«Цена заклятия»

Стоун Роберт Цена заклятия (Обретение волшебства — 1)

Памяти моего отца, чье пророчество о том, что я буду первым человеком на Марсе, оказалось не столь уж далеким от истины.

Я искренне благодарен Деб за любовь и постоянную поддержку в осуществлении этого замысла, а также Беннету Ловет-Граф, Джону Локарту и Мэтту Пэйну за их искрометный юмор и не слишком ядовитые замечания.

… У каждого шпиона есть прошлое,

Каждый человек имеет свою цену…

…Разрушив то, в чем мощь живет и сила, Освободишь ты ждущее свободу… (Отрывок из старинной баллады расы крайн)

Пролог

Из безопасного укрытия в тени ворот Мадх наблюдал за экипажами, с грохотом и звоном подкатывавшими к подножию мраморной лестницы особняка. Облаченные в ливреи лакеи помогали гостям спуститься на мощеную площадку и провожали их сквозь широко распахнутые двери. Там вновь прибывшие присоединялись к веселящейся толпе, собравшейся, чтобы отпраздновать Пробуждение Года.

Разумеется, никто из этих наглотавшихся шампанского олухов и не подозревал об истинном значении праздника. Никто, за исключением Мадха. Остальные гости — стареющие оптовые поставщики, торговцы, филантропы с затуманенными глазами и второстепенные чиновники — полагали, что посетили одну из бесконечной вереницы вечеринок, замечательным образом смазывающих колеса коммерции, чьи повороты они почитали более надежными, чем смену времен года. Сегодня собравшиеся веселились в особняке Брента Каррельяна, человека, отнюдь не пользовавшегося особой любовью окружающих. Однако он, как самый крупный производитель электрических генераторов в Восточном Чалдисе, устраивал вечеринки, которые немногие могли позволить себе проигнорировать. Слово Брента Каррельяна, случайно брошенное им между двумя глотками вина, подчас решало дела, означавшие для кого-то годовой приток прибылей. Но Мадх знал, сегодня будет заключено соглашение настолько важное, что о подобном не мог помыслить даже Каррельян.

Мадх подумал, что поместье промышленного магната было странным местом для празднования и странным местом для того, чтобы стать отправной точкой конца мира. Даже находясь на изрядном расстоянии, он ощутил жужжание огромных генераторов, расположенных где-то под землей и своей мощностью далеко превосходивших очевидную потребность дома в освещении. Подобные механизмы могли использоваться только с одной целью: помешать любым попыткам наложения чар. А еще Мадх почувствовал глубоко залегающие магические охранные приспособления, защищавшие дом тончайшими, смертоносными способами, — приспособления, которым, казалось, нисколько не мешали электрические поля. Генераторы и магические источники равной мощности, функционировавшие в одной местности, не мешая при этом друг другу работать, вообще встречались крайне редко. Подобная тщательно продуманная защита, должно быть, обошлась Бренту Каррельяну очень недешево, но она ни капли не поможет ему, когда наступит конец.

Однако этому событию не суждено будет произойти, если Мадх просидит в тени ильмов Каррельяна весь вечер. Когда еще два экипажа прогрохотали по мощеной дороге, Мадх напомнил себе, что уже давно пора присоединиться к сборищу. Он с мрачной решимостью направился к озерцу света, плескавшемуся возле открытых дверей особняка, прилагая немалые усилия, чтобы выглядеть столь же счастливо-безразличным, как и прочие гости. Он опасался, что даже если ему удастся стереть с лица презрительное выражение, он все равно будет выделяться оливковой кожей и манерами иностранца. Но, оказавшись в мраморном вестибюле дома, он удостоился лишь вежливого приветствия со стороны швейцара.

Едва переступив порог, Мадх сразу догадался, где проходило празднество. За ближайшими распахнутыми дверями располагался гигантский бальный зал, ярко освещенный и переполненный любителями подобных увеселений, чьи оживленные разговоры сливались в монотонное жужжание. Мадх поколебался, стоя на пороге, не чувствуя ни малейшего желания заходить в зал. Имелось всего несколько вещей, которые он ненавидел больше, чем толпы — особенно толпы чалдианцев, и ничего не было хуже чалдианцев богатых и пресыщенных. Мадх подозревал, что если существовало такое место, как ад, то дьявол устроил его по образу и подобию вечеринок Брента Каррельяна. Но мысль о хозяине и его задании заставила Мадха вздохнуть и переступить порог. К нему тут же направился официант, одетый в парадную ливрею, с серебряным подносом, полным бокалов с шампанским, но Мадх отмахнулся и, криво улыбнувшись, смешался с толпой.

— Ну, давай поухаживай за ним, — настойчиво шипела на ухо своему супругу брюнетка средних лет. Скелетообразная фигура женщины — результат добровольного голодания — была затянута в черное креповое вечернее платье еще более скромных размеров, и Мадх так и не смог понять, являлось ли это чудом магии или портновского искусства.

Ее супруг, полный лысоватый мужчина с остатками седых волос и мрачным выражением лица, был одет по последней моде. Блестящий черный пиджак заканчивался на талии и застегивался на две близко расположенные пуговицы. Поверх ослепительно белой рубашки виднелся черный галстук «бабочка». Черные шерстяные брюки, расширенные на бедрах, сужались к блестящим туфлям. Безупречный покрой одежды составлял разительный контраст с резкими чертами лица — мужчина столь же безуспешно пытался изобразить улыбку, как и сам Мадх.

— Я три последних десятилетия продержался в этом бизнесе за счет собственного ума. И будь я проклят, если встану на колени перед выскочкой…

— Ты полагаешь, — немедленно откликнулась его супруга, — что твоим несгибаемым коленям будет гораздо лучше в долговой тюрьме? Ты хочешь увидеть своих детей выброшенными на улицу только потому, что ты вызвал неудовольствие Каррельяна?

Казалось, сегодня вечером все помыслы были обращены к могущественному хозяину. Пронзительные черные глаза Мадха обежали гигантский бальный зал, но Брента Каррельяна обнаружить не удалось.

Тогда Мадх принялся внимательно изучать дом, принадлежавший этому человеку. Тщательно отполированные стенные панели — очевидно, Каррельян вывез их из экзотических лесов Бриндиса. Однако самое сильное впечатление производила массивная хрустальная люстра, свисавшая с потолка в тридцати футах над ними, похожая на скопление сверкающих звезд. Цена хрусталя впечатляла сама по себе, но более значительным являлся тот факт, что именно электрические лампочки, а не газ и не свечи, дарили бальному залу свой безжалостный свет.

Мадх на секунду задумался над причинами, побудившими их хозяина так осветить зал. Было ли это просто тщеславием человека, который сделал свою состояние — по крайней мере, легальное — путем инвестиций в развитие и совершенствование электрических генераторов, или этому существовало иное объяснение? Неужели Каррельян по каким-либо причинам предпочитал этот слишком резкий свет, этот ослепительный блеск, выявлявший каждую морщинку под слоем умело наложенного грима и превращавший каждую улыбку в зловещий оскал?

Мадх потряс головой, опасаясь, что позволил своему воображению излишне разыграться. Гротескная атмосфера бала, безусловно, являлась результатом его предвзятого отношения, а не качества освещения. Тем не менее он был настроен на критический лад: нельзя отрицать, что Брент Каррельян непристойно богатый человек… и человек, чей нрав столь же капризен, сколь обширны его владения.

Как кто-либо может купить подобного человека? А именно в этом и заключалось задание Мадха. Разумеется, не при помощи золота.

Впервые за эту ночь Мадха посетила мысль о возможной неудаче. Неудача, среди многих вещей, которых не выносил его хозяин, занимала первое место. Он протолкался сквозь плотную толпу городских чиновников, громко потчевавших друг друга избитыми остротами, и остановился возле одного из узких окон. Мадх гораздо раньше обратил внимание на эти окна — при его профессии именно окна являлись тем, что следовало замечать в первую очередь. На расстоянии они казались широкими арками около десяти футов высотой со стеклами в свинцовом переплете. При ближайшем рассмотрении становилось понятно, что каждое стеклышко отделялось от соседних железными прутьями, такими же прочными, как у клеток в зоопарке. И Мадх не сомневался, что концы этих прутьев были глубоко утоплены в известняковых стенах особняка. Случись пожар, гости Каррельяна затопчут друг друга до смерти, поскольку даже ребенок не сможет проскользнуть в крохотное отверстие оконного переплета. И, что еще важнее, даже ребенок не сможет пролезть внутрь.

Возможно, Брента Каррельяна нельзя купить золотом, но Мадх расслабился, теперь он знал о том, что существовали вещи, которых Каррельян боялся. А опыт Мадха подсказывал: там, где имелся страх, имелось и желание. Эти два чувства были связаны гораздо крепче, чем страстные любовники.

Он обернулся, услышав позади вздох. В нескольких футах от него стояла совсем юная девушка, едва вышедшая из подросткового возраста. Каждая линия ее стройного тела горделиво обрисовывалась шелковыми объятиями легкого красного платья с глубоким вырезом на спине, который дерзко намекал на ямку между ягодицами. Ее длинные белокурые волосы были заплетены в хитроумную косу, игриво порхавшую вокруг соблазнительной ложбинки, повинуясь прихоти, то закрывая ее, то вновь открывая. Столь откровенная демонстрация своего тела заставила Мадха нахмуриться. Женщины его народа поостереглись бы появляться на людях в подобном наряде. Ох уж эти развратные чалдианцы…

Возле девушки стоял мужчина, ему было далеко за тридцать, возможно, даже ближе к сорока, но из-за седых прядей в черных волосах он выглядел еще старше. А может, дело было в его холодных глазах орехового цвета. Наряд незнакомца был гораздо скромнее, чем у большинства гостей, он не надел ни пиджака, ни галстука, только белая крахмальная рубашка выгодно подчеркивала его сухопарую фигуру, хотя Мадх сумел разглядеть едва заметные валики жира над поясом черных брюк.

— Наступает весна, а с ней возвращается и обычная проблема, проворковала блондинка игриво. — В Чалдисе опять появляются насекомые. Они прямо-таки впиваются в тела беззащитных женщин.

— Оставьте это, — ответил мужчина с акцентом, более подходившим улицам, чем поместьям. — Вам прекрасно известна разница между укусом насекомого и щипком. Это был щипок.

На лице блондинки выразилось явное неудовольствие.

— А вы, Брент, должны научиться распознавать вежливые намеки. Но, кажется, мне придется говорить прямо. Ваше внимание нежелательно: мой муж сегодня здесь.

Брент Каррельян улыбнулся и наклонился ближе к ее уху. Даже Мадх, с его необычайно острым слухом, едва смог разобрать его ответ.

— Он не хватится вас. Это займет всего пять минут…

— Мне очень жаль, Брент… — Женщина грациозно повернулась и двинулась мимо Мадха к центру зала.

Отказ лишь слегка подпортил настроение Каррельяна. Выпрямившись во весь рост, на несколько дюймов не дотягивавший до шести футов, он принялся изучать толпу, отыскивая объект, более подходящий для флирта.

Внезапно хозяин дома осознал, что его самого выбрали в качестве мишени, поскольку он ощутил на своем локте чью-то крепкую руку.

Брент разглядывал и не мог узнать мужчину: на пару дюймов выше его самого, тщательно одет по последней моде, вот только узел галстука его визави был несколько небрежен. Кожа незнакомца была смуглой, но не загорелой, как у беззаботных богачей, заполнивших бальный зал, а имела красноватый оттенок, свойственный путешественникам. Жесткие, черные волосы прихотливой волной обрамляли высокий лоб странного гостя, а его столь же темные глаза, слегка удлиненные челюсти, блестящие зубы и тонкий, острый нос делали его похожим на хищника.

— Я вас знаю? — дружелюбно начал Брент, ничем не выказав удивления относительно внешности своего гостя.

— Нет, меня не было в списке приглашенных, — ответил Мадх ровным, тихим голосом, так чтобы никто, кроме Брента, не смог его услышать. — Но когда я узнал, что Галатин Хазард дает бал, я не мог отказать себе в удовольствии поприсутствовать.

Стоило Мадху произнести давно забытое имя, как улыбка в тот же миг сбежала с лица Брента. Со скоростью, оказавшейся чрезмерной даже для Мадха, Брент высвободил руку и завладел положением, сжав пальцы вокруг локтя нежданного гостя. Несмотря на то что жест казался почти небрежным, предплечье Мадха тут же онемело, ощутив силу хватки.

Лицо Брента оставалось спокойным, но когда он потащил Мадха сквозь толпу, его слова звучали коротко и резко.

— Прости, друг, но это частная вечеринка. Никаких незваных гостей, особенно дураков и сумасшедших. Дьявол, мне вполне достаточно тех, кто здесь на законном основании.

Мадх не сопротивлялся, он покорно следовал к открытым дверям зала, дожидаясь, пока Брент замолчит. Затем со спокойной, почти дружелюбной улыбкой он ответил:

— Я могу назвать это имя, которого вы так боитесь, всем собравшимся, или мы побеседуем с глазу на глаз.

Брент на мгновение остановился и еще раз окинул взглядом странного визитера. Небольшие темные глаза мужчины встретили его взгляд спокойно и твердо. Без сомнения, он собирался выполнить свою угрозу. При мысли об этом Бренту захотелось расхохотаться. В конце концов, не проходило дня, чтобы он не мечтал сделать то же самое, крикнуть всему миру: «Вот он я, здесь, под вашими чертовыми носами!». И если именно сегодня ночью эта шарада будет решена, то такой выход станет для него благословением. Как минимум избавит от этой чертовой вечеринки.

Но как насчет завтра? Кем он будет тогда?

Когда Брент вновь двинулся вперед, Мадх с удовольствием отметил, что тот изменил курс, направляясь к маленькой двери, ведущей внутрь дома. Уголком глаза Мадх заметил, что параллельным курсом целеустремленно движется другой мужчина. Одетый в простой черный костюм, он тем не менее выделялся из толпы. Всего на дюйм или два выше шести футов, он представлял собой тот редкий тип прочности и уверенности, свидетельствовавших о незаурядной силе, несмотря на пятьдесят лет, прожитых на этом свете. Мадх легко узнал его по описанию: Карн, ныне — «личный секретарь» Каррельяна, но на самом деле именно он в свое время обучил Каррельяна его ремеслу. А когда, чуть более десяти лет назад, ученик превзошел своего учителя, Карн сохранил верность Бренту тем способом, который Мадх не мог не оценить. Верность, по мнению Мадха, была той добродетелью, которой больше всего не хватало гражданам Республики Чалдис, где каждый человек воображал себя хозяином собственной жизни. Мадх верил, что гораздо лучше признать над собой повелителя и хранить ему непоколебимую верность. Во всяком случае, этот способ казался ему наиболее правильным.

Три человека проследовали по неярко освещенному коридору в маленькую, изящно обставленную гостиную. Карн запер за ними дверь и, словно этого было недостаточно, привалился всем весом своего мускулистого тела к прекрасно отполированному дереву.

Мадх окинул спокойным взглядом помещение и с видимым удовольствием опустился в обитое плюшем кресло. Он скрестил ноги и, слегка улыбнувшись, поднял глаза на хозяина дома.

Брент Каррельян стоял возле окна, уперев руки в бока и недовольно глядя на Мадха.

— Я приехал издалека, — начал Мадх, — в поисках человека, известного как Галатин Хазард.

— Это резиденция Брента Каррельяна, — хмуро прервал его Карн, чей глубокий голос напоминал рычание. — Никого больше вы здесь не найдете.

На губах Мадха вновь промелькнула мягкая улыбка.

— Я вынужден повториться, я ищу Галатина Хазарда.

Глаза Карна сузились, он слегка согнул колени, готовясь к прыжку. Посвятив себя довольно своеобразной профессии, как это сделал Мадх, всегда замечаешь подобные вещи, поскольку от них нередко зависит жизнь. Но Карн не двинулся, его остановил слабый жест руки Брента.

— Я слыхал об этом… Галатине Хазарде, — медленно, словно пытаясь припомнить, произнес Брент. — Грабитель, не так ли? Или что-то вроде шпиона? Если предположить, что он вообще существовал, в чем можно усомниться, слыша глупые истории, которые рассказывают о нем люди. Такие же дурацкие, как и само имя. В любом случае, вам повезло, что вы его не нашли. Столь безжалостный преступник, полагаю, мог бы прикончить любого, кто пригрозит выдать его. Я же просто безобидный бизнесмен. Итак, если вы имеете отношение к рынку электрических генераторов, вы можете терзать мой слух хоть всю ночь. В противном случае, убирайтесь прочь, чтобы я мог вернуться на проклятую вечеринку.

Мадх вздохнул. Он надеялся избежать обмена угрозами, пусть даже и завуалированными. А Каррельян не из тех, кого можно было легко запугать. Без сомнения, он многих заставил пожалеть об упоминании имени Галатина Хазарда в своем присутствии.

Но хозяин предупреждал Мадха и об этом, и он не собирался так сразу сдаваться.

— Теперь, когда с обязательными возражениями покончено, — и, я надеюсь, вам полегчало, — может, мы перейдем к конкретным предложениям?

— Оглянитесь вокруг, — перебил Каррельян, разводя руками, словно обнимая антикварную мебель красного дерева и замысловатый бриндизианский ковер. Неужели обстановка моего дома выглядит так, будто я заинтересован в каких бы то ни было предложениях?

Любопытно, однако, что Мадх заметил в глазах Каррельяна проблеск интереса, своеобразного голода, как будто вопрос Брента был не просто риторическим. И в тот же миг Мадх нашел то, что искал весь вечер: тот единственный крючок, на который можно поймать Галатина Хазарда с его пресыщенным вкусом.

— Интересный вопрос, — отозвался Мадх, старательно изображая задумчивость. — Если такой человек, как Галатин Хазард, исчез, превратившись в уважаемого промышленника, чего может не хватать в его жизни? Конечно, не денег или славы. Возможно, приключений? — Здесь Мадх позволил себе слегка улыбнуться. — Ах да, ведь это так увлекательно, продавать генераторы или отвоевывать место на рынке. Господин Каррельян, я уверен, ваши гости, лопающиеся от страха и зависти, подходящая компания для такого человека, как вы. Вы можете заглянуть вперед, и перед вами предстанут десятилетия постоянно растущих прибылей, до тех пор пока вы не станете слишком старым, для того чтобы самостоятельно пережевывать пищу.

Брент сжал зубы, но промолчал. Уже само по себе плохо было то, что ему приходилось мучиться на этом балу, среди бесчисленных идиотов, которых он вынужден был пригласить. Но непрошеный гость, позволивший себе ткнуть его носом в самое больное место, — это более чем отвратительно.

Мадх ослепительно улыбнулся и наклонился вперед.

— У меня, господин Каррельян, есть дело, взявшись за которое вы получите настоящее приключение, и я прошу только об одном — выслушайте мое предложение, прежде чем примете решение. Если затем вы откажетесь, я с уважением отнесусь к вашему слову, больше вас не побеспокою и никогда не произнесу имени Галатина Хазарда.

Чувствуя, что самым простым способом избавиться от настырного визитера будет просто выслушать его, Брент оперся на подлокотник ближайшего кресла и утомленно кивнул, предлагая Мадху продолжить. Темные глаза незнакомца загорелись, когда он перешел к своему заданию.

— Я представляю человека — великого человека, — чье имя я пока вынужден сохранить в тайне, тем более что оно далеко не безызвестно в нашем мире. Он страдает, как и все мы в нашем нищем и упадническом государстве, от недостатка знаний. Есть те, кто может исправить этот пробел в его образовании, но люди, как мы знаем, существа алчные. Никто, увы, не расположен делиться тем, что должно по идее свободно принадлежать всем. Следовательно, моему хозяину требуется, чтобы были проведены кое-какие исследования, а в наши дни на всей земле нет человека, столь сведущего в раскрытии секретов, как Галатин Хазард.

Мадх помедлил мгновение, давая время осмыслить его слова. Когда он продолжил, его голос упал почти до шепота, как бы намекая на непроизнесенную награду.

— Но это, господин Каррельян, это больше, чем секрет продолжительности жизни. Это тайны целой эпохи! И хотя вы можете сами назвать вашу награду — и назвать ее свободно, будь это деньги, или земли, или магия, — вашей реальной наградой станет ваш триумф. Ведь в течение многих веков никто даже и предположить не мог, что подобное деяние под силу одному-единственному человеку.

В ответ Брент фыркнул.

— Если меня по-настоящему и тошнит от чего-то, так это от торговцев. И то, что я слышал, это всего лишь сладкая оболочка, это пока только реклама. Не спорю, удачная. Но не сильно отличающаяся от прочих: масса туманных намеков и великолепных обещаний, при этом удивительная лаконичность в деталях.

Мадх пожал плечами и развел руками, словно дальнейшее было не в его власти.

— Я не могу сказать больше, пока вы не поклянетесь выполнить задание. Я не могу ни назвать имени своего хозяина, ни рассказать что-либо еще относительно той информации, которая ему требуется. Но вот о чем я должен упомянуть: это задание небезопасное, оно кровавое, и эту кровь должны будете пролить вы…

Прежде чем Мадх смог закончить свою мысль, Каррельян прыгнул вперед, его лицо исказилось от ярости. Он сгреб Мадха за лацканы пиджака и, выдернув из кресла, треснул о полированные стенные панели.

— Галатин Хазард был шпионом, плутом, но не наемным убийцей, черт вас побери. Теперь убирайтесь прочь, пока я не позвал охрану!

Мадх высвободился из хватки Брента и отступил в сторону, встретившись своим печальным взглядом с глазами хозяина.

— Я предлагаю вам подумать еще, — посоветовал он. — Остерегайтесь меня, если не хотите лишиться своих владений!

— Остерегайтесь меня, — мрачно ответил Брент, — если не хотите лишиться головы.

Внезапно спокойствие Мадха лопнуло, и его черты исказила мрачная ярость. Он заговорил злобно, но тихо.

— Есть другие, Галатин Хазард, и ты доживешь до того момента, когда очень пожалеешь о сегодняшнем дне.

— Я?! — воскликнул Брент. — Карн, принеси мой меч!

Старый друг Брента моментально исчез в зале. И столь же быстро Мадх также отступил к двери и растворился в ночи. Хотя его преданность хозяину была безграничной, он отнюдь не был дураком.

Когда мгновением позже Карн проскользнул обратно в комнату, на его морщинистом лице играла широкая ухмылка.

— Твой меч? — повторил он так, что его грудь задрожала от смеха. — Это был хороший вопрос, мой друг. — Карн затрясся от нового взрыва хохота и прислонился к стене, словно с трудом удерживался на ногах. — Кстати, куда мы его засунули?

— Куда-то на чердак, — предположил Брент. — Собирать паутину и пыль. Нашему гостю повезло, что его не оказалось под рукой. Самый маленький порез вполне мог бы привести к смерти от столбняка.

Карн снова расхохотался и принялся тереть глаза.

— Полагаю, однажды нам придется наточить наши клинки, — через секунду заметил он, в его голосе больше не было и намека на веселье. — А мне, пожалуй, следует удостовериться, что этот псих действительно покинул границы наших земель.

Ощутимо хлопнув Брента по плечу, Карн развернулся и вышел.

Брент застыл на месте, не имея ни малейшего желания возвращаться к непрерывному обмену шутками на вечеринке. Насколько приятнее было бы остаться здесь одному, где никто не назовет его имени, ни прошлого, ни настоящего. Каково это, размышлял Брент, полностью избавиться от прошлого, от сокровищницы, полной чужих секретов? И чем, интересно, он будет без этого? Что станет делать? Подписывать чеки, подсчитывать капиталовложения…

Шум за дверью вернул его в настоящее. Брент выглянул, рассчитывая увидеть Карна, но нашел лишь одного из самых надоедливых гостей. Брент вздохнул, раз уж он не вернулся на вечеринку, то вечеринка сама отловила его.

— Брент! — воскликнул мужчина, с удовольствием растягивая его имя, словно желая насладиться им подольше. — Я надеялся поймать тебя сегодня одного.

— Разумеется, надеялся, Гаррет. — Брент утомленно окинул взглядом толстые, покрасневшие от неумеренных возлияний щеки мужчины. Два крохотных, розовых глаза поблескивали над этими щеками, настороженные, словно у белки, берущей орешки из рук человека. — Ты хочешь знать, возобновлю ли я контракт на поставку проволоки, после того как ты надувал меня последние три месяца?

Челюсть Гаррета беспомощно отвисла — он пытался подобрать достойный ответ, но раздавшийся в результате звук трудно было назвать внятным.

— Все в порядке, — продолжал Брент. — Я подпишу его.

Гаррет неуверенно хихикнул, словно посчитал все сказанное шуткой.

— Ну, Брент…

— Заткнись, Гаррет, — прервал его гостеприимный хозяин, направляясь мимо него к выходу в бальный зал. — Считай свое молчание платой за возобновление контракта. А теперь пойдем. Мне пора произнести речь.

Мужчины вернулись к гостям, под ослепительный свет множества электрических ламп, и Брент сквозь толпу прошествовал к столикам в передней части зала. Он помедлил минутку, чтобы еще раз окинуть взглядом этот жужжащий улей, в котором каждый упорно трудился, выдавливая из себя смех. Наконец он поднял пустой хрустальный бокал и резко постучал по нему ложечкой. Оживленный шум стих, и все собравшиеся в зале обратили свои лица с заранее заготовленными улыбками к хозяину в ожидании привычной, вежливо-безразличной речи.

— Дорогие друзья, — начал Брент. — Дорогие друзья, я не могу описать, как благодарен всем вам за то, что вы вновь почтили своим присутствием мой ежегодный праздник. Мне кажется, лучше всего мои чувства выразит эта короткая фраза: «Марш домой».

С этими словами Брент выпустил бокал, который все еще держал в руке. Он отрешенно наблюдал за тем, как хрупкий сосуд, кувыркаясь, полетел вниз и упал на паркет, разлетевшись серебряными брызгами.

Кто-то в задних рядах вскрикнул от ярости, но большинство ограничились вздохами или нервными, сдавленными смешками. Гости в замешательстве топтались на месте, казалось, никто не знал, что делать. Но тут в центре зала возник Карн, который умело и решительно принялся дирижировать исходом. Несколько гостей, считавшие себя наиболее привилегированными, наиболее желанными, осведомлялись о здоровье Брента и получали в ответ все ту же фразу: «Марш домой».

«Если бы только, — думал Брент, — все было так просто».

Он тяжело оперся о столик с закусками, наблюдая, как увешанная драгоценностями, разряженная орда выплескивается сквозь широко распахнутые двойные двери. Гости растерянно оглядывались на него, пока последний не скрылся в темноте.

Брент с облегчением подумал, что вечер наконец благополучно подошел к концу.

Но вряд ли он осознавал, что этот вечер был только началом конца конца, который он даже не мог себе представить.

Глава 1

Двумя неделями позже и сотней миль дальше Мадх бесшумно припал к земле позади стены из красного песчаника, окружавшей другое поместье. Сквозь тьму безлунной полночи он изучал человека, находившегося рядом с ним, лениво размышляя, что предпочел бы работать с Хазардом. Хотя Мадх не мог сказать, что Хейн был менее искусным, чем Хазард, — у него просто не было надежного способа удостовериться в этом, — но в молодом убийце чувствовалось нечто отталкивающее.

— Зачем эта задержка? — прошептал Мадх. — Ты уверял меня, будто управишься с этим делом легко… и быстро.

Хейн усмехнулся и пробежал рукой по своему недавно выбритому черепу. Некоторое время назад он обнаружил, что волосы могут послужить помехой.

— Залог успеха — тщательная подготовка, мой друг, — ответил он и усмехнулся, заметив, как Мадх морщит нос, услышав обращение «мой друг». Хейн всегда с иронией отмечал, что работодатели находили его отвратительным… однако неизменно обращались к нему, когда им требовались весьма специфические услуги. — Подготовка, — закончил он. — Подготовка — это все.

— Ладно, поторопись, — фыркнул Мадх и развернулся, чтобы понаблюдать за охранниками. Он насчитал уже шестерых. Совсем скоро он узнает, так ли Хейн хорош, или же он окажется просто наглым хвастуном. К тому же хвастуном мертвым.

Хейн вновь усмехнулся и потянулся к небольшому мешочку, болтавшемуся на поясе. Он вытащил оттуда шприц и маленький, закупоренный пузырек с прозрачной жидкостью. Убийца закатал рукав и быстро определил срединную вену на сгибе руки. Затем с ловкостью, говорившей об опыте, он проткнул иглой пробку, а когда вытащил ее, шприц наполовину наполнился лекарством. Он дважды слегка надавил на поршень шприца, выпуская через иголку пузырьки воздуха, и ввел кончик иглы в вену. Он наблюдал, как игла прокалывает кожу руки, и вот, наконец, происходит долгожданное чудо: она прорывается внутрь, преодолевая сопротивление плоти. Медленно, с наслаждением Хейн надавил на поршень. Его ноздри раздувались от знакомого предчувствия, и действительно, мгновением позже Хейн ощутил, что мир вокруг него начал стремительно изменяться.

Веридин моментально достиг мозга, и ночная тьма, прежде непроницаемая, прояснилась. Все вокруг двигалось с тягучей медлительностью, с непрерывной плавностью. Хейн широко раскинул руки и с трудом удержался от крика. Да, крик разозлил бы Мадха, невежественного ублюдка, с презрительным высокомерием относившегося к чудесному средству.

«Пусть клиент ухмыляется, — подумал Хейн. — Все они возвращаются, все они хорошо платят».

Мадх подождал еще мгновение, затем повернулся к убийце.

— Ты готов? — прошипел он, недовольно уставившись на шприц в руке Хейна.

«Дурак», — мысленно отозвался Хейн. С безупречной точностью он метнул шприц в левый глаз своего работодателя. Когда сверкающий смертоносный дротик был всего в дюйме от Мадха, тот небрежно перехватил его.

— Ты не хотел бы потерять это, не так ли? — тихо спросил Мадх, взвешивая шприц в руке. Окинув Хейна недовольным взглядом, он убрал шприц в карман. — Я говорил тебе, нельзя оставлять следы, кроме монеты, разумеется.

Хейн потратил целую минуту, буравя взглядом докучливого клиента. Не добившись никакого результата, бритоголовый наемник пожал плечами и повернулся к стене. Он отмерил три шага назад, легко перескочил через стену и исчез за заботливо укрепленными известковым раствором стенами поместья.

Перном Элл откинулся на спинку плюшевого диванчика в своей спальне, хлебнул бренди и лениво погладил проститутку, сидевшую рядом. Пока его сморщенная, покрытая старческими пигментными пятнами рука блуждала по восхитительному бедру девицы, он размышлял о привилегиях. Она бы, конечно, предпочла, чтобы нежную впадинку под коленом ласкали другие пальцы, но у нее не было выбора. Вопрос привилегий, знаете ли. И Перном Элл не сомневался, что данный вопрос решался исключительно в его пользу. Его работа в правительстве была долгой и утомительной, но она смогла облегчить эти сумеречные годы. Мир не беспокоил его больше десятилетия. Поэтому, когда острие стилета уперлось в ложбинку под кадыком, Перном Элл был весьма удивлен.

— Добрый вечер, старик, — прошептал хриплый голос.

— Что? — проскрежетал Элл, выронив стакан и наткнувшись на сильную руку, прижавшую его к дивану.

Проститутка начала поворачиваться, услышав боль в голосе Элла, но прежде, чем она смогла увидеть Хейна, убийца обвил ее рукой и ударил по лбу рукояткой стилета. Девушка рухнула без сознания на пышно украшенный ковер, над бровью появился кровоподтек.

— Слишком молода для тебя, я полагаю, — заметил Хейн, возвращая клинок к горлу Элла.

— Что это? — закричал Элл, отчаянно извиваясь. Старик попытался вывернуться, и кончик ножа немедленно вонзился ему в кожу. На шее Элла набухла темная бусинка крови.

— Если ты собираешься ограбить меня…

— Заткнись ты, глупец, и прекрати биться, иначе сам сделаешь за меня всю работу.

Слова непрошеного гостя мгновенно отрезвили старика.

— Ты… ты собираешься убить меня? — почти спокойно спросил Элл, откидываясь назад, на спинку дивана.

Хейн улыбнулся и наклонился вперед, пока его губы не коснулись уха пленника, словно он собирался поцеловать его. От старика исходили явственные запахи нафталина, бренди и страха. Последний был очень хорошо знаком Хейну. И как знаток, он с наслаждением смаковал чудесный аромат.

— Убить тебя? Ну, не сразу, но… разумеется.

Элл отчаянно завопил, призывая охрану, одновременно предпринимая жалкие попытки освободиться из рук Хейна. Убийца только смеялся.

— Охрана? Ори, сколько пожелаешь, старик, но с твоими «охранниками» я уже разобрался: шестеро по внешнему периметру стены, четверо во внутреннем дворе, двое в вестибюле, двое на верхней площадке главной лестницы и два арбалетчика на крыше. Кстати, последние двое курили и играли в карты. Просто бессмысленная трата денег, не правда ли?

Элл почувствовал, как у него сжалось горло. Шестнадцать человек. Шестнадцать. И этот хвастун, в одиночку…

— Ты убил их всех? — Хейн вновь усмехнулся.

— Они просто никуда не годились. Я с легкостью мог прикончить их, но мой работодатель настаивал только на одной смерти в эту ночь.

Откровенный ответ, казалось, прибавил духу старому министру. Элл повернул голову так, чтобы взглянуть в лицо наемнику, и почувствовал, что нож глубже вошел в тело. Не важно, Элл охотно заплатил кровью за взгляд на ухмыляющуюся физиономию Хейна. Искаженное лицо и бритый череп убийцы подходили скорее не человеку, а одному из демонов, встречавшихся в древних книгах Элла по мифологии.

— Тогда сделай это! — прошипел старик. — Я слышал достаточно!

— Но я-то нет. Наш разговор еще не закончен. Имеются определенные слова… Ты знаешь, что я имею в виду.

Только через минуту Перном Элл понял, что требует от него Хейн, и язвительно расхохотался. Он не был глупцом. Любой министр Республики Чалдис знал, что за время своей деятельности он принял множество решений, за каждое из которых кто-нибудь с радостью забрал бы его жизнь. Но это…

— Если тебе нужна Фраза, тогда ты прискорбно дезинформирован. Неужели ты думаешь, что они позволят нам помнить, после того как мы уйдем? То, что ты ищешь, полностью испарилось из моих мозгов.

— Не испарилось, старик. — Хейн, не торопясь, достал из мешочка на боку маленький, темный драгоценный камень. Он приставил указательный палец к виску Элла и вонзил ноготь в кожу старика. — Эти слова все еще здесь, до последней буковки, они просто затаились. Но я владею особыми приемами, которые помогут тебе вспомнить. Ради своего собственного блага, не пытайся сопротивляться мне. Я знаю множество способов причинить боль, и, поверь мне, я с огромным удовольствием пользуюсь ими.

Солнце вырвалось из-за гребня холма, яркий утренний свет хлынул в спальню, и Миранда проснулась. Она потянулась, встала с постели и скользнула в длинный шелковый халат. Роланд уже ушел. Миранда тихонько улыбнулась, недоумевая, что ее сумасшедший старикан мог делать так рано утром. Она на мгновение остановилась перед зеркалом, чтобы причесать волосы (все еще черные, с радостью отметила она, несмотря на морщины, появившиеся на лице), и ополоснула лицо в фарфоровой миске. Затем отдернула в сторону белоснежную портьеру и распахнула стеклянную дверь, ведущую на балкон. Теплый весенний воздух окутал ее, принеся с собой аромат сливовых деревьев, чьи плоды уже скоро поспеют для сбора. Перегнувшись через кованые железные перила, она впитывала окружающий ландшафт, насыщавший лучше любого завтрака: сочные, упорядоченные цвета сада и цветущие деревья рощицы, находившейся неподалеку. Похоже, день будет чудесным.

Разумеется, во многом это зависело от Роланда. Последнюю неделю, с тех пор как они узнали о смерти Пернома Элла, он вел себя весьма странно. Оба мужчины долгие годы вместе работали в Совете, однако в их возрасте не следует особенно ужасаться, когда умирают друзья. Но насильственная смерть дело другое, это всегда действует угнетающе.

Мысль об этом заставила Миранду занервничать. «Возможно, — подумала она, — следовало бы обсудить происшествие с Роландом». Миранда прошла через спальню и открыла дверь в холл, где Анисса, одна из горничных, сметала пыль с небольшого столика вишневого дерева, стоявшего возле лестницы.

— Анисса, ты видела лорда Каладора? — Горничная подняла глаза от своей работы.

— Мне кажется, я видела, как он направлялся в подвал, миледи.

Услышав об этом, Миранда непроизвольно сделала шаг назад. Подвал в основном использовался в качестве кладовой, так что туда спускались только слуги. Кроме одной комнаты. И какие бы причины ни заставили Роланда направиться туда, это не предвещало ничего хорошего.

Миранда торопливо спустилась по широкой дубовой лестнице на первый этаж и прошла через кухню к ступеням, ведущим в подвал. В самом низу располагался вымощенный плитками коридор, по обеим сторонам которого находились многочисленные двери: винный погреб, кладовка с продуктами, чуланы со всяким хламом. А в самом конце имелась еще одна дверь: крепкая, дубовая, снабженная железными засовами и скобами, на которых долгие годы покрывались пылью два огромных замка, но сейчас она была приоткрыта. Миранда почти бегом устремилась в дальний конец коридора.

В комнате, куда она влетела, не было никакой мебели, не считая дюжины железных сундуков. Склонившись над одним из них, стоявшим в дальнем углу, сидел Роланд и методично натачивал длинный, широкий меч. Миранда не видела мужа с оружием в руках уже шестнадцать лет, и сейчас это зрелище вызвало в памяти яркие образы из их прошлого. Она увидела Роланда времен их молодости — огромного мужчину, почти великана. С широкой грудью, мощного, остроглазого, любящего посмеяться. Тогда его золотистые волосы напоминали густую гриву, и хотя сейчас они изрядно поседели, тем не менее сохранили, как и борода, прежнюю пышность. Прошедшие десятилетия обошлись с ее супругом гораздо более милостиво, чем с большинством мужчин. Правда, он стал ниже на пару дюймов, но рост Роланда все же был ближе к семи футам, чем к шести. И хотя сейчас он не мог похвастаться той же силой, что и раньше, он все еще каждое утро поднимал тяжелые железные гири, много ездил верхом, не желая, чтобы его мышцы стали дряблыми, и охотился, чтобы не утратить остроты реакции.

Единственная значимая разница между Роландом ее юности и нынешним, насколько знала Миранда, заключалась в том, что вот уже шестнадцать лет его не звали сразиться с врагами на поле боя. Это только радовало Миранду, и теперь, вновь увидев его с мечом, она испытала настоящее потрясение.

— Что случилось? — тихо спросила она. Услышав голос жены, Роланд поднял глаза и печально улыбнулся. Он еще раз провел серым камнем по краю клинка, затем осторожно положил оба предмета на крышку сундука и потянулся к карману рубашки.

— Это привез курьер рано утром, — пояснил он своим густым басом, протягивая ей письмо. — Я не хотел будить тебя. Похоже, не скоро нам удастся провести такую же спокойную ночь, как сегодня.

Встревоженная, она вгляделась в холодные голубые глаза мужа. С таким же выражением глаз он возвращался из боя. Роланд не видел ни ее, ни стен подвала, ни весеннего сада, перед ним расстилались залитые кровью поля, и поля, которым еще предстоит окраситься кровью. Она взяла из его руки письмо — письмо, которое одним махом перечеркнуло шестнадцать счастливых и мирных лет.

Послание оказалось лаконичным:

«Абриниус Лофт убит. Как Элл — следы пыток, монета во рту.

Примите соответствующие меры».

И подпись: «Эстон».

Миранда прижала ладонь к губам.

— Великие небеса. Еще один.

Роланд шагнул к ней и опустил мощные руки на хрупкие плечи жены.

— Между ними девять дней, дорогая. Всего девять дней.

Она подняла на него глаза и нахмурилась.

— Тебе следовало сразу же разбудить меня. Нам нужно многое сделать. — И добавила более резко: — Я останусь рядом с тобой, какое бы решение ты ни принял.

Он слегка улыбнулся.

— Разумеется. Но я просто не хотел будить тебя. Как я уже говорил, сомневаюсь, что в ближайшее время нам удастся поспать спокойно. Все убийства совершались ночью…

— В письме об этом не упоминалось. — Роланд откинул со лба выбившуюся прядь и вздохнул.

— Курьер добавил кое-какие детали. Определенно, на этот раз борьба была не на шутку. Лофт выложился до конца. Раздолбал половину дома своими огненными шарами. Кто бы ни прикончил его, он оказался более умелым магом, чем этот старый хрыч.

— Старый хрыч? — возмутилась Миранда. — Лофт был одним из первых наших магов.

— По рангу, дорогая, но не по могуществу. Я не хочу говорить плохо о покойном, но незачем обманывать себя. Абриниус был в большей степени политиком и интриганом, нежели чародеем, и это, возможно, наше единственное утешение. Хоть Лофт и не смог остановить убийцу, возможно, более могущественный маг сумеет это сделать.

— Тарем Селод? — уточнила Миранда, назвав еще одного человека, заседавшего с Роландом в Совете министров. — Ты полагаешь, они придут за каждым из вас?

— У меня нет причин думать иначе, — ответил Роланд тихим и мрачным голосом. — И нельзя отрицать, что Селод гораздо сильнее, чем даже десяток Лофтов.

Миранда нахмурилась, но позволила себе задать вопрос, ее беспокоило кое-что еще.

— Опять монета? Это был опознавательный знак одного шпиона, много лет назад. Как же его звали?.. — Она покопалась в памяти. — Хазард, его звали Хазард. Ты ведь не думаешь, что за всем этим стоит он?

Роланд нахмурился и покачал головой.

— В этом нет смысла, хотя в любом другом объяснении смысла не больше. Насколько мне известно, Хазард не занимался ничем подобным уже долгие годы. Но кто же тогда расправился с Абриниусом Лофтом или Перномом Эллом? — Роланд провел рукой по волосам и пожал плечами. — Некогда я знал одного маршала, которого шантажировал Хазард. Старикан питал особую любовь к молоденьким подчиненным, о чем Хазард как-то проведал. Только на эти ежегодные выплаты человек может жить в роскоши. Я не понимаю, зачем бы Хазарду вновь браться за свое ремесло, но кто может знать наверняка? — Роланд помедлил и вздохнул. — И на самом деле, это не имеет никакого значения. Имеет значение только то, что двое министров в отставке убиты. Не просто убиты, подвергнуты пыткам. Кто-то чего-то хотел от моих коллег, хотел достаточно сильно, чтобы пойти на огромный риск ради своей цели. Следовательно, опасность грозит и нам. Или, вернее, мне. Все прочие, находившиеся в домах Пернома и Абриниуса, были выведены из строя, но им не причинили вреда.

— Ну а как насчет Райвенвуда? — спросила Миранда, зябко обхватив себя руками. — Ты выполнил свой долг перед правительством. Теперь пусть правительство поможет тебе.

— Именно это мне и сказал Керман сегодня утром. — Роланд нахмурил брови, припоминая приватный разговор. В свое время Керман Эш занимал должность премьер-министра Чалдиса, и отставка не изменила его манеры держаться.

— Ты уже видел Эша?

— Он круглый год живет в своем поместье Даквиз. Курьер сперва остановился там, и Керман поехал с ним сюда.

— Он хотел узнать твое мнение?

Роланд покачал головой, чуть усмехнувшись.

— Разве Эш когда-либо интересовался чьим-то мнением, кроме своего собственного? Нет, он решил потребовать, чтобы Райвенвуд обеспечил нас официальной защитой. Но поскольку я состою в более близких отношениях с нашим дорогим премьером, нежели он, Керман хотел, чтобы я набросал план письма. Он считает, что мы должны получить несколько превосходных суперотрядов.

— А ты считаешь?.. — Но по его тону Миранда уже догадалась.

Роланд вновь бросил взгляд на письмо и нахмурился.

— Я не знаю, кого нам следует опасаться больше: этого таинственного убийцу или Андуса Райвенвуда.

— Не лучше ли поговорить с ним?

— Он друг, но все же он премьер-министр. Ты думаешь, это действительно никак не повлияет на его решение?

Миранда помедлила мгновение, по спине пробежали мурашки.

— Ты полагаешь, дело во Фразах? — очень тихо спросила она.

— Я абсолютно не представляю, в чем тут дело, видимо, как и Райвенвуд. Но он не имеет права пренебречь такой возможностью.

Она нежно коснулась его щеки.

— Я люблю это место, Роланд.

Наконец лед в его голубых глазах растаял, и великан улыбнулся.

— Мы вернемся. Я обещаю.

Глава 2

Более, чем горы сообщений, которые следовало прочитать, и законов, которые приходилось подписывать, более, чем последние рапорты с оценкой мощи индрианской армии, даже более, чем хроническое недосыпание, постоянные приступы язвы напоминали Андусу Райвенвуду, что его нельзя назвать счастливым человеком. Вот уже шесть лет, с того самого момента, когда его избрали премьер-министром, он знал, что взвалил на себя огромное количество проблем, которыми нормальному человеку в голову не придет озаботиться, не говоря уж о том, чтобы искать их специально. Однако именно сейчас, ожидая, пока последние члены Высокого Совета пройдут в зал заседаний, Райвенвуд осознал, что ситуация достигла такого напряжения, какого даже он не мог предвидеть. И сердце премьер-министра немедленно отозвалось, застучало быстрее, в новом, тревожном ритме.

Райвенвуд откинулся на спинку кожаного кресла и сказал себе, что, возможно, он не по своей вине страдает от боли в желудке и хронической бессонницы. Сорок лет назад он был не более чем юным повесой с острым умом и способностями к языкам. Поступив в Министерство иностранных дел, он воображал себе комфортное существование в каком-нибудь благоустроенном посольстве в очень, очень тихом уголке мира. Официальные обеды, осторожный флирт, редкие донесения… Андус пытался определить, когда эти планы канули в Лету, какая, казалось бы, невинная цепочка событий привела его в Высокий Совет и, наконец, к креслу премьер-министра. Райвенвуд не мог избавиться от ощущения, что Чалдис оставил его в дураках.

Премьер еще раз окинул взглядом тихое, тускло освещенное помещение Совета, недоумевая, что задержало Тейлора Эша. Остальные четверо главных министров находились в зале, но, хотя это и обеспечивало кворум, текущая проблема была такова, что никто лучше главы Министерства разведки не мог понять ее. Не то чтобы Андуса особенно заботило, откуда придет решение. Сейчас его больше всего волновало ухудшившееся здоровье и, как ни печально, проблемы в сексуальной жизни. Он отчаянно надеялся — почти молился, хотя и не был религиозен, — что дружный шепот главных министров Чалдиса вынудит его принять решение, которое ему очень не хотелось принимать в одиночку.

Джейм Кордор, министр финансов, похоже, заметил напряжение Андуса и подмигнул ему. Райвенвуд улыбнулся. Джейм обладал способностью угадывать настроение главы правительства и с удивительной легкостью улучшал его. Он был в глазах Андуса почти эталоном веселого толстяка. А Кордор был не просто толстяком, он отличался устрашающей дородностью. Сам министр финансов использовал именно это определение — добродушно, разумеется — при упоминании о его знаменитом животе. Он отказывался признать, что любое другое слово способно отдать должное шестидесяти шести годам непрерывных обедов.

Но всплеск веселья у Райвенвуда был недолгим. В конце концов, какую пользу можно извлечь из подмигивания? А Джейм Кордор, к величайшему сожалению, вряд ли мог помочь чем-то еще. Компетентный финансист, но вряд ли провидец. В итоге Райвенвуд задался вопросом, насколько он может полагаться на собравшихся здесь министров. На противоположной от Кордора стороне широкого стола красного дерева сидела Ланда Уэллс, министр внутренних дел. Кризис, похоже, лег на ее плечи не слишком тяжелым грузом, поскольку она была полностью поглощена диспутом на тему бюджета с Аметом Пейлом, военным министром. Пейл утверждал, что ему требуются большие фонды для поддержания в должной боевой готовности мобильных воинских соединений вдоль реки Цирран, способных сопротивляться вторжениям. Уэллс характерным для нее сухим тоном заметила, что его воинские соединения не будут особенно мобильными без заботливо поддерживаемых дорог, и для их передвижений в том числе.

По здравом размышлении Андус решил, что он не может положиться на Пейла. Нынешний министр был по всем параметрам полной противоположностью своему предшественнику. В отличие от Роланда, герцога Каладора, Амет Пейл физически не походил на воина. Его черты были столь приятны, столь утонченны… Райвенвуд подозревал, что генерал платил чародею за поддержание своей обворожительной внешности. В любом случае, Пейл был последним человеком, которого Райвенвуд мог представить в бою. И, что еще хуже, размышлял Андус, Амет Пейл в подметки не годился своему предшественнику в умении принимать решения. Будучи прекрасным другом, Роланд являлся столь же великолепным министром — прекрасный профессионал, когда война уже разразилась, он, однако, не горел желанием развязать ее. Роланд не искал славы, он лишь беспокоился о безопасности своей страны. Пейл, напротив, балансировал на грани шовинизма. Сообщая тему сегодняшнего заседания, Андус заранее знал, какова будет позиция Пейла. И теперь он поймал себя на мысли, что очень бы хотел, чтобы за столом в качестве военного министра сидел Роланд, а на волоске висела жизнь Амета Пейла.

Не мог Райвенвуд рассчитывать и на министра магии, являвшегося одновременно и представителем правительства в Национальном отделе таинственного. Премьер не мог быть уверен, что Орбис Тейл будет столь же рьяно отстаивать интересы своей страны, как он это делал в отношении своих собратьев по чародейству. В большинстве случаев их интересы совпадали, но сейчас… Райвенвуд окинул Тейла внимательным взглядом, но его лицо, как обычно, было закрыто малиновым капюшоном. Андусу претила нарочитая театральность традиционного одеяния магов, он мог только надеяться на то, что человек, облаченный в этот наряд, сделан из более честного материала.

Прервав размышления Андуса, дверь распахнулась, и в комнату вошел Тейлор Эш. Обычно Андус мог положиться на молодого человека как на наиболее надежного союзника, но сегодня он ни в ком не был уверен. Они собрались, чтобы решить вопрос жизни или смерти бывших министров страны, включая Кермана Эша, предыдущего премьер-министра… и отца Тейлора. Андус внимательно вгляделся в молодого человека. Густая копна темных волос, сияющие серые глаза и обезоруживающая улыбка не являлись типичными чертами министра разведки. Как и тридцать два года не были обычным возрастом для того, чтобы занять кресло в Высоком Совете. В действительности Эш стал самым молодым из всех, кто когда-либо занимал столь высокий пост. И сплетен по этому поводу могло бы быть гораздо больше, но место имела лишь одна — будто своему положению Тейлор был обязан влиянию отца. Однако Тейлор избегал отцовского Министерства финансов и целиком посвятил себя разведке. И Бэрр Эстон, один из проницательнейших и непримиримо независимых людей, когда-либо садившихся в кресло министра, был вынужден признать талант Тейлора, несмотря на явную неприязнь к его отцу. То, что Эстон не послал молодого Эша на самый дальний, холодный пост континента, удивило чалдианских знатоков. Когда же стало очевидным, что Эстон готовит юношу себе в преемники, не нашлось глупцов, заподозривших старого министра в протекционизме.

При появлении Тейлора все выпрямились, понимая, что собрание вот-вот начнется. Кто-то из министров достал блокнот, собираясь делать заметки, но Тейлор, всегда располагавший львиной долей информации, никогда ничего не записывал. Он небрежно смахнул волосы с глаз и посмотрел на Андуса. Взгляд Тейлора показался премьер-министру мрачным, но Райвенвуд не смог бы точно назвать причину. Разумеется, Тейлор знал, какую жуткую тему им предстояло обсудить. «Кровавую, а в данном случае еще и кровную», — подумал Райвенвуд, он ни на миг не забывал о родственных узах, связывавших экс-премьера и Тейлора Эша. Но означал ли мрачный вид молодого человека, что тот приготовился склониться перед жестоким, но неизбежным решением, или же он намеревался противостоять ему?

Премьер-министр прочистил горло.

— Это заседание Высокого Совета в четвертый день третьего месяца сто семьдесят восьмого года Республики объявляю открытым, — устало произнес обычную формулу Райвенвуд. — Почему бы нам сразу не перейти к делу, Тейлор?

Молодой человек кивнул и наклонился вперед.

— Ладно, всем нам известно основное. Две смерти. Не просто смерти, разумеется, иначе нас бы здесь не было. Два убийства. Несколько преждевременно делать вывод, что кто-то вознамерился прикончить всех шестерых бывших министров, но мы испытываем недостаток во времени. Если мы подождем, пока погибнут остальные четверо, то, безусловно, удостоверимся, что целью были именно они, но тогда и пытаться спасти нам будет некого. В этих обстоятельствах я принял стандартные меры. Как только было обнаружено тело Элла, я отправил лучших агентов охранять бывших членов Совета.

— А вы уведомили наших предшественников, что за ними наблюдают? — спросил Пейл.

Эш окинул военного министра недовольным взглядом.

— Естественно, нет. Не думаю, что кто-то из них догадался о присутствии моих людей, кроме Тарема Селода, — стоило агенту перейти границу его владений, как он тут же погружался в сон.

Орбис Тейл тихо хихикнул. Тейлор улыбнулся.

— Я согласен с высокой оценкой мастерства вашего коллеги, Тейл. И потому я перевел своего человека на строго наблюдательную позицию. Если Селод не сможет позаботиться о себе сам, мы и подавно ничем не сумеем ему помочь.

— Очевидно, — прервал Андус, — то же самое можно было сказать и про Абриниуса Лофта.

При этих словах на лице Тейлора скрестились озабоченные взгляды.

— Мы иногда недооценивали чародейские возможности Лофта, — кивнул министр разведки. — Да, он не принадлежал к числу сильнейших магов, но и слабаком не был. Во время борьбы он полностью разрушил собственное поместье.

Тейл фыркнул.

— Салонные трюки.

— Возможно, для вас и очень немногих ваших коллег, — возразил Тейлор. Но будем откровенны: хотя Лофт не обладал выдающимся могуществом, он не сильно выделялся из общего ряда. Если мы будем недооценивать Лофта, мы также будем недооценивать и его убийцу, а это ошибка, которой я стремлюсь избежать. Кто бы ни убил Лофта, он сумел не только защититься от довольно умелого чародея, но еще и обнаружить и вывести из строя двух моих лучших людей. Это свидетельствует о действиях человека или людей, обладающих разнообразными и опасными способностями.

— Все это проделать мог хороший чародей, — заметил Тейл.

Тейлор нахмурился.

— Но хороший чародей этого не делал. Мои люди очнулись с несколькими весьма материальными шишками на головах. Естественно, с тех пор я увеличил отряд наблюдателей.

Внезапно Амет Пейл встрепенулся и выпятил затянутую в мундир грудь.

— Я полагаю, мой молодой друг абсолютно прав. Нам не следует недооценивать нашего неизвестного противника. Кто бы ни стоял за всем этим, доказано, что он лучше тех, кого могут противопоставить и чародеи, и министерство разведки. А это означает, что нам следует обдумать… альтернативные варианты.

Андус уже собрался воспротивиться подобному повороту разговора — не потому, что верил, будто имеется какое-то другое решение, но из-за бессердечной поспешности, с которой Пейл внес это предложение, — однако Тейлор опередил его. Молодой человек наклонился вперед, он с такой силой вцепился в подлокотники кресла, что костяшки его пальцев побелели.

— Я думаю, на этой стадии у нас имеется несколько больше «альтернативных вариантов», чем тот, который предпочитаете вы, генерал Пейл. Я признаю, что мои ответные меры не были достаточно жесткими. После первого же убийства нам следовало надежно спрятать каждого из бывших министров. И предпринимать конкретные шаги не только мне, но каждому из нас. Мы должны были окружить их лучшими агентами разведки, несколькими чертовски могучими магами и приставить к каждому по взводу солдат.

— Не то чтобы мне не нравился подобный способ действий, — вмешался Джейм Кордор, — но это едва ли разумно. Я имею в виду, что охрана этих людей не является выходом из сложившейся ситуации, а всего лишь временной мерой. Никто из них не согласится прожить остаток дней в добровольном заключении, но даже прими мы подобное решение, мы останемся в том же уязвимом положении.

Пейл и Ланда Уэллс кивнули с редкостным для них единодушием, соглашаясь с подобным доводом.

— Мои агенты могут разобраться с этим, — возразил Тейлор. — Если только вы дадите нам время.

— Но у нас его нет, — воскликнул Амет Пейл, резко хлопнув ладонью по столу. — Возможно, Маллиох уже завладел двумя нашими Фразами. Это дает ему восемь из двенадцати, поймите.

— Мы все знакомы с арифметикой, — заявил Тейлор с ощутимой дрожью в голосе.

«Разумеется, — подумал Тейлор. — Пейл не сомневается, что за всеми этими убийствами стоит Маллиох». Только то, что народы Индора и Чалдиса воевали друг с другом веками, еще не означает ответственность Индора за каждую неприятность Чалдиса… хотя примитивно мыслящие националисты настаивают именно на этом. Война закончилась уже почти два десятилетия назад, однако солдафоны наподобие Пейла все никак не могут усвоить этот факт. Под властью Маллиоха Индор превратился в спокойного соседа. Тейлор молился, чтобы так оно и оставалось, чтобы нашлось другое объяснение убийствам, пусть даже весьма неприятное.

— Но вы представляете себе последствия? — спросил Пейл. — Дать Императору Индора все двенадцать Фраз, и ему больше ничего не понадобится, чтобы выиграть войну. Он будет просто диктовать условия, а мы окажемся не в том положении, когда еще можно сопротивляться. Только четыре Фразы, четыре усталых старика, — и наш народ упадет на колени. Или мы своей рукой вернем мир назад, ко временам варварства.

— Четыре Фразы дают нам большое пространство для маневра, — возразил Тейлор. — И неужели вам не хочется узнать, кто стоит за этими убийствами?

Андус Райвенвуд вздохнул, с неохотой принимая логику Пейла.

— Если мы не признаем, что убийства — дело рук Маллиоха, остается единственный вариант: каким-то безумцем овладела мания убивать гражданских служащих в отставке. Но, Тейлор, посмотрите правде в глаза, только Фразы делают этих людей достаточно ценным объектом для убийства. И учтите, очень немногие вообще знают о существовании Фраз, и уж совсем мало тех, кто в них заинтересован настолько, чтобы пойти на такое.

— Даже если допустить, что за Фразами охотятся по приказу Маллиоха, не согласился Тейлор, — каждый министр защищен против подобного. Да, два человека убиты, но нет причин полагать, что они выдали заветные слова. Все отделы памяти, имеющие к ним какое-либо отношение, у выходящих в отставку надежно блокируются. Черт, это та же защита, к которой прибегнем мы, уступая другим свое место в Совете. — Тейлор помедлил и окинул тяжелым взглядом каждого из коллег. — Генерал Пейл предлагает создать прецедент, который в итоге приведет к нашему собственному смертному приговору.

Орбис Тейл покачал закутанной в капюшон головой.

— К несчастью, я могу согласиться лишь с последним утверждением. Сам факт гибели Лофта свидетельствует о том, что убийца получил требуемое от Элла. Без первой Фразы остальные бесполезны. К тому же вы абсолютно правы в отношении несчастного Абриниуса. Он не обладал истинным могуществом, но магом был более чем компетентным. Тот, кто оказался сильнее Лофта, боровшегося за свою жизнь, вполне возможно, способен снять и установленный нами блок.

Пейл вновь хлопнул по столу.

— По-моему, информации для голосования вполне достаточно. Не важно, насколько неприятны обстоятельства, мы не можем проигнорировать главное будущее государства зависит от мудрости наших действий. Мне, конечно же, очень жаль их, но можем ли мы пожертвовать миллионами жизней ради блага четверых? Ради блага четверых людей, которые, безусловно, понимали, принимая присягу министра, какая огромная ответственность ложится на их плечи? Ради блага четверых людей, которые на протяжении многих лет отдавали все силы беззаветному служению своему народу? Господа, лично я уверен, наши бывшие коллеги без колебаний принесут себя в жертву, зная, что делают это на благо своей страны.

Райвенвуд скривил губы.

— Об этом мы узнаем, когда к ним постучат в дверь.

Однако когда пришла очередь голосовать премьер-министру, последнему из всех, Андус Райвенвуд сделал это без тени сомнений.

Все министры вышли из зала, кроме Райвенвуда, сгорбившегося в своем кресле с видом человека, потерпевшего поражение, и погруженного в собственные переживания Тейлора Эша. Андус не мог заставить себя встретиться взглядом с более молодым коллегой.

— Тейлор, я знаю, один из тех четверых, кого мы только что приговорили, был вашим отцом, — начал Андус, чувствуя себя неуклюжим школьником.

— Он еще жив, — мрачно поправил Тейлор.

— Конечно, — согласился Андус. — Мне очень жаль, что все так получилось.

Мужчины немного помолчали. Наконец Райвенвуд вновь заговорил:

— Положив благо государства на одну чашу весов, а любовь к отцу на другую…

— Двум отцам, — процедил Тейлор сквозь плотно сжатые зубы. — Бэрр Эстон был мне таким же отцом. И в качестве благодарности я обоих приговорил к смерти.

Андус неловко поерзал в кресле. Он понимал, что необходимо лично поговорить с Тейлором. Нельзя требовать подобной жертвы от человека, не сказав ему как минимум слов утешения. Переживания молодого Эша были более чем понятны.

— Вы знаете, — мягко произнес Райвенвуд, — позже я буду сожалеть о своей роли во всем этом кошмаре, но сейчас я не мог поступить иначе. Никто, Тейлор, не принес такой жертвы, как вы. Тем не менее я ни минуты не сомневался, что вы исполните свой долг, не забудете об обязательствах перед родиной и министерством. И вы приняли мужественное решение, как всегда, оказавшись достойным своего поста.

— Не только самый молодой министр в Совете, — все так же мрачно заметил Тейлор, — но к тому же первый отцеубийца. Неслабое отличие, правда?

Тейлор медленно повернулся и взглянул в лицо Райвенвуду. Усталый премьер-министр отшатнулся, увидев в серых глазах министра разведки совершенно жуткое выражение. Такого страшного взгляда не должно быть у столь молодого человека.

— Боюсь, я не смогу найти нужных слов, — медленно произнес Андус. Разумеется, я был уверен, что вы исполните свой долг. Но больше всего меня страшат возможные последствия сегодняшнего заседания. Тейлор, только вы один попытались остановить нас в безрассудном стремлении к кровопролитию. Только вы говорили о милосердии. И я вам очень благодарен.

— Не стоит, — ответил Тейлор вставая, его взгляд был устремлен в ночь, окутавшую Прандис. — Я знал, каким будет результат заседания. Как и все мы, Андус. Я сыграл роль «адвоката дьявола», надеясь, что это приведет к какой-то дискуссии, в результате которой, возможно, появятся неожиданные альтернативы. Но я изначально не верил, что это сработает. Понимаете, я уже подписал приказы, прежде чем вошел в эту дверь.

Глава 3

— Сегодня я не буду ждать тебя, — предупредил Мадх, остановившись в конце улицы. Хейн сдавленно усмехнулся.

— Почему?

— Я покажу тебе, где дом. Ты знаешь остальное. Зачем же мне дожидаться тебя?

«Действительно, зачем?» — подумал Мадх. Он вспомнил их последнее задание, всего четыре дня назад, когда Хейн триумфально вырвался из горящего дома Абриниуса Лофта, рожденный, казалось, в самом пламени. В ту ночь губы убийцы были выпачканы в крови, и эта кровь принадлежала не ему. Уже одного этого Мадху хватило, чтобы пропало всякое желание иметь дело с такой тварью, так с какой стати он будет рисковать и ждать результатов работы наемника возле самого дома?

— Что, если я попаду в беду? — ухмыльнувшись, поинтересовался Хейн.

— Тебе платят за то, чтобы ты не попадал. Но будь уверен, если это случится, я пальцем не шевельну, чтобы помочь.

С этими словами Мадх с силой вонзил каблуки в бока своей лошади и галопом умчался прочь.

— Приятного сна, — пробормотал Хейн, глядя, как фигура Мадха растворяется в ночи. Он расхохотался и протянул руку к мешочку, чтобы достать шприц.

Едва подойдя к дому, Хейн сразу почувствовал какую-то тревогу. Обитель будущей жертвы оказалась неуклюжим трехэтажным строением с открытой террасой и множеством окон. Ничто в доме не нарушало ночной тишины, но Хейна что-то беспокоило. Все вокруг выглядело слишком мирным, слишком доступным. Ограда отсутствовала, окна были огромными, и многие из них стояли полуоткрытыми. Либо этот дом сам провоцировал непрошеных гостей, либо он принадлежал заносчивому, самоуверенному человеку. Будучи вкратце ознакомлен с жизнеописанием Тарема Селода, Хейн пришел к выводу, что правильной является последняя гипотеза.

Он ухмыльнулся. Что ж, тем приятнее разрушить чью-то самоуверенность.

Хотя передняя дверь была явно не заперта, Хейн огляделся в поисках другого входа: в его деле от правильного проникновения в дом зависело очень многое, и подчас наиболее гостеприимный проход оказывался и самым опасным. Окна на втором этаже больше соответствовали его целям. Хейн тихо обошел дом и выбрал окно: оно было лишь слегка приоткрыто, а комната за ним выглядела темной.

Основанием дома служили огромные круглые камни, которые на высоте четырех футов сменялись кирпичами. На стыке камней и кирпичей имелось что-то вроде выступа не более дюйма шириной. Этого должно хватить. Хейн отступил на восемь шагов, сделал несколько глубоких вдохов и помчался к дому. Добежав до стены, он взвился в воздух, правой ногой попав на тот самый небольшой выступ. В ту же секунду он изо всех сил оттолкнулся, подпрыгнув достаточно высоко, чтобы вцепиться пальцами в край подоконника. Дальнейшее заняло не больше минуты: он подтянулся и слегка толкнул окно, сделав щель чуть пошире. Затем с легкостью перебрался через подоконник и оказался в доме Тарема Селода.

Как всегда, первое, что сделал Хейн, оказавшись в помещении, — он замер. Убийца скорчился в темноте под окном, сдерживая дыхание и прислушиваясь, не раздастся ли предательский звук, свидетельствовавший о том, что он обнаружен. Сперва ничего не было слышно, затем Хейн уловил тихий шелест переворачиваемой страницы. Итак, чародей читал. Он ничего не заподозрил.

Хейн вновь обратил внимание на окружающую обстановку. Он находился в небольшой гостевой спальне, в которой, к счастью, не было ковра. Слишком часто ковры скрывали треснувшие половицы. Хейн изучал пол, присматриваясь к половицам и выискивая в них малейшие трещины. Наконец, удовлетворенный, с осторожностью канатоходца, убийца направился к двери. Ловкие пальцы обследовали замок, его покрывал тонкий слой пыли. Вновь хороший знак. Если бы комнатой часто пользовались, дверь, вполне вероятно, могла скрипнуть. Он осторожно отпер замок и начал потихоньку приоткрывать дверь. Это заняло немалую часть минуты, но зато Хейн открыл дверь без шума и выскользнул на лестничную площадку.

Вновь послышался шелест страницы. Он доносился снизу и был достаточно громким, чтобы Хейн мог его отчетливо различить, стоя на лестничной площадке. Ни одна дверь не разделяла убийцу и его жертву. Скорее всего, маг расположился в гостиной, как раз возле лестницы. Теперь Хейну следовало соблюдать максимальную осторожность: если он мог ясно слышать мага, тот, в свою очередь, мог так же ясно слышать его. В случае Селода Хейну было особенно важно застать жертву врасплох.

В холле лежал ковер, вернее, всего-навсего ковровая дорожка. По обе стороны от нее пол опять же был голым. Хейн вновь определил наиболее безопасный маршрут и направился к лестнице. Ему повезло: заняв позицию на верхней площадке, он увидел седой затылок Селода. Маг сидел в кресле с высокой спинкой и читал книгу. На мгновение Хейн решил, что проблем не предвидится. Из кожаного мешочка на поясе он достал хрупкое хрустальное яйцо, внутри которого клубились завитки желтого газа.

— Неужели тебе еще не наскучило двигаться так медленно? — неожиданно спросил маг, переворачивая еще одну страницу своей книги.

Хейн почти онемел от изумления. Как?..

— Я оставил дверь для тебя открытой, но вы, молодежь, разумеется, всегда выбираете самый трудный путь. О, незачем на меня так таращиться. Я знал о твоем присутствии с тех самых пор, как ты ступил на мою землю. Понимаешь, у меня несколько более близкие отношения с моими владениями, чем у обычных хозяев… И хватит стоять там и пялиться. Спускайся вниз… тебе теперь незачем беспокоиться о соблюдении тишины. — Селод опустил книгу на край стола, заботливо заложив красной лентой место, до которого он дочитал. — Давай поторопимся, ладно? Я дошел до середины последней главы, и мне чертовски хочется узнать, чем все закончится.

Хейн растерянно потряс головой и быстро преодолел оставшиеся полдюжины ступенек. Селод поднялся и повернулся к нему лицом. Маг оказался невысоким человеком, на вид лет примерно пятидесяти семи, с начавшим расти брюшком. Для своего возраста он сохранил удивительно густую шевелюру, правда, абсолютно белую, но из-за морщинистого лица и тощих конечностей Селод выглядел на все семьдесят. При этом многие клялись, что он выглядел на семьдесят еще тогда, когда их дедушки были зелеными юнцами. Прежде Хейн никогда не верил этим россказням, но, глядя в глаза Селода, он засомневался. Эти бледно-голубые глаза казались древними как мир, и создавалось впечатление, будто они могут уничтожить его, просто пожелав ему смерти.

Хейн резко одернул себя: подобные мысли — не что иное, как дань нелепым суевериям. Он просто нервничает из-за того, что его обнаружили. Возможно, он ввел себе слишком большую дозу веридина. Тряхнув головой, Хейн отбросил прочь сомнения. Селод был человеком, пусть более могущественным, чем многие, но все же человеком. А в таком случае Хейн с ним справится. Решительным движением убийца швырнул через комнату хрустальное яйцо. Его рука была тверда — стеклянный снаряд угодил точно в центр груди Селода.

— Что? — воскликнул маг, отшатнувшись назад. Желтоватый дымок выползал из разбитого яйца и окутывал фигуру старика. — Что?

Каждый раз, когда чародей открывал рот, он, казалось, заглатывал мутные клубы. Всего через мгновение последний завиток дыма, извиваясь, заполз в рот Селода. Старик, спотыкаясь, сделал шаг вперед, изумленно прижав руку к губам.

Легко, небрежно Хейн перепрыгнул оставшиеся ступени.

— Я не знаю, что ты задумал, глупец, но ты пожалеешь об этом, вскричал Селод, но его голос звучал уже менее уверенно. Хейн удовлетворенно заметил, что брови мага беспокойно сдвинулись. — Я отправлю тебя в глубины ада, я…

Хейн демонстративно зевнул. Именно эту самонадеянность он больше всего ненавидел в магах.

— Никогда не полагайся на магию, старик, — фыркнул Хейн. — Неужели мамочка никогда тебя не предупреждала, как опасно складывать все яйца в одну корзину? Видишь, своим собственным стеклянным яйцом я сбросил твою корзину на землю.

— Что это было? — спросил Селод, шагнув вперед. — Не играй со мной, или я заставлю тебя страдать…

— Попробуй, — доброжелательно предложил Хейн. Он чуть не расхохотался старик выглядел таким напыщенным… Неужели они были оплотом нации, эти маги, правившие, опираясь на суеверия? — Давай призови молнии, бури, огонь. Сделай это, старый мошенник.

Селод отчаянно жестикулировал, бормоча заклинание за заклинанием, пытаясь отыскать то, которое сработает. Хейн заметил выглядывавшие из красных сатиновых рукавов иссохшие руки. Его рассмешили тощие лодыжки мага, торчавшие из-под мантии.

— Видишь, Селод, ты ничто без своей магии. Я презираю тебя. — Медленно, театрально Хейн вытащил кинжал из ножен на поясе. — И я покажу тебе, что такое настоящее могущество.

Затем мир вокруг него сжался. Отрешенно Хейн осознал, что из его правого бедра торчит кинжал. Откуда он взялся? Мир завертелся, закружился в сумасшедшей жиге. Где был его веридин?..

Затем Хейн заметил в тощей руке мага другой кинжал и заставил себя двигаться; он упал на пол и перекатился, найдя укрытие за диваном Селода. Он не почувствовал боли, выдергивая кинжал из ноги, лишь завороженно наблюдал, как его кровь вытекает из раны. Кинжал был тонким, обтекаемой формы. Чародей? Каким образом?

Внезапно старик оказался над ним, вертя и размахивая другим клинком. Хейн инстинктивно откатился в сторону, но ощутил, как его руку ожгло болью. В этот миг его сознание пронзила мысль: пора действовать, иначе он просто-напросто погибнет. Хейн недооценил Селода, но он еще не побежден. Наемник напомнил себе, что Селод всего лишь беспомощный старик, ему не выиграть схватку на ножах. Однако если Хейн не соберется, он неминуемо проиграет.

Используя кинжал чародея, Хейн парировал следующий удар и вскочил на ноги. Краем глаза он видел кровь, льющуюся из раны в ноге, но пока с этим следовало повременить. Он вновь парировал удар и сам сделал выпад. В последний момент наемник вспомнил, что он не имеет права убить старика прямо сейчас, его придется оставить еще на некоторое время в живых. Кинжал разрезал кожу на животе бывшего министра, но Хейн сумел остановить смертоносную сталь. Затем со скоростью, выработанной годами практики, он изменил направление удара и резко выбросил руку вверх. Рукоятка кинжала впечаталась в подбородок мага, отбросив его голову назад. Тарем Селод без сознания рухнул на пол, из его разбитой челюсти хлынула кровь.

Хейн жадно глотнул воздух и, оторвав полоску от своей рубашки, перевязал рану на бедре. Удовлетворенный тем, что кровотечение замедлилось, он перенес внимание на левую руку. К счастью, там была только поверхностная царапина. Он тут же забыл о ней — следовало закончить дело с магом. Существуют слова, которые ему необходимо узнать. Но, потянувшись к старику, убийца заметил, что его рука подрагивает. Маг подождет.

Ему потребуется всего несколько минут.

Хейн открыл мешочек на поясе и, дрожа, нащупал шприц.

— Просыпайся!

Хейн снова плеснул водой в лицо чародею. На мгновение он испугался, что ударил старика слишком сильно и убил его. Но нет, пульс прощупывался, достаточно сильный и ровный. И действительно, веки Селода начали подрагивать. Хейн еще раз окатил мага водой.

— Очнись, я сказал!

Наконец глаза Селода открылись. Он моргнул и дернул головой, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, что случилось.

— Я испугался за тебя, старик. Испугался, что слишком быстро убил тебя. Понимаешь, имеются слова, которые знаешь ты и должен узнать я. Ты скажешь их мне, и скажешь правду. Я узнаю, если ты соврешь, поверь мне. Но я очень надеюсь, что ты будешь бороться, надеюсь, что ты солжешь. Я задолжал тебе, и верну долг болью.

— Ты — мелодраматическая свинья, — прошептал Селод.

— Твои оскорбления, — ответил Хейн, смеясь, — и вполовину не такие острые, как мой нож.

Он начал с того, что крепко обхватил запястье Селода двумя пальцами, удерживая руку волшебника на месте. Затем приставил острие кинжала к его ладони и не спеша надавил. Кожа старика подавалась внутрь, пока наконец, натянувшись до предела, не лопнула. Медленно, с явным удовольствием, Хейн вгонял нож в ладонь старого мага.

Чародей не пытался бороться, с яростной сосредоточенностью он буравил взглядом лицо своего мучителя.

— Ты и в самом деле наслаждаешься этим, — хрипло проговорил Селод.

— Зато ты — нет. — Хейн потянулся к мешочку, в котором еще недавно находилось яйцо. Там также лежал голубой драгоценный камень грушевидной формы, гораздо более ценный своими магическими возможностями, нежели минералогической принадлежностью. Хейн окунул его в кровь, собравшуюся на ладони старого мага.

— Теперь я смогу узнать, если ты солжешь.

— Кто стоит за этим? — резко спросил Селод. — Очевидно, ты не один. У тебя для такого дела не хватит мозгов. И ты не располагаешь силой, чтобы управиться с тем стеклянным шаром, который недавно использовал. Это могут сделать всего несколько человек на целом континенте. Кто из них?

— Вопросы задаю я, — ухмыльнувшись, напомнил Хейн. — Меня интересуют только двадцать слов, и ты знаешь, что я имею в виду.

— Никогда, — слабо простонал Селод.

— Не могу сказать, что я удивлен. Или разочарован. — Он приставил кончик кинжала к правой щеке Селода, чуть пониже уха, и медленно надрезал кожу. Очень аккуратно он провел кровавую линию к подбородку старика. Слова.

Через секунду Хейн проделал то же самое с другой стороны.

— Слова, — повторил он.

— Ты хочешь слов? — прохрипел маг. — Попробуй эти: пошел ты к дьяволу.

Хейн улыбнулся.

— Если ты не заметил, твоя магия больше не действует. И должен тебя огорчить, ты проживешь недостаточно долго, чтобы восстановить ее.

Селод крепко сжал губы.

Удовлетворенный, Хейн пожал плечами и распахнул халат мага до талии. Он начал едва слышно напевать. Не важно, что грудь оказалась впалой, а кожа морщинистой и отмеченной годами. Перед Хейном расстилался великолепный ландшафт для упражнений в его редком и кровавом искусстве. Безусловно, тело щуплое и старое, но содержащее неограниченные возможности попрактиковаться в его мастерстве. У Хейна имелась в запасе вся ночь и все самые страшные муки, чтобы одарить Тарема Селода. Хейн никогда не испытывал такого счастья, как во время работы.

* * *

В конце концов слова были произнесены, и небольшой голубой камень изменил свой цвет на зеленый — значит, маг говорил правду. Хейн потратил пять минут на то, чтобы запечатлеть в памяти сказанное Селодом. Как и предыдущие жертвы, Селод произносил заветные слова на языке, которого Хейну никогда не доводилось слышать прежде, и это усложняло задание. Точность имела первостепенное значение, Мадх подчеркивал это снова и снова единственное, что имело значение, это слова.

Хейн осмотрел тело Селода. Его было невозможно узнать. Убийце осталось лишь отдать должное выдержке старика… и поблагодарить его. Редко Хейну выдавалась подобная возможность — в полном объеме применить свои таланты. Разумеется, обычные меры ничего не дали, и Хейну пришлось импровизировать. Он начал с того, что развел яркое пламя в камине Селода, и теперь большая часть кожи мага обгорела. Старик был едва жив, его истерзанная грудь слабо вздымалась при дыхании. Хейн подумал, что только настоящий мастер мог бы столь долго сохранять ему жизнь.

Работа сделана, Хейн вполне мог оставить мага умирать долго и мучительно. Но если кто-то наткнется на него раньше, чем наступит конец? Маловероятно, но, как знать, вдруг Селод продержится достаточно долго, чтобы описать напавшего на него. А этого, подчеркивал Мадх, нужно избежать любой ценой. Слегка разочарованный, Хейн аккуратно провел лезвием кинжала по горлу мага, перерезав сонную артерию. В качестве последнего штриха он открыл рот мертвеца и поместил под язык большую золотую монету.

Требовалось лишь слегка прибраться, прежде чем завершить вечеринку. Хейн поворошил в огне кочергой и оглянулся в поисках хоть чего-нибудь, чем можно вытереть нож. К счастью, на столе валялся платок.

Разве не туда положил маг свою книгу? Хейн заглянул под небольшой деревянный столик, предположив, что книга свалилась во время борьбы. Там ничего не было. Он покачал головой и повернулся к Селоду.

Хейн вскрикнул. Тело старика было таким же, как до начала их «беседы». Старик мирно лежал, раскинувшись на полу, и не было ни следов огня, ни порезов. Невероятно, но чародей пошевелился, словно бы просыпаясь, и моргнул, на мгновение окинув Хейна взглядом ясных голубых глаз.

Наемник уронил нож и отшатнулся назад.

Неожиданно все стало на свои места. Труп снова стал трупом, лежавшим в огромной луже крови.

Может, он сам сошел с ума?..

Содрогнувшись, Хейн бросился прочь из дома.

— Что? — прорычал Мадх и вскочил на ноги, опрокинув стул.

— Только на секунду, клянусь. Затем все снова пришло в норму.

— Трупы не могут такого проделать, — сказал Мадх тихо, восстанавливая равновесие.

— А этот смог.

Мадх, нахмурившись, взглянул в глаза убийце, но промолчал. Внезапно до Хейна дошло, о чем подумал его работодатель.

— Дело не в наркотике, говорю тебе. Я знаю, как действует веридин, он не является галлюциногеном.

Но голос Хейна дрогнул. Если бы ему пришлось выбирать, учитывая альтернативу, он предпочел бы свалить вину на наркотик. Если мертвецы способны возвращаться к жизни, могут собраться целые толпы, требуя Хейна на часок-другой.

Мадх поправил стул и вновь уселся. Он подавил вздох, не желая показывать наемнику, насколько обеспокоен создавшимся положением. Мадх жаждал разделаться со всем этим и вернуться домой.

— Что ж, если дело в наркотике — или в твоем воображении, — то вреда нет. Но если это произойдет снова, твоей замечательной репутации придет преждевременный конец. Ты беспечен, Хейн, ты знаешь об этом? Ты самонадеян, и однажды это тебя убьет. — Он указал взглядом на повязку вокруг бедра Хейна. — Это чуть было не случилось сегодня.

Хейн ничего не сказал, лишь мрачно взглянул на своего нанимателя. Где был Мадх, когда делалась работа? Где был Мадх, когда мертвец вернулся к жизни? Он поклялся, что, когда все это закончится и с ним расплатятся, Мадх пожалеет о сегодняшнем разговоре.

— Если бы речь шла обо мне, — продолжал Мадх, — я предпочел бы избавиться от тебя прямо сейчас. Сегодняшняя ночь доказывает, что ты не годишься для подобного задания. Мой господин, однако, доволен нашими результатами. Осталось только трое. Но если подобные неприятности повторятся, ты заплатишь за это. Теперь оставь меня.

Хейн направился к двери, и Мадх заметил ножны на левом боку убийцы. Они были пусты.

— Что случилось с твоим кинжалом?

Хейн обернулся, припоминая, где он обронил клинок.

— Я потерял его.

— Где?!

Хейн огрызнулся:

— У Селода.

— Черт тебя побери, — тихо проговорил Мадх. — Пошли отсюда.

Дом был таким, как его описал Хейн, но теперь он выглядел еще более темным. По оценкам Мадха, до рассвета оставалось еще около двух часов. Но, несмотря на это, Мадх не торопился спешиться. Даже с такого расстояния от дома исходил невероятно сильный запах магии — удивительно, что он не учуял его еще в гостинице. Сконцентрировавшись, Мадх смог уловить легкий запах своего господина. Это, определенно, был след хрустального яйца. Но так же присутствовал индивидуальный и мощный аромат, подавлявший его, и он этот запах уже не забудет, так пахла магия Тарема Селода. Ничего удивительного. Для тех, кто разбирается в подобных вещах, дом настоящего чародея всегда несет на себе его знак. Скорее, Мадха встревожила сила произведенного впечатления. Любой, способный видеть истинную магию, обратил внимание на то, что стропила дома Тарема Селода определенно вибрировали, свидетельствуя о недавнем напряжении. Здесь случилось нечто, нарушавшее тщательно взлелеянные планы Мадха.

Он привязал лошадь к ближайшему дереву, быстро направился по усыпанной гравием дорожке, ведущей прямо к крыльцу Тарема Селода, и остановился перед парадной дверью. Мадх нерешительно потянулся к ручке, открыл дверь и осторожно вошел в дом. Разумеется, у него имелись гарантии и защита его господина, но Тарем Селод оказался более изобретательным, чем тот мог предвидеть. Сегодня ночью Селод должен быть так же беспомощен, как новорожденный младенец. Если только Хейн сумел правильно использовать яйцо. Однако Мадх не сомневался, что наемник не соврал: если бы Хейн промахнулся, Мадх не видел для Селода причин оставить того в живых.

Отбросив эти бесполезные размышления, Мадх быстро, без единого звука миновал прихожую и прошел через холл в гостиную. Сейчас необходимо выполнить единственную задачу: вернуть кинжал и удостовериться, что Селод мертв. Внутри дома царила кромешная тьма, но он не побеспокоился о лампе. Черным глазам Мадха ночь не являлась помехой, он и сейчас видел все так же отчетливо, как и ясным днем. Проблема заключалась совсем в другом: глядеть было не на что.

Не было ни ножа, ни следов крови.

И Тарем Селод исчез.

Тейлор Эш покинул Райвенвуда, испытывая сильное беспокойство. Сказать, что он откровенно солгал премьер-министру, было нельзя, поэтому Тейлор надеялся, что его спектакль выглядел достаточно убедительно: потерявший интерес к жизни офицер разведки, вынужденный под влиянием жестоких обстоятельств подписать смертный приговор собственному отцу. Отсутствие интереса к жизни изобразить было совсем не трудно — он слишком часто его испытывал. Относительно же приказа о казни его отца, то… Тейлор просто сказал, что подписал приказы, он не уточнял какие. Но молодого министра мучили его инстинкты профессионала. Он полностью отдавал себе отчет в том, что, зайди речь не об отце и Бэрре Эстоне, он, вполне вероятно, одобрил бы казнь.

С другой стороны, возражал он себе, убийством ничего не решить. Вот в чем основная проблема Амета Пейла и его кровожадных сторонников. Они не могут понять, что кровь значит меньше, чем информация. Убейте бывших министров, прежде чем враг доберется до них, и, есть шанс, вы разрушите планы противника. Зато совершенно точно вы не узнаете его имени. Поспешное решение отодвигает проблему, но не снимает ее. Эш не сомневался, что существует другой выход, позволяющий и спасти жизни бывших коллег, и определить истинного виновника. Двигаясь более энергично, он поднялся на восьмой этаж Башни Совета и рывком распахнул дверь своего кабинета.

Йола, его помощница, кинулась к нему столь стремительно, что чуть не сбила с ног.

— Слава небесам, вы вернулись, — воскликнула она. Ее мягкие каштановые волосы растрепались, под глазами появились мешки. Нынешний кризис наложил отпечаток на каждого. — Я уже собиралась искать вас.

— Что случилось? — спросил Эш, хотя и сам догадался почти мгновенно: Роланд, герцог Каладор, Тарем Селод или Бэрр Эстон.

Или его отец.

— Выкладывайте! — рявкнул он. Тейлор сразу же пожалел о своей вспышке и извинился. Йола была его главной помощницей с того дня, как он стал главой министерства. Несколько месяцев назад, задолго до того, как на них обрушилась лавина несчастий, она ясно дала ему понять, что рассчитывает на отношения более близкие, чем имевшие место. Тейлор быстро пресек любые мысли о романе, и их отношения с тех пор были несколько натянутыми. К тому же события последних дней сделали его очень несдержанным, даже грубым. Молодой человек мрачно подумал, что ему требовалось всего-навсего намекнуть Йоле на увольнение. Но сейчас он как никогда нуждался в ее профессионализме.

Девушка оставила инцидент без комментариев, более всего желая сообщить свои новости.

— Это Тарем Селод.

— Мертв? — резко спросил он.

— Мы не уверены.

— Не уверены? — Голос Тейлора звенел от с трудом сдерживаемой ярости. Название нашего департамента подразумевает наличие интеллекта. Кто-нибудь мог пощупать руку старика. Если чертового пульса не было, значит…

Тейлор заставил себя замолчать. Он вновь вышел из себя. Медленно и осторожно молодой министр опустился на ближайший диван и принялся массировать гудящие виски.

Контроль. Контроль, напомнил он себе, это сейчас все.

— Простите. Продолжайте.

Йола отбросила назад длинные темные волосы и, прежде чем продолжить, окинула своего начальника внимательным взглядом.

— Проблема в том, что у нас нет тела, ни живого, ни мертвого.

— Вы имеете в виду, что Селод исчез? До него дошли слухи об убийствах, и он испарился?

Йола расстроенно покачала головой.

— Увы, все не так просто. Наш убийца добрался до Селода, мы точно это знаем. Наши наблюдатели заработали синяки в доказательство этого.

Тейлор прижал ладонь к глазам. Его голова распухла так, что больше всего на свете хотелось взять и выплеснуть ее содержимое.

— Мне казалось, я увеличил число агентов до десяти.

— Не все они подоспели к моменту происшествия. Двое еще были в пути.

— Хорошо, восемь… — Эш потер ноющий лоб. — Чертова дьявольщина! Итак, они прибыли, вошли в дом, и?..

— Ни тела, ни следов борьбы.

Тейлор вздохнул, но, как ни плохи были новости, они все же представляли определенную ценность. Когда он начал складывать разные узоры из полученной информации, прикидывая, какой больше соответствует действительности, он забыл не только о своей головной боли, но даже о встрече с Райвенвудом.

— Означает ли подобное нарушение сценария, что Селод одолел убийцу? — размышлял Тейлор. — Если так, где его тело и почему исчез сам Селод? Испугался чего-то еще? Из того, что я о нем знаю, это не в его стиле. Они не смогли расколоть старика и вынуждены были похитить? В таком случае, почему нет следов борьбы? Судя по предыдущим убийствам, наш преступник не простофиля, а я ожидал от Селода большего, нежели от Лофта или Элла, — Эш снова вздохнул, расстроенный логическим тупиком. — Что сделали наши замечательные сони, когда пришли в сознание?

— Четверым потребовалась немедленная медицинская помощь. Один отправился с сообщением на главную базу в Леонесе. Оставшиеся трое задержались на месте происшествия на случай дальнейшего развития событий.

— Хоть кто-то действовал правильно. И как развивались события?

Йола содрогнулась.

— Это самая неприятная часть. Вскоре после того, как наши агенты заняли позиции для наблюдения, к дому Селода подъехал одинокий всадник, спешился и вошел прямо в здание. Несколько минут спустя он вернулся и вид у него был встревоженный. Двое из оставшихся троих агентов последовали за ним.

— И?

— И прошло шесть часов. От них никаких вестей.

Глава 4

Какой-нибудь чужеземец вполне мог подумать, что на деловой центр Прандиса обрушилась чума, столь быстро неслись толпы по улицам столицы. Город был спроектирован в виде колеса, со строгим гранитным монолитом Башни Совета в качестве ступицы. Оттуда любой мог бросить взгляд на главные улицы, подобно спицам разбегавшиеся от Башни к окружности города. Но причина поспешного исхода была куда более прозаичной, чем эпидемия чумы. Просто наступил конец очередной рабочей недели — достаточно веская причина для того, чтобы тысячи наемных служащих ринулись к себе домой, в фешенебельные жилые районы, толкаясь и отвоевывая друг у друга пространство. Казалось, что часовые нации оставили свои посты, скинули груз забот и ответственности, оставив в качестве единственного наблюдателя строгий гранитный монолит Башни Совета.

Но если толпы служащих стремительно освобождали блочные муниципальные здания, сосредоточенные в центре города, Брент Каррельян прокладывал себе путь в противоположном направлении. Сквозь толпы пешеходов, между экипажами и потрескавшимися деревянными велосипедами он упорно пробивался к стремительно пустевшему центру города. Башня Совета располагалась достаточно далеко от поместья Брента, и особенно тяжело было преодолевать это расстояние таким суматошным весенним днем, но подобное путешествие вошло у него в привычку, превратилось в еженедельное паломничество. Пока все прочие, вырвавшись из своих контор, торопились домой или в бары, театры, к любовницам, на худой конец к друзьям, Брента тянуло к пустеющей обители мощи. Он вряд ли смог бы внятно объяснить почему, просто смутное ощущение, что когда все остальные уходят, грозная твердыня принадлежит ему одному.

В последнее время он все чаще ощущал потребность в подобных прогулках. Нечто в особняке, невзирая на его величину, вызывало клаустрофобию. Место было специально оборудовано для хранения секретов — секретов, которые он тщательно собирал и берег, которые являлись истинным цементом дома, — и более, чем всегда, эти тайны душили его. Он думал о папках в своем подвальном хранилище, каждая из них была помечена цветовым кодом, обозначавшим вид проступка, — своеобразное хроматическое отображение ада, каждая рвалась к свету. Осколки света и были тем, что Брент так жаждал отыскать на пустеющих улицах.

Он редко двигался по Прандису одним и тем же маршрутом. Сегодня Каррельян оказался в тихом фешенебельном квартале. Быстрый взгляд вокруг подсказал ему, что район принадлежал верхушке среднего класса. Это явствовало не только из размеров домов и тщательно ухоженных лужаек возле них, нет, истинным признаком являлось сияние, лившееся из окон: свет часто был электрическим. Поскольку магическая энергия нарушает электрический поток с обескураживающей легкостью, то единый центральный генератор стал бы сооружением совершенно бесполезным, а личные генераторы стоили недешево. Некогда Брент мечтал о строительстве городской подстанции, которая, подобно огромному искусственному сердцу, гнала бы по подземным артериям свет и тепло в каждый дом. Но подобный проект был абсолютно бесперспективным. Любое, даже незначительное магическое действие вблизи линии напряжения прервет электрический сигнал на милях централизованной системы, а в Прандисе не проходило и секунды, чтобы кто-то где-то не работал с чарами.

Миновали века с тех пор, как был изобретен первый генератор, а Национальный отдел таинственного все еще не нашел решения этой проблемы. Для тех, кто хотел вкусить благ электрификации, единственным выходом было приобретение личных генераторов, но даже этим немногим счастливцам приходилось мириться с регулярными затемнениями, когда заклинания произносились слишком близко от их дома. В конечном итоге, поскольку генераторы, впрочем как и топливо для них, были недешевы, те, кто мог обходиться без электричества, без него и обходились. Брент изучающе смотрел на окна этого квартала, и во многих случаях он видел неверный, мерцающий свет факелов. Но почти столь же часто он обнаруживал ровное сияние электрических ламп. Получившееся соотношение свидетельствовало о том, что эти люди неплохо преуспевали. И все это означало деньги, текущие в карман Брента.

Много лет назад, перестав заниматься шпионажем, он решил переключить свое внимание на бизнес, связанный с электрогенераторами. Предприятие начиналось как прикрытие, как свидетельство благонадежности, оно объясняло богатство, которое он копил тайком. Со временем Брент увлекся, ему очень нравились инженеры, действовавшие так, словно они являлись новой разновидностью чародеев, творивших чудеса, по сравнению с которыми магия казалась вещью совершенно обыденной. У него, правда, возникали сомнения в разумности развития отрасли, полностью зависевшей от железа и магнитов, достаточно редких материалов, из-за чего производители были вынуждены поддерживать высокие цены. Но, с другой стороны, именно эти сомнения требовали сообщений и собраний, сбора статистических данных и докладов, каждый из которых ложился в его сундук тяжелым грузом, помеченным определенным цветом. В те дни это было единственным развлечением Брента. Он был полностью доволен своей ролью номинального руководителя и не особо задумывался, ставя свою подпись на документах, появлявшихся на его столе.

Довольно полный мужчина прошел мимо Брента и радостно устремился по выложенной кирпичами дорожке к крыльцу своего дома. Над передней дверью, в качестве символа материального благополучия, висели два электрических плафона. Человек нес блестящий, хорошего качества портфель. «Какой-нибудь чиновник средней руки», — печально подумал Брент. Пока мужчина вытирал ноги о коврик у порога, женщина, утратившая былую красоту, распахнула дверь и кинулась мужу на шею. Портфель мужчины упал на землю, но он, казалось, этого даже не заметил. Он целовал жену так, словно они не виделись много дней.

Брент ускорил шаг.

Вскоре он достиг центра города. Улицы были почти пусты, вскоре их заполнят уборщики с метлами и совками. Новый мэр, занявший свой пост главным образом благодаря обещанию навести в городе чистоту и порядок, стремился выполнить этот пункт своей предвыборной программы. Брент, однако, обнаружил, что ему не хватает грязи. После пятнадцати лет близкого знакомства грязь как-то поднимала настроение.

Его внимание привлек взрыв хохота. Из ресторана вывалилась парочка, и когда дверь приоткрылась, соблазнительный звук веселящейся толпы выплеснулся на улицу. Невольно притягиваемый этим весельем, Брент почти бессознательно побрел туда. Заведение носило название «Дом Совета» явно для того, чтобы привлечь служащих из правительства. Брент никогда не бывал здесь, но мог сказать, что ресторан не из дешевых. Об этом в Прандисе лучше всяких вывесок сообщало освещение. По-настоящему дешевые забегаловки, разумеется, не могли позволить себе генератор. Заведения со средним уровнем цен позаботились о подтверждении собственной респектабельности, выставив напоказ электрические плафоны. И только элитные рестораны добровольно пожертвовали электричеством ради нарочито примитивной атмосферы обеда при свечах. «Дом Совета» принадлежал к последней разновидности.

Брента не беспокоили цены: деньги — это одна из тех вещей, о которых ему никогда не придется беспокоиться вновь. Но там могли существовать определенные требования к одежде. В отличие от удаляющейся пары, Брент не принадлежал к ревнителям моды. Если на то не имелось достаточно серьезных причин, он предпочитал одеваться просто. Сегодня он облачился в старый твидовый пиджак, коричневые брюки и удобные, разношенные туфли, к этому костюму он надел простую голубую рубашку без галстука и красный шарф, чтобы защититься от прохладного апрельского ветра. Тем не менее в этом месте было нечто, действующее на него интригующе, так что Брент перешел через дорогу и направился ко входу.

Швейцар в красной униформе слегка нахмурился, но все же толчком распахнул дверь из полированного дуба, и Брент вошел внутрь, оказавшись в теплом, темноватом вестибюле. Облаченный в смокинг метрдотель стоял перед двумя стеклянными дверями, в одиночестве охраняя обеденный зал. Брент заметил, что помещение было отделано с немалым вкусом. Элегантная обивка, хрустальные канделябры и прекрасные скатерти лилового, самого модного в этом сезоне, цвета. Слева от Брента находился вход в бар, где толпились богачи, обмениваясь шутками, попивая вино и тихонько перешептываясь в ожидании столиков.

— Могу я вам помочь? — напыщенно осведомился метрдотель, бросая презрительный взгляд на наряд Брента.

И вопрос, и тон были слишком высокомерны, этакое насмешливое превосходство денег… Казалось, словно семнадцать лет внезапно унеслись прочь, вновь оставив Брента двадцатилетним грабителем, который, хотя и бедно одетый и еще более скромно державшийся, впервые в жизни накопил в кармане достаточно наличности, чтобы войти в дорогой ресторан делового центра города. Теперь, сотнями подобных обедов позже, он чувствовал себя столь же неуютно.

И он ответил как в тот раз, демонстрируя нарочитую грубость в расчете на возможный конфликт:

— Я голоден. Хочу поесть.

В ответ Брент увидел хитрую улыбку.

— Конечно, если вы заказывали…

— Я не заказывал, — огрызнулся Брент, изгибая шею так, чтобы лучше разглядеть обеденный зал. — Но я вижу, что у вас имеются свободные столики.

— Прошу прощения, — в голосе метрдотеля не было ни малейшего намека на почтительность, — но они заказаны. На самом деле, я боюсь, что ваш заказ мы можем принять только на следующую неделю.

— Что ж, — пожал плечами Брент, — тогда я просто выпью в вашем баре.

Метрдотель окинул его недовольным взглядом, но возражать не решился.

— У вас не требуется заранее заказывать место возле стойки бара, не так ли? — поинтересовался Брент. На этот раз сарказм взял верх и просочился в голос. Недовольство во взгляде метрдотеля усилилось, но он не двинулся, чтобы остановить нежелательного посетителя, даже когда тот, расталкивая клиентов, устремился к дальнему концу темно-красной стойки. Все, казалось, были здесь либо с друзьями, либо с возлюбленными, и весь зал гудел, словно растревоженный улей. Брент почувствовал, что эта болтовня его оглушила. Он выругал себя за то, что продолжает нелепый фарс, но будь он проклят, если его напугает напыщенный лакей.

Спустя мгновение бармен с напомаженными волосами поинтересовался, что ему подать.

— «Лунный урожай», белое, пожалуйста, — прорычал Брент. Это было его любимое вино — привычка, возникшая еще в юности, одна из тех, которую он разделял с большинством бродяг и пьяниц во всем Чалдисе. Шансов на то, что в «Доме Совета» держат столь дешевый сорт, не было. Брент знал это, на самом деле он сделал подобный заказ просто для того, чтобы получить удовольствие, любуясь, как у бармена отвиснет челюсть.

— Нет? Дерьмо. Тогда пусть это будет «Мертол», — буркнул он, назвав дорогое вино, прежде чем бармен успел прийти в себя. Брент предпочел бы «Лунный урожай». К дьяволу букет — не важно, что ты пьешь, результат будет один и тот же.

«Вы можете подобрать с улицы мелкого воришку и ввести его в высшее общество, — подумал он, — но вкусы его все равно останутся прежними».

Пока бармен отправился выполнять его заказ, Брент вновь бегло осмотрел зал. На этот раз взгляд остановился на женщине, которую он не заметил прежде. Она одиноко сидела над бокалом белого вина, но уделяла больше внимания толпе, чем своему напитку. Женщина слегка изогнула шею, словно выискивая кого-то знакомого. Брент подумал, что в этой позе ее зеленое шелковое платье демонстрирует фигуру в наиболее выгодном ракурсе, останавливаясь именно на том пределе, который не открывает слишком многого. У нее были безупречно причесанные рыжие волосы, доходившие до плеч, и маленький, слегка вздернутый носик. Именно носик заставил Брента взглянуть на нее второй раз. Он всегда любил такие шаловливые носы.

Брент наклонился вперед и улыбнулся с целью установить с ней зрительный контакт. Женщина распознала приглашение, и ее взгляд пробежал по незнакомцу, как бы оценивая его. Губы женщины слегка искривились в презрительной усмешке, и она отвернулась. Что бы она ни искала в толпе, в Бренте этого явно не было.

Бармен вернулся с заказанным «Мертолом». Брент полез в карман и извлек пачку хрустящих банкнот в сотню каждая. Он швырнул одну из купюр на стойку и повернулся, чтобы уйти.

— Нет ли у вас чего поменьше, сэр? — спросил бармен, еще не уразумев, что клиент собрался уходить.

— Оставьте себе, — сухо бросил Брент. Второй раз за сегодняшний вечер у бармена отвисла челюсть. Сумма на стойке превышала его заработок за целую неделю.

— Но… — проблеял он, когда Брент направился к выходу. — Но неужели вы даже не попробуете вина?

— Я платил не за вино, — пробурчал Каррельян, проталкиваясь сквозь веселую толпу к двери. — Я заплатил за урок.

Вновь оказавшись на улице, Брент понял, что не знает, куда бы ему хотелось пойти. Некоторое время он бесцельно брел и, как всегда, когда оказывался в деловом центре Прандиса, очутился возле Башни Совета. Опершись на кованую железную ограду, он взглянул поверх обширного ухоженного сада и столь же ухоженных охранников на Башню. Стройный гранитный шпиль возвышался на две сотни футов, венчаемый двадцатифутовой стилизованной фигурой сокола, символа чалдианского правительства. Сокол был полностью отлит из стали монументальное свидетельство благосостояния Прандиса, где сталь встречалась довольно редко и, как правило, заменялась бронзой.

Глубокая ночь, и он возле Башни, один, — это время успокоения. Ночь опустилась на город, министров развезли в экипажах по домам, а кто придет, чтобы заменить их? Еще юношей, сразу после того как они с Карном приехали в Прандис, Брент приходил к Башне почти каждую ночь и наблюдал, как постепенно, окно за окном, гаснет свет на верхних этажах и здание погружается в темноту. Это напоминало торжественную смену караула. Сегодня, однако, ровный электрический свет лился из многих окон даже на самом верху. Сегодня министры были заняты. В шутку Брент подумал о том, чтобы проникнуть внутрь. Это несложно сделать. Перелезть через передние ворота и передать краткое сообщение стражникам. Почти наверняка внутри находилось некоторое количество людей — как минимум человек десять, — которым достаточно шепнуть пару слов, чтобы обеспечить себе проход. Бренту подумалось, что было бы до странности приятно оказаться в этих стенах нынешней ночью.

Но с его стороны неспортивно поднимать панику среди бедных гражданских служащих, и без того вынужденных работать сверхурочно в выходные. Они принадлежат этому месту, а он… не принадлежит…

Брент тяжело вздохнул, оставив фразу незаконченной, и повернулся, направляясь в сторону дома.

* * *

В мерцании свечи Масия с восхищением смотрела на седые волосы, курчавившиеся на груди Карна, — баланс между зрелостью и хрупкостью, который так много говорил о самом мужчине. Ее пальцы зудели от желания коснуться этих волос, но она сдержалась, боясь разбудить его. Эти минуты она ценила больше всего, время, отпущенное им, подходило к концу, — они пообедали, тихонько поговорили о прошедшей неделе, позанимались любовью на ее соломенном тюфяке. Теперь он спал, тихонько похрапывая, и она могла помечтать о том, что он проспит здесь всю ночь, что она, проснувшись утром, увидит его возле себя. Но он никогда не оставался с ней на столь продолжительное время, поэтому она крала эти упоительные моменты, не зная, что ему снится, пока она грезит об иной жизни.

Наконец она поддалась желанию, позволив своим пальцам мягко опуститься на его грудь чуть пониже завитков волос, иногда выглядывавших из ворота его рубашки. В свете свечи ее руки казались не такими уж старыми, думала Масия, хотя они все равно казались ей безобразными. Предпочитает ли он длинные, накрашенные ногти коротким, безыскусно обработанным, которые так легко касались сейчас его ребер? Она положила ладонь на живот Карна, ощутив там упругие мускулы, и почувствовала себя почти счастливой.

Несколько мгновений спустя Карн начал просыпаться. Он редко спал больше часа и никогда не спал настолько долго, чтобы свечи догорели. Все еще полусонный, он ощутил тело Масии, прижавшееся к его собственному, и улыбнулся. Сквозь полуопущенные ресницы он глядел на ее каштановые волосы, струившиеся по его груди, на белевшие в темноте руки и ноги своей возлюбленной. Она не была красавицей, тем более по сравнению с изысканными красотками, заполнявшими особняк, когда Брент устраивал прием. Масия трудилась, чтобы жить, — прачкой, горничной или швеей, бралась за любую работу, — и когда она двигалась, Карн с удовольствием следил за игрой ее мышц. Он приподнял голову и нежно поцеловал ее в макушку, на секунду замер, наслаждаясь ароматом, исходившим от ее волос. В следующее мгновение он выскользнул из ее объятий, его движения были настолько осторожны, что можно было подумать, будто женщина была сделана из яичной скорлупы.

Она молча наблюдала за тем, как Карн начал методично одеваться. Закончив, он повернулся к столу и собрал посуду, стараясь по возможности тише опустить ее в оловянную лоханку, стоявшую на столе. Масия повернулась и вздохнула.

— Оставь посуду, — нежно попросила она.

Карн улыбнулся ей, но продолжил окунать тарелки в воду, отчищать, вытирать и аккуратно ставить в шкафчик над столом. Для него это был способ продемонстрировать уважение. Масии никак не удавалось убедить его не обращать внимание на грязную посуду, оставить перевернутые винные бутылки возле камина или позволить носку лежать покинутым возле стула. И потому, как и каждое утро после его очередного визита, она просыпалась, не найдя ни малейшего следа того, что он когда-либо был здесь. Кроме боли в груди.

— Останься, — прошептала она, почти сожалея о выражении безысходной тоски, промелькнувшем в его глазах.

— Ты знаешь, я не могу. Мы обсуждали это.

— Назад к своей пуховой перине в огромном особняке? — лукаво улыбнулась она.

— Назад к Бренту, — поправил Карн. Он оглядел жалкую лачугу, состоявшую из одной комнаты. Там и здесь из-под облупившейся штукатурки торчали кирпичи. Он мечтал обустроить дом или совсем переселить ее, но Масия не хотела принимать его «благотворительность».

— Ты знаешь, я отказался бы от особняка, чтобы остаться здесь, возле тебя.

— Но только Брент зачахнет и погибнет без тебя? — спросила она, и в ее голосе послышалась горечь. — Он заползет под кровать и никогда не выберется обратно? Или иссохнет так, что порыв ветра закинет его в дальние края?

Она встала и, подойдя сзади к Карну, нежно прижалась к нему.

— Я никогда не пойму, что связывает тебя с ним, — пробормотала она, наслаждаясь запахом его кожи.

Карн и сам не был уверен, что понимает, в чем тут дело, и не только с точки зрения здравого смысла, который имела в виду Масия. Узы, связывавшие его с Брентом, являлись таинственным результатом тектонических изменений длиной в десятилетия, а не тем, что можно объяснить словами.

— Масия, это складывалось в течение многих лет. И многих жизней. Мой долг ему — а его мне — больше, чем способны представить все его счетоводы со всеми их счетами и гроссбухами.

— Итак, ты остаешься с ним из-за какого-то глупого долга?

— Не долга, — мягко поправил Карп. — Дружбы. Мы — друзья, и он нуждается во мне.

Масия развернула Карна и мягко обхватила ладонями его лицо.

— Я тоже нуждаюсь в тебе.

— Тогда перебирайся жить ко мне, — ответил он не в первый раз. Этот разговор превратился в своеобразный ритуал, который непременно предварял каждое их расставание.

Масия оторвалась от него и отодвинула лохань с грязной водой на дальний конец стола.

— Я простая женщина, любовь моя, и не гожусь для особняка. Я не буду знать, что там делать, если только в одной руке у меня не окажется ведро, а в другой — щетка.

Карн печально улыбнулся, легонько проведя пальцем по ее подбородку.

— Значит, нам следует подождать еще немножко.

Но, как и прежде, Карн не знал, чего же они ждали.

Начались выходные, и, подобно многим одиноким женщинам в Прандисе, Елена Имбресс искала мужчину. Она глубоко затянулась сигаретой, которую только что свернула, и проследила за тем, как дым поднимается в темное небо. В целом она полагала, что мужчины столь же надежны, как дым, и, исходя из ее опыта, имеют тенденцию держаться рядом столь же долго. Но в эту единственную ночь Елена признала свое сходство с другими женщинами Прандиса. «Действительно, — подумала она с улыбкой, — я ведь тоже вышла на охоту за мужчиной». Теперь началось преследование согласно классическим традициям прандианок.

Однако, надо признать, большинство ночных охотниц не пользуется арбалетом.

Елена сделала еще одну затяжку, нахмурилась и погасила сигарету о терракотовую черепицу крыши. Она начала курить еще девочкой, но, честно говоря, табак не так уж сильно ей нравился. Просто сигареты стали одним из множества способов доведения до бешенства отца, преуспевающего торговца полотном в северном городишке Этоне. Ламан Имбресс считал своих двух дочерей достойным украшением прекрасно обустроенного быта, чем-то вроде дополнения к дорогой обстановке. Но если сестра Елены чувствовала себя в этой роли комфортно, то сама Елена направила все свои усилия на то, чтобы раздражать отца, — носила мужскую одежду, охотилась, сквернословила и курила. Теперь, через пятнадцать лет после того как она покинула дом, от ее детства осталась только эта привычка.

Желтая кирпичная стена здания на три фута поднималась над плоской черепичной крышей, образуя невысокий парапет. Елена встала на четвереньки и осторожно выглянула вниз. Прямо под ней расстилалось широкое пространство улицы Менял, торговый бульвар, ведущий от Башни Совета к западным окраинам. Поскольку на ней располагались главным образом банки и конторы, улица Менял по ночам была не самым оживленным местом. Елена не увидела никого, кто мог бы прийти на помощь одинокому прохожему в твидовом пиджаке, медленно бредущему к западу. Этот человек принадлежал ей.

Она опустилась назад под прикрытие парапета и еще раз осмотрела арбалеты. Елена взяла с собой на всякий случай два, поскольку на перезарядку уходило слишком много времени. Двух выстрелов будет более чем достаточно. На самом деле, исходя из ее опыта, двух даже слишком много. Брент Каррельян оказался ничем не примечательным старым дельцом, невзирая на передаваемые шепотом слухи о его прошлом. Мужчина не был ни интересным, ни важным, и, безусловно, не было причин тратить полночи, крадучись пробираясь по аллеям и крышам. Но приказ есть приказ, и после неприятностей последних двух недель Елене меньше всего хотелось бунтовать.

Она проверила состояние арбалетов, поместив каждый так, чтобы до него с легкостью можно было дотянуться за доли секунды. Прижавшись спиной к прохладным кирпичам, едва дыша, она ловила поднимавшиеся к ней звуки. Издали доносились обрывки мелодий и взрывы смеха, но ничего с улицы Менял. Либо у Каррельяна были ботинки на очень мягкой подошве, либо он передвигался бесшумно, как кошка. Ей хотелось выглянуть, но она напомнила себе, что следует запастись терпением. Человек прогуливался, убивая время. Она прикрыла глаза и ждала, считая каждый толчок крови, пульсирующей в ушах.

Наконец Елена различила мягкие шаги, чуть слышные на вымощенной булыжником мостовой. Осторожно приподнявшись над парапетом, она увидела Каррельяна почти прямо под собой. Она подумала, что он действительно передвигается, как кот. Не выгляни в эту минуту, она запросто могла бы пропустить его. Но Каррельян был там, тридцатью футами ниже нее, без всякого прикрытия.

Елене случалось стрелять в оленей, продиравшихся через густой лес, с расстояния в десять раз большего. Так что этот выстрел казался слишком легким, можно сказать, неспортивным. «Если в этом и заключается вся работа снайперов, — удивлялась Елена, — как только им удается сохранять чувство собственного достоинства?»

Каррельян не спеша удалялся, и это заставило Елену сосредоточить все внимание на своей цели. Она прижала основание арбалета к плечу и, тщательно прицелившись, осторожно нажала на спусковой крючок. Итак, вечернее развлечение наконец началось.

Это случилось на пути домой — резкий щелчок по булыжной мостовой улицы Менял, как раз позади него. Брент обернулся и увидел обломки арбалетной стрелы всего в футе позади себя. На мгновение он застыл на месте, но добился этим только того, что дал лучнику возможность прицелиться получше. Едва в воздухе послышался свистящий звук, как Брент тут же метнулся в сторону. Одновременно раздался новый резкий щелчок.

Всего в нескольких ярдах дальше от улицы отходил переулок, и Каррельян изо всех сил рванул туда. Брент знал, что если снайпер не один, ему никогда не преодолеть небольшое расстояние. Но если его убийца вынужден перезаряжать арбалет…

Третья стрела ударилась в кирпичную стену слева, всего в футе от него, но он уже повернул за угол и припустил по заваленному отбросами переулку. Он лавировал между кучами мусора и обломками мебели, прятавшимися в темноте. Новых выстрелов больше не последовало, не было слышно и звуков погони. Лучник находился на крыше — прекрасная позиция для снайпера, если его выстрелы попали в цель. Но Бренту повезло: когда снайпер на крыше промахивается, у него становится крайне мало шансов добраться до своей жертвы.

Миновав пару кварталов, Каррельян нырнул в подъезд, чтобы перевести дух. Сердце готово было выскочить из груди, а во всем теле ощущалась странная легкость. Подобного чувства ему не приходилось испытывать уже много лет — он вновь был на самом острие опасности, — и это чувство оказалось на удивление возбуждающим. Действуя инстинктивно, Брент прошел дальше по переулку, повернул налево на следующем перекрестке и обнаружил еще один переулок, ведущий назад, к тому месту, где все началось. Стараясь держаться в тени, он двинулся кратчайшим маршрутом в сторону улицы Менял. Вокруг не было ни души. Брент быстро пересек широкий бульвар и, свернув в очередной переулок, осторожно приблизился к старому кирпичному зданию, на котором, по его предположению, скрывался снайпер. Достаточно крепкая на вид водосточная труба спускалась с крыши до самой мостовой. Ничего больше Бренту и не требовалось. Даже когда он еще только постигал азы своей будущей профессии, очень немногие взломщики могли похвастаться, что превзошли его в этом мастерстве. Водосточная труба давала возможность подняться наверх ничуть не хуже, чем любая лестница. К тому времени как Брент достиг крыши, на губах его играла слабая усмешка.

С удвоенной осторожностью Каррельян глянул поверх кирпичей, из которых был сложен парапет, только для того, чтобы обнаружить абсолютно пустую крышу. Это его не сильно удивило. Если уж добыча удрала, со стороны убийцы было бы довольно глупо оставаться на прежнем месте. Брента почти разочаровала невозможность поближе познакомиться со своим незадачливым убийцей. Теперь оставалось только одно — внимательно оглядеться, надеясь обнаружить хоть какие-то следы. Он осторожно шагнул на выложенную черепицей поверхность крыши. Стараясь ступать как можно тише, он добрался до противоположной стороны, выходящей на улицу Менял. Прекрасно выбранная позиция для засады. Брент мог отчетливо видеть порядка сотни футов бульвара, находившегося прямо под ним. Убийца выжидал, пока жертва не покажет свою спину, чтобы сделать первый выстрел.

Брент вновь принялся разглядывать крышу. В футе от парапета лежал окурок скрученной вручную сигареты. Брент опустился на колени, чтобы внимательно изучить его, — все еще теплый и влажный. Определенно, убийца находился именно здесь, но окурок рассказал бывшему шпиону очень немногое из того, что ему хотелось узнать. А две вещи он жаждал узнать больше всего: кто пытался убить его и почему, черт возьми, этот человек оказался таким плохим стрелком?

После сорока лет упорного труда Фиккиз мог претендовать на незначительный титул владельца трущоб. Ему принадлежало около шестидесяти зданий, находившихся на обветшавших улицах и в злачных кварталах Прандиса. Не то чтобы он получал от них большой доход, учитывая налоги, взятки строительному инспектору и ремонт построек. В отличие от своих собратьев по ремеслу, Фиккиз старался, чтобы обитатели его трущоб имели поменьше претензий. Довольные постояльцы, как выяснил Фиккиз, не беспокоят своих домовладельцев, а беспокойство являлось последней вещью, к которой он стремился. Фиккиз занялся этим делом только потому, что владение шестьюдесятью домами означало: в любую ночь он может спать в любом из шестидесяти мест или не спать ни в одном. То, что никто не знал, где он останется ночевать, являлось одной из уловок Фиккиза, а он весьма дорожил своими уловками — они на протяжении десятилетий сохраняли ему жизнь в городе, где ему было чего опасаться. Еще полвека назад его мать, которую тащили в тюрьму, сказала ему, что никто не любит доносчиков, включая их собственных матерей.

Эта ночь выдалась хуже обычного. Измученный бессонницей, Фиккиз так и не смог забыться, пока уже далеко за полночь не ополовинил бутылку ржаного виски, стоявшую на грубом деревянном столе возле его кровати. Затем он несколько часов проспал беспробудным сном, но теперь начал храпеть, издавая оглушительные звуки, которые должны были в ближайшем будущем разбудить его.

Однако разбудила его нога, треснувшая по ветхой деревянной ножке кровати, переломив ее пополам. Потеряв равновесие под весом Фиккиза, койка сильно наклонилась, скинув доносчика на грубый деревянный пол. Пробудившись, он заорал, борясь с путами одеял, спеленавших его конечности.

— Уже почти утро, Фиккиз. Просыпайся.

Фиккиз, сражаясь с одеялами, поймавшими его в ловушку, не обратил внимания на странный скулящий звук, вырывавшийся из груди. Сердце колотилось, подобно стенобитному тарану, стремясь выбраться наружу сквозь изношенные ребра и хрупкую плоть, — немощное тело шестидесятитрехлетнего старика, прожившего тяжелую жизнь. Он подумал, что уже не годится для драки. После долгих десятилетий упорной борьбы за выживание он мог надеяться на более достойный конец, но, как выяснилось, его ожидало разочарование. В кармане имелся отличный нож, лезвие которого вылетало при нажатии на кнопку. Он нащупал нож, но не мог освободить руку из последнего одеяла. Наконец, извернувшись, он оказался на свободе и, добыв оружие, заморгал в темноту, силясь отыскать незваного гостя.

Сильная рука выкрутила его запястье, нож выпал. Фиккиз вглядывался во тьму, надеясь хотя бы разглядеть человека, который пришел убить его.

— Кто ты? — взвыл он. Ответом послужил смешок.

— Как дела, Фиккиз, сколько лет, сколько зим? — Незнакомец отступил назад. На столе, возле бутыли с виски, находилась масляная лампа. Гость чиркнул спичкой и поднес ее к фитилю, ожидая, пока он как следует разгорится, и только потом задул маленький огонек, беспечно танцевавший в его пальцах.

Фиккиз вскрикнул. Ночной гость немного постарел, черты его лица стали более округлыми, но в главном не изменились: пронзительные ореховые глаза, та самая загадочная улыбка, растрепанные черные волосы, лишь слегка тронутые сединой.

— Хазард!

Брент улыбнулся.

— Итак, ты вспомнил меня. Это приятно. Мне было бы весьма обидно вдруг выяснить, что я не произвожу должного впечатления на окружающих.

Фиккиз нервно облизал губы. Некогда Хазард был весьма выгодным покупателем. Без сомнения, он опять пришел в этом же качестве, так что Фиккизу можно не опасаться за свою жизнь. Но, несмотря на шутливый тон Хазарда, в его голосе слышалась некоторая резкость…

— Как ты нашел меня? — поинтересовался Фиккиз.

— Не сразу, — ответил Брент, опускаясь на ветхий складной стул позади стола. Он надеялся, что не выглядит таким усталым, каким себя чувствовал. За эту ночь ему пришлось обойти двадцать семь доходных домов в трущобах столицы… и, отыскав старого фискала так быстро, он счел это крупным везением. — Похоже, со времени нашего последнего разговора ты скупил все развалюхи в Прандисе. Хотя с теми деньгами, что я платил тебе, ты мог бы устроиться и получше. — Брент поерзал на неудобном сиденье. — По крайней мере, тебе следовало обзавестись более удобными стульями. Твоя репутация хозяина сегодня изрядно пострадала.

Фиккиз скорчил кислую мину, указав на свою кровать.

— Я стараюсь избегать гостей. Они имеют тенденцию ломать мебель.

Улыбка Брента стала чуть шире.

Старик откинул в сторону оставшееся одеяло и встал на ноги, поправляя запятнанную рубашку и потрепанные штаны, которые он надевал на ночь.

— Итак, Хазард, теперь, когда ты стал удачливым промышленником, что тебе надо от меня? Полагаю, ты здесь не только для того, чтобы повидать старого приятеля?

Брент не дал прямого ответа. Он окинул внимательным взглядом хилую фигуру доносчика и его бегающие глазки. Однажды он решился довериться этому человеку, насколько вообще можно было довериться такому, как Фиккиз.

— Занимаешься тем же делом, Фиккиз?

— Что-то не пойму, с какого боку это касается тебя, — вскинул брови старик и пробежался пальцами по нескольким оставшимся прядям седых волос в тщетной попытке прикрыть ими обширную лысину.

— Это касается меня, — тихо ответил Брент, — в том случае, если кто-либо заплатил тебе за информацию обо мне.

Фиккиз нахмурился и потянулся к бутылке с виски. Он не держал стаканов, поскольку, как и говорил, избегал гостей. Торговец информацией предпочитал компанию, состоявшую всего из двоих — его самого и бутылки.

— Когда ты отошел от дел, Хазард, мы заключили сделку. Я никогда не скажу о тебе ни слова, а ты оставишь меня в покое. Я соблюдал договор более десяти лет. Что заставило тебя подумать, будто теперь я изменюсь?

— Несколько часов назад кто-то пытался меня убить.

На лице Фиккиза появилось вполне понятное выражение. Его карие старческие глаза сузились, и Брент мог поклясться, что видит, как в мозгу Фиккиза завертелись шестеренки, прикидывая возможную выгоду.

— Зачем кому бы то ни было пытаться предпринять подобное? — В голосе старика послышался явный намек на издевку.

— Я надеялся, — сухо ответил Брент, — что ты мне об этом расскажешь.

Старый стукач усмехнулся и сделал еще глоток виски.

— Вот уж не думал, что когда-либо услышу от тебя подобное, Хазард. Жизнь в высшем обществе не пошла тебе на пользу, сделала тебя мягким. В своем особняке ты утратил хватку, а? — Старик снова усмехнулся. — Да уж, да уж. Тяжело не запутаться в течениях и водоворотах чалдианской политики, если ты навсегда покинул улицы.

— Это едва ли можно назвать ответом, — фыркнул Брент. Он всегда терпеть не мог иметь дело с Фиккизом, но в сложившихся обстоятельствах общение со стариком было неизбежным. — Тебе случалось продавать информацию обо мне?

Последний вопрос, произнесенный холодным, угрожающим тоном, прорезал воздух и мгновенно отрезвил Фиккиза.

— Нет, — ответил старик. — Я, конечно, получал подобные предложения, и не раз, за все эти годы. Но я всегда держал данное тебе слово, Хазард, клянусь. Но должен сказать, что, кроме меня, имеется много других, которые, несмотря на всю твою осторожность, знают о тебе гораздо больше, чем тебе бы хотелось.

Брент вздохнул. Приходилось отдать старику должное — он все еще был большим мастером по забрасыванию крючка.

— Ладно, Фиккиз, кому ты не продал то, что обо мне знаешь?

Фиккиз улыбнулся. Шестеренки продолжили вращение.

— Итак, ты хочешь информацию, Хазард?

Брент против воли хмыкнул и потянулся к карману. Сверток банкнот все еще находился там, и он начал вытаскивать их, одну за другой, раскладывая веером на столе Фиккиза. Выложив десять, он остановился.

— Давай не скупись, — пробурчал Фиккиз. — Ты сказал, тебя чуть не прикончили сегодня.

— Я сказал, кто-то пытался убить меня, — резко поправил Брент, но отсчитал еще десять банкнот. — Я не говорил, что у него были шансы на успех.

Старик хихикнул.

— Возможно, ты изменился не так сильно, как я думал. Что ж, ради старых времен я расскажу тебе вот что: совсем недавно произошла целая серия убийств, не только в Прандисе, во всем Чалдисе. На протяжении этого месяца кто-то отправлял на тот свет отставных членов правительства. Первым был Перном Элл, который возглавлял Министерство внутренних дел чуть ли не тридцать лет. Развлекался с внутренними займами, как со своими игрушками. Глаза Фиккиза сузились. — Но ты должен знать о мистере Элле все. Полагаю, он был одним из тех, с кем ты некогда имел… хм… общие дела.

Затем последовал Абриниус Лофт, полуколдун-полуконторщик. Он погиб через восемь дней после Элла. Еще один… твой клиент, полагаю. И совсем недавно Тарем Селод, некогда министр иностранных дел и по случайному совпадению гораздо более могущественный чародей, чем Лофт. Это произошло сегодня утром.

Фиккиз помолчал, наблюдая за тем, как Хазард отреагирует на полученную информацию. Внешне он не заметил никакой заинтересованности, но по тому, как гость ловил каждое слово… Фиккиз мог поклясться, что Хазард до сего момента даже не слышал ни о чем подобном. И вправду, он далеко ушел от улиц.

— Все это очень интересно, — ответил Брент. — Но какое имеет отношение к тому, что кто-то стрелял в меня из арбалета? Или ты хочешь сказать, что какой-то псих натравил убийцу на толпу отставников, а я — следующий в списке?

— Едва ли, — ответил старик, наслаждаясь собственной ролью. — Ты недостаточно большая шишка для этого списка.

— Кончай игры, Фиккиз, переходи к делу. — Фиккиз вновь бросил взгляд на деньги в руке Брента. Через секунду тот вздохнул и позволил еще одной пачке банкнот упасть на стол.

— На улицах говорят, что во рту каждого трупа убийца оставлял только что отчеканенную золотую монету. Твой знак, насколько я помню.

Брент медленно откинулся на спинку стула, неприятный холодок пробежал по его спине. Некто убивает министров в отставке и сваливает вину на него, Брента. Это вполне объясняет сегодняшнего снайпера. Кто-то — какой-то перепуганный старик, решивший, что теперь настала его очередь, — пытался нанести упреждающий удар. Брента замутило. Он заботливо строил свою жизнь, и ее благополучие основывалось на равновесии. Долгие годы, когда его знали под именем Галатина Хазарда, он был самым удачливым разведчиком и промышленным шпионом страны. Если требовалось добыть какой-то секрет, обращались к Хазарду. А затем, собрав целые папки компромата, он пустил их в дело шантажировал своих бывших клиентов их собственными тайнами. Простое равновесие между берущим и дающим. И Брент был уверен, что берет весьма скромно, требуя столь разумную ежегодную плату, что никто никогда не обижался. Публикация сведений, содержавшихся в его бесчисленных папках, нанесла бы такой колоссальный ущерб, с каким не сравнится взимаемая им мзда. Если бы все продолжалось таким вот образом, то он мог бы заниматься коллекционированием чужих грехов десятилетиями. Но если проскользнет хотя бы намек на то, что он вдруг начал убивать своих клиентов… все кардинально изменится. Они попытаются убить его, вне зависимости от того, какой компромат он мог бы опубликовать.

— Меня подставили, — пробормотал Брент. — Очень, очень ловко.

— Похоже на то, — ответ Фиккиза определенно прозвучал бодро. — Ты знаешь, у меня есть глаза в старом доходном доме возле реки…

Брент бросил взгляд на старика, роняя на стол оставшиеся купюры.

— Что-то еще?

— Просто парочка совпадений, привлекших внимание пары глаз. Таких опытных, как мои. Первое: если все бывшие министры убиты, скорее всего правительство постарается скрыть этот факт со всей возможной тщательностью. Это не та информация, которую публикуют. Народ впадет в панику.

— И?.. — с угрозой протянул Брент.

— И выходит довольно забавная вещь: если имена и положение жертв держатся в глубокой тайне, то кусочек информации, касающейся золотых монет, — нет. Как тебе нравится такой вариант: министр разведки, похоже, собирается раструбить на весь свет, что ты убиваешь своих старых клиентов. Поскольку никто не знает, что охотятся исключительно на отставных министров, то весь город гудит от слухов, что Галатин Хазард просто сорвался с катушек.

Брент взревел и вскочил на ноги, пнув стол.

— Осторожнее с мебелью, — предупредил Фиккиз. — И еще одно, прежде чем ты уйдешь. Как я говорил, у меня пытались получить информацию о тебе. Последний раз это случилось неделю назад. Невысокий блондин. Полагаю, он не понял, что я узнал его, но я ведь знаю почти всех в этом городишке.

— Ну? — фыркнул Брент.

— Это был Джин Аннард, заместитель министра разведки. — Когда старик поднял взгляд на Брента, в нем читалась странная смесь насмешки и сочувствия. — Ты знаешь, Каррельян, можешь играть в отшельника в этом своем особняке, но, возможно, тебе следовало бы навещать меня почаще. В конце концов, твои визиты доставляют мне такое удовольствие…

Фиккиз шагнул вперед, намереваясь пересчитать деньги, лежавшие на столе. Выходя в холодную прихожую, Брент услышал, как старик пробормотал ему вслед:

— Удачи, Галатин Хазард.

Галатин Хазард. Это имя принадлежало тому человеку, которым он некогда был. Это имя может разрушить человека, которым он стал.

И Брент сам не знал, что его беспокоило сильнее.

Глава 5

Хейн остановился и спешился, тогда как Мадх пришпорил свою небольшую чалую кобылу, направляясь к отдаленному, заросшему лесом холму. Оба скакали на северо-восток уже часа два, избегая разговоров из-за хмурой неприязни, испытываемой друг к другу. С момента происшествия в доме Селода таинственность Мадха возросла. Все утро он подгонял Хейна, ни словом не обмолвившись о цели путешествия. Очевидно, теперь они достигли этой цели, хотя Хейн не мог представить, зачем они предприняли эту поездку. Леса на западе Чалдиса были скучными и сырыми, здесь могла скрываться простуда, а не престарелый чалдианский министр.

Мадх остановил лошадь у подножия небольшого холма и спрыгнул на зеленовато-коричневую землю. Легкими прыжками, словно и не провел в седле целое утро, он начал подниматься к вершине. Весь склон зарос черными ивами, самая большая из них пустила корни прямо на гребне холма, расправив шишковатые ветви гораздо выше остальных деревьев. Большая черная птица, отдыхавшая на одной из древних ветвей, поднялась в воздух и направилась к невысокому смуглому человечку.

Она опустилась на руку Мадха, затем перескочила на плечо.

«Действительно, странная птица», — подумал Хейн. Он прищурился от утреннего света, проклиная солнце, светившее в глаза. Да была ли это вообще птица?

Спустя несколько мгновений на востоке в ясном небе появилось темное пятнышко, устремившееся к холму. Когда оно достаточно приблизилось, Хейн с удивлением обнаружил, что это еще одна птица. Подлетев, она широко расправила черные крылья, замедляя полет, сделала круг над их головами, а затем спланировала на другое плечо Мадха. Мадх и птицы застыли, проводя некое странное, молчаливое совещание. Через несколько минут Хейн обнаружил, что борется с искушением подняться к ним, и только собственное нежелание проявлять любопытство удержало его на месте. Хейн сделал вид, будто лениво осматривает подковы своей лошади, в то время как, честно говоря, пытался разглядеть, что происходит на вершине холма. Внезапно странное совещание завершилось. Оба создания поднялись в воздух и вскоре исчезли в утреннем небе. Мадх отряхнул одежду и спустился с холма так же легко, как и поднялся туда. У подножия он вскочил на лошадь и, пустив ее легкой рысью, поскакал к Хейну. Убийца, приняв, насколько это возможно, безразличный вид, уже был в седле и поджидал Мадха со все возрастающим нетерпением.

— Гомункулы? — осторожно поинтересовался Хейн, когда его спутник поравнялся с ним.

— У тебя острые глаза, — ответил Мадх равнодушно.

— Я считал, что гомункулы — это легенды. Крестьянские сказки для ненастной ночи.

Глаза Мадха задумчиво сузились.

— Нет, не легенды. Многие существа, о которых шепчутся крестьяне, на самом деле существовали, да и сейчас еще встречаются. После Принятия Обета их стало гораздо меньше. Они отступили в глухие места, где и живут до сих пор, хотя, как правило, в жалком состоянии. Для нас это делает их менее полезными, но более податливыми. Если бы они владели древней мощью, я никогда не смог бы контролировать столь многих, как сейчас.

— Итак, они твои агенты, — заметил Хейн, довольный своей проницательностью. — Вот как ты собираешь информацию…

Мадх хитро улыбнулся.

— Частично. Но нас на данный момент больше всего интересует Керман Эш. Он упорхнул в столицу искать убежище под крылышком Райвенвуда.

Хейн расхохотался.

— Не важно. Пусть себе старый дурак убегает. Я доберусь до него в сердце самой мощной чалдианской цитадели, если понадобится.

— Но достанешь ли ты Эша в могиле? — резко оборвал его Мадх, недовольно покосившись на спутника. — Когда-нибудь, Хейн, твое тщеславие погубит тебя. Чалдианцы не такие дураки, как ты думаешь. Когда экс-премьер доберется до Райвенвуда, тот прикончит его, чтобы спасти старика от нас.

— Значит, мы просто должны добраться до него первыми, — ответил Хейн с кажущейся беззаботностью.

Тейлор Эш появился на восьмом этаже, чувствуя себя слабым, как новорожденный котенок, после слишком непродолжительного, всего двухчасового сна. Это Йола убедила его отправиться домой, и сейчас, возвращаясь в свой кабинет и уже начав приходить в себя, он оценил мудрость ее совета. Но ему следовало поспать подольше. В нынешнем состоянии толку от него не много.

Открыв дверь в приемную перед кабинетом, он был удивлен, обнаружив там Йолу, свежую, как всегда. Тейлор понял, что, пока он отдыхал, она в одиночестве продолжала работать, и при этом он ни разу не слышал от своей помощницы ни малейшей жалобы. Молодой министр вспомнил свое ворчание накануне и, раскаявшись, захотел извиниться, но не переводя разговор в слишком личное русло. Последнее, что ему требовалось, — это разжечь ее романтические мечты. Следовательно, несколько приятных слов, и не более того. Ее одежда? Нет, он видел этот светло-коричневый костюм много раз…

— Чудесное кольцо. — Он кивнул на перстень с бриллиантом и несколькими жемчужинами, сиявший на указательном пальце ее правой руки. — Новое?

Она потеребила край пиджака, производя впечатление одновременно смущенной и довольной тем, что он заметил.

— Иногда, — тихо сказала она, — когда приходится работать много и тяжело, следует как-то себя вознаградить.

Тейлор хмыкнул.

— Это намек на повышение?

— Вовсе нет. — Она покраснела. — Всего лишь простой ответ на простой вопрос.

Этого небольшого разговора оказалось достаточно, чтобы облегчить его совесть, и потому Тейлор вернулся к делам разведки.

— Послушайте, я хочу, чтобы вы вызвали человек пять агентов и разместили их снаружи Башни. Они должны присмотреть за моим отцом.

— Вашим отцом? Вы не хотите видеть его?

— Разумеется, хочу, — вскинулся Тейлор. — Я очень хочу увидеть его.

Йола растерянно покачала головой.

— Разве он не может подняться по лестнице без эскорта?

— Конечно, может. Но попав в здание, он не захочет увидеть меня.

— Почему? — Йола выглядела еще более растерянной. Из всех людей в мире, к которым она кинулась бы в случае неприятностей, на первом месте стоял Тейлор Эш. Она не могла представить, что кто-то, тем более его собственный отец, думает по-другому.

— Пожалуйста, пошлите людей, — повторил молодой Эш. Чувствуя, как его губы сжимаются в тонкую линию, он быстро отступил в свой кабинет.

«Мой отец не придет повидать меня, — подумал он, — поскольку это означает искать покровительства своего сына. А покровительство — это то, чего никак не приемлет гордое семейство Эшей. Нет, старый дурак бросится прямо в офис Райвенвуда, столкнется лицом к лицу с премьером… и таким образом сам захлопнет за собой ловушку».

Тейлор вздохнул и ногой захлопнул за собой дверь. «Прошло меньше часа, — подумал он с отвращением, — а день уже испорчен. Зато теперь трудно представить, что он может стать еще хуже».

— Доброе утро, министр.

Тейлор, резко вырванный из тяжелых раздумий, уставился на визитера, с комфортом устроившегося в его собственном кожаном кресле, положив ноги на его же письменный стол. На долю секунды он понадеялся, что в кресле сидит отец, но даже мимолетного взгляда хватило, чтобы отбросить это предположение. Его гость был много моложе отца, хотя и старше самого Тейлора. И еще, в этих серо-зеленых глазах промелькнуло что-то знакомое…

— Господин Каррельян, не так ли? — Тейлор изо всех сил старался не выглядеть удивленным. Черт, почему Йола не предупредила его о том, что Каррельян здесь? Тейлор сердито взглянул через плечо, но дверь из полированного дуба уже захлопнулась.

— О, не стоит ее винить, — дружелюбно сказал Брент, догадавшись, что означал мрачный взгляд Тейлора. — Никто, кроме вас, не знает, что я здесь. Записываться в вашем журнале посетителей, надевать идентификационную бирку слишком много беспокойства.

Тейлор отбросил мысли о Йоле и отце в дальний уголок сознания. Каррельян и сам по себе, без дополнительных факторов, являлся достаточной неприятностью. Министр потратил целую минуту, хмуро разглядывая дерзкую улыбку Каррельяна. Рано или поздно он ожидал визита бывшего шпиона: Каррельян был обязан выяснить, насколько серьезно его обвиняют в убийствах. На самом деле Тейлор даже планировал этот визит. Он, однако, не предполагал, что тот вот так, без предупреждения, объявится в его офисе. Только небесам известно, как долго здесь находился этот человек и что он успел прочесть. Донесения, грудами валявшиеся на письменном столе Тейлора, представляли собой информацию, способную нанести вред очень многим… а Каррельян принадлежал именно к тому сорту людей, которые могут пожелать продать ее, невзирая на последствия.

У Тейлора руки чесались от желания спихнуть Каррельяна со своего места. Но, не подав вида, он легко опустился в кресло на той стороне стола, которая предназначалась для посетителей, при этом внимательно изучая своего гостя. При всей кажущейся беззаботности тона предпринимателя Тейлор видел, что этот человек едва ли провел более приятную ночь, чем он сам. Под глазами посетителя набрякли темные мешки. Одежда и волосы находились в страшном беспорядке, словно он очень давно не смотрелся в зеркало. «В этом, — подумал Тейлор, — и кроется ключ к тону, который следует избрать».

— Пришли продать мне генератор, полагаю?

— Вряд ли. — Голос Брента прозвучал жестко. По всей видимости, налет цивилизованности слетит с Каррельяна еще до окончания их беседы, и Тейлор улыбнулся при мысли о том, что вновь предстоит работа.

Брент убрал ноги со стола и наклонился вперед, пристально вглядываясь в Тейлора Эша. Он знал отца этого человека, но не его самого. Юноша поступил в разведку всего за несколько месяцев до того, как Брент оставил ремесло шпиона. С тех пор Каррельян почти не имел дела с этим ведомством, однако Тейлор узнал его. Это само по себе казалось интересным.

— Вы знаете, почему я здесь, — сказал Брент тихо, но резко. — Это так, или вы не достойны своей работы.

Эш кивнул, соглашаясь, а затем поинтересовался:

— Желаете что-то предпринять по поводу серии смертей и кое-каких только что отчеканенных монет?

При упоминании о монетах уголки губ Каррельяна поползли вниз.

— Я не имею отношения к этим убийствам.

— Разумеется, нет, — хмыкнул Эш. — Но, я надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы обелить свое имя. Это напрасная трата времени. Если бы мы подозревали, что вы убийца, мы бы уже давным-давно вас остановили.

— Тогда почему, — прорычал Брент, — вы распространяете слухи о том, что это моя работа?

— Распространяем? — переспросил Тейлор, прикидываясь возмущенным. Нет, мы не делали ничего подобного. Мы сообщили нескольким заинтересованным лицам, что жертвы были найдены с монетами во рту. А это простая констатация факта. Народ сам сделал собственные выводы.

— Я восхищен такой демократичностью, — бросил Брент.

— Скажите мне, — Тейлор поднял брови, словно в раздумье, — не случалось ли еще каких-либо попыток покушения на вашу жизнь?

Брент не мог решить, то ли молодой человек был глупцом, поскольку последнее замечание рассеивало любые сомнения относительно того, что именно он стоял за неудачным выстрелом снайпера прошлой ночью, то ли Эш был настолько уверен в собственной позиции и таким образом демонстрировал Бренту, кто дергает за ниточки.

— Забавно, — ответил Брент, маскируя досаду. — Первая «попытка», как вы это назвали, была сделана минувшей ночью. Бездарный выстрел, кстати.

Тейлор пожал плечами.

— Хорошие наемные убийцы стоят в наши дни так дорого…

Последние остатки спокойствия Брента улетучились.

— Идите к дьяволу, Эш. Вы так же вероломны, как ваш отец…

Тейлор поднялся и зло взглянул на Каррельяна.

— Моему отцу, — огрызнулся он, — случилось оказаться одним из тех людей, чья жизнь — непрерывный риск. Какие бы ни были у него недостатки, он — патриот, не то что некоторые дешевые шпионы и вымогатели. Я буду весьма признателен, если вы воздержитесь от упоминаний о нем.

Брент помедлил мгновение, пристально глядя на министра. Тот густо покраснел, его губы сжались в тонкую линию. Интересно, старший Эш являлся запретной темой, но Тейлор не ладил с ним, а значит, он, возможно, позволил чему-то ускользнуть, надеясь, что убийца увеличит свой список экс-министров. Брент мысленно отметил это.

— Шпион и вымогатель? Я полагаю, это точное описание, — произнес он, заставляя себя улыбнуться. — Но я был хорош в том, что делал. Кстати о работе, мне следовало предоставить вас самому себе. Я слышал, вы имеете растущую гору тел, теперь вам есть чем заняться.

Однако Брент не сделал попытки уйти. Оба понимали, что торг еще только начался.

Тейлор медленно вернулся к своему месту.

— Я не хочу иметь с вами дела, господин Каррельян. Но некто выбрал вас, чтобы вовлечь в череду убийств, желая таким образом сбить с собственного следа. Мы знаем, что вы невиновны, но у нас крайне мало побудительных мотивов тратить время, убеждая в этом других. Мы можем с тем же успехом заниматься нашими делами и позволить вам получить свой десерт.

— Если я погибну, — напомнил Брент, — масса крайне скандальной информации будет предана гласности. Информации, касающейся многих людей, господин Эш, и ваш отец далеко не последний среди них.

Вновь Тейлор усомнился, разумно ли иметь дело со столь неприятным человеком. Но он уже начал приводить план в исполнение, ничего не оставалось, кроме как продолжать игру и надеяться, что Имбресс понравится иметь дело с Каррельяном больше, чем ему.

— Похоже, наши интересы совпадают, и вам, и мне необходимо остановить убийцу как можно скорее. Я слышал, некогда у вас имелось нечто вроде таланта к раскрытию тайн. Вы можете попытаться выяснить, кто стоит за этими преступлениями.

Брент рассмеялся. Неужели Эш только ради этого пошел на такие сложности, желая организовать их встречу? Бывший шпион знал, что для дезинформации, распространяемой Тейлором Эшем, имелись некие неясные причины, но вербовка… Он с трудом мог в это поверить.

— Так мало доверяете собственным оперативникам, Эш?

Тейлора потрясли стальные нервы этого человека, но по сути Брент был прав. Прекрасно отлаженная машина министерства разведки дала сбой — не удалось обнаружить ничего ценного в связи с убийствами. Только одно, что убийца выбрал в качестве козла отпущения Каррельяна, и по этой причине Тейлор решил уравновесить положение, введя в игру бывшего шпиона. Возможно, Каррельян что-то знал. Или, быть может, его присутствие как-то обеспокоит убийцу, заставит его совершить ошибку. Хотя Тейлору претила сама мысль о необходимости прибегать к подобному варианту, и вдвойне претило то, что он сам обратил на это внимание. Когда Тейлор наконец ответил, в его голосе звучала вся неприязнь, на которую он только был способен.

— Я предлагаю вам, господин Каррельян, начать работу. Я употреблю свое весьма незначительное влияние на то, чтобы убедить ваших бывших клиентов в вашей невиновности. Но мы говорим о большом количестве крайне богатых, очень влиятельных и чертовски напуганных стариков. Если убийства продолжатся, мои уверения станут для них пустым звуком. Они устранят вас, господин Каррельян, просто на всякий случай.

Брент приподнял брови.

— И где мне предлагается начать эту идиотскую погоню?

— Полагаю, вам известны имена: Перном Элл, Абриниус Лофт, Тарем Селод. Начинайте оттуда.

Итак, Эш не собирался сообщать ему имена остальных предполагаемых жертв. «Прочие экс-министры. Похоже на то», — быстро прикинул Брент. Кроме Кермана Эша оставалась только пара отставников: какой-то генерал, столь давно ушедший в отставку, что его имя ускользало из памяти, и предшественник Тейлора, Бэрр Эстон.

— Остается не совсем понятным, зачем кому-то понадобилось влезать в такие серьезные неприятности ради того, чтобы прикончить компанию стариков? — как бы мимоходом спросил Брент.

Министр нахмурился и встал.

— Встреча окончена, господин Каррельян. Брент легко поднялся на ноги и молча направился к двери.

— И еще одно, последнее, — остановил его министр. — Если вы найдете виновных, то, кто бы они ни были, я предлагаю вам прикончить их без промедления. Надеюсь, это не вызовет угрызений вашей драгоценной совести. Можете быть уверены, они не замедлят продемонстрировать свое к вам прекрасное отношение.

Дверь за Брентом захлопнулась, и неприятный посетитель исчез. Чувствуя слабость во всем теле, Тейлор все же заставил себя подняться на ноги и переместиться в собственное кресло. Его мысли уже вернулись к отцу, он поразился странным превратностям судьбы. Чтобы жизнь бывшего премьер-министра государства зависела от такого человека, как Каррельян…

Усевшись на свое место у стола, Тейлор застыл. За грудами папок, громоздившихся на темном дереве, лежал одинокий сигаретный окурок. Тейлор не курил, очевидно, недокуренную сигарету оставил здесь Каррельян. Тейлор подобрал окурок и обнаружил, что тот уже совсем остыл. Его выкурили не в офисе. Но почему, ради всего святого, Каррельян решил оставить его здесь, специально для Тейлора?

После небольшого раздумья он решил, что необходимо запретить Имбресс курить во время работы.

Вскоре после рассвета большой черный экипаж, запряженный парой резвых чалых лошадей, остановился перед небольшим домиком в предместье Прандиса. Кучер в черной ливрее легко спрыгнул с козел и поспешил распахнуть обитую кожей дверцу экипажа. Внушительного вида пожилой господин спустился на булыжную мостовую, лишь слегка опираясь на трость с золотым набалдашником.

— Это займет не более десяти минут, Карл.

Кучер слегка поклонился, с изумлением и восхищением наблюдая, как старик прошел сквозь окованные железом ворота и прошествовал через лужайку к кирпичному дому.

«Три дня в пути, — размышлял Карл, — а он выглядит все таким же свежим. Словно ему принадлежит дом. Словно ему принадлежит весь мир». Карл удивленно покачал головой и принялся доставать торбы с овсом для лошадей, выглядевших и вполовину не такими свежими, как их владелец, Керман Эш.

Эш надеялся добраться до Прандиса еще ночью, но из-за новолуния и плохих дорог (и когда Райвенвуд наконец сподобится выделить средства для нищего министерства внутренних дел Ланды Уэллс?) они изрядно задержались. Лучшее, чего им удалось добиться, это раннее утро, и старый министр с трудом сдерживал досаду. Он собирался ворваться к Райвенвуду посреди ночи наиболее действенный способ продемонстрировать свою ярость по поводу бессилия властей, не способных справиться с этим кошмарным маньяком и прервать серию этих жутких убийств. Его визит в течение дня покажется всего лишь еще одним пунктом в и без того перегруженной программе премьер-министра… и кому как не ему знать о том, насколько слабое впечатление это произведет. Он почти решил дождаться следующей ночи, чтобы повидать Райвенвуда, но терпение не входило в список добродетелей Кермана Эша.

С другой стороны, поскольку спешки не было, он мог бы с тем же успехом остановиться в доме своего сына, чтобы посмотреть, удалось ли «разведке» выяснить что-либо по поводу преступлений. За долгие годы, проведенные в кресле премьера, Эшу много раз приходилось разочаровываться в этом департаменте, так что он всегда мысленно заключал его название в кавычки, не изменив своей привычке даже после того, как его сын взвалил на себя эту обузу.

Еще не было семи утра. Керман Эш уже находился бы в своем кабинете. Но сын? Эш полагал, что застанет его в постели.

Невдалеке от передней двери садовник обрезал чересчур разросшуюся азалию, удаляя лишние отростки изогнутыми, сверкающими ножницами. Пот уже забрызгал его рубашку, капельки висели на бровях, под полями старой серой кепки. Керман Эш с некоторым удовлетворением подумал, что видит перед собой настоящего трудягу.

— Мой сын дома? — повелительно осведомился Эш, приблизившись к двери.

Садовник повернулся к нему, он явно видел старика в первый раз. Робко улыбнувшись, молодой человек поднял брови и слегка пожал плечами.

— Не знаю, сэр. Я здесь всего час, и за это время никто не выходил.

«Еще в постели», — проворчал про себя Эш.

— Вы ведь старый премьер, не так ли, сэр? — почтительно спросил садовник, вытаращившись на посетителя.

Эш сухо кивнул, слегка выбитый из колеи эпитетом «старый». Он предпочел бы, чтобы его назвали «бывшим».

Лицо садовника расплылось в улыбке.

— Ну, горжусь тем, что встретил вас, сэр. Мой па всегда говорил, что из всего, что он повидал в Чалдисе, вы — самое лучшее.

Уже взявшись за латунную дверную ручку и собираясь открыть дверь, Эш повернулся, чтобы одарить юношу милостивой улыбкой. Еще осталась в наши дни молодежь, понимающая его место в мире. Эш с удовлетворением отметил, что юноша почтительно сдернул с головы кепку.

«Обидно, — сочувственно подумал он, коснувшись собственной серебристой, густой шевелюры, — что такой молодой человек уже облысел».

Несмотря на очевидную необходимость поторапливаться, Роланд и Миранда обнаружили, что не так-то просто в мгновение ока покинуть свой дом. Последние два столетия аристократия в Чалдисе значила не слишком много, но Роланд оставался герцогом Каладором. Когда Чалдис стал республикой, его семья потеряла право управлять обширными, поросшими лесами, холмистыми землями, некогда составлявшими провинцию Каладор, и сохранила лишь свои фамильные владения. В последующие годы эти владения постепенно уменьшались, землю продавали ради уплаты постоянно растущих налогов. Два поколения назад дед Роланда продал замок Каладор и переселился в гораздо более уютный особняк, ставший в результате обиталищем Миранды и Роланда. В нем не было ничего от серого уныния старого замка, и, поскольку он был меньше, герцог, покидая родовое гнездо, взял с собой лишь самое необходимое. Кроме того, дом располагался в центре небольшого имения, которое сумела сохранить семья Каладор. Отсюда было гораздо удобнее наблюдать за ежедневной деятельностью арендаторов ферм, мельницей и старой винодельней. От Каладоров по сей день зависело благополучие примерно тысячи человек, и Роланду с Мирандой потребовалось целых два дня на то, чтобы убедиться, что в их отсутствие привычный ритм жизни не нарушится. Наконец они вернулись в свой дом, им еще предстояло собрать вещи и завершить кое-какие небольшие личные дела. Миранда обосновалась наверху, в своем кабинете, ей нужно было написать письма троим их детям, призванные уменьшить их тревогу в связи с исчезновением родителей. Роланд расположился внизу, в библиотеке, разбирая коробки с бумагами, которые он взял с собой, выходя в отставку. Некоторые необходимые документы он заботливо складывал в портфель из тюленьей кожи, чтобы забрать с собой. Другие, представлявшие немалую опасность в случае попадания в недобрые руки, он скармливал потрескивающему пламени.

Отправив еще несколько папок в камин, Роланд прервался, чтобы размять затекшие плечи. Последние два дня он не расставался с доспехами и большим мечом. Чем дольше они ждали, тем меньше сомнений он испытывал в том, что вскоре последует попытка покушения на их жизни, — будет ли это таинственный убийца или гораздо более прозаические служащие министерства разведки. Ему уже почти хотелось остаться, просто чтобы посмотреть, кто первым попытается до него добраться.

И потому, когда несколько мгновений спустя на него наконец напали, он ничуть не удивился. Его почти разочаровал звук бьющегося стекла. Он ожидал, что они проявят больше профессионализма, а не уподобятся неуклюжим бриндизианцам, вламывающимся через застекленные двери веранды. Роланд полагал, что человек его положения может рассчитывать как минимум на то, что убийцы отнесутся к нему с должным уважением. Но раз так, то он просто подождет в библиотеке и позволит им подняться к нему наверх. Каладор вытащил меч из ножен и положил на ближайший стол. Оставалось еще несколько дюжин папок. Уже не разбирая, он спокойно отправил их в камин.

Его беспокоила только одна вещь. Он просил Миранду исчезнуть в случае нападения и надеялся, что, поступив так, она будет спасена. Во всех предыдущих случаях убийца ограничивался заранее запланированными жертвами, больше никто не пострадал. Если Миранда останется в стороне от схватки, она будет в полной безопасности. Однако Роланду никогда не удавалось навязать своей супруге определенную линию поведения, по правде говоря, чаще всего она поступала диаметрально противоположно. И, услышав топот нескольких пар ног по ступенькам, ведущим на второй этаж, он испугался за жену. Его дом наводнило слишком много народу. Судя по звукам, они находились уже во всех комнатах. Это означало, что Высокий Совет решил опередить изначального убийцу. Впервые за все это время Роланд похолодел от страха. Даже если разведке требовалась только его жизнь, позволят ли скорбящей вдове публично заявлять о том, что правительство прислало карательный отряд? Убийцы из Башни Совета не пощадят никого. Ощутив прилив ярости, Роланд поднял меч.

В этот момент в дверь ворвались двое вооруженных мужчин.

Они были одеты в черные кожаные доспехи без знаков различия — легкие и не сковывавшие движения, — маски убийц и вооружены короткими мечами.

— Мы нашли его, — крикнул тот, что был сзади. Роланд мрачно улыбнулся. Пусть они соберутся вокруг него. Возможно, Миранда ускользнет из их поля зрения.

— Вам следовало постучать, — мягко пожурил старый воин.

Мужчина, первым ворвавшийся в комнату, молодой блондин, казалось, слегка растерялся. Его товарищ, по всей видимости, ветеран подобных эскапад, проигнорировал реплику. Он обошел своего более молодого напарника и начал осторожно огибать стол.

— Заходи слева, — скомандовал он.

За дверью послышался звук торопливых шагов, и Роланд понял, что ему следует действовать быстро, иначе он столкнется со всем отрядом сразу. Прошло немало лет с тех пор, как он в последний раз принимал участие в подобной забаве, и, призвав на помощь слегка подзабытые знания, он решил воздержаться от привычных норм рыцарского поведения. Герцог осторожно сделал ложный выпад в сторону опытного противника справа, вынуждая мужчину поднять свой меч. Затем стремительным ударом своего клинка он поймал гарду противника и прижал оружие убийцы к столу. Мужчина отчаянно пытался освободить клинок, но меч Роланда надежно удерживал его на антикварном дереве. С проворством, изумительным для его лет, старый герцог выбросил вперед другую руку, вцепившись в темные курчавые волосы убийцы. Мощнейшим броском он швырнул противника головой в стену. С воплем и грохотом несостоявшийся убийца влетел в кирпичную кладку и тихо осел возле камина. Его голова откинулась назад под неестественным углом.

Сорокалетний опыт подсказывал, что противник мертв. Пока взгляд молодого человека на мгновение задержался на убитом товарище, Роланд, ветеран тысячи подобных боев, немедленно переключился на решение следующей задачи. Приведенный в смятение жестокой необратимостью чужой смерти, блондин едва успел понять, что происходит, и в ту же секунду встретился со своей собственной.

«Странно, — подумал Роланд, — что разведка послала столь неопытных агентов. Обычно требовалось немало лет, прежде чем одному из шпионов этого департамента поручалось задание более сложное, чем просто сбор информации». Но у него не было времени стоять и удивляться, по крайней мере не тогда, когда остальные убийцы бродили по дому и Миранда оставалась в опасности.

Роланд ринулся из библиотеки и повернул налево, в сторону холла, направляясь к стеклянным дверям в сад, сквозь которые в дом ворвались убийцы.

— Я здесь, — крикнул он. — Буду рад любому, кто осмелится встретиться со мной!

Пробегая мимо кухни, он наткнулся еще на двоих. Очевидно, согласно инструкции, им полагалось держаться попарно, возможно, потому, что эти двое также были слишком молоды.

Одним стремительным ударом Роланд смахнул голову первому, но не успел высвободить свой меч, как второй кинулся на него. Роланд метнулся в сторону, но летящая сталь чиркнула его по груди. Кольчуга сдержала смертоносный клинок, но боль обожгла ребра, и герцог про себя ругнулся: на ближайшие две недели ему обеспечен отвратительный кровоподтек.

И нечто гораздо более неприятное, если только он не заставит свое старое тело действовать.

Его собственный меч накрепко застрял в черепе поверженного врага, а Роланд не мог терять время, пытаясь извлечь его. Он выпустил рукоять и прыгнул вперед, сцепившись с оставшимся убийцей в рукопашной. Каким бы преклонным ни был его возраст, немногие из живущих могли похвастаться таким же поистине богатырским сложением, вдобавок герцог умудрился сохранить свою медвежью силу. Хотя его противник был крепким малым да к тому же оказался неплохим бойцом, схватка продолжалась недолго. Каладор прижал мужчину к стене, обхватил огромными ручищами его голову и одним резким движением свернул ему шею.

Пока тело сползало на пол, на втором этаже раздался звук тяжелых шагов. Крик герцога был исполнен муки:

— Миранда!

Не желая терять ни секунды на извлечение своего собственного меча, он наклонился, чтобы поднять оружие одного из нападавших. Когда его рука обхватила рукоять, в мозгу вспыхнул ответ на один из вопросов. Эти лезвия из редкой камнийской стали выковали дешийские кузнецы. Он знал эти мечи, как свой собственный. Будучи министром, герцог сам принимал участие в заключении договора на поставку их в Чалдис.

Они предназначались для армии.

Роланд взвыл от ярости. Итак, Амет Пейл, не испытывая доверия к молодому Эшу, послал собственных людей, чтобы быть уверенным в успехе. Неудивительно, что убийцы оказались юнцами. Пейлу пришлось нелегко, если он пытался найти ветеранов, готовых пойти на убийство их бывшего командира. Преодолевая последние ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, он поклялся, что в этом году погибнет не только бывший военный министр.

Роланд задержался возле двери в спальню, пытаясь высмотреть Миранду. Ее там не было, но на ковре лежал упавший навзничь солдат с разорванным горлом. Ноги молодого человека были опутаны буйными побегами фуксии, и Роланд против воли улыбнулся, узнав в разноцветном переплетении то, что еще недавно было клубком ниток Миранды. Она вязала свитер для их младшего внука. Когда жена была в ярости, ее магия проявляла себя, как бунт самого дома против осквернителей домашнего очага.

Снизу, из холла, раздался шум, и Роланд, не теряя времени, помчался туда. Миранда была опытной чародейкой, но нет мага, которого нельзя одолеть. Один-единственный солдат может с легкостью прикончить слабую женщину, если у нее не будет времени приготовиться.

Ворвавшись в переднюю часть дома, он подскочил к балюстраде, опоясывавшей двухэтажный мраморный портик. Он увидел то, чего боялся больше всего. Миранда неслась со всех ног по узкой винтовой лестнице в портик, и всего несколько ступеней отделяло ее от солдата с обнаженным мечом. Хотя Роланд и бросился в погоню, он понимал, что ему не успеть вовремя. Его сердце готово было выскочить из груди, он издал нечеловеческий вопль, надеясь привлечь к себе внимание убийцы.

И тут произошло неожиданное: когда Миранда достигла середины портика, она остановилась и подняла глаза. Роланд, подавив стон, ожидал прощальной улыбки, но нет, она смотрела не на него…

Раздался жуткий треск, хрустальная люстра сорвалась с крюка и с высоты сорока футов обрушилась на убийцу, посланного Аметом Пейлом. Он упал, придавленный ужасающей конструкцией, разбитые хрустальные подвески окрасились красным — в них отражалась расплывающаяся на полу лужа крови.

Роланд сбежал со ступенек, обогнул мешанину осколков и сжал Миранду в объятиях.

— Ты гораздо опаснее, чем они, — ласково шепнула она, с облегчением выясняя, что он не пострадал.

— Ты права, — согласно пророкотал Роланд, опуская ее на пол. — Но сейчас нет времени праздновать. Неизвестно, сколько их еще в нашем доме…

— Нисколько, — тихо ответила Миранда. — Они все мертвы. Я чувствую это.

Роланд выронил на пол позаимствованный меч и внезапно ощутил, как на него навалилась ужасающая слабость. Он осторожно провел мозолистой ладонью по нежной щеке жены.

— Я беспокоился о тебе.

В синих глазах Миранды засверкали лукавые искорки.

— Не стоило, старик. Я все еще способна позаботиться о себе.

— Очевидно, так, — пробормотал Роланд, оборачиваясь, чтобы окинуть взглядом последнего мертвого солдата и хрустальные брызги вперемешку с искореженным металлом. — Это была люстра моей матери. Она взяла ее с собой из старого бального зала, когда дед продал замок.

— Я знаю. — Миранда отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Ты всегда терпеть ее не могла.

— Верно, — согласилась она. — Но я не возражала против того, чтобы она висела в нашем доме, поскольку знала, когда-нибудь она может весьма пригодиться.

Роланд рассмеялся, понимая, что ему хочется провести вместе с этой женщиной еще долгие годы. Его наполнили новые силы.

— Быстро собирай вещи, — велел он, касаясь ее брови торопливым поцелуем. — Полагаю, теперь точно пришло время отправляться.

Первое, что сделал Брент, оказавшись дома, это навестил свой винный погреб. Там, среди сотен бутылок, содержавших ценные сорта вина, которые он берег для гостей, Каррельян хранил восемь ящиков «Лунного урожая». Он вытащил бутылку дешевого пойла и отправился наверх, в кухню, за штопором. Где Карн, облаченный в халат, и обнаружил своего старого друга сражающимся с неподатливой пробкой.

— Клин клином вышибаешь? — с улыбкой поинтересовался он, протирая усталые глаза. — Тебя не было всю ночь. Должно быть, изрядно принял на грудь.

Когда Карн возвращался от Масии, он рассчитывал застать Брента уже дома. Действительно, иногда ночные блуждания Каррельяна по городу завершались случайным свиданием: какая-нибудь девица, подцепленная в баре или на углу улицы. Но Брент никогда не проводил с ней всю ночь. Обычно не позже часа пополуночи он возвращался в особняк, причем всегда в одиночестве.

— Принял на грудь? — переспросил Брент, продолжая сражаться с пробкой. Вконец измученный, он швырнул и бутылку, и штопор в мусорное ведро. Карн обратил внимание на выражение лица своего старого друга, и увиденное ему до крайности не понравилось.

— Да, — продолжал Брент. — Можно сказать и так. Вот только что принял? Если учесть три стрелы из арбалета…

— Что? — взревел Карн, мгновенно проснувшись. Он ринулся через кухню, выложенную мраморной плиткой, и, схватив Брента за руку, развернул его лицом к себе. — Ты что, шутишь?

Каррельян вздохнул и опустился на ближайший стул.

— Не шучу. Какие уж тут, к дьяволу, шутки.

Затем он принялся подробно описывать события прошлой ночи: подозрительное покушение на его жизнь, визит к Фиккизу, беседу с Тейлором Эшем. Как всегда, Карн впитывал информацию с молчаливой, суровой сосредоточенностью. Когда Брент закончил рассказ, Карн задал вопрос, который раскаленным гвоздем сидел в мозгу бывшего шпиона, с того момента как он покинул Башню Совета.

— И что ты теперь будешь делать?

Брент усмехнулся и ущипнул маленькую складку жира, видневшуюся над поясом брюк.

— Полагаю, я вовремя начал избавляться от дряблых мускулов.

Карн изумленно поднял брови.

— Следовательно, ты собираешься выполнить для Эша эту работу?

Улыбка Брента стала шире.

— О, полагаю, я сделаю гораздо больше, чем он просит. Видишь ли, так или иначе меня уже впутали. Насколько это было в его силах, Эш постарался не оставить мне богатого выбора.

— Я не столь в этом уверен, — возразил Карн. — У нас все еще имеются свои источники информации, думаю, нужно проверить, чего же действительно они хотят там, в разведке.

— Да, проверим, но я знаю, что мы обнаружим. Элл, Лофт и Селод мертвы, а множество старых богатых ублюдков крайне обеспокоены по поводу Галатина Хазарда. Правда это или нет, но если Тейлор Эш решил свалить вину на меня, дела примут неважный оборот. Итак, мы обведем выскочку вокруг пальца и начнем свою небольшую разведывательную операцию, прямо как в старые добрые времена. Но мы не пойдем на риск. Когда выясним, кто убивает этих никому не нужных придурков, мы доложим господину Райвенвуду в Башне Совета. Позволим ему позаботиться о выполнении грязной работы. И в то же время мы точно выясним, что сделало отставное правительство столь ценным и кто за всем этим стоит. — Брент ухмыльнулся. — Немного потенциально полезной информации.

Ледяная глыба страха в груди Карна медленно таяла. Жизнь неожиданно стала более опасной, но им и раньше приходилось переживать непростые времена. Сейчас значение имел только блеск, появившийся в глазах Брента. Подобного воодушевления Карну не приходилось видеть у своего товарища очень давно.

Брент сжал пальцами виски, а затем тряхнул головой, как человек, просыпающийся после долгого сна.

— Мы снова в деле, мой друг.

— Тейлор, лежебока, где ты? — вновь крикнул Керман Эш. Кухня и столовая определенно пусты, нет и следа приготовления завтрака. Раздражала мысль о том, что ему приходится поднимать сына, этого лентяя, и вдвойне раздражала необходимость самому карабкаться по лестнице, чтобы добраться до спальни Тейлора. Сколько раз он говорил парню: нужно нанять хоть одного слугу. Некоторая бережливость только приветствуется, но следует соблюдать приличия. Эши не для того достигли вершин чалдианского общества, чтобы вести себя подобно банде парвеню. Однако ничего не поделаешь: ему самолично придется вытряхивать мальчишку из простыней.

Но нет, когда Керман вышел обратно в холл, у основания лестницы, залитой ярким утренним светом, его ждал сын.

— Слава богу, ты наконец проснулся.

— Простите, ваша честь, — голос принадлежал не Тейлору, — но это всего лишь моя скромная особа.

Керман прищурился, когда юноша сделал шаг вперед, — это был садовник. Но что он делает в доме?

— Не хочу показаться навязчивым, — продолжал молодой человек, — но я принес вам подарок. Он едва ли имеет ценность для человека вашего положения, но я буду рад, если вы его примете.

Садовник протянул руку, и Эш-старший на секунду ослеп от вспышки яркого света. В следующее мгновение Керман сообразил, что молодой человек предлагает ему маленькое зеркальце, похожее на те, которые используют женщины, чтобы подправить макияж. Он не пользовался подобными вещами, но из зеркальца бил совершенно непереносимый свет, и, чтобы избавиться от этой ужасной рези в глазах, экс-премьер выхватил подарок из руки садовника.

— Благодарю, — резко произнес Эш, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы положить вещицу. — Я ищу сына.

Садовник ухмыльнулся.

— Удивительно, чего только не обнаружишь в зеркале.

«Идиотский разговор продолжается слишком долго», — подумал Эш, бросая взгляд на свой подарок. Обычное зеркало — небольшой стеклянный овал, обрамленный простой изогнутой дубовой рамкой. Его лицо, отраженное полностью, заслонило все вокруг. Остальное, что должно было бы находиться в поле зрения Кермана — садовник, холл, даже его собственная рука, — исчезло из виду, осталось только его лицо.

«Приятное лицо», — подумал Эш, и даже более того: сильное лицо. В самом деле, удивительно, насколько хорошо он выглядит после долгого и трудного пути. Почти семь десятков лет, однако он все еще является образцом правителя. Андус Райвенвуд задрожит от страха, когда к нему ворвется Керман. Райвенвуд и вполовину не такой мудрый и дальновидный премьер, как он, и никогда таким не будет. Нет, Райвенвуд едва ли заслуживает того кресла, которое Керман Эш занимал столько лет. Разумеется, Райвенвуд не способен справиться с кризисом так, как кое-кто, находящийся неподалеку. Если бы только сам Эш все еще был премьер-министром…

Между прочим, почему бы и нет? Керман понимал, что прецедентов еще не было, но он не сомневался, что сможет обойти нелепые конституционные ограничения. Ему нужно только убедить Райвенвуд а уступить…

— Я могу снова стать премьер-министром, — сказал Керман себе, своему «я», глядящему на него из зеркала.

— Разумеется, мы можем, — ответило зеркало. «Какое приятное лицо», подумал он вновь, отрешенно отметив, что голос звучит как-то незнакомо, глубоко и повелительно, с акцентом экзотических земель. «Мой голос, подумал Керман. — Голос, который должен быть моим».

— Но, — продолжало зеркало, — помним ли мы все, что положено знать премьер-министру?

— Разумеется, помню, — огрызнулся Эш. — Мой ум такой же острый, каким был полвека назад, и вдвое острее, чем у молокососов, засевших в Башне сегодня.

— Без сомнения, — ответило его отражение. — Но есть одна вещь, которую они попытались заставить нас забыть, которую они попытались отобрать у нас перед тем, как мы покинули Башню. Они не хотели, чтобы мы и сейчас были столь же сильны, как тогда.

Его губы в зеркале изогнулись в ехидной ухмылке.

— Чепуха. Мой мозг нельзя обуздать. — Губы еще больше искривились.

— Тогда произнеси слова, те семь слов, которые Хамир дал нам как печать власти.

Разумеется, Фраза. Фраза была именно тем, что возвышало его над остальными, тем, что знал только он один во всем мире, он, ну и этот выскочка Райвенвуд, самодовольный Райвенвуд, которому еще не пришло время забыть. Но и у него, Кермана Эша, хранилась в памяти Фраза. Она стала самым весомым доказательством уважения, оказанного ему как премьер-министру Чалдиса. Эш пытался отыскать ее, но язык путался в туманных слогах.

— Разумеется, — произнесло зеркало, — такой сильный человек, как мы, не мог забыть.

Но слова не приходили. Абсурд, ведь они навечно запечатлелись в его мозгу еще с того дня, когда он принял присягу. Он словно увидел помещение в Башне Совета, где это происходило, самого себя и Ливинза, своего предшественника. Вся жизнь Кермана Эша была прелюдией к этому дню, к этому моменту, и вот Ливинз положил руку ему на голову, и непроизнесенные им слова вспышкой яркого пламени отпечатались в мозгу нового премьера.

Те же слова, что сейчас рвались с языка Эша.

Его лицо в зеркале расплылось в довольной улыбке, и оно продолжало улыбаться, даже когда его собственные губы округлялись, выговаривая финальные слоги.

А затем рука в перчатке заслонила отражение от взора Эша и вырвала зеркало из его пальцев. Эш поднял глаза и увидел улыбающегося садовника, солнце сверкало на его зубах почти столь же ярко, как и на изогнутых краях садовых ножниц в его руке.

Джейм Кордор считал завтрак гарантией безопасности от ежедневных неприятностей. Каждый омлет, пирожок или фрукт служил противовесом жестоким ветрам, дующим из Башни Совета, которые, как подозревал Кордор, однажды со всей своей яростью настигнут его. По расчетам любого человека, в дородности министра финансов заключался достаточный противовес и более худшим неприятностям, но Кордор уже чувствовал приближение бури. И так случилось, что ранним апрельским утром необычайно большой сервиз гатонского фарфора, расписанный вручную, был расставлен перед ним и наполнен его любимыми блюдами.

Однако там имелся один прибор, которого Кордор не рассчитывал сегодня увидеть. Это было серебряное блюдо ручной работы, на нем дворецкий приносил визитные карточки посетителей. Его наличие на сервированном для завтрака столе беспокоило, поскольку Кордор никого не приглашал разделить с ним эту трапезу. Но на этот раз на подносе не было визитной карточки.

Взамен, подобно единственному яркому глазу, глядящему прямо в расстроенные очи Кордора, там лежала единственная, только что отчеканенная золотая монета.

— Сэр? — вновь обратился к своему хозяину дворецкий. Джейм Кордор сидел, безвольно ссутулившись, словно мертвый, в своем огромном, обитом вельветом кресле. Крошка миндального круассана беспечно прилипла к нижней губе министра.

Медленно Кордор отвел взгляд от угрожающего кругляшка на подносе. Он заставил себя выпрямиться и аккуратно обмахнул рот салфеткой.

— Проси, — почти неслышно произнес министр. Дворецкий коротко кивнул, затем помедлил и добавил:

— Я велел охранникам остаться в потайных нишах.

— Нет! — вскинулся Кордор. Давным-давно он велел построить потайные ниши в деревянных панелях столовой, чтобы не беспокоиться по поводу собственной физической безопасности во время приема пищи и, что не менее важно, иметь возможность подслушивать разговоры гостей. Но если Хазард пришел, чтобы требовать…

— Я увижусь с этим посетителем наедине, — сообщил Кордор, и его голос впервые за это утро прозвучал уверенно. По-видимому, вопрос сводился к колебаниям цен, сопоставлению дебета и кредита, то есть к тому, что министр финансов знал досконально. Хотя он и не исключал угрозы насилия, раз уж Хазард пришел к нему лично, все же риск был ничтожен по сравнению с опасностью того, что кто-то может подслушать его разговор с шантажистом.

— Я увижусь с ним наедине, — повторил Кордор. — Вы поняли? Наедине!

Как и несколько наиболее высоко стоявших чиновников из чалдианского правительства, Кордор знал, что Брент Каррельян и Галатин Хазард одно лицо, но этот факт никем никогда не был озвучен. На нескольких церемониях и вечеринках, где присутствовали они оба, Кордор даже дружелюбно болтал с Брентом, но никому никогда даже не намекнул на то, что на приеме был вымогатель, которому он платил ежегодную дань в восемь тысяч золотых.

Но то, что Брент явился к нему как Галатин Хазард, было не просто беспрецедентным, это казалось опасным. Кордор решил, что лучше всего действовать с этим человеком со всей возможной решительностью. Удовлетворить его и заставить уйти. «Если только, — подумал Кордор, — я знаю, что может удовлетворить подобного человека…»

Когда Брент, один, вошел в комнату, Кордора удивила простота его черного костюма, напоминавшего траурный. Взволнованный, Кордор неосознанно потянулся к эклеру, желая продемонстрировать, что появление Брента его ничуть не смутило. Но аппетит министра финансов куда-то мигом улетучился.

— Доброе утро, Джейм, — приветливо начал Брент.

— И вам доброе утро, господин Каррельян. Я недоумеваю, почему вы не послали свою более привычную визитную карточку.

Брент улыбнулся и присел на край длинного стола красного дерева.

— Я счел, что монета больше отвечает серьезности своего визита. И служит частичной компенсацией вашего времени.

Кордор нахмурился, но ничего не сказал, надеясь, что Брент без лишних экивоков перейдет к основному предмету разговора.

Каррельян небрежно поднял пустое блюдо, смахнул крошки сахара и внимательно пригляделся к ручной росписи.

— Гатонский фарфор. Прекрасно.

— Всегда следует обедать на лучшем, — ответил Кордор, довольный, что преамбула завершается с таким вкусом. Никто в Чалдисе, за исключением Брента, не знал, что отец Кордора был агентом южных теократов. И хотя Кордор, как правило, хранил верность Чалдису, изначально в основе его высокой репутации еще на посту заместителя министра финансов лежало заключение низкотарифного двустороннего торгового соглашения с Гатонью, за которое Кордор был тайно, и весьма основательно, награжден Гатонским Теархом. Обнародование этой тайны могло досрочно сделать его экс-министром финансов.

Брент поставил блюдо на стол и улыбнулся без малейшего намека на теплоту.

— Некто, — мягко начал он, — затаил злобу на стариков, некогда заседавших в правительстве, и, кстати, на меня. Что касается моей персоны, я никогда не мог похвастаться многочисленными друзьями. Но старики… Честно говоря, я в растерянности. Зачем кому-то понадобилось убивать ваших предшественников? Зачем кому-то может понадобиться убить вас, когда вы выйдете в отставку?

Кордор, не притронувшись, положил эклер. Выходит, Каррельян пришел, чтобы обсудить убийства, а не тщательно скрываемое прошлое Кордора. И все же Джейм ни на йоту не почувствовал облегчения. То, что Каррельян оказался здесь, означало только одно: он чего-то хочет, и если он не получит этого, у него достаточно могущества, чтобы обрушить стены на голову Джейма Кордора.

— Позвольте, — осторожно начал Кордор, — дать вам небольшой совет: забудьте о том, что вам известно, возьмите отпуск. Климат побережья Рич восхитителен в это время года. Каждую весну они делают сидр из мякоти незрелых южных персиков. Потрясающая вещь. Он заставит вас забыть обо всем на свете.

— Я был бы счастлив забыть, — кивнул Брент. — И в вашем прошлом, в частности, есть несколько вещей, которые я охотно предал бы забвению. Но этот вопрос о затаенной злобе… — Брент вздохнул. — Один из ваших коллег старается освежить мою память.

Глаза Кордора сузились, он откинулся на высокую спинку своего кресла. Хазард заменил хлыст морковкой, и теперь, когда опасность перестала пугать непосредственной близостью, острый ум Кордора начал работать в полную силу. Он вновь поднял эклер и задумчиво откусил кусочек. Один из его коллег… Процесс отсева занял всего мгновение. Только Эш мог привлечь Хазарда к этому делу. Возможно, в качестве отвлекающего фактора для убийцы, некоей дополнительной фигуры в игре, которая может увеличить шансы разведки овладеть ситуацией. Очень неосмотрительно, решил Кордор. Эш мог не знать о способностях Хазарда к раскрытию всяческих тайн, но Кордор имел с этими способностями близкое и весьма болезненное знакомство. Галатин Хазард обладал раздражающей привычкой открывать больше, чем ему следовало знать, а в данном случае это совершенно недопустимо.

— Погибшие министры, — наконец произнес Кордор, — были у власти в самое разное время. Элл ушел в отставку двенадцать лет назад, в то время как Лофт всего за четыре года до этого стал министром. Это составляет весьма короткий временной промежуток, когда эти люди работали одновременно, — четыре или пять лет, как раз перед тем, как вы покинули Белфар, я полагаю. — Кордор улыбнулся, заметив удивленное выражение на лице Брента. — Да, мне тоже известна о вас парочка интересных фактов. Что же касается министров, они, надо думать, совершили нечто именно в те годы, возможно, провели некоторые законы, благодаря чему приобрели врагов. Обратите взгляд в прошлое, Хазард.

Губы Брента искривились, не улыбка, но и не гримаса, просто мимолетный намек на не совсем понятную эмоцию. Какой бы краткой она ни была, она обеспокоила министра финансов.

— Получается, это были годы со сто шестьдесят второго по сто шестьдесят шестой, — пробормотал Брент. — Правительственная документация за то время может составить библиотеку. Насколько я помню, Джейм, в сто шестьдесят втором вы были юным атташе Министерства финансов, стремящимся стать заместителем министра. Проект небезызвестного торгового соглашения обеспечил вам это место. Возможно, мои слова помогут освежить вашу память касательно того периода. О своих предположениях относительно этого дела вы, я надеюсь, расскажете мне при следующей нашей встрече.

Брент дотянулся до небольшого абрикосового пирога и взял хороший кусок. Облизнув губы, он поклонился министру и направился к выходу.

Визит к Кордору принес Бренту помимо исключительно вкусной выпечки, которую он прикончил, едва выйдя из дома, еще и версию Кордора, но она смахивала на фальшивку. Никто не станет убивать политиков за законы, принятые ими лет пятнадцать назад. Брент только не мог решить: то ли Кордор ничего не знал и на ходу состряпал историю, судорожно пытаясь таким образом спасти свою огромную шкуру, то ли ему известны факты, ради утаивания которых он готов сражаться. Возможно, когда у него будет время, Бренту следует более детально пересмотреть взаимоотношения Кордора с Гатонью. Вдруг там найдется что-нибудь более интересное, чем банальная взятка.

Когда Брент еще раз мысленно прокручивал беседу, лишь одна фраза показалась ему не лишенной смысла: «Обратите взгляд в прошлое, Хазард».

Действительно абсурдно предполагать, будто кто бы то ни был убивал бывших министров за то, что они совершили, выйдя в отставку.

Эти преступления каким-то образом были связаны с прошлым, возможно, как намекал Кордор, они были связаны с тем кратким периодом, когда жертвы одновременно заседали в правительстве.

Что ж, решил Брент, направляя лошадь к дому, это ему вполне подходит. Прошлое, как всегда, единственное, что у него есть.

Этот день был поистине кошмарным для Тейлора Эша. Люди, которых он расставил вокруг Башни Совета, сообщили, что никаких вестей о его отце нет, однако Тейлор не сомневался: Керман Эш должен вот-вот появиться. Прошло четыре дня с тех пор, как Керман покинул свой загородный дом, а Тейлор знал, что его отец не принадлежал к тому типу людей, которые при приближении опасности могут отправиться в укрытие. Но если он не явится в Башню Совета, то бегство оставалось единственной альтернативой. «Если старик попытается спрятаться, — в отчаянии думал Тейлор, — он сделает это столь неуклюже, что убийцы отыщут его в мгновение ока». Керман Эш не может прожить и часа, не оповестив весь мир, что он тот самый Керман Эш, лев современности.

Тейлор с дрожью осознавал, что с каждой уходящей минутой возрастает вероятность гибели его отца.

В то же время он ожидал донесения от своих агентов, размещенных в поместье Каладоров. Весь день от них ничего не было слышно, и ему пришлось послать туда Имбресс. Он страшился новостей, которые принесет завтрашний день.

Еще оставалась проблема Бэрра Эстона, предшественника Тейлора на посту министра разведки. Он надеялся, что по крайней мере Бэрр доверится ему и примет его помощь, но в хитром министре оставалось слишком много от оперативника даже после выхода в отставку. Он исчез, растворился, не оставив лучшим агентам Тейлора ни единой зацепки, чтобы напасть на след.

Молодой человек поморщился и покачал головой, глядя на пачки заметок, лежавших перед ним на столе. Арифметика была слишком простой. До трех министров убийца уже добрался. Остались еще трое, но его агентам, похоже, найти никого из них не удалось. Он постарается попридержать эту информацию еще несколько дней, а затем Амет Пейл примется требовать доказательств того, что задание правительства выполнено. Если Пейлу станет известно истинное положение дел, Тейлор знал, на каком курсе станет настаивать министр, — на курсе, вынесенном в название возглавляемого им ведомства.

Война.

Последняя чалдианская военная кампания состоялась более двадцати лет назад под командованием герцога Каладора. С тех пор как Пейл сменил герцога на посту министра, он искал только повода ввергнуть страну в кровавую бойню, он жаждал славной битвы. Эш не сомневался, что военный министр будет настаивать на превентивной атаке. И на плечи Тейлора легла забота предотвратить это.

Но сегодня ночью он ничего больше не мог сделать. Работа разведки, вполне очевидно, зависит от разведчиков, а к нему — и это раздражало больше всего — не поступило ни одного полезного донесения за весь день. Даже Йола отправилась домой. Что ж, весьма разумно. Хорошенько выспавшись, на следующее утро он вернется свежим, а тогда, возможно, найдется и работа.

Тейлор запер кабинет и спустился к конюшням, расположенным в основании башни. Его конь Кристалл радостно заржал, приветствуя хозяина, и Тейлор пожалел, что не захватил для него морковку. Кристалл был благородным гнедым скакуном, подарком Бэрра Эстона в связи с назначением ученика на столь высокий пост. Тейлор уже почти забыл, какое удовольствие он получал от верховой езды. В обычные дни его доставлял на работу экипаж, где он мог просмотреть кое-какие документы, до того как попадет в Башню Совета. Но, поскольку сейчас он пропадал на работе с раннего утра и до позднего вечера, ему не хотелось обременять кучера бесконечным ожиданием. Возможно, это не так уж плохо, решил Тейлор. Он уже давно потерял форму, и верховая езда оказалась единственным упражнением, на которое у него оставалось время. По идее ему следует и дальше ездить на работу верхом на Кристалле, даже после того, как все это закончится…

В столь поздний час лишь одинокий слуга оставался в затхлом помещении для упряжи возле Башни. Тейлор заглянул внутрь, чтобы убедиться в том, что он слышал и так: тишину нарушал низкий, глухой, раскатистый храп. Смирившись с необходимостью самому седлать Кристалла, он оставил слугу спать. Стараясь не шуметь, Тейлор принялся за умиротворяющее занятие застегивания ремешков и пряжек, погрузился в знакомую атмосферу, наполненную запахом конского пота и сушившейся кожи.

При появлении Тейлора Кристалл радостно фыркнул и нетерпеливо забил копытом в дверь стойла. Это были чувства, вполне понятные утомленному министру разведки. С тех пор как разразился последний кризис, ему казалось, что он поселился в Башне Совета. Тейлор мечтал избавиться от многотонной каменной тяжести, давившей на него, и просто побродить. Некогда, в бытность простым оперативником, странствующим по миру, работа казалась ему прекрасной.

Он решил осуществить свою мечту, позволив Кристаллу самому выбирать дорогу домой. Его конь уже давно освоился в извилистых улочках предместья Прандиса и вполне мог найти дорогу без понуканий. Так случилось, что Тейлор пересек реку Веселую по Сторожевому мосту и не спеша направился к дому, находившемуся на севере. Верхней дороге Кристалл предпочел путь, пролегающий вдоль реки и приводящий к владениям Тейлора сзади. Молодой Эш увидел свой дом у подножия холма и тут заметил кое-что еще. В слабом серебристом свете молодого месяца его дом, через заднюю дверь, ведущую в патио, покидали два человека, одетые в черное. Не вполне понимая, что все это значит, Тейлор с непривычной силой пришпорил Кристалла, и великолепный скакун радостно отреагировал на приказание. В неверном свете луны подобная скорость казалась почти самоубийственной, но Кристалл без колебаний мчался по неровной дороге, наслаждаясь бешеным галопом после недель бездействия. Меньше чем через минуту они достигли невысокой каменной стены, обозначавшей границы владений Эша, и конь преодолел препятствие, ничуть не потеряв в скорости.

Гулкие удары копыт по мощеной дорожке оповестили незваных гостей о приближении Эша, и они метнулись в густой лес, росший за домом. Направляясь к деревьям, Тейлор заметил в дальнем углу заднего двора упряжку лошадей, беспечно пасущихся на его лужайке. Странно, что лошади были запряжены в карету, которой, казалось, никто не правил.

«Удивительно, — подумал Тейлор, — что грабители приехали в таком неповоротливом и приметном экипаже». В самом деле, слишком странно, чтобы поверить в это. Гораздо более правдоподобное объяснение присутствия экипажа вспыхнуло в мозгу, и он снова вонзил каблуки в бока Кристалла, побуждая своего коня мчаться еще быстрее.

Владения Тейлора не отличались внушительными размерами: всего пять акров, растянувшиеся вдоль реки. Менее двухсот футов отделяло его дом от журчащих вод Веселой. И именно к реке стремились те, кого он преследовал.

Хотя Тейлор приобрел немалый опыт оперативной работы раньше, будучи простым разведчиком, теперь, став министром, гораздо чаще приходилось работать головой. Физическая опасность больше не являлась непременным атрибутом его профессии, и, как следствие, Тейлор перестал носить оружие. Ему придется импровизировать. Кристалл замедлил бег, приспосабливаясь к сгущавшемуся лесу, и Тейлор решил вновь сыграть в игру, в которую ему не доводилось играть со школьных дней. Это был один из цирковых трюков, освоенных им, когда его отец был занят государственными делами, а он не знал, как убить время. Игра требовала просто свеситься с бока лошади и на полном скаку поднять что-то с земли. В данном случае древесный сук. Дубина отнюдь не являлась его любимым оружием, но сейчас другого выбора не было.

Однако три года работы за письменным столом определенно не пошли на пользу мускулам, и земля пронеслась в нескольких мучительных дюймах от его пальцев. Возможно, если он зацепится ногой за луку седла…

Мир вокруг него неудержимо завертелся, и у Тейлора вышибло дух от удара о землю. Выругавшись, он перекувырнулся и поднялся на ноги. Сделав несколько неуверенных шагов, он взглянул на реку и увидел обоих мужчин, уже усевшихся в каноэ и поспешно гребущих вниз по течению. Прежде чем Тейлор сможет добраться до песчаного берега, они скроются в ночи, а плеск весел утонет в журчании воды.

И вправду Веселая.

Тейлор почувствовал на затылке горячее дыхание, это Кристалл ткнулся ему сзади в шею. Его конь получил этой ночью столь редкую возможность выплеснуть энергию, накопившуюся за долгие дни, проведенные в стойле. «Если бы только, — подумал Тейлор, — я сам мог отнестись к случившемуся так же».

При более внимательном взгляде на экипаж его подозрения подтвердились. Правда, на двери не было видно герба премьер-министра — вероятно, его снял доверенный слуга Кермана Эша, Карл, — но сам по себе экипаж оказался длинной, роскошной модификацией ландо. Насколько ему было известно, именно такие предпочитал его отец.

Тейлор вошел в дом через заднюю дверь, оставленную убийцами — он уже не сомневался в этом — открытой, не обращая внимания на грязь, сыпавшуюся с его сапог на плитки, которыми был выложен внутренний дворик, и паркетный пол гостиной. Там, в антикварном кресле раскинулся Карл, но его вальяжная поза в господской комнате сразу нашла объяснение — горло камердинера экс-премьер-министра было перерезано от уха до уха. Тейлор с трудом сглотнул, последняя надежда исчезла.

Медленно, почти в трансе, молодой человек свернул в холл и обнаружил распростертое в футе от ступеней тело отца. Тейлор включил эту великую роскошь, электрическую люстру, висевшую высоко под отделанным панелями потолком, и невольно зажмурился, когда прямо в глаза ударил ослепительный свет. Тело Кермана Эша было обнажено и покрыто неглубокими порезами. И в сиянии электричества Тейлор увидел, как из чуть приоткрытого отцовского рта блеснуло золото.

Хуже всего, наверное, оказался взгляд мертвых глаз. Тейлору ни разу в жизни не случалось наблюдать у отца подобного выражения. Это был шок глубочайшее изумление от столкновения с чем-то, что он, впервые в жизни, не запланировал сам.

В нескольких футах от изуродованного тела валялись разорванные и окровавленные остатки рубашки старика. Тейлор осторожно прикрыл лицо Кермана. Затем выключил свет и опустился на деревянные ступени возле останков своего отца, с тоской взирая на разорванный в клочья саван разбитых надежд.

Глава 6

Всю ночь Тейлор Эш просидел возле холодеющего тела отца. Это была жуткая ночь, ночь молчания и горьких самообвинений, пришедших слишком поздно и для отца, и для сына. Ночь, когда Тейлором полностью овладели два ужасных чувства: ощущение потери и стыд. Он знал, что это безумие, и все равно не мог остановиться, прекратить мысленно перебирать недостатки отца и собственные неудачи. Он вновь и вновь швырял злые упреки в лицо покойнику, человеку, который мертвым признавал их не больше, чем будучи живым. Это безумие, он явно сходит с ума.

«Да, — подумал он, — кровь Эшей отравлена безумием, и кровь отца, и кровь сына».

И этой ночью он действительно мог повредиться рассудком, если бы не Бэрр Эстон. До рассвета оставался еще час, когда Тейлор припомнил фразу, сказанную ему старым шефом разведки. Несколько лет назад, незадолго до отставки Эстона, Тейлор спросил своего учителя, каково ощущать себя вышедшим из игры.

— Замечательное чувство, — ответил Эстон. — Последние двадцать лет я был более министром, нежели человеком.

Тогда он решил, что единственный способ выжить при такой работе — это собрать воедино каждую частичку человечности, каждое зернышко индивидуальности, надежно упаковать все в какую-нибудь коробку и забыть о ней на то время, что находишься на посту министра Чалдиса. Его отцу следует знать об этом, то есть следовало, Керман должен был как можно лучше выучить этот урок. Однако старший Эш вышел в отставку, но так и не перестал быть министром. И именно в этом заключалась его единственная, ставшая роковой ошибка.

«А в чем, — спросил себя Тейлор, — заключалась моя собственная ошибка?» На этот вопрос он не осмелился себе ответить. С тихим отчаянием молодой Эш закрыл глаза и попытался вообразить, что тело перед ним было только телом, и ничем более. Овладевая азами своей профессии, он повидал десятки мертвецов и старательно учился определять, каким именно образом они покинули мир живых и перешли в свое нынешнее состояние. «Действуй так же, как тогда», — сказал себе Тейлор. Он заставил себя открыть глаза и со всей беспристрастностью посмотреть на кровавый кошмар на полу министра разведки.

Усилием воли Тейлор сконцентрировался на том, чтобы, сложив вместе детали, восстановить картину произошедшего. Его отец и Карл мертвы уже почти целый день. Они были убиты, без малейшего сомнения, рано утром накануне. По кровавым следам на полу Тейлор с достаточной точностью мог восстановить последовательность событий. Убийца застал отца врасплох в холле, возле лестницы, и там же начал пытать. Засохшие красно-черные отпечатки на полу показывали, что его отец самостоятельно проделал полпути из холла в библиотеку, затем его приволокли назад, на ступеньки, где в конце концов и убили. Каким образом Керман Эш получил краткую передышку, которую попытался использовать для бегства? Очевидно, Карл покинул экипаж и застал убийц в разгар их кровавой работы. Со свойственной ему преданностью доверенный слуга сражался до последнего, и в результате убийца был вынужден нарушить привычный порядок действий. Эту необходимость продиктовала свирепость нападения старого камердинера Кернана Эша, впервые был убит не только министр. Схватка с Карлом происходила в основном возле передней двери, затем убийца перетащил тело несчастного слуги в гостиную и, проявив свое извращенное чувство юмора, устроил его в кресле. Оставалась пара неизвестных деталей, беспокоивших Тейлора. Во-первых, от места схватки с Карлом к библиотеке, где был пойман пытавшийся скрыться Эш, вел единственный кровавый след — похоже, убийца действовал в одиночку. Во-вторых, убийства произошли накануне утром. Очевидный вывод, что мужчины, которых преследовал Тейлор прошлой ночью, не имели к случившемуся никакого отношения. В уравнении появилась новая переменная, но Тейлор подозревал, что знает, кто еще вступил в игру.

По-прежнему неизвестной оставалась личность убийцы. Тейлор отчаянно желал овладеть именно этой, жизненно важной информацией. Молодой человек вновь взглянул на распростертое на полу тело. Если бы только он мог проникнуть взором в эти остекленевшие, желтоватые глаза и увидеть то, что видели они в последние минуты жизни отца.

Но неподвижное тело больше ничем не могло ему помочь. Его отец не скажет ему ничего из того, что ему так хотелось бы услышать. «Как и за тридцать минувших лет, — подумал Тейлор. — Почему смерть должна что-то изменить?»

Он продолжал изучать застывшее тело отца, и на него снизошел странный покой. Все кончилось, проклятия и взаимные обвинения. Керман Эш мертв, а в число немногого, унаследованного его сыном, входил стойкий атеизм. Для экс-премьера не существовало послесмертия, не существовало небесной награды. Старик позаботился о том, чтобы обеспечить себе награду на земле. Он высоко ценил собственные деяния и полагал, что история рассудит так же.

Солнечный свет мощным потоком устремился в узкие запятнанные окна, окрашивая засохшую кровь в глубокий, пурпурный цвет. Внезапно ручка двери повернулась, и в дом скользнула хрупкая фигурка Йолы, жизнерадостной, одетой в новое легкое платье.

— Эй, лежебока, — крикнула она, еще не успев войти в дом. — Почему вы еще не в Башне Совета? Есть новости…

А затем она увидела Тейлора, сидящего возле тела отца, и закричала.

— Новости в самом деле есть, — тихо проговорил Тейлор, когда его помощница без чувств рухнула на пол.

Глава 7

Глубоко в земле, под особняком, в помещении, защищенном от любых хитрых трюков, которые могут обеспечить магия или инженерия, Брент не заметил восхода солнца. Еще одна бессонная ночь, не считая кратких мгновений забытья, которых иногда настойчиво требовало его тело. Казалось, прошла вечность с тех пор, как он вернулся от Кордора сюда, в эту комнату, где хранились его папки: каждый клочок информации, добытой за годы шпионажа и грабежей, — основной источник его богатства. Большую часть составляли желтые папки, хранившие сведения о мелких провинностях стада паршивых овец, столь успешно постригаемых Брентом: сексуальные шалости, небольшие взятки, потакания тысяче мелких слабостей… Лишь немногим меньше было красных папок, содержащих сведения о более серьезных проступках: поджоги, изнасилования, хладнокровные убийства и убийства в порыве страсти. А еще имелась коллекция черных папок, каждая из них могла поведать о преступлениях высшего разряда, о преступлениях перед государством, — дела подобного рода могли привести слабого к величию… или на эшафот. В этих папках были собраны те сведения о политических изменах, которые могли побудить убийцу действовать.

И все же ответа нет.

Брент опустил голову на стол, надеясь, что сможет хоть чуть-чуть подремать. Длинный день, потраченный исключительно на чтение, как и следовало ожидать, не лучшим образом подействовал на зрение. Но были и иные, гораздо более неприятные последствия. Брент никогда не проводил столько времени, беспрерывно впитывая содержимое папок, и он не ожидал, что это окажется столь мучительным мероприятием. Казалось, будто приходится пробиваться сквозь мощный поток мутных, вонючих сточных вод. Внезапно Брент понял, что все эти годы служил отцом-исповедником для преступников. Молча кивая, он выслушивал очередную кошмарную историю и выдавал отпущение грехов, за деньги…

Куда девалось его хорошее настроение, удивлялся он. Вернувшись из дома Кордора, Брент ощущал возбуждение при мысли о новой погоне. Но продираться сквозь все это…

Он вздохнул и перетасовал коллекцию папок, словно иной порядок мог способствовать появлению новой неожиданной идеи. Здесь есть над чем поработать, уж это точно. Восхождение Элла по служебной лестнице сопровождалось взятками и принуждением, сексуальные излишества Лофта, набор разнообразных злодейств, совершенных огромным количеством персонажей, некогда заседавших в Башне Совета, все они сейчас были уже либо в отставке, либо и вовсе умерли. Брент обнаружил достаточно фактов, способных разрушить репутацию десятков министров, но не нашел ничего, хотя бы отдаленно смахивавшего на объяснение убийств. Его папки немногое рассказали лишь о Тареме Селоде и абсолютно ничего, что могло бы оказаться полезным.

Возможно, это случайное совпадение, но убийца приканчивал только по одному экс-министру из каждого министерства: полный набор для коллекции. Полный, с одной стороны, и случайный — с другой. Его папки не предлагали ключа к тому, что объединяло этих людей в группу, ставшую целью неведомого убийцы. Их решения в прошлом никогда не касались одного общего врага. Как и говорил Кордор, трое погибших вместе служили в Высоком Совете почти четыре года, но Тейлор Эш предполагал, что убийца также преследует и других бывших членов правительства. Брент составил схему, отражающую карьерный рост всех экс-министров, попавших в поле зрения преступника, пересечения исчезли. Эти шесть человек никогда не были членами Совета одновременно. Более того, насколько мог определить Брент, эти шестеро даже в одном помещении собирались вместе крайне редко.

На основании чего бывший шпион сделал вывод о существовании некоего более глубокого секрета, являющегося истинной подоплекой всех этих смертей. Явно выходящего за пределы привычных мотивов для насилия, досконально изученных им за время своих длительных закулисных игр с правительством. Скандал, страх, алчность, амбиции, коррупция — в этом ряду не было подходящего мотива для убийства пенсионеров. Не всех разом. Не столь продуманно и аккуратно. Но что тогда оставалось?

Раз папки ничего не дали, единственной альтернативой, решил Брент, остается найти остальные жертвы, прежде чем до них доберется убийца. Но тогда ему, вполне вероятно, придется рисковать своей шеей ради нескольких стариков. Нет…

Почему один человек убивает другого? Мысли Брента переместились из его личной библиотеки к книгам из собрания наверху. Ради соблюдения приличий он весьма тщательно заполнил эти полки, дорого заплатив за творения чалдианских классиков. Брент не далеко продвинулся в изучении этих томов, но один из философов, труд которого он прочел (его имя начиналось на «А», следовательно, произведение находилось в самом начале списка), говорил следующее: «Люди действуют, руководствуясь всего двумя мотивами: преследуя что-то или избегая преследования».

«Абсурдно простое толкование этого вопроса, — подумал Брент. — Но, возможно, простота — это именно то, что сейчас требуется». Итак, избегнуть? Этот вариант отбросить проще всего. Старики вышли в отставку, практически ничего не делали, а значит, не представляли серьезной угрозы, которой следовало избегать. Преследовать? В таком случае дело в… Старые министры владели чем-то, что хотел получить кто-то еще, но чем? Ничего вещественного, убийства не были банальным ограблением. И данный факт навел Брента на мысль об одном нематериальном товаре, ради обладания которым, как он знал, люди преодолевали любые трудности, — информация.

Информация. Слово вспыхнуло в мозгу, воскресив в памяти ночь почти месячной давности, ночь, которую ему не следовало забывать. Дурацкую вечеринку со странным гостем. С человеком, назвавшим имя — Галатин Хазард. С человеком, намекавшим на информацию, которую нужно собрать… и о людях, владеющих этой информацией, как о препятствиях, которые нужно устранить. Человек, когда Брент собрался вышвырнуть его, грозивший отмщением. Наконец-то ситуация начала проясняться. Брент понял, кого ему следует искать: мужчину чуть повыше ростом, чем он сам, с непривычно темной кожей и черными, глубоко посаженными глазами.

— Карн, — позвал Брент и невольно зажмурился, после сумрака подвала солнечный свет казался нестерпимо ярким. Обычно, попивая кофе и разбирая утреннюю почту, Карн сидел за кухонным столом, он, когда мог, избегал суховатой строгости столовой.

— Карн, — повторил Брент, садясь напротив друга. — Мы продвигаемся вперед.

— Похоже на то, — пробурчал Карн из-за груды писем, на его широком, морщинистом лице появилось угрюмое выражение. — Вот это как раз пришло тебе.

Брент взял небольшой конверт цвета слоновой кости. Марка отсутствовала, следовательно, его передали из рук в руки. Брент поспешно вынул короткую записку и прочел: «На Каладора напали. Отправляйтесь в поместье герцога. Вас курирует агент Имбресс».

Он скомкал записку и сунул в карман.

— Не так много подробностей, ну не ублюдки ли? «Напали», не слишком о многом говорит… в отличие от этого моего куратора. Они хотят держать меня на чертовом поводке.

— Разве ты не сделал бы того же? — спросил Карн.

Брент окинул его удивленным взглядом.

— Мне трудно представить себя правительственным агентом, но, полагаю, если ты поворачиваешь дело таким образом…

Карн ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу.

— Естественно, ты поступил бы так же. Или ты ожидал чего-то вроде сотрудничества?

Брент рассмеялся и кивнул, хотя и не был уверен, что согласен с мнением Карна. Тейлор Эш выглядел как человек, который готов к сотрудничеству с кем угодно. Кроме, разумеется, этого назойливого убийцы. Брент погрузился в молчание, мысленно проводя перекличку среди министров. Элл, Лофт, Селод, Каладор. Остались только двое: Эстон и Эш. Брент полагал, что о старшем Эше позаботится его сын. Каррельян не имел ни малейшего желания касаться семьи Эшей… пока. Эстон, однако, другое дело. Ему, должно быть, далеко за семьдесят, если не больше.

— Карн, — медленно начал Брент. — Ты помнишь того смуглого человека, ворвавшегося на наш бал?

— Конечно, — ответил Карн. — Не так часто незнакомцы приходят, чтобы поговорить с Галатином Хазардом. Ты думаешь, он имеет какое-то отношение к этому?

Брент кивнул и рассказал о своих подозрениях.

— Отправь его описание кое-кому из наших старых информаторов, предложил Брент. — Пусть они приглядят за ним, хотя я сомневаюсь, что он так легко позволит себя обнаружить. С другой стороны, имеются два человека, которых он будет искать. Лучшее, что мы можем сделать, это добраться до них первыми. Я хочу, чтобы ты разыскал Бэрра Эстона. Сомневаюсь, что он сидит дома, ожидая, пока его убьют, но он уже слишком стар, чтобы исчезнуть быстро. Никто в его возрасте не пользуется торговыми путями. Эстон будет заметен там, как бельмо на глазу. Нет, скорее старик спрячется где-то в окрестностях Прандиса. Он может связаться с кем-то из своего прежнего ведомства, из разведки, и укрыться в одном из их секретных убежищ.

Карн кивнул, его глаза заблестели. Он с трудом подавил улыбку — впервые за этот год Брент выглядел по-настоящему счастливым. Или как минимум обретшим цель. «Это одно и то же», — подумал Карн и мысленно порадовался за друга.

— Не думаю, что мне потребуется много времени на составление списка правительственных секретных убежищ. Ты знаешь, и у нас имеются люди, кое-чем нам обязанные.

— Хорошо. Кстати, пока ты занимаешься этим, составь заодно список всех владений Эстона, а также владений, принадлежащих его друзьям. Проверь их все и отыщи его. Затем приволоки его сюда, будет он того хотеть или нет. — Брент улыбнулся. — Эта игра достаточно долго велась без нашего участия.

Каждый вечер общая комната в трактире «Четыре Гроша» закрывалась в десять часов. Большинство постояльцев, утомленные дневным путешествием, уже давно спали; немногие оставшиеся собирались в холле, чтобы отправиться на боковую. Погасив все свечи, кроме двух сальных, Орвин скреб старые деревянные столы и подметал полы при слабом, мерцающем свете. Именно благодаря подобной жестокой экономии Орвин надеялся в один прекрасный день приобрести электрогенератор, что сразу сделает его небольшой постоялый двор одним из самых респектабельных заведений на всей дороге от Прандиса до Корвина.

Прибравшись в холле, Орвин собрал ночные горшки под лестницей и вылил их в канаву за конюшнями. Воздух был прохладным и влажным, но Орвину нравилась туманная дымка, которой лунный свет окружал лес. Опорожнив горшки, Орвин по пути назад, в трактир, слегка задержался. Ветер принес странный звук, явственный топот копыт несущейся галопом лошади. Разумеется, в наличии на дороге коня не было ничего удивительного, но кто же путешествует галопом? Между трактиром и Прандисом находилось всего несколько больших городов, ближайший более чем в тридцати лигах к югу. Корвин располагался вдвое дальше к северу. В сельском районе, раскинувшемся между этими двумя городами, немногие испытывали столь сильную нехватку времени, чтобы мчаться галопом, да и некуда им было мчаться.

Итак, Орвин перевернул один из горшков и уселся, ему было любопытно взглянуть, кто же это так торопится.

Спустя несколько минут стук копыт приблизился, и Орвин вытаращился на закутанную в черный плащ фигуру, погонявшую лошадь, направляясь прямо к постоялому двору. Орвин почувствовал себя неуютно и удивился, как это он сделал подобную глупость, поддавшись любопытству. Он хотел только взглянуть на путешественника, и ничего более…

Впрочем, даже если он принял неверное решение, было уже слишком поздно что-то менять. Всадник увидел его и резко дернул поводья, соскочив с лошади еще до того, как она остановилась. Орвин взглянул на несчастное животное: грудь тяжело вздымалась, изо рта свисали хлопья пены. Великолепная гнедая с белыми носочками — чудесная лошадка, вот только владелец почти загнал ее.

— Вы работаете здесь?

Орвин вновь обратил внимание на путешественника. Мужчина был одет во все черное, что трактирщик счел тревожным признаком. Но при этом он выглядел довольно щуплым и, похоже, не имел при себе оружия. Мысли Орвина вернулись к топору, воткнутому в колоду для рубки мяса возле дальней стены конюшни.

— Вы работаете здесь? — повторил незнакомец резко.

Орвин кивнул.

— Хорошо. — Всадник выудил что-то из-под плаща. Кошелек. — Я хочу купить лошадь.

— Лошадь?

Мужчина нетерпеливо указал на конюшню, расположенную всего в нескольких ярдах от них.

— Если вы еще не поняли, я повторяю, вашу собственную лошадь.

— Некоторые принадлежат гостям… — медленно ответил Орвин.

— А некоторые, — закончил незнакомец, — нет. Я покупаю одну из ваших, и в придачу даю вот эту.

Орвин опустился на колени и принялся изучать копыта несчастного животного.

— Если так скакать, можно прикончить лошадь, — бормотал он. — Вы могли ее загнать.

Внимательный осмотр показал, что гнедая абсолютно здорова, просто очень устала. Она гораздо лучше любой из его конюшни и стоит по меньшей мере две сотни монет.

Всадник подошел чуть ближе, и Орвин впервые смог как следует рассмотреть его лицо с резкими, будто высеченными из камня, чертами. Суровые, нетерпеливые ореховые глаза…

— Вы можете выходить ее, — напомнил мужчина. — Итак, сколько вы хотите за вашу лучшую лошадь?

Пальцы Орвина начали непроизвольно загибаться, пока он вычислял цифру, которая, если приложить к ней с таким трудом сэкономленные деньги, даст замечательную сумму наличными, достаточную для покупки небольшого генератора.

— Ладно, — фыркнул Брент, открывая кошелек. — И можете оставить мне один из ваших горшков, пока будете ходить.

Путь от Прандиса до Каладора занимал полтора дня, если ехать в быстром экипаже, или чуть-чуть меньше, если скакать верхом. Оба способа раздражали Брента своей неспешностью, так что он предпочел менять лошадей каждые два часа в придорожных трактирах. Это было недопустимо дорогостоящее мероприятие для большинства людей, и, несмотря на все его богатство, Брента выводили из себя огромные суммы, которые вытягивали эти дешевые вымогатели из трактиров за своих кляч. Тем не менее остановиться и начать торговаться из-за каждой лошади значило поставить под угрозу цель его утомительного путешествия: он планировал попасть в Каладор под покровом ночи. Бренту не слишком нравилось, что кто-то будет его курировать. От этого определения попахивало двойной игрой, которую Эш вел с ним с самого начала. Некоторое время Каррельян сознательно игнорировал послание министра разведки, однако он понимал, что раздобыть необходимую информацию можно, только лично обследовав дом, где орудовал убийца. Это, в свою очередь, зависело от того, получится ли избежать надзора со стороны агента Имбресса. Что означало долгую, утомительную скачку и появление глубокой ночью.

А потому Брент беспрекословно передал в потные руки Орвина три сотни монет и заодно облегчился, пока ждал свежую лошадь. Вскоре трактирщик вернулся с престарелой животиной, ужасно тощей, но, по крайней мере, подкованной. Потеряв дар речи, Брент взобрался на жалкое существо и галопом устремился вперед, ему предстояло преодолеть последний участок пути.

Гнедая кляча абсолютно выдохлась на последних трех милях, и, возможно, это было не так уж плохо. Сам Брент тоже находился при последнем издыхании. Измучившись и зверски ободрав кожу о седло, он позволил кобыле самой выбирать аллюр на подъезде к Каладору. Город — на самом деле, скорее, деревня — был спокойным, сельским поселением, типичным для сельскохозяйственного района, через который Брент несся галопом многие мили. Количество жителей едва ли превышало тысячу человек, в основной своей массе трудившихся на герцога. Имелась здесь и большая мельница, обслуживавшая все ближайшие окрестности и фермерские хозяйства, а также винодельню, выпускавшую хорошие вина, — даже слишком хорошие, на вкус Брента. Помимо собственного производства, Каладор посещало множество разнообразных независимых купцов, обеспечивавших местных жителей всем необходимым. Судя по аккуратным рядам чистеньких домиков, крытых дранкой, тщательно взращенным садам, горделиво оберегаемым дорожкам, обитатели Каладора пребывали в полном довольстве и благополучии.

Настолько пасторальная картина, что Бренту расхотелось брюзжать.

Небольшой особняк герцога находился в трех милях от города, в центре оставшихся от некогда громадного поместья нескольких сотен акров. Дорога была прекрасно видна, и Брент, пришпорив протестующую лошадь, заставил ее потрудиться еще несколько минут. Немного не доезжая до особняка, он направил кобылу в густую рощицу и оставил ее там. Отсюда он мог дойти пешком, а главное — незаметно миновать агентов разведки, которые, как он подозревал, держали под наблюдением все поместье.

И они там были. Крадучись пробираясь от дерева к дереву, Брент насчитал пять человек, расположившихся вокруг притихшего дома. Двое болтали на лужайке перед входом, их силуэты были залиты светом месяца. Если бы Брент прихватил лук, они могли оказаться до смешного легкими мишенями. А бывший шпион отнюдь не считал себя хорошим лучником.

Еще один агент был поставлен за подстриженными кустами слева от парадного входа, в наиболее очевидном месте, с точки зрения Брента. Еще двое сидели у задней двери. Где же разведчики в разведке, недоумевал Брент? Кем бы ни был этот Имбресс, он не мог управиться с грамотным расположением на объекте собственных оперативников. И при этом Эш попросил его управиться с Брентом?

С пренебрежительной легкостью Каррельян проскользнул вдоль стены дома и взобрался на подоконник кухни. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы отпереть задвижку и без единого звука распахнуть оконную раму. Брент улыбнулся, мягко спрыгивая на кафельный пол. Он не проделывал ничего подобного долгие годы, однако прежние навыки остались при нем. Его пальцы, его ноги помнили, что следует делать. Попав в чужой дом без ведома хозяев, он воистину чувствовал себя там как в собственном особняке.

Брент тихо прикрыл окно и осмотрелся, благо все вокруг заливал серебристый свет молодой луны. Завтра, судя по всему, он сможет совершить экскурсию по дому с Имбрессом, но агент, естественно, покажет ему только то, что, по мнению разведки, Бренту следовало увидеть. Сегодня же ему никто не мог помешать, и Брент надеялся понять, что на самом деле приключилось с Роландом, герцогом Каладором.

Закончив свой довольно-таки поверхностный осмотр, он пришел к выводу, что в кухне нет ключей к разгадке. Из всех комнат в доме кухни самые стерильные, в них остается меньше всего следов вторжения. Брент бесшумно переместился в холл. Опрятно и возвышенно. Длинный коридор украшали портреты, написанные маслом, и бронзовые бюсты членов семьи герцога. Нарядная ковровая дорожка лежала в самом центре коридора. Дорогая. Брент немного разбирался в коврах, еще подростком освободив от них несколько особняков в Белфаре. Ковры являлись столь громоздкой добычей, что только изучив их как следует, можно было получить действительно приличные деньги. Давным-давно, притащив скупщику краденого несколько ничего не стоящих экземпляров, Брент быстро научился отличать ценные вещи от дешевки.

Добравшись до конца коридора, Брент очутился в вестибюле с мраморным полом и чисто выметенной лестницей. Сквозь огромные окна в форме арок, располагавшиеся по обе стороны от двери, проникало достаточно света, чтобы можно было читать. Небольшой ковер лежал в центре вестибюля, но этот значительно уступал качеством дорожке в коридоре. «Странно, — подумал Брент, — что кто-то постелил на такой великолепный мрамор ковер, и еще более странно, что был выбран столь скучный экземпляр». Преисполнившись подозрений, он принялся скатывать ковер. В самом центре вестибюля он обнаружил ответ на свой вопрос: три фута мраморных плиток оказались разбитыми. Кто-то, заключил Брент, уронил некую безделушку, заметно тяжелее книги.

Он поднял глаза и мрачно усмехнулся, обнаружив свободное пространство, которое, безусловно, еще недавно занимала люстра. При более ярком освещении он мог бы точно сказать, где конструкция крепилась. Он также имел бы возможность исследовать мрамор. Его цвет по краям трещин мог поведать, как долго они подвергались воздействию воздуха. Но Брент не сомневался, что мрамор оказался бы сверкающим и девственно белым. Однозначно, люстра упала во время нападения.

Отсюда следовала серия более важных вопросов. Упавшая люстра свидетельствовала скорее о драке, наподобие кучи-малы, чем о заказном убийстве, осуществленном серьезным профессионалом. Что же случилось на самом деле? И почему министру разведки пришлось пойти на такие ухищрения, чтобы выяснить правду?

Погрузившись в свои мысли, Брент вернул ковер на место и отступил в заднюю часть дома, где увидел огромные стеклянные двери, ведущие в небольшой дворик. Дворик был вымощен дорогой, расписанной вручную терракотовой плиткой, по всей видимости вывезенной из Гатони. «Действует успокаивающе», отметил Брент. Прозрачные двери выходят в уютный дворик, а тот плавно превращается в прекрасные сады. Внезапно он почувствовал острый укол боли из-за контраста с его собственным домом, больше напоминающем крепость.

Но столь хрупкое удовольствие, как стеклянные двери, несет в себе опасность, а беспечная легкость комфортабельного двора внушает самоуверенность. Таким, по крайней мере, оказалось воздействие этого дома на двух агентов разведки, бездельничавших на ступеньках перед входом и болтавших друг с другом, наслаждаясь прохладным ночным ветерком. А между тем, обрамленный дверной рамой, подобно какому-нибудь фамильному портрету, на них смотрел Галатин Хазард.

Брент уже собирался отвернуться, когда заметил еще одну неуместную деталь. Стеклянная поверхность левой двери была немного скошена, в то время как правой — нет. Он нагнулся и принялся осматривать пол, легко касаясь пальцами полированных дубовых паркетин. И практически сразу Брент обнаружил то, что ожидал: слабо поблескивающий в щели между двумя планками крохотный осколок стекла. Одна из дверей была недавно разбита снаружи. Не самый аккуратный способ войти в дом. Все эти детали никак не вписывались в тихое, быстрое заказное убийство.

Поблизости имелась лестница, и Брент решил, что не мешает быстро оглядеться на верхнем этаже. Он обнаружил несколько спален и комнату для рукоделия, ни в одной из них не было и следа разыгравшейся в доме трагедии. Брент, блуждая по погруженному во тьму дому, везде натыкался на кружево и вышивки, с такой легкостью придающие уютный вид жилищу. В хозяйской спальне на стенах тоже висели картины и тоже в основном фамильные портреты, но они были написаны гораздо позже, чем те, что висели в коридоре. С полотен на бывшего шпиона смотрели дети, нарисованные в разном возрасте. Вглядевшись, Брент решил, что всего их трое. Чуть-чуть напрягшись, он смог проследить каждого из детей Каладоров от ребенка до подростка, а затем до взрослого. А на дальней стене смутно виднелся еще один портрет: огромный мужчина и изящная, красивая женщина. В отличие от высокомерной чопорности парадных портретов, на которые Брент нагляделся в Прандисе, здесь супруги держались за руки и тепло улыбались друг другу.

Нахмурившись, Брент развернулся и вышел из комнаты.

Несмотря на то что он обнаружил уже более чем достаточно, Каррельян, спускаясь на первый этаж, чувствовал странную неудовлетворенность. У него даже возникла мысль просто уйти и вернуться завтра. Пусть разведка думает, что его здесь не было, а затем, подобно какому-то безмозглому простофиле, он проглотит любую нелепую выдумку, какую бы они ни предложили. Очевидно, оперативники неслабо поработали над уборкой дома, и Бренту было любопытно узнать, насколько официальная версия Имбресса будет отличаться от того, что ему стало известно сегодня ночью.

Но на пути к выходу Брент миновал распахнутую дверь, ведущую в огромную, обставленную антикварной мебелью гостиную, где Каладоры, по-видимому, проводили большую часть времени. Невзирая на ее чудовищные размеры и камин шириной в шесть футов, они умудрились сделать так, что комната казалась уютной, чему в немалой степени способствовали теплая темно-красная обивка мебели, роскошные ковры и старинные гобелены. Брент, прищурившись, мгновенно оглядел помещение. А затем, вопреки здравому смыслу, его потянуло к соблазнительно изогнутому дивану, обитому тканью с чудесным узором в виде экзотических растений. Его резные ручки тонули в подушках, словно в ласковом пуховом море. Брент понимал, что было бы полным безумием расслабиться именно сейчас, он мог найти для этого комнату в городе. Но здравый смысл покинул его, и осталась только страшная усталость, следствие двух бессонных ночей. Через секунду он уже спал.

Солнце едва выглянуло из-за горизонта, окрасив слабым светом огромную гостиную Каладоров, когда Брента разбудил непривычный звук — где-то рядом послышался женский вздох. Звук раздался со стороны двери, прямо позади него. Брент понадеялся, что незнакомка не заметила его, угнездившегося на диване с высокой спинкой.

Брент поднял голову и бросил осторожный взгляд на нежданную гостью. Женщина передвигала вазу на столе возле двери. Она была ростом почти с Брента, возможно на дюйм выше, и носила строгое черное платье. «Траур?» удивился Брент. Высокий воротничок до самого подбородка и плиссированная юбка, скрывавшая щиколотки, но этот строгий наряд лишь подчеркивал, что под ним скрыто гибкое, тренированное тело. «Возможно, — подумал Брент, — я ошибся в расчетах, не выбрав этой ночью комнату прислуги». Ситуация становилась куда более забавной.

Брент бесшумно поднялся с дивана и небрежно бросил:

— Я полагаю, вы могли бы приготовить завтрак?

Женщина повернула голову, но не вскрикнула от удивления, как ожидал Брент. Она окинула его холодным взглядом своих пронзительных зеленых глаз.

— Вы кухарка? — спросил Брент, нарочито потягиваясь. — Я проделал немалый путь верхом, а проспал всего лишь час. Какая-нибудь пища придется весьма кстати, а потом мне предстоит встреча с несколькими занудными правительственными агентами.

— Мои обязанности не включают в себя приготовление завтраков, проговорила женщина спокойным, чуть насмешливым тоном, тоном человека, привыкшего отдавать приказы, а не получать их. — Боюсь, господин Каррельян, завтрака не будет, пока встреча с занудами не завершится.

Брент нахмурился, осознав, насколько же он в действительности ошибся в расчетах. Эта женщина не была горничной.

— Вы — Имбресс?

Незнакомка неторопливо пересекла комнату, и, когда она подошла к окну, Брент заметил, что ее короткие волосы были не черными, как он сперва подумал, но замечательно глубокого рыжего цвета, временами напоминавшего вспышку пламени.

— Елена Имбресс, — представилась она просто. — Я вижу, наша служба безопасности не очень-то бдительна. Предполагалось никого не впускать прошлой ночью, и, уж конечно, не вас.

— Я не спрашивал разрешения, — ответил Брент, довольный тем, что Имбресс сосредоточенно нахмурилась. Он наконец нашел возможность изменить направление этого разговора, напоминавшего скорее обмен колкостями. — Но если вы собираетесь морить меня голодом до тех пор, пока не выскажетесь, делайте это быстрее. Что здесь случилось и что от меня ожидает по этому поводу Тейлор Эш?

Имбресс села напротив Брента, окинув его пристальным, изучающим взглядом. Морщинка на лбу и не думала исчезать.

— Убийца совершил попытку покушения на герцога Каладора вчера рано утром, — объяснила она. — Похоже, герцог и его жена успешно сопротивлялись, хотя мы не обнаружили тела убийцы. Очевидно, сложилась патовая ситуация, и обе стороны исчезли.

«Убийца»? Итак, они пытаются отстаивать версию, будто единственный убийца смог устроить весь тот бардак, следы которого весьма тщательно пыталась уничтожить разведка. Из увиденного прошлой ночью Брент сделал вывод, что тут действовали несколько человек. Неужели министр разведки потребовал его приезда сюда, за сотни миль, только для того, чтобы скормить ему порцию дезинформации? Эта мысль привела его в бешенство. Но Тейлор Эш и в самом деле не был заинтересован в том, чтобы снабжать бывшего шпиона информацией. Он хотел только дирижировать действиями Брента настолько продуманно, насколько это вообще возможно. А лучший способ — это пристегнуть к нему «куратора», который будет выдавать ему любые сказки, какие только сочтет подходящими. Если они смогут контролировать то, что он знает, они смогут контролировать и то, что он делает. В этом и заключалась работа Елены Имбресс — водить Брента на ниточках, как детскую игрушку.

Он чувствовал, что женщину терзают подозрения, но она производила впечатление настоящего профессионала, не способного выболтать нечто полезное по причине неожиданного изумления. Лучше ему хранить свои секреты, а ей свои. Хороший оперативник вполне в состоянии определить, когда от него что-то скрывают. Пока, решил Брент, ему лучше продемонстрировать полную неосведомленность.

— Честно говоря, — заметил Брент беспечно, — я не понимаю, зачем я здесь. Ваши люди, похоже, держат ситуацию под контролем.

— В этом отношении, — резко ответила Имбресс, — не могу с вами не согласиться. Я спорила с Эшем по поводу вашего привлечения, но он, похоже, твердо решил вас подключить. — Она недовольно поджала губы, вспомнив последнее столкновение с министром разведки. — Но вы здесь. Полагаю, мне следует показать вам дом и место, где произошло нападение.

— Почему нет? — легко согласился Брент, стараясь, чтобы голос не выдал его раздражения. — Это во всех отношениях приятное местечко. Если окажется, что герцог убит, возможно, наследники продадут его. Как вы думаете, на сколько этот дом потянет?

Имбресс окинула его мрачным взглядом, развернулась на пятках и вышла из комнаты. Она задалась вопросом, не следовало ли ей той ночью просто пристрелить Брента с крыши, а потом уверить Тейлора Эша, что у нее дрогнула рука…

— Видимо, убийца появился рано утром, — начала Елена, придерживаясь заранее приготовленной истории. — Надеялся застать Каладоров спящими. Очевидно, герцог и его жена ранние пташки, в противном случае мы нашли бы их тела, а не развороченную комнату.

Брент позволил себе роскошь улыбнуться, следуя за агентом вверх по лестнице.

— Итак, где это случилось? Нападение, я имею в виду?

— В хозяйской спальне, — ответила Имбресс, рывком распахивая тяжелую дубовую дверь в эту комнату. — Как видите, здесь было нечто вроде битвы.

Она указала на смятую постель, перевернутый стул, осколки кувшина, валявшиеся возле расцарапанного края стола.

Прошлой ночью комната была в идеальном порядке.

Надо полагать, правительство изменило стратегию.

Они слишком хорошо прибрались в доме, а затем вспомнили о необходимости убедить Брента, что нападение, в конце-то концов, имело место. Итак, рано утром Имбресс организовала локальный беспорядок наверху.

Брент подошел к небольшой картине, косо висевшей над туалетным столиком, — приятный пейзаж, наполненный светом, — и поправил ее.

— Не Казотт ли это? — спросил он самым безразличным голосом, какой только смог изобразить. — Похоже на его работу, но она не подписана. — Он повернулся к Имбресс и обаятельно улыбнулся. — Вообще-то в живописи я не крупный специалист, однако мой помощник, весьма толковый малый, советовал мне вкладывать деньги в Казотта. Старик при смерти, и, разумеется, его работы поднимутся в цене. Вам следует подумать о приобретении одной… Но сколько вам платит правительство?

— Вы не хотите осмотреть комнату? — почти прошипела Имбресс. — Увидеть то, ради чего проделали весь этот путь…

— О, я уверен, ваши люди отыскали здесь все, что следовало найти. Знаете, взглянув еще раз, я уже не думаю, что это Казотт, — добавил Брент, который никогда в жизни не видел работ вышеупомянутого живописца, хотя две недели назад его помощник действительно порекомендовал ему вложить деньги в работы этого мастера. — В палитре Казотта преобладают более красные тона.

Разочарованная, Имбресс попыталась привлечь внимание Брента к своей реконструкции «нападения». Она описывала, как, должно быть, герцог отразил атаку убийцы, который своевременно испарился, но тут Брент вновь перебил ее:

— Как он попал внутрь?

— Внутрь? Мы думаем, через парадный вход.

— Неужели? — Брент усиленно изображал интерес.

— Я покажу вам, — предложила Имбресс, выходя из комнаты. В последний раз поправив покосившуюся картину, Брент последовал за ней. Они прошли по центральному коридору, спустились по винтовой лестнице в холл и оказались перед массивными дверями с латунными ручками. Имбресс вышла и присела возле замка, приглашая Брента последовать ее примеру.

— Вы видите эти царапины? — спросила агент, тыкая пальцем возле замочной скважины. — Мы считаем, что он взломал замок, чтобы проникнуть внутрь.

— А, эти царапины, — сквозь зубы выдавил Брент. — Я вижу. Что ж, вы правы.

От Брента потребовалась железная выдержка, чтобы просто не развернуться и не уйти, кипя от возмущения. Вскрыв без помощи ключа немало замков — не менее тысячи, — он прекрасно знал, что ловкий взломщик будет последним человеком, который оставит царапины. Когда концентрируешься на открывании замка, шансы на то, что промахнешься мимо отверстия, если ты не безнадежный фигляр, ничтожно малы. Именно беспечные владельцы постоянно суют ключ в замочную скважину, оставляя царапины. Если Имбресс считала, что он все это с легкостью проглотит, значит, она держала его за полного идиота. Разумеется, именно этого он и добивался, ломая комедию на протяжении целого утра, однако подобный успех его слегка раздражал.

— Ладно, — подвел итог Брент. — Похоже, вы все вычислили. Я могу спокойно вернуться в Прандис.

— Не так быстро, — фыркнула Имбресс, поднимаясь на ноги. Она надеялась, что уж эта абсолютно неправдоподобная идея с замком вызовет-таки возражения со стороны Каррельяна. Если человек обладает опытом, соответствующим хотя бы половине своей репутации, он должен разбираться в подобных вещах. Его молчание выглядело весьма красноречиво: он определенно не собирается сотрудничать добровольно. Елена печально подумала, что благодаря Тейлору Эшу ей на голову свалилась изрядная проблема в лице этого шпиона.

— Я провожу вас обратно в город и в дальнейшем буду помогать вам во всех затруднительных ситуациях. Вы читали приказ? Я являюсь…

— Да, моим куратором. Я читал эту чертову записку. — Его спокойствие разлетелось вдребезги, и Брент с наслаждением отбросил личину дружелюбной доверчивости. — Скажите Эшу, или кто там является вашим куратором, что я не шестерка на службе у правительства. Вы не можете взять и направить меня на ту или иную работу, потому что, понимаете ли, я не работаю на разведку, и, уж конечно, я не буду работать на бабу.

Глаза Имбресс сузились от ярости, и у Брента возникло четкое ощущение, что ему удалось задеть ее так же глубоко, как задела его она.

— С исчезновением Каладора, — тихо проговорила Елена, — все стали гораздо более нервными. Люди хотят знать, что происходит с нашими экс-министрами, а вы, господин Каррельян, остаетесь наиболее правдоподобным объяснением. Ослушайтесь меня, и я с удовольствием отдам вас на растерзание.

Брент внимательно всмотрелся в жесткие черты молодого лица Елены Имбресс и убедился, что она не шутит. Женщина выглядела более чем готовой использовать Брента в качестве козла отпущения… и, таким образом, погубить всю его жизнь.

— Из этого следует, что мы возвращаемся в Прандис вместе, — буркнул Брент с мрачной иронией. — Могу только пожелать вам побольше выдержки.

Глава 8

Карн печально смотрел на бумажное море перед собой. Легкость, с которой он добыл список секретных убежищ министерства разведки, свидетельствовала о том, что они вряд ли окажутся подходящими. С другой стороны, то, чего не хватало министерству по части секретности, оно с лихвой добирало количеством объектов. Разветвленная организация Тейлора Эша насчитывала сотни укромных мест по всей стране и несколько десятков только в Прандисе. Чтобы обследовать их все, потребуются недели, и при этом никакой гарантии, что Бэрр Эстон укрылся в одном из них.

Карн положил массивную руку на лоб и при помощи массажа попытался прогнать зарождавшуюся головную боль. За те двенадцать лет, что они с Брентом действовали за кулисами политической жизни Прандиса, Карн заметил, как его курчавые каштановые волосы начали редеть, а привычные мигрени учащаться, и у него не осталось сомнений в наличии связи между тремя этими фактами. Позже, когда Брент отказался от своего опасного занятия, стало легче — линия волос Карна стабилизировалась, хотя каштановый цвет исчез под сединой, а мигрени исчезли. Теперь вновь вернувшаяся неприятная пульсация над бровями стала как бы зловещей прелюдией к грядущим нелегким дням. Он подумал о Масии, о ее умении так потереть ему виски, что любая головная боль проходила без следа. Но Масия была занята, она работала, желая не потерять столь необходимое ей чувство собственного достоинства.

За последние три часа Карн исключил из списка все секретные убежища, купленные в последние три года, логично рассудив, что Эстону вряд ли известны объекты, приобретенные после его отставки. Он также вычеркнул дома, располагавшиеся дальше ста миль от города. Преклонный возраст экс-министра разведки делал маловероятным столь долгое и утомительное путешествие. Даже теперь в списке перед ним оставалось более восьмидесяти адресов. В свои лучшие годы Карн был первоклассным грабителем, он обладал способностью с методичностью и терпением выполнять занудные задания, подобные этому, но некоторые задания пугали даже Карна. Должен найтись другой способ.

«Эстон не просто выбрал укрытие из списка, — принялся рассуждать Карн. — Должны быть какие-то причины, по которым бывший министр выбрал то, а не иное». Возможно, дело в стратегических преимуществах расположения какого-то определенного убежища. Выбор зависел от прошлого Бэрра Эстона, от его характера. Карн знал о нем очень немногое, а папки Брента не содержали ничего полезного.

Значит, пришло время наведаться в дом Бэрра Эстона.

Похороны получились скромными: деревянный гроб из ближайшего магазина ритуальных принадлежностей, лопаты и заступы из сарая садовника. Тейлор сам копал могилу. Утреннее солнце скрылось, начался занудный, моросящий дождь. Йола тихо стояла сбоку, не обращая внимания на то, во что превращалось ее новое платье, и наблюдала, как он сражается с влажной, неподатливой землей. Она хотела копать вместе с ним, но молодой человек взмахом руки отослал ее прочь. Тейлору понадобилась помощь, только когда пришло время опустить гроб в землю.

Керман Эш был высоким мужчиной, а в последний год он набрал немалый вес. Несмотря на помощь Йолы, гроб сопротивлялся их усилиям, словно обладал собственным мнением относительно похорон бывшего премьер-министра. В конце концов Тейлор соскользнул в открытую могилу, чувствуя, как ноги сразу увязли в грязи, которая скоро поглотит его отца. Снизу он подхватил один конец гроба, Йола подтолкнула сверху, и Тейлор кое-как опустил его по диагонали в яму. Когда гроб начал медленно соскальзывать вниз, Тейлор, напрягшись, чтобы не допустить падения, ощутил, как стало сползать тело его отца, как раскинулись руки, заботливо уложенные, как подобает.

Столь скромные похороны, безусловно, привели бы Кермана Эша в ярость. Над могилой вместо официальных речей слышалось только тяжелое дыхание его сына. Окончательно обессилев, Тейлор застыл над застрявшим наклонно гробом, щекой прижавшись к шершавой древесине и стараясь унять дрожь в конечностях.

Опустить гроб вниз в горизонтальном положении, не придавив Тейлору ноги, оказалось невозможно, поэтому, восстановив дыхание, он попытался выбраться из могилы. Мокрая земля по краям ямы осыпалась каждый раз, едва Тейлор начинал карабкаться наверх. Это напоминало барахтанье в болоте, и когда Тейлор все же вышел из битвы с грязью победителем, его трудно было узнать — покрытый коричневой жижей, он походил на таинственного обитателя глубин, вырвавшегося из лона земли после тяжелых родовых мук.

Проигнорировав странный взгляд Йолы, Тейлор подошел к изголовью могилы. Крышка отцовского гроба находилась почти вровень с краями. Одним резким ударом он нарушил хрупкое равновесие, гроб вновь заскользил по мокрой, липкой грязи вниз и наконец рухнул на дно могилы со страшным треском, сопровождаемым удовлетворенным утробным чавканьем почвы. Керман Эш нашел свое последнее пристанище, медленно погружаясь во влажную, коричневую землю.

Тейлор взял в руки лопату.

— Следует ли нам что-то сказать? — спросила Йола.

Она была поражена его хриплым смешком.

— Говорите что хотите. Сейчас он услышит вас не лучше, чем слышал раньше.

Женщина молча наблюдала, как Тейлор с ожесточением воткнул лопату в гору грязи и кинул первый ком земли на крышку гроба. Мокрая глинистая почва мгновенно прилипла к дереву. Тейлор вновь и вновь яростно вонзал лопату в уменьшавшуюся кучу. Эта работа заняла гораздо меньше времени, чем рытье, и через двадцать минут Тейлор отшвырнул лопату прочь. Только тогда он заметил, что Йола ушла.

Повернувшись к могиле, он уставился на невысокий холмик кое-как насыпанной грязи. Теперь только он отмечал место последнего успокоения его отца. Без сомнения, старший Эш был бы в ярости. Ни величественного мраморного мавзолея, ни даже надгробного камня. Керман Эш предпочитал куда более пышный стиль. «Старик бы хотел, — подумал Тейлор, — по возможности отсрочить похороны». Скорее всего, какой-нибудь построенный государством склеп, открытый для публики за скромную входную плату. Вполне возможно, что после смерти отец мог стать народным героем… Адвокаты Кермана, вероятно, не отвяжутся от Тейлора долгие годы и даже затормозят введение в права наследства.

«Прекрасно», — буркнул про себя Тейлор. Он давным-давно получил то наследство, которое ему действительно требовалось: самодостаточность, приобретенная за долгие годы пренебрежительного к нему отношения отца. На собственном примере Керман смог научить единственного сына только этому. Тейлор печально подумал, что если загробная жизнь все-таки существует, отец сможет посмеяться над неудачами, постигшими его отпрыска.

Едва вымывшись и сменив одежду, Тейлор вскочил на Кристалла и отправился назад, к Башне Совета, не обращая внимания на дождь, который вымочил его второй раз за день. Он нашел Йолу за ее столом, одетую в сухое платье, со спокойным взглядом, словно сегодня утром ничего не случилось.

Если бы так и было.

— Какие-нибудь новости насчет Эстона? — тихо спросил Тейлор.

— Нет.

— Пришло донесение Имбресс из Каладора?

— Нет.

В голосе Йолы сквозила легкая досада, но Тейлор был не в настроении нянчиться с ее обидами. У него самого хватало поводов для досады. Он вошел в кабинет, молясь о новостях, в которые можно было бы погрузиться, молясь о чем-нибудь, что могло бы стереть из памяти последние двенадцать часов его жизни.

Вместо этого приходилось выжидать, и Тейлор был вынужден заставить себя сконцентрироваться на внешнеполитическом аспекте своей деятельности. Работы накопилось на многие часы, горы официальных донесений и сообщений угрожали затопить собою стол. Щупальца чалдианской разведки пронизывали весь цивилизованный мир. Каждый день тысячи агентов и информаторов выбивались из сил, добывая новости, имевшие значение для жизни всего континента. Затем сведения поступали в один из трехсот региональных центров, которые министерство тайно организовало по всему миру. Оттуда новости передавались в Башню Совета, где шефы двенадцати отделов вместе со своими служащими формировали из разрозненных фактов связные донесения и отправляли их на стол к Тейлору Эшу.

За последние две недели количество донесений угрожающе выросло.

Тейлор со вздохом оттолкнул бумаги о положении в Гатони и принялся за сообщение из Индора. Основные новости отнюдь не радовали: главный советник императора, Холоакхан, находившийся на этом посту уже долгие годы, явно впал в немилость. Росло могущество нового, Сардоса. Разведка не располагала данными на этого человека — упущение, которое необходимо срочно исправить, отметил Тейлор, — но уменьшение и без того незначительного влияния Холоакхана, безусловно, меняло положение дел к худшему. Консервативное движение в индрианской политике вместе с нетерпеливыми маневрами войск Амета Пейла возле границы могло вовлечь обе страны в ненужную войну.

Но если эти новости заставили его застонать, чуть поглубже вникнув в сообщение, Тейлор вскрикнул. Парф Найджер был найден мертвым, предположительно убит на дуэли. Подобные поединки чести в Индоре были делом обычным, но гибель парфа — это повод для беспокойства. Каждую из пяти провинций Индора возглавлял парф, и они, вместе с императором, управляли страной, передавая свою власть по наследству.

Шесть чалдианских министров, император Индора и пять парфов двенадцать человек, в чьих руках находилась судьба мирового спокойствия. Двенадцать человек, двенадцать Фраз. И теперь половина из них мертвы, а возможно, и больше, в зависимости от судьбы Бэрра Эстона.

Робкий стук в дверь прервал мрачные раздумья Тейлора. Предполагалось, что с его посетителями разбирается Йола; когда стук повторился, он подошел к двери и, распахнув ее, обнаружил курьера в пустой приемной.

— Где Йола? — резко спросил министр.

Юноша вздрогнул и принялся торопливо объяснять:

— Я не знаю. Мне нужна подпись, иначе я ни за что не побеспокоил бы вас, сэр…

Тейлор быстро взглянул на часы, висевшие над столом Йолы. Погрузившись в работу, он потерял счет времени. Было уже далеко за полдень, его помощница ушла перекусить. В последние дни ее обеденные перерывы изрядно увеличились, но, помня, сколько она работала сверхурочно, Тейлор не собирался ворчать по поводу полуденного отдыха. Однако ему следовало позаботиться о том, чтобы кто-то ее подменял на это время.

Он улыбнулся юноше, стараясь смягчить неприятное впечатление, и расписался на протянутом бланке. Имя Тейлора было написано на конверте изящным, четким почерком, в котором он узнал руку Имбресс. Быстро поблагодарив посыльного, Тейлор закрыл дверь и вернулся за письменный стол. Он с нетерпением ожидал от нее подробного отчета о случившемся в Каладоре, но теперь, получив его, боялся узнать, что в нем содержалось.

Однако не в правилах его конторы тянуть время. Быстрое движение ножа для разрезания бумаги, конверт открыт, и с гримасой дурного предчувствия Тейлор углубился в чтение.

К своему удивлению, он столкнулся с первой хорошей новостью за день. Имбресс выяснила, что чета Каладоров сбежала. Слуги видели, как они скакали прочь уже после нападения, хотя все они отрицали, что знают место, куда те отправились. Теперь перед Тейлором встала непростая задача определить их местонахождение, но он логично рассудил, что лучше министр в неведении, чем труп на руках.

Тейлор перевернул страницу и с гораздо меньшим удовольствием узнал, что Имбресс абсолютно точно идентифицировала нападавших: они относились к Шестому дивизиону Чалдианской Национальной Армии. Он мысленно разложил по полочкам полученную информацию, и по его спине пробежали мурашки.

Покончить с герцогом Каладором пытался не таинственный убийца, а генерал Амет Пейл. Теперь Тейлор знал наверняка, за кем он гнался возле своего дома прошлой ночью: за людьми Пейла. Правда, они опоздали и потому не были виновны в смерти его отца, но с радостью прикончили бы старика, появись у них такая возможность.

Тейлор скомкал рапорт и запихал его в стол, до него постепенно доходил смысл полученной информации. В день голосования Амет Пейл, как никто другой из министров, настаивал на кровопролитии, и молодой Эш ожидал, что отважный (правда, исключительно на бумаге) вояка всенепременнейше потребует доказательств совершения казни не позже конца недели. Тейлор рассчитывал, что Пейл даст разведке хотя бы три дня на то, чтобы она справилась с этим неприятным заданием. Но отдать приказ собственному армейскому карательному отряду сразу после заседания… Если об этом узнают, в Совете может возникнуть открытое противостояние. Тейлор с мрачным удовлетворением подумал, что Пейл слишком поторопился. Он получит как минимум порицание за подобные действия. Возможно, его даже сместят с должности. Тейлор решил требовать созыва внеочередного заседания Совета немедленно. Пусть генерал попытается оправдаться перед министрами. Это только ускорит его падение.

Если только Пейлу не удастся каким-то образом добыть веские доказательства того, что Тейлор сам не подчинился решению Совета. Холодный пот выступил у него на лбу, когда он осознал, что разгадка крылась именно здесь. Пейл был слишком скользким типом, чтобы в подобной ситуации действовать, не имея хорошего прикрытия.

Тейлор позвал Йолу прежде, чем вспомнил, что его помощница ушла. Ему был нужен список всех агентов, получивших лично от него приказы о задержании министров. Тейлор сообразил, что их было немного, и принялся сам составлять список. Девять имен.

Девять мужчин и женщин, каждому из которых до нынешнего момента он верил, как самому себе. Джин Аннард, его заместитель и лучший друг еще со времени учебы в Академии. Елена Имбресс, несмотря на ее яростный темперамент, обращалась с ним, как с братом, часто, к глубокому сожалению Тейлора, как с младшим братом. Остальные также казались вне подозрений… Он вновь принялся изучать список, пытаясь припомнить любые, самые незначительные необычные детали поведения. Мог кто-нибудь из его людей продаться Амету Пейлу, ничуть не изменившись? Немыслимо.

Тейлор решил начать с самого начала, на этот раз более методично. Он мысленно расставил оперативников в той последовательности, в которой они получали приказы. Получилась недлинная цепочка. Затем выписал их имена, начиная с верхушки цепочки. Где-то имелось слабое звено.

Нет, осознал он с ужасом, дело не в слабом звене. Версия ошибочна. Почти все его приказы проходили через руки Йолы.

Да, руки Йолы, на указательном пальце одной из них появилось новое, судя по всему, дорогое кольцо, вспомнил Тейлор. И гардероб его помощницы изменился к лучшему. Тейлор был слишком хорошо осведомлен о размерах ее зарплаты, чтобы поверить, будто все это она могла купить на свои деньги. А учитывая, сколько времени она проводила в министерстве, сомнительно, чтобы она могла найти состоятельного любовника. Если только им не стал кто-то, находившийся поблизости.

И Тейлор подумал, что он, кажется, догадывается, где следует искать.

Персонал восьмого этажа Башни Совета привык к двум типам посетителей. Ими были либо надменные, с несгибаемыми коленями офицеры, гордо маршировавшие прямо в кабинет Амета Пейла и рассчитывавшие получить новые нашивки или звезды, заработанные в результате успешно исполненного задания. Либо неудачники, украдкой пробиравшиеся к дверям грозного генерала, покрытые несмываемым позором. В целом каждый день у Амета Пейла бывало не менее сорока посетителей, но даже старейшие служащие не могли припомнить кого-то, кто ураганом бы пронесся по отделанным темно-красными панелями коридорам, расшвырял охрану и ворвался в личный кабинет Пейла.

Тейлор Эш стал первым.

Дюжий капитан, служивший у генерала секретарем, немедленно вскочил на ноги, едва только Тейлор распахнул дверь, и, понимая, что разгневанный министр вряд ли явился с какой-либо просьбой, занял позицию на пороге кабинета Пейла.

— Прочь с дороги! — взревел Тейлор.

— Прошу прощения, министр, — осторожно начал капитан. — Но генерал Пейл в данный момент занят…

Кулак Эша врезался в скулу капитана, и несчастный вояка сполз на пол.

Привлеченная шумом, к ним немедленно ринулась вооруженная охрана во главе с Эгоном Келваном, заместителем военного министра. Когда Келван увидел министра разведки возле двери кабинета Пейла, на его лице появилось выражение крайней заинтересованности. Он опустил руку на плечо вырвавшегося вперед охранника, слегка придержав ретивого служаку. Келван подозревал, что занавес вот-вот поднимется и начнется незабываемое представление.

Тейлор Эш резким ударом распахнул дверь кабинета Пейла и ворвался в полутемную, элегантно обставленную комнату. Как и следовало ожидать, он застал военного министра за обширным столом красного дерева, некогда принадлежавшим Роланду, герцогу Каладору.

Однако Тейлор совершенно не ожидал увидеть генерала со спущенными штанами.

Не ожидал он также увидеть здесь Йолу, опершуюся локтями и коленями на стол, с платьем, задранным на бедрах. Доверенная помощница Тейлора стоически принимала методичные удары бравого министра.

— Йола, я намеревался стереть вас в порошок, — с отвращением заявил Эш. — Но вижу, вы уже нашли новое место.

— Черт вас побери, Эш! — побагровев, воскликнул Пейл. — Какое право вы…

— Не говорите со мной о правах! — рявкнул Тейлор, приближаясь.

Йола отскочила от генерала, одернула платье и метнулась к Тейлору. Он грубо оттолкнул ее прочь, и она с размаху врезалась в макет, представлявший схему расположения чалдианских войск, расшвыряв крохотные фигурки из слоновой кости, изображавшие всадников и пехотинцев, лучников и инженеров. Эгон Келван проскользнул в комнату и забрал женщину, передав ее на попечение охранника.

— Клянусь, Эш, за это я получу вашу голову! — Генерал пытался нащупать меч, который он уронил минутой раньше вместе со штанами.

Тейлор с трудом разобрал его слова из-за бешеной пульсации крови в ушах, но ответил холодным, насмешливым голосом, обеспечившим, в конце концов, кресло премьера его отцу.

— Предлагаю сперва обратить внимание на собственные ягодицы, генерал.

Позже он не мог объяснить, почему с языка у него сорвалась следующая фраза. Возможно, в памяти невольно возник фрагмент недавно прочитанного донесения из Индора.

— Но если вам требуется моя голова, вы можете попробовать получить ее на Ястребиных высотах завтра на рассвете.

Глава 9

Среди индрианцев, живущих в Чалдисе, Прандис был известен как Кихал-а-Тир — Город Одной Башни. Это название являлось одновременно и шуткой, и старинным проклятием, поскольку для тех, кто привык к многочисленным шпилям Тирсуса, город без башен и городом-то нельзя назвать. Стройные и изящные, разноцветные здания Тирсуса стремились к небу, словно участвуя в странном, неподвижном состязании. Казалось, они пытались достичь одной из набухших влагой туч, весь день напролет висевших над городом, подобно таинственным небесным эмиссарам.

Однако под неизменно серым небом, внутри и вокруг неподвижных башен Тирсуса царили волнение и беспорядки. Беспорядки, как водится, начались с перешептываний, предметом которых послужила гибель парфа Найджера. Не то чтобы индрианцам было свойственно испуганным шепотом реагировать на каждую смерть. За долгие годы соперничества между провинциями до того, как Империя набрала силу, не говоря уж о бесчисленных кровопролитных войнах с соседями-чалдианцами, жители Индора привыкли к смерти. Даже в нынешние, непривычно мирные времена граждане Тирсуса не имели обыкновения впадать в панику при виде крови. Нет, шепот вызвал не сам факт кровопролития, но способ, которым была пролита кровь.

Или, скорее, то, кем она была пролита.

Каждая из пяти индорских провинций делилась на бесчисленное количество более мелких феодов, управляемых танами.

Одним из наиболее известных танов в провинции Агинат был Крассус. Он славился не богатством и не величиной своих владений, поскольку, хотя и то и другое отличалось внушительными размерами, встречались таны и побогаче. Нет, Крассус был известен по всей Империи благодаря прозвищу, обычно используемому как ругательство — Сочувствующий. Когда индрианец употреблял это прозвище, никому и в голову не приходило спросить, кому же сочувствует вышепоименованная особа. Само собой разумелось, что Сочувствующий ратовал за более близкие отношения с Чалдисом и смягчение многовековой неприязни. И хотя оба государства уже немало лет прожили в мире, для многих граждан Империи испытывать подобную неприязнь и означало быть настоящим индрианцем.

Таким образом, парф Найджер, гордый, как и все индрианцы, объезжая свои владения, испытал немалую тревогу. Ему принадлежала огромная провинция, растянувшаяся от юго-западного отрога горного хребта Гримпикс к городу Тир Одом, и далее на север, по реке Цирран до того места, где она проходила через самое сердце леса Улторн. Большая часть этих земель была необитаема, немного находилось охотников селиться в суровых горах или в темной, опасной чаще леса. Но его народ славился выносливостью, и парф гордился своими отважными воинами, с гарнизоном которых он стоял в Тир Одоме, одном из двух городов-крепостей, отмечавших границу между Чалдисом и Индором. И парф был доволен жизнью в своих обширных землях, населенных мужественными и стойкими людьми.

Но не тогда, когда ему приходилось думать о Крассусе. Натуре Найджера претило все в характере тана, и потому они оба сосуществовали с большим трудом. Их отношения представляли собой непрерывную череду взаимных обид и скрытых оскорблений. Найджер возложил на феод строптивого тана основное бремя снабжения войска провинции, а Крассус, в свою очередь, стремился добиться для своих земель максимально возможной независимости. С годами оба научились даже получать от взаимной ненависти некое извращенное наслаждение, предаваясь ей с глубочайшим энтузиазмом.

Однако народ шептался о том, что пять дней назад было нанесено такое оскорбление, что Крассус не выдержал. В ярости тан прибегнул к древнему средству от унижений, практикуемому среди аристократов, — к дуэли. Получив вызов от равного по знатности вельможи, парф Найджер не мог ни проигнорировать его, ни взять назад слова, сказанные ранее. И подобно многим поколениям парфов и танов до них, оба встретились на поле чести, чтобы скрестить фамильные мечи. Они рубились до тех пор, пока один из них, с соблюдением должных приличий, не положил конец давней вражде, упав бездыханным.

Дуэли в Индоре были делом настолько привычным, что редко привлекали к себе внимание. В этот раз, благодаря высокому положению участников, она не могла остаться незамеченной. На самом деле, взволнованные граждане Индора выскакивали босиком на улицу, чтобы посудачить с соседями, не столько из-за самого поединка, сколько встревоженные слухами об обвинении, брошенном непокорному тану парфом Найджером. Именно оно обсуждалось купцами и покупателями гораздо более оживленно, чем торговые сделки, именно оно заставило мужчин Индора спешно точить затупившиеся от долгого бездействия мечи: тан Крассус был агентом Чалдиса.

Никто не мог с уверенностью сказать, откуда поползли эти слухи. В одном углу они шепотом передавались человеком, который услышал, как их шепотом же обсуждали в другом. Единственное по данному поводу было известно наверняка: уже спустя четыре дня шепот превратился в ропот, тот — в возмущенные выкрики, а в результате все это вылилось в народные волнения.

Итак, в тот безветренный день окна магазинов оставались темными и безжизненными, а товары портились в опустевших доках. На улицах собирались толпы, разгорались споры о том, могло ли случиться, что один из наиболее могущественных аристократов их страны погиб от руки чалдианского агента. Больше всего граждан Индора интересовало, почему молчит император, почему он не обратился к подданным с объяснением произошедшего. Поэтому толпы в конце концов устремились по главной улице Тирсуса — широкому, усаженному деревьями бульвару, ведущему от порта через нижние кварталы к аристократическим районам у подножия холма. Затем народ хлынул на огромную мощеную площадь, в центре которой располагался императорский дворец. К полудню площадь настолько переполнилась, что невозможно было разглядеть ни одной красной каменной плитки под ногами. Толпа клубилась даже на площади Великомучеников, раскинувшейся между входом во дворец и фамильным склепом династии Джурин; несчастных, стоявших возле стен, так прижали к холодным камням, что они не могли вздохнуть, а народ все прибывал, и вскоре главная улица оказалась запружена людьми не меньше чем на полмили.

Император Маллиох рассматривал собравшуюся толпу из окна башни и размышлял.

— Вам следует обратиться к ним, мой господин.

Император отвернулся от окна, чтобы взглянуть наговорившего. Холоакхан, придворный чародей, служил императору еще с тех пор, когда тот был юным принцем. Прошло уже более четырех десятилетий, оставивших свой след на внешности Холоакхана. Волосы, которые Маллиох помнил иссиня-черными, посеребрила седина, прежде густые, они постепенно редели, так что в конце концов остались лишь пряди за ушами, по индрианскому обычаю собранные в длинный хвост. Лицо старика было изрезано множеством морщин и складок. Его высохшее тело полностью терялось под широкой серой хламидой, из рукавов виднелись лишь костлявые руки, вцепившиеся в посох из тщательно отполированного вишневого дерева.

Маллиох печально подумал, что стратегия, которой чародей придерживался в политике, была столь же старой и усталой, как и он сам. Пути примирения завели слишком далеко. Несколько лет Империя Индор процветала, но сейчас, похоже, этот процесс начал тормозить. Когда на заре своего правления Маллиох завязал торговые отношения с Чалдисом, они были на удивление выгодными, однако предприимчивые чалдианцы, опираясь на свои хитрые технологии, начали обходить Индор. Индрианские товары перестали пользоваться спросом даже на внутреннем рынке. Неудивительно, учитывая, что одни только прибыли, получаемые Чалдисом от экспорта генераторов, выглядели ошеломляюще. К тому же удручали три последних урожая, пострадавшие из-за капризов погоды. С неделю назад Маллиох впервые серьезно задумался о необходимости введения протекционных тарифов…

Император вновь выглянул в окно и увидел толпу, приведенную в ярость не столько смертью парфа, сколько угрозой голода и растущей безработицей. Он знал, что для их успокоения понадобится нечто большее, чем тарифы.

Внезапно свет за окном небольшой комнаты померк, словно произошло солнечное затмение. Собственно говоря, именно это и произошло. Второй ближайший советник Маллиоха шагнул вперед, и его внушительная фигура полностью заслонила окно. Он также был облачен в хламиду, однако плотная черная ткань не могла скрыть чудовищных мускулов, свидетельствовавших о недюжинной силе. Глядя на своего более молодого советника, Маллиох уже далеко не в первый раз подумал о том, что его рост, должно быть, не меньше семи футов.

И, видимо, именно потому, что чародей имел возможность смотреть поверх голов других людей, его речи звучали истинными пророчествами.

— А ты что скажешь, Сардос? — устало спросил император.

— То же, что и раньше, — ответил маг голосом столь глубоким, что Маллиох ощутил в груди вибрацию.

Император с трудом удержался от улыбки. В этом был весь Сардос, он никогда не тратил слов зря. Обсуждая этот вопрос ранее, он предлагал допросить Крассуса и разобраться наконец, был ли тот агентом Чалдиса. В понимании нового советника, допрос, безусловно, обязан включать в себя магию. Однако Маллиох, окинув внимательным взглядом внушительную фигуру чародея, решил, что тому нет необходимости накладывать чары на допрашиваемого. Император не мог представить себе человека, который осмелился бы солгать Сардосу.

На самом деле Маллиох сам не знал, что ответить. Зато знал Холоакхан.

— Это противоречит нашим обычаям, — ответил старый маг. — Крассус тан, и он не перестал быть таном, убив Найджера на дуэли. Как бы мы ни относились к его политическим симпатиям, кровь, текущая в его жилах, требует уважительного отношения.

— А кровь Найджера не требовала того же? — взревел Сардос.

— Поле чести — особый случай, — раздраженно ответил Холоакхан. — И вам следует знать об этом. Стоит нам без достаточных оснований арестовать тана и подвергнуть допросу, и вся аристократия завопит об имперской тирании.

— Прочие таны ненавидят его, — тихо произнес Маллиох. — Они только обрадуются, если он погибнет.

— Да, но не от наших рук, — возразил Холоакхан. — Они не позволят создать прецедент, дающий возможность попрать их собственные права. — Старик в упор посмотрел на Маллиоха. — Но сейчас вам следует беспокоиться не о танах, мой господин. Прислушайтесь к крикам ваших подданных на площади.

И действительно, уже в который раз за сегодняшний день хаотичные вопли толпы превратились в стройный хор, дружно скандирующий: «Маллиох! Маллиох! Маллиох!» Внизу, подокнами, собрался весь город, и этот факт больше нельзя было игнорировать.

Император устало поднялся из кресла.

И только принцу Кланноху удавалось игнорировать вопли толпы, собравшейся на площади Великомучеников. Единственный сын Маллиоха расположился в своем кабинете, находившемся под самой крышей одной из бесчисленных дворцовых башен. Принц склонился над огромным томом в кожаном переплете. Его темные глаза впивались в каждую линию, оставленную рукой писца, затем возвращались к началу страницы, чтобы еще раз перечесть написанное. Казалось, ничто не могло отвлечь его от древнего пергамента. Если принц и заметил, как открылась широкая дверь и в комнате появилась его сестра, он не подал виду. Киринфа окинула младшего брата внимательным взглядом, затем повернулась к ближайшему ряду книжных полок, пробежавшись глазами по названиям. Она позавидовала невероятной сосредоточенности Кланноха и решила последовать его примеру — попытаться отыскать книгу, способную развлечь ее. Однако принцесса понимала, что вряд ли здесь найдется произведение, которое сможет избавить ее от тяжелых раздумий.

— Мне страшно, — проговорила Киринфа, прислушиваясь к воплям толпы, бесновавшейся сотней футов ниже, под самым окном башни.

Принц Кланнох поднял взгляд от книги.

— Я не слышал твоего стука, — сказал он, бросив на сестру недовольный взгляд. Он указал на длинный стол и бесчисленные ряды книжных полок, загромождавших помещение. — Я прихожу в комнату для занятий, — недовольно заметил он, — чтобы заниматься.

Киринфа прошла мимо полок, уставленных фолиантами, к изогнутой стене башни и выглянула в небольшое окно: внизу ревела толпа.

Отсюда невозможно было разглядеть отдельных людей, только густую, гудящую массу разноцветных пятен. Через минуту она вновь повернулась к брату и окинула его критическим взглядом. Она подумала, что эта глубокая складка между бровями очень портит его лицо. Принцесса удивилась, неужели она никогда не предупреждала брата, что морщина может остаться навсегда, но произнесла совсем другое:

— В детстве мы никогда не стучались.

— Но мы больше не дети, — резко ответил Кланнох. — В отличие от тебя, однажды мне придется стать правителем Империи. Мои занятия — не праздные игры.

Теперь настала очередь нахмуриться Киринфе. Последние три года она изучала магию с Холоакханом, конечно, ее успехи нельзя было назвать впечатляющими, но все же это было достойное занятие. Принцесса расстроилась, что ее брат — ее младший брат, которого она всегда бранила за капризы, считает ее старания праздной забавой.

Киринфа задалась вопросом, не было ли в его словах доли истины.

— И что, по-твоему, мне следует делать? — Изящные губы Кланноха искривились в игривой улыбке.

— Кое-кому следует озаботиться поисками подходящего мужа. Зачем растрачивать столь многообещающую молодость на пустое кокетство?

Принцесса рассмеялась и с нарочитой скромностью опустила глаза.

— Боюсь, что в двадцать три года моя женская привлекательность полностью себя исчерпала. Мне только и остается погрузиться в научные занятия.

— Скажи это Рогаске, — весело предложил Кланнох.

— Рогаске? А, моей Занозе…

— Так вот как ты его называешь? — Кланнох с любопытством поднял брови. — Заноза?

Киринфа саркастически улыбнулась.

— В моем боку. Но, видишь ли, даже он отверг меня.

Кланнох хмыкнул.

— Отверг тебя? Ах да, ради сомнительной прелести бараков Тир Сенила. Какое вероломство!

Рогаска был не первым и не последним в длинной веренице отвергнутых поклонников Киринфы, но, безусловно, самым мелодраматичным. Младший сын парфа Тодара, он прибыл ко двору императора в качестве доверенного лица своего отца и там встретил Киринфу. Молодые люди довольно быстро подружились, но Рогаска совершил ошибку, приняв легкую симпатию, испытываемую принцессой, за гораздо более глубокое чувство. Почти целый год он не прекращал своих безумных попыток завоевать сердце Киринфы. Эти попытки не произвели на принцессу ни малейшего впечатления, и наконец, потеряв последнюю надежду, Рогаска попросил о переводе в императорский гарнизон Тир Сенила. Там молодой человек заглушал отчаяние железной воинской дисциплиной и от случая к случаю сомнительно-романтическими вылазками в топи Бисмета.

Киринфа подумала, что месяцами не вспоминала о юноше. Как ни странно, она ощутила легкий укол сожаления, не от того, что пренебрегла его страстью, но просто устыдившись своего жестокого обращения с молодым человеком. В любом случае, сегодня Рогаска меньше всего занимал мысли принцессы. Толпа внизу вновь принялась скандировать имя ее отца.

— Ты не боишься? — спросила она.

— Этого сброда? — удивился Кланнох, недоверчиво расхохотавшись. — Чтобы разрушить стены дворца, их должно собраться в десять раз больше, и даже в этом случае я проткну первую сотню, как крыс.

Принцесса окинула его недоумевающим взглядом. В последнее время Киринфа чувствовала, что она все меньше и меньше понимает своего брата, во взглядах которого произошли кардинальные изменения. Она знала, что таково влияние ответственности, легшей на ее брата как на наследника престола, но она до сих пор не понимала, насколько тяжела ноша, доставшаяся юноше, с которым они еще так недавно, во времена беззаботного детства, весело играли.

— Я не имела в виду, что ты боишься их, — тихо сказала Киринфа. — Они хотят только услышать речь императора. Они собрались не из недоверия, а из преданности династии Джурин. Народ хочет узнать, не нависла ли над страной угроза, и если это так, то что собирается предпринять наш отец.

Кланнох вновь вернулся к своему пергаменту.

— Мне более чем достаточно слышанных ранее лекций по гражданскому праву, — ответил он резко, — если ты пришла, чтобы рассказать мне об этом.

Принцесса вздохнула. Она ожидала совсем другого. Девушка надеялась, что брат успокоит ее, а не встревожит еще больше. Она вновь взглянула вниз, на площадь, изумляясь размерам клубящейся толпы. Киринфе не верилось, что в одной провинции живет столько людей. Многие, скандируя имя императора, вскидывали в воздух кулаки. Киринфа задумалась, каково это — оказаться в центре такой толпы, когда тебя несет поток тел, когда человек не является личностью, но лишь мелкой частицей гигантской массы, полностью подчиненной ее воле? Каково вдыхать влажный воздух, наполненный потом и страхом тысяч? Эта мысль одновременно ужаснула ее и показалась странно привлекательной, настолько отличалась обстановка на площади от уюта и покоя богато украшенных башен императорского дворца.

— Я боюсь того, что мы сделаем с ними, — сказала она после паузы, кивнув в сторону окна.

Кланнох вновь оторвался от книги и взглянул на сестру, сдвинув густые брови.

— О чем ты?

— Они верят, что Крассус — агент Чалдиса. Если это правда, мир сохранить не удастся. Даже если это ложь, но народ в нее поверит… Принцесса умолкла, не закончив фразу.

Кланнох взглянул на старшую сестру, и в глазах его загорелись огоньки, которых она никогда прежде не видела.

— А так ли плоха война?

Глава 10

— Если я вас слишком задерживаю, дайте мне знать.

Брент чертыхнулся сквозь зубы и вонзил каблуки в бока своей гнедой, но лошадь, видимо, решила, что после того, как с ней обращались прошлой ночью, она больше никогда не будет скакать галопом. И уж никак не с Брентом в седле. Тем временем Елена Имбресс мчалась вперед на великолепном вороном мерине, который отдавался бешеной скачке с нескрываемым энтузиазмом. В течение первого часа Имбресс постоянно вырывалась вперед, затем натягивала поводья и давала Бренту возможность поравняться с собой, после чего вновь пришпоривала своего скакуна. Это вполне устраивало Брента — он не имел ни малейшего желания ехать с ней бок о бок, — если бы каждый раз, когда он догонял ее, она не рассыпалась в язвительных извинениях за то, что задерживает его. Она явно не желала предать забвению суровую отповедь Брента и собиралась всю дорогу наказывать его за требование не отставать.

Подъезжая к постоялому двору «Четыре гроша», Брент специально придержал лошадь, позволив Имбресс исчезнуть за поворотом дороги. Все еще бормоча про себя проклятия, он привязал клячу к столбу и ворвался в трактир в поисках хозяина. Оказалось, Орвин был более чем счастлив обменять обратного гнедого коня Брента на свою лошадь… за дополнительную плату в двести монет. Такие расходы могли привести в ярость кого угодно. В итоге получилось, что на постоялом дворе «Четыре гроша» Брент взял взаймы старую клячу на одну ночь за пятьсот монет — этой суммы с лихвой хватило бы для покупки трех отличных лошадей. Но если резвый конь заставит Имбресс заткнуться, эти деньги можно считать отличным капиталовложением.

Однако и здесь его постигла неудача. Брент испытал краткое удовлетворение, когда ему удалось промчаться мимо агента разведки вполне приличным галопом, но она всего лишь засмеялась и пустила своего мерина вдогонку. Проклятая баба поравнялась с ним буквально через минуту, и Брент с горечью прочел на ее лице откровенное наслаждение. Елена Имбресс была прирожденной наездницей, для которой никакая гонка не была слишком быстрой. Всадница и лошадь двигались в одном ритме, словно они стали единым целым. Брент подумал, что ему следовало догадаться об этом по ее костюму для верховой езды — куртка и брюки, сшитые из мягкой кожи, выглядели так, будто в нем проскакали не одну тысячу миль. Брент почти сразу пожалел о своей мальчишеской выходке. Он нечасто ездил верхом, и результатом вчерашнего долгого путешествия явилась боль в мышцах, которая благодаря резвому аллюру его гнедого вскоре сменилась совершенно невыносимыми муками.

— Я вижу, вы останавливались для совершения небольшой сделки, — весело заметила Имбресс, оглядев его нового скакуна.

Брент ничего не ответил, но Имбресс было трудно обескуражить. Теперь, прервав молчание, она была настроена поддерживать разговор.

— Как в последнее время обстоят дела с вашими генераторами? Много ли продали?

Брент с подозрением взглянул на женщину. Вопрос был достаточно безобидным, но тон Елены оставался язвительным, как будто за ее словами скрывалась очень смешная шутка, недоступная пониманию спутника.

— Я не торгую генераторами, — буркнул он. — Я всего лишь финансирую их производство. Существуют фирмы розничной торговли, которые и осуществляют продажу и установку.

— О-о, — произнесла Имбресс, растянув этот единственный звук так, словно Брент открыл ей некую потрясающую истину. — Понятно. Конечно, вы не продаете их лично. Я полагаю, вы не выполняете никакой работы, требующей хождения из дома в дом, с тех пор как вы отказались… от вашей прежней профессии.

Брент потряс головой, проклиная себя за проявленную глупость, — дернуло же его отвечать этой язве. Он мысленно поклялся, что, если она будет продолжать в том же духе, Тейлор Эш получит вместо первого отчета голову мерзкого «куратора».

— Хотя, должна признать, — продолжала Имбресс, и насмешка в ее голосе стала еще более явной, — я слышала, в свое время вы были достаточно искусным вором.

— Я старался, — вяло отозвался Брент.

— Мне только совершенно непонятна эта выдумка с монетами. Для чего вы оставляли золотой во рту каждого человека, которого убивали?

— От которого избавлялся, — поправил Брент. — Я не убийца.

— О, прошу прощения, — промурлыкала она самым издевательским тоном. — Я думаю, это действительно должно раздражать — когда вас называют убийцей, а вы всего лишь «избавлялись».

Брент стиснул зубы и, сжав бока лошади, заставил ее скакать быстрее. Имбресс догнала его без малейших усилий. Она сунула руку в карман и выудила оттуда сигарету, которыми запаслась, зная, что предстоит долгое путешествие. Женщина уже собралась прикурить, затем пожала плечами и протянула сигарету Бренту.

Каррельян молча покачал головой, не считая нужным объяснять, что он не курит. Затем он опять взглянул на сигарету в ее руке и мысленно выстроил логическую цепочку. Если Елена — его «куратор», тогда понятно, почему она стреляла в него с крыши. А если ее меткость хоть сколько-нибудь сравнима с умением ездить верхом… Брент взглянул на арбалет, свисавший с луки седла, и вновь стиснул зубы. Вероятно, той ночью Имбресс от души посмеялась над ним. В его груди медленно поднималась волна холодной ярости.

— Вы так и не объяснили смысл трюка с монетами, — крикнула она, пытаясь перекрыть топот копыт.

В рассеянном солнечном свете волосы женщины вспыхивали красными искорками. Брент хотел было проигнорировать ее, но его спутница, похоже, не относилась к тому типу женщин, на которых можно не обращать внимания. Если уж она решила добиться ответа, то, по всей видимости, не даст ему покоя оставшиеся девяносто миль пути.

— Я никогда не хотел никого убивать, — прорычал Брент. — Монета означала обещание компенсации.

— Ах вот как, компенсации. Ну да, я полагаю, что десять или пятнадцать лет назад золотая монета примерно могла покрыть стоимость соснового гроба. Очень предусмотрительно с вашей стороны.

Брент резко дернул поводья, едва не разорвав лошади рот. Несчастный скакун заржал от боли, попятился и взвился на дыбы, угрожая опрокинуться на спину. После некоторого колебания он все же опустился на дорогу, злобно лягаясь и грызя удила. Имбресс натянула поводья более осторожно, повернула коня и оказалась лицом к лицу с до крайности взбешенным Брентом Каррельяном.

— Я сказала что-то не так? — спросила она с деланной наивностью.

— В своей жизни я убил восьмерых человек, — заговорил Брент тихим угрожающим голосом. — Всего восемь, и это ровно на восемь больше, чем мне бы хотелось. Монеты были символом, хотя вас это никак не касается. Не компенсацией, но обещанием того, что я позабочусь о семье. И я это делал. Каждая из этих семей получила от меня больше денег, чем этот человек заработал бы за сто лет. Я купил им дома, устроил для их детей членство в гильдии…

— Весьма гуманно с вашей стороны, — холодно перебила его Имбресс, — а также щедро. Похоже на выигрыш в лотерею. Очень хорошо, что вы никогда не рекламировали своих действий, господин Каррельян, иначе пол-Прандиса столпилось бы у ваших дверей, добровольно предлагая насадить членов своих семей на острие вашего меча.

Брент резко втянул воздух и бросил на Имбресс испепеляющий взгляд, но промолчал и, сделав над собой усилие, отвернулся. Затем пустил лошадь легкой рысью; проезжая мимо и не поднимая глаз, он процедил сквозь зубы:

— Знаете, я сказал, что мне никогда не доставляло удовольствия убивать людей. Вы можете оказаться исключением.

Елена Имбресс в ответ на эту угрозу только рассмеялась.

— Мне повезло, старина, что вы вышли в отставку.

Копыта двух лошадей гулко стучали в сгущающейся тьме по грубо обработанным доскам небольшого моста. Этот стук да иногда всхрапывание коней были единственными звуками, нарушавшими тишину, с тех пор как путешественники покинули окрестности Каладора. Завершив разговор на столь приятной ноте, Брент и Имбресс остаток дня двигались в молчании и с умеренной скоростью, останавливаясь, только чтобы поесть и дать отдохнуть лошадям. Однако для Каррельяна поездка становилась все более мучительной со многих точек зрения. Хотя они находились всего в двадцати милях к северу от Прандиса, Брент остановился у маленького придорожного постоялого двора, построенного сразу за мостом. Имбресс взглянула на него с любопытством, но ничего не сказала. Когда они вошли, хозяин заведения бросился к красивой молодой женщине, вежливо проводил в комнату и приготовил ей постель. Бренту же он лишь что-то буркнул и махнул рукой вдоль коридора.

Несмотря на усталость, Каррельян обнаружил, что не может заснуть. Он ворочался на тощем соломенном матрасе часа два, беззвучно проклиная Тейлора Эша и собственное проклятое невезение. Он размышлял, действительно ли министр разведки настолько мстителен, что погубил бы его, откажись он сотрудничать. Почему-то он усомнился в этом и к середине ночи решился на проверку. Все происходящее, и особенно Елена Имбресс, становилось настолько возмутительным, что Брент твердо решил больше не иметь с этим ничего общего. К дьяволу все министерство разведки и отставных министров. Пускай стариканы мрут как мухи. Если кто-то и думал, будто это его рук дело, то они обнаружат, что это не так… к их вечному сожалению.

Брент выскользнул из постели и оделся. Он тихо спустился вниз и, улыбаясь, прошел мимо закрытой двери комнаты Имбресс. Для нее это станет маленьким сюрпризом, когда, проснувшись завтра поутру, она обнаружит, что птичка улетела. Он с трудом удержался, чтобы не расхохотаться вслух.

Подойдя к ободранной старой конюшне, Брент увидел полоску света, выбивающуюся из-под двери. Странно, что хозяин тратит масло на лампы в конюшне посреди ночи, но бывший шпион решил не ломать голову над пустяками. Если ему повезет, то один из конюхов работает допоздна и ему не придется самому седлать лошадь. Однако, открыв дверь, он нашел внутри только Имбресс, которая деловито чистила своего коня. Полный отвращения взгляд, брошенный на нее Брентом, вызвал у нее легкую улыбку.

— Я подумала, что вы, возможно, захотите выехать пораньше, — объяснила Имбресс. — Нет ничего лучше мужчины, который проявляет инициативу.

Брент молча оседлал своего коня, и они в полной темноте быстрой рысью тронулись в путь. «Двадцать миль, — пообещал он себе. — Осталось только двадцать миль».

Но вот они остались позади. Брент приподнялся на стременах и с удовольствием обозрел расстилавшуюся перед ними дорогу. Путники находились в северо-западном предместье Прандиса, в богатом районе, который Брент хорошо знал. Нужная развилка виднелась в туманном полусвете всего в ста ярдах впереди, и Брент легонько пришпорил своего коня. Не говоря ни слова, Елена сделала то же самое, придерживая неутомимого вороного мерина в нескольких шагах позади изрядно уставшего скакуна Брента.

Они двигались по широкому торговому тракту, который вел в самый центр Прандиса, его пересекала чуть более узкая дорога, плавно изгибаясь уходившая в богатые кварталы, где жил Брент. Не прощаясь, он свернул на эту дорогу и заставил своего гнедого ускорить шаг.

Елена Имбресс последовала за ним.

Каррельян резко натянул поводья.

— Я как-то не предполагал, — начал он с улыбкой, быстро переходящей в ухмылку, — что вы живете в этом районе.

Елена натянула поводья, остановилась бок о бок с Брентом и взглянула на него усталым взглядом.

Совершенно верно, она жила отнюдь не в этом районе громадных поместий. Ее жилье было куда более скромным: трехкомнатная квартира на втором этаже в доме, принадлежавшем одной вдове и расположенном неподалеку от центра города. Конечно, она могла написать письмо сестре, попросить денег и купить собственный дом. Отец не лишил ее наследства, хотя постоянно угрожал этим. Елена просто никогда не обращалась ни к родным, ни к отцовскому поверенному за деньгами. Но ее семья была не той темой, которую она собиралась обсуждать с Брентом Каррельяном, к тому же сравнение состояний все равно было не в ее пользу.

— Мне поручено курировать ваши действия, — терпеливо напомнила она, словно это служило достаточным объяснением, но затем продолжила: — Пока кризис не разрешится, вы не ступите без меня и шагу, разве что по моему прямому приказанию. Как ни мало удовольствия мы оба получаем от такого положения дел, я тем не менее останусь с вами сегодня, завтра и еще на неопределенное время.

«Пока Тейлор Эш не придет в чувство, — мысленно поправила себя Елена, и не избавится от мелких мошенников, какими бы богатыми они ни стали теперь».

— Ну что ж, — ответил Брент, с трудом заставив себя улыбнуться, полагаю, мне остается только проявить гостеприимство.

С этими словами он повернулся к Елене спиной, чуть пришпорил своего коня, и он терпеливо затрусил к ухоженным поместьям, лежавшим к северу от города. Время от времени Брент сворачивал на очередную боковую дорогу, направляясь к зеленым холмам, где располагались самые роскошные особняки Прандиса. Наконец они оказались на узкой тропинке, которая привела их к массивным кованым воротам в высокой каменной стене. Двое крупных мужчин, одетых в строгие черные костюмы, охраняли ворота. Завидев Брента, оба кивнули, сохраняя на лицах серьезное выражение.

— Господин Каррельян, — вежливо произнес первый и распахнул тяжелые створки. Молча, но с плохо скрываемым любопытством, они наблюдали, как суровая спутница Брента въехала в ворота. На лице у одного из мужчин промелькнула улыбка, когда он закрывал ворота.

Елена следовала за Брентом по широкой, мощенной камнем дороге через сад. Хотя тонкие оттенки цветов были приглушены светом зари, на нее тем не менее произвело впечатление тщательно продуманное, сложное устройство сада. Молодая женщина удивилась, поскольку такой прекрасный вкус в подборе растений совершенно не вязался с характером Каррельяна. Если она ему в чем-то завидует, решила Елена, когда они проезжали мимо трепещущих цветочных клумб, так только тому, что он сумел нанять поистине талантливого садовника.

В центре сада дорожка разделилась надвое, обходя большой мраморный фонтан, украшенный весьма фривольной скульптурой — козлоногий сатир боролся с очаровательной нимфой. Елена про себя усмехнулась: скульптура гораздо больше совпадала с ее оценкой характера Каррельяна.

Они миновали фонтан и начали подниматься по пологому склону на вершину холма, к расположенному там дому. Несколько лет назад до Елены доходили кое-какие слухи о Галатине Хазарде, а за скудное время, выделенное ей перед нынешним заданием, она узнала ненамного больше. Елена ожидала, что его дом окажется одним из красивейших строений Прандиса. Но, даже будучи готова к этому, она все-таки не могла сдержать восторженного изумления при виде одновременно массивного и изящного здания из песчаника, раскинувшегося на самой вершине холма. Фасад особняка, построенного в классическом, открытом стиле, ярко сверкал множеством огромных окон. Сквозь прозрачные занавески на землю изливалось сияние настоящего электрического света, словно потемневшее от старости здание ласкало траву тонкими белыми пальцами.

Еще двое весьма респектабельно одетых мужчин стояли у красных двойных дверей особняка. При появлении Брента один из них спустился по ступеням и принял у него поводья. Секундой позже он уже стоял возле спешившейся Елены, которая слегка задержалась, желая осмотреться.

— Ну, — поторопил ее Брент, — вы намерены оставаться на улице весь день?

Елена подняла глаза. Ее подопечный нетерпеливо постукивал каблуком, стоя на верхней ступеньке короткой лестницы. Она быстро поднялась к нему, и второй привратник открыл блестящие красные двери. Брент небрежно вошел внутрь и пару раз топнул своими покрытыми пылью сапогами по экзотическому, ручной работы ковру из Гатони. Елена шла следом за ним, подняв глаза к потолку, находившемуся футах в тридцати над ее головой. Огромная хрустальная люстра отражала сияние сотни электрических лампочек, изгоняя тени из самых дальних углов этой элегантной комнаты. Ее стены украшали живописные полотна и старинные гобелены. Еще одна лестница вела к открытой балюстраде на втором этаже, куда выходило несколько плотно прикрытых дверей.

На первом этаже имелись только те двери, через которые они вошли, и точно такие же напротив, но выкрашенные в нейтральный белый цвет. Брент подошел к этим дверям и уже собрался их распахнуть, но почему-то остановился и заметил с несколько неестественной бодростью:

— Раз уж вы здесь, я хочу, чтобы вы насладились всеми удовольствиями, которые вам смогут предложить.

Но Елена увлеклась изучением узора, искусно вытканного гатонским ремесленником, и огромных картин, висевших на стенах. Во всех произведениях искусства, находившихся в этой комнате, присутствовал какой-то встревоживший ее мотив…

— Брент, дорогой!

Елена резко обернулась. Внутренние двери распахнулись, и она увидела большую, неярко освещенную комнату, окутанную благовонной, возможно наркотической, дымкой. В дверях стояла холеная дама лет пятидесяти в облегающем сине-фиолетовом платье с низким вырезом, которое, по мнению Елены, показалось бы нескромным и женщине вдвое моложе. Но в этом доме, похоже, было принято одеваться именно так. За спиной этой довольно вульгарной особы Елена заметила еще с десяток женщин — некоторые выглядели совсем юными, — и все они нарядились еще более вызывающе, чем мадам, вышедшая встречать Брента. Многие казались усталыми после явно слишком долгой ночи. Они устроились на глубоких, заваленных подушками диванах, кто-то из девушек кокетливо прятался за прозрачными шелковыми занавесками, все что-то пили из высоких бокалов и курили тонкие трубки. Пара девиц, сидевших недалеко от входа, подняли трубки, молчаливо приветствуя Брента. Их улыбки стали еще шире, когда они пригляделись к запыленному кожаному костюму и темно-рыжим волосам Елены, пришедшим в полный беспорядок после целого дня, проведенного в седле. Не сказав ни слова, Елена повернулась на каблуках и вышла. Привратник быстро захлопнул за ней красные двери.

— Силена, — рассмеялся Брент впервые за этот день, — ты опять спасаешь меня.

— Все, что угодно, — слова лениво срывались с накрашенных губ мадам, чтобы удержать тебя, дорогой Брент, от ужасных оков брака.

Каррельян на мгновение нахмурился, затем снова расхохотался.

— Сейчас ты определенно спасла меня, но отнюдь не от этого. Неужели ты такого плохого мнения о моем вкусе? Но на друзей не обижаются.

Особенно сейчас, когда он избавился от Елены Имбресс.

— Кстати, о вкусах, — негромко продолжила Силена. — Кого ты выберешь на эту ночь?

— Боюсь, что уже утро, Силена. К тому же в последние дни я слишком много времени проводил верхом и, кстати, большую часть этой ночи тоже.

Мадам улыбнулась и прикоснулась наманикюренным ноготком к подбородку Брента.

— Дорогой, уж кому-кому, а тебе следовало бы знать, что ночь — это состояние души… а здесь это состояние неизменно. Забудь о солнце и выбирай.

Брент окинул взглядом тускло освещенную комнату и знакомый перечень удовольствий, предлагаемый ею. Он уже собирался кивнуть маленькой энергичной блондинке, в последнее время ставшей его фавориткой, но вдруг увидел возле занавешенного окна новенькую — застенчивую молодую женщину, длинноногую и изящную, с головки которой ниспадал каскад надушенных рыжих локонов.

— Ее, — просто сказал Брент, указав на рыжеволосую девушку, повернулся и стал подниматься по винтовой лестнице еще до того, как Силена успела выразить свое обычное одобрение его выбору.

Силена нахмурилась, видя, что постоянный клиент пребывает в еще более мрачном расположении духа, чем обычно, и задержала девушку ровно настолько, чтобы приказать ей расстараться получше для доброго и щедрого человека, который несколько лет назад подарил Силене мощный электрический генератор для этого дома.

Войдя в затемненную спальню, расположенную на верхнем этаже, Лориаль обнаружила Брента стоящим у окна и погруженным в глубокие раздумья. Сквозь крошечную щелочку между занавесками он наблюдал за чем-то, чего она увидеть не могла.

Снаружи на газоне, неподвижная, как статуи в фонтане, стояла Елена Имбресс, подняв глаза к окнам, как она рассудила по здравом размышлении, спален.

— Меня зовут Лориаль, — тихо сказала рыжеволосая красавица.

Брент не ответил. Обычно клиенты Лориаль представлялись, даже если имена были вымышленными. Но некоторые мужчины предпочитали молчать, и она, не смутившись, положила маленькую руку на плечо своего сегодняшнего господина. Он не отрывался от окна, пока она легкими, нежными движениями массировала ему голову, оставляя на коже едва различимые следы ноготков и распутывая его сбившиеся за время скачки волосы.

Имбресс, не сводя взгляда, смотрела прямо на их окно, хотя Брент знал, что она не может его увидеть.

Лориаль молча сняла с Брента куртку и стащила через голову поношенную рубашку. Затем, начав с основания шеи, она принялась целовать его, спускаясь ниже по позвоночнику. Наконец Брент повернулся и, глядя на женщину, стоявшую перед ним на коленях, пропустил сквозь пальцы прядь ее пламенно-рыжих волос.

— Как, ты сказала, тебя зовут?

Глава 11

Шум в соседней комнате разбудил Эмину Пейл задолго до рассвета. Не в состоянии сообразить, что могло случиться в такой ранний час, пожилая матрона накинула на плечи толстый зеленый халат и открыла дверь в комнату мужа: Амет Пейл сидел на краю кровати, обширный живот нависал над боксерскими шортами, пока он натягивал новый черный носок. Резкий электрический свет не знал жалости, и Эмина не в первый раз подумала о том, что ее муж по утрам представляет собой отнюдь не вдохновляющее зрелище.

— Ложись в постель, Амет. Уж конечно, страна не может требовать от тебя верной службы двадцать четыре часа в сутки.

— У меня есть дела, — прорычал Пейл. — И да, когда Чалдис зовет меня, я откликаюсь на его призыв, будь то день или ночь.

Но именно сегодня Чалдис вряд ли мог призвать его так рано, как того хотелось военному министру. Пейл даже испытал короткий прилив признательности по отношению к Эшу за то, что тот назначил встречу на столь ранний час, — генерал представить себе не мог, каким образом он дождался бы разрешения этого дела, будь оно отложено хоть на полчаса. К несчастью, как ни грела его подобная мысль, Пейла волновала не только предстоящая схватка. Конечно, приятно наконец покончить с этим выскочкой из разведки, но на самом деле министр не спал всю ночь, борясь с острым приступом гастрита. Несмотря на все чины и награды, имело место одно небольшое обстоятельство: генерал закончил военную академию в мирное время и поднимался по служебной лестнице, посылая на поле боя других, а не сражаясь в первых рядах своего войска. Говоря по правде, Амет Пейл плохо владел мечом, немногие догадывались об этом, и только он один знал, насколько плохо. Хотя сегодня Тейлор Эш обязательно раскроет этот секрет.

Однако ему не удастся прожить достаточно долго, чтобы успеть его разгласить.

— Да, Чалдис зовет, — вновь проворчал Пейл, словно пытаясь убедить самого себя. Выслушав обычное объяснение, Эмина удалилась в свою спальню. Ее ни в малейшей степени не обманула старая патриотическая присказка Амета. За двадцать два года она столько раз слышала этот зов… И действительно, республика призывала Амета ежедневно: на смотры войск, на правительственные банкеты, в имения поставщиков материальной части и, как подозревала Эмина, в тайные, орошаемые любовным потом сражения во многих спальнях Чалдиса. Тем не менее она привыкла к этому зову и, вернувшись в постель, мечтала лишь об одном: чтобы Амет начал реагировать на зов не так громко.

Стук в дверь, ведущую на улицу, заметно поднял настроение генерала. Пейл приветствовал капитана Харзона, вошедшего в комнату, коротким кивком. Харзон был личным адъютантом Пейла и человеком, которого Эш оскорбил накануне днем.

«Адъютанты», — подумал Пейл, оглядывая прямую фигуру Харзона, стоящего в дверном проеме. Адъютанты и помощники станут средством падения Тейлора Эша. «Когда требуется кого-то использовать, никогда не нанимай человека со стороны» — таков был девиз Пейла. Впоследствии, как правило, от него приходится избавляться, а это не так просто. Насколько дешево, по сравнению с этим, ему обошлись несколько платьев и безделушек — цена Йолы. И конечно, купленная министром страсть, которая обошлась дешевле всего. Жизнь и смерть пехотинца — в его мече, а поле деятельности генерала — человеческие страсти. А уж их, самодовольно подумал Пейл, он изучил достаточно хорошо. Например, генерал практически не сомневался, что Тейлор Эш явится сегодня на Ястребиные высоты один.

Ястребиные высоты, строго говоря, представляли собой цепь пологих, поросших лесом холмов, расположенных по берегам реки Веселой. Однако когда речь шла о встрече на Ястребиных высотах, все понимали под этим длинный, уединенный луг, лежавший в центре самой южной группы холмов. В середине этого луга, скрестив ноги, сидел Тейлор, держа на коленях меч в ножнах. Он приехал рано, надеясь успеть поразмыслить, но обнаружил, что в последнее время и так слишком часто предавался этому занятию. «Следующая мысль, мрачно подумал Тейлор, — может оказаться и последней, благодаря той, что и породила эту дикую ситуацию». Поэтому Тейлор постарался выбросить из головы все, связанное с погибшими экс-министрами и презираемыми живыми, с Фразами и геополитикой, убийцами и Йолой. Он сосредоточился на том, как длинная травинка, трепеща на легком ветерке, щекочет его колено, на том, как промокли его брюки от росы, и на холодной тяжести меча на коленях.

Солнце только выглянуло из-за гребня Ястребиных высот, когда, с типичной военной пунктуальностью, прибыл Амет Пейл. Тейлор обратил внимание на то, что генерал облачился в полную парадную форму, и усмехнулся, предположив, что должен чувствовать себя польщенным. И только одна мысль омрачала душу Тейлора, когда он смотрел, как генерал с важным видом шагает по дороге: его отец поступил бы иначе. Керман Эш уничтожил бы Амета Пейла, но не на поле боя, — старший Эш сражался посредством официальных документов, с одной стороны, и грязных слухов и сплетен — с другой. Противник приходил в ярость, отец лишь улыбался… а на следующей неделе бедолага обнаруживал, что лишился своего поста, что его банковские счета заморожены для ревизии, и в документах, подтверждающих его право собственности на землю, выявлены неточности. Керман Эш никогда бы не стал мстить в такой устарелой манере, в такой нелепо… Тейлор поискал нужное слово — в такой сентиментальной манере.

Вероятно, единственным сентиментальным поступком Кермана Эша за последние полвека было решение навестить сына по дороге в Башню Совета. И это стоило ему жизни.

— Министр Эш.

Тейлор посмотрел Пейлу в лицо, но не встал.

— Министр Пейл.

— Я надеюсь, вы в достаточно хорошей форме, чтобы слегка поразмяться?

— Вполне, — ответил Тейлор. — Не хотите ли сказать еще что-нибудь, прежде чем мы начнем?

— Ничего, — решительно заявил Пейл.

Тейлор пожал плечами и поднялся на ноги. Глубоко вдохнув сырой утренний воздух, он вытащил меч и отложил в сторону ножны.

— А, — заметил Пейл, вынимая свой собственный клинок, — любимое оружие вашего отца. — С этими словами он сделал первый пробный выпад в сторону Тейлора. Молодой человек легко отбил удар, который для этого и был предназначен. Скорее приветствие, чем угроза. Пейл улыбнулся, сохраняя оборонительную позицию. — А вы начертали на нем свое имя?

Старший Эш много лет разыскивал древний, без украшений меч. Когда ему это удалось, он, со свойственной себе помпезностью, выгравировал на клинке имена шести поколений Эшей. Тем не менее ироническая натура Кермана и здесь дала себя знать: последнее имя на мече было — Керман, премьер-министр Чалдиса, первое же звучало так — Флеон, сапожник из Белфара. Изящный изгиб лезвия меча отразил неуклонное восхождение Эшей вверх по социальной лестнице.

Тейлор не написал своего имени на древней стали, и его ответ генералу принял форму удара сверху, направленного в голову противника. Мечи сшиблись, и во все стороны полетели искры, затем клинки со звоном разъединились, и мужчины заняли исходные позиции.

— Видите ли, — продолжал Пейл, явно делая вид, что не обращает внимания на удар, — я сразу понял, что вы предадите нас…

— Предам вас? — изумленно переспросил Тейлор, парируя выпад Пейла.

— Вы намеренно не подчинились решению Совета, — пробурчал генерал, опять отводя клинок в сторону. — Каким словом это можно назвать, кроме предательства?

— Я знал, что я делаю…

Улыбнувшись, Пейл сделал ложный выпад влево, затем быстро изменил направление удара и направил меч на руку противника, державшую оружие. Молодой Эш с легкостью отразил и этот выпад.

— За плечами заседавших в зале Совета опыт, накопленный за три столетия, — продолжал Пейл. — А вы думаете, что все знаете лучше? Никогда не понимал, что побудило Эстона способствовать вашему избранию на столь высокий пост.

Разъяренный Тейлор бросился вперед, нанося мощнейший удар сверху вниз. Он бы раскроил череп генерала надвое, но Пейл оказался готовым к этому выпаду. Он скользнул в сторону с большей ловкостью, чем можно было ожидать от столь тучного человека, слегка сместил свой меч вбок и отбил удар. Тейлор, потеряв равновесие, не смог ни поднять свое собственное оружие, ни полностью уклониться от удара. Он отскочил назад, но почувствовал, что его руку обожгло в том месте, где острие меча военного министра проткнуло его левый бицепс.

— Всего лишь укол, — засмеялся Пейл, смакуя реакцию Тейлора. — Что, в разведке все мужчины боятся крови?

— Нам случается ее видеть, — буркнул Тейлор, отступая назад.

Следующие несколько мгновений он придерживался сугубо оборонительной тактики, стараясь успокоиться и понять, в чем его ошибка. Он еще никогда не видел генерала таким болтливым и сомневался, что новая манера поведения была чистой случайностью. Противник явно пытался вывести Тейлора из себя, и это, к сожалению, ему удалось. Молодой человек знал, что разъяренный дуэлянт очень скоро становится мертвым дуэлянтом.

— Видите ли, — продолжал генерал. — Вам всем следовало бы пройти обучение в армии, в полевых условиях. Привыкнуть к крови. Увидеть, как умирают ваши друзья. На самом деле, я вам это настоятельно рекомендую. Жертвы вполне естественны, когда служишь благородному делу.

Очевидно, имелись в виду такие жертвы, как Каладор или Керман Эш. Но Тейлор не стал отвечать. Он сосредоточился на поединке: больше никаких диких выпадов, только серия резких, размеренных ударов. Пейлу пока удавалось отражать их, но Тейлор неуклонно отодвигал его все дальше и дальше с изначального места схватки. На лбу генерала и в толстых складках шеи появились капельки пота. Когда Пейл понял, что ему не удалось-таки вывести молодого человека из себя, он начал отступать под непрекращающимся градом ударов, медленно двигаясь к лесочку у себя за спиной. Каждый следующий удар он парировал все хуже, силы оставляли его, и Эш понимал это, он чувствовал, что через минуту-другую полностью сокрушит оборону Пейла. И хотя генерал сумел ловко нанести первый удар и увидеть кровь противника, за весь поединок он ни разу не был хоть сколько-нибудь опасен, и у Тейлора появилось дурное предчувствие, что на самом деле он вот-вот совершит хладнокровное убийство.

Эта мысль так встревожила его, что он не обратил внимания на странный высокий звук, раздавшийся из-за деревьев за его спиной. Тейлор сделал резкий выпад, держа меч двумя руками, и он заставил Пейла в отчаянии отшатнуться. Его собственный меч взметнулся вверх, а сам генерал сжался, готовясь принять смерть. Тейлор уже собирался нанести последний удар, но тональность странного звука внезапно изменилась. А затем что-то с силой ударило молодого министра в висок, и он без сознания рухнул на землю.

— Прекрасный выстрел, капитан Харзон, — воскликнул генерал. — Хотя чуть-чуть поздновато. Вы почти заставили меня нервничать. Молодой выскочка неплохо управляется с мечом.

Невзирая на браваду, звучавшую в его словах, Пейла затрясло, когда он взглянул на лежащего без сознания противника. Конец был очень близок… Но сейчас главное — успеть собраться до того, как Харзон выйдет из леса, капитан не должен увидеть ужаса в глазах Пейла. Да уж, это совсем никуда не годится. Генерал вытер рукавом пот с лица в ожидании появления Харзона. Раздался шорох, и из зарослей кустов у края поляны появилась фигура.

— Я полагаю, — продолжал Пейл, — что мы можем убрать этот мусор, — он ткнул Эша в плечо носком сапога, — и еще успеть вернуться в Прандис к праздничному завтраку, майор.

Но вымученное ликование Пейла сошло на нет, когда он осознал, что человек, появившийся из леса, вовсе не был капитаном Харзоном. Более того, мужчина, направлявшийся к нему, вообще не был военным.

— Харзон спит, — ответил лысый незнакомец скрипучим голосом, — и вы скоро уснете.

— Кто вы такой? — устало спросил Пейл, поднимая меч. — Это вы пустили стрелу?

Зубы Хейна сверкнули в лучах утреннего солнца.

— Это действительно сделал я, мой дорогой генерал. Видите ли, я так сильно желал встретиться с вами… И мне вовсе не хотелось, чтобы вам причинили боль… преждевременно.

Едва камень Хейна изменился и стал глубокого зеленого цвета, как убийца услышал раздавшийся невдалеке стук копыт. Шесть, а возможно, и восемь лошадей, определил бритоголовый наемник, и они будут здесь через минуту. Лес — плохой проводник подобных звуков.

— А самое интересное должно было только начаться, — сокрушенно вздохнул Хейн, почти нежно похлопав генерала по щеке. — Вы уж простите меня за то, что я был так краток.

— Эй, вы там!

Убийца поднял глаза и быстро насчитал семь всадников на дальнем конце поляны. Судя по одежде, охотники: мужчины, которые привыкли бесшумно передвигаться по лесу, и, похоже, луки у них не для виду. «Если помчатся галопом, подъедут за считанные секунды», — прикинул Хейн. Конечно, следовало бы разделаться с ними, хотя бы для того, чтобы таким образом отметить окончание той восхитительной работы, которую он проделал над Аметом Пейлом. Но Мадх, будь он проклят, по-прежнему настаивал на осторожности.

Со вздохом сожаления Хейн нанес еще один, последний штрих своей бритвой и что-то сунул Пейлу между зубов. Затем вскочил на ноги и бросился в лес.

Охотники не сразу разобрались, кто такой Хейн и что он делал, и только это помешало неизвестному получить град стрел в спину. Но к тому времени, когда поспешное бегство Хейна показало, что ничем хорошим он не занимался, убийца уже скрылся за деревьями. Четверо всадников бросились в погоню, а оставшиеся трое направились к двум фигурам, неподвижно лежавшим в высокой траве.

Мужчина, скакавший на крупной чалой лошади, спешился, бросив свой лук на землю.

— Это не обычная дуэль, — в ужасе пробормотал он, приблизившись к телу немолодого человека, одетого в мундир. С некоторого расстояния охотнику показалось, что на лице военного лежит какая-то красная сетка, но приглядевшись, он понял, насколько он ошибался. На самом деле это была аккуратная решетка из тонких порезов, и она покрывала все лицо несчастного. Наиболее глубокий порез шел через горло. Потрясенный охотник упал на колени рядом с истекающим кровью толстяком и осмотрел страшную рану. Затем вытащил из кармана платок и прижал к горлу военного.

— Ну, мой друг, своему повару вы обязаны по гроб жизни, потому что ваш жир сегодня спас вам жизнь. Яремная вена не пострадала. — Он отвернулся от жуткого зрелища и обратился к своим товарищам, все еще сидящим верхом: Побыстрей, ребята! Разве вы не видите, что нужно позаботиться и о втором человеке?

Один из охотников, прихватив с собой бурдюк с водой, спешился и принялся поливать лицо Тейлора. Через несколько мгновений молодой человек застонал и поднял руку к голове, откровенно удивленный тем, что остался в живых.

— Благодарю вас, — прохрипел он, отталкивая руку охотника. — Со мной все будет в порядке.

«Все в порядке — это слишком сильно сказано», — тут же понял он. Его жутко тошнило, и по какой-то причине взгляд не мог ни на чем сфокусироваться.

— Так что здесь произошло? — спросил его добровольный брат милосердия.

«Похоже, охотник», — отметил Тейлор.

— Произошло?.. Я бы сам не прочь это узнать. Где Пейл?

Тейлор повернул голову и увидел двоящееся в глазах тучное тело генерала, распростертое в траве неподалеку от него. С усилием, от которого голову пронзила острая боль, он поднялся на ноги и, поддерживаемый одним из мужчин, спотыкаясь, шагнул к Пейлу. Двоящееся лицо Пейла выглядело вдвойне ужасно.

— Он выживет? — слабым голосом спросил Тейлор. Охотник, сидящий рядом с генералом, поднял взгляд, и тревога в нем послужила Тейлору ответом.

— Я, похоже, остановил кровотечение, но исход не ясен. Нашим единственным утешением могут стать показания негодяя, который это совершил.

— Вы видели его?! — Тейлор внезапно забыл о дурноте и головокружении. Наконец-то настоящий след…

Охотник пожал плечами.

— Издалека. Этого недостаточно, чтобы его описать, единственное: он среднего роста и среднего телосложения. Но четверо из нашей компании преследуют его верхом. Без сомнения, они уже волокут его сюда, пока мы здесь разговариваем.

Тейлор вздохнул. Эти четверо обнаружат, что они не готовы к такого рода охоте.

В этот момент из горла Пейла раздался громкий булькающий звук, и его тело содрогнулось в конвульсии.

Охотник покачал головой.

— Кровотечение остановлено. Что еще мы можем сделать сейчас?..

— Он давится! — закричал Тейлор. — Откройте ему рот!

Охотник разжал генералу челюсти и сунул два пальца ему в горло. Через секунду он вытащил их, и конвульсии Пейла прекратились. Тело генерала обмякло, и дыхание стало легче, он тихо лежал на залитом солнцем лугу.

Охотник открыл ладонь, чтобы продемонстрировать свою добычу.

Новенькая, только что отчеканенная золотая монета.

— Вот так всегда с вашими планами, — расхохотался Хейн, разгоряченный успехом и веридином. Он прямо в башмаках рухнул на кровать в комнате дешевого постоялого двора, где они остановились, и закинул руки за голову. Старая свинья была уже на ногах и даже в экипаже к тому времени, как я добрался до его поместья.

Мадх нахмурился.

— Мне это не нравится. Пейл редко изменяет своим привычкам.

— Расслабься, — фыркнул Хейн. — Как я тебе уже сказал, я добыл Фразу и оставил старую вонючку валяться кверху брюхом в лесу.

— Что именно произошло? — спросил Мадх уже не в первый раз. Как всегда, получить от Хейна информацию, а не просто самодовольную констатацию успеха, было нелегким делом. Он отодвинул свой стул поглубже в тень и закрыл глаза.

— Дуэль, — давился от хохота Хейн. — Поединок чести. Если не считать того, что наш покладистый генерал не слишком надежен насчет чести. Он оставил одного из своих людей в лесу с пращей, просто на случай, если для него дуэль обернется к худшему. И правильно сделал. Пейл совершенно не умеет сражаться на мечах. Его могли убить раньше, чем я успел бы добраться до него.

— С кем мог драться Пейл? — размышлял встревоженный Мадх. — Опиши его противника.

Хейн вздохнул. Ему уже осточертели утомительные расспросы своего работодателя. Но он к этому времени уже достаточно хорошо изучил Мадха и понимал, что тот не оставит его в покое, пока не получит все нужные ему ответы.

— Примерно моего роста, как мне показалось. Иссиня-черные волосы, атлетическое сложение. Красивый малый, думаю, принадлежит к одной из этих старых аристократических семей Прандиса. И еще у него интересный меч — на нем написана куча имен. Мне следовало прихватить его, — добавил убийца через секунду с ноткой сожаления.

Когда Хейн закончил описание, Мадх в гневе вскочил на ноги.

— Ты болван! — зашипел он, хватая Хейна за воротник и сдергивая с кровати. Хейн мгновенно отреагировал, нацелив правый кулак в живот Мадха, но тот успел схватить убийцу за запястья. Хейн не ожидал такой силы в этом тщедушном человечке.

— Ты знаешь, с кем дрался Пейл? — тихо спросил Мадх, отчетливо выговаривая каждый слог, не в силах скрыть отвращение. Разъяренное лицо Мадха находилось в миллиметре от лица Хейна, и убийца почувствовал кислый запах каких-то семян, которые Мадх постоянно жевал. — Ты только что описал Тейлора Эша, нынешнего министра разведки. Идиот! Единственная оставшаяся Фраза хранится разведкой, Эш был у тебя под носом, и ты дал ему уйти. Сейчас мы бы уже могли быть на пути к Тирсусу!

Хейн позволил себе расслабиться, и ухмылка медленно расползлась по его лицу. Мадх был не первым высокомерным работодателем, с которым ему пришлось столкнуться, и он обнаружил, что лучше всего в подобной ситуации отвечать резко.

— Напоминаю тебе, чужестранец, что мне платят только за то, чтобы убивать их. Это твоя работа — находить жертвы. Или я должен укокошить весь Чалдис и оставить тебя среди трупов разбираться, кого именно ты ищешь?

Мадх отпустил запястья Хейна и толкнул его обратно на кровать. Как ни неприятно это признавать, но убийца прав.

— Кстати, где Эстон? — продолжал Хейн, нажимая на то, что он считал выигрышным пунктом. — Ты пообещал найти его еще несколько дней назад.

На хмуром лице Мадха явственно читалось раздражение.

— Судя по всему, этот человек исчез с лица земли.

— Никто так просто не исчезает. Где ты его искал?

— Искал? — Мадх горько рассмеялся. — Я ищу там, где могут видеть немногие.

Хейн заерзал на своей кровати. Он ненавидел привычку маленького чужеземца изъясняться посредством зловещих намеков, исполненных неясного, скрытого смысла.

— Разговаривай на доступном мне языке, черт побери.

Мадх откинул со лба длинные черные волосы и заглянул в остекленевшие от веридина глаза Хейна.

— Ты бы хотел заглянуть туда, куда заглядываю я? — язвительно спросил Мадх, однако после паузы добавил: — Но может быть, мне стоит снова попытаться.

Он вытащил из-под старой, колченогой кровати свой тюк и порылся внутри. Через секунду он достал оттуда плоскую чашу и маленькую шкатулку, оба предмета были сделаны из красновато-коричневого дерева.

— Подай кувшин, — распорядился он.

Хейн неохотно протянул ему кувшин с водой, стоявший на тумбочке у кровати. Мадх наполнил чашу до половины и отставил кувшин. Затем он очень осторожно открыл латунную защелку шкатулки и поднял крышку. Внутри шкатулка была обита черным бархатом, на его фоне трудно было различить темный предмет, лежавший на дне. Хейн наклонился поближе и увидел деревянный шарик размером с грецкий орех, из которого торчало бесчисленное множество острых, как иголки, деревянных шипов.

— Что это? — спросил Хейн почти против воли. Чем меньше он знает о магических делишках Мадха, тем ему лучше.

Мадх устремил взгляд на наемника, в прищуренных глазах чужестранца разгорался темный огонь.

— Это корень каханес, и, должен заметить, он ничуть не похож на другие корни. Каханес — это черное изогнутое дерево, растущее только в топях севернее залива Бисмет. Каханес ниже других болотных деревьев, так что свет солнца до него не доходит. Поэтому он должен вытягивать свою пищу из земли. Эти наросты образуются на корнях, сразу под верхним слоем болотной жижи. Шипы содержат чрезвычайно сильный яд. Паралич наступает мгновенно, но смерть приходит медленно и крайне болезненно. Трупы обеспечивают деревья питанием.

— Очаровательно, — попытался усмехнуться Хейн, с трудом изображая беззаботность в жалкой попытке сохранить присутствие духа. — И для чего тебе понадобилась такая штучка?

Мадх скривил тонкие губы в подобии безрадостной улыбки. Не говоря ни слова, он перевернул коробочку, и корень каханес упал на его раскрытую ладонь.

— Какого черта?.. — вскрикнул Хейн, отскакивая назад. При более ярком свете он разглядел отравленные острия шипов, которые спокойно лежали на мозолистой ладони Мадха. Под тяжестью шипов там, где они соприкасались с ладонью его нанимателя, образовались крохотные углубления, но колючки не проткнули кожу. — Не стоит так шутить, — продолжал Хейн. — Можешь кончать жизнь самоубийством сколько влезет, но не раньше, чем мои услуги будут оплачены.

— Кончать самоубийством? — переспросил Мадх, явно развеселившись, — Ну нет, дело отнюдь не в этом.

И он крепко сжал смертоносный корень в ладони. Хейн сделал шаг вперед, но было уже слишком поздно что-либо предпринимать. Осознав это, убийца расслабился и принялся изучать своего нанимателя глазами профессионала. Смерть была тем полем, по которому Хейну частенько приходилось хаживать, но всегда имеется нечто новое, представляющее немалый интерес для настоящего знатока. Он с любопытством наблюдал, как тело Мадха внезапно задергалось в конвульсиях, а затем так же внезапно словно бы окостенело, его челюсти сжались, исторгнув долгий мучительный вздох.

Между пальцев Мадха показалась кровь, она скапливалась в сжатом кулаке и стекала в чашу.

Хейн оглянулся, раздумывая, как поступить. Сама по себе смерть Мадха не беспокоила его — наемнику никогда не нравился маленький таинственный чужестранец, — но тот задолжал ему существенную часть денег, обещая расплатиться сразу по приезде в Тирсус. Если Мадх сейчас умрет, Хейн потеряет целое состояние.

Убийца знал нескольких докторов в Прандисе, но ни один из них не умел лечить от яда, который можно найти только где-то в сердце континента. Может быть, какой-нибудь волшебник…

Отвратительный, какой-то придушенный звук вырвался из горла Мадха. Агония. Ни доктор, ни маг уже не помогут.

Однако этот звук продолжался гораздо дольше, чем любой предсмертный хрип, который Хейну доводилось слышать, а уж лысый убийца слышал их столько, что мог бы дирижировать сочиненной из них симфонией. Со временем горловые звуки стали более разборчивыми, и Хейн сообразил, что это вовсе не предсмертные хрипы.

Мадх говорил.

Конечно, если это можно было назвать речью, слишком уж сильно раздававшиеся звуки отличались от имеющихся в любом языке, когда-либо слышанном Хейном. Поглощенный диковинным зрелищем, он смотрел, как сведенные лицевые мускулы Мадха медленно расслабляются. Веки маленького человека затрепетали и открылись, но взгляд все еще бессмысленно блуждал по комнате. Все слова теперь звучали громко и отчетливо, но от этого более понятными или хотя бы знакомыми они не стали. Голова Мадха медленно качнулась вперед, склонившись к чаше, стоявшей на полу.

В нее упало всего несколько капель крови, но они быстро распространились по поверхности, будто бы заражая чистую воду вокруг себя. Через несколько секунд содержимое чаши приобрело темно-алый цвет. По мере того как Мадх продолжал свою мучительную речь, где-то на дне чаши стали образовываться пузырьки, постепенно увеличивавшиеся в размерах. Вскоре вся поверхность бурлила, и жидкость едва не выплескивалась через край. Наконец Мадх произнес два слова, которые Хейн понял: «Бэрр Эстон». Взбаламученная жидкость мгновенно превратилась в темную гладкую поверхность. «Бэрр Эстон!» — яростно повторил Мадх, но ничего не произошло. Плечи человека сгорбились, а глаза вновь приобрели обычное проницательное выражение.

— Видишь, — сказал он, и его голос опять звучал совершенно естественно, — старик защищен. Каким-то образом он закрылся от моих поисков.

Хейн вдруг почувствовал, что пытается подавить внутреннюю дрожь. Сперва Тарем Селод, теперь Мадх… Наблюдая за чьей-то смертью, Хейн уже больше не рассчитывал вновь побеседовать с этим человеком. Легкая непринужденность Мадха страшно нервировала его, и Хейн решил, что лучше никогда не становиться мишенью поисков Мадха.

С другой стороны, Бэрр Эстон как-то сумел оградить себя от таинственных попыток Мадха его обнаружить.

— Я думал, что Эстон был министром разведки, — заметил Хейн, — а вовсе не магом.

— Он действительно не маг, — согласился Мадх, его рука медленно разжалась, и корень каханес снова упал в шкатулку. — Но у него, надо полагать, имеется по-настоящему могущественный помощник. Это гадание довольно дорогая штука, и от нее нелегко защититься. Но Эстон — жилистый старый черт, и придется затратить немало усилий, чтобы его обнаружить. Было бы гораздо проще взять Эша сегодня утром, когда никто этого не ожидал.

— Возможно, это и сейчас проще. Этот Эш, где он сейчас?

— Это совершенно не важно, — ответил Мадх. — Если допустить, что ты не убил его выстрелом из пращи, он очнулся рядом с мертвым коллегой. До сегодняшнего дня мы охотились только на отставных министров. Теперь, когда мы покусились на действующего, все силы Чалдиса будут брошены на защиту Совета. Я удивлюсь, если весь Национальный отдел таинственного не соберется, чтобы оградить членов Совета. — Мадх сделал паузу и нахмурился. — Боюсь, я ошибся в своих расчетах. Стоило нам протянуть руку к Совету, и они стали для нас недосягаемы. Как это ни сложно, мы должны найти Эстона.

— И как ты предполагаешь это сделать?

— Завтра утром я вплотную займусь его поисками, — пообещал маленький чужеземец.

Если бы Мадх потрудился сконцентрировать свою таинственную энергию на Тейлоре Эше, то смог бы обнаружить, что тот отнюдь не укрылся в какой-нибудь из цитаделей Совета, окруженный солдатами и магами, а скачет верхом, низко пригнувшись к шее Кристалла. Тейлор оставался на Ястребиных высотах ровно до того момента, когда стало ясно, что Амет Пейл не скоро придет в сознание. Похоже, он останется в живых, но вернется ли к нему здоровье, пока неясно. Эш сомневался, что человек, выдержавший такую пытку, может сохранить здравый рассудок.

По непонятной причине Тейлор ощущал себя обманутым. Он уже приготовился свершить возмездие, но убийца опередил его. Теперь сильнее чем когда-либо Тейлор чувствовал, что они с убийцей стали в некотором роде соперниками, стремящимися опередить друг друга в достижении одной и той же цели. Это была гонка, в которой Тейлор отчаянно хотел победить, но в нем росла уверенность, что он дал своему сопернику опасное преимущество.

Правда, нападение на Пейла поведало Тейлору о многом. Во-первых, это означало, что герцог Каладор избежал не только людей Пейла, но и рук таинственного убийцы. Во-вторых, вместо того чтобы преследовать Каладора, убийца предпочел изменить свою тактику и напасть на действующего министра. А из этого следовало сразу несколько выводов. Для начала здесь заключался намек на определенную ограниченность возможностей противника, то есть либо его силы сосредоточены в Прандисе, что мешало выследить герцога вдали от столицы, либо время поджимало и не позволяло устраивать длительную погоню. Более того, это совершенно недвусмысленно говорило Тейлору о том, что миссия убийцы завершена или почти завершена. Покушение на Пейла наверняка заставит Совет консолидировать все силы, а этого противнику следовало избегать до последней минуты.

Когда Кристалл застучал копытами по маленькому деревянному мостику в тихом предместье Прандиса, Тейлор попытался отрешиться от головной боли, в сотый раз занявшись арифметическими подсчетами. Элл, Лофт и его отец мертвы, что составляет ровно половину от целого. Пейл, хотя он, возможно, выживет, наверняка выдал свою Фразу. Убийца вряд ли затолкал бы ему в глотку монету, если бы ждал, что Пейл заговорит. Значит, четверо. Ситуация с Таремом Селодом оставалась неясной. На агентов Тейлора, охранявших чародея, напали, и это означает, что на старого мага тоже совершили покушение. С другой стороны, никаких тел найдено не было — ни Селода, ни убийцы. Возможно, экс-министра просто не было дома, хотя люди Тейлора клятвенно утверждали обратное. И все-таки, если старый волшебник был там, отчего общая схема нарушена? Почему нет тел? Не имея очевидного решения, Тейлор считал, что следует допустить самое худшее.

Последним неизвестным элементом в этом уравнении стал Бэрр Эстон, его дорогой старый учитель. Эстон, умудренный таким опытом, каким может обладать только искусный шпион, несмотря на все усилия разведки, смог исчезнуть бесследно. В таком случае, возможно, ему удалось обмануть и убийцу тоже? На протяжении всех этих нервных недель Тейлор лелеял надежду, что Эстон остается их последним шансом: не важно, сколько других министров погибнет, Эстон останется в живых.

Теперь же сердце Тейлора заныло от мысли, что, скорее всего, Бэрр Эстон мертв. Как иначе объяснить простой и непреложный факт: убийца пытал Амета Пейла, дабы получить его Фразу, и не тронул его? Тейлор прекрасно понимал, что, если Эстона невозможно найти, мишенью становится он.

И вот он здесь, лежит на траве рядом с Пейлом, удобная двойная цель для кровавой работы убийцы… и тем не менее он невредим.

Нет, Бэрр Эстон погиб.

И все же оставалась единственная возможность, какой бы неправдоподобной она ни казалась. А вдруг охотники спугнули убийцу как раз в тот момент, когда он покончил с Пейлом и собирался заняться Тейлором? Лишь в этом случае оставался шанс увидеть Эстона в живых, но Тейлор был далек от того, чтобы питать столь неоправданный оптимизм. «Учитель непременно выругал бы меня за это», — подумал он мрачно. Сколько раз старик читал ему лекции об опасности оптимизма и самонадеянности? Обольщаться пустой надеждой означало становиться небрежным, искажать факты, тогда как перед разведкой стоит задача добывать их. «Надейся на лучшее, — поучал Эстон, — но всегда готовься к худшему».

Вот Тейлор и готовился. При самом удачном раскладе два министра сумели ускользнуть из лап противника, а пока не хватает хотя бы одной Фразы, все остальные бесполезны.

Тейлор гнал Кристалла по едва заметной грязной тропинке, пробираясь сквозь густые заросли, и ни на секунду не забывал, насколько высока вероятность того, что убийца в данный момент скачет к границе Чалдиса, имея в своем распоряжении все Фразы. И если это так, весь мир вскоре содрогнется от ужаса.

Значит, у Тейлора не оставалось выбора.

Узкая тропинка привела к небольшой поляне, на дальнем конце которой стоял старый коттедж. Идиллически уединенное место, прекрасное противоядие от всех интриг и сложностей работы его владельца.

Тейлор остановил Кристалла у порога и соскочил на землю. Однако прежде чем он успел взяться за до блеска начищенный дверной молоток, дверь распахнулась. Одетый в халат и шлепанцы, но с обнаженным мечом в руках, из коттеджа вышел невысокий светловолосый человек. Взгляд ясных зеленых глаз устремился на рану на виске Тейлора.

— Что с вами случилось? — вместо приветствия спросил Джин Аннард.

Тейлор предпочел не отвечать и потому сразу изменил тему разговора.

— Извините, что беспокою вас спозаранку, Джин, но к этому времени вам в любом случае следовало бы быть одетым.

Заместитель министра разведки пожал плечами.

— Елена Имбресс явилась более часа назад и буквально вытащила меня из постели. Ей ужасно хотелось пожаловаться, так что она просто не дала мне одеться. Я едва успел кое-как ее успокоить, надеясь наконец привести себя в порядок и позавтракать, но тут появились вы. Боюсь, ваш приезд заставит ее начать все сначала.

— Вы чертовски правы, так оно и будет. — Тейлор поднял глаза и встретился взглядом с маячившей в глубине дверного проема разъяренной Еленой Имбресс. Правда, стоило ей увидеть фиолетовый синяк на виске Тейлора, как гнев ее чуть поутих.

— Что с вами случилось? — спросила она.

— Он не хочет отвечать на этот вопрос, — объяснил ей Аннард.

— А-а, — откликнулась Имбресс, кивая головой, словно этого было вполне достаточно.

— Так что, полагаю, — продолжал Аннард, — мы никогда не узнаем, удалось ли ему прикончить нашего слабоумного министра войны.

Аннард тут же пожалел о своем тоне, когда увидел, как потемнело лицо Тейлора.

— Я бы мог, — вздохнул министр разведки, прислоняясь головой к дверному косяку. — Вот только саму по себе идею нельзя назвать блестящей.

— Трудно переоценить облегчение, которое испытала бы наша несчастная страна, — сказал Джин очень тихо.

— Возможно, — Тейлор был не в настроении спорить. — Но откуда, черт возьми, вы узнали, что я собираюсь драться с Пейлом на дуэли?

— Я все-таки являюсь заместителем министра, обладающего самой лучшей разведывательной сетью на всем континенте, — ответил Джин шутливо-обиженным тоном. — Хотя, если учесть то, как вы вчера ворвались в кабинет Пейла, вряд ли вас сильно беспокоили соображения секретности.

От этих слов Тейлор почти улыбнулся.

— Ну, если вам еще не предоставили полный отчет обо всех событиях, знайте, что Йола получала от Пейла жалованье и кое-что еще от него же, прямо на его письменном столе. Ее нельзя допускать в нашу контору ни при каких обстоятельствах. Если она захочет забрать свои личные вещи, соберите их сами и отдайте.

Услышав эту новость, Имбресс проскользнула мимо Аннарда на газон. В глазах у нее появилось опасное выражение.

— Если вы считаете, что она представляет собой хоть малейшую угрозу… ну, позиция нашего министерства по этому поводу совершенно ясна, и все поступающие к нам на работу ставятся об этом в известность. Она должна знать, чего ей следует ожидать.

Тейлор вздохнул и покачал головой.

— Какой бы вред она ни причинила, дело уже сделано. Оставьте ее в покое, у нас появились более неотложные проблемы. Видите ли, я не успел добраться до Пейла.

В первый раз за все утро Аннард недоуменно наморщил лоб.

— Это сделал убийца, — закончил Тейлор.

— О господи, — пробормотал Аннард, мысленно пробегаясь по списку. Пейл мог быть последним.

— Вот именно. Так что у всех нас хватит работы, и срочной. Для начала необходимо поставить всех на ноги в поисках Эстона. Если он еще жив, мы должны найти его раньше, чем это сделает убийца, а если мертв, надо найти его тело. Мы должны точно знать, что они получили и что им еще нужно.

— А если мы найдем его?.. — медленно спросил Аннард.

— Схема та же, — твердо ответил Тейлор. — Мы не собираемся убивать стариков ни при каких обстоятельствах. Если вы найдете Эстона, пусть о нем позаботится Орбис Тейл. Пусть упрячет его в самые глубокие подземелья своего ордена и охраняет как зеницу ока.

Имбресс фыркнула и бросила на Тейлора кислый взгляд.

— Полагаю, на месте Эстона я бы предпочла, чтобы меня убили.

— Послушай, Елена, Тейл, возможно, и не самый гостеприимный хозяин в Чалдисе, но он — лучшая гарантия безопасности, имеющаяся в нашем распоряжении. Слава богу, мы сумели сохранить хорошие отношения с магами. Национальный магический орден — единственный независимый источник власти, могущий соперничать с армией, а мы знаем, что сделает армия, если найдет любого из экс-министров.

— Если они выступят так же ловко, как с Каладорами, то нам не о чем беспокоиться, — пробормотала Имбресс. — Единственное, что удалось исполнить Амету Пейлу на севере, — это начать выплачивать пособия вдовам.

Тейлор нахмурился.

— В этом деле многие выступили более чем ловко, включая и нас с вами. Пора положить конец затянувшемуся кризису. Например, Елена, если бы вы не втянули во все это Брента Каррельяна?..

Губы Имбресс искривились от отвращения.

— В таком случае я смело могу переложить вину на вас. О чем вы вообще думали, обращаясь к Каррельяну? Этот человек — шовинист, он безответственный, эгоцентричный, невыносимый в работе ублюдок, — голос молодой женщины сорвался в крик, глаза метали молнии. — И я могу сказать вам прямо сейчас: он не в состоянии помочь нам найти убийцу. Я сомневаюсь, что он способен найти свои башмаки, если дворецкий не поставит их перед его носом…

Даже для Имбресс такой взрыв ярости был нехарактерен. Пока Елена продолжала свою тираду, Тейлор вопросительно взглянул на Аннарда.

— Он привел ее сегодня утром в бордель, — объяснил Аннард как можно тише. Но по-видимому, голос Аннарда все равно прозвучал достаточно громко, и Елена окинула говорившего внимательным взглядом. Тейлору повезло, он успел убрать с лица улыбку.

— Елена, — Тейлор стал абсолютно серьезен, — учитывая нынешние обстоятельства, вы можете забыть о Каррельяне. Даже захоти он помочь, теперь уже слишком поздно. Убийца, возможно, выполнил свою миссию. Я хочу, чтобы лично вы возглавили поиски Эстона. У меня возникла пара новых идей насчет его убежища, если допустить, что он жив, и я бы хотел начать их проверку немедленно. Занимайтесь этим, если не получите какой-нибудь информации о самом убийце. Если же вы ее получите, то вы — оперативник и знаете, как взяться за дело. Выследите этого подонка, куда бы он ни отправился и чего бы это ни стоило.

Имбресс кивнула и послала короткую благодарную улыбку своему начальнику. Аннард, однако, не ощутил ни малейшего облегчения, выслушав инструкции Тейлора. Он уже начал подозревать, к чему все идет.

— Мне представляется, — заметил он с подозрением, — что вы готовите нас к жуткому количеству непредвиденных обстоятельств. Почему бы это?

Тейлор повернулся к своему заместителю и чуть заметно улыбнулся.

— От вас ничего не скроешь, верно, Джин?

— Когда вам удастся это сделать, можете понизить меня в должности.

— Кстати о должности, — кивнул Тейлор. — Для вас у меня тоже есть задание. Я хочу, чтобы большая часть наших сил сосредоточилась на Индоре. Парф Найджер убит на дуэли… Похоже, чалдианские хранители Фраз оказались не единственными, кого в последнее время преследуют несчастья. Возможно, это совпадение, но я бы не стал держать на это пари. Продолжайте пристально наблюдать за другими парфами и за дворцом. Потратьте на это целый бюджет, если возникнет необходимость, но мы должны знать, что происходит у наших соседей.

— А где будете находиться вы, — спросил Аннард, бросив тревожный взгляд на полные седельные сумки, притороченные к седлу Кристалла, — пока мы займемся выполнением ваших поручений?

— Я отправляюсь туда, где от меня будет больше пользы, — тихо ответил Тейлор. — Пора появиться на поле боя.

Глава 12

Лориаль лежала без сна, глядя, как свет неяркого утреннего солнца просачивается сквозь занавески и окрашивает комнату мягкими пастельными тонами. Она почувствовала, как Брент шевельнулся рядом с ней, но еще с минуту лежала неподвижно, не желая его беспокоить. Он проспал всего два часа. Пусть поспит еще немного. Утро было благоприятным временем для любовных игр, а она, без ложной скромности, могла назвать себя неплохим игроком. Многим мужчинам требуется определенное время, чтобы полностью проснуться, и Лориаль умела использовать эти моменты перехода от сна к яви наилучшим образом. Но Брент проснулся не так, как это делает большинство мужчин. Вместо того чтобы медленно выплывать из глубин сна к полному осознанию действительности, он резко открыл глаза и вскочил с постели, аккуратно разомкнув объятия Лориаль. Она затрепетала ресницами, деликатно зевнула, облизнув губки, но все это нисколько не заинтересовало Брента, который немедленно устремился к окну. Он уже собирался резко раздвинуть занавеси и тут внезапно остановился.

Пальцы Брента вцепились в простую белую ткань, нерешительно теребя ее.

— Знаешь, мы можем попробовать снова, — предложила Лориаль мягко, хотя и понимала, что он уже перестал обращать на нее какое-либо внимание.

— Мне нужно идти, — хрипло ответил Брент. Он еще секунду постоял у окна, затем резко убрал руку от занавеси, словно опасаясь того, что мог бы увидеть, отдернув ее. Или как будто уже знал, что он увидит.

Лориаль призывно выгнула спину и заставила себя улыбнуться.

— Ты был вымотан прошлой ночью, но несколько часов сна могут сотворить настоящие чудеса. — Она вытянула руку и легким движением погладила его по животу. — Мне бы действительно этого хотелось, — добавила она чуть более настойчиво.

Но Брент начал молча одеваться, словно в комнате, кроме него, никого не было. Лориаль опасалась того, что обязательно последует, как только отчет о ее бесплодных стараниях дойдет до Силены. Сейчас Брент выглядел еще менее любезным, чем несколькими часами ранее, и Лориаль не сомневалась, что он пожалуется мадам, которая ошибочно полагала, будто в таких случаях всегда виновата женщина.

Поскольку покупателем является мужчина.

Взявшись за ручку двери, Брент неожиданно обернулся, и его жесткий взгляд, метнувшись через всю ставшую вдруг тусклой и унылой комнату, встретился со взглядом Лориаль. Девушка поспешно натянула на грудь простыню, испуганная выражением его глаз.

— Тебе нравится твоя работа? — резко спросил он и затем добавил так, словно вопрос нуждался в уточнении: — Нравится быть шлюхой?

Лориаль моргнула, удивленная вопросом. Неужели эти его жалкие попытки прошлой ночью?.. Но еще и ожидать комплиментов — это уже верх лицемерия.

— Считается, что женщины становятся шлюхами… ну, по необходимости, продолжал Брент. — Что вы занимаетесь этим только до тех пор, пока не скопите достаточно, чтобы начать свое дело, найти мужа, стать респектабельной…

Респектабельной. До чего странно он произнес это слово. Лориаль натянула простыню до шеи, изумленная тем, как этот человек продолжал громоздить одну жестокость на другую.

— Тебе нравится быть шлюхой? — повторил он свой вопрос, и его голос звучал весьма настойчиво.

«А пошел он к дьяволу, — подумала Лориаль. — И Силена туда же, если он отправится жаловаться старой ведьме». Силена, конечно, могла до определенной степени отравить ей жизнь. Но, в конце концов, в Прандисе имелись другие бордели и другие мадам. А мужчины отличаются друг от друга только размерами кошелька.

— Нет, — ответила она негромко, но твердо, и ее голос в прохладном утреннем воздухе прозвучал неожиданно резко. — Нет, мне это вовсе не нравится.

Брови Брента чуть-чуть приподнялись, но Лориаль не поняла, что означает выражение его лица.

— Однажды ты можешь обнаружить, что тебе этого недостает, — сказал он. — Хотя такое и кажется сейчас невозможным. И не потому, что ты получаешь от этого удовольствие в данный момент, или будешь получать когда-либо, или с удовольствием станешь вспоминать о прежних днях. Просто нам часто недостает того, чем мы занимались безумно долго, настолько долго, что невозможным кажется все остальное.

С этим словами он ушел.

Дверь захлопнулась. Лориаль ощутила, как легкий порыв ветерка взметнул ее рыжие волосы. А затем она опять легла, спрятала голову под подушку и погрузилась в горестные размышления о тех деньгах, которые, должно быть, есть у Брента, несмотря на его простую одежду и грубые манеры, и которые позволили ему вот так вылететь из комнаты, оставив ее одну, в холодной постели, еще на несколько бессонных часов.

Брент покинул хорошо знакомые коридор, куда выходили двери спален, и наполненный произведениями искусства холл и, преодолев череду узких проходов, оказался в задней части здания. Люди его профессии быстро развивали в себе определенное архитектурное чутье, позволявшее им видеть расположение внутренних комнат относительно наружных стен. Для вора наличие или отсутствие этого навыка часто определяло разницу между богатством и тюремной решеткой.

Брент удивился, до чего легко, оказывается, вернуться на старую наезженную колею. И, как ни странно, сейчас он ощущал себя гораздо лучше, чем когда зря растрачивал свои дни в каменном особняке, корпя над финансовыми отчетами служащих. Однако лучше — это еще не означает, что хорошо.

Он открыл дверь в маленькую кладовую, где хранилось белье, мыло и прочие самые разнообразные предметы, без которых нельзя было обойтись в той конкретной области торговли, коей занималась Силена, и шагнул к небольшому окну в дальней стене. В поле зрения никого не было. Окно открылось почти бесшумно, и Брент начал протискиваться наружу. Прошло много лет с тех пор, как ему приходилось тайком уходить от женщины, и еще больше лет с тех пор, как он должен был скрываться с места преступления, поэтому Брент весьма осторожно спускался по, казалось бы, совершенно гладкой стене из песчаника. Но, несмотря на прошедшие годы, кончики его пальцев помнили, как нащупывать трещины в камнях, а тело безошибочно находило точки опоры, и через несколько секунд Брент уже находился в саду. Он помедлил, стоя между скамьями и рододендронами, прикидывая, как ему поступить.

Он почему-то не сомневался, что Елена Имбресс по-прежнему ожидает его на газоне перед парадным входом, неподвижная, словно статуя. Брент полностью отдавал себе отчет в том, что именно Имбресс является причиной его все ухудшавшегося настроения. Уж слишком открыто она презирала его и как вора, и как промышленника. Брент подозревал, что он и сам где-то в глубине души разделяет ее мнение, и в этом-то заключалась основная проблема. Бывший взломщик понимал, когда дело с расследованием убийств завершится, он просто не сможет продолжать уединенную жизнь в своем особняке. Равно как не получится вновь вернуться к шпионской деятельности. Открывать чужие секреты по-прежнему казалось весьма заманчивым, но вот содержание этих секретов… В его подвале и так уже было замуровано достаточно папок, достаточно зла и беззакония.

Брент вздохнул и задумчиво посмотрел на конюшни. Невозможно вывести лошадь так, чтобы Имбресс не догадалась о его очередной попытке сбежать, если, конечно, она все еще караулит его, поэтому он оставил животное в подарок Силене и скользнул в беседку за домом. До его поместья оставалось не меньше десяти миль, а пешком это добрых три часа. Но поскольку Брент шел один, ему не нужно было торопиться.

Склонившись над большим оловянным корытом для стирки, Масия напевала мотив, который слышала от своей матери, когда та стирала одежду. Тонкая хлопчатобумажная ткань ее платья не мешала Карну наблюдать за игрой ее мышц, он с восхищением смотрел на напряженную линию шеи, казавшуюся сейчас особенно беззащитной, поскольку обычно закрывавшие ее густые каштановые волосы были стянуты в тугой узел на затылке. Дом Эстона подождет, решил он, по крайней мере какое-то время. Он тихо пересек комнату и остановился в нескольких дюймах позади Масии, вдыхая умиротворяющую смесь запахов: мыла от постиранного белья и хны от ее волос. Внезапно он резко обнял ее и крепко прижал к себе.

Масия вскрикнула и, отпрянув, выплеснула воду из корыта на свои фартук и платье. Затем она узнала огромные волосатые руки, обхватившие ее, и изогнулась в объятиях Карна.

Он наклонился к ее губам, но был награжден лишь очень легким поцелуем. Больше того, Масия уперлась обеими руками ему в грудь и твердо отодвинула своего возлюбленного.

— Я же просила не отвлекать меня во время работы, — упрекнула она его и, хмурясь, взглянула на дорожку мыльной пены, поднимавшуюся от пальцев до локтей. — Только посмотри на меня.

Бросив острый взгляд на Карна, она взяла полотенце и промокнула мокрое пятно, расползавшееся по животу.

— Безнадежно, — пробормотала она, бросая полотенце на стол. — Мне придется переодеваться.

Карн улыбнулся и пожал плечами.

— Извини, но я ничего не мог с собой поделать. Ты выглядела совершенно неотразимо.

Она снова схватила полотенце, на этот раз чтобы бросить в него.

— Лжец! И, кстати, что ты тут делаешь так рано, когда еще даже не рассвело как следует?

Карн поймал полотенце, аккуратно свернул его и отложил в сторону.

— У меня сегодня кое-какие дела в городе, и я проезжал мимо твоего дома.

— Интересно, что это за дела, если из-за них ты выглядишь как кот, который только что набил пузо воробьями?

Карн замялся. Он понимал, что действительно выглядит не так, как обычно, возбужденный предстоящим приключением. Но разве можно признаться Масии в истинной сути предстоящего «дела», заключающегося в том, чтобы вломиться в чужой дом?

Вместо этого он сказал Масии, что кое-какие старые враги Брента в правительстве опять доставляют ему неприятности. Он никогда не говорил женщине, чем они когда-то зарабатывали на жизнь, но у нее было ощущение, что в его биографии имелись страницы, недостойные уважения.

— А почему, — спросила она с ноткой подозрения в голосе, — возможные неприятности заставляют тебя ухмыляться?

— Это весьма полезный пинок в задницу, — ответил он, подмигнув ей в ответ на возмущенный взгляд, которым она отреагировала на его реплику. Из-за этого Брент сейчас выглядит таким, каким я его не видел уже много лет, — как будто у него наконец появилось настоящее дело, кроме как сидеть и наблюдать за ростом банковского счета. Тебе бы следовало познакомиться с ним именно теперь, когда он снова похож на самого себя. Масия, а почему бы тебе не прийти к нам сегодня вечером…

— Только если у вас есть что постирать, — отрезала она.

Карн покачал головой и обнял женщину за плечи, глядя ей прямо в глаза. Если бы в его словах, думал он, была такая же сила, как в его руках…

— Ну, просто на несколько минут, — взмолился он. — Я представлю тебя Бренту, а затем мы можем уйти, сходить в театр. В городе сейчас выступает хор из Белфара.

— Мошенник, — засмеялась она, игриво хлопнув его по руке. Масия очень любила хоровое пение, и Карн прекрасно научился это использовать. К тому же газеты писали, что Белфарский хор действительно великолепен.

— Для меня это так много значит, — продолжал уговаривать Карн своим низким, рокочущим голосом. — Увидеть двух людей, которых я люблю, под одной крышей… пусть даже на пять минут.

Как она могла устоять против такой просьбы… или против молчаливого зова его глаз? Масия повернула голову и с тоской посмотрела на корыто, думая о том, что ей нечего надеть.

— Так я никогда не успею закончить работу вовремя, — пожаловалась она.

Лицо Карна засияло.

— Значит, ты придешь? Замечательно!

Он снова схватил и сжал Масию в своих медвежьих объятиях, чувствуя, как на животе, в том месте, где его касалось ее промокшее платье, расползается влажное пятно.

Карн поставил женщину на ноги и ухмыльнулся.

— А теперь мы должны вытряхнуть тебя из этого платья, пока ты не простудилась.

Но прежде чем он успел заметить, откуда она взяла ее, он обнаружил в руке Масии деревянную ложку, и та с огромной скоростью приближалась прямо к его заду.

— Вон! — Она ощутила изрядное удовольствие, когда ложка достигла цели. — Мне надо работать!

— Но ты придешь сегодня вечером?

— Вон! — повторила она, снова взмахнув ложкой, и со смехом погнала его к двери.

— Я пришлю за тобой экипаж, — крикнул Карн, пытаясь защититься от ложки, и выскочил наружу, в рассветное утро. — До вечера!

Резиденция Бэрра Эстона представляла собой скромный небольшой дом, расположенный неподалеку от Башни Совета. Карн решил, что этот дом как раз такого рода, мимо которого можно проходить каждый день в течение многих лет и потом так и не вспомнить, как он выглядит. Бывший грабитель остановился на противоположной стороне улицы, у табачной лавки, которая была еще закрыта. Он прошелся пару раз мимо витрины, делая вид, что рассматривает выставленные в ней товары. Однако трубки и табак интересовали его гораздо меньше, чем та дымовая завеса, с помощью которой старый министр ухитрился замаскировать свой след.

В потемневшем стекле витрины табачной лавки Карн мог наблюдать за отражением всей улицы за своей спиной. Несколько человек поспешно прошли мимо него, торопясь отпереть свои конторы и начать еще один день, полный стремления к увеличению капитала. Казалось, никто не интересовался тихим коричневым фасадом, за которым еще совсем недавно вел свою тихую жизнь Бэрр Эстон. Карн повернулся и лениво побрел прочь от табачной лавки, перешел улицу и направился к продавцу книгами, взглянув наверх, словно желая определить настроение перистых облаков в небе. Он вновь опустил глаза, убедившись в том, что дождь не пойдет, а заодно и в том, что в окнах соседних домов не было никаких случайных соглядатаев. Очевидно, когда Эстон исчез, правительство решило не продолжать наблюдение за домом — слишком это дорогостоящая вещь. Карн улыбнулся, с удовольствием ощущая, как возвращаются старые привычки, и размышляя над последствиями глупости правительства. Мелочная экономия всегда была основным союзником вора.

Двумя быстрыми прыжками Карн преодолел небольшую лесенку, ведущую к двери Эстона. Массивная фигура и свободное пальто полностью скрыли его действия от любого любопытного, он вставил два тонких металлических щупа в замок и стал шевелить ими, нажимая на штифты. Прошло много времени с тех пор, как Карн последний раз проделывал подобные трюки, и, кроме того, подтвердились его опасения — замки у отставного шефа разведки отличались исключительно высоким качеством. Несколько долгих секунд Карн орудовал своими крошечными отмычками, его щеки и шея начали краснеть. Он очень быстро осознал, что потеря навыков может грозить ему не просто потерей времени, но и немалой опасностью.

Внезапно он почувствовал, как хорошо смазанный язычок замка наконец повернулся, и, быстро нажав на ручку, Карн скользнул внутрь. Работая с Брентом в течение стольких лет, Карн повидал интерьеры домов многих политических деятелей, и если нынешний его чем-то удивил, так это своей простотой. Отделка комнат была именно такой, какую и следовало ожидать в жилье человека высокого ранга — полированные паркетные полы, хрустальные люстры, богато расшитые занавеси, стенные панели красного дерева, — но мебель Эстона выдавала спартанские привычки хозяина. Ничто не привлекало к себе внимания. На самом деле, все казалось таким же старым, как и сам экс-министр: простым, функциональным, надежным. Карн тихо скользил по первому этажу, впитывая детали.

Небольшие портреты друзей и родственников в рамах, геологические диковинки, которые министр, движимый ненасытным любопытством, привез из-за границы, сувениры из разных стран, канделябры (похоже, Эстон избегал электричества), вазы с давно засохшими цветами: Карн рассматривал все в поисках каких-нибудь ключей к характеру владельца, чего-нибудь, что могло бы привести к самому человеку. Но пока все увиденное говорило лишь о преклонном возрасте министра, который, однако, не забыл лучших дней своей молодости. Карн не узнал ничего существенного.

Тщательно изучив первый этаж, он находился в некоторой растерянности. Брент, вероятно, вернется из Каладора сегодня утром, и Карну очень хотелось встретить друга хорошими новостями. Каррельян поставил перед ним простую задачу, он сказал: найди мне старика. Если уж Карну не под силу выполнить даже такое поручение…

Еще через несколько минут Карн поднялся по лестнице, надеясь отыскать что-то полезное в тех комнатах, которые обычно лучше всего демонстрируют характер их владельца, — в спальне и кабинете. Но если спальня Эстона и могла что-то поведать о характере отставного министра, то, видимо, не Карну. Узкая, исключительно твердая кровать занимала центральную часть комнаты, по одну сторону от нее стоял ночной столик, по другую — шкаф. Карн открыл его и его взору предстало огромное количество одежды, большую часть которой составляли строгие серые и коричневые костюмы — обычная униформа типичного чиновника. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как Эстон носил эти костюмы, и из шкафа пахло затхлостью и заброшенностью. Этот запах напомнил Карну о его давно умерших дедушке и бабушке. Он мысленно упрекнул себя за пренебрежение к их могилам. Давно следовало бы съездить в Белфар… Карн вздохнул и опять поглядел на гардероб бывшего министра. Куда бы Эстон ни отправился, он явно не видел необходимости тащить с собой смену одежды. Судя по содержимому шкафа, можно было сказать, что взято из него очень мало. Внизу Карн обнаружил подставку для обуви, заполненную множеством пар приличных туфель, идеально подходящих для чиновника, — коричневых, черных, темно-вишневых. Странным показалось то, что все отделения на полке были заняты. Либо министр бежал босым, либо он взял обувь где-то еще. В любом случае, спальня ничего не поведала Карну о нынешнем местонахождении Эстона, а только это и имело значение.

Вторая дверь вела из спальни в смежный с ней кабинет. Большой письменный стол, стоявший у окна, был неестественно пуст, и быстрый взгляд на камин подсказал Карну причину этого: перед тем как исчезнуть, Эстон обратил в пепел свои копившиеся годами бумаги. Предусмотрительный человек, решил Карн, и, возможно, слишком квалифицированный, чтобы простой вор сумел его найти. Однако Карн напомнил себе, что он — не простой вор. Они с Брентом извлекали секреты из таких темных и хорошо укрытых тайников, что даже их хозяева давно позабыли о них. Он еще никогда не подводил Брента, и сейчас явно не время начинать. Поэтому он повернулся к двум стенам, где на полках стояли книги хозяина. За свою долгую жизнь Эстон прочитал сотни томов. Карн молился, чтобы книги помогли ему прочитать этого человека.

Один ряд полок занимали сборники поэзии и драматические произведения. Карн решил, что вкусы Эстона в данном вопросе, предпочтения, которые он оказывал комедии или трагедии, одам или поэмам, значения не имеют. Поэтому он сосредоточил внимание на полках, где стояли исторические труды, касавшиеся также политики и культуры. Подобная литература человеку в должности Эстона необходима. Книги были расставлены по географическому принципу, а внутри этих разделов — в хронологическом порядке. Глазам старого вора предстала вся мировая история, и ему в самом деле показалось, что искать придется по всему свету.

Удрученный, Карн исследовал оставшиеся ряды полок и обнаружил трактаты по естествознанию, магии и исключительную подборку всех исследований касательно электричества, которые проводились в последние годы. Странно, подумал Карн, что человек, так тщательно изучивший этот предмет, отказался его использовать.

Когда он повернулся, собираясь уходить, его взгляд упал на целый ряд книг по истории, содержащих хроники самого Прандиса. Карн понимал, что это отнюдь не случайность, целых три полки были посвящены истории города. Казалось, данный вопрос представлял особый интерес для владельца библиотеки. Одна группа книг выглядела более старой, более потрепанной, чем остальные, и Карн подверг ее тщательному изучению.

«„Раскопки Атахр Вин“, — прочел Карн. — „Летопись крайн в Восточном Чалдисе“, „Расширенный крайно-чалдианский словарь“».

Прошло много лет с тех пор, как Карн вообще вспоминал о крайн, расе, давно исчезнувшей с лица земли. Раса эта зачахла вскоре после Соглашения, когда их магия и магия всего мира уменьшилась до ее нынешнего состояния. В былые дни высокого волшебства пришло в упадок многое, имевшее ценность для цивилизации, но заключение Соглашения во много раз увеличило размеры потерь. Все существа, зависевшие от свободного потока скрытой энергии Чалдиса, выродились, бежали с глаз человека, вымерли.

Раса крайн не стала исключением. Они всегда держались в стороне от людей, на которых, однако, были очень похожи. В то время как люди строили города на поверхности земли, малочисленные и долго живущие представители расы крайн создали сложную систему подземных пещер, идеально отвечающую их стремлению к обособленности и одиночеству. Таким местом был Атахр Вин, находящийся менее чем в пятнадцати милях от окраин Прандиса. Его совершенно случайно обнаружили университетские археологи около семидесяти лет назад. Это открытие привело тогда в немалое возбуждение жителей столицы. Двое ученых были убиты хитроумными ловушками в первый же день исследовательских работ, но это не обескуражило остальных. Напротив, ловушки убедили всех, что в пещерах спрятаны легендарные сокровища. Огромные толпы собрались у входа в Атахр Вин, ожидая, что им откроются горы золота и драгоценных камней. Однако еще через день разочарованные жители Прандиса отправились по домам. Ученые не обнаружили никаких чудес, кроме холодных непривлекательных помещений, в которых не осталось ни сокровищ, ни каких-либо признаков жизни.

Чувствуя, как растет его любопытство, Карн решил вынуть все книги, связанные с расой крайн. Открыв словарь, он увидел имя, изящно написанное чернилами на форзаце: Вегман Эстон.

Отец министра?

Легкий шорох достиг ушей Карна: это был не тот шорох, который он мог отнести за счет перелистываемых им страниц книги. Очень тихо он положил том на ближайший стол и, вынув из ножен кинжал, спрятанный до этого под пальто, выскользнул из библиотеки. Карн не проверил остальные помещения на втором этаже — ошибка, которую он еще более усугубил слишком долгим пребыванием в одной комнате.

Кроме ванной, здесь имелось еще три гостевых спальни. Каждая была просто меблирована, и, судя по всему, ими долго не пользовались. Конечно, сейчас во всех было пусто и тихо.

Карн вздохнул. Хорошо, что они ушли в отставку, покачал головой бывший грабитель, он стал слишком пугливым к своим пятидесяти годам. С точки зрения здравого смысла и неприлично большой суммы наличных, имевшейся у него, нет никакой видимой причины продолжать работать. Карн улыбнулся почти ностальгически. Он помнил, что никакая сумма не оказалась бы достаточной, чтобы убедить Марвика бросить свое ремесло. Интересно, подумал он, работает ли до сих пор этот неутомимый балагур?

Однако за работу. Нужно закончить начатое, и старый вор выругал себя за не относящиеся к делу размышления. Вернувшись в библиотеку, он принялся просматривать два десятка книг о расе крайн, одну за другой беря их в руки. На форзаце каждой стояло имя отца Эстона.

За исключением единственной, где это имя было вытиснено также и на обложке. Взволнованный открытием, Карн едва не хмыкнул, Вегман Эстон был одним из трех авторов книги «Раскопки Атахр Вин». Как выяснилось, старший Эстон входил в группу археологов, нашедших это место. Карн быстро прикинул в уме: Бэрр Эстон был еще мальчишкой в те дни, когда его отец работал в пустых пещерах крайн. Возможно, он тогда хорошо изучил последнее прибежище исчезнувшей расы.

На лице Карна появилась торжествующая улыбка: похоже, он раскрыл секрет Эстона. Если старик решил спрятаться в Атахр Вин, неудивительно, что он оставил дома городскую обувь.

Карн сунул «Раскопки Атахр Вин» под пальто и поставил остальные тома на полки. Книга, им взятая, была тонкой, и ее отсутствие настолько незначительно увеличило просветы между ее прежними соседями, что это не смог бы заметить даже очень подозрительный взгляд. Окинув жилище экс-министра взором профессионала, Карн убедился: за исключением украденной книги, он оставляет дом Эстона точно в том же виде, в котором он был до его вторжения. Бэрр Эстон, Брент и Масия под одной крышей сегодня вечером — этот день обещал превзойти все его ожидания. Насвистывая, как школьник, он легко спустился по ступенькам в ясное апрельское утро.

Возвращаясь к особняку, Карн безуспешно пытался согнать с лица совершенно, по его мнению, недостойную ухмылку. Ухмылка возникла не только из-за ощущения, что он определил местонахождение Эстона, хотя частично, конечно, и это являлось причиной его приподнятого настроения. Не была она связана и с осознанием того, что они с Брентом снова участвуют в операции национального масштаба. Он отказался от этих игр много лет назад, когда друзья приняли решение оставить занятие шпионажем, и, говоря по правде, Карн вовсе не скучал по ним. Чего ему действительно недоставало, так это чувства единой цели, придававшего особый оттенок их отношениям с Брентом, вновь возникшего, стоило им включиться в работу. Вот уже долгие годы их жизнь была слишком легкой, и, видимо, судьба решила посмеяться над ними таким извращенным способом: легкость жизни Брента и получаемое им от нее удовольствие соотносились в обратной пропорции.

Карн припомнил свою первую встречу с Брентом, произошедшую более двадцати лет назад. Молодой вор и его не слишком почтенный партнер Марвик, которому было тогда не больше пятнадцати лет, вломились в дом, к которому Карн присматривался уже целую неделю. Карн хотел проучить двух юнцов, но вместо этого обнаружил, что испытывает к ним симпатию. К Марвику было легко проникнуться теплыми чувствами — рыжий шутник жил, чтобы получать удовольствие. А Брент тогда был полон бесшабашного, бьющего через край веселья, счастливой энергии молодого человека, не сомневающегося, что любая, самая рискованная задача ему по плечу.

Карн вздохнул. В какой-то степени отсутствие поражений только повредило Бренту, он чувствовал себя по-настоящему счастливым, лишь когда ему приходилось бороться, решать сложнейшие проблемы, жить на пределе своих возможностей. И вот уже сколько лет его существование было скучным и пресным, не стоит удивляться, что он все глубже погружался в болото тихой, унылой депрессии.

Но сейчас вызов был вновь брошен, напомнил себе Карн, похлопав по книге, спрятанной под пальто, и, прыгая через две ступеньки, взбежал по лестнице к дверям в особняк. Существовала тайна, и следы вели в Атахр Вин. Карн не мог и вообразить себе более многообещающего развития событий.

— Брент! — закричал он, распахивая двойные двери.

Но единственным ответом на его зов было появление горничной, которая покачала головой. Брент еще не вернулся. Карн нахмурился. Видимо, дело с Каладорами оказалось более сложным, чем они предполагали. Ему хотелось дождаться друга — до чего же заманчиво вместе с Брентом взяться за работу, сулящую новые загадки, к тому же чрезвычайно срочную, — но он понятия не имел, насколько может задержаться Каррельян. И Карн был вынужден напомнить себе о том, что они с Брентом не единственные, кто ищет Бэрра Эстона. Существовал еще и безымянный убийца… От того, кто найдет Эстона первым, зависела жизнь или смерть старого министра. Карну придется отправляться одному.

Старый вор переоделся в теплый шерстяной костюм для верховой езды и собрал кое-какое снаряжение, которое может пригодиться в давно пустующих пещерах Атахр Вин. Когда он закончил сборы, Брент все еще не появился. Разочарованный, Карн написал другу короткую записку и пошел в конюшню. Там он выбрал лошадь для себя и еще одну, оптимистично предназначенную для Бэрра Эстона. Довольный своими приготовлениями, Карн тронул поводья и двинулся на восток, по направлению к Атахр Вин. Путь был не слишком далеким, и он подумал, что, возможно, вернется домой раньше Брента. Он мысленно ухмыльнулся, присутствие Бэрра Эстона стало бы неплохим подарком к возвращению друга.

Местность вокруг Прандиса состояла из пологих холмов, небольших полей и таких же небольших перелесков. Однако на северо-востоке стали появляться скалистые лощины, по дну которых исчезнувшие в незапамятные времена ручьи прокладывали себе извилистую дорогу к морю. Вход в Атахр Вин лежал неподалеку от этих скалистых лощин, и найти его оказалось несложно. Столица так сильно разрослась за последние несколько десятилетий, что эта когда-то необитаемая местность стала похожа на улей: тут и там встречались маленькие и более крупные деревеньки, причем все они поддерживали свое существование единственно благодаря торговле с Прандисом. Одно из этих поселений, процветающее, продавая гранит, добытый в ближайшей каменоломне, устроилось чуть ли не у самого входа, практически на пороге туннелей крайн. Карн без труда уточнял направление, и за час до полудня добрался до каменоломни. Камнетес недоверчиво взглянул на прекрасный костюм Карна и еще больше удивился, узнав, куда именно направляется этот путешественник. Но если городской господин оказался настолько глуп и ему понадобился вход в Атахр Вин, к тому же он усугубил свою глупость, обещав за то, что ему укажут дорогу, полновесную золотую монету, то почему бы честному труженику не оказать ему эту услугу?

Лошадь Карна медленно брела в глубь темного прохода. Скалистые склоны с обеих сторон вздымались все выше и становились все круче, и вскоре полуденное солнце уже с трудом пробивалось к высохшему руслу ручья. В сгущавшемся мраке Карн старался соблюдать предельную осторожность, опасаясь, как бы его лошади не переломали ноги на неровной и ненадежной тропе. Он задавался вопросом, что заставило крайн устроить свой дом в такой неприятной местности, когда вокруг Прандиса лежали богатые плодородные земли, свободные для заселения.

Вскоре тропа круто пошла вниз под уклон, в узкую расщелину с отвесными стенами, представлявшими собой неровные черные скалы. Карн спешился и осторожно повел лошадей за собой, в почти кромешный мрак. Его мысли медленно перешли с крайн на Бэрра Эстона. Мог ли престарелый министр предпринять такое трудное путешествие? Сперва забытое обиталище крайн представлялось превосходным убежищем, но теперь Карна начали мучить сомнения, а не свалял ли он дурака. Если уж ему поездка кажется весьма нелегкой, то как восьмидесятилетний старик мог отважиться на такой путь?

Когда почва опять стала более ровной, Карн снова уселся в седло и продолжил свой путь по извилистому каменистому руслу высохшего ручья. В цокоте копыт, эхом отражающемся от стен расщелины, ему вдруг стали слышаться шаги преследователя. Он начал часто бросать встревоженные взгляды назад, через плечо, в полумрак, но видел только собственные неровные следы. Возможно, решил он, его нервы уже не годятся для такого рода вещей. Нужно выбросить из головы глупые страхи. Карн сказал себе, что он найдет Бэрра Эстона в Атахр Вин, а уж если восьмидесятилетний старик сумел проделать этот путь, то и ему это по плечу.

Наконец Карн подъехал к высокой каменной двери, вделанной в серую скалу. Как и много десятков лет назад, когда ее обнаружили, она казалась здесь совершенно неуместной, словно окно, хладнокровно вставленное в ствол дерева. Однако если некоторое время пристально вглядываться в загадочную деталь пейзажа, ее чужеродность почему-то переставала ощущаться. Несмотря на полную абсурдность существования скалы с парадной дверью, сама дверь создавала впечатление, будто была здесь еще до начала времен, и можно было почти вообразить, будто крайн специально соорудили горные расщелины, подобающие входу, а вовсе не наоборот.

Карн соскользнул с седла и привязал лошадей к ближайшему выступу скалы. Вытащив из нагрудного кармана черный бархатный мешочек, он подошел к двери крайн. Теперь его тревога полностью исчезла. Непривыкший к езде верхом по горным расщелинам и к странным звукам необитаемой территории, Карн до мозга костей был сыном города, взломщиком, чувствовавшим себя абсолютно свободно только в родной среде обитания. Но он не сомневался в своем природном даре, а его даром было умение открывать двери вне зависимости от их сложности и места расположения. Со спокойным удовлетворением Карн принялся за привычную работу.

Крайн были расой, чей природный гений распространялся не только на магию, но и на механику. В крохотном, но сложном замке, защищавшем вход в пещеры, Карн обнаружил произведение ремесленного искусства, достойное многих лет его практики и далеко превосходящее по сложности замок в двери Эстона, продержавшийся против него этим утром только пару секунд. К счастью, подумал Карн, обиталище крайн расположено не на одной из самых оживленных улиц Прандиса, так что он может потратить на эту работу столько времени, сколько ему надо. Он вынул для пробы инструмент из своего маленького мешочка и осторожно запустил его в таинственные недра замочной скважины, изучая устройство замка. Через минуту он тихо выругался, выяснив, что эта отмычка непригодна для столь тонкой работы. Глаза Карна горели от возбуждения, он выбрал более миниатюрный инструмент и попробовал его, потом следующий, и вот, наконец, всего несколько орудий его ремесла остались неиспытанными.

Немного подумав, он взял крошечную отмычку собственного изобретения, поблескивающую решетчатую конструкцию из расплющенных проволочек. Ему пришлось потрудиться, чтобы приспособить капризный инструмент к предстоящей работе, прежде чем он смог засунуть его в замок. Хитрые пружинки скользнули внутрь, надавливая на штифты механизма, изобретенного древней расой, и прочно зацепились за них. Карн осторожно повернул отмычку, и с мягкостью, которой не мог похвастаться даже самый новый из замков Прандиса, удивительный механизм открылся. Вдохновленный своей победой, Карн снова сложил отмычки в мешочек и достал снаряжение из седельных сумок. Минутой позже он зажег маленький потайной фонарик. От одного толчка дверь крайн легко отворилась внутрь, открывая путь в пещеры, которые уже много лет не посещал ни один человек.

Кроме, возможно, Бэрра Эстона.

Карн надеялся тут же найти признаки присутствия министра, но из-за мастерства древних строителей его планы рухнули. Хотя каменные коридоры были покинуты много лет назад, вентиляционная система обеспечивала постоянное движение воздуха даже в дальних уголках этого заброшенного места. Никакой пыли на полу не оказалось, и соответственно, если Эстон и проходил по этому пути, он не оставил никаких следов.

Шагнув внутрь, Карн ощутил, как вернулось прежнее тревожное ощущение. Вместе с Брентом Карну случалось вламываться в самые защищенные крепости страны, избегая сложнейших ловушек, которые только мог изобрести кровожадный человеческий гений. Но он ничего не знал о психологии крайн и не представлял, какие неожиданности могут его поджидать. Он напомнил себе об археологах, погибших в этих пещерах во времена Вегмана Эстона. Карну вовсе не улыбалось окончить свои дни здесь, провалившись в одну из ловушек, предназначенных для защиты народа, исчезнувшего много веков назад.

Темный коридор был узок — широкие плечи Карна почти задевали стены с обеих сторон, — но потолок возвышался футах в двадцати над ним.

Этот проход напоминал Карну ту узкую расщелину, по которой он прибыл в Атахр Вин. Видимо, крайн нравились такие ограниченные пространства. Но, в отличие от изломанных скал снаружи, коридоры Атахр Вин были как будто вырезаны в каменных недрах, а затем отполированы так, что не осталось ни единой шероховатости. Мастерство, с которым создавались эти проходы, поразило воображение Карна. Будь то магия или механика, крайн являлись поистине великой расой.

Слава богу, подумал он, что древние обитатели туннелей питали такую любовь к порядку. Тусклый свет его лампы не высветил никаких лабиринтов. Насколько он мог видеть, коридор шел ровный, как стрела. Каждые двадцать футов то слева, то справа появлялась дверь, ведущая в боковые помещения, длина их стен составляла порядка сорока футов и столько же в высоту. Все комнаты пустовали, в них не осталось ни мебели, ни каких-либо надписей, не было и других выходов. Освободили ли эти помещения сами крайн, или это сделали археологи, или грабители, Карн не знал. Возможно, следовало подготовиться получше и прочитать побольше из книги Эстона, а не только первые две страницы, где описывалось лишь местоположение Атахр Вин.

Карн прошел мимо бесчисленных, одинаково пустых помещений и уже давно потерял из виду вход, когда коридор закончился высокой дверью в форме арки. Над этой дверью наконец оказалось нечто, отличное от бесконечной монотонности гладкого камня. Над нею были выбиты ряды странных остроконечных букв крайн, но Карн не знал языка навсегда покинувших свое жилище хозяев. Полный любопытства, он проскользнул в дверной проем и попал в огромный круглый зал. Помещение было не меньше ста футов в диаметре, а куполообразный потолок возвышался в шестидесяти футах над полированным каменным полом. И нигде в стенах не было заметно и следа стыков или швов. Судя по всему, каменную сердцевину удалили с той же легкостью, что и мякоть обычной дыни.

Но было в этом зале то, что потрясло Карна больше, нежели гладкие полированные стены, — здесь находился памятник удивительной культуры расы крайн. В самом центре комнаты располагалось большое круглое возвышение, украшенное множеством искусно вырезанных фигур. Почти забыв о своей цели, Карн в восторге подошел к покинутому монументу и в изумлении уставился на резьбу. Он рассматривал изображения десятков крайн, оказывается, они были высокими и подчеркнуто изящными. Художник с удивительным мастерством запечатлел их грациозные фигуры и длинные, будто точеные, конечности. Неведомый мастер изображал повседневную жизнь своих сородичей. Некоторые фигурки, приготовившись к битве, держали длинные копья и маленькие, снабженные шипами щиты. Другие сидели, скрестив ноги, и явно предавались медитации. Еще более удивительными оказались сцены, запечатлевшие происходящее на поверхности земли: вот крайн с длинными луками охотились на дичь, а вот возделывали богатый урожай на полях. За всеми этими историями стояли магические таланты крайн; Карн едва ли мог представить их простыми охотниками или фермерами.

И еще одна деталь удивила Карна: вместо головы у всех фигурок имелось лишь круглое, диаметром примерно с дюйм отверстие, которое, казалось, уходило глубоко в каменный торс. Карн машинально провел пальцем по краю одного такого отверстия и уже почти сунул палец внутрь, но передумал. Странно, что художник, так подробно и детально изобразивший жизнь крайн, не запечатлел самое, по мнению Карна, интересное — их лица.

Эти размышления, подумал Карн, подошли бы ученому, такому, каким был отец Бэрра Эстона. Но что бы Карн ни узнал сегодня о древней расе, его задача, рассуждая практически, осталась абсолютно не выполненной: Бэрра Эстона он не нашел. Единственным выходом наружу была та дверь, через которую он вошел, и он проверил все помещения по пути сюда. Карн забрался в самую глубину Атахр Вин, только чтобы убедиться в отсутствии здесь экс-министра.

Но признание неудачи оказалось пустяком по сравнению с мыслями об обратном пути через горную расщелину, и, откровенно говоря, Карну больше нравилась мрачная тишина Атахр Вин, чем утомительная дорога домой. Может быть, он что-нибудь прозевал, подумал он не вполне искренне. Убедить себя не удалось, но, еще не желая сдаваться, он обошел помещение по периметру, легко касаясь рукой гладкой серой стены. Если крайн и создали тайный проход, то обнаружить его оказалось выше возможностей Карна. Когда он совершил полный круг вдоль стен зала, его взгляд снова упал на возвышение в середине единственный любопытный предмет во всем Атахр Вин, — и он снова подошел к нему. И тут Карн заметил, что фигурки крайн образуют непрерывную линию вдоль всего верха цилиндрического возвышения. Он поднес свой фонарь поближе и произвел более тщательный осмотр.

И конечно, трещина толщиной с волосок бежала от одного изображения к другому — от руки одной фигуры до ветки ближайшего дерева, от угрожающе нацеленного копья до крайн, погруженного в сон, — не прерываясь вокруг всей верхушки камня. Это возвышение было чем-то вроде колодца, догадался он, а сверху лежала тяжелая, красиво украшенная крышка. Карн прижал руки к холодному камню, уперся ногами в пол и приложил всю силу к тому, чтобы приподнять крышку. Его усилия оказались абсолютно бесплодными, камень не шевельнулся, и три последующие попытки были не более удачными.

Карн опять обратил внимание на отверстия, заменявшие фигуркам головы. Он вновь чуть не засунул палец в одно из них и вновь удержался. Несмотря на многочисленные легенды о смертельных ловушках, Атахр Вин казался совершенно безобидным, таким же безопасным, как пустующий склад. Карн начал подозревать, что легенды создали сами археологи, дабы отпугнуть людей от этого места и лучше сохранить его для научных исследований. Но ему не хотелось держать пари на разные части своего тела в подтверждение этой догадки.

Подумав, он вытащил из кармана карандаш и сунул его в ближайшее отверстие. Когда кончик карандаша опустился на несколько дюймов, Карн услышал тихий резкий щелчок и почувствовал, как карандаш дернулся в его пальцах. Вытащив его, он с мрачным удовлетворением заметил, что кончик карандаша был отрезан каким-то скрытым лезвием. Карн хмыкнул: гораздо проще вновь наточить карандаш, чем отрастить себе новый палец.

С растущим возбуждением Карн исследовал глубины одного отверстия за другим своим все уменьшавшимся карандашом. Каждый опыт заканчивался еще одним щелчком и еще одним отрезанным куском карандаша. Наконец в отверстии, над которым должна была находиться голова юного воина, Карн, засунув туда остаток карандаша, не ощутил ни сопротивления, ни преграды. Он убрал свой сильно уменьшившийся в размерах карандаш и в первый раз обследовал отверстие пальцем. Старый вор не сомневался в наличии потайной задвижки, с помощью которой люк должен был открыться. Однако, испробовав все возможные варианты, не обнаружил ничего, кроме гладких стенок отверстия, вырезанного в камне.

Разочарованный, он хмуро взглянул на резные фигурки так, как будто они его предали. Именно тогда ему пришла в голову мысль. Судя по удлиненным пропорциям фигурок, даже если рост представителя древней расы не превышал человеческого, его тонкие пальцы были гораздо длиннее, чем у людей. Возможно, секретная задвижка существовала, но находилась вне досягаемости узловатого указательного пальца Карна.

Старый взломщик опять полез за своими инструментами и достал кусок жесткой проволоки. Через несколько секунд он свернул ее конец в петлю и просунул в отверстие. Минута усилий принесла ему ожидаемый результат: маленькая петля зацепилась за край крошечного выступа. Карн осторожно потянул, и со вздохом, похожим на тот, который издала передняя дверь, круглая крышка съехала в сторону, и его взору предстала цилиндрическая шахта, уходившая вниз, в темные, древние глубины.

По лицу Карна медленно расплылась улыбка глубочайшего удовлетворения, когда он поднял лампу, чтобы осветить открывшийся проход. Ряд каменных ступенек начинался прямо у его ног, но луч света не достигал дна. Без тени страха Карн взял в зубы деревянную ручку фонаря и, тихо проскользнув в отверстие, стал осторожно спускаться. Его плечи касались каменных стен узкой шахты, а горячий металл фонаря, прижатого к груди, обжигал кожу. Но Карн не замечал этого. То, что ему удалось открыть потайную дверь, разбудило в нем давно забытое чувство, которое, как он сам полагал, уже много лет назад должно было отмереть за ненадобностью: жажду открытий, стремление попасть туда, где никто не должен был находиться, увидеть то, что не предназначалось для посторонних глаз. Более заманчивое, чем надежно спрятанные сокровища богатого купца, потайное убежище крайн манило его, и в своем возрастающем возбуждении Карн почти забыл, что он ищет Бэрра Эстона.

Спуск, казалось, продолжался бесконечно. Он считал ступеньки, стараясь сосредоточиться и не потерять равновесие, и к тому моменту, когда он насчитал шестьдесят, у него начали болеть челюсти, в которых он держал деревянную ручку лампы. Но он не прошел и половины пути. Старый вор отдохнул несколько мгновений, перехватив фонарь в одну руку, а другой вцепившись в ступеньки, и восстановил сбившееся дыхание. Затем опять начал спускаться и насчитал до дна еще восемьдесят ступеней. Там его поджидал полнейший тупик ни проходов, ни дверей и ни малейшего намека на то, что надо делать дальше. Карн потопал ногой, но пол казался удручающе прочным; обведя все вокруг лучом фонаря, он увидел только гладкую скалу. Создавалось впечатление, что шахта никуда не вела, но мысль, будто крайн столь тщательно скрывали бесполезный проход, противоречила всякой логике. Однако Карн понимал, что не логика руководила древней расой при создании их мрачного жилища, или, возможно, это была логика, недоступная человеческому пониманию. Он подумал обо всех этих симметрично расположенных кубических помещениях, лишенных, с точки зрения человека, всяких удобств. Карн не мог понять, как живые существа могли выбрать такое место для жизни — лишенное комфорта, лишенное света.

Пока Карн мысленно оспаривал тончайшие нюансы знаний о крайн, он продолжал изучать круглую стену колодца, не желая смириться с тем, что шахта была создана без какой бы то ни было цели. Через несколько минут он обнаружил щель толщиной с волос, которая являлась характерной чертой уникальной механики крайн, — призрачный набросок двери. Карн предположил, что открыть ее будет не менее сложно, чем переднюю дверь или крышку колодца, но после одного твердого толчка дверь беззвучно распахнулась, а за ней показался узкий длинный коридор.

Карн ожидал увидеть то же тоскливое зрелище, что и наверху, те же гладкие стены с расположенными на одинаковом расстоянии дверями, ведущими в пустые боковые помещения. Вместо этого он с удивлением обнаружил, что стены коридора, как и каменная крышка колодца наверху, были покрыты сложной резьбой. Его глазам предстали разнообразные фантастические сцены. Везде были изображены крайн, но не в подземном жилище, они находились среди холмов и долин Чалдиса. Карн с восхищением смотрел на удивительные барельефы, он видел длинные караваны крайн, путешествующих по равнинам, праздники в лесах, где изящные существа водили хороводы, и даже изображения судов, застигнутых штормом в море. Но больше всего его заинтересовали картины охоты: крайн с длинными копьями и тонкими мечами в руках гнались за животными, которых Карн до сего дня считал столь же мифическими, сколь их давно исчезнувших преследователей. Вор легко пробежался пальцами по камню, ощущая мельчайшие детали чешуйчатой кожи огромных рептилий, метавшихся в воздухе и изрыгавших огонь на охотников крайн. В другом месте обнаружились двухголовые великаны, обнаженные, но с огромными дубинками, пронзенные в нескольких местах острыми копьями крайн и при этом продолжавшие сражаться. Там были животные, похожие на крылатых львов, другие напоминали змей с несколькими головами. Карн, как и многие другие, еще ребенком слышал истории об этих волшебных существах. Некоторые люди верили, что такие создания действительно жили в древности, когда магия парила над миром свободно, как ветер. Другие считали это сказками, плодом воспаленного воображения. Когда-то Карн был согласен с последними.

Но ведь кто-то построил эти коридоры. Крайн существовали, жили. И с чего бы им трудиться изображать здесь воображаемых животных? Карн застыл в благоговении, когда до него дошло, что ему выпала честь сделать настоящее открытие. Ему было позволено взглянуть на мир, который давно перестал существовать, мир гораздо более красочный и чудесный, чем тот, в котором довелось жить ему. Интересно, каково было жить тогда, в эпоху крайн? Как им повезло…

Карн ощутил острое сожаление от того, что даже здесь, в самом сердце пещер, крайн изображались без лиц. Древний художник, который так кропотливо и тщательно воспроизводил их жизнь, не стал изображать лица своего народа, оставляя только странную пустоту на изящных овалах голов. Карн подумал о том, какую несказанную красоту они могли представлять, какие истории могли поведать их лица. И решил, что, когда нынешние неприятности останутся позади, он глубже займется древней расой. И вообще историей мира до Соглашения.

Однако сегодня Карн охотился не на воображаемых драконов и не на вымерших крайн, но на весьма реального, хоть и трудно уловимого старика. Вновь вспомнив о своей задаче, он поспешно устремился по проходу, стараясь не обращать внимания на прекрасные картины, вырезанные на стенах. Коридор был не меньше двухсот футов и наконец закончился небольшим дверным проемом в форме арки. Стена над проемом была покрыта еще более изысканной резьбой, чем в других местах. Минутное изучение позволило Карну понять ее общий сюжет: смерть, длинные ряды безликих фигур крайн лежащими в застывших, неподвижных позах. На телах не было никаких видимых ран, только ужасное изнурение, словно всех этих людей покинули жизненные силы. Эта картина наполнила Карна ужасом. Что представляло собой святилище, находившееся за аркой, Карн представить не мог. Но он уже зашел достаточно далеко, и, оторвав взгляд от жуткой сцены, старый вор шагнул в арочный проем, оказавшись в большой комнате с высоким потолком.

Комната была квадратной, как множество других, уже виденных им, но каждая ее сторона составляла по меньшей мере восемьдесят футов. Потолок же был низким — всего футов семь — и поддерживался резными колоннами, расположенными примерно в десяти футах друг от друга. Нет, это были не колонны. Только некоторые из них действительно доходили до самого верха, большинство же заканчивалось овальным куполом в нескольких дюймах от потолка. Карн направил луч фонаря на ближайшую колонну и обнаружил, что это удивительное сооружение из камня вовсе не преследует архитектурных целей. Оно представляло собой скульптурное изображение высокого грациозного крайн. Вместо лица опять была гладкая, ничего не выражающая пустота, но это только подчеркивало неземное изящество фигуры. Даже высеченные из камня, крайн были прекраснейшими созданиями. Им была свойственна определенная удлиненность восхитительной формы конечностей, которая крайне редко встречалась у их более неуклюжих родственников — представителей человеческой расы. Карн направил луч фонаря на другие статуи, находившиеся поблизости. Позы и пропорции были разными, но в каждой статуе чувствовалось достоинство. А их несуществующие лица, казалось, были обращены к потолку.

Карну опять пришлось заставить себя оторваться от созерцания и вернуться к своей задаче. В комнате находилось никак не меньше пятидесяти статуй, и соответственно ему не удавалось разглядеть, что за ними скрывалось. Здесь можно было спрятать почти все что угодно. Карн тихо двинулся вглубь, освещая себе дорогу между статуями. Луч фонаря выхватил странную тень на полу справа от него, и, снова направив туда фонарь, вор увидел фигуру, растянувшуюся около дальней стены. Его сердце подпрыгнуло от возбуждения: этот человек, должно быть, Бэрр Эстон! Но спит он или мертв?

Ускорив шаги, Карн подобрался поближе, но чувство торжества тут же испарилось, едва луч фонаря высветил истинную природу того, что он обнаружил. Одна из статуй упала, видимо, еще в далеком прошлом, и на полу валялись ее обломки. Значит, ему так и не удалось найти бывшего министра.

— Привет.

Карн вздрогнул от неожиданности и резко обернулся на звук чужого голоса. Перед ним стоял, легко прислонившись к одной из статуй, морщинистый старик, одетый в черное.

Похоже, Бэрр Эстон сам нашел его.

— И до свидания, — закончил старик и резко толкнул статую. Со скоростью, свойственной всем гладким изделиям из камня, тяжелая статуя полетела прямо на Карна. Вор уронил фонарь и нырнул влево, но его старые ноги не смогли двигаться с той же быстротой, с какой приближалась гораздо более древняя статуя. Холодный камень ударил его по спине, когда он попытался уклониться, и с жутким треском пригвоздил к полу. Наступила темнота.

Свет мешал ему. Это было единственное ощущение, имевшее значение, и Карн поднял голову, чтобы уклониться от раздражающего луча. Вздрогнув от боли, старый вор с трудом открыл глаза и узнал свой собственный фонарь, который стоял на полу всего в нескольких футах от него. Пламя светильника опалило жаром кожу на лице, но все остальное тело ощущало только страшный холод, он жутко замерз.

За фонарем вырисовывалась туманная фигура Бэрра Эстона, сидящего скрестив ноги.

— О, очнулся, — констатировал Эстон голосом человека, привыкшего за долгие годы выступать публично. — А я на какой-то момент испугался, что промахнулся и на самом деле убил тебя, это был бы просто позор. Видишь ли, старики имеют тенденцию становиться болтливыми, а так как я старше своих знакомых, я соответственно разговорчивее всех. Уверен, ты можешь представить себе, дружище, что дни, проведенные здесь в темноте, нисколько не улучшили мой характер. Было малость одиноко, пока ты не появился.

Карн открыл рот и ощутил вкус крови. Она сочилась из нижней губы, разбитой и раздувшейся вдвое по сравнению со своими обычными размерами. Он провел дрожащей рукой по голове, но больше не обнаружил ни крови, ни хотя бы шишки.

— С твоей головой все в порядке, — успокоил его старик и негромко хмыкнул, явно забавляясь бедственным положением Карна. — Ты пробыл без сознания не больше полминуты. Нет, ты будешь жить, ровно столько, сколько я тебе позволю. Полагаю, именно это ты собирался предложить мне. — Карн оперся ладонями о пол, пытаясь повернуться. Это вызвало еще один смешок Эстона. Старик, погрузившись в какие-то свои мысли, провел узловатой рукой по редким белым волосам.

— Ты никуда не денешься, дружище, у тебя на заднице полтонны прекрасной статуи крайн. Знаешь, так досадно видеть, что еще одно произведение искусства разбито. Мой бедный покойный отец страшно расстроился бы, узнай он, что причиной этого безобразия стал я. Крайн, эти изящные создания, были чрезвычайно ловкими и никогда не натыкались на окружающие предметы, перед ними не вставал вопрос: а стоит ли ставить такие высокие статуи на такие маленькие пьедесталы. Как только мой отец обнаружил это место и сшиб первую статую, он решил ни под каким видом больше никого сюда не пускать. Он даже не рассказал своим коллегам, что находится под каменным возвышением, хотя меня он однажды сюда взял. Откровенно говоря, я сомневался, сумеешь ли ты найти меня, хотя любой, имеющий такую цель, как ты, наверное, обладает и средствами.

— Эстон! — выдохнул Карн. Он начал опасаться, что старик не только болтлив, но и совершенно безумен; возможно, он лишился рассудка из-за долгого сидения в темноте Атахр Вин. — Вы не понимаете, кто я такой.

— Конечно нет, — раздраженно ответил экс-министр, нетерпеливо хлопнув по холодному камню. — Я никогда не понимал сумасшедших, полагающих, что нет ничего интереснее, чем уничтожить мир. Я потратил немало сил и времени, пытаясь их понять. И уверен, наше маленькое интервью заметно просветит меня на этот счет. Итак, почему бы тебе не сказать мне, кто ты такой?

Судя по последней реплике, он вовсе не безумец. Карн не мог составить ясного представления об этом странном старике, но одно было совершенно бесспорным — он целиком и полностью в руках Эстона, и если ему не удастся убедить бывшего министра в своих добрых намерениях, он может преспокойно считать себя таким же мертвецом, как сами крайн.

— Я работаю с Брентом Каррельяном, — начал Карн.

— Галатин Хазард, — тихо сказал Эстон самому себе. — Интересный человек, но не из тех, кто бы мог ввязаться в твое предприятие. Боюсь, твоя попытка навесить эти убийства на Хазарда слишком очевидна и абсолютно бесполезна. Хазард так же безвреден, как я сам… конечно, в том случае, добавил Эстон с улыбкой, — если его не спровоцировать.

Карн покачал головой и тут же пожалел об этом, поскольку движение вызвало волну тошноты. Он сделал секундную паузу, чтобы в голове прояснилось, прежде чем попытаться сокрушить бастионы скептицизма Эстона.

— Я на самом деле партнер Хазарда, — настойчиво повторил Карн. — Я работаю с ним много лет, с тех пор как он был юнцом в Белфаре. Сейчас я помогаю ему следить за его капиталовложениями. Позвольте мне доказать это, дайте мне объяснить.

Его настойчивость возымела действие, и Карн это понял. Старик внимательно слушал, и улыбка исчезла с его изборожденного глубокими морщинами лица, сменившись выражением тоскливой обреченности.

— Кто бы ни убивал отставных министров, — продолжал Карн, — он действительно пытался подставить Брента, тут вы правы. Тейлор Эш использовал то, что мой друг явно выглядит замешанным в этом деле, чтобы заставить нас помогать ему. В итоге последнюю неделю мы оба работаем на Министерство разведки. Я должен был найти вас и взять под охрану.

— Благородный, но бесполезный жест, — головы Карна и Эстона резко повернулись в сторону неожиданно прозвучавшего в темноте неприятного голоса. — Вместо этого вы привели к нему меня.

Что-то двигалось во мраке. Карн с трудом рассмотрел отблеск очень белых зубов, гладкое закругление безволосого черепа.

Эстон оправился от изумления быстрее, чем Карн. Старик вскочил на ноги с поразительной ловкостью.

— Итак, вы — тот человек, которого я ждал, — задумчиво сказал Эстон. Полагаю, для меня это чистейшее невезение — то, что вы меня нашли.

С этими словами смутно различимый во тьме силуэт старого министра метнулся в сторону, и Карн увидел, как ближайшая статуя наклонилась в направлении незнакомца. Однако к тому времени, как она рухнула на пол, Хейн исчез во мраке. Карн напрягал зрение, но слабый луч света по-прежнему был направлен ему в лицо и он толком не мог разобрать, что же творится вокруг.

Последовала долгая пауза, Карн воспользовался этим, попытавшись высвободиться из-под статуи, но огромный вес камня надежно удерживал его на месте, как если бы на его ногах покоилась целая гора. Тогда он попробовал высунуть хотя бы одну ногу и понял, что она, несмотря на все его усилия, остается совершенно неподвижной. И тут он сообразил: придавленный огромным весом статуи, он должен был испытывать мучительную боль. Он же не ощущал вообще ничего, только раздражающую невозможность двигаться. Ни один палец на ногах даже не шевельнулся, повинуясь его команде.

С растущим ощущением ужаса Карн понял, что упавшая статуя сломала ему позвоночник.

Новый удар внезапно потряс комнату, а затем еще два быстро последовали друг за другом. За каждым ударом слышался короткий холодный смешок, когда Хейн с легкостью уворачивался от тяжеловесных снарядов. Затем опять наступила пауза, а за ней почти одновременно обрушилось сразу несколько статуй.

— Ну, хватит, министр, — голос Хейна откуда-то из темноты прозвучал вполне дружелюбно. — У вас кончаются снаряды.

Эта насмешка вызвала очередной каменный взрыв, а затем до ушей Карна донеслось длинное ругательство и какой-то шаркающий звук. Карн почти физически ощущал отчаяние Эстона, упорствовавшего в безнадежной схватке. Старый вор в тоске ударил рукой по холодному полу, но он ничего не мог сделать. Карн подумал, что теперь он вообще никогда ничего не сможет сделать. Его руки задрожали от этой мысли, и он почувствовал, как сердце отчаянно забилось в груди. Он хотел закричать, но даже это у него не получилось. В горле как будто застрял сухой комок. Он стал калекой, навек беспомощным и бесполезным, бесполезным для Эстона, для Брента, для Масии, для Чалдиса. Бесполезным для самого себя.

Минутой позже атлетическая фигура Хейна появилась в тусклом свете фонаря. Убийца нес Эстона на руках, как ребенка. Руки и ноги старика были связаны проволокой. Хейн грубо бросил министра на пол и подошел к Карну. Старый вор содрогнулся, встретившись взглядом с красными глазами убийцы, не знающими жалости. Тот ухмыльнулся, его верхняя губа приподнялась над зубами в каком-то хищном, нечеловеческом оскале. Перед ним был зверь, который убьет их всех, а Карн не мог даже пошевелиться. Все его могучее тело сотряслось от беззвучного рыдания.

Хейн поднял фонарь и поднес его прямо к глазам Карна.

— Не возражаешь, если я возьму его взаймы? — Карн плотно зажмурился и откинул голову. Горячие слезы покатились по его щекам.

— Не плачь, — с ухмылкой произнес Хейн. — Обещаю тебе вернуть его.

Убийца отошел и поставил фонарь рядом с Эстоном. Теперь Карн ясно видел старого министра, который, хоть и был связан, умудрился выпрямиться и смотрел в лицо Хейна с таким достоинством, что Карн мог только пожелать себе держаться так же. Хорошо бы он сумел последовать примеру старика и умереть достойно. Но всепоглощающее чувство безысходности захлестнуло его, и он не смог сдержать дрожь.

— Я бы хотел задать вам один вопрос, — спокойно сказал Эстон убийце.

Хейн только улыбнулся, засунув руку в мешочек, привязанный к поясу.

— Почему вы это делаете? — спросил Эстон. — Вам что, не по вкусу этот мир?

— Мир мне абсолютно подходит, — ответил Хейн с необычной для него серьезностью. Он спокойно встретил взгляд министра и продолжил: — Мне нравится моя работа, и вознаграждение за нее тоже вполне устраивает.

Эстон нахмурился, его подозрения подтвердились.

— Значит, вы просто наемник. А ваш работодатель сообщил вам, что именно он собирается сделать с той информацией, которую вы для него собираете?

Хейн улыбнулся.

— Я не позволю относиться к себе, как к пешке, старик. Да, мне об этом известно, и, откровенно говоря, мне наплевать с высокого дерева на последствия. Пусть весь Чалдис зальется горючими слезами, зато мне заплатят. — Он вытащил из своего мешочка темный драгоценный камень в форме груши, размером не больше яйца малиновки. — И кстати о страдании, скоро ты запоешь другую песню.

Хейн подержал камень перед лицом Эстона, перекатывая его между большим и указательным пальцем.

— Вы знаете, кто я? — спросил старик. Карну понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что старик задал вовсе не риторический вопрос.

— Какой-то политик, как и все другие, — пожал плечами Хейн.

Глаза Эстона сузились, он покачал головой.

— Не просто политик. Я был главой министерства разведки. Мне известны все методы пыток, которые можно применить к человеку. Я владею всеми способами сопротивления им. Так что, на вашем месте, я бы пока не рассчитывал на оплату. Вы можете убить меня, но не надейтесь получить удовольствие, услышав хоть одно слово, сорвавшееся с моих губ.

— Я предупрежден об этом, — ровным голосом ответил Хейн. — Так что я посоветовался с моим фармацевтом.

Произнеся это, он поднял шприц, который держал в левой руке.

— Да, к сожалению, — добавил убийца, прошел через всю комнату и сильно ударил Карна ногой по голове, — я не могу позволить себе роскошь иметь зрителей.

В залах Атахр Вин не наблюдалось такого оживленного движения добрые несколько столетий. И уж подавно за всю историю существования древней расы темные стены их подземного жилища не становились свидетелями столь фантасмагорического зрелища, какое предстало глазам Брента Каррельяна. В задней части комнаты, заваленной обломками погребальных статуй крайн, в тусклом, неверном свете чадящего фонаря, Брент увидел абсолютно лысого человека, прижимавшего драгоценный камень к виску глубокого старика. А за ними, наполовину скрытое во мраке, лежало безжизненное тело Карна, голову старого вора окружал кровавый ореол. Это зрелище подействовало на Брента, словно удар кулаком в живот, и он ощутил мгновенный приступ тошноты. Все мысли разом вылетели из его головы, дальше он действовал чисто автоматически, не потеряв зря ни единой секунды. Теперь на пороге усыпальницы крайн стоял не респектабельный Брент Каррельян, а самолюбивый, но упорный юнец, которым он был двадцать лет назад, когда его взял под свое крыло, сам удивленный до крайности, Карн. В могильной тишине обиталища исчезнувшей расы Галатин Хазард скользнул в тень, кровь в его висках стучала, как барабан.

— А теперь, старик, — ухмыльнулся Хейн, — давай-ка закончим это дельце, чтобы я мог наконец получить свою плату.

Именно в этот момент Хейн уловил какой-то звук за своей спиной и, мгновенно обернувшись, увидел невысокого темноволосого мужчину с занесенным мечом, выпрыгивающего из-за статуи с лицом, перекошенным от ярости. Хейн весьма своевременно откатился назад и увидел сноп искр, который лезвие меча высекло из каменного пола как раз в том месте, где он сидел секунду назад. Убийца удивился тому, как неслышно подкрался этот человек. Не предупреди его в последнюю секунду слух, обостренный веридином, лысый череп уже раскололся бы на две половины.

Хейн ловко перекувырнулся через голову и аккуратно встал на ноги. Он быстро сунул драгоценный камень в карман и нырнул за ближайшую статую. Каррельян уже сделал выпад вперед, лезвие меча со свистом рассекло затхлый воздух. То, что Каррельян был вооружен мечом, ставило Хейна в невыгодное положение, поскольку убийца меча не носил. Однако с кинжалом длиной в фут в правой руке и маленьким ножом, спрятанным в левом рукаве, Хейн чувствовал себя вполне способным справиться с любым, кто рискнет противостоять ему. На самом деле он был даже рад представившемуся случаю. Мадх запретил бессмысленное насилие, и, если не считать стычки Хейна с кучером Кермана Эша, убийца был на какое-то время лишен радости, которую ему доставляло обычное убийство.

Брент осторожно приблизился слева, лишив Хейна возможности совершить такой маневр, чтобы между ними по-прежнему оставалась статуя. Поэтому он сделал вид, будто собирается спасаться бегством, но вместо этого метнул левой рукой маленький кинжал. Во тьме подземелья крайн лезвие кинжала промелькнуло смутной тенью. Брент не успевал уклониться, тогда он взметнул меч вверх, отбив кинжал, когда тот еще был в полете.

Обоим противникам несказанно повезло. По всем правилам, и Брент, и Хейн уже должны были к этому времени погибнуть.

Используя удивление, на миг замедлившее движения убийцы, Брент прыгнул вперед, завопив во всю мочь своих легких. Но Хейна не так легко было вывести из равновесия. Он отскочил назад, и ему осталось только защищаться от шквала ударов противника, либо отклоняя их своим кинжалом, либо уворачиваясь с ловкостью пантеры. Он был удивлен не только дикой яростью нападения Брента, но и сопровождавшими каждый выпад дикими криками, от которых кровь стыла в жилах. Хейн понятия не имел, откуда взялся этот воин, но незнакомец, казалось, совершенно обезумел.

Медленно, постепенно перемещения обоих мужчин — выпады одного и защита другого — привели их обратно к лежащему навзничь Эстону, освещенному светом фонаря. Брент вложил все силы в удар сверху, который Хейн отразил своим ножом, перехватив движение меча Брента уже в дюйме от своего лица. Так они и застыли на мгновение: Брент — пытаясь двинуть меч вперед, Хейн — удерживая его. Каррельян взглянул через стальной крест на перекошенное лицо Хейна в чуть лучшем освещении и изумился.

— Но ты не тот человек, который пытался нанять меня, — выдавил он между напряженными, затрудненными вдохами.

Это замечание сначала изумило убийцу, затем вызвало какие-то ассоциации, и, наконец, Хейн ухмыльнулся.

— Значит, ты Хазард, — откликнулся он почти радостно, продолжая изо всех сил удерживать меч противника. — Говорят, ты был неплох… в свое время.

Но укол Хейна по поводу возраста Брента упал в пустоту, и это не укрылось от убийцы. По какой-то причине странный пожилой вор сражался как одержимый, а его мастерство владения мечом более чем впечатляло. Хейн понимал, что самая лучшая возможность для него — это лишить Хазарда преимущества, то есть его меча, и как можно лучше использовать полученное превосходство. Убийца схватился обеими руками за рукоять кинжала, прокручивая в уме маневр, позволяющий выбить меч у Хазарда. Затем он быстро убрал левую руку и резко наклонил голову. Меч Хазарда по инерции двинулся вперед, но Хейн перехватил его запястье.

В ответ Брент оторвал левую руку от рукояти меча и вцепился Хейну в горло, его пальцы глубоко вонзились в гортань убийцы, грозя раздавить ее. Хейн, бешено изгибаясь, дернулся в сторону, освобождаясь от хватки противника, и начал медленно отступать между рядами упавших и разбитых статуй крайн. Хейн продолжал пятиться, все с большим трудом парируя непрекращающиеся короткие выпады Брента.

Несмотря на бешеный натиск Хазарда, Хейн все еще готов был держать пари, что он может победить, но как же сильно он ошибался! Длина меча бывшего шпиона заставляла Хейна лишь обороняться, а единственный пропущенный удар мог обернуться катастрофой. Нет, с Хазардом он разберется в другой раз и в другой день, который выберет сам. Сейчас, когда у противника имелся реальный шанс на победу, когда их окружали стены таинственного жилища крайн, скрывавшие смертоносные ловушки, наиболее разумным было избежать боя, от которого при других обстоятельствах он получил бы немалое удовольствие.

Хейн попятился еще на несколько шагов, отступая под натиском Брента. Используя очевидное преимущество, Каррельян вложил всю свою недюжинную силу в широкий замах мечом, намереваясь использовать памятник усопшим крайн как колоду для рубки. Еще мгновение, и он, пригвоздив Хейна к статуе страшным ударом, попросту обезглавит противника…

Но Брент, в отличие от Хейна, не ожидал, что статуя упадет, едва наемный убийца толкнет ее. Осколки древнего камня разлетелись по полу, а Хейн ловко скользнул в сторону, перекатился, вскочил на ноги и бросился к дверному проему. Отвлеченный рухнувшей статуей, Брент уже в последний момент попытался схватить ускользавшего противника за ноги. Он легко приземлился на пол в нескольких ярдах от Карна, и теперь разглядел то, что не видел на расстоянии: несмотря на огромную лужу крови, в которой покоилась голова его друга, глазные яблоки Карна слегка подрагивали в сумрачном сне отключившегося сознания, ноздри расширялись при выдохе.

Он был жив.

Брент бросил взгляд на дверь и увидел, как Хейн исчезает в темноте коридоров крайн. Он страстно жаждал устремиться в погоню, пролить кровь ненавистного врага. Но в Атахр Вин пролилось уже достаточно крови, и это была кровь Карна. Следовало поторопиться и помочь другу, не теряя времени на преследование убийцы. Забыв о Хейне, Брент бросился к Карну, с ходу сдирая с себя рубаху. Он наклонился, рассматривая рану на лбу своего учителя, и со вздохом облегчения обнаружил, что она не особенно серьезна. Ботинок Хейна оставил свой глубокий след на голове Карна у правого виска, он разорвал кожу над глазом, что вызвало обильное кровотечение, но не причинило по-настоящему серьезного вреда. Брент промокнул рану рубашкой и, прижав ее к ссадине, держал так несколько минут, пока кровь не остановилась. Затем он оторвал чистый рукав и осторожно забинтовал голову старого друга.

Теперь предстояло сообразить, что делать со статуей, которая упала человеку на спину, пригвоздив его к земле. Но Карн начал шевелиться, и одно это улучшило настроение Брента.

Сзади послышался тихий стон, и Каррельян, повернувшись, увидел, как дрогнули веки Бэрра Эстона, как расширились его зрачки, подернутые наркотической пеленой. Старик потряс головой и моргнул, пытаясь рассеять туман в собственном мозгу.

— Нужно… остановить…

Эстон опять потряс головой и сделал несколько долгих глубоких вдохов. Когда он снова смог поднять глаза, какая-то частица прежнего света вернулась в них, но, остановившись на лице Брента, они вновь сузились.

— Каррельян? — хрипло спросил старик, его голос изменился под воздействием наркотика. Брент было удивился, что Эстон узнал его, хотя делать этого не стоило. Если кто-то когда-то попадал в поле зрения органов безопасности Чалдиса, то практически наверняка бывший министр разведки знал этого человека в лицо. Взгляд Эстона лишь на мгновение задержался на лице Брента, его старые глаза принялись поспешно обшаривать помещение, в надежде увидеть труп Хейна. Разочаровавшись, он с отчаянием глянул на дверь, а затем, как на тупого ученика, посмотрел на Брента.

— За ним, вы, глупец! — рявкнул Эстон, хотя губы все еще плохо его слушались.

Брент бросил на старика взгляд, полный ненависти. В обычных обстоятельствах он весьма благосклонно относился к правительственным чиновникам, размышляя о том, сколь полезны они оказались для все более процветающего дела его обогащения. Однако сейчас один вид бывшего министра Чалдиса вызывал у него раздражение. Брент почти пожалел, что не дал Хейну закончить работу.

— Вот сам и давай! — рыкнул он в ответ и вновь повернулся к Карну.

Министр выругался и слабо зашевелился, сражаясь с проволокой, которая все еще опутывала его руки и ноги. Через минуту стало ясно, что он не сумеет освободиться сам и, уж конечно, не в состоянии преследовать убийцу.

— Твой друг будет жить, — попробовал убедить Каррельяна Эстон. — Но производство генераторов в большой опасности.

Теперь, когда действие наркотика стало ослабевать, речь старика звучала гораздо более отчетливо, но, похоже, в его словах не содержалось никакого смысла. Брент не обратил на них внимания, посчитав полной бессмыслицей.

— Что ж, продолжай бредить, старый сморчок, ты уже почти убедил меня закончить то, что не успел доделать напавший на тебя убийца.

Брент опять встал и оглядел кусок камня, который прижимал друга к полу. Ноги статуи лежали на земле, ее плечи прижимали крестец Карна к земле, а каменная голова торчала в футе над полом. Брент обхватил обеими руками гладкое, лишенное всяких черт лицо и напрягся под весом статуи, но скульптура крайн оказалась слишком тяжела для него. Он попробовал снова, застонав от усилия, и ухитрился чуть сдвинуть статую, но не поднять ее.

Эстон бросил последний скорбный взгляд в сторону двери и покачал головой. Убийца еще не мог уйти далеко… но Каррельян, похоже, решительно настроился наплевать на это. Эстон вздохнул. По всей видимости, этот мошенник не сдвинется с места, пока не вызволит своего друга.

— Развяжите меня, и я вам помогу, — предложил отставной мастер шпионажа.

Брент поднял глаза, нахмурился, но затем решил, что старик, возможно, прав. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы размотать проволоку, которая не давала Эстону двинуться. Старик сел и принялся растирать кисти, затем предплечья.

— Мне нужна пара минут, чтобы восстановить циркуляцию крови, — объяснил он.

Бренту быстро надоело наблюдать, как старик массирует мышцы, возвращая их к жизни, поэтому он снова подошел к Карну и еще раз попытал счастья со статуей крайн. Она продвинулась не больше, чем на полдюйма.

— Сперва приведите его в чувство, — кисло посоветовал Эстон. Отставной министр справился с немощью гораздо быстрее, чем мог предположить Брент, склонившийся над распростертым телом своего друга. По крайней мере, достаточно быстро для того, чтобы незаметно положить в карман драгоценный камень, оброненный Хейном. — Вам понадобится его содействие, когда вы будете его вытаскивать.

Не говоря ни слова, Брент отпустил статую и слегка потолкал Карна в бок — старый сигнал, которым они будили друг друга в былые, более суровые дни. Старый вор начал медленно приходить в себя, и Брент почувствовал прилив облегчения даже от этого, весьма скромного, обнадеживающего признака.

Карн с большим трудом сконцентрировал взгляд влажных глаз на своем друге и, после неудачной попытки улыбнуться, хрипло произнес:

— Брент… Я уже думал, что никогда больше не увижу тебя, разве что дьявол в аду предоставит нам смежные комнаты.

Карну явно нелегко давался шутливый тон, и Брент постарался ответить ему в том же духе.

— До этого еще не дошло. А ты, как я вижу, стал в последнее время ложиться в постель со странными партнершами, — заключил он, похлопав по статуе.

— Эти крайн — весьма передовые ребята, — негромко пошутил Карн в ответ, но голос его дрогнул от напряжения.

— Довольно болтовни, — распорядился Эстон. — Давайте извлечем его оттуда.

Министр с трудом поднялся на ноги, и Брент усомнился в том, что старик сможет оказать сколько-нибудь существенную помощь. Тем не менее Эстон встал рядом с Брентом и крепко ухватился за голову статуи.

— Мы не сможем долго держать ее на весу, — предупредил старый министр Карна. — Поэтому, как только мы приподнимем ее, вы должны выползать как можно скорее, слышите?

Лицо Карна нервно дернулось, и он повернулся к Бренту.

— Я не уверен, что смогу ползти. Я… — Он глубоко вздохнул и закончил: — Я не могу двигать ногами. Брент, я совсем не чувствую их.

Каррельян отвернулся, его лицо исказили чувства, которые Карну не следовало видеть. Он скрипнул зубами.

— Я должен был убить его. Я должен был…

Но затем Брент вспомнил, что, когда он появился, в комнате находились три человека: Карн, убийца и Бэрр Эстон. До него вдруг дошло, что имелся еще один вариант…

— Кто это сделал? — спросил он тихим напряженным голосом. — Это тот лысый ублюдок покалечил тебя… — Брент медленно повернулся к Эстону и его голос угрожающе зазвенел: — Или?..

— Убийца, — резко ответил Карн, не вполне понимая, зачем он солгал. Но ему почему-то показалось важным, чтобы Брент не узнал правды.

— Это пустой разговор, — перебил их Эстон. — К тому же чем дольше мы ждем, тем больше вреда это приносит спине вашего друга. — Он странно взглянул на Карна. — Если вы не можете пользоваться ногами, просто подтягивайтесь на руках. Это у вас получится?

Карн кивнул, и Брент с Эстоном снова низко наклонились над статуей, обхватив ее голову и шею. Они напряглись и вместе потащили вверх упрямый камень. Брент вновь ощутил, как протестуют его мускулы, понуждаемые работать на пределе своих возможностей. Но старый жилистый Эстон добавил как раз то, чего не хватало бывшему шпиону, чтобы победить тяжеленную статую, и тут наконец она неохотно приподнялась на несколько дюймов над спиной Карна. Старый вор немедленно прижал ладони к гладкому полу и подтянулся вперед.

— Скорей! — прошипел Брент сквозь сжатые зубы, жилы на его шее вздулись от напряжения.

Карн старался изо всех сил. Он слышал затрудненное дыхание мужчин и пытался действовать быстрее, но на слишком гладком полу его рукам не за что было уцепиться. Миновала долгая, напряженная минута, прежде чем его ноги выскользнули из-под статуи. В тот же момент Брент и Эстон выпустили из рук камень и отскочили назад. Без амортизирующей подушки человеческого тела древняя глыба рухнула на пол, расколовшись на зазубренные осколки, брызнувшие в разные стороны.

— Ты в порядке? — спросил Брент, все еще тяжело дыша.

Карн только кивнул, хотя сам был уверен в обратном. У него еще оставалась глупая надежда, что ноги потеряли чувствительность из-за веса каменной статуи. Теперь вес убрали, но ноги по-прежнему оставались мертвыми. Ему не помогут ни деньги, ни все его влияние — на земле не существовало целителя, который смог бы вернуть ему былую подвижность.

— Давай-ка перевернем тебя, — предложил Брент.

Не дожидаясь помощи, Карн тяжело перевернулся, и его ноги повернулись вместе с туловищем, словно громоздкий, нелепый хвост. Он смотрел на свои безвольно лежащие ступни, навсегда потерявшие чувствительность, и думал о том, что они уже никогда не смогут ощутить ни прохладной свежести воды, ни мягкого ворса ковров, ни… — ничего.

— Так лучше? — спросил Брент.

Карн приподнялся на локтях.

— Со мной все будет в порядке, — тихо сказал он.

— Хорошо, — вмешался Эстон. — Тогда надо отправляться за убийцей. Информация, которую он украл в течение одного месяца, господин Каррельян, стоит в тысячу раз больше, чем все небольшие секреты, которые вам удалось собрать за всю вашу жизнь. Нам необходимо срочно изловить его.

Но едва старый министр повернулся к выходу, как Брент довольно грубо схватил его за руку.

— Если нам что-нибудь и необходимо сделать, — заявил он, и в его голосе прозвенели стальные нотки, — так это дать некоторые объяснения.

Глава 13

Северо-западная башня императорского дворца была предназначена исключительно для принцессы. Она поднималась на семьдесят футов над основной частью здания и представляла собой сужающийся цилиндр, украшенный арабесками из бежевого и розового камня. На верхнем этаже этой башни Киринфа устроила небольшую гостиную. Она была обставлена очень скромно: всего несколько кресел и маленький круглый столик. Киринфа любила эту комнату, потому что из нее открывался потрясающий вид на залив, а города почти не было видно. Сегодня, как, впрочем, и во многие другие дни, она не желала смотреть на Тирсус, правда, сейчас она не хотела и сосредоточиться на своем ежедневном уроке, служившем удобным поводом, чтобы прийти в эту комнату.

— Они все еще требуют войны, — весьма раздраженно заметила юная принцесса. — С чего они взяли, что за смертью Найджера стоит Чалдис, я не понимаю. Крассус и Найджер ненавидели друг друга годами, но до сего момента никто не обвинял Крассуса в измене.

Конечно, до недавнего времени Крассус никого и не убивал.

Киринфа вновь обратилась мыслями к той речи, которую ее отец произнес перед толпой вчера днем. Старик стоял на северном балконе дворца — народу, собравшемуся внизу на площади, монарх казался крошечной точкой. Если бы не магическая помощь Холоакхана, жители Тирсуса не услышали бы ни слова из того, что он говорил. Как выяснилось, это вполне могло оказаться к лучшему.

Горожане пришли к императорскому дворцу вовсе не для того, чтобы требовать объявления войны или отставки Крассуса, хотя, конечно, как-то решать этот вопрос было необходимо. Они хотели одного — определенности, монаршего указа, объясняющего, какого образа мыслей следует придерживаться. Император Маллиох вместо этого напомнил им, что, в то время как все, безусловно, скорбят об утрате парфа Найджера и никто не обязан проявлять любовь к тану Крассусу, тан все равно остается таном и Индор — Индором. И пока это так, нужно чтить святой ритуал дуэли.

А затем Маллиох просто повернулся и ушел.

Толпа не расходилась еще какое-то время, пытаясь переварить неожиданную речь Маллиоха. Так продал Крассус что-то Чалдису или нет? Если он не предатель, почему бы императору так прямо и не заявить? Но если Крассус предал их, они что ж, должны продолжать кормить змею, которую пригрели на своей груди, и за его преступления не последует никакого возмездия?.. Медленно с тяжелым осадком в душе жители Тирсуса разошлись. Вместо того чтобы положить конец недовольству, слухам, ропоту, речь императора только подогрела их.

Но принцесса не могла постичь ни причин, ни глубины их недовольства.

— Почему они считают, что здесь кроется нечто большее, чем просто дуэль?

Сидя напротив Киринфы в густой тени, которая дарила приятную прохладу его старой коже, Холоакхан пошевелился в своих роскошных одеждах. Его глаза, полускрытые под лохматыми седыми бровями, насмешливо поглядывали на принцессу.

— Нетипично для представителя вашей семьи размышлять о том, что и почему думают граждане Индора. Мне кажется, дорогая принцесса, это нездоровое занятие. Уж конечно, ни ваш отец, ни ваш брат ни капельки не заботятся об общественном мнении. Такое безразличие, в конце концов, и является основным преимуществом наследственной монархии, до тех пор пока вы входите в число наследственных монархов.

Киринфа пристально вгляделась в лицо своего пожилого наставника, и уголки ее губ опустились. Холоакхан сегодня впал в особое настроение, крайне затруднявшее общение, — умудренного опытом старца. В последнее время он слишком часто впадал в подобное настроение, и одного этого уже было вполне достаточно, чтобы обеспокоить принцессу. Она по опыту знала, старый волшебник начинал разговаривать циничными сентенциями, когда дела шли так, что он предпочитал скрывать от нее их истинное положение. Но юной принцессе Индора быстро надоело быть просто украшением царствующей семьи Джурин. Эта тяжелая работа не допускала даже мысли о возможности каких бы то ни было приключений, и улучшения ситуации не предвиделось. Именно по этой причине она впервые обратилась к Холоакхану с просьбой обучить ее искусству магии.

По крайней мере, это была одна из причин.

Киринфа откинулась на спинку кресла, накручивая на палец прядь роскошных каштановых волос. Она могла по праву гордиться ими. Согласно индорской традиции, благородные женщины были обязаны носить как можно более длинные прически, и волосы Киринфы каскадом спадали гораздо ниже поясницы. Это была ее привычка — накручивать прядь на палец, когда ее что-то тревожило, — привычка такая же давняя, подумал Холоакхан, как задавать вопросы о политике, однако игра с собственными локонами и отдаленно не была такой опасной.

— Лоа, — нежно начала принцесса. Старый маг сразу настроился на оборону. Лоа было уменьшительным именем, которым его не называл никто, кроме Киринфы, и сейчас оно прозвучало для мага тревожным звоночком, — ему придется быть начеку. Ласковые речи Киринфы чаще всего служили какой-то определенной цели. — Лоа, скажи, ликование и радость покинули Тирсус?

— Я так долго живу только своими книгами, принцесса, — ответил иссохший старик. — Боюсь, я уже давно забыл, что такое радость. Как же я могу сказать, ушла она или нет?

Киринфа резко поднялась и пересекла свою небольшую гостиную, залитую посередине бьющим в окно светом. Она склонилась над магом и поцеловала его в потемневшую от старости и солнца макушку, легонько коснувшись щекой кромки поредевших волос. Принцесса провела пальцем по его седой пряди, заплетенной в косичку длиной в пятнадцать дюймов, и щелкнула ногтем по маленькому нефритовому кольцу, ее стягивавшему. В виде прощального жеста Киринфа игриво потянула за косичку.

— Я думаю, мы не будем заниматься сегодня, Лоа. Магии придется подождать до тех пор, пока я, как и весь остальной город, не узнаю, должна ли я гневаться и выходить на улицу с требованием покарать виновного.

Киринфа легко повернулась на носках и шагнула к двери. Безмолвный силуэт отделился от других, более глубоких теней в углу комнаты, — высокий смуглый человек тихо последовал за Киринфой. Это был Акмар, ее телохранитель. У каждого члена императорской семьи имелся личный телохранитель, специально отобранный и обученный воин, жизнью поклявшийся защищать своего подопечного. Когда Акмар вышел, острие его длинного изогнутого меча ударилось о медную урну, оставив Холоакхана слушать угасающий металлический звон.

И, конечно, думать о самой Киринфе. Акмар жил для того, чтобы защищать принцессу от возможной физической угрозы ее жизни, мрачно размышлял Холоакхан, которой практически не существовало. Хотя Холоакхан не мог вообразить себе более опасного места во всем Индоре, чем императорский дворец, опасности здесь были иного рода, не из тех, что можно отразить мечом. Как правило, они были гораздо страшнее. По правде сказать, истинным телохранителем Киринфы был сам престарелый маг, и он опасался, что его задача посложнее, чем у Акмара. Акмар всего лишь должен был охранять Киринфу от других, на долю же Холоакхана выпало защищать юную принцессу от последствии ее собственных безумных поступков.

Удаляющиеся шаги растворились в тишине в тот самый момент, когда затих звон урны, а Холоакхан продолжал неподвижно сидеть в безмолвной сгущающейся тьме. Его мысли обратились к человеку по имени Сардос.

Поскольку Киринфа прожила на свете чуть больше двух десятков лет, да к тому же в ее жилах текла горячая кровь рода Джурин, спокойное созерцание и размышление не являлось тем способом, которым принцесса обычно пыталась разрешать проблемы. Конечно, самым разумным было бы спросить у отца или брата, что происходит. Действительно ли Крассус предатель? Будут ли они воевать? Но Киринфа уже давно смирилась с тем, что в Империи редко поступают разумно, а о прямых вопросах даже думать не стоило, особенно потому, что император Маллиох считал: политика — область, совершенно недоступная женскому уму. Упрямство отца приводило Киринфу в ярость, но Маллиох был слишком стар, чтобы менять свои убеждения. Ей ничего не удастся узнать от него.

Еще не так давно за новостями или утешением она могла отправиться к Кланноху. Он всегда с радостью делился с ней всем, что знал, но теперь и это изменилось. Киринфа удрученно подумала об их вчерашней стычке в кабинете принца. Ее младший брат с каждым днем все больше отдалялся от нее… и примерно так же рвался обсуждать с ней политические проблемы, как и сам Маллиох.

Значит, прямых путей не оставалось. И поэтому, спускаясь по довольно узкой винтовой лестнице, Киринфа решила избрать обходные пути. Еще будучи маленькой девочкой, принцесса выяснила, что самый легкий способ узнать, о чем на самом деле думают правители Индора, это затеять ссору, с этой задачей любые дети справляются с потрясающей легкостью. Киринфу огорчало лишь, что в возрасте двадцати трех лет она вынуждена прибегать к старым трюкам, но, к сожалению, это единственный способ, который может сработать…

«Спроси, — подумала она, — и ты ничего не узнаешь. Разозли — и любые секреты раскроются перед тобой сами».

Она спустилась по длинному пролету винтовой лестницы, не обращая внимания на эхо шагов Акмара, раздававшееся за ее спиной. Акмар находился при ней всю ее сознательную жизнь, и она обращала на него не больше внимания, чем на собственную тень. И тень, и телохранитель были одинаково безмолвны и, с ее точки зрения, одинаково бесполезны.

Лестница завершилась большим арочным проемом, через который Киринфа вошла в главный коридор дворца. Проход имел тридцать футов в ширину и столько же в высоту, стены, пол и потолок покрывали блестящие, отполированные плиты мрамора, украшенные изысканным геометрическим орнаментом. С искусностью истинных художников камнерезы Индора укладывали мрамор в цветные узоры, такие же красивые и сложные, как живописное полотно. Внизу, в холле, находились еще одни простые, но массивные двойные двери, которые вели в зал для аудиенций ее отца, именно туда и намеревалась отправиться принцесса. Но когда она подошла поближе, она услышала голос своего брата, доносившийся из соседней комнаты. Дверь была приоткрыта, и она заглянула внутрь.

Кланнох стоял спиной к ней, и все тело принца, казалось, наполнилось воодушевлением его собственной речи. Когда он перепрыгивал от одного слова к другому, острие его меча прыгало вверх и вниз, отбивая такт, словно дирижерская палочка. Киринфа отметила, что меч стал новой любимой игрушкой брата. Ни один из членов семьи Джурин не испытывал необходимости в ношении оружия — даже сквозь узкую щель между неплотно прикрытыми дверями принцесса могла разглядеть тень Сенза, телохранителя Кланноха. Киринфа подумала, что нынешнее пристрастие Кланноха к ношению меча в какой-то степени ставит под сомнение компетентность Сенза, и она не могла даже представить, какие мотивы двигали ее братом. Именно это острое раздражение, вызванное неразрешимой загадкой, и привело ее к мысли, что брат — более подходящая мишень для задуманного скандала, нежели отец.

Кланнох сделал шаг вперед, влекомый, как казалось, инерцией собственных слов, и Киринфе удалось бросить быстрый взгляд на слушателя, к которому брат обращал свою пламенную речь. Перед принцем совершенно неподвижно, такой же спокойный и холодный, как мрамор, которым были облицованы стены дворца, сидел огромный мужчина. Более семи футов ростом, он даже сидя мог смотреть в глаза юному Кланноху, не поднимая головы. Он был облачен в плотные одежды столь глухого черного цвета, что создавалось впечатление, будто они поглотили весь свет в помещении так же, как их владелец поглощал слова Кланноха, при этом тело мужчины оставалось вне поля зрения. Темные покровы окутали все: ничто — ни ступня, ни даже палец — не выступало из-под них, ничего, только бледное неподвижное лицо, видневшееся где-то поверх одежд. Лицо было испещрено морщинами, глубокими, как ущелья, глаза походили на черные подземные озера, и утонуть в них было так же легко. Лицо мужчины обрамляла густая грива волос, таких черных, что они полностью сливались с одеждой.

С Сардосом так всегда, покачала головой Киринфа. Вы никогда бы не смогли определить, где начинается и где кончается этот человек. Два года назад он появился ниоткуда и за считанные месяцы стал доверенным советником и принца, и императора, только Киринфа была бы вне себя от радости, если бы он убрался туда, откуда появился.

Но с Сардосом она ничего не могла поделать — человек казался таким же непоколебимым и бесчувственным, как гора, и так же, как от горы, от него невозможно было избавиться. И поэтому ее раздражение перекинулось на брата и еще вдвое увеличилось, когда она поняла тему его вдохновенного монолога — он яростно выступал против Чалдиса.

— Давно пора, — вещал Кланнох, и его волосы, собранные в короткий каштановый «конский хвост», подпрыгивали в такт словам, — суверенной Империи Индор вновь заявить о своих исконных правах. Терпеть позорный мир ненамного лучше, чем жить рабом!

Сардос не ответил на пламенную речь принца. На самом деле, часть неестественной атмосферы, окружавшей этого человека, происходила от его полной неподвижности. Даже когда человек сознательно хочет остаться неподвижным, он все-таки шевелится: его тело слегка покачивается, грудь вздымается и опускается при дыхании, веки подрагивают. Ничего подобного не происходило с Сардосом. При взгляде на него охватывало ощущение, будто его вырезали из того же камня, что и весь дворец. Но его глаза словно пожирали слова Кланноха. Киринфе даже почудилось, что они вытягивают из брата эти слова почти против его воли.

Однако раздражал ее все-таки Кланнох, а не Сардос. Киринфе не нравился новый, торжественный и все более напыщенный тон Кланноха. На два года моложе, брат всегда оставался для нее младенцем, и очень хорошеньким младенцем. Маленькой девочкой Киринфа уделяла ему много времени, бегая по всему дворцу и таская его за собой, играя в пятнашки и прятки, развлекая его маленькими трюками и розыгрышами. В течение почти двенадцати лет они оба наслаждались идиллическим детством, но детство неизбежно заканчивается, а для отпрысков императорской семьи оно заканчивалось довольно быстро. Когда Киринфа стала подростком, она быстро осознала, что, являясь принцессой рода Джурин, ее предназначение предопределено — скрепить браком один из наиболее слабых политических союзов своего отца, роль, против которой она взбунтовалась, начав изучать магию с Холоакханом, поскольку союзники Индора больше всего на свете боялись принять в свою семью волшебницу. Тем временем у ее брата начался напряженный процесс получения образования, необходимого для того, чтобы когда-нибудь он смог принять на себя бремя правления государством. Шли годы, у детей находилось все меньше возможностей поиграть вместе — официальные обязанности семьи Джурин отнимали все больше времени. Киринфа не могла точно припомнить, когда это произошло, но наступил день, и она осознала, что они уже не Киринфа и Кланнох, а принцесса и принц. Именно в этот день их дороги стали на самом деле расходиться.

Киринфа также отдавала себе отчет в том, что ее раздражение братом и ее инстинктивная нелюбовь к Сардосу продиктованы в какой-то мере просто мелкой завистью. Ее брат, по счастливой случайности наследования, будет править страной, а ей самой хотелось этого больше всего.

Но Кланнох, конечно, абсолютно не виноват в том, что родился мальчиком, и у Киринфы не было никаких причин сердиться на него. Все это принцесса прекрасно понимала. Однако именно в этот день она была не в настроении сдерживаться во имя такого слабого мотива, как простая логика.

Юная принцесса наморщила лоб, когда ее мысли обратились к той цели, которую она поставила сейчас перед собой. Навязать свою волю грубому предмету материального мира было сложной задачей для любого волшебника, даже если предметом, о котором шла речь, был всего лишь кожаный шнурок, поддерживавший штаны принца Кланноха. Мелкие бусинки пота выступили на лбу и ладонях Киринфы, когда она бормотала про себя слова, накладывавшие власть ее воли. Она полностью сосредоточилась на простом действии — рывке.

Затем, внезапно, напряжение исчезло — упрямый кожаный шнурок лопнул. Штаны Кланноха, и без того отягощенные непривычным весом меча, упали на пол.

Смущенный принц испустил бессвязный вопль изумления и, отвлекшись от своих пламенных речей, начал извиняться перед Сардосом за такую необъяснимую случайность. Густо покраснев, он натянул штаны и с явным усилием связал кожаный шнурок.

Сардос ничего не сказал, но наконец пошевелился. Его взгляд с быстротой молнии переместился с лица Кланноха на полупрозрачную дверь. Кланнох с удивлением следил за ним глазами, а потом, сообразив, в чем дело, обернулся. Киринфа и не подумала убегать. Коридор был слишком длинным и пустым, чтобы у нее были шансы скрыться. Кроме того, Сардос каким-то образом уже догадался, что она здесь. На самом деле, у Киринфы не было ни малейшего желания убегать. Она находилась в воинственном настроении и пришла сюда именно для ссоры.

Поэтому, когда Кланнох распахнул дверь, она мило улыбнулась прямо в его покрасневшее лицо. Как она и ожидала, это нежное приветствие лишь усилило его ярость. Нахмурившись, он шагнул вперед, схватил ее за плечи и начал трясти.

— Самая прекрасная женщина нации, — прошипел он, — и ни на что не способна, кроме как развлекаться дешевыми трюками. И почему наш глупый отец позволил тебе заниматься магией? Этого я никогда не пойму, но когда старик умрет, обещаю тебе, ты будешь выдана замуж в течение недели, уж об этом-то я позабочусь.

Он говорил и тряс ее все сильнее. Это было уже слишком. Никто не смел прикасаться к члену императорской семьи, не то что оскорблять его. Акмар молча вышел вперед, а из комнаты так же беззвучно появился Сенз. Руки обоих мужчин скользнули к мечам.

— Довольно!

Слово эхом отозвалось по всему коридору, как шум лавины, и, как лавине, ему невозможно было сопротивляться. Сардос произнес всего лишь одно слово, но от его голоса кровь застыла в жилах обоих юных представителей династии Джурин и их телохранителей. Все взгляды обратились к загадочному советнику, но он сидел так же бесстрастно, как и раньше. Трудно было поверить в то, что он вообще что-то сказал.

Киринфа первой пришла в себя. Она кинула гневный взгляд на предавшего ее брата, повернулась на каблуках и бросилась прочь. Акмар убрал руку со своего меча и, с любопытством взглянув на Сенза, поспешил за своей подопечной. Никогда раньше за всю историю семьи Джурин обстоятельства не вынуждали телохранителя поднять руку на кого-либо из императорской семьи. Акмар почувствовал в этом дурное предзнаменование.

Киринфа все еще пылала от ярости, когда добралась до своих покоев в северо-западной башне. Акмар занял обычное место в прихожей, а Киринфа пробежала через гостиную и гардеробную в спальню, захлопывая все двери за собой. Наконец она задернула плотный камчатный полог и упала в прохладную мягкость своей постели, закрыв лицо руками.

Она уже давно смирилась с тем, что Кланнох больше не был ее маленьким братом, с которым они вместе играли и бегали по всему дворцу. В возрасте десяти лет их воспитание стало весьма жестким, и Кланнох проводил большую часть времени за изучением истории Индора и искусства управлять им. Однако, несмотря на то что их детская любовь друг к другу умерла, они оба испытывали уважение к этому чувству и в их отношениях сохранилась сердечная привязанность. Никогда, даже после самых унизительных розыгрышей, Кланнох не обращался с ней так резко и зло.

Киринфа повернулась и села, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Она пыталась избавиться от жгучей боли, вызванной словами Кланноха, и сосредоточиться на том, что она от него узнала… поскольку, несмотря на яростную ссору — а на самом деле благодаря ей, — она узнала все, что хотела, а возможно, даже больше. Никогда прежде Киринфа не слышала, чтобы ее брат рассуждал о том дне, когда их отец сойдет вслед за матерью в могилу. Конечно, Кланнох был единственным мужчиной — наследником императорского престола в Индоре и в этом качестве обязан был думать о своем будущем как о будущем монарха. Но то обстоятельство, что он жаждал и рвался к власти, то, что подобные мысли полностью захватили его, — это открытие потрясло Киринфу.

И, к сожалению, а может быть, и к счастью, Киринфа узнала не только о страстном желании ее брата поскорее унаследовать престол. Она поняла, какие планы строит брат в отношении ее будущего. Если Киринфе удавалось отпугнуть многих поклонников своим эксцентричным поведением и изучением магии, если ей удавалось убедить все еще снисходительного отца, что другие претенденты совершеннейшее пустое место, то от Кланноха ей не приходилось ждать такой же снисходительности. Почему-то Киринфа всегда воображала, будто в силу их детской привязанности брат станет уважать ее желания в области замужества. И вот теперь оказалось, что юный Кланнох стремится остаться единственным представителем династии Джурин в императорском дворце, и это открытие вызвало у Киринфы какие-то неясные подозрения.

Внезапно ее охватило желание узнать больше, увидеть, чем ее брат занят в этот самый момент. Она научилась у Холоакхана не очень многим практическим заклинаниям — способами творить магию было мучительно трудно овладеть, — но в ее распоряжении имелись средства для выполнения этой конкретной задачи. На тумбочке рядом с кроватью лежало маленькое зеркало с серебряной ручкой. Она схватила его и положила рядом с собой на постель, затем достала из ящика тумбочки длинную шпильку для волос, украшенную жемчугом. Она воткнула острие шпильки в подушечку пальца и крепко надавила, одна яркая капля крови, словно бусинка, упала на зеркало. Заматывая палец платком, Киринфа принялась напевать тихую мелодию. От усилий, необходимых для работы с магией, принцесса побледнела, ее брови сошлись над переносицей, а длинные пальцы сжались в кулаки. Заклинание ясновидения было простым, но оно все равно требовало от своего творца максимального напряжения. И даже в этом случае, если Кланнох отдалится от той комнаты, где он произносил свою высокопарную речь, заклинание не сработает. На самом деле ясновидение Киринфы распространялось на весьма ограниченное расстояние. Не думая о возможной неудаче, она сконцентрировала все свое воображение на фигуре брата. Принцесса продолжала петь, по телу побежали мурашки. Голубой шелк платья покрылся в нескольких местах темными пятнами пота.

Вдруг капелька крови на зеркале задвигалась. Она откатилась примерно на дюйм, остановилась, а затем покатилась в обратном направлении. Куда бы ни двигалась капля, за ней оставался след в виде цветной дорожки, словно каждое ее движение стирало отражающий слой с зеркальной глади, открывая взору удивительную многоцветную поверхность.

Тихий шипящий звук достиг ушей Киринфы, а затем над зеркалом поднялась тонкая струйка дыма, кровь начала нагреваться. Движения маленькой капельки стали более беспорядочными, теперь она быстро каталась по зеркалу, скользя по его полированной поверхности до тех пор, пока не ударялась о серебряную рамку и не отскакивала в противоположном направлении. Отражение лица Киринфы вскоре было во многих местах перечеркнуто яркими цветными линиями. Через несколько мгновений оно почти полностью исчезло. Капля еще продолжала свое хаотичное движение по стеклу, а случайные точки уже начали соединяться, превращая отдельные цветовые пятна в законченные образы. Сцена приобрела отчетливость, и наконец Киринфа смогла рассмотреть фигуру брата. Он опять стоял спиной к ней.

Еще через несколько секунд вся поверхность зеркала превратилась в единую овальную картинку, а капля крови совершенно испарилась. Теперь, хотя и очень слабо, Киринфа могла различить и голос, но он принадлежал не принцу Кланноху.

— Найджер мертв, и новый парф должен быть помазан. Такова традиция.

Низкий хриплый голос принадлежал ее отцу. Киринфа сосредоточила всю свою волю, и фигура ее брата стала медленно уменьшаться. Она попыталась охватить своим мысленным взором большее пространство и вскоре поняла, что брат стоит в отцовском зале для аудиенций, не в том парадном тронном зале, который использовался только для официальных церемоний, но в гораздо меньшем помещении, где Маллиох ежедневно вершил дела Империи. Правитель сидел в огромном дубовом кресле, обложенный искусно вышитыми подушками. Его крепкое старое тело было облачено в бархатные одеяния, а на голове виднелась простая золотая корона в виде обруча. Император задумчиво поглаживал короткую седую бородку, глядя на сына.

Кланнох стоял у дальнего конца длинного деревянного стола, заваленного картами, документами и отчетами. Толпа советников и слуг суетилась тут же, подсовывая разные бумаги, но многие из них наблюдали за разговором с нескрываемым интересом. Киринфа поняла, что аудиенция была публичной; она вполне могла спуститься вниз и войти в зал, сэкономив таким образом и усилия, затраченные на сотворение заклинания, и капельку крови из своего нежного пальца. Но она внимательно всматривалась в изображение, не желая отказаться от заклинания теперь, когда она уже сотворила его.

— Тебе не следовало бы покидать Тирсус, — предупредил Кланнох, Найджер погиб из-за вероломства Чалдиса…

— Он погиб на поединке чести, вызов был сделан по всем правилам и так же принят. Просто позор, что Найджер не смог победить и что не Крассуса похоронили в тот день…

— Земля слишком благородна, чтобы принять такую ужасную ношу! — рявкнул Кланнох в ответ. — Крассус, эта чалдианская болонка, должен быть казнен, а тело повешено на дереве, чтобы его сожрали стервятники.

Глаза старого монарха сузились.

— Я не ожидаю от тебя, чтобы ты разделял взгляды Крассуса, — загрохотал Маллиох. — Но роль правителя заключается в том, чтобы укреплять закон. Без закона мы потеряем все.

— Ты и есть закон, — горячо возразил Кланнох.

— Да, — согласился Маллиох, хитро улыбаясь. — Я и есть закон. И пока я и он представляем единое целое, мне будут повиноваться. Если бы Крассус обманом убил Наджера, его бы казнили во имя правосудия. Но дуэль, которая проходила честно, по всем правилам и при множестве свидетелей, не заслуживает наказания, иначе это станет насмешкой над нашими освященными веками традициями. И одной из таких традиций, мой дорогой сын, является помазание Императором новых парфов. Я без промедления отправлюсь в Агинат, чтобы совершить обряд помазания Гараджера и он мог стать полноправным хозяином своих земель, все произойдет так, как происходило веками.

— А я по-прежнему утверждаю, что тебе опасно сейчас покидать Тирсус. Чалдису ничто бы не доставило большего удовольствия, чем возможность лишить тебя жизни.

Киринфа резко втянула в себя воздух. Всего несколько минут назад она была уверена, что Кланнох ждет не дождется смерти отца. Откуда эта внезапная озабоченность? Может быть, он пожалел о своих словах, сказанных в пылу ссоры? Или, вероятней, рассуждала Киринфа, он маневрирует, двигаясь к какой-то таинственной цели.

Но Маллиох сделал небрежный жест, отметая замечание сына.

— Если я не могу покинуть столицу, значит, я уже не монарх и можно считать, что Чалдис без боя завоевал нашу страну. — Затем старик хитро улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Но чего бы от меня хотел ты, мой сын?

— Я бы хотел, чтобы ты оставался здесь, в безопасности.

— И Гараджер не стал парфом?

— Я могу поехать вместо тебя и совершить ритуал от твоего имени. А во время своего пребывания там я бы поговорил с народом Агината.

— Поговорил бы с ними о чем?..

Кланнох оперся кулаками о прочный деревянный стол и наклонился вперед.

— Я бы поговорил с ними о Чалдисе и о вероломстве, которое привело к смерти парфа Найджера. Я бы поговорил с ними о войне.

Изображение в зеркале бешено закружилось, когда Киринфа услышала слова брата. Ей потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы стабилизировать видение.

Маллиох выпрямился в кресле, и теперь она могла видеть очертания его все еще крепкого тела, которое обычно скрывалось в традиционно просторных бархатных одеяниях. Он резко ответил сыну:

— Для войны нет никакой причины.

Кланнох широко раскинул руки, словно нужно было только взглянуть хорошенько, чтобы увидеть множество причин.

— Они стягивают войска на границе вдоль Циррана…

— Но и мы мобилизуем свои войска, — резко отозвался Маллиох. — Я больше знаю о действиях Чалдиса, чем ты, мой сын, — войны не будет. Пока не будет. — Монарх снова откинулся на спинку кресла и вновь хитро улыбнулся. А ты, Сардос? Что скажешь ты об этих злых временах?

Киринфа с удивлением сообразила, что она до сих пор не распространила свой магический взгляд на все помещение. Изображение Кланноха и Маллиоха немного уменьшилось, и в зеркале стала видна вся комната. Там, в углу у камина, возвышаясь над всеми остальными мужчинами, стоял Сардос. Он слегка склонил голову в знак того, что высоко ценит милость монарха, позволившего ему высказать свое мнение.

— Ты мудр, как всегда, мой господин. Пока в войне нет никакой нужды, хотя это хорошо, что наши войска к ней готовы. Отправляйся в Агинат, дабы помазать Гараджера, но будь осторожен. Кланнох говорит правильно. В Индоре затевается смута, а жизнь нашего Императора бесценна, и нельзя просто так рисковать ею.

Хотя его слова звучали столь же почтительно, как слова любого из придворных Маллиоха, в низком голосе Сардоса чувствовалась странная бесстрастность, словно его ничуть не интересовала ни собственная речь, ни произведенное ею впечатление.

В ответ Маллиох лишь кивнул и улыбнулся своей непроницаемой улыбкой.

А Сардос, закончив говорить, начал медленно поворачивать голову, пока его глаза не встретились с глазами Киринфы. Конечно, это совершенно невозможно, но иллюзия была такой полной, что ее кожа покрылась мурашками. Она не могла выдержать мертвых глубин взора Сардоса.

Затем, помимо ее воли, изображение аудиенц-зала внезапно исчезло. Киринфа сидела на кровати, а в зеркале отражалось только ее собственное лицо, ставшее пепельно-серым от недавнего напряжения.

Глава 14

— Некоторых тайн лучше не знать, — сказал Бэрр Эстон, с тревогой вглядываясь в ореховые глаза Брента. Голос бывшего министра был полон усталости, той усталости, которую не объясняют даже годы, лежащие за плечами бывшего министра. — Я жил в мире самых важных государственных тайн Чалдиса большую часть века, господин Каррельян, так что я хорошо понимаю такого человека, как вы, ваше стремление узнать, разнюхать ответ на любую загадку, какой бы незначительной и темной она ни была. Вы еще молоды, и секреты, которыми вы владеете, еще не начали давить на ваши крепкие плечи. Но проживите еще десяток-другой лет, и вы начнете ощущать их груз.

Эстон замолчал, продолжая пристально смотреть Бренту в глаза, взгляд старика словно бы проникал внутрь, в надежде найти зерно сочувствия в этом человеке, который, как он думал, мог понять его слова. Но Брент усмехнулся в лицо старому министру. Эти благочестивые члены правительства с их бесценной ответственностью и холеным самодовольством… Конечно, Эстон прав: тайны действительно давят на сердце тяжким грузом. Брента передернуло от воспоминаний о клоаке секретных сведений, гниющих в его подвале, он был полностью согласен с теорией экс-министра. Но это вряд ли означало, что невежество предпочтительнее. Если Брент чему-нибудь и научился за прожитые годы, так это очень простому правилу — не существует информации, которой он больше доверял в руках правительства, чем в своих собственных. Некоторые знания жгут вас, думал Брент, но то, чего вы не знаете, может вас прикончить, и для подтверждения этой печальной истины ему достаточно было взглянуть на своего старого друга, лежащего искалеченным на полу. Карн, казалось, не прислушивался к их разговору. Прислонившись к стене, он полусидел, глядя на свои ноги и хмуря лоб, покрытый капельками пота, несмотря на прохладный воздух Атахр Вин. Медленно, чувствуя, как в нем поднимается волна ярости, Брент опять повернулся к старику.

— Мы получим объяснения сейчас.

Но Эстона не испугал сверкающий взгляд Брента.

— Вы уверены, что все хорошо обдумали, Каррельян? Когда с делом будет покончено, вы захотите вернуться в свой особняк и по-прежнему наслаждаться жизнью. Но каждое слово, услышанное от меня, превратится в ношу, которую вам придется нести до конца своих дней.

В действительности, думал Эстон, только он сам понимает, насколько тяжела эта ноша. Никому не доводилось тащить на своих плечах груз истины дольше, чем ему.

— Избавьте меня от этого сентиментального вздора, — ответил Брент, закипая от бешенства, вызванного лицемерием старика. — У меня и Карна не осталось невинности, которую следовало бы хранить, благодарю покорно. Коррупция в правительстве, скрытые войны, удары кинжалом в спину, скандалы мы все это знаем и спим спокойно по ночам. Но я и пальцем не шевельну, пока не пойму, кого вы так рветесь схватить моими руками… и почему.

Эстон откашлялся и сплюнул на землю.

— Сомневаюсь, что вы так уж равнодушны к событиям, происходящим вокруг вас, Каррельян. Каждая минута, которую вы сейчас тратите впустую, означает приближение краха всей вашей драгоценной империи генераторов. Этой информации вполне достаточно. Поймайте убийцу, или ваше состояние погибнет.

Брент пожал плечами и повернулся к старику спиной.

— Ты ведь не сможешь выбраться отсюда, да, Карн?

Старый вор и в самом деле не прислушивался к разговору, и Бренту пришлось повторить свой вопрос. Карн поднял глаза и покачал головой. Его сердце бешено стучало, а в животе он ощущал какой-то странный холодный комок. Он знал, что если попробует шевельнуться, с ним случится что-то вроде приступа — он затрясется, а возможно, и зарыдает. Это незаметно подкралась истерика, нашептывая ему утешительные рецепты забвения. Но Карн знал, что он уже подвел сегодня друга и больше этого делать не должен. Брент, как всегда, каким-то таким образом зависел от него, Карн чувствовал это, но даже не пытался понять.

— Прости, Брент, — сперва Карн произносил слова с величайшим усилием, но потом его голос окреп. — Тут слишком далеко карабкаться, чтобы я смог выползти на одних руках.

Брент опустился на колени рядом с другом и сжал его плечо.

— Я принесу веревку, — спокойно сказал он. — Но для этого надо вернуться наверх. С тобой будет все в порядке?

Вопрос, конечно, звучал нелепо. Больше всего на свете Карн сейчас горел желанием просто пошевелить ступней — одно крошечное движение пальцев ног, подсказавшее бы ему, что исцеление возможно, что он снова будет ходить. Он бы пожертвовал всем, что имел, просто чтобы суметь самостоятельно выбраться из пещер крайн на солнечный свет Прандиса.

Нет, подумал Карн, никогда и ничего уже не будет в порядке, но он загнал поглубже и эту мысль, и все горькие и язвительные слова, которые мог бы произнести в ответ. Вместо этого он просто кивнул и улыбнулся старому другу.

Брент бросил тяжелый взгляд на Эстона и повернулся к выходу. У дверного проема он остановился и, не оглядываясь, произнес:

— Только попытайтесь сбежать, я мигом вас выслежу. Это не улучшит мой характер.

Однако Эстон пребывал не в том настроении, чтобы терпеть чьи-то приказания. Он решительно шагнул вперед, размахивая указательным пальцем перед лицом Брента.

— Кто-то должен срочно сообщить о случившемся в Министерство разведки. Каррельян, даже если вы не захотите помочь, это очень важно, мы… Что вы делаете?

Примерно на середине реплики Эстона Брент развернулся и шагнул к старому министру, сверля его взглядом. Наклонившись, он подобрал одну из проволок, которыми Хейн связал руки пленника.

— Каррельян!

Брент схватил Эстона за запястье и подтащил к ближайшей статуе. Он силой заставил старика обнять каменное изваяние за талию и связал запястья проволокой.

— Черт побери, Каррельян, эти статуи не очень устойчивы. Если я потеряю равновесие…

— А вы не теряйте, — посоветовал Брент. Затем он исчез в туннеле, и через мгновение звук его мягких шагов растаял в темноте.

Бэрр Эстон осторожно повернул голову к Карну и взглянул на его неподвижные ноги с чем-то похожим на сожаление. Сожаление было не тем чувством, которое старый министр шпионажа часто испытывал в своей жизни, но в последние дни оно приходило к нему все чаще и чаще. Видимо, подумал он, это и есть истинное проклятие старости.

— Знаете, — тихо сказал Эстон, — вам вовсе не надо было это делать.

— Что делать? — рассеянно откликнулся Карн.

— Лгать. Говорить ему, что это убийца толкнул на вас статую.

Карн с минуту обдумывал сказанное, затем в его глазах вспыхнул мрачный свет.

— Когда Брент вернется, вы сами сообщите ему то, о чем не стал рассказывать я.

Затем оба мужчины погрузились в долгое молчание; Карн созерцал свои искалеченные ноги, а Эстон — свой искалеченный мир.

— Он застрелил наших лошадей, — с отвращением объявил Брент, вернувшись. — Я нашел замену в каменоломне, а заодно двоих мужчин, которые не побоялись зайти в туннели, за приличную плату, разумеется. Они ждут у выхода из шахты с веревкой. Я надеюсь, мы без проблем выберемся отсюда, обратился Брент к Карну, затем бросил косой взгляд на Эстона. — Отсюда мы отправимся на долгий отдых в Гатонь.

Эстон испустил глубокий вздох. Завуалированная угроза Брента абсолютно его не испугала. Бывший министр провел на этом свете долгие восемьдесят два года. И большую часть из них он был готов к смерти, по роду своей деятельности он даже ожидал ее. Хотя подобная мысль не доставляла ему ни малейшего удовольствия, он тем не менее был готов умереть и прямо сейчас.

Нет, угроза Брента не имела для него никакого значения. Эстон размышлял о пещерах крайн, в которых он скрывался последние восемь дней. Он все еще не знал и теперь уже никогда не узнает, для чего предназначалась эта большая темная комната. Почему крайн изваяли такие прекрасные и такие непрочные статуи, большая часть которых сейчас обломками валялась на полу? Почему они никогда не изображали собственные лица? Только крайн могли ответить на эти вопросы, но они уже давно покинули этот мир. И почему они умерли? Вопросы, навсегда оставшиеся без ответа, теперь его участь — смотреть на обломки статуй мертвой расы и предаваться раздумьям.

И Бэрр Эстон думал о том, сколько осталось времени до того момента (если лысому убийце позволят-таки скрыться), когда его несчастная страна перестанет существовать, и будто наяву видел картину, как какой-нибудь человек в будущем идет по разрушенным улицам Прандиса и спрашивает себя, что за люди жили здесь и как и почему они погибли.

Эстон вполне мог ответить на этот последний вопрос. Он стоял в полумраке, обнимая памятник давно умершему, предвидя разрушение всего, что он знал, и терзался мыслями о сложившемся положении. Такая неудача, что единственный человек во всем Чалдисе, способный предотвратить катастрофу, оказался вором и негодяем. Бренту Каррельяну наплевать, выживет его страна или погибнет. Возможно, Эстону удастся заставить его пересмотреть свое отношение к этому делу, но для этого придется произнести вслух то, о чем молчали веками, рассказать историю, тщательно вымарываемую из памяти людей. Но Эстон считал, лучше сделать это, чем увидеть, как стирают с лица земли твою страну.

— Я расскажу вам то, что вы хотите знать, — спокойно сказал бывший министр. — Если вы пообещаете мне две вещи: никогда не повторять мои слова ни одной живой душе и найти убийцу хоть на краю света, если это потребуется для того, чтобы уничтожить его.

Брент с удивлением повернулся к старику. Он уже свыкся с мыслью, что тот ничего ему не расскажет. Однако перспектива узнать, что же, в конце концов, скрывалось за всей этой суматохой, вновь разожгла его любопытство. Но он никак не продемонстрировал свой интерес и лишь пожал плечами так, словно секреты Эстона занимали его не больше, чем беседа о погоде. Брент, тихонько усмехнувшись, задержался на секунду, чтобы открутить проволоку, которой Эстон был привязан к статуе.

— Я вечно нарушаю свои обещания, — ответил Брент, — поэтому без толку брать их с меня. Расскажите мне то, что хотите, или не рассказывайте. Вам самому решать.

Губы Эстона горестно искривились. Этот Хазард усложняет все… и лишь одно чувство пробуждает с необычайной легкостью — жгучую ненависть.

— Обдумайте это, у вас есть время, — добавил Брент. — Мне неинтересно то, что вы можете мне рассказать, до тех пор пока я не доставлю Карна к доктору. Теперь давайте выбираться отсюда, а то камнерезы, которых я нанял, струсят и сбегут из этого богом проклятого места.

Елена Имбресс подумывала о том, что «новые идеи» Тейлора Эша о том, где может находиться Эстон, сведут ее с ума. Эш сломал себе голову, пытаясь вспомнить все истории, которые он когда-либо слышал от своего бывшего шефа за бокалом лимонада в его кабинете. В основном это были забавные рассказы о детстве экс-министра, и места в них описывались, связанные с детством. Если их что-то и связывало с нынешним Бэрром Эстоном, то только его хорошая память старика.

Площадка для пикников у озера на севере от Прандиса, которую Эстон когда-то посещал довольно часто, — пусто.

Старая летняя хижина, некогда принадлежавшая какой-то из его теток, сейчас она превратилась в анимийскую церковь, затерянную среди лесов.

И, наконец, знаменитые древние пещеры, называемые Атахр Вин. Судя по тому что помнил Тейлор, бывший министр никогда не бывал в этом месте сам, но отец Эстона, видимо, хорошо знал туннели.

Бред сивой кобылы, подумала Елена. Она провела в этот день два часа, доставая карты и ключ в университете, в котором когда-то работал Вегман Эстон, — два часа были потрачены на бюрократическую волокиту, а это означало, что ей не удастся вернуться в Прандис засветло. С таким невезением ей, чего доброго, придется провести ночь возле каменоломни, которую она заметила перед входом в ущелье. И что еще хуже, когда солнце стало опускаться, окутав тропу непроглядным мраком, она усомнилась, сумеет ли вообще найти вход в пещеры. Из информации, полученной в университете, Елена сделала справедливый вывод: Атахр Вин был построен вовсе не для того, чтобы привлекать внимание незваных гостей.

Десять минут спустя она убедилась, что найти вход не составит проблемы. Попробуй-ка не найти его, если рядом с массивной дверью в качестве указателя были оставлены две мертвые лошади не позднее, чем три часа назад.

Будь оно все проклято, подумала она. Опять опоздала. И нечему удивляться, если в пасти у каждой из лошадей обнаружится проклятая золотая монета…

Елена чиркнула спичкой так резко, что сломала ее. Чертыхаясь, она попробовала снова и наконец зажгла фонарь. Ничего не оставалось делать, кроме как искать тело Эстона. И, если ей повезет, найти кого-нибудь из местных, кто окажется посмышленее, чем прочие.

Вернувшись в свой особняк, Брент первым делом внес Карна в дом, прогнав слуг, которые бросились ему на помощь. Он велел горничной расстелить свою постель, чтобы Карна можно было уложить под одеяло.

— Ты имеешь в виду мою постель? — уточнил Карн, опасаясь, что Брент, решив отнести его в свою спальню, расположенную значительно дальше, к тому же на втором этаже, просто не выдержит его веса. С его теперешним везением он рухнет прямо на друга, и тот тоже сломает позвоночник…

— Нет, — возразил Брент. — Я имею в виду мою собственную кровать. Она шире, а тебе может понадобиться дополнительное пространство.

Карн в замешательстве наморщил лоб.

— Дополнительное пространство? Для чего? Я бы предпочел…

— Слишком поздно, — ответил Брент, отметая возможные возражения. Он быстро пересек гостиную, дальше за ней начинались его личные покои. Пройдя анфиладу комнат, он попал в самую большую, это и была спальня. В самом центре стояла огромная кровать из черного дерева, завешенная пологом цвета слоновой кости. Брент уложил Карна на безукоризненно отглаженные простыни и аккуратно прикрыл одеялом ноги.

— Дай мне минутку на устройство нашего гостя, — попросил Брент, многозначительно взглянув на Эстона. — И я тут же вернусь.

Брент действительно потратил всего пару минут на то, чтобы запереть Эстона в смежной спальне и приставить к нему одного из своих конюхов. Он даже не потрудился солгать бывшему министру, будто конюх находится здесь ради его безопасности, они оба понимали, что он оставлен, чтобы не дать Эстону сбежать. Брент на секунду задержался в коридоре, в первый раз за последние много часов оставшись один, и прислонился спиной к стенной панели красного дерева. Он думал о том, что весь день оказался одной непрерывной катастрофой. Если бы только он отправился прямо домой, не заходя к Силене, не обращая внимания на Елену Имбресс! Если бы проклятая гордость не толкнула его уйти от Силены пешком, он мог бы успеть перехватить Карна прежде, чем его друг отправился в Атахр Вин. Если бы он на долю секунды быстрее орудовал мечом или оказался чуточку сильнее…

А теперь произошло несчастье. Карн искалечен, и ради кого?! Всего лишь ради старого, малость спятившего чиновника! Брент прикрыл глаза, ища хоть краткой передышки, но перед его мысленным взором продолжала маячить фигура лысого, ухмыляющегося убийцы. Лучше двигаться, лучше что-то делать.

Придя за подмогой в каменоломню, Брент написал две коротких записки и щедро заплатил мальчишке за то, чтобы он доставил их в Прандис. И эти записки, как он заметил несколько минут назад, сделали свое дело. Двое мужчин терпеливо сидели в большой гостиной, выходившей окнами на север, ожидая возвращения Брента. Пора уделить им внимание, решил он, и отправился вниз.

— Благодарю вас за то, что вы так быстро прибыли, доктор Парди, обратился Брент к тучному мужчине средних лет, одетому в украшенное изысканным шитьем синее одеяние. Парди избегал носить обтягивающие брюки, которые в этом году были в моде, из-за своего весьма объемистого живота. Но какова бы ни была причина, в целителе, одетом в просторные одежды, Бренту почудилось что-то утешительное. — Ваш пациент наверху, в моей спальне.

Брент повернулся к другому посетителю, худому, с козлиной бородкой мужчине на несколько лет старше доктора Парди. Он сидел в огромном кресле, сосредоточенно изучая целую кипу документов.

— Ваша работа, Солан, зависит от того, что нам скажет наш добрый доктор. Возможно, вам придется подождать.

— Я не спешу, господин Каррельян, — ответил тот высоким мальчишеским голосом.

Брент кивнул и повел доктора в холл, а затем по широкой лестнице на второй этаж. К тому времени как они добрались до спальни Брента, Парди совсем запыхался, но взглянув на пациента, доктор забыл обо всем на свете. Врач опытным глазом присмотрелся к ногам Карна. Они лежали абсолютно неподвижно, ступни развернуты в разные стороны. Ни один человек не принял бы такую неудобную позу, и Парди не сомневался, что ноги Карна старательно уложили на постели чьи-то чужие руки.

— Как дела, мой друг? — бодро спросил доктор. Такая манера вести себя у постели больного, как он понял после долгих лет практики, шла на пользу в первую очередь ему самому. Неизменная жизнерадостность Парди вселяла сдержанную бодрость даже в умирающих. Парди считал, что совершенно не обязательно выслушивать ежедневные жалобы калек.

И в самом деле, Карн обнаружил, что невольно проглотил язвительный ответ на такой бессмысленный с виду вопрос. Он протянул руки и попытался ухмыльнуться.

— Не правда ли, док, меня можно назвать счастливчиком? Я начал сегодняшний день как рабочий человек, а закончил его, похоже, в полной праздности.

Парди коротко улыбнулся и, раздев Карна и перевернув его на живот, начал осмотр. Он со всем тщанием изучал позвоночник больного, начиная от основания черепа и постепенно опускаясь к ягодицам, уделив особое внимание поясничному отделу. Здесь кожа Карна выглядела вспухшей и изменившей цвет. Не говоря ни слова, Парди обследовал фиолетовые и черные синяки. Он покачал головой и принялся рыться в своей медицинской сумке.

— Чувствуете что-нибудь? — спросил Парди через минуту.

— Нет, — ответил Карн.

— А сейчас? — спросил доктор после короткой паузы.

— Ничего.

Парди взглянул на Брента, тот в ответ нахмурился. Задавая вопросы, доктор одновременно медленно вводил прямую иглу в подколенное сухожилие Карна. Игла вошла в плоть больного больше чем на полдюйма, а он даже не вздрогнул.

Парди вздохнул и вынул иглу, вытерев комочком ваты каплю крови, выступившую на коже Карна. Затем доктор на секунду закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он положил обе руки на позвоночник Карна и стал напевать странную монотонную мелодию. Вскоре он умолк и убрал руки. Там, где врач касался Карна, покрытое синяками тело побледнело и продолжало бледнеть. Брент, любопытствуя, сделал шаг вперед. Кожа Карна стала такой же бесцветной, как медуза, и такой же полупрозрачной. Под ней Брент смог различить сдвоенные красные пучки мышц и кровеносные сосуды, которые шли вдоль и между мышцами. Затем и они стали выцветать, и Брент обнаружил, что он, будто через стекло, видит сквозь кожу друга его скелет. Парди, тихо прищелкнув языком, покачал головой. Он начал проводить пальцем какие-то линии вдоль позвоночника своего пациента.

— Здесь… и здесь: переломы. Возможно, была бы еще какая-то надежда, но… — Доктор провел толстым пальцем над темной, изломанной линией, которая шла через основание позвоночника Карна. Не говоря ни слова, он поднял на Брента глаза и покачал головой.

Каррельян взглянул на доктора остановившимся взглядом.

Парди пожал плечами и опять перевернул Карна, но ноги больного не двинулись вместе со всем телом. Они остались скрещенными, ступни лениво повисли, потревоженные движением торса. Брент мрачно наклонился вперед и вновь положил ноги своего друга в прежнее неестественное положение. Затем он взял тонкое шерстяное одеяло, небрежно отброшенное в сторону, и накрыл Карна до пояса.

— Мне не холодно, — пробормотал Карн. Более того, под каштановыми, тронутыми сединой волосами, заблестела испарина. Брент подождал секунду, затем кивнул и убрал одеяло.

— Я бы хотел хотя бы видеть свои ноги, — продолжал Карн, — раз уж лишен возможности пользоваться ими. — Он повернулся к доктору. — Что можно сделать?

Парди широко развел руками.

— Можно делать все. Практически нет причин, мешающих вам вести полную и продуктивную жизнь…

— Я не это имел в виду, — перебил Карн, начиная понимать, куда клонит доктор. Его глаза заметались по сторонам, словно ища выхода.

— Что можно сделать с самим повреждением? — мягко переспросил доктор, прекрасно понимая вопрос. — Ничего. Перелом слишком серьезный, кости буквально раздроблены.

— А нет ли магии?.. — начал Карн и споткнулся.

— Магия — это тупой инструмент, — объяснил Парди. — Конечно, она иногда весьма полезна, но в данном случае… Не существует достаточно тонкого лечения, способного исцелить повреждения нервов, которые вы получили.

Он так и знал. С первого момента в Атахр Вин, поняв, что не может двигать ногами, Карн знал, он никогда не будет снова ходить. Но тогда ему нашлось о чем подумать: угроза ссоры между Брентом и Эстоном, сбежавший убийца… Теперь, вернувшись в привычный покой дома, где Карн прожил много лет, он с убийственной силой ощутил изменение своего положения. Каждое слово доктора словно вычерпывало очередную порцию мужества, и когда Парди замолчал, старый вор почувствовал себя совершенно опустошенным. «Не человек, а выдолбленная тыква», — с горечью подумал Карн. Когда он заговорил, ему показалось, что внутри него разносится эхо:

— Оставьте меня одного. — Приказ касался не только доктора. Он повернулся к Бренту, и глаза их встретились. Слова были не нужны.

— Оставьте меня, — повторил он, и это прозвучало почти рыданием.

Брент хотел как-то подбодрить его, сказать, что все будет в порядке, но подобное утешение смахивало на насмешку. Он никогда не лгал Карну и не станет этого делать сейчас. Взяв Парди за локоть, Брент вышел вместе с ним.

«Это не дом, — подумала она. — Это целый город». Маленький город за собственными стенами, в нем достаточно места для ремесленников, рабочих, моряков и солдат — здесь вполне можно было бы обзавестись своим мэром. Все бездомное население Прандиса могло бы найти приют под этим кровом, провести здесь свои дни от рождения до смерти.

— Остановитесь! — воскликнула она, когда экипаж въехал в ворота и покатил по широкой мощеной дороге, ведущей к парадным дверям. Она испугалась, что ее не услышали из-за стука копыт. — Остановитесь!

Возница натянул поводья, затем повернулся и заглянул в темное нутро кареты через маленькое переднее окошко. Томас был еще очень молод, но служил у господина Каррельяна уже четыре года. За весь срок его службы Масия оказалась, пожалуй, единственным пассажиром, проявившим интерес к его работе. Кучер подумал, что она выглядела в этом экипаже такой маленькой, забившись в угол широкого кожаного сиденья. Ее лицо казалось более бледным, чем лунный свет.

— Не могли бы мы чуть-чуть постоять здесь? Всего минуточку?

Томас коротко кивнул, стараясь не улыбнуться. Он привык к тому, что седоки высказывали ему свои желания, а не просили разрешения.

— Сколько хотите, мадам. Просто постучите в стекло, когда захотите ехать дальше.

Масия кивнула и снова повернулась к особняку. Невозможно, подумала она, неужели Карн проводит дни и ночи в этом дворце, где, кроме него, живут только его работодатель и несколько слуг? Нет, возможно; возможно, но неправильно. Столько комнат — и всего для нескольких человек? Десятки? Сотни? Слишком много места для меня, подумала она.

Она наклонилась вперед, размышляя о том, что она скажет Бренту Каррельяну, когда встретит его. Какую-нибудь приятно звучащую ложь, которая будет жечь ей язык весь остаток вечера. Не стоит и десятка хоров из Белфара. Но пути назад уже не было. Прямая спина Томаса, казалось, не допускала иной возможности, кроме как следовать к дому. И поверни она сейчас назад, Карн огорчится. Он просто не сможет понять.

Вздохнув, Масия наклонилась вперед и постучала по стеклу.

Дверь распахнулась с таким грохотом, что в комнате Эстона еще некоторое время звучало медленно затихающее эхо. Со стены потекла тоненькая струйка штукатурки в том месте, где в ней проделала дырку дверная ручка.

Эстон поднял глаза и увидел кипящего яростью Брента Каррельяна.

— Пора вам заговорить.

Старый министр не понял, чего в этом заявлении было больше утверждения или угрозы. Эстон поспешно обдумывал сложившуюся ситуацию. Жаль тратить время на этого тупоголового упрямца, вот если бы добраться до Тейлора Эша и рассказать ему то, что он узнал об убийце…

— Ну? — поторопил его Брент. — Я не могу ждать тут целый день.

— Первое замечание, с которым у меня не возникает желания спорить, еле слышно пробормотал Эстон. — У вас и ваших генераторов гораздо меньше времени, чем вы думаете… — Однако следовало вернуться к первоочередной задаче. Если он не получит хотя бы временного содействия Каррельяна, он ничего не добьется. — Садитесь, — предложил Эстон. — Рассказ потребует некоторого времени.

Вместо того чтобы спокойно сесть, Брент схватил старика за запястье и выдернул его из кресла.

— Рассказывать вы будете не мне, — ответил он и потащил Эстона вон из комнаты. Брент остановился у двери в свои покои и низко наклонился к министру, так что они едва не столкнулись лбами. Мускулы на его подбородке напряглись, зубы сжались.

— Сейчас, — прошипел Брент, крепче сжимая запястье Эстона, — вы войдете сюда и будете говорить с моим другом. Вы расскажете ему, из-за чего такого чертовски важного стоило убивать всех этих стариков. Вы расскажете ему, зачем он пошел сегодня в это подземелье спасать вашу никчемную шею. И вы расскажете ему, почему ему больше никогда не придется ходить своими ногами.

Прежде чем Эстон нашелся с ответом, Брент открыл дверь и втолкнул бывшего министра внутрь. Эстон, спотыкаясь, пролетел несколько шагов, потом восстановил равновесие и дальше пошел сам, чуть замешкавшись на пороге спальни Брента. Карн неподвижно сидел на кровати, его мощный торс подпирали подушки, невидящий взор застыл на белом балдахине.

За годы службы в разведке Эстон повидал немало сломленных людей. И, как он знал, существовало место, куда они в конце концов удалялись на покой, навсегда отринув мирскую суету. В остановившемся взгляде Карна Эстон уловил первые признаки того, что старый вор уже слышит тихий зов этого места.

Не дожидаясь очередного толчка Брента, бывший министр вошел в комнату и сел в одно из двух роскошных кресел рядом с кроватью. Брент проигнорировал другое кресло и опустился на краешек постели. Глаза Карна оставались неподвижными.

Брент мягко наклонился вперед и похлопал друга по ноге. Жест не вызвал никакой реакции, и Брент, поняв причину, отдернул руку и сморщился.

— Эстон хочет кое-что рассказать. — Карн, казалось, не слышал.

— Может быть, в другой раз? — предложил старик, привстав в кресле.

— Сейчас, — потребовал Брент, но его голос звучал едва слышно. Уже довольно поздно… и внизу ждал еще один человек, с которым ему надо было поговорить.

— Как хотите, — пожал плечами Эстон. Затем он наклонился вперед и с неожиданным приливом энергии спросил: — Какой сейчас год?

Брент вздрогнул, услышав столь неожиданный вопрос.

— Но какое это имеет отношение… — Однако, догадавшись, что старик спрашивает серьезно, ответил: — Сто семьдесят восьмой.

— Сто семьдесят восьмой чего?

Это уже казалось полной нелепицей. Брент задал себе вопрос, уж не помутился ли разум министра под воздействием наркотика, введенного убийцей. Но старик смотрел на него совершенно ясными глазами, в них читалось очевидное раздражение медлительностью Брента.

— Сейчас сто семьдесят восьмой год Республики, — буркнул Брент, чувствуя себя школьником на экзамене.

— Вот именно, — отозвался Эстон, и его глаза приняли мечтательное выражение. — Именно так мы и говорим в Чалдисе. Год Республики. Но что мы говорили до того, как сформировалась республика, когда в Чалдисе была абсолютная монархия, как и по сей день в Индоре?

Брент попытался собрать в уме разрозненные кусочки истории Чалдиса, которые отложились у него в памяти со времен его весьма нерегулярного обучения. Он знал, что сто девяносто лет назад в Чалдисе произошла Великая Реформация. Страна была слишком большой, слишком густонаселенной и слишком сложно организованной, чтобы ею управляла, передавая власть по наследству, горстка аристократов, чьи способности полностью зависели от более или менее удачного сочетания генов. Очень часто среди них просто не находилось людей, способных управлять королевством.

Убедившись в необходимости хоть как-то стабилизировать ситуацию, дворянство решило реформировать систему управления, в результате реальное руководство страной перешло от наследных правителей в руки компетентных чиновников. При этом дворянство, переложив бремя правления на чужие плечи, сохранило за собой все свои привилегии. И вот тут была совершена единственная, ставшая роковой, ошибка — аристократы передали чиновникам право взимать налоги, чем они немедленно и воспользовались. В скором времени была создана Национальная Армия, присягнувшая на верность новому правительству, расположившемуся на нижних этажах башни, постройка которой началась в центре города. Конечно, многие дворяне протестовали, некоторые даже с оружием в руках. Но любой протест оказывался не более чем мелкой помехой для национального правительства, крепнувшего на глазах. Вскоре даже аристократы уразумели, что сопротивление совершенно бессмысленно, и тогда установился политический порядок, не слишком изменившийся и по сей день. Аристократия постепенно разорилась, большинство древних фамилий угасло, так что очень немногие, подобно Каладорам, могли похвастаться благородной кровью, текущей в их жилах.

Почти девяносто лет назад, когда Великая Реформация завершилась, календари Чалдиса были изменены, дабы увековечить это событие. С того момента и по сей день летосчисление ведется от начала гражданского правления. Но до этого?..

— Мы считали от Принятия Обета, — медленно сказал Брент.

— Мы считали от Принятия Обета, — повторил Эстон с расстановкой. — А индорцы и до сих пор считают от него.

— И что из этого?.. — поторопил Брент, но теперь в его голосе не было слышно раздражения. Вопреки его желанию странное предисловие к объяснениям Эстона разожгло его любопытство. — Какое отношение имеют календари к убийству государственных чиновников?

— Самое прямое, — бесстрастным тоном заверил его Эстон, расправляя ногой уголок ковра. — Какой сейчас год в Индоре?

Брент пожал плечами.

— Не имею ни малейшего поня…

— Четыреста тринадцатый, — безжизненным голосом отозвался Карн.

Брент удивленно взглянул на друга.

— Магниты, которые мы используем в генераторах, производят в горах севернее Агината, — объяснил Карн, все еще глядя на полог кровати. Естественно, их счета датированы по индорскому календарю.

— Четыреста тринадцать лет, — медленно проговорил Эстон. — Это большой срок, верно? Слишком большой для того, чтобы вы припомнили, что такое Принятие Обета, господин Каррельян?

— Много веков назад, — ответил Брент, раздраженный высокомерным тоном Эстона, — Индор и Чалдис вели разрушительную войну друг против друга. Воевали в основном волшебники, были десятки тысяч погибших. Предположительно, эта бойня осточертела всем, и когда война закончилась, самые могущественные из уцелевших чародеев решили, что используемый ими вид магии слишком опасен. Они собрались и дали клятву не применять разрушительную магию — это и есть Принятие Обета.

— Все правильно. Именно эту историю мы преподаем в школах, — подтвердил Эстон. — Но реальные факты выглядят несколько иначе. Во-первых, Индор и Чалдис, разумеется, воевали, но они были не одиноки. На самом деле, наши предки тогда не сильно отличались от варваров, живших за пределами обоих государств. Единственное, что делало их опасными — а они представляли реальную опасность, в эпоху Опустошения погибли миллионы, а не тысячи, была магия. Крайн в те времена были сильны и могущественны и щедро делились с людьми своими знаниями, но эти знания далеко выходили за пределы человеческой мудрости. Сами крайн были миролюбивой расой, и сперва они ничего не предпринимали, только наблюдали за тем, как их ученики-люди истребляют друг друга в огромных количествах. Затем среди древнего народа крайн возникли разногласия, и вскоре воевали все: Чалдис, Индор, крайн и многие другие. Тогда на свете еще обитали огромные существа — драконы, разрушавшие дома одним ударом крыльев, и великаны-людоеды, от чьих шагов сотрясалась земля.

— Вы хотите сказать, что мой друг стал калекой из-за этих сказок? — спросил Брент, чувствуя, что его гнев возвращается.

— Пусть говорит, — глухо пророкотал Карн, его глаза закрылись, веки слегка подрагивали.

Эстон сделал паузу и, прежде чем продолжить, взглянул на Карна. Ему придется пересмотреть свое отношение как минимум к некоторым ворам, подумал он.

— Это не сказки. Хотя лучше бы это было так, — вздохнул старый министр и вернулся к своему рассказу. — Общее разрушение трудно себе даже представить, и хуже всего пришлось Кирилее, земле, где находилось сердце цивилизации крайн. Теперь мы зовем Кирилею Гонвиром.

Брент глубоко вздохнул. Он никогда не был на Гонвире, на самом деле, насколько ему было известно, ни один человек, отправившийся туда, не выжил. Огромный разрушенный остров лежал к востоку от Гатони. Там не осталось ничего живого, погибли даже растения. Говорили, что человек, осмелившийся ступить на эту смертоносную землю, погибал с такой же неотвратимостью, как если бы сам перерезал себе глотку.

— Гонвир, — повторил Эстон. — Это слово крайн, и на их языке оно означает «Наша скорбь». Потому что так оно и было. Война магов завершилась ужасающим бедствием. Удивительные сады и прекраснейшие города поглотило пламя войны. Горы словно вырвало из самой земной тверди, и очень скоро Кирилея перестала существовать.

— Какое все это имеет отношение к убитым министрам или к моим генераторам? — встрепенулся Брент, которому становилось все более и более неуютно от эпического размаха повествования Эстона. Старику, похоже, доставляло удовольствие беспокойство хозяина. Вор хотел слушать дальше, и он услышит. Эстон расскажет ему по-своему.

— Когда выжившие посмотрели на дело рук своих, они поклялись не допустить, чтобы на земле вновь была развязана война с применением магии. Но они знали, любые обеты бессильны. Люди ненавидят, люди воюют и стремятся к победе любой ценой, поэтому ни одна из сторон не откажется от могучего оружия во имя этических соображений. Нет, наши предки были достаточно мудры, они понимали, что однажды магическая война опять принесет нам смерть и разрушения… если, конечно, опять допустить использование магии. Единственным решением было не дать людям снова прибегнуть к ней. Это можно было сделать двумя способами. Первый способ — перестать преподавать тайные знания. Большинство людей, кстати, считают, что Принятие Обета означало именно это, но на самом деле такое решение не могло спасти ситуацию. Слишком многие были сведущи в этой области, и никто не захотел бы унести свои знания с собой в могилу. И даже если бы все маги на земле умерли в одночасье, люди могли начать с самого начала, экспериментируя, проверяя, импровизируя, и на земле снова появились бы чародеи. Поэтому реальным выходом оказалось не покончить с волшебниками, но искоренить саму магию.

— Принятие Обета запретило магию? — прошептал Карн.

— Да. Это был эксперимент невообразимого размаха. Самый великий из уцелевших магов, Тарем Хамир, трудился годами в поисках способа очистить землю от магии. В конце концов он пришел к выводу, что магия — повсюду и эту энергию уничтожить невозможно. Так же ее нельзя истощить, поскольку она бесконечна. Следовательно, оставалась единственная возможность: каким-то образом взять ее под контроль. Великий маг создал заклинание, которое поместило всю магическую энергию мира в жесткие рамки, сделало ее предсказуемой. Теперь человек больше не мог с такой легкостью искажать естественную ткань бытия. Доступ к могуществу был надежно закрыт. И только после Принятия Обета стало возможно появление электричества, включая ваши генераторы, в качестве некой, если хотите, компенсации.

— Этот ваш Хамир не так уж блестяще сделал свою работу, — сухо заметил Брент. — Иначе у меня не возникало бы столько проблем с изоляцией генераторов от магических полей. Если он ставил перед собой задачу изъять магию из этого мира, можно сказать, что это самое Принятие Обета потерпело неудачу.

Глаза Эстона сузились.

— Вот как? Тогда где драконы, великаны-людоеды, огромные тролли, которые обитали в горах Гримпикс? Что сталось со всеми легендарными существами, да и с самими крайн? Все они существовали благодаря магии. Их жизнь питалась энергией, которую они с удивительной легкостью могли извлекать из самого воздуха вокруг себя. Когда Принятие Обета отрезало их от этой энергии, они зачахли и погибли.

— Однако представляется вполне логичным, что кто-нибудь из них — крайн, например, раз уж они были столь могущественны — должен был возражать, заметил Брент.

— О, — хмыкнул Эстон, оценив мягкость выражения Брента, — «возражений» последовало целое море. И море кровавое. Но крайн всегда были малочисленной расой, а большинство из них погибло в эпоху Опустошения. Те, кто выжил, не могли договориться друг с другом о том, что делать, возникли конфликты внутри самой расы. Кстати, говорят, что один из крайн был очень дружен с Хамиром, и без него Принятие Обета никогда бы не состоялось.

— Насколько его можно считать состоявшимся, — пробормотал Брент. Эстон распрямил спину, обдумывая эту мысль.

— К сожалению, вы правы, молодой человек. Заклинание нельзя назвать безусловной победой. Хамир опасался, что оно может стать слишком глобальным, и тогда он полностью отрежет мир от энергии, которая ему была жизненно необходима. Вся цивилизация зависела от наличия свободной магии; в конце концов, Хамир хотел всего лишь уничтожить ее разрушительные избытки. Это оказалось непростой задачей. И, главное, не забывайте, едва Хамир завершил бы творить заклинание, ему бы осталось только смириться с результатом, поскольку вместе с последним словом, слетевшим с его губ, его собственная магия неизбежно исчезла бы так же, как и у всех остальных. Ни он, ни какой-либо другой человек не смогли бы отменить так называемое Принятие Обета.

Эстон остановился и вздохнул. Именно здесь история должна была завершиться, на том, как великий волшебник сделал свою работу. Но вместо этого именно здесь настоящая история и начиналась.

— Нет, волшебник не был полностью уверен… Поэтому Хамир, к нашему великому сожалению, создал что-то вроде предохранительного клапана. Когда у вас есть возможность сделать что-то только один раз, а результат неясен, вы начинаете перестраховываться. Хамир ввел в заклинание возможность обратного хода, способ отменить Принятие Обета и сделать мир снова таким, каким он был раньше.

Глаза Брента сузились.

— Наконец-то я узнаю что-то интересное, старина, но пока не об убийствах.

Эстон улыбнулся нетерпению бывшего шпиона. Брент Каррельян оказался вовсе не таким пресыщенным, каким хотел выглядеть.

— Хамир решил, что главное — это тщательно сохранить секрет формулы, так сказать, обратного превращения, иначе вся его работа пойдет насмарку. Он разделил обратное заклинание на двенадцать Фраз. Одну Фразу он доверил Императору Индора, а пять остальных — каждому из индорских парфов. Остальные шесть он разделил между самыми могущественными герцогами Чалдиса.

— Хамир начинает мне нравиться, — сообщил Брент. — Точный расчет разделить заклинание между двумя врагами, и его никогда не используют, разве что под давлением исключительных обстоятельств Индору и Чалдису придется в конечном итоге прийти к соглашению.

Эстон кивнул.

— Вот именно. Более того, даже двенадцати Фраз самих по себе недостаточно, чтобы отменить Принятие Обета. Ходят слухи, будто существует ключ, созданный Хамиром и крайн, его другом, который они надежно спрятали от людских глаз. Что собой представляет этот ключ и где он спрятан, никому неведомо.

— Насколько известно вам, — добавил Брент.

— Насколько известно мне, — согласился Эстон. — Но то, что спрятал Хамир, не так легко найти. Подобные гении не слишком часто появляются на этой земле, и в этом одна из гарантий нашей безопасности, — старик вздохнул. — Осталось рассказать немногое. Каждая Фраза автоматически переходит от своего обладателя к его или ее официальному наследнику в момент смерти первого или, как в случае с чалдианскими министрами, в момент отставки. Чалдианские Фразы перешли от дворян к чиновникам во время Великой Реформации. В течение более чем четырех веков каждая Фраза должным образом переходила от одного ее хранителя к следующему. До настоящего момента.

«До тех пор, — добавил про себя Эстон, — пока какой-то проклятый маньяк не решил нарушить то хрупкое равновесие, которое Тарем Хамир так тонко сконструировал, и, сделав это, толкнуть весь континент в кровавое пекло войны».

— Что вы имеете в виду? — решил уточнить Брент. Много дней он мучил себя, пытаясь вообразить, что могло заставить кого-то убивать почти выживших из ума, немощных стариков. Наконец ему открылась причина, которая могла стать мотивом подобных преступлений. — Вы хотите сказать, что индорцы крадут наши Фразы?

— Крадут? — лицо Эстона исказилось страданием. — Вам бы следовало сказать — уже украли. Убийца сообщил мне, что я был последним. К моему стыду и сожалению, пока я находился под действием наркотика, подонок узнал то, за чем приходил.

Брент молча переваривал информацию, обдумывая последствия того, о чем рассказал Эстон.

— А почему, — наконец спросил он, — индорцы хотят повернуть Принятие Обета вспять? Если мир до этого был так ужасен, как вы описываете?..

Эстон язвительно усмехнулся в ответ.

— Уж вам, Хазард, гораздо лучше других известен ответ на этот вопрос. Казалось бы, только безумец может пожелать нарушить Обет. Возможно, за этими убийствами и стоит безумец… Но вероятнее другое — индорцы намереваются использовать эту информацию как рычаг, в качестве противовеса тому экономическому преимуществу, которого мы достигли в последнее время. Шантаж, Хазард, уж это вам наверняка понятно.

Брент отреагировал на этот выпад кислой улыбкой.

— Однако может статься, мы напрасно обвиняем индорцев, — продолжил Эстон задумчиво. — Существуют и другие страны, о которых не следует забывать: Бриндис, Гатонь, северные племена. Ни один из этих народов во времена Хамира не был настолько цивилизован, чтобы доверить им хранение Фраз. Возможно, они хотят получить свою долю наследства, хотя оно принесет им мало пользы.

Брент опять помедлил, обдумывая услышанное. До этого рассказ Эстона о драконах, искусстве крайн и магических войнах только раздражал его, поскольку речь шла о проблемах столь масштабных, что у Брента возникло отвратительное ощущение собственной беспомощности. Но идея украсть Фразы, чтобы приобрести рычаг политического воздействия… Брент с безжалостной точностью мог вычислить все последствия.

— Вы правы, Эстон. Шантаж — это то, в чем я разбираюсь, и первым правилом шантажа является следующее: никакая информация не обладает ценностью, если ее нельзя использовать. Мне кажется, что только круглый дурак стал бы использовать эти Фразы. Судя по вашему рассказу, если Принятие Обета будет нарушено, индорцы пострадают не меньше нас. Почему бы просто не рассмеяться им в лицо, если они попытаются нас шантажировать?

Эстон подошел вплотную к Каррельяну и с удивительной силой сжал его руку. Морщинистое лицо старика оказалось в дюйме от лица Брента.

— Потому, Хазард, что, хотя и произнесение обратного заклинания представляется полнейшим абсурдом, эти двенадцать Фраз никогда не должны принадлежать одному человеку или одному правительству. Потому что, если в один прекрасный день какой-нибудь безумец решится использовать их, мы не узнаем мир, в котором живем.

Уголки рта Брента дрогнули от смеха.

— Сейчас вы похожи на сумасшедшего проповедника, Эстон, предсказывающего апокалипсис. Жаль, что я не принадлежу к тем людям, которые часто ходят в церковь.

Старый министр задрожал от ярости.

— Интересно, Хазард, существует ли в этом мире что-нибудь, заслуживающее, по вашему мнению, серьезного отношения? К чему бы вы не стали относиться с высокомерием невежды? Я абсолютно серьезен и вновь спрашиваю: «Что вы намерены предпринять?»

Брент постоял секунду, беспомощно опустив руки, потом снова повернулся к Карну.

«Все зависит от тебя», — подумал он. Но Карн опять потерял интерес к разговору, его взор блуждал по чистой стене.

Эстон уловил взгляд Брента, брошенный на Карна, и нахмурился. В своей жизни он делал с людьми вещи и похуже, но никогда еще ему не приходилось совершать столь удручающих ошибок. Он раскрыл было рот, собираясь сказать нечто важное, потом запнулся, поняв, что забыл имя искалеченного человека. Про себя он проклинал свою нетвердую память. Вероятно, сказывалось волнение… или он просто становится слишком старым.

— Как его зовут? — прошептал Эстон, наклонившись вперед. Брент помедлил, надеясь, что Карн сам ответит на этот вопрос, но тот явно не слышал ничего из происходящего. Нахмурившись, Брент повернулся к старому министру, собираясь представить своего друга.

Но прежде чем слова сорвались с его губ, они эхом прозвучали в холле, произнесенные незнакомым ему голосом:

— Карн! Карн Элиандо!

Томас помог Масии выйти из экипажа и повел ее вверх по широкой лестнице к парадным дверям особняка. Женщина не могла поверить в то, что эти двери откроются для такой, как она.

И они не открылись.

Через полсекунды стало ясно, что два привратника вовсе не замешкались. Они явно не собирались впускать ее. Томас сделал шаг вперед, посмотрел в глаза сперва одному, потом другому.

— Нас ждут, — пояснил он, стесняясь вступать в спор при своей пассажирке, словно непреклонность привратников была отчасти его виной.

Несмотря на размеры своего поместья, Брент Каррельян держал небольшой штат прислуги, так что Томас хорошо знал этих людей: Дэннел, как всегда, выглядел абсолютно невозмутимым, Бейли же сделал вид, будто увлеченно рассматривает узор на своей ливрее.

— Господин Каррельян отдал распоряжение, чтобы сегодня вечером в доме не было посетителей, — ответил Бейли.

Томас оглянулся и мгновенно заметил выражение замешательства на лице женщины. Ему показалось несправедливым то, что она пострадает из-за плохого настроения господина Каррельяна, к тому же пригласил ее господин Элиандо.

У Томаса возникло искушение оттолкнуть Бейли и самому открыть двери, но ему слишком хорошо были известны особенности их ручек. В первый день его работы здесь господин Элиандо попросил Томаса открыть эти двери, те же самые двери, которые хозяин перед этим открыл сам, чтобы показать, как это делается. Прикоснувшись к ручке, Томас отдернул ладонь, получив удар — не слишком болезненный, но, безусловно, неприятный. Все двери в особняке, как объяснил ему Карн, при помощи магии настроены на руки определенных слуг, это была одна из многочисленных мер безопасности, принятых в особняке.

Томас повернулся к маленькой женщине, стараясь сохранить спокойствие на своем молодом лице.

— Прошу прощения, мадам, но мне придется попросить вас вернуться в экипаж.

Пальцы Масии нервно теребили замочек сумки.

— Но…

— Они не впустят нас внутрь, мадам. Прошу прощения, но тут ничего не поделаешь.

С этими словами Томас осторожно взял ее за локоть и помог снова взобраться в экипаж, осторожно закрыв за ней дверь.

— Ну, я ему покажу, — пробормотала Масия, устраиваясь на подушках.

Впрочем, женщина тут же одернула себя: она сама заслуживает порки. Это только ее вина, что она чувствует себя неуверенно, как школьница, на ступенях дома Брента Каррельяна. Медленно, но верно чувство униженности в ее душе сменяла ярость. Она вовсе не хотела приезжать сюда, не хотела даже мельком взглянуть на то место, которое, как она опасалась, играет в жизни Карна первостепенное значение. Масия всегда смутно догадывалась, что жизнь ее любовника в поместье Каррельяна была роскошной… но одно дело догадываться, а другое — увидеть своими глазами. И вместо того чтобы как-то сгладить эту неловкость, возникающую при переходе из одного мира в другой, ее даже не впустили в дом. Ей не следовало приезжать, не следовало позволять подкупить себя билетами на концерт хора.

Экипаж опять остановился. Масия подняла глаза и с удивлением обнаружила, что Томас не выехал обратно на дорогу, он просто обогнул дом и подъехал к нему сзади. Через узкие окна, прорезанные в сером камне, Масия увидела кухню, размерами превосходящую все ее жилище.

Дверь экипажа открылась. Томас, явно нервничая, протянул ей руку…

— Некоторые двери этого дома, — объяснил он, — я сам могу открыть для вас. Я не могу объяснить действия привратников, мадам, но я знаю, что господин Элиандо твердо распорядился, чтобы я привез вас сюда вовремя.

Томас помог ей выйти из экипажа и провел через кухонную дверь, одну из трех дверей для прислуги, которые ему было позволено открывать. Войдя внутрь, он увидел, что помещение пустует, это освобождало его от необходимости объяснять кому бы то ни было, почему они с гостьей идут таким странным путем.

«Медные кастрюли», — отметила про себя Масия, когда Томас под руку повел ее мимо рядов сверкающей кухонной утвари. Здешнему повару в голову не придет даже прикоснуться к жестяной посуде. Они быстро прошли через несколько узких коридоров для слуг, затем миновали двустворчатую дверь и оказались в широком холле. Полы из твердой древесины сияли под светом сотни электрических лампочек. И на первой ступени длинной изогнутой лестницы возник привратник Бейли с пылающим от гнева лицом.

— Что это втемяшилось тебе в башку, Томас? — раздраженно спросил этот огромный мужчина. — Хочешь, чтобы у всех нас были неприятности?

Томас сделал шаг вперед, заняв позицию между Бейли и Масией.

— Что бы тебе ни сказал господин Каррельян, инструкции, данные мне господином Элиандо, были абсолютно четкими. Он хотел видеть эту женщину здесь сегодня вечером. Сейчас.

Бейли нахмурился и потянул себя за воротник.

— Положение дел изменилось. Сегодня вечером господин Карн не сможет ни с кем увидеться.

Ее поразили не слова, произнесенные привратником, но его тон. Что-то случилось, что-то ужасное, и внезапно Масии стало безразлично, в чьем доме она находится. Прежде чем Томас или Бейли успели среагировать, она проскользнула мимо них и бросилась вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки и выкрикивая имя своего возлюбленного.

Дверь наверху распахнулась, но ее встречал вовсе не Карн. Перед ней был более молодой и не такой крупный мужчина с мечом в руке. По инерции он вылетел прямо на лестницу, так что острие меча оказалось в нескольких дюймах от носа Масии. Потрясенная, женщина встала как вкопанная, ухватившись за перила, чтобы не упасть назад. Мужчина остановился, взглянул на нее, затем на меч в своей руке. Потом он осторожно опустил оружие.

— Кто вы и какого черта здесь делаете? — требовательно спросил он.

Вот это, подумала Масия, тон, которого следует ожидать от человека, владеющего домом размером с небольшой город.

— Вы, должно быть, Брент Каррельян, — пробормотала она.

Итак, это ее соперник в борьбе за преданность Карна. Не совсем то, что она ожидала, думала Масия, оценивающе разглядывая этого мужчину. Он выглядел страшно усталым и явно не переодевался дня три, и одет он был не в атласные наряды и золотые цепи. Его ореховые глаза смотрели настороженно, на лице сохранялось непроницаемое выражение. То, за что Карн ценил этого человека, решила Масия, находилось глубоко под поверхностью.

Брент нахмурился, взвешивая меч в руке и жалея, что его не удалось использовать.

— Мне известно собственное имя, — отрезал он. — Я спросил ваше.

В этот момент Томас появился наверху лестницы, и весь его вид выражал испуг и сожаление.

— Это леди Масия, сэр, — начал Томас — Я страшно виноват, что потревожил вас сегодня вечером, но господин Карн настаивал на том, чтобы я привез сюда леди вовремя, они собирались на выступление хора.

Хор? Сегодня вечером все, словно сговорившись, несли какой-то вздор. Но Масия?.. Имя прогремело в его памяти, подобно колоколу. Так звали женщину, которую Карн часто навещал в городе. Брент снова взглянул на меч в своей руке и с сожалением убрал его в ножны.

— Нет, это я должен извиниться, — устало сказал он. Как ему объяснить Масии, смущенной маленькой женщине в простом цветастом платье, хоть что-то из случившегося? — К сожалению, произошел несчастный случай, — сказал он, бросив взгляд через плечо на дверь в свою спальню.

Прежде чем он успел сказать что-то еще, Масия пролетела мимо него вверх по оставшимся ступенькам, миновала лестничную площадку и исчезла в комнате.

— Я прошу прощения, господин Каррельян. — Лицо Томаса стало пепельно-серым от испуга. — Я отвезу ее домой, как только…

— Забудь об этом, — ответил Брент. — Просто оставь нас сейчас. — Он медленно повернулся и побрел назад в свои покои, задаваясь вопросом, что еще принесет ему этот вечер.

Когда Брент вошел в спальню, он обнаружил, что Масия сидит на краю кровати, обняв Карна, прижавшись лицом к его шее, а он уткнулся головой ей в волосы. Она что-то бормотала, но Брент не мог разобрать ни слова. А Карн… Карн рыдал. За два десятка лет Брент ни разу не видел, чтобы его друг проронил хоть слезинку, и, уж конечно, никогда не слышал от него таких рыданий, почти стонов, от которых сотрясалось все его мощное тело. Масия прижалась к нему, словно кораблик, игрушка волн, спешащий прижаться к надежному берегу. Руки Карна обнимали ее за талию, и Брент видел, как играют его мускулы под тканью рубашки. Он прижимал ее изо всех сил, наверное, ей было больно, но женщина не замечала этого.

Эстон опомнился первым, он поднялся с кресла и отступил к двери, легко коснувшись руки Брента, когда проходил мимо него. На лице бывшего министра читалось то, что Брент прекрасно понимал и так: это слишком интимный момент, им обоим там делать нечего. Но Брент все же секунду помедлил, глядя, как утихают рыдания Карна и успокаивается его судорожное дыхание. Внезапно он понял, что ощущает настоящую зависть к чему-то, чего сам никогда не знал.

Стоя на пороге своей спальни и завидуя своему единственному другу, который почти на его глазах в этот день стал калекой, Брент почувствовал себя полным ничтожеством. Проклиная себя, он наконец вышел из комнаты.

Эстон ждал его в коридоре, глядя на Бейли, который вновь занял свое место у входных дверей.

— Теперь я могу уйти? — тихо спросил экс-министр, увидев Брента.

— Идите, куда хотите, — огрызнулся тот. — Можете отправляться хоть к дьяволу, мне наплевать.

Затем он остановился и умолк, глядя на старика. Эстон ничего не сказал, но Брент успел заметить осуждение, промелькнувшее в его голубых глазах.

— Идите куда хотите, — продолжил Брент. — Но вам, пожалуй, не следует возвращаться домой.

Очень кратко Брент сообщил все, что узнал в поместье Каладоров: убийца, которого они встретили в Атахр Вин, был не единственным, представлявшим опасность для бывших министров. Эстон кивнул, обдумывая информацию. Ни один из них не хотел произносить вслух вывода, к которому оба пришли практически одновременно: кто-то из членов правительства готов принести его в жертву, лишь бы не допустить, чтобы Фраза попала в руки противника.

— Если хотите, — заключил Брент, — я прикажу Томасу отвезти вас обратно в Атахр Вин. Но в вашем возрасте, по-моему, следует избегать холода и сырости. Если пожелаете, оставайтесь здесь. Дом хорошо защищен, и я сомневаюсь, что кому-нибудь придет в голову искать вас у меня.

Губы Эстона медленно растянулись в улыбке.

— Вы удивляете меня, Каррельян.

Брент пожал плечами и направился вниз, в гостиную, где ждал Солан.

Когда Томас увидел Масию, выходившую из комнаты господина Каррельяна, он даже удивился — она выглядела другой женщиной. Да, лицо ее было заплаканным, но спина прямая, и в глазах — выражение решимости. Она, казалось, даже стала выше.

— Томас, вы-то мне и нужны.

— Отвезти вас домой, мадам? — Масия кивнула.

— Да, но только для того, чтобы собрать вещи. За Карном надо будет ухаживать… и ясно, что никто в доме не справится с этой работой.

Томас широко раскрыл глаза от удивления. Он сомневался, что господин Каррельян согласился бы с этой женщиной и, уж конечно, не позволил бы ей переехать сюда, но, похоже, Масия не собиралась спрашивать ни у кого разрешения. Уголки губ Томаса дернулись вверх, он с трудом скрыл улыбку. В этом доме давно пора появиться женщине.

Молодой человек предложил ей руку и помог спуститься вниз по ступеням.

Полчаса спустя, когда Брент с Соланом вошли к Карну, они обнаружили, что тот спит. Каррельян подошел прямо к кровати, но заколебался, стоит ли будить друга. Карну нужно немножко покоя, короткая передышка, чтобы прийти в себя и свыкнуться со своим новым положением, которое все еще казалась нереальным, невозможным. Только этим утром мужчина проснулся и спрыгнул с кровати без чьей-либо помощи. И всего через несколько часов… часов? Разницу составляли минуты. Несколько движений минутной стрелки, думал Брент, и он попал бы туда вовремя, он успел бы остановить убийцу. Надо было нестись прямо домой, а не задерживаться у Силены, и он оказался бы в Атахр Вин вместе с Карном, не опоздав на несколько проклятых минут.

Стоит только сощурить глаза, думал Брент, и время потечет вспять.

В тусклом свете седина в волосах Карна исчезла, морщины разгладились, он опять выглядел здоровым, тихо похрапывая во сне. Теперь он напоминал того Карна, каким Брент впервые увидел его много лет назад в Белфаре. Бренту тогда едва исполнилось шестнадцать. Они вместе с другим уличным вором, Марвиком, вломились в дом промышленника в поисках драгоценностей. Да нет, черт возьми, просто в поисках чего-нибудь ценного, хотя бы маленькой вещицы, которую легко будет сбыть с рук. Они, конечно, не знали, что в этот дом уже проник Карн в поисках бумаг, необходимых конкуренту промышленника. И тем более они не собирались натыкаться на сигнализацию, которой Карн искусно избежал, но из-за них городская стража чуть не схватила всех троих прямо на месте преступления.

Затем была сумасшедшая погоня по улицам Белфара, благополучно закончившаяся в квартирке Карна, состоявшей всего из одной комнаты. Там Марвик каким-то чудом уговорил опытного вора простить их и не устраивать заслуженную трепку за то, что они испортили ему работу. Брент вспомнил торопливые оправдания, столь характерные для Марвика, более многословные, чем скороговорка ярмарочного зазывалы, и примерно столь же осмысленные. В конце концов Карн весело расхохотался. Он сварил им обед, а выяснив, что оба юнца обитают на улице, предложил им остаться, при условии, что они смоют запахи помойки. К тому времени, как Брент вылез из ванны, Карн уже лежал в постели, его грудь ритмично вздымалась и опускалась, словно у спящего.

Юный Брент не сомневался, что более опытный коллега вводит их в искушение, надеясь поймать с поличным, когда юные шалопаи начнут шарить в его вещах, и проверяет, можно ли доверять мальчишкам.

Брент устроился тогда в углу комнаты и два часа пристально наблюдал за Карном. Единственные движения, которые он заметил, были вызваны периодическими всхрапываниями. Только далеко заполночь Брент понял, что все это время Карн действительно спал, он поверил им. Впервые кто-то поверил таким, как они, обычным мелким уличным воришкам.

— Может быть, — предложил юрист своим странным, высоким голосом, — нам лучше зайти к нему позднее.

Голос Солана вернул Брента в настоящее, которое нельзя уже ни изменить, ни исправить, и где Карн не просто спал, но превратился в калеку.

Прекрасно я отплатил ему за доверие, думал Брент. Карну нужно было тогда излупить нас и выкинуть пинками на улицу.

Брент сделал знак Солану подойти к кровати. Юрист колебался, чувствуя себя неловко из-за этого вторжения. Несмотря на свой возраст, он, по мнению Каррельяна, выглядел как-то по-детски, словно наполовину проглоченный просторными черными костюмами, которые он носил.

— Никакого позже не будет, — отрезал Брент. — Это должно произойти сейчас.

Юрист вышел вперед и разложил принесенные документы на краю большой кровати. Он осторожно разделил их на три стопки и подровнял края.

— Боюсь, мне придется подписывать это целый час, — вздохнул Брент.

— Нет, ваша роль тут очень проста, — возразил Солан. Именно эту фразу он произносил каждый раз, являясь с бумагами, но то, что казалось простым для юриста, неизменно вызывало у Каррельяна жестокую головную боль.

Солан вынул ручку и вручил ее Бренту. Тому пришлось ставить свои подписи в самых разных местах, которые почтительно указывал ему юрист. Так как все уже было заранее оговорено, процедура заняла сравнительно небольшое время.

— Теперь его очередь, — сказал поверенный, поворачиваясь к тихо похрапывающему Карну.

Второй раз за этот день Брент разбудил Карна их старым жестом, мягко подтолкнув чуть выше бедра. Карн потер глаза, с удивлением заметив в комнате Солана. Затем он увидел стопки бумаг, разложенные рядом с ним.

— Что все это значит?

Солан погладил бородку, как будто прихорашиваясь перед официальной защитой диссертации в области юриспруденции.

— Короче, — добавил Карн, и его глаза встретились с глазами друга. В них почти появилась искорка веселья, но ни у одного из мужчин не было настроения раздуть эту слабую искру и рассмеяться.

— Короче, — начал бесстрастно Солан, — это полномочия поверенного.

«Короче» Солана, к сожалению, звучало слишком загадочно.

— Полномочия поверенного? — переспросил Карн. — Но поверенный — вы. Что вы имеете в виду?

Солан вздохнул, как всегда, неприятно удивленный невежеством своих клиентов в области закона, управлявшего их жизнью.

— Я имею в виду, что, подписав эти документы, вы, господин Элиандо, получаете право единоличного управления всеми деловыми предприятиями господина Каррельяна. Вы контролируете и управляете деятельностью как всей корпорации, так и отдельных предприятий, вы утверждаете бюджет и все связанное с реализацией продукции. Вы также управляете всем личным имуществом господина Каррельяна, занимаетесь вопросами, касающимися капиталовложений, содержания поместья и тому подобным. Условия оплаты самые щедрые, какие я когда-либо видел, так что, я полагаю, вы не станете возражать, но если надо, в этом пункте легко сделать любые поправки.

Карн озадаченно посмотрел на Брента.

— Ты даешь мне…

— Никто ничего не дает, — прервал его Солан и со свойственной всем юристам педантичностью пояснил: — Речь идет об управлении, а не о получении в собственность. Вы просто управляете всеми делами господина Каррельяна до его возвращения.

— До его возвращения, — эхом повторил Карн. Он втянул воздух, показавшийся ему холодным и сырым. В сгущающейся темноте ему на миг почудилось, что он снова находится в Атахр Вин. — Принятие Обета. Ты отправляешься за ним.

— К дьяволу Принятие Обета, — прорычал в ответ Брент. — К дьяволу Эстона, и Имбресс, и все Министерство разведки. — Каррельян снова замолчал, как тогда, в Атахр Вин, ощутив в себе кипящую ярость, но голос его, напротив, стал негромким и холодным. — Пусть они все провалятся, и вместе с ними Чалдис и Индор. Я отправлюсь за ним.

В мозгу Брента возник образ такой же ясный, как и преследовавший Карна, — лысый череп с бусинками пота, зрачки расширенные до такой степени, что радужка кажется только узкой темной линией. Ухмылка.

Галатин Хазард отправится, чтобы найти убийцу по имени Хейн.

А найдя, он отрубит ему ноги.

Глава 15

— Что-то наши ряды сегодня выглядят странно поредевшими, — заметил Андус Райвенвуд, входя в комнату.

— Я вполне могу заполнить собой места всех отсутствующих, — ответил Джейм Кордор, поглаживая свой огромный живот. А затем, что было весьма характерно для него, Кордор убил и без того весьма бледную шутку, пытаясь привлечь к ней внимание дальнейшим разъяснением. — Никогда не обвиняйте ни одно сборище в тонкости рядов, — громко объявил он, — если на нем присутствую я.

Ланда Уэллс, министр внутренних дел, подняла глаза к небу.

«Да, чалдианские министры финансов, — мрачно отметил Райвенвуд, никогда не отличались остроумием». Однако странно было видеть Кордора в таком хорошем настроении, ведь еще только вчера он казался в высшей степени обеспокоенным. Теперь он вел себя как человек, с чьих плеч упала тяжелая ноша. Словно человек, принявший решение. Андус весьма заинтересовался тем, что это могло быть за решение.

— Наши коллеги опаздывают, — скорбно заявил Орбис Тейл, игнорируя шутку Кордора. В присутствии волшебника юмор моментально испарялся, будто капля воды с раскаленной сковороды. — В суровые дни такого серьезного кризиса можно бы ожидать большего усердия.

Райвенвуд занял свое место в глубоком, мягком кожаном кресле во главе стола и огляделся. Ни министра разведки, ни военного министра не было. Вместо шести человек вокруг большого темного стола собрались только четверо, да еще Кевин Арнод, исполняющий обязанности министра иностранных дел. Арнод занял этот пост в то время, как Райвенвуд пересел в кресло премьера. Присутствие четверых министров, собственно, уже составляло кворум, но, принимая в расчет тот ветер, что в последнее время дул с запада, именно присутствие военного министра и министра разведки сейчас казалось особенно необходимым.

Райвенвуд поморщился от резкой боли в боку. Будь у него время показаться своему врачу, он, вполне возможно, узнал бы, что умирает от опухоли, — сейчас он бы принял эту новость с благодарностью. Вместо этого впереди, как всегда, его ожидала только каторжная работа.

— Боюсь, я не могу объяснить опоздание наших коллег, — вздохнул Райвенвуд. — Я посылал в оба министерства сообщения об экстренном заседании и полагал, что они будут здесь…

Не успел Райвенвуд произнести эти слова, как большая дубовая дверь распахнулась, и вошел молодой, скромно одетый человек. Его светлые волосы и худое серьезное лицо были хорошо известны всем министрам.

— Господин Аннард, — весело проговорил Кордор, приветствуя вошедшего. Видимо, вы сумеете объяснить нам причину отсутствия вашего начальника.

Джин Аннард расстегнул пиджак своего темно-синего костюма и сел рядом с Орбисом Тейлом. Это было кресло Тейлора Эша, традиционное место министра разведки. Брови всех присутствующих приподнялись.

— Мои объяснения, — начал Аннард, — будут весьма краткими. Сейчас есть более неотложные дела, чем местонахождение господина Эша.

— Но все-таки где же он?.. — Ланда Уэллс наклонилась вперед, упершись локтями в стол.

— В Индоре.

— В Индоре?! — раздался хор изумленных голосов. Все министры, кроме Орбиса Тейла, были потрясены этой новостью. Чародей единственный не двинулся и не произнес ни слова, так же, как обычно, скрываясь под своим капюшоном. Райвенвуд даже приподнялся со своего места.

— Вам лучше объясниться, господин Аннард, — распорядился он, пытаясь сохранить самообладание и вновь медленно опускаясь в кресло. — И не важно, сколько времени это займет. Объясните все должным образом.

Аннарда, казалось, не смутил тот переполох, который он вызвал своим заявлением. По правде говоря, он ожидал худшего.

— Министр счел, что, учитывая чудовищность создавшейся ситуации, он должен сам отправиться на место действия.

— Но это нелепо, — возразил Райвенвуд. — В его распоряжении находятся тысячи специально подготовленных агентов, чтобы он мог оставаться здесь и координировать их действия.

Аннард чуть улыбнулся, Райвенвуд счел подобную реакцию завуалированной демонстрацией разочарования косностью умов присутствующих.

— Министр по-прежнему координирует всю работу, — объяснил Аннард. — У нас действительно имеется сеть, состоящая из тысяч подчиненных, и это означает, что мы можем переправлять наши отчеты в любое место. Наш административный центр располагается в Башне исключительно из соображений удобства, но никак не в силу необходимости. Куда бы он ни направился, министр Эш будет вступать в контакт с нашими местными агентами, чтобы иметь свежую информацию и направлять нашу деятельность. А находясь в Индоре, он сможет увидеть все события своими глазами.

— Это ненужный риск, — заявил Кордор, придя в ужас, и его челюсти задрожали. — Он слишком важная фигура!

Втайне Джин Аннард был совершенно согласен с мнением Кордора. Хотя Тейлор обладал прекрасными навыками работы оперативника, существовали десятки других прекрасных агентов, каждого из которых в случае провала было кем заменить. Имбресс, например… или даже он сам. Любому можно найти замену, мрачно думал Джин, кроме Тейлора Эша, того самого человека, который решил отправиться прямо в Тирсус, самый опасный город на земле. Джин даже не пытался понять, что за безумный порыв понес Тейлора в Индор, ясно было одно — помешать этому оказалось невозможно. Тейлор даже не счел нужным выслушать доводы Джина и Имбресс, вскочил на своего огромного гнедого жеребца, а им осталось только слушать топот копыт, затихающий вдали. Умчался, как безумный, подумал Джин. И поэтому здесь, в Башне Совета, Джин чувствовал себя слегка обиженным и очень, очень одиноким.

Но Джин не собирался признаваться в своих чувствах Высокому Совету и в особенности Джейму Кордору.

— На данный момент, — ответил Аннард, — больше не существует понятия «важная фигура». — Он подумал, что Кордор никогда бы не смог занять столь высокий пост, доведись ему работать вне стен своего кабинета. — Более того, сейчас львиная доля работы нашего ведомства сконцентрирована именно в Индоре. И министр справится с ней лучше прочих — он знаком с местностью, языком, народом.

— Он еще не может быть в Индоре, — заметил Райвенвуд. — Он присутствовал на нашей встрече всего несколько дней назад.

— Я поторопил события, — уступил Аннард. — В настоящее время он в пути.

— Тогда мы могли бы приказать ему вернуться, — предложил Кордор. Возможно, он только погрузился на корабль.

Райвенвуд затратил на обдумывание нового предложения буквально несколько секунд.

— Нет. Эш всегда знал, что он делает. Это в высшей степени беспрецедентно, но я склонен доверять ему.

— Нынешние времена беспрецедентны сами по себе, — пробурчал Орбис Тейл. — Вполне естественно, что наши действия им соответствуют.

— Стало быть, все решено, — заключил Райвенвуд. — В отсутствие Эша господин Аннард будет представлять Министерство разведки во всех делах Совета. Ну, теперь остался только Пейл…

— Полагаю, что его отсутствие я тоже могу объяснить, — негромко сказал Аннард. Все присутствующие вновь повернулись к нему, исполненные еще большего любопытства.

— Сегодня утром министр Пейл и министр Эш сражались на дуэли на Ястребиных высотах.

— Что?!

Второй раз за день министры отреагировали дружным возгласом удивления, и на этот раз Райвенвуд оказался не единственным, кто вскочил с места. Даже Джейм Кордор наполовину поднялся, тяжело опираясь на стол. Только Орбис Тейл остался сидеть в своем кресле, но и он не смог остаться безучастным — его темные глаза сверкали любопытством из-под капюшона, чародей, не отрываясь, смотрел на Джина. Аннард не мог припомнить такого интереса к собственной персоне с того дня, как он был назначен заместителем министра.

— Причины дуэли не имеют отношения к предмету нашего обсуждения, продолжал Аннард. — Вполне достаточно сказать, что оба мужчины действовали по правилам, а повод был сугубо личным.

— Этим следовало бы заняться, — проворчал Райвенвуд. — Разобраться.

Взгляд Кордора упал на пустое кресло рядом с собой, где должен был сидеть Амет Пейл. Его красное, одутловатое лицо стало вдруг болезненно бледным.

— Значит… Эш?..

Джин внутренне вздохнул. Предстояла самая трудная часть объяснения.

— Нет, министр Эш не причинил вреда министру Пейлу. Еще до окончания дуэли министр Эш потерял сознание, получив скользящее ранение в голову.

— Но ведь Пейл не убил Эша? — уточнил Райвенвуд. Это было бестактным замечанием, и он понял это, как только вопрос сорвался с его губ. Оно подразумевало, что Пейл мог бесчестно воспользоваться обстоятельствами, возникшими во время поединка чести. Но, по правде говоря, Пейл никогда не производил на Райвенвуда впечатления щепетильного человека, если надо было достичь своей цели. И к тому же, как еще можно объяснить это странное ранение?

— У него не было возможности, — объяснил Аннард. — Поскольку напавший на него человек начал пытать его с целью получить Фразу.

В этот раз поднявшийся ропот длился гораздо дольше, министры говорили все разом, заглушая друг друга.

Орбис Тейл поднялся и раскинул руки так широко, что его черные одежды загородили свет, льющийся из окна, находившегося прямо за ним.

— Тишина! — потребовал он тихим и настойчивым голосом. — Тишина!

Министры разом замолкли, но все они испытывали страшное беспокойство. Нападение совершено на одного из них! Ныне действующий министр Кордор нервно огляделся, пытаясь успокоить себя той мыслью, что Керман Эш мертв. Его собственная Фраза, утешал себя Кордор, уже попала в руки врага. Он теперь в безопасности.

— Почему нам не сообщили об этом немедленно? — требовательно спросил Райвенвуд.

Аннард лишь невразумительно пожал хрупкими плечами.

— Все наши усилия были направлены на поимку преступника.

— И?.. — Аннард вздохнул.

— И день оказался весьма хлопотным. Примерно час назад мы нашли труп Бэрра Эстона. Мы полагаем, что теперь в руках убийцы есть все чалдианские Фразы.

На этот раз шума не было. Все сидящие вокруг стола переваривали информацию молча, нервно оглядываясь, сомневаясь.

— Поскольку Пейл мертв, — наконец проговорил Райвенвуд, — генералу Келвану придется занять его место. Мы должны немедленно проконсультироваться по этому поводу с Министерством войны.

— Пейл не умер, — объявил Аннард.

И вновь изумленные взгляды всех присутствующих. Насколько они знали, никому еще не удавалось остаться в живых после пыток таинственного убийцы.

— Убийцу спугнула группа охотников. Получив то, что хотел, он сбежал. Министр поправляется, и я не знаю, по какой причине Келван не пришел вместо него.

— Потому что я сам намеревался быть здесь.

Голос раздался от двери, которая открылась очень тихо неизвестно сколько времени назад. Голос звучал глухо, монотонно, и все его немедленно узнали. Члены Совета повернулись к двери и увидели Амета Пейла.

Министр стоял в полном боевом облачении: в доспехах из стальных пластин, нагрудная часть которых была покрыта черной эмалью и украшена гербом Чалдиса. Бархатный плащ с капюшоном скреплялся застежками на каждом плече и свободно спадал до самого пола. Райвенвуд подумал, что Пейл никогда прежде не являлся в зал Совета в доспехах, но это была лишь мимолетная мысль. Андус, как и все его коллеги, не мог оторвать глаз от лица Амета Пейла.

При взгляде на него создавалось ощущение, что министр смотрит сквозь решетку, настолько неправдоподобно ровной была сеть ужасных шрамов, покрывавших его, еще недавно такое гладкое, круглое, лицо. Две горизонтальные линии разрезали лоб, еще одна шла через середину носа, следующая — под губами и последняя — поперек подбородка. Их пересекали вертикальные линии: по одной у каждого уха, еще по одной — через веки и щеки и последняя — по центру носа, разделяя лицо на две половины. Шрамы тянулись от линии волос до воротника, невозможно было поверить в то, что один человек способен причинить такое другому человеку.

Пейл сделал шаг вперед, его искривленный рот дрогнул в улыбке. Райвенвуд испытал невыразимый ужас, поняв, насколько глубоки эти шрамы, как будто на лицо Пейла наложили проволочную сетку, а потом туго закрутили ее где-то на затылке, оставляя кошмарные раны прямо в человеческой плоти.

Райвенвуд припомнил свое долгое знакомство с Пейлом, особенно частые невыносимо скучные банкеты, организуемые военными. Этот человек всегда холил себя, как женщина, любил свою внешность. Как он смог выдержать такой ужас?

— Я вижу, вы нашли компетентного целителя, — сказал Орбис Тейл, первый, кто осмелился заговорить с военным министром. Пейл провел пальцем в перчатке по центральному вертикальному шраму, и улыбка его стала еще шире от какого-то затаенного удовольствия.

— Да, верно. Шрамы были бы красными еще много месяцев, но волшебник, услугами которого я воспользовался, ускорил процесс заживления.

Пейл обошел вокруг стола и занял свое место; усаживаясь, он наклонился к Джейму Кордору гораздо ниже, чем это было необходимо. Ему явно доставлял удовольствие ужас, написанный на мягком лице министра финансов.

Итак, именно этого, думал Пейл про себя, и следует бояться? Он смаковал свои ощущения и решил, что они приносят ему до сих пор неведомое, утонченное удовольствие.

— Ну что ж, господа, — предложил Пейл своим странным полушепотом, поговорим о войне?

Под ним глубина в двадцать футов. Мадх чувствовал удары реки Веселой о сваи, поддерживавшие это жалкое сооружение, называемое гостиницей для моряков. Облупившаяся краска, плоские соломенные матрасы на койках — все это не имело для него ни малейшего значения. Ему нравилось постоянно чувствовать рядом реку, которая бесстрастно и неотвратимо несла свои воды к морю. В этом ощущении была чистота, невольно завораживавшая его, — ничего не жаждет, никто ею не управляет, вещь в себе.

Заглушая негромкий плеск волн, на лестнице раздались твердые, равномерные шаги Хейна. Мадх моментально вызвал в уме образ Хейна, погруженного в реку, синее раздутое тело утопленника воды реки несут в море. Какое утешительное видение! И поэтому Мадх улыбался, когда убийца распахнул дверь в комнату.

— Поздравь меня, — объявил Хейн, беспечно постукивая себя пальцами по виску. — Я добыл последнюю часть этой тарабарщины.

— Отлично, — ответил Мадх, и его улыбка угасла. — Но почему ты опоздал?

Хейн не обратил внимания на вопрос, глядя сквозь грязное окно на небо, освещенное последними лучами заходящего солнца. Вряд ли Мадху действительно интересно, как он провел те несколько часов, когда праздновал свою победу в доках.

— Тебя это абсолютно не касается, раз я выполнил свою работу.

— Твоя работа не выполнена до тех пор, пока ты не передал то, что узнал, моему господину. — Наклонившись ближе, Мадх почувствовал исходящий от убийцы запах бренди и женщин. — Теперь расскажи мне, что произошло в подземелье.

Хейн пожал плечами. Мадх всегда настаивал на деталях, хотя в конечном итоге имеют значение только результаты. Убийца стащил башмаки и плюхнулся на пахнущую плесенью койку в углу.

— Я пошел за седым человеком в Атахр Вин, как ты приказал.

— Думаю, его зовут Карн, — тихо сказал Мадх. Да, именно это имя Каррельян прокричал тогда в своем кабинете. «Карн, принеси мой меч!»

— Мне наплевать на его имя, — вяло отмахнулся Хейн. — Но откуда ты узнал, что он идет к Эстону?

Мадх ничего не ответил, вспоминая, как, совершенно не ожидая никаких результатов, решил совершить экскурсию по дому старого министра этим утром. Если бы Карн не обыскал библиотеку столь тщательно, Мадх мог бы и сейчас еще искать старика. Как ни крути, подумал Мадх, а Галатин Хазард все-таки сработал на него. Именно такие ироничные ухмылки судьбы доставляли ему особое удовольствие. Впрочем, Мадх опасался, что, пока ему приходится работать в одной упряжке с Хейном, это удовольствие останется единственным, доступным для него.

Когда стало очевидно, что ответа он не получит, Хейн продолжил свой рассказ.

— Я следовал за ним на некотором расстоянии, ожидая, пока этот ваш Карн отыщет Эстона, — убийца рассмеялся. — Ему бы не следовало так стараться. Когда Карн наконец нашел его, старик уронил на него каменную статую. Теперь Карн либо мертв, либо искалечен. Я полагаю, он не является твоим другом?

Мадх с отвращением посмотрел на убийцу. Тот ухмылялся, радуясь собственной шутке.

— Что произошло потом? — просто спросил Мадх.

— Я скрутил старика и выудил его Фразу.

— Никаких осложнений?

Хейн рассмеялся.

— Осложнений не было. Только небольшое развлечение. Появился этот Хазард, и мы немного подрались.

Мадх сделал шаг вперед, не в состоянии скрыть свое любопытство.

— И?..

Ухмылка убийцы стала еще шире.

— Весьма умно с твоей стороны было нанять для этой работы меня, а не престарелого придурка в отставке.

— Значит, ты убил Каррельяна? — В голосе Мадха звучало искреннее удивление.

— Я, безусловно, мог его убить, — чуточку слишком поспешно ответил Хейн. — Но я не хотел рисковать твоими драгоценными Фразами… или состоянием, которое ты мне за них должен. Я сбежал и отправился в доки, чтобы слегка попраздновать.

Мадх отступил назад, с нескрываемым омерзением глядя на убийцу.

— Ты понимаешь, как ты наследил? Бэрр Эстон, Амет Пейл, Хазард и его партнер. Возможно, Тарем Селод и Тейлор Эш видели тебя и остались в живых.

Хейн по-прежнему ухмылялся.

— С сегодняшнего дня перестану брить череп.

— Более того, ты бездарно потратил полдня, за это время мы могли бы оторваться от преследователей на приличное расстояние.

Хейн засмеялся.

— Каких преследователей?

Кипя от возмущения, Мадх не позволил себе прикончить идиота убийцу тут же на месте — Хейн нужен ему живым, по крайней мере сейчас.

— Не желаешь ли посмотреть на преследователей, о которых я говорю? — спросил Мадх, словно разговаривая с ребенком.

Не дожидаясь ответа, он покопался в своем мешке и вынул коробочку, содержащую корень каханес. Затем повернулся к тумбочке, на которой стояли кувшин и чаша. Хейн с возрастающим интересом наблюдал, как Мадх снова совершил странный ритуал заклинания ясновидения. Опять он был изумлен тем, что человек может добровольно принять смертельно опасный яд и остаться живым, более того, сотворить заклинание, превозмогая, по видимости, мучительную боль, что, с точки зрения Хейна, находилось за гранью понимания.

— Теперь мы будем знать, преследует ли нас кто-нибудь, — сообщил Мадх все еще хриплым от тех усилий, которых требовало заклинание, голосом.

Хейн встал с кровати и подошел к Мадху. Красная вода в чаше бурлила. Постепенно она успокоилась, и они сумели различить лицо.

Лицо, прочно запечатлевшееся в памяти Хейна еще утром. Лицо человека, склонившегося над ним, чтобы убить.

Мадх повернулся к наемнику.

— Похоже, ты нажил себе врага.

— Я легко могу избавиться от Хазарда, — хвастливо заявил Хейн. — Они, конечно, уползли в свой особняк, считая, что там они в безопасности. Я могу прикончить их всех сегодня же ночью.

Мадх, который был в доме у Каррельяна, точно знал, что там они действительно в безопасности. Каррельян оплатил такую систему защиты, которую Хейн со всем своим веридином обнаружить бы не сумел. Легче, подумал Мадх, вломиться в Башню Государственного Совета.

— Мы не станем рисковать, отправляя тебя проверить, так ли это. Но нам совершенно не нужно, чтобы Хазард последовал за нами через весь континент.

Мадх повернулся в угол тускло освещенной комнаты и пробормотал единственное слово на незнакомом Хейну языке. Однако убийца узнал его, он уже однажды слышал эти странные гортанные звуки и даже догадывался, кто были его создатели. Хейн прекрасно помнил, при каких весьма необычных обстоятельствах Мадх использовал этот язык.

Под койкой, на которой перед этим лежал Хейн, раздался шорох, и убийца повернулся, чтобы выяснить, в чем дело, его рука автоматически потянулась к ножу. Край старого серого одеяла сполз с койки на пол и лежал там неопрятным шерстяным комком. Теперь одеяло зашевелилось — крыса, конечно, — и Хейн перехватил кинжал за лезвие, собираясь метнуть. Охота на крыс всегда была его любимым развлечением.

Но существо, отдернувшее одеяло, никоим образом нельзя было принять за мерзкого грызуна. Крупнее, чем самые большие портовые крысы, которых Хейн когда-либо видел, не меньше фута высотой, оно больше всего смахивало на обнаженного шишковатого старичка с темно-зеленой, морщинистой кожей и крыльями летучей мыши. Это был еще один из гомункулов Мадха. Хейн никогда еще не видел их так близко.

Он содрогнулся всем телом, и улыбка, не покидавшая его полдня, вмиг растаяла без следа. Гомункул, видимо, почувствовал его напряжение, потому что, взлетев в воздух и направляясь к плечу Мадха, едва не задел Хейна своим кожистым крылом прямо по лицу. На расстоянии всего нескольких дюймов мимо убийцы мелькнула заостренная черная бородка и сверхъестественно напряженный член.

Что же они делали с этим?

Хейн опять содрогнулся.

Тем временем второй гомункул, очень похожий на первого, если не считать пары маленьких кривых рожек, появился из-под кровати и занял свое место на втором плече Мадха. Мадх заговорил с ними на том же странном языке, потратив всего несколько минут на то, чтобы объяснить гадким тварям, что от них требуется. Когда Мадх замолчал, оба существа уселись на тумбочку, наклонившись над чашей с окровавленной водой, где уже начал постепенно таять образ Брента. Создания принялись шумно лакать жидкость, и образ содрогнулся, превращаясь в карикатуру из «комнаты смеха». Через несколько секунд жидкость была выпита до капли.

Мадх открыл окно и взглядом проводил своих знакомцев, исчезающих в темнеющем небе.

— Один для моего господина, — сообщил Мадх. — Один — для Галатина Хазарда.

Он оставил окно открытым и вернулся на свое место в углу.

— Эстон — коварный человек, министр разведки, у него за плечами многолетний опыт. Ты уверен, что он сообщил тебе подлинную Фразу?

Хейн полез в карман и достал кисет с удивительным драгоценным камнем Мадха. Он поднял камень к свету. Так как день уже догорал, камню вновь возвратился его естественный голубой цвет.

— Если эта штуковина выполнила свою работу, — ответил Хейн, — то это настоящая Фраза. Камень стал зеленым, как трава.

— Хорошо, — Мадх улыбнулся. Затем он протянул руку к Хейну. — Теперь верни мне его.

Наемник покрутил грушевидный камень у себя в пальцах. Он мог бы пригодиться, талисман, распознающий правду. Пригодиться, или, на худой конец, его можно было бы выгодно продать.

— Возможно, я оставлю его себе, — задумчиво сообщил Хейн. — Как часть гонорара за мой труд.

— Этот камень принадлежит мне, — ответил Мадх, — а не моему господину. Если хочешь, он сделает тебе такой же, но этот — мой собственный.

Хейн пожал плечами.

— Ну, хорошо.

Он швырнул камень в направлении открытого окна. Рука Мадха взлетела в воздух и перехватила вещицу таким молниеносным движением, что Хейн даже позавидовал. Интересно, подумал он, почему Мадх просто не взялся за эту грязную работу сам? Впрочем, в вопросе, конечно, заключался и ответ — работа была грязной. Хейна очень ценили его наниматели просто потому, что им самим подобная работа казалась отвратительной. Ну что ж, очень хорошо. Он получит целое состояние из-за их чистоплюйства.

— Итак, когда мы отправляемся в Тирсус? — спросил Хейн. — Я жду не дождусь получить то, что мне причитается.

— Если мы отправимся в дорогу после сумерек, это привлечет внимание, резонно заметил Мадх. — Так что придется подождать до утра.

— Меня это устраивает. — Хейн откинулся на спинку своей кровати. Ненавижу скакать верхом ночью. — Он оглядел комнату: две койки, два потрепанных стула, шкаф с поломанной дверью. — Может быть, теперь ты снимешь для меня отдельную комнату?

— Если хочешь, — согласился Мадх. Деньги для него проблемы не составляли, и, если так рассудить, ночь в одной комнате с Хейном — весьма сомнительное удовольствие. Однако вплоть до последних нескольких минут за убийцей требовалось присматривать.

— По-моему, это в твоих интересах сделать так, чтобы я был доволен, продолжал Хейн. — Что бы случилось, если бы я вдруг решил просто не ездить в Тирсус? Или не сообщать твоему господину то, что узнал? — Его ухмылка приобрела зловещий оттенок. — Или, например, потребовал удвоить плату. Было бы чертовски трудно затеять все это снова, особенно учитывая, что я убил всех людей, обладавших нужной вам информацией.

— Да, действительно трудно, — ответил Мадх, слегка улыбаясь, и повернул меж пальцев голубой камень.

Джин Аннард вошел из сумрака в ярко освещенный вестибюль и кивнул швейцару в знак благодарности. Весь его дом, подумал он, показался бы крошечным по сравнению с этим вестибюлем. Он рассмеялся и с удивлением услышал отзвуки эха.

Его смех удивил небольшую группу людей, стоявших неподалеку, — усталого вида дельцов, чьи мятые рубашки говорили о том, что их внезапно подняли с удобных постелей. У их ног лежали раздутые сумки и папки, полные бумаг.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил швейцар и повел Аннарда через вестибюль, а затем вверх по широкой, пологой лестнице на второй этаж.

Для такого позднего часа в доме Брента Каррельяна царило удивительное оживление. Дверь около лестницы открылась, и оттуда вышли еще два полусонных дельца, провожаемые, как понял Аннард, самим Каррельяном. Им навстречу по длинному коридору двигалась красивая женщина средних лет, она несла стопку какой-то одежды в комнату хозяина. Они молча прошли мимо нее и, оставив без внимания еще две двери, наконец свернули направо. Слуга жестом пригласил Аннарда в тускло освещенную комнату. Джин проскользнул внутрь и подождал не только пока дверь захлопнется, но и пока шаги швейцара не смолкнут в отдалении. На всем белом свете существовало не так много вещей, которые он ненавидел больше, чем вести частные разговоры там, где не исключалась возможность подслушивания.

— Перестаньте вы дергаться и садитесь, — сказал старик, расположившийся у обитого кожей письменного стола в дальнем конце комнаты. Бэрр Эстон пил чай со льдом. Именно из-за отсутствия этого напитка он больше всего страдал всю неделю, проведенную в Атахр Вин.

— Как все прошло? — спросил Эстон, в ожидании ответа Аннарда продолжая потягивать прохладный чай через соломинку.

— Члены Совета приняли меня, как представителя Тейлора. Они понятия не имеют о том, что вы живы.

Эстон вздохнул с облегчением.

— Что ж, значит, вы готовы принять мою помощь.

— Но я по-прежнему не вижу необходимости хранить ее в тайне.

— Дело не в тайне, мой мальчик, — усмехнулся Эстон. — Дело в страхе перед писаниной. Я всегда ее ненавидел. И продолжаю ненавидеть по сей день. Ни один министр в отставке никогда еще не возвращался на службу. Вообразите, какое количество всяческих бумаг меня бы заставили заполнять.

Аннард ничего не ответил. Он никогда до конца не понимал специфического юмора своего бывшего начальника. Но сегодня рано утром, получив от старика записку с изложением последних событий, Аннард искренне обрадовался, прекрасно поняв, что в сложившейся ситуации помощь настоящего мастера шпионажа переоценить будет трудно; даже если Эстон бесповоротно откажется официально вернуться на службу, необходимость частых поездок Аннарда в дом Каррельяна станет минимальной платой за использование опыта бывшего министра.

Во всяком случае до тех пор, внес поправку Аннард, пока Елена Имбресс не разнюхает, куда украдкой он ездит. Она все еще готова была убить Брента Каррельяна, как только его увидит. Все, что смог сделать Аннард после первой встречи с Эстоном, — это отвлечь Имбресс описанием убийцы и строго-настрого приказать ей сосредоточиться на его поисках. Аннард добавил, что она должна прекратить заниматься Брентом Каррельяном.

— Итак, рассказывайте, — велел старик. — Подробно.

Аннард повиновался, пересказав почти дословно все заседание Совета, которое только недавно было прервано, с тем чтобы продолжить на следующее утро.

Когда Аннард закончил, Эстон шумно втянул через соломинку остатки своего чая.

— Спектакль.

— Прошу прощения? — не понял Аннард.

— Я сказал, спектакль. Появление в зале Пейла было слишком хорошо рассчитано по времени. Каким-то образом он ухитрился подслушать и дождался подходящего момента для своего выхода, — Эстон хмыкнул. — Я всегда подозревал, что наш друг Амет в глубине своей не слишком мужественной души хранит тщательно скрываемую страсть к театральным эффектам. Очень хорошо. Ему будет легче выносить устремленные на него взгляды.

Аннард кивнул. Уверенность Эстона благотворно подействовала на снедаемого беспокойством молодого человека. Он больше не чувствовал себя в полном одиночестве — стало легче нести ужасный груз ответственности, который не давал ему свободно вздохнуть с самого утра, после того как отбыл Тейлор.

— Нам же, — продолжал Эстон, — остается только сидеть и ждать.

— Чего?

— Того, что Пейл что-то предпримет. Того, что Совет по указке того же Пейла проголосует за войну. Того, что Елена Имбресс найдет убийцу и его хозяев. Того, что принесут в ближайшем будущем западные ветра из Тирсуса. Эстон небрежно махнул рукой в сторону наполовину опустошенного кувшина. — Не хотите ли стакан чая со льдом, пока мы ждем?

Глава 16

— Чтоб эта скотина сгорела в аду! — выругался Горман, отдергивая окровавленную руку от морды жеребца.

— Матрос Горман, — рявкнул низкий голос, — мы не потерпим никаких богохульств ни на борту «Грампуса», ни в доках. Как к любой божьей твари, к лошади следует относиться с уважением.

Горман вздохнул и низко поклонился капитану Торму, который секунду назад появился у поручней судна. Матрос почувствовал, что ему трижды не повезло: во-первых, норовистую лошадь все еще предстояло загнать в упряжь лебедки. Что было еще хуже, он остро чувствовал свою вину за такую несдержанность. И наконец, его угораздило выругаться в присутствии Торма, который, как любой капитан Гатони, был не только светской, но и духовной властью на корабле. Такое нарушение законов не могло пройти безнаказанно.

И действительно, капитан Торм дождался того момента, когда Горман распрямил спину, и строго объявил:

— Я буду ждать твоей исповеди, как только мы благополучно выйдем в море.

Колючая борода капитана была такой густой, что Горман не мог разглядеть за ней рта. Торм казался живым воплощением Бога Гатона, чей голос ясно звучал из наглухо зашитого рта.

— Более того, — добавил Торм. — Тебе вменяется драить палубу пемзой с носовой и кормовой вахтой до тех пор, пока в поле зрения не покажется Нью-Хоуп. А сейчас заводи животное на борт.

С этими словами капитан исчез, а Горман повернулся к своему бьющему копытом противнику. Он едва доставал лошади до холки, а Горман был одним из самых высоких членов экипажа «Грампуса». На блестящей коричневой шерсти коня не было ни единого пятнышка, а умные черные глаза выдавали независимый характер, что не сулило ничего хорошего и без того пострадавшему матросу. Здоровой рукой Горман потянулся к уздечке, но животное отступило назад, норовя лягнуть Гормана передними копытами.

— Кристалл!

Кличка коня прозвучала подобно команде, такой же ясной и четкой, как те, что подавал капитан Торм. Горман обернулся и, бросив быстрый взгляд на пристань, увидел владельца коня, юного гатонского купца по имени Пасс, приближавшегося к ним быстрыми шагами. Услышав свое имя, конь радостно фыркнул и спокойно, будто ничего не случилось, стал ждать хозяина.

— Прошу прощения за своего коня, — сказал Пасс, подойдя к Горману, и многозначительно взглянул на руку матроса. — Кристалл не любит чужих, а еще он никогда не поднимался на борт корабля. Он, должно быть, слегка нервничает.

Закончив объяснение, купец похлопал Гормана по плечу и что-то сунул ему в здоровую руку. Но его слова не утешили матроса, который был уверен, что Пасс подозревает его в неумелом обращении с лошадью. Горман всегда ненавидел купцов. Неуклюжие и беспомощные на борту корабля, они ходили по земле с таким важным видом, словно им принадлежало все вокруг. И, к сожалению, обычно так оно и было.

Горман с обидой следил за тем, как Пасс качнул широкую кожаную упряжь в сторону Кристалла, завел ее под брюхо жеребца, поднял с другого бока и надежно застегнул. Лошадь не двинулась ни на дюйм, полностью доверяя своему хозяину. Раздраженный, Горман резко свистнул, давая сигнал матросам наверху приводить в действие лебедку. Через несколько минут они не без труда подняли тяжелое животное высоко в воздух, а затем, раскрутив рукоять механизма назад, опустили Кристалла на палубу, где Пасс оплатил сооружение особого загона, с тем чтобы избавить коня от недостойного путешествия в трюме. Конь, с горечью подумал Горман, будет гораздо лучше размещен во время плавания, чем он сам.

С этой мыслью он опять повернулся к красивому черноволосому купцу, который, несмотря на юные годы, уже мог позволить себе всяческую роскошь, но тот уже вскарабкался по сходням на палубу судна. Горман нахмурился и посмотрел на свои ладони — одна была запачкана кровью, в другой лежало золото купца, — и представил, как эти руки будут скрести палубу день за днем всю эту неделю.

Тейлор Эш запер за собой дверь каюты и упал на узкую койку. Собственно, койка представляла собой тонкий матрас, привязанный поверх трех деревянных ящиков, каждый высотой в два фута, служивших единственным вместилищем для всех предметов, имевшихся в каюте. Сквозь матрас он ясно ощущал деревянные доски, но Тейлор всегда предпочитал жесткую постель. Конечно, морской вояж будет не слишком шикарным, подумал он, но так он гораздо быстрее достигнет своей цели. И, принимая во внимание все обстоятельства, путешествие в Тирсус будет гораздо более комфортабельным на борту «Грампуса», чем в течение многих недель верхом на Кристалле. Как ни любил Тейлор своего коня, скакать галопом через весь континент не слишком ему улыбалось. И, в любом случае, это заняло бы слишком много времени.

На самом деле, Тейлор почти сразу же отказался от путешествия по суше. Несмотря на весенние штормы, плыть в Тирсус было гораздо быстрее и, вероятно, безопаснее. А выбор гатонского корабля являлся наиболее разумным по двум причинам. Во-первых, потому, что Гатонь была нейтральной страной, и ее корабли находили сердечный прием в портах Индора. Тейлор прикинулся гатонским купцом, и теперь надеялся, что «Грампус» будут не слишком тщательно досматривать, когда он пришвартуется в порту индорской столицы. И самое главное, корабли Гатони, единственные в мире, осмеливались входить в пролив под названием Зубья Пилы весной, когда непредсказуемые теплые течения делали длинный узкий пролив крайне опасным, а для менее легких судов подчас и вовсе фатальным. Но корабль капитана Торма был узким, с острым носом — длинное, проворное, трехмачтовое судно с опытной командой. Риск невелик, а выигрыш во времени, по расчетам Тейлора, совершенно бесценен. В это время года более крупные и неуклюжие индорские и чалдианские галеоны направлялись на юго-запад, огибая и Гонвир, и Бриндис. Глубокие, практически не представлявшие опасности воды южного моря служили проходом, по которому шли большие, значительно более удобные корабли, но обход добавлял к путешествию добрых десять дней.

И теперь Тейлор очень старался сойти за торговца специями из Гатони, зная, что самый важный фактор для него — время.

Тейлор с удивлением услышал стук в дверь. Он вскочил с койки, чуть не ударившись головой о низкий потолок, и осторожно отодвинул засов. В дверном проеме стоял капитан Торм.

— Капитан, — пробормотал Тейлор, старательно имитируя гатонский акцент. — Я польщен. — Он распахнул дверь и пригласил капитана войти. — Чему я обязан удовольствием вашего визита?

По правде говоря, Тейлор не испытывал ни малейшей радости от прихода капитана. Черты лица Торма казались даже жестче, чем накрахмаленные складки его формы.

— Брат Пасс, — начал капитан, используя гатонское обращение, применяемое к человеку, стоящему на той же ступени социальной лестницы, вам будет приятно узнать, что через несколько минут мы поднимем якорь и отправимся в плавание.

Тейлор слегка поклонился в знак того, что он принял этот факт к сведению.

— Если мы вот-вот отправимся в путь, — вежливо проговорил он, — я не буду отнимать вашего драгоценного времени больше, чем это необходимо, чтобы поблагодарить вас за это сообщение.

— Ваша речь учтива, — прогудел Торм откуда-то из глубин своей густой бороды. Он странно взглянул на Тейлора. — Но вам, несомненно, известно, что из гавани наш корабль выводит местный лоцман. Только когда мы окажемся в глубоких морских водах, он вернется на свой катер, а я поднимусь на мостик «Грампуса».

Тейлор дружески улыбнулся, признаться честно, улыбка далась ему нелегко, принимая во внимание его досаду. Он намеревался встречаться с гатонским капитаном как можно реже, чтобы тот не догадался о том, что они отнюдь не соотечественники. Однако капитан, по всей видимости, счел его единственным человеком на судне, равным по социальному положению, и в связи с этим будет всячески искать общества «брата Пасса».

Но сейчас самой неотложной проблемой Тейлора было найти оправдание полному отсутствию мореходного опыта.

— Как я вам говорил, когда нанимал ваш корабль, брат Торм, это первая попытка моей семьи включиться в заморскую торговлю. До сих пор наши скромные успехи ограничивались караванными путями на север.

Торм серьезно кивнул, принимая объяснение Тейлора.

— Тогда я должен вас предупредить, — сказал старый моряк, — что мы плывем на юг, преодолевая очень сильное экваториальное течение. Новички в мореплавании часто страдают от бурного моря на этом пути. Будьте готовы к этому.

— Очень вам благодарен. Надеюсь, мой желудок окажется пригодным для плавания.

— На все воля Божья, — заключил Торм.

— Если Бог даст, — согласился Тейлор. Казалось, капитану понравилась серьезность его ответа.

— Я пришел к вам, — объяснил он, — просить вас пожаловать в мою каюту. По обычаю, мы начинаем каждое плавание молитвой.

— Для меня будет большой честью присоединиться к вам для выполнения вашего священного обычая, — отвечал Тейлор. — Но мне нужно некоторое время. — Он указал на свою старую поношенную одежду, и Торм понимающе кивнул.

— Жду вас через несколько минут, — сказал он и вышел.

Тейлор вздохнул, когда дверь за капитаном закрылась, и, безмолвно чертыхаясь, принялся переворачивать свои сумки в поисках парадного одеяния, которое он захватил на такой случай. Идти к Торму было последней вещью, которую ему хотелось делать, но выхода не оставалось, — придется преклонить колени вместе с капитаном в знак уважения к уродливому гатонскому богу.

Тейлору могла дорого обойтись попытка сойти за уроженца Гатони, но, к счастью, гатонская молитва всегда проходит в полной тишине. Гатонцы проводили молчаливые коленопреклоненные бдения, периодически отвешивая поклоны и утыкаясь лбом в пол. Он читал гатонское Евангелие и поэтому в самых общих чертах представлял себе религиозные догматы этой страны, во всяком случае, этого оказалось достаточно для того, чтобы сойти за северного купца, совершающего первое морское путешествие, компенсируя недостаток набожности избытком энтузиазма в области груза специй, которые он перевозил.

После молитвы капитан Торм пригласил брата Пасса пообедать с ним, и Тейлор использовал эту возможность, дабы наилучшим образом продемонстрировать ограниченность и некоторую алчность своей купеческой натуры. Проигнорировав явное желание капитана затеять серьезный богословский диспут, Тейлор начал многословно распространяться о куркуме и кориандре и занимался этим до тех пор, пока мрачный капитан полностью не потерял всякий интерес к брату Пассу. После этого Тейлору удалось манкировать многими из молитвенных собраний, происходивших два раза в день, — он закрылся в своей каюте, сославшись на морскую болезнь. Впрочем, последняя причина не потребовала от него никакого притворства. В течение первых трех суток непрерывная то бортовая, то килевая качка с должной интенсивностью переворачивала все содержимое желудка несчастного Тейлора вверх дном, и не единожды ему приходилось пулей выскакивать из каюты и перегибаться через поручни.

Судно двигалось вперед довольно медленно, «Грампус» был вынужден бороться и с течением, и со встречными ветрами. Пока Тейлор, мучимый морской болезнью, болтался на своей койке, темные деревянные стены каюты, казалось, сдвигались теснее, грозя задушить его. Приступы тошноты сменялись тяжелым сном, таким же беспокойным, как плавание «Грампуса», а затем вновь наступал период мучительного бодрствования. На третью ночь ему приснилась каюта капитана Торма, в которой происходила церемония, обязательная перед отплытием корабля. Это был древний ритуал, в ходе которого капитан корабля взял горсть черной гатонской земли из маленького ящика и разбросал ее по полу каюты, тем самым моля своего Бога сделать корабль таким же безопасным, как их бесценная родная земля. В своем сновидении Тейлор увидел, как земля с удивительной плавностью сыплется из загорелой руки Торма и медленно летит вниз, но падает не на деревянный пол, а на мертвое, изуродованное лицо Кермана Эша и прилипает к его холодной коже. А затем, сквозь сомкнутые губы, Торм начинает читать чалдианские погребальные молитвы.

На четвертый день Тейлор решил выйти на палубу. Он чувствовал, что морская болезнь начинает понемногу отпускать его, и захотел проведать Кристалла. К тому же он подозревал, что дальнейшее добровольное заточение в каюте просто сведет его с ума. Он спал так беспорядочно, что не имел теперь ни малейшего представления о времени, и, выйдя на солнечный свет, с удивлением обнаружил, что уже почти полдень. Он повернул к загородке для коня, и тут с верхушки мачты раздался хриплый крик впередсмотрящего:

— Зубы прямо по борту!

Все, находившиеся на палубе, как-то сразу притихли, хотя внешне ничего не изменилось и помощники капитана не отдали никаких новых приказов. Однако когда моряки вернулись к своим делам, их песни смолкли, лица стали более серьезными, а некоторые поглядывали поверх сверкающих синих вод на юго-запад. Тейлор вытянул шею в том же направлении, но не увидел ничего, кроме уменьшавшихся гребней волн. Пожав плечами, он двинулся вперед, где в тени бизань-мачты был построен невысокий лошадиный загон. Там царственно стоял Кристалл, его грива развевалась на ветру, ноздри раздувались, втягивая морской воздух. При приближении Тейлора жеребец ударил копытом по палубе в знак приветствия. Молодой человек улыбнулся, перелез через загородку и достал из кармана морковку, оставленную от вчерашнего несъеденного обеда. На несколько секунд, пока он кормил Кристалла, Тейлор забыл, что он на борту корабля, плывущего в Тирсус. С величайшим бездумным наслаждением, отринув мысли об убийствах, интригах и войне, Тейлор провел следующий час, чистя и расчесывая своего коня.

Закончив, Тейлор любовно похлопал жеребца по шее и вылез из загона. В первый раз с тех пор, как Торм повел корабль в плавание, он чувствовал себя так хорошо. День был ярким и теплым, и хотя он знал о необходимости подальше держаться от команды, уменьшая тем самым риск, что его раскроют, Тейлору была ненавистна даже мысль о возвращении в темную и душную каюту. Вместо этого он побрел на нос корабля, дивясь на матросов, болтавшихся высоко в воздухе, словно листья на деревьях, занятых смолением канатов и поправкой такелажа.

Тейлор обошел грот-мачту с правого борта и наткнулся на группу людей, которые, согнувшись над палубой, скребли ее доски большими плоскими кусками песчаника. Камень, двигаясь по дереву, неприятно скрежетал, и Тейлор узнал один из многих незнакомых звуков, тревоживших его болезненный сон в последние три дня. Капитан Торм постоянно заставлял своих людей драить палубу, хотя Тейлор вряд ли мог постичь такое всепоглощающее стремление к чистоте. Возможно, это еще одна особенность гатонской религиозной доктрины.

— Добрый день, братья! — поприветствовал матросов Тейлор, проходя мимо и ощутив минутный прилив жалости к ним, вынужденным исполнять такую неблагодарную работу. Один из мужчин оторвался на мгновение от своего занятия и посмотрел на Тейлора, его глаза ввалились от усталости, — это был матрос Горман, которому Тейлор помог справиться с Кристаллом. Тейлор сразу же понял свою ошибку. В рамках жесткой кастовой системы Гатони преуспевающий купец вряд ли снизошел бы до беседы с простыми матросами, не говоря уже о том, чтобы назвать их «братьями» — подобное обращение годилось только для равных. Он торопливо двинулся прочь и не оглядывался, пока не оказался на самом носу «Грампуса». Мужчины вновь принялись за работу, не произнеся ни слова. Инцидент произошел очень быстро и, как надеялся Тейлор, так же быстро забудется.

Стоя на носу корабля, молодой министр разведки увидел то, что было очевидно час назад матросам, находящимся высоко на мачтах: на юге появилась земля, нет, это определение не вполне подходило для зрелища, представшего изумленному взору Тейлора. В действительности же из моря торчали зазубренные вершины скал, похожие на сталагмиты. Пока еще они находились в нескольких милях, но уже зловеще вырисовывались, как зубы бегемота.

Пролив Зубья Пилы.

Эта картина немедленно напомнила Тейлору о важности и срочности его миссии. Пролив представлял собой узкую полосу воды, протянувшуюся на сотню миль между восточным побережьем Гатони и западной оконечностью острова Гонвир. Гонвир, как гласили легенды, когда-то был частью материка, соединяясь с Гатонью устрашающим горным хребтом, служившим естественной границей между Гатонью и Чалдисом. Но катаклизм, разрушивший Гонвир, также явился причиной и того, что целая горная цепь опустилась в море, отделив родину крайн от остального континента.

Против его воли, в мозгу Тейлора всплыло происхождение названия. Землю до катаклизма не называли Гонвир, она приобрела это имя после Принятия Обета. Гонвир на языке крайн означал «Наша скорбь».

И «Грампусу» предстояло пройти мимо этого острова так близко, что на корабль должна была упасть его тень.

Вот и еще одна причина, по которой мореходы Индора и Чалдиса, суеверные, как все мореплаватели, редко шли по этому проливу. Тейлор не сомневался в том, что гатонцы тоже испытывали страх, но вековая близость к Гонвиру, возможно, умерила его, а превосходные корабли позволяли достаточно успешно преодолевать пролив. Полный любопытства, Тейлор остался на палубе, усевшись на большую бухту каната, с этого места открывался замечательный обзор поверх высоких бортов корабля. Он хотел своими глазами увидеть Гонвир, центр цивилизации исчезнувшей расы крайн, место действия самого разрушительного конфликта, который когда-либо видел мир, и, косвенным образом, причину нынешних своих несчастий.

Возможно также, он станет причиной новой войны, подобной которой земля не видела уже много десятилетий. Тейлор вернулся мыслями в Прандис и как наяву увидел Амета Пейла, искалеченного, но живого, распростертого на зеленой траве Ястребиных высот. Он спрашивал себя, сколько времени займет выздоровление Пейла и вынесет ли тот из происшедшего какой-то урок для себя или останется тем же несгибаемым ура-патриотом, как и раньше. Если это так, с каким-то фатализмом подумал Тейлор, то как долго Андус Райвенвуд сумеет противостоять его натиску?

По мере того как корабль шел вперед, подгоняемый поднявшимся попутным ветром, Зубья Пилы становились все больше, словно вырастали из моря. Они казались неразрывной цепью, и Тейлору даже пришло в голову, что капитан Торм намеревается вести «Грампус» прямо в пасть этих черных скал, насадив всех на каменные ножи в качестве жертвоприношения гатонскому богу.

— Не правда ли, такое зрелище заставляет всех почувствовать смирение перед всемогуществом Бога.

Вздрогнув от подобного вторжения в собственные мысли, Тейлор едва не свалился со своего насеста.

— Приятно видеть вас на палубе, брат Пасс, — продолжал капитан Торм в своей обычной громыхающей манере. — Я уже начал опасаться, что вы так и не привыкнете к морю, хотя я никогда не смог бы поверить, что такое возможно, даже если бы речь шла о гате из низших слоев.

Тейлор откашлялся и попытался улыбнуться.

— Я уверен, моя болезнь прошла, брат Торм. — И сквозь стиснутые зубы добавил: — Благодарение Богу.

Капитан повернулся, чтобы уйти.

— Одну минутку, брат Торм, — позвал его Тейлор. — Я вижу, мы приближаемся к суше, но где пролив Зубья Пилы?

Торм замер на минутку, а потом разразился громоподобным хохотом, и Тейлор воочию убедился, что у капитана на самом деле есть рот.

— Если когда-нибудь кто-нибудь попытается убедить вас начать жизнь моряка, брат Пасс, не поддавайтесь и придерживайтесь своих специй, потому как более неприспособленного к морю человека, чем вы, еще поискать.

Затем, приняв свой обычный серьезный вид, капитан прошел на самый нос корабля и, угнездившись в развилке планшира, протянул руку на юг.

— Вон там, брат Пасс, вон там, — пояснил капитан. — Вы видите, как одна гора выдается прямо в море, заслоняя еще один пик? С этого расстояния кажется, что эти две скалы почти сливаются, передняя часть одной соединяется с задней частью другой. Самый длинный из гатонских Зубьев Пилы тянется так далеко на восток, что можно подумать, будто он доходит вплоть до западных пиков Гонвира. На самом деле, как вы вскоре увидите, между этими горами находится просторный пролив, но вы никогда не догадаетесь об этом, если подойдете туда с востока. Сами Зубья Пилы — наиболее устрашающий пролив из всех созданных Богом, однако он еще не умеет по своей воле щелкать зубами. Не поддавайтесь страху, брат Пасс, — сказал капитан, поворачиваясь, чтобы уйти. — И думайте только о том, как выгодно вы продадите свои специи.

Но когда капитан ушел и Тейлор опять повернулся к вырастающим прямо на глазах скалам, его мысли были весьма далеки от коммерческих расчетов. Он думал о том, как капитан говорит о проливе, словно о чем-то созданном руками Бога. «Да уж, нечего сказать, Бога», — хмурясь, размышлял Тейлор. Торм мог думать что угодно, но молодой человек знал, нынешний морской проход некогда был заполнен горами, такими же устрашающе высокими, как любые из гряды Зубьев Пилы. Когда-то тут высились горы… и их сровняли с землей. Но не Бог, а люди, возомнившие себя богами.

В последующие три дня Тейлор часто оставался на палубе, завороженный массивными каменными стенами пролива, поднимавшимися по обе стороны от «Грампуса».

Торм оказался совершенно прав. Когда корабль продвинулся на восток, а затем повернул к юго-западу, Тейлор обнаружил вполне различимый проход между горами Гатони и Гонвира. Торм оставался на палубе, пока они шли через этот проход, и ревел команды, которые нельзя было не услышать и на верхушке мачты. Все паруса были убраны, кроме грота, и, движимый ветром, надувающим этот единственный широкий кусок сурового полотна, «Грампус» проскользнул между выступавшими скалами, которые и обозначали начало пролива Зубья Пилы. Проход был немногим шире сотни ярдов, так что с судна без труда можно было добросить камень до древних скал. На почти отвесных склонах кое-где виднелась растительность: немного лишайника у линии воды и чуть повыше кустарник, в тех местах, где жизнь находила невероятные способы пустить корни между потемневших от старости камней.

Миновав величественные скальные ворота, судно попало в широкую бухту почти трех миль в диаметре, со всех сторон окруженную нависающими горами. Единственное исключение составлял еле заметный проход в узкий пролив, который разделял скалы на юге. Тейлор чувствовал, что у него бегут мурашки по коже от этого плавания по спокойным водам в тени гор высотой в десять тысяч футов. Казалось, будто земное чрево поглотило утлое суденышко.

Божья миска для мытья рук — так назвал капитан эту бухту.

Когда они приблизились к воротам, ведущим непосредственно в пролив, Тейлор понял, что они даже уже, чем первые. Отвесные стены резко вздымались прямо из воды, поднимаясь до головокружительной высоты и загораживая собой солнце. Матросы, обычно такие шумные, смолкли, перестали петь и перекрикиваться и теперь, в тени скал, висели на канатах в полном молчании. Когда нос корабля вошел в крошечное горло пролива, Тейлор понял, что и он сам затаил дыхание и стоял не шелохнувшись, пока корма тоже не проскользнула в ворота. В самом узком месте зазубренные края черных скал находились не дальше чем в пятидесяти футах с каждой стороны. И Тейлор с содроганием подумал о том, как близко они могут находиться внизу, под водой, под корпусом корабля.

Еще хорошо, что Торм до самого вечера, до конца вечерней молитвы, молчал о том, насколько удачно они выбрали время. Корабли могли проходить через внутреннюю горловину пролива только при высоком приливе, поскольку здесь было очень мелко. Давным-давно какой-то корабль не принял этого во внимание и потерпел тут крушение, из-за чего потом пришлось несколько месяцев очищать горловину пролива от обломков. Опоздай «Грампус» хоть чуть-чуть, пришлось бы становиться на якорь и несколько часов ждать, пока вода поднимется достаточно высоко, чтобы можно было двигаться дальше.

Однако вскоре стены пролива отступили, открывая проход, ширина которого иногда достигала двух миль, но чаще он был раза в два уже. Тейлор с изумлением рассматривал водный коридор, где стенами служили скалы, причудливо изгибавшийся к югу. Когда горы вновь сдвинулись, Гатонь справа, а Гонвир слева, Тейлор невольно вытянул шею, ощущая головокружение от неправдоподобно высоких пиков над своей головой. «Грампус», даже со всеми своими мачтами, казался просто песчинкой по сравнению с горами.

Через некоторое время пролив опять сузился всего до нескольких сотен ярдов. Песни матросов мрачным эхом отражались от бесплодных скал, а когда эхо подхватывал ветер, оно звучало словно стоны и вой призраков. Тейлор временами нервничал из-за того, насколько близко к скалам двигался корабль, но для капитана Торма места в проливе было больше чем достаточно, и он давно уже приказал поднять бизань, фок и грот. Развив весьма неплохую скорость, судя по тому, как бурлила и пенилась вода в кильватере, «Грампус» шел на юг, по направлению к Пепельному морю.

— Сколько времени займет переход? — спросил Тейлор, когда они с капитаном Тормом поднялись с колен после вечерней молитвы.

— Бывает по-разному, — пожал плечами гатонец. — Мы хорошо справились сегодня, но ветры в Зубьях Пилы капризны. Однажды я увидел Пепельное море спустя всего два дня после прохода через Божью миску. В другой раз я провел в этих водах неделю, потому что почти все время стоял полный штиль. А один мой знакомый капитан однажды застрял в этом проливе на целых пятнадцать дней. Он клялся, что ветер исчез полностью, словно Бог перестал дышать. Однако даже в этом случае проход занял у него не больше времени, чем если бы он стал огибать Гонвир.

Тейлор вышел от капитана, размышляя о том, что могло бы произойти за пятнадцать дней, если бы штиль запер их в проливе. Уже сейчас, находясь всего неделю в море, он чувствовал себя прискорбно отрезанным от всего мира, от той гибкой информационной сети, которой он опутал весь континент. Тейлор никогда не брал отпуска, и прошло много лет с тех пор, как он провел даже половину этого времени без ежедневного изучения разнообразных донесений, стекавшихся на его стол со всего света. Всё, думал он, происходит где-то там, а он находится здесь, сидит, как в ловушке, на корабле, полном религиозных фанатиков.

И все же находиться на палубе было предпочтительней, чем законопатить себя в похожей на гроб каюте. Оставалось еще часа три дневного света, и Тейлор вытащил наверх пару подушек. Он пристроил их в пологой выемке планшира, соорудив себе удобное гнездо, и улегся там на бухте канатов, размышляя о том, как идут дела у Имбресс и Аннарда в далеком Прандисе, задаваясь вопросом, жив ли еще Бэрр Эстон.

Его вежливо разбудил матрос вскоре после захода солнца. Нависающие горы закрывали большую часть неба, оставив только темно-синий звездный лоскут над проливом. Приятный ветерок овевал кожу Тейлора, и он с удовольствием подумал о том, как хорошо было бы провести ночь на палубе. Однако это, без сомнения, не соответствовало обычаям Гатони и, что еще важнее, обычаям мореплавателей.

— Нам придется бросить якорь на ночь, досточтимый отец, — извинялся матрос. — Потому что совершенно невозможно проходить пролив в темноте.

Большая бухта каната, которую Тейлор приспособил в качестве постели, оказывается, спускалась через отверстие планшира к якорю правого борта. Если бы Тейлор не убрался с каната, когда матросы начали опускать якорь, его пробуждение оказалось бы не таким деликатным. Рассыпавшись в благодарностях разбудившему его матросу, он бросил последний взгляд на звездную полоску над головой и с сожалением ушел в каюту.

Несмотря на опасения Тейлора, капитан Торм провел свой корабль через пролив в минимальные сроки. Дул ровный ветер, и «Грампус» ходко двигался вперед. Паруса убирали только тогда, когда судно приближалось к особо узким местам. Несколько раз им попадались скалы, торчавшие из воды в самом проливе, — каменные стены, которые до катаклизма были покрытыми снегом вершинами гор высотой в тысячи футов. Торм хорошо знал каждое из этих препятствий, он медленно и осторожно проводил корабль мимо них, а затем сразу же поднимал паруса.

Прошло двое суток, и утром третьего дня горы расступились, чтобы никогда больше не смыкаться. «Грампус» вышел в черные горестные воды Пепельного моря. Когда-то это море было таким же синим, как все прочие, но, по слухам, в день катаклизма огромный вулкан поднялся из его глубин и в течение многих месяцев изрыгал лаву и пепел. Вулкан и сейчас возвышался над водой где-то в центре моря, и время от времени матросы видели темное облако, курившееся над ним. Иногда после заката можно было увидеть странное свечение. Но ни один корабль не проплывал достаточно близко, чтобы разглядеть больше.

Побережье Гонвира быстро отступало к востоку, и Тейлор, которому никогда прежде не приходилось видеть островов, если не считать непроницаемого лика гор Зубьев Пилы, смотрел на него с большим любопытством. У южного входа в пролив горы были значительно ниже, даже не горы, а скорее невысокие, зазубренные скалы, ничем не напоминавшие их величественных собратьев на севере. Вскоре и они исчезли, и на их месте появилась отдаленная линия густой темной растительности. На расстоянии в полмили Тейлор с трудом мог различить низкорослые, изогнутые деревья, и все-таки он был поражен, поскольку никогда раньше не мог и предположить, что на проклятой земле Гонвира что-то растет. Однако он обратил внимание, что если над побережьем Гатони, всего в ста ярдах к западу, вились птицы, ни одна из них не пролетала ни над Гонвиром, ни над Пепельным морем. Тейлор подумал о чудовищной силе, так фатально искалечившей эту землю, и о том, каким надо быть человеком, чтобы хотеть вновь выпустить эту силу на свободу и обрушить ее на мир.

Если чалдианские Фразы похищал действительно Маллиох, то какую цель он преследовал? Перед началом путешествия Тейлор просто допускал мысль, что Император Индора хотел получить политическое преимущество, которое давало обладание всеми Фразами. Но теперь, глядя на проклятую землю, Тейлор задумался о том, насколько велики должны быть в этом случае человеческие амбиции.

И бездонна человеческая глупость.

Четыре дня быстрого плавания, и в прохладное ненастное утро они вошли в гавань Нью-Хоупа. Однако попасть в порт гатонской столицы корабль смог только со следующим утренним приливом. Команда принялась разгружать бесценный груз стали из Деши и загружать местные товары, предназначенные для отправки в Тирсус. Тейлор очень жалел Кристалла и распорядился спустить жеребца на землю, чтобы он хоть денек насладился свободой. Тейлор приезжал в Нью-Хоуп и раньше, хотя никогда морем, и он знал, что в основном город тянется на север и восток. В западном направлении, за россыпью выцветших глинобитных домишек, которые гатонцы строили очень низкими, дабы не рассердить своего бога, были только фермерские земли и дикие луга. Туда он и направил Кристалла, который после столь продолжительного бездействия, вылетел из-под навеса порта галопом, подобно коричневой молнии.

А капитан Невех Торм нахмурился и плотно сжал губы, скрытые густой, колючей бородой, наблюдая, как брат Пасс мчится на своем жеребце в том направлении, где нет ни одного храма, между тем как до утренней молитвы оставалось менее получаса.

После двух часов быстрой скачки Кристалл размял свои застоявшиеся мышцы и даже покрылся хлопьями пены. Повернув назад к городу, Тейлор понял, что не только Кристаллу было необходимо сбросить нервное напряжение. Он тоже почувствовал себя хорошо — по-настоящему хорошо — в первый раз с тех пор, как выехал из Прандиса, пока бесцельно скакал по равнинам Гатони, наслаждаясь игрой мощных мышц Кристалла и ветром, в котором чувствовался запах травы, а не соли. Но в конце концов мысли Тейлора вернулись в город, где под вывеской импортно-экспортной конторы располагалось местное отделение чалдианской разведки. Хотя «Грампус» путешествовал быстро, Тейлор небезосновательно полагал, что его там ожидают новости; он уже просто истосковался по ним, сильнее, чем голодающий по еде. Отсюда, из этого отделения, производилась координация всей разведывательной деятельности, ведущейся в Гатони, а потому руководство оплачивало услуги волшебника, осуществлявшего практически моментальную связь. Если со времени его отъезда что-то произошло, даже в это самое утро, здесь, в Нью-Хоупе, об этом обязательно будут знать.

Еще не было полудня, когда Тейлор въехал верхом обратно в город и попал в одно из обширных предместий столицы Гатони. В Нью-Хоупе было зачастую весьма не просто отличить один район от другого, поскольку везде традиционно приземистые строения возводили из одного и того же материала, из глины, и окрашивали в белый или кремовый цвета. Деловые здания мало отличались от жилых домов, разве что над дверями висели скромные деревянные вывески да передние окна были пошире, если речь шла о лавке и владелец выставлял в них свои товары. Когда Тейлор добрался до центра города, здания стали чуть-чуть больше, но выглядели снаружи так же просто. Он бывал в южной Гатони достаточно часто и прекрасно знал, что ее жители отнюдь не лишены тщеславия. Внутри некоторых из этих непритязательных домишек царила невероятная роскошь: изысканные гобелены, резная, обтянутая бархатом мебель, дорогие безделушки. Тейлора всегда занимала эта парадоксальная черта характера гатонцев — скромный, даже униженный внешний вид скрывал невероятные глубины честолюбия и амбиций.

Импортно-экспортная контора, служившая прикрытием для отделения чалдианской разведки, была расположена в когда-то процветавшем районе возле верфей, ныне имевшем лишь скромный коммерческий характер. Контора представляла собой нечто вроде мелкого делового предприятия, экспортирующего фарфор в обмен на некоторые пользующиеся спросом заграничные товары. Эта деятельность приносила достаточный доход, чтобы предприятие выглядело вполне законным. Но на самом деле чалдианцы через порт и караванные пути экспортировали и импортировали неиссякающий поток информации, и Тейлор жадно стремился получить ее, когда привязал Кристалла к ближайшему столбу и пронесся мимо столов конторских служащих в тускло освещенную комнату в задней части здания.

Главный офицер разведки в Нью-Хоупе, толстый лысеющий мужчина по имени Хинкс, съежился в кресле, неожиданно увидев перед собой министра. Его пухлые губы слегка дрожали, когда он предложил Тейлору сесть в одно из продавленных кресел, стоявших возле его стола. Пальцы Хинкса пробежались по одной папке, затем по другой, как будто он не был уверен, какая информация представляет для Эша наибольший интерес. Причина его поведения вскоре стала очевидной. Новости, которые ожидали Тейлора, можно было разделить на две категории: плохие и хуже некуда.

— С чего вы бы хотели начать, министр Эш? — спросил Хинкс явно без всякого энтузиазма.

— Сперва насчет Высокого Совета. Есть новости?

По выражению лица Хинкса было понятно, что новости есть.

— Что-нибудь насчет Пейла? — догадался Тейлор.

— Д-да… — медленно ответил Хинкс. Мысли резидента определенно витали далеко от военного министра, но раз уж Тейлор затронул эту тему, Хинкс вкратце описал последние действия Пейла. Днем, несколько часов спустя после дуэли, генерала видели идущим по улицам Прандиса, его лицо было ужасно обезображено. Более того, Пейл выступил инициатором полной перетряски командного состава армии. Многие старшие офицеры были переведены на чисто номинальные должности, а младшие офицеры, большинство из которых были обязаны своей карьерой Пейлу, заняли их места.

— Это скверно, — пробормотал Тейлор, обкусывая ноготь на большом пальце. — Нам только не хватало, чтобы Пейл спровоцировал командный состав начать борьбу за власть. Срочно пошлите сообщение Аннарду. Предайте ему, чтобы он обратил особое внимание на Министерство войны и особенно на помощника Пейла Эгона Келвана. Генерал Келван проявлял в прошлом определенную независимость. Он может оказаться полезным.

Хинкс лишь кивнул, со вниманием выслушав эти инструкции. Ничего, если этого можно было избежать, не следовало записывать.

— Что-нибудь еще о Совете?

Хинкс откашлялся.

— Тут еще касательно Джейма Кордора…

— Касательно Джейма Кордора? — Тейлор поднял брови от удивления. Очень нечасто тучный министр финансов попадал в поле зрения Министерства разведки.

— А что с Джеймом Кордором?

Хинкс опять помедлил, явно испытывая неудобство.

— Он мертв.

— Мертв? — переспросил ошеломленный Тейлор. Вероятно, кончина министра последовала не от естественных причин, иначе Хинкс не упомянул бы об этом. Надо полагать, велась какая-то нечестная игра, имело место предательство, затрагивающее безопасность Чалдиса. Но Джейм Кордор представлялся столь же подходящей мишенью, как какая-нибудь почтенная тетушка.

— Что же произошло? Наш убийца?..

Похоже, что нет, — ответил Хинкс. — Рано утром того дня, когда ваш корабль отчалил, в доме министра Кордора появился мальчишка. Он доставил записку… и одну-единственную золотую монету.

— Хазард, — прошептал Тейлор.

Слуги Кордора вспомнили, что министр выглядел очень возбужденным после прочтения записки, которую потом сжег. Он не пошел в тот день в министерство, сказавшись больным. Но около полудня, по словам его повара, настроение Кордора заметно улучшилось. На обед он заказал целый пир множество своих любимых яств. И пока повар занимался основными блюдами, министр собственноручно приготовил пирожные на десерт. Очевидно, он всегда это делал, когда пребывал в хорошем настроении. Дворецкий сообщил, что министр, казалось, от души насладился обедом, съел до конца каждое блюдо, кроме упомянутого десерта.

— Десерта? — поторопил Тейлор, начиная выказывать признаки нетерпения. Он не понимал, почему Хинкс так подчеркивает эту деталь, особенно когда время так ограничено. У него оставалось всего несколько минут, пора было возвращаться на корабль, а наиболее важные темы еще остались незатронутыми.

Рот Хинкса нервно дернулся, круглые щеки подпрыгнули.

— Оказывается, Кордор подмешал щёлок в тесто. Он съел только половину пирожного, и его начало рвать кровью.

Тейлор содрогнулся. Он с трудом мог представить себе, как жизнерадостный министр смог приготовить себе такое блюдо, а затем еще набрался мужества сесть и съесть его.

— Несчастный умер только поздно ночью, но он отказался отвечать на вопросы, которые ему задавали. Конечно, он не мог говорить, но ведь можно же было написать…

— Ну и раскрыли вы причину в конце концов? — рявкнул Тейлор.

Хинкс помедлил. Этой части разговора он боялся больше всего.

— На следующее утро, — тихо начал Хинкс, — в газете на первой полосе появилась статья, где сообщалось, что в течение многих лет Джейм Кордор состоял на жалованье у Теократии Нью-Хоупа. Статья была очень подробной, и, судя по всему, все детали подтверждаются.

Услышав объяснение Хинкса, Тейлор побледнел. Все эти годы Джейм Кордор действовал как агент Гатони, и хотя данный факт не являлся секретом для Галатина Хазарда, Министерство разведки и понятия об этом не имело! Ситуация была просто скандальной… и виноватых, понимал Тейлор, следовало искать здесь, в той самой комнате, в которой он сейчас сидел. Слежка за разведывательной деятельностью Гатони входила в обязанности отделения Нью-Хоупа. Он уже собрался устроить разнос Хинксу, но сообразил, что Кордора завербовали более двадцати лет назад. В то время Хинкс еще был незначительным младшим офицером. Тут нет его вины.

Тейлор вздохнул. Ничьей вины тут не было, а даже если и была, сейчас это не имело значения. По сравнению со всем происходящим смерть Кордора это лишь незначительный эпизод. Однако министр почувствовал почти облегчение от того, что находится здесь, а не в столице. Он не завидовал Джиму Аннарду, которому сейчас приходилось отвечать на вопросы Райвенвуда.

— И происшествие с Кордором — это только малая часть того, что там творится, — продолжал Хинкс, ломая руки. — В столице, похоже, все сошли с ума. Финансовые рынки…

— К дьяволу финансовые рынки! — взвился Тейлор. — Хинкс, что слышно от агента Имбресс? Прислала ли она какие-нибудь отчеты?

— Один, — ответил офицер, но было видно, что изменение темы устроило его еще меньше.

Он молча вручил Тейлору запечатанный конверт. Тейлор вскрыл его, достал единственный листок бумаги и, развернув, обнаружил там набросок. Это было лицо мужчины — голова, абсолютно лишенная растительности, намечена всего одной плавно изгибающейся кривой, острая и сильная линия подбородка, тонкие губы сжаты в ухмылке. Неизвестный на рисунке, казалось, устремил злобный взгляд прямо в глаза Тейлору.

Внизу страницы Елена приписала всего два слова: «Ваш убийца».

Тейлор стиснул зубы, вглядываясь в портрет так пристально, что изображение намертво врезалось в его память. Затем он перевернул листок и обнаружил короткое сообщение от Елены: «Объяснения даст Аннард. Нет времени. Преследую».

Преследую. Значит, она видела убийцу, но не поймала его. Нашла ли она Эстона? Или его нашел убийца? Что вообще произошло?

— Больше отчетов от нее не было? — решил уточнить Тейлор.

Хинкс вздохнул и опять съежился в кресле.

— Очевидно, агент Имбресс отправилась в Белфар.

— По следу убийцы?

— Мы так полагаем. Нам известно только то, что несколько дней назад в одном из беднейших районов Белфара вспыхнул пожар. В результате чего огонь уничтожил более пятидесяти кварталов города.

— И какое отношение это имеет к Имбресс? — спросил Тейлор, чувствуя, как его охватывает дрожь.

— Невозможно ничего сказать наверняка. Но с тех пор от нее не было ни слова.

Тейлор нахмурился и прижал руку к виску, почувствовав, как внезапно начала пульсировать жилка.

— Что от Аннарда? — коротко спросил он.

Хинкс достал сообщение, которое местный волшебник расшифровал и запечатал в отдельный конверт специально для Тейлора. Хотя Имбресс обещала, что Аннард сообщит подробности, заместитель министра разведки был более чем краток, видимо, из соображений секретности. Будь она проклята, эта секретность, подумал Тейлор, вскрыв письмо и обнаружив сообщение, состоящее из двух коротеньких предложений. «Много ли я узнаю из них?»

В первой строке было сказано: «Все шесть вырваны», — и сердце Тейлора оборвалось, когда он прочел это. Если все Фразы украдены, значит, Эстон мертв. Он уже потерял родного отца, потери того, кого он считал своим вторым отцом, ему просто не вынести. Но несмотря на черную волну горя, захлестнувшую его, Тейлор нашел в себе силы прочесть вторую и последнюю строчку этого письма: «Старый петух руководит из курятника Хазарда». Старым петухом Тейлор когда-то в шутку называл Эстона.

Аннард таким образом сообщал ему, что старый министр как-то умудрился выжить, как выжил и Амет Пейл, — в мире еще сохранилось некое равновесие. Более того, хитрый ветеран скрытно принял на себя руководство разведкой. И хотя Тейлор предвидел, какие серьезнейшие последствия вызовет потеря Фраз, он все же подумал, что наконец-то Нью-Хоуп начинает оправдывать свое название.[1] Если Бэрр Эстон жив и здоров, он может не беспокоиться о состоянии дел в Чалдисе.

Остальное зависело от него — Тейлору предстояло перехватить шесть Фраз, прежде чем они попадут в жадные руки владыки Индора. И теперь он знал, кого искать.

Когда Тейлор вернулся в порт, его настроение слегка улучшилось. Мрачные новости касательно Кордора и Пейла, ужасное сообщение о краже последней, шестой Фразы, туманные намеки Хинкса на беспорядки в Прандисе и весьма нежелательное исчезновение Елены Имбресс погрузили Тейлора в пучину отчаяния всего на долю секунды, когда он счел Бэрра Эстона мертвым. Какие бы неудачи ни обрушились на него, теперь в душе Тейлора затеплилась искорка надежды на победу, зажженная известием о спасении его приемного отца. И в таком настроении он галопом пролетел через весь порт, мечтая о том, чтобы «Грампус» быстрее отправился в путь и доставил его в Тирсус, где и должна была завершиться драма. Тейлор радостно помог постоянно хмурому матросу Горману, старшему на погрузке, завести Кристалла в упряжь, в которой коня подняли на корабль и мягко опустили в его загородку. Гатонцы, трудившиеся на погрузке, выглядели довольно угрюмыми, но Тейлор решил, что они и раньше пребывали в том же настроении. Учитывая его собственные, весьма нерадостные мысли, одолевавшие его всю последнюю неделю, корабль, полный фаталистов-гатонцев, казался идеальным прибежищем. Даже если они и проводили полдня стоя на коленях, по крайней мере, они молились молча, и Тейлор мог использовать это время для того, чтобы изучать тучи на собственном горизонте. Теперь, возбужденный ощущением вновь обретенной цели, молодой министр опасался, что плавание в Тирсус окажется невыносимым упражнением в скучнейшей и притворной набожности. «Грампус» низко осел, его трюм был набит под завязку. Это должно было замедлить ход судна, но поскольку все товары отправлялись в Тирсус, они хотя бы больше не будут заходить ни в какие другие порты.

— Я надеюсь, что плавание до Тирсуса окажется быстрым, — бодро сказал Тейлор капитану Торму, встретив того на палубе.

— За ответом на этот вопрос вам бы следовало обратиться к Богу, заявил старик и отвернулся.

«Грампус» шел на запад от Нью-Хоупа под всеми парусами. Он летел по волнам, как ветер, словно в его обширных трюмах не было никакого груза, а лишь неведомая движущая сила.

Только в середине утра первого дня плавания Тейлор сообразил, что капитан не позвал его на молитву. Однако он не стал слишком задумываться над этим. В конце концов, судно взяло на борт более десятка пассажиров до Тирсуса, и, похоже, некоторых из них Торм хорошо знал. Несомненно, его интерес к брату Пассу ослабел, и это как нельзя больше устраивало Тейлора. Чтобы сохранить видимость, он, конечно, в часы молитвы закрывался в своей каюте, но теперь он проводил это время, лежа на койке с одним из томов истории мира до Принятия Обета, собрание которых он прихватил с собой, а не протирал колени. Остаток дня Тейлор обычно посвящал уходу за Кристаллом или размышлениям в своем привычном гнездышке на носу.

Через четыре дня спокойного плавания они увидели Кейп Хейвен, самый западный город Гатони. Отсюда им предстояло пересечь бухту Бисмет, Тейлор считал, что это определение не слишком подходит для такого изобилия воды, вполне достойного именоваться морем. Впрочем, чего ждать от неизобретательных индорцев! На противоположной стороне бухты, около полуострова Картоум, была уже индорская земля. «Грампусу» следовало обогнуть Картоум и пойти на север, и если погода будет благоприятствовать, то через неделю они достигнут Тирсуса.

Но погода изменилась. Тейлор в тот день допоздна засиделся на палубе, любуясь прозрачными водами южных морей, и вдруг увидел, как матрос слез с мачты и поспешил ко второму помощнику. Тот проверял какие-то канаты, идущие от фока к палубе, позволив Тейлору сидеть на швартовах, откуда он смог услышать то единственное слово, которое матрос сказал своему командиру:

— На юго-западе.

Второй помощник нахмурил лоб и, повернувшись, взглянул поверх планшира. Там, насколько мог видеть Тейлор, на юго-западе небо над горизонтом затягивали плотные черные тучи. Резко похолодало, и молодой человек даже поднял воротник рубашки, чтобы укрыться от резкого ветра.

Второй помощник немедленно откликнулся на слова матроса. Зычным голосом, не уступающим голосу самого Торма, моряк принялся раздавать команды. Тейлор спустился в каюту, чтобы надеть куртку, а когда вернулся, то наверху уже развернулась бурная деятельность. Кроме фока и грота, все другие паруса были убраны и прочно привязаны к реям. Несколько матросов с ведрами свежей смолы начали запечатывать люки, ведущие в трюм.

Должно быть, ожидается дьявольский шторм, подумал Тейлор, опять оглядываясь на тяжелые тучи, которые уже начали заслонять заходящее солнце.

Первый помощник прошел мимо него, указывая на какой-то провисший канат на фок-рее, и Тейлор остановил его.

— А как с моим конем? — спросил он, заметно повысив голос, чтобы перекричать усиливающийся ветер.

— Сейчас слишком поздно для этого, досточтимый отец, — быстро ответил моряк, не выказав ни малейшего сочувствия. — Вы просили загон на палубе, чтобы животное могло наслаждаться солнцем и воздухом. Теперь оно сможет насладиться штормом.

Он замолк и, казалось, сразу пожалел о сказанном.

— Бог хранит невинных, — тихо добавил он, прежде чем вернуться к своей работе.

Встревоженный, Тейлор начал осторожно пробираться к загону Кристалла. Волны превращались в валы, палуба качалась, и Тейлор то и дело терял равновесие. Он заметил, как несколько матросов протягивают канаты между мачтами и вдоль планширов, явно для того, чтобы обезопасить себя, когда погода окончательно ухудшится.

Кристалл выглядел спокойным, несмотря на приближение шторма, стоически перенося свой вес с места на место, приспосабливаясь к танцующей под ногами палубе, но это не успокоило Тейлора. В первый раз он осознал, что у него не было никакой необходимости брать с собой любимого скакуна. В конце концов, в Тирсус он плыл, и хотя обратный путь зависел от ряда обстоятельств, он вполне в состоянии просто купить коня в Индоре, если бы тот ему вдруг понадобился. Вместо этого он беспричинно рисковал жизнью животного.

Тейлор признался самому себе, что ему просто не хотелось уезжать из Прандиса одному. В огромном городе у него имелась масса знакомых, но лишь в обществе этого огромного гнедого с внимательным взглядом умных черных глаз он ощущал ни с чем не сравнимое спокойствие. Криво усмехнувшись, Тейлор понял, что с того дня, как умер его отец, он ни с одним человеком не провел столько времени, сколько со своим конем. Он горько рассмеялся. Начался дождь, и пока команда в бешеном темпе заканчивала свои и без того торопливые приготовления, Тейлор Эш был предоставлен себе. Воспользовавшись этим, он остался возле коня, пытаясь успокоить его посреди разбушевавшегося шторма и размышляя о странностях человеческой натуры.

Сперва сверху падали крупные капли, потом их сменил ливень, состоявший из мелких жалящих бусинок. Волны выросли до высоты дома, они начали ломать планшир, омывая палубу соленой водой. Взглянув на небо, капитан Торм приказал убрать последний парус и развернуть плавучий якорь. При некотором везении этот большой полотняный конус без помех зацепился бы за воду, что позволило бы судну двигаться не с такой сумасшедшей скоростью и держать нос против ветра. Подобное плавание трудно назвать приятным, но если бы им сопутствовала удача, то их неприятности ограничились бы суровой качкой и обилием воды.

Торм даже не хотел думать о других вариантах. Если судно развернет бортом против всей силы шторма, то корабль может просто опрокинуться. На самом деле, ярость волн уже выглядела пугающей, а Торм всем своим нутром чуял, что будет еще хуже. Если бы плавучий якорь не смог сделать свое дело… Торм пытался отбросить мысли о последствиях, ведь он прекрасно знал, что тогда у него останется единственный выход: вести корабль по ветру. А отдать судно на милость безумного урагана… От подобной мысли даже суровый гатонский капитан содрогнулся до глубины своей богобоязненной души.

Именно тогда Торм двинулся вперед вдоль натянутого по планширу правого борта канату и увидел этого сумасшедшего торговца специями, вцепившегося в столб загородки, где находился его конь. Преодолев сильнейшее искушение выругаться, Торм пробрался вперед по круто накренившейся палубе и успел схватиться за загородку раньше, чем следующая волна отбросила весь корабль назад.

— Иди в каюту, брат Пасс! — заорал старый капитан, перекрывая ветер. Здесь не место сухопутному человеку!

Тейлор услышал его. Он повернулся лицом к капитану, на глаза ему упали мокрые черные волосы.

— Но…

Торм резко оборвал его сердитым жестом.

— Я не желаю отвечать за вашу смерть! Вниз, прочь с палубы!

Без толку было пытаться отвечать. Тейлор полагал, что он имеет полное право рисковать своей собственной жизнью, но глупо отвлекать капитана от первостепенной задачи — спасения судна. Молодой человек задержался на секунду, чтобы еще раз потрепать Кристалла по шее, а затем выскользнул из загона. Очень осторожно он пробрался в свою каюту.

Корабельный стюард, в чьи обязанности никогда не входила работа на палубе, даже во время шторма, зажег, как обычно, фонарь в каюте Тейлора. Старая железная лампа бешено раскачивалась на своем крюке, прибитом к потолку, ее абажур то полностью загораживал свет, то совершенно открывал его в зависимости от того, в какую сторону накренялся корабль. Это жутковатое зрелище могло свести с ума даже человека с весьма устойчивой психикой казалось, что какое-то существо, созданное из света, попало в ловушку каюты и теперь бьется о стены в безумной попытке освободиться. Тейлор немногое мог разглядеть при таком освещении, но он заметил, что стюард убрал стакан и кувшин с водой, которые обычно стояли на столе, таким образом спасая их от неминуемой гибели. Однако он не убрал книги и одежду, аккуратно разложенные Тейлором, и теперь все эти вещи летали по каюте, тогда как мебель, привинченная болтами, оставалась странно равнодушной к буре.

Дверь каюты захлопала за его спиной. Тейлор плотно закрыл ее и запер на задвижку. Затем он собрал свои вещи, при этом перелетающая с места на место книга попала ему по голове, и убрал в один из сундуков, составлявших его койку, и тоже запер его на задвижку. Возникло желание задуть фонарь, но молодой человек понимал, что ему никогда не удастся зажечь его снова. Поэтому он осторожно залез на койку и, вцепившись пальцами в шнуры, которые привязывали матрас, попытался расслабиться.

Легко сказать! Стон шпангоутов просто оглушал, с каждой волной нос судна поднимался высоко над бушующим морем, а затем с треском опускался вниз, ударяясь о воду с такой силой, что казалось, корабль вот-вот разлетится в щепки. К тому же, несмотря на судорожные попытки удержаться, Тейлора постоянно сбрасывало с койки, один раз он сильно ударился ребром о ближайшую ножку стола. Ругаясь вполголоса, он с трудом поднялся на ноги и подобрал с пола одеяло. Тут его озарило, что маленькие шнурки по краю одеяла были вовсе не каким-то непостижимым гатонским украшением. Пока корабль продолжал взбрыкивать, он с трудом пропустил эти шнурки в те же самые металлические петли, к которым был привязан матрас, и сделал себе удобный карман между одеялом и матрасом, откуда его теперь невозможно было вытряхнуть. Тейлор заполз внутрь этого импровизированного убежища и пожелал себе передышки, но хотя его больше не сбрасывало на пол, успокоиться он не мог. Молодой человек тревожился о Кристалле, оставшемся там, наверху. И он не переставал размышлять о лысом убийце, без сомнения, в полной безопасности направлявшемся сейчас в Тирсус, без помех увозя с собой слова, которыми не имел права владеть ни один человек.

Тейлор не знал, миновали минуты, часы или целый день мучений. Время растянулось так, как это бывает только в несчастье, и Тейлор с уверенностью мог заявить только то, что спина у него разламывается от ударов волн по кораблю и что каждое, казалось бы, достигшее непревзойденной мощи крещендо порывов ветра является, вопреки всякой логике, только увертюрой к еще более величественному завыванию, словно скорбел огромный хор плакальщиц. В какой-то момент он почувствовал: больше ему этого не выдержать. Кристалл все еще находился на палубе, как и гатонцы, так почему он должен прятаться под одеялом, в то время как они лицом к лицу борются с разбушевавшейся, яростной стихией? Тейлор выкарабкался из койки, чуть не упав головой вперед, как только на секунду выпустил из рук спасительное одеяло, с трудом двинулся к двери по невыносимо крутому склону пола. Тут «Грампус» резко плюхнулся вниз, бросив Тейлора головой на дверь. Он молча выдержал удар, довольный тем, что ему удалось крепко ухватиться за ручку, и распахнул дверь, когда палуба опять начала подниматься. Корабль переваливался с борта на борт, и Тейлора молотило о стены коридора, но до лестницы, ведущей на палубу, оставалось всего несколько шагов. Всего несколько ступенек вели наверх, к двери, которая и была его целью. Набравшись храбрости, он открыл дверь.

Несмотря на жуткие картины, услужливо нарисованные богатым воображением, происходящее на палубе оказалось для него полной неожиданностью. Дверь распахнулась, и в лицо ему хлынула стена воды. Невозможно было разглядеть хоть что-то за пеленой проливного дождя, хлещущего в непроницаемой тьме. Ветер продувал его одежду насквозь с такой легкостью, будто ее и не было. Порыв безумной силы заставил его содрогнуться и застучать зубами, вдавил глаза в глазницы. Где-то над ним, с юта, слышались отдаленные крики Торма. Голос капитана звучал резко, как проклятие. Казалось, в речи старого моряка больше не осталось ни одного разборчивого слова, только жуткий рев в ответ на более мощный рев ветра.

В этот момент где-то совсем рядом ударила молния, с болезненной яркостью осветив палубу и наполнив ноздри Тейлора озоном. Прямо перед собой он увидел группу матросов, привязанных к вантам, замерших в этой вспышке света в позах бескостных трупов. И, наполовину скрытого грот-мачтой, он увидел Кристалла в его загородке. Поднявшись высоко на дыбы под каким-то безумным углом к палубе, конь беззвучно ржал, глядя куда-то вперед обезумевшими от страха глазами.

Движимый импульсом, не потратив ни единой секунды на раздумья, Тейлор выскочил на палубу, и его тут же бросило вперед и поволокло на животе по залитым водой доскам палубы. Он обо что-то сильно ударился и остановился. Это была грот-мачта. Тейлор помнил, что где-то здесь, на уровне пояса, натянут канат, если его еще не порвало штормом. Он отчаянно замахал правой рукой, и кисть неожиданно наткнулась на просмоленный трос. Он вцепился в спасительную веревку, и в это время налетела следующая волна, завертела его и снова ударила о мачту.

Еще один удар молнии расколол небо. Он увидел Торма, возвышавшегося над поручнями юта, устойчивого, как четвертая мачта. И Торм увидел его.

— Ступайте вниз! — заревел капитан. — Назад в каюту, вы, глупец, иначе, клянусь вам, я сам протащу вас под килем раньше, чем позволю шторму смыть вас за борт!

Тейлору ничего не оставалось делать, как повиноваться. Еще одно сильнейшее содрогание корабля оторвало его от каната и швырнуло вперед, он снова прогладил животом доски палубы, такие скользкие, будто их смазали жиром. Единственным безопасным убежищем была ближайшая дверь к каютам полуюта, распахнувшаяся от качки. В момент равновесия, пока корабль опять не полетел вниз, Тейлор бросился к дверному проему и влетел прямо в него, больно проехавшись по ступеням. Молодой человек треснулся головой об пол и набрал полный рот воды, прежде чем успел перевернуться на спину. Отчаянно кашляя, он прополз по проходу к своей каюте и забрался внутрь.

Корабль угрожающе накренился на правый борт, и дверь захлопнулась. Когда она распахнулась снова, за ней стоял капитан Торм. Сейчас на нем была только белая рубаха, и когда он выпрямился, опираясь на дверной косяк, под насквозь промокшим полотном был отчетливо виден каждый жилистый, напряженный мускул старого морского волка. Вода стекала по его курчавой бороде и ручьями лилась на пол.

— Это ураган, — прорычал он. — Ураган с юго-запада.

Старый гатонец как-то особенно подчеркнул этот факт, но Тейлор совершенно не мог взять в толк, почему капитан оставил свой пост, чтобы сообщить пассажиру о погоде.

— Сейчас весна, — добавил Торм с опасной настойчивостью. — Никогда еще не случалось, чтобы в это время года с юго-запада обрушивалось подобное бедствие.

Тейлор раскрыл было рот, закашлялся, потом попытался заговорить снова.

— Но сейчас это случилось.

— Ни один шторм не налетает так, — повторил Торм.

Тейлор уронил голову на мокрый пол. У него возникло чувство, будто ничто вокруг уже никогда не обретет смысла.

— Я не понимаю. Я не моряк…

— Да, это уж точно, — согласился капитан. Он сделал паузу и продолжал тише: — Плавучий якорь превратился в лохмотья. Когда нас разворачивает бортом к ветру, мы рискуем перевернуться. Если корабль останется в таком положении дольше чем на минуту, ничего другого с нами просто и не может произойти.

Перед лицом смерти, так легко сформулированной, Тейлор просто не нашелся, что сказать.

— Однако плавучий якорь мало значит, — продолжал Торм. — Милостью Божьей мы пока еще набрали немного воды, но наши шпангоуты больше не могут выдержать таких ударов. У нас нет иного выбора, кроме как развернуться и пойти по ветру. Если шторм не разорвет в клочья все наши паруса или просто не вырвет с корнем мачты, возможно, нам удастся опередить его.

Торм сделал паузу, явно ожидая ответа, но Тейлор продолжал молчать. Наконец капитан покачал головой и медленно произнес:

— Можете ли вы представить себе, сухопутный брат, каково это — посылать человека забраться на мачту, поднять фок и взять два рифа в такое утро, как это?

И затем он вышел, изо всех сил хлопнув дверью. Молодой Эш долго не находил в себе сил хотя бы встать с пола. Далеко не сразу ему открылся смысл слов капитана. Кромешная тьма вокруг была утром нового дня.

Вскоре после того как Тейлор, не снимая мокрой одежды, с трудом заполз в свое убежище на койке, его резко ударило о стену каюты. Корабль точно взлетел над поверхностью моря, а потом с размаху рухнул на правый борт. И именно в тот момент, когда стена каюты была угрожающе близка к тому, чтобы превратиться в пол, судно резко развернуло вокруг своей оси, как пустую бутылку, а затем безумная сила подхватила его, как будто бы Бог Торма посадил «Грампус» на указательный палец и щелчком послал вперед, словно мраморный шарик. Ускорение тошнотворным грузом обрушилось на затылок Тейлора. На единственном парусе, взяв два рифа, капитан Торм повел «Грампус» по ветру. И никогда еще за долгие годы, проведенные в море, его корабль не летел с такой бешеной скоростью.

Но уставшему Тейлору дикая гонка казалась гораздо более привлекательной, чем борьба со штормом. Гонимый безжалостным ветром, остроносый «Грампус», попав в грохочущий ритм ветра, несся по бушующему морю, как сумасшедший, но это тем не менее переносить было намного легче, чем качку, от которой корабль страдал до этого. Шпангоуты визжали и скрипели от напряжения, Тейлору никогда раньше не приходилось слышать, да что там, он даже вообразить не мог подобных звуков. Однако дикие завывания действовали почему-то успокаивающе. Через какое-то время молодой человек уже не понимал, слышит он, как стонут шпангоуты, или сам издает эти звуки. Тейлор выпал из действительности, но провалился не в сон, а в какое-то немыслимое состояние, наполненное ревом волн, ветра и болью.

Сильные руки выдернули Тейлора из койки и, прежде чем он успел сообразить, что происходит, потащили по коридору на палубу. Ему понадобилось не меньше минуты, чтобы очнуться от ступора, в котором он пребывал бог знает сколько времени. Он окинул диким взглядом двух здоровенных матросов, тащивших его под руки.

— Какого дьявола тут происходит? — заорал он, стараясь перекрыть рев шторма и треск шпангоутов.

— Капитан хочет говорить с вами, досточтимый отец, — ответил один из моряков, произнося обычное обращение с каким-то мрачным подтекстом.

Больше он ничего не сказал, а поскольку выбора у Тейлора не оставалось, он позволил вытащить себя на палубу под жалящий дождь. Снаружи было по-прежнему темно, но тьма больше не оставляла впечатления непроницаемой. Тейлор смутно различал туманные силуэты матросов, передвигавшихся по палубе, и клубящиеся черные тучи над головой. Впервые с того момента, как на них налетел предательский шторм, корабль двигался более уверенно, будто играючи перескакивая с волны на волну. Однако Тейлор понимал, что эта уверенность мнимая. Ярость ветра ничуть не уменьшилась, молодой человек ощущал, как безумная скорость заставляет шпангоуты вибрировать от напряжения. «Грампус» находился в безопасности, только пока летел по ветру, перед лицом шторма он был таким же беспомощным, как малюсенькая щепка. Кто знает, сколько еще корабль сможет продолжать эти дьявольские гонки?

Ответ на этот вопрос Торм был намерен дать немедленно.

— Буря несет нас уже почти сутки, — сообщил капитан, когда к нему подвели Тейлора. Темные глаза моряка были устремлены на пассажира, но говорил он достаточно громко, чтобы его могли слышать все. Тейлор понимал, что Торм велел привести его вовсе не для приватной беседы, он хочет сделать нечто вроде официального заявления. И когда капитан заговорил, команда сдвинулась теснее, окружив обоих мужчин плотным кольцом. Только тогда чужие руки отпустили Тейлора. — Половина наших парусов превратилась в лохмотья, продолжал старик. — А корабль измотан от киля до клотика. Но тем или иным образом покой скоро снизойдет на нас. Стоит сменить курс, и мы перевернемся. Если же корабль не снизит скорость, он просто разобьется о прибрежные скалы. При нормальной скорости мы прошли бы такое расстояние только за трое суток. Берег уже близко, но дело даже не в этом. — Капитан вытянул руку, указывая куда-то поверх планшира в кромешную тьму. — Там находятся гибельные трясины Бисмета, и остались до них лиги или только ярды, этого я сказать не могу. Но одно я знаю наверняка — если мы попадем туда, нас ожидает столь же неизбежная кончина, как и в открытом море, только куда более грязная и вонючая.

Здесь старый гатонец сделал паузу, словно ожидая ответа, как это было в каюте Тейлора несколькими часами раньше. Все промолчали, и, выждав мгновение, капитан продолжил:

— Матросы шепчутся, что это не обычный шторм. — При этих словах в команде поднялся ропот, и Торм окинул взглядом своих людей.

— И они правы, — взревел капитан, будто произнося приговор. — Подобную бурю можно объяснить лишь Божьим Промыслом. Такие волны и ветер могут выражать только божественный протест, протест против людских грехов.

Торм опять сделал паузу, и Тейлор ощутил внутреннюю дрожь, причиной которой был не только яростный, холодный ветер. Когда тебя вытаскивают из койки, чтобы дать послушать, как гатонец разглагольствует о своем Боге, это явно не сулит ничего хорошего.

— На борту нашего корабля угнездился такой грех, что наш Божественный Отец счел необходимым уничтожить его, убрать с глаз людских, укрыть под волнами или затянуть в трясину болот, чтобы солнце больше никогда не коснулось его своими лучами. Но неужели тридцать человек должны погибнуть из-за одного грешника? — возопил капитан хриплым голосом. — Я проинспектировал души моих людей этой нескончаемой ночью, и хотя я обнаружил, что кое-кто из них слаб, однако здесь нет ни одного, на ком лежал бы смертный грех.

Капитан сделал один большой шаг вперед, не отводя темных глаз от Тейлора, и из глубин густой бороды глухо прозвучал вопрос:

— Не хочешь ли ты что-нибудь сказать нам, брат Пасс?

Тейлор сжал зубы и взглянул на старого безумца, стоящего перед ним. С него уже было довольно этой нелепой гатонской набожности.

— Вот что я скажу тебе, — зарычал Тейлор достаточно громко, чтобы его могли слышать все. — Возможно, мои слова удивят тебя, но это всего лишь шторм. Не больше и не меньше. Бог не насылает штормы для того, чтобы выразить свое неудовольствие одним человеком.

Несколько моряков ахнули, а глаза Торма сощурились так, что Тейлор, хотя и не мог видеть губ капитана, не сомневался, под бородой скрывалась довольная улыбка. Молодой человек слишком поздно осознал, что Торм специально подводил его к этому признанию, поскольку оно окончательно и бесповоротно подтверждало подозрения старого гатонца.

— Я долго наблюдал за тобой, брат Пасс, ты не из Гатони. Ты говоришь так же, как и мы, но твои мысли не совпадают с нашими. Так кто же ты на самом деле?

Долю секунды Тейлор обдумывал свой ответ, впрочем, у него практически не оставалось выбора. Торм уже утвердился в своих подозрениях, а Тейлор не мог придумать убедительных оправданий. Продолжать маскарад не имело смысла.

— Меня зовут Тейлор Эш, — устало произнес он. — Я — министр разведки республики Чалдис.

— Благодарю тебя, министр Эш, — проговорил Торм с неподдельной признательностью. Затем он опять возвысил голос, чтобы его могла слышать вся команда. — Много веков назад Бог пожелал, чтобы Гатонь отгородилась от кровавых дел, творимых народами севера. Мы могли находиться среди них и торговать с ними, но мы никогда не должны были помогать одному народу против другого в их вечных раздорах. Когда министр Эш обманом проник в наши ряды, он тем самым заставил нас нарушить свой долг перед Богом, хотя мы и не ведали об этом. Обнаружив правду, мы можем, искупив это святотатство, отступить от пропасти и спастись от неминуемой гибели. Держите его!

В тот же миг два коренастых матроса схватили Тейлора за руки. Он попытался сопротивляться, но понял, что ему не удастся справиться с людьми, привыкшими затягивать канаты и взбираться на мачты.

Капитан почти сочувственно взглянул на Тейлора.

— Бросьте его за борт, в ту сторону, откуда он впервые появился на корабле, ведь именно оттуда на нас, как чума, налетел этот ураган.

Тесная толпа матросов расступилась, когда двое поволокли Тейлора к планширу левого борта. Он судорожно попытался выпрямиться, но ноги скользили по мокрой палубе, не находя опоры. Не прошло и нескольких секунд, как он оказался прижатым к планширу. Один из матросов, ухватив Тейлора за голову, наклонил его над водой, так что ребра несчастного заныли от удара о дерево. Ветер с остервенением рвал волосы, и сквозь мокрые пряди Тейлор видел изгибающиеся волны, которые яростно бились о корпус корабля, поджидая свою жертву.

— Капитан, могу я говорить?

В шуме бури Тейлор с трудом разобрал слова, но, похоже, это был голос матроса Гормана. Эш не мог поверить, что из всей команды именно этот человек рискнет замолвить за него слово. Но голос действительно принадлежал Горману, и его вмешательство заставило палачей Тейлора остановиться. Они держали его, крепко прижимая к планширу, в ожидании ответа капитана.

— Говори свободно, сын мой.

Но когда Горман заговорил, последняя отчаянная надежда Тейлора умерла, не успев окрепнуть.

— Не следует ли нам также пожертвовать морю коня богохульника, который наверняка есть демон, а заодно груз его специй из трюма?

Тут же раздался голос, принадлежавший второму помощнику.

— Эта лошадь — великолепное животное, и за нее можно будет выручить на рынке крупную сумму. И разве не стоит специями этого человека оплатить ремонт нашего судна и новый парус?

— Неужели мы станем извлекать выгоду, — возразил Горман, — из возмездия за грехи? И разве тогда нам не придется разделить участь чалдианина, вызвав на себя гнев Божий?

Спор привлек внимание команды, включая и тех матросов, что держали Тейлора. На гатонских кораблях команда не получала заработной платы, им причитался только определенный процент от прибыли, полученной во время каждого плавания. Если гаты выбросят специи Тейлора за борт, они вовсе не получат никакой прибыли. Пока Горман произносил свою вдохновенную благочестивую речь об оскверненности грехом товаров Тейлора, матросы, державшие молодого министра у планшира, начали понимать, что надежда получить деньги ослабевает, и их хватка тоже ослабла, хотя они вряд ли осознавали это. Тейлор осторожно распрямил ноги и ощутил, что они твердо уперлись в планшир. Тогда он резко, пронзительно свистнул.

В ответ немедленно раздалось звонкое ржание Кристалла. Услышав голос единственного друга, Тейлор изо всех сил оттолкнулся от планшира, освободившись от рук гатов. Молодой человек рухнул спиной на доски палубы и заскользил к правому борту. Краем глаза Тейлор успел заметить, как в воздух взвилась огромная темная фигура. Палуба содрогнулась, Кристалл перелетел через загородку и ринулся вперед, раскидывая в разные стороны изумленных матросов. Через секунду конь был рядом с Тейлором, сбив с ног одного из моряков, пытавшихся поймать его. Тейлор с трудом взобрался на мокрого, неоседланного скакуна и постарался сохранить равновесие, когда конь развернулся к столпившейся команде.

Неожиданное появление коня застало моряков врасплох, но они быстро пришли в себя. Кто схватив ножи, кто выдернув стойки из поручней, матросы стали быстро приближаться. На какой-то краткий миг Тейлора охватило ликование — он свободен, — но тут же исчезло без следа. Мысль о побеге казалась глупой — куда, собственно, бежать? А если не бежать, что тогда? Захватить судно? Предположим, благодаря какому-то сумасшедшему везению он сможет одолеть целую команду. Но кто поведет корабль? Да, он на мгновение вырвался на свободу, но Тейлор понимал, что выбора у него нет.

За исключением выбора рокового конца.

Молодой человек не колебался. Обхватив руками могучую шею Кристалла, Тейлор резко сжал коленями бока лошади. Кристалл, будто легендарный великан, поднялся на задние ноги, лягнув передними ближайших матросов. Затем, со стуком опустив копыта на палубу, конь, как ветер, пронесся по деревянному настилу мимо замершей команды и легким прыжком перелетел через планшир.

Ужасный толчок, жалящий душ соленых брызг, а затем над их головами сомкнулись черные, голодные волны.

Глава 17

В ту ночь, когда Тейлор Эш отбыл из Прандиса, Киринфа решила пообедать с Холоакханом. Принцесса не стала посылать приглашения. Она просто отправилась в его покои, сопровождаемая молчаливым Акмаром, и сообщила старому магу, что обед сейчас подадут. Все же у ее высокого положения имелись определенные преимущества.

Однако Киринфа обычно не склонна была навязывать кому-то свое общество, невзирая на королевскую кровь, текущую в ее жилах. Старый волшебник знал это и задавался вопросом, что произошло.

Киринфа стояла, уперев в бедра свои маленькие кулачки, и нетерпеливо смотрела на своего старого наставника.

— Знаешь, Лоа, обедать стоя по стойке «смирно» очень вредно для пищеварения.

Холоакхан улыбнулся и поклонился, извиняясь. Затем он проводил принцессу и ее телохранителя в свой кабинет. Стены небольшой комнатки полностью скрывали книжные полки. Чтобы вместить их побольше, Холоакхан даже велел заложить кирпичом окна. Две свечи на загроможденном письменном столе разгоняли мрак в кабинете своим неверным, мерцающим светом. Холоакхан осторожно перенес свои книги и бумаги со стола на и без того забитые фолиантами полки.

— Довольно жалкая обстановка для принцессы из рода Джурин, — заметил он, указывая на старый письменный стол. — Но придется ему послужить в качестве обеденного. Что привело принцессу в столь убогий банкетный зал?

Киринфа против воли улыбнулась. Она была настроена решительно, Холоакхану не удастся отвлечь ее своими шутками.

— Сегодня днем проходила важная аудиенция, — ответила она серьезным тоном. — Почему тебя на ней не было?

Глаза Холоакхана блеснули мрачным юмором.

— А откуда ты знаешь, что меня не было, если там не было тебя самой?

— Откуда?.. — Киринфа замолчала, в который раз удивляясь осведомленности своего старого наставника. — Ответь на мой вопрос, потребовала принцесса. Подобный тон она позволяла себе весьма редко, лишь когда на нее находило «имперское» настроение.

— С удовольствием, — ответил Холоакхан, расставляя три кресла вокруг стола. — Я не присутствовал на аудиенции, потому что и так знал, что собирается сказать твой брат… и что на это ответит твой отец. Я бы только зря потратил время.

— Еще недавно, — заметила Киринфа, — мой отец не стал бы давать аудиенцию, не окажись рядом тебя.

— Ах да, — мягко подтвердил Холоакхан, словно охваченный ностальгическими воспоминаниями. — Но это было до того, как он столь великодушно позволил мне уделять больше внимания твоему образованию. Боюсь, я настолько плохо справился с этой ролью, что он стал сомневаться, справлюсь ли я с какой-нибудь другой.

Опять Киринфе пришлось подавить улыбку.

— Не шути так.

— Я вовсе не шучу, — серьезно ответил старик, и его оливковый лоб прорезала тревожная морщина.

Маг устало опустился в кресло и пригласил садиться Киринфу и ее телохранителя. Это было нечто вроде постоянной шутки между Холоакханом и Акмаром, поскольку суровый телохранитель соглашался сесть лишь в очень редких случаях. Его обязанности запрещали подобные вольности.

— Ваш отец больше не знает, кому доверять, — продолжал Холоакхан. — Два года назад Сардос появился при дворе и с тех пор ни разу не дал императору неверного совета. Любое предложение, внесенное Сардосом, приводит к успеху. Все, что он предпринимает, он доводит до конца. Этот человек оказался очень ценным приобретением для Империи.

— Это твой вклад в дела Империи бесценен! — горячо возразила Киринфа.

Холоакхан неловко поерзал в кресле, прежде чем ответить.

— Ваш отец считает, что это уже в прошлом… и, боюсь, в довольно далеком прошлом. Не то чтобы я полностью утратил свое влияние и положение. Мои идеи неплохи, не хуже предложений Сардоса. И советы мои тоже еще чего-то стоят. Однако в последнее время мои советы и советы Сардоса все больше и больше расходятся, и это все больше и больше смущает императора. Он слушает Сардоса, он слушает меня, но, честно говоря, он не прислушивается ни к одному из нас. Император Маллиох сидит на троне и размышляет, кому из его советников можно доверять. Очень скоро он перестанет доверять обоим, и это только пойдет ему на пользу.

Стук в дверь прервал слова Холоакхана, и на пороге комнаты появился слуга с тележкой, заставленной едой. С непроницаемым видом он провез тележку между стопками книг, возвышавшихся на полу, и храбро взглянул на покрытый пятнами старый письменный стол, за которым предстояло обедать принцессе. С нижней полки тележки слуга взял скатерть цвета красного бургундского вина и застелил ею стол. Затем появились фарфор, хрусталь и серебро. Одно за другим на столе возникали аппетитные блюда, над которыми клубился парок. Киринфа вдохнула роскошные ароматы и улыбнулась: вкусная еда была, пожалуй, единственной вещью, способной сегодня улучшить ее настроение. Она с нетерпением ждала, пока слуга разольет вино в три кубка. Наконец он поставил бутылку на стол, поклонился и вышел.

Киринфа потянулась к деревянному блюду, где ждала своего часа жареная с приправами оленина. В этот момент Акмар слегка кашлянул. Кажется, это был первый за весь день звук, который позволил себе молчаливый телохранитель.

Еще в давние времена сложилась традиция, согласно которой телохранители первыми пробовали пищу и вино, предназначенные для стола членов императорской фамилии. Ритуал столь же древний, сколь и бессмысленный. Киринфа не могла припомнить ни одного случая отравления во дворце. Но тем не менее этот обычай доставлял ей удовольствие. В нем было что-то утешительное, что-то напоминающее о детстве, когда вся жизнь казалась безопасной и защищенной. Поэтому Киринфа привычно отдернула руку и с легкой улыбкой подождала, пока Акмар положит себе на тарелку по кусочку от каждого блюда. Даже в такие минуты телохранитель никогда не соглашался сесть. Он поспешно попробовал все яства и закончил свою торопливую трапезу глотком вина. Киринфу всегда веселил героический вид Акмара, сохранявшийся на лице мужественного солдата, даже когда ему приходилось жевать пищу, словно кролику, чтобы не заставлять свою принцессу ждать. Она ощутила внезапный порыв обнять своего сурового защитника и задалась вопросом, смогла бы она своими объятиями вызвать краску на бесстрастном лице Акмара. В таком случае это действительно могло стать редкостным развлечением.

Выяснив, что пища безопасна, Акмар отступил, позволив тем самым Киринфе и волшебнику начать трапезу. Принцесса улыбнулась и потянулась к оленине.

Ее остановил непонятный звук, как будто кто-то подавился и теперь задыхался.

Они с Холоакханом обернулись почти одновременно, и глазам их предстало ужасающее зрелище. Акмар хватался за шею, отчаянно рвал воротник своей плотной черной рубахи, будто пытаясь открыть воздуху дополнительный проход. В считанные секунды его лицо, а затем и руки приобрели фиолетовый оттенок. Ногти почернели.

— Он задыхается! — закричала Киринфа. — Помоги ему!

Холоакхан вскочил с кресла с проворством, удивительным для человека его лет. Он обежал вокруг стола и устремился к задыхающемуся телохранителю, но прежде чем он успел дотронуться до него, Акмар с грохотом рухнул на колени. Его массивное тело билось в конвульсиях, а руки так сильно дрожали, что несчастный не мог дотянуться до своей шеи, как ни старался. Однако воин как-то сумел побороть боль и бросил последний взгляд на Киринфу, в его расширенных голубых глазах застыло невысказанное извинение. А затем несчастный рухнул набок и умер раньше, чем его тело коснулось пола.

Киринфа издала единственный, сдавленный крик. Затем принцесса встала, чувствуя, что ноги плохо держат ее, и сделала нерешительный шаг вперед. Слезы постепенно скапливались в уголках ее глаз и медленно катились по побледневшим щекам. Она ощутила страшную дурноту, словно весь ее мир взорвался изнутри.

Акмар, ее тень, Акмар, который ни разу не заговорил, не улыбнулся, не подмигнул или покраснел, Акмар, ее вечный спутник, был мертв. Принцесса упала на колени и обхватила ладонями его странно распухшее лицо. Кожа ее телохранителя была еще теплой, но абсолютно расслабленной. Киринфа никогда не касалась этого лица раньше, и сейчас, содрогнувшись, отдернула руки.

Холоакхан, опустившись на колени с другой стороны, покачал головой, исследуя тело. Затем он осторожно закрыл глаза Акмара и распрямил его пальцы, конвульсивно сжатые в кулаки. Волшебник устало поднялся на ноги и повернулся к Киринфе. В глазах старого мага читалась глубокая печаль.

— Он задохнулся, — тихо сказал волшебник, отводя Киринфу от трупа.

Задохнулся. Невероятно. Ничто из съеденного Акмаром не могло стать причиной того, что он вдруг подавился и задохнулся так быстро, так… необратимо.

— Он подавился костью? — хрипло спросила Киринфа.

— Никакой кости, — ответил Холоакхан. — Яд. — Принцесса покачнулась. Казалось, комната закружилась вокруг нее с тошнотворной скоростью.

— Яд? Ты хочешь сказать, что кто-то хотел убить меня?

— Нет, вовсе нет, — торопливо успокоил ее Холоакхан.

Киринфа, спотыкаясь, отступила назад и упала в кресло. Она с трудом вдыхала ставший каким-то густым воздух и слушала, как сердце гулко бьется у нее в груди.

— Не шути со мной, — слабо попросила она. — Не сейчас, Лоа.

— О, я вовсе не шучу, — тяжело вздохнул старый волшебник. Телохранителей специально обучают распознавать фактически любой яд, известный человеку, и, если это возможно, сопротивляться его воздействию. Если я не ошибаюсь, Акмар — жертва амариллиса. Это один из самых эффективных ядов, к тому же его невозможно обнаружить — он бесцветный, безвкусный и не имеет запаха.

Киринфа содрогнулась при мысли о такой коварной, неожиданной смерти.

— Тогда почему его не обучили сопротивляться и этому яду?

— Очень просто — в этом никогда не возникало необходимости. Амариллис такой сильный яд, что никакому убийце не могла бы прийти в голову подобная глупость — воспользоваться им против членов императорской семьи. Телохранитель умер бы слишком быстро, и истинная жертва покушения мгновенно догадалась бы о том, что еда отравлена. Именно это и произошло сейчас. Даже в смерти, — печально заключил Холоакхан, — Акмар выполнил свои обязанности.

— О чем ты говоришь? — спросила Киринфа в замешательстве. Она поставила локоть на стол, ища опоры, но нечаянно дотронулась до блюда с олениной и отдернула руку.

— Я говорю, — объяснил Холоакхан, окидывая ее сочувственным взором мягких карих глаз, — что это не покушение на твою жизнь. Кто-то таким образом посылает тебе сообщение. И смысл его очевиден: держись подальше от своего брата. Держись подальше от Сардоса.

Глава 18

Как ни странно, из двух специалистов, которых Брент пригласил к Карну, более всего способствовал улучшению состояния калеки именно юрист. В результате всех трудов Парди Карн окончательно уверился в том, что он остался на всю жизнь беспомощным инвалидом. Завершив осмотр, доктор смог лишь дать инструкции слуге по поводу особого массажа ног своего пациента, да посоветовал заказать кресло на колесах — специально по фигуре Карна, сделанное из прочного дуба и обитое подушками в нужных местах. (Несколько дней спустя старый вор впервые сел в мягкое кресло и мрачно подумал: «Они могли и не трудиться, все равно я никогда этого не почувствую».) Массаж тоже никоим образом не способствовал исцелению. Эта процедура лишь помогала избежать атрофии мышц и преследовала исключительно косметические цели. Но Брент опасался иного вида атрофии — той, что лежала за гранью целительных возможностей Парди.

А вот результат посещения Солана оказался совсем иным. Бумаги адвоката, выглядевшие, на первый взгляд, совершенно безобидными, как и все документы такого рода, кардинально повлияли на тех, кто их подписал. С безжалостной компетентностью юрист поспешил сообщить всем промышленным предприятиям и организациям, даже отдаленно связанным с компанией Каррельяна, что все финансовые вопросы теперь решаются господином Карном Элиандо. И не успел Солан выйти за дверь, как начали прибывать служащие с контрактами, которые надо было всесторонне изучить, или с предполагаемыми расценками, которые следовало утвердить. И все они обращались к Карну, полностью игнорируя Брента, словно его вовсе не было в комнате. Приходящие отметали возражения и ссылки на усталость, убедительно доказывая, что каждый новый документ является еще более срочным, чем предыдущий. Как и планировал Брент, напряженная работа захватила его друга, и у него не было даже минутной передышки.

Сперва Карн реагировал на все это с раздражением. Но вскоре убедился, что Брент решительно настроен ограничиться ролью стороннего наблюдателя, тяжело вздохнул и начал изучать принесенные ему документы. Он понимал, конечно, что все происходящее это не более чем простой психологический трюк, организованный его молодым другом, любительская попытка отвлечь калеку от мыслей о единственной оставшейся у него половине тела.

Но порой самые примитивные психологические трюки оказываются наиболее действенными. И очень скоро против собственной воли Карн погрузился в изучение подробных отчетов, касавшихся обширных предприятий Брента. Когда Масия вернулась в особняк со своими вещами (завязанными в наволочки, поскольку ни разу в жизни у нее не возникало необходимости обзавестись чемоданом), она с радостью увидела, что Карн увлечен работой. Женщина задержалась лишь на секунду, чтобы поцеловать его в лоб, и пошла устраиваться в своей новой комнате.

Наблюдая на протяжении двух часов, как Карн все с большим удовольствием включается в работу, Брент почувствовал немалое облегчение — он хотел убедиться, что предложенное им лекарство подействовало, а ждать еще он просто не мог себе позволить. Каррельян отпустил слуг, суетившихся вокруг постели, раздвинул стопки документов, под которыми уже не видно было матраса, и сел рядом со старым партнером.

— Мне надо отправляться, — спокойно сказал он. — Солнце уже заходит. Они и так уже достаточно опередили меня.

Карн поднял глаза на друга, и его взгляд потеплел. На какой-то момент, полностью погрузившись в работу, он забыл, что Брент намеревался отправиться вдогонку за Хейном. Карн подумал о том, не следует ли попытаться отговорить его. Внезапно в его мозгу словно сверкнула ослепительная вспышка. Он вспомнил чувство, которое охватило его в Атахр Вин, странное, сродни предвидению. Именно оно заставило старого вора солгать своему ближайшему другу, обвиняя таинственного убийцу и оправдывая Эстона. Он вспомнил страх, рожденный в его душе рассказом старого министра. У Карна возникло необъяснимое ощущение, что за его физические страдания судьба подарила ему дар ясновидения. Но какое же гнетущее зрелище открылось ему… Весь мир, некогда казавшийся таким прочным, был на самом деле только площадкой, в основании которой лежало то, что называлось Принятием Обета. И это основание подвергалось реальной опасности уничтожения. Карн не мог доверить его спасение правительству, за годы работы с Брентом он слишком хорошо усвоил, что правительство республики бездарно, неспособно к решительным действиям и апатично.

«Апатия», — подумал Карн. Она охватила не только правительство. В течение последнего десятилетия на его глазах ближайший друг превратился из честолюбивого шпиона в пресыщенного магната, человека, ставшего практически безучастным зрителем на параде собственного богатства. Но теперь во взгляде Брента горел былой огонь, он видел достойную себя цель, и, похоже, годам, проведенным в бездействии, суждено сгореть дотла в этом огне. Он вновь стал прежним Брентом, чей ум, помимо решения повседневных проблем, всегда работал над какой-то отдаленной, глобальной задачей. Карн усмехнулся, теперь его другу больше подходит имя Галатин Хазард.

Старый вор покачал головой и постарался отбросить в сторону эмоции. Конечно, хорошо опять видеть Брента, воодушевленного наличием цели. Но вот сама цель…

— Прошу тебя, Брент, — тихо произнес он. — Если уж ты твердо решил ехать, то отправляйся не ради мести.

Каррельян вздохнул.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать… — Карн чуть не подавился собственными словами. — Я хочу сказать, не надо ничего делать из-за меня.

Лицо Брента потемнело.

— Ты — единственная причина, которая у меня есть, — проговорил он едва слышным голосом.

Слова эти как будто повисли в воздухе между ними, и на несколько долгих минут воцарилась тишина. Карн понимал, что подобное признание являлось для Брента высшим проявлением чувств. Дружеский жест человека, который знал, что может не вернуться.

— Будь осторожен, — попросил Карн, и Брент серьезно кивнул в ответ. Одного инвалида вполне достаточно.

Каррельян слабо улыбнулся.

— По крайней мере, мы сможем устраивать гонки в креслах на колесиках.

Карн невольно расхохотался.

— Я тебя обгоню. Я легче.

— Зато я сильнее.

Брент пожал плечами.

— Ну, посмотрим. Сейчас проблема не в том, чтобы прикончить убийцу; для начала я должен просто найти его.

Карн подтянулся и сел, прислонившись к спинке кровати. Он все время сползал вниз, а подняться, не упираясь ногами, было сложновато.

— С чего собираешься начать? — Брент нахмурился.

— Я надеялся, ты подкинешь какую-нибудь разумную идею. Предположим, он агент Индора…

— А почему не Гатони или Бриндиса? — спросил Карн. — Гатонь в прошлом пыталась натравить Чалдис и Индор друг на друга, надеясь, что после войны она станет самой сильной континентальной державой. Их религия основана на идее об особом предназначении своих последователей в этом мире. С другой стороны, по сравнению с Бриндисом гатонцы вообще выглядят атеистами. Я бы ни в чем не поручился за бриндизианцев, кучка фанатиков-идолопоклонников, бегающих по лесу в набедренных повязках…

— Мы будем рассматривать Индор, — объяснил Брент, — просто потому, что это представляется наиболее вероятным. Если он направляется в Гатонь, то разница невелика. Дорога все равно одна. Если он намерен попасть в Бриндис… ну что ж, стало быть, наша догадка неверна и мы проиграли, в конце концов, я не могу предусмотреть все возможности. Итак, если предположить, что место его назначения — Индор, встает логичный вопрос: как он станет добираться туда?

— Самым быстрым способом? — уточнил Карн. — Тогда, без сомнения, морем. Это сбережет не меньше месяца по сравнению с путешествием верхом.

— Я тоже так сначала подумал, — кивнул Брент. — Но поставь себя на место беглеца.

Карн немного поразмыслил и признал правоту друга. Министерство разведки наверняка будет пристально наблюдать за портом, возможно, и вовсе его перекроет и примется тщательно обыскивать каждый корабль. Теперь, когда у правительства есть описание убийцы, шанс сбежать морем у него невелик.

— Значит, он двинется верхом, — сказал Карн, подводя итог своим мыслям. — И направится в самый удобный порт… Знаешь, я почти уверен, что у него имеется собственный корабль, который ждет его в какой-нибудь пустынной бухточке. Вдоль всего побережья есть множество подходящих бухт и заливов.

Уж это-то Карн знал точно. Еще в молодости, когда ему хотелось сменить обстановку и род деятельности, ему случалось время от времени подрабатывать контрабандой.

Брент тоже вспомнил о контрабандистском прошлом Карна.

— Сколько судов курсирует ежемесячно между Чалдисом и Индором? — спросил он.

Карн пожал плечами.

— Зависит от времени года. Даже при самых благоприятных условиях пролив Зубья Пилы может стать смертельной ловушкой. Если заботишься о безопасности, нужно плыть на юг, огибая Гонвир и Бриндис. Это отнимет время, да и море в это время нельзя назвать спокойным.

Брент кивнул.

— Забота о безопасности. Я много думал об этом. Предположим, Эстон не врет. Допустим, Индор действительно украл ключ к такому могущественному заклинанию, что оно может поставить Чалдис на колени или вовсе изменить весь мир до неузнаваемости. Эти кражи сами по себе совершенно уникальны, такое можно совершить только один раз, очень быстро, пока твой противник на миг ослабил бдительность. Неужели ты думаешь, что они рискнут перевозить такое сокровище морем, да еще бурным морем. А что, если Фразы погибнут во время шторма? Теперь наш Совет трудно застать врасплох, поэтому следующий шанс может представиться не раньше чем через несколько поколений.

Карн кивнул.

— Значит, только по суше. Медленно, но безопасно, не сворачивая с пути.

— Я думал о том же. Сейчас весна. Караванные пути забиты купцами, путешественниками, паломниками — кого там только нет. Не привлекай к себе внимания, позаботься о подходящих документах, путешествуй только днем — и ты легко затеряешься среди общей массы. Вот прямо сейчас, держу пари, он медленно едет во главе маленького каравана и везет вполне законный груз тканей и маринованных овощей.

— Тогда ты легко можешь догнать его.

— Догнать, — ухмыльнулся Брент, — или даже попасть туда на день раньше.

— Туда? — переспросил Карн.

— В Белфар. Все зависит от того, найду ли я их в Белфаре.

Карн кивнул, признавая логичность рассуждений Брента. Существовала только одна основная караванная дорога, которая шла от Прандиса на запад, и вела она в Белфар, торговый центр государства. После Белфара, однако, дороги расходились в разные стороны, как спицы от втулки колеса. Имелось как минимум три оживленные дороги на Индор.

Белфар, вспомнил Карн, был местом, где он в первый раз встретился с двумя мелкими уличными воришками, которые сорвали ему тщательно подготовленную операцию по добыче чрезвычайно важных сведений коммерческого характера.

Погоня была веселой и долгой.

И закончилась бы она самой крепкой взбучкой в жизни Брента, если бы не тот второй дерзкий шестнадцатилетний беспризорник. Карн с удивительной ясностью представил его себе, впрочем, такое лицо не скоро забудешь: вьющиеся морковно-рыжие волосы, россыпь веснушек на грязных щеках и хитрая улыбка. Мальчишка, который мог выбраться из любой передряги, заговорить зубы кому угодно.

— А как насчет Марвика? — поинтересовался Карн.

— Что насчет Марвика? — хмуро переспросил Брент.

— Ты увидишься с ним?

— Я сомневаюсь, что он жив. Без меня ему вряд ли хватило сообразительности, чтобы избегать столкновений с властями.

Карн рассмеялся, его, как всегда, позабавила избирательность памяти Брента касаемо своей ранней юности, проведенной в Белфаре.

— Не льсти себе. Это я спасал ваши шеи от столкновений с полицией.

Брент пожал плечами.

— Пусть будет по-твоему.

— Так ты увидишься с ним? — опять спросил Карн, внезапно становясь серьезным.

— Приложу все силы, чтобы этого не произошло.

Карн вздохнул. Его друг давным-давно приобрел дурную привычку — сжигать за собой мосты без каких бы то ни было видимых причин, отбрасывая лучшие эпизоды своей жизни вместе с худшими. Карн размышлял о том, научится ли когда-нибудь Брент принимать свое прошлое, искать и находить золото в его давно заброшенных рудниках. Но ему не хотелось начинать спор о Марвике, сейчас следовало подумать о более важных вещах.

— Ну что ж, тогда иди. Но будь осторожен, — напомнил Карн. — Этот лысый весьма опасен.

— Я тоже, — ответил Брент.

Он произнес это уже на пороге комнаты. Затем Каррельян вышел из своего особняка, вскочил в седло и помчался, не оглядываясь, на прекрасном скакуне, приготовленном еще два часа назад.

Посыльный прибыл поздно ночью, когда Карн уже почти справился с деловыми бумагами. Он счел подобный подход весьма разумным: освободи постель от документов, и можно спать. Масия пыталась бодрствовать вместе с ним, но заснула в кресле, стоящем в углу спальни. Появление посыльного раздосадовало Карна. Сегодня он уже достаточно потрудился.

Но когда Бейли втолкнул мальчишку, твердой рукой придерживая его за шиворот, интерес Карна пробудился вновь. На вид парню было не больше двенадцати, весьма изобретательно распределенная куча лохмотьев, заменявшая одежду, прикрывала ужасающе грязное тело. Мальчишка обеими руками крепко прижимал к себе маленькую статуэтку из черного дерева, которая обычно стояла на подставке в вестибюле.

— Это посыльный? — развеселился Карн.

— Он так утверждает, — ответил Бейли. — Кроме того, он прихватил эту статуэтку и отказывается вернуть ее.

— Он сказал, что она будет моей! — закричал мальчишка, подобно всем детям убежденный в том, что чем громче ты говоришь, тем убедительнее звучат твои слова. Карн только моргнул от его вопля.

— Потише, парень, потише. — Но было уже поздно. Масия проснулась, протерла глаза и с любопытством уставилась на беспризорника.

— Но он на самом деле…

— Я сказал, потише. Ну, так кто тебе обещал статуэтку?

— Человек, который передал сообщение. Брент.

Мальчик бросил вызывающий взгляд на привратника, продолжавшего держать его за шиворот. Казалось, маленький оборвыш считал, что названное им имя является надежной защитой и неопровержимым свидетельством его благонадежности.

— Пока ты доказал, что знаешь, кто здесь живет, — заметил Карн. — Но и только. Как выглядел этот Брент?

Ребенок поднял руку над головой примерно на высоту пяти футов.

— Стало быть, он коротышка, этот Брент? — спросил Карн со смехом.

— Эй, полегче насчет коротышек, — откликнулся парень, и в его голосе послышались угрожающие нотки, изрядно позабавившие старого вора. Присмотревшись внимательнее, Карн решил, что мальчик старше, чем ему сперва показалось, может быть, лет четырнадцати или пятнадцати. Однако очень невысок для своего возраста.

— Я не могу достать до его головы, — продолжал паренек. — Но плечо его было примерно здесь.

Карн кивнул, это похоже на правду.

— Черные волосы…

— А какого цвета глаза?

— Я не знаю, какого цвета у него глаза, — сердито ответил ребенок. Он, знаешь ли, не моя подружка. Но одет в черное.

«Пока все точно», — подумал Карн.

— …если не считать крови на ней.

Карн наклонился вперед, его терпение внезапно иссякло. Кровь?

— Лучше бы тебе перейти к сути дела, — рявкнул он.

— Не раньше, чем я буду уверен, что мне заплатят, — ответил мальчишка. — Он сказал, что если я приду сюда, я могу взять Йоджо.

Все правильно. Карн больше не сомневался, что паренька прислал именно Брент. Восемнадцать лет назад они украли маленькую статуэтку у хитрого бриндизианского купца в Гатони, который боготворил ее, как идола. Купец называл тщедушного черного божка Йоджо. Никто, кроме Брента, не мог этого знать.

— Ну, так что сказал Брент? — настойчиво спросил Карн.

— А я могу взять это?

— Это и много больше, — ответил Карн нетерпеливо. — Если ты наконец передашь мне сообщение.

Мальчик закрыл глаза, чтобы лучше припомнить, и прижал Йоджо к груди.

— Время забить нашу свинью, — процитировал он, — и подать ее на лучшем фарфоре. Огонь сжигает красное и желтое, оставляя черный пепел на всеобщее обозрение.

— На всеобщее обозрение… — с недоверием повторил Карн. Полученные указания поразили его до глубины души. Что же такого могло произойти за каких-то два часа?

— Ты уверен, что он сказал именно это? — Мальчик округлил глаза.

— Он заставил меня повторить дважды. Я уверен, я совершенно уверен.

Карн взглянул на несколько папок, которые еще лежали на краю его кровати. Теперь он понимал, что это сущий пустяк по сравнению с тем, что произойдет завтра.

— Приготовь комнату для нашего гостя, — приказал он Бейли. — Он будет ночевать здесь.

— Но что же означает это сообщение? — спросила Масия.

— Сейчас узнаем. — Затем Карн опять повернулся к мальчику. — Теперь ты расскажешь мне с самого начала и во всех подробностях все, что произошло.

Неприятности начались с боли в желудке. Проще всего было отнести ее за счет беспокойного дня и не менее беспокойной ночи, предшествовавшей ему. Просто полный комплект несчастий, подумал Брент. Сперва перепуганная большеглазая шлюха в борделе Силены и Имбресс под окном. Затем бешеная скачка в Атахр Вин и весьма нервное путешествие по древним подземным туннелям, увечье Карна, сражение с Хейном. Потом добавился странный рассказ Эстона, в правдивость которого Каррельян все не мог поверить, и плюс к этому буханка хлеба, съеденная Брентом прямо на скаку, когда он мчался через Прандис. Внезапно бывший шпион понял, что этот хлеб стал его первой и единственной трапезой за прошедшие сутки, а прерывистый ритм галопа лошади не слишком способствовал хорошему пищеварению.

Во всяком случае, он еще легко отделался, получив на закуску всего лишь боль в желудке.

Но, похоже, мир больше не хотел проявлять милосердия. Вскоре, несмотря на ночную прохладу, на лбу у Брента выступил пот. Он распахнул плащ, позволив ветру охладить его разгоряченное тело, но даже ночной воздух уже не мог одолеть сжигавший его лихорадочный жар. Теперь он весь покрылся потом, одежда прилипла к телу. Брент на секунду задумался, не стоит ли вернуться домой, но непонятно, сколько продлится болезнь, а он был совершенно уверен, что убийца не станет откладывать свое путешествие в Индор, чтобы дать шанс своему преследователю. Брент тоже не был настроен жертвовать местью ради того, чтобы переболеть желудочной инфекцией в мягкой постели. Черт возьми, да он готов сам вспороть себе живот, если это поможет найти Хейна.

Поэтому, согнувшись в седле, он позволил лошади нести себя по центральным улицам Прандиса. Над крышами двухэтажных домов, выстроившихся в ряд на бульваре, виднелась Башня Совета. «Сегодня вечером она освещена более ярко, чем обычно, — подумал он. — Их бесценные секреты галопом скачут на запад, и хранители Чалдиса пылают от страха». Невзирая на боль, Брент не смог удержаться от ухмылки. По крайней мере, у него имеются товарищи по несчастью. Прежде чем прикончить Хейна, ему придется выразить лысому убийце свою благодарность за то, что мартышки из правительства не могут теперь спокойно спать в своих постелях.

А вслед за Хейном?.. Брент мысленно вернулся к ночи, когда проходил его традиционный прием — уже больше месяца назад, — и вновь вспомнил смуглого человека, вторгшегося в его дом. Черты лица как у хищной птицы, сплошные углы. Кто же он? Сплошные секреты: все они замешаны в этом деле, и, в конце концов, таинственный посетитель был недалек от истины, явившись к Бренту. Незваный гость воровал секреты, Брент занимался тем же. Как справедливо заметил Эстон, правила этой игры ему были хорошо известны.

За одним исключением. Брент никогда не использовал украденные секреты, кроме, пожалуй, одного случая. Двое самых первых клиентов отреагировали на его скромное требование о ежегодной ренте покушением на его жизнь. Нет, кажется, их было трое, припомнил Брент. Но убийцы, подосланные ими, оказались менее опасны, чем информация; единственные секреты, которые он опубликовал. В мгновение ока три карьеры оказались загублены, и с тех пор никто из клиентов Брента не пытался нанести ответный удар. Они просто присылали ему деньги в сумках, или вазах, или зашитые в чучела животных в десятки постоянно меняющихся сборных пунктов. И все эти люди жили спокойно, зная, что их тайны остаются надежно спрятанными от людских глаз в папках Галатина Хазарда.

«Провокационный вопрос, — подумал Брент. — В безопасности ли тайная жизнь Чалдиса? Собирается ли шпион использовать Фразы?» Любопытство Брента настолько разыгралось, что он был почти готов позволить смуглому незнакомцу сбежать с ними. Неплохо бы понаблюдать за возможными потрясениями… Однако причина, по которой Брент сейчас скакал на лошади, не обращая внимания на ночной холод, боль в желудке и лихорадку, не имела ничего общего с любопытством. Где-то существовал лысый убийца, а Брент страстно жаждал изменить его анатомию, и по сравнению с этой целью все его рассуждения относительно Фраз просто ничего не значили.

Острая боль пронзила желудок. Он медленно выдохнул и потряс головой, надеясь, что в ней прояснится. Но это не помогло.

Брент понял, что ему предстоит долгая и тяжелая ночь. К тому времени как он наткнулся на городскую стражу, у него зуб на зуб не попадал. Стражников было четверо, все верхом, и это показалось странным. Городские стражи патрулировали город парами и, как правило, пешком.

Один из вояк носил сержантские нашивки, и именно к нему обратился Брент, когда все четверо сдвинули коней, перегораживая путнику дорогу.

— Какие проблемы, офицер? — прорычал Брент сквозь стиснутые зубы, стараясь, чтобы они не стучали.

— Вы качались на лошади, — объяснил сержант, нечетко выговаривая слова.

Неужели это так заметно? Может быть, он болен сильнее, чем ему кажется? Для полного счастья не хватало только, чтобы недоумок сержант с помощью своего отряда запер его на ночь в подвал с пьяными. Ну, ясно, здесь должна помочь самая обычная взятка. Брент потянулся к кошельку.

Жест путника стал чем-то вроде сигнала для стражников, и они схватились за мечи.

Брент знал, что в открытом бою одному человеку никогда не одолеть четверых, что бы ни говорилось об этом в героических сагах. По крайней мере, если этим одним человеком был Брент, да еще трясущийся от лихорадки. Когда мечи стражников показались из ножен, Каррельян отчетливо понял, что скоро он будет мертв.

Если ему не удастся выиграть совсем иную битву. Он позволил своему телу совершенно обмякнуть — не такая уж трудная задача, учитывая его состояние, и вывалился из седла. Однако даже здесь он оказался недостаточно проворен. Когда он соскальзывал с лошади, острие меча одного из стражей разрезало рукав рубашки и прочертило кровавый след на мышце. Кровавый, но не глубокий, понял Брент, падая на булыжную мостовую и извлекая длинный кинжал из ножен на правом боку. Он быстро перекатился, покрепче ухватил кинжал и глубоко вонзил его в брюхо коня сержанта. Раненый скакун громко заржал от боли и взвился на дыбы, пытаясь спастись от смертоносного жала. Брент чуть не вывихнул руку, но продолжал сжимать кинжал. Когда конь поднялся на задние ноги, клинок выскользнул из раны, и Брент почувствовал струю горячей крови на лице и плечах. Он успел откатиться в сторону за секунду до того, как передние копыта лошади опустились на мостовую прямо туда, где только что была его голова. Впрочем, несчастное животное вовсе не имело намерения отомстить своему мучителю. Как и рассчитывал Брент, лошадь обезумела от боли, она заржала и вновь вскинулась на дыбы. Сержант упал, сильно ударившись о мостовую, и остался лежать неподвижно.

Оправдались самые смелые надежды Брента — остальные лошади впали в панику от запаха крови и ужасных криков своих седоков. Они отпрянули в сторону и тоже взвились на дыбы, теперь их всадникам было чем заняться. Брент знал, что городская стража использует боевых коней, специально обученных сохранять спокойствие и не реагировать на кровь. Эти кони явно не прошли подобной подготовки. И всадники, понял Брент, тоже не имели отношения к городской страже. Возможно, мрачно подумал он, это умозаключение будет стоить жизни одному или двоим из них.

Внезапно стычка перестала быть дракой одинокого воина против четверых нападавших.

Один из мнимых стражников ухитрился справиться со своей лошадью, тогда как двое других, чувствуя бесполезность своих попыток, соскочили с коней и позволили им умчаться к центру города.

Интересно, куда же подевались настоящие стражники, подумал Брент, теперь, когда они были так нужны ему? Шуму было, безусловно, достаточно, чтобы привлечь внимание, а купеческие кварталы обычно хорошо охранялись. Но, похоже, если он станет дожидаться появления стражи, то встретит ее уже в виде трупа. Потому что нападавшие успели перегруппироваться. Точным движением он метнул кинжал в ту сторону, откуда надвигалась непосредственная опасность, — в человека, оставшегося верхом. Лезвие проткнуло его шею как раз по центру, и тонкое стальное острие вышло сзади. Брент улыбнулся со злорадным удовлетворением.

Но испытать удовлетворение он явно поторопился. Стремясь избежать копыт первой лошади, он подошел слишком близко ко второй. Мертвец рухнул на круп своего коня, и обезумевшее животное бешеным галопом полетело по улице прямо на Брента. Он почти успел увернуться, но подкованное копыто все-таки скользнуло по его бедру. Брент горестно подумал, что на пару недель заполучил огромный синяк в качестве украшения.

Правда, напомнил он себе, трупы совершенно не возражают против синяков, а именно трупом он сейчас станет, если не поторопится вскочить на ноги. Оставшиеся двое нападавших приближались к нему с обеих сторон, подняв мечи для решающего удара.

В большинстве случаев одному человеку с двумя не справиться…

Настроенный фаталистически, Брент поднялся на ноги и вытащил меч, размышляя, которого из своих противников он бы предпочел прихватить с собой, если уж придется умирать.

Самоуверенного подонка с усами, решил он и бросился на врага; меч свистнул в воздухе. Сзади он слышал движение второго. В его распоряжении была только одна секунда.

Меч Брента принял удар врага, и сила его оказалась столь велика, что окружавшую тьму расцветил сноп искр. Брент резко развернулся, выбросив вперед ногу неожиданно мощным ударом. Он попал противнику по лодыжке, раздался жуткий сухой треск. Из обрамленного роскошными усами рта вырвался крик боли, и самозваный стражник начал падать. Впрочем, ему не пришлось долго страдать. Клинок Брента перерезал его горло гораздо раньше, чем он рухнул на землю.

Каррельяну удалось быстро покончить с одним из противников, и все же он понимал, что этого мало. Глядя на то, как падает враг, Брент напрягся в ожидании удара, который, как он знал, должен последовать через долю секунды, удара, который раскроит ему череп или просто снесет голову.

«Я потерпел поражение», — подумал Брент, и перед глазами у него возник образ лежащего на кровати Карна, искалеченного и не отомщенного.

Но смертельный удар нанесен не был.

Брент обернулся так резко, что у него закружилась голова, и увидел последнего противника в нескольких футах позади себя, его меч валялся на земле. Мужчина стоял на коленях, схватившись руками за какой-то предмет у себя в спине. За рукоять ножа, понял Брент. Очень длинного ножа, который с очевидным мастерством был воткнут ему под ребра и дошел до почек. Такая рана вызывала немедленный шок и означала неминуемую смерть.

И действительно, через секунду человек рухнул лицом вниз на булыжную мостовую.

Позади трупа Брент увидел щуплую фигурку. Это был мальчишка не старше тринадцати или четырнадцати лет, довольно невысокий для своего возраста. Разноцветные лохмотья кое-как прикрывали худенькое тельце, темно-каштановые волосы не расчесывались по меньшей мере неделю, впрочем, не мылись гораздо дольше.

Мальчик подошел к покойнику и деловито выдернул свой кинжал. Он вытер его о рубашку мертвеца, а затем поднял вверх, чтобы разглядеть повнимательнее. В свете бледной луны сверкнул идеально чистый клинок. По крайней мере, о чем-то мальчишка проявил заботу.

Внезапно внутренности Брента завязались болезненным узлом, он упал на четвереньки, и его вырвало на окровавленные камни мостовой съеденной буханкой хлеба, а затем и горькой желчью.

— Не привык к виду крови? — спокойно спросил ребенок, словно для него кровавая резня являлась делом обыденным. — Вот странно. Глядя, как ты орудуешь мечом, и не скажешь, что ты новичок.

Брента опять стало рвать, и он не решался подняться с четверенек, ожидая, пока желудок успокоится.

— Но к крови привыкают, — продолжал мальчик. В его голосе слышалась насмешливая нотка. Он явно развлекался. Брент слишком хорошо знал этот тон циничную браваду сироты-беспризорника. И весьма стойкого. Черт возьми, в возрасте этого мальчишки Брент был занят тем, что убегал от городских стражников и их непременных побоев, но не вонзал нож им в спины. Интересно, подумал Каррельян, чем стражники так насолили бедному парнишке, если тот без колебаний прикончил врага?

Узел в животе Брента ослаб, давая возможность вздохнуть. Он вытер рот рукавом, заметил, что ткань пропиталась кровью, и вспомнил о своей ране.

— Мне плохо, — пробормотал он.

— Я это заметил, — ответил ребенок. — Но, как я уже сказал…

— Я болен, — настойчиво повторил Брент.

— А, в этом смысле плохо. — Мальчишка выглядел разочарованным. — Да, я слыхал, какая-то зараза ходит по городу.

Новая волна боли заволокла взор Брента белой пеленой. Но именно в этот момент сержант застонал, приходя в сознание после своего падения с лошади, и Каррельян понял, что больше не может позволить себе ни секунды передышки для восстановления дыхания. Он с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, подошел к лежащему человеку. Брент тяжело уселся на грудь бывшему противнику, не столько затем, чтобы лишить его возможности двигаться, сколько с целью скрыть собственную слабость. Неудачливый сержант открыл глаза и обнаружил маленький кинжал, прижатый к его горлу.

— Кто? — с трудом выдавил Брент. Его горло горело, словно сквозь него прорвался вулкан, а не просто краюшка хлеба.

— Меня зовут…

Брент слегка надавил, и острие кинжала проткнуло кожу поверженного врага. Весьма эффективный способ заставить человека замолчать.

Ребенок подошел поближе, одобрительно наблюдая, как возле кончика кинжала выступила темная капля крови.

«Может, у этого парня и слабый желудок, — подумал мальчишка, — но уж в технике дела он мастак. Обзавидуешься».

— Мне наплевать, кто ты такой, — зарычал Брент. — Кто тебя нанял, идиот?

В глазах человека мелькнул животный ужас, они суетливо обшарили пустынную улицу, словно искали, куда бы убежать из черепа. Брент глубже вонзил острие кинжала в толстую складку кожи. Взгляд самозванца сфокусировался в одной точке, и Брент повторил вопрос.

— Я ничего не скажу, — запинаясь, произнес мужчина.

— Значит, ты умрешь молча.

«Сержант» нервно глотнул. Это была ошибка, потому что его горло приподнялось навстречу острой стали. Неудавшийся убийца почувствовал, как кинжал глубже вонзился в кожу. Еще несколько капель крови выступило на шее.

— А если я расскажу, ты отпустишь меня?

— Я не даю никаких обещаний, — ответил Брент. — Кроме одного: если ты сейчас не заговоришь, то замолчишь навеки. Кто тебя нанял?

— Я не знаю, — выдохнул сержант-самозванец. — Меня впрямую никто не нанимал. Я работаю на Грэтема. Это он заключает сделки.

Брент со свистом втянул в себя воздух, а за его спиной послышался тяжелый вздох мальчишки. Значит, ребенок знал Грэтема. Впрочем, это неудивительно. Любой, кто обитал на дне Прандиса, знал Грэтема. Грэтем был королем бандитов, воров и вымогателей, сделавших свои маленькие состояния, высасывая соки из богатого города. Брент никогда не имел никаких дел с этим человеком, поскольку считал его заурядным громилой, находящимся гораздо ниже их с Карном в негласной табели о рангах, существовавшей в преступном мире уже в те времена, когда они только попали в Прандис. Даже тогда их трудно было назвать обычными грабителями. Странно, однако, что Грэтем решился взяться за подобный заказ. Мелкий хозяин сточных канав должен был знать достаточно, чтобы держаться подальше от Брента. Похоже, тот, кто нанял Грэтема, либо напугал его, либо произвел на громилу достаточно сильное впечатление. Более сильное, чем сам Брент.

— Ты видел клиента Грэтема?

«Сержант» попытался покачать головой, но, почувствовав, как шевельнулось острие ножа, вновь замер.

— Нет, почти не видел. Только мельком. Я привез Грэтема к старой дороге на Ривердейл, там, где тупик за старым картезианским монастырем…

Брент кивнул. Он знал это место. В конце концов, от знания всех закоулков Прандиса зависело его процветание. Вот и сейчас у него мигом возникли определенные подозрения.

— Там ждал экипаж. Черный, с двумя лошадьми, занавески опущены. Грэтем влез внутрь и через несколько минут вылез с чемоданом денег.

— И что ты увидел мельком?

— Я не мог разглядеть лица. Но человек был крупный.

— Крупный? — переспросил Брент. Он чуть-чуть надавил на кинжал, дабы уточнить ответ.

— Толстый, — поторопился сообщить мужчина. И Брент кивнул. Он выяснил то, что хотел.

«Некоторые люди, — подумал он, — слишком легко возвращаются к старым привычкам». Брент улыбнулся при мысли о сотнях папок, оставшихся в его особняке, и многих старых привычках, подробные описания которых составляли большую часть их содержимого. После того как начались убийства, он очень внимательно перечитал некоторые из своих досье и даже дословно запомнил кое-какие детали. Бренту никогда еще не приходилось жаловаться на свою память, поэтому она моментально подсказала такую незначительную подробность, как место, где некий человек, будучи на много лет моложе и на сто фунтов легче, однажды встречался со своими хозяевами из Гатони. Все-таки странная штука, это стремление, которое приводит людей на место их старых преступлений, даже если они собираются совершить новые.

Но тут неожиданная мысль посетила Брента. Ведь его смерть, в случае удачного покушения, не избавляла заказчика от угрозы разоблачения. Ведь основную опасность представлял не он, а информация, хранившаяся в папках. Смерть Брента означала всего лишь то, что теперь Грэтем будет шантажировать бывшего клиента Каррельяна. На это хватило бы ума даже у тупоголового громилы: «Плати, или я расскажу партнеру Каррельяна, кто его „заказал“, и тогда ты вмиг забудешь о своем высоком положении, дорогой министр».

Нет, заказчик был достаточно умен, чтобы предвидеть подобную опасность, а значит, в план входило что-то еще.

— Что дальше? — настойчиво спросил Брент.

— Что вы имеете в виду?

— Грэтему заплатили не только за мою смерть. Что еще? — Его опять затрясло, желудок вновь пронзила острая боль. Еще чуть-чуть, и «сержант» поймет, насколько он ослабел. Чтобы ускорить дело, Брент надавил на нож сильнее и разрезал кожу мужчины даже глубже, чем намеревался. Тонкая струйка крови потекла по шее «сержанта», и алые капли начали собираться в маленькую лужицу на мостовой.

— Пожар, — быстро проговорил человек. — Ваш дом подожгут сегодня ночью.

Брент кивнул. Очевидно, тот факт, что он держит досье в своем особняке, перестал быть тайной.

Но вряд ли кто-то знал о том, что хранилище окружали две толстые каменные стены, а между ними была прослойка воздуха. Папкам Брента, в любом случае, ничего не грозило.

Конечно, остальная часть дома, где находились Карн и слуги, не была гарантирована от пожара. Вероятно, им следовало сделать вид, что они перевозят досье в другое место, просто чтобы запутать следы. Внезапно его желудок опять завязался в узел от боли. Брент решил, что пора отпустить неудавшегося убийцу, однако внезапно его осенила новая идея. Уж слишком своевременно навалилась на него непонятная болезнь. Слишком своевременно для простого совпадения. Существовали волшебники, способные наложить подобное заклятие. Брент и сам тратил целое состояние на своих собственных магов, утверждавших, что надежно защищают его от любых чар, заклинаний или порчи в общем, от всего того, чем вполне бы могли отравить ему жизнь другие волшебники. Похоже, это принесло ему мало пользы, с досадой подумал он, просто выброшенные деньги. Но, с другой стороны, он зарабатывал целое состояние примерно раз в две недели. А жизнь у него только одна… к тому же он давно понял, что отнюдь не является всеобщим любимцем.

— А как насчет волшебников? — спросил Брент. Он оглянулся, но ничего нового не увидел. Это его удивило. У него возникло четкое ощущение, что за ним наблюдают. Не мальчишка, которого настолько увлекло поучительное зрелище, что он подошел и тихо встал рядом с таким видом, словно делал зарубки на память для будущего использования.

Чувство было каким-то другим, более неопределенным.

— Что? — не понял «сержант».

— Не нанимал ли Грэтем волшебников? Тут есть поблизости волшебник?

— Жаль, что нет, — буркнул мужчина. — Тогда бы ты уже был мертв.

— Поуважительней, — предупредил Брент, расширяя порез на шее «сержанта». — Вспомни, я тебе ничего не обещал.

— Да нет никаких волшебников! Никаких волшебников, господин. Клянусь! Грэтем боится их, никогда с ними не работает.

Брент кивнул. О Грэтеме и раньше ходили подобные слухи, но если заплатить достаточно, то человек может связаться и с самим дьяволом. Однако, похоже, «стражник» не соврал, и Каррельян остался доволен тем, что вытряс из холуя Грэтема все сколько-нибудь интересные сведения. Эта жуткая резь в желудке была просто естественным заболеванием, которое ему придется перетерпеть. Брент полез за кошельком, вспомнил, что именно с этого все и началось, и нащупал там то, что требовалось. Брент с размаху прилепил блестящую золотую монету на потный лоб «стражника», а затем слез с него и сделал шаг назад.

— Что это? — удивился бандит, взяв в руки монету и с трудом поднимаясь на ноги.

— Отдашь ее своему хозяину, — ответил Каррельян, неприятно улыбаясь. И скажешь ему, чтобы разевал рот пошире.

«Сержант» тупо кивнул, он не понял смысла сказанного, да ему было и наплевать на подобные тонкости. Значение имело только то, что он остался жив, а ведь еще минуту назад налетчик не смел даже надеяться на такую удачу.

— Нет! — вдруг закричал мальчишка. Брент обернулся. В первый раз с начала такой познавательной для Каррельяна беседы мальчишка подал голос. От его спокойствия не осталось и следа, в глазах плескалась откровенная паника. Парнишка с ужасом следил за уходящим «сержантом».

— Нет! Не отпускайте его!

Внезапно в руке у мальчишки оказался кинжал, и он бросился вслед за уходящим убийцей. Однако у него на пути стоял Брент, он вовремя подставил ногу, и беспризорник растянулся на мостовой. «Сержант» завернул за ближайший угол и исчез.

— Что это с тобой? — спросил Брент, поднимая руку к голове. В висках начала пульсировать тупая боль. Возможно, впрочем, голова болела все это время, но сейчас, когда сражение и допрос завершились, он расслабился настолько, что смог это заметить.

— Нельзя его отпускать, — затараторил мальчишка, поднимаясь на ноги, и в его голосе отчетливо прозвучал страх. — Грэтем убьет меня, если узнает, что я испортил ему все дело!

— А почему ты его испортил? — Брент внимательно посмотрел на мальчика. Тот чуть не трясся от ужаса. Его домом была улица, а там безраздельно властвовал Грэтем. Брент не сомневался, что громила жестоко отомстит, если след неудавшегося покушения приведет его к маленькому беспризорнику.

Парнишка пожал плечами и показал на книжный магазин через дорогу.

— Я влез в этот магазин и тут услышал шум потасовки.

— В книжный магазин? — переспросил Брент. В этом квартале имелись ювелирные и винные магазины, даже аптека казалась гораздо более привлекательной целью. — Просто этот замок ты смог открыть, — догадался он.

Мальчишка, похоже, вновь обрел прежнее высокомерие.

— Я без проблем вскрою любую из этих лавок.

— Ну и?.. — поторопил его Брент, глядя на книжный магазин.

Лицо мальчишки презрительно скривилось.

— Ну, я просто люблю читать. Тебе это непонятно?

Брент улыбнулся и покачал головой.

— В общем, я услышал шум. Я не люблю городскую стражу, так что я решил помочь тебе. Я так рассудил, что любой, кого хочет убить городская стража, мне скорее всего понравится.

— Извини, что разочаровал тебя, — усмехнулся Брент. Опять он задал себе вопрос, какие же жестокие издевательства претерпел ребенок от городских стражников, если они породили такую ненависть. Непохоже, что он отделался разбитой губой и треснувшими ребрами, как сам Брент много лет назад, до того как Карн спас его от жизни на улице.

— Пока я еще не могу сказать, нравишься ты мне или нет. — В глазах паренька сверкнула лукавая искорка. — Зависит от того, убьют меня из-за тебя или нет.

Брент засмеялся, но резкая боль заставила его замолчать.

— Нет, не убьют. Впрочем, все зависит от тебя. Ты должен передать кое-что от меня одному человеку.

— А что я за это получу?

Брент изумленно покачал головой. Опасаясь за свою жизнь, мальчишка тем не менее уже готов торговаться.

— Во-первых, когда ты доставишь мое сообщение, тебе больше не придется бояться Грэтема.

— Ну, это вы мне и так должны, — быстро отреагировал мальчик. — Я спас вашу жизнь, вы спасете мою.

Брент усмехнулся; слава богу, от этого живот не болел. Этот уличный воришка оказался для него лучшим лекарством, чем любое зелье, которое можно найти в аптеке. По крайней мере, отличный способ отвлечься от боли.

— Как тебя зовут?

— Кэтам.

— Ну, Кэтам, вот что ты получишь. Ты пойдешь в мой дом и расскажешь человеку по имени Карн все, что случилось здесь, особенно про то, что дом собираются поджечь, и сделаешь это живо. Если мой дом сгорит, тебе не заплатят. Скажи ему, что я должен отдать тебе… — Вот тут возникала проблема. Нужно было быстро придумать какой-то верный знак для Карна, что Кэтам действительно послан им. — Скажи ему, что я отдаю тебе Йоджо.

— Не наличные?

— Это лучше, чем наличные. Это статуэтка из черного дерева. Ты увидишь ее как раз у входных дверей на подставке. Она стоит небольшое состояние. Кроме того, скажи ему, что ты можешь взять любые пять книг из моей библиотеки. Видит бог, мне сейчас не до чтения.

— А наличные? — нетерпеливо спросил ребенок.

— Я же сказал тебе, что статуэтка…

— А вы когда-нибудь пытались сбыть краденую статуэтку? — осведомился Кэтам, уперев кулаки в бока.

— По правде говоря…

— Лично я не пытался, — перебил его Кэтам, чувствуя, что ответ Брента может обречь на неудачу его жалкую попытку вымогательства. — Чтобы сбыть что-то за приличные деньги в этом городе, нужно время. Кстати о времени, хитро добавил ребенок. — Не от вашего ли дома пахнет дымом?

Брент вздохнул. Кэтам явно переиграл его.

— Прекрасно. Скажи ему, чтобы тебе дали еще пятьдесят монет. А теперь самое главное. То, что я скажу, ты должен запомнить слово в слово.

Мальчишка закрыл глаза, как будто так он лучше слышал.

— Давайте, говорите.

Брент секунду помедлил, обдумывая, как лучше сформулировать свою мысль.

— Время забить нашу свинью, — наконец медленно и отчетливо произнес он. — И подать ее на лучшем фарфоре.

Кэтам повторил это.

— Хорошо, — одобрил Брент, приготовившись отослать мальчишку.

Внезапно он отчетливо осознал, что смерть министра финансов — это лишь жалкая полумера, только отсрочивающая решение основного вопроса. С Кордором, конечно, можно и нужно расправиться, но настоящую проблему составляют сами досье, злокачественная опухоль секретов, обитающих под крышей его дома, побуждая бывших клиентов Брента поджигать и убивать.

Каррельян согнулся пополам, корчась от приступа боли. Он изверг то немногое, что еще оставалось в желудке, в основном отвратительного цвета желчь. И тотчас же ему стало легче, он почувствовал себя совершенно опустошенным, но очистившимся.

И именно это подсказало ответ. Он достаточно долго прожил с чужими омерзительными тайнами, защищая вероломных кордоров от всего света в обмен на грязные деньги. Пришла пора очищения, следовало безжалостно избавиться от копившейся годами грязи и обновить дом, возможно, Карн вместе с Масией справится с этой задачей.

Бренту было наплевать на красные и желтые папки, содержавшие подробный перечень мелких грешков и заблуждений, присущих человечеству. Эти люди по большому счету не сделали ничего, за что стоило разрушать их жизни. На самом деле, немногие из них совершали худшие поступки, чем сам Брент. Но черные папки, Кордор и ему подобные змеи, которые предали принципы, ими же публично провозглашаемые…

— Вот еще что, — добавил Брент, хватая мальчишку за руку. По взгляду паренька он понял, что сдавил ее сильнее, чем намеревался. — Скажи ему вот что, — повторил Брент, отпуская руку Кэтама. — Скажи ему: «Огонь сожжет желтое и красное, оставив черный пепел на всеобщее обозрение».

Кэтам нахмурил лоб, озадаченный еще больше, чем до этого, но повторил фразу без ошибок. Брент кивнул в знак одобрения и объяснил мальчику, как найти его дом.

— Теперь ступай.

Кэтам повернулся, собираясь идти.

— И еще одно, последнее, — хмыкнул Брент, — скажи Карну, что тебя надо вымыть в ванне.

— Что? — взревел Карн, когда Кэтам бесстрастно поведал о предполагаемом поджоге. — Почему ты не сказал мне об этом сразу же?

Кэтам лишь пожал плечами.

На крик Карна в комнату вбежал Бейли.

— Пусть прочешут всю территорию, — распорядился Карн. — Сегодня следует ожидать незваных гостей.

Слуга немедленно вышел.

Карн бросил долгий взгляд на растрепанного мальчишку, стоявшего перед ним, и покачал головой.

— Если бы Брент знал, что, доставляя его сообщение, ты принесешь в дом столько грязи, он бы никогда не согласился заплатить тебе двести монет.

Кэтам ухмыльнулся.

— И десять книг.

— И десять книг, — устало повторил Карн. «Интересно, — подумал он, сколько Брент на самом деле пообещал заплатить мальчишке». Впрочем, теперь, когда жизнь Брента была спасена, безобидное вранье маленького воришки не беспокоило Карна. А небольшие капиталовложения имели чудесную способность позже оборачиваться прибылями.

— Если существует какая-то опасность, — вмешалась Масия, — мы можем вернуться ко мне. Конечно, это не особняк, но за все время, что я там прожила, никто не пытался поджечь мою лачугу.

Карн взглянул на нее и засмеялся.

— Я слишком долго ждал, когда же мне наконец удастся заманить тебя в этот дом, чтобы теперь убегать при первых признаках неприятностей. Мы останемся здесь. — Он вновь повернулся к Кэтаму. — Ну, заканчивай свой рассказ.

Мальчик пожал плечами и сообщил, что осталось уже не так много. За пару минут он передал их разговор с Брентом после ухода мнимого сержанта, вернее, большую часть разговора.

Тяжело дыша, в комнату ворвался Бейли.

— Мы нашли двух человек у стен особняка, сэр. У них были тряпки и бутылки с керосином.

— И что вы сделали? — спросил Карн. На лице слуги читалось явное замешательство.

— Ничего, сэр.

— Ничего? — загремел Карн. — Что ты хочешь этим…

— Так уже нечего было делать, — поспешно объяснил Бейли. — То есть, я хочу сказать, они оба уже были мертвы. Заколоты кинжалом.

Бейли завел руку за спину и ткнул себя точно над левой почкой.

Кэтам ухмыльнулся с довольным видом. «Вот они, дивиденды», — подумал Карн.

— Очень хорошо. Теперь покажи Кэтаму комнату, где он будет спать этой ночью.

Все еще ухмыляясь, мальчишка направился к двери.

— Но перед этим, — добавила Масия, неодобрительно разглядывая грязного юнца, — пусть он примет ванну. И найди ему какую-нибудь приличную одежду.

Ухмылка мгновенно исчезла с лица парнишки.

Пока Кэтам ворчал, что вода, которую наливали в мраморную ванну, слишком горячая, — честно говоря, он не собирался передавать эту часть указаний Брента, — сам Брент наконец подъехал к огромным воротам, обозначавшим официальную границу города. Начался холодный мелкий дождь, и стража укрылась в караульном помещении, коротая время за кофе и сигаретами. На посту у окна торчал один-единственный стражник, но он лишь с удивлением взглянул на путешественника, скрючившегося в седле. Брента по-прежнему донимала острая боль в желудке.

Каррельян думал о том, что произойдет завтра, когда из своей тюрьмы в подвале на свет божий вырвутся самые отвратительные секреты. Когда уважаемых финансистов поведут по улицам в кандалах. Когда политики, услышав стук в дверь, предпочтут тюрьме нож или склянку с ядом. Когда вспученные трупы поплывут по реке Веселой, влекомые волной долго копившейся мести.

Брент спрашивал себя, сожжет ли Карн остальные папки. Да, это будет настоящий фейерверк, пламя поднимется до небес, а затем ветер разнесет остатки пепла. И когда все папки будут уничтожены, когда хранилище в подвале опустеет, не останется никаких признаков того, что Брент когда-то бывал там.

Да, все секреты всплывут завтра. Солан объяснит Карну истинное значение подписанных ими документов — отныне старый вор окончательно и бесповоротно становился полноправным, единоличным владельцем всех предприятий Брента. Деловых партнеров Каррельяна, возможно, слегка озадачит появление нового хозяина и исчезновение прежнего, но Карн справится с ролью руководителя гораздо лучше, чем он сам. И очень скоро его забудут, не важно, как Брента Каррельяна или Галатина Хазарда.

Он быстро миновал караулку, оставив позади мощеные улицы Прандиса. Впереди, сквозь горячечный туман, застилавший глаза, Брент смог разглядеть наезженную дорогу, разрезающую ночную тьму и ведущую на запад, к Белфару, городу его юности. Ведущую его к убийце по имени Хейн.

И, более того, возможно, ведущую его к свободе.

Примечания

1

New Норе (англ.) — новая надежда. (Прим. пер.).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Реклама на сайте