«Оборотень»

Etcetera Оборотень

"Оборотни бывают разные."

Знаток оборотней.

Вот уж за что ненавижу позднюю осень, так это за холода, дожди и еще за то, что травы мало. А та, что осталась, вся вялая и какая-то пожухлая. Высохшая, как обертка, в которую местный торговец колбасы заворачивает. Нет, мне то что. Не есть же я ее собралась, чего б другие не намекали, но все равно смотрится премерзко. И настроение сразу какое-то паршивое становится. Опять весны ждать.

В пивную я вошла, уже полдень наступить успел, надеясь, что мой старый приятель торчит там. Деньжата мои подходили к концу, и мы с ним договаривались встретиться и подзаработать. Не слишком честным путем, но что я виновата, что большинство тех, кто может позволить себе такую покупку, не способен удержать ее в руках. Сами они виноваты. А тут и зима наступает, и проворачивать подобное дельце станет сложнее. Догнать могут. В общем, только пара седьмиц и оставалась, чтобы на хлеб с маслом себе до весны накопить.

Талс Прохвост, бледный, рябой, невероятно веснушчатый парень, уже сидел за столом и ждал меня. Веснушки почему-то обсыпали его в любое время года как сыпью, так что лица за ними почти не видно. Тускло-русые лохмы, косая сажень в плечах, по крайне мере, он сам в это верит. Угу, но сам такой костлявый и долговязый, что этого другим не видно. Когда ходит, вообще сутулится и будто по земле стелится. Лишнее внимание, оно ему ни к чему. Судя по немного окосевшему взгляду, ждал давно и не меньше трех кружек выдул.

— Какого лешего? Я ж говорила не больше двух!!

Он вздрогнул. Смотря в кружку, даже не заметил, как я подошла. Зоркий глаз, чуткое ухо и куча других добродетелей.

— Ты мне чего матушка? Я могу бочку выпить и не захмелею. Главное, сама не пей как лошадь. — гыгыкнул он.

Я даже не обиделась. Шуточки у него уже сто лет, как с бородой.

— Щас как двину копытом. — буркнула я. Села за стол и выдрала из его цепких лап кружку. — Ну че? Седня все проворачивать будем?

Талс кивнул. — Я уже договорился, место нам на ярмарке как всегда выделят. Сбрую, уздечку.

— Сколько пообещал? — с подозрением спросила я.

— Дюжину серебрушек. — Золотой то бишь. Дороговато. Знаю я его, половину себе отсыплет и цену вдвое дороже называет.

— Опять врешь? Вот уйду я от тебя. Меня Марфа уже к себе звала…

— Эта обманщица?! — взвыл он и даже с места подскочил. Не, ну кто бы говорил, сам-то больно честным делом занимается. Но вид у него был непорочный и до жути оскорбленный. Ну прям светлый рыцарь, которому нехорошая девица под доспех клопов запустила. Я помалкивала, дожидаясь. — Ну ладно, ладно. — сник он. — За восемь договорился.

— Ах ты ж, змеюка подколодная! — теперь уже подпрыгнула я. — Раньше ты меня всего на пару серебрушек обманывал.

— Йин, спокойней!! На нас уже оборачиваются. — я огляделась. И вправду, уж сколько мало народу в такое время в пивнушке, и то все на нас глазели. А чего глазеют, в первый раз что ли видят. Да и орем мы так друг на друга при каждой встрече. Живу я вообще-то в деревне в дюжине верст отсюда, но в Хлест часто заваливаюсь. Я тут уж как своя. А Талс так вообще здесь родился.

— Щас самый разгар дня. Всех покупателей провороним. — напомнил он.

Вот всегда так. Как он сам хочет поорать, так о делах и не вспоминает. Все время, что мы шли к сараю, я на него обиженно дулась и не разговаривала. Противный тип этот Талс. На святое руку поднял. На мои приработки. Вот еще раз попытается обмануть и уйду, мне такой напарник не нужен. Это я всем нужна, с кем захочу, с тем работать и буду.

— Ну ладно, Йин, проехали. Лучше смотри, какую я уздечку потрясную притащил.

Я посмотрела искоса, потом и во все глаза уставилась. И вправду потрясная. Чистый шелк, да еще и расшита сверх меры, цветочки, бусинки всякие. Крепкая, не то рванье, что обычно. Интересно у кого спер? Поговаривали недавно тут ельфийская ди-ли-гация проезжала, у них наверное. Талс на все руки мастер, по ловкости любого нелюдя переплюнет, когда надо. Я аж умилилась.

— Ладно уж. Давай сюда. — смилостивилась я. — Еще раз обманешь, и точно уйду!

— Йин…

— Чего тебе? — я обернулась у дверей сарая. Он вроде как ничейный, стоял себе и стоял чуть ли не с десяток лет, а потом Прохвост его себе заграбастал, и здесь теперь никто не появляется. Можно заниматься делом спокойно.

— А посмотреть можно? — он шмыгнул носом, пытаясь проскользнуть вслед за мной.

— Полудурок!! По-твоему я это в одежке делаю?! Подглядывать будешь, точно уйду!! — и вполголоса добавила. — Извращенец.

— О-очень надо было мне за тобой подглядывать. Девицы и попригожее есть, и все мои. За тобой только извращенец подглядывать и будет.

Ну конечно. После того, как он за мной ухлестывать пытался, а я ему по башке его цветочным веником настучала, с тех пор страшилищем и обзывает. Обиделся крепко. Но, может, мне ельфи больше нравятся. А не рябые и конопатые. И не те, кто меня вечно надуть норовят. У, пройдоха.

Я злобно на него зыркнула и ушла в сарай превращаться. Скинула шмотки, аккуратно убрав за мешки со всяким старьем. Сено, наваленное в углу, видно, было плохо просушено и сильно отдавало гнильцой. Терпеть не могу такие места. Сквозь незаконопаченные щели дуло, и я поежилась. Поскорей надо заканчивать, чай, не жаркое лето. С сопливостью меня никто не купит, будь я хоть сто раз породистая. Сосредоточилась, собралась. Толчок. Ощущеньице, будто внутренности полезли наизнанку и шкура шиворот-навыворот вывернулась. Тело сразу стало тяжелым и неповоротливым.

Уж не знаю, почему я стала таким оборотнем. Точнее, почему я такой родилась. Говорят, моего предка покусала бешеная кляча, или он чем-то не угодил старой ведьме. Но результат, к сожаленью, на лицо. А заодно на хвост и на копыта. Я придирчиво себя оглядела, шея теперь длинная, несложно. Ну да, все правильно. Я лошадь.

Я заржала, двинула копытом в дверь, надеясь, что и этому придурку Талсу достанется. Выбрала ж напарничка. Он опасливо заглянул в щель, расплылся в щербатой восхищенной улыбке.

— Вот уж сколько тебя знаю, Йин, а каждый раз удивляюсь. — Он погладил меня по гриве, прошелся теплой мозолистой ладонью по морде. — Девка ты больно невзрачная, таких в деревнях десяток из дюжины. — я попыталась его цапнуть, но он увернулся. Привык уже. — А в такую лошадку превращаешься. Эх, кабы ты не такой злобной была, себе б оставил и сам катался.

Я ж говорила, извращенец. Кто ж на оборотнях катается.

Талс одел на меня уздечку, седло приладил, гриву малость причесал и потащились мы на рынок. Люблю в таком виде по городу ходить. Все восхищенно пялятся, вслед оборачиваются еще долго, а если кого копытом двинешь, так и в вину никто не поставит. Еще и скажут, что пострадавший сам виноват, такого пригожего, да спокойного коня взбесил. В смысле, лошадь. Вот бы кто на меня так пялился, когда я в человеческом обличье шастаю. Даже обидно.

И через толпу толкаться не пришлось, они сами расступались, да еще и все погладить норовили или чего съестное мне пихнуть. Если б всяких придурков таскать на спине не приходилось, пожалуй, в конском обличье торчала бы почаще.

Ярмарки я тоже люблю, не только потому что здесь зарабатываю. Шумно, крикливо, все радостные, сласти какие-то покупают, если что, и мне дают. Особенно маленькие детишки. А если торговец отвернется, то и с лотков стащить что-нибудь можно. Кто на лошадь подумает? А если и подумает, то скорее хозяину достанется. Талс пару раз сам от меня за такие шуточки уйти хотел, но обычно мы миримся.

Мы в других городах всегда дурим, тут работаем редко. Только на больших ярмарках или когда вместе с торговым обозом отсюда выезжаем, может, кто в дороге позарится, да купит. Кто ж в собственную избу сор метет. Но ярмарка в этом году шибко хорошая удалась, как не поучаствовать. Местные подозрительно косились, они Талса знают, но помалкивали. Мало ли откуда у него конь, да и городничему он вовремя в лапу сунул.

Встали мы на положенное место среди торговых рядов. Другие лошади от меня, понятное дело, шарахаются, потому что кто я, чуют. Косят налитым кровью глазом, но мне даже лучше. На фоне их я еще красивей смотрюсь. Талс орет что-то про породистых скакунов, разводимых каким-то там таинственным лордом, у него вообще язык без костей, а я как обычно, копытом землю бью, ржу мелодично и гривой в разные стороны трясу. Она у меня белоснежная, на солнце сверкает. В основном только благородные, да рыцари меня и покупают, считают я им подхожу, и что они сами на мне вроде как мужественнее, да возвышеннее смотрятся. Каждый про рыцаря на белом коне слыхивал. Не ведают только, дубины, что я на самом деле темная лошадка.

Да куда уж меня аристократу удержать. Сидят очень даже мужественно, а как на дыбы встану, падают как мешок с… ну в общем, падают. Они ведь только на объезженных, да смирных катались. Эх, раньше говорят, аристократы самыми лучшими воинами были, а щас от них ото всех духами пасет, без разницы какого полу. Да и с пудрой перебарщивают. Я верст пятнадцать обычно от города отъезжаю, скидываю в какой-нибудь чаще, да обратно. Талс меня со шмотками у ворот встречает, и мы еще пару дней, пока первый из обманутых не появился, других дурим. Цену за меня делим напополам, и на следующую ярмарку направляемся. Зарабатывать-то нужно. Сиротинушка я.

Первый настоящий покупатель объявился только к закату. До этого все подходили, гладили, но как цену узнавали, сразу быстренько испарялись. Я уж Талсу пыталась намекнуть, хоть на что соглашайся, а то зря время только потеряем. Но он головой мотал. Подозрительно будет, если такую лошадку дешево отдают. Значит, что-то с ней не так, и уж точно меня не купят.

Мужчина в потрепанной куртке почти час ходил вдоль рядов, смотрел на других лошадей, но к нам не приближался. Коняжка ему точно была нужна, слишком уж он настырно зверюг изучал, и поэтому чудно, что мы были последними, к кому он подошел. К нам с Талсом обычно все сразу направлялись.

— Странный прикус у нее какой-то, — вскользь заметил он, едва касаясь скользнув по моей гриве. Рука у него была в перчатке с железными наклепками и шибко мне не понравилась. Воины такие перчатки носят, даже не воины, а не шибко разборчивые в средствах наемники, чтобы врезать по морде сподручнее было. С такими я даже в человеческом обличье не связывалась, фиг знаешь чего ждать. И как понял-то? Зубы вроде пощупать не норовил, в пасть не заглядывал, этого я терпеть не могу. Талс так всех и предупреждает, издали смотрите, а то цапнет. А так вообще добрая она.

— Вы что не слыхивали, господин? Я весь день сегодня ору, что новая порода. Шибко красивая. Ну а прикус, подумаешь… зубы ровные, белые и не целоваться же вам с ней. А ездить.

— Что-то я не слышал о такой породе. — С сомнением нахмурился тот. Ну и шел бы, коль глухой, было явно написано на лбу моего напарника.

— Новая, господин. Новая. Сами ж видите, второй такой лошадки больше нет. А коль посмотрели, так и проваливайте. Денег у вас все равно таких нет.

Талс нахмурился. Он впустую ненавидит языком молоть, а этот ему сразу из-за потрепанности не глянулся. Явно не рыцарь, доспехов нет, куртка кожаная с заклепками, не первой свежести, рубаха под ней холщовая, крестьянская. На веревке оберег деревянный болтается. Рожа умеренно зверская. Наемник, как наемник.

— А может и есть. — прищурился тот. — В какую цену продаешь?

— Пятьдесят золотых. — ляпнул Талс, чтобы отвязаться. Мы вообще-то на тридцать договаривались. Пятьдесят — цена совсем несусветная. Не всякий аристократ себе позволит.

От такой стоимости у любого бы сердечный припадок случился. Но этот в судорогах биться не собирался, только взглянул на меня повнимательней. И появились у меня разумные мысли, что пора сваливать. Не могут у обычного наемника такие деньжищи водится.

— Сорок пять золотых, если вместе с лошадью и эту узду с седлом отдашь. Хорошие вещички, и мне неважно, у кого спер. Я тороплюсь. Сделку совершим прямо сейчас.

Я заржала и замотала башкой, делая вид, что от слепня отмахиваюсь. Хотя в такой холод уже не только слепни, но и комары передохли. Талс смотрел расширившимися глазами на этого типа и явно не собирался меня понимать. Копытом его что ли двинуть? Не нравится мне он. А если скинуть не сумею?

— П-прямо с-сейчас, господин? — от счастья напарничек заикаться начал. — А деньги вначале покажьте!

Тот с готовностью снял заплечный мешок, вытащил кошель, раскрыл его. Я тоже морду сунула. Первый раз вижу, чтобы столько денег с собой таскали, но вроде монеты настоящие, и валяется их там немеряно. Вот бы еще и кошель спереть, размечталась я. Но все равно, пожалуй, дело того не стоит. Сделала вид, что случайно толкнула Талса. Фыркнула прямо в ухо, замотала башкой, ну пойми ж ты.

— Хорошо. Продаю! Давайте деньги, господин! Эх, жалко, расставаться мочи нет. — обнял меня за шею, одними губами прошептал. — Не дури, все хорошо будет. Это ж двойная цена.

Какой же жадный у меня напарник. Надо было к Марфе перебираться. Ну и что, что зануда, зато осторожная, и меня бы щас не продавали. Она бы у покупателя сведения даже о родственниках до десятого колена собрала, прежде чем продавать. Да и сарай у нее аккуратный, теплый. Там превращаться удобно. Я вздохнула. То есть фыркнула. Молвить слово человечьим голосом я не умею, хотя в сказках, в какую лошадь ни плюнь, все болтают. А у меня ниче, кроме ржания, и не выходит. Не на задних же лапах ходить, доказывая, что я тоже имею право решать. В смысле, можно было б, но на веселенький костерчик, где всю нечисть сжигают, чего-то не хочется.

Наемник запрыгнул на меня стремительно, я даже укусить его не успела. Без всяких сюсюканий и восхищенного пускания слюней, как другие обычно делали. Я скрипнула зубами, но не стала его сбрасывать сразу. Похоже, он и вправду зрит во мне лишь конягу для скачек, да повозок. Это я-то? Самая прекрасная в мире лошадка?? Буду скидывать, выберу канаву погрязнее. Талс пускал слезы счастья и блажил чего-то вроде, прощай родной коник.

— Кстати… Как зовут-то?

— Меня? — не понял Талс. — А-а… лошадь. Йин… то есть Иней. Вон она какая белая.

— Понятно. Ей подходит. — Без особого восхищения сказал он и тронул поводья.

Нехотя уходя, я двинула напарничку хвостом по морде, хотя могла б и пнуть. Но передумала. Все-таки сорок пять золотых это неплохо, да и удар копытом он бы мне вряд ли простил. Обидчивый шибко.

Шпор у наемника не было, хлыста тоже, в общем терпимо, за узду только слишком резко дергал. Обычно меня даже трогать боятся. Шкура у меня светлая, как первый снег. Грива белой шелковой рекой льется. Если б я в человечьем виде, хоть вполовину такая красивая была, все бессмертные ельфы от зависти бы передохли, а сама б я давно замуж за какого-нибудь лорда выскочила. Хотя на фиг лордов и герцогов. Королевой бы уже была!! А может даже и повелительницей мира.

Задумавшись, я не заметила, как мы выехали за ворота. Эй, а гостиница? А по городу проехать мной похвастаться? Странно. Мы, что, на ночь глядя куда-то едем? Жаль, что спросить не могу, а то если лошадь выгнет голову под странным углом и пристально уставится на всадника, шибко подозрительно выйдет.

— Надеюсь, ты настолько быстра, насколько выглядишь. — наемник дернул поводья.

А ну да, я чуть не хлопнула себя копытом по лбу, он же вроде говорил, что спешит, кто ж знал, что настолько. Вот вечно мне везет… и дорогу выбрал беспокойную. К Хаанну. То разбойнички тут, то нежить вылазит. Проклят город Хаанн. То есть не сам он, а руины в его окрестностях, да и в лесу давно порядка нет, вот все нехорошее туда и тянется.

Он заставил меня бежать рысью, хорошо хоть весит не так, как все эти рыцари, да и вещичек у него мало. Что тоже странно. Один заплечный мешок с деньжищами и меч.

Я бежала легко, почти не касаясь земли, светлой тенью вспарывая туманную, серую хмарь, что заволокла дорогу под вечер. Было сыро и мерзло, и хорошо мечталось о теплом доме и мягкой пуховой перинке. Эх, кабы она у меня еще была… а то чего б еще ради я тут, как ломовая лошадь, зарабатывала, особливо в такую пору. Осень все дальше забиралась в наши края, прогоняла птиц и приносила холодные ночи. Ветер срывал листья и гнал желтую поземку мне под ноги. Если не приглядываться, похоже на быструю беспокойную воду, вязкую, грязноватую с черными подпалинами проглядывающей в желтых пятнах земли. Я перескакивала ее шибко аккуратно, будто боясь утонуть. Давненько я так не бегала, тупорылый наемник, чтоб его. Щас я бы, наверное, даже согласилась на стойло.

Остановились мы на ночлег только глубокой ночью. Ему еще повезло, что я в темноте нехило вижу, а то свернул бы уже свою наемничью шею на колдобинах на дороге. Пока он меня выводил по кругу, чтобы я отдышалась, я раздумывала сматываться ли мне щас или подождать до завтра и отвезти его подальше. Все-таки столько золотых, он наверняка вернется, чтоб Талсу голову открутить, и нужно время, чтобы успеть замести следы.

— Хорошая лошадь. Быстрая лошадь. Завтра будь такой же. — Он небрежно похлопал меня по морде. И все. Ушел собирать хворост для костра. Я даже голову ему вслед вывернула, ожидая, что он хоть чего-то еще скажет. Ни фига. Слепой он что ли? Да нет, об деревья вроде не стукается. Это ж чем должно так нехило приложить, чтоб он красоту такую не видел. Да такого коня во всех царствах не сыскать! Обычно мне столько восхищенных слов говорили, даже стихи один сын лорда читал, я его потом дольше всех везла, скидывать пожалела.

Наемник вернулся, развел огонь, посыпав сверху каким-то порошком из мешочка. Знаю я такие штуковины, немного отсыпаешь, и даже земля гореть будет, но дорогие они шибко. Угу, на шмотках что ли насберегал? Но это с рождения нужно в одном и том же ходить, чтоб и на зажигательный порошок, и на меня накопить. Некоторое время смотрел в костер, и пламя освещало его худое, не особо привлекательное лицо с усталыми глазами. Проблемы явно какие-то у мужика, и я ему их добавлю. Но сам виноват. Купил бы обычную клячу и ехал бы спокойно. Он же в отличие от остальных наверняка не за красотой и породистостью гнался. Спешит просто куда-то.

А мне-то чего. Я ему что, лошадь?

Еще немного посмотрев в огонь, завалился спать. Я пораздумывала сворачиваться ли мне клубочком или дремать стоя. Потом решила потерпеть одну ночь, завтра еще верст десять проедем, и избавлюсь от него, тогда спать буду, как захочу. Эх, тяжела судьбинушка оборотней.

Разбудил меня умопомрачительный запах. Наемник, пока я дрыхла, успел где-то словить куропатку и теперь ее готовил. Жаль, эта птица такая идиотски малая. И жаль, что люди верят, что лошади мясо не едят. А откудова это знают? Не проверяли же.

Было еще раннее утро, солнце только вылезло из-за деревьев. Мягкий, разбавленный, как кисель, рассвет окутывал полянку. На траве даже иней был, и я поняла, что зима совсем близко и если успеем, еще кого-нибудь с Талсом надурим. А потом уже будут приморозки. Наметет сугробы, будут вязнуть и мерзнуть копыта, наст сдирать ноги в кровь, и я вполне могу не успеть убежать. Холода я вообще-то ненавижу, несмотря на то, что я цвета снега.

Наемник, когда заметил, что я проснулась, как-то странно на меня посмотрел и хмыкнул, но продолжил готовить. — Тот парень прав. Странная порода. — услышала я.

Я подняла морду и чуть опять не хлопнула себя копытом по лбу. Наверное, я вчера устала очень, а то с чего бы мне пластом на земле валяться. Засыпала, вроде стоя. Другой бы на его месте уже кругами вокруг меня бегал, да вопил чего-нибудь. Ведь только лошадь купил, столько золотых отдал, а она уже копыта почти отбросила. Либо ему плевать на деньги, либо после птички он решил сожрать меня следующей.

Я легко и грациозно поднялась, с наслаждением отряхнулась так, что брызги грязи в стороны полетели. Наемник успел прикрыть куропатку рукавом куртки. То ли ждал от меня подлянки, то ли ловкий шибко. Зато, его самого неплохо забрызгало. Тем же рукавом вытер лицо, не очищая, а скорее размазывая по нему грязь. Глянул на меня, глаза на запачканном лице показались нежданно светлыми. Прозрачными, как вода в проруби, и такими же холодными. Вот, вот ожидаешь, что пар над ним подниматься начнет, как ранним утром в морозец, когда с ведром к запруде тащишься. Я настороженно дернула ухом.

На меня бывало кидались с кулаками, даже пытались врезать по морде поводьями, но всем им после этого шибко не здоровилось. Если б я была добрым оборотнем, небось катала бы всех бесплатно.

Но наемник ничего делать не стал, даже ругаться, только платком лицо вытер и есть принялся. Может, лень иль слишком хорошо успел рассмотреть мои зубки. Недаром про прикус у Талса спрашивал. Глотая слюнки, я жадно смотрела, как он пожирает куропатку.

— Иней. Иди сюда. — порылся в сумке и протянул мне довольно увесистую краюху хлеба. Вчерашний, но мне такой даже нравится.

Я подошла очень медленно. Мало ли, чего ему в башку взбредет. Он задумчиво смотрел на огромный сук, который волочился сзади. Поводья, которыми меня к дереву вчера привязывал, вместе с веткой оборвались, когда я поспать решила.

— Сильная лошадь мне досталась. — все также странно на меня пялясь, пробормотал он.

Он бы на мне еще пахать попробовал, дубина. Осторожно взяла с руки хлеб, стараясь не откусить ему пальцы… не люблю я человечину. Наемник похлопал меня по загривку. Стерпела и это.

От угасающего костра шел слабый, почти не ощутимый жар, и тепло доставалось лишь левому боку. У человеческого облика тоже свои преимущества. Задержаться где-то мне часто удавалось лишь на короткую пору, отчего я скорее дорожила пламенем очага, чем постоянной крышей над головой. Эх, воротить бы свой облик, да завернуться во что-нибудь теплое и протянуть к огню руки… Но мне нужно было отрабатывать свои золотые.

Хлеб я сожрала быстро. Мало, но хоть в желудке перестало урчать. Наемник затоптал костер и опять невероятно быстро взлетел в седло. Я обожаю издеваться и долго не давать всаднику залезть. Многие уже из-за меня падали, прыгали вслед на одной ноге, вторая в стременах застревала… Этот же мне все удовольствие поганил.

— Давай быстрее, Иней. — он тронул поводья.

Я фыркнула, слегка вскинулась, но все же побежала. Что для меня десять верст, я ж не обычная коняга. Вот отвезу его подальше, а потом уже будет бежать он сам и один одинешенек. Если из оврага выберется.

Дорога была холодная, мокрая, грязная. Обычная растоптанная колея глухого бездорожья и ничего особенного в ней не было. Бесконечная, стылая, скверная, раздражающая… Все тракты в нашем королевстве одинаковые, уж я то знаю, почти на всех бывала. Правда раньше я никогда не ездила тут. У меня обычно хватало мозгов не проверять все байки про Хаанн на себе. По этой дороге направлялись разве только торговцы с хорошо вооруженной охраной или сорвиголовы, которым тут самое и место. Либо к разбойникам здешним присоединятся иль к нежити, если она их покусает. Наемник, которого я везла, был ни тем, ни другим, и я никак не могла понять, чего он тут забыл. Видно, торопится слишком.

— Быстрей, Иней. — Снова легкий пинок мне в ребра.

Мы и так несемся с такой скоростью, что лес по краям дороги разноцветными заплатками мелькает. Нормальная лошадь бы уже сдохла. Я про себя старательно отсчитываю версты.

— Быстрей, Иней.

К кому можно так спешить? К возлюбленной? Но на фиг к ней так торопится, авось замуж за кого другого не выскочит, когда этот женишок полный кошель деньжищ везет, а пара дней погоды не делает. Не моргнув глазом, выкинуть почти на ветер столько золота? Может, ему о наследстве сообщили, вот и торопится, пока любимый дядюшка кому другому все не перезавещал? Но не похож. Морда больно озабоченная, нерадостная. Случилось наверно чего-то. Он же мог купить другую лошадь раз в пять дешевле, но выбрал меня. Только по той идиотской причине, что ему я малость быстрей других показалась. Бывает же. Талс, наверное, здоровски удивится, когда я расскажу.

К полудню как раз отмахиваем ровнехонько пятнадцать верст, и я решаю, что хорошего понемножку. Дальше пойдет пешочком, и так я проявила невиданную доброту. Я резко развернулась, копытами вспахивая грязь, и остановилась, как вкопанная. По моим прикидкам, не ожидающий этого человек вылетел бы из седла и аккурат свалился прямо в во-он ту милую кучку листьев. А я бы убежала. Но наемник, леший бы его забрал, как-то удержался. Двинул меня ногами в бока так, что чуть ребра не треснули. Я выругалась, в смысле заржала, и встала на дыбы. Восемь раз подряд. Я скакала, как бешеная, а этот сукин сын все равно изворачивался и умудрялся держаться. Причем ругался так, что записывать хотелось, если б грамоте была, как следует обучена.

Я взбрыкнула. Припала на передние ноги, потом вскинулась и попыталась почесаться седоком об дерево. Отодрать его, как репей от шкуры, но он увернулся, чуть свесился вбок, и я ощутимо приложилась спиной сама.

Приклеился к седлу что ли?? О, высшие силы… А если он укрощением лошадей раньше подрабатывал? По наемникам же сразу и не скажешь, кто из них мастер верховой езды. Чего делать? Талс, катавайе сын, я тебе еще покажу, когда вернусь. Нашел, кого выбирать!! На десять золотых лишних польстился!! Так это ж всего по пять на рыло. Я продолжила скакать, силы уже были почти на исходе. И тогда решилась на последний способ. Если не спрыгнет с меня, будет из него ровнехонькая такая лепешечка. Я упала боком на землю и стала кататься, как учуявший валериану кот, пытаясь перевернуться на спину.

Слез. Отскочил от меня, фууу я уж и не верила.

Радостно заржала. Ну, прощай, приятель. Больше ты меня уж точно не увидишь. По крайне мере, в лошадином виде. Побежала вперед, и тут мою несчастную башку дернуло так, что я испугалась, как бы чего не оторвалось.

Оглянулась. Поводья держит, да еще и к дереву привязывает. А они крепкие зар-раза. Ухмыляется довольно, хотя кровь с разбитой морды на куртку капает. Какого лешего? Ему жизнь надоела?

Я выгнула спину дугой и зашипела, выставляя нехилые клыки. На всех это действует обычно убойно. Помню, как-то один рыцарь меня купил. В доспехах. Дико тяжелый был, семь потов сошло, пока я его на десяток верст от города свезла. Да и сам он на лошадь, то бишь меня, ни фига забраться без помощи не мог. Сын хозяина постоялого двора ему скамеечку притащил, да под зад подталкивал. Скинула я его, а он возьми и меч достань. Ну, в общем, когда я на него зашипела, он, как был в доспехах, на самую верхушку сосны залез, будто они как пушинка весили, да еще блажил громко, я его у другого города даже слышала.

А этот посмотрел задумчиво на мои клыки, да как клочья пены бешеной с меня в стороны разлетаются, и начал по кругу обходить, чтобы ему посподручнее оседлать меня было. А глаза ледяные. Безмятежные такие, будто нутро у него пустое, ни души, ни чувств в нем нет. Ну, все… нарвалась, не могло ж всегда везти. Полоумный. Или самоубивец на мою бедную башку свалился. А скорее и то, и другое.

— Спокойно, Иней. Спокойней.

Ах, ты ж сволочь, подумала я. Еще издевается. Я захрипела, почти зарычала, пригибаясь еще ниже и будто готовясь к прыжку. Крепко он меня достал. Еще чуть и когти сквозь копыта полезут. Я конечно не волк, но зверюга в бешенстве довольно страшная.

Он что полудурок на такой ездить?

— Хорошая лошадка. — Пробормотал он, стараясь держаться так, чтобы дерево между нами было. Точно полудурок.

Мы кружили около дерева еще около часа. Когда начинала грызть поводья, наемник как назло опять пытался меня оседлать. Тогда я отрывалась от своего занятия и пыталась его укусить или пнуть. Он резво отступал обратно, но не сдавался. Так и бегаем по кругу. Талс, напарничек, крепкую достал уздечку, спасибо. Лучше б уж сберегал и скряжничал как обычно, тогда б и одного рывка хватило, чтоб все как труха облетело. То-то я думала, чего это покупатель от поводьев да седла не отплевывается, как другие завсегда делали.

Наконец, я устала и по-собачьи села на землю. Он тоже сел напротив меня, но все равно далековато, копытом не достанешь. Сидим, пялимся друг на друга. Наемник еще и кровь пытается вытереть, бровь я ему расквасила здорово, и еще скула лиловым цветом наливается. Короче, красавчик. Идеал всех женщин и даже некоторых мужчин.

Посидел, посидел, а потом начал метательные ножи перед собой раскладывать. Ласково так. Явно видать дельце у него это любимое. Я, было, дернулась и чуть половины гривы не лишилась, поводья запутались шибко.

— Хорошая лошадка. — Повторил он, разглядывая особенно острый нож. Уж не знаю, за кого он меня принимал, но этого кого-то он, похоже, собирался прикончить. Я снова дернулась, но узда держала, а без башки далеко не убежишь.

— Злой хозяин у тебя был, да? — тихо спросил он. — Тебя раньше обижали, да… Хочешь на свободу, лошадка? Все хотят. А я хочу доехать. — Умный на мою бедную шею нашелся.

— Хорошая лошадь… ты мне и даром не нужна. Спокойней лошадка… вот только доедем, и катись на все четыре стороны. Я не знаю, почему ты взбесилась. Но язык оружия ты походу понимаешь отлично. Хорошо тебя выдрессировали… — продолжал бормотать он. От его голоса мне даже спать захотелось, размеренный шибко. Ему лишь бы болтать. Я снова скосила глаза на кинжал.

Видя, что я шипеть перестала, наемник поднялся и мелкими, плавными шагами, стал подбираться ко мне. Даже ушибленная нога не мешала. В моей жизни бывали моменты, когда я задумывалась, станет ли лошадиным оборотнем тот, кого я цапну. А укусить эту гадину мне сейчас хотелось до жути сильно. Точно б укусила, кабы не ножичек, который у него за поясом заткнут был.

— Спокойно, Иней. Спокойно… — и уже задумчивей. — Хотел бы я знать, откуда такие клыки у лошади.

До него с печальным постоянством не доходило, что лошадей с клыками не бывает. Вот дубина. Он погладил меня по гриве, выпутал волосы. Я все еще прикидывала кусать его или нет. Эх, как же я ненавижу таких типов. Только зарычишь, и прикончит без особых угрызений совести. Наемник… тьфу. Даже перепродать другому такому же идиоту не захочет. Леший и все злобные духи с ним. Ночью сбегу.

Я настороженно оглядывалась по сторонам. Было страшновато, чего уж скрывать. Уж не знаю, почему он решил сократить дорогу через лес. Наверное, головой сильно о землю треснулся. Мы бежали почти весь день без остановки, и только под вечер он свернул на тонкую, едва заметную тропку, уходящую в глухую чащобу. Не знаю, как он ее вообще увидеть умудрился. Заросла почти. Я долго принюхивалась. Нет, вроде не звериная. Люди ходят.

Мы ехали опять до полной темноты. Уж на что я выносливая и то чуть не скопытилась. Нет, он что меня правда лошадью считает? Если Талс узнает, как я опозорилась, так ржать будет почище коня. Нужно бы правдоподобное объяснение придумать, почему я на целую седьмицу задержалась…

Привязал этот козел меня опять поводьями накрепко к дереву, теперь уж крепче, чем вчера, вокруг ствола обмотал, догадливый чтоб его. Насыпал защитный круг порошком из другого мешочка. Я хоть не нежить, но тоже к нечистым отношусь. У меня чуть грива дыбом не встала, но терпеть в общем можно. А сам спокойненько завалился спать.

У меня даже челюсть отвисла. Он же мои клыки видел. И не боится совсем, что я его во сне сожру… а я ведь могла бы. Я седня без ужина. Я прислушивалась к его спокойному дыханию и мрачно раздумывала о том, что некоторым высшие силы отмеряют слишком много наглости. Спал он крепко.

Не, превратиться-то я конечно обратно превращусь. Поводья развяжу с легкостью. Но без шмоток, в таком виде по дремучему лесу шастать, радости мало. А если в коня опять перекинуться, так и на дерево в случае волков не залезешь, и бежать неудобно, сплошные коряги. Сожрут еще. Когда волки голодные, им по фиг, хоть оборотень, хоть золотая рыбка. Да, и защитный круг этот. Нежить тут, что ли, водится? В общем, повздыхала я, в смысле повсхрапывала, да и решила тащиться с этим психом до ближайшего поселения. Уж там и шмотки раздобуду и этому любителю клыкастых лошадок отомщу. А когда вернусь, и жадюге Талсу достанется. Нашел, кому продавать.

От мыслей меня отвлекли какие-то странные поскребывающие звуки. Я повернула голову, раздумывая, чего б это могло быть. Странно как-то, на зверя непохоже, сверчки все уже от холода в спячку впали. Я пригляделась получше. И завопила.

Мертвяк стоял у самого края защитного круга и неторопливо скреб ногтями дерево.

Я вопила, дергалась, и мне уже было плевать на гриву.

У него были чистые и яркие глаза, синего, как незабудки оттенка. Кожа отдавала гнилостным серым. Лохмотья одежки развевались на ветру. Я очень даже была права. Люди здесь раньше не только хаживали, но даже оказывается, и оставались на послесмертное поселение.

— Иней! Хватит!

Йин я!!! Йин меня зовут!! Хватит меня, леший побери, так обзывать, но изо рта вырывалось испуганное ржание. Сматываться отсюда надо!! Бежать!! К первому зомбяку, шаркая ногами, медленно прибавлялись еще двое. Скрюченные пальцы. Неестественные движения. Будто вывороченные.

Я вопила и вырывалась. Дерево трясло. Я выламывала его с корнем.

— Они не переступят черту. Они не переступят черту, глупая лошадь. Ты тут в безопасности, если выбежишь туда, от тебя к утру даже костей не останется.

До меня не сразу дошло, что он там успокаивающе бормочет. А когда дошло, я затихла, да огляделась. И вправду за круг ступить не могут, рядом скребутся. Я и позабыла об этом. Никогда не видела зомбяков раньше. Слыхать слыхивала, а чтоб так близко и во всех премерзких подробностях… Тут бы от такого везения у любого крыша слетела.

Дерево было сломано почти полностью. С сосны стружка лохмотьями свисала. Уж не знаю, чем я ее драла. Когтями, наверно.

Наемник торчал рядом. И не боится же близко ко мне подходить, за седло еще цепляется, морду все тянется курткой завязать. Я клыками лязгнула, вывернулась, не видя ведь еще страшнее. Он меня по морде похлопал, подождал, когда я еще чуть успокоилась, и спать пошел. Вот гадина то. У меня зуб на зуб не попадал. Я была права. Самоубивец мне попался. Только чтоб дорогу сократить, поперся сюда, в мертвый лес. Кабы знала, куда тащусь, да как это место выглядит, ни за чтоб не поехала. Легенды ведь об этом страшенном местечке уже столетие как ходят. И каждая жутчее предыдущей. Покойнички тут не выводятся никогда. Одного развоплотишь, еще десять встанет. Полегло в лесу когда-то много мирных торговцев от рук разбойников, но все равно этой дорогой ездить продолжали. В Хаанн почти двое суток пути, потому что сокращала, а в другие места и того больше. А потом как погубленные торговцы вставать стали, да всем мстить без разбору… не только разбойникам, их сюда отправившим, вот тогда этот тракт навеки и забросили.

Сказывали, это из-за проклятых руин каких-то чернокнижников они вставали. Черные эманации смерти, если по-умному говаривать. Чародеи все пытались, пытались лес расколдовать, потом рукой махнули и решили, что проще десятой верстой клятую чащу объезжать, чем столько сил впустую ухлопать. Редко тут кто с тех пор решается ездить, а если вечером близко к кромке леса подъедешь, я слыхивала, то и утащить нежить может.

И все равно он поперся, гад! Как же повезло мне, подумала я, что решила не превращаться и уматывать, а дождаться до утра. А то бы познакомилась со здешними обитателями гораздо ближе, чем хочу. Поистине повезло.

Хрипло вздыхая, я рухнула на землю и прикрыла глаза. Чего не вижу, того нет. Чего не вижу, того стопудово нет.

Несуществущие мертвяки мерно скреблись ногтями еще полночи.

Утром настроение у меня было мерзкое. Сильно испоганенное. Даже отсутствие непочивших торговцев его не улучшило. Все утро меня доставали думы, а куда они делись. Закопались обратно что ли? И что так каждую ночь? Дык это наверно уже пол-леса вспахано. Мы снова поехали, на этот раз умеренным шагом.

Вывороченные корни то и дело попадались под ноги, будто нарочно пытались сбить, а потом опутать и затащить под землю. И там сожрать. Мрачноватое местечко этот мертвячий лес. Но, что странно, живность тут водилась, мне на радость. После вчерашних переживаний проголодалась я здорово.

Дичь была почти не пуганная… мертвяки ей, наверное, не шибко интересовались. Когда я в этом облике, мне есть надо много, а то без сил скоро сваливаюсь. Но сеном меня лучше не кормить, я не только невероятно красива, но и малость слишком плотоядна для лошади. Один раз успела сожрать зайца, бедолага явно не ожидал от меня такой подлости. Я, правда, люблю их в жареном виде, но и в сыром тоже вкусно. Копыта оближешь. Наемник и слова молвить не изволил, даже неприличного и для детских ушей не предназначенного, но я шкурой чуяла его пристальный удивленный взгляд… а потом начал сбивать мне всяких птичек с деревьев метательными кинжалами. Я их поедала, а ножик он обратно забирал, без труда свешиваясь с седла. Меткий, зараза. Видно, и вправду придется его до самого города везти.

Так наискось, от одной убитой птички до другой мы дружно и ехали почти до самого заката. Не думаю, что мы помирились. Но чуточку, самую капельку примирились с существованием друг друга.

Выросший, словно из-под земли, замок заставил меня остановиться как вкопанную. Наверное, он был белым, но лучи уходящего солнца делали его словно выточенным из розового камня. Искры играли в разноцветных витражах, и остроконечные шпили сверкали и переливались, стремясь куда-то к далекому небу. И если смотреть слишком долго в одно место, то, казалось, сквозь него просвечивает лес.

Не нравятся мне из ниоткуда появляющиеся замки. Я попятилась.

— Уже поздно. — Тихо сказал наемник. Либо он болтал со мной, либо сам с собой. Я так и не поняла.

— Приветствую вас, путники! — звонкий голос. Чистый, как ручеек.

Ей-ей, я подпрыгнула от неожиданности, будто я не лошадью, а самой обычной шавкой была или зайцем.

Но я лошадь, я лошадь, я лошадь, и ни лешего она мне не сделает. Лошадей не убивают. Особенно таких красивых, как я. Их холят и лелеют, ими восхищаются и хорошо кормят. Вот наемника прикончат, и туда ему и дорога. Это меня немного успокоило.

Замок, похожий на сказочный сон, продолжал стоять на том же месте и никуда не девался. Так же, как и его хозяйка. Миловидная, нет, даже скорее невероятно смазливая девица лет осьмнадцати в светло-голубом и малость полупрозрачном платье. Длинные светлые волосы до колен свободно спускались по плечам и ниже, и почему-то совсем не мешали ей ходить. Это наводило на мысли, что девка явно тоже не простая. Какой-нибудь благочестивый монах сказал бы, что от нее шли волны соблазна и порока, но я б сказала, что платье ей надо было выбирать поскромнее.

— Приветствую и тебя, прекрасная леди. — Учтиво и даже будто совсем другим голосом отозвался наемник.

— Не желаете ли отужинать со мной, путники? Солнце садится, эта ночь будет опасной. В мою обитель не проникают дети темноты. — Она смотрела на нас ясно и прямо. Открытый взгляд, как у ребенка, и мудрый, как у столетней старухи. Оторопь берет.

— Не сочтите за обиду… но я тороплюсь. И промедление смерти подобно.

— Даже так? — самую малость расстроилась она.

— Не моя жизнь на весах, но человека родного мне по крови.

— Похвально. — Ее зеленые, как трава, глаза, будто темнее стали.

Я старательно стала пялиться на свои копыта. Будто в душу заглядывает и мало ли что она там увидит.

— Но все же я настаиваю путник. — Девица со злым упрямством выделила это слово. Аж мороз по шкуре пошел. — Вам все равно придется скоро устраиваться на ночлег, а у меня вы будете в безопасности. У вас нет причин мне отказывать!

— Что ж… — даже не поменяв вежливого тона, склонил голову наемник. Что-то мне подсказывало, на это мгновение его перекосило, будто он кислятину, какую схрумкал. — Благодарствую, прекрасная леди. Я с удовольствием приму ваше приглашение. Ваша красота затмит даже солнце и с легкостью разгонит любую темноту.

— Ты очень учтив путник. Подобные тебе встречаются так редко. — Она грустно вздохнула. — Следуйте за мной.

Я чуть не хмыкнула. Слышала бы эта прекрасная леди, как он меня поливал, когда я его скинуть пыталась. А потом бы говорила о его манерах.

Входить не хотелось, но и оставаться наедине с нежитью тоже. Пришлось везти его в замок. Когда я проходила через ворота, оказалось, что моя шкура почти того же самого оттенка, что и стены замка. Закатное солнце раскрасило и меня. Я розовая лошадь. Убиться.

Девица ступала абсолютно бесшумно, словно парила над землей. А может, и вправду парила. Под ее ногами не приминалось ни единой травинки. Наемник спешился, я не сдержала вздох облегчения. Не то чтоб он тяжелый, но таскать его третий день, это уже перебор.

— Ты ранен, путник? — она слегка коснулась его брови.

— Так пустяки. Упал. — И не соврал ведь.

Девица слегка улыбнулась. Красивая, подумала я. Какого лешего, такая красотка в мертвячьем лесу торчит, а не поближе к городам? Отбоя бы от рыцарей не было. Правда, про всех красавиц говаривают, что они тупые, как тролли. Может, она сама все никак не догадается?

— Конюшня вон там. Распряги ее.

— Благодарствую, фея.

Фея?

Я послушно поплелась за наемником, иногда даже спотыкаясь и раздумывая о том, что она почти всегда обращалась к нам обоим сразу и ни разу не назвала меня лошадью.

Конюшня была чистая и будто нежилая. Ощущеньице, будто я первая, чье копыто здесь ступило. Глаза слипались. Намаялась же я за день. Он стащил седло, я уткнула морду в поилку для лошадей и сделала много-много жадных глотков. Вода была свежая, родниковая, но совсем не холодная. С каждым глотком, словно сил прибавлялось. Стало чуть полегче.

— Я вижу тебе лучше. — Ласково то ли спросила, то ли сказала она, скользяще подходя ближе. Я дернула мордой и стала жевать овес из кормушки.

— Не желаешь ли принять свой обычный вид и отужинать с нами? — хозяйка замка заглянула мне в глаза и долго не отводила взгляда.

— Обычный вид? — переспросил наемник.

Я ела овес и делала вид, что я самая обыкновенная лошадь. Я отплевывалась, давилась, но продолжала жевать с самой тупой мордой.

— Ну, как хочешь. — Расстроено сказала она.

Наконец они ушли, причем наемник раз двадцать обернулся. Неужели до этого гения только щас дошло, какое сокровище ему в лапы попалось. Первое, что я сделала, когда они скрылись, выплюнула все, что успела нажевать. Фу, какая ж гадость. Как лошади могут это есть? Побродила по конюшне, выглянула наружу. Замок утопал в солнечных лучах, внутри он, его двор, да и все замковые окрестности казались гораздо больше, чем снаружи. Чудно.

Неужто и вправду фея? Говорят, они желания выполняют. Интересно, если я ей мешок золота закажу, исполнит? Хотя лучше не надо, как я этот мешок отсюда попру, а из жадности ведь даже монетки не выкину. Нужно что-нибудь легкое, но ценное, алмазы или изумруды. Эх, жалко Талса нет, он бы придумал. Хотя лучше вообще не связываться, про фей говаривают, что они добрые, но со своим прибабахом. Шутить очень любят. Вот войдет кто-нибудь к фее прекрасным молодцем, а упрыгивает уже на четырех лапах. Или уходит не менее прекрасной девицей. И обязательно с каким-нибудь жутковатым условием, выйти замуж за седьмого отца седьмого сына или быть королевной поцелованным. А где найти дуреху, которая к животным склонность такую необычную испытывает.

А мне то чего? Обратит что ли в кого-то. Так я и без того зверюгой то и дело становлюсь. Что лошадь, что жаба, какая разница, об этом гордо не сообщишь. Вот волкодлаки другое дело. Если их встретишь, всегда гордо изрекают, я — волк. Или я рысь. Или змея на крайняк, тоже неплохо звучит. Мы оборотни друг друга чуем, но я как-то стесняюсь бить копытом в грудь и толковать, кто я такая.

Я вышла во двор, мелкими перебежками крадучись вдоль забора. Интересно ж все осмотреть. В зачарованный замок меня никакими коврижками не затащишь, пусть наемник сам отдувается, да чудеса ее зырит. А мы и так обойдемся, тут во дворе, наверное, не настолько опасно, как внутри. И вдруг у нее тут самоцветные камни горкой лежат, все знают, что в замках фей этого добра навалом, может лишнее во дворе скидывает.

Но во дворе было чистенько и пустовато. Ни слуг, ни животных, ни даже самого завалященького зомби. Сокровищ тем паче не было.

Прокралась к выходу. В ворота было лучше не соваться, не отпирались, да и будто невидимая стена держала. На ощупь теплое, но взглядом не разглядеть. Я пару раз на нее попрыгала, и меня сразу же мягко отодвигало обратно. Значит, самой не выбраться, ну и ладно, я и не надеялась. Широкая лестница, мимо которой я быстро проскочила, вела ко входу в замок и замковым переходам. Любой входящий был как на ладони, фея видать домик на холме строила. Ступени были тоже из белого камня, как и замок, тщательно отполированные и немного стертые, будто несчетное число гостей ходило по ним. Кто знает. Хорошо бы оттуда выходило, столько же, сколько и входит.

Солнце словно зависло в зените, и по-прежнему было светло, скорее уже не закат был, а ясный полдень. Небо голубое и будто не настоящее. Я обошла вокруг замка и натолкнулась на сад. Не поздняя осень царила тут, а жаркое лето. Яблоки, вишни, груши, черешня, еще какие-то странные полосатые плоды. Большие такие и круглые. Я долго уговаривала себя ничего не есть в странном замке, но от этого только больше проголодалась. В общем, опустошила я малость чарованный сад, яблоки понадкусывала, вишней закусила, а от черешни только обглоданные листочки остались. Я ее больше всего люблю.

— Я рада, что ты приняла мое приглашение. Хоть и таким способом.

Я подавилась и раскашлялась. Фея стояла у меня за спиной. Немного грустная и очень красивая. Прям, как я в ипостаси лошади. На ельфов непохожа, но и человеком не назовешь. Разве ж бывают такие красивые? Разве только герцогини…

Осторожно приглядевшись, я поняла, что за ее спиной все это время трепетали полупрозрачные стрекозиные крылья, то, возникая из воздуха, то, исчезая вновь. А ведь и вправду парит, поэтому так бесшумна ее ходьба.

— Ты сыта, дитя?

Она протянула руку, и яблоко само упало ей на ладонь. Огрызки, во множестве раскиданные на земле куда-то делись. Я фыркнула что-то неопределенное, переминаясь с копыта на копыто.

— Не хочешь принять свой облик? — снова спросила девица.

Чего ей от меня надо? Я увлеклась изучением травки под ногами.

— Мне надоедает ждать. — Иной шепот бывает громче крика. Особливо такой бешеный и шипящий, будто змея мимо проползла.

Ничего. Подождет. Феи, они говорят, бессмертные. Я снова уткнулась в траву.

— Ну, хватит! Довольно игр!

Она обидчиво нахмурилась и топнула босой ногой. Я сама не поняла, как меня вывернуло обратно. Обычно, когда из человека в лошадь перекидываешься али наоборот, всегда чувствуешь. Не больно, но противно. А тут бац и стою я уже в своем обычном облике, причесанная, приглаженная, а на теле еще и шмотки незнакомые. Юбка светлая с вышивкой причудливой, легкая и очень мягкая, да кофта-безрукавка со шнуровкой, синяя, как небо над замком. Фейская одежка, наверное. Вот это я понимаю, волшба! Не то, что ворожей один показывал, огонек простой взглядом зажигал, кретин.

— Ну, вот так-то лучше? — улыбнулась девица.

— Да. Ф-фея. А в-вы… того… правда фея? — поинтересовалась я, пробуя отвыкший от человечьей речи голос.

Она звонко рассмеялась. Пока она смеялась, я до восьми даже досчитать успела. Но при этом ее смех звучал так, что его слушать хотелось. Вот знавала я одну девку, тоже ржать любила, так ей все обычно так и говорили, — заткнись. А у феи здорово получалось. Я бы еще послушала, но она замолкла и шелестяще прошептала. Будто сухой листопад по лесу пронесся.

— Я волшебница. Я дух леса. Я ветерок, играющий над водой, и радуга, выступающая после дождя. Я это я. Но люди… если хотят, могут называть меня и феей.

— А я… об-боротень. Наверное. — Подумав, призналась я.

— Я заметила. — Нет, не восемнадцать лет этой девице. Раз в десять поболее. Пугала она меня до чертиков. — Пошли за мной, дитя.

Она кивнула мне и пошла вперед. Хотелось развернуться и бежать, но ноги, будто к земле приросли, а потом послушно потащили меня за ней во дворец.

Мы шли коридорами замка, но не было здесь ни золота, ни драгоценностей. Цветы увивали стены, ярко зеленым плющом оплетали колонны, и маленькие бабочки порхали по залам. Под ногами была не трава, но очень мягкий ковер, а мебели и вовсе не попадалось. Сапог она мне не наворожила, пришлось так идти. Надеюсь, у нее тут битого стекла не раскидано. А то нехорошо как-то осквернять столь прекрасный замок базарной руганью. По-моему эта девица обувь вообще не признавала, она ведь тоже босиком.

— А я давно хотела уз-знать. Это п-проклятие? Ну, л-ло-лошадью становиться. Или м-моего предка просто кто-то заразный укусил? — феи я побаивалась, но решила узнать про наболевшее, раз случай представился. Мою маманьку это тож всегда волновало, как про второй облик папани узнала. Я тогда шибко маленькой была, воплей не помню, но, говаривают, орала мамка знатно. Птицы с ветвей сваливались. Жаль, ни голоском я в нее не удалась, ни внешностью.

— Это дар, дитя. Очень ценный дар. — Рассмеялась она. Ну да, подумала я. По тридцать золотых с каждого надутого всадника.

— Как тебя зовут, дитя?

— Марфа. — соврала я.

— Хорошо. Если хочешь, я буду звать тебя так. — легко согласилась девица. По мелочам она вообще на все была согласная, видать пыталась изображать гостеприимную хозяйку. Да тещи зятей и то больше любят. — Меня можешь звать Асфиладелия.

Я чуть не присвистнула, но вовремя заткнулась.

— Э… необычное имя.

Имя вроде бы сложное, но запоминалось с первого раза, как название заразной болезни.

— Я давно не встречала истинных оборотней. — продолжила фея с грустью. Настроение у нее вообще часто менялось, как у избалованного ребенка. — Волкодлаки не нравятся мне, в их жизни правит кровь. Раньше по этой земле бродили единороги, но теперь они редко сюда заглядывают. — Я шла позади нее и с недоумением зыркала на ее длинные космы. Они мягко струились волной белого золота, укрывали ее почти до щиколоток, но ни одна волосинка еще не спуталась. Воистину великая волшебница.

— И поэтому я спрашиваю. Не хочешь ли ты поселиться здесь? Магия течет в твоей крови, твое место среди подобных нам.

— Э… В лесу с нежитью? — осторожно уточнила я. Точность она шибко полезна бывает.

— Здесь нет нежити!! Я не люблю нежить!! — взвизгнула Асфиладелия. — Это все Вархаам мне назло сделал! Мой лес испортил! И теперь даже единороги ушли!! А вы останетесь! — девица нахмурилась и сразу стала страшноватой. Да и кто хорошо выглядит, когда глаза зеленью лютой отдают, а личико перекашивает. Ой, как мне не нравилось тут с ней наедине стоять. И даже спрятаться не за кого, а взгляд у нее такой тяжелый, что в пол вдавливает. "Нет" как-то язык не поворачивается сказать. Ну никак. Наверное, обидеть боюсь, я к чужой обиде вообще шибко чувствительная.

— А… мне это… подумать. Да точно… — нашлась я. — Подумать можно?

Фея стала выглядеть так, словно в ее жизни случилось что-то очень, очень хорошее.

— Отлично. Подумай. И твой друг пока думает, таких, как он тоже мало осталось. По крайне мере я давно не встречала.

— Каких таких? Он чего тоже оборотень?

— Нет, глупышка. Нынешние люди уже не те, что предки. Исчезают древние рода, и никто их уже не помнит кроме меня. — Фея завернула за угол, протянула руку и раздвинула стену. То есть мне в начале так показалось, на самом деле то занавесь из цветов была, такая густая, что и не разберешь. Я шарахнулась в сторону, нехорошо как-то эти цветы пахли. Душно. Спать от них хотелось, дрема голову кружила, поэтому я сквозь ворот рубахи дышать начала. Я хоть и оборотень, но на меня эти заклятые штучки тоже действуют, правда, на порядок слабее, чем на других.

Наемник, отдавивший мне всю спину, дрых, как уставшие воины на картинах. Ну, эти недохороненные, с проклятыми мертвяками не путать. Меч в скрещенных на груди руках, сам пластом на ложе из цветов валяется, бледный аки смерть и не шевелится, лицо хмурое, будто все проснуться силится, но никак не может. Белые лилии в его русых волосах, свешиваются, за щетину цепляются, красные розы на сердце устроились. Но дышит вроде. У меня аж руки зачесались его по щекам похлестать, да проверить. А может и просто так похлестать, оно ему в любом случае не помешает.

— Будь вы другими, путники, я бы и не показалась вам. — Она снова вздохнула и кажется то, что он в таком виде валяется, Асфиладелия считает нормальным. Сама, наверное, и уложила. — Мне будет приятна ваша компания, ведь я одна уже целую вечность. Вархаам сделал это моим проклятием. Раньше я пыталась вырваться, но постепенно привыкла. Вот только люди здесь не появлялись, а те, что и были… Они такие невоспитанные… вечно железками своими размахивают.

— А-а вы их отпускаете?

— Зачем? — удивилась фея. — Как бабочки они гораздо красивей.

По дороге я с дюжину насчитала. А их ведь, наверное, больше.

Ох, влипла, так влипла, лихорадочно соображала я. Чего ж он этой дорогой поперся-то, идиот, полудурок, кретин. И как его ни назовешь, все мало будет. Вот пусть и возлежит теперь на этой травяной фигне, а я уж как-нибудь смотаться постараюсь. Конь, как в пословице говорится, двоих не вынесет.

На бабочку наемник пока не смахивал. Голова все сильнее кружилась, и я старалась дышать пореже, может, фея отцепится от меня, коль подольше продержусь.

— А он живой?

— Он устал с дороги, а когда отдохнет, да охолонет чуток, нам всем вместе будет хорошо в этом замке. Вы ни в чем не будете нуждаться. У тебя будет все и даже больше.

Угу. Собственная темница, в которой вечность торчать. Умно. Для чего я золотишко зарабатывала? Чтоб до конца в жизни в замке сидеть, как королевна, которую никто от дракона спасать не желает? Не, призрачные сокровища это не для меня.

— Ну, я подумаю. Можно… по замку побродить?

— Конечно. Потом.

Она улыбнулась, хихикнула в сложенные ковшиком ладоши. Теперь и пятнадцати не дашь. Не то что-то с этими феями. Возраст скачет, как бешеный.

Я зевнула и поняла, что падаю. Падаю во что-то мягкое и теплое. И бесконечное как небо. Уже во сне я ощутила, как неспешно, неторопливо опускаюсь на второе ложе из цветов, выросшее прямо из пола.

— Спи, дитя, и думай. — сказала фея. Широкий выбор. Цветы оплетали меня, укладывали разноцветные головки мне на плечи и цвели одурманивающим ароматом. Мне снился давно забытый и покинутый дом, он больше не был рассохшимся и неухоженным. Окна и двери были открыты. Там ждали меня… Слышались голоса, хотя я знала, что это невозможно. Там давно никого нет. Но я слышала их, уже почти разбирала слова… Настоящий дом у каждого человека бывает лишь один, чтобы ни говорили. Я шла к нему, наступая в собственные следы, которые сохранились на влажной после дождя земле, когда я уходила. Дом такой близкий в своей горькой, обреченной потерянности, что не хотелось просыпаться.

2

"И предсказала фея девице, что когда той исполнится восемнадцать,

будет та прясть, да уколет веретеном палец и заснет надолго,

пока проклятье не снимет поцелуй любви.

Но мудрый отец переломал девице все пальцы и плевать с тех пор хотел на

проклятие феи."

Сказание темного барда.

— У! Ай! Ау! Какого. Лешего? Ты. Совсем. Идиот? Не надо. Меня. Больше. Трясти.

— Так бы сразу и сказала, что проснулась. — Голос был знакомый. Но вспомнила я не сразу. А как вспомнила, за голову схватилась, и глаза, наконец, открыла.

— А если б не сказала, ты б тряс, пока у меня башка не оторвалась? — проворчала я, рывком садясь и пытаясь додумкаться, где нахожусь. Лес. Солнце всходит, туман стелется. Холодновато.

О, леший! А где замок? С чего это волшебница так быстро отпустила свои игрушки?

Наемник, повернувшись ко мне спиной, рвал цветы, опутывавшие меня, и безжалостно затаптывал. Вряд ли он узнал во мне свою лошадь, из чистого добросердечия видать старается. Я даже умилилась, зря я о нем так плохо думала. А потом он повернулся. Наверное, я также вопила, когда видела тех мертвяков.

— Что? — спросил он.

Я не ответила. Была малость занята отползанием в чащу.

Он схватил меня за плечи и встряхнул. Я зажмурилась, когда оказалась к нему совсем близко. Потом посмотрела снова.

— ЧТО? — рявкнул он.

— П-парень, т-ты д-давно б-брился? — клацая зубами, выдавила я.

Наемник медленно и недоверчиво ощупал лицо лапами. Я даже знала, чего он щас чувствует. Шевелюра у него осталась собственная, выгоревше-русая, но вот то, что ниже… уши заостренные, волосатые. Два черных глаза-пуговки, меховая борода, морда, как у кота-переростка, вся в серой шерсти и с кошачьими усами, но чего-то и человеческое в ней проглядывает. И это было противнее всего. Будь он чистокровным котом, не такую гадливость бы вызывал. А так, ну чисто монстр!

Несмотря на мои ожидания, сам он орать не стал. Просто сел на землю и уставился на свои лапы, абсолютно молча.

Я с ужасом ощупала себя. Нет, кажись все на месте. И ничего не прибавилось. Ну, ни фига себе шуточки у этой феи! Я еще дешево отделалась.

— Эй… эй… — я не знала, как к нему обращаться. Имени я не знала. Ну не кис, кис, кис же… — П-парень… — он поднял на меня свои чудовищные глаза. — А ч-чего случ-чилось-то?

И вот только теперь он завопил. Страшно. Кругами забегал. После часа проклинаний, дикой ругани и обещаний вырвать позвоночник сволочной фее Цветов, а сами ее цветы запихнуть в место для них не предназначенное, я смогла понять, чего произошло.

После того, как заснула я… ну, скорее всего… фея разбудила его и стала водить по замку, наслаждения всякие неземные обещать. Но он торопился очень, и то, что раньше не оставило бы его равнодушным, теперь только раздражало. Да и сократить здесь путь он решился из-за крайней необходимости. Пару раз ездил по этой дороге с друзьями, отрядом, и никаких умалишенных фей из кустов не выскакивало. Слухи, бывало, ходили, но им никто не верил. Зомбяков же вполне можно было терпеть, скребутся молча, спать почти не мешают. А тут… не повезло, в общем. Наверное, сыграло роль, что он один был, со многими проклятая волшебница связываться не решалась.

Кормила его как на убой, песни пела и готова была исполнять любые желания, но… Время, как вода, убегало сквозь пальцы. Он чувствовал это, а проклятая волшебница все держала. Он обещал ей вернуться, обещал выполнить все что угодно, но она продолжала пытаться сделать из него идеального возлюбленного. Видать, у нее в этом был большой опыт, перед тем как бабочками стать, все наемники через это проходили, а как только надоедали, раз, и милое насекомое. И никаких сложностей с расставанием. И ссор никаких. В общем, фея была ленивой, но в чем-то умной. Я, похоже, все это время успешно проспала в заклятом сне, а на вопросы наемника, кто я такая, фея отвечала, что ему лучше знать. И хихикала.

И вот, наконец, не выдержав, он сказал, что Асфиладелия ему… хм не нравится, да и вообще приставучая она, как шелудивая кошка. Та сразу стала серьезной и грустно ответила, что ладно, проваливай и девку свою забирай, видеть вас не хочу. Тот и моргнуть не успел, как мы очутились здесь. Теперь понятно, подумала я, почему его в это превратили.

— Что ж… — наконец пробормотал наемник. Очень тихо и хрипло, голос сорвал воплями. — Я знал, что так просто не отделаюсь. А теперь все равно надо идти. Если не побоишься со мной.

Черные тусклые глазищи впились в меня пристальным взглядом. Но по сравнению с мертвяками он смотрелся на редкость неплохо. И я кивнула. — Побоюсь… но я с тобой.

— Вот и хорошо, что вы успокоились.

Мне показалось, или наемник побледнел под шерстью. Да я и сама вздрогнула.

— Ну и кто из нас шелудивая кошка?

— Ты-ы… — он зашипел, выпуская когти на лапах. Шерсть на морде дыбом встала, глаза красным загорелись. От такого зрелища у меня волосы на башке тоже зашевелились.

Фея совсем дурой не была, поэтому послала сюда лишь свой облик. Висеть в маленьком полупрозрачном шарике, похожем на мыльный пузырь.

— Спокойней, милый, иначе я не скажу, как снять ваше заклятье. Марфа… или как там тебя. Тебя это тоже касается.

— Что? Да я то при чем??

— Помолчи. — Сощурилась она. — И слушай.

Чего она мне сделала, в панике пыталась понять я. Но вроде как человек выгляжу. Наемник перестал шипеть, напряженно, но с вниманием на нее уставился. Лед у него в жилах, видать, а не кровь.

— Чтобы вернуть потерянное, вам нужно отдать долги, которые не отдают. Черное сделать белым. Семь раз перекувыркнуться в лунном свете и научиться ходить по воде. И, конечно же, добыть цветок Шаанора. Что с ним делать потом, решайте сами.

— С… — сказал наемник. — чтоб тебя………………, а потом………… И еще………

Но она уже исчезла.

— Цветок Шаанора, ты совсем свихнулась, порхающая корова?? — заорал он, хотя она уже вряд ли слышала, потом опять начал ругаться. Я не знала, что такое этот цветок, но какая тут на фиг разница. Видно придется его добывать и мне. Я все пыталась понять, чего же потеряла я, но шмотки на мне были фейские, а в лошадином облике из ценных вещей только уздечка и была. В лошадином облике…

Меня будто молния ударила. Я попыталась превратиться, но ничего не вышло. Да и мир будто другим стал. Краски не такие яркие, звуки не шибко четкие, запахи слабее. Я не оборотень? Я больше не оборотень??

Раньше я часто мечтала избавиться от этого проклятья. Но с тех пор, как оно начало приносить деньги, перестала.

— Сволочь!! Я то тебе чего сделала? Придурок, зачем ты ее обозвал?? — я швырнула в него попавшейся под руки шишкой. Жалко камня не было. — К девицам так не обращаются, кретин!! Тебе б любая по морде дала!! По твоей тупой кошачьей морде!

Наемник с озверелой, по-другому и не скажешь, рожей обернулся ко мне.

— Слушай ты… ты не на моем месте, чтобы указывать и…

Он внезапно заткнулся. У меня медленно, но верно подгибались колени. Не хватало воздуха, я почему-то задыхалась, будто мне в легких камней напихали. Нечестно! Я упала на землю и всхлипнула. Я ударила кулаком землю, легкие ныли, и мне стало страшно, что я не могу дышать. Я умру прям здесь… Не могу. Не выходит вдохнуть.

— Эй, спокойней.

Я подняла голову и посмотрела ему в глаза. Мир расплывался. И я никак не могла разглядеть их выражение. Щекам горячо, не думала, что слезы бывают такими раскаленными. Нечестно! Я прикончу их обоих! Я же никому не мешала… я была такой милой лошадкой…

— Я не знаю, что ты потеряла и как ты очутилась там, но…

Я зажмурилась и заревела, захлебываясь плачем. Самозабвенно, отрывисто, на весь лес. Мне было плевать на всех. Человекокот неожиданно сел рядом, неуверенно притянул к себе и начал укачивать меня как младенца. Мне не нужна его дурацкая, злорадная жалость, мне и так плохо. Я попыталась его пнуть. Оттолкнуть подальше.

— Да что ты понимаешь?

— Ну, тише, тише. Мы оба вернем, что потеряли. Я обещаю.

Он зачем-то прижал меня к себе, будто придушить хочет, с какой-то грубоватой жалостливой лаской. Непривычно. Мое горе безгранично, мне так плохо, что я никогда смогу его измерить. Оно как море. Оно как огромный безразмерный океан.

— Я никогда не давал обещаний напрасно. И я обещаю, что мы избавимся от проклятья, а эта сволочная фея еще получит. Слышишь? — кто б знал, что за его озверелой наемничей рожей скрывался такой жалостливый тип. Я не слушаю его, я реву. Мне больно, от рыданий мне трудно дышать. Вытирая слезы о его плечо, я тоскливо раздумывала, куда бы мне высморкаться.

Фея выкинула нас из своего замка не в самую чащобу, хотя с нее сталось бы, а почти к дороге на выход. Из чащи мы выбираемся уже через пару часов в полном молчании. Я только носом все время шмыгала. Как только ступила на разъезженную колею дороги, сразу остановилась и обернулась к лесу. Молчаливо уходят только очень воспитанные или немые люди. Волшба Асфиладелии дальше мертвячьего леса, кажись, выходить не могла, раз она и сама там заперта оказалась.

— Тупорылая фея! Сволочь! Чтоб мертвяки в твоем замке поселились. Чтоб у тебя цветы без навоза не росли! Скотина! Зараза! Я еще вернусь, и ты у меня еще получишь! — камней на дороге было полно, и я злобно закидывала ими чащу. — Я то тебе чего сделала?? Лишила бедную сироту приработков! Довольна?!

— А ты сирота? — как-то слишком спокойно поинтересовался наемник, видать потерял нить моих размышлений.

— Еще бы. — Я вздохнула. — Ничего у меня не было, чего можно было фее отобрать. Ни богатства, ни красы великой, ни дома. Вот только это! Нашла чего отбирать! Хлеба насущного сиротинушку лишила!! — снова распалилась я. — Вот гадина! Змеюка подколодная! Чтоб все рыцари тебя уродиной считали!

Меня отвлекло покашливание. — У нас мало времени. Пошли. Или я ухожу без тебя и буду искать, как избавиться от проклятья сам. Хоть эта дура и говорила, что мы как-то связаны.

По кошачьей роже и не поймешь, о чем думает, но вроде он серьезно. Я с досадой на него зыркнула. Мое мнение о нем каждый час менялось в разные стороны. То добрый, то придурок, то недобрый придурок.

— Ладно уж. Пошли… — я швырнула последний камень и, не оглядываясь, побрела вперед.

— Кстати, а с чего бы это фея решила, что мы знакомы?

По идее скрывать тут уж было нечего, влипли мы одинаково, но я была зла и только огрызнулась. — Тебе лучше знать.

Никаких обозов по дороге не шло и в ближайшем будущем и не собиралось, приходилось топать на своих двоих. Да и немудрено. Это ж тракт на Хаанн, а не на Хлест или хотя бы Старрос, где ярмарки завсегда проводятся, и заработать есть чем. Да и нежити там тоже нет, дороги рыцари с отрядами охраняют, не то, что здесь. Осень была уже поздняя, было довольно холодно, пришлось одеяло из сумки наемника на плечи накинуть. Хорошо хоть Асфиладелия его с вещами выкинула. Там у него в сумке еще много чего есть. Золотишко, например. Я вздохнула. Эх, кабы мой дар был со мной, давно бы оборотилась, да доскакала. И ноги уже болят, лошадиной выносливости мне ой как не хватает. И чего мне теперь делать? Я ж почитай года три только своим даром и кормилась, до этого просто в виде лошади путников грабила. А чего, оскалиться как следует, тут все люди свои вещи от ужаса кидают, да разбегаются. Я выбираю, чего надо, и сваливаю. Так мы вообще-то с Талсом и познакомились. Он единственный из всех не убежал, а на дерево залез и оттуда уже долго дивился разумной, да наглой лошади. Потом слухи по окрестностям пособирал, да меня через пару седьмиц вычислил. Талс он упертый, когда дело прибылью пахнет. С тех пор вместе и зарабатывали. А теперь… кому я на фиг сдалась? И как зимовать буду? Сирота я, дом давно дырявый, крыша протекает, я ж больше вне дома шастала, чем в деревню возвращалась. Приданного нет, родственников тоже, да и красы неземной не хватает. Правильно Прохвост говорил, таких как я десяток на дюжину. Можно и получше выбрать. Крыть мне против судьбы-злодейки уже нечем. Я снова вздохнула. Даже травницы из меня не выйдет, все оборотничье чутье, как корова языком слизала. Фея, эта корова тупорылая.

— А что она у тебя отобрала? — спросил молчавший доселе наемник.

— Тебе не понять.

— Понятно-о… — задумчиво протянул он. Я на него зыркнула. Нет, вроде не издевается.

Странно, как бывает. Еще день назад он был тем, кого я бы с радостью обдурила, а теперь из-за проклятия ближе мне никого во всем свете не найдется. Да и я ему, кто его еще с такой мордой терпеть будет. Пока шла, успела даже родственными чувствами к кошаку проникнуться. Хотя все равно тупей его не сыскать. Ну кто так с девицами обращается?? Цветов бы ей лучше надрал из сада ее чарованного, о красоте ее порассказывал, авось и отпустила бы фея-то. А этот полудурок…

— Кстати… хотела давно спросить…

— Как меня зовут? — опередил меня он. — Севэриан.

— Странное имя.

— Старое просто. — Он дернул ушами. — В нашем роду так всех называют.

— Но я не про то спросить хотела. — Сев уставился на меня с вежливым вниманием. На звериной роже это смотрелось диковинно. — Ты теперь… ну такой… ты на четырех лапах бегать можешь? А то я идти устала, довез бы меня!

Вначале он не понял, а потом как заорет. — ЧТО? Чтоб я тебя вез??!

— А чего такого? — не, я его везла, а он меня не может. Вот свинство. Надо было фее его в свинью превратить. Хоть какая-то польза, свиньи они вкусные.

Мы еще с полчаса шли, пока он не успокоился.

— Сев…

— Еще что-то хочешь спросить? — обречено поинтересовался кошак.

— А куда ты так торопился?

— Мой брат в беде.

Молчание. Шелест леса. Скрип камешков под ногами наемника, мне ступни перевязывать тряпками пришлось, а то босиком идти шибко больно. Да и холодно.

— И?

— А этого разве недостаточно?

— Хм… Сев… а он тебя узнает-то? И нюхательных солей припаси. На всякий случай.

— Спасибо за совет. Но нюхательные соли тут вряд ли помогут.

— Попробуй мешок на голову.

— Спасибо за еще один совет. Больше не надо. В таком… виде не хотелось бы им показываться. Лучше бы в начале с проклятьем разобраться, жаль времени нет. — Мрачно оскалился он. — Придется что-то придумать, и так от положенного срока вряд ли половина осталась. Эта ведьма слишком долго меня там держала. А потом брат… если узнает меня, нам поможет в поисках. Связи у него неплохие.

— Сев…

— Что?

— А что такое цветок Шаанора?

Заостренный клык мелькнул в улыбке, когда он криво усмехнулся половиной рта. — Тебе лучше не знать.

— Дубина! Нам же его вместе добывать!

— Я постараюсь справиться один. Если же нет, тогда расскажу.

— Скрытная дубина.

— А как ты попала к фее?

— Так же как нормальный человек вляпывается в коровью лепешку. Шла, шла. И попала. Ну, ничегошеньки ведь не сделала этой мымре! Ну а теперь сделаю! Она еще получит!! — чего б мне это не стоило. Пусть это моя последняя цель в жизни, но я хоть весь лес спалю, а эту сволочь достану! Как мне теперь зарабатывать?!

Пока я злобно думала о мести, Севэриан успел уйти далеко вперед, и, осекшись на середине мысли, я довольно долго пялилась на то место, что у него пониже спины.

— Се-ев.

— Что еще?

— Не хочу тебя расстраивать еще больше. — Хотя если б не хотела, я б наверно промолчала. — Но, по-моему, у тебя хвост.

Он обернулся. Поглядел на меня и понял, что я серьезна как никогда. Ме-едленно пошевелил хвостом.

— Эта………………. ее…. А потом… чтоб…..

Да, жаль, что грамоте я плохо обучена, — подумала я, слушая его цветастую ругань.

Следующий из Хлеста обоз догнал нас к середине дня. Мы вначале раздумывали, не переждать ли в кустах, пока громыхающие телеги с сопровождающими их охранниками мимо не проедут. Рожа наемника-то к дружелюбию не шибко располагает, скорее к нежитееборцам. Но Сев стащил у меня с плечей одеяло и намотал себе на башку, на манер торговцев южных королевств, потому им и не доверяют шибко, что кроме глаз ничего и не видно. Кошачью морду скрыл, лапы в рукава рубахи спрятал и на дорогу выскочил, меня прихватить не забыв.

— Постойте, люди добрые! — гаркнул он.

Я в который раз пожалела, что оборотничьей силы во мне нет. С таким громилой не поспоришь, не вырвешься, а он явно общительный парень. Считает погибать, так вместе. Охранники, не будь дураки, сразу луки выставили и за мечи схватились, разбойничьи налеты-то в этих местах не редкость. Странно, как нас сразу не пристрелили, повезло наверное, что нас только двое было. Полоумный с одеялом на башке, и я, упорно глаза закатывающая и дохлой прикидывающаяся. Кабы наемник меня не держал, уже бы давно на сыру землю свалилась… хотя о чем это я? Кабы он меня не держал, я бы уже стопудово смоталась далеко, только бы меня и видели.

— Чего тебе… дивный молодец? — насмешливо оскалился встрепанный, заросший щетиной мужик.

— А чего это у тебя на башке? — добавил второй.

Я пугливо открыла один глаз и рассматривала их. Тоже наемники, потрепанные дорогой, усталые. Не то чтоб злые, но прикончить вполне могут. Обоз движение не замедлил, дальше все ехал, а сами охранники луки опускать не торопились, по сторонам еще напряженней зыркали. Видать засады ожидали.

— Болею я. — Грустно сказал Сев, продолжая идти вслед за ними, да еще и меня не забывая следом тащить. — Не подвезете? К лекарю тороплюсь. А то нас с сестренкой по дороге ограбили, лошадей увели. И ей тоже плохо. Припадочная она.

Услышав это, я перестала кривиться и уже с нормальным выражением на лице его придурком мысленно обозвала.

— Сдурел?! Не хватало еще в дороге от вас заразиться! Пошли вон, пока стрелу не получили!

По опыту знаю, это еще щедрое предложение. Нанятых охранников больше своя шкура заботит и безопасность, чем благополучие каких-то странных попрошаек, которые еще и разбойничками оказаться могут.

— Незаразно это. С рождения хвороба такая. Я заплачу. — Чуть ли не пустил слезу он, впрочем, избегая глядеть на них. Глаза то у него тоже не больно человеческие. Не выгляди мы настолько тупо, были бы шибко подозрительными.

— Заплатишь? Сколько? — заинтересовался охранник, смотря на нас как на умалишенных. Ну, меня то за что? Ну, чего ему пешком то не шлось…

— Золотой заплачу, большего у нас с сестренкой не осталось, и то эту монету чудом сохранили. Не бросьте нас на произвол!! Не сгубите, люди добрые!! Как нам до города добираться, коль лошадок нет… А тут сутки почитай или больше. Вон моя сестра все ноги в кровь стоптала… — затряс меня он. До крови было далеко, но идти я уже изрядно устала, поэтому с жалостливым видом на них таращилась.

Охранник задумчиво почесал щетину. — Золотой, говоришь? У господина Яррена спросить надо.

— Не связывайся, гони ты их в шею. — Пробормотал второй, лук впрочем, опуская. Никто из кустов за нами не вывалился, и мы уже далеко от того места отошли. Разбойники такой дурью не маются, если уж кидаются, так сразу как внимание отвлекли.

— Я тут пока старший и заткнись, Стас.

— Не по уму, не по уму. — Буркнул себе под нос тот, но перечить все же не решился.

То ли я выглядела и вправду жалко, то ли в пути было мало развлечений и мужика с одеялом на башке явно не хватало, но, посмотрев на нас, хозяин обозов господин Яррен милостиво дал разрешение убогим ехать вместе с ними.

Замученные лошади тащились еле-еле, телеги были тяжелые, на продажу торговцы много чего везли, и я коняжкам сочувствовала. Я то знаю, каково им щас приходится. Нам уголок среди мешков в самой продуваемой телеге выделили, да мне еще из жалости одежку запасную кто-то на время дал. Куртку залатанную, безразмерную, зато теплая, чуть ли не до колен провисает. Еще сапоги бы. Ну, это уж дело случая. На нас то и дело косились, чего-то пытались выспрашивать, но я жалась к "братцу" и не отвечала, зато он молол языком без передыху. И про то, как нас грабили в кровавых подробностях расписал и про семейную хворобу и про то, что до сих пор своей любимой младшей сестренке женишка ищет. Но почему-то никак не найдет, вот может когда от приступов вылечит, еще разок попытается. В общем, развлек всех по полной. Его просили лицо показать, но он грустно молвил, что не для слабых духом то зрелище, ибо в бородавках и язвах он, да так подробно расписал, что я и сама позеленела. Желающих после этого любоваться на него не нашлось. А если б и нашлось, то он бы, наверное, еще что-нибудь придумал.

Дальше до самой темноты ехали молча, лишь изредка вздрагивали от шороха в кустах, мало ли вдруг напоремся на настоящих разбойников. Холодало. Под копытами лошадей хрустел уже тонкий настоящий ледок, и я хмуро смотрела, как окрестности затягивает тьмой подступающего вечера. Будущее казалось темным и безрадостным. Цветок Шаанора, ладно леший с ним, уж как-нибудь добудем, но вот все остальное?

Перекувыркнуться семь раз в лунном свете? Тупо, но выполнимо.

Отдать долги, которые не отдают? Это ж, про какие-такие долги она говаривала. У, вечно эти волшебницы напридумывают.

Черное сделать белым? Я ж не маг, наемник тоже, кажись, чародействовать не умеет. Или она что-то другое имела в виду, а не перемену окраса…

Ходить по воде… вот эта задачка похуже всего. Попалась бы мне щас Асфиладелия, я бы ее сама в этой воде притопила. Значит, цветок, кувырок, черное сделать белым, долги и ходьба по воде… пять задач задала, не многовато ли? Все нормальные феи обычно одну задают, а тут столько. Или она считать не умеет? Я хмуро вздохнула. Наемнику то чего, он к цыганам если что податься может, заместо медведя в представлениях участвовать будет. Что кот, что медведь, главное, что рожа волосатая и на двух лапах ходит. Да и родственники у него, а мне чего делать? Талсу такая напарница больше не нужна, да и как зарабатывать теперь, науке жульничества я не шибко обучена. Погонит, точно погонит. Коль не верну свой дар, ниче хорошего меня и не ждет. Разве только посудомойкой повезет, где устроиться, эх, путников ведь больше не пограбишь.

Кони шли медленно, натужно, подгонять их опасались, особливо на такой поганой дороге. Телеги перевернуться могли, и с такой скоростью к городу мы к завтрашнему дню бы только подъехали.

Наемник видать думал о том же самом, потому что я услыхала, как он безнадежно прошептал. — Мог бы и не торопиться. Быстрее приехать так и не вышло.

— Поспешишь, людей насмешишь. — С готовностью поддакнула я. В конце концов, я из-за него во все это влипла. — Или напугаешь. Если одеяло развяжешь.

— Я тебе чем-то не нравлюсь? — прозорливо спросил он.

Я промолчала. Потом все-таки не выдержала. — Если не считать того, что фея такое сотворила из-за тебя…

— Тебе еще не надоело это повторять?

— А тебе одеяло говорить не мешает?

Мы замолкли. Я съежилась, пытаясь сохранить остатки тепла. Листья летели вниз, засыпали мокрую и грязную дорогу и, замерзшие, казалось, хрустели под копытами. Снега пока еще не было, но легкая, падающая с неба морось была холодной, как жидкий лед. Как же долго до весны. Очень. Я прикрыла глаза, чтобы не видеть, как в наши края все дальше забирается осень.

Обозы остановились, лошадей распрягли и стреножили, а сами телеги поставили полукругом, то ли на случай разбойников, чтоб удобней обороняться было. То ли чтобы хоть с одной стороны ветер не задувал. Запалили костер, один большой на всех. Охранники и против него были, внимание шибко привлекает, но тут замерзшие торговцы не выдержали. Разбойники их вполне могут и так найти, мудро заявил один из них, явно матерый путешественник, но это еще неизвестно найдут или нет, а вот до утра от холода, да без теплой еды все околеют точно.

Меня вместе с другими девицами, которых тут еще три штуки ехали, заставили кашеварить. Они все были дочери или жены, которых почему-то в городе оставлять побоялись без присмотра, а потащили с собой в опасную поездку, токмо заботы ради. Пока варили, я успела нахвататься горячей похлебки и наконец-то почувствовать себя сытой. Из жалости своему названному братцу тоже миску в лапы пихнула, а то, похоже, никто ему предлагать не собирался. Он задумчиво смерил взглядом миску, и я покатилась со смеху. Есть через на мотанные на башку тряпки ему было сложновато.

— Очень смешно.

— Попробуй через дырку для глаз залить. Чего-нибудь в рот, да попадет!

— Чтоб я делал без твоих мудрых советов.

Он воровато огляделся, потом чуть размотал одеяло и просунул миску. Послышалось сдавленное хлюпанье. Увидев, как окосели взгляды тех, кто за ним наблюдал, я пожалела, что он назвал меня родственницей. Уже второй раз за время знакомства с ним, я на полном серьезе раздумывала, что лучше бы его в свинью превратили. Повадки подходили.

Все расселись вокруг костра, только трое из охраны на стреме остались. Опасные тут места. Хаанн небогатый город, но из-за его близости к поселениям ельфов, там можно закупить всего того, чего в других местах не найдешь. Да и сами бессмертные там чаще показываются, да и остальные нелюди. Потому как мало кому охота в городе рядом с захоронками чернокнижников жить, а те, кто решился, живут шибко дружно. И все местные, хоть тролль, хоть человек друг за друга горой, и нелюдям там торговать поспокойней, потому как нежить абсолютно все ненавидят, без разницы, какого роду племени и как друг к другу относились раньше. Ну, по крайне мере так в слухах говорят. Мало кто туда за ельфийскими побрякушками ездит, али свое продавать, но коль решится, прибыль обычно всю опасность перекрывает. Если ельфа в обычном городе раз в полугодие встретишь, то там, говаривают, они каждый день на улицах попадаются! Скоро увижу их, коль повезет. Но чего-то я в своем везении уже крупно сомневаюсь.

Пока мой братец старался незаметно утирать свою перепачканную кошачью морду тем же одеялом… не снимая, конечно, я пялилась на свои босые ступни и костерила фею. Обмотки на ноги настоящим сапогам не чета, земля уж инеем покрывается, и если наемник мне из жалости обувку в городе не купит, то придется либо учиться летать, либо ходить по льду. Ходить по льду… ходить по льду… лед случается, когда вода замерзает. Считай, одно и то же. Я вскочила и стала по лужам прыгать, слабый хрупкий ледок рушить.

— Сев! Зырь, как я по воде хожу!!

— Марфа, сядь на место! Ты чего? — зашипел он. Я ему свое имя не называла, а он с чего-то решил, что как фея величала, так меня на самом деле и зовут. А я не поправляла, мне вообще-то без разницы. Йин тоже не мое настоящее имя, хоть и привыкла я к нему больше всего. Просто в переводе с древнего, муторного наречия скальных троллей, так жеребят называют. Вот и привязалось с детства.

— А сестренка то братца стоит! — пробормотал кто-то в стороне. Я не обратила внимания. Чего уж там, и так напозорилась на остаток дней своих.

— Сев… Лед, вода и мы по ним ходим! — бредово звучит, но до собрата по несчастью вроде дошло, даж глаза загорелись. — Я это придумала, а значит, ты мне точно должен сапоги.

— Будут у тебя сапоги. Хоть двадцать штук!!

— Деньгами лучше отдай. — Не растерялась я.

Он сделал вид, что оглох.

— Вот морозцы, как следует вдарят, и будем ходить по воде аки посуху!! — все еще радовалась я. — Может, и все остальные загадки феи вскорости решим.

— Надеюсь. Но не особо в это верю.

Он моей радости не разделял и снова мрачно уставился в огонь. Но что с паршивого кота возьмешь. Разве что шерсти клок. Интересно, какие у него родственники и какая опасность грозит его брату? Другой бы уже в отчаянье впал или пил, не просыхая, пока с кошачьей мордой не смирится, а этот поорал, поорал часок, да успокоился. И опять к брату тащится. Видать что-то серьезное. Но по сравнению с проклятьем тупорылой волшебницы все это казалось далеким и неинтересным. Я зевнула и, кажется, даже задремала.

Мне снились тяжко надушенные цветы, которые цвели дурманным цветом. И темное близкое небо, в котором мелькали молнии. Даже дураку было бы ясно, что такие сны не к добру.

— Марфа… ты слышишь? — меня толкнули вбок. Я с трудом разлепила глаза. Интересно, сколько времени прошло? Стемнело уж совсем, люди трапезничать закончили, некоторые даже спать легли, а я башкой у него на коленях валяюсь, курткой прикрытая.

— Слышу? Ты про что?

— Эти шорохи… кто-то к лагерю крадется.

Я прислушалась, но ничего, конечно, не разобрала в ночных звуках. Оборотничий слух с чутьем у меня полностью отрубились. А у наемника вполне могли проявиться… уши то длинные теперь, ельфы обзавидуются. Леший его знает, вдруг и вправду кто-то крадется.

— Нежить?

— Да какая нежить? — удивился он. — Разбойники. Человек пятнадцать или меньше. Сиди здесь, под телегу на всякий случай заползи, а я схожу кое-куда.

— В кустики? Да не волнуйся ты, с перепугу у многих медвежья болезнь случается. Это нормально разбойников бояться. Не надо так смотреть. Уже уползаю…

Он сокрушенно покачал головой.

— Меня за одно невинное слово превратили в такую мерзкую тварь, а тебе хоть бы хны. Иногда я думаю, что справедливости не существует.

Он поднялся и пошел в сторону охранников, которые пялились в лес, но пока ничего шибко подозрительного не заметили, и даже его спина выражала досаду.

— Удачи, Сев! — Он и шага не замедлил, хотя вроде услышал. А я направилась в сторону телег, какая глянется больше, под ту и залезу. Тут главное, чтоб сердце к нему лежало. Ну и остальные части тела, и спокойно было. Жалко, что окованные железом обозы на дороге редко попадаются.

Севэриан о чем-то побазарил с другими наемниками, причем те ощутимо напряглись и за мечи схватились, а потом скользяще шмыгнул в лес. Хоть на морду страшен, зато кошачья грация зашибись, подумала я. Из лесу через пару ударов сердца раздались вопли. Одеяльце снял, поняла я.

— Нападение!! Разбойники!! — очнулся и заорал старший охранник. Они все полукругом вокруг торговцев встали, луки и мечи подоставали, но пока никто из чащи не лез. Разве там только вопили что-то про оборотня и жутко, испуганно ругались. При свете дня от облика Сева вполне могло стошнить, но зато ночью он прям царь и повелитель всех монстров. Ну, если по ужасности обличья судить, а особливо когда из темноты такая волосатая харя неожиданно высовывается, наверное, это страшновато. Я и то в первый раз испугалась, хоть и сама оборотень. Была.

Грабители все-таки кинулись, я надеялась, что повезет, и они не решатся. Но опять не повезло… охранников была дюжина, примерно, как и разбойников, видать не хотели добычу упускать. Дальше была драка. Вначале кто успел, по стреле из луков выпустили, потом за мечи схватились, да в рукопашной сошлись. А потом я закрыла глаза, заткнула уши и заползла подальше под телегу. Визжали жены и дочери торговцев, сами торговцы тоже орали, но и закончилось все быстро. Я глаза открыть так и не решилась, пока все до конца не успокоилось, а потом еще и с другого конца телеги вылезла и в лес уставилась. Я мертвяков в любом виде до жути боюсь, хоть в свежем, хоть в восставшем. Может, там просто все слегка ранены или вовсе не ранены, но мне это совсем неинтересно. Потом узнаю, чем дело закончилось.

К Хаанну мы подъехали, уже солнце к закату клонилось. Город меня не впечатлил, самые обычные раздолбанные ворота, клюющая носом городская стража, начавшая жадно смотреть на нас, как только разглядела, сколько здесь торговцев. И что не разбойниками потрепанные, а все целехонькие и невредимые. Ну, почти все. Кое-кто из наемников пострадал, но так, несерьезно, хоть все и пытались выбить себе надбавку за опасность из Яррена Свальсона, хозяина обозов. Подать за въезд в Хаанн заплатили за нас сами торговцы. Как я потом узнала, Сев неплохо в схватке отличился, и если б не он, застали б грабители всех врасплох, давно вроде эта банда на дорогах шалила и немало сгубила путников. Как разобрались, успокоились, Сев еще полночи по лесу бегал, меня найти пытался, пока я мирно у телеги дрыхла.

— Ты молодец, приятель! Як ножами швыряешься, любо дорого посмотреть! — на прощание сказал один.

— Да, хоть и тряпки у тебя на морде, но воин ты отменный!

Чем мне наемники нравятся, они здоровски польстить могут. Даж и не поймешь, польстили или оскорбили. Севэриану кто-то из торговцев предлагал личным охранником стать, даже внешний вид не смутил, но тот как обычно отказался. Чудно, как он с такими замашками вообще хоть что-то заработать умудрился.

Распрощались мы быстренько, и Сев меня куда-то потащил и все закоулками, закоулками. Ни на нелюдей не поглазеешь, ни по сторонам не осмотришься, плевать он на мое любопытство хотел. К брату видать торопится, надоел уже. Впрочем, и город не шибко красивый, дома низенькие, приземистые, один, два этажа не больше. Лавок со странными названиями много, некоторые вывески даже не на человечьем наречии написаны. Интересно… тут и колдунов, говаривают полно…

Кошак остановился так резко, что я аж в его спину врезалась.

— А теперь чего?

Он вздохнул и посмотрел куда-то в темнеющее небо. Стянул одеяло, открывая примятую шерстку.

— Ничего. Пришли. Через черный вход войдем.

Я огляделась и присвистнула. Домик был двухэтажный, зато широкий, с конюшней и изгородью причудливой. Мы как раз с оборотной стороны дома стояли, у входа для слуг. — А твоя семейка не из нищих, да?

— Из довольно обеспеченных, хотя это с кем сравнивать… при чем тут это? Скажи лучше… я, правда, похож на…

Я его сразу поняла. Входить ему все-таки боязно.

— Кота? У тебя волосатая морда. Уши тоже волосатые. Но нет, на котика ты не смахиваешь. Ты просто жутко страшный аки чудище лесное.

— И зачем я спрашивал? Ты умеешь успокаивать… Ладно, пошли, времени мало.

Он плотно сжал губы и напряженно, на несгибающихся коленях попер вперед.

— Стой! — я дернула его за рукав.

— Чего еще?

— Твой брат случаем не из нежитееборцев?

— Нет. Пошли.

— Это хорошо. Значит, тогда просто в обморок упадет, — задумчиво сказала я.

Калитка слегка скрипела, но вошли мы почти бесшумно. Он пошарил где-то в кустах, достал ключ и открыл дверь. Я старалась держаться позади него. Ой, чего щас будет…

В доме горели масляные светильники, и обстановочка была не шибко роскошная, но все ж получше крестьянской избы. Никого внизу не было, даже слуг, и я этому обрадовалась. А то криков было бы. Наемник огляделся, потом стал уверенно подниматься по лестнице, и только плотно прижатые к голове уши выдавали, что вся его уверенность и невозмутимость простая показуха. Я ступала за ним след в след.

Проходя, он касался вещей кончиками пальцев, видать, давно дома не был. На стенах висели увесистые портреты в тяжелых, покрытых лаком рамах. Наверное, его родственнички… трудно сказать, похож он на них или нет, как он выглядел на самом деле, я уже почти позабыла, а на кошку, кроме него, никто и не смахивал.

Я шла и пыталась представить, каково расти в таком доме, где поколения предков глядят со стен, где все чистенько и тщательно убрано, и никаких лишних вещей не валялось. Семейные ужины, семейные праздники… огромное количество родственников, к которым можно торопиться. У меня не выходило. Сразу вставал перед глазами мой полуразрушенный дом и вода, капающая с потолка, когда идет дождь.

Наемник постоял немного в нерешительности, оглянулся на меня. Я ободряюще ухмыльнулась. Он скривился, а потом резко распахнул ближайшую дверь.

— Ну, здравствуй, брат.

Я удивилась, когда не услышала вопль.

— Это я, Севэриан. — тихо сказал наемник, стараясь не раскрывать пасть слишком сильно и не показывать клыки.

Я выглянула из-за его плеча. Они были не то чтобы похожи, так скорее седьмая вода на киселе. Но и много общего проскальзывало. Та же тускло-русая шевелюра, но у братца ухоженная, с подозрительно аккуратно завивающимися концами. Наверняка постоянно к цирюльнику ходит и у золоченого зеркала по полдня торчит. Костюм бархатный, али парчовый, но явно дорогущий. До блеска начищенные сапоги, шелковая рубаха, пуговицы аж от косой сажени в плечах лопаются. Или не по размеру одежку купил. Типичный аристорат, не из особливо богатых, но и не из самых захудалых.

Разглядывая его брата, я невольно вспоминала, как выглядит сам наемник. То есть выглядел раньше. Похожи они с братцем, черты правильные, подбородки упрямо выпяченные, нос слегка длинноват. Только у братца его черты повыразительней и поухоженней будут. У Сева раньше лицо все время хранило это равнодушное выражение, как у всех наемников. Ну а теперь чувств и не прочитаешь, все под шерстью скрыто.

У братца же его лик более изящен, не такой потрепанный и скрытный. И щас выражал полнейшее офигение. Будто небо свалилось, и ему на башку. В руках у него была шпага, но он явно забыл, что с ней делать. Молчание затягивалось.

— А он не порежется? — из чисто благих чувств спросила я.

Тупой кошак выдвинул меня за дверь и запер ее. Я немного помялась в коридоре, воплей не дождалась и заскучала. Голоса раздавались, но были очень тихими.

— …бу, бу, бу…правда, ты…

— …долго объяснять бу, бу, бу…вернулся… сразу, как узнал…

— …срок, данный… почти вышел…

— …где он?

— …бу, бу, бу, бу… — они заговорили еще тише.

Подумав, я решила, что семейные разговоры подслушивать не стоит. К тому же шея затекла, прижавшись ухом к двери стоять. Вспотела даже, и куртку, торговцами одолженную, в кресло у дверей скинула, авось, никто не польститься на одежку потрепанную.

Я побродила по дому, размышляя над тем, как я отношусь к Севу. То бишь, грабить его или не грабить. С одной стороны, это из-за него тупорылая фея меня моего дара лишила, но, с другой стороны, он по-своему даже обо мне заботился, в лесу не кинул, да и по характеру не шибко злобным был. Мы ведь почти сдружились, да и от проклятия нам вместе избавляться, если я сейчас вон тот серебряный подсвечник стащу или вон ту побрякушку блестящую, меня может совесть замучает. Друзей я никогда не грабила. Даже если это шибко богатые друзья с огромным домом и слугами. В общем, скрепя сердце, бродила я по дому, дорогущие безделушки лапала, но ничего в карман не отправила. Правда, и карманов-то у меня нет. И не пыталась я ничего стащить, просто прикинула. Если выполнить условие феи проклятущей не выйдет, мне ж голодная зима предстоит и нужно делать запасы, аки белка какая.

— Ай!

Не пойми откуда появившийся старикашка в зеленой ливрее, кажется, так эта одежка у слуг называется, вцепился в мое ухо. Уж сколько раз о том, что оборотничье чутье отрубилось, жалею. Раньше бы он фиг ко мне так бесшумно подобрался. Его аккуратная бородка клинышком дрожала от негодования, да и сам он чуть слюни не пускал.

— Воровка! — противно прошипел он. — Как ты сюда забралась? Сейчас стражников позову!

Я попыталась его пнуть и вывернуться, но узкие, костлявые, не по-стариковски сильные пальцы держали крепко.

— Дяденька, выслушайте… — заканючила я.

— Я тебе не дяденька! Как сюда забралась, отвечай!

— Севэриан. Он здесь живет. С братцем повидаться решил, а я друг его!! Да я ему вообще как сестра, дяденька. — Вспоминая нашу поездку, зачастила я, пытаясь высвободить ухо. Ух, фея у меня за все получит. И этот старикашка тоже, как силы верну.

— Севэриан? Старшенький? Он здесь? — его глаза под кустистыми седыми бровями потемнели. Он резко пошел куда-то, но ухо мое так и не отпустил. Я еле сдерживалась, чтобы не выругаться, продолжая давить на жалость. Когда злобно ругаешься, это обычно выходит хуже. Слезы на глазах были уже почти настоящими.

— Дяденька, пустите, а? Я ж говорю, с Севом я пришла! И он расстроится, если вы мне чего-нибудь оторвете.

Отвратный мерзкий старик стащил меня по лестнице, и второй раз за вечер меня выставили за дверь. Через ту самую для слуг, через которую мы с Севом входили.

— С Севэрианом ты или нет, это еще бабка надвое сказала, надолго ли вы тут останетесь. Подождешь его снаружи. Взгляд у тебя больно вороватый. И знай, если что вызываю стражников! — скрипуче пообещал он.

— Подозрительный старый гнусный…

— Что?! — от его возгласа у меня чуть последнее здоровое ухо не заложило.

— Говорю, хорошо, подожду здесь, дяденька. И скажите Севэриану…

Дверь резко захлопнулась у меня перед носом.

— Эй, куртку хоть верни!

Молчание. Вот повезло-то… Я тихо, но от души выругалась, потирая ухо. Шмыгнула носом. Было холодно, а я в одной легкой кофте, а щас чай не лето. От души пнула дверь, надежды на то, что Сев вскоре про меня вспомнит и запустит обратно, было мало. Я пригорюнилась и, обхватив себя за плечи, чтобы теплее было, стала скакать на одной ноге. Авось, не околею. Меня всегда откуда-то выставляли. Когда осталась сиротинушкой, ни одна зараза из деревни не взяла меня к себе. Помню, пришлось до самого потепления в конюшне какого-то торговца овсом питаться, благо жеребенок из меня миленький был, и он меня, как только вырасту, продать хотел. А по ночам, когда конюхи не видят, в человека превращалась и с кухни колбасы воровала. С тех пор холода и зиму ненавижу. Потом немного приноровилась и стала проезжающих мимо торговцев грабить. Вначале просто по ночам, какую сумку наугад стаскивала, а как клыки побольше выросли, да вид страшенный принимать научилась, так жизнь у меня сразу улучшилась. А потом и Талса встретила. Эх, жаль, теперь я ему нафиг не нужна. Воровка из меня так себе, а за просто так он меня кормить не будет. Придется, поджав хвост, возвращаться в деревню, но дом уже весь прогнил до основания, в щели холодные ветры задувают, и где мне зимовать не знаю. Эх, кабы была я шибко красива, как в ипостаси лошади… но чего уж. Даже приворотное зелье сварганить не умею, никто меня просто так не приютит.

— Сев! — скрипнув зубами, проорала я. — Сев!

Никто не отзывался. Обиделась бы, плюнула, да ушла, чтобы потом отомстить, но проклятье прочно меня к наемнику привязало. Наши жизни пока так спутало, ни одна Вязальщица судеб распутать не возьмется. А вот уж потом точно отомщу. Я продолжила прыгать, чисто из упрямства, теплее от этого не становилось.

— Сев, леший тебя побери!!!!!!! — от моего вопля где-то по соседству противно разгавкалась собака.

Наконец, со скрипом открылось окно, и на меня из ведра плеснули. Вроде не помоями, вот уж спасибо доброму человеку. Хорошо отскочить успела. Кровожадно представляя, что я сделаю этому уродскому старикашке, вышла за забор на всякий случай. Мало ли, вдруг в следующий раз и вправду помои будут.

На улице было безлюдно и тихо, свет почти во всех окнах погашен. Никто мимо этого дурацкого дома не шел. Я снова шмыгнула носом, уже кричать надоело, а то придурковатый слуга и вправду стражу может вызвать. А я стражу жутко не люблю. Привычка, с тех пор как с Талсом работать начала.

В сказках всегда, когда бедная красна девица замерзает и бедствует, появляется какой-нибудь чарующий незнакомец, который согреет и накормит, и позаботится. Но на то, они и сказки. Каждый раз, когда я в беду попадала, еще никто не появлялся, чтобы меня спасти. Хоть сколько угодно жди тепла руки протянутой… Если сама не придумаю, как согреться, наутро тут только ледышка с косой примороженной и останется. Я окинула дом прощальным ненавидящим взглядом, запоминая, как он выглядит, чтобы позже вернуться, и побрела по улице. Авось местечко, где погреться найду.

Очевидно, на этом краю города только богатеи и жили, ни трактира завалящегося не попадалось, ни постоялого двора. Сев, какая же ты сволочь! Что было жалко не выставлять меня? Я бы даже помолчала, если я тебя так раздражаю. Но на холод то за что? У, как же холодно. Я шла и жалела себя настолько проникновенно и прочувствованно, что чуть не пропустила полуприкрытую дверь конюшни рядом с двухэтажным, но очень красивым домом. Ночевать среди лошадок мне не привыкать. Перемахнула через низенький забор, причудливый, с цветочной вязью, так для красоты скорее, чем от воров защищать и проскользнула в конюшню. Ох, и ночного зрения мне шибко не хватает. Пара лошадей всхрапнула, когда я обо что-то запнулась и растянулась на полу.

— Ты чего здесь делаешь? — голос был басовитый, насыщенный, будто кто-то в трубу дул. Не слишком злой, но требовательный. Любой бы вор перетрусил, да чужое добро уронил.

Я вздохнула. Что ж не везет то так. Единственная приоткрытая дверь, и то на кого-то напоролась. Щас опять выгонять будут.

— Иди к лешему, — буркнула я. — И не надо меня выкидывать. Три раза за день слишком нагло. Я и сама уйду.

О да, когда нет дома и денег, у нас остается только гордость. Замерзну тоже гордо.

— Зачем ты сюда приходила? — гулко полюбопытствовал невидимый собеседник. Я бы могла ему много чего ответить, но промолчала. Еще стражу вызовут. На ощупь пошла обратно к выходу. Что-то чиркнуло, и в конюшне загорелся свет масляной лампы.

— Замерзла, небось, в своей одежонке? Вы люди, по-моему, к холодам чувствительные, или я ошибаюсь? — спросил тролль. Высокий, лобастый с ручищами как лопаты и немного коротковатыми ножками по сравнению с массивной грудной клеткой и широченными плечами. Кожа у него была светло-зеленая, в темных волосах приметная седина. Признак возраста, тролли под конец жизни выцветают, как старая лубочная картинка. Умные, блекло-розовые глаза. Клыки, выпирающие из-под нижней губы, левый сломан.

Не, увидь я тут ельфа, челюсть бы уронила, как братец Севэриана, но к троллям я с детства привычная. Этот, похоже, тут конюшим работал, али просто спал. Тролли они дома не любят, да и сквозь их толстую шкуру даже лютый мороз не пробивается.

— А можно я тут переночую, дяденька? — поинтересовалась я. И добавила жалобно. — Шани-эри-шен… — пожалуйста, то бишь по-тролльи. Насколько я знаю, теперь выгнать не может, если конечно их законы гостеприимства не изменились. Что-то мне этот городок дружелюбным больше не кажется.

Тот слегка удивленно усмехнулся и почесал лапищей затылок.

— Ну что ж. Ты, похоже, не боишься и даже наш язык знаешь. Ночуй, чего уж. — На человеческом он говорил неплохо, видно давно в городе живет. — А откуда кстати знаешь?

— Мой отец был дружен с Грымнаргом.

— А, старина Грымнарг, как он там? — я расслабилась. Ну, уж совсем повезло. Все тролли были одной большой семьей, и ценили всех родственников, не делая между ближними и дальними различия. И друзей родственников тоже ценили, и если помощь была нужна, помогали. Даже дальним друзьям родственников друзей. Правда, по ним об их дружелюбии не скажешь, особливо, когда они с дубиной или секирой здоровенной стоят, клыки скалят.

— Не знаю. Давно его не видела. Но несколько лет назад он с торговцами в соседнее королевство подался. Хотел собственную лавку завести.

— Да, да, помню. Всегда непоседливым был. А как зовут тебя, детеныш? — тролль внимательно, чуть прищурившись, меня оглядел.

— Марфа… то есть, Йин.

— Оборотень что ли? — моментально смекнул он.

— Была. — Я вздохнула.

— Ну, пошли чай пить. Оборотень. Развлеки старика Тарна рассказом. — Он добродушно усмехнулся. Просто троллью клыкастую улыбку видя, не все об этом догадываются и иногда даже убегают.

Чуть косолапо переваливаясь и хватаясь за поясницу, тролль провел меня на небольшую уютную кухню, видать, здесь слуги только и появлялись. Это с виду тролли неповоротливые, на самом деле иной раз лошадь обогнать могут. А если очень быстро бежать надо, то и на четырех лапах не брезгуют. Достал откуда-то печенье и немного лежалые липкие сласти, запалил печку и нагрел воду для чая.

Я, наконец, почуяла, как сильно меня трясет от холода. Ну, Сев ты у меня еще получишь! Зря я тебя без подсвечников не оставила, пока возможность была. Ничего, если нас еще раз судьба сведет, я его не только без денег, без шмоток даже оставлю.

Вцепившись в простенькую глиняную кружку онемевшими пальцами и постепенно отогреваясь, я раздумывала о том, что еще несколько деньков назад не собиралась в проклятом нежитью Хаанне чаевничать с троллями. И встретить настоящую фею тоже не помышляла. Да и зомбей увидеть. И дар свой потерять. Н-да уж, тяжелая седьмица у меня выдалась. И шибко странная.

Хотелось потешить свое самолюбие и представить, как Сев меня везде ищет и от отчаяния дерет волосы на морде, но это вряд ли. Наверное, только порадовался, когда меня не нашел, что его от обузы избавили. Севэриан ответственный сильно, я его давно раскусила, из вымирающего вида рыцарей, которые никогда никого в беде не бросают. Ну, из тех, которые на коровью лепешку свой плащ кидают, чтобы дама сверху прошла. Мне Марфа такое рассказывала, она книжками о настоящих рыцарях увлекается. Да и об ельфах тоже. А теперь, когда я сама по себе тихо испарилась, вряд ли искать будет. Даже вздохнет с облегчением.

Но если он думает, что я так просто от него отстану, то ошибается. Я скрежетнула зубами. Вот отогреюсь и завтра утром опять за ним всюду таскаться начну, пока от проклятья не избавлюсь.

— Так что у тебя случилось, Йин? — вкрадчиво спросил тролль, до этого с любопытством за мной наблюдавший.

Скрывать, в общем-то, было нечего, да и поплакаться кому-то хотелось, и я пересказала все. Первый раз видела, чтобы тролли так ржали. Вначале Тарн громоподобно кашлял в кулак, сдерживая смех, потом не выдержал и оглушающе расхохотался и долго не успокаивался, стукая кулачищами по коленям и вытирая выступившие слезы.

— Очень смешно. — буркнула я. От того, что кому-то мои злоключения веселыми показались, настроение еще паршивей стало. Я тоскливо вздохнула, продолжая уплетать сласти за обе щеки. Еще неизвестно, когда в следующий раз поесть удастся. Колбаса или котлеты с поджаристой корочкой и картошкой или рагу, конечно, было б лучше, но и это сойдет.

— Давно не слыхал ничего подобного. — Отдышавшись, он еще раз коротко, но прочувствованно и до лешего громко хохотнул, так что тарелки звякнули. Я опасливо огляделась.

— Ты не боишься, что нас услышит хозяин дома?

— А чего мне бояться? — пожал плечищами тролль. — Лерэ Тэрэсан уехал к родственникам в Рощу.

— Ельф?? Настоящий?

— Да уж. Настоящее не бывает. — Помрачнел он. — Иногда я думаю, что лучше бы в услужение к кому другому пошел. У этого столько правил, да наворотов, что иногда выть, как оборотень хочется.

— Так ты тут что один?

— Один. Дом, как видишь, охраняю. Почему-то большинство воров думают, что у альвов есть, чем поживиться. Но те в отличие от людей в свою пещеру… тьфу то бишь дом свой, что попало, не тянут. Им главное, чтобы покрасивее все было, да у каждой вещи специальное назначение. Иногда по дому боюсь ходить, чего с места случайно сдвинешь, потом оказывается, какой-то высший порядок нарушил, весь поэтический смысл композиции уничтожил. Тьфу… надоело.

— Ух ты! А ельф красивый?

— На мой взгляд, страшный. Костлявый такой. Но у нас троллей свои представления о красоте. Тебе бы, может, и понравился. — задумчиво пробормотал он. — Да с таким занудливым характером от лерэ Тэрэсана все девки, даже человеческие бегут. После сто пятого замечания насчет чистоты и правил любая, даже сильная влюбленность проходит. И каждая думает, а так ли уж его смазливость стоит этих мучений. В общем, только я его и выдерживаю. Да троллью шкуру так просто не прошибешь. Уже лет десять у него тут сторожем. Говорят, лерэ Тэрэсана даже его сородичи занудой считают, потому он в лесу своем долго и не живет. Родственники не выдерживают.

— Бедный.

— Вот, вот. Вначале девки говорят бедный, а потом, узнав его получше, говорят, бедные его родственники.

Я расхохоталась.

— Ну, вот, наконец, ты и развеселилась. — тролль внимательно на меня взглянул, мою чашку к себе придвигая, чтоб чай по второму разу налить. — Что делать собираешься, дочь друга моего старого приятеля?

Я задумчиво прожевала сладкую тянучку. — Вернусь к Севу. Ну, это кот который. И не отцеплюсь от него, пока проклятие не снимем. Все-таки это он виноват. Кстати, Тарн… — замялась я.

— Что, дочь моего друга?

— Сапог у тебя лишних случаем нет? Да и одежки, какой лишней? Я потом верну.

— Ох, как же я не подумал. Прости, старика. Все забываю, что вы люди холодов не любите. Для нас это как раз самая лучшая погодка. Иди-ка ты пока спать, Йин. Завтра поищу. И к кошаку твоему отправишься. Кстати, Севэриан… многое я о нем вроде слышал. И не всегда хорошее. Благородный род, обедневший правда изрядно, но все еще кой-какой вес имеет. Он был старшим наследником, но сильно поссорился с отцом и уехал. Долгие годы его тут не видели. Появлялся лишь редкими наездами, чем занимается непонятно. Но я так и думал, что наемник. Про него говорили, что он мечник хороший, даже какие-то городские соревнования выигрывал. И не слыхал я, что с его братом беда, но что-то неладное во всем роде Дубовой ветви давно уж творится. Если Севэриан вернулся, то может, сумеет разобраться. Он парень решительный, я его еще мальчишкой помню.

— Дубовой ветви?

— Прозвание рода, говорят, альвы давали, и истинное его происхождение скрыто. — Тарн глубокомысленно отхлебнул чая. — Может, дальний их родственник заслужил себе звание дубовой дубиной. Но кто этих аристократов знает, может, он под дубами просто все подвиги свои совершал. Про фею твою Асфиладелию не слыхал, зато что-то слышал про Вархаама. Мы тролли всегда некромантов уважали, а он черный маг каких поискать. До сих пор о нем помним. Может, и жив еще. Черные маги, говорят, над смертью властны.

— Интересно…

Я неожиданно для себя зевнула.

— А теперь иди-ка ты спать. — Проворчал тролль, поднимаясь. — Утро вечера мудренее, как говорите вы, люди. А я пока старые вещички лерэ поищу. Он дохляк такой, может тебе что-нибудь из его одежки и сгодится.

Он отправил меня в пустующую комнатку для слуг. Свернувшись клубочком, слегка подрагивая во сне от впечатлений дня, я слышала, как тяжело ступает по дому старый тролль и, беззлобно поругиваясь на зануду-хозяина, ищет мне лишнюю одежду, которую бы Тэрэсан уже не вписал в проклятый поэтический образ.

3

Последними словами чаще всего являются…

… алхимика: "А если мы это чуть-чуть нагреем?"

… героя: "Какая помощь!? Да их тут всего трое…"

… палача: "Петля жмет? Нет проблем, щас я проверю.

… наставника юных охотников: "Все одновременно бросаем копья в эту сторону!"

… нежитееборца: "Хмм, а он довольно быстро приближается…"

Из записок темного барда.

За свою не очень долгую жизнь мне довелось ночевать во множестве постоялых дворов. Если везло. Я ночевала на конюшнях и в сараях, я сворачивалась клубочком в грязи и клевала носом в скрипуче едущих телегах с гнилым сеном. Комнаты попадались душные, плохо отапливаемые, сырые, с клопами, без клопов, но подозрительным запахом. Будто прошлого постояльца зарыли в подполье. Или пару лет не сменяли постельное белье. В общем в незнакомых местах я спать просто ненавидела.

В ельфском же доме было по-настоящему здорово. Может и есть что-то в этих поэтических образах. По крайне мере тут было очень тепло, чисто и уютно. И еще постель мягкая. Всю ночь мне снились белые, как снег, ромашки и огромное поле, по которому я бегала, утаптывая цветы копытами. Летели сорванные ветром лепестки, и я радовалась, когда догоняла их, и удавалось их поймать. Даже просыпаться не хотелось, а когда проснулась, только расстроилась, потому что нескоро мне еще так свободно побегать. А может и вообще никогда.

На краю кровати лежали заботливо сложенные шмотки лерэ Тэрэсана. Надев их, я поняла, что тролль, называя его дохляком, малость преуменьшил. В свитер бы две меня поместились, а уж ручищи у ельфа, наверное, до колен провисают. Здоровый какой-то ельф. Я когда их ди-ли-гацию видывала, все они мне щупленькими да худыми казались. Но это может издали. Свитер был зеленым с бусинками какими-то, штаны теплые, блекло-коричневые и, слава богам, неношеные. А ведь какой здоровенный ельф, подумала я снова. В его одежке я совсем тонула, а уж сколько раз рукава и штанины подворачивать пришлось, лень считать. Я слыхала, они яркую и пеструю одежду предпочитают, но этот явно наоборот терпеть не мог. Хоть в этом повезло. А то я и так будто в безразмерный мешок наряжена, все пялиться будут. Но повезло, что Тарн мне хоть какие-то шмотки откопал. И повезло, что я его встретила. Тролли они вообще добрые, что бы другие ни говорили. Обидчивые, вспыльчивые, месть кровную ценят, иногда не со зла обрушат чего-нибудь, но вообще добрые. Сапоги были не здоровенного ельфского размера, а девичьи, видать какая-то из его подружек забыла, сбегая. Эх, и куртку бы еще, совсем размечталась я. Еще проклятие бы снять и фею прикончить.

Я собрала волосы в косу и вышла из комнаты. Сев сидел на кухне, на том самом месте, где накануне сидела я, напряженно на меня уставившись. Тролля видно не было. Наверное, он кошек боится. Да я их и сама, глядя на него, бояться начинаю.

— А ч-чего ты тут делаешь? — пробормотала я, поеживаясь.

Весь вечер представляла, как я на него орать буду, а теперь чувствовала разочарование… Струхнула я шибко, как его озверевшую морду увидала. Хоть я и правая сторона с праведным гневом, но хотелось смотаться куда-нибудь, пока он не успокоится.

— Я тебя полночи по городу искал. — Проникновенно сказал он и замолчал. Сев сидел неподвижно, похожий на каменную статую, и взирал на меня с ледяным неодобрением. Кончики ушей у него мелко подрагивали, но и не заметишь, если не приглядываться.

— М-мне надо было замерзнуть у тебя под окнами?

— Ты хоть понимаешь, что я еле тебя нашел? — он резко вскочил, будто сорвалась невидимая тетива, подошел и начал трясти меня за плечи. Наверное, так свою радость выражал. От близкого вида его клыков зажмуриться захотелось.

— Что. За. Тупая. Привычка. Меня. Трясти?!

— Что за тупая привычка вечно куда-то исчезать? То по лесу бегай ее ищи, то по городу! — его глаза светиться начали. — Я все канавы облазил, думал, тебя ночная нежить утащила или разбойники прирезали!

— Волновался шибко?

— Нет. Ты скорее других в могилу вгонишь… меня к примеру. — Добавил он мрачно. — Я приехал домой и просто хотел выспаться. Я уже вторую ночь не сплю. И что я получаю?

— У феи не выспался? — буркнула я.

Он так резко меня отпустил, что я пошатнулась. — Пока не снимем проклятье, мы должны быть вместе. Условия она говорила для нас двоих, значит, нам вдвоем и выполнять. И постарайся больше от меня ни на шаг не отходить. Поняла? — разозлено рявкнул он.

— Угу. Хвостом за тобой ходить буду. А то тебе своего не хватает.

Ну да, поняла. Я вздохнула. А с чего я решила, что он за меня волновался запросто так. Он кошаком оставаться не хочет. Да и не друзья мы. Мы с ним всего-то пару дней знакомы, не считая того времени, когда я его на спине везла. Но тогда он меня тем более не знал. Вот всегда так. Даже самая крепкая привязанность и самая крепкая дружба лишь морок, как только кто-то становится бесполезным, от него избавляются. Мы вместе-то всего два дня путешествуем, а все равно немного обидно. Как тогда в первый раз, еще в деревне, когда я просилась на постой, и передо мной заперли дверь.

— Сам меня за дверь выставил. — Я обидчиво потерла плечо.

— Да! За дверь! Но из дома ты зачем ушла? С чего тебе на ночь глядя гулять вздумалось? Увидела бы ты своих ельфов, — он издевательски выделил это слово. — и потом! Полно их тут, как собак нерезаных! — под его яростным взглядом хотелось спрятаться под стол. Чтобы орать на него в ответ, приходилось делать усилие, вместо того, чтобы зажмуриться и трусливо сжаться.

— Меня ваш слуга выгнал. Противный такой старикашка…

— Слуга? — он, наконец, перестал на меня кричать и спросил это уже тихо. Я с облегчением выдохнула, буря все-таки пронеслась мимо, чуть меня не угробив. — Слуга, значит… Выставил тебя среди ночи и даже мне ничего не сказал. Давно надо было уволить этого старого… — дальше шло неразборчиво. — А теперь пошли отсюда. У нас много дел. И спасибо Тарну, что он потрудился сообщить, где ты. А то до сих пор бы тебя искал.

Настроение было чудное. Как будто это я в чем-то провинилась, а не он. Погано… нет уж, теперь моя очередь. Даже Талс на меня никогда безнаказанно не ругался, иногда мы даже до хрипоты друг на друга кричали, кто кого переорет.

— Пошли. Угу. А если я не захочу? Вот Тарн меня точно на холод не выгонит. И вообще он…

Кошак на меня пристально зыркнул покрасневшими от бессонной ночи и ярости глазами. Я заткнулась.

— Возражений больше нет? Тогда идем. — И уже более спокойно добавил. — Лерэ Тэрэсан еще не скоро вернется, оставь все романтичные надежды его дождаться. Они бесплоднее, чем земля пустыни. Найдешь себе какого-нибудь другого ельфа.

Он смотрел на меня так, будто ожидал, что я вцеплюсь в стол и не позволю себя отсюда увести. Может, ельфы так на всех девиц вблизи действуют. Помню, Марфа одну диковинную книжку читала и мне пересказывала. Так там у всех, кто с ельфами общался, колени слабели, сердце разрывалось, слезы выступали и ноги подкашивались. А чем книжка заканчивалась я так и не узнала, Марфа мне пересказывать отказалась и краснела почему-то.

Возражений нет, но жабу в сапоги или таракана в кашу он еще получит.

— Сев…

— Что?

— А ты чего в таком виде по городу?

— Нет. — коротко отрезал он. — Нравы тут, конечно, свободные. Но моего вида даже здесь не вытерпят. — Почему-то с досадой вздохнул, косо зыркнул на меня и взял с лавки тусклый, местами помятый рыцарский шлем. Напялил его на башку.

Я молчала, но почуяла, что еще чуть-чуть посдерживаюсь и синеть начну.

— Одеяло тебе шло больше.

Я задумчиво открыла забрало, посмотрела на его волосатую морду и сложилась пополам, судорожно втягивая воздух.

— Хахахахахаха…

— Спасибо, что оценила.

— О, благородный рыцарь, только если какая девица попросит о такой малости, как узреть ваш сиятельный прекрасный лик, откажитесь, молю вас! Хахахахаха…

— Да, именно такой реакции я и ждал. Идем уже.

— Взор ваших горящих благородством глаз сквозь забрало приводит меня в трепет! Да ладно тебе, Сев. Ты в доспехах почти как человек смотришься.

Мое лживое утешение не сработало. Он, кажется, даже глухо зарычал и ушел вперед, не оборачиваясь. Я уныло побрела следом, путаясь в здоровущей одежке. Тарн вышел нас проводить, напоследок пожелав Севу не прищемить шлемом шерсть. Тот лишь на мгновение замедлил шаг, а потом вежливо поблагодарил за участие. Тролль подмигнул и сказал, что это останется их небольшим секретом. Лишь когда мы скрылись за поворотом, наемник с отстраненной холодностью, которая гулко отдавалась в недрах шлема, спросил:

— Ну и зачем ты ему рассказала?

— Он по крайне мере не выгонял меня на улицу. — огрызнулась я.

— Еще кому-нибудь успела рассказать?

— День только начинается.

— Я понимаю, ты зла, но постарайся не раскрывать мою тайну, кому попало. — Он сосредоточенно о чем-то задумался. — Я готов заплатить тебе за молчание.

Я злобно на него зыркнула. — А слова "пожалуйста" ты не знаешь. Угу, конечно, как будто все можно купить за деньги.

Вообще-то я и вправду считала, что все можно купить за деньги, особливо мое молчание, но шибко уж уколоть его чем-нибудь хотелось. Дальше мы шли, не разговаривая и даже не смотря друг на друга.

Хоть я и обиду великую чувствовала, но когда кухарка мне завтрак принесла, вцепилась в тарелку и не отпустила, пока все не съела. Трапезу мне в какой-то комнате, по виду не очень жилой, устроили, комната для гостей, как наемник сказал. Правда, по виду их тут давненько не бывало. Сев дверь запер и вышел распоряжения слугам отдавать, как он сам пояснил. И хоть я услышала, как в замке ключ поворачивается, он мне еще и перед этим долго наказывал из запертой комнаты никуда не деваться, в окно за ельфами не выпрыгивать, и вообще он скоро вернется и если меня тут не найдет, он будет очень ЗОЛ. По-моему, он и вправду шибко разозлился. Как будто это я в чем-то виновата… дом был чистенький, и меня начали всерьез занимать мысли, где бы отыскать парочку тараканов.

Когда подняла глаза, то оказалось, что наемник уже вернулся и меня разглядывает, как какого-то диковинного зверька. На себя бы посмотрел. Я даже ноги поджала, от него отодвигаясь и дальше вжимаясь в кресло.

— Сев, если у тебя зов охоты проснулся, сходи в подвал. Там есть мыши.

Хоть я ожидала ему насолить, он даже не обиделся.

— Откуда ты только такая взялась, Марфа?

— Чего? — такого вопросика я уж точно не ожидала.

Он еще немного задумчиво меня поразглядывал.

— Тебе бы больше подошло какое-нибудь заковыристое и непростое имя. — огорошил меня наемник.

— Я выгляжу заковыристой? — я внимательно себя оглядела. Ну да, ельфьи шмотки мне не шибко идут, но не настолько.

— Ты не так проста, как кажешься… На поверхности вроде бы все ясно, но чем глубже заглядываешь и больше тебя узнаешь, тем мутнее и непонятнее. — Я еще дальше от него отодвинулась, раздумывая, чего он обо мне не понять смог. И чего мне теперь будет.

— Вот мне и интересно, откуда ты взялась такая. С троллями дружбу водишь, страшные оборотни, от которых даже родных братьев тошнит, у тебя никаких особых эмоций не вызывают. — На этом месте он дернул ухом, и я поняла, что его задело, когда братца при нем наизнанку чуть вывернуло от вида его шибко красивого. А чего он ожидал, что к чудищу лесному кто-то с объятиями кинется? — Как попала к полоумной фее, в проклятый лес непонятно. И ты о себе ничего не рассказываешь, а когда спрашиваю, всегда уходишь от ответа.

Он выжидающе на меня смотрел.

— Это у тебя братец чувствительный, а не я заковыристая.

Сейчас бы подходящий момент был рассказать все, но между нами с Севом и так кошки пробежали, а ежели он узнает, как я его в лошадином виде мордой по земле возила, то совсем обидится. — Сиротинушка я. И ничего особенного во мне и нет. У, фея тупорылая! Давай ей крылья поотрываем, а ее башкой в выгребную яму окунем?

— Пытаешь сменить тему?

— А ты мог бы и извиниться! Я там на холоде чуть не околела! У, кошак неблагодарный!

Он промолчал, насуплено уставившись куда-то в стену. Ну и леший с ним. Обойдусь и без извинений.

— Помог брату-то? Мы можем начинать цветок Шаанора искать?

— Нет. Срок выходит, и я пока не знаю, что предпринять. Все наши ошибки в том, что однажды случайно вырвавшееся слово уже не вернуть. — Глухо сказал он. — Время бежит все также, не остановишь, и нам остается только бесполезно биться, как мухи, придавленные ладонью.

Такое злое отчаяние звучало в его голосе, что я его даже на мгновение пожалела.

— Да ладно, Сев. Ты что-нибудь придумаешь.

— Угу.

— А какой такой срок?

— Срок старого договора, заключенного нашим родом с одним чародеем.

— Ух, ты! Договор о вечной жизни? Или свинец в золото превращали? Или…

— Где ты наслушалась этих сказок? — по-кошачьи фыркнул Сев. — Пошли. Нам нужно зайти к одному моему приятелю. Думаю, он тебе понравится. — Он как-то странно хмыкнул.

Кинул мне мою потрепанную куртку, шлем обратно напялил, и мы пошли. Вместе мы диковинно смотрелись, рыцарь с кошачьей мордой в помятых доспехах, явно из чулана вытащенных, и я в шмотках ельфа-переростка, все время спотыкающаяся и поругивающаяся. Талс бы до слез ржал, даж хорошо, что его тут нету. Того слуги противного в доме тоже видно не было, надеюсь, Сев, как обещал, его пинком из дома погонит. А лучше, если не погонит, тогда я ему и сама отомстить смогу, а на месть у меня задумки богатые. Слуги от старшего наследника Дубовой ветви, как от зачумленного разбегались, но это может из-за шлема, на башку напяленного, или из-за нрава злобного. Мне даже сквозь дверь запертую было слышно, как он на них орал.

Я думала, мы пешком пойдем, но экипаж у дверей ждал приготовленный. Я аки герцогиня какая по ступеням лестницы парадного входа спустилась. Ну, то есть, помечтать то можно… Сев меня терпеливо внутри повозки ожидал, явно ему не терпелось от людских глаз скрыться. Но я все равно не торопилась, обойдется. Лошадь слегка фыркнула, когда я ее по морде погладила. Возница вообще пялился, как на чудо какое диковинное. Странно.

— Слышь, Сев, а куда мы едем?

— Может, ты уже залезешь, и мы поедем? — недовольно отозвался он.

— О да, благородный лорд. — И вполголоса мстительно добавила. — Ты только не шипи, как кот ошпаренный.

Внутри в экипаже было много подушек атласных понакидано, да и сиденья мягкие с покрывалами, вышивкой красивой, цветочки, зверьки всякие.

— Твой брат в этой повозке ездит?

— Да. — отозвался наемник.

— А дамочка, у которой он угнал это, не обидится?

— В этом экипаже чаще всего ездит его жена.

Я смутилась. — А, ну просто удивилась, что повозка шибко мужественная.

— Марфа…

— Что?

Он вздохнул. — Ничего. Ты ведь ни разу не была в этом городе? Лучше в окно смотри, а то все интересное пропустишь. — И уже вполголоса пробормотал. — Не знаю, что тебе сделала фея, но она явно проявила чудеса терпеливости и доброжелательности. Я тебя всего пару дней знаю, а уже…

— Мяу. — буркнула я.

Он замолк, будто поперхнулся. Уж не знаю, чего такого интересного я должна была обнаружить в этом городе. Дома все сплошь двухэтажные, скромненькие, без украшений причудливых, как в Старросе, статуи иногда всякие попадаются, но вообще вид города только зевоту и нагоняет. Нелюди, говаривают, высокие постройки не любят, правда, их самих на улицах города и не разглядишь. Такие здоровяки, как тролли редко попадаются, а все остальные жители все в плащи по холодной погоде закутаны, и не разберешь, где ельф, где чародей, али гном. Да и едем мы слишком быстро, черты лиц смазанными кажутся. Я себе Хаанн другим представляла, разноцветным и живым, как картинки из книжки, где про дальние страны рассказывается. Я думала, каждый нелюдь из своего родного города что-то принес, частичку дома, каждый ведь по-своему разукрашивает, хоть посмотреть было бы на что. А тут все человеческое и такое скучное… В Хлесте и то построек, на ельфийские смахивающие, больше.

— Сев, а чего тут интересного? — не выдержала я. Он тоже в окно выглянул.

— Летом тут гораздо красивее. Да и весной тоже. Особенно на улицах, где альвы живут. Гирлянды из цветов все дома опоясывают. Да, и дармы, орки те же или тролли, когда свои праздники отмечают, город не узнаешь. Но это тоже все летом. Осенью, ты права, тут скучновато. Через несколько седьмиц череда зимних праздников начнется, тогда и полюбуешься. Давно я здесь не был. — задумчиво закончил наемник.

Мне почему-то снова стало его жаль. Несмотря на его дурацкий шлем, острые зубы и кошачью морду. Несмотря на то, что он с радостью меня выкинет, когда все закончится, и я с той же радостью бы пнула его копытами, когда верну свой дар.

— Зато у тебя родственников куча.

— И проблем тоже. — Мрачно закончил он.

Я задумалась о том, что он говорил о череде зимних праздников. Значит, в ближайшие пару седьмиц выгонять не собирается. И то хорошо.

Мы остановились около небольшой лавки с вывеской на нечеловечьем языке. Но внизу мелкая надпись знакомыми буквами шла. Я первой из повозки вылезла и замерла, сосредоточенно шевеля губами, пытаясь прочитать.

— Ч… чи… а эта буква вроде "р". "Чи" и "р" будет "чир". "Чир" и "о" будет "чиро"… "чиро" и "д" будет "чирод".

Я увлеклась.

— Не чир, а чар. — буркнул вылезший следом наемник. — просто надпись размазалась. Чародейные искусства.

— Настоящие?

— Здесь просто лавка, где маги могут купить необходимые товары. Пособия в основном. Или основу для зелий.

Мы вошли в дверь. Когда она открылась, где-то наверху прозвенел маленький колокольчик. Внутри было множество шкафов с книгами, и стоял запах, как во всех книгохранилищах, запах пыли, старой бумаги и кожаных обложек фолиантов. Пахло еще свечным воском и сиренью, но никаких чародейских чудес не наблюдалось. Я с интересом скользнула взглядом по обложкам. Я где-то слыхивала, что коли волшебную книжку найдешь, то можешь и волшбу творить научиться. Уж я б тогда повеселилась. Самой бы великой колдуньей заделалась.

— А ты, значит, читать умеешь?

— В академиях не обучались. — с достоинством проворчала я, попинывая кончиком сапога ковер. — Но Марфа умная. Марфа даже до пяти считать умеет.

— Да, явные признаки гениальности налицо. — рассеяно похвалил он.

— Севэриан, рад, что ты зашел. — Голос раздавался откуда-то сверху, но его обладателя я не видела. — Тебе стоит говорить, что у тебя какие-то странные изменения в ауре, и я даже боюсь сказать точно какие?

— Я к тебе поэтому и пришел, Риан.

По винтовой лестнице, с чердака похоже, спускался хозяин. Длинноволосый, жесткие пряди хлестко били его по плечам при каждом движении, и были настолько иссиня-черными, что отдавали уже каким-то жутковатым синеватым блеском. Одеяние у друга Сева было длинное, мешковатое и шибко смахивающее на платье с поперечной вышивкой из диковинных букв.

Сев, наконец, со вздохом облегчения шлем снял. Я ожидала, что он и вправду шерсть прищемит, завопит звериным голосом, но кошаку повезло. Либо он молчаливый.

— Так. Теперь все ясно. — без выражения особого удивления сказал хозяин, остановившись и не отнимая длинной худой руки от перил. — И как тебя угораздило?

— Долгая история. Посмотри, может, ты чем помочь сможешь? Или хоть посоветуешь. — Сев провел лапой по морде, приглаживая встопорщенную шерсть.

— Севэриан, я, конечно, долго изучаю магические искусства, но я далеко не всесилен. А это что за… или кто? — подойдя ближе, спросил он и посмотрел на меня.

Хозяин лавки был очень высоким и очень худым, сухим, жилистым, и с виду он казался надменным. Несгибаемая, строгая осанка, неулыбчивое лицо, такое правильное, суровое и лишенное всех нормальных чувств, что хотелось поежиться. Заостренные черты, выступающий вперед подбородок, немного раскосые глаза того же глубокого черного оттенка, что и волосы. А из-под распущенных волос торчали кончики…

— Ельф! — радостно заорала я. — Ельф! Сев, ты видишь?

— Марфа. Сирота. — представил меня Сев.

Ельф от моего вопля слегка поморщился.

— Ух, ты! Живой! — я попыталась ткнуть в живого настоящего бессмертного ельфа пальцем. Когда еще так повезет. Обычно они с охраной путешествуют, к ним близко и не подберешься.

— Севэриан, ты вроде бы считался моим другом. Держи ее от меня подальше. — Вся маска надменности и высокомерия с него слетела, и он от меня грациозно попятился.

— А вы настоящий ельф?

— Севэриан!

Диковинно как-то он себя ведет. — Да ладно вам, будто я ельфов не видала. Через наш город ваши ди-ли-гации частенько проезжают. Вот моя подруга Мар… Марика даже много книжек про вас читала! И мне пересказывала. "Занимательную повесть про приключения романтичной девицы Вероники и удивительных ельфов", правда, чем они удивительные она мне так и не пересказала. — Я хотела как лучше, показать, что не такой уж он для меня и дивный. Подумаешь, ельф, но того почему-то перекосило, и он еще дальше попятился.

— Мне просто было интересно, чем вы такие удивительные. — растеряно пробормотала я, больше не делая попыток к нему приблизиться. Не так я себе эту встречу представляла. И что ельф так пятиться будет. Я ж ничего и не сделала.

— Только через мой труп. — всерьез сказал тот. — Нет, ты слышал Севэриан? Эту пошлятину! Я думал, все эти книги уничтожили, а проклятого автора в тюрьму посадили! Больше ни один человек порог моей лавки не переступит! Севэриан, чего ты ржешь?

Я вздохнула. Ельф был совсем не таким красивым, как на картинках в книжке, да и довольно злобным. Голос у него был властным и немного хрипловатым, наверное, от окриков. Ничего чарующего и мелодичного, как сказывают. Жаль. Да еще и кошак этот ржет, как лошадь.

— Риан, успокойся. Видишь, у нее все вопросы закончились. Я не могу ее оставить в экипаже. Она опять куда-нибудь денется, а мне еще проклятие идиотской цветочной феи снимать.

— Цветочной? Феи? Ладно, Севэриан. Только от нее больше чтоб ни звука. — Говоря это, дурацкий ельф на меня демонстративно не смотрел. Я еще раз вздохнула. О, леший! Ну, как я могла так самую первую встречу испоганить. Ничего, Сев говорил тут ельфов много, со следующим я буду вежливой.

Он нас через ряды книжных шкафов провел в какую-то маленькую комнатку с камином, четырьмя креслами вокруг деревянного украшенного резьбой столика. На столе стояло блюдо с печеньем. Я осторожно дернула Сева за рукав и тихо прошептала.

— А почему твой друг в платье?

Вместо ответа кошак сдавленно хрюкнул.

— Это мантия чародея, ты, невежественный человеческий отпрыск! — довольно злобно отозвался ельф.

— А вы дивные ельфы не такие уж и красивые. Но хоть про слух не врут.

Волосатая лапа зажала мне рот. — Больше ни звука!

Я его укусила и вывернулась.

— Тьфу… какая гадость. Я откусила кусок твоей шерсти… тьфу…

— Приятного аппетита. — пробормотал Сев.

Хозяин лавки смотрел на нас с непередаваемым выражением, чуть оттопырив в стороны острые длинные уши.

— Все. Иди в экипаж, Марфа! Я передумал.

— Я больше и слова не скажу. Я буду, как молчаливая рыба. — Я еще раз украдкой сплюнула. Шерсть у него на лапах была мягкая и совсем кошачья.

— Садитесь. Ну, рассказывай, Севэриан, как это произошло. И какой несчастной судьбой тебя свело с… этим чудовищем.

Он рассказывал настолько кратко и занудно, что не будь я свидетельницей всего, что случилось, зевать бы начала. Сев, получив от нанимателя деньги за выполненное задание, спокойненько собирался их потратить, но тут встретил знакомого и узнал, что то, чего они опасались, все-таки свершилось. И срок уже к концу подходит. Ну, в общем, узнал он про беды братца, а как назло в это время остался без лошади, а то бы раньше приехал. Половину награды ухлопал на какую-то бешеную зверюгу, впрочем, он, Риан, бы оценил, но посеял клячу в лесу. И наверно ее уже задрали волки. Не знаю, как я в него чем-нибудь не швырнула. Кляча?? Ах, ты ж скотина неблагодарная. Я начинала понимать фею.

Потом злобная лесная ведьма его заколдовала, но как только разберутся с дядюшкиным наследством, он сразу же займется возвращением нормальной внешности. И спросил, нельзя ли заклятие феи с нас обоих снять.

— Как любопытно… — под нос забормотал Риан, закатывая рукава своего мешковатого балахона и начиная вокруг Сева руками махать. — Очевидно, из-за проклятия магическое пространство вокруг тебя несколько нестабильно и нервно реагирует на все попытки взаимодействия с чужеродной магией…

Пока они болтали, я печенье по краям старательно обгрызала, уже только от жадности, потому что после завтрака больше в меня ни крошки не влезало. — … из чего следует, что расколдовать вас ни одному волшебнику не под силу, и вам придется выполнять все испытания злой ведьмы. — Наконец закончил он, когда я уже успела полблюда печенья искрошить.

— Что ж. Но я хотя бы попытался. — Вздохнул Сев.

— А что такое цветок Шаанора? — спросила я.

— Цветок? — ельф на меня уставился. — А ты откуда про него знаешь?

— Просто интересно.

Сев помрачнел и ничего не говорил, видно смирившись, что я рано или поздно все равно узнаю. Ельф перестал на меня настороженно пялиться и мечтательно уставился в стену.

— О, это лучше видеть. Лучше один раз увидеть это своими глазами, чем сотни раз слышать от других о его хрупкости и тонкости, и о волшебстве, на которое он способен. Иногда я на него любуюсь.

Я подскочила, чуть не перевернув блюдо с печеньем. — Этот цветок, что у вас?? Прямо здесь?

Ельф снисходительно рассмеялся. — Нет, конечно. И не может быть. Эта ценность находится в самой охраняемой сокровищнице Ллисха вер Наррана, союзника нашего герцога и самого сильного чародея королевства. Но он по знакомству подарил мне небольшую иллюзию, чтобы данное замечательное произведение магического искусства всегда могло находиться у меня перед глазами. Сейчас увидишь. Цветок Шаанора был создан много веков назад великим волшебником Шаанором Безудержным в подарок прекраснейшей Феории, которая приходилась тогдашнему королю внучатой племянницей и была…

Дальше слов "самая охраняемая" и "самый сильный чародей" я уже не слушала. До меня, наконец, дошло, почему Сев так ругался.

Цветок Шаанора на цветок походил слабо. Я задумчиво обошла висящий в воздухе полупрозрачный и даже сейчас выглядящий колючим куст. Шаанор Безудержный скорее был Шаанором Безмозглым, если такую гадость возлюбленной деве подарил, хотя может он волшебный шибко. Тонкие колючие ветки шевелились сами по себе словно от порывов ветра. Избавление от проклятья… Так близко и так недостижимо далеко.

Я еще раз обошла его несколько раз по кругу и не выдержала, ткнула в него пальцем. Палец прошел насквозь, а видение рассеялось розоватой, сладко пахнущей дымкой.

— Я его что сломала? — готовясь принять виноватый вид, спросила я.

— Нет, не волнуйся. Ты лишь просто развеяла иллюзию. — задумчиво ответил ельф. Он бумаги какие-то вокруг разложил, письма пыльные и в них с умным видом стал рыться, искать что-то. Пальцем длинным по строчкам водить. Сев в кресле без задних лап задрых, а мне морок цветка наколдовали, чтоб под ногами от скуки не путалась.

— А можешь еще что-нибудь наколдовать? — робко попросила я, стараясь к ельфу особливо не приближаться. Но он все равно на меня злобно зыркнул.

— Севэриан!

— Пошли, Марфа. — спокойным голосом сразу же отозвался тот, ровно и не спал мгновение назад. — Мы еще сюда вернемся.

— Я постараюсь помочь тебе с племянником, но не уверен, что найду хоть что-то подобное в архивах.

— Я ценю любую твою помощь, Риан.

— Ты же знаешь, мой долг перед тобой не выразить словами.

Пока они друг перед другом любезно расшаркивались, я из комнаты вышла и на книжные ряды вдумчиво уставилась.

Наконец и Сев появился, и ельф, за ним следующий.

— Риан, я думаю, мы вечером еще заедем или завтра.

— Хорошо. — сказал ельф, смотря почему-то на меня. Потом резким, плавным, почти оборотничьим движением подскочил ко мне и вцепился узкими пальцами в мое ухо.

— А! Какого лешего?

Ельф вытащил у меня из-за пазухи свою книжку. Я самую заумную выбрала, чтоб чародейству учиться.

— Я просто посмотреть хотела. — самым честным своим тоном заверила я. Ельф был довольно противным, и грабить его было не жалко. — Я б вечером ее точно вернула!

— Риан. Отпусти ее!

— Вернула, говоришь? — злобно прошипел уже совсем некрасивый ельф.

— Риан, я сказал, отпусти ее. — раздраженно повторил Сев. Наверняка меня уже придушить хочет, что эту книжку взяла. Но я так хотела чародейкой великой заделаться, горы двигать, каменья в золото превращать. Ну, хоть огонь свечи взглядом зажигать тоже неплохо, я б такими ярмарочными фокусами почище обдуриванием всадников заработала. Эх, опять не повезло.

Дурацкий нелюдь, наконец, выпустил мое ухо, и я сразу же спряталась за спину Севу. Бедное мое ушко. Ну что все за него хватаются?

— Плохой ельф. — буркнула я. — Злой ослоухий.

— Вот всегда так. Эти люди так непостоянны. — с насмешкой сказал хозяин лавки. — Вначале чудный дивный народ, а чуть что не так, ослоухие.

— А нечего за уши таскать. Все равно у меня такие по-дурацки длинные не станут. — Не удержалась и пробормотала я, все еще не показываясь из-за спины Сева.

— Мой тебе дружеский совет, Севэриан. — хмуро сказал нелюдь. — Ты же знаешь, я никогда не даю бесполезных советов. И мой долг перед тобой не оплатен. Так вот, Севэриан, выслушай меня…

— Риан, я уже проникся.

Ельф сверкнул глазами.

— Избавься от нее. И чем скорее, тем лучше будет для тебя. — Я вздрогнула и вцепилась в край плаща наемника. — Ты же знаешь, у нас альвов хорошая реакция и навыки, превосходящие человеческие. Но я и то едва заметил, как она утянула эту книжку. Опасной черной магии, кстати.

Я еще раз вздрогнула. Ну, читаю я паршиво, а времени мало было, схватила первую попавшуюся, которая бы из-за пазухи не слишком сильно выглядывала.

— Взгляд у нее бегающий и вороватый. Пока мы в гостиной сидели, она успела оценить все лежащие там вещи и ловко все перещупать. Поверь мне, проклятие ты и без нее снимешь, но с ней ты намучаешься. И кто знает! Не подослали ли ее твои враги.

— Я подумаю, Риан. — сказал Сев, одевая шлем. По голосу я ничего понять не могла, а морду его не видела. Ну все, прощай зимние праздники, здравствуй, холодная, заснеженная улица. И где мне теперь жить? Если все ельфы такие злобные, то и у Тарна тоже не выйдет, даже на конюшне. Хотя, на что я надеялась? Конечно, не выйдет. Да и цветок этот. Дело безнадежное… Я вздохнула.

— Пошли, Марфа.

— Меня зовут Йин. — буркнула я. — Хватит меня так по-идиотски называть.

Мы вышли за дверь. Грустно и очень хрупко звякнул колокольчик. Я замялась на месте, раздумывая лезть ли мне в экипаж, ведь все равно оттуда выкинут, или сразу уйти. Было холодно. С серого темного неба сыпалась ледяная колючая крупа. Я поежилась. Ну и ладно. Интересно, в какой стороне дом Тарна…

— Пешком собираешься идти?

— Куда? — пробормотала я. — Я даже не знаю, где в этом городе ночлежки.

— Гостевая комната конечно немного нежилая, но, мне кажется, она лучше ночлежки. Да, и время обеда уже. Опоздаем. — Я недоверчиво на него посмотрела. Через шлем как всегда ничего не было видно. — Я ценю советы друзей, но это не значит, что я им всегда следую.

Когда я залезла в экипаж, услышала, как он самодовольно усмехнулся. — А все-таки с именем я угадал.

* * *

Севэриан вер Анд" наваррэ, как на альвском наречии звучало довольно неблагозвучное прозвание его рода, вошел в свою детскую комнату, в которой спал еще мальчишкой. Теперь же, появляясь наездами в старом доме, останавливался только в ней. Брат не упускал случая заметить насмешливо, что он, как древний старик не любит перемен. Возможно и так. Перемены всегда приносили если не неприятности, то изменения, к худшему или к лучшему неважно… они разрушали что-то навсегда. Но комнату он менять не собирался по другим причинам. Здесь ему было по-своему спокойно, словно его хранили отголоски старых, более хороших времен. И видят боги, спокойствие это все, что сейчас ему было нужно. Спокойствие и море терпения. Откуда бы его только взять.

Он осторожно снял шлем, стараясь не прищемить непривычные лицу кошачьи усы. Провел рукой по лицу, самыми кончиками пальцев, чувствуя, как с неприятной щекоткой приминаются тонкие кошачьи волоски. Проклял Асфиладелию и свое желание сократить дорогу именно там. Запер за собой дверь. Светильники уже горели, ярко освещая комнату, слуги позаботились. Света было даже слишком много и для того, что ему предстоит, да и просто для его ставших чувствительными глаз после превращения. Медленно, раздумывая о предстоящих делах, один за другим он пригасил почти их все. Только после этого обернулся к зеркалу. Для начала лучше полумрак, он хоть что-то скроет.

Зеркало было встроено в дверцу шкафа, матушка всегда считала, что если мальчики будут видеть, насколько они грязны и неаккуратны после своих прогулок, это заставит их соблюдать хоть какую-то чистоту. Просыпаясь по утрам, неумытый наследник рода обычно корчил в него рожи. Севэриан открыл шкаф, внутренне приготовившись увидеть в нем чудовище, и он его увидел. В зеркале отражался высокий, насупленный зверь с недовольной оскалившейся мордой, заросшей густой встопорщенной шерстью. Н-да, на кота непохож, с досадой подумал он. Он был действительно страшен аки чудище лесное, как и говорила хамоватая и невоспитанная, но хотя бы честная в суждениях… Хотя, какая она честная, о чем это он? Воровка… наверно, и к фее наведалась с намерениями разбогатеть, или что еще ее понесло в зачарованный лес. Наверняка какие-нибудь не самые законные делишки. Он слыхал контрабандисты теми местами тоже шастают. Хотя, Йин вряд ли была с ними, на контрабандистку она не тянула, но с ее воровскими наклонностями честной горожанкой тоже вряд ли назовешь. Он снова посмотрел в зеркало. Впрочем, после всего, что она говорила о его внешности, он ожидал худшего.

Руки Асфиладелии были мягкими, как лепестки цветов. Глаза Асфиладелии были яркими, как весенняя трава, когда на нее падают лучи солнца. Губы Асфиладелии были сладкими, как сахарная пудра, а обещания, манящими, как все сокровища мира. Нрав Асфиладелии был сволочным.

Он еще немного посмотрел на свою морду, покрытую дымчато-серой, а кое-где пегой с подпалинами шерстью. На слегка вытянутые, уже нечеловеческие челюсти и кошачий сплюснутый нос, а потом стащил рубаху. Под ней было еще хуже. Он был весь покрыт густой длинной шерстью. Но если на морде она была однотонная, то на теле более светлые полоски шли вдоль ребер. Как у всех этих полосатых блохастых кошек. Блохи… он опасливо почесался, пропустил длинный мягкий подшерсток на боках сквозь пальцы. Сейчас их не было, но кто знает. Нужно бы у Риана попросить какое-нибудь средство. Маг седьмой ступени как-никак.

На брюхе шерсть была более светлая и короткая. Пропорции знакомого с рождения тела тоже разительно изменились. Часть мускулов исчезла, зато он стал легче, гибче. Ощущение, будто без проблем может запрыгнуть на крышу или свернуться в клубок в любую сторону. Натянул рубаху обратно. Правильно говорят, беда не приходит одна. Ладно, с этим разберется позже, после того, как закончит с нынешними делами. Ребенка они увезли к дальним родственникам, в соседний город, но что колдуну расстояния. Старый, непреклонный, давно растерявший остатки человечности маг… На предложение денег он не соглашался, все угрозы и просьбы пропускает мимо ушей, а значит, следовало придумать что-то еще.

Его старый приятель Риан обещал помочь добыть всю подноготную о проклятом маге, но скорее всего у него ничего не выйдет. С изгнанием из города сведения о человеке обычно уничтожались, словно его никогда и не существовало, а имя его больше никогда не произносили вслух. По крайне мере, так велел древний обычай, и теперь раскопать хоть какие-то сколько-нибудь полезные сведения сможет разве что чудотворец. Других проблем тоже было много. Риан в кои-то веки не ошибся и не преувеличил, заявив, что его новая знакомка принесет ему только неприятности. Старого слугу Андреаса заперли в кладовке, предварительно облив помоями. Кто, он заметить не успел, но почему-то не сомневается. Слуга напрашивался на увольнение давным давно, он еще в детстве попортил ему с братом немало крови, но Севэриан жалел почтенный возраст, да и верную долгую службу семье. Андреас застал еще те времена, когда род был более богат и почетен, и до сих пор никак не мог избавиться от старой привычки причесывать всех под свою гребенку. Это недостойно носить, этим недостойно заниматься, этих вообще не стоит пускать на порог. Хотя они уже давно из влиятельной семьи превратились в обнищавших аристократов со старыми сомнительными заслугами и долгами отца, с которыми он и брат все никак не могут до конца рассчитаться.

Но худший долг оставил им в наследство проклятый дядюшка. Старый мерзавец очень хотел жить. Жизнерадостный и свободолюбивый в начале жизни, под конец он стал подозрительным, мнительным и помешанным на собственном здоровье. Он очень хотел жить и как можно дольше. За этим и обратился однажды к влиятельному, но отлученному от Ордена колдуну, которому было запрещено появляться в городе и его окрестностях под угрозой сожжения на костре. Обычные лекари помочь были не в силах…

Я поправлю твое здоровье, ответил чародей, я свяжу тебя невидимыми нитями с собой, поэтому ты никогда не умрешь от болезни и будешь жить настолько долго, сколько выдержит твой разум или твое тело. Но за это после твоей смерти я получаю…

Старик совсем спятил, когда согласился на это.

Отдать первенца. И неважно, что своих детей у него не было. Сошел бы и любой первый появившийся после заключения договора младенец в роду. Иркен Анд" наваррэ хотел жить, а колдун хотел получить ученика. Не пришедшего с улицы, а с самого рождения воспитанного в подчинении и уважении. Род Дубовой ветви вел свое начало от волшебника, который был дружен с альвами, не потому что особенно им симпатизировал. Просто ему, как ни кому другому, подчинялись силы природы и стихийная магия, и такая дружба была выгодна обоим сторонам. Крепкий как дуб, говорили альвы. За крепость и упертость основателя рода и было дано такое прозвание. Поэтому получить его потомка для колдуна было большой удачей. И сумасшедший родственник согласился.

В дверь постучали, но Севэриан не открыл. Слуга, заикаясь и похоже мучительно проклиная тот час, когда устроился в этот дом, сообщил, что из столовой пропала часть столового серебра и была обнаружена в походном мешке, засунутом на самый верх кладовки. Там случайно обнаружилась еще парочка подсвечников и чародейская лампа, которая горит без масла. Подарок Риана.

— Лампу вытащить. Остальное оставьте на том же месте. — распорядился он.

— Вы уверены, господин? — робко переспросил слуга.

— Да что вам вилок жалко? — он с трудом подавил желание выругаться. — Больше не тратьте мое время на эти пустяки.

— Д-да, господин.

— И следите, чтобы гостья никуда не пропала из дома!

— Да, господин. — хорошо слышный вздох.

Йин похоже основательно успела их достать. О боги, если бы все неприятности в его жизни ограничивались только пропавшими вилками. Севэриан устало потер морду. О договоре дядюшки, чтоб ему на том свете пусто было, они узнали лишь спустя несколько лет. Во время его заключения они с братом были совсем мальчишками, а учитывая здоровье матери, ни о каких других детях речи не шло. У самого дядюшки детей не было, и заводить он их не собирался. Но когда племянники подросли, он чуть одумался и сообщил им все, предварительно предупредив, что с его смертью обещание колдуну вступит в силу. Только это его и спасло от выражений гнева родственников.

Время шло. И постепенно даже нависшая угроза перестала казаться серьезной. Здоровье у ненавистного дяди было отменное, и выглядел он не на свои семь десятков, а лет на сорок и умирать не собирался. Колдун исполнил все как надо, и у дядюшки вполне могла случиться вечная жизнь. Возможно, именно это обстоятельство и повлияло на его согласие, Севэриану даже сейчас было трудно поверить, что тот настолько ненавидел свою семью. Первенец к моменту его смерти мог уже состариться или умереть сам.

И они успокоились. Даже под гнетом неотвратимо нависшего проклятья оказалось возможно жить. И даже влюбляться, завести семью, как показало дальнейшее.

Севэриан насмерть разругался с отцом, отказался от титула наследника и уехал следовать своей судьбе, но уже далеко от родного города. Он был хорошим мечником, лучший ученик старого мастера, очень честолюбив. И женитьба по договоренности непонятно на ком в те времена не входила в его планы. Девицы вешались на него с тех пор, как по возрасту он мог посещать балы, а не подглядывать за танцующими в окно залы. И поэтому он захотел выбрать сам…

Жизнь и ее трудности остудили его пыл и показали, что он просто был самодовольным самовлюбленным мальчишкой. Женитьба на той девушке могла спасти его семью от разорения и позора, именно это и пытался втолковать отец, но он не слушал.

Впрочем, брат умудрился жениться по любви и довольно удачно, приданое невесты позволило семье как-то держаться на плаву. Дядюшка все еще был жив и здоров, Севэриан заработал определенную репутацию в наемничьих кругах и без работы не оставался, часть средств отсылая родственникам. Все постепенно налаживалось. Со временем он получил даже прощение отца, хотя, и не ожидал его. Зияющая пропасть под ними покрылась тонким непрозрачным ледком и если не думать об этом, вполне можно было спокойно жить.

Смерть Иркена выбила эту призрачную опору из-под ног. Колдун не обманул, говоря, что от болезни тот не умрет. Старый идиот просто неудачно свалился с лошади на охоте, и хоть дух его хотел жить, тело не выдержало. Брат не пожалел денег нанять городского следователя, слишком подозрительно выглядела внезапная кончина, и только уверился в своих подозрениях. Лошадь была наиспокойнейшая, а дядюшка отличным наездником, прямых доказательств не было, но и так было ясно. Колдуну не терпелось заполучить ученика.

Сыну брата этим летом исполнялось два года. Колдун выделил срок в три седьмицы семье попрощаться с ребенком, а потом он придет за ним. У них от этого времени едва осталась половина. Малыша они спрятали, но учитывая возможности колдуна… Им не помог бы ни суд, ни Орден магов, договор был заключен по правилам. Да и колдун бы добровольно не отказался, он слишком долго ждал ученика. Все снова было против них.

Племянник для Севэриана был его долгом. Долгом, который не отдают. И он готов был пойти на все, только бы сохранить свою семью.

— Господин… — осторожно постучали в дверь. — будете ужинать? Господин Дагмир очень просил вас спуститься.

— Что понадобилось моему брату?

— У нас еще одна гостья. И она очень хочет вас видеть.

Он скрипнул зубами и почувствовал вкус крови. Он все еще не привык к своим клыкам.

— Маску доставили?

— Да, господин.

— Оставь у двери.

— Да, господин.

Голос слуги слегка дрогнул от любопытства. Они все искренне считали, что старший наследник обезображен шрамами, а он не стал их разубеждать. Лучше благородные шрамы, чем неблагородная шерсть.

Он не вышел до тех пор, пока не услышал удаляющиеся шаги. Если сосредоточиться, он мог слышать, что происходит даже на другом конце дома. Кошачий слух. И проклятый кошачий облик.

Маска, плотный гладкий кусок фарфора, сидела как влитая. Эсхель был действительно мастером. Не видя его, этот низкорослый, молчаливый дарм, всего лишь по памяти почти сумел восстановить его настоящий облик. Севэриан одел плащ, накинул капюшон, чтобы скрыть уши и спустился вниз. Всю жизнь в комнате не просидишь, а ему еще столько нужно было сделать. Он бросил последний взгляд в зеркало. Фальшивое фарфоровое лицо было бесстрастно и равнодушно. Идеальное лицо для светского общества, искренние эмоции здесь никогда не приветствовались. И по крайне мере маска удобнее, чем шлем, когда при каждом неловком движении кажется, что он развалится вместе с головой.

Брат повернулся на звук шагов и сразу же деликатно отвел глаза. Этикет, проклятые бы его побрали. Родной брат опасается на него смотреть… Йин, уже отмытая, переодетая в нормальную одежду вместо тех непонятных обносков, выронила вилку и, глуповато приоткрыв рот, уставилась на него. Светлые волосы рассыпаны по плечам. сплошные белые рюши и оборочки. Почти кукольный вид, и кто бы знал, как резко рушится это впечатление, сразу же когда она раскрывает рот. Эта бояться точно не будет. Севэриан про себя понадеялся, что она не засмеется, и дело было не в его особой чувствительности. К нападкам на свою внешность со стороны этой хамоватой девчонки он уже привык. Но ужинали они не одни. И смех в данной ситуации прозвучал бы по меньшей мере настораживающе.

Йин не засмеялась. Она даже не стала что-то орать ему через весь стол. Не стала вскакивать со стула или еще как-то нарушать проклятущий этикет. Хотя по глазам видел, что высказаться ей хотелось. Даже слишком. Но вместо этого она косо, быстро глянула в сторону гостьи. Бледной, немного неуверенной аристократки, сидящей на самом краешке стула, словно готовясь в любое мгновение сорваться с места, как испуганная птица.

— А вот и Севэриан. Простите, что мой брат заставил себя ждать.

Незнакомка коротко, даже как-то робко кивнула и взглянула на него, надолго остановившись взглядом на маске. Расплавленное золото волос, когда-то почти детские кудряшки, чуть вздернутый нос, бледное лицо и невероятно зеленые глаза. Он ее узнал, несмотря на то, что прошло довольно много времени.

Он познакомился с ней, как водится, на балу.

Шелест платьев, шорох ткани, разговоры, разговоры, ноющие виски, движения строго по этикету под нелепую музыку, которые почему-то называются танцем. Он ненавидел балы. Эту традицию люди высшего света взяли у высокорожденных нелюдей, но то, что естественно для альва, смотрится слишком нелепо для человека. Люди не созданы вести вдумчивые разговоры о возвышенном, о прожитых временах и накопленном опыте под расслабляющую музыку, с хорошей закуской для уюта и ощущением спокойствия. Разговоры заменили сплетни, вместо тонкой чарующей слух музыки стали приглашать всяких криворуких менестрелей, просто потому что так нужно, это подходит по положению, а не потому что они умеют петь. И танцы… не плавные неторопливые движения, как трепетание крыльев бабочки, потому что лишь в танце можно узнать собеседника так, как никогда не узнаешь в разговоре, сколь сильно бы он не открыл тебе душу. Все это стало лишь бесконечным шорохом платьев, каплями пота на высоком лбу из-за туго затянутого корсета и сбитого дыхания. И не поймешь, то ли ты так этой девице нравишься, то ли она вот-вот рухнет в обморок.

Он познакомился с ней именно там. Запомнились лишь огромные, широко раскрытые зеленые глазищи и ее срывающийся лепет, когда она пыталась заговорить с ним. У нее были очень тонкие пальчики и хрупкие бледные кисти. Кажется, девчонка была действительно увлечена им. Танцуя с ней, он думал лишь о том, что ей может навредить даже ветер, и не было ли каких наследственных болезней у ее семьи, раз она такая бледная. На девчонку было страшно даже дышать, не то что вести ее в танце. Старший наследник рода всегда боялся такой хрупкости, еще в детстве приучившись ходить на цыпочках, чтобы не доставлять беспокойства своей бедной, слабой здоровьем матери. Кажется, они танцевали в тот вечер даже несколько раз. Девчонка, как заноза, постоянно попадалась на его пути и все время что-то непрерывно лепетала, заглядывая в его глаза. А он помнил лишь шорох платьев, легкий треск сгорающих свечей и свою нестерпимую головную боль. Балы он ненавидел.

Потом оказалось, что Лилиан была богата. Что она была в него влюблена, почти с оттенком безумия, раз пошла против воли родственников и вынудила их согласиться на брак с наследником постепенно разоряющегося рода. Что именно ее предлагали ему в жены, но он уехал, не зная этого, даже не увидев и как следует не познакомившись с ней. Возможно, он был глуп. Возможно, нет. Он до сих пор не знал, как поступил бы, если бы вся эта ситуация повторилась снова. Нет ничего более жалкого, чем брак из жалости.

И сейчас судьба почему-то снова свела их. Наверное, высшим силам кажется забавным, водить людей по кругу, тыкать их в следы собственных ошибок.

Болезненная девушка, уже тогда удивлявшая какой-то прозрачной хрупкой красотой, выросла за эти годы и расцвела. Прекрасный цветок, с детства охраняемый садовниками от всех напастей. Здоровьем герцогиня Эверская действительно была слаба.

— Лилиан. — склонил голову он.

— Севэриан. Ты узнал меня. Я надеялась на это. — ее голос был очень тихим, будто она умирала каждое мгновение, с каждым прошедшим ударом сердца, а потом снова возвращалась к жизни. Ее жизнь до сих пор казалась ему настолько хрупкой, что ему стало неприятно.

— Почему ты решила… вспомнить обо мне, Лилиан? — спросил он.

Краем глаза он заметил, как Йин нырнула под стол и появилась с победно зажатой в руке вилкой. Брат слегка поморщился. Хамоватая сирота его раздражала, но он вынужден был терпеть. Севэриан снова был старшим наследником, и этот дом по завещанию отца, которое тот и не скрывал, полностью принадлежал ему. Как и большая часть состояния.

— Севэриан… я узнала, что с тобой произошло несчастье, и я пришла… я решила…

— Поплакать на его волосатом плече. — очень тихо, так что даже сидящий рядом брат не услышал, буркнула под нос Йин. Зато услышал он сам.

Он до сих пор не понимал, что удерживает его от того, чтобы последовать полезному и очень недурному совету Риана. Даже сейчас.

— Спасибо, за беспокойство, Лилиан. Но право не стоит. Я сумею справиться со всеми проблемами. Со временем.

— Севэриан… — никто ни до этого, ни наверняка после никогда не произнесет его имя так, не вложит столько боли, надежды, отчаянья в одно единственное слово. Она вскинула огромные, наполненные сочувствием глазищи. — Значит, слухи не врут… но знай… Мне не важно, как ты теперь выглядишь. Мне главное было убедиться, что ты в порядке.

Воздух в комнате показался ему спертым и душным. Женщины… Чтобы оттянуть ответ, он наконец выдвинул стул, сел за стол. Столовые приборы находились как раз рядом с ней, к своей тарелке и поданным кушаньям она почти не притронулась.

— Благодарю за заботу, Лилиан.

Повисло молчание. Для него тягостное, для нее полное ожидания. Будто у него было мало других проблем.

— Знаешь… я так до сих пор и не избрала свою судьбу.

Не замужем, значит. Что ж…

Все происходящее напоминало ему плохо поставленный спектакль. Опущенные глаза брата, ожидание ответа, попытка пройти по грани, по тонкому льду разговора и не обидев никого, выпутаться самому. Снова заломило виски. Головная боль. Болезнь аристократов. Но она поняла все сама и встала.

— Прошу меня извинить, но мне пора идти. Рада была увидеть тебя, Севэриан. В следующий раз… Можешь открыть лицо, Севэриан. Я не испугаюсь.

Она коснулась его скрытой в перчатке руки. Немного властно. Уже не то робкое касание, напоминающее прикосновение ветерка. Теперь она была полноправной герцогиней, но он все также занимал ее мысли.

— Прощай, Лилиан.

— До свидания. — слабо улыбнулась она. — я уверена, мы еще встретимся.

Он понадеялся, что это первый и последний светский визит, который ему могут нанести.

— Йин, прекрати, я не собирался снимать маску. Нечего делать такие страшные глаза. — сказал он, когда герцогиня ушла. Даже после ее ухода в воздухе остался витать хрупкий, едва уловимый аромат цветов. С некоторых пор цветы вызывали в нем лишь самые неприятные ощущения.

Может, и стоило снять маску, подумал он. По крайне мере это бы решило все раз и навсегда.

— Зря ты это, брат. Она богата. — сказал Дагмир, вертя в руках бокал и рассматривая, как золотистое вино мерно плещется о его стенки. Несчастья, обрушившееся на семью, сделали его практичным, циничным и безразличным в определенных вопросах. Страшная троица. — А это проклятье не вечно, ты же сам сказал, что избавишься от него. Ты никогда никого не любил, брат. И вряд ли будешь, какая тебе разница. Если она до сих пор сдуру не забыла тебя… ай! Идиотка!

— Я случайно! Больно? Вы подуйте, суп наверное остынет. Или хотите я вам чаем сверху полью? Чай не такой горячий. — она потянулась за чашкой, всем своим видом выражая редкостные доброту и заботливость.

— Нет! Вар-хханаш! Тупица!

— Просто никогда таких красивых тарелок не видела и порассматривать хотела. — Йин таращилась с исключительно виноватым видом. Похоже, начинался еще один спектакль, подумал он. Помнится, такие же честные глаза у нее были, когда она стащила книгу у Риана, но брат этого не знал. Пробурчав что-то на языке дармов про неуклюжих деревенских девок и глупых наемников, ушел.

Йин деловито переставила себе тарелку герцогини, благо та есть и не начинала, и принялась за еду. Здоровый аппетит не обремененного никакими заботами существа. Севэриан ей даже позавидовал.

— И чем ты ей так понравился? Да и фее тоже? По-моему, ты и раньше не шибко красивым был. Щас ты хоть не такой неприметный. И полюбоваться есть на что. Мимо тебя точно никто не пройдет.

— Раньше? Разве ты меня видела до превращения?

Она подавилась, и он понял, видела. Непонятно когда и где, но они точно встречались. Больше Йин не сказала ни слова, а он сидел и думал, где мог ее встретить и почему об этом не помнит. Высшее общество отпадает, в Хаанне она впервые точно, да и манеры не те. Может, когда-то во время его странствий… Нет. Если бы он ее встретил, вряд ли бы забыл, даже просто увидев мельком, а не пострадав от ее дружелюбия. Йин была белобрысой, очень светленькой, водянисто-прозрачные глаза, почти белые брови, и даже ресницы у нее были светлыми. Бледная, скорее от природы, чем потому что мало времени проводит на солнце. Вертлявая, беспокойная, непоседливая, она просто притягивала взгляд, как клочок светлой пустоты. Нет, он бы ее наверняка запомнил.

И ее имя… Йин. Где-то он это уже слышал, но все никак не может вспомнить где.

— А эту дамочку все-таки жалко… — вздохнула она, прерывая его мысли. — Любовь зла, полюбишь и кота. Сев, она так на тебя пялилась.

— Она пяли… смотрела не на меня. Она вглядывалась в свое прошлое, которое все никак не может отпустить. Это было давно, и сейчас она просто увлечена воспоминаниями. Мы с ней едва встречались несколько раз. Слуги просто разнесли слухи о моем внешнем виде, вот она и пришла меня навестить.

А ведь, странно, как быстро Лилиан обо всем узнала, подумал он. Даже плохие новости не распространяются с такой скоростью.

— Моя подруга Марфа читала в книге, как одна девица долго, долго ждала своего возлюбленного, аж несколько лет. Потом его ранили, и он стал страшным прям как ты, и она его все равно не бросила, и он признался ей в любви, потому что сомневался раньше, нужен ли ей он сам или его красивая внешность! Вот…

Пожалуй, если бы ее подруга не умела читать, он бы чувствовал себя гораздо счастливее.

— Спасибо, за увлекательный пересказ. Но признаваться я ни в чем не собираюсь.

— Ну это я к тому, Сев… ну или не к тому… ну в общем, не снимай маску. Ну если хочешь, чтоб она тебя не разлюбила. А то даже когда ты обратно превратишься, она тебя даже в щечку поцеловать не сможет, потому как кошачью рожу завсегда видеть будет. Такого не забудешь. — рассудительно заметила она. Рассудительность ей не шла и даже как-то настораживала. — И вообще не умеешь ты с девицами обращаться, Сев. Случай с феей это только доказывает.

Он смерил ее взглядом, почему-то без труда представив, как она выглядела в детстве. Маленькая белобрысая сиротка в обносках с невинным взглядом и обязательно что-нибудь ворующая.

— Чего? — поинтересовалась она. — И можешь открыть лицо, Севэриан. Я не испугаюсь. — она довольно похоже передразнила Лилиан. — Поору только немного и упаду в обморок.

— Где мы встречались, Йин? Мне просто интересно.

Ее глаза приобрели привычное невинное выражение. Во лжи ее бы постеснялся обвинять даже праведник.

— Да, мне откудова знать. Тупая фея тебе это говорила. А не мне. — она зевнула и быстренько вскочила. — Спокойной ночи, Сев.

Сидеть в столовой в одиночестве оказалось не очень приятным занятием. Хотя изматывающая головная боль, почти всегда преследующая его, когда он находится в этом доме, прошла. Он даже не заметил, когда и как. Севэриан направился к двери, но вдруг резко остановился и обернулся. Одной вилкой на столе стало меньше. Как и говорил Риан… хорошая у девчонки реакция и нехорошие наклонности. Запасы в кладовке похоже пополнятся.

Поднялся по лестнице в свою комнату, одним своим видом распугивая еще не успевших лечь слуг. Йин была права, полюбоваться есть на что. Мимо точно никто не пройдет. Насчет своей внешности до превращения, которую до сих пор помнила Лилиан, он тоже не обманывался.

Но для нее он тогда выглядел чуть ли не рыцарем в сверкающих доспехах. То ли из-за сомнительного остроумия, то ли из-за того, что два года кряду выигрывал соревнования мечников. Вряд ли повлияло положение в обществе или кошелек, как на других. Она видела лишь свое представление о нем, а не его самого. И его хотела видеть красивым. Страстно. До одурения. И желает видеть его таким сейчас. Кто б знал, насколько люди любят себя обманывать.

Он ничком лег на кровать, но тело само по себе свернулось в клубок, обернулось хвостом. Да. Теперь стало значительно лучше. Мягко, удобно и пожалуй даже уютно. У него появились кое-какие мысли, как разобраться с колдуном, если не найдет другого выхода, но этот способ казался таким же невозможным, как достать звезду с неба. Впрочем, время покажет.

Кошачьи уши слышали, как за окном неторопливо шел снег и потрескивал огонь в камине. Усталое тело наконец расслабилось… И Севэриан вер Анд" наваррэ, проклиная себя последними словами, замурлыкал.

4

"Риск представляет собой осознанную, возможную опасность потерь,

вытекающую из особенностей тех или иных явлений.

И с давних времен человек стремился управлять риском, уменьшить его,

насколько это возможно, но никогда не отказывался от него."

Выдержки из трактата по философии.

Веаран Джарриго был довольно непростым колдуном. Это все признавали, даже его самые злейшие враги. Разносторонняя личность, и это самое меньшее, что можно было о нем сказать. Чернокнижник, исследователь запретных учений, он ставил опыты на всем, что подавало признаки жизни и было подвластно колдовству, за что его и изгнали из города. В последнем своем безжалостном эксперименте он перешагнул все рамки. В прошлом еще и беспринципный боевой маг, бравшийся за любую работу, если достаточно платили. Не брезгуя ничем. Если моральные принципы у него и существовали, то это была какая-то его собственная, неведомая другим мораль. Неуживчивый, сто пятидесятисемилетний, одаренный невероятным талантом и что самое поганое, любознательностью фанатика. Его исследования не несли определенной цели. Другой бы, ищущий вечную молодость или как превратить камень в золото, имея такие способности и средства, уже бы давно все нашел и успокоился. Может, книжку бы о своих изысканиях напечатал, в Совете магов заседал или предпочел, чтобы ему поставили статую при жизни. Этот же не искал ничего определенного, или искал, но о том никому ничего не было известно. Его исследования перескакивали с происхождения магии до особенностей наследования цвета волос и глаз. Он изучал руны, проклятья, травы, светлую магию и нежитееведение. От скуки или желая достичь чего-то недостижимого, он интересовался абсолютно всем, даже тем, что и не имело магическую природу. А просто было любопытно. И не всегда предмет его исследований после встречи с магом выживал.

Веаран Джарриго сколотил себе состояние, но эти деньги невозможно было назвать чистыми. Риэйен помнил его изгнание. Он всегда старался, чтобы их дороги не пересекались, но при изгнании должны были присутствовать все, хоть сколько-нибудь владеющие анэ, магическим даром. Чтоб неповадно было повторять чужие ошибки. Колдун скупо, даже лениво сыпал проклятьями, словно решил не отступать от скучных традиций отлучения, но сам бы не стал бы тратить на них время, если б не репутация. Обещал всевозможные кары и обводил собравшихся тяжелым, равнодушным взглядом. Но уходя, он по-настоящему сожалеюще взглянул альву в глаза и бросил ту фразу, от которой приятеля Севэриана продрал колючий ледяной озноб.

"— А знаете, у вас любопытный цвет глаз, не характерный для вашего народа. Меня всегда интересовали особенности. Как жаль, что раньше у меня раньше не было времени препарировать хоть одного альва…"

Это была не угроза. Это был спокойный исследовательский интерес, и возможно именно эта особенность в поведении Изгнанника и пугала Совет больше всего. Он мог бы препарировать даже архимага, если б это помогло ему лучше понять природу способностей к магии. И если у него выйдет это сделать безнаказанно, обязательно так и поступит. Но пока его не объявили вне всех законов и сохраняется хоть какое-то подобие мира, чародеи более высоких ступеней могут не опасаться однажды проснуться на разделочном столе. Альв зябко повел плечами, но сделал вид, что поправил одежду.

— Не советую с ним связываться. Никто из тех, кто пытался его убить, не выжил, хотя желающих было достаточно. Больше тридцати лет практической боевой магии, не на трактах, на охране обозов, а в армии деда вашего нынешнего короля. Крепость близ Сонника, Мааровы пустоши. Надеюсь, ты помнишь историю и какие войны там шли.

Воровка с любопытством уставилась на них, эта, хорошо если имя наместника в собственном городе знает. Куда уж ей до временами пугающей и поучительной истории ошибок родных краев. Он брезгливо поморщился. Те, кто не знает историю своего народа, не достойны уважения.

— Ты должен простить меня, Севэриан, — продолжил альв. — Но я мало, что нашел в архивах. В прошлом было множество случаев, когда наследников рода за долги или, следуя старой клятве, передавали в услужение магам. Но их уже более сорока лет не повторялось. Те же случаи, что были… почти все дети были отданы на воспитание. Был прецедент, когда наследник рода уже успел вырасти и завести семью, и в обитель мага переехало сразу несколько человек. Договор был, кстати, сразу разорван. Некоторые оказывали сопротивление, но закон всегда был на стороне чародеев. Если ты сможешь победить его, отправить на следующий поворот Колеса жизни или нанести неизлечимые увечья, то, не хочу расстраивать… но ты отправишься на каторгу. И даже то, что этот колдун изгнанник, не поможет. Хотя шансы даже на такую победу малы. — Альв бесстрастно смотрел в огонь, и пламя сплеталось в чужие лица, показывало неведомые города, и тут же рассыпалось стайкой обжигающих мотыльков. Хоть по праматери его род пересекался с кланом Огнетанцующих, он не умел читать судьбу по огню, как некоторые из них. И сейчас пожалуй жалел об этом. Неизвестно было, что готовит им будущее, и сейчас он заплатил бы за знания даже ту немаленькую цену, которую запрашивает пламя у этого клана. Почему бы и нет. Севэриан, он был уверен, поступил бы также.

— Есть также возможность предложить ему что-то более ценное. Если колдун решит, что получит большую выгоду, то договор может быть заключен на что-то другое. Условия это позволяют.

— Насколько силен этот колдун?

— Ты примерно представляешь, на что я способен? — после некоторого раздумья спросил Риэйен. — Я маг седьмой ступени. Этот колдун перешагнул на третью. Достигшие первой ступени являются архимагами, но волшебная сила это то, что трудно измерить. Иногда даже обладатель восьмой ступени может победить обладателя третьей. При условии, что он изучает боевую магию, а его противник делает уклон на теорию или магию иллюзий. Но в нашем случае… даже такой надежды нет.

— И чего мы будем делать? — влезла воровка. Иррани слишком много ей позволяет. У него слишком доброе сердце, и он н замечает, что эта девчонка настоящее чудовище, не знающее ни привязанности, ни ответственности.

— Ты? — брезгливо переспросил альв.

— Ух ты, шевелятся.

Да как она смеет?! Альв с окаменевшим лицом пощупал уши. От обыкновения двигать ушами всех альвов обычно отучают еще в детстве. Ведь то, что позволено новорожденным, не позволено разумным, прошедшим испытание Взросления. Слишком уж это непристойно и выдает внутренние эмоции. Слава богам, люди и не подозревают, насколько это неприлично.

— Йин, иди спать. Поздно уже.

— Сев, если нужна помощь, ты только скажи.

— Йин, иди спать. Ты мне этим очень поможешь.

Иррани наконец сумел вытолкать свое новое приобретение за дверь. Откуда в нем столько терпения к недостойным мира сего? — с некоторым восхищением, но и раздражением подумал он.

Риэйен иэрн Самхил'Тэне, не спавший уже вторые сутки, раздраженный, измотанный и напряженный из-за того, что не считал нужным показывать усталость внешне, наконец позволил себе свободно вздохнуть. Не то чтобы ему, видевшему две сотни весен альву было дело до того, что скажет какой-то человеческий отпрыск. Не настолько он низко еще опустился. Но как и все альвы, он не умел ладить с людьми и старался держаться от большинства из них подальше для собственного же спокойствия. Примитивные, неконтролируемые, глупые, ожесточенные… не думающие о последствиях! — без особой терпимости к младшим расам подумал он. Терпимость к людям он перестал испытывать уже на второй день проживания в этом городе. Перечень был бесконечным.

Зачем боги давали подобным разум? Выносить это было выше его сил. Но Севэриан был его другом, настоящим иррани, что как собственная плоть и кровь, что как чистейший родниковый источник среди гнилого болота, и выносить это приходилось. Когда-то наследник рода Дубовой ветви спас ему жизнь… не просто спас от физической расправы, это для альвов не ново, и за свою жизнь они охотно платили золотом или ответными услугами, никогда не относясь к этому, как к чему-то большему. Севэриан же дал ему эс-теаре, то, что никак невозможно перевести на человеческие языки и что никогда не будет понято людьми. Силу, надежду, волю жить дальше и смотреть в глаза окружающих. Севэриан его спас во всех смыслах этого слова, не прося ничего взамен, просто потому что не мог поступить по-другому. И Риэйен его уважал за это.

Альв снова посмотрел на задумавшегося, сгорбившегося в кресле иррани. Даже сейчас в этой звериной ипостаси многое сохранилось от него прежнего. Проскальзывало, как тень по воде, и воспринимал Риан его тоже почти как прежде. Альвы всегда видят суть в отличие от остальных, гонящихся лишь за ненадежной внешней формой. И они, эти дармы, орки, даже люди и то, претендуют называться разумными наравне с Перворожденными! Какая редкостная самонадеянность.

В отличие от народа Альвов у них не было тех тысячелетий на познание сути, они не видели истинный первородный облик этого мира, и их потуги казаться мудрее их, Перворожденных, были даже не смешными. Скорее вызывали раздражение. Если бы боги хотели, чтобы кто-то был мудрее его народа, то первыми под небесами этого мира открыли бы глаза совсем не альвы. Может, самодовольные и самоуверенные дармы, может, поспешные и глупые лю… нет, не люди. Даже такая мысль казалась кощунственной. Люди самое последнее творение богов, и уж не в обиду Высшим силам будет сказано, самое торопливое и даже неудачное. Грубая подделка под них, альвов, словно у богов в последний момент отказало воображение.

У народа альвов с людьми всегда были сложные отношения. Столетиями они без труда выдерживали грубость и дерзость орков, непонимание и вспыльчивый нрав троллей, насмешливость и легкое презрение дармов, но никогда не ладили с людьми. В прошлом вспыхивали то краткосрочные, но кровожадные войны, то продолжался долгий обмен изысканными дипломатическими оскорблениями. Неприязнь, как круги по воде от упавшего камня, всегда идет от небезразличия. Люди были, как неразумные братья меньшие, в чем-то очень похожие, но менее изящные, не такие талантливые, еще и прискорбно разрушающие все на своем пути. Люди не слушали никаких советов, старшинство альвов принимать отказывались, и оба народа продолжали сосуществовать вместе, как сварливые родственники.

Но все же, среди младшего народа достойные представители изредка находились, и тогда альвы принимали их на равных, забывая про их низкое происхождение. Они умели замечать и ценить чужие таланты, кому бы они ни принадлежали, как даже золотая монетка, упущенная в грязь, все равно останется золотом.

— Завтра я поеду к Джарриго. Я нашел в городе человека, который поставляет ему припасы, и он проведет меня прямиком через защитные заклинания к дому колдуна. Насколько я понял, ему не впервой доставлять к Джарриго разных высокородных господ.

— Изгнанник изредка оказывает "мелкие" услуги за плату. Это всем известно. Но что ты собираешься делать, Севэриан? Он очень силен. И уж прости, Севэриан, но твое владение мечом не сравнится с его магическим искусством.

— У меня есть что предложить ему.

— И что же это? — Огонь бесновался в камине, явно предвещая что-то нехорошее. Севэриан усмехнулся. — Цветок Шаанора.

— Тебе кажется это смешным?!

Могло и быть и хуже, подумал альв, а потом сделал то, чего не позволял уже долгие годы. Усомнился в умственном здоровье друга.

— Наш цветок? — упавшим голосом впервые напомнила о себе человечка, высовываясь из-за двери. До этого она удивительно тихо стояла, настолько, что он о ней даже забыл и поверил, что воровка ушла.

— Почему именно творение Шаанора? — раздраженно продолжил Риан, тут же о ней снова забывая и поворачиваясь к Севэриану. — Не спорю, это настоящая редкость и любой маг пойдет даже в рабство, чтобы его заполучить. Но почему его?

— Все равно надо было его добывать. Я не рассказывал тебе об условиях, которые поставила проклятая фея. Но добыть цветок это одно из них. Делать потом с ним можем, что захотим. — Севэриан разговаривал с ним, с двухсотлетним альвом, терпеливо, мягко и успокаивающе. Как с маленьким ребенком.

Нет, порой даже самые достойные представители людей, бывают невыносимы, — раздраженно подумал Риан. Но это глупое предположение от обычно здравомыслящего иррани могло быть только следствием отчаяния. Альв судорожно засоображал. Меньше всего он хотел обращаться за помощью к этому неблагодарному орку, но…

— Значит, делать с цветком можете все, что хотите… я знаю, лорда Наррана. Я мог бы попросить… Он мог бы одолжить вам цветок для снятия проклятия. На время. — если Севэриан уж что-то задумает, этого упертого человека не переубедит даже весь сонм светлых богов, но он обязан был образумить, остановить. — При условии, что вы его вернете. Но воровать… это же ужасно. Бесчестно. — уши уже не просто подрагивали, они обвисали в разные стороны, уже вызывая нездоровое любопытство со стороны воровки. Долго живя в людском городе, любой даже из самых сдержанных альвов расслабляется, теряет постоянный самоконтроль, и вот результат. Уши дергаются, как у малолетки.

— Не знал, что ты знаком с вер Нарраном.

Альв вспомнил насмешливую, так выбешивающую его ухмылку полуорка, и этот его медлительный тягучий голос, которым он непременно говорил всякие гадости, и содрогнулся.

— Можно сказать, немного знаю его.

Альв аккуратно, двумя пальцами вернул их на место и перевел дух.

— Сев, ушастик прав.

— Ты принимаешь сторону Риана? — заметно удивился тот. Тоже самое сделал и альв, но гораздо более сдержанно.

— Нет. — тут же насупилась эшсхе, как мысленно называл альв это ходячее злодеяние. — Но Сев, если цветок нам дадут и так, на время, зачем его воровать? Если это самая охраняемая сокровищница, то и не выйдет! Этот же куст… то бишь цветок этот, он же огромный, его даже не спрячешь! А колдуну можешь предложить что-нибудь другое.

Боги, с удивлением подумал альв, иногда вы говорите даже устами глупцов. Не найдя поддержки даже у нее, Севэриан больше ничего не сказал. Оставалось лишь надеяться, что он избежит необдуманных поступков, и угроза, нависшая над племянником не лишит его обычного здравомыслия.

— Послушай ее, в воровстве она понимает. — нехотя согласился альв. — Хотя все равно стоило бы тебе от нее избавиться.

Йин, эта странная находка Севэриана, хмуро глянула на него исподлобья. Глаза у нее были светлые и очень злые. Но если у его друга, когда тот еще находился в человеческом обличье, глаза были светлые, как чистая речная вода, то у воровки они были неопределенного оттенка. Таким бывает сероватый утренний туман, расплывчатый, неясный. Волосы тоже светлые, как разлитое молоко. Даже не желтоватые, "соломенные", как говорят люди, а тот же самый расплывчатый, дымчато-светлый оттенок тумана.

Игры хозяйки Судеб иногда принимали удивительные формы. Возможно, изменения, вызванные проклятьем коснулись и ее, но все же было в Йин, или как там ее, что-то… вызывающее подозрения. Вряд ли благородные альвы, подумал Риан. — Никто из нас не опустился бы до воровства, принципы чести текут у нас в крови. Даже у полукровок. Да, и ростом она не вышла, все альвки, высокие, гибкие, с достоинством несущие себя под небесами. Вряд ли и наши темные собратья. В пещерах, куда не проникает ни единый луч света, кожа становится темной и грубой, а волосы приобретают плотные, насыщенные оттенки ночи, поэтому выбравшись на поверхность, дармы долго не могут насытиться ни солнцем, ни теплом, ни всем тем, что может предложить им человеческий мир. Впрочем, может, ему только кажется, что у нее в предках были нелюди. Слишком уж необычный экземпляр.

— Чего уставился? — невежливо спросила она.

— Я раньше не интересовался, но в чем заключается твое проклятие?

Она помедлила лишь на мгновение. Ровно на тот миг, который позволил бы ей избежать ответа.

— Мое проклятие? Ну я тебя встретила… тот день уж точно проклят.

— Севэриан, и узнал бы ты, о чем она не договаривает. Слишком уж подозрительна эта… сирота.

Иррани промолчал.

— Лерэ Риан, а можно спросить кое-что у вас тоже? — альв с брезгливостью и настороженностью воззрился на эшсхе, досадуя от невозможности отвратить ее от очередного высказывания. И еще более досадуя на свою злость. — А почему вы сегодня не в платье?

Риэйен иэрн Самхил'Тэне, не спавший уже вторые сутки, раздраженный, измотанный и еще более напряженный, чем в начале вечера, сцепил зубы. Уши опять предательски дернулись.

* * *

Живя в доме Сева, я поняла только одно. Я никогда не пойму благородных. Они носят горы странной одежды, словно боятся, что если на них не будет несколько слоев плотной ткани, кто-то решит, что они голые. Раздевать аристократа это все равно, что очищать капустный кочан. Оборки, кружева, панталоны, какие-то странные ленты, заколки, булавки, кружавчики и корсеты.

Благородные никогда ничего не говорят наверняка. Они закутываются в слова также, как в одежду, и поди пойми, чего они имеют ввиду, говоря, что у леди Амалии болит голова, и она не поехала на тот прием. А на самом деле намекают на ее интрижку с братом хозяина дома, в котором проводится этот несчастный прием и то, что ее бедолага муж давно ее разлюбил, но не знает, как отделаться от дуэли, которую ему навязывают общепринятые правила. Отлично знает, что его раскатают по ристалищу, поэтому и остается с женой дома, чтоб не нарваться. Прикрываясь головной болью. Эте-кет называется.

Это мне все Диара, жена смотрителя дома пояснила. Она когда-то была компаньонкой какой-то старой леди и сама из разорившихся благородных, поэтому во всех их причудах диковинных разбирается. Вот уж где можно сыскать кучу полоумных, так это в высшем обществе.

Аристократы любят говорить о чести и достоинстве, о подвигах и благородстве… Но в высшем обществе, по-моему, вообще нет честных и непорочных людей. Убедилась на своем бедном опыте. Да мой вороватый, врущий через слово приятель Талс по сравнению с ними праведник. Даже в этом дурацком доме, где слуги поколениями служат, и то грабителей полно!! Правильно говорил странствующий проповедник на площади в Старросе. Благородное общество есть зело прогнившее, и честным людям в нем делать нечего. Вчера вечером, когда я прокралась на кухню перекусить, на обратном пути завернула проверить вещички, что в кладовке запрятала. Даже дурак знает, награбленное лучше у себя не хранить, тогда ни в чем и не обвинят, а мало ли у них какой мусор там в мешках завалялся. Не то, чтоб мне не было стыдно Сева грабить, но его вряд ли другом моим назвать можно, да и после того случая я ему все никак не отомщу, да и вообще я тут единственная, кто думает, как от проклятия избавиться! Сев же мне за это не платит? А мои старания по избавлению его от шерсти и мешка золота бы стоили, это я еще милосердно с ним поступаю. В общем, совесть моя молчала. На верхнюю полку все запихнула, судя по пыли, никто туда давно и не заглядывал. Подходящее местечко, в общем. А когда мешок развернула, половины не обнаружила! Самой ценной половины. Только несколько кривых вилок да подсвечник и остались. В Хаанне одни ворюги.

Аристократы еще как никто ценят всякие старые вещи, и чем старее и жутчее выглядит вещичка, тем больше они над ней трясутся от восхищения. Раритет для них это, фамильная реликвия, а по мне рухлядь она и есть рухлядь, как ни обзови. Которую выкинуть жалко и другим родственникам не спихнешь.

Сев пол-утра орал на меня за какой-то дурацкий, древний, полуразвалившийся стол. Нет, он чего котом остаться хочет?! Стол же трухлявый насквозь был. Но вполне подходящего черного оттенка. Я его старательно перекрасила, белой краской, которую удачно в кладовке еще вчера обнаружила. Пока Сев там в своем кабинете бездельничает, да дам принимает, али пропадает непонятно где целыми днями, ведь больше никто об избавлении от проклятья не подумает. Черное сделать белым… я никогда не обучалась в Академиях, да и читать едва по слогам выучилась. Поэтому умных книжек не читывала и философских речей вести не могла. Особливо про "черное", которое после долгих споров на предмет блага и воли высших сил, вдруг оказывалось "белым". То бишь, с другой стороны коли посмотреть, становилось несомненным благом. Поэтому не заморачиваясь, черное я решила сделать белым более нормальным способом.

По мне, так стол даже новее выглядеть стал. Но что мне заместо благодарности? Пол-утра воплей, что де какой хороший столик был, за ним может какие-то знаменитые предки письма почитывали, а может и пылинки с него сдували, а ты, поганка, его испортила. Видя, что на меня орет хозяин, потом наорал кое-кто из слуг и пришедший брат Сева. А потом вообще запихнули под присмотр жены главного смотрителя. Тупые аристократы.

Но хоть часть заданий феи идиотской выполнила. По воде походила, черное белым сделала, в лунном свете еще давешней ночью кувыркнулась, нехило измяв ковер. Долги остались и цветок Шаанора, и чую с цветком будут самые большие проблемы, но я уж на все готова. Это гнилое светское общество не для честных оборотней.

Проводник появился утром, замер в широком проеме двери, обстоятельно отряхнул мелкий снежок с шапки и овечьего выделанного тулупа и прищурившись, спросил. — Ну значитца к колдуну кто пойдет?

Стоило видеть Андреаса, этого старикашку противного, он даже с лица спал. — Еще один?? — шипел он, брызгая слюной, — не дом сиятельных господ, а ночлежка! Уволюсь, как пить дать уволюсь! И ноги моей здесь не будет! — но потешив меня сей радостной вестью, исполнить обещание не поспешил. Только на кухню пошел запасенным домашним вином успокоить нервы, куда я уже кое-чего случайно из лечебных снадобий намешала. С другой стороны, я ему услугу оказала. Другие эти снадобья специально пьют, хозяйских харчей слишком укушавшись.

Сев все эти дни оказывается время зря не тратил, а среди городских разнорабочих откопал типа, который колдуну еду и нужные припасы из города доставляет. Раньше-то он только с ним переписывался, дорогу к башне мог найти только тот, кого колдун сам видеть захочет, а то бы отбою у него от всяких проходимцев не было. Так и не решив точно, что в обмен колдуну вместо племянника предложить, решил узреть его лично. Договориться может лицом к лицу проще, или придушить при встрече, коль выйдет. Лучше бы кого из наемников нанять, с вооруженными громилами оно поспокойнее будет, но к Веарану Джарриго идти дураков и самоубийц в городе не было испокон веков. А те, что и были, скорее бы в склеп с голодной нежитью сунулись. А вот я бы поехала. Не то чтоб мне шибко охота на колдуна поглядеть, страшновато, но всяко лучше неизвестности. Хоть сама увижу, кто кого грохнет.

Я за порог нос сунула и поежилась. Хлопья снега были похожи на мелкую белую труху, поднятую с земли порывом ветра. И она все не успокаивалась, не оседала, а летела прямо в лицо, налипала на ресницы. Я облизывала губы, чувствуя на них снег. Я люблю зиму. Но люблю ее трусливо и по-домашнему, откуда-нибудь издалека, находясь под прикрытием стен и горячего очага. На холоде любовь становится не такой острой. Холодина такая, от одного ветра околеешь. Отпустить кошака что ли одного? Ему хорошо, у него шерсть, он и без куртки бегать может. Главное мяукать погромче, чтоб за медведя не приняли. Я еще раз задумчиво поежилась, а потом стала свою старую куртку натягивать. Платье я в шкаф запихнула, а свистнула у какого-то слуги одежку ливрейную. Все удобнее, чем в сотне юбок и оборок путаться, прям как ходячий кочан.

— Йин, ты остаешься. — кошак куртку отобрал и обратно за порог дома меня сунул.

— А вот и еду! Ежели тебя колдун в домашние звери определит, то как я об этом узнаю? Ты там бродишь, а мне от неизвестности мучайся?! — но кошак тупорылый слушать не стал. Только гаркнул. — Диара, присмотрите за ней. — и уже тише мне прошипел. — Вот только второго проклятья мне и не хватало. Нахамишь колдуну, а потом я до конца жизни буду разбираться, в кого меня превратили.

— Зануда ты, Сев.

В меня вцепились тонкие пальчики жены смотрителя, но фиг из ее хватки вырвешься. Я только вздохнула. Опять про этих тупых аристократов байки слушать.

— Сев, я молчать буду! Честно!

Он только недоверчиво по-кошачьи фыркнул и тут же замолк, боясь себя выдать.

— А я все равно сбегу, будешь прокля… — он вернулся и зажал мне рот.

— Я же просил не орать об этом на каждом перекрестке.

— А я тогда всем расскажу! — ну наконец я слабину нащупала, а то кошак думает, что он самый умный.

— Хорошо. Хочешь ехать в логово страшного колдуна, не буду мешать. — злобно процедил он. Выйдя на улицу и основательно промерзнув, я подумала о том, что упрямство, как и жадность меня погубят. Переупрямить кого-то приятно, а вот мерзнуть не очень. Но и разворачиваться обратно, тоже глупо.

В конюшне он две лошади заместо одной оседлать велел, а я с тоской на коняг посмотрела. Звучит забавно, но ездить я на лошадях совсем не умею. Мне и не зачем было. Я ведь быстрее любой даже самой лучшей коняги бегаю. Зато теперь даж и не знаю, как на них залезать. Над всадниками издеваться здорово было, но похоже сейчас все их страдания будут отомщены. Я вздохнула. Лошадь скосила на меня внимательный карий глаз. Хоть и не оборотень я больше, а все равно зверюги что-то чуят. Или это из-за кошака нервные.

— Йин, было бы неплохо выехать до вечера.

Я поставила руки на седло, засунула ногу в стремя и попыталась залезть, но чуть не грохнулась. Немудрено, что аристократы, вначале обожавшие милую лошадку, под конец так бесились. Эх, хорошо я их в грязь скидывала. Вот верну оборотничье обличье, может даже бесплатно кого скидывать буду, я раньше и не знала, что это так позорно. Вот уж повеселюсь.

— Йин, ты что не умеешь ездить? — с подозрением осведомился Сев.

Я клятвенно соврала, что умею. Он протянул мне руку и закинул в седло позади себя. Проводник, долговязый, насмешливый парень слегка пренебрежительно наблюдал за тем, как мы выезжаем. Потом качнул головой с неодобрением. Шапку заячью поправил и прищурился, глядя куда-то за городскую стену.

— Ну пошли, значитца.

Колдун жил далеко, за чертой города, с десяток миль по обледеневшей нехоженой тропке. Лошадка брела медленно, и езда была размеренная, убаюкивающая. Я, пригревшись у кошачьей спины, задремала и чуть с лошади не грохнулась. На что Сев мне еще часа два занудные упреки высказывал, что лучше бы я дома осталась и опять заснуть мешал, хотя я и пыталась. Проводник изредка насмешливо поддакивал. Тайрен был деревенским, из какого-то мелкого поселения, что с Хаанном граничит, а значитца, вот уж словечко прилипчивое, нежить у них там тоже вылезает. И не колдунов ему всяких бояться. А к Джарриго, кроме него, больше никто и не ходит, опасаются. Хотя чего опасаться, тот зазря никого не проклинает, бережливый очень, если и колдует, то уж наверняка.

Пока ехали, я опять о папане задумалась. История моей семьи вообще сложна и запутанна. Хоть по мне этого и не скажешь, но матушка моя была красива, статна и черноволоса. Ярко-алые губы, как спелые вишни, брови луком изогнутым, глаза темно-синие, как лепестки цветов, да и вообще в остальном природа матушку мою не обделила. Разве только родственниками. Какие-то в общем были, как же без родственников, но маманя о них говорить не любила. Всегда отмахивалась, что поссорились, и после этого всегда на меня хорошенько рявкала, чтоб не в свои дела лезу. А голосок у мамани на другом конце деревни слышно. Отец частенько говорил, что если б не голос, полюбил бы он ее гораздо раньше. А со стороны отца родственников тем более не было, да и про дар свой он не упоминал. Маманя об этом случайно узнала, когда я, едва ходить научившись, в жеребенка превратилась. Но это уже другая история, как она на всех вопила, правда потом замирились они с отцом как-то.

В общем-то, история моей семьи сложна и запутанна, только потому что я о ней почти ничего не знаю. Так, отрывки. Однажды мои родители просто приехали откуда-то и поселились в Селинках, той деревне, которая вроде бы считается моим домом. Они были чужаками поначалу, но говорят, у отца моего язык без костей, обаять умел любого и скоро их все за своих считали. Может именно так и маманю очаровал, сам-то он по виду ей совсем нечета был. Не очень рослый, совсем нестатный, белобрысый и скорее невзрачный. Я плохо его помню, осталось только ощущение света, от солнца, сверкающего на его белесой шевелюре, как он мне улыбался, держал на руках. Запах луга, на котором мы стояли, носящиеся вокруг лошади из табуна Грымнарга, и пятна света, тепло, разливающееся от отцовской улыбки. С самого детства я знала, что меня безгранично обожали.

Про прошлое моих родителей никому неведомо, что было подозрительно, но ничего необычного в этом для селянских не было. За деревней, на отшибе жила и семья троллей, которые занимались разведением породистых лошадей, и с этими недружелюбными троллями отец на удивление всем сумел найти общий язык. Ну это для тех, кто не знал, в кого он обращается. Грымнарг с женой его, Скитти, во мне вообще души не чаяли, называли маленьким Жеребенком, рассказывали про свои обычаи, сидели со мной частенько, когда родители куда-то на седьмицу или больше отлучались. Уж чего они там делали, мне неизвестно, маманя много чего не говорила. Сбережения у них откуда-то были, да и еще потом несколько лет, как отца не стало, мы без проблем на них жили. А как исчез отец, тролли продали табун, да подались в другое королевство. Уж не знаю, связано это или нет, помню только, как маманя досадовала, что они уезжают. И тяжелая шершавая рука Грымнарга, треплющая мои волосы. — Пусть бег твой будет ровен и быстр, Жеребенок. Теперь у тебя дорога своя.

Мать на это недовольно ответила, что да, своя, и ничего дурить мне голову ненужными наставлениями. Так и не договорил тролль. Не знаю уж чем зарабатывал мой папаня, может использовал свой оборотнический дар… Просто однажды он не вернулся. Знакомства у него были сомнительные, потом еще долго приходили всякие странные личности, по-разному рассказывали. А точно, так никто ничего и не сказал. А уж когда болезнь и маманю скосила, податься мне уж совсем было некуда. О родственниках ничего неведомо, чего с оборотничеством делать не знаю, а деревенские и так подозрительно в последнее время косились. Вот и оказалось, что я совсем без роду, без племени.

Вот избавлюсь от проклятия феи и попытаюсь найти других лошадиных оборотней. Должны же быть. Ведь даже змеиные оборотни не так уж редки. Когда-то я немало побегала по дорогам королевства, от весны до осени послонялась по городам от скуки, и разных встречала. Волкодлаки, медведи, барсуки. Только лошади ни одной.

* * *

— Не возражайте ему, не сомневайтесь в его словах, а главное не переспрашивайте его ни о чем. — голос нанятого парня был размеренный, поучающий. — Когда ему возражаешь, от этого он сильнее всего бесится. У старика дурной нрав, и хоть и выглядит он так, а все равно повадки, как у моего двоюродного деда.

— Как так? — уточнил Севэриан. О внешности колдуна ему было мало известно, только разнообразные невероятные слухи.

— Ну как… ну диковинно, лучше раз самому увидеть, чем пересказывать.

Проводник хотел сказать что-то еще, потом с досадой махнул рукой, видно устав предупреждать в третий раз, и, прищурившись, посмотрел на дом Веарана Джарриго.

— Ты поосторожней там, Сев. — Йин приплясывала вокруг, дуя на замерзающие руки и тоже нервно глядя на дом.

— И болтливых он не любит… — добавил парень.

— А может, мне с тобой пойти? — добавила Йин.

Только этого и не хватало, подумал Севэриан. Он не был до конца уверен, что сумеет выйти обратно и рисковать чужой жизнью не собирался. С проводником он уже особо договорился, что тот, если что, доставит девчонку обратно в целости и сохранности. Впрочем, брат с ней церемонится не будет, сразу выгонит, и как ни посмотришь, Йин девать совсем было некуда. И какое бы на ней ни было проклятье, тогда ей в одиночку его не снять. Севэриан поморщился. Стоило заранее обдумать и это, прежде чем идти сюда, с семейными делами разобрался, стоило и на счет нее распорядиться, да только Дагмир вряд ли исполнит. Йин ему не нравилась настолько, что его кривило в ее присутствии, как от чего-то кислого. Нет, лучше о плохом не думать. Он сумеет договориться. Он предложит ему то, чего у колдуна, затянутого в иллюзорный плен собственного магического таланта, опьяненного вечной жаждой нового и необычного, точно нет. Ребенок не виноват. Ребенку всего лишь нужно, чтобы его любили, а не быть послушной марионеткой в руках старого колдуна.

— …и когда без важной причины к нему приходят. — продолжал тем временем проводник, хотя его никто не слушал. — Когда старик в плохом настроении был, один господин значитца после этого еще три дня вокруг его башни кружил, вспомнить дорогу обратно не мог. Но это ему еще повезло, старик мог его и в жабу превратить, с него станется. Вот помню как-то он…

— Хватит. — не выдержал Севэриан, размышляя о том, откуда у некоторых берется эта редкая способность подбирать ненужные слова в нужное время и что это, дар или просто врожденная вредность. Потом искоса посмотрел на задумчиво глазеющую на дом колдуна Йин. Насчет нее у него сомнений никогда не возникало.

Севэриан проверил, хорошо ли выходят из ножен кинжалы. Жилище колдуна не выглядело неприступной крепостью и смотрелось бы довольно обычно для улиц Хаанна. В таких двух, трехэтажных особняках с покатой черепичной крышей, изукрашенными изразцами стенами и добротно сложенной печной трубой проживала половина города. Но среди безлюдной лесной чащобы дом в любом случае привлекал к себе пристальное внимание. К особняку вела аккуратная каменная дорожка, над трубой поднимался легкий дымок. Кто знает, Изгнанник вполне возможно готовил себе обед, не отличаясь в этом от всех обычных людей.

Дверь была не заперта, колдун вряд ли боялся незваных гостей, и он спокойно прошел внутрь. Внутреннее убранство комнат резко отличалось от того безмятежного миролюбивого вида, который внушал фасад дома. Даже Риан, иногда рассеянный и забывчивый, особенно во время проведения своих экспериментов на соискание более высокой ступени, не позволял своей лавке превратиться в подобное.

Повсюду валялись реторты и пробирки, вырезки из книг, измятые листы бумаги с корявыми записями иногда вдоль и поперек, какие-то сушеные корешки, неаппетитное месиво в банках, стоящих прямо на обеденном столе вперемешку с отгоревшими лучинами, внутренними высушенными органами непонятных существ и скрученными снопами трав. Под потолком висел изрядно пощипанный дракск, лишившийся половины чешуи. Вдоль стен было множество книжных шкафов, но книг в них не наблюдалось, все они были в беспорядке разбросаны по полу, стульям и диванам. В самих шкафах валялись самые различные предметы от тарелки, возможно, со старым заплесневелым ужином до одинокого носка. По углам комнаты висела паутина. Хозяин дома уже несколько лет явно не находил времени ее убрать. За мебелью и за шкафами виднелся годами сметаемый туда мусор, чтоб не мешал ходить. Севэриан подумал о том, что договориться будет еще труднее, чем он решил вначале. Помощник колдуну был жизненно необходим.

По слухам, колдун даже первое время брал себе учеников, но это было задолго до того, как его изгнали. Перебить его вполне понятное желание иметь чистый дом и ингредиенты для зелий на тех местах, где им и следует быть, сможет только что-то невероятное, что заинтересует этого фанатика. Он никогда не видел Джарриго и даже не представлял, как он может выглядеть. Визиты к нему это была не та тема, которую можно было обсудить в обществе, но Севэриан был уверен, что кто-то из хорошо знакомых ему господ наверняка наведывался в этот неприглядный дом. Причины у всех были разные. Но колдун был одним из лучших. И если бы не последнее отчаянное нарушение всех правил, ему бы прощали все безумства, как и раньше, только ради того что он мог им всем дать. Молодость. Везение. Любовь. Да и все то, что способно удовлетворить не особо приглядные человеческие страсти. Впрочем, к нему иногда заглядывали даже представители других рас.

Он повидал многое за свою жизнь, но поднявшись по лестнице, толкнув дверь в ту комнату, откуда доносились звуки, был поражен.

* * *

В башню колдовскую меня тоже не пустили, хотя какая это к лешему башня. Так навроде самого обычного двухэтажного дома с чердаком, разве только шпиль там какой-то странный, да балкончик для наблюдения за звездами. Проводник сказал, что колдуны тоже все с причудами, башней и сарай обзовут, лишь бы название их логова покрасивей звучало. Сев в нее вошел один, даже Тайрен внизу остался, чтоб старика лишний раз не злить. Норов у колдуна был бешеный, и от гнева отходил тот долго. И хоть его из города изгнали, насовсем переезжать колдун не хотел. Хаанн — терпеливый город, крови многих рас здесь понамешаны, и пусть он не может зайти внутрь, но те, кому надо, и так придут к нему. Приходили уже множество раз.

Было тихо. Вокруг угрюмо чернел лес, кое-где еще сохранились сухие листья, не до конца облетевшие осенью. Я утаптывала сырой сероватый снежок новенькими сапогами, которые раньше принадлежали подружке ельфа, прислушивалась не раздастся ли где предсмертный вопль и думала о том, как же далеко до весны. Что Талс наверное уже мою долю потратил и даже и не надеется, что я вернусь. Что хорошо бы кошака не прикончили, и зря он меня с собой не взял.

Сев вернулся довольно скоро, с откинутым капюшоном плаща, без маски и долго тер морду слежавшимся полурастаявшим снегом, словно пытаясь стереть невидимое прикосновение чужих пальцев. Маску далеко от себя откинул, и я, подобрав ее, молча стояла рядом, наготове держа, а он все тер и тер, пока шерсть не стала совсем ледяной и мокрой. Тайрен сочувственно похлопал его по плечу, а как его морду получше разглядел, так всего пару раз лишь и выругался. И то сдержанно. Ну и выдержка у этого типа, вот уж точно, ни кошаков ни колдунов не боится. Видывал наверное и не такое в этих проклятых чернокнижниками местах.

— Это у вас уже было, господин? Ну это… — опасливо спросил он, косясь на дом, на башню то бишь. — Или колдун это вас так?

Я запрокинула голову и на дом уставилась, кажется, за нами оттуда кто-то наблюдал, по крайне мере не отпускало ощущение чьего-то пристального взгляда. Даже не злобного. Но пугающего, именно потому что я кожей чуяла чей-то беспощадный расчетливый интерес. Я впервые подумала, что хорошо, что я не оборотень. Оборотня проклятый колдун мог сразу захотеть препа… пере… чучело из него сделать и поизучать, в общем. А с меня, какой спрос? Сиротинушка я. Но ощущение взгляда все равно не отпускало, я даже шапку на глаза надвинула, уж больно казалось, что пялятся только на меня.

— Какая разница? — прошипел Сев, забирая у меня маску.

— Стой, Сев. — я шарф распутала и стала его шерсть сухим концом от снега оттирать, а то совсем простынет бедолага. Лапы откинет, а с кем тогда мне от проклятия избавляться. Кошак устало терпел.

— Ну вам то может и никакой, а мне любопытно.

— Сев, что он сказал тебе?

— Не сейчас. Приедем домой. — отстранил мою руку, напялил маску. Я поморщилась.

— По мне, так без нее лучше. Вот когда я маленькая была, к нам в деревню ярмарка приезжала, и там у одного лицедея такая же маска была…

— Спасибо, Йин, ты умеешь польсти…

— Да не, я про то, что тот искусник всех злодеев вечно играл, и мне потом кошмары частенько снились. Ну с этим типом, который в маске. Ну вот Сев, это я про то, сними маску, достал уже.

Он только покрепче завязки на затылке закрепил. Мне в седло залезть помог, а сам рядом пошел, под уздцы лошадь ведя. Когда мне Сев забираться помогал, я отлично почувствовала, как у него слегка дрожат руки.

Обратная дорога, что странно, показалась короче. То ли потому что ветер теперь дул в спину и подгонял, то ли потому что лошадь лишилась одного всадника и теперь шла быстрее, а с нею и проводник, и Сев поторапливались. До ворот Хаанна мы добрались быстро, уже вечерело, но до настоящих сумерек было далеко. У дома я знакомых лошадей увидала. Значит, герцогиня Лилиан опять в гости заявилась. Они даже в дом еще зайти не успели, только спешивались. Она как Сева издали увидела, аж затряслась. Что-то своим телохранителям приказала и те быстро ушли, не оглядываясь, даже лошадей побросали, видать, очень уж она хотела с Севом один на один встретиться.

Поганое у меня было какое-то предчувствие, прям как перед той поездочкой в мертвячий лес. Или перед тем, как Талс, полудурок, меня одному аристократу продал, который сразу меня в своей конюшне запер, а уж когда я выбралась, так потом еще три лунных месяца по всем городам и деревням воров разыскивал. Злопамятный уж шибко оказался. Мы тогда с Талсом одни сухари грызли, потому как ни лешего на мне не заработаешь, пока все такую приметную лошадку ищут. По спине холодок побежал. Уж точно щас чего-то нехорошее будет.

— Приветствую, Лилиан. Может, лучше зайдешь в дом? Здесь довольно холодно.

Она подошла к нам ближе, с каким-то странным, напряженным выражением лица. Глаза у нее лихорадочно блестели. А потом резко подалась вперед, срывая маску. Тайрен присвистнул, я двинула его локтем в бок, чтоб заткнулся. Лица Сева я не видела, он спиной стоял, зато отлично видела, как герцогиню, полную терпимости, безнадежного обожания и готовности вытерпеть любые шрамы и уродства, теперь медленно, но отчетливо перекашивает от кучи непередаваемых чувств.

* * *

— Мне все равно! Слышишь? Мне все равно, как ты выглядишь!!

Лилиан вдруг резко рванулась вперед и содрала с него маску. Вырвала завязки с корнем. И замерла со сжатым в тонких пальцах фарфором, не отрывая от него взгляда. Ему хотелось закрыть глаза, закрыть лицо, притвориться, что всего этого не было. Но он позволил ей смотреть. Лилиан хотела видеть. Уже ничего не исправить и некуда бежать, сколько ни бей зеркала, ему не изменить свое отражение. Пусть видит, устало подумал он. Все. Закончено.

Он никогда бы не хотел встретить у кого-то еще такой взгляд. И такое выражение лица. Через пару мучительно долгих мгновений она закатила глаза и упала.

Йин медленно подошла ближе, попинывая носками сапог снег. Он обречено и зло посмотрел на ее склоненную белобрысую макушку, но вместо насмешки она сочувственно, сожалеюще пробормотала. — Я молчу, Сев. Я молчу.

Ей явно хотелось сказать хоть что-то, но в кои-то веки она никак не могла подобрать слов.

Он поднял герцогиню Эверскую на руки, собираясь занести в дом, но она неожиданно открыла глаза, посмотрела на него и дико, непередаваемо заорала. Вырвалась, царапая его одежду и с визгом кинулась к лошади. Поймать напуганную зверюгу сразу не удалось, и некоторое время дрожа от ужаса, она пыталась забраться в седло.

— Я молчу, Сев, я молчу. — явно желая утешить, бормотала рядом Йин, тоже наблюдая за тем, как затравленно мечется между лошадьми герцогиня Эверская, пытаясь хоть кого-то оседлать.

Лилиан снова посмотрела в его сторону, словно пытаясь понять, не обманывают ли ее глаза, и завизжала еще громче.

— Я молчу, Сев. Ты не волнуйся.

Она наконец влезла на лошадь и с ходу пустила ее в галоп. Он смотрел ей вслед долго и, пожалуй, с сожалением, с сожалением не о ней, а о себе. Перед его глазами стояло его одиночество, то, которое ему предстоит, одиночество пустых комнат, одиночество, не заполненных ничем вечеров у камина. Его одиночество, отделенное от остальных людей гладкой поверхностью фарфоровой маски. Люди не любят чудовищ, самое большее, что можно от них добиться, жалость. Если он не снимет проклятье, то что его ожидает? Одиночество, пустота и режущее, острее ножа, сострадание.

— Сев…

Он не пошевелился. Всадница почти скрылась из виду, но ее вопли и жалобное бормотание, скорее даже поскуливание под нос, не затихали. С его слухом он отлично их различал.

— Я молчу, Сев, я молчу. Я молчу, Сев. Ты правда не волнуйся.

— Да, умеешь ты впечатлять женщин, приятель. — сказал подошедший проводник.

Он почувствовал, как каменеет от ярости его морда и удлиняются клыки. Медленно повернулся к нему и долговязый парень едва увернулся от когтистой пятерни. Скорее чудом, чем благодаря реакции. Кто-то сзади обхватил его за пояс, уперся ногами, не давая качнуться вперед и завершить новый удар. Противник был совсем слабым, но он на мгновение отвлекся, и это помогло придти в себя. Пелена бешенства медленно спадала

— Да, не зря я молчала. — задумчиво пробормотала Йин, поднимаясь с мерзлой, покрытой снежком земли, посмотрела на Тайрена. — Эй, ты мой должник.

Севэриан хмуро оглядел ее, ища повреждения, которые мог в запале бешенства нанести. Нет, вроде все в порядке, бледная только немного. Йин внезапно зашевелила губами, беззвучно проговаривая прошлую фразу и просветлела лицом. — Ты мой должник! То есть ты мне жизнь должен… то есть теперь уже не должен. Я отдаю тебе этот долг и ты не будешь должен спасать меня, если что-то случится… — она взъерошила волосы и с надеждой прибавила. — Думаешь, фея на это купится?

— Увидим. — ответил он и задумчиво посмотрел в ту сторону, куда ускакала герцогиня. Закатное солнце щедро расплескивало последние лучи по городу, и первый снег казался красноватым, будто покрытым ржавчиной. — Увидим.

***

У него оказались глаза насекомого. Фасеточные глаза насекомого и жвала, выступающие в уголках губ, покрытые слоем хитиновой чешуи, они слегка шевелились, когда колдун говорил. Глаза Джарриго напоминали мертвые зеркала, которые сеть трещин разбила на десяток равных пятиугольных осколков. И в них Севэриан видел себя. Себя, оскалившегося, устрашенного, полного отвращения. Рот у колдуна был узким, почти безгубым, щеки впавшими и землисто бледными, подбородка тоже почти не было. На спине был горб, скрытый мантией, и при каждом движении слышался звук, словно костяные чешуйки терлись друг о друга под тканью. — Все сюда приходят что-то просить. Ты тоже пришел просить? — сказал он и улыбнулся. По крайне мере сделал нелепую и пугающую попытку. Жвала делали его рот почти неподвижным.

"Никто не понимает нас, верно? Совсем не понимает. — найдя такого же измененного Изгнанник развеселился и даже стал не прочь поболтать. — Человеческая ветвь устарела и зашла в тупик. — тонкими когтистыми пальцами он провел по его лицу. Прикосновение было мягким и безжизненным, словно его трогали ветви дерева, но Севэриан не смог сдержать оскала. По спине бежала крупная дрожь, холодная дрожь, хотелось отступить, и шерсть поднималась на всем его теле дыбом. Но он остался. — Альвы слишком неизменчивы, тролли грубы и аляповаты. Дармы закопались под землю в своей исконной боязни неба. Но ты, ты прав, дитя, что изменился. Как интересссно… Боги велели нам меняться, лишь так можно добиться совершенства. Я вижу такие краски мира, какие никто и не представлял себе. Я слышу то, чего никто не слышал. Но до совершенства еще далеко… я покажу тебе. Я покажу. Ты хочешь стать еще совершеннее?"

Он знал, что никому не расскажет о том, что видел и услышал. О том, что испытал, смотря на чудовищные рубцы на теле колдуна, из которых росли перистые, удлиненные стрекозиные крылья, и черную чешую, как у огромного насекомого. Просто, чтобы не вытаскивать собственные кошмары на поверхность. Просто чтобы забыть. На время. Хотя бы до того, как придется отдавать долги.

С проклятием феи ему повезло, он даже и не подозревал, как. Будь по-другому, колдун даже не выслушал бы его просьбу. Но такому же… чудовищу, почему бы и не сделать дружеское одолжение? Он идет на риск. Но что поделаешь, риск того стоит.

Севэриан смертельно устал, он вымотался, как никогда не выматывался на наемнических заказах, какими бы сложными они ни были. Кажется, прошедший день выпил его до конца, до самой последней капли и осталось только неловко отмахнуться от вопросов брата и провалиться в мертвый сон до наступления рассвета. Все начнется завтра. Сегодня у него не осталось сил ни на что. Но заснуть он так и не смог. Потому что проклятая девчонка Йин то смеялась, то что-то роняла, то доламывала оставшуюся мебель в доме уже полночи. Его личная трагедия и вопли его первой и единственной безответной любви вообще вызывали у нее нездоровое веселье. С ним она была сама предусмотрительность и даже неведомый до этого такт и сочувствие у нее проявились, но то выражение, с которым она смотрела Лилиан вслед, не оставляло сомнений, что всю эту ситуацию она находит забавной. Севэриану хотелось ее придушить.

Она то затихала, то снова заходилась тихим хихиканьем, очевидно найдя очередной предмет для издевательства, гремела чем-то, копошилась, как маленький беспокойный зверек. Йин, даже не нарочно, не задумываясь об этом, всегда нестерпимо ясно умела напомнить о своем присутствии в доме и о том, что с ее появлением нарушен устоявшийся уклад. Он пытался зажимать уши, но слух оборотня, этот проклятый доставшийся ему дар не давал уснуть. Пару раз она даже бормотала что-то, вроде любовь зла, и стучала кулаком по покрывалу, сдерживая усмешку.

История, о которой он предпочел бы забыть. История, из-за которой он будет до конца жизни испытывать мучительный стыд. Не стоит вымещать на ближайшем клокочущий внутри гнев из-за собственных ошибок.

Нет, она сейчас успокоится. Сейчас. Она тоже устала. Сейчас она заснет. Севэриан перевернулся на спину и уставился в потолок. Он вспомнил о том, как первое время то же самое думал о ребенке брата, как этот младенец орал днями и ночами, когда он гостил в этом доме. И то странное ощущение почти невесомого тельца в ладонях, когда измученный Дагмир, его сонная жена и не менее измученная нянька передали ему на пару часов ребенка. Дни, когда он видел своего племянника можно было пересчитать по пальцам. Севэриан редко задерживался подолгу на одном месте. Они не были с племянником ни друзьями, ни даже любящими родственниками, хотя мальчишка и носил такое же имя, как и у него. Как и все старшие наследники семьи. Но ему было два года. О каких дружеских отношениях может идти речь. Севэриан младший еще даже говорит с трудом. И все же, он помнил, как укачивал его в ту ночь. Было холодно, за окном ныла метель, и он думал о том, что пожалуй любит своего племянника. Как любил бы своего сына, которому вряд ли теперь суждено родиться.

Наконец, действительно стало тихо. Он слышал, как вдали скрипит снег под чьими-то сапогами. Тихо ржали в конюшне лошади. Его веки медленно закрывались и уже неудержимо влекло в сон. Завтра. Все завтра. Завтра он соберет вещи, и они отправятся в Верхест, а дальше купят билеты на паром, который следует до столицы. И остается лишь надеяться, что Риан убедит герцога вер Наррана помочь им. В крайнем случае действительно придется воровать. Но это уже потом. Все потом.

Севэриан почти спал и думал только о том, почему все эти маги задают такие непреодолимые задания. Маги… старые, безжизненные, выжженные дотла собственной силой. Неужели мощь, которой они обладают, так сильно сказывается на их рассудке.

Перед внутренним взглядом проскальзывали то картины из прежней жизни, далекого детства, когда они с младшим братом в одну из ночей залегли у городского рва, смотреть, как из грязной жижи вылезают мертвяки. Кто их на такую глупость подбил, и с чего они решили, что там кто-то водится, Севэриан не помнил, зато отлично помнил, как с мертвенно-бледным, перекошенным лицом орал на них отец. Позже выяснилось, что мертвяков во рву не было, спасибо жадным до подопытного материала некромантам, но другой нечисти было предостаточно. Перед глазами мелькало то обучение воинскому искусству, сменяющееся бесконечной вереницей балов, то испуганное, полное отвращения лицо Лилиан… Тонкие шевелящиеся жвала, растущие прямо изо рта, глаза-зеркала, без души — слепое серебряное стекло. Мы с тобой совершенны, мой друг. Мы с тобой сссовершенны…

Он резко открыл глаза, просыпаясь. Сон оставил тяжелое, душное ощущение, снова заболела голова. Уже не только виски, будто тяжелыми ударами молота застучало в затылок, сдавило веки. Ему захотелось выйти на улицу и прижать к пылающему лицу такой желанный, благословенный холодный снег. И ему бы стало легче. Ему стало легче от одной этой мысли. Но тут снова раздался уже почти не сдерживаемый, жизнерадостный смех. Убью, с отрешенным спокойствием подумал он.

Севэриан встал, бесшумно вышел из комнаты и приоткрыл дверь в комнату Йин. Он сгреб одеяло, в котором она находилась и с наслаждением начал трясти этот сверток.

— Ну. Что?? Ты. Опять?

— Спи. — угрюмо прорычал он. Сейчас он мечтал даже не об избавлении от проклятья, а только о самой обычной, такой прекрасной тишине. Почему он раньше не замечал, как это чудесно, когда все рядом молчат. О чем он думал раньше? Его пугает одиночество? Нет, он мечтает об одиночестве. — Спи!

Севэриан прекратил трясти ее только тогда, когда обнаружил, что подобранная сиротка замолчала и как-то задумчиво на него смотрит. Он почувствовал, что злость наконец отступила, сменившись непреодолимой усталостью. И, пожалуй, сожалением. Не стоило так резко. Йин не настолько раздражала его, чтобы заставлять ее себя ненавидеть.

— Какие большие у тебя клыки, Сев. И морда такая перекошенная. — задумчивым, каким-то отстраненным голосом сказала она. А потом снова захихикала.

— Ну хоть заткнись. — с досадой попросил он, обзывая себя идиотом за то, что вообще чувствовал раскаяние. Хоть бы хны, ничем не проймешь. Риан прав. Тысячу раз прав. Наследник рода вышел из комнаты, порылся по ящикам, перебирая старые вещи отца и наконец нашел то, что искал. Ушные затычки оказались самым потрясающим изобретением человечества. Жажда убийства пропала вместе с окружающими звуками. Севэриан устало откинулся на подушки, ожидая, что вот-вот сквозь затычки пробьется проклятый смех. Но было тихо. Он посмотрел на свои когтистые мохнатые лапы и подумал, что ему плевать. Главное, тихо.

* * *

Мы танцуем маленькими шажками нашу ненависть и нашу любовь, думала герцогиня, смотря в окно. Там шел снег, он выглядел ледяным и стылым, и даже его вид, как он медленно кружится, выстужая все вокруг, немного охлаждал ее воспаленное сознание. Окно открыть ей не позволил семейный врач. Герцогиня Эверская была единственным, очень болезненным ребенком в семье, и даже сейчас все родственники опасались за ее самочувствие. Или за то, что она так и не составила завещания, прямых наследников не было, а следовательно по мудрому указу короля, майорат и все его богатства перейдут в казну. Троюродные дядюшки и тетушки, сводные сестры и племянники останутся ни с чем. Со дня отхода отца в мир иной, это все, что лучше телохранителей спасало ее от выражения любви родственников в виде наемных убийц. Теперь они ограничивались цветами и вопросами о самочувствии.

Севэриан был не таким. Его никогда не интересовало ее богатство, он вообще откровенно равнодушно относился к деньгам, он ненавидел пустые светские разговоры и сплетни. Он ловко уходил от всех глупых интрижек, которые ему навязывали светские дамы, был подтянут, напоминал грациозного ловкого хищника и все награды в боях на мечах принадлежали ему. Его род славился героическими деяниями, и он сам казался достославным рыцарем из легенд, которые так редко встречались в жизни, но были такими прекрасными и мудрыми, благонравными и мужественными на страницах книг. Возможно, это было предопределено ей влюбиться в него. Возможно, она родилась только для того, чтобы увидеть взгляд его светлых глаз.

Все наши поступки, все, что мы решаем делать или не делать, это наш путь который мы должны пройти. До конца. — думала герцогиня. — Раз выбрав, мы уже не можем отступиться, словно кто-то свыше ненавязчиво дергает за ниточки или осторожно подталкивает в спину. Судьба. Или скорее рок. Мы думаем, что сами решаем за себя, какой путь выбрать, но часто бывает так, что все наши решения уже предопределены.

Она долгие годы пыталась избавиться от этой зависимости, привязанности к Севэриану, которая как гнилое болото затягивала ее, лишала воли и рассудка. Севэриан не замечал ее, он жил только для себя, наездами появляясь в родном доме и снова исчезая. Он не желал впускать ее в свою жизнь. И был недостижим. Даже на расстоянии вытянутой руки он был не ближе для нее, чем мертвенно светящая в окно луна. Но любовь так и не смогла смениться ненавистью, хотя видят светлые боги, у нее было достаточно причин. Чувства так и оставались, вечные, несокрушимые как нетленная скала-игла южных архарров, загадка для всех ученых. Падут королевства, падут города, а она так и будет глупо стоять. Герцогиня в те времена ненавидела вечность. Вечность страданий, что ей предстоит.

И вот Севэриан вернулся. Она немало заплатила слугам в его доме, чтобы они постоянно сообщали ей все новости о нем. И они поведали ей. Он усталый, раздавленный, сломленный. Из отчаяния приютивший какую-то мелкую бродяжку, которая единственная не боится вида его лица. Это был ее шанс. Лилиан не боялась. Она готова была на все. Она любила его…

Герцогиня готова была вытерпеть что угодно. Но кот?? Великие боги, кот??? Да как он вообще умудрился??? Она могла понять шрамы, могла понять даже если бы его лицо сильно изменилось… но шерсть?? Густая шерсть, кошачий нос?? Герцогиня Эверская судорожно сжала виски, почувствовав, что сознание снова уплывает от нее. Это больше походило на сумасшествие. Кот… ее Севэриан, тот, кого она ждала и любила, — мерзкая блохастая зверюга. Как это вообще могло случиться?? К такому она была не готова. Все что угодно, только не это.

Она готова была о нем заботиться, если там уродливые шрамы. Она готова была заслужить его любовь верной поддержкой и пониманием, когда все отвернулись от него. Но кот?? Что ей теперь сказать ему?? Милый, я принесла тебе молочка?? Герцогиня нервозно хихикнула, смотря на свое отражение в окне, и сама испугалась звука своего голоса. Она почти не спала сегодня. Как только закрывала глаза, ей сразу виделась эта мерзкая кошачья харя. Она велела прогнать всех котов и кошек, которых подкармливали сердобольные кухарки. Герцогиню трясло. Даже семейный врач чувствовал беспокойство.

— Что с вами? Что могло так резко повлиять на ваше самочувствие? — озабоченно спрашивал он.

— Наверно, у меня аллергия на кошек. — Нервно сострила герцогиня, а потом снова уставилась в окно. Пусть забирает. Он не нужен ей. Она чувствовала, ее вывернет на изнанку, если она еще раз увидит героя ее девичьих грез. Даже без шерсти.

— И выкиньте все вышивки кошек! И статуэтки, изображающие кошек! — заорала она слугам.

5

"От судьбы не уйдешь".

Оракул, которому нравилось запугивать людей.

Дагмир был бледным, осунувшимся, помятым как не стираная наволочка. Ну в общем, из-за бессонницы он погано выглядел. На меня зыркнул с неприязнью, на старшего братца с надеждой. Я снова удивилась, что братья до лешего похожи. Были похожи, потому как глядя на братца, завсегда прежний облик Сева вспоминаю. То бишь удивилась не этому, а тому что Сев когда-то был человеком. Я к нему уже привыкла, в виде кота я его даже дольше знаю.

— Ты вчера сказал, что есть надежда, Севэриан. В чем она? — нетерпеливо спросил брат.

— Колдун сказал, что пока подождет. Он внял доводам. Твой сын еще слишком мал, а колдун слишком нетерпелив, чтобы возиться с младенцем и воспитывать его. У нас есть еще пара лет, пока малыш не подрастет.

— И это все?? Все, что ты узнал? — оскорбился Дагмир. Я оскорбилась за Сева.

— Мог бы и сам в логово к колдуну сходить да разузнать. — На это у противного братца ничего сказать не нашлось. Он только со злостью на меня пялился, да рот закрывал и открывал, похожий на вытащенную из воды рыбину.

— Йин, помолчи. Нет, это не все, Дагмир. Если я не выполню то, что предложил колдун в обмен на твоего сына, у нас останется лишь несколько лет, пока Севэриан младший не вырастет. А если выполню, то договор будет навсегда расторгнут.

— А что предложил-то?

— Помолчи, Йин. — и заступаться я за него больше не буду. — Сейчас это неважно. Пока же Изгнанник был настолько удивлен моим внешним видом, что… — Сев на мгновение замолчал. — что взял пробы крови, плоти, энергетической сущности, и возьмет тоже самое, после того, как я верну свой облик. Его интересуют подобные исследования.

В общем-то ничего Сев такого и не сказал, даже коротко все описал. Только я помню, с каким лицом он выходил из дома колдуна, как дрожали у него руки и как он судорожно тер снегом шерсть, словно пытаясь избавиться… худо ему пришлось. Только брат так ничего и не заметил, или ему не до того. Заботливые родственнички у Сева.

— Для начала мы съездим в столицу, думаю через несколько дней, если все обернется, как надо, вернемся. — Я даже и думать не хотела, чего будет, если все обернется не как надо.

— Мы? — спросил братец.

Сев посмотрел на меня. — Мы. А тебе Дагмир, лучше пока остаться с сыном. — И зачем он это сказал, братец с нами и не напрашивался, даже в дверь бы вцепился, только бы его с собой не потащили. Нет, все-таки редкостно омерзительные у Сева родственнички. — Вернемся, и я снова посещу дом Изгнанника, а после… после мы сделаем все, что он попросил.

— Что все?

— Помолчи, Йин.

Я вздохнула. Но при брате возражать ему не стала, вслух обзывать котом тоже. Кошак, кажется, посмотрел с удивлением.

Собрались мы быстро. Хотя вещичек по-моему набрали больше, чем десяти человекам нужно. Когда в город заезжали, у нас даже сменной одежды не было, а теперь сумка огромная и два мешка дорожных. Я предлагала выкинуть все платья, но Сев сказал, что в столице меня даже в город не пустят, коли буду выглядеть так, как обычно. У них там с бродягами строго. Я случайно наступила ему на лапу два раза.

Ельф пытался отговориться делами в лавке, но на самом деле терпеть не может проезжать через людские поселения. У него уши начинают дергаться, когда он только о людях заговаривает, а уж когда его всякие презренные младшие расы рассматривают и обсуждают, так вообще бешеная пена изо рта идет. Но Сев его все-таки уговорил, сказал, что письма может оказаться мало, лучше обсудить все при личной встрече. Этот Ллисх вер Нарран был полуоркских кровей, и с нашим ельфом вроде как был знаком на почве общих интересов и магии. Квасили, кажись, вместе, или как это еще у магов называется. То, что мы едем вместе с ельфом меня не радовало, но радовало, что чувствительный ушастый расстроился еще побольше меня.

Метель вяло валилась на окрестности, как сыпучая, непрекращающаяся лавина, закрывая весь обзор. Из местных достопримечательностей я видела только уныло опущенную голову везущей нашу повозку лошади. Хлопья снега налипали на ее черную гриву, и коняга изредка устало вспрядывала ушами, словно пыталась отмахнуться от снежных слепней. Карета двигалась неторопливо. Деревья призрачно вырастали из снегопада, как лиловые грибы утанге вырастают из кормящего их тумана.

Я вздохнула. Мне было скучно. Мы ехали уже второй день, из-за мерзкой погоды и занесенных метелью дорог, путь растянулся в два раза, если не в три. Ельф, слава всем богам, большую часть дороги помалкивал, а сейчас дремал, устав глядеть в окно. Я воровато посмотрела на Сева. Кошак тоже дрых в углу кареты, уткнувшись мордой в мягкую обивку и изредка подрагивая всем телом. Как это делают животные, когда им что-то снится. Я аж умилилась.

Карета остановилась. Мы все время то и дело останавливались, когда впереди едущим обозам надо было подправить подпругу у лошадей или что-то уладить. Ельф сопел, глуповато приоткрыв рот. Наверное, по холодной погоде великого и прекрасного перворожденного донимал насморк. Я тихо приоткрыла дверь и зачерпнула пригоршню снега, но когда повернулась, первое, что увидела это бешеный взгляд проснувшегося ушастого.

— Только попробуй! — злобно просипел он, — и я буду макать тебя головой в сугроб до тех пор, пока ты не поймешь, насколько глупы эти шуточки!

— Сев, он меня опять обижает!

— Заткнитесь оба! — рыкнул он, не открывая глаз, и снова заснул. За последние два дня это стало его любимой фразой.

— Лерэ Риэйен… могу я спросить?

— Что? — злобно отозвался ельф.

— Что это за странный звук вы издаете? Это что ельфская традиция да? Ну делать так носом, хррр, фррр… — я изобразила удушающие хрипы и похабно хохотнула.

— Ты мерзкий неблагодарный, не имеющий представления о приличиях человеческий отпрыск. — прогнусавил он.

— Зато я не соплю, как медведь-переросток. И почему говорят, что ельфы такие бесшумные, что их не услышишь, даже если рядом стоят? Ваше хрипение на другом конце леса слышно.

— Я тебя сейчас из кареты выкину, и тем самым решу все проблемы моего друга.

— Я и сама подумывала выйти из кареты, а то вы хрипите… как-то недружелюбно.

— Перестали. Оба. Немедленно.

— Но Севэриан…

— Йин, тебя это тоже касается!

— Хорошо, злобная мамочка.

— Севэриан, — серьезно предложил ельф. — А давай я наведу на нее заклятье молчания. — и кровожадно посмотрел на меня.

Кошак зыркнул оценивающе. И задумался.

— Молчу, молчу. Совсем молчу.

— Давно пора. — буркнул ельф.

Эх, жалко со снежком не вышло. Ему бы за шиворот целую глыбу снега стоило бы засунуть, чтоб охладился. Хотя, стоит признать, толк от колдуна все-таки был. Хоть снаружи стоял лютый мороз, внутри кареты сразу становилось тепло, как только ельф шептал что-то себе под нос и делал странные пассы руками. Это было настоящее волшебство. Может, и не совсем такое как у долбанутой феи, но тоже неплохое.

— Лерэ Риэйен…

— Ты опять? Севэриан! — кошак глухо заворчал и оскалился. Но глаз не открыл.

— Да нет, я спросить хотела, а можете меня научить какому-нибудь фокусу?

— Фокусу? — угрожающе просипел ельф.

— Ну да. Магии.

— МАГИЯ для тебя фокусы? — ледяным тоном осведомился он, и глаза у ушастого стали совсем дикие. Эк, его пробрало. Я как-то сразу поняла, что с виду не особенно опасный ельф, в иные моменты может завалить и увешанного оружием пехотинца.

Лерэ Риэйен успокаивал себя короткими вдохами и выдохами. — Талант должен быть. Прирожденный талант. Нельзя придти с улицы и внезапно стать великим волшебником. Тут должны быть годы, десятилетия практики, прежде чем ты сможешь создавать искру пламени из ничего, лишь пожелав этого. И еще большие годы прежде чем камень отзовется на твои прикосновения, принимая нужную тебе форму, прежде чем вода реки станет покорной твоей воле. Прежде чем ты услышишь ветер, зовущий тебя летать. Этому нельзя научить за один миг от скуки, когда ты соизволила поинтересоваться. Тут требуется терпение, выдержка и время. — отрезал ельф и отвернулся к окну.

— А у меня есть талант?

— Нет.

— Откуда знаешь?

— Если на свете есть хоть какая-то справедливость, то таланта у тебя нет!

— Да ну, ты не настоящий маг, ты наверняка даже определить не можешь. Копаешься в своих дурацких книжках, а сам…

Ельф не выдержал надругательства и хмуро просипел. — Хорошо. Будет тебе проверка. Вытяни вперед руки. Вниз ладонями.

Протянул свои сухощавые кисти ладонями вверх так, чтобы наши руки почти соприкасались. — А теперь закрой глаза.

Кожу покалывало, будто чьи-то маленькие ноготки царапали кожу. Я решила посмотреть, но ельф сухо приказал. — Держи закрытыми.

Под веками мелькали светлые, теплые пятна. А потом вдруг разгорелись, бросились в лицо, заполнили собой мир.

Зеленый.

Зеленый и синий. Только два цвета, они ослепляют меня, а потом я, прищуриваясь, различаю.

Трава… ее очень много, вокруг зеленое озеро травы, и цветы, буйно растут, тянутся вверх, задевают колени. Ярко светит жаркое летнее солнце. Чьи-то теплые мозолистые руки хватают меня подмышки и поднимают с земли. Я вижу вдали большой дом, стоящий на холме. Рядом пасутся лошади, перебирая тонкими длинными ногами.

— Кири, смотри лошадки. Но ты у нас гораздо быстрее. Всех лошадок обгонишь. — в светлых глазах отца пляшут блики солнечного света. И еще обожание, безграничное тепло, которое заливает меня, заставляет улыбаться. Странно… А в памяти отец остался просто высоким светлым пятном, чье имя я едва могу вспомнить. Он небрит, он белобрыс, у него белесые растрепанные пряди и обаятельная улыбка. Самое красивое, что есть в его лице. След от давнего шрама тянется через щеку к виску. Он такой живой и настоящий, что перехватывает дыхание. — Вся в меня, моя маленькая Йин. — смеется он и подбрасывает меня в воздух.

Я вижу все поле далеко, далеко. И лошади тихо ржут, вспрядывают копытами. Я падаю вниз, и отец ловит меня.

Зеленый…

…Темно-коричневый.

Плотные, насыщенные ночные тени.

Маленькая свеча горит в комнате. Я бреду к этому огоньку, таща за собой одеяло. Оно стеганное и тяжелое, пахнет медом, которое мама добавляет в вечернее молоко. А я пролила его. Мне нравится этот запах, здорово бы потом еще пролить. Хотя я знаю мама будет ругаться. Идти неудобно, одеяло слишком большое для меня. Что-то меня разбудило…

Родители сидят в гостиной, вдвоем, между ними горит свеча, их руки соединены, но они кажутся расстроенными чем-то.

— Смотри, кто к нам пришел, Далли. Не спится, Йин? — улыбается отец и протягивает ко мне руки.

— Не называй ее так! — громко огрызается мама. — Она человек!

— Далли, я тоже человек. И ты человек. С чего ей не быть человеком? Не волнуйся. — я подхожу ближе, волоча за собой одеяло. Ух, и достанется мне за то, что я его запачкала. — Не расстраивайся. — шепчет отец и гладит ее по голове, по черным, цвета воронова крыла прядям.

— Если бы я знала раньше…

— То конечно сказала бы, поди прочь, гнусный оборотень! — они вдвоем чему-то смеются. Мои ладоши, на которые я смотрю, совсем маленькие, с короткими пухлыми пальцами. Я протягиваю руку и касаюсь ладони отца. Живы. Здесь. Такие теплые. Услышьте меня. Услышьте меня! Я знаю, что будет! Послушайте меня! — но губы омертвели, я никак не могу сказать. Время, что лежит между нами, мне никогда не даст произнести.

Белое.

Снег, который кружится за окном кареты.

Я открыла глаза. Ельф глядел на меня с любопытством. Я посмотрела на свои ладони, такие большие, по сравнению с теми в воспоминаниях. Я все еще ощущала тепло их кожи. Я ведь чувствовала их. Они были так близко.

Все обман. Просто сон.

Они давно лишь кочки на поле мертвецов. И не спросишь у них ничего и ничего они не ответят.

"Вся в меня, моя маленькая Йин."

— Что это? — прошептала я. — Это ведь правда?

— Должно быть, ты увидела особенно яркое воспоминание. Должен сказать, это говорит о некоторых…

"Далли, я тоже человек. И ты человек…"

"Кири, никогда не превращайся, слышишь? Пообещай мне забыть об этом проклятом даре. Никогда больше. Ты человек! Ты не такая, как твой отец…"

Холод.

— Тупой ельф. Я не буду учиться твоей магии. — буркнула я. Почему… только я никогда не узнаю. Бесполезно даже думать.

***

— Что ты с ней сделал?

Риэйен иэрн Самхил'Тэне оторвал взгляд от своих рук, потер ладони друг о друга, желая растянуть это странное ощущение подольше. Провести анэтэ, обнаружение дара, с этой эшсхе было все равно что окунуть руки в теплые светлые воды Оваира, чистого и вечного, несущего свои воды под сенью высоких изумрудных деревьев заповедной рощи. Это чувство хотелось растянуть, оставить себе, повторить еще раз. К альву, видевшему две сотни весен, вернулось почти забытое и невероятное ощущение детства.

— Что ты с ней сделал? — повторил иррани.

— Дар у нее есть. — со вздохом отвлекаясь от собственных ощущений, ответил Риан. — Своеобразный, никогда не встречал подобного. Я не думаю, что кто-либо сумеет научить ее магии. В ней нет знака стихий — ни шума воды, ни жара огня, ни терпения земли, ни ветров небес. Но магия в ней определенно есть. Может это сказывается воздействие вашей… феи, но внутри твоей находки плещется волшебство. И это… — приятно, хотел сказать альв. Завораживающе. Чудесно. Это свет утра, это улыбка друга, это касающееся твоей кожи робкое весеннее солнце. Он посмотрел на склоненную светлую голову. — Странно. — сказал он.

— Тебе больно, Йин? — спросил иррани. Та не ответила.

— Для здоровья не было никакого вреда. Это скорее погружение в себя, она могла увидеть какие-то картины прошлого, а по своему опыту скажу, это не всегда приятно. И по своему опыту скажу… не трогай ее. Скоро успокоится.

Севэриан осуждающе посмотрел на него. — Риан, ты вроде бы уже взрослый опытный альв, но иногда реагируешь на выпады людей, как сопливый младенец. Кто тебя дернул проводить с ней этот ритуал? Не мог просто пропустить ее слова мимо ушей?

Риэйен устало склонил голову, признавая свою вину. Он уже раскаялся, понял, насколько ошибся. Услышать такое еще и от собственного иррани неприятно вдвойне. Жизнь его ничему не учит. Сколько лет, сколько десятилетий, а история повторяется раз за разом, он не умеет думать головой, следовать не недостойным вспышкам раздражения, а разуму, что делает их Перворожденных выше всех остальных рас. Он же наоборот и сам ушел недалеко от вспыльчивых глупых людей, не достоин славы своего клана. Не умеет сдержать даже свои собственные уши.

И раз за разом повторяется это. Он не может сдержать свою гордость, свой гнев, а после этого совершает что-то, из-за чего может навеки потерять собственную честь. А жизнь без чести это прозябание в темноте без единого огонька.

Нет. Он не позволит себе позорно тосковать о прошлом, о всем, что уничтожил. Еще только несколько мгновений, и он забудет навеки. Йин выпрямилась на сидении, грустно посмотрела в окно, и он неожиданно, даже против своей воли почувствовал к ней симпатию. Может быть стоит быть с ней терпимее. Ей тоже довелось испытать что-то, что… и тут она взглянула на него. Ее глаза удивленно расширились.

— Сев, а почему у него так уши висят? Ух ты, такие длинные! Если под подбородком завязать, выйдет шапка-ушанка.

Эшсхе, зловредное нестерпимое эшхсе, — утратив всю симпатию, подумал альв.

И все же тепло, светлые воды Оваира все еще чувствовались на его руках. Откуда, светлые боги, скажите откуда в этом вороватом чудовище столько древнего волшебства?

***

Где-то вдалеке раздавалось покрикивание охранников, степенный говор торговцев. Над кромкой леса поблескивали близкие колючие звезды и полная луна. Волчье время.

Пусть и не волкодлак я, а все равно не по себе. Хоть бы в этих пустынных местах кто-нибудь не объявился. Видывала я как-то волчьего оборотня во время превращения. Офигительский зверь, со здорового откормленного быка, сидя, человеку до плеча достанет.

В прошлом году бежала я себе мирненько в лошадином обличье по своим делам. То бишь очередного аристократа в грязь скинула и к Талсу возвращалась. Ну бежала я себе, и тут мне наперерез зверюга серая из леса выскакивает, здоровенная как лошадь. Даже больше меня. Я аж на задние копыта села. А волк уставился на меня внимательно, хотя по виду вначале сожрать хотел. Косматый такой, нечесаный, в шубе репейник застрял. Передние лапищи чуть короче задних, и взгляд пристальный, будто ощупывающий. Наверное решил, бесхозная лошадка бежит и можно ей поужинать.

Мы друг на друга в молчании долго пялились. А потом он фыркнул, будто усмехнулся, и обратно в лес убрался. В общем, везет, что мы, оборотни, друг друга не трогаем.

Со змеиным оборотнем тоже как-то знакомство сводила. Он был хитрый старикашка. Поселился в пещере на перекрестке дороги между несколькими деревнями и из себя мудрого дракона, советы дающего, за еду изображал. Хотя, по виду просто раскормленная ящерица-переросток. К тому же старая, чешуя в разные стороны сыплется. Но крестьяне вряд ли настоящего дракона видывали, поэтому он там еще долго просидит. Как нежитееборцы или драконоборцы какие-нибудь заваливаются, он сразу в человека превращается и в деревню. Кто на старика подумает.

Любил он байки порассказывать. Говорил, что был один парень, который совета пришел просить, как девушке понравиться. Ну был бы старый Хорц добрым оборотнем, он бы там цветы подарить посоветовал али безделушку какую. Но дракон только моргнул своими змеиными очами, а потом послал его голышом на перекресток всю ночь стоять. Вроде после этого на него благословение богов опустится, и он сразу привлекательным для всех станет. А кретин этот взял и пошел. Но ночью на проезжающий мимо разъезд стражи наткнулся, а те объяснения на счет совета дракона не поняли. Решили его в тюрягу отправить, чтоб он проспался да пришел в себя немного. Нормальный бы человек в таком виде уже бы сдался да пошел со стражей, но этот идиот ломанулся в кусты, кружил по лесу полночи, а потом за каким-то лешим задремал под ульем с дикими пчелами. Утром ему долго спать не пришлось. Да и лекарь долго дивился, как он получил укусы в таких недоступных местах.

Хотя, после свои злоключения он конечно здоровски приукрашивал, пчелы стали жуткими чудовищами, стражники злыми чародеями, и парочку девиц все-таки историями очаровал. Благодарил даже Хорца потом. Не очень-то я в эту байку верю, наверняка Хорц для красного словца рассказал. Таких идиотов не бывает.

Раздалось какое-то странное шуршание и, повернувшись, я обнаружила, что Сев, не просыпаясь, умудрился свернуться на узком сидении клубком, серый пушистый хвост сбоку свесился. Котище. Раскормленный такой. У меня аж руки зачесались.

На ощупь у него шерсть была точно кошачья. Серая, с полосками и торчащими короткими белесыми волосками. Длинный хвостище, как моя нога. И тут Сев зашипел. Клыки выставил, шерсть на хвосте распушилась, дыбом встала. От испуга я на ельфа прыгнула, а тот со сна башкой о стенку ударился и заругался по-ельфски.

— Йин, эшсхе, дамалан вере эшсхе!!

— С-с-сд-дурел??

— Волосы отпусти! — хрипел ельф, башкой дергая. С перепугу я в плечи его вцепилась, заодно и косу его случайно схватила. Я внимательно его оглядела и поняла, что на коленях у него сижу, как сердечного дружка обнимая.

— Ух ты, — восхитилась я. Марфа точно будет завидовать. — Я ельфа полапала!

У него уши мелко задергались, и он меня на пол скинул, что-то под нос по-ельфски забормотал и стал одежду отряхивать.

— Какого лешего, Йин? — хрипло со сна или после шипения поинтересовался кот, приподнимаясь на локте, а потом и садясь. Глаза привычно горели слегка багровым. — Скажи мне, Йин, какого лешего тебе вздумалось подергать спящего зверя за хвост? — он медленно и спокойно убрал выступившие когти на лапах. У меня по спине холодок пробежал. Когти у него, как ножи острые. — Я, конечно, считаю себя человеком. Но кошачьи привычки мне передались, и я ничего не могу с ними поделать. Поэтому лучше относись ко мне, как к… опасному зверю. Знаешь, что делает кот, которого дернут во сне за хвост?

— Кот? Опасный зверь? Сев, ты с лавки упал и башкой стукнулся?

Наследник рода пристально смотрел на меня и ответил сам себе. — Любой кот выпустит когти и располосует того, кто его тревожит. Это рефлекс, и я еле сдержался. Но когти у меня, как ты заметила, немаленькие.

Я усмехнулась и покровительственно похлопала его по башке. Оборотень-несмышленыш.

— Сев, ты не зверь, а человек. И если ты не хочешь кого-то прикончить, то и не сделаешь этого. — Помню, мне папаня это когда-то давно объяснял, когда я в жеребенка только-только начала превращаться. У меня поначалу тоже лошадиные привычки были, на траву тянуло временами, собак побаивалась. Но тут главное, своей второй звериной сущности воли не давать, а то в человека так обратно и не превратишься. — Тебе просто привыкнуть надо, что у тебя чувства звериные. Ну в общем, просто будь уверен, Сев, что все будет в порядке. А если ты зверюгу внутри себя бояться начнешь, то она точно победит. Котом навечно останешься.

Жаль, что я паршиво объяснять умею и не хватает мне слов сказать, что под шерстью, под чешуей, в любой шкуре и обличьях, как бы снаружи ни выглядел, внутри все равно человек, который и не даст сделать что-то плохое. В последний момент все равно остановится.

— Чем дольше я тебя знаю, тем больше удивляюсь. — Он наконец отвернулся. — Все равно будь осторожней.

— Угу, Сев. Я б собачку завела. Но тебя испугается даже волкодав.

Ельф продолжал отряхиваться и злобно коситься в мою сторону. Я посмотрела на руку. — Ой, тут часть твоих черных волос. Риан, тебе вернуть?

Ельф опять что-то по-своему залопотал и отвернулся. Клок его волос я осторожно положила ему на колени. Ушастый, резко дернувшись, обернулся ко мне. Рожа у него была перекошенная. Нет, совсем некрасивые эти ельфы.

***

Верхест был небольшим городком, в котором значительную часть занимала пристань и припортовые гостиницы, кабаки, трактиры, и всякие сомнительные увеселительные заведения. Риан отправился узнавать насчет ближайшего парома к столице, а Севэриан, остался присматривать за нанятым извозчиком, вещами и Йин. Ждать от той, как он убедился, можно было чего угодно. За дни путешествия в одной карете она до белого каления сумела довести обычно невозмутимого альва. Самой неудачной ее задумкой была игра в снежки на одной из остановок. Риан не любил холода и выходить наружу наотрез отказывался. Поэтому снег она затащила внутрь и высыпала целую пригоршню на задремавшего альва, который чуть не перевернул карету, вертясь и пытаясь вытащить его из-за шиворота. Севэриан, считавший, что знает все ругательства на иолерэ, услышал много новых. Потом альв, открывая неведомую до того злопамятность, не поленился, вышел из кареты, когда заснула она, и притащил огромный смерзшийся комок снега. Благим матом орали оба. Йин от холода, а Риан, потому что она мертвой хваткой вцепилась в его волосы. Севэриан вначале пытался их разнимать, но потом махнул рукой. Пусть развлекаются.

— Смотри, Сев!

Он отвлекся от мыслей и, посмотрев в указанную сторону, вздрогнул. Сколько себя помнил, он всегда старался избегать оракулов. У них была дурная привычка выдавать предсказания, неважно, просят их об этом или нет. А ему предсказывали даже чаще других, словно сказать какую-нибудь гадость наследнику старого рода доставляет им особое удовольствие. Севэриан привык не вслушиваться в слова, с отсутствующим видом кивая говорящему что-то оракулу. И никогда не жалел об этом.

В этот раз Йин привычно вырвалась из-под его руки и сама побежала к закутанной в тонкое серебристое одеяние жрице. Та высокомерно и слегка отстранено взирала на снующих вокруг людей. Людской поток не касался ее, огибал, как вода тяжелый камень. Жрица была уже немолода, время отразилось на ее лице, но черты еще хранили былую, немного холодную, чистую красоту. Рядом стоял широкоплечий слуга в темном одеянии, как у всех служащих храму. Длинные волосы были заплетены во множество косичек, на лице слегка брезгливое равнодушие — весь мир для меня ничто, ведь я служу самой судьбе. Севэриан всех их считал немного тронутыми. Невозможно постоянно видеть будущее и не свихнуться. Невозможно постоянно наблюдать, как видят будущее и не подумать, что можешь повелевать судьбой.

— Предскажите судьбу! Предскажите судьбу! — заканючила Йин, подпрыгивая и стараясь поймать взгляд жрицы. Особенным ростом она не отличалась, но не заметить ее было трудно. Она и вязальщицу Судеб бы достала.

Жрица упорно смотрела в сторону. Севэриан усмехнулся, он не раз видел, как то же самое в деревнях проделывали ребятишки, окружая несчастного оракула, пока он наконец не выдаст хоть что-нибудь. Предсказательница повернула голову и безошибочно нашла его в толпе. Поманила длинным изящным пальцем.

— Я не просил. — сказал он, уже зная, что никакие доводы на упрямых видящих не подействуют.

— Ваши судьбы спутаны. Предскажу ей, предскажу тебе. — Как и у всех жрецов, у женщины был холодный, звенящий морозными льдинками голос. Из глаз смотрела пустота. Сейчас она не видела ни его, ни притоптывающую от нетерпения Йин, а только дрожащие в напряжении сплетения Паутины, опутывающей весь этот мир. Как они сворачиваются мертвыми кольцами, как голодная, готовящаяся к броску змея.

Судьбу плетут из паутин, где нить любая чьи-то души… где он это читал? Уже не помнит.

Оракул некоторое время молчала, готовясь предсказывать. Севэриан знал это ощущение, невидимое напряжение, готовое вот-вот прорваться со звоном разбитого хрусталя. Мир уже никогда не станет прежним. Мимо спешили люди, беззаботные, болтающие о чем-то, радостные. Севэриан ждал, когда тишина прервется предсказанием очередной гадости.

— Я вижу подземелье. — медленно сказала жрица.

— С сокровищами? — встряла Йин.

Ослепшие, смотрящие в неведомые дали глаза, на мгновение обрели зоркость и раздраженно моргнули.

— Пламя — свет. Пламя — боль. Опаленные крылья огненной птицы обнимут вас. Если выживете. Ответ найдете вы. Древний зверь найдет дорогу туда, куда путь раньше был закрыт.

— И все? — разочарованно протянула Йин. Ей этого мало? — с досадой подумал он. Что она еще хочет, чтоб предсказали? Смерть на кольях?

— А мы снимем проклятье? — снова заканючила она.

— Нить. Только вдвоем. Когда судьбы так переплетены, нельзя уходить далеко, иначе это грозит разорвать обе нити.

— Это все? — понадеялся он.

— Слушай слова и спасешься.

— Тупые какие-то эти оракулы. — бормотала Йин, когда они шли к кораблю. — Дурацкое предсказание. Я то надеялась, она про богатство чего-нибудь скажет. Или снимем мы проклятие или нет. И зачем нам какой-то ответ, если мы не знаем вопрос.

Севэриан вспомнил совет своего наставника, когда впервые услышав пророчество на празднике, долго не находил себе покоя, перебирая слова оракула, как перебирают бесконечные бусины на тонкой нитке.

Знаешь, почему предсказания такие нечеткие? — усмехнулся наставник. — Казалось бы, что проще видящим назвать место, час и причину события, но вместо этого они ограничиваются туманными намеками вроде того, что это случится в год, который будет озарен крыльями птицы. Потому что судьба не знает границ. Она изменчива, хотя кто-то верит, что только она определяет их жизнь. Но на самом деле мы сами определяем судьбы. Слова есть, но их легко извратить. Воплотить по-своему. Наполнить своим смыслом. Ученик, ты все еще не понимаешь, что мы свободны…

* * *

Паромы уже давно использовали для перевозки пассажиров и важных грузов между двумя берегами водной преграды. На парусных кораблях уж давно никто не плавает, после того, как дармы двигатели изобрели, такие механические штуки, которые корабли даже без ветра двигают. Говорят, народ дармов на этом озолотился и даже альвов за пояс заткнул, хотя, те свои сокровища веками собирали. Теперь на паромах все плавают, хоть, и медленный у них ход, зато от переменчивого ветра ничего не зависит.

— У вас есть билет на паром? Три билета? Сколько угодно, ваша милость. Пожалуйте. — Мужик в нелепом ярко-красном камзоле раскланивался перед нами всю дорогу. Сев величественно прошел на палубу, я уныло побрела следом, думая, что с величественным видом он явно переборщил. Ну прям жрец Смерти, великие беды приносящий. Грация у него кошачья, будто не по полу ступает, а по воздуху плывет. Эк, его все забоялись тут, в стороны расходятся. Нас повели в каюту, такую комнату для тех, кто на кораблях плавает.

Ельф сразу же в своей скрылся, на меня даже не посмотрев. Не разговаривает со мной. Обидчивый шибко.

— Река, я слышал, замерзла. — зачем-то сказал Сев, оборачиваясь ко мне.

— И как мы тогда уплывем?? — люди деловито расходились по комнатам, как будто их не волновало, что теперь до весны ждать, пока паром тронется.

— Уплывем. — усмехнулся он. — Хочешь посмотреть, как будут топить лед?

— Это как?

— Маг из академии, проходящий здесь практику, расчищает путь перед кораблем огненным заклина… — я уже не слушала, а неслась обратно на палубу. Такое я не пропущу. А вдруг чего подорвется. Интересно ж.

Передний край корабля был пустоват, только суетился кто-то в капюшоне, чертил кружки на досках пола. Я перегнулась через борт, посмотрела на воду. Ледок был тонкий, некрепкий. Мы б и так поплыли, на нем просто попрыгать и то сломается, но чародей все равно готовился колдовать. Противоположного берега видно не было, Сев сказал, через залив до самой поздней ночи переплывать. Широка река Оганэ, а тут вообще самое широкое ее место. За маленькое море сойдет.

На палубе стали понемногу собираться пассажиры, поглядывая на мага в темном плаще. Зазвонил корабельный колокол.

— Скоро отправляемся, господа. — сообщил вездесущий мужик в красном камзоле.

— А за кой лед топить, Сев? Он же тонкий.

— Отправляясь в столицу королевства, большинство жаждут веселья и развлечений. Огненные заклятия, кипятящие воду, это просто одно из многих представлений. Но зрелищное. Тебе понравится.

— А ты уже бывал в Велиродане?

— Было дело. — пробормотал он. — Йин, в столице не смей ничего трогать. Там порядки строгие. А маги отслеживают всех воров за считанные часы.

Я сглотнула. — И зачем ты мне это говоришь? Я ж ничего и не…

Сев вздохнул, положил лапу мне на плечо. — Сейчас отплываем. Смотри на воду, Йин. Маг вот-вот начнет колдовать.

Вместо этого я уставилась на чародея. Фигура в плаще раскинула руки в стороны и что-то забубнила на странном языке. Голос оказался женским. Нарисованные круги под ее ногами загорелись белым светом, живая сияющая волна стала подниматься по ступням, будто змея оплетать талию, руки, шею. А потом мир вспыхнул, как сухая бумажная обертка в пламени камина.

Что-то сбило меня с ног, придавило к палубе. Пахло холодным деревом и снегом. Зима.

— Дура! Идиотка! Дахыр-сарт!! Делхассе! Даарлов выкормыш! Падшими сотворенная!! Кретинка!!

— Сам такой! Я всего немного в заклинании ошиблась.

— Ты не лед растопила, ты чуть… о, уважаемые господа. Вышла небольшая ошибка, прошу разойтись по каютам, конечно же угощение за счет команды. Прошу прощения за беспокойство. И конечно же ко всем желающим зайдет судовой врач.

Сев наконец отпустил меня и встал. Я встала следом, чувствуя, как дрожат колени.

— Думаешь, это пророчество? Ну огонь. Свет. Оно, да? А какой тогда ответ мы узнали?

— Никакой. — буркнул кошак. — Не слушай ты этих оракулов. Все их предсказания полный бред. — правда, сказал не очень-то уверенно.

Черноволосая чародейка в подпаленном плаще удрученно соскребала нарисованные кружки. Тот тип в красном камзоле что-то шипяще ей высказывал. Палуба была цела, находящиеся здесь люди тоже. Но вспышка была настолько яркой, что сейчас многие щурили глаза и утирали выступившие слезы. Пахло гарью. Я перегнулась через борт. Лед был на месте.

— Сев, а если я буду читать книгу, я тоже так научусь колдовать?

Он посмотрел на меня смертельно усталым взглядом.

— Я в тебе не сомневаюсь.

Паром причалил к берегу поздней ночью, но казалось, что сейчас яркий день. В Велиродане повсюду горели огни, кружились в воздухе бабочки, цветы увивали мостовую. Правда, ненастоящие. Я ткнула их пальцем, и он прошел насквозь. Иллюзия, как та, которую показывал Риан. Сев даже осмотреться не дал, а сразу остановил извозчика и затащил нас обоих в повозку.

— Куда желаете поехать, господин? — опасливо спросил возница, косясь на его маску. Выраженьице лица у него было такое, будто смотреть противно, но все время тянет. Он уже сто раз быстренько, воровато на Сева смотрел и вздрагивал от ужаса.

— В ближайшую гостиницу. — приказал Сев и добавил уже нам. — Завтра с утра отправимся за цветком.

— Мы не можем заявиться без предупреждения. Стоит записать у его личного помощника и дождаться приглашения. Ллисх меня знает, думаю, это займет не больше десяти дней.

— И все же, Риан, поедем завтра. Я больше не могу ждать. — мрачно процедил он. Возница наклонился назад, прислушиваясь к нашему разговору. Я его ненароком пнула.

— Как скажешь, Севэриан.

— Если бы ты был в таком виде, лишний день ты бы тоже ждать не хотел.

— Не уверен, что нас пустят.

— Думаю, мы их уговорим. — с кровожадными нотками прошипел кошак, мы с ельфом невольно переглянулись.

Мы ехали по улицам долго. Город был огромен и многолюден. Хотя, тролли, орки, дармы тоже попадались. Меньше всего ельфов было. И больше всего людей. Темной острой иглой, пронзающей небо, возвышалась какая-то башня. Ночью не очень-то разглядишь. Мы проезжали мимо светящихся лавок и таверн, откуда доносилась веселая музыка. В этом городе не было зимы. Да и настоящей ночи тоже. Уличные акробаты показывали свои трюки скоплению народа. Я подняла голову и обнаружила, что между домами идут тонкие подвесные лестницы. На них тоже кто-то стоял.

— А это правда что в Велиродане люди могут летать как птицы?

Сев посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом. — Ну это смотря откуда выпрыгнуть.

Мертвый царь глядел на меня своими белесыми глазами-бельмами, жадно, не отрываясь следил за каждым движением. Его впавший узкий рот кривила надменная усмешка, а потрескавшаяся краска картины казалась уродливыми шрамами на его хищном некрасивом лице. Царь был безнадежно мертв уже столетия, его могила потеряна на просторах старых земель, а имя позабыто. Он остался лишь потрескавшимся образом и ничем больше. Но то ли мастерство неизвестного рисовальщика, то ли властность, сила взгляда, присущая старому королю, создавали впечатление, что он вот-вот оживет и вырвется из плена полотна. Вцепится в горло, когтями, острыми зубами прорываясь к чужой жизни. Но пока просто наблюдает за всеми, находящимися в комнате. Оценивает, ждет, когда они совершат ошибку…

— Странные картинки любит хозяин этой гостиницы. — пробормотала я.

Но Сев меня не слушал, занятый трапезой. Король, висящий в комнате, его не напрягал. И как он может есть так спокойно, пока мертвый правитель с застарелой, пережившей века ненавистью пристально пялится ему в спину. У меня еда поперек горла вставала.

Мы остановились на ночь в маленькой гостинице, чтобы с утра идти к колдуну. Такой роскоши, правда, даже и в самом лучшем дворе в Старросе не найдешь, а здесь самое обычное дело. Сев заказал несколько блюд в комнату, жареная рыба, вареная рыба, рыба с овощами, и с жадностью накинулся на нее, урча как оголодавший кот. Чуть ли когтями от удовольствия мебель не драл.

А я думала о том, что завтра наконец все закончится. Должно закончиться. Или до Асфиладелии я доберусь! Ей Вархаам после этого добрым волшебником покажется. Уж найду способ.

Чтоб все рыцари ее чащобу будут тридесятой дорогой обходили. Чтоб к ней только старики страшные таскались. Пусть их совращает.

— Сев, а что попросил тебя выполнить тот колдун?

— Я сам разберусь. — раздраженно отозвался он.

— Но если с проклятием разбираемся вместе, то почему бы…

— Нет.

— Не хочешь рассказывать этому мерзкому исчадию, расскажи хотя бы старому другу. — сказал неслышно вошедший в комнату ельф.

— Сев, а он наконец свой насморк вылечил! А то б мы его приближение с другого конца гостиницы услыхали!

— А я побоялся бы тебя даже пускать в комнату, где все прибито к полу.

— Это вы, ельфы, вечно о людях плохо думаете! Сев, он мог и сам стащить, а потом мне подбросить ту книгу. Он меня терпеть не может, а сам говорил, что его ракции человеческие превосходят…

— Севэриан, ты не поверишь старому другу??!

Кошак молча смотрел в огонь. Пламя в камине ровно горело, рвалось вперед, но натыкалось на холодный белый мрамор. В его черных, глубоко посаженных глазах плясали отсветы пожара.

— Севэриан, тебе от нее нужно избавиться.

— Ну да, как же.

— ЗАТКНИТЕСЬ. ОБА. - он прикрикнул на нас так резко и неожиданно, что даже ельф отпрянул назад, прижав уши к голове, как нашкодившая дворняга. Я давно поняла, Сев был невероятно, несусветно терпелив. Ему словно с рождения было дано огромное озеро терпения, которое не исчерпаешь, и даже на нескольких людей хватит. Его почти невозможно было вывести из себя. Обидеть, разозлить, да, но внутренне он всегда держал себя в лапах и оставался непробиваемо спокоен. Взбесить его до яростного бешенства за все время нашего знакомства сумела только Асфиладелия. Ну и еще, похоже, мы… хм то есть это все ельф его мерзкий виноват. Сев повернулся к нам, но красные искры в его глазах остались, медленно разгораясь в багровое пламя.

Дерущихся котов обычно водой разливают, но воды тут не было. Только вино. Графином в него что ли швырнуть? О чем думал ельф не знаю, но тоже вряд ли хотел щас быть в этой комнате, рядом с другом своим верным. Очень не хотел.

— Йин, пока мы вынуждены оставаться вместе, ты не будешь ничего воровать, одалживать без разрешения и поднимать чужое имущество с пола, чтобы там ни валялось. Ни-че-го. — размеренно глухим, обманчиво дружелюбным голосом сказал он. — Тебе ясно? — я торопливо и преданно закивала, лишь бы он перестал на меня так смотреть. — Если нужны деньги или какая-то вещь, просто попроси.

— И ты ей вери…

— Риан. — резко оборвал человекокот. — Ты больше не будешь ее трясти, каждое мгновение обвинять ее и говорить, чтобы я от нее избавился. Я и так знаю, кого подобрал. — и снова на меня с досадой зыркнул. — Если что-то не устраивает в ее поведении, просто СКАЖИ. И ничего не предпринимай. Мне надоели ваши вопли.

— Меня все не устраивает, — мрачно усмехнулся ельф. — Севэриан, тебе нужно от нее избавиться! Ты же знаешь, я твой друг, а она тебя втянет в неприятности. Неужели ты…

Интересно, чего бывает с перворожденными, если их пинает лошадь, прикинула я. Наверное, то же, чего и с остальными.

— Риан, я ценю твое мнение. Но то о чем мы договорились с Джарриго касается только меня.

— Но Севэриан…

— Колдун заставляет тебя выполнять что-то ужасное?

Кошак перестал обращать на нас внимание.

За окном бесилась метель, снежинки врезались друг в друга, налипали на стекла. Завтра… Сев в отражении выглядел, как сказочное существо, страшно намалеванная картинка, которой на самом деле в комнате быть не может. И только хвост шевелился, доказывал, что кот живой.

Не помню, как уснула. Мне снились рыцари с кошачьими мордами, атакующие крепость злых колдунов, в которую заключены принцессы. Молнии уходили в черную воду, ржали лошади, взбивая копытами грязь. Я заржала тоже, смотря как Сев вытаскивает на руках рухнувшую в обморок принцессу. Его морда была кровожадной.

— Целуй ее! — посоветовала я. — Пусть она очнется от своего колдовского сна.

Принцесса открыла глаза и заорала. Для нее мой сон обернулся кошмаром. Цветы лезли из душной влажной земли, оплетали мой полуразрушенный дом, где я не появлялась годами. Я смотрела на свои следы, отпечатывающиеся на дороге к дому в обратном направлении. Коснулась земли кончиками пальцев. Сев стоял рядом и держал в ладонях разбитую маску, и ее осколки плавно осыпались вниз белым струящимся песком. Было тепло и спокойно.

Я проснулась на рассвете, выругалась, поминая диковинный сон. Сев почему-то дрых на ковре на полу, свернувшись клубком. У него слегка дергался хвост, наверное, тоже что-то снилось. Человекокот и бывший лошадиный оборотень. Жуткая мы парочка. Вот уж кому привидимся, от ужаса поседеет. Я шибко жалостливо укрыла его одеялом и заснула снова.

Сильномогучий волшебник жил на окраине города, отделенный стеной деревьев и кустарников от людских глаз. Поместье вер Наррана было огромным, но состояло всего из двух этажей. Особняк был обширный, тут это главный признак богатства, чем больше места занимает, тем более значим живущий, так Сев пояснил. Крыша желтоватая, стены сероватые с алой каемкой. От художественного вкуса колдуна меня начало медленно, но верно тошнить.

Длинная, украшенная железными листьями и цветами ограда, казалось, была бесконечной. У подъездной дороги стояло несколько рыцарей с тяжелыми двуручными мечами. Лиц было не разглядеть, хотя, я долго присматривалась. Интересно ж, как настоящие рыцари выглядят.

— Может, все-таки следует подождать? — обреченно осведомился ельф, плетясь позади нас. На встречу со своим давним другом вер Нарраном он почему-то не торопился.

— Нет. — нетерпеливо прорычал Сев и попер к страже. Те напряглись. По кошаку было видно, что он пройдет внутрь любым способом, и либо сейчас рыцарям будет больно, либо нет.

— Цель вашего визита, господин?

— Мне нужно видеть Ллисха вер Наррана. А это знакомый волшебника Риэйен иэрн Самхил'Тэне. Нам нужно пройти внутрь.

Я встала рядом, с интересом разглядывая начищенные доспехи воинов. На груди у всех был какой-то рисунок. То ли птица с пастью, то ли волк с крыльями.

— О вашем визите сообщили предварительно?

— Ллисх вер Нарран наверняка будет заинтересован.

— Если не сообщили, ничем не могу помочь. — снисходительно сообщил старший.

И тут Сев опять зашипел. Подался вперед и зашипел, потом перейдя на утробное кошачье подвывание. Рыцари с лязгом отшатнулись, схватились за мечи. Это я еще удивилась, что они так спокойно себя повели, сразу видать военная выучка и много ужасов повидали. Да и служба у колдуна терпению научит.

— Я же сказал, Ллисх вер Нарран будет заинтересован. — спокойно пояснил Сев. — А теперь сообщите ему обо мне. Живо! — гаркнул он.

Наемник никогда не хамил, всегда был терпелив, но сейчас вид у него был такой, что он пустит все их доспехи на мелкую железную стружку. Рыцари отошли подальше. Посовещались. Я расслышала слова "бешеный" и "колдун от него сам избавится".

— Хорошо, господин. Сейчас сообщим. Но если уважаемый Ллисх вер Нарран спит, и вы его разбудите, он превратит вас в мелкую пыль. Все еще уверены?

— Да. — процедил Сев.

Подумав, я осторожно придержала его за лапу. Дорога к особняку мага была выложена из мелких желтеньких камушков, и в свете фонарей они казались расплавленным золотом. А может… нет, ну почему я не таскаю с собой лопату или зубило?

Ллисх вер Нарран появился до лешего быстро и появление его не было величественным. Сильномогучего чародея я вообще представляла по-другому. Думала, что он бородатый старик с мудрым взглядом и в строгом одеянии, да и ощущения скрытой мощи от него не было никакого. Встрепанный, заспанный, подняли мы его и вправду ни свет, ни заря. В клетчатом халате. Снежинки таяли в подлете к нему, словно натыкаясь на невидимую преграду, и по виду ему холодно не было. Нехилая волшба, хотя до Асфиладелии ему далековато.

Колдун внимательно на нас уставился темными, немного вытянутыми к вискам глазами. Орки, они вообще красивые, глазищи темные, слегка раскосые, сами они гибкие словно кошки, волосы шелковой волной переливаются. Всех цветов бывают от фиолетового до серебристого, но что странно это им идет. Много попадается орков-полукровок, потому как никто перед ними устоять не может. Правда, сам колдун подкачал, человек почти, разве только разрез глаз от предков остался да какой-то странный смазанный цвет волос. Хотя на чей-то, менее придирчивый вкус и этот тоже красивый.

— Зачем побеспокоили меня? — с веселым любопытством спросил он, засунув руки в карманы халата. — Риэйен, и ты здесь! Какая встреча! А я недавно присутствовал на выступлении начинающих магов и сразу вспомнил тебя.

Ельфа перекосило.

— А мне, чтобы вспомнить тебя, достаточно только посмотреть на слизь варка. Очень цвет твоих волос напоминает.

— Все еще занимаешься своими веселыми опытами, Риэйен? Тебе стоило бы дать шестую ступень хотя бы из жалости. Ведь столько времени потратил.

Ельф похоже немного преувеличил их дружбу, поняла я.

Вер Нарран наконец повернулся к нам и ленивая насмешливость исчезла из его голоса.

— У вас странная аура для человека. — проницательно заметил колдун.

— Мне уже это говорили. — учтиво, так что в горле запершило, согласился Сев. — Мне нужна на время одна ваша вещь.

Колдун внимательно посмотрел на него, потом на меня. Усмехнулся, одними губами. Такая неуловимая, ускользающая усмешка, что не поймешь была она, или только показалось.

— Пошли. Думаю, это стоющая причина чтобы до смерти напугать моих рыцарей. До сих пор удивляюсь, за что я им плачу деньги.

Охранный отряд возмущенно загудел как политый кипятком улей. Сев быстро пошел за чародеем и потащил меня следом. Ельф шел рядом с хозяином, что-то ему тихо говоря. Обстановочка внутри дома была не такой рвотной, как снаружи, но сочетание малинового и синего все равно напрягало. Хозяин вел нас длинными коридорами и залами, уже в третьем я перестала вертеть головой, пытаясь все рассмотреть. Башка кружиться начала от вещичек всяких драгоценных. Сев крепко держал меня за руку и то и дело на меня поглядывал. Я и не собиралась. Мне и одного проклятия хватает. Глупый кошак.

Наконец колдун зашел в небольшой круглый зал, плотно прикрыл за нами двери. Движением пальцев разжег все светильники. И наконец пытливо взглянул на нас.

Сев стащил маску так резко, будто она жгла ему лицо. Колдун смотрел внимательно и жадно, даже вперед наклонился. Руку протянул, чтоб лицо пощупать, но потом опасливо убрал пальцы, встретившись с кошаком взглядом.

— Потрясающее волшебство. — прошептал он. — Невероятно искусное заклинание. Тот, кто сотворил это, гений. Невозможное плетение, на грани.

Асфиладелия уж наверное обикалась, подумала я.

— И что вам нужно от меня?

— Цветок Шаанора. — не стесняясь, ответил Сев.

Сильномогучий чародей и союзник какого-то там герцога откинул назад голову, так что тусклые, неопределенного цвета пряди хлестнули по спине, и расхохотался. Ржал он долго. Пытался прекратить, но потом опять сгибался пополам и хохотал.

— Может, мне вам его еще бантиком повязать и подарить? — простонал он, вытирая выступившие слезы. — Вы совсем ополоумели? Старина Ри, даже ради нашего памятного знакомства… но нет.

Я дернула его за край халата, чтоб он заткнулся.

— Господин колдун, нам на время. Всего в руках его подержать. Та ведьма сказала, что мы его добыть должны, а потом делать, что захотим. И мы его вам вернем. Пожалуйста, господин колдун.

Ллисх вер Нарран пожал плечами. — Ну если вам это поможет… было б интересно посмотреть, как вы превращаетесь обратно. Кот в человека. А кем ты была раньше, лошадью?

Меня будто молния ударила. Я вздрогнула и промолчала, сделав вид, что не услышала или что на глупые речи колдунов внимания не обращаю. Сев с недоумением моргнул. Если догадается, придушит точно. А вот ельф напрямую, с удивлением уставился.

— Чего зыркаешь? — буркнула я. — Глупый ельф.

— А ты давно ее знаешь, Риэйен? — продолжил расспрашивать колдун.

— Дольше, чем хотелось бы. — ответил тот, продолжая ощупывать меня взглядом. — некая аномалия в магическом потенциале есть, но о чем ты говорил, Ллисх?

— О, лучше тебе самому догадаться. Не хочу лезть в чужие тайны. — он усмехнулся и подмигнул мне. — Ваша история меня не очень интересует. Похоже, у вас все стандартно, нарвались на злого мага, схлопотали обширное изменение формы тела и способностей, завязанное на выполнении каких-то определенных условий. — Он зевнул. — Оставайтесь пока здесь, схожу в хранилище, принесу артефакт. Говорил я Совету, пора контролировать действия магов-одиночек, а они… — не договорив, он скрылся за дверью.

— Сев, думаешь нам поможет?

— Скоро мы это узнаем. — с мрачной обреченностью ответил кошак.

— Кто ты? — ощетинился ельф. Я злобно со стула встала.

— Вот уж нашел времечко пристать со своими глупостями.

— А я спрашиваю, кто ты! — рявкнул тот.

— А может я принцесса заколдованная?

Он презрительно отвернулся. — Я все равно узнаю. И я не верю ей, Севэриан. Как только заклятие с тебя снимем, я ее прошлым вплотную займусь!

— Как же, как же. Такой тупой ельф как ты ничего не узнает, даже если тебе все записать и перед носом повесить!

— Севэриан, ты же сам ее слышишь! Она что-то скрывает! — прицепился Риан.

Кошак мрачно смотрел в стену и молчал. Потом повернулся. — Мне неважно. Ясно? Мне плевать, кто она, и мне плевать, даже если ты Риан окажешься не альвом, а тайным троллем, к примеру. А теперь успокойтесь.

Ельф посопел, посопел, но больше и слова не вымолвил.

— Ладно, лерэ Риэйен, я скажу тебе, кто я на самом деле. — тот с подозрением зыркнул, не веря. Я вдохновенно начала. — Я на самом деле дочь одного богатейшего князя, меня фея похитила и заколдовала. А расколдует меня только поцелуй ельфа с черными волосами. Или цветок Шаанора. Но увидев тебя, я решила, что лучше добыть цветок.

— Эшсхе… — пробормотал ельф.

— И чего это значит?

— Чудовище! Севэриан, я не был бы так уверен, что после того, как она расколдуется, то не превратится в какое-нибудь чудовище и не сожрет нас!

— Не поверишь, но я тоже. — Ядовито огрызнулся он, сверкнув клыками.

Время тянулось невероятно долго. Я кругами по комнате ходила, на дверь посматривая. Сев стоял неподвижно и, казалось, не дышал. Вся жизнь из него ушла. Сразу видно, смертельно боится зверем навсегда остаться. Мне еще жутчее стало.

— Да, ладно, Сев. Должно помочь. — Молчание.

— Ведь правда?

Молчание.

Наконец, двери распахнулись.

— Заждались уже?

Цветок Шаанора был точь-в-точь как та иллюзия, показанная Рианом. Колючий на вид куст с башку человека. Только мерцает еще и тихо звенит, как серебряные колокольчики. Я вцепилась в цветок сразу же, как только его увидела. Чуть колдуна с ног не сбила. Тот едва руки отдернуть успел. Я думала, прикосновение что-нибудь изменит, я засвечусь или явится Асфиладелия в своем пузыре и скажет, что проклятие снято. Но в комнате царила мертвая тишина. Куст был колючим, и я здорово поцарапалась.

— Дай мне. — Хрипло прошептал Сев. Медленно протянул руки и коснулся ладонями тонких железных веток. Куст зазвенел. Мертвенно и тонко, как колокольчик на кладбище.

— Ну? — спросила я, глядя на его напряженную волосатую морду. — Чувствуешь что-нибудь?

Колдун наблюдал за нами с любопытством и разочарованием. Сев молчал и смотрел на свои волосатые лапы. Я чуяла, как мгновения убегают. Каждое как сотню лет тянулось. Серебристые шипы впивались в кожу, тонкие полупрозрачные листья пахли мятой. Еще посильнее сожмет лапы и раздавит, сомнет тонкие ветки.

Ничего не происходило.

— Может, потрясти его? Или подождать?

— Подождем. — без особой радости согласился вер Нарран и устроился в кресле, время от времени позевывая.

Время тянулось тяжело, словно проталкивало камни.

Нечестно. Я была такой милой лошадкой. Ни в одном царстве не было такой прекрасной коняги. Да ельфы бы удавились только за то, чтобы покататься на мне.

Да и Сев. Бедолага… есть сотни людей, которые бы такого заслуживали, а проклятье досталось ему. Разве мы ошиблись? Почему она не сняла?

— Дорогой, почему ты так рано встал? — в дверь просунулась голова белокурой девицы. Полностью она не входила, потому что шмотки на ней были далеки от скромности. Колдун зевать перестал.

У, подумала я. Если б моральные устои в Велиродане были чем-то вещественным, они бы уже давно пробили пол и застряли в подвале.

— Сейчас, дорогая…

Я обошла Сева кругом. Шерсти меньше не стало. Он стоял неподвижно, как странная заколдованная статуя, а в глазах горел темно-красный тяжелый огонь тлеющих углей.

Сев молча всучил цветок Ллисху вер Наррану и устало сел, скорее рухнул в соседнее кресло, глядя на свои лапы.

— Сочувствую. — пробормотал колдун, позевывая в кулак. И неожиданно добавил. — Можете занять одну из гостевых комнат. Вы проделали долгий путь. Позже еще на проклятие это ваше посмотрим. Поподробней расскажете. А я пойду… хм, спать. Развлекли вы меня, конечно, неплохо. — Насвистывая, вер Нарран взял бесполезный куст, прикрыл за собой дверь. Я села рядом с наемником. Хотелось сказать что-нибудь ободряющее, вроде внешность не самое главное, но он наверняка решит, что я издеваюсь.

— И что теперь? — спросил ельф. Ему никто не ответил.

— Знай, Севэриан, — продолжил он. — Ты можешь просить у меня любую поддержку.

А я сидела и размышляла. Что-то мы неверно решили в загадках феи. Цветок Шаанора добыли, это верно. А вот остальные? Может, по воде ходить значит что-то другое? Да нет, вряд ли. Или долги? Что ж это за долги такие? В лунном свете кувыркалась, черное белым сделала, что еще этой фее тупорылой надо? Вот Сев и вправду ни столов не красил, ни кувыркался… но я думала, раз проклятье на двоих, то раз сделала я, то значит, ему делать не надо.

По комнате разлетался какой-то диковинный звенящий звук. Вроде он был уже давно, но сейчас становился все громче и громче. Я огляделась, пытаясь понять откуда он, но вроде бы звенеть тут было нечему.

В глазах задвоилось, замерцало, пространство наливалось новыми красками и запахами. Я почувствовала, как внутри нарастает какое-то чувство, чувство, которое я больше не могу больше сдерживать. Какая-то слепящая сила, которая так и рвалась наружу. Я радостно расхохоталась и неожиданно превратилась.

6

"Единорог по фигуре своей сходен с лошадью, отличается от нее только рогом длинным, который, по догадкам, и хранит всю его огромную магическую силу. Рог, отделенный от единорога, волшебным остается недолго. Единорог, лишенный рога, не становится обычной лошадью, но и колдовать с прежней силой не может.

Возможно, единороги когда-то и являлись на зов чистых душой дев, но теперь поголовно подозрительно относятся ко всем живым существам."

Приписка на полях. "А нечего рога отпиливать."

Трактат о магической сущности единорога.

"Дарующий свет, сплетенный из света… белая молочная грива, блестящие, как вечерние звезды глаза, изящность и грация в движениях… древнее, как само мир, волшебство, составляющее его сущность. Ириами. Светлейший. Единорог."

Один из альвских трактатов, посвященных встрече единорога

Севэриан поднял голову, увидев блеск белой гривы.

Посреди обеденного зала гарцевала лошадка. Он узнал ее сразу. Та самая, Иней, которая чуть не угробила его об дерево и которую, как он считал, давно потерял во дворце Асфиладелии. Сорок пять золотых и уздечка. Клыки, умный взгляд и невероятная для лошади кровожадность. Она звонко стучала копытами и грациозно вставала на дыбы, охваченная бесшабашным весельем.

Альв стоял перед ней бледный и помертвевший, непослушными губами шепча на иолэре. — Единорог. Они еще остались. Не может быть. Единорог.

А потом упал на колени. Ослепительно белая, снежная лошадка, изящная, хрупкая, словно сотворенная из хрусталя статуэтка, подошла ближе. Посмотрела светлым, смешливым взглядом в глаза Риэйена и фыркнула. Йин.

***

— Ну вот. Так и знал, что самое интересное пропущу! — Ллисх вер Нарран стоял в дверях, разглядывая погром в желтой гостиной. Комната была не самой его любимой, и слава богам. — А я не ошибся. Я никогда не ошибаюсь. — Самодовольно заметил он.

Белоснежная лошадка неизвестной породы слегка оторопело смотрела на застывшего перед ней альва, понемногу от него пятясь. Второй гость обратно не превратился, но и увиденного Ллисху было вполне достаточно.

Полуорк вдоволь понаслаждался пикантной картиной, а потом все-таки поднял за локоть застывшего на коленях старину Ри. Ох уж эти альвийские культы. Сплошные суеверия. До сих пор ищут своего потерянного единорога.

— Жаль тебя огорчать, Риэйен, но это эркаст. Ты как обычно ошибся с магическим определением. Хотя в этот раз и ненамного. Что удивительно.

Ллисху вер Наррану было весело. Но к сожалению, Риэйен застыл в ступоре, а значит, говорить ему что-то сейчас, лишь попросту тратить время. Не оценит. Хотя в такой компании альв к нему еще не заявлялся. Полуорк представил бесчисленное множество раз, когда он об этом еще напомнит спесивому альву и довольно зажмурился.

Он подошел ближе и потрепал эркаста по шелковой, слепяще белой гриве. Остаточное от превращения, чистое, как слеза, волшебство слегка обожгло ему пальцы. Вер Нарран улыбнулся. Потрясающе.

— Детка, не пора ли превратиться обратно? Пошли, старина Ри, и ты тоже. — он кивнул молчаливо взирающему на происходящее Коту. — Превращение это обычно… очень интимное действие.

Эркаст мелодично, просительно заржал и топнул копытом по полу, где валялись клочья разодранной изменением одежды.

— Думаю, детка, мы тебе что-нибудь подберем. — сообразил полуорк.

Маг, насвистывая, выпроводил обоих из комнаты, жалея, что не сможет понаблюдать за изменением пропорций тела и самих потоков анэ. Но некоторые вещи, пожалуй, лучше не видеть.

Он вызвал слугу, отдав соответствующее приказание, и устроился в мягком кресле, с наслаждением потягивая принесенный чай. С далеких и загадочных Островов. В изысканном и тонком фарфоре, как яичная скорлупа. И то и другое обошлось ему недешево, но Ллисх вер Нарран истово обожал свое богатство и любил делать себе небольшие подарки. Полуорк родился в пропахших рыбой и дрянным самогоном гнилых доках Феана, и поэтому мог оценить прелести богатой жизни, как никто другой.

Наконец из-за двери появилась белобрысая девчушка. Как и у него когда-то — ни воспитания, ни образования. Но потенциал…

— Сев, ты это… — осторожно поинтересовалась она. — Обиделся?

— Да нет. — Размеренным, каким-то безэмоциональным голосом ответил Кот. — Меня больше не мучает любопытство, что ты делала у Асфиладелии. Теперь все ясно. И странно, что я, такой идиот, не догадался раньше.

— Да и об то дерево… я не хотела тебя бить. Честно, Сев. Я споткнулась.

А малышка мне нравится, отметил про себя маг.

— Конечно, Йин. А скажи-ка, Иней… разреши мои сомнения. — все также глухо и холодно продолжил он. — Вы ведь с напарником зарабатываете, находите несчастных простофиль, а потом продаете им лошадку редкой породы…

— Гмм… так ты… обиделся?

— Нет. С чего же? Ничего личного.

— Ну я… но мы же тогда не были знакомы…

Он вздохнул. — Хотя чего еще можно было от тебя ожидать?

Ллисх вер Нарран оглядел всех с улыбкой. Белобрысую девчушку, которая просто утонула в платье Вероники. Кота-переростка. Все еще пребывающего в ступоре альва. — Впервые мне довелось побывать в столь… разномастной компании. Как насчет пойти наконец позавтракать? Не знаю, как вы, а я что-то проголодался.

***

Теперь понятно, что она делала в том лесу. И как зарабатывает на жизнь тоже понятно. Сиротинушку приработков лишила. Ясно…

Но если проклятье спало с нее, то почему он до сих пор остается в этом мерзком кошачьем облике? По воде он ходил. Цветок Шаанора достал. Черное сделал белым, когда проклятье Асфиладелии использовал на благо, уговорив изгнанного, никогда на к кому не прислушивавшегося колдуна на отсрочку. В лунном свете кувыркался, когда никто не видел. Долги, которые не отдают… возможно, именно эту загадку он не решил. Проклятье.

— Ри, не стоит смотреть на нее так, будто боги сошли на землю. Ты меня пугаешь, приятель. Она не единорог, Ри, она эркаст. — Ллисх вер Нарран размешивал кофе в чашке тончайшего фарфора и снисходительно посматривал на всех собравшихся за столом. Клетчатый халат он сменил на строгий камзол и белоснежную рубашку и чувствовал себя до отвращения беззаботно и бодро.

— Эркаст? — переспросил Севэриан. Он много странствовал, но ни разу не доводилось слышать.

— Эркаст? — оторвал взгляд от Йин альв.

— Эркаст? — Йин перестала носиться по комнате и вопить, — я оборотень, я снова оборотень! — и выглянула из-за плеча мага.

Ллисх вер Нарран вдоволь понаслаждался всеобщим вниманием, полуприкрыв глаза, а потом ответил. — Впрочем, вы не так уж и не правы. Эркастов считают родственными единорогам, правда, родство это очень дальнее. Если единорог по желанию может принимать облик человека, но никаких человеческих пристрастий не разделяет, то эркаст — изначально человек, не разделяющий пристрастий единорогов, да и лошадей тоже.

— Траву не ем. — добавила Йин.

— Я помню. — буркнул Севэриан.

— По некоторой легенде, этот дар обрел человек, с которым единорог добровольно поделился своей кровью. То ли спасая его от многочисленных ран, то ли был благодарен этому человеку за что-то и таким образом решил расплатиться. Было это конечно в совсем древние времена. Единорогов уже столетиями ведь не видели, либо те разочаровались и больше не показываются на глаза. Либо… больше их и нет. А жаль, прекрасные, удивительные создания были. Вот альвы считают, что они перворожденные, уж не в обиду тебе, Ри, говорю, но на самом деле, когда альвы еще продирали руками глаза да просыпались под Небесами нашего мира, единороги уже вовсю водили свои табуны по неизведанным тогда землям.

— Значит, я… лучше ельфов? Слышал, Риэейн? Я лучше тебя.

Альв промолчал.

Маг взглянул на нее с явной симпатией и взъерошил ее волосы. — Передается дар также как и обычные оборотнические способности. От отца к сыну, от матери к дочери.

— А много нас?

Ллисх вер Нарран пристально, жалеюще посмотрел на Йин. — Эркасты очень редки. В основном, ваша численность сокращается из-за нас, магов. Но и другие желающие дорваться до вашей крови находятся.

— А почему до крови?

— Потому что в ваших венах до сих пор течет частичка крови единорога. Прекраснейшего и мудрейшего, хранителя волшебных сил в этом мире, дарующего вечную жизнь и невероятную мощь тому, кого посчитает достойным. А поверь мне, детка, достойными эти волшебные звери считали мало кого. По пальцам рук такие случаи пересчитать можно.

— И я что, тоже могу? — Йин зачем-то задумчиво рассматривала свои руки.

— Нет.

— А наколдовать чего-нибудь? Дворец из-под земли вырастить? Золота гору сотворить?

— Тоже нет. Но кровь твоя многократно усиливает магические способности сумевшего сделать из нее особую сыворотку. Тебя для этого не обязательно убивать. Можно пленить и… дальше думай сама.

Она хмуро вздохнула. — А много еще эркастов, кроме меня?

— Я слышал еще только о двух. Но давно никто из них не объявлялся. Одну звали Амалия, а второго Кармарен.

— Нет, моего отца звали по-другому.

— Значит, он скрывался и предпочитал, чтобы о нем не знал никто. И тебе советую. — колдун подался вперед, погладил ее по голове. — Знаешь, жеребенок, тебе лучше остаться здесь. Мне не нужна подпитка силы в виде твоей крови, не волнуйся. Я один из самых сильных чародеев королевства. Без шуток. Я сумею позаботиться о тебе. Будешь жить в моем поместье и никто не посмеет поднять руку на тебя.

Севэриан резко встал. — Она едет с нами.

— Да? Может вначале стоит дать решить ей?

Следом медленно встал Риан. — Ты знаешь, как мы, альвы, относимся к единорогам. Мы боготворим их. Один из наших сакральных символов — единорог, и к его мудрости взываем мы. Клан Самхил" тэне дарит ей, носительнице крови единорога, свое покровительство, а ты знаешь, Ллисх, как мы, альвы, относимся к тем, кто сталкивается с нами интересами. Особенно в религии. Без обид, Ли.

— Но ведь клан ничего не сможет сделать, если она сама решит остаться? Похоже каждый хочет заполучить тебя себе, жеребенок. — вер Нарран подмигнул ей. — Просто мне жаль, если еще одно прекрасное создание будет уничтожено из-за жажды власти других. Ты ведь маг, Ри, ты отлично понимаешь, каково это недостаток силы. — со значением усмехнулся он. Повернулся обратно к Йин. — Однажды о твоем существовании узнают, и тогда начнется настоящая охота. Много другим эркастам помогли альвы? Они могут только ходить кругами да воспевать частичку древней крови в вас. Когда доходит до настоящей защиты, они совершенно беспомощны. Оставайся. Ты будешь жить в столице и я никому не позволю тронуть тебя.

Йин перевела взгляд с мага на Риана, а потом на Севэриана.

Вряд ли вер Нарран решит задержать их силой, особенно после заявления Риана, тогда это будет открытый конфликт с альвийским кланом. Но если Йин решит остаться сама…

— Не, я лучше поеду, господин колдун.

Севэриан слегка расслабился. Теперь осталось выйти из поместья желательно целыми и невредимыми. Полуорк остался все также до отвращения легкомыслен и жизнерадостен.

— Ну как знаешь. — он откинулся на спинку стула, отхлебнул чай и ухмыльнулся. — Не надо дуться, Ри. Попытка не пытка.

— У тебя поистине орочья практичность, Ллисх.

— А у тебя альвская честность и приверженность идеалам, и мы со своей сущностью ничего не можем поделать. Друзья как прежде? — он протянул ему руку. Риан вздохнул и нехотя пожал. Севэриан уже знал, что последует за тем, как они выйдут. Если выйдут. Долгие и печальные рассуждения о том, что вы, люди, невыносимы, но кого точно не переделать под этими небесами, так это орков.

Оглавление

Etcetera . Оборотень

Реклама на сайте