольствием посмотрел бы, как они сгорают, если бы мог выдохнуть огонь еще раз. Но на сей раз я, кажется, иссяк. Даже зла не осталось.

— Сволочи, — сказал я устало, прижимая к себе Ваську. — Не желаю иметь с вами ничего общего. Грег, я тебе этого никогда не прощу. А с тобой, Валенок, мы еще побеседуем!

— Как, ты не рад? — искренне удивился Валенок. — Ну вот, стараешься-стараешься, и никакой благодарности!

— Оставь его в покое, — сказал Грег. — Пусть идет. Нам всем надо отдохнуть.

Я резко повернулся к нему.

— Грег, как ты мог это допустить? С Валенком все понятно, он маньяк, но ты!

— Он бы не выстрелил.

— Да-а? Ты не видел его рожу…

— Ты не понимаешь. Он предложил себя вместо жертвы. «Пусть Леха кого-то убьет или хоть попытается, — сказал он. — Да хоть меня. Ему непременно полегчает!» Я разрешил. Все равно другого выхода не было.

— Ну, Валенок! — пробормотал я, и веря, и не веря его словам. — Психотерапевт хренов!

— Я другого боялся, — продолжал Грег. — В момент превращения ты мог запросто забыть о дочке. Когда ты становишься стихией, при чем тут какой-то ребенок? Зачем он? Какое тебе до него дело?

— Да мне такое даже на ум не пришло!

— Что не пришло — это меня особенно радует. Ни разу не видел, чтобы превращение совершалось таким образом. Хотя нет. Один раз видел. Очень давно…

Грег неожиданно прервался. Я смутно почувствовал за этим что-то личное и не стал расспрашивать. Вместо этого спросил:

— Так я превратился или нет? Я не чувствую особых изменений.

— Они проявятся. Не спеши. Ты перестал быть змеем и не перестал — человеком. Это важнее.

Обычный человек не успевает заметить превращение. Только что был человек — и вот его нет. Драконы же для людей вообще невидимы. Но теперь, когда я изменился сам, — я мог наблюдать, как они это делают. Как раскидывают руки, отталкиваются от земли и молнией взмывают в небо, преображаясь уже в полете: Грег, Валенок и Ники — три черных дракона.

«Каким буду я?» — невольно подумалось мне.

Я проводил взглядом улетающий Черный Клан, посадил Ваську на плечи и понес ее домой.

Оглавление

Глава 1 Третий вариант

Глава 2 Знакомства на большой дороге

Глава 3 Эмо-герл

Глава 4 Утопленница

Глава 5 Еще одно сомнительное знакомство

Глава 6 Змеиный глаз

Глава 7 Попытка разобраться

Глава 8 Иногда лучше не оглядываться

Глава 9 А может, ничего и не было?

Глава 10, в которой Алекс пускает в ход катану

Глава 11 Собеседование

Глава 12 Уход от мира

Глава 13 Первое испытание отшельника

Глава 14 Вторая ночь отшельника

Глава 15 Третья ночь отшельника

Глава 16 Воин света

Глава 17 Новые умения

Глава 18 Приключения начинающего маньяка

Глава 19 Ритуальная смерть

Глава 20 Пройтись по кромке

Глава 21 Легко войти, трудно выйти

Глава 22 Голод

Глава 23 Добрые дела

Глава 24 Новое гнездо

Глава 25 Лорд в маске

Глава 26 Последняя ступенька

Глава 27 Попытка возврата

Глава 28 Морской змей

Глава 29 Воздушный змей

Глава 30 Превращение

Реклама на сайте