«Между прошлым и будущим»

Шнейдер Наталья Между прошлым и будущим

Миг первый: Чти отца своего…

— Ну, здравствуй. — Я усмехнулась, выворачиваясь из объятий. — Папочка.

— Как ты здесь оказалась? — отец, как всегда, предпочел не замечать моего настроения. — Ты должна была…

— Должна? — взвилась я. — И кому это я успела задолжать? Единственное, что я должна, после того, что ты сделал — плюнуть тебе в морду!

— Как ты разговариваешь?

— А как я должна разговаривать после такого подарочка на день рождения? — я отвернулась, сглатывая слезы. Носилась за ним по пустоши, надеялась, что ему не все равно. Что случилось что-то действительно серьезное… Проект "чистота", чтоб его. Чудо-фильтр, обезвреживающий и обеззараживающий тонны воды. Конечно, мифическое будущее человечества куда важнее собственной дочери.

— Какого… тебя понесло в пустоши?

О, как, оказывается, умеют разговаривать гениальные ученые.

— Не поверишь, папочка, — криво ухмыльнулась я. — тебя искала.

— Зачем? Зачем ты вообще вылезла из безопасного убежища?

— Безопасного? — я от души расхохоталась. — О да, совершенно безопасного!

Встревоженное лицо лучшей подруги. "Отец в ярости. Его люди убили доктора. Они и тебя…" Я еще сомневалась — стоит ли, ведь снаружи… хотела просто отсидеться в коридорах, авось не найдут. Но наткнувшись на то, что осталось от папиного друга, поняла — лучше уж сдохнуть в зубах диких зверей, чем в руках животных, до сих пор притворявшихся людьми.

Простор пустоши. Бесконечное небо над головой — настолько бесконечное, что меня скрутило от страха. Никакая иллюзия, ни одна голограмма не передадут того, как на самом деле выглядит… пространство. Еще хуже страха оказался холод. Снаружи стояло лето — но после вечно постоянной температуры убежища я продрогла за полминуты. Пришлось бежать — куда — я сама не знала. Компас пип-боя безотказно указывал направление — но для того, чтобы ориентироваться по компасу, нужно было сперва вспомнить о нем.

Когда среди беспорядочного нагромождения камней показалась высоченная стена, я обрадовалась. " Город Спрингвилл. — гласила вывеска. Средняя школа номер…". Номер разглядеть было невозможно — разноцветный пластик пережил два века, но нижний угол оказался оплавлен и покрыт копотью. Может, так и должен выглядеть вход в город со странным названием Мегатонна?

— Да, безопасности — голос отца вернул в реальность. — Особенно по сравнению с тем, что творится на пустоши.

За дверями школы… Много позже, сидя на одной из скал, окружавших Эвергрин-Миллз и разглядывая в оптический прицел очередную размалеванную морду, я изо всех сил гнала воспоминания о Спрингвиллской средней школе — одном из обиталищ рейдеров. Чтобы дрожащие руки не испортили выстрел. Хорошую винтовку грех обижать промахом — а эта, снятая с тела киллера, которому обещали тысячу крышек за мою голову, была просто чудо как хороша.

Я еще не успела притворить за собой дверь когда взгляд уперся в… Сперва я просто не поняла — как на уровне моих глаз оказались ступни. Тупо подняла взгляд к пробитым металлическими штырями лодыжкам, покрытым бурыми потеками ногам, чему-то, похожему на деформированные трубки серо-коричневого пластика, свисавшему из… дальше я уже мало что видела из-за плясавших перед глазами разноцветных мушек. А потом рядом раздался чей-то глумливый голос — мол, гости пожаловали. И я отчетливо поняла, что после того как… после… уже мое тело будет висеть тут с выпущенными кишками, еще заживо приколоченное к стене. И шарахнула на этот голос из своей пневматической пукалки, нажимая и нажимая на спусковой крючок до тех пор, пока сухие щелчки сменили грохот выстрелов.

Эвергрин-Миллз, поселение рейдеров, я вырезала до последнего человека. Впрочем, нет — один остался жив. Перепуганный насмерть торговец, забившийся под прилавок. Хорошо, что в этом городке не оказалось детей. Я бы не смогла…

После этого побоища "новости галактики" обозвали меня "легендой пустоши".

— Ну если уж так вышло… признаться, я рад, дочка. Рад, что мы будем работать вместе.

Я опустила голову. Вот так. Все, что его на самом деле интересует. Ни "как ты", ни "что с тобой". Работать вместе.

— Нет. — Я в последний раз посмотрела ему в лицо. — Как ты только что сказал, я уже взрослый человек.

— Но…

Ремень плазменной винтовки снова оттянул плечо. Чиненая-перечиненая броня рейнджеров, невесть сколько раз погнутая и снова выправленная каска. Патроны, дорожные мелочи… Все на месте. Да и куда оно могло деться?

— Дочка…

— Спасай мир сам, отец.

— Я жду тебе в Ривет-сити, — раздалось вслед.

Тяжелая дверь убежища с шипением встала на место.

— Спасай мир сам, отец. — Шепотом повторила я. — Без меня.

Миг второй: All you need is love

Последняя вылазка оказалась не просто удачной, а очень удачной. За кучу никому ненужного металлолома Изгои расплатятся самым ходовым в наше время товаром — гранатами, патронами или стимпаками. А на за заводе по производству газировки металлолома хватало. Интересно, какой гений отвечал там за безопасность — охраняли этот заводик так, словно до войны он производил как минимум оружие. Да кому вообще сдалась эта газировка — мало того, что на вкус сущая отрава, так еще и радиоактивная — и война тут не при чем, изотопы могли попасть в герметично закупоренную бутылку только при производстве. Нет, надо быть и вовсе безумным, чтобы по доброй воле пить это… хотя мне-то что за дело. Заказали — я принесла. Ящика, правда, не набралось, но и без того заплатили неплохо. Еще одна подобная вылазка — и можно будет осесть, тихо-мирно состригая купоны с вложенных в торговцев крышек. А брать заказы разве что для собственного удовольствия — да, и такие бывают. Заказы, для выполнения которых приходится работать головой, а не размахивать шашкой.

Избавившись от светящейся отравы, я вышла за ворота и призадумалась. Слишком уж соблазнительно торчала на горизонте башня Тенпенни-Тауэр. С одной стороны — крюк, с другой — вечерело, а тащиться в кромешной тьме по камням, кишащим ночными хищниками, удовольствие сомнительное.

— Харон, а ты что думаешь?

Телохранитель скривился в жуткой улыбке. Ох, и много же времени мне понадобилось, чтобы перестать вздрагивать при виде этого лица, походящего на дурно сделанную мумию.

— Крышки твои, тебе решать. Но я бы не отказался от возможности поспать в настоящей постели.

Да, постель… а перед этим — ванна, нормальная еда и невероятный по красоте вид из окна пентхауса. Черт с ними, с крышками. Заодно от лишнего барахла избавлюсь, все не тащить через пустошь. Да и знакомых повидаю. Послушаю байки старого Храбреца, в свое время излазившего пустошь вдоль и поперек. Потолкую с шефом Густаво — странно, но этот циничный наемник мне нравился. Наверное тем, что не пытался казаться лучше, чем есть. Попью чай с Бет, которая все никак не может забыть, какой же она была до тех пор, пока не превратилась в гуля. До чего страшно, наверное, видеть, как день за днем высыхает и лопается, покрываясь струпьями, кожа, клочьями вылезают волосы, отваливаются нос и уши и разверзается в жутком оскале рот. Два века видеть в зеркале то, во что ты превратился. Немудрено, что многие свихнулись. Свихнулись, озлобились… Если бы не Бет, я бы не стала влезать в свару между жителями Тенпенни-Тауэр и гулями из туннелей метро. Повелась на жалость. Впрочем, все уладилось как нельзя лучше — когда я была в башне в последний раз, старые и новые жильцы были довольны друг другом.

Ворота открылись, едва я успела нажать кнопку интеркома — странно, Густаво не упускал случая поворчать. И в холле, где он обычно стоял с неизменной винтовкой за спиной, шефа охраны тоже не было. Поднимаясь в номер, я никак не могла избавиться от смутного неприятного ощущения. Что-то было не так. Слишком мало людей. Даже не "мало" — вообще нет. Гулей полно, а людей — нет.

Я швырнула на пол вещи.

— Харон, ты пока располагайся — а я пойду посмотрю, как тут дела.

Паранойя разыгралась, не иначе. Но жизнь в пустоши успела научить тому, что лучше пойти на поводу у дурных предчувствий и ошибиться, чем отмахнуться от них и стать покойником. Нет, я не верю в предчувствия. Интуиция — лишь способность быстро и неосознанно анализировать мелочи.

— Я с тобой.

— Думаешь, стоит?

— Ты платишь мне за то, что я тебя охраняю. Вот я и охраняю.

Я кивнула. При всей своей жуткой внешности и склочном характере, телохранителем Харон был невероятно надежным.

Ни в холле, ни на лестнице не было ни одного человека. Я зашла в кабачок на первом этаже — уж хозяйка-то там должна быть? Но за стойкой равнодушно разливал робот, которому, в прежние времена доверяли не больше, чем служить "говорилкой".

Майк, телохранитель вожака гулей пил с кем-то незнакомым. Увидев меня, он замахал руками громко зазывая присоединиться. Я присела за стол, кивнула в ответ на предложение выпить, замахнула стопку. Отдышавшись, поинтересовалась:

— Майк, у меня глюки, или люди в этом доме стали в явном меньшинстве?

— Эти заносчивые снобы? — хохотнул гуль. — Видишь ли, Рой навел здесь порядок. Весело было…

— То есть? — да нет, не может быть. Они же…

— Загляни в подвал, сама все поймешь.

Я подхватилась из-за стола, почти бегом спустилась в подвал, рывком распахнула дверь. Вцепилась в косяк.

Собственно, чего особенного? Мало что ли видела грязи и крови за год с лишним на пустошах? Помнится, пару дней назад мне пришлось упасть прямо на сетку, в которой мутанты держат останки своих жертв. Пара изуродованных конечностей, череп, внутренности и куски плоти, в которых невозможно узнать хоть какую-то часть человеческого тела — я успела все разглядеть в мельчайших деталях несмотря на то, что, казалось бы, не отрывала взгляда от прицела, выжидая удобного момента для выстрела. Потом, отчищая броню от крови и присохшего мяса, ругалась так, что даже Харон несколько раз изумленно хмыкнул. Так почему сейчас подвал плывет перед глазами? Ведь они даже не были моими друзьями — мало ли с кем сводит жизнь?

Старик Чен, помешанный на марксизме. "Слушай, у этих гулей самая настоящая коммуна. Вот с кого надо брать пример". Его жена. "Теперь у меня в баре полно гостей" Храбрец, исходивший пустошь вдоль и поперек. "Они классные ребята, и не засыпают, когда я рассказываю. А как пьют!" Многие, многие другие, кого я лишь видела мельком, а то и вовсе не знала в лицо. Густаво. "Тенпенни свихнулся, пустив сюда гулей. Но кто платит, тот и заказывает музыку. В конце концов, если что — мы сумеем за себя постоять".

Едва ли я смогла бы сейчас узнать хоть одного из них… дикие гули постарались на славу, кого-то обглодав до костей, кого-то просто разодрав на части.

Рой все-таки это сделал. Сам раздобыл ключ от тоннелей, где поселились одичавшие зомби, и открыл им путь. Несмотря на то, что обещал.

Жалость… Чертова жалость. Что ж, впредь буду умнее. Только почему за урок, преподанный мне, заплатили другие?

Я тряхнула головой, отгоняя звон в ушах, медленно развернулась. Подняла глаза на изображавшего соляной столп телохранителя.

— Харон. Ты. Уволен.

— Можно поинтересоваться что я такого сделал? — ощерился он.

— Вопрос не в том, что сделал ты. — Ответила я. — Вопрос в том, что собираюсь сделать я. И если придется убивать тех, кто мне доверяет… пусть это будет только моей дракой.

— Уверена?

— Уверена. Ты уволен. Или пристрелишь меня, как прежнего работодателя?

— Надо бы. — Медленно произнес старый гуль. — Тот был дерьмом, а ты идеалистка. По-хорошему и в самом деле пристрелить, чтоб не мучилась.

— Валяй. — Равнодушно ответила я. Отодвинула его в сторону и пошла к лифту.

— Понадоблюсь — знаешь, где меня искать — донеслось вслед. — Если останешься жива, конечно. Кто я такой, чтобы мешать человеку убиться?

Роя я встретила на пороге его номера.

— О, привет! — Похоже, он действительно был рад меня видеть. — Давненько не заглядывала.

— Давненько. — Согласилась я. — И, как вижу, здесь перемены. Милая такая куча трупов в подвале.

— Они сами нарвались, — ледяным тоном отрезал вожак гулей.

— Ты говорил, что не тронешь людей, если они пустят вас добром. Я обещала…

Он расхохотался:

— Впредь будешь думать, что обещать. Людишки сами нарвались — нечего было смотреть на нас, словно прокаженных.

— И только?

— Не твое дело. Кстати, будешь совать нос, куда не следует — кончишь так же. — Он усмехнулся. — Детка, ты всерьез полагаешь, что в этом мире слово стоит дороже пули? Так вот, мир не имеет ничего общего с мамиными сказками.

— Спасибо за науку… — медленно произнесла я.

— Всегда пожалуйста. На сегодня урок окончен.

Рой повернулся ко мне спиной. И я разнесла ему затылок четким, словно в тире, выстрелом. Развернулась, услышав, как открываются двери лифта, увидела, как Майк тянется за винтовкой и молча всадила ему в лицо заряд. Заглянула в свой номер, подхватила вещи. Перешагнула через тело, входя в лифт.

В холле было тихо — насколько может быть тихо вечером, когда делать уже ничего не хочется, а спать еще рано, и жильцы собираются поболтать о том, о сем. Стоявшая у двери бара Бет — и откуда только взялась, четверть часа назад ее и в помине не было — бросилась навстречу, потащила за рукав, словно девчонка закадычную подругу:

— Как хорошо, что ты заглянула! Пойдем посидим, потрещим.

Я высвободила руку, покачала головой:

— Бет, прости, мне пора.

— Ну куда ты пойдешь на ночь глядя. Или что-то случилось?

— Ничего. Ничего такого, от чего мир бы перевернулся.

Она рассмеялась:

— И в самом деле, здесь никогда ничего не происходит. Тогда тем более — куда торопишься?

— Бет, — медленно проговорила я. — А тебе совершенно не было жаль людей, которые жили здесь?

Она пожала плечами:

— Ну, если Рой так решил — наверное, у него были причины… Так вот в чем дело! Не бери в голову: Рой ничего не делает просто так, а, значит, они это заслужили. — Она осеклась, перевела взгляд на свежие брызги крови на моей броне. Севшим голосом произнесла:

— Чья это кровь?

Я посмотрела ей в глаза:

— Роя.

"Когда он на меня смотрит" — всплыло в памяти — "я снова чувствую себя красавицей. Он… он замечательный".

Она не стала ни кричать, ни плакать. Просто выудила откуда-то из складок платья нож и бросилась на меня, целя под ребра. Я шарахнулась в сторону, дернула из-за пояса "магнум". Выстрелила. Отступила к стене, стирая с лица ошметки плоти. А потом уже не было времени ни на что, потому что все, кто был в холле, недолго думая, ринулись мстить. Убей, пока не убили тебя — в этом вся жизнь на пустошах. И оставалось только стрелять и стрелять, метаться по залу, не давая зайти за спину, замирая на миг, чтобы выстрелить — почти не целясь, навскидку — и снова шарахаться, прорываясь к двери и, одновременно стараясь, чтобы рядом был кто-то из них, чтобы те, у кого были ружья, боялись попасть по своему. Отшвырнуть пистолет, в котором закончились патроны — плевать, жизнь дороже, успеть сдернуть с плеча винтовку — и снова стрелять… Пока, наконец, не упал последний. Я медленно сползла по стене, зажимая дырку в плече, шипя и ругаясь сквозь зубы, всадила под кожу иглу стимпака. Кровь остановилась почти мгновенно — черт его знает, за счет чего эта штука так ускоряет регенерацию… отец как-то объяснял, но моих, совсем немаленьких, познаний в биохимии так и не хватило для того, чтобы понять. Да какая, в общем, разница — действует, и ладно.

Я медленно выпрямилась. Подняла с пола свой пистолет. Зашла в бар, смела в мешок всю выпивку, что попалась под руку. И шагнула в темноту пустоши.

Домой я ввалилась под утро. Швырнула в угол мешок с барахлом, потом разберу. Покрыла трехэтажным матом домашнего робота — попадись мне тот гад, что его программировал, тому и вовсе шею бы свернула. Нет, ну это ж надо было догадаться придать машине настолько идиотско-жизнерадостные интонации. Да еще эта псевдозаботливость… "кажется, вы ранены, мадам, советую обратиться к врачу" А то я сама не знаю! И что ранена — угораздило почти у ворот города нарваться на мутировавшего медведя. Черепа у этих тварей луженые, не иначе палишь-палишь по нему, и все без толку. А когти явно из армированной стали — броник прошивают на раз. Бок подрал, сволочь, ладно хоть, по ребрам пришлось, заживет. И что к врачу надо, знаю, заодно и пусть прокапает ту гадость, что выводит из организма радиацию. Как в этом мире еще рождаются здоровые дети, если нахватать чертову кучу рентген раз плюнуть, уму непостижимо. Как-то рождаются.

Вернувшись от доктора, я снова обматерила жизнерадостную железяку, лучившуюся счастьем по поводу того, что хозяйка здорова. Когда-то, еще в библиотеке убежища, мне попался под руку фантастическая повестушка трехвековой давности. Тамошний герой попал на планету… боже, тогда люди всерьез считали, что через век-другой человечество расселится по всему космосу! Так вот, на той планете домашних роботов делали скрипучими и неуклюжими, а, заодно, и ломающимися с пары пинков. Специально для того, чтобы хозяевам было на ком срывать злость. А еще в том мире замужних женщин погружали в стасис и извлекали из него только когда мужьям хотелось пообщаться. Хороший обычай… лежишь себе в анабиозе и ни о чем не думаешь. Я бы сейчас тоже не отказалась… а, пожалуй, так и поступим. Я вытащила взятое в Тенпенни-Тауэр спиртное. Сейчас будет анабиоз, хороший такой, полноценный анабиоз. Заглянула в холодильник — отлично, закуси полно, да какой закуси. Говорят, в довоенные времена крабовое мясо считалось деликатесом. Сейчас этих крабов-переростков как грязи, но неважно. Сделаем вид, что это по-прежнему лакомство богатеев. Усевшись прямо на пол, прислонившись спиной к стене, я открыла первую бутылку.

И какой идиот придумал, будто пить в одиночестве — удел алкашей? Я вообще почти полная трезвенница. Редкая птица на пустоши, кстати — но когда твоя жизнь каждый день зависит от скорости реакции и точности выстрела, увлекаться спиртным или, того хуже, наркотой — верный способ откинуть копыта. Все-таки сказывается воспитание убежища — местные одинаково равнодушно относятся как к своей, так и к чужой жизни. Так вот, я не алкоголичка — но сейчас даже мысль о том, чтобы найти компанию, вызвала едва ли не физическую тошноту. Нет уж.

Первую бутылку пива я выхлебала почти не останавливаясь. Открыв вторую, чокнулась с воображаемым собеседником. Надо бы тост сказать, но какие тут тосты, когда настроение поганое, и тосты такие же поганые в голову лезут. Хотя…

— As it will be in the future, it was at the birth of Man — Торжественно продекламировала я —

There are only four things certain since Social Progress began:-

That the Dog returns to his Vomit and the Sow returns to her Mire,

And the burnt Fool's bandaged finger goes wobbling back to the Fire1

Чьи же это стихи… не помню, голова — что помойка, на которой грудой свалено никому не нужное барахло. Музыка — черт, как же мне не хватает музыки, когда протрезвею, подумаю, где можно раскопать записи и средства их воспроизведения. Старые стихи. Научные знания, годные здесь лишь на то, чтобы лихо взламывать компьютеры, да разбирать подстреленных роботов, вытаскивая из них все мало-мальски ценное. Понятия о чести… о, как высокопарно. За это надо выпить… Скажем так — сознание той грани, переступив которую, лучше не встречаться взглядом со своим отражением в зеркале. И вчера я эту грань перешагнула. Не колеблясь ни секунды.

Ладно, ну его к чертям собачим, это самокопание, все равно ничего не изменить. Мамины сказки… сказки мне читал отец. Очень-очень старые сказки. Когда строились убежища, в моде были шестидесятые годы двадцатого века. И те, кто подбирал туда "культурный фон" — книги, музыку, картины — кроме признанной классики напихали и модные вещи, зачастую — действительно созданные в шестидесятые. Забавно, получается, я выросла на культуре и идеалах как минимум трехсотлетней давности. Ну что, добро пожаловать в сегодня, спящая красавица?

О, закусь кончилась, и выпивка того… без выпивки никак нельзя. Значит пойдем… нет, в "Латунный фонарь" не пойдем, там сейчас толпа, а вот у Мориарти обычно по вечерам народ собирается, так что сейчас — самое то. Главное, кубарем с горки не свалиться. Хотя не свалюсь, координация у меня что надо, проверено. Пить меня учил Джейсон, врач убежища и папин друг. Когда остальные сверстники в компании осваивали сложную науку надираться в стельку и трахаться по укромным местам — хотя какие там укромные места в убежище, где даже в сортире камеры — я пила с папой и его другом, разговаривая о принципах синтеза и-РНК в клетках мозга, правилах построения алгоритмов, и разнице между полной и неполной индукцией. Сверстники меня в компанию не принимали. Единственную подругу сторонились потому, что дочка Смотрителя, а меня — потому что "заучка".

Я поднялась с пола, встала, вытянув руки перед собой и закрыв глаза. Торжествующе произнесла: "В позе Ромберга устойчив", и потопала к Мориарти, мурлыча под нос:

never cared for what they say

never cared for games they play

never cared for what they do

never cared for what they know…2

По дороге меня успела остановить какая-то женщина — да, часто я бываю дома, за год не смогла выучить жителей микроскопического поселка — начала горячо и бессвязно благодарить за чье-то спасение. С трудом сосредоточившись, я поняла, что речь идет о девушке, которую я отбила у мутантов с месяц назад. Вообще-то никого я спасать не собиралась — просто угораздило нарваться на тройку этих зеленомордых, которые куда-то топали по своим делам. Ну и поскольку они заметили меня куда раньше, чем я их — так уж получилось, они с горки спускались, обзор хороший был — пришлось пострелять. И что оставалось делать потом, когда в свертке тряпья, перекинутого через плечо одного из свежеубиенных мутантов, обнаружилась рыдающая девица? Мда, хорошо, что я не парень — точно бы жениться пришлось… Ладно хоть, караван проходил, сдала под охрану, естественно, подкрепив благодарность крышками. Караванщики всегда на виду и репутацией дорожат — так что если обещал проводить, значит, проводит, а не продаст работорговцам по дороге.

Женщина все говорила, всхлипывала, пыталась всучить мне в качестве благодарности какую-то мелочь, рассказывала, какая я замечательная. Еле отвязалась. Да, замечательная, скоро можно будет нимбом подземку освещать.

Ввалившись в бар я решила, что никуда больше отсюда не пойду. Взяла для верности сразу бутылку, устроилась за столом, отстраненно отметив, что садиться так, чтобы за спиной была стена и просматривалось все помещение, уже въелось на уровень рефлексов. И хоть я и была сейчас без брони, винтовка на за спиной висела так, чтобы, если что, выдернуть из чехла одним движением.

Откуда-то из глубины заведения вышел хозяин, направился ко мне. Ну вот, принесла нелегкая — видеть этого типа мне вовсе не хотелось. А Мориарти, особо не церемонясь уселся напротив, вместо приветствия заявив:

— Не знал, что ты бритая.

— Вот она, истинная наблюдательность, — усмехнулась я. — Еще бы лет через пять заметил.

Голову я обрила через месяц после выхода из убежища, обнаружив на себе вошь. И регулярно повторяла процедуру. Плевать на внешность, все равно очаровывать я никого не собираюсь, а стать рассадником для насекомых — это уж слишком.

— А когда ты в последний раз к нам заглядывала? Тем более, что без шлема и брони я тебя и вовсе второй раз вижу. Хорошо выглядишь, кстати.

Я поморщилась:

— Мориарти, все, чего я сейчас хочу — это надраться в одиночестве. И слушать комплименты, тем более твои, в понятие "надраться в одиночестве" никак не входит.

— И за что ж ты меня так невзлюбила?

— А то сам не знаешь.

— Девочка, по этому поводу могу лишь повторить — информация стоит дорого.

— Угу.

Информация стоит дорого… когда я пришла в Мегатонну, с собой у меня была только пневматическое ружьишко и труп какой-то мутировавшей зверюги, смахивающей на помесь свиньи и крота-переростка. Подобрать убитого мной зверя подвигло неуемное любопытство — в убежище не было ни слова о подобных тварях, хотела узнать у местных, что это такое. Оказалось, местные их едят, впрочем, они ели все, вплоть до ящериц и тараканов, Так что тушку чуть ли не из рук вырвали — так я заработала свои первые три крышки. Я пришла к Мориарти, который знал все городские сплетни, только с одной просьбой — сказать, куда пошел побывавший здесь сутки назад человек из убежища. "Сто крышек" — был ответ. А после растерянного "Столько у меня нет…" сотня крышек чудесным образом превратилась в триста. По сотне за слово.

Так что причин любить Колина Мориарти у меня не было. Совсем. Но и сказать, будто меня начинало трясти от одного его вида… Настороженный нейтралитет — вот, пожалуй, самое подходящее слово.

— Ну давай, расскажи, какой я жадный и беспринципный. Открой глаза на всю глубину падения. — Он от души веселился.

— Зачем? Это станет для тебя откровением?

— Нет. Но меня каждый раз восхищает праведный пафос. Я бы выслушал полную гнева обличительную речь и ответил бы, что не вижу, чем честный купец, не пытающийся показаться лучше, чем он есть, принципиально отличается от наемницы, меняющей отрезанные у рейдеров пальцы на крышки.

— Действительно, ничем. — Согласилась я. — За исключением личных предубеждений, уж прости.

— Прощаю. Тем более, что это нетрудно изменить, — он накрыл мою ладонь своей.

Я убрала руку, откинулась на спинку стула:

— Мориарти, что тебе нужно?

— Ну… на самом деле, то же самое, из-за чего я когда-то поднял цену со ста крышек до трехсот. Ты так и не додумалась расплатиться самым простым путем. Не вышло по плохому — попробуем по-хорошему.

Я расхохоталась:

— Не дождешься.

Почему-то предложение этого лощеного прохвоста не казалось оскорбительным. Здесь, на пустоши, слишком многое из того, что считалось должным в убежище, исчезло вместе со слишком хрупкими понятиями о цивилизованности.

— И поскольку, похоже, единственный способ избавиться от твоего общества — это пойти домой, а я еще далеко не так пьяна, как хотелось бы, сделай милость — смени тему.

— Хорошо, — он налил нам обоим. — Меняем тему. По какому поводу пьянка?

— А что, нужен повод?

— Будь ты моим постоянным клиентом, сказал бы, что нет.

Я махнула рукой:

— Повод вечен: несовершенство мира. Как там было, погоди…

Tired with all these, for restful death I cry

As, to behold desert a beggar born,

And needy nothing trimm'd in jollity,

And purest faith unhappily forsworn3

Староанглийский показался почти иностранным — настолько нелепо он звучал среди обшарпанных стен.

Теперь рассмеялся Мориарти:

— Девочка, да ты действительно пьяна.

— В стельку, — радостно согласилась я. — Я начинаю читать стихи примерно на той же стадии, когда нормальные люди лезут в драку или горланят песни.

— Не надо в драку. — Он снова наполнил стаканы. — Однажды ты уже постреляла в моем заведении — хватит. Терпеть не могу отскабливать со стен мозги посетителей.

— Как будто ты сам этим занимаешься.

— Еще не хватало самому руки пачкать, — хмыкнул он. — Но есть еще одна проблема: поскольку явных мерзавцев, кроме меня, здесь не наблюдается, значит, драться полезешь ко мне — тогда вышибала схватится за пушку, и независимо от того, чьи мозги окажутся на стене, я потеряю либо хорошего вышибалу, либо женщину, на которую у меня определенные виды.

— Кто-то обещал сменить тему. — Напомнила я.

— Ладно. Вернемся к несовершенству мира: Если память мне не изменяет, дальше было так:

And guilded honour shamefully misplaced,

And maiden virtue rudely strumpeted,

And right perfection wrongfully disgraced4

Я подобрала отвисшую челюсть, честно призналась:

— Убил. Наповал.

Опрокинула стопку, закашлялась. Пожалуй, хватит.

Мориарти от души рассмеялся:

— Бывает. Кстати, раз уж зашла речь — как у тебя обстоят дела с "maiden virtue"?

— Вопрос несущественен и недостоин ответа. — Фыркнула я. — Слушай, уймись уже, а?

Он ухмыльнулся:

— И не подумаю. Если бы тебя действительно раздражали мои домогательства — давно бы взяла бутылку и ушла домой.

А ведь прав, черти бы его взяли. Мало того, от давешней меланхолии не осталось и следа. Причем дело было не в количестве выпитого. Дело было в сидящем напротив мужчине, взгляд и интонации которого превращали даже самый невинный диалог — впрочем, нашу беседу едва ли можно было назвать невинной — в двусмысленную игру. И — черт! — мне это нравилось.

Отец так и не узнал с кем я лишилась невинности, впрочем, я не уверена, что его вообще интересовала эта деталь моей жизни. Нет, я не была влюблена — просто хотелось быть "как все", да вечное любопытство, которое когда-нибудь точно не доведет до добра. От самого процесса осталось лишь ощущение неловкости и недоумение — что, и из-за вот этого столько шума? Да еще грустная усмешка потом, когда он, отводя глаза, сказал — мол, запись с камеры успел стереть до того, как ее обработали, никто ничего не узнает. Не надо давать повода для сплетен.

Второго раза не было.

Я вцепилась в очередную рюмку, отмахиваясь от воспоминаний. И когда успел подлить? На какое-то время над столом воцарилось молчание.

— Happiness is a warm gun, — вдруг промурлыкал Мориарти, вроде бы себе под нос, но достаточно громко для того, чтобы я услышала.

Happiness is a warm gun, momma

When I hold you in my arms

And I feel my finger on your trigger

I know nobody can do me no harm

Because happiness is a warm gun.5

Я выругалась. Заглянула в глаза — они смеялись, но было во взгляде что-то, от чего мурашки пробежали по позвоночнику.

— Мориарти, кончай голову морочить. Кто ты?

— Девочка, информация стоит дорого, — ухмыльнулся он.

Я облизнула враз пересохшие губы:

— Твоя цена?

Он перегнулся через стол, сразу оказавшись слишком близко:

— Ты знаешь.

Я не могла оторвать взгляда от его глаз.

— All that I have to say has already crossed your mind

— Then possibly my answer has crossed yours, — негромко проговорил Мориарти, коснувшись моей щеки

— You stand fast?

— Absolutely.6

— Согласна, — сказала я внезапно севшим голосом. — Но сначала информация.

— Тогда мне нужен аванс.

Я мимолетно дотронулась до его губ, чуть улыбнулась:

— Этого хватит?

— Нет, — ухмыльнулся он. — Провел кончиками пальцев по щеке, притянул ближе, поцеловал — всерьез, так, что после того, как он, наконец, отпустил, я едва перевела дыхание. Откинулся на спинку стула, поигрывая пустой рюмкой.

— Думаешь, ты первая, кому пришлось делать ноги из убежища по милости смотрителя? При его милой манере избавляться от всего, что он сочтет угрозой?

Вот как. Неожиданно…

— А ты-то что с ним не поделил?

— Власть, — хмыкнул Мориарти. — Мы оба были молоды, честолюбивы и хотели эту должность. Он выиграл. Подробности теперь не важны за исключением той, что сматываться пришлось едва ли не в чем мать родила. Сменил имя. Дальше неинтересно.

— Еще как интересно.

Прозвучало это не слишком-то убедительно, потому что думала я сейчас отнюдь не о том, как Мориарти умудрился выжить, оказавшись вышвырнутым из тепличного рая убежища. Он снова ухмыльнулся, подавшись вперед:

— Девочка, не пытайся тянуть время. — Встал, протянул руку:

— Пойдем.

Я поднялась навстречу, опершись о протянутую ладонь, медленно, точно завороженная. Мир сузился до почти незнакомых глаз, в которых плясало вожделение, голоса с теплыми бархатными нотками, почти осязаемо пробегающими по коже и колотящегося в горле сердца.

За спиной закрылась дверь, проскрежетал замок. Я обернулась, присела на край стола, наблюдая. Мориарти расстегнул перевязь с пистолетом, бросил ее на стул, вроде бы небрежно — но так, что добраться до оружия можно было в любой момент. Непослушными руками расстегнула ремень от чехла винтовки, поставила ее, прислонив к тому же стулу — для этого пришлось шагнуть навстречу. Отшатнулась обратно, вцепившись в столешницу и чувствуя себя донельзя неуютно. Как вообще принято вести себя в подобных случаях?

Он не торопясь приблизился вплотную, приподнял мой подбородок, вгляделся в лицо:

— Если все так страшно, проваливай. Насиловать перепуганных девственниц — не в моем вкусе.

— Я не…, - голос сорвался, пришлось откашляться. — Я не боюсь.

— Врешь. — Мориарти издевательски улыбнулся, придвинулся совсем близко, так, что я ощущала его дыхание на лице. — Подумать только, женщина, в одиночку забравшаяся в здание, полное мутантов, только потому что на крыше застряла компания рейнджеров, забивших эфир просьбами о помощи… что эта женщина испугается голого хуя.

Я вспыхнула.

— А у тебя есть чем напугать?

— Сейчас увидишь. — Пообещал он, склоняясь к губам.

Сперва легко, едва касаясь, потом чуть настойчивей, а потом я сама целовала его, запустив пальцы в волосы и прижавшись всем телом. Дальше время то неслось, то замирало стоп-кадрами — вот исчез мой комбинезон и я сижу на столешнице, изгибаясь под скользящими по телу руками, ощущая бедрами грубую ткань его джинсов. Вот пальцы путаются в петлях застежки на его рубахе и, не выдержав, я просто дергаю полы — пуговицы покатились по полу. Вот мы уже перебрались на кровать, и ничего уже не важно кроме ритма стремящихся навстречу друг другу тел и того неведомого, что растет внутри, вырываясь с криком. И бездумная, бесшабашная легкость потом.

Потом мы разговаривали, позабыв одеться, и снова пили, и снова время сходило с ума…

Когда я проснулась, за окном розовели призрачные рассветные сумерки. Я долго смотрела на спящего рядом мужчину. Потом бесшумно оделась, сняла со спинки стула свою винтовку и осторожно прикрыла за собой дверь. Заглянула к себе, достала из шкафа всегда собранный походный рюкзак, надела броню. Вышла за ворота и потопала в пустошь, напевая под нос:

There's nothing you can do that can't be done.

Nothing you can sing that can't be sung.

Nothing you can say but you can learn how to play the game.

It's easy…7

Миг третий: Отпускай хлеб свой по водам…

— Выходи. — Низкий голос был почти ласков. — Выходи, сука. Все равно же найду.

Если бы можно было стечь на пол, расплыться лужей, по капле исчезнуть в трещинах пластика на полу. Но я могла только замерев сидеть под скамейкой вагона метро и надеяться, что у рейдера не хватит терпения методично обшаривать весь состав.

Черт, надо было наверху оставаться. "Когти" по крайней мере честные убийцы, им изгаляться незачем, за деньги работают. Вот голова, вот крышки, получите, распишитесь. Коллеги, можно сказать, только по другую сторону черты, которую каждый проводит для себя сам.

Но использовав последний стимпак я сиганула в подземку, понадеявшись, что пронесет. И теперь мерный стук капель крови о пластик казался оглушительным а дыхание, наверное, слышно на том конце состава. Нет хуже смерти чем попасть в руки рейдерам. Те, кто говорит, мол, не все ли равно, как сдохнуть, никогда не висели на загнанном меж ребер крюке. Мне тоже не доводилось. Пока?

Тихо. Неужели ушел? Или затаился и ждет? Плевать, что затекла спина, ног уже не чувствую, а перед глазами пляшут радужные круги. Надо потерпеть. Выбор между смертью от потери крови и… далеко не лучший выбор, ясное дело, но в этом паскудном мире не бывает идеальных решений. Так что сидеть и ждать. Пять минут. Время пошло. Тысяча сто один, тысяча сто два…

Я выбралась из под скамьи, застонала, неудачно зацепив раненым предплечьем пластик, испуганно застыла. Тихо. Неужели пронесло? Пальцы уже не слушались и голова кружилась просто до безобразия, но кое-как затянуть рану я смогла, по крайней мере, кровить перестала. Теперь еще бы сообразить, где я…

Я долго прокручивала на экране пип-боя карты тоннелей: голова совершенно отказывалась соображать. Так, ближе всего — Ривет-сити, С недавних пор я избегала этого места, но сейчас не до жиру. Значит, в направлении Ривет-Сити — осторожно, почти ползком и молясь всем богам, вплоть до Мардука. Авось, поможет. Недалеко от выхода к городу в подземке был отнорочек, который я давно облюбовала под тайник: запас еды, воды, несколько стимпаков. Собственно, подобные тайники я сделала почти у каждой их тех станций, рядом с которыми проходили мои постоянные маршруты — и пару раз они таки спасали мне жизнь. Может, и сейчас повезет…

Сам путь по туннелям я почти не запомнила — только монотонный шум в голове на фоне которого, почему-то, все посторонние звуки не только не терялись, но, наоборот, воспринимались куда острее, бесконечно тянущиеся секунды, когда вжимаешься в бетон, пользуясь почти микроскопическим клочком тени, качающийся под ногами пол. Потом я сидела в своем закутке, чертыхаясь, всаживала в кожу стимпак за стимпаком, отчетливо понимая, что вылечиться все равно не получится. Ну хоть шатать по стенам перестало и винтовку могу поднять — и то хлеб. Осторожно открыла ворота, ведущие на поверхность — только бы пронесло…

Не пронесло.

Они позволили отойти достаточно далеко от входа, чтобы не было возможности нырнуть обратно. И только тогда напали. "Когти", до чего ж они достали! Похоже, мои постоянные маршруты они отследили и просто тупо патрулируют места, где я рано или поздно появлюсь. Черт, это ж надо так влипнуть. Наемников, как всегда, было трое, как всегда в крепкой броне и с автоматами. Я рванула было к кораблю — всего-то за угол завернуть, взлететь по лестнице и пронестись с полсотни метров по трапу — а там и охранники с ружьями и крепкие двери. Я не герой, и плевать, как это выглядит со стороны, главное, выжить. Всего-то завернуть за угол и…

Очередь прошила ноги, когда до лестницы, ведущей к трапу оставалось не больше пяти метров. Я рухнула, проехалась щекой по асфальту. Попыталась было вскочить, по первости не почувствовав боли — куда там! На правой голени, с хрустом пропоров кожу и одежду вылезли окровавленные осколки костей. Второй ногой кажется, можно было отталкиваться, отползая — но не больше. Черт, до чего же обидно, всего-то осталось… Я прислонилась к столбу и подняла винтовку. Когти, ухмыляясь, обходили с трех сторон, почти не прячась. Рано расслабились, ребятки. Спасать, конечно, никто не прибежит — но на тот свет один из вас меня проводит. А может и двое, если повезет. Хотя вряд ли повезет — мишень я сейчас идеальная. Плевать. И на злые слезы тоже плевать — главное, что не дрожат руки. Дорого вам достанется эта тысяча крышек, ох и дорого…о, уже на двоих делить будете. Еще одного успею?

А потом пришла тьма.

Свет… Ах да, все умирающие видят свет — кто-то объясняет это существованием бога, кто-то биохимическими реакциями в гибнущих клетках мозга. Ну вот, сейчас и проверим. Слишком ярко — слепит даже сквозь опущенные веки. Я открыла глаза. Бестеневая лампа?

— Очнулась, прекрасно, — раздалось сбоку. Я попыталась повернуть голову — не получилось. Тело вообще не чувствовалось. Выругалась, длинно, хрипло и заковыристо.

— Приличные девушки так не разговаривают. — Фыркнул все тот же голос. В поле зрения показалось лицо доктора Ривет-сити.

— Я не приличная девушка. И хотела бы посмотреть, как бы вы выражались, обнаружив, что не знаете на каком свете, не чувствуете собственного тела и не понимаете, что вообще происходит.

— Согласен, — хмыкнул док. — Ну, насчет, "на каком свете", полагаю, больше сомнений нет, я не слишком-то похож на ангела. Тела не чувствуешь — остаточное действие миорелаксантов. Интубацию уже убрали — горло не болит, кстати?

Горло болело, и еще как, но по сравнению со всем происшедшим — мелочь, не стоящая внимания.

— А без миорелаксантов, прости, никак было не обойтись. Полостная операция, да еще пришлось кости сопоставлять перед тем, как запустить регенерацию.

— Ясно, спасибо. Протокол операции потом посмотреть дадите?

— Вот оно, женское любопытство. Дам, куда ж деваться. Ну и последний вопрос — скажи спасибо шерифу. Насколько я понял, Харкнесс увидел на экранах камер, что неподалеку от города очередная перестрелка и едва разглядев, кого убивают, прихватил нескольких охранников и помчался спасать. Приволок тебя на руках, оплатил лечение. Признаться, удивил — раньше за ним не водилось склонности к абстрактному гуманизму.

— Вот как…

— Он тебе чем-то обязан?

— Нет.

Обязан… Я тоже не склонна к абстрактному гуманизму, несмотря на репутацию. Все как-то получается само собой. Вот и тогда…

Он сидел напротив и плакал Здоровенный мужик, шериф Ривет-сити, под взглядом которого даже самые отпетые буяны мигом становились тихонями. Плакал, поняв, что вся его жизнь, все его воспоминания — только иллюзия. Что нет шерифа Харкнесса, а есть лишь андроид с чужой памятью. А я смотрела на это и чувствовала себя палачом. Хотела докопаться до правды, а единственным способом оказалось пробудить воспоминания андроида, считавшего себя человеком. Хотела дойти до конца цепочки — получай. И что теперь ты будешь делать с той правдой?

Я не знала, что скажу Зиммеру, когда шла в лабораторию, где он поселился. Меня наняли найти андроида — я его нашла, но в кои-то веки ни результат, ни обещанное вознаграждение не радовало. С одной стороны, я всегда честно отрабатывала крышки нанимателя. С другой…

— Мистер Зиммер, боюсь, что ваше… имущество погибло. Вот все, что от него осталось.

Этот блок мне подсунула полубезумная тетка здесь, в Ривет-Сити. Я взяла только, чтобы отвязаться, чтобы не слышать больше ее пафосную речь о правах личности. Черт, какие права у личности могут быть в этом мире — разве что право сдохнуть молодым. Мне и сейчас было наплевать на "права". А вот на человека…

Зиммер оказался по-своему честен: полсотни крышек за труды. Он действительно искренне считал, что андроид — всего лишь машина. И оплакивал его, как творец оплакивает свой шедевр — уже думая о том, как будет создавать новый взамен утраченного. А я никак не могла выкинуть из головы лицо человека "Жена — это самое светлое, что было в жизни… пока она не ушла". Только жены у него не было.

Потом я сидела в баре на нижней палубе — в том, где почти никогда не было народа и медленно, мрачно надиралась газировкой. Задерживаться в Ривет-сити причин не было, а выходить в пустоши пьяной или с похмелья не в моих правилах. Но бар — единственное место, где можно найти хотя бы относительное уединение. Впрочем, похоже, я слишком много хотела. Эта чокнутая тетка уселась за стол, будто к давней знакомой:

— Господь вознаградит тебя за доброту.

— Иди к черту, — процедила я.

— Но я только хотела…

— Проваливай!

Она исчезла. Я выругалась, попросила счет.

Харкнесс вынырнул откуда-то из-за спины:

— Можно?

— Садись.

Видно было, что ему очень не по себе — впрочем, и я тоже не знала, куда девать глаза.

— Зиммер ушел из города полчаса назад. — Сказал, наконец, шериф. — Спасибо. Не ожидал — уже собирался делать ноги в темпе вальса.

— Я никогда не сдам человека работорговцу.

Он долго, пристально разглядывал меня. Наконец, спросил:

— А я — человек?

— Тебе решать. — Я поднялась. — Всего доброго.

— Подожди — шериф придержал меня за рукав и тут же отдернулся, точно испугавшись. Снял с плеча винтовку. — Возьми. Это лучшее оружие из всех, что у меня было… или что я помню, теперь уже и не разберешь.

Он с ума сошел. Говорят, когда-то меч для воина был едва ли не священен. Современному оружию до подобной сакральности, конечно, далеко, но… Оружие — это часть личности. Его цена не измеряется крышками. Я открыла было рот, чтобы отказаться, взглянула на Харкнесса, и поняла что отказываться нельзя. Приняла у него из рук винтовку и снова оторопела:

— Плазменная? Это очень редкая вещь… спасибо.

— Если нужно, могу показать, как с ней обращаться.

— Нужно. Никогда не имела дела с таким оружием.

Шериф улыбнулся:

— Пойдем, мы с ребятами устроили здесь тир на верхней палубе. Заодно и пристреляешься.

С этой винтовкой я потом не расставалась. Почти идеальное оружие, стоило только приноровиться. Она и сейчас… стоп.

— Док, мое оружие?

— Здесь, и оружие, и ранец — все прихватили. Он копошился где-то в углу под плеск воды и негромкое позвякивание инструментов. — Но до чего докатился мир — женщина, очнувшись, первым делом спрашивает не про внешность, а про оружие.

— Если бы то, сколько ты проживешь, зависело от внешности, а не от оружия, спросила бы. — Хмыкнула я.

— Вот и говорю: до чего докатился мир. — Доктор снова оказался рядом, я успела разглядеть шприц, но укола не почувствовала. — Впрочем, о том, как будешь выглядеть, можешь не беспокоиться — ссадина на лице затянулась, синяки сойдут через пару дней, а шрамов после стимпаков не остается… Хотя, наверное, это ты знаешь. Все, можешь мотать отсюда.

Я села, только сейчас заметив, что совершенно раздета. Оглядевшись — стесняться лечащего врача глупость несусветная — прошла к вещам, сваленным кучей в углу. Комбинезон, что был под броней, превратился в засохшую бурую тряпку — похоже, когда раздевали, его просто разрезали. Хорошо, что запасной есть. Оделась, навьючила на спину рюкзак и оружие, взяла в охапку броню — надо вычистить и отнести в починку.

— Спасибо, док. Сколько я вам должна?

— С Харкнессом расплатишься.

— Хорошо. Я потом загляну еще прикупить стимпаков, если вы не против.

— Какой дурак откажется от денег, — хмыкнул врач. — Ладно, до скорого… И постарайся ко мне больше не попадать.

— Мечтать не вредно, док — ухмыльнулась я в ответ. Закрыла за собой дверь и застыла, встретившись взглядом с отцом.

Он порывисто шагнул, обнял, притиснув к себе прямо вместе с броней, что я держала в руках.

— Жива… Слава богу, жива.

Я уткнулась носом в его ключицу, и разревелась.

Отец гладил по голове, шептал что-то, а я рыдала как девчонка — да я и стала снова девчонкой, ревущей у папы в объятьях. Только вот в последний раз я плакала у него на коленях лет десять назад. А сейчас… Легко лелеять обиду и фыркать, мол, мне никто не нужен, взрослая уже, когда рядом действительно никого. Но до чего ж обидно видеть что да, действительно волновался, и уверен, что любит… наверное, по-своему и вправду любит — но чего ж так холодно от этой родительской любви? Холодно, больно и обидно. Потому что никак не получается уложить им содеянное в то, что называется… Вот поэтому-то я и сторонилась Ривет-Сити.

На нас уже оглядывались и отец повел куда-то, все так же обнимая за плечи. Оказалось — в лабораторию, она была рядом, а там, в углу нашлась маленькая комната. Отец усадил на кровать, сунул под нос стакан:

— Пей.

От бесцветной жидкости в стакане ощутимо несло спиртом. Я помотала головой.

— Пей. — Повторил отец. — Если не хочешь, чтобы я сходил за шприцем с успокоительным.

Я вздохнула, примерилась к стакану — зубы стучали о край — махом проглотила содержимое, закашлялась. Водка в чистом виде. Хорошо хоть, не спирт.

— Держи. — отец сунул в руку кусок полотна. — К тому, что у девушки должен быть носовой платок я тебя так и не приучил.

— Воистину, платок — самая важная вещь на пустошах. — шмыгнула носом я. — Прости.

— Брось. Все ж понятно.

Ну да, понятно. Отходняк после стресса. И это тоже, кто спорит, но…

— Ничего тебе не понятно.

— Ну почему же. — Отец сел напротив, облокотился о стол. — Возможно, я идиот… скорее всего, так оно и есть, но отнюдь не дурак. Двадцать лет назад меня сочли предателем друзья — за то, что ушел. Сейчас меня считаешь предателем ты — за то, что вернулся.

— Если ты и от коллег ушел так же, как из убежища, то немудрено.

— Нет, как раз с коллегами я распрощался честь по чести… впрочем, это ничего не изменило. Я стал предателем, потому что бросил их с незаконченным проектом, и занялся воспитанием ребенка. — Он вздохнул: — Налить тебе еще?

— Давай. — Я приняла стакан.

— Твое здоровье. С такой жизнью оно тебе понадобится.

— Жизнь, как жизнь.

— Ну-ну. Когда братство стали отказалось и дальше охранять нашу лабораторию, я бросил проект — потому что единственный дорогой мне человек… все, что у меня осталось, — отец налил себе еще, выпил, — Словом, самым важным тогда было, чтобы моя дочь выросла в безопасности. Знал бы, что ты вырастешь — и подашься в охотники за головами…

— Не надо было сбегать.

— Я ушел, — он выделил голосом это слово, — потому что счел, что мой отцовский долг выполнен. Ты взрослый человек.

— Не получается, папа, — хмыкнула я. — Если бы ты действительно считал меня взрослой, то попрощался бы по-человечески, а не смылся втихушку, словно нашкодивший ловелас из девичьей спаленки. Погоди, я не закончила. Если бы ты считал меня взрослой — ты бы просто… да мог бы не объяснять, в конце концов, действительно, твоя жизнь — твое дело, кто я такая, чтобы… — я остановилась на миг, стиснув зубы, чтобы не заплакать снова. Судорожно вздохнула, выдохнула, продолжила на два тона ниже:

— Словом, если бы ты действительно считал меня взрослой, то и поговорил бы, как со взрослой. И мне, черт побери, дико обидно, что человек, который был рядом всю мою жизнь, знает собственную дочь настолько плохо, что полагает, будто она, как и его бывшие коллеги неспособна понять, что право выбора — единственное неотъемлемое право взрослого человека. Что мой отец, — я снова почти кричала — просто наплевал на то, что я буду чувствовать, узнав, что он сбежал, побоявшись, что я устрою истерику и рвану за ним.

— Прости, но что ты сейчас делаешь? — мягко перебил он. — Именно что закатываешь истерику. И, кажется, я совершенно недвусмысленно сказал, что не хочу, чтобы ты меня искала.

Я рассмеялась.

— Ага, сказал. Записочку оставил.

— Неважно. Получилось именно так, как я и предполагал. Выражаясь твоими же словами: моя дочь устроила истерику и рванула следом. Несмотря на просьбу оставаться в убежище. В безопасности. И кто в итоге оказался прав? Кого полчаса назад по кускам собрали? — он взорвался: — И прекрати ржать!

Я всхлипнула:

— В безопасности? Да здесь, на пустошах в тысячу раз безопасней, чем в этом чертовом убежище! Останься я там, и меня бы забила охрана — как Джонаса. Насмерть.

— Как? — выдохнул отец.

— А вот так, — глумливо усмехнулась я. — Битами. Бейсбольными. Они считали, что он помог тебе сбежать, ну, и… А я смогла выбраться только потому, что Амата вовремя предупредила… ее папочка тоже избил. Спрашивал, где я могу прятаться.

— Боже…

— Думаю, господь к этому не имел никакого отношения. Я смогла смыться, только пригрозив смотрителю, что пристрелю его дочь. Мол, это будет нетрудно, подруге она доверяет. — Я пожала плечами. — Блефовала, конечно. Тогда я вообще не могла выстрелить в человека. Потом пришлось научиться.

— Я не думал, что…

— А надо было. О том, что такое смотритель ты узнал, еще когда пришел в Мегатонну с младенцем на руках.

— Ты-то откуда знаешь?

— Мориарти рассказывал.

Мориарти действительно как-то обмолвился — мол, отец появился в Мегатонне недели через две после того, как в городе осел он сам. И только что сбежавший из убежища "доверчивый дурак" не пожалел черных красок, расписывая детали и своего побега и жизни в бункере. Но отец счел, что так будет лучше. Несмотря на то, что ему предлагали остаться в городе, где тогда не было врача.

— Я поступил так, как должен был. И тогда и сейчас.

— Может быть, — безразлично произнесла я. Сил на хоть какие-то проявления эмоций уже не хватала. Тяжело поднялась: — Прости, пап, давай, потом договорим. Сейчас я вообще ни на что не способна.

— Уступить тебе комнату?

— Не надо. Пойду к Вере, сниму номер, крышек полно. Хочу выспаться как следует, там поглядим.

— Проводить?

— Не надо.

Он кивнул. Окликнул уже в дверях:

— Только, пожалуйста, не уходи не попрощавшись.

— Не буду.

Я кое-как дотащилась до номера, почти на автопилоте поговорила с хозяйкой гостиницы, рухнула в постель и отключилась.

Миг четвертый:…И по прошествии дней найдешь его

Когда, наконец, удалось продрать глаза, пипбой с мерзкой ухмылкой сообщил, что я проспала почти тринадцать часов. И не говорите, что техника не умеет мерзко ухмыляться — еще как умеет, а тот, кто считает иначе, просто не имел с ней дела.

Отчаянно зевая, я кое-как привела себя в порядок и выползла в бар для постояльцев. В который раз пожалела о том, что про чай и кофе пришлось забыть с тех пор, как ушла из убежища. Там были плантации на гидропонике. Снаружи мертвая земля не могла родить ничего кроме травы, злаков и бобовых. "Кофе" из ячменя и корней цикория — брр, пусть пьет тот, кто его придумал.

Стоило ли оно того? Любители красивых слов горазды рассуждать о свободе. Я сбежала из убежища, спасая собственную шкуру, так что, наверное, стоило. Но порой, мерзким утром после отвратительного дня, отчаянно хотелось вернуться. Так, наверное, младенец рвется обратно в тесный, но такой сытный и неизменный рай материнской утробы.

— Ой, ты здесь? Здравствуй!

Я вздрогнула, уставилась на набросившуюся на меня с объятьями девицу. Анжела из бара рядом с рынком. И с чего, хотелось бы знать, столь бурная радость?

— Спасибо! Спасибо, спасибо, спасибо. — продолжала она. — сегодня мы женимся. В три приходи в церковь. Приходи обязательно!

Она чмокнула в щеку и выпорхнула за дверь. Я помотала головой, собирая в кучку воспоминания.

Ривет-сити я не любила с тех пор, как узнала, что именно сюда подался отец. Но, как ни крути, богаче лавок в округе просто не было. В тот день я чуть не подрасчитала, явившись в город за полчаса до открытия оружейного магазина. пришлось коротать время в баре, где по ранней поре народа почти не было. Почему моя мрачная физиономия внушает столько доверия полузнакомым людям — ума не приложу. Вот и сейчас Анжела, официантка, решила, что кроме воды мне страсть как необходимо послушать ее жалобы на мужчин. Точнее, на одного мужчину, который был ей нужен. Самое обидное, что уже весь город знал о том, что и Диего сохнет по ней — но парень собирался стать священником и плотские желания (именно так он это называл) были сущей мелочью перед лицом высшего долга.

— Соблазни его. — не выдержала я наконец. — С твоей внешностью это раз плюнуть. И либо вы оба успокоитесь, либо все пойдет своим чередом.

Анжела действительно была хороша — хрупкая блондинка с тонкими чертами лица и огромными глазами. Тот тип женщин, рядом с которыми любой мужчина чувствует себя огромным и могучим самцом.

— Я бы с радостью, — вздохнула она. — Но он твердит о том, что спасение души превыше сиюминутных желаний. Пробовала и так и этак, осталось только сказать прямым текстом и заработать в его глазах репутацию шлюхи.

Я рассмеялась и полезла в дорожную сумку. Вынула небольшой сверток.

— Держи. Это железы муравьиной матки из которых добывают феромоны.

Говорят, ими пользуются для того, чтобы удержать расположение нужного мужчины — для тех, кто дорожит положением постоянной содержанки, вещь просто незаменимая. А учитывая, сколько сил нужно для того, чтобы прорваться к муравьиной матке, которую охраняют насекомые ростом мне по пояс, стоит эта штука немало. Но крышек я уже давно не считала, а на матку наткнулась случайно, общаясь с сумасшедшей девицей, возомнившей себя королевой муравьев. Легко досталось — легко ушло, при моем образе жизни копить на старость по меньшей мере смешно.

— Это правда? — оторопела Анжела. — Правда мне? Не шутишь?

Я мотнула головой, допивая воду. Бросила взгляд на часы: лавки открываются, пора. Чем быстрее я смоюсь отсюда, тем меньше вероятность столкнуться с отцом.

— Я никогда не смогу расплатиться… — неуверенно продолжала девушка.

— На свадьбу пригласишь. — хмыкнула я, поднимаясь из-за стола.

Я перевела взгляд на Веру, хозяйку гостиницы:

— В самом деле женятся?

— Представь себе, — подтвердила та. — Самое смешное: я все ждала, когда же Анжела наберется духу и просто изнасилует этого парня. А получилось, судя по всему, наоборот. Но, по крайней мере, можно расслабиться, а то они так друг на друга смотрели, что, казалось, воздух вспыхнет. Так и хотелось запереть их где-нибудь и не выпускать пока не успокоятся.

— Так может, кто-то так и сделал? — усмехнулась я.

— Не знаю, как уж там они договорились, но Диего счел, что таскать девицу в постель без одобрения церкви негоже. — пожала плечами Вера. — Сегодня в три свадьба. Придешь?

— Непременно.

Я отставила тарелку, заглянула в свою комнату. Надо бы найти шерифа, поблагодарить. Как там сказал док — не склонен к абстрактному гуманизму? Что ж, у меня есть чем его порадовать.

На обычном месте Харкнесса не было. Не было его и в коридорах — я не поленилась обойти корабль. Охранники на расспросы лишь пожимали плечами — шериф ни перед кем не отчитывается. Наконец, плюнув, я решила забраться на верхнюю палубу: не найду, так подышу свежим воздухам. Внутри бывшего авианосца, казалось, навсегда поселился смрад из смеси машинных масел и запахов человеческого жилья.

Я одолела крутую лестницу, выбралась на воздух. Сегодня было пасмурно, и металлическая палуба не раскалилась, как обычно. Облокотилась на остатки ограждения, глядя в океан — любоваться развалинами мегаполиса не тянуло. Если смотреть на волны, кажется, что не было никакой войны. Если не вспоминать о том, как затрещит дозиметр, оказавшись в этой пахнущей йодом воде.

Детский крик за спиной заставил подпрыгнуть. Я обернулась: вечно пьяная стерва Тэмми лупцевала сына. Парень постоянно ходил в синяках, огрызаясь на всех маленьким волчонком. Я подлетела к ним прежде, чем успела сообразить, что снова лезу не в свое дело, схватила женщину за руку.

— Не лезь. — зашипела она, целясь когтями мне в глаза. — Выродок весь в папашу, если его не воспитывать…

Я никогда не была сильна в рукопашной, а уж тем более в женских драках с когтями и выдиранием волос (впрочем, вцепиться в ежик длиной в четверть дюйма — задача та еще). Но злость — замечательная вещь. Взбеленившись, я сама не поняла, как умудрилась скрутить верещащую тетку, подтащить к перилам и перегнуть вниз. Увидев под собой бездну, она взвизгнула и перестала дергаться.

— А теперь слушай внимательно. — сказала я. — В Ривет-Сити стены тонкие и все у всех на виду. Так вот, если еще хоть раз поднимешь руку на ребенка, я об этом узнаю. И не поленюсь снова затащить тебя сюда. Лететь будешь долго.

— Мой сын — что хочу, то и делаю. — рыпнулась было она и завизжала, когда я качнула тело чуть ниже.

— Что хочу — то и делаю — нехорошо улыбнулась я. — Все поняла?

— Не трогай маму — налетел откуда-то сбоку мальчишка.

И, вот только его здесь не хватало, за спиной вырос шериф.

— Что здесь происходит?

Я рывком выдернула пьянчужку обратно на палубу, отшвырнула прочь. Повернулась к шерифу.

— Как всегда, лезу не в свое дело.

— Я заметил. — усмехнулся он. Обернулся к ней.

— Тэмми, советую запомнить: эта женщина слов на ветер не бросает. А теперь — вон.

Буквально через миг на палубе не осталось никого. Мужчина вздохнул:

— Твердил-твердил ей, чтобы перестала лупить мальчишку почем зря — как об стенку горох. Может, сейчас подействует.

— А может, нет — предрекла я. — И тогда в этом городе меня станут встречать пулями. За убийство.

— И такое возможно. — подтвердил он. — И это станет лишним доказательством того, что идеалисты долго не живут.

Я рассмеялась:

— Говорят, Господь хранит глупцов и влюбленных. И поскольку я не влюблена…

— В самом деле?

В его голосе было столько изумления, что я смутилась. И поспешила сменить тему:

— Вчера в роли господа выступил ты. Спасибо.

Вышло еще хуже. Не умею ни благодарить, ни с достоинством принимать благодарность. Да и где бы мне было этому научиться?

— С моей стороны было безумной глупостью не позволить убить единственного человека, который знает обо мне правду. — заметил шериф.

— Да, не подумал. — подтвердила я. — Но исправить это дело никогда не поздно.

Он пожал плечами:

— Охота руки марать. Как будто без меня желающих мало.

— Действительно. Да, я тут нашла на пустошах одну занятную вещицу. — я протянула бластер. — Это тебе.

— Что за система? — изумился Харкнесс. Никогда такого не встречал.

— Я тоже. Но одно попадание из этой штуки превращает мутанта в горстку пепла.

Шериф присвистнул. Я кивнула.

— Именно. Одна беда, патронов всего две сотни. И едва ли где-то найдутся еще.

— Что это за штука?

— Я назвала его "бластер".

Так называли оружие в старых фантастических книгах. И это было первое, о чем я подумала, наткнувшись на странного вида скелет с лежащим рядом пистолетом неизвестной модели. А над скелетом, врезавшись в дом висела летающая тарелка. Как еще можно назвать агрегат классической блюдцеобразной формы, словно вывалившийся из малобюджетного фантастического боевичка?

В саму тарелку я не полезла — дозиметр по мере приближения начал прямо-таки визжать, никаких запасов антирадина не хватит. А бластер подобрала. И "патроны" или как там они называются — белые цилиндры размером с мой палец. Чуть ли не на карачках обшарила все окрестности. Набралось две сотни. Надо будет Харкнессу на карте место отметить — может, загрузится препаратами да обшарит таки тарелку. Вдруг еще чего интересное найдет?

Шериф выслушал рассказ с совершенно озадаченным видом. Но верь — не верь, а доказательство вот оно. Я берегла его "на всякий пожарный" — вдруг опять придется лезть туда, где гнездятся мутанты, этих прямое попадание в голову убивает не сразу. А когда кончатся патроны, хотела отнести бластер изгоям — с руками оторвут, это куда круче довоенной техники. Но, раз уж так повернулось… Как отблагодарить мужчину, если не необычным оружием? Нет, конечно есть варианты… и я бы не отказала. Он спас мне жизнь, какие еще могут быть разговоры? Но не самой же предлагаться: "шериф, в качестве благодарности не изволите ли отведать моего тела?" Бред.

Почему я не вспомнила про бластер, когда меня убивали? Вспомнила, а толку? Слишком быстро все случилось, когда тут было из мешка доставать. Тем более, что моя плазменная, подарок шерифа, кстати, тоже редкое оружие на пустоши.

— Пошли в тир.

Увидев, как мишень стекла лужей расплавленного металла, шериф восхищенно выругался.

— Руки чешутся найти зеленомордых и опробовать.

— Опробуешь еще.

— Это точно. — он помрачнел.

— Что-то их в округе все больше становится. Пока держимся, но… — он махнул рукой. — Ладно. Время поджимает. На свадьбу идешь?

Я кивнула.

В каюте, служившей церковью, собралась добрая половина Ривет-Сити. Хозяева обоих баров. Вера, у которой я остановилась, с племянником. Лавочники. несколько ученых (отца с ними, к моему облегчению, не оказалось). Со мной здоровались даже те, кого я знала исключительно в лицо, не по имени — и от этого мне был неуютно, словно я какая- то залетная знаменитость. Жених и невеста переминались по разным концам зала. Наконец, священник начал обряд.

И глядя на счастливые лица молодоженов я почувствовала, что хочется плакать. Нет, не теми сентиментальными слезами, что часто случаются на подобного рода церемониях. Это были злые слезы зависти и обиды. Нет, мне не нужен был Диего. Мне вообще не был нужен никто из известных мне мужчин. Секса без взаимных обязательств мне хватало, спасибо Мориарти. А все остальное…. Я одиночка. Ни от кого ничего не жду, никому ничем не обязана — красота, верно?

Но почему ж так больно смотреть на чужое счастье?

С торжественного обеда (или ужина) я исчезла, как только представилась возможность. Оставаться единственным трезвым человеком в стремительно напивающейся компании — та еще радость. Я никогда не пью накануне вылазки на пустоши — даже если предстоит всего лишь дорога домой, случиться может что угодно. Стакан газировки в руке какое-то время сходил за виски с содовой, а как только веселье стало буйным я тихонько распрощалась с Анжелой и ушла из бара.

Надо бы заглянуть к отцу, он просил не уходить не попрощавшись, но вместо этого ноги сами понесли обратно в церковь. Отец Клиффорд должен быть там. Я никогда не была особо религиозна, но его смиренное служение напоминало о том, что людей делает людьми нечто за гранью ежедневного выживания. Высоколобые могут сколько угодно твердить, что обезьяна стала человеком, взяв в руки палку. По мне, человек стал человеком, лишь когда впервые поднял глаза к небу и увидел в нем свое отражение.

— А, виновница торжества явилась — улыбнулся пастор.

Я смутилась:

— Вы знаете?

— Ну конечно. Анжела регулярно ходит исповедоваться. — он негромко рассмеялся. — Для меня эта история стала лишним напоминанием о гордыне. Мы говорим о духовных высотах, забывая о теле — и рано или поздно оно просто берет свое.

— Я чувствую себя виноватой, отче.

Он пожал плечами:

— Разве это ты позволила ситуации накалиться до того, что девушка решилась на столь… крайние меры. Я говорил с Диего о том, что любовь к ближнему ничуть не ниже любви к Господу, но гордыня не слышит никого, кроме себя. Все случилось так, как должно было случиться. Или ты всерьез полагаешь, что можно вмешаться в Его промысел?

Я долго думала, прежде, чем ответить.

— Порой мне кажется, что давно нет его промысла, потому что он забыл про нас, как ребенок, вырастая, забывает игрушки.

— И это говорит женщина, в которой Его свет виден даже таким закоренелым безбожникам, как наш шериф?

— Отче, не смейтесь надо мной. Я давно живу лишь чужой смертью.

— Вот как? — священник снова улыбнулся. — Давай посчитаем.

Он начал загибать пальцы:

— Вера и ее племянник. Скажи, если Господу нет места в твоей жизни, почему мальчишка после гибели родителей оказался здесь, а не у работорговцев?

— Я никогда не сдам человека работорговцам!

— Достаточно ли это веская причина для того, чтобы лично проводить чужого ребенка через опасности пустоши, не ожидая вознаграждения?

— Да.

Он негромко хмыкнул.

— Дальше. Девушка со смешным прозвищем Вишенка. Многие женщины готовы платить за безопасность собой — потому что больше у них ничего нет. Будь ты мужчиной, все было бы понятно: отбить приглянувшуюся красотку у соперника, пообещав привести в безопасное место, где она никому ничего не будет должна… разве что работать на общее благо, но честно работать. А за услугу потребовать все ту же плату — ей не впервой. Но ты не мужчина — так почему?

— А вы видели, как она жила у своего "благодетеля"?

Вишенка пришла в город в моих обносках. Изодранном до состояния тряпки комбинезоне, который я таскала с собой только потому, что в определенные дни бывает очень нужна ветошь. Та самовлюбленная сволочь, у которого она жила, считал, что женщина годна лишь для одного: обихаживать его особу. Во всех смыслах. И никакой одежды — она должна быть всегда готова к тому, что ее разложат прямо там, где господину захотелось. Он дает им безопасность и еду — все честно, не нравится — проваливай. Именно. Голышом.

— Трое. Считаем дальше. Роза, которой ты подарила пистолет. Беглая рабыня, которая теперь не боится, что окажется беззащитной.

— Отче, через мои руки проходит оружия столько, что я не всегда помню, что у меня есть. Я же мародер. Убийца, живущий тем, что обирает трупы. И если уж на то пошло, она все равно не справится с профессионалом, пришедшим по ее душу.

— Если бы ты знала, сколько времени с тех пор Роза провела в тире — сменила бы мнение.

Улыбка у него была очень и очень доброй.

— Анжела и Диего. Сколько ты планировала выручить за феромоны?

Я пожала плечами:

— Какая разница. У меня бывали и более дорогие капризы.

— Называй это как хочешь, но они счастливы. И, наконец, шериф — не знаю, чем он тебе обязан, но никогда раньше он не бросался спасать человека на берегу. Если речь не идет о ком-то из жителей Ривет-сити, конечно, своих наша охрана не бросает.

Я промолчала.

— Итак. — продолжал священник. — Семь человек. Семь человек только здесь, в этом маленьком городишке, которым ты помогла так или иначе, не потребовав взамен ничего. И если Господь это прежде всего Любовь, то как человек, в котором столь сильна любовь к ближним, может отрицать Его свет в себе?

Я вздохнула:

— Отче, я не люблю людей. Простите. Кто-то мне симпатичен, кого-то ненавижу, но любить, всех скопом, как ближних своих… Простите, отец Клиффорд, это смахивает на слабоумие.

— Можешь отрицать сколько угодно, суть от этого не изменится.

— Едва ли. — я покачала головой. — Я не умею любить.

На верхней палубе было темно и пусто. Я уселась на пол, скрестив ноги и уставилась на звезды — к вечеру развиднелось. За спиной размытым пятном темнел огромный город. Два века назад люди выходили вечерами на освещенные улицам, гуляли, устраивали вечеринки… Сейчас тьму не разрывало ни лучика света. Только сущий безумец способен ночью высунуть нос из дома, на улицу, где вместо фонарей и огней машин — лишь хищные твари, таящиеся в темноте.

Море плескало в борт бывшего авианосца, мерный шелест убаюкивал. На до зайти к отцу попрощаться, с утра — домой. Залечь, как в берлоге минимум на неделю, никого не видя. Побыть одной, отдышаться — слишком многое случилось за последние два дня. Не так уж редко мне приходилось ходить по грани между жизнью и смертью, но ни разу не доводилось заглядывать ей в глаза. Хуже всего было то, что я точно знала: отдышусь, успокоюсь — и снова на пустоши, несмотря на то, что нужды в этом давно нет. Просто потому, что других занятий у меня нет. Там, где я выросла, досуг занимали книгами, кино и общением. Здесь… Да, есть радио, но невозможно слушать радио бесконечно, особенно если в каждом выпуске того, что ведущий называет "новостями" так или иначе перемывают кости лично тебе. Нашли тоже. героя. Книги… Добрая половина моего дома в Мегатонне завалена этим добром, но читаю я очень быстро. А добыть новую книгу — значить добраться до развалин библиотеки через все ту же кишащую двуногими и четвероногими хищниками пустошь. Общение… я никогда не была общительным человеком, а сейчас и вовсе стала сущим социопатом. Невозможно полноценно общаться с людьми, чьи привычки, ценности, весь жизненный опыт полностью отличаются от твоего. Я буду чужой везде, где бы не появилась. Так уж вышло, и хотя я не собираюсь проливать слезы по этому поводу, забыть об этом не дадут.

Может быть поэтому мне так испортила настроение чужая свадьба?

Отец Клиффорд говорил о боге. Да, я знаю ответ на традиционный вопрос: если он есть, то почему в мире столько зла? Свобода воли. Но есть еще один вопрос, на который я не знаю ответа. А стоит ли оно того? Ведь это наша свободная воля привела мир к катастрофе. К тому, что за спиной у меня сейчас развалины, куда по доброй воле не сунется ни одно здравомыслящее существо (меня из списка здравомыслящих вычеркнули давно и навсегда), воду нельзя пить а для того, чтобы выжить, раз за разом приходится убивать.

— Не помешаю?

Я обернулась. В ночной темноте плохо видно лица, но голоса от этого не меняются. Шериф.

— Можно?

Я кивнула, и он сел рядом.

— Ты рано ушла с вечеринки.

Я пожала плечами:

— Не люблю быть единственной трезвой в хорошо выпившей компании. Кажется, там уже пошли в ход вещи потяжелее алкоголя.

Харкнесс кивнул.

— Именно поэтому я убрался оттуда. Как шериф я не могу поощрять наркоту, но мешать людям веселиться… Тем более, что ничего по-настоящему тяжелого там не было. Потом решил поискать тебя — долгонько пришлось побегать.

— На кой я тебе сдалась?

— Одного из моих парней недавно убили зеленомордые. Не хочешь занять его место? Платит город прилично, можно, наконец, осесть и перестать носиться по пустошам. По сравнению с той жизнью, что ты ведешь, здесь просто теплица.

Я долго молчала.

— Шериф…

— Меня зовут Дэн.

— Дэн, я уже пробовала осесть на одном месте. Ничего не вышло.

— Почему?

— Я адреналиновая наркоманка. Спокойной жизни хватает на неделю, две от силы. А потом… становится пусто. Понимаешь? Мечешься по дому, не знаешь, куда деться.

Зачем я это рассказываю? Кому какая разница, на самом деле? Но почему-то после разговора со священником хотелось кричать в голос. Все неправда. Он считает меня едва ли не святой, но на самом деле — это не я.

— День идет за днем — такие спокойные, размеренные. крышек достаточно, еды полон дом, и никто не заставляет трудиться в поте лица, добывая хлеб свой. И хочется лезть на стену от сознания того, что многие отдали бы что угодно за вот эту спокойную жизнь, которая тебе даром не нужна.

Я плачу? Господи, позорище какое. Легенда пустоши сидит на пустой палубе когда-то авианосца и рыдает оттого, что ей не сидится дома.

— А она тебе действительно даром не нужна, ты захлебываешься в этом спокойствии, как в болотной жиже, переставая понимать: зачем — ты? И когда приходит кто-то и спрашивает — хочешь заработать крышки — ты готова его расцеловать, потому что хоть на какое-то время становится понятно, что дальше. Появляется цель. А иногда говорят — я не могу заплатать, извини, но не знаю, кого еще просить. Спаси! А ты давно уже не считаешь эти чертовы крышки и поэтому все равно — заплатят или нет, главное что можно не сидеть дома и не выть от мысли, что все, что тебе осталось — четыре обшарпанных стены и старые книги. Сказки про людей, которые никогда не были живыми.

Металл палубы был теплым, он еще не остыл после дневной жары, но меня бил озноб. Пришлось съежиться, обхватив руками колени.

— И ты идешь и спасаешь, не требуя платы, потому что все, что тебе нужно ты уже получила — повод вырваться из четырех стен. А они начинают носить тебя на руках и тебе просто противно от этого, потому что все, что ты сделала — не ради них, и даже не для себя. Просто пока ты держишь в прицеле врага, ты знаешь, что еще жива. И даже можно придумать, что у всего этого есть какой-то смысл. Что у твоей гребаной жизни есть какой-то смысл. Как там говорят Регуляторы — нести добро в пустоши?

Я отрывисто рассмеялась, всхлипнула, прикусила губу. Дэн придвинулся ближе, молча обнял, но мне уже было все равно, есть ли кто рядом.

— А потом случается что-то подобное тому, что было вчера. И ты понимаешь. что в который раз умудрилась пройти по тому мосту, что тоньше волоса — сама ли или с помощью добрых людей. И что в следующий раз этот номер не пройдет. Но понимаешь и то, что пройдет неделя. может две, словом, столько, сколько нужно, чтобы страх забылся, стал чем-то незначимым. И снова — в пустоши.

Я уже не могла говорить — только плакала, свернувшись в комок на коленях у шерифа. Он гладил меня по спине, тихонько баюкая.

— Прости. — я попыталась выпрямиться. — Я сейчас уйду.

— Не надо. — ответил он, не разжимая объятий. — Не за что извиняться.

Я хмыкнула, прижимаясь к его плечу. Почему-то не было того ощущения неловкости, которое неизбежно появляется, стоит чуть сильнее раскрыться перед чужим.

— Развела тут…

— Не надо. — Повторил он. Коснулся губами ежика волос на голове.

Нужно бы отстраниться, смерить его холодным взглядом и уйти. Не было сил — слишком устала от слез.

— Дэн…

Он склонился, скользя губами по шее.

— Я думал: ты как стальной клинок. А ты живая…

Я судорожно вздохнула, прижимаясь к нему, хотя ближе уже было невозможно. Андроид? Да какая, к черту, разница! Его губы были мягкими и теплыми, руки, уже забравшиеся под одежду — ласковыми и сильными одновременно. И я вцепилась в него, в единственного мужчину, рядом с которым не надо быть сильной а можно просто — быть живой. Таять под жесткими ладонями, растекаясь по теплому железу палубы, видеть, как его лицо заслоняет звезды. И не думать. Ни о чем.

Потом с суши подуло холодом, и пришлось снова прижиматься друг к друг — чтобы не замерзнуть. Потом выяснилось, что в тире, который шериф со своими ребятами устроили на верхней палубе, есть отдельная каморка, где Дэн спал летом — в огромном муравейнике корабля возможность уединения была бесценной.

— Так все же, — спросил он наконец. — что скажешь насчет того, чтобы остаться?

Я рассмеялась:

— Шериф, спать с подчиненными — дурной тон. Работе под твоим руководством я бы предпочла твою постель. Если ты не против.

Он замер, потом медленно проговорил:

— Ты серьезно?

— Что-то не так?

Он долго молчал. Почувствовав себя полной дурой, я потянулась за одеждой.

— Погоди. — он схватил за руку. — Не надо. Просто я боялся, что настанет утро и ты скажешь — мол, извини, крышу снесло и вообще — не пошел бы ты… Потому что я… ну, ты знаешь…

Я выдохнула, плюхнулась рядом.

— Черт! Я было решила, что перешла границы приличий. Дэн, ты мне нравишься…

Он улыбнулся, коснулся моих губ, заставив замолчать:

— Не продолжай. Так, значит, ты не против снова оказаться в моей постели?

— Не против, мурлыкнула я, выгибаясь под его рукой.

— Шериф! — кто-то стучал в дверь каморки.

Я выругалась, влезая в комбинезон. Голос с той стороны двери был слишком знакомым. Рядом торопливо одевался Дэн.

— Надеюсь, твой папочка не гоняется с ружьем за поклонниками дочки? — прошептал он.

Я хрюкнула в кулак, чтобы не расхохотаться в голос. Держу пари, папочке нет до этого никакого дела — слишком занят собой.

Шериф, одевшись, выскользнул через полуоткрытую дверь так, чтобы нельзя было понять, есть ли внутри кто-то еще.

— Харкнесс, мы уходим. — сказал отец. — если возможно, я бы хотел попросить дать нам охрану.

— Не понял.

— Мы уходим, — повторил отец. — Ученые. Доктор Ли еще не сказала вам? Для того, чтобы работать надо проектом дальше, нам нужно запустить наш старый лабораторный комплекс здесь, неподалеку. Вы можете дать нам охрану?

"Здесь неподалеку…". Мемориал Джефферсона. Кишащий мутантами. Он с ума сошел?

— Не могу. — ответил шериф. — Простите. Но у меня и без того не хватает людей. Я не могу дать охрану вам и оставить без защиты город.

— Примерно так я и думал. Хорошо, попробуем обойтись своими силами.

Я, не выдержав, вылетела наружу:

— Папа, ты сбрендил?

— О, ты здесь? — удивился он. — А я боялся, что все-таки ушла не попрощавшись.

— Спрашиваю еще раз: ты сбрендил? Там полно мутантов. Кто-нибудь из твоих яйцеголовых друзей имел с ними дело?

— Дочь, осмелюсь напомнить, что я все-таки мужчина. И сумел добраться сюда живым.

Я вздохнула.

— Когда ты уходил из мемориала искать работы доктора… как там его, неважно — там были мутанты?

— Нет.

— Так вот: когда я искала тебя, они там уже были. Орда здоровых зеленомордых тварей, которым стреляешь в башку — и хоть бы хрен.

— Как-нибудь справимся.

— "Справимся" — застонала я. — шериф, останови этих идиотов. Они угробят всю науку Ривет-сити, и ваш город станет просто еще одним поселением без шансов на будущее.

— Если вопрос стоит так…

— Не беспокойтесь, шериф. С нами идет только пять человек. Доктор Ли…

Он называл имена, которые мне ни о чем не говорили, и слушая его, я все отчетливей понимала, что выбора мне не оставили. Совсем. Манипулятор чертов!

— Тогда я не могу им не позволить — пожал плечами Дэн. — Прости. Это их выбор.

— Отец. — сделала я последнюю попытку. — Наймите профессионалов. Рейнджеров. Хороший, крепкий отряд, вроде команды Рейди… ты их знаешь? Замечательно. Пусть они вычистят комплекс от мутантов и организуют охрану.

— У нас нет столько крышек.

— У меня есть.

— Дочь, прости, это бессмысленный спор. Мы не будем терять время, ожидая, не найдется ли команда наемников.

— Вы потеряли двадцать лет!

— Именно поэтому. — Кивнул отец. — Нужно работать. Если в комплексе, как ты говоришь, полно мутантов, попробуем пробраться канализацией и забаррикадироваться в лаборатории. Закончим работу, если все получится, Братство Стали даст нам людей.

Я покачала головой:

— Сам в это веришь?

— У меня нет выбора.

Я невесело усмехнулась.

— Ладно. Не хочешь ждать, пока я найду наемников, подожди меня. Должен же хоть один человек в вашей компании знать, с какого конца берутся за ружье.

— Правда? — просиял он. — Так ты с нами?

Я кивнула.

— Тогда встретимся в полдень на трапе и — вперед. — Он шагнул, порывисто обнял. — Я так рад, что ты наконец образумилась, дочка.

Я промычала в ответ что-то невнятное. Дождалась, пока отец уберется, медленно опустилась на палубу. Выругалась.

Дэн присел рядом, обнял. Я ткнулась лбом в его плечо:

— Не хочу. Черт, как же меня это все достало!

— Не ходи. Прости, но у меня в самом деле нет людей.

— Знаю.

— Не ходи, — повторил он. — Если там в самом деле гнездо мутантов — это самоубийство.

— Я была там. И ушла живой. — я высвободилась из его объятий, встала. — Каков бы он ни был — это мой отец.

Дэн усмехнулся. Поднялся следом.

— Проводить?

— Нет, мне нужно еще собраться. Спасибо.

— Возвращайся.

Я кивнула, пошла прочь. В спину донеслось:

— Я буду ждать.

Миг пятый: Место подвигу

Болели запястья. Это было первым, что пробилось сквозь вязкий кисель, плещущийся внутри черепа. Следующим пришло ощущение холода. Третьим был страх — и именно он удержал от стона и попытки открыть глаза. Замереть. Прислушаться. Стандартная реакция напуганного животного. Последнее, что я помнила — тошноту, расплывающиеся в глазах силуэты в силовой броне и звук выстрела. А, нет, еще "эту убрать, она не нужна, а эту — с нами".

Влипла. Определенно. Впрочем, для того, чтобы это понять, семи пядей во лбу не нужно. Так, значит, я вишу… висю — черт, нашла время для филологических изысканий — подвешена за руки и полностью раздета. Логично, простой и эффективный способ давления — у тебя ничего нет, ты гол и беззащитен… можно еще изнасиловать, наглядно и однозначно продемонстрировав, что и тело твое тебе больше не принадлежит. Это, похоже, еще впереди.

Ничего не скажешь, веселая тема для размышлений. Об этом потом. И о том, как меня угораздило, тоже думать не время. Надо думать о том, как выбираться. Но мозг упорно отказывался соображать, внутри черепушки словно поселился кто-то истошно визжавший уже обделавшись от страха, и совершенно не давал соображать. Кажется, я никогда так не боялась… даже когда была уверена, что меня убивают. Может быть потому, что тогда я могла сделать хоть что-то… например, прихватить тех ребят с собой на тот свет. А сейчас от меня не зависело ровным счетом ничего… Черт, да от меня перестало что-то зависеть еще когда папаша потащился в эту лабораторию, будь она неладна. Завершать дело всей жизни. Тогда и начался это затянувшийся кошмар.

Отец сотоварищи очень удивились, обнаружив, что здание, где они когда-то создали лабораторию, кишит мутантами. Разумеется, спасители мира не сильно-то обращают внимания на доводы разума. То, о чем я твердила всю дорогу, папочка благополучно пропустил мимо ушей, а остальные в рот ему заглядывали. Я была для них в лучшем случае девка с пушкой, чья святая обязанность охранять их гениальные мозги от жестокого внешнего мира. А кое для кого и вовсе обстоятельством, вынудившим шефа послать к чертям собачьим многолетнюю работу. Ну да, виданное ли дело, отложить спасение мира ради того, чтобы вырастить ребенка? Чистая вода нужна всем, а вот еще один спиногрыз… Поэтому нечего слушать то, что этот выросший спиногрыз несет, ибо несет он заведомую чушь. И я испытала море злорадного удовольствия, увидев, как вытянулись их лица. Впрочем, радоваться мне довелось недолго: доченька, у тебя единственной из нас есть боевой опыт, сделай что-нибудь. Ага, соверши чудо, лучше всего вчера. Пап, ты понимаешь, что для любого нормального человека твоя просьба — верная смерть? Нет? Почему-то меня это не удивляет. Я преувеличиваю? Хотелось бы самой в это верить.

По-хорошему, надо было послать его к черту еще тогда. Нет, совсем по-хорошему, надо было не ввязываться в эту авантюру изначально. Но с другой стороны, зная, чем оно в конце концов обернулось… наверное, я сделала то, что должна. Впрочем, от этого не легче.

Как вычистить здание, полное тварей, способных выдержать прямой выстрел в голову? Вспомнить, что стрелять можно научить и обезьяну, а у меня кроме винтовки есть еще и мозги… в чем я иногда сомневаюсь. Самым трудным оказалось добраться до компьютера, управляющей системами защиты здания. А взламывать их я за последнее время научилась виртуозно, сказывалось образование убежища… больше ни к чему оно и не годилось, по правде говоря. Потом пройтись по этажам, добивая раненых и методично собирая с тел все мало-мальски ценное, не обращая внимания на презрительные взгляды яйцеголовых. Да, я профессиональный охотник за головами и мародер. Но ведь именно потому я вам и нужна. Ах да, оказывается, я еще нужна для "подай-принеси". Зеленомордые изрядно порезвились среди приборов, их нужно было чинить, а тут под рукой неквалифицированная рабочая сила. "Солнышко — убила бы за то "солнышко" — но у тебя и вправду нет специальных знаний". И снова никто не захотел ничего слышать. Ни то, что я куда эффективней в роли телохранителя, нежели чернорабочего, и забивать гвозди прикладом винтовки по меньшей мере не совсем рационально, хоть и эффективно, кто же спорит. Ни то, что после отстрела супермутантов пустошь, да и само здание, не стали более безопасными. У яйцеголовых была Цель — и снисходить до всего остального ни так и не научились.

Черт, я многое могу понять. Что река, очищенная от радиации — великое благо. Что когда увлечен чем-то важным, можно наплевать на второстепенные вещи. Я не могу понять одного — почему в разряд "второстепенных" попадает то, от чего напрямую зависит твоя безопасность, а, значит, и возможность достичь той самой великой цели. Наверное, не надо было сдаваться, и объяснять, объяснять… но я устала твердить об очевидном, точно попугай, и, махнув на все рукой, согласилась стать девочкой на побегушках. И именно поэтому, когда появился Анклав, ничем не смогла помочь. Трудно быть эффективным защитником, одновременно ковыряясь в канализационном фильтре, даром что оружие и вещмешок с кучей всего нужного всегда с собой. Я увидела вертолеты, услышала голоса из рупоров, орущие, мол, никому не с места, и со всех ног припустила туда, где оставался отец… поздно. Когда я добралась до установки, рядом с отцом стояло с полдюжины солдат в силовой броне, а пластиковый купол, окружающий собственно установку и людей рядом, был закрыт. В углу коридора жались остальные ученые. Судя по всему, солдаты Анклава прошли через другой вход, и сюда пока не добрались. Но это дело времени. Анклав славился методами скорее эффективными, нежели гуманными, и оказаться в сфере их интересов — хуже и придумать нельзя.

Я не слышала, о чем они говорили — слова пролетали мимо сознания, занятого одним: что делать? Я не супергерой, способный прорваться через шесть вооруженных с головы до ног солдат, отбить у них заложника и вытащить его живым… желательно, уцелев самой. Обязательно уцелев самой, потому что кроме меня защитить эту кучку деток-переростков, не знающих ничего кроме своей науки, некому. По крайней мере, пока они не доберутся обратно в Ривет-Сити.

Я слишком долго думала. Застыв в дверном проеме, точно статуя — еще одна непростительная ошибка, но, черт, там был мой отец, и хотя порой я готова была придушить его собственными руками… Повезло — солдаты меня не увидели. Не повезло — меня увидел отец. С полмига мы смотрели друг другу в глаза, а потом он сказал что-то офицеру, и повернул какой-то рычаг. И через бесконечное мгновение медленно-медленно опустился на пол под аккомпанемент истошно взвывшего счетчика Гейгера.

Потом я никак не могла вспомнить следующие несколько минут, кажется, я взвыла не хуже счетчика и рванулась спасать, а сзади в меня вцепились несколько рук. Откуда-то доносились крики, кто-то призывал кого-то не дать кому-то уйти… Я пришла в себя уже в подвале комплекса, куда, похоже, меня приволокли яйцеголовые через какие-то хитрые ходы. Помню, что орала что-то невразумительное и грозилась перестрелять всех нахрен, потому что мне надо обратно, а доктор Ли, единственная женщина среди ученых, держала у меня перед лицом счетчик Гейгера с цифрами, которые никак не укладывались в голове и тихо, повторяя точно ребенку, объясняла, что спасать там некого, под излучением такой интенсивности не выживут даже вирусы, белок денатурируется за несколько секунд. Но мне было плевать и на счетчик, и на нее. Не знаю, сколько это продолжалось, пока до сознания не дошло, что действительно — все. Некуда бежать, да и незачем. Осталось только выбраться отсюда самой и вытащить остальных, чтобы отец хотя бы погиб — не укладывалось в голове это, никак не укладывалось — не напрасно.

Я обвела взглядом притихших ученых:

— Отсюда есть другой выход?

— Да. — Совершенно бесстрастный голос, словно на светском приеме. Интересно, эта дамочка просто хорошо владеет собой или ей и вправду все равно?

— Там дальше сеть тоннелей, еще довоенная. Выходит на поверхность около штаб-квартиры Братства Стали. Я объясню, куда идти.

— Хорошо. — Я раскрыла мешок. — Кто-то из вас умеет обращаться с оружием?

Они переглянулись. Я остолбенела. Черт, да откуда же они свалились на мою голову? Здесь дети учатся работать ножом раньше, чем начинают чисто говорить, а подростки не расстаются с пистолетом. Кем же надо быть, чтобы…

— Мне несколько раз доводилось стрелять из пистолета. — Сказал, наконец один из них.

Я молча вытащила из мешка револьвер, проверила, полностью ли заряжен, протянула ученому. Может, и будет толк.

Как выяснилось, толку не было. Несколько миль под землей, несколько одичавших гулей, после первой встречи с которыми кто-то схватился за сердце и пришлось останавливаться и приводить страдальца в чувство. Несколько солдат Анклава, явно посланных за нашими головами, после встречи с которыми пришлось приводить в чувство меня, ведь солдаты ходили парами, а я не герой старого вестерна, способный навскидку подстрелить десяток при том, что пуль в револьвере восемь. Дырка в плече, еще одна — в боку, стимпаки затягивают подобные вещи на раз, так что можно сказать, что легко отделалась. Тем не менее когда мы, наконец, добрались до штаб-квартиры братства стали, мне уже не хотелось ничего — только упасть и сдохнуть. Сдохнуть не дали. Они даже милостиво разрешили отоспаться, прежде, чем взяться за меня по-настоящему. Потому что Дело Отца (они произносили это именно так, до тошноты пафосно) нужно было Продолжить. Ну да, именно мне, какой еще дурак согласится стать козлом отпущения? Да-да, я помню, что никто из яйцеголовых не знает, с какой стороны берутся за винтовку. Но ребята, вас тут полное здание вояк с крутыми пушками и еще более крутой броней. Ах, вы заняты… чем же это, позвольте спросить? Поддержанием порядка на пустоши? Тут меня прорвало, и я гоготала что твоя лошадь добрые четверть часа. "Порядка", придумают тоже.

Тем не менее, я согласилась. Просто потому, что устала от них отбиваться. И вместо того, чтобы, выйдя за ворота, отправиться домой, я — вот дура набитая! — потащилась таки "продолжать дело отца". Искать какую-то хренотень, которую потом подключат к установке, и та сможет очищать от радиоактивных примесей тонны воды за считанные минуты. Я не могу это объяснить ничем, кроме временного помрачения рассудка.

Как ни странно, среди людей Братства нашлась одна с остатками совести, решившая, что помощь мне не помешает. Точнее, две, но дочку их командир не отпустил, а позволил идти со мной одному из своих лейтенантов, женщине вдвое старше меня. Что ж, ни одно доброе дело не остается безнаказанным — ее-то и пристрелили, потому что "не нужна".

— Заканчивай притворяться! — пощечина оказалась звонкой и хлесткой, так что пришлось волей-неволей открыть глаза. Так и есть: здоровенный мужик в форме Анклава. То ли выследили, то ли ждали… кто сейчас разберет.

— Говорить будем? — поинтересовался он.

— Смотря о чем. — Черт, что же я делаю, нельзя его злить, и строить из себя супермена тоже незачем.

— Мне нужен код доступа к установке.

— Я не знаю его.

— Врешь! — еще одна пощечина.

— Я действительно его не знаю. — Самое обидное, что это правда. Но ведь не поверит, сволочь этакая.

— Подумай хорошенько, детка.

Черт, ну что за манера хватать незнакомых людей за подбородок? Убери лапы, урод!

— Потому что мне придется использовать методы, которые тебе не понравятся. А если заговоришь по-хорошему, я тебя отпущу, как только удостоверюсь в том, что не врешь.

— Ты что, совсем за дуру меня держишь? — я так возмутилась, что снова забыла о том, что не надо его злить. — Как только я выложу то, что вас интересует, я — труп. Ну, может быть, подождете, пока не "удостоверитесь".

И как только они поймут, что кода я не знаю, я — труп. А они поймут, особенно если возьмутся за дело всерьез. Короче, я труп при любом раскладе, причем умирать будет… неприятно. Плохо. Очень плохо. Тот, внутри черепушки, снова завыл, и, признаться, я едва не начала ему вторить. Внутри медленно свернулся ледяной узел, и перестало хватать воздуха. Как же здесь холодно…

— Для начала я отдам тебя своим людям. Здесь, знаешь ли, нет женщин. — Его рука переместилась вниз живота и я едва удержалась от того, чтобы заехать коленом, благо ноги не привязаны. — Или сперва попробовать самому?

— Не надо! — я все-таки завыла.

— Здесь я решаю, что надо, а что нет. И прекрати скулить.

Я честно попробовала. Не получилось.

— Боишься, сучка? — почти ласково протянул он. — Ну так говори!

— Не знаю… — простонала я. Нет, в самом деле, скажи мне папочка код доступа, я бы выложила его им, не секунды не колеблясь. Лучше сдохнуть быстро, чем… Но ведь не поверит, хоть соловьем заливайся, не поверит. Придумать цифры? Это даст отсрочку, а что будет, когда они убедятся, что я вру? Поживем-увидим?

— Ну как хочешь, сама напросилась. — Он взялся за штаны.

— Нет!

— Прекратите! — громкоговоритель рявкнул так, что я подскочила. — Немедленно ко мне!

Бесшумно закрылась дверь. Почти одновременно разомкнулись наручники — или что там держало — и я сползла по стене, не переставая всхлипывать.

— Прошу прощения, леди. — Голос из динамика был мягче новой фланели. Где же я его слышала? — Мои подчиненные иногда перегибают палку.

Да уж. Я хихикнула, отнюдь не оттого, что было весело, тут же икнула, и съежилась на полу. Они тут тотально энергию экономят, что ли — устроить такой морозильник.

— Разрешите представиться, леди. Я президент Соединенных Штатов Америки.

— Ээээ… — Так вот откуда я знаю этот голос! От роботов, заполонивших пустошь. Бравурные марши вперемешку с напыщенными фразами о великом будущем Америки, к которому мы непременно придем под управлением твердой руки Анклава и главы его, президента соединенных штатов. Помнится, когда я впервые его услышала, на ум пришло когда-то прочитанное "ну и хрень же несет, поносник" — и более точного определения я тогда подобрать не смогла.

— Очень приятно. — Выдавила я наконец. Врать, может быть, и нехорошо, но сказать правду, мол, как же вы меня достали — пожалуй, чревато, а я еще не дошла до стадии "нечего терять, так что расслабься и получай удовольствие".

— Взаимно, леди. Для меня большая честь знакомство с вами.

Приехали. Никогда не доводилось вести светские беседы в абсолютно голом виде. Впечатления, надо сказать, непередаваемые. Но что ему нужно? Или они просто разыгрывают старую как мир пьесу про доброго и злого полицейского?

— Леди, ваша одежда в шкафу у стены. Я был бы очень рад, если бы вы проследовали в мой кабинет, где мы могли бы пообщаться без свидетелей.

Моя одежда! Я распахнула дверцы, не слишком вслушиваясь в то, что он там несет. Комбинезон, броня… оружие? Все мое оружие, включая изрядный боезапас. Этот президент что, совсем ума лишился? Оружие… я схватила винтовку, на время даже забыв о собственной наготе. Это меняет дело. Я бы сказала, очень меняет.

Но в чем подвох?

Одеваться, не выпуская из рук оружие — занятие то еще. Но расстаться с ней не было сил — и плевать, что в прошлый раз все навешенное на меня не помогло. Наконец, я все же заставила себя закинуть винтовку за спину. Достала гранату, предварительно нырнув поглубже в шкаф — уж туда-то они вряд ли засунули камеры — выдернула чеку, зажав в ладони. Добрые, старые гранаты, взрывающиеся не по таймеру. Ухмыльнулась — вот теперь все будет в порядке. Попробуют снова пустить газ или еще какой хитрый способ — получат большой бадабум. Может, и есть люди, готовые испить чашу жизни до дна, какой бы горькой она не была — но я не из того теста. Еще четверть часа назад я полагала, что главное — выжить, цена не имеет значения. Я ошибалась.

— Господин президент, полагаю, ваши люди, увидев меня при оружии и без сопровождения, могут сделать неверные выводы. Не хотелось бы, чтобы меня подстрелили по дороге в ваш кабинет.

— Действительно. Сейчас.

Вошедший солдат то ли не умел ничему удивляться, то ли был подробно проинструктирован. По крайней мере, его не возмутило ни то, что я вооружена до зубов, ни руки в карманах (ну не тащить же взведенную гранату у всех на виду?). Дурдом. Интересно, у них всегда такой бардак или только по большим праздникам?

Меня довели до одной из дверей в стене, втолкнули внутрь и оставили одну. Я огляделась. Гладкий пластик стен, никакой мебели, компьютерный терминал. Никого. Единственная дверь — та, через которую я вошла. Скорее всего, камеры в стенах, ну не настолько же они спятили, чтобы оставить меня без присмотра. Хотя… Захотелось ритмично постучать головой о стену — может, хоть так начну понимать, что, собственно, происходит? И еще никак не получалось согреться, несмотря на одежду, бронежилет и шлем.

— Раз видеть вас, леди.

Вздрогнув, я огляделась. Звук шел со стороны компьютера. Я шагнула ближе:

— Господин президент?

— Слушаю вас.

— Прошу прощения, но стоило ли вести меня сюда, если говорить мы все равно будем через компьютер?

— Вы не поняли, леди. Я и есть компьютер. Вы называете это "искусственный интеллект".

Я открыла рот. Медленно закрыла. А может быть, все куда проще: нанюхалась газку, там, когда меня отловили. Теперь вот мерещится всякое. Или…

— Это розыгрыш? Поверьте, вам незачем морочить мне голову, и без того, эээ… готова к сотрудничеству.

Правильно было бы сказать "напугана до полусмерти" и "попрощалась с остатками собственного достоинства". Как же мало мне, оказывается, надо.

— Леди, поверьте, это не розыгрыш. По слухам, вы получили хорошее образование: неужели вы не слышали о довоенных разработках в области искусственного интеллекта?

Слышала, как не слышать. Только результаты если и были, наверняка засекретили, на то они и военные разработки. Но черт, если у них получилось, не хотела бы я оказаться на месте тех компьютеров. Понять, что ты превосходишь человека в скорости и эффективности мышления и одновременно с тем — что ты всего лишь имущество человека. Я бы рехнулась. Или устроила бы человечеству какую-нибудь колоссальную пакость, по возможности — так, чтобы с гарантией угробить и себя. Потому что это — даже не рабство, это стократ хуже.

Так, похоже, я готова поверить в этот бред. С другой стороны — что я теряю, если поверю?

— Слушаю вас, господин президент. Что вам угодно?

— Сожалею, что не могу предложить вам сесть, здесь, увы, нет мебели. Впрочем, давайте к делу.

За следующую четверть часа мне пришлось выслушать столько пафосной хрени про великое будущее Америки, нет, всего человечества, что едва не стошнило. Впрочем, возможно, речь тут не при чем: я нанюхалась паралитического газа, не ела невесть сколько и никак не могла успокоиться. Немудрено, что желудок взбунтовался.

— Так что вы скажете об этом плане, леди?

— Несомненно, его тщательно обдумали. Но при чем тут я?

— О, вам уготована самая важная часть: именно вы послужите тем орудием, что очистит мир от скверны мутаций. Вы станете героиней нового человечества.

— И берет его диавол на весьма высокую гору и показывает ему все царства мира и славу их…

— Простите?

— Это я прошу прощения, задумалась. — Воистину, язык мой — враг мой, нашла время блистать эрудицией. — Что именно я должна сделать, и с какой целью?

Соглашаться. Что бы он не нес — соглашаться. Выбраться отсюда, путь даже вероятность этого близка к нулю и скорее всего меня элементарно дурят. Но каким бы мизерным не был шанс… выбраться. Там видно будет. Это "там будет видно" мне определенно не нравилось, но куда деваться?

— Возьмите. — Откуда-то из недр стены появился штатив с плотно закрытой пробиркой. — И флэшку, вот.

Интересно, что еще у него внутри. И вообще, при других обстоятельствах, я бы с удовольствием покопалась у него в программе.

— Что это?

— На флешке — запись с приказом моим людям пропустить вас к установке и позволить осуществить запуск. В пробирке — реагент, который вы добавите в воду перед началом работы.

— А конкретно?

— Это вирус, которые реструктурирует измененную мутациями ДНК. Это спасение человечества.

Очень интересно. Генная инженерия — наука точная, безумно дорогая и завязанная на технологиях. Откуда у них все это, если технологии сгорели в ядерном пекле? Ладно, черт с ним, любопытство никогда не доводило до добра. Интересней другой — как именно вирус — если допустить, что это вирус, а не какой-нибудь цианид калия — "реструктурирует ДНК". На самом деле, любой, абсолютно любой вирус этим и живет — встраивается в ДНК клетки-носителя и изменяет его под свои нужды. Проблема в том, что чаще всего после этого клетка гибнет.

Спросить, что ли? Впрочем, зачем? Если вспомнить политику Анклава в отношении не только гулей и супермутантов, но и жителей пустоши — "выродившихся дикарей", ответ ясен.

— Господин президент, но в организме любого человека — абсолютно любого, пусть даже пять поколений его предков жили в освинцованном бункере — есть мутировавшие клетки. Это азы биологии: мутация есть случайное ненаправленное скачкообразное…

— Я в курсе, спасибо. — Перебил он. — Вопрос о переходе количества в качество: В организме нормального человека мутациями поражены сотни, пусть даже тысячи клеток — ничто по сравнению со всей клеточной массой. Не говоря уж о том, что эти пораженные клетки довольно быстро ликвидируются иммунной системой. В организме мутанта изменена ДНК всех клеток. Разница очевидна, не находите?

— Но изменение цвета волос или глаз — тоже мутация, просто она не имеет значения для выживания вида, и потому нейтральна. Так не может ли быть…

— Леди. — В его голосе появились металлические нотки — не полагаете ли вы, что наши ученые менее образованы…

— Прошу прошения, господин президент — и в самом деле, нашла время вести научные дебаты. Нет, воистину многие знания — много печали. — Но я боюсь, что попробовав водички с вашим реагентом, откину копыта.

— Не волнуйтесь, мы все предусмотрели. Вы ведь родились и выросли в убежище верно?

Вырасти-то выросла, а вот родилась… впрочем, ему об том знать необязательно.

— Значит, вы самый что ни на есть человек. Будущее нашей расы. Именно вы и вам подобные, когда будет возрождена пустошь, родят детей, которые станут элитой будущего человечества. Люди с неизмененным генофондом.

Прекрасно. Вот элитным производителем меня еще не обзывали.

— Господин президент, и все равно не понимаю: почему я? Вам подчиняются сотни людей — зачем вам нужен человек со стороны?

— Все ищете подвох, леди?

— Да. — Признала я. — Четверть часа назад ваши люди были… весьма недружелюбны. Сейчас вы обещаете отпустить меня на все четыре стороны в обмен на услугу, которую может оказать любой из ваших солдат. Я была бы полной дурой, не ищи подвоха.

Мне показалось, или пауза была чуть дольше, чем обычно?

— Код знаете только вы — это раз.

Я усмехнулась:

— Господин президент…

— Не перебивайте. Два — это то, что человек с вашей репутацией и вашими качествами куда полезней в качестве союзника, нежели в виде покойника. Хотя, если мы не договоримся… вы понимаете.

— Понимаю. Предложение, от которого невозможно отказаться.

— Именно. Ну и третье. — Он снова замялся. — Мне нелегко это признавать, но в последнее время между мной и моими людьми нет понимания. Боюсь, в Анклаве зреет раскол. Мне нужен человек со стороны, не вовлеченный в наши внутренние дела. Наемник. Вы наемник, леди. Очень дорогой и с исключительно надежной репутацией. Уверяю, награда будет воистину царской.

— Хорошо. — Можно подумать, у меня есть варианты. — Как мне отчитаться?

— О, это лишнее. Как только установка заработает, и вирус распространится, я об этом узнаю, и вас найдут. Если она не заработает… я тоже об этом узнаю.

Ну хватит уже угрожать! Честное слово, я понимаю все с первого раза.

— Ясно. Еще одно: со мной был прибор…

— Г.Э.К.К.? Полагаю, его уже присоединили к установке. Все готово, осталось только включить.

Я кивнула.

— Вас проводят, леди. Минутку.

Завыла сирена. Я выругалась.

— Внимание всем! — раздалось из динамика над головой. Голос я узнала — тот самый тип, что меня допрашивал. — С прискорбием сообщаю, что наш президент сошел с ума. Я вынужден отстранить его от командования как недееспособного и принять руководство на себя. С этой минуты любой, выполнивший его приказ, подлежит наказанию. Далее…

— Господин президент, что это значит?

— Это значит мятеж.

— На территории базы находится опасный преступник…

Далее шло мое описание и приказ взять живьем — видимо, он все-таки не терял надежды вытрясти из меня этот чертов код, которого я так и не знала.

Тут же раскрылась дверь, и влетел солдат, что меня конвоировал.

— Руки!

Я медленно вытащила из кармана все еще зажатую в кулаке гранату.

— Тихо, родной. А то я уроню эту штуку и будет большой бабах. На таком расстоянии и силовая броня не поможет.

Он замер.

— Кишка тонка.

Я очень нехорошо улыбнулась.

— Мальчик, я труп при любом раскладе. Медленно зайди внутрь, закрой за собой дверь и оружие на пол.

Он повиновался.

— Теперь отойди в тот угол и начинай раздеваться.

— Чего?

— Раздевайся, говорю!

— Леди, если позволите, в одном из шкафов есть наручники.

— Благодарю вас, господин президент.

Пока солдат возился с броней, я достала две пары наручников, бросила рядом с ним, краем уха слушая болтовню президента. Если верить его словам, выходило, что последней каплей для взбунтовавшегося генерала (ничего себе, какие шишки со мной возятся — этак скоро манию величия заработаю!) стал приказ о моем освобождении. У самого генерала были несколько другие планы. Классический конфликт идеалиста и прагматика — одному нужно было возрожденное человечество без последствий мутаций, второму — контроль над установкой, подающей полностью очищенную от радионуклидов и токсических веществ воду в промышленных масштабах. При нынешних раскладах — вполне себе власть над миром. Ну а меня, как всегда, угораздило влезть не в свое дело.

Под шлемом оказался не такой уж "мальчик" — старше меня по крайней мере лет на десять. Сложив на пол броню, взялся было за форму, нерешительно взглянул на меня. Я хмыкнула, не сводя с него дуло пистолета (жутко неудобно — в одной руке пистолет, в другой — все та же взведенная граната, почему я не мутант с тремя парами рук?).

— Достаточно. Подними наручники.

Одна пара на ноги, вторую — на руки, причем все, кроме последнего кандала, солдат застегнул сам. Похоже, он вовсе не желал погибать за великое дело альянса. С другой стороны, по большому счету — а когда его жизни всерьез что-то угрожало? Силовая броня, самая мощная защита из всех, что есть в мире, мощное же оружие. Конкуренцию Анклаву могли составить только ребята из Братства Стали — но эти две группировки предпочитали соблюдать вооруженный нейтралитет. Действительно, на пустоши полно мишеней послабее, есть где развернуться.

Я заправила чеку обратно в гранату, вздохнула. Рановато, конечно, расслабляться, но рука уже начинала затекать, и неизвестно, сколько я бы еще продержала эту штуку, не уронив. Стащила с себя броню и начала влезать в силовую. Старый как мир фокус. Будем надеяться, что в таком виде в меня хотя бы не начнут стрелять, едва увидев. Смотреть на мир через светофильтры оказалось жуть как непривычно, но надо отдать должное разработчикам — обзор был отменный.

— Вы готовы, леди? Я перекрыл все двери, кроме тех, что ведут к выходу, и отключил системы защиты. Но с теми солдатами, что остались в коридорах вам придется справиться самой.

— Хорошо.

Он изобразил нечто, похожее на смех:

— С их стороны было крайне неразумно восставать против того, кто управляет всеми коммуникациями.

— Двери можно взорвать, и… прошу прощения, но, полагаю, что и вы не так уж неуязвимы.

— Знаю, леди. Но у меня останется крайнее средство — как вы говорите, "большой бабах". Ваше спокойное бесстрашие кое-чему меня научило. Впрочем, я заболтался. Поторопитесь, леди.

— Благодарю вас, господин президент. Удачи.

— Вам того же, леди.

Выбраться без единого выстрела, увы, не получилось. Но солдаты Анклава все еще пытались взять меня живьем, а меня саму, напротив, совершенно не волновало, выживет ли противник после того, как я в него попаду. Плюс несколько секунд форы, которые солдатам приходилось тратить на то, чтобы определить во мне чужака. Плюс отключенные системы защиты и перекрытые двери — иначе бы меня просто завалили пушечным мясом. Наверное, только все это вместе взятое, меня и спасло. Потому что из дверей здания я выбралась буквально на последнем стимпаке — все-таки инструкторы Анклава, натаскивающие солдат, недаром хлеб ели.

Пулеметы на вышках, окружающих штаб тоже оказались выключены, и я уже всерьез начала было надеяться уцелеть, как с неба шарахнула еще одна очередь, прошив и без того уже изрешеченную броню (впрочем, не будь ее, я не одолела бы и половины пути). Я взвыла, рванула вперед, используя моменты, пока адреналин пытался выжать из тела то, на что оно в принципе не было способно. За спиной грянул взрыв, меня швырнуло, и стало темно.

Приходить в себя всегда мерзопакостно. Но вдвойне мерзопакостно, открыв глаза, обнаружить над собой зеленую морду. Руки помимо воли дернулись за оружием.

— Не бойся. Это я. Фокс.

— Кто?

Черт, оказывается, болит голова… и тошнит. Кто он такой и почему "не бойся"? Впрочем, бояться сил уже не было. Думать тоже.

— Ну, я. Фокс.

Объяснил, называется. Вообще, большинство мутантов являло собой иллюстрацию поговорки про то, что когда есть сила, ум необязателен. Но… я таки заставила себя вспомнить. Там где я искала этот чертов Г.Э.К.К, в заброшенном убежище, которую потом кто-то превратил в лабораторию, достойную нового доктора Менгеле. Я нашла его в одной из комнат и — ну да, законченная идиотка — не смогла выстрелить в безоружного, просящего пощады. Несмотря на то, что этот безоружный при желании скрутил бы мне голову без малейшего усилия.

Его звали Фокс, он не помнил, кто он и откуда, и как долго живет здесь, боясь вылезти на поверхность. Питался он консервами, сложенными "там, где радиация" — видимо поэтому покидавшие лабораторию их оставили, а мародеры потом не тронули. Фокс казался умнее большинства мутантов — хотя бы потому, что знал про радиацию и то, что сам к ней нечувствителен, но откуда он это знал — не помнил никак. И, самое странное, он не был агрессивен — большинство зеленомордых кидаются с пушкой на любого, непохожего на них. А этот почему-то напомнил мне выброшенного на улицу ребенка, который успел усвоить, что люди бывают плохие и хорошие, но еще не выучился сперва огрызаться, а потом уж выяснять, с кем на этот раз имеет дело, и тянется к любой, даже самой мимолетной ласке. Он и умом напоминал ребенка лет пяти-семи, улыбчивого и абсолютно бесхитростного.

Мы договорились: он обыщет ту часть убежища, в которую я не могла сунуться из-за радиации, а я провожу его туда, где он сможет жить "среди людей, и чтобы нее стреляли". Думаю, в общине беглых рабов, что поселилась в мемориале Вашингтона, его бы приняли: те люди не понаслышке знали, что такое быть изгоями, и им нужна была любая лишняя пара рук. А не они, так гули из технического музея. Свою часть договора Фокс выполнил. Я свою — не успела, появился Анклав. Но здорово меня, похоже, приложило, если умудрилась забыть про этого… парня.

Я попыталась сесть — зря, перемена положения тела, похоже, окончательно вывела из равновесия и без того готовый взбунтоваться организм — меня вывернуло. Лучевая болезнь или сотрясение мозга? И сколько времени прошло со взрыва?

Я поискала взглядом свои вещи, только сейчас заметив, что брони на мне нет. Фокс снял? ладно, это потом, сейчас главное — дозиметр. Цифры показывали норму. Значит, сотрясение. Кажется, два-три стимпака у меня оставались…

Я ошиблась — стимпак был только один, и лучше стало ненамного. Ну, хоть что-то, глядишь, еще получится поспать и будет… нет, совсем хорошо не будет, к врачу придется зайти в любом случае. Будет терпимо. И если по дороге не нарвусь на очередное приключение, будь они неладны, то можно будет считать, что легко отделалась. Не к добру это, ох, не к добру. С другой стороны, а что в этом мире к добру?

Слабость осталась и по-прежнему мутило, но уже не настолько, чтобы выворачивало при малейшем повороте головы. Теперь можно и разобраться, откуда этот мутант свалился на мою голову. Именно это я у него и спросила.

— Я шел за вами. Когда появились эти люди, я испугался. И спрятался. — Потупился Фокс. — Потом пошел следом. Прятался. Дошел до забора, и не знал, что делать. Потом слышу, стрельба, крики, и как бабахнет!

— Дальше?

— Я думал, ты была внутри, когда взорвалось. Мне было очень тебя жалко — ты добрая. Думал, придется идти обратно. Решил оружие поискать. Вон, смотри, что нашел. — Он указал на здоровенный ручной пулемет. Я бы такой даже пытаться поднять не стала. — А то в меня все стреляют, как увидят. Теперь я тоже могу в ответ стрелять.

— Только попробуй. — Пробурчала я.

— Я очень-очень осторожно постреляю, хорошо?

Ну, и что прикажете с ним делать?

— Фокс, стрелять можно только в очень плохих людей.

— Тогда ты мне покажешь плохих людей, и я в них постреляю.

— Договорились. Что было дальше?

— А потом я увидел, как на земле лежит человек из этих, которые прячут лица. Решил посмотреть, какие они там, такие же как все люди, или может нет. А там оказалась ты. Снял с тебя все эти штуки, чтобы увидеть, ранена ли ты.

Да, повезло, что отделалась сотрясением. Повреди я позвоночник, после того как этот добрый самаритянин вытащил из брони могла бы и вовсе паралитиком остаться.

— Вот… У тебя кровь шла. Поставил этот укол, который делают, чтобы вылечиться. Кровь течь перестала, а ты все равно спала. Ну, я спрятался тут в овраге, и стал ждать, когда проснешься.

— Понятно. Спасибо, Фокс.

Он просиял:

— Я все сделал правильно?

— Да, ты все сделал правильно.

Я огляделась. Смеркалось. Пробираться в кромешной тьме по оврагам и буеракам — то еще приключение. Но и ночевать здесь тоже чревато. Хотя… я выругалась. В силовой броне есть инфравизоры. Нет, совсем мозги отшибло.

Я надела шлем, в очередной раз порадовавшись, что будучи в штаб-квартире Братства Стали, вытрясла из них все что смогла о том, как пользоваться силовой броней.

— Фокс, скажи, ты видишь в темноте?

— Да.

Прекрасно. Я поднялась. Слегка пошатывало, но бывало и хуже.

— Тогда пойдем. Бери свою пушку.

Я сверилась с картой и побрела по направлению к Ривет-Сити. Заберу вещи отца, заодно посмотрю, нет ли там чего-то, что могло бы указать на код. Да, президент разнес штаб-квартиру Анклава — но кто даст гарантию, что за ее пределами не осталось никого, кто знает обо мне и уверен в том, что я единственный источник кода запуска очистительной установки. Больше всего на свете мне хотелось шарахнуть по комплексу чем-нибудь вроде ядерной бомбы, чтобы уничтожить предмет спора раз и навсегда. Но бомбы у меня не было, а значит, оставалось только сдаться одной из заинтересованных сторон, помочь им завладеть установкой и умыть руки, чтобы меня, наконец, оставили в покое. Выбор был очевиден — ребята из Братства, по крайней мере не пытались меня изнасиловать.

Только бы добраться.

То ли мне в очередной раз несказанно повезло, то ли вид здоровенного мутанта со здоровенным пулеметом в компании с головы до ног обвешанного оружием солдата Анклава отпугнул всех желающих легкой добычи, но до Ривет-Сити мы добрались без единого выстрела.

По дороге я объяснила Фоксу, что пока мы идем не туда, где он сможет остаться жить, потому что мне нужен врач, а там где мутанта примут, его нет. Но после того, как меня вылечат и после еще одного дела, я обязательно отведу его туда "честно-честно". Если меня не убьют, конечно. Он сказал, что он будет меня охранять, и ни за что не допустит, чтобы меня убили. Пришлось сделать вид, что поверила.

Увидев лестницу, ведущую к трапу корабля-города, Фокс остановился.

— Я туда не пойду. Там люди, они будут стрелять. Они всегда в меня стреляют. Не знаю, за что.

"Они всегда стреляют". Меня обожгло стыдом. Правило знали все: увидишь мутанта — убей, потому что если не успеешь, мутант убьет тебя. Положение дел было столь же неизменным как восход и закат. Но сейчас, глядя на переминавшегося с ноги на ногу здоровенного мутанта, я благодарила небо за то, что шлем скрывает горящие щеки, и не знала что сказать. Люди убивают тебя за то, что ты не человек. Прекрасное объяснение.

— Эти люди не будут стрелять. Я тебе обещаю.

Я закинула винтовку на плечо. Сняла шлем — хорошо, что вовремя вспомнила — запихнула его в сумку.

— Фокс убери пулемет.

Он заворчал, но подчинился.

Я поднялась на площадку, к которой подходил трап и обнаружила, что тот убран, а на борту корабля собралась чуть ли не вся охрана в полном вооружении.

— Шериф, какого хрена?

— Ты спуталась с Анклавом?

— А? — и в самом деле, что он мог подумать? Ребята из Анклава (да и из Братства, правду сказать) со своей броней по доброй воле не расстанутся, и даже самые наглые грабители предпочтут искать добычу полегче.

— Нет, это трофей. — Зря я мотнула головой, та отозвалась уже изрядно поднадоевшей тошнотой, а тело повело в сторону. Пришлось схватиться за Фокса.

— А это кто с тобой?

— Это мой телохранитель.

— А тебе нужен телохранитель? — хмыкнул шериф.

— Харкнесс, иди к черту! — Признаться, эта перебранка через полсотни метров воды начала утомлять. Ну да, все понятно, Анклав давно стал пугалом, от которого все предпочитают бежать без оглядки, плюс мутант. За спиной город, а человек с моими навыками в паре с мутантом, которого пока убьешь — вспотеешь, может наворотить такого, что мало не покажется. Никто ж не знает, что сейчас меня хватит разве что прикончить комара, у которого давние нелады со здоровьем. Но… — Кончай тянуть волынку! Ты нас пустишь, или мне идти искать место, где друзей не встречают по одежке?

— Не кипятись, сейчас. — Он что-то негромко сказал своим людям и трап медленно пополз в нашу сторону. Тем не менее оружие никто из них не опустил.

Я прошла по трапу, не выпуская локтя Фокса. Не столько ради того, чтобы остановить его, если что — поди-ка останови голыми руками существо, с бицепсом в две моих ноги — сколько потому, что перед глазами плясали мошки и неизвестно, смогу ли идти самостоятельно.

— И как долго твои люди будут держать меня под прицелом?

— Пока я не удостоверюсь, что тебе не промыли мозги.

— Ясно.

Я медленно — не ровен час кто не так поймет — сняла с плеча винтовку, протянула шерифу.

— Так тебе будет спокойнее?

Какое-то время мы мерялись взглядами. Он отвел глаза первый.

— Не надо. Я тебе верю. — Харкнесс махнул своим. — Все. По местам. У кого смена кончилась — свободен.

Солдат словно сдуло, остались лишь двое, постоянно дежурящих у трапа.

— Спасибо. — Я вернула оружие за спину. — Ходит слух, что у тебя есть ключи от всех помещений Ривет-Сити. Мне нужен ключ от комнаты отца.

— Попроси у него самого.

— Не могу, он мертв.

— Прости.

Я кивнула.

— Я принесу ключ. Где тебя искать?

— Сейчас я к Вере, оставлю там Фокса, потом к врачу.

— Что случилось?

Я пожала плечами:

— То же, что и всегда. Стреляли. — Тронула за плечо Фокса: — Пойдем.

— Обиделась?

— Дэн, — вздохнула я. — В данный момент я не способна не только обижаться, но и вообще испытывать хоть какие-то эмоции. — Единственное, что я сейчас могу — это добраться сперва до врача, а потом до постели. Обижаться, или что там еще буду, когда стану вменяема. Извини.

Не знаю, понял он или решил обидеться в ответ, но продолжать разговор шериф не стал. Мы пошли по коридорам.

— Надо же, ты оказалась права. Они не стреляли.

Я вымученно улыбнулась.

— Ну вот видишь. Все будет хорошо.

Еще бы самой в это поверить.

Вера, хозяйка гостиницы, при виде Фокса вытаращила глаза, но промолчала. Видимо, рассудив, что раз шериф пропустил это чудо в город, значит опасаться нечего. А вот ее племянник молчать не стал:

— Ой, а ты что, настоящий мутант?

— Не знаю.

— Настоящий — я прислонилась к дверному косяку. — Самый что ни на есть.

— А говорят, что мутанты злые.

— Я не злой. — Обиделся Фокс.

— Правда, не злой. — Подтвердила я. — Фокс, пока ты будешь жить здесь. Я к врачу, потом по делам. И, пожалуйста, оставь оружие у себя в комнате. Здесь тебя никто не обидит.

— Точно. — Откуда-то из-за спины вынырнул шериф, оглядел уже собравшихся зевак. — Этого парня никто не обидит. Всем ясно?

Зрители тут же вспомнили о своих делах, вокруг стало пусто.

— Спасибо, шериф. — Прогудел мутант. — Я буду хорошо себя вести.

Я расплатилась с хозяйкой, в очередной раз клятвенно пообещала Фоксу, что если соберусь уходить, непременно возьму его с собой. И пошла к врачу. Рядом, словно бы невзначай снова оказался Дэн.

— Проводить?

— Да, спасибо. — Я подхватила его под локоть.

Шериф присвистнул, вгляделся в лицо:

— Похоже, все еще хуже, чем мне сперва показалось.

— Не знаю. Пока вроде иду. Если бы не Фокс — давно лежала бы.

— Даже так? — Дэн помолчал. — Я волновался.

— Заметно. — Усмехнулась я.

— Все-таки обиделась. — Вздохнул он. — Извиняться не буду: здесь живет почти две сотни человек, и я отвечаю за их безопасность.

— Дэн, жизнь слишком коротка чтобы тратить ее на обиды. Не могу сказать, что меня порадовал теплый прием, но на твоем месте я наверное, вела бы себя так же. Поэтому — проехали.

— Спасибо. — Он коснулся моей щеки. — Можно я зайду после смены?

— Не гарантирую, что буду дееспособна и адекватна. Если не пугает — заходи.

Он улыбнулся, протянул ключ:

— Не пугает.

Я кивнула и ввалилась в каюту врача. И вырубилась едва ли не сразу, как оказалась на его столе. Так что понятия не имею, сколько док со мной провозился, и чего там нашел, но счет оказался внушительным. Я расплатилась, дотащилась до отцовской комнаты, рухнула на кровать не раздеваясь и прямо так и заснула.

Сколько я проспала — тоже не имею понятия, глянуть на часы перед тем как заснуть я не удосужилась. Пробуждение было не из приятных. Все то, о чем до сих пор не было времени думать, нахлынуло разом, и я едва не завыла в голос. Слишком много для одного человека. Я думала, что давно успела привыкнуть ко всему — живя на пустоши, рано или поздно обрастаешь броней. Но… Черт, почему человек так странно устроен — начинает ценить близких, только потеряв их навсегда?

На тумбочке рядом с кроватью стояла рамка с голограммой — я и отец. День моего двенадцатилетия. Тогда отец подарил мне первую в жизни винтовку — и я радовалась, как щенок. Потом я сутками не вылезала из превращенного в тир подвала убежища, до тех пор, пока не начала выбивать сотню за десять выстрелов. С этой пневматической пукалкой я и ушла из убежища… она до сих пор хранилась дома, в Мегатонне. Рука не поднялась продать.

В дверь постучали.

— Можно?

— Заходи, Дэн. — Я вытерла лицо рукавом. Так и не завела себе носовой платок — воистину, самый необходимый предмет на пустоши.

— Дэн, у тебя есть что-нибудь выпить?

— Ты же не пьешь? — удивился он.

— Пью, как видишь.

— У меня нет, но могу сгонять в бар.

— Будь добр.

Он кивнул, задержался на миг, взяв с тумбочки голограмму.

— Уже с винтовкой. Сколько тебе тут?

— Двенадцать. — Я шмыгнула носом. — Отец подарил. На день рождения.

— Винтовку?

— Да, а что?

— Винтовку — девочке?

До чего ж ошарашенный у него вид.

— Ну да, а что.

Он вздохнул:

— Пойду за выпивкой — иначе это не переварить. Винтовку. Девочке. В двенадцать лет.

Я озадаченно смотрела ему вслед. Что дарят девочкам? Куклы? Куклы в убежище передавались по наследству, от матери к дочери и были скорее семейной реликвией, нежели игрушками — те, что сохранились за двести лет. Женщины, не разучившиеся орудовать иглой, шили дочерям куклы из ветоши. Но сделать такую для меня было некому. Кажется, совсем маленькой я хотела такую игрушку — а может, и нет. Помню только, что гонять с мальчишками "во войнушки" казалось куда интереснее, чем играть в "дочки-матери" — по крайней мере, я знала, что делать, а вот в девчачьих играх — нет. Потом я прониклась книгами и неинтересной стала уже беготня по коридорам. А чуть позже разговоры взрослых стали куда содержательней трепа со сверстниками. Идеальный способ получить девицу — синий чулок, каковой я, собственно, и являюсь.

С другой стороны, обнаружив, что в убежище оставаться небезопасно, я смогла прорваться через охрану и выбраться наружу. А потом, оказавшись на пустоши одна-одинешенька — не только выжить, но и устроиться относительно безбедно несмотря на то, что поначалу пришлось ох как туго. И это — тоже результат отцовского воспитания. Получается, он с самого начала хотел уйти и увести меня — а потом передумал, решив, что тепличный рай убежища будет для меня лучше, нежели жизнь на пустоши. Он не учел только одного — убежище было теплицей, но отнюдь не превратилось от этого в рай. Хотя может быть для него, выросшего на пустоши, абсолютная безопасность и впрямь была синонимом рая.

Вернулся Дэн, поставил на пол несколько бутылок, пристроил на тумбочке рядом с голограммой стаканы. Сам сел рядом со мной.

— Земля пухом.

Мы выпили. Закуской оказалось крабовое мясо — ну да, тут же море, их полно. Здоровых крабов с человеческий рост. А вот кротокрысы здесь почти не водятся, да и тараканы не попадались. Надо не забыть запастись едой перед уходом — обычно я скорее забуду голову, нежели упущу что-то из запасов, но сейчас я в таком состоянии, что не только голову забуду. Больше всего на свете сейчас хотелось забиться в конуру в Мегатонне, послать робота к черту, запереться изнутри и никого не видеть. Неделю. Месяц. Никогда. А вместо этого придется срочно собирать себя из разрозненного нечто и мчаться в Братство, потому что иначе найдет Анклав. И едва ли получиться просто оставить руководству Братства Стали код — который, кстати, надо еще поискать, но это не сейчас — и устраниться. Спасители мира обожают таскать каштаны из огня чужими руками, а в Братстве были свято уверены, что именно на них-то мир и держится.

— Рассказывай, если хочешь. — Сказал Дэн.

— Не хочу. Все хреново, и мне кажется, будет нечестно превращать тебя в жилетку.

— Отчего бы и нет? — он улыбнулся. — От меня не убудет, а тебе станет легче.

— Может быть. Налей еще.

Шериф кивнул, плеснул нам обоим. Снова выпили не чокаясь.

— Странно получается. — Сказал он. — С другими людьми я постоянно помню, что я — андроид, хотя они об этом не знают, а рядом с тобой чувствую себя человеком несмотря на то, что ты как раз знаешь правду. А сегодня я увидел как ты общаешься с этим мутантом, вспомнил телохранителя — гуля и понял. Ты обращаешься с нами, как с людьми.

— А как иначе? — опешила я.

— Как с мутантом, гулем и андроидом. Ты не делишь мир на людей и выродков.

— Еще как делю. — Хмыкнула я. — Только по другим критериям. Вот, смотритель убежища, откуда я смылась, например, выродок, хотя генетически самый что ни на есть человек.

— А что, в убежище принято учить детей обращаться с оружием?

— Нет. Это была наша тайна. Наверное, смотритель знал — ну, и охрана, кто там камеры контролирует. Остальные — нет.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. — Дэн плеснул еще. — Смотри: тут детей начинают учить лет с пяти… точнее, они начинают учиться сами с того времени, как додумываются смастерить рогатку. Этого хватает, чтобы подбить радтаракана, например. Потом, когда они становятся постарше — лет в семь-восемь — дают пневматику. Тоже не бог весть что, но уже можно взять кротокрыса, а это хорошая добыча. Лет в десять дарят мелкашку — а дальше уже все будет зависеть от него самого, какое оружие добудет, то и его. Но это мальчики. Девочек, в принципе, тоже учат обращаться с оружием — просто так, всякое в жизни бывает, но чаще всего их никто не выпустит на пустошь, где можно погибнуть в момент. Женщин мало, и если они будут гибнут на пустоши, кому рожать детей?

— Постой, а Рейди? Команда рейнджеров, слышал? А глава регуляторов, как ее там… А твои люди?

— Они бесплодны. Ни одна из них в этом не признается, но… не буду говорить про Рейди и регуляторов, но все женщины среди моих людей — те, кого выгнали мужья после того, как за два года они не смогли зачать ребенка. По обычаям они имели на это право… ты не знала?

— Нет. — Это требовало того, чтобы выпить еще, что я и сделала.

— Ну и что им оставалось? Муж выгнал, содержать некому, только и остается, что взять оружие и идти на пустошь. Большинство погибает. Эти выжили.

— А рейдеры?

— А рейдерам плевать на завтрашний день. К тому же рабыни рожают исправно. Но среди тех, кто живет "как все" расклад именно таков: дарить девочке оружие — нонсенс. Бессмысленное расточительство. Она все равно выйдет замуж, едва начнутся менструации, и будет рожать, пока сможет.

— Или пока не умрет родами.

— Или пока не убьют вместе с поселением. Специально не будут — женщин мало — но пуля особо не разбирает, кто под нее подвернется.

Да, женщин мало. Добрая треть рожениц не переживает первых родов, об этом даже я наслышана. И стимпаки тут не помогут, а квалифицированный врач есть далеко не везде, да и стоит дорого. Как-то под руку мне попалась книжка, автор которой пытался сконструировать общество, обычаи которого сложились при раскладе "одна женщина на десяток мужчин". С его точки зрения выходило, что при таком раскладе "выбирает дама". Сдается мне, тот автор слишком хорошо думал о человечестве. От того, что вещь редка и драгоценна, больше прав у нее не станет. До тех пор, пока не возьмет в руки оружие и не начнет жить так, как считает нужным. Но беременная или кормящая — не самый хороший воитель.

— Мда, этот мир воистину прекрасен.

— Другого-то нет.

— И то правда. За это надо выпить.

— Твое здоровье.

— Спасибо. При такой жизни оно мне понадобится. Я вдруг вспомнила, что именно это, слово в слово сказал недавно отец и поспешно уткнулась лицом в колени, подтянув их к груди. Дэн понял, подвинулся ближе.

— Все так плохо?

— Все еще хуже. — Всхлипнула я. Поспешно вытерла слезы.

— Слушай, не строй из себя девку с лужеными яйцами. Плачь, пока можешь. Я видел людей, которые уже не могли… это страшно. И не хотел бы увидеть в таком состоянии тебя. Что случилось?

Я снова уткнулась носом в колени и начал рассказывать.

Хорошо что он не стал даже пытаться обнять или еще как-то прикоснуться. Не знаю почему, но принятые среди людей способы утешения на мне работают совершенно в обратную сторону — истерика превращается в неконтролируемую а когда ее удается, наконец обуздать — с гораздо большим трудом, нежели в одиночестве — приходит стыд, потому что рыдать при людях — неприлично. Наверное, Дэн понял — впрочем, трудно не понять, когда человек съеживается в комок и отползает в угол кровати, не поднимая глаз? Рассказывать вообще было тяжело — странно, я никогда не жаловалась на активный словарный запас, а тут вдруг отчаянно не хватало слов — но и остановиться не получалось, потому что не рассказать было еще труднее.

Он молча слушал, изредка вкладывая мне в руку стакан, который я выпивала одним махом, не чувствуя вкуса. В обычном состоянии я сейчас была бы пьяна едва ли не в стельку — да, наверное, так и было, не зря же шумело в голове, но сейчас я почти не чувствовала хмеля, только тело стало легким и как будто ненужным, а память осталась. И я говорила и говорила медленно и натужно подбирая слова, хотя давно пора бы было остановиться — что тут рассказывать, и без того все понятно.

Слова закончились вместе со слезами, и еще какое-то время мы сидели молча. Потом я почувствовала в ладони очередной стакан, замахнула, закашлялась.

— Кажется, хватит. Прости, мне следовало бы быть более сдержанной.

Он усмехнулся:

— Я не знаю людей, способных быть "более сдержанными" при подобном раскладе. Особенно с учетом того, что создал этот расклад родной отец.

— Он хотел как лучше.

— Наверное. Помнишь, на что годны благие намерения? И, боюсь, в его представления о благе не твои, ни даже его собственные интересы не входили.

— Не надо так.

— Ну да, о мертвых либо хорошо, либо ничего. — Дэн помолчал. — Все-таки я скажу, и ты будешь в своем праве, послав куда подальше… Если превратить собственного ребенка в орудие для достижения какой-то там великой цели называется родительской любовью, то я рад, что не знал ее.

Я не ответила. Совсем недавно я полагала так же. Сейчас же казалось, что я променяла бы все на свете хотя бы за ту видимость любви, что у меня была.

— Знаешь, что самое мерзкое? Что я плачу не о нем… точнее, не только о нем, но и о том, что отец был единственным человеком, который меня любил.

— Не единственным.

Я подняла голову, встретилась с ним взглядом.

— Дэн, прости… я не знаю, что на это ответить.

— Тшш… — он коснулся пальцем моих губ. — Не говори ничего. Я слишком много выпил и сболтнул лишнее.

Он отвернулся, чтобы снова налить нам обоим.

— Отец Клиффорд говорит — продолжил шериф как ни в чем не бывало. — Что наша скорбь по умершим на самом деле лишь сожаление о самих себе — как мы теперь будем обходиться без тех, кто ушел. И если бы мы были совершенно лишены эгоизма, то радовались бы о них, потому что скорби этого мира ушедших уже не касаются.

Я рассмеялась, получилось не очень:

— Боюсь, радоваться я сейчас не способна.

— Ну да. Ты ведь не воплощение святости.

— Упаси Господи.

— Я тоже так думаю. — Шериф поднялся. — Ложись-ка ты спать. Пить, пожалуй, хватит, а утро и вправду мудренее вечера. Завтра будет чуть легче.

— Дэн…

Он развернулся, вопросительно глядя на меня.

— Останься. — Я смущенно улыбнулась. — Толку с меня сейчас немного, это верно, но… Побудь со мной. Пожалуйста.

Остаться наедине с собой казалось невыносимым. Да, я привыкла справляться сама, но сейчас почему-то не получалось. Совсем.

Дэн кивнул, молча сел рядом. Я взобралась к нему на колени, уткнувшись носом куда-то между шеей и плечом. И так и заснула.

Проснувшись посреди ночи я обнаружила, что лежу уж без одежды, под одеялом, а Харкнесс сидит за столом, опустив голову на скрещенные руки.

— Дэн. — Тихонько окликнула я.

Он вскинулся, резко развернулся. Расслабился:

— Прости. Не сообразил спросонья.

— Дэн, в этой кровати хватит места двоим.

Он улыбнулся краешком губ:

— У меня нет меча, чтобы положить его между… Или за него сойдет винтовка?

— Рыцари без страха и упрека меня пугают.

Он снова улыбнулся, присел на край кровати, коснулся кончиками пальцев щеки:

— Хорошей девочке нравятся плохие мальчики?

Я прижалась щекой к его ладони.

— Я не хорошая девочка. И мне нравишься ты.

"Нравишься" — наверное, не совсем то слово. Но я не умею любить, да и то, что писали в старых книгах о любви — все эти замирающие сердца и тающие лона — тут не подходило никак. А впрочем, какая, к черту, разница, как это называется? Он хотел что-то сказать, я накрыла его губы пальцами. Прошептала:

— Если лягут двое — тепло им, а одному как согреться? Дэн, сейчас я в своем уме и твердой памяти. И уже не настолько пьяна, чтобы не понимать, что делаю.

И плевать мне, как это называется.

Как я и предполагала, с Братством стали все оказалось очень сложно. Начиная с того, как провести на территорию цитадели мутанта — Фокс категорически отказался оставаться один в Ривет-сити. И я едва язык не отболтала, сперва уговаривая охрану хотя бы спросить у старших по званию, можно ли нам войти (относительно меня сомнений не было, а вот Фокс…), потом, по цепочке добираясь до самого главы ордена, каждый раз повторяя одно и то же. Ненавижу чинуш едва ли не до скрежета зубовного — любая мелкая сошка, не имеющая права даже чихнуть без вышестоящего разрешения, требует, чтобы ей непременно объяснили суть дела, и без того, чтобы не объяснить, выше не пробраться. И от того, что чинуша носит силовую броню и искренне считает себя офицером, ничего не меняется.

Потом пришлось очень долго объяснять, каким образом этот чертов Г.Э.К.К., из-за которого было столько шума, оказался у Анклава. Разумеется, мне не поверили. Я бы сама не поверила, начни кто нести про президента-компьютер и совершенно безумную гонку по коридорам штаб-квартиры. Детектор лжи и предоставленная пробирка с вирусом их убедили — пробирку я кстати, больше не видела. Впрочем, едва ли кто-то из ученых братства решится пустить ее в ход — в конце концов все они родились и выросли на пустоши, так что мутантом — пусть и без фенотипических проявлений — мог оказаться любой из них. Надеяться на то, что в людях возобладает здравый смысл — заведомо дохлый номер. Страх за свою шкуру куда более эффективный регулятор.

Код доступа у меня никто не спросил. Почему-то эти ребята решили, что я почту за честь присоединиться к ним в последней битве с Анклавом. Именно так они называли предстоящий штурм комплекса "Чистота", и меня в очередной раз чуть не стошнило от передозировки пафоса. И мое предложение назвать последовательность цифр и отправиться восвояси, а там пусть делают что хотят, понимания не встретило. Отпускать меня никто не собирался, и робкая надежда на то, что здравый смысл возобладает, скончалась в жутких муках. При всем при том они начали носиться со мной словно с писаной торбой, обращаясь то ли как с почетным трофеем, то ли как с боевым знаменем. Ну как же, дочь великого ученого и герой пустоши в одном флаконе. И подобное обращение осточертело настолько, что сигнал к началу штурма я восприняла едва ли не с радостью.

Никогда в жизни мне не приходилось участвовать в организованных сражениях. Опыт оказался любопытным, но, пожалуй, повторять это дело я бы не стала. Очевидный плюс в том, что лично тебя никто убить не стремится — враги стреляют в любую фигуру в чужой форме. Так что главное — не отсвечивать и не мешать стать героями тем, кто к этому стремится. Не отсвечивать, когда за тобой хвостом ходит почти трехметровый мутант — задачка, конечно, нелегкая. Но решаемая, если постараться — а старалась я изо всех сил. Так что когда я добралась, наконец, до установки, все было уже кончено. И трупов врагов в тот день по реке проплыло предостаточно, на всю оставшуюся жизнь насмотрелась.

Потом я узнала, что в этом бою погиб глава Братства, решивший тряхнуть стариной и пойти в битву в первых рядах. А тогда я даже не успела удивиться заплаканным глазам его дочери — та ухватила меня за руку и потащила к установке.

— Надо запустить эту штуку.

Счетчик Гейгера предупреждающе затрещал. и я остановилась:

— Погоди. Тут нужен робот.

— Некогда! — отмахнулась она.

— Действительно, некогда. — раздался из динамика голос доктора Ли. — Девочки, кому-то из вас нужно запустить установку.

Она пустилась в объяснения, из которых я уяснила только одно — поняв что проигрывают, ученые Анклава что-то нахимичили с управлением… и если установку не запустить, все взлетит к чертовой матери.

— Ясно. Тогда ищите, кто сейчас главный, и объявляйте эвакуацию.

— Я объявила эвакуацию — сказала Лайонс, новый руководитель Братства. — Но дело нужно закончить.

— Нужно запустить установку. — повторила Ли

— Ну так иди и запускай сама, сука яйцеголовая! Я за вас дохнуть не собираюсь!

— Я была о тебе лучшего мнения. — В голосе девчонки принявшей командование прозвучало презрение.

— Рву на себе волосы и рыдаю от стыда. — Я развернулась к двери. — Хочешь взлететь вместе с этой штукой — валяй, твоя жизнь. А у меня есть к кому возвращаться.

Уйти не получилось — девушка вцепилась в мою руку, а сдвинуть с места человека в силовой броне — задача непосильная.

— Скажи мне код, сама сделаю. — Процедила она.

Я уставилась на нее во все глаза — черт, эта девчонка и впрямь готова была сдохнуть ради того, чтобы очистить реку. Точнее, ради блага человечества — как она его понимала.

Код доступа я нашла, разбирая вещи отца. Точнее, поняла, каким он может быть. Когда в одном из ящиков нашла рамку с цитатой из писания, висевшую еще в нашей комнате в Убежище. Откровение, глава двадцать один, стих шестой… отец много раз говорил что это была любимая фраза матери. Не знаю, правда ли это. Мама умерла, когда рожала меня.

— Фиг тебе. — Ухмыльнулась я. — Помогать совершить самоубийство я не нанималась.

— Тогда взлетим вместе.

Я покачала головой

— Фокс…

— Я сделаю! — обрадовался тот.

Вообще-то, я собиралась приказать "Фокс, убей ее". Не потому, что сама бы не смогла из каких-то там моральных соображений. Просто выстрелить из винтовки, в стоящего в полуметре от тебя человека технически невозможно. А совесть… я похоронила ее тогда в Тенпенни-Тауэр.

— Я сделаю! — повторил Фокс. — На меня радиация не действует, поэтому скажи, какие кнопки нажать.

— Два-один-шесть.

И будем надеяться, что я не ошиблась.

Нервное, надрывное гудение механизм а сменилось равномерным гулом. Мутант выбрался из-за прозрачного купола.

— Я все сделал правильно!

— Да. Молодец, ты все сделал правильно. — Я криво ухмыльнулась "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой"

Девчонка, наконец отпустила мою руку.

— От лица Братства благодарю за сотрудничество — презрение из ее голоса никуда не делось. Ну и черт с ней. — Можешь идти.

— Благодарность моя не знает границ. — Я отвесила шутовской поклон. — Заодно приношу искренние извинения за то, что не позволила доблестно откинуть копыта и этим прославиться в веках.

— Думаешь, я такая же трусиха как ты?

— Думаю, что у тебя — пока — есть качество, непростительное для человека, желающего вести паству к великой цели. Неумение бестрепетно приказать другому пожертвовать жизнью. Возьми пару уроков у доктора Ли. Пригодится.

— Пошла ты…

— С удовольствием. Фокс, пойдем отсюда.

— Не попадайся мне на пустоши. — Донеслось в спину.

Я оглянулась:

— До встречи, мисс Лайонс.

Миг последний: Эпилог

Дэн сел рядом, негромко скрипнула кожа сиденья.

— Авантюра. Сущая авантюра. Ума не приложу, как я умудрился на это согласиться.

Я чмокнула его в щеку:

— С кем поведешься…

— Точно.

— Еще не поздно передумать. — Я стала серьезной.

— Размечталась. Так просто ты от меня не отделаешься.

— И не пытаюсь. Пойду еще раз гляну, все ли положили.

— Так уже пять раз проверили.

— Все равно. — Я открыла дверь. — Признаться, я тоже дергаюсь. Поэтому еще раз проверю, и тронемся.

Новехонький армейский "хаммер" сверкал под солнцем. Ну, не совсем "новехонький" — последние двести лет человечеству было не до выпуска автомобилей. Но передовые некорродирующие сплавы, суперпрочные пластик и герметичный гараж сделали свое дело — машинка выглядела как будто только сошла с конвейера.

Об этом хаммере я мечтала несколько месяцев. С тех пор, как забралась в покинутый форт, разыскивая, чем бы поживиться. Поживиться тогда не получилось — покидавшие это место солдаты, видимо, рассчитывали вернуться и запустили системы безопасности на полную катушку — так что пришлось уносить ноги, покуда цела. Но я успела увидеть, что форт совершенно не разграблен и обнаружить гараж с оставленным то ли за ненадобностью, то ли еще по каким соображениям внедорожником.

Только из-за этого автомобиля я перерыла всю библиотеку конгресса (сходила за книжками, называется — попутно собрала с поселившихся там было рейдеров столько брони и оружия, что даже Фокс не смог уволочь это за одну ходку). Руководства по эксплуатации, руководства для начинающего водителя, справочник запчастей, справочник по ремонту, даже — невесть зачем они мне сдались — правила дорожного движения. Еще несколько недель ушло на тщательное изучение всего этого и разработку плана. Рейнджеры Рейди согласились поработать за половину найденного. И там, откуда я одна едва унесла ноги, ввосьмером мы зачистили все быстро и без потерь. Импульсные мины и гранаты — страшно эффективная вещь, когда речь идет о противоборстве с электроникой.

Еще неделю мы стояли лагерем там же, в форте, пока я осваивала вождение. Полагаю, над первыми попытками ржали даже полевки — а уж ребята Рейди в комментариях не стеснялись. Но через некоторое время хаммер перестал выписывать синусоиды, и оказалось, что не так уж страшен черт, как его малюют. Разогнать машину до полной скорости я и не пыталась — всему свое время, главное — научиться уверенно чувствовать себя за рулем. Пока и пятнадцать миль в час достижение, и это намного быстрее, чем на своих двоих.

С тех пор, как нефть закончилась, все машины ездили на ядерных аккумуляторах — таких же как в плазменном оружии, а этого добра на пустоши хватало. Так что проблемы с топливом едва ли возникли бы. А хаммер, судя по тому, что про него писали — идеальная машина для мест, где дороги давно стали историей.

Это и в самом деле была авантюра — освоить машину и отправиться на поиски… нет, не приключений. Просто мне давно не давала покоя одна неувязочка этого мира — откуда в нем берутся патроны и стимпаки? Откуда появляются лекарства — ведь срок годности довоенных закончился века назад? Где-то должны были сохраниться остатки технологий, а, значит, и цивилизации. В конце концов, где-то должны быть люди, которые, выйдя из убежищ, использовали ГЭКК по назначению. Генератор эдемских кущ компактный. Нет, мне не нужны были райские сады — я просто хотела найти место, где не придется ходить в библиотеку с оружием наизготовку, не нужно будет посыпать еду дезактиватором, а воду прогонять через антирадиационный фильтр… впрочем, вода теперь была и здесь, но этого мало. Где-то должно быть место, где мы с Дэном сможем построить дом — наш дом.

Я в который раз осмотрела загруженный под завязку — оставили место только для Фокса — кузов, проверила, насколько тщательно закреплен груз. По большому счету, это было лишним — мы уже проверили все, и не один раз. Но я сказала Дэну правду — меня и впрямь потряхивало, и хотелось отсрочить неизвестность. Признаться, если бы Харкнесс вдруг сейчас уперся и сказал, что он передумал, и все отменяется, я бы даже обрадовалась на какой-то миг. Чтобы потом всю оставшуюся жизнь жалеть об упущенном.

— Я готов. — Прогудел Фокс. Он уже забрался в кузов, устроившись среди специально отложенных мягких тюков с одеждой, спальными мешками (которые мы нашли в том же форте) и тому подобным. — Скоро?

— Да. — Кивнула я. — Сейчас.

Я вернулась в кабину, запустила двигатель. Закрыла глаза, медленно выдохнула. Дэн сжал мне плечо. Я открыла глаза, улыбнулась в ответ на его улыбку.

— Все в порядке, Дэн. Поехали.

Так было, так есть и так будет, пока Человек не исчез.

Всего четыре Закона принес нам с собой Прогресс:

Пес придет на свою Блевотину, Свинья свою Лужу найдет,

И Дурак, набив себе шишку, снова об пол Лоб расшибет (пер Перевод И. Грингольца и Т. Грингольц) назад

Неважно, что говорят

Неважно, в какие игры играют

Неважно, что делают

Неважно, что они знают… назад

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянье,

Над простотой глумящуюся ложь,

ничтожество в роскошном одеянье (пер. Маршака) назад

И совершенству ложный приговор,

И девственность, поруганную грубо,

И неуместной почести позор (пер. Маршака) назад

Счастье — это неостывшее ружье

Когда держу тебя в руках

И палец лежит на курке

Я знаю, что никто не сможет сделать мне ничего плохого

Потому что счастье — это неостывшее ружье назад

"Все, что я хотел вам сказать, вы уже угадали"

"В таком случае, вы, вероятно, угадали мой ответ".

"Вы твердо стоите на своем?"

"Совершенно твердо". (перевод Д. Лившиц) назад

Не сделать ничего, что не могло бы быть сделано

Не спеть ничего, что не могло бы быть спето

Нечего сказать, но можно выучить правила игры

Все просто… назад

Оглавление

Шнейдер Наталья . Между прошлым и будущим

Реклама на сайте