«Охотники смерти, или Сказка о настоящей Верности»

Джезебел Морган Охотники Смерти, или Сказка о настоящей Верности

Всем Верным…

Пролог

Назову тебя льдом,

Только дело не в том,

Кто из нас холодней.

Все никак не понять,

Что же ближе — Земля,

Или трещины в ней

Пикник

Свет безжалостного летнего солнца проникает в белостенную комнату сквозь цветные стёклышки витражей, перламутровые блики приобретают слабые оттенки цветов, становясь похожими на блеклые отсветы ярких картин. Промозглый ветер, подобно ледяному дыханию Той Стороны, проникает в комнату даже сквозь закрытое окно, едва колышет лёгкие занавески из дорогого терриского шёлка.

В небольшом комнате тихо. Кажется, только здесь начинаешь осознавать, что такое настоящая тишина. Люди, интересующиеся преданиями и легендами, сравнили бы кабинет Императрицы с Ледяными Чертогами — белые стены, отсвечивающие тусклым серебром, солнечные блики, танцующие на белом ковре, приглушающем шаги. Мебель из бесценного светлого дерева, изящная до хрупкости, инкрустированная платиновыми узорами, тяжёлые шторы, светло-серые и расшитые ослепительно белым абстрактным узором. Вся комната кажется выточенной из одной ледяной глыбы, ослепительно белой, ослепительно холодной.

И только строгая женщина, сидящая за столом, выглядит обугленным и окровавленным пятном на фоне сияющего серебра. Чёрные рубашка и брюки, распахнутый колет цвета запёкшейся крови — невозможно угадать, что перед тобой Императрица. Прекрасная женщина сидит, сложив руки на столе и положив на ладони подбородок. Чёрные, томные глаза кажутся двумя дырами в никуда на вечно молодом лице, лишённом возраста.

На спинке кресла сидит, нахохлившись, словно ворона, среброглазый буревестник. Чёрные перья глянцевито отсвечивают серебряное сияние солнца, светлые глаза затянуты тонкой плёночкой и, кажется, птица устало щуриться, глядя на непутёвое дитя.

Женщина с тихим вздохом выпрямляется в кресле, откидывается на спинку. В глубокой задумчивости подносит к глазам белое перо, испачканное кроваво-красными чернилами, переводит взгляд на недописанную книгу — летопись своей жизни.

"С чего всё началось? С прихода нового бога, повергнувшего прежних в пыль? С горящего аула и стрелы, вонзившейся под лопатку? Земли, путающейся в волосах и забивающей горло? Или — позже, когда седая женщина с острым лицом протянула мне сквозь завесу страха ладонь, исчерченную кровавыми узорами?"

Ей предстоит найти ответ на это вопрос. Но всё осложняется тем, что она его уже точно знает.

И ненавидит, ненавидит, ненавидит…

Она аккуратно выводит на белой, как лёд в её сердце, странице вязь тёмных рун, зачарованно следит за медленно возникающим узором слов и мягких, певучих звуков. Продолжает писать, даже когда на пере высыхают чернила и острый стержень только царапает тонкую бумагу. В пустых чёрных глазах плещется боль и усталость. Её хочется обернуться и взглянуть в глаза мудрой птице, воплощающей в себе спокойную, безмолвную поддержку, но яростная боль сжимает сердце и перехватывает горло ледяным жгутом. Наверное, надо плакать, но слёз нет и не будет — они раз и на всегда высохли на солёном морском ветру, на грязной палубе корабля, увозящего её навстречу блистательному будущему, увозящего её прочь от той, которую она любила и ненавидела. От той, что была её Верной.

"Так когда же всё началось? Как я дошла до жизни такой?"

Императрица слабо оглядывается, взгляд тусклых чёрных глаз беспомощен и печален. Видит Aueliende, она не хотела этого. Не хотела ни править, ни управлять — спокойно, хладнокровно, бесчувственно, как марионетками на тонких нитях.

Но она стала такой. И не в угоду мёртвой своей госпоже и наставнице.

Нет.

Пламя Ночи вырвалось на свободу и потребовало то, что причитается по праву Крови и праву Ночи.

"Всё началось… С холодного взгляда седой женщины, с хищной улыбки последней сестры Крови. С боли и ненависти, детской и игрушечной. Всё началось с жестоких уроков власти".

Размеренное течение мыслей, подобное танцу солнечных бликов на стене, прерывается робким стуком в дверь. В кабинет заглядывает юная девочка, ещё ребёнок, но на ней уже одеяние клана Смерти — чёрное, пурпурное и солнечное серебро. Она нежно и внимательно улыбается, взгляд светлых глаз полон искреннего уважения и почитания

— Госпожа? — Тихий голос звенит серебряными колокольчиками, завораживая и усыпляя. В нём — беспечность светлого детства, свобода принимать решения и не бояться их последствий. — Вам что-нибудь надо?

Императрица вымученно улыбается и качает головой. Давно, ещё в юности (о, недосягаемое время!) поклялась не использовать людей в своих интригах, не управлять исподволь их мыслями… Но…

Она старалась. Очень старалась.

Она никогда не навязывала своё мнение другим, она никогда не направляла мысли других в нужное ей русло, она никогда не манипулировала чужими слабостями… Она никогда не хотел стать похожей на свою наставницу, а значит, не хотела власти.

И тем не менее…

Вот уже десять лет она — Императрица крупнейшей страны на континенте, её любят и боготворят, её слово — высшая истина, а любое желание — закон. Нет, она не запугивала и не убивала напрасно. Её уважают не из страха.

Её любят.

И она пользуется их любовью, заставляет выполнять то, что считает нужным. Она просит — они выполняют…

И это ещё хуже, потому что — подло.

Полные губы кривятся в злой, надменной улыбке.

Как же она ненавидит…

"С чего всё началось? Уж точно не с меня…"

Шрамы на руках — знак чужой верности или чужого проклятия? Для чего ей сохранили жизнь две бездушные, холодные твари?

Чтобы она сохранила их магию? Сохранила и приумножила их знания, часть их самих… Нет. Чтобы она вернула тот мир, к которому они привыкли. И который следует уничтожить. Церковь была на верном пути, но выбрала слишком кардинальные меры.

Женщина обманчиво медленным и грациозным движением обмакивает перо в чернильницу, стряхивает вязкие капли.

Элементарная истина: что имеет начало, имеет и конец. Но где же его найти? Вьются слова по безучастной бумаге, тянется летопись мира в незримую даль будущего… Но когда-нибудь круг истории замкнётся, и…

Без звука распахивается дверь, в кабинет молча входят Брат и Сестра — тени Императрицы, абсолютно верные, вечно спокойные, незаметные и незаменимые. В чётких слаженных движениях — безмолвное выражение безграничного уважения и нерассуждающей любви.

Круг замкнулся? Или… Спираль сделала новый виток.

Снова змеятся по белой, как безответный лёд, бумаге кроваво-красные письмена, сплетается гобелен истории…

"С чего всё началось?… С холодного осеннего солнца. Ветра, бьющего в лицо. Дыхания Смерти, леденящего спину"…

В чёрных глубоких глазах разгораются кровавые звёзды…

Часть 1. Охотники Смерти

Ночь шуршит над головой как вампира черный плащ,

Мы проходим стороной, эти игры не для нас.

А пока у нас в груди тонкая не рвется нить,

Можно солнцу гимны петь и о ночи позабыть.

Пикник

Тяжёлые размеренные хлопки крыльев, раздражённое пофыркивание. Ветер бьёт в лицо и проказливо ерошит короткие волосы. Довольно улыбаюсь, задрав голову, и, чуть прищурившись, смотрю на проплывающие надо мною облака. Тело наполняет звенящая лёгкость, откликающаяся в ноющих мышцах сладкой судорогой.

Что ещё надо для счастья?

Как оказалось — отсутствие горького, противного, надоевшего запаха псины. И новый намордник. Я еле удерживаюсь, чтобы не завопить от боли, когда драконья голова от души цапает меня за ногу. Зараза! Козлиная голова химеры оборачивается к всаднице и злорадно щурит бесстыжие глазищи. От души припечатываю ладонью в тяжёлой перчатке со множеством металлических блях по голове непокорной животинки, всё ещё надеясь выбить из неё дурь. Хвост возмущённо рыкает на меня и для снятия стресса щедрым плевком подпаливает верхушки деревьев, над которыми пролетаем. Сухой треск и густой тёмный дым заверяют меня, что террористическая акция удалась на славу. Поморщившись, я поднимаю взгляд на небо. Оно же, увы, не спешит радовать меня хорошими новостями. Прозрачная серая хмарь висит над долиной уже два осенних десятидневья.

Кир резко посылает своего грифона вниз, к небольшой лесной полянке. Вернее, прогалине, оставленной местными лесорубами… Только вот пепелище в центре наводит на совершенно другие мысли…

Его грифон касается орлиными лапами с внушительными когтями пепелища, беспокойно бьёт крыльями, желая снова подняться в воздух, но решительный всадник безжалостно натягивает поводья. Полу-орёл — полу-лев жалобно кричит, и ему ехидным блеянием-рыком отвечает снижающаяся химера. Опустившись на землю, она встряхивается и переступает по пеплу козьими ногами. Львиная голова наклонилась к лапе с выпущенными когтями и настороженно нюхает землю. Даже дракон на длинном и гибком хвосте изумлённо притихает и теперь только потрясённо выдыхает безобидные тёмные струйки дыма.

Считается, что зверю свойственно перенимать у своего хозяина некоторые черты характера, а у магов — специфику их стихии. Моя химера чует смерть. Грифон Кира тоже, но гораздо острее. Разные пути учения некромантии, что поделать.

Я сползаю с козлиного бока химеры и наплевательски сажусь прямо на пепел. Я не брезглива. Кир закончил привязывать к дереву своего грифона и теперь идёт ко мне, флегматично насвистывая легкомысленную песенку.

— Опять?

Я не считаю нужным отвечать, а то он сам не видит! Стаскиваю окованный сапог и закатываю штанину, мрачно любуясь на полукруг маленьких кровоточащих ранок. Кир присел рядом и начал хмуро осматривать мою ногу. Я спокойно наблюдаю за его магией, с горьким удовлетворением понимая, что она для меня слишком чужая. Ему не нужны заклинания или ритуалы, какие использую я — он просто смотрит, и Тьма танцует в его зрачках, вспыхивая искрами звёзд и осыпаясь холодными всполохами в Бездну. Истинный Сын Ночи.

— Всё.

Он резко встаёт и идёт к границе пепелища. Я невозмутимо любуюсь его профессиональной работой — на ноге не осталось даже шрамов, и натянув сапог подхожу к нему. Мне не надо спрашивать, ему не надо отвечать. Мы и так всё прекрасно знаем. Отступников не прощают, и если удалось уйти раз, то во второй Миледи Непостоянство не будет такой снисходительной.

Но всё же нам надо поговорить.

Я осторожно, кончиками ногтей, поднимаю над грудью матово-белую цепочку с овальным медальоном. Чёрная эмалевая каёмка тускло отсвечивает, более тонкая алая наоборот ловит редкие крохи света. В центре затейливого узора — тщательно вычеканенный череп с небольшими рубинами в провалах глаз. Кир покачивает на мизинце цепочку чернёного серебра с таким же медальоном. Только вместо алой каёмки — беспросветно чёрная, словно собравшая безысходность ночи, а в глазницах черепа — тусклые чёрные зёрнышки агата.

— Не снять? — Мы уже привыкли общаться такими односложными предложениями, понимая друг друга меньше, чем с полуслова.

— Нет. Задушит.

— Они не успели. Так хоть чуть свободы.

— На что она нам?

Понимающе киваю. Действительно, зачем? В городах нам появляться нельзя — едва Гильдия об этом узнает, наши вздохи будут сочтены. А всю жизнь прятаться в лесах… Это не для нас.

— Дикая.

Удивлённо поднимаю брови, ожидая продолжения.

— Здесь рядом небольшой замок. Цитадель местного лорда, — он как всегда кривиться при произнесении титула. — Возможно, там ещё не знают.

Равнодушно пожимаю плечами. У нас вполне может получиться сойти за "дорогих гостей" из столицы, но видит Aueliende как я это не люблю!

Раздражённо и чуть резко киваю, ведь в нашем случае предложения Кира не лишено смысла. Поманив химеру за собой, раздвигаю ветви деревьев.

— Ты идти собралась? — слышу удивлённый голос за спиной.

Покорно останавливаюсь, ожидая объяснений. Нервно передёргиваю плечами, когда козлиная голова химеры тычется в ладонь влажным носом.

— Цитадель слишком далеко, до неё лететь надо, Дикая, — усмехается он. Я беспрекословно вскакиваю на недовольную химеру. Драконья голова раздражённо плюёт жидким пламенем не пепелище. Алый шарик расплескивается, ударившись о землю, разлетается яркими каплями и растекается неровными кляксами.

Я сжимаю коленями бока химеры. Недовольно взрыкивает львица, по сапогу хлещет гибкий хвост, но дракон не спешит кусаться, зная, что ничем хорошим для него это не кончиться. Химера недовольно бьёт крыльями, намекая, что погода сегодня нелётная, но очередная плюха настраивает её на иной лад. С протяжным криком химера взлетает, я закрываю глаза, ловя дыхание ветра. Мёртвое, холодное, затхлое… пропитанное тайной Той Стороны. Я улыбаюсь, довольно и сыто. Ненавижу некромантию. Скашиваю глаза на летящего рядом Кира. Он замечает мой взгляд и шутливо кивает, пародируя придворный поклон. Вежливый намёк на наше прошлое. Дети враждующих кланов никогда не поймут друг друга, и время здесь бессильно.

Искривляю губы в усмешке. Знаю, что чувствует он в этом месте. Свою силу, власть, могущество… Это его место. Здесь умерла ведьма… Нет, скорее ведунья, решаю я, принюхиваясь к воздуху. Он слишком пропитан прелым запахом мокрых трав. Только они дают такой запах, сгорая в шикарном погребальном костре… вместе с живой Хозяйкой. Страшная и мучительная смерть. Что ещё нужно верным Сынам Ночи? Только благословение Многоокой Госпожи.

Что ж-ж-ж. Я буду сильна на поле битвы, мне уже не раз приходилось в них участвовать. Я сладко зажмуриваюсь, погружаясь в воспоминания: кровь, дающая мне силу разрушать… Кровь, пропитавшая землю и покрывшая бурым налётом камни и траву… Как я люблю эти междоусобные войны! В алом блеске зарев я и мои сёстры черпают силу, равняющую нас с богом войн и разрушения Ret'teek. А багряная капля, стекающая по запястью Магистра даёт возможность поспорить с самой Aueliende, Всемилостивейшей Госпожой, Благородной Незнакомкой, Желанной Обителью…

Я ласково касаюсь оголовья ритуального кинжала, пристёгнутого к бедру. Кому я вру? Сёстры Алого Ордена уже никогда не смогут призвать ветра и вернуть с Той Стороны легкокрылую душу.

Мне остался только полёт. Так провались всё оно в Бездну! Я заливисто смеюсь, не обращая внимания на недоуменный взгляд моего давнего врага. Ветер взъерошил короткие седые волосы и сквозняком скользнул за шиворот. Я морщусь от неприятного ощущения и ёжусь, надеясь сохранить самые малые крохи тепла. Легко похлопываю перед собой по спине химеры, и она послушно взмывает вверх, к самим облакам. Позади чадит горящий лес, внизу серой плешью виднеется пепелище… так, а где замок? Я прищуриваюсь и в голубоватой дымке вижу игольчатые башенки цитадели, словно распарывающие облака. Довольная ухмылка расползается по моим губам, обнажая в оскале ровные зубы с едва выдающимися острыми клычками.

Стащив с руки тяжёлую перчатку, я подняла над головой раскрытую ладонь, наслаждаясь мягкими касаниями ветра. Чарующе усмехаюсь и нежно выдыхаю единственное слово… тающее ещё на губах. Вокруг меня вскипает прозрачный вихрь, в котором сливаются воедино все ветра этого мира, и я наконец перестаю себя сдерживать. Вдохнув как можно глубже, как перед прыжком в полынью, я испуская ликующий вопль, похожий на жуткий стон-крик, заставляющий даже ночь съёживаться в ожидании недоброго. Когда вибрирующий глас начинает затихать, его подхватывают все три головы химеры. Жуткая какофония рычания-шипения-блеяния теряется в усиливающемся свисте. Торжествующе сжимаю ладонь и прижимаю кулак к груди. В моих руках бьются ветры. Осталось только…

… позволить им нести себя! Вперёд, только вперёд, поднимаясь выше облаков! Пропарывая насквозь серую хмарь и поднимаясь к вечно холодному светилу. Яркий свет слепит, и я закрываю глаза, отдавшись во власть других чувств. Ветер толкает в спину, ветер тянет вперёд, ветер обещает свободу. И я слышу его Зов: сладостный, как хмельный мёд, холодный, как льдинки на губах!

Мокрыми каплями на одежде остаётся след хмари, сразу же замерзающий в беспощадном серебристом блеске солнца. Холод обжигает кожу, иней ложиться на волосы, перекрашивая их в смертельную белизну. Я смеюсь! Просто невозможно не смеяться! Это — искреннее ликование мгновений жизни над холодным блеском смерти. Это — сказка, волшебство, превращённое в реальность моим ветром! Он ласково несёт меня на своих крыльях, обещая вечную свободу, когда пропадают долг и верность предавшему сюзерену, когда исчезают обязанности перед другими… Только бесконечный полёт. Полёт! Я всё отдам, только бы эти минуты продолжались вечно…

Чтобы прошлое никогда больше не оживало во снах. Чтобы не приходилось снова хладнокровно убивать. Чтобы не приходилось снова смотреть на своего врага, понимая, что я не могу — просто не имею права! — его убить… Чтобы никогда не было горько и противно в душе, чтобы никогда не обжигали глаза ледяные слёзы по ушедшей крови сестёр. Чтобы никогда — НИ-КО-ГДА! — не было боли!..

Надрывный крик снизу:

— Дикая!..

Мгновенно прихожу в себя и возмущённо отфыркиваюсь. Неужели ему не говорили, что нельзя прерывать Бег С Ветром? Направляю химеру вниз, снова сквозь хмарь. Зажмуриваюсь, защищая глаза от холодных острых капелек мороси. Грифон Кира летит очень низко, касаясь когтями крон деревьев. Он не рискует соваться в пляску ветра.

Почувствовав моё приближение, Кир вскидывает голову и приветствует меня взмахом руки. Я снижаюсь и недовольно хмурюсь. Он понимающе усмехается. Его грифон подлетает слишком близко, и на него рычит львица. Кир почти ласково проводит ладонью по моим волосам. На его белой коже остаётся серебристый налёт. Я негодующе фыркаю. Кто он такой, чтоб указывать мне?

— Ты чуть не улетела очень далеко, — он указывает на изящные башенки цитадели. Я неверяще вглядываюсь в подозрительно знакомые очертания и сильнее сжимаю коленями бока химеры, заставляя её остановиться. Кир натягивает поводья и удивлённо смотрит на меня. Знаками показываю, как сильно нам туда не надо. О, Госпожа Возможностей и Реальностей, какое же счастье, что здесь никогда не выставляют дозорных!

Напряжённо смотря на грозную цитадель, я вытаскиваю кинжал, привычно, кончиками пальцев оглаживаю резную рукоять. Стряхиваю с левой руки перчатку (не жалко, всё равно велика и правую я уже потеряла!) и безжалостно надрезаю запястье. Лезвием ножа придерживаю края раны, не давая им сомкнуться раньше времени. Как и у всех сестёр Алого Ордена, моя кровь карминовая, с ярким бликами, и она не сворачивается, а испаряется. Наклоняюсь к руке и шепчу над раной несколько слов, болезненной дрожью отдающихся в груди. Кровь ровной струйкой огибает запястье изысканным браслетом.

Взволновано рычит химера, чуя мою магию. Медленные и размеренные взмахи, удерживающие нас на одном месте, сменяются нервными и конвульсивными. Кинжал вздрагивает в руке и, дёрнувшись, рассекает кровавый браслет. Несколько винно-алых капель летят вниз, звёздчатым рисунком окропляя тёмные неподвижные листья. Титаническим усилием заново замыкаю браслет и даю ему затвердеть. Простенький ритуал. Теперь все кто нас видел в замке или забудут нас начисто, или умрут. Склоняюсь ко второму варианту, ибо сотворить что-либо приличное на лету не сможет даже Сын Ночи.

Кир внимательно смотрит на меня, ожидая подробных объяснений. Посылаю ему издевательскую ухмылку. Я не собираюсь ему объяснять то, что считаю прописными истинами. Стряхиваю с матового лезвия алые капли, ртутными шариками скатывающиеся с металла и не оставляющие на нём следов.

Химера, послушная моей воле, спускается к опушке, и следом камнем с небес падает грифон.

— Может, всё-таки объяснишь?

Кир уже стоит рядом и протягивает мне руку, помогая слезть с химеры. Его грифон довольно точит когти о кору деревьев, на которой не остаётся ни царапинки. Это бесит льва-орла ещё больше и он прикладывает все силы, чтобы разодрать дерево на щепочки. Невольно улыбаюсь и соскакиваю с нетерпеливо переминающейся химеры. Радостно вякнув, она пытается определиться с направлением прогулки. Козья голова твёрдо намерена остаться на поляне пощипать сочно-зелёной травки, так одуряюще пахнущей зимою. Львиная половина химеры стремиться в лес на охоту, я чувствую её азарт и пьянящий дух дикой гонки. Драконья голова на хвосте лишена права голоса, но всем своим видом выражает желание полетать ещё. Тепло и чуть печально усмехаюсь. Бега С Ветром ему показалось мало!

— Это Цитадель Солнца.

Кир удивлённо присвистывает. Похоже, такого он не ожидал и теперь полностью согласен с моими действиями.

— Далековато нас завела гонка со Смертью… Откуда такие познания?

Удивлённо смотрю на него.

— Я же выросла здесь! Это цитадель сюзерена моей матери. И я знаю этот замок как свои пять пальцев.

— Ага. Только на какой руке? — невозмутимо интересуется Кир.

Я едва сдерживаю чистую нерассуждающую ярость, боясь потерять контроль над собой. Намекать женщине на её недостатки — подло и недостойно! Каким бы проклятием его наградить? Отгоняю от себя кровожадные мысли, понимая, что ничего не могу сделать Сыну Ночи.

Ведь здесь он прав, как и неприятно сие мне осознавать. На левой ладони у меня с рождения было шесть пальцев, а на правой же… хм… с некоторых пор только четыре. Средний мне отрубили в плену, когда я попыталась знаками объяснить восточному хану, куда он может засунуть себе "выгодное" предложение стать его рабыней для мытья ног. За такое оскорбление он велел запытать меня, сначала отрубив мне руку… садист. И палач у него был под стать, решил растянуть удовольствие и начал именно со среднего пальца… Теперь его заменял довольно удобный магический протез, сделанный из ienmell — инистого металла, по своей прочности превосходящего даже мифическое "небесное серебро" и действующего на нежить лучше сплава золота и серебра. Я уже настолько привыкла к когтю, что иногда забывала о том, что на правой руке у меня не хватает пальца.

Сердито поджимаю губы, хмуро рассматривая невозмутимы профиль напарника. Он не хуже меня понимает, что соваться сейчас в Цитадель — смертельно глупо. Нам надо держаться подальше от таких "верных" короне грандов. Снова окунаться в круговорот грязных интриг у меня нет никакого желания.

Острая тревога пронзает раскалённой стрелой сердце. Я зажмуриваюсь и прикусываю губу, пытаясь сдержать вопль боли, но непрошеные слёзы сдержать не получается. Кровавый браслет на запястье сжимается, больше не послушный моей воле. Кожа синеет, отнимаются пальцы. Пытаюсь справиться с взбунтовавшимся заклинанием самостоятельно, но боль в груди только нарастает. Алый браслет темнеет и трескается с неприятным сухим звуком.

Кир удивлённо оборачивается, удивлённый тёмными вспышками моей магии. Неверяще приглядывается и с криком бросается ко мне. Встречаю его разъярённым взглядом. Мне уже удалось разрушить заклинание, пусть это и многого мне стоило. Браслет бурыми осколками осыпается на землю, кожа под ним воспалённо покраснела, покрытая множеством глубоких царапин. Густая бурая кровь сочиться по запястью, не желая останавливаться. Сын Ночи удивлённо смотрит, как я прижимаю пострадавшую конечность к груди.

— Неужели ваша кровь утратила свою силу, Чародейка? — в его голосе нет издевки, только вежливое изумление и лёгкая жалость: ведь без своей магии я не представляю для него никакого интереса. Сердито сверкаю на него глазами, приобретающими алый отсвет, замахиваюсь для пощёчины, а он спокойно стоит и внимательно смотрит… Будто знает, что у меня не хватит решимости его ударить. Знает. Не хватит. Я опускаю занесённую ладонь, недовольно хмурюсь:

— Я не знаю никого, кто был бы способен разрушить мои заклятья. Кроме Сынов Ночи.

Кир замирает. По-дурному цепенеет лицо, останавливается взгляд. Несколько минут любуюсь на эту живую статую серого мрамора. Даже ветер, громко шелестящий в неподвижной листве, не треплет его длинные пепельно-чёрные волосы. Полной грудью вдыхаю слегка морозный воздух, не успевший прогреться. В этом круге хмарь пришла слишком поздно.

— Или тех, кто уничтожил наши кланы, — чуть задумчиво продолжаю я. Он отмирает и негодующе смотрит на меня. Да, это жестоко. Дать ему надежду… пусть даже эта надежда горчит предательством и обещает смерть… и тут же отнять её. Но он не может не понимать, что второе гораздо вероятнее. Он понимает.

Что у нас крупные неприятности.

Моё заклинание грубо перебили, сломали, вывернули и бросили обратно в меня. Не ниже третьего круга по меркам Чародеек.

Они отвлекли меня на борьбу с собственной силой. И смогли подойти так близко, чтобы нанести удар. Третья ступень Воинской Академии.

Они прекрасно видели, кто перед ними и не побоялись сунуться, уверенные в своей победе. Выше Принявших-Ночь.

Это конец.

Рукоять кинжала так удобно ложиться в ладонь, что я не нахожу в себе сил бросить его в горло воина, вырвавшегося вперёд. Ритуальное оружие чувствует мою нерешительность и изменяется, вытягивая из ран на запястье чистую кровь. Алые ручейки бегут по розоватой стали, мгновенно достраивая кинжал в тонкий длинный стилет. Каёмка лезвия отсвечивает багровыми вспышками костра.

Рядом стоит Кир. Совершенно невозмутимый, будто на одном из Советов Ночи. Будто всё идёт как надо. Как задумано. Им.

В такие моменты я ненавижу его больше всего.

В его глазах отражается Среброокая. Нет, сейчас его Госпожа смотрит на мир его глазами. В них нет ничего. Только Она. Пульсация чёрных дыр, всполохи умирающих звёзд, своим искрящимся шлейфом скрывающие безответную, безымянную, первобытную Тьму.

Воины личной гвардии Среброволосого Милорда останавливаются, загипнотизированные его взором, не заметив высокую и нескладную женскую фигуру, нерешительно сжимающую тонкий меч.

Зря. Я никогда не медлю.

Решительный взмах распарывает воздух в полу-ладони от лица ближайшего гвардейца. С кромки лезвия с заунывным вздохом слетают прозрачные алые волны марева, неторопливо сворачивающиеся в тонкие и длинные жгуты. Человеческая фигура, попавшая в алый вихрь, сгорает в невидимом пламени, мгновенно тая, как ледяная фигура на ритуальном костре. Лицо, перекосившееся в безобразной гримасе боли, кривящийся в беззвучном крике рот, вытаращенные глаза… тают последними. Кожа стекает с черепа, как густые белила Высокой леди под зимним дождём, обнажаются белые кости, расплавляются и жирными матовыми кляксами остаются на земле.

Всё происходит в считанные удары сердца, и только моё изменившееся восприятие позволяет мне целую вечность наблюдать за этим.

В воздухе пахнет страхом и болью, от их близости неприятно щемит сердце, ноют зубы и слипаются глаза. Встряхиваюсь. Кир благодарно кивает, ведь днём ему колдовать гораздо тяжелее. Это не его время.

Сердца воинов зовут меня, я слышу их стук, но не могу привязать к себе и остановить. Жаль. Для этого я слишком слаба. Но… я ведь всё равно не люблю простые пути, ведь так?

Хищно улыбаюсь. Теперь пора открыть источник и для себя. Несколько воинов неподвижно стоят, в ужасе смотря на то, что было их товарищем. Меч описывает красивую дугу, достав одного из гвардейцев самым кончиком поперёк горла. Я ещё не рискую подходить к ним близко. Трое запросто разделают меня под фарш… если я дам им такую возможность.

С безумным криком ко мне несётся огромный амбал, напоминающий мне хозяина лесов — бера. Массивный двуручник в его руках мне нравится ничуть не больше его хозяина. Подныриваю под опускающийся меч и отпрыгиваю в сторону, с разворота нанося скользящий удар по защищённому кольчугой боку. Кровавое оружие без труда рассекает её, хищно вгрызаясь в тело. Созданную из крови сталь может остановить разве что ienmell.

Поляну окутывает беспросветный мрак, в котором слышатся лязг, крики и стоны. Тень Ночи ласково обняла Кира за плечи, окутав его фигуру абсолютной тьмой. Я могла бы её рассеять, но… зачем? Надеюсь, он не лезет сейчас с бесполезным геройством в гущу схватки — его дело магичить помаленьку, а мечом машу я, когда нет времени на подходящий ритуал. Закрываю глаза, зрение только мешает, но привычно обостряются слух и обоняние. Сзади морозит спокойствием — это Кир. Вокруг бушует страх и азарт, кислые и приторно-гниющие запахи, которые мне противны. Тёплое и родное в руке — мой стилет, мой ритуальный кинжал, кровь от крови моей, на крови семи Старших созданный.

Тело танцует свой смертельный танец. Я уже не слежу за взмахами, выпадами и защитой. Разум пытается анализировать ситуацию со всех сторон, в руке уютно устроился ритуальный кинжал…эээ… теперь стилет. Он сам направляет мою руку, заставляя тело двигаться в ритме битвы, ведь я плохой воин.

Двумя резкими косыми взмахами прореживаю вихрь чужих эмоций. В ноздри пьяняще и искушающе бьётся запах свежей крови. Довольно ощерившись, я провожу языком по чуть удлинившимся клыкам, словно пробуя их на остроту. Как часто нас из-за них путали с Вечно-Мёртвыми-Но-Живыми, страшными монстрами из сказок, пьющими кровь… Мы редко пьём её, — не в этом наша сила, но жертвуем её своим сёстрам, если хотим признать их Верными — кровь устанавливает прочнейшую связь…

Холодное касание на щеке, и болезненное ощущение чужой стали. Неужели я настолько задумалась в бою, что пропустила удар? Гнев, переходящий в безрассудную ярость за нанесённое оскорбление. Стилет вонзается в под ключицу человека быстрее, чем я успеваю подумать об этом. Ритуальному оружию мало чужой крови и моей ярости, кровавая пелена застилает взор. И резкая боль под лопаткой, отрезвляющая и убивающая…

Пелена перед глазами рассеивается, и я вижу изломанные тела людей на поляне. Кровь грязными лужами растекается по малахитовой траве. Лица некоторых окаменели в маске блаженства. Мало кто мог увидеть Летящую-на-Чёрных-Крылах, пусть даже в последний миг жизни…

Значит мы победили…

Сзади подходит Кир.

— Ты ранена.

Тяжёлые руки опускаются мне на плечи, я чувствую их тепло даже сквозь заиндевевший металл кольчуги. С тихим стоном опускаюсь на колени. Кир сильнее сжал моё плечо, взявшись за древко стрелы. Я прикусила губу, не позволяя себе проявить слабость.

— Я вытаскиваю стрелу, а дальше ты справляешься сама, — честно предупреждает меня он. Я киваю, понимая, что ему уже не хватает сил для колдовства. Зажмуриваюсь в ожидании страшной боли, привычно чуть прикусываю губы, чтобы не закричать. Кир осторожно расшатывает застрявший в звеньях кольчуги наконечник, я ощущаю тёплое движение на подбородке — кровавая струйка змеится по коже.

Резкая боль — он всё-таки выдернул стрелу. И отпустил моё плечо. Зря. Я не в силах уже стоять, даже на коленях. Земля метнулась мне навстречу, и я еле успела подставить руки. Осторожно опускаюсь на траву и перекатываюсь на бок, пытаясь остановить кровотечение.

Ещё несколько минут лежу, пытаясь прийти в себя.

— Кто в меня стрелял?

Привалившийся к дереву Сын Ночи выглядит не лучше меня, только с маленьким исключением — он не ранен, а просто израсходовал свою силу полностью. Не его это время, не его Госпожи…

Он молча указывает назад, и я замечаю свернувшегося на земле лучника. Мёртвого. Он ещё продолжает сжимать в ладонях лук, на тетиве лежит сломанная стрела. В глазах безмерное удивление. Он до последнего верил, что увлечённые битвой некроманты его не заметят…

С трудом встаю. В ладони всё ещё крепко сжат стилет. Под моим взглядом его лезвие начинает плавиться и таять, уменьшаясь до первоначальных размеров. Равнодушно убираю кинжал в ножны. Интуиция подсказывает, что неприятности ещё не закончились. Что ж приятно осознавать, что хоть интуиция моя бывает права.

Кир поднимает руку и указывает на приближающихся людей. Оглядываюсь.

Около десятка гвардейцев, половина из которых — лучники. И они держат нас на прицеле. Но что хуже всего — позади них идёт человек в белой рясе и от него веет силой настолько чуждой нам, что нечего и думать о колдовстве.

Ко мне подбегает удивлённая химера, доверчиво тычется козлиным носом в ладонь. Она не понимает, что мы не можем сейчас лететь. Не удержимся, свалимся от истощения и слабости. И не думаю, что мы успеем взлететь высоко, прежде чем по нам выстрелят. Спокойно, как-то отрешённо смотрю на приближающихся людей. Кир совершенно равнодушен. Я же едва сдерживаю полыхающую льдом ярость — самодовольная улыбка мага действует на меня, как провоцирующий "Зов Крови" на нежить — хочется наброситься и голыми руками вырвать горло, почувствовать на языке металлический вкус крови, увидеть в его глазах медленное угасание жизни и насладиться этим моментом, как изысканнейшим из вин…

Кир переводит на меня страшный, немигающий взгляд. Еле шевелит губами, его шёпот я различаю с трудом.

— Дикая… не оправдывай своё имя…

Разъярённо прищуриваюсь. Ненавижу следовать чужим указаниям! Но глас разума я никогда не игнорирую — так легко встретить Старших немного раньше, чем планировала. Скрещиваю на груди руки, иронично приподнимая брови, смотрю на Сына Ночи. Я же не самоубийца, llet'lenne!

Они молча подходят, самоуверенно скалясь… но за их показушной бравадой прячется звериный, необоснованный страх. Он так сладок, им так легко воспользоваться… Если бы мы ещё не были столь ослаблены… Маг стоит поодаль и молча наблюдает за нами, внимательно вглядывается в наши опустошённые лица. Я вижу в его глазах злорадство, он упивается своей властью. Не сомневаюсь, что он прекрасно знает, кто мы. У нас были слишком громкие имена, чтобы их забыли за пять кругов. Много кто мечтал убить нас, никому это не удавалось… Презрительно кривлю губы в злой ухмылке. Всему приходит конец. Главное, встретить его достойно.

— Благородная госпожа, — с издевательским полупоклоном маг изысканно целует мне руку. Брезгливо морщусь, а в следующий момент на запястье защёлкивается тонкий браслет из зачарованного ienmell. Золотым багрянцем вспыхивают руны, блокируя мою силу. Этого и следовало ожидать. Киру скрутили руки за спиной и завязали глаза. Маг, внимательно осмотрев его и проверив крепость узлов на верёвках, которыми его опутали для надёжности, важно кивает. Насупившись, я обиженно размышляю, что меня не сочли опасной, недооценили. Вспыхивает детская обида, и самомнение шепчет "ну ничего… мы им ещё покажем серебряный свет…"

Один из воинов взваливает спеленутого Сына Ночи на плечо, другой пытается изловить грифона и химеру. Флегматично любуюсь на небольшой живой костерок. Самой темпераментным у химеры всегда была драконья голова, обидевшаяся на людей, пленивших хозяйку. Лучники теперь выцеливают две безмозглые головы моей спутницы. Тихим свистом подзываю к себе животных, даже грифон успокаивается и подходит, недоверчиво помахивая крыльями. Осторожно касаюсь его головы, взглядом прошу следовать за мной. Химера неподвижно стоит рядом.

Маг высокомерно смотрит на меня. Я приподнимаю брови, предлагая ему высказаться, но он отворачивается и очерчивает перед собой круг. Ехидно фыркаю, выражая своё сомнение в том, что его портал дотянет всех нас замка. Но ему и не нужно всех. В арку попадают только он, воин, держащий Кира, я и наши верховые животные. Ммм… а их-то зачем?

Нас ждали. В тронном зале всё осталось по-прежнему, как мне запомнилось на всю свою жизнь. Даже Среброволосый Милорд ничуть не изменился за прошедшие семнадцать кругов. Кроме него в зале присутствуют около десятка охранников и его верный каудильо, идальго Кероанн. Закрыв арку портала, маг спешит занять своё место по правую руку гранда. Милорд внимательно выслушал, что ему сочли нужным рассказать — я не сомневалась и не сомневаюсь, что от лиц грандов давно правят маги в белых рясах. Милорд усмехается и приветливо мне кивает. Я отвечаю высокомерным взглядом.

Мужчина тихо смеётся. Я удивлённо смотрю на него, неужели его рассудок помутился? Впрочем, этого и следовало ожидать от магов… Милорд внезапно обрывает смех и нахмурившись обращается к окружающим его людям:

— Лорды, перед вами дама! Поприветствуйте её, как положено по этикету! — и уже тише, с усмешкой добавляет, — Тем более, это последнее оказанное ей почтение, на которое она может рассчитывать…

Согласно киваю. Я уже около пяти кругов вне закона. Так же как и Кир. Так же, как и выжившие представители других колдовских кланов.

Младшие лорды послушно встают и кланяются мне. Хотя, "кланяются" громко сказано. Холодные кивки, в которых нет ни крохи уважения. Я снова начинаю злиться. Если сейчас я всего лишь преступница, то в прошлом я была гораздо выше их всех в иерархии!

Надо успокоится. Ключевое слово "в прошлом". Пора научиться жить настоящим, Дикая. С тобой уже никогда не будут церемониться.

По знаку Милорда мне приносят кресло. В насмешку — старое, пыльное и с дырявой обивкой в засохших бурых пятнах. Я не брезгливая, сажусь. Чинно складываю на коленях руки, всем своим видом выражаю готовность внимательно и вежливо выслушать всё, что мне скажут, даже если это будет смертный приговор. Старательно излучаю миролюбие и спокойствие, даже мысленно стараюсь не шипеть от ноющей боли в медленно заживающей ране.

Кира бросают на пол рядом. Я старательно не смотрю в его сторону, зная, что этого от меня и ждут.

Молчание затягивается, улыбка Милорда превращается в дикий оскал околевшего волка. Я решаюсь заговорить первой.

— Чем обязаны такой чести, Мой Лорд?

Церемониальное обращение к своему сюзерену. Он довольно кивает, но глаза его остаются по-прежнему далёкими и холодными. Когда-то они завораживали меня. Снились ночами, и я была уверена, что само солнце отдало свой свет его глазам. Серебристая сталь глаз, снежный блеск волос… Было время, когда я верила, что он — воплощение верховного божества, снизошедшего на нашу негостеприимную землю. И была уверена, что божество выбрало лучшее воплощение, так на него похожее — тело прекраснейшего из смертных, разум жесточайшего из грандов. Теперь я вижу только мёртвого человека, марионетку в руках магов. Но он всё равно остаётся хищником, самым опасным для меня… ведь я никогда не смогу с ним сражаться, пусть даже за свою жизнь. Просто не захочу.

— Вы ничем не обязаны. Эта честь тебе, моя девочка.

Закрываю глаза. Серебряный свет, только не сейчас… я не должна проявлять слабостей, вспомнить можно будет и по дороге на виселицу…

Подчиняясь его властному кивку, младшие лорды покидают зал. Охранники мнутся у самых дверей, нерешительно поглядывая на мага.

— Гранд, это опасно, — властным голосом произносит маг. Милорд покорно кивает, на миг в его глазах проскальзывает тупая обречённость. Он переводит пустой взгляд на меня и сталкивается с отражением собственных глаз. Ледяное серебро солнца, горящее ярче Ночных Светлячков… Он с усилием смаргивает и упрямо качает головой. Маг настороженно приглядывается, ещё не веря в случившееся. Понимает. Очень медленно поворачивается ко мне, его лицо — застывшая маска ненависти. Но в его глазах я вижу затравленность и слабый призрак страха. Я всегда смотрю именно в глаза, не боясь увидеть в них своё отражение.

Маг покорно кивает. А что ему ещё остаётся, после того, как я разрушила тонкую стальную паутину, связывающую разум гранда? Довольно улыбаюсь и мысленно глажу себя по головке — мне даже не пришлось проводить ритуал (да я бы и не смогла, моя сила ещё блокирована), я просто воззвала к своей крови, от которой меня отрезать невозможно… и помогла моя связь с Милордом. Я так и не смогла её порвать за столько кругов…

Маг очерчивает перед собой портал, мне даже удаётся рассмотреть сквозь него очертания комнаты. Охранники как можно незаметнее стараются покинуть зал, один из них прихватывает наших летунов.

Мы остаёмся одни. Милорд задумчиво разглядывает спеленатую фигуру Кира. Я ёрзаю на стуле, пытаюсь усесться поудобнее. Один охранник продолжает стоять у дверей.

— Ты ещё здесь? — холодно удивляется Милорд, — Пошёл вон. И этого захвати.

Он кивает на Сына Ночи. Я начинаю старательно изображать приступ кашля. Среброволосый мужчина понимающе пожимает плечами и взмахом ладони отменяет свой последний приказ. Гвардеец арбалетным болтом вылетает из зала.

Мы совершенно одни. Кира можно не считать. Я встаю с кресла и мягко потягиваюсь, как кошка. Ну и что из того, что моим фамильяром является буревестник? Дикие Охотницы мне всегда нравились больше… Медленно, нога за ногу, подхожу к трону. Он с усмешкой следит за мной, молча разглядывает, задумчиво потирая рукой подбородок. Я отрешённо смотрю на него, пытаясь запомнить его на всю оставшуюся жизнь и унести его образ на Ту Сторону. Встречаемся взглядами. Спокойными, равнодушными, усталыми. Я опускаюсь на пол у подножия его трона. С блаженной улыбкой касаюсь щекой его колена.

— Убьёшь меня?

Мой голос звучит непривычно хрипло. Мне уже всё равно, что он ответит. Я знаю ответ. И знаю, что он скажет. "Прости, моя девочка…"

Он сказал.

— Я не знаю. Ещё не думал.

Осторожно проводит ладонью по короткому ежику серебристо-седых волос.

— Ты зря обрезала волосы.

Довольно мурлычу. Мне тепло и уютно. И не хочется ничего. Только чтобы время остановилось. Его тонкие изящные пальцы едва касаются моего виска. Ему достаточно только посильнее надавить и…

— Они мне мешали.

— Ты была бы сейчас красавицей.

— Мне не нужно быть ею…

Усмехается. Насмешливо улыбаюсь. Он понял мои слова. Я могу привязать к себе любого, используя силу своей крови. И добиться всего, что захочу. Но последние пять кругов я хочу только жить.

Он встаёт. Я удивлённо поднимаю голову и любуюсь им снизу вверх. Я не видела за свою жизнь ни одного мужчины прекраснее его. Сладкой волной накатывают воспоминания. Я жмурюсь, выбирая из них самое заветное…

Просторный зал, изящные колонны, подпирающие высокий, теряющийся в мягких тенях, свод крыши. Огромные витражные окна, через прозрачные слюдяные кусочки в комнату проникает яркий, всепоглощающий серебряный свет. Лето. Холодный ветер врывается в зал сквозь тонкое стекло и колышет прозрачные невесомые занавеси, вздувающиеся сияющими парусами. Я подношу к стеклу ладонь и закрываю глаза, вслушиваясь в поток остро-сладких ощущений. Яркие и чёткие образы заполняют сознание. Я мечтаю, что лечу под самим солнцем, выбеливающем мои каштановые косы.

Он стремительно заходит в зал, оглядывается, часто моргая. Он только что вернулся с охоты, за спиной — колчан со стрелами, в руке обнажённый меч, покрытый ледяной багряной корочкой. От неё так остро и знакомо пахнет кровью. Я с мягкой улыбкой разглядываю его. Серебряный свет окутывает его совершенную фигуру. Серебряные волосы нестерпимым пламенем сияют вокруг его лица, рельефные тени обозначают острые скулы. Тонкие губы кривятся в сардонической улыбке. Глаза… Они сияют. Огонь солнца накладывается на свой собственный свет, с рождения пылающий в его глазах, и чёрные точки зрачков не видны в ослепительном сиянии. Угольно-чёрные ресницы облеплены игольчатыми кристалликами инея… Он же ровным слоем покрывает его облегающую одежду…

Он — мой бог, такой человечный… И его голос подобен песне ветра на Той Стороне. И я могу смело утверждать, что слышала всевышнюю музыку, сулящую только негу…

— Не сиди на полу. Сквозняк.

Гранд громко хлопает в ладоши. В зал моментально вбегают несколько гвардейцев. Милорд холодно приказывает:

— Уведите их. На третий этаж.

Я с тяжёлым и горько-разочарованным вздохом поднимаюсь с пола и послушно подхожу к немного испуганным воинам. Один хватает Кира за ворот куртки и рывком ставит на ноги. Нас пятками пик толкают к выходу. Я беспомощно-доверчиво оглядываюсь на Милорда. Он с горькой усмешкой отрицательно качает головой. Я с виноватой улыбкой пожимаю плечами — теперь мы враги, и это не изменит даже наша связь, которая оказалось крепче, чем я могла себе представить. Крепче, чем я могла порвать.

Нас привели к небольшим удобным комнаткам, с крепкими железными дверями и скрипучими внешними засовами. Камеры для дорогих заложников. Я спокойно вхожу в одну из таких. Кира уводят в другой коридор к другой такой же камере. Боятся, что мы найдём способ переговариваться. Стуком например. С таким-то стенами!.. Даже не знаю, идиоты они или параноики?

Спокойно, с достоинством королевы в изгнании, оглядываюсь. Напротив двери небольшое окно, забранное узорчатой решёткой. Мелкий прорисованный рисунок почти не даёт свету проникать внутрь. Тяжёлые шторы из чёрного бархата с вышитыми золотыми нитями экзотическими цветами. Широкая двуспальная кровать у боковой стены под искусной фреской. Я стою напротив неё и внимательно разглядываю рисунок. Светлый и просторный лес. Неизвестные деревья живыми колоннами врезаются в небо, небольшие резные листья, необычного золотистого цвета, словно светятся изнутри и в лёгком танце падают на землю, усеянную их собратьями. И лучи солнца, светлые, прозрачные, ясные… золотые… Я никогда не видела такого солнечного света… У художника было богатое воображение. Осторожно подношу ладонь к стене, помня как хрупки подобные творения, но фреску нельзя назвать старой, краска ещё даже не потрескалась, она всё ещё хранила первозданную яркость красок.

Склоняю голову на бок, пытаясь понять, нравится мне эта фреска или нет. Было в ней что-то успокаивающее и мягкое. Уютное и тёплое.

Довольно улыбаюсь. Мне нравится здесь всё больше и больше, но даже золотая клетка не заменит птице неба. Подхожу к окну и пытаюсь потрясти решётку. С разъярённым шипением отдёргиваю ладони, мрачно разглядываю тонкие полоски ожогов, повторяющие узор металла. Раздражённо задёргиваю шторы, тяжёлая ткань с неохотой подчиняется. В комнате становится темно, фреска на стене теряет свой сказочный свет. Я наконец вспоминаю, что на ней изображено. Блаженные Сады. Там всегда тепло, нет привычного инея и небо там ярко-бирюзовое! Вместо тусклой хмари — лёгкие белоснежные облака… Детская сказка, которую рассказывают на ночь.

В ящике стола, притулившегося в уголке, нахожу множество тонких витых свечек из белого воска. В нише на стене стоят красивые медные подсвечники. Расставляю их по всей комнате и озадачиваюсь вопросом, как зажечь огонь. Огнива у меня нет, оно было в чересседельной сумке Кира. На огонь моя власть не распространяется, но этой власти нет ни у кого из ныне живущих…

… Настоящий огонь зажигают очень редко. Только в самых крайних случаях. Он считается проклятым, порождением врага нашего всевышнего божества. Он жёлтого цвета, когда священное пламя в храмах имеет стальной оттенок…

Этот огонь считали нечистым, и именно в нём сжигали всех неугодных. Но за последние пять кругов его уже перестали чураться. Мы же с Киром жгли его каждую ночь. Было в этом что-то романтическое — сидеть у костра среди бездонных ночей и вспоминать, вспоминать… растравлять душу старой болью. Двое идиотов.

Теперь, перед своей смертью, я хочу зажечь этот огонь. И не знаю как. До слёз обидно. Закусываю губу, заставляя себе думать. Раз есть свечи, то должно быть и огниво или какое-либо другое поджигательное средство. Внимательно оглядевшись, я намечаю около десяти мест, куда надо заглянуть. И всё-таки нахожу. Небольшой круглый шарик из мягкого и податливого материала. Дорогая штучка, даже в мои лучшие времена я могла себе позволить на больше трёх-пяти таких шариков. Растираю шарик между пальцев и осторожно смазываю фитильки свечек этим составом. Спустя несколько минут они загораются. Оставшиеся свечи, на которого этого состава не хватило, зажигаю от уже горящих.

Теперь свечи стоят повсюду. Колеблющиеся хрупкие огоньки заполняют комнату тёплым светом и густыми тенями. Игра света и тени оживляет фреску, и я вижу бесконечный танец падающих листьев, медленные движения тоненьких веточек… Закрываю глаза и слышу далёкий шёпот ветра в листьях. Я чувствую себя счастливой. Впервые за последние круги.

Раньше я мечтала встретить на Той Стороне Среброволосого Милорда. Теперь я хочу оказаться в этом сказочном лесу. Знаю, знаю, что не заслужила… но это волшебное видение всё равно не оставляет меня. Пусть мне теперь сниться не ледяные глаза Милорда, а нежное золото этого леса, тёплое дуновение ветра и пушистые облака на яркой лазури, ладно Terrial, Владыка Грёз?

Не знаю, сколько времени я так просидела, погружённая в свои мечты и надежды, но свечки уже оплавились почти до середины. Воск прозрачными слезинками медленно стекает на подсвечники, под ними слабо белеют застывшее неровные бугристые лужицы… Ровные каплеобразные огоньки неподвижно рассекают мглу своим светом.

Тяжёлая дверь открылась без звука. Даже удивительно. Я чувствую чужое присутствие, но мне лень двигаться, даже лень мыслить.

— Я вас внимательно слушаю.

Губы еле кривятся. Как жаль, что я не обладаю даром передавать мысли! И третьим глазом на затылке… хотя в таком состоянии я его всё равно бы не открыла…

— Грехи свои замаливаешь? — издевательский голос мужчины доносится как сквозь густой туман.

— У меня есть грехи? — моё удивление искренне. Я никогда не лгала, даже себе, не предавала, даже себя, не воровала… Зачем? Мне стоило только попросить, блеснув в ослепительной улыбке коротенькими клычками… Убивала, это да. И не только тех, кто хотел убить меня.

С трудом разлепляю веки, выныривая из полутранса. Одним плавным движением поднимаюсь на ноги и оборачиваюсь. Маг. Я узнала его по голосу. Теперь с отрешённой яростью его разглядываю, ничего не предпринимая, и это его почему-то удивляет и разочаровывает. Я не так наивна, как он надеялся. Иначе зачем на нём столько защитно-атакующих заклятий? Нет, я не буду нападать. По крайней мере, сейчас. Ведь я никогда не отказываюсь от своих планов, я переношу их на другое время.

Маг недовольно и разочарованно кривится в неопределённой гримасе. Я не могу ничего разобрать в этой пляске теней. Видимо, магу тоже не нравится переменчивая игра бликов, и он магией гасит все свечи. Я не возражаю. Так даже лучше.

Закрываю глаза и привычно вижу разноцветье эмоций. Та-ак, что тут у нас? Да? Интересно, а ему говорили, что главное для мага — непробиваемое спокойствие? Похоже, нет.

Вихрь удивления, подозрения, гнева, решимости, злорадства… Кир смог бы вылепить из этой каши страх и направить его на беззащитный в такой буре эмоций разум. Но Кира здесь нет, и мне придётся справляться самой.

— Что тебе надо, маг? — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, холодно и не очень высокомерно. Я понимаю, что за это время маг уже мог успеть воссоздать уничтоженную мной стальную паутину, манипулирующую грандом. И значит моя жизнь уже не стоит даже старой памяти.

— Как ты смеешь, ничтожная, приравнивать меня к таким, как ты?!

Я всё таки не удержалась…

— Действительно, — скучающим голосом произношу слова, которые подпишут мне смертный приговор, а сама тем временем смотрю на фреску. Вижу её, как переплетение горькой безысходной тоски, безумной надежды, светлой грусти… Да сколько ж здесь понамешенно?! — Чего это я? Приравниваю к магам ничтожество, неизвестно из какой дыры выползшее…

С садистским удовольствием наблюдаю за яростью мага. Багровые всполохи, грязная синь и отвратительно-грязный, рыхлый розовато-белесый цвет, призванный изображать святость. Брезгливо кривлю губы, в ожидании того момента, когда он успокоится. Дождавшись небольшого затишья в его бешенстве, после которого на меня должна была обрушится ещё большая буря эмоций, я спокойно задаю интересующий меня вопрос:

— Кто создал эту фреску?

Маг теряется, гнев переходит в недоумение. Но он отвечает.

— Один из дорогих… гостей.

Чуть удивлённо наклоняю голову. Что-то мне подсказывает, что этот гость был в таком же положении как и я.

— Он был приговорён к смерти, — уже с холодной издевкой продолжает маг. Он уже понял, как можно сыграть на происходящем. — Последние пожалованные месяцы своей жизни он рисовал это, — брезгливый кивок на фреску. — Мы не стали её уничтожать.

Благодарно киваю.

— Это лучшее, что вы сделали, маг.

На этот раз он не стал беситься.

— Называй меня — отче, — спокойно приказывает он.

— Как скажите… отче.

Я усаживаюсь на пол, спиной к нему. Мне не интересно, что он скажет, но я не хочу видеть цвета его эмоций. У меня начинает от них кружиться голова, накатывает ледяными волнами слабость, тает воля… Опускаю голову, со стороны похоже, что я действительно молюсь. Только вот не их богу.

Не дождавшись от меня какой-либо реакции, ма… отче садится на кровать и вдумчиво расправляет рясу.

— Ты знаешь, дочь моя, — меня передёргивает от такого обращения. Никто, никто не должен называть так Чародейку Крови! Даже её биологический отец. Такое обращение приемлемо только от Старших, для всех остальных — нейтральное "сестра". — Время ваших языческих богов давно прошло. Наступила новая эра и в ней не будет других сил, кроме Всеединого. Эра поклонения бессмысленно жестоким богам, эра крови и боли закончена, дитя моё. Ты больше не должна хранить им верность, причиняя все боль и страдания, как требует твоя религия…

Задумавшись, киваю в такт своим мыслям, священник же принимает это за моё раскаяние. Ну не идиот ли?

Значит, то что мы слышали, правда. Храмы богов разгромлены, их гневу не дано было свершиться. Даже на покои Aueliende, Чернокрылой, не побоялись напасть. Печать Той Стороны разрушена. По стране уничтожали всех, кто не сориентировался вовремя и не смог изобразить верность новой власти. Безжалостно уничтожали тех, кто обладал хоть крохами знаний или силы, тех, кто оставался верен старым богам. Сжигали молодых женщин. Ведунья из леса была отправлена на костёр по приказу м… отче. Интересно, сколько среди убитых было тех, кто мог бы стать нашими преемниками? Тех, кому бы я могла передать свой дар и свои знания, чтобы уйти на Ту Сторону и, наконец, отдохнуть от бесконечной боли?

Он продолжает что-то вдохновенно говорить, из-за спины доносится сине-сиреневый цвет фанатизма. Я не прислушиваюсь к его речи, безмятежно вожу ногтем по рунам на браслете. Если бы я могла его открыть, то… Дальше я в красках фантазирую, что я сделаю. Хищно провожу языком по острым клычкам и сладко зажмуриваюсь. Ноздри уже чувствуют дразнящий запах крови. Видение такой желанной расправы затягивает, все мысли сосредотачиваются только на нём, и я уже вполне серьёзно просчитываю удары, не прислушиваясь к здравому смыслу. А он твердит, что смерть одного этого индивида не принесёт мне облегчения, что с его смертью Церковь не исчезнет, что это, в конце-то концов, глупо, отождествлять одного человека и всю структуру, принёсшую мне столько боли. Отмахиваюсь от него, ибо в данный момент меня раздражает именно этот индивид. Снова возвращаюсь к своим кровавым мечтам…

Одёргиваю себя. Нельзя. На нём столько защиты, что меня размажет тонким слоем по полу за долю вздоха. Из всего, что он сказал, я поняла только одно. Мы не последние. Нашлись и другие, в основном тоже главы кланов или верхушка боевой элиты, которые смогли выжить, сбежать и показать своё недовольство. Нам уже один раз приказали их найти и убить.

Качаю головой. Пусть многие принадлежали к кланам, с которыми у Чародеек были особо жестокие столкновения интересов, но сейчас они равны нам, они в том же положении. Последние хранители своих знаний, и они неприкосновенны. Часть, как мы, подались в Охотники, ведь Гильдия защищает своих воинов. Но оставшиеся… Исчезли. Их ищут… Остальное уверенно проходит мимо моего разума.

— Ты можешь доказать свою верность Церкви и заслужить себе право на жизнь, — наконец в речи отче проскользнуло, хоть что-то отличное от чистых, ничем не обоснованных, эмоций. Я заинтересовано поднимаю голову и открываю глаза. — Ты должна найти и уничтожить их.

Озноб неприятной волной прокатывается по спине, сменяясь лёгкой судорогой. Сейчас? Я и забыла, что это та самая ночь. Зябко повожу плечами, пытаюсь отрешится от медленно поднимающейся боли и сосредоточится, чтобы осмыслить, что мне предложили для спасения своей жизни… Что?! Он с ума сошёл?!.. Глупо. Я же всегда была уверена, что людей, считающих, что есть только Всеединый Бог, безумны.

— Что будет с Киром? — чуть напряжённо спрашиваю я. Я не понимаю, я не хочу понимать, я отказываюсь понимать…

— Убей его, — с акульей улыбочкой предлагает мне отче. В комнате темно, но перед глазами становится всё темнее. До сознания доносятся тонкие волны злорадного торжества. Каменею, не в силах заставить себя двигаться. Двигаться, чтобы не броситься на него. — Он же твой враг.

— Почему вы пришли ко мне? Ведь Кир сильнее меня. Гораздо сильнее. И он воин, а не политик. — Мой голос сух и бесцветен, мне совсем не обязательно знать ответ на этот вопрос, но я тяну время, чтобы скрыть свою боль и своё смятение.

— Гранд просил за тебя. Разве его верные слуги не должны стремиться сделать правителю маленький подарок?!

Мой Лорд… Мой Среброволосый Милорд, как же ты глуп. Разве ты забыл, что свобода для меня дороже жизни?! Неужели ты решил, что я безропотно пожертвую своим разумом, своей душой, ради жизни, которая мне уже давно опостылела?!

— Твой ответ?

Идиот. Они все идиоты. Уничтожать носителей знаний, недоступных, уже почти полностью утраченных… Терять кусочки своего мира… Неужели они не понимают?!..

Нет.

— Нет, — повторяю я свои мысли, медленно поднимаясь. — Вы думаете, что раз не смогли провернуть это как официальный заказ Гильдии, то как выкуп жизни это будет действеннее? Зря.

Поднимаюсь и смотрю ему прямо в глаза, браслет на запястье раскаляется. Останется шрам, но ничего, на моём теле их много. Даже высокая регенерация Чародеек не в силах справиться со всеми ранами. Сила бьётся в моей груди, раздирая меня на части, требуя обрушить на отче весь мой гнев, всю мою застарелую, тщательно культивируемую на протяжение пяти кругов ненависть. Я смотрю на него. Пристально, давая разглядеть кровавые огоньки в моих глазах. Браслет с трудом сдерживает мою силу. Скорее, он отрезвляющей болью удерживает разум от соскальзывания в боевой транс. Отче сжимает тонкие губы и начинает бормотать себе под нос… заклинания? Настороженно прислушиваюсь. Нет, всего лишь бессмысленная бормоталка, обращение к их Всеединому. Неужели он действительно сможет докричаться до бога? Это не удаётся даже высшим жрецам храмов, ведь сила богов нужна нам больше, чем богам наше преклонение.

Неконтролируемое бешенство уступает место подозрительному любопытству.

— Что ты делаешь?

Отче сбивается и смотрит на меня. Внешне я уже само спокойствие, и он решается ответить.

— Молюсь, дочь моя, — ррр… как же меня бесит такое обращение… Он постепенно смелеет, — Тебе тоже следует молится за спасение своей души… И на тебя снизойдёт неописуемая благодать…

Злобно усмехаюсь. Душа… Я с трудом понимаю, что это такое, но быстро выстраиваю примерную концепцию. Иначе я не смогла бы держаться около шести кругов на своей должности, увы, бывшей. Это, конечно, интересно, но… глупо. Для нас душа — это суть человека, неотделимая от него, единственная в своём роде, все знания, весь опыт, накопленный в течении жизни. Чувства, эмоции, мысли, мечты. Для них — всего лишь моральный облик человека, оценка его поступков и мыслей, производимая по непонятным мне критериям. Я даже бы объяснила отче, в чём они ошибаются, но к моим словам не прислушаются, а холодный гнев всё ещё подталкивает меня на о-очень неразумные поступки.

— Убирайтесь, — в меру миролюбиво приказываю я, — пока я ещё держу себя в руках.

Точнее, пока браслет полностью не расплавился. Рука уже перестала что-либо чувствовать, и я уверена, что ожог прошёл до кости. Тьма в комнате начинает приобретать определённые алые оттенки.

Отче резко разворачивается и уходит. Грохочет опустившийся с той стороны брус. Я медленно выдыхаю. В железную дверь вгрызается тонкий изящный кинжал. Как хорошо, что его даже не пытались отобрать. Для них хорошо, ведь ритуальное оружие имеет свой собственный характер, и прикасаться к нему без боязни умереть от вскипевшей крови может только владелица.

Подхожу к двери и, коснувшись ладонью рукояти, не удерживаюсь, прижимаюсь лбом к холодному металлу. Я не надеюсь, что он поможет мне успокоится или привести мысли в порядок. С тихим стоном отталкиваюсь от металла и выдёргиваю кинжал. Голова кажется неимоверно тяжёлой, меня при движении ведёт куда-то в сторону.

Кинжал серебристой ласточкой падает на пол из обессиленно разжавшейся руки. Еле дохожу до кровати и падаю на неё, чувствую себя совершенно выжатой. Сколько же на меня обрушилось за сегодняшний день… Я не смогла с этим достойно справиться… Последняя вспышка… Если бы не начавшиеся судороги, я бы сдержалась. Не сорвалась, не повысила на него голос… Молча выслушала, со всем согласилась и нашла бы способ спастись самой и спасти Кира!

Да нет, зачем я оправдываюсь? И перед кем? Перед собой? Но я понимаю, как это всё глупо. Небольшое самовнушение помогает, и я продолжаю упорно сваливать свои ошибки на стечение обстоятельств и свою моральную неподготовленность. Но снова получаюсь виновата я. И уже нет сил на ненависть и ярость. Боль нежно сковывает тело, немеют руки, я не могу шевельнуться…

Да, я могу гордится! Сегодня ночью — ровно семнадцать кругов, как я нормальная Чародейка! Я смогла и справилась с этим бременем в течение столь долгого срока. Но каждый круг — расплата за мнимое всесилие.

Я не могу сделать вздох, словно меня затянули в тугой корсет. Жадно глотаю воздух ртом, бьюсь на кровати, как рыба выброшенная на лёд. Тьма, тьма вокруг, и в ней нет ничего, за что я могу уцепиться. Судорога ломает тело на осколки, я схожу с ума. В который раз. Но почему мне кажется, что в этот раз всё будет гораздо тяжелее?..

Первой волной приходят воспоминания. Вся жизнь пробегает пред глазами, говорят люди. Нет. Только то, что для нас дороже всего. То, что мы готовы унести с собой на Ту Сторону…

… Мама заплетает мои волосы в косу, вычёсывая из локонов паутину. Она ворчит себе под нос, что я снова собрала всю замковую пыль на свою голову. Да, я снова залезла на чердак Большой башни. Туда было приказано ещё праотцом Среброволосого Милорда отнести старые книги. Я их нашла, но, увы, понять не смогла. Танцующая и невесомая вязь неведомого мне языка причудливым рисунком заполняла пожелтевшие от времени страницы…

И вот теперь мама уверена, что меня пора отправлять на ученичество в Орден. Она не верит, что из меня получиться хоть что-то стоящее. А Милорд, сидящий в комнате и затачивающий свой фамильный меч, лукаво усмехается. Я стараюсь как можно незаметнее им любоваться. В груди всё сжимается от осознания, что я не увижусь с ним теперь в течение нескольких кругов.

Мама с нежной улыбкой закрепляет последнюю заколку в моей несложной причёске.

— Не бойся, — ласково убеждает она. Я смотрю на неё с недоумением. Как можно боятся, если я с детства знала, что стану, как и она, Чародейкой Крови?!

Милорд подходит ко мне, оставленный меч блестит в кресле. Он осторожно проводит ладонью по моим волосам, стараясь не испортить причёску. Знает ведь, что если мама заметит — крику будет!!! Она не боится на своего сюзерена кричать, а он только посмеивается.

— Возвращайся, — он смотрит на меня, я не решаюсь сейчас взглянуть ему в глаза. Старательно разглядываю тускло отблескивающий меч…

Да, я снова вернулась сюда… Где родилась, выросла… Только вернулась не придворным магом одного из самых знатных грандов, а презираемой отступницей, приговорённой к смерти.

За всё надо платить.

…Сегодня мне и Шаннее удалось выбраться из обители в город. Старшая сестра Нелейя отправила нас с поручением во дворец императора. Я рассеянно помахиваю толстым свитком, запечатанным кроваво-алым сургучом без какой-либо печати. Шаннея с детским любопытством оглядывается вокруг, подолгу таращась на яркие вывески, богатые экипажи идальго и симпатичных встречных парней. Они тоже замечают мою подругу, иногда останавливаются, одаривая её ворохом красивых комплиментов. Меня не замечают на её сияющем фоне. Моя подруга диво как хороша, но и так же легкомысленна. Я не одёргиваю её — мне тоже не хочется сразу вернуться в угрюмые стены обители и слушать лекции Старших.

Меня распирает любопытство — что же в этом свитке такого важного, что с ним отправили не курьера, а двух послушниц? Люди, заметив наши ярко-красные одеяния, спешат расступиться, а особо фанатичные и поклониться. Да только во взглядах в спину, я явственно чувствую панический страх. Тонкий слух различает тихий говор, чьё-то резкое замечание "на красном кровь не видна".

— Ну давай всё же посмотрим? — уже с полсотни вздохов ною я. Шаннея, как бы ни была она глупа, не соглашается, отвечает, что есть гораздо более приятные способы самоубийства. Я мрачно с ней соглашаюсь и не рискую взломать печать, хотя руки чешутся. Всё заканчивается тем, что подруга отбирает у меня свиток и тут же сама начинает на него заинтересованно коситься. Заклят он, что-ли?!

— Ой, смотри! — уже в который раз дёргает меня за рукав сестра. Я послушно поворачиваюсь в ту сторону и натыкаюсь взглядом на высокого мужчину в просторном чёрном одеянии без опознавательных знаков одной из Гильдий. Длинные чёрные волосы рассыпаны по плечам, несколько изящных косичек качаются в такт его шагам. С одинаковым любопытством мы рассматриваем его, сами не понимая, что в нём нас так завораживает. Он почувствовал пристальное внимание к своей персоне и оглянулся, сталкиваясь с нашими взглядами. Его совершенное лицо спокойно, словно выточенное из белого камня, тонкие, аристократические черты и слегка раскосые глаза оставляют впечатление, что его лицо чужое. Спокойные чёрные глаза, когда радужка сливается со зрачком, не вяжутся с мягкой ироничной улыбкой, с которой он разглядывает двух молодых дурёх из вражеского клана. И я замечаю в его зрачках Тьму. Абсолютную бездну, затягивающую меня… Я резко отшатываюсь и схватив подругу за рукав волоку её в сторону дворца, спиной ощущая его пристальный взгляд.

— Эй, ты чего? — обижается Шаннея. Я останавливаюсь и драматическим шёпотом объясняю, с кем мы только что столкнулись.

— Это же был Сын Ночи! Нужно скорее вернуться в Обитель!

— Зачем? — так наивно удивляется сестра, что мне хочется дать ей в меру дружеский подзатыльник.

— Очнись, милая! Сын Ночи! Враг! Надо предупредить сестёр!

— Это ты очнись! — неожиданно грубо огрызается подруга, — Ты, похоже, над хмарью летаешь! Как можно не понимать такой элементарной вещи: у нас с ними не война, у нас кон-ку-рен-ция, — по слогам выговаривает такое сложное для неё слово Шаннея. Вырвав у меня руку, она кокетливо поправляет и без того безупречную причёску и многообещающе улыбается очередному красавчику. Я раздражённо покусываю губу, сдерживаю желание оглянуться. Я боюсь снова столкнуться с ним взглядом.

Шаннея провожает парня раздосадованным взглядом. Похоже, в Жемчужине Империи нашёлся такой экземпляр, что смог проигнорировать прекрасную Чародейку. Обернувшись ко мне, она снисходительно продолжает:

— Тебе надо меньше читать легенд, Алиэра.

Молча киваю, и мы продолжаем свой путь, но настроение уже испорчено. Понимаю, что мне надо заново всё переосмыслить… От раздумий меня отвлекает резкий окрик и щелчок хлыста по камням мостовой рядом с моими ногами. Я послушно отступаю на пару шагов назад, давая проехать изящной открытой карете. Размеренно цокают по булыжникам копыта белоснежных скакунов с серебряным плюмажем. Я равнодушно поднимаю взгляд и…

Он. Снова. Мой Лорд, мой прекрасный Среброволосый Милорд. Я не знаю, какие ветра принесли его в столицу, мне нет до этого дела. Я с упоением любуюсь им, не замечая ничего вокруг. Но Её не заметить невозможно. О да, Она прекрасна! Достойная пара Лорду. Но я Её ненавижу. За то, что Она смеет так спокойно сидеть рядом с ним, так покровительственно всем улыбается и так вульгарно блестит многочисленными украшениями. За то, что она сидит месте, достойной которого не является.

Милорд скользнул по мне равнодушным взглядом. Не узнал.

Карета проезжает по центральной аллее по дороге во дворец. Шаннея дёргает меня за рукав.

— Очнись, сестрёнка! Правда красавчик? — она мечтательно вздыхает, — Как жаль, что рядом с ним уже есть дама… Да как я вижу, он и тебе запомнился?!

Я даю себе мысленный подзатыльник, и безмятежно улыбнувшись продолжаю наш путь. А в груди клокочет яростная обида. Как он смел?! Как он смел выбрать другую?! Признать её Равной?! И он не узнал меня, не заметил, счёл ничтожеством! Предатель! Он… он… Он ещё пожалеет об этом! Я стану лучшей! Я докажу, что достойна большего! Я смогу!

И убью её… однажды.

Судорога медленно отступает, я снова могу спокойно дышать. Ненадолго. Как же я могла забыть эти короткие, яркие осколки моей жизни? Наверное, последние круги были слишком тяжёлыми, чтобы я пыталась заняться столь глубоким самоанализом.

Первая встреча с Киром… Я ведь только сейчас вспоминаю и узнаю неизвестного Сына Ночи, так тогда меня напугавшего. Могла ли я подумать, что мне выпадет общий с ним путь? Воистину, только Kaerr'eill видит весь гобелен судеб, и только ему решать, нити чьей жизни создавать главный рисунок.

Перед глазами немного посветлело, кровь гулко стучит в ушах. Хотя, нет, это кто-то ради приличия решил постучать в дверь. Она снова распахивается, и я чувствую чужое присутствие. Сквозь полу-опущенные ресницы пробивается мягкий белесый свет — кто-то принёс с собой осветительный шар.

— Оставьте… я хочу поговорить с ней наедине, — мягкий женский голос был очень красивым, но показался мне неприятным. Принёс же её ветер именно сейчас!

Послушно захлопнули дверь, по полу прошелестел подол платья. Я с трудом заставляю себя повернуть голову, чтобы посмотреть на свою посетительницу. Боль жаркой волной захлестнула меня с головой, и я не сразу смогла рассмотреть её. А когда смогла…

Это была Она. Жена Милорда. Постарела, конечно, но я её узнала. Узкое бледное лицо под слоем жирных белил, скрывающих первые морщины. Губы подведены соком чёрной ягоды, вокруг глаз угольные тени, оттеняющие их тусклую голубизну. Чёрные волосы забраны в высокую причёску, заколотую множеством шпилек, завитый локон кокетливо спускается на шею. На левой скуле прорисован знак Силы, но она ею не обладает. Обычная женщина, выдающая себе за ведьму… Жене Милорда можно не опасаться костров аутодафе.

У меня нет сил даже на ненависть. Только горечь. Не смогла…

…Шаннея ворвалась в мой кабинет и неподвижно застыла за спиной, опасаясь пошевелиться и отвлечь меня. Очень вежливо с её стороны, особенно после того, как она оглушительно хлопнула дверью, не правда ли?

— Что на этот раз? — спрашиваю её, не отрываясь от просматривания дел Ордена за последний цикл.

Она молчит, чувствую, что Верная опасается чего-то, почти стесняется.

— В чём дело?!

— Алиэра… То есть госпожа Магистр… — Так, если моя Верная начала обращаться ко мне со всем приписываемым регламентом официозом, когда мы наедине, то дело действительно плохо.

— В чём дело? — Я отложила перо и повернулась к Шаннее. Она мнётся, стоит, опустив лицо, боится заглянуть мне в глаза. Хмурюсь, тёмное предчувствие осторожно касается моего сознания.

— Говори.

Она резко вскидывает лицо, в глазах — мука от того, что она должно причинить боль мне. И она безмолвно просит у меня прощение за это.

— Алиэра… Твоя мать… В общем, Солнечный Гранд… Он убил её!

Замираю, все чувства как будто вытравили из души. Глаза жжёт предчувствие слёз, но слёз нет, нет вообще никаких чувств. Это… странно и обидно. И какой-то совсем посторонний страх: неужели я совсем разучилась ощущать какие-либо эмоции?! Ведь было предупреждения, что после того ритуала это возможно…

Отбрасываю посторонние мысли, анализирую слова Шаннеи.

Моя. Мать. Мертва.

Среброволосый Милорд. Её. Убил.

Не верю!

Губы Шаннеи дрожат, в глазах блестят непролитые слёзы, будто она чувствует всё то, что должна чувствовать я. Верная моя…

— Понимаешь, — она облизывает губы, отводит взгляд. Сижу неподвижно. Слушаю. — Её смерть была очень страшной… Её не просто убили, её… Мне очень жаль, Ал'эра!

Молчания, тяжёлое и удушливое. Верчу в пальцах перо, измазанное в кроваво-красных чернилах.

— Будут какие-то указания?

— Указания? — недоуменно переспрашиваю, не понимая значения слов. Мысли где-то очень далеко, пытаюсь анализировать отсутствие чувств. Любила ли я когда-нибудь мать? Или лишь уважала и боялась, как и любую незнакомую Чародейку Крови?

— Да! Гранд убил нашу сестру! Мы должны отомстить! — Верная пытается докричаться до моего разума, но я лишь отмахиваюсь.

Я не верю, что Мой Лорд способен убить мою мать. Ничто не способно заставить меня поверить в это.

Шаннея смотрит на меня внимательно, качает головой и протягивает распечатанный свиток.

— Я не знаю, как, но гранд смог изолировать откат. Мы ничего не почувствовали, когда Селин зверски убивали, — Голос Верной тих и спокоен, и от этого её слова бьют ещё больнее. — Мы не знали ни о чём, пока не получили донесение. Слава Aueliende, у нас ещё есть свои люди в Цитадели.

Пробегаю взглядом свиток, и только один момент привлекает моё внимание. Маг в белых одеждах, проповедник добра и света. Их много развелось с появлением нового культа. Император не обращает на них внимания, а зря-а-а… Одного гранда они уже успели подчинить, хотя прежде этого мага держали в Цитадели Солнца на правах шута — уж больно смешны были его сказки о грядущем царстве добра и любви.

Судя по донесению, в последнее время Милорд явно был одурманен. И я догадываюсь кем.

— Что ж-ж-ж. Мы отомстим. Но не гранду, в конце-то концов, это просто политически невыгодно. Наказывать надо не исполнителя, а подстрекателя. Что ты думаешь о культе Всеединого?

Шаннея поклонилась и вышла из комнаты, оставив меня наедине с тревожными мыслями и отсутствующими слезами.

Перечитываю свиток, взгляд не цепляется за перечисления пыток. Спокойно откладываю бумагу в сторону и замечаю, то перо с металлическим стержнем, которое я вертела в руке, сломано.

Безучастно роняю на пол обломки и тянусь за следующим. На чём я остановилась?…

Осторожно встаю, прислушиваюсь к вспышкам боли. Картинка мира перед глазами снова смазывается, я готова погрузиться в воспоминания… Грезить с открытыми глазами.

— Я — Высокая Леди Крейя. Представься, — повелительно качнула головой дама.

— Дикая, — я, не задумываясь, произношу своё прозвище, которым наградили меня люди, а затем и Кир. Медленно подхожу к стене и прислоняюсь к ней. Ноги меня уже не держат.

… Ритуальный кинжал, простенький, без рубина в оголовье, в узких потёртых ножнах лежит на столе. Я долго смотрю на него. На коленях раскрыт фолиант из библиотеки. Описание ритуала я уже успела выучить наизусть.

Я уже давно привыкла, что я одна из слабейших сестёр. И меня не ждёт ничего хорошего: единственное, на что я могу надеяться — младшая помощница ведьмы в деревеньке у болота. Ничтожество! Другого я и не заслуживаю…

Злость придаёт решимости. Холодное лезвие кинжала осторожно касается запястья.

— Твоя слабость — в твоём страхе, Алиэра, — сказала мне Старшая. — У тебя большой потенциал, но ты никогда не сможешь воспользоваться им. Невозможно призвать Силу, не отдавая платы.

И вот теперь я пытаюсь избавиться от своего страха боли. Достаточно всего лишь раз убедиться, что надрезать запястье не страшно… Но когда лезвие начинает покалывать тонкую кожу, в глазах темнеет и руки начинают дрожать…

— Значит так, Дикая, — деловито начинает свою речь Крейя, постукивая по ладони сложенным веером, — я требую, что бы ты мне всё объяснила.

Я устало прикрываю глаза. Голова сильно кружится, бешено колотится сердце, навязчиво звенит в ушах. Сейчас самое лучшее — выпить настойку медвежьего корня и заснуть… Пока я окончательно не перепутала явь и память.

— Что именно вам надо объяснить, и по какому праву вы требуете от меня объяснений? — медленно произношу я, взвешивая слова. Она удивлённо смотрит на меня, приоткрыв рот. Скручивающая боль медленно поднимается по телу, сменяясь смертным холодом. Я уже не могу пошевелиться.

Крейя берёт себя в руки и недовольно кривит полные губы в злой улыбке.

— Напоминаю тебе, — с холодной издевкой произносит она, — что ты здесь пленница. Ты обязана отвечать на любой вопрос властителей Цитадели.

Леденеют пальцы, кожа теряет чувствительность.

— Хозяином цитадели является Милорд. Вам же я не должна ничего.

Она злорадно прищуривается. Похоже, у неё есть какие-то козыри. С мерзкой улыбкой снимает с руки тонкий простенький браслет. На её ладони он разворачивается хрупкой змейкой. В крошечной пасти поблескивают ядовитые игольчатые зубы.

Браслет истины. Очень хорошо… Только вот откуда у стареющей Леди взялись такие дорогие игрушки?

— Сейчас ты всё мне расскажешь… — ласково обещает Крейя. Вспоминаю, что её имя означает "прекрасная змея". И если насчёт первой части имени я готова поспорить, то вторая ей прекрасно подходит.

Но я до сих пор не понимаю, что она от меня требует, какие объяснения ей нужны. Похоже, она сама не знает, что ей хочется выяснить. Её просто прислали сюда, ожидая, что она принесёт ответы. Ну да, мол женщины любят пооткровенничать. Да вот только её забыли снабдить подробной инструкцией. Своими методами она может вызвать лишь холодную злость и раздражение, как комар. Вроде и бесит его писк, но убить его невозможно, можно только отмахнуться. Жаль, что я сейчас и этого сделать не могу.

Она нетерпеливо смотрит на меня. Понимаю, чего она ждёт. Страха. Ведь после укуса такого браслета человек готов рассказать спрашивающему всё. Абсолютно. Начиная от рождения, всю свою жизнь, даже то, что он сам уже не помнит или не знает… И невозможность ответить на вопрос — ужаснейшая пытка…

Но я не совсем человек.

…Из глубокой раны на запястье сочиться алая кровь. Я, прикусив губу, чтобы не расплакаться от боли, быстро обмакиваю кончик кинжала и вывожу им на манер пера на коже длинные цепочки рун. Кровотечение быстро останавливается и приходится часто заново разрезать запястье. Кровь на коже быстро высыхает, оставляя бледные следы.

Завершаю последнюю руну. Вся надпись начинает светиться. Я зачитываю по памяти наговор. Слова, отрываясь от губ, истаивают тишиной. Сёстры всегда ревностно охраняют свои тайны.

Острый холод поселился в груди, туго стянувшись напротив сердца. Теперь завершающий удар…

С тех пор я умираю каждый круг…

— Я жду, — со сладкой улыбкой напоминает мне Крейя.

— Жди, — оскаливаюсь в ликующей ухмылке. На меня этот яд не подействует. И я не собираюсь ни на что отвечать.

— Что?!… - задыхается от гнева женщина. — Да как ты смеешь?!…

Я морщусь. От её крика голова болит ещё сильнее. Алое забытье накатывает волнами, меня начинает мутить.

И мне до жути хочется вцепиться ей в горло.

— Замолчи.

Очень тихо, но она услышала и послушно замолчала. Куда-то исчезает вся её красота, явственно проступают морщины, великолепная причёска теряет свой лоск…

— Кто ты ему? — тихо и зло спрашивает она. Её лицо застывает безобразной маской, в глазах — сумасшествие.

Я молчу. Я не буду отвечать на этот вопрос. Это никого не касается.

— Отвечай!

Закрываю глаза. Боль в теле утихает, оставляя после себя только слабость. Обессилевшую, выжатую воспоминаниями досуха, душу наполняет звенящая пустота, густая апатия и равнодушие. Сердце гулко отсчитывает удары.

— Отвечай!!!

Её голос срывается на крик. Я задыхаюсь, неожиданной волной приходят её чувства: злость, ненависть, обида, зависть, страх, смятение…

Кривлю губы в торжествующей улыбке. Совсем тихо шепчу:

— Какая разница, кто ему я, если ты для него никто.

Яркая змейка блескучей полоской падает на пол и уже браслетом укатывается в угол. Вспоминаю, что где-то на полу всё ещё валяется мой кинжал.

Может быть, это не правда, но она застывает на полувздохе и заносит узкую, затянутую в тёмное кружево перчатки, ладонь…

Удара я уже не чувствую.

Сердце перестаёт биться.

… Передо мной — Совет Старших. Впервые за многие десятки лет среди сестёр нашлась та, что готова назвать себя Магистром Клана. И им предстоит решить: достойна ли она этого звания.

Зал Совета полон. На стенах горят тысячи свечей, огромные окна занавешены тяжёлыми шторами. По багряному бархату скользят мягкие блики, и я не могу отвести от них взгляд. Я стою в центре зала, на небольшом возвышении, и взгляды всех присутствующих устремлены на меня. Я застываю неподвижной и гордой фигурой — мне нельзя сейчас показать свой страх и свою нерешительность.

Никто не ожидал от меня такого поступка. От меня вообще такого не ожидали! Все привыкли к тому, что я — серая мышь, трусливая и слабая. Но я докажу, что достойна стать Магистром!

Чуть в стороне стоит моя Верная. Шаннея. Она ободряюще улыбается мне, я немного успокаиваюсь. В конце концов, у Ордена наконец должна появиться Магистр, слишком долго мы стояли в стороне.

— Испытание!

Голос одной из Старших гулко раскатывается по залу. Улыбаюсь кончиками губ. Я знаю, что они от меня ждут. Всем был известен мой страх.

Поднимаю руки перед грудью, в ладони зажат кинжал. Сталь разрезает кожу на запястье, карминовые капли скатываются по лезвию и подают на антрацитовый мрамор. Вздох, другой. Понимаю, что пришла сюда зря. Зря! Зря пришла в давно пустой зал и встала перед троном Магистра. Зря заявила о своём праве… Теперь я должна принести в жертву свой страх. Но я уже давно от него избавилась. Древним, страшным, жестоким ритуалом вырезала кусочек личности. Ради чего? Трона, который мне не так уж и нужен? Только чтобы доказать, что я сильная…

И я не знаю, что будет, если меня сочтут недостойной. Вернее, наоборот, знаю. И это не самое приятное знание, уж поверьте. Старшие не будут милосердны ко мне, раз уж я набралась смелости во весь голос заявить о себе.

Кровь шипит на раскалившемся камне, мрамор становится удивительного винно-алого цвета. Моя жертва принята.

Тяжёлая выжидающая тишина. Они до последнего верили, что моя кровь будет пролита зря. Но им я уже доказала. Осталось доказать себе. Последняя ступень, страшная и необходимая. Подхожу к давно пустующему трону и сажусь на него. Передо мной сгущается дымка, и сквозь неё я вижу своё будущее. Самый страшный момент во всей моей жизни: прошлое или будущее. Я стою в центре медленно разгорающегося костра, вверх валит густой дым от сыроватых дров. Перед костром стоят несколько людей, но я не могу их рассмотреть. Едкий дым щиплет глаза. Внезапный порыв ветра сдувает его в сторону. У каменной стены большого замка стоит самодовольный человек в белой рясе, вокруг него толпятся несколько гвардейцев. Дама с обрюзгшим лицом, сбившейся причёской и множеством драгоценностей. И Мой Лорд… С безразличным спокойствием смотрящий сквозь меня. Меня для него больше нет…

Всё было зря.

Дымка рассеивается, а я с трудом сдерживаю крик, рвущийся с губ. Сдержала. Ледяная маска уверенности не дрогнула. С независимым и непоколебимым видом остаюсь сидеть на троне, понимая, что когда-нибудь случится именно то, что я видела. Я справлюсь. Я докажу, что несмотря ни на что, я буду сильным Магистром.

В зале гаснут все свечи, прозрачно-багряный цвет бросает колдовские блики на лица сестёр. У Ордена снова есть Магистр…

Крики. Панический писк Леди. Я не могу пошевелиться. Вспоминаю: я умерла. Снова. Нет боли впервые за последний круг. Нет чувств, горечи и тоски. Нет сомнений, бесконечный метаний между двух огней. Нет ничего. Я абсолютно свободна, как в Беге С Ветром. Но пропускать происходящее я не собираюсь. Теперь, если сосредоточится, можно увидеть, что за суматоха случилась. Небольшое усилие и перед внутренним взором предстаёт моя комната-камера.

С вежливым интересом разглядываю своё мёртвое тело. Крупные черты лица, скулы заострены, губы побледнели. Если бы я была жива, мне, наверное, сейчас было бы очень не удобно лежать. Старая куртка с металлическими пластинами на груди сильно потёрта, кольчуга под ней потемнела, давно надо почистить. Я скептически хмыкаю. Меня никто не слышит. Ведь я даже не призрак.

Леди стоит над моим телом, прижав ко рту ладони. В её глазах панический ужас. В комнату вихрем входит Милорд. Снова удивляюсь этой его способности — вроде, идёт спокойно и неторопливо, но не покидает ощущение, что смотришь на стремительный и лёгкий ветер, несущий ледяное дыхание Той Стороны.

— Что ты с ней сделала? — его холодный властный голос пробирает до костей… к счастью, у меня уже нет тела. Или, пока нет? Хм, интересный вопрос…

Леди испуганно сжимается, втягивает голову в плечи и безмолвно качает головой. Милорд продолжает смотреть на неё. У него очень тяжёлый, мёртвый, страшный взгляд… Лёд и камень, страшное равнодушие, не знаешь, что он сделает дальше — без объяснений вонзит тебе в грудь кинжал или тихо рассмеётся и уйдёт. Эта неопределенность, невозможность предугадать его действия, просчитать его чувства и мысли, пугает гораздо больше выставленного на показ могущества.

— М-мой Л-лорд, — заикается женщина. Мне нравится смотреть на затравленное выражение её лица. Конечно, на огонь смотреть приятнее, но за неимением оного можно любоваться и на её страх.

— Что. Ты. С ней. Сделала? — медленно и чётко выговаривает Милорд, не отводя от неё взгляда. Звонкие и злые слова звучат, как забиваемые гвозди в крышку гроба. В крышку её гроба. Я довольна. Она уже получила ответ.

Она горько всхлипывает, пряча лицо в ладонях. Он холодно следит за её большей частью наигранными слезами. Ему не нужны её сбивчивые объяснения. Он и так всё понимает. Но она всё-таки пытается оправдаться.

— Мой Лорд… Любимый! — Я в ярости бросаюсь на неё, на не могу её даже коснуться. Мои руки проходят сквозь неё. Хотя… в моём нынешнем состоянии у меня нет рук. Больше всего я сейчас похожа на… клок тумана. Невидимый клок тумана. Это будет самое близкое сравнение. — Я… клянусь… я ничего ей не сделала!

Он просто смотрит. Я задумываюсь: а что бы почувствовала я, смотри он на меня так? Я бы сделала всё, чтобы ему угодить. Ибо его недовольство — самая страшная пытка. За его улыбку я пойду на всё, кроме…

От былой ярости не осталось и следа. Зачем, если можно просто наблюдать за её метаниями?..

— Клянусь… — хрипло продолжает рыдать она, — я просто хотела ударить её. Не успела!.. Я её и пальцем не коснулась!.. Клянусь своей любовью! — пронзительно взвизгивает она. Я морщусь. Крейя упала на колени перед Милордом, простирая ему руки и в сдавленных подвываниях продолжая клясться своей любовью.

… кроме унижения. Я не перед кем и никогда не унижусь. Даже перед ним. Прости, Мой Лорд, но гордость моя меня сильнее…

— Не клянись тем, чего нет, — спокойно произносит он. В его голосе нет гнева. Только иней, ярко и остро сияющий в серебряном свете. Я чувствую мягкий, режущий кожу холод, способный даже душу превратить в ледяную скульптуру: прекрасную, как сказочный сон, полупрозрачную, блестящую, хрупкую, но абсолютно холодную и мёртвую. Прикоснувшись к ней, почувствуешь иней на пальцах.

Мне так нравилось ощущать в ладонях хрупкие кристаллики инея, что я потеряла к ним чувствительность. И его холод больше не может подчинить меня.

Он отвернулся от рыдающей женщины. Я вздыхаю, вспомнив маму. Она никогда так его не боялась. На неё его взгляд не действовал. На меня, впрочем, тоже.

Он настораживается, чутко прислушивается. Да куда же ему услышать меня! Меня!! Меня же больше нет!

Тряхнув головой, словно отгоняя назойливое видение, он присаживается на корточки возле моего тела. Устраиваюсь напротив него, чтобы видеть его лицо.

Он деловито проверяет пульс, убеждается, что я, моё тело, мертво. Я пристально вглядываюсь в его черты, пытаясь уловить хоть проблеск чувств. Любых. Сожаления, печали, облегчения… Только пусть он не выглядит так равнодушно!

Он медленно встаёт. К нему подбегает Леди, успевшая привести в порядок своё платье. С косметикой не всё так радужно: белила смазались, неровно застыв на щеках. Тени потекли, грязно-серыми разводами расчертив её щёки. Знак Силы исказился, больше всего теперь напоминая сплющенного жука.

— Что с ней? — старательно разыгрывая сочувствие, взволнованно спрашивает она.

Его неподвижный взгляд останавливается на смазанном знаке. Неожиданно вспоминаю теперь этот рисунок Предательства, используемый в Южных пределах, откуда родом династия моего Лорда.

Внезапно его губы искривляются в странной улыбке. Он поднимает ладонь, словно хочет коснуться виска Крейи, но кончики его пальцев замирают совсем рядом, не касаясь знака. Скользят над ним.

— Моя милая, — я вздрагиваю прежде, чем улавливаю в его голосе усмешку, пахнущую полынью, — как всё оказалось просто. Достаточно всего лишь слегка коснуться вашего знака, — он двумя точными касаниями придал ему точное сходство с "Предательством", — и станет видно ваше истинное лицо…

Было что-то в его голосе, что заставило женщину отшатнуться, словно от удара. Она смотрит на него с паническим ужасом, её губы дрожат, как у обиженного ребёнка. Мне её даже немножечко жалко. Совсем чуть-чуть.

Он отворачивается. Теперь она действительно перестала для него существовать. Я удовлетворённо киваю, чувствую, как тают стальные нити паутины, наскоро наведённые на гранда этим странным магом, называющим себя отче. Теперь гранд свободен в своих решениях.

Он наклоняется над моим телом и подхватывает его на руки. Держит его осторожно, словно это хрупкая фарфоровая кукла из древней коллекции, безумно дорогая, безумно старая, и уже давно никем не замечаемая, не вызывающая никаких эмоций… Дыхание (разве я сейчас могу дышать?..) перехватывает от жгучей обиды, но я беру себя в руки (хм, у меня сейчас и руки есть?!), утешаюсь, что он просто не хочет показывать свои чувства на глазах Крейи.

Она сидит на полу, размазывая по лицу белила, тушь и слёзы. Он уже у двери, не оборачиваясь, тихо говорит:

— Она была нужна нам живой.

Кристальная ясность осознания похожа на морской прибой: гигантская волна тёмной стеной нависает над головой, и в мире остаются только ты и беспощадная равнодушно-жестокая стихия. И когда масса ледяной водой обрушивается на тебя, ты уже успел подумать, что это конец. Но соль разъедает распахнутые глаза, лёгкие беспомощно дёргаются, наполненные водой, привкус йода на губах заставляет сердце мчаться галопом, словно оно хочет отмерить все удары за не прожитую жизнь… И конец — это свет над толщей воды, отделяющей тебя от поверхности. И когда вода выносит твоё тело на берег ты уже мёртв…

Понимаю, что Милорду всё равно, жива я или мертва. Он попрощался со мной ещё тогда, семнадцать кругов назад, в светлом зале, когда мама вычёсывала мои косы. Он знал, что я уже никогда не смогу быть просто его девочкой. Меньшего ему не надо.

Крейя осталась рыдать в комнате, и гранд несёт моё тело… куда-то. Лёгким стремительным ветром следую за ним по пятам. В душе клокочет солёная злость и кислое равнодушие. Он приносит моё тело к Киру.

Сын Ночи стоит спиной к окну. На металле ажурной решётки видны слабо фосфоресцирующие знаки, не дающие ему тянуть силы из тьмы. У него всё ещё связаны руки, и он выглядит сильно потрёпанным. Чёрные волосы торчат во все стороны, напоминая неаккуратный сноп. Под глазом наливается яркий и многоцветный синяк. Но он с поистине аристократическим спокойствием встречает ворвавшегося Милорда. Скользнув спокойным взглядом по моему телу, он хрипло спрашивает:

— Чем могу быть вам полезен, Лорд?

Тот предельно аккуратно сгружает тело на кровать и оборачивается к Киру. Его глаза лихорадочно блестят на спокойном лице.

— Оживи её.

Тут Сын Ночи замечает меня и удивлённо приподнимает брови — при нём я ещё ни разу не умирала, предпочитая на одну ночь в круге уходить куда подальше от любопытных глаз. Я посылаю ему нервный угрожающий импульс. Пусть только попробует вмешаться!..

Милорд заметил взгляд некроманта, направленный поверх своего плеча. Резко обернувшись, он осматривает помещение, естественно, не заметив меня. В руке он сжимает длинный меч, неизвестно откуда выхваченный, балансирующий между ним и Киром в нейтрально-защитной позиции, легко преходящей в атакующую.

— Что там было? — сквозь зубы произносит гранд.

— Было, — равнодушно пожимает плечами Сын Ночи. — Там ничего нет.

И он не соврал. Там уже действительно ничего нет. Я переместилась за плечо к Киру, чтоб он прекратил на меня удивлённо глазеть.

Тишина. Лорд ждёт ответ.

Кир отрицательно качает головой.

— Почему?

— Бесполезно. Не тот профиль. Ограничивающий браслет. Слишком сильное различие в Силе, несовместимость может привести к её окончательной смерти. — Он смотрит прямо в глаза Милорду. Завистливо вздыхаю: у меня никогда не хватало решимости, чтобы смотреть на него так спокойно. — Выбирайте любую причину на ваш вкус.

— Уничтожу! — рычит гранд, в его глазах мелькает затравленно-яростное выражение.

— Так нас и так должны сжечь. Она, — кивок в сторону тела, — хотя бы умерла спокойно.

Спокойно? Это называется спокойно?! Никому не пожелала бы такой смерти! Разве только самому Киру…

— И не жалко? — немного подуспокоившись, вкрадчиво спрашивает Милорд.

— Жалко. Только не её, а те знания, что она хранила.

Довольно хмыкаю. Если бы не эти клановые тайны, хранителями которых являемся мы одни, мы бы уже давно друг друга перебили. И мы все пять кругов упорно ищем тех, кто в состоянии принять наши знания. Но инквизиция сожгла их в первую очередь…

— Kerret-llann! — разъярённо выдыхает Милорд. Стремительно выходит из узкой комнаты, вокруг него словно бушует вьюжный вихрь. Резко и гулко хлопнула дверь. Моё тело осталось лежать на двуспальной кровати.

Кир несколько мгновений продолжает стоять неподвижно, закрыв глаза, в безуспешной попытке унять бушующие эмоции. Я с любопытством подаюсь вперёд, но тут же с разочарованным вздохом отступаю. Чувства Сына Ночи беспросветной черноты, как плащ его Госпожи. И они для меня смертельны.

Он с глухим рыком мечется по комнате, как вольная птица в узкой клетке. Нет, недовольно качаю головой, неудачное сравнение. Как загнанный зверь. Смертельно опасный, жестокий, беспощадный, но абсолютно бессильный в своем заточении. Кир делает ещё несколько медленных заплетающихся шагов и, как подрубленный, падает на колени перед кроватью. Он с беспокойной тревогой смотрит на моё лицо — я умерла переполненная равнодушной издевкой, Aueliende же сохранила все эмоции и с гротескной нелепицей вылепила их на застывшем восковом лице.

— Надеюсь, ты знала, что делаешь, — хриплый шёпот над безответным телом. Обернувшись, он уже громко и спокойно говорит мне, — Надеюсь, ты мне объяснишь, что это значит. Это в твоих интересах.

Я слышу тщательно завуалированную угрозу. Пытаюсь развести руками, показывая, что в этом состоянии я не способна говорить, но добиваюсь только лёгкой вспышки, немного обиженной и… беззащитной. Кир устало мотнул головой в сторону, словно пытаясь отделаться от такой навязчивой галлюцинации, и с тоской перевёл взгляд на кровать. Сталкивать мёртвое тело своей коллеги и спутницы на глазах у её духа в огромной степени неразумно. Так же как и спать рядом с телом. Кто знает, когда я "оживу" на этот раз и что тогда ждёт Сына Ночи: кинжал в шею или пробуждение на полу?

Он ложится прямо на голый пол. Мне становится его чуть-чуть жалко и чуть-чуть перед ним стыдно. Но совсем чуть-чуть. Ровно на столько, на сколько он заслужил.

Чувствую хрустальные часы безвременья, бледно-золотистый песок тонкой струйкой пересыпается в нижнюю, почти пустую часть. Понимаю, что здесь мне больше делать нечего.

Сквозняком проникаю в коридор, просочившись сквозь узенькую щель между дверью и полом. Сосредотачиваюсь, пытаясь понять, откуда веет острым холодным бризом. Под самым потолком прозрачной тенью устремляюсь в ту сторону. Это похоже на охоту, кровавый инстинкт ведёт меня вперёд. Догнать, настичь, убить. Слова плавают на краю сознания — в таком состоянии я могу легко контролировать охотничий транс. Напряжённое ожидание заветного мига заставляет увеличить скорость, пламя факелов неуверенно колышется там, где я пролетела, пугливо пригибается и гаснет. За мной бежит Тьма. И я впервые не боюсь её.

Останавливаюсь перед широкими двойными дверями из драгоценного белого дерева. По косяку змеятся ровные цепочки рун, в центре — стилизованное изображение Всеединого — чёрный змей, заглатывающий свой хвост. Вежливый намёк, что мне туда нельзя. Запретный плод сладок, но меня отбрасывает от двери. Бьюсь в неё, пытаюсь попасть внутрь. Охотничий транс мягко переходит в боевой.

Надо просто вовремя остановится. Основная истина Чародеек, вбиваемая в послушниц с первых наставлений. Я уже не первый раз так срываюсь, позабыв о ней. Я никогда не была образцовой Чародейкой Крови. И в то же время я была Магистром Клана.

А значит, цель должна быть достигнута любыми способами.

Лёгкое колыхание воздуха вокруг меня. Со всем можно договорится, и теперь я могу слышать разговор гранда и отче.

— Очень, очень жаль, — с притворной грустью вздыхает священник. Я чувствую движение воздуха по ту сторону двери, словно от одновременно спокойного и раздосадованного движения. Так можно узнать гораздо больше, чем просто наблюдая за чистыми эмоциями.

Хриплое дыхание, тихий стук стекла по столу. Звяканье, сменяющееся бульканьем.

— Некромант отказался воскресить пособницу? — уже совсем спокойно и по деловому. Резкое и незаметное колебание, как от импульсивного кивка. Театрально-сострадательный вздох. Тяжёлые размеренные шаги к дверям. Липкий страх на миг затмевает разум и я взмываю к потолку, пытаясь слиться с ним. Меня здесь нет, это лишь блики факелов… Меня здесь нет… здесь нет…

Нет.

Двери распахиваются, пропуская недовольного отче. Он сосредоточенно хмурится, словно просчитывая ходы в Большой Игре. Он так взволнован и недоволен, что не замечает ничего вокруг себя. Это мой шанс. Осторожно проскальзываю в открытую дверь и в недоумении останавливаюсь. Небольшое, задымлённое сладковатыми курениями помещение вмещало в себя только небольшой стол и стул, на котором сгорбившись восседал Мой Лорд. Перед ним стоял хрупкий бокал из rekk'ell, прозрачного и очень хрупкого на вид камня, и высокий глиняный кувшин от которого несло самогоном. Удивлённо вздрагиваю. Что могло случится с Милордом, что он топит свое горе в… столь низкопробном пойле?

Он неподвижно смотрит в одну точку на грязной столешнице. Я подлетаю ближе. Не могу справится с искушением и провожу тщательно воображаемой рукой по его встрёпанным волосам. Он вздрагивает и озирается. Меня он не видит. Что-то бормоча себе под нос, он дрожащей рукой пытается наполнить бокал, но часть самогона разливает мимо. Несколько мгновений смотрит сквозь стол, потом залпом выпивает. Дрожащей рукой пытается поставить бокал, его взгляд спотыкается… на мне. Хрупкий звон разбитого бокала.

Никогда бы не подумала, что вещь из rekk'ell так легко разбить. Просто раздавив в руке.

Милорд смотрит только на меня. В его глазах я вижу немую тоску, тяжёлую горечь, острую безнадёжность и безысходность. У него сейчас очень страшные глаза.

А ещё я в них вижу своё отражение. Не клок прозрачного тумана, а себя прежнюю.

— Моя девочка… — горький шёпот. Тянусь к нему, желая и боясь коснуться и разорвать тонкую паутинку иллюзий.

Перед глазами возникает образ песочных часов, неумолимо отсчитывающих моё время. Песка осталось так мало… Понимаю, что не хочу, чтобы это мгновение исчезло. Оно должно длиться вечно. Осторожный лёгкий толчок — и часы переворачиваются на бок, песок замирает в двух половинах неровными мерцающими частями.

Я смотрю в его глаза, пытаясь… нет! не понять!.. просто запомнить. (И этот миг драгоценной жемчужиной сияет в холоде остановившегося времени). Этот миг — вечность.

Но и вечность заканчивается чёрным небытием расплаты.

Песочные часы разлетаются яркими острыми искрами. Осколки хрусталя танцуют перед глазами, как снежинки в безветренную погоду. (Я видела их однажды на горном перевале). Золотистый песок выстилает ровную невесомую дорогу в чёрном беспамятстве, и я знаю, что должна следовать по ней.

Прощай, Мой Лорд…

Плохо. Мне плохо. Так плохо, что хуже уже быть не может. Но я счастлива!

(Хотя бы потому, что это положение вещей заставляет надеяться на лучшее).

Тело болит. Всё. Запястья выкручены и привязаны над моей головой к пористо-ржавому кольцу. Ноги подгибаются, упираясь в неровную платформу. Сквозь подошву сапог чувствую тупые уколы — кто-то пытается подпихнуть побольше хвороста. Затекла шея, пытаюсь поднять голову. Сквозь закрытые веки проникает холодный сумрачный свет. Голова даже не болит. Возникает чувство, что её просто нет. Думать мне, соответственно, нечем.

Как всегда… не в последний раз…

Хотя, скорее, именно в последний. Не надо быть Посвящённой S'ien'ter, чтобы понять, что происходит.

Но я всё же открыла глаза. Точнее, попыталась. Слабо дёрнулись веки, отказываясь повиноваться. За спиной чувствую прозрачный льдисто-тёплый вздох. Кир. Он сомневался, что я жива. Глупый. Я так просто не умираю.

Усилием воли всё-таки чуть приоткрываю глаза. Медленно возвращается слух, накладываясь на полученное изображение. Отче читает прочувственную проповедь о том, что мир в этот прекрасный день (тебе бы моё состояние, отче, посмотрела бы я, насколько был бы тогда день прекрасным!) избавляется от двух чудовищ…

— Мир с нашей смертью теряет часть себя! — не выдержал Кир. Он прикован с другой стороны позорного столба. Пытаясь сдержать чистую ярость: здесь обычно казнили разбойников или наёмных убийц, пытавшихся убить Милорда (никому это не удавалось, — моя мать знала своё дело), пороли провинившихся слуг.

И меня?! Здесь?! Наравне с теми? Да они с ума сошли!

— Молчи, отродье окаянной тьмы! — гневно восклицает отче. Позади него стоит с безучастным видом Мой Лорд. По нему не видно, что он пил всю ночь, но уже не скажешь, что это очень опасный хищник, каким его привыкли считать все. Просто очень усталый и уже не молодой мужчина. Чуть в стороне с чувством собственного достоинства стоит Крейя. Она успела себя привести в порядок, макияж на её лице безупречен, также как и дорогое шикарное платье, и подобранные под его вызывающе-багровый цвет рубины в ожерелье. Только вот глаза подкачали. Покрасневшие, с чуть припухшими веками. И затравленный бегающий взгляд.

— Да очистит их святой огонь! — восклицает торжествующий отче. Кто-то излишне услужливый подаёт ему зажжённый факел. Священник широким и презрительным жестом бросает его на сухие, но уже успевшие покрыться холодной влагой дрова.

В ветви летят и другие факелы. С сухим потрескиванием занимается пламя. Очень медленно. С церемониальным поклоном отче подаёт два горящих факела Милорду и Крейе. Женщина недовольно поджав губки, берёт его и, подойдя к не разгоревшемуся костру поближе, брезгливо швыряет факел почти мне под ноги.

Мой Лорд устало опустив голову медленно подходит к костру. От влажных веток валит густой дым, я захожусь в кашле. Милорд вскидывает голову и сталкивается с моим тяжёлым взглядом.

"Предашь?"

В его глазах мелькает радость, но тут к нему подходит отче, предусмотрительно остановившийся чуть позади Милорда.

— Чего вы медлите?

С глухим рыком Милорд разворачивается одним незаметным слитным движением и впечатывает факел прямо в лицо священнику. Схватив свободной рукой его за ворот белой рясы, гранд отшвыривает отче к стене. Рычит на остолбеневших гвардейцев:

— Потушить костёр!

Крейя жмётся к стене, пытаясь стать незаметней. Стражники спешат выполнить приказ своего сюзерена.

Едкие белые язычки дыма поднимаются над тлеющими ветвями. Сжимаю зубы и с хрипом пытаюсь вдохнуть. С шипением разбрызгивается вода о горящие ветви. Мало…

Гвардейцы перепуганными муравьями мечутся по двору, одни таскают из колодца холодную воду, мгновенно подёргивающуюся тонким ледком. (И это приближается зима…) Другие судорожно пытаются определиться с ситуацией. Конечно, отче не стал плести на каждого из воинов персональную стальную паутину, просто поставив небольшое внушение, как раз на такой случай. Пока они ещё служат гранду-отступнику, но когда проснётся сила…

Милорд натянутой тетивой замер напротив костра, внимательно вглядываясь в танец огня. Он готов телами людей выстелить себе путь, чтобы снять меня с костра, но тогда мы умрём немногим позже… Но — вместе.

Дышать становится всё тяжелее, лёгкие с болью дёргаются в судорогах, пытаясь получить ещё хоть чуть-чуть воздуха. Слипаются глаза, кружится голова, начинает мутить. Краем сознания отмечаю стальной вихрь. Ледяной мазок стали по запястьям, слегка коснувшийся кожи, но не причинивший ей вреда. Разрублена верёвка, ноги подгибаются, но мне не дают упасть. Чьи-то руки (знакомые, надёжные, забытые) подхватывают меня, прижимают к себе. Ветер на щеках, едкий дым остаётся где-то позади.

И чуть погодя — сдавленный шёпот:

— Всё в порядке, моя девочка, всё уже закончилось…

Чувствую себя маленькой и слабой, как на первой моей охоте. По-детски всхлипываю, сдерживая беспричинные слёзы. Прижимаюсь щекой к его груди, чувствую кожей смертную стылость инея на его одежде. И не пытаюсь больше сдержать слёз. Милорд шепчет что-то успокаивающее, осторожно гладит рукой по голове — ему уже приходилось меня однажды утешать. Всё случается впервые… тогда я впервые убила… Всё может повториться и стать привычным. Но утешать он по-прежнему не умеет.

Успокаиваюсь также внезапно, как и начала плакать. Осматриваюсь. Костёр почти потух, на земле сидит мрачный Кир, растирающий покрасневшие запястья. Гвардейцы стоят чуть в стороне, словно стадо овец, оставшееся без вожака. Они не могут ничего понять, они не могут ничего решить. И в этой тишине тонко звенит далёкий крик:

— Гранд сошёл с ума!

Милорд вздрагивает, окидывает двор цепким взглядом, заглядывает в глаза каждому воину. Всего мгновение, — но его хватает, чтобы внушить им дикий неконтролируемый страх. Чувствую вспышку эмоций, будоражащую и бросающую в дрожь.

Мой Лорд медленно пятится, не спуская спокойного взгляда со своих воинов. Я покорно следую за ним. Кир, вскочив, пытается догнать нас. Он слегка прихрамывает на одну ногу.

Яростный крик фанатика раздаётся совсем близко, над нашими головами. Человек с горящими святым огнём глазами высовывается из окна:

— Схватить его! Пусть отвечает перед судом Всеединого…

Зря он так. Арбалетный болт с чавканьем вонзается ему в правый глаз. Сам арбалет также быстро, как возник, исчезает в складках белоснежного плаща Милорда. Тело так и остаётся висеть, наполовину свесившись из окна. Милорда не зря считают опасным хищником. Интересно, он всегда с собой таскает взведённый арбалет? И тетива не ослабевает? Интерес-с-сно-о-о…

Ладонь рефлекторно скользит по бедру, там где должен крепится мой кинжал. Острый панический страх накатывает волной, когда понимаю, что моего ритуального оружия в ножнах нет. Судорожный, импульсивный зов к кровавой стали — и в моей руке снова оказывается привычная тяжесть кинжала. Облегчённо перевожу дыхание, отступает накатившая паника.

За что я люблю Цитадель Солнца, так это за множество укромных местечек, бесконечных лабиринтов и нагромождение хозяйственных строений во внутреннем дворике. Затеряться среди них — как вздохнуть, надо просто знать, куда какой поворот ведёт. И уж кто-кто, а хозяин Цитадели знает наперечёт все ходы и закоулки. Бегу вслед за ним, слышу за спиной дыхание Кира. Невдалеке постепенно нарастает шум погони. И это называется верная гвардия!..

Бежим, петляя по небольшому пространству, заключённому в кольцо стен. Узкие щели повороты… и так без конца. Чтобы попасть к внешнему кругу стен, возле которых стоит конюшня, надо пройтись по самой Цитадели, пробежаться по широким и прямым коридорам, как-то разминуться с преследователями и выйти через парадный вход. Но это нужно только тем, кто знает только об общеизвестных путях.

Мы же можем немного смошенничать, благо опыт догонялок по замку и прилежащей территории у нас имеется. Старый опыт, который ой как не легко потерять. И тут уже я веду нас, а не Милорд. Ручаюсь памятью клана, о нескольких ходах не знает даже он!

Только весь вопрос в том, смогут ли двое рослых мужчин пролезть там, где когда-то играючи проходила я? Как оказалось, смогли, правда, Кир едва не застрял, и выбравшись из очередного тайного хода (узкая щель, открывающаяся в нишу с массивной каменной статуей, загораживающей выход), он шёпотом высказал мне всё, что подумал. А подумал он много и нецензурно. Отмахнувшись от него, бегу по тёмным подвальным коридорам, пустынным и тихим. В одном из помещений, сквозь подвальное окошко падают косые лучи света. Раньше, чтобы выбраться, мне приходилось подтаскивать под окно всякий хлам, теперь же меня заботит сама возможность выбраться сквозь эту щель.

С внешнего двора слышны пока тихие тревожные звуки, мужчины начинают нервничать, хотя их лица невозмутимо спокойны. Уцепившись за рассохшуюся раму окна, подтягиваюсь, выскальзывая во двор. Следом выбирается Мой Лорд, а Кир снова едва не застревает. Виноват развожу руками: этот путь чуть дольше и более труден, но выводит он сразу к нескольким амбарам, кузнице и конюшне.

И по закону подлости, именно в этот момент со стороны ворот показываются первые гвардейцы.

Милорд стремительно сворачивает в грязную щель между кузницей и конюшней, что я растерявшись не сразу следую за ним. Из задумчивости меня выводит Кир, резко дёрнув за собой. Он уже успел избавиться от зачарованного браслета и первые преследователи, заметившие нас, падают мёртвыми. Сын Ночи не церемонится в врагами.

Идти приходится боком, и то постоянно опасаясь застрять. И как я раньше здесь пролазила? Мой Лорд ждёт нас на небольшом пятачке, его белый плащ испачкан и порван, тёмные пыльные разводы на дорогой ткани выглядят неестественными и фальшивыми.

Убедившись, что мы не отстали от него, мой сюзерен с лукавой улыбкой кивает мне в сторону задней стены конюшни. Понимающе и вместе с тем виновато киваю. И как я могла предположить, что властитель Цитадели может не знать, как я умудрялась тайком выводить своего коня со двора?

Вся задняя стена конюшни и обширный участок крепостной густо заросли изумрудными ветвями дикого винограда и плюща. Если отодвинуть на определённом участке эти заросли, открываются небольшие дыры в обоих стенах, как раз для лошади. Именно так я раньше удирала на недозволенные прогулки.

Приподнимаю крепко сплетённые ветви, тенью проскальзываю в конюшню. Несколько минут стою на месте, пока глаза не адаптируются к темноте. Хотя и грифона, и химеру я отчётливо ощущаю — от них до сих пор фонит нашей магией, чистой силой, пропитавшей наших летунов не хуже, чем нас самих. Удивлённо смаргиваю, не дождавшись активации ночного зрения. В бешеном спокойствии вздёргиваю верхнюю губу во въедливом недовольном шипении. Слышу ответный рык львиной головы — химера узнала хозяйку. Лошади начинают волноваться, подозрительно косятся на неожиданно появившуюся тень. Стремительно подхожу к вольеру с моей верной спутницей, откидываю холодный крюк, покрытый влажными капельками измороси. Химера вырывается из тесного загона, привычно тычется в ладонь влажными носами. Даже драконья голова с самым склочным характером приветливо выдыхает тонкую струйку дыма.

Закрываю глаза и принюхиваюсь — найти грифона Кира будет тяжелее, он менее восприимчив к вязкой силе Среброокой Госпожи. Но химера сама ведёт меня к соседнему вольеру. Улыбаюсь уголками губ, выпуская вольную полу-птицу. Подозрительный шум заставляет меня вскинуть голову, напрягаю до предела слух. До меня долетают далёкие острые эмоции одержимости и погони, когда кровь бьёт в голову и разум отключается, предоставляя свободу древнему охотничьему инстинкту. К сожалению, сегодня (да и в последние пару кругов) у меня нет настроения играть в эту занимательную для обеих сторон игру.

Легко и неслышно подбегаю к "чёрному выходу". Они уже ждут меня. И они уже успели выявить сильнейшего. Нетерпеливо повожу плечами, выпуская летунов. У мужчин не было времени на полное сражение, но им хватило и поединка взглядами. Это так легко понять, просто чуть внимательнее всмотревшись в пугающе спокойное лица Кира и устало-равнодушное — Милорда. Топот ног слышно уже здесь.

— Спешите, я смогу их задержать, — короткие, рубленые фразы, колкие, как разбитый алмаз. Гранд двумя взмахами незаметно извлечённого из складок плаща меча разрубает изумрудную завесу. Кир выскальзывает первым, ведя на поводу грифона. Следом неспешно бежит химера, постоянно оглядываясь на медлящую хозяйку.

Я нерешительно подхожу к Милорду, доверчиво заглядываю в его глаза. Он мягко улыбается, кончиками пальцев касаясь моих седых волос.

— Иди.

Я просто смотрю на него. Сколько раз я думала, что потеряла его? И сколько раз теряла на самом деле?

Сейчас — последний.

Только бы не расплакаться, только бы сломаться… И дело вовсе не в том, что я так боюсь показать свою слабость, нет. Он, единственный из всех, не только поймёт, но и не воспользуется моим состоянием. Просто… не хочу осквернять его последние минуты своей грязной и некрасивой истерикой.

О, Aueliende, почему ты всегда забираешь только достойных жизни, оставляя на этой стороне таких жестоких тварей, как я?! Если бы я могла заменить его в твоих чертогах, но я не имею права, и от этой глупой отговорки мне ещё паскуднее.

Жадно смотрю в его глаза, запоминая льдисто-звёздный оттенок серебряной стали. И горечь, тоску, боль и усталое удовлетворение, пульсирующие в глубине его зрачков…

— Иди, моя девочка. Lerre yini verts. Llet cer.

Всхлипываю и не оглядываясь ухожу, чуть пригибаясь, проходя под обрубленными ветвями плюща. Знаю: стоит оглянуться, столкнуться с безысходностью в его глазах, так ярко контрастирующих с улыбкой на тонких губах, — и я не смогу не остаться с ним навсегда, не броситься защищать своего Лорда от любой опасности.

Ухожу.

Тихий хрустальный звон, острая холодная боль в запястье. Удивлённо подношу к глазам руку, краем сознания отмечая, что всё подёрнулось мутной дымкой слёз. Браслета нет. Только алое вздутие кожи напоминает о вчерашнем ожоге. Удивляюсь прихотливости времени. Кажется, это было не меньше круга назад…

Предчувствие близкой опасности заставляет тело бросится вперёд, разум обжигает паникой. Уже по земле откатившись с траектории предполагаемого удара, сетую на расшатанные нервы. Но всё равно оборачиваюсь.

И застываю, закусив до крови губу.

Цитадель Солнца объята чистым серебряным светом. Оно тянется вверх, чтобы в следующий момент в неистовом танце опасть вниз, к самой земле, обнажив ставшие вдруг неестественно хрупкими стены. Стальной оттенок дикого, несуществующего пламени, призванного последней волей, сжигающего всё, до чего способно дотянуться. Беспощадное. Холодное. Прекрасное.

Милорда не зря считали опасным хищником.

Тяжёлая ладонь касается моего плеча. Сквозь заледеневшую ткань куртки, ледяной металл кольчуги пробивается скупое тепло. Только сейчас ощущаю, что меня колотит озноб.

— Что он сказал тебе? — Губы не слушаются, кривясь в гримасе боли и ненависти.

Я считала себя несчастной(?) когда у меня отняли Орден. Да. Но могла я себе представить, что мне случиться потерять что-либо более дорогое?.. Нет. Я верила, что терять мне уже нечего. Теперь нечего.

Всё, что можно я уже потеряла. Осталось только ухитриться потерять то, что не теряемо по определению. И ведь смогу же…

— Ничего.

Отрицательно качаю головой, показывая, что не поверила его словам. Кир сомневается, стоит ли говорить мне это. В груди медленно распускается хрупким цветком ярость, на этот раз не сдерживаемая самообладанием. Но столкнувшись с непоколебимой уверенностью в его глазах, что мне это знание повредит, цветок увядает, его лепестки опадают, сворачиваются пепельными хлопьями, кружатся под звуки реквиема.

— Lerre yini verts. Llet cer. Переведи.

Тишина.

— Гранд велел напомнить тебе, что ты обещала вернуться.

Хрупкий, увядший цветок осыпается водопадом осколков, складывающихся в причудливый узор недоумения. Пытаюсь понять, что хотел этим сказать Милорд, но быстро сдаюсь. Если гранд не хотел, чтобы его поняли, то даже мне с наскоку не разобраться.

Небесное пламя оседает в последний раз, открыв нашим глазам тонкие и прозрачные стены одной из самых неприступных цитаделей. Серебряный свет отразился не только в глазах Среброволосого Милорда…

Оборачиваюсь к Киру и сталкиваюсь с его пристальным взглядом. Среброзвёздная бездна, всеобъемлющая тьма, закованная в человеческое тело, сдерживаемая человеческой душой. И только сейчас понимаю, насколько же он нечеловечен.

— Идём.

Он кивает, не отводя от меня испытующего взгляда. Пытаюсь улыбнуться, вместо этого губы непослушно кривятся в горькой гримасе. Слёзы, впервые за множество кругов не сдерживаемые стальным корсетом самообладания, быстро текут по щекам.

Встряхнув головой, отгоняю от себя наваждение, тихим свистом подзываю к себе химеру. Она недовольно взмахивает хвостом и с независимым видом удаляется в сторону реки. Пытаюсь её нагнать, но ноги наливаются свинцовой тяжестью, и пристальный взгляд холодит спину. Плечо всё ещё хранит сухое тепло его пальцев.

— Спрашивай, — с глухим рыком поворачиваюсь к некроманту.

Он даже не обратил внимания на моё недовольство. Его голос как всегда звучит спокойно и безмятежно.

— Кто он тебе?

С удивлением отмечаю, что я совершенно спокойна. Абсолютно. Кристально. Как летнее солнце. Только вот ритуальный кинжал приставлен к горлу Кира, а сам он не может даже пошевелиться под тяжестью ловчей сети. В глубоких чёрных глазах хрустальные звёзды кружатся в смертоносном танце.

Я не-на-ви-жу отвечать на этот вопрос. И никогда не отвечаю. Некромант смиренно кивает.

— Кто ты ему?

Я удивлена. Чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы убрать кинжал в ножны и задуматься над этим вопросом.

Я не смогу точно сказать, что значит… значил для меня Среброволосый Милорд. Много значил. Слишком много. Сюзерен погибшей от его руки матери, мой сюзерен… Самый первый наставник, предавший и преданный… Слишком тяжело. Ведь он значил для меня намного больше.

А что я для него? Этого уже узнать никто не сможет. Начинаю жалеть, что не додумалась спросить об этом у него. Я могла значить для него всё — а могла значить настолько мало, что он не считал меня достойной даже презрения. Но ведь не в этом дело?

Некроманту это не нужно знать.

— Я его дочь.

Всё остальное он сможет домыслить сам.

Недоуменно приподнятые брови, расширенные зрачки, в которых даже звёзды замерли в удивлении — такого Кир не ожидал. Со стороны я могла казаться любовницей или сестрой, привязанной к брату крепче, чем это позволяют кровные узы. И, честно говоря, мне наплевать, что там могло казаться со стороны.

Какая разница сейчас?!

За серой пеленой слёз ничего не видно, только размытые очертания предметов. Совсем по-детски, как-то наивно и беспомощно шмыгаю носом, размазываю слёзы рукавом.

И спотыкаюсь о взгляд Кира. Он улыбается, и я боюсь его улыбки, ведь в ней причудливо сплелись не ехидство и цинизм, а сострадание и желание помочь. Он поднимает ладонь, очень медленно подносит к моему лицу, словно хочет вытереть слёзы и прошептать "Не плачьте, Среброволосая Миледи"…

Отшатываюсь в гневе и испуге, взглядом приказываю Сыну Ночи забыть обо всём. Он кивает, но в его глазах всё ещё таится странная жалость.

Ненавижу его за это!

Волевым рывком подтаскиваю к себе обиженную химеру. Драконья голова снова пытается цапнуть меня за ногу, за что и получает. Взлетаю. За спиной слышу тяжёлые хлопки крыльев грифона. Холодный ветер высушивает остатки слёз.

"Прощайте, Мой Лорд. И… простите"…

Кир недовольно роняет на землю охапку хвороста, за которым я его посылала. Я не обращаю на него внимания — мне нельзя сейчас отвлекаться. На периферии взгляда улавливаю смутное движение, но не отвлекаюсь от своего рисунка. Кончик кинжала выводит на раскрытой ладони геометрически совершенный рисунок. Задача довольно простая, учитывая, что за круги наших странствий рисунок защитной звезды на ладони остался тонким белесым шрамом. Зачарованная сталь легко скользит по стянутой коже, оставляя за собой кровавый след. Круг, вписанная в него сложная многолучевая звезда, наложенная сама на себя несколько раз. И в центральный многоугольник вписан ещё один круг — самая надёжная из известных мне защит, магически незаметная и почти не затрагивающая ауру.

Главное — не сбиться, постоянно молить свою кровь и спасении, твердить об опасности, сохраняя безбрежное спокойствие.

Завершаю рисунок, выступившая кровь слабо фосфоресцирует в надвигающихся сумерках. Пара слов: и мольба, и приказ, — и вокруг нас вспыхивает увеличенный в несколько десятков раз рисунок. По земле тянутся и переплетаются выжжено-чёрные линии. Облегчённо вздыхаю. Меня уже несколько дней терзает страх, что я не смогу воззвать к своей крови.

Кир в глубокой задумчивости, граничащей с трансом, складывает хворост шалашиком. Я меланхолично смотрю на него, размышляя о том, что шевелить исчерченной ладонью мне нельзя — если нарушится кровавый рисунок, нарушится и защитная звезда, надёжно нас охраняющая.

Недовольно пинаю некроманта, заметив, что он уже сложил весь хворост в замысловатую шатающуюся конструкцию. Он вздрагивает и задевает рукой эдакий "шалашик", едва сохраняющий неустойчивое равновесие. Равнодушно наблюдаю за красивым падением этой "Лейкерской твердыни", улыбаюсь кончиками губ. Кир раздражённо ворчит, быстро и сноровисто разводя огонь. Ему предстоит поддерживать его всю ночь.

Я стараюсь устроиться поудобнее на твёрдой и холодной земле. Правая ладонь словно скована льдом, спина затекла, после беспрерывного дневного перелёта. За эти три дня мы успели улететь довольно далеко от Цитадели Солнца, и я пытаюсь убедить себя, что оставила также далеко боль, горечь и обиду. Только вот Кир постоянно на меня как-то странно косится, словно ожидая… чего-то… Срыва? Истерики?

Я равнодушно смотрю в небо. Матово-серая хмарь теперь кажется жемчужной полупрозрачной тканью, наброшенной на истинное лицо Госпожи моего спутника. Сквозь серую завесу просвечивает дикая, абсолютная тьма, в которой так легко потерять себя. Она завораживает, даже полускрытая, даже беззвёздно-спокойная… Я с усилием заставляю себя закрыть глаза. В ночное небо нельзя смотреть, если ты не принадлежишь к Детям Ночи. Летом, когда хмарь рассеивается на двадцать десятидневий, в ночном небе кружатся в бесконечно-бессмысленном, смертоносно-прекрасном танце яркие серебряные звёзды. Хрусталь их света и хрупкая тень луны, матового шара тёмной золотисто-ржавой стали, падающие на высеребренную инеем траву, создают нереально объёмное видение мира… Это время только для Сынов Ночи. Остальным так просто потерять себя среди этого сказочно прекрасного, на грани боли, миража… впустить в душу тьму ночи и свет звёзд, поймать острое чувство единства с ночью… и рассеяться в её пространстве, подарив себя равнодушной Госпоже.

Горький самообман, тонкая грань безумия и пустота в душе…

Я уже никогда не забуду эту ночную сказку.

Ловлю себя на том, что мягко скольжу между реальностью, сном и глубоким забытьем, которое принято называть трансом. Вяло размышляю, чего мне хотелось бы больше. Спать. Но я боюсь заснуть, боюсь снова увидеть во сне призрачно-хрупкие стены, отсвечивающие серебряной сталью его глаз. О-ох, неужели я не смогу отпустить это воспоминание? Надо бы, если я хочу жить нормально…

Если мне дадут жить нормально. Маленькое такое уточнение.

Резко открываю глаза, краем взгляда цепляюсь за золотистый отсвет костра. Тоска по несбыточно-прекрасной мечте отступает, освобождая место такой привычной тревоге. Слегка поворачиваю голову, чтобы увидеть застывшую тень, кажущуюся мокрым клоком ваты на фоне глухого сумрака полуночи. Мягкое свечение хмари, хранившей крохи дневного света, уже давно угасло. Пламя яркими бликами расцвечивает тьму.

— Что случилось? — Голос спросонья хрипловат, замёрзшие губы плохо слушаются, да и говорить мне откровенно лень.

— К нам кто-то приближается, — Кир странно напряжён, словно не может определить, представляет ли для нас опасность ночной визитёр или нет. Понимаю, что хочется — не хочется, а вставать придётся. Слегка повожу пальцами правой руки, ладонь отвечает мягким ноющим зудом. Кровь, образующая рисунок, спеклась, и можно шевелить рукой чуть свободнее.

Осторожно поднявшись, я подхожу к неподвижному некроманту. Правую ладонь приходится держать горизонтально, тыльной стороной вниз, чтобы не нарушить хрупкий узор кровавых линий. Прищуриваюсь, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь тьму. Сила крови поднимается во мне диким прибоем, застилая глаза багряной пеленой. Чем-то это похоже на охотничий транс, когда резко обостряются все чувства, открываются с совершенно другой, неизвестной ранее, чарующей стороны. В ноздри бьёт гнилостный запах абсолютного, панического страха, чуть пряный — недоверия и непонимания, и мерзостно-приторный — отчаяния. Слышу шаркающие шаги, когда человек еле волочит ноги, не находя в себе сил идти куда бы то ни было, но всё равно идёт, ибо оставаться на месте не может. Хриплое, прерывистое дыхание, редкие всхлипы тщательно сдерживаемых слёз. Бледно-зелёное марево приближающейся истерики.

Я отрицательно качаю головой, показывая, что не чувствую пока ничего опасного. Кир немного успокаивается, беспросветная тьма, охватывающая его фигуру, немного светлеет, почти сливаясь с тенями от костра.

Багряная пелена перед глазами наконец рассеивается, сменяясь ночным зрением. Я недоверчиво вглядываюсь в потеряно бредущую фигурку. Ночное зрение, увы, не даёт представления о внешнем облике объекта, яркими цветами обычно высвечивает предполагаемую угрозу. Фигура окутана равномерно сероватым мягким светом.

Перевожу взгляд на Кира (краем сознания отмечаю, что он светится холодным голубым и душно-чёрным) и ловлю алые искры в его зрачках — отражение моих глаз.

— Опасности нет.

Он не переспрашивает, уверена ли я. Если я говорю что-то так категорично, значит уверена.

— Кто это?

Он получает от меня презрительно-высокомерный взгляд (я не пророк, чтобы знать всё!), осознаёт глупость сказанного и досадливо хмурится.

Фигура подошла к внешнему кругу. На более близком расстоянии ночное зрение позволяет разглядеть примерную внешность. Невысокая, хрупкая, но вовсе не кажется слабой. Скорее всего, девушка. Молодая. Воин. Только вот это как-то не вяжется с удушливыми волнами страха, исходящими от неё. Она нерешительно переминается с ноги на ногу, не решаясь подойти. А может, её пугают красные угольки моих глаз.

Мы ждём. Все трое, кто первый сделает шаг. Теперь я начинаю чувствовать в ней какое-то несоответствие, которое уловил Кир. Словно она была не так давно мертва, но обострённые чувства охотничьего транса говорят о том, что у неё неровно бьётся сердце, закоченели руки, на коже множество болезненных царапин, уже не кровоточащих. Живая. Человек. Но что-то не так…

Я не выдерживаю первая. Перешагиваю сквозь внутренний круг, медленно иду по тонкому лучу звезды, дающему мне хоть какую защиту. Останавливаюсь в нескольких шагах от девушки, и, дезактивировав ночное зрение, пристально всматриваюсь в неё, ища то пугающее несоответствие. Она не двигается, лишь изредка шмыгает носом. Понимает, что ей некуда идти, так почему бы не остановиться здесь?

Киваю в такт своим мыслям. Осторожно протягиваю ей руку. Правую. Ладонью вверх, открывая перед ней завесу магической защиты. Она недоверчиво касается ладони только кончиками пальцев, словно пытается убедиться, что это не морок. Коротко усмехаюсь, когда она еле преодолевает желание вцепиться в меня, как утопающий в руку помощи. Тем самым утопив обоих. Про себя молюсь Aueliende, чтобы девчонка не повредила рисунок.

Нет. Мне удаётся провести девушку сквозь защиту, тем самым не нарушив её.

У границы внутреннего круга стоит Кир, натянутый, как тетива. Спокойно встречаю его пристальный взгляд, говорящий гораздо больше слов.

Ты рисковала.

Нет. Я предпочитаю рисковать чужими жизнями, а не своей.

Он понимающе криво ухмыляется, помогает усадить девушку к затухающему костру. Подбрасывает а него сучьев, подгребает откатившиеся угли ближе к центру. В неровном свете костра, отбрасывающем на наши лица резкие тени, разглядываем "нежданную гостью".

Она производит… страшное впечатление. Лицо с впалыми щеками, глубокие тени вокруг глаз (или отбрасываемые костром), заострившийся нос, лицо расцарапано, словно она пыталась содрать с кожи мерзко прилипшую паутину. Волосы, наверное шикарные, аспидно-чёрные, спутаны, в них набились комья земли. Кожа в грязных пыльных разводах, прочерченных дорожками слёз. Одежда перепачкана и изорвана, тоже в земле. Словно она из неё вылезла.

Но страшнее всего смотреть в её глаза: пустые, безучастные, стеклянные. Как у куклы или мертвеца. Отодвигаюсь подальше от неё, тянусь к костру, пытаясь прогнать могильный холод, мгновенно пробравший меня до костей. И если я привыкла видеть в глазах Кира отражение его Среброокой Госпожи, то в глазах нашей гостьи нет ничего. Абсолютно. Даже тени Той Стороны.

Глаза давно мёртвого человека. Словно из земли вылезла…

Я передёргиваюсь от такой мысли. Она бездумно смотрит в огонь, не пыталась пододвинуться поближе или протянуть к нему руки, чтобы согреться. Обмениваемся встревоженными взглядами с некромантом. Девочка опустошена. Полностью. В ней сейчас нет ни мыслей, ни чувств. Только страх, отчаяние и понимание безысходности.

С моего молчаливого согласия Кир окутывает разум девушки тонкой пеленой сна, отсекая её от всех тревог и тихо шепчет что-то успокаивающее:

— Hesse ret, kel'ara. Ret asee.

Я не прислушиваюсь, отгораживаюсь от мягких прикосновений его силы щитом самовнушения, тонкой алой вуалью, но глаза всё равно слипаются, и слышится тихий хрустальный напев. И я уже ему не сопротивляюсь, только пытаюсь устроиться поудобней на холодной, твёрдой земле.

Но вместо сна соскальзываю в глубокий транс, подвергающий последние события непривычному для меня глубокому анализу. Девушка. Всё, что мне удалось узнать о ней из её внешности, из неупорядоченно-инстинктивных чувств, выстраивается в стройную логическую цепочку. Некоторые звенья разорваны, но мне не составляет труда восстановить их.

Воин. И между тем испугана до полной потери разума. Что могло так повлиять на неё? То, что мне (да и Киру, и, если на то пошло, ему в первую очередь) ближе всего, что некромант и почувствовал. Смерть. От неё пахло смертью. Но не чужой, нет, но так ощущается только что умерший человек. Но я даже сейчас, в неизведанных глубинах своего подсознания, слышу стук её сердца. Воскрешена? Хм, достойная существования гипотеза. Но я не знаю никого, кому под силу воскресить человека! К тому же, не извлекая того из земли. Бедная девочка… Не представляю, как ей удалось самой выкопаться из могилы. Разве та была не слишком глубокой.

Хрустальная цепочка моей логики больно хлестнула мой разум, заставив отвлечься от чувств. С некоторым восхищением разглядываю её прозрачную, идеально выверенную структуру, подразумевающую полное отсутствие ошибок. Большее можно будет узнать только из разговора с воскресшей.

Kel'ara. Так её назвал Кир. Пытаюсь вспомнить, что это может значить на древнем языке. О-ох. И почему я не учила его, когда была возможность?.. Что-то знакомое, связанное с тьмой и дорогой, образ вечной скиталицы… Нет, не знаю. Легче спросить в лоб у некроманта.

Пелена сна, окутывающая разум и опустошённую душу девушки. Хрустально-звонкий мираж из бездонной тьмы и серебра. Смертельно-прекрасная сказка…

Два звена цепи остаются разомкнутыми и с них начинают медленно соскальзывать остальные звенья. Хрустальная цепь с тихим звоном разбивается, оставляя после себя монотонную головную боль, тупыми ударами пульсирующую в висках.

Медленно, вместе с размеренными вдохами выхожу из транса. Вдох-выдох. Сосредоточится на ощущениях, отделить подсознание от реального мира. Медленно, почувствовать холодный воздух, касающийся век. Почувствовать холодную землю под спиной. Сосредоточиться на дыхании.

— Дикая.

И меня пинком вышвыривает из транса. Всё бы ничего, да такой резкий выход сопровождается острой болью. Перед глазами взрывается отвратительно грязно-алая пелена. Выгибаюсь в судороге, сдерживая стон, по щеке струится кровь из прокушенной губы.

На лоб ложится тёплая ладонь, и боль уходит. Со свистом втягиваю воздух сквозь зубы. И ведь обвинять его в чём-либо бесполезно! Сам сразу же исправил последствия своей ошибки.

Открываю глаза и медленно сажусь, задумчиво и, в тоже время, кровожадно облизываю губы. Все мои чувства пока притуплены, приходится близоруко щуриться в темноту, уже не такую кромешную, как ночью. До утра ещё далеко, пламя немного потускнело, но всё ещё дарит свет и тепло.

Кир виновато улыбается, я одариваю его самым мрачным взглядом:

— На прощение и не надейся, — сразу предупреждаю некроманта. Он спокойно кивает, как будто я сказала что-то само собой разумеющееся. Впрочем, для тех, кто хорошо (а главное — долго!) меня знает, это не является откровением S'ien'ter.

Молча сверлю Кира требовательным взглядом. Он отвечает мне безмятежной улыбкой, доводящей меня до бешенства. Я хищно прищуриваюсь, ласковой улыбочкой намекаю на бо-ольшие неприятности, на которые он нарывается.

Кир с тихим смешком поднимает ладони, изображая полную капитуляцию.

— Хотел с тобой поговорить, но ты заснула слишком быстро.

Выразительно приподнимаю брови, ожидая продолжения.

Кир мрачнеет, и я понимаю, что время наших привычных шуток закончилось.

— У нас проблемы, — спокойно говорит он, смотря мне прямо в глаза. Скептически хмыкаю. Звучит почти так же банально, как "у нас неприятности". И ту, и другую фразу я не раз слышала из уст некроманта.

— И их зовут…?

— Ещё не знаю, — его тон безмятежен и ленив, и это ну никак не вяжется к напряжением, притаившемся в уголках его глаз. Она не представилась. — Кивок на спящую девушку. Та-а-ак, пора прояснить некоторые моменты…

— Kel'ara. Переведи, — требуя я. Кир смотрит на меня с лёгким удивлением, и мне становится стыдно за своё невежество, но я не опускаю взгляда.

Он равнодушно пожимает плечами:

— Kelead de res-Naara — Возвращающаяся из Ночи.

Киваю в такт своим мыслям, выстраивая логическую цепочку заново. Ещё одно звено восстановлено.

— Когда я призывал на неё сон, — нехотя продолжает Кир, — я не подумал, как моя сила может повлиять на совершенно опустошённую воскрешением душу.

Значит, он пришёл к тем же выводам. Ёжусь под его холодным пронизывающим взглядом, пытаясь согреться у костра.

— Не смотри на меня так, — неожиданно для меня эта просьба звучит жалобно, почти жалко, — ты же сам знаешь, что я никого уже не могу воскресить.

Он не опускает взгляд, но из него исчезают холод и недоверие. Теперь в его глазах осталась только вина и сосредоточенность.

До меня наконец начинает доходить смысл его слов.

— Ты хочешь сказать, что в душе девушки поселилась Ночь?

Он просто смотрит на меня, и это молчание говорит мне гораздо больше, чем любые, даже самые веские, аргументы.

— Она теперь вассал Госпожи, — задумчиво проговариваю то, что прекрасно понятно нам обоим. Тщательно ищу несоответствия в этой фразе, противоречащие всем законам, и нахожу. — Разве женщина способна принять Госпожу?

Кир отрицательно качает головой.

— Но она приняла.

Закрываю глаза, любуясь снова выстроенной логической цепочкой. Хрупкий хрусталь сменился изящным, но более прочным серебром. От некоторых звеньев расходятся несколько ответвлений, продолжающих расти, выстраивая объективную картину реальности.

Довольно хмыкаю.

— Она ведь сойдёт с ума, сгорит изнутри в бесконечной борьбе сама с собой.

Он молчит, предоставляя возможность мне самой высказывать прописные истины.

— Госпожа не примет её, обречёт на вечное предсмертье.

Он молчит, и меня начинает раздражать его молчание.

— Передав ей часть своей силы, ты принял на себя ответственность за её жизнь и разум.

Он молчит, и чтоб отвлечься от его молчания я начинаю разглядывать правую ладонь.

— Ты идиот, Кир… И защитная звезда полностью дезактивирована.

Он вздрагивает и словно просыпается после липкого кошмара. Удивлённо смотрит на демонстрируемый ему разрушенный рисунок на ладони. Да, мгновенный выход из глубокого транса это вам не дремота на грани яви…

— Так даже лучше, — наконец он склоняется к решению, — тебе всё равно пришлось бы его разрушить.

— И почему же?

— Единственный способ не дать ей сойти с ума — попытаться "влить" в неё магию Крови.

— С ума сошёл? — утрачиваю те крохи самообладания, которыми когда-либо обладала, — Ты предлагаешь признать её Верной?!

— Да, — холодно и непреклонно. Понимаю, что спорить с ним бесполезно, Кир всё решил, и моё мнение его интересует так же, как туманное предсказание на пару тысячелетий вперёд.

— Трус, — если я не могу с ним спорить, то что мне мешает наговорить ему гадостей? — Не хочешь один нести ответственность за её жизнь?

— Ты очень догадлива, — произносит он с ледяной вежливостью.

Возвожу глаза к небу, спрашивая у всех известных мне богов, за что они послали на мою голову этого Сына Ночи? Ответить мне не желают, даже на знамение скупятся.

— Ладно, уговорил, — я капризно поджимаю губки. — Если нам всё удастся, то мы наконец-то найдём себе последователя… последовательницу.

Кир задумчиво кивает, а потом по-мальчишески лукаво улыбается.

— Совсем мы плохие стали — за бедную девушку её судьбу решили.

По-кошачьи фыркаю, мотнув головой.

— Без нашего вмешательства её не ждёт ничего хорошего.

Встаю, с наслаждением потягиваюсь, разминая затёкшее тело. Ночь идёт на убыль, беспросветно-чёрная хмарь прячет первозданную тьму ночи. Девушка спит с другой стороны костра, так мило и наивно подложив ладошку под щёку. Обхожу костёр, стараясь держаться в тени, сажусь на землю рядом с ней. Вглядываюсь в её застывшие спокойные черты и пытаюсь убедить себя, что готова назвать её своей Верной. Помимо воли вспоминается моя прежняя Верная, Шаннея. Шаннея… Как я могла… не спасла, не успела… Предала. Тем, что сама осталась жить. Даже прощения просить не осмеливаюсь, ибо знаю, такое — прощать нельзя. И как я могу после этого считать себя достойной того, чтобы принять чью-то клятву Верности?

Спиной чувствую требовательный взгляд Сына Ночи, и понимаю, что он мне не даст настрадаться в своё удовольствие. Вздохнув, словно испросив прощения у Шаннеи, я кладу ладонь на лоб девушки. У неё тонкая горячая кожа, я чувствую пульсацию её медленно восстанавливающейся ауры. Звеняще-чёрная и неправильная аура. В ладони уютно устраивается рукоять кинжала, я привычно надрезаю вены на запястье и, придерживая голову девушки, осторожно заставляю её выпить мою кровь. Надрез на коже быстро затягивается в тонкий шрам. Я внимательно рассматриваю ауру девушки, жду изменений. И они происходят. Тьма и серебро вокруг неё не светлеют, нет. Но среди антрацита проскальзывают рубиновые сполохи, маслянистой плёнкой окутывают её мысли и память, заставляя её ауру сиять всеми оттенками алого, сквозь который просвечивает прежняя абсолютная серебристая тьма.

Она так и не проснулась.

Непослушные губы изгибаются в улыбке, тщательно выговариваю сложные созвучия древнего языка.

— Nereth le fer-Naara.

Удивлённо хмурюсь, пытаясь сообразить, что сама только что сказала. На помощь как всегда приходит Сын Ночи.

Он разглядывает сквозь огонь костра ауру девушки, чуть прищурившись и наклонив голову. Удовлетворённо улыбается.

— Neth'era, Пламя Ночи, — словно пробуя на вкус каждый звук, произносит Кир. — Ей удивительно подходит это имя.

Недоуменно качаю головой. А мне казалось, что её свежеданное имя должно сокращаться немного по-другому. Вот из-за этого я и отказалась когда-то учить этот язык.

Отворачиваюсь от своей Верной, безучастно смотрю сквозь огонь. Я знаю, что никогда не буду считать её равной себе или Шаннее. Никогда. Даже не смотря на кровную связь.

— Признаться, я считал, что этот обряд двусторонний, — чуть равнодушно произносит Кир, провокационно рассматривая небо.

Я флегматично пожимаю плечами.

— Ты заставил меня провести обряд и признать девчонку Верной. Но я не собираюсь признавать себя Верной ей.

— Отчего же?

Ловлю его взгляд, полной антрацитовой густоты, скольжу по хрупкой нити, соединяющей наши сознания… Сказать? Или заставить почувствовать? Упрямо сжимаю губы и соскальзываю в свою память, вытаскивая из её глубин одни из самых страшных мгновений (веков? эпох?) в моей жизни…

…Гладкие страницы покорно шелестят под пальцами. Их прохладная поверхность наводит на мысли о материале, из которого шили книги в древности. Алые письмена (не сомневаюсь, начертанные кровью по всем правилам) мелькают перед глазами, сливаясь в единый танцующий узор своим причудливым витиеватым написанием. Моему умиротворению в этот день позавидует и Alleeste.

Двустворчатая дверь с грохотом распахивается, в просторную комнату ветром врывается Шаннея. Как всегда легка, стремительна и прекрасна. Длинный подол платья алым хвостом волочится за ней по полу, по-змеиному извиваясь.

— В чём дело, Верная? — расслабленно спрашиваю я, переворачивая ещё одну страницу.

— Ал'эра! — когда она взволнованна, сестра пропускает некоторые гласные в именах. — Неужели ты ещё не знаешь? На Обитель напали!

Всё благодушие как смывает осенним ливнем. Сердце замирает, пропуская удар, в предчувствии недоброго.

— Кто посмел?! — в моём спокойном голосе проскальзывает змеиное шипение.

— Я не знаю! — Верная чуть ли не бьётся в истерике, — Мы ничего не можем сделать!

Подобрав подол платья, я спешу к прекрасным и драгоценным витражам. Вскидываю в приказном жесте ладонь — и яркий разноцветный дождь стекляшек оседает на пол. В разбитое окно врывается ночная мгла, заставляя меня отпрянуть.

— Неужели Дети Ночи настолько… осмелели, что решили напасть на нашу Обитель посреди дня?

Верная за спиной всхлипывает, не решаясь подойти ближе. Я без раздумий вскидываю руки в приказе и мольбе, и на запястьях послушно расходится кожа на старых шрамах. Слова заклятья громовым шёпотом срываются с губ. Расползающиеся щупальца чёрного тумана истаивают безобидной дымкой.

Я недоверчиво вглядываюсь в прозрачный туман, не веря своим глазам.

— Но это же не… не Дети Ночи! — помимо воли срывается злое восклицание с губ.

— А кто? Разве что слуги Всеединого пришли за нами! — взвизгивает Верная, театральным жестом заламывая руки. Я только зло смеюсь над таким предположением.

Я резко развернувшись выхожу из комнаты, за мной следом спешит Шаннея. Моё шикарное платье осыпается прахом, превращаясь в удобные и лёгкие доспехи, пригодные для боя.

На первом этаже я встречаю нескольких сестёр.

— В чём дело? Почему враг ещё стоит у наших дверей? — резко спрашиваю я. Прислушиваюсь, различаю гулкие удары и крики сестёр. — И ломится в них?

— Мы ничего не можем им сделать! Наша ворожба бессильна!..

— Мы призывали ветра!..

Ветра… Наши извечные союзники…

— И?

— Они не пришли!

Холод осторожно прокрадывается в душу, но я не должна ему поддаваться. Я знала, на что иду, когда заявила о своём праве на кресло Магистра. Знала, что буду должна.

Губы кривятся в хищной улыбке, обнажающей кончики клыков.

— Сражайтесь! Никто не смеет осквернять нашу Обитель!

Я стремительно несусь в парадный зал, в который ведут наши врата.

— Слышите меня, сёстры? Сражайтесь! — Под шелухой пустых слов звенит гнев и уверенность, инистой сталью разбивая их страх.

Магия бурлит в крови, стремясь вырваться на свободу и разрушать, убивать, уничтожать… Магия кипит в воздухе, сталкиваются две силы — прозрачно-рубиновая и белесо-серая. Я по ходу вливаю в эту битву свою волю, вслушиваюсь в звон победы и поражения, острым и колким смехом бью по врагам. Кровь моя, Сила моя… Пойте во мне, горите во мне… Древний заговор так естественно срывается напевом с бескровных губ, в него вплетаются голоса сестёр. Сияюще-алая песня течёт через наши тела, окутывает Обитель. Никто, да, никто, не смеет нарушать покой и уединение Чародеек Крови! Кара страшна!

Песня обрывается визгливым диссонансом, взрывается болью и страхом. Неверяще касаюсь губ. На кончиках пальцев остаётся кровь.

Яростное спокойствие звоном наполняет мой разум, позволяя правильно понять цели противника, кем бы он ни был.

Да. Кем бы он ни был, он никем больше не будет. Мало кому удаётся пережить гнев сестёр Алого Ордена…

Среди нас нет слабых. Ритуальные кинжалы блестят в опущенных руках. Мы готовы. Чувствую, как сёстры одна за другой входят в боевой транс. Удерживаюсь от искушения последовать за ними. Всё-таки, в транс принято входить в одиночестве, когда не можешь причинить вред одной из своих. Сейчас же мои сёстры похожи на обезумевших от жажды крови зверей, и над ними нужен жёсткий контроль. За спиной стоит моя Верная, готовая в любой момент поддержать меня своей силой.

Двери не выдерживают напора и распахиваются. В зал врываются паладины императора. Чуть удивлённо приподнимаю брови — с каких это пор у них доспехи белого с золотом цвета? Всегда же были чёрно-красными, как безмолвное напоминание о том, на кого опирается власть. Нет времени на анализ ситуации, приказываю сёстрам атаковать. Багровые всполохи атакующих заклинаний рассекают воздух, совершенно беззвучные, абсолютно смертоносные. И чем больше была моя уверенность в молниеносной победе, тем больше было моё удивление, когда наши заклятья исчезли, столкнувшись с доспехами воинов. Не отрикошетили, не взорвались чистой силой, а просто исчезли, как слабенький морок.

Пытаюсь остановить их сердца, но я не слышу их стук, сталь скрывает его от меня, надёжно защищая воинов.

Не зря паладины сменили доспехи, оказывается. Хищно прищуриваюсь, кинжал в ладони медленно перетекает в трёхгранный стилет. Им, конечно, удары двуручника парировать так же легко, как и соломенным прутиком, но для этого у меня есть моя сила.

Бросаюсь вперёд первой, балансируя на грани транса, тенью уклоняюсь от грозного меча. Кинжал, направленный верной рукой, остаётся в треугольной прорези в шлеме. Паладин с коротким всхлипом падает. У меня нет времени выдёргивать своё оружие — приходится уклонятся сразу от трёх воинов, зажавших меня в кольцо. Кручусь на месте, кидаясь из стороны в сторону, пытаясь вырваться из кольца и не дать им нашинковать меня в фарш.

Сосредоточиться не получается, отчаянным вскриком призываю кинжал. Спину опаливает холодом, с разворота вонзаю стилет в одного из воинов. Кровавая сталь легко протыкает зачарованные доспехи, но длины лезвия не хватает, чтобы достать до сердце. Острая боль в пальцах, алые струйки резво змеятся по рукояти, доплетая лезвие кинжала.

За спиной голосят сёстры, но мне некогда отвлекаться. Выдернув из умирающего паладина клинок бросаю его в бегущего мне навстречу. На кончиках пальцев набухают алые капли, встряхнув руками расшвыриваю их вокруг себя. В воздухе они плавно и быстро перетекают в тонкие иглы, находящие малейшие щели в доспехах паладинов.

Отскакиваю к стене, оглядываюсь. Их не становится меньше, хотя мы уже убили не мало. Неужели император обезумел на столько, что послал против нас весь орден паладинов, решив таким образом от них избавится? Нам эта победа тоже обойдётся не дёшево, но ведь Чародейки приложат все усилия, чтобы вырезать и нападающих на нас, и их семьи!

В центре зала нарастает призрачная стена — Шаннея приняла на себя руководство сёстрами. И выбрала, как всегда, самый примитивный вариант. Но нельзя не признавать, что он и является сейчас самым действенным. Всех воинов выметает из зала во внутренний двор Обители.

Я выскакиваю следом, удерживая в ладонях сгусток крови, сплетённой с ветром. Любого, кого коснётся кровь Магистра, будет умирать долго и мучительно. Я не прощаю оскорблений, нанесённых моему Ордену.

Мой взгляд останавливается на одинокой фигуре человека в белом, стоящего посреди двора. Его окружали пара десятков паладинов, но он всё равно казался мне бесконечно одиноким… Не задумываясь я бросаю в него шар крови. Алые брызги рубиновым дождём осыпаются на доспехи воинов, прожигая металл и стремясь добраться до плоти, но на белой рясе одиночки не видно ни единого следа. Удивлённо замираю, внимательно вглядываюсь в его лицо, такое молодое, такое спокойное. Он улыбается. И это бесит меня больше всего.

На плечо ложится тонкая ледяная ладонь, чувствую хрупкий хрусталь обманчивого спокойствия. Верная стоит за моим плечом, угрюмая и сосредоточенная. Губы кривятся в хищной улыбке.

— Поверь, я знаю, что делать.

— Вера изменчива, как последняя путана, Ал'эра.

На лица одиночки набегает тень. Понимаю, что он слышал наш небольшой диалог. И он ему не понравился. Ласково ему улыбаюсь, пытаясь спровоцировать нападение.

Получается. Частично.

— Как вы смеете так говорить о святой вере? — Звенящий льдом голос разрезает тишину. Я удивлённо приподнимаю брови, пытаюсь определить, к какому храму относится сей юноша.

— Святым в этом мире называют только деньги. — Мой смешок заставляет его красивое холодное лицо перекоситься. Выжившие паладины стоят за его спиной полукругом. Чувствую, что больше всего они хотят уничтожить меня. Похвальное стремление. Но не прощаемое.

Начинаю потихоньку складывать заговор на кровь и смерть. Шаннея послушно вплетает в него свою силу. Чувствую, что сёстры молча выскальзывают на ступени перед сорванными дверями, и выстроившись полукругом поддерживают моё заклятье. Они уже вышли из боевого транса и выглядят очень уставшими.

— В мире не может быть ничего светлого, пока его оскверняют такие, как ты.

Вопросительно улыбаюсь, тихим смешком отпуская на волю заклятье, тонкой цепочкой расходящееся от меня во все стороны. Паладины падают один за другим, сражённые силой крови. Я с удовольствием и мрачным удовлетворением наблюдаю, как начинает паниковать юноша. Его сила, как и моя, зависит от числа сторонников. У него их уже не осталось. Вокруг меня стоят около пятнадцати моих сестёр, достигших высшей ступени. И Верная.

Заклинание сжимается вокруг него смертельной удавкой. Но в его глазах я не вижу ни страха смерти, ни отчаяния, ни ненависти. Только огонь фанатика, готового на всё ради своей высокой цели.

— Ты ничего не добьёшься, убив меня, кровавая ведьма, — он стареет прямо на глазах, словно молодая личина плавится на нём, как воск, и стекает, обнажая истинную суть. — Этот мир не может больше принимать вашу изуверскую жестокость, и я лишь помогаю ему отторгнуть вас!

Я не хочу, не хочу, не хочу знать, какую плату ему пришлось отдать, чтобы сохранить молодость! Это даже не та некромантия, которую используют Сыны Ночи или мы! Это гораздо хуже и страшнее. И гораздо грязнее.

Ледяной вихрь бросает нам в лицо пыль. Тихо. Мы победили? Не думаю. Не только я чувствую тягость проклятия.

Я медленно подхожу к мёртвому старику. Еле удерживаюсь, чтобы не пнуть тело. Как глупы те, кто думают, что так легко разделаться с Чародейками Крови.

Острая вспышка осознания. Молнией бросаюсь назад, к своим сёстрам, стоящим под сводами Обители. Прекрасная и неприступная цитадель, возвышавшаяся над Столицей Империи веками… рушится, как песочный замок. Так же оседает в ставшую вдруг такой жидкой землю. Так же распыляется тоской и болью, вместе со всеми, кто был внутри. Сёстры!

Пятнадцать высших пытаются обратить процесс вспять, но я вижу, что всё тщетно. Глаза наполняются предательскими слезами. Вырвать из Круга Верную!

Сжав зубы, отсекаю себя от сестёр, отсекаю их боль и их магию. На моих руках лежит Шаннея, и я боюсь, что для неё уже слишком поздно. С гортанным вскриком вскакиваю, пытаюсь унести её. Дальше, дальше, от того, что было Обителью.

Прозрачная сфера, отсекающая двор Обители от города, лопается. Вокруг завывают призванные моим отчаянием ветра. Позволяю им нести себя, куда пожелают — я ни за что не отпущу Верную. Ни за что.

Бег С Ветром длится для меня бесконечно. Я чувствую, как на моих руках растворяется в своей боли Верная. Как я не могу спасти её, защитить её… Как на ветру застывают слёзы, горькие слёзы ненависти…

И как разгорается в груди обида на саму себя. Что не могу уйти за ней, не могу умереть… Потому что умираю каждый круг… Потому что боюсь.

Кир внимательно смотрит на меня. Интересно, а что пережил он, когда узнал о смерти всех Сынов Ночи? Он как-то обмолвился, что во время Падения был на востоке и узнал о бойне только вернувшись к сожженному Дворцу Ночи.

— На следующий день, — он медленно проговаривает слова, словно сомневается в них или с трудом вспоминает, — ты вернулась в столицу…

— Мало кто пережил гнев последней Чародейки, — улыбка получается горькой и кривоватой.

— С тех пор ты осталась в истории как Алиэра Вторая Дикая.

Довольно смеюсь, но тут же обрываю своё веселье. Киру уже не привыкать к такой резкой перемене моих настроений.

— Что будем делать с девочкой?

— Нэссэрой. Зови её по имени.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Он чуть удивлённо пожимает плечами.

— Учить. Что же ещё?

— А она захочет?

— А у неё есть выбор?

Посылаю ему полуиздевательскую ухмылку.

— Можно подумать выбор есть у меня.

Кир несколько мгновений молча смотрит на небо. Затем тихо спрашивает:

— Объясни мне про вашу клятву Верности. Честно говоря, до сих пор не могу разобраться в возникающих по её принесении взаимосвязях.

— Ты-ы? — Я с недоверием рассматриваю своего спутника. Как много я о нём, оказывается, не знаю! — Не можешь разобраться?! — Не удерживаюсь и срываюсь на тихий и очень обидный хохот. — Да ты о моём Ордене знаешь больше, чем написано в Книгах Старших!

Он опускает взгляд и виновато улыбается.

— Может быть, для вас клятва Верности — ритуал слишком простой и обыденный, раз упоминания о нём встречаются только самые туманные, ссылающиеся на непонятные источники.

— А оно тебе надо? — Моё кислое выражение лица должно сказать ему гораздо больше слов и интонации.

— А ты просто не хочешь говорить об этой клятве? — "догадывается" Сын Ночи. Поймав мой пылающие кровавым пламенем взгляд, он перестаёт придуриваться и уже холодно и спокойно говорит: — Должен же я знать, что за связь установилась между вами. Мало ли чем это может в ближайшем будущем нам аукнуться.

Я киваю, понимая, что отделаться от объяснений мне не удастся. Придётся перед ним выворачивать душу наизнанку. И ведь дело не в том, что он не поймёт! Наоборот, очень хорошо поймёт. И будет меня жалеть.

Мне не нужна чужая жалость!

— Ну раз ты так считаешь… — с неохотой начинаю я и надолго замолкаю. Кусаю губы, пытаясь подобрать слова, чтобы суметь объяснить ему, не принадлежащему нашей крови, некоторые понятия, смысл который приходит подсознательно, которые кажутся сёстрам правильными и нерушимыми истинами… Но ведь для остальных они только глупые предрассудки клана.

Закрываю глаза, надеясь, что так будет легче. Может быть, ведь я не буду видеть выражение его лица, сочувствие в глубине глаз.

— Ты ошибся — клятва Верности это слишком серьёзно, чтобы быть простым и обыденным, — говорю чуть нараспев, словно рассказываю древнюю легенду. Отстраняюсь от своих чувств, заставляю поверить, что говорю не про себя. — Это один из древнейших ритуалов нашего Ордена. Не слишком сложный. Скорее, излишне простой. Провести его имеют право две любые сестры Ордена по взаимному согласию, не нужно даже ставить в известность Старших. Что мы, собственно, с Шаннеей и сделали, — с горечью произношу я. Всё-таки открываю глаза и долго смотрю в костёр. Очень долго. — К нашему удивлению, всё прошло правильно, и мы стали Верными. Навсегда. Эта связь нерасторжима. Она вызывает особое… сродство душ? Духовную близость? Я не знаю, как тебе это объяснить. Успокаивающая уверенность, что сестра всегда стоит за твоим плечом, что она готова жизнь отдать за тебя и знает, что ты также охотно умрёшь за неё. Верность, не требующая ничего взамен, кроме просто существования, осознания, что твоя Верная есть. Две сестры становятся лучшим боевым союзом против всего мира. Ты сам должен понимать, что это значит в наше время.

Холод ласково обнимает за плечи, расступающаяся ночь сочувственно касается волос. Кир смотрит на меня, даже не думая опустить взгляд. Он надеется уловить на моём лице отражения хоть каких-нибудь чувств, кроме ярости? Напрасно.

— Что случается, когда умирает одна из Верных?

— А сам не догадываешься?

Он молча прикрывает глаза, безмолвно соглашаясь. Его голос сух и холоден, как летний ветер в горах.

— Догадываюсь. Ты потеряла частицу своей души, вместе со своей Верной, часть своих чувств…

Он говорит это серьёзно?!

Тихо смеюсь, чтобы не разбудить Нэссэру. Глупый.

— Откуда ты почерпнул такую… такие сведения? При клятве Верности не обмениваются душами, а потерять Верную — это не тоже самое, что отрезать от души и сердца некую часть. Знаю, в модных новых романах любят приводить такие сравнения, а имитация клятвы до сих пор популярна у влюблённых. Нет, это другое. То же самое, что утратить своё отражение или тень. Жить и знать, что в твоей жизни не хватает очень важной части… Но на чувства это не влияет. Гораздо сильнее по мне ударила потеря сестёр и Ордена. Смысла моей жизни.

— Почему же ты все эти круги была такая… — Кир замолкает, пытаясь подобрать нужное слово. Находит, но на древнем языке, и я ничего не понимаю, — ieola'vea?

Протяжно-тоскливое слово очень подходит для краткой и ёмкой характеристики моего состояния. Я неуверенно улыбаюсь.

— Представь, Kefre ir-Naara, — уж что-что, а звания Детей Ночи я выучила и даже немного в них понимаю, — что ты… что тебе… — я окончательно запутываюсь, и пытаюсь начать объяснение заново. — Клятва Верности — это обещание безусловной защиты, исключающей любые… хм… исключения. Как бы смешно это не звучало. Сестра должна сделать всё, чтобы защитить свою Верную, но если это окажется ей не по силам, винить её в этом не будут.

— Вот как?

— Да. Никто не посмеет ей даже слово сказать, упрекать или презирать. Никто, кроме неё самой. Кроме её совести. Знаешь, каково это, — я поднимаю глаза, вглядываясь в его лицо, — предать Верность и полное, по-детски наивное доверие, что Верная сможет защитить тебя от всего? Чувствовать сжигающую вину за предательство перед собой и перед мёртвой Верной? Это очень больно, обидно и горько. Особенно понимать, что однажды за Той Стороной вы можете встретиться. И она не упрекнёт тебя. Улыбнётся, словно ничего и не было…

Я устало закрываю глаза. Нет, я не знаю, как ещё ему можно это наглядно объяснить. Когда умирает Верная, нестерпимо хочется последовать за ней, беречь её от всего и за Той Стороной… И как это отвратительно оставаться жить, каждый раз отговариваться от Чернокрылой долгом последней из клана… Да что говорить, для себя я могу привести сотни достойных оправданий, но суть этим не изменишь. А суть проста: я боюсь умереть. Следовательно, я предательница. И он ещё спрашивает, почему я все пять кругов хожу… ieola'vea?!

О, Aueliende, как я устала! Вечно бояться за неё… даже когда она мертва. Молю тебя, Беспощадная, сбереги её душу! Чтобы я смогла попросить у неё прощение, не надеясь на него.

— И всё-таки, может ты объяснишь, кто кому Верная из тебя и Нэссэры и кто кого должен защищать. Насколько я понял: ты — её?

Я вскидываюсь в огненной вспышке ярости и отрицания.

— Нет!

Он вопросительно приподнимает брови, приглашая к продолжению беседы.

— Защищать её должны мы оба, — спокойное недоумение в глазах Сына Ночи, — Она наша ученица. И она слишком дорого нам обошлась, чтобы позволили себе (и ей) так легко потерять её силу. Нашу Силу.

— С этим не поспоришь, — на губах Кира тенью скользит неуловимая усмешка, — но ты напоила её своей кровью. Разве это не обещание защиты?

— Нет! Если сестра готова выпить кровь Чародейки, значит она согласна принять в себя её часть. Это, скорее, магическая односторонняя связь, позволяющий почувствовать, что угрожает отдавшей кровь. Правда, ещё этот жест безоговорочного доверия — отдать вместе с кровью часть своей силы, не зная, как её будут использовать.

— То есть, ты разрешила Нэссэре охранять тебя? — скептически хмыкает Кир.

— Ну да, — невозмутимо киваю. — Но я прекрасно отдаю себе отчёт в том, кто кого на самом деле будет защищать.

Кир наконец узнал, что хотел, и теперь деловито подбрасывает в медленно затухающий костёр последние ветви. У меня на душе становится на удивление спокойно и холодно. Словно те помои, которые там плескались, наконец подмёрзли и не вызывают больше такого отвращения. Ни о каком облегчении речи и не идёт.

— Ты себя ненавидишь? — вздрагиваю, такого вопроса я не ожидала. И не знаю, что на него ответить

— Нет. Ненавидеть можно только достойного. А себя я презираю.

О, Беловолосая, как я ненавижу, когда он так молчит!

— Видишь ли, Кир, в истории Ордена связь Верности случалась уже не раз и не два. И не всегда всё было гладко и хорошо. Иногда случалось (в основном во времена войны с Детьми Ночи), что одна из Верных умирала. И тогда Орден хоронил обеих сестёр, — с горькой усмешкой говорю я, смотря ему в глаза.

— Им было так противно или тяжело жить после этого? Или этого требовал устав Ордена?

— Да нет же, нет! Я же тебе говорила — никто не смеет упрекать сестру, потерявшую Верную! Просто они продолжали защищать друг друга и на Той Стороне! Они желали остаться неразлучными, понимаешь?!

— Когда Чародейка Крови что-то хочет, это непременно необходимо исполнить для всеобщего блага, — усмехается Сын Ночи. Понимаю, что не стоило упоминать про древнюю вражду кланов, ох не стоило…

— Почему бы тебе не сделать связь двусторонней? — неожиданно и нелогично спрашивает Сын Ночи. Смотрю на него, долго и пристально, не верю, что он так ничего и не понял. Это просто не возможно.

— Ты издеваешься? — холодно осведомляюсь у задумавшегося некроманта. В моём голосе звенит льдистая сталь. Кир удивлённо смотрит мне в глаза и едва заметно качает головой. В его глазах — невысказанный вопрос. — Я не собираюсь больше никогда приносить кому-либо клятву Верности, — холодно отчеканиваю я. И добавила, гораздо тише, смотря в небо: — Если снова не уберегу… больше не хочу так… Если это повторится, я просто сойду с ума.

Эти спутанные и не понятые слова прозвучали с глубокой и непонятной тоской и болью. Я со вздохом опускаю голову. Скорей бы рассвет. Разрушить эту пропитанную старой кровью тишину, стереть чувство тошноты от самой себя… И запомнить навеки.

Странно, мы никогда не были настолько беспечными, чтобы забывать о своей безопасности. Особенно здесь, в диких степях. Но за этим разговором мы как-то совсем забыли, что охранная звезда нарушена. А когда вспомнили, было уже поздно.

Они всегда появляются внезапно, выныривают из густого предрассветно-чёрного тумана. Ломкие тени, обманчиво слабые, беспощадные, бесчувственные. Голодные. Стражи Nar'Seneell, Вестницы Тьмы, богини, чья обитель была уничтожена фанатиками Всеединого самой первой. Но кто мог объяснить им, что со стражами лучше не связываться? Страшные твари, обезумевшие и неуправляемые, разбрелись небольшими стаями по стране, убивая для своей мёртвой госпожи.

Я с мрачной холодностью смотрю, как они медленно приближаются. Совсем озверели, ночные тени, с ними даже Сыны Ночи не рискуют связываться… Кир подбадривающе мне улыбается, а в его глазах размеренно плещется Ночь.

Было бы обидно погибнуть именно сейчас — когда у нас наконец появилась надежда на будущее. Быстро и предельно аккуратно вычерчиваю на запястье сложный иероглиф, вкладывая в него свою мольбу и отчаяние. Но разве может предавшая свою кровь надеяться на полный отклик?

Даже вблизи стражи продолжают казаться размытыми неоформленными тенями на тьме. Мы знаем, что их победить невозможно. Надеяться, надеяться, что сможем продержаться до первых лучей рассвета. И сможем защитить Нэссэру.

Сгусток первозданной Тьмы сияет её силой, расплёскивается вокруг нас широким кольцом. Кир виновато смотрит на меня, разводя руками. Я нервно киваю. Кольцо тьмы не защитит от стражей — они питаются тьмой, поглощают её, становясь сильнее. Но это может их задержать. Мне большего и не надо.

Как жаль, что костёр почти потух!

И как жаль, что я не властна над огнём.

Тихий напев шипящим клинком пронзает натянутую тетивой тишину ночи, разбиваясь на дымные осколки слов и созвучий. Голос поднимается до ультразвука, моля о капле света. О, Aueliende, ну почему же за хмарью не видно звёзд, почему стражи не приходят летом?!

Боль пульсирует в ладонях, раскалённым железом течёт по венам, собираясь в тёплый комочек. Первый из стражей уже прошёл сквозь завесу тьмы, став ещё темнее. Он идёт ко мне, и я понимаю, что от него меня уже ничто не спасёт. Даже мой договор со смертью. Это конец.

Что ж. Я уже успела передать Нэссэре часть своей силы. Что будет с ней дальше меня уже не волнует. Но лучше бы ничего плохого. Не так обидно будет.

Среброзвёздная тень отшвыривает стража на несколько шагов, давая мне возможность закончить заклятие. Медленно пячусь к костру, пока его скупой жар не начинает обжигать ноги.

Призванная сила пульсирует в ладонях, струясь по пальцам, окутывая запястья тугими браслетами. Тонкий, солоновато-металлический привкус на губах. Победно выдыхаю последнее слово, отпуская сгусток кровавой силы. Он алой искрой, едва заметной для человеческого взгляда, прочерчивает ночь, расплескиваясь бессильно-жестокими каплями. Как пламя…

Кинжально-острое озарение всегда приходит на грани истощения. Во всяком случае, у меня. Как мы могли забыть о своих верных спутниках и слугах? Впрочем, удивляюсь как мы ещё умудрились не забыть, как колдовать.

Изгибаюсь в судорожном беззвучно-громком крике-призыве. Та единственная, для кого мой Зов предназначен, услышит. И придёт.

Надеюсь.

Сын Ночи непонимающе косится в мою сторону, пытаясь сдержать одного из стражей комками ночной силы. Тот доволен бесплатной кормёжкой, но для стражей куда вкуснее и питательнее будут наши жизни. На удачу бросаю в одного из них свой кинжал, ни на что не надеясь. Но моё верное оружие не подводит меня и на этот раз.

Сверху раздаётся тянуче-вязкий в гулкой тиши рык. Вскидываюсь в радостной надежде, — химера летает над нами кругами, не решаясь снизиться. Стражи не обращают на неё внимания — у них ещё есть жертвы, которым не спастись.

Ну, это мы ещё посмотрим.

Только бы у драконьей морды хватило ума плюнуть в них огнём!.. Кир наконец-то понимает мою задумку, и теперь старательно отвлекает стражей от нас самих. Но они уже заметили себе новую жертву: неподвижную, беспомощную… Они не посмеют прикоснуться к Нэссэре! Они не смогут прикоснуться к ней, пока мы живы. Это веское "пока".

Тенью среди теней скольжу к спящей девушке, ледяной стеной вырастая на пути стража. Без страха, на чистом гневе, заглядываю в его отсутствующее лицо. Меня прошибает озноб от глубины его внутренней тьмы, возросшей подачками Кира. О S'ien'ter, уверяю тебя, мы не знаем, что творим. Что за тварей готовы отпустить с каплями нашей силы!.. Прости неразумных воспитанников своих… подскажи решение!

Тело наливается льдом и свинцом, ломкими кристаллами застывают мысли и чувства. Тьма, абсолютная Тьма… Даже летнее небо не может сравниться с ней, даже Великолепнейшая Госпожа спутника моего серая тень рядом с ней. Мне не страшно раствориться в ней, отдать себя ради её процветания… Но, о Темнейшая! отпусти девчонку… Она надежда нашего прошлого.

Перед глазами вспыхивает болезненно яркий огонь. Жаркое пламя опаляет кожу. Отшатываюсь, заслоняя глаза, но кончиками пальцев чувствую, что ресницы и брови уже сгорели. Отросшая чёлка, падавшая на глаза, заметно укоротилась и закурчавилась мелкими опалённо-тёмными колечками, пеплом опавшими на землю.

Страж корчится в ярком свете драконьего пламени, медленно тая, чтобы вернуться сильно ослабевшим следующей ночью. Над головой летает довольная химера, драконья голова азартно плюётся в остальных стражей. Сухая трава под ногами, застывшая в ледяных оковах прошедшего лета, уныло тлеет, вонючий дым свербит в носу.

Стражи уходят. И мне упорно чудится нечто несправедливо обиженное в их ломко-сутулых фигурах. Я не выдерживаю, начинаю истерично смеяться. Всё кажется небывало смешным: и уходящая ночь, и тлеющая трава вокруг гаснущего костра, а больше всего — обиженная фигура в тёмной одежде, сверкающая чёрными звёздами глаз.

Кир устало качает головой и тоже пытается улыбнуться. Кончики его куб слегка подрагивают от усталости в слишком сложной для него гримасе.

Он медленно обходит по кругу место так называемого нашего побоища. Химера неторопливо садится рядом со мной и напрашивается на похвалу, тонко по-кошачьи вякая. Я рассеянно касаюсь её львиной головы (она на ощупь приятнее), сразу успокаиваясь и возвращая себе способность думать. Если мне ещё есть чем.

Подхожу к лежащей Нэссэре, слыша, как за спиною тихонько шуршат полуистлевшие травинки под сапогами Кира. Ненавижу, когда кто-то подходит ко мне со спины — ладонь рефлекторно сжимает призванный кинжал, и мне стоит определённых усилий не бросить его в Сына Ночи.

— Если так пойдёт дальше, мы умрём быстрее, пытаясь защитить её вместо того чтобы защищаться самим, — мой голос спокоен и равнодушен. Какое мне, в сущности, дело, до того выживем мы или нет. Меня на Этой Стороне ничто уже не держит, а жизнь Кира меня не касается.

Если бы не вся эта неприятность с уничтожением наших кланов, я бы сделала всё, чтобы убить его. С довольной улыбкой встречаю эту странно привычную мысль. Прости, мой верный спутник, извечный враг… долго, слишком долго мы боялись вас. Слишком долго вы смеялись над нами… Я не допущу повторения такой глупой ситуации. Девчонка должна остро понимать, какая часть её новой личности сильнее.

— Я слышал, что во время больших и затяжных войн Чародейки поили своей кровью сильнейших воинов, — слишком… обыденно звучит голос Кира. Настораживаюсь, пытаюсь уловить в отблеске его эмоций что-нибудь настораживающее. — А когда они умирали, они воскрешали их… странными существами, незнающими страха и боли, абсолютно преданными своим кровавым хозяйкам.

Я досадливо морщусь, понимая, о каких "странных существах" толкует Сын Ночи.

— Наш Орден смог создать свой аналог стражей Nar'Seneell. Эти, как ты выразился, существа — призванные с Той Стороны сути умерших, кровно связанных с Чародейкой людей. Если эту суть поместить в кровь (неважно в чью), заклятую сестрой, то получаются такие создания из крови, которым нельзя нанести вред. Они будут защищать свою хозяйку до последнего луча солнца.

— До заката? — лёгкая ироничность с налётом разочарования. Он, что совсем дурак, надеяться на такое?..

— До последнего луча солнца, — жёстко отрицаю я. Он уважительно хмыкает, оценивая перспективу.

— Жаль, что у тебя нет никого связанного с тобой кровью.

— Есть.

— Если я не ошибаюсь, — он с огромной скоростью прокручивает в голове различные имена, я чувствую неуверенно-суетливое мельтешение его эмоций, — они все давно мертвы.

— Это колдовство не имеет срока годности, — хмыкаю я. Он и его мысли на мгновение замирают, по-новому оценивая открывающиеся возможности.

— Так ты…

— Нет, — коротко и жёстко.

— Так боишься их увидеть? — насмешливо спрашивает Кир. Он думает меня так обидеть или задеть?

Резко оборачиваюсь, чтобы видеть его глаза. Он пытается отшатнуться, но я всё-таки немножечко быстрее… Обвив его одной рукой за шею, а другой осторожно сжав в кулаке прядь его волос, я доверительно ему говорю:

— Кир, не притворяйся идиотом… Ты и так на него слишком похож. Кровавых стражей можно создать только из крови. А где мы её возьмём?

— А разве в твоих и моих венах течёт вода или вино?

Отпускаю его, довольно расхохотавшись. Нэссэра что-то шепчет в глубоком наведённом сне, и я инстинктивно понижаю голос.

— Мой милый идиот… Мне, конечно, не впервой терять около половины своей крови, да и тебе её пустить не помешает, — хищно облизываюсь, вызывая его ироничное хмыканье. — Из такого количества крови я не смогу создать и одного нормального стража — он растечётся через несколько дней. Нужна мёртвая кровь нескольких десятков человек. Чем больше её будет пролито, тем сильнее получатся стражи.

— Вот как, — удивлённо щурится Кир. — Впрочем, нам всё равно нужны деньги и придётся снова грабить торговые караваны.

Мр-рда. Мне никак не удаётся вписаться в траекторию полёта мыслей этого странного человека.

— Ты лучше подумай, как ты будешь защищать девчонку, — насмешливо советую ему я.

Любуюсь его озорной, по-мальчишески задорной улыбкой.

— Она уже под защитой Госпожи, Дикая. Ночь всегда защищает своих вассалов.

— Что ж она не уберегла вас от этих фанатиков? — мне нестерпимо хочется согнать с его довольного лица эту тёплую улыбку. И мне это удаётся.

Его лицо застывает в маске яростно-спокойного, расчётливого гнева, в глазах на миг отражается беспощадно-тёмная вечность. Понимаю, что доигралась, что теперь он ударит, ударит всерьёз, не сдерживая силы. Это ж надо было додуматься, смеяться над силой клана! Простила бы я такое? Никогда!

Страха нет, только любопытство. Как это будет? Что я почувствую? И сколько времени он ещё проживёт, прежде чем я инстинктивно вгоню ему кинжал в шею?

Не изменяя выражения лица, Кир оттесняет меня в сторону от девочки, проводит над ней ладонями, словно гончар, сглаживающий неровности на мягкой чаше. Ничего не меняется или, что гораздо вероятнее, я не чувствую изменений. Неодобрительно качаю головой, я почти разочарована. Отворачиваюсь, иду дальше от них, чтобы не отвлекаться на стук их сердец. Останавливаюсь среди гулко-пустой темноты, привычно окружаю себя тишиной и лёгкой, почти незаметной алой паутиной, призванной защитить меня от незваных-нежданных неприятностей.

Осторожно касаюсь ниточек своей души, словно перебираю струны гитары. Сосредотачиваюсь на звучании каждой из них, каждой клеточкой тела чувствуя разлад. Слишком много оказалось потеряно. Ни чуть не меньше — приобретено. И новые звуки входят в диссонанс со старыми. Мелодии моей жизни невозвратимо изменились. Но есть и такие, что смогли остаться неизменными.

Звук просыпается далёким раскатом грома, треском молнии, свистом ветра. Бой барабанов, хрустальный звон бубна и почти незаметное вплетение свирели. Заглушающий всё на свете стук собственного сердца, кровь в висках, глубокое прерывистое дыхание.

Сорваться с места одним слитно-мягким движеньем, почувствовать мягкий и ласковый удар ветра в лицо, раскинуть руки как крылья и по-детски нелепо ими взмахнуть… Устремляясь в небо тёмным силуэтом.

Даже Бег С Ветром не заменит восторга простого полёта. Своего полёта! Длинные и плоские крылья хорошо держат меня на одном месте, позволяя несколько мгновений с превосходством наблюдать за Киром. Несчастный! Даже власть над Тьмой не может быть так сладка, как простой полёт!

О Ветер, как же мне не хватает моря внизу! Парить над бесконечно синей гладью или среди бушующего шторма, пронзая тугие петли ветра, споря с ним за право полёта!..

Над землёй летать, конечно, тяжелее, нет той лёгкой энергии, что поднимаясь от воды возносит в поднебесье, но я привыкла. К тому же, моря я ни разу видела, но подсознательно приходит сладкая уверенность, что оно прекрасно…

В охотничьем азарте скольжу среди потоков воздуха, позволяя ветру некоторое время нести меня в неизвестность. Я — не ночная птица, чтобы видеть свою жертву в темноте. Но я не только птица. Чужая кровь притягивает меня, за спиной, где-то внизу, ровно горят душно-багряный и серебристо-алый костры рядом с костром реальным. Но они не моя цель. Я несусь дальше.

Длинные крылья легко ловят потоки воздуха, то поднимая меня ввысь, то толкая к земле. Чутко вслушиваюсь в свои ощущения. Скупость птичьих мыслей, подчинённых инстинктам, немного удручает, но я тщательно сохраняю контроль над своим разумом.

Вдалеке мелькает… что? Жертва? Дичь? Нет, скорее намёк на её присутствие. Устремляюсь туда. Найти! Догнать! Молчаливой тенью парить над ними, с хищной неторопливостью следить за их передвижениями.

Разворачиваюсь и лечу назад, пока меня не заметили. Буревестник в сердце континента? Странно. По меньшей мере.

Та-ак. Я же не могла заблудиться! Колкий страх заставляет птичий разум метаться в панике, кружить над одним местом, словно в надежде именно здесь обнаружить коварно притаившегося Сына Ночи. Усилием воли заставляю себе лететь дальше, ближе к земле, зигзагами прочёсывая местность. Страх неохотно отступает на задний план, хмурой тенью маяча за спиной.

Да, это не море, где ориентироваться почему-то легче. Птице, конечно же. Я так и не смогла понять, как в открытом пространстве, где нет никаких ориентиров можно так легко чувствовать верное направление.

Нашу стоянку нахожу совершенно внезапно. Она словно в единый миг выныривает из небытия. Понимаю, что Кир защитил себя и девчонку в меру своих сил, поставив купол Тьмы. С неодобрительным криком падаю вниз, уже над его головой делаю последний круг, чтобы после смены сущности не потерять направление. Сын Ночи вскидывает голову, замечаю, что он улыбается кончиками губ. Он поднимает руку, предлагая мне приземлиться на его запястье. Обиженно проношусь над его рукой, крепкими когтями хватая и тут же отпуская его ладонь, оставив на тонкой бледной коже маленькие глубокие ранки. Несколько раз взмахнув крыльями, сажусь на землю, неуклюже переступая лапками. Встряхиваюсь, уже поднимаясь с колен. Алое марево, невидимое взору чужака, стекает с моего тела, возвращая мне человеческие очертания.

— Как охота, Кровавая? — с усмешкой интересуется Кир, поглаживая красноватую кожу на залеченных ранках.

Кровавая? Это уже что-то новенькое… А не Айлэрра, в крови дев не купаюсь, своих сетсёр не убиваю!

После смены сущности чувствую себя немного оглушённой, в голове звенит и гудит, мысли короткие и незамысловатые.

Можно спокойно дождаться пока в моём не отзвучит последняя нота этой дикой мелодии, но вместе с ней уйдёт и пока что верное чувство направления.

— Там, — взмах руки неопределённо в сторону. Сын Ночи внимательно смотрит туда, не зная, к чему готовится: к преследованию, бегству или обороне. Более-менее придя в себя и вернув себе способность связно мыслить и свои мысли излагать, поясняю, — Обоз купцов, больше двадцати человек. Движутся по Звёздному тракту из столицы. К рассвету будут в пяти стрелах отсюда.

Сын Ночи спокойно кивает и внимательно вглядывается в меня.

Меня настораживает его пристальное внимание:

— Что не так?

Он лишь качает головой, уходя от ответа. Я не настаиваю, уже уяснив для себя, что его мысли лучше оставить не узнанными.

— Сколько она ещё проспит?

Кир медлит с ответом.

— Возможно, до первого света хмари, — уклончиво отвечает он. Удовлетворённо улыбаюсь в такт своим мыслям, — успеем. Я подхватываю с земли последние веточки и бросаю их в костёр. Ставлю незамысловатую метку на опасность, чтобы мгновенно очутиться здесь, если девчонке будет что-то угрожать. Кир раскидывает над ней серебристую вуаль, призванную скрыть от посторонних глаз нашу стоянку.

Тенями скользим в нужном направлении, привычно приглушая шаги, словно уходя от погони. На бегу обмениваемся короткими фразами.

— Справимся?

— Сомневаешься?

Одинаково язвительные смешки. До рассвета не более получаса, а до тракта — меньше сотни шагов, десятая часть часа.

— Отвлечёшь их на себя.

— Я? — Вежливое удивление всегда уязвляет больше всего, словно мудрый взрослый справедливо сомневается в той чуши, что лопочет дитя.

— Кто-то же хотел посмотреть на кровавых стражей? — иронично напоминаю ему о его словах. — Мне нужна чистая кровь хотя бы четырёх трупов, не осквернённых Ночью.

Кир замирает ледяной скульптурой, его глаза замирают в своей пустоте и жестокости.

— Осквернённых Ночью? — осторожно переспрашивает он, пробуя на довольно дрянной вкус сказанные мною слова.

Досадливо прикусываю губу. Вот вздумалось ему придираться к словам!

— Ну извини, не хотела обидеть. Но для ритуала хотя бы четыре трупа должны быть убиты обычным образом.

— Будешь поить их своей кровью перед смертью? — уже спокойней спрашивает Сын Ночи. Перевожу дыхание. На этот раз обошлось.

Губы сами собой расползаются в довольной ухмылке. Мелочным самодовольным злорадством растекается осознание того, что он так мало знает.

— Нет. Мне хватит памяти своей крови, чтобы из чужой создать верных мне стражей.

Он чуть удивлённо приподнимает брови.

— Не устаю поражаться твоей самоуверенности.

Кир с усмешкой показывает на небо. Ночь отступает, сквозь густую тёмную хмарь начинает мороком просвечивать светлое небо. Я уже слышу приближающийся караван — медленный и размеренно-тяжёлый стук копыт, отзвуки человеческой речи. Одними губами шепчу: "Близко".

Скрыться в степи особо негде, разве что попытаться притвориться камнями у обочины тракта. Я отхожу назад на пару шагов, затерявшись в не рассеявшейся тьме. Кир столбом замирает посреди дороги, накинув на себя отводящую внимание "Вуаль Госпожи". Мне приходится приложить немало усилий, чтобы разглядеть его размытый силуэт в густом и тяжёлом утреннем тумане.

Звуки приближаются. Медленно вытаскиваю из мелких специальных петелек, пришитых к изнанке рукава, пару игольчато-тонких метательных дротиков. Близоруко щурюсь — видимость сквозь туман в такую рань нулевая. Недовольно морщусь. Резкая боль в глазницах сменяется ясной картиной, окрашенной во все оттенки красного. Пульсирующие фигуры — приближающиеся люди. Сколько их? Во время полёта невозможно сосчитать точно… Один, два… через тридцать вздохов будут как раз напротив того места, где затаилась я… Семь… десять… двенадцать… Главное, чтобы Сын Ночи напугал или удивил их до такой степени, чтобы они утратили бдительность. Девятнадцать, двадцать три… Больше половины из них — наёмные воины одной из Гильдий. Даже хорошо, что сейчас отвлекающая роль у Кира. Думаю, простой клыкастой улыбкой и ритуальным кинжалом их не напугаешь.

Мне нужны четверо, подойдут, вероятнее всего, во-он те три воина и этот хлипкий юноша с яркой кровью. С довольной улыбкой хищной кошки слежу, как они неторопливо приближаются к скрытому тонкой завесой Сыну Ночи. Мягко и неторопливо подхожу ближе. Я не хочу пропустить этот спектакль.

Когда между ними оставалось не больше десяти шагов, вуаль рассеялась. Первый воин, ведущий под уздцы лошадь с дремлющим на ходу всадником, отшатывается от внезапно возникшего на дороге воплощения ночного страха. Кобыла пытается встать на дыбы, и если бы не всё ещё удерживающий её человек, спящий всадник свалился бы на землю. Я разочарованно цокаю языком. Впрочем, явление Кира произошло довольно… эффектно. Я слишком привыкла к его ночной силе, чтобы постоянно вздрагивать, когда он призывает к себе Ночь. И всё равно не отказываю себе в удовольствии полюбоваться на него.

Его высокая фигура кажется слишком хрупкой в неощутимом вихре диких и необузданных сил, роящихся вокруг. Тёмные глаза напоминают антрацитовые провалы в никуда, танец звёзд в летнем небе, отражённый в глубоких зрачках гипнотически приковывает взгляд. Бледная кожа полупрозрачной тонкой оболочкой сдерживает сияющую Тьму, втиснутую в человеческое тело. Звёздным серебром отсвечивают его тёмные волосы, из ладоней змеятся потоки осязаемой Тьмы. Это… красиво. Не более. Меня уже такими спецэффектами не напугать.

— Светлого дня, господа, — Его голос стал глубже и напряжённее, в обертонах словно поселился ветер Той Стороны, будоражащей мелодией проходясь по натянутым нервам. — Кошелёк или жизнь?

И все произведённое Ночью впечатление летит… на Ту Сторону.

Я едва сдерживаю возмущённый кашель. Где он набрался таких… вульгарных оборотов? В художественной литературе Предначальной эпохи? Неужели можно быть настолько банальным и, как следствие, смешным? Брал бы пример с меня: не помню случая, чтобы я так пафосно и избито выражалась!

Но, во всяком случае, нужный эффект Киру произвести удалось. Угольно-чёткое наваждение рассеялось, и люди уже видят не Ночь в человеческом обличье, а простого и неудачливого грабителя. Кир с благожелательной улыбкой слушает нервный смех людей, но я замечаю, как подрагивают уголки его губ. Медлить больше нельзя.

Два дротика, вылетевшие из густого тумана, поражают двух выбранных мною в шеи. Сын Ночи воспринимает это как сигнал к началу битвы. Чёрный с серебряными искрами клубок по красивой дуге взмывает над их головами и расплескивается монолитной стеной, отрезая путь к бегству. Добродушная улыбка на лице Сына Ночи сменяется кровожадным оскалом. Даже меня пугает эта его застывшая маска ярости. Два новых дротика устремляются к моим намеченным жертвам. Бросаю на убитых алую паутину, защищающую их от посторонней магии. Хотя, надеюсь, у Кира хватит ума не использовать заклинания массового поражения.

Впрочем, четыре слишком быстро появившихся трупа и столь яркая демонстрация силы произвела на людей нужное впечатление. Воины спешно бросают оружие, даже не думая нападать на одинокую фигуру Сына Ночи. Умные ребята, понимают, что он уничтожит их прежде, чем они успеют сделать хоть пару шагов к нему. Купцы перетряхивают свои сумки, бросают на землю полные кошели. Тихий немелодичный звон радует уши — ярмарка для этих торговцев была удачной, но им не суждено успеть нарадоваться ей. Тихо усмехаюсь — глупые! Надеются выкупить себе жизнь… Увы, напрасно. Оставлять свидетелей ещё глупее.

Впрочем, среди воинов Гильдии находятся те, кто понимает, что смерть их ждёт лишь в том случае, если они не успеют убить Сына Ночи. Один из воинов с яростным криком бросается на Кира, нацелив двуручник ему в лицо, как копьё. Невозмутимый Сын Ночи "не замечает" существования несчастного, словно давая ему шанс одуматься. Но только пока между ними не остаётся шага три. Затем человек развеивается тёмным дымом, лишней тенью истаивая на сероватых плитах Звёздного тракта. Меч с громким лязгом падает на каменные плиты.

Стремительно выхожу из тумана чуть впереди Кира, опасаясь, что он не оставит никого мне. Появления нескладной седоволосой женщины встречают неодобрительно. То есть пытаются убить. Меня. Из арбалета. Простым болтом, без магических составляющих. Ха!

Я всегда представляю свои чувства как цветы. Вот и теперь моя ярость расцветает прекрасным цветком с бархатными резными листьями. Меня бесит не сам факт, что меня пытались убить, а что пытались сделать это столь… непрофессионально. На раскрытых ладонях возникают искорки нескольких жизней. Сузив глаза, ласково предлагаю неизвестному смельчаку выйти вперёд с повинной. Несколько вздохов жду, затем с жестокой ухмылкой сжимаю кулаки. Из-под пальцев брызнуло светом и алыми каплями, вполне реальными и ощутимыми. Семь человек падают мёртвыми. Надеюсь, среди них был тот, кто пытался меня убить.

Оставшиеся воины мрачно переминаются с ноги на ногу, не решаясь напасть на нас без приказа. Да и, прозвучи этот приказ, вряд ли кто захочет повторить судьбу своих попутчиков. Один из воинов внезапно бросается бежать, но не назад по тракту, где переливается тьмой воздвигнутая Киром стена, а в степь, надеясь затеряться в густом тумане. Но только не для моих глаз. Лениво бросаю дротик в удаляющийся красный силуэт. Конечно же, не попадаю. Помянув хмарь, резко вытягиваю в его сторону открытую ладонь, из середины которой вырывается сюрикен из тёмной крови. С чувством выполненного долга провожаю его взглядом. Уж он-то точно настигнет свою цель, пусть ради этого ему и придётся пролететь через всю Империю.

Я устало прикрываю глаза, давая своё молчаливое соглашение Киру. В тот же миг с его ладоней срываются упругие чёрные плети, прикосновениями заставляя людей замереть чёрным мрамором. Никто даже не успел вскрикнуть.

С мягкой улыбкой киваю, оценив его работу. Статуи получились что надо, даже самый лучший скульптор не смог бы создать такие. Кир, довольный моей молчаливой хвалой, легкомысленно улыбается и начинает методично обыскивать не окаменевшие трупы. Я чуть брезгливо морщусь и подхожу к тем четырём, что я присмотрела для ритуала. Повелительным взмахом руки заставляю их сердца снова забиться, частично вернув жизнь в эти тела. Но лишь самую малость.

Подчиняясь моему желанию, они встают с земли. Отряхиваются. Удивлённо смотрят на то, что осталось от каравана. Мои губы расползаются в довольной ухмылке. Они. Даже. Не. Поняли. Что. Мертвы. Безвольные куклы, сохранившие память и личность, но не смеющие даже дышать без моего приказа. Впрочем, им это дыхание уже без надобности.

— Дикая!

Оставляю свои новые игрушки и иду к Киру. На моём лице прекрасно читаются все эмоции, которые я не считаю необходимым сдерживать или прятать. Сын Ночи довольно кивает и протягивает мне скатанный в трубочку пергамент. Сине-стальная ленточка скреплена серебристой печатью с вычеканенным гербом императора — песочные часы, отмеряющие время, позади обнажённого меча. Равнодушно взламываю печать и встряхиваю пергамент, заставляя его развернуться. Ровный серый цвет вызывает недоумение, пока я не вспоминаю сменить зрение на обычное. Вчитываюсь в аккуратные каллиграфические строки, и чувствую, как медленно поднимаются мои брови.

— Читал? — Нн отрицательно качает головой. Конечно же, усмехаюсь я, он ещё помнит, что все бумаги надо отдавать мне. Всё-таки, я Магистр Клана, пусть и бывшая, и в политике разбираюсь лучше элитного воина, чьё дело битва. Протягиваю свиток Киру, он быстро пробегает его глазами, и его лицо остаётся всё так же спокойно.

Приятно греет осознание собственной исключительности. Медленно подхожу к своим мёртвым рабам, внимательно разглядываю их. От трёх крепких воителей я вряд ли добьюсь внятного ответа. А вот последний… Чуть прищуриваюсь и с милой улыбкой разглядываю его лицо. Симпатичный. Хрупкие и слишком тонкие черты лица. Слишком правильные. Нет ни единого изъяна в линиях скул, носа, бровей. Глаза слишком большие для юноши, да и строение тела больше женоподобное. Слишком красив. И это раздражает.

… Или красива?…

— Имя, — требую я.

— Риилрае ленн'Филоэрн. — мёртвый голос, особенно чётко проговаривающий резкие созвучия.

Кир неслышно подошёл сзади и положил руку мне на плечо.

Произношу в сторону, разглядывая мутную дымку над землёй. Обыденные слова обкатанными ледяными камнями обжигают губы:

— Надо же… К а к а я у д а ч а. Племянница Императора путешествует вместе с караваном не особо богатых торговцев. Инкогнито. Иначе зачем бы ещё столь Сиятельной особе облачаться в мужскую одежду…

— Ты что-то задумала? — голос Кира… чуть взволнован. Он не смеет не доверять мне, о нет! Мои… хм… назовём это "авантюры"… всегда приносили нам только пользу. Ну, почти всегда.

— Ничего, — спокойно пожимаю плечами. — Я не отступлюсь от своих намерений. Из этой четвёрки получатся прекрасные кровавые стражи. Императорская кровь только предаст им некоторые… неповторимые особенности.

— Мы могли бы… — осторожно начинает Сын Ночи, но я его бесцеремонно прерываю:

— Нет. Нам нет дела до политики, мы слишком слабы. Ввязываться интриги Большого Двора без чьей-либо поддержки, желательно своего клана, смертельно глупо. Так могут поступать только самоуверенные дилетанты, которые уверенны, что будет достаточно просто явиться пред светлы очи нашего Императора, потрясти этой грамоткой и завопить "А я всё знаю!", как самодержец тут же броситься исполнять все их желания. — замолкаю, размышляя над такой перспективой. Жаль, что столь глупых Императоров нет, а если и есть, то рядом ошивается толпа умных советников. — Но скорее всего несчастного ждёт смерть. Прирежут в тёмной подворотне и всё.

Кир согласно хмыкает, но я всё равно чувствую его недовольство от невозможности поиграть в большую политику. Недовольно передёргиваю плечами.

— Эту девчонку отправили в Цитадель с просьбой о её защите. В Столице назревает что-то очень страшное, раз Император начал прятать своих родичей. Нам нет до этого дела.

Кир философски пожимает плечами. Ну нет, так нет.

— Оставим всё, как есть? — деловито интересуется он.

— Ну если тебе так понравились эти великолепные статуи твоего производства, ты можешь тащить их с собой… — меланхолично мурлычу я.

Сын Ночи протестующе фыркает, и начинает перебирать вещи торговцев, выбирая то, что может нам пригодиться.

— Посмотри личные вещи Риилрае, — прошу я, — её одежда может оказаться впору нашей… хм… ученице.

Кир согласно кивает. Я ещё раз просматриваю свиток, размышляя, какую выгоду из этого можно почерпнуть. Ничего не придумав, я осторожно, стараясь не помять, засовываю его во внутренний карман куртки.

Приказным жестом заставляю трупы идти за мной. Кир не отрываясь от своей полезной деятельности кивает мне — он присоединится к нам позже и просит не начинать ритуал без него. Я уже давно привыкла расшифровывать его молчание. Как и он моё.

Закрываю глаза. Вслушиваюсь в землю под ногами. Подолгу останавливаюсь на одном месте, пытаясь почувствовать внутреннюю энергию здешней породы. К сожалению, никаких природных источников силы в степях нет, остаётся надеяться лишь на память земли. Кровь и смерть она помнит дольше всего.

Здесь. Открываю глаза, осматриваюсь. Я успела довольно далеко удалиться от тракта. Небольшой участок чистой и ровной каменистой земли. Самое то. Серыми тенями за спиной маячат полуживые трупы. Повелительным кивком заставляю их раздеться и лечь на землю звездой — голова к голове. Довольно смотрю на их гармонично-изящные тела. Не удерживаюсь, острыми коготками провожу по щеке девушки, бездумно глядящей в небо. Она даже не вздрагивает от боли. Тихо смеюсь — она даже не знает, что ей больно.

Из глубокой царапины выступает кровь, слишком яркая на фоне мертвенно-белой кожи. Провожу ладонью по её щеке, на пальцах остаётся алый след. Кончиком языка касаюсь россыпи мельчайших капель, прислушиваюсь к вкусовым ощущениям. Острая мятная свежесть и льдинки на языке. Чистая, яркая кровь.

— Вкусно? — Он неслышно подошёл сбоку, молчаливой тенью стоит за плечом, с каким-то детским любопытством наблюдает за моими действиями. Беззлобно усмехаюсь в ответ.

— Ты даже не можешь представить как…

С некоторой жалостью и нежностью касаюсь снежно-белой кожи девчонки. Простите, леди Сиятельная, но вам предстоит не просто умереть, но и стать расходным материалом для моего ритуала. Слишком, слишком чистая и дорогая кровь.

Наверное, погружённая в свои мысли, я повторила это вслух. Кир безучастно-внимательно смотрит на девушку, затем с тем же научным интересом на меня. И молчит.

Раздражённым взмахом руки приказываю… скорее, настойчиво прошу быстрее высказаться и дать мне провести ритуал. Сын Ночи кривит губы в своей омерзительно-насмешливой ухмылке.

— Именно за ваше пристрастие к яркой, чистой крови, моя леди, люди ненавидят Чародеек Крови гораздо сильнее Детей Ночи.

Подготовка к ритуалу, затрагивающая некоторые эмоции, не позволяет мне сорваться в безбрежно-ясную ярость.

— И при этом ваша магия гораздо темнее нашей, Kefre ir-Naara, — тоже перехожу на изысканно-оскорбительный тон интриг Большого Двора.

— Но люди этого не знают, — многозначительность его взгляда иногда меня пугает. Но не в этот раз, о нет, не в этот. Сейчас я слишком сосредоточена на вызове кровавых стражей. — Вас ненавидят, моя леди. И не только потому, что вы разнесли половину столицы в слепом гневе. Вас называют кровопийцами, вас бояться, и поэтому ненавидят… Как и нас, впрочем.

— Как и всех магов, как и всех жрецов. — Эмоций и чувств нет, им не место сейчас. Я составляю модель заклинания. — Людям свойственно ненавидеть тех, кто сильнее. А теперь, Kefre ir-Naara, прошу, не мешайте мне.

Он с издевательским поклоном отходит назад, умудряясь почти слиться с полупрозрачной кисеей тумана. Выбрасываю диалог из головы — я подумаю над этим позже.

Ровным шагом обхожу распластанные тела по кругу, размышляя, с кого начать. Резко останавливаюсь напротив самого сильного (ну, по крайней мере, с виду) из воинов. Прислушиваюсь к его ровному искусственному пульсу, чуть корректирую частоту и силу сердцебиения. В ладони лежит тёплая рукоять кинжала. Буднично-равнодушно взрезаю вены на запястье. Окуная кончик лезвия в рану начинаю рисовать на животе воина завораживающую вязь. Когда ровная окружность широкого рисунка замыкается, резкой точкой наношу удар в середину рисунка и проворачиваю в ране кинжал. Его тёмная кровь ровной вязкой пеленой начинает толчками выплёскиваться из раны. Так же спокойно, будто исполняю рутинное, ежедневное действо, провожу ритуал с каждым из воинов, оставив племянницу императора напоследок. Когда уже три кровавые лужи растекаются по земле, запоздало вспоминаю, что девчонку следовало бы положить в центр, для улучшения эффекта. Укоризненно качаю головой, остановившись над ней.

— Что, и во время сражений Чародейки соблюдают этот долгий и сложный ритуал?

— Конечно, нет. Просто поднимают в крови сути воинов и заставляют их сражаться. Я же хочу получить не безмозглых существ, а разумных стражей, обладающих некоторыми магическими способностями. Вот и приходится следовать церемониалу.

Равнодушно надрезаю её горло и придерживаю края раны, на давая фонтану крови забрызгать всё вокруг, включая меня.

— Брезгуешь? — кончиками губ усмехается Сын Ночи. Досадливо на него фыркаю.

Теперь отойти на пару шагов назад и разбудить в своей крови память о тех, кого хочу призвать. Бдительно оглядываю уже обескровленные трупы. Крови набралось достаточно, эдакая ровная и неподвижная алая лужа. И в неё тонким медленным и ярким ручейком вливается кровь Сиятельной.

Чуть прикусываю губу при мысли о том, что сейчас я могу увидеть тех, кто мне был дороже всего. И тех, кого несмотря ни на что не могу вернуть.

Острой вспышкой обжигающе ледяной боли воспоминание о невысокой хрупкой женщине, с синими бездонными глазами и каштановым водопадом волос. Вечно улыбающееся лицо, такое родное и такое далёкое.

Губы кривятся в неслышном никому (а особенно Сыну Ночи, ему точно слышать не следует) шёпоте-призыве. За колкой формулой зова следует имя…

— Селин, мать моя.

Над телом одного из мужчин вырастает кровавый столб. Под моим требовательно-умоляющим взглядом из него формируется знакомая фигура. Черты лица прорисовываются с небывалой чёткостью, но всё равно остаются смазанными. Вместо глаз тёмные провалы. По телу стража тянется яркий ручеёк императорской крови, вливаясь в бездонные глазницы и наполняя их нестерпимо-алым сиянием. Кровавый страж медленно подходит ко мне и останавливается напротив. А вот теперь посмотрим, посчитают ли бывшего Магистра достойной службы или потребуют свою плату. Возможно, жизнями, моей и чужими…

Страж опускается передо мной на одно колено в вассальной присяге.

— Среброволосый отец мой.

Высокий и широкоплечий страж со знакомыми острыми чертами лица с добродушной усмешкой кланяется мне, сияющие глаза насмешливо щурятся, разглядывая меня с некоторой гордостью.

— Шаннея, сестра моя Верная…

Прекрасная, словно высшая богиня, сотканная из крови принесённых ей жертв и лунного света, она подходит ко мне. Я не в силах оторвать от её холодного совершенного лица взгляд — полные губы сомкнуты вечной печатью молчания, сияющие провалы глаз смотрят с грустью и укоризной, правильные черты лица словно выточены из камня. Рядом с ней императорская племянница — деревенская дурнушка.

Не выдерживаю и с надрывным вздохом-всхлипом склоняюсь перед этим воплощением памяти и боли. Шаннея… Нет! Страж!… тонкими пальцами касается моего лица, приподнимая его за подбородок. Я не возражаю, по щекам текут слёзы. Страж нежно целует меня в лоб. Со странной отрешённостью замечаю, что губы у неё… у него… ледяные. Он (она) одним текучим движением отходит в сторону и церемониально кланяется мне. Поднимаю голову, принимая присягу, чувствуя, как по щекам наперегонки текут ручейки крови и слёз.

— Своей и чужой кровью… — голос предательски дрогнул, но я резко одёргиваю себя и заставляю себя успокоиться, — … заклинаю вас служить мне в жизни и смерти.

Стражи алыми тенями растворяются в холодном утреннем тумане, оставаясь на расстоянии вытянутой руки и в то же время — в другой плоскости мира. Вечно рядом, но так далеко.

Невозможно отобрать у Чернокрылой что-то навсегда. Дальше Грани она их не отпустила.

Отвернувшись, я даю знак Киру, что пора уходить. По моим расчётам, Нэссэра скоро должна проснуться, и нужно успеть до её пробуждения. Обескровленные и уже окончательно мёртвые тела остаются лежать на земле. Губы помимо моей воли растягиваются в злорадной ухмылке: когда найдут то, что осталось от каравана, наверняка ведь прочешут местность… и наткнутся на следы страшного ритуала. Я очень люблю когда возникают пугающе-жестокие легенды о нашем Ордене. Это значит, что нас ещё помнят.

— По-моему, ты зря вызвала свою Верную, — тихо произносит Кир. Чувствуется, что он до этого долго и тщательно взвешивал слова, чтобы не обидеть меня. Не обидел. Просто напомнил мне о моём предательстве.

— По-твоему, — резко отрезаю я, осторожно вытирая с лица следы поцелуя стража.

Мы пришли вовремя. Нэссэра как раз проснулась и теперь осматривается, слепо прищурившись спросонья. Заметив нас, она пытается вскочить, но едва приподнявшись, с тихим стоном падает на землю.

— Светлого дня, — вежливо приветствую нашу ученицу и с чисто научным любопытством разглядываю её. Сейчас она выглядит гораздо лучше — моя кровь и сила Ночи заживили многочисленные царапины и восстановили баланс её сил. Только в волосах остались комья земли.

Гладкая матовая кожа, глубокие и слегка раскосые чёрные глаза-омуты следят за нами с настороженностью. Полные чувственные губы, широкие скулы и высокий лоб. Девчонка из горцев? Похоже.

Я присаживаюсь рядом с ней, но всё же на некотором расстоянии, стараясь держать пустые ладони на виду. Я, конечно, не сильно верю в байки о воинском искусстве горцев, но испуганного воина всё равно лучше не провоцировать.

— Кто вы? — странно напряжённо спрашивает девушка. Я ласково улыбаюсь, поощряя её к дальнейшим вопросам, но она молчит, дожидаясь ответа.

— Мы мирные путники, никому не причиняющие вреда… — и именно в этот момент к нам подходит Кир и с невозмутимым лицом перебрасывает мне довольно тяжёленький мешочек с золотом, звякнувший в полёте. Рассеянно ловлю его, заметив, что ещё один Сын Ночи прячет в свою сумку, валяющуюся с другой стороны от потухшего костра. Ловлю задумчивый взгляд горянки и понимающе ухмыляюсь. Мешочек с деньгами ведь не из под земли взялся?.. Досадливо скривившись, уже другим, холодным голосом, говорю, — Мы наёмники, Охотники Смерти, если тебе это о чём-то говорит.

— Говорит, — она серьёзно кивает, — что мне следует убраться от вас подальше.

Удивлённо приподнимаю брови. Вежливый намёк, что она уберётся сразу же, как только почувствует себя лучше? Наи-ивная. Да кто ж её отпустит?

— Я — Дикая, — вежливость, вежливость и ещё раз вежливость, если я не хочу удерживать эту девчонку силой, — Это, — кивок в сторону ковыряющегося в сумке Сына Ночи, — Кир.

— Рида, — нехотя произносит девчонка. С насмешливо-загадочной улыбкой разглядываю её, чуть склонив голову. Слишком разные — эта девушка и её имя. Неужели у них нет ни одной ведьмы, способной при рождении наречь ребёнка так, чтобы имя не изменяло под себя жизнь и характер? — Разве Дикая — это имя?

Любознательная девочка.

— Нет, — отрицательно наклоняю голову, — но все зовут меня так.

— И есть за что? — как-то слишком развязано усмехается Рида, и чувствую в её улыбке некоторую натяжку. Фальшь.

— Было, — уклончиво отвожу взгляд.

Кир протягивает мне кусок вяленого мяса и вопросительно смотрит на нашу ученицу, отдавая ей криво нарезанный хлеб. Усмехаюсь, поняв, что уже вовсю величаю Риду ученицей. Но у неё нет и не будет выбора.

Девушка коротко кивает в благодарность за хлеб и еле сдерживается, чтобы не слопать его за один укус. Кир с тёплой и сентиментальной улыбкой начинает кромсать оставшуюся буханку. Не выдержав, отбираю у него хлеб и короткий кинжал, который мы используем вместо ножа, и ненамного аккуратнее отрезаю ещё пару кусков, с некоторым удовольствием наблюдая, как жадно следит за мной Рида.

— Сколько времени ты не ела? — сочувственно интересуется Кир. Девушка хмурится и уточняет дату, подсчитывая что-то в уме. Искренне надеюсь, что она действительно умеет считать — безграмотность горцев стала такой же притчей во языцах, как и их воинское мастерство.

Нарезанный хлеб девушка выхватывает у меня прежде, чем я успеваю протянуть его ей. Неодобрительно качаю головой, как бы ей плохо не сделалось. Хотя… скорее, это естественный процесс восстановления биомассы тела, утерянной за моменты между смертью и возрождением.

— Вроде, только день, — судорожно сглотнув, чуть виновато отвечает ученица, тут же снова кусками заглатывая хлеб. Переглянувшись, мы синхронно пожимаем плечами, и Кир начинает быстро извлекать из своей бездонной сумки оставшуюся у нас еду. Пусть девчонка ест, ей это необходимо, мы вполне способны голодать несколько суток. Да и всё равно в город собрались.

Когда основной голод Рида наконец утоляет, я приступаю к допросу, маскируемому под задушевную беседу.

— Может, расскажешь, что с тобой случилось? — сочувственно стучу по спине поперхнувшуюся девушку. Откашлявшись, она со вздохом откладывает надкусанный хлеб с положенным на него мясом и зябко передёрнув плечами отвечает:

— Мой аул был уничтожен. Равнинники напали ночью и подожгли дома. Убивали всех до единого, воинов расстреливали издали. Я запомнила стрелы: серебристое древко, синяя сталь и золотое оперение. Женщин и детей изрубили на части, не пощадили никого, — она замолкает, невидяще глядя прямо перед собой, а затем внезапно добавляет: — Даже наша кровная месть милосердней.

Она не выглядит насмерть перепуганной или сломленной горем. Великолепное самообладание? Не думаю. В горах поработали славные паладины Святой Церкви, а их беспощадность к "нечестивым язычникам" я знаю не по наслышке. Психически неподготовленному человеку будут ещё несколько десятидневий сниться кошмары. Ведь даже мне снились. В случае же с Ридой, я думаю, вполне вероятно то, что после её смерти некоторые чувства из жизни-до-возрождения притупились.

— А что случилось с тобой? Когда ты пришла, ты выглядела… не блестяще, — осторожно перевожу разговор на интересующую меня тему. Ученица уныло вздыхает и поясняет:

— Отец смог дать мне шанс вырваться из оцепленного аула. Я спустилась на равнину и попыталась убежать подальше. Сначала мне это удавалось, но потом… видимо, был среди них кто-то, заинтересованный в нашем поголовном уничтожении. Разделавшись с оставшимися, они бросились преследовать меня. Догнали.

— И убили, — подсказывает Кир во время затянувшегося молчания.

— И убили, — покорно соглашается девушка и снова надолго замолкает. Я многообещающе улыбаюсь Киру, он виновато пожимает плечами, взглядом обещая больше не вмешиваться в наш разговор.

Коснувшись спутанных волос, девушка продолжает свою размеренно-неторопливую речь.

— Мой Род считается в горах почти священным — мы имеем шанс на возрождение, если погибли не своей смертью, поэтому на наш аул никогда не нападали другие горцы. Но равнинники нашли способ не дать нам воскреснуть — они сожгли все тела, справедливо рассудив, что мы не фениксы. Не знаю, почему меня не сожгли так же как и всех. Может, — она равнодушно пожимает плечами, — у них не было дров под рукой и они понадеялись, что если закопают меня поглубже, я не смогу выбраться. Смогла.

Она с трудом подавляет в себе детское желание расплакаться. Я мысленно улыбаюсь. Версии сошлись, и мне уже не надо выпытывать, какой это кошмар — самостоятельно пытаться выбраться из-под земли. Наверное, не намного страшней, чем выдирать с Той Стороны свою жизнь.

Почему я не умерла тогда? Потому что слишком ценю свою жизнь и не готова умереть даже ради своей Верной. И это самое страшное предательство. И не надо врать самой себе, что у тебя есть долг. У тебя был выбор и ты его сделала.

— То есть, если тебя снова убьют, ты воскреснешь? — Кир пытается отвлечь ученицу от грустных мыслей… довольно бестактными в данной ситуации вопросами.

Рида поднимает на него взгляд, и я уже знаю, что увидит в нём Кир: холод, усталость и детскую беззащитность. Даже односторонняя связь Верности связывает крепче, чем жажда мести, ненависть или общая цель.

Может, мне дан шанс исправить свою ошибку? Доказать самой себе, что я не такая дрянь, какой считаю себя с тех пор. Заманчиво, но я ничего не хочу менять в своей жизни. Меня устраивает всё, что есть во мне… Но может, это не устраивает мою Шаннею? Ведь Верные неразлучны и после смерти, и моя сестра и подруга вполне могла послать мне этот шанс (испытание?). Не зря ведь жрецы Aueliende говорят… говорили, что на Той Стороне умершим открываются удивительные возможности…

— Что ты собираешься делать дальше? — рассеянным голосом интересуюсь я, с лихорадочной скоростью проигрывая варианты событий. Рида переводит взгляд на меня и я вижу в её глазах удивление, скрытое под тонким налётом насмешки.

— Вы что-то можете мне предложить?

— Защиту, — не задумываясь отвечаю на её слова, не желая чувствовать в них подвоха. Когда её ученичество будет признано официально, я смогу ей вдолбить, что насмехаться над учителями и в присутствии учителей чревато для здоровья, физического и душевного. — Тебе она пригодится.

— Разве двое наёмников могут защитить меня от гнева Церкви?

— Они и не такое могут! — иронично усмехается Кир. — Да и ты сама сможешь от них весьма продуктивно защищаться, если тебя немного подучить…

Я мысленно аплодирую своему спутнику. С довольной полуулыбкой наблюдаю за недоверием девушки. Задумчиво провожу пальцами по губам, словно стирая незримую кровь.

— Разве ты не знаешь, кого называют Охотниками Смерти?

— Самых удачливых убийц? — мрачно предполагает девушка, в её взгляде мелькает недовольство, что ей приходится отвечать на вопросы, ответы на которые она знать не может.

Тихо смеюсь, вкладывая в свой смех всю свою усталость и горькую иронию.

— Нет, девочка… Охотники — те кто принесли свои жизни на алтарь служения Aueliende. Некроманты, как их принято называть, — внимательно слежу за реакцией девчонки. От этого зависит будет ли она учиться добровольно, или мне снова придётся применять порабощающее разум чародейство. Каюсь, я никогда не была особо милосердной наставницей.

— Разве способности не передаются по наследству? — с непонятной враждебностью отзывается Рида. Честно, я такого вопроса не ожидала и немного растерялась.

— Передаются, — невозмутимо подтверждает Кир, — но ты же уже была в объятиях Aueliende, и в тебе есть толика её сил. Тебя нужно просто обучить, ведь…

Я не спорю, Сын Ночи, конечно, умница, но уловив подтекст разговора, я с милой и невинной улыбочкой перебиваю его, пока он не начинает… угрожать ей. Пусть косвенно и завуалировано, ставя её перед отсутствием выбора, но всё равно угрожать.

Я бы ему за такое выгрызла язык.

— Ведь ты хочешь отомстить?

Понимаю, что попала в единственно больное и уязвимое место Риды. О да, отомстить она желает больше всего! Неужели церковь не понимает, что такими темпами она вполне может заработать себе кровников на столетия вперёд?!

Да нет, всё они понимают. Просто пока на их стороне народ, которому пообещали освобождение от кровавой власти жестоких богов, Церковь действительно сильна. В чём-то, может, их проповедники и правы, даже мне некоторые мессы казались отвратительными, но это ещё не повод вырезать под корень всех, обладающей магией!

Впрочем, я не права. Под льдистым светом солнца все души покрываются льдом, и даже магия жизни несёт только боль и смерть. Правы они. В чём-то.

Даже я это понимаю.

Только вот простить никогда не смогу.

Рида судорожно кивает, в тёмных глазах появляется пугающая решимость идти до конца. Да девочка с характером, и не слабым! Чувствую, что её ученичество будет весёлым… и для неё, и для нас.

Сдерживаю ликование. Выходит, не одна я такая… (будем называть вещи своими именами) дура, что попалась на уловку о мести. Нам удалось её уговорить гораздо быстрее, чем Киру — меня, когда он нашёл меня после Падения наших кланов. Да, я тоже тогда хотела отомстить… частично это мне удалось, но никто и никогда не сможет расплатиться со мной за мёртвый клан. Мёртвых сестёр. Мёртвую Верную.

Двое никогда не смогут уничтожить Церковь.

Но трое ещё могут попытаться.

— Мне надо будет учиться у вас? — с дрожью в голосе спрашивает девушка.

— А разве есть ещё и другие некроманты, избежавшие уничтожения?..

С тяжёлым вздохом она опускает взгляд. Я довольно смеюсь, Кир мечтательно смотрит в посветлевшее небо.

— Что ж, собирайся… ученица.

Слишком просто.

Я вычёсываю чёрный шёлк мокрых волос Риды, переплетаю косы алыми лентами, струящимися из моих надрезанных вен.

— И тебе не больно? — удивляется девушка. Я на мгновение замираю, прислушиваясь к своим ощущениям. Отрицательно качаю головой.

— Скорее, чуть-чуть щиплет. Нервные окончания в запястьях уже давно отмерли.

— Так часто режешь себе вены?!

— Ну не горло же себе резать, когда припечёт, — слегка удивлённо пожимаю плечами. — Вся моя… теперь наша… магия построена на своей крови.

— А чужая не подойдёт? — с деловитой кровожадностью интересуется ученица.

— Слабый заменитель. Её можно использовать, только когда её пролито достаточном много. Например, во время крупных сражений.

За те несколько дней, что мы путешествуем вместе, мы так и не успели добраться до города. Риду приходится пересаживать с химеры на грифона и с грифона на химеру каждые полдня, но всё равно животные слишком быстро устают. У них не остаётся даже сил летать, как раньше, пока мы отдыхаем.

Девушка кутается в тёплый плащ Кира. Её одежда никуда не годилась, мы её сожгли ещё тогда, обрядив ученицу в найденные запасные вещи. Рида не возмущалась, терпела. Но когда в пределах видимости с высоты птичьего полёта показалась деревенька, она потребовала, чтобы ей достали нормальной одежды.

Я её поддержала, и Кир, изображая великомученика, отправился к поселению. А нашей ученице, обнаружившей небольшой ручеёк, приспичило вымыть голову.

— Может, ты их обрежешь? — предлагаю ей, насмотревшись на её мучения.

— Нет! — Отшатывается от меня ученица. — Ни за что!

Вопросительно изогнув бровь, жду пояснений. Рида осторожно касается заплетённых кос, проводит ладонью по ещё влажным волосам.

— Для горцев нет большего позора, чем носить короткую причёску, — спокойно произносит она.

— А в бою не мешает?

Она с улыбкой отрицательно качает головой. Чёрные волосы отсвечивают рубином кровавых лент.

Девушка задумчиво смотрит на свои запястья. Кожа у неё на них тонкая и полупрозрачная, как первый летний лёд. Резать такую — жалко, шрамы никогда не сойдут. Впрочем, ей до этого рано. Необходимая мутация, перестраивающая организм и дающая крови необходимые свойства, ещё не началась. Я обучила горянку только нескольким фокусам по управлению собственной кровеносной системой. Ей это пригодится. Кир же учит её насылать сны, утверждая, что из неё получится прекрасная Говорящая-с-Ночью. До Ушедших-в-Ночь, боевой элиты клана Ночи, она конечно не дотянет, но…

Хищно усмехаюсь. Пусть Кир — один из сильнейших Сыновей Ночи, но он не понимает, что создавать и насылать паутину снов гораздо действеннее, чем превращать людей в тени. Надо только провести девочку через безумие, раз страх и боль она уже познала.

Рида смотрит на меня со странной смесью страха и полного доверия. Внутренне морщусь. Она пока что слаба, её надо долго закалять. Она должна перестать бояться.

Ласково касаюсь её волос:

— Попробуй почувствовать жизнь вокруг нас. Попробуй увидеть Кира.

Она серьёзно кивает и закрывает глаза. Хм? Сказки про Астрал? Глупо. Впрочем, пусть пробует так сначала сосредотачиваться.

Некоторое время сижу неподвижно, ожидая результатов. Рида нервно кусает губы, но не спешит открывать глаза и жаловаться на возникшие трудности. Губы сами собой растягиваются в хищной ухмылке. Довольно грубо вмешиваюсь в её сознание, пытаюсь систематизировать мелькающие видения. Внезапно чувствую, что тону, захлёбываюсь в её горьких эмоциях. Вышвыриваю своё сознание из её разума.

Пытаюсь отдышаться.

— Ты не правильно действуешь, — холодно обрываю её сосредоточенность. Рида вздрагивает и поднимает на меня тёмные глаза. — Ты пытаешься вызвать эмоции, тебе же нужно от них отрешиться. Прислушайся к стуку своего сердца, почувствуй пульсацию своей крови, услышь её приветствие другой жизни.

Я и не надеюсь, что у неё даже с такой подробной инструкцией получится с первого раза. Невесть с чего решаю помочь ей. Сосредоточенно "веду" свой разум по самой грани транса, которую так давно привыкла переступать не задумываясь. Да, со времён ученичества это простенькое упражнение не давалась мне так тяжело. Заставляю свой разум отпустить все мысли и эмоции, оставив только гулкую тишину, в которой далёкой пульсацией разносится стук моего сердца. Совсем рядом стучит сердце моей ученицы, но в отличии от моего ровного размеренно-медленно сердцебиения, оно колотится неровно, нервно пропуская удары.

Осторожно касаюсь её разума, зову за собой и Рида безвольно следует за мной в мой транс. Удерживая связь с ней, соскальзываю в знакомые пустынно-серые глубины, где издалека видно любое живое существо. Я знаю, что выгляжу здесь… не лучшим образом — закручивающаяся туманно-алая спираль, нестабильно качающаяся в различные стороны. Еле удерживаюсь, чтобы не передёрнуться от отвращения — я напоминаю самой себе одну очень противную гнилостную водоросль.

Горянка пылает ровным пламенем серебристо-алой звезды. Язычки пламени растеряно тянутся в разные стороны — ей тяжело ориентироваться здесь. С прохладной усмешкой вспоминаю себя в её годы — я тогда не умела и этого.

— Что это? — Меня бьёт сильная дрожь от вырвавшегося из пламени шипения-вскрика, похожего на скрип когтей по стеклу.

Говори мысленно! — посылаю в её сторону резкий телепатический импульс. Девушка послушно пытается сосредоточиться на определённой мысли.

Сосредоточься и толкни мысли мне, — устав ждать, пока она сама разберётся, даю ей подсказку. В серебре пламени проскальзывает лёгкая вина и сожаление, а алый свет пылает гневом и обидой. Какой она всё-таки ребёнок…

Там! — Резкая и колкая мысль словно пронзает мой разум раскалённой иглой, громкостью превосходя зимний гром. Её ещё долго придётся учить контролировать себя.

Поворачиваюсь в ту сторону, куда тянется пламя. Одинокая алая искра пульсирует неровным багряным светом. Рида напрягается, словно пытается подготовиться к бою здесь. Успокаиваю её:

Это Кир. Возвращаемся.

Схватив её, скольжу сквозь плотный туман, безжалостно разрывая его на своём пути. Рида волочится мешающим грузом где-то позади.

Резко открываю глаза. Реальность и обратная сторона грани транса накладываются друг на друга, не давая сфокусировать взгляд. Успевая только заметить ещё далёкую тёмную точку приближающегося Сына Ночи. Последний рывок сменяется сильной головной болью — я и забыла, что вытаскивать кого-то из транса довольно болезненно. Со злорадством вспоминаю, что Риде сейчас ещё хуже. Оборачиваюсь к ученице.

Матовая кожа горянки приобрела мягкий зеленоватый цвет, девушка изо всех сил сдерживает рвоту. Как же! Воительница! Не подобает ей показывать свою слабость!

Подошедший Кир равнодушно роняет на землю ворох одежды, и отцепив от пояса флягу перебрасывает её мне.

— Как чувствовал, — недовольно хмурится. Радостно скалюсь в ответ. Открутив крышку фляги, инкрустированную полым тёмным камнем, делаю большой глоток. Не-на-ви-жу молоко. С трудом сглотнув, передаю откупоренную фляжку Риде. Девушка бросает на меня такой пламенный взгляд, от которого даже лёд плавиться не начал бы. Пересилив собственный желудок, она маленькими глотками с удовольствием начинает пить молоко. Не понимаю я, как его можно пить по доброй воле?

Справившись с дурнотой, Рида вспоминает, что одета только в один плащ, и тот принадлежит Киру. Бросив недовольный взгляд на Сына Ночи, она смущённо пытается поплотнее в него закутаться. С лёгкой улыбкой наблюдаю, как нежно краснеют щёчки девушки. Заметив это, ученица гневно шипит на меня:

— Не смотри!

Удивлённо приподнимаю брови, продолжая насмешливо улыбаться.

— Ты меня стесняешься? — Она утвердительно кивает, твёрдо глядя мне в глаза. — Зря.

Она рассерженно вскидывается, но натыкается только на невинный взгляд. Я даже улыбаться перестала.

Кир насмешливо фыркает, с покровительственной насмешкой следя за нами.

— Ближайший город в трёх днях скачки отсюда, — спокойно произносит он. — Поторопитесь, если хотите ночевать в нормальных постелях.

Я мгновенно вскочила на ноги. Спать на земле, когда один бок отмораживается полностью, а другой лишь частично, мне уже надоело. Рида тоже проявляет некое подобие оживления, бросая на меня и Кира многозначительные взгляды. Фыркнув, иду будить химеру, спящую чуть в стороне от нашей стоянки. Львиная голова пытается возмущённо откусить мне руку, но получив по носу всё же просыпается и неохотно встаёт, зевая во всю пасть. Козлиная голова как всегда в таких случаях начинает душераздирающе (вернее, ушезакладывающе) блеять. И лишь дракон на хвосте продолжает спокойно посапывать на ходу.

— Я тебя, кажется, просила не подходить со спины, — равнодушно бросаю через плечо незаметно подошедшему Киру. Он флегматично пожимает плечами.

— Я бы тебя попросил не проводить с Ридой таких опытов, как сегодня.

— Она — моя ученица, и мне лучше знать, чему и когда её необходимо учить.

— Она — наша ученица. Не забывай этого.

Рассерженно фыркаю на до отвратительности невозмутимого Сына Ночи. Он протяжно вздыхает и пытается втолковать мне относительно прописные истины:

— Пойми, Дикая, это не моё желание помешать её обучению, как Чародейки Крови, это необходимая предосторожность. Опасно находиться вам обеим в таком трансе одновременно. А если бы на вас напали?

— Я бы показала Риде несколько боевых приёмов.

Кир возводит очи к небу, словно спрашивая у серебряного светила, за что оно обрекло его возиться с двумя такими детьми.

— И всё-таки воздержись от таких упражнений, пока мы не будем в безопасности… или пока меня нет, — просит он.

— К тебе это тоже относится, — с ехидцей напоминаю ему. Он с достоинством кивает и делает знак прекратить разговор — слегка удивлённа нашей размолвкой Рида стоит в нескольких шагах позади. Не думаю, что она успела что-либо услышать.

— А… а мы точно сегодня до города доберёмся? — недоверчиво уточняет она.

— Точно, точно, — недовольно ворчу я, садясь на сонную химеру. Сегодня Рида сначала летит с Киром. — Если не будем время тянуть.

Азартно рявкнув, химера отталкивается от земли, взмыв в высоком прыжке. Сильные кожистые крылья удерживают её на небольшой высоте, пока грифон разминает крылья, устраивая небольшой ураган. Рида с кислой миной усаживается позади Кира, вцепившись в него мёртвой хваткой.

— Хэй! Вам специальное приглашение нужно?!

С пронзительным ведьминским хохотом взмываю вверх, подставляя своё лицо ветру.

Тенями скользим по узким тёмным улочкам небольшого городка. Вокруг нас вьётся изысканными одеждами материальная Тьма. Если закрыть глаза, то шорох длинных юбок моего шикарного платья можно принять за шелест опадающих листьев. Мелодично позвякивают длинные серьги с кровавыми рубинами. Поправляю капюшон тёмного плаща, скрывая своё лицо… скорее, излишне короткую причёску, не сочетающуюся с моим нарядом.

Позади степенно вышагивает Кир, под руку ведя перепуганную Риду. Согласна, не очень приятно наблюдать Сына Ночи за работой. Я тоже долго после такого зрелища не спала ночами. Только не от того, что меня кошмары мучили, скорее, из-за того, что боялась увидеть этот кошмар наяву.

Ученица зябко кутается в прохладную ткань искрящейся тёмной шали. Сколько не отбрыкивалась она от сумрачного наряда, увильнуть ей всё же не удалось. Да, не очень приятно чувствовать, что твоя одежда соткана из живой Тьмы, но мы же не желаем засветиться в этом городе ярче солнца?

В лёгком замешательстве останавливаюсь на перекрёстке, удручённо качаю головой.

— Не помнишь?

Виновато киваю. Кир с наигранно-тяжёлым вздохом указывает направление.

— Куда мы идём? — Ученица считает, что сейчас идеальный момент для расспросов.

— Неважно, — отмахиваюсь я, но тут же спохватываюсь и резко оборачиваюсь. — Запомни, девочка, что бы не случилось, ты должна молчать, когда разговариваем мы. У нас есть определённая легенда, вписать туда тебя не составит сложности, если ты не будешь с удивлением опровергать то, что мы говорим. Понятно?

Девушка несколько вздохов смотрит мне в лицо и неуверенно кивает. Отлично.

В болезненной тишине подходим к небольшому трактирчику. Тёплый желтоватый свет струится из окон, неровными квадратами падая на брусчатку улицы. Из-за двери доносится равномерный шум.

Кир галантно открывает дверь, пропуская нас вперёд. Придерживая капюшон, чтобы не соскользнул, цепким взглядом окидываю помещение. Не заметив ничего настораживающего, медленно иду к стойке. Трактирщик, заметив нас, замирает с пустой кружкой в руке.

— Приветствую вас, почтенный Тарвек.

Узнав меня, хозяин радостно улыбается. Блеснувшая в ладони золотая семилучёвая звезда только делает его улыбку шире и дружелюбнее.

— Леди Лэра, как давно вы не посещали наши края!..

"Была бы возможность, не посещала бы их ещё дольше".

— … Рад, очень рад вашему визиту!.. А не представите вы мне эту юную леди?

Кир с покровительственной улыбкой кладёт руку на плечо Риды. Ученица еле удерживается, чтобы не вздрогнуть.

— Наша дочь, Рида, — его голос, как всегда скуп на интонации. Мой взгляд, как всегда, равнодушен.

— Мы очень устали с пути, господин Тарвек, — заставляю себя благожелательно улыбаться. Наверное, с ледяными равнодушными глазами невинная улыбка не вяжется. Трактирщик, во всяком случае, как-то подозрительно бледнеет и едва заметно пятится, не переставая натянуто улыбаться.

— Ах, да, — спохватившись трактирщик смешно шлёпает по лбу пухлой ладонью. Перед нами мгновенно появляются два медных ключика. Неуловим движением забираю их, оставив на стойке блестящую звёздочку, которая так же быстро исчезает в руках хозяина.

Кир осторожно берёт меня за руку, словно придерживая и давая мне опору. Медленно поднимаемся по скрипучей лестнице, вслушиваюсь в свои чувства, пытаясь засечь слежку, если таковая есть. Наши комнаты находятся на втором этаже, в самом его конце. За то, чтобы эти комнаты в наше отсутствие никому не сдавали, нам приходиться приплачивать отдельно.

Но, зато мы можем спокойно хранить в них несколько книг, оставшихся нам в наследство от прошлого. Да, Тарвек идиот, но идиот честный и верный. А это ценится.

— Хватит смелости переночевать одной? — с полу-издевательской улыбкой спрашиваю у Риды. Вспыхнув, она выхватывает у меня один из ключей и скрывается в комнате, громко хлопнув дверью. Тихо и довольно смеюсь. Кир лишь качает головой, не понимая, что со мной твориться.

В этой комнате всё осталось по-прежнему. Впрочем, с чего бы это тут было чему меняться, если даже хозяин остерегается сюда заходить после нашего предупреждения? Интересно, он правда думает, что мы тут демонов вызываем?

Дивное одеяние вязким туманом истаивает, оставляя лишь мою привычную одежду. Рубины падают на пол каплями крови, оставляя на досках тёмные пятна. Подхожу к окну и распахиваю ставни, вдыхая холодный ночной воздух. За спиной Кир разжигает масляные лампы, заменяющие свечи.

— Зачем ты злишь нашу ученицу? — как бы между делом интересуется он. Запрокидываю голову, подставляя ветру лицо.

— Так надо.

Молчим. Наконец захлопываю ставни, чтобы не выпустить всё тепло из этой комнатки. С некоторой рассеянностью подхожу к единственной кровати — слишком узкой даже для одного человека, не то что для двоих.

— Ну и кто будет спать на полу? — уныло интересуюсь у Кира, что-то ищущего в ящике стола. Повернувшись ко мне, он с задорно-кривоватой ухмылкой демонстрирует стопку потрескавшихся костяных пластинок с пол-ладони размером.

— Сыграем?

— А рисунки там ещё от времени не стёрлись? — скептически приподнимаю брови, узнав колоду своих старых семейных карт, привезённых моими предками откуда-то с юго-востока. Хмыкнув, Сын Ночи начинает раскладывать их старшим Калейдоскопом прямо на полу. С ироничной улыбкой сажусь рядом.

— У меня сегодня хорошее настроение, Кир. Можешь задавать свои вопросы, а не выигрывать ответы на них.

— У меня и в мыслях такого не было! — наигранно возмущается Сын Ночи, переворачивая первую пластинку. На угольном фоне изображена крылатая девушка в золотом ореоле. Горящие расплавленным золотом глаза скрывают её эмоции. Равновесие.

— Да ну?

Другая карта — Ожерелье, летнее созвездие, замыкающееся вокруг оранжево-золотой луны. Кладу справа от Равновесия, закрывая карте Кира ход.

— Я не настолько мелочен, моя радость. Но раз ты в таком хорошем настроении, может ответишь, почему ты продолжаешь звать Нэссэру Ридой?

Я морщусь, словно съела что-то очень кислое. Во рту даже появляется похожее ощущение, чуть немеют язык и губы, не желая отвечать на вопрос.

— Это элементарно, друг мой. Имя ещё нужно заслужить. Риде до Нэссэры, как мне до Aueliende.

Кир скептически хмыкает над моим сравнением, рассеянно вертя в руках карту Смерти, изображающую Чернокрылую. Пока не время этой фигуры — некого убивать, и он откладывает её чуть в сторону от рисунка пасьянса.

— К тому же, придётся ведь ей ещё и объяснять, почему мы ей дали такое имя без оснований. Сказать правду — не выход.

Он задумчиво кивает, пытаясь сориентироваться в изменившемся раскладе. Мне достаётся Солнце, карта способная лишить любую другую своей силы, заморозив до конца игры, если не нейтрализовать её воскрешающим Клевером.

Равновесие блокировано полностью. Сын Ночи поднимает на меня недоумевающий взгляд — он думал, что я предпочту вывести из игру Печальную богиню. Самодовольно ухмыляюсь — Aueliende может сыграть и в мою пользу.

— Она нам верит.

— Она нас боится, Кир. И не доверяет. Не думаю, что она спокойно воспримет то, что мы, по сути, изменили её, не дав ей выбора, и теперь используем её в своих целях.

Сын Ночи осторожно касается поочерёдно Ветра и Ожерелья. Если соединить их Ночью, то можно смело считать эту партию проигрышной для обоих игроков.

— Она сможет нас понять и простить.

Издевательски изгибаю бровь.

— Ты на это надеешься? Зря. Я бы не простила.

— Она не ты.

— В ней моя кровь.

Справа от Смерти ложится Пламя, меняя весь рисунок Калейдоскопа. Мы уже напрочь забыли из-за чего, собственно, и начали игру, погрузившись в неё с головой. Теперь главное — не просто выиграть, а извлечь свою выгоду даже из проигрыша, сделав правильные выводы о логике противника, о ходе его мыслей, о его сильных и слабых сторонах. Это игра познания.

Впрочем, мы знаем друг друга в некоторых вещах лучше, чем самих себя, и уже не стремимся выявить слабости противника. Мы просто получаем от этой игры удовольствие. Но подсознательно не можем не чувствовать, что это — своеобразная схватка за право сделать Риду своим подобием. Не объявленная и не официальная битва, что делает её только ожесточённей.

Калейдоскоп бесконечно изменяется с каждой новой открытой картой, завораживая своей сложностью и показной простотой. Кажется, во взаимосвязях карт не стоит труда разобраться, но есть ещё и множество дополнительных, незаметных на первый взгляд, нитей, полностью переворачивающих смысл с ног на голову. В них ещё тоже можно разобраться. Но некоторые связи видны и понятны лишь тем, кто играет в Калейдоскоп с самого начала.

Полнолуние накладывается на Полночь, усиливая значение этой карты. Рядом с Отражением ложится Хмарь, слева от них — Зима. И завершающим аккордом — Кровь, между с Сюзереном и Сталью.

Торжествующе смотрю на своего противника, даже не стараясь ухмыляться не так откровенно. Я знаю, что я победила, и одна единственная не открытая карта уже не может ничего изменить.

Сын Ночи спокойно переворачивает её, невозмутимо демонстрируя мне серо-стальной рисунок. Иней. Все карты меняют свой смыл на противоположный, и выигравшим оказывается Кир. Хочется кричать, в кровавом бешенстве разметать Калейдоскоп, но я смиренно склоняю голову.

Довольный Сын Ночи насмешливо улыбается мне, виновато разводя руками:

— Ты, как всегда, великолепна, Дикая. Твоя игра выше похвал, но сегодня Миледи Непостоянство благоволит мне.

Он неспешно идёт к честно отвоёванной кровати, но я не намерена сегодня спать не полу.

— Эй, а утешительный приз побеждённым?!

Он замирает в некотором замешательстве, а затем повернувшись, учтиво кланяется мне.

— Прошу вас, Леди. Или, — он окидывает меня насмешливым взглядом, — мне ещё и отнести вас в постель, как младенца?

Сил злиться на этого нахала уже не остаётся. Сгребаю карты в неопрятную кучу. Нечего кому-то видеть этот расклад. Даже самых простых связей хватит, чтобы сделать нежелательный для нас вывод.

На кровать заваливаюсь не раздеваясь. И дело вовсе не в присутствии Кира — его я вовсе не стесняюсь. И даже не в предосторожностях, хотя кинжал (конечно же, не ритуальный) под подушкой не помешает. Я просто сама не замечала до этого момента, как дико устала.

Но едва я начала засыпать, Кир решает мне напомнить, что жизнь далеко не так хороша, как хочется.

— Не пожертвует ли Высокородная Леди одеяло несчастному некроманту?

Не то что бы ему так уж нужно это одеяло, скорее, не даёт покоя моё умиротворённое состояние.

— Ну хотя бы простынь! Ведь лежа на холодном полу я сильно рискую простудиться и умереть!!

Со стоном пытаюсь зарыться в одеяло и сунуть голову под подушку, чтобы не слышать этого… мерзавца!

— Ну леди! Прошу вас! Может на колени перед вами встать?! — продолжает измываться Кир, получая от этого какое-то своё, непонятное мне удовольствие.

С гортанным рыком швыряю в него подушкой. Кинжал с тихим стуком падает на пол. С большим удовольствием я бы задушила этого некроманта, но вставать для этого совершенно лень и нет сил.

— О! Благодарю вас!

Ну, ничего… Я тебе это потом припомню…

Утро для меня начинается немножечко раньше, чем я планировала. Зачарованная дверь распахивается, пропуская в комнату гневно-удивлённую Риду, даже не заметившую, как она смяла мои чары.

— Дикая, ты только глянь!

Понимаю, что в покое меня уже не оставят, и сажусь на кровати, пытаясь разлепить глаза. На полу возится проснувшийся Кир, явно недовольный этим фактом.

— Чего тебя надобно, кошмар всей моей жизни?

Рида демонстративно не обратила на слова Сына Ночи ни капли внимания и, подойдя ко мне, сунула мне в руки толстую книгу, обтянутую шершавой чёрной кожей. Я недоуменно верчу в руках этот увесистый том, недоверчиво разглядывая серебристое тиснение на обложке.

— Ну и зачем мне хроники Детей Ночи?

Девушка, раздражённая моей флегматичностью, начинает объяснять, со всем присущим её этносу темпераментом.

— Ты не понимаешь! История там написана… Она не сходится с тем, что ты мне рассказывала! Она не сходится с тем, что я привыкла считать верным с детства! Я запуталась!

Она беспомощно шмыгает носом.

— А ты чего хотела? — немного цинично усмехаюсь, — Историю пишут или победители, или те, кто наблюдает за конфликтом со стороны. И, естественно, в обоих случаях написанное будет не существенно отличаться от правды, будут просто по-иному расставлены акценты.

Кир, внимательно слушавший мои пояснения, недобро улыбается:

— Насколько я знаю, Чародейки Крови никогда не писали свои летописи.

— Нет, — стараюсь улыбаться прохладно и невозмутимо, — но это не значит, что мы что-то забываем. Старые летописи обрастают пылью и паутиной в ограниченном доступе библиотек, а старые предания передаются из поколения в поколение…

— Обрастая дополнительными подробностями, обеляющими Чародеек, и недомолвками, скрывающими ваши прегрешениями!

— Вынуждена тебя, разочаровать, ехидный ты мой, но сёстрам мы рассказываем только правду, какой бы неприглядной она не была. Чтобы новое поколение не повторяло ошибок старого!

— Но остальным вы рассказываете о своём Ордене совсем другое! — Сын Ночи находит-таки к чему придраться.

— Репутация, знаешь ли, важная вещь, милый ты мой!

— А как же Книги Старших, которые ты всё время упоминаешь? — прищуривается Кир.

Недовольно касаюсь пальцами переносицы.

— Книги Старших — легендарные летописи, привезённые нами ещё в начале Первой эпохи с архипелага Вечности, — говорю в большей части Риде, так же внимательно меня слушающей. — Считается, что в них описаны все секреты нашего Ордена, многие знания, сейчас уже, увы, утраченные. И то, что их никто никогда не видел, не делает их менее желанными для любой из Чародеек. Хотя Летописями называют также некоторые наставления Старших, записанные для будущего поколения.

Кир приуныл, понимая, что и здесь ему не удалось меня уесть.

Рида растерянно переводит взгляд с меня на Кира. Так, надо успокоиться, пока мы не перепугали её полностью.

— Так что именно тебя так… удивило в варианте истории клана Ночи? — как можно теплее спрашиваю я.

Девушка хмурится пытаясь поточнее сформулировать свои мысли. Выхватив у меня книгу, она быстро перелистывает страницы.

— Вот! — Мне приходится поспешно отворачиваться. Слышу приглушенный смех Кира.

— Эти летописи только для вассалов Ночи, ученица. Дикая не может читать их. Для неё это смертельно.

Захлопнув летопись, Рида со вздохом начинает объяснять, что её так взволновало.

— Война Некромантов идёт… шла несколько столетий подряд… Начали её Чародейки…

— Чушь! — не выдерживаю я даже в самом начале. — Войну не начинал никто.

— Она сама началась? — спрашивает Кир невинным голосом.

Издевательски фыркаю.

— Конечно же, нет! Но главы до этого союзных кланов умудрились что-то не поделить и пришибли друг друга… Или кто-то пришибил их…А дальше жестокая месть, и твёрдая уверенность, что виноваты лишь противники. А сами мы белые… эээ… очень добрые и хорошие!

Рида задумчиво покусывает губу, анализируя информацию.

— Так почему же войну не прекратили? Она приносила убытки обоим кланам, сильно ослабляя их.

Кир добродушно хохочет, я с трудом сдерживаю улыбку. Наивность Риды не может не умилять. И Кир ещё спрашивает, почему я не называю её Нэссэрой!..

— Запомни, ученица, — нарочно холодно и насмешливо говорю я, — эта была война на выживание. Без кровавых битв и красивых поединков. Жестокая конкуренция, незримая для непосвящённых, но всем понятная война, в которой не гнушались никакими методами. Пнуть упавшего, продлить мучительную смерть раненого — не было ничего запретного. Интриги и политика — какой из кланов будет влиять на императорский двор. Это грязь, девочка. К счастью, — горько усмехаюсь, — война закончилась вместе со смертью кланов.

Случайно встречаюсь взглядом с Сыном Ночи и понимаю, что эта война, возможно, ещё будет иметь продолжение. Возродиться должен только один клан. Хотя бы только для того, чтобы избежать повторения этой позорной страницы истории.

Рида задумчиво покусывает губу, смотря сквозь меня пустым взглядом в никуда.

— Кланы могли бы объединиться, — наконец предлагает она, — Ведь магия обоих основана на смерти.

Теперь смеюсь я.

— Глупая, наивная ученица… Кланы никогда не смогут объединиться! Никогда не смогут переступить через свою гордость, свои предубеждения (которые у Детей Ночи и Чародеек сильно отличаются) и свои предрассудки. Один из них: представители другого клана — враги, увидишь — убей!

Кир, вежливо щурясь, пристально разглядывает меня, как дивное существо. Да, мой друг, я помню, что при нашей первой встрече испугалась тебя, как воплощённую Смерть, но мне было всего пятнадцать кругов… И дай мне Aueliende сил, я убью тебя при первой же возможности, как и ты меня. Но лишь когда обучение Риды будет законченно.

Девушка тоскливо вздыхает.

— И что теперь вы будете делать? То есть зачем вы стремились в город?

Старательно изгибаю уголки рта в усмешке.

— Что мы будем делать? Ничего. У нас же есть ученица…

Рида вспыхивает и гневно восклицает:

— Я ученица, а не слуга!

Встаю с кровати и медленно подхожу к пятящейся девушке. Провожу ногтем по её щеке, оставляя тонкую, почти незаметную царапину, медленно наполняющуюся кровью. Напоказ облизываюсь.

— Именно слуга. Ты будешь делать то, то скажу я… мы.

Нежно слизываю кровь с её гладкой кожи. Отстранившись, довольно облизываюсь, не сводя с девчонки насмешливого взгляда. Кир наблюдает за моими действиями с ленивым интересом сытого хищника. По его равнодушно-неподвижному лицу сложно сказать, как он относится к моей затее… довольно рисковой. Впрочем, нужно мне его разрешение, как небу — крылья сокола.

Рида пытается отскочить от меня, но я крепко держу её запястье, всё сильнее сжимая пальцы. Девушка тихо пискнула от боли, пытаясь выдернуть руку. В её глазах мечется горьковатая тень испуга. Плохо. Мне нужна ненависть.

— Запомни, девочка, пока не закончится обучение, ты — никто, ты должна выполнять любые наши приказания. Любые.

Издевательски провожу кончиком языка по шее Риды, чуть надкусываю тонкую кожу. Она старательно пытается сдержать вскрик. Вокруг нас вьются тонкие и прочные нити страха, обиды и боли. Их тёмные цвета вызывают ярость.

— Прекрати, — голос Сына Ночи как всегда сух и спокоен.

Скорчив недовольную гримасу, как бы с сожалением отстраняюсь от ученицы, выпустив её запястье. На прозрачной коже остались маленькие полумесяцы ранок. Получив свободу, Рида отшатывается от меня, схватившись за руку, пытаясь остановить медленно сочащуюся кровь. Алые капли замирают около её пальцев, распадаясь на призрачные нити. Хрупкая паутина разрастается, окутываясь сеточкой чёрных разрядов. На грани чувств, ощущаю неуверенное колебание — кровавые стражи в некотором недоумении. Даже сущности моих… близких не могут побороть простой инстинкт: защищать создательницу, убивать нападающего. Но я приказала им охранять мою непутёвую ученицу, и ослушаться приказа они не смеют.

Резким импульсом приказываю им не вмешиваться, напряжённо слежу за смертоносной паутиной в руках Риды. Ждать. Девушке не хватает решительности? Её нужно спровоцировать. Хищно облизываюсь, не сводя с неё алчного и расслабленно-довольного взгляда. Ученица сжимает губы, в её глазах вспыхивает тёмное пламя. Холодное, расчётливое, неумолимое.

Сейчас.

В тот миг, когда срываются с пальцев девчонки хрупкие нити, атакую сама. Призрачный аркан сталкивается с сетью, направляя его против своей создательницы, но и сильно ослабляя его. Мне ведь не нужно убить Риду или покалечить её, так? Только объяснить, что с учителями не спорят.

Девушка падает на колени, сжимая виски. Нити незримым коконом опутывают её голову. Из уголка рта начинает идти кровь, прочерчивая изысканной лентой матовую кожу. Остатками самообладания девушка сдерживает стон. Гордая. Излишне гордая.

В некоторой задумчивости стою над ней, покачиваясь с пятки на носок. Осторожно, чтобы она не заметила, оттягиваю боль и сбрасываю её стражам, пополняя их силы. Всхлипывания Риды становятся тише, покачиваясь, она пытается встать. Ловлю её взгляд, полный ненависти и жгучей обиды, довольно улыбаюсь, не скрывая своих чувств. Девушка резко выдыхает сквозь зубы и собрав всю силу воли выпрямляется.

Наблюдаю за ней, благодушно прищурившись.

— Надеюсь, ты усвоила урок. Иначе, — мечтательно улыбаюсь, — мне придётся его повторить.

Вспышка тёмного пламени — о да! она усвоила! Что с сильными и сумасшедшими лучше не связываться.

— Дикая!.. — брезгливо выдыхает девушка сквозь сжатые зубы, стараясь ничем не выдать нотки боли в голосе и сознании. Хлестнув по неподвижному Киру злым взглядом, она вырывается из комнаты, громко хлопнув дверью.

Недоуменно приподнимаю брови — она надеялась меня оскорбить? Моим же прозвищем?

Оборачиваюсь ко всё ещё сидящему на полу Киру. Он меланхолично разглядывает разводы пыли на потолке.

— Не знаю, к чему ты стремилась, но цели ты явно достигла.

Согласно склоняю голову.

— Я учила её ненавидеть.

— Она умеет.

— Разве? — ласково касаюсь тёмных волос Сына Ночи, перебираю пряди. Он закрывает глаза, словно такое обращение ему приятно.

— Она ненавидит Церковь. Разве ты сама не чувствовала этого?

Мой тихий смех колкими кристаллами рассыпается по комнате, царапая слух, и заставляет моего собеседника морщиться словно над своими же словами.

— Друг мой, враг мой… Ненависть к абстрактному лицу — пустое, ничего не стоящее чувство. Чем оно сильнее, тем быстрее оно пожрёт самого себя. Неоправданная трата психических ресурсов, которые можно использовать с большей пользой. Ненавидеть надо конкретного человека, за конкретные действия. Надо знать, что ты сможешь отомстить, и знать как будешь мстить. Иначе смысла в ненависти не будет.

Сын Ночи серьёзно обдумывает мои слова, а я понимаю, что теперь придётся беречь спину от собственной ученицы. Прикинув несколько различных вариантов разветвления веера судьбы, отсылаю двоих стражей следить за девчонкой и охранять её. Одного оставляю рядом с собой.

— Ты так складно и гладко говоришь, — насмешливо растягивает слова Кир, — словно сама не снедаема бесцельной ненавистью.

— К твоему сожалению, нет, мой милый враг… Я всегда прекрасно знала, что ненависть должна быть не целью жизни, а стимулом и причиной для действий.

— По тебе такого не скажешь. Все твои поступки… довольно импульсивны.

Отвожу взгляд. Вопрос задан, пусть и косвенно, значит необходимо ответить. Старый договор, не позволяющий нам играть в тёмную.

— Одно дело знать, и совсем другое — расчётливо управлять своими эмоциями.

Некоторое время дружно молчим, усиленно дивясь красоте потолка. Затянувшееся молчание прерывает робкий стук в дверь. Вздрагиваю, на ладонях начинают проступать кровавые линии. Кир вскакивает с пола, одновременно собирая вокруг себя слабые тени. Осторожно выдохнув, натужно киваю и отрицательно качаю головой — нам не грозит опасность, и за дверью стоит не Рида…

— Войдите!

Дверь словно нарочно открывают медленно и со скрипом, играя на моих и без того натянутых нервах. И на нервах Кира, судя по всему, тоже, ибо он, поморщившись, свивает тени в неупругий жгут и резким хлестком распахивает дверь. На пороге переминается с ноги на ногу испуганная бледная девочка, чуть младше Риды.

Увидев наши не шибко довольные лица, он стремительно приседает в реверансе, робко бормоча:

— Светлого дня, леди Niella. Светлого дня, лорд Свеор.

Каштановая волна шикарных волос Лины, дочери трактирщика, собрана в строгий хвост. На висках, если приглядеться, видны две более тёмные пряди, небрежно покрашенные вытяжкой из коры изумрудного дерева. След и печать моего лекарского искусства. Благодаря лишь этому старый пройдоха Тарвек трясётся над нашими тайнами, как над своими собственными.

Фальшивые имена режут слух, но по ним легко определить, кто решил нанести нам визит. Сейчас следует ждать представителей Ночной Гильдии, осведомителем которой трудится трактирщик.

Благодушно киваю девочке, и она чуть ли не вприпрыжку убегает звать гостей.

Невысокий светловолосый мужчина не таясь входит в комнату.

— Леди Niella, — он учтиво кланяется мне, прекрасно зная, кто в нашей паре ответственен за обмен информацией. — Позвольте поздравить вас с рождением дочери… или вернее будет сказать, приобретением?

Растягиваю губы в вежливой, ни к чему не обязывающей улыбке, показывая мастеру, что оценила его шутку. На плечо ложится тёплая ладонь Кира.

Надеюсь, моя помощь тебе не нужна?

Нет. Можешь идти. Я помню, что такие разговоры тебя утомляют.

Сын Ночи тенью выскальзывает из комнаты, словно прихватив с собой моё спокойствие. За спиной мастера тихо хлопает дверь.

— Что на этот раз вы поведаете мне интересного, мастер?

Заставляю свой голос звучать с насмешливым, взвешенным достоинством. Судя по вежливо сдерживаемой улыбке мастера и его добрым-добрым глазам, получается плохо. Он задумчиво оглядывается, словно ища куда присесть. Я с милой улыбкой предлагаю ему садиться на пол, ибо на кровати уже сижу я. Простенький и эффективный жест, показывающий, на чьей территории ведётся разговор. Представители Ночной Гильдии всегда очень тонко ощущают этот нюанс, оставляя за хозяином право на решающие слова, в независимости от того, в чью пользу закончился разговор.

— Думаю, вам будут интересны новости из столицы, niella.

Незаметно морщусь. Я не люблю, когда мои фальшивые имена используют в разговоре в их исконном значении. Niella с языка жителей восточной равнины за Сумрачными горами — одна редкая и очень коварная ягода, дурманящий аромат которой ядовит и способен свести с ума или уничтожить память, если человек не успел надышаться испарениями.

— Я с удовольствием послушаю, что твориться в Жемчужине Империи. — И позлорадствую над этим.

Холодно и бесстрастно улыбнувшись, мастер начинает пересказывать основные события, которые мы пропустили, мотаясь по глуши в попытке скрыться от своей же Гильдии.

— Несколько дней назад была уничтожена Цитадель Солнца, вторая из семи по значимости. Точные причины не известны, ибо владения гранда оказались… зачарованными неизвестным образом. Предположительно, имел место быть конфликт гранда с представителями Церкви.

Утвердительно молчу. Первой из-за своего нежелания подчиниться новой власти пала Цитадель Луны. Её просто сожгли, вместе со всеми, кто тогда там находился. Не щадили даже детей и женщин. Больше с церковниками никто не решался поспорить.

Кроме моего отца.

Из-за меня.

— Пресвятая Церковь выразила своё… недовольство политикой императора, что вызвало повышение активности оппозиции. — Змеиная улыбочка мастера тонко намекает, что и к этим событиями приложили руку ночные интриганы. — Несколько почти удавшихся покушений на представителей императорской семьи заставили Его Величество спешно спрятать своих родственников, однако, на сколько известно нашей Гильдии, — а известно вам почти всё, что творится в Империи, и уж гораздо больше, чем ты мне говоришь, мастер, — на Сиятельную племянницу императора и её сопровождающих было совершенно нападение на Звёздном тракте, — мастер внимательно следит за моим лицом и лежащими на коленях ладонями, ожидая какой-либо реакции. Ничего не дождавшись, он уточняет, — На том его участке, где он пересекает Степь.

Я продолжаю невинно улыбаться.

— Я понимаю, к чему вы клоните, мастер, — в некоторой задумчивости склоняю голову. — Мы действительно предпочитаем этот маршрут, направляясь с северных рубежей к предгорьям, но, увы, Сиятельную леди мы не встречали. — Из-под ресниц наблюдаю за неподвижным лицом мастера. — Но, — позволяю себе довольную улыбку, — я наткнулась на небольшую банду разбойников…

— И сколько же из них выжили после встречи с вами?

— Все, а некоторые даже излечились чудесным образом. Конечно же, я не поверила сказочке главаря о том, что у них был всего лишь маленький междусобойчик. В уплату моих услуг мне предложили один занятный документ, — невозмутимо достаю из внутреннего кармана моей куртки изрядно помятый пергамент. Встряхнув его, протягиваю мастеру, предлагая ознакомиться. С садистским удовольствием наблюдаю за изменяющимся лицом светловолосого человека.

Прелюдия сыграна. Он не может не понимать, что теперь он или уйдёт отсюда вместе с этим пергаментом, уплатив за него высокую цену, или не уйдёт вовсе. Впрочем, его это, судя по ровным цветам эмоций, ни капельки не волнует. В который раз убеждаюсь в лицедейском мастерстве этого человека.

— Разрешите вам сообщить, что те скульптуры, что остались от каравана, а так же мёртвые, полностью осушенные тела Сиятельной и её сопровождения, не могли… оставить разбойники. Имело место быть магическое вмешательство.

С независимым видом развожу руками.

— Неужели вы уличаете меня во лжи, мастер? Но ведь я всего лишь пересказала то, что мне сообщили романтики с большой дороги.

Любой человек, ранее со мной не общавшийся, может и купиться на искренность и лёгкую укоризненную обиду в моём голосе, но ждать такого от мастера… Глупо и неосмотрительно, даже если он сделает вид, что поверил.

— Разве вы не поддерживаете контакт с выжившими кровавыми ведьмами?

Оч-чень удобно, когда меня считают всего лишь их доверенным лицом. Но переиначенное имя клана меня бесит!

— Мне ничего не известно об их вмешательстве в эти события, если таковое имело место быть. К вашему сожалению (отнюдь не моему), Чародейки не ставят меня в известность обо всех своих действиях.

— Кто же может дать ответ за такое варварское и грубое преступление?

— Может быть, жрецы S'ien'ter? — Жаль, правда, что жрецы этих мирных божеств погибли вместе со своими богами одними из самых первых.

Мастеру, похоже, надоедает увиливать от разговора, и он напрямик спрашивает.

— Что вы желаете получить взамен?

А вот теперь я серьёзно задумываюсь. До этого мне было важнее выжать из него готовность ответить на мои вопросы, чем эти самые вопросы продумывать. Сейчас же главное не продешевить, но и не перегнуть палку.

— Информацию.

— Это я уже понял, — морщится мастер. — Что именно вас интересует?

Задумчиво барабаню пальцами по деревянной спинке кровати. Ловлю себя на том, что помимо воли выстукиваю простенькую мелодию, которую какой-то умник обозвал гимном Гильдии Охотников. Что ж, это можно в некоторой степени назвать ответом подсознания. Переплетаю пальцы в замок, устремляю на мастера испытующий взгляд: ответит или нет?

— Мне нужна вся известная вам информация о Гильдии наёмников. Вся. Даже личные отношение её верхушки.

— Но вы же входите в эту Гильдию? — Мастер позволяет себе выразить некоторое удивление.

— Именно поэтому мне и необходима эта информация.

Мастер ненадолго задумывается, фильтруя факты. Надеюсь, ему хватит благоразумности не врать мне.

— Эта Гильдия в данный момент является одной из самых стабильных. У неё нет отбоя в заказчиках, ибо её услуги требуются всегда, — как впрочем и услуги интриганов и осведомителей из вашей Гильдии… — Внутренних разногласий не замечено, экономически и политически она является независимой, но упорно держится в стороне от Большого Двора, — сухой и скупой голос мастера чуть вздрагивает, но тут же выравнивается. — Но, думаю, вам интересно будет другая история, связанная с двум отступниками, нарушившими кодекс.

Ничем не выказываю смятение и волнение, охватившие меня. Я должна знать, почему на нас объявлена такая Охота! Ведь на нарушение кодекса всегда смотрели сквозь пальцы и не наказывали особо строго! Правда, заказчика тоже ещё никто не набирался наглости убивать прямо на глазах у сводника… Но они должны были понять, что этот случай — особый, что его нельзя судить наравне с другими! Любой представитель магических кланов, входящий в Гильдию, получи он такой заказ, поступил бы так же, как мы!

Резко бросаю себя в аналитический транс, вернее, его слабое подобие. И только так мне удаётся контролировать свою мимику и жесты.

Запираю свои чувства за прозрачной стеной самовнушения, позволяю цветам моих чувств там растворяться горьким дымом. Сейчас я должна слушать и запоминать.

Хитро взглянув на меня, мастер продолжает свой рассказ.

— На данный момент за ними идут несколько пар Охотников, обладающих магией, так как отступники являлись сильными некромантами.

Задумчиво киваю, это мне уже известно.

— Если Охотники почуяли след, то жертва уже может начинать копать себе могилу. Насколько мне известно, с объявления Охоты прошло более двух десятидневий, они до сих пор ещё живы, и им удалось выскользнуть из змеиных объятий Охотников Яда.

Мастер тонко улыбается.

— Вы не дослушали, niella. Охотники, обладающие магией, не рискнули открыто не повиноваться приказам главы, но они делают всё возможное, чтобы дать бывшим коллегам укрыться. Сейчас, когда крохи магии остались только в единицах людей, находящихся под защитой различных Гильдий, принять заказ Церкви было невозможно.

— Как и отказаться от него, не оскорбив Церковь.

Похоже, что хоть в чём-то мастер ошибается. Довольно приятно осознавать этот пустячок, подленьким, мелочным чувством греющий душу. Глава Гильдии, как всегда закрутил свою изящную и незаметную интригу, выводя подопечных из подозрения Церкви, уклоняясь от истребления и одновременно давая нам возможность спастись. Только вот нас об этом предупредить как-то позабыл. Что ж, вполне в его духе. В Гильдии Ночи не знают, что ослушаться приказа Главы просто невозможно — цепочка медальона задушит ослушника. Но если мы попадёмся по своей глупости, то показной казни нам не миновать… Больше давать нам поблажек не будут.

— Что ещё известно о пущенных по следу Охотников?

— Они в городе.

После ухода довольного мастера, долгое время сижу неподвижно. Губы всё ещё растянуты в змеиной бессмысленной улыбке. Мастер думает, что получил свиток довольно дёшево. Он ошибается. Ценность информации самая относительная, и то, что для него было приравнено медным лучам, для меня — платиновые звёзды. Знать, кто из Охотников уже в городе и где они могут находиться мне жизненно необходимо. Чтобы эту самую жизнь сохранить.

Согнав с лица вежливую гримасу, с усилием тру виски. Пока что либо предпринимать рано. Значит можно (скорее, необходимо) вспомнить о своей ученице.

Осторожно тянусь к её разуму, нежными и ласковыми прикосновениями убеждаю, что я — своя, не надо меня вышвыривать в сумрачные миры, не надо…ай! Вышвырнула! Восторженно перевожу дыхание. А девочка не так уж и бесперспективна, как мне начало казаться!

Закрываю глаза и снова пытаюсь проникнуть в разум Риды, но на этот раз взываю к своей крови, которой я её напоила. Слабый отклик, задавленный ненавистью девчонки ко мне. Значит так? Прекрасно… Прекращаю ломиться в закрытую дверь с тараном… Я ведь не хочу заработать напрасную головную боль себе и ей? — Вопрос, стоящий вдумчивого спора… тем более, что дверь открывается на себя.

Надо всего лишь заставить себя поверить, что я — это она.

Ага, всего лишь.

Но у меня получается.

Отходят вглубь сознания горькие картины памяти, теряют своё значения прежние проблемы… Мне — шестнадцать кругов. Я запуталась в жизни и в доверии. Меня унизила наставница… Меня утешает наставник…

У него тёплые губы и шелковистые волосы, которые так приятно перебирать.

Что??!!

Вспышка удивления-непонимания-отрицания-гнева позволяет провести если не чёткую грань между моим сознанием и разумом Риды, то хотя бы обозначить разницу.

Я-то, во всяком случае, не отношусь к Сыну Ночи с такой щенячьей нежностью!

Впрочем, мне всё равно, какими методами Кир будет обучать Риду своей магии. И если ему для этого необходима её детская, первая влюблённость, от которой потом не отделаешься, то это только его дело. Меня это не касается. Меня интересуют только воспоминания и чувства девчонки. Осторожно касаюсь хрупких бликов памяти, тревожу один, другой… Наверное, Рида сейчас не понимает, почему в тёплых объятиях Сына Ночи её память непроизвольно начинает ворошить прошлое.

Аккуратно извлекаю из памяти нити чувств, рассматриваю сияющие ленты, дивясь их сосредоточенно-резкой красоте. И тяну, тяну, тяну… Гнев, обида, недоверие, страх, страх, страх, боль, гнев, ненависть, страх… И так до бесконечности тянуться сложные рисунки, составляющие неколебимую основу личности нашей ученицы.

Ловлю её чувства к Киру: к моему удивлению, не безответная влюблённость, а недоверчиво-грустное осознание… чего-то страшного. Того, что от нас (меня) ей уже никуда не деться. Да, сильно её впечатлил сегодняшний урок…

— Ну почему она так? — обиженно дрожит то ли мой, то ли её голос.

— Успокойся, — лаконично-скупые, но очень точные слова Кира, — Она — Дикая, это её суть, её жизнь. Её просто не научили вовремя, что вокруг неё находятся не марионетки её интриг, а живые люди.

— Но я её ученица! — звенит прекрасный в своём негодовании голос.

— Ей всё равно. Она делит всех людей на тех, кто может послужить её интересам, и тех, кто ей бесполезен. Последних, если те встретятся на её пути, когда у неё плохое настроение, она убивает. Так что нам ещё повезло, что Дикая нас определила в первую категорию, — тонкая и горьковато-терпкая ирония в голосе.

С горечью понимаю, что меня считают хуже, чем я есть. Или… это я льщу себе, не зная всей своей подлости?.. Интере-е-есссно…

— Почему она такая? Я ведь знаю, что она — хорошая! Иначе я бы не пришла тогда…

Всё верно, девочка. Между жизнью и смертью ты искала тех, кто тебе поможет, кто не причинит вреда, сразу записав их (нас) в добрые и хорошие. Но…

— Всё относительно, Рида. То, что она тогда решила помочь тебе, не зная, что ты сможешь стать нашей ученицей, ещё не значит, что она действительно добрая. В первую очередь — расчетливая. А казаться белой и пушистой — выгодно.

Согласна. Им доверяют больше, с них и спрос меньше. Всё просто.

Неуверенный скрип двери. Удивляюсь вместе с Ридой — кто мог к ним (нам) прийти? Кому мы (они) нужны?

Оказалось, мне.

Смотрю на себя глазами Риды: высокая и нескладная фигура застыла в дверном проёме, словно мгновенно окаменев. Пустой и безумный взгляд устремлён в бесконечность, плотно сжатые губы кривятся в усмешке. От неё веет холодом.

Ученица испуганно прижимается к Киру, она пылает искристо-серым страхом, к которому примешивается настороженность. Бедная девочка уже не знает, что от меня ждать? Ну-ну.

Усилием воли вышвыриваю себя из её сознания. Удивлённо смаргиваю, дожидаясь пока пройдёт головокружение и рассеется тьма перед глазами. Чувствую на себе напряжённые взгляды.

— Рида, выйди. — Ничего более умного в голову не пришло. Поймав в глазах ученицы пламя зарождающегося гнева, добавляю, — Пожалуйста.

— Но это моя комната! — Девчонка решила показать свой характер? Не будь мне так необходимо поговорить с напарником, я бы всё-таки поучила её уму-разуму. Но сейчас не время.

Абсолютно спокойно пожимаю плечами.

— Кир, — прямой и требовательный взгляд. Новая информация! Потом с девчонкой намилуешься!

Сын Ночи осторожно отстраняет от себя удивлённую ученицу и всем своим видом выражает готовность идти за мной. Стремительно покидаю комнату Риды. Дождавшись, когда за Киром захлопнется дверь, позволяю себе нервно передёрнуть плечами.

— Мне кажется, или ты действительно горишь желанием мне что-то сказать? — не оглядываясь спрашиваю у Кира. Он чуть удивлённо приподнимает брови.

— Я уже всё тебе сказал.

— Хм. И когда же?

— Только что, — он неприятно улыбается, не спуская с меня ледяного, изучающего взгляда.

Задумчиво перебираю в памяти всё, сказанное им сегодня.

— Как ты смог определить, что я находилась в теле Риды? — с научным интересом наблюдаю, как Сын Ночи колдует над нашей дверью. Определить, на что он её заговаривает, у меня не получается, но я точно уверена, что на этот раз девчонке не удастся ворваться в комнату во время разговора, который ей слышать не желательно.

— Похоже, церковники не зря говорят, что глаза — зеркала души. Я заметил в зрачках Риды алое пламя, которого не было раньше. Может, она и не почувствовала твоего присутствия, но для меня оно было очевидно.

Криво улыбаюсь.

— И ты высказал ей всё, что не осмеливался сказать мне в лицо, зная, что я всё равно услышу и запомню.

— Именно так. Так что ты хотела мне сказать?

Хмурюсь, пытаясь подобрать слова.

— Охотники в городе.

Кир моментально теряет своё привычное благодушие и спокойствие.

— Кто? — В его голосе звенит ледяная сталь, окутанная туманом ночи. В глазах зажигаются чёрные звёзды.

— Лаэра и Керенс ленн'Тарне, Лунные.

Мне можно было и не называть их родовое имя. Последние наследники Лунной династии, избежавшие огня аутодафе. Достойные Охотники и опасные противники.

Дверь несколько раз дёргается, затем (убедившись в невозможности открыть её), в неё вежливо стучат. Многозначительно переглядываемся, тоскливо возводя очи горе. Я неслышно отхожу к окну, Кир стоит у двери, готовый распахнуть её по первому моему знаку.

В мои ладонях пульсирует тонкая нить паутины, подобная той, с которой на меня сегодня пыталась напасть Рида, только в несколько раз сильнее и опаснее. В глазах зажигаются алые огоньки, расцвечивая мир в разные оттенки красного, в зависимости от опасности. За плечом колеблется, как воздух над пламенем, образ кровавого стража. Чувствую его хищное нетерпение и приказываю не вмешиваться без приказа. Недовольный и разочарованный страж отступает в более тонкие слои пространства, всё равно оставаясь настороже.

После моего едва заметного кивка, Кир резко распахивает дверь, сразу же отпрыгивая в сторону. За его спиной в непроглядной мрак сгущаются комнатные тени, в них мелькают смутные очертания ломких фигур. Сын Ночи сливается со своей собственной тенью, исчезая даже из моего восприятия. Если бы я не знала, что там стоит Кир, приняла бы длинную тень за грязь на стене.

Перевожу взгляд на человека, стоящего в проёме дверей. С виду обыкновенный посыльный, слегка удивлённый и напуганный моим мрачным видом. Заставляю себя натянуто улыбнуться.

Совсем ещё молодой светловолосый юноша чуть осмелев проходит в комнату. Замечаю в его руках длинный футляр с прозрачной крышкой, в которых обычно хранят зачарованные мечи. Внутренне напрягаюсь, готовясь к тому, что этот милый человек окажется одним из наёмников. Кажется, Лунные могут изменять свой внешний облик.

— Госпожа, — с почтительным поклоном он протягивает мне на вытянутых руках футляр.

Я осторожно провожу над матовым стеклом раскрытыми ладонями, считывая память о тех, кто мог мне его послать. Ничего. Но это-то и пугает. По спокойствию кровавого стража заключаю, что содержимое футляра, даже будь оно защищено от проверяющей магии, совершенно безопасно. И уже совершенно спокойно принимаю из рук посланника его ценный груз. Чуть нервно щёлкаю ногтем по замку, откидываю стекло. Застываю, глядя на хрупкий цветок, лежащий на чёрно-красном бархате. Не верю своим глазам. Не хочу верить.

All'ier. Цветок, имя которого дала мне мать. Прекраснейший из всех цветов Империи и соседних с ней стран. Безумно-редкое и безумно-дорогое растение. Осторожно касаюсь хрупкого стебля, держу бутон в ладонях как величайшую драгоценность. Пустой футляр с громким звуком падают на пол, с возмущённым звоном бьётся тонкое стекло.

Кончики пальцев скользят по безупречно-гладким лепесткам all'ierа, по их зубчатым краям. Тысячи тонких, беззащитно-хрупких лепестков сияют у меня в ладонях загадочно-мягким серебристым светом. Тонкий волнующе-острый и морозный аромат наполняет комнату.

All'ier. Символично-прекрасный цветок этого мира, который ой как не просто достать. Представляю, сколько денег было затрачено, чтобы доставить с южных подножий Бессветных гор один этот цветок в самые короткие сроки.

И только, чтобы дать нам знать, что мы уже мертвецы.

Только очень обеспеченные люди могут себе позволить преподнести один цветок all'ierа своим родичам. Но только на рождение, свадьбу или похороны. В остальное время дарить all'ier не принято.

К такому дару даже поясняющей записки не надо. И так всё предельно ясно без слов. Осторожно касаюсь губами холодных лепестков… и наношу быстрый и незаметный удар кинжалом в сердце посланнику.

Ничего личного. Мне просто понадобится кровь во время схватки с Лунными, а его всё равно убьют. Вытащив кинжал, печально касаюсь губами лезвия, стылый холод и горьковатая боль тонким привкусом остаются во рту. Прощаясь, ласково целую бутон all'ierа, на серебряных лепестках остаются тёмные пятна.

— Сможешь выяснить, где Лунные сейчас?

Сбросивший Вуаль Кир сосредоточенно кивает. Его тень метнулась за дверь, сливаясь с другими тенями. Призываю к себе всех стражей. В схватке мне понадобится всё доступная сила. Не думаю, что сейчас Риде действительно может что-то угрожать.

Крики и топот на лестнице ненадолго опережают возвращение тени Сына Ночи.

— Их нет, но… — его слова тонут в приближающемся шуме. Гадливо морщусь. Самые дешёвые наёмники, не входящие в Гильдии, жалкое непрофессиональное отребье, не умеющее работать тихо и чисто. Что они сейчас и демонстрируют.

Кидаю короткий оценивающий взгляд на труп посыльного. Вокруг его тела медленно расползается алое марево моей силы. Коротким приказом формирую из мёртвой крови острые звёзды. Когда наёмники вваливаются в комнату, вокруг меня уже переливаются скупой смертоносностью около десятка таких звёздочек, и первые после моего приказа летят в горло ещё не успевших опомниться людей. Выживших добивает теневая змея Кира, сотканная из переменчивых бликов полусвета-полутени.

Тишина.

— И ты веришь, что всё так быстро и легко закончится? — иронично интересуюсь у чутко прислушивающегося Сына Ночи, продолжая творить из чужой крови нити бритвенно-острой паутины. Стражи быстро уничтожают тела, высасывая из них всю кровь и становясь сильнее. Высушенные и сморщенные оболочки они вышвыривают в окно. Я не обращаю на это никакого внимания. Сейчас мне не до того.

— Это только начало…

С новыми атакующими справиться не так легко. Это созданные или призванные твари, полностью состоящие из переливающегося света, как и мои стражи, не знают страха, их невозможно уничтожить моей магией, только отвлечь или задержать. Лунные взялись за дело всерьёз. Угольные тени на стене оживают под взглядом Кира, бросаясь наперерез световым тварям. Стражи туманными всполохами пытаются напасть на один из сгустков света, но не причиняют ему никакого вреда. Радует, что и им вреда причинить твари не смогли.

Одно создание из мягкого лунного света когтистой лапой отшвыривает Кира к стене, на его плече медленно наливаются кровью тонкие царапины. Несмотря на свою хрупкость и бесплотность, творения Лунных вполне способны убивать.

Тени, сдерживающие напор тварей, начинают таять, ведь сейчас их не контролирует разум Сына Ночи. Поминаю серебряный свет, глядя, как на меня летит нечто, из него сплетённое. Страж с телом и сутью Шаннеи отбрасывает переливчатую кошку в сторону, и та бросается на лежащего Кира.

Прицельный бросок ритуального кинжала только отвлекает тварь, она только раздосадовано мерцает. А я осталась безоружной перед лицом всё новых и новых порождений света.

Приказываю одному из стражей охранять Кира, пока он не придёт в себя. Кровавые создания недовольно шипят, но выполняют мою волю, хотя я чувствую х злость на нашего извечного врага. Пути судьбы неисповедимы, и сейчас кровавый страж защищает того, кто нашёл средство их уничтожать. Неудивительно, что мои кровавые творения сами желают расправиться с ним!

Длинный солнечный луч змеёй обвивает мои ноги, не давая пошевелиться. Призываю кинжал, пытаюсь разрезать серебристую ленту, звенящую от холода и внутренней силы, но только задеваю себя.

Один из стражей отшвыривает меня в сторону, одновременно разрывая змею на части. Она двумя клоками серебристого сияние плывёт по комнате, пока из солнечного света не образуются две новые твари, поменьше, но вооруженные полным комплектом зубов-когтей-шипов. Они бросаются на меня, но две тени, метнувшиеся им наперерез, поглощают световых тварей, н и сами развеиваются. Пришедший в себя Кир со злостью отыгрывается на тварях.

Шипя проклятья, отпрыгиваю к окну, сплетаю простенькое адресное заклинание на Лунных. Убить не убьёт (я не идиотка уничтожать наследников исчезнувшей династии!), но заставит бросить все силы на собственное здоровье, а не тратить их на тварей.

Действует. Во всяком случае, твари слабеют настолько, что стражи уже легко их могут развоплотить. Переводим дыхание. Кир прислонился к стене и теперь еле удерживается от того, чтобы не съехать на пол.

Безмолвный крик на грани восприятия раскалённой спицей пронзает мой разум. С тихим стоном сжимаю виски, пытаясь унять боль и понять, что случилось. Сын Ночи резко вскакивает, слепо водя головой из стороны в сторону.

— Что… ссс… с-случилоссь? — сквозь зубы выдохнул Кир. Сочувственно морщусь.

— Рида… Это с ней что-то.

Смысл слов доходит до нас только через несколько вздохов. Переглядываемся, чувствуя себя безмерно усталыми.

Пытаюсь разобраться в своих чувствах и ощущениях. Она… жива, но где-то далеко. Ей не больно, но страшно. Опас-снос-с-сть…

Несмотря ни на что, стремительно кидаюсь вниз, к трактирщику, желая ему самой мученической смерти. За спиной не отставая бежит Кир, благополучно позабывший о своей усталости.

Трактирщик спокойно, как ни в чём не бывало, стоит за стойкой, протирая стаканы с меланхолично-равнодушным видом. Мелькнувшую на лестнице опасность по имени Дикая, он замечает только тогда, когда я уже схватила его за горло. Тонкая женская ладонь, конечно, не способна обхватить всю шею довольно упитанного человека, но мне хватает только почувствовать под своими пальцами его кожу, чтобы создать иллюзию удушья.

— Где она? — разъярённо рычу я в его побелевшее лицо. — Отвечай, тварь!

Он пытается что-то мямлить, но я его уже не слушаю. В крови болезненным жаром пульсирует зов о помощи. Ненависть застилает глаза, заставляя безжалостно затягивать удавку.

— Пожалуйста, нет! — с умоляющим криком кидается ко мне Лина, повиснув на руке. Не глядя отбрасываю её тело в сторону, чтоб не мешала. Она отлетает к противоположной стене, с грохотом падает на столы. Оттолкнув от себя Тарвека, кидаюсь к выходу, устремляясь за Киром, не ставшим тратить время на выяснение отношений с окружающими. Стражи алыми бликами в стёклах, терпкими касаниями ветра, отзвуками замолкшего эха скользят за мной.

Зов вспышками боли дробится в сознание, словно ведя меня по незримой невидимой нити. Мир осколками рассыпается перед глазами, чтоб сложиться уже другой картиной, мелькание улиц, лиц людей не фиксируется разумом. Рядом и чуть впереди несётся Сын Ночи, ведомый таким же таинственно-ясным знанием.

Резко и внезапно останавливаюсь, словно напоровшись на невидимую стену. Беспомощно оглядываюсь. Тихо. Не слышу ничего. Зов, моя путеводная нить, замолк и теперь в ушах пульсирует болезненная тишина, проглатывающая обычные звуки. И громом-приговором моё хриплое карканье:

— Я её не чувствую.

Кир мрачнеет, тонкие черты лица застывают в холодном камне отрицания-гнева.

— Мы найдём её. Успокойся.

Я знаю. Я никому не позволю убить её! Но я не чувствую её, не чувствую… теряю…

Часть 2. Пламя Ночи

Я — пущенная стрела

И нет зла в моём сердце, но

Кто-то должен будет упасть всё равно

Пикник

Тьма и страх неотступно следуют за всеми её мыслями. Довольно путанными, если на то пошло. Только она сидела испуганная и недоумевающая в своей комнате и старательно ненавидела Дикую, как яркой вспышкой света пришла тьма. Рида уныло оглядывается, пытаясь использовать те навыки, которым её научила Дикая. Бесполезно. Бархатисто-тёплая тьма и не думает уступать. Остаётся только на ощупь определить, где она находится. Пол… гладкий. Не дерево, но и не камень. Что-то твёрдое и тёплое. Стены такие же. Во всяком случае, именно та, к которой она прислоняется. Она не связана и это радует. Но пытаться идти куда-то на ощупь, не видя не зги… Верх глупости. Она не может не понимать этого.

Приближающиеся шаги и голоса. Она замирает на полувздохе, пытаясь стать абсолютно незаметной, абсолютно неслышной. Но её, несмотря на все старания, видят, словно для них не существует этой непроницаемой тьмы.

Для них просто нет отсутствия света.

— Милое дитя, — Равнодушный женский голос, в меру холодный, в меру презрительный. В нём нет ни капли умиления. Просто констатация очевидного факта. — Они нашли хорошую ученицу.

— Удивительно, как им удалось совместить в ней несовместимое? — Ленивый интерес, риторический вопрос на который не рассчитывают получить ответ. Этот мужской голос очень похож на женский, но чуть грубее.

Рида внимательно прислушивается к этому разговору. Что учителя уже успели прочно вдолбить в неё, так это осознание того, что информация, даже если она никакого отношения к тебе не имеет, бесполезной быть не может. А интонация и формулировки порой могут сказать гораздо больше, чем сами слова — цветная шелуха, не имеющая глубинного смысла.

— Такое сокровище убивать — непростительный расход материала.

Девушка вздрагивает. Лёгкое сожаление… Может означать что угодно. От того, что её и собираются убить, до горечи, что столь великолепный материал уже испорчен. Упоминание о ней, как о неодушевлённой, но полезной вещи, коробит.

Ироничное фырканье.

— А нам и не надо её убивать. Они скоро явятся сами, и надобность в ней отпадёт.

Стра-ашшно…

Лаэра, младшая дочь Лунного Гранда, устало разглядывает испуганную девушку, сжавшуюся в углу комнаты, залитой светом. Девчонка слепо оглядывается, сосредоточенно прислушивается. Временно лишить её способности воспринимать свет довольно легко, но это выматывает. Конечно, то что она их не видит, не играет никакой роли, но мешает ей атаковать. Не стоит отвлекаться на всякую мелюзгу, когда ждёшь тех, кто вполне способен размазать тебя по стене.

Да, конечно, они тоже не слабы… но противника нужно оценивать исходя из их способностей, а не из своих. Ушедший-в-Ночь довольно слаб там, где нет хотя бы тени. А об этом они заблаговременно позаботились. Ровное освещение, замершее пламя, не создающее теней, даёт гарантию безопасности. Пусть даже совсем небольшую.

Магистр… Пусть даже бывшая, она опасна. С неё вполне станется наслать сильное именное проклятье, убивающее на расстоянии. Почему она не сделала это чуть раньше, пока они отбивались от созданных тварей, это её личное дело. Её психозы, из-за которых её действия никогда нельзя предсказать. Дикая, что ещё можно добавить к имени, носимому с такой гордостью? Единственное, что можно предположить, что она не додумается до таких проклятий прямо сейчас. Сходя с ума сначала от Зова, потом от тишины, она будет метаться по городу, убивая с бессмысленной жестокостью. Если рядом не окажется Сын Носи и не успокоит её.

Нет, пытаться прогнозировать бесполезно, остаётся только ждать, когда Охотники Смерти сами придут в со всей тщательностью расставленную ловушку.

Рассеянно улыбающийся мужчина флегматично выслушивает слова своей сестры. Он не сводит глаз с двери, ожидая званых гостей. Впрочем, он не думает, что они так быстро найдут их убежище. В отличии от Лаэры, Керенс склонен недооценивать противника.

Женщина раздражённо наматывает на палец медово-золотистую прядь. Орехово-жёлтые глаза лихорадочно блестят. Керенс отрицательно качает головой.

— Всё-таки Дикая знала, как проклинать нас. И не пытайся сейчас создать световых тварюшек.

— А я и не пытаюсь, — огрызается сестра, начиная мерить комнату шагами. Пленница слепо поворачивает голову на звуки. Мужчина немного жалеет, что не в их власти оградить её звуконепроницаемой стеной. — Я думаю, что мы можем им противопоставить в поединке двое на двое!

— Сын Ночи не сможет нормально колдовать долгое время, — резонно замечает Керенс.

— А нам долго и не надо! — саркастически усмехается его сестра. Всплеск тёмного золота волос, чёткие стремительные движения, метания запертого зверя. — Одно простенькое заклинание он ещё сможет наколдовать без источника силы, и я не сомневаюсь, что он выберет из своего арсенала. Та же Магистр может убить нас, даже не приходя сюда!

Немного подумав, мужчина серьёзно предлагает:

— Честная дуэль. Они просто не смогут оказаться, не запятнав свою честь. А холодным оружием мы владеем точно лучше их.

Лаэра разворачивается к брату и спокойно отвешивает ему подзатыльник. Коротко и резко:

— Дур-рак. Когда же ты запомнишь, что для Охотников честь и совесть строго противопоказаны?! Они лишь рассмеются над твоим вызовом и хладнокровно перережут тебе горло!

Женщина пылает чистым холодным гневом. Да, тяжело привыкнуть к тому, что в приоритетах для них теперь на первом месте должна стоять эффективность, а не соблюдение своей чести! Ударить в спину, окутать убийственным светом, но не танцевать долгий, красивый и технически правильный бой. Не на ежегодном рыцарском турнире!

Знали на что идут, когда приносили клятву Охотников.

Знали, что пара Охотников Смерти считается одной из самых опасных. Не самой сильной, но самой жестокой и беспощадной. Знали, что выследить их и догнать легко, а вот попробуй схватить и убить, если даже пара Яда расписалась в собственном бессилии.

Скоро они придут сюда за своей ученицей, а что могут сделать Лунные? Их единственный шанс — прикончить тех на расстоянии, созданными световыми тварями, которых невозможно уничтожить, они благополучно упустили. Сражаться с насланным проклятием и поддерживать создания своей волей им оказалось не под силу.

Лаэра мрачно потирает тонкие запястья.

Рида судорожно разбирается в полученной информации. Враги, оказывается, не так опасны, как показалось на первой взгляд. Они сами не знают, как можно убить её учителей. Да и в том, что их вообще можно убить, горянка сильно сомневается. Но вот ранить, доставить множество проблем, это вполне по силам этой паре.

Девушка хмурится, пытаясь по примеру Дикой составить примерный психологический портрет врагов. Расчётливые, довольно умные и уверенные в себе. И в то же время, опасающиеся её наставников, хотя уже приложили все силы, чтобы лишить их преимуществ.

Всё решит время и удача. И неожиданность. Если враги просто спрячутся в этой бархатной тьме и ударят в спину некромантам? Что тогда?

Нет, особо печалиться она не будет. Но и радоваться будет нечему. Продолжить обучение она не сможет и останется слабым обычным воином, неспособным отомстить тем, кто виновен в смерти её родичей.

Ждать и надеяться. Попытаться предупредить их, когда придут. Да помогут им боги!

В вихре страха и боли метаться по улицам, крича, убивая… глупо. Эту простую истину Кир донёс до меня самым простым способом. Парой отрезвляющих оплеух.

А то что у него теперь всё лицо расцарапано, и глаза еле целы остались, то я невиноватая. Это само получилось. Рефлексы.

Теперь старательно медитирую на своих чувствах под надёжной охраной Сына Ночи. Грязная подворотня, конечно, не лучшее место для этого, и запахи раздражают, но времени искать более подходящую обстановку просто нет. Непростительная роскошь.

Спокойная ярость в крови, мелькание под закрытыми веками размыто-ярких образов. Если исходить из того, что Риду не успели никуда увезти, то прощупать весь город, дом за домом, улицу за улицей, воспоминания каждого человека не так уж и долго. Всего три десятидневья в теории. На практике у меня нет и одного дня.

Мой разум и моя магии работают на пределе своих возможностей, грозя обернуться слабостью и болью в последующие дни. Мне всё равно, я готова заплатить такую цену — значит, товар её достоин. А что может быть достойней и дороже надежды на будущее?

Новые блики… Мелькает что-то знакомое, чтобы тут же исчезнуть. Сосредоточенным усилием воли возвращаю последний образ, внимательно разглядываю его, пытаясь увидеть то, что показалось мне в нём таким близким. Отзвук мысли, память чувства. Не то. С губ срывается короткое злое ругательство.

Несусь сквозь рой чужих жизней дальше, формируя точные параметры для поиска Риды. Ученица, воин, молодая, уже умирала, горянка… Удлиняющийся список пустых слов, старательно наполняемых нужным смыслом. Горьковатая правда — она не желает меня сейчас видеть, закрывает свой разум от моего поиска…

Найти Лунных? Последних выживших? Не выйдет. Их фамильная защита такова, что заклятие в конце замкнётся на мне самой. В конце концов, я тоже последняя из рода Солнца.

… Ах-ха. А Кир — последний из Сыновей Ночи. А это тоже род. В некотором значении.

Чушь!

Сквозь зубы выпускаю воздух, медленно открываю глаза. Бо-ольно! Встречаю испытующий взгляд Кира, в нём серебром слабо тлеет надежда. Отрицательно качаю головой.

— Прости.

Он молча отворачивается, не виня меня, не осуждая. Он всё прекрасно понимает и молчит. И это его многозначительное молчание бьёт гораздо больнее и беспощаднее самых справедливых упрёков.

— Пробуй теперь ты.

Внимательный взгляд.

— Это неразумно.

Упрямо сжимаю губы.

— Если мы оба будем вымотаны поиском, то не сможем эффективно сражаться с Лунными. А им именно это и надо, — продолжает уговаривать меня Кир.

— Они управляют светом. Вполне смогут сделать так, что никаких теней там не будет. Как и толку от тебя, — резко мотнула головой, устремляю бесконечно-глубокий взгляд в серое небо. — Если я немного передохну, то смогу вытащить Риду незаметно для них.

Кир покорно кивает, не считая нужным стереть с лица недовольную мину. Он не может не знать, что я умолчала об одной немаловажной детали — захочет ли Рида добровольно уйти со мной. Ведь этот метод перемещения далеко не самый приятный.

О наших взаимоотношениях тоже забывать не стоит.

Ох, не вовремя я решила научить её ненавидеть.

Внимательно слежу за медитацией Сына Ночи. Холодные тени вьются над его головой, вихрями и сквозняками разлетаясь по городу, ища, ища одну-единственную девчонку. Право же, я сделаю всё, чтобы она была достойна затраченных на неё усилий. Не терплю пустого расхода сил и времени.

Нервно мечусь по узкому пространству между двумя домами. Колко-нервные мысли преследуют меня навязчивым роем, но я пока быстрее. Осознанно заставляю свой разум просчитывать варианты развития событий после того, как я вытащу Риду. Придётся уходить. Империя, даже не кишащая жаждущих нашей крови Охотников, место не самое приветливое. Остальные не лучше, но…

Но.

Нужна хотя бы иллюзия спокойствия.

Резко оборачиваюсь к Киру. Смотрю долго и требовательно. Тёмные вихри сплетаются в изящно-замысловатые узоры, укутывая его прозрачной вуалью. Сквозь бледную кожу просвечивает его Госпожа, невидящие глаза пылают звёздным серебром. Он безумно, отвратительно красив. Не понимаю Риду. Хотя…

— Прекрати.

Чуть удивлённо приподнимаю брови, не отводя испытующего взгляда.

— Твои… ощущения меня отвлекают.

Иронично хмыкаю, отворачиваюсь и начинаю послушно разглядывать медленно темнеющее небо. Время, время. Сколько его ещё у нас осталось?

Устало прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Вхожу в транс, регулирую скорость кровообращения. Бессмысленно. Глупое стремление делать хоть что-нибудь. Лишь бы избавиться от тёмных, больно ранящих мыслей. Если они с ней хоть что-нибудь сделают… И не посмотрю, что последние в своём роду и их кровь ценна! Я ведь знаю, что династия Лунных всегда отличалась садистскими наклонностями.

Вздох за спиной. Стремительно оборачиваюсь, ожидая ответа-приговора на невысказанный вопрос. Смотрю на Кира так же, как он смотрел на меня.

— Её я не нашёл. — Старательно сдерживаю разочарование и ярость. — Но есть несколько мест, где она предположительно может быть.

Вижу в его глазах спокойное и уверенное знание, которое нельзя выразить словами. И понимаю, как он собирается его мне передавать. Кровью. Мягко и медленно подхожу к нему, давая ещё возможность ему отказаться. Нет. Ласково и нежно касаюсь его шеи, заставляю наклонить голову.

Ненавижу. Ненавижу пить кровь. Но это единственный метод передавать информацию, не используя слова. Стараюсь подавить тошноту и брезгливость, предельно аккуратно надкусывая его кожу. Чувствую, как Кир вздрагивает в моих… "объятиях". Ох, прости…

Ловлю себя на последней мысли. Я прошу прощения? У него? С обидой и злостью вонзаю клыки в вену, чувствую во рту отвратительный горько-металлический привкус крови, от которого долго не смогу избавиться.

Перед закрытыми веками мелькают блеклые, но кристально-чёткие образы. Вспышкой знания передаётся информация о возможном местонахождении Риды. Тщательно проверяю серебристо-алые вспышки, одновременно мысленно выстраивая кратчайшие маршруты. Не удерживаюсь, вытягиваю из его крови и разума другую информацию, заставляя его вспоминать всё о временах Падения. Получаю тонкое и какое-то извращённое удовольствие от его боли. Я никогда не была добра и справедлива к тебе, Кир. Так почему же ты всегда демонстрируешь мне полное своё доверие?

Холодными острыми вспышками вытаскиваю его воспоминания о Падении кланов. Я всё ещё хочу убедиться, что Сыны Ночи не участвовали в тех событиях, оказавшись преданными своими "союзниками". Я не верю…

что церковники смогли сами(!) пробить защиту нашей Обители…

что они знали, как заблокировать наши способности…

что они смогли в одиночку нас уничтожить.

Я не верю.

С тихим довольным стоном отрываюсь от его шеи. Теперь придётся верить, как бы я этого не хотела. Отстраняюсь от него, окидываю внимательным взглядом. Его кожа кажется ещё бледнее и прозрачнее от потери крови (это я привыкла жертвовать чуть ли не половиной), он шатается, держится за стену, медленно сползая на землю. В жестокой ухмылке демонстрирую кончики клыков, грубо хватаю за воротник, вздёргиваю его вверх и ставлю на ноги.

— Благодарю, — цежу обкатанные звуки сквозь зубы, вслушиваясь в них и вкладывая в каждое созвучие певучесть своей брезгливой злости. Мест, где могла оказаться Рида, оказалось около десятка. И проверять их придётся уже мне. Всё честно.

Он пытается улыбнуться тонкими бескровными губами.

— Ты так и не научилась верить, Дикая.

Его слова ставят меня в тупик. Провожу ладонью по коротким жёстким волосам.

— Ты говоришь о Вере или доверии? — Пусть и то, и другое со мной не совместимо, это не мешает ему всё ещё надеяться на моё исправление. Идиот.

— Я просто не понимаю, как можно было столько времени работать со мной, всё время ожидая удара в спину и подозревая не весть в чём? — он укоризненно качает головой.

— Значит, можно, — с философским смирением подвожу итог нашего маленького диспута, отворачиваясь от Сына Ночи. Спиной чувствую его спокойный, чуть тревожный взгляд. Недовольно повожу плечами.

Закрываю глаза, перед внутренним взором вспыхивает россыпь точек. Там, где нет тени, там нет и света. Если, конечно, Лунные не озаботились исправить эту аксиому бытия. Качнув головой, размышляю, с которой точки начать. Интуиция презрительно молчит, для жребия нет времени, и я выбираю ту, что ближе. Выработанный маршрут нагло игнорируется, я несусь напрямик, позабыв о существовании самого слова "препятствие". Всё, что стоит между мной и целью долго не просуществует. Разум тонко намекает, что производить разрушения в городе — это не только глупая трата энергии, но и привлечение ненужного внимания. Соглашаюсь с ним, остановившись перед высокой каменной стеной. Сносить её — действительно пустая трата сил, которые мне ещё понадобятся. Перелезть через неё? Задрав голову, мрачно изучаю это нелогичное сооружение. На какую хмарь в центре города нужны такие дома? Да ещё без окон… Правда, чуть позже, до меня доходит, что это водонапорная башня и её можно легко обойти. Затуманенный охотничьим трансом разум смущённо разводит руками.

Отмахнувшись от собственного изменённого сознания, чуть изменяю транс и беззвучною тенью скольжу среди людей, отыскивая указанные места. Несколько раз обнаруживаю лишь старые дома, в которых никто не живёт, с заколоченными окнами и дверями. Чутьё Чародейки подсказывает, что людей там нет уже несколько лет.

На четвёртый раз мне везёт. Обострённые чувства улавливают тихие голоса и отзвук страха. Проверить?

О да.

Хотя и так знаю (чувствую, верю), что Рида здесь. Этого достаточно.

Необузданные древние чувства поднимаются терпкой волной. Спасти! Защитить!

Я опять забыла, что связь Верности (даже не двусторонняя) словно ниточки, привязанные к марионетке — при определённой силе воли кукла вполне сможет управлять своим хозяином.

Прислоняюсь лбом к каменной стене здания, вслушиваясь в его структуру. Жаль, что я не умею проходить сквозь стены (взглядом плавить камень, перемещать предметы и тела на расстоянии…), придётся использовать более грубые и общепринятые методы. Крадусь вокруг дома, выбирая нужное окно, продолжаю прислушиваться к неразборчивым голосам. Так, подойдёт это.

Подпрыгиваю, цепляюсь за каменный выступ под окном. Несколько мгновений вишу, пытаюсь перехватиться удобней; старый камень крошится под пальцами. С трудом подтянувшись, перебираюсь на подоконник. Для пробы несильно толкаю локтем закрытые ставни, за которыми тонко звенит стекло. Так. Та-ак. Я ярко себе представила, как Лунные стоят напротив окна, ожидая моего явления и готовя неосторожной бывшей коллеге парочку неприятный сюрпризов. Справедливо рассудив что раз входить всё равно придётся, то лучше сделать это как можно громче и эффектней, выиграв себе несколько мгновений для оценки обстановки, я использую отзвук транса в своём теле, тень силы, чтобы выбить окно.

Выбила. И кажется перестаралась, сама кувыркнувшись внутрь. Едва успеваю сгруппироваться, и приземляюсь на корточки, касаясь запорошенного обломками ставень пола кончиками пальцев. Выпрямляюсь, близоруко щурясь в сероватой дымке летающего в воздухе мелкого мусора. Все чувства работают на своём пределе, позволяя получить информацию о находящихся в комнате людях. Чувствую разноцветье их эмоций, упиваясь слаженной гармонией резких цветов раздражения, недоверчивой радости и опасности.

Стремительно зажмуриваюсь, для верности прикрывая глаза рукавом. Одобрительно хмыкаю, когда слепящая вспышка света исчезает, но не спешу открывать глаза. Я и без низ чётко чувствую расположение людей и знаю все их действия.

Предупреждающе вскидываю ладонь.

— Спокойней, Леди Лаэра! — Позволяю тонкой улыбке скользнуть по губам. Титул не даётся просто так. Титулу надо соответствовать. Всем аристократом эту простенькую истину вдалбливают с пелёнок.

Пелена мусора наконец оседает, и я, открыв глаза, оценивающе скольжу расслабленным взглядом по комнате. В углу сжалась наша бестолковая ученица, слепо глядя куда-то перед собой. На её детском лице застыло чуть удивлённое выражение. Около неё стоит Керенс (не лорд! Воспитание подкачало), прижимая к шее девушки пальцы. По достоинству оцениваю этот в меру угрожающий жест и перевожу взгляд на его сестру-близнеца. Они похожи. Безумно похожи. Острая и аристократичная лепка идеального лица, лучистые желтоватые глаза. Чистая кожа лунного серебра (матовая белизна с прозрачным голубым оттенком) и резко контрастирующие с ней волосы ясного тёмного золота. Узнаваемый контраст. Семейный.

Вежливо приподнимаю брови, ожидая реакции. Атаковать они уже пытались. Что дальше?

— Магистр… — спокойно цедит сквозь зубы Лаэра. В её голосе нет презрения или брезгливости. По мнению аристократки одна хмарь лишь знает в каком поколении, такие чувства позволительно испытывать лишь к равным. Меня к таким она причислять на собирается. Действительно, как Магистр Ордена Чародеек Крови я гораздо выше её по социальному положению, даже несмотря на то, что моя родословная им неизвестна. А как бывший Магистр, и одна из равных Охотниц я явно проигрываю ей в знатности.

Морщусь, понимая, что инкогнито придётся разрушить. Договориться с Лаэрой удастся только на равных. А значит придётся наконец открыть своё истинное имя.

— Алиэра ленн'Коэррэ, Леди.

Женщина насмешливо щурится. Да, понимаю, на слово верят только идиоты. А семейные признаки у меня проявлены слабо. Всё-таки когда доминирующими являются гены обоих родителей… это очень неудобно и сопряжено с некоторыми мелкими мутациями.

— Слово Чародейки, — спешу развеять её сомнения. Поставить под сомнение слово сестры Крови (а особенно Магистра, пусть даже бывшей) немыслимо. Это самое страшное оскорбление. Лаэра брезгливо кривится:

— Незаконнорождённая дочь мятежного гранда.

Она тоже слышала о падении Цитадели Солнца.

Холодно парирую:

— У Чародеек не бывает незаконнорождённых дочерей. А вопрос, кто из грандов, Солнечный или Лунный, более мятежный — глупый вопрос.

Им приходится принять мои правила. У них в руках жизнь Риды, надежда на моё будущее. А в моих руках — их жизни. И никто не сомневается, кто успеет первым.

Медленно обхожу комнату, предусмотрительно не приближаясь к напряжённым близнецам. На старых шрамах выступают капли крови, сливаясь и переплетаясь в асимметричный, но гармоничный узор. В ладонях концентрируется сила для двух точных и смертоносных ударов, но я её контролирую. Лунные не могут не ощущать, что я могу уничтожить их в любое мгновение. Но пока не спешу. Пока. И им приходится ждать моих действий.

Сажусь в невесть откуда взявшееся здесь кресло, вальяжно закидываю ногу на ногу. Обвожу близнецов ленивым и иронично-жестоким взглядом.

— Керенс, отпусти девочку, — прошу мягко и тихо, добавляя в голос тонкие нотки беспомощности и демонстративно откачиваю силу из ладоней. Всеми своими силами показываю, что желаю договориться миром. — И верни ей возможность видеть.

Он недолго колеблется, но обменявшись колкими взглядами с сестрой, неохотно отходит от Риды. Я довольно киваю и снова сосредотачиваю всё внимание на его сестре.

— Ну и что от нас надо Леди-Магистру? — Лунная не теряет ни одного шанса, чтобы указать мне на моё место. Но я его и так очень хорошо знаю.

— Мою ученицу, — отвечаю с вызовом. И что ты скажешь на это?

Протерев глаза, девчонка тихо сидит в углу. Чувствую, как она старательно плетёт что-то опасное, но слабое и неэффективное, предусмотрительно не вмешиваясь в разговор. Делаю ей незаметный для других знак не вмешиваться.

— Да ну? — ехидно кривит губы Леди. — А голову Императора тебе на золотом блюде с рубинами не преподнести?

С философской меланхолией размышляю, что плетение кружева слов, этих дипломатических пируэтов, не менее опасно, чем, скажем, размахивание мечом или соревнование в смертоносности ворожбы.

— К сожалению, голова Императора из-за последних событий является низко котируемым товаром. Можете предложить что-либо другое? — с лёгкой издевкой осведомляюсь я.

Керенс лениво измеряет взглядом расстояние между нами, словно прикидывая, успеет ли он зарубить меня мечом прежде, чем я его уничтожу. А может, и не словно. Я помню, что он считался одним из лучших мечников Империи и является первым клинком Гильдии. И он не может не понимать, что их численное превосходство не даёт им никаких преимуществ.

— Я не желаю вам зла, — заставляю свой голос звучать спокойно и мягко, но они всё равно уловили подтекст: но это ещё не значит, что я вам его не причиню. — Я хочу всего лишь забрать свою ученицу.

— Что ты можешь за неё предложить? — резко спрашивает Лаэра. Риду коробит от такого заявления. Девчонка ещё не привыкла, что о ней в её же присутствии говорят как о вещи. Ценной и безумно дорогой, но всё же вещи.

— А что ты хочешь получить? — вопросом на вопрос отвечаю я, приготовившись к длинным торгам. Что-что, а хорошим торговцем я никогда не была и торговаться не умела. Единственное, что радовало — это то, что мои соперники тоже являются неважными торговцами. Их напряжение видно невооружённым взглядом. Причём я легко читаю в глазах Леди расчётливое желание получить плату и убить хоть одну из нас. И, вероятнее всего, это будет ученица. — Даже не думайте об этом, Лаэра. — В моём голосе проскальзывают тени пока призрачной угрозы.

Вот именно. Пока.

Близнецы растерянно переглядываются. Они не ожидали, что я так легко соглашусь заплатить любую цену (ну, по поводу "любой" мы ещё поспорим) и теперь не знают, что им нужно. Деньги? Глупо. Действительно глупо. За пару дней работы они могут получить больше, чем средний ремесленник зарабатывает за целый круг. Что ещё им может предложить такая же, как они, Охотница?

Не дожидаясь, пока они наконец что-нибудь придумает, я предлагаю собственную цену.

— Жизнь за жизнь. Вы отпускаете… сильно сказано…. просто не мешаете нам уйти, а я сохраняю вам жизнь, — Искрящимся взглядом окидываю хищно заострившиеся лица Лунных. — Вы чем-то недовольны?

— А ты как думаешь? — огрызается Лаэра, начиная метаться по комнате от стены к стены. — Разве это цена? Что мы получаем?

— Возможность уйти. Живыми. — Холодно и презрительно. Это моё окончательное решение, и Леди должна понимать, что меня не переубедить. Но она всё ещё сомневается. — Если бы мне нужна была ваша смерть, я бы наслала на вашу кровь проклятие. Как в первый раз, но сильнее. Но я пришла сама, не то что бы рискуя жизнью, но всё же. Может, попробуете оценить этот жест доброй воли? — Позволяю просочиться в свой голос жёсткой ироничности.

Рида медленно поднялась на ноги, и теперь осторожно подходит ко мне. Умная девочка. Спешит под защиту сильнейшего. Бросаю мимолетный взгляд на тёмный провал окна. Холодные вечерние ветра свободно задувают в незащищённый стеклом проём, лёгкими касаниями треплют неровно остриженные короткие волосы. Как же я устала…

Резко встаю, схватив Риду за рукав, подтаскиваю её к себе. Что удивительно, она не сопротивляется. Подхожу к окну, стараясь не выпускать близнецов из поля зрения.

— Я всё-таки надеюсь, что мы договорились, — змеиной улыбочкой даю им понять, что я сама наговорилась с ними на всё жизнь вперёд, и если они чем-то остались недовольны, то это уже только их проблемы.

В ладонях вспыхивают искорки жестокой и беспощадной силы, без слов подсказывающей Лунным, что с ними будет, если он вздумают вмешаться. Локтем подталкиваю ученицу к проёму. Искренне надеюсь, что её воинских умений хватит, чтобы спрыгнуть, не переломав руки и ноги. Не дожидаясь повторного приказа, Рида умело выскальзывает в окно. Услышав приглушённый звук приземления, я шутливо раскланиваюсь с чуть ли не плюющимися ядом Лунными и спешу покинуть это негостеприимное место.

Приземлившись в холодных сумерках, спешу увести ученицу дальше от Лунных. Обернувшись, вижу, как из того окна вырываются слабые всполохи прозрачного света. У этого здания определённо появится в ближайшем будущем слава дома с привидениями.

— Скажи, ну как ты умудрилась попасться? — на бегу тихо спросила я Риду. Она вздрагивает и втягивает голову в плечи, желая оказаться от меня подальше. — Не бойся, трёпки не будет. Так как им удалось скрутить тебя? Мне казалось, что нам хоть чему-то тебя обучить удалось!

Остановившись, она шмыгает носом.

— Я не знаю! — довольно спокойно восклицает Рида. Я шикаю на неё, чтобы говорила тише, и ученица послушно понижает голос. — Что-то вспыхнуло перед глазами так ярко, что я на мгновение ослепла, а потом что-то сильно ударило меня по голове.

— Не что-то, а кто-то, — недовольно ворчу я, досадуя на свою недогадливость. Разве можно предположить что-либо ещё, если речь идёт о Охотниках Луны, чей магический арсенал разнообразностью не отличается. И как меня угораздило отозвать от неё всех стражей? — Керенс. Это он в паре используется как грубая сила.

— А где Кир? — внезапно спрашивает ученица. Этот вопрос встаёт и передо мной во весь свой немаленький рост. Ибо, добежав до подворотни, где мы медитировали, Кира мы не находим. Я растерянно оглядываюсь, словно надеясь, что Сын Ночи сейчас выйдет из-за угла, радуясь возвращению нашей ученицы, но все мои чувства кричат о том, что живых существ в округе нет. Угу, живых.

А как насчёт мёртвых?

Оглядываясь на Риду. Осторожно касаюсь шёлка её волос.

— А ты его не чувствуешь?

Девушка послушно закрывает глаза, ныряя в серый туман поиска. Равнодушно отмечаю, что на этот раз ей это удаётся. И пока ученица пытается почувствовать Сына Ночи, пытаюсь понять куда мог уйти Кир по своей воле. Ибо, если бы его уводили под принуждением, улицу украшали бы тела глупцов. Возможно, каменные. Или унылые тени шлялись бы здесь, пугая прохожих. Но их нет.

А не мог он отправиться помогать мне, решив, что без его помощи (вернее будет сказать, контроля) я не смогу справиться с проблемами? Вполне в его духе. Но найти меня он смог бы гораздо легче, чем Риду, и мы бы всё равно с ним разминулись… Вернулся в трактир. Вряд ли. Не думаю, что после сегодняшнего представления Тарвек остался нам так же верен.

Или Кир всё-таки наведался туда, а трактирщик сдал его городской страже? Тогда трупы надо искать там… Да нет, чушь, вспышку его силы я бы почувствовала. Слабо, как тень, как далёкий отклик, холодный ветер, но ощутила бы.

Не знаю, до чего бы ещё я успела додуматься, но Рида осторожно коснулась моей руки. Оборачиваюсь к ней, вопросительно заламываю брови.

— Ты нашла его?

Многозначительное молчание. И из него можно сделать некоторые выводы при должном опыте, а главное желании. Последнего у меня было явно больше, чем необходимо для долгой и счастливой жизни.

— Так куда же, поглоти его хмарь, ветры понесли этого придурка?!

Тяжёлая и тёплая ладонь легла мне на плечо. И рефлексы реагируют быстрее уставшего разума. Резко разворачиваюсь, во вскинутой руке блестит ритуальный кинжал, взлетающий по красивой восходящей дуге, готовый пронзить любого наглеца, посмевшего напугать меня, пусть даже он будет закован в доспехи из ienmell. Собственно, на Кире надета кольчуга как раз из этого металла, и именно это его и спасает от мучительной смерти — кончик лезвия застревает между звеньями. Я едва успеваю чуть пригасить силу замаха и не довести удар до конца, ибо тогда даже кольчуга не остановила бы кинжал.

Сам Сын Ночи довольно благожелательно смотрит, как я прячу кинжал в пристёгнутые к бедру ножны, и меня бесит его спокойствие. Он ведь прекрасно знает, что смертельной является даже простая царапина! И всё равно продолжает меня провоцировать, словно это доставляет ему удовольствие.

— Ты!.. — Даже слов подобрать не могу, чтобы описать всё, что я о нём сейчас думаю. — Я тебя сколько раз предупреждала — не подкрадывайся со спины!

Кир благожелательно улыбается, словно я ему тут дифирамбы пою! Отвешиваю ему в меру дружественный подзатыльник, пытаясь успокоиться. Сын Ночи даже не стал уворачиваться, и теперь добродушно посмеивается, чуть выжидательно меня разглядвая. А вот возьму и не задам вопрос стандартной жены на тему, где он шлялся! Лучше подожду пока его задаст наша более непосредственная ученица.

Впрочем, увесистая сумка с нашими вещами и прихваченными книгами из тайников ясно свидетельствует, что он таки вернулся в трактир. Незаметно от Тарвека.

— И давно ты тут стоишь? — ворчливо интересуюсь у него.

— Недолго. Но увидеть твоё волнение успел.

Смущённо опускаю глаза. Сколько раз уже обещала себе, что не буду демонстрировать ему свои чувства! И вот снова он заметил.

— И куда мы теперь? — спокойно интересуюсь я, скрестив руки на груди и предлагая Сыну Ночи самому решать организационные вопросы. Он чуть удивлённо улыбается, демонстрируя, что ответ на этот глупый вопрос я должна знать сама.

— Конечно же в Айкерское Королевство, — скептически улыбаюсь, ожидая продолжения. — Пойдём через Лейкерский перевал.

Просто скептическая улыбка превращается в ласково-змеиную. Довольная тем, что это предложение высказала не я (иначе к нему всё равно не прислушались бы, пусть оно и является единственно возможным), не упускаю возможность покритиковать Сына Ночи.

— Похоже, ты растерял в своей Ночи последние мозги, — Боги, как же приятно быть стервой! — Есть и более приятные и лёгкие способы самоубийства.

— И какие же? — вежливо интересуется Кир.

— Пойти и сдаться Охотникам! — рычу прямо в его спокойное и улыбающееся лицо. — Неужели ты думаешь, что нам удастся миновать Лейкерскую твердыню?

— Почему нет? — так искренне удивляется он, что и я начинаю сомневаться в непроходимости одноимённого перевала.

Рида равнодушно переводит взгляд с меня на Кира и обратно, в зависимости от того, кто решает высказаться. Похоже, что она не знает, что делает глупцов, сунувшихся туда, приговорёнными к жуткой смерти. Что ж, не будем пугать девочку, узнает всё на месте, но доказательства Кира хотелось бы выслушать.

— Кроме нас, никто не сможет пройти через твердыню. Остальным охотникам придётся добираться за нашими головами в Королевство через западный Перевал Поющих Ветров, а он находится в двадцати днях конного пути. У нас будет внушительная фора.

— Не думаю, что Королевство Слёз такое уж прекрасное место, чтобы начать жизнь "с чистого листа", — мрачно напоминаю я.

Сын Ночи невозмутимо пожимает плечами.

— Это место действительно не лучшее, чтобы спокойно жить. Но у нас будет достаточно времени, чтобы выбрать себе новый дом. Что ты думаешь… скажем, об островах?

Склоняю голову, рассматривая со всех сторон этот вариант, раскладывая его на плюсы и минусы.

— Грифона и химеру придётся оставить здесь. Переход через перевал они не переживут.

Огорчённо вздыхает Рида, успевшая привязаться к нашей крылатой живности. Оборачиваюсь к ней и специально поясняю:

— И перелёт тоже. Их мы защитить не сможем. — Самим бы пережить…

Больше ничего не слушая, я развернулась и отправилась к выходу из подворотни. Лениво и холодно бросила через плечо:

— Зови грифона, Кир. До гор всё равно придётся лететь. До утра как раз успеем.

Зря я это сказала.

Одна из аксиом бытия: Ferrielle, Миледи Непостоянство, не любит, когда маленькие человечки считают свою судьбу делом решённым. Она так и тянется своими шаловливыми ручками вечного ребёнка перепутать нити судьбы в полотне своего отца.

Нетипичный для ночного времени шум я отметила краем сознания, не придавая этому никакого значения.

Тупо иду вперёд по главной улице, в висках пульсирует настойчивый зов, на который химера (вот поганка крылатая!) не спешит откликаться. Кир и Рида идут следом, с какой-то затаенной холодностью отмечаю, как ученица жмётся к Сыну Ночи.

Пусть.

Погружённая в свои мысли, упивающаяся своей усталостью, я не замечаю отсветы огня на стенах домов. Останавливаюсь, с отстранённым, безучастным интересом наблюдаю за приближением толпы. Яркий огонь факелов слепит глаза, но я не спешу адаптировать зрение, предпочитаю наблюдать за эмоциями людей, а не за их ликующими лицами.

Тёмный багрянец старой крови, запах резкий и тревожный. Все чувства кричат об опасности, инстинкты требуют бежать или бороться, холодный разум приказывает спрятаться, затеряться, исчезнуть.

Но мне всё равно.

Мне а б с о л ю т н о всё равно.

Просто стою и жду, когда гнев толпы морским валом докатится и до меня.

Надрывный шёпот-крик:

— Беги! — Кир отталкивает от себя ученицу, и та послушно бросается в сторону, прячась в густых тенях подворотен. Какое-то глубинное чувство говорит: она не оглянулась. Разумом понимаю: она молодец, всё сделала правильно, она усвоила урок — с учителями не спорят, любое их слово закон.

Но почему же неведомая сила так сдавливает горло, почему так тяжело на сердце и гадко в душе, словно меня предал единственный близкий и дорогой человек?!

Кир быстро подходит ко мне, его ладонь замирает над моим плечом, но он не касается меня.

— Зачем? — его шёпот звучит… так спокойно-осуждающе. Он не надеется на ответ, но я отвечаю.

— Я устала.

Так легко, безмятежно, словно этой причины достаточно, чтобы позволить толпе растерзать себя.

Хотя… Сын Ночи ещё может убежать, броситься за Ридой, продолжить её обучение в одиночку. Даже верю, что он справится с активной фазой мутации, когда безвозвратно изменяется характер. Но он стоит за моей спиной, с нарастающим леденящим спокойствием смотрит на приближающихся людей. Впереди — разъярённый Тарвек с чёрным от горя лицом.

Хм. Значит, я всё-таки убила его дочку. Печально.

В ладонях Кира начинают свою смертельную пляску острые тени, и я одёргиваю его:

— Не стоит. Всех мы перебить не сможем, лишние жертвы только озлобят толпу.

Он равнодушно пожимает плечами, тени летучими мышами разлетаются в разные стороны. Мы просто ждём. Мне даже немножечко интересно, растерзают нас сразу или устроят "справедливый" суд? И если последнее, то вызовут ли представителей Гильдии Охотников или отделаются только жрецом Всеединого?

Впрочем, мне уже без разницы.

Тени вьются над её головой, тёплым плащом окутывают плечи, знакомым голосом шепчут слова успокоения. Рида стоит, прижавшись к холодной стене, и не может отвести взгляд от двух одиноких фигур среди бушующей толпы.

Кто-то кричит, слышны причитания женщины и резкий, отрывистый голос начальника стражи. Он говорит что-то замершим Охотникам Смерти, но девушка не различает слова. В ушах гулко стучит кровь, глаза неприятно жжёт предчувствием слёз, и девушка сама не понимает, почему так паскудно на душе.

"Она ведь спасла меня!" — бьётся отчаянная мысль.

"Она издевается надо мной", — тихо вторит горькая память.

"Ты не справишься одна", — гневным ударом колокола выносит приговор страх.

Страх одиночества.

Она зажимает рот, пытаясь сдержать предательский всхлип, горло давит тяжесть невысказанных слов, ледяные слёзы катятся из глаз. Рида быстро вытирает лицо, крепче сжимает зубы — пусть никто не видит, но она — воин, она не смеет быть слабой!

Зло сощурившись, чтобы видеть происходящее за пеленой слёз, она молча следит за тем, как уводят её наставников. Толпа окружила их, спокойных, холодных, равнодушных, люди пытается ударить их, задеть побольнее, причинить им боль…

Сейчас был бы уместен смех Дикой: тихий, полный издевки, иронии и гнева.

Охотники Смерти не чувствуют боль.

Они — её воплощение в этом мире.

Отбросив лишние мысли, Рида несётся за уходящей толпой.

…Люди… они как волна, как стихийное бедствие… идут всегда напролом, не размышляя, ими руководят только слепые чувства…

Эта толпа была морским прибоем. От них солоновато пахло страхом и злой, кровожадной радостью, предвкушением скорой расправы.

Пришли, неотвратимые, как бег волн, слизнули с берега два одиноких камня-человека, и — исчезли, грозный вал распался на жалких в своей обычности людей.

Сижу в маленькой камере, прислонившись затылком к стене. Сырость и склизкий мох не вызывают отвращения, только определение, сказанное очень равнодушным, очень усталым голосом: "редкостная дрянь".

Всё тело болит, кости неприятно ломит от сырости, ноют многочисленные синяки.

Люди… бесконечно глупые, бесконечно жестокие. Кто-то пытался бить нас, и остался трупом на мостовой. Стражники тоже не могли отказать себе в удовольствии пару раз ударить по лицу, и их я наградила проклятием. Всё честно — кровь за кровь, боль за боль.

Хлюпанье, чуть тяжёлые и заплетающиеся шаги — рядом присаживается Кир. Чернота его эмоций не кажется мне беспросветной. Танец звёзд в его душе похож на медленное падение снежинок.

Горячие пальцы касаются лба, закрытых век, губ. И противная, ноющая боль проходит, смытая теплом его прикосновений.

— У тебя жар.

— Пройдёт.

Знаю, что сейчас он только устало качает головой. Ему не стоило тратить силы на лечение, когда есть возможность вырваться — городская темница… место не самое лучшее для содержания магов. На нас даже не додумались одеть браслеты, ограничивающие магию! И они ещё думают, что некроманты будут сидеть и терпеливо ждать казни? Другое дело, если сами маги по неведомым причинам желают здесь подзадержаться.

Прислоняюсь затылком к стене.

Холодно.

Она стоит у дверей, в темноте не видно глаз, только тёмные провалы. Остро очерчены белые скулы, тёмные волосы кажутся потоками тьмы.

— Зачем? — тихо шепчет она, но не ждёт ответа. Она просто смотрит, и я не знаю, что она чувствует на самом деле.

С трудом встаю, подхожу к решётке. Металл обжигает ладонь холодом, на коже остаются следы ржавчины. Всматриваюсь в почти детское лицо. Странное чувство затопляет душу — не сожаление, а что-то близкое, странно-пугающее, тяжёлое.

Кружится голова, пересохшие, непослушные губы выговаривают слова, значения которых я не понимаю:

— Прости. Я не хотела твоей смерти. Это… случайность.

Разве есть для опытного Охотника промах более страшный, чем случайное убийство?!

Она отшатывается, вижу тень страха на молодом лице.

— Прости.

В ушах звон, странная дрожь пробегает по телу. Похоже, Кир был прав, я всё-таки заболела — холод и сырость не лучшим образом действуют на истощённый организм.

Закрываю глаза. Прислоняюсь лбом к решёткам — как-то не к месту вспоминается, что Рида и Лина, убитая мною, ровесницы. Были.

Страх нежной рукой сжимает горло: а если кто-то убьёт мою ученицу так же легко, как и я сегодня дочь трактирщика?! О нет, Aueliende, ты ведь не допустишь этого, так?! Сдавленный стон вырывается сквозь зубы, слабый, чужой вздох служит ему ответом.

Девушка почти прижимается к решётке, тянется коснуться меня, но не может преодолеть странного сопротивления. Её тонкая, дрожащая рука замирает в воздухе.

Во рту сухо, в глазах темнеет, и только белая кожа девушки словно светиться изнутри. Ну да, всё правильно. Призраки всегда светятся.

— Прости.

Тяжёлые шаги стража мы услышали одновременно. Вместе поворачиваем голову в ту сторону, откуда доносятся лязг стали и тяжёлое дыхание. Прислушиваемся. Ещё надеюсь, что стражник пройдёт мимо, не завернёт к нашему закутку, чтобы полюбоваться на великих и ужасных Охотников Смерти, сидящих в сырой камере. Злорадство — такое мелочное чувство…

Девушка с тихим вскриком отскакивает от решётки, растворяется в тьме, словно возвращаясь к изначальному состоянию. Мне даже немножко жалко — на какой-то миг, ощутив искреннее сожаление и раскаяние, я почти поверила, что я — нормальный человек, а не тень себя прежней.

Человек останавливается напротив меня, видно, что ему нравится моё опустошённое выражение лица. Довольно прихлёбывает пиво из кружки, грубо спрашивает:

— С кем разговаривала?!

Смотрю на него исподлобья, во мне спорят два желания — лень и желание убить его.

Выпрямляюсь, отбрасываю пряди с лица. Цежу сквозь зубы холодные, мёртвые слова:

— Не с тобой.

— Хочешь? — Он сунул мне под нос кружку, над которой вился тёплый пар. Я ошиблась, там было не пиво, а горячий травяной отвар. Безучастно смотрю в паскудно ухмыляющееся лицо. Он надеется, что я буду выпрашивать подачки, как глупое животное?

Идиот.

Но убивать я его всё-таки не буду.

Труп почти под дверьми — не лучшее соседство.

Возвращаюсь в свой угол, снова сажусь, опираясь о стену.

Холодно. Почти как в Ледяных Чертогах. Только здесь от холода ломит тело — а там мороз сковывал души.

Хочу, чтобы мне сегодня приснились глаза моего отца. Имею я право на последнее желание?!

Сквозь тяжёлую, вязкую дрёму слышу, как Кир разговаривает с кем-то. Неужели призрак вернулся?!

— … да, ты умница… а теперь уходи… ты не должна подвергать себя опасности…

— Нет!

— …тише…

— … не оставлю… вы можете… должны уйти!

— … нет…

— Брось её… я открою дверь…

Бросит? Чувствую апатичное желание, чтобы он так и поступил. Мне будет хорошо и в одиночестве.

— Нет!

— … почему?…

Боль. Разве призраки способны ощущать боль?! Впрочем, что я спрашиваю? Призраки не способны показываться чужим людям, призраки не могут разговаривать.

Что ж, значит это неправильный призрак.

— Мы — Охотники Смерти. Кем я буду после того, как брошу её одну здесь?!

Гордость. А хорошо я его воспитала, правда?

Безжалостный серебряный свет слепит глаза, отражаясь на кирасах и шлемах бравых стражей. Ветра нет, и от этого серое утро кажется ещё холодней. Но даже самый лютый мороз не способен сравниться с холодом в её душе.

На наскоро возведённый эшафот Дикая поднимается первой. Она всегда первая, только теперь уже ничего не остаётся от её силы и гордости. Она идёт, пошатываясь, опустив голову. Со стороны кажется, что она раздавлена грузом вины или страха, и это нравится сброду на площади, пришедшему поглазеть на казнь.

Рида скрипит зубами, удерживаясь от стремления броситься вслед за своими учителями. Кир оглядывается, его взгляд беспечен и равнодушен, но столкнувшись со взглядом ученицы, он становится предупреждающе-тревожным. В ушах девушки снова звенит истошный шёпот-крик "беги!".

Едва слышно застонав от невыносимой боли, горянка склоняет голову в молчаливом согласии. С усилием трёт виски и глаза, пытаясь сдержать предательские слёзы. Ведь они здесь не помогут.

Сейчас ей надо уйти, чтобы не видеть смерти тех, кто стал ей дороже всего. Но… Вчера она уже ушла, подчинившись приказу, но разве от этого стало кому-нибудь легче?! Нет, сейчас она не уйдёт, она должна найти способ спасти учителей! Должен же быть выход, должен… Ведь Дикая говорила, что не бывает безвыходных ситуаций!

Рида медленно подняла голову, сдерживая панику от осознания своей беспомощности. В широко открытых глазах нет слёз, девушка смотрит на происходящее, но не видит этого. Разум с равнодушием камня фиксирует всё, но нет ни мыслей, ни чувств. Alfie — милостивая госпожа.

Кир поднимается на эшафот быстро и уверено, она различает на его губах улыбку — странную, мрачную, жёсткую. И внезапно болезненно-ясно осознает, что Сын Ночи уверен в том, что всё это — очередная блажь его напарницы, что сейчас, когда явится палач, она жёстко рассмеётся, сбросит апатичную маску и устроит кровавую бойню, прорубая себе дорогу из города. Рида всхлипывает, слёзы снова катятся по щекам — она чувствует, что усталость Дикой — не маска, скрывающая холодную ярость битвы. Её жестокая наставница действительно смирилась.

Как она смеет?!

Ярость поднимается из тёмных глубин души, что-то болезненно вибрирует в груди, гнев затопляет разум. Со свистом втянув воздух сквозь сжатые зубы, девушка начинает проталкивать сквозь толпу к грубо сколоченному помосту. Его мастерили за одну ночь, желая как можно скорее уничтожить страшных тварей в человеческом облике, проклятых Охотников, так небрежно относящихся к чужим жизням. Гильдию Охоты, самую таинственную и самую закрытую, боятся и потому ненавидят, и когда в руки людей попали двое Охотников, так удачно запятнавших себя "левым" убийством, их бросились убивать. Даже палача из многолетнего запоя вытащили, ведь не было времени виселицу строить.

Наверное, недовольным в этот день был только палач. Он стоит у края эшафота, опираясь на тяжёлый двуручник, мясистый нос вызывающе алеет на бледном лице, до половины скрытом маской. Рида косится на него с заметной враждебностью, жалея, что не может убить его. Ведь это так глупо…

Она стоит у самого помоста, но наставники и не смотрят в её сторону. Это… горько и обидно, в груди ворочается острый кусок льда, разрывая сердце, прорывая лёгкие, и от этого сбивается дыхание, ком подкатывает к горлу, страшное предчувствие обжигает душу.

"Надо смириться, — твердит она себе. — Я ничего не могу исправить, а значит должна буду учиться жить одна, без поддержки. Я ничего не могу исправить. И это унижает".

Напыщенный человечек, чиновник в потёртом сюртуке цвета старой крови, читает обвинительный приговор. Что-то одобрительно ревёт толпа, солидно рыдает толстый трактирщик, и все стараются выразить ему свою безмерно фальшивое сочувствие.

Палач уныло размахивает мечом, показывая толпе своё так называемое мастерство. Кир что-то тихо шепчет стоящей рядом Дикой, по его губам змеится злая улыбка. Седая женщина лишь пожимает плечами, взгляд её пуст.

Когда вопли толпы становятся из восторженных гневными, палач прекращает махать двуручником. Злой смех разбирает Риду: по представлению горянки, палач, этот не в меру упитанный работник плахи и топора, машет свое железкой (на звание меча это не тянет!), словно мух от себя отгоняет.

К плахе (трухлявой колоде, разваливающейся на глазах) выталкивают Дикую. Она медленно идёт, низко опустив голову и ни на кого не глядя, опускается на колени так резко, словно ей безжалостно подрубают ноги.

Помощник палача в ярко-красной накидке настороженно подступает к ней, он должен прижать её к голову к плахе, но Дикая, упрямая, злая Дикая, сама кладёт голову на дерево. Ей уже всё равно, она твёрдо решила умереть. В глазах стоящего за её спиной Кира разгорается мрачное торжество.

Рида хочет зажмуриться, чтобы не видеть, не знать, как чудовищна смерть, но не может даже вздохнуть, тело, закованное в лёд близкой истерики, не слушается своей хозяйки. И ей остаётся только смотреть, ненавидя себя за беспомощность…

И она смотрит. Она хочет крикнуть Киру, такому спокойному, такому весёлому, что это всё — на самом деле! Что Дикая не вскочит и не убьёт палача, что она не играет — она на самом деле не чувствует ничего и только поэтому не боится смерти!

Но ей нельзя кричать. И она смотрит, как медленно, неуверенно размахивается палач, примеряясь к беззащитной шее жертвы. Сын Ночи тоже смотрит, с каким-то мелочным удовольствием, наслаждаясь "игрой"… то, что это не игра он понимает слишком поздно.

Тонкое, благородное лицо искажается в маске страха и гнева, с протестующим воплем он вскидывает руки, но… поздно.

Меч падает на шею Дикой, проходит сквозь неё… не причиняя вреда. Палач недоумевающе косится сначала на орудие убийства, затем на коленопреклонную преступницу. Дикая не шевелится и, кажется, даже не дышит. Со странной уверенность Рида понимает, что сознание Охотницы наполнено серебряным сиянием, чистым, звонким, мертвым. Мысли похожи на осколки кристаллов, так же завораживающе переливаются злой иронией и мягкой усталостью, тихой печалью и желчной злостью. А ещё она спокойна, непоколебимо спокойна, ибо Риде, маленькой глупой ученице, ничего не грозит, она её спасла, вытащила, значит долг выполнен…

Горянка зажмуривается, надеясь избавиться от льдисто-тёплого морока. Она понимает, что больше никогда не сможет ненавидеть свою наставницу.

В ладонях Кира всё ещё мерцает звёздным хрусталём злая магия. Его совершенное лицо замкнуто и холодно, Сын Ночи полностью сосредоточен на предстоящей битве. Путы падают с его рук, оборачиваются серым дымом прежде, чем касаются грубых досок помоста. Ночь за его спиной расправляет крылья, унылое утро трусливо отступает перед тенью прекрасной Госпожи.

С радостным криком Рида бросается к своим учителям, не чуя ног взлетает по неровным ступеням, обнимает всё ещё стоящую на коленях женщину. Тело Дикой кажется странно горячим, словно она сжигает саму себя в странной борьбе. С трудом подняв наставницу, горянка оттаскивает её под защиту Кира. Сын Ночи едва заметно улыбается своей сообразительной ученице, но улыбка эта страшна, как ночной кошмар, как обещание жестокой смерти.

Мечутся взволнованные, перепуганные стражники, кричит ничего не понимающая толпа. Люди, эти глупые недальновидные обыватели ещё ничего не боятся, не знают, как мало их отделяет от Той Стороны.

Сейчас или никогда.

Чернильные тени, среброзвёздные блики вьющиеся вокруг Сына Ночи, ластящиеся к нему, словно верные гончие, взрывом абсолютной тьмы разлетаются во все стороны. Небо расцвечено иссиня-чёрными бликами дурной силы, полупрозрачная дымка обвивает людей и дома, крадя драгоценное тепло жизни. Не убийство, нет. Гораздо хуже.

Рида пытается сплести и своё заклинание, желая выплеснуть свою весёлую, бессильную злость на этот город. Пурпур и бледное, лунное золото вливаются в пляску тьмы, внося свою толику безумия в феерию кошмарной сказки. Горянка смеётся, и её смех полон детской радости жизни и миру, радости от осознания своей силы, своего могущества.

И ей вторит тихий, пробирающий до глубины существа смех мужчины с чёрными, бездонными глазами. Странный, далёкий и чужой холод касается кожи Риды, непохожий ни на беспощадный мороз ледяного светила, ни на мертвенное, равнодушное дыхание Той Стороны.

Но она не боится. Она знает: эта тёмнозвёздная сила принадлежит ей даже больше, чем она принадлежит ей.

— Идём скорее, — Голос Кира хрипл и глух, глаза лихорадочно блестят. Он подхватывает на руки безвольное тело Дикой, быстро спускается вниз. Рида вприпрыжку бежит за ним, одновременно конструируя новое заклинание — она не может так просто простить людей, желавших смерти её наставникам. Убить бы их, да Дикая будет недовольна…

Чудовищная в своей чуждой красоте феерия Ночи разогнала людей, на площади остаются только изрядно струхнувшие стражники, слепо мечущиеся в густой темноте. Не удержавшись, Рида подставляет подножку ближайшему, зло и беспечно смеётся над рухнувшим гигантом.

И едва успевает увернуться от меча его товарища. Глаза человека слепо распахнуты, на лице застыла маска ужаса, но он не удирает, как многие его коллеги, а пытается обороняться, машет мечом во все стороны, поражая не реальных охотников, а фантомов, которых магия Риды вытащила из его страхов.

Кир спокойно идёт сквозь тьму и всеобщее безумие, и кажется, что Ночь приподнимает свой покров перед своим сыном и он идёт по широкому светлому коридору.

Никто не смеет встать на его пути.

Мокрая тряпка, успевшая покрыться колючими льдинками проехалась по моему лицу. Отмахиваюсь от неё, пытаюсь разлепить глаза. Тупо болит голова, словно я на спор спала несколько дней.

— Ты же проснулась. Давай, открывай глаза.

Равнодушие в его голосе очень хорошо скрывает мрачную, жестокую злость. Но не от меня. Я вижу в серебре его эмоций ядовито-пурпурные тона, недовольные переливы золотого и яростные — синего.

Он злится? Я ещё никогда не видела своего напарника в ярости. Прекрасное зрелище…

Медленно сажусь, внимательно, изучающе оглядываюсь. Первое, что замечаю — синеватые в в свете солнца горы, вершины которых скрыты пеленой хмари. Смотрю на них, потрясённая, очарованная. Строгая чёткость линий, контрастные чёрные тени и белейший снег, как само отрицание полутонов. Тонкие пики, уходящие ввысь, острый блеск льда и чистая прозрачность воздуха, придающая очертаниям гор почти сказочную ясность.

Это прекрасно.

Это великолепно.

Это… это страшно.

И на фоне этого ледяного, непостижимого великолепия Кир кажется жалким и никчёмным. Даже злое совершенство его эмоций не способно заставить меня оторвать взгляд от Лейкера. И Сын Ночи успокаивается. Изучающе вглядывается в моё лицо, касается рукой лба.

Печально качает головой.

— Ты ещё больна. Как не вовремя.

Мне всё равно.

Мою прежнее поведение кажется теперь безмерно глупым, напрасным, непредусмотрительным. Разве стоило умирать, не увидев это совершенство?!

Воистину, Ноктер — прекраснейший из миров.

— Дикая?..

— Тише. Она поправляется. Ещё не долго ждать. А пока — не мешай ей.

Да нет, пусть говорит. Мне всё равно.

Я смотрю на горы и стараюсь не помнить, что эта красота, это совершенство, созданное самой природой, таит в себе смертельную опасность.

Ведь чем прекраснее создание Ноктерисс, тем оно смертоносней. Истина, делающая наш мир самым ужасающим.

Но я смотрю на горы. Больше мне ничего не надо.

Конечно же, идти через Лейкерскую твердыню было самоубийством даже для нас. А идти узкими да тайными тропами — безумие даже для привычным к таким ситуациям горцев. Ветер на такой высоте открывает иное понятие холода, показывает другие, более острые грани этого слова.

Мёрзну даже я, холод у которой бушует в крови с самого рождения. Под ногами хрустит тонкий слой снега. Снега, а не привычного инея! Колючие щупальца льда пробиваются даже сквозь толстую подошву сапог. Кутаться в куртку бесполезно, кольчуга под ней давно заиндевела и морозила почище гнева отца. Единственные наши плащи мы ещё в самом начале подъёма вручили ученице. Я поспешила обучить её ускорению обмена веществ, и теперь она на ходу грызёт что-то из наших запасов.

Позади ползёт Кир, на которого злорадствующая я навьючила все сумки и вдобавок несколько вязанок хвороста.

Продвижение осложняется ещё и тем, что иногда удобные и устойчивые тропки внезапно с одной стороны обрываются в бездну, а над головой нависает каменный уступ. Тогда приходится идти медленно, не дыша, придерживаясь за скалу, и ладонь через короткое время теряет всякую чувствительность и приобретает синеватый оттенок.

Недовольно оборачиваюсь на отстающую ученицу, закутанную кроме плащей в несколько тёплых шалей по самый нос. Девушка идёт сейчас довольно уверенно, но стоит очередной тропке за поворотом подвести нас к кромке обрыва, как она начинает едва переставлять ноги, старательно не глядя вниз. Я пыталась подбодрить её едкими насмешками, но получила в ответ такой мрачный взгляд, что бросила эту обречённую на провал идею и только поинтересовалась:

— У себя в ауле ты вообще из дома не выходила?

— Нет, — буркнула Рида, — мы не на такой верхотуре живём… жили.

На этом тему мы посчитали закрытой.

Зябко ёжусь. А как бы здесь пришлось бы нашим летунам, привычным к относительно тёплому климату равнины?

— У Лейкерской твердыни тропки станут более устойчивыми, — пытаюсь подуспокоить девчонку. — Во всяком случае, в летописях сказано, что патрули спокойно несли дозоры в скалах…

Фокус не проходит. То ли голос у меня самой не слишком уверенный, то ли Рида интуитивно чует ту опасность, о которой упорно умалчиваем мы с Киром. Если повезёт, то она о ней никогда и не узнает, так зачем же девочке нервы трепать? А если не повезёт… то вопрос будет уже не актуален.

— Почему бы нам не идти по проложенному тракту? — робко интересуется девушка.

Отвечаю ей прохладным взглядом.

— Эти тропы гораздо безопасней, — мой голос звучит сухо.

— Главное — чтобы не началась метель, — донёсся из-за поворота фальшиво жизнерадостный голос Сына Ночи. Я уныло киваю, ибо укрыться в голых скалах от этой напасти будет невозможно. Прижавшись к холодному камню, дожидаюсь пока мои спутники поравняются со мной. Киваю в сторону:

— Скоро должен начаться спуск, и мы подойдём к твердыне… вернее, к тому, что уцелело после Раскола… максимум через день.

Предупреждающий взгляд в сторону Кира: мёртвые — это по твоей части. С наимерзейшей улыбочкой он шутливо кивает мне. Но стражей всё-таки не отсылай. Да и сама не спи!

Скривившись, словно раскусив вместе с горстью сладких ягод зелёного клопа, я указываю на нависающий над дорогой выступ, образующий довольно скромное укрытие.

— Отдохнём? Спускаться будет тяжелее, чем подниматься.

Надрывно стонет Рида. В её глазах мелькает риторический вопрос: если подъём был так тяжёл, то каков же будет спуск?

Устроившись под природным навесом у разожжённого Киром огня, я погружаюсь в лёгкую, прозрачную дрёму, чутко прислушиваясь к тихому и неспешному разговору спутников. Плавная речь накладывается на созданный сознанием шёпот волн далёкого, почти сказочного, свинцово-серого океана. Образы Сына Ночи и Риды подсознание тоже изменяет на свой (довольно странный) вкус. Кир представляется чем-то относительно похожим на покрытый толстым слоем инея кустарник, и его речь сопровождается лёгким хрустальным звоном. Ученица колышется чуть в стороне вспышкой чистого золота в ореоле тёмно-пламенных перьев. Тепло, исходящее от неё, кажется материальным и греет как настоящий огонь. Разговор их проходит мимо затуманенного усталостью сознания — за те несколько дней, что мы карабкаемся по горам, отдохнуть удалось всего три раза. Пугающим мороком маячит на краю разума Лейкерская твердыня. И хотя я уверена, что и половина того, что говорят о ней неправда, но того, что рассказывали Наставницы в Обители, было достаточно, чтобы внушить если и не панический, беспричинный ужас, то уж расчётливое опасение точно. Но вот так, идти мимо неё, люди не осмеливались со дня её падения.

И это хороший стимул, чтобы не пренебрегать защитой, пусть даже до самой твердыни идти ещё довольно долго. Никто не знает, на каком расстоянии начинает действовать опутывающее её проклятие.

Ни капельки не сомневаюсь, что Кир об этом уже позаботился. Иначе не стал бы так беспечно общаться с ученицей.

— Что это за Айкерское Королевство? Чем оно так страшно? — Иссиня-алым полыхает пламя перьев невероятного существа.

Тихий и сказочно-музыкальный перезвон ледяных искр.

— Грамотность среди горцев… Чему тебя в детстве учили?

Взмах крыльями, блеск перьев наливается гулким золотом.

— Владеть оружием и честно сражаться! — В песне-крике огня чудится детская необоснованная обида на правду.

— Это тоже полезные умения. Но не знать некоторых элементарных вещей…

Холодное молчание. С тихим шелестом иней расправляет кристаллы-иглы, пламя стелется перед ним робкой кошкой.

— Айкерское Королевство… его не зря называют Королевством Слёз. Считается, что всем правит Король, но на самом деле — он всего лишь марионетка в руках феодалов (южный аналог наших грандов), которые ведут между собой скрытую борьбу за право дёргать за верёвочки. И в достижениях своих целей они не стесняются в средствах. Магов, как потенциальных захватчиков власти, уничтожили ещё до начала Второй эпохи. Так что там надо будет ограничить применение магии.

— И чем это королевство отличается от нашей Империи? — Бесцеремонно перебивает его вспышка огня. Смех.

— У нас власть держит Церковь. И надо сказать, крепко держит. Пять выживших грандов вздохнуть бояться, чтобы церковников не разгневать. Так что, можно сказать, что у нас правит Церковь, а не Император. В Королевстве же власть имеет очень раздражающее свойство меняться слишком часто. А меняется она тогда, когда Высший Совет феодалов считает, что один из них получил слишком много власти или сил. И все вместе его уничтожают. Как свора собак травит волка. Исход предрешён ещё до начала. — Молчание. — Людям приходится постоянно адаптироваться к новым правителям, которые думают не о своих верных поданных, а о своих карманах.

— А бунтовать они не пробовали? — Холодный и расчётливый интерес. Пламя замирает на один бесконечно долгий миг.

— А как же! — Ироничный звон льда. — Это уже народная традиция — устраивать массовые беспорядки во всех крупных городах в день смены неофициального правительства (феодалы, конечно, пытаются сместить зарвавшегося лорда по-тихому, но этого у них ни разу не получалось). А правительство в ответ на это постоянно повышают налоги, что тоже, понимаешь ли, хорошего настроения народу не прибавляет. Да, и ещё там процветает жандармерия — этакая тайная стража, отлавливающая недовольных правительством и просто подозрительных личностей. И, конечно же, их все ненавидят, но ненавидят тихо, ибо никто не знает, кто является тайным соглядатаем. А вдруг это твой родственник? Но, при этом, все норовят настучать на всех. Чаще всего — из-за злого умысла или зависти. Когда среди однотонной бедности населения встречается хоть один человек, чуть зажиточней остальных, люди стремятся его уничтожить. Как морально, так и физически.

Пламенное существо брезгливо содрогается, по перьям блуждают тёмные искры неодобрения.

— Во истину Королевство Слёз. И откуда ты столько про него знаешь?

— Я там вырос.

Лаконичный холод брезгливости и искренней, подсознательной ненависти. Меня пробирает дрожь — я часто не могла понять, откуда у Кира такое желание переправить всё на свой лад, привязать ниточки к Старейшим Сынам Ночи… Вот оно что. Это у него в крови. Он не сказал, кем он был у себя на родине, но мне почему-то кажется, что не простолюдином. Слишком образован, амбициозен и… жесток в средствах. И разборчив в целях. Одним словом, конкурент.

Отрешаюсь от яркой и сюрреалистической картины, погружаясь в свой сон, как в тёмные воды подземной реки. Пелена тишины смыкается над головой, отрезая меня от реального мира. Тело парит в безмолвии и темноте, я словно разглядываю его со стороны. Моя внутренняя суть медленно изменяет меня, пробиваясь на поверхность сознания-сна. Излишне худое, даже какое-то острое существо с ломкими длинными конечностями, покрытое серебристой пергаментной кожей. Что-то птичье есть в неосознанных движениях тела, повороте головы, линиях лениво опущенных рук с расслабленными пальцами, украшенными острыми полукружиями когтей. Надломленная и хрупкая грация, смертоносно-странная, беззащитно-жестокая.

Но страх и содрогание вызывает вовсе не это.

У моей сути нет лица.

С печальным кивком соглашаюсь с тем, что как личность-Алиэра я давно мертва. Ровно с тех пор, как у меня отняли мою жизнь, весь её смысл, единственную цель. Мой клан. С тех пор, я — просто стрела, мчащаяся к своей цели. Сладкий дурман полёта и азартный свист ветра в крови — мгновение, за которым последует смерть, отсутствие цели, отсутствие пути-полёта к ней, отсутствие меня.

Но я всегда нахожу себе новые цели, ещё дальше и недоступное прежних. Что поделать, Та Сторона меня пусть и манит обещанием покоя, но гораздо сильнее пугает. А простое существование, без цели, без смысла, вызывает только брезгливое недоумение.

Вспышка антрацитовой силы за гранью сознание рывком вытаскивает меня из сна-транса, заставляя подпрыгнуть на месте и судорожно оглядываться. На запястьях начинают медленно расходится шрамы, сознание готово погрузиться в боевой транс, и крушить, убивать, уничтожать…

Оглядевшись, заставляю себя успокоиться самым элементарным образом — рычу сквозь зубы несколько самых нецензурных слов, которые только когда-либо в жизни слышала. И присутствие подрастающего поколения меня в этом не останавливает.

— Вы, некроманты паршивые… потрудитесь тренироваться на некотором расстоянии от меня!

С интересом прислушивающаяся к моим словам Рида смущённо опускает глаза — это её заклинание вышло из под контроля. Самоуверенный Кир спокойно встречает мой не пылающий дружелюбием взгляд и начинает придираться к словам.

— Среди необразованной части населения Империи, сиречь простолюдинов, некромантами называют представителей обоих наших кланов, — лекторским тоном произносит Сын Ночи, утвердительно поднимая вверх указательный палец.

С гаденькой улыбочкой парирую:

— Но прилипло-то оно только после того, как им окрестили Сынов Ночи!

— А вас окрестили вампирами. Что, только за клыки?

— Но нас так не называют в лицо!.. Да и за спиной, впрочем, тоже. У людей есть очень неприятный опыт общения с этими существами, и мы по сравнению с ними белые овечки!

Кир поспешно переводит разговор на другую тему.

— Дикая, не понимаю, разве так сложно немного потерпеть наши занятия? Даже если тебе наша сила и неприятна? Я же не возражал, когда вы без спросу ворожили над моей кровью!

С мечтательной улыбочкой вспоминаю тот урок. Рида умудрилась в сравнительно безобидном заклинании доставить Сыну Ночи несколько оч-чень неприятных мгновений, пока я не ликвидировала последствия. Что делать я, естественно, не особенно спешила.

— А тебе правда так неприятна наша сила? — с детской непосредственностью влезает в наш милый диалог ученица. Я недоуменно вскидываю брови.

— Нет, — Спокойная, полная собственного достоинства улыбка. — Но… некоторые последствия ваших заклинаний… могут спровоцировать у меня боевой транс.

— А! — радостно восклицает Кир, словно в обмане узнавания, — это то состояние, когда к тебе лучше не подходить!

— Когда лучше бежать от меня с такой скоростью, на которую вообще способен, — жёстко поправляю я. — Транс безопасен только для сестёр, да и то не всегда. Всё зависит от опыта и глубины погружения.

Рида торопливо кивает, с опаской поглядывая на меня. Поняла и усвоила, и теперь будет стараться держаться от меня подальше, едва я начну себя подозрительно вести. А учитывая то, что с точки зрения Риды я постоянно веду себя именно подозрительно, она начнёт меня сторониться. Зря. Ей я не смогу просто физически причинить вред. Но, пожалуй, ученице пока об этом говорить не стоит.

— А почему вы так… опасаетесь твердыни Лейкера? — продолжает расспросы ученица, воспользовавшись нашим благодушным состоянием. Усилием воли сохраняю маску спокойствия. Кир сосредоточенно роется в вещах.

— Это довольно опасное место — дороги там наиболее трудны, — заставляю свой голос звучать с равнодушной безмятежностью. Если задуматься, я ей даже не соврала. Просто по-другому сформулировала ответ, не сказав в чём заключается трудность тех дорог, превратив полуправду в полуложь.

Пока Рида не решает продолжить свои расспросы, Кир резко поднимается.

— Пора идти, к вечеру будем перед Порогом. Перед Лейкерским перевалом успеем ещё раз отдохнуть.

Радостно поддерживаю его предложение, даже не поворчав для приличия.

К Порогу мы подошли среди ночи. Тропки ведущие вниз к нему действительно оказались слишком узкими и опасными. Рида прижималась к ледяной скале как к родной матери, отказываясь от неё отцепляться, пока я не взяла её за руку и не повела сама. Теперь вымотанная скорее морально, чем физически девушка лежит, свернувшись калачиком и положив голову мне на колени, и спокойно посапывает. Я машинально перебираю мокрые спутанные пряди, глядя куда-то в ночь. Кир блуждает где-то рядом, пытаясь почуять опасность. До самой Лейкерской твердыни мы ещё не дошли, но бережёного Ferrielle бережёт, а вооружённого (не важно чем: мечом или магией) Aueliende не трогает.

Вспоминаю, что хотела провести Риду через безумие, чтобы она научилась вплетать его в чужие сны. Для начала смешаю в её разуме реальность и сон, заставлю изменять и то, и другое… Но последнее, только в сознании. Её закостенелая точка зрения на всё окружающее меня раздражает.

Напеваю над ней колыбельную, вплетая в неё разные образы. Пока — умиротворённо-спокойные. Не стоит сразу подвергать её разум коренной перековке. Вплетаю в свой голос тоску ветра над горами, одиночество снегов и холод камня.

Девушка тихо вздыхает во сне, ворочается, пытаясь устроиться поудобнее с той кошачьей обстоятельностью, которая не подразумевает под собой существование мнения "подушки". Ловлю себя на том, что улыбаюсь с неожиданной теплотой.

Верная, моя Верная… Прости, что не могу быть верной тебе. Я верна лишь своему клану.

Верность мертвецу. Что может быть смешней и отвратительней?! Только Верность недостойному.

Бедное дитя, не знающее кому из нас доверять. Не знающее, что его "добрые" учителя строят планы на твоё будущее, не учитывая твоё мнение. Прости нас.

В колыбельную вплетается печаль и горечь, тоска и надежда. Спи, моя девочка, сегодня твои сны ещё будут безмятежны.

Тенью из теней появляется Кир. У меня нет настроения на него сейчас ругаться. Словно почуяв хрупкость этого сказочно-печального момента, он осторожно садится рядом и удивлённо смотрит на непривычно тихую меня.

Улыбаюсь ему одними глазами.

— Что полезного узнал? — хриплый шёпот обжигает замёрзшие губы, торопливо облизываюсь, тут же пожалев об этом — холодный ветер жадно набрасывается на лицо, жаля беспощадными иглами мороза.

— Ничего хорошего, — едва слышно, но очень недовольно, отвечает Кир, машинально творя отгоняющий несчастья знак Ferrielle. С некоторым удивлением покосившись на своевольную конечность, он торопливо прячет её за спиной. Боясь разбудить так уютно спящую Риду, растягиваю губы в вежливой улыбке, смеясь взглядом, устремлённым в небо.

— На перевале Лейкера отродясь не было ничего хорошего. Поэтому, я желаю знать, насколько всё плохо.

Правильное и красивое лицо Кира кривится в брезгливой усмешке.

— Плохо? Слишком слабо сказано, милая. Отвратительно. Павшие Воины, увы, не являются красивой легендой.

— Мы это знали всегда. — Запрокинутое к небу лицо абсолютно равнодушно. Закрываю глаза, погружаясь в замкнутую тишину собственного мирка-личности. — И поэтому не спешили покинуть гостеприимную Империю ранее, пока не настало такое безвыходное положение.

— Безвыходных положений не бывает, ты это сама не уставала мне вдалбливать всё время нашего знакомства.

Молча с ним соглашаюсь.

— Когда выхода нет, стоит найти вход. Есть двери, которые открываются в обе стороны, — равнодушно бросаю слова-камни, сложенные в узор прописных истин. Тихий и спокойный ветер неуверенно и ласково касается лица, гладит ледяными пальцами чувствительную кожу. Под рукой уютно сопит Рида, погружённая в призванный и спровоцированный сон.

— Такие двери имеют дурную привычку защемлять зазевавшихся гостей, — резко бросает Сын Ночи, и эти слова говорят о нашем положении гораздо больше, чем точный отчёт о численности, активности и злобности Павших Воинов.

Задумчивая Рида сгорбившись, сидит у скалы. Побелевшие, плотно сомкнутые губы кривятся в горькой полуулыбке. Я чуть недоуменно смотрю на неё, не смея прерывать её тихие размышления. Захочет, сама расскажет.

Похоже, с тихими и безмятежными снами я немного перестаралась. Впрочем, девочке надо учиться.

Бросив на меня рассерженный взгляд, к ней подсаживается Кир. Ласково проведя по смёрзшимся волосам девчонки, он заставляет её взглянуть на себя. В её глазах сизым льдом звенит горечь и страх. Я с показным равнодушием насвистываю под нос простенькую мелодию.

— С тобой всё в порядке, девочка? — в голосе Кира отсветами огня на чёрно-фиолетовом бархате переливается нежность, внимание и забота. Как раз то, чего горянке не хватало в детстве. Во взгляде девочки на мгновение мелькает растерянность и беспомощное сомнение. Но участие в голосе и взгляде Сына Ночи заставляет её довериться ему.

— У меня был страшный сон. — Резкий и многообещающе-злой взгляд некроманта в мою сторону. Отвечаю ему невинной улыбкой. — Нет. Не так. — Рида забавно морщится, пытаясь как можно точнее выразить словами свои чувства. — Это был странный сон. Ланни-Пророчица называла их вещими и учила всех детей нашего аула запоминать их, переносить понятия из сновидений в реальную жизнь, проводить параллели между сном и явью. — Пустой взгляд кажется бесконечно старым на детском лице. Пугающе-точный контраст. — Мне снилось, что я нахожусь в горах, но только не в этих…

— Свельтские горы, Южный хребет, Нэртесские горы, — бойко перечисляет Кир горные массивы континента, но быстро умолкает, наткнувшись на обиженный взгляд ученицы. А как же, только вчера распинался о неграмотности горцев, а теперь предлагает девушке по одной только картине, и то виденной во сне, сказать, какие места она видела. По её мнению, все скалы одинаковые.

— Как они выглядели? — наконец решаю напомнить всем о своём существовании, если кто-то имел неосторожность о нём позабыть.

— Горы? — рассеянно переспрашивает ученица. Хочется съязвить, ляпнуть что-нибудь обидное, но я сдерживаюсь и только прохладно киваю. Девушка закрывает глаза, её лицо застывает в своей опустошённости. Когда же она, наконец, начинает говорить, голос звучит глухо и потусторонне. — Нереальная, болезненная чёткость серых-серых скал на фоне серого неба, прозрачная ясность воздуха. Холод. И там не было снега.

Мало. Хищно прищурившись, подаюсь вперёд, впившись взглядом в замолкшую ученицу.

— Очертания скал? Оттенок и плотность хмари? Растительность?

Рида открывает глаза и долго смотрит на меня, не отводя взгляд. Бархатистая тьма её агатовых глаз затягивает, в будущем обещая стать гипнотически-притягательной.

— Скалы правильные, словно ненастоящие, все линии идеально прямые, болезненно-чёткие и до остроты тонкие. Растительность… Не знаю, можно ли ею назвать несколько сухих, мёртвых деревьев. Их ветви, даже на огромном расстоянии, прописаны слишком чётко и контрастно. Чёрное на светло-сером… Это не хмарь, это такое небо. До серебристости обесцвеченный пустой купол. Без облаков. Только на огромной высоте парит чёрной точкой буревестник.

Я удивлённо растягиваю кончики губ в недоверчивой улыбке. Буревестник? Это не может быть совпадением, буревестники не летают над континентом. Если… Если они только птицы и ничего больше. И если ученица так уверенно утверждает, что видела во сне именно эту птицу… что ж, сон действительно может оказаться вещим.

— Твои ощущения? — продолжаю свои расспросы, заставляя девчонку вспоминать все малейшие нюансы, не давая им расплыться в памяти неуверенным ощущением. Голос заставляю звучать с голодной требовательностью, не воспринимающей отрицательные ответы.

Девушка испуганно вздрагивает. Такой тон до сих пор у неё ассоциируется со страхом и болью. Успокаивающе ей улыбаюсь, старательно пряча клычки.

— Холод. Страх. Неуверенность. Отчаяние. — Монотонно перечисляет скучным голосом Рида. — Одиночество. Его полное осознание. Чёткое понимание того, что ты навсегда одна и должна справляться самостоятельно, что никто не поможет и не вытащит из беды. — Она на мгновение закрывает глаза, а когда снова вскидывает их на меня, в них плещется детский страх, неумолимый, необоснованный. Панический. Она судорожно, так по-детски всхлипывает: — Я не хочу так!

Сын Ночи прижимает её к себе, гладя по волосам и шепча что-то бессмысленно-утешающее. У меня нет никакого желания выслушивать её истерику, и резко приказываю:

— Хватит! — Она мгновенно перестаёт всхлипывать и, оторвавшись от груди Кира, испуганно смотрит на меня. Взглядом предлагаю Сыны Ночи прогуляться на разведку. Ловлю его недовольство, несколько вздохов длится противостояние нашей воли. И не сказать, чтобы я побеждаю, и не то, чтобы Кир проигрывает… Скорее, в который раз доказанное, а затем опровергнутое вооружённое перемирие.

Сын Ночи легко, почти нежно, отстраняет от себя нашу ученицу, встаёт. Издевательская, мерзкая улыбочка, издевательски-шутливый полупоклон, и он стремительным и неслышным шагом удаляется от места нашей стоянки.

Рида удивительно спокойно смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— Почему ты не хочешь, чтобы я с ним общалась… так близко?

Если честно, такого вопроса я ожидала меньше всего. Если совсем честно, то я его не ожидала вовсе. А если отбросить все недоговорённости, то вопрос ученицы так меня ошарашил, что я не сразу нашла что ей ответить.

— Видишь ли, Рида, — произношу медленно, манерно растягивая гласные, и пытаюсь быстро найти ответ на её вопрос. В задумчивости провожу языком по клыкам, словно пробуя их на остроту. Пристально разглядываю ногти. Почему действительно я не желаю, чтобы она общалась с некромантом настолько близко? Как оказывается, я сама не знаю ответ на этот вопрос.

Тишина.

Нахожу в себе силы поднять глаза и со спокойным достоинством встретить молчаливый укор в резковатых чертах ученицы.

Но ответ приходит. Внезапно, словно поднимается из глубины моей сути, той безликой твари, которую я разглядывала во сне.

— Ты можешь с ним общаться. — Мой голос звучит с потрясающей даже меня холодностью. — Можешь даже в него влюбиться. Но я не хочу, чтобы ты ему доверяла. Это опасно. Он сможет вертеть тобой во все стороны. Это не желательно.

— А кому доверять? Может, тебе? — огрызается девушка. В недоумении и удивлении поднимаю брови. Девочка решила сегодня меня до бесконечности удивлять? И у неё это вполне может получиться.

По-матерински тепло ей улыбаюсь.

— Такая постановка вопроса подразумевает само наличие доверия, девочка. Доверять же ты должна лишь себе. И то не всегда.

— Так жить просто отвратительно! — гневно восклицает девочка. — Подозревать всех и вся невесть в чём…

— Это — залог выживания, — резко перебиваю её я.

— Нет, это залог манипулирования людьми! — продолжает бушевать Рида. Или… Нэссэра? В этот момент девушка была великолепна в своём гневе и отрицании. С довольной улыбкой мечтаю об открывающихся перспективах. Её бы ещё самообладанию обучить…

— Манипулирование людьми, ученица, это палка о двух концах. За привязанные к человеку ниточки можно спокойно дёргать до тех пор, пока кукла не набирает достаточно воли, опыта и силы и не начинает управлять кукловодом.

Сказала и задумалась. Я ведь всегда искренне считала, что управляю Сыном Ночи. Ага, а он всё это время мог управлять мной. И я неосознанно принимала его решения, считая их своими. Да, теперь некоторые… ладно, ладно многие мои дурости уже не кажутся мне необоснованно-взбаломошенными решениями. Так, Киру не отвертеться от серьёзного разговора с применением мрачно-заковыристых заклятий в качестве последнего аргумента.

Рида серьёзно обдумывает мои слова… или размышляет над новым каверзным вопросом. С лёгким мимолетным удивлением понимаю, что она изменилась. Незаметно.

— У тебя странные представления о жизни и способах выживания, Дикая, — накручивая на палец прядь волос произносит девочка.

С некоторой ехидцей улыбаюсь.

— Ну, допустим, опыта у меня всё же больше, чем у тебя… — натыкаюсь на скептический взгляд. Фыркаю, едва сдерживая смех. Боги, насколько же она всё-таки наивна. Считает, что раз однажды побывала в объятиях Aueliende, то узнала о жизни всё? Знаю, встречала таких. Гонор и самомнение в них, увы, не выдерживали столкновения с реальностью. Вернее, с одной из её составляющих. Мной.

Вздыхаю.

— Своя жизнь свята. Чужая — суета. Пожалуйста, запомни это. Тебе ещё пригодится.

Она показательно брезгливо кривится.

— Отвратительная точка зрения, основанная на эгоцентризме.

— Не скажи, — тихо смеюсь. — Всё зависит от того, какое значение вкладывать в слова.

— А какое вкладываешь ты?

Ловлю пристальный изучающий взгляд ученицы. Она умна, удивительно умна. Просто учили её не тому.

— Своя — это не лично моя жизнь, — начинаю терпеливо ей объяснять. Обучение сестёр — это ведь не только фокусы с кровью. Это ещё и формирование личности, некоторых её обязательных качеств, необходимых для сохранения разума в бесконечных играх со своей кровью. — Под словом "своя" я подразумеваю ещё и жизни моих родственников, друзей, просто близких мне людей. Их жизни, интересы, обычаи. Если не хочешь получить Чародейку в кровные враги, держись подальше от неё самой и её окружения. Возможно, повезёт. А суета… Чаще всего то, что не достойно твоего внимания. То, что ты не можешь использовать к своей выгоде. Ты можешь не замечать чужие жизни, других людей, приравнивать их к нулю, пустоте. А можешь с неоправданной (или оправданной, смотря какая ситуация) жестокостью и пренебрежением уничтожать их. Но последнее я тебе всё-таки не советую. Не выгодно.

Рида кивает, показывая, что поняла и усвоила информацию. И, возможно, применит её на практике. Когда-нибудь. Когда перестанет ставить свои представления о чести выше разумной выгоды.

— Ты всё оцениваешь с точки зрения выгоды.

Я уже знала нужный и необходимый ответ на эту фразу, но ответить просто не успела.

Тьма. Пустая, холодная, мёртвая. Жадная, голодная, жаждущая…

Ненависть. Гневная, страшная, бесконечно-пустая… Потерянная в веках. Жестокая.

Боль. Старая, безумно-древняя, обидная и обиженная. Пахнущая засохшей кровью и многими смертями.

Смерть. Незаслуженная, неправильная, ненастоящая… Забытая. Беспощадная.

Павшие Воины!

Видение исчезает мгновенно с приходом осознания. Судорожно пытаюсь вдохнуть воздух, лёгкие судорожно дёргаются, словно разучившись дышать. По подбородку змеится кровавая полоса. С кашлем падаю на спину, пытаясь сосредоточиться на последнем крике. Воины. Павшие. Страх и смерть Лейкерского перевала, верные стражи забытой твердыни. Только сейчас понимаю, что вопль-предупреждение принадлежал Киру.

Мгновенно позабыв о боли и плывущих перед глазами чёрных кругах, резко вскакиваю. Чуть в стороне скорчилась Рида, девчонка явно без сознания. Пытаюсь воззвать к своей крови — бесполезно. Здесь уже разворачивается одна сила, и другим места нет. И эта сила принадлежит Сыну Ночи. Вспышкой горечи осознание: то, что призвал гордый некромант — убийственно, и в первую очередь для нас. Убираться отсюда. Бежать.

Бежать!

Подскочив к ученице, пытаюсь привести её в сознание. Трясу за плечи, судорожно хлопаю по щекам, стараясь не причинить ей боль. Когда она наконец-то открывает мутные и разъезжающиеся глаза, я уже серьёзно обдумываю возможность тащить её на себе. Бедная девочка!.. Если по мне так ударило, что я чуть сознание не потеряла, то что говорить о ней, хранящей и приумножающей нашу магию?..

На мгновение прижимаю её к себе, утешая и подпитывая её своей силой. Резко отстраняюсь, ищуще вглядываюсь в неё — сможет ли идти?

О да. Такая — сможет.

Затравленные глаза смотрят на меня с детской требовательностью.

— Что это было?!

Нет. Как я могла ошибиться? Ей до Нэссэры так же далеко (ну ладно, может чуть поближе), чем мне до Aueliende. Но это не повод сесть и переживать, когда времени на жизнь уже нет. Даже смерть придётся выторговывать с боем.

— Идём! — Рывком поднимаю её с холодных камней, подхватываю сумки с вещами. Принюхиваюсь к воздуху, пытаясь понять, откуда исходит опасность, о которой кричат все мои чувства. Да, такого я в своей жизни ещё не встречала… Понимаю, какой глупой была идея идти через Лейкерский перевал. Для самоубийства и впрямь есть более приятные способы.

Ученица, как загипнотизированная, бредёт за мной, распущенные и спутанные волосы закрывают опущенное лицо. На мгновение отпускаю её руку, чтобы поправить сползающий с плеча ремень сумки и проверить запас игл и метательных кинжалов. Этого девчонке хватает, чтобы снова упасть и свернуться на холодном камне в позе зародыша. Изрыгая ругательства, поднимаю её и уже не отпускаю, тяну за собой. Скорость такой способ передвижения, естественно, не прибавляет.

Воздух кажется отравленным — так его наполняет тяжёлый приторно-гнилостный запах древней и отвратительно-грязной некромантии. Идти с каждым шагом всё тяжелее, холод и странная апатия наполняют разум. Зажмурившись и сжав зубы, усилием воли заставляю себя идти вперёд. В голове бьётся одна мысль: "вывести отсюда Риду!" Повторяю её про себя, как молитву неизвестному богу, заставляю себя верить в переплетение панически-бессмысленных эмоций. Когда-то верные и правильные слова представляются бессистемным набором звуков.

С всхлипом-криком падаю на колени. Противные касания чужого разума вызывают тошноту. Трясущимися руками вынимаю ритуальный кинжал. Некоторое время бездумно смотрю на тонкое, мелко дрожащее лезвие. Но так больше продолжаться не может. С потрясающим, преступным равнодушием для моей магии, протыкаю ладонь кинжалом насквозь, будто бы количество пролитой крови может что-то решить.

Кровь — нет, а вот боль отрезвляет.

Маленьким оазисом спокойствия в этой буре чужих и мёртвых эмоций, бережно сохранённых горами, ровным светом теплиться огонёк на моей ладони. Моя суть, моя кровь Магистра ответила даже на апатию, смертельную здесь.

Дышу медленно, отсчитывая удары сердца. В отстранении медитации осторожно окутываю свой разум плёнкой чар, ограждающих от влияния памяти скал. Смазанные, невнятно-ужасные картины кипевшей здесь когда-то битвы, мелькавшие перед глазами, стремительно тускнеют и стираются из памяти.

Простите. Мне не нужно чужих знаний такой ценой. Мне дороже моя личность, точнее то, что от неё осталось. И я не имею права становится одной из Павших Воинов именно сейчас! Может быть… когда-нибудь… потом… А сейчас… пропустите!

Вспышка Тьмы, блеск ледяных звёзд. И голос-мольба: торопитесь.

Сосредоточенно киваю. Сейчас, когда я заковала себя в ледяные доспехи спокойствия и сосредоточения, всё кроме цели отступает на задний план. Теперь я — пущенная стрела. И, возможно, эта цель будет последней.

Рида лежит за моей спиной. Стремительно оборачиваюсь к ней, касаюсь ладонью шеи. Слегка успокаиваюсь, почувствовав трепещущий, судорожный ритм пульса. И когда я успела так разволноваться? Доспехи спокойствия отрезают от меня испуганно мечущиеся мысли, я снова возвращаюсь в отрешенно-работающее состояние. Ласково касаюсь её посеревшей кожи. Острое, кристально-холодное осознание: она уходит. Уходит в память скал, когда-то оживлённых грязной и кровавой магией. И я знаю, как ей сейчас сладко, на грани с болью, от причастности к древним и славным воином, защищавшим Империю. Хотя, по моему мнению, врага тогда надо было не только пропустить к сердцу Империи, но и встретить с вином и мясом, и превозносить их как спасителей. Может быть, многих позорных страниц истории удалось бы избежать…

Поверьте, Империя не стоит такой верности…

Верности. А что её стоит?! Лживая и бесполезная жизнь? Или никому не нужная цель? Может быть, власть?! Губы сами собой искривляются в злой ухмылке. Мне ли не знать ответ?

Верности стоит лишь ответная Верность.

Ох, прости, Рида, моя бедная девочка… Признаю себя твоей Верной. Я ведь всё-равно тебя защищаю. От себя самой.

Укладываю голову девушки на свои колени, ладони спокойно лежат на её шее. Медленно, даже скорее, заторможено, подношу её ладонь ко рту. Касаюсь губами её тонкой, такой нежной кожи. Прости, моя девочка, прости, что решила всё за тебя. Хищно и голодно впиваюсь зубами в её запястье. У неё поразительно сладкая кровь…

Даже сквозь дурман Рида вскрикивает от мгновенно исчезнувшей боли. Чуть сжимаю её дёрнувшуюся ладонь. Сладость крови горчит гневом и обидой. А ещё ощущением предательства. Kaerr'eill, Вершитель Судеб, что же ты делаешь?..

Круг замкнулся.

…Или спираль сделала новый виток?..

Но мне от этого не легче.

Рваная рана на запястье ученицы медленно закрывается, свиваю силу в упругий жгут и накладываю его поверх раны, чтобы от неё не осталось даже шрама. Я не хочу, чтобы бедная девочка знала, на что я её обрекла.

Несколько вздохов смотрю на неё, полумёртвую, неподвижную. Защита, сплетённая на моё сознание, перекидывается и на разум Риды, только вот ученица, в отличии от меня, никогда не сможет забыть картины прошлого, в которые она в эти мгновения погрузилась.

Подхватив её неожиданно лёгкое тело на руки, я стремительным шагом направляюсь вниз. Защитные барьеры приходится постоянно подновлять — жаждущая тьма слизывает их почти мгновенно. Ветер промораживает насквозь тело, но разум чист, а мысли чётки. А сейчас это главное условие выживания.

Рида вздрагивает и открывает глаза. Тонкие пальцы вцепляются мне в плечи.

— Дикая! — Возмущённый вопль. Заставляю себя издевательски улыбнуться.

— С возвращением в реальность, ученица. Сможешь идти сама?

Она чуть удивлённо кивает. Опустив её на землю, я терпеливо наблюдаю, как она со стоном разминает затёкшие ноги. Выглядит моя Верная почти здоровой, к её коже вернулась привычная матовая белизна.

— Темнеет, — даже как-то излишне равнодушно замечаю я. — Надо успеть уйти как можно дальше. Сейчас мы почти над Лейкерской твердыней.

Ученица отвечает мне мрачным взглядом, но продолжает плестись за мной.

Сероватый свет хмари медленно рассеивается в воздухе, густые вязкие тени поднимаются из ущелья. Мне не надо объяснять, что днём была лишь прелюдия к симфонии смерти. Мне не надо рассказывать сказки-байки о том, что твориться по ночам на перевале. И я прекрасно понимаю, что одна не справлюсь, а инициировать кинжал для Риды, тем самым официально признав её Чародейкой я не успеваю.

Но ведь я должна её отсюда вывести, так? Значит смогу.

Только как это объяснить Павшим Воином? Лишь силой.

Страшные тени живших и умиравших здесь века назад людей, стоят на нашем пути. Я встречаю их сладенькой улыбочкой и светом кровавых звёзд в глазах. В моих венах бушует почти забытая, но такая сладкая и родная сила, что я чувствую себя всемогущей. Что-то похожее наверняка бьётся и в груди ученицы — извечный инстинкт Верных, защищать друг друга любой ценой. Сейчас, перед лицом ожившей, почти материальной смерти, для нас нет преград. Алое марево колыхается передо мной, заставляя тени отступать. Подозрением кольнула мысль, что что-то не так. Они должны всеми силами пытаться убить нас! Они должны с неистовостью северных берсеркеров бросаться на нас и нашу магию, должны не чувствовать болезненно-страшных касаний… Иначе о защитниках Лейкерской твердыни не ходили бы такие страшные байки.

Тебя что-то не устраивает в сложившейся ситуации?

Голос, бесконечно усталый, бесконечно знакомый, почти родной, и как всегда ироничный. Кир… Во что ты ввязался на этот раз?..

Вас спасаю, моя Леди.

Стиснув зубы, почти бегу дальше от этого места, его застарелой ненависти ко всем разумным существам, и от свежей терпко пахнущей боли Сына Ночи. Не хочу думать о том, какую цену он заплатил. Не хочу знать.

Ох, как я жалею о невозможности помочь тебе, просто стоять за спиной молчаливой и немного ехидной поддержкой.

Сколько времени мы бежали, проходя строй безмолвных, укоризненно-мрачных теней? Я не помню. Бег слился в одну бесконечно долгую череду ноющей боли в груди. Сколько раз падала Рида и я тащила её на руках? Я не считала. Зачем? Была цель, и был — путь к ней. Всё, что перед целью, должно обратиться в ничто.

Рассвет (первый? Или третий, как ушёл Кир?) я наблюдаю у подножия гор. Заледеневшие губы сжаты в тонкую линию. У костра спит Рида. Чёрный шёлк волос моей Верной укрывает её ажурным плащом поверх обыкновенного. Ученица не знает, что нам удалось пережить, иначе её шикарные волосы окрасились бы серебром. С ухмылкой качаю головой. Мне-то уже седеть дальше некуда.

Да, мы совершили чуть ли не подвиг по меркам людей. Прошли через Лейкерский перевал. Живые и даже не сломленные чужой болью, сохранившие свой разум. Но ведь за всё надо платить, так?

Кир и заплатил. Своей жизнью. Когда медальон Гильдии Охотников сквозь ткань ожёг грудь холодом, я чуть не полетела вниз головой с узкой и торной тропки, по которой мы спускались. Затем нас настигла Тьма. Не пустая и голодная, а… тёплая. Почти родная. Дружелюбная. Коснулась нас нежным обещанием и сутью, и памятью улеглась в разум Риды. Кир просто не мог позволить силе своего клана остаться в горах, среди помнящих, но таких холодных скал.

Он остался Павшим Воином.

Смотрю в хаотичную пляску огня, яркую и вертлявую. Я понимаю, что для Сына Ночи, верного вассала своей Среброокой Госпожи, это была достойная смерть. Но как мне мучительно стыдно за первую мысль, безмерно-глупую и неуместную, сменившую ступор понимания-осознания-принятия.

"Как же так, Кир? Почему? Ведь я сама хотела убить тебя! Как ты посмел умереть раньше?"

Как же мне стыдно… Прикусываю губу, встряхиваю головой. Несколько особенно длинных прядей хлестнули меня по лбу. Только сейчас вспоминаю, что не знаю его имени. Кир, Сын Ночи. Обращение к одному из Ушедших-в-Ночь, одному из многих. Я ведь почти не знаю тебя, сын Айкерского Королевства. И уже никогда не узнаю.

Так спи в тишине, мой верный враг, ставший мне ближе друга. Да не прервётся твой сон из-за вот таких вот идиотов, как мы.

Ты был величайшим из Сынов Ночи.

По щеке скользит незамеченная, одинокая слеза. Ледяные доспехи спокойствия рассыпаются под весом светлой скорби.

Со свистом втягиваю воздух, заставляю себя успокоиться. Это так легко, когда разум скован скорбью и некому, некому лезть ко мне с утешениями. Мёртвых этим уже не возвратить, так зачем тратить слова, эмоции и время впустую? Отстраниться, отрешиться от горечи и боли, вспомнить, что есть ещё и Верная, которую надо учить…

Как же хорошо, что девчонка не разобралась на перевале с той силой, что выла-стонала в её крови, не начала испуганно её выплёскивать. Нет ничего хуже Чародейки, не имеющей власти над силой своей крови. Воплощение в Павшего Воина рядом с такой перспективой выглядело почти заманчиво.

Проснувшаяся Рида осторожно присаживается рядом со мной, доверчиво смотрит, широко распахнув глаза. Я даже не заметила, как она подошла. Совсем раскисла. С кривой улыбкой ласково провожу ладонью по её голове, в ответ на такое неумелое проявление благожелательности она сжимается, с удивлением и страхом разглядывая моё лицо. Да, милая, знаю, что сейчас оно больше похоже на гротескную маску.

— Он ведь умер, так? — спокойно и требовательно спрашивает ученица. Судорожно киваю, губы не желают слушаться, не желают в слух произносить то, во что я сама отказываюсь верить. Теплиться глупая, до одури наивная надежда. А вдруг?.. Но я ведь давно уже не ребёнок. Знаю, когда и из-за чего леденеет медальон Охотников. Знаю, что Павшие никогда не пропускают никого без платы. И как Киру удалось с ними договориться?

Дождавшись моего подтверждения, девушка переводит безучастный взгляд на потухшие угли костра. Жирный чёрный пепел, влекомый лёгким, но ледяным ветерком, рассыпается по земле.

— Я знала, — её голос надрывно-спокойный, гордая горянка из последних сил сдерживает слёзы. — Мне сегодня приснилось, как он умер.

С жалостью и гордостью смотрю на неё.

— Кошмарный был сон.

Она дёргается, как от неожиданно-подлого удара человека, которому всецело доверяла.

Резкое и недружелюбное:

— Откуда знаешь?

— Такая смерть не могла быть лёгкой или хотя бы безболезненной.

Молчим. Дань уважения нашему другу. И вдруг Рида срывается.

— Ну почему ОН? — с тонким всхлипом надрывно стонет она, запрокинув лицо. Надеется, что сможет остановить слёзы. Пусть. Ей лучше сейчас поплакать, а не копить боль и напряжение.

Безжалостно добиваю:

— А кто? Мы стали бы лишь бесполезной, ненужной жертвой. Найти общий язык с Павшими мог только Сын Ночи. Только Ушедший-в-Ночь. У тебя бы не получилось. Про меня и говорить нечего.

Дрожащие губы сжимаются в тонкую суровую линию, в бархатно-чёрных глазах блестят алмазы слёз. Смотрю на неё сухими, тускло-серыми глазами. Даже их привычное серебро потускнело от нервного истощения. Но слёз больше нет. Даже удивительно, что нашлась хоть одна. Их все я пролила над своим кланом, над своими сёстрами.

Выплакавшись, девушка некоторое время бездумно смотрит в одну точку чуть выше кострища.

— Бессмысленные, ненужные жертвы, — медленно произносит она, пробуя на вкус каждое слово. Передёргивается от отвращения, — Ненавижу чувствовать себя бесполезной и слабой!

— А кто любит? — Риторический вопрос, как и положено, не нашёл ответа.

Ветер в поднебесье воет что-то надрывно-горькое, печально-тоскливое. Не будь строга к нему, о Чернокрылая.

— Расскажи, как вы познакомились? — неожиданно просит девушка. Недоуменно вскидываю глаза, но тут же снова их опускаю. Она всего лишь пытается понять, чем он был для меня. Чем. Он. Был. Глупая. Я никогда не отпускаю тех, кого хоть немного люблю. Пусть даже так странно, не признаваясь себе и не принимая обратную сторону ненависти и вражды. Мой любимый враг. Тот, кого я люблю ненавидеть.

— Рассказывать? Зачем? — позволяю полуироничной издевке окрасить свои интонации. Заметив обиду и непонимание на лице ученицы, клыкасто усмехаюсь. — Ведь это можно легко показать.

В удивлённо распахнутый разум ученицы яркой мозаикой, сложным витражом передаю своё воспоминание. Не самое лучшее.

…Боль вспыхивает ослепляющими искрами, бьётся в разуме раскалённым железом, скручивает тисками отчаяния душу. Не хочу. Не хочу знать, не хочу верить.

Не хочу, чтобы это было правдой! Сон… лишь бы просто кошмарный сон, вызванный одним из моих бесчисленных, кошмарных опытов. Шаннея давно просила меня прекратить их. Шаннея! Мертва, мертва… Не верю! Не хочу верить!

Обжигающе-холодные слёзы текут по щекам, унося бездумное стремление убивать и мстить. Кожа на руках болит, запястья ноют — раны не успевают срастись между яростно-требовательными обращениями к крови. Старые шрамы покраснели, кожа вокруг них воспалена. Окровавленный пальцы судорожно царапают землю, из-под сломанных ногтей сочится сукровица.

В несмолкающем уже несколько вздохов крике-стоне прощаюсь со своей жизнью. Я не могу не смотреть правде в глаза — все сёстры мертвы. Алая кровь пылает тёмным огнём траура по моему клану. Как тот ублюдок умудрился убить их всех?

Кровавое безумие отступает, возвращается способность трезво и чётко мыслить. И алое зарево эмоций у края площади, затмевающее по яркости бушующее там же пламя, мне не нравится. Неужели люди настолько глупы, чтобы верить, что им удастся одолеть меня количеством? Вскакиваю на ноги и с удивлением отмечаю, что меня ведёт в сторону. С трудом возвращаю равновесие. Ни о каком бое в таком состоянии уже не может быть и речи. Всё, навоевалась. Интересно, скольких я уже убила в запале ярости? Многих, очень многих.

С гортанным вскриком призываю к себе ветра. Их множество веет над холодной прогалиной, ещё сегодня утром бывшей прекрасной и величественной Обителью. Они тоже оплакивают смерть своих спутниц и подруг, которых охотно носили по поднебесью. Мягкие и знакомые касания подхватывают меня, несут над полуразрушенной, полусожженной Жемчужиной Империи. В их свисте, в их вое я слышу тихие бесчувственно-равнодушные и в то же время искренне-радостные утешения: они ушли, отпусти… отпусти… ты жива! Жива! Живи… верни их… верни… И я уже знаю, что сделаю всё, что возможно (и что невозможно тоже!), чтобы вернуть их, возродить свой клан!..

— Клянусь своей кровью и ветрами, несущими меня… — яростный крик в небе над спящей Империей, вспышки боли и ненависти. — … клянусь, что смогу возродить свой клан Чародеек Крови! Клянусь!

Пылающей судорогой, чистой болью по крови проносится жар клятвы. Её приняли, и ветра будут ждать её исполнения.

…Обессиленная, лежу в какой-то норе-землянке, как животное, зализывающее раны. Меня попеременно бьёт то озноб, то лихорадочный жар. Во тьме забытья бегу, ищу, зову кого-то… Не нахожу, теряю, мщу. В беспамятстве пытаюсь что-то наколдовать, в боли и ярости взываю к своей крови, и она вынуждена откликнуться. А потом тошнотворное чувство слабости, сводящий с ума голод и невозможность проглотить хоть кусочек травы. Снова тьма забытья, лихорадочные метания, вспышки необоснованного, всепоглощающего страха.

Очнулась я в более-менее приличном и чистом доме. Милая старушка-ведунья, поившая меня отварами трав, охотно поведала, что принёс меня симпатичный молодой человек, черноволосый и черноглазый. И что я не приходила в себя две недели. Да, довоевалась.

Но каким был мой шок, когда я с первого взгляда узнала человека, довольно вошедшего в комнату. Как я его сразу не убила? Не знаю. Я была слишком слаба.

Не в силах пошевелиться смотрю на него, в глазах слабо тлеют алые огоньки ненависти.

Хочется вскочить и ударить его, или, на худой конец, накричать на него, чтобы почувствовал мою ненависть. Удаётся только шипеть сквозь зубы:

— Что, пришёл торжествовать победу над врагом?

Он с некоторым удивлением смотрит на меня, потом холодным и острым взглядом приказывает старушке выйти. И она слушается, бормоча что-то про благородного лорда. Губы "лорда" брезгливо кривятся.

— Ты нашла великолепное укрытие, Алиэра Вторая Дикая, — равнодушно бросает он, расстёгивая дорогую куртку с металлическими пластинами на груди. Я удивлённо прислушиваюсь. Алиэра Вторая — моё имя в списках Магистров Алого Ордена. Но вот Дикая…

— Почему ты меня так назвал? — пытаюсь говорить с пренебрежением, но любопытство всё равно скрыть не удаётся.

— Значит, — он лукаво и тепло улыбается, — стоит тебе столкнуться с чем-то тебе неизвестным, но жутко любопытным, то гнев и ненависть побоку? — Я разъярённо шиплю, жалея, что не могу встать и показать ему это "побоку". Он тихо смеётся, но всё же отвечает: — Дикая. Тебя так прозвали за показательный разгром Столицы. Многие даже облегчённо вздохнули, узнав, что такие монстры уже мертвы.

В глазах снова темнеет, в ушах звучат крики погибающих сестёр и свист ветра. Когда прихожу в себя, вижу склонившееся надо мной взволнованное лицо Сына Ночи.

— … Алиэра! — видно, что он зовёт меня не в первый раз. — Ты в порядке?

— Не называй меня Алиэрой. — говорю пугающе-равнодушным, холодным и не своим голосом.

— А как тебя звать? — непонимающе спрашивает Сын Ночи. На его лице написано искреннее изумление.

Немного подумав, отвечаю со злой улыбкой.

— Дикая…

Сын Ночи со смиренным видом кивает, словно потакая капризу маленького ребёнка.

— А как мне звать тебя? — возвращаю в свой голос высокомерное презрение. Я — Магистр клана (уже уничтоженного, не стоит забывать об этом), а он всего лишь один из Сынов Ночи, принадлежащий к боевой элите.

Он задумчиво потирает подбородок, разглядывает стену над изголовьем моей кровати.

— Зови меня… Кир, — удивлённо приподнимаю брови. Это не может быть его настоящим именем. — Это сокращение от кланового обращения Kefre ir-Naara, Ушедший-в-Ночь.

— Так что тебя надо от полумёртвой меня, Кир, Kefre ir-Naara, Ушедший-в-Ночь?

— Чтобы ты не умерла, — спокойно отвечает Сын Ночи.

— Откуда такая забота о моём здоровье? — злобно скалюсь. Он молчит. — Отвечай!

Молчание. Со свистом выдыхаю воздух сквозь зубы, пытаясь успокоиться хоть немного.

— Ладно уж. Говори что собирался. В том числе и предложение, от которого невозможно отказаться.

Он даже не считает нужным изобразить удивление.

— И как вы догадались, моя Леди?

— Я всё-таки довольно долго была Магистром…

Рида с закрытыми глазами вслушивается в мои воспоминания.

— Тогда он мне в подробностях описал случившееся, рассказал, что его клан тоже уничтожен. И доступно объяснил, почему нам выгодно держаться друг друга. Это именно его идея была защищать друг друга, пока не найдём учеников.

— Но зачем?

Равнодушно скольжу взглядом по земле, словно ищу что-то.

— Мы остались последними в своих кланах. Наши знания по большей части утрачены, и мы не имеем права позволить потерять всё. Вместе с ними уйдёт и часть мира. Именно поэтому мы… отказались от заказа Церкви на убийство выживших в других магических кланах.

— Церковь… — с брезгливой ненавистью кривится Рида. — И откуда они только вылезли?!

Вообще-то, это риторический вопрос, но не ответить на него я не могу.

— Сначала они были жрецами одного из богов… Правда все остальные тихо недоумевали, что это за бог и откуда он взялся… Но мало ли богов, о которых мы ничего не знаем? — спокойно и отрешённо, как один из многочисленных уроков, излагаю с таким трудом собранные крупицы сведений. — Сначала это был вполне мирный культ, повествующий о небесном владыке, обладающим силой всех богов вместе взятых. Сила его жрецов, мягко говоря, впечатляла. Но не мощью, нет, ибо тогда служители остальных божеств поспешили бы уничтожить адептов Всеединого. Их сила была… да и сейчас есть… довольно странной. Пугающе странной. Чужой и непонятной. Многие предполагали, что этот бог явился из другого мира. Так ли это или нет, теперь уже узнавать некому. Жрецы S'ien'ter, единственные, кто ещё мог в этом разобраться (поэтому и уничтоженные одними из первых), были слишком беспечны, что им и аукнулось. Адепты Всеединого бесплатной помощью заслужили любовь черни, красивыми знамениями убедили всех в существовании своего божества… И захватили власть, в большей степени руками людей, убеждённых, что сражаются за правое дело Их стальная паутина — фокус, позволяющий управлять людьми, — действует отлично, разрушить её не каждый сможет…

— Ты сначала говорила о Всеедином, как о боге, а потом, что его существование доказывали, — бдительно замечает ученица. Рассеянно киваю.

— То, что Всеединый бог — под большим вопросом. Все эти притчи о его мудрости, о его силе выдуманы. Магия жрецов пахнет ложью.

— А это могут почуять лишь маги или высшие жрецы, — задумчиво щурится Рида. — Теперь понятна их ненависть к одарённым.

— И это тоже. Но не в первую очередь, далеко не в первую. — Зачарованно молчу, наблюдая, как ветерок играется серыми хлопьями пепла. Чувств почти нет, их все выжгла страшная гонка со смертью, и теперь я спокойно могу говорить о том, из-за чего раньше мне было до безумия больно. — Поначалу они предлагали всем покаяться и пойти по пути Света. Они приходили в храмы Aueliende, Ret'teek и даже к Nar'Seneell рискнули сунуться всё с тем же призывом отбросить веру в кровожадных богов и принять новый культ.

— Эти боги… они действительно жестоки, — осторожно замечает Рида.

Горько и зло усмехаюсь, в глазах — тот же пепел.

— Не то слово. Может быть, слугами Всеединого действительно двигала благая цель улучшить жизнь простых людей, которые вполне могли стать в один прекрасный день жертвой на алтаре одного из богов или расходным материалом в ритуалах магов. Но какими бы ни были боги, какими бы ни были маги, они — неотъемлемая часть нашего мира, кровь от крови его, плоть от плоти. Жрецы могли верить, что уничтожают раковую опухоль, но вырезали живые куски.

— Долго они не протянут, — со странной обещающей озлобленностью произносит ученица, и я верю — о да, культ Всеединого проживёт ровно столько, сколько времени понадобится моей девочке набраться знания и сил.

Нельзя вырезать кровоточащие куски из живого существа и думать, что оно поблагодарит тебя.

Его благодарность может оказаться слишком беспощадной.

Тихо. Даже ветры прекратили дуть, в заледеневшей тишине пики гор окрашиваются расплавленным серебром.

Привычно и равнодушно распарываю вену. Тёмно-алая, словно пылающая изнутри светом кровь ровным и широким полотном застывает в воздухе. По гладкой поверхности проходит рябь, формируя ландшафт материка. Рваным поясом тянутся Лейкерский горы, ощетинившиеся острыми пиками и чуть сглаживающиеся у одноимённого перевала. Условная граница между Империей и Королевством, которую мало кто решится пересечь. Гряда каменных холмов на востоке Империи — Бессветные горы. Длинные нити с крупными узелками — реки с озёрами, тёмная клякса на западе Королевства у самого края кровавого полотна — море Ветра. Несколько небольших одиноких капель — архипелаг Вечности.

— Вот туда-то нам и надо, — меланхолично вздыхаю. Рида с любопытством первоиспытателя осторожно касается кончиком пальца края полотна. Полупрозрачная объёмная карта выдерживает такое робкое прикосновение, но когда ученица пытается усилить нажим, полотно под её пальцами разрывается и несколько капель крови падают на землю. Дыра с рваными краями быстро затягивается.

Тихо смеюсь, наблюдая за изумлённой мордашкой ученицы.

Что же мы делаем?

Снова ночь, снова костёр, снова холод. И тишина. Страшно и тоскливо осознавать, что Кир больше не начнёт вполголоса рассказывать красивые старые истории, с вежливой улыбкой подкалывать и говорить гадости. Плевать! Пусть бы говорил… Странно и горько без него, в бездонной тьме ночей, словно он один защищал меня от власти тёмной Госпожи своей.

Мысли носятся в голове, мешая объяснять Риде основу действия магии крови. Сейчас обучение — единственное, что не даёт нам обоим соскользнуть в глубокую депрессию.

Ученица молча слушает мои медленные объяснения, размеренно кивая головой, показывая, что она всё-таки не спит. Учитывая, что я сама еле удерживаюсь, чтобы не задремать и не продолжать говорить затверженные до автоматизма слова… Её выдержке стоит позавидовать. Из неё вырастает великолепная Чародейка. До инициации кинжала ей, конечно же, пока ещё рано, но в ближайшем будущем она имеет все шансы его получить.

— На чём я остановилась? — сбившись в который раз, спрашиваю у клюющей носом ученицы, продолжающей размеренно и машинально кивать. Плюнув на урок, заваливаюсь спать. Не сказать, что день выдался слишком тяжёлым, нет. Он ничем не отличался ото всех предыдущих, но путь по бездорожью сильно выматывал. Мы сторонились крупных городов, а в малые деревни всегда заходили по одной, стараясь не привлекать к нам лишнего внимания. Еды купить не удавалось, здесь ценились круглые золотые монеты, а не имперские звёзды из сплава платины и серебра. Увидев же золотые четырёхлучевые звездочки, заменявшие в Империи используемое здесь, как более дешёвое, серебро, селяне долго над нами смеялись. Хорошо, что тогда в селение (первое нам встретившееся) отправилась Рида, усталая и истощенная унылой дорогой. Она не только уточнила местную валюту, но и сумела выпросить хоть немного еды. Правда пришла злая и красная от гнева и унижения. Впрочем, если бы туда тогда отправилась я сама, всё так хорошо точно не кончилось бы. В лучшем случае, мы бы остались без еды. Про худший я и думать не хочу.

Лёгкое забытье сна грубо нарушено. Усилием воли заставляю веки не дёргаться, продолжаю дышать так же спокойно, чутко прислушиваясь. Молюсь всем известным богам (кроме Всеединого, конечно!), чтобы Рида не испугалась и не вскочила. Как жаль, что я отказалась от использования защитных звёзд! С чего я взяла, что кто-то может почуять мою магию, очевидную лишь для моих сестёр да одного Сына Ночи?

Шаги ленивые, тяжёлые и осторожные. Больше трёх человек, но меньше десяти. Разговаривают тихо, в пол-голоса, но время от времени разражаются довольно громкой бранью. Странно, словно одновременно не хотят нас разбудить, и в то же время им наплевать, проснёмся мы или нет. Сквозь закрытые веки разглядываю палитру их эмоций. Грязно-жёлтый и тошнотворно-синий… одобрения или спокойствия не вызывают. Невнятно бормочу кому-то просьбу и пытаюсь осторожно сгруппироваться так, чтобы удобнее было вскакивать. Кто-то подходит ко мне, недоверчиво присматривается, но (как не раз шутил Кир) "когда я сплю, ни за что не догадаться, какая я проблема". Вихрь моих эмоций окрашивается в ядовитую зелень. Что ж, если эти люди, кем бы они ни были, в ближайшее время не уберутся куда подальше, то они имеют все шансы испытать это утверждение на истинность на своих шкурах.

Кто-то бесконечно наглый и настолько же глупый грубо пинает меня. Так. Этому смертный приговор подписан.

— Эй, просыпайся давай.

Долго меня упрашивать не надо. К тому же, у меня давно чешутся кулаки выместить на ком-нибудь злость, обиду и усталость. Рида, увы, для этого мало подходит. И не из-за того, что может дать сдачи. Видела я, как эта хрупкая и невысокая девчушка мечом машет. Если бы ещё её нескольким моим фокусам обучить, то в бою ей цены не будет.

И если она спросонья успеет схватить свой короткий меч, прежде чем её оглушат и свяжут, шансы наши на благополучный исход этого неприятного дело повысятся…

Легко и стремительно вскакиваю на ноги перед опешившим человеком. Еле сдерживаю гадливую усмешку. Романтики с большой дороги, в просторечии именуемые бандитами или разбойниками.

И, как оказывается, их банду я недооценила. Пять человек стоят у нашего костра, и ещё пара десятков ощущается где-то не так далеко, как хотелось бы.

— Да будет эта ночь не темна вам, работники меча и топора, — с вежливой улыбкой приветствую поднявшего меня разбойника.

Рядом вскакивает Рида, с уже обнажённым мечом, как-то незаметно встав ко мне спиной к спине.

— О! — удивляется мужик, — Бабы!

С показной аристократичностью морщу носик.

— Вообще-то, я предпочитаю, когда ко мне обращаются Леди…

— Благородная? — скептически интересуется ещё один разбойничек, похлопывая мечом по ладони.

— Увы, — моя "вежливая" улыбка несмотря на все старания больше походит на хищный оскал. Отблески потухающего костра отражаются в глазах, усиливая и маскируя алое сияние. — В этой стране некому оценить чистоту моей крови.

— Так мы мигом! — дружно ржут (лучше коней!) романтики большой дороги. — Пустим кровушку и оценим!

Из вежливости тихо и проникновенно смеюсь вместе с ними. Не знаю, что услышали они в моём смехе, но замолкают они тоже быстро и дружно. Я некоторое время продолжаю смеяться в одиночестве.

— Милая шутка, господа, — на этот раз я оставляю в своём голосе только вечный и колкий лёд. Самые умные стремительно отшатываются, а самый глупый (или самый смелый, что в принципе одно и то же) тянется меня полапать. Я с лениво-благожелательным видом наблюдая за ним, как прикинувшаяся спящей кошка на обнаглевших воробьёв. Рида краем глаза с удивлением и любопытством смотрит чем закончится это для бедолаги. Фыркаю над своими нахально-глупыми мыслями. Ставок действительно сейчас только и не хватает!..

Разбойники, не будь дураки, грамотно окружили нас, у двоих в руках заряженные арбалеты, направленные почему-то только на меня. Они тоже ждут, что же я сделаю с их незадачливым коллегой. А что по их мнению может сделать Леди (как я сама себя охарактеризовала) такому бугаю? Правильно, залепить пощечину. Или, если мне хватит духу воспользоваться кинжалом, то попытаться его ранить. Алые звёзды в глазах разгораются ярче, их уже нельзя принять за отблески огня — пламя таким кровавым не бывает.

Мужик с воем отдёргивает ладонь, едва меня коснувшейся. По пальцам струится густая тёмная кровь, сочащаяся из крошечных, не больше пор, ранок. Разбойник с испуганным скулежом пытается смахнуть с ладони липкую кровь, но не преуспевает в этом. Его коллеги испуганно отшатываются, арбалетчики готовятся спустить в меня стрелы.

— Ведьма! — кто-то поражённо выдыхает в задних рядах.

С пакостной улыбочкой раскланиваюсь перед такой благодарной публикой, рискуя схлопотать пару стрел.

— Чародейка Крови, — вежливо и томно мурлычу, — но сути это не меняет.

Опа! Чуть не пропустила момент, когда нервы у кого-то не выдержали, и он выстрелил. А за ним и его товарищ… Удивлённо разглядываю свои ладони с зажатыми между пальцами стрелами. Хорошие, сталь наконечников смазана каким-то хитрым парализующим ядом, способным даже мне доставить несколько неприятных мгновений.

С невинной улыбкой разглядываю удивлённых стрелков, пытающихся быстрее перезарядить арбалеты.

— Ну чего вы к нам привязались? — с мягкой укоризной спрашиваю я, — Красть у нас нечего… — (Разбойники скептически хмыкают, косясь на полные сумки у наших ног). — Сухари вас вряд ли заинтересуют, как и колдовские книги, которые простым людям в руки брать смертельно, да и денег у нас ваших нету…

Естественно, мне не верят. Я с видом оскорблённой добродетели спокойно поднимаю и вытряхиваю один из мешков. Рухнувшая из него Летопись Сынов Ночи кому-то больно отдавила ногу… Надо будет избавиться от этого булыжника… Бандит предусмотрительно отскочил, но видя, что обещанная смерть не спешит за ним являться, издевательски ухмыляясь поднимает Летопись.

Я виновато пожимаю плечами, предупреждала же, брезгливо отворачиваясь от рухнувшего мгновенно сгнившего тела.

— Есть ещё смель… ой! — Приходится снова ловить стрелу, пущенную в меня расторопным арбалетчиком. Впрочем, я тут же отправляю её обратно, настолько быстро, что никто не успевает заметить моего движения. И спокойно продолжаю. — Ещё дураки и враги самим себе есть? Если да, то обращайтесь, помогу расстаться с жизнью быстро и безболезненно… Если нет, то валите отсюда и дайте нам выспаться.

Удивительно, но труп с непонятно откуда взявшейся стрелой в глазнице впечатления на них не произвёл. Брезгливо скривившись, я останавливаю сердца ещё двоих из этой кампании, оставив лишь того идиота, что первым полез ко мне. Вот на него-то мгновенно помершие товарищи и произвели впечатления. Под моим тяжёлым взглядом он выругавшись начинает стремительно отступать к остальной банде.

— Теперь всё зависит от того, устрашиться ли главарь с нами связываться или наоборот возжелает убить любой ценой, — устало вздыхаю я, медленно и осторожно садясь на землю. Целая и невредимая Рида опускается рядом со мной, предусмотрительно не убирая меч.

— Но ты ведь сможешь их убить? — так спокойно спрашивает она, будто речь идёт о чём-то, само собой разумеющимся.

— Не знаю, — равнодушно пожимаю плечами. — Я слишком… вымоталась за эти дни. Воззвать к крови я смогу, и она даже мне ответит, но вопрос в том, хватит ли мне стойкости справиться с силой, не выплеснуть больше, чем нужно… Я бы предпочла не рисковать, особенно учитывая, что всё это может обернуться для меня сильным истощением.

Ученица настороженно смотрит в ту сторону, куда убежал последний из бандитов. Тишина кажется подозрительной.

— Но ведь как-то ты из всё-таки убила?

— Как-то, — Начинает болеть голова, перед глазами плывут огненные круги. — Чтобы остановить сердце человека, много уметь не надо.

— А я смогу? — коварно щурится Рида, с некоторым недоверием разглядывая свой меч.

— Сможешь, — кивок даётся с огромным трудом, в ушах шумит кровь. Странно, я ведь даже ещё не обращалась к своей силе напрямую… — Если у тебя хватит решимости убить человека, — (На эти слова ученица издевательские улыбается), — и воли, чтобы подчинить его кровеносную систему. Только запомни, что когда остановится сердце человека, твоё тоже на один долгий миг пропустит удар. Это больно. Это страшно. Главное — верить, что ты выживешь, а не умрёшь вместе с ним.

— Как же это… противно! — яростно восклицает Рида. Я согласно прикрываю глаза и из-под опущенных ресниц наблюдаю за ученицей. Только так это и бывает.

Равнодушно закрываю глаза и ложусь на жёсткую и холодную землю. Лень и апатия накатывают волнами, не хочется даже дышать. Если бандиты всё-таки решат нас убить, я всё равно не встану. Мне и так хорошо. Да, очень хорошо… Ох!

Щёку обожгло колючим огнём. Чуть погодя, другую. Больно!

Болью слышится и звенящий от страха и негодования голос ученицы. Погребальным колоколом гулко разносятся в пустой голове её слова:

— Не смей спать! Ты чего? Не смей!

И так до бесконечности, терзая мой разум болью. С трудом открываю глаза и сажусь. Каждое движение отзывается новой вспышкой боли, сильно мутит. Перед глазами всё расплывается серыми кругами, расцвеченными алыми точками. Что-то похожее я испытывала один раз в жизни, когда Шаннея приволокла пару кувшином с дорогим вином, предложив отметить полученную должность Магистра Клана. Но на этот раз я ничего не пила. А значит… Ненавижу, когда меня… меня!.. пытаются заколдовать!

Сжав зубы и пытаясь удержать содержимое желудка там, где ему и положено находится, осторожно взываю к своей крови, прося оградить от чужого влияния. Кровавая змея обвивает запястье, стремительно скользит по одежде к голове, обхватывает виски переливчатой диадемой. Вежливо благодарю свою кровь, отказываясь от остальной силы. Боль уходит, медленно тает в бликах крови на висках. Обруч застывает защищающей диадемой, ограждая от чужой воли и позволяя мне увидеть феерию враждебной магии. Ядовитая даже на вид плёнка заволакивает пространство, действуя на всех, кто обладает хоть граном силы. Встревоженно оборачиваюсь к Риде, но моё волнение напрасно. Девочку окутывает покрывало Ночи, плотное, не пропускающее чужеродной магии. Сейчас оно не пропустит и мою силу, даже направленную на помощь. Так даже лучше. Если среди них есть маг (вряд ли такого воздействия можно достичь простым амулетом), то Риду он не примет за одну из своих по силе.

Я самодовольно улыбаюсь. Кстати, а откуда здесь маги? Как и мы, пришли из Империи и прибились к шайке разбойников? Вполне возможно. Значит, есть возможность узнать, кто из кланников ещё выжил.

Я вовремя закончила с самолечением, от скопища далёких ярких фигур отделились несколько смельчаков. Приглядевшись, я понимаю причину их внезапной смелости — один из всадников обладает силой, мне не знакомой. Рида вскакивает, но я знаком велю ей сесть и не высовываться. Сейчас договориться по хорошему уже не получиться, значит надо брать исключительно наглостью и уверенностью. Может, решат, что такая самоуверенная дичь им не по зубам. Может. Если не было бы ещё среди них мага…

Вежливо приветствую подскакавших всадников. А маг-то оказался магичкой не первой молодости. Я пристально к ней приглядываюсь. Нет, не знаю. Общалась я только с главами других кланов или советами Старших, и то только по необходимости, предпочитая сваливать большинство переговоров на Совет Старших, ведь себе я выбрала роль незримого кукловода.

Главарь шайки, тоже немолодой уже мужчина, с холодными глазами и застывшим лицом, спешивается перед нами. Магичка остаётся сидеть в седле. Интересно, это правда так удобно, как пытается она изобразить? Никогда не понимала, как люди могут ездить на этих тупых животных, когда за определённую (правда, очень немаленькую) сумму можно приобрести в Империи грифонов или химер, верных и умных? Которых спокойно можно провести через Перевал Поющих Ветров. Мазохисты…

— Кто вы? — Голос у главаря ничуть не теплее его глаз. Но разве после моего Среброволосого Милорда может кто-нибудь напугать меня холодом?

Машинально подстраиваюсь под его интонации.

— Магистр Алого Ордена Чародеек Крови…

— Павшего Ордена! — резко перебивает меня магичка. Её лицо остаётся в тени, но голос кажется смутно знакомым, и я уже не уверена в том, что её не знаю.

— Павшего, — покорно соглашаюсь я. Что толку отрицать очевидное. — Но всё равно Магистр. В нашем клане такое звание даётся за силу, а не за деньги или влияние.

Судя по ярким гневным эмоциям у меня просто дар парой фраз зарабатывать себе врагов.

— Могу я поинтересоваться к какому клану вы принадлежали? — мягко спрашиваю у магички. Смерив меня оценивающим взглядом, она кивает с намёком на поклон:

— Кэта из Ордена Жизни.

Так я и думала. Название клана мало отражает суть его силы, но одно верно: маги в нём имеют дело со всем живым, от растений до человека.

— Специализация по ядам и внушениям? — заинтересованно уточняю то, что в доказательствах не нуждается. Я сама только что могла наблюдать феерию, вызванную её силой. Не узнать по ней специализацию и направление мог только ученик, вроде Риды или тот, кто магией не обладает вовсе.

Кэта прохладно кивает в ответ на мои слова. Я спокойно и неторопливо поднимаюсь. Недоумение и страх, мелькнувший в глазах женщины заставляет меня улыбнуться. По неписанным правилам всех магических кланов, тот, кого пытались убить и не преуспели в этом угодном Aueliende деле, имеет право потребовать у несостоявшегося убийцы его жизнь. Если, конечно, хватит силы и наглости.

Мне не занимать ни того, ни другого.

Я чуть иронично поклонилась этой женщине, обладающей поистине великими способностями, раз она смогла настолько задурить мне голову, что я не почувствовала чужого вмешательства, пока чуть не умерла.

— Кэта из Ордена Жизни, позвольте мне выразить своё уважение вашим мастерством.

— Алиэра Вторая, Магистр Ордена Чародеек Крови, позвольте мне выразить уважение вашим благородством, — так же церемониально отвечает магичка.

Главарь этой шайки чувствует себя лишним на этом празднике жизни и поэтому спешит напомнить о своём существовании.

— Могу я поинтересоваться… — он явно заразился от нас высоким слогом, необходимым при беседе между двумя магами из разных кланов, чтобы ненароком не оскорбить друг друга. Ведь в разных кланах разные тараканы в головах… Недовольно скривившись, он рявкает, — Какой хмари ты убила моих воинов?! Отвечай…!

Я перевожу на мужчину взгляд и впервые благодарю богов за свой высокий рост, позволяющий смотреть на главаря сверху вниз. Чувствую, что магичку терзает желание дать своему господину по шее. Или она — его госпожа? Тонко улыбаюсь, ещё один едва заметный поклон в сторону Кэты. Кукловод с сильной волей, не позволяющий кукле перехватить управление.

— Поинтересоваться вы можете, — задумчиво произношу я, глядя поверх головы бандита, — но это не гарантирует того, что я вам отвечу. Или что ответив, оставлю вас в живых.

— Это ещё кто кого оставит в живых! — хищно скалится мужчина, в его голосе звенит острыми гранями лёд.

Тихое и злое "глупец!", процеженное к сквозь зубы Кэтой, заставляет бандита чуть сбавить оборота.

— Так какой хмари ты их убила?

— К сожалению, — виновато развожу руками, — это единственный мне известный способ вразумления подобных глупцов. Возможно, господин знает другие?

Главарь внимательно и спокойно смотрит сначала на меня, затем на Риду.

— Из-за вас у меня пропало пять бойцов, — недовольно цедит он.

— Четыре, — педантично поправляю его я, — Одного я отпустила живым.

— Но он никогда не сможет взять в руки меч! — возмущается главарь. Кэта фонит серебром язвительной насмешки. Наша перепалка её веселит.

— Почему же? — удивлённо вскидываю глаза на магичку, — Разве Кэта не смогла определить серьезность нанесённых повреждений? Или этот ваш воин без страха и упрёка так сильно прибеднялся?

Женщина тихо и довольно смеётся.

— А не стану тратить своё время, чтобы осматривать и лечить пушечное мясо. Господин Даэр преувеличивает ценность погибших воинов.

Главарь недовольно покосился на Кэту.

— Хорошие они были или плохие, это уже не важно. У меня на четыре бойца стало меньше. Я требую вернуть долг.

Жизнь за жизнь. Всё просто, всё правильно. Но неужели он настолько глуп, чтобы верить, что даже вся банда сможет нас убить?

Заметив скептическое выражение моего лица, Кэта поясняет:

— Здесь другие законы, Алиэра. Даэр имеет в виду, что раз вы убили его воинов, то вам их и заменять.

Ловлю себя на том, что от удивления приоткрыла рот, и тут же спешу его захлопнуть, громко клацнув челюстью. Хор-рошие здесь законы, душевные! И ведь некоторая логика в них есть, не поспоришь…

С улыбкой соглашаюсь на "требование" главаря. Всё-таки передвигаться по незнакомой стране в сопровождении такой толпы как-то безопаснее. Если, конечно, они не сидят на одном месте.

— Вообще-то, в мои планы не входит остаться до конца своей жизни в Айкерском Королевстве и вести разбойный образ жизни, — как бы между прочим говорю я, глядя в сторону Кэты.

Даэр морщится, словно перепутал уксус с вином.

— Мы не совсем разбойники…

— Ага, — хихикает Рида, понявшая, что нам ничего не грозит, и потому осмелевшая. — А путников вы просто так грабите, от делать нечего?

Главарь нервно тянется рукой к мечу, но берёт себя в руки. Видимо, новые бойцы его не очень вдохновляют. Поздно, мы уже согласились.

— Наша… цель, — с усмешкой говорит магичка, — портить жизнь правительству. Не важно какому.

— Чтоб жизнь мёдом не казалась? — понимающе поднимаю брови. Тоже мне, великие борцы за свободу, прикрывающие свои тёмные дела тем, что настоящее правительство неправое. И прошлое, и будущее… — И как же вы им жить мешаете?

— На правительственные войска нападаем, — с готовностью отвечает Даэр, понимая, что приобрёл по собственной воле ещё одного кукловода. — Их тут много шастает, то нас ищет, то налоги собирает, которые мы отбираем.

— Назад возвращаете? — снова ехидно спрашивает ученица. Судя по тому, что её вопрос остаётся без ответа, бравые разбойники на титул благородных не претендуют.

— И как вам удаётся бить королевскую гвардию, если вас всего тридцать человек? — может, среди них есть ещё маги? Да нет, вряд ли. После нападения Кэты, я бы почуяла их.

Главарь довольно тепло мне улыбается, как маленькому ребёнку, говорящему милые глупости.

— Нет, леди, вы ошиблись. Нас довольно много. Любой человек, недовольный правительством может прийти к нам, свои люди есть у нас в каждом городе…

— Кончайте агитацию, Даэр, — холодно усмехаюсь. — Я уже поняла, что вы представители неофициальной, но очень буйной оппозиции.

Кэта легко и весело смеётся — выросшей в Империи магичке слово оппозиция напоминает о хмурых и серых людях, нагло оспаривающих любое слово Императора. А значит и волю Алого Ордена и Сынов Ночи. Если бы их не поддерживали другие магические кланы (тот же Орден Жизни хотя бы), оппозиционеры долго не просуществовали бы.

Главарь возводит очи к тёмному небу, но тут же спешит их опустить. Смотреть в ночное небо опасно, это даже здесь не могут не знать. Вскочив на лошадь, он бросает через плечо, что приведёт для нас коней. Проводив его взглядом, Кэта спешивается и глубоко мне кланяется, словно до этого боялась, что из-за проявления почтения к другому человеку может потерять уважение и страх Даэра.

Когда она попадает в круг света, я могу получше разглядеть её. Правильные, но немного крупноватые черты лица, кошачьего разреза серо-зелёные глаза, в тусклом освещении костра кажущиеся желтоватыми. Тёмно-каштановые, почти чёрные волосы, без седины несмотря на уже довольно почтенный возраст, заплетены в длинную косу до поясницы, затянутую тонким ремешком с прозрачными бусинками на концах. Довольно дорогой костюм для верховой прогулки богатой аристократки наводит на мысли о более чем лёгкой и сытной жизни местных разбойников.

— Леди Алиэра… — начинает говорить магичка, но я её грубо перебиваю.

— Прошу вас не называть меня так. Сейчас меня зовут Дикая!

В её глазах мелькает удивление, но мгновение спустя сменяется спокойным пониманием.

— Как скажете, Леди. Это, — кивок в сторону Риды, — ваша ученица?

С наигранным удивлением приподнимаю брови, одновременно сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке. Всё-таки, если я не ошибаюсь, Кэта является одним из Мастеров своего Ордена, самого многочисленного из магических кланов

— С чего бы такое предположение? — Заставляю свой голос звучать с очевидной фальшью. Кэта "ловится" на такой простенький крючок и охотно поясняет:

— Для твоей дочери девочка слишком взрослая, а на сестру она не походит. Вы обе совершенно разные.

О том, что бывают и не похожие друг на друга родственники я решаю ей не напоминать.

— А почему бы не предположить, что она — просто моя спутница? — предлагаю ещё один вариант.

Теперь Кэта смотрит на меня с вежливым удивлением.

— Мало кто не знал в Империи о расчётливости Магистра Алого Ордена. Алиэра Вторая всегда стремилась извлечь свою выгоду из любой ситуации. Я не могу представить, должно быть, у меня слишком слабая фантазия, чтобы эта достойная Леди таскала за собой и охраняла никем не приходящуюся ей девчонку.

Рида привычно морщится на такие слова. Её теперь всё чаще раздражает не то, что о ней говорят не как о живом существе, а то, что все без исключения воспринимают её как приложение к её надменной учительнице.

Вернулся главарь с двумя конями. Я придирчиво их разглядываю, прежде чем выбрать одного из них. Красивые и статные, да не в этом мне дело. Я ласково кладу ладони на лоб одного из животных. Лень, равнодушие, а ещё усталость, но не от пути, а от такой жизни вообще. Едва удерживаюсь, чтобы не кивнуть согласно. Вечно ходить под седлом — и как лошади ещё не взвыли от такой жизни? Наверное, только потому, что не умеют выть. Решаю, что этот подойдёт Риде. Девушке ещё ни разу не приходилось ездить верхом на конях, так что чем спокойнее лошадь у неё, тем лучше.

Второй конь тоже не производит на меня особого впечатления. Но, так как выбора у меня уже нет, мне приходится усаживаться на это животное. Утвердившись в седле (на мой взгляд, это пыточная конструкция), я с горечью вспоминаю об оставленных наших летунах. Интересно, где моя верная химера? Подумав, что козья голова снова тычется кому-то в ладонь, напрашиваясь на ласку, я испытываю глупую и какую-то детскую обиду. Хотя, обижаться должна моя тварь неразумная, брошенная бессовестной хозяйкой.

Все вместе возвращаемся к ждущим поодаль остальным… оппозиционерам. Равнодушно разглядываю их, по привычке отмечая наиболее опасных противников, и прикидываю наиболее быстрые способы их убийства. Впрочем, надеюсь, что это мне не понадобиться.

Мужик с глуповатым лицом, тот самый, что пытался меня лапать, увидев меня, замирает на полуслове и начинает кашлять. Я невинно ему улыбаюсь и посылаю воздушный поцелуй. Рида ехидно скалится — горянка попала в более-менее понятную и знакомую ей компанию. Горцы, насколько помню, никогда не гнушались грабежом и бандитскими набегами. Здесь, среди воинов, ей будет немного проще.

А новичков тут нормально встречают, — мелькнула ленивая мысль. В нашу сторону практически не смотрят, обсуждая нелепую гибель сотоварищей. Прищурившись, проверяю эмоции разбойников-оппозиционеров. Дураков и самоотверженных мстителей здесь не находится, мало кто готов умереть неизвестно ради чего. К тому же, они все понимают, что одна ведьма гораздо лучше двоих стрелков и уж точно двоих мечников. На мою ученицу подчёркнуто не обращают внимания.

— Куда вы сейчас направляетесь? — интересуюсь у магички равнодушно оглядывающейся вокруг.

— К Айерессу, столице, — рассеянно откликается она. Восстанавливаю в памяти карту королевства: стольный град Айересс находится немногим южнее Синего пролива, соединяющего море Ветра с океаном. Добраться оттуда к архипелагу будет не особо сложным делом.

— А вам раньше не приходила идея убраться отсюда куда подальше?

— Куда? — удивлённо вскидывает тонкие брови Кэта.

— На архипелаг. Там обладающих даром не подвергают гонениям.

Пожилая женщина устало качает головой.

— Колыбель магии… Нет. Такое путешествие не для меня, стара я уже стала. — Тонко улыбаюсь над прибеднениями этой крепкой и сильной, пусть и не молодой женщины. — Меня и здесь жизнь устраивает.

— А меня — нет, — говорю как о само собой разумеющимся. — Значит я слишком требовательна к жизни.

Бесконечная скачка, как оказалось, выматывает не меньше ходьбы. Трястись дни на пролёт в седле — то ещё удовольствие даже для не слишком прихотливой и избалованной меня. Особенно учитывая моё неумение в этом самом седле держаться. К вечеру мне начинает казаться, что на мягком месте у меня сплошная мозоль.

Унылый и однообразный равнинный пейзаж тоже особой радости не доставляет. В Королевстве вообще холоднее, чем в Империи, на траве до сих пор иней лежит. Его тихий, но монотонно-бесконечный хруст действует на мои нервы не лучшим образом: я и до этого мягким характером не отличалась, а теперь вообще стала раздражительной и придирчивой. Однообразная стряпня одного из бандитов, хоть как умеющего готовить (во всяком случае, получше меня), вызывает тошноту от одного только вида, хотя раньше я могла месяцами питаться только сухарями и водой.

К тому же не очень приятно слушать грубые шуточки неотёсанных мужиков. Хотя, казалось бы, я — Охотница и должна нормально относиться к неприятной и грубой речи наёмников. Да я и сама раньше не гнушалась резко высказаться по раздражающему меня поводу. Но, видимо, с воспитанным и вечно ироничным Сыном Ночи я привыкла к изысканно-придворному слогу. Поэтому стараюсь держаться на небольшом отдалении от основной группы всадников, разговаривая с Кэтой, так же отрицательно относившейся к культуре (а вернее, её отсутствию) бандитов.

Рида же наоборот чувствует себя в своей стихии, она даже умудрилась найти среди этого сброда (хорошо тренированного, с этим не поспоришь) мастера меча и уговорила его взять её в ученицы. Будто бы моих уроков ей мало… Я не против, чем больше моя девочка умеет, тем больше у неё шансов выжить. Потому что даже на кровавых стражей не стоит полностью полагаться. Всё-таки изначально они были сотворены, чтобы защищать создателя, а уж потом тех, на кого он указал.

Среди всадников нахожу взглядом мою ученицу, что-то увлечённо обсуждающую с мастером. Она словно чувствует мой взгляд и оборачивается. Успокаивающее ей улыбаюсь и отвожу взгляд. Никто может и не замечает, но по утрам она бывает бледна, и разбудить её с каждым днём становится всё сложнее. Больше всего она мне спросонья напоминает поднятого мертвеца, бездумно выполняющего приказы. Я было думала, что смерть, отпустившая девушку из своих объятий, одумалась и стремиться вернуть себе своё. Но нет, стоило мне присмотреться к ней (и провести пару ритуалов на её крови, но ученице о них знать не стоит), как эта версия отпала.

Всё стало ясно, когда девушка на одной из ночёвок набралась смелости подойти ко мне с "серьёзным разговором".

— Дикая, скажи, — робко произнесла Рида, старательно разглядывая ногти, — я сошла с ума?

От такого заявления я немного опешила.

— Мне каждую ночь снится прошлое Кира, — уныло начала каяться девушка.

— Он передал тебе силу и знания, — перебив её, серьёзно сказала я, — Но не как обычной ученице. Он понимал, что был вынужден умереть, и отослал к тебе свою суть. Не душу и личность, а память и знание. Если бы твоя воля была слабой, ты бы действительно сошла с ума. А так, ты видишь его прошлое лишь во сне. Успокойся и прими это как данность.

Рида спокойно и внимательно выслушала меня, но дождавшись конца моей пламенной речи тихо добавила:

— Об этом я и сама уже догадалась… Но в моих снах на его воспоминания накладываются иные картины. Чужие, непонятные, странные. Они как-то искажают воспоминания, превращая их в кошмары, над которыми я не имею власти, — она доверчиво заглянула мне в лицо, словно ища понимания и поддержки. — Понимаешь, Кир учил меня управлять своими снами, чтобы потом уметь насылать их другим людям. Но эти сны… Они не подчиняются моей воле, в них мир словно на изнанку выворачивается…

Я успокаивающе потрепала её по волосам. Ну, ещё бы она имела власть над навеянными мною снами… С тех пор я прекратила потихоньку вплетать в её сновидения свои образы.

До Айересса остаётся не больше суток скачки, когда я вспоминаю, что не знаю цель нашего визита к "логову врага".

— Зачем нам туда? — оборачиваюсь к благодушной сегодня магичке. Кэта снисходительно улыбается.

— До этого ты не спрашивала, потому что тебе было по пути с нами, — с доброй усмешкой говорит она, и я чувствую в её словах лёгкий укор. Смущённо опускаю глаза и пожимаю плечами. Какой смысл обижаться на правду?

— Даэр должен там встретиться с предводителем очередной группировки высоких лордов, борющихся за будущее счастье Айкерского Королевства, — брезгливо произносит Кэта, и я понимаю, что эти лорды уже не первые в своих благородных целях.

— Разве они не понимают, что потом вы будете мешать им в своё удовольствие спокойно править? — рассеянно интересуюсь я, задумчиво полируя краем куртки металлический протез. Женщина насмешливо кривит губы.

— Ни за что не поверю что Магистр клана не способна просчитать варианты!

Холодно смеюсь.

— Что ж, я выскажу свою версию, а вы, если что, меня поправите, — несмотря на то, что Кэта спокойно обращается ко мне на ты, у меня язык не поворачивается говорить так с женщиной, на много меня старшей. — На сколько я понимаю, вы помогаете уже не первой группировке лордов. И у всех уже есть перед глазами пример вашей работы. Но к вам не перестают обращаться, потому что надеются после получения власти разделаться с вами раз и навсегда. Но никому этого ещё не удавалось. В чём причина не знаю. Возможно, в удачливости оппозиционеров, а возможно в плохой королевской армии. К тому же ваше присутствие даёт этим бандитам некоторые преимущества.

— Всё правильно, — по-кошачьи довольно щурится магичка, — но ты ведь хочешь спросить, зачем нам это?

— Спрашивать? Зачем? Могу и предположить. Вам выгодны беспорядки, вызванные бесконечной борьбой за власть, когда особо не интересуются куда пропадают люди. Эта, так сказать, лёгкая жизнь, когда не надо трудиться самому, а можно отобрать чужое, более всего привычна таким вот бандитам. А постоянные сделки с недовольными лордами приносят вам неплохой доход и позволяют относится к взятым на себя обязанностям с пренебрежением.

В глазах женины мелькает непонятное мне горделивое удовольствие от того, что я догадалась сама.

— Я единственное не понимаю, — пристально глядя на Кэту продолжаю я, — Чем вас эта жизнь привлекает? Бесконечные скачки из конца в конец Королевства только ради того, чтобы испортить настроение тем, кто сейчас стоит за троном? В чём смысл? Разве вам перепадает такая уж большая доля от полученного дохода?

Не выдержав, магичка так громка рассмеялась, что на нас начинают оборачиваться скачущие впереди. Под моим недоумевающим взглядом она хлопает себя по груди, чтобы изгнать остатки смеха.

— Видимо, ты была Магистром слишком долго и слишком привыкла к обязанностям и ограничениям, которые эта должность накладывает, — печально качает головой женщина. — Неужели ты уже не в силах понять, что поступками может руководить не только выгода?

— Наверное, действительно я уже не способна это понять. Просто все люди, которых я встречала, в первую очередь руководствовались именно возможностью извлечь свою выгоду. И чаще всего она заключалась в деньгах.

Кэта устремляет мечтательный взгляд в привычно серое небо.

— Я с детства мечтала путешествовать, грезила о том, что когда-нибудь смогу пройти всё Империю и все соседние государства. И поэтому радовалась поступлению в Орден Жизни. Магические способности, даже небольшие, — это великолепный шанс осуществить свою детскую мечту! — Взгляд Кэты потухает и она грустно улыбается. — Но когда выяснилось, что у меня есть все задатки, чтобы стать Мастером, с мечтой пришлось распрощаться. Я была вынуждена на благо клана совершенствовать свой дар и обучать молодых… Теперь, когда за моей спиной не маячит призрак долга, я решила исполнить свою мечту. Хотя бы частично. За эти годы я побывала почти во всех уголках Королевства. Именно это и привлекло меня в эту банду, — она тонко улыбается, а в глазах плещется тоскливая печаль. — Я удовлетворила твоё любопытство?

— А я мечтала стать лучшей, — я вздыхаю с некоторой долей зависти. Мне стыдно признаться, что моя мечта была не такой… возвышенной и бескорыстной, как у этой чудесной женщины. — И я ей стала. Но толку-то? Когда моя мечта исполнилась, и мне не к чему стало стремиться, я сделала свой клан смыслом всей своей жизни, я сделала его самой своей жизнью. И теперь, когда его нет, нет и меня самой, моей личности. Думаю, скоро я смогу встретиться с моей богиней, на алтарь которой я положила не только свою жизнь.

Молчим. После неожиданной откровенности всегда начинаю чувствовать себя очень неуютно, словно вывернула перед кем-то душу наизнанку, показав самые неприятные её стороны. Мне хочется сейчас оказаться как можно дальше от магички, впрочем, на сколько я могу чувствовать, ей тоже. Потом, когда мы обдумаем всё сказанное и услышанное и заставим себя забыть об этом диалоге, мы снова сможем общаться как прежде, спокойно рассуждая о политике и нравственности, по-дружески подтрунивая друг над другом, а сейчас…

Холодный ветер ерошит волосы.

С высоким звоном сталкиваются мечи, высекая искры, чтобы тут же отпрянуть. Бойцы внимательно приглядываются друг к другу, готовясь нанести удар. Пока же мечи вскинуты в защитных позициях. Первой не выдерживает молодая противница. Резкие и быстрые удары мелькающие перед противником рассеивают его внимание на контрудары, скупые и точные. И если на стороне девушки молодость и скорость, то её противник может противопоставить им мастерство и опыт. Так что девчонка зря надеялась таким образом выявить щель в защите. Такого победить в честном поединке можно, только предварительно стукнув чем-то тяжёлым по голове.

Отбив все удары противницы, мастер переходит в контрнаступление. От первого удара девушка уворачивается, по инерции делает половину поворота и с размаху пытается полоснуть по обманчиво незащищённому боку. Мечи снова сталкиваются с возмущённым звоном-скрежетом, и мужчина легко отталкивает клинок противницы. Девушка стремительно отскакивает, разрывая дистанцию. Они снова ходят друг против друга кругами, выжидая момент для атаки.

— Эй! — кричит извечный горе-повар, — Давайте быстрее! Остынет!

Сытая и непривычно умиротворённая, я лениво наблюдая за боем Риды и Кэрта, мастера меча. Сражаются они красиво, используют красивые приёмы. Никто из зрителей (за их тренировками привычно наблюдают около семи наших попутчиков) не может предсказать, кто выиграет. Довольно улыбаюсь и ловлю себя на том, что горжусь ученицей, как дочерью… или родной сестрой. Ей бы ещё опыта набраться…

Бой резко обрывается на середине, видимо бойцы всё-таки проголодались и согласились на перемирие. Разгорячённая боем Рида подбегает ко мне и напрашивается на похвалу как дитя малое.

— Я хорошо сражалась? — с сияющей улыбкой спрашивает она.

— Великолепно! — смеюсь я, и она начинает звонко смеяться вместе со мной. Еле удерживаюсь, чтобы не погладить её по встрёпанным волосам, заплетённым в тугую косу и тёмной короной уложенным вокруг головы. Резко обрываю смех. — Но ты должна знать, что в реальном бою ценится не красота движений и не изящность приёмов, а скорость, сила и ловкость. В битве не место честным приёмам, главное, они должны быть эффективными.

Выслушав моё поучение, притихшая было ученица снова смеётся.

— Ох, Дикая… Я же не имперский паладин, у которых всё в кодекс чести упирается, и врага в спину бить нельзя, не достойно, и между ног не ударишь, не подобает… — тут ученица иронично хмыкает, выражая своё мнение по поводу таких приёмов. Она-то их использует с удовольствием, на одной из первых тренировок так победу себе выбила. — У горцев в чести скупость и точность ударов. Чем быстрее ты можешь разделаться с врагом, тем ты лучше. На один удар должен приходиться один труп. С Кэртом же я оттачиваю технику.

Я тепло ей улыбаюсь.

— Но это ещё не повод уклонятся от моих уроков, — голос звучит холодно и отрешённо. Девушка неопределённо кривится — в уроках со мной приятного мало. — Сегодня я создам для тебя ритуальный кинжал.

В глазах Риды зажигается азартный огонёк. Кинжал позволяет коснуться новой ступени магии крови, если сестра готова заплатить требуемую цену.

— А что для этого надо? — с некоторой долей подозрительности спрашивает ученица, успевшая уяснить, что многие ритуалы крови довольно сложны.

— Твоя и моя кровь. Обычно для создания кинжала используют кровь семи Старших, но кого нет, того и не будет. Давай ладонь.

Рида доверчиво протягивает мне руку, с интересом наблюдая, как я на своей ладони надрезаю тонкий узор. Капельки крови скапливаются в уголках надрезов, застывая крошечными рубинами, переливающимися серебром. Закончив свой рисунок, осторожно надрезаю кожу на ладони Риды, стараясь сохранить геометрическую точность узора. Капли её крови светятся тьмой — печать Ночи.

— Больно? — тихо спрашиваю её. Девушка сверкает гневным взглядом. Как же! Признаться в том, что ей больно даже от таких царапин, значит унизит честь горцев! Какая же она ещё забавная…

Накрываю её ладонь своей, стараясь совместить кровавые узоры. Кожу начинает щипать, потом щекотка сменяется огненной болью, как от ожога. По потемневшим глазам Риды и плотно сжатым губам знаю, что ей гораздо больнее. Ободряюще ей улыбаюсь одними глазами.

Из-под сжатых пальцев начинает струиться наша смешанная кровь бесконечным тонким ручьём. В тонких царапинах словно шипы из раскалённого железа проворачиваются. Сжимаю зубы, обещаю себе, что не закричу, как на собственной инициации. И не упаду в обморок от боли. Именно после этого меня перестали считать хоть на что-то годной.

В уголках глаз ученицы блестят скупые злые слёзы, но она не пытается отдёрнуть руку, как я когда-то, а просто неотрывно смотрит на формирование кинжала из крови. Когда алая сталь меняет свой цвет на тёмно-серебряный, боль утихает. Теперь наши ладони сжимают костяную гладкую рукоять, оплетённою кожаными полосами. Я, еле сдерживая стон, отшатываюсь от продолжающей сжимать кинжал Риды. Её безучастный взгляд устремлён в одну точку.

Шипя от боли, разглядываю тёмные зудящие шрамы на ладони. И как они могли возникнуть от слабых царапин? Мне, конечно, и раньше приходилось проводить инициации для сестёр, но никогда это не было так больно.

— Ты в порядке? — голос звучит хрипло и низко. Ученица вздрагивает и поднимает на меня пустой взгляд. Глубоко вздохнув, она приходит в себя. С удивлением и недоверием разглядывает свой ритуальный кинжал.

— Всё? — настороженно спрашивает она.

— А тебе продолжения хочется?

— Нет! — В глазах Риды мелькает панический страх. — Это всегда так больно?

— Что именно? — педантично уточняю я. — Если ты о инициации, то нет. Вероятно, на этот раз так получилось, что кинжал мы формировали только вдвоём. Обычно, как я и говорила, для этого есть Семь Старших (скорее, сильнейших, но в нашем клане это одно и то же).

— Нет, — качает головой ученица, вертя в руках ритуальное оружие. — я обо всех ритуалов спрашивала.

— Чем больше боишься — тем больнее, — отвечаю непривычно лаконично. — Пока тебе надо будет потренироваться с призыванием кинжала.

— ???

— Если тебе придётся его бросать во врага (вероятно, придётся), то если ты его позовёшь, он вернётся к тебе.

— Здорово! — ликует Рида. — Это таким образом один кинжал до бесконечности метать можно!

— Нет! — гневно сверкаю алыми огнями в глазах. — Этот кинжал ритуальный. Чувствуй разницу. Его используют только чтобы вены резать. Себе или жертве. Как простое оружие его использовать нежелательно. Это всё равно что… — пытаюсь подобрать сравнение, понятное воину. — … зачарованным мечом хлеб на ужин резать.

Девушка скептически хмыкает над самой подобной идеей, но по её глазам видно, что она прониклась ценностью кинжала.

— Как насчёт того, чтобы прямо сейчас потренироваться в призывании? — лениво интересуюсь у ученицы. Рида равнодушно пожимает плечами, старательно делая вид, что готова прям сейчас осваивать всю высшую магию крови. Ехидно фыркаю.

Из собственной крови создаю небольшой шар-цель и подвешиваю его в десяти шагах от девушки. Оценив расстояние и размер цели, та скептически хмыкает и легко разбивает кровавый шар, осколками-каплями падающий на землю. Торжествующая ученица оборачивается ко мне.

— Ну, а теперь позови кинжал.

По своему плачевному опыту знаю, что это только говорить легко. На самом деле, ритуальное оружие не горит желанием возвращаться к хозяйке. Похоже, Рида это уж поняла. Судя по вихрю её эмоций, она уже испробовала "все" методы: приказывала, просила, умоляла, ныла, надеясь разжалобить кусок кровавой стали. С покровительственной улыбкой советую взывать не к кинжалу, а к собственной крови. Рида кисло косится на меня и послушно закрывает глаза. Кинжал словно в насмешку над её мучениями остаётся лежать на земле.

— А это так обязательно, учиться призывать? — Не выдерживает ученица, устремляя на меня страдающий взгляд.

— Обязательно! — сухо отрезаю я. — Если ты потеряешь свой кинжал, никто инициировать новый тебе не будет. А без кинжала ты потеряешь право именоваться Чародейкой Крови!

— Больно надо, — под нос себе бурчит девушка.

Многообещающе прищуриваюсь.

— Что ты сказала?

— А почему никто не будет инициировать второй кинжал? — поспешно спрашивает ученица. Милостиво делаю вид, что именно это сначала и услышала.

— Потому что для создания кинжала сёстры отдают вместе со своей кровью крохи своей силы. А добровольно ослаблять себя ради идиотки, посеявшей кинжал никто не будет.

Девушка снова уныло уставилась на вожделенное оружие. И снова с тем же результатом.

— Дикая! — кричит мне с другого конца лагеря Кэта. — Закругляйтесь! Уже темнеет.

Обрадовавшаяся девушка вскакивает первой и по дороге к костру как бы невзначай делает крюк и подбирает ритуальный кинжал.

Поднимаю глаза к небу и признаю справедливость сказанного. Сегодня Даэр решил устроить привал ещё до наступления темноты, чтобы потом скакать всю ночь. На моё злобное ворчание, он пояснил, что к встреча назначена к первому свету хмари, а ночевать там в ожидании заказчиков — верх глупости.

Конечно, перспектива трястись всю ночь в седле не вдохновляет никого из воинов, но раз другого варианта всё равно нет…

Глаза слипаются, сидеть в седле нет больше никаких сил, но Даэру втемяшилось, что встретить наших заказчиков необходимо именно так. Встряхиваюсь, неодобрительно глядя на привычных к такому бандитов. К тому же, упорное и неприятное чувство не даёт со спокойной совестью задремать прямо в седле, благо утренний туман укрывает нас от чужих взглядов, и опасаться внезапного нападения нет причины.

Подъехавшая ко мне Кэта некоторое время просто молчит рядом.

— Тебе не кажется, — осторожно говорит она, прислушиваясь к своим словам и чувствам, — что здесь что-то не так?

— Что именно? — мрачно интересуюсь я, в очередной раз зевая. Настроение у меня сейчас никак не подходит для длинных и задушевных диалогов. Бросив на меня понимающий взгляд, магичка снова устремляет свой взор вдаль, словно пытается увидеть что-то за пеленой тумана.

— Я чувствую беду, но не знаю, чем это чувство может быть вызвано. Вот это меня и тревожит.

— По моему мнению, — снова зевок, — тревожить должно всё, чего не знаешь или не понимаешь. Существенно повышает шансы на выживание.

Кэта коротко усмехается и замолкает. Странно, но после её слов сонливость как дождём смывает. Нахожу взглядом дремлющую в седле Риду и нервного, но старательно делающего вид, что он во всём уверен, Даэра. Чуть в стороне меланхоличный Кэрт точит меч. Брусок с пронзительным звуком движется по кромке лезвия, и без того пугающе острого. Несколько других воинов, мало уступающим Кэрту в мастерстве, о чём-то тихо переговариваются. Лэйн, горе-повар, полноватый стрелок (один из лучших в этой банде), не теряет времени даром и уже что-то жуёт. Поймав мой рассеянный взгляд, он мне понимающе подмигивает. После того, как я очень резко высказалась о его стряпне (будто сама умею готовить лучше!), он мало того что не обиделся, так ещё и проникся ко мне родственной симпатией. Теперь я питаюсь в отличии от всего остального лагеря нормальной едой, а не "халтурой", как метко охарактеризовал свою стряпню сам Лэйн.

С юга дует холодный и неприятный ветер. Он пробирает до костей, вымораживает мысли, заковывает чувства в лёд равнодушия… Пытаюсь поплотнее завернуться в вытребованный шерстяной плащ. Такой ветер — обычное дело летом или в начале осени. Нет, я знаю, что в Королевстве гораздо холоднее по сравнению с Империей, где тепло бывает только в северных низинах зимой, но что б на столько холоднее…

Просыпается Рида и обводит заспанными глазами притихших воинов. Стоило им на одно мгновение замолчать, как стало ясно, что так тихо в природе не бывает. Ледяной ветер не колышет ветви одиноких деревьев, из деревеньки, что стоит недалеко от места нашей стоянки, не доносятся сюда ни привычные утренние звуки, ни запахи. Робкий свет, пронизывающий хмарь и наполняющий её внутренним сиянием, едва разгоняет сумрак туманов, хотя обычно в это время от него уже ничего не остаётся.

Вкупе с запаздыванием потенциальных нанимателей, это навевает мрачные мысли. Даэр тихим шёпотом командует принять боевое построение. Воины стремительно встают кругом, в центре — я и Кэта. Прямо передо мной — всё-таки вылезшая во внешний круг Рида. Я не спорю. Толку от неё как от воина больше, чем как от мага. А умереть ей не позволят кровавые стражи. Двое, видимыми лишь для меня тенями, стоят перед ученицей, и лишь один остаётся рядом со мной. Кажется, это тот, что имеет частичку сути моей Шаннеи.

Ныряю в охотничий транс, в любой момент готовая соскользнуть в боевой. Пространство вокруг дрожит от предвкушения крови и силы, но не может подсказать мне ни что за опасность приближается, ни откуда она. Это может быть как и опоздавшие заказчики, нарвавшиеся на готовый к бою отряд и не разобравшиеся сразу, что мы не враги, так и всё-таки настигшие нас Охотники (что вряд ли).

Кэта (огромная искра ядовито-зелёного цвета) едва касается моего плеча.

— Пахнет морем, — задумчиво произносит она.

Кто-то из смазанных размытых теней резко ей отвечает:

— К северу море! Здесь всегда им пахнет.

Мои чувства обострены, и несоответствие режет сознание.

— Ветер дует на северо-запад, — предупреждающе вскидываю ладонь: запах стал сильнее. — Он не может нести с собой запахи моря.

Болезненно-остро различаются ароматы страха и застарелой, гнилостной крови — приторно-сладкий и кислый. И ещё тонкими намёками-мазками картину дополняет нестерпимо-знакомый запах ночных фиалок.

— И мне всё-таки кажется, что нынешним правящим лордам ваша… организация слишком сильно намозолила глаза, — хищно скалюсь, изменяя состояние транса и готовясь к бою. — Лордам всё-таки выгоднее бороться за власть без вашей помощи.

После моих слов напряжение возрастает. И появление в тумане ломких существ с грацией кошек не проходит незамеченным. Возвращаю зрение в нормальное состояние и удивлённо присвистываю, разглядывая тварей. Право слово, природа не могла породить таких существ. Только больная человеческая фантазия…

Вытянутые, узкие головы с впалыми маленьким глазами, горящими равнодушным синим пламенем, заканчиваются острыми влажными носами, чующими тепло. Из длинной пасти, полной острых тонких зубов, вываливаются гнилостные языки с костяными жалами на конце. Во впадинках влажно поблескивает яд. Из затылка вырастают длинные острые наросты, защищающие хрупкую шею. Лапы заканчиваются впечатляющими когтями, не менее ядовитыми, чем жала.

Всё дистрофическое сутулое тело покрывают хитиновые пластины, слишком прочные для обыкновенно оружия даже на первый взгляд.

— Всемилостивый Heryill, — поражённо шепчет магичка, во все глаза рассматривая этих тварей. Я брезгливо кривлю губы, запрещая себе чувствовать страх. А так хочется! Ибо я сомневаюсь, что мы сможем справиться хотя бы с одной тварью. А их здесь около двух десятков. Чуть меньше, чем нас, но… это как раз тот случай, когда качество количеством не задавишь.

Они пока не нападают, словно давая нам возможность налюбоваться собой. Это от них исходит запах крови и гнили, с трудом перебиваемый приторным ароматом ночных цветов. Еле подавляю желание зажать нос.

— Видимо, вы слишком надоели нынешнему правительству, — стараясь дышать через раз, сквозь зубы выговариваю я, — что они решили специально для вас создать таких тварей. И почему мне кажется, что с этого дня власть в Королевстве Слёз станет постоянной?

Создания человеческого разума разражаются кашляющим смехом-воем, словно прекрасно понимают мои слова. Ну да, а иначе как бы ими тогда управляли?

В глазах магички мелькает страх. Но не за себя.

— Они всё-таки устроили облаву, — тихим безжизненным голосом шепчет она. — Они напустили на наши селения и наших людей этих… Лагерь Сэвра уже уничтожен.

То, что после встречи с этими тварями выжить невозможно, упоминать, кажется, будет лишним. В глазах некоторых воинов и без того стоит боль потери. В уничтоженном лагере у многих были семьи, это же так очевидно…

Одна из тварей, самая тёмная, коротко рявкает, и остальные встают на четвереньки и мягко начинают приближаться к нам. Прислушиваюсь к биению сердец, пытаясь уловить ритм пульса хоть одного из этих созданий, но… в такт с моим сердцем бьются лишь ещё около тридцати сердец воинов. Пытаюсь убедить себя, что я просто не слышу слишком слабого сердцебиения тварей за доспехами из хитина, но обманываться слишком поздно. У них нет сердца. Они не живые.

Одна из тварей, припадая к земле, открыто примеривается к горлу коня Даэра. Стремительный прыжок, конь поднимается на дыбы, и острые зубы щёлкают впустую. Меч главаря чиркает по пластинам, не оставляя и царапины. Я посылаю в сторону твари достаточно сильный импульс, чтобы уничтожить разум создания и более крупных размеров. Тварь подпрыгивает, словно пинок под зад получила, а заклинание возвращается ко мне, слегка ослабленное резонансом. Все свои силы мне приходится бросить на защиту от собственного заклинания, которое мои щиты считают частью себя и пропускают без препятствий. О, Aueliende… Не успеваю я попрощаться с разумом (если он у меня есть), как всю силу заклинания оттягивает на себя страж. Тело Шаннеи, сплетённое из крови и света, саморазрушается, не желая подвергать опасности свою создательницу.

— Как давно вы присоединились к этим оппозиционерам, — с трудом переводя дыхание и смахивая со лба выступивший пот, интересуюсь у так же вымотанной борьбой с собственной вернувшейся силой Кэты, — и знали ли об этом лорды?

Ледяной взгляд был мне ответом.

Пока мы, как глупые ученицы, пытались убить врага с ходу, не проверив сначала его силы, твари времени зря не теряли. Две из них уже свалили пару всадников и теперь лакомятся свежим мясом. Запах крови дурит голову не только мне, несколько тварей с интересом принюхиваются к трапезе товарок. Идея, до абсурдности глупая, мелькает в голове тут же вытесненная другой, более своевременной. Одна из самых крупных тварей несётся на Риду, стражи пытаются задержать её, но их сила не причиняет ей вреда. Впрочем, их мелькание перед мордой создания отвлекают её от цели. Лошадь под моей ученицей пытается встать на дыбы, но девочка её сдерживает. Осторожно касаюсь разума животного, оттягивая на себя её страх и беспокойство, мгновенно смешивающие мои мысли в хороводе отчаяния.

Вожак стаи доброжелательно наблюдает со стороны, не спеша вмешиваться в бой. Где-то со спины слышны короткие злые повизгивания тварей и гневный крики воинов. Терпкое осознание — все они обречены стать обедом этих зубастых созданий.

Один из стражей остаётся лужей запёкшейся бордовой крови на земле, другой отлетает в сторону, но прежде чем тварь успевает прыгнуть, я неосознанным, интуитивным движением бросаю в неё кинжал — моя кровь и кровь семи Старших, чистая кровь сестёр… К счастью, хитиновые пластины этих тварей по прочности уступают ienmell, и кинжал легко проходит сквозь них, войдя в грудную клетку твари по рукоять. С возмущённым визгом тварь катается по земле, пытаясь растерзать грудь и вырвать кинжал, причиняющий ей ужасную боль. Хочется бросить в сознание твари простенькую призму восприятия, заставляющую чувствовать всё гораздо сильнее, но я больше не собираюсь рисковать.

Синий огонь глаз создания заливается алым заревом безумия. Призываю к себе кинжал, опасаясь, что тварь может повредить ему. С клинка стекает зеленоватая слизь. Бешеная тварь бросается на ближайшее к ней существо — подошедшего в любопытстве вожака. Они сцепляются в грызне, катятся по земле.

Сознание, погруженное в один из пластов боевого транса, когда все ресурсы разума ищут единственное приемлемое решение, коротко отмечает предсмертный крик Даэра. Лэйн уже погиб, на Кэрта наседают сразу две твари, от которых ему пока удаётся отмахиваться. Часть стаи увлеклась обедом или его дележом. Пара лошадей, лишившихся хозяев, в страхе понесли, и несколько тварей, отделившись от схватки, бросаются их преследовать. Отмечаю, с какой скоростью они несутся, быстро нагоняя коней.

Кэта всё ещё пытается наколдовать что-то, что гарантированно не вернётся к ней. Женщина заставляет увядшую, заиндевевшую траву пуститься в быстрый рост, одновременно полностью меняясь. Теперь из земли торчат снежно-зелёные иглы, твёрдые и удивительно острые. Те твари, которым не повезло напороться с разбегу на эту чудную культуру, застревают, пронизанные травой, словно копьями. Отвратительный визг разрезает воздух.

Рида, отшвырнув оплавленный зелёной слизью меч, бросает в тварей кинжалом, но промахивается, сопроводив неудачный бросок несколькими словами, которые я услышала только будучи Охотницей. Вспомнив мои слова, она пытается призвать его, но кинжал упорно не слышит хозяйку. А к ней бежит очередная тварь, ловко уклоняющаяся от мечей воинов, хоть они и не могут причинить ей вреда. Рида, заметив её, соскакивает на землю, не выпуская поводьев, надеясь успеть подобрать меч до того, как тварь подбежит к ней.

Она не успеет, и я это прекрасно вижу. Мой кинжал, брошенной натренированной рукой, попадает в глазницу твари, заставив отпрянуть от боли. По идее, мозг у этих созданий быть должен, раз они в состоянии понимать команды своих хозяев, но судя по всему, важным органом он не является. Кажется, что даже если удастся снести твари голову, она будет продолжать бегать, лишённая ориентации в пространстве и рвать когтями всё, что попадётся на пути.

— Они словно собраны из частей мёртвых существ! — перекрикивает визг и рычание тварей Кэта. Я машинально киваю ей, призывая кинжал. Рида снова вскакивает в седло, не выпуская поднятый меч из руки.

— Призови кинжал, — кричу ей. Отмахиваясь от раненой твари, девушка, полуобернувшись и продолжая следить за монстром, отвечает:

— Зачем? Это не поможет! Их не убить! — в её голосе прорезаются истерические нотки. — Они убьют нас всех!

Затуманенное битвой и расчётами сознание не в силах справиться с гневом. Бросив кинжал в эту же тварь и попав ей уже в другой глаз, я направляю коня к ученице и свободной рукой отвешиваю ей подзатыльник.

— Не смей так думать, или точно умрёшь! От собственной уверенности, что другой вариант невозможен!

Девушка шипит что-то не слишком лестное в мой адрес и пытается достать слепо мечущуюся тварь клинком в распахнутую пасть, но ей удаются только отсечь кончик языка с жалом. Тварь с визгом отскакивает, но снова бросается на девушку, не успевающую повторно замахнуться для удара. Каким образом в следующий момент в боку твари оказалось её ритуальное оружие, ученица, наверное, никогда не сможет объяснить, но зато она теперь научилась не только призывать кинжал, но и управлять им.

Заставляю коня попятиться внутрь ещё кое-как держащегося круга, внимательно оглядываюсь, оценивая, как изменилась ситуация. Кэта пытается управлять ростом травы, задерживая тварей, несколько воинов пытаются изрубить уже попавшихся, но мечи не могут причинить вреда кошмарным созданиям, соскальзывая с хитиновых пластин.

Больше половины отряда уже погибло, около десятка тварей стремительно поедают павших воинов и их коней. Некоторые уже сцепились из-за наиболее приглянувшихся кусков. Да тварюшки-то голодные, их специально не кормили, чтоб они злее были…

Оборачиваюсь к магичке.

— Их не убить! Придётся убегать!

Она поворачивается в седле, чтобы видеть меня.

— Как? Они нас моментально догонят!

Улыбаюсь тонко и довольно, как сытая кошка.

— Им будет не до того, — обещаю, кровожадно улыбаясь. — Надеюсь, скучать по этой банде ты не будешь?

— Что ты задумала? — В голосе Кэты звучит волнение и подозрение. Но я не считаю нужным отвечать на этот вопрос.

Командую Риде готовиться к долгой скачке, девушка безропотно отступает от линии внешнего круга, заставляя коня повернуться в ту сторону, куда указываю я. Ослепшая тварь крутиться на одном месте, кусая подвернувшихся родичей. Пытаюсь сосредоточиться и не отвлекаться на визг и крики. Кэта, умница, понимает, что спорить бесполезно, я могу предложить ещё более-менее действенный вариант, лучше геройского "остаться и умереть всем вместе".

Позволяю себе почувствовать запах крови, из глотки вырывается хищное рычание. Голод тварей становится близким и понятным, хочется присоединиться к ним в кровавом пиршестве. Но я уже не первый раз так глубоко погружаюсь в охотничий транс, что сама становлюсь ничем не лучше голодный зверей (разве что остаюсь человеком, перевоплощения кроме как в буревестника мне не доступны), так что я пока ещё могу осознавать свои цели. Ага. Ключевое слово "пока".

Одним импульсом останавливаю сердца воинов, хладные трупы мешками валятся на землю на радость тварям, которые тут же бросаются их делить. Лошади мертвецов встают на дыбы, недовольные ранней смертью своих хозяев, и приходится убивать и их.

Кэта резко оборачивается ко мне. На её лице застыл ужас пополам с отвращением.

— Что ты творишь, поглоти тебя хмарь?

— Нас спасаю! — Немного грубее, чем надо, огрызаюсь на магичку. — Пока они их не съедят, за нами не бросятся! Готовь свои копьеподобные травы!

Женщина послушно начинает колдовать, заставляя живые травы-иглы частым заборчиком сомкнуться вокруг пирующих тварей, которые пока не замечают этого. Махнув рукой, указываю направление бегства, и хотя там простираются поля, где догнать легче лёгкого, спорить со мной никто не решается. Испуганные, но больше не сдерживаемые кони мгновенно бросаются с места в карьер, быстро набирая скорость.

Я оборачиваюсь, оценивающе глядя на всё увеличивающееся расстояние. Твари пока не обратили на наше бегство внимания, давая нам фору. Кэта намертво вцепилась в переднюю луку седла, пытаясь наколдовать что-то толковое на ходу. Испуганная Рида почти прижимается к шее коня, сжав в ладони кинжал, и не зная куда его деть. Поймав мой взгляд, она вцепляется в ритуальное оружие ещё крепче.

Заставляю кожу на старых шрамах разойтись, а кровь из вен охватить запястья широкими браслетами. Тонкая паутина моей воли, усиленная кровью и страхом, окутывает всех нас, скрывая тепло наших тел от нюха этих тварей. Но уже поздно. Несколько монстров уже выскочили из импровизированного "загона" и несутся вслед за нами. Острая трава, вырастающая сразу за нашими спинами, мешает им развить скорость, заставляет петлять и прыгать.

Но если они так хорошо понимают человеческую речь, то ума у них уж точно хватит, чтобы сообразить, что добычу проще не догнать, а загнать и взять измором. Или окружить. У трёх тварей, не бросивших преследование и не возвратившихся к дармовой кормушке с никуда не убегающим обедом, это великолепно получится.

Запоздало соображаю, что заклинанием надо было и лошадей прикрыть, но исправлять что-либо уже поздно и бесполезно. Остаётся только покрепче вцепиться в седло, подгонять коня и молиться всем известным богам, чтобы они нас не догнали. Лошади оказались достаточно умными, чтобы не вставать на дыбы именно сейчас и мчаться в одном направлении, ибо вместе у нас был шанс отбиться, а поодиночке они бы нас легко растерзали, благо количество монстров и всадниц совпадает.

Справа мелькает какая-то рощица, мерно шелестящая листьями в дуновении лёгкого промозглого ветерка. Кэта настороженно вскидывается, оглядывается на удаляющиеся деревья. Не собираясь упускать такого шанса Мастер Ордена Жизни протягивает к ним руку и тихо шепчет какой-то приказ. Лицо женщины каменеет от напряжения, она едва удерживается в седле. Холодом по спине проносится посланная ею сила огромной мощи, которой с лихвой хватит чтобы эти деревья оживить.

Что, собственно, и происходит.

Несколько деревьев на опушке с треском выдирают из смёрзшейся, сухой земли узловатые корни и медленно плетутся наперерез мчащимся тварям. "Они не успеют", стучит в голове паническая мысль, "Кэта сейчас полностью обессилена, не может даже толком в седле держаться, так что о иглообразной траве можно забыть. А без неё монстры догонят нас в течении десяти вздохов".

Одно из деревьев, кажется вяз, медленно подтаскивая корни, приближается к увлёкшимся тварям ближе всех, и, словно нечаянно запнувшись о рытвину, падает прямо на одного из монстров. Из-под толстого ствола раздаётся возмущённый визг сильно придавленной, но живой и очень злой твари, пытающейся процарапать себе подкоп, чтобы выбраться из-под дерева. Другая тварь, которую зацепило разлапистой кроной, выбирается из спутанных ветвей почти невредимой. Третья, бежавшая дальше всех от опушки, упрямо продолжает погоню, верно нас нагоняя.

Отставший монстр неуверенно топчется на одном месте, сомневаясь в успехе этой затеи, и когда земля сильно вздрагивает от падения ещё одного дерева, коротко рявкнув поворачивает назад. Кэта, последним усилием, пытается выкачать из уже не нужных деревьев свою силу, и без магической подпитки они тут же останавливаются, сильно накреняясь.

Конь Риды начинает отставать, его бока покрываются пеной. Всадница постоянно оборачивается, и с каждым разом последняя тварь становится всё ближе. Осаживаю своего вырвавшегося вперёд коня, заставляю его повернуться, что животным не приветствуется. Оно отказывается понимать, почему хозяйке необходимо стоять на месте, когда за нами такая страховидная тварь гонится. Жалобным ржанием скакун пытается намекнуть, что если мне так необходимо сейчас остаться на месте, то пусть и остаюсь, а "верный" конь дальше поскачет.

— Стой и не брыкайся, — шиплю на него сквозь зубы, примериваясь для броска кинжала. — Пользуйся случаем передохнуть.

Животное доброго отношения к себе не оценивает и пытается всё равно ускакать куда подальше от приближающегося кошмара. Я раздражённо шлёпнула коня по шее, с досадой вспоминая о своей умной и послушной химере. Была бы она здесь… улетели бы подальше. Но времени предаваться меланхоличным мечтам уже нет.

Тварь бежит уже наравне со скакуном моей ученицы, что ему очень не нравится. Несчастное парнокопытное пытается хоть как-то увеличить расстояние между собой и монстром, на что последний ехидно рявкает. Рида, рискуя вывалиться из седла, пытается уколоть тварь вытащенным мечом, целя в глаза. Тварь играючи уворачивается, не принимая опасность всерьёз.

Кинжал чиркнул у бока твари, вонзившись в землю. Коротко взвыв, я призываю своё оружие и бросаю его снова, не отдавая себе отчёта в действиях. Это моя Верная! Я должна её защищать! Вмешиваюсь в сознание коня. Заставляю его скакать к Риде. За спиной что-то кричит придерживающая свою лошадь Кэта, но я уже ничего не воспринимаю, кроме опасности угрожающей моей ученице.

Снова бросаю кинжал, и снова промахиваюсь. Весь мир сжался до стремительной твари, которую необходимо уничтожить! Или задержать, пока она не добралась до Риды. На этот раз кинжал попадает в глаз твари, заставив её подскочить на месте и на мгновение сбавить скорость. Как раз перед прыжком, что существенно подпортило его точность. Тварь достаёт когтями бок коня, с оттяжкой проводя по нему, словно пытаясь удержать равновесие, а учитывая длину и остроту когтей, несчастному животному хватает и этих "царапин". Конь с ржанием отшатывается, из рваных ран хлещет тёмная кровь. Недовольная тварь с коротким рявканьем прыгает ещё раз, на этот раз точнее, но напарывается на лезвие меча, чиркнувшего по грудным пластинам монстра и чуть оттолкнувшего его с заданной траектории прыжка. Тварь совсем чуть-чуть не дотягивается клыками до ноги Риды, но длинный язык с жалом впивается ей в ногу, легко пробив толстую кожу сапога. Девушка вскрикивает и роняет меч, схватившись за переднюю луку, и пытается не упасть и не лишится сознания от боли.

Не глядя бросив кинжал в тварь и попав-таки ей во второй глаз, я бросаюсь к падающему коню Риды, ещё кое-как переставляющему ноги. Подскакав к нему, я выдергиваю девушку из седла и прижимаю её к себе. Мой конь самовольно разворачивается (хорошо хоть, что в нужную сторону) и на последнем издыхании несётся к дожидающейся нас магичке.

Ослепшая тварь за спиной пытается догнать нас, ориентируясь на нюх, но с непривычки бежит медленнее, часто спотыкаясь, к тому же она напарывается на выращенные Кэтой иглы-травы. Машу магичке рукой, указываю на Риду. Она понимающе кивает, разворачивая коня. Теперь главное — ускакать подальше от места побоища.

Мой конь не выдерживает бешеного ритма первый. Пеной покрылся он уже давно, быстрее уставая под двойной ношей, но я продолжала упорно гнать его вперёд. Я едва успела спрыгнуть с заваливающегося набок коня, прижимая к себе тело Риды. С горечью смотрю на неё, упрямо сжимающую кинжал в прижатой к груди ладони, словно символ надежды на помощь клана.

Взволнованная Кэта спрыгивает с коня, воспринявшего это за благоволение судьбы к нему. Магичка склоняется над бережно опущенной на землю девушкой, я не выпускаю из рук её запястье, со страхом и надеждой прислушиваясь к её пульсу.

— Как она? — тихо спрашиваю у молчащей женщины. Она поднимает на меня спокойные глаза и безжизненным голосом отвечает:

— Я ничего не могу сделать. Яд этих тварей уже слишком сильно впитался в её кровь и плоть.

Опускаю голову и прикусываю губы, сдерживая злые и бессильные слёзы. Как же так, Aueliende? Она же могла стать достойнейшей из твоих дочерей! Почему ты к ней так не справедлива?!

— Уйди, — бесцветным голосом прошу магичку. Та понятливо кивает и уходит расседлывать коня.

Поднимаю лицо к равнодушному небу, часто моргая и пытаясь так высушить робкие выступившие слёзы. Нежно, как собственную дочь, беру ученицу на руки, устраивая её голову на плече, шепчу умирающей что-то успокаивающее, а у самой голос дрожит и руки трясутся. Слепящая вспышка осознания — надежды на будущее разрушены. Разрушены так… обидно и нелепо.

Моя бедная девочка, ну почему ты?

Задерживаю дыхание, словно это поможет удержать глупую самоотверженную мысль. С материнской тревогой вглядываюсь в посеревшее лицо девушки.

— Ты только не умирай сейчас? — тихо умоляю ничего не слышащую Риду. Мне бы только совсем чуть-чуть времени, я успею!.. В конце концов, без неё моя жизнь будет полностью перечёркнута и лишена смысла.

Только бы хватило смелости довести ритуал до конца! Страх и боль — когда умирала Шаннея, я на это так и не решилась. Но сейчас на кону не только моя жизнь и жизнь моей Верной, сейчас решается судьба моего клана и клана Детей Ночи: будут ли они возрождены из пепла, как сказочная Огненная Птица, или исчезнут теперь уж навеки…

Медленно кладу девушку на землю (она всё-равно ничего не почувствует…), осторожно разгибаю её крепко сжатые пальцев, вытаскиваю её кинжал, предупреждающе покалывающий мне пальцы. Отложив его в сторону, достаю свой. Прикладываю кинжал к запястью. С отстранённой ясностью чётко понимаю, что время у меня ещё есть. Тихо шепчу слова мольбы-призыва к крови, стремительными и точными движениями наношу на кожу обоих рук тонкий и геометрически совершённый рисунок, мгновенно возникший и на запястьях ученицы. Продолжаю проговаривать заклинание, усиливая громкость и увеличивая скорость, будто бы это может добавить мне решимости. Тонкие кровяные нити обволакивают наши ладони, часто между собой переплетаясь, кровавое кружево поднимается вверх по рукам, "одевая" их в изысканные призрачно-кровавые перчатки. С кончиков пальцев срываются тонкие лучи, лениво сияющие чистыми рубинами в зыбком свете, сплетаются с нитями Риды, образуя искусственные кровеносные сосуды, по которым я начиная выкачивать из тела ученицы всё плохое и смертельное. Кружево наливается яростным светом, начинает жечь беззащитную перед ним кожу.

Да будет твоя смерть моей, сестра моя…

Зажмурившись так крепко, что выступают слёзы, я продолжаю читать заклятье, равномерно увеличивая громкость и скорость чтения. Я знаю, что если собьюсь хоть чуть-чуть, то убью нас обеих. Второго шанса это чародейство не даёт.

Стоящая поодаль Кэта подозрительно к нам приглядывается, не решаясь подойти, что, несомненно, делает ей честь. Умная женщина. И профессиональная магичка. Иначе не дожила бы до своего возраста.

Чувствую, как какая-то дрянь перетекает в мою кровь, смешиваясь с ней и отравляя её. На земле в беззвучном крике выгибается от боли девушка, дёргаясь и пытаясь разорвать связь, которую я удерживаю с таким трудом. Последнее слово-крик заклинания выходит уж очень пронзительным, как предсмертный вопль, кровавое кружево тут же тает, оставляя после себя дикую слабость, дурноту и белые тонкие шрамы от магических ожогов. Рида затихает, судорожно дёргается ещё пару раз и спокойно засыпает крепким, исцеляющим сном. Слабо улыбаюсь, довольная собой.

Мир тускнеет перед глазами, уплывая куда-то, и я не цепляюсь за ускользающее сознание, охотно проваливаясь в бархатную тьму.

— Что с ней? — Тонкий голос звенит от страха и нелепого детского гнева. Как же так, почему мама посмела умереть, пока есть Я?!

— А ты как думаешь? — Усталый голос пожилой женщины холоден и безучастен.

— Ну почему? — Безуспешно сдерживаемые всхлипывания.

— Она тебя спасала, глупая.

Голоса где-то на краю сознания мелькают тенями птиц, несущихся высоко в летнем небе, пылающим чистой серебряной бирюзой, не спрятанной хмарью. Мне тепло и уютно, словно я сижу с ногами забравшись в мягкое кресло в Цитадели Солнца. Воображение тут же дорисовывает треск пламени в камине и мелодичный голос мамы, читающей мне старую и поучительную притчу. Я плыву среди своих тёплых и родных воспоминаний, как на островке спокойных волн среди бушующего, бурлящего океана.

Мне хорошо здесь.

— Ты же специализируешься по ядам! — В тихом спокойном голосе кроме ледяной стали слышатся ещё и нотки презрения. Ожидаемого звука пощёчины или подзатыльника не последовало.

— Это странный и ненастоящий яд. Если бы она ещё цеплялась за жизнь, то я, может быть, ещё и смогла хоть что-то сделать.

Моё тихое сожаление, как последнее "простите"… Эта Сторона меня уже не влечёт. Я должна уйти. Может, Aueliende будет ко мне милостива, и встречу Там тех, кого до сих пор люблю…

Но уже сейчас один из тех, кто ушёл, приходит сюда, на Грань между жизнью и смертью, где ждут своей участи такие как я, кого ещё пытаются удержать на стороне Жизни. Он идёт мягко и неторопливо, а за его спиной расползается полночная тьма, полная хрустального серебра звёзд. Жду его с затаенным испугом и удивлением. Совершенно неожиданно и странно на ум приходит его истинное имя, которое он мне так и не открыл в жизни. Но у Смерти свои законы.

— Здравствуй, Нэйлэр.

Странное знание о титулах и власти, от которых он отказался. Знание о его родственниках, о нём самом… Все это кажется здесь таким глупым и надуманным.

— Ты не думаешь, что желать здоровья уже мёртвому звучит глупо? — Он, как всегда, спокоен, доброжелателен и ироничен. Он такой, каким я его всегда воспринимала и каким помню.

Мы… стоим здесь, друг напротив друга, смотрим, наблюдаем, ждём.

В рот льётся какая-то гадость, заставляющая распахнуть невидящие глаза и закашляться. Надо мной нависает тёмное пятно, слышу громкий радостный голос, каждый звук отзывается острой болью во всём теле.

— Дикая! Ты жива!

Хочется оттолкнуть это странное видение, вернуться туда, где нет боли, громких звуков и чужого страха, бьющего по ставшим слишком чувствительными сенсорам.

— Не радуйся. — Жестко и страшно.

Не хочу быть здесь!..

…и снова бархатная тьма и Сын Ночи, терпеливо ждущий меня на Грани. Я не могу видеть его здесь, только подсознательно чувствовать его присутствие. И он внимательно, изучающе смотрит на меня.

— Почему ты не возвращаешься? — Его вопрос, вроде бы логичный и правильный, кажется мне неожиданным, как снег в середине зимы.

— Зачем? — слишком устало. — Я там больше не нужна.

— Была бы не нужна, они бы тебя не пытались вытащить с таким усердием, — в голосе всегда непробиваемого Сына Ночи слышится боль и обида. Вспоминаю, что я даже не пробовала помочь ему там, на перевале, и мне становится стыдно. Хочется преклонить перед ним колени, и я жалею, что не могу без тела этого сделать.

Тёплая волна удивления и благодарности, пришедшая от Кира (Нэйлэра?) показывает, что он понял и оценил мои чувства.

— Ты должна вернуться.

— Я никому ничего не должна! — Мимолетное чувство вины смывает нахлынувшей яростью. Никто не смеет мне указывать!

— Она твоя Верная. — Лёгкий укор и ощущение пристального доброго взгляда заставляет меня ощутить непреодолимое желание вернуться, но…

— Рида переживёт, — говорю твёрдо, чтоб хотя бы самой не сомневаться в собственной уверенности. — Я же как-то пережила!

— Как-то. Ты чуть не рехнулась, Алиэра! Ты хочешь заставить девушку чувствовать то же самое? Ты, ты в своё время знала, какие последствия может вызвать смерть Верной, и не была так шокирована своими чувствами!.. А она не знает. Не поймёт природы пожирающих душу и разум эмоций. Ты этого хочешь?

Выслушиваю пламенную речь Сына Ночи с грустным благодушием.

— Она должна пройти через это, пойми. Это сформирует её личность окончательно, это будет необходимым толчком для превращения Риды в Нэссэру.

— Она может сойти с ума, — резко прерывает меня Нэйлэр. — И не спорь со мной. Или тебе напомнить, что мёртвым ведомо больше, чем живым?

Вздрагиваю от леденящего предчувствия.

— Что ты видел? — спрашиваю излишне резко и требовательно.

Тишина. Затем он всё-таки отвечает.

— Власть Церкви и наши мёртвые кланы.

— А прошлое с будущим ты перепутать не мог?! — досадливо интересуюсь у Сына Ночи.

— Не мог. — Ответ спокойный, чёткий, окончательный. Понимаю, что он мне больше ничего об этом не скажет.

С вызовом жду его слов.

— Возвращайся!

Хлёсткий и колючий приказ оставляет ощущения грубой пощёчины, но ответить уже некому — он ушёл. Запоздало вспоминаю, что я так ему и не сказала, как его нам не хватает. А кричать ему вслед об этом уже поздно. Кир ушёл так и не узнав, что он мне дорог…

А там, на стороне Жизни остаются те, к кому я уже успела привязаться.

Может, действительно стоит вернуться? В конце концов, умираю я и так каждый круг.

Снова боль, снова чужие чувства, слишком яркие и нестерпимо чистые после спокойствия Грани. С тихим стоном пытаюсь отгородить своё открытое восприятие мира от эмоций окружающих. Когда это удаётся, и головная боль немного утихает, я нахожу силы разлепить глаза. Несколько раз недоуменно моргаю, пока зрение не сфокусируется и не обретёт чёткость.

И первое, что я вижу — это взволнованное лицо Риды. Когда она заметила, что я пришла в сознание, девушка расплылась в счастливой улыбке.

— Слава всем богам, Дикая, — тихо шепчет она, — я так боялась…

С удивлением замечаю среди её чёрных волос седую прядь. Проследив мой взгляд, девушка шмыгает носом подаёт мне руку, помогая встать. С трудом поднимаюсь на ноги, чего мне делать явно не следовало. Сразу начинает мутить, голова раскалывается на части от зверской боли, немеет тело. С удивлённым возгласом падаю на колени.

— Ты чего? — по-детски удивляется Рида, не отпуская мою ладонь. Вглядевшись в моё лицо, она отворачивается и кричит:

— Кэта!!

Морщусь от очередного приступа боли.

Перебирающая вещи женщина обеспокоенно вскакивает и спешит к нам. Отстранив мою ученицу, она присаживается рядом и едва слышно спрашивает:

— Как ты себя чувствуешь?

— А самой догадаться слабо? — Недовольно кривлюсь, пытаясь сама определить своё состояние. Кэта отрицательно качает головой и резко отвечает.

— Понимаю, что паршиво, но что именно у тебя болит?

— Всё, что вообще есть, — неопределённо морщусь. Перед глазами плывут цветные круги, изменяя мир до неузнаваемости. Где-то на периферии зрения мелькают какие-то яркие нелепые существа. — И даже то, чего нет.

Кэта щупает мой лоб и вздыхает.

— У тебя жар.

— А то я сама не чувствую.

Отстраняю руку магички и пытаюсь встать сама, позабыв, что не смогла этого сделать даже с чужой помощью. Рывком поднимаюсь, и сразу перед глазами вспыхивает алая тьма, голова начинает кружиться, и я падаю в обморок.

Кажется, у меня долгое время был бред, сводящие в ума картины прошлого и будущего мелькали перед глазами широкой панорамой. Слава всем богам, я оставалась на Этой Стороне, ещё одной встречи к Киром я бы не выдержала.

Прихожу в себя я в какой-то комнатушке, на жёсткой кровати, застеленной колючим шерстяным одеялом. Из плоской и тяжёлой подушки торчат перья вперемешку с тонкой жёсткой соломой. С тихим стоном пытаюсь повернуться, найти удобное положение для онемевшего тела. Во рту остался какой-то горьковато-острый привкус, из-за которого рот заполняется вязкой слюной.

С трудом приподнявшись на локте, я нахожу на прикроватном столике (грубо сколоченная конструкция из трёх косых ножек и не обструганной столешницы) большую кружку с чистой водой, которую залпом выпиваю.

В комнату вбегает Рида, я с равнодушием замечаю на её лице явный призрак страха. Видимо, она уже не надеялась на то, что я наконец приду в сознание. Пытаюсь улыбнуться своей ученице, но по моим ощущениям лицо просто перекашивает в на редкость отвратительной гримасе. Девушка отшатывается, словно решает, что у меня уже агония началась. Рида, бросив на меня умоляющий взгляд, словно прося ещё хоть на чуть-чуть задержаться на Этой Стороне, оборачивается и кого-то тихо зовёт. В соседнем помещении что-то звякает и булькает, и затем к комнату решительно входит Кэта. Чуть позади за ней спешит невысокая бледная девушка, не старше Риды. В руках она тащит деревянную бадью.

Кэта осторожно садится на краешек кровати, отвернув край одеяла. Замечаю на ней новый пояс с множеством маленьких петелек, в которые заткнуты крошечные пузырьки с разноцветным содержимым. Магичка внимательно приглядывается ко мне, затем берёт уже пустую кружку. Обнаружив в оной отсутствие жидкости (явно не предназначавшейся для утоления моей жажды), женщина кривится и знаками посылает Риду за водой. Ученица подхватывает тару и стремительно выбегает из спальни. Незнакомая мне девушка получив одобрение Кэты ставит бадью на пол и выжимает мягкое расшитое полотенце.

— Кто это? — настороженно спрашиваю у магички. Женщина, бросив удивлённый взгляд на девушку, спокойно пожимает плечами.

— Леина, ученица местной знахарки. Она помогает мне тебя выхаживать.

Недовольно фыркаю.

— А сама знахарка?

— Умерла за два десятидневья до начала осени.

Теперь понимаю, откуда у магички новый пояс. Мёртвой-то он без надобности. Входит Рида с полной кружкой воды. Девушка так спешит, что часть жидкости выплёскивается через край. Леина, положив влажное полотенце на стол, принимает кружку у моей ученицы и с почтением подаёт её магичке.

— Где мы?

— В доме, — лаконично отвечает Кэта, тщательно отсчитывая капли чего-то вязкого и сероватого.

— Это понятно, что в доме, — сквозь зубы выговариваю я, старательно отворачиваясь от сунутой мне прямо под нос кружки, воняющей чем-то травяным. Как-то не к месту вспоминается, что Кэта — Мастер Ядов. — Мне вот интересно где стоит этот дом. Точнее, в какой деревне, — быстро поправляюсь, видя что магичка собирается отвечать в том же духе.

— Деревня слишком маленькая, чтобы иметь название, но если тебе это так интересно, то до твоего вожделенного моря осталось всего пара дней пешего пути, — терпеливо говорит Кэта, упрямо подсовывая мне под нос уже отвергнутую мною кружку.

— Радует, — вежливо соглашаюсь я, пытаясь перевернуться на бок, спиной к возжелавшей отравить меня магичке.

— Да пей же! — Не выдержав, шипит женщина, отчаявшись напоить меня этой бурдой. — Для твоего же благо приготовила!

— Может, мы под этим словом подразумеваем разные вещи? — По-моему, чтобы отделаться от настойчивой магички придётся не только сползти под кровать, но и закопаться там поглубже.

Наблюдающие за этой сценой девушки тихо хихикают, прикрыв рот ладошками, и переговариваются, думая, что я их не слышу.

— Твоя наставница всегда такая? — интересуется знахарка, её глаза любопытно блестят.

— Нет, что ты, — спешит заверить её Рида, чтобы не уронить мой авторитет. — Обычно она ещё хуже!

Девушки снова начинают давиться еле сдерживаем смехом.

Кэте же похоже наконец надоедает биться со мной.

— Ладно, когда приступ снова начнётся, тогда сама о настойке умолять будешь! — В сердцах восклицает она, намереваясь удалиться вместе с кружкой в другою комнату.

— Стой! — удерживаю её за рукав. Взглядом приказываю Риде (и её новой подружке) выметаться из комнаты и не подслушивать. Девушки мгновенно исчезают, и из соседней комнаты слышится их шушуканье. Кэта, скорчив недовольную мину, снова присаживается на край кровати.

— Ты ведь не смогла вылечить меня? — быстро спрашиваю её, не отводя от её лица взгляда и отмечая её мимику. Магичка старается сдержать смятение, отвечать на этот вопрос ей явно не очень хочется. — Можешь не отвечать, я сама чувствую, что яд по-прежнему в моей крови. Поэтому я должна пить эту настойку?

— Да, — неохотно отвечает женщина, виновато отводя взгляд. — С ядом Гончих Тьмы я справиться не смогла. Я только приостановила процесс, замедлила действия яда на твой организм. Эта тонизирующая настойка поможет тебе справляться с приступами…

— Но не долго, — прищурившись, тихо говорю я. — Сколько мне ещё осталось?

Кэта напряжённо молчит, и когда я уже не надеюсь дождаться ответа, она поднимает глаза и, пристально смотря на меня, с фальшивым равнодушием говорит:

— Точно не знаю, но до зимы ты не дотянешь.

Спокойно киваю, принимая к сведению её слова. Значит, не больше шестидесяти дней… Боги, сколько же я не успею сделать?.. Хотя какое там "не успею"?! Я же ещё вчера умереть была готова! А вчера ли?

— Сколько времени я валялась без сознания?

— Полтора десятидневья.

По спине словно ледяной ветер пробегает. Всегда считала, что мой организм устойчив к большинству ядов, а к остальному меньшинству есть противоядия…

— Рида знает?

Молчание.

— Да.

— Гончие Тьмы… Так вот как называются эти неубиваемые твари… — задумчиво произношу я, разглядывая паутину на потолке. После настойки во рту сохраняется мерзостный привкус, от которого никак не удаётся избавиться. На лбу лежит влажное полотенце, частично мешая обзору. — Откуда ты узнала?..

— Древняя легенда, — беспечно отвечает Кэта, удивительно благодушная на этот раз. — Мне её Леина рассказала, это что-то вроде древней страшилки.

Вопросительно приподнимаю брови, ожидая продолжения. Кэта вертит между пальцев выдернутую из моей подушки соломинку, не торопясь отвечать.

— И не надейся, не усну, пока всё не расскажешь, — елейным голосом обещаю я. Женщина только хмыкает над такой "угрозой".

— Их действительно когда-то давно (наверное, когда тут ещё не всех магов истребили) создали из мёртвых частей разных животных, несколько раз магически изменяли, пока не достигли нужного результата, но это лишь мои предположения — яд Гончих очень странный, чем-то напоминает яд пауков, но усиленный и обладающий некоторыми побочными действиями. К тому же…

— История создания Гончих Тьмы, конечно же, очень интересная тема, — вежливо перебиваю магичку, способную рассуждать на подобную тему до бесконечности, — но вряд ли всё это описано в древней легенде, которую ты мне хотела рассказать.

Кэта бросает на меня острый взгляд и недовольно поджимает губы. Дальнейший её пересказ сух и не изобилует красочными подробностями на тему древних героев, смело шедших на обед к этим тварям (то есть, по тексту шедших на их убийство, но…).

— Их создали последние маги, желая удержать власть (местная община магов по сравнению с нашими кланами выглядит сборищем агрессивных детей — злобности много, логики мало), но людям удалось не только вырезать выживших, но и усыпить Гончих Тьмы на веки вечные. По легенде, человек, сумевший в одиночку провернуть всё это дело, стал первым королём Айкера, — тут мы с Кэтой скептически фыркаем, выражая своё не шибко лестное мнение о таком положении вещей, — Но когда мятежные лорды свергли этого смельчака (видимо король был вида "сила есть — ума не надо"), то несчастный герой напоследок предсказал им много всяких гадостей, чтоб жизнь мёдом не казалась. В том предсказании ясно говорится (видимо, с жрицами S'ien'ter и их методикой оглашения предсказаний король знаком не был), что спокойной власти у захватчиков не будет, ибо найдутся и другие желающие на тёплое местечко, пока не придёт другой герой, способный пробудить Гончих от сна и управлять ими. Тогда эпоха бесконечных закулисных интриг кончится, и править будут не лорды, стоящие за троном, а король и его династия.

— Ещё бы, — довольно зеваю я, прикрывая рот ладонью. — Вряд ли найдутся такие самоубийцы, чтоб пытаться свергнуть короля, управляющего такими зверушками…

— Хочешь сказать, что это не возможно? — по-кошачьи прищурившись, тонко улыбается Кэта.

— Ну почему же? В этом мире нет ничего невозможного, если ты не обязан делать это сам. Тварей можно снова усыпить, но гораздо легче привязать к королю безотказные ниточки, за которые можно спокойно дёргать. Ведь людей, которыми хоть кто-нибудь да не управляет, в мире нет

Кэта медленно и размеренно хлопает в ладоши, словно прислушиваясь к каждому глуховатому хлопку.

— Рассуждения истинного Магистра!.. Но у тебя слипаются глаза. Спи.

Умиротворённо киваю. Лечебная настойка действительно действует получше многих снотворных. Надеюсь, хотя бы наркотическими свойствами она не обладает? Что ж, сны — хороший способ это проверить.

Уныло сижу за столом, разглядывая нечто белое и комковатое в тарелке, что Леина так опрометчиво назвала кашей. Пахнет вполне аппетитно, но при одной мысли о еде желудок протестующе сжимается. Кэта говорит, что это побочное действие настойки, которую мне необходимо пить дважды в день. Непроходящая слабость раздражает, а избавится от неё можно только как следует наевшись. А есть я не могу… Замкнутый круг.

Раздражает.

Напротив сидит Рида, торопливо поглощая уже вторую добавку. Стараюсь не смотреть на неё, ибо сразу хочется проглотить что-нибудь. Или кого-нибудь. Например, Кэту. Как будто она не могла найти другого зелья без таких побочных эффектов!

Убедившись, что на неё никто не смотрит, ученица старательно вылизывает тарелку. Сыто облизавшись, она наконец понимает, что дальше оттягивать разговор бессмысленно и начинает издали. На исключительно неприятную тему.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, отвратительно.

Девушка смущается, встретив такой резкий отпор. Изумруд её эмоций больно бьёт по моей чувствительности, ставшей слишком тонкой после Грани. И Кэта, и Рида уже столкнулись с тем, что если начинать испытывать в моём присутствии какие-либо сильные эмоции, я начинаю выть от боли. Но если для магички с большим опытом привычно держать себя спокойно и холодно, сдерживая все эмоции, то моя импульсная ученица с этим не справляется, и мне приходится учить её закрывать своё сознание от такой чувствительной личности, как я.

— Ну… может тебе тогда пойти полежать? — робко предлагает девушка. Встречаю её предложение злобным оскалом.

— Ну нет, моя дорогая, если уж мне жить осталось всего ничего, — при этих словах на глазах девушки наворачиваются слёзы, — то это ещё не повод уклоняться от моих занятий! Наоборот, — торжественно сверкаю алым пламенем в зрачках, — за оставшиеся десятидневья ты должна уяснить суть высшей магии крови. Выучить все ритуалы я от тебя не требую, это попросту не возможно даже за несколько кругов.

Девушка кивает, судорожно сглатывая. Чувствую, что мои уроки её не пугают — кожа её рук потеряла чувствительность к боли после получения ожогов от моего заклятия. Тонкая белесая паутинка шрамов изысканным кружевом покрывает её руки от кончиков пальцев до предплечий, издали похожая на тонкие прозрачные перчатки. Нет, Риду пугает то моё безучастное спокойствие, с которым я говорю о своей смерти.

— И как тебе не страшно жить с постоянным знанием? — жалобно спрашивает она.

— Потому что к смерти я давно привыкла, — отворачиваюсь, показывая что эта тема закрыта. Пусть сама домысливает, что я этим хотела сказать.

На кухню входит растрёпанная магичка, её распущенные волосы спутанной паклей свешиваются на лицо, скрывая опустошённое выражение и круги под глазами. Мы не можем долго злоупотреблять гостеприимством знахарки, нам надо спешить на острова (я должна успеть отвезти туда Риду до своей смерти!), и магичка всю ночь делала запасы зелья для меня.

Леина бросается к женщине, сейчас больше похожей на простую старуху, чем на крепкую разбойницу-оппозиционерку, какой мы её встретили. Знахарка, придерживая Кэту под руку, усаживает её за стол и ставит перед ней кружку с дымящимся отваром трав.

— Всё успела сварить? — участливо спрашивает магичку знахарка. Та лишь устало качает головой, мелкими глоточками прихлёбывая отвар. Когда она достаточно восстанавливает свои силы и обводит цепким взглядом стол, женщина спрашивает:

— Почему ты не ешь?

— Не могу, — мрачно огрызаюсь на её заботу я, — Ты сама сказала, что это побочное действие твоего зелья.

— Оно уже давно закончилось, — спокойно парирует Кэта, взглядом прося у Леины добавки отвара. — Ты спокойно можешь есть, не опасаясь тошноты.

— Не опасаясь? Ну-ну.

Скептически перемешиваю ложкой варево, стараясь убедить себя, что смогу заставить себя проглотить хоть ложку. Тем более, что каша давно остыла. К моему удивлению, мне это удаётся, и я в два счёта съедаю всё, что наложено на тарелке. Леина вежливо улыбаясь ставит мне кружку того же отвара, что пьёт Кэта. Зажмурившись, делаю большой глоток, не боясь обжечь гортань. Привкус у травяного отвара приятный, мягко-мятный и освежающий.

— Если ты не возражаешь, — мягко и вежливо обращается магичка к Леине, — то мы останемся у тебя ещё на день, пока я не доварю все нужные нам зелья.

— Конечно, оставайтесь, — удивляется такой пустяковой просьбой молодая знахарка, — О чём речь? Если вы не возражаете, я помогу вам с зельями. Мне невероятно интересно узнать новые рецепты!

— Отлично, — задумчиво киваю своим мыслям. Оценивающе разглядываю свою ученицу, — Тогда я начну наш урок прямо сейчас.

Риде ничего не остаётся, кроме как согласно кивать.

Сижу на земле, прислонившись спиной к стволу старой яблони, запрокинув голову и закрыв глаза. Последние полдня я продержалась на ногах лишь благодаря упрямству и гордости, не позволяющей упасть в обморок на глазах ученицы. За что теперь и расплачиваюсь.

Этот урок был, мягко говоря, не самым лучшим, что я провела в своей относительно недолгой жизни. Ещё на приготовительном этапе, когда я показывала Риде основные виды звёзд, используемых для ритуалов, меня начало тошнить от обращения к силе крови. С трудом подавив брезгливость, я всё-таки провела все основные ритуалы и поблагодарила свою кровь за полученную силу, но удержать или скрыть отвращение мне не удалось. А обращаться со своей кровью так — невозможно, в следующий раз (или когда её силы нужны больше всего) она не ответит на твой призыв.

Но больнее всего оказалось пережить шок: моя кровь, которую я всегда воспринимала яркой и чистой, сейчас вызывает ощущение грязи, при зове словно липнет к разуму, как паутина, от которой невозможно отчиститься.

Отвратительно.

Ласковый ветер осторожно обдувает моё лицо, унося тошноту и боль. Рядом присаживается усталая Рида, несколько мгновений чувствую, что она не отводит от меня взволнованного взгляда (который меня уже раздражает), а потом тоже закрывает глаза. Для неё этот день тоже особо лёгким или приятным не назовёшь. Девушка смогла повторить все ритуалы и даже нигде не ошиблась. Но, несмотря на это, до понимания самой сути моей ученице ещё далеко. А у меня времени на это нет.

— Весь смысл ведь в том, что кровь надо благодарить за подаренную силу? — с глупой надеждой спрашивает Рида, надеясь угадать, ткнув пальцем в хмарь.

Заставляю себя разлепить глаза и повернуть голову к ученице.

— Нет. Это просто основное условие самого существования нашей магии. Это основное существование жизни и смерти. Если не просить и не благодарить свою кровь, ту жизненную силу, которая наполняет наше тело, то она не будет давать нам силу не только на магию, но и на жизнь.

Девушка понятливо кивает и наклонившись к земле начинает чертить подобранной палочкой вязь рун. Краем глаза наблюдаю за её действиями, отмечая её ошибки. Ученица, почувствовав мой острый взгляд, оборачивается ко мне за объяснениями. Нагнувшись над её рисунком, ногтем поверх её рисунка наношу исправления. Рида внимательно разглядывает изменённую вязь.

— Насколько я почувствовала, — медленно произносит она, сомневаясь в своих словах, — сама сила заклятий на крови не в качестве рисунков и в скорости заклятий…

— И в них тоже. Они помогают направлять силу в нужное русло, а не куда она сама захочет течь. Например, — с улыбкой провожу ладонью по седым волосам, — излишек высвобожденной силы можно ликвидировать отдавая только собственные жизненные ресурсы. И чем чаще обращаешься к крови с просьбой о большой силе, тем сильнее седина.

— Значит, ты обращалась слишком часто?

— Я была Магистром, а это не просто красивое название.

Девушка стирает ладонью рисунок и отряхивает ладони.

— А я тоже поседею?

Ласково и насмешливо дёргаю её за выбившуюся из-за уха прядь.

— Нет. Седых Детей Ночи не бывает.

Девушка красноречиво накручивает на палец седую прядь.

— Ну, сравнила, — коротко усмехаюсь, снова подставляя лицо ветру. — Одно дело — поседеть от старости, от потери жизненных ресурсов, но тебя от этого защитит Ночь. Но от нервного потрясения, психического расстройства она спасти не сможет.

Из окна выглядывает растрёпанная Кэта, на её лбу зеленеет полоса от травяного сока.

— Дикая, ты помнишь, что тебе пора настойку пить? — вкрадчиво интересуется она.

— Помнишь, — соглашаюсь я и встаю, придерживаясь за ствол яблони. Пережидаю короткое головокружение и медленно плетусь в дом. У двери меня нагоняет Рида и коснувшись локтя тихо, по-детски серьёзно обещает.

— Я обязательно пойму суть ритуалов.

Я ласково поглаживаю по шее единственного выжившего нашего коня, пытаясь его заседлать, что бедному животному энтузиазма не прибавляет. Только-только он успел успокоиться после страшной битвы и длительной погони, как его снова заставляют куда-то скакать. Вот вам надо, госпожа Чародейка, вы сами и скачите, а я посмотрю, как у вас это получиться…

Отмахиваюсь от лёгких и естественных мыслей-образов коня, что-то тихо шепчу, сюсюкаю, не вдаваясь в смысл слов, обещаю ему что-то, но животное не верит и правильно делает.

С крыльца спускается Кэта со звякающими торбами, недовольно смотрит на мои "успехи" и, предельно аккуратно сгрузив сумки на землю, оттирает меня в сторону. Положив ладонь на лоб коня, она что-то тихо и уверенно ему втолковывает, заставляя застыть, пока его не заседлают. После небольшой перебранки было решено, что трястись на коне придётся мне, как больной, а остальным бодро плестись следом в темпе марша. Будь моя воля, я посадила бы на коня ученицу, и, случись что, заставила её бы спасаться самой. Но внимательная девушка заметила, что я в нынешнем состоянии защитить нас вряд ли смогу. На эти предположения я широко ухмыльнулась и пригрозила, что тогда неприятности, из которых ей придётся нас вытаскивать, будут ей практическим экзаменом. Девушка предусмотрительно содрогнулась и вместе с Леиной ушла за водой к колодцу на площади.

Теперь они взволнованные бегут обратно (точнее, бежали бы, но с полными вёдрами это затруднительно).

— Там!.. — испуганно выдыхает знахарка, ставя ведро на крыльцо и разминая затёкшие руки.

— Что?! — хором переспрашиваем мы с Кэтой, представляя все возможные ужасы и остановившись на появлении Гончих Тьмы.

— Всадники! — вместо новой подруги отвечает Рида, небрежно плюхая ведро прямо на землю. От встряски часть воды выплёскивается через край.

— Какие? — с шипением продолжаю допрос, не в силах добиться от них внятного ответа. Поуспокоившаяся магичка продолжает навьючивать на коня чересседельные сумки, здраво рассудив, что будь там твари, селяне заметили бы их первыми и крику было бы гораздо больше.

— Местные лорды, — поясняет переведшая дух знахарка. — У них какая-то грамота из столицы, ищут неизвестных людей, пришедших дней пятнадцать назад. Говорят, что возможно были раненые.

Мрачно переглядываемся.

— Что-то много времени им понадобилось, — недобро усмехаюсь я.

— Нашу деревеньку среди приморских лесов обнаружить сложно, о ней даже здешний владетельный лорд вспоминает, когда раз в три круга налоги приезжает собирать. Чаще-то у нас и взять нечего.

Нетерпеливо отмахиваюсь от рассуждений знахарки.

— Что ты им сказала? — Ведь Рида была с нею, а крестьяне могли указать на неё…

— Что Рида — моя сестра двоюродная, из приморского села Лейненн приехавшая, — просто отвечает девушка. — Кэта — тётка моя, покойной матери сестра, а ты её дочь старшая…

Язвительно ухмыляюсь.

— Вот и стали мы, — говорю, — Рида, сёстрами не только по крови, но и по роду.

Ученица насмешливо фыркает.

— А не боишься, что кто-нибудь из селян опровергнет твою историю? — прищуривается Кэта.

— Не-а, — так беззаботно махнула головой девушка, что длинная коса полукруг описала, — я здесь теперь единственная знахарка, кто ж захочет со мной отношения портить?

— Может, они? — невинно показывает пальцем Рида на подъехавших к забору всадников. Приведший их крестьянин бормочет что-то вроде "вот он, знахарки дом" и пятится, виновато косясь на девушку.

Я с ленцой разглядываю нежданных гостей, уделив особое внимание их вооружению. Видно, они действительно только искали выживших после засады, но ловить не собирались, разве что увечных и тяжело раненых. Щеголевато одетые, с перьями в шляпах, лорды производят довольно приятное впечатление, если не приглядываться к их презрительно-равнодушным лицам. И не слушать их брезгливо-холодные эмоции. Сил прийти в ярость мне не хватает, так что я ограничиваюсь безучастным наблюдением.

Вперёд выезжает один из людей, одетый менее броско и не фонящий презрением. Спрыгнув с лошади, он заходит во двор, с почтением кланяется знахарке.

— Здравствуй, Леина, не возражаешь, мы с твоими родственниками побеседуем? — добродушно спрашивает он.

Жизнерадостно кивнув ему, она оборачивается к нам и тихо поясняет:

— Это Грай, управляющий нашего лорда. Он часто в деревне по делам бывает, продукты в замок закупает, у наставницы моей, — тут девушка хлюпает носом, — зелья заказывал.

Управляющий. Вот оно что. Ясно, почему он с таким ироничным почтением говорит. Не потому что таким образом хочет унизить, а и отношений портить не хочет, и дистанцию соблюдает.

— Для меня большое почтение говорить с вами, господин Грай, — смиренно склоняет голову Кэта, готовясь отвечать на его вопросы, как самая старшая.

— Вы ведь тётка Леины? — уточняет на всякий случай мужчина, задумчиво изучая и сравнивая длинные тёмные волосы магички и мои короткие и седые патлы.

Кэта благовоспитанно кивает, чувствую, что ей почему-то весело.

— Чем я могу помочь вам? — вежливо интересуется она.

Видимо Грай этого и сам не знает, но мы кажемся ему довольно убедительными, и ему стыдно лезть к нам с расспросами. Но сотрудничество сотрудничеством, а служба службой.

— Давно вы приехали? — без особого энтузиазма спрашивает Грай.

— Да вот деньков двадцать назад.

— А почему? Э… В смысле, с какой целью?

— Видите ли, — печально вздыхает Кэта, пряча озорные огоньки в глазах, — незадолго до смерти наставницы моей племянницы у Аниры — (До меня не сразу дошло, что это меня так окрестили), — спутник жизни погиб…

Едва удерживаюсь от безобразной истерики. Как всё хорошо Кэта сказала, а?! Ведь Кир действительно слишком долго был моим спутником. Интересно, кто её просветил? Рида виновато и успокаивающе касается моего локтя, безмолвно прося не портить Кэте игру.

— … и она тогда чуть с ума не сошла, заболела сильно… Ну я и привезла её к Леине подлечиться, заодно и помогла племяннице по хозяйству…

Восхищаюсь умением Кэты подстраиваться к любой ситуации. Мало того, что врёт она так виртуозно, едва сориентировавшись, так ещё и к речи крестьян приспособилась.

Грай оборачивается ко мне, состроив сочувственно лицо.

— Я сопереживаю вашему горю, — заводит он, но я резковатым кивком показываю, что мне эта тема неприятна. Он чуть отступает и смотрит на коня.

— Он вам от мужа достался? — Ну да, где бы ещё селянки могли достать такого хорошего скакуна?

Снова киваю. Зачем что-то говорить, что-то придумывать, когда он всё домысливает за тебя? Да, это просто удивительный человек по своей доверчивости и простодушию.

— Господа, — обращается Грай к лордам, — похоже, если уж мы едва отыскали эту деревню, зная, что она хоть вообще есть… — судя по скептическим смешкам господ, они всё равно сильно сомневались в её существовании. — … то повстанцы на неё могли наткнуться только случайно, блуждая по лесу в поисках грибов, что они вряд ли делали.

— Я ценю твоё чувство юмора и красноречия, Грай, — грубо прерывает его один из мужчин с густой чёрной шевелюрой, — но нельзя ли было сказать всё в трёх словах?

— Каких? — удивляется Грай, вскакивая на своего коня.

— "Здесь их нет" или "Это не они", — предлагает на выбор лорд, направляя коня обратно к площади.

Проводив взглядом эту компанию и дождавшись, когда они отъедут довольно далеко, оборачиваюсь к Кэте.

— А как вы сами нашли эту деревню?

— Её я нашла! — гордо хвастается моя ученица. — Как ты учила, нашла чужие жизни по стуку сердца… Правда, в направлении чуть-чуть ошиблась…

Ласково провожу ладонью по её щеке.

— Молодец, моя девочка… — обернувшись к знахарке иронично кланяюсь ей в пояс и говорю, — Благодарствуй, о великая знахарка, неоценима для нас твоя помощь…

Не успев проговорить патетичную речь хотя бы до середины, получаю лёгкий подзатыльник от Кэты, молча указывающей мне на коня. Тепло и уже без издевке улыбаюсь удивлённой девушке и вскакиваю на недовольное животное. Рида и Кэта пристраиваются сбоку и такой процессией мы выходим из деревни, старательно держась околицы и избегая внимательных взглядов бабок.

В порту ещё холоднее, чем на равнине. Хмарь над морем угрожающе темнеет, отливая сизыми оттенками. Пронизывающий ветер с резким солёным запахом сбивает с ног. Где-то далеко пронзительно и печально кричат чайки.

Я брезгливо кривлюсь, улавливая тонкие нотки гниения в запахе города. Люди серыми тенями шмыгают по улицам, не поднимая глаз. Выяснить, где в относительно небольшом городке находится постоялый двор, оказалось на удивление сложно. Но нет ничего невозможно для трёх усталых женщин, если две из них готовы свернуть шею неразговорчивому горожанину. Конечно, я и Рида получили от Кэты выговор, но всю её прочувственную длинную речь на тему "если уж не возлюбила ближнего своего, то прояви терпимость к дальнему" я так ухмылялась, что магичка начинала нервничать и косится на меня, и в итоге всё-таки задала вопрос, что такого забавного я нашла в ситуации. Равнодушно пожав плечами, я призналась, что чувствовала страстное желание Кэты отравить несчастного человека каким-нибудь заковыристым ядом без противоядия. Посмеивающаяся Рида философски спросила, так кто же из нас наиболее кровожаден? Мы-то хотели тихо и безболезненно его прикончить, а не заставлять мучиться всю жизнь.

Тем не менее, сейчас мы стоим у нужного заведения, скептически разглядывая вывеску, изображающую голову человека на подушке.

— А где шея? — задаёт терзающий нас вопрос Рида.

— Да и всё тело до кучи? — подхватывает женщина.

Я меланхолично пожимаю плечами.

— Надеюсь это не стоит воспринимать как тонкий намёк, что гости отсюда без головы выходят?

Рида тихонько хихикает, держа на поводу мрачного, как этот вечер, коня.

— Что ж, — поджимает губы Кэта, — будем надеяться, что это действительно так.

Ученица пожимает плечами и тихим свистом сквозь зубы подзывает конюха. Перепоручив ему нашу общую головную боль, мы входим в здание. Резкий контраст между промозглым сырым вечером и жарко натопленной, задымлённой комнатой просто поразителен. Так же как и контраст между тишиной улицы и эмоциональной яркостью и криками нижнего зала постоялого двора. Несколько мгновений стою на пороге, слепо моргая и адаптируясь, пока меня не оттесняют в сторону Кэта и Рида. Последняя тащит чересседельные сумки, правда, не все. Ту, что с эликсирами магичка за всю дорогу так никому и не доверила.

Подойдя к хозяину, я молча положила на стойку пару монет. Правильно истолковав этот жест, он тут же развивает бурную деятельность (то есть начинает сыпать вопросами, как горохом из дырявого мешка).

— Благодарю вас, сударыня, что остановили свой выбор на моём заведении!.. вы не прогадали… — Досадливо морщусь, заставив его перейти от восхвалений к вопросам. — Вам одну комнату, две? Справа или слева? А какую?..

— Две комнаты, — говорю тихо и спокойно, пытаясь одновременно сдерживать ярость и головную боль — мне пора снова пить настойку. — Одна двухместная, другая одноместная, надеюсь они у вас без клопов?

— Что вы?! Конечно же нет!.. Как же вы вообще могли о таком подумать?..

— Ужин подадите в комнаты, — холодно обрываю разговор и взяв со стойки ключики поднимаюсь на второй этаж.

Когда Рида вваливается в нашу комнату, я уже лежу на кровати, пытаясь вспомнить, что из моего арсенала мне может помочь от мигрени. На ум, почему-то, ничего кроме гильотины не приходит.

Ученица сноровисто разводит вязкое зелье в воде и протягивает мне чашку. Залпом выпив и уже даже не поморщившись, я снова падаю головой на подушку с твёрдым намерением сейчас же заснуть. И уже сквозь пелену дрёмы доносится до меня голос ученицы:

— Кэта сказала, что завтра с утра мы пойдём искать корабль…

С утра так с утра. Но до него ещё доспать надо…

Как оказалось, пожилая магичка разбиралась в интересующем нас вопросе куда лучше меня и Риды вместе взятых. Мы уговорились по-отдельности пройтись и узнать, какой корабль идёт к архипелагу. Но она не стала блуждать по пристани, надеясь напроситься в качестве пассажиров на грузовой корабль, что умудрились учудить мы. Нас, конечно же, послали по недалёкому интимному маршруту, потом послала уже я, дико раздражительная в последнее время. Кэта, узнав о наших похождениях, лишь возвела очи к пасмурному небу и обрадовала нас "приятной" новостью: магичка уже нашла корабль, плывущий к Олерским островам мимо архипелага, и договорилась насчёт нашего проезда… Но "Золотая чайка" отплывает только через шесть дней, и всё это время нам придётся жить в портовом городе.

Не знаю, почему обиделась Кэта на мою ругань, но я была абсолютно права! Оставаться в городе, где пиратов почти вдвое больше, чем коренного населения, мне казалось, мягко говоря, неразумным. Особенно учитывая то, что нас всё-таки ищут (ну, или не именно нас, а просто подозрительных личностей) и в любой момент в город могут нагрянуть высокие лорды, и мало шансов что на нас не укажет пальцем какой-нибудь желающий подзаработать горожанин.

— Ну знаешь ли… — фыркнула тогда магичка, — я и так нашла единственный более-менее подходящий нам корабль. Остальные идут в нужную сторону лишь в следующем цикле.

Покорно вздохнув, мне приходится согласиться с выбором Кэты. До следующего цикла я уже не доживу.

Неприятное предчувствие, подобно ледяным тискам, сжимает сердце в тревоге и стремлении оказаться как можно дальше и от Империи, и от Королевства. Удивлённая Рида выслушав мои подозрения спокойно заявила, что она ничего не чувствует и посоветовала выпить успокаивающую настойку. Еле сдержалась, чтобы не рассказать моей девочке куда эту настойку при богатом воображении можно засунуть. Но ходить по городу с Кэтой я ей запретила: если магичке так хочется бродить по одинаково узким и грязным улицам под мелким надоедливым дождём — это её дело, но она не должна отвлекать мою ученицу от обучения.

Теперь Рида, заперевшись в нашей комнате, что-то увлечённо чертит на полу, бормоча себе под нос пояснения к рисунку, чтобы лучше их запомнить. Девушка старательно пытается разобрать в смысле проведения самих ритуалов, если, как я уже не раз демонстрировала, можно добиться тех же результатов при гораздо меньшей затрате времени.

Она поднимет на меня жалобный взгляд, но я только качаю головой.

— Каждая сестра должна сама разобраться с нашей силой, или толку от неё не будет. И каждая находит что-то своё в нашей крови, что делает нашу магию непохожей, удивительно разной для построенной на одной основе, в отличии от обезличенной силы Сынов Ночи. Как не бывает двух совершенно одинаковых сестёр, так не может быть и двух совершенно одинаковых их сил, — с улыбкой проговариваю древнюю истину Чародеек, в упор глядя на девушку.

Рида рассеянно вертит между тонких пальцев заострённый уголёк.

— Значит сила крови индивидуальна, — в слух размышляет она. — И каждая из сестёр имела… в перспективе имеет свои персональные слабые и сильные стороны, — дождавшись моего одобрительного кивка, она воодушевлённо продолжает: — Значит, если кому-то удастся понять, что видит определённая сестра в своей силе, то он сможет таким образом узнать её слабые и сильные стороны? Логично?

— Логично.

— И ему тогда может удастся создать такое заклинание, которое сможет заблокировать силу Чародейки… — размечтавшаяся девушка словно споткнулась, напоровшись на мой скептический взгляд, — Ну или хотя бы использовать её слабые стороны против её же самой? Логично? — сбавляет обороты горянка.

— Логично, — по-прежнему благодушно соглашаюсь я, — но ты учти, ещё никому не удавалось понять сложную и противоречивую душу Чародейки Крови. Ты сама-то со своей силой разберись, а уж потом чужую отгадывай, — со смешком советую я.

Девушка смущённо раздавливает уголёк об пол, оставляя на нём чёрную жирную кляксу.

— Но теоретически это возможно?

— Теоретически да, но между теорией и практикой огромная бездна. Ни одна сестра никогда не возьмётся за невыполнимое дело, а в нашей истории случая понимания чужой силы ни разу не было.

— А у Верных?

Во время пути я просветила девушку о клятве Верности, предусмотрительно умолчав о том, что мы с ней ею связаны. Но Рида сама из любопытства предложила испробовать эту связь, и мне пришлось выворачиваться, ссылаясь на мой предыдущий опыт, не закончившийся для меня ничем хорошим.

Стараюсь сдержать свои эмоции (это стало уже за последние дни залогом отсутствия мигрени) и спокойно пожимаю плечами.

— У Верных магия сливается в единое… целое, у которого слабые стороны одной составляющей защищены сильными сторонами другой. Но к понимаю силы друг друга эта связь не ведёт.

— А что надо сделать, чтобы понять чужую силу?

Удивлённо замираю, пытаясь хотя бы представить это. С чего бы, например, начала я, если бы поставила своей целью узнать чью-то суть?

— Знать точный психологический портрет сестры, все её мании, фобии, привычки… Знать её биографию, некоторые факты могут оказать сильное влияние на формирование сути силы. Ну и быть с ней близко знакомой. Знать её лучше, чем саму себя. Может быть тогда, может быть, ты поймёшь её суть. Но на это рассчитывать не стоит.

Рида уныло вздыхает.

— Может, скажешь, зачем тебе понадобилось знание моей силы? — спрашиваю неожиданно для неё. Ученица вздрагивает и поднимает на меня глубокие тёмные глаза.

— Так надо, — отвечает тихо и твёрдо, как о само собой разумеющемся. Я не настаиваю на подробном ответе — каждая из нас имеет право на свои секреты.

Внимательно вглядываюсь в сосредоточенные черты девушки. Качаю головой.

— Пойми, девочка, у сути силы есть что-то вроде своего собственного имени, которое уже дано ей однажды, при самом рождении, и его изменить нельзя. Его можно только узнать. То, чем ты сейчас хочешь заняться — это не познание. Это фантазирование. Ты сама пытаешься подогнать мой образ под своё восприятие, делая его таким, каким его хочешь видеть ты. Пытаешься в меру собственных сил найти оправдание моим поступкам. Не надо. Не найдёшь. Это изначально тупиковый путь. Для начала попробуй достигнуть хотя бы равновесия с собственной сутью или как её называют церковники — душой.

— Узнать её имя?

— Да.

Великие боги, как же тебе всё ещё далеко до Нэссэры, до имени всей твоей сути и силы…

Мрачное, затянувшееся молчание прерывает ввалившаяся в комнату мокрая и усталая Кэта. Приветливо нам улыбнувшись, она по-хозяйски небрежно садится на вторую кровать. Хотя у неё есть и своя комната, магичка предпочитает большую часть времени проводить вместе с нами (если она в это время не блуждает по городу).

Хотя лицо женщины спокойно и рассеянно-добродушно, а её эмоциональный фон полностью стабилен и ровен, я интуитивно чувствую исходящую от неё тревогу.

— Что случилось? — без обиняков спрашиваю Кэту. Та, поморщившись, недовольно отвечает:

— Похоже, ты была права. Я заметила слежку.

Та-ак…

— И?

— Я, конечно, сделала всё возможное, чтобы оторваться от хвоста, но чего ты хочешь от старой больной женщины? — Тихо фыркаю от смеха над последними словами. — Мне пришлось применить магию, хотя было у меня такое чувство, что рядом есть кто-то чувствующий её.

Задумчиво барабаню пальцами по деревянной спинке кровати.

— Обманываться глупыми и безосновательными надеждами на то, что нас всё-таки не найдут, бесполезно. Предлагаю, — коварно улыбаюсь, едва подавив желание ещё и хищно облизнуться. — организовать неизвестным шпионам горячую встречу на нейтральной территории.

Рида внимательно прислушивается, догадываясь на кого ляжет практическая часть спланированной мной операции. Кэта, приободрившись, пытается отжать мокрую косу прямо над каракулями моей ученицы. Под возмущённый вопль девушки угольные рисунки расплываются мутными кляксами и впитываются в старое дерево.

— Девочка моя, — ласково обращаюсь к ученице, не обращая внимания на её кислое лицо, — надеюсь, ты сможешь накинуть на нас всех Вуаль Госпожи?

Девушка закрывает глаза, погружаясь в воспоминание Кира. Затем медленно и неуверенно кивает.

— Надо ведь чтоб нас не замечали? — Получив моё молчаливое подтверждение, она заметно успокаивается. В своих силах она уверена, это хорошо.

— Что ты придумала? — пытаясь сохранить маску величественного достоинства, интересуется Кэта.

Оскаливаюсь в довольной ухмылке, показывая клыки. В конце концов, у меня осталось не так много времени, чтобы вдоволь наиграться.

— Рида прикроет Вуалью всех троих. Мы выйдем с постоялого двора, и где-нибудь в городе (желательно, в том районе, где тебя "потеряли" из виду), ученица снимет с тебя маскирующие чары. Дальше — дело техники: как только почувствуешь слежку, дашь нам знать каким-нибудь способом. Ну там чихнёшь три раза подряд, или ещё что придумаем…

— Какой точный и подробный план! — издевательски растягивает звуки магичка. — Осталась прояснить несколько маленьких моментов: во-первых, почему я; во-вторых, с чего ты взяла, что они будут околачиваться именно там, где отстали; и в-третьих, как я могу знать, где вы будете находится в момент чиханья?

— В-четвёртых, — подаёт свой голос Рида, — где будем устраивать горячую встречу?

Задумчиво провожу ладонью по волосам и лицу, словно смахивая невидимую паутинку.

— Последнее действительно является вопросом, — вынуждена согласится я.

— А остальное? — изумлённо вскидывает тонкие брови женщина.

— Ну… идёшь ты, потому что тебя они всё-таки больше видели. Это ты, в отличии от нас, все три дня гуляла по городу, что чуть ли его не наизусть выучила…

— Ты преувеличиваешь мои способности, — бурчит Кэта.

— … так что тебе и выбирать относительно нейтральное место. Так как ты использовала магию, и слежка отстала в определённом месте, то, думаю, они будут обшаривать близлежащие дома и закоулки. И находится мы будем всегда рядом с тобой. Чиханье, во всяком случае, услышим. — По пунктам отвечаю на вопросы нудным лекторским тоном.

— Выглядит довольно хорошим планом, для придуманного на ходу, — вежливо замечает магичка. Довольно хмыкаю. Хотя я никогда не преувеличивала и не преуменьшала свои способности, похвала пожилой женщины мне польстила.

Оборачиваюсь к ученице, вопросительно приподняв брови. Та снова ныряет в глубины чужой памяти, выискивая нужное нам заклинание. Неожиданно её лицо озаряется азартным, почти безумным предвкушением, так знакомым всем сёстрам крови. Тени в комнате наливаются смоляной тьмой и тяжёлым плащом опускаются на плечи, скрывая наши фигуры в сплетении бликов и теней. Озадаченно верчу головой из стороны в сторону, пока не изменяю зрение к восприимчивости чужой крови. Довольная и недоумевающая Рида стоит посреди комнаты, пытаясь разглядеть свои руки. Девочка решила, что раз нас не видно, то она всё сделала правильно… Ага, аж два раза, применив вместо Вуали какую-то разновидность Плаща. Разница между ними была как между двумя вышеозначенными предметами гардероба. Вуаль лишь отводила внимание, не позволяя кому-либо сфокусироваться на человеке. Плащ же прятал его среди теней и тьмы полностью, превращая в зябкий силуэт на свету.

Спешно вношу в свой план правки, вызванные импровизацией Риды. Подойдя к ней, с тихим "Бу!", кладу руку ей на плечо. Девушка чуть не подпрыгивает, еле удержавшись, чтобы не развернуться и не влепить мне в нос что-нибудь из тяжёлой магии.

— Дикая, ну нельзя же так! — стонет она, пытаясь найти меня, вертясь на одном месте. Я хожу вокруг Риды, иногда сжимая круг, иногда отходя дальше, когда девушка начинает "ловить призрака" — размахивать руками во все стороны, пытаясь меня задеть. — Я же так поседеть могу!

— Ты уже поседела! — подкравшись к нервно озирающейся девушке сзади, дёргаю за серебристую прядь, и тут же отскакиваю — ученица резко разворачивается, но едва заметная алая сеть находит лишь воздух.

— Может, — бесстрастный голос женщины напоминает нам, что мы не играть в химеры-птицы собрались. — Вы перестанете дурачится, как дети малые, и вспомните о деле?

Виновато кашляю и излагаю небольшие поправки. Выслушав, что мне с ней нельзя выходить из тени, Рида послушно кивает. Что-то мне подсказывает, девушка найдёт способ всегда оставаться в тени, даже если там, где она соберётся ступить, её не будет. Кэта благосклонно кивает и отправляется к двери.

— Дика-а-ая… — жалобно зовёт ученица. Оборачиваюсь и приподнимаю брови, а уже потом соображаю, что она меня не видит.

— Ну и?

— А почему я тебя не ви-ижууу???

— Зрение перенастрой, — душевно советую ей я, бросаясь догонять магичку. Тихий писк за спиной, быстро сменившейся приглушённым топотком, сообщает, что Рида с заданием справилась и бросилась за мной.

Особо не скрываясь, тенями проносимся по лестнице. Вряд ли в дымном и густом воздухе нижнего зала кто-то обратит внимание на три мелькнувших смутных силуэта, которые можно принять за изломанные и искорёженные тени людей в неверном свете огней. Застываем на пороге, аккуратно хлопнув за собой дверью — сквозняки, в отличии от прячущихся людей, двери тихо не закрывают. Найдя взглядом ушедшую вперёд фигуру Кэты, стремительно крадёмся следом за ней, стараясь держаться в тени. На одной из многочисленных улиц, похожих друг на друга как в дурном вязком сне, женщина останавливается и начинает оглядываться, словно ища нас. Проходящий по своим делам человек удивлённо прислушивается и обходит магичку по большой дуге, что-то бормоча себе под нос. Убедившись, что прохожий уже далеко и больше никто на нас не смотрит, знаком показываю ученице сбросить с Кэты Плащ. Девушка едва заметно кивает с другой стороны улицы, и спустя пару мгновений на до этого совершенно пустынной улице из серого воздуха возникает магичка. Убедившись в своей видимости и материальности, она благодарно кивает, как бы в раздумьях и сама себе, и отправляется заниматься своем любимым времяубивательством — без смысла и цели бродить по лабиринту городка.

Уныло бредём следом, иногда переговариваясь знаками, но чаще просто пиная подвернувшиеся под ноги камешки. Ветер лениво пощипывает мерзким холодком, сердце тоскливо сжимается. Отчего — непонятно. Глупо. Я ведь никогда не буду скучать по материку и всему находящемуся на нём. Скорей бы убраться отсюда подальше… От предательств, интриг, глупой жестокости и слепой возможности урвать свою долю выгоды. Конечно, я не строю детских иллюзий, что на архипелаге дело может оказаться лучше — это печать мира, где тепло бывает только на погребальном костре. Но я надеюсь на безопасность.

Тонкий чих выводит меня из лёгкого транса. Замечаю, что мы уже давно не одни на улице, да и улица эта уже не та, узкая и тупиковая, а центральная и оживлённая. Заметив, что я начала оглядываться по сторонам, Рида начинает махать руками, пытаясь изобразить ими что-то непонятное. Перевожу взгляд на Кэту и понимаю, чего хотела от меня ученица. К женщине подошёл какой-то человек и теперь с ней тихо разговаривает. Набрасываю на себя лёгкой паутинкой охотничье состояние — более глубокое погружение будет для меня болезненно.

— Госпожа, может, вам нужна помощь? — доверительно спрашивает молодой человек с красивым породистым лицом, которое мне кажется странно знакомым. Внимательно изучаю его одежду (хорошая, довольно дорогая, но ничего особенного), оружие (одноручный меч в украшенных серебром ножнах из чёрной кожи, кинжал в голенище сапога, и пара метательных дротиков в сложной причёске — стандартный набор), манеру держаться (уверенный в себе и своём оружии воин, богатый, избалованный — таких одиннадцать на десяток). Обескураженно опускаются руки. Мужчина производит впечатление ничем не примечательного гражданина, не выдающегося, не отличающегося от толпы ни в лучшую, ни в худшую сторону.

Что и настораживает. Я бы предпочла, чтобы он относился к одной из крайностей. Это было бы, по крайней мере, понятно и предсказуемо.

— Благодарю вас, нет, — так же вежливо отзывается Кэта, продолжая чихать в мятый платочек с растительным орнаментом по краям.

— Но вы, кажется, нездоровы?

— Кажется, — заверяет его женщина, старательно выдавливая из себя пронзительные чихи. Как бы ей дать знать, что мы уже оценили её лицедейский талант?

Под ноги попадется небольшой камешек, задумчиво катаю его носком сапога. Кэта продолжает отмазываться от помощи этого сомнительного типа, который (ручаюсь!) является одним из тех, кого сегодня почуяла женщина. Теперь мужчина уговаривает её сходить к знакомому лекарю, где (ручаюсь!) ждёт засада. Хм… как бы это проверить?

Мозоливший глаза осколок гальки летит в магичку. Бросала я слабенько, пытаясь лишь привлечь её внимание, но женщина всё равно охает и хватается за ногу. Слащавый тип тут же подхватывает её под руку и настойчиво сватает ей "хорошего лекаря", чуть ли не волоком тащит её к нему. Кэта, нехорошо прищурившись, оглядывается, острым взглядом обещая мне много доброго и ласкового. Правда смотрит она слегка в сторону… Ну да, как же я могла забыть?! В отличии от Риды, использующей тот же фокус, что и я, Кэта нас видеть не может.

Но она догадывается подойти к тени от дома так близко, чтобы я могла поговорить с ней, не рискуя раскрыть маскировку. Но что усиливает риск, так это прицепившийся мужик, с видом волнующегося сыночка пытающийся уговорить "матушку" пройти к лекарю… пока она не скончалась, не успев изменить завещание в его пользу… Тьфу!

Когда я могу коснуться плеча женщины не покидая тени, с присвистом шепчу:

— Иди за ним!

Острый слух старой и опытной магички, Мастера Ордена Жизни, улавливает мои слова, и она ничем не демонстрируя охватившее её изумление, перестаёт сопротивляться и покорно даёт удивлённому "победой" мужчине тащить её к засаде. Слава всем богам, удивление от прекращения сопротивления оказалось сильнее чем подозрение, иначе… я даже думать не хочу, что было бы иначе. Он не отступил бы даже узнав, что его игру раскрыли.

Небольшой домик на окраине города выглядит в меру добропорядочным и традиционным для практикующегося знахаря, которого в городе, сиречь цивилизованном обществе принято называть лекарем. Большие окна занавешены тёмными, не пропускающими свет шторами, на двустворчатой двери нацарапан значок чаши и листа клевера. Чуткое обоняние позволяет почувствовать острый, но старый, почти выветрившейся запах цветков niella. Когда-то здесь был притон.

Мужчина предусмотрительно распахивает перед Кэтой тяжёлые двери, магичка нарочно медлит, давая нам время проскользнуть первыми. Две тени мелькнули в проёме, чтобы тут же слиться с горьковатой тьмой зала, разгоняемой редкими светильниками. Проскользнув следом за нами внутрь, женщина стремительно отходит от двери и внимательно осматривается, но эта темнота кажется непроницаемой даже для меня. Но, судя по впившимся в локоть рукам Риды — не для неё. Переговариваться мы опасаемся.

— Ты, — безликий спокойный голос из темноты обращён не к нам. К мужчине, захлопнувшему дверь и с готовностью задвинувшему засов. — Деньги на столе. Бери и проваливай. И советую всё покрепче забыть.

Хорошо ориентирующийся в комнате наёмник скользнул в тень, слышно тихое короткое звяканье, затем вынырнувший из тьмы мужчина с тонкой издевкой целует руку Кэте и выскальзывает из дома. Всё это — в полной, выжидательной тишине. Засов уже без чужой помощи задвигается в пазы.

Кэта делает пару шагов вперёд.

— Что же нужно… — молчание, — этому, — снова молчание, затем эмоционально прекрасное: — высокому собранию от старой и больной женщины?

— Вылечить старую и больную женщину! — Вылетает из тишины и темноты звенящий зловещей сталью женский голос, — Огнём и железом!

Обещание пыток в этой фразе… удивительно полное и достоверное.

— Смерть является лучшим лекарством и от болезней, и от старости, — с горьковато-приторной иронией произносит Кэта, размеренно и тяжело аплодируя неизвестно кому. — И не стыдно тебе прятаться от наставницы, Таэра? Последний раз ты так боялась встречи со мной, только когда я тебя застала за воровством еды.

Смущённо кашлянув, в круг света входит невысокая, но плотно сбитая брюнетка в невзрачной удобной одежде — традиционной для Охотников. Этого и следовало ожидать. Таэра, Охотница Яда, от которой нам удалось ускользнуть, оставив ей на память шрам на щеке и труп напарника на руках.

На висящем на её груди медальоне Охотников видны тёмные пятна.

— Простите, Мастер, за доставленное вам волнение, — но вины и смущения в её голосе что-то не слышится, — Мы отпустим вас сразу же, как узнаем где найти нам отступницу.

— Я уже говорила вам, Таэра, — резко переходит на "вы" Кэта, подчёркивая статус "учитель-ученик", — что не одобряю ваш выбор профессии и не желаю быть как-то втянутой в ваши разборки. О какой отступнице вы ведёте речь, мне тем более не известно.

Охотница качает головой.

— Наставница, прошу вас… Нам известно, что вы знает Дикую и находитесь с ней в дружеских отношениях. И я не оставляю надежду, что нам удастся договориться по-хорошему.

Тихонько взываю к своей крови, и что удивительно, получаю отклик, но сопровождающийся тупой болью в запястьях, сильным сердцебиением и тошнотой. Тонкая вязь заклинания получается по-прежнему легко. Уловив мои манипуляции, Рида пытается внести в них свой вклад, за что и получает по ушам. Парой резких и судорожных знаков показываю, чтобы она не вмешивалась.

— Тебе так же должно быть известно, — острые учительские интонации сменяются мягким упрёком, — что друзей я не предаю и не продаю. Так что надежду можешь оставить.

Повинуясь моему приказу, Рида подкравшись к окну распахивает шторы и одновременно сдёргивает с нас Плащи. Зыбкий, тусклый свет всё же позволяет разглядеть "высокое собрание". Просто удивительно… Такое скопление Охотников разных специализаций в одном помещении можно увидеть только на общем собрании. Впрочем, пятнадцать Охотников — это не так уж много. Естественно, послали не всех магов, а только сильнейших. Попытка вымотать меня "пушечным мясом" (которого в Гильдии тоже хватало) успеха не принесла.

Подхожу к Кэте, успокаивающее касаюсь её плеча. У нас ещё была возможность вырваться… оставив её здесь, и магичка это понимала. Она хотела, чтобы мы так сделали. Но я приняла другое решение.

Коротко кланяюсь коллегам как равным. Они мне отвечаю разрозненными кивками. В их глазах нет ненависти или презрения, нет. Только спокойное, взвешенное уважение к сильному и достойному противнику. Но уже мёртвому.

— Я рад, что ты пришла сама, Дикая, — безучастно говорит Мастер Охоты, второй человек в Гильдии после её Главы.

— Я польщена, что столь сильные Охотники собрались здесь позабыв про разногласия, — издевательский кивок в сторону стоящих рядом Охотников Ветра и Боли, — только чтобы уничтожить одну меня.

Немое, застывшее в нескольких лицах удивление во всех его проявлениях. От ленивого любопытства, до явного шока. Не сразу вспоминаю, что они не знают, что Кира уже нет.

Чуть удивляюсь отсутствию боли и горечи, словно я уже смирилась с потерей… или ничего не теряла. Странно. Но ведь нельзя потерять то, чем никогда не обладала, так ведь?

Мастер Охоты медленно, словно задумываясь над каждым шагом, подходит ко мне. Тонкие горячие пальцы скользят по шее, извлекая из-под одежды цепочку медальона. Мастер подбрасывает металлический овал на ладони, показывает его остальным — на стальном рисунке растекаются глубокие пятна ржавчины.

— Лейкерский перевал, — задумчиво тянет звуки Мастер. — Только у вас могло хватить наглости пройти там. И выжить.

— Как узнали, где меня… нас… ждать?

На губах мужчины змеится тонкая покровительственная улыбка.

— Ты всегда была любознательной, Дикая. Даже когда не могла воспользоваться полученными сведениями. Лунные послали вестника с сообщением, что вам удалось уйти и от них. Они проследили ваш путь, но соваться следом не рискнули. Так же они сочли необходимым сообщить о твоей ученице, — вздрагиваю, в глазах вспыхивает алыми звёздами затравленный страх. Если ей хоть что-то… — Нет-нет, она нам не нужна, хотя… — Изучающий взгляд скользит по фигуре Риды, заставив её щёки вспыхнуть жарким румянцем. С утробным, звериным рыком отшвыриваю от себя Мастера и одним прыжком оказываюсь перед ученицей, заслоняя её от всех. Пусть хоть кто-нибудь осмелится не то что подойти, просто посмотреть нехорошо в её сторону… Я наконец найду на ком выместить свою злость и усталость! Рядом встаёт Кэта, из-под её ногтей сочится тёмный дымок отравы. На периферии зрения маячит зыбкая фигура стража с телом и лицом моей матери. Единственный из созданный мною троицы, он готов защищать меня и Риду до последнего. Сейчас страж — квинтэссенция материнского инстинкта.

Мысленным окриком приказываю не вмешиваться — столько Охотников смогут быстро его развеять, пусть и не без жертв. Скорее всего, все и полягут, но оставлять без какой-либо защиты мою ученицу не разумно.

Никто не смеет шелохнуться. Сердца пятнадцати Охотников несутся вскачь вслед за моим, готовые остановится по одному моему желанию. Это мой предел и в лучшие времена, а уж теперь… моё сердце бьётся неровно, часто то замирая, то бросаясь вскачь. Дыхание становится прерывистым, по подбородку стекает струйка крови. Перед глазами мелькают круги, но они не искажают зрение. О Aueliende, дай мне сил выдержать!..

Обвожу всех тяжёлым неподвижным взглядом. Я устала, о как я устала…

— Я признаю за вами правоту, Мастер Охоты, — безликий, предписанный уставом тон больше всего подходит для данной ситуации. — Я позволю вам убить себя, но… — сглатываю ком в горле. — Но я должна знать, что Рида и Кэта уйдут. Живыми.

— Мы готовы пообещать тебе это, — охотно, даже слишком охотно откликается Мастер.

— Вы не п о н я л и, — говорю медленно, закрыв глаза и отсчитывая вздохи. Если они не согласятся на мои… условия, не поверят в мой блеф в самое ближайшее время, то не выдержит моё сердце, и всё окажется напрасным…

Значит, надо сделать так, чтобы поверили и согласились.

Всего лишь.

Ага.

— Я должна буду увидеть, как они уплывут. Одни, без Охотников. И вы про них с того момента забудете. Взамен, я дам вам возможность убить меня. Я даже не буду сопротивляться, — и как доказательство того, что сопротивляться я ещё могу, заставляю их сердца болезненно сократится до предела. Впиваюсь зубами в губу, сдерживая стон. Б-боги…

Некоторые от боли падают на пол, самые стойкие умудряются сделать вид, что ничего не почувствовали. Мастер был из последних.

— То есть, сейчас ты остаёшься здесь, — "и желательно без сознания" без труда читается в его словах, но я мотнула головой, показывая, что сейчас я диктую условия.

— Я ухожу вместе с ними. На три дня, до их отплытия. Потом вы, если пожелаете (а вы пожелаете, в этом я уверена!), сможете меня найти на пристани. Слово Чародейки, я там буду и дам убить себя.

Высказывать недовольство и сомнение после слова клана они не решаются. И правильно делают — такого оскорбления я бы не простила в любом состоянии.

С мягкой улыбочкой выражаю свою уверенность насчёт нашей договорённости, оставив Охотников скрипеть зубами. Кэта стремительно распахивает дверь, крепкий брус как трухлявое и гнилое дерево ломается в щепки. Уходим так быстро, как могу ковылять я: каждый шаг отзывается тошнотой и болью, я держу их сердца на привязи до тех пор, пока мы не отойдём довольно далеко. Если кто и хотел пристрелить нас в спину, то ему пришлось отказаться от этой идеи. Всё-таки для Охотников нет ничего святого, кроме чести Гильдии, заказа и собственной жизни. И иногда последнее перевешивает.

Когда я отпускаю чужие сердца, собственное бросается вскачь, радуясь освобождению от груза. Падаю на колени, не в силах выдержать наплывшую дурноту. Моя кровь снова не оставила меня, но сделала всё, чтобы мне было как можно хуже.

Рида снова набрасывает на нас всех Плащи, а Кэта подхватывает меня под руки и помогает идти.

— Ты рисковала, — осуждающе говорит ученица, держа мою руку, словно залог того, что я никуда не исчезну.

Где-то я это уже слышала…

— Я предпочитаю рисковать чужими жизнями, а не своей, — тихий, каркающий смех, понятная лишь мне шутка. Ох, Кир, ты бы оценил её по достоинству. Отгоняю наваждение тени, идущей следом, и говорю уже серьёзно: — Они сделали ошибку, не убив меня сразу. Мне потребовалось всего пара вздохов, чтобы привязать их сердца.

— Ты едва выдержала, — бесстрастно замечает Кэта. Пытаюсь пожать плечами, но когда тебя почти тащат на себе, это неудобно. Тихо и беспомощно всхлипывает Рида.

— Ну-ну, успокойся, девочка. Ты будешь великой Чародейкой, если перестанешь давать волю любым своим чувствам.

— Как ты можешь так говорить, — протестующе шмыгает носом девушка, — когда ты сама пообещала им свою смерть?

Бесконечная усталость давит на тело, веки наливаются свинцовой тяжестью, и закрываю глаза. Губы ещё дёргаются, хрипловатым шёпотом выплёвывая слова:

— Какая разница, моя девочка? Умереть сейчас или неизвестно когда, от яда? Первое мне кажется более достойной смертью, это единственное, чем я ещё смогу помочь вам. И это, во всяком случае, лучше медленного угасания и ожидания дня, когда все настойки станут бесполезными.

— Тебе как Магистру было бы обидно умереть так? — интересуется Кэта. Вместо кивка зеваю, но похоже это всё-таки расценили как знак согласия.

— Я вообще боюсь умереть, — удаётся выговорить эти простые слова на удивление чётко. — А если придётся умирать, то боюсь умереть напрасно.

После этих слов проваливаюсь с чистой совестью и чувством выполненного долга в глубокий сон на грани обморока.

Три дня прошли быстро. Даже излишне быстро, потому что почти два из них я валялась бревном, определяясь с Той и Этой Стороной. Иногда в бреду видела суровое лицо ученицы с плотно сомкнутыми губами. И я пугалась её взгляда — острого, пронизывающего, направленного вглубь себя. Девушка изменялась, заставляла себя измениться.

Когда я наконец смогла подняться с кровати, всё оставшееся время пыталась втолковать Риде, чему ей надо учиться в первую очередь, а что можно отложить на потом (Силу Ночи я, конечно же, приписала ко второму пункту). Пришлось, сцепив руки на удачу, рассказать Риде, что мы являемся Верными. Девушка восприняла новость на удивление спокойно. Она уже смирилась с моей смертью и её возможными последствиями. Хорошо. Она хоть частично подготовила себя к тому, что должно будет произойти независимо от её желания.

Но она всё равно не знает, что такое терять Верную. Увы.

Отловив в последний день Кэту, я строго наказала ей следить за моей девочкой и обучить её самоконтролю (обязательно!). Женщина усмехнулась и обещала выполнить мою последнюю волю.

Накануне вечером я останавливаюсь в замешательстве. Всё, что я наметила на эти дни, я сделать успела. То есть раздала всем указания, что надо делать после моей смерти. Теперь ловлю себя на мысли, что мне совершенно нечем заняться! И это перед смертью, хотя до этого мне казалось, что я и за целый круг ничего не успею.

В глубокой задумчивости возвращаюсь в нашу комнату, вспоминая все ритуалы родного клана, которые надо будет выполнить. Стоит следовать предписанному хоть раз в жизни. В её конце.

Что там в списке первое?

Прощение и прощание. Простить всех и просить прощения самой. Чем-то напоминает исповедь церковников… Впрочем, единственные, у кого я действительно готова просить прощения, рядом со мной и с ними я буду прощаться завтра. Со всеми остальными встречусь на Той Стороне. Там и обсудим, кто и перед кем виноват.

Очищение крови. Бесполезно. Отравленная ядом, она отзывалась до сих пор лишь потому, что от этого зависела жизнь Верной, только ради которой мне и стоило жить.

И Путь-за-Гранью. Но это уже мне решать после смерти.

Удивлённо вздыхаю. Даже ритуалы клана кажутся в моём случае бесполезными.

— Дикая, ты здесь? — запыхавшаяся Рида вбегает в комнату. Растрёпанные, спутанные волосы рассыпаны по спине, седая прядь стальной змеёй обвивает шею. — Я тебя везде ищу!

— Искать меня? Зачем? Я весь день была здесь.

— Как-то странно ты здесь была, — устало ворчит ученица, плюхаясь на кровать и бессильно сложив руки на коленях. Несколько мгновений сидит безвольной сломанной куклой, затем приободряется снова. Знаю почти на инстинктивном уровне, что эта бодрость фальшивая, с трудом натянутая маска на лик скорби. Чёрные глаза-омуты кажутся провалами в никуда на улыбающемся юном лице.

— Я вот о чём хотела с тобой поговорить… — скороговоркой начинает девушка, но смущается и замолкает. Лживый образ стекает с неё, болезненно обнажая истинную, ничем не прикрытую суть, которую сама девочка видеть пока не способна. — Ты ведь мне рассказывала, что есть возможность воскресить душу?

Холод, страх, недоумение, обида, боль. Завершающим штрихом — усталость.

— НЕТ.

— Что — нет? — удивлённо переспрашивает ученица, поднимая на меня заплаканные глаза.

— ТЫ МЕНЯ НЕ ВОСКРЕСИШЬ.

— Но почему? — В голосе Риды звенит горькая обида.

— Потому что Я так сказала!

Медленно перевожу дыхание. Усилием заставляю расслабиться натянутые струной нервы, охотно откликающиеся на любое, даже самое слабое прикосновение. Тихо, Дикая, ти-их-хоо… Медитативный вздох, другой… Моя девочка ждёт пояснений.

— Во-первых, нельзя выдернуть душу с Той Стороны без её согласия, — надменный учительский тон даётся легко и естественно, как дыхание. — А моего согласия ты не получишь.

Взглядом показываю, что эта тема закрыта, но Рида не желает следовать моим правилам. Упрямо сжав полные губы, она выдерживает мой взгляд и ещё долго не отводит свой.

— Ты же говорила, что боишься умереть, — напоминает девушка. Можно подумать, я когда-нибудь смогу это забыть. — Так почему же ты отказываешься от второго шанса жить?!

Поднимаю глаза к потолку, спрашивая всех богов сразу, за что они послали мне такую ученицу. Уже потом понимаю, что сама её такой сделала. Что ж, добавлю в её личность последние штрихи — смирение и принятие.

— Девочка, пойми, я боюсь не Той Стороны, а самой смерти! Процесса, перехода… как ещё это можно назвать?! Если бы я этого не боялась, ушла бы гораздо раньше! Теперь ты понимаешь, почему я не желаю возвращаться??!! Ведь только там я смогу встретить всех, кто ушёл до меня! Думаешь, они тоже горят желанием возвращаться? — перевожу дыхание. Эмоциональная часть ответа далась мне тяжело, надеюсь, с рациональной будет хоть немногим легче. — К тому же, воскресить человека можно только через очень малое время после смерти, пока тело не начало разлагаться. Потом придётся искать для него другое… "пристанище". А душе оно может сильно не понравиться… Ты уверена, что сможешь призвать меня с Той Стороны? Для этого необходимо существование хотя бы трёх сестёр. Не стоит напоминать, что их нет, и пока не предвидится, а в тебе есть ещё сила Ночи, которая, наоборот, сделает всё, чтобы не дать мне воплотиться и будет пытаться превратить меня в тень…

Рида слушает внимательно, жадно впитывая слова. От своей бредовой идеи она уже, видимо, отказалась.

— Пожалуйста, — рот пересыхает, молитвенный шёпот болью прокатывается по горлу, — прошу тебя, дай мне быть в посмертии спокойной. Я хочу хоть там обрести то, чего не смогла добиться в жизни.

Девушка виновато смотрит в пол, затем, поддавшись неожиданному порыву, бросается ко мне на шею и плачет. Уже устав всему удивляться, глажу её по вздрагивающей спине, успокаиваю, что-то пытаюсь напевать, как маленькому ребёнку. Я даже не заметила, когда начала относится к ней, как к своей дочери. Девочка, моя девочка…

Мягкие сумерки рассвета высвечивают воду чистой сталью. Ровный слой хмари отражается в море на пару тонов ниже, создавая видение серебристо-серо-стального мира, на фоне которого вырезан из чёрного дерева фигурный корабль, болезненно-чёткий, до чудовищности прекрасный.

Моряки, тихо ругаясь, заполняют трюмы объёмистыми тюками и бочками. Некоторые из них помечены замысловатыми меловыми знаками. И мне почему-то кажется, что эти надписи оповещают не об осторожности при переноске. Капитан, высокий крепкий мужчина в дорогом кафтане и тлеющей папиросой во рту, зорко следит за подручными. Кэта стоит чуть в стороне, опираясь на поручни. Её мечтательный взгляд направлен к выходу из порта. Женщина, мечтающая о путешествиях, магичка одного из самых влиятельных в прошлом кланов. Моя… кто? Наверное, всё-таки подруга. А если она меня таковой не считает… что ж, её право.

С ней я уже попрощалась. Взглядом полным благодарности и признательности.

Рида стоит прижавшись ко мне, словно пытаясь спрятаться, найти у меня помощи и защиты от всего этого мира, холодного, неоправданно жестокого, равнодушного. Прости меня, девочка, что не могу дать тебе этого. Я хочу тебе помочь, но хоть убей, не могу.

Хотя чего там уже убивать?.. Охотников я чувствую даже здесь, хотя двое из них (причём из разных пар) всего лишь наблюдают за нами издали.

Машинально провожу ладонью по волосам девушки, она поднимает лицо, позволяя мне заглянуть в её сухие глаза-омуты, в бездонной глубине которых теряются любые чувства. Похоже, Кэте не придётся учить девушку самообладанию — она научилась владеть эмоциями сама.

— Дикая, — тихо зовёт меня ученица. Чуть удивлённо смотрю на неё, вскидываю брови. Девушка доверчиво улыбается на мою привычную безмолвную иронию. — Твоя суть ведь жертвенность?

На одно мгновение замираю, а потом облегчённо смеюсь. Молодец, моя девочка!

— Как догадалась? — Чувствую, что она хочет, дико хочет ответить на этот вопрос, чтобы по-детски похвастаться, напрашиваясь на похвалу.

— Я… просто пыталась понять, чем ты руководствуешься в своих поступках. Всегда получалось, что ты стремишься спасти меня. А на себя тебе наплевать. Вот я и поняла… Я ведь ваша надежда на будущее?

Рассеянно киваю, скользя мыслями по краю площади, подсчитывая Охотников. Лениво размышляю над тем, чтобы по-тихому убить их всех и уплыть на архипелаг. Чтоб хоть ещё чуть-чуть быть рядом с моей девочкой. Раздавливаю заманчивое желание в зародыше, пока оно не стало сильным и сметающим всё на своём пути, как лавина. Или как цунами. Не достойно для Чародейки Крови нарушать подтверждённое словом клана обещание. Да ещё и перед смертью. Но их недоверие так и подмывает меня нарушить честное слово. Ведь Охотникам честь и честность строго противопоказаны, правда?

— Да, моя девочка. Ты — надежда на наше будущее. Скорее, залог того, что оно будет. Огонёк, зажжённый тёмной ночью.

Девушка успокаивающее улыбается. Верная… сколько она услышала в моих словах?

— А оно ведь будет? — спрашивает она так, словно я верховная жрица S'ien'ter, посвящённая во все таинства прекрасной богини.

— А это от тебя зависит, моя девочка, — тихий шёпот, мягкие обволакивающие интонации. — Мы дали тебе силу, мы дали тебе знание… Ты вольна сама распорядится ими. Хочешь, совершенствуй один или оба дара, хочешь, забудь о них, как о мимолетном сне… Здесь я тебе не указ.

Aueliende, что я говорю? Я же должна расписать ей её будущее так ярко и захватывающее, чтобы она приложила все силы для его воплощения… А я даю ей повод отказаться от всего! Разум поспешно ищет слова, способные исправить уже сказанное, а непослушные губы спокойно улыбаются, не желая уже ничего говорить. Всё как надо, всё правильно… дальше действительно будет только её выбор.

Один из матросов пронзительно свистит.

— Эй, мамаша с дочкой! Шевелитесь, а то без вас уплывём! — Грубый и прокуренный голос кажется мне ещё неприятнее. Рида с сожалением отстраняется от меня и жалобно безмолвно просит одним взглядом, который красноречивей любых слов. С печальной усмешкой качаю головой.

— Иди, моя девочка… Иди.

Где-то я уже это слышала…

Удержав её за локоть тихо шепчу:

— Нэссэра. Запомни это имя. Так тебя однажды будут звать. А теперь иди и не оглядывайся.

Рида послушно делает несколько шагов к трапу, начинает подниматься, но на середине не выдержав оборачивается. И в её глазах я вижу отражение своих. И горечь, тоску, боль и усталое удовлетворение, пульсирующее в глубине моих зрачков…

— Lerriss yini verts. Llet cerre.

Вот теперь — круг замкнулся.

Или спираль сделала очередной виток.

Рида упрямо сжимает губы и бегом поднимается на палубу, к Кэте. Магичка мягко обнимает перепуганное дитя, но смотрит только на меня. Вернее, мне за спину. Последний кровавый страж с непонятным упорством пытается прикончить гостя. Суровым окликом отправляю его за Ридой. Её должен охранять хоть кто-то, пока она так беззащитна. С удивлением встречаю волну сопротивления и недовольства. Этот страж с сутью моей матери пытается высказать своё мнение — Чародейка Крови Селин никогда не отличалась покладистостью. Но страж не смеет спорить с создательницей. Пусть охраняет мою девочку. До последнего луча солнца.

Стремительно, на пятках развернувшись, вижу Мастера, неподвижно стоящего за моей спиной. На его ладони покачивается тяжёлый медальон: на светлой матовой стали блестит меч, объятый пламенем. Широкая алая кайма с чёрными насечками намекает о всеобщей смертности, и таких талантливых одиночек как я — в первую очередь. Рубин, изумруд, сапфир и алмаз, вплавленные в толщину медальона, наливаются внутренним светом.

Понимаю, что он стоит тут давно. И он мог бы убить меня уже сотню раз, но… Снисходительно-жалостливо позволил мне прощаться с ученицей, как какой-нибудь сентиментальной барышне. В его глазах удивление мешается с толикой презрения — Охотнице не следует так ярко проявлять свои чувства, если это не азарт Охоты.

Складываю ладони перед грудью, в последней молитве. Только не сейчас! Не когда они смотрят!

Он понимает. Лёгкий кивок — едва заметное движение острого подбородка. Он встаёт рядом со мной, одна ладонь ложится на моё плечо. Вздрагиваю, пытаясь не уйти от этого прикосновения, которое раньше мог позволить себе только Кир. Но скупое тепло не пробивается под одежду.

Стоим. Долго, неподвижно. Как неживые. Такие же спокойные, отстранённые. Ждём.

Тёмный силуэт корабля медленно исчезает вдали. Острое зрение Чародейки позволяет долго, очень долго различать на корме две прижавшиеся друг к другу фигурки. И я знаю, что они не отводят взгляд от двух таких же едва различимых точек-людей, оставшихся на пристани. По связи Верности приходит удивительно горестное ощущение, похожее на стон. Раньше так часто стояли мы с Киром, Риде на один момент могло показаться… Ей и показалось.

Когда корабль исчезает из виду, рука на плече тяжелеет и сжимается, удерживая меня на месте. Но я не собираюсь бежать куда-либо. Оборачиваюсь к Мастеру и склоняю голову в знак готовности. Он едва уловимо касается моего лба губами в безмолвном прощании с одной из своих подопечных. Краем сознания отмечаю, как расслабились полтора десятка Охотников, готовых уничтожить меня в любой момент.

Всё пройдёт как надо.

Цепочка медальона не нагревается и не становится холоднее. Она не сжимается и не движется. Она просто парализует дыхательные пути. Медленно, слишком медленно. Мастер не смог отказать себе в удовольствии причинить отступнице как можно сильнейшую боль. По деревенеющим губам скользит неуловимая, лёгкая, иронично-философская улыбка. Я не буду молить об освобождении. Я знаю, какая смерть ждала бы меня от яда. О, Мастер, ты этого не знаешь! Как не знаешь и того, что любые причинённые тобою мучения для меня незначительны.

Я благодарна тебе.

Лёгкие пару раз конвульсивно дёргаются, от нехватки кислорода, острая головная боль шипами-иглами разрывает разум.

Больно.

Больно!

Бо-ольно…

За болью — тьма.

Руки сами собой поднимаются к горлу, пытаясь оттянуть свободно лежащую на груди цепь. Острой вспышкой — осознание последнего мгновения жизни. И последние видения-ощущения.

Уходящий Мастер Охоты, острое чувство горечи и усталого равнодушия "делайте-что-хотите-я-устал-мне-всё-равно" оставшееся витать над моим телом, изломанной куклой лежащем на камнях набережной.

Охотники. Люди, добровольно отдавшие себя в рабство Гильдии и уверенные в своей абсолютной свободе. Они тоже уходят прочь, удручённые. Сегодня вечером, в самом дешёвом кабаке, они надерутся все, поминая погибшую пару Охотников Смерти.

И где-то слишком далеко отголосок неистовой, неудержимой истерики. Верная почувствовала смерть сестры. Со всеми вытекающими.

Всё это разум осознаёт и запечатлевает меньше, чем за один вздох, которого у меня нет.

Распахнутые глаза цвета тёмного серебра смотрят в никуда. Солнечный огонь умирает в них, покидая последнюю из своего рода.

Лишь тьма, Тьма, Тьма… Но и она исчезает в пустоте. По привычке с удивлением отмечаю, что здесь нет ничего. Совсем. Абсолютно.

Только ветра. Квинтэссенция свободы в понимании Чародеек.

М-да. Как-то не так я представляла себе Ту Сторону. Совсем не так.

Впрочем, это ничего не меняет.

Путь-за-Гранью. Выбор будущей судьбы. Развоплощаться я не собираюсь (а надо бы…), мне слишком жалко (жаба душит!) терять накопленные за мою не слишком длинную жизнь знания и наблюдения. Значит, в ближайшую вечность я абсолютно свободна, раз перерождаться меня тоже пока не тянет.

Опытный аналитический разум привычно проигрывает десятки различных вариантов. Искать… близких мне людей? Передёргиваюсь, словно залпом выпив уксуса. Спасибо, не надо мне такого счастья. Перед Шаннеей мне показаться стыдно, перед отцом и матерью как-то… страшно. Ведь всю вечность испортят нотациями на тему "как надо было жить, чтобы сейчас не было стыдно". Кир?.. Хм… Мне этого… Сына Ночи и в жизни хватало по самые уши. А то, что я так и не успела ему сказать… пусть останется на моей и без того не слишком чистой совести.

Без дела и цели мотаться по (уже!) Этой Стороне? Как-то не прельщает.

С детским, первобытно-интуитивным страхом понимаю, что мне нечего делать. Совсем.

Я — пущенная стрела. Давно мёртвая личность, которой стоит лишь утратить волевой стержень, и она развеется. Не пеплом, от которого хоть что-то остаётся, мелкими крупинками оседая на землю. Пустотой.

Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ОБО МНЕ ЗАБЫВАЛИ!!!

Импульсивное, порывистое отрицание вихрем обновления проходит по личности или её остаткам. Липкий холод абсолюта отступает, сметённый моим отчаянным страхом. Вся моя сущность содрогается от самой возможности потерять себя.

Тихий тёплый ветерок успокаивающе обволакивает меня своей свистящей песней, суля нежный покой. Чувствую облегчение, словно долго, слишком долго, напряжённо ждала чего-то и дождалась. Позволяю ветру нести меня в никуда, блаженное, бесконечное никуда.

О том, что ветер может причинить мне вред, я даже не задумываюсь. Во-первых, ветра — извечные союзники Чародеек, их поддержка, сила с которой они могут общаться на равных. Их восторженная суть. А уже во-вторых, здесь — посмертие. Причинить больший вред мне просто не возможно.

Тихий, такой знакомый смех раздаётся совсем рядом, терпкой волной прокатывается по окружающему миру. Чуть позади, из затвердевших потоков несуществующего воздуха, формируется сияющая фигура.

— Шанни? — с беспочвенной надеждой спрашиваю я. Да мало ли какие духи бродят здесь! И почему я решаю, что это — непременно моя Верная?

Но довольный смешок обжигающей волной света подтверждает мою догадку.

— Здравствуй, Ал'эра, — звонкий девичий голос врывается сумятицей в мой разум. — Хотя пожелание здоровья в нашем состоянии больше смахивает на утончённое издевательство, не так ли?

— У всех мёртвых одна реакция на это слово? — вырывается прежде, чем я успеваю подумать.

Нахожу в себе силы поднять глаза и не отрываясь смотреть на неё. Моя Шаннея по-прежнему прекрасна, она как и раньше задорно улыбается и готова рассмеяться по любому поводу. Но в наполненных несуществующим светом глазах плещется… мудрость?

— Не ожидала увидеть тебя… здесь.

— Если признаться, — она лукаво склоняет голову, — я тоже. Особенно так рано.

Молчим. Я не знаю, о чём можно говорить с ней. Я и раньше с трудом отыскивала темы для разговора: Верная была готова днями трепаться о своих романах, я разглагольствовала о различных заклинаниях. Сейчас нам тем более не о чем говорить.

— Прости, — набравшись храбрости, всё-таки говорю ей это.

— За что? — простодушно удивляется девушка.

— За то что предала, — покаянно начинаю перечислять свои прегрешения перед ней. — Не последовала за тобой сразу. Терпела, отмахивалась от собственной совести, находила себе оправдания, — замираю, не решаясь признать за собой самое страшно — отказ от неё, от её памяти. — Приняла вторую связь Верности.

— Но… — лицо Шаннеи кажется мне… ошарашенным. За вуалью сияния это тяжело увидеть. — Это же прекрасно!

В смятении поднимаю взгляд.

— Я ослышалась?

— Нет.

Задумываюсь, пытаясь анализировать ситуацию. Верная смеётся над моим вытянувшимся лицом.

— Неужели ты думаешь, что всё своё посмертие я страдаю от разрыва клятвы? — насмешливо интересуется она. Честно признаться, я именно так и думала. Она лишь качает головой. — Делать мне больше нечего, кроме как над своим чувствами релаксировать. Сама-то сильно из-за оставленной Верной переживаешь?

Не сразу понимаю, о чём идёт речь.

— У меня просто не было выбора, — начинаю сбивчиво и путано оправдываться. — Она была шансом возрождения Ордена!

Шаннея лишь отмахивается от моих слов, как от надоедливых мух и ностальгически вздыхает:

— Неужели, когда я была человеком, тоже могла долго страдать из-за всяких пустяков? Даже не верится…

Возмущённо задыхаюсь. ЭТО — пустяк?! А что же тогда тут им не является? Разум услужливо выдают одно единственное слово, и я вынуждена успокоиться. Действительно в смерти свои правила, и перед мёртвыми раскрываются пути, неведомые живым. Может, стоит тогда отбросить всё связанное с жизнью?

Верная с лукавой покровительственностью следит за моими мыслями, словно я их в слух проговариваю. Поймав мой подозрительный взгляд, она печально качает головой.

— Эх, Ал'эра, Ал'эра, ты всегда слишком крепко держалась за всё, связанное с жизнью, и тебе будет не легко разучиться мыслить её категориями.

Схватив меня за руку, Верная тащит меня вперёд и вверх, если направления имеют здесь какой-либо смысл. Ветра услужливо подхватывают нас на свои беспёрые крылья. Сквозь их ликующе-торжественную песню доносится голос Шаннеи:

— Не узнаёшь? Это — наши сёстры! Мы становимся ветром, становимся свободными! Это мечта любой из сестёр!

— Что ж, я никогда не была образцовой Чародейкой, — пытаюсь мрачно отшутиться, откреститься от своих ощущений. В полёте по несуществующему небу слишком чёток и болезнен контраст между царящей здесь легкокрылой беззаботной радостью и моей замкнутостью, закостенелостью мышления, эгоцентризмом. Они не будут подстраиваться под меня, независимо от того, что я была Магистром. Сколько ещё более величественных Чародеек свободны здесь от своих обязанностей?

— Не мучь себя, — ласковый совет пропет мне ветром, который был моей матерью. И я отказываюсь от своих мыслей и чувств, позволяю ветрам нести меня туда, куда им вздумается. Приходит истинное понимания Бега С Ветром — единение с нашими павшими. Ведь нам не нужны летописи, чтобы помнить.

— Тебе надо было родиться птицей! — смеётся Верная эхом своего голоса. Встревоженно оглядываюсь, но она ещё здесь.

Снова на Грани. Осознание этого не радующего факта оформляется в тихий измученный стон. Впрочем, на этот раз воскрешение мне не грозит.

Верная так стремительно оказывается рядом, что я не замечаю её движения. Невесомые руки ложатся на плечи.

— Если ты так цепляешься за жизнь и её предрассудки, почему бы тебе не жить хоть как-нибудь? — Она тепло и уверенно смотрит мне в глаза, и я понимаю, что отказать ей не смогу никогда.

— Только не уходи, — осторожно прошу я, но она всё равно лишь улыбается.

— Мне лучше быть с сёстрами, летать ветром, смеяться и петь, что скоро наш клан возродится. А ты присмотри за своей Верной.

Не могу удержаться от ядовитого злого смешка.

— Как?

Мечтательно прикрытые глаза, улыбка, танцующая на чувственных губах, ощущения ветра в человеческом теле.

— Ты найдёшь способ, — уверенно обещает Шаннея, будто говорит о чём-то обыденном и незначительном. И я ей верю.

Бросив на моё сумрачное лицо насмешливый озорной взгляд, она бросается мне на шею, порывисто обнимает и довольно смеётся. Она — само воплощение детской безудержной радости, которой не нужны причины и которую так легко омрачить.

— Ради меня, ладно? — умильно просит Шаннея. — А я буду твоим персональным ветром!

Грустно смеюсь, глядя на её тающую фигуру. Лёгкое разочарование, что даже в смерти мне нет покоя… Впрочем, усталости тоже уже нет. Впереди дурная бесконечность, и почему бы не провести хотя бы пару десятков лет с пользой и удовольствием?

Не задерживаю Шаннею глупыми просьбами, пытающимися восстановить хрупкую иллюзию, тщательно мною созданную. Ей будет лучше среди других свободных ветров. Быть ветром — кто из Чародеек не мечтал об этом?

Только те, кто не был птицей.

С мрачной предвкушающей улыбкой оборачиваюсь в сторону Жизни. Конечно, вселиться в тело и жить снова у меня не получится. Так я и не собиралась.

Ведь гор-раздо интересней быть напоминанием о самой себе, эдаким символом, ни к чему не обязывающим, ни чем не обязанным. Но способным видеть, слышать и думать.

В конце концов, у стрелы просто не может не быть цели.

Пожилая женщина с суровым лицом и уставшим, опустошённым взглядом третий день сидит в каюте рядом с изящной молодой девушкой, вероятно, своей внучкой. И тёмные волосы Кэты, и ранняя седина в шёлке волос Риды неприятно удивляют моряков, про себя считающих эту пару порождениями тьмы.

Им всё равно. Точнее, всё равно только Кэте. Рида уже который деть не приходит в сознания, бьётся в лихорадке, от которой не помогают многочисленные настойки пожилой магички. Нервные расстройства лечить почти не возможно. Женщина тяжело вздыхает. Унылое серое море и тяжёлое небо, словно давящее на плечи, действуют не лучшим образом и на её самочувствие.

"Бедная девочка, — мысли текут по уже проторенным каналам, повторяясь раз за разом, впечатываясь в податливое сознание. — Дикая ей мать заменяла… Да и я не много протяну… Бедная девочка…"

Со вздохом Кэта осторожно поправляет влажную ткань на лбу Риды. Влажный затхлый воздух каюты может вызвать у неё обострение — организм ослаблен долгой истерикой, нервы растрёпанны, как нищенские лохмотья… Сколько же времени ей понадобится, чтобы прийти в себя?

Женщина медленно, словно тщательно отсчитывая движения, выходит из каюты. Над палубой гуляет хулиганистый ветер, треплет волосы, разрушая кое-как скрученные в причёску локоны. Хлопают паруса, трепещут флаги, даже спущенные. Придерживаясь за снасти, магичка подходит к краю кормы, опирается на обрешетку. Рассеянный взгляд безостановочно скользит по воде. По истечению довольно продолжительного времени Кэта отрывается от расслабленного созерцания и выискивает взглядом капитана. Узнаёт, что в архипелаг они войдут завтра утром и уже ближе к обеду смогут высадить пассажирок на одном из островов. Договорившись на всякий случай, если Рида не придёт в сознание, насчёт носильщика их немногочисленных вещей, магичка снова возвращается к ленивому ничегонеделанью. Прислонившись спиной к мачте, она слушает крики чаек и свист ветра.

Резкий, резонирующий крик-вопль выводит её из задумчивости. Матросы с суеверным ужасом смотрят в небо, но быстро успокаиваются. Один буревестник, пусть и довольно крупных размеров, ещё не причина для паники.

А вот едва очухавшаяся и вылезшая из каюты Рида — причина хотя бы для долгой и нудной лекции о том, как нельзя относится к своему здоровью. Впрочем, девушка выглядит вполне здоровой, только сильно растрёпанной и заспанной. О истерике ничего не напоминает.

Споткнувшись о встревоженный взгляд Кэты, девушка успокаивающе приподнимает ладонь.

— Со мной всё в порядке, — с размеренным спокойствием произносит она. Магичка с внезапной горечью понимает, что девушка не позволит себе больше доверять и привязываться к кому-либо. Хорошо, что хоть седых прядей не прибавилось.

Буревестник с пронзительным криком кружит над палубой корабля, словно выискивая кого-то, а затем камнем падает вниз, заложив крутой вираж над головами матросов, от удивления бросивших свои обычные занятия. На одного из мужчин падает чёрно-белая клякса, которую тот с руганью начинает смахивать. Его друзья со смешками припоминают различные приметы.

Кэта с грустью улыбается своим путанным мыслям, разглядывая усевшуюся на снасть рядом с Ридой птицу.

"Это было вполне в стиле Дикой — покрасоваться и нагадить хоть кому-нибудь. Правда, до последнего в прямом смысле слова она не опускалась…"

Буревестник наклоняет голову и обводит всех серебряными бусинками глаз, словно со старческой ехидцей заглядывает в душу. Рида робко касается перьев птицы и, не встретив сопротивления, начинает поглаживать крылья буревестника, блаженно прищурившего глаза.

— Старая птица, — с отстранённым спокойствием произносит девушка, заметив седой пух под перьями. Буревестник полушутливо-полусерьёзно щелкает клювом и с хриплым клёкотом-смехом взмывает в небо.

Рида провожает его по-детски изумлённым взглядом. Её не покидает ощущения солнечного серебра в воздухе и воде.

Птица лениво кружится над кораблём, не обращая внимания на суету, царящую внизу. Есть только упругий ветер под сильными крыльями и одуряющая даль моря.

Эпилог

Я не могу этот город любить

Пусть будет сердце из чистого льда

И то, что зовут они кровью, только вода

Пикник

Прозрачные серебристые лучи пробиваются сквозь щели стенах, яркими пятнышками падают на пол. Высокая женщина, сидящая на полу, лениво пересчитывает их взглядом. И всякий раз их число у неё не сходится. Но это её не волнует, её внимание отвлечено на другие, более важные занятия.

Она контролирует свой клан.

У двери развалюхи раздаются тихие голоса, и ей приходится прислушаться. Сейчас она наиболее уязвима, не сможет сразу среагировать на опасность, но ослаблять хоть одну из групп, чтобы назначить телохранителей, она не решилась. Спрятаться получше, чтобы не нашли, замаскировать биение своего сердца, тепло тела. Воинам надо сражаться, а не охранять от призрачной опасности её, способную в одиночку расправится с десятком хороших воинов. К тому же, кровавый страж стоит за её спиной не просто так.

Дверь, запертая изнутри на некое подобие засова (пара гнилых досок, заклинивших её крест на крест), пару раз дёргается в обе стороны, сначала от вежливого стука, потом от попытки её открыть. А затем нежданным гостям надоедает быть вежливыми и они применяют силу, которую трухлявое дерево выдержать не может. С тихим хлюпом дверь слетает с петель и падает на пол, усеяв его мелкими щепками и подняв в воздух пыль.

Голоса доносятся всё отчётливее.

Женщина сжимается, край сознания, фиксирующей происходящее в жалкой лачуге на окраине деревни, передаёт телу сигнал опасности, но… Но. Без подтверждения аналитическим центром выдрессированное тело не реагирует. А аналитически центр сейчас просчитывает возможные ходы групп и противодействия, которые эти ходы могут вызвать. Ему нет дела до какой-то там опасности, которая угрожает какой-то там сестре, когда он руководит всем кланом!

Двое осторожно входят внутрь покосившегося домика, прикрывая лица рукавами. Оглядываются, приноравливаясь к сумраку. Затем один из визитёров медленно подходит к сжавшейся женщине и преклоняет перед ней колени.

— Госпожа, всё уже закончилось.

Тихий, удивительно бесчувственный голос успокаивает ту, которую назвали Госпожой. Она доверчиво закрывает беспросветно-чёрные глаза, её лицо приобретает выражение безграничного спокойствия. Двое почтительно молчат.

Когда Госпожа открывает глаза, в её зрачках пылают алые звёзды, пульсирующие в ритме её пульса. Она легко и изящно поднимается, со спокойным достоинством кивает своим верным ученикам. Те так же молча выходят из домишка следом за ней.

Госпожа останавливается в нескольких шагах от крыльца, сквозь доски которого проросла запорошенная инеем трава. С удовольствием и упоением женщина вдыхает ледяной летний воздух, прозрачно-чистый и свежий. Лучи только что вставшего солнца танцуют по её волосам, иссиня-чёрным, словно впитывающим свет. Длинные локоны перехвачены серебристыми лентами на уровне лопаток и поясницы, единственная седая прядь на правом виске скручена в жгут и перевита шелковой багряной лентой с чёрной вышивкой. Ученики не раз спрашивали Госпожу, что означает эта перевитая прядь, которая остаётся неизменной при любой причёске. Женщина всегда отвечала, что это знак траура и закрывала тему, не желая рассказывать об этом что-либо ещё. Не говорила она также и кровавом мареве, вечно висящем у неё за плечом. Мареве, формирующимся в человеческую фигуру и убивающим прежде, чем опасность для Госпожи становится явной.

Она вообще очень странная женщина, Госпожа, Владыка Клана, сколько бы имён у неё не было. Пламя Ночи, миледи Нэссэра очень привередлива в их выборе.

Парень и девушка, выглядящие очень юными, если не обращать внимания на древние, пылающие алой тьмой глаза, терпеливо ждут, когда их Госпоже будет угодно к ним обратиться. Наисса и Лерк, одни из первых пришедших к ней, до абсурдности верные ей, не сводят с неё глаз. Только если во взгляде девушки светится спокойное уважение, то взгляд её брата более горяч. Да и направлен он не в спину, а чуть ниже.

Всё-таки, Нэссэру, Верховную Старшую, признают самой красивой женщиной в многочисленном клане не из лести, которую Госпожа терпеть не может. Молодое лицо, лишённое возраста, словно застыло с иронично-горькой улыбкой на полных чувственных губах, миндалевидные глаза вечно прищурены и словно заглядывают в душу. Идеальная и для танцовщицы, и для воина фигура свела с ума уже не одного мужчину, не смотря на многочисленные слухи о возрасте Госпожи, давно уже перевалившим за пару сотен лет.

Даже самые старые ученики помнят её всегда такой же. И уже тогда она была безумна стара по человеческим меркам.

Нэссэра лениво смахивает со своей одежды собранную в лачуге пыль. Дорогой костюм из чёрного прочного материла и тёмно-бордовый плащ, сколотый у горла серебряной фибулой, усыпанной мелкими рубинами, идеально сочетаются, создавая впечатления полной гармонии.

С неба с пронзительным криком пикирует крупный буревестник, неловко садится на ветку дерева, скрючившегося над крыльцом. Прищурив пылающие солнечным серебром глаза, птица наклоняет голову сначала на один бок, затем на другой, под разными углами рассматривая Госпожу. Нэссэра тепло улыбается ей, привычно протягивает руку, поглаживая гладкие перья. Об этом буревестнике, вечном спутнике Госпожи, легенд в клане ходит не меньше, чем о ней самой. Птица, будь она просто птицей, давно уже была должна умереть, но судя по всему, о наличии смерти её просто забыли просветить. Умная и чуткая, она иногда просто своим видом способна напомнить Госпоже о наличии совести или чувстве самосохранения. И за это советники и помощники Верховной Старшей были ей благодарны.

Мотнув головой, словно отгоняя лениво текущие мысли, Владыка Клана знаком подзывает к себе Наиссу.

— Да, Госпожа, — с лёгкой вопросительной интонацией произносит женщина, ожидая вопросов Верховной Старшей.

— Ситуация в стране, выполнение задания, последствия.

Наисса на мгновение прикрывает глаза, связываясь с одним из координаторов.

— Жители в тихом недоумении. Обычная смена правительства Церковью превратилась в вооружённый переворот, причём группой никому не известных, хорошо обученных людей, — в голосе женщины серебристо перекатывается ирония, направленная на всех сразу, а не только на деградировавшую императорскую гвардию.

За всепоглощающую иронию, цепкий ум интриганки и невероятные способности в области исцеления, Нэссэра и ценит свою неожиданную ученицу. Да, это надо было так нарваться… Едва вернувшись в Империю, остановиться у первой попавшейся бабки, медленно умирающей от чахотки, и походя её вылечить, не просчитывая последствий. Последствий, в виде двух подростков, брата и сестры, которым стукнуло в голову стать её верными слугами в благодарность за исцеление бабушки. То есть учениками. Стали. И Владыка Клана (тогда одинокая странница) ни разу ещё не пожалела о своём согласии. Они могут самостоятельно справится с любой возникшей проблемой, если самой Госпоже захочется срочно уйти в глубокий транс, и не принимают её слова за истину в последней инстанции (Госпожа тоже человек, и тоже может ошибаться, несмотря на свой порядочный возраст).

Правда, иногда обожание учеников переходит все границы, особенно со стороны Лерка. Но это, в сущности, мелочи.

— Вот как? — Тоже спокойно-ироничное, с лёгким оттенком удовольствия. За свою долгую жизнь Нэссэра мастерски научилась играть со своим голосом.

— Именно, — не отвлекаясь и не покупаясь на тщательно подчёркиваемое благодушие Верховной Старшей, Наисса продолжает свой доклад. Для тех, кто довольно долго (около пары веков) знает Госпожу, не составляет труда ощутить её слабость и измождённость, пробивающиеся сквозь ровные тона ауры. — Гвардию перебили прежде, чем воины вообще осознали сам факт нападения.

— За века моего отсутствия они слишком расслабились от спокойной жизни, — философски замечает Госпожа.

— Династию вырезали церковники ещё до нас…

— Охотники? — внезапно перебивает женщину Нэссэра. Наисса удивлённо пожимает плечам, в которой раз поражаясь странной необоснованной ненависти своей учительнице к одной, отдельно взятой, Гильдии. За всё время своего пребывания в Империи, Госпожа не разу не пересекалась с ними, но ненавидела, пламенно, тихо, терпеливо, готовая вспыхнуть яростью, подобно медленно разгорающемуся пламени.

— Гильдия уничтожена. Как вы и требовали — вся правящая верхушка, включая всех Мастеров Охоты. — Молчание. — Могу я узнать, откуда вы так хорошо знаете вертикаль власти этой Гильдии?

Госпожа недовольно передёргивает плечами, приказывая возвращаться к докладу. Наисса послушно откладывает вопрос до лучших времён, ко множеству других таких же, на которые Госпожа не соизволила ответить.

— Самих Охотников заверили в их безопасности, собрали в одном помещении и обещали им, что вы соизволите поговорить с ними сами.

Нэссэра спокойно кивает, подтверждая данное её учениками обещание.

— Основные храмы Всеединого разрушены до основания. Самых влиятельных магов этого бога собрали в одном из помещений дворца.

— Поговорю и с ними. Что-нибудь ещё?

Наисса задумывается, прикидывая, какие ещё проблемы стоят внимания Владыки Клана.

— В Столице назревают волнения, — покусывая губы, сообщает женщина, но тут её внезапно перебивает Нэссэра.

— Лерк, — грозно одёргивает мужчину Верховная Старшая, — прекрати меня раздевать глазами! Сейчас не зима, мне холодно!

Женщина еле сдерживает смех, краем глаза наблюдая за ухмыляющимся братом, уже не краснеющим на слова своей тайной любви.

Буревестник несколько раз бьёт крыльями, словно аплодируя, и чуть не сваливается с ветки.

— Дальше, — благосклонно улыбается Госпожа.

— Возможно, что ближайшие часы на освободившейся трон полезет всякая шваль, готовая пообещать народу что угодно, лишь бы понадёжнее во дворце утвердиться. Особенно сейчас, когда нет тени за троном, Церкви…

— Императором станет тот, кто войдёт во дворец первым, — растягивая слова, словно смакуя их, хищно улыбается Нэссэра, взмахивая руками. Её изящную фигурку тут же подхватывает мягкий поток воздуха, быстро поднимает к тусклой бирюзе летнего неба. Ледяной диск солнца пылает смертельным холодом, вымораживая чувства. Но Нэссэра звонко смеётся упоительному чувству полёта, на её щеках стремительно замерзают непрошеные слезинки — наставница тоже так любила летать… Среброокая птица ловко планирует рядом с Госпожой, с изящностью и хрупкостью движений удерживая или меняя высоту. Гораздо ниже летят подхваченные ветрами ученики, не рискующие подниматься так высоко.

Простор Империи, самой большой страны на континенте, промелькнул за доли дыхания, растянувшееся во времени на часть дня. Столица, Жемчужина Империи, отражающая в себе все века, всё существование, подъёмы и падения страны, огромным полотном раскинулась внизу. Изящные, лёгкие дома, летящие силуэты многочисленных колоннад, просторные площади с фонтанами и монументами, удивительно правильными и геометрически совершенными. Огромный пустырь с сероватым песком, напоминающим пепел — здесь когда-то давно стояла Обитель Чародеек Крови, страшных ведьм, уничтоженных веков пять назад. Чёрный остов комплекса подавляющих своей громоздкой красотой зданий — всё что осталось от Дворцов Детей Ночи. Один район города был когда-то давно разрушен странными, страшными силами, но почти восстановлен, ещё более прекрасным чем раньше. Драгоценная Жемчужина, со своими изъянами, в оправе холодных, серебристо-изумрудных полей. И бесконечное полотно всё возрастающей толпы на улицах города…

Что ж, когда это всё происходило так, как планировалось?

Женщина чуть слышно вздыхает, оглядывается на буревестника, словно прося поддержки. Теперь — это её владения, удивительно прекрасные в своей пугающей холодной отчуждённости. И ненавидеть их она не имеет права. Но и полюбить эту землю она никогда не сможет. Ведь это не удалось даже той, чьё сердце было из звенящего льда.

Нэссэра изящно опускается на беломраморные плиты перед массивными дверями в зал дворца. Что удивительно, с виду совершенно целого. Неужели её ученики умудрились не нанести повреждений памятнику архитектуры? Или просто внутрь лучше не заглядывать?

Стоящие у распахнутых дверей ученики мгновенно узнают рухнувшую с неба (в прямом и переносном смысле этих слов) женщину, и стремительно опускаются перед ней на одно колено, прежде чем она успевает осмотреться. Госпожа ласково касается их голов, разрешая подняться.

— Миледи, — старательно маскирует в голосе восхищение под серьёзность один из охранников, совсем молодой парень, пламя в глазах которого большей частью подпитывает не сила, а восторженность, — Вас ждут в тронном зале. Наших… гостей уже туда пригласили.

Кивнув ему, Госпожа стремительно врывается внутрь. К её облегчению, великолепный дворец остался в целости и сохранности, даже дорогие гобелены висят на строго отведённых им местам. Или?.. В воспоминаниях одного из дворцовых слуг, этот висел на другой стене… Впрочем, цел и ну ладно.

Её ученики коридорах замечают её издали, и когда она проходит мимо, мужчины и женщины в тёмных, бордовых и чёрных плащах, неподвижно стоят, преклонив колено. Дань уважения к обожествляемой Госпоже, Владыке Клана. Клана Смерти.

По губам женщины скользит лёгкая неуловимая усмешка. Её детище, объединённые возрождённые кланы Ночи и Крови. Она смогла! Не допустила возобновление прежней вражды между ними. Все её ученики, как и она владеют обеими сторонами силы, но выбирают только одну для полного совершенствования. И лишь единицы способны довести владение и Кровью, и Ночью до абсолюта. Как она. Как её самые первые ученики, следующие за ней тенями, привычными и незаметными.

Ворвавшись в тронный зал, поражающий своими размерами, она легко кивает сразу всем присутствующим, отметая дежурные фразы и поклоны. В огромном, сводящем с ума своим пустым пространством зале служители Смерти, её ученики кажутся замершими в хаотичном беспорядке фигурами, мелкими и незначительными. Здесь только часть боевой элиты, остальные успокаивают народ на улицах. У некоторых даже получается.

На миг она замирает, позволяя себе удивиться мастерству древних архитекторов. Глядя на дворец, никто никогда не смог бы предположить, что в нём может быть столь гигантское помещение. Драгоценный, белый с серебристыми прожилками, мрамор с Олерских островов. Редкие колонны из rekk'ell похожи на сплетение инея, холодный свет пронизывает их, наполняя искристым сиянием. Высокий потолок кажется таким же недосягаемым как и небо простым людей. Воплощение одиночества и холода.

Странная, величественная, недосягаемая красота. Госпожа сдерживает удивлённый вздох восхищения. На один миг в ней просыпается она-прежняя, ещё та, что носила нелепое имя и сама была такой же нелепой. Она-прежняя обводит зал затравленным взглядом и робко интересуется у себя-настоящей, куда она ввязалась и справится ли она со всем этим? И Нэссэра начинает сомневаться. И не сразу вспоминает, что волноваться и сомневаться уже поздно. Какой смысл, если всё уже сделано?

Всё так же легко и быстро взлетев на высокий, отделанный массой удивительно сочетающихся драгоценностей трон, она спокойным кивком разрешает ввести гостей. Лерк и Наисса замирают за её троном, не как тени и кукловоды, а как реальная и очень опасная сила, готовая уничтожить саму Жемчужину во славу Госпожи.

Нэссэра лишь на миг закрывает глаза, заставляя свой разум переключиться в состояние лёгкого аналитического транса, когда сознание просчитывает происходящее на несколько ходов вперёд, выводя древо вероятных событий, зависящих от одного её слова. И среди них ей надо найти единственно верное.

Охотники. Толпа мрачных, сосредоточенных людей, не понимающих, что происходит. Им не дали повода напасть и разнести всё ради свободы. Им эту свободу пообещали.

Госпожа кривит губы в вежливой улыбке. Этим стоит объяснить, что неизвестная девчонка (насчёт внушительности своего вида она не обольщается) делает на троне.

— Я, Нэссэра Первая, с нынешнего дня Императрица по праву силы… вы можете принести мне вассальную присягу, как простые граждане… подвергаться преследованиям и гонениям вы не будете, если не будете нарушать законы…

Громкий, уверенный и очень звучный голос завораживает Охотников, никто не осмеливается перебить или просто переговариваться во время речи новой Императрицы. И ставить под вопрос её право занимать трон тоже. Сидящая на спинке трона морская птица с раскалённым серебром глаз пугает больше двух учеников, готовых в любой момент взорваться силой.

— Что будет с нашей Гильдией?! — кричит кто-то из толпы, дождавшись тишины. Нэссэра Первая, Императрица с сегодняшнего дня, с усталым спокойствием приподнимает брови. Возмутитель спокойствия Её Императорского Величества, смущённо кашлянув, представляется:

— Кьор из Охотников Стали.

Кивнув лично ему и этим немало Охотника удивив и чуть-чуть напугав (ровно на столько, на сколько это было необходимо), она спокойно отвечает:

— Её переформируют, — величественное и лаконичное. Всё. Императрица сказала, все услышали, остальные вопросы по этой теме неуместны. — Я обязательно подниму эту тему на одном из ближайших советов.

А вот это уже вызывает недоумение. Не Императрице давать пояснения подданным. Но она никогда не была лучшим образцом верности традициям.

Тишина, пустая, гулкая тишина. Усталая женщина на троне откидывается на высокую спинку, расслабляя плечи. Тонкие, прямолинейные мысли, как чертёж графиков и схем, снова приобретают изысканно-рассеянный ритм.

Сейчас. Она соединяет кончики пальцев, взгляд привычно останавливается на резко-гармоничной паутине шрамов на руках.

"Да, наставница. Ваша месть свершится. Вы ждали. Вы слишком долго ждали".

Буревестник над её головой нетерпеливо щёлкает клювом.

Госпожа тоже ждала слишком долго. Под полузакрытыми веками пылают дома аула, в её голове раздаются крики умирающих родичей, в горло забивается сухая земля…

— Церковники… — медленно, всё ещё пребывая во власти своих воспоминаний произносит она, глядя на фигуры в белых одеяниях. Молчащих. Даже думающих, что молчат гордо.

Глупые.

— Чего тебе надо от служителей Всеединого, отродье тьмы? — грозно спрашивает один из священников. Но лишь когда молчание слишком затягиваемся, и становится ясно, что Императрица ни за что не начнёт говорить первой.

— Покайтесь, — не сдерживая горький сарказм, предлагает Нэссэра. Тишина.

Вот он, момент истины. Когда вроде бы всё сделано, а удовольствия от мести нет и не предвидится. А раз так, то зачем же тянуть?

— Казнить. Объявить их бога, — женщина едва не передергивается от отвращения. — … мёртвым. Религию — запрещённой. Оставшихся служителей — подвергать гонениям.

Слово сказано.

Тишина.

Усталость. Тот момент, ради которого она прошла всю свою нелёгкую жизнь. Слушала наставления старцев на архипелаге Вечности, лазила по забытым, заброшенным храмам. Искала истоки. Начало, чтобы создать всё заново и без ошибок. Только ради того, чтобы этот момент был. Что будет дальше — это уже совсем другая история для неё.

Но в одном она уверена точно: ошибок наставницы она не повторит. Просто никогда не будет ставить целью всей своей жизни то, что однажды сможет выполнить. Или то, что однажды сможет исчезнуть.

Она никогда не будет стрелой, у которой нет ничего кроме цели и полёта к ней. Но вот лучником, посылающим в призрачную цель стрелу за стрелой она быть сможет.

Когда в зале затихает эхо шагов и протестующих воплей, Наисса осторожно спрашивает:

— Зачем вам понадобился трон Империи? Ведь не власти же вам захотелось? Её вам и так хватает.

Тишина. Сосредоточенный взгляд в пустоту. Усталая улыбка-оскал.

— Легализировать клан, уничтожить Церковь. Возродить старых богов. Довольно причин? Если нет, я придумаю новые.

Наисса смущённо пожимает плечами.

— Вы думаете, вам удастся так легко уничтожить старую веру?

— Легко ничего не даётся. Но я справлюсь.

Торжествующий вопль птицы в тишине.

Глоссарий

Alfie [Алфь'э] — Госпожа Душ, Хранительница Чувств, богиня, почитаемая горцами, не входит ни в один пантеон. По поверьям горцев, все чувства, эмоции и переживания им посылает именно Alfie, желая наградить или наказать человека.

Alleeste [Аллэстэ] — богиня тишины, спокойствия и умиротворения из младшего пантеона, изображается невысокой полной женщиной закрытыми глазами и мягкой улыбкой. Официального или неофициального жречества нет.

All'ier [аль'эр] — цветок, растущий у южных подножий Бессветных гор, находящихся на севере Империи. Самый прекрасный из всех цветов этого мира. Теплолюбив, поэтому цветёт только во втором-третьем осеннем десятидневье.

Aueliende [Аулиндэ] — Чернокрылая, Летящая-на-Чёрных-Крылах, Всемилостивейшая Госпожа, Благородная Незнакомка, Желанная Обитель и т. д. Богиня смерти, перехода через Грань, посмертия и возрождения из старшего пантеона. Изображается печальной женщиной без возраста, с чёрными расправленными крыльями за спиной. Официальное жречество — десять женщин, старше двадцати лет, десять учениц-помощниц у каждой. Имеют большое влияние, чаще используемое для изменения судебного приговора в делах об убийствах. Убийц милуют и забирают в послушники, как совершивших угодный Aueliende поступок. Но, как замечают многие, казнь милосерднее. На данный момент жречество уничтожено.

Имя Aueliende является искажением от Аиэнду, имени величайшей в истории некромантки, жившей в Предначальной эпохе.

Ferrielle [Фьэррэлль] — Миледи Непостоянство, богиня удачи, совпадения, случайностей из младшего пантеона. Изображается вечным ребёнком без лица, с тёмно-золотыми волосами, в ладонях лежат камни — в правой белый, в левой чёрный. Официального или неофициального жречества нет.

Heryill [Кэрь'ил] — бог спокойного пути из младшего пантеона, защищает всех странников, покровительствует исследователям. Высокий мужчина в плаще капюшоном, скрывающим лицо. Из-за этого в народе считается покровителем тех, кто творит свои дела в тени. Официального жречества нет, неофициальное жречество — все, кто к нему обращаются с просьбами: путешественники, исследователи, воры, "ночные бабочки" и т. д.

Ienmell [инмэлл] — инистый металл, самый прочный в мире. Инертен к магии, но силу начертанных на нём рун приумножает во много раз. Доспехи из этого металла пробить практически невозможно, как впрочем и остановить чем-либо оружие из него.

Добывается на территории небольшого княжества Террис, процветающего только благодаря месторождению ienmell. Данный металл добывается в южной расщелине Бессветных гор, где температура наиболее низкая на континенте. Самородный металл жидок, при нагревании твердеет.

Kaerr'eill [Каэр'эйл] — Вершитель Судеб, бог судеб, времени и рока из старшего пантеона. Отец Ferrielle. Изображается стариком, с провалами вместо глаз и клубком нитей в руках. Официальное жречество — несколько жриц, ведут отшельнический образ жизни и всё время прядут шерстяные нити для клубка бога. На данный момент жречество уничтожено.

Nar'Seneell [Нар'Сэнэлл] — Вестница Тьмы, богиня боли, страха, тьмы и теней из старшего пантеона. Старшая сестра Aueliende. В старшем пантеоне выделяется бессмысленной жестокостью даже среди далеко не добрых богов. Изображения не имеет. Официальное жречество — жрецы, удерживающие и подкармливающие Стражей Nar'Seneell неосторожными путниками, рискнувшими проходить слишком близко от святилища. На данный момент жречество уничтожено, Стражи никем не контролируются, нападают на всё живое.

Niella [ниэлла] — ядовитое кустарниковое растение, имеющее широкое распространение на восточной равнине за Сумрачными горами. Цветы и ягоды обладают ядовитым ароматом, способным свести с ума, порошок из семян — мгновенный яд, корневища растение обладают лечебными свойствами и очень ценятся, так как достать их очень сложно. Сок ягод в слабой концентрации разбавленный водой используют как анестезирующее средство.

Rekk'ell [рэккэл] — один из самых твёрдых камней, обладает абсолютной прозрачностью, так что его часто путают со стеклом. Вещи, выточенные из него, чаще всего существуют в единственном экземпляре и находятся в частных коллекциях, ценятся на вес платиновых звёзд, денежных единиц, обладающих в Империи наибольшей стоимостью.

Ret'teek [Рэттэек] — бог войны, разрушений, кровавых битв из старшего пантеона, младший брат Nar'Seneell и Aueliende, под стать сёстрам отличается жестокостью и беспринципностью. Изображается высоким мускулистым воином, в тяжёлых доспехах и с полным вооружением, хотя предпочитает кистень на длинной рукояти. Официального жречества не имеет, неофициальное — все воины.

S'ien'ter [С'иэн'тер] — Знающие, божественные близнецы из старшего пантеона. Бог S'ien'ter — бог знания, мудрости, памяти, изображается высоким и сухощавым седобородым старцем, со свитком в руках. Младшая богиня S'ien'ter — богиня интуиции, предвидения, прогнозов, изображается моложавой женщиной с седыми волосами, взгляд слепых глаз которой устремлён в пустоту. Официальное жречество божественных близнецов — жрецы, ведущие летописи и наблюдения за происходящем в мире, и жрицы, изредка пророчащие, но на удивление точно. Ещё не известно ни одного случая, чтобы они ошиблись. На данный момент жречество уничтожено.

Terrial [Тэрриал] — Владыка Грёз, Повелитель Снов, бог сновидений, бог наваждений из младшего пантеона. Изображается высоким темноволосым мужчиной с закрытыми глазами, традиционно одет в серую тогу и синий плащ, впрочем, в некоторых храмах он изображён в мантии снотолкователя, которым он также покровительствует. Официальное жречество — учёные, астрологи, занимающиеся толкованием снов, — на данный момент уничтожено. Неофициальное жречество — поэты, мечтатели, художники, все профессии связанные с творчеством.

Айлэрра Третья Кровавая — Магистр Алого Ордена во время Войны Гроз. Известна своей жестокостью, пристрастием к кровавым ваннам, якобы возвращающим ей молодость. Погибла во время обороны Лейкерской твердыни при невыясненных обстоятельствах, её смерть стала первым толчком к Войне Некромантов. Имя стало нарицательным, обозначает нерассуждающую жестокость в достижении своих целей.

Айкер — до конца Первой эпохи — вассалитет Империи; в гражданской войне, вошедшей в историю как Война Гроз, отвоевал себе независимость. После этого — Айкерское Королевство, более известное как Королевство Слёз.

Алиэра Вторая Дикая — последний Магистр Алого Ордена, после падения кланов разрушившая часть Жемчужины Империи.

Алый Орден Чародеек Крови — исключительно женский Орден или Клан Чародеек, использующих в своей магии только кровь, свою или чужую. Глава Ордена — Магистр, сильнейшая Чародейка, занимает свой пост всю жизнь, свою кандидатуру на Совете предлагает сама. Стать Магистром может любая сестра, если пройдёт испытание и трон её примет. В момент восхождения видит одну из картин своего будущего, которая, впрочем, может не исполниться. Во время отсутствия Магистра правит Совет Семи Старших.

Наибольшим могуществом Клан обладал в конце Первой — начале Второй эпохи, до войны Некромантов. Во время этой войны лишился Магистра и большей своей силы, но влияния на Императора не утратил.

Сёстры этого Ордена обладают возможностью призывать ветра, превращаться (очень редко) в своих животных-фамильяров и видеть чужие эмоции.

Архипелаг Вечности — группа довольно крупных скалистых островов, откуда на континент пришли боги старшего пантеона, потеснив старых богов, перешедших в младший пантеон. После богов, на континент перебрались и самые старшие магические кланы.

Бег С Ветром — одна из способностей Чародеек Крови призывать ветра и управлять ими, заставляя отнести себя на какие-угодно большие расстояния. Переносить таким образом могут только себя или своих сестёр.

Большой Двор — Императорский двор, употребляется при обозначении политических или социальных дел Столицы. К Большому Двору причисляется вся аристократия Империи.

Война Гроз — гражданская война, развязанная Айкером в борьбе за независимость, по сути своей начиналась как бунт, заканчивалась как завоевание Империи, остановленное у Лейкерской твердыни. Имя было дано из-за бесконечных гроз, бушевавших на территории всего континента.

Война Некромантов — скрытая война между Кланами Крови и Ночи, начавшаяся в конце Первой Эпохи и длившаяся несколько веков. До открытых столкновений не дошло, точные причины возникновения неизвестны. Предположительно — внезапная и непонятная смерть глав обоих кланов.

Гильдия Ночи — одна из многочисленных Гильдий, подобно жрецам S'ien'ter ведущая наблюдения за происходящими в мире событиями, но не из-за приверженного служения богу, а из-за понимания, что информация является самым дорогим товаром. Процветает при любой власти.

Гильдия Охотников — Гильдия наёмных убийц, жёстко структурированная, эффектно функционирующая. Верхушку власти составляет Глава Гильдии, которому все безоговорочно подчиняются, и Мастера Охоты, имеющие право карать Охотников за нарушение кодекса.

Отличительным знаком является овальный медальон с рисунком, отображающим суть наёмника, используемую им силу. К тому же медальоны являются контролирующим средством за Охотниками. Снять их невозможно, поэтому любой, кто принёс клятву и одел медальон, уйти из Гильдии может только на Ту Сторону.

Горцы — этнос, проживающий на территории Империи. Селятся большими семьями, в которые принимают не только кровных родственников или тех, что "седьмая вода на киселе", но и друзей, родичей друзей, друзей родичей друзей и всех, кто сможет завоевать доверие главы рода. Поселения горцев называются аулами и чаще всего строятся в нижней трети Бессветных гор. Горцы славятся своим воинским мастерством, но их образование ему обратно пропорционально, что, правда, этот немногочисленный народ дураками вовсе не делает. Мстительны и злопамятны.

Гранды — представители высшего дворянства, титул передаётся по наследству. Имеют право набирать собственную армию, обладают некоторыми привилегиями: они освобождены от налогов и пыток, им прощаются многие задолжности. Являются властителями Цитаделей.

Грань — завеса, созданная Aueliende, чтобы отделить Жизнь от Смерти. Вернуться с Грани, в отличии от Той Стороны, ещё возможно. Чародейки Крови и Сыны Ночи используют её силу в своих заклинаниях.

Дети Ночи — исключительно мужской Клан, по духу наиболее близок жречеству Nar'Seneell. В клане различают Принявших-Ночь, правящий совет; Ушедших-в-Ночь, боевую элиту; Внимающих-Ночи, Смотрящих-в-Ночь, Говорящих-с-Ночью и т. д. Используют в своих заклинаниях чистую силу Ночи, которую считают своей Госпожой. Обладают способностями развоплощать людей в тени, насылать безумие, лечить (в зависимости от выбора профиля).

Древний язык — язык используемый в Предначальной эпохе. Во Второй эпохе его используют только Сыны Ночи, жрецы S'ien'ter и некоторые гранды.

Жемчужина Империи — столица Империи, один из самых крупных и самых богатых городов континента. Признан самым прекрасным городом Ноктера.

Идальго — человек, происходящий из благородной семьи и получивший свой статус по наследству. Обладателя этого статуса невозможно подвергнуть позорным казням — повешение, сожжение, четвертование. Лишить идальго его статуса невозможно.

Калейдоскоп — игра Познания, позволяющая составить примерный психологический портрет человека, с которым играешь, узнать сильные и слабые стороны, стиль мышления. Поэтому играть с кем-либо в эту игру является знаком величайшего доверия или величайшей глупости.

В игре используются около ста карт (в зависимости от сложности: младший круг — 95 карт, старший круг — 120 карт), карты принимают различные значения в зависимости от взаимного расположения друг с другом и последовательности их открытия. Неизменным значением обладает только Иней: в середине игры он может изменить значение любой карты на противоположное, в конце — изменяет значение всех карт.

Каудильо — командующий войсками, чаще всего выбирается из высокородных дворян, реже — из выслужившихся простолюдинов.

Круг — один год в мире Ноктер, состоит из 700 дней. Выделяют четыре цикла — зимний (300 дней), весенний (100 дней), летний (200 дней) и осенний (100 дней). Самым холодным циклом круга является летний. Смена круга отмечается в первую ночь лета.

Лейкер — Лейкерские горы, горный массив, делящий континент на северную и южную часть. Один из самых холодных. Через него есть два перевала: восточный — Лейкерский перевал, западный — Перевал Поющих Ветров. Второй является искусственным.

Лейкерская твердыня — крепость, перекрывающая Лейкерский перевал и защищавшая его во время гражданской войны в последние круги Первой эпохи, после которой Айкерское Королевство, бывшее вассалитетом Империи, получило независимость. Твердыня знаменита тем, что сдерживала продвижение королевских войск на север на протяжении лета и не сдалась, даже когда почти все защитники были перебиты. В настоящее время от неё остались только развалины.

Малый Двор — Двор Гранда, малое аристократическое общество, относящееся к одной из семи Цитаделей. К Малому Двору причисляюся только кровные родственники гранда и местное дворянство.

Ноктер — название мира, присвоенное по имени его создательницы, одной из самых древнейших богинь старшего пантеона. Ноктерисс считается праматерью всех богов, но в старший пантеон входит только условно. Жречества не имеет.

Ожерелье — летнее созвездие из десяти звёзд разной степени величины и яркости. Замыкаются в правильный круг полной луной на одну ночь в круге, всё остальное время круг является нарушенным.

Орден Жизни — один из сильнейших магических кланов, властвующий над всем живым и творящий с этим живым всё, что только заблагорассудится. Точно выраженного управления не имеет, высшая степень признания в какой-либо специализации — Мастер. В Империи покровительствовал официальной оппозиции, существовавшей только благодаря поддержке Ордена, обусловленной традиционной неприязнью к кланам Смерти — Алому Ордену и Детям Ночи.

Павшие Воины — души (сути) погибших защитников Лейкерской твердыни, оставшиеся на Стороне Жизни. Именно их существование сделало Лейкерский перевал непроходимым и вынудило создавать Перевал Поющих Ветров.

Падение — эпизод в истории Империи, когда служители Всеединого уничтожали представителей старой веры и всех людей, обладающей магией. Иногда употребляется в более конкретных случаях, когда речь идёт об уничтожении каких-либо кланов. Общий промежуток времени Падения составляет около трёх кругов.

Полнолуние — наступает один раз в круг, в первую летнюю ночь, когда происходит смена круга и замыкается Ожерелье. Всё остальное время луна на небе не видна.

Хмарь — природно-магическая аномалия, большую часть круга скрывающая небо и поглощающая холод ледяного солнца. Рассеивается она только на 20 летних десятидневий, после чего всю землю покрывает толстый слой инея. Самую наибольшую плотность приобретает зимой.

Цитадели — семь Цитаделей Империи: Звёзд, Луны, Солнца, Ветра, Моря, Скал и Равновесия. Каждой из Цитаделей управляет гранд, род которых должен быть непрерывен. Управляющий гранд не имеет имени, его заменяет прозвище, с указанием на род или силу Цитадели. Прозвище является постоянным, закреплённым за династией, и все властители Цитаделей в веках зовутся одинаково.

Цитадель Звёзд. Одна из самых загадочных и неприступных, находится у западных подножий Бессветных гор, перекрывая выход с единственного перевала, соединяющего Террис и Империю, также защищает Звёздный тракт, проходящий от Жемчужины Империи до столицы Терриса. О способностях грандов этой цитадели ничего не известно.

Цитадель Луны. Самая южная Цитадель, защищающая Жемчужину Империи. Гранды этой Цитадели обладают способностью повелевать светом, фамильной чертой является бледная, с голубизной кожа и медовые волосы.

Цитадель Солнца. Стоит у Линии Льдов, проходящих у северной границы Империи. Гранды обладают способностью повелевать холодом и ледяным пламенем солнца. Фамильные черты: серебряные глаза и до серебристости белые волосы. На данный момент династия прервана.

Цитадель Ветра. Находится в северной низине, самой плодородной части Империи, где зимой теплее всего. Гранды могут управлять ветрами и погодой, что приписывается тому, что в их роду присутствовала Чародейка Крови. Сами гранды же утверждают, что это первая Чародейка принадлежала к их роду. Оба предположения неверны.

Цитадель Моря. Один из портов Империи, стоит у северного мыса моря Льда. Гранды способны управлять приливами и отливами, сдерживать дрейфующие айсберги в стороне от морских путей.

Цитадель Скал. Точное месторасположение неизвестно, Цитадель стоит где-то в Нэртесских горах. Гранды следят за вулканической активностью и по мере сил сдерживают извержения многочисленных, но не мощных вулканов и успокаивают землетрясения, которые способны и вызывать.

Цитадель Равновесия. Легендарная Цитадель, стоит в центре Империи, окружённая глубоким рвом, через который нет моста. Остался ли в ней хоть кто-то из грандов — не известно. Считается самой первой Цитаделью.

Эпохи — в истории Ноктера выделяют три эпохи: Предначальная эпоха (от сотворения мира до пришествия новых богов с архипелага Вечности) — эпоха двух империй: Тёмной (раздробленной на семь герцогств) и Светлой. В конце Предначальной эпохи, Светлая Империя была завоёвана объединённой Тёмной и стала её вассалитетом. Позже на месте империи Тёмной образовалась Империя, а на территории Светлой — Айкер. Первая эпоха (3075 круг от сотворения мира, пришествие новых богов — 4981 круг, конец Войны Гроз) — одна из самых спокойных эпох, единственная война была лишь в конце эпохи — Война Гроз. Вторая эпоха (начало — 4982 круг) текущая эпоха, началась с Войны Некромантов.

Оглавление

Джезебел Морган Охотники Смерти, или Сказка о настоящей Верности

Реклама на сайте