«Медные колокола»

Ирина Олеговна Анненкова Медные колокола

Глава первая

«Не падай духом — ушибешься!»

Народная примета

«Чистотел собирай в полнолуние, сразу после захода солнца. Голой рукой не бери, надень рукавички из шерсти черной овцы. Железом к нему никогда не прикасайся, выкапывай медной лопаткой, а будешь его перетирать, так используй ступку каменную или бронзовую.

Сок чистотела храни в темной стеклянной или глиняной посуде.

Чистотел ядовит. Используй его осторожно, в малых дозах. Целебной силой обладают все части растения.

Чистотел — трава сильная. Будешь готовить с ним травяной сбор — клади его последним, не то он всем прочим травам в силу войти не даст.

А ещё чистотел называют царской травой, поскольку помогает он при самых черных немочах и болезнях».

— Сла-авка! На помощь! Карау-ул! Сла-а-авка-а! Ты где-е?! Помоги-и-и!

От неожиданности мои руки дрогнули, тяжеленный ухват пополз вниз и влево, утягивая за собой большой темный ржаной каравай, который я как раз вынимала из печи. Я вздернула плечи, пытаясь удержать неуклюжую рогатину.

— Ну, Славка же, помоги-и! — сдавленно провыл смутно знакомый голос. Во дворе что-то затрещало, свалилось, всполошились куры, истерично заорал всегда надменный петух, не своим голосом завопила вредная коза Манефа.

Ба-бах! Каравай покатился по некрашеным половицам, проворно убегая от вывалившегося из рук ухвата.

Я выругалась сквозь зубы, подхватила с пола своевольный кухонный инвентарь и выскочила с ним наперевес во двор.

Перед домом творилось что-то невообразимое.

Куры, энергично подбадриваемые забывшим про спесь петухом, дружно лезли под крыльцо. Сам хозяин курятника нервно топтался рядом, бил крыльями и отчаянно шипел на бестолковых птиц. Заорал он, похоже, от души, голоса на окрики не осталось.

Манефа сосредоточенно пинала рогами свалившийся с лавки ушат.

На земле перед воротами угрожающе подрагивал рогами коровий череп; его лошадиный собрат висел на своем месте, зловеще полыхал пустыми глазницами и отчаянно сквернословил. Эти два черепа заговорила и повесила по обе стороны ворот ещё покойная бабушка Полеля, и на моей памяти не бывало такого, чтобы наши сторожа-привратники покинули отведенное им место или позволили себе сказать лишнее. Ну, то есть, со своими не позволяли, с домашними…

А на воротах висело нечто неописуемое — небольшое, покрытое клоками серой шерсти и грязно-белыми торчащими во все стороны лохмотьями; при этом оно сверкало вытаращенными желтыми глазами, сипело, издавало треск и упорно лезло во двор.

Я поудобнее перехватила ухват, обреченно вздохнула и шагнула вперед. Хочешь — не хочешь, а хозяйка этого хаоса — я обычно этот постулат пытался оспорить мой петух, но так это же обычно, а не сегодня. Мне и вперед идти.

— Славка, ты бы от греха в дом спряталась, — обиженно пробубнил лежащий на земле череп, тщетно пытаясь разглядеть сидящего на воротах агрессора.

Трясущейся от страха ногой я отодвинула черепушку в сторонку и осторожно подошла поближе. Кошмар на воротах мне настойчиво кого-то напоминал.

Вдруг висящий на частоколе лошадиный череп несолидно ойкнул и замолчал, а растрепанное чудище ещё сильнее выпучило свои глазищи, судорожно оттолкнулось от тяжелой воротины и с громким треском сигануло мне на грудь.

От испуга я выронила свое грозное оружие, отшатнулась и попыталась оторвать от себя взбесившееся существо. Но оно изо всех сил вцепилось в меня острыми кривыми когтями сотней, не меньше! истошно взвыло, опять затрещало и сипло проорало:

— Славка, Славушка, это я, я, я, да помоги же мне, спаси-и-и!!!

— Ме-э-э, — торжествующе проблеяла коза, в очередной раз наподдавая рогами по многострадальному ушату.

Я замерла и уставилась на прижавшееся ко мне чудовище.

— Стёпочка, это ты? — дрожащим голосом пролепетала я. — Ты что, заговорил?!

Мой кот был от ушей до задних лап опутан какими-то грязными то ли тряпками, то ли веревками. На его обычно пушистом, а сейчас обмусоленном хвосте висела трещотка, вроде тех, что частенько делали в деревне, где прошло моё детство, мальчишки. Перемазанная шерсть торчала во все стороны неопрятными клоками. Зверек тяжело дышал, его испуганное сердечко отчаянно колотилось под моей рукой.

— Миленький, да кто же тебя так?! Да как же это?! — бормотала я, пытаясь освободить несчастное животное от опутавших его лохмотьев.

— Не, Слав, без ножа не распутаешь, — авторитетно поведал валяющийся в сторонке коровий череп. А его напарник завозился на заборе и внезапно захохотал басом. Я бы даже сказала, учитывая его происхождение, заржал двусмысленно:

— Во-во, может, что-нибудь лишнее отчекрыжишь этому гуляке, меньше болтаться невесть где будет!

Остальные черепа-охранники, помельче, щедро украшавшие наш частокол и до этого момента скромно помалкивавшие, тоже оживились, закивали, захихикали:

— Давай, Веславушка, давай, милая, займись Степкой!

Кот страдальчески закатил глаза, слабо дернул задней лапой и выразительно обмяк у меня на руках. Да, голубчик, сочувствия ты у наших костяных морд не дождешься!

Я мрачно зыркнула на развеселившийся забор.

— А ну, тихо тут у меня! Распустились! Делом займитесь! Может, враг к нам подбирается, или нежить какая, а вам лишь бы зубы скалить!

— Да ладно тебе, Слав, нет никого рядом, — лениво протянул лошадиный череп.

— А ты смотрел? — огрызнулась я. — Или всё больше зубы скалил да в скоромных словах упражнялся?

— А я всегда, кстати, смотрю, мне ничего не мешает, — сухо отрезал череп. — Три синицы на рябине, лиса в ельнике, белка на сосне — вот и все вороги лютые! Более никто на нас не покушается.

— Попробовали бы только! — в разнобой загомонила «группа поддержки» с частокола.

Вот что с ними говорить? Упрямые, как бараны впрочем, каковыми некоторые и являлись при жизни. Но дело свое поганцы знают — муха без спроса не пролетит! Я вздохнула, подхватила с земли перепачканный ухват, прижала к себе покрепче страдальца-кота и побрела в дом.

Освобожденный от пут Степка лежал на лавке, на пестром лоскутном коврике, изредка приоткрывая то один, то другой нахальный глаз и тихонько постанывая. Впрочем, за его пошатнувшееся здоровье можно было не опасаться — лапы целы, хвост на месте, ран и ушибов нет, а что грязный и лохматый, так это дело легко поправимо. На полу уже стоял ушат с теплым травяным отваром.

Мой домовой-доможил Микеша, сердито бормоча что-то себе под нос и с грохотом перекладывая посуду и утварь, убирался в избе. Выроненный ухват, оказывается, успел наделать дел: жбан с запаренными веточками багульника и еловой хвоей перевернулся, и, ясное дело, настой растекся по всему полу. Любовно замешанный и испеченный каравай попал в духовитую лужу и размок. Жалко-то как! Выпечкой для еды занимался Микеша, не подпуская меня без особой нужды к своему хозяйству. Но хлеб, необходимый мне в знахарском деле, я пекла только сама, добавляя в тесто нужные травки, читая сложные заговоры. Теперь же размокшие корки можно было только лишь скормить Манефе. Если та ещё согласится.

— Степ, полезай мыться.

— М-м-м…

— Степка, не кривляйся, а не то за хвост, да в ушат.

— Ох-ох-онюшки… — надсадно проскрипел кот. — Злая ты, Веслава, недобрая. Жестокая. Друг, можно сказать, при смерти, а ты — с угрозами. Нехорошо!

Степа, наконец, открыл оба глаза и укоризненно уставился на меня. М-да, если его не знать, так ведь и поверить можно, устыдиться. Но я всё же не даром третий год сама знахарствую, да и у бабушки Полели сколько лет училась. И со Степкой давно знакома… меня не проведешь! Тем временем кот с отвращением принюхался к отвару, скривился и выразительно покосился на меня.

— Даже и не думай, — сурово проговорила я. — Валериану не добавлю.

— Ну, хоть чуточку, — умильно заглянул мне в глаза Степан. — Ну, хоть самую капельку! Так быстрее поможет!

— Нет! — я была тверда. Какая, к лешему, валериана коту, скажите мне на милость?! Но нахал явно лелеял в цепкой кошачьей памяти тот давнишний случай, когда я, еще совсем неопытная знахарка, выхаживая крепко побитого жизнью и покусанного блохами тощего облезлого кота — только что найденного самого Степку, — перепутала рецепт и добавила в настой для приготовления лечебных примочек корешок заветного растения… вот радости-то всем было!

— Злая ты, — снова завел кот. — Не хочешь помочь. Не любишь, должно быть! — и красиво уронил голову на лавку.

— Степочка, ну что ты, маленький, конечно, люблю, — заворковала я, надеясь отвлечь раненного бойца от скользкой темы. — Ты мне лучше скажи, а как же ты сумел заговорить?

Кот призадумался.

Два года я пыталась научить его пользоваться человеческой речью. Читала над ним из толстой бабушкиной колдовской книги, творила сложные заговоры, в полнолуния купала в лунном свете, часами сидела, уставившись на Степу, стараясь осуществить «мысленный посыл», о котором мне толковала бабушка Полеля. Все без толку. Колдунья из меня никакая. Это факт.

— Скажи мне, Степушка, — настаивала я. Кот задумчиво поводил вокруг взглядом, примерился половчее почесаться и, наконец, изрек:

— Стресс, должно быть!

— Во-во, это точно, стресс помог! — проворчал из-под печи Микеша. — Давно надо было березовым полешком да по темечку! А ты всё с ним — тары-бары-растабары!

Эти двое давно вели по отношению друг к другу полноценную позиционную войну, старательно изматывая противника взаимными мелкими придирками, подколками, каверзами и насмешками. Кот, как правило, обвинялся в лени, обжорстве, вороватости и стремлении уйти в загул, а домовой, соответственно, в занудстве, жадности и неистребимом сутяжничестве, причем Степка с его богатой мимикой и изобретательностью прекрасно обходился и без слов. Иногда это вялое и малорезультативное противостояние перерастало в широкомасштабный вооруженный конфликт, причем обе воюющие стороны принимались друг на друга ябедничать и пытались привлечь на свою сторону союзников, то есть меня, чем доставали страшно. Правда, когда ими изредка заключалось перемирие, то от этой парочки принимался рыдать весь дом…

— А тебя, нежить, давно пора стукнуть чем потяжелее, чтоб ты только замолчал! — лихо отбрил Микешу Степан, однако углубляться в дискуссию не стал, а вместо этого, скорчив страдальческую мину, плюхнулся в ушат с отваром, щедро обрызгав и меня, и пол, и лавку. Домовой аж взвыл от злости, видя такой беспорядок, и, теряя лапти, со всех ног кинулся затирать брызги. Кот же, насмешливо ухмыльнувшись, неторопливо и старательно повернулся к сопернику спиной и завозился, устраиваясь поудобнее.

— Ну так, Степа, что же с тобой всё-таки произошло? — сделав строгое лицо, спросила я. Не расхохотаться, слушая их перебранку, было очень трудно, но я справилась. — Давай-ка, рассказывай.

— Ну, всё началось с того, что я попал в засаду, — вдохновенно начал кот. — В западню!

— А строили ее, поди, на мамонта, не меньше! — ехидным голосом подхватил шибко грамотный домовой. На досуге он любил порыться в книгах, оставшихся от бабушки Полели, и недавно, похоже, ознакомился с описанием зверей и птиц, живших в баснословные времена. Книга к тому же была снабжена большим количеством очень живописных картинок.

— Я не знаю, кто такой мамонт, — с достоинством промолвил Степан, не поддаваясь на провокацию противника, — однако, должен заметить, что ловушка была сделана мастерски!

— Ну, ещё бы, — ехидно ввернул Микеша. — Во что попроще наш красавец ни в жисть бы не попался!

— Да, мастерски! — внезапно распалился кот. — Ее было никак невозможно заметить! Я шел себе по тропинке к нашей поляне, домой шел, заметьте, и вдруг — раз! Что-то налетело на меня, скрутило, опутало! Я стал вырываться, но путы были крепки!

— Ну, я ж и говорю: на мамонта, — прокомментировал мстительный домовой, презрительно поводя мохнатыми ушками.

— Микеша, — укоризненно попросила я, — ну дай же Степе рассказать, не вредничай.

— Так вот, — продолжил кот, расправляя когтями размокшую в воде шерсть, — совсем вырваться я не мог, тем более, что появился Некто!

— Кто-кто? — скрипуче захехекал домовой. — Никто? Совсем-совсем никто? И, должно быть, стра-а-ашный!

— Дурак ты, Микешка, — всё-таки обозлился кот. — Тебе говорят: Некто. Значит — кто-то. А ты — неуч!

— А ты, должно быть, Кот Ученый, — совсем развеселился домовой. Ему удалось-таки раздразнить противника. — Вот только сегодня заговорил — и уже магистр! Ай да Стёпа!

— Микентий! — я подбавила в голос металла. — Я тебя о чем-то просила! Степа, продолжай, пожалуйста.

— Так вот, Некто, — кот бросил на домового торжествующий взгляд: что, съел, ушастый? — Этот Некто был большой и лохматый. Такой рыжевато-серый… Он попытался меня схватить! Даже схватил! Сунул меня в мешок, скрутил и стал что-то делать с моим хвостом. Но не тут-то было! Этого я уже не мог стерпеть! Я извернулся и вцепился в него всеми своими когтями, вырвался и был таков! — повествуя о своих героических подвигах, кот всё больше раздувался от гордости.

— Это был какой-то зверь или нежить? — я попыталась вклиниться в прочувственную балладу. Но кот лишь отмахнулся.

— Попробовав моих когтей, негодяй взвыл и ударил по мне какими-то искрами. Я думаю, молниями! Вот, хвост обжег! — Степа всё больше входил в роль. Скоро придется выпускать на него домового, а то сам не угомонится. Зря, пожалуй, я так старалась научить его разговаривать. Болтливый кот — то ещё, оказывается, удовольствие!

Но тут Стёпка, по-видимому, решил продемонстрировать нам боевые раны и высунул из ушата свою гордость. Вместо роскошного пушистого хвоста из воды появился тощий мокрый прут. Увидав глаза Микеши, озарившиеся чистой радостью при виде этого позорища, кот смутился, прервал монолог, засуетился в лоханке и пробурчал:

— Ну, всё, я уже чистый, вытираться буду.

Оставив Степана сушиться на печке и доругиваться с домовым, я тихонько вышла из избы и села на серые от времени ступеньки. Было тихо. Куры с петухом куда-то попрятались, коза Манефа, поддавая любопытным носом, старательно выковыривала размокшие корки из птичьей кормушки. Домовой-дворовой Випоня, мелко переступая куриными лапами, убирался во дворе. Коровий череп уже висел на месте, воинственно посверкивая глазницами. Побитый ушат аккуратно примостился на приступочке у колодца. За высоченным, почти черным от старости и непогод частоколом теснился лес, еще пустой, едва начавший набирать почки после зимы, а пока скромно жмущийся к гордым вечнозеленым соснам. На оголенных ветках росшей у ворот березы увлеченно пререкались скворцы.

Я подперла подбородок кулаками и крепко задумалась. Если искры-молнии Степке не примерещились с перепугу, не приснились и не присочинились для красного словца а, похоже, мой свежезаговоривший котик был очень даже склонен к устному творчеству, то нас всех, а именно меня и моих домочадцев, скорее всего, ожидают нехилые проблемы. Получалось, что Степан наткнулся в моем лесу на не особо дружелюбного настроенного мага, скорее всего — некроманта, которому зачем-то потребовался либо весь кот в сборе, либо отдельные его части. А ни для чего хорошего это понадобиться не могло…

И мне с этим магом было не справиться. Колдунья, как я уже говорила, из меня никудышная.

Семь лет назад бабушка Полеля подобрала меня, полумертвую от усталости, голода и холода, в лесу, куда меня отправила за хворостом тетка Броня, у которой я тогда жила.

Мои родители погибли во время пожара, безуспешно пытаясь вытащить из полыхающей избы братика и сестричек. Меня спасло то, что в страшный ветреный день, когда сгорела почти половина нашей деревни, я находилась у сестры отца, жившей от нас верстах в десяти. Бездетная вдовая тетушка Всемила очень любила своих племянников и частенько брала кого-нибудь из нас к себе погостить. В этот раз повезло мне. После гибели брата и его семьи, я осталась у Всемилы насовсем.

Мне повезло дважды. У села Запутье, где жила тетушка, на поросшей кислицей и клевером горушке стоял светлый, словно полупрозрачный храм Молодого Бога. Звонкие колокола его разгоняли нежить на многие версты вокруг. Худенький светловолосый священник не жалел сил на то, чтобы уговорить селян посылать к нему детей учиться грамоте. Детей отпускали неохотно. Прихожане храма ещё готовы были терпеть подобное баловство, считая его чем-то вроде епитимьи или богоугодного дела во искупление грехов. Приверженцы же старых богов и вовсе полагали учебу блажью, мешающей их отпрыскам ударно трудиться на полях и огородах. Впрочем, особого противостояния между религиями не было, старые и новые боги вполне мирно уживались друг с другом, и дети из староверческих семей порой появлялись в домике, прилепившемся к воздушному храму.

Тетушка Всемила привела меня к отцу Яромиру сама. Я быстро выучилась читать и писать, прочла всю скромную библиотеку священника, четыре книги, имевшиеся у тетушки, а так же черный засаленный фолиант, найденный в чулане у сельского старосты его сынишкой. К огромному удовольствию отца Яромира и радости тетушки, у меня обнаружилась отличная память: однажды прочитав любой текст, я запоминала его наизусть, даже если не понимала, о чем в нем говорится а чаще всего так и бывало.

Четыре действия арифметики мне тоже дались без особого труда.

Пару лет спустя в начале весны в наше село пришла грудная лихорадка. Никакие отвары и настойки не помогали сбить жар, унять ломоту в костях и кровавый кашель, побороть слабость. Люди ложились один за другим, чтобы больше не встать. Те, кого лихорадка почему-то не трогала, метались из избы в избу, пытаясь хоть как-то помочь умирающим, но все было, по большому счету, без толку. Почти никто из тех, кто заболел, не выжил; лишь несколько человек чудом вырвались из раскаленных трясущихся лап страшной болезни.

Так не стало тетушки Всемилы; не пощадила грудная лихорадка и отца Яромира. Я осиротела во второй раз.

Присматривать за мной взялась дальняя то ли родственница, то ли свойственница Всемилы — невесть откуда объявившаяся тетка Бронислава. Взялась не просто так — за избу. Село с трудом приходило в себя после мора, желающих опекать сироту больше не нашлось, претендентов на жилье — тоже, и вовремя подсуетившаяся Броня в один миг вселилась в наш дом. Вместе с ней приехали три узла с барахлом, кривой муж Пилип и двое толстых драчливых мальчишек, Понька и Донька, отпрыски вышеупомянутой пары.

Мне быстренько выделили угол в сенях — благо, холода уже практически кончились, вода в ведре, стоявшем под дверью, почитай что почти и не замерзала по ночам, — а также подробно очертили круг моих повседневных многочисленных обязанностей. Теперь я должна была ходить за скотиной, носить из колодца воду, убираться в избе и на дворе, заниматься огородом, готовить пищу и многое другое. Летом Пилип пристроился к деревенскому стаду — не то в пастухи, не то просто так, на подхвате, лишь бы из дому свалить. Понька с Донькой были вечно заняты тем, что дрались и ели, а тетка Броня за всеми присматривала, а также обсуждала увиденное с соседками. В общем, зажили мы просто-таки лучше прежнего!

В тот вечер тетка варила курицу — дело было накануне Кощеева дня {1}. Я знала, что назавтра она в одиночку слопает бледную птицу, а косточки пойдет закапывать в глухом углу, «чтобы из них потом цыплятки народились». Сегодня она всё утро подробно обсуждала этот народный обычай сперва дома с мужем Пилипом, затем на улице с соседкой, а я, чистя печку, таская воду, подметая двор, всё удивлялась: как это она ее сама съест? Ни с кем даже не поделится? Впрочем, я бы тоже с удовольствием сгрызла эту курицу, как, впрочем, и любую другую — от постоянного недоедания меня подташнивало, слегка кружилась голова.

— Славка! — теткин голос выдернул меня из-за печки, где я спала зимой, когда сени всё-таки начинали промерзать насквозь. — Давай-ка одевайся, да топай в лес. У меня закончился хворост. Принеси сейчас же.

— Но, тетя Броня, есть же дрова, — я удивленно уставилась на «родственницу». — Принести?

— Нет, мне нужен именно хворост, и именно сейчас! — почему-то тетка заинтересованно изучала рисунок на печи. — Ступай немедленно! — она топнула толстой ногой и, спохватившись, принялась буравить меня темными, как спелые вишни, глазами. Этот прием Броне всегда очень удавался. Я цепенела под ее взглядом, как птенец перед змеей. Сразу же стало понятно, что от хвороста не отвертеться.

— Но, тетя, уже темно, снег идет, — предприняла последнюю попытку я.

Тщетно. Бронислава затопала ногами, заругалась, привычно отвесила мне хорошую оплеуху, и я выкатилась на крыльцо, едва успев подхватить в сенях худой тулупчик.

— Да побольше принеси, а не то во второй раз пойдешь, — напутствовала меня тетка и захлопнула дверь в избу, чтобы тепло не выходило — месяц лютень {2} выдался в этом году студеным!

В лесу было совсем темно, но не так холодно, как за опушкой, ветер стих, запутавшись в деревьях. Я, боясь заблудиться, старалась держаться протоптанной тропинки. Однако весь хворост у дороги давно собрали, это мне было хорошо известно. Надо было пройти подальше, а затем отойти хоть немного в сторону.

В какой-то момент я поняла, что на обратную дорогу, да еще и с ветками на закорках, сил у меня не осталось. Больше всего мне хотелось спать. Ни голода, ни холода я уже не чувствовала. Почему-то было совсем не страшно. Я посплю чуточку, и все будет хорошо…. Очень хорошо…. Просто отлично…

— А ну-ка, девочка, не спи! Просыпайся, я тебе говорю! Не смей спать!

Я пришла в себя оттого, что кто-то немилосердно тряс меня, тер щеки, уши, растирал руки и ноги. Чьи-то цепкие сильные пальцы мяли мое окоченевшее тело, щипали, похлопывали. Было больно, и я застонала.

— Ага, очнулась, — удовлетворенно проговорил рядом хрипловатый женский голос. — Давай-ка, выпей вот это. Да не бойся ты, не отравлю!

В мой рот потекла жгучая и противная на вкус жидкость, я замычала и попыталась выплюнуть эту гадость, но невидимая женщина, хмыкнув, ловко нажала мне где-то под ушами, и я судорожно проглотила предложенное питьё. Один глоток, второй, третий… Глаза вновь стали видеть, тело почувствовало холод, а ещё я услыхала, как тот самый хриплый голос на одной ноте бормочет что-то непонятное. Монотонный заговор словно наполнял мое тело жизненной силой, отодвигал прочь ту темную пелену, что совсем было уже накрыла меня с головой.

Потом бормотание смолкло. Я попыталась сесть — и поняла, что лежу вовсе не на снегу, а на широких розвальнях, запряженных крепкой лошадкой непонятного цвета — ночью-то, оказывается, не только кошки серы. Надо мной наклонилась худая женщина, старательно укрывая меня чем-то лохматым и теплым.

— Ты давай-ка лежи, не скачи, — дружелюбно посоветовала она.

— Вы кто? — прошептала я обожженным ртом.

— Я-то? По-вашему, я Баба Яга, — ухмыльнулась моя спасительница. — Ну а ты можешь звать меня бабушка Полеля.

Бабушка?!

Снег больше не шел, в разрывы туч с интересом заглядывала круглая гладкая луна, и при её сытном желтом свете мне удалось разглядеть лицо той, что немного насмешливо рассматривала меня. Даже мне, мелкой, не пришло бы в голову назвать её старухой. У нее было узкое лицо, ещё вовсе не старое, хоть и с резкими морщинами в углах глаз и у рта, длинные серебристые вьющиеся волосы, вольготно рассыпавшиеся по плечам и спине, ровные зубы, слегка приоткрывшиеся в дружелюбной усмешке и усталые мудрые глаза, древние, как холмы. Женщина держалась очень прямо.

— Тебя как зовут-то?

— Веслава. А вы на самом деле ведьма?

— На самом, на самом. Но только правильно говорить не «ведьма», а «колдунья» или «ведунья».

— Вы меня съедите? — довольно равнодушно поинтересовалась я. Мне и вправду было всё равно.

— Думаешь, стоит? — деловито спросила Баба Яга — Полеля. — По-моему, будет невкусно.

И засмеялась.

— Почему это невкусно? — слегка оскорбилась я. Чем, собственно, я хуже других?!

— Тоща больно! — вовсе развеселилась женщина. — Что мне, жилы твои жевать?

— Так откормить же можно, — подсказала я.

— Советуешь? — я кивнула. — Молодец, девочка. Главное, чувство юмора не терять!

— Чувство чего? — с интересом переспросила я.

— Во! И любопытная к тому же, — пробормотала Баба Яга. — Это хорошо. А скажи-ка мне лучше, любопытная, что это тебя ночью в лес привело?

— Тетка Броня за хворостом отправила, — просипела я.

— За хворостом?! В Кощееву-то ночь?! — возмущенно воскликнула женщина, а затем непонятно добавила:

— Хорошо, хоть, не за ягодами.

Помолчала, задумавшись, и спросила:

— Родители-то где?

Я засопела и отвернулась.

— А эта тетка Броня тебе кто?

— Так… родня дальняя, — пожала плечами я. — Она присматривает за мной.

— Давно?

— С той весны.

— Я смотрю, здорово присматривает, — хмыкнула колдунья, поворачиваясь к лошади. — Давай, Тинка, поехали домой. Не замерзла?

— Ещё не очень, — лаконично ответила мохнатая кобылка, с насмешкой поглядывая на мой изумленно разинутый рот. — Но домой хочется. Закутай ее поплотнее, Полеля.

Так мне повезло ещё раз.

Вряд ли ночь, проведенная в зимнем лесу, прошла бы даром, и не миновать мне грудной лихорадки, если бы не бабушка Полеля.

Ехали мы довольно долго; мне было холодно даже под теплой меховой полостью, от сильного сухого кашля заболела грудь. Сидящая рядом женщина поила меня уже знакомым жгучим настоем, несколько раз давала — да не просто так, а с приговорами — маленькие кусочки необыкновенно вкусного хлеба, пропитанного чем-то сладким. Уже рассвело, когда мы добрались до стоящего в самой чащобе зловещего частокола, увешенного скалящимися черепами животных.

Не успели мы въехать за высокие ворота на просторный двор, как из трубы небольшой баньки, стоявшей слегка на отшибе, густо повалил плотный серый дым, и на ее крылечке запрыгало и закланялось небольшое существо, босоногое, от макушки и по самые колени заросшее черными длинными волосами и донельзя востроносое.

— Ну, матушка, ну, Полелюшка, — загудело оно густым голосом, — заждались мы тебя, с вечера баню топим, давай-ка скорее сюда!

— Дай ты ей хоть кусок в рот положить, неугомонный! — заскрипел кто-то от двери небольшой приземистой избы. — Не слушай его, матушка, пройди в горницу, всё в печи горячее, всё с пылу-жару, всё тебя ждет!

— Спасибо, мои хорошие, — моя Баба Яга устало выбралась из саней. — А я не одна, девчушку вот в лесу нашла, сиротку. Тинка, подвези-ка нас прямо к баньке, боюсь, не дойдет она.

— Правильно, прежде чем есть, надо помыть. Чистое вкуснее и полезнее, — прошептала я. Полеля захохотала.

— Варёма, Микеша, Тинка, слыхали? Ну, девочка, раз остришь — жить будешь!

Я проболела седмицы три. Бабушка Полеля поила меня пахучими зельями, теплым козьим молоком, обкладывала грудь корочками свежего черного хлеба. По нескольку раз в день она подсаживалась ко мне, велела перевернуться на живот и плотно прижимала свои жесткие ладони к моим худым ребрам. Горячие руки жгли спину, я ерзала на лавке, а ведунья глухо бормотала, по каплям вливая в меня свою силу.

Когда мне было разрешено понемногу вставать, банник Варёма принялся через день жарко топить свою сложенную из круглых речных камней печь, и мы с бабушкой отправлялись в низенькую баньку, где я подолгу лежала, обложенная душистыми вениками и дышала целебным паром. Лохматый Варёма возился с печкой, гремел дровишками, вздыхал, косясь на мои тощие бока. Жалел.

Кроме Варёмы и домового Микеши, маленького хозяйственного старичка с пушистыми лапками и круглыми мохнатыми ушками, у старой ведуньи жил дворовой Випоня, целыми днями хозяйственно скакавший по двору на своих птичьих ножках, да нелюдимый амбарник, он же по совместительству овинник Бочун. В деревнях про домашнюю нечисть, особенно про банников и дворовых, рассказывали страшные сказки, пугали ими детей, и вначале я привычно их побаивалась. Но домочадцы старой колдуньи были жалостливы и дружелюбны, обожали свою хозяйку и искренне сочувствовали мне. Особенно старался старенький Микеша, явно поставив перед собой цель откормить меня до радующего глаз состояния призовой ярмарочной свиньи.

И вот уже восьмой год я живу в маленькой избушке, спрятавшейся в лесной чаще за глухим частоколом. В нашем Черном Лесу мне знакомо каждое болотце, каждый черничник, каждый муравейник. Я знаю, где растет какая травка, как чувствуют себя старые дубы у восточной опушки и что новенького в лисьем семействе, живущем у ручья Каменца. С закрытыми глазами я легко могу набрать молодых боровичков для супа или крепких мухоморов для зелья. Мне удалось подружиться с нашим лешим, снискать расположение полевых духов, а суровый с чужаками водяной не только не запрещает мне болтать и смеяться с русалками, сплетницами и хохотушками, но и сам частенько бывает не прочь поваляться на отмели и обсудить со мной последние новости.

Но колдовать я по-настоящему так и не умею.

Конечно, бабушка Полеля постаралась меня научить всему тому, что знала сама. Мы ходили собирать травы — каждую в свой день и в свое время суток. Ведунья учила меня правильно хранить собранные растения: это — в глиняном необожженном горшке под тряпочкой, это — в чугунке, плотно закрыв крышкой и обмазав ржаным тестом, а вон тот пучок давай-ка подвесим под самую матицу, но прежде обернем старой кисеей. А вот такие корешки нужно держать только в липовом ящичке, неплотно прикрыв дощечкой. Я быстро запомнила, что змеиные шкурки любят сухое тепло, а лягушачьи косточки не боятся сырости и сквозняка.

Я старательно зубрила заговоры, необходимые при варке зелий и приготовлении настоев. Отличная память позволила мне легко выучить сотни заклинаний из бабушкиных книг. Но если заговоры на исцеление в моем исполнении прекрасно срабатывали, и в результате моих действий неизменно получалось именно то, что я и готовила, то с прочими заклинаниями дело обстояло гораздо печальнее, и они лежали в моей голове бесполезным мертвым грузом.

Нет, не то, чтобы у меня вообще никогда ничего не выходило. Иногда и выходило хвала богам, только иногда!. Моя Баба Яга, «сильная ведьма с огромным опытом практической волшбы», всегда повторяла, что сразу почувствовала во мне вполне приличные магические способности. Но, однако, любая моя результативная попытка «колдануть» заканчивалась очень и очень непросто.

Бабушке Полеле достаточно было пошевелить бровью, и — «а ну-ка, сани, ступайте в лес сами!» — наши розвальни на пару с топором оперативно отправлялись за ворота и без аккуратно нарубленных и уложенных дров не возвращались. А после того, как я тщательно и четко прочла над теми же санями нужное заклинание довольно длинное и уверенно выполнила прилагающиеся к нему пассы тоже непростые, обалдевшая повозка с визгом сорвалась с места, чуть не вышибла едва успевшие увернуться ворота и унеслась в неизвестном направлении. Хорошо, хоть топор прихватить забыла!

Больше мы ее не видели. Правда, на следующий день стеснительные кикиморки из Тухлого Болота приходили жаловаться на некое взбесившееся транспортное средство, которое накануне с гиканьем влетело в их родную трясину, перепугало местную детвору, а затем неторопливо затонуло.

Мои педагогические опыты с котом Степаном непрестанно радовали всех домочадцев на протяжении двух лет, в то время как домашнее зверьё у бабушки начинало прекрасно говорить на человеческом языке, стоило той лишь произнести соответствующее заклинание. Впрочем, тут и у нее как-то вышла промашка. Одарив связной речью молоденькую беленькую козочку Манефу, купленную за день до этого в одном из окрестных сел, оторопевшая Полеля сперва была вынуждена прослушать десятка три совершенно непристойных и нецензурных частушек и куплетов, которых наглое животное знало великое множество — видимо, сказалось прекрасное воспитание. Затем рогатая нахалка сладким голосом уведомило свою новую хозяйку, что сию же минуту отправляется назад в родную деревню, поскольку ей очень даже есть что сказать своим бывшим хозяевам и их соседям. После этого противную козу долго ловили, для чего была спешно мобилизована вся домашняя нежить. Права голоса зловредное копытное было лишено немедленно и пожизненно.

Но, в отличие от меня, это был, пожалуй, единственный бабушкин «промах».

Старая колдунья утешала меня, утверждая, что всё рано или поздно получится, что я непременно научусь использовать свои способности в мирных целях. Но до той поры практические эксперименты отложила до лучших времен, решив пока сосредоточиться на занятиях по знахарскому делу. Мне и вправду легко давалось не только приготовление зелий, но и работа с теми страдальцами, которые, намучавшись своими хворями, решались плюнуть на предрассудки и обратиться к нам за помощью.

— Р-р-размышляешь? — прервал мои воспоминания грузно опустившийся на крыльцо крупный грач. Звали его Горыныч, зимой он жил в нашей избе, а по весне прилетал домой нечасто, однако всегда был в курсе наших дел и проделок. — Как Степка, пр-р-ришел в себя?

— Пришел, пришел, — я обрадовалась Горынычу. Был он очень немолод, и был он умен, поэтому я могла рассчитывать на мудрый совет. Кроме того, я знала: старый птиц знает многое из того, что происходит не только на нашем подворье и в нашем лесу, но и за их пределами, в большом мире, так сказать.

— И что р-рассказал? — надо же, он и про это уже успел пронюхать, не грач, а охотничий пес, право слово!

— Да болтает, что в засаду попал. И набросился на него кто-то мохнатый, однако молниями швырялся, даже вроде хвост нашему котику подпалил. Догадываешься, что это может означать?

— Догадываюсь, — сухо ответил Горыныч, шумно возясь у перил. — Очень даже легко догадываюсь, что наш Степа, оказывается, — большой мастер сказки рассказывать. Веслава, ну ты сама подумай, ни нежить, ни зверь молниями бросаться не умеют! Ну не дано им это! Так что, делай выводы.

— Да нет, не думаю, что тут всё так просто, — задумчиво протянула я. — Кто-то там всё-таки был. Во-первых, кот явился весь опутанный какими-то веревками да тряпками. Во-вторых, хвост у него подпалён, я своими глазами видела, да ещё и трещотка к нему привязана. А в-третьих… — я замолчала, задумавшись. Что же в-третьих?

— И что же в-третьих? — грач уже не изображал равнодушие, а нетерпеливо топтался рядом со мной.

— А в-третьих, Стёпка-то всё-таки с перепугу заговорил! — сообразила я.

— Может, твоё колдовство наконец-то сработало? — невинно предположил Горыныч. Вот ведь язва!

— Да скорее свинья заиграет на балалайке, — отмахнулась я. — Так что, похоже, в наши края забрел какой-то маг, да и решил тут слегка похозяйничать. Ты, часом, ничего не слыхал, кто это такой резвый у нас завелся?

— Маг? Мохнатый? — скептически уточнил грач.

— Слушай, ну ты что, вообще? Издеваешься? — возмутилась я. — Что настоящему колдуну стоит личину поменять? Замаскироваться?

— Точно! Чтобы кот ни за что его при встрече не узнал! — не сдавался упертый птиц. Похоже, ему просто не хотелось признать, что он в нашей вотчине что-то пропустил. Значит, стоило сделать вид, что ничего и не произошло!

Но грач недаром был стар и мудр. И он знал, когда остановиться.

— Ладно, Слав, не сердись. Я тоже не понимаю, что там случилось на самом деле…. И вот, что я думаю: а не поговорить ли тебе с нашим лешим — хозяин леса, как-никак! Может, что и присоветует.

Глава вторая

«Сначала пусть разберутся, чем кормят, а потом сетуют, что я всё в лес смотрю!»

Волк

«Зверобой в народе еще Ивановой кровью зовется.

Это очень сильное растение. Лечит оно и кожу, и нутро, и при грудных заболеваниях поможет, и тело укрепит. Но солнца зверобой не любит, так что принимать его лучше вечером, перед сном, по чуть-чуть, а ещё лучше делать с ним примочки, припарки и ванночки.

С некоторыми растениями зверобой не ладит. С мятой, к примеру, его если смешаешь — можешь больному всю печень порушить. А вот вместе с ромашкой, лопухом, брусничным листом ему хорошо. Тем не менее, применяй его в сложных зельях очень осторожно.

Собирай зверобой на самой маковке лета, в Червень-Сеностав, когда он сильнее всего цветет. Для сбора выбери ясное солнечное утро, как высохнет роса.

Так же утром выкапывай крапиву, но только строго на растущей луне. Для этого возьми деревянную или костяную лопатку, железом растение не трогай. Крапива поможет остановить кровь, укрепить тело, заживит раны».

Идти на поклон к лешему лучше всего ближе к полудню, поэтому спешить мне следующим утром было некуда, и я решила использовать это время с максимальной пользой — позаниматься ратной подготовкой. Конечно, представить меня, малорослую и худосочную, размахивающей мечом или ловко поражающей цель боевым копьем либо сулицей {3}, можно было лишь при очень уж живом воображении. Впрочем, такого инвентаря у меня сроду и не водилось. Однако из лука я стреляла изрядно.

Когда бабушка Полеля поняла, что нормально колдовать я пока не могу, а когда смогу и смогу ли вообще — неизвестно, она решила, что мне необходимо научиться защищать себя хоть таким вот простым немагическим способом. В доме сыскался очень даже неплохой лук, маленький, легкий, почти детский настоящее боевое или охотничье оружие мне было, конечно, не по плечу, и ежедневные тренировки быстро вошли у меня в привычку. К тому же тело само вспомнило те уроки, которые когда-то давал мне, маленькой, отец, и очень скоро бабушка с удовлетворением наблюдала с крылечка, как я ловко посылаю стрелу за стрелой в самую середку укрепленной на заборе мишени, разрисованной по всем правилам учебно-боевого искусства.

Потом, по мнению старой колдуньи, пришел черед учиться попадать в цель, скача во весь опор на Тинкиной широкой спине, стрелять из тяжелого самострела, а также метать длинные серебряные ножи, лучшее средство для вразумления какой-нибудь голодной недружественно настроенной нежити. Я научилась.

Сегодня моим главным зрителем был Степан, уютно расположившийся на перилах крыльца. Он совершенно оправился после вчерашнего стресса, однако очень себя берег и болтать не прекратил. Недополучив, по его мнению, накануне сочувствия публики, кот дулся, и поэтому, скорее, не говорил, а ворчал.

— Ты, Славка, что-то плохо стала стрелять. Неправильно, — зудел Степка, зорко подмечая каждую стрелу, хоть капельку отклонившуюся от жирной красной серединки мишени. — Локоть у тебя не под тем углом, и за тетиву больно цепляешься!

— Степа, не мешай, — сквозь зубы процедила я, готовясь выпустить стрелу.

— Ты зря меня не слушаешь, ты меня лучше послушай, — упорно бубнил кот. — Что лук — тьфу! Ерунда. Ты оборонные заклинания тренируй, хоть какая-то польза будет!

Оборонные заклинания и впрямь стали у меня последнее время получаться. Слабенькие, конечно, настоящего квалифицированного мага или серьезную нежить они не удержат. Ну да таковых в наших местах на моей памяти и не случалось! При бабушке дураков не находилось — старая колдунья держала свой лес в строгости. А теперь леший об этом беспокоится, жалея меня, бестолковую. Если кто с дурными намерениями или пищевой неразборчивостью или наоборот, излишне разборчивый к нам сунется — от них же и погибнет: ни в жизнь до нас не доберется, закрутит-запутает его лесной хозяин.

А вот незнакомого голодного зверя или недоброго человека я отогнать смогу, да ещё и благословлю на дорожку, и лешего беспокоить ни к чему. На это моего умения как раз хватает, проверяла на развеселых парнях из соседних деревенек Березовки и Мутные Броды. Пару-тройку раз местные гуляки недвусмысленно пытались наладить со мной более тесное, так сказать, знакомство. А что? Ноги-руки у девки имеются, коса на месте, по лесу в одиночку расхаживает. Да и жениться не потребует — где ж это видано, чтобы ведьма кто ж ещё может жить в одиноком домике посреди дремучего леса?! замуж выходила? А что тоща да не фигуриста — так ее ж не варить!

В первый раз я здорово испугалась двоих крепких парней, без обиняков изложивших мне свои непосредственные планы. Наверное, от страха заклинание сработало слишком сильно — непрошенных ухажеров буквально отшвырнуло до лесной опушки. А уж до деревни они и сами быстро добежали. Кроме того, в качестве побочного эффекта убило пролетавшую мимо галку, а любители одиноких девиц обзавелись густой растительностью на кистях рук и на загривке. Один из них даже потом, исстрадавшись, приходил к моей избушке, просил свести шерсть. Я мстительно велела явиться через годик-другой, когда урок окончательно усвоится.

Потом я долго и старательно тренировалась на добровольцах из числа чад и домочадцев, а также на подручных неживых предметах, с готовностью швыряемых в меня теми же добровольцами, уставшими лечить ушибы; заклинания стали выходить поаккуратнее. Однако, зная себя, особой надежды я на свои оборонные магические возможности не питала. А значит, что из этого следует? Правильно: целиться надо лучше! Ну и, ясное дело, травки да зелья кой-какие тоже помогут.

— Славка-аа, — продолжал канючить вредный кошак, — ну брось стрелялку, колдани разок, ну что тебе, жалко? Очень посмотреть хочется!

Тоже мне, скомороха себе нашел!

— Так, — я старательно нахмурилась, постаравшись сделать физиономию пострашнее, — если кое-кто сейчас же не замолчит, то я перехожу к стрельбе по движущимся мишеням! Угадай, каким?

— Не попадешь, промажешь, — быстро проговорил Степка, тем не менее проворно ныряя за угол избы. Наверное, решил не проверять мою меткость на практике.

Солнце уже поднялось довольно высоко, и я принялась собираться. В лесу было ещё холодно, почти везде между деревьями и даже на тропинках лежал снег, а в оврагах и под вывороченными корневищами деревьев — так и вообще уверенно делал вид, что ему всё нипочём, никакая весна не страшна, и он, снег, жить тут будет вечно! Я натянула высокие прочные сапоги оленьей кожи, сдернула с крючка вытертую, но, тем не менее, теплую куртку и, проходя мимо висящего у двери на стене зеркала, попробовала поймать свое отражение — наш дед-лесовик очень уважал во всем порядок, стоило бы, пожалуй, причесаться.

Однако сегодня старое мутноватое зерцало было как всегда не в духе. Вместо привычного слегка приподнятого носа с плохо поддающимися истреблению веснушками, подбородка с ямочкой, рыжеватой немного вьющейся челки и серо-синих глаз оно продемонстрировало мне копну мелких светлых кудряшек, глупые бараньи глаза навыкате и рот до ушей.

Зеркало было с норовом. При бабушке оно, преисполненное самоуважения, служило средством связи с хозяйкиными магическими знакомцами, а также, немного поломавшись для приличия, могло довольно сносно показать и рассказать, что в мире делается. Мне же такая волшба была не по чину да не по зубам, так что редкий артефакт стал использоваться исключительно по своему прямому бытовому назначению. Не желающее смириться с подобным унижением зеркало старалось платить мне той же монетой. Сегодня отражение было еще ничего, чаще гладкая серебристая поверхность «отражала» какие-нибудь рога поразвесистее, зеленую чешуйчатую шкуру и лошадиные зубы.

Я терпеливо постучала костяшками пальцев по гладкой темной раме:

— Ау, там, в Зазеркалье, будем работать или займемся абстрактным искусством?

Зеркало высокомерно промолчало, а на носу изображения стал набухать вулканический прыщ.

— Слушай, мне уже некогда, — попросила я.

Артефакт упрямо молчал, а щеки моего «отражения» начали быстро покрываться пушистой голубоватой плесенью. Вот ведь зараза!

— Славушка, да на что ты с ним церемонишься? — подал голос Микеша, протестное поведение зеркала не одобрявший. — Сегодня, поди, в Мутных Бродах опять ярмарка, съезди, купи себе другое зерцало: хошь — медное, хошь — серебряное, хошь — пусть даже и стеклянное! Повесим его чин по чину, а эту кривляку на чердак оттащим. А не хочешь чердак загромождать — так и в курятник выставить можно!

Строгий домовой не одобрял баловства и был сторонником решительных мер.

Услыхав возмутительные речи, зеркало истошно замигало, по его блестящей поверхности закружились разноцветные полосы и круги. Затем, медленно и загадочно, на нем стала проявляться большая белая печь, украшенная замысловатыми рунами, связки трав и низки сушеных грибов, подвешенные под потолок, чисто выскобленный стол, на котором стояли пестрая крынка и чугунок, две лавки, резной табурет и — посередине этого великолепия — моя смеющаяся физиономия.

Вот она, наша лесная педагогика!

Серо-пегая добродушная Тинка, запряженная в низенькие саночки, уже терпеливо дожидалась меня у ворот. Это средство передвижения, если честно, было не совсем по сезону, но на тележке нынче тем более не проедешь, а валежника поднабрать надо — запасенные на зиму дрова медленно, но верно подходили к концу, а кроме меня лесозаготовки никому из моих домочадцев не по плечу.

Я почесала в затылке. Пожалуй, пора с селян, желающих поправить пошатнувшееся здоровье, брать дровишками. Или наконец научиться использовать бабушкино заклинание….

— Ну, Тиночка, пошли? — я бросила в санки топор, поправила на плече лук и тул со стрелами — а на всякий случай, вдруг и впрямь кто недобрый объявился, — подхватила кобылу под уздцы, и мы зашагали по обледеневшей начинающей подтаивать тропе, проложенной между могучими старыми соснами.

Разыскать в лесу лешего — задача не такая уж простая, как могло бы показаться на первый взгляд. Казалось бы — что проще: вот лес, а вот и леший в нем, только позови. Однако лесной хозяин не каждому покажется, даже старым его знакомцам порой приходится походить, покланяться.

Мы с Тинкой бродили по начинающему просыпаться после зимы лесу уже довольно долго. Солнце перевалило макушку дня и стало потихоньку сползать к верхушкам деревьев. Тени на снегу вытянулись и потемнели, став из голубых сине-фиолетовыми. Сильно пахло талой водой и хвоей, мокрой землей и прошлогодним листовым опадом. Постепенно саночки наполнялись ладными валежинами — мы брали не всё подряд, а с большим разбором. Время от времени я окликала лешего, но нетерпения старалась не показывать, хорошо понимая, что старикан появится в своё время, известное только ему одному.

— Здравствуй, девонька!

Маленький старичок, похожий на зеленоватый пенек с длинной мшистой бородой, вынырнул из-за густых зарослей прошлогоднего высохшего осота. Я выпрямилась, закинула на сани толстую разрубленную ветку и засмеялась.

— И ты здравствуй, дедушка! А я уж было и не чаяла тебя сегодня повстречать! — На самом деле я отлично знала, что леший выглядит, как здоровенный обрубок суковатого дерева, поросший мхом, листвой и травой. Но для встречи с человеком он мог надеть на себя любую личину. А мог и не надеть.

Зеленый дедок важно поднял узловатый палец:

— Дела, милая, дела! Весна, ты ж понимаешь… Хлопот — полон рот! Птица гнездуется, барсуки свару затеяли, медведица с выводком просыпаться ленится…, за всем пригляд нужен…! Ну а ты как поживаешь? Да, Тиночка, голубушка, и я рад тебя видеть, — леший погладил ткнувшийся в него довольный лошадиный нос. — Ну что, девоньки, зачем пожаловали? По делу, али так, проведать старичка?

— И по делу, и проведать, — охотно откликнулась Тинка.

— Ну, раз так, давайте-ка посидим на солнышке, косточки погреем, вы мне все и расскажете.

Лесовик проворно взобрался на гладкий темно-красный валун и похлопал мягкой лапкой рядом с собой. Я вытянула из саней обрывок облезлой кошмы из овечьей шерсти, бросила на холодный камень и подсела к дедку, вытаскивая из-за пазухи ещё не успевший до конца остыть сверток с капустными пирогами, специально для этого случая напеченными Микешей.

— Значит, говоришь, обрел твой Степка речь человеческую, — посмеиваясь и дожевывая вкусное печево, проговорил леший, выслушав мою недлинную историю. — Ну и как?

— Да, если честно, лучше б молчал, — захихикала я. — Болтает теперь — не заткнешь. Сегодня вот всё норовил что-нибудь под руку сказануть, пока я из лука упражнялась. И не боится ведь, паразит лохматый, что промажу в него ненароком!

— Ничего, ничего, обвыкнитесь, — покивал отливающей зеленью бородой мой собеседник.

— Да неплохо бы…. А то Микеша сегодня его уже утопить предлагал, — фыркнула я.

— Суров у тебя домовой, ох и суровенек! — в притворном ужасе закрутил головой лешак. Потом насупился и строгим голосом заявил:

— Микешка твой сам болтун и ворчун, каких ещё поискать! Ништо, потерпит!

Мы помолчали, ловя холодные лучи примостившегося между вековых елей солнца. От ручья потянуло сырым холодком. Я поёжилась.

— А скажи мне, дедушка, не знаешь ли ты, кто в нашем лесу мог так похозяйничать? Часом, не маг ли какой к нам пожаловал? — осторожно поинтересовалась я. Леший, конечно же, всё знал, в этом я не сомневалась кто, в конце-то концов, лесу командир и заступник? однако он явно не торопился поделиться информацией. Поэтому, хоть мы с ним и давнишние друзья, а спрашивать стоило осторожненько, дабы не рассердить нравного старичка.

— Хе-хе-хе, — заскрипел старый пенек, — это ж разве похозяйничал? Это он так, пошалил!

— Да кто же?! — нетерпеливо подпрыгнула я. Вот как? Все, оказывается, в курсе, а моему котику хвост подпаливают да трещотками украшают?! Бедный Степочка, прониклась новой волной сочувствия к пострадавшему животному я, тут не только заговоришь, тут завоешь в голос, а то и запоёшь, причём песни из Манефиного репертуара! Хорошо хоть, кот не начал заикаться!

— Кто-кто? А вот сама и разберешься, кто да что, — строго ответил леший, не одобрив моих прыжков. — Тебе это как раз по плечу.

— М-м-мн-н-е-е?! — изумленно проблеяла я в лучших традициях своей рогатой певицы. — Это мне-то маг по плечу?

Обалдеть можно! Весеннее обострение у нежити началось, что ли?!

— Да какой там маг? — с досадой зыркнул на меня дедок. — Так, тьфу! — старичок и впрямь плюнул.

— Не маг? — подозрительно переспросила я. — А кто колдовал?

— Да никто не колдовал, ни-кто! Тоже мне, колдовство! Колдовать еще научиться надо! — рассердился леший. — Короче, Славка, пойдешь отсюда прямо на поляну к Восточным Дубам, там и найдешь то, что ищешь. Да потише себя веди, поласковей. Поняла? — он сурово свел к переносью мохнатые брови.

— Поняла, — ошеломленно ответила я, не поняв ничегошеньки, однако, пускаться в дальнейшие расспросы не рискнула.

— Вот и славненько, — повеселел лешак. — Вот и отличненько!

Он поерзал на гладком валуне.

— А я ведь, девонька, и сам к тебе идти собирался. Скажи-ка теперь ты мне, Славушка, ничего ли необычного, странного ты последнее время не примечала? С людьми чужими не разговаривала ли? Из деревенек окрестных к тебе давно ль народ захаживал?

Я подумала, затем пожала плечами.

— Даже и не знаю, что тебе ответить, дедушка. Вроде, ничего такого не случалось, никого чужого не было. Из деревень никто уж больше седмицы не приходил. Третьего дня должна была из Сосновки бабка Костылиха зайти, средство от чирьев забрать, готово уж оно — так и ее что-то не видно…. Однако, шалунишка у нас вот завелся, проказник, так сказать, — я мстительно хмыкнула. Леший моего веселья не разделил, глянул строго. Я предпочла сделать вид, что закашлялась. — Да, и вот ещё… впрочем, пожалуй, ты это и сам знаешь.

— Что? — насторожился мой пенек.

— Да ещё зимой, в самом конце сеченя {4}, после сильных морозов, заходил ко мне Силантий-охотник, стрелы на удачу заговорить. Силантий — мужик рассудительный, ну я ему на три стрелы и пошептала.

Меня частенько просили сделать заговор на охотничью и рыболовную снасть — на добычу. Я, хоть сама руку на лесных и речных обитателей и не поднимала даже ради пропитания, просителям не отказывала. Не любому-каждому, конечно, а с большим разбором. И не на сеть колдовала, а на донку, не на самострел, а на стрелу-другую. Это мне и лесной хозяин дозволял: есть-то все хотят! Порой и мне от той добычи что-то перепадало: шкурка беличья там, куропатка или пара рыбин.

— Ну, заворожила я Силантию стрелы, окурила ему всю снасть дымом колюки-травы, чтобы без промаха в цель бить. А он мне и рассказал, что беда у них приключилась. Они же в Мутных Бродах каким ремеслом занимаются? Правильно, колокола льют. И нигде, кроме как у них, не выходит колоколов с таким ясным, чистым голосом. Даже рядом, в Березовке, уже всё не то. Вся наша Синедолия тот звон слушает. Если где храм возводят — за колоколами только сюда стараются ехать!

Так вот, у них тогда всё олово пропало — а без него-то что за колокола? Да так лихо всё подчистили — ни брусочка не осталось. И ведь ни следочка! Пыли-то в сараях, где олово хранилось, много было, чай — не горница, особо и не убирались. Так вот, рассказал мне Силантий, лежит эта пыль нетронутая, этакими волнами — а на ней ни ноги, ни лапы ничьи не отпечаталось. Тут мужики и смекнули, что без колдовства не обошлось. Что самое интересное, и в Березовке та же история, и в Синем Луге.

По мере моего рассказа леший заметно мрачнел.

— И что, без олова этого не обойтись? — хмуро засопел он.

— Не ведаю, дедушка. Только Силантий вроде бы говорил: нельзя без него. Если в медь олова не подбавишь, да там ещё чего-то — и не будет у колокола голоса, зазвучит он глухо, нерадостно.

— А другого чего если подсыпать? — поинтересовался леший.

— Говорю же тебе, не знаю! Силантий рассказывал, что они давно ищут замену олову, дорогое оно, добывается нелегко. Но ничего у них, кажется, не выходит. Сказал он, их мужики собирались ехать в Березань-городок, олово искать, а то и в саму стольную Преславицу. А нашли, нет — неведомо это мне, дедушка.

Совсем помрачневший леший корявой лапкой, похожей на сухой корешок, задумчиво поскреб в затылке.

— Значит, говоришь, ничего не видала — не слыхала…. А колокольный звон? Звон сегодня слыхала? А вчера? А третьего дня?

— Нет, — удивилась я. — Да я из лесу и не ходила никуда на этой седмице. — В мою чащобу звоны не долетали.

— Вот и я нет. Да только я последние два дня, почитай, круглый день по опушкам брожу, прислушиваюсь.

— И что? — поинтересовалась я, переплетая косу.

— А ничего. Совсем ничего! Ти-ши-на! Колокола не звонят. И в лесу нашем никто из селян на этой неделе не появлялся. Ни за хворостом не идут, ни на промысел какой, ни даже за снадобьем от чирьев, вишь ты как… — совсем загрустил старичок. — Мне-то из лесу не выйти, нельзя…. Полевой тоже в село не пойдет, да и водяной не разберет из речки, что к чему. Придется, Славушка, тебе отправляться, не обессудь.

Я, не раздумывая, согласно кивнула. Не могу сказать, что подозрительная тишина сильно взволновала меня. Ну, не звонят, дальше-то что? Может, трезвонить не о чем!

Но если мой леший попросит — я и на самый край Синедолии, на гору Белку, десять месяцев в году щеголяющую покрытой снегом вершиной, отправлюсь.

— Ну, вот и договорились, — с облегчением пробормотал дедок. — Ты сломя голову не лети, однако всё-таки отправляйся в Броды не позже, чем завтра. Но сперва к Восточным Дубам наведайся. Пора, пора тебе старые долги начинать отдавать, — непонятно закончил он, подскочил на месте, да и исчез, как сквозь землю провалился, будто его и не было никогда.

До широкой прогалины, обрамленной старыми кряжистыми дубами, мы с Тинкой добирались довольно долго: лесные тропы за сегодняшний теплый денек сильно развезло, к тому же пришлось огибать глубокую балку, засыпанную снегом. Мы приближались к опушке, и становилось светлее, да и теплее, снега даже под деревьями было совсем мало. На открытой просторной поляне самонадеянно пробивались упругие ярко-зеленые травинки, а подснежник уже давно выпустил узкие прямые листья, и его поникшие жемчужно-белые головки изящно кивали нам навстречу. За последние солнечные дни на многих деревьях набухли почки, готовые выстрелить нежными клейкими листочками, и только могучие великаны дубы недоверчиво взирали на всю эту подступающую весеннюю суету, не собираясь спешить с выводами: вдруг на этот раз лета всё-таки не будет? Пока погодим радоваться.

На их по-зимнему обнаженных ветках весело гомонила стайка недавно прилетевших скворцов, а поодаль, в зарослях лещины, примеривался пинькать и рюмить зяблик.

Из кустов высунулась мордочка молодого лисовина; зверь с любопытством поглядел на нас, насмешливо фыркнул, крутанулся на месте и неторопливо затрусил прочь, помахивая пышным хвостом.

— Ну что, Тинка, где будем чудо-юдо искать? — негромко спросила я, поглаживая кобылу по мохнатому боку. Лошадка успокаивающе фыркнула, мотнула головой и принялась шумно втягивать ноздрями воздух — принюхивалась.

Оставив Тинку играть в охотничью собаку, я стала обходить поляну по самому краю, забирая вправо. Не зная, кого и где искать, я с умным видом изучала толстенные стволы, отчаянно стараясь не расхохотаться — уж больно лошадь вошла в роль, вон даже правую переднюю ногу приподняла и держит на весу, точь-в-точь как пятнистая длинноухая псина, с которой приходил однажды к нам на болото заезжий охотник. Та тоже так поджимала лапу, вытягивалась в струнку и принюхивалась, пока осмелевшие кикиморки не расшалились и не начали потихоньку швыряться в нее шишками и лягушками. Смеху было…

Когда я внимательно рассмотрела узор на коре уже примерно пяти-шести дубов, Тинка внезапно прекратила пыхтеть, насторожила уши и, мотнув головой влево, скороговоркой пробормотала:

— Вон там кто-то скулит.

Я прислушалась: ничего не слышно. Обидно осознавать, что слух у любого животного, хоть бы и у лошади, лучше, чем у человека. Я вопросительно посмотрела на кобылу.

— Да вон там, — еще раз дернула головой она. — Второе дерево слева.

Мягкой бесшумной походкой я приблизилась к дубу. Он был невероятно широк, с чудовищно кривыми, будто изломанными ветвями. Обойдя его с другой стороны, примерно на расстоянии четырех локтей от земли я увидала широченное дупло…

Теперь уже и мне было слышно, как кто-то тихонечко то ли поскуливает, то ли плачет внутри.

— Ты осторожнее, — сквозь зубы процедила «смелая» Тинка, медленно отступая к противоположному концу поляны. Ей было нелегко, мешались санки, но лошадка никогда не пасовала перед трудностями, если разговор шёл о спасении ее драгоценной шкурки. Я, в свою очередь, на всякий случай беззвучно вытянула из-за спины лук и бросила на тетиву стрелу. Затем плавно шагнула к дереву и заглянула в его нутро.

В широком мелком дупле рыхлым комом лежало что-то или кто-то?! лохматое, серо-рыжее, и именно оно издавало эти жалобные звуки. На злющего некроманта или свирепую нежить было вовсе не похоже… Я оперлась рукой на шершавый ствол и наклонилась пониже, стараясь разглядеть мелко подрагивающую и поскуливающую во сне мохнатую кучу.

Внезапно куча перестала дрожать, притихла, а затем сорвалась в стремительное движение, вырастая на глазах. Я, соревнуясь в резвости со спугнутым зайцем, отскочила назад, но тут же благоразумно замерла на месте, поскольку прямо на меня из просвета дупла уставились не только насмерть перепуганные светло-голубые глаза, но также и тяжелый болт загодя взведенного и заряженного самострела…

— Не двигайся! Ты кто?!

— Тихо, тихо, успокойся, — я старалась, чтобы мой голос не дрожал, а напротив, звучал спокойно и убедительно.

— Не шевелись, не то я выстрелю! Брось лук! — из просвета дупла осторожно выглянула встрепанная голова. Чрезвычайно чумазое лицо выражало крайнюю степень недоверия к миру вообще и ко мне в частности.

Мальчишка. Совсем небольшой. Самострел у него, впрочем, вполне взрослый…

— Так не шевелиться или бросить лук? — я невинно улыбнулась. Пацаненок призадумался.

— Ну-у, сперва брось, а потом снова замри, — неуверенно предложил он.

— А если я успею выстрелить? — лукаво поинтересовалась я. Очень хорошо, разговор завязывается, главное теперь — не порвать эту едва заметную ниточку, протянувшуюся между нами.

— Я тоже! — хмуро пообещал мальчишка, слегка пошевелив самострелом. От этого выразительного движения мне стало слегка не по себе — а вдруг и впрямь с перепугу пальнет?

— А давай, мы оба не станем друг в друга стрелять! — с энтузиазмом предложила я. — Шкурки целее будут.

— Чьи? — удивленно хлопнул заспанными глазами милый хорошо вооруженный ребенок.

— Да наши с тобой шкурки, — пояснила я. Вот-вот, говорить, говорить, не сваливаться в паузу. — Ты скажи мне лучше, тебя как зовут?

— Не твоё дело, — с сомнением в голосе буркнул мальчуган, шмыгнув носом. — Ты сама-то кто? — и, спохватившись: — Я, между прочим, первый спросил!

— Конечно, первый, — охотно согласилась я. — Меня зовут Веслава. Я тут хворост собираю. Видишь, вон там моя лошадка стоит.

Вот так всё просто. Ребенок послушно проследил глазами за моей рукой, даже повернул голову и посунулся вперед. Дальше — дело техники. Я поднырнула под направленный мне в грудь самострел и выбила его у мальчишки из рук. Грозное оружие с чавканьем упало в подтаявшую снежную кочку, так и не выстрелив. Всё ясненько. С предохранителя стрелковое оружие надо иногда снимать, ха-ха!

— Ну, что мне с тобой делать, вояка? — как могла сурово спросила я, вытащив упирающегося бесенка на свет божий. Хоть могучего роста и стати мне и не досталось, силой и цепкостью боги меня не обидели, так что вполне хватило на извивающееся, кусающееся и царапающееся горе лесное. Я критически осмотрела свою находку. Горе было донельзя оборванное и грязное, цыпки ровным слоем покрывали исцарапанные руки и даже тощую шею. В остальном же — вполне крепкий и здоровый мальчишка лет восьми — девяти.

— А ты его съешь, — посоветовала осмелевшая Тинка с противоположного края поляны.

— Такого грязного и тощего? — усомнилась я, продолжая придерживать костлявые запястья. — Фу, невкусно.

Мне вспомнилась первая встреча с бабушкой Полелей, и я захихикала. Мальчуган, забыв удивиться говорящей лошади, хмуро глянул на меня исподлобья.

— Это нечестно! — пробурчал он. — Ты меня обманула!

— Да что ты говоришь?! — ухмыльнулась я. А потом, построже: — А в людей из самострела целиться честно? А если бы он не стоял на предохранителе? Ты соображаешь, какую дырку ты во мне мог бы провертеть?

— На предохранителе? — огорчился добрый мальчик. На его грязно-полосатом личике явно отобразилась досада — ну надо ж было так опростоволоситься?!

— На предохранителе, — передразнила его я. — Вот уж не повезло — так не повезло, да?

— Ну и хорошо, — вдруг улыбнулся пацаненок. — Я бы всё равно не стал в тебя стрелять. Я ни в кого не стал бы стрелять — страшно!

— А если бы к тебе нежить подобралась? — вкрадчиво поинтересовалась я. Хищной нежити в нашем лесу не водилось, бабушка и леший постарались, но юный непротивленец злу насилием этого знать не мог. Лес у нас местами дремучий, с буреломами, с глубокими оврагами, такие часто выбирают для обитания очень и очень несимпатичные существа.

Мальчишка призадумался, а потом неуверенно ответил:

— Ну, нежить, наверное, ещё страшнее… — а потом подозрительно сощурился: — А ты сама-то в лесу живешь, или из села пришла?

— В лесу, — согласилась я.

— Так ты что, оборотень и взаправду меня есть будешь? — он с запоздалым изумлением покосился на Тинку.

— Не буду, — не удержавшись, облизнулась я. — Да шучу я, шучу, не дергайся! Экие, право, дети нервные пошли! Я не оборотень, честное слово.

— Ведьма? — деловито спросил ребенок, как-то уж очень быстро успокоившись за свои драгоценные мослы. Ничего себе?! А ведьма, по его мнению, это не страшно?!

— Да нет, в общем-то, — задумчиво протянула я. — Знахарка я. Травки собираю, зелья варю, людей лечу, иногда животных. А живу и правда в этом лесу. Но пока хватит тебе меня расспрашивать. Ты мне лучше всё-таки скажи, как же тебя зовут?

— Ванята, — щербато улыбнулся мальчишка, продемонстрировав дырки от меняющихся молочных зубов.

— И давно ли ты, Ванята, в нашем лесу обретаешься?

— Да вторую седмицу уже, — солидно поддержал беседу ребенок, почесывая правой пяткой левое колено.

— А кой тебе годик?

— Скоро девять! — сказано с гордостью.

— А родители твои где, дружок? Кстати, а давай-ка я больше не буду тебя держать? Ты ведь не начнешь драться или убегать?

— Не начну, — помрачнев, буркнул Ванята, потирая запястья — пальцы у меня сильные, как бы синяков не осталось. — А родители где — не знаю.

— Давно не знаешь-то? — сочувственно поинтересовалась я. Леший его знает, может парнишка с самого малолетства сиротствует. Хотя не похоже: обтрепанные грязные одежки хорошего качества и пошиты явно на него. На ногах — крепкие, хоть и перепачканные сапожки.

Опаньки, похоже, с расспросами о семье стоит повременить…

— Да с месяц уже, — хмуро ответил он, внезапно очень заинтересовавшись верхушками деревьев. Я сделала вид, что ничего не заметила, и сосредоточенно принялась рыться в карманах. К тому времени, когда я вытащила порядком сплющенный, промаслившийся и, ясно дело, совершенно холодный сверточек с остатками Микешиных пирогов, парнишка сумел взять себя в руки. Он принюхался, жадно смотря на мои руки, но тут же вздернул подбородок и отвернулся, старательно разглядывая Тинку и валежины на санях.

— Поможешь? — я протянула ему развернутую тряпицу с печевом, постаравшись, чтобы мой голос звучал просительно. — Мой домовой дал на дорожку, принесу обратно — обидится.

— Вот и ешь сама, — гордо фыркнул Ванятка, косясь на пирожки. Даже остывшие, пахли они одуряюще. Я притворно вздохнула:

— Уже поела. Сколько смогла. Давай эти вместе догрызем, а?

Мальчишка нахмурился, дернул плечом, но ломаться больше не стал и с независимым видом ухватил пирожок.

После наших с лешим посиделок выпечки осталось до обидного мало — старикан любил полакомиться. Когда последние крошки исчезли в голодном Ванькином рту, я мечтательно вздохнула:

— А дома мой Микеша к ужину кулебяку с грибами затеял… слушай, Ванюш, а пойдем ко мне в гости! — я старательно изобразила лицом, что эта мыль была совершенно неожиданной и забрела в мою голову случайно. — Ухи опять же похлебаем…

Против ожидания, мальчишка не начал драть нос и отнекиваться, дескать, нам и тут не плохо, лопайте сами. Вместо этого, он уставился на меня, что-то обдумывая, будто прислушиваясь к своим ощущениям.

— Значит, живешь ты в лесу, у тебя есть домовой, и лошадь твоя разговаривает по-людски…. Но ты говоришь, что не ведьма. А избушка у тебя, часом, не на курьих ножках? — ребенок хитро сощурился. Было не похоже, чтобы он умирал от страха.

— Это тебе, мой милый, нянька много сказок рассказывала, — хмыкнула я. — Должна тебя разочаровать: курьи ножки только у кур. А избушка моя стоит на каменном основании. И даже подпол имеется!

— Но может, всё-таки, ты Баба Яга? — уточнил любознательный ребенок.

— Размечтался, — улыбнулась я. До Бабы Яги мне в жизни не дорасти. — Извини, если разочаровала. Давай, бери свое барахлишко. Отсыреет в дупле, к ночи дождь собирается.

От Восточных Дубов до моей избушки было не особо далеко — хорошим шагом совсем недолго. Однако наше движение здорово задерживали груженые валежником и вязнущие в каждой луже сани, так что засветло добраться до дома нам не грозило.

Ванята наотрез отказался от сидячего местечка по соседству с дровишками и теперь вышагивал рядом со мною. Даже тяжелый, сделанный явно на взрослого крепкого мужика самострел не стал класть, а тащил на плече. На санки легла лишь только небольшая кожаная торбочка да мохнатое нечто, напоминающее одеяло, а может, и плащ. Больше ничего у парнишки не было.

— А скажи-ка мне, Ванечка, — осторожно начала я, поглядывая на серо-рыжую клокастую тряпку, очень мне даже знакомую по описанию, и исцарапанные руки мальчика, — зачем ты, дружок, кота моего ловил и трещотку ему на хвост ладил? — В том, что именно этот шкет был Степкиным обидчиком, я не сомневалась. Но вот зачем парнишке понадобилось так пошутить над бедной животинкой, я не понимала. Не чувствовалось в Ваньке холодной злонамеренности, которая отличает детей и взрослых, любящих помучить бессловесных тварей. Вот и тяжело нагруженную уставшую Тинку он пожалел, хотя сам прихрамывал и шел с трудом.

Как я и ожидала, мальчик не стал отнекиваться и увиливать от ответа. Он прямо посмотрел мне в глаза и слегка улыбнулся.

— Так это был твой кот? Он мои силки повадился обчищать. Не успеет куропатка попасться — а он тут как тут. Да еще и все веревочки перепутает да изорвет. Обидно — столько времени их делал! И, главное, есть-то хочется! Ты не сердишься? — Ванька засмеялся, как будто рассказывал о чем-то очень приятном, а вовсе не о вороватом коте, день за днем оставлявшем его без обеда. Ну, Степочка, мы с тобой ещё побеседуем. Дня четыре, предшествующих знаменитому «нападению», мой кошак гордо приносил домой по птичке, пожиная лавры удачливого охотника и добытчика. Вот, оказывается, откуда улов!

— Ну а хвост зачем ему искрами подпалил? — невинно поинтересовалась я. Проверка, так сказать, на вшивость.

— Я не кидал в него никаких искр, — недовольно пробурчал ребенок. — Он сам полкостра мне разнес!

Значит, мага всё-таки не было. Хвала богам!

— Я, правда, сперва подумал, что это барсук, — продолжил свой рассказ мальчик и пояснил: — шерсть серая кое-где зацепилась, да и видал я его разок, мельком, в кустах.

— И что, кота с барсуком спутал? — не поверила я.

— А что? — удивился Ваня. — Он же тоже серый, с полосками. А мордочку я не разглядел.

— Ванечка, — мне стало любопытно, — а ты барсука когда-нибудь видел? Он же в несколько раз крупнее кота.

Барсук, конечно, зверь хоть и нахальный, но осторожный; к тому же он ведет ночной образ жизни. Однако, благодаря своей красивой шубе и целебному жиру, он — частый и желанный объект охоты. Трудно найти в наших селах мальчишку, который ни разу с восторгом не рассматривал лохматый трофей, добытый отцом, старшим братом или просто кем-то из соседей.

Ванька слегка смутился.

— Ну, видел! То есть, не видел.

— Так видел или не видел? — уточнила я.

— Видел. Но на картинке. В книжке, на картинке. У меня дома была — про всяких зверей и птиц, — погрустнев, закончил он.

— А где же ты жил, дружочек? Где был твой дом?

— В Березани, — совсем уныло ответил мальчик.

Понятненько. Найденыш мой, оказывается, в городе вырос. То-то барсука с котом перепутал. Немудрено. Хорошо хоть не принял Степку за лося — тот на картинке ведь тоже серый!

— Ладно, этот пробел в твоём образовании мы заполним, — бодро пообещала я. — Так и быть, познакомлю тебя с барсуками, если ты не станешь им трещотки на хвосты вязать!

Как я и ожидала, до дома мы добрались, когда совсем стемнело. Тем более яркое впечатление на Ванятку произвел мой щедро украшенный черепами частокол. Мои костяные сторожа решили ради такого случая не ударить лицом то есть мордой в грязь и выступили по полной программе. Шутка ли — в кои веки хозяйка с гостями пожаловала! Черепушки и повздыхали, и повыли, и зубами поклацали, и пустыми глазницами посверкали… Особенно усердствовали привратники: коровий череп, судя по всему решивший сгладить в людской памяти вчерашнюю позорную картину, прямо-таки изливал потоки пламени. Его напарник тоже не отставал — по привычке и из вредности.

— Эй, вы, а ну-ка, успокойтесь! — прикрикнула на разгулявшуюся стражу я, поглаживая по спине уткнувшегося в меня парнишку. Он мелко дрожал, крепко вцепившись в мою куртку. Так, похоже на ней наметилась парочка новых дыр!

— Вань, ну всё, всё! — продолжала ворковать я, свободной рукой показывая кулак моему заборному воинству. — Это наша стража, чтобы злые люди или нелюди не залезли. Разве у вас в Березани черепа на охрану не заговаривают?

Ванятка, не отцепляясь от меня, помотал головой.

— Не, у нас даже маги черепов не вешают.

Тут уже удивилась я.

— А как же у вас защищают свои дома?

— Так зачем черепа-то развешивать? — мальчик недоумевающее уставился на меня, забыв, что испугался. — Просто на забор ставится заклинание — и всё, враг не пройдет. Мои папа и мама всегда так делали!

Опс! А кто у нас папа с мамой?

— И кто же твои родители? — небрежно поинтересовалась я.

— Папа — маг, а мама — колдунья! — гордо отрапортовал ребенок.

Значит, всё-таки маг был? Такой маленький, лохматый, молниями швыряться умеет, хоть и не хочет в этом сознаваться.

Я пристально посмотрела на Ванятку. Мальчик ответил таким спокойным прямым взглядом, что мне немедленно стало стыдно. Мал он ещё колдовать. Все знают, что магические способности проявляются у детей не раньше, чем им исполнится лет одиннадцать-двенадцать.

Я вздохнула и потрепала найденыша по давно нечесаным волосам:

— Пошли, Вань, домой. Стемнело уже, холодно.

Глава третья

«Если что-то само плывет вам в руки, присмотритесь — может, оно просто не тонет?»

Водяной

«У красного клевера используй листья и цветы. Это растение повышает жизненную силу человека, помогает ему самому бороться со своей болезнью. Собирай клевер в пору его цветения, на растущей луне, солнечным утром после схода росы.

В это же время собирай и василек — у него все части растения целебны. А корни его выкапывай, как цветы опадут, да не днем, а вечером или ночью.

Смешай семена василька с соком чистотела — получишь средство для выведения бородавок.

А вот валериану нужно собирать только ночью, в новолуние. Бери не любое растение, а лишь те, по которым малые искорки замерцают-побегут. Валериана успокоит больного, вылечит бессонницу, снимет спазмы, облегчит боль при болях в спине и суставах».

Как же я люблю весну! Наверное, я не оригинальна, каждый ждет — не дождется, когда же закончатся холода, зима отступит и, ругаясь сквозь зубы, отползет далеко-далеко на север, в вечно морозные полуночные страны, чтобы там всё лето напролет строить новые козни на будущий год. Пусть себе строит! Это когда ещё будет! А пока — всё длиннее становятся дни, радостнее пригревает солнышко, и потихоньку просыпается лес, готовясь грянуть дружным птичьим разноголосьем.

Я отправилась в Мутные Броды, едва рассвело.

Юный день только-только начинал протирать заспанные глаза. Мой дом тоже потихоньку просыпался. По горнице неспешно похаживал Микеша, ладясь ставить тесто для хлебов. Со двора доносилось ритмичное шарканье — Випоня старательно мел двор. А на лавке, стоящей в углу второй, дальней комнатки, приспособленной мною под спальню, крепко спал мой вчерашний лесной найденыш.

Накануне наше с ним появление привело всех обитателей моего дома в состояние небывалой ажитации. Так же, как и семь лет назад, когда бабушка привезла едва живую меня, засуетился Варёма, взбадривая протопленную к моему приходу баньку. Маленький Микеша всплеснул мохнатыми лапками, закрутил головой, заохал, потом подхватился и кинулся в дом доставать из печи на стол уху, резать кулебяку с грибами, не соврала!. Похоже, у него вновь наметился верный кандидат на откорм. Випоня, попискивая от волнения, суетился вокруг саней. Даже угрюмый Бочун выглянул из овина, где, судя по всему, в очередной раз пытался дать укорот своевольной Манефе.

Любопытный Степан высунулся было из сеней, но, почувствовав под лапками влажные доски отсыревшего крыльца, брезгливо попятился и исчез в избе. Вот ещё! Сами все придут!

Когда мы с Ванятой вошли в избу, кот возлежал на табурете, стоящем посередине комнаты, аккуратно подобрав под себя лапочки и распушив свою роскошную серую шубу. Янтарные глаза прикрыты, дескать, нет мне, красивому и умному, особого до вас всех дела, ребята! Однако из-под опущенных век то и дело взблескивали золотистые искры, а кисточки стоящих торчком ушей напряженно подрагивали. Всё под контролем!

Уставший парнишка сразу примостился на краю сундука, стоявшего у двери под зеркалом. Вредный артефакт, обиженный невниманием к своей нескромной персоне, немедленно принялся отращивать на отражении Ванькиного затылка извивающихся одноглазых червяков или что-то, очень на них похожее. Мальчик, не замечая творческих мук «художника», раскладывал рядом с собой свой нехитрый скарб: котомку, самострел, а поверх них — скомканную лохматую тряпку неизвестного назначения.

Неоцененное зеркало сердито мигнуло, наддало, и извивающиеся червяки начали переливаться зловещими оттенками синего, багрового и черного.

Я махнула рукой и отвернулась. Горбатого только булыжником исправишь…

В это время исподтишка наблюдающий за нами Стёпка вдруг закончил притворяться спящим, стал принюхиваться, нервно подергивая длинными белыми усами, а потом вдруг изумленно вытаращился на Ваняту, переводя вмиг ошалевший взгляд с мальчика на лежащую рядом с ним мохнатую серо-рыжую кучу.

— Славочка! — Кот, ласточкой слетев с табуретки, подскочил ко мне, вцепился когтями передних лап в мою коленку и зашептал драматическим шепотом. — Славушка, так ведь это же он, тот самый злодей, что на меня в лесу напал! Я его запах злодейский мигом признал! И шкуру свою он хоть и скинул, да только расстаться с ней, должно быть, не успел! А-а-а, гад, улику-то не уничтожил! Попался!!! А ты его…как? Это…в полон взяла, да? Будешь за меня мстить? И что, пря-ямо зде-е-есь?!!

Кошак уже перешел с шепота на крик, просто блажил во весь голос. Шерсть дыбом, усы торчат, глазищи сверкают…. С ласковой, обещающей мало хорошего улыбкой я нагнулась, ухватила Степку за взъерошенный загривок, выдрала, поморщившись от боли, из своей многострадальной ноги его когти надо же, даже через кожаные штаны достал, поганец! и крепко встряхнула. Изумленный кот обмяк на моей руке, бессильно свесив лапы и забыв возмутиться.

— За что?!! — прохрипел он.

— А ты не догадываешься? — нежно пропела я, встряхивая Степана еще разок. Уф-ф, а тяжеленный-то какой, зараза! Я плюхнула притихшего кота на лавку и села сама, потирая саднившее колено. — Ну что, великий охотник, это ведь я тебе помощника привела. Будете вместе на промысел ходить. Он силки смастерит, дичь найдет, поймает, а ты ее украдешь и домой доставишь, как и положено настоящему добытчику! А мы все тебя хвалить станем. Как, здорово получится?!

Ага! Степка нахохлился и прижал уши. Ну точно: знает кошка, чьё мясо съела! Ничего нового я ему не рассказала.

— И всё это вранье, — скороговоркой пробормотал он, косясь на меня, а затем одним длинным прыжком перемахнул полкомнаты, гибко ввинтился в щель, оставленную неплотно прикрытой дверью — и был таков! Ну, пусть погуляет, поразмыслит о жизни.

Потом я потащила Ваньку, уже жующего подсунутый Микешей пирог, в баню, где сдала мальчика с рук на руки Варёме. А меньше, чем через час, до скрипа отмытый и переодетый во всё чистое парнишка уже уплетал наваристую уху, а растроганный домовик подсовывал ему под локоть толстые куски румяной кулебяки.

Согретый и наевшийся Ванята стал засыпать прямо за столом, и я, отложив на завтра все разговоры, повела его во вторую комнатку избушки. Там в углу, на широкой лавке, мальчика уже ждали приготовленный Микешей тюфячок, прикрытый чистым полотном, пухлая подушка с вышитым на ней петухом и стеганое пестрое одеяло. Сонный Ванька ещё попытался встряхнуться — его заинтересовал высокий темный шкаф, стоящий в простенке между окном и моей кроватью и битком набитый книгами — бабушкиным наследством. Но глаза юного любителя чтения отчаянно слипались, и он решил поверить мне на слово, что за ночь книжки никуда не денутся, а будут ждать его на том же самом месте.

Совсем поздно вечером ко мне в спальню прокрался замерзший и отсыревший Стёпка, и мы с ним долго ругались шепотом, а потом самозабвенно мирились, пока, наконец, раскаявшийся и успокоившийся кот не заснул, уткнувшись носом мне в бок.

Так я их и оставила утром — сладко сопящего в углу Ванятку и разлегшегося на моей кровати Степана.

Ночью хорошо подморозило, и мы с Тинкой аккуратно пробирались по лесной тропинке, боясь сойти с нее и попасть на наст, которым лошадь запросто может не просто поранить, а искалечить ноги. Местами мохнатая кобылка оскальзывалась, и мне было слышно, как она поругивается себе под нос.

— Тинка, чувствуешь, как весной пахнет? — мечтательно спросила я.

— Я чувствую, что скоро без ног останусь, — ворчливо ответила лошадь, косясь на меня и нервно помахивая хвостом. — Вот куда тебя понесло ни свет ни заря? Подождать надо было часика три, тропочки и подтаяли бы!

— Тин, не брюзжи, — примирительно похлопала ее по шее я. — Дедушка лесной нам вчера что велел? А? Помнишь? Правильно, поторопиться. Мы обещали? Обещали. Будем ждать, пока снег в лесу вовсе не растает?

— Да уж ладно, не будем, всё понятно, — беззлобно фыркнула смирная Тинка.

Тропинка вильнула влево, огибая заснеженный овражек, потом деревья расступились, и мы, к обоюдному облегчению, выехали из леса. Лошадка моя повеселела и, уже не боясь поскользнуться или оступиться в глубокий, покрытый смерзшейся за ночь коркой снег, бодро зарысила по подсохшей за последние погожие дни дорожке.

Путь в Мутные Броды пролегал через поле, ежегодно засеваемое льном, просом, гречей и люцерной. Сперва мы довольно долго поднимались на широкий пологий холм, затем дорога устремилась вниз, заворачивая к речке Медведице, богатой омутами, водоворотами и рыбой, чтобы потом виться вдоль ее берега до самого села.

Подул сырой промозглый ветер. Вообще, в чистом поле было гораздо холоднее, чем в лесу. Это попозже, когда солнышко взберется повыше на небесную горку и начнет не на шутку пригревать, тут станет по-весеннему тепло, и жалкие остатки снега в низинках исчезнут, а набухшие почки лозин, может быть, наконец-то обернутся крошечными молодыми листочками. А пока я поплотнее завернулась в меховой кожух, да натянула поглубже дубленую шапочку.

— Эй, добрый молодец, далеко ль путь держишь? — вдруг раздался совсем рядом томный девичий голос.

Да, речка наша богата не только рыбой да омутами. Ведь не успел с нее толком лед сойти, а охотничий сезон уже открыт!

— Ну, Ивица, ты даешь! — с чувством сказала я, спешиваясь и поворачиваясь лицом к воде. — Своих не узнаешь? Не проснулась ещё, что ли?

Русалка ничуть не смутилась.

— Ой, Славочка, а я тебя и не признала, — стройная зеленоглазая блондинка радостно заулыбалась мне. — В этой одежде за паренька приняла. Кто это, думаю, у нас такой ранний, уже и из лесу едет? Дай-ка побеседую с ним, познакомлюсь поближе, — речная прелестница кокетливо надула губки, похлопала ресницами и шаловливо плеснула хвостом.

— Вот незадача! А тут — не паренек! Облом-с! — не удержалась и позлорадствовала я. Результат знакомства проезжего паренька с Ивицей был бы вполне предсказуем и печален — и ясное дело, что не для русалки.

— А тут ты, — охотно согласилась красавица. Вообще-то, русалки вовсе не злые, просто они так устроены: каждый встреченный мужчина должен быть очарован, охмурен, зацелован, защекочен и утоплен. Совершенно по-доброму! Ей-ей, ничего личного!

Но мы же не злимся на волка, что он овец режет, или на дракона, что тот коров таскает, правда?

— Славочка, я так рада тебя видеть! — защебетала Ивица. — Давно не виделись. Как вы там, в лесу, перезимовали?

— Спасибо, всё хорошо, — весело ответила я, принюхиваясь. Солнце, поднимаясь, начинало пригревать, и воздух запах мокрой землей, пробивающейся травкой, грядущим теплом. — Ну, а вы как зиму провели? Давно проснулись?

Всем известно, что русалки зимой дремлют в омутах, а просыпаются лишь по весне, когда вскроются ото льда реки и озера. Бессонницей страдает лишь сам речной хозяин — водяной, невзирая на морозы подглядывающий через проруби за белым светом.

— Да уж с седмицу, — с сомнением в голосе протянула Ивица, будто сомневаясь, а проснулась ли она?! — Но только что-то скучновато пока…

Я ухмыльнулась. Представление русалок о веселье было очень специфическим, даже можно сказать, кровожадным.

— Что, не клюет? — от ехидства в голосе мне все-таки удержаться не удалось.

— Какое там, — махнула хвостом красотка. — За целую седмицу мы никого даже издалека не видали — ни я, ни сестры. Ты вот первая мимо идешь. Ску-у-учно! Ты ж всё-таки не мужчина! — и Ивица мечтательно прикрыла свои сияющие глаза.

— Да уж, кто не мужчина, то не мужчина, — задумчиво проговорила я. — А расскажи мне, Ивушка, не плавали ли вы с сестрицами к самому селу — так, от скуки развеяться?

— Собирались, да водяной не велел, — тут же наябедничала русалка. — Нечего, говорит, вам там делать! И не пустил! А ещё сказал…сказал…, - она страдальчески наморщила невысокий лобик, силясь припомнить, чего же еще такого ценного сообщил им речной царь. — Ну, это… как его…не припомню!

Да, русалки — существа веселые и доброжелательные пока рядом не появился какой-нибудь мужичок, однако полагаться на их мыслительные способности не стоит. Мозг, похоже, есть только в позвоночнике! Я подошла к самой воде и присела на корточки:

— Ивушка, милая, попробуй вспомнить, что водяной вам говорил. Пожалуйста, постарайся!

Речная дива добросовестно изобразила своим подвижным лицом серьёзную работу мысли. Потом ещё изобразила. Потом ещё…

— Фу, Славочка, больше не могу! Щас голова прям лопнет! Ну не по-о-омню я!

— Ну, Ивушка! Подумай, прошу тебя!

— Ай, да не знаю я! Что-то он такое говорил про то, что вроде на селе нечисто стало, кажется так. А что бы тебе у него самого не спросить?! — радостно выдала русалка «гениальную» идею.

Мысль, знамо дело, богатая! Только не стоит забывать про то, что ни лешего, ни водяного, ни полевых или болотных духов не возможно ни уговорить, ни тем более заставить рассказать что-либо, о чём они не считают нужным сообщить лично тебе. Так что, придется довольствоваться тем, что удалось вытянуть из рядовой речной нежити.

— Да ладно, — как можно естественней махнула рукой я, — сейчас сама туда приеду и всё узнаю. Пока, Ивушка! Увидимся! Девочкам привет!

— Пока, Славочка! — с энтузиазмом замахала в ответ русалка, мигом позабыв про наш разговор. — Заезжай! А то так ску-у-ушно…

Я вскочила в седло и пустила застоявшуюся Тинку в легкий галоп.

Значит, говоришь, «нечисто стало»?

Вот и проверим…

Мутные Броды стояли на высоком берегу Медведицы, славящейся не только рыбой, омутами и развеселыми русалками, но и весенними разливами. Вот и сейчас противоположный низкий берег был уже залит водой почти до кромки березовой рощи. Со стороны домов затопило все мостки, кроме единственных, специально сооруженных повыше и в обычное время несуразно торчащих над рекой.

Богатое многолюдное село было обнесено высоким крепким тыном, потемневшим от времени и дождей. Дорога, шедшая вдоль речки, вывела меня к нешироким массивным воротам. Это был, так сказать, чёрный ход, которым пользовались селяне для выезда в лес и поля, да ещё в соседнюю Березовку. Дальше нашего Черного Леса этот путь не лежал. Главный же, парадный въезд расположился с другой стороны поселения и был даже украшен надвратной сторожевой башенкой, гордостью жителей Мутных Бродов. Оттуда вела дорога в большой мир, в Березань, далекий Сторожец, стольную Преславицу. По ней приезжали купцы и увозили знаменитые бродненские колокола, славящиеся на всю Синедолию своим волшебным бархатным голосом.

На ночь староста села самолично запирал оба входа, и тот, кто не успел до заката попасть домой, мог уже никуда и не спешить — старый Лукиан отличался строгостью и непреклонностью. Днем же ворота не запирались. Но никогда и не стояли нараспашку…

Тронув пятками Тинкины бока, я подъехала к настежь открытым воротам. Лошадка чутко принюхивалась, шумно втягивая в себя воздух.

В ничем не нарушаемой тишине не было слышно голосов перекликающихся баб и гомонящих ребятишек, не мычали коровы, не переругивались куры, не скрипел колодезный ворот, не бухали молотки в кузнице. Да и в полях мне не встретился ни один человек…

Мы с Тинкой медленно ехали по безлюдной улице. У дома старосты деда Луки я спешилась и осторожно зашла на двор — незапертая калитка слегка покачивалась от ветра. Дверь в сени была открыта. Я поднялась по запыленным ступенькам.

Складывалось такое впечатление, что всё живое исчезло из села в один миг, причем до последнего момента ни о чём не подозревая и продолжая заниматься своими делами. В погасшей печи виднелся остывший чугунок, и, судя по тяжелому запаху и обилию насекомых, хозяйка варила мясные щи. Посреди просторной горницы на кучке сора лежал большой веник. На краю лавки чьи-то маленькие ручки затейливо разложили тряпочных кукол с разрисованными лицами. На широком столе стояло лукошко с яйцами.

Рассыпанное на дворе зерно никто не клевал, бельё, развешенное для просушки, уже посерело от пыли, и недоеденные поросятами помои успели покрыться густой сине-зеленой плесенью. Даже вороны почему-то их не подъели.

Охваченная ужасом, я шла по мертвому селу, ведя под уздцы дрожащую кобылку. Наши глаза подмечали всё новые и новые детали этого кошмара. Вот у колодца валяются три пары деревянных ведер и коромысла — видно, кумушки остановились почесать языками.

А вот посреди улицы стоит телега, а перед ней оглобля и хомут.

В кузне вокруг потухшего горна разбросаны инструменты.

В литейном сарае — полупустые холодные формы, а рядом чан с застывшим металлом, который, похоже, не успели использовать.

В трактире мухи жужжат над тарелками с протухшей едой, запах вышибает вон получше любого платного вышибалы, а от подсохших пивных луж на деревянных столах остались уродливые пятна. На полу валяется яркое вышитое полотенце и пустая глиняная кружка.

Нигде ни особого беспорядка, ни следов борьбы, ни пятен крови…

И — самое жуткое — стоящий в самом центре села храм Молодого Бога, всегда такой нарядный, праздничный с его легкими белыми стенами и высокой звонницей, теперь был покрыт омерзительным серо-коричневым налетом. Колокола же его, славные своими чистыми тонами и искусными звонарями, и вовсе исчезли. Осиротевшая колокольня зияла на фоне легкого весеннего неба пустотой, словно безглазый череп мертвеца.

Я стояла, тесно прижавшись к Тинке, и слезы текли по моим щекам. Не стало большого трудолюбивого села, где умели выращивать лен и жито, делать колокола и ковать мечи, разводить быстрых коней и тучных коров. Они жили, любили, ссорились, мирились, работали, гуляли на праздниках, искали клады на Купалу, сжигали чучело Мораны, провожая зиму…. А теперь здесь никого не осталось, ни человека, ни животного, ни мышки, ни птички. Только мухи.

Внезапно Тинка вскинула голову и заплясала на месте. Краем глаза я заметила какое-то шевеление в тени высокого забора, окружавшего подворье медника Любима. Я с наивной надеждой обернулась, и это короткое простодушное движение чуть не стоило мне жизни.

С коротким ревом из-под частокола на нас выскочил здоровенный волосатый мужик с синюшной помятой физиономией. От обычного деревенского пропойцы его отличали длинные острые клыки и тускло-красные горящие глаза.

В общем-то, совсем и не мужик. Упырь.

Упырь?! Среди бела дня?! Но, позвольте, каждый ребенок знает, что эта кровожадная нежить ведет сугубо ночной образ жизни. Нападает преимущественно из засады и только на людей, прочие живые существа в его рацион не входят. Одиночка. Обладает редким упорством. Способен преследовать выбранную жертву многие версты и дни.

Мой упырь, похоже, имел своё мнение на этот счет. Дневной свет его нисколько не смущал. Он плотоядно облизнулся толстым фиолетовым языком, рыкнул ещё разок и начал неспешно обходить меня справа. Примеривался, должно быть, в какой артерии кровь вкуснее…

Я судорожно пыталась сообразить, что же мне в этой жизнеутверждающей ситуации можно было бы предпринять. Расклад выходил неутешительный. Стрелой упыря не возьмешь, даже серебряной. Самострел, да с заговоренным болтом, конечно, поубедительнее будет, однако его ещё достать надо и снять с предохранителя. Остается что? Правильно!

Сильным броском я отправила узкий серебряный нож—засапожник в полет, метя чудовищу в глаз. Однако в эту же самую секунду оно взвилось в прыжке и словило клинок горлом.

Серебро сделало свое дело — упырюга рухнул на землю, не долетев до меня сажени три. Нащупал мой нож, выдрал его из горла, воя от боли, отшвырнул в сторону, а затем целеустремленно пополз к нам, загребая землю когтистыми лапами.

Выручила Тинка. Пока я рвала из-за спины зацепившийся за тул самострел, она ловко припечатала гнусную тварь тяжелым копытом. Разбитая голова ещё ненамного задержала упёртую нежить, но и я наконец справилась с пакостным оружием, и серебряный болт с противным хрустом разворотил упырю грудную клетку, пригвоздив его к земле.

Я не стала долго наслаждаться хрипами поверженного врага или пытаться извлечь из его тела свой болт. Подхватив валявшийся нож, я взлетела к Тинке на спину, и мы рванули с ней по пустынной улице во весь опор.

У здания кузницы я натянула поводья.

— Тин, давай на секунду сюда заскочим, я знаю, где Вук серебряные болты держит. Боюсь, пригодятся.

— Только давай быстрее, — проговорила Тинка сквозь зубы. — Да не слезай с меня.

Хорошо, что через двери кузницы регулярно проходил сам кузнец Вук, мужчина гигантского роста и могучего телосложения, а также проносились различные крупные изделия, вышедшие из-под молота мастера. Размеры дверного проема отличались такими размерами, что мы с Тинкой легко попали внутрь, причем я не спешивалась. Это было тем более кстати, поскольку Вук держал дорогие болты на самой что ни на есть верхотуре, на неприметной приступочке под самым потолком, что делало их доступными исключительно для самого хозяина. Благодаря лошади, до них добралась и я, даже особо карабкаться не пришлось.

— Ну всё, Тин, поехали скорее отсюда, — я тщательно прикрепила к седлу мешочек с боеприпасами — а кто его знает, где и когда мне ещё удастся ими разжиться?

— Вот скорее — это вряд ли, — обреченно ответила кобыла.

В дверях нас терпеливо поджидал ещё один упырь. На этот раз совершенно молча. Он равнодушно разглядывал нас, подбираясь для прыжка.

Пара?! Невозможно! Упыри не терпят общества себе подобных. Впрочем, и солнечный свет они как будто не уважают — по крайней мере, так утверждали все изученные мною книги по местной и заморской нежити…

М-да… боеприпасов-то у меня теперь полно, вот только самострел не заряжен!

Между тем упырь, похоже, решил, что уже проявил чудеса терпения, на первое время ему хватит, и решил перейти в наступление. В самом деле, да сколько же можно голодать?!

Оборонное заклинание поймало его в броске, слегка подправило траекторию полета и с такой силой шарахнуло об стену, что сосновые бревна брызнули щепками прямо в стоящий рядом большой угольный ящик. Я удивленно покосилась на пальцы своей правой руки, ещё сложенные для пасса.

Ну надо же! От страха-то, оказывается, не только коты болтать начинают! Точно в цель и без побочных явлений! Мучнисто-белое тело твари с мелодичным треском впечаталось в дерево, а мой нож на этот раз без промаха пробил ее глазницу, пригвоздив облезлую голову нежити к стене. Затем я быстро выхватила из чересседельной сумки небольшой пакетик и щедро осыпала корчащееся чудовище сероватым порошком. Смесь из полыни, адамовой головы, зверобоя, лаванды, хрена, любистока, осиновой коры и богородичной травы, предназначенная для отпугивания нежити не подвела: упырь истошно взвыл и обмяк.

Больше я решила не экспериментировать.

— Тинка, ходу!

Дважды просить не пришлось. Моя смирная лошадка пулей вылетела из негостеприимной кузни и ломанула вниз по безлюдной улице. Похоже, она заподозрила, что у мерзких тварей здесь гнездо. А что? Я уже ничему не удивлюсь!

Нам повезло. То ли гнезда не было, то ли было, но не у нас на пути, но по дороге в Черный Лес нам никто не повстречался.

По дороге я сообразила, что мне и в самом деле очень и очень повезло. Обычно упырь — это свирепая нежить низшего порядка, отличающаяся крайней ненасытностью, а также исключительной реакцией и быстротой. Помнится, лет пять-шесть назад в наш лес повадились эти твари — должно быть, сочли его хорошей кормовой базой: вкусные и питательные охотники, грибники, дровосеки, девки с туесками и бабки с лукошками здесь не переводились. Бабушке Полеле пришлось немало потрудиться, чтобы очистить поляны и буреломы от этой дряни, а затем отвадить прожорливую нечисть от Черного Леса. Даже при ее невероятной силе и опыте, старой колдунье было нелегко. Матерый упырь всегда отлично маскируется, не боится подпустить врага или обед, это как посмотреть на расстояние прямого нападения, в броске развивает огромную скорость и прекрасно уходит из-под встречного удара. Жертву преследует до гибели одной из воюющих сторон. Если бы чудовища умели работать в паре или стае, управиться с ними в одиночку было бы практически невозможно.

Мои же тварюги двигались не то чтобы уж совсем вяло, но и проворством особым не отличались. Может, им дневной свет мешал? Не знаю, не знаю…. Только для обычного упыря увернуться от лошадиного копыта или от ножа, пущенного не очень опытной, дрожащей от страха рукой — не проблема.

Леший поджидал нас у самой опушки, даже искать его не пришлось. Слушая мой невеселый рассказ, он всё сильнее хмурился. Затем крепко задумался, часто вздыхая и потирая сухонькими ручками мшистый нос — сегодня он опять обернулся этаким лесным дедушкой. Я молча сидела на поваленной сосне, ждала, а перенервничавшая Тинка никак не могла успокоиться после схватки с нежитью и бешеной скачки через поля, перебирала мохнатыми крепкими ногами, фыркала, тыкалась в меня носом. Я успокаивающе почесывала ее взмокшую шею.

— Жалко, Славушка, ты пока в ворожбе не сильна, — наконец-то промолвил леший. «Пока»? Ну, это сильно сказано. Впрочем, оборонное заклинание вышло у меня сегодня на славу!

— А ты дедушка, про какую ворожбу-то говоришь? — мне стало интересно.

— Да зерцало твоё волшебное нам сейчас ой как помогло бы! — вздохнул старичок. — Посмотрели бы мы с тобой, что на свете белом делается, что происходит. Да его, стекляшку вредную, чаровать надо, так ведь просто ни слова не скажет, хоть разбей!

Я испуганно уставилась на лесовика.

— Дедушка Леший, да ты что, и вправду думаешь, что беда пришла не только в Броды?

— Думаю, девонька, — пригорюнился дедок. — Уж что в Березовке да в Синем Луге точно нечисто, то я чую. Да ты не забывай: ведь опустел наш лес, нет людей, не идут к нам. И тишина вокруг стоит — мертвая…

Мне стало жутко. Стоящая рядышком Тинка тоже замерла, лишь нервно подрагивая шкурой.

— Отправляйтесь-ка вы сейчас домой, мои хорошие, — леший, кряхтя, поднялся с кочки. — Да бери, Славушка, ты книги Полелины волшебные, читай, думай. Может, и уговоришь как-нибудь зерцало мир показать.

Глава четвертая

«Ума хватает только на то, чтобы понять — больше ни на что не хватит…»

Василиса Премудрая

«Твой долг — это то, что меньше всего хочется делать».

Народная примета

«Рута — трава большой колдовской силы. Собирай ее поздней осенью, после первых морозов. Храни под стрехой на крыше. Рута обережет всех детей, живущих в доме. Будешь собирать — твори такой заговор: «Ох ты, рута, я тебе кланяюсь, я тебя сорву, я тебя в дом принесу, а ты, рута-мать, не давай деточек обижать ни знатному, ни нищему, ни родному, ни чужому. Ключ, земля, язык. Аминь»

Цветы аронии собирай во второй четверти Луны от полудня до заката Солнца. Используй как оберег от воров. Цветы завари и брось в том месте, которое хочешь уберечь от покражи. Заговор на аронию такой: «Я есмь камень, я есмь огонь, вор, моего места не тронь. Если, вор, ты в это место войдешь, здесь ты свою погибель найдешь. Огонь охватит, камень задавит, вора погибнуть заставит».

Ванята даже не заметил моего появления. Зайдя в дальнюю комнатку-спаленку, я остолбенела. Моя кровать, его лавка, массивный деревянный стол у окна, ларь у противоположной стены, даже пол были густо уставлены стопками и стопочками книг, вытащенными из наполовину опустевшего бабушкиного шкафа. Темные обложки были повсюду, даже у меня под ногами. Сам нарушитель спокойствия сидел на лоскутном половике и самозабвенно листал внушительный фолиант, не забывая при этом откусывать от пирога, напоминающего своими размерами средний лапоть — Микеша явно решил перевыполнить план по откорму мальчишки домашнего, тощего. Р-р-р!! Увижу хоть одно жирное пятно на страницах — сама всех съем!

Так, а что это мы там читаем? Ага!

Насколько мне было видно, Ванька влюбленными глазами разглядывал невероятной красоты единорога, тщательно нарисованного неизвестным, но очень талантливым художником-графиком. Красавец жеребец был изображен на фоне березовой рощи. Он горделиво взирал на пасущихся поодаль самок с жеребятами. Ниже следовал подробный текст, посвященный анатомическим особенностям, ареалам обитания, пищевым предпочтениям и привычкам редких копытных. Как же, как же, я и сама в свое время выучила эту книгу практически наизусть! Дальше будет про фениксов, химер, грифонов, Сирина с Алконостом, Рарога, Стратима, птицу — Гамаюн, Жар-птицу, Конька-Горбунка. А в последних главах — всё о драконах, от трехглавого Змея Горыныча до змееподобного Линдворма, распространяющего чуму Виверна и живущего в далеких восточных землях Дракона-со-свечой, освещающего небесные врата.

Жаль, что в Черном Лесу и вообще в Синедолии вся эта красота не водится! Только в книжках…. Лет пять назад я, помнится, безрезультатно обыскала все овраги, пытаясь найти хоть одно-единственное огненное жар-перышко, хоть переливающийся жемчужный волосок из хвоста единорога. А бабушка посмеивалась, спрашивая, не боюсь ли я вместо перышка найти чешуйку. Немаленькую такую…. Впрочем, ведунья всегда утешала меня, туманно намекая, что всё ещё впереди, и волшебные встречи с необыкновенными созданиями тоже.

Может быть…

Я подхватила с кровати пухлый том в темной глянцевой обложке и бегло пролистала его. Хорошо, что Ванька увлекся той, другой книгой. Эта тоже была посвящена редким магическим и мифическим животным, однако отличалась от первой примерно так же, как отличается нарядный общительный болтун-всезнайка от молчаливого нелюдимого мудреца. Том, который я держала в руках, изобиловал неточностями и ошибками в классификации и описании видов и подвидов, а также содержал кучу сплетен и легенд. Его авторы явно не утруждали себя проверкой псевдонаучной информации, которую щедро вываливали на читателя, имея крайне смутное представление о такой штуке, как научный подход к изучаемому вопросу.

Зато многочисленные картинки в книге были живые, да к тому же очень красочные. Правда, единороги на них частенько выглядели настолько свирепо, что в голову искушенного читателя закрадывалось смутное подозрение: может, это всё-таки пещерные химеры, известные своим вздорным и неуживчивым нравом? Смущенные грифоны боязливо сторожили кучи золота, а все сто голов Лернейской Гидры, по жизни хищника лютого и неразборчивого, стыдливо улыбались, как деревенские девицы на выданье. Но ведь красиво!

Я вздохнула. Сейчас на рисунке красный колючий дракон неясного подвида с аппетитом харчил вяло сопротивляющуюся девицу, судя по пышным кружевным юбкам и валяющейся рядом короне — настоящую принцессу. Вот ещё, кстати, забавный миф о пристрастии этих магических рептилий к особам королевской крови. На самом деле и это подтверждают все более-менее серьезные источники драконам совершенно всё равно — королева или селянка. Да хоть кузнец! Здесь вопрос диеты и принципов: кто-то ест только мясо домашних животных и дичь, а кто-то и человечинкой не побрезгует.

Дракон на картинке наконец-то справился со своим обедом, смачно рыгнул, облизнулся и брякнулся на бок — переваривать. Я захлопнула толстый том. Когда бабушка Полеля объяснила мне, глупышке, очарованной оживающими рисунками, разницу между книгами серьезными и несерьезными, я, помнится, была поражена. Зачем же намеренно печатать враки, да ещё и так украшать их?! Нечестно!

— А ты не обижайся на книжку, — посоветовала мне тогда бабушка. — Посмотри, она ведь такая красивая! Просто отнесись к ней как, ну, скажем, к сказке.

— Но это же не сказка! — обиженно насупилась я. Мне было трудно смириться с тем, что на севере Синедолии не водились ни единороги, ни драконы, хотя книга на голубом глазу утверждала обратное. — Зачем тебе эта книжка-врушка? По-моему, ее стоит выкинуть!

— Ты лучше выкинь из головы такие глупости, — строго посоветовала Полеля и пояснила: — Всё имеет право на жизнь, просто надо уметь правильно это оценивать и относиться соответственно. Поняла, малышка?

Я поняла, но очень не скоро. Да, в каждой сказке есть доля сказки, а в каждой правде — доля правды.

— Вань, а Вань! — я взъерошила его чисто промытую русую макушку Варёме вчера пришлось немало потрудиться, чтобы под корень извести неизбежный результат дикой лесной жизни — настойчивую живность, решившую считать своим домом родным Ваняткину голову. — Ванюш, а как мы с тобой теперь это всё на место поставим? Ты помнишь, где что было?

Мальчик оторвался от книги и улыбнулся мне снизу вверх.

— Не волнуйся, Славочка, я всё запомнил. Я потом сам уберу. Можно, я ещё почитаю? Очень интересно про жеребят единорога. Ты знаешь, их, оказывается, можно приручить! Я не знал. У меня дома тоже была книжка про них, но там всё больше сказки. Нет, ну ты знала?! Вот бы приручить одного!

— Читай, малыш. Только дай-ка сюда табуретку, мне надо достать одну книжку вон оттуда.

Унося в руках толстый-претолстый том в черной потертой обложке — бабушкину заветную колдовскую книгу, я обернулась в дверях.

— Ты знаешь, в некоторых книгах пишут много всякой ерунды. Не обижайся на них. Относись к ним как к сказкам, ладно?

Бабушкино волшебное зеркало сегодня решило прикинуться добропорядочным предметом интерьера. В гладкой темноватой поверхности невинно отражались печка, Микеша со скалкой в лапках, я с растрепанной челкой, аккуратно сложенное полотенце на столе, бочонок с водой…. Всё чистенько так, скромненько. Правда, если повнимательнее приглядеться, то можно заметить, что валяющийся под лавкой веник и пучки трав под потолком зеркало проигнорировало. Избирательный, так сказать, подход к восприятию действительности: «найдите десять отличий».

Разложив на выскобленном столе книгу, я принялась освежать в памяти обряд прокола пространства. Так, вода колодезная студеная, полведра, у меня есть. Свеча наговорная обрядовая — тоже, ещё бабушка делала. Свет лунный скоро будет. Ага, теперь травы. Сверяясь с записями, я порылась в берестяных коробочках и придирчиво выбрала засушенные веточки шалфея и очанки, а из старинной резной шкатулки, перешедшей ко мне по наследству, осторожно достала небольшой кусочек драгоценного белого сандала.

Слова заклинания и пассы я помнила хорошо, как, впрочем, и всё то, что мне когда-либо довелось прочесть либо увидеть. Да, не зря бабушка Полеля заставляла меня изучать ее колдовские книги, даром, что на практике полученные знания мне тогда было не применить.

Теперь дело за малым: дождаться вечера и уговорить капризную принцессу.

Вспоминая, как это делала старая вещунья, я поставила перед зеркалом легкий столик и расположила на нем миску с водой, курильницу и свечу. Перед обрядом надо омыть «окно в другой мир».

Часто обмакивая домотканое льняное полотенце в миску, я скупыми движениями начала протирать гладкую холодную поверхность. Три плавных круговых движения посолонь — заклинание — три движения осолонь — заклинание, и так трижды три раза. Моя рука как будто стирала изображение — сперва смазались и исчезли мелкие предметы, потом стол с печью, затем растворились и стены, и на меня глянула слепая пустота. Уф-ф! Вроде, с этим всё.

Однако, отчитав положенные заклинания, я вновь намочила полотенце и продолжила обряд, только вместо колдовских формул стала говорить с артефактом сама — как чувствовала, как верила.

Зеркальце, свет мой, прошу тебя, услышь меня, послушай, покорись, помоги, исполни просьбу мою. Не серчай на меня, неумелую, бесталанную. Смерть бродит вокруг нашего леса, нашего дома, нашего мира! Покажи мне города и села, горы и веси, близкие и далекие. Не любопытствую по-пустому, но узнать хочу, что в большом мире творится. Прости меня, глупую, неразумную, вразуми от своей мудрости.

Полотенце в моих руках потемнело, подернулось нездоровым налетом, обжигающим кожу. Всё, больше не могу его держать! Может, хватит?

Я осторожно сложила ткань в миску, плеснула туда отвара княженики и задвинула под лавку. Пусть стоит, попозже запарю стебелёк-другой борца, щепотку чистотела и вымочу лён, вобравший в себя всё чуждое и недоброе, что могло прийти ко мне из Зазеркалья.

Потом березовой лучинкой зажгла свечу, в курильницу уложила малый докрасна раскаленный уголек, а на него — подготовленные травы и сандал. Ароматные завитки дыма неторопливо поползли по комнате. Уставившись немигающим взглядом в глубокий провал за стеклом и держа кисти рук перед собой локти согнуты под прямым углом, пальцы сложены «бабочкой» и обращены друг к другу, я начала выплетать заклинание. Формула была длинной, и произнести ее необходимо звучно, чётко и на одном дыхании. Но я не боялась задохнуться и сбиться, чудесная уверенность в собственных силах наконец-то явилась мне. Как это произошло, благодаря чему? Наверняка я этого не знала, но чувствовала, что слёзы, пришедшие ко мне в вымороченной деревне, и смертельная схватка с нежитью, из которой мне удалось выйти победительницей, изменили и укрепили мою слабую и несмелую душу.

Так, первое заклинание произнесено. Пока стекло по-прежнему оставалось тёмным и безучастным, не отражая даже моего лица. Наоборот, появилось такое ощущение, будто наш мир начал по каплям просачиваться в иное пространство, уплывать в Зазеркалье.

Ничего. Не страшно.

Вру! Страшно, да ещё как!

Я плавно поднялась, шагнула к окну, одним движением отдернула плотную льняную занавеску, расшитую охранными рунами и настежь распахнула мелкоячеистую оконницу. Лунный свет яростно ворвался в комнату и хлынул, клубясь, через глухую поверхность зеркала, заполняя собой его тёмную бездну.

Второе заклинание далось мне куда тяжелее. Не хватало воздуха, слова норовили застрять на языке, голос начал слабеть и подрагивать. Отчаянным усилием воли я довела до конца магическую формулу, при этом плавно сближая пальцы рук. С последним звуком я резко развела руки в стороны, одновременно поворачивая их ладонями к темному стеклу и направляя на него бурлящую — я явственно ощущала это! — силу, скопившуюся на моих пальцах.

Медленно, очень медленно, словно нехотя безликий мрак иномирья начал складываться в некое подобие тоннеля, стены которого удерживала текущая с моих рук магическая сила. Сперва эти стены казались сотканными из тумана, из лунного света, но постепенно они приобретали плотность и текстуру, на место изменчивости и прозрачности приходила уверенность и устойчивость.

Я слегка пошевелила руками. Переливчатый тоннель стал чуть шире, потолок пошел вверх, и в глубине зеркала вспыхнула яркая точка и начала разрастаться, приближаясь.

Передо мной простиралась широкая пустошь. Лунный свет заливал ее, а магическое стекло подхватывало серебристый поток и так усиливало его, что было непонятно, то ли это светит невозможно яркая луна, то ли тусклое солнце из последних сил пробивается через тучи. В этом мертвенном освещении была видна каждая прошлогодняя сухая былинка, каждый ком непаханой земли. На ветвях одиноко растущего дерева сидели две вороны, а в неглубоком овражке возилась какая-то нечисть — можно было даже распознать ее тусклую, неживую ауру.

Уверенно удерживая тоннель, я попросила:

— Покажи мне Синий Луг!

В окнах домов самого большого и многолюдного из наших окрестных сел не светилось ни огонька. Да, конечно, в деревнях ложатся рано, но не настолько же! Вон, Ванька мой до сих пор читает, сидя в спаленке под присмотром Микеши а чтобы не сунулся ко мне посередине обряда!

Печально знакомая картина…. Не воркуют в тени плетней парочки, не брешут собаки, нигде не возится на насесте неугомонный петух. Тишина. Только поскрипывают на ветру открытые нараспашку двери изб, да створки незапертых деревенских ворот изредка хлопают друг об друга, словно челюсти голодного великана, пытающегося ухватить добычу.

— Теперь покажи мне Березовку… Сосновку… Долгие Бороды… Селец…

Окрест Черного леса не осталось никого. Везде лишь опустевшие улицы, темные заброшенные дома, безмолвие, безлюдье да распахнутые настежь двери и ворота. Ни человека, ни зверя.

Да! Нежити, кстати, я тоже почти не обнаружила — кроме той одинокой, что возилась в овражке, мне на глаза попались лишь пара-тройка вялых упырей у старого буевища, да праздно шатающийся по полю волкодлак. Маловато как-то будет для обычной синедолийской местности!

Борясь с подступающими слезами, я попросила:

— Зеркальце, милое, а покажи мне теперь столицу нашу Преславицу.

Уф-ф! Хвала богам, стольный город был полон жизни. Несмотря на не ранний час, по улицам болталось довольно много народа. Двери харчевни «Монах и Подкова» постоянно хлопали, впуская и выпуская клиентов. Вывеска, натуралистично изображающая толстого стриженного кружком монаха с гигантской подковой в могучей руке, выразительно подрагивала, намекая на свое заветное желание дать кому-нибудь по голове. В луже у низенького заборчика, огораживающего харчевню, нежилась упитанная свинья.

Я переместилась к одним из городских ворот. И тут всё спокойно. Зачинив на ночь ворота и заложив их здоровенным брусом, удалые стражи порядка слегка расслаблялись, запивая принесенный из дому женами либо детишками ужин мутным бесцветным напитком, добытым явно в ближайшей корчме. Объемистая бутыль с пойлом ходила по кругу. Сидевший в углу хитроглазый стражник уже неспешно перетасовывал новенькую колоду карт — вечер собирался продолжиться на мажорной ноте. Было совсем не похоже, чтобы в городе ощущалась тревога, или что войска приведены в состояние повышенной боеготовности. Напротив, в поведении людей чувствовалась привычная сытая расслабленность.

Великокняжеские палаты сияли огнями, к парадным ажурным воротам то и дело подъезжали нарядные крытые возки и богато одетые всадники на породистых конях в дорогой сбруе. Бал? Прием заморского посольства? Может быть.

Потом вместе с зеркалом я побывала в Березани-городке и в Сторожце, охраняющем порубежье Синедолии с юго-востока. Везде мир, порядок, благодать. Не чувствовалось беспокойства и в крепостях Перепутье и Городень, а также в попавшихся нам на глаза деревеньках.

Будто два разных мира стояли друг против друга — мертвый север с Черным Лесом на краю и вся остальная Синедолия. Нас словно накрыло зловещим пятном, убившим все, до чего оно сумело дотянуться. Выстоял лишь наш лес, что-то ему помогло, защитило.

А в мире живых о нашей беде, похоже, и не подозревали. Хотя… колокола исчезли повсюду! Я тщательно осмотрела все храмы — лишь кое-где на осиротевших колокольнях можно было обнаружить звон-другой — и это вместо привычного многозвонья-то!

— Зеркало, зеркало, покажи мне того, кто может справиться с этой напастью! — взмолилась я. В ответ артефакт сердито замигал, и изображение начало медленно тускнеть. А не задавай таких вопросов!

Спохватившись, я довела обряд до конца, ещё раз согласно ритуалу омыла студеной колодезной водой нравное стекло, прочла запирающее заклинание и устало сгорбилась на табурете, опустив голову на руки. С непривычки и от усталости у меня дрожала даже спина, слегка подташнивало; душа болезненно корчилась от ужаса, жалости и непонимания, но отчаяния не было.

Пожалуй, сегодня я впервые ощутила свою силу. Я смогла!

Тяжело поднявшись на ноги, я потянулась к зеркалу и прижалась лицом к его гладкой полированной раме: «Спасибо тебе, что помогло, не отказало, не побрезговало».

Зеркало возмущенно замигало, — что за вольности, что за панибратство?! — пошло радужными пятнами, а затем на нем появилось моё изображение.

С зелеными раскидистыми рогами и пышными усами.

Ну, всё! Где там у Микеши скалка лежит?!!!

— Значит, говоришь, окрест леса нашего никого не осталось?

Мы с лешим голова к голове склонились над большой картой Синедолии, красиво исполненной на мягкой светлой коже. По краям карта была изукрашена искусными рисунками: загадочные свитки, пухлые младенцы, дующие в трубы, щекастые ладьи с тугими парусами и развевающимися флагами. На местах расположения городов красовались замки с островерхими башенками на крыше, дороги змеились во все стороны, старательно опутывая пространство и бросая вызов времени. На месте болота сидела очень живописная лягушка размером с хорошего вола.

Словом, прекрасная карта! Жаль только, она пролежала в бабушкином шкафу никак не меньше ста лет. А может, и всех двухсот!

Лягушкино болото давно осушили, добывая торф. На месте деревеньки Преславицы вырос одноименный стольный град. Там же, где были нарисованы горделивые башенки, зачастую не осталось не только городов, но и собственно замков, одни развалины, да и те растащили практичные селяне — в хозяйстве, чай, всё пригодится! Часть лесов свели, а освободившуюся землю распахали под лён и гречу. Эти новости краеведенья поведал образованный Горыныч, в отличие от нас изредка всё-таки вылетавший за границы Черного Леса. Грач выглядел крайне сконфуженным: он ничего не знал про мор в соседних деревнях, и был крайне недоволен своей неосведомленностью.

А в остальном — карта как карта. Горы на западе и на востоке, причём те, что на востоке — крутые, скалистые; западные же невысокие, пологие, густо поросшие лесом, изобилующим дичью и нежитью, что и было отражено неизвестным картографом. На севере — глухие леса на сотню верст. С юга же и юго-запада граница Синедолии проходит по высокому берегу могучей реки Светлой. Дальше к югу лежат просторные степи, населенные какими-то не очень дружелюбными кочевыми народами.

— Похоже, никого не осталось, дедушка, — вздохнула я и отчеркнула остро отточенным ногтем полосу на мягкой коже. — Вот отсюда и кверху — пусто. Ниже — живут себе люди как ни в чем не бывало.

— Слетать, что ли? — проскрипел Горыныч, переминаясь с лапы на лапу. — Хоть посмотрю сам, разведаю.

— Да что тебе неймется? — строго одернул его леший. — Славка вон уж съездила на разведку, едва ноги унесла. Теперь и ты хочешь поискать, не порхает ли там чего зубастого, с добрыми такими глазами? Или ты думаешь, что увидишь больше, чем ей показало зерцало магическое? Ну, это вряд ли.

Грач сверкнул глазом и обиженно надулся.

— Дедушка, — сменила тему я, — а почему Черный Лес не пострадал? Что его защитило?

Леший укоризненно посмотрел на меня.

— Это всё Полелюшку благодарить надо. Сумела она лес наш от чар враждебных сокрыть, охрану колдовскую сплести. Как ей удалось это сделать — ума не приложу! Ведь обычно со смертью мага рассыпаются и все наложенные им заклятья. А тут — на тебе! Всё стоит целым — целехонько. Многого ей эта ворожба стоила, на крови, чай, пришлось обряд творить, да ещё и собирать в узел тайные силы огня, воды, земли да воздуха, укланивать их! Только я про то мало чего знаю. Так — догадываюсь …

Дедок пригорюнился.

— Только знаешь что, девонька, лес-то наш, вроде, нынче и не пострадал, это хорошо, да только в другой раз сеть охранная удара никак не выдюжит. Никак! — он строго поднял палец. — Ходил я всё последние дни, смотрел — совсем она истончилась, кое-где едва держится, а где-то уже и вовсе ее нет.

— А ее что, можно увидеть? — осторожно спросила я. Ничего себе!

— Можно, конечно, только смотреть надо правильно.

— А это как?

— Ну-у, это, как сказать-то? — леший поскреб в мшистом затылке. — Ну, этим, как его… колдовским зрением воспользоваться надо, во как!

М-да, очень понятно. Ладно, разберусь!

— Колдовское зрение — это когда ты можешь видеть магическую сущность всего, что тебя окружает: птиц, животных, людей, растений, и даже вещей. Увидишь сущности — сможешь увидеть и силы, их связывающие, — а это уже Горыныч, глядя на моё ошеломленное и растерянное лицо, прервал своё укоризненное молчание и снизошел до пояснения.

А ведь верно! Только теперь до меня дошло, что каждый раз, подъезжая к нашему лесу, я замечала исходящий от него приглушенный радужный отсвет. Прежде я не придавала этому явлению особого значения, считая его чем-то самим собою разумеющимся. Ну, мерцает себе, и мерцает, что ж такого?

А накануне, когда мы с Тинкой возвращались из Мутных Бродов, привычная переливающаяся дымка была почти незаметна…

— Так что же, дедушка, теперь, выходит, в Черный Лес любая нежить пробраться может? — вдруг дошло до меня.

— Нежить, нежить, — заворчал лесовик, — а что ты всё на нас валишь?!

Я смутилась. А и правда, ведь по большей части меня окружает именно нежить, от которой я ничего кроме добра и не видела. Не то, что от скандальной Манефы или вороватого Степки!

— Прости меня, дедушка, я не хотела никого обидеть. Ты же понимаешь, я не про вас, я про хищников, ну, вроде тех хлопцев, что меня сегодня в Мутных Бродах с хлебом-солью встречать вышли!

Леший похмыкал, повертел головой, да и раздумал дуться.

— Ты, Славка, за лес не боись! — он лихо глянул на меня и широким жестом бывалого вояки подкрутил зелененькую травку, по идее изображавшую ус. Та такого обращения не снесла и отвалилась. Старикан ничуть этим обстоятельством не смутился и быстренько приляпал растительность на место. — А я на что?! Да чтобы я свой лес от жмурья разного не оборонил?! А что ты думаешь? И обороню! Тут иного пастись надо… — усы опять печально обвисли: один, как и положено, вниз, а второй, приляпанный, как-то так вкривь и наискось.

Я вопросительно посмотрела на лешака.

— Не понимаешь? — раздосадовано спросил он, и пояснил: — Тот, кто это черное дело замыслил, вряд ли успокоится и оставит нас восвояси. Я так думаю, это он так силы свои попробовал, проверил, как да что получится.

— Ничего себе, проба пера! — возмутилась я. — Столько народу угробил!

— Да, Славушка, — вздохнул старичок, — пока он только лишь попробовал, чую я. А вот теперь этот гад всерьёз за дело возьмется! И тогда нам всем крышка. Мои чары против такой ворожбы не помогут, а Полелюшкиной сеточки охранной у нас, считай, больше и нет. Рассыплется она вовсе после первого же нового заклятья, точно тебе говорю! Погибнет Черный Лес!

Лесовик совсем сгорбился, тоскливо поморгал морщинистыми веками без ресниц и подозрительно хлюпнул носом.

Мы сидели на бревне у забора — на двор леший, по его словам, «взойти не мог».

«Не положено» ему, вот как!

Нас многое связывало. После бабушкиной смерти он сразу взялся опекать меня, заплаканную, растерянную, вновь осиротевшую. Мы и хоронили старую вещунью вместе, вдвоем.

Бабушка Полеля умерла неожиданно. Конечно, она была очень и очень стара, однако крепка и моложава. Я и не упомню, чтобы она когда-нибудь чем-либо болела. С раннего утра и до позднего вечера она оставалась на ногах, всегда при деле: собирала растения, готовила целебные сборы, варила зелья и снадобья, лечила людей и зверьё — помогала всем, кто бы ни обратился за подмогой; холила свой аптекарский огородик, где под ее присмотром росли многие необходимые в знахарском деле травки. Занималась со мной, не жалея сил и времени, чтобы научить меня всему, что знала сама ну, почти всему…. Да и по ночам ей частенько было не до сна — многие обряды и ритуалы предпочитали лунный свет солнечному.

И каждый день бабушка была бодра, собрана и полна энергии. Казалось, так будет всегда.

Теперь я думаю, что могучая опытная колдунья заранее знала день и час своего ухода из этого мира.

В то утро я спозаранку возилась в кладовой, разбирая остатки заготовленных с лета трав. Зима выдалась студеной, вьюжной. К нам часто привозили помороженных купцов, дровосеков и охотников — тех, чей труд сопряжен с разъездами и долгим пребыванием вдали от тепла очагов. Было немало случаев грудной лихорадки. В двух деревнях случился падеж скотины. Со всеми этими напастями мы справились, хвала богам, однако зелий потребовалось немало, и наши запасы подходили к концу — в отличие от зимы. И вот я старательно делала пометки на куске бересты, прикидывая, удастся ли нам дотянуть до нового сбора, и соображая, что же делать, если каких-либо травок всё-таки не хватит. По весне, конечно, кое-какую молодую поросль пощипать уже довольно скоро будет можно, однако большую часть трав собирают летом, дождавшись их цветения.

Я перебрала пузатые склянки темного стекла. Ну, точно! Вот ведь и росы, собранной с цветущих лесных полян в разное и строго определенное! время суток, почти не осталось! А ведь ее целебные свойства были совершенно незаменимы при приготовлении некоторых сильных и сложных зелий. Ох-хо-хонюшки!

— Славушка! Поднимись-ка ко мне, милая!

Войдя в комнату, я удивленно остановилась. Впервые мне довелось застать бабушку поздним утром в постели. Старая колдунья лежала, откинувшись на пышные, высоко взбитые подушки, и пристально смотрела на меня.

— Что случилось, бабушка Полеля?

— Присядь-ка, детонька, — она похлопала по кровати рядом с собой.

Я осторожно села на самый край, с недоумением разглядывая ведунью. Теперь я заметила, что на ней была надето новое льняное платье с вышитыми по вороту и манжетам незнакомыми мне рунами. Вьющиеся седые волосы тщательно расчесаны и серебристыми волнами лежат на плечах и груди. На лбу — расшитая темными знаками повязка.

Бабушка немного помолчала, вглядываясь мне в лицо. Я терпеливо ждала.

— Славочка, я сегодня ухожу, — наконец промолвила она.

— Далеко? — удивилась я. Полеля нечасто покидала Черный Лес, и одна из ее редких поездок завершилась как раз третьего дня.

— Да уж не близко, — слегка усмехнулась старая женщина. — Туда, — и она махнула рукой куда-то в пространство. Потом участливо поглядела на меня и спокойно пояснила: — Моё время пришло, доченька. Я должна покинуть этот мир.

И видя, что я не понимаю ее, пояснила:

— Я сегодня умру.

Я ошеломленно уставилась на нее. В груди образовалась сосущая пустота, такая же, как когда-то в детстве, когда я на спор с братом спрыгнула с крыши избы. Тогда ощущение падения в бездонную пропасть через пару мгновений благополучно завершилось растянутой лодыжкой, ушибленным локтем, крепким подзатыльником от отца и трехдневным домашним арестом в назидание остальным любителям острых ощущений. Теперь же полет в бесконечность и не думал прекращаться, пока бабушка крепкою рукою не встряхнула меня за плечо.

— Нет, нет, ты что, этого не может быть, это нельзя, — я отчаянно замотала головой. Как это так — умру? Я не понимала, не хотела, не могла понимать. Вот же она, бабушка Полеля, рядом со мною, как всегда спокойная, собранная, сжимает мою руку сильными пальцами. Какое отношение к ней может иметь непонятная далекая смерть?!

— Веслава, успокойся, возьми себя в руки, — строго, но вместе с тем ласково попросила колдунья. — Пойми, так надо. Пришло время. И в этом нет ничего страшного, уж я-то знаю, поверь мне. Но понадобится твоя помощь. Без тебя мне будет очень трудно, почти невозможно пройти весь путь так, как его следует проходить. Ты мне поможешь?

Она знала, чем привести меня в чувство. Сознание того, что без моей помощи бабушке будет тяжело и плохо, на время отодвинули в дальний угол сознания страх и боль. Усилием воли я заставила высохнуть брызнувшие было слезы. Это потом, много позже, я дам им волю; пока же я быстро переоделась в платье, как две капли воды похожее на то, что было на умирающей колдунье, повязала лоб темной лентой и снова присела на ее постель.

— Спасибо, милая, — улыбнулась мне Полеля. Её спокойствие и умиротворенность действовали на меня завораживающе, позволяя краем сознания надеяться на нереальность происходящего. Этого просто не может быть, не может быть, не может…

Бабушка умерла на закате. Всё это время я просидела с ней рука в руку, глаза в глаза, пока с последними лучами солнца она не отдала мне свой последний взгляд, последнюю улыбку и последний вздох, неожиданно сильно толкнувший меня в грудь.

Теперь мне требовалось выполнить ее последние распоряжения. Ещё до полуночи погребальный костер должен был превратить в прах ее тело, оставленное душой.

Всё это я должна была сделать сама, не прибегая к помощи других людей.

Но леший — не человек. Он ждал меня за воротами, и в огне и дыме высокого костра, сложенного нами вместе, бабушка Полеля унеслась к богам.

Потом мы вместе ели несолёные поминальные пироги, испеченные зарёванным Микешей, и я долго плакала, уткнувшись распухшим носом в корявый мшистый обрубок дерева — в тот день леший остался в своем истинном облике.

И вот теперь мой лесной дедок уныло хлюпал носом, тоскуя и страшась неведомой напасти, угрожающей убить его лес. И помощи было ждать неоткуда.

Неоткуда? Ну, это мы ещё посмотрим!

— Дедушка, а не слыхал ли ты, где и как можно было бы сильного мага отыскать? Ну, может, говорил кто? Или на хвосте принес? — я покосилась на нахохлившегося Горыныча.

— Где же ты его отыщешь? — грустно махнул лапкой леший. — Где-то они водятся, эти маги, а вот где? Мне ведь знать про такое не положено.

На слове «водятся» я чуть не подавилась.

— А в городах? В городах они могут быть?

— И в городах могут, и в селах, — неожиданно каркнул Горыныч. — Только слышал я, что настоящего чародея надо искать в Западных Горах. Там у них самое что ни на есть волшебственное место!

— А откуда ты знаешь? — я живо обернулась к нему.

— Так…знаю, и всё тут. Мы, птицы, многое знаем. То один чего чирикнет, то другой свистнет.

Надувшийся от важности грач с таинственным видом топтался у бревна.

— Свистнет, говоришь? — я призадумалась, изучая старинную карту. Это хорошо, коли свистнут. А мы возьмем, да и послушаем…

Глава пятая

«В поисках приключений главную роль играет не голова…»

Иван-Дурак

«Чтобы найти разрыв-траву, имей при себе либо цвет кочедыжника, либо корень плакун-травы. Рви ее ровно в полдень в четный день, совпадающий с полнолунием. Разрыв-трава разорвет любой замок, любой металл, лишь только ты ее к ним приложишь. Если хочешь найти клад — без разрыв-травы тебе не обойтись. А еще с ее помощью можно поссорить даже самых верных друзей.

Кстати, кашица из свежесобранной плакун-травы — отличное средство при кровоточащих ранах, а цветы с верхушками стеблей помогут вылечить лихорадки. А повесишь себе на шею крест из корня плакун-травы — и все тебя станут бояться, никто не посмеет про тебя сказать дурного слова.

Злато-серебро да удачу необыкновенную поможет обрести и жароогненный жар-цвет, а иначе — папоротник. Найти его нелегко. В ночь на Ивана Купалу найди в лесу густые заросли папоротника, очерти круг, зачурайся и жди до полуночи. Не оглядывайся, не откликайся, не то одурманит тебя нежить на веки вечные.

В Иванову ночь на Лысой горе ищи тирлич-траву. Натерев ее соком подмышки, сумеешь обернуться любым зверем. Если же в полночь обойдешь старое кладбище вдоль и поперек, положив тирлич под левую пятку, то любое дело у тебя заладится, во всем добьешься успеха».

Ой-ой-ой, мне стоило решить отправиться на поиски мага, который смог бы нам помочь, хотя бы для того, чтобы увидать вытянувшиеся от изумления физиономии моих собеседников! Ей-богу, застыли на месте, как будто василиск на них из кустов выскочил! С лешего разом облетели усы, брови и прочие архитектурные излишества, такая волна эмоций пронеслась по его поверхности. Горыныч — тот просто позабыл закрыть разинутый клюв и в таком виде до-о-олго таращился на меня.

Потом они принялись меня отговаривать. Дескать, да куда ты пойдешь, да кого найдешь, да кому мы нужны, да как ты справишься, тощая, мелкая, колдуешь плохо, одна радость — коса да мешок с сорняками!

Я их слушала и посмеивалась. Как я и предполагала, красноречие моих оппонентов начало иссякать довольно быстро. А именно, как только я им предложила придумать что-нибудь получше.

Получше не придумывалось. Сидеть на месте, дрожа от страха и тоскуя от безысходности, не хотелось и не моглось. Сложить лапки и покорно ждать, пока какой-то сумасшедший маньяк-чернокнижник не сотрет с лица земли наш лес очередной «пробой пера»? Ну уж нет!

Оставив лешего с грачом в состоянии глубокой задумчивости, я отправилась собираться в дорогу.

А вот это оказалось очень и очень непросто.

К шуму и писку со стороны Микеши &Co я была готова. Подавив назревающий бунт домашней нежити железной рукой в бархатной перчатке всё всем рассказала, объяснила, всех утешила, слезы вытерла, взяла обещание хорошенько следить в моё отсутствие за Ванькой, домом, огородом и живностью, я надавала своим нечистикам заданий, а сама принялась за сборы. Так, что мне может пригодиться в пути?

Примерно через час я с ужасом рассматривала гору Очень Нужных Вещей, сваленных в кучу у окна и сбоку у печки. Передо мной живописно громоздились одеяла теплые, одежда сменная на разную погоду, обувь уличная и домашняя, полотенца личные и банные, а также увесистый короб с Самыми Необходимыми Мелочами. Стол был наполовину заставлен склянками и горшочками с зельями, необходимыми путешествующей знахарке, а также завален полотняными мешочками с запасами нужных трав и прочих колдовских ингредиентов. На широкой лавке теснились кульки с крупой и мукой, рядом лежали завернутые в чистенькие тряпицы шматки сала. Сверху хранитель всего этого добра Бочун положил большую связку румяного лука, а сам отправился в погреб за кадушкой масла — а в кашу, в кашу-то положить?! У входной двери стоял приготовленный в дорогу котелок, рядом расположились топорик и полмешка картошки. Отдельно лежало оружие: лук, самострел, тул со стрелами, ножи.

Уф-ф-ф!

Если всё это взять с собой, то не хватит даже подводы. Придется снаряжать обоз. Интересно, а как люди вообще путешествуют?

Вот, к примеру, несколько раз на моей памяти к бабушке приезжали странствующие богатыри, в детстве перечитавшие сказок и решившие по дороге к героическим подвигам и славе заскочить к Бабе Яге за каким-нибудь там путеводным клубочком, или сапогами-скороходами, или волшебным рушником, умеющим превращаться в быструю реку, или ещё за каким простым и полезным приспособлением. Некоторые были очень настойчивы и даже требовали сперва накормить-напоить, в баньке попарить, да спать уложить, а уж с утра, на свежую, так сказать, голову, заниматься экипировкой. Бабушке стоило немалых трудов убедить эту безбашенную публику в несостоятельности их притязаний. Богатыри — народец упертый. Вот вынь им да положь баню с путеводным клубочком! Ну не желали чудо-витязи по-хорошему понимать, что сказка — ложь, и в ней содержится лишь только ма-а-аленький намек на урок добрым молодцам. В таких тяжелых и запущенных случаях бабушка вздыхала, говоря, что лучшее лекарство от дурости — полено, уроненное на дурную голову с приличной высоты. Правда, подобное радикальное средство она не использовала, предпочитая настойку успокаивающих трав в комбинации с простеньким, но эффективным заклинанием частичной потери памяти. После него гости быстренько покидали наш дом с блаженной улыбкой на лице и разъехавшимися в разные стороны глазами. Где были? Кого видели? Зачем ездили? Ау! А шут его знает! Наверное, на охоту. Или за цветами для прекрасной дамы. О как!

Так вот, что-то мне ни разу не довелось видеть богатыря, странствующего в сопровождении основательно нагруженного обоза. Конь, испуганно косящийся на частокол с гомонящими черепами, пара чересседельных сумок — и всё! Только раз к нам заявился искатель приключений в сопровождении насмерть перетрусившего оруженосца, тащившего за собой смирную мохнатую лошадку, под завязку нагруженную узлами с каким-то богатырским скарбом.

Я задумчиво почесала висок. А если пойти от противного: без чего я точно не смогу обойтись? Учитывая, что обоз снаряжать я, пожалуй, всё-таки не стану?

Еще через час мучительных раздумий и многократного перекладывания предметов обихода с места на место я остановилась на одеяле одном! полотенце одном! чистой рубашке, чуточке нижнего белья, мешочке с крупой и кусочке сала. Подумав, добавила топор и котелок. Это у богатырей, как правило, есть шлем, в котором при необходимости можно и водички вскипятить. А мой котелок при случае можно и на голову напялить — в оборонных, так сказать, целях. Что там ещё? Гребешок, огниво с трутом, иголка с ниткой — это всё рассуем по карманам. Оружие берем всё, какое есть.

Теперь травы и зелья. Покопавшись, я выбрала самое необходимое. Всё-таки, путешествующая знахарка должна иметь при себе хоть что-то…. А то не поверят. Да и без порошочков, отпугивающих нежить и хищное зверьё, в дорогу лучше не отправляться.

И ещё бабушкина колдовская книга. На нее я возлагала большие надежды.

Скрипнула дверь. Просунувший в образовавшуюся щель голову Ванята сперва подозрительно оглядел нас с Микешей, вкусно принюхался — домовой, несмотря на учиненный мною беспорядок, исхитрился налепить и засунуть в печь пирогов-подорожников — и лишь потом вошел. За его спиной я с удивлением увидала аккуратно убранную комнату. Все книги перекочевали обратно в шкаф, даже та, с единорогами. Надо же, а я-то думала, он там опять читает.

— Ванюш, ты проголодался? Скоро есть будем.

Мальчуган мотнул головой.

— Славочка, а я с тобой поеду.

Вот так! Решительное такое подрастает молодое поколение. Не «можно, я поеду?», а просто — поеду, и всё тут!

— И далеко ль ты, дружок, собрался? — вкрадчиво поинтересовалась я.

— С тобой.

Мальчик смотрел на меня исподлобья. Он явно был готов к моему сопротивлению и сдаваться не собирался.

— А куда «со мной»?

— Славочка, я же всё слышал. Ну, что ты домовым говорила. И я поеду с тобой искать мага!

— Зачем?

Вот такой простенький вопросик. А ответить бывает нелегко. Однако Ванята был к нему готов.

— Во-первых, я тебе помогу. Вдвоем не так грустно. К тому же ты это… ну… во! Женщине негоже одной по дорогам разъезжать! — последнее предложение он постарался произнести крайне важно. Вот умничка, а я и не знала, что негоже, думала — самое оно!

— Ну а во-вторых? — Я решила дослушать аргументацию до конца.

— А во-вторых… — Ванька смутился, — во-вторых, может, мы где повстречаем моих маму и папу…они же тоже маги!

Я уже знала то немногое, что мог поведать мой найденыш. Примерно с месяц назад его родители внезапно покинули обжитой дом в Березани и, прихватив с собой сонного сынишку, под покровом темноты уехали из города интересно, а как они миновали запертые на ночь городские ворота? Зачаровали стражников? Или по-простому — подкупили?. В течение нескольких дней они упорно двигались к какой-то неизвестной Ванюшке цели, едва останавливаясь, чтобы только дать передохнуть усталой лошади. Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром мальчик не проснулся на опушке леса наедине с терпеливо ждущей его пробуждения Буланкой. Разведенный с ночи костерок прогорел, было холодно, лохматое одеяло с трудом сохраняло остатки тепла. Всё осталось на месте: легкие саночки, поклажа. Не было только ни мамы, ни папы.

Замерзший Ванятка заново разжег костер и принялся терпеливо ждать их. Идти на поиски было страшно. Немного овса для Буланки и какая-никакая еда для мальчика нашлись в сумках.

Через день зареванный Ванька неумело запряг лошадку, вывел ее на дорогу, по которой они ехали прежде и оправился в путь. Во всех встретившихся ему деревеньках он пытался найти следы своих родителей, однако ни высокого седого мужчины по имени Остромир, ни его светловолосой жены Уты никто не встречал.

Потихоньку мальчик обменивал на еду и кров содержимое своих дорожных мешков. Если удавалось — ночевал в корчмах или на постоялых дворах. Иногда им с Буланкой приходилось устраивать привал на лесной полянке в стороне от дороги. Ванька выкладывал вокруг костра кольцо из наговорной колючей веревки, как прежде это делал отец, утверждавший, что никакая нежить или хищный зверь не почуют тех, кто прячется внутри, и уж тем более не смогут на них напасть.

Днем осторожный парнишка старался прибиться к попутному обозу или просто к саням с вызывающим доверие седоком.

Не знаю, охраняли ли Ванятку добрые боги, наговорная веревка, защитные заклинания, наложенные родителями, а может, и всё вместе, но каким-то чудом он не замерз в поле, его не съели, не ограбили и не увезли в полон. В нашем лесу мальчик обосновался после того, как он распрощался с Буланкой, которую пришлось продать в одной из окрестных деревень.

Я задумчиво разглядывала худенького взъерошенного воробьишку, собравшего свой лоб упрямыми складками. Битый час я его уговаривала, убеждала и вразумляла и припугивала, только что не пела и не подавала дымовых сигналов, но тем настойчивее он повторял одни и те же слова:

— Славочка, ну пожалуйста, возьми меня с собой! Я всё равно за тобой пойду, без тебя здесь не останусь!

И тогда, очень удивившись сама себе, я решилась.

— Ладно, ты у нас путешественник бывалый. Иди, собирайся!

В отличие от меня, барахлом Ванька за два дня не оброс, и не успела я и глазом моргнуть, как он уже стоял передо мною, готовый в путь: самострел, худая котомка, скатанное лохматое одеяло — с чем пришел, с тем и готов уйти. Ага, а котомочка-то полупустая! Сейчас мы это дело быстро поправим!

Напихав в Ваняткину торбу дополнительный запас крупы и несколько мешочков с травками, я огорошила его известием, что с места мы трогаемся только завтра с утра, а нынче стоит сходить в баньку, плотно поесть и выспаться. Разочарованный ребенок, собравшийся выступать в поход как раз на вечерней заре, попробовал было меня образумить, но я осталась непреклонна и не образумилась.

А с утра меня поджидал ещё один сюрприз.

На спине оседланной Тинки, ждущей меня у крыльца, восседал Степан.

— Вот и я тоже, Славочка, тебе подсобить решил, — с энтузиазмом поведал он. — Как мы, коты, есть существа непростые, волшебные! Магию чуем, видим, а на некоторую ещё и влияние оказываем! — Кошак закатил глаза и раздулся от важности. — Так что, иду я с тобой, и в случае чего грудью своей от врага заслоню. А?! Здорово задумано?!

Некоторое время я беззвучно открывала и закрывала рот. Задумано было и впрямь здорово. Лихо, я бы сказала, задумано!

— Степ, слезай, а? — попросила я, когда дар речи решил всё-таки ко мне вернуться. Но кот возмущенно замотал головой и замахал на меня пухлыми лапами.

— Даже и не думай! Одних я вас не отпущу! За одним твоим Ванькой сколько присмотру надо!

Тихо всхлипывая от смеха, я согнала Степку с кобылы и с усилием пристроила ей на спину чересседельные сумки. Так, теперь котелок привязать. Да, и Ванькину котомку! Пока мы не разживемся ещё одной лошадиной силой, путешествовать придется пешочком. Двоих, да с поклажей, старушке Тинке не свезти. В крайнем случае, будем чередоваться: один отдыхает, другой топает. Ну, хоть барахлишко поедет не на наших спинах.

— Зря стараешься, — сухо заметил кот, с неодобрением рассматривая мою красную от усилий и смеха физиономию. — Ты как хочешь, а я отправляюсь с тобой.

— Да! — скрипуче каркнул Горыныч, грузно плюхаясь на перила крыльца. — Мы отправляемся с тобой!

Ой, как мне стало хорошо и радостно! Так радостно, что кот и грач быстренько нацепили на себя выражение оскорбленной добродетели. Моё веселье они вовсе не одобрили, о чём немедленно и поведали.

— Слушайте, ребята, а больше со мной никто не едет? Больше никого не намечается? — отсмеявшись, поинтересовалась я. — А то, может, и козу с собой захватим?

— Ме-э-э! — возмутилась Манефа, до этого момента задумчиво жевавшая развешенную Микешей для просушки ветошь, раздраженно тряхнула куцым хвостом и от греха подальше убралась в сарай. Ну, хвала богам, одним попутчиком вернее, попутчицей меньше!

А собственно, что я теряю? От кота в пути хлопот не будет вот только если болтовней своей достанет. А так — все мыши его. Грач и вовсе вольный птиц. Хочет — летит, не хочет — не летит. Словом, дешевле не спорить.

Короче говоря, когда леший увидал нашу компанию порядком помятую после бурного прощания с домашней нежитью, глаза у него полезли не то что на лоб, а прямо на макушку.

— Э-э-э, а ты это, Слав… никого не забыла? — изумленный дедок потянулся чесать в затылке. — Вас, часом, не мало собралось?

Теперь уже веселились мы все четверо. Особенно старался Степан, удобно устроившийся в седле. Горыныч хрипло хехекал у меня на плече. Ванька уткнулся носом в лошадиную шею. Только Тинка не принимала участия в коллективном веселье, а лишь снисходительно помахивала хвостом.

— А и ладно! — вдруг заявил леший. — А и хорошо! В добрый час!

— Спасибо, дедушка, — улыбнулась я.

Дедок поманил меня узловатым пальцем.

— На-ка вот, девонька, возьми на дорожку.

На его темной ладони лежал небольшой предмет, вырезанный, как мне сперва показалось, из куска дерева. Приглядевшись, я поняла, что причудливый узор был создан не мастерством резчика, а живой силой: розоватые корешки переплелись и срослись между собой, создав странный рисунок, от которого, несмотря на его кажущуюся простоту, веяло примитивной и грозной магией.

Амулет. Э, нет, скорее даже артефакт, магический предмет рангом повыше.

— Вот именно, — кивнул лесной старичок я, кстати, уже давно подозревала, что он очень неплохо умеет читать чужие мысли. — Это — знак природной силы. С ним тебе придет на помощь любой лесной, болотный, полевой, водяной или горный дух. Обниматься, конечно, просто так, за здорово живешь, не полезут, однако и ничего плохого не сделают, а случись какая беда — и пособят чем сумеют. Повелевать животными или растениями, как простыми, так и магическими, ты не сможешь, однако ни зверь, ни птица, ни рыба, ни дерево никогда тебя не обидят, покуда ты владеешь знаком. Ты его не прячь, держи на виду. Ну, а людей и низшей нежити ты сама уж пасись!

Я благодарно обняла его. Так мы немного постояли. Леший молча поглаживал меня по голове сухонькой ручкой. Потом он решительно отстранил меня.

— Ну всё, хватит, попрощались. Идите. И ты, Веславушка, ничего не бойся, хоть и будь всё время начеку. А главное — прислушивайся к себе, пробуй свои силы. Я верю, у тебя всё получится, и да помогут вам силы земли и неба! Ступай. Да поскорее возвращайтесь!

С этими словами леший сделал шажок назад — и исчез, будто его и не было. Только на моей руке остался лежать теплый кусочек дерева на крепком кожаном шнурке. Я осторожно надела его на шею поверх куртки.

— Ну, всё, пошли!

Так началось наше путешествие.

На опушке леса нас встретил холодный ветер наверное, давненько караулил хоть какую-нибудь жертву, соскучился, поэтому и накинулся на нас, как голодный пёс на кость, но солнышко все-таки пригревало уже по-весеннему, по небу плыли редкие полупрозрачные облачка, дорожка, на которую мы вскоре вышли, была почти сухой, и шлось нам легко. Всё это позволяло нашему маленькому коллективу смотреть вперед со сдержанным оптимизмом, несмотря на суровую и опасную цель похода. Дорога вела нас через широкие поля, взбиралась на некрутые холмы, ныряла в перелески; один раз мы с Тинкиной помощью вброд перешли мелкую быструю речку.

Наверное, мы бы чувствовали себя гораздо бодрее, если бы не противоестественная тишина. Вокруг не было слышно ни весеннего пения и щебета птиц, ни жужжания первых насекомых — только шум ветра, запутавшегося в придорожном кустарнике. По сравнению с пробудившимся после зимней дремы Черным Лесом, отсутствие привычных звуков подавляло и держало в неприятном напряжении, заставляя прислушиваться к тому, чего не происходило вокруг.

Степка, сперва явно не собиравшийся слезать с Тинкиной спины да ладно, ребята, я же маленький и легкий! а вот лапки у меня короткие…, вскоре укачался от ее мерного шага и спрыгнул на землю. Решив совместить прогулку с завтраком, он попытался мышковать. Однако тут его поджидал полный облом. Полевки, которыми всегда так богаты наши гостеприимные поля, тоже исчезли. Кот обиделся.

— И что, мне теперь вашу крупу жевать? — с отвращением поинтересовался он. — Я, между прочим, хищник, хоть и мелкий! Мне мясо требуется!

— Да сделай милость, не жуй, — ехидно посоветовала Тинка. — Другим больше достанется.

— Да-а-а?! А что же я тогда буду есть? — возмутился хищник, хоть и мелкий. Потом изобразил мордой работу мысли и с притворно-горестным вздохом выдал решение: — Придется вам, видно, отказаться в мою пользу от сала!

— Щас! — хором ответили мы, даже вегетарианка Тинка. — Да мы лучше от тебя откажемся!

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — вкрадчиво сказала я, — но, по-моему, тебя ехать никто не уговаривал! — Кот обиженно фыркнул и отвернулся. — Поэтому, друг мой, либо лопай, что дают, либо переходи на подножный корм! Знамя тебе в лапы и дракона навстречу!

Степан надулся, но промолчал. Видно сообразил, поганец, что мы ещё не ушли далеко от дома, и ему вполне могут предложить вернуться к родным мышам и Микешиным ватрушкам.

— Горыныч, а Горыныч, а как ты думаешь, почему в полях нет ни птиц, ни насекомых? — поинтересовалась я. — Вот смотри, в нашем лесу живности полно, да и южнее Сосновки, похоже, никто не пострадал. А поля стоят пустые. Неужели за целую седмицу никакой птахе не пришло на ум прилететь сюда клевать червей?

Грач, нахохлившись, сидел на передней луке седла, крепко вцепившись в нее немаленькими когтями. Его-то не укачивало, чем он вовсю и пользовался. Периодически он снимался со своего «насеста», и делал кружок-другой над дорогой, собирая разведданные: не собирается ли нами кто плотно подзакусить в ближайшее время? Пока обеденный час ни у кого, вроде, не намечался.

— Не хочется, — подумав, проскрипел птиц.

— Чего не хочется? — не поняла я.

— А лететь сюда не хочется.

— Это как?

— Не знаю, — грач пошевелил крыльями, будто пожал плечами. — Я ведь всё думал, как так вышло, что за минувшую седмицу я ни разу из лесу не вылетал, ну а в результате и не знал, что такая беда приключилась.

— И до чего додумался? — заинтересовалась я.

— Я понял, что за это время у меня ни разу не появилось желания улететь из леса. Наоборот, всё какие-то дела подворачивались да вспоминались, — он помолчал и задумчиво добавил: — Да, может, и червяков здесь тоже не осталось…. Исчезли вместе с мышами! Чего лететь-то?

М-да… похоже на заклинание с встроенным отвращающим эффектом! Обычно используется в тех случаях, когда маг не желает, чтобы творимые им чары привлекали к себе постороннее внимание…. Хитро!

Шагающий слева от лошади Ванятка громко и весело фыркнул. Он бодро шел по утоптанной дороге, не выказывая пока никаких признаков усталости. Парнишка с удовольствием подставлял свою мордаху теплому солнышку. Он уже втихаря попытался избавиться от теплого кожуха, дескать, весна пришла, хватит мерзнуть, и вообще, чем раньше надоевшую зимнюю одежду снимешь, тем скорее лето и настанет! Подобные партизанские действия были на корню пресечены мною, хорошо изучившей на своем богатом знахарском опыте, как обманчиво первое тепло. Ванька сперва решил слегка надуться, но потом подумал и согласился со мной, что лечить сейчас его простуды нам будет совсем не с руки. Мне самой, кстати, было вовсе даже и не жарко, и свою кожаную шапку я не снимала не только потому, что прятала под нею косу всё-таки парень, путешествующий с младшим братишкой, вызывает чуть меньше нездорового любопытства, нежели девица.

Я торопилась. Внутренний голос настойчиво мне твердил, что самое правильное будет засветло дойти до деревни, а именно до Синего Луга, к которому мы, как утверждали карта и Горыныч, и направлялись. Грачу я верила больше, чем своим способностям к ориентированию на местности. В Синем Луге я была только однажды, причем давным-давно, вместе с бабушкой Полелей, и этой дороги не помнила. Но если верить нашей антикварной карте, это село в те времена называвшееся просто «Луг»; посинел он, видимо, попозже располагалось точнехонько на нашем пути к Западным горам. Там я и планировала остановиться на ночлег, хотя был большой риск, что в опустевшем селе нас с нетерпением ждет на званый ужин какая-нибудь хорошо проголодавшаяся нежить. Но шансов попасть на чужую пирушку, причем в качестве основного блюда, посреди чистого поля было всё-таки гораздо больше.

Наверное, добрые боги милостиво взирали на нас, и к высокому крепкому частоколу, окружавшему Синий Луг, мы добрались к первым сумеркам. Незапертые ворота встретили нас протяжным жизнеутверждающим скрипом. Горыныч полетел на разведку, мы с Ваняткой предусмотрительно сняли самострелы с предохранителей, а я к тому же сосредоточилась, готовясь без раздумья запустить оборонным заклинанием в любого, кто рискнет выскочить нам навстречу. Но, к счастью, комитет по встрече дорогих и вкусных гостей сегодня обделил нас своим вниманием, и мы с замирающим сердцем вошли в село.

Пустынная улица, валяющаяся там и сям упряжь, пустая телега, стоящая посреди дороги, распахнутые настежь и поскрипывающие на ветру калитки и двери изб, слепо глядящих на нас слюдяными темными окнами, пустая, без колоколов, колокольня храма, нигде ни звука, ни огонька, — словом, всё так же, как и в Мутных Бродах. Нигде никто не переговаривался, не кричал, не ругался, не мычал, не хрюкал, не блеял, не кудахтал и не лаял. И даже не каркал.

Ванька испуганно озирался, судорожно вцепившись в свой самострел. Кот и грач вдвоем сидели на лошадиной спине. Степкины пышные белые усы стояли дыбом, а уши, напротив, были плотно прижаты к голове. Мы с Тинкой, как самые опытные, старались сохранять присутствие духа, но получалось не очень. Отчаянно хотелось завизжать и побежать, куда глаза глядят. Меня лично останавливало только то соображение, что из укромного местечка на нас запросто могли глядеть ещё чьи-нибудь глаза, причём голодные.

Отыскать избу, пригодную для ночлега, оказалось делом нелегким. Беда, судя по всему, случилась в обеденное время. В каждом доме мы натыкались на остатки протухшие съестного, источавшие сильнейшую вонь, и тучи мух. Этим было всё равно, и дурные предчувствия их не одолевали.

В конце концов, мы остановили свой выбор на небольшой избе, хозяева которой в тот злополучный день не готовили мясного. По этой причине она не провоняла тухлятиной, да и насекомых в ней было поменьше.

В кухонном ларе обнаружились приличные запасы гречи, которые я, не тратя попусту наши дорожные припасы, пустила в дело. Хвала богам, топить печь и готовить я, проведя столько лет за широкой спиной хозяйственного Микеши, не разучилась, сказалась тетки-Бронина выучка. На кашу, по крайней мере, её хватило. Приправленная салом духовитая гречка получилась отменно и быстро исчезла в наших голодных ртах вместе с пирогами, которыми нас снабдил домовой. Степка благополучно позабыл про то, что он — хищник, и даже Горыныч, успевший наклеваться мух, присоединился к нам. Исключение явила собой Тинка, в распоряжении которой было достаточно овса и сена. По традиции этих мест, загоны для скота располагались под одной крышей с жилыми помещениями для хозяев, что нас очень порадовало: на тот случай, если ночью придется отбиваться или удирать от непрошеных гостей, держаться стоило поближе друг к другу.

Ночь, на наше счастье, прошла спокойно. Никто нами не интересовался, никто нас не беспокоил. Правда, Ванятка тщательно опутал место нашего ночлега своей знаменитой веревкой. Даже для Тинки нашелся кусок по размеру.

Сторожить мы договорились по очереди. Первыми на вахту заступили кот и грач, которые всё-таки большую часть дня ехали на лошадиной спине, а не шагали пешком. Они устроились в углу и принялись там возиться и шепотом переругиваться, но нам с Ванькой было на это наплевать. Уставший парнишка заснул, не успев донести голову до подушки. По-моему, он дожевывал кашу уже с закрытыми глазами.

Я тоже лишь немного поворочалась на непривычно жесткой лавке. Но сон не принес мне ожидаемого облегчения. Едва я провалилась в темный водоворот ночных видений, как стаи неизвестных мне крупных темно-серых птиц бросились в атаку, прицельно выпуская по мне залпы огненных плевков. Сперва я пыталась уворачиваться, затем попробовала ловить их на оборонное заклинание и отбрасывать прочь. Однако упрямые твари не отступали. Постепенно их внешний облик начал меняться: зазубренные клювы вытянулись и превратились в зубастые морды, крылья увеличились, между ними выросли островерхие гребни, хвосты удлинились и вместо перьев покрылись глянцевой чешуей и шипами. И вот на меня уже надвигалась стая огнедышащих драконов, злобно молотивших крыльями воздух. Раскаленные струи с ревом вылетали из распахнутых клыкастых пастей. Спасения от этой огненной стены не было. Я попыталась отступить назад, чтобы укрыться за оплавленными бурыми валунами, но внезапно мои ноги потеряли опору, и я с отчаянным криком полетела в открывшуюся за камнями пропасть…

Лавка была жесткая, но пол ещё жестче. Морщась от боли и потирая ушибленные части тела особенно досталось одной из них…, я, цепляясь за стену и кряхтя, сумела подняться. Ощущение было такое, будто я и впрямь грохнулась не с лавки, а пролетела, по крайней мере, саженей пять. За окном уже начало светать, Ванька сладко сопел, завернувшись с головой в свое лохматое одеяло, а за моими маневрами внимательно следили две пары глаз — желтые с вертикальными зрачками кошачьи и темные круглые птичьи, в которых тускло отражался отсвет занимающегося дня.

— О, Слав, так это тебе лавры Горыныча покоя не дают? — с фальшивым участием поинтересовался кот. — Записываемся на курсы молодого грача?

Сам Горыныч совершенно несолидно трясся от смеха.

— Прежде всего, молодой грач должен научиться искать червяков! Потом — летать! — ехидно каркнул он. Сладкая парочка заржала. Я кинула в них шапкой, но не попала.

— Ладно, Слав, не сердись, — отсмеявшись, сказал кот. — Ты так крутилась во сне, что просто не могла не свалиться. Мы с Горынычем хотели было поспорить, брякнешься ты или нет, но не вышло.

— Почему? — хмуро поинтересовалась я. Вот ведь заразы!

— Никто не хотел ставить на то, что ты удержишься на лавке, — довольно прохрипел грач.

Я махнула на них рукой. Пусть веселятся.

— А вы мне скажите, — зевнула я, кутаясь в одеяло, — что же это вы меня не разбудили? После полуночи ведь настал мой черед сторожить.

— Да уж ладно, Слав, — великодушно махнул лапой Степка, — мы с Горынычем так рассудили, что нам можно и днем выспаться на Тинкиной спине. А вот вы с Ванькой весь день шагали, устали. Что вас будить, подумали мы. Нам посторожить нетрудно.

Я растрогалась. Ну, надо же, какие заботливые! Не зря они с нами отправились!

Пока я предавалась умилению, кот подобрался поближе, проникновенно заглянул мне в глаза и ласково промурлыкал:

— Ну, так как, отдашь сало?

Увернувшись под язвительным взглядом грача от брошенного мною сапога и нырнув за печь, кот принялся оттуда ворчать. Время от времени можно было разобрать отдельные слова, типа «злые люди», «неблагодарная», «жадина» и тому подобное. Отсмеявшись и вытерев слезы, я покаянным голосом пообещала:

— Степ, всё не отдам, но премия тебе будет.

Обрадованный кот полез из-за печки целоваться. Чтобы избежать Стёпкиных перепачканных в пыли усов, пришлось отправить его проведать нашу лошадку. Затем я разбудила Ваняту, мы наскоро позавтракали остатками вчерашних пирогов, запивая их отваром листьев мяты и малины, я приладила Тинке на спину седло и поклажу, и мы отправились в путь. С собой я прихватила пару торб с отборным овсом из хозяйской кладовки, за что щепетильный Горыныч обозвал меня мародером. Мы с ним немного повздорили, но быстро помирились, когда я сумела доказать, что это вовсе и не мародерство, а лишь скромная контрибуция на общее дело.

На улице, несмотря на утреннее солнце, подернутое сегодня слабой дымкой, оказалось гораздо холоднее, нежели накануне. Резкий ледяной ветер норовил забраться к нам за пазуху, и Ванька уже не делал попыток расстаться с меховым кожухом. Степан съежился в седле, распушив для тепла шерсть. Мальчик сперва сочувственно посматривал на озябшего кота, а потом решительно порылся в своей котомке и, достав оттуда свалявшийся обрывок какого-то не то платка, не то одеяла, укрыл им зверька, не забыв тщательно подоткнуть края, чтобы их не трепал ветер. Обалдевший от заботы Степка даже и не подумал отказываться. Вместо этого он ткнулся головой Ванятке в руку и благодарно муркнул. Похоже, старые разногласия были окончательно похоронены.

Горыныч от аналогичного предложения отказался, но на мальчика посмотрел с уважением.

День перевалил за полдень, и солнце с подозрительной готовностью покатилось вниз под горку, когда поля закончились, и наш маленький отряд углубился в лес. Ветер утих, и мы немного расслабились. Не то, чтобы мы обвыклись с отсутствием зверья и птиц вокруг нас — вряд ли к такому вообще можно привыкнуть. Но вместе с тем можно было хотя бы особо не опасаться встречи со стаей отощавших волков.

По обеим сторонам хорошо утоптанной дорожки теснился темный ельник. В некоторых местах деревья росли так близко друг к другу, что образовывали почти сплошную стену. Подлеска тут почти не было.

— В березовом лесу тянет жениться, а в еловом — удавиться! — процитировал народную пословицу Степка, недовольно оглядываясь по сторонам.

— Ой-ой-ой, — насмешливо каркнул Горыныч, — да тебя тянет жениться даже на вершине сосны!

— Уж кто бы говорил! — фыркнул кот, впрочем, нисколько не обидевшись. Напротив, приосанился…

Судя по карте, этот лес тянулся на добрый десяток верст. По крайней мере, так было лет двести тому назад…интересно, удастся нам до сумерек выйти хоть к какому-нибудь жилью?

Вдруг Степан насторожил свои уши, украшенные темными кисточками, являвшимися предметом его гордости.

— Справа от дороги кто-то стонет.

Мы дружно прислушались. Ничего. Но кот упорно стоял на своем: неподалеку от нас кто-то был. Пришлось Горынычу лететь на разведку.

Очень скоро старый птиц вынырнул обратно на лесную дорогу локтях в ста пятидесяти позади нас и прокаркал:

— Давай все сюда, за мной! Там конь!

Ха! Легко сказать! Летать мы как-то не удосужились научиться, а пробраться сквозь тесно растущие ели мог только Степан, что любопытный кошак и сделал, шмыгнув в чащу вслед за грачом.

Сперва мы с Ваняткой и Тинкой довольно долго искали хоть относительный просвет в живой стене, а потом продирались через лишь совсем чуть-чуть поредевшие заросли вслед за нашим авангардом. Горыныч улетел вперед, а кот то и дело выскакивал нам под ноги, не переставая возбужденно тараторить:

— Славочка, там конь в овраг свалился! Давай скорее, ему помощь нужна!

Крепко исцарапанные, мы наконец выбрались на край неглубокой, аршин в шесть-семь, узкой балки с крутыми, почти отвесными стенами. На дне расщелины лежал снег, из-под которого то тут, то там пробивался шустрый лесной ручей, собиравшийся, как видно, вскоре этак на пару седмиц изменить свой статус до бурной речки, вобрав в себя талые воды.

В одном месте узкое размытое дно балки немного расширялось и образовывало отмель, на которой, вытянув в сторону ручья длинные стройные ноги и тяжело дыша, лежал на боку крупный темно-серый жеребец. Он был взнуздан и осёдлан, хотя седло съехало по исхудавшим бокам на сторону, и из-под него торчали мокрый и сбившийся потник. Грязный конский бок поднимался при вдохах резкими толчками. Иногда несчастное животное шевелило ушами и стонало. Его покрытая свалявшейся шерстью шкура начинала мелко дрожать.

Цепляясь за торчащие из земли корни, я скользнула вниз по склону, благо, высота была небольшая. Горыныч со Степаном последовали за мной. Тинка с Ванятой остались ждать моих указаний наверху.

Я присела на корточки около головы жеребца. Он серьезно посмотрел на меня, тяжело вздохнул и устало прикрыл глаза. Немного осмелев, я погладила длинную влажную челку, черной волной стекающую по его лбу.

— Хороший, хороший мальчик, — пробормотала я, ощупывая ноги коня, — не бойся, мы тебе сейчас поможем. Как же тебя, милый, угораздило вообще сюда попасть? Искал воду?

Конь слегка пошевелился, не делая, впрочем, резких движений.

Так, кости целы, суставы и сухожилия тоже. Каких-либо ран и видимых повреждений тоже, вроде, не наблюдается, а вот признаки переохлаждения и переутомления налицо. Теперь, узду надо сейчас же снять. Взнузданная лошадь не может есть, не удивительно, что бедный конь так отощал. Впрочем, в этой балке никакой подходящей пищи всё равно не наблюдалось.

Отстегнув удила, я первым делом попыталась напоить животное, набрав воду в ручье с помощью кожаного походного ведра, сброшенного мне Ваняткой. Ясное дело, почти всё пролилось мимо, однако, что-то и в рот попало, и мне показалось, что глаза жеребца заблестели чуть ярче.

— Ты мой умница, — приговаривала я, — ты мой молодец, а скушай-ка пирожок это я припрятала для Ваньки, вот так… а теперь мы с тобой поедим вкусного овса….

Конь захрупал ссыпанными ему в рот зернами. Затем поднял голову и фыркнул.

— Давай, мой хороший, вставай, мальчик, — я натянула повод недоуздка. Сверху мелодично заржала Тинка. Конь насторожил уши, всхрапнул, подобрал под себя ноги, и, перевернувшись, попытался встать.

И не сумел. Ему почти удалось распрямить передние ноги, но сил разогнуть ещё и задние у него уже не было. С протяжным вздохом он вновь согнул дрожащие от слабости колени и опустился животом на снег.

Однако я не собиралась отчаиваться. Подняв бедную животинку из положения «на боку», я уже достигла неплохого результата: теперь найденыша можно было как следует напоить и немного покормить.

Конь с готовностью хрустел овсом, а я тем временем пыталась сообразить, как, во-первых, его поднять на ноги и, во-вторых, вытащить из оврага. Вторая задача, похоже, вообще не имела решения: склоны оврага были слишком круты даже для козы, а выше и ниже по течению ручья громоздились такие густые заросли ивняка, что сквозь них и Степке не проскочить. Их, конечно, можно попытаться вырубить, но вот что нам это даст? Неподалёку, саженях в двадцати от нас, небольшой участок склона был пониже и более пологий; спуститься по нему, не переломав ног, конь, похоже, сумел. А вот вскарабкаться обратно не вышло…

Отправить, что ли, Горыныча на поиски выхода из этого тупика?

Тем временем, наверху опять призывно заржала Тинка. Дожевавший овес жеребец коротко заржал в ответ и вновь попытался подняться на трясущиеся от слабости ноги. А что, если его немного подтолкнуть?!

Заклинание перемещения предметов на небольшие расстояния я прекрасно помнила. Правда, с его помощью мне ни разу не удалось передвинуть с места на место хотя бы крынку. Но в свете моих последних достижений попытаться-то можно?

Четко произнеся заклинание, я, вспоминая, как это делала бабушка, переплела пальцы и изобразила обеими руками движение, как если бы я и впрямь поднимала конягу, подхватив его под живот.

Ура! Получилось! Я не только сумела помочь жеребцу подняться, но и некоторое время подержала его, давая заново освоиться с вертикальным положением.

Когда я почувствовала, что в моей помощи уже нет нужды, и конь обратно не хлопнется, я убрала руки, стряхивая с пальцев избыточное напряжение. Понятненько, значит, результата можно было добиться меньшими силами. Учтем.

И кстати, зачем гонять Горыныча и губить ивняк — деревья ведь тоже живые? Ну-ка, ну-ка, а помню ли я формулу телекинеза?

Оказывается, помнила. И полетное заклинание тоже, поэтому через несколько мгновений мы вместе с конем уже стояли рядом с изумленной Тинкой и довольным Ванятой.

— А говорила, что колдовать не умеешь, — попенял мне мальчуган, впрочем, вполне беззлобно. А Степка, вскарабкавшийся наверх самостоятельно, выразил общее мнение компании: «Ну, Славка, ты даешь!»

Махнув рукой оставленной на дне балки торбе с остатками овса и пустому ведру и они резво плюхнулись к нашим ногам! я кинула их на Тинкину спину, а сама решила заняться нашей находкой. Жеребец неподвижно стоял на широко расставленных ногах, понуро наклонив голову и наполовину прикрыв глаза. Вид у него был неважный. На транспортировку по воздуху он не обратил никакого внимания.

На неширокой полянке мы развели костер, и я заварила в котелке нужные травки, не забыв пошептать над ними и добавить по щепотке левзеи и бедренца. Прекрасное, кстати, укрепляющее средство, сама не раз наблюдала, как в таком вот сочетании эти растения творят чудеса!

Ванька расседлал коня, сгонял за водой и насколько возможно вычистил грязную свалявшуюся шкуру жеребца. Конь довольно покряхтывал, подставляя мальчику худые бока с начинающими проступать ребрами. Тинка поглядывала на него с сочувствием, а на валяющуюся на земле сбрую — неодобрительно, особенно на удила. Она сама отродясь ни с чем подобным не сталкивалась: даже простой недоуздок надевался умной кобыле скорее по традиции.

Тем временем, мои травки настоялись, я долила в котелок холодной воды, отпила сама, заставила всех своих спутников сделать по глотку — я же говорю, отличное общеукрепляющее средство! В оставшийся отвар я плеснула из склянки целебной настойки и, бормоча ещё одно заклинание, дала выпить коню, которого заботливый Ванятка укрыл как попоной своим лохматым одеялом. Тот сперва пофыркал, а затем принялся шумно хлебать. Опустошив посудину, толкнул меня головой и попытался залезть мордой в торбу с овсом, притороченную к Тинкиному боку. Я облегченно рассмеялась.

— Ах ты, хитрюга! Быстро ты сообразил, где можно разжиться поесть. Не спеши, болеть потом будешь. Вот, доешь это и пока хватит.

Конь явно был со мною не согласен. Он настойчиво пихал меня носом и кокетливо посматривал из-под длинных девичьих ресниц.

— Ну всё, буду тебя звать Хитрецом, заслужил, — сообщила я, почесывая жеребца между глаз, а потом спохватилась: — Тин, а ты можешь у него спросить, как его зовут и что с ним приключилось?

Тинка укоризненно посмотрела на меня.

— Славочка, ну ты что? Мы же не обмениваемся информацией, как люди. Я могу дать ему понять, что я чувствую, а также узнать, что ощущает он. Но свое имя ему сообщить никак не удастся.

— А, может, назовем его Счастливчиком? — предложил Ванька. — Вон, как ему повезло: и волки не съели, и нежить не набежала, и Стёпа его услыхал кот самодовольно раздулся: наконец-то он дождался хоть какого-то признания своих заслуг, и ты придумала, как вам из этой балки выбраться!

— Ой, только не Счастливчиком! — хором захохотали мы. В ответ на Ванькин недоумевающий взгляд, я пояснила сквозь смех:

— Ты знаешь, в Сосновке у бабки Мокишны жила такая ме-е-елкая собачонка. Очень Мокишна того песика любила, и страшно переживала, когда с тем что-нибудь приключалось. А с ним приключалось, и постоянно. То он лапу сломает, то в лошадиную поилку свалится и едва не утонет, тот ему ухо порвут, то хвост калиткой прищемят, то соседский кот левый глаз выцарапает. Сколько раз Мокишна его к нам на лечение приносила — это не поддается простому подсчету! Так вот, ты не поверишь! Звали эту ошибку природы Счастливчик!

Теперь мы хохотали впятером.

И снова нам ложилась по ноги, копыта и лапы лесная дорога. Ведя Хитреца в поводу, я соображала, как организовать ночлег. Конечно, измученному и промерзшему коню, да и всем нам, не помешало бы переночевать в тепле. Однако солнце уже свалилось за верхушки деревьев, и было понятно, что до человеческого жилья нам засветло не дойти. И, значит, через версту-другую нам надо найти место для привала. Ну и ладно. Елок здесь много, наломаем лапника, сделаем шалаш. Валежника для костра тоже хватит.

Приняв решение, я перестала беспокоиться и вместо этого задумалась о своих вдруг обретенных способностях. Интересно, и как это я сподобилась?

Надо сказать, вопросов у меня с каждым днем становилось всё больше: что за злодей ополчился на нас? Какое черное колдовство он использовал? Кто нам сможет и, что не менее важно, захочет помочь? Где его найти? Почему у меня вдруг стало получаться колдовать?!

А кстати, что я теперь сама могу?!! Проверим.

Круговое движение кистью руки — и на моей ладони заплясал «светлячок», небольшой язычок холодного огня, такие бабушка Полеля использовала для освещения. Щелкнула пальцами — и в воздухе закружился хоровод из таких огоньков. На боевой огненный шар я пока не отважилась.

Потом поманила пальцем еловую шишку, и она услужливо прыгнула мне в ладонь. Ещё одну я ловко направила в Ваняткин лоб.

Увесистая сухая ветка, лежащая поперек тропинки, была отброшена в сторону легким движением бровей.

Мои спутники наблюдали за этими опытами с искренним восхищением. Один только Хитрец уныло плелся, не демонстрируя восторгов. Я довольно ухмыльнулась: знай наших!

Затем утоптанная земля внезапно бросилась мне навстречу, и почему-то стало очень темно.

— Славочка! Ну, Сла-а-авка же! Очнись! Да что с тобой?!

Кто-то крепко тряс меня за плечи. Спине было жестко, сильно болел лоб и ушибленная рука. Прошло несколько минут, прежде чем я попыталась открыть глаза. Прямо надо мной в воздухе парило, колыхаясь, Ванькино лицо, его рот медленно раскрывался, издавая гулкие звуки. Я застонала и опустила веки.

— Ур-ра! Очухалась!

Степка взлетел мне на грудь и, часто тыркаясь мокрым носом, принялся вылизывать мою щеку. Я застонала чуть погромче и попыталась отвернуться. Не получилось.

— Славочка, вот, попей! — это уже сообразительный Ванятка сдвинул в сторонку расчувствовавшегося кота, и у моих губ очутилось горлышко дорожной сулеи, оплетенной узкими берестяными лентами. На привале мы в нее плеснули — так, на всякий случай, про запас — немного травяного настоя, того самого, с левзеей и бедренцом. Быстро пригодился, однако!

Сделав несколько глотков, я почувствовала себя лучше, причём настолько, что смогла сесть.

— Ребят, а это чего было? — хриплым шепотом спросила я.

— А это, моя милая, ты переколдовала! — наставительно ответил умный Горыныч.

— Что я сделала?!

— Ну, слишком много колдовала. Опытный маг всегда чувствует, когда его колдовские силы подходят к концу, и знает, когда ему остановиться. А ты, получается, не почувствовала, не сумела. Я слыхал, неопытные ведуны и до смерти себя так доводили! Силы израсходуют, ауру истощат, и — фьюить — получите хладное тело!

Ой, как интересно! Получается, что на бытовые и пространственные заклинания я трачу гораздо больше сил, нежели творя целебные заговоры. Ведь несколько раз, когда в окрестных деревнях случался мор, мне приходилось там крутиться и седмицу, и две подряд с утра до вечера, а потом с ночи до утра. И ничего, хотя и готовить зелья, и пользовать ими больных без заговора нельзя: эффект от лечения будет гора-а-аздо скромнее! Да, бывало, работа сильно выматывала, в особенности, когда приходилось понемножку делиться своей жизненной силой с теми, кто уже не мог сам бороться с недугом. Но до обмороков дело не доходило ни разу. А, может, всё дело в том, что там у меня получалось экономно расходовать свои силы, а тут я пока этому не научилась?

— Точно, — подтвердила Тинка. — Я тоже про такое от Полели слыхивала. А вот теперь тебе ещё и есть захочется — страсть!

Вот лучше бы она молчала! Не успела лошадь произнести эти слова, как я поняла, что если мне не дадут сейчас же хоть что-нибудь сжевать, то я немедленно умру. Или на кого-нибудь наброшусь.

— Эй, эй, ты это чего? — под моим нехорошим взглядом кот попятился. Я облизнулась. Степан резво метнулся в придорожный ельник.

— Народ! Да объясните же вы этой ненормальной, что котов не едят! — воззвал он оттуда к окружающим. — Тинка, а ты тоже отойди! Так, чисто на всякий случай.

— Дурак ты, Степка, — процедила сквозь зубы кобыла, — на что ей тебя есть? Ей сейчас хороший кусок мяса надо, да сбитню горячего побольше. Я-то хорошо помню, как старая хозяйка свои силы восстанавливала — Микеша только успевал поворачиваться!

— Вот я тебе и говорю — отойди подальше! — пропыхтел кот, и пояснил для непонятливых: — Балда, ты ведь тоже — мясо, сечешь?

В ответ Тинка выразительно ругнулась и осталась стоять, где стояла, однако трудно было не заметить, что ее голос слегка дрогнул.

Но до крайностей, хвала богам, не дошло: Ванька наконец-то справился с туго затянутым ремешком переметной сумы, отпилил ножом солидный ломоть сала и сунул его мне в рот. М-м-м! В жизни ничего вкуснее не ела!

Постепенно до меня дошел комизм ситуации: я валяюсь на земле, кот сидит в буреломе, Ванька трясущимися руками кромсает сало, Тинка мужественно от меня не отходит, хотя взгляд у нее и дикий, мудрый грач от греха подальше сидит на ее спине, и все вместе дружно ожидают, когда же у меня окончательно снесет крышу.

Только Хитрецу всё равно.

Хороший кусок мяса мне бы точно не помешал, однако и традиционная гречка, заправленная салом, тоже неплохо пошла — я с аппетитом умяла большую половину содержимого котелка. Быстро поевший Ванятка, посмеиваясь, наблюдал за котом, который поглощал свою порцию в сторонке, брезгливо подергивая длинными усами. Степа был крайне недоволен мною, погодой — ближе к закату небо затянуло плотными облаками, перспективой ночевки под открытым небом, а главное — ужином. Каша, тем не менее, исправно исчезала.

Когда котелок опустел, а наши лошади дохрупали овес, мы стали устраиваться на ночлег. Пока я готовила ужин, Ванька успел нарубить довольно много елового лапника. Порядком вспотев и исцарапавшись, мы сволокли его на выбранную для привала полянку. Пользоваться заклинаниями я поостереглась, памятуя о предупреждении Горыныча. По этой же причине я не стала рисковать и лечить заговорами замученного коня.

У нас получился шалаш — не шалаш, а так, наклонный навес на подпорках с одного бока. Но с другого бока жарко горел костер, так что замерзнуть мы были не должны. Для лошадей мы тоже накидали на землю лапника — Тинка-то в лесу не ляжет, будет дремать стоя, а вот измученный Хитрец — не знаю.

Ванька педантично разложил вокруг нашего лагеря свою знаменитую веревку, мы с ним забрались под навес, тесно прижались друг к другу под единственным оставшимся у нас одеялом и крепко заснули, не замечая начавшегося ближе к полуночи мелкого дождя, вскоре перешедшего в снег.

Глава шестая

«Одна голова — хорошо, а две — уже некрасиво…»

Змей Горыныч

«Люди называют росу и кровью земли, и слезами богов. Она не любит огня, огонь в ней самой: в утренней росе — небесный, в ночной — земной, в вечерней — живой. Ночная роса несет холод, утренняя — тепло, вечерняя — покой.

Роса, собранная в определенные лунные дни с разных растений обладает различными свойствами.

Утреннюю росу собирай на убывающей луне с цветков клевера. Только собранная в течение получаса с момента восхода солнце роса обладает целебными свойствами. С ее помощью ты вылечишь колики, бельмо и старческую слепоту, мозоли и шпоры на ногах, вернешь молодость коже и волосам.

Ночную росу собирай на растущей луне с одуванчика, с часу до трех пополуночи. Такая роса помогает при сильных воспалениях и ранах, а применяется только в виде компрессов. С ее помощью можно даже одолеть рак.

Вечернюю росу собирай в новолуние с ромашки. Как ромашка — цветок дружелюбный, ни с кем не воюет, не соперничает, так и взятая с нее роса успокоит буйных, усмирит душевнобольных, вылечит от бессонницы.

Росу храни только в непрозрачной посуде».

Как же я ненавижу весну! По-моему, это время года больше других богато на разочарования. Всю длинную снежную синедольскую зиму ждешь — не дождешься тепла, света, зеленой листвы, пения птиц. После зимнего солнцеворота, когда уже съеден испеченный для Корочуна большой пшеничный каравай, старательно отмечаешь каждое мгновение, на которое удлиняется день. А как сожгут по деревням чучело Мораны-смерти, уже с нетерпением ловишь каждый теплый ветерок и радуешься появлению всё новых примет приближающейся весны: вот подтаял снег на опушках леса, а через пару седмиц он уже и вовсе сошел в полях; а вот пробежал ещё не до конца перелинявший, но всё-таки уже по-летнему бурый заяц. Первый же цветочек мать-и-мачехи встречаешь, как надолго уезжавшего горячо любимого друга…

Но редкий год в наших краях выдается ранняя и дружная весна. Часто бывает так: вот уж и весенний солнцеворот миновал, а холода не думают отступать. По-зимнему уверенно хозяйничают в Синедолии метели, тоскливо подвывают в заснеженном лесу тощие волки, и кажется — так будет всегда, сладко посапывающее во сне солнце не стряхнет с себя пухлую перину туч, лето махнет на нас рукой, а нынешняя зима плавно перетечет в зиму последующую.

Однако самое подлое, на что способна долгожданная Весна-Красна, так это поманить первым настоящим теплом, подарить всему живому надежду, а потом и передумать! И тогда заново заваливает снегом разбуженное шалой обманщицей зверьё, деревья, успевшие набрать почки, и вернувшихся домой перелетных птиц.

Я проснулась уже под утро и ахнула. За ночь к нам вернулась зима. Поляна, деревья, наш «шалаш», — всё было покрыто толстым слоем снега, и он продолжал падать крупными неторопливыми хлопьями.

Костер дотлевал, и я, ежась от холода, выбралась из-под навеса, чтобы подбросить дров. Собранные с вечера валежины почти не намокли, я их быстро отряхнула и сунула в оставшийся в самой середке жар. Костер сперва призадумался, а надо ли это ему, но потом весело защелкал, сыпанул искрами и вспыхнул. Предрассветная темнота отступила и сгустилась по краям поляны. Я осмотрелась.

Ванятка спал, свернувшись калачиком. Из-под его руки торчал кошачий хвост — Степка подыскал себе самое теплое место. Моего ухода эти двое не заметили, продолжая соревноваться, кто крепче спит.

Наши лошадки стояли бок обок и, чуть покачиваясь, дремали. Рядом с высоченным Хитрецом некрупная Тинка казалась совсем маленькой. Засыпанное снегом лохматое одеяло трогательно укрывало их обоих.

— Доброе утро! — Горыныч тяжело плюхнулся на моё плечо.

— И это утро ты называешь добрым? — страдальческим голосом спросила я. — По-моему, хуже не придумаешь!

— Ещё как придумаешь! — оптимистично каркнул грач. — А ты представь себе, что пошел не снег, а дождь! Ты и колдануть бы не успела, как твой навес бы промок, костер погас, а дороги развезло. Продолжить?

— Да уж, умеешь ты утешить, — буркнула я, ссадила тяжелого когтистого Горыныча на пенек и, подхватив котелок, отправилась за водой.

Вернувшись с полным котелком, я обнаружила, что Ванятка и Степан уже проснулись. Мальчик, завернувшись в одеяло, как в плащ, стоял около лошадей, негромко разговаривая с Тинкой и одновременно поглаживая Хитрецу переносицу, а кот успел куда-то слинять.

— Ты что, опять всю ночь сторожил? — спросила я у Горыныча, засыпая крупу в котелок. Грач потоптался на месте, встопорщил перья на шее и выразительно повел клювом.

— Слав, птицы ведь крепко не спят. Мне вовсе не трудно. Я днем посплю.

— Точно. А Степка и днём, и ночью!

— Да толку-то от него! — хмыкнул грач. — Сторож, как же!

Крупа в котелке забулькала. Я поболтала в котелке деревянной ложкой на длинной ручке, бросила в варево щепотку соли, попробовала, что получилось, и посолила ещё. Вот, теперь порядок.

Оставив кашу под присмотром Горыныча, я подошла к лошадям. Тинка довольно ткнулась в меня храпом, а Хитрец приветственно фыркнул мне в ухо, заставив подскочить от неожиданности. К моей радости, сегодня конь выглядел гораздо бодрее. С ведром воды прибежал Ванятка. Оставив его поить-кормить наших коняшек, я вернулась к костру.

— Опять гречка? — вывернувшийся невесть откуда Степка презрительно принюхался. — Эдак я скоро закудахчу!

— Да хоть закукарекай, — парировал Горыныч, — лишь бы не хрюкал, как обычно.

Кот сделал вид, что намек не понят, и вообще вражеская пуля пролетела мимо куста, где уютно устроился красивый хорошо выспавшийся герой!

После завтрака я опять заварила укрепляющие травы как положено, с заговором, благо, от вчерашней слабости не осталось и следа, попила сама и напоила всю компанию. Драконья доля снадобья досталась, ясное дело, довольно ухмыляющемуся Хитрецу. Ладно, парень, ещё один тебе денек отдыха — и мы с Ваняткой сможем не месить грязь и снег ногами, а предоставить это исключительное право вам с Тинкой.

Идти сегодня было не в пример труднее. Дорогу всё-таки развезло, и мы с трудом шлепали по раскисшей земле, постоянно оскальзываясь и поминая бесов, демонов и бабку Малайку, персонаж отечественного фольклора, источник всяческих пакостей и каверз. У меня даже появилось желание считать Хитреца окончательно выздоровевшим и продолжить наше путешествие уже верхом. Однако, понаблюдав за конем, которого вела в поводу, я поняла, что сил у него пока что маловато: он вяло тащился за нами и всё чаще спотыкался даже на относительно ровных участках дороги. К тому же, мне было жалко Тинку, безропотно везущую всю нашу поклажу хорошо хоть, запасы овса и гречи у нас сильно поубавились, воистину нет худа без добра, сбрую Хитреца, включая седло, а также и кота с грачом.

Лес закончился, и под сразу усилившимся ветром мы побрели через заснеженное поле, практически наощупь находя проложенную колею. Снег летел в глаза, попадал в рот, холодными змейками проваливался за воротник. Разговаривать не хотелось, да и не было сил.

Вдруг Степан дернул сперва правым ухом, потом левым, его прежде плотно зажмуренные глаза полыхнули желтым огнем, он весь подобрался, переступил на месте лапками и, сильно оттолкнувшись от седла, сиганул куда-то вбок и вперед. Послышалась возня, кот длинно мявкнул, и через мгновение из-за пушистой снежной кочки показался наш мелкий хищник, держащий в зубах толстенькую полевку.

— Флаф, фуф мыфы, и пофно! — не выпуская из пасти добычу и закатывая от восторга глаза, прошепелявил он. — Гофыныч, фы фуфешь?

Грач затоптался на месте с плотоядным интересом.

— Ура! — завопил Ванятка, — Мертвая зона окончилась!

Мне пришлось слегка уменьшить его радость: с этого момента на нашем пути могли встретиться не только зайки и мышки, но и волки с упырями. На всякий случай я вытащила из-под куртки оберег, который мне дал леший. Впрочем, насколько я поняла, упырям на это дело наплевать.

Благодарение богам, местная нежить свято соблюдала привычный распорядок дня и днем не шастала. Однако версты через четыре нам повстречался волк. Некрупный рыжевато-серый зверь спокойно сидел на пригорке шагах в двадцати от дороги и внимательно наблюдал за нами, не делая, впрочем, попыток приблизиться. На всякий случай я показала ему оберег, раздумывая, а не подкрепить ли мне предъявление артефакта каким-нибудь заклинанием. Хитрец же, завидев хищника, мрачно глянул на него и выразительно топнул огромным подкованным копытом, разбрызгав во все стороны жидкую грязь.

Волк, как мне показалось, насмешливо посмотрел на нас, пожал плечами, неторопливо поднялся и пошел прочь, изредка оглядываясь и нахально ухмыляясь.

Ну, просто обалдеть можно! Непростые тут у них хищники водятся!

Еще через несколько верст, давшихся нам с большим трудом, мы вышли к частоколу, окружавшему большое село.

Здесь уже начинала сказываться приближенность к густонаселенным южным землям Синедолии с их городами и богатыми торговыми селами, по сравнению с которыми наш Синий Лён или там Мутные Броды выглядели почти погостами. Да и сами Истопки, по чьей главной улице мы устало брели в поисках постоялого двора, были славны своим немаленьким конным заводом, умелыми ремесленниками, да ещё здешние селяне разводили породистых овец, которых затем успешно продавали даже в иные государства. Торговые гости здесь не переводились, так что наша слегка потрепанная компания не привлекала к себе особого внимания. Вообще, по своим размерам и количеству жителей Истопки вполне тянули на небольшой город, отличаясь от последнего только отсутствием великокняжеского наместника, его дворца, расквартированной дружины с полусотником, а то и сотником во главе, а также полноценных городских стен вместо тына. Впрочем, вскоре, я так думаю, эти упущения будут исправлены: пришлёт князь своего наместника-градоправителя с верной дружиной, велит понастроить храмов, укреплений да сторожевых башенок, а уж за господскими хоромами дело не встанет! И будет здесь уже не село Истопки, а град Истопица, или ещё что-нибудь в этом роде.

Если успеет.

— Слав, смотри: трактир «Веселый Конь»! — Ванька махнул рукой, привлекая моё внимание к широкой вывеске, живописно изображающей свирепое животное, демонстрирующее в зловещем оскале зубов этак двести.

Я оторвалась от созерцания беленьких пушистых овечек, которых гнал вниз по улице задумчивый пастух верхом на ослике, и уставилась на гостеприимное заведение. Зубастый конь был исполнен такого мрачного веселья, что я остановилась в нерешительности.

— Ванюш, а, может, здесь найдется постоялый двор с более добродушным лицом?

— Ну, это вряд ли, — скептически ответил образованный ребенок, — ты ж всё-таки не в город приехала. Хорошо хоть один сыскался.

Я вздохнула. Логика в его словах явно просматривалась.

Косясь на развеселого коня, мы зашли на двор. Несмотря на отпугивающую вывеску, нас встретили довольно дружелюбно: сравнительно трезвый мужичок показал нам, где разместить лошадей, а также благодушно понаблюдал, как мы с Ваняткой их распрягли, напоили и задали корма. Он даже попытался при этом исполнить синедольскую народную песню «Ох вы, кони, коники…», но сбился и замолчал, впрочем, вполне мирно. Оставив мужичка вспоминать слова, Степку ловить местных мышей, а Горыныча за ними всеми приглядывать мы договорились, что кот и грач проберутся к нам позже, дабы не искушать селян своей разговорчивостью, мы отправились непосредственно в харчевню. Учитывая, что с появлением Хитреца необходимость в приобретении второй лошади отпала, я собиралась не стесняться в средствах, снять комнату поприличнее, а также заказать нам с Ванькой роскошный обед.

Комната сыскалась, и, хотя приличной ее можно было назвать лишь с натяжкой два топчана, табурет, таз с водой и свеча, мы решили не привередничать, дверьми не хлопать и на улицу ночевать не уходить. Свалив на относительно чистый пол нашу кладь, мы наскоро ополоснули руки и лица и отправились навстречу главному номеру сегодняшней вечерней программы: к ужину.

— Слав, а Слав, а чегой-то он такое ест? — возбужденно шептал Ванька, глотая голодные слюни и исподтишка посматривая на дядьку, с остервенением глодавшего за соседним столом здоровенный окорок. Разносчица двигалась по залу с неторопливостью и грацией племенной коровы. Сидевший у окна рыжеватый мужичок, тоже обделенный вниманием трактирной дивы, раздраженно сплюнул:

— Во, леший, не мог Анфим вместо этой жирной индюшки кого-нибудь попроворнее нанять! Да и то сказать, пора, видно, «Веселого коня» в «Тупого барана» перекрещивать! А ещё лучше — в «Тупого жадного барана»!

Мы с Ванькой фыркнули. Мужичок неожиданно нам подмигнул и скорчил смешную рожу.

Наконец счастье нам улыбнулось, и служанка удалилась, пообещав принести нам баранью ногу, печеную курицу, капусту, тушеную с луком, расстегаи с грибами и сбитень. Рыжеватый дядька изготовился ждать тельное с мятой картошкой и пиво.

В харчевне было людно, шумно и душно. Понимая, что заказанного три года ждут, потом плюнут и ещё ждут, я решила выйти на двор размять ноги, да и зверьё наше проведать.

Я стояла на высоком крыльце, с наслаждением потягиваясь и вдыхая холодный воздух, когда истошный крик, исполненный нечеловеческой муки, сдернул меня с сырых ступеней, вынес за ворота, протащил по улице и кинул к плетню через двор от «Весёлого Коня». Где-то там кричала женщина, чей разум уже не справлялся с выпавшими на ее долю страданиями, и звериным воем выходил из истерзанной плоти. Стоящие на улице и проходившие мимо люди, особенно бабы, с состраданием глядели на широкую избу за плетнем и часто крестились, призывая милость Молодого Бога.

— Что это? Кто там кричит?! — я схватила за руку стоящую рядом женщину. Та хлопотливо поправила темный головной платок, расшитый яркими маками, и с готовностью разъяснила:

— А то сноха у Васоя—кузнеца мучается, Зарёна. Две дни, почитай, разродиться не могла, уж повитуха от них и не выходила ни на минуточку! А как разродилась, так ещё хуже стало. Якунишна, жена Васоя, бает — не узнает Зарёнка никого, криком исходит, бьется — не удержать в одиночку. Отходит, поди, — тетка вздохнула и перекрестилась.

Не дослушав рассказчицу, я со всех ног полетела к постоялому двору.

— Вань, ты тут ешь, меня не жди, что останется — наверх забери, — выпалила я, подлетев к столу. — Да, и зверьё потом проведай. Я буду через дом, там больная, умирает. Я попробую помочь. Ты отдыхай, не волнуйся, а я попозже приду.

Не обращая внимания на Ваньку, пытающегося мне что-то говорить, я взлетела по узкой лестнице на верхний этаж, схватила свою сумку с травами и зельями, прыгая через две ступеньки, скатилась вниз и помчалась туда, где после леденящего душу крика вдруг воцарилась зловещая тишина.

«Опоздала, уже не успеть», — промелькнула отчаянная мысль, в то время как я, увернувшись от давешней тетки «Куда, куда тебя несет?!!», ловко перемахнула плетень, не тратя времени на то, чтобы войти через калитку, и кинулась к высокому нарядному крыльцу.

— Где она?!

Я, стараясь унять заколотившееся сердце, нетерпеливо смотрела на двух мужичков, одного постарше, с проседью, другого помоложе, растерянного и пьяненького.

— Ты этта, чё? Ты, парень, этта, куда? — забубнил старший, тяжело поднимаясь со ступенек и дыша мне в лицо густым сивушным ароматом. — Тебе туда низзя, во! Там этта, бабье дело, чуешь? — Он потряс толстым пальцем и покачнулся. Всё ясно. На пару оказывают всемерную моральную поддержку страдающей жене и снохе, принимая обезболивающее зелье. Мне немедленно захотелось попробовать, а не получаются ли у меня нынче боевые молнии?

Подавив в себе это человеколюбивое желание злобную ведьму, в отличие от знахарки, к роженице наверняка не подпустят, я нетерпеливо сдернула шапку и тряхнула размотавшейся косой.

— Я не парень, я знахарка. Где больная?

— Хто?! — очень удивился молодой, не делая глупых попыток встать на ноги. Вон, батька встал, да обратно и плюхнулся, когда невесть откуда выпрыгнувшая шальная девка тряхнула на него волосьями!

— Жена твоя где, дурень? — я уже злилась.

— Зарёнка-то?! — догадался умный парень.

— Зарёнка, — со вздохом согласилась я. Нет, ну не идиот ли? У него их что, табун?

— А вон там, — уже охотно он кивнул куда-то за угол избы. И в этот момент я снова услышала, где именно.

Невысокая мыльня стояла позади дома. Через неплотно прикрытую дверь хлестал крик, разносившийся по всему селу. Я влетела внутрь.

На широкой лавке две дюжие бабищи с трудом удерживали бьющуюся в их руках молодую женщину, почти девочку, одетую в тонкую перепачканную кровью рубашку, простоволосую, с черным искусанным ртом и перекошенным от боли лицом. Зажмурившись и судорожно запрокинув голову, она выгибалась дугой и истошно орала, одновременно пытаясь вырваться от держащих ее теток. Пот лил градом со всех трех.

В изножье лавки стояла плотная низенькая женщина, что-то делавшая с несчастной Зарёнкой, причем каждое движение ее рук сопровождалось новыми криками боли.

Мне удалось сдвинуть повитуху в сторону лишь со второй попытки. Видимо, я как-то сумела быть убедительной: баба сперва попыталась громко протестовать против моего вмешательства в ее целительский процесс, однако повнимательнее вглядевшись в мое доброе-предоброе лицо, она на удивление быстро замолкла и юркнула в угол.

Растворенный в чашке холодной воды маковый отвар и две капли вытяжки из болиголова в сочетании с несложным заговором быстро сделали своё дело: Зарёнка перестала кричать, судороги ослабли и вскоре совсем прекратились. Я кивнула теткам, державшим женщину, и они отпустили ее обмякшее тело. Их лица выражали одновременно облегчение и недоверие: а вдруг оно опять ка-ак прыгнет?!

Теперь Зарёнку было можно и осмотреть. Раскрытыми напряженными ладонями я медленно водила по жизненным линиям, идущим вдоль ее тела, улавливая потоки сил, их чистоту и мощь. Затем пришлось задержаться на покрытом испариной лбу, неровно вздымающейся груди и животе, твердом, как доска.

— Ведьма, как есть ведьма, — прошипела из своего угла повитуха, — гони её, Якунишна, в три шеи, да вели кому-нибудь до старосты добечь, пусть он с ентой нечистью по-свойски потолкует!

— Погоди, баба Вевея, — возразил ей спокойный уверенный голос. Его обладательница до этого момента стояла неподвижно, и я ее почти не заметила — так, тень на стене. — Ты же сама недавно говорила, что не совладать тебе с Зарёнкиной немочью, не знаешь ты, как ей пособить. А вдруг ей удастся? Пусть попробует.

— Попробует, попробует! — проскрипела Вевея. — Что тут пробовать? Сглазили твою сноху, вот что я тебе скажу. Да так сглазили, что горячка черная ее скрутила! Теперь ей никто не поможет!

— Я не ведьма, а знахарка, — сквозь зубы процедила я, на всякий случай, для проверки, ещё раз проводя руками вдоль тела молодой женщины. — И сглаза на ней нет, как нет и никакой черной горячки, по крайней мере пока, — тут я многозначительно взглянула на повитуху, которая возмущенно пискнула и спрятала под грязный фартук перепачканные руки. — Родимчик родовой у вашей снохи. Тяжелый. Но я постараюсь помочь.

Это правда, сглаза я не обнаружила, но вот ауру бедняжке кто-то опустошил знатно. Интересно, кто именно? Может, мавка {5} у них неподалеку завелась? Или добрые люди постарались? Та же повитуха, к примеру — милейшая женщина!

Так, с этим потом. А сейчас завариваем золотой ус, прибавляем плоды шипояда, пустырник, цветки ноготков. В готовое снадобье вливаем три капли настойки живокости. Это зелье поможет расслабить каждую жилку, каждый сосудик, каждую мышцу в теле Зарёнки, снять болезненное напряжение, ведущее к судорогам.

— Давайте ей это по ложечке, а я пока другое лекарство приготовлю, — попросила я Якунишну. Женщина молча кивнула, забрала у меня чашку с зельем, присела на лавку подле снохи и скупыми точными движениями принялась поить ее. Я же принялась по каплям отмерять настойку благородной голубой плесени, которую бабушка Полеля научила меня выращивать на овечьем сыре, а затем и готовить из нее необыкновенное снадобье, заживляющее раны и излечивающее любую горячку которая тоже была, честно говоря, уже на подходе получше знаменитого отвара адоксы вонючей.

А теперь мое главное и секретное оружие. Сменив Якунишну, я сама влила в рот Зарёнке лекарство, а затем, стряхнув с рук всё лишнее, ненужное, положила ладони ей на живот и сосредоточилась. Да уж, ничего не скажешь, «опытная» повитуха в Истопках, «повезло» живущим здесь женщинам! Странно, что она вообще сумела остановить кровотечение. Однако если немедленно не срастить все внутренние разрывы, Зарёнка не поправится.

Глухо бормоча заклинание, я сконцентрировала в пальцах силу и направила ее вглубь истерзанного тела. Сперва эта сила уходила безвозвратно, впитываясь и возрождая к жизни; потом потихоньку стала возвращаться назад ко мне, связывая переплетенными кольцами мои руки и нутро женщины. Вот так, хорошо, теперь уже вся посылаемая сила приходит обратно, значит, организм больного взял, сколько смог, больше ему не надо.

Теперь надо пробудить в измученной женщине ее собственные жизненные силы, заставить бороться.

Мне самой доводилось это делать всего однажды: пока бабушка была жива — не дозволяла, боялась, что не сдюжу. Ведь одно дело — лишь немного подтолкнуть ослабленный организм, это несложно и достигается заговором да простым наложением рук, которое по силам любой мало-мальски грамотной знахарке. И совсем другое — вернуть к жизни человека, полностью обессиленного жестокой болезнью и уже сдавшегося, готового перейти грань бытия. Вот для этого уже необходимо слить свою ауру с его и таким образом напитать ее своими собственными силами.

Минувшим летом, выхаживая умирающего лесоруба, придавленного неудачно завалившимся деревом, я решилась рискнуть и попробовать этот опасный и сложный способ.

Тогда у меня ничего не вышло. Еле сама ноги унесла, чуть не затянула меня за собой черная воронка гаснущей жизни.

А что, если подстраховаться?

— Тётушка Якунишна, помогите мне, пожалуйста. Сядьте рядом и прислонитесь к моей спине. Ага, вот так! А теперь держите меня как можно крепче и ни в коем случае не убирайте рук, хорошо?

Я осторожно обхватила худенькое горячее тело молодой женщины, приникла к нему и начала нанизывать на ровную нитку слова заговора, следя за своим дыханием и стараясь удерживать темп и высоту голоса на одном уровне. Постепенно звуки, окружавшие нас: потрескивание огня в очаге, недовольное бормотание бабки Вевеи, охи да вздохи служанок, строгое шиканье прильнувшей ко мне кузнечихи, — начали отдаляться, а потом и вовсе исчезли. Остался лишь стук крови в моих ушах, слабое дыхание больной да прежде не знакомое ощущение силы, стекающейся со всего тела и извне его и собирающейся в моих руках.

Пора!

Я зажмурилась и «нырнула» в мягкую, бледную, безвольно колышущуюся ауру Зарёнки. Ну, ничего! Тут мы поборемся! Хоть и порядком изнуренная и опустошенная, здоровая аура сильной молодой женщины пока ещё обладала достаточной прочностью и упругостью. Это вам не пыльные драные лохмотья умирающего мужика с перебитым хребтом и разорванной становой жилой.

Тонкая сущность Зарёны с готовностью впитывала передаваемые ей силы, буквально на глазах становясь плотной, насыщенной и ярко-золотистой. Хорошая аура, качественная, недаром неизвестный нам умелец так её подъел!

Ну всё, достаточно! Пора назад. Хватит с тебя, голубушка, давай-ка дальше сама.

Бабушка Полеля всегда говорила, что в целительстве, как и во всём прочем, тоже надо уметь вовремя остановиться. Ни лекарскими снадобьями, ни заговорами и заклинаниями, ни тем более своей живой силой больного перекармливать нельзя. Не будет трудиться сам — ни за что не поправится, только знахарку измотает.

Я медленно выпрямилась и огляделась. На меня старательно таращились пять пар глаз: внимательные и спокойные — Якунишны, исполненные заполошного любопытства — служанок, «Ох, бабоньки, а потом она как забормочет чегой-то, как забормочет, аж у меня сердце в груди захолонуло!», испуганные — повитухи. И самое главное — удивленные, сонные, но уже совершенно нормальные светло-карие глаза Зарёнки.

— Ты сама-то встанешь, знахарка? — участливо поинтересовалась хозяйка.

А вот вставать мне совершенно не хотелось. Ну ни капельки! Ладно, хорошо, хоть снова в обморок не брякнулась. А не то сложится добрая такая традиция: поколдовал — а потом полдня лежишь, скучаешь! Ой, а есть-то как опять хочется!

Я чуть не завыла от голода. А у Ваньки, поди, много чего осталось!

— Я пойду, — просипела я. — У меня там мальчик в «Веселом Коне». Мне надо туда, он ещё маленький, может испугаться, что меня долго нет. С Зарёной всё будет в порядке, только с утра придите, я вам для нее снадобье приготовлю.

Подхватила свою суму и заковыляла к выходу. Почему-то он оказался очень далеко. Жена кузнеца с интересом наблюдала за моими перемещениями. Ну и пусть смотрит. Главное — у меня всё получилось!! Я вот сейчас открою потихоньку эту тяжеленную створку — ну какой болван делает дверь в баню как крепостные ворота! — и пойду себе. Только на ступеньке немножко посижу.

— А ну-ка, девочки, помогите, — раздался рядом властный голос, и две здоровенные «девочки» с готовностью надвинулись на меня. Ооооой! Это куда же я лечууууу?!

— Тетенька Ведана Якунишна, да ведь ее сейчас самое главное — накормить, а вы: «пусть поспит»! — в Ваняткином голосе слышалась досада. — Слав, просыпайся скорее! Я тебе смотри что принес! Вку-усно!

Я принюхалась и открыла левый глаз. Подумала и открыла правый.

Ванька сидел рядом со мной. В руках он держал здоровенный кус холодной печеной курицы, источающий дивный аромат. На стоящем поодаль столе стояла глиняная миска, от которой тоже неплохо пахло — жареным луком. Жена кузнеца хлопотала у большой беленой печи, а на лавке у окна рядком — ладком сидели давешние мужички, собственно кузнец и его сынок. Они старательно делали вид, что могут сидеть совершенно прямо. И очень даже просто! Верно, батька? Получалось у них, прямо сказать, неважно. Похоже, они уже успели отметить чудесное выздоровление Зарёны, догнались, так сказать, в своем тесном кругу, а теперь отказывались расползаться по углам, твердо рассчитывая на продолжение празднества.

— Проснулась, Веславушка? — весело спросила Якунишна, отворачиваясь от печки и передавая ухват щуплой девчонке, крутившейся неподалеку. — Сейчас и ушица поспеет, вечерять будем, а то твой братик совсем извелся, волнуется за тебя.

Я села, ощущая два взаимно друг друга исключающих желания: спать дальше и проглотить всё, включая посуду. Но, похоже, чувство голода было сильнее.

— Это он правильно волнуется, — я вытащила из Ванькиной руки курицу и вгрызлась в нее. Вскоре дар речи вновь вернулся ко мне. Чувствовала я себя гораздо увереннее. — Скажите, а мы где?

— А этт вы у нас! — вдруг оживился кузнец. — Не побрезгуйте, гспжа знахарка, чем богаты, как гррится! Тем и ррра-ады! — последние слова он радостно проорал, затем немного успокоился и продолжил: — Так за исцеление нашей Зарёны! Верррно, сына?!

«Сына» согласно кивнул, удивленно рассматривая собственную руку, словно пытался сообразить, откуда ж ему такое богатство привалило. Тем временем глава семьи потребовал:

— Мать! А ну-ка, мечи всё, что ни есть, из печи! — потом подумал, и с угрозой прибавил: — И из погреба!

Якунишна пристально глянула на разошедшегося мужа, и тот сразу присмирел и засуетился:

— А что, а что? В погребе — там и огурчики, значитца, и помидорчики соленые, и яблочки моченые, и грибочки в кадушке…

— И бра-а-ага в бутылке! — не вовремя взревел «сына», видимо, спохватившийся, что беседа складывается без его участия.

— Ты уж на них не серчай, Веславушка, — сказала, отсмеявшись, Ведана Якунишна. — Это они так сперва с перепугу набрались, а затем — и от радости: любит Зарёнку наш Рут, ну и мы вместе с ним любим. А вообще-то они у меня мужички смирные, работящие, — она говорила о них с такой материнской снисходительностью, будто оба были ее сыновьями. Кузнец Васой согласно кивал в такт словам жены, а кудрявый Рут молча улыбался пьяненькой улыбкой.

Съеденная курица давно провалилась в небытие моего прожорливого нутра, но тут поспела наваристая уха с солониной, огурчики-помидорчики из того самого погреба, сало, порезанное толстенькими «скибками», кольцо домашней колбасы и свежий круглый хлеб, принесенный от соседей — за ним резво сгоняла давешняя девчонка. Да, похоже, что в этом доме последние дни всем было не до готовки.

Поймав на себе взгляд хозяйки, внимательно наблюдающей за тем, как я уминаю третью миску ухи, закусывая ее попеременно то колбасой, то салом, я поперхнулась, закашлялась и смущенно прохрипела:

— Вы уж меня простите, пожалуйста, по-другому мне силы не восстановить.

Но Ведана замахала на меня руками, зашикала и девчонка Гапка вслед за ней и потянулась подлить мне вкусного варева.

— Это ты уж нас прости, Веславушка, что похозяйничали мы, тебя не спросясь, забрали и братика твоего, и лошадок, и остальных ваших зверушек из «Веселого Коня». Ведь там тебе ни отдохнуть, ни прийти в себя не дали бы. Место шумное, недоброе. А мы перед тобой в долгу.

— Только, Слав, — Ванька виновато шмыгнул носом, — ты это, не ругайся, а только из конюшни кто-то всю сбрую попер. Я пошел Тинку с Хитрецом забирать, гляжу — ни седел, ни упряжи. Одни недоуздки остались, да и то лишь потому, что на лошадях были надеты…

— Да ладно, Вань, тебе расстраиваться, — постаралась утешить мальчика я, — жалко, конечно, но не смертельно. Не коней ведь свели хм, попробовали бы они… Да не может того быть, чтобы в селе, где живут коневоды, нельзя было всего этого добра купить!

Баммм! Хрясь! Бумм!

Я хотела прибавить ещё что-нибудь убедительно-утешительное, когда тяжкий звук, напоминающий лязг и скрежет одновременно, ворвался в уютную избу, обильно украшенную расшитыми рушниками, занавесками, полавочниками и скатерками, старинными резными ларями и расписной посудой. Вдруг стало холодно и как-то неприглядно. По всему селу один за другим тоскливо завыли дворовые псы.

Но вот тягучий звук затих, и наваждение развеялось. Снова весело заплясал огонь в печи, завел свою неторопливую песенку сверчок, на улице стал затихать собачий хор, а забившийся было под лавку котёнок принялся играть с длинным петушиным пером.

— Что это такое? — ошеломленно спросила я. Ведана Якунишна внимательно поизучала темноту за окном, пару раз тяжело вздохнула, а затем в сердцах сказала:

— А это, Веславушка, наши новые храмовые колокола!

— Что?!!

— Да вот то! …Гапка! Ты сыта ли? А ну давай, отправляйся спать! Да второе одеяло из сундука достань: нынче к ночи похолодало, замерзнешь!

— Не замерзну, тетенька, — пискнула Гапка, мотнула по воздуху тощей косицей и шмыгнула за дверь, не забыв бросить на хозяйку любопытный взгляд.

— Ох, егоза, — вздохнула Якунишна. — Сиротка, жалко мне ее, мыкается по людям, вот нынче я взяла… а так ничего, девчонка резвая, эти дни на ней, почитай, всё хозяйство было.

Я хмыкнула про себя. Повезло тебе, Гапка, что попала ты к кузнечихе Ведане, а не к какой-нибудь тетке Броне!

— Вы начали про колокола, — вежливо напомнила я. Было понятно, что говорить на эту тему хозяйке дома совершенно не хочется. Однако мне вдруг показалось, что эта история очень важна и, более того, как-то связана с тем, что недавно произошло в наших северных лесах, поэтому я решила забыть про хорошие манеры и проявить настойчивость.

Повздыхав, Якунишна всё нам рассказала.

Более полутора месяцев назад в селе с колокольни храма Молодого Бога ночью исчезли все колокола ага, отметила про себя я, значит, здесь колокола пропали давно, но этим всё и ограничилось; в наших же краях примерно седмицу назад одним махом исчезли и звоны, и люди. Каким образом, куда, зачем, и кто решился на это злое дело — неизвестно. Священник в обмороке, паства в шоке — колокола-то были знатные, бархатного звона, сработанные умельцами из Мутных Бродов ну ещё бы!.

Срочно снарядили ответственных мужичков в северные земли ясное дело, к нам, куда ж ещё! за новыми звонами. Мужички отсутствовали недолго, а воротились в растерянности. По их словам, в Бродах что-то приключилось этакое, странное, и теперь своих знаменитых колоколов они более не льют. Словом, привезли посланцы два каких-то новых колокола, «на пробу», которые бродненские мастера им почему-то без денег отдали.

На следующий день подняли и установили — всё чин чином, благочестиво, с молитвой. Отслужили молебен.

А ещё через день новые колокола сняли, такой у них оказался звон глухой, тусклый да тоскливый — послушаешь, и хоть в петлю лезь.

Неспокойно стало в Истопках. Колоколов нет, священник пребывает в тоске, паства — в разброде и шатании, а окрестная нежить тем временем — в добром здравии. Прежде ни упырь, ни вурдалак, ни оборотень, ни мавка, — никто не мог к селу близко подобраться. Все знают: низшая нежить колокольного звона не переносит, прочь разбегается. Зато нынче — пожалуйста! Никто не гонит, не обижает — заходи, хватай, рви!

После того, как упыри сильно порвали старшину шорников, мужики стали дозором обходить по ночам село, вооружившись серебряным наговорным оружием у кого было и сулеями с освященной в храме водой знающие люди говорили: должна помочь!; весь частокол увешали чесночными косицами точно, сама видела!.

Но воодушевленную первыми победами нежить все эти нехитрые приемы не заставили исчезнуть, трусливо поджав хвосты. И когда два здоровенных оборотня легко перемахнули увешанный чесноком и утыканный серебряными крестами тын да задрали годовалую телку и мельничихину сестру, жители села поняли: без колоколов никак!

Вторая экспедиция ушла в Березань. Тамошние мастера тоже лили звоны, пусть и не такие знатные, как в Бродах. Оттуда пять дней назад и привезли вот это. Нежити вроде стало чуток поменьше, но и слушать без содрогания эту с позволения сказать музыку никак нельзя.

— И что же, в Истопках нет ни волхва, ни ведуна? — удивилась я. Насколько я знала, без магов и их защиты не обходилось ни одно крупное село. А дать укорот обнаглевшей нечисти им вполне по силам и без музыкального сопровождения.

— Были, как не быть, и чародей у нас был, и жена его, знахарка, — вздохнула Ведана. — Да вот только вскоре после того, как начались все наши беды, они куда-то исчезли. Вечером ещё были, а утром смотрим — стоит пустая изба. И как только ворота прошли? Наш староста их самолично каждый вечер на пудовый замок зачиняет.

Мы с Ваняткой посмотрели друг на друга. Что-то нам эта история очень напомнила…

— Так вот теперь и живем, — промолвила Якунишна, сердито вытирая стол. — Есть ещё у нас на селе две травницы, мать и дочь. Но эти только травками попользовать могут, а волшбе и заговорам не обучены. Люди говорят, совсем без колоколов нельзя, а как их услышишь, так сразу хочется пойти и утопиться в омуте!

Мы с Ванькой ещё раз переглянулись, согласно друг другу кивнули, и я выложила Ведане Якунишне всю нашу таинственную историю, не скрыв от нее и того, куда мы держим путь.

— Значит, идете за помощью, — задумчиво протянула она. — А где искать — знаешь?

— Где-то в Западных горах, говорят — покачала головой я.

— Негусто. И сироту с собой ведешь? — мы не стали скрывать и Ваняткино происхождение.

— Я не сирота, — насупился мальчик. — Мои мама и папа непременно найдутся!

— Конечно, найдутся, милый, — Ведана легко провела ладонью по его вихрам. — Я так понимаю, уговаривать тебя не идти, а пожить у нас смысла не имеет?

Ванятка исступленно замотал головой и крепко ухватился за мою руку.

— Я Славочку не брошу! Буду вместе с нею искать чародея и моих родителей!

— Ладно. Будь по-вашему. Но я думаю, завтра с утра вам стоит потолковать с моим мужем.

Я с сомнением покосилась на Васоя, давным-давно сладко храпевшего на своей излюбленной лавке под окном — мудрая супруга решила не будить своё притихшее лихо и оставила сомлевшего муженька прямо там, где тот упал и заснул. Привалившись к отцу, сладко посапывал и Рут. Словом, «пришел сон милый и повалил силой».

— Не суди строго, Веславушка, — попросила Якунишна. — Он у меня мужик справный. Поговорите завтра, может он что и присоветует.

Ну, завтра — так завтра. Я сходила проведать Зарёнку, убедилась, что она спокойно спит, послушала ее ровное дыхание, полюбовалась на толстую служанку, похрапывающую в углу рядом с расписной люлькой. Ну, пусть спят. От нынешней ночи я особых сюрпризов не ожидала.

Сюрприз сам поджидал меня поутру — в лице кузнеца Васоя. Серьезный, деловитый и совершенно трезвый мужик ничем не напоминал уже знакомого мне глуповатого пьянчужку. Глядя на его широкую благообразную физиономию, невозможно было обнаружить и намека на вчерашние неслабые возлияния. Да уж, мастерство не пропьешь! А вот «сына» оказался слабоват. Увидав бледно-зеленое мученическое лицо Рута, я вместо законного злорадства преисполнилась сострадания к бедолаге и даже шепнула расторопной Гапке простенький, но эффективный рецептик, помогающий справиться с самым безнадежным похмельем. Эх, молодо-зелено! Далеко тебе до батьки!

Васой Замятич оказался не простым кузнецом, а золотым: старшиной всех кузнецов Истопок. В многолюдном селе с обширными ремесленными цехами это было солидное положение, обеспечивающее уважение, почет и материальный достаток то-то я вчера удивлялась размерам подворья «простого» кузнеца, а также и присутствию челяди!; подобное признание заслужить было непросто, и за красивые глаза на такие должности люди не выдвигались.

— Значит, говорите, у вас в Мутных Бродах всё олово куда-то подевалось? — Васой задумчиво потрепал свою и без того клокастую бороду.

— Не только в Бродах. Насколько мне известно, всё то же самое творится и в Сосновке, и в Березани — по всей северной Синедолии, это точно.

— Да, что-то подобное и мне на ум пришло. Мужички-то толком ничего не обсказали, не поняли. Пришлось уж самому додумывать, — кузнечный старшина говорил неторопливо, будто рассуждая вслух.

— Васой Замятич, а зачем оно вообще нужно? Без него что, никак? Или чем-то заменить всё-таки можно? — я вспомнила наш разговор с лешим.

— То-то и оно, госпожа знахарка он упорно величал меня именно так! выходит, что и нельзя. Конечно, у любого мастера есть секреты, у нас, кузнецов, свои, а у колокольщиков свои, и нам они неизвестны. Но только вот что я могу сказать: если не добавить к меди олова ровно столько, сколько необходимо, причем тютелька в тютельку, то колокол не зазвучит. Не будет у него ни голоса, ни силы нежить прогнать. Ваши, бродненские, решили, вишь, использовать чистую медь — и вон что вышло. В Березани попробовали серебро добавлять — тоже не намного лучше получилось…

— Да зачем и кому это понадобилось?!

Кузнец пожал тяжелыми плечами:

— А вот про то нам неведомо.

Он помолчал в раздумье, крутя большими пальцами сцепленных на обширном чреве рук, пожевал губами, почмокал, вроде как пробуя мысли на вкус. Я терпеливо ждала.

— Вот что я думаю, госпожа знахарка: попробуйте-ка вы разыскать Старого Медника.

— Кого-о-о?!!

— Старого Медника. Знающие люди говорят, что это — могучий волшебник, владеющий многими секретами. Он этот, как его…ну, ал-пимик, што ли? Знает и как над рудами колдовать, и как их смешивать, и всё такое. Если кто и разберется в нашей напасти, так это он. Может, и подскажет чего.

— Алхимик?

— Во, точно! Как-как вы его назвали-то?

— И что за знающие люди вам про этого Медника рассказывали? — скептически поинтересовалась я. Знаем мы этих знающих: небось, мужики в трактире соревновались, кто кого переврёт. Ну и перепьет, ясное дело.

— Да про то ещё наш колдун баял, — нехотя буркнул кузнечный старшина, — вот как колокола наши пропали, так и рассказал.

Ага. Понятненько! А колдуна добрые люди не послушали, когда тот предложил снарядить посольство к какому-то там Лысому Меднику. Ещё и сами, поди, послали советчика по короткому и всем известному адресу. Тоже мне, чего удумал! Честный люд к неизвестному чернокнижнику отправлять. Вот сам бы и шел!

Не знаю, где как, но наши синедольские селяне да, пожалуй, и горожане! от вещуний и магов старались держаться подальше, так, чисто на всякий случай. Даже к знахарям старались не обращаться до последней возможности, довольствуясь полуграмотными бабками или, если повезет, простыми травниками. К слову сказать, именно поэтому на нашу долю обычно оставались самые тяжелые, самые запущенные хвори, немочи и моровые поветрия.

Бывало, конечно, и иначе: люди привыкали к поселившемуся неподалёку колдуну, переставали относиться к нему как к постоянному источнику повышенной опасности и принимались обращаться к нему за всякой малостью. Так, жители сел окрест Черного Леса не раздумывали долго, прежде чем позвать меня к заболевшему ребенку или попросить зачаровать охотничью снасть. Но это, скорее, было исключением, подтверждающим, как известно, всякое правило. К тому же, не стоит забывать, сколько лет прожила с людьми бок обок бабушка Полеля, постепенно приучая их к той мысли, что от своей родной Бабы Яги вреда нет, зато проку — куча.

Здешнего мага односельчане, похоже, особо не жаловали, на слово ему не верили. Нынче же начали кусать локти, поскольку он очень не вовремя исчез, а самостоятельно идти искать какого-то мифического Медника страшно и вообще дураков нет. Но и все иные способы справиться с напастью уже перепробованы.

— Говорят, что Старый Медник хоть и суров, но справедлив, — продолжил тем временем свою агитацию Васой. — С плеча не рубит. С ним можно договориться.

Ну-ну. В переводе с селянского на общечеловеческий это означало следующее: у явившегося с визитом будет ровно полторы секунды на изложение просьбы, прежде чем в него залепят хорошим боевым заклинанием. Поэтому просьбу лучше выбирать посмертную.

— Боюсь, Васой Замятич, что мне вашего Старого Медника вряд ли удастся разыскать и с ним договориться, — вкрадчиво сказала я. — Тем более что мне, всё-таки, надо выяснить, отчего вымерло несколько деревень, а не кто там свистнул олово из сарая.

— А разве одно с другим не связано? — искренне удивился кузнец.

М-да… правда в его словах, в общем-то, проглядывала. Может, связано, а может, и нет. Но моя интуиция, собственно, тоже настойчиво намекала, что рыть надо именно в этом направлении. Тем более что никаких других идей у меня всё равно не было.

— И что же, известно, где этого Медника найти? — хмуро поинтересовалась я. Несмотря на интуицию с ее тоненьким неуверенным голоском, какой-то невразумительный престарелый алхимик представлялся мне персоной крайне сомнительной.

— Да как вам сказать, госпожа знахарка… точно и не знаю, но наш колдун говаривал, что где-то у подножья Синих Гор его искать надобно.

Я не удержалась и хмыкнула. И что это у нас всё такое синее-синее? Ну ладно, Синедолия. Лён у нас является одной из ведущих сельскохозяйственных культур, и в период его цветения широкие долины, разделенные невысокими холмистыми грядами, переливаются всеми оттенками голубого, синего и сиреневого. В луговом разнотравье пастбищ тоже почему-то преобладают растения с цветами синей гаммы. Судя по всему, отсюда и пошло название нашего княжества. Но у нас же ещё имеются села Синий Луг и Синцы, Большое Синее озеро и Малое Синее озеро, речка Синюха, порубежная крепость Синий Клюв и заповедная Синяя Роща неподалёку от Преславицы. И это только то, что я знаю! А теперь ещё Синие Горы.

Гримасы топонимики какие-то, ей-богу! Только наш Черный Лес выбивается из всеобщей цветовой вакханалии.

У кузнечного старшины сыскалась довольно подробная и современная карта на вощеной тряпочке, над которой мы и склонились. Хвала Богам, за новоявленными Синими Горами не надо было отправляться на другой край света: искомое место находилось на западных рубежах Синедолии и являлось частью могучей гряды Западных Гор, к которым мы и так направлялись. Как посулил хозяин, крайне довольный тем, что подбил хоть кого-то на провалившуюся было авантюру, езды верхами туда было три, от силы четыре дня: по наезженной тропе на закат, пока не доберемся до предгорий, а там повернуть на полдень и спускаться вдоль русла речки Пиляйки. Вот ты и на месте!

Ну, что ж? Иметь хоть какую-то цель путешествия всё-таки лучше, чем идти наобум, авось повезет.

Выезд пришлось отложить до следующего утра. Надо было приготовить снадобье для Зарёнки, уже в первый раз покормившей своего малыша, а также купить упряжь взамен украденной и припасы в дорогу. К тому же выяснилось, что помимо седел исчезла одна из наших дорожных сумок, в которой лежало моё одеяло и кое-какой запас трав. Ванька попытался впасть по этому поводу в транс, но я не дала. К счастью, травницы из Истопок никуда не сбежали, так что ущерб был восполним.

Наотрез отказавшись взять седла «просто так» у Васоя Замятича, я решительно направилась за покупками в ближайшую шорную мастерскую. Однако я недооценила исполненного благодарности и неловкости кузнечного старшину. Васой отправился со мной и протащил через полдеревни, презрительно проигнорировав облюбованного мною мастера. Пока я перебирала седла и разговаривала с шорником, он сидел в углу и участия в беседе вроде и не принимал, правда, пыхтел, фыркал и отдувался так, будто перед этим полдня носился галопом вокруг села. В результате два неновых, но добротных и даже не особо потертых комплекта упряжи обошлись мне в настолько скромную сумму, что я подозрительно уставилась на кузнеца и на шорника, упорно делающих вид, что они едва знакомы и вообще им некогда. Пробормотав что-то невнятное и велев доставить обновки к нему на двор, Васой быстренько закруглился и, крепко ухватив меня за локоть, поволок к травницам.

Смуглая темноволосая молодая женщина с готовностью разложила передо мной свои душистые богатства. Набор трав у неё был не особо обширный, но все растения оказались правильно собранными и безупречно сохраненными. Мне удалось подыскать замену для большей части пропавших запасов, и даже прикупить несколько баночек с готовыми зельями — в дороге пригодятся. Кроме того, я договорилась, что она будет через день готовить для Зарёнки свежее снадобье по моему рецепту — только травы, никаких заклинаний, я помнила, что местные травницы с магией не в ладу.

В тот вечер я засыпала с трудом. На соседней лавке уютно посапывал чисто вымытый и сытый Ванятка; Степка, успешно притворяющийся обыкновенным крысоловом, которого придурочная хозяйка из непонятной прихоти тащит с собой за тридевять земель, свернулся клубком у него в ногах. Лошади были накормлены и ухожены, Горыныч, благоразумно обосновавшийся вместе с ними на конюшне, тоже доволен жизнью. Вроде, всё в порядке. Но я долго ворочалась под легким теплым одеялом — подарком хозяйки, изготовленным ею собственноручно, а перед моим мысленным взором уже начала разматываться бесконечная дорога. Небольшая светлица в доме кузнечного старшины казалась последним островком покоя на нашем пути.

Мне было страшно. Я боялась дальней дороги, её тягот, холода, опасностей, подстерегавших нас за каждым кустом, моей собственной неопытности и незнания; пугала неопределенность наших целей, невозможность рассчитывать на чью-либо поддержку и помощь. Словом, как в сказке: «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». А мне можно ещё и добавить: «найди того, не знаю кого, попроси о том, не знаю о чём». Я чувствовала себя бестолковой и неумелой, лишь по глупости и самонадеянности взвалившей на себя неподъемный груз ответственности.

Но ни за что на свете я не согласилась бы отказаться от этой ноши и вновь оказаться в своем привычном уютном мирке, гармоничном и безопасном. Я была готова принести любые жертвы, чтобы сохранить мой милый мирок в неприкосновенности, защитить его от надвигающейся беды; и, к моему изумлению, каждый шаг прочь каким-то образом делал меня, прежде слабую и несмелую, сильнее. Каждой частичкой своего тела я впитывала Большой Мир.

Он был благосклонен ко мне, этот Мир, признавая и уважая мои новые силы и навыки.

Он пока не бил с носка, давал время осмотреться, приспособиться, приладиться к нему, поворачиваясь то одной стороной, то другой, не наваливаясь, не норовя сокрушить.

Пока…

Глава седьмая

«Жизнь иногда выкидывает тако-о-ое! Нужно вовремя остановиться и подобрать».

Царевна Лягушка»

«Границы рая и ада подвижны, но всегда проходят через нас».

Ежи Лец

«Пойдешь собирать аир — ополосни руки отваром ивовой коры: аир и ива тянутся друг к другу.

Собирай аир под утро, пока солнце не взошло. В самую силу он входит на убывающей луне. Траву собирай, когда растение цветет, а коли нужен корень — подожди, пока цветы привянут.

Трава и корень аира вместе с ивовой корой возвращают молодость старикам, излечивают язвы и глазные болезни.

Если бросить корешок аира в воду, то уже через час она станет чистой, пей без опаски. Истолки корень в порошок — получишь лекарство для лечения почек, а также от кровоточивости десен. Выжми из него сок, налей в темную непрозрачную посуду — вылечишь и бельмо, и мутный глаз.

А сваришь подсушенный корешок в меду — и будут у тебя вкусные конфетки, помогающие к тому же и при простуде».

— Тётенька знахарка, а тетенька знахарка, проснись! Ну, проснись же, пожалуйста!

Мутный рассвет нехотя скользнул мне под веки. Накануне я самозабвенно проворочалась до вторых петухов, и теперь чувствовала себя разбитой и не отдохнувшей.

— Доброе утро, тетенька знахарка!

Ну, и чего же в этом утре такого доброго? И, кстати, кому это я тут в «тетеньки» сгодилась?! Я резко села на лавке, потрясла чугунно гудящей головой, затем сильно потерла лицо ладонями и только тогда смогла открыть глаза и оглядеться.

Серое невзрачное утро полностью соответствовало поговорке «прокукарекали, а там хоть не рассветай». Ванькина лавка была пуста, постель свёрнута, а с самого ее краю, бочком примостилась вчерашняя востроносая Гапка. Ага, вот и «племянница»!

— Доброе, доброе, — пробурчала я, стараясь звучать подружелюбнее. По-моему, не получилось. Гапка настороженно разглядывала меня, готовая в любой миг сорваться с места и выскочить из светелки. Мне стало стыдно. Я выдавила из себя подобие улыбки и попыталась завязать разговор:

— А что, все уже поднялись?

— Поднялись, тетенька знахарка, — охотно закивала девчушка. — Только тетенька Ведана не велела тебя будить.

— А что ж тогда разбудила? — я ухмыльнулась, потягиваясь.

— Но так уже велела, — она осторожно хихикнула. — Это ж прежде не велела! А потом и говорит: «Пойди, мол, Гапка, и разбуди знахарочку. Пусть, мол, изволит к завтраку спуститься».

О как! «Изволит»! Ничего себе.

Подобные церемонии мне были непривычны. Не могу сказать, что в деревнях окрест Черного Леса ко мне относились неуважительно — для сведения счетов с надоевшей жизнью можно легко подыскать более быстрый и безболезненный способ, нежели поссориться с ведьмой, пусть даже и «своей». Но и разводить особый политес никому в голову не приходило. Всё было запросто: «Веславушка, не откажи глянуть Леську, второй день, паршивец, что-то не встает с лавки после того, как его суседский бычок боднул, ленится должно быть!», «Слав, коза стала плохо доиться, может, травок каких дашь?», «Славочка, Мурку собаки порвали, вылечи!», «Славка, пошепчи на снасти, а я тебе рыбки с улова принесу». Здесь же, всего в трех дневных переходах от дома, я вдруг сразу стала «госпожой знахаркой», почётной гостьей. Да ещё и в «тётеньки» угодила!

Пока я натягивала штаны и сапоги, Гапка молча таращилась на меня круглыми сорочьими глазами. Подхватив дорожную сумку, я уже направилась к двери, когда птичья лапка несмело, но цепко ухватила меня за рукав.

— Тётенька знахарка, а ты можешь для меня зелье сварить?

Я изумленно обернулась.

— Какое такое зелье?

— Настоящее. Волшебное.

Я прищурилась:

— Поясни.

Девчушка немного помялась, изучая грязный узор на моих сапогах и деревянные разводы на дощатом полу, затем собралась с духом и выпалила:

— Ну, такое, приворотное!

Я где стояла, там и села. Хорошо, не мимо лавки. На вид Гапке было лет девять-десять, никак не больше.

— Тринадцать, — еле слышно прошелестела она в ответ на мой вопрос.

Понятненько. Заиграли, значит, в худеньком теле соки, забродили вешние силы, растревожил их, растормошил капельник {6} -обманщик.

Я с сожалением покачала головой. Приготовить приворотное зелье невелика наука — любой парень примчится со всех ног, не разбирая дороги. Да только нет ничего хорошего в такой, с позволения сказать, «любви». Всю дрянь, в человеке до того прячущуюся, это колдовство откопает, поднимет из самых глубин его естества, выплеснет наружу: ты меня хотела? Так вот, любуйся, бери! Видели, дескать, глазки, что покупали, теперь ешьте, пока не повылазите! Сколько девок, выпросив у колдуна заветного зелья, потом приходило опять, в ноги кидалось: забери, отсуши, не люб он мне такой! А может, не прикоснись к парню или к девке, мужики — они ведь тоже горазды на наговорные травки уповать приворотная волшба, и прожил бы он или она! до самой смерти, так и не узнав самых темных сторон своей души.

— Не могу, милая. Нет у меня с собой трав приворотных.

По Гапкиным бледным щекам покатились слезы. Мне стало искренне жаль худенькую некрасивую девчушку.

— Не переживай. У тебя всё ещё образуется, — я обняла ее за плечи, стараясь утешить. — Ты его сильно любишь?

Она кивнула и всхлипнула:

— Он красивый, умный, добрый, всё умеет, всё знает, его все любят, и я люблю-ю-ю! У-у-у!

Ну, таких, положим, не бывает. По крайней мере, живых. Подобная характеристика больше похожа на надпись на могильном камне. Дескать, жил — не тужил, по земле героем ходил, память тебе вечная, мил человек! Бедняжка Гапка. Выбрала, поди, себе какого-нибудь «первого парня на деревне», как это и бывает с такими, как она. А он, ясное дело, и не смотрит в сторону сироты-дурнушки.

— Он хоть кто?

Несчастная Гапка ещё ниже наклонила голову, помолчала немного, а потом еле слышно прошептала:

— Рут.

Я оторопела.

— Рут? Хозяйский сын?!

Девчонка мелко закивала, а потом уткнулась мне в ключицу и сладко заревела. Я перевела дыхание и попыталась отстраниться.

— А ну-ка, успокойся. Давай, давай, заканчивай рыдать!

Вместо этого Гапка поудобнее устроилась на моем плече и завелась уже всерьёз. Она хлюпала, подвывала, бодала меня узеньким лобиком и, похоже, прекращать не собиралась. Я решительно отцепила от себя ее пальцы и отодвинулась. Девчонка притихла, вытирая мокрые щеки рукавами.

— Позволь, — строго спросила я, — а как же Зарёна? У твоего «любимого» вроде жена имеется, вот, сына ему родила, помнишь?

Но Гапку мои слова нисколько не смутили.

— Ой, тетенька знахарка, Зарёнка ж всё одно помрёт, — удивленно протянула она, — так бабка Вевея сказала. А кому ж лучше, чем ей, знать? Зарёнка вскорости помрёт, и пусть скорее помирает, а тут вот она я! — и девочка мечтательно улыбнулась.

Знать лучше мне, мрачно подумала я. Уж если кто и помрет, так это точно не Зарёнка! Бедная Ведана Якунишна, приютила по доброте душевной сиротку! И я ещё, балда слепая, отправила шуструю девчонку отпаивать противопохмельным настоем перебравшего накануне Рута! То-то она полетела вприпрыжку!

— Я тётушке Ведане главная надёжа и опора, — между тем продолжала воодушевленно рассуждать Гапка, — а Зарёнка — змея, я ее ненавижу. Всегда норовит мне замечание сделать. А вот Рут — красавчик! Ей, змее, и не чета. Пусть ее не будет, и тогда он меня полюбит и женится!

Ай да Гапка! Какова маленькая гадючка? Проскользнула в дом, прикинулась покорной и услужливой, прижилась, пригрелась, а теперь можно и жалить начинать. И ведь сообразила: приворотное зельё — вещь серьёзная, тут на лягушке женишься, не то, что на приблудной дурнушке. Даже и про живую жену позабудешь. Да-а-а, умна не по годам.

Тут Гапка, похоже, всё-таки сообразила, что, строя свои матримониальные планы, слишком увлеклась в присутствии посторонней, да ещё и гостьи хозяев, да к тому же и знахарки, лечившей ненавистную соперницу. Последняя мысль явно только что пришла в ее не слишком сообразительную головку. Девчонка побледнела, закусила тонкие сухие губы, вскочила с лавки и сделала шаг назад.

— Простите меня, пожалуйста, — голосок вновь шелестел еле слышно, а на лице опять появилось глуповато-покорное выражение. — Я тут говорила всякие глупости. Я пойду, можно?

— Погоди-ка, — я улыбнулась хитрой Гапке как можно сочувственней, — постой. Я дам тебе одно зелье. Оно, конечно, не такое сильное, как я могла бы для тебя приготовить, будь у меня все нужные травки, однако, лучше что-то, чем совсем ничего. С этим зельем твои шансы на успех сильно возрастут.

— Что возрастет? — захлопала редкими ресницами девчонка. Ну почему все хитрюги такие тупые?!

— Твои возможности, — терпеливо объяснила я. — От этого зелья ты станешь краше и желаннее. Ну и, надеюсь, умнее.

— Тетенька знахарка, — жарко зашептала Гапка, живо бухнувшись мне в ноги, — дай мне зелья, умоляю тебя! Я же не за так прошу, я тебя отблагодарю. Вот, смотри, что у меня есть.

И девчонка, рванув вышитый ворот, дрожащими руками достала из-под рубашки небольшую подвеску на витой замысловатой цепочке.

Не думаю, что ушлая Гапка имела представление об амулете, висевшему на ее шее. Иначе вряд ли она так резво сорвала бы его и пихнула мне в руки, просительно заглядывая в глаза.

Я осторожно приняла плоскую фигурку, представляющую собой сложное переплетение упругих металлических нитей, серебристых с характерным маслянистым отливом. В одной из бабушкиных книг я читала довольно подробное описание редкого оберега, отражающего враждебную магию практически любого уровня. Если верить автору, амулет отличался вздорным нравом: его было нельзя купить или отнять силой, но можно обменять, унаследовать либо получить в дар. Или найти — если повезет. Особо отмечалось, что цепочка являла собой его важную и неотъемлемую часть. Так вот, сейчас я разглядывала именно его.

Держа фигурку на раскрытой ладони, я на мгновение накрыла ее другой рукой. Металлические нити недовольно зашевелились, их беспорядочной рисунок вдруг сложился в свирепую морду, посунувшуюся было вперед, но я резко дунула на нее; морда сразу утратила свой воинственный вид, клыкасто зевнула и вновь превратилась в бессмысленный набор линий и завитушек. То-то! Недаром в той книжке было ясно сказано: недовольный амулет укрощается уверенным дыханием!

— Ты точно уверена, что хочешь отдать мне этот оберег? — уточнила я, вглядываясь в Гапкино зареванное лицо.

— Этот чего? — опять переспросила девочка. — А-а-а, подвеску-то? Конечно, забирай, только дай мне…

— Это не простая подвеска, это оберег, очень сильный, — перебила ее я. — Он может защитить тебя от многих бед.

— Ой, да чего тут защищать? — Гапка презрительно и горько махнула рукой. — Кому я нужна? Возьми его, тебе он нужнее. А мне нужнее…

Её круглые глаза подернулись мечтательной дымкой.

М-да… Тяжелый случай. Мне бы хотелось вот так, запросто, записать девчонку в змеюки подколодные и действовать соответственно, охраняя покой полюбившейся мне Веданы Якунишны и ее семьи. Но я знала, что так нельзя. Бабушка Полеля всегда учила меня: не суди других, Веславушка, а тем паче не осуждай. Только пресветлые боги могут знать, что на самом деле толкнуло человека на тот или иной поступок, почему он решил так, а не иначе, отчего в его душе выросло то или иное чувство. Тебе же дано видеть лишь внешнюю канву событий и деяний. Не пытайся стать кому бы то ни было судьей, даже если тебе очень захочется, даже если тебя об этом попросят! И тогда, если тебе очень повезет, может так статься, что и другие люди не будут судить тебя…

Именно поэтому я не могла безоговорочно и бесповоротно осудить Гапку, страстно мечтающую разрушить приютившую ее семью. Кто знает, каких бед нахлебалась девочка, с малолетства живя в людях? С какой черной неблагодарностью повстречалась сама за свою недлинную жизнь? Насколько зачерствело ее сердечко? Где прошла ее личная граница между добром и злом?

Ничего этого я не знала. Но попытаться ей помочь могла.

Под горящим взглядом серых птичьих глаз я принялась за дело. Приворотного зелья, ясное дело, не выйдет да даже и будь у меня с собой все необходимые компоненты — всё равно ни в жизнь бы не сварила! да и не его я собиралась готовить.

Достав из походной сумки несколько склянок темного стекла с плотно притертыми крышками и пяток холщовых мешочков с нужными мне травками и молотыми корешками, я начала по каплям отмерять зелья, добавляя их в глиняную чашку с колодезной водой и перемешивая длинной остью петушиного пера. Вода немедленно потемнела и забурлила — это называется «эффект холодного кипения». Потом пришел черед содержимого мешочков. Здесь главное — не промахнуться с пропорцией. Для этого необходимо использовать все имеющиеся в распоряжении органы чувств: правильно приготовленное зелье не только выглядит, но и пахнет совершенно определенным образом, и звучит по-особому. Не научившись правильно чувствовать готовые снадобья, нельзя стать настоящей знахаркой, так всегда говорила бабушка, радуясь моему почти звериному чутью.

Так, чего-то определенно не хватает. Я ещё раз принюхалась, затем откопала в недрах сумки пестренький мешочек, аккуратно развязала его, кончиком ножа подцепила несколько пыльно-серых крошек и осторожно всыпала в продолжающую слабо булькать жидкость. От крупинок во все стороны стали расползаться радужные разводы, пока всё зелье не приобрело ртутно-серебристый цвет и соответствующую густоту. Всё-таки, классная штука толченые мышиные хвостики! Люблю с ними работать. Да ладно, ладно, не мышиные! Крысиные.

Шутка.

А если серьёзно, в пестреньком мешочке на самом дне сумки я хранила толченые кусочки русалочьих хвостов. Этот редкий компонент входил во многие зелья и ценился не просто на вес золота, а гораздо дороже. Его труднодоступность и цена объяснялись особенностями происхождения: русалки крайне неодобрительно встречали предложение расстаться с частью своего хвостового плавника. К тому же каждый раз возникали трудности с высылаемыми парламентерами: женщин русалки чаще всего попросту игнорировали, а мужчин…ну, тут всё ясно. Словом, редкий купец возвращался от русалок живым и с товаром.

Мне просто повезло: Ивица и ее сестры по старой дружбе с готовностью отдавали мне все случайные обломки своих роскошных хвостов. Почему они сварливо отказывали в подобной ерунде всем остальным, оставалось для меня загадкой.

Хвала богам, неизвестный воришка, сперший упряжь и одну из наших сумок, не уволок мою дорожную торбу, под завязку набитую разными снадобьями и прочим ведовским прикладом — быстро найти замену ингредиентам наподобие тех же русалочьих хвостов было бы невозможно.

Теперь осталось сплести заклинание. Всё, готово.

Трясущимся от нетерпения руками Гапка поднесла к губам пеструю чашку и залпом проглотила тягучую переливающуюся жидкость. Это хорошо, что залпом: судя по входящим в зелье компонентам, на второй глоток силы воли могло уже и не хватить…

Несколько мгновений девочка неподвижно стояла, тупо уставившись на чашку. Потом она покачнулась, посудинка вывалилась из ее разжавшихся пальцев и покатилась по половицам, а побелевшая Гапка медленно осела на лавку. Я осторожно поддержала обмякшее тело. Вот и славно. Баю-бай!

Приготовленное мною сложное снадобье обладало многими полезными свойствами. Изменив направление и усилив ток жизненных сил девочки, оно заставит ее организм перестроить свою работу. Тело нальется здоровьем, кожа станет гладкой и чистой, волосы — густыми и пышными, зубы — крепкими. Заблестят глаза, выпрямится спина, походка обретет легкость и плавность. Нельзя сделать другим цвет глаз или форму носа, но можно изменить выражение лица и взгляд.

И, кроме того, благодаря некоторым добавленным в снадобье дополнительным компонентам и заклинаниям, в жилах и душе девочки угаснут страсти, и на долгие месяцы, а может даже и годы, она вновь погрузится в безмятежность детства. Она навсегда позабудет про свое увлечение красавцем Рутом, про то, как желала беспощадно разрушить приютивший ее дом, как призывала смерть к ничего не подозревающей сопернице.

Я закончила читать последнее заклинание над крепко спящей Гапкой, вытерла пот с лица, пошатываясь, сложила в суму мешочки и склянки и побрела вниз. Надо же, сколько требуется сил, чтобы погасить пылающие страсти! Гораздо больше, чем их разжечь.

— Доброй вам дороги! Удачи!

Провожать нас на двор вышло всё семейство кузнечного старшины со чадами и домочадцами: сам Васой Замятич, дородный и важный, рядом с ним по правую руку — статная Ведана Якунишна совершенно квадратный супруг доставал ей как раз до середины уха, уверенно беря своё шириной. Слева от отца смущенно улыбался «сына»; Зарёнке я пока вставать не разрешила, и мы с ней попрощались в ее светелке. Я наконец-то вгляделась в Рута: а парень-то и впрямь на диво хорош собой, в мать пошёл, немудрено, что малышка Гапка на него так не по-детски запала. Из-за спины брата выглядывали две старшие замужние сестры — эти специально пришли, ненадолго оторвавшись от своих семей и хозяйства. Сбоку у крыльца примостились толстые служанки; в дверях сарая невозмутимо покачивался конюх, он же скотник, он же дворник Шестак. Рядом с ним на приступочке примостилась и Гапка. Девочка равнодушно глазела по сторонам, взгляд ее был бессмысленным и расплывшимся. Ну, всё это вполне объяснимо, побочный эффект от выпитого ею зелья: сонливость в таких случаях проходит очень быстро, никто даже и заметить ничего не успел, ну а вялость и рассеянность исчезнут к вечеру, самое больше — через сутки.

— А как, госпожа знахарка, со своими делами управитесь, — Васой гулко покашлял в кулак размером с небольшую тыкву, — так милости просим пожаловать к нам в Истопки. Поставим вам тут всем обчеством хороминку, штоб вы нас тут, значицца, пользовали от разных хворей! Обчество вас просит! Уж уважьте!

Эх, ну надо же! Вот так я и приглашение на постоянную работу уже получила! Здорово! Я была польщена, и не стала с пеной у рта сообщать, что совершенно точно не собираюсь переселяться в многолюдное село. Хотя… от моей избушки посреди Черного Леса до Истопок верхами ехать дня полтора, много два. Наведываться-то очень даже можно!

— Приезжайте к нам скорее! Возвращайтесь!

Вернусь. Если будет, кому и куда возвращаться.

Я обняла Ведану Якунишну, махнула рукой всем остальным и, повернувшись, очутилась лицом к лицу со своей новой проблемой. Точнее будет сказать, лицом к морде.

Ну и как, скажите на милость, я должна взобраться на это?

Местный конюх знал своё дело: от прежней замызганности и неухоженности Хитреца не осталось и следа. За минувшие два дня он окончательно пришел в себя и отъелся. Тщательно вычищенная шкура коня лоснилась; стало ясно, что он вовсе не темно-серый, а практически черный с серебряным отливом — редчайшей вороно-муаровой масти, как с уважением пояснил мне Васой Замятич, понимавший толк в лошадях а кто в них, собственно не разбирается в селе, где чуть не половина жителей так или иначе имеет отношение к конному заводу?. Жеребец презрительно поглядывал по сторонам, крайне недовольный новой упряжью. По Ванькиным словам, ему потребовалось все его красноречие, а опытному Шестаку — умение, чтобы оседлать и взнуздать Хитреца. Непонятно, чем ему так не угодили обновки: хоть и потертое и без особых изысков, седло было отличного качества и хорошо легло на широкую спину коня. Его прежняя сбруя — та, украденная, — тоже не отличалась особой роскошью. Позволив после долгих уговоров себя облачить, Хитрец надулся и не позволил Ваньке сесть к себе в седло. Так что, эта сомнительная честь — на глазах у изумленной публики карабкаться на спину, до которой я не доставала макушкой чуть не целую пядь, — выпала мне!

Бедная я, бедная! Ведь до сих пор мне доводилось иметь дело только с умной смирной Тинкой, договориться с которой, понятно, было не проблема. А тут?

Я решительно подошла к коновязи, отвязала повод от шеста, ухватила Хитреца под уздцы и потянула к заранее присмотренной скамейке, встав на которую я получала шанс дотянуться ногой до стремени.

Ага! Щас-с!

С тем же успехом я могла попытаться повести в поводу избу. Поганец даже не пошевелился, высокомерно любуясь крышей соседнего дома. Я дернула ещё раз.

— Тебе не стыдно? — прошипела я сквозь зубы.

Нет, ему было совершенно не стыдно! И вообще, бессовестные люди, собирающиеся залезть на маленькую лошадку, должны были раньше думать, прежде чем менять ее родное прекрасное седло на эти жалкие обноски!

— Слушай, я же не виновата, что его сперли! — шепотом возмутилась я.

Виновата! Надо было лучше смотреть!

— Вот сам бы и смотрел! — я ещё раз дернула за повод. Собравшаяся публика в лице семейства кузнечного старшины с живейшим интересом любовалась нашей перепалкой.

Сочувственно наблюдавшая за нами Тинка тоненько заржала. Жеребец упрямо мотнул головой и остался на месте. Тинка опять заржала — на этот раз громко и длинно — и быстро шагнула вперед. Ванька, сидевший на ее спине, покачнулся и вцепился в гриву.

В этот момент Хитрец фыркнул и как ни в чём не бывало направился к той самой злополучной скамейке. Ещё и сильно потянул повод, дескать, мы уже будем наконец-то садиться или так и останемся стоять?

— Ну, надо же! — искренне восхитился кузнец. — Как будто кобыла ваша жеребцу что-то приказала, а тот и послушал!

Да запросто! Так, поди, всё и было! Ваше счастье, Васой Замятич, что вы не услышали, как моя Тинка людьми командует. И как Стёпка байки травит. И как коза частушки поёт. Не то пришлось бы мне ещё и вас лечить — от кондрашки!

Ма-а-ма дорогая! У меня было такое ощущение, будто я уселась на крышу сарая! А что ещё, интересно, может чувствовать человек, взирая на мир с саженной высоты? Широченная спина коняги тоже вызывала ассоциации с вышеназванной частью надворной постройки. Сидеть было неудобно, носы сапог едва доставали до стремян.

А кому теперь легко?!!!

Я решительно укоротила путлища, разобрала поводья их с какого-то перепугу было несколько; и за что тут тянуть?! выпрямила спину и толкнула коня каблуками. На этот раз Хитрец не стал отстаивать свое право на самоопределение и выплыл со двора. За ним, посмеиваясь, двинулась и Тинка с Ваняткой, Степаном и Горынычем на борту.

— Ох, ну, я думал — с ума сойду в этой деревне! — наверное, раз в шестой повторил Стёпка. Слово «деревня» он умудрялся произносить с непередаваемым презрением — ни дать, ни взять столичная звезда, волею судеб застрявшая в глухомани, пока местные умельцы пытаются починить ее сломавшуюся дорожную карету. — Ни тебе поговорить ни с кем, ничего. Даже с Тинкой словом не перемолвься! Конспирация, леший бы ее побрал!

На всякий случай я наложила вето на использование моим зверьем человеческой речи, пока мы оставались в Истопках. Всё-таки, как ни крути, но к путешествующей знахарке отношение у селянства одно, а к приперевшейся невесть откуда ведьме — совсем другое. А у кого ещё, как не у ведьмы, лошадь с котом могут рассказывать анекдоты, да при этом требовать, чтобы грач рассудил, у кого из них получилось смешнее?

Теперь же Степка, вознаграждая себя за двухдневное воздержание, трещал без умолку. Крыши оставленного нами села давно скрылись из виду, пропала даже маковка колокольни местного храма; поля перемежались небольшими рощами, куда неширокая тропа охотно ныряла, а затем пугливо выныривала обратно: «нет-нет, и не уговаривайте, приличной дороге в этой страшной чаще делать нечего!» Дул резкий сырой ветер, с нахохлившегося серого неба на нас периодически высыпалась какая-то дрянь: не то снег, не то дождь. Окружающий мир был покрыт серо-бурыми ошметками позавчерашнего снегопада, по большей части уже съеденного ночными туманами.

— Болван ты, Стёпка, — ехидно каркнул грач. — Коль в тебе поселилась такая неуёмная тяга к устной речи, кто тебе мешал уйти из деревни в какой-нибудь соседний лесок и ждать нас там? А уж в лесу хошь — пой, хошь — пляши, хошь — на балалайке играй! Если кто и увидит — то ему же и хуже, решит, что белая горячка явилась.

— Во-первых, серая, — надулся кот. Горыныч удивленно моргнул:

— Кто у тебя ещё серая?

— Горячка, — с достоинством ответил Степан, и пояснил: — потому как шерстка у меня и вовсе серенькая! Была бы белой — ну, тогда согласен, и горячка была бы такой же! А во-вторых, ты, Горыныч, сам болван: что я тебе, Петрушка из заезжего балагана? «Пой, пляши!» Мне собеседник нужен! «Ди-а-лог» — слыхал такое слово, умник?

Грач что-то ответил, что именно — я не разобрала, потому что в этот момент мой конь в очередной раз решил продемонстрировать седоку, то есть мне, как ловко он умеет ходить боком. Этот фокус он проделывал уже несколько раз, вдруг разворачиваясь поперек дороги и начиная движение этим самым боком вперед. За те пару часов, что мы провели в пути, я узнала о лошадях много нового: что некоторые из них — это вредные создания с тяжелым характером; что удила, оказывается, очень нужны и вообще полезная штука; что не помешало бы обзавестись и мундштуком, хотя и жалко коня; что Хитрец прекрасно умеет ходить не только боком, но и задом наперед, крутиться вокруг своей оси и ещё много чего, и делает он всё это без объявления войны. И вообще, это он так развлекается!

Выглядели его милые шутки следующим образом: спокойно идущий жеребец вдруг замирал как вкопанный, а затем начинал резво шагать назад. Или внезапно обрывал свою плавную рысь и принимался кружиться на одном месте. Море ощущений, я вам доложу! Если к этому прибавить моё неумение работать поводом с Тинкой необходимость в подобном навыке, понятно, не возникала; я повод-то и в руки никогда не брала — зачем? то картина получалась впечатляющая. Один раз негодник даже попробовал усесться прямо посреди дороги. Меня выручила Тинка, чувствительно грызанувшая фокусника за круп. Удержаться на спине скакнувшего от неожиданности в сторону коня я сумела. Больше в процесс моего общения с Хитрецом старая кобыла не вмешивалась, предоставляя мне возможность самой с ним договариваться, только порой хмыкала.

— Хитрец, не заставляй меня сожалеть о том, что я не продала тебя в Истопках и не купила себе лошадку посговорчивее, — тяжело вздохнула я, заставив-таки коня вспомнить, что идти надо не боком, не задом, а именно головой вперед. День ещё не перевалил и за половину, а я уже чувствовала себя так, будто проскакала верхом через полкняжества, а перед этим всю ночь воровала со склада мешки с картошкой. — Угомонился бы ты, что ли!

Конь удивленно покосился на меня и возмущенно всхрапнул. Ты что, хозяйка, разве тебе не весело? Разве ты не рада тому, как у меня ловко всё получается? Ты что, на меня обиделась?!!!

— Ловко, ловко, — утешила я парня, потрепав его длинную шелковистую гриву, — да только хорошо бы ты оставил демонстрацию своих возможностей на потом, а? А то нам ехать надо, искать какого-то Старого Медника в стоге сена, тьфу ты, в горах.

Конь ещё раз фыркнул, мотнул головой, попытался ещё разок покрутиться на одном месте, одобрения опять не получил и тогда вдруг целеустремленно зарысил туда, где, зарывшись в серые толстые облака спали Западные Горы. Иногда он, правда, переходил на странный аллюр, принимаясь вышагивать, высоко поднимая передние ноги и затем сильно вымахивая их вперед. Но тут я уже не возражала: хочешь ногами помахать — да пожалуйста, только шагай!

Несмотря на утренние проказы Хитреца и раскисшие дороги, мы продвигались вперед довольно быстро, и до деревни, в которой планировали заночевать, добрались задолго до темноты. А если быть точнее, жители Которичей едва успели отобедать. Терять полдня в крохотной, дворов на десяток, деревеньке, было неразумным расточительством времени, и мы решили наскоро перекусить, дать передохнуть лошадям, да продолжить путь.

Ужин мы готовили в сумерках, при свете «светлячков», которых я развесила по широкой лесной поляне, облюбованной нами для ночлега. И вот уже лапник нарублен, костер разожжен, каша с солониной аппетитно дымится, кони вкусно хрупают овсом, Ванькина драгоценная веревка охраняет наш покой, и завтрашний день не пугает, а манит надеждой. Спокойной ночи!

— Славка! Проснись! Да проснись же! Беда!

— Степ, прекрати вопить. Ты ее напугаешь, — это уже Тинка.

— Да какое, к лешему, «напугаешь»?! Просыпайся немедленно, я тебе говорю!

В моё плечо недвусмысленно впились острые когти. Действенный, я скажу, способ побудки. Эффективнее, по-моему, только кусать за нос.

— Степ, что ты орешь? Что случилось?

Я не начинала паниковать с места, поскольку кошачьи вопли — ещё не повод для беспокойства. Вот если бы так заблажила Тинка или Горыныч — другое дело. Может, Степан обнаружил, что проспал время завтрака хотя, вот уж это вряд ли!?

Я отодрала от себя кота, протерла ладонями глаза и села, поплотнее завернувшись в толстое одеяло и натянув его край на голову. Уже совсем рассвело. Костер едва тлел, и было холодно, пожухлая прошлогодняя трава на поляне подернулась инеем. Ванька крепко спал у меня под боком. Степка сумасшедшей белочкой скакал на моих коленях, рядом стояла хмурая Тинка и очень смущенный Горыныч. Хитрец задумчиво обгрызал молоденькую осинку и заинтересованно косился в нашу сторону.

— Всем доброе утро. Так что у нас приключилось-то?

— Беда! — провыл кот, закатывая глаза. — Беда! Кто-то всё наше мясо сожрал!

Кряхтя, я выпуталась из одеяла, выбралась из-под навеса и, прихрамывая целый день в седле для не шибко тренированной задницы бесследно не проходит, заковыляла на место преступления.

М-да, уголовно наказуемое деяние налицо. Неизвестный злоумышленник аккуратно развязал шнурок на кожаной торбе, и от солонины, взятой нами в дорогу, остался один запах. Как и от сала. Здорово!

— Ну что ж, — я обвела взглядом кота, грача и лошадь, — с чем нас можно и поздравить! С этого момента переходим на полезную вегетарианскую пищу, поскольку портить здоровье нам теперь нечем.

— Славочка, но как же? — возопил кот. — Неужели негодяю это сойдет с рук?!

Вот именно, рук. Никакие лапы не в состоянии справиться с хорошо затянутым шнурком. Да и зачем мучиться, если проще дырку прогрызть?

Постепенно до меня начал доходить всё значение ночного происшествия. Я растерянно посмотрела на Тинку.

— Совершенно верно, — подтвердила мои мысли кобыла. — Он спокойно прошел через Ваняткину веревку, порылся в торбах, забрал мясо и был таков. И никто ничего не заметил. И это не мышка, не птичка и не куница.

Горыныч на заднем плане что-то обиженно забубнил и завозился. Наш бессменный страж переживал больше всех. Дерзкий преступник умудрился проскочить не только через веревку, но и мимо его недреманного ока.

Но всё-таки, какая же я идиотка! Разве я не знала, что «мертвая зона» осталась далеко позади, и от постороннего внимания мы уже не гарантированы? Что, скажите на милость, мне помешало дополнить Ванькину веревку своим охранным контуром? Пусть даже самым простым, не претендующим на всякие там изыски типа невидимости или отпугивающего импульса. Сил он забирает не очень много, мне вполне по плечу. Зато мы бы не подверглись бессмысленному риску.

Выругавшись про себя ещё несколькими очень спелыми словами, вслух я сказала:

— Всё, закрываем тему. Впредь будем умнее. Как бабушка Полеля говаривала? «Та проблема, которая человека не смогла убить, обязана сделать его мудрее». Нам здорово повезло, что поутру мы не досчитались только солонины.

— И сала, — пискнул кот.

— А могли бы не обнаружить одного из нас, — строго посмотрела на комментатора я. — Так что, будем считать, что нам попался благородный воришка. При его мастерстве мог бы и Степку спереть!

— Коты несъедобные, — возмущенно булькнул кошак и спрятался за Тинку.

— А жаль, — хмыкнула лошадь.

— Ребята, а чегой-то вы там все делаете?

Мы слаженно обернулись: на нас с любопытством смотрели заспанные Ваняткины глаза.

— Вань, а Вань? Ты что приумолк-то?

Приумолк — это мягко сказано. Солнце ура! ура! сегодня строптивое светило соизволило разгрести тучи и милостиво явило нам свой светлый лик! уже неторопливо добралось до макушки дня, поболталось там немного и покатилось вниз, а пребывающий в мрачной задумчивости Ванятка не проронил ни слова. Он молча трясся на Тинкиной спине, изредка рассеянно поглаживая тормошащего его кота. Утром мальчик внимательно выслушал красочный Степкин рассказ о таинственном хищении солонины из мешка и с тех пор погрузился в молчание.

От места нашей ночевки мы уже отъехали довольно далеко. Наезженная дорога превратилась в неубедительную тропинку, которая всё норовила совсем исчезнуть. За весь день нам не повстречалось ни одного человека.

— Ванюша, ау! — я решила, что свою норму по молчаливым раздумьям и медитации он выполнил, на сегодня хватит. — Ответь мне, дружочек!

Мальчик грустно посмотрел на меня, беззвучно пошевелил губами и отвернулся, ссутулившись, как маленький старичок.

— Ванечка, солнце моё, ты что, голоса лишился?

— Нет, — буркнул мальчик, не поворачиваясь ко мне.

Ну, и на том спасибо! А то я уже собралась начинать волноваться!

— Так, Ванята, а ну-ка, рассказывай немедленно, что случилось? — я постаралась сделать строгий голос. Да что ж такое, в самом-то деле?!

Мальчик завозился в седле, захлюпал носом, но головы так и не поднял. Однако, характер! Я немного придержала Хитреца, поравнялась с Ванькой и крепко встряхнула его за плечо.

— А ну-ка, посмотри на меня!

Медленно, нехотя мальчик поднял ко мне лицо. На меня смотрели совершенно несчастные, полные слез глаза.

— Ванюшка, ты что, милый? Ты из-за вора? Ты что, так испугался? Не надо, не бойся, я теперь тоже буду охранный контур ставить, ты не волнуйся, я смогу.

Ванька покачал головой.

— Нет, Славочка, я не испугался.

— Тогда что же? Что тебя так расстроило, что ты чуть не полдня молчишь и едва не плачешь?

Мальчик с упреком поглядел на меня:

— Ты что, так и не поняла? Раз моя веревка перестала действовать, значит, исчезло наложенное на нее заклятие. Вот и выходит, что моих родителей больше нет!

Я так и остолбенела. Тинка споткнулась, кот фыркнул и прижал уши, а грач бросил на Ваньку острый взгляд. Так вот что он расклеился, оказывается! А мы-то решили, что парнишка сперва испугался, а потом застеснялся собственного страха!

— И с чего ты это взял?!

— Слав, ну я что, маленький? — поморщился Ванятка. — Всем известно, что со смертью мага его колдовство теряет силу.

— Очень распространенное заблуждение! — я постаралась, чтобы мой голос звучал убедительно. — Во-первых, я не думаю, что заклятия больше совсем нет. Скорее всего, его просто сумел обойти кто-то, кто знал, как это сделать.

— Ага! — недоверчиво прищурился Ванька. — Могучий колдун, рыскающий по лесам и ворующий у путников сало. Ха-ха! Магию моих родителей сломать нелегко: они сильные волшебники.

— Да никто и не спорит. Однако магия могла и ослабеть — например, от времени. А?

Ванька неуверенно пожал плечами. Я воодушевилась и продолжила:

— И вообще, прямой зависимости тут нет: магия может разрушиться и сама по себе, и сохраниться после смерти чародея! Так что даже не придумывай всякую ерунду. Твои родители живы, и мы с тобой их обязательно разыщем!

Вот тут я, конечно, слукавила: со смертью мага его колдовство, как правило, исчезает. Исключение составляют редкие сложные обряды на крови да некоторые проклятия, переходящие из поколения в поколение.

— Славочка, а ты точно это знаешь? — Ванька доверчиво заглянул мне в лицо.

— Точно, точно! — проворчала я. — Мне вот даже в голову не пришло как-то увязать ночного воришку с тем, что, возможно, с твоими родителями что-то случилось!

У-у-уууу!!

От неожиданно раздавшегося неподалеку волчьего воя Хитрец встал на дыбы, замолотив по воздуху пудовыми копытами. Более уравновешенная и спокойная Тинка тоже не сдержалась и скакнула вбок, едва не стряхнув со спины Ванятку. Кот кубарем скатился с лошадиного загривка, а Горыныч, хрипло каркнув какое-то нехорошее слово, взлетел и закружился над нами. Вслед за воем послышались звуки грызни, жалобный визг, короткое выразительное ругательство и леденящее кровь рычание. Над нашими головами стремительно пролетела шумная стайка сорок, явно торопящаяся посмотреть на драку и не желающая упустить лучшие места в балагане.

Я сильно ударила Хитреца пятками по бокам, дернула повод, и взбудораженный конь с громким треском вломился в густые заросли, растущие вдоль тропинки. Несколько минут он продирался сквозь разросшийся кустарник, потом вывалился на широкую прогалину у ручья и заплясал подо мной, храпя и вскидывая голову. Вслед за нами на поляну метательным снарядом вылетела Тинка.

У самой кромки воды яростно щерил зубы некрупный рыжеватый волк. Его правое плечо сильно кровоточило, а обе передние лапы были накрепко зажаты широким плоским капканом. В полутора саженях от него сцепились ещё два серых хищника. Они отчаянно грызлись, клокоча от ярости, а одноухая волчица сладко жмурилась на пригорке, внимательно наблюдая за схваткой. Уже знакомые нам сороки облюбовали нижние ветки деревьев по краям прогалины и теперь оживленно обсуждали ход битвы. Кто тут мог так смачно выругаться, было непонятно. Померещилось?

В тот момент, когда мы выскочили на поляну, дерущиеся звери отпрянули друг от друга и слаженно повернулись и кинулись к обездвиженному капканом собрату. Правда, не похоже, чтобы с братскими намерениями. Рыжеватый волк осел на задние лапы, задрал верхнюю губу, продемонстрировав великолепные клыки, и свирепо зарычал, судя по всему сообщая противникам, что живым не сдастся.

Но оставлять его в живых явно не входило в волчьи планы. Звери разделились и рванулись на врага с флангов.

Тренькнула тетива моего лука, и один из волков рухнул в ручей с перебитой становой жилой — стрела попала в шею. Второй хищник крутанулся на месте и прыгнул на нас, коварно метя Хитрецу в незащищенное горло.

Такой номер, возможно, прошел бы с миролюбивой Тинкой. Но боевой конь был не по зубам даже матерому зверю. Огромное копыто с тяжеленной шипастой подковой поймало его в прыжке и отбросило назад. Волк перекувырнулся в воздухе и сильно ударился об землю. В следующий миг это же копыто опустилось ему на голову, размозжив череп и навсегда погасив свет в желтых шальных глазах.

Одноухая волчица беззвучной тенью скользнула в чащу. Вслед за ней ринулись сороки, щедро поливая ее ругательствами.

Я спрыгнула со спины Хитреца. Конь всхрапывал и тяжелым взглядом смотрел на оставшегося на прогалине волка. Тот обреченно следил за нами: здоровенное бревно, прикрепленное к капкану толстой цепью, не позволяло ему уйти так далеко и быстро, как хотелось бы. Вдруг зверь тоненько заскулил, улегся на живот и уткнулся носом в зажатые капканом лапы.

Сунув повод Ванятке, я стала медленно приближаться к лежащему хищнику. Тот внимательно следил за мной исподлобья, смешно играя бровями и потихоньку рыча себе в лапы.

— Слав, ты куда? — ошалело поинтересовался мальчик.

— К нему, — я мотнула на волка головой. — Надо попробовать его освободить.

Зверь, будто поняв мои слова, перестал рычать и удивленно приподнял голову. Но тут из кустов серым шаром выкатился Степка…

— Не пущу! — кот с разбегу кинулся мне на грудь. — И не проси! Люди добрые, да вы только гляньте, что деется! На верную ведь смерть идешь, ненормальная! Ты на него только посмотри: зубищи — во! Когтищи — во! Это ж во-о-олк, не коза!!!

Добрые люди в лице Ванятки, Тинки и Горыныча тоже взирали на меня без энтузиазма. Хитрец же кровожадно притопнул хорошо себя зарекомендовавшим копытом, давая понять, что неплохо знает один радикальный метод общения с серой лесной братией.

— Степ, лежачего не бьют, даже если он волк, — я отцепила кота и посадила его на толстый ствол поваленного зимней бурей дерева. — Я не могу его, беспомощного, ни застрелить, ни бросить умирать в капкане мучительной смертью. Поэтому я хочу попытаться ему помочь.

— Да ты с ума сошла! — для убедительности кот покрутил у виска пухлой лапой. — Он же тебя с потрохами сожрет!

— Если ты не умолкнешь, то я сожру тебя! — мрачно пообещала я и вновь потихоньку двинулась к волку, с интересом наблюдавшему за нашей милой беседой.

По мере моего приближения зверь опять начал демонстрировать признаки беспокойства: он попытался сесть, верхняя губа его поползла вверх, а в горле заклокотал предупреждающий рык. Э, нет, мой милый, так дело не пойдет. Руки-ноги мне пока самой пригодятся. Будем считать, что они мне дороги как память.

Под настороженными взглядами моих друзей я вернулась к своему коню, сдернула с седла сумку с травами и зельями, откопала там нужную склянку, отмерила в дорожную берестяную плошку три капли зелья, плеснула туда воды и осторожно подпихнула ее к волку.

Жалко будет, если не выпьет: «Лунный луч» не только успокаивает любое животное, но и хорошо снимает даже сильную боль. Если же придется обходиться одними заклинаниями, результат будет гораздо скромнее, а сил уйдет просто куча.

Зарычавший при моем приближении зверь посунулся было вперед прям щас, разбежался, так я тебе и подставилась, но до меня не дотянулся и быстренько сделал вид, что интересует его исключительно плошка с питьем. Он долго обнюхивал мутноватую на вид воду, пару раз лизнул ее, тоненько заскулил — а потом за один миг выхлебал. Был бы на его месте человек, про него бы сказали: проглотил залпом.

Выждав положенные минуты, и всё-таки подстраховывая себя заклинанием, я уже спокойно подошла к беспомощно завалившемуся набок хищнику и, используя рукоять кинжала в качестве рычага, разжала мощные железные челюсти.

Да, парень, повезло тебе, однако: охотнику, ставившему этот капкан, видимо, потребовалась совсем целая шкура зверя, их ещё любят украшать клыками и когтями, причем для убедительности берут медвежьи. Дуги, сомкнувшиеся на волчьих лапах, были гладким, без острых зубьев — те, скорее всего, напрочь разорвали бы шкуру вместе с мышцами и сухожилиями. Тут же сильный удар перебил кости, но и они, и мягкие ткани вполне подлежали восстановлению.

Под неодобрительное ворчание Степки и молчание всех остальных, я густо намазала сломанные лапы полубесчувственного волка специальным эликсиром, наложила на них лубки, прочитала нужные заклинания, обработала рваную рану на плече. Вроде, всё. На всякий случай я тщательно просмотрела ауру внутренних органов зверя на предмет скрытых повреждений. Она была ровная, насыщенная, указывающая на отменное здоровье своего хозяина, даже слишком, я бы сказала, отменное, учитывая печальные обстоятельства нашего с ним знакомства. Правда, ощущалась в ней какая-то странность, неправильность, но определить, что именно меня насторожило, я не смогла. В любом случае, моего вмешательства больше не требовалось.

С трудом распрямив усталую спину, я хмуро посмотрела на своих сбившихся в кучку спутников.

— И что? Так и будем есть меня взглядом? У меня от вас уже дырка в лопатках.

— Слав, ты, конечно, сама знаешь, что делаешь, — от лица сплотившегося для моего осуждения коллектива взял слово Горыныч, — но, по-моему, сейчас ты очень не права. Мы потеряли кучу времени, и, самое главное, ты здорово рискнула собой, нами и всем нашим походом. Причем, как мне кажется, рискнула неоправданно! В другой ситуации этот «знахарь леса» с удовольствием принял бы участие в совместной с товарищами охоте на нас, а потом и в дружеской пирушке по этому поводу!

— Да-а-а! — живо вылез кот. — Кто живет под лозунгом «Не проходите мимо!», тот живет недолго!

Я обвела взглядом обиженные морды и лицо.

— «Не проходите мимо» — хороший лозунг. Если разобраться, мимо нас всех кто-то когда-то не прошел: ни мимо слабенького едва живого жеребенка, ни мимо грача с перебитым крылом, ни мимо израненного голодного кота, ни мимо мальчика, оставшегося без родителей, ни мимо погибающего коня. Ни мимо, кстати, и меня, маленькой девочки, замерзавшей ночью в лесу! Мы все живы и здоровы только потому, что мимо нас не прошли.

Стараясь не смотреть друзьям в глаза, я достала из чересседельной сумки топорик и отправилась рубить лапник: волка надо было устроить поудобнее, пока он не пришел в себя и не начал отбиваться от свалившейся на его голову заботы. Да и к ночлегу не помешает приготовиться — сегодня мы дальше не поедем, а через пару часов уже начнет смеркаться, вон опять тучи всё небо затянули.

В поисках подходящих елей я ушла от прогалины довольно далеко. Не то, чтобы они не росли поблизости — да сколько хочешь. Просто мне было необходимо немного побыть одной.

Почему у всех живых существ такая короткая память? И почему сытый голодного не разумеет? Как так вышло, что мои друзья оказались с легкостью готовы распорядиться чужой жизнью?

Грустно.

Когда, пыхтя и отдуваясь, я выволокла на поляну охапку нарубленного лапника, то увидала неожиданную картину. Ванятка пристраивал на куче хвороста внушительную корягу, Горыныч крепким клювом развязывал ремни на седельных сумках, а кот, каким-то макаром исхитрившийся зачерпнуть в ручье воды, гордо нес в зубах котелок. Убитых волков успели куда-то оттащить, а мой пациент лежал в стороне от будущего костра на толстой хвойной подстилке и спал. Рядом с его мордой стояла моя берестяная плошка, наполненная чистой водой.

— Славочка, давай мне топор, я еще лапника нарублю, а ты пока огонь разожги, — Ванька, смущенно косясь в сторону, подошел ко мне. — Надо же ещё навес сделать, да и волка я хочу прикрыть, а то вдруг опять дождь пойдет.

Я усмехнулась и потрепала его по макушке. Мальчик облегченно вздохнул и прижался лбом к моему плечу.

— Не сердись на меня, Славочка. Я, наверное, здорово испугался.

— Мы все были не правы, — Тинка ткнулась в мою шею мягким храпом. — Ты нас сможешь простить?

Я молча обняла ее. Хорошо, что с друзьями не нужны лишние слова!

— Как же вы сумели таких матерых волков с поляны уволочь? — поинтересовалась я, когда кони были вычищены и накормлены, навес построен, а на костре вовсю булькала каша — к сожалению, пустая. Мы с Ванькой сидели на поваленном дереве, Степка пушистой шапкой приткнулся к моему боку, дальше расположился Горыныч.

— Это всё он придумал, — засмеялся мальчик, показывая на грача. — Волчьи туши по очереди веревкой цепляли к Хитрецу, а тот уже оттаскивал их подальше. Но ведь какой молодец — совсем волков не боится! Даже нашего больного спокойно отволок!

Это Ванятка верно подметил. Обычно кони впадают в панику, просто почуяв запах серого хищника. Даже умница Тинка могла сильно задергаться, заслышав волчий вой, вот и теперь она нервно косилась на лежащего пластом зверя. Для участия в охоте лошадей специальным образом готовят, приучая их к ненавистным звукам и запахам, чтобы те не закусывали удила и не несли всадника; однако чтобы вот так, копытами, забить набросившегося хищника? Я слыхала, на такое вполне способны взрослые лоси, но уж никак не кони. Кто же тебя, такого необычного, воспитал, дружок?

Расхваливаемый на все лады Хитрец немного погордился, стоя у костра рядом с Тинкой, а потом вернулся к своей торбе с овсом.

Перед сном я еще раз полечила раненного волка: заново намазала лапы эликсиром и напоила целебным зельем. Зверь, уже не чинясь, опустошил плошку. Перед этим он с аппетитом умял миску каши и благодарно шевельнул хвостом. На ночь Ванятка сложил над ним что-то вроде шалаша из еловых лап — на случай дождя. Мы же улеглись у костра, разложив вокруг веревку и активировав защитное заклинание.

Утром мы обнаружили, что волк исчез. Кроме того, пропала моя сумка с травами и зельями.

И опять — никаких следов, и никто ничего не видел хотя Горыныч клялся, что всю ночь не спал, да и Тинка утверждала, что дремала вполглаза, защитный контур не сработал, веревка тоже спокойно впустила и выпустила незваного гостя.

Я нисколько не сомневалась в том, что самостоятельно волк уйти не мог. Даже с учетом заклинаний и моих снадобий костям, чтобы срастись, должно было потребоваться не менее пяти дней. Ну, четырех. Меньше — никак. Но кому да и зачем?!!! могло потребоваться забирать отсюда несчастного раненного зверя и куда-то его тащить? Бред сумасшедшего.

А пропажа моей сумки — это вообще была катастрофа! Не считая нескольких склянок с готовыми снадобьями и пятка мешочков с травами, небрежно рассованных мною по карманам, у нас не осталось ничего: ни сборов, оберегающих от нежити, ни целебных зелий. Без своего привычного арсенала я чувствовала себя совершенно незащищенной. Да и осознание того факта, что кто-то да кто же это, демоны его побери?!! совершенно спокойно следует за нами и в любой момент способен подойти к нам незамеченным, уверенности мне не прибавляло.

— Народ, вот что я думаю: наверное, надо вам возвращаться в Черный Лес. Наше путешествие приобретает всё более опасный оттенок. Поэтому мне кажется, что будет разумно, если Тинка отвезет Ванятку, Степу и Горыныча домой, а я на Хитреце быстренько разыщу этого несчастного Медника и поговорю с ним.

— Ха-ха-ха! — слаженно ответили мне вышеперечисленный народ. Эти нахалы даже не соизволили на меня обидеться. Просто проигнорировали мое предложение, а Горыныч ещё и напомнил ехидно, что уж он-то — птиц вольный, хочет — туда летит, хочет — сюда летит!

Правда, вскоре сумка нашлась. Она скромно поджидала нас прямо на лесной тропинке примерно в четверти версты от того места, где мы с нее свернули, заслышав шум драки. Тинка с Ваняткой, ехавшие впереди нас, остановились, как вкопанные.

— Слав, смотри, — заворожено позвал мальчик. Я толкнула коня пятками, обогнула замершую кобылу и с воплем, которому позавидовала бы взрослая гарпия, выкатилась из седла.

И как это мне до сих пор удалось не свернуть себе шею?

Почти все было на месте — правда, в сильно помятом и разворошенном виде. Не хватало лишь нескольких зелий: сильного обезболивающего «Сон наяву», порошка, отбивающего нюх у любого животного, ранозаживляющей мази на настойке лисьего перца, да того эликсира, которым я вчера мазала перебитые волчьи лапы. Также исчезли все снадобья, способствующие быстрой регенерации тканей и ауры.

Могло быть гораздо хуже.

Я задумчиво перебирала мешочки и склянки:

— Сдается мне, ребятки, что наш неуловимый гость не только утащил волка, но к тому же собрался его лечить. Интересно, зачем?

Интересно было всем, правда, знаний у нас от этого не прибавилось. Последнее время у нас прибавлялись только вопросы, на которые не было ответов…

…И в довершение всего на нас напали настоящие лесные разбойники!!

До речки Пиляйки мы добрались примерно за полдня. То есть, у нас вообще не было никакой уверенности в том, что мы движемся в правильном направлении: солнце снова устроило себе выходной, и низкие облака затянули весь горизонт, позволяя только строить догадки относительно того, где тут закат, где восход, в какой стороне горы, а в какой — долы. Мы с умным видом осматривали деревья, прикидывая, где сколько растет веток с полуденной стороны, как известно, их должно быть больше; искали муравейники. Все эти нехитрые народные приметы были призваны помочь нам сориентироваться в пространстве, поскольку лесная тропа приказала долго жить и впредь обходиться без нее. Так что, оставалось только надеяться, что, в конце концов, мы выехали именно к Пиляйке, а не к какой-нибудь другой речке.

Похоже, что эта водная артерия никак не могла определиться со своим статусом: то ли она река горная, то ли — равнинная. Там, где мы к ней вышли, она прыгала со скалы в широкую спокойную заводь говорливым водопадом, на некоторое время затихала и разливалась, но затем, словно спохватившись, вспоминала про свой норов, вновь собиралась в узкое русло, разгонялась в каменистых берегах и принималась сварливо ворочать по дну громадные валуны.

Да! И мы снова нашли какую-то тропинку! Ура!

Кузнечный старшина сказал, что нам нужно переправиться на противоположный берег своевольной Пиляйки, но не уточнил, где именно. Поэтому мы ехали не торопясь, старательно пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки брода.

Разбойники отправились на черное дело вчетвером, предварительно вооружившись до зубов: на всю компанию у них было две порядком ржавые сабли, плохонький лук с полудюжиной стрел и порядочный дрын, вырезанный в соседнем орешнике. Мягко шлепая лаптями и путаясь в полах своих тулупов, мужички высыпали из-за деревьев на тропинку и заметались перед лошадиными мордами. Один даже сдуру попытался схватить Хитреца под уздцы, однако на свое счастье промахнулся после истории с волком могу себе представить, что бы конь тогда сделал с наглецом — а так лишь за руку цапнул. Дядька в сапогах и надвинутой на брови шапке, выскочивший на дорогу последним, должно быть, главарь шайки, весело замахал руками на одной я углядела наладонник {7}, щедро «украшенный» шипами!! и гаркнул:

— А ну, бросай оружие, спешивайся и гони мошну!

Мы с Ваняткой смотрели на них с жадным интересом: как же, как же, первые встреченные нам душегубцы! Хитрец храпел и выразительно скалился. Тинка ухмылялась. Мужики, смущенные реакцией потенциальных жертв, топтались в паре саженей от нас; выглядели они голодными и неухоженными. Не дай-то боги, кинутся на нас, ведь за это наш воинственный жеребец да при поддержке моёго оборонного заклинания; ни лук, ни самострел я доставать не собиралась их по окрестным соснам размажет!

— Эй, вы чего, блаженные? — озадачился главарь. — Сказано же: сдавайтесь сами и гоните добро! А не то… — он угрожающе потряс наладонником, а один из трех оставшихся лесных кровопийц неуверенно помахал перед собою саблей.

Мы не сдались, и предводитель разбойников начал медленно багроветь:

— Ах, вы так?

В этот момент из-за Ванькиного плеча выглянул заспанный Степан.

— И что мы тут орем на весь лес? — грозно насупился он.

Очень эффектно! Даже никогда и не ожидала, что несколько простых слов, сказанных обыкновенным котом, могут произвести такое ошеломляющее действие! Мужички, жавшиеся у края тропинки, слаженно побросали инвентарь и брякнулись на колени с воплями «Свят-свят-свят» и «Изыди, демон», а их несдержанный атаман заорал «Оборотень! Оборотень!» и попытался драпануть в заросли малины.

Ай, как нехорошо — товарищей бросать! Очень некрасиво!

Я крутанула кистями рук, и дядька забился в ловчей сети, как сом в неводе. Поманила к себе — и опутанный мерцающими нитями разбойник резво выехал из малинника, хрипя что-то среднее между «Прости, господи!» и «Ведьма проклятая!» Надо же! Сколько раз я раньше пыталась разучить заклинание захвата, и всё было без толку, только полдюжины крынок расколотила, а тут — на тебе!

Пустячок, а приятно!

Степка спрыгнул с чересседельных сумок и подскочил к пленнику.

— Это кто тут оборотень? Кто ведьма проклятая? — хмуро поинтересовался кот, неодобрительно следя за тем, как мужик пытается перекреститься рукой с надетым на пальцы наладонником, а потом рявкнул: — А ну, отвечай, кто таков?!

Разбойник быстро сообразил, что его экзорцизм не возымел действия, закатил глаза и очень натурально обмяк. На тропинку рядом с ним грузно опустился Горыныч, летавший поразмять крылья и осмотреться.

— А это, Степа, ещё одни «знахари леса», — наставительно проговорил он и тюкнул крепким клювом мужика по темечку. Тот сразу ожил и попытался отползти в сторону. — Вот, хотели на корню извести постороннюю заразу в твоем лице, значит…

Мужички, не вставая с колен, принялись дружно креститься и бить поклоны. Сразу видно последователей учения Молодого Бога. Приверженцы старых богов так слаженно действовать не обучены.

— Ну, и что мне с вами делать, дяденьки? — вздохнула я. — Да встаньте вы, наконец! Сыро же! Степа, Горыныч, не пугайте прохожих, отойдите в сторонку.

Дяденьки подобного коварства не ждали, перепугались ещё больше и закрыли глаза, готовясь принять лютую смерть. Я терпеливо ждала. Ванятка от нетерпения ерзал в седле. Наконец один из душегубов осмелел настолько, что приоткрыл один глаз и прохрипел:

— Г-г-госпожа в-в-ведьма, смилуйтесь, пощадите сирот!

Остальные сироты, включая спеленатого атамана, энергично закивали, не открывая глаз.

— Как же, сироты, — язвительно хмыкнула я. — Сами кого хочешь осиротите!

— Так мы ж не от хорошей жизни, — пробурчал главный сирота. — Всё от голода и нищеты!

— Работать не пробовали? — насмешливо поинтересовался кот. — Что-то я не слыхал, чтобы в Синедолии были лишними рабочие руки! Вон, в тех же Истопках каждую весну работников со стороны нанимают. Или по лесам зипуна добывать вольготнее да прибыльнее?

Мужички тоскливо вздохнули, а атаман заворочался и бросил с досадой:

— Как же, наймешься в ваших Истопках, живо скрутят, да сотнику на руки сдадут, а у того разговор короткий: вздернет за милу душу!

М-да, могли бы и сами догадаться. Похоже, страна знает своих героев в лицо. Однако скудный арсенал и откровенная пугливость лихоимцев наводила на мысль, что слава была приобретена совсем недавно и серьёзным опытом не отягощалась.

— Может, развяжете, госпожа ведьма? — безнадежным голосом поинтересовался главарь.

— Может, и развяжу, — сурово ответила я, — если ты уверен, что снова не начнешь глупости делать. А то потом бери из-за вас грех на душу! — Я не собиралась изображать карающий меч правосудия, но вот Хитрец, похоже, придерживался иного мнения. Мне стоило больших трудов удерживать на месте жеребца, готового ринуться на супостата.

Мужичок рьяно закивал, выражая искреннюю готовность навсегда позабыть про ошибки молодости. Я щелкнула пальцами, и светящиеся нити втянулись в мои руки. Разбойник тяжело перевернулся, встал на колени, а затем с наслаждением выпрямился. Вслед за ним с кряхтением поднялись и остальные «головорезы». Теперь все четверо умильно смотрели на меня.

— А что, мужички, и где тут ближайший брод через речку? Это ведь Пиляйка, верно?

Мужички, ожидавшие чего угодно: расправы, требования выкупа там, но никак не расспросов, — остолбенели. Потом робко закивали, подтверждая название водоёма.

— Брод-то есть, госпожа, тут недалече, отсюда верст с пяток и будет, — подал голос стоящий с краю дядька, тот самый, что первым сообразил запросить пощады. — Да только зачем он вам?

— Мне на тот берег надо.

Мужики уставились на меня, как на привидение.

— Э-э-э, госпожа, не стоило бы вам туда ходить, — осторожно посоветовал всё тот же дядька. — Наши-то все давно зареклись там бывать.

— Это ещё почему? — удивилась я.

— Да не возвращается оттуда никто. Люди бают, нежити да нечисти там всякой ужас сколько! — тут он смущенно покосился на Степку с Горынычем. Кот не растерялся и глумливо показал разбойничку язык.

— Вы, госпожа, ясен день, — могучая волшебница наглый кот непочтительно заржал, нет слов, да только там и чародеи пропадали, не только наш брат-лесовик, — вступил в разговор главарь. — Да, вот ещё: люди бают, живет на том берегу ниже по течению страшный колдун. Черные зелья варит, обряды разные творит, мертвых из могил поднимает! Силы он немереной. И подчиняются ему, колдуну проклятому, и упыри, и оборотни, и нетопыри, и даже драконы!

— Даже драконы? — старательно изумилась я. — А где он их берет? В Синедолии же драконы не водятся.

— Там много чего водится, — туманно ответствовал главарь, махнув рукой на противоположный берег Пиляйки.

— Но как же стало известно про нежить и про колдуна, коли с того берега ещё никто не возвращался? — вежливо поинтересовался молчавший прежде Ванятка. Мужик с неудовольствием глянул на шибко умного мальчишку, встревающего в разговор взрослых серьёзных людей, но проигнорировать его всё же не посмел:

— Так, может, кому-то и повезло…

— Ну, а тропинка эта куда ведет?

— А леший ее знает, тропинка и тропинка. Может, жители Заминок протоптали, это деревенька такая, в дюжине верст вверх по течению будет.

Очень содержательно!

Мы тепло распрощались с разбойниками. Даже Тинка не отказала себе в удовольствии пожелать им крепкого здоровья и доброго пути, чем внесла свежую порцию паники в ряды неудавшегося противника: говорящая лошадь оказалась ещё круче, чем говорящий кот. Наши лихоимцы скоренько похватали с земли разбросанные сабельки и отчалили в бузину — подальше от чокнутой ведьмы и ее болтливого зверинца.

— Как ты думаешь, Горыныч, а не может ли быть наш Старый Медник этим самым легендарным некромантом?

Мы пробирались берегом речки. Настроение у нас было приподнятое: встреча со свирепыми лесными бандитами нас сильно воодушевила. Кот никак не мог угомониться и вновь и вновь изображал их коварное нападение на нас, безмятежных. Ванька хохотал.

— Всё может быть, Славочка, — задумчиво проскрипел грач. — Да только во всей этой легенде про злого колдуна и расплодившуюся нежить слишком много неясного. То ли он есть, и всё, что про него говорят — правда. То ли кто-то другой просто ловко распускает пугающие слухи, прикрываясь именем чародея и отваживая непрошеных гостей. То ли там вообще никого и ничего особенного нет, а вся история — легенда, которую на всякий случай не берутся проверять: а вдруг, всё-таки, окажется правдой? А уж тем более имеет ли ко всему этому отношение Старый Медник — и вовсе неясно.

— Умный ты, Горыныч, — пожаловалась я. — Вон как всё по полочкам разложил. Да только яснее не стало.

Вот как можно определить в лесу, какое расстояние ты уже проехал? На трактах, говорят, по велению нынешнего великого князя теперь через каждую версту ставят специальные столбы. Едешь себе да считаешь — красота! Сколько мы там уже проскакали? Ага! А тут что делать? Мне казалось, что мы уже отмахали не пять, а добрых восемь верст впрочем, это вовсе не факт, однако ничего хоть отдаленно напоминающего переправу не нашли. Неугомонная Пиляйка несла свои кипящие воды между тесно зажавших ее берегов, бранилась, плевалась и не предлагала путникам ни единого шанса перебраться через нее вплавь или вброд. А летать мы не умели.

— Может, мы этот брод пропустили? — предложила свою версию Тинка. — Может, стоит вернуться? — По ее мнению, мы отмахали даже не восемь, а все десять верст.

— А я думаю, надо идти вперед, — каркнул Горыныч. Он уже несколько раз летал на разведку, но определить, где можно перебраться через речку, не сумел. По его словам, ниже по течению Пиляйка опять разливалась, и вот там-то нам и стоило попробовать отыскать заветный брод.

— Нет, давайте пойдем назад! — встрял кот. — По-моему, в одном месте там было можно перейти!

— Тебя мы в «том месте» вперед пустим, а сами и посмотрим, как ты перейдешь, — посулила я.

— У меня лапки короткие, — живо отбрехался Степка, юркнув за Ваняткину спину.

Вдруг в зарослях кустов что-то мелькнуло, и в нескольких саженях впереди нас на тропинку выскочил крупный ярко-рыжий лис. Увидев людей, он не испугался и не убежал, а совершенно спокойно уселся посреди дороги и по-кошачьи обернул лапы хвостом.

— Ой, лисичка! — обрадовался Ванятка. — Славочка, а можно ее погладить? — и он начал слезать с лошади. Быстрым движением я перехватила юного натуралиста.

— Не стоит. Мы с этой «лисичкой» не знакомы, а вдруг у нее плохой характер? А зубки хорошие, длинные, остренькие такие. Нынче, конечно, не лето, животные пока не бесятся, но и просто лечить укусы не хотелось бы.

Лис укоризненно посмотрел на меня и тявкнул, и у меня появилось стойкое ощущение, что он нехорошо выругался на своем языке. Затем зверь встал, потянулся, встряхнул пышной шубой, которой ещё почему-то не коснулась весна и, часто оглядываясь, потрусил по тропинке не по-лисьи тяжеловатой, слегка неуклюжей рысью.

Мы, не двигаясь с места, завороженно наблюдали за ним. Лис отбежал локтей на сто и остановился. Удивленно посмотрел на нас, ещё раз тявкнул и пошел обратно. Бесстрашно остановившись в паре саженей от копыт Хитреца который, к счастью, не счел его достойным противником, зверек решительно поглядел на меня, на мой амулет, выпущенный поверх кожуха, и зарычал, а потом громко залаял. Затем отскочил на несколько шагов и затявкал опять.

— Он что? — попятилась осторожная Тинка. — Что ему от нас надо?

— Ты знаешь, Тин, — тихонько ответила я, — у меня складывается такое впечатление, что этот лис хочет, чтобы мы пошли за ним.

— Да ты что? — непритворно удивилась кобыла. — Нет, не может быть! Разве зверь на это способен?

— Уж кто бы говорил? — ехидно сказала я, выразительно разглядывая ее, Степку и Горыныча. — Так-таки не способен? Совсем-совсем?

— Ну-у, — с сомнением протянула Тинка, — это же всё-таки лесной зверь. Он же не живет у Бабы Яги в избушке!

— А откуда ты знаешь? — подал голов Ванятка. — Может, он у Кощея Бессмертного живет!

— Ох, ну какой Кощей, какой вам ещё Кощей?! — просипел Горыныч. — Нет никакого Кощея, сказки всё это!

— Зато есть неизвестный колдун, которым нас стращали разбойники, да ещё Старый Медник, которого мы разыскиваем. Причем вполне возможно, что это один и тот же человек, а, может, и два разных.

— Ну и к кому же из них этот подозрительный лис нас приглашает? — вякнул из-за Ваняткиного плеча Степка. Ой, ну наконец-то, не то я уж было начала волноваться, и что это наш котик приумолк, может, нездоров?

Лисовин тем временем терпеливо ждал, когда мы наговоримся. Он смешно наклонил голову набок, словно прислушиваясь. И, руку могу дать на отсечение, хищник улыбался. Ухмылялся во всю пасть, вывалив длинный нежно-розовый язык.

Оч-чень интересный зверек! В нем ощущалась какая-то необычность, неправильность, что ли, но вот что именно в нём казалось странным, определить не получалось. Что-то этакое, смутное, витало в воздухе, но в руки, тем не менее, не давалось.

Лис громко заскулил, совершенно по-собачьи засвистел носом, затем повернулся и заковылял прочь, часто оборачиваясь и с укором поглядывая на нас. Мне стало понятно, что бедное животное хромает.

— Пойдем за ним, — позвала я своих спутников, не отводя глаз от несчастного зверя, — он нас зовет. Может, ему нужна…

— По-мощь! — дружно проскандировали друзья, а рассмеявшийся Ванька, увидав моё вспыхнувшее лицо, лукаво добавил:

— Да ты не волнуйся, Славочка, мы идем, идем. Да вот только ты не боишься, что помощь нужна именно Кощею Бессмертному, и это он отправил за нами гонца?

Я гордо оставила эту провокацию без внимания, но на всякий случай приготовила левую руку для отражения возможной атаки, магической или обычной. Лук со стрелой на тетиве и так давным-давно лежал у меня на колене.

Убедившись в том, что мы следуем за ним, лис оживился и бодро побежал по тропинке, лишь иногда прихрамывая и сбиваясь с ровного шага. Примерно через полверсты он внезапно вильнул вправо и нырнул в густые прибрежные заросли. Делать нечего: наши кони с треском ломанули через кусты вслед за рыжим проводником.

Влетев с разбегу в воду, которая начиналась в аккурат за кустарником, Хитрец и Тинка резко затормозили. На наше счастье, здесь капризная Пиляйка вновь решила ненадолго прикинуться скромницей. Противоположный берег отодвинулся, и широко разлившаяся вода спокойно плескала о низкий берег мелкой рябью. О ее недавнем буйстве напоминали только многочисленные камни, вынесенные потоком на мелководье.

Посреди речки на круглом валуне гордым орлом стоял наш лисовин, довольно помахивая хвостом. Полюбовавшись на наши вытянувшиеся физиономии, он снова тявкнул и заскакал по камням на тот берег.

Брод. Мы бы сами могли его ещё долго искать: замаскированный буйно разросшейся кустарниковой ивой, он был совершенно незаметен с тропы.

К тому времени, как мы перешли на тот берег, лиса и след простыл.

— Какой тихий лес! — в который раз за вечер сказал Ванятка.

Мы сидели у огня. Быстро темнело, и мир сжимался до освещенного костром круга в несколько саженей в поперечнике. Ветер улегся спать; не было слышно и птиц. Почему-то тишина действовала на всех угнетающе, и мы были рады любому звуку: треску сыроватых дров, фырканью лошадей, стуку ложек. Даже Степке, назойливо гремевшему крышкой котелка, никто не предложил угомониться. Ванька попробовал затянуть песню, но после первого же куплета бесцеремонный кот предложил ему лучше всё рассказать своими словами. Мальчик надулся и предложил ему спеть самому, в чем немедленно и раскаялся. Кошак не заставил себя просить дважды, но, в отличие от Ванятки, у него отсутствовал не только слух, но и голос. Выть же он прекратил только тогда, когда я высказала подозрение, что на такие чарующие звуки непременно сбежится вся окрестная нежить, а также посулила выдать ей певца с потрохами.

Перед сном мы раскладывали охранную веревку особо тщательно. Я громко и четко прочитала заклинание, которое было призвано защищать нас от всех и вся. Оставалось только надеяться, что защитный контур сформировался — определять это сама я пока что не умела. Заветную сумку с зельями я сунула себе под голову.

Разбудил меня топнувший огромным копытом Хитрец.

— Ты что? Спи, ночь на дворе, — проворчала я, выпутываясь из одеяла. Вечером Ванятка и Степан дважды по очереди посолили кашу. Съесть-то мы их варево съели, с голоду ещё и не то проглотишь, однако жажда после него мучила здорово. Над мерцающими рыже-красными углями костра висел котелок с заваренными веточками малины и ежевики, и я, плеснув теплого настоя в кружку, с наслаждением напилась. Надо уж и дровишек подкинуть, чтобы уж до утра хватило.

Огонь немного помедлил, а затем с веселым треском облизал подсушенные валежины, вспыхнул, и я поняла, что моё защитное заклинание работает. Вокруг нашего лагеря, не доходя примерно с аршин до Ванькиной лохматой веревки именно там я свой контур и ставила, толпились молчаливые фигуры, закутанные в темные одеяния до пят. Увидав, что их заметили, одна из фигур подняла голову и откинула капюшон. С туго обтянутого темной потрескавшейся кожей лица на меня яростно полыхнули провалившиеся глазницы.

Мортисы. Широко распространенная разновидность умертвий, отличающаяся особой кровожадностью. Обладает большой физической силой, при нападении пускает в ход длинные когти и зубы. Не гнушается падалью. Люди, убитые мортисом, обречены стать умертвиями и подчиняться своему убийце. В отличие от обычных упырей — одиночек, мортисы образуют стаи, состоящие из вожака и подчиняющихся ему читай: загрызенных им особей. Размер стаи ограничен только мощью и аппетитом членов коллектива. Часто нападают на селения, ослабленные моровыми поветриями и голодом — отсюда название. Подразделения регулярного великокняжеского войска с непременным чародеем по правую руку от воеводы с энтузиазмом гоняют эту нежить по всей Синедолии, но полностью от нее избавиться не удается, уж больно просто мортисы увеличивают свою численность: загрыз человека — и вот тебе новый член стаи. Если бы эту дрянь не уничтожали, то от коренного населения княжества вскоре никого бы и не осталось. Простое оружие и большая часть магии против мортисов бессильны. Срабатывают лишь некоторые заклинания и серебро, желательно — особым образом заговоренное. Терпеть не могут петушиный крик и пение птиц, зато не возражают против мелодичного карканья вороны. Совершенно не выносят солнечного света, как, впрочем, не жалуют и любой другой. Вон как отшатнулись от ярко вспыхнувшего костра!

Моя память услужливо предоставила всю когда-либо прочитанную по этому виду нежити информацию. Я даже вспомнила, что сомнительная честь создания этих монстров приписывалась некроманту Сивелию Слепому, одержимому идеей мирового господства и пытавшемуся наладить серийное производство воинов для своей дружины. В одной из книг я как-то раз наткнулась на его портрет очень неприятный дядя в островерхой шапке, а через страницу было размещено изображение мортиса: длинные когти, свирепый оскал на безглазом полуразложившемся лице, и всё это замотано в развевающиеся лохмотья.

Но вот четких рекомендаций относительно того, как среди ночи в одиночку разделаться с толпой таких чудовищ я что-то не припомню. Авторы книг несколько туманно советовали собрать все возможные силы, запастись амулетами и серебряным заговоренным оружием; не будет лишней и вода, освященная в храме Молодого Бога, впрочем, сойдет и та, что применялась во время обрядов, проводимых жрецами богов из старого пантеона.

Да, и самое «приятное»: мортисы как порождение некроманта, в отличие от тех же упырей, обладают минимальной магической силой, чем и объясняется их относительная нечувствительность к большинству направленных на них заклинаний. А еще они способны воздействовать на чужую магию, подтачивая, а затем и разрушая ее. Особенно от них страдают оборонные и защитные чары…

Пользуясь тем, что чудища недовольно отодвинулись от света и жара разгоревшегося костра, я осторожно не дай-то боги нечаянно разрушу! проверила и подновила защитный контур, подбросила в огонь ещё полешко и подошла к лошадям. Хитрец стоял неподвижно, было незаметно, чтобы он нервничал, только по гладкой шкуре часто проходили волны дрожи. Тинка тоже не спала. Умная кобыла не шевелилась, но смотрела на окружившую нас толпу с ужасом.

— Тин, Тин, спокойнее, они не смогут пройти ни моё заклинание, ни веревку, — я постаралась, чтобы в моём голосе звучала уверенность, которой я не чувствовала.

— Ты так думаешь? — с сомнением спросила Тинка.

— Да я тебе точно говорю! — я бодро кивнула. — К тому же у меня полно серебряных стрел, болтов для самострела и метательных кинжалов, — тут я продемонстрировала ей оба засапожника как всё-таки плохо, что у человека только две ноги и, следственно, на каждой по одному сапогу, а в каждом сапоге — лишь по одному кинжалу; вот если бы ног было шесть или хотя бы четыре!. Кроме того, на прощанье смущенный Рут подарил мне узкий изящный нож в узорных наручных ножнах. Да и на поясе у меня не набор для вышивания висел.

Умолчала я лишь о том, что с подобным арсеналом даже самый опытный боец сумеет положить самое большее пяток тварей. Остальные положат его, а потом и присоединят к своей стае.

Конечно, можно было попробовать верхами прорваться через зловещий круг и попытаться удрать. Но мортисов в лесу могло быть гораздо больше, нежели я видела; тем более ночь — их время. Тучи, плотно закрывшее небо, не давали даже предположить, долго ли до рассвета; тьма стояла кромешная. Не видя дороги, Хитрец и Тинка почти наверняка переломают ноги и разобьются. Тем более, старенькая Тинка даже днем не смогла бы скакать долго.

Значит, нам оставалось только одно: держать оборону, жечь костер и ждать рассвета.

Осторожно разбудив Ванятку, я быстро ввела его в курс дела и поставила поближе к лошадям. Пусть на всякий случай их придерживает и не дает паниковать. Также я поручила ему следить за костром: надо было постараться так рассчитать запасенные нами дрова, чтобы они давали достаточно света, который поможет мне удерживать мортисов на расстоянии, но чтобы при этом валежника хватило до утра. Сама я встала как можно ближе к центру круга насколько позволял костер, широко расставила ноги и развела руки. Охранный контур представляет собой некое подобие купола, и контролировать его целостность лучше всего, стоя в позе, повторяющей косой крест.

Между тем, мортисы начали проявлять активность. То ли они привыкли к свету костра, то ли степень его воздействия на этот вид низшей нежити была несколько преувеличена авторами учебников и описаний, но я почувствовала, как поставленная мной защита начала потихоньку потрескивать и прогибаться под толчками их слабой, но упорной магии. Для того чтобы поддерживать купол в активном состоянии, мне требовалось постоянно подпитывать его своей силой. Я читала, что опытные чародеи умеют выстраивать защиту, не требующую их дополнительного внимания даже при мощной атаке на нее извне, но такой уровень колдовства был мне недоступен.

Мортисы почувствовали растущее сопротивление преграды, недовольно заурчали и удвоили усилия, к тому же постаравшись их синхронизировать. Теперь волны магии настойчиво били в контур, пытаясь отыскать в нем дефект или ещё какую лазейку. Кроме того, я заметила, что количество нежити увеличилось. Всё новые особи спешили присоединиться к стае. Сколько их там уже? Три, четыре, пять дюжин? М-да, при таком раскладе меня надолго не хватит…

А что, если попробовать слить свою ауру с охранным контуром? Я читала о таком методе, позволявшем управлять подобным заклинанием с минимальной потерей сил. Правда, на любое другое колдовство отвлекаться будет нельзя, да мне, собственно, и не надо: нам бы только дождаться рассвета. Что будет, если дневной свет не разгонит нежить, мне даже не хотелось думать.

Медленно и аккуратно я начала вытягивать тонкие светящиеся ниточки из своей ауры и, читая заклинание, прилеплять их к куполу изнутри. В идеале у меня должен получиться этакий пушистый шар со мной в центре, который заполнит внутреннее пространство контура. Заклинание «Одуванчик». Когда необходимость в нем отпадет, я смогу по крайней мере, очень на это надеюсь! втянуть эти нити обратно и, таким образом, полностью восстановить свою внетелесную оболочку.

Я уже примерно на четверть заполнила купол тончайшими нитями силы, когда проснулся Степан….

— А-а-а-а-а-а-а!!!!

Над лесом разнесся его истошный крик. Где-то неподалеку с громкой руганью полетела прочь стайка сорок. От неожиданности Хитрец с громким ржанием заплясал на месте и встал на дыбы. Ванька клещом вцепился в повод, но было понятно, что удержать испуганного жеребца парнишке не по силам. Степка попытался повторить свой любимый трюк и впиявиться в мою ногу изо всех когтей, но был перехвачен Горынычем, успокоившим паникера крепким прицельным ударом клюва. Я метнулась к коню и повисла у него на шее, стараясь не дать ему выскочить из круга. Незаконченное заклинание рассыпалось с громким хлопком. Некоторые нити успели втянуться обратно, но большая их часть рассеялась и исчезла. Защитный купол вспыхнул радужной пленкой и, мелодично зазвенев, лопнул. Оставшиеся от него разноцветные лохмотья бесшумно опустились на головы столпившимся вокруг мортисам.

Всё-таки это было хорошее, правильно выполненное заклинание, машинально отметила про себя я, наблюдая, как воют и корчатся от боли те твари, которые не избежали столкновения с радужными клоками. Их лица и тела начинали покрываться быстро растущей сетью трещин, обугливаться и рассыпаться легким сухим пеплом. Полдюжины, дюжина, две…

Жаль, не всех всё равно не хватило.

Отшатнувшиеся было назад уцелевшие мортисы слаженно ринулись вперед, на нас…и были отброшены прочь Ваняткиной знаменитой наговорной веревкой! Ура! Какое счастье, что я ни разу не позволила себе вслух сомневаться в ее возможностях; напротив, вчера мы раскладывали ее на пару с мальчиком, наперебой доказывая друг другу эффективность этого рубежа обороны. Не стоит теперь даже и вспоминать, что я просто ему подыгрывала, стараясь отвлечь от мыслей о возможной гибели родителей.

Новый защитный барьер мне пришлось строить уже внутри круга, очерченного веревкой; мортисы толкались и с шипением протягивали к нам костлявые руки со скрюченными когтистыми пальцами, но перешагнуть через разлохмаченный шнур, к нашей большой радости, не могли.

Наше жизненное пространство сократилось до нескольких квадратных саженей. Однако держать оборону стало легче: магия тварей разбивались о чары веревки надолго ли?! и мне пока не приходилось тратить силы на постоянное поддержание моего собственного заклинания. Это было более чем кстати, поскольку моя аура, неприкосновенный и лелеемый запас любого колдуна, была пробита и сильно опустошена, а ведь это уже не простое истощение общих магических сил, тут затронуто самое нутро. Странно, что мне вообще удалось возвести контур.

Увидав, как я неуклюже оседаю на землю, Ванька сунул повод Хитреца в зубы Тинке, а сам метнулся к своей дорожной котомке, со дна которой после серьёзных изыскательных работ был извлечен надкушенный пирог с мясом и черствая горбушка, облепленная мелким сором. Всё это богатство он торжественно вручил мне, а сам подбросил в костер поленце. Благодарно улыбнувшись, я откусила от пирога, мысленно благословляя кулинарное искусство Веданы Якунишны и Ваняткину запасливость. Оставалось только надеяться, что поврежденная аура, по примеру магического запаса, тоже уважала покушать.

Жуя сдобу и запивая ее остатками настоя прямо из котелка, я с тревогой наблюдала за Хитрецом, опасаясь, что воинственный жеребец вот-вот рванет шинковать врага в капусту. Надеяться на то, что Тинка или Ванька его удержат, было глупо. К счастью, могучий конь был хорошо обучен слушаться команд и после моего прямого приказа стоять на месте в бой не рвался, позволяя себе лишь свирепо фыркать и мрачно поглядывать на мортисов, взглядом суля им оч-чень горячую встречу. Кстати, насколько я слыхала, боевые кони широко использовались при борьбе с любыми умертвиями, поскольку на животных те не нападали, а посеребрить и заговорить можно и подкову.

— Где я? Что это было? — томно протянул кот, приподымая голову. Очнулся, голубчик!

— А это после вчерашнего твоего концерта ещё зрители пожаловали, — доверительно сообщила ему я, дожевывая хлеб. — Только у костра им неудобно, так он просят в сторонке спеть. Сейчас пойдешь или ещё поспишь?

Котяра приподнял голову ещё чуток, увидел окруживших нас зловещих тварей, в ужасе выкатил из орбит свои нахальные желтые глаза, разинул пасть и собрался издать новый вопль. Я качнулась вперед, собираясь любой ценой затолкать его Степке обратно в глотку, но меня опередил Горыныч, бдительно расположившийся поближе к возмутителю спокойствия.

— Вот только попробуй хоть пискнуть, — прохрипел он. — На этот раз миндальничать с тобой не стану, сразу башку твою глупую насквозь пробью!

Кот покосился на внушительный клюв нависшего над ним грача, затем страдальчески глянул на меня обижают же котика! и, не найдя ни в ком сочувствия, орать передумал.

Шли часы. Казалось, ночь не закончится никогда. Ванька экономно подбрасывал в костёр дрова; тем не менее, запасы валежника таяли гораздо быстрее, чем нам хотелось бы. Мортисы возились за веревкой, упорно тычась в невидимую границу и обиженно ворча. На всякий случай мы взнуздали и оседлали лошадей, а также уложили и закрепили чересседельные сумки. Степку мы засунули в одну из них, и теперь он обиженно взирал на нас оттуда, правда, протестовать даже не пытался.

Перед самым рассветом мортисы пошли на приступ. Вожак сообразил пожертвовать несколькими рядовыми членами стаи, и прямо по корчащимся телам, брошенным на разрывающие их чары, твари устремились внутрь круга. Теперь нас отделял от кровожадной толпы только купол…

Вновь я вскинула руки, по каплям вливая в прогибающееся под натиском нежити заклинание свои силы. К моему удивлению, пока у меня это получалось. Надолго ли?

Ярко вспыхнул костер: Ванятка бросил в него сразу два полешка, заставив мортисов отшатнуться от света. Затем я почувствовала, что мальчик встал со мною спина к спине и широко раскинул руки, повторяя мою позу. Дурачок, зачем? Но отчего-то мне стало немного легче. Впрочем, не всё ли теперь равно?

Мутный серый рассвет встретил нас мелким осенним дождем. К сожалению, ничем другим он нас не обрадовал. Мортисы и не подумали исчезнуть. Может, ясный солнечный день и загнал бы их в подземные пещеры и катакомбы, обычное пристанище этих тварей, но стыдливым утренним сумеркам эта задача оказалась не по плечу. Умертвия стали чуть более вялыми, и не более того. Было понятно, что сами они не уйдут.

Вдруг мортисы забеспокоились и стали поворачиваться к лесу передом, к нам тылом, хотя до этого буквально ели нас глазами коль пока не получалось зубами. В их задних рядах творилось что-то странное, заинтересовавшее чудовищ даже больше, чем аппетитные мы. Что именно, нам за их спинами было не видно, а перестать поддерживать контур я не рисковала. К тому же, для того, чтобы слевитировать и удовлетворить своё законное любопытство, требовалось потратить слишком много магических сил, что было бы в нашей ситуации чистым безумием.

Смятение в рядах нежити не только не начало затихать, а, напротив, ещё усилилось, когда забор из плотно подогнанных друг к другу спин распался, и перед моими глазами предстала невероятная картина.

Находящихся на поляне мортисов с нами в серединке окружила и атаковала большая стая волков, бесшумно появившаяся из чащи леса и напавшая на столь необычного для себя противника. Надо сказать, ни звери никогда не нападают на умертвий, ни умертвия — на зверей. Хищникам ходячие трупы не интересны, поскольку а что там есть-то? Живым же мертвецам не нужна никакая иная добыча, кроме людей, поскольку их привлекает не только и не столько плоть, сколько человеческие чувства, страхи и мысли. Кроме того, убитый пёс или олень никогда не пополнит собой стаю мортисов.

Волки действовали на диво слаженно. Они не пытались повергнуть противника и разорвать его на куски — вот ещё, потом от этой дряни век не отплюёшься! Нет, со стороны это выглядело так, будто звери отвлекали на себя внимание нежити и старались ее измотать, при этом лихо уворачиваясь от зазубренных когтей длиной в полпяди.

В чаще раздался бодрый вой, в ответ рявкнуло несколько волчьих глоток, и еще с дюжину хищников вылетело на поляну и метнулось к окружавшим нас умертвиям. Крупный волк ловко обошел нацелившуюся на него тварь и в высоком прыжке достал мортиса-вожака, сбивающего в кучу своих теряющих силы вассалов. Шипя от злости, тот покатился под ноги бессмысленно топчущимся на одном месте соратникам.

Я поняла, что это наш единственный шанс. Призрачный, хлипкий, один на тысячу, но наш. Мы с Ваняткой переглянулись, ласточкой взлетели в седла, я заклинанием расшвыряла очутившихся у нас на пути тварей, и кони, злобно завизжав, сорвались с места в галоп. За нашими спинами раздался яростный рев нежити, у которой из-под носа удрала ее уже почти пойманная добыча, потом взвыл и заскулил от боли волк, послышалось рычание, и… вся эта какофония звуков не последовала за нами, оставшись далеко позади!

Хитрец и Тинка мчались сломя голову. Деревья и кустарники вокруг нас сливались в сплошные полосы. Горыныч, громко хлопая крыльями, летел за нами. Иногда он отставал и делал небольшой круг: проверял, нет ли погони. Я ухитрилась на полном скаку вытащить из кармана предусмотрительно туда положенный мешочек со смесью трав и толченой гадючьей чешуи, сбивающей со следа любую нежить, и распустить по ветру это во всех отношение полезное снадобье. К сожалению, зелье, отбивающее нюх у зверей, у нас сперли. А ведь было бы совсем нелишним подстраховаться и от дальнейших встреч со стаей этих очень необычных волков: ведь, скорее всего, драка с нежитью — это такая форма борьбы за кормовую базу, то бишь за нас, вкусных. Вряд ли серые разбойники в свободное от основной охоты время патрулировали лес и благородно отгоняли нежить от случайных путников!

Хитрец с треском вламывался в заросли орешника и бузины, огромными прыжками перелетал через прошлогодние черничники. Никакой тропинки на этом берегу Пиляйки и в помине не было, но умный и хорошо выученный конь уверенно держался редколесья, идущего вдоль реки. Лишь у самой воды теснились ивы и ольшняк. Примерно в сотне саженей справа от нас плоский берег начинал подниматься, образуя пока ещё совсем пологие холмы, поросшие смешанным лесом.

Ладно, хоть не заблудимся. Огорчало только то, наши возможные преследователи тоже вряд ли собьются с пути.

Тем временем, Тинка начала уставать. Ее шкура потемнела от пота, дыхание сделалось тяжелым, и расстояние между ней и Хитрецом стало увеличиваться. Я слегка натянула поводья, и жеребец послушно перешел на рысь, а затем и на шаг. Обрадовавшийся передышке Степка немедленно выпутался из неудобного мешка и полез ко мне на плечо. И сразу раздался его вопль:

— Славка! Ваньке плохо!

Я осадила коня и обернулась. Тинка уже не шла за нами. Она стояла у толстенной лиственницы, привалившись к ней боком и не давая Ванятке окончательно сползти на землю. Кожа мальчика посерела, черты лица заострились, ввалившиеся глаза лихорадочно блестели. Увидев, что я обернулась, он попытался мне улыбнуться, но не сумел. Ванька растеряно посмотрел на меня, затем его голова упала на грудь, а сам он медленно завалился вперед, уткнувшись лицом в Тинкину мягкую гриву.

— Ванечка!! Ванька!!! Ты что? Что с тобой? Ты ранен? Тиночка, да что с ним?!

— Я не знаю, — пробормотала лошадь сквозь зубы, мелко переступая поближе к дереву, чтобы не дать мальчику вывалиться из седла. — Ты придержи его, Славочка.

— Нет, Тин, его наоборот надо положить на землю. Я должна его осмотреть. Горыныч, ты следи, не рыщут ли поблизости мортисы, хорошо?

Очень осторожно я стянула Ванятку с седла и уложила на толстый слой хвойного опада. К моему удивлению, он вовсе не был ранен, как я сперва подумала. Более того, я не обнаружила на нем ни царапинки, ни ушиба! Однако его кожа по-прежнему сохраняла землисто-серый оттенок и на ощупь была холодной и влажной. По запавшим вискам скатывались крупные ледяные капли пота. Да что же это такое? Полное физическое истощение? Пробой ауры? Встреча с голодной мавкой?

Стараясь действовать быстро и четко, я попыталась прощупать Ванькину ауру. Удалось мне это плохо: подобные вещи требуют спокойствия и сосредоточенности, а ни того, ни другого у меня в тот момент не наблюдалось. Тем не менее, мне всё-таки удалось понять, что внетелесная оболочка мальчика не повреждена, но сам он до предела истощен и измотан. Будь в моём распоряжении все те зелья, что ночью уволок этот бесов воришка, поставить его на ноги я сумела бы очень быстро. Но у меня теперь не было ничего… ничего, кроме меня самой!

Я отдала Ванятке лишь самую чуточку своих сил, которых ему могло хватить только на то, чтобы не терять от слабости сознание да кое-как держаться в седле. Остальное следовало сберечь на тот случай, если мортисы или волки нас догонят.

— Хитрец, хороший мой, опустись, пожалуйста, на колени.

Я подвела жеребца к лежащему на земле Ваньке. Мальчик пришел в себя, но был слишком слаб, чтобы самостоятельно сесть в седло, и я собиралась его туда втащить и затем ехать вместе с ним. Конь дернул ухом, покосился на меня и остался стоять.

Я подергала за повод. Безрезультатно.

И как прикажете объяснить бессловесной животине, чего от него добиваются? Может, конь и знает какие-нибудь специальные команды, но я-то их не знаю!

— Хитрец, миленький, ну пожалуйста!

Жеребец сделал шаг в сторону и фыркнул. Я в сердцах ругнулась. Но тут Тинка сделала шаг вперед, ткнулась носом Хитрецу в щеку, тихонько заржала, и — о, чудо! — конь снисходительно на меня взглянул и грациозно опустился на землю, совершенно по-собачьи подобрав под себя стройные ноги.

— Тиночка, умница, как тебе это удалось? — ошеломленно воскликнула я, чмокая кобылу в нежный нос.

— Да я, собственно, тоже лошадь, чтоб ты знала, — хмыкнула она. — Попросила по-свойски, вот он и послушался. А то я подумала, что в противном случае вас обоих придется везти мне… тут и с хомяком договоришься!

Целый день мы двигались на полдень, делая короткие остановки лишь для того, чтобы дать лошадям передохнуть и напиться. Наш добровольный лазутчик Горыныч, возвращаясь с дозоров, успокаивал нас, что никакой погони нет; однако, думать о привале пока не приходилось: нежить, понятно, — не призовой рысак, быстро бегать не умеет. Однако, как известно, обладая поразительным упорством и выносливостью, вставшее на след умертвие с него добровольно не сходит. Так что, мне было понятно, что новая встреча с мортисами — это лишь вопрос времени. Поэтому о ночевке в лесу можно было забыть.

Люди, ау, где вы?

Между тем, Пиляйка, похоже, окончательно решила, что она — приличная равнинная река, не склонная к дебошам и безумствам. Она уверенно раздвинула берега и спокойно понесла свои воды, чтобы потом влиться в могучую Светлую. О ее бурном прошлом теперь напоминали разве что многочисленные темные омуты. Холмы стали сдвигаться вправо, и скоро их совсем проглотил серый пасмурный день. Время от времени низкие тучи принимались плеваться крупными ледяными каплями, однако окончательно погода испортилась ближе к вечеру.

Мы уныло пробирались под моросящим дождем. Кожаный плащ, под которым мы с Ваняткой и примкнувший к нам Степка пытались укрыться от сырости, намок и потяжелел так, что я с трудом распрямляла спину. Пару раз я поделилась с мальчиком своей силой, что бодрости мне тоже не прибавило. Одно утешение: хоть мой найденыш и не разрумянился, как наливное яблочко, но оттенок пересохшей лужи всё-таки покинул его лицо.

О еде было больно даже думать: в наших сумках оставалась лишь гречневая крупа, в сыром виде вещь ну просто совершенно не съедобная.

Начало смеркаться.

— Слав, а ты в курсе, что река осталась далеко слева? — поинтересовался Горыныч, вернувшись с очередного облета территории.

— Да ну?! — в надвигающихся сумерках я вовсе и не заметила, что мы заметно удалились от берега.

— До реки примерно с полверсты, — сухо сообщил грач. — Мы направляемся в сторону гор.

Я натянула повод, разворачивая Хитреца в сторону покинутой Пиляйки. Всё-таки у меня оставалась слабая надежда на то, что нам встретится какой-нибудь брод, или мост, или паром, — словом хоть что-нибудь, что поможет нам вернуться на левый берег. Я, правда, не совсем понимала, что помешает хищникам или умертвиям последовать за нами. Однако разбойники о которых я вспоминала с искренней любовью — хорошие, добрые, сговорчивые люди! утверждали, что нежить бесчинствует лишь по эту сторону реки.

Как бы не так! Жеребец упорно рвался к холмам. До меня вдруг дошло, что он уверенно движется к какой-то неизвестной нам цели и сворачивать с пути не намерен. Не обращая внимания на мои крики и бестолковые рывки повода, он перешел с широкого шага на неторопливую ровную рысь, огибая изножье крутого, заросшего частым ельником холма.

— Тинка! Что делать?! — заорала я, отплевываясь от дождя и прилипших к мокрому лицу волос. — Он меня не слушается!

— Не знаю! — пропыхтела сзади кобыла. Даже налегке она с трудом поспевала за Хитрецом, везущим двух всадников хорошо, хорошо, учитывая нашу маломерность, — полтора всадника! а также кота и поклажу.

А конь вдруг громко заржал, мотнул головой и резко забрал вправо. На миг мне показалось, что он с какого-то перепугу надумал карабкаться прямо в гору, однако неожиданно за высоченной вековой елью открылся тёмный провал узкого неглубокого ущелья. В неторопливо сгущающейся вечерней дождливой мгле его было невозможно заметить даже с расстояния в полсотни саженей.

И тут со стороны реки а, может, уже и не реки — замороченная бросающимся из стороны в сторону Хитрецом, я уже совершенно не представляла, откуда и куда мы мчимся послышался проникновенный волчий вой. Ни мгновения не раздумывая, жеребец ринулся вперед, разбрызгивая огромными копытами юркий ручеек, деловито скачущий по дну ущелья.

— Тинка, беги прочь! — крикнула я, отчаявшись остановить или повернуть коня. — Там, скорее всего, тупик! Волки загонят нас в этот «мешок» и возьмут тепленькими! Уходи!

Я-то, может, ещё и сумею забраться на скалу или дерево, спасаясь от хищников, и Ванятку, скорее всего, втащу; кот, ясное дело, залезет сам. Но вот лошадям мне не помочь…

— Нет, — отдуваясь, ответила кобыла, — не тупик. Хитрец ведет нас туда, где безопасно.

— А откуда он может знать, где тут безопасно? Погоди-ка, он что, прежде бывал в этих местах?

— Бывал, не бывал — не знаю. Но нам — туда.

Я обреченно махнула рукой. У лошадей, конечно, прекрасное чувство направления, но это только в том случае, если они находятся в привычной для себя местности. В противном случае всё, на что они способны — это вывести к воде и к жилью. Если очень повезет.

Конечно, можно допустить, что Хитрец когда-то раньше бывал в этих краях. Но даже в этом случае он вряд ли может знать все здешние тропинки и потайные пути.

Жеребец перешел с рыси на шаг. Теперь он, звучно хлюпая, шагал прямо по воде разлившегося ручья. Тинка молча брела за нами. Плюхнувшийся на ее спину Горыныч немного меня успокоил, сообщив, что никакие волки им поблизости не обнаружены. Может, чего повкуснее нашли? Или вообще они не нам выли?!

Тем временем, склоны ущелья раздвинулись, стали более пологими, и через некоторое время мы очутились в окруженной холмами лощине. Но это было всё, что я сумела различить в почти полной темноте, как ни таращилась по сторонам.

По-прежнему не обращая особого внимания на мои робкие попытки управлять им с помощью повода, Хитрец уверенно продвигался вперед. Казалось, темнота его нисколько не смущала. Иногда он даже ненадолго переходил на рысь, не боясь ни споткнуться, ни свалиться в какой-нибудь овраг. Ванятка сладко спал, угнездив лохматую голову на моем плече.

Меня потихоньку начало охватывать отчаянье. Беспросветная темнота вокруг сулила новые тревоги и опасности, от которых я уже была не в силах оборонить доверившихся мне друзей. У нас почти не осталось еды, от голода и усталости кружилась голова. Я знала, что то же самое испытывают и мои терпеливые спутники, но ничем не могла им помочь. Это угнетало меня более всего.

Всё, что нам осталось — это бессмысленно и бесцельно двигаться вперед до тех пор, пока мы все окончательно не свалимся с ног.

Неожиданно я поняла, что еду вдоль глухой отвесной стены с зазубренным верхом, довольно высокой, сажени в две. На ощупь она была деревянной, круглящейся под рукой, гладко ошкуренной. Частокол?!!!! Жильё?! ЛЮДИ!!!

Я принялась вертеться в седле, пытаясь сообразить, где тут ворота, в которые можно хорошенько постучать, как вдруг Хитрец развернулся головой к забору, привстал на дыбы и шарахнул по нему подкованными копытами. Бумкнуло неслабо, так, что гул, похоже, разнесся по всей лощине. Часть тына зашаталась и…бесшумно исчезла!

Ворота?! Или…не совсем ворота?

Через образовавшийся не то проём, не то пролом мы въехали на неширокий двор, на противоположной стороне которого скорее угадывались, нежели виднелись какие-то тёмные приземистые строения, прилепившиеся к крутому склону холма. Я в нерешительности натянула повод, но Хитрец нетерпеливо фыркнул и решительно двинулся направо, плечом толкнул легко распахнувшуюся высокую дверь, и мы очутились темном, пахнущем лошадьми и сеном помещении. Лёгкое вращательное движение кистью руки — и над нашими головами засиял яркий «светлячок», осветив просторную пустую конюшню.

Я спешилась, обняла коня и прижалась лицом к его умной морде.

— Хитрец, мальчик мой, спасибо, что ты нас сюда вывез. Прости меня, что я в тебе сомневалась, хорошо? Простишь?

Конь умиротворенно подышал мне в шею. Пожалуйста, пожалуйста, очень рад. Хорошо, хоть не особо мне мешали вас, бестолковых, спасать!

Я быстро расседлала лошадей. Жеребец по-хозяйски уверенно сунул голову в пузатую бочку, стоявшую в углу, и со вкусом захлюпал. Затем, уступив место у водопоя скромно стоявшей у входа Тинке, он ушел в дальний угол сарая и зашуршал там сеном. Однако парень не теряется! Похоже, мне придется объясняться с хозяевами дома не только из-за сломанного забора, но и по поводу самоуправства в конюшне.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось рухнуть на кучу соломы, завернуться с головой в одеяло и заснуть. Но нам с Ваняткой было необходимо поесть, да и переночевать мальчику лучше бы в тепле. Поэтому я забросила на плечо свою заветную сумку с зельями, мешок с одеялами и остатками крупы, подхватила под локоть пошатывающегося сонного Ваньку, пожелала Хитрецу и Тинке спокойной ночи, вышла на улицу и, подгоняя «светлячок», побрела к низкой широкой избе, неприветливо смотрящей на нас темными глазами окон. За нами потрусил Степан, уже успевший задавить и слопать мышь-другую. Горыныч тоже не отказался от пойманного котом угощения и с набитым клювом пожелал нам удачи.

Проходя через двор, я решила оценить нанесенный частоколу ущерб и направила светлячок к дыре, через которую мы сюда попали. Яркий огонек услужливо скользнул к ней и осветил…высоченные плотно подогнанные друг к другу тесаные бревна, между которыми не смогла бы просочиться и мышь, не то, что пара коней с всадниками!

Я изумленно потрясла головой. Ничего себе! Подойдя, я потрогала забор, затем колупнула его ногтем. Надо же! И на ощупь ведь настоящий, не морок какой-нибудь.

— О-бал-деть!! — выразил общее мнение кот.

Записав это чудо в уже имеющийся внушительный список загадочных и необъяснимых событий, произошедших с нами за последнее время, я поднялась на невысокое, в две ступеньки, крыльцо, вздохнула и решительно постучала в дверь.

— Кого там ещё нелегкая принесла? — с готовностью отозвался дребезжащий старческий голос. У меня немедленно появилось ощущение, что его обладатель вовсе не только что заметил наше появление, а всё то время, что мы толклись у забора, сосредоточенно ковыряя его, он топтался под дверью, наблюдая за нами через узенькое смотровое оконце.

— Здравствуйте, — как можно радостнее сказала я, — мы путники, заблудились в этом лесу. Я знахарка, а со мною мой брат.

— И кот, — прошептал Степка, тихо настаивающий на соблюдении всех формальностей.

— Откройте нам, пожалуйста. Мы очень устали и промокли.

— И проголодались! — так же шепотом добавил сытый кошак.

— Не открою! — охотно ответил нам прячущийся за дверью старичок и чем-то залязгал. — Да ещё и на замок от вас зачинюсь! Ишь! Ходют тут всякие, вынюхивают! Никакого спасу от вас нету! И как только, бесстыжие, на двор-то взошли?!

— Да через ворота, — хмыкнула я, — у вас не заперто было. Не волнуйтесь, мы всё уже закрыли.

— Как же, через ворота! Так я тебе и поверил! У нас и ворот-то никаких нет!

— Ну, хорошо, тогда мы через забор перелетели, — покладисто согласилась я и задушевно попросила: — откройте, дедушка! Грех ночью усталым путникам приюта не дать!

— Мои грехи — не твоя забота, — отшил меня дедок, — ступай себе!

Ну уж нет! Что такое несчастная дверь даже для начинающей, неопытной чародейки? Тут и колдовать-то почти не надо. Зелье на основе разрыв-травы ещё никого не подводило. С громким скрежетом замок разлетелся на части, грохнул об пол тяжелый засов, и дверь охотно распахнулась перед незваными гостями, то бишь перед нами.

Скользнувший вперед нас «светлячок» осветил просторный сени, по левой стороне заставленные кадушками и бочками. Напротив них вдоль стены тянулась длинная лавка, покрытая темным рыхлым полавочником, над нею на стене висела распяленная волчья шкура. Приятно пахло: дымком, нагретым железом, сухими травами, связки которых во множестве висели под потолком и какой только умник додумался их хранить в холодных, зачастую сыроватых сенях? печеным хлебом. А прямо перед нами на домотканом половике стоял высокий худой старик и в ужасе тряс своей длинной редкой бородой, любуясь на наше бесчинство. Он мелко замахал на нас руками, как на распрыгавшихся цыплят, и забормотал:

— Кыш, кыш отсюда, прочь уходи, прочь!

— Дедушка, да не бойтесь вы нас! — ласково попросила я, усаживая Ванятку на лавку. — Мы не причиним вам ни малейшего вреда. Позвольте нам только здесь переночевать. Мы сегодня целый день удирали сперва от нежити, затем от волков, измучились, проголодались, брат мой совсем расхворался. Не прогоните, сделайте милость!

— Что ты врешь, ну что ты врешь? — с чувством спросил старикан. — Какая такая нежить, какие такие волки? У нас их сроду не было!

— Ага! То-то частокольчик у вас стоит двухсаженный! От ветра, наверное! — встрял неугомонный кот.

Лучше бы он жевал, чем говорил…

Дедок вылупился на Степку так, будто у того рога на голове выросли, а потом истошно завопил:

— А-а-а-а! Ведьма-а! Ведьма проклятая с говорящим котом!! Изыди, демоница! Иди прочь отсюда!

— Никуда мы на ночь глядя не пойдем, — твердо сказала я, — вы уж нас простите, дедушка. Негоже гнать на дождь больного ребенка. В такую погоду хороший хозяин и собаку-то на двор не выгонит!

— Эх, что ж это я запамятовал? — вдруг нехорошо оживился дед. — Как же это я про Угрюма-то позабыл! Сейчас, сейчас! Будет вам всем на орехи, и чудищу твоему бесовскому, заколдованному больше всех достанется!

С этими словами старичок резво подскочил к двери, ведущей в дом, и распахнул ее. В дверном проеме молча стоял здоровенный серый пес и в полном соответствии с кличкой мрачно разглядывал пришельцев, неосмотрительно посмевших нарушить его покой. Дедок весело тыкнул в нас пальцем:

— Ату их, Угрюм, ату, возьми!

Псина совершенно безмолвно качнулась вперед. Степка легко вспорхнул мне на плечо и полез дальше, на голову.

— Куси их, Угрюм, давай же, гони! — продолжал радоваться старик.

Ага, прям щас! Ну, всё, я разозлилась. Не хочет по-хорошему — так будет по-моему! Я уставилась в желтые собачьи глаза и забормотала заклинание, слегка помогая себе пассами левой руки. Очень часто животные отказываются или не могут выпить успокаивающее снадобье, тот же «Лунный луч», к примеру. Знахарка в таких случаях должна уметь усыпить зверя одним заговором и мысленным посылом. Мне это всегда легко давалось — благо, на меня и так-то, без ворожбы, ни одна собака никогда не лаяла, гусь не шипел, а отвязавшийся бык просто делал вид, что меня не заметил. Может, чтобы не связываться?

Серый пёс сделал ещё два шага, затем остановился, протяжно зевнул во всю клыкастую пасть, потряс ушами, медленно опустился на пол, завалился на бок, поёрзал, устраиваясь поудобнее и с довольным видом закрыл глаза. Спокойной ночи!

— Ну, что, никто больше бессонницей не страдает? — деловито поинтересовалась я, разминая пальцы.

— Чур меня, чур, — забубнил дед, — Изыди, бесовская сила!

— Да что вы, дедушка, такой нервный? — мне было обидно и досадно, и прежде всего — на себя. Я так обрадовалась этому дому, так понадеялась на его гостеприимство, что оказалась совершенно не готова к тому, что нас отсюда так бессовестно погонят прочь и даже попробуют травить собаками. Конечно, каждый человек — хозяин в своём доме, и волен пускать или не пускать тех, кого сам пожелает. Однако отказать в приюте девушке и ребенку, заблудившимся в ночном лесу — это было как-то уж совсем не по-людски. — Я прошу так немного: ночлега и чуточку еды. Не волнуйтесь, я вам заплачу.

— Не надо мне твоих поганых денег, и не получишь ты здесь ничего, — старикан с удивительной для его почтенного возраста ловкостью сложил два кукиша и потыкал ими в нашу сторону. — Лучше убирайся сама по добру, по здорову. Не то вот придет Старый Медник, так он тебе задаст! Головы не сносишь! Пса попортила — так будешь отвечать!

— Старый Медник? — я навострила уши. — Он что, здесь живет? Да ведь его-то мы и разыскиваем! А когда он придет?

Если бы я думала своими словами расположить к себе вредного старикашку, то меня бы поджидало глубокое разочарование. Дедок испуганно заморгал, что сболтнул лишнее, позеленел от злости и зашипел:

— Я, я здесь живу! Никакого Медника тут нет, от роду не было и никогда не будет! Понятно? Поди отсюда прочь, упырица!

Ну-ну! Я ему, конечно, сразу взяла, да и поверила. Запомним, и завтра на свежую голову всё разузнаем.

Между тем, убедившись в том, что свирепый пес крепко спит, перебирая лапами и повизгивая во сне, как щенок, Степка сполз с меня на лавку, затем спрыгнул на пол и юркнул мимо старика в дом. Через короткое время он появился, таща в зубах большущий продолговатый пирог. Сунув его мне в руки, кот метнулся обратно. Ну, что ж, хорошей тебе охоты! Вот! Я же говорила! Еще добыча!

Дед сообразил, что творится что-то неладное, только тогда, когда мы с Ваняткой в каждой руке держали по здоровенному теплому пирогу. С мясом!!! М-м-м-м! Вкуснятина…. А Степан, между тем, вновь отправился в рейд по тылам и обозам противника.

— Ах ты, гад длиннохвостый! — возопил нагло обворованный хозяин дома. — Вот я тебя, ворюга! — и замахнулся на кота суковатой палкой.

Степка от неожиданности выронил очередную порцию добычи, присел на задние лапы и дурным голосом заорал:

— Горыныч, на помощь! Убивают!

Через мгновение снаружи раздался мощный толчок, от которого тяжелая дверь заходила ходуном. Затем послышались гулкие удары, будто кто-то лупил по толстым доскам обухом топора. Да уж, умеет наш грач произвести серьёзное впечатление на потенциального противника!

— И-э-э-эх! — взвыл перетрусивший дед. — Да ты и дракона с собой привела, гнусная колдунья! Чтоб ты сгинула! — и с этими словами он, благополучно позабыв про сладко посапывающего пса, сиганул в дом и захлопнул за собой дверь. Послышался лязг запираемых замков и опускаемых засовов, по полу проехало что-то тяжелое: похоже, хозяин решил для надежности подпереть вход сундуком. Затем всё стихло.

Я философски пожала плечами. Вот каким словом, скажите на милость, можно назвать человека, который решает спрятаться от огнедышащего дракона в деревянном доме? К тому же, негостеприимный старик уже имел удовольствие убедиться, что замки и засовы мне не помеха. Но я не собиралась и дальше нарушать его уединение: в сенях было достаточно тепло, во всяком случае, гораздо теплее, чем в дождливую ночь под открытым небом. Добытых Степкой пирогов нам вполне хватило, а в небольшом бочонке нашелся квас. Я впустила взъерошенного, готового к драке грача — тезку одного из героев былин и сказаний Синедолии, успокоила его, потеплее укутала в одеяло Ваньку, заснувшего с недоеденным пирогом в руке, скинула сапоги и блаженно растянулась на лавке. Опечатав на всякий случай заклинаниями обе двери — ту, что вела на улицу, и ту, за которой спрятался дедок, — я закрыла глаза и тут же провалилась в каменный сон, полный недобрых, изматывающих видений.

Глава восьмая

«Мойте руки перед едой! Есть немытые руки вредно!»

Людоед

«Ржаной хлеб может вылечить почти от любой болезни.

Нижняя корочка у буханки темная, обожженная, этой стороной хлеб на железном листе в печи лежал, да всю свою силу ему отдал. Поэтому нижняя корочка пустая, готовая что хочешь в себя принять. Если приложить ее к больному месту, то корочка заберет в себя всю боль. Приложишь к вискам — перестанет болеть голова; обложишь корочками больные суставы либо поясницу, да прикроешь влажным льняным полотенчиком, чтобы подольше не высыхали — и боль пройдет, а всю гадость, всю грязь хлебушек вытянет.

Если нижняя корочка свои силы железу отдает, то верхняя, напротив, всю силу печного огня вбирает, а потом ею с нами делится. На верхней корочке надо готовить целебные кваски. Сделаешь отвар из сушеной свеклы, добавишь сахар, верхнюю корочку, настоишь, дашь пить кормящей мамочке, у которой молока маловато — и молока станет сколько хочешь. А приготовишь квас из сухариков с можжевеловой ягодой и листом лимонника — и давай тому больному, кого мучают камни в почках, да не забудь на третий день лечения начать ставить ему на всю ночь компрессы на поясницу из свежей верхней корочки. На десятый день все камни растворятся и выйдут».

— А ну-ка, просыпайся! Просыпайся, кому говорю! Хватит валяться! Быстро отвечай, кто ты и что ты делаешь в моем доме?!

Жесткие неласковые руки выдернули меня из сонного небытия, крепко встряхнули и поставили на ноги. Ой-ой-ой! Да кто же это тут у нас такой решительный?

Яркое солнце било прямо мне в лицо, не давая открыть глаза и осмотреться. Спросонья я никак не могла сообразить, где я нахожусь и как здесь очутилась. Единственное, что не вызывало сомнений, так это то, что я не дома. После ночи, проведенной на жесткой лавке, затекла левая рука и нещадно разболелась спина. Ко всему прочему, меня сильно знобило, разламывалась голова, и очень хотелось пить. Пересохшее горло саднило так, будто я хлебнула настойки жгучки. Ну, всё, матушка, допрыгалась! Похоже, ночевки на свежем воздухе и купание под ледяным дождем тебе на пользу всё-таки не пошли.

— И что, так и будем молчать? — раздраженно поинтересовался обладатель жестких рук. Прислушиваясь к своим ощущениям, я начисто про него позабыла. — Ну, ты собираешься говорить, или нет?

— А вы кто? — жалобно просипела я, жмурясь на солнце и стараясь звучать уверенно ха-ха!.

— Не отвечай ей, хозяин, ведьме клятой, — посоветовал из-за двери старческий голос. — Ишь, что удумала, подлюка: и Угрюма нам попортила, и меня в доме заперла. Отомкни-ка меня поскорее, господин, уж я ей, упырице, задам! Ты только смотри, осторожнее с нею: она ведь с собою дракона притащила, как бы не напал!

Мне, наконец, удалось разлепить воспаленные глаза. То, что я увидела, вызвало у меня только одно малодушное желание: покрепче зажмуриться, закатиться под лавку и прикинуться мертвой.

Прямо передо мной стоял высокий хмурый мужчина и с брезгливым отвращением разглядывал меня, спящего на лавке Ванятку, Степана, осторожно выглядывающего из-за кадушки с капустой, наши разбросанные по полу заляпанные грязью сапоги, дорожные сумки, мой промокший, да так и не высохший плащ, перепачканное землей толстое вязаное одеяло. Угрюм по-прежнему смотрел свои нехитрые собачьи сны.

Незнакомец был одет в меховой кожух, кожаные штаны и высокие сапоги со шнуровкой — всё сильно поношенное, очень грязное и местами рваное. Из-за его плеча выглядывала рукоятка меча и тул со стрелами. Длинные разбросанные по плечам волосы — не то, чтобы темные, но и не светлые, а словно то ли прихваченные сединой, то ли покрытые засохшей грязью. Лицо сильно обветренное, суровое, измученное, под запавшими глазами темные полукружья, у рта залегла глубокая складка. Мне он показался старым и усталым. Тем не менее, я ясно чувствовала исходящую от мужчины силу и непоколебимую уверенность в этой самой силе. И то не была лишь звериная мощь могучего тела. Я совершенно точно знала, что передо мною стоит маг, способный одним щелчком пальцев стереть в порошок не только мои наивные заклинания, но и всех нас, вместе взятых.

— Как ты сюда попала?

— Через дверь, — пожала плечами я.

— Остришь? — подозрительно посмотрел на меня он.

— Куда там… — я слабо махнула рукой.

— Быстро отвечай.

— Что отвечать? — моя голова теперь не только раскалывалась от боли, но и кружилась. Я с трудом стояла на ногах.

— Не паясничай, не в балагане! — мужчина начал злиться. — Говори немедленно, кто ты и зачем пришла.

— Я знахарка, — вновь завела я унылую песню. — Мы заблудились в здешнем лесу и вышли к этому дому. Мой брат плохо себя чувствует, поэтому мы так настойчиво попросились на ночлег.

— Врёшь!

— Правда.

— Сюда нельзя просто так выйти. За полторы сотни саженей от дома срабатывает охранное заклинание. Любой чужак не сможет пересечь сторожевую линию, его просто выкинет прочь.

— Вот, вот, хозяин, мне она вчера тоже так врала, что будто бы вошла через ворота! — злорадно сообщил голос из-за двери. — Не слушай ее, лучше выброси всех их вон! Она ещё и про Старого Медника вынюхивала — наверное, шпионка, из этих, из черных!

И тут я рассвирепела.

— Да что же за люди здесь живут?! Да, вы сильнее, вы можете вышвырнуть вон и меня, и больного голодного ребенка, и усталых лошадей. Конечно, вы имеете полное право отказать нам в крыше над головой и куске хлеба, бросить нас на растерзание кишащей вокруг нежити и стае волков. И что, после этого вы по-прежнему будете считать себя людьми?! Или, может, я ошиблась, и вы — не люди? Так ведь и порядочные нелюди себя подобным образом не ведут! Если только низшая нежить или умертвия какие-нибудь…

Мужчина слегка смутился. По крайней мере, мне показалось, что его самоуверенность дала малю-ю-юсенькую трещинку.

— Так всё-таки, как вы сюда попали? — спросил он уже сдержаннее.

— Чтоб вы знали, я вовсе не вру, говоря, что мы просто вышли к этому дому. Точнее, нас вывез мой конь. И никакой охранный контур нам нигде не встретился! Я вообще не знала, что тут есть жильё, пока не увидела частокол. Мой Хитрец почему-то стукнул по забору копытами, и он исчез, а потом опять появился. Кстати, а что это ваш дедушка простенького заговора вчера так испугался? Живя в компании мага под охраной заклинаний, он должен был бы к вашим колдовским штучкам давно привыкнуть!

Последнюю фразу я постаралась произнести с максимальной язвительностью в голосе, хотя мой распухший язык и с трудом ворочался в пересохшем рту. Но хозяин дома не обратил на сарказм ни малейшего внимания. Вместо этого он дико на меня вытаращился, а затем выскочил прочь из сеней.

Я опустилась на лавку. Разговор отнял у меня последние силы. Голова болела так, что перед глазами веселенькой стайкой уже мелькали деловитые черные мушки; заложило нос и грудь, было трудно дышать; мне стремительно становилось всё хуже и хуже. Да уж, простудилась я как нельзя кстати! А чтобы быстро справиться с грудной лихорадкой, требовалось прежде всего время, покой, ну и соответствующее зелье, а у меня не было ни того, ни другого, ни третьего.

Словом, самое время сесть на коня и отправиться спасать родину!

Рядом на лавке зашевелился во сне Ванятка. Вот дрыхнет! Даже наши вопли его не разбудили! Горыныч, нахохлившись, сидел на перекладине под потолком и в свару пока не встревал. Но я знала: старый птиц — не робкого десятка, и он свое слово ещё скажет. Когда сочтет нужным. Стёпка трусливой мышкой перебежал сени, вспрыгнул ко мне на руки и молча прижался к моей груди. Что, киса, дар речи с перепугу отшибло? Стресс дал — стресс взял, так, что ли? Вот, вот, прижимайся крепче, лечи меня, как вы, коты, умеете. Между прочим, ведь кошки на самом деле — прекрасные лекари, легко могут определить, какое место у хозяина и только хозяина! болит, а затем воздействовать на него силой своей ауры.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и в сени снова влетел сильно гостеприимный хозяин дома. У него был такой вид, будто он только что повстречался с тем самым драконом, что привиделся вчерашнему старичку, сразился с ним, вышел из схватки победителем и унаследовал от поверженного ящера способность плеваться огнем. По крайней мере, дым у него из ушей и ноздрей уже валил, и ничего хорошего лично мне это не обещало. Мужчина двумя широкими шагами преодолел расстояние между дверью и лавкой, навис надо мною и свирепо рявкнул:

— Ты что, ездила на моём Пилигриме?!

— Пи…что? На чём я ездила? — прохрипела я, испуганно вжимаясь в лавку. Храбрый кот юркнул мне за спину и там затаился. Эх, куда бы ещё и мне спрятаться?

Мужчина посмотрел на меня с отвращением.

— На Пилигриме, деревенщина! Пилигрим — это мой конь. Ты что, садилась на него верхом?!!!

В его словах прозвучала такая смесь негодования с высокомерным недоверием, что, не будь мне настолько плохо, я бы расхохоталась. А так я смогла только фыркнуть:

— Нет, я его на руках носила! К тому же, с чего это вы взяли, что я ездила на каком-то вашем коне? Когда вчера вечером я ставила своих лошадей в конюшню, она была пуста. Так что, на вашего коня я садиться никак не могла! — продолжить мою возмущенную тираду помешал приступ сухого лающего кашля.

Самоуверенный хозяин дома немного от меня отодвинулся как мне показалось — брезгливо, подождал, пока я откашляюсь, и в сердцах бросил:

— Идиотка! В конюшне действительно две лошади, одна из них — старая кобыла-недомерок. Кроме нее там находится мой жеребец по кличке Пилигрим, которого я ищу уже вторую седмицу. Если ты приехала на нем, то немудрено, что охранное заклинание и зачарованный частокол вас пропустили — на моего коня эта магия не распространяется. Но никому, кроме меня, Пилигрим не позволяет сесть на себя верхом. Понятно? Говори, маленькая ведьма, что ты сделала с моим жеребцом? Я знаю, ты его заколдовала! Как ты это сумела? Отвечай, не то пожалеешь!

Да уж, теперь и впрямь многое становится понятным. Хитрец урожденный, как выяснилось, Пилигрим действительно знал, куда идти. Более того, в этом лесу ему были знакомы все тропки и лазейки, и он прекрасно умел открывать проход в заговоренном частоколе. Ведь он шел к себе домой! Правда, благородное животное не могло предположить, что его спутники почему-то придутся хозяевам дома до такой степени не ко двору.

Я открыла рот, желая поведать высокомерному дядьке, что с его конем я ничего особенного не делала, лишь только спасла от верной смерти, согрела его, накормила, напоила и вылечила. Может, именно поэтому благодарный жеребец поступился своими принципами и позволил мне сесть себе на спину. Кроме того, я собиралась поинтересоваться, как же так случилось, что животное очутилось в овраге, беспомощное, брошенное жестоким хозяином. На моем языке крутилось немало «добрых» слов — ядовитых колючек, которые я хотела с огромным наслаждением воткнуть в толстую шкуру самонадеянного хама, к несчастью оказавшегося хозяином моего милого Хитреца, а там будь что будет! Однако слова застряли в моем воспаленном пересохшем горле, в глазах потемнело, а изо рта вылетел лишь слабый хрип, впрочем, надеюсь, что вполне издевательский. Может быть, мужчина счел его началом какого-нибудь особо коварного заклинания, но он сделал короткий шаг назад, вскинул левую руку и сложил пальцы особой щепотью, явно собираясь втянуть в себя силу моего удара, а затем атаковать меня моим же оружием. Высший класс! Такое — свести в одну точку свои и чужие силы, — если верить прочитанным мною книгам, умеют очень не многие маги.

Я слабо зашевелилась, тщетно пытаясь поднять налитую свинцом руку, чтобы суметь хоть немного отвести в сторону заклинание, которым, я не сомневалась, шарахнет по мне рассвирепевший чародей, когда ему надоест дожидаться от меня нападения либо внятного ответа. Горыныч громко каркнул и захлопал крыльями, и в это мгновение справа от меня что-то зашевелилось, и сквозь застилающую мои глаза пелену я увидела, что между магом и мною выросла хрупкая мальчишеская фигурка. Взъерошенный Ванятка смело шагнул к взрослому разозленному мужчине, упрямо наклонив голову и слегка разведя руки в стороны. На кончиках его пальцев, переливаясь, дрожали ослепительные голубоватые искры.

— Не тронь Славочку! — его голос чуть дрогнул. — Если ты попробуешь её обидеть, то будешь иметь дело со мной!

С его правой руки сорвалась огненная капля и яркой молнией клюнула пол прямо перед ногами остолбеневшего чародея. В ответ доска немедленно выплюнула внушительный клуб вонючего черного дыма. «Значит, всё-таки маг был! Хоть и маленький…» — удовлетворенно подумала я, а затем мое сознание с лязгом захлопнулось, милосердно избавив свою хозяйку от дальнейших мучений.

Солнечный зайчик настойчиво щекотал мне лицо. Он весело прыгал с веснушки на веснушку, гладил меня по носу, дергал за волосы, бесцеремонно пробирался сквозь ресницы. Я зажмурилась и отвернулась. Неугомонный заяц заскакал по моему уху и затоптался на щеке, заставив их жарко вспыхнуть.

Я звонко чихнула, повернулась на спину и открыла глаза.

Развеселому поведению луча сразу нашлось простое объяснение: я лежала напротив окна, в оконницы которого вместо привычной слюды были вставлены невиданные прозрачные пластины в частом переплете, и через неплотно задернутые вышитые льняные занавески солнышко добиралось до моего лица и принималось там хозяйничать. Легкий сквознячок колыхал пестрые полотнища, и зайчик находил то одну лазейку, то другую. Вот ведь пройдоха!

Вставать совершенно не хотелось. Казалось, лень наполнила каждую клеточку моего тела, вытеснив все остальные желания. Лежать было удобно, нигде ничего не болело, теплое одеяло приятно согревало, мягкая подушка нежно обнимала мои плечи и затылок. На дощатом потолке сходились и расходились линии замысловатых древесных узоров и колец. Надо же, какие красивые!

Откуда-то приятно пахло травами и свежей сдобой. Нет, есть мне вовсе не хотелось, просто было очень приятно лежать и вдыхать вкусные запахи. В воображении сразу возникали разные картины, одна аппетитнее другой: стол, на столе расшитая скатерть, а на скатерти большое блюдо с пирожками горой. Рядом глянцево поблескивает боком глиняный кувшин молока. Или вот ещё: высокая стопка блинов, кружок желтого коровьего масла на тарелочке, кринка сметаны, а около неё — расписная деревянная ложка!

Отворилась невысокая дверь. В комнату вошел высокий темноволосый парень. Ой, какой симпатичный! И улыбка у него, должно быть, хорошая! И глаза красивые — серые, прозрачные, с серебристыми искорками, и ресницы длинные… Интересно, а это кто?!

Первый же вопрос, ненароком забредший в мою до звона пустую голову, судя по всему, испугался одиночества и немедленно призвал себе на помощь подкрепление. Мне тут же захотелось узнать: где я, как сюда попала и что здесь делаю. Но больше всего меня занимал нехитрый вопрос: а, собственно, КТО я????!!!!!

— Доброе утро! — дружелюбно сказал парень. В ответ я беспокойно завозилась, вглядываясь в его лицо и пытаясь сообразить, кто бы это, всё-таки, мог быть. Судя по всему, мы знакомы а иначе что он здесь делает?!. Но я не могу сказать, как, к примеру, его зовут, поскольку у меня даже нет ни малейшего представления, как зовут МЕНЯ!!

— Ну что, пришла в себя? — парень остановился у стоящего посреди комнаты стола и начал там переставлять с места на место какие-то склянки. Позвольте-ка, а я что, куда-то из себя уходила?!! — Ну, и как нынче твоё самочувствие? — он повернул голову и внимательно на меня посмотрел.

И что я должна ответить? Чувствую себя хорошо, только ничегошеньки не помню, даже собственное имя? Надо попробовать, может, ему понравится?

Я попыталась заговорить, но успехов в этом нелегком деле не достигла. Немного пооткрывала и позакрывала рот, пошевелила губами, как карась на пригорке, однако звуков никаких из себя так и не выжала. Хотя сам процесс меня заинтересовал.

— Эй, а ты меня хоть понимаешь? — парень выглядел несколько обескуражено. Я вздохнула и молча кивнула. — А сказать не можешь? — я вновь мотнула головой. — Ага! Тогда выпей-ка вот это!

Перед моим носом очутилась глиняная кружка, до половины заполненная неизвестной мне мутной жидкостью с резким, но довольно приятным запахом. Я послушно приподнялась на локте, сделала глоток, потом ещё один, потом ещё.

Вкусно. И язык так приятно покалывает…

— Ну, что, теперь говорить можешь? — деловито поинтересовался парень.

— Могу, — хрипло ответила я.

— И как ты себя чувствуешь?

— Никак.

— То есть, совсем никак? — уточнил он, присаживаясь на тяжелый табурет рядом с моим ложем.

— В общем, совсем. Я себя просто не чувствую. Даже не знаю, как меня зовут. А ты, часом, не знаешь?

— О как! — мой собеседник задумчиво почесал щеку, оставив мой вопрос без ответа. — Ну, тогда давай-ка попробуем ещё вот это, — он плеснул в чистую кружку совсем чуть-чуть из склянки черного стекла, долил водой и вручил мне взамен опустевшей.

Это снадобье было не в пример противнее предыдущего, и я не удержалась, скривилась.

— Пей, пей, вот так, до конца! — подбодрил меня парень, придерживая пальцем донышко кружки, и осведомился: — Ну, а теперь? Получше?

Я прислушалась к своим ощущениям. Радости мне это не прибавило, о чем я незамедлительно ему и сообщила.

Мой собеседник призадумался. Потом он протянул длинную руку, сдернул со стола толстую растрепанную книгу самой что ни на есть зловещей наружности и принялся сосредоточенно её листать. На некоторых страницах он подолгу задерживался, а две или три даже заложил пальцами.

— Так, побочные явления…ага! — бормотал парень себе под нос с азартом естествоиспытателя. — Пожалуй, вот это снадобье подойдет, да только надо, я думаю, добавить сюда толченый зуб дракона и всё это дело потом хорошенько упарить…

— Ты чего это там собрался делать? — обеспокоенно спросила я, сообразив, что результат этих творческих мук придется пробовать мне.

— Да вот, есть тут одно зелье — «Радужный мост». Если его усилить толченым зубом дракона, то оно тебе живо поможет прийти в себя! Я, правда, во всех этих травках-муравках не знаток; но вот тут написано: применять при полной или частичной потере памяти. Ну, а драконий зуб — это вообще верняк, мертвого на ноги поставит! У меня есть щепотка, да и «Радужный мост» где-то валялся. Ну так что, смешаем?

Я с подозрением уставилась на знахаря-общественника.

— Ты что, первый раз эту книжку в руки взял?

— А что такое? — искренне удивился парень.

— А то, что, во-первых, зуб дракона не смешивают ни с какими другими элементами, поскольку при соединении с ним большинство веществ непредсказуемо изменяет свои свойства. Кстати, лечат зубом только телесные раны, нанесенные заговоренным оружием, чтоб ты знал! Во-вторых, давным-давно известно, что «Радужный мост», а точнее — входящие в его состав почки ведьмина ореха, в сочетании с драконьим зубом образует сильнейший яд. Противоядие неизвестно. В-третьих, упариванию «Радужный мост» не подлежит; его даже подогревать не следует, так как он сразу начинает разлагаться. Продолжить, или хватит?

— И откуда ж ты всё это знаешь? — ехидно поинтересовался отравитель-недоучка.

— То есть? — удивилась вопросу я.

— Ну, ты же вроде ничего не помнишь, даже свое имя, так?

— Не помню, — удивленно моргнула я.

— А про «Радужный мост» и про драконий зуб, значит, помнишь?

— Помню…

Я была здорово озадачена. Как же так получается? Тут помним, тут не помним? Ерунда какая-то! Так не бывает. Или, всё-таки, бывает? Откуда-то всплыла совсем свежая мысль: если ты чего-нибудь никогда не встречала, то это ещё вовсе не значит, что этого не существует…

— Ладно, — махнул рукой парень, — не переживай. Всё восстановится.

И вышел, оставив меня страдать в одиночестве. Впрочем, ненадолго. Я не успела как следует себя пожалеть и проникнуться трагизмом моего положения, как он вернулся, держа в руке большую кружку, из которой шел пар. Памятуя о его способностях к зельеварению, я на всякий случай отодвинулась к стенке и покрепче сжала губы. Живой не дамся! О, боги, а чем же он меня уже успел напоить?!

— Это сбитень, — насмешливо ухмыльнулся коварный злоумышленник. — Без зубов дракона, а так же без прочих частей его тела, а именно: когтей, чешуи, кожи, костей, жил, сердца, печени… продолжить, или хватит?

Я оценила его черноватый юмор, успокоилась, села повыше и протянула руку за кружкой. Но в этот момент дверь с легким скрипом приотворилась, и в образовавшуюся щель ввинтился пушистый серый кот. Увидав меня, он издал торжествующий мяв, в два огромных прыжка пересек комнату, взлетел на лавку и уткнулся носом мне в щеку.

— Славочка, — пропыхтел он, — Славочка! Ты жива! — и от избытка чувств сладко зажмурился.

И тут мутная пелена, прихотливо затянувшая мою память, исчезла. Я всё вспомнила. И мой дом, и Степку, и Ванятку, и Тинку с Хитрецом, и злодея-колдуна, наложившего смертельное заклятье на земли окрест Черного Леса, и наш поход к Западным Горам в поисках помощи, и Истопки, и мортисов, и стаю волков, и скачку по ночному лесу, и темный дом за частоколом, и пытающегося нас прогнать старика…, и хмурого рассерженного мага в рваной куртке….

Впрочем, кое-что мне вспомнить не удалось. Точнее, кое-кого.

Крепко прижав к себе Степана, я повыше натянула одеяло и настороженно уставилась на совершенно незнакомого мне парня, который в свою очередь внимательно разглядывал нас.

— Ты кто?!

— Ну что, вернулась к тебе память? — усмехнувшись, спросил незнакомец.

— Славка, пусти, задушишь! — страдальчески прохрипел Степка.

— Вернулась. Но тебя я не знаю, и это точно… стой, где стоишь, не приближайся! — я немного ослабила хватку, вытащила из-под одеяла свободную от кота правую руку и сложила пальцы для оборонного пасса.

— Эй, эй, ну-ка, не дури! — засмеялся парень и сделал шаг назад. — Видишь, я к тебе не подхожу. И не вздумай колдовать: я и так еле-еле залатал твою ауру. Там ещё всё очень хрупко, так что ещё как минимум пару дней — никакой магии, поняла?

— Даже и не надейся, надо будет — и колдану! — я вызывающе вздернула подбородок. Ничего себе заявочки, а?

— Да пожалуйста, — он пожал плечами. — Только учти: я с тобой больше возиться не буду, помирай себе на здоровье.

— А я тебя и не прошу со мной возиться! — возмутилась я.

— Это точно, ты не просишь, — насмешливо сощурился парень. — Просто лежишь себе, переливаешься всеми оттенками зеленого, да потихоньку концы отдаешь. А так — нет, не просишь!

— Да кто же ты такой?!

— Значит, не узнала? — он немного неловко улыбнулся.

Я решительно помотала головой: дескать, ни малейшего понятия не имею. Однако не прочь бы и узнать! Незнакомец открыл рот, судя по всему, собираясь раскрыть мне эту страшную тайну, когда из-за двери послышался вполне знакомый старческий голос:

— Господин Дар, я принес, как ты просил, бочонок с кипрейным медом и горшочек пчелиной огневки. Куда их тебе поставить?

Ой. Ой! Ой, мама! Мамочка!!!!!

— Дядька Осмол, да ты поставь их пока на стол, — откликнулся парень, не замечая моей отвисшей челюсти, — я потом сам разберусь, куда что. Ну, чего ты уставилась, как будто привидение увидела? — обратился он уже ко мне, а потом посоветовал: — Рот-то закрой, ворона влетит!

Я невежливо ткнула в него пальцем:

— Это что, ты?!

Парень критически оглядел себя, немного поразмыслил и согласился:

— Я — это я!

— Он, он, — радостно подтвердил довольный Степка, угревшийся у меня подмышкой.

При нашей первой встрече этот человек показался мне гораздо старше. Не мудрено, что сейчас я его не узнала. Темные, почти черные волосы, собранные в хвост, теперь ничем не напоминали грязно-сивые растрепанные патлы. Тонкие черты смуглого молодого лица тоже имели мало общего с хмурой измученной физиономией, покрытой разводами пота и болотной тины. Перепачканные лохмотья уступили место чистым замшевым штанам и рубашке. Но передо мной совершенно точно стоял свирепый хозяин моего Хитреца. Прошу прощения, Пилигрима. Злющий колдун, собиравшийся наложить на нас страшное заклятие.

И, похоже, мы по-прежнему находимся в его доме и в его власти. И что мне прикажете теперь делать? Куда бежать?

— Степочка, а как там Ванятка? Как Горыныч, Тинка? — слабым голосом поинтересовалась я.

— Все на конюшне. Ванька нынче оттуда и носа не кажет, — бодро отрапортовал кот.

Ну, вот! Бедный ребенок! Этот злодей его даже в дом не пустил!

— Так ты пойди, скажи ему, чтобы он быстро собрал наши вещи. Я сейчас встаю, и мы уезжаем.

Оба — и человек, и кот — уставились на меня так, словно я внезапно покрылась разноцветной чешуёй и отрастила ещё две головы. Да плевать! Лишь бы нам удалось отсюда вырваться, пока нас тут не опоили, не заколдовали, не разобрали на простые и золотые составляющие и не использовали в черномагических обрядах. То, что мы попали в лапы чернокнижника-некроманта, я не сомневалась. Сообразил, поди, мерзавец, что добыча сама приплыла к нему в лапы, вот и оставил для опытов!

Кстати, а что, если это и есть тот самый злодей, который заколдовал Черный Лес и окрестные села?!!!!

Я искоса бросила вороватый взгляд на удивленного парня. Ну, точно, он!! Никаких сомнений.

— Я что, невнятно говорю? — мрачно поинтересовалась я. Сейчас, сейчас я всё узнаю. Не отпустит — некромант. Отпустит… — значит, коварный некромант!

— Слав, а…зачем? — изумленно пискнул Степан. — Скоро же обед!

Совсем тут что ли они все с ума посходили?!

— Ты далеко собралась? — вкрадчиво поинтересовался хозяин дома.

— Не важно! Спасибо тебе большое за гостеприимство, но нам пора, у нас дел по горло, — буркнула я, роняя на пол кота, спустила ноги с лавки и попыталась встать. Ой, а это-то что такое?!

Отбросив в сторону одеяло, я поняла, что одета в светлый полотняный балахон до пят, мягкий от многократных стирок и подозрительно смахивающий на саван. При более детальном осмотре никакой другой одежды я на себе не обнаружила. Моё лицо медленно, но верно полыхнуло жаром.

— И как это понимать? — мой голос даже сел от негодования.

— Что именно? — невозмутимо уточнил парень.

— Куда делась моя одежда? И кто посмел ее с меня снять? — надеюсь, мои вопросы прозвучали грозно.

— А-а-а, ты вот про что! Ну, прежде, чем лечить, тебя пришлось переодеть. Видишь, дядька Осмол даже пожертвовал свою ночную рубаху. И, если это важно, переодевал тебя тоже он. Но согласись, не могли же мы тебя оставить в насквозь промокших грязных тряпках, простуженную, полумертвую от усталости, с почти разрушенной аурой.

— Отчего же не могли? По-моему, вы собирались меня вышвырнуть вон. Так для этого мои, как ты выразился, тряпки, вполне годились!

— Я не собирался никого вышвыривать! — он повысил голос.

— Собирался! — я уже кричала.

— Нет!

— Да!

— Чокнутая!

— Наглец!

— Ах, вот как!

— Да, вот так! А чего бы ты хотел?

— Я? Ну, например, услышать от тебя «спасибо»!

— Пожалуйста!

— А ну, хватит орать! — гаркнул с интересом наблюдавший за нами кот и больно цапнул меня за ногу.

— Степка, ты что, сдурел?!

— Это ты сдурела! — огрызнулся он. — Орешь, как ненормальная! Какая муха тебя укусила?

— Да что с тобой? — возмутилась я. — Он же нас чуть не убил! И сейчас может прихлопнуть одним щелчком! Он некромант! Собирайся, пошли отсюда! Дай-то боги нам живыми уйти!

— Ага! — ехидно согласился Степан. — Он нас уже три дня убивает. Всё хлопает и хлопает, да никак не прихлопнет. А чтобы легче было попасть, ещё и кормит! А тебя — лечит. Ты хоть помнишь, в каком виде ты сюда попала?

— Как три дня? Я что, уже три дня тут валяюсь? И ты меня лечишь? — пересохшим ртом прошептала я и растерянно посмотрела на парня. К моему изумлению, он совершенно невозмутимо слушал нашу перебранку. В ответ на немой вопрос он утвердительно кивнул.

Так, наверное, это часть его коварного плана. Сперва подлечить, откормить, а уж потом… Жертва должна быть здоровой и сильной, иначе толку от нее чуть — или как там ещё у этих чернокнижников?

Я почувствовала, что вот-вот разревусь и закрыла горящее лицо руками. Ой, как же стыдно!!!

— Да всё в порядке! — спокойно сказал «злобный некромант». — С кем не бывает. А теперь давай-ка, ложись обратно. Тебе пока скакать не стоит. И всё-таки выпей вот это, — и он протянул мне кружку с подостывшим сбитнем.

— Прости меня, пожалуйста!

— Да ладно. Не бери в голову.

— Честное слово, такое со мной первый раз в жизни…

— Ну, я думаю, и почти полную потерю ауры ты прежде тоже не переживала. Кстати, истерика — очень распространенная реакция на стресс. Да и у выпитых тобою зелий есть немало побочных действий. Эх ты, знахарка, таких простых вещей не знаешь! — парень засмеялся.

Мы помолчали.

— Как тебя зовут?

— Светодар. Для своих — Дар.

— А я — Веслава. Можно — Славка.

— Я знаю, — кивнул Дар. Он сидел вполоборота на широком подоконнике и болтал правой ногой. Умиротворенный Степан свернулся меховым комком у меня в ногах и сделал вид, что спит.

Я лежала в постели, укутанная по уши одеялом. Сбитень был благополучно выпит. Есть мне по-прежнему не хотелось, хотя я уже поймала себя на том, что начинаю всерьёз принюхиваться к вкусным запахам, витающим в воздухе.

— Это правда, что я пролежала без сознания целых три дня?

— Да. И я уже начал опасаться, что ты не придешь в себя. Если бы ты сегодня не очнулась, то это могло бы означать лишь одно: ты потеряла слишком много сил, и восстановить их уже невозможно.

— И что бы было тогда?

— Тогда бы ты умерла. Я не сумел бы тебе помочь.

— Да уж, — хмыкнула я, — учитывая твои «обширные» познания в приготовлении целебных снадобий…

— Вообще-то, такие повреждения ауры, как у тебя, на грани полного распада, не лечатся травками да порошочками.

— А чем же? — недоверчиво спросила я.

— Аурой другого мага, — серьёзно ответил Дар. — Это вроде как заплатка: отрезал у себя, прилепил другому, наложил заклинание и всё — жди, когда регенерирует.

— Ре…что?

— Ре-ге-не-ри-ру-ет, — по слогам повторил он и пояснил: — ну, зарастет как бы.

— Так это что же получается, — сообразила я, — ты мне отдал часть своей ауры?!

— Ну да.

— И теперь тебе самому ее тоже надо ре…не… заращивать?

— А вот за меня ты не беспокойся, — самодовольно сказал Дар, — я всё-таки не деревенская травница! Для мага моего уровня регенерировать ауру не особо сложно: примерно, как для тебя обычные магические силы восстановить. Поел, отдохнул, ещё разок поел, у печки либо костра посидел моя стихия — огонь, пару настоев хлебнул — и порядок!

— Так ты ж в снадобьях не разбираешься! Ты ж мне сам сказал!

— А я тебе всё наврал! Ну неужели ты всерьез подумала, что я не умею работать с такой ерундой, как «Радужный мост» или драконьи зубы? И скажу по секрету: зелья, которыми я тебя поил, гора-а-аздо сложнее. Кстати, а где ты берешь русалочьи хвосты? Мне пришлось у тебя позаимствовать, не то мои запасы закончились.

Я обалдело похлопала глазами.

— Нет, ну а зачем было врать-то?

— Слушай, ты что, и вправду не понимаешь? Тебя надо было как следует встряхнуть. То, что ты пришла в себя, ещё ничего не значило. Могло так получиться, что ты бы не сумела наладить внутренние связи между своими вновь обретенными силами и восстановленной аурой. В таком случае ты бы превратилась в слабое, вялое существом с набором примитивных чувств и желаний, к тому же без малейшего проблеска магических способностей. Не понимаешь? Ну, хорошо, представь себе камень. Он — единое целое. А теперь вообрази тот же камень, но рассыпавшийся в песок. Все связи между его частичками разрушены, и теперь он годится лишь на то, чтобы запорошить кому-нибудь глаза. Чтобы вновь стать камнем, песок должен подвергнуться воздействию колоссальной силы. Понятно?

Я кивнула.

— Хорошо. Так вот, было необходимо разбудить в тебе эти силы, потому что, в отличие от песка, который превращается в камень под воздействием извне, ты должна была сделать то же самое со своей душой сама. А для этого надо остро чувствовать и мыслить. Тебе должно быть любопытно, страшно, весело, больно, обидно… но только не лень, не спокойно, не всё равно! Тебя было нужно растормошить, разозлить. В этом смысле, твоё возмущение моей «необразованностью» и твоя истерика стали в некотором роде лекарством, поскольку это была такая буря эмоций, что весь песок просто не выдержал и сплавился обратно в камень!

— Я думала, ты чернокнижник и сейчас всех нас убьешь или превратишь в лягушек. Ты был такой злющий…

— Интересно, а чего бы ты хотела? Представь себе: прихожу я к себе домой в дом, защищенный кучей заклинаний, заметь! и обнаруживаю там настоящий табор; дядька Осмол заперт и блажит из-за двери, обвиняя тебя во всех грехах. Пес околдован и спит. Конь, хоть и бодрствует, но тоже явно заколдован, иначе никак нельзя объяснить тот факт, что он тебе позволил сесть на себя верхом, да ещё и привез сюда. Ты что-то блеешь, мямлишь, но толком ничего мне объяснить не можешь или не хочешь. Ко всему прочему, я смертельно устал, голоден, как упырь, и зол, как бес. Кроме того, есть ещё некоторые обстоятельства, из-за которых я не жалую незваных гостей.

— Да я тебе и не успела ничего объяснить, — смущенно пискнула я, — а ты уже решил, что меня стоит съесть.

— Вот ещё! Кости глодать! — возмутился Дар, ухмыльнулся и продолжил: — Но самое-то страшное поджидало меня впереди! Как тебе такая картина: ты в обморок брякнулась и лежишь себе тихонько, зеленеешь на глазах; кот ругается так, что я даже два новых неприличных слова узнал, грач грозит мне всеми мыслимыми земными и небесными карами и всё норовит клюнуть, а в дверь лезет говорящая лошадь и требует подробно ей рассказать, что происходит. А посреди этого болтливого зверинца стоит какой-то совсем мелкий мальчишка и сыплет магическими искрами, причем так не по-детски сыплет-то! Сам синенький, тощенький, от слабости шатается, того и гляди рядом с тобой уляжется и тоже начнет помирать. Пришлось его осторожненько вырубить, пока он сам себя до ручки не довел, защитничек. А зверьё твоё как это дело увидело, так такой гвалт поднялся — хоть из собственного дома беги! Еле-еле я их угомонил. Чуть сам умом с вами всеми не тронулся, честное слово! Не знал, за кого первого хвататься. Хорошо хоть у мальчишки на ауре блок стоял, да такой грамотный, я прям даже залюбовался!

— Какой такой блок? — удивилась я.

— А ты не знаешь? Подобные блоки обычно ставят тем, у кого чародейские силы проявились слишком рано, когда мозги ещё не выросли. Ну, или кто просто не научился ими грамотно управлять. Таким образом, у начинающего мага остается доступ только к собственно силам, а вот аура защищена от случайного саморазрушения. Израсходовал все свои запасы — и можешь смело гулять. А попробуешь блок снять, так и вовсе в обморок свалишься.

— Ты знаешь, а Ванька всё в лесу сознание терял, ну, после того, как мы от мортисов удрали, — задумчиво протянула я.

— Знаю, — кивнул Дар. — Ванятка мне всё рассказал. Он ведь втихаря помогал тебе охранный контур держать. Свои силы кончились, а к ауре он уже не пробился. Странно только, что он сумел довольно быстро восстановиться и даже попытался устроить мне здесь фейерверк.

— И вовсе не странно, — буркнула я. — Я ему свои силы подливала по чуть-чуть.

— Это с разорванной-то аурой? — оторопел парень. — Ну, ты даешь! Ума тебе не занимать! Жаль, тебе никто блока не поставил.

— Ну, тогда бы мы с тобой не разговаривали, — философски отозвалась я. — там было надо либо выкладываться полностью, либо даже не начинать трепыхаться и не портить нежити аппетит.

— Неужели ты не умеешь грамотно расходовать свои магические силы и не обращаться к ауре? — его голос опять стал вкрадчивым.

— Во-первых, я выполняла «Одуванчик», но мне помешали я покосилась на безмятежно подслушивающего кота, заклинание… гхм… лопнуло, и из-за этого некоторая часть ауры распылилась. А во-вторых — нет, не умею.

— То есть как это? — озадачился Дар.

— А вот так, — вздохнула я, — я и колдовать-то по-настоящему начала чуть больше седмицы назад…

Да, вот на это стоило посмотреть! Глаза парня от изумления чуть не выскочили из орбит.

— Правда, правда, — покивала я. — Прежде мне удавались лишь только некоторые заговоры: на травы, на зелья, на хлеб, на исцеление больных…. Ну там, силенки могла подлить. А так — нет. Только в последние дни у меня почему-то стали получаться и все остальные заклинания. Но зато я хорошо знаю теорию!

— И ты, едва прикоснувшись к серьезной магии и не умея толком колдовать, отправилась невесть куда, да ещё и прихватила с собой ребенка и толпу говорящих животных? — недоверчиво уточнил мой собеседник. — И кто же тебя, такую умную, учил? — На его лице всё явственней проступала уверенность в том, что второй такой дуры он прежде точно не встречал.

— Да они сами за мной увязались! Попробуй, отвяжись от них! — возмутилась я. — А мне было надо ехать. Вот мы и отправились все вместе.

— И далеко ль путь держали? Поди, что-то интересное? — небрежно поинтересовался парень.

— Да нет, — осторожно отмахнулась я, — так, ерунда, одного дедка искали…да это уже и не важно!

— Я же говорил — чокнутая! — он тяжело вздохнул и для убедительности постучал себя согнутым пальцем по лбу.

А вот это уже хороший повод обидеться. Очень кстати! Я старательно сверкнула на грубияна глазами надеюсь, что получилось! злобно фыркнула, демонстративно отвернулась к стенке и натянула на голову одеяло. Как и следовало ожидать, смутившийся Дар немного потоптался у лавки, на которой я изображала оскорбленную добродетель, повыражал раскаяние, а потом оставил меня в покое.

Исподтишка проследив, что дверь за ним плотно затворилась, я с облегчением откинула одеяло — в горенке было жарковато. Степка перестал прикидываться спящим, приподнял остроухую голову и с насмешливым любопытством посмотрел на меня. Ему было прекрасно известно, что слово «чокнутая» вряд ли могло ввергнуть меня в культурный шок: все окрестные селяне изъяснялись на крайне цветистом наречии. Благодаря своим учителям — отцу Яромиру и бабушке Полеле, чья речь отличалась правильностью и даже изысканностью, — я, как правило, не позволяла себе подобных вольностей, однако понимала, что требовать чего-то подобного от других не вправе и вообще глупо.

Просто сейчас мне понадобился повод прервать разговор, потихоньку становившийся все более личным. Я не была готова отвечать на многие вопросы, которые того и гляди задал бы мне обаятельный хозяин негостеприимного дома. Как я ни старалась, у меня никак не получалось доверять ему: уж больно всё выходило гладко да сладко. Слишком бросался в глаза контраст между дружелюбным парнем, спешащим придти на помощь сирым и убогим, и разъяренным колдуном, готовым нас разорвать на части лишь за то, что мы посмели явиться в его дом.

— Посмотрим, Степочка, понаблюдаем, — прошептала я, — а там, глядишь, чего-нибудь да и придумаем.

Я поправлялась медленно. Миновала обещанная пара дней, потом ещё три, а затем и ещё денёк, и вот уже шла вторая седмица, как мы очутились на запрятанном в лесной чаще подворье; однако моё выздоровление всё откладывалось и откладывалось. Нет, физически я чувствовала себя прекрасно, как будто и не было ни страшной простуды, ни начинающейся грудной лихорадки, ни усталости. Но мое душевное состояние оставляло желать лучшего. Я с огромным трудом сопротивлялась повылезавшим из темных углов страхам, слабости и неуверенности в собственных силах.

Каждый день я подолгу просиживала на ступеньках крыльца, листая единственную найденную в доме книгу ту самую, по зельям и греясь на солнышке — весна всё-таки образумилась, взялась за ум и вспомнила про свои прямые обязанности. Снег сошел, и ветви деревьев и кустарников начали быстро покрываться наивным зеленым пухом.

За мной ненавязчиво присматривал Угрюм. Уж не знаю, делал он это по приказу хозяина или по собственному почину, но стоило мне показаться на улице, как пес немедленно находил себе какое-нибудь дело неподалёку. Ко мне он никогда не подходил, по-видимому, памятуя о нашей первой встрече и стесняясь. Тем не менее, я не чувствовала в нем злобы; скорее, Угрюм крепко недоумевал по поводу нашего затянувшегося пребывания в его доме. Моё зверьё пес своим вниманием не удостаивал: даже Степка, осмелев, спокойно проходил мимо его клыкастой морды; впрочем, кошак проявлял благоразумие и специально не нарывался.

Просторный двор широким полукругом примыкал к высокому крутому холму; к его подножью лепились многочисленные постройки, обильно украшенные деревянными резными полотенцами, коньками, утицами и прочими оберегами: жилые покои, конюшня, большой сарай, где жили две смирные длинноглазые козы, курятник, населенный очень упитанными нахальными курами, банька. К моему удивлению, на подворье не нашлось места ни плодовым деревьям, ни милому простым селянским сердцам огороду, об эту пору нетерпеливо ожидающему, когда же хозяева посеют в оттаявшую жирную землю семена редиса, репы, морковки и пряной зелени.

Кроме того, в глубине двора располагалось приземистое строение без единого оконца, в котором каждый день подолгу пропадал Дар. Он уходил туда рано утром и редко появлялся прежде, чем солнце ныряло за верхушки поросших лесом холмов. Оттуда частенько доносился стук, лязг, а однажды там что-то хорошенько громыхнуло, а из печной трубы повалил темный вонючий дым, обильно сдобренный рыжими веселыми искрами. Мне оставалось только ломать голову над тем, что бы там могло происходить. Вопросов я, понятное дело, не задавала. Парень же, почувствовав мою зажатость и отчужденность, тоже ни о чем не расспрашивал, ограничиваясь учтивыми и ничего не значащими фразами.

К моему удивлению, кроме Светодара в обширных хоромах жил один только дед Осмол; никакой родни либо дворовой челяди, или даже домашней нежити у них не было. Мне стоило немалого труда, чтобы уяснить себе суть взаимоотношений ворчливого старика и молодого чародея. Родственник? Откуда же тогда взялись обращения «хозяин» и «господин»? Слуга? Не похоже — вон как порой командует «хозяином», тот только успевает поворачиваться! Промучившись три дня, я всё-таки не утерпела и спросила Дара.

— Старый Осмол-то? А вот, сколько я себя помню, столько он при мне в дядьках состоит, — спокойно ответил парень. — Он меня, считай, и вырастил: мать умерла, когда мне и четырех лет не исполнилось, отец же всегда был занят своими делами. Так мы с ним вместе до сих пор и живем.

Коротко и ясно. Значит, рос ты, дружок, при мамках, няньках и дядьках. Впрочем, и так было понятно, что Дар — не простой селянский парень из семьи потомственных скотоводов и огородников. Вон как в седле сидит — залюбуешься! А мечом двуручным как по утрам машет, выполняя ежедневное воинское правило! И это в Синедолии, которая последний раз воевала лет сто назад: окруженному с двух сторон горами, а с третьей — непроходимыми чащобами, нашему государству приходится держать ухо востро лишь на своих полуденных рубежах, приглядывая за живущими там бойкими степняками, которые нет-нет, да и рискнут переправиться через могучее русло Светлой. Но места, пригодные для переправ, наперечет известны, и для их охраны достаточно небольших профессиональных гарнизонов. По этой же, кстати, причине, и на соседей наш великий князь походами не ходит: кого завоёвывать-то — кочевников с их баранами и кибитками?! Крупной хищной нежити у нас немного, внутренние междоусобицы редки, и, как следствие, в многочисленном войске необходимости нет. Поэтому витязь-чародей, каждое утро выписывающий в воздухе своим мечом замысловатые фигуры, — явление в наших краях редкое и малоизученное.

Всем хозяйством заправлял дед Осмол — в меру своих неприхотливых мужских умений. Особой чистотой и порядком изба, конечно, не блистала, но горшок щей и коврига свежего хлеба каждый день исправно появлялись на столе. Сидя на крыльце, я наблюдала, как день-деньской дед шаркает по двору: то в сарай с подойником, то в курятник с лукошком, то в погреб за крынкой молока, то с ведром к колодцу, то с охапкой дров к бане, — даже самыми простыми бытовыми заклинаниями Осмол не владел. А однажды он сильно озадачил меня тем, что ушел на полдня в лес, а затем вернулся, таща на спине большой куль пшеничной муки. Мучной лабаз в лесной чаще? Что-то сомнительно. Тогда где взял?

Предложенная мною помощь по дому была категорически отвергнута, что, в общем-то, меня не удивило: старик меня не жаловал, в лицо не смотрел, и при моем появлении проворно складывал за спиной кукиш. Похоже, он по-прежнему истово верил в то, что я, как всякая уважающая себя ведьма, продолжаю строить козни и злоумышлять на его обожаемого хозяина. Точно так же он относился и к моим спутникам. На Степку и Горыныча он с ворчанием замахивался полотенцем, Тинку полностью игнорировал, а Ванятка и вовсе целыми днями сидел на конюшне, стараясь не попадаться на глаза вредному деду.

Первые дни мальчик прятался ещё и от меня. После того, как его магический дар был рассекречен, Ванька стал меня избегать, пока я сама не сумела подняться с лавки, доковылять до стойла и объяснить маленькому дурачку, что я нисколько на него не сержусь за то, что он держал свои способности в тайне.

— Правда, Славочка? — мальчик с надеждой поднял на меня глаза. — И ты вовсе меня не боишься? Тебе не противно?

— Это ещё что за ерунда? — удивилась я.

— Но мне всегда говорили, что дети не должны уметь колдовать, что это стыдно, что это надо скрывать, не то все будут меня считать черным магом и бояться…

Да уж…. И впрямь существует такое поверье кстати, совершенно безосновательное, что слишком рано проявившиеся способности к волшбе свидетельствуют о том, что ребенок — будущий злой колдун, несущий людям неисчислимые беды. Неграмотные суеверные селяне и горожане шарахаются от такого малыша, как бес от святой воды. Говорят, бывали случаи, когда толпа, разъяренная какими-нибудь свалившимися на нее напастями мор там, неурожай, голод, да мало ли ещё чего! возлагала вину за это на несмышленого ребенка, умевшего к своему несчастью наколдовать зимой живую бабочку или ночью — огонёк. Поэтому родители таких детишек были вынуждены заставлять маленьких волшебников скрывать свой дар, запугивая страшными сказками.

— Глупыш! — я обняла Ванятку, и он доверчиво уткнулся носом в моё плечо. — А сама-то я кто? Конечно же, я тебя не боюсь, как не боялись твои родители, верно?

— А что, чародеи вообще не боятся таких, как я? Значит, и Дар тоже? — боясь поверить своей удаче, спросил мальчик.

— Конечно. Но вот при обычных людях, не волшебниках, ты свои способности пока не демонстрируй, хорошо?

Мир между нами был восстановлен, однако Ванька по-прежнему целыми днями проводил у Тинки и Хитреца тьфу ты, Пилигрима! чистя их, наводя на шкуры глянец, разбирая по волоску хвосты и гривы, возясь со сбруей; а иногда он просто валялся на копне сена, болтая с добродушной кобылой. Степка, как правило, торчал там же, активно сокращая поголовье местных мышей, а Горыныч с утра до вечера пропадал в лесу, утверждая, что изучает окрестности. Кот сплетничал, что на самом-то деле грач ничего не изучает, а обзавелся подружкой из местных. Я только посмеивалась и с расспросами не лезла — всё равно до моего полного выздоровления продолжать путешествие нельзя, опасно.

Каждый день Дар ненадолго подключался к моей залатанной ауре, чтобы проследить за ходом ее восстановления. Меня он в тонкости процесса не посвящал, а я и не спрашивала, отчасти скованная странной апатией, отчасти — боясь услышать ответ, а отчасти — из недоверия. Магия по-прежнему находилась под строжайшим запретом, и мне не разрешалось сварить даже несложное снадобье. Впрочем, это не означало, что Дар не использовал зелья: мне ежедневно выдавалось несколько склянок с разнообразными настоями и отварами, приготовленные им собственноручно. Пришлось даже признать, что в этих вопросах он разбирается вовсе не хуже меня. Да и заклинания применяет такие, что мне и не снились. Начиная с четвертого дня лечения, Дар, недовольный достигнутыми результатами, начал поить меня какой-то умопомрачительной дрянью, про которую сказал, что о ее составе мне лучше не знать, иначе я могу предпочесть смерть в муках. Я сочла за благо не настаивать. Чтобы проглотить вязкую вонючую жидкость, мне приходилось крепко зажмуриваться и зажимать нос, но с этого дня я пошла на поправку. Теперь при осмотре мой лекарь удовлетворенно хмыкал, а вчера даже обмолвился, что через денек-другой мои силы полностью восстановятся. И это означало лишь одно: снова в путь!

— Ну что, Горыныч, готов ехать дальше? — невинным голосом поинтересовалась я.

Старый грач сидел рядом со мной на крыльце, греясь в теплых лучах солнца.

— Я-то готов, — ехидно скрипнул он, — а вот некоторые не поедут, а пойдут!

Я вздохнула. Это точно: с Хитрецом нам придется распрощаться.

— Ну, ничего! Тут уже, должно быть, недалеко. А ты, летая по лесу, часом ничего не видел, не слышал?

— А он и не смотрел, — прокомментировал дремлющий у меня на коленях Степка, не открывая сладко зажмуренных глаз. — Он никуда не летал, а в здешнем лесу местную демографию изучал. Там такие, я вам доложу, дамы…

— Вранье! — возмущенно каркнул Горыныч, пытаясь клюнуть лохматого интригана. Изящным движением кошак увернулся от карающей длани, то бишь клюва, и показал грачу язык. Укрывшись от возмездия за моей спиной, он принялся поддразнивать Горыныча какой-то Чарной, умницей и красавицей, хозяйкой большого справного гнезда, расположенного на старой березе. Птиц надменно раздулся, распушив блестящие черные перья.

— Горыныч! Что это за ещё за Чарна? — строго спросила я, стараясь не расхохотаться. — Ты здесь нашел себе зазнобу? А как же Драга?!

Драгой звали крупную угольно-черную грачиху, каждую весну прилетавшую в Черный Лес. Было замечено, что последние годы Горыныч с нею очень любезен. Ну что ж, грачи живут долго, их отношения развиваются медленно, но всё же я не теряла надежды понянчить маленьких говорящих грачат прежде, чем у меня выпадет последний зуб.

— Что ты несешь, нет, ну что ты несешь?! — с отвращением глядя на кота, воскликнул Горыныч. — Вот причем тут Чарна? Ты бы лучше о деле подумал, сплетник! А далеко я не летал, потому что здешние грачи меня предупредили, чтоб я из леса ни крылом! В горах с некоторых пор поселились какие-то существа — не то хищные птицы, не то крылатые звери, не то нежить — и те птицы, что осмеливались туда летать, обратно не вернулись. Так что, придется нам на ходу ориентироваться.

— Разберемся, — успокоила его я. — Неплохо бы нам только разузнать, где находится Синие Горы. Ты бы, что ли, слетал, да у своих лесных знакомцев поспрашивал, а?

— А что далеко лететь? — раздался у меня за спиной слегка насмешливый баритон. От неожиданности я подскочила на месте и чуть не свалилась со ступеньки. Степан резво спрыгнул с крыльца, а Горыныч захлопал крыльями и грузно перелетел на растущий у забора куст сирени, закачавшийся под его тяжестью.

В дверях избы стоял Дар и внимательно разглядывал нашу троицу.

— Зачем же лететь? — повторил он. — Вот же они, Синие Горы.

И махнул рукой на поросший голубоватым ельником холм, нависавший над нашими головами. Я захлопала глазами. Вид и меня, должно быть, был не самый умный. Парень хмыкнул:

— Ну-ка, подвинься, — и плюхнулся на крыльцо рядом со мной. — Поговорим?

Я пожала плечами. Он, конечно, мне жизнь спас, спасибо ему большое и всё такое прочее, но откровенничать с ним я не собиралась.

— Тепло-то как! — Дар блаженно зажмурился, подставляя нос солнцу.

— И не говори! Наконец-то пришла настоящая весна! — с готовностью подхватила я. Он меня что, совсем за дуру держит?

Парень покосился на меня и захохотал.

— Ну, вот и пообщались!

Я поджала губы. С тобой, язва, только так и общаться!

— Ладно, не сердись, — он всё продолжал фыркать. — Ты мне лучше вот что скажи: дядька Осмол утверждает, что ты Старого Медника разыскиваешь. Это правда?

Я залюбовалась на маленькое белое облачко, всё в кружевах и кудряшках, усевшееся на верхушку громадной сосны. Разглядывая эту игру природы, я начала насвистывать любимую сельскими девчатами песенку «Летит, летит соловушка». Дар меня не торопил. Я дошла уже до того места, когда черный ворон поволок маленького певца на прокорм своему прожорливому потомству, когда парень не выдержал и всё-таки всхлипнул от старательно сдерживаемого смеха. Я насупилась.

— Ой, ну всё! — отсмеявшись, сказал он. — О погоде побеседовали, песню прослушали, давай и о деле поговорим. Так зачем ты его искала?

Может, теперь сплясать? Так ведь, посмотрит, гад, а потом всё равно к своему вопросу вернется.

— А тебе зачем? — как можно суше спросила я. А ведь и верно: дед Осмол что-то такое бормотал про Старого Медника, даже пытался нас им застращать. Но я умудрилась про это совершенно позабыть…

— Так искала или нет? — продолжал настаивать Дар, ковыряя ногтем черное пятно на стойке перил.

— Ну, искала. Дальше что? Ты что, знаешь, где его дом?

— Дальше-то? Знаю, — согласился он. — Так что у тебя к нему за дело?

— А вот это я расскажу только самому Старому Меднику, — строго и убедительно сказала я, повернувшись к парню, и сурово на него уставилась. Дар вздохнул, доковырял полюбившееся ему пятно и насмешливо предложил:

— Так давай, рассказывай! — и пояснил: — Ты ещё не поняла? Старый Медник — это я.

Глава девятая

«Если ты счастлив дольше одного дня, то значит, от тебя что-то скрывают».

Герцог Рауль Синяя Борода

«Хлебный мякиш тоже многое может. Сам по себе он слаб, однако хорошо соединяется я с другими веществами и долго сохраняет их силы.

Возьми хлебный мякиш из ржаного хлеба и смешай с цветочной пыльцой и липовым медом. Запарь полную горсть вишневого листа. Разотри в порошок семена подорожника и смешай с приготовленным отваром, остуди. Разведи хлебный мякиш приготовленным настоем и скатай из него шарики размером с крупную горошину. Высуши шарики в печи на глиняном блюде. Получишь прекрасное лекарство от болей в животе. Давай больному 7 раз в день по 2 горошины, и пусть запивает ключевой водой. Ни мяса, ни рыбы, ни молока во время лечения есть нельзя.

А вот прекрасное снадобье от кожных болезней. Возьми несколько растений мяты вместе с утренней росой. Разотри их в деревянном корытце, протри через волосяное сито. Смешай приготовленную мяту с мякотью ржаного хлеба. Заверни в промасленную льняную тряпочку и положи на ночь в погреб. Утром раздели полученное снадобье на 3 части. Первую из них разведи ключевой водой, добавить мед и обмажь больные места. Высохнет — удалишь. Вторую порцию мякиша разведи водой, добавь настой чистотела, опять обмажь, высуши и смой. В последнюю порцию мякиша добавь 1 ч. ложку масла ромашки, перемешай и разведи водой. Снова обмажь болячки, высуши, смой. Потом промой пораженные места отваром ромашки».

— Ты?!

Да я ему ни капельки не поверила! Вот ни на крошечку! Ни на единый миг! Ну, право, какой из этого молодчика Старый Медник?! Но Дар смущенно улыбнулся и покивал мне: дескать, я это, не сомневайся!

— Что-то ты на «старого» совсем не тянешь! — я и не пыталась скрыть издевку в голосе. Может, он меня и заслуженно считает круглой дурой, но придется его немного огорчить: на такие очевидные вещи моих мозгов хватит.

— Смейся, смейся, — укоризненно сказал Дар. — Но только «старый», как ты совершенно верно подметила, не имеет никакого отношения к возрасту. Это, если хочешь, нечто вроде титула. Раньше Старым Медником был мой учитель, знаменитый алхимик и воин, маг Тешен Твердый, а я унаследовал это прозвище и этот дом, когда он покинул наш мир и отправился странствовать.

— А чем докажешь? — ляпнула я.

Дар фыркнул и пожал плечами:

— Да чем же я тебе это докажу? Жалованной грамоты на владение подобным титулом не выдают. Медаль на грудь тоже не вешают.

Я в упор смотрела на парня. Впрочем, его это вовсе не смутило и в краску не вогнало. Он немного помолчал, видимо, ожидая предложений с моей стороны, не дождался и сказал:

— Ну, ладно. Тогда пойдем со мной, упрямое существо! — легко поднялся, спрыгнул со ступенек и протянул мне руку.

Степка и Горыныч дружно посунулись вперед. На их встревоженных физиономиях крупными буквами была написана одна и та же мысль: ну всё, пошёл приносить в жертву моя недоверчивость и подозрительность давно заразила и их, причем в осложненной форме! Дар насмешливо на них поглядел и поинтересовался:

— Что, кто-нибудь ещё хочет отправиться вместе с нами? Ну же, ребята, смелее!

При этих словах отважный кот мужественно отполз за куст и там залёг, чем очень обрадовал нашего хозяина:

— Значит, ты точно решил, что не идешь? Храброе животное, уважаю!

Горыныч тут же завел что-то такое гордое на тему «да мы, да я, да как делать нечего!», но я молча покачала головой, прося за нами не увязываться, повернулась к Дару и кивнула. Он немедленно перестал подкалывать моё зверьё, ухватил меня за запястье и повел к тому самому приземистому строению без окон, которое с самого начала здорово возбуждало наше любопытство.

Ух ты! Да уж, тут точно не обошлось без пространственной магии. Я о таком только читала, но своими глазами видеть не довелось!

Снаружи дом был невелик: локтей тридцать в ширину, низенький и невзрачный. Зато внутри….

Вслед за Даром я раздвинула прибитые в сенях волчьи шкуры, перешагнула высокий неудобный порог, чуть не впечаталась лбом в притолоку и очутилась в огромном двусветном зале с галереей вдоль двух стен, высоким темным потолком и невиданными закругленными сверху окнами, затянутыми всё теми же прозрачными пластинами. Посреди помещения из гладких речных валунов был сложен просторный очаг, над которым нависал широкий медный купол, сужающийся кверху и образующий там трубу. Ближняя к нам часть пространства была оборудована под жилой покой: тяжелые дубовые кресла и лавки, необъятный стол на когтистых лапах, заваленный свитками и пергаментами, потушенные жаровни, предназначенные для обогрева в студеное время года, рогатые подсвечники, пушистые шкуры на полу и сиденьях. На одной из стен развешены копья, протазаны, боевые молоты, топоры, булавы, чеканы, бердыши, сабли, мечи, кинжалы, самострелы, луки, рогатины и прочий воинский и охотничий приклад. На другой — несколько щитов разной формы и с полдюжины голов оленей, лосей и косуль, слепо поблескивающих мертвыми глазами.

А вот за очагом начиналось нечто совсем иное. Высоченные поставцы, битком набитые книгами и свитками, занимали всю левую стену, возносясь к самому потолку. На одном из шкафов красовался внушительный замок устрашающего вида.

Вся дальняя стена напоминала собой пчелиные соты. Почти в каждой ячейке там стояли склянки или лежали мешочки с разнообразными компонентами колдовских зелий — одних только разновидностей когтей я навскидку насчитала не менее двух дюжин. Ближе к очагу располагался огромный чан с водой и ещё один стол, длинный и узкий, заставленный странными сосудами, ретортами, змеевиками и горелками, заваленный разнообразными молоточками, клещами и прочими железками неизвестного мне названия и предназначения. В углу под столом примостились две корзины: одна — с древесным углем, другая — с какими-то жирными черными странно пахнущими камнями; там же лежал кузнечный мех. А прямо впритык к огню находилась небольшая наковальня.

Но самое интересное обнаружилось в простенках между окнами. На нешироких полочках я увидела десятки, нет, сотни колокольчиков самого разного размера!

Я потянулась, чтобы взять один из них, но в последний момент отдернула руку, обернулась и вопросительно посмотрела на своего спутника, который внимательно наблюдал за тем, как я обходила его царство. В жилище мага не стоит хвататься за всё подряд — целее будешь. Дар молча кивнул, и тогда я сняла с полки небольшой колокольчик очень чистого серебристо-желтого цвета. По залу поплыл легкий, летучий звон, нежный и прозрачный.

— Правильно выбрала, — одобрительно сказал парень. — Просто в точку попала! Это — один из моих самых удачных образцов. Он изготовлен из практически идеального сплава очищенной самородной меди и олова.

— А вот этот? — спросила я, ставя первый колокольчик на место и берясь за другой, розовый и очень красивый.

— Попробуй, — предложил Дар.

О, боги пресветлые! Что это?! Тусклый плоский звук заставил меня передернуться и поёжиться.

— Вот так звучит колокол из чистой, без примесей, меди, — морщась, пояснил парень. — А вот, что бывает, если приготовить правильный сплав, но использовать старую медь, лом.

Раздался довольно чистый, но тоскливый, заунывный стон.

— А вот сюда я добавил серебро, сюда — золото, тут есть ртуть… мышьяк… свинец… железо….. Вот колокольчик из чистого серебра … вот платиновый.

Дар снимал с полок один образец за другим, и я слушала их звон: то резкий, то глухой, то блёклый, безжизненный…. Моё удивление всё росло.

— Послушай, но они все такие… никчемные! Зачем же ты их делал? По-моему, было вполне достаточно того, первого! — я снова потянулась к веселому серебристо-желтому колокольчику.

— Правильно, — охотно согласился парень, — а знаешь, почему? Я сделал этот колокольчик, строго следуя указаниям моего учителя Тешена, Старого Медника. Ведь именно он сумел определить точное соотношение количества меди и олова и создать тот самый сплав, который придает колоколу самый чистый, самый легкий звук. А ещё он сочинил трактат, в котором подробно описал, каковы должны быть пропорции колокола, как соотносятся его диаметр и толщина стенок в месте удара, так называемый «бой»; как готовить форму для отливки, какую для этого брать глину, песок, кирпич, какие травы туда добавлять… Колокола, построенные по его спискам и чертежам, отличаются бархатным звоном, они вселяют в души людей мир и покой, отгоняют от человеческого жилья нежить и злые чары. Давным-давно Тешен дружил с одним мастером из села со смешным названием Мутные Броды. Насколько мне известно, с тех пор там живут умельцы, чьи звоны покупает вся Синедолия.

— Больше не живут, — прошептала я, выпуская из рук колокольчик, который покатился по полу с жалобным стоном.

— Что?!

— Не живут. Все исчезли. Не знаю, остался ли кто-нибудь из них в живых.

И, глядя в побледневшее застывшее лицо Дара, в его потемневшие глаза, враз утратившие свои серебристые искорки, я ему всё рассказала: и про мертвые деревни, и про храмы, покрытые грязным налетом, и про внезапно исчезнувших чародеев, и про удар, разрушивший бабушкино защитное заклинание, и про необычную нежить. И про то, как я отправилась искать того, кто сможет нам помочь, поскольку выбора у меня всё равно не было: либо рискнуть, пускаясь в опасное путешествие, либо сидеть на месте и ждать следующего удара.

— Почему ты мне раньше не рассказала? — безжизненным голосом спросил он, когда я закончила свою скорбную повесть.

Я дернула плечом:

— Я разыскивала Старого Медника. Откуда мне было знать, что я уже седмицу как живу в его доме?! Мне же про тебя ничего не известно!

— Да, оба мы хороши, — невесело засмеялся парень. — Ты старательно и очень смешно подозревала меня во всех грехах и тайных умыслах, а я от всей души над этим потешался. Кроме того, согласись, но твоё появление в моём доме было обставлено несколько странно. Ты не задумывалась над тем, почему дядька Осмол на тебя до сих пор волком смотрит?

— Ну, не взлюбил он меня! И что тут такого? Я ведь не златник {8}, чтобы всем нравиться!

— Да ладно! И с чего бы он просто так стал цепляться к молодой красивой девице? Ух ты! Это что, комплимент?! Или фигура речи? Ещё есть предположения?

Я покачала головой.

— Так вот, за последний месяц-полтора существенно возрос чей-то крайне специфический интерес к моей скромной персоне. Окрест Синих Гор появилось невероятное количество хорошо организованных и вооруженных охотников, рыболовов, грибников и ягодников и это в разгар капельника, заметь! а также простых путешественников, причем все как один сбились с пути! Вся эта не лишенная темного магического дара публика настойчиво тычется в охранное заклинание и пытается добраться до нашего дома — мне даже дважды пришлось усиливать контур. При личной же встрече со мной каждая из этих заблудших овечек немедленно превращается в матерого волка и норовит атаковать такими заклятьями, что, попади они в цель, меня бы испепелило на месте. Последнее нападение случилось пару седмиц назад — как раз тогда я и потерял своего Пилигрима: чтобы конь не погиб, пришлось его зашвырнуть куда подальше через наспех созданную кротовину {9}. Но мне и одному пришлось несладко, еле отбился. Впечатляет?

— Не то слово…

— Тогда продолжу. Предпоследняя «теплая» встреча у меня состоялась с очаровательной девицей, синеглазой брюнеткой неземной красоты, прекрасно владеющей техникой ближнего боя и имеющей в своем арсенале добрую дюжину боевых заклинаний, каждое из которых легко может пробить шкуру взрослому дракону или обрушить хорошо укрепленную крепостную стену. Эту милейшую особу дядька Осмол повстречал в лесу, пожалел бедняжку и привел ее к нам домой — обогреться и передохнуть. На него произвело глубочайшее впечатление, как она с разгона налетела на меня с полуторным мечом и одновременно шарахнула «Черной Луной» — ты знаешь, что это такое?

— Да откуда?!

— После этого невинного заклинания на месте удара остается только выжженная земля. Даже камни плавятся…

— И как же ты уцелел?! — я смотрела на парня во все глаза.

— Видишь ли, — ухмыльнулся Дар, — кто бы эту «бедняжку» к нападению ни готовил, подготовил он ее всё-таки плохо. Дело в том, что против сильного мага, чья стихия, как у меня, — огонь, подобные заклинания не применяются. Я просто-напросто вобрал всю его силу в себя. После этого у девицы-красавицы, как ты понимаешь, не осталось никаких шансов…

— Ты ее убил?!

— А у меня были варианты? — невесело спросил парень, и я согласилась: он прав, вариантов не было.

— Теперь-то тебе ясно, — продолжил он, — почему дядька Осмол не особо обрадовался твоему появлению? Да ещё охранное заклинание тебя почему-то пропустило! Да ещё и кот болтает по-людски! Ведьма, а кто ж ты после этого?!

— Да я и не скрывала, что умею колдовать, — я пожала плечами. — Ты мне лучше вот что скажи: а что ж это ты мне теперь всё это рассказал? Вдруг старый Осмол прав, и я — злобное чудовище, которое так и норовит в спину вцепиться?!

— Ах ты, глупая гусыня! — чуть улыбнулся Дар. — Неужели ты думаешь, что, ежедневно лазя по твоей ауре, я не сумел разобраться в природе твоих способностей? Не понял, есть в тебе зло, или нет? Да в тебе зловредности ни на медяшку! Ехидства, правда, сколько хочешь…. К тому же, мой Пилигрим мне тоже много чего про тебя поведал. Так что я знаю не так уж и мало, хоть твои спутники, следуя твоему примеру, и молчали, как пленные степняки.

— Постой-ка, постой! — я хотела было обидеться на «гусыню», но тут меня захватила другая мысль. — Ты хочешь сказать, что разговаривал с Хитрецом?! Но ведь он человеческой речью не владеет! Или твой конь просто скрывал от нас свои способности?

— Не владеет, хотя прекрасно понимает всё, что ему говорят, — охотно согласился Дар. — Но с чего же ты взяла, что с животными можно разговаривать непременно по-человечьи? Это очень сложная магия, требующая больших затрат энергии, и не всегда приносящая ожидаемый результат «Это точно», — хихикнула про себя я, вспомнив бабушкин опыт с Манефой. Гораздо проще установить мысленный контакт с животным и общаться с ним на понятном ему языке образов. Странно, что ты вообще сумела обучить своих зверей…

— Это не я обучала, это бабушка, — объяснила я. — На моей совести только Стёпка, да и то случайно. Слушай, а я не поняла, чего тратишь много при этом колдовстве? Эме…

— Энергии. То есть, силы, поняла? Ну, я же и говорю, глупая гусыня! — и фыркнул.

Всё, теперь я обиделась!

Я демонстративно отвернулась в сторону, с подчеркнутым интересом разглядывая оконный переплет. Как, как там было написано в книжке «Мелкие пакости. Пособие для начинающего чародея»? Я пробормотала несколько слов, щелкнула пальцами, и …на голову вредине плюхнулась толстая-претолстая мышь, до этого момента успешно избежавшая знакомства со Степкиными зубами! Напуганное внезапным перемещением животное истошно запищало, вцепилось острыми коготками в волосы взвывшего Дара, немного там побарахталось, плюхнулось на пол и было таково.

А ещё говорят, что это только женщины боятся грызунов!

На всякий случай я последовала примеру мыши и залегла за тяжелый стол, радостно наблюдая оттуда за принявшим боевую стойку магом, который с ошалевшим видом крутился на месте, пытаясь сообразить, кто на него напал и где враги. Не обнаружив поблизости агрессора, парень, к моему глубокому разочарованию, прекратил скакать по залу, и хрипло выдохнул:

— Это что было?

Я выбралась из своего убежища, отряхнула пыльные коленки, невинно похлопала глазами и уточнила:

— А ты о чем?

— Ну это, пищащее. Оно схватило меня за голову, чуть все волосы не выдрало, а потом вдруг исчезло. Похоже на побочное действие от какого-то заклинания.

— Заклинание-то, поди, страшное? — спросила я, с удовольствием разглядывая взъерошенного Дара.

— Я точно не понял. Но уж явно не клумбу с розами наколдовать хотели! Наверное, опять кто-то пытался пробить защитный контур. Надо сейчас же выслать поисковые чары!

Ну, вот это уже был явный перебор!

— А, может, это была твоя неспокойная совесть? — сладким голосом поинтересовалась я. — Наверное, что-то в твоей душе воспротивилось тому, что ты позволяешь себе зазнаваться и безнаказанно обзывать начинающую чародейку, вся вина которой заключается лишь в ее неопытности…

Вот теперь я точно поняла, что сейчас-то он меня и прибьет. По крайней мере, в мою шею зарычавший парень вцепился отнюдь не с дружественными намерениями. Его потемневшие от гнева глаза не просто метали молнии — ещё немного, и вокруг бы задымились деревянные балки и начали плавиться камни, и это, заметьте, без всякой магии! Вот только никогда не стоит недооценивать своего противника, даже если он слаб, мал ростом и научился колдовать всего пару седмиц назад.

Пролетев по воздуху добрых три сажени, Дар со всего маху впечатался спиной в простенок между светлыми стрельчатыми окнами. От удара стена вздрогнула, и ему на голову весело посыпались колокольчики, причем каждый со своим звоном,… а завершил этот «звездопад» кувшин воды, под шумок телепортированный мною из сеней и аккуратно вывернутый на обидчика.

Всё-таки, оборонные заклинания мне всегда хорошо удавались!

Я изготовилась выставлять защиту на тот случай, если намокший оглушенный Дар, изумленно хлопающий на меня глазами, все-таки решит довести так хорошо начатое дело до конца. Просто выскочить в дверь я всё равно не успею…. И тут разъяренный маг оглушительно захохотал:

— Нет, ну надо же! Все-таки мы с тобой подрались! Довела мужика!

— Это я-то довела?! — на всякий случай возмутилась я. — Это ещё кто кого довел?!

— Всё, всё, мир! — замахал на меня руками Дар, постанывая от смеха. — Но только при одном условии!

Я подозрительно сощурилась:

— Что ещё за условия такие? Сдавайся, и дело с концом!

— Сдаюсь, сдаюсь, — закивал парень. — Но только посмей кому-нибудь проболтаться, что шарахнула меня о стенку! В порошок сотру! — и вновь заржал.

Ну, уж нет! Победа так победа!

— А ты не боишься, что тогда тебя совесть окончательно замучает? — нежно прочирикала я, и на многострадальную голову Дара хлопнулась ещё одна мышь, на этот раз мать счастливого семейства в сопровождении многочисленного потомства!

Цветень {10} -месяц выплетал легкие белые кружева по начинающему темнеть вечернему небу. После теплого весеннего дня над Синей Горой повеяло холодком. Пронзительной свежестью и влагой пах потемневший лес; прозрачная тоска предлетних сумерек сплелась со щемящим и бездумным ощущением простора.

Мы сидели на крыльце. Я зябко куталась в свой вытертый кожух, Дар тоже накинул на плечи сильно поношенную рыжую куртку. Наевшийся Ванька убежал в конюшню. Степка залег в малине, карауля меня от возможных вражеских происков, а Горыныч упорхнул в лес по своим грачиным делам.

Дядька Осмол неодобрительно затаился в избе, молча протестуя против того, что его доверчивый хозяин целый день провел в компании зловредной ведьмы, на костер ей прямая дорога! На ужин нам на всю компанию досталось с полгоршка вчерашних щей да краюшка хлеба…

И тогда я вспомнила и рассказала про похищенное из сараев олово.

— А вот про олово я давно знаю, — задумчиво сказал Дар. — Ко мне ещё на исходе сеченя приезжали бродненские мужички. Поэтому я и пытался найти такой колокольный сплав, в котором бы олова не требовалось.

— И не получилось?

— Не получилось. Без олова колокол не зазвонит.

— И кто же его украл? И зачем?

— А вот это уже интересный вопрос. Я думаю, его вообще никто не крал.

— Так куда же тогда оно исчезло?!

— Скажи, ты когда-нибудь слыхала об оловянной чуме?

Я отрицательно помотала головой.

— Впрочем, это и не удивительно, об этом мало кто знает. Хотя, загадочные слухи о странных пропажах изделий из этого металла периодически появляются. Иногда зимой, в сильный мороз, люди остаются без оловянных тарелок, ложек, дорожных фляг, без единой пуговицы. Это явление очень хорошо известно купцам, охотникам, воинам — всем, кто частенько проводит долгое время на улице. В одну ночь можно, к примеру, лишиться всей посуды, она попросту исчезнет. И никто не виноват.

— Как это? — подозрительно спросила я.

— А очень просто. Мой учитель Тешен в одном из своих трудов описал процесс, при котором обычное олово рассыпается в грязный серый порошок. Это происходит только в очень сильный мороз.

— Мороз?! И всё? — я не могла поверить своим ушам. Значит, этот металл, как живое существо, просто замерзает насмерть?

— Всё, да не всё. Иногда олово благополучно переживает сильнейшие морозы, а иногда погибает и в более теплую погоду. Почему?

— И почему же?

— Точно не известно. Но я думаю, что олово можно чумой заразить. Ну, если появится неподалеку один больной предмет, то и все остальные тоже заболеют и погибнут. Поэтому название «чума» как нельзя лучше подходит к этой напасти.

Я поёжилась.

— Дар, неужели это может быть?! Мне трудно поверить в то, что неживой предмет может заболеть и умереть.

— Может быть всё, — убедительно сказал парень. — Но, разумеется, мои предположения надо ещё доказать, что я и попытаюсь сделать будущей зимой. Раньше я вряд ли могу рассчитывать на серьёзные морозы — не в погребе же опыты ставить! Но если предположить, что я прав, то можно пойти и дальше: а что, если металл, без которого нельзя отлить ни одного колокола, целенаправленно заразили?

— Зачем?!

— Послушай, но ты же сама мне рассказала, что прежние колокола, ну те, что выполнены по всем канонам, куда-то необъяснимым образом исчезли, и колокольни стоят пустые!

— Ну да!

— Так какой мы можем сделать в этом случае вывод? — терпеливо спросил Дар.

— Ну-у-у… что кому-то наши колокола очень помешали?

— Молодец! И вовсе не гусыня! — парень на всякий случай осторожно покосился на меня, ожидая ответной реакции, но мне было не до того. На этот раз, так и быть, сделаю вид, что ничего не произошло, но в душе затаю маленькое хамство, как иногда говаривал склонный к философии Микеша.

— Да кому же они могли помешать?!

— А вот тут ты торопишься. «Кому» — это, конечно, интересно, однако мы вернемся к этому вопросу чуть позже. А прежде давай-ка попробуем предположить, чем они могли не угодить этому нашему неизвестному злодею а что он — злодей, я думаю, сомнений у нас нет.

— И чем? — послушно повторила я, ощущая себя на уроке у отца Яромира.

— Не ленись, рассуждай, — укоризненно посмотрел на меня Дар. — Ну, подумай сама, какими качествами обладает хороший колокол?

— Звоном, голосом своим, — уверенно ответила я. — При хороших колоколах, как говорится, и люди лучше делаются. Ну, и нежить не суется к селу, где есть такой колокол.

— Правильно, — одобрительно кивнул мой собеседник. — А ещё голоса правильно сработанных колоколов перебивают большую часть черной магии! Ты разве этого не знала? Теперь-то ты начинаешь догадываться, кто мог позаботиться о том, чтобы в Синедолии более не осталось ни одного настоящего звона? Что? Что случилось?! Тебе что, опять плохо?!!! Ты побледнела, как смерть!

— Дар, — прошептала я непослушными губами, — я только что поняла…

— О, боги! Да что такого ты поняла? Говори уже, горе моё!

— Я горе своё! — уже привычно огрызнулась я. — Дар, раз ты и есть Старый Медник, то это значит, что я добралась до цели своего путешествия.

— Ну да, — кивнул парень, недоумевая, — мы ведь, кажется, это уже обсудили. Что тебя вдруг так напугало?

— А то, что я искала этого Медника, думая, что он знает, как справиться с нашей бедой, что он поможет. Но тебе-то ничего об этом не известно! Ты ведь даже и не слыхал о том, что на севере Синедолии не осталось ни единой живой души, не считая тех, кто спасся в Черном лесу! Значит, я приехала зря…. И теперь я даже не знаю, куда и кому идти за помощью!.. Мне так стра-а-а-ашно, Да-а-ар!

Как я ни крепилась, из моих глаз брызнули слезы, и я разрыдалась, уткнувшись немедленно распухшим и покрасневшим носом в колени. Это только первая красавица Сосновки Марёна всегда умудрялась плакать так, что при этом она становилась ещё краше. По поводу своей зареванной физиономии я не питала никаких иллюзий. И самое стыдное сейчас заключалось в том, что моя потраченная слезами внешность почему-то беспокоила меня совсем не меньше, нежели смертельная опасность, нависшая над родимой стороной! Вот позорище-то!!!

— Ну, всё, всё, поплакала — и будет! — Дар обхватил мои плечи длинной рукой и в качестве утешения легонько похлопал. Я немедленно отстранилась, хлюпая носом и стараясь не поворачиваться к парню лицом. К моему тайному разочарованию руку он тотчас же убрал.

— На вот, возьми, он, кажется, чистый, — смущенно буркнул Дар, и мне в руку ткнулся мятый клок тонкой шелковистой ткани. Я приоткрыла один опухший глаз и расправила тряпицу: это был аккуратно подрубленный квадратный лоскут нежно-сиреневого цвета; на одном из его углов изящно переплетались узкие высокие буквы: СРС. На трех других — вышито по цветку.

— Это что? — прогнусавила я.

— Носовой платок, — вздохнул парень и пояснил специально для выходцев из лесной глуши: — слезы вытри, плакса.

Нет, ну не нахал? В общем-то, мы там у себя в лесу тоже не подолом нос вытираем. Просто никому из нас не придет в голову расшивать утирки узорами; было бы чисто — и сойдет.

Впрочем, всё ясно. Прежде платочек явно принадлежал девице, решившей подарить его своему кавалеру. Вот зараза! Я мстительно высморкалась в дар любви и покосилась на Дара. Тот с невозмутимым видом перенес надругательство над милой его сердцу реликвией. Может, и не такой уж милой?!

— Я его постираю и верну, — пообещала я, исподтишка наблюдая за парнем.

— Да можешь и не возвращать, — отмахнулся он. — У меня их ещё дюжин пять.

И как это понять? Платочки дарятся упаковками, что ли?! Какая основательная, однако, особа эта дарительница!

Ну и бес с вами всеми!

— Напрасно ты думаешь, что приехала впустую, — между тем сказал Дар, — я вовсе не говорил, что не стану помогать.

— Но как? Ты ж даже не знаешь, кто стоит за этим колдовством!

— Скажем так: не знаю, но догадываюсь, в каком направлении копать…

Позабыв про свою непрезентабельную зареванную внешность, я повернулась и вцепилась в рукав его куртки обеими руками.

— Кто?! Дар, скажи мне, кто?!!

— Погоди, не так быстро, — парень поморщился; похоже, я впиявилась от души. — Мне потребуется пара-тройка дней, чтобы проверить свои подозрения. Ну, и сообразить, как остановить эту заразу.

— А я? Что в это время буду делать я?

— Сидеть дома и носа за порог не высовывать! — на меня сурово глянули серые глаза с серебристыми искорками. — Когда у меня будет время, я создам кротовину к тебе домой: возвращаться по дорогам теперь небезопасно!

Что делать? Возвращаться? Ага, щас! Уже побежала. Бес с ними, с платочками, но охоту на чернокнижника я не пропущу!

— Дар, ты меня не понял, — ласково-ласково сказала я. — Я сейчас вовсе не собираюсь уезжать в Черный Лес. Думаю, и мои скромные силы пригодятся в битве с таким врагом.

Серебристые искорки сгустились в грозовые разряды.

— Веслава, ты не понимаешь, что говоришь! — строго и внушительно ответил Дар. — Ты едва научилась колдовать, однако считаешь, что вполне готова сразиться с магом, уничтожившим чуть не половину Синедолии. Да ты хоть представляешь, какими силами он должен для этого располагать?! Он тебя в порошок сотрет!

— А потом будет чихать от этого порошка, пока не лопнет! — мрачно посулила я. Дар не выдержал, фыркнул, а я продолжила: — А серьезно, если враг силен, то никакой помощью пренебрегать не следует, ведь так? А потом, хорошая знахарка никогда не помешает.

— И не проси, — отрезал мой собеседник. — Ни за что!

— Что-то я не припомню, чтобы спрашивала у тебя разрешения, — нехорошо сощурилась я.

— Веслава, да будь же благоразумна! — воззвал к моему разуму Дар. Ха-ха-ха. Нашел, к чему.

— Короче, — решительно сказала я, — давай-ка договоримся сразу: или мы действуем вместе, или ты можешь делать всё, что хочешь, а я завтра отправляюсь в Преславицу. Попробую добраться до князя либо хоть до какого-нибудь воеводы. Объясню, какая беда нависла над Синедолией. Авось, оттуда нас с Ванькой прочь не погонят.

— Да разве я тебя гоню?! — взвыл парень. — Но это же опасно! Ты не сумеешь защититься и погибнешь!

— Вот что-что, а оборонные заклинания у меня всегда хорошо удавались, — «утешила» его я и посоветовала: — Сдавайся, Дар.

Сдался, конечно. Но не сразу. Я, пожалуй, опущу наш содержательный диалог. Скажу только, что узнала о себе немало нового, и по сравнению с этим «глупая гусыня» вполне могла сойти за комплимент, а уж никак не за повод к драке. В свою очередь, я тоже не постеснялась рассказать парню всё, что думаю о самовлюбленных чародеях, как видно, привыкших к тому, чтобы все вокруг смотрели им в рот и внимали их речам с благоговением. Закономерным итогом «дружеской» беседы стал раскоканный горшок, сушившийся на плетне ну, каюсь, не хотела, это был всего лишь побочный эффект от небольшого заклинания! а также прожженная ступенька крыльца а вот тут я уже и ни при чём.

— Ну, ты и упертая! — выдохнул, опомнившись, Дар, когда совместными усилиями очаг возгорания был потушен. Я немедленно подобралась и изготовилась снова уворачиваться от его колдовства — так, чисто на всякий случай. Отразить магию подобного уровня мне было не по плечу, однако кто сказал, что от нее нельзя просто увильнуть?! Ловкость против силы, а? Не то лежать бы мне уже, с ног до головы опутанной ловчим заклинанием, и ждать отправки малой скоростью в родные кущи…

— На том стоим, — бодро ответила я, а Степка, до этой поры комментировавший наш обмен мнениями из малинника «Шарахни его, Славочка, давай, ты же можешь! Эх, гад, увернулся!», выбрался из кустов, запрыгнул на крыльцо и выполнил несколько очень живописных прыжков, напомнивших мне боевую пляску болотных кикиморок.

Парень обреченно покачал головой. Да, дружок, я тебя хорошо понимаю, это тебе не платочки собирать!

Два дня Дар где-то пропадал допоздна, а на третий и вовсе не вернулся. Как с утра ускакал куда-то верхом на своём Пилигриме, так и с концами. Поди, все платочки закончились, настала пора обновить, язвила про себя я. Что ж, дело оно молодецкое!

Всю ночь я ворочалась на лавке, ставшей отчего-то неудобной и неуютной, и доказывала себе, что моя жизнь — это моя жизнь, а его жизнь, соответственно, — его, и дела мне до нее никакого и нет. А то, что мне вдруг стало пусто и холодно, так это всё потому, что… что… да вот нипочему, а просто так! Вот как победим злодея, тогда вернемся мы с Ваняткой и нашим зверьем в Черный Лес, и заживем там не хуже прежнего! Вот! Оживут понемногу окрестные села, и станет всё, как было раньше, и даже ещё лучше!

Не станет.

К утру моя подушка подозрительно отсырела, а нос и глаза распухли так, что увидавший сию неземную красоту Ванятка не на шутку перепугался, решив, что я опять простудилась. Кое-как успокоив мальчика, я малодушно соврала, что должна срочно сварить для себя целебный эликсир, и под этим предлогом заперлась в хозяйской лаборатории — Дар всё-таки внял моим мольбам и разрешил заниматься зельеварением. Изнывая от безделья, связанная по рукам и ногам обещанием раньше времени никуда не лезть и даже не высовывать носа из-за частокола, за минувшие два дня я перебрала все здешние запасы трав, многое выкинула как пришедшее в негодность, остальное разложила по порядку. Вчера ближе к вечеру я вовсю занималась изготовлением снадобий взамен израсходованных либо похищенных. Тинка уже получила первый жбан общеукрепляющего отвара в рамках подготовки к новым подвигам. Ещё я начала понемногу поколдовывать без разрешения, так, для тренировки. Выходило неплохо. Можно даже сказать, хорошо.

Ванька было сунулся за мной, но я нейтрализовала его с помощью нескольких увесистых книг из числа хранившихся в темных высоких шкафах. Ребенок с готовностью голодного вурдалака, в чьи лапы попала свежепойманная жертва, поволок свои сокровища в укромный угол, чтобы там без помех употребить «Сто простых способов левитации» и «Занимательные рассказы о необыкновенных животных для юных магов».

И теперь я в гордом одиночестве сидела на придвинутой к окну лавке, уныло рассматривала пустой двор и строго объясняла себе, глупой, что негоже мне, знахарке, лекарке, сопеть по ночам в подушку. Недостойно начинающей чародейке и наследнице легендарной Бабы Яги из Черного Леса вести себя, как селянской девчонке, расшивающей рушники для воздыхателя. Невместно даже думать о подобной ерунде, когда не сегодня-завтра вся Синедолия может рассыпаться в прах.

Всё-таки, самовнушение — великая сила!

Солнце не успело перевалить через полуденную горку, а я уже преисполнилась решимости посвятить себя важным и серьёзным делам, а вовсе не бесплодным раздумьям и переживаниям. Мрачно колупая прозрачную оконную пластину Дар мне сказал, что такие пластины делаются из стекла, ну прямо как бабушкино зеркало; а варится, оказывается, это стекло из песка, наподобие каши; врет, наверное, но всё равно занятно! я дала себе обещание сегодня же закончить все необходимые зелья и вообще быть готовой выступить на врага в любой миг.

— Ванька сказал, ты опять расклеилась?

Я чуть с лавки не свалилась.

Нет, ну надо же так подкрадываться! Ни дверь не стукнула, ни половица не скрипнула, а вот он, ночной гуляка собственной персоной, сидит на столе и болтает ногами! Вот что значит иметь опыт мгновенных пространственных перемещений. Я завистливо вздохнула: мне бы так!

— Да нет, со мной уже всё в порядке.

Я мельком взглянула на парня и равнодушно отвернулась к окну, увлеченно изучая частокол. Выглядел Дар неважно: под глазами темные круги, волосы нечесаными лохмами обрамляют покрасневшее лицо, на коленке — дырка. Так, судя по всему, и должен выглядеть человек после ночного загула. Ну и ладно. Мне-то что с того?

— Что-то не похоже. Вид у тебя нездоровый. Дай-ка я, всё-таки, посмотрю.

Сухая ладонь ухватила меня за запястье, развернула на месте, и твердые губы прижались к моему лбу. От неожиданности я застыла на месте. И что в подобной ситуации положено делать?! Может, сразу провалиться сквозь землю? Или сперва пристукнуть наглеца?

— Нет у тебя никакой лихорадки, — тем временем доверительно сообщил Дар, отклеившись от моего лба. И тут я почувствовала хлынувший на меня густой запах браги…

Ффу-у-у! Ко всем прегрешениям минувшей ночи добавим пьянку — и картина грязного дебоша, переходящего в разгульную оргию, предстанет во всей, так сказать, полноте и красоте!

Опомнившись, я обеими руками толкнула парня в грудь, а когда он пошатнулся, с заячьим проворством отскочила и укрылась за широким резным креслом.

— Эй, ты что? — Дар выглядел озадаченным. — Я ведь только хотел проверить, не лихорадит ли тебя!

— Проверил? Не лихорадит! — язвительно ответила я.

— А что ты тогда прыгаешь? — удивился он.

— Так, на всякий случай. Чтобы не окосеть от запаха.

— А-а-а, вот ты о чем! — хмыкнул парень. — Ну, считай это издержками процесса п-познания!

— И что же ты такого ценного п-познал? — противным голосом осведомилась я.

— Истину! — торжественно изрёк он и хихикнул.

Ну, всё! Я пьяных никогда не любила, хотя терпела, а иной раз даже и жалела. Порой даже могла облегчить их утренние страдания, накапав в стаканчик соответствующего зелья. Но помятый, источающий волны хмельных ароматов Дар не вызывал у меня никаких чувств, кроме искреннего негодования. Нашел время пускаться в загул! А я-то, дурёха, еще и переживала, ночь не спала! Одно слово и есть: гусыня!

Если бы я могла, то этому гуляке точно были бы обеспечены самые тяжкие похмельные муки за всю историю употребления человечеством крепких напитков!

Резко повернувшись на пятках, я решительно направилась к выходу. Хватит! Пора собираться в путь!

— Слав, ты куда? А поговорить? — запоздало удивился Дар. Но я больше не собиралась его слушать.

Однако далеко мне уйти не удалось. В полутемных сенях, отделяющих лабораторию от двора, мне навстречу качнулась большая бесформенная тень.

— Ох ты, да тут и лялечка — цыпочка имеется! Оч-чень кстати! Иди-ка сюда, к-к-киска! Т-ты х-х-хто?

Тень громко икнула, исторгнув сильный запах перегара, покачнулась и ухватила меня за локоть. Я не сразу поняла, что передо мной стоит незнакомый молодой мужчина.

Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я смогла разглядеть роскошную гриву светлых вьющихся волос, с изысканной небрежностью рассыпавшихся по широким плечам, тонкое породистое лицо, богато расшитый каменьями и золотым позументом плащ, дорогой кружевной ворот светлой рубахи. Если бы не тяжелый взгляд налитых кровью глаз и противная пьяная ухмылка, то можно было бы сказать, что парень красив, как Лель с картинки. И откуда же всё это богатство здесь взялось?!

— Отпусти! — сквозь зубы посоветовала я.

— А?

— Лучше не трогай.

— Кому лучше? — очень удивился незнакомец.

— Тебе.

— Да ну? — с издевкой пропел он, больно смял своими жесткими пальцами мои плечи, наклонился и попытался меня поцеловать своим безвольно расслабленным ртом.

Фу!!.. Меня чуть не стошнило прямо ему на сапоги!

Зря это он так…. Тем более, я и без того уже была готова огнем плеваться! Впрочем, сразу его калечить я не собиралась, решив, что простенького замораживающего заклинания будет вполне достаточно: постоит этот проспиртованный Лель часок-другой в уголке, подумает о вечном, а там, глядишь, и протрезвеет! А не то, может, Дар на своего дружка набредет, расколдует. Ой!

— Ах, ты ещё и колдовать пытаешься?! — оскалил мелкие ровные зубы парень. — Что, ведьма, не получилось? И не мечтай, не получится! Но вот за это ты мне ответишь!

О, боги! Моё заклинание прошло сквозь незнакомца, как нож через струю воды, не оказав на него никакого воздействия! Мне даже на миг показалось, что, как и прежде, магия стала мне неподвластна. Но нет: угол сеней за спиной красавчика начал быстро покрываться прихотливым морозным узором. Значит, этот Лель из пивной бочки просто-напросто пропустил мои чары сквозь себя, ничуть от них не пострадав!

Тем временем, парень перешел к решительным действиям. Хорошенько приложив меня спиной об стену, он плотоядно заворчал и, одной рукой удерживая оба мои запястья, другой попытался рвануть ворот моей полотняной рубашки.

Ситуация, надо сказать, пренеприятная! Колдовство на него почему-то не действует, руками-ногами особо не помашешь. Покусать если только? Впрочем, есть у меня ещё одна идея…

Пока мой противник, увлеченно сопя, возился с непослушной одёжкой, я быстро пробормотала коротенький заговор, покрепче зажмурилась и изо всех сил завизжала в его гладкую физиономию. Эффект, надо сказать, превзошел мои самые смелые ожидания. Усиленная магией звуковая волна отшвырнула охальника к противоположной стене и смачно приложила о некрашеные доски. Парень немножко поскучал стоя, а затем медленно сполз на пол и…захрапел! Висевшая под самым потолком кабанья голова задумчиво покачалась, а потом бесшумно рухнула точнехонько ему на макушку. Звериные шкуры, висевшие перед дверью в зал, дружно обвалились на пол, а сама дверь, обиженно поскрипывая, повисла на одной петле. А в остальном жертв и разрушений и не было!

Очень действенное заклинание! Не знаю, как кому, а мне понравилось: простенько и со вкусом!

— Это что было?! — в сени осторожно заглянул Дар, охватывая цепким взглядом потрепанную меня, потирающую ушибленную спину, Леля с кабаньей головой на плечах и валяющиеся на полу шкуры.

— А это вот пришел добрый молодец, — охотно объяснила я, — увидал красну девицу, да и решил обратить на нее свой молодецкий взор. Весна, вишь, так щепка на щепку лезет! Кто это, не знаешь? Может, дружок твой? Тогда уж не обессудь, что не разделила я его романтических настроений!

Несколько мгновений Дар во все глаза смотрел на Леля, который тихо посапывал а уголке, пристроив кабана вместо подушки, а потом шагнул вперед на всякий случай я осторожно попятилась, обхватил меня своими длинными руками и крепко прижал к себе.

— Прости, что я привел с собой это недоразумение, — выдохнул он в мои волосы. — Вот ведь знал же, что нельзя было его сюда брать!.. Мне, правда, очень жаль, что так получилось!

Я подняла голову и недоверчиво уставилась на парня. Он был совершенно трезв! Даже запах браги исчез! Вместо этого от него пахло какими-то травками и свежей водой.

— А ты это как?.. — я с намеком покрутила носом.

— «Это»? — насмешливо переспросил Дар, смешно наморщив переносицу и засопев. — Это очень легко. Во-первых, чтоб ты знала, когда нужно для дела, я умею пить, не пьянея. А во-вторых, немного заранее подготовленного зелья — и любые последствия чрезмерного употребления браги, пива, медовухи, а также заморских вин исчезают, и даже запаха не остается. Вот так!

— Так ты что, пил с этим индюком вроде как «для пользы дела»? — подозрительно спросила я, всё ещё не до конца веря его словам.

— А ты думала, ради удовольствия? — подколол меня Дар. — Запомни: при сборе информации приходится порой действовать нестандартно! Впрочем, что я тебе объясняю, ты же всё равно гусыня!

Тут пришлось обидеться и обнаружить, что он по-прежнему меня обнимает.

— Эй, эй! Ты что? А ну-ка, пусти! — запоздало возмутилась я. — Тебе что, тоже цветень в голову ударил?

— Да уж лучше цветень, чем твой визг, — с ехидством ответил Дар, неохотно выпуская меня. — Ну, что, займемся твоей жертвой?

Он резко распрямил пальцы рук, и из них светящимся веером вылетели серебристые нити, опутавшие крепко спящего парня полупрозрачным коконом. Взмах рукой — и красавец-мужчина закачался в воздухе, готовый лететь, куда прикажут.

— А как это у тебя получилось? — заинтересовалась я. — На него же, вроде, заклинания не действуют! Кстати, не знаешь, почему?

— А у Молнезара ага, значит, красавчик Лель носит гордое имя Молнезар! есть такой амулет, — охотно сообщил Дар. — Но дело в том, что отводит он не любые чары, а только атакующие. Ту магию, которая, в принципе, не должна причинить хозяину особого вреда, амулет пропускает. А потом, я же его сам делал, так что против моих чар он бессилен.

— Так он и в самом деле твой друг?!

— Скажем так: ценный знакомый, который очень много знает, но совсем не умеет пить, — криво усмехнулся чародей, щелчком пальцев открыл дверь и ценный Молнезар величаво выплыл во двор. Там он уверенно подлетел к привязанному у крыльца жилой избы рослому гнедому жеребцу в нарядной сбруе, легко вспорхнул к нему на спину и там повис на манер степной полонянки. Конь, казалось, совсем не удивился, когда его хозяин, вместо того, чтобы лихо вскочить в высокое седло, улегся на него животом. Похоже, ему было не в диковинку возить хозяйское бесчувственное тело. Дар отвязал повод, подхватил гнедка под уздцы, взмахом руки открыл проём в частоколе, обронил: «Сейчас вернусь», и растворился среди елового подроста, оставив меня стоять с открытым от удивления ртом.

Правда, стоять мне пришлось недолго. Прошло меньше времени, чем требуется, чтобы вскипятить котелок воды, как он вернулся. Один.

— А-а-а… этот, как его, Молнезар где? — глупо вытаращилась я. На Дара было совсем не похоже, чтобы тот просто так, за здорово живешь, вышвырнул в кишащий волками и нежитью лес человека, пусть даже и такого несимпатичного. А уж, тем более, коня. Увидав мою вытянувшуюся физиономию, парень хищно ухмыльнулся и открыл было рот, чтобы выдать какую-нибудь берущую за душу историю — ну не пропадать же такому благодарному слушателю! Но потом он, судя по всему, решил, что мне на сегодня уже хватит, и спокойно сказал:

— Не волнуйся, в полусотне саженей отсюда открывается кротовина, связывающая здешний лес и Преславицу. Молнезар уже рядом со своим домом. Его Орешек — конь умный, не чета хозяину, довезет.

Значит, кротовина? И прямиком в Преславицу? Интере-е-есно…

На другой же день эта самая кротовина доставила к нам неожиданного гостя. Вернее, гостью.

После полудня я вывела во двор Тинку. Мне хотелось как следует осмотреть старую кобылу, хорошенько ее вычистить и привести в порядок копыта — словом, убедиться в том, что она готова продолжить наше путешествие. В том, что нам осталось недолго куковать у подножья Синих Гор, я не сомневалась. Тинка шумно прихлебывала укрепляющий отвар трав, а я увлеченно работала сперва волосяной щеткой, а потом и жгутом из сена. Ванятка вертелся поблизости, помогал: приносил свежую воду, солому и сено, разбирал по волоску лошадиный хвост. Было тепло и солнечно, мы лениво переговаривались, и Тинка добродушно подставляла мне бока, прося «почесать ещё вон там».

Вдруг моя лошадка насторожила ушки, прислушалась и сообщила:

— Сюда направляется всадник.

В этот же момент Угрюм, бдительно дремавший у входа в конюшню, приподнял голову, втянул ноздрями воздух, неслышно поднялся и скользнул к частоколу. Там он постоял, принюхиваясь, а затем гулко, как в пустую бочку, гавкнул.

— Эй, Дар! — немедленно раздался оттуда звонкий девичий голосок. — Открой мне ворота и убери свою собаку!

Я поглядела на Ванятку, и мальчик без лишних слов метнулся в избу. Вскоре на пороге показался хозяин дома. Он вопросительно посмотрел на меня. Сообразив, что Ванька не стал вдаваться в подробности, я кивнула на забор, за которым фыркала лошадь.

— Да-ар! Открой же мне немедленно! — уже недовольно позвал голос. Парень удивленно приподнял брови, почему-то покосился на меня, взглядом угомонил забеспокоившегося Угрюма и быстро махнул в сторону частокола рукой. В стене открылся довольно широкий проем, и во двор неторопливо въехала на изящной белой кобыле очень молоденькая девушка.

Не просто девушка. Самая настоящая боярышня. И вполне подходящая на роль дарительницы многозначительных платочков, хмуро подумала я.

Незнакомка была одета в белую атласную шубку, подбитую мехом куницы и расшитую диковинными листьями и цветами. Из-под шубки выглядывал подол лазоревого летника, причудливо изукрашенный узором из речного жемчуга. Маленькая кунья шапочка сверкала камнями, толстая коса, перекинутая на грудь, была искусно перевита шелковой голубой лентой. Девушка сидела на спине лошади боком, поставив ножки в бархатных башмачках с загнутыми носами на резную дощечку. Да уж, в нормальное человеческое седло в таком наряде не усядешься, мстительно порадовалась я, с любопытством поглядывая на нежданную гостью и стараясь не встретиться с нею глазами. Впрочем, мои предосторожности были совершенно напрасны: красавица а девушка была очень хороша собой не обратила на меня ни малейшего внимания. Её взоры были прикованы к Дару.

— Ну, здравствуй, мой дорогой! — гостья кокетливо протянула руки, и молодой чародей, чуть насмешливо улыбаясь, обхватил ее за талию и легко снял со смешного седла. При этом руки девушки оказались на его плечах; убрать их оттуда, оказавшись на земле, она и не подумала. Вместо этого красавица привстала на цыпочки и звонко чмокнула парня в щеку.

— Здравствуй, Алгуша! — Дар в ответ тоже слегка прикоснулся губами к румяной щечке. — Ты откуда здесь взялась? И почему ты одна? Куда подевались все мамки-няньки?

— И это всё, что ты можешь мне сказать? — мелодично засмеялась девушка, пропустив мимо ушей провокационный вопрос про мамок-нянек. — А где радость встречи? Где твое гостеприимство? Я устала и хочу пить!

— Где же ты успела устать? Как я понимаю, самая утомительная часть твоего путешествия заключалась в том, чтобы убедить старого Перенега переправить тебя сюда.

— Ну да! — надула губки красавица. — Этот противный старикашка ни в какую не соглашался открыть для меня кротовину! Я, говорит, занят! Я новое чудодейственное зелье для расхворавшегося воеводы Горобоя варю! И зачем только его батюшка держит?

— Вряд ли он «держит» чародея только затем, чтобы тот по твоему первому требованию бросал все свои дела, — усмехнулся молодой маг.

— Вот и я говорю, прогнать его надо! — невпопад отмахнулась девушка.

— Так как же тебе удалось его уговорить? — Дар приподнял левую бровь.

— А никак. Села в его келье и сказала, что не уйду, пока не добьюсь своего! А не то ещё и батюшке нажалуюсь!

— Словом, взяла старика измором! Бедный Перенег! Ты что, Алгуша, разве не знаешь, что чародеев нельзя отвлекать от их занятий, не то рассердятся и в мышку превратят? — слегка натянуто рассмеялся парень. — Скажи, ты хочешь пройти в избу, или принести тебе попить сюда?

— Подожди, да куда же ты торопишься? — лукаво поинтересовалась прелестница. — Раз уж я сюда добралась, то так просто ты от меня не отделаешься! — она игриво покачала перед его носом пальчиком и затарахтела: — Я хочу тут всё как следует осмотреть! Ты ведь мне покажешь? Расскажи, как ты поживаешь, чем занимаешься? И не скучно тебе торчать в этой дыре? Мне тебя так не хватает в Преславице! На прошлой седмице навещала меня Беляна, дочь воеводы Горобоя. Всё о тебе спрашивала… — девушка многозначительно поглядела на своего собеседника. — Да, мою Ласку надо напоить. Эй, холопка! Прими мою лошадь и позаботься о ней. Да смотри, набери свежей воды!

Вот спасибо, наконец-то и меня заметили! Всю жизнь мечтала прислуживать богатой стервочке! Может, сделать вид, что я ее не слышу? Не могу же я просто взять и вышвырнуть ее прочь со двора! Хотя, по правде сказать, очень хочется. Я отвернулась и мрачно принялась натирать Тинкино плечо.

— Только не до дыр, — сочувственно шепнула мне кобыла.

— Ты что, меня не слышишь? — слегка повысила голос девушка. — Я тебе велела немедленно заняться моей лошадью! Дар?!

Да, кстати, а мне тоже интересно, что же скажет Дар? Я подняла голову и в упор посмотрела на парня. Не могу сказать, чтобы он выглядел довольным. Скорее, смущенным…

— Веслава, позволь мне представить Алгею, мою единокровную сестру. Алгуша, это Веслава, моя гостья.

Сестра?! А вот это уже приятная новость!!

— Очень приятно, Алгея, — я слегка наклонила голову в приветствии. — Дар, я рада познакомиться с твоей сестрой.

Теперь я смотрела на девушку с изрядной долей симпатии. Про «холопку» я старалась не вспоминать, как, впрочем, и про ее глупые рассуждения относительно несговорчивого чародея.

И совершенно напрасно.

— Дар? Ты что? — изумилась Алгея. — Ты знакомишь меня с какой-то бродяжкой?! — нежный голосок зазвенел от возмущения. — Ты представляешь меня ей?!!! Какой-то девке?! И она смеет обращаться к тебе и ко мне по имени? Дар, откуда такая снисходительность? Ты же никогда не был сторонником фамильярности!

— Алгуша, не старайся казаться большей стервой, нежели ты есть на самом деле, — ровным голосом посоветовал Дар. Я ожидала негодующего вопля в ответ на его грубость, но сестричка даже не соизволила обратить внимания на слова братца. Ей почему-то не давала покоя именно я.

— Да ты вообще знаешь, холопка, к кому смеешь обращаться? Перед кем имеешь наглость стоять?!!

Я пожала плечами. По моим расчетам, терпения у меня должно было в аккурат хватить на то, чтобы выслушать ещё что-нибудь занимательное.

— Алгея, довольно! Замолчи немедленно! — в голосе Дара лязгнул металл. Но не тут-то было!

— Ты разговариваешь с Светодаром Радомилом Синедолийским, сыном великого князя Синедолии Велимира! — торжественно провозгласила девица. — А я — княжна Алгея Синедолийская! И ты обязана мне повиноваться!

Вот так! Оказывается, я попала в самое что ни на есть высшее общество! Я попыталась проникнуться серьёзностью момента, но у меня ничего не вышло. Мне, конечно, было известно, что Синедолия — это великое княжество, а правит ею великий князь. Однако я довольно смутно представляла себе, что это за великий князь такой. Ну, вроде как сельский голова, заправляющий всеми делами в своей деревеньке! Мне сразу вспомнился староста Запутья, дородный Мирон. На пару с его сыном мы частенько таскали вишню и крыжовник из их же сада. Я хихикнула, представив на месте вихрастого Стеньки Дара, сосредоточенно тянущего через высокий каменный забор уж княжеский-то сад не может быть огорожен простым плетнем! увесистый мешок недоспелой сливы, и себя, злобно шипящую на него за то, что из-за его неповоротливости мы не успели обобрать ещё и смородину!

Интересно, а что я про Дара ещё не знаю? Вот уж кто пирожок с начинкой! Причем, на каждый укус — с новой.

Значит, повиноваться я тебе, поганке малолетней, обязана?

— Очень приятно, — сладким голосом промурлыкала я. — А я — Веслава из Чёрного Леса, колдунья. Так чем там тебе услужить-то?

Повинуясь движению моих пальцев, деревянный ушат, стоявший на нижней ступеньке крыльца, весело сорвался с места, лихо нырнул в колодец, через миг вылетел оттуда и, щедро расплескивая воду, плюхнулся перед копытами заплясавшей от неожиданности белой кобылки. Второй ушат старательно повторил все пируэты своего собрата и хлопнулся у ног оторопевшей Алгеи, от всей души плюнув на подол ее летника. Ты, кажется, пить хотела? Так пей! Из избы вылетела большая глиняная кружка и принялась настойчиво тыкаться в лицо девушки. Только тогда к ней вернулся утерянный было дар речи.

— А-а-а! — завизжала она. — Ты только посмотри, что она со мной сделала! Нахалка! Ведьма! Змея подколодная! Дар, да сделай же что-нибудь! Ты что, не видишь, что твою сестру безнаказанно оскорбляют?!

— По-моему, это ты начала знакомство с оскорблений, — спокойно ответил сестрице маг. — Тебе не кажется странным явиться в чужой дом без приглашения и с порога начать там хамить? Это что, демонстрация твоего прекрасного воспитания? Тебе не стыдно, Алгея? Извинись немедленно.

— Так ты что, считаешь, что это я не права?! — брови девчонки изумленно взлетели вверх. — Мне, княжне, и извиняться перед какой-то безродной девкой? Да у меня скорее рога вырастут!

А вот это ты, птичка, уже зря! Не стоит наводить рассерженную ведьму на столь счастливую мысль…

Эх, надо было на нее прежде чары немоты наложить! Почувствовав, как на ее хорошенькой головке проклюнулись, а затем начали споро расти и ветвиться остренькие рожки, Алгея заверещала так, будто ее заживо бросили к голодным упырям! А когда она заметила, что ее руки — как, впрочем, и всё остальное тело — приобрели насыщенный синий цвет ну, подумаешь, чуть-чуть слова переставила, зато какой эффект! вот так и рождаются на свет новые заклинания, так ее воплям смогла бы позавидовать и взрослая гарпия! Первым не выдержал Дар. Перекрыв сестрице звук, он повернулся ко мне и… улыбнулся.

— Ты сердишься?

Я пожала плечами. Алгея, стоя рядом с братом, продолжала беззвучно открывать и закрывать рот. Однако ее вопли уже возымели эффект хорошего вечевого колокола: на звук собрались даже те, кто прежде не знал о приезде гостьи. На крыльцо избы выглянул дядька Осмол. При виде посиневшей княжны он радостно ухмыльнулся и отвесил ей самый издевательский поклон из всех, что мне довелось когда-либо видеть. Похоже, у старика были свои счеты со взбалмошной сестрицей своего господина. Ванятка, взиравший на нарядную гостью сперва с восхищением, потом с удивлением, а затем с негодованием, удовлетворенно изучал ее обновленную внешность. Степка и Горыныч расположились на заборе и там вполголоса обсуждали, стойкое у меня получилось заклинание или не очень, то есть выцветет со временем Алгея сама по себе, али нет. Тинка фыркала от смеха. Угрюм молча убрался за крыльцо. Только Хитрец—Пилигрим был, как всегда, выше подобной ерунды.

— Сержусь.

— Ну, прости, пожалуйста. Алгушка всегда была взбалмошной и не особо умной, а теперь ещё возомнила себя первой красавицей Синедолии, и с чего-то решила, что высокомерие — это наилучший стиль общения с окружающими. А отец в ней души не чает и слова поперёк не говорит.

— Кстати, об отце, — подколола его я. — Что же ты меня раньше не посвятил в тайну своего высокого происхождения?

Если честно, то мне было всё равно, кто там его папаша; в конце концов, каждый имеет право на свои недостатки. Но не поддразнить парня а эта тема его явно раздражала! было просто-таки выше моих сил!

— Да ты, вроде, и не спрашивала, — непринужденно ответил Дар, но я всё-таки уловила в его голосе некоторую напряженность. — Я что, наподобие моей шибко сообразительной сестрицы, должен был встать в позу и поведать тебе о титуле моего родителя? И это разве что-нибудь для тебя меняет?

— Ну, может, я бы стала тогда падать ниц всякий раз, когда ты заговариваешь со мной? — предположила я. — Похоже?

Парень покачал головой.

— По моим наблюдениям, у тебя чинопочитание не развито. Кстати, чародеи, как правило, вообще не уделяют особого внимания этой мишуре. У тебя либо есть способности к магии, либо их нет, и в какой семье ты родился — значения не имеет. Правда, ради справедливости стоит заметить, что не все так считают. Мой отец, к примеру, мигом засадит в темницу любого, кто недостаточно низко ему поклонится.

— И поэтому ты живешь здесь, а не в Преславице? — с любопытством спросила я.

— Я маг, — просто ответил Дар. — К тому же я — Старый Медник, и для меня это гораздо важнее и интереснее дворцовых интриг, сплетен и милостей.

— Зато твоя сестрица, похоже, там очень даже на месте!

При этих словах синюшная Алгея, к этому моменту переставшая беззвучно вопить, умоляюще вцепилась Дару в рукав. Ее серебристо-серые, как у брата, глаза выразительно набухли слезами.

— Ну что, орать больше не будешь? — строго спросил он. Девушка с готовностью замотала головой, и парень что-то буркнул себе под нос.

— Дарушка, а как же это? — тут же пролепетала она, тыча нежно-васильковым пальчиком в ветвистые рожки, украшающие ее голову.

— А вот это уже не ко мне, — с серьёзным видом развел руками добрый братец, — это к Веславе. Ты что, Алгушка, разве не знаешь, что чары должен снимать тот, кто их наложил врёт, вот врёт! и ведь даже глазом не моргнет!? Да ещё и такие сложные да уж прям! Дура ты, сестрица а вот это в точку! Вот кто тебя тянул за язык хамить? А Веслава, между прочим — талантливая чародейка, наследница могущественнейшей колдуньи, тебе, пигалице, не чета! Проси ее теперь, умоляй, укланивай! Уж и не знаю, сумеешь ли? А не то как бы не пришлось в таком виде домой возвращаться…

Губы Алгеи выразительно задрожали.

— Но, братик, может, всё-таки, ты сам?..

— Да вот никак, сестричка, — с мнимым участием в голосе посочувствовал Дар. — Рад бы, да не могу! Раньше тебе надо было думать.

Алгея всхлипнула и несмело подняла на меня влажные глаза. От ее былой надменности не осталось и следа. Молодец, Дар! Нагнал на девчонку страху! Он, ясное дело, мог бы развеять моё колдовство одним взглядом, однако решил, что правильнее будет заставить плохо воспитанную сестру саму договариваться с оскорбленной ею ведьмой.

— Простите меня, пожалуйста, — покаянно произнесла девушка, придав своему испуганному голубенькому личику выражение трогательной покорности. — Я была так не права! Я вовсе не хотела вас обидеть, госпожа колдунья! Просто я сегодня очень устала…

Умничка. Врешь, но складно. И ничего ты не устала, и обидеть хотела от всей души. Но сумела обуздать свою спесь — правда, не без сторонней помощи. Что ж, если к своим годам ты не научилась уважать людей, тут уже ничего не попишешь. Так умей хотя бы держать себя в руках и не демонстрировать другим свой поганый нрав!

— Хорошо, — я сурово нахмурилась, изображая злобную ведьму, — так и быть, на первый раз я тебя расколдую. Но учти: если ты ещё хоть раз позволишь себе так разговаривать, и мне станет об этом известно, то я наложу на тебя неснимаемое заклятье, и у тебя посинеют даже вновь отросшие рога. А, может, и позеленеют, причем навсегда. Тебе ясно?

Девчонка с готовностью закивала. Ей очень не хотелось возвращаться в Преславицу в таком виде.

Избавленная от рожек и синих переливов, Алгея немедленно засобиралась домой, благополучно забыв про свое желание всё хорошенько рассмотреть и обо всем расспросить.

— Так ты же вроде пить хотела, Алгуша, — с преувеличенной заботливостью напомнил Дар.

— Да что-то уже и расхотелось, братец, — смиренно прошелестела девчонка, не поднимая взора. То есть, если бы она умела убивать взглядом, то я немедленно свалилась бы замертво. Однако, что не дано, то не дано, и Алгея тщательно завесила густыми длинными ресницами глаза, в которых плескалась бессильная ярость. На ее несчастье, это заметила не только я.

«Добрый» Дар не отпускал сестру ещё довольно долго. Ей пришлось выпить сбитня, отведать горяченького пирожка что-то дед Осмол сегодня расщедрился! а также, отвечая на многочисленные вопросы братца, подробно рассказать ему обо всем, что в последнее время творилось в стольной Преславице. Ха, можно подумать, он сам не знал! Затем Дар провел бедняжку по всему подворью, начиная с избы и заканчивая курятником, минуя, правда, лабораторию. На пару с братом Алгея осмотрела коз, пересчитала кур, прикинула, как скоро нужно перековывать Пилигрима, и полюбовалась висящим в красном углу избы изображением Молодого Бога, а также резными знаками старых божеств: Матери-Земли, Отца-Небо, Рода, Громовика, Живы… — старый Осмол, подобно большинству жителей Синедолии, привечал всех богов без разбору. Затем брат и сестра подробно обсудили, нельзя ли пересадить на княжий двор несколько голубых елочек, обильно растущих по склонам Синих Гор — правда, княжна ощутимо побледнела, обратив внимание на их цвет. Лишь после этого Дар сжалился, подсадил Алгею в седло и вместе с нею отправился к кротовине, чтобы проводить девушку и открыть для нее канал. Под его строгим взглядом девчонка покорно пробормотала «Да хранят вас боги!», ни к кому, впрочем, не обращаясь лично.

Дар вернулся не скоро. Я не только успела привести в порядок как Тинку, так и Пилигрима, но и сварила довольно сложное зелье, быстро заживляющее любые раны, включая нанесенные наговорным оружием. Горшок со снадобьем уже остывал на окошке, когда открылся проем в частоколе, и, к мрачной радости Угрюма, на двор шагнул его хозяин, с довольным видом насвистывавший какой-то развеселый мотивчик. В ответ на мой вопросительный взгляд он совершенно по-мальчишески дернул меня за косу, подмигнул и ушел в избу. Ну и ладно! Не больно-то и хотелось! Тем более что я точно знала: после ужина мы опять усядемся на ступеньках крыльца, прихлебывая горячий сбитень из высоких глиняных кружек и болтая обо всем на свете.

— Вряд ли я могу считать большой удачей то, что мой отец — князь Велимир.

Я изумленно посмотрела на Дара. Никогда прежде мне не доводилось встречать человека, с такой горечью говорящего о своем родителе. Каждый житель Синедолии считал своим долгом подчеркнуто гордиться породившей его семьей, и не важно, был ли у него на самом деле повод для гордости. Даже вечно голодные и оборванные сыновья Путьши, главного бездельника и пьяницы Мутных Бродов, славного лишь умением приготовить брагу практически из любого сырья, не посмели бы и полслова сказать против своего вечно нетрезвого папаши. А тут — целый князь!

Прозрачные весенние сумерки уже погасли, и ночь накрыла нас густо усыпанным звездами темно-синим колпаком. Темнота была наполнена шорохами и вздохами; в ещё пустых кронах деревьев шумными волнами прокатывался ветер. То и дело принималась ухать сова.

— Отчего так? — я поплотнее завернулась в толстое одеяло — вечер был прохладным.

— Сложно объяснить, — задумчиво ответил Дар.

— Попытайся. А я постараюсь понять.

— Хорошо. Мою мать звали Светана, и стала она моему отцу третьей женой, причем младшей; первые две княгини были живы-здоровы. Ее отец, мой дед, служил простым сотником в княжеском войске, и известный своим чванством князь Велимир пошёл на этот неравный брак лишь потому, что знал про девушку: она — очень сильная чародейка. Отцу же хотелось, чтобы среди его детей непременно были маги. В кругу, так сказать, семьи…. Родился я, года через полтора — мой брат, а еще через пару лет мама умерла, причем сомневаюсь, что тут обошлось без посторонней помощи. Старшие княгини и их родня были крайне недовольны тем вниманием, которое князь уделял своей младшей жене-простолюдинке и ее детям. У тех княгинь и своих чадушек хватало: у меня четыре старших брата и две сестры. А уж младших…. Так что, вскоре после матери не стало и брата. Ко мне же немедленно приставили бдительного и преданного дядьку Осмола. Когда же я немного подрос, то и вовсе отослали из дворца, отдав в обучение к Тешену Твердому, в то время самому могучему чародею Синедолии. Отец тогда крепко рассчитывал на то, что по прошествии времени у него будет свой собственный придворный маг.

— Ну а ты? — я слушала его рассказ, словно волшебную сказку. Князья, княгини, чародеи, злые мачехи, неравный брак, таинственная смерть…

— Ну а я его разочаровал. Вместо того чтобы чародействовать при дворе ему в угоду, я предпочел жить в лесу и продолжать исследования и опыты моего учителя Тешена. Впрочем, отец до сих пор не теряет надежды на то, что когда-нибудь я образумлюсь и займу уготованное мне с рождения место. Он бы, конечно, с удовольствием женился бы ещё на одной колдунье, однако магические способности у людей встречаются редко — да-да, а ты что, этого не знала? — и подходящей по возрасту и способностям невесты не сыскалось. Увы! Больше детей-магов у моего батюшки нет. Хотя нельзя сказать, чтобы отец не старался. Всего он породил тринадцать сыновей и девять дочерей. Недавно князь женился в шестой раз, и уже через полтора месяца молодая супруга собирается подарить ему ещё одного наследника или наследницу.

— Вот это да! — вырвалось у меня. Я, конечно, слыхала, что князья и воеводы частенько брали себе по нескольку жен — в отличие от простых селян либо ремесленников, нередко вынужденных ломать голову, как одну-то прокормить. Но всё равно было интересно. Прям как в сказке про колдуна Черноуса и его восемь жен!

— Ну, мой отец, в отличие от Черноуса, своих детей на волшебные предметы никогда не менял: всем известно, что князь Велимир весьма чадолюбив, — усмехнулся Дар. — Однако быть членом его семьи — дело не слишком веселое. Отца совершенно не интересуют мои занятия алхимией и прочими науками и ремеслами — если только я немедленно не начну получать золото из опилок. Он хочет, чтобы я посвятил себя урожаям льна и гречихи, предотвращал засухи, наводнения, ураганы и поздние весенние заморозки, а также по мере надобности изгонял из его дворцов клопов и мышей. Кроме того, придворному магу предписывается стоять на страже — нет, не мира на границах Синедолии — здоровья и душевного равновесия многочисленных чад, домочадцев и просто приближенных князя, готовить для них всевозможные отвары и декокты. Да, и предсказания! Как же я о них забыл! Стоит ли ехать на охоту? Кто родится у очередной жены: сын или дочь? Как скажется повышение вывозных пошлин на скот на благосостояние княжества в целом? Каков будет урожай моркови? И вовсе это, Веслава, не смешно!

Но я уже просто кисла от смеха, представив себе Дара в расшитой звездами мантии и остроконечной шапке точь-в-точь как на картинке в одной из пролистанных мною здесь книжек, делающего многозначительные пассы над капустной грядкой, дабы подманить к ней одинокую тучку.

— Мне, кстати, и вовсе непонятно, чего ты тут рассиживаешься, — мстительно прищурился он, — и что это за хиханьки да хаханьки такие? Между прочим, завтра утром мы отправляемся на поиски злодейского логова. Как, ты ничего об этом не знала? Ну, теперь знаешь. У тебя всё собрано? Или, может, ты передумала ехать? Учти, в этом случае я полностью с тобой согласен!

Глава десятая

«Собрались как-то упыри, вурдалаки и вампиры на кладбище, стали спорить — кто ловчее кровь сосать может. Ну, поспорили пару часов — и разошлись: комары достали…»

Из невыдуманных историй

«Если не знаешь, что сказать — говори правду!»

Марк Твен

«Зубровку, или прыгун-траву, собирай в новолуние. Прежде, чем сорвать растение, зажми между пальцев жучка-светлячка. Растет эта травка там, где водятся могучие туры и зубры, они ее едят и через нее мощь набирают. А самая сильная трава там вырастает, где животное свой следок оставило. Прыгун-трава дает человеку силу и неутомимость, лечит легкие и сердце и помогает при параличах.

Одолень-траву собирай между ивами и осинами в ночь на Аграфену-купальницу при красной луне. Только тогда простая тимофеевка становится легендарной одолень-травой и любое зло одолеть может.

Разотри ее луковицы ивовым пестиком в ивовой ступке, соедини с растертой мякотью незрелого лесного ореха и брусникой, слегка подвяленной на солнце. Состав немножко потоми в теплой печке, добавь в него меду и дней на десять поставь в холодок. А как настоится — прибавь сок чистотела, кору ивы и корень рябины. Зарой полученное снадобье под корни дуба до полнолуния, потом процеди. Такое зелье быстро сращивает кости, правит спину, с горячкой справляется и камни рушит. Старому человеку сил прибавит, молодому разум прояснит. Даже черную немочь порой излечивает».

— Ну, всё, дальше идти нельзя, ничего не видно, — Дар вытер рукавом куртки влажное от тумана лицо и устало опустился на покрытый мхом валун. — Привал.

М-да…. Привал — дело хорошее, однако россыпь мелких острых камней, толстым слоем покрывавшая небольшую, в несколько квадратных саженей, площадку, выглядела не особо гостеприимно. Однако она была ровной и защищенной от ветра, что в горах уже немало. Всего в нескольких шагах от нас со скалы стекал, дробясь на мелкие капли, тонюсенький ручеек. На площадке он собирался в небольшую лужицу, плескался в ней и пускал пузыри, а затем, отдохнув, весело устремлялся вниз, прокладывая себе едва приметную дорожку среди камней.

Что ж, любая вода лучше, чем никакая. Меня гораздо больше волновало другое: как нам развести костер?

Мне пришлось ободрать все чахлые корявые кустики стелящихся ракитников и бересклетов которые я смогла разглядеть в молочном мареве тумана, каким-то чудом сумевшие прилепиться к неприветливым безжизненным склонам. Мысленно попросив прощения у каждого из них, я срезала изломанные плети, цепко держащиеся за торчащие обломки скал. Крутящийся вокруг меня Степка подхватывал ветки и тащил их к Ванятке, который, неодобрительно покачивая головой да что это за дрова? пшик какой-то! старательно укладывал их около сгорбившегося Дара. Сложив из сырых ветвей небольшой шалашик, мальчик воровато оглянулся, по давней привычке проверив, не смотрит ли на него кто, и лишь затем от его пальцев неторопливо оторвались две яркие искры. Первая мгновенно подсушила наши «дрова», а от второй кучка хвороста задымилась и дружно вспыхнула. Оставив оживившегося Дара следить за костерком, Ванятка подхватил походное кожаное ведро и отправился к ручейку.

Ободрав последний из росших поблизости кустиков, я тоже подошла к огню и протянула к нему озябшие руки. Маг, ещё совсем недавно обессиленный и безвольно поникший, уже расседлал наших лошадей, а теперь увлеченно копался в чересседельных сумках, доставая оттуда мешочки с овсом и солонину в опрятной чистой тряпочке. Прибежал с ведром воды Ванька, аккуратно залил крупу в котелке и вновь отправился ловить непослушные струйки и капли неудобной посудиной. Прилаживая наш будущий ужин над костром, я исподтишка наблюдала за Даром: нет, ну надо же так восстанавливаться! Аж завидно!

— Хорошо, когда твоя стихия — огонь? — мимолетно улыбнулся парень, поймав мой изучающий взгляд.

— Да. Когда есть из чего развести костер, — я потерла руки, в процессе добычи топлива ободранные о камни.

— Спасибо! — Дар взял мои руки, перевернул их исцарапанными ладонями вверх, подул, что-то пробормотал — и кровоточащие ссадины начали быстро затягиваться, а затем и вовсе исчезли. Вот это да! Он уже и колдует!

— На здоровье! — машинально ответила я, изумленно разглядывая палец, на котором истаивал последний, самый глубокий порез. Ничего себе! Чары мгновенной регенерации! Мне бы так!

— Будет время — научу, — усмехнулся парень.

— Ты что, мои мысли подслушиваешь? — я подозрительно сощурилась.

— Да с тобой и подслушивать-то незачем, — хмыкнул он, — всё на носу написано! Ты кашу-то помешай, знахарка, пригорит!

После еды Дар почувствовал себя окончательно восстановившимся и готовым отправиться в путь, о чем и сообщил нам. Однако туман, заставивший нас сделать незапланированный привал, и не собирался рассеиваться. Кроме того, вот-вот должно было начать смеркаться, и Горыныч своим крепким клювом уже предусмотрительно наковырял со скал изрядное количество толстого серого мха, растущего на каменных стенах широкими полосами и вполне пригодного для того, чтобы сделать ночевку на голых камнях если не удобной, то хотя бы сносной. Поэтому мы решили остаться на узкой площадке до утра и хорошенько выспаться. Дар быстро соорудил навес из тонкого кожаного полотнища, которое он использовал и как плащ, и как небольшой шатер. К тому времени, когда туман вокруг нас потемнел и превратился в непроницаемую мглу, наш ночлег был готов, лагерь — накрыт защитным заклинанием, и дозорный в лице всё того же Горыныча приступил к выполнению своих обязанностей. Всё как всегда.

Мы уже проделали немалый путь. Дом у подножья Синих Гор остался далеко позади. Дар уверенно вел нас на север.

Первые несколько дней мы продвигались вперед довольно быстро, несмотря на то, что идти нам приходилось по едва заметным горным тропинкам, которые то забирались на самые вершины холмов пока ещё, хвала богам, только холмов; но с каждым разом они становились всё выше и круче, то ныряли в заросшие густым лесом долины. Тогда нам приходилось продираться сквозь густой подрост, окружавший могучие дубы, сосны и ясени, чьи покрытые зеленой дымкой и темной хвоей кроны смыкались над нашими головами. Дар верхом на Пилигриме прокладывал дорогу, мы с Тинкой шли по их следу. Степка либо беззастенчиво дрых, удобно устроившись на моей коленке, либо травил анекдоты и откуда он их только брал в таком количестве?! так что издаваемый нами дружный хохот-ржание-карканье частенько вызывали завистливые взгляды нашего вожака: Дар, похоже, уже отболтал себе язык, отвечая на многочисленные вопросы ехавшего вместе с ним любопытного Ванятки.

Нельзя сказать, что известие о том, что вместе со мной едут все мои друзья, сильно обрадовало чародея. Если честно, то он орал так, что даже его верный пёс Угрюм от греха подальше убрался под крыльцо. Вообще-то, я его понимаю: мало кто сумеет сохранить присутствие духа, узнав перед самым началом похода, что с ним увязалась не только молоденькая неопытная колдунья, но кроме нее ещё и ребенок, кот и грач. Он-то, наивный, думал, что дело ограничится мной и Тинкой. Ха-ха.

К удивлению Дара, его гнев не произвел на нас ни малейшего впечатления. Степка с Горынычем быстро растолковали парню, что они — звери вольные, хотят — дома сидят, хотят — гуляют. Ванька же, лукаво блеснув глазами, таинственно понизил голос и доверительно сказал:

— Дар, но ты же должен понимать, что не можешь путешествовать наедине с девушкой! Я не могу позволить такого по отношению к своей названной сестре! Ты подумал о ее репутации? Или ты собираешься потом на ней жениться? — после чего мы очень повеселились, любуясь на онемевшего парня, изумленно вылупившегося на маленького шантажиста. Вот так и получилось, что в путь наша компания отправилась в полном составе.

Невысокие лесистые Западные Горы изобиловали как живностью, так и нежитью, в том числе и хищной, и Дару приходилось постоянно поддерживать в активном состоянии поисково-отпугивающее заклинание, отбивающее у непрошенных гостей аппетит и вызывающее у них только одно желание: бежать прочь со всех ног или лап. Я, в свою очередь, пристроила поверх куртки подаренный мне лешим амулет. Авось, и духи гор будут к нам милостивы. А нам их расположение ох как не помешало бы!

Ещё до начала путешествия Дар строго сообщил мне, что цель нашего похода — найти логово колдуна-некроманта, практикующего страшные и необычные заклинания. Только обнаружить — и всё. Дальше к молодому чародею должны были присоединиться опытные маги, а мне надлежало вернуться домой, для чего на месте будет создана кротовина. Ни в каких дальнейших действиях моё участие невозможно. Это понятно?

Понятно-понятно, скромно опустила я глаза, и, не сказав больше ни слова, принялась укладывать в свою походную сумку подготовленные целебные снадобья. Парень подозрительно посмотрел на меня, не особо, видно, доверяя подобной сговорчивости, но ничего не сказал, а отправился на конюшню, чтобы ещё раз лично осмотреть коней и сбруи.

Правильно не поверил. Само собой, никуда возвращаться я не собиралась, но и сообщать ему о своем решении не спешила. Придет время — сам узнает. Главное — найти логово злодея.

Наверное, это было нелегко — постоянно колдовать, причем на ходу. Дар одновременно поддерживал отгоняющие чары, с помощью магии раз за разом уточнял направление нашего движения, пробивал ходы в буреломе, убирал валуны с горных троп, а также умудрялся подстрелить к ужину утку-другую, не доставая из-за спины лук или самострел. Кроме того, беседуя с Ваняткой, он часто сопровождал свои рассказы волшебными картинами, и перед нашими восхищенными взорами представали то покрытые невиданными цветами озера, то огнедышащая гора в разрезе однажды я читала книгу, написанную бывалым путешественником, так вот в ней утверждалось, что подобное чудо природы можно было встретить в скалистых Восточных Горах; объездивший всю Синедолию Дар это подтвердил, то металлический человечек, вытянутая рука которого всегда указывала на полдень такое диво изобрел его учитель Тешен, и использовалось оно обычными людьми, не-волшебниками, для того, чтобы определять стороны света. После такого насыщенного магией дня молодой чародей довольно долго сидел у костра, протягивая к нему руки и довольно жмурясь на пламя.

— Моя стихия — огонь, — напомнил он мне, отвечая на вопрос. — Это значит, что лучше всего мне удаются огненные чары, боевая магия и работа непосредственно с пламенем. Ну а проще всего мне восстановить магические силы, забрав их у огня. Мой учитель шутил, что я запросто могу целый день левитировать над горящим лесом, бесконечно черпая оттуда силы.

— А стихия твоего учителя тоже огонь?

— Нет. Земля. Тешен всегда замечательно работал с различными природными материалами, хорошо чувствовал их, и они, в свою очередь, охотно ему подчинялись.

— А какая стихия, например, у Ванятки? — заинтересовалась я.

— Ну, тут и гадать нечего, — уверенно заявил Дар. — Огонь, как и у меня. Помнишь, как он лихо молниями швырялся при нашем первом знакомстве? И ведь никто не учил, само вышло!

— Ну, а у меня?

— А как ты сама думаешь?

Я пожала плечами. Никак не думаю. Понятия не имею. Мне все стихии нравятся. И все заклинания получаются — правда, всего седмицы как три…

— Хорошо, а что ты делаешь, когда сильно устаешь — я имею в виду, магически? Как восстанавливаешься?

— Да жрёт она, как не в себя! — тут же бесцеремонно влез в наш разговор Степка, затем немножко подумал и задумчиво прибавил: — Прям не напасешься на неё, на прорву такую! Проще убить, чем прокормить! — и предусмотрительно юркнул в кусты.

Вот ведь гады! Дар заржал так, что ему позавидовал его конь, а отсмеявшись, сказал:

— И у тебя земля, обжора ты наша! Мой Тешен тоже лупил всё подряд, как наколдуется.

— Интересно, а как восстанавливаются маги воды? Пьют и плавают?

— Скорее, пьют и писают! — загоготал невоспитанный кошак. Я слегка покраснела, но Дар пропустил пошлую реплику мимо ушей и кивнул:

— А магам воздуха нужен свежий ветер, и чем сильнее, тем лучше. Учитель говорил, что такого чародея можно легко лишить силы, заперев в душном помещении.

— А маги земли могут брать силы только из еды? — удивилась я.

— Почему? Еда вообще-то всем помогает, но вам просто больше всего. Кроме того, ты можешь научиться восстанавливаться и от земли напрямую.

— О! — обрадовалась я, припомнив, какое удовольствие всегда получала от копания в маленьком огородике, где ещё бабушка завела выращивать некоторые целебные растения, которые было хорошо всегда иметь под рукой. — Так, значит, тогда я смогу черпать силы откуда угодно — земля-то везде есть!

— Сможешь, — кивнул Дар. — Только извлекать силы из этой стихии сложнее всего. Кроме того, есть большая разница между вспаханным засеянным полем и бесплодной каменной грядой. Что-то охотно поделится с тобой, а что-то — нет. Ну а если мага земли посадить в высокую башню, то ему придется нелегко. Причем башня должна быть каменной — дерево не оторвет чародея от его стихии, а напротив, свяжет их между собой. Но не огорчайся. Маги земли обычно находятся в большой дружбе со всеми растениями и животными, что для знахарки должно немало значить, не так ли? Кстати, чары, помогающие заговорить бессловесным тварям, относятся именно к разряду земных, если тебе это о чем-нибудь говорит…

Словом, за этот вечер и последующие дни я узнала много нового: что магия воздуха считается немного слабее магии других стихий, однако эта незначительная слабость вполне компенсируется повсеместной доступностью источника силы; что магия воды — самая хитрая и изворотливая; что моя бабушка Полеля тоже, судя по всему, была магом земли; что, скорее всего, она прекрасно знала о нашем с нею стихийном родстве; что у опытного мага земли легко двигаются скалы, а с неба может хлынуть каменный дождь тут я поёжилась, представив себе эту картину; что могучие маги огня быстрее других восстанавливают силы, но в отсутствие собственно огня быстро становятся слабыми, как котята; что вообще-то деление между стихиями носит пусть не условный, но все-таки не совсем уж жесткий характер, и задача чародея — овладеть всеми заклинаниями, независимо от их происхождения; что маги, достигшие вершин мастерства, легко подчиняют себе все стихии и черпают из них свои силы;… что для большей эффективности ловчего заклинания необходимо сперва выполнить вращательное движение кистью руки, и лишь после этого дернуть к себе воображаемые нити, резко сжав пальцы в кулак!

А на пятый день путешествия с самого утра опустился густой туман, и мир сузился до круга в несколько шагов в поперечнике. Между тем, нам предстояло подняться на довольно крутой каменистый холм, а потом спуститься с него, чтобы затем пересечь очередную долину и подойти к подножью следующей горы. Тут уже стало не до разговоров. Наши лица, одежда и поклажа мгновенно отсырели, хвосты и гривы лошадей, которых пришлось вести в поводу, слиплись и уныло повисли, а пушистый Стёпка и вовсе стал похож на жестоко перелинявшего больного зайца.

Дар больше не создавал для Ваньки магических картин, как, впрочем, и не рассказывал интересных историй. Всё внимание чародея теперь было сосредоточено на том, чтобы хоть немного разгонять туман, а также поддерживать защитный контур, который он на всякий случай установил вместо более простого отпугивающего заклинания — большой, не на себя одного что, в общем-то, несложно, а на всю компанию, да к тому же и двигающийся вместе с нами. Кроме того, ему приходилось выбирать, а зачастую и пробивать дорогу. Мне он поручил следить за тем, чтобы мы не сбились с выбранного направления, наскоро обучив меня нехитрому заклинанию определения сторон света. Даже Ванятке досталось отщелкивать с нашего пути булыжники.

А туман все сгущался. Причем складывалось такое впечатление, что впереди нас он был гораздо плотнее, нежели позади. Дар с трудом рассеивал молочную пелену, открывая для нас пространство в три дюжины локтей. Однако, несколько раз обернувшись, я с удивлением заметила, что белое марево не торопилось смыкаться там, где мы уже прошли. Я поделилась своими наблюдениями с Даром, после чего он помрачнел и добавил к защитному контуру, и так ощутимо подъедавшему его силы, ещё и чары невидимости. Словом, не было ничего удивительного в том, что в этот день пришлось делать привал гораздо раньше, нежели мы рассчитывали.

На следующее утро туман и не подумал исчезнуть. Мы неторопливо завтракали, приводили себя в порядок, тщательно увязывали чересседельные сумки и походные мешки, и всё поглядывали в небо: не начнёт ли пробиваться сквозь колышущуюся мглу луч солнца или кусочек голубого неба? Или хоть серого….

Горыныч вновь вызвался слетать на разведку, чтоб хоть попробовать оценить размеры упрямого облака, которое, похоже, прониклось к нам необъяснимой любовью а, может, ненавистью. Но мы его не пустили, хорошо помня, как накануне смелый птиц едва сумел удрать под защиту магического купола от живущих в этих горах существ, напоминавших очень крупных и очень зубастых летучих мышей. Твари обладали длинными когтистыми лапами, острыми костяными наростами на шкуре и хвостом, украшенным колючей шишкой размером с хорошее яблоко. Когда эти шипастые дряни начали лупиться о купол в надежде плотно пообедать, не по себе стало не только грачу.

Следующим волонтером был Степка. Сообразив, что у самой поверхности земли туман из густого киселя превращается в легкую дымку, он решил идти перед нами и нащупывать дорогу. Идея выглядела сомнительной, но, тем не менее, она сработала и позволила Дару, интенсивно и разнообразно колдовавшему уже довольно долго, перестать раздвигать мутную завесу и немного отдохнуть. Я скрутила между собой сухие плети стлаников со смолистыми ветвями изредка попадавшегося на нашем пути горного можжевельника и сделала нам с Ваняткой по факелу — обычному, не магическому. Вскоре я отдала свой факел благодарно улыбнувшемуся Дару, а сама принялась обдирать все подходящие растения: обычный огонь, как выяснилось, тоже неплохо разгонял этот туман, да к тому же подпитывал силы нашего огненного мага. Так мы и шли: Степка, на всякий случай прикрытый отдельным защитным контуром, за ним Ванька, держащий в каждой руке по факелу, потом я с Горынычем на плече и Тинка, на седле которой уже красовалась солидная охапка лозин и можжевеловых лап про запас, а за нами Дар, с довольным видом посматривающий на пылающие ветви, и невозмутимый Пилигрим.

Наконец спуск закончился, чего нельзя было сказать о тумане, успевшем стать из в общем-то заурядного природного явления нашим личным недругом. Впрочем, внизу молочное марево стало пожиже, и мы смогли разглядеть, что на сотню локтей вокруг нас лежала безжизненная каменистая пустошь. Ни густых зарослей кустарника, ни могучих деревьев, возносивших свои кроны на добрый десяток саженей, ни молодого подроста, плотной стеной заслоняющего нам путь, ни пробивающихся сквозь прошлогодний опад острых травинок, ни первоцветов, — словом, здесь мы не увидели ничего того, чем встречали нас другие долины. Только редкие высохшие стебли прошлогоднего бурьяна беззвучно покачивались вокруг. Не было слышно ни птицы, ни зверька — совсем как в тех местах, по которым прошлось своей косой убийственное заклинание зловещего черного мага.

Зато мы вскоре вышли на некоторое подобие дороги. Мелкие розоватые камешки складывались в довольно широкую тропу, пробивавшуюся между беспорядочно громоздящихся серых гранитных валунов. Поехав по ней, мы вскоре убедились, что нам по пути: тропинка, хоть и виляла между камней, упорно стремилась на север, через долину.

Степка, которому очень понравилась роль первопроходца, а также уважение, оному первопроходцу оказываемое, решительно отказался забираться к Тинке на спину и, хотя быстро улучшавшаяся видимость и рельеф местности позволяли нам обходиться без особых жертв с его стороны, продолжал бежать в дюжине локтей впереди нас, бдительно заглядывая за каждый мало-мальски серьёзный булыжник. Если же дорога ныряла за обломок скалы или груду валунов, то кот, воинственно распушив свой роскошный хвост, беззвучно подбегал к препятствию и осторожно заглядывал за поворот — пасся неприятеля!

К темно-серой гранитной глыбе, заставившей розовую тропинку вильнуть вправо, Степка подкрался с привычной уже осторожностью, высунул из-за камня свою остроухую мордочку и тут же отпрянул назад, гордым соколом взлетев ко мне на руки. А навстречу нам из-за поворота вышел крупный рыжий лис.

В слишком пышной и густой для этого времени года шубе…

Необычный зверь окинул внимательным взглядом нашу застывшую на месте компанию, укоризненно зыркнул на кота, норовившего храбро занять местечко повыше — у меня на голове, а затем спокойно и уверенно шагнул к нам, не обращая ни малейшего внимания на охранный контур, который накануне так успешно сдержал атаку зубастых тварей, погнавшихся за Горынычем.

На всякий случай я вскинула руку, приготовившись отражать возможное нападение, и одновременно обернулась к Дару, успев подивиться тому, как быстро формируется привычка к тому, что рядом есть кто-то, кто сильнее, чем ты, умнее, чем ты, и вообще готов сам всё за всех решать. К моему изумлению, на лице чародея не было ни беспокойства, ни мрачной готовности к схватке. Напротив, он горящими глазами смотрел на грациозного хищника, который бесстрашно приблизился к нам и уселся на розовую дорогу, аккуратно обернув хвостом лапки в белых «носочках».

— Не бойся, это кицунэ, — восхищенно прошептал Дар, не отводя от лиса глаз.

— А кто это такой? — так же шепотом спросила я, опуская руку и разглядывая красивого зверя.

— Оборотень-лис. Встретить кицунэ считается большой удачей. Они не причиняют людям вреда. Напротив, бывает, что кицунэ выводят заблудившихся путников из чащ и болот. Такой лис ходит со слюдяным фонариком, в котором горит свеча, и показывает путь. Правда, к кому попало на помощь кицунэ не придет. Если его ненароком обидеть или просто чем-то ему не понравиться — нипочём не покажется! Их стараются задобрить. Опытные путешественники, оказавшись в незнакомой местности, специально оставляют для лис-оборотней угощение, чтобы в случае нужды для них бы зажегся маленький слюдяной фонарик. Считается, что если кицунэ взял предложенную еду, то он уже никогда не оставит без помощи накормившего его человека. А ещё на них не действует никакая магия — видела, как он легко прошел сквозь моё заклинание? А оно, поверь мне, никуда не делось и ничуть не слабее, чем прежде!

— Ты знаешь, по-моему, именно этот лис показал нам брод через Пиляйку, когда мы не могли через нее перебраться. Хотя я и не оставляла для него угощения на пенечке, — задумчиво сказала я, твердо уверенная, что вижу зверя не в первый раз. — Кстати, а почему он сейчас вышел к нам, как ты думаешь?

— А вот мы его и спросим, — ответил Дар, а затем осторожно, будто боясь спугнуть необычного хищника, спешился и отвесил лису церемонный поклон. Зверь удовлетворенно кивнул, встал, оскалил длинные узкие клыки и вдруг стремительно завертелся на месте. От шкуры кицунэ начали отрываться золотистые искры, которых становилось всё больше и больше, пока они плотным сияющим коконом не облепили его с ног до головы. Постепенно вращение начало замедляться, сияние кокона померкло, и перед нами медленно распрямился невысокий рыжеватый мужчина неопределенных лет, одетый в бурый кожаный костюм и высокие сапоги. Он вежливо поклонился в ответ, потом обеими ла…руками устало потер лицо и сказал:

— Дальше идти нельзя. Впереди — смерть.

— Я уже боялся, что мне вас не догнать.

Оборотень по имени Радош сидел на гладком валуне и жадно откусывал от здоровенного ломтя хлеба с салом, запивая еду холодным травяным настоем из походной сулеи. Было видно, что он очень голоден. Жалостливый Ванятка покопался в своем заплечном мешке и, выудив оттуда большой сухарь, завернутый в тряпочку, протянул его мужчине. Тот благодарно кивнул и с громким хрустом отхватил изрядный кус оставалось надеяться, что хрустнул сухарь, а не зубы.

— Я караулил вас у Синих Гор целую седмицу, — продолжил он с набитым ртом. — Затем мне пришлось отлучиться на несколько дней, а когда я вернулся, вас уже и след простыл. Я знал, куда вы держите путь, и постарался обойти вас короткой дорогой. К счастью, это удалось: туман мне в этом помог.

— Это ведь не простой туман, я правильно понял? — небрежно поинтересовался Дар. Оборотень кивнул:

— Горы умеют хранить свои тайны.

— Радош, расскажи нам ещё раз поподробнее о том, как убивает эта долина?

— Что ж, извольте. Примерно в полуверсте отсюда через долину протекает река. У нее нет имени. С виду она тиха и ленива, ее воды темны и спокойны, нет ни омутов, ни водоворотов, ни стремнин. Чтобы попасть вон к той гряде а вам, насколько я понимаю, нужна именно она; я зову её Хребтина — не правда ли, похожа? вы должны переправиться на противоположный берег этой смирной речки. Однако это невозможно: ее вода — смертельный яд, убивающий всё живое за считанные мгновения. Эту реку нельзя перелететь, как не получится и соорудить через нее мост.

— Почему? — быстро спросил Ванька, которому эта мысль явно уже пришла в голову.

— Потому что ядовитые испарения этой реки убивают едва ли не быстрее, чем вода. Кстати, мост через нее существует. Чтобы добраться до него, надо версты полторы идти вдоль реки по этой славной розовой тропинке. Если суметь научиться не дышать, то прямо на дороге можно увидеть немало останков тех, кто попытался дойти до этого моста.

— А как их удалось увидеть тебе? — Дар внимательно смотрел на Радоша, боясь пропустить хоть одно слово.

— А я и не видел, — пожал плечами тот. — Мне птицы рассказали. Да и не только птицы. Если ваш грач захочет, он может слетать туда и лично во всем убедиться. Только не опускайся низко, — обратился он уже к Горынычу. — Не ниже сотни саженей.

М-да… никакой магии не хватит, чтобы поднять человека на такую высоту, не говоря уже о лошадях!

— А нельзя через долину создать кротовину? — дрожащим голосом спросила я, покрепче прижимая к себе грача — не дай-то боги ещё полетит на эту дурную реку глядеть.

Оборотень мотнул головой:

— Насколько я знаю, посреди долины какая-то магическая дрянь находится, не дает кротовине как следует сформироваться. Тех, кто пробовал добраться до Хребтины таким способом, выкидывало в аккурат на бережок речки — со всеми вытекающими последствиями. Кстати, — он внимательно посмотрел мне в глаза, — запомни на будущее: кротовины можно создавать только в хорошо знакомых местах. Если же не знаешь, что тебя может ожидать в пути и в конце путешествия, то даже и не берись за эту магию.

— Ты много знаешь об этом месте, — Дар пристально посмотрел ему в глаза. Радош в ответ спокойно кивнул:

— Да, я давно слежу за ним.

— Тогда ты, может, скажешь, зачем все эти люди рисковали своими жизнями, пытаясь перейти долину смерти и попасть за ту гряду?

— А зачем туда идете вы? — мягко спросил оборотень. Дар вздрогнул, однако мгновенно взял себя в руки.

— Честно говоря, мы до конца не знаем, что найдем в конце нашего пути. Мы ищем логово мага-чернокнижника, который задумал погубить всю Синедолию. Впрочем, вполне возможно, что его амбиции простираются гораздо дальше…

— А почему вы решили, что его надо искать там? — заинтересовался Радош.

— Оттуда исходил мощный всплеск черной магии, отмеченный несколькими чародеями, которые много лет ведут специальные наблюдения, — не очень понятно объяснил Дар, но оборотень кивнул. — Кроме того, в последние годы в безлюдной долине, лежащей за грядой, которую ты называешь Хребтиной, далеко в стороне от торговых путей или мест добычи полезных ископаемых, замечена непонятная активность. Однако экспедиции туда не посылались и исследования, соответственно, не проводились.

— Не проводились, — согласился оборотень, подумал немного и добавил: — а зря!

— Может быть, тебе известно, что же именно там происходит? — Дар в упор посмотрел на него. Вязкий разговор, полный намеков, недомолвок и недостатка доверия собеседников друг к другу начинал действовать ему на нервы. Радош помолчал, явно что-то прикидывая, а потом, словно решившись, ответил:

— Скажем так: я знаю, зачем десятки людей сложили свои кости, стараясь пробраться за мертвую реку и Хребтину. За ней, со всех сторон окруженная непроходимыми горами и зачарованными лощинами, защищенная от человеческих глаз, лежит Долина Драконов.

— Драко-о-онов?!! — хором переспросили мы с Ваняткой, Горыныч каркнул, Тинка тревожно подняла голову и посмотрела на нас, а Степка живописно обмяк у меня на руках. Только Дар не сказал ни слова, а лишь сдвинул свои прямые брови, а затем пробормотал себе под нос: «Так вот она где!»

— Драконов, — спокойно подтвердил оборотень. — Кстати, а что это вы так нехорошо оживились? Драконы, к вашему сведенью, существа чрезвычайно умные и вовсе не такие уж и свирепые, как принято писать в ваших книгах. На человека может напасть только больная либо доведенная до отчаяния особь. А вот корову либо овцу сопрут легко и за грех это не посчитают. Сказки про кровожадность драконов выдумали сами люди, пытаясь найти оправдание тому, что порой убивают этих разумных ящеров, надеясь потихоньку завладеть сокровищами, которые те традиционно собирают. Кстати, добывают они их вовсе не грабежом или разбоем, как утверждают всё те же сказки, а выменивают у гномов на мясо добытых ими животных.

— У гномов?! — вытаращилась я.

— У гномов, девушка, — сухо подтвердил Радош, недовольный тем, что его перебили. — Вы что, гномов никогда не встречали?

Я честно помотала головой. Вообще-то, я всегда подозревала, что гномы, эльфы и прочая баснословная публика суть результат неуёмной фантазии сочинителей сказок и легенд.

— Ну, так ещё встретите, если живы будете, — «утешил» меня оборотень и продолжил: — Так вот, о чем это я? Да, драконы. Последние лет пять-шесть у них действительно творится что-то странное. Начнем с того, что ни одного ящера за это время я не видел даже издалека, хотя прежде они частенько встречались в соседних долинах — дальше, к северу. Однажды я даже удостоился чести быть приглашенным к ним в гости, хотя обычно они крайне нелюдимы и не делают исключений ни для кого. Меня привез туда на своей спине один из драконов, а через несколько дней он же доставил меня обратно. Они вообще — неплохие ребята, я не раз и не два делил с ними обед и обсуждал последние новости.

— Сплетничал, — непочтительно прокомментировал кот, слегка приоткрыв левый глаз. Оборотень благоразумно сделал вид, что не заметил наезда.

— Пять лет, да, уже больше пяти лет я не встречал ни одного крылатого ящера, — грустно сказал он. — И, что ещё более странно, теперь от них не возвращается ни одна птица. Вот уже пять лет я кружу вокруг Долины Драконов в тщетной надежде понять, что же с нею стало. Я слежу за каждым человеком, пытающимся по старой памяти пробраться туда: а вдруг? Вдруг мне удастся узнать хоть что-то? Мысли о долине и населявшем ее мудром народе не дают мне покоя. Среди них были мои друзья.

— Но неужели ни один человек так и не сумел перейти реку смерти? — дрогнувшим голосом спросила я. Мне было очень жаль рыжеголового оборотня и его друзей-драконов.

— Один перешел, — невесело отозвался Радош. — Правда, как он сумел это сделать, я точно сказать не берусь. Знаю только, что незадолго до того, как он спустился в долину, сюда пришел другой человек. Похоже, он знал, какие испытания сулит ему река. Его лицо и морда его коня были замотаны плотной тканью, пропитанной молоком черной козы. Они понеслись со весь опор, видимо надеясь, что успеют пересечь долину прежде, чем ядовитые испарения реки проникнут под их повязки. Могучий жеребец мчался, как ветер, и только искры летели из-под его огромных копыт.

Я не знаю, как это произошло, но только воздух вокруг них вспыхнул, едва они достигли берега реки. Это было ужасное холодное пламя, которое не убивает мгновенно, но долго терзает свою жертву. Я стоял вон на том склоне и слышал крики погибающего человека и ржание его коня. Они долго потом приходили ко мне во снах…

Сперва горел только воздух над рекой. Затем запылала и вода. Очень быстро она выгорела до дна, и тогда пламя погасло. И следующий человек, вскоре спустившийся в долину, о прихотях которой он не имел ни малейшего представления, пересек ее, ни разу не споткнувшись.

— Но он не вернулся?

— Нет. Я долго колебался, прежде, чем решился последовать за ним, а когда всё-таки пошел, то уже было поздно. Через многочисленные поры русла сгоревшей реки уже начал сочиться яд, чтобы вскоре наполнить его до краев. Я опоздал, а тому легкомысленному юноше была отрезана дорога назад.

— Но тогда получается, что можно ещё раз попробовать выжечь мертвую реку, — неуверенно предложила я. — Но только не лезть к ней близко, а поджечь издалека, заклинанием. А? Что? Что вы на меня так смотрите? Я сказала глупость? Ну, простите…. Послушай, не обязательно на меня так глядеть — я же извинилась!

Вдруг Дар, до этого беззвучно шевеливший губами, уставившись куда-то в пространство, сгреб меня в охапку и расцеловал в обе щеки, затем прижал к себе и пробормотал:

— Умница. Ты все правильно сообразила: и жидкость, наполняющая реку, и ее испарения легко воспламеняются, коль скоро они вспыхнули от искр, летевших из-под конских копыт. Мы их выжжем и спокойно пройдем через долину, — и он прикоснулся губами к моему виску.

— Эй! Эй! Это что же ты, гад, делаешь?! Что себе позволяешь, охальник? — от возмущения Степка раздулся и превратился во взъерошенный меховой шар. Он успел соскочить с моих рук, и теперь было непонятно, что рассердило его больше: собственно доставшиеся мне поцелуи, или тот факт, что пришлось спешно покинуть угретое место. — А ещё хотел без нас с нею поехать, вдвоем, наедине!! — продолжал блажить кот. — Как же, щас, ты у нас давно был на подозрении! — с этими словами кот подскочил и ловко вцепился парню в руку, которой тот продолжал меня обнимать. Опешивший чародей ойкнул, отпустил меня и затряс прокушенной рукой, на которой появились капельки крови, оставленные Степкиными острыми зубами. Уж я не знаю, какие кары в следующий миг пали бы на остроухую голову отчаянного кошака, но тут раздался звучный удар, и Степан молча брякнулся на розовые камни у наших ног. Рядом с ним стоял недовольный Горыныч, поводя тяжелым крепким клювом.

— Ох, ну я прям задолбался ему по башке стучать! У меня скоро ушиб клюва будет! — сварливо проскрипел грач, в очередной раз воспользовавшийся совершенно непедагогичным, но крайне действенным методом воздействия на разошедшегося кота.

Ржали все, даже кони.

В целях безопасности Дар предложил нам вернуться обратно на склон, с которого мы недавно спустились, а там ещё для надежности спрятаться за мощный каменный уступ. Но мы, не желая пропускать столь необычное зрелище, наотрез отказались забиваться в щели. Дар пробовал настаивать, но мы дружно держали круговую оборону. Уже хорошо знакомый с нашим коллективным упрямством чародей, похоже, начал склоняться к тому, чтобы скрутить нас каким-нибудь верным заклинанием, да отбуксировать в таком виде куда подальше, но неожиданно нам на помощь пришел Радош. Оборотень за много лет хорошо изучил здешние места. Он вызвался отвести нас туда, где мы будем в безопасности, но сможем всё видеть.

Безопасное место расположилось на небольшой возвышенности у подножья невысокого кургана, каких здесь встречалось немало. Оттуда действительно была хорошо видна вся затянутая полупрозрачной дымкой долина. В случае чего мы могли укрыться за торчащими вокруг обломками скал. На всякий пожарный Дар накрыл нас защитным куполом, строго-настрого запретил нам высовывать оттуда нос и мрачно посулил собственноручно придушить каждого, кто посмеет его ослушаться многозначительный взгляд в мою сторону… подумаешь! не больно-то и хотелось!. Кстати, у всех подобных заклинаний есть общая особенность: они работают только в одну сторону — либо защищают от вторжения извне, либо не выпускают наружу. А сразу два контура — на вход и на выход — Дар поставить не додумался. Словом, как гласит народная мудрость, на всякого умника найдется свой дурак!

Ещё раз убедившись, что мы сидим на месте и надежно защищены, чародей показал нам кулак и целеустремленно зашагал туда, где над неразличимой отсюда рекой сгущалась желтоватая дымка. Пройдя с четверть версты, он остановился, немного помедлил, всматриваясь в мутную пелену, затем вскинул руки и резко развел их в стороны. От его пальцев отделились две сверкающие сферы и, набирая скорость, устремились прочь, обрастая по дороге дымным шлейфом. Через несколько мгновений посреди долины вспыхнуло пронзительно-яркое пламя, которое двумя гудящими валами пошло в противоположные стороны, повторяя все изгибы русла. Вскоре огненный поток неровной дугой разделил каменистую равнину на две части.

Огонь разгорался. От пылающей реки поперек долины потянулись раскаленные щупальца, в свирепых объятиях которых начали трескаться камни. К моему ужасу, я заметила, что от потока отделился огромный сгусток пламени и помчался к Дару, продолжавшему стоять на том же месте, широко раскинув руки.

Я закричала и рванулась вперед, в ту же секунду позабыв о смертельной опасности, караулившей меня за пределами защитного купола, о самом куполе, о злодее-чернокнижнике, — обо всем на свете. Вот-вот несущее смерть облако накроет мужчину, рядом с которым мне было так хорошо и мучительно, как ни с кем и никогда прежде…

Серый клубок стремительно метнулся мне в ноги, и, споткнувшись об него, я неуклюже покатилась по острым камням, в кровь обдирая руки. Коротко и зло взвыв, я попыталась подняться, ища глазами Дара, но в этот миг на меня всей своей тяжестью навалился Радош. Ярость придала мне сил, и оборотень, бессильно матерясь, отлетел в сторону. Стряхнув его, я вскочила, чтобы бежать, нестись на помощь, спасать, колдовать, закрывать собою, но тут же на моем пути встала Тинка. Радош, на которого я рухнула, не замедлил воспользоваться ситуацией и намертво обхватил меня своими цепкими руками.

— Отпусти! Да пусти же меня немедленно! — прорычала я, извиваясь в его лапах и понимая, что бесценные мгновения потеряны, и стена огня уже добралась до молодого чародея…

— Слава, Славочка, успокойся! — рядом со мной на колени упал Ванятка. — Дар жив, с ним всё в порядке! Вот, сама погляди! Он же маг огня. Разве может он сгореть? Поднимайся, пойдем со мной. Ну что, теперь убедилась?

Дар стоял, широко расставив ноги, гордо подняв голову и раскинув руки так, будто желал обнять пылающую долину. Огненные струи ласково омывали его со всех сторон, и чародей нежился в их жгучих объятиях. Вокруг него грозно ревело пламя, и камни лопались от жара, словно яичная скорлупа. Я почувствовала, как по моему лицу текут слезы. Сзади раздалось кряхтение и надсадный кашель: Радош, так и не выпустивший рукав моей куртки, наконец-то сумел встать на ноги.

— Это что было? Это она из-за него так? — глубокомысленно поинтересовался он и добавил: — А я-то грешным делом решил, что у девицы от страха крышу снесло…. Значит, говоришь, парень — маг огня? Слушай, а и впрямь не горит! И даже одежда на нем цела! Чудеса…

— А хорошо бы на нем сейчас все одежки сгорели, — мстительно пожелал ревнивый кот. Он не собирался прощать Дару его поцелуи и свою шишку, полученную в неравной борьбе за благопристойность. — Пришел бы сюда…во всей красе! Горстью срам прикрывая!

Все дружно покосились на мои вспыхнувшие щеки.

Огонь ещё вовсю полыхал, когда Дар отвернулся от горящей долины и, пошатываясь, побрел в нашу сторону. Я с тревогой наблюдала, как он ковыляет на заплетающихся ногах, спотыкаясь о камешки. У него была походка смертельно больного или мертвецки пьяного человека, из последних сил бредущего к родной избе.

— Не волнуйся, — шепнул мне Ванятка, — он просто перебрал магии. Взял больше, чем может впитать. Однажды я видел такое у своего отца.

Между тем, Дар добрел до укрывавшего нас защитного купола, и шумно ввалился внутрь, ещё раз споткнувшись и уцепившись за Тинкину шею: «что, детки, заждались папку? Ах, не жда-а-али?!!» На его лице блуждала бессмысленная улыбка. Примерно так же выглядел Степан, когда однажды спер у Микеши ощипанную курицу и в одиночку умял ее со всеми потрохами.

— Скорее, дай руку, — прохрипел он, обращаясь ко мне, а потом повел глазами в сторону Ванятки: — и ты тоже…

Обжигающие волны хлынули в мои пальцы и весело заплескались по всему телу. По мере того, как излишки магии переходили в нас с Ванькой, выражение лица чародея становилось все более осмысленным. Наконец я почувствовала, что наполнилась до краев, и потянула руку на себя. Дар нехотя отпустил меня, но тут же начал подливать бьющую через край силу нашему зверью. Не удалось увильнуть даже Радошу, утверждавшему, что они, оборотни, располагают иными возможностями и в подобных сомнительных манипуляциях не нуждаются.

— Это сколько ж в тебя влезло? — выразил он общее мнение. Действительно, мы были переполнены: Ванятка и я — магией, все остальные — простой силой, — а Дар только-только окончательно пришел в себя. Парень смущенно улыбнулся:

— Прошу прощения, пожадничал. Уж очень жаль было не воспользоваться таким источником!

— А если б нас рядом не было, что б ты делал? — тут же вылез Степка.

— Поколдовал бы, — пожал плечами чародей. — Например, превратил бы вот эту скалу в огромного говорящего кота! Ну, а вы тут как? Всё в порядке? Эй, Славка, ты что, ревела?! Вы что, без меня подрались?!!

Вот ещё! Да ни за какие сокровища мира он не услышит от меня, что я уже была готова броситься в пекло, чтобы дать ему шанс спастись от неминуемой гибели!

Я мрачно зыркнула на довольного Дара и отвернулась, чтобы он не видел моего распухшего носа, красных глаз и царапины на щеке. Расстегнув свою походную сумку, я принялась ожесточенно копаться в ней. Наши спутники хранили деликатное молчание.

Вдруг сзади зашуршали шаги, сильные руки обхватили меня, и голос Дара прошептал мне в макушку:

— Я всё время забываю, что многое о мире магов тебе пока неизвестно. Никакой огонь не может причинить мне вреда, но мне даже не пришло в голову, что ты этого не знаешь и испугаешься,…я же говорил: глупая гусыня!.. Ты меня простишь?

— Ни за что, — ответила я и тесно прижалась затылком к его пропахшей дымом куртке. Так мы и стояли, боясь пошевелиться, и я была бы счастлива простоять так всю оставшуюся жизнь. И пусть даже рядом возмущенно шипит Степка: «Нет, ну вы видите? Теперь вы все видите? Как что — сразу лапы свои к ней тянет! Нет, здесь, я вам скажу, нужен глаз да глаз!»

Между тем, огонь быстро пошел на убыль. Вскоре долина вновь предстала перед нами безжизненной пустыней, на этот раз изрядно закопченной.

— Мы можем идти по розовой дороге, — сказал Радош. — Эти камни почему-то совсем не нагреваются. По крайней мере, так было в прошлый раз. Но надо двигаться быстро: скоро река снова примется за старое.

— Мы-то готовы, — в упор поглядел на него Дар, — но как быть с тобой? Ни человеку, ни лису не поздоровится среди раскаленных скал, а коня у тебя нет. Я думаю, нам стоит попробовать перегрузить на Тинку всю нашу кладь, благо, она не особо тяжелая. Ну, а мой Пилигрим, я думаю, сумеет вывезти троих. Тин, ты как, справишься?

— Думаю, да, — сдержано кивнула старая кобыла, и чародей потянул за ремень, с помощью которого не спине Пилигрима крепились чересседельные сумки. Но оборотень удержал его руку, покачав рыжей головой:

— Спасибо, что подумал обо мне, но не стоит беспокоиться. На этот случай у меня кое-что припасено.

Золотистый кокон вновь окутал завертевшегося на месте Радоша, но, к нашему изумлению, перед нами предстал не лис в пышной шубе, а некрупный рыжеватый волк с умными глазами и очень знакомой мордой. Зверь встряхнулся, с трудом выговаривая слова, пробурчал: «Всё, двинулись», — и первым стремительно, быстрее любого скакуна, помчался по розоватым камням между дымящихся скал.

— Оборотень с тремя личинами! — восторженно выдохнул Дар, но расспрашивать его было некогда, и, дружно вскочив в седла, мы помчались вслед за чудесным существом.

Хребтина недаром носила такое название: склоны горы своим рельефом очень напоминали худые ребра гигантского животного, обтянутые окаменевшей шкурой, лишь местами поросшей мхом, лишайником и низенькими кустиками. Благодаря необыкновенному волчьему чутью Радоша и его неутомимости оборотень без устали сновал вокруг нас нам удавалось выбирать дорогу, по которой худо-бедно могли взобраться лошади. Тяжелее всего приходилось старенькой Тинке, с трудом карабкавшейся по узким извилистым тропам. Дар сам вел ее в поводу. Невозмутимый Пилигрим горделиво вышагивал за Ваняткой с таким видом, будто под ноги ему ложилась не унылая каменистая осыпь, а покрытый густой сочной травкой лужок. Мы спешили. Нам хотелось как можно скорее оставить позади безжизненные склоны Долины Мертвой Реки.

Сразу за перевалом окружавший нас пейзаж изменился. Солнце не доставало своими лучами до северных склонов Хребтины, и даже в неглубоких расщелинах ещё лежал снег. Всё те же бересклеты, ракитники и можжевельники плотным ковром стелились нам под ноги. Было холодно и ветрено. Огромная Долина Драконов тонула в облаке мглы, напоминая исполинский котел с густым зельем.

У подножья гранитной глыбы, немного закрывающей нас от ветра, всё из тех же унылых дымных плетей стланика Ванятка развел костер, и я привычно подвесила над огнем котелок с крупой. Пока готовился ужин, волк успел обежать наш лагерь со всех сторон и, кажется, остался доволен. Расседланные и вычищенные лошади уже хрупали овес из подвязанных к мордам торб, а мы сидели вокруг костра, когда принявший облик человека оборотень присоединился к нам.

Некоторое время все ели молча. Первым заговорил Дар.

— До сих пор я считал, что оборотни с тремя личинами существуют только в легендах. Если бы я не видел твои превращения собственными глазами, то никогда бы не поверил, что подобное может происходить на самом деле. Скажи мне, отчего даже такой великий маг, как мой учитель Тешен, считал, что вас нет?

— Потому, что нас и на самом деле нет, — лаконично ответил Радош, облизывая ложку.

— Но ты же есть?

— Моей матерью была кицунэ, а отцом — волк-оборотень. Они встретились в человеческом облике и полюбили друг друга, и у них родился я, унаследовав способности обоих родителей. Подобные союзы крайне редки, поэтому таких, как я, и нет. Вскоре отец погиб: чаще всего, волки-оборотни долго не живут — люди не позволяют. От матери я унаследовал лисью хитрость и изворотливость, что позволило мне стать во главе большой волчьей стаи. Это само по себе необычно, ведь оборотни — одиночки. Но я и не обычный вожак. Чаще всего я живу сам по себе, объединяясь со стаей лишь тогда, когда им нужна моя помощь либо мне — их.

— Почему ты нам помогаешь? Ведь мы же люди, а у тебя, я смотрю, немного причин любить нас.

— А я помогаю вовсе и не вам, — Радош в упор посмотрел Дару в глаза. — Я помогаю вон той девчонке, спасшего от верной смерти попавшего в капкан волка, и при этом не побоявшаяся поругаться из-за дикого зверя со своими друзьями, — оборотень повернулся ко мне. — Я у тебя в долгу, Веслава. Водить мне теперь тебя — не переводить. Тем более, — он криво усмехнулся, — что угощение я от тебя взял, и не единожды…

— Ты про кашу? Или про зелья? — улыбнулась я. Хвала богам, вокруг меня стало загадкой меньше. А я-то гадала, как он сумел уйти на перебитых лапах? А ведь даже простые оборотни могут многократно ускорить заживление тканей, сменив личину. К примеру, перелом у волка оборачивался сильным ушибом у человека. Правда, не залечив такой ушиб, нельзя опять перекидываться в волка: переломы снова будут тут как тут. Впрочем, располагая снадобьями, вытащенными из моей сумки, оборотню для практически полного выздоровления должно было хватить суток.

— И про кашу, и про зелья, — медленно проговорил Радош, отводя в сторону свои желтые глаза со светящимися звериными зрачками. Мне показалось, что оборотень хотел что-то добавить, однако больше он не произнес ни слова.

Среди ночи я проснулась. Ванька, с головой закутанный в мохнатое одеяло, и Дар спали, тесно прижавшись друг к другу. Поверх этой сладкой парочки меховой кочкой удобно пристроился кот. Дремлющие лошади переступали с ноги на ногу, и под их копытами похрустывали камешки. Костер ярко горел, а около него, протянув руки к огню, сидел человек.

— Ты что не спишь? — Я поплотнее завернулась в одеяло и тоже подсела к костру.

— Не спится, — оборотень плеснул в кружку душистого травяного настоя из котелка и протянул мне. Я благодарно кивнула — настой был совсем горячий. — Мне не требуется много времени для сна.

— Да ты просто бесценный компаньон! — пошутила я. — Броды находишь, в горах заблудиться не даешь, по ночам не спишь — караулишь, дровишек в огонь подбрасываешь, травничек вон подогрел! Жаль, что тебя не было с нами раньше!

— Я был, — глухо ответил Радош. — Просто ты меня не видела. Я ведь умею не только дорогу показывать. У меня ещё великолепно получается воровать. Я отличный вор — быстрый, бесшумный, изобретательный! — он вызывающе глянул на меня. — К примеру, мне ничего не стоит, пока все спят, утащить мясо из сумки или сбрую из конюшни…

— Что, и сбруя тоже на твоей совести? — То, что мясо спер он, меня нисколько не удивило: ну, кто ещё, кроме кицунэ, запросто прошел бы Ванькину веревку? К тому же все оборотни прекрасно умеют отводить дозорным глаза — не мудрено, что Горыныч его прохлопал. — Так это ты ведь Дара обнес! Конь-то оказался его, и, соответственно, сбруя — тоже. Да только как же ты умудрился?

— Да вот, умудрился, — криво усмехнулся оборотень. — Я ведь вас ещё перед Истопками приметил…. Что, скажешь, ты меня так и не узнала?

Ну конечно, это был он. И волк на пригорке перед въездом в село, и мужичок на постоялом дворе, ругавший жадного трактирщика и его нерасторопную служанку, и попавший в капкан серый хищник, и лис, указавший нам брод…

— Скажи, а напавшие на мортисов волки — это тоже твоих рук дело?

Радош кивнул.

— Сперва вы очень меня насмешили: едут с важным видом двое пацанят с говорящими зверушками, ну просто грех таких не поучить. Да нам ещё и по пути оказалось — это я потом подслушал, как вы между собой говорили. Ну, думаю, повезло: буду за вами идти да от вас кормиться, я же, в конце концов, кицунэ, вот пусть меня и угощают! А я вас однажды откуда-нибудь выведу…. Очень я смеялся, наблюдая, как вы пытаетесь сообразить, что же это за вор такой объявился.

— Да, мы тоже очень повеселились! — съязвила я.

— А ты меня в тот же день от волков-одинцов отбила, — оборотень задумчиво помешал угли и подкинул в костер хвороста, — не побоялась подойти и капкан отомкнуть, накормила, лапы полечила, да ещё и со своими из-за меня чуть не рассорилась. Я, вроде, и не со зла над вами все эти шутки выкидывал, а посмотрел, как вы из-за моих проделок пустую кашу хлебаете — и так мне стало стыдно да тяжело на сердце! Ну, я и решил за вами и дальше идти.

— Тем более что нам всё равно было по пути, — насмешливо заметила я. Всерьёз рассердиться на ловкого воришку я не сумела, однако приходилось признать, что пакостник он был виртуозный.

— По пути, — согласно кивнул он и продолжил: — С лесными мужичками вы и без меня легко управились. Этот народ мне хорошо известен: трусоват, суеверен и разбегается от первого же громкого звука. А вот безопасный брод вы без меня, скорее всего, не нашли бы. Пришлось обернуться лисом — да вывести куда следует. А к ночи мои лапы совсем поджили — отличные у тебя зелья, я скажу! Я продолжал за вами следить: последнее время в тех местах сильно расплодилась нежить. Когда появились мортисы, то мне не пришло в голову ничего лучше, чем позвать свою стаю, отвлечь их, а затем задержать этих тварей и не дать им пуститься за вами в погоню.

— Ты рисковал. Мортисы очень опасны.

— Да не особенно, — пожал плечами Радош. — Ни животные, ни оборотни не представляют для них никакого интереса. Мы были для них досадной помехой, а не желанной добычей. Их безмозглые головы не могут сообразить, что надо убивать не только того, кого можно съесть, а затем и присоединить к своей стае, но и тех, кто мешает это сделать с другими. Что поделаешь, недоработка создателя!

— Ты многое знаешь…

— И многое умею. Поэтому я не буду просить у тебя прощения и не стану обещать никогда-никогда так больше не делать, хорошо? Вместо этого я пойду вместе с тобой и твоими друзьями и постараюсь помочь в том деле, которое вы затеяли. Тем более что нам всё равно по пути…

Небо на востоке побледнело и пожелтело, золотисто-розовые волны света пошли в наступление и быстро погнали прочь предрассветную мглу. Пламя нашего костра поблекло; первые лучи солнца нерешительно осветили вершины холмов. Темная пелена, с вечера укутавшая Долину Драконов, начала таять, и густое зелье постепенно стало превращаться в легкий полупрозрачный отвар. Ночь закончилась.

Отчего-то мне вдруг стало не по себе: что-то было неправильно в этом прозрачном зябком утре: то ли что-то лишнее, то ли чего-то не хватало. Не сумев сообразить, что же именно лишило меня покоя, я постаралась задвинуть свои ощущения куда подальше не очень успешно и принялась утрамбовывать в котелок добытый из небольшой расщелины снег: пора было приниматься готовить еду.

Наш лагерь просыпался. Чему-то засмеялся Ванятка, Дар негромко переговаривался с Тинкой, Степка сидел на свернутом кожаном полотнище и вылизывал переднюю лапу, время от времени проводя ею по мордочке — умывался. Стряхнувший с себя элегическое настроение раскаявшийся Радош деловито размешивал кашу в котелке. Нахохлившийся Горыныч недовольно посматривал по сторонам: птиц вообще любил под настроение поворчать, а тут ещё трусливые люди наложили вето на небольшой облёт долины — дескать, незнакомые места, опасно! Вот и познакомились бы, в самом-то деле!

За завтраком я всё-таки не выдержала:

— Народ, кто мне скажет, отчего у меня на душе черные кошки скребут?

— Где кошки, где кошки, покажите мне кошек! — немедленно оживился любвеобильный Степан, оставивший окрест Черного Леса немало истекающих по нему кровью сердец.

— О-о-о! Наш борец за нравственность оживился! — всплеснул крыльями грач, не собиравшийся упускать такую возможность подразнить кота. — Молчал бы, распутник! Кстати, Слав, а на что тебе ещё кошки? Тебе одного Степки мало?

Ванька смешливо фыркнул в ложку с гречкой, и вокруг него веером разлетелись темные липкие крупинки.

— А сильно скребут-то? — поинтересовался Дар, пристально смотря на меня. — Что, дурные предчувствия одолели?

— Да в том-то и дело, что нет! — подумав, удивленно ответила я. — Просто в этом утре есть какая-то неуловимая странность. Что-то идет не так.

Мои спутники дружно заозирались и с готовностью изобразили лицами и мордами работу мысли. Только Радош продолжал спокойно жевать кашу.

— Может, тебя смутила царящая здесь тишина?

Мы, как по команде, повернулись к невозмутимому оборотню. Ну, точно! Ясным весенним утром долина, заросшая густым лесом, и склоны окружавших ее гор должны были бы звенеть от птичьих голосов. Однако единственным звуком, ублажающим наш слух, был ветер…. Редко-редко мимо нас пролетала какая-нибудь ошалевшая от поисков любви птаха, а Степка, рассчитывавший тут хорошенько поохотиться, сумел сцапать всего одну мышь.

— И кстати, — задумчиво добавил Радош, — я, конечно, бывал в этих местах лишь однажды, однако мне хорошо запомнилось, что в самом центре долины возвышался громадный заброшенный замок, издалека напоминавший скалу. Интересно, куда он мог подеваться?

Нам всем вдруг тоже очень захотелось увидеть старинные развалины, поэтому мы принялись внимательно разглядывать дымный бульон под нашими ногами. Увы! Между макушками вековых деревьев, проглядывающих сквозь дымку, не было даже намека на шпиль либо башенку.

Спуск в Долину Драконов занял у нас гораздо больше времени, чем мы ожидали и чем позволяли пологие склоны: неожиданно для всех Дар очень серьёзно отнесся к напугавшей меня тишине и пропавшему замку, и нам снова пришлось двигаться под защитой магического контура в купе с заклинанием невидимости. Чародей заставил идти вместе с нами даже обалдевшего от подобной «заботы» Радоша. Оборотень, правда, всё порывался объяснять, что уж он-то в этом не нуждается: сам, дескать, с усами да с бородой, и магия его не берет. Кот с грачом тоже были не в восторге от перспективы сбиться в кучу и медленно сползать по склону — Степка рвался играть в проводника, а Горыныч в лазутчика. Но с нашим «воеводой» эти штучки не прошли. Мы и глазом моргнуть не успели, как нарушители дисциплины были разделены и удавлены поодиночке: кого он похвалил, кому посулил, а кому и кулак показал не будем говорить, кому именно, хотя Степка потом просто достал меня своими жалобами, приставив всех к делу. Очень скоро Радош в облике лиса следил за направлением нашего движения, Горыныч, сидя на голове Пилигрима, старался если не услышать, то хоть почувствовать присутствие каких-нибудь птиц или зверьков, а Степка дулся, удобно расположившись у меня на руках. Сразу видно княжью поступь, съязвила про себя я.

А примерно на полпути ко дну долины, когда макушки дубов и сосен уже плескались у самых наших ног темным озером, на нашем пути прозрачной, едва мерцающей стеной встало мощное заклинание, соприкоснувшись с которым установленный Даром защитный купол затрещал и зачадил, как отсыревший факел, а чары невидимости разлетелись в прах. Хорошо ещё, чародей был начеку и успел подхватить и усилить собственную магию. На всякий случай мы отошли на сотню локтей назад.

Выпущенные поисковые чары вернулись ни с чем: конца-края стены они не обнаружили. Это означало, что обойти её нам не удастся. Следовательно, заклинание было необходимо взломать, причем хорошо бы так, чтобы об этом не узнал тот, кто предусмотрительно защитился от незваных гостей.

Затем на разведку отправился Радош. На Дара, предложившего поставить дополнительную защиту, он посмотрел с выражением собственного превосходства, махнул пушистым хвостом и спокойно потрусил к преграде. Там он крутился довольно долго, прохаживаясь вправо-влево вдоль призрачной стены, к чему-то принюхиваясь и даже осторожно царапая воздух лапой. Потом он ненадолго задумался, покивал сам себе и решительно направился к нам.

— Значит так, — уверенно заявил оборотень, сменив личину разговаривать в зверином облике он мог, но это давалось ему с трудом — к искренней и даже несколько высокомерной радости моего трепливого зверья, — думаю, что не ошибусь, если скажу, что перед нами одностороннее заклинание перехода. Причем обратное.

— Какое-какое? — озадачилась я.

— Ну, Слав, что тут непонятно? — удивился Радош. — Туда пройдешь, обратно не выйдешь. Как видишь, всё очень просто. Защитный купол наизнанку.

— То есть, ты хочешь сказать, что оно нас здесь не задержит?

— Только туда. Обратно не выпустит. Теперь, кстати, понятно, куда подевалась вся живность.

— Ты уверен? — Дар задумчиво почесал нос.

— Слушай, я все-таки не простой оборотень. Кто-кто, а ты-то должен знать, что кицунэ не только невосприимчивы к чужой магии, но и прекрасно ее чувствуют.

Чародей немного подумал и кивнул. Затем покопался в своем заплечном мешке, достал оттуда какой-то невзрачный амулетик, строго зыркнул на нас и направился к тому месту, где только что крутился Радош мы послушно не тронулись с места, лишь смотрели на него во все глаза. Там он принялся водить рукой с зажатым между пальцами амулетом вдоль невидимой преграды, нараспев читая непонятное заклинание. Потом он круто развернулся и быстро зашагал к нам.

— Ну, всё: сейчас свяжусь с парой магов, сообщу им, где мы, и пойдем.

— И далеко ль направимся? — подозрительно поинтересовалась я. Возвращаться ни к Синим Горам, ни, тем более, в свою избушку я не собиралась. Ванька засопел у меня за спиной: кажется, мы с ним подумали об одном и том же.

— Что значит — далеко? — насмешливо прищурился Дар. — Идем туда же, куда и шли: чернокнижника искать. А что, у тебя другие планы?

Я молча отвернулась. Что ж, это уже становится доброй традицией: только соберешься в кучку, выставишь колючки и приготовишься отвоевывать право на собственное мнение — глядишь, а никто его и не оспаривает…. Но если хоть чуть-чуть расслабишься — тут же по носу схлопочешь!

А и ладно! Это, сидя в Черном Лесу под крылышком у лешего и, как выяснилось, под бабушкиной защитой, я могла бы обидеться на подобные мелочи, растеряться, а то и впасть в уныние.

А теперь — не дождетесь!

Тем временем, Дар щелкнул пальцами, и на его ладони появился мохнатый светящийся шарик. Неуловимое движение — и светляк начал раздуваться, переливаясь радужными всплесками. Вскоре он стал с хорошее яблоко, и на его боку начало проступать чье-то лицо, украшенное узкой седой бородой и мохнатыми бровями. Дар что-то коротко бормотнул, и человек со светляка поднял глаза и в упор посмотрел на него. Парень удовлетворенно кивнул, «яблоко» мгновенно сжалось в огненную точку, сорвалось с ладони и унеслось прочь, оставив за собой с дюжину ярких искр. Чародей ухмыльнулся, ехидно посоветовал мне закрыть рот и не ловить им мух ну, я же говорила! тут не расслабишься ни на миг! и на его руке заплясал ещё один огонек. На этот раз на радужном пузыре появилось молодое румяное лицо с едва пробившимися юношескими усиками, и довольно заулыбалось.

Отослав с полдюжины таких огоньков, Дар махнул нам рукой и спокойно направился туда, где воздух начинал едва уловимо мерцать.

— Ты нас опять накроешь защитным куполом? — полюбопытствовал Ванятка.

Чародей покачал головой, а Радош пояснил:

— Через это заклинание лучше проходить без магии, не то они могут друг с другом поссориться. Ты же видел, как зачадил прежний купол? Конечно, можно подобрать другую защиту, но в этом нет нужды, чары нас и так пропустят. Вот если мы захотим пойти обратно, то тогда Дару придется их взломать. Но, насколько я понимаю, беспорядочное отступление в наших непосредственных планах не значится…

Маг и оборотень покосились друг на друга.

— А вдруг там будет опасно?! — попятился от них Степка. — Ясно же, что ничего хорошего таким колпаком не накроют! И не сбежать оттуда — прям как мышеловка! Славка, не ходи туда!

— Степ, — вкрадчиво улыбнулся Дар, — зато ты только подумай, сколько же там мышей! И ведь все твои будут! Впрочем, — уже другим тоном добавил он, — у тебя ещё есть возможность остаться здесь.

Степан злобно сверкнул на парня желтыми глазищами, а потом запрыгнул ко мне на руки и демонстративно лизнул в щеку. Совсем эти люди, все-таки, дураки, прости господи! Простых вещей не понимают! Вместо того чтобы его, кота, поуговаривать, пообещать ему каких-нибудь сладких пряников, сразу гадости говорят. Щас-с-с, не дождешься! Кот хозяйку не бросает! Тебе понятно, длинноволосый?

И Степка показал Дару язык: посмотри, дескать, где ты, а где я, кто здесь хозяйку по полному праву обнимает, и кому она за ухом чешет. Вот!

Так кошак и проехал через магический заслон на моих руках.

И весенний день вдруг навалился на нас водопадом звуков проснувшегося леса! Мир вокруг нас пел, жужжал, шуршал в прошлогодних листьях, токовал, рюмил, стучал…. А в середине долины вершины вековых деревьев уверенно раздвигал мрачный серый шпиль похожего на скалу замка.

— Ух, ты! — басом сказал Ванятка, выразив общее мнение. — Дар, а почему раньше ничего не было слышно? И замка мы не видели?

— Ну, звук-то обратные чары всегда задерживают, — пожал плечами чародей. — Можно даже считать это явление побочным эффектом заклинания. А вот замок кто-то дополнительно заколдовал. Интересно было бы узнать, зачем? Он и так стоит в долине, со всех сторон отрезанной от мира с помощью редкой и древней магии.

— Скажи, — заинтересовалась я, — а ты не знаешь, почему могучие огнедышащие драконы вдруг забились в глухую горную долину, как мыши в нору, да ещё и накрепко зачаровали все подходы к ней?

Дар и Радош снова переглянулись. Маг дернул бровью и отвернулся, а оборотень оскалил зубы, белые и по-звериному острые.

— Ты же не хочешь сказать, что не знаешь ответа на этот вопрос? — насмешливо спросил он. Парень в ответ сердито засопел.

— Не думаю, что нам следует это обсуждать.

— Нет, отчего же? — я с интересом наблюдала за ними. — Давайте обсудим!

— Давайте лучше пойдем, чтобы засветло спуститься в долину, — с досадой ответил Дар, старательно не глядя мне в лицо. — Право, Слав, сейчас не лучшее время для пустых разговоров!

Да-а-а, если он и хотел отвлечь меня от вопросов о драконах оч-чень интересно, почему?! то это явно не удалось. Моё любопытство было бесцеремонно разбужено, и вновь засыпать не собиралось. Наши спутники благоразумно помалкивали, предоставляя мне одной нарываться на неприятности, но, судя по тому, как слаженно они молчали, ими не было пропущено ни единого слова. Радош с плохо скрываемым ехидством поглядывал на Дара, но тему развивать не стал. Ничего, мы и на ходу можем поговорить!

Ведя лошадей в поводу, мы продолжили спуск. Идти было нетрудно: заросли лапчатки и бересклета вскоре вытеснил негустой ельник, а затем нас окружил просторный смешанный лес с редким орешниковым подлеском.

— Радош, но ты-то мне расскажешь? — негромко спросила я у оборотня, легко шагавшего рядом со мной. Тот с готовностью кивнул — словно ждал, что я первая заговорю об этом.

— Давным-давно, — начал он, — на свете жило много разных волшебных народов их теперь называют «старшими», в том числе и драконы. Земли эльфов граничили с лесами, где жили кентавры, в горах строили свои жилища гномы и великаны, в подземных пещерах селились тролли, а драконы в те времена встречались повсюду. Все племена молились своим богам, занимались охотой и ремеслами, добывали руду и драгоценные камни и, конечно же, торговали между собой.

— Ты только не забудь, сказочник, что иногда они ещё между собой и воевали, — обреченно заметил идущий впереди нас Дар. Вот умница! Быстро сообразил, что легче убить меня, чем моё любопытство.

— Точно, — согласился Радош, — воевали, да ещё как! Среди них было немало магов, особенно у эльфов, что вполне уравнивало их в силах с малочисленными неповоротливыми великанами или могучими кентаврами — прорицателями будущего. Ну, а сражаться с драконами дураков не было: при всем своем миролюбии и мудрости, эти ящеры легко могли постоять за себя и свою пещеру — от драконьего пламени защиты, как известно, не существует.

Да, справедливости ради стоит сказать, что никто не старался биться до победного конца. Скорее, эти войны напоминали турниры, правда, участвовали в них не отдельно взятые витязи и богатыри, а целые войска. Делить им, по большому счету, было нечего: слишком уж они были разные. В самом деле, ну зачем гномам охотничьи угодья кентавров, или эльфам — тролльи пещеры? А гор, лесов и дичи хватало на всех. Спорили в основном о том, какой из народов старше. Всем очень хотелось доказать, что именно они — самые-самые! Ну, и доказывали по мере сил.

— От того и пострадали, — подал реплику Дар, впрочем, не делая попыток заставить оборотня замолчать.

— Всё верно, — снова кивнул Радош. — Эти народы были так уверенны в своей исключительности, что совсем не обратили внимания на то, что всего в нескольких дневных переходах от их земель поселились довольно похожие на них существа — люди. Ни гномы, ни тролли, ни уж тем более, эльфы с кентаврами не обращали на них особого внимания.

— Да! А что на них смотреть-то? — прокомментировал Дар. — Людей мало, пользы от них никакой, угрозы таким великим народам они из себя не представляют, да ещё между собой то и дело собачатся. Пусть их! Ну, правда, бывало, великан какой, поглупее, деревню-другую разорит. Или объявится дракон, предпочитающий оленям девиц, — а так нет, не трогали.

— Так все и жили, — продолжил оборотень к полному восторгу заслушавшегося Ванятки, — пока не случилась между эльфами и гномами очередная война. Как-то очень ловко она закрутилась, и вскоре воюющие стороны начали привлекать союзников. Сперва эльфы договорились с троллями, затем гномы — с великанами, а потом и с кентаврами; остроухие не растерялись и направили посольство к оркам, с которыми прежде никто не хотел связываться. Правда, попутно выяснилось, отчего прежде с орками никто не общался: те мгновенно откликнулись на зов и пришли, однако наваляли и тем, и другим. Словом, заварушка была что надо!

— А дальше? — запекшимся от любопытства голосом спросил Ванька.

— Дальше к общей потехе присоединились всеми презираемые люди, — неожиданно продолжил Дар, — и очень скоро на свете почти не осталось ни орков, ни эльфов, ни кентавров. Гномы успели закопаться под землю, тролли разбрелись по белу свету, а великанов люди отлавливают в Восточных Горах по сей день.

— Мудрые же драконы поселились в этой самой долине, — подхватил Радош, — а для надежности отгородились от мира, в котором начали править люди, заклинаниями, убивающими каждого, кто посмеет посягнуть на их покой.

— Но, позвольте, — удивилась я, — да как же могло так случиться, что горстка людей, которые явно слабее эльфов или кентавров, не говоря уже о драконах или великанах, сумела их победить и практически уничтожить?!

— Да, — вякнул кот, — как? Чего это их самих по ветру не пустили?

— А вот это самое интересное, — охотно ответил оборотень. — Всё дело в том, что слабые и немногочисленные люди не уповали на свои силы, которых было маловато, а принялись изобретать всякую всячину. Так, к примеру, появился не требующий особой силы и навыка самострел, такой же, Ванятка, как у тебя за спиной, а также баллисты и катапульты. Но вовсе не эти изобретения позволили одержать верх над опытным и отлично вооруженным противником.

— А что же?

— Таинственная смесь из горного масла {11}, серы, селитры, сосновой смолы и много чего ещё — точный рецепт до сих пор хранится в строжайшем секрете. Люди начиняли этой смесью глиняные горшки и забрасывали ими эльфийские города, поселения гномов и великанов, леса кентавров, да и просто вражеское войско — вот тут очень пригодились баллисты. От удара горшки разбивались, их содержимое вспыхивало и выжигало всё на своем пути. Горели дома, леса, пылал воздух, плавились камни и железо, всё живое обращалось в пепел. Спасения от этого огня не было. Его невозможно залить водой или погасить магией. Кроме того, попутно выяснилось, что и у людей появились собственные чародеи, которые успешно блокировали заклинания эльфов и кентавров. Словом, мало похоже на турнир.

Я с ужасом смотрела на Радоша, на ходу деловито обламывающего верхушки побегов дикой малины — хотел, должно быть, потом заварить в котелке. Конопатая физиономия оборотня была совершенно бесстрастна.

— И что, все погибли?

— Ну, почему же? — он сунул в рот веточку и задумчиво пожевал ее. — Кто-то выжил. Остатки прежде могущественных народов покинули пустоши, в которые превратились их земли, и откочевали туда, куда за ними не могли либо не хотели последовать люди.

— Которые, кстати, даже не сумели воспользоваться плодами своей победы, — добавил Дар.

— Ну, а что ты хотел? — рассудительно отозвался Радош. — Ты ж понимаешь, всё пожгли… зато никаких конкурентов!

— Стоп, — оживился умный Горыныч, — а с драконами-то что? Им же огонь не страшен!

— Взрослым — нет. «Да и то не всем видам», — уточнил Дар. Зато детеныши и гнезда с яйцами горят за милую душу. К тому же выяснилось, что против заряженной заговоренными стрелами хорошей катапульты и дракон не устоит. Вот ящеры и решили не выяснять, кто сильнее, а перебрались сюда. Они слишком дорожат своим потомством. Видишь ли, драконы — не люди, детеныши у них появляются нечасто. Редкая дракониха может вывести за всю свою многотысячелетнюю жизнь больше дюжины драконят. Пока малыш не подрос и не научился летать, он запросто может стать добычей крупного хищника или охотника за сокровищами. Мамаши не спускают с них глаз, тем не менее, дети — их самая уязвимая точка. Как, впрочем, и у многих старших народов: великанов, кентавров, эльфов, которые живут долго, а потомства оставляют — по пальцам можно пересчитать.

Так вот, людям в эту долину хода нет. Тем не менее, легендарные драконьи сокровища не дают им покоя. Вот охотники и рыщут по пещерам, надеясь найти дракона-одиночку. Про долину же ходят туманные легенды, кто-то им верит и складывает свою отчаянную голову, пытаясь сказочно разбогатеть.

Мы помолчали, думая каждый о своем. Одна мысль не давала мне покоя.

— Радош, скажи, ведь твои предки тоже погибли в той войне? — тихо спросила я. Оборотень грустно потер нос, немного помолчал и с горечью ответил:

— Они жили бок о бок с кентаврами. Народы волков-оборотней и кицунэ были истреблены почти полностью, потому что не участвовали в битвах, а сидели по лесам, не ожидая нападения и не зная, какой страшный враг появился у всех магических существ. Люди их попросту выжгли — как раз вместе с лесами. Говорят, на пожарищах хорошо урождается репа…. Эй, эй, ну ты что?!

По моему лицу потекли слезы, а перед глазами заполыхал лес, и пламя, которое, когда его пытались залить водой, лишь пуще разгоралось, разлетаясь во все стороны вспыхнувшим туманом. Огонь шел гудящей стеной, но даже его рев не мог заглушить криков боли. Резкий запах горящего горного масла смешивался с тошнотворной вонью обугливающейся плоти. Жирная горячая копоть сыпалась на лицо. Спасенья не было — пылал не только лес, но и сам воздух. А поодаль деловито копошились небольшие фигурки — люди торопливо перезаряжали свои баллисты.

Я обняла Радоша и, всхлипывая, прошептала:

— Прости нас! Они не ведали, что творили…

Оборотень осторожно отстранился и заглянул мне в лицо:

— Слав, ну ты что? Конечно же, я не виню вас за грехи ваших пращуров. Нельзя ненавидеть целый народ за то, что когда-то натворили его предки. Мне, правда, потребовалось немало времени, чтобы постичь эту истину…

Рядом со мной хлюпнул носом Ванька. Нахохлившийся Горыныч молча сидел на спине понурой Тинки, вяло перебирающей ногами на одном месте. Даже циник Степка тревожно заглядывал в моё зареванное лицо.

— Ну что, добился своего? — проворчал Дар. — Вот поэтому я и не хотел сейчас об этом говорить.

— Только поэтому? — прищурился оборотень.

— Не только. Но и поэтому тоже.

— Однако то, что нам предстоит увидеть в действительности, может оказаться пострашнее преданий седой старины, — грустно усмехнулся Радош и тихонько погладил меня по спине. — Вы должны быть ко всему готовы, Слав, поэтому я и рассказал о войне магических народов с людьми.

Я решительно вытерла слезы.

— Дар, а почему ещё ты не хотел, чтобы мы узнали об этой войне? — уж выяснять, так всё до конца! Теперь все мы, в том числе и Радош, выжидательно уставились на чародея.

— Ну, что ж, — парень пожал плечами, — слушай. Вскоре после того, как люди разделались со старшими народами, они принялись и за своих магов. Правил тогда князь Войдан, которого в официальных летописях называют Великим, а в сказаниях гномов и эльфов — Проклятым, впрочем, как и его сына, Жура. Ни князя, ни его сына не устраивало то скромное положение и небогатые владения, которыми им приходилось довольствоваться. Прежде всего, они, не жалея сил и золота, стали привечать в своих краях всевозможных умельцев и изобретателей, да и вообще любого, кто был готов работать, колдовать или воевать. И люди целыми селами охотно шли под руку мудрых щедрых князей. Результат тебе известен: от старших народов остались только легенды, а люди быстро заселили их земли. На пожарищах и впрямь прекрасно родится не только репа, но и морковь…

А дальше, рассказал нам Дар, князь Войдан надумал избавиться и от чародеев, которых в те времена было в его державе довольно много. Меньше, конечно, чем обычных людей, но тоже хватало. Пока готовились к войне да истребляли нелюдей, маги при княжеском дворе были в большом почете. Кое-кто по этому поводу даже начинал роптать — дескать, скоро колдуны себе всю власть заберут, вот тогда спохватитесь, да поздно будет!

Ни князь, ни его наследник подобных разговоров, мягко говоря, не одобряли. Даже отправили на плаху воеводу, сдуру подбивавшего войско идти походом — рубить «чародеев клятых». Правда, злые языки утверждали, что тот воевода давно стоял князю поперек горла — уж больно его в войсках уважали…

Старый Войдан и сын его Жур очень извинялись тогда перед верховными магами княжества, заверяя их в своей любви и преданности. А так как народ всё равно роптал а что ж не роптать: только-только закончилась война, ратников полегло немерено, урожай пропал, казна пуста, то во всех бедах обвинили… как раз чародеев! Правда, не всех. Так, примерно половину. И принялись ее искоренять — естественно, с помощью второй половины. А пока осуществлялась эта магическая карательная операция, по селам и городкам поползли нехорошие слухи: не по нутру проклятым колдунам простые люди, ох, не по нутру. Скоро они тут всех заколдуют — никого не останется! В мышей превратят да в ворон!

И вскоре на чародеев была открыта самая настоящая охота. По деревням и селам запылали костры, ибо всем известно, что колдуна мало убить. Его надлежит сжечь, а прах развеять по ветру, если, конечно, не хочешь, чтобы он потом к тебе явился и забрал с собой в Навье царство!

— Постой-ка, — удивилась я, — но разве простым селянам по силам справиться с магом? Да одно оборонное заклинание их всех по плетням раскидает!

— Всё правильно, — согласился Дар, — но для этого надо ожидать нападения. А обычные люди и чародеи никогда прежде не враждовали. Кампания же по распространению слухов и уничтожению колдунов разгневанными людьми была организована очень грамотно: тихо и быстро. Ещё сегодня ты — уважаемый житель деревни, а завтра, ничего не подозревая, получаешь цепом по загривку: а не напускай мор на скотину, не насылай гроз или засух, не смотри косо на девок, да мало ли ещё каких можно напридумывать причин!

Вскоре маги остались лишь в городах, под официальной защитой князя который, надо сказать, на словах осуждал безграмотных суеверных селян, но на деле им не мешал и его наместников. Вести себя малочисленные чародеи стали смирно, с готовностью выполняя все, что от них требовалось, лишь бы не лишиться покровительства власти.

Ну, а большая часть волшебников, не желая больше иметь дела с людьми, расселилась по чащобам и горным пещерам, окружила себя непроходимыми оборонными заклинаниями и зажила отшельниками.

Так и повелось: вслух наследники князя чародеев поддерживали и защищали, но в то же время тщательно следили, чтобы в деревнях не объявился ни один маг. Костры горели по всему Мертвому Долу ещё целых полвека.

— Где горели? — недоуменно хлопнул глазами Ванятка.

— По Мертвому Долу, — с готовностью пояснил Радош. — Это название появилось сразу после войны со старшими народами. Очень уж князь Войдан гневался на такое дело; в официальных-то документах его земли назывались Подгорье, поскольку изначально лежали вдоль Восточных Гор. Но даже его собственные подданные перестали использовать старое название, не говоря уж о жителях иных земель.

— Примерно полторы сотни лет назад мой пра-пра-прадед, могучий воевода Твердята Годимысл, сверг последнего из потомков князя Войдана, — невозмутимо продолжил Дар, — и занял княжий престол. Надо сказать, у него не было недостатка в сторонниках: жестокость и самодурство Войдановичей к тому времени вошла в поговорку, а вот ума их предка им уже нисколько не досталось.

Первым делом Твердята запретил преследовать и убивать чародеев. Это было непросто — людям всегда нравится, когда им есть «против кого дружить». Но мой пращур отличался крутым нравом, и ему удалось быть убедительным…. За десятилетия охоты на колдунов и ведьм страна пришла в упадок: земля родила скудно, ремесла не развивались, так как большинство умельцев было истреблено за компанию с магами.

— Правильно, — похвалил оборотень, — чего ж их не истребить-то? Если у тебя выходит ковать, варить стекло, изготавливать оружие, горшки или лавки лучше, чем у меня, если ты, гад, умеешь собрать хороший урожай или разведать руду, значит, без колдовства тут никак не обошлось, и, следовательно, мочить тебя надо!! Очень, очень это по-людски!

— Не без того, — кивнул чародей, — однако новый князь решил это дело исправить. Чтобы вновь привлечь в страну людей знающих и умеющих работать, было необходимо что-то сделать с репутацией княжества. Мертвый Дол немедленно переименовали в Синедолию, под страхом смертной казни запретив упоминать прежнее название. Колдунов жечь перестали, и повсеместно оказали им почёт и уважение. Все летописи за последний век засекретили и стали хранить в подземной каморе за семью замками и семью печатями. Словом, сделали вид, что в истории Синедолии никаких таких позорных страниц отродясь не бывало! Скажу вам больше: и по сей день небезопасно даже знать об их существовании — легко можно разделить судьбу тех самых летописей. Об этом не вспоминают, не пишут книг, не рассказывают детям; простое упоминание о войнах со старшими народами и с магами — не просто дурной тон, но и большой риск.

— Да ладно, «не рассказывают»! У нас, у нелюдей, о той войне знают даже младенцы! — прищурился оборотень. — А тогда сам-то ты как обо всем узнал?

— Залез в ту самую камору да прочитал летописи, — Дар насмешливо изогнул левую бровь. — Мой батюшка по сравнению с первыми Твердятичами — изрядный вольнодумец, он никогда не препятствовал своим детям в охоте за знаниями; недаром же он был первым, кто решился взять в жены чародейку, мою мать.

— А кто у нас батюшка-то? — запоздало полюбопытствовал Радош.

— А батюшка у нас — кня-я-язь, — приторным голосом пропел Степан, ерничая. — Так что мы и сами — Очень Важные-с Персоны-с! — и кошак попытался изобразить в сторону Дара поклон и шаркнуть лапой. Но не учел, что старое кожаное седло, на котором он попытался исполнить этот трюк, отличалось изрядной гладкостью и покатостью. Полёт кота был краток: у самой земли его ловко ухватила за шкирку быстрая смуглая рука. Молодой чародей задумчиво повертел перед собой нахальный комок шерсти и сказал:

— А говорят, кошки на вкус — чистые кролики! Что-то нам сегодня на ужин никакой дичинки не подвернулось… неужели теперь пустую кашу хлебать?!

— Эй, князь, может, здесь и сделаем привал?

Бойкий ручей жизнерадостно булькал между мокрыми валунами и поросшими бурой прошлогодней травой кочками. Заросли черного барбариса, жимолости и рябины остались далеко позади, и мы ехали по светлому сосновому бору, ревниво оберегающему свой несовершеннолетний подрост от происков постороннего подлеска. Могучие деревья в одиночестве нежились среди пышных моховых подушек, плотным ковром устилавших землю.

— Так что, князь? Посидим, попьем водички? — Радош хитро посмотрел на Дара. С того момента, как злопамятный Степка поведал ему о важном титуле нашего «воеводы», оборотень не упускал случая подразнить парня.

— Не называй меня князем, — невозмутимо отозвался тот и спешился. — Думаю, пора уже не только водички попить, но и кашки поесть. С зайчатиной… — и с намеком поглядел на льстиво прижавшего уши Степку. Хотя рыжий оборотень и умудрился по дороге сцапать неопрятного бурого зайца, который неосмотрительно выскочил из кустов перед самым волчьим носом, кошак на всякий случай предпочитал не нарываться.

Как Радош ни старался, вывести Дара из себя не получалось — чародей сохранял прямо-таки ледяное спокойствие. Я с удовлетворением подумала, что, похоже, эта сомнительная честь принадлежит только мне: за наше недолгое знакомство довести молодого мага до белого каления удалось уже несколько раз, что было сложно предположить, наблюдая за его реакцией вернее, за полным отсутствием таковой на происки занозы-оборотня.

Честно говоря, отдых в первую очередь был нужен как раз самому Дару. Всё-таки, целый день кряду поддерживать на ходу защитный контур было очень непросто. На такие с виду совсем несложные, однако требующие постоянного внимания и тщательности в исполнении чары порой уходит гораздо больше магии, нежели на зрелищные и яркие боевые заклинания. То есть, как нас заверил чародей, раскидать по канавам пол-армии противника или развеять в прах стаю мортисов не сложнее, чем день-деньской поддерживать не особо заметное колдовство. Особенно, если учесть, что защищать пришлось совершенно несознательную публику, которая всё норовила разбрестись по своим делам: кому было нужно мышку поймать, кому — мушку, кому — цветочек сорвать и сжевать, фыркая и сладко причмокивая — Тинка всегда обожала первоцветы, а кому — стыдливо нырнуть за куст. Вот и попробуй тут уследить за этим безалаберным народцем! Кроме того, пушистые светляки, помчавшиеся к неким далеким волшебникам с вестями о нас, тоже прихватили с собой изрядное количество магических сил.

За валежником далеко бегать не пришлось: «почти» без подлеска ещё не значит «совсем». Радош ловко, орудуя длинным когтем, словно ножом, ободрал заячью тушку, и вскоре в котелке над костром забулькала вкусно пахнущая похлебка.

Пока мы неспешно ужинали, стемнело. Полнеба ещё переливалось нежными медовыми оттенками, но на востоке оно уже плотно завернулось в темный бархат, слегка сбрызнутый светлячками звезд. Было довольно тепло — пожалуй, самый теплый вечер за эту весну.

Мы с Даром сидели на толстой подушке хвойного опада, удобно устроившись в корнях громадной сосны. Кружка с горячим травяным взваром приятно согревала мои руки.

— Ты знаешь, мне не дает покоя одна мысль, — задумчиво сказала я, наблюдая, как слегка покачиваются деревья, резким черным контуром выделяясь на фона ещё не погасшего неба. — Ты говоришь, война людей и магов закончилась века полтора тому назад?

— Чуть меньше, — кивнул Дар.

— А маги живут долго, намного дольше обычных людей, так?

— Верно.

— Так получается, что моя бабушка, как, впрочем, и твой учитель застали те времена? И события той войны были им известны не понаслышке?

— Несомненно. И что же?

— Почему же они никогда не говорили об этом даже нам, своим ученикам?

— Отчего же? Мой учитель мне кое-что рассказывал. Правда, лишь после того, как я совершил набег на хранилище секретных документов и разнюхал всё самостоятельно. Ты знаешь, ведь Тешен застал не только войну с магами, но и истребление старших рас — конечно, тогда он был ещё очень молод. По его словам, люди покрыли себя несмываемым позором, а маги вполне заслужили все свои дальнейшие беды, приняв участие в той бойне. И я с ним совершенно согласен.

— А бабушка?

— Что «бабушка»? — не понял Дар.

— Почему она никогда об этом не говорила? И почему у нас нет ни одной книги, где были бы описаны старшие расы, война с ними, уничтожение чародеев?

— Слав, ну подумай сама! Я же объяснял, что подобные разговоры до сих пор могут запросто привести в темницу, а то и на плаху! Твоя бабушка была совершенно права, что хранила тайну.

— Послушай, ты меня не понял! — рассердилась я. — Я ведь говорю не о праздном любопытстве! Но если мы не будем знать, что случилось с нашими предками, что они тогда натворили, то кто сможет поручиться, что в один ужасный день все не повторится снова? Так зачем же скрывать ото всех эту страшную правду?

— Наверное, сперва все хотелось забыть — эта правда и вправду очень страшна, — а затем не захотелось вспоминать, — медленно ответил Дар. — Но должен тебя утешить: люди, а тем более, маги, ничего не забывают. Родители всё-таки по секрету рассказывают выросшим детям то, что знают сами. Думаю, твоя бабушка просто не успела это сделать: ты была ещё слишком молода. Кроме того, есть и книги. Их не выставляют напоказ; однако, я уверен, что и у тебя дома есть тайник, где хранятся летописи тех событий, сделанные рукой твоей бабушки либо ее предшественников.

— Да, но ведь люди по-прежнему относятся к чародеям с предубеждением!

— А ты что, думаешь, что, если людей потыкать носом в преступления их пращуров, то они сразу раскаются и подарят каждому магу по букету цветов? — насмешливо поинтересовался парень. — Слав, не надо дуться. Просто постарайся понять, что никто не хочет любить тех, кто сильнее, умнее, ловчее, кто попросту другой! Ещё до войны с чародеями люди их только терпели, да и то лишь потому, что нуждались в нас. Страх князя Войдана перед могуществом магов заставил его пойти на то, чтобы уничтожить их, оставив в живых ровно столько, сколько было необходимо лично ему. Мой предок Твердята понял, что без магов княжество окончательно загнется, но наивно решил попросту сделать вид, что ничего и не случилось. Так поступают маленькие дети, закрывая ладошками глаза и считая, что они в безопасности. С тех пор так и повелось: княжеский двор делает вид, что на колдунов никогда никто не охотился, что это их так уважали. Простые же люди по традиции опасливо косятся на магов, обращаясь к ним лишь в крайнем случае. При этом они совершенно точно знают, что ничего хорошего ожидать от чародеев не стоит, а предки всё-таки были правы! Вилы и костер куда как надежнее!

Я слушала его в тоске. Мне хотелось многое сказать: что всё это неправильно, что так быть не должно, что исправлять ошибки, даже такие, никогда не поздно — пока есть, кому это делать…

Слова застряли у меня в горле.

Черное бархатное небо над нашими головами раскололось от низкого звериного рева, исполненного ярости и тоски.

Глава одиннадцатая

«У меня, у носорога, слабое зрение и скверный нрав! Но это совсем не мои проблемы…»

Носорог

«У расторопши лечебными свойствами обладают листья, корни и главное — семена.

В лечении расторопшу можно начинать использовать, когда сформируется розетка, из самых мощных листьев. Возьми листок, состриги колючки, измельчи в кашицу и приложи к ране, забинтуй. Через два дня все заживет.

Целебный сок собирай, когда расторопша выбросит цветочную стрелку и будут готовы раскрываться первые корзинки. Сними 3–4 самых крупных листа с каждого растения, выжми из них сок. В полкружки сока влей две ложки крепкого хлебного вина. Храни в погребе. Давай больному на утренней заре по одной ложке, и вылечишь боли в суставах, желудок, очистится кожа.

Когда созреют семена, срежь растение под корень, вымой в ключевой воде и высуши в тени на чердаке. Используй отвар для лечения болей в желудке и печени.

В месяц ревун{12}, когда убраны семена и срезаны надземные части растений, выкопай корни расторопши. Корни тщательно промой студеной водой, измельчи и хорошо высуши на печи. Храни, как и листья, в закрытых глиняных горшках не дольше года. Отвар из корней расторопши поможет при болях в спине и суставах, судорогах, при болезнях желудка и печени, почечуе, при заболеваниях кожи. Для отвара возьми одну ложку корней, залей кипятком и ставь в не очень горячую печь. Отвар процеди еще теплым.

Сухие семена расторопши можно хранить в полотняных мешочках три года. В полкружки воды всыпь ложку растертого корня, медленно увари в два раза, процеди. Давай по ложке отвара после каждой еды. Снадобье поможет при водянке, подагре, отравлениях, болях в печени. На каждого больного собери семена с двадцати растений».

— Да тише же! Ты что, не можешь двигаться бесшумно?

— Не могу! У меня нога куда-то провалилась и застряла! Здесь вообще ничего не видно!

Темно было и впрямь — как в погребе. Небо, деревья, мох под ногами, — всё слилось в сплошную черноту и залепило мне глаза. Было невозможно рассмотреть даже собственную руку, не говоря уже о накрепко застрявшей ноге. До сих пор я слепо ковыляла вслед за Даром, беспомощно цепляясь за рукав его куртки. Так что, короткое емкое слово, вырвавшееся у меня, как нельзя лучше отражало моё настроение.

— И вообще, разве нельзя зажечь «светлячок?!

На меня безмолвно вытаращились две пары глаз, полыхающих потусторонним огнем, одна — желтым, другая — красным. До сих пор не знаю, как я тогда не заорала на весь лес! Наверное, голоса лишилась от ужаса.

Пока я собиралась с силами, чтобы всё-таки поведать миру о подкравшихся ко мне чудовищах, те глаза, что подобрались ко мне совсем близко, укоризненно моргнули и прошептали голосом Дара:

— Слав, ты совсем рехнулась? Какой, к бесам, светлячок?!! Ты ещё огненную потеху тут устрой, чтобы все полюбовались! Ты что, не умеешь пользоваться заклинанием ночного зрения?

— Не знаю я никакого ночного зрения! — злобно прошипела я. — Мог бы и научить!

— Вот горе луковое! — в сердцах проворчала вторая пара глаз. — Говорили же тебе: останься с Ванькой и зверьем. Нет, у тебя же шило в штанах!

— А у тебя стрела в голове! — шёпотом рявкнула я. — Может, вытащите меня отсюда? Дар, какое нужно сказать заклинание?

Остаться мне и впрямь предлагали. И даже довольно громко. Собственно, мы с Даром развлекали народ нашей руганью до тех пор, пока Радош не предложил нам подраться. Тут мы почему-то очень обиделись и слаженно накинулись уже на оборотня. После этого чародей мрачно поставил меня в известность, что, если со мной во время вылазки что-нибудь случится, то он собственноручно оторвет мою тупую голову.

Интересно, а застрявшая нога уже считается?!

Дар сделал какое-то движение, которое я скорее почувствовала, нежели увидала, и лес вокруг посветлел, став из угольно-черного прозрачно-серым. Я с облегчением узрела стволы деревьев, заросли орешника, своих спутников и зажатую трухлявой колодой ногу. И тут же поинтересовалась:

— Дар, а у меня теперь глаза каким цветом горят?

— Красным, — буркнул чародей, но потом всё-таки смягчился и снизошел до пояснения: — У людей от этого заклинания всегда так.

— Ну, что, теперь-то мы можем идти дальше? — недовольно поинтересовался желтоглазый оборотень, нервно подергивая пышным хвостом. — Ни у кого больше ничего нигде не застряло? Наконец-то все всё видят?

Радош уверенно вел нас вперед. Кицунэ не требовалась ни магия, ни дневной свет, ни какое бы то ни было подобие дороги — он безошибочно шел туда, где находилось существо, напугавшее нас своим ревом. Лис нервничал: время от времени с той стороны доносились странные звуки — не рев и не рык, а пощелкивание, посвистывание, шипение и даже бульканье.

Постепенно лес стал реже, под ногами зашуршала прошлогодняя трава, а потом деревья расступились. Прямо перед нами, в какой-нибудь четверти версты от опушки, вздыбились невысокие холмы, но не привычно-пологие, заросшие кустарником и деревьями, а, скорее, исполинские обломки скал, отвесные и безжизненные. Их изножье было густо усыпано каменным крошевом, выметнувшим свои серые языки к самому лесу.

Мы напряженно вглядывались в темные глыбы, когда рядом с ними что-то шевельнулось. Невидимое существо завозилось, раздраженно засопело, защелкало, а затем с пронзительным свистом в небо ударила струя пара высотой с вековую сосну. На наши головы водопадом хлынули сухие иглы.

— Дракон! — с восхищением выдохнул Радош и подался вперед, явно намереваясь бежать туда, где клокотал чудовищный источник. Дар неуловимым движением сцапал лиса за загривок. От неожиданности оборотень припал грудью к земле и попытался огрызнуться, но не тут-то было! Рука чародея держала крепко.

— Эй, ты что? Отпусти! — возмутился зверь. Говорить ему было трудно, и Радош злился.

— Да пожалуйста, — фыркнул маг. — Только, чур, никуда пока не убегать, хорошо?

— Это ещё почему? — проворчал оборотень.

Дар усмехнулся:

— Ты, конечно, большой знаток драконов, но тогда тебе должно быть известно, что не бывает «драконов вообще», как нет «вообще людей» или «вообще оборотней». Зная одного ящера, ты не можешь говорить обо всех. Словом «человек» мы называем и твою подругу Славку, и того безымянного «героя», который додумался забрасывать поселения эльфов, кентавров и гномов горшками со знаменитой горючей смесью. Или, к примеру, мы запросто назовём собакой и моего Угрюма, спокойно выходящего один на один с взрослым кабаном, и собачку сестрицы Алгуши — пустолайку размером с пол-Степки.

— И что? — подозрительно сощурился Радош.

— Да ничего! Только мы не знаем, что за дракон там плюётся и как он среагирует на появление рядом с ним симпатичного оборотня. Это магия тебя не берет, зато прицельная струя пламени достанет только так!

— Драконы слишком умны для того, чтобы поливать огнем каждого встречного!

— Да ты что?! Правда, что ли? А если там черный пещерный или красный огненный? А? Тогда как?

Лис смущенно потер лапой нос и неохотно пробурчал:

— Огненные паром не плюются.

— Зато черные — со всем удовольствием!

— Дяденьки, — я немедленно сунула свой любопытный нос в их обмен мнениями, — а это кто? Черные там, красные, огненные? Это такие драконы, да? А почему про них ничего в книжках нет?

— Слав, я тебе потом поподробнее расскажу о разновидностях драконов, хорошо? — с легкой досадой в голосе ответил Дар. — Просто их довольно много. А в книжках нет, так как там всё больше пишут о существах совсем уж почти мифических. Какого-нибудь линдворма или виверна нынче днем с огнем не найдешь! Где мы, и где они? Что же о них не поведать миру? А напишешь, к примеру, о сером скальном или о малом янтарном, которые прежде в наших краях повсюду встречались, а люди прочтут, и станет им интересно, отчего драконы вдруг взяли, да и все перевелись! Ты же теперь знаешь, к чему могут привести подобные вопросы?

— Всё это прекрасно, — невнятно промямлил оборотень, — однако пойти туда и посмотреть всё-таки надо.

— А кто спорит? — удивился чародей. — Вот сейчас я наложу на нас с тобой чары неопределимости, да отправимся на разведку.

Ух, ты! Чары неопределимости! Такая редкость! Ни разу не видела. Это же магия высочайшего уровня! Это вам не простое заклинание невидимости. Человека или не-человека, заколдованного на неопределимость, невозможно ни увидеть, ни услышать, ни унюхать, ни почувствовать, ни найти магически! Исчезает даже его аура. Он как бы перестает быть, и даже драконы, эти высшие существа, способные учуять врага за несколько верст, не заметят его.

Я слишком увлеклась, вспоминая всё, что я читала об этом колдовстве, чтобы обратить внимание на оброненные Даром слова.

«На нас с тобой»…

Серебристое облачко сорвалось с пальцев чародея и окутало меня с головы до ног. От неожиданности я вздрогнула и резко вдохнула мерцающий туман.

И застыла на месте.

Если бы я умела метать глазами молнии, то лес бы выгорел на версту вокруг — конечно, при условии, что в нем бы находился этот подлый предатель, этот злодей, этот гнусный тип!

Его чары лишили меня возможности пошевелить даже кончиком пальца! Всё, что мне оставалось — это задыхаться от бессильной ярости, пока он пристраивал поудобнее мое бесчувственное тело в корнях старого кряжистого дуба.

— А ловко ты ее вырубил! — хохотнул Радош. — Я-то грешным делом всё думал, что так она с нами и дальше пойдет. А что? Можно было бы и на приманку в случае чего пустить, а? Тихо, тихо! Не надо на меня так свирепо сверкать глазками. Это ж я так шутю! Шу-тю! Шутка такая, понятно?

Наградив оборотня тяжелым взглядом, Дар опустился на землю рядом со мною.

— Слав, прости! — он взял мою безжизненную руку и прижал ладонью к своей слегка шершавой щеке. — У меня нет другого выхода. Я знаю, что ты сейчас кипишь от негодования и была бы рада собственноручно скормить меня ящеру покрупнее и позубастее я внутренне улыбнулась — а что, идея-то богатая!. Но у нас совсем нет времени, чтобы уговаривать тебя не идти сейчас с нами. К тому же, неплохо зная тебя и твоё… ммм… упорство в достижении цели, сомневаюсь, чтобы нам это вообще удалось. Но и взять тебя с собой я не могу. Во-первых, я не сумею наложить чары неопределимости на всех — попросту не хватит сил, заклинание очень тяжелое. А во-вторых, если дракону придет в голову идея прожарить всё вокруг себя они это дело любят, то со мной ничего не случится — это моя стихия, как ты помнишь. Кицунэ, скорее всего, сумеет удрать, особенно находясь под заклинанием. У тебя же нет шансов: ты рассыплешься в пепел. А здесь ты будешь в безопасности — я тебя куполом прикрою. Поэтому не надо злиться. Давай так: мы быстренько там всё осмотрим, и сразу вернемся. Хорошо?

Да просто отлично! Какие могут быть сомнения? Я изо всех сил постаралась ответить взглядом: «Чтоб тебя дракон больно сожрал, гад!» и принялась мрачно наблюдать, как эти предатели, помахав мне на прощанье, начали медленно растворяться в воздухе, повинуясь магическому приказу Дара.

Едва они совсем исчезли, как серые сумерки вокруг меня внезапно сгустились до прежней непроглядной черноты. Перестали действовать чары ночного зрения, тоскливо подумала я. Остаться в полном одиночестве и бессильно таращиться в чернильную тьму ночного леса было очень страшно. Ну, Дар, я тебе это припомню!

Однако быстро становилось не только страшно, но ещё и холодно. Прежде, чем раствориться в воздухе, Дар укрыл меня своей курткой, но сидеть на влажной после зимы прошлогодней листве было не особенно приятно. Так, а кто, собственно, сказал, что я обязана безропотно дожидаться возвращения этого тирана?! Надо только напрячь память и сообразить, как можно взломать обездвиживающее заклинание.

Я даже не удивилась, когда почувствовала, как наложенная на меня магия подалась, сперва медленно и неохотно. Пришлось поднажать — и цепкие чары скатились с меня, как с гуся вода. С облегчением потянувшись, я поднялась на ноги и тщательно счистила с отсыревших штанов прелую листву. Всё-таки правильно я делала, когда на привалах при первой же возможности начинала отрабатывать заклинания по бабушкиной колдовской книге: ведь мало просто знать наизусть все формулы, необходимо научиться наполнять их именно теми силами, которые им необходимы. Вон как легко рассыпались чары, наложенные магом, куда более могучим, чем я!

Поплотнее завернувшись в куртку Дара и мстительно наплевав на защитный контур, я принялась расхаживать между деревьями. Мне было необходимо не только согреться, но и решить, что же делать дальше. Сидеть на опушке, злобно придумывая варианты мести, мне было скучно, тем более, что некоторую но только некоторую! долю правоты в действиях молодого чародея приходилось признать. Бежать же сломя голову вслед за ними с криками: «Подождите меня! Я тоже хочу посмотреть на настоящего живого дракона!» что-то не хотелось. Конечно, было можно ломануть через лес и самостоятельно отыскать дорогу к лагерю, чтобы уже там сидеть с гордо поднятой головой и ждать появления Дара и Радоша. От этого соблазнительного варианта меня удерживало, во-первых, то, что я не знала заклинания ночного зрения, во-вторых, возможность легко заблудиться в незнакомом месте, а в-третьих, банальный страх.

Словом, куда ни кинь — всё клин.

И даже костер развести нельзя!

Усевшись на сухую кочку, заросшую вихрами прошлогодней травы, я подняла повыше воротник куртки, спрятала руки в рукава и принялась вглядываться туда, где в какой-то четверти версты от меня вздыхал и возился сплошной мрак.

Вдруг темнота за моей спиной пошевелилась, тихонько щелкнула, и мой рот зажала чья-то рука лапа? иная конечность? в которую я, не растерявшись, вцепилась со всех своих зубов. Темнота сдавленно зашипела, непонятно ругнулась, сделала какое-то движение, и вместо ладони во рту очутилась гадкая на вкус тряпка — кляп. Затем моя голова была ловко обмотана полосой плотной ткани, а руки и ноги спутаны крепкой веревкой. Я отчаянно забилась на месте, стараясь освободиться от удерживающих меня пут. Укушенная темнота издала несколько негромких звуков, напоминающих щелчки и клекот, и я с ужасом почувствовала, как вокруг меня сжимаются твердые, как сталь, обручи. Ещё щелчок — и земля из-под меня ушла, а воздух наполнился упругими хлопками огромных крыльев. Ледяной ветер попытался сорвать тряпку с моей головы, но безуспешно. Снизу послышался грохот, свист, обручи сжались чуть сильнее, делая больно, и меня куда-то стремительно понесло.

Летели мы недолго. Как раз столько, чтобы не успеть замерзнуть окончательно и бесповоротно. Ещё я сумела на время загнать куда поглубже охватившую меня панику и сообразить, что меня уносит в неизвестном направлении огромная птица, а, может, и дракон, но это уже было сложнее представить. Для чего я понадобилась моему похитителю, думать не хотелось. Съест сам? Накормит деток? Сварит в зелье? Доставит к хозяину? Это ещё не самые плохие варианты. В мою не лишенную фантазии голову пришло и что похуже.

Полет окончился так же неожиданно, как и начался. Совершенно бесшумно, если не считать шелеста невидимых крыльев, мы опустились на землю. Стальные обручи разжались, и тут же чьи-то руки или всё-таки лапы? ловко подхватили и куда-то поволокли извивающуюся и злобно мычащую меня.

О, боги! Куда же он меня тащит-то? Глухие шаги того, в чьих лапах я билась, безуспешно пытаясь освободиться от опутавших меня веревок, сменились гулким топотом, больше напоминавшим удары тяжелого кузнечного молота по наковальне. Эхо весело их подхватывало и принималось радостно скакать вокруг, создавая иллюзию, что за нами несется целый отряд латников.

Это где ж надо идти, чтобы так громыхать? У них тут что, полы из железа?!

Уй-я!!! Похоже, угадала: меня бесцеремонно бросили на пол, и я со всей силы приложилась локтем и боком о его жесткую холодную поверхность. Зловеще лязгнула дверь, шаги глухо прогрохотали, удаляясь, и всё стихло. Я осталась наедине со звуком своего тяжелого дыхания и болью в ушибленных частях тела и неудобно вывернутых руках. Плотная тряпка, обмотавшая голову, плохо пропускала воздух, который, похоже, и так не отличался свежестью.

Запястья мне скрутили на славу: сколько я ни пыталась вытащить хоть полпальца, веревка затягивалась всё сильнее. Или это так отекли связанные за спиной ладони? Словом, о попытке освободиться пришлось забыть: распухшие пальцы вскоре и вовсе потеряли чувствительность. Вот демоны, так ведь и без рук остаться недолго! Чем тогда колдовать-то буду?

На смену этой «приятной» мысли пришла другая, не менее жизнеутверждающая: вряд ли меня приволокли в это гостеприимное место, чтобы попозже извиниться и отпустить на все четыре стороны. Так что сейчас я должна беспокоиться не о том, смогу ли я в будущем колдовать, а о том, сразу меня убьют, или сперва как следует помучают.

Постепенно мысли становились вялыми, равнодушными; время растянулось в бесконечность и замерло — я начала медленно тонуть в болоте тупого безразличия.

К счастью, утонуть совсем мне не дали.

Грохнул замок, скрипнула отворяемая дверь, и стало понятно, что моё одиночество закончилось. Ничего хорошего ожидать не приходилось, и я замерла на холодном полу, напряженно вслушиваясь в приближающиеся звуки. Кто-то, уверенно стуча подкованными сапогами, шагнул через порог, а вслед за ним зашаркали, зашуршали, заскользили мягкие лапы.

— Развяжите! — властно бросил мужской голос, и кто-то мягко подхватил меня, быстро и бесшумно освобождая от веревок мои руки и ноги, разматывая противную тряпку и вытаскивая кляп. В глаза хлынул свет факела, показавшийся ярче, чем полуденное солнце. В боку сильно закололо; я мучительно закашлялась, затем перевернулась на спину и устало закрыла глаза.

А рук я вообще не чувствовала.

— Встань! — приказал всё тот же голос. В ответ я вяло помотала головой. Пусть лучше сразу меня съедят. Голос же немного выждал и велел: — Поднимите ее!

Сильные руки вздернули меня за локти и привели в вертикальное положение. Потоптавшись на месте, я нащупала спиной жесткую стену и оперлась на нее, прикрыв локтем лицо. Постепенно дурнота немного отступила, а глаза начали привыкать к свету. Выглядывая из-под руки, я смогла рассмотреть, что нахожусь в довольно просторном зале с очень высоким потолком, теряющимся во мраке, причем его стены и пол оказались каменными! Ничего себе! Мне никогда прежде не доводилось бывать в подобном помещении: дома в Синедолии строят исключительно из дерева, лишь изредка ставя избу на каменное основание или даже подклет. Интересно, как же тут можно жить? От серых выглаженных камней исходил могильный холод.

Именно такого цвета был похожий на скалу замок, возвышавшийся посреди долины. Впрочем, я и так догадывалась, куда меня приволокли.

У дверей столпилось с полдюжины странных фигур в длинных, под цвет стен, балахонах с низко надвинутыми капюшонами. Чуть поодаль от них, недовольно разглядывая свои пудовые кулаки и время от времени озираясь, переминался с ноги на ногу здоровенный бородатый дядя в льняной рубахе распояской и рваных штанах, заправленных в высокие бродни. Лицом к ним и спиной ко мне стоял высокий мужчина в отороченном темным мехом плаще, ниспадающем широкими прихотливыми складками, и тяжелых сапогах со шпорами. Его длинные волосы небрежной волной рассыпались по широким прямым плечам. Мужчина что-то негромко говорил — судя по всему, отдавал приказания людям в балахонах; те по очереди сгибались в поклоне и выскальзывали из зала.

Хозяин замка. Злодей-некромант, уничтоживший пол-Синедолии. У меня не было сомнений, в чьи лапы я угодила.

Что-то знакомое было в посадке его головы, властных движениях руки, затянутой в черную кожаную перчатку с раструбом, в манере держаться. Я пристально вглядывалась в незнакомца, пытаясь сообразить, кого же он мне может напоминать, но свет факелов показался мне ослепительно ярким лишь по сравнению с кромешной темнотой. На самом деле их тусклый свет едва разгонял сумрак по углам.

Наконец, последний капюшон, прихватив с собой бородатого дядю, покинул зал, и мужчина в плаще обернулся.

Ноги отказались меня держать, и я медленно сползла по стене на пол.

Передо мной стоял Дар…

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга: он — сурово нахмурившись, я — открывая и закрывая рот в бесплодных попытках обрести утерянный дар речи и рассказать подлому лжецу всё, что я о нем думаю.

О боги, боги! Значит, я была с самого начала права, и именно он оказался тем самым некромантом-убийцей! С самого первого дня Дар виртуозно обманывал меня, водил за нос; ему удалось обвести вокруг пальца даже мою несговорчивую интуицию, упорно твердившую, что он — вовсе не тот, кем старается казаться.

И я поверила ему — наперекор внутреннему голосу. Я даже… но об этом уж точно не стоит! Он добился того, что я доверчиво последовала за ним…

Я закрыла глаза. Всё кончено. Я не справилась и теперь должна погибнуть. Более того, за мной на верную смерть отправились Ванятка, Тинка, Горыныч, Степка, и даже хитрый оборотень Радош, на свою рыжую голову повстречавший нас на своем пути. Мне не удалось найти того, кто помог бы защитить мой Черный Лес, да и всю Синедолию в придачу.

По моему лицу текли злые, безнадежные слезы.

…а, собственно, за каким таким бесом Дару понадобилось это счастье?!!

Нет, моё любопытство так безропотно умирать вовсе не желало!

Зачем тащить через леса, горы и долы девчонку в сопровождении непоседливого мальчугана, старой говорящей лошади, вредного болтливого кота и грача, имеющего обо всем собственное мнение? Для чего с риском для жизни пробираться сквозь туман, форсировать ядовитую реку, мерзнуть на ветру и терпеть выходки нахального оборотня? Чтобы заманить нас в свою собственную долину, надежно укрытую от посторонних глаз? Да к чему всё это?!! Не проще ли было убить всех нас на месте — чтобы не путались под ногами?!

Дар заговорил первым.

— Ты кто такая?

А это ещё как понять? Что значит «кто я такая?» Ты что, сам не знаешь? Это кто ты такой, если уж на то пошло?!

— Ты что, не понимаешь человеческую речь? — он высокомерно приподнял правую бровь. — Повторяю: я желаю знать, кто ты такая и как очутилась в моей долине. Советую тебе отвечать: в противном случае придется тебя заставить говорить. В моем распоряжении есть немало крайне неприятных способов сделать тебе очень больно, так что в твоих интересах не доводить до этого.

Неся эту ахинею, чародей сделал несколько шагов вперед и очутился прямо передо мной в круге зыбкого света, отбрасываемого факелами.

Я чуть не расхохоталась от облегчения, на миг позабыв, где нахожусь.

Передо мной стоял вовсе не Дар!

Правда, отличить их друг от друга было нелегко. То же узкое лицо с правильными, чуть резковатыми чертами, такие же длинные темные волосы Дар, правда, чаще всего завязывал их на затылке в хвост. Тот же возраст, рост, осанка, разворот плеч, посадка головы, жесты. Но у стоящего передо мной мужчины подбородок был чуть тяжелее, волосы немного светлее, по левой щеке змеился довольно приметный шрам, нос хищно горбился, а темные, почти черные глаза обдавали меня холодом и презрением.

И ещё. Я не сразу сообразила: этот высокий ледяной голос никак не мог принадлежать Дару.

Боги всемогущие! Какое счастье, что это не он!

Я была готова запеть!

Видимо, на моем лице отразилась богатая гамма взаимоисключающих переживаний. А если учесть, что всё это время я громко ойкала, оттирая друг о друга затекшие руки, которые раз за разом взрывались болью, то выглядела я, судя по всему, довольно интересно. На лице мужчины, внимательно наблюдавшего за мной, появилось выражение брезгливого сожаления. Возиться с сумасшедшей бродяжкой — что может быть противнее?

— Ты собираешься отвечать? — нетерпеливо поинтересовался он. Я старательно закивала:

— Травница я, люди Веславой кличут, — и скромно опустила глаза.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать, — на всякий случай не грех и приврать.

— Замужем?

— Девица, — мои щеки залил стыдливый румянец. Фокус, кстати, нехитрый, освоенный ещё в глубоком детстве.

— Значит, говоришь, девица? — удовлетворенно повторил некромант. — Колдовать умеешь?

— Да вы что? — я несколько раз возмущенно хлопнула глазами. — Я девушка честная! Так, травки разные в лесах собираю, отвары делаю, настойки всякие, притирания там… да я и без ворожбы поганой любой корове больное вымя вылечу! А что? — я постепенно входила в роль селянской травницы-самоучки, не забывая закрывать свои мысли от подслушивания, а то знаем мы этих чернокнижников! — Если кому лихорадку полечить надо, или там мозоли, может, замучили — так милости прошу! Мои травки всегда при мне, — и я выразительно похлопала себя по карманам, попутно установив, что на мне, на манер капусты, накручено сразу две куртки: одна — моя, а вторая — трофейная, княжеская. Драгоценная сумка осталась в лагере под Ванькиным присмотром, и хорошо, что осталась. В противном случае прикидываться безобидной травницей стало бы гораздо сложнее: бабушкина колдовская книга, а также мешочки с сушеными крыльями летучих мышей, русалочьими хвостами и толченым зубом дракона сами бы всё рассказали обо мне…

— Что ты несешь? Какие ещё мозоли? — раздраженно отмахнулся двойник Дара. — Быстро говори, кто ещё с тобой пришел? И что вам тут надо?!

Мысли заскакали в моей голове, как мыши в амбаре. Если сразу не велел убить, а начал расспрашивать, то, может быть, ещё не всё безнадежно? Зачем-то я ему понадобилась живой. В жертву там принести, или разобрать на части и в зелье сварить…. Шутка.

В любом случае, едва я поняла свою ошибку, малодушное желание сложить лапки и сдаться без борьбы растаяло, как одинокая тучка в полдень.

— Дяденька, — я таинственно вытаращила глаза и понизила голос, — да тут ведь, говорят, где-то настоящие драконы водятся! А в пещерах-то у них лежат-пропадают несметные сокровища! Вот мы с братьями Панисием да Донатом вспомнила я тётки-Брониных отпрысков и решили те сокровища добыть! Стали бы мы тогда первыми богатеями на селе — так у меня б тогда отбою от женихов не было! Очень уж нам с братцами хочется в тех женихах, как в сору покопаться… — памятуя о пристальном взгляде моего тюремщика, я живо представила себе круглую гладкую физиономию Петраша, сына мельника из Березовки и первого парня на деревне. — Скажите, дяденька, а вы, часом, не знаете, где нам с ними тех драконов сыскать?

«Дяденька» посмотрел на «племянницу» с видимым отвращением.

— Какие тебе ещё драконы, какие сокровища? — процедил он. — Да как вы вообще сумели сюда пробраться, убогие? Вы же шли со стороны Синедолии? Отвечай, как вам удалось перейти через Мертвую реку?!

Ага, значит, ты тоже называешь эту милую речку Мертвой?

— Вы что, дяденька? — я помахала ресницами. — Мы никакой Мертвой реки и не видали. После Пиляйки нам встречались только ручьи. Правда, в соседней долине мы переходили какое-то пересохшее русло; там вокруг ещё всё было выжжено, будто пожаром, да только никак не пойму, чему ж там было гореть-то? Сплошные ж камни кругом!

Лицо чернокнижника уродливо перекосилось от злобы, и он в сердцах произнес несколько слов на непонятном языке, причем было ясно, что не стихи читал. Но мой фокус удался: он явно поверил в то, что мы перешли долину по следам какого-то сгоревшего там бедолаги — похоже, история, рассказанная нам Радошем, была хорошо известна хозяину серого замка.

Колдун быстро взял себя в руки.

— Ну, и куда же делись твои братья? — хмуро поинтересовался он.

— Так, дяденька…

— Не смей называть меня дяденькой! — наконец-то взорвался некромант. Я опять с готовностью затрепыхала ресницами техника подсмотрена у селянских девчат; вот ведь: всю жизнь я над ними подсмеивалась, а глянь — пригодилось-таки!.

— Ну, а как же мне вас тогда называть, дяденька?

— Зови меня Повелителем, — буркнул он.

Я пощелкала языком, пожевала губами, а затем решительно замотала головой:

— Па… по… нет, не выговорю! Слишком длинное слово!

Двойник Дара, похоже, обалдел от моей тупости.

— Так зови Хозяином! — с досадой бросил он.

— Вот ещё! Не буду! — надулась я. — Это у Жучки хозяева есть, да у Бурёнки, а я — девушка честная, а скоро ещё и богатая стану! Какой такой ещё хозяин? Срам один! — и отвернулась, вздернув нос и теребя кончик растрепавшейся косы.

Колдун от изумления даже рот раскрыл, да так закрыть и позабыл.

Да, мой милый, это тебе не балахонами командовать. Коль уж ты меня сразу не убил, я постараюсь доставить тебе, гаду, несколько незабываемых моментов!

— А у вас имя есть, дяденька? — невинно спросила я.

Ага, щас, так он мне и сказал! Кто ж врагам такие вещи выбалтывает? Этак и злые чары можно привязать — на имя-то!

Но хозяин замка, видно, окончательно решил, что большей дуры, чем я, свет ещё не видывал.

— Меня зовут Владан, — поморщившись, поведал мне он, но тут же спохватился: — но ты должна обращаться ко мне «господин Владан», поняла?

Я закивала, решив пока не перегибать палку.

— Так куда пошли твои братья? — тоскливо переспросил меня некромант Владан, притомившийся от беседы со мной.

— А дракончика посмотреть! — с готовностью откликнулась я. — Там в темноте кто-то шипел и стрекотал, так они сказали — то дракон, да пошли разведать, где его сокровища лежат, да когда их забрать можно. А мне велели их на косогорчике дожидаться. А меня твои слуги унесли! Нехорошо это, господин, братья-то придут, а меня и нет…. Опозорили вы меня! Если в нашем селе кто про такое дело прознает, не видать мне женихов, как своих ушей! — для достоверности я громко хлюпнула носом.

Но на этот раз выпущенная стрела улетела в болото. Колдун не обратил внимания на мою прочувственную тираду, занятый собственными мыслями.

— У дубов, говоришь, на косогоре? — он что-то прикинул на пальцах. — Ну, так Нукера сегодня и завтра вполне можно не кормить.

— Кого-кого?

— А как раз напротив того «косогорчика» живет мой болотный дракон по имени Нукер, — злорадно пояснил Владан. — Он отличается крайней прожорливостью, а ест всё, даже птиц на лету хватает. Судя по твоим словам, он сегодня неплохо позавтракал двумя недотепами!

По-хорошему, тут мне было положено разрыдаться — по безвременно усопшим братцам. Но я решила пока не доставлять своему тюремщику такого удовольствия.

— Да прям! — я вызывающе уперла руки в бедра. — Это кто ещё кого съест! Мои братья на кулачках пол-деревни за раз побивают! Все, все сокровища у твоей ящерицы заберут!

— Ага, — кивнул колдун, — если они такие же бараны упертые, как их сестра, то дракон точно подавится их рогами!

— Сам ты баран! — огрызнулась я, не желая уступать завоеванные позиции. — Похитил девушку, а теперь обзываешься!

— Слушай, — возмутился злодей, — ты что, не понимаешь, что твоя жизнь находится в моих руках?! Мне достаточно лишь пальцем пошевелить, и от тебя даже мокрого места не останется! А ты мне хамишь!

— Ну вот, а теперь ты мне ещё и угрожаешь! Сперва обзываешься, а потом — такое…. А я, между прочим, есть хочу, мне, в отличие от твоего дракона, никто и кусочка хлеба не принес! И одежда моя вся промокла, пока твои прислужники меня похищали, да в темницу кидали. Не волнуйся, можешь на меня сил не тратить: я и сама отличненько тут загнусь от голода и холода!

А вот тут уже без рыданий было никак не обойтись. Я не растерялась и выдала целый фонтан слез, сопроводив их вполне художественными подвываниями. И заметьте, никакого колдовства, полностью натуральный продукт! Магию этот чернокнижник бесов мигом бы учуял.

Оказалось, что на зловещих некромантов простые женские слезы действуют ничуть не хуже, чем на шорников, мельников или кузнецов! Вскоре давешний бородатый мужик молча отконвоировал меня в просторную комнату, располагавшуюся в башенке: нам пришлось долго карабкаться по узкой каменной лестнице, завивавшейся вокруг толстой опоры.

К моему разочарованию, стены и пол отведенного мне помещения были всё из того же гладкого серого камня. Я же прекрасно помнила слова Дара: мага земли достаточно поместить в каменной башне, чтобы разорвать природную связь с его стихией и таким образом лишить возможности восстанавливать силы.

В комнате имелось довольно широкое окно, забранное частой решеткой, что само по себе показалось мне странным: от подоконника до мощеного брусчаткой двора замка было не меньше двух десятков саженей. Кроме того, кто-то старательно зачаровал всю комнату, включая окно и дверь: колдовать в ней было не только бесполезно, но и небезопасно. Этот «кто-то» не очень-то и старался замаскировать свою магию, так что я ее почувствовала, едва успев шагнуть через порог. Клетка для чародеев, а?

Несмотря на то, что из предметов мебели наличествовали только пара табуреток, дощатый стол, очаг в стене пустой и холодный, небольшая ширма в углу да довольно широкая кровать под балдахином, явных поводов выражать свое недовольство размещением я не нашла. В самом деле, не могла же я пожаловаться на чары, мешающие колдовать, или на хмурое привидение, которое втихаря шпионило за мною, осторожно выглядывая из кладки. Вот когда оно заявит о себе напрямую, тогда и я получу возможность громко выразить свой протест по поводу подобного соседства.

Но, выбрав в качестве примера для подражания главную Сосновскую красавицу Марёну и ее манеру общения с любым представителем мужского пола в возрасте от семи до семидесяти лет включительно, я собиралась неукоснительно следовать образцу. Ничего, что этот самый образец выше меня на полголовы и располагает недоступными мне пышными формами, милыми селянскому глазу. Главное — уверенность в себе! Вон, говорят, в городах, напротив, ценят изящество и субтильность.

Так вот, вышеупомянутая девица ни в коем случае не смирилась бы с тем, что ее засунули в какую-то одинокую башню, где весело подвывал ветер, протискиваясь через щели в свинцовых рамах.

Подойдя к двери, я решительно забарабанила по тяжелым дубовым доскам. Как ни странно, ждать ответа не пришлось: судя по всему, бородача оставили меня караулить, либо он просто не успел далеко уйти.

— Дядечка, — проникновенно завела я, вздрагивая ресницами и умильно заглядывая ему в глаза, — но тут так холодно! И мне необходимо помыться и переодеться, скажите, а где тут у вас банька? И когда же мне принесут поесть? А то где ж это видано: честную девушку голодом да холодом морить?!

Ну, тут, похоже, любой выстрел попадет точнехонько в цель! Этот «дядечка» против моего беспробудного нагловатого кокетства совсем не возражал. Правда, круг моих запросов заставил его серьезно призадуматься, чем он и занялся, старательно вороша свою и без того кудлатую бороду. Поскрипев мозгами я терпеливо разглядывала его восхищенными глазами, мужик в конце концов сообразил, что же я от него хочу, обрадовано мне закивал и куда-то помчался, бухая сапогами по узкой лестнице. Правда, дверь запереть не забыл…

Вскоре он вернулся, но на этот раз не один. Вместе с ним пожаловала охапка дров, вместительная купель совершенно пустая, небольшой сверток с какой-то мягкой рухлядью, блюдо с вяленым мясом и краюхой хлеба, кувшин, а также существо в балахоне с низко опущенным капюшоном. Из всего перечисленного бородач нес только дрова, а остальное летело само, подчиняясь легким движениям серых костлявых пальцев, выглядывающих из широких рукавов хламиды.

Я кокетливо приподняла брови и изогнула губы в усмешке: дескать, а мыться я в пустой лохани буду, что ли? Но дрова, повинуясь безмолвным командам, сноровисто нырнули в очаг и сразу вспыхнули, а купель приземлилась на пол, и в ней тут же заплескалась вода. Капюшон небрежным щелчком запустил туда мерцающую точку, и над лоханкой заклубился пар.

Так-так! Значит, здесь блокируется не вся магия, а только чужая! Запомним, авось пригодится…

Сидя в горячей воде, я едва не заснула — помешали разнывшиеся от тепла запястья. Заклинание, нагревшее воду, долго не давало ей остыть, и мне удалось не только хорошенько вымыться самой, но и выстирать крепко перепачканную одежду. В доставленном свертке оказалось длинное платье невиданного фасона: ровного темно-голубого цвета, с узкими рукавами и довольно большим вырезом, оно было перехвачено под грудью поясом и ложилось на пол мягкими ровными складками. К платью прилагались смешные башмачки без задников чтобы быстро не бегала?! и теплый плащ того же цвета.

Одеяние было мне немного длинно, но я подавила в себе естественное желание укоротить его с помощью колдовства, подозревая, что об этом тут же станет известно моим тюремщикам. Вместо этого я мужественно подобрала подол и устроилась у огня, разбирая влажные волосы на пряди и грызя жесткое мясо.

Два дня я провела в полном одиночестве, не считая кратковременных визитов бородача в компании балахона, которые время от времени приносили мне еду. Заняться было совершенно нечем, а попросить, чтобы мне принесли хоть несколько книг, я по понятным причинам не могла: не тот образ выбрала. Всё, что мне оставалось — это сидеть у распахнутого окна и целыми днями разглядывать открывавшийся из него вид. До рези в глазах я всматривалась в подернутые едва появившейся листвой кроны деревьев и лиловые холмы в надежде заметить хотя бы намек на присутствие моих друзей, но только птицы изредка оживляли пейзаж. В голову настойчиво лезли разные мысли — одна неприятнее другой.

На третий день с утра пораньше я поняла, что пришло время для решительных действий. От безделья я начала потихоньку сходить с ума, к тому же я хорошо помнила о том, что время работает против нас. А значит что? Рискнем…

В то утро не успели Бородач и Балахон зайти в моё узилище, как я, заливаясь горючими слезами, потребовала немедленной встречи с их хозяином. Балахон сделал попытку оставить мои слова без внимания, но я наддала, и жалостливый Бородач нахмурился, решительно дернул своего напарника за рукав, едва не оторвав оный, сердито забурчал и поволок того за собой. Колдун попробовал было возразить, но упорхнул за дверь, увлекаемый медвежьей лапой. Горшок с кашей и кувшин с водой, до этого момента непринужденно парившие в воздухе, сразу потеряли летучесть и смачно приложились об пол, разлетевшись на мелкие осколки, крупинки и брызги. А и ладно! Всё равно я завтракать не собиралась, по крайней мере, здесь и сейчас.

Однако пришлось подождать. То ли некромант был сильно занят своими злодейскими делами, то ли он просто любил поспать, но я уже шмыгала носом из последних сил. Совсем перестать хныкать было нельзя — привидение увлеченно за мной подглядывало, так что просто сидеть, надувшись, было бы неубедительно. Несколько раз, заслышав его возбужденное сопение, я принималась подвывать, чем доставляла призраку-шпиону чистую детскую радость.

Наконец на лестнице послышались шаги, стукнул открываемый засов, дверь распахнулась, и в мой застенок шагнул господин Владан собственной персоной.

Вот тут мне даже притворяться не пришлось: негодяй был всё-таки настолько похож на Дара, что, как и при нашей первой встрече, у меня на миг перебило дыхание. Слезы так и брызнули из глаз, но я резко выпрямилась и усилием воли остановила водопад: всё, что надо, мой противник уже увидал, а вот позволить ему любоваться распухшим носом в мои планы не входило. Приличный румянец и слегка покрасневшие глаза — это как раз то, что нужно!

Сегодня мой похититель глядел на меня с куда меньшим отвращением. Я бы даже сказала, что в его темных презрительных глазах промелькнула крошечная искорка удовольствия. Да кто ж спорит-то? Нет слов: смотреть на нарядно одетую барышню сегодня я вновь вырядилась в присланное мне темно-голубое платье и даже распустила по плечам до скрипа вымытые волосы гораздо приятнее, нежели лицезреть перед собой чумазую лохматую деваху. Более того, по мере разглядывания преображенной меня, глаза колдуна начали приобретать откровенно сальное выражение. Похоже, ещё немного, и он будет вовсе не прочь употребить девицу по прямому, так сказать, назначению. Бр-р-р-р!!!!

Тем не менее, его голос прозвучал крайне холодно.

— Мне передали, ты хотела меня видеть. Что тебе надо?

О как! Знай свое место, деревенщина! Мои глаза послушно моей же воле! налились свежей порцией слез, а горько дрогнувшие губы проговорили:

— Мне скучно…

Ура! Похоже, на этот раз мне удалось его достать! Я немного полюбовалась на выпученные от изумления глаза колдуна, немедленно утратившие выражение снисходительного высокомерия, послушала, как булькают в его горле застрявшие там плохие слова, и с удовлетворением убедилась, что он вовсе не так уж и похож на нашего «князь-воеводу», как повадился дразниться ехидный Радош. Выждав ещё чуть-чуть, я прочувствованно повторила:

— Мне так скучно! Я просто умираю от тоски!

— Ну, ты даешь! — выдохнул Владан, разом подрастеряв похотливую ухмылку. — Ты что ж, на ярмарку приехала?

Он хотел ещё что-то добавить — не менее едкое — и даже открыл рот, но я его решительно перебила:

— Меня, если ты позабыл, похитили и приволокли сюда насильно! Я, к твоему сведенью, никого об этом не просила! Это что же получается: надругался над несчастной девушкой…

— Да что ты врешь?! — искренне возмутился некромант. — Я тебя и пальцем не тронул!

— Тронул-тронул, — покивала ему я. — Опозорил перед братьями, а теперь что — в кусты? Засунул в какой-то каменный мешок, держишь в одиночестве, моришь голодом!

Может, и не стоило так хамить повелителю Долины Драконов, могущественному чародею, наглядно продемонстрировавшему половине Синедолии свои возможности? Однако что-то мне подсказывало: стоило, да ещё как! Не привыкший к такому обращению чернокнижник от неожиданности ушел в оборону:

— А можно подумать, ты в своей деревне во дворце жила!

— Дворец — не дворец, а хоромы у нас знатные, ещё батюшкой строенные! — спесиво надулась я. — Батюшка-то, чай, не мужиком-лапотником век коротал! Торговал он с прибытком немалым, по всей Синедолии товары возил, а то и в иные земли хаживал. Избу он с тех прибытков выстроил, высокую, светлую, в два жилья, да службы разные — подворье у нас немалое! Всё живое, деревянное, сердце радуется. А здесь? Камень мертвый, фу!

— Да что б ты понимала?! — повысил голос обескураженный колдун, не особо впечатленный успехами «батюшки» на торговом поприще. — Это ж замок, не изба! Тебе понятно: за-мок!

— И что с того? — я насмешливо прищурилась. — Замок, замок! Вот у нашего великого князя замок — это да! А здесь — скала скалой, живешь, как в пещере. А потом, что я тут видела?! Темницу да келью в башне? Может, тут у вас расписные терема понаставлены, да только я вот на серый камень вынуждена любоваться, да пустую кашу жевать… и та рассыпалась! — я прикусила нижнюю губу и слегка отвернулась от моего тюремщика — вроде как пытаясь скрыть не к месту навернувшиеся слезы. Разваренная крупа сиротливо валялась на полу в окружении черепков, немым укором свидетельствуя в мою пользу.

Ну вот, наконец-то дошло! Немного помявшись и задумчиво посопев, злодей пригласил меня разделить с ним трапезу. В награду я постаралась выдать ему самый восхищенный взгляд из Марёниного арсенала. По-моему, получилось совсем неплохо!

Похоже, в этой каменной орясине под названием «замок» легко могли разместиться Мутные Броды целиком с Березовкой и Сосновкой в придачу. После того, как я умудрилась сползти в длинном платье по винтовой лестнице, Владан повел меня огромным, всё время забирающим влево коридором, конца-края которому не наблюдалось. Я с трудом поспевала за чародеем. Противное платье путалось в ногах, неудобные туфли без задников всё норовили свалиться, и больше всего на свете мне хотелось зашвырнуть их в темный угол и идти босиком, завязав подол узлом выше колен. К сожалению, я прекрасно знала, что ни одна селянская красотка в жизни себе не позволит подобных вольностей — если, конечно, она по совместительству не лесная ведьма, привыкшая всю жизнь щеголять в мужских штанах. Поэтому я обреченно плелась за моим мучителем по бесконечному каменному коридору, старательно подбирая юбку, ловя на ходу гадкие тапки, ругаясь сквозь зубы словами, которые вовсе не следовало знать юной невинной деве, и размышляя, не является ли путешествие по замку вариантом утонченной пытки для особо дорогих гостей.

Порой мимо нас скользили уже ставшие привычными серые балахоны. В просторном зале, через который лежал наш нелегкий путь, мы наткнулись на компанию из полудюжины этих безликих существ. Сдвинув островерхие куколи {13}, они словно шушукались между собой, впрочем, не производя при этом ни звука. При виде Владана балахоны обернулись к нему, слаженно поклонились и шмыгнули прочь.

— Твои слуги? — небрежно поинтересовалась я. Предательский подол незаметно зацепился за острый каблук, и я с вымученной улыбкой пыталась его незаметно высвободить.

— Единомышленники, — качнул головой колдун. — А почему ты спрашиваешь?

— Ну-у-у, — я кокетливо повела глазами, делая вид, что остановилась полюбоваться видом, открывающимся из высокого стрельчатого окна, — интересно же, как устроена жизнь в этом огромном замке, принадлежащем такому могущественному мужчине!

«Могущественный мужчина», явно не ожидавший комплиментов от капризной особы, покосился на меня с подозрением, а затем гаденько улыбнулся:

— Что ж, если ты так хочешь, я покажу тебе мой замок.

Умница. Наконец-то до тебя дошло, чего мне от тебя надо! Какая тут к бесам еда?! Пойдем скорее разнюхивать все твои секреты!!

Я вздохнула, и покорно шагнула в отворенную передо мною дверь.

Завтрак, накрытый в неожиданно уютном небольшом покое для хозяина замка, заметно превосходил мои ожидания. Я заставила себя с аппетитом съесть зажаренную на вертеле перепелку, два блина и карася в сметане, выпила кружку горячего сбитня и ухватила из серебряной миски моченое яблочко, послав Владану нежную улыбку. Всё это время маг лениво щипал с большого блюда темное копченое мясо, прихлебывая травяной отвар.

Иногда в светлицу заходили уже знакомые мне серые балахоны. Повинуясь движениям их высохших пальцев, со стола исчезала использованная посуда, одни кушанья сменялись другими. Похоже, все в замке делалось с помощью магии.

— А обычных слуг у тебя нет? — Я кокетливо сунула в рот тянучку, и она тут же склеила мне челюсти, так что слова пришлось цедить.

— Они мне не нужны, — Владан пожал плечами.

— И какая разница? — пробубнила я, втихаря отдирая от зубов сладкую замазку. Ну, скажу вам, это вещь! Надо спросить у здешнего повара рецептик: незаменимая, должно быть штука в строительстве и военном деле! Они тут, поди, с помощью этого, с позволения сказать, лакомства, свой замок ремонтируют, камни между собой скрепляют, не иначе. Теперь тысячу лет простоит — не рассыплется!

— Разница большая, — усмехнулся некромант. — Людей надо кормить-поить, им свойственно делать ошибки, рассуждать и иметь собственное мнение. Кроме того, их возможности весьма ограничены. Зачем мне эти проблемы, когда я вполне могу их не иметь? — злодей искренне наслаждался моим недоумением. Я и действительно ничего не поняла.

— А бородатый дяденька, который приносил мне еду?

— Это повар. Готовить нормальную человеческую пищу могут только люди.

Ага! Творец кулинарного шедевра установлен!

— Ты что же, хочешь сказать, что все остальные — не люди?! — я, конечно, чувствовала нечто странное, исходящее от фигур в сером, но что именно — определить не могла. Задействовать же чары распознавания было опасно: вдруг от меня как раз этого и ожидают, чтобы поймать на вранье? Простая селянка ну никак не может попытаться прощупать незнакомца с помощью магии.

— Нет, не люди, — с удовольствием подтвердил чернокнижник. — Это личи. Ты знаешь, кто это?

Боги пресветлые! Конечно, я знаю, кто такие личи, страшные темные маги — некроманты, вступившие в сделку со смертью и добровольно ставшие нежитью! Они прошли через жуткий ритуал Вечной Ночи, принесли немало кровавых жертв, а затем совершили ритуальное самоубийство, дабы достичь бессмертия и невиданной мощи своей разрушительной магии. И мне известно, что стая голодных мортисов по сравнению с одним личем — это просто утренник в храмовой школе с бесплатной раздачей пряников. Прикосновение такой твари парализует волшебников и наводит ужас на простых смертных, она отражает большинство направленных на него чар, да и заговоренным оружием её взять непросто.

Но всё это знаю я, лесная ведьма Веслава, а вовсе не красотка Марёна.

— Ну, и кто же это такие, Владан? — озадаченно нахмурилась сельская дива, деликатно дожевывая остатки стратегической замазки, которая, по счастью, потихоньку дотаивала во рту.

— А это такая нежить, — мерзко ухмыляясь, пояснил чародей. — При жизни же все они были могучими некромантами. Стра-а-ашно могучими!… Слушай, немедленно прекрати визжать! Они тебя не тронут без моего приказа, это понятно?

А вот это уже совсем интересно! Я-то читала, что, во-первых, личи — существа исключительно одиночные, стараются держаться друг от друга подальше ну прямо как упыри!. А во-вторых, рядом с собой они не терпят только других личей, при этом окружая себя покорной свитой из упырей, призраков, умертвий и прочей воинственной нежити. И уж никак не служат никому сами. Тут же всё наоборот: балахоны носятся по замку толпами, охотно исполняя все прихоти своего хозяина и кланяясь ему в пояс.

Похоже, покончив с делами и вернувшись в Черный Лес оптимистка, а? я посвящу остаток своих дней внесению изменений и дополнений в имеющиеся у меня книги.

Однако нужно попробовать разузнать у этого павлина, как ему удалось приручить стаю такой необычной нежити. Я вылезла из кресла, куда, изображая законный ужас, забралась с ногами, уселась поудобнее, восхищенно посмотрела на некроманта и спросила прерывающимся от волнения голосом:

— Владан, и что же, эти невероятные существа подчиняются тебе?! И ты можешь им что угодно приказать?

— Могу! — самодовольно осклабился колдун.

— Наверное, ты сам — великий волшебник! — щедро подбавила я медку. — Подумать только: ты сумел подчинить нежить! Как же тебе это удалось?!

Некромант призадумался. С одной стороны, покрасоваться перед девицей хотелось. С другой — правильно, как бы чего лишнего не брякнуть! Впрочем, собеседница была настолько глупа, что опасений не вызывала.

— Видишь ли, моя милая, — вкрадчиво сказал он, — я являюсь хранителем душ этих порождений тьмы. Так что, в их интересах безоговорочно повиноваться мне.

— А разве у нежити может быть душа? Она ж нежить! — неосторожно брякнула я. Марёнин интерес к любой нечисти, по идее, должен был бы ограничиваться вопросом «а куда от нее улепетывать?».

На моё счастье, Владан не придал странному любопытству значения.

— Вообще-то не может. Но личи довольно сильно отличаются от прочей нежити. Это, если хочешь, их элита. Когда маг проходит обряд трансформации и становится личем, большая часть его души отрывается от плоти и заключается в специальное хранилище, которое так и называется — «сосуд души», или филактерия. Если лича уничтожат, то с помощью этой самой филактерии он сможет воскреснуть и вновь обрести плоть. Вот эти ценные артефакты я и храню. Тебе понятно?

Да уж куда там понятнее? Хорошо, мерзавец, устроился! Абсолютное повиновение самых необыкновенных и могущественных в мире слуг он себе обеспечил. Та-а-ак! Кто-то там заимел свое собственное мнение?! А где тут у нас кочерга потяжелее завалялась? Хрясь по «сосуду души», и нет запасной жизни! Так что, давайте, давайте, кланяйтесь!

Узнать бы ещё, где эти сокровища спрятаны!

Пока я стремительно обдумывала услышанное, красотка Марёна в моем лице захихикала, стрельнула глазами и пропела:

— Это ж какие такие сосуды? Навроде горшков, что ли? Ха-ха!

Колдун побагровел.

— Какие, нет, ну какие горшки?! Скажи ещё — ушаты! Это же такое выражение, понимать надо! Филактерии могут представлять собою вообще, что хочешь! Хоть перстень, хоть статую. Но чаще всего это драгоценный камень или ларец.

— Ну, вот! — слегка обиделась я. — А сам сказал — сосуды! Морочишь мне голову!

— Так я ж не виноват, что ты всё буквально понимаешь!

Очень хорошо! Просто отлично! Высокомерный некромант уже начал оправдываться перед деревенской красоткой! Лесть в паре с чугунной самоуверенностью и безудержным кокетством, оказывается, действуют безотказно.

Правда, только на идиотов.

Я решительно поднялась из-за стола, отряхивая платье от крошек. Ничего себе, если я каждый день буду так объедаться, то в скором времени, наверное, обрету любезные мужскому глазу пышные формы. Ужас какой.

— Пошли! Покажешь мне свои драгоценные черепки! А что это ты так на меня уставился?! Если ты их у себя под кроватью хранишь, так я туда не пойду! Я девушка честная!

— Слышал, слышал я это уже! — проворчал Владан. — А скоро ещё и богатой станешь, так, что ли?

— И стану! — я подбоченилась и задрала нос, умудряясь смотреть на рослого колдуна сверху вниз. — Вот братья вернутся с сокровищами, так сразу и стану!

— Да сожрали твоих братьев давным-давно! — злорадно сказал тот.

— Что, косточки нашли? — деловито поинтересовалась я. — Нет? Ну, я так и думала. А драконы, часом, от несварения не помирали? Тоже нет? Вот и не болтай, чего не знаешь. Вернутся мои братики, дай срок! Всё-ё, всё спросят с похитителя их сестрицы любимой! Веди давай, показывай мне, что тут у тебя есть такого поинтереснее, тогда, может быть, и замолвлю за тебя словечко!

Владан терпеливо выслушал весь этот бред и подал мне руку, одновременно обшаривая недвусмысленным взглядом мою фигуру, которую противное голубое платье какой-то хитростью заставило появиться. Мало того, что оно путалось в ногах! При этом мягкая ткань на редкость зазывно струилась по моим бедрам, а грудь, подхваченная широким поясом-лентой, нахально округлилась и так и норовила покрасоваться в низком вырезе. То ли дело моя любимая свободная куртка с кучей карманов и штаны, заправленные в высокие сапоги!

К счастью некромант пока не определился с моей дальнейшей судьбой — то ли использовать в каком-либо общественно-неполезном обряде, то ли припрятать для себя лично. Я от всей души надеялась, что его колебания продлятся достаточно долго: целее буду. Но вот как мне выкручиваться, когда он склонится к одному из вариантов?!

Всё-таки, путешествие по огромному замку, изобилующему залами, галереями, переходами, лестницами как винтовыми, так и обычными — акт большого человеческого мужества. Особенно, если вы одеты в длинное платье и хлопающие по ногам тапки без пяток. Хвала богам, я все-таки сообразила, что совсем не обязательно покорно тащиться за вредным хозяином через пятую оружейную и седьмую трапезную подряд. На выручку охотно пришла всё та же Марёна вот ей-ей, вскоре я ее, наверное, даже полюблю! которая закапризничала и потребовала показать «что-нибудь поинтереснее».

— А всё-таки, у нашего Великого князя дворец побогаче будет! — мечтательно протянула я, искоса наблюдая за реакцией чернокнижника. И она не заставила себя ждать!

— Да неужели? — злобно прошипел он, презрительно кривя рот. — Ничего, скоро этому негодяю никакое богатство не поможет!

— Ты его не любишь? — искренне удивилась я. — А почему? Он тебе сделал что-нибудь плохое?

— А разве он хоть кому-нибудь сделал что-нибудь хорошее?

— Не знаю. Лично мне князь Велимир не сделал ничего. А тебе? Тебе лично? За что ты его так ненавидишь?

Владан мрачно посмотрел на меня исподлобья.

— Много лет назад он женился на девушке из нашего рода. Она была очень сильной колдуньей, в то время единственной в нашей семье — я родился двумя годами позже. Девушку заставили выйти замуж за правителя Синедолии — тому, видите ли, захотелось, чтобы в его потомках текла кровь магов! Жена-чародейка родила своему супругу двоих сыновей, но этот венценосный осёл не сумел сберечь ни детей, ни их мать. Они погибли один за другим. Нашей семье тоже пришлось несладко: окружение князя выместило на нас свою ненависть к покойной княгине, а овдовевший Велимир и не подумал прекратить травлю. Дело закончилось тем, что из многочисленной семьи в живых осталось лишь несколько человек, успевших бежать, в том числе и мы с матерью. Тогда ещё никто не знал, что я унаследовал от каких-то далеких предков их магический дар. Я выжил, вырос, сумел овладеть всеми тайнами магии, и вскоре проклятому князю, принесшему мне и моей семье столько горя, настанет конец! Я заберу Синедолию себе и установлю в ней свои порядки!

— А как звали ту девушку? — спросила я и замерла, заранее догадываясь, что услышу в ответ.

— Светана, — буркнул колдун.

— Кем же она тебе приходилась?

— Мой дед и ее мать были родными братом и сестрой.

Вот так-то. Неудивительно, что я сперва приняла Владана за Дара: волей богов троюродные братья оказались похожи друг на друга почти как две горошины. И оба, что примечательно — чародеи. Правда, на этом их сходство заканчивалось. Насмешливый, снисходительный Дар, отказавшийся от придворной жизни и посвятивший себя науке, ничем не походил на жестокого самовлюбленного Владана, жаждущего отмщения и власти.

— А что же ты с князем Велимиром сделаешь? — я изумленно распахнула глаза, демонстрируя полную неосведомленность в вопросах чародейства.

— Доживешь — увидишь! — угрюмо посулил колдун и с гаденькой усмешкой добавил: — Если, конечно, доживешь…

Мне отчего-то не захотелось развивать эту леденящую кровь тему. Вместо этого я сделала вид, что попросту не расслышала его зловещих слов. Так, похоже, срочно пора «включать Марёну», тем более что за разговором мы добрались до самой интересной для меня комнаты в замке: лаборатории некроманта.

— Ой, а что это такое? — защебетала я, намереваясь цапнуть со стола изящную полупрозрачную фигурку витязя. Владан перехватил мою руку в дюйме от нее.

— Ты что, с ума сошла?! — рявкнул он. — Сейчас бы без руки осталась!

Да уж конечно! Я тебе прям вот так взяла, да и поверила! Обычная статуэтка, враждебную магию я бы почувствовала. Но Марёна-то этого не знает!

С испуганным писком я отскочила подальше от стола.

— Предупреждать надо! Это куда ж ты меня завёл? Тут всё опасное, что ли? Тогда давай, показывай мне всё сам!

А посмотреть и впрямь было на что. Огромные шкафы, полные старинных книг в потертых кожаных переплетах, на полу — потускневшие от времени драгоценные ковры; стены затянуты гобеленами тончайшей работы, на которых изображены странные остроухие люди с чуть раскосыми глазами и длинными прямыми волосами. Повсюду — чучела птиц. Ещё шкафы, битком набитые травами, когтями, зубами, камнями, амулетами и прочим необходимым чародейским прикладом вот бы порыться!. Змеевики, реторты, плошки, стеклянные трубочки, щипчики, жезлы. Полдюжины котлов разных размеров, причем в двух из них бойко пузырятся зелья, и, судя по их внешнему виду, уже не первую седмицу. Оч-чень интересно! Напротив входа на стене — большущая картина в блестящей раме: высокая огненная гора, по склонам которой струится темное пламя, а над ее дымной вершиной радостно реет алый дракон с острыми шипами на спине и кучей маленьких голов на длинных-предлинных шеях.

Комментарии Владана в основном сводились к пожеланию ничего не трогать, «не то оно мне руки оторвет». Я старательно пугалась, ахала, делала большие глаза, задавала дурацкие вопросы, бросала восхищенные взгляды на «могучего чародея, повелевавшего всеми этими чудесами», а сама внимательно рассматривала лабораторию, пытаясь сообразить, может ли здесь располагаться хранилище филактерий. Кроме того, меня очень интересовали темные склянки с готовыми снадобьями, стоящие рядком в одном из шкафов, а также содержимое тех самых двух кипящих котлов. Интуиция подсказывала мне, что в злодействе, уничтожившем пол-Синедолии, не последнюю роль сыграли мастерски приготовленные зелья.

— Ну, так и где же твои драгоценные черепки? — я решила попробовать пойти напролом.

— Это ещё зачем? — изумился некромант.

— Как это — зачем? — я удивилась не меньше. — Обещал! Там, говорил, камушки красивенькие, перстеньки, шкатулочки. Показывай-показывай, не жмотись!

— Ага! Знаю я вас, девиц! Тебе покажешь — а ты и сопрешь колечко!

— Вот те крест — не притронусь! — истово перекрестилась я, подражая последователям учения Молодого Бога. — Даже близко не подойду! — Для убедительности я сделала шаг назад и спрятала руки за спину. — Ну, пожалуйста! Хоть одним глазком!

Владан немного полюбовался на моё честное лицо, скептически пофыркал носом, а затем направился к противоположной от входа стене — той самой, с картиной. Взмах рукой — и красный дракон вместе со своей огнедышащей горой отъехал вправо. Колдун прикоснулся к открывшимся серым камням, произнес короткое заклинание, и плотно притертые булыжники начали раздвигаться, открывая обширную нишу. Моему взору открылась груда крупных, с перепелиное яйцо, камней: опалов, изумрудов, рубинов, топазов. Слева от пыльной кучи стояла небольшая миска, полная перстней, ожерелий, браслетов и прочих украшений. С полторы дюжины шкатулок скромно теснились по бокам.

— Ух, ты! — выдохнула я, закатывая от восхищения глаза. — А поближе подойти можно? — Не то, чтобы меня сильно интересовали драгоценные булыжники: сваленные в кучу, они тускло поблескивали и не производили особого впечатления. К тому же, когда я думала о том, что скрывалось в них, меня начинало ощутимо подташнивать. Но мне было необходимо попытаться понять и запомнить особенности заклинания, которым чародей отпер своё хранилище.

— На три шага, — неохотно разрешил Владан. — Всё? Посмотрела? Ну, и хватит с тебя.

Повинуясь легким движениям его длинных пальцев, стена вновь закрылась, картина скользнула на свое место, и через мгновенье от тайной сокровищницы не осталось и следа.

— Понравились колечки-то? — хрипловато мурлыкнул чародей. Я внутренне передернулась, но вслух томно пропела:

— Да неужели ж найдутся на свете такие люди, кому такая красотища не понравилась бы?! А ожерелья?! А браслеты?!!

— Хочешь, подарю любое — на твой выбор?

Опс! Я быстро шагнула назад и опять спрятала руки за спину.

— Хитренький какой нашелся! Я возьму, а мне руку и оторвет! Сам же говорил!

— Да не эти же! — в голосе Владана появилась мягкая хрипотца, его взгляд стал тяжелым. — У меня в другом месте ещё есть, гораздо красивее. Пойдем: посмотришь и сама выберешь…

— Это ещё куда? — подозрительно осведомилась я.

— В моём спальном покое стоит ларец, наполненный до самого верха кольцами, браслетами, ожерельями, подвесками, очельями — всего и не перечислить… — голос замаслился и потек. — Ну что, идешь?

Так, похоже, с кокетством я всё-таки переборщила — вот где сказалось полное отсутствие опыта! У настоящей Марёны колдун ходил бы по струнке ещё очень долго, послушно, а самое главное — охотно. А мне придется посмотреть в лицо неприятной правде: Владан явно решил, что девушка пригодится ему самому. Для личного, так сказать, использования…. Конечно, некромагические обряды в этом случае пройдут без меня, что не может не радовать… ну и как мне теперь выкручиваться?! Я его, конечно, о стенку шарахну, но потом он меня живую в котел кинет.

— Ты что это удумал, а? — грозно нахмурилась я, уперев в бедра кулаки. — В спаленку к тебе пожаловать?! Да пропади твои цацки пропадом! Мои братья вернутся — ещё не то мне в подарок принесут! А я — девушка чест…

— Знаю, знаю, честная, и уже почти богатая, — подхватил маг, делая шаг вперед и пытаясь сцапать меня за локоть. Я увернулась, подхватила подол платья и резво отскочила вглубь комнаты.

Очень умно! И куда же дальше? Теперь между мною и входной дверью находился нагло ухмыляющийся колдун, снисходительно наблюдающий за моими прыжками.

Я оглянулась. В крайнем случае, можно попробовать добежать до окна и слевитировать вниз. Вряд ли у меня это хорошо получится — несколько дней пребывания в каменном мешке сделали своё дело, и мои магические силы заметно ослабли я уже научилась это определять! да и со двора замка далеко не убежишь. Но всё лучше, чем масляная физиономия и потные лапы мерзавца! Так-так-так, а что это у нас лежит на столе? Драконий зуб? Какая прелесть! Пока погожу прыгать в окно. Мы ещё поторгуемся!

Схватив желтоватый изогнутый клык, я быстро перебежала к кипящим котлам и встала между ними.

— Ну, в какой из них бросить: в правый или левый?

У-га-да-ла!!! Лицо Владана перекосилось от злости и страха, а кожа приобрела веселенький зеленоватый оттенок.

— Не смей! Вот только попробуй! Я потом с тебя заживо шкуру спущу и в кипящем масле сварю!

— А мне так и так терять нечего, — доверительно сообщила ему я. — Но хоть напоследок тебе гадость сделаю. Ведь даже малые дети знают, что, если кинуть в зелье драконий зуб, то оно испортится! Так с какого начнем? Выбирай!

— А зуб-то у тебя один! — позлорадствовал некромант, впрочем, не трогаясь с места. — Так что, нагадить получится лишь однажды!

— Ничего, — «успокоила» его я, — во второй котелок я плюну! Ядом! Или просто его переверну. Так что ты подходи, не стесняйся!

Терять мне и впрямь было нечего, так что выламываться под Марёну я перестала, и теперь зорко следила за малейшими движениями Владана. Вдруг он отошел в сторону и уселся на стоящий у стены высокий стулец с резными подлокотниками и спинкой.

— Интересно, — пробурчал он, — это у вас в деревне все девицы такие бесстрашные?

— Мы не бесстрашные, — возразила я, — мы очень даже пугливые. Но это только если нас не обижать.

— Так и будешь там стоять? — через некоторое время поинтересовался колдун. — Не надоело? Может, присядешь, отдохнешь?

— Ага, хитрый какой! — вновь «объявилась» Марёна. — Я отойду, а ты тут как тут? Цап-царап, и «колечки примерять»? Нетушки!

— Да ладно уж, не трону!

— Не верю. Давай залог!

— Какой такой залог?!

— А не знаю. Да только таким он быть должен, чтобы ты им дорожил. Обидишь меня — вмиг сломаю или разобью! Да вон хоть вот тот перстень давай, что у тебя на правой руке! Тот, тот, с прозрачным камнем.

Я сразу определила, что перстенек был непрост! Да и не стал бы этот надменный чародей носить на руке кусок простого горного хрусталя, ограненного «розой», не являйся тот серьёзным артефактом. Каким именно? Надену на руку — узнаю. Вот такие неброские колечки чаще всего под завязку наполнены магией.

— Да брось ты! — принужденно рассмеялся Владан. Он привстал со стульца, на котором сидел, но я выразительно подбросила в руке драконий зуб и кивком головы вернула парня на место. Тот послушно плюхнулся обратно и покачал головой: — Ну, зачем тебе это кольцо? Смотри, какое оно некрасивое! Давай я тебе что-нибудь получше подберу, а?

— В спальном покое? — съязвила я. — Вот спасибо тебе большое! Нет уж, я это хочу. Понравилось оно мне!

Мы немного попререкались, но, так как я располагала очень убедительным аргументом, да к тому же время от времени принималась подбрасывать его прямо рядышком с вкусно булькающими котлами могу себе представить, какая гадость в них понамешана! то вскоре колечко благополучно перекочевало ко мне. Судя по всему, некромант рассудил, что на руке не умеющей колдовать девицы он представляет собой не более, чем красивую игрушку. Может, увлечется цацкой, да и позабудет про драгоценные зелья?

Прежде, чем надеть перстень на палец, я придирчиво его рассмотрела, потихоньку прощупав на магию. Так и есть: встроенная защита, поглощение враждебных чар, подчинение воли противника. Странно — с таким-то артефактом Владан мог бы спокойно заставить меня повиноваться, но отчего-то этого не сделал. Почему?

В ответ на моей груди самодовольно нагрелась подвеска-оберег, полученная мною в Истопках от Гапки. Дескать, я тут! Всё под контролем!

Да только что же ты не отразила обездвиживающие чары, которые изловчился наложить на меня Дар?! Или его подлое колдовство исподтишка было расценено тобою как жест любви и дружбы?

Я вздохнула: сильная и одновременно слабая сторона любого артефакта или амулета заключается именно в том, что они обо всем имеют собственное мнение. С одной стороны, это позволяет им оценить степень угрозы жизни и здоровью хозяина и соответственно среагировать. Но вместе с тем, их можно хоть и довольно сложно! обмануть, например, замаскировав атакующие чары под что-нибудь невинное. Чем некоторые и пользуются, причём совершенно беззастенчиво!

Тем временем некромант глядел на меня с откровенным ехидством. И я с ним была вполне согласна: ничего, кроме насмешки, мои жалкие потуги потянуть время не вызывали. Ну, хорошо, допустим, что от магической атаки я была худо-бедно прикрыта: надеюсь, подвеска и перстень не передерутся между собой, поднатужатся и не дадут меня в обиду. Но вот грубой физической силе противопоставить было по-прежнему нечего. Вытребовав кольцо в качестве мифического «залога» но не есть же его, в самом-то деле, я ничего этим, собственно, и не добилась. Моя относительная безопасность обеспечивалась исключительно близостью дорогих сердцу некроманта снадобий, которые я легко могла испортить или разлить. Стоило сделать от них хоть шаг, и Владан вновь получал меня в своё полное распоряжение…

И он это прекрасно знал. Глумливо ухмыляясь, колдун терпеливо, как кот у облюбованной мышиной норки ждал, когда же мне надоест столбачить посреди комнаты, зажав в кулаке ценный компонент зелий.

Мы старательно буравили друг друга взглядами я — вызывающим, он — насмешливым, когда тяжелая дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель скользнул серый балахон. Неслышно ступая, он приблизился к Владану и что-то прошелестел. Лицо чародея на миг окаменело, затем он коротко кивнул, и лич, поклонившись, исчез.

Некоторое время некромант молчал, внимательно изучая рисунок на ковре у себя под ногами. Потом он поднял на меня глаза и с плохо скрываемой досадой сказал:

— Всё, игры закончились. Пошли, тебя желает видеть госпожа Тиамат.

— Кто-кто?! А я-то думала, что господин в этом замке ты!

— Я господин, а она — госпожа, — сухо пояснил колдун, — и тебе придется перед ней предстать, даже если ты перебьешь здесь всю посуду, разольешь все зелья и порвешь все книги. Но лично я бы тебе этого не советовал.

Он быстро справился со своим раздражением, но в его голосе появилась какая-то будничная обреченность, от которой меня, непонятно почему, продрал мороз по коже. Вот ей-богу, ругань и приставания пугали меня гораздо меньше, может, потому, что я была к ним заранее готова. Чего я не ожидала, так это того горького, затравленного выражения, которое тенью скользнуло по лицу чародея.

— Так это что, твоя жена? — с любопытством поинтересовалась я, хотя что-то мне подсказывала, что к личной жизни Владана эта загадочная Тиамат не имела никакого отношения.

— Нет, — буркнул тот, не вдаваясь в подробности, а затем повторил: — Пошли. Не заставляй меня тащить тебя силой. По-моему, ты уже поняла, что я легко с тобой справлюсь, невзирая ни на какие колечки. Без вариантов.

Я поняла. И поэтому последовала за ним.

На этот раз мы дошли до широкой винтовой лестницы, расположенной, как мне показалось, в самом центре замка, и начали спускаться. Петля за петлей ложились нам под ноги пыльные серые ступени, и казалось, что конца-края им нет и не будет. Свет факела плясал по каменному своду, отбрасывая зловещие дымные тени, и мне казалось, что я спускаюсь в подземное Царство Мертвых. Владан торопился; он не оборачивался, и я изо всех сил старалась не отстать от него, с ужасом думая о том, что могу остаться одна в этом мрачном месте. Туфли я потеряла примерно на третьем витке лестницы, и теперь шлепала по шершавым камням босыми пятками, наплевав на деревенские представления о приличиях и поддернув подол платья чуть не до колен.

Внезапно колдун остановился, и я с разбегу врезалась в его спину. Чародей пошатнулся, факел в его руке затрещал, а затем ярко вспыхнул. Я отскочила в сторону и быстро огляделась. Лестница закончилась, и мы стояли перед тяжелой бронзовой дверью высотой примерно в два человеческих роста, густо покрытой незнакомыми мне рунами.

Владан внимательно посмотрел на меня, криво усмехнулся и свободной рукой ухватился за витое кольцо на двери. Массивная створка подалась неожиданно легко, и вслед за моим тюремщиком я шагнула вперед, в темноту, пропитанную странным тяжелым запахом, подобного которому мне никогда прежде не приходилось ощущать.

Сперва я ничего не увидела. В обширном подземелье царила не то чтобы кромешная тьма, но густой сумрак, в котором свет факела отчего-то потускнел и стал белесым. Постепенно глаза привыкали к странному потустороннему освещению ну точно, на тот свет попала! и я заметила, что мгла в дальнем от входа конце огромного зала начала двигаться. Она бесшумно струилась, перетекала, сворачивалась в гигантские кольца, которые затем распадались и взмывали вверх. Послышался шорох, похожий на протяжный вздох, и вдруг в самом сердце пульсирующей мглы загорелись два огромных злых глаза с вертикальными змеиными зрачками.

Моим первым желанием было распахнуть мягко чмокнувшую за нашими спинами дверь и бежать прочь со всей возможной скоростью. Я быстро взглянула на Владана. Некромант стоял рядом со мною совершенно неподвижно. На его лице застыла ничего не выражающая маска. Колдун не делал попыток ни бежать, ни приблизиться к немигающим желтым глазам. Посмотрев на него, я собрала остатки мужества и осталась стоять на месте.

Между тем мгла продолжала наблюдать и действовать. Рядом с первой парой глаз вспыхнула вторая — огненно-красная, затем третья, изливавшая ледяное голубое пламя; четвертая тускло-болотная и пятая искристо-прозрачная появились у самого пола. Постепенно мгла начала наливаться темно-красным светом, по ней пробежали быстрые огоньки, и я поняла, что стою перед исполинским драконом…

Застыв на месте и разинув от изумления рот, я разглядывала гигантское чудовище. Мне показалось, что в высоту оно никак не меньше бродненского храма. Гребень на его широкой спине терялся где-то под потолком колоссального помещения. Передние лапы дракон поджал под себя, а затем обвил их могучим хвостом, украшенным парой огромных шипов. Ящер нетерпеливо постукивал шипастым кончиком хвоста по плитам пола, что придавало ему определенное сходство с котом. Огромные крылья он опрятно сложил по бокам.

Все пять пар разноцветных глаз тоже принадлежали ему. Пять исполинских голов располагались на длинных гибких шеях, которые то распрямлялись, то сплетались между собой, то пригибались к самому полу. Чудовищные пасти, в каждую из которых свободно поместилась бы корова, были слегка приоткрыты, и свет факела отражался на кривых влажных клыках.

Толстая шкура гигантской ящерицы неторопливо наливалась огнем, и я поняла, что она постоянно меняет свой цвет. Мрачное пламя перетекало из желтого в красный, тускнело до серого, вспыхивало глубоким изумрудным оттенком, а затем, едва мигнув синим отблеском, вновь начинало отливать золотом.

Несмотря на испытываемый мною ужас, любопытство привычно заработало. А как же классифицировать такого дракона? Со слов Дара я поняла, что чаще всего эти разумные ящеры разделялись всё-таки по цвету и месту обитания, иногда — по размеру или еще каким-либо признакам. Но категория цвета присутствовала непременно: к примеру, синий пещерный, пепельный туманный или малый янтарный. А этот? «Гигантский разноцветный подвальный»?!

Тем временем, все пять пар глаз уставились на меня, и в этих взглядах нельзя было прочесть ничего хорошего. Интересно, дракон меня проглотит целиком или сперва разжует?! Никогда прежде за свою недлинную жизнь я не была так близка к самой настоящей истерике.

Вдруг все пять чудовищных голов метнулись к Владану и нависли над ним. Колдун, похоже, забыл дышать.

— Почему девчонка сопротивляется моему мысленному приказу? — прошипел дракон вернее, одна из его голов — та, что с красными глазами. — Она что, ведьма?!

Некромант покачнулся, выронил факел и упал на колени.

— Госпожа… госпожа Тиамат! — просипел он. — Девчонка вовсе не ведьма. Просто на ее руке перстень Белого Дракона.

Госпожа Тиамат?! Так вот это кто! И, если верить тому, что сказал мне Владан, она вместе с ним повелевает замком и долиной. Впрочем, посмотришь на них сейчас, и становится ясно, кто тут главный!

— А откуда же у нее это кольцо? — злобно рявкнула дракониха. — Насколько я помню, с тех пор, как я подарила тебе этот перстень, ты его носил, не снимая. Как же он оказался на руке этой девки?

— Я дал…

— Догадываюсь. Вряд ли она могла отнять у тебя это кольцо силой. Остается только один вопрос: за какие такие заслуги или услуги ты отдал могучий артефакт человеческой замарашке? Ты что, не знаешь, для чего нам нужна молодая девица, не обладающая магическим даром?!

— Знаю, госпожа Тиамат, — парень покорно наклонил голову. — Но клянусь: я к ней не прикасался! Девочке было тоскливо, и я показал ей несколько комнат нашего замка, а затем она попросила у меня этот перстень. Пусть поносит денек-другой — вреда это не принесет, а ее потешит.

— Потешит, говоришь? — с подозрением протянула дракониха, и две из ее голов повернулись ко мне. Под пристальным взглядом разноцветных глаз я поёжилась и ощутила новый прилив желания бежать, куда глаза глядят. — Ну, Влад, смотри у меня, тронешь ее хоть пальцем — без пальцев и останешься. Без всех! — многозначительно добавила она, а желтоглазая голова пыхнула черным вонючим дымом.

Чернокнижник начал униженно бормотать что-то вроде «да ни в жисть», «ни за какие коврижки» и «не извольте беспокоиться», но ящерица его бесцеремонно перебила:

— Зелья когда будут готовы?

— Еще дней десять, госпожа!

— Быстрее никак не получится? — нахмурилась дракониха.

— Госпожа, это невозможно, — твердо ответил Владан, приходя в себя и поднимаясь на ноги. — Если мы хотим получить снадобья со строго заданными свойствами, то и готовить их приходится очень тщательно, не отходя от рецепта ни на волосок.

— Ладно… иди! Да смотри: за девчонку головой отвечаешь! Чтобы через десять дней она пребывала в целости, сохранности и полном здравии! Ты меня понял?!!

Пять огромных пастей злобно выщерились в лицо чародею, но тот уже овладел собой. Отвесив церемонный поклон своей клыкастой госпоже, он ухватил меня, по прежнему пребывающую в ступоре, за локоть и, не поворачиваясь к драконихе спиной, сделал несколько шагов назад. Под пристальным взглядом пяти пар свирепых глаз он нащупал на двери витую ручку, потянул за нее, и мы дружно вывалились из подземелья.

Факел остался валяться там, где упал. Кромешная темнота сомкнулась вокруг нас. К счастью, ненадолго: Владан щелкнул пальцами, и над нашими головами заплясал магический светлячок. Я проследила за ним и слабо улыбнулась:

— А зачем вообще было тащить с собою факел?

— Госпожа не любит магии, — криво усмехнулся колдун, — и терпеть не может магов. Для меня она делает исключение. А вот личи сюда без крайней нужды даже и не приближаются.

— Поэтому она и рассердилась, что я могу оказаться ведьмой?

— И поэтому тоже, — мы начали медленно подниматься по лестнице.

— А почему ещё? — не унималась я.

— Ну… как тебе сказать… — чародей явно подбирал слова. — Вскоре будет проведен один очень важный… кхм… обряд. Мы готовились к нему несколько лет. И для того, чтобы он успешно прошел, требуется присутствие… хм… молодой непорочной девицы… без магических способностей… да вот, собственно, и всё!

— Присутствие в качестве кого? — подозрительно уточнила я.

— В качестве гостьи, разумеется! — с большим воодушевлением ответил некромант. — Как видишь, ничего такого!

Да-да, как же! Муха тоже приходит на обед к пауку в качестве гостьи! Я безмятежно улыбнулась и томно спросила:

— А обряд красивый? Мне там не будет скучно?

— Да ты что?! — очень искренне воскликнул Владан. — На свете просто нет ничего интереснее! Да любая девица с радостью умерла бы за одну только возможность увидеть его хоть краешком глаза! Вот как тебе повезло!

Это точно. Кто везет, тому и везет. Так глубоко я в жизни не влипала!

Глава двенадцатая

«В споре полезно перейти на сторону оппонента — и оттуда нанести удар!»

Богатырь

«Tрипутник ещё называют порезником, ранником, чирьевой травой. Сразу понятно, что растение обладает ранозаживляющими свойствами, откуда и прозвища.

Отвар листьев поможет при кашле, в том числе и кровавом. Трипутник незаменим при лечении грудной лихорадки.

Сок растения, настои и отвары помогают при болезнях желудка. Семена используй как слабительное средство; припарки из листьев используй при лечении почечуя.

Отвар семян в качестве компресса применяют при воспалении век и кожи.

Еще это растение интересно тем, что применяется против всех видов порчи, наводимых на ноги.

Накануне Ивана Купала положи трипутник под голову на ночь со словами: «Трипутник-попутник, живешь при дороге, видишь малого и старого, скажи моего суженого».

Этой ночью я не спала. Перед самым рассветом пролился короткий сильный дождь, потом мгла на востоке чуть посветлела, и, сидя у окна, я бездумно любовалась на умытое небо, на котором быстро разгорался юный день. Золотистые и розовые ручьи неудержимо затапливали небосклон, подхватывая и увлекая прочь последние дождевые тучи.

Накануне мой маневр дал неплохие результаты. Теперь я имела некоторое представление о том, что происходило в сером замке, и что затевалось его обитателями. Конечно, многое мне было непонятно, но основная идея просматривалась довольно четко. Таинственный обряд, который затевался колдуном-чернокнижником совместно с подземным чудовищем при помощи толпы могущественных личей, несомненно, должен был стать продолжением убийственных заклятий, обрушившихся на север Синедолии. Очередным этапом подчинения княжества либо его завершением — этого я не знала. Но прекрасно понимала, что во время обряда мне уготована поистине важная и почетная роль жертвы. Заклинания такой силы творятся на крови, и лучше всего для этих гнусных целей подходит кровь молоденькой невинной девицы, не имеющей возможности вмешаться в ход жертвоприношения в силу отсутствия у нее магического дара. Через десять дней будут готовы зелья, и муха получит торжественное приглашение пожаловать в гости к пауку, от которого ей вряд ли удастся отказаться.

Ну, хорошо, хорошо, допустим, я сумею сорвать церемонию — мои магические способности пока никуда не делись, и я, несомненно, это сделаю, если не придумаю что-нибудь получше. Но, к сожалению, это лишь отсрочит совершение проклятого обряда. Сварится новое зелье, найдется другая девица — и вперед!

Нет, я должна придумать что-то радикальное, что сделает невозможным подобное колдовство в будущем! Кстати, неплохо было бы разузнать о нем побольше — но пока Владан не дал мне повода обрушиться на него с расспросами. Мне же приходилось пребывать в образе глупенькой девчонки, которая слыхом не слыхивала о том, что полкняжества лежит в руинах.

Весь вопрос в том, как мне, чародейке без году неделя, решить такую задачу…. Вот если бы мне удалось найти Дара и магов, призванных им на помощь! Но, сидя в башне, это сделать невозможно. Значит, что? Вот именно!

За завтраком я украдкой потирала покрасневшие после бессонной ночи глаза. Я настолько старалась не привлекать к себе внимания, что это заметил даже Владан, поначалу удостоивший меня лишь мрачным кивком.

— Ты что, плакала? — рассеяно поинтересовался он.

Я тут же опустила глаза и неуверенно покачала головой:

— Нет, нет, что ты! Просто мне как-то не по себе, и голова побаливает…. Тоска меня гложет! На солнышко я хочу… — и тихонько шмыгнула носом.

На солнышко некромант вовсе не хотел. Однако капризную девицу было велено опекать, чтобы часом не померла и не разболелась. После того, как я последовательно отвергла все предложенные мне альтернативные развлечения, как то: полистать атлас магических растений, посмотреть в трубу-калейдоскоп, где осколки разноцветных стекол образовывали причудливые узоры, изучить коллекцию минералов, принадлежащую лично хозяину замка, — колдун обреченно вздохнул и согласился повести меня на прогулку. Я тут же оживилась, заскакала на месте и нахально потребовала показать мне «ну хоть какого-нибудь дракончика» с сокровищами, пожалуйста!. На кислой физиономии колдуна отразилось пожелание моей скорейшей и мучительной гибели в зубах обозначенного ящера. Вообще, после того, как свирепая дракониха Тиамат запретила ему использовать девицу в личных целях, чернокнижник, хвала богам, сильно поостыл к моим сомнительным чарам, и теперь я вызывала у него стойкое чувство раздражения. И ничего, милый, тут не попишешь! Придется тебе потаскаться за мной, не то вместо здоровенькой упитанной жертвы получишь бледную немочь на последнем издыхании. Тогда твоя рептилия тебя сама на жертвенник отправит!

Я напрасно рассчитывала на то, что мы пойдем на прогулку вдвоем. Не тут-то было! Видимо, я как пленница представляла для обитателей замка изрядный интерес. Поэтому в паре саженей позади нас бесшумно скользили серые балахоны — не меньше полудюжины.

Не могу передать, какое наслаждение я получила, впервые за несколько дней ступив на землю. Каменные плиты двора остались позади, и молоденькая травка ласково щекотала мои босые ноги: я немедленно скинула сапоги, не обращая внимания на бурчание Владана. Лечь бы сейчас на землю ничком, прильнув к ней всем телом! Но настолько откровенно восстанавливать магические силы в присутствии некроманта и толпы личей было бы верхом безрассудства.

— А куда мы идем? — беззаботно осведомилась я. Мне это, собственно, было совершенно всё равно, лишь бы подальше от замка.

— Ну, ты же хотела увидеть драконов, — отозвался Владан.

— Драконов? Настоящих?! — я боязливо осмотрелась.

— Конечно! — колдун с искренним злорадством наслаждался моим испугом. — Заодно поинтересуешься у них насчет сокровищ!

— А они меня не…того? Не съедят?

— Да не должны бы… — насмешку в его голосе было сложно не заметить. — По крайней мере, госпожа Тиамат будет крайне недовольна таким обжорой, а навлекать на себя ее недовольство добровольно не станет ни один дракон, находящийся в здравом уме и твердой памяти!

Утешил, называется! Если бы я действительно боялась быть проглоченной драконом, то после его слов понеслась бы назад сломя голову. Но красотка Марёна ласково улыбнулась «утешителю» и пошла дальше, помахивая на ходу сломанной веткой березы. Вообще, мы с ней оставляли после себя изрядные разрушения, рассеяно ломая и загибая молодые побеги деревьев и кустарников, обрывая первоцветы и расковыривая толстые подушки мха. Мысленно я просила у леса прощенья за своё варварство, но это, пожалуй, было единственным способом послать друзьям хоть какую-нибудь весточку о себе.

Примерно в версте от замка начиналась низкая каменная гряда. Она начиналась совершенно неожиданно: мне даже показалось, что поросшие редким кустарником скалы были перенесены из другого места и аккуратно поставлены прямо посередине леса. Они были очень похожи на те, рядом с которыми меня схватили. Но, конечно, так близко к замку мы не подходили, значит, и место быть тем самым не могло.

Я украдкой вздохнула.

И вздрогнула от неожиданности, увидав небольшого рыжеватого волка, внимательно наблюдавшего за нами с опушки леса.

Мое сердце заколотилось так отчаянно, что едва не выскочило из груди. Тем временем, волк мотнул узкой мордой вправо-влево, как бы призывая меня держать себя в руках, повернулся и исчез среди деревьев. К счастью, ни некромант, ни серые балахоны не обратили на зверя ни малейшего внимания.

— Ну, вот, мы и пришли! — торжественно возвестил Владан, как будто привел нас на званый обед. Впрочем, кто его знает: может, всё-таки, и на обед… чей-то!

Я спохватилась и закрутила головой.

— И где же дракончики?

— Да вот, хотя бы, — и чародей кивнул, указывая куда-то вперед. — Синий пустынный дракон. Именно он по приказу лича-драконера тебя поймал и принес в замок.

Скала в нескольких десятках саженей от нас зашевелилась, послышался шум, и я увидала, как из широкой расщелины показалась рогатая голова темно-синего цвета и недовольно уставилась на нас. Дракон неторопливо выползал из пещеры. По сравнению с Тиамат он казался совсем небольшим, однако, приглядевшись, я поняла, что гребень на его спине, немного более светлой, нежели голова, возвышался над землей не меньше, чем на двадцать локтей. Ровная блестящая чешуя плотно покрывала подвижное тело. Короткие когтистые лапы неожиданно ловко несли эту махину. Выбравшись на свет, дракон расправил широкие кожистые крылья, задрал к небу длинную морду и издал пронзительный крик.

«Марёна», взвизгнула, немедленно шмыгнула за спину Владана и в ужасе оттуда прошептала:

— Он что, сейчас нас схватит?

— Не бойся, — покровительственно сказал чародей. — Мерой — умный дракон. Он не сделает нам ничего плохого. Кроме того, сейчас он, как и все остальные ящеры в этой долине, находится за магической оградой, и не сумеет до нас добраться в любом случае. Пойдем-ка лучше во-о-он туда. Там логово черного болотного дракона. Только сапоги надень, иначе изранишь ноги о камни.

Понятно. Похоже, Долина Драконов переделана в самый необычный в мире зверинец, в вольерах которого поселилась клыкастая чешуйчатая смерть.

Обитатель болот нежился в неглубоком водоеме. Его длинные паучьи лапы, украшенные длинными загнутыми когтями, подрагивали во сне. На нас он даже не посмотрел.

— Обрати внимание, — негромко проговорил некромант, — он прекрасно умеет дышать под водой. А ещё он может плеваться чистой кислотой и выдыхать облако кислотного пара! Таким образом, он начинает переваривать свою жертву раньше, чем проглотит ее. Все черные ящеры очень коварны и любят нападать из засады.

Затем я узнала, что красные скальные драконы очень жадны и знают свои сокровища назубок до последней монетки. Они очень хитры и подозрительны. Им кажется, что любое живое существо представляет опасность для их имущества. Поэтому красные драконы редко вступают в переговоры, предпочитая убить чужака, кем бы он ни был, и присвоить его богатства и впрямь, на красной бородавчатой морде, пристально следившей за нами из глубокой пещеры, было крупными буквами написано это незамысловатое желание.

Про небольшого бронзового речного дракона, выскочившего навстречу нам из довольно широкого ручья, Владан рассказал, что тот умеет принимать чужой облик. В таком виде ящер способен находиться сколь угодно долго. Кроме того, все бронзовые драконы обожают войну, считают ее величайшим искусством и всегда готовы повоевать сами.

Двуглавая амфисбена проводила нас откровенно плотоядным взглядом.

Благородный золотой дракон вообще не соизволил перед нами появиться. Стоя у его пещеры, некромант с досадой поведал о том, что эта рептилия помешана на справедливости, и ее невозможно заставить сделать что-либо, противоречащее ее кодексу чести. Вместе с тем, если благородный золотой решит, что перед ним злодей — на пощаду рассчитывать не стоит.

Понемногу чародей увлекся и рассказал, что большие алмазные драконы вылупляются из гигантского алмаза; что медные норные драконы — не меньшие жадины, чем красные, но в отличие от этих злыдней они — большие шутники, хотя порой их шутки бывают довольно злыми; что малый топазовый дракон терпеть не может посторонних, а его магия настолько сильна, что вступать в открытый бой у него нет нужды; что чешуя ртутных драконов становится с возрастом всё ярче и ярче, а сами они невосприимчивы к огню и магическому ослеплению; что в мире существует довольно много карликовых дракончиков, таких, как огненный, янтарный или феерический, но они слишком малы, чтобы представлять практический интерес, и поэтому о них ему мало что известно. Также некромант похвастался, что в его долине живут даже такие редчайшие виды, как большой и малый виверны, василиск кожистый, линдворм и черная гидра, а саламандры появляются в любом камине замка, стоит их только затопить.

— Скажи, а только госпожа Тиамат владеет человеческой речью, или остальные драконы тоже? — полюбопытствовала я.

— Вообще-то, драконы говорят на своем языке, драсе, — сварливо ответил Владан, недовольный тем, что его перебили. — Однако они полиглоты и прекрасно объясняются с людьми, эльфами, дриадами, троллями, гномами и тому подобной публикой — если хотят, конечно!

Сапфировый пещерный дракон грелся на солнышке, свернувшись в искрящийся клубок. Его хитрые раскосые глаза с беззлобным любопытством рассматривали нас из-под полуопущенных век. Изящную голову ящера драгоценной короной украшали серебристые шипы, соревнующиеся в блеске со сверкающей чешуей. Прямо за спиной рептилии находился вход в пещеру, такой же, как и у остальных драконов, живущих в каменной гряде за магическим «забором».

— Ой, какой красивый! — восхитилась я, подходя настолько близко, насколько позволяла невидимая преграда. Мне хотелось получше рассмотреть это сияющее чудо.

Внезапно дракон приподнял голову и пристально посмотрел на меня своими прозрачными, как вода, глазами. Взгляд его узких угольно-черных зрачков завораживал, и я замерла перед ним, как зачарованный кролик. Голова чудовища слегка покачивалась, и постепенно ее контуры начали терять четкость, становясь мутными и расплывчатыми. Голос Владана, недовольно повествующий о том, что этот вид отличается умом и миролюбивым нравом, и это очень затрудняет его использование в военных целях, начал дробиться и уплывать вдаль. Слова доносились до меня, будто из-под толщи воды. Магия этих ящеров чрезвычайно сильна-а-а, слышалось мне, но кра-а-айне малоизу-у-ученна, а шкура, клыки, кровь и внутренние о-о-органы именно сапфировых драко-онов-нов-нов являя-яются ценнейшими компонентами разнообразных зе-е-елий-лий-лий….

Вдруг прозрачные глаза придвинулись, очутились всего в паре локтей от меня, и в них заплясали зловещие огоньки. Между нами находится магическая ограда, медленно напомнила я себе, качнулась вперед и, чтобы не упасть, обеими руками оперлась на нее, словно на деревенский плетень.

И тут я почувствовала, что разделяющая нас невидимая стена исчезла! То есть, мгновение назад она ещё была, и мои ладони ощущали ее слегка пульсирующую поверхность. А через миг я рухнула прямо в лапы монстра и обмякла в его когтях! С неожиданным проворством дракон извернулся и швырнул меня в темную щель за своей спиной, да так, что я пропахала саженей пять по гладкому каменному полу просторной пещеры.

В тот же момент наваждение исчезло, я быстро вскочила на ноги и огляделась.

Выход наружу почти полностью перекрывал упитанный драконий зад. Длинный хвост, украшенный широким колючим гребнем, нервно подергивался. Взобравшись на высокий уступ, я увидела, что Владан и серые балахоны яростно поливают заклинаниями магическую ограду, которая преспокойно стоит себе на своем месте, словно никуда и не исчезала. Магия с веселым треском отскакивала от стены, уносясь прочь.

Дракон немного понаблюдал за действиями противника, а затем соскучился и дохнул на моих тюремщиков призрачным голубоватым пламенем. Дрожащее марево легко миновало защитный контур, и личи вспыхнули, как смолистые факелы. Синий огонь охватил их плотными коконами, закружил, заискрил, и не успела я и глазом моргнуть, как от серых балахонов остались лишь кучки легкого серого пепла, немедленно подхваченного ветром.

Некромант успел исчезнуть за мгновение до того, как из драконьей пасти хлынул сжигающий всё на своем пути поток…

Ящер удовлетворенно потоптался на месте, затем выбрался наружу, там развернулся и полез обратно в пещеру уже головой вперед — судя по всему, чтобы оценить, стоил ли будущий завтрак затраченных на него трудов. С трудом балансируя на узком уступе, я попыталась принять боевую стойку, припоминая, что дракона обычной магией не возьмешь, но, тем не менее, готовясь подороже продать свою бестолковую жизнь. Рептилия со здоровым интересом понаблюдала за моими ужимками, а затем разинула свою зубастую пасть. Длинный раздвоенный язык черной змейкой трепетал между кривыми влажными клыками. Затем чудовище легонько дунуло в мою сторону, и, подхваченная сверкающим ледяным облаком, я кубарем скатилась на пол, смачно приложившись коленкой и локтем.

Медленно-медленно, как во сне, голова гигантской ящерицы приблизилась и нависла надо мной. Вырезанные изящными завитушками ноздри пошевелились, жадно втягивая воздух. На огромной пасти повисла ниточка слюны. Ледяная капля оторвалась и упала мне на руку, и вот тут мои нервы не выдержали.

Дикий визг отразился от каменных сводов и, подхваченный и многократно усиленный эхом, забился по пещере. От неожиданности дракон отшатнулся и плюхнулся на увесистую попу, ошалело моргая на столь голосистую закуску. Я попыталась вскочить, но разбитая нога подломилась, и всё, что мне удалось, так это набрать побольше воздуха в легкие и заорать ещё разок.

Когда мой вопль стих, дракон потряс головой, потер лапой правое ухо и неожиданно выдал на чистом человеческом языке:

— Пш-ш-ш-ш, ну я ш-ше предупреш-ш-шдала, ш-што она с-станет пс-с-сиховат-т-ть! Тиш-ш-ше, ус-с-спокойс-ся!

И тут меня забила крупная дрожь. Я попыталась отползти назад, но быстро уткнулась спиной в неровную стену. В груди начал надуваться колючий шар, он мешал дышать и грозил разорвать меня изнутри. Отчаянным усилием воли я попыталась с ним справиться и затолкать обратно, но не тут-то было! Вместо этого шар немедленно взорвался острыми раскаленными иглами, пронзившими моё сердце, голову и живот. А затем тяжелым болезненным потоком хлынули слезы…

Кажется, пока я ревела, уткнувшись лицом в колени, дракониха ибо это была именно дракониха, а не дракон сидела рядышком со мною и тихонько тыкала мне в бок своей когтистой лапой, смущенно бормоча и посвистывая что-то утешительное. Обещала меня сразу всю не есть, что ли? Я так и не поняла. Мне было всё равно. После страхов и напряжения последних дней, после ужаса, только что пережитого в пещере клыкастого монстра, быстрая смерть в его то есть, в ее желудке представлялась далеко не самым плохим вариантам развития событий.

Вдруг дракониха отодвинулась от меня и прошипела куда-то в сторону:

— Ну, наконец-ц-ц-то! А то я уш-ш-ше и не с-с-с-наю, ш-ш-што с-с ней делат-т-ть! Иди с-с-сам ус-с-спокаивай с-с-свою плакс-су!

Я даже не сделала попытки рассмотреть, к кому были обращены ее слова. Наверное, родня к завтраку пожаловала…

В этот миг сильные мужские руки подхватили меня и прижали к широкой груди…. Я услышала, как гулко и мощно стучит сердце держащего меня человек, судорожно вцепилась в его плечи, вдохнула запах, уже давно ставший родным и любимым, и разрыдалась ещё сильнее.

— Ну, всё, Славушка, успокойся, моя хорошая! — шептал непонятно откуда взявшийся в драконьей пещере Дар, обнимая меня. — Не плачь, моя храбрая девочка, моя отважная колдунья, всё прошло, всё позади! Я здесь, с тобой, и я не дам тебя в обиду! Ну, посмотри на меня, пожалуйста!

Но я лишь мотала головой, изо всех сил прижимаясь к нему. Тогда он, не размыкая объятий, осторожно поставил меня на пол, одной рукой приподнял моё зареванное лицо и поцеловал.

Мой первый в жизни настоящий поцелуй…. Я много раз пыталась представить себе, каким он будет! Девушки из окрестных сел любили посудачить о своих романтических приключениях и помечтать о поцелуях, подаренных ими парням жаркими Купальскими ночами.

Но, наверное, ни одной из них не доводилось целоваться в драконьей пещере под аккомпанемент смущенного пыхтения гигантского ящера!

А мы целовались так, будто над миром догорало солнце, и заканчивался последний день нашей жизни, а всё, что нам оставалось, так это быть здесь и сейчас! Губы Дара обжигали, его руки гладили мне лопатки, забирались в волосы и нежно стискивали шею, и от этих прикосновений моя кожа загоралась темным огнем. И я возвращала ему поцелуи со всем пылом своей весны, не страшась и не стесняясь того, что происходило со мною впервые…

— Кхе, ребята, мош-ш-шет, вы потом намилуетес-с-сь? — поинтересовалась дракониха, скромно притулившаяся у входа в пещеру. — Дело, конеш-ш-шно, молодое, но уходить отс-с-сюда надо подобру-пос-с-сдорову. С-сейчас-сс с-с-сюда полдолины пош-ш-шалует…

Мы нехотя оторвались друг от друга. Впрочем, «оторвались» — это было громко сказано. Рука Дара по-прежнему лежала у меня на плечах, а я, в свою очередь, мертвой хваткой вцепилась в его рубаху.

— А куртка-то твоя в замке осталась, — виновато шепнула я.

— Ай-я-яй! — парень старательно попытался скроить строгое лицо. — Что же теперь делать-то?! Придется брать его приступом — исключительно, чтобы получить назад дорогую мне вещь! — Он внимательно посмотрел на меня и расхохотался: — Не бойся, Славушка, уж коли мы тебя у врагов сумели отбить, то и куртку добудем! Девочки, познакомьтесь: Данара, это — Веслава, Слав, это — Данара, пещерная сапфировая дракона. Как ты уже, должно быть, догадалась, без ее помощи операция по твоему освобождению могла пройти гораздо менее успешно.

— Спасибо вам большое, Данара, — я благодарно склонила голову. — И простите меня, пожалуйста, что я так громко орала!

— Нич-ч-чего-нич-ч-чего, — добродушно покивала мне дракониха. — Ты ещ-щ-щё вполне прилич-ч-чно дерш-ш-шалассссь!

Хм, могу тогда себе представить, как обычно реагируют люди на встречу с чешуйчатым монстром, если уж даже мои вопли Данара сочла «вполне приличными»…

Второй полет на драконе мне понравился гораздо больше первого, и это неудивительно, если принять во внимание тот факт, что в прошлый раз меня тащил в когтистых лапах свирепый пустынник Мерой. Сейчас мы с Даром вполне удобно устроились на спине Данары. Могучие искрящиеся на солнце крылья с мерным свистом рассекали воздух. Я сидела перед чародеем, и он крепко прижимал меня к себе.

— Скажи мне, а что, все драконы обладают даром внушения? — я повернула голову и чуть не уткнулась носом ему в щеку.

— В той или иной степени, — кивнул Дар, — но сапфировые лучше всех. Им ничего не стоит зачаровать практически любого. Кстати, что интересно, на тебя магия Данары почти не подействовала, и мне пришлось заколдовывать тебя самому! Прятаться под чарами неопределимости и в то же время колдовать, мягко говоря, непросто, но нам требовалось, чтобы ты непременно подошла к магической ограде и прикоснулась к ней. Она была настроена мною таким образом, чтобы пропустить тебя, а всех остальных — нет. Вот и представь: всё готово для твоего освобождения, а ты почему-то отказываешься подчиняться мощнейшей драконьей магии! Зато ко мне пошла. Как миленькая! Как это тебе удалось?

— А что тут думать-то? — хмыкнула Данара. — У твоей подружки на руке перстень Белого Дракона, делающий ее нечувствительной к нашим чарам.

— А и верно! — я с удивлением разглядывала кусок горного хрусталя, украшавшего мой палец. — Вот и госпожа Тиамат разозлилась, когда поняла, что я не подчиняюсь ее мысленным приказам.

Опаньки! Похоже, дракониха на мгновенье забыла махать крыльями, и мы вместе с ней ухнули на несколько саженей вниз. К счастью, Данара быстро опомнилась и замолотила ими по воздуху, как подстреленный из рогатки воробей. Немного выровнявшись, она, норовя извернуться на лету и посмотреть на меня, изумленно просипела:

— Ты хочешь сказать, что в замке действительно находится сама госпожа Тиамат, и ты ее видела, говорила с нею, но осталась жива?!!

— Ну, говорить-то, по большому счету, я с ней не говорила, а в остальном — так всё и было. А кто это — Тиамат?

Дракониха завертела головой, дивясь моей необразованности, но ответил мне Дар.

— Тиамат — это повелительница всех злых драконов, правительница преисподней. Она ненавидит всё доброе. Её цель — абсолютное зло, власть и могущество. Её магия не менее разрушительна, нежели пламя ее пяти голов и истекающие смертельным ядом когти и зубы. Эта гигантская дракона собирает драгоценности — пожалуй, это ее единственная слабость. Только ради своей коллекции она иногда покидает потусторонний мир и поднимается на поверхность земли.

— А почему же тогда она живет в подземелье замка? Там, конечно, гадко и страшно, однако на преисподнюю не очень похоже, — удивилась я. — По крайней мере, я до сих пор ее себе совсем не так представляла…

— Этого я не знаю, — задумчиво проговорил чародей. — Но знаю точно одно: Тиамат ненавидит людей, и немедленно убивает каждого, кто повстречается на ее пути. Так говорится в старинных книгах.

— Ты знаешь, — я снова обернулась и грустно посмотрела на него, — за последнее время я убедилась в том, что в книги пора вносить изменения. Наверное, что-то произошло с нашим миром, и они начали слишком часто ошибаться. Я, к примеру, своими глазами видела человека, которого Тиамат не только не собиралась съесть, но к которому даже благоволила! Это хозяин замка. Правда, как же она на него орала за то, что он отдал мне кольцо Белого Дракона!

— Тебе отдал кольцо хозяин замка?! И ты приняла от него этот подарок? — неприятным голосом уточнил Дар и даже вроде попытался слегка отстраниться от меня. В ответ я рассмеялась и потерлась спиной об его грудь.

— Да ты что, смеешься? Какой подарок?! Это же настоящий боевой трофей, полученный мною путем шантажа и вымогательства!!!

— Ты умеешь шантажировать некромантов? — с облегчением переспросил парень. — И чем же ты его так доконала?

— Пригрозила бросить драконий зуб в зелье, которое он варит уже месяца два… Дар?

— Что? — успокоившийся чародей уткнулся носом в мой затылок и теперь смешно фыркал в него.

— Подожди, не щекочи меня! Я ведь должна сообщить тебе ужасную вещь! — спохватилась я и виновато посмотрела на парня. Тот неопределенно хмыкнул и продолжил перебирать прядки волос, выбившиеся из моей растрепанной косы. Я было раскрыла рот, чтобы призвать его к порядку, но в это самое время Данара мягко спланировала вниз.

Что тут началось! Ванька с разбегу повис у меня на шее, да так там и остался, хлюпая носом от избытка чувств. Степан зашел с фланга, гордой птицей взмыл ко мне на плечо, обмусолил щеку и ухо и завыл от радости. Горыныч, позабыв про свой солидный возраст и положение в обществе, носился кругами и истошно каркал. Тинка молча терлась лбом об мою спину и вздыхала. Даже гордый Пилигрим соизволил подойти и, слегка потеснив Ванятку, положил голову мне на плечо. Не было только Радоша. Как пояснил Дар, оборотень крутился у замка — шпионил за его обитателями.

Перецеловав друзей в лица и морды, я утерла набежавшие слезы, а затем расцеловала их ещё раз, «начисто».

У края широкой поляны, на которую опустилась Данара, горел костер. Кроме нашего маленького отряда и драконихи, вокруг огня сидело с десяток людей — чародеев, прибывших к нам на подмогу по просьбе Дара. Мою повесть они выслушали с сосредоточенным интересом, иногда негромко обмениваясь между собой малопонятными репликами. Перспектива схватки чуть не с сотней личей и кучей злобных ящеров, не говоря уже о некроманте, их, похоже, не пугала. Молодой улыбчивый маг, чьё румяное лицо я видела в одном из радужных шаров, и которому очень шло его имя — Смеян, — всё время удовлетворенно кивал, словно хотел сказать: правильно, хорошо, именно это нам и нужно! Другой чародей, мрачный мужчина средних лет, на протяжении моего рассказа хмыкал и делал пометки на куске пергамента. Единственная среди них женщина, немолодая колдунья с прямой, как стрела, спиной и рыжей с проседью гривой волос, поглядывала на меня сочувственно, не забывая, впрочем, задавать уточняющие вопросы, на которые, к сожалению, я далеко не всегда могла дать ответы. Я и так старалась рассказывать всё по порядку, стараясь не упустить ни одной детали. Выходка с драконьим зубом, позволившая мне отогнать сладострастного чернокнижника и заполучить хрустальный перстень, получила всеобщее одобрение. Правда Смеян, фыркая от смеха, посетовал на то, что я, в конце концов, всё-таки не испортила зелья. В общем и целом, я была с ним согласна, если не считать того, что вряд ли потом мне удалось бы об этом кому-нибудь поведать…

Известие о том, что в подземельях замка обитает сама Тиамат, повелительница преисподней и всех злых драконов, дало сигнал к началу полновесной научной дискуссии. Забыв на время о практической стороне вопроса, маги принялись увлеченно обсуждать, какие чары в принципе способны подействовать на гигантскую дракониху. Спор грозил затянуться надолго, но Перенег, седой длиннобородый мудрец, личный чародей князя Велимира, вовремя поинтересовался, не проще ли оставить чудовище в покое там, где оно находится. Вряд ли могущественная Тиамат стала бы сидеть в унизительно тесном каменном мешке, если бы только могла оттуда выбраться. Скорее всего, рассудил старый колдун, ее, это живое воплощение зла, сумел пленить тот, кто когда-то владел Долиной Драконов и выстроил серый замок.

Эта мысль так заинтересовала всех чародеев, что всё остальное было вновь немедленно забыто. Я немного понаблюдала за тем, как они дружно погружаются в пучину теоретической магии, а потом потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимания, поднялась с наваленных вокруг костра еловых лап и пошла к небольшому лесному озеру, ясным голубым глазком подмигивавшему из-за деревьев.

Мне хотелось подумать. Слишком много вопросов столпилось в моей голове.

Верно ли то, что Тиамат не опасна, поскольку заточена в подземелье? И заточена ли?

Сколько всего драконов в долине? Все ли они подчиняются Владану, или среди них есть такие, как Данара?

Есть ли на свете что-либо, способное противостоять толпе личей и чернокнижнику, владеющему какой-то тайной и необычной магией?

Хватит ли у нас сил? Далеко ли до замка? И как мне сказать, что…

— А мы сейчас вообще не в Долине Драконов, — Дар неслышно подошел ко мне, обхватил своими длинными руками и сунул нос в мою макушку. — Она во-он за тем холмом. Так безопаснее.

— Ты что, опять подслушивал? — обернувшись, я с подозрением уставилась на парня.

— Не-а! — весело ответил тот. — Просто ты так выразительно озиралась…

Сильным и нежным движением чародей привлек меня к себе; серебристо-серые глаза медленно приблизились.

— Я так испугался, что потерял тебя! — прошептал он. — Там, у скал, где нам пришлось тебя оставить, ты выглядела такой обиженной, такой несчастной…. Когда на тебя напал дракон, я опоздал всего на несколько мгновений, и он успел ускользнуть. Скажи, ты сможешь меня простить?

— Ну, тогда-то я желала только одного: чтобы тебя сожрала первая же ящерица! — усмехнулась я. — Но, как вижу, тебе удалось избежать когтей и зубов Нукера.

— Нукера?

— Так зовут дракона, к пещере которого вы с Радошем направились, благополучно прикопав меня на опушке леса.

— Ты успела узнать даже имена этих зверюг? — натянуто засмеялся маг.

— Не всех, только некоторых. Но я знаю кое-что похуже…. Дар, я не смогла рассказать об этом при всех, у костра. Мне так не хочется причинять тебе боль, но ты сам должен решить, что делать с тем, что стало мне известно. Если захочешь, то ни одна живая душа кроме нас с тобой никогда не услышит об этом.

Чародей внимательно смотрел на меня. На его лице смешались добродушное любопытство и недоумение. Я набрала побольше воздуха и выпалила:

— Этого некроманта зовут Владан, и этот чернокнижник, погубивший пол-Синедолии, приходится тебе троюродным братом. Твоя матушка происходила из его рода. Он мне рассказал, что род был почти полностью уничтожен после смерти княгини Светаны. Владан думает, что вместе с нею погибли и оба ее сына — понятно, что я не стала его в этом разубеждать. Он считает, что виновником истребления его семьи является твой отец, великий князь Велимир, и хочет ему отомстить!

Ну вот, сказала! Словно в ледяной омут прыгнула.

Я вглядывалась в лицо Дара, ожидая и страшась увидеть там боль, гнев и презрение. Но чародей спокойно выслушал мой торопливый рассказ.

— Так вот где на этот раз объявился мой непутевый родственничек, — задумчиво сказал он. — Надо же, а я его со спины и не признал…. Ты знаешь, Слав, меня в этой истории удивляет лишь то, что Владан сумел овладеть настолько серьёзной магией, да ещё стал хранителем филактерий. Его способности проснулись довольно поздно, и сперва он делал довольно скромные успехи. Правда, недостаток сил и навыков он компенсировал чудовищным честолюбием. Он постоянно ввязывался в разные сомнительные дела, водился с некромантами, учился управлять нежитью, а потом даже сумел стать учеником самого Сивелия Слепого ты же знаешь, о ком идет речь? и это ни для кого не секрет. Надо сказать, что с тех самых пор Владана никто не встречал. И вот теперь он вынырнул в Долине Драконов. Кстати, в свое время ходили упорные слухи, что Сивелий долгое время разыскивал ее….

Ну, и врать Влад большо-ой мастер! Никто никогда целенаправленно не истреблял родню моей матери. Магов в нем, кстати, было немного, и большинство мужчин рода традиционно становились ратниками. Хоть Синедолия за последние сто лет ни с кем и не воевала, время от времени витязи ввязывались в приграничные стычки со степняками и, случалось, гибли. Но так могло случиться с каждым воином. Так что, у милейшего братца нет оснований мстить князю Велимиру.

— Значит, он всё наврал?

— Наврал. И он, между прочим, прекрасно знает, что я не умер вслед за мамой. Мы с ним даже раза три или четыре встречались — правда, давно.

— А вы с ним ровесники?

— Он на полгода меня младше. Ему не так давно исполнилось двадцать восемь лет.

— Ты знаешь, — я виновато улыбнулась, — когда я его впервые увидала, то чуть не умерла на месте. На первый взгляд вы с ним похожи, как две горошины! Понимаешь, сначала мне показалось, что передо мною — ты. Это потом я разобралась, что к чему. А сперва я решила, что ты нас всех предал… ты на меня обиделся?…

— Ужасно! — улыбаясь, сказал маг. — Как же ты только посмела нас спутать? Настоящий я — перед тобой. Ну, разве мы похожи?

— Нисколечко! — счастливо ответила я, смаргивая слезы. Но они все-таки потекли по моим щекам, и Дар долго собирал слезинки своими твердыми губами, посмеивался и шептал, что я — плакса.

— Кхм! Не хочется вам мешать, но ваше отсутствие уже всеми замечено! — вдруг раздался откуда-то сверху Очень Суровый Голос. От неожиданности мы отпрянули друг от друга и отчаянно завертели головами, ища великана, решившего не допустить нравственного разложения во вверенном ему лесу.

Как известно, самыми рьяными блюстителями морали становятся остепенившиеся распутники. С толстой ветки граба на нас оскорбленно взирал лишенный привычного общества деревенских кошек Степан. В начинающихся сумерках его серая шкурка аккуратно сливалась с ландшафтом, и желтые глазищи, исполненные отнюдь не немого укора и негодования, казалось, одиноко парили над нашими головами.

— Фу, Стёпа, как тебе не стыдно подглядывать! — пожурила его я. В ответ кот фыркнул, ловко съехал вниз по стволу дерева, противно цепляясь за кору когтями, вспрыгнул мне на руки и строго потребовал:

— А ну-ка, иди к костру! Топай-топай! Нечего тебе с этим растлителем любезничать!

Я смущенно посмотрела на Дара, и с облегчением поняла, что парень просто-напросто помирает со смеху. Видимо, высоконравственные выходки Степки уже вошли в местный фольклор. Я решительно сдвинула брови:

— Степан! Ты, мой друг, позволяешь себе лишнее!

— Это не я, а ты его себе позволяешь! — насупился котяра, топчась по мне. — Все вы, девицы, без головы на плечах. Ах, весна! Ах, луна! Ах, ручей журчит! — жеманно пропищал он, изображая некую, по его мнению, безмозглую особу, а затем нахмурился и рявкнул: — А потом забегают по избе маленькие ножки! Что тогда делать будешь?!

— Это ещё один домовой у нас появится, что ли? — давясь от смеха, предположила я. — Ужас какой! Они же с Микешей мигом передерутся!

Кот жалостливо посмотрел на меня, как на убогую.

— Ага, домовой, как же, держи карман шире! Вот наградит тебя этот охальник дитёночком, и будешь его одна в чаще леса растить!

— Да неужели ж дитёночком?! — всплеснула руками я. — Кто бы мог подумать, что когда светит луна и журчит ручей, то немедленно появляются детишки?! Ой, как здорово! Дар, ты об этом что-нибудь слышал?

Парень что-то слабо хрюкнул в ответ, сползая по стволу сосны.

— Ну, вот, и он ничего не знает… — расстроилась я. — Придется тебе, Стёпа, нас на этот счет просветить!

Кот недовольно фыркнул, спрыгнул с моих рук и сухо сказал:

— Потом не говори, что я тебя не предупреждал! — потом сделал паузу и добавил: — Кстати, пока вы здесь сюсюкаетесь, там ещё какой-то маг объявился. Борода — во! Брови — во! Посох — во! Плечи — во! — Степка замахал лапами на манер крыльев ветряной мельницы. — Вон его спрашивал!

Кошак мотнул головой в сторону Дара, и, оставив последнее слово за собой, гордо направился в сторону поляны. Мы ещё немного помедлили, хохоча и переглядываясь, а потом, держась за руки, пошли вслед за ним. Так, смеясь, и вывалились из леса.

Рядом с костром стоял высокий плечистый мужчина. Его темная с сильной проседью борода закрывала широкую грудь, а совершенно белые волосы были заплетены в довольно длинную косу. Несмотря на седину и изрезанное морщинами темное от загара лицо, мало кто рискнул бы назвать его стариком хотя, конечно, он был очень стар, такой первобытной силой веяло от его мощной фигуры. В моём представлении, так, наверное, и выглядели древние волхвы. Правда, одет незнакомец был очень даже современно. Ни тебе лаптей, ни домотканого балахона с вышитыми на нем рунами! Сильно потертые кожаные штаны, сапоги на шнуровке, куртка с множеством карманов — все очень удобное, а, главное, приспособленное к длительному путешествию. У ног «волхва» лежала объемистая походная сума, сильные пальцы крепко сжимали высокий, почти в его рост, посох. Рядом почтительно столпились маги во главе со старым Перенегом.

Мужчина поднял голову. Его маленькие, полускрытые седыми лохматыми бровями глаза уставились на нас.

Дар замолчал и остановился, как вкопанный. Потом я почувствовала, что его рука стиснула мои пальцы, а затем скользнула прочь. Медленно, медленно он пошел к старому магу. На поляне стало очень тихо — даже огонь, казалось, застыл и перестал с уверенным треском вгрызаться в смолистые поленья. Я затаила дыхание, во все глаза смотря на двух чародеев.

Дар приблизился к незнакомцу, остановился и замер, не сводя глаз с его лица. А потом опустился перед ним на одно колено.

Какое-то мгновение седой «волхв» молча глядел на коленопреклоненного мага, а затем порывисто шагнул вперед и прижал к себе его голову. И я услышала:

— Мальчик мой, как же я рад тебя видеть!

Сильные руки заставили Дара подняться, и два чародея, старый и молодой, крепко обнялись. И в тот же момент все на поляне зашевелились и заговорили — как мне показалось, с облегчением. Я даже уловила некую слегка истерическую радость — будто все немножко опасались того, как пройдет эта встреча.

Между тем, старый маг оторвался от Дара, заглянул ему в глаза и ласково провел пальцами по его щеке. Парень что-то спросил, тот ответил и засмеялся, а затем они опять обнялись. «Мальчик мой, ты стал совсем взрослым», услышала я.

— Ты не знаешь, кто это? — шепотом спросила я у Ванятки, который подошел ко мне и стал рядом. Мальчик помотал взъерошенной головой.

— Не знаю, Славушка. Он как появился — знаешь, так: ффух! столб дыма, и он в серединке — так все эти маги его и обступили. «Господин» всё твердят, «господин»! А тот всё Дара спрашивает. А они мнутся, молчат — видели же, что он за тобой пошел…. Старик насупился… а наш Стёпка — тут как тут! «Сейчас, — говорит, — я вам его в лучшем виде доставлю. Это он за грибами отправился, к ужину!» Тут все слегка прибалдели — какие такие грибы, спрашивается? А наш умник шмыг — и убежал. Ну а этот дед как встал у костра, так и стоял, пока вы не появились.

— Слушай, а как ты думаешь, это не может быть его венценосный папаша, а? — осторожно поинтересовалась я.

— Не-а, — немного подумав, авторитетно заявил Ванька. — Этот старикан — совершенно точно маг. А наш князь себе и кружку воды не наколдует! Но, вообще-то, похоже. Прям как отец с сыном после разлуки обнимаются!

Между тем, Дар и незнакомый чародей обернулись. Обняв старого мага за плечи, парень подвел его ко мне.

— Я хочу вас познакомить, — улыбаясь, сказал он. — Это Веслава, ученица и приемная дочь ведуньи Полели из Черного Леса. Только благодаря ей я узнал о беде, случившейся не севере Синедолии. Веслава очень храбра и умна, да ещё и прекрасная колдунья. Кроме того, она — мой друг. Веслава, это мой учитель, величайший маг нашего времени, Тешен Твердый.

Потрясенная, я склонилась перед легендарным чародеем. Настоящий Старый Медник, именно такой, каким я его себе и представляла! Мудрец, алхимик, изобретатель, учитель Дара, вернувшийся их странствий по иным мирам. Тот, кого людская молва наделила огромной силой и стремлением к добру и справедливости.

— Рад познакомиться с тобою, Веслава, — ласково промолвил ведун. — Полелина девочка с нами — что же может быть лучше?

— Вы знали бабушку?! — подалась к нему я.

— Знал. Наш мир очень мал, и в конечном итоге все маги друг друга знают. К несчастью, чародеи привыкли жить наособицу друг от друга, и наши встречи были реже и короче, чем хотелось бы. Плохо одно: каждый всё равно живет сам по себе. Мне кажется, что будь всё иначе, и беда не пришла бы в Синедолию.

— Господин Тешен! — умоляюще посмотрела на него я. — Но ведь вы знаете, что нам делать?

Чародей улыбнулся.

— Пока могу только предполагать, моя дорогая, но после того, как вы расскажете мне всё, что успели узнать, мы все вместе непременно что-нибудь придумаем! А сейчас познакомь меня с этим молодым человеком. Твой брат, не так ли?

— Да, это мой названный брат, — послушно ответила я, поняв, что Тешен прав, и с наскока всех проблем не решить. — Его зовут Ванята. Его родители — маги. Он их пытается разыскать с того самого дня, когда они пропали вместе с другими чародеями северной Синедолии. Мы считаем, что это напрямую связано с колдовством, творимым в Долине Драконов. Кстати, стихия Ванюшки уже проснулась, и это огонь!

— Как, способности проявились в столь юном возрасте? Весьма похвально, молодой человек!

— А меня зовут Степан, — раздался важный голос, и его обладатель с достоинством вспрыгнул на поваленное дерево, рядом с которым мы стояли. — Я вынужден представить себя сам короткий укоризненный взгляд в мою сторону, поскольку боюсь не дождаться, когда до меня дойдет очередь! Я — Веславин кот-охранитель, и должен немедленно довести до вашего сведенья, сударь, что ваш ученик строит куры моей хозяйке! Можно даже сказать, подбивает к ней клинья!… и что вы ржете, словно кони?! Ну ладно, Тинке положено, а вы-то что, оглашенные?

— Твоя работа? — кивнул на Степку Тешен, когда снова смог разговаривать: кошачья лексика и фразеология не оставили его равнодушным. — Ну, говорить его ты научила?

— Да в общем-то, это было в некотором роде коллективное творчество, — промямлила я, косясь на хохочущего Ванятку.

— Всё равно молодцы, — маг похлопал меня по плечу, — это сложное колдовство. Я не ошибусь, если предположу, что твоя стихия — земля?

Я кивнула, а Тешен тем временем наклонился над разобиженным Степкой.

— Ты знаешь, — понизив голос, поведал он коту, — наверное, это у Дара наследственное: мне ведь тоже когда-то очень нравилась Веславина наставница!

— И что, — изумленно вытаращился Степан, — вы с ней тоже так — ля-ля, сю-сю, луна-березки, «посмотри, дорогая, как красиво плывут цветы по воде», да?!

Ну, после луны и цветов рыдали буквально все!

— Нет, мне не настолько повезло, — сказал, отсмеявшись, чародей. — К сожалению, Полеля не ответила мне взаимностью. Надеюсь, мой ученик будет счастливее своего учителя!

Оставив Степку переваривать услышанное, Тешен вежливо пожал лапу раздувшемуся от важности грачу, погладил по челке Тинку оказывается, он знавал ее жеребенком, а затем повернулся к нам.

— Ну что, пора нам собрать воедино всё, что мы успели узнать. За дело!

Глава тринадцатая

«Ему так везло, будто он нашел подкову от слона!»

Конёк-Горбунок

«Не стой, где попало. Попадет ещё раз».

Царевна Лягушка

«Многие магические травы способны вызвать любовь и накрепко привязать человека. К таким травам относятся мелисса — приворотная трава, или девичья травка, корень брусничника — чертова привязка, василек — приглядник, аир — верность-трава. Травы для приворотных зелий собирай в Купальскую ночь, только корень брусники собирай на Ветреник.

Чтобы приготовить приворотное зелье, разогрей липовый мед пополам с крепким хлебным вином, произнося при этом заговор: «Как сладок мед, так жизнь сладка. Как крепко вино, так любовь крепка. В сладкую жизнь, в крепкую любовь силы трав вложу. Отведу глаза, привлеку взгляд, привяжу тебя, назови имя крепко-накрепко». Заговор произнеси девять раз, пока в составе не начнут появляться пузыри. Тогда добавь туда один стебель мелиссы, предварительно произнеся над ним: «Приворот-трава, я тебе имя даю. Нарекаю тебя именем своим. Имя запомни и любимому передай». Затем положи стебелек василька со словами: «Приглядник, приглядник, отведи глаза любимого от других людей. Поверни взгляд в мою сторону». Добавь корень аира: «Верность-трава, кто тебя пьет, всю жизнь верность блюдет. Так чтобы и любимый в жизни и в смерти, в глазах и в сердце мне верным был».

Последним в состав положи корень брусники. Предварительно сверни его кольцом и свяжи собственным волосом, затем завяжи девять узелков и произнести: «Чертовым хвостом — чертовой привязкой привязываю тебя, на девять узлов, на девять замков запираю, своим волосом, своим голосом опутываю. Век узлов не развязать, век замков не разбить, век чар не распутать». После чего колечко из корня опусти в отвар, тут же убери с огня и держи у себя под кроватью три ночи. Затем состав процеди, все травы, кроме корня брусники, заверни и закопай в землю. Корень, связанный колечком, высуши и хорошенько спрячь в доме у человека, которого нужно приворожить. Само зелье следует добавить в питье лучше всего, в приготовленный собственноручно квас и дай ему выпить.

Никогда не применяй приворотное зелье».

— Ну что же, узнали вы немало, — сказал Тешен Твердый, обводя взглядом всех собравшихся вокруг костра. — Теперь, самое главное, надо решить, что нам делать.

Маги всколыхнулись.

— Для этого неплохо было бы понять, а что же, всё-таки, здесь происходит? — выразил общее мнение непривычно серьёзный Смеян. — Пока нам известны только разрозненные факты: сперва почти вся Синедолия лишилась своих колоколов, затем необъяснимым образом исчезли многие маги, а через некоторое время на севере княжества обезлюдели все села. Установлено, что магия, причем самого зловещего свойства, исходила из Долины Драконов.

— Более того: вокруг Черного Леса не осталось ни зверей, ни птиц, ни даже нежити — ну, кроме русалок, которые на тот момент ещё не вышли из спячки, водяного, да нескольких ошалевших упырей, — добавила я. — Только мухи…

— Нет, ну надо же, а нежить-то чем им не угодила? — задумчиво спросила рыжеволосая колдунья Квета.

— Я продолжу, — настойчиво сказал Смеян. — Итак: примерно в начале лютеня кто-то открыл сезон охоты на чародеев. Да-да, дорогой Дар, покушались не только на тебя. Я думаю, всем нам пришлось за последнее время подраться, и не раз! — маги закивали. — Я думаю, многие волшебники исчезли именно потому, что были не столь удачливы в сражениях, как мы с вами.

Рядом со мной подозрительно засопел Ванятка, я поплотнее прижала мальчика к себе, ободряюще стиснула его плечо и вновь обратилась в слух. А молодой маг продолжал:

— Теперь дальше: благодаря двум дамам — прекрасной Веславе ослепительная улыбка в мою сторону и блистательной Данаре галантный поклон в адрес польщенной драконихи, присутствовавшей на военном совете вторым, так сказать, ярусом — нам удалось узнать, что в замке, с незапамятных времен стоящем посреди долины, заключена сама повелительница злых драконов и преисподней Тиамат. Также там обитает с сотню личей. Драконы сами по себе больше нигде не летают, а удерживаются у своих пещер магией, причем надо отметить, что по пещерам рассованы все подряд, без учета привычной среды обитания. Что-то вроде тюрьмы или зоосада, а?

Заправляет всей этой веселой компанией ученик чернокнижника Сивелия Слепого Владан быстрый взгляд в сторону невозмутимого Дара, хранитель филактерий. Кстати, кому-нибудь известно, где находится сам Сивелий — умер, стал личем, отправился путешествовать? Мы знаем, что в лаборатории замка варится некое зелье, которое будет готово примерно через десять дней. На это время наши главные злодеи Владан и Тиамат запланировали проведение обряда чрезвычайной важности. Правда, побег молодой невинной девы ещё одна улыбка мне поставил сроки этого самого обряда под вопрос: конечно, можно быстренько смотаться до Синедолии и наловить девиц там — верхом на драконе это много времени не займет. Однако по какой-то причине наш противник не хочет светиться до такой степени. Видимо, всё-таки опасается постороннего магического вмешательства в свои неблаговидные дела. Я ничего не упустил?

— Блестяще, Смеян, — одобрительно улыбнулся Тешен. — Ты прекрасный оратор и грамотно подытожил всё, что вам удалось разузнать. Но я хотел бы кое-что добавить — для полноты картины. После того, как уважаемый коллега Перенег связался со мною и ввел в курс дела, я сумел раскопать кое-какую информацию. Ну, а то, чего мне не удалось узнать, я рискну предположить.

В нашем мире издревле борются две главные силы мироздания: Добро и Зло. Каждая из них за многие века стала могучим эгрегором, собрав вокруг себя десятки и сотни тысяч людей. Веслава, ты не знаешь, что такое эгрегор? Так называют сверхидею, астральную сущность, созданную группой людей или иных разумных существ, и являющуюся воплощением их убеждений и целей. Эгрегор питается ментальными и магическими силами своих последователей, набирает мощь по мере увеличения числа адептов и роста их убежденности. Набрав достаточный запас силы, эгрегор начинает жить своей жизнью, в свою очередь, воздействуя на своих последователей. Он действует по принципу магической сети: собирает энергию, а затем использует ее для достижения своих главных целей. Я понятно объяснил?

Я ретиво закивала, чувствуя, как пылают мои уши — как, всё-таки стыдно, быть такой малообразованной! — а Тешен спокойно продолжил:

— У группы последователей эгрегора всегда есть глава. Он и осуществляет сбор, перераспределение и использование энергии всего сообщества.

Но мир так устроен, что за эгрегорами Добра и Зла идет примерно одинаковое число последователей. Правда, Зло почему-то всегда лучше структурировано, оно славится своей организацией, изощренностью, маневренностью и коварством. Добро как-то попроще будет…. Зато сила убеждения адептов Добра больше! Они бескорыстно служат своим идеалам.

Так вот, если верить старинным магическим книгам, главой служителей эгрегора Зла долгое время была сама Тиамат, повелительница преисподней. При этой драконе сформировался круг почитателей чистого зла. Так сказать, идея в идее. А Тиамат и ее ближайшее окружение и впрямь являли собой воплощенное Зло!

Как так вышло, что могучая дракона оказалась заточена в подземелье Серого Замка, а ее приближенные не сумели ее освободить — магические летописи умалчивают. Но сделавший это чародей, несомненно, был величайшим магом из всех, кого когда-либо породил наш мир. Я думаю, что, скорее всего, он был главой последователей эгрегора Добра. Так или иначе, магическая цепь эгрегора Зла была нарушена.

Конечно, Зло никуда не исчезло. Оно слишком изворотливо для того, чтобы его могла уничтожить подобная малость. Оно приняло несколько иные формы, раздробилось и, как следствие, его позиции ослабели. Шаткое равновесие слегка покачнулось в сторону Добра.

Но идеи чистого зла живучи, а тот, кто продолжал номинально оставаться главой эгрегора, не собирался сдаваться без боя, тем более, что это была бессмертная дракона, имевшая в запасе вечность. Но для того, чтобы вернуть себе власть не только номинальную, но и фактическую, ей было необходимо вернуть себе свободу. И вот тут ее нашел старый Сивелий.

— Скажите, Тешен, — заинтересовано спросила рыжая Квета, — неужели этот печально известный Сивелий настолько силен, что может разрушить чары, способные удерживать саму Тиамат?

— Интересный вопрос, Квета, — кивнул чародей. — На самом деле, я не думаю, что это возможно, несмотря на то, что он прославился использованием очень сильной магии, к сожалению, исключительно черной. Однако в летописях я наткнулся на крайне любопытный факт: считается, что именно Сивелий, путешествуя по мирам, сумел обнаружить и присвоить Некрономикон, жуткую Книгу Зла, Книгу-Ключ, открывающую проход в измерения преисподней. В ней содержатся заклинания, дарующие исключительную мощь тому, кто сумеет их использовать. Маг, овладевший Некрономиконом, может призвать демонов ночи, которые станут его союзниками. Ему будет обеспечена поддержка сил ужасных и могущественных.

И тут мы ступаем на шаткую почву догадок. Рискну предположить, что именно в Некрономиконе Сивелий и Тиамат обнаружили описание ритуала, который может разрушить наложенные на дракониху чары. Скорее всего, проведение обряда такой сложности требует многолетней подготовки и концентрации огромных сил. А их надо где-то взять.

Думаю, Сивелий разыскал самых горячих приверженцев Тиамат и идеи чистого Зла. Вновь обретя связь с главой своего эгрегора, они прошли ритуал Вечной Ночи и стали личами, что дало им возможность достичь нового уровня магии.

Но этого не было достаточно. Скажи мне, Данара, в долине осталось много драконов?

Сверкающая дракониха пригорюнилась.

— Оч-ч-чень мало. Лет шес-ссть нас-с-сад драконы начали ис-счес-ссать! Это продолш-ш-шалос-сь, пока нас-сс не ос-ссталось с-совс-ссем немного. Мы хотели покинуть долину, но не ус-сспели. Против насс-с ис-спольс-совали неис-с-свессстные чары, протии которых нашшша магия окасссалас-ссь бес-с-сильна. Ссс тех пор мы шшшивем в зачччарованных пещщщерах. Я не сснаю, что ссстало с осс-сстальными драконами…

— Магическая сущность драконов чрезвычайно сильна, — с горечью сказал Тешен, — и тот, кто сумеет завладеть ею, получит в своё распоряжение огромную силу. А уж если суметь трансформировать дракона в драколича это нечто вроде дракона-зомби, Ванятка, а затем убить и поместить его душу в особым образом зачарованный драгоценный камень, то эту душу, а с нею и все магические силы, будет можно перенести в другое тело, в том числе и человеческое.

Думаю, повелительница драконов знает немало подобных ритуалов, а также заклинаний, против которых обычные драконьи чары бессильны.

Да, и не забудем о пропавших людях. Скорее всего, их тела и души тоже были положены на алтарь ненасытного эгрегора. Правда, тут они немного не рассчитали. Могли бы оставить про запас дюжину-другую девиц — вряд ли уровень нравственности в наших селениях настолько понизился, чтобы их не нашлось. Просто наши злодеи об этом забыли побеспокоиться. Вань, не реви. Запомни: магов в жертву не приносят — они любой обряд испортят.

— Да-а-а! — всхлипнул мальчик. — А Славочку этот гад хотел принести! А она же колдунья!

— Так гад же об этом не знал, — возразила я. — Неужели ты думаешь, что я прям вот так взяла и всё ему рассказала? — О том, что Тиамат ненавидит магов и убила бы меня при первом же на этот счет подозрении, я благоразумно промолчала.

— Как вы считаете, коллега Тешен, — подал голос старый Перенег, — какова в этом случае судьба пропавших чародеев?

Тешен недовольно посмотрел на «коллегу» Перенега, покосился на Ваньку и осторожно сказал:

— Думаю, Владан решил навербовать сторонников из числа магов. Идеи зла по-прежнему привлекают многих.

— Мои родители никогда не станут служить этим злодеям! — вскинулся Ванятка.

— Конечно, милый! — поспешно согласился с ним Тешен. — Поэтому мы можем надеяться на то, что они по-прежнему находятся где-нибудь в потайных пещерах, и их пытаются уговорить.

Все маги, сидящие у костра, преувеличенно дружно закивали, соглашаясь с версией, предложенной ведуном.

— Ванька, мы их непременно отыщем, даже если на это нам придется потратить всю оставшуюся жизнь! — твердо сказала я.

— А куда, всё-таки, подевался Сивелий? Как на его месте очутился Владан? — «увел» разговор от скользкой темы Дар.

— Трудно сказать. Может, старик погиб, не справившись с проведением очередного ритуала. Может, сам решил стать личем. Главное для нас то, что его место занял гораздо менее опытный и умный маг, который, судя по всему, озабочен идеей чистого Зла гораздо меньше своего учителя. Напротив, его больше интересуют вполне земные практические ценности: власть и разнообразные удовольствия. Его обуревают страсти, а это — плохой помощник, если ты замахнулся на магию такого уровня. Она требует полного самоотречения.

— А мне показалось, что Владан до смерти боится Тиамат. — негромко добавила я. — Да и она им не очень-то довольна…

Тешен удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Как только рядом с Тиамат не стало Сивелия, а появился Владан, начали допускаться досадные ошибки — скорее всего, ничего принципиального, так, по мелочи. Однако в результате отголоски творимой в долине магии стали проникать за ее пределы. Некоторые чародеи стали догадываться, что грядут нешуточные испытания, и кое-кто даже подстраховался — к примеру, та же Полеля сумела накрыть свой обожаемый Черный Лес защитным заклинанием невероятной сложности, что подорвало ее силы и стоило ей жизни.

Но мы привыкли не доверять друг другу, и даже сегодня лишь единицы решились объединить свои силы. А сколько чародеев отказалось!

Мы стали как драконы. Они тоже — убежденные одиночки, делающие исключения лишь для непродолжительных семейных союзов. Но что естественно для них — неправильно для людей. Своим поведением мы вольно или невольно поддерживаем эгрегор Зла. Вот о чем нам стоит задуматься. Если нам удастся выиграть эту битву, мы не должны забывать, что Зло бессмертно, и за этим сражением рано или поздно последуют другие. Если мы не откажемся от добровольного одиночества, то наши шансы будут стремиться к нулю!

Маги потрясенно молчали. Даже неопытная я и малыш Ванька понимали, насколько серьёзно то, что сказал Тешен.

Молчание нарушила решительная Квета:

— Вы совершенно правы, магистр Тешен! Я полностью поддерживаю каждое ваше слово и считаю, что потом нам всем придется немало потрудиться, если мы хотим иметь возможность противостоять Злу. Но теперь я хочу спросить вот о чем: существует ли что-то, способное сейчас остановить магию личей, Некрономикона и Тиамат?

Чародеи снова дружно поглядели на Тешена, однако заговорил старик Перенег.

— Чтобы сразиться с сотней личей и с несколькими десятками драконов покорно прошу простить меня, уважаемая госпожа Данара, но боюсь, что большинство оставшихся в живых драконов поддержат Тиамат — или подчинятся ее заклятиям, нужен огромный магический опыт и колоссальная сила. Думаю, опыта и знаний собравшимся здесь магам хватит — не ошибусь, если скажу, что у этого костра сейчас собрались самые могучие и одаренные чародеи Синедолии, сумевшие овладеть магией высочайшего уровня не хуже личей. А вот что касается остального… даже мы, объединившись, не сможем выстоять против тех чар, что вот-вот обрушатся на нас! Убив сотни людей и десятки драконов, наши враги использовали энергию смерти и обеспечили себе практически неистощимый резерв сил.

— Что мы можем им противопоставить? — напряженно спросил Смеян.

— Нам тоже необходимы магические силы. Очень много.

— Где же мы можем их взять? Быстро и много?

Перенег замялся, и за него ответил Тешен.

— Быстро и много мы сумеем их получить только из стихий. Боюсь, у нас есть только один вариант: ритуал мага и медиума.

— Совместная концентрация! — прошептала потрясенная Квета. — Да, это могучий обряд! Но… кто же из нас сумеет его провести?!

— Насколько я знаю, никто из присутствующих, несмотря на свой огромный опыт, никогда не практиковал магию совместного извлечения энергии стихий, — согласно кивнул старый чародей. — И это создаст некоторые сложности. Но всё когда-то происходит впервые!

— Но среди нас нет подходящей пары! — продолжала настаивать колдунья. — Для успешного проведения ритуала маг и медиум должны быть связаны особыми отношениями!

— Вы правы, Квета, — улыбнулся чародей, — и одновременно не правы. Нам очень повезло: среди нас есть двое, чьи души тянутся друг к другу. И мне кажется, ритуал мага и медиума им по плечу!

— Но я не понимаю, — смущенно пробормотала Квета, — разве они уже…? Или не….? Или да….? И как же тогда…?

И тут все посмотрели на нас с Даром. Я почувствовала, как вспыхнуло моё лицо.

— Они ещё «не», уважаемая Квета, — смешно пошевелил бровями Тешен. — Однако в нашем случае полное отсутствие опыта только пойдет на пользу. Просыпающиеся души могут творить чудеса! Если им удастся открыть потоки стихий, то они, соединив свои чувства и силы, смогут взять оттуда столько, сколько сумеют «унести», не расплескав ни капли.

Рука Дара нашла мои пальцы и сжала их. Жаркая волна ударила меня в сердце. Мы посмотрели друг другу в глаза, и тотчас же исчезло всё — и страх, и слабость, и сомнения, осталась только ошеломляющая нежность…

Подготовка к обряду заняла немало времени. Мудрый Тешен долго рассказывал о том, что нам предстоит; время от времени свои дополнения вносил и Перенег. Все остальные были заняты тем, что готовили место для совершения ритуала. Рыжеволосая Квета не отходила от меня ни на шаг. Степку, попытавшегося было бузить кошак, ясное дело, решил выразить свой решительный и безусловный протест против участия любимой хозяйки в «этом сомнительном деле», нейтрализовали — на сей раз заклинанием — и запихали в дорожную сумку, откуда он безмолвно сверкал глазищами.

Мы ждали рассвета.

Когда под плоским облаком, по-хозяйски обосновавшимся на востоке горизонта, вспыхнула первая огненная искра, и до начала обряда осталось совсем немного времени, из лесу рыжим запыхавшимся колобком выкатился Радош. Приняв человеческий облик, он выпил целый котелок воды, крепко обнял и расцеловал меня Дар угрожающе засопел рядом, чем доставил мне неописуемое удовольствие, а затем рассказал, что личи покинули замок и через спешно организованную кротовину переправляются к границе долины, и вскоре между нами и ними останется лишь во-о-он тот холмик. С десяток драконов готовят к полету — вполне возможно, что они вот-вот и вылетят.

Данара тут же засобиралась. Вместе с нею в соседнюю долину отправился Смеян — дракониха и чародей хотели попытаться освободить и привлечь на нашу сторону тех драконов, которые не желали по своей воле подчиняться Тиамат. В последний момент на спину гигантской рептилии запрыгнул и Радош, отправившийся продолжать свою разведывательно-диверсионную деятельность.

— Пора! — шепнула Квета, увлекая меня в сторону озера. У самой опушки леса я обернулась и нашла глазами Дара. Он стоял рядом со своим учителем — Молодой Медник рядом со Старым Медником — и внимательно смотрел на меня. Я чуть помедлила, затем махнула рукой и решительно зашагала вслед за рыжей колдуньей.

Мне не было страшно. Хотя Тешен честно предупредил нас с Даром о том, что обряд крайне сложен и опасен, что даже очень опытные маги бывает, гибнут, безуспешно пытаясь слиться со стихиями и стать их проводниками в мир людей, я была уверена: всё получится. Наши стремительно разгорающиеся страсть и нежность, наше безграничное доверие друг к другу были тому порукой.

Конечно, роль Дара в предстоящем ритуале была намного сложнее моей: ему предстояло вести обряд и заклинать стихии, призывая их силы. Я же была должна пассивно покориться его воле и принять в себя потоки высвободившихся энергий, а затем направить их на магов, которые будут готовы вложить всю мощь стихий в магический удар по серому замку и личам.

Когда мы подошли к берегу озера, уже почти совсем рассвело. Последняя ночная мгла быстро улепетывала в чащу леса.

— Как хорошо, что закончилась ночь, — негромко сказала Квета. — Утром, когда день юн, — время сил Добра. Странно, что личи не напали на нас ночью, когда творится большинство черномагических заклинаний. Наверное, что-то у них пошло наперекосяк!

— Надеюсь! — улыбнулась я и начала раздеваться. Все амулеты и обереги были загодя сняты и рассованы по карманам.

Последние дни цветень радовал нас теплом, однако вода лесного озера, едва сбросившего с себя лед долгих зимних месяцев, была чугунно-серой и обжигающе студеной. Хвала богам, мне было не привыкать: даже зимой наш водяной по старой дружбе расчищал для меня широченные полыньи. Всё скрипел, проказник: «Девчонки мои спят, так хоть с тобой, плотвой бесхвостой, поплаваю!»

С разбегу нырнув в ледяную воду, я проплыла с полдесятка саженей и вынырнула уже на глубине. Квета на берегу нараспев читала заклинание, полагающееся для ритуала омовения, предваряющего основной обряд. Женщина мужественно старалась не лязгать зубами от холода, глядя на меня. Когда я неторопливо вышла на берег, колдунья немедленно направила на меня струи горячего, как в бане, воздуха.

Все-таки отличная штука — эти бытовые заклинания! Жар, исходящий от Кветиных ладоней, не только согрел меня, но и в считанные мгновения высушил мои волосы.

— Не дай-то боги ещё простудишься, — неловко пробормотала женщина, накрывая мои плечи длинным темным плащом, сотворенным из воздуха простым щелчком ее тонких пальцев. Я благодарно прижалась к ней. Жива останусь — непременно попрошу ее научить меня всем этим премудростям!

Место, выбранное для совершения обряда, представляло собою не очень большую, почти идеально круглую поляну, окруженную могучими соснами. Земля была тщательно расчищена от прошлогоднего бурьяна. В самой середине поляны чем-то острым был очерчен круг диаметром саженей в шесть. Внутри его была расстелен кусок полотна, пришпиленный к земле в девяти точках ритуальными кинжалами, утопленными по самую рукоятку. По самому краю ткани змеились колдовские руны и магические знаки. Вдоль окружности, споря с разгорающимся днем, полыхали высокие костры из березовых и еловых поленьев. Я тут же не к месту вспомнила Степку: где его там всё тянуло жениться, а где — удавиться?

Медленно, очень медленно я пересекла поляну и встала, не доходя пару шагов до границы круга. Жар костров заставил меня поморщиться, но я терпеливо ждала, не сходя с места. И дождалась: с противоположной стороны от деревьев отделилась высокая фигура, и Дар, закутанный в такой же, как и у меня, плащ, неторопливо приблизился к огненной черте.

— Ну, иди же! — подтолкнула меня Квета, и я, сбросив ей на руки накидку, шагнула вперед. У самого края я крепко зажмурилась и замерла, стараясь отрешиться от всех мыслей и внутренне устремиться к начинающемуся обряду. Мысли покидали мою любопытную голову крайне неохотно, и мне пришлось помедлить, прогоняя прочь особо настырные из них. Последним по моему сознанию протрусил ехидный вопрос: а что будет, если личи нападут вот прямо сейчас? Интересно, а догадался ли кто-нибудь выставить вокруг поляны защиту?

Вышвырнув усилием воли непослушные мысли вон, я сделала ещё несколько шагов и открыла глаза. Прямо передо мною стоял слегка улыбающийся Дар.

Его влажные после купания в озере волосы небрежными прядями рассыпались по плечам, сильные мышцы перекатывались под гладкой смуглой кожей. Он был прекрасен в своей наготе, как молодой лесной бог, по какой-то странной прихоти покинувший чащу! Я восторженно засмеялась и протянула ему руку. Дар осторожно прикоснулся к ней кончиками пальцев, приглашая сделать последний шаг и встать в самый центр круга. Там я повернулась лицом на восход, широко расставила ноги, раскинула руки в стороны и высоко подняла голову. Молодой чародей ободряюще кивнул и начал медленно двигаться вокруг меня по спирали, постепенно расширяя витки и читая на незнакомом языке длинное монотонное заклинание. Началось очищение места обряда от всех посторонних и враждебных ему сил. По мере того, как маг шел вперед, всё вокруг нас затихало. Умолкло пение птиц, замер шум ветра в кронах деревьев. Лес застыл.

Дойдя до внешней границы круга, Дар, не останавливаясь, продолжил движение, постепенно начиная сужать витки спирали. Ритуал очищения был завершен, и теперь чародей взывал к стихиям. С его длинных чутких пальцев одна за другой срывались пылающие руны. Они никуда не исчезали, оставаясь на тех местах, где появились, и скоро вокруг нас образовалось многослойное кольцо магических знаков и символов.

Само заклинание тоже сильно отличалось от предыдущего. Голос Дара утратил мягкость. Он то затихал, становясь вкрадчивым и едва слышным, то набирал силу и начинал звучать тягуче и страстно. Маг обращался к стихиям огня и земли так, будто объяснялся им в любви.

Закончив последний виток, Дар снова очутился передо мной. Повинуясь его взгляду, я сделала небольшой шаг назад. Стоя лицом друг к другу, мы плавно опустились на колени и затем сели, поджав под себя ноги.

Я протянула Дару обе руки ладонями вверх, и он накрыл их своими, плотно обхватив мои запястья длинными пальцами. Начиналась главная часть обряда.

Теперь чародей раз за разом повторял одну и ту же магическую формулу, тяжелый ритм которой вскоре начал туманить моё сознание. Спираль из рун дрогнула и неторопливо поплыла вокруг нас, постепенно набирая скорость.

Внезапно меня охватило смятение: к этому моменту я уже была должна полностью сосредоточиться на том, что делал маг, на нем самом. Только так я могла принять в себя энергии разбуженных им стихий. Но ничего подобного я не ощущала!

Какая концентрация?! Мне было холодно и неудобно: обнаженные плечи и бедра покрылось гусиной кожей, а поджатые ноги от непривычного сидения на пятках немедленно затекли. Страх и неуверенность деловито сковали мою волю и запустили свои ледяные щупальца в самую душу. Я начала паниковать.

Но горячие сильные пальцы до боли стиснули мои запястья, и Дар, пристально глядя на меня, негромко сказал:

— Славушка, не бойся. У нас всё получится! Я люблю тебя, моя хорошая!

И теплая волна счастья толкнула меня в грудь, кожа вспыхнула и загорелась огнем, я подняла глаза на своего любимого чародея и в тот же миг позабыла про все страхи. На всем белом свете не осталось никого, кроме нас двоих, и теперь это был только наш мир!

Наши колени почти соприкасались, руки были крепко переплетены, и воздух между нами начал потрескивать от напряжения. Я почувствовала, как по моему позвоночнику неотвратимо поднимается незнакомая могучая сила, разгораясь почти нестерпимым пожаром. Подчиняясь тяжелому четкому ритму творимого Даром заклинания, пламя окружавших нас костров взлетело до небес. Тяжко содрогнулась земля. Потревоженные стихии начали свой грозный хоровод.

Дар любит меня! Я не могла думать ни о чем больше. Одна-единственная мысль захлестнула всё моё существо, переполнив душу до самых краев!

Всё быстрее и быстрее закручивалась спираль магических знаков, ее подхватил огонь — казалось, что запылал весь лес! Дрожь земли усиливалась с каждым мгновением. Огромная черно-красная воронка с низким рокочущим звуком взметнулась верх и сомкнулась коконом над нашими головами.

Сильным стремительным движением мы поднялись на колени, почти столкнувшись друг с другом.

Всё, что я успела сделать — это резко развести руки в стороны и запрокинуть голову. Ладони Дара уверенно легли мне на бока, не давая упасть, и в это самое мгновение в мою грудь откуда-то сверху ударил столб ослепительного света. Казалось, само солнце сошло с небес на небольшую лесную полянку. Потом, столкнувшись и смешавшись со вскипавшими во мне силами, этот неземной свет хлынул с моих пальцев туда, где — я знала — по обе стороны от нас стояли чародеи, образуя два магических пентакля.

А затем я ощутила, как моё сердце полыхнуло и взорвалось, с ног до головы окатив каждую частичку тела сладкой болью. Я увидела летний закат над речкой Медведицей — желто-розовый, плотный, в легкой ряби редких облаков, — почувствовала томительный и пряный запах разогретой за день земли, цветущих трав и свежей воды, услышала тугой шорох ветра.

И меня не стало.

— Дар! Да-ар! Иди, поешь! — позвала издалека Квета.

— Серьезно, Дар, тебе совершенно необходимо восстановить силы, — проскрипел над ухом Горыныч.

— Дар, ты иди, а я посижу со Славочкой! — ага, а вот это уже Ванятка!

— Слушайте, а оставьте-ка вы все меня в покое, — устало попросил знакомый голос.

— Пойдем, Ванечка, — это опять Квета, теперь совсем рядом. — Не тормоши Дара. Дар, а давай я тебе прямо сюда принесу поесть, хорошо?

— Спасибо, Квета, не сейчас.

— Но ты не отходишь от Веславы уже двое суток!

— Ступай, Квета, мне ничего не нужно. Тешен скоро вернется?

— Зоран сказал — вот-вот.

— Хорошо. Попросите его сюда подойти.

Зашуршали шаги, и голоса удалились.

Лежать было удобно и тепло. Шевелиться и не хотелось, да и не моглось. Я попробовала осторожно приоткрыть один глаз. Получилось плоховато.

Прямо надо мною мохнатился навес из лапника. Теплый плащ, наколдованный Кветой на берегу озера, укрывал меня почти до кончика носа. Я покосилась вправо. Рядом со мною вполоборота неподвижно сидел Дар. Обхватив руками колени, он невидяще глядел вдаль. Его лицо было перепачкано, волосы связаны в неопрятный хвост, и, в общем, сейчас он очень напомнил мне того Дара, каким я увидала его в первый раз. Только вместо гнева и раздражения на его лице читалась отрешенность и тоска.

Мое сердце болезненно сжалось. Это могло означать только одно: наша кампания завершилась полным провалом. Каким-то образом мы остались живы, но нам не удалось покончить ни со страшными обитателями серого замка, ни с творимой там черной магией. Над Синедолией и всеми нами по-прежнему нависала смертельная угроза, и счет шел уже на дни.

Наверное, я слишком рано потеряла сознание, ритуал прервался, и чародеям просто не хватило сил…

Я попыталась вытащить из-под плаща руку, и с удивлением поняла, что не могу этого сделать — моя собственная конечность мне не повиновалась! С тем же результатом я попыталась подвигать ногами, покрутить головой и подать голос. Моё тело взбунтовалось и решило жить своей собственной независимой жизнью, отрицая власть сознания, тем более, что оно слишком долго отсутствовало.

Допрыгалась, голубушка!

Попытки восстановить контроль над непокорным телом сильно утомили меня, и я устало закрыла глаз, одиноко осматривавший окрестности. Волны дремоты уже начали с тихим шорохом накатывать на меня, когда послышался голос Радоша:

— Ну, как она, не лучше?

— Нет, — вздохнул Дар. — Так и лежит ни жива, ни мертва. Сердце почти не бьется, дыхание еле слышно. Оцепенела, как заколдованная!

— А, может, её кто-нибудь… того? Колданул? Или заклинание какое срикошетило? Мало ли там над поляной всякой дряни летало? Маги, конечно, успели по личам врезать, но кое-кого и поодиночке добивать пришлось.

— Никто ее не заколдовывал, — хмуро ответил Дар, — я проверял. Да и, как только обряд завершился, и я увидал, что она не приходит в сознание, я ее тут же двойным защитно-атакующим куполом накрыл. Попробуй, сунься! Я бы не посоветовал…

— Ну, я думаю! — глубокомысленно согласился оборотень. — А что по этому поводу полагает твой Тешен? Он же, кажется, считается самым умным в вашем курятнике?

— Не знаю я, что он полагает, — раздраженно буркнул парень. — Я его с тех самых пор ещё не видел. Они с Перенегом так всё и пропадают в замке — ставят дополнительные заклинания и магические блоки на подземелье этой злобной ящерицы Тиамат. Она ж, ты понимаешь, не лич, ее так не уничтожить. Проще понадежнее замуровать…

— Тебя послушать, — хохотнул Радош, — так развеять по ветру чуть не сотню личей ничуть не сложнее, чем разогнать стаю обыкновенных упырей!

— Смотря чем развеивать. Если знать нужные заклинания, да грохнуть на них столько энергии, что хватило бы спалить целое княжество…. Ну, и драконы подсобили, ты ж понимаешь! Хотя кто-то, я думаю, и сумел ускользнуть. Теперь попрячутся в иных мирах — до поры до времени.

— Будут мстить? — деловито поинтересовался кицунэ.

— Не будут, — равнодушно ответил чародей. — Личи никогда не мстят.

— Филактерии-то эти хоть нашли?

— Нашли, — вздохнул Дар, — благодаря Веславе. Ей как-то удалось уболтать Владана, и тот их ей сам показал. Так что, мы хорошо знали, где и как искать. Ну, а дальше с этой пакостью Зоран разбирался — это он у нас большой специалист по подобным штучкам.

Я немножко полежала и погордилась собой. К тому же, из подслушанного разговора стало ясно, что с личами всё-таки удалось расправиться, и это здорово подняло мне настроение. Правда, меня по-прежнему озадачивала собственная неподвижность, но я решила для себя так: ещё чуть-чуть поподслушиваю, затем посплю немножко, и вот тогда, со свежими, так сказать, силами, и начну беспокоиться.

— А этого твоего родственничка как — поймали? — осторожно спросил Радош. — Или сбежать сумел?

— Пока ищут, — неохотно ответил Дар. — Хитрый, зараза! Едва запахло жареным, его и дух простыл. Впрочем, особого вреда он больше принесет. Пусть себе прячется!

Маг и оборотень немного помолчали.

— Ну, я пойду? — я услышала, как Радош поднялся и стряхнул со штанов налипшие хвоинки. — Может, тебе поесть прине…?

— Иди, Радош, — каменным голосом сказал парень, а затем с нажимом добавил: — Иди! Мне ничего не нужно.

Оборотень благоразумно испарился. Дар долго сидел молча, а потом вдруг заговорил:

— Они не понимают, что я не могу ни есть, ни пить, ни спать, ни жить, когда ты лежишь вот так — неподвижная, бледная, безмолвная, застывшая… почти мертвая! Им всем невдомек то, что я чувствую: ты балансируешь на самой грани жизни и смерти. И я схожу с ума оттого, что ничем не могу тебе помочь. Мне даже непонятно, что с тобою!

Я уже перепробовал все подходящие заклинания — и всё без толку. Это ни яд, ни специально наложенные чары, ни даже физическое или нервное истощение. Это что-то совсем иное, неуловимое!

В голосе Дара звучала такая горечь, что всё во мне перевернулось. Мне хотелось закричать: «Я здесь, я слышу тебя, я с тобой!», но не смогла даже шевельнуть губами.

— Я восхищаюсь тобою! — продолжал он. — Ни у кого прежде я не встречал подобной отваги, мужества и самоотверженности. Только благодаря тебе мы сумели справиться с колдунами Долины Драконов! Ты, девочка, едва научившаяся колдовать, не побоялась принять участие в ритуале, который по плечу далеко не каждому взрослому магу, и у тебя всё получилось! Ты не растерялась, сумела побороть все свои страхи и довести обряд до конца. Я потрясен тем доверием, которое ты мне оказала, твоей честностью и чистотой. Наверное, никто и никогда так искренне и безоглядно мне не доверял…

А теперь я теряю тебя, теряю, едва успев найти! Что, скажи мне, что я могу сделать для того, чтобы ты не умирала?!

— Что я слышу? И это говорит могучий маг, мой самый лучший ученик? — раздался совсем рядом насмешливый голос Тешена. — Вы слыхали, коллега Перенег?

— Слыхал-слыхал, — скрипнул в ответ придворный чародей. — Но что поделать, коллега Тешен, молодежь нынче не любит углубляться в те сферы магии, которые не входят в круг их непосредственных интересов! Конечно, чтобы по косточкам разобрать столь сложный обряд, требуется время, а у кого оно сейчас есть? Но всё-таки жаль: все ритуалы мага и медиума — это классика, которую надо знать, даже если ее и не практикуешь!

— Что-то мне подсказывает, коллега Перенег, что в будущем наш молодой друг станет охотно практиковать магию совместных концентраций, — усмехнулся Тешен.

Дар резко поднялся на ноги.

— Я не понимаю вас, учитель Тешен! — с трудом сдерживаясь, сказал он. — Веслава не приходит в себя двое суток. По-моему, это не повод для веселья! — Наверное, будь на месте обожаемого учителя кто-нибудь другой, Дар давно развеял бы того в прах.

— Он не понимает нас, коллега Перенег! Ну, конечно, не понимает! — И уже строже: — Мальчик мой, а что, по-твоему, сейчас происходит с этой милой девушкой?

Дар помедлил, а затем с горечью ответил:

— Да если б я только знал! За эти дни я перепробовал всё — и всё впустую. Она остаётся такой же: ни живой, ни мертвой!

Тешен помолчал, а затем вкрадчиво спросил:

— А скажи мне, мой милый Дар, к какому разряду относится выполненный вами ритуал?

— Ннуу… парная магия, базирующаяся на разности энергетических потоков?

— Верно. А ещё? Подумай, что имела в виду Квета, говоря о том, что мага и медиума должны связывать особые отношения?

— Да, конечно, — удивленно проговорил молодой чародей, на глазах превращаясь из взрослого мага в прилежного ученика храмовой школы, — конечно, любовная магия. Я знаю.

— Отлично! — похвалил ученика Тешен. — А теперь ответь мне, что всегда лежит в основе любовной магии?

— Духовное и телесное единение! — отбарабанил Дар.

— Молодец! Ну и…?

— Что «ну и»? — с плохо скрываемым раздражением переспросил парень. — Я не понимаю вас, учитель Тешен, объяснитесь!

— Эх, ты! — добродушно попенял ему Старый Медник. — Ну ладно: спишем приступ непонятливости на стресс.

Посмотри же сам: во время обряда вы оба достигли небывалого подъема. Вам удалось настолько сосредоточиться друг на друге, что произошло полное слияние душ и, как результат, колоссальная концентрация энергий ваших стихий. Мощнейшие потоки сил, призванные тобою, хлынули через Веславу на нас и позволили практически одним ударом покончить с личами и разрушить серый замок. Так?

— Так, — послушно согласился Дар. Я навострила уши.

— Но никакой ритуал любовной магии не может считаться завершенным, если не произошло слияния тел! Ну что, теперь-то ты понял? Обряд до сих пор не закончен!! Веслава впала в некое подобие летаргии, и теперь может пребывать в нем бесконечно — пока ты логически не завершишь церемонию.

— Вы что же, хотите сказать, что я должен…?! — изумленно спросил молодой чародей. — Да вы что, с ума все посходили?!!

Оба старика закашлялись, а Перенег просипел что-то вроде: «Эх, молодо-зелено, все мысли об одном и том же!», но в этот момент раздался ленивый кошачий голос:

— Да поцеловать ты ее должен, балда! Вот как лапы к девушке протягивать — так ты первый, а как для дела чмокнуть — это нет, этого мы не можем! Тебе что, нянька в детстве сказок не рассказывала? Про княжну, проспавшую сто лет, и бродягу, разбудившего ее своим поцелуем? Там потом ещё князь полсказки сомневался, должен он давать за своей пра-прабабушкой приданое, или нет!

— Самое интересное, что Степа совершенно прав! — задушевным голосом поведал Тешен. — И, подарив Веславе поцелуй любви, ты завершишь обряд, и девочка оживет. Пойдемте, коллега Перенег! Я хотел бы побеседовать с Данарой — вон она кружится над лагерем. А кто это с ней прилетел, вы не знаете?

Разговаривая между собой, маги удалились, а ошеломленный Дар неловко плюхнулся на подстилку из лапника, на которой покоилось моё почти бездыханное тело. Некоторое время он сидел неподвижно. Потом резко повернулся и склонился над моим лицом.

Он долго целовал мне глаза, брови, виски, щеки, и я чувствовала, как кровь начинает закипать у меня в жилах. Потом твердые губы коснулись уголка моего рта, прильнули к нему, и в этот миг наважденье спало — будто ничего и не было! Сильным движением я рванулась к Дару, обхватила его за шею, заглянула во вспыхнувшие радостью серебристо-серые глаза, вздохнула и сама поцеловала его… нууу, что бы уж наверняка! Зарычав, парень подсунул руку мне под спину и…

— А, по-моему, вам уже достаточно! — строго проговорил прямо у меня над ухом Степка. Бестактный мерзавец и не подумал уйти вместе с магами, а остался контролировать процесс расколдовывания!

Дар оторвался от моих губ и приподнял голову, его глаза демонически полыхнули ярко-синим пламенем, и он резко дунул на кошака, нагло глазеющего на нас с расстояния в пару локтей. Я испуганно дернулась, испугавшись, что вот сейчас-то заклинание разъяренного чародея обратит моего котика в прах. И… ничего не произошло! На лице Дара отразилось искреннее недоумение, а Степка нахально задрал заднюю лапу и начал ее вылизывать.

— Ага! Вот прям щас взял и испарился! — презрительно сказал он, оторвавшись от своего увлекательного занятия. — Веслава, боюсь, придется тебя огорчить, но твой парень — вовсе не такой великий волшебник, каким хочет казаться. Эх, ты это уже Дару, тебе что, неизвестно, что на кошек практически никакая магия не действует?!

— Совсем никакая? — подозрительно спокойно уточнил Дар, усаживаясь рядом со мной. Я тоже, кряхтя и морщась, поднялась со своего колючего ложа, с наслаждением разминая затекшие за два дня части тела. Бедная княжна! Что же она должна была ощущать, проспав целых сто лет?!

— Можно сказать и так! — гордо надулся котяра, распушив шерсть и превратившись в небольшую меховую кочку. — В теории, заклинания-то действуют, однако на одного-единственного кота требуется гораздо больше сил, чем на стадо коров. Так что, заколдовывать нас не-це-ле-со-о-браз-но!

Выговорив красивое звучное слово, Степка опять вернулся к прерванным процедурам. Дар задумчиво поглядел на наглое животное.

— Теперь понятно, почему ты его два года учила разговаривать? Вместо этого ты могла спокойно научить петь хором то самое стадо коров! Да, и должен тебя огорчить: если ты когда-нибудь решишь, что говорящий кот становится для тебя непосильным бременем, то легче его будет просто утопить!

С этими словами парень ловко выбросил вперед руку и сцапал расслабившегося от собственной безнаказанности Степку за шкирку. Не ожидавший такого предательского хода кошак негодующе взвыл и попытался извернуться, чтобы достать обидчика своими кривыми желтыми когтями.

Но не тут-то было! Дар крепко держал извивающегося вьюном Степана. Поднявшись на ноги, парень довольно крепко встряхнул кота и спросил берущим за душу голосом:

— Ну, что? Драконам тебя скормить, или топиться пойдем? Магия на тебя, может, и не действует, зато с камнем на шее ты точно далеко не уплывешь!

Распоясавшийся Степка тут же сообразил, что крепко вляпался. Это тебе не хозяйка, из которой можно смело вить веревки и вязать из них бантики! Зажмурив наглые желтые глаза и прижав уши, он слабым голосом воззвал:

— Славочка! Ведь ты же не дашь вот так убить твоего лучшего друга!

— Вот так не дам, — сочувственно сказала я. — Грязный булыжник на шею — фу! Некрасиво это, неженственно! Я тебе напоследок свою ленточку из косы подарю — чтобы было чем камень подвязать, хорошо? — распустившегося, как весенний цветок, котяру давно стоило окоротить. Не топить, конечно, но все-таки…

— Ну, вот и ты такая! — трагически вздохнул Степан. Он, конечно, ни на миг не сомневался в том, что я не дам его в обиду, но продолжал с блеском вести свою роль. — А я-то тебя всегда грудью от врагов прикрывал! Куска не доедал — тебе оставлял! Глаз с тебя не спускал — не ровен час нападет кто! А ты? Топчешь ногами мои высокие чувства?! Ну и ладно! У кошек всё равно девять жизней! Топи! А я стану котом-призраком и буду к вам по ночам приходить, пугать. Пожалеете потом, что обидели, да поздно будет! — кот хлюпнул носом.

Дар, не выдержав, расхохотался и разжал руку. Степка грузно плюхнулся на землю, а оттуда птицей вспорхнул на старую березу.

— Ага, испугался! — торжествующе проорал он, пытаясь сплясать на суку что-то воинственное. — Не поймаешь, не поймаешь!

Но Дар, нехорошо усмехнувшись, поманил кошака пальцем, и… тот послушной рыбкой нырнул ему прямо в руки!

— Эй, ты что? — оторопел Степан. — Ты это как? Но кошек же ваши заклинания не действуют!

— Вот ты кошкам об этом и рассказывай, — ласково-ласково посоветовал Дар, — а я, всё-таки, маг высшей степени посвящения. Думай в другой раз, на кого хвост задираешь! — и ещё раз встряхнул покорно обвисшего кота, покаянно кривившего усатую морду. — А ну-ка, брысь отсюда! Ещё раз услышу — точно Данаре скормлю!

Отпущенный Степка безмолвно метнулся в кусты. Соображает, поганец, когда надо линять по-быстрому!

Дар проводил его насмешливым взглядом, а затем нежно привлек меня к себе.

— Ты, поди, с голоду умираешь!

— А как ты думаешь? — приподнявшись на цыпочки, я чмокнула его в кончик носа. — Ведьма, чья стихия — земля, не ела два дня! Так не долго и до людоедства дойти…. Погоди-ка, я плащ захвачу, а то мне что-то зябко.

Кто-то заботливо одел меня после окончания ритуала, не позабыв даже про куртку. Я порылась по карманам, привычно нацепила на шею обереги и амулеты, затем, подумав, надела на палец кольцо Белого Дракона. Дар тщательно закутал меня в теплый плащ, и мы зашагали к костру.

До сих пор я не страдала от тщеславия, однако встретили меня так, что даже самая тщеславная натура была бы полностью удовлетворена. Маги, мигом позабыв о приличной сдержанности, дружно бросились меня обнимать, а уж комплиментов наговорили — на троих бы хватило! Тешен расцеловал меня в обе щеки. Его примеру решил под шумок последовать и весельчак Смеян, но, поймав свирепый взгляд Дара, раздумал и на всякий случай ограничился церемонным рукопожатием. Квета висела у меня на шее дольше всех, быстрым горячим шепотом рассказывая, как Дар из-за меня исстрадался — вот практически иссох! Ванька скакал на одном месте и истошно визжал. Тинка лезла целоваться — уж ей-то ничья ревность точно не угрожала! Данара и сопровождавший ее громадный сапфировый дракон по имени Кернуннос, посылали мне воздушные поцелуи и улыбки, от которых неподготовленный человек немедленно хлопнулся бы в обморок. Кот скромно сидел в сторонке, прикидываясь паинькой.

— Степ, а где Горыныч? — грач отчего-то не принимал участия во всеобщем ликовании по поводу моего исцеления. Кошак демонстративно потыкал себя в плотно закрытую пасть и, закатив глаза, развел лапами: дескать, говорить мне запретили, вот я теперь и нем, как рыба. Сами напросились!

Я хмыкнула. Надо же! Всё-таки допекло!

— Славочка, а наш Горыныч решил драконом заделаться! — радостно сообщил Ванятка. — У меня, говорит, и имя подходящее! Теперь прилетает к нам сюда один раз в день, покрутится малое время, новости узнает — и обратно к драконам уматывает.

Хорошо, что, несмотря на голод, я в этот момент ещё не успела добраться до котелка с кашей — не то, ей-богу, подавилась бы насмерть! Я с изумлением посмотрела на прислушивавшегося к нам Тешена, и тот кивнул:

— Когда личей уничтожили, замок разрушили, а всех драконов выпустили на свободу, то оказалось, что в долине, укрывшись от внимания Тиамат, до сих пор живут карликовые дракончики: малые огненные, цветочные и янтарные. Вот эти последние совершенно покорили твоего грача. Во-первых, они потрясающе красивы. Эти крошки, умещающиеся на руке человека, светятся по ночам, отдавая вобранный за день солнечный свет. А во-вторых, их остались считанные единицы. Дело в том, что цикл их размножения чрезвычайно сложен. Самки сносят яйца в сосновую смолу, а на следующий день самцы помещают их в воду лучше всего в море, но сойдет и обычный пруд. Точно неизвестно, как долго длится инкубационный период, но для того, чтобы из куска янтаря, на которое становится похоже яйцо, вылупился детеныш, нужно, чтобы его кто-то позвал. Взрослые драконы в какой-то момент начинают обращаться с яйцами, как с живыми: греют их своим дыханием, приносят им цветочную пыльцу — свою основную пищу, дают им имена — и всё с любовью…

Я слушала, затаив дыхание, а старый чародей продолжал:

— Так вот, взрослых особей выжило очень мало. По словам самих дракончиков, прислужники Тиамат ловили всех без разбора, и большинство янтарных драконов погибло. Несмотря на их малые размеры, магии в них предостаточно, и вся она была положена на алтарь эгрегора Зла. По счастью, сохранилось довольно много яиц. Однако позвать их некому.

— И какое же отношение имеет к этим ящеркам Горыныч?

— Вместе с выжившими взрослыми янтарниками он теперь зовет их детенышей. Не удивляйся — подобное возможно. В одной старинной книге я читал о чародее, который сумел вызвать к жизни такого дракона. Так почему же это не может получиться у грача?

М-да…. Похоже, мир всё-таки сошел с ума!

Дикая утка, запеченная в глине, была нежна и сочна. Мрачный Зоран со всех сторон подрумянил кусок на костре и торжественно вручил его мне. Я поблагодарила мага улыбкой и жадно вгрызлась во вкусное мясо. До этого я с аппетитом приговорила с полкотелка перловки, и Дар уже начал поглядывать на меня с тревогой — котелок был совсем немаленький! Но мне было отлично!

Дочиста обглодав последнюю косточку и безрезультатно поискав глазами, не осталось ли ещё чего-нибудь съестного, я плеснула в кружку горячего травяного взвара и с наслаждением напилась. Потом потянулась, осмотрелась по сторонам и поймала внимательный взгляд Тешена, сидевшего неподалеку от меня.

Я смутилась и покраснела:

— Вы знаете, я совсем недавно стала такой прожорой… вон, Степка теперь утверждает, что меня легче убить, чем прокормить! Мне, право, неловко, но я ничего не могу с собой поделать! И начинается этот неукротимый жор только тогда, когда мне приходится поколдовать…

— Не стоит извиняться, деточка! — ободряюще перебил меня старый чародей. — Всё это вполне естественно. Видела бы ты, как в молодые годы я отъедался после каждого колдовства!

— В молодые? А потом? Ой, простите, пожалуйста…

Дар фыркнул; улыбнулся и Тешен:

— Всё в порядке, милая! И сейчас на аппетит не жалуюсь!

Все негромко и прилично похехекали. Некоторое время чародеи поговорили о том, где теперь искать пропавшие колокола. Вариантов было много, однако все дружно сошлись на том, что звоны были не уничтожены уж слишком непродуктивная трата магической энергии! а надежно спрятаны. И если в горах, что вполне возможно, то в поисках очень могли бы помочь гномы и великаны, знающие эти самые горы, как свои пять пальцев! И разговор плавно перешел на то, что пришло время направить посольства к гномам, эльфам, кентаврам, оборотням и прочим народам, двести с лишним лет назад покинувшим из-за войны с людьми свои земли, и попробовать наладить с ними отношения. Впрочем, несмотря на понятный энтузиазм, вызванный недавно одержанной победой, уверенности в успехе этого предприятия у магов было что-то немного. Все уже знали, что даже вполне лояльно настроенные к людям драконы решили оставить в неприкосновенности все защитные чары, окружавшие их долину: и Мертвую реку, и туман, и хищных летучих тварей, атаковавших нас в горах.

— Да я бы на их месте не только сохранил эти заклинания, — хмыкнул Смеян, — я бы ещё добавил, причем контура три, не меньше!

— Совершенно с вами согласен, коллега! — церемонно кивнул Перенег. — Человеческий разум не стоит на месте. То, что было безусловным препятствием два века назад, когда драконы решили отгородиться от остального мира, не может считаться таковым теперь, что с успехом доказал Сивелий со своим учеником!

— Скажите, господин Тешен, — чуть позже неуверенно спросила я, — а почему у меня вдруг появились способности к магии? Бабушка всегда мне говорила, что задатки рано или поздно проявятся, но почему же именно теперь?

Маг задумчиво подергал себя за бороду.

— Ты знаешь, я думаю, причиной этому стало то же самое заклинание, что ударило по северу Синедолии.

— То есть? — изумилась я. — Причем тут это?!

— Причём? Да притом, что те чары, которыми Полеля незадолго до смерти накрыла Черный Лес, блокировали твою магию — за ними известен такой побочный эффект! А после удара от них остались лишь лохмотья — помнишь, ты сама говорила? И твои способности больше ничего не сдерживало!

Я немного подумала, прикинула так и этак, а потом решительно замотала головой.

— Не получается!

— Отчего ж? — удивился Тешен.

— Ну как же? Вы ведь сами сказали, что бабушка наложила свои чары незадолго до своей смерти. А я и прежде колдовать толком не могла — так, одно недоразумение выходило! Уж она со мною возилась, возилась — всё без толку, только заговоры на травы и получались…

Старый чародей, внимательно слушавший меня, вдруг широко улыбнулся.

— Значит, говоришь, прежде не могла, а теперь можешь, и хорошо? — Я с готовностью кивнула. — И не догадываешься, почему? Ну, подумай сама! Забудь о том, что Полелины чары до недавнего времени сдерживали твои силы. Тогда что получается?

Тогда получается то, что я начинаю злиться! Менторская привычка Тешена заставить ученика самого сделать вывод хоть кого выведет из себя! Я раздраженно покосилась на Дара, но тот невозмутимо стругал ножом палку.

— А ничего не получается! — буркнула я, и вдруг догадка, изящная в своей простоте, пронзила меня, заставив изумленно замереть. Я растерянно переводила взгляд с Дара на Тешена.

— Ну, сообразила наконец, умница? — добродушно спросил старый чародей. — Ну, конечно же, умирая, Полеля передала тебе свой магический дар. Настоящая ведьма не может просто так уйти, не оставив преемника. Кстати, имей в виду, когда-нибудь, когда придет твой час, тебе придется сделать то же самое!

— Дар, а мы с тобой, часом, не заблудились? Нам ещё далеко идти?

— Да нет, уже пришли. Вот твоя поляна, любуйся!

Хм, поляна как поляна, ничего особенного. Ну, ровная, ну, почти идеально круглая. Так сразу и не скажешь, что совсем недавно здесь был выполнен сложнейший обряд, без преувеличения спасший целое государство! И что мне так захотелось посмотреть на то место, где я впервые приобщилась к магии высшего уровня сложности? Придется списать на необъяснимый женский каприз.

Дар охотно вызвался меня сопровождать. Несгибаемый Степка тайком это ему так казалось наладился за нами. Безмолвной серой тенью кот шнырял вокруг. Мы хихикали, перемигивались и делали вид, что не замечаем хвостатого блюстителя нравственных устоев. Кошак немедленно осмелел и, плюнув на конспирацию, с треском ломанул за нами через заросли лапчатки.

— Что-то мы драконов покормить забыли, — сокрушенно пробормотал мой спутник и с силой метнул в особо назойливый куст еловой шишкой. Куст обиженно мыркнул, но намек понял. Очевидно, Степка сообразил, что Дар был вполне способен выполнить свою угрозу, и счел за благо исчезнуть, так что дальше мы отправились без эскорта.

Посреди поляны между следами кострищ темнело какое-то пятно. Подойдя поближе, я прикинула, что именно здесь во время основной части ритуала и находилась я сама. Поток сконцентрированной энергии, ударивший в это самое место, оплавил землю, превратив ее в гладкий каменный круг с застывшими потеками. Оглянувшись по сторонам, я обнаружила ещё две запекшиеся проплешины на тех местах, где стояли маги. Это ж надо, какая силища бушевала! Даже странно, что никто из нас не рассыпался тогда в пепел!

— Дар! — я задумчиво мерила шагами расстояние между глянцевыми кругами. — Вот наши чародеи смогли выстроить два магических пентакля и ударить сразу по двум целям — отряду личей и серому замку, да? А как бы они действовали, если бы целей оказалось, к примеру, три или четыре? Ведь энергию можно передать только на две точки! — я развела руки в стороны, повторив ритуальный жест.

— Но их оказалось только две, — парень, слегка посмеиваясь, наблюдал за моими перемещениями, стоя у самого края поляны. — Откуда ж третья?

— Ну как же? — удивилась я. — А драконы? Многие из них ведь были преданы Тиамат и собирались поддержать своих хозяев!

— У драконов не бывает хозяев, — покачал головой Дар. — Это древний народ, разумный и очень мудрый. Даже когда мы говорим о Тиамат как о повелительнице злых драконов, то мы не должны забывать, что повелевает она ими не потому, что они готовы подчиняться, а потому, что располагает некой магией, против которой они бессильны. Серый замок был разрушен, Тиамат — накрепко замурована в подземелье. По-видимому, ее чары развеялись либо сильно ослабели, и ни один дракон по своей воле не поднялся в воздух. А личи-драконеры были немедленно обращены в пепел — что-что, а горят они хорошо, да ты и сама видела.

— И всё это произошло из-за того, что одна маленькая дрянь выпросила у меня перстень Белого Дракона, — раздался неприятный голос. В нескольких шагах от меня из воздуха соткалась высокая фигура в темном плаще и злорадно посоветовала: — Стой смирно, братец, не надо делать резких движений! У меня вполне хватит сил, чтобы развеять по ветру и тебя, и эту вертихвостку.

— Здравствуй, Влад! — чуть помедлив, ответил Дар. — Не ожидал тебя здесь увидеть! Какими судьбами?

О, боги! Да неужели я когда-то смогла принять одного за другого?! Владан, появившийся на поляне, как бес из лукошка, выглядел неважно: за последние дни весь лоск с него сошел, как снег с полей под весенним солнцем. Он подурнел и осунулся, его подбородок зарос неопрятной щетиной, щеки отливали зеленью, нос заострился, как у покойника. Ярость, исказившая красивое лицо, сделала его почти уродливым. Колдун тяжело дышал, будто перед этим ему пришлось долго бежать, удирая от преследователей и прячась от них по оврагам и болотам — его одежда была густо заляпана грязью и засохшей тиной. Он шатался от усталости, но, тем не менее, уверенно принял боевую стойку, держа нас обоих на прицеле.

Дар, напротив, казался совершенно спокойным. Я догадывалась, что за внешней невозмутимостью он был напряжен, как струна, и готов в любой миг атаковать или отразить нападение. Но его лицо сохраняло привычно-насмешливое выражение, а руки были засунуты в карманы. Только серые глаза потемнели, утратив свой серебристый отлив, и пристально следили за маневрами родственника.

— Кстати, а причем тут эта стекляшка? — он кивнул на кольцо, весело сверкавшее на моем пальце.

— Идиоты! — злобно выплюнул Владан. — Чародеи из вас всех, как из дерьма топор! Вы даже не сумели сообразить, что попало к вам в руки! Да ведь магии этого перстня — в той или иной степени — подчиняется любой дракон! Один просто станет смирным, словно овца, ну а другой охотно выполнит любой приказ того, кому принадлежит кольцо. Об этих чарах знала только госпожа Тиамат, ну и я — с тех пор, как она передала его мне. А ведь даже сами драконы считают, что этот артефакт просто нейтрализует их магию! С помощью перстня я держал в повиновении всех драконов долины — пока эта наглая девка не выманила его у меня посулами и угрозами. Я знал, что Данара не сможет причинить ей вреда, пока на ее пальце красуется моё кольцо — но я-то его лишился! Мне пришлось отправиться за подмогой, и я опоздал. Откуда ж мне было знать, что в этом деле замешан ты, дорогой братец?! Эта лживая тварь наплела мне целый ворох небылиц!

— А ты и поверил! — сокрушенно покачал головой Дар. — Влад, ну разве тебе в детстве матушка не говорила, что женщинам верить нельзя?

Колдун пропустил насмешку мимо ушей.

— Ну, и ладно! Вы ничего не поняли, а уж эта деревенщина воспользоваться кольцом никак не могла. Извини, детка, такие вещи доступны только магам! А теперь пришло время вернуть собственность ее законному хозяину. С помощью перстня я восстановлю свою власть над драконами, и мы ещё посмотрим, так ли убедительна ваша победа! Давай кольцо сюда!

С этими словами Владан быстро пробормотал заклинание и протянул руку, ожидая, что артефакт сам прыгнет к нему на ладонь.

Размечтался. Я осторожно, чтобы колдун ничего не заметил, отклонила чары и кокетливо покачала головой.

— Нетушки! — жеманно пропела я Марёниным голоском. — Дарёное назад не берут! Надо же! А ещё такой интересный мужчина! Чародей!

Да ещё и идиот в придачу, добавила я про себя. Да разве ж можно пытаться силой овладеть столь могучим артефактом?! Сам же костей потом не соберешь! Вот выпросить или получить в подарок, на худой конец купить — это всегда пожалуйста.

Дар недоумевающее покосился на меня, но промолчал. Владан отчетливо заскрипел зубами, однако ещё одной попытки сдернуть у меня с пальца кольцо с помощью магии предпринимать не стал — должно быть, тоже сообразил, что сильно рискует.

— Влад, не валяй дурака! — хмуро посоветовал ему Дар. — Я не знаю, на что ты вообще рассчитываешь, объявившись в том месте, где собрались сильнейшие маги княжества, каждый из которых горит вполне справедливым желанием повидаться с тобой — и, как ты понимаешь, вовсе не затем, чтобы дружески пожать тебе руку. Ты умудрился вляпаться в такую грязь, что, боюсь, теперь до смерти не отмоешься! Чего только стоят обезлюдевшие села на севере Синедолии! Князь Велимир уже объявил тебя государственным преступником. У тебя была возможность исчезнуть. Зря ты ею не воспользовался…

— Плевал я на твоего папашу! — вдруг заорал чернокнижник, выкатывая темные, как вишни, глаза. — И на тебя, ублюдка, тоже плевал! Я вас обоих ненавижу! Всегда ненавидел!

— За что же? — устало спросил Дар, потирая лоб. — Только не надо басен о злобном князе, благословившему истребление твоего несчастного рода, ладно? Ты не хуже меня знаешь, что ничего подобного не было.

— Да за всё! За что мне вас любить? — рявкнул Владан. — Особенно тебя, княжонок! Жалкий, порочный, трусливый щенок! Тебе с самого рождения было дано всё! Ты мог бы стать верховным чародеем Синедолии, а со временем — и великим князем! Но ты предпочел забиться в лес и там ставить свои идиотские опыты! Мне же приходилось всё выгрызать у жизни зубами! Как же ты мешал мне со своими колоколами — и это тогда, когда у меня всё только начало получаться! Сколько раз я подсылал к тебе убийц! Но ты ж везучий, гад! — Он выкрикивал фразу за фразой, страшно оскалив зубы и истекая лютой ненавистью ко всему миру. Меня начала бить крупная дрожь.

— Ну, положим, убийц-то ты подсылал не только ко мне, — хмыкнул Дар.

— А что мне оставалось делать? Ждать, когда кто-нибудь пронюхает про наши планы и соберет армию чародеев?! Кого-то пришлось убить, кого-то удалось переманить на нашу сторону. Правда, кое-кто всё-таки сумел от нас скрыться! Мои верные личи смогли найти далеко не всех магов. Но всё равно, это был успех! Синедолия постепенно очищалась от магической заразы, и мы провели первый обряд, после которого некроэнергия {14} всех людей и животных, населявших север княжества, была положена на алтарь абсолютного Зла!

— И даже нежить пригодилась? Я говорю, после ваших заклинаний там даже нежити почти не осталось!

— Побочный эффект! — надулся некромант. — Очень нам эта нежить нужна! Нам и своей хватает!

— А колокола и оловянная чума — тоже твоих рук дело?

— А то чьих же! — хвастливо сообщил Владан. — Нам ваши звоны все планы путали. Ну, и пришлось…

Он сделал рукой рубящее движение.

— И где же они теперь? — небрежно поинтересовался Дар. — Колокола?

— В гор… где надо, не твое дело!

— Не моё — так не моё, — покладисто согласился чародей. — А скажи-ка мне, Влад, где ж ты разыскал все эти потрясающие заклинания? Ведь в обычной «Хрестоматии по черной магии» такие редкие чары даже и не упоминаются, не так ли?

— Чтоб ты знал, братец, — спесиво ответил тот, — теперь моей личной магической книгой является сам Некрономикон! — и парень ликующе встряхнул свою походную сумку, где, судя по всему, и скрывался зловещий фолиант. — Так что, я сумел овладеть совершенно новым, недоступным для простых смертных уровнем колдовства!

— Это тебе ее Сивелий отдал?

Владан слегка смутился.

— Э-э-э… не совсем! Некрономикон мне вручила госпожа Тиамат, когда она отправила Сивелия…, то есть, когда Сивелий отправился странствовать по далеким мирам. Так уж вышло: в последнее время госпожа была им не особо довольна. У нас с ней всё было по-другому!

— Слышишь, Слав, — повернулся ко мне Дар, — в переводе на нормальный язык это означает, что Сивелий отказался проводить уж совсем одиозные обряды, и эта сумасшедшая ящерица Тиамат выпихнула его в какое-то очень дремучее иномирье — убить, видно, не сумела. А наш пострел, готовый ради власти на всё, тут же плюхнулся в освободившееся кресло. Драконов-то подчинил ещё старик, а вот людей сотнями убивать он не захотел. Зато ученик его — с дорогой душой! Как тебе этот расклад?

Владан вздрогнул и с удивлением посмотрел на родственника — вряд ли он ожидал, что кому-то может придти в голову что-либо разъяснять девахе, пригодной, по его глубокому убеждению, только для одного простого и понятного дела.

— Значит, братец, эта дура деревенская и вокруг тебя тоже вьётся? — мерзко осклабившись, заинтересовался он. — Так может, мы с тобою всё-таки договоримся по-родственному? Не возражаешь, я заберу ее себе — а то за ней должок!

Да, вот это уже умнее! Заполучив девицу в свое полное распоряжение, можно легко сделать так, что она на коленях будет умолять забрать у нее вожделенный артефакт. Серебристые нити ловчего заклинания стремительно вылетели из пальцев Владана и ринулись ко мне, расправляясь на лету. Ну, хватит, хорошенького понемножку. Перестав кривляться, я легко отбила чары, разметав их по ветру, и глумливо сложила комбинацию из трех пальцев.

— А ты не перетопчешься? — поинтересовалась я уже своим нормальным голосом, так сказать, «без примеси» Марёны, и залюбовалась выпученными от изумления глазами некроманта.

— Так ты ведьма?! — яростно прошипел он. — Лживая, распутная тварь! Ты обвела меня вокруг пальца, бесовка! Ты лезла ко мне, не давала прохода, трясла подолом, а сама всё это время вынюхивала и высматривала, где что плохо лежит! Ты сорвала обряд, который должен был освободить мою госпожу из многовекового плена и вернуть ей власть над всем сущим! Ты одурачила всех! Но теперь-то тебе от меня никуда не деться!

С этими словами колдун неожиданно развернулся лицом к Дару, в течение всего монолога удивленно смотревшего на меня, взмахнул рукой, а затем сделал такое движение кистью, будто подсек рыбу и дернул ее на себя. Чародей рухнул на землю, как подкошенный, сильно ударившись затылком, а Владан с торжествующим выражением на ухмыляющемся лице метнул в него ещё одно заклинание.

Могучая и смертоносная сила скользнула с его пальцев и, неторопливо разворачиваясь во всю свою громадную мощь, уверенной и грозной волной пошла на свою жертву…

Закричав не своим голосом, я рванулась вперед. На что я рассчитывала? Не знаю. У меня даже не было ни малейшего представления о том, что это за магия, и возможно ли заблокировать либо хоть как-то отразить ту убийственную силу, которая вот-вот собиралась накрыть самого дорогого для меня человека. Я только понимала, что не успею сконцентрироваться даже на создании самого простого защитного барьера! И, перелетев одним длинным движением разделяющее нас расстояние, я, широко распахнув руки, закрыла Дара собой.

Мне ещё удалось услышать, как яростно взревел некромант, сообразивший, что из-за ненормальной девицы всё вновь грозит пойти наперекосяк. Смертельные чары уже изготовились накрыть меня с головой, как вдруг что-то изменилось. Горячий комок нетерпеливо шевельнулся у меня на груди и внезапно устремился вперед, стремительно разрастаясь в свирепую полупрозрачную фигуру. С ревом и свистом она всосала в себя летящее на меня заклинание, яростно вызверилась, а затем гулко лязгнули чудовищные челюсти.

От вопля, исполненного ужаса и боли, закачались верхушки могучих деревьев. Стайка скворцов испуганно вспорхнула с ветвей и умчалась прочь, призывая на головы сумасшедших людей все мыслимые и немыслимые кары. Истошно закричала сорока.

И вдруг всё стихло. Свирепая морда сыто рыгнула, свернулась в клубок и юркнула ко мне за пазуху. На поляне кроме нас с Даром больше никого не было…

Некоторое время я сидела в оцепенении, поглаживая амулет на своей груди и тупо глазея прямо перед собой. Затем на всякий случай поставила вокруг нас защитный контур — а вдруг? Амулет ехидно завозился у меня под пальцами. Он-то знал, что делал, и в своих силах не сомневался!

— Знаешь, мне кажется, что это уже излишняя предосторожность, — раздался голос над моим ухом. Я резко обернулась: Дар сидел рядом со мною, морщась и ощупывая голову. Он был бледен, но, хвала богам, совершенно жив! — Думаю, что после встречи с твоим амулетом Влад сможет нам угрожать только в следующей жизни. Эх, жаль, сумочка его тоже исчезла! Я бы не отказался пролистать Некрономикон! Ну что ты на меня уставилась? В этой книге, как и в любой другой, можно найти крупицы как добра, так и зла — смотря по тому, что будешь искать.

— Ты хоть поняла, чем он в меня засветил? — спросил он, помолчав. Я отрицательно покачала головой — откуда? — Это опять было заклинание Черной Луны! Оказывается, слуги абсолютного Зла не грешат разнообразием.

— Заклинание стихии огня? То самое, что ты можешь просто впитать? — осторожно осведомилась я. Неужели пережитый ужас снова оказался моей очередной глупостью?

— Могу! — согласно кивнул маг, снова скривившись от боли. — Вообще-то могу, но не на этот раз. Влад умудрился так приложить меня о землю, что я почти потерял сознание. Без сознания колдовать нельзя. На этом и строился его коварный расчет.

Между тем, Дар смотрел на меня пристально и серьезно. Даже слишком серьезно. Я неуверенно огляделась:

— Ты как себя чувствуешь, а?

— Плохо.

Я встрепенулась и потянулась осмотреть место ушиба. Травма головы — это, я вам скажу, дело непростое, глаз да глаз нужен! Но чародей легким движением уклонился от моих рук.

— А что болит-то? — совсем растерявшись, спросила я.

— Душа! — хмуро ответил он.

— Это… как?!

— А вот так. Ты меня так опозорила…

— Я сделала что?! — от изумления я едва не позабыла, как дышать.

— Опозорила.

Дар был суров и печален, как настоятель храма, к которому на исповедь пожаловал клуб юных грешниц.

Мысли растревоженным пчелиным роем закружились по моей голове. О, боги! Только сейчас я сообразила, с каким лицом он слушал Владана, когда тот орал, что я сама пыталась соблазнить его! Как трясла юбкой, как не давала ему прохода… что я там ещё делала-то? А ведь Дар, похоже, ревнив — вон как зыркнул на Смеяна, когда парень попытался приложиться к моей щечке! А перед этим — на Радоша? Кошмар!

— Послушай, но ведь это всё совершеннейшая ерунда! — смущенно забормотала я. — Конечно, я не отрицаю, мне пришлось изображать перед твоим родственничком круглую дуру, чтобы заморочить ему голову и хоть что-то разузнать. Вот я и взяла за образец одну девицу из соседнего села, потрясающую кокетку…. Но ты ж должен понимать, что это была игра!

— Игра, ну конечно, всё игра! — сокрушенно покачал головою Дар, пряча глаза. — Что же, коль скоро это было исключительно для пользы дела, так об этом и говорить нечего… но я, собственно, совсем о другом! — Я непонимающе захлопала глазами, а он, как ни в чем не бывало, продолжил: — Ты что, не понимаешь? Ведь это я должен был закрыть тебя собой! Мой прямой долг был избавить мир от этого сумасшедшего, раздавить его, как слизня! Но я опять опоздал, и мой проклятый кузен сумел меня опередить. И в результате — я лежу, скучаю на травке, зато попутно выясняется, что на своей нежной шейке ты небрежно таскаешь заключенного в амулет демона-охранника ты удивлена? напрасно — это именно демон! а ты что, не знала?!! и с его помощью умудряешься отвести от меня убийственное заклинание и уничтожить злодея! Я обесчещен!

Э-э-э?! Это что было-то? Дар сошел с ума, да? Говорю же: травмы головы — штука серьезная и чревата неприятными последствиями. Что ж теперь мне с ним делать-то? И сумка моя неизвестно где…. Вот, правда, можно попробовать такое зелье: в настой дурмана добавить запаренный брусничный лист, а затем…

Голос Дара оторвал меня от торопливых размышлений.

— Так вот, повторяю: ты меня опозорила и обесчестила. И теперь тебе, как честной девушке, придется на мне жениться, чтобы покрыть грех! Отвечай немедленно, ты готова пойти на этот серьезный шаг?!

Потом я долго открывала и закрывала рот, не в силах произнести ни слова, а этот мерзавец хохотал во все горло и катался по траве, уворачиваясь от молний, которыми я в него тщетно старалась попасть. Затем, поднырнув под очередной огненный шар тот унесся куда-то вверх и срезал верхушку ясеня, парень обхватил меня своими длинными ручищами и повалил на себя. Мы ещё немножко побарахтались, и потом я обнаружила, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой, а глаза чародея насмешливо серебрятся прямо передо мной.

— Ты согласна пожертвовать собою ради восстановления моей чести?

— А, может, лучше на тебе женится демон из моего амулета? — с надеждой поинтересовалась я. — В конце-то концов, именно он нейтрализовал заклинание и избавил нас от Владана! Так что, пойдешь за него, милый, а?

Зажатый между нами амулет возмущенно завозился, а на лице Дара отразился такой ужас, что я расхохоталась и сказала:

— Ради твоей чести я готова не только на тебе жениться, но даже и выйти за тебя замуж — если позовешь, конечно!

1

Кощей — Бог Нави, владыка смерти, воплощение всяческих бедствий. Его день отмечается раз в четыре года, 29 лютеня февраля. Считается, что в этот день Кощей возвращает людям в виде всевозможных бедствий все сотворенное ими зло, всё лихо, всю неправду. С Кощеевым днем связано множество очистительных ритуалов.

(обратно)

2

Лютень — последний зимний месяц

(обратно)

3

Сулица — короткое метательное копьё

(обратно)

4

Сечень — второй зимний месяц

(обратно)

5

Мавка — очень неприятная нежить, охотно опустошающая ауру человека, вытягивающая его жизненные силы, бывает, что и до смерти.

(обратно)

6

Капельник — первый весенний месяц

(обратно)

7

Наладонник — кастет.

(обратно)

8

Златник — золотая монета, имеющая хождение в Синедолии наряду с серебряником и медянкой.

(обратно)

9

Кротовина — средство для мгновенного пространственного перемещения, телепорт.

(обратно)

10

Цветень — второй весенний месяц.

(обратно)

11

Горное масло — нефть.

(обратно)

12

Ревун — первый осенний месяц.

(обратно)

13

Куколь — капюшон.

(обратно)

14

Некроэнергия — энергия, которую высвобождает живой организм в момент смерти.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте