«Театр для теней. Книга 1»

Наталия Аникина. ТЕАТР ДЛЯ ТЕНЕЙ. КНИГА 1

Три принцессы и дракон

Такую как ни погладь — всё против шерсти выходит.

Алайская поговорка

Мир спиноглаза был плоским… Плоской была и малахитовая гладь озера, на вязкой воде которого зверёк возлежал, будто на пуховой перине, и голая каменная равнина, окружавшая низкие берега, только у самой воды украшенные игольчатыми кристаллами. Никакой ветер, доведись ему залететь в это застывшее место, не сумел бы подёрнуть рябью зелёное зеркало. Даже под мощными лапами спиноглаза оно лишь упруго прогибалось, как желе под вилкой, и зверь с силой отталкивался от него, словно взбираясь по ступеням невидимой лестницы.

Мир был плоским и спокойным. Маленькие спиноглазы, веса которых не хватало, чтобы вода уступила, свободно бегали вокруг, то и дело ныряя в светлые разводы на поверхности — туда, где вода была менее плотной. Бдительный родитель следил за ними своим единственным глазом на длинном стебле, который медленно изгибался, превращаясь в вопросительный знак, когда его хозяин в очередной раз задрёмывал. Спиноглаз «клевал глазом» часто: всё здесь просто располагало ко сну…

Внезапно что-то коснулось глазного стебля — что-то живое, тёплое, незнакомое. Он извернулся и резко выпрямился. Из выступающего над глазным яблоком дыхала вырвалась струя мелких острых кристаллов.

Лапа отдёрнулась. Эйтли Тинойа громко чихнула и провела ею по мордочке, стряхивая с серебристого меха остатки пыли. Светящиеся зелёные глаза пантеры обиженно смотрели, как спиноглаз, вытянув отросток с глазом на всю длину, отплывает от берега.

Сосуды на стебле наливались кровью, и их причудливый рисунок всё ярче сиял для теплочувствительных глаз малышей. Обычно по этому рисунку спиноглазы различали друг друга, но сейчас вместес нервным покачиванием стебля свечение означало только одно — рядом опасность, и юркие спиноглазики бросились к родителю, смешно вытягивая свои тонюсенькие, также засветившиеся теплом стебельки. Не прошло и пары секунд как они ввинтились в отверстия на его спине, оставив снаружи лишь испуганно вращающиеся глазки.

Замерев, кошка наблюдала за улепётывающим чудом природы. От умиления она даже забыла огорчиться по поводу неудавшейся охоты.

Тинойа позволила себе ещё немного побегать на мягких лапах по берегу, каждым движением выражая восторг и любопытство, но как только во мраке пещеры ей удалось разглядеть нечёткие силуэты своих товарищей, она стремглав бросилась к ним — делиться.

Собственно, из-за этой страсти делиться впечатлениями её и послали… «В головной дозор», как ей сказала Ирера. Эйтли вспомнила об этом, только подлетев к этой мрачной эалийке, сидящей верхом на большом раомпе. Вспомнила, уже стоя на задних лапах и с размаху бросив передние на её бедро. В предвкушении рассказа Тинойа от удовольствия заперебирала когтями и не заметила, как уколола свою предводительницу. Ирера так страшно зашипела, что Эйтли подавилась своим восторгом и мигом сменила форму — с кошачьей на двуногую — желая поскорее оправдаться.

— Ой, извини, Ирера! А там впереди ничего страшного нет, — затараторила она, едва обретя дар речи, — только озеро, большое-большое, на всю пещеру и солёное-солёное, прямо густое, а на нём такая прелесть плавает, с глазками!.. Ну ты что, Ирера? — обиженно замолкла она.

Эалийка ничего не ответила. Как и все тёмные алаи, она с трудом переносила кошек Аласаис других пород а уж пронырливых «вечных детей» из дома Теней — красой и гордостью которого была Тинойа — особенно. Она устало прикрыла глаза, редкого для алаев серого цвета, страдальчески провела по лицу тонкими чёрными пальцами и, столь же картинным жестом откинувшись назад, на спину раомпа, наподдала его пятками. Эйтли отступила в сторону, давая подземному слону дорогу, и, улыбнувшись вслед Ирере, подумала, что той стоило большого труда пнуть не её, а бедное животное.

— Озеро, да, озеро — большое, солёное и зелёное, — подмигнул подъехавший к Эйтли адор, старший из троих сопровождающих отряд: он сверялся с огромной картой, нависая над алайкой как скала. Его раомп был вдвое, а то и втрое больше того, на котором путешествовала Ирера, да и сам он, даже спешившись, оказался бы в полтора раза выше Эйтли и раза в три шире. Трудно было поверить, что адоров кое-кто умудряется путать с людьми: когда он, протянув руку, поднял Тинойю, чтобы усадить на шершавый круп слона, девушка почувствовала себя пушинкой.

Вскоре впереди показалась зелёная гладь.

— Это последнее озеро на нашем пути, — возвестил адор, на этот раз обращаясь ко всем членам каравана. Его мощный голос был словно создан для того, чтобы разноситься под сводами пещер. — Если ничего непредвиденного не случится, уже сегодня мы будем на поверхности.

За его спиной Эйтли Тинойа, принцесса дома Теней, единственная дочь легендарного патриарха Наола Чутколапа, тихонько взвизгнула от восторга. Эйтли была девушкой терпеливой (даром, что ли, в котячестве отец заставлял её охотиться на лэннэсскую мышь, часами просиживая в засаде у норки чуткого зверька?), но и она уже успела порядком утомиться от однообразия подземных пейзажей. Конечно, здесь тоже попадались яркие пятна, как это озеро например, но по большей части ничего примечательного вокруг не было, и Тинойа скучала вдали от своей богатой на сюрпризы родины.

Спешившись, она принялась прогуливаться по берегу в поисках спиноглаза, но потревоженный вторжением целой толпы незваных гостей зверь, видимо, забрался в своё логово. Найти его девушке тоже не удалось, и она, усевшись на берегу, от нечего делать лизнула один из кристаллов, обрамлявших водоём искрящимся венцом. Камень оказался жутко солёным, Тинойа долго отплевывалась и наконец, пробормотав что-то вроде: «Ну вот, нализалась с горя», растянулась на земле и принялась едва ли не с завистью наблюдать за возводящими мост адорами.

Вот кому скучать было явно некогда! Всю долгую дорогу они были заняты каким-нибудь приятным делом: то заставляли сталактиты и сталагмиты, мешающие пролёту их гигантской ноши, втягиваться в пол и потолок пещеры, словно когти в подушечки кошачьей лапы; то, наоборот, выращивали переправы через пересекавшие туннели пропасти. А один раз им даже пришлось остудить целое озеро лавы — это было очень здорово! В общем, развлекались вовсю.

И сейчас, пока алайская часть отряда бесцельно бродила по берегу, под чутким руководством адоров (иначе не скажешь — ведь то, как они управляют камнями, волшебством, в обычном смысле этого слова, назвать нельзя) дно озера изгибалось, вспучивалось, поднимаясь своеобразным каменным мостом. Казалось, что из маслянистых глубин водоёма всплывает какое-то огромное животное: его мосластый хребет уже показался над зелёной гладью, часто вздрагивая и колеблясь, как от тяжелого дыхания. Любой, наделённый чувствительными к магии глазами, какими обладала Эйтли, мог бы поклясться, что адоры никаких чар на дно озера не накладывали. И если бы он вдобавок ничего не знал о том, что многие расы в Энхиарге имеют совершенно особую власть над силами окружающего мира, то мог бы решить, что либо из озера и правда кто-то всплывает, либо… он сходит с ума.

Но Тинойа-то была кошка местная и хорошо знала, что адоры управляли камнями так, словно щербатые булыжники были их собственными кулаками, галька, перекатывающаяся в стремнинах рек — пальцами, а скалы — спинами; алаи властвовали над эмоциями (своими, чужими — не важно), а жители Элаана — над светом. Были и такие существа, для которых заставить воду течь вверх по склону или сжать её до твёрдого состояния — что человеку рукой шевельнуть… ну или, на худой конец — ухом. Это был чудесный дар создавших их наэй, слияние с родной стихией, а не волшебство. Птице не надо колдовать, чтобы летать, вот и адору точно так же не надо накладывать чары на каменное дно озера, чтобы оно выгнулось мостом…

Эйтли вскочила и захлопала в ладоши — тот самый адор, за спиной которого она недавно пряталась от Иреры, шёл по берегу, пригнувшись к воде и ведя вытянутой рукой над самой её поверхностью. В пальцах его, видимо, был зажат кусочек чего-то съестного, потому что следом, едва не тыкаясь в них своим подрагивающим оком, выгребал спиноглаз. Тинойа с восторгом смотрела на адора и мысленно обещала себе обязательно вернуть тот, зелёненький — как раз под цвет её глаз — магический камешек, который она свистнула у него несколькими минутами раньше. Эйтли было жалко отдавать честно уворованную драгоценность, но тут она напомнила себе, что сделала это больше из любви к искусству — чтобы попробовать, удастся ли что-нибудь стащить у адоров.

— Какая же прелесть всё-таки! — продолжала восхищаться Эйтли, глядя, как адор сыплет на изумрудную плёнку воды какие-то (как ей показалось — каменные) крошки, а спиноглаз, как собачка на поводке, ползает за ним. — А мы-то, грешным делом, жаловались, что тут у вас скучно! Вон в любом другом подземелье — так и ждёшь, что кто-нибудь ка-а-ак выпрыгнет, а здесь — нет. Тихо так, прямо как в склепе…

— Склеп, хм, — отозвался адор. — Думаю, что наши подземелья куда меньше «любых других» походят на склеп. Они, конечно, могут погубить какого-нибудь неосторожного колдуна, но при этом дарят жизнь множеству существ. Скорее уж они похожи на солнце, — ласково проводя ладонью по стене пещеры, заявил он.

Склонив голову набок, Эйтли вопросительно уставилась на адора. Он улыбнулся, едва удержавшись от желания потрепать этого очаровательного ребёнка по серебряному затылку.

— Все знают, что Адорские скалы — одно из рукотворных горных образований Энхиарга, и древняя магия таится здесь в каждом камне…

Эйтли кивнула. Весь её родной мир с высоты драконьего полёта выглядел, мягко говоря, странно. Когда боги и наэй творили лицо Энхиарга, они руководствовались своими, неведомыми целями, мало заботясь о естественности ландшафта или удобстве и безопасности тех, кто возможно будет жить на его просторах в отдалённом будущем. Никого не удивляли свёрнутые в петлю русла рек, хвойные леса, торчащие посреди пустыни, и горы, иногда более похожие на крепостные стены с правильно расположенными башнями. Адорские же скалы настолько пропитались мощнейшей магией творения, что каждая порода в них приобрела необычные свойства. И по сей день далеко не все они были известны даже самим адорам, живущим в этих скалах многие тысячи лет. Не было известно и то, как среагирует это волшебство на соприкосновение с иным, привнесённым сюда путешественниками. Чуждая магия могла просто отразиться, а могла усилиться или видоизмениться самым чудовищным образом.

— Волшебство пронизывает всё вокруг, как лучи солнца — воздух в рассветном саду, — продолжал адор (Эйтли «прямо убило» это поэтичное сравнение: всю дорогу она только и делала, что злилась на слепившее её чувствительные к магическим аурам глаза излучение пород). — В этом озере, несмотря на его страшную засолённость, живут крошечные существа. Они впитывают магию и, подобно цветам под солнцем, могут с её помощью преобразовать неживое в живое — сделать эту самую соль съедобной для себя… А спиноглаз, в свою очередь, питается ими, — немного грустно, словно ему было жаль этих удивительных крошек, закончил адор.

— Ничего себе! — восхищённо выдохнула Тинойа. — И это ещё алаев называют приспособленцами, а тут — какая-то финтифлюшка! — Ей бы и в голову не пришло, что местная магия может не только портить кому-то жизнь, но и дарить её.

— Прям как Ирера, — тщательно пряча язвительность, сказала Эйтли, указывая на эалийку, которая как раз проезжала по свежесотворённому мосту, по-прежнему растянувшись на спине раомпа. — Спит, — удовлетворённо заключила Тинойа. — Она, конечно, истрепала нашему отряду нервов больше, чем все харнианцы[1] и их драконы вместе взятые, но, с другой стороны, я не уверена, что без неё кто-нибудь из нас вообще бы здесь выжил…

* * *

Ирера не сразу поняла, что её насторожило. Словно кто-то едва заметно прикоснулся к самым кончикам её усов и тут же отдернул руку, отступив во тьму. Она открыла глаза, но, разумеется, никого, даже назойливой Эйтли, рядом не обнаружила. Вокруг было всё так же темно и тихо, караван успел благополучно миновать озеро и теперь двигался по очередному туннелю. Ирера усмехнулась пришедшему на ум сравнению: вряд ли одному из её спутников вздумалось бы подёргать её за усы, во всяком случае, она очень на это рассчитывала и положила немало сил на поддержание репутации грозной предводительницы отряда. Мало кому из тех, кто был знаком со второй дочерью эалийского патриарха Селорна, имя которого произносили с почтительным страхом во всем Энхиарге и даже в стенах его собственного дома, удавалось долго оставаться в неведении относительно её норова.

Да и усов у тёмной алайки, находящейся в данный момент в своей человекоподобной форме, не наблюдалось; зато были кошачьи уши и хвост, клыки и вертикальные зрачки, в темноте почти целиком заполняющие серую радужку… А еще — двадцать острейших когтей, которые ей ужасно захотелось пустить в дело, когда, озираясь по сторонам, она наткнулась на пример вопиющего разгильдяйства. Ирера соскользнула с бока подземного слона и направилась в голову отряда, к парочке заядлых картёжников, расположившейся на спине молодого раомпа.

Одному из них, эалийскому телепату, удобно подвернувшему ноги и угнездевшему между ними кружку с горячим вином, надлежало контролировать сознание раомпов. Подземные слоны чуяли в алаях хищников и отказывались повиноваться обычным командам. Насколько слабой была власть телепата сейчас, было видно по тому, как испуганно фыркали раомпы, когда Ирера проходила мимо. Никакая трансформация не могла полностью скрыть истинную природу алайки: даже передвигаясь на двух ногах, она сохраняла ту невероятную стремительную плавность, что свойственна поступи лесных кошек, крадущихся к ничего не подозревающей жертве.

Другой игрок, тоже чернокожий и черноволосый алай, переведённый из воинов отряда в маги ввиду острой нехватки последних, рассеянно скреб по стене выпущенными когтями ноги, напряжённо размышляя над следующим ходом. Ему было поручено управлять продвижением гигантского куба льда, величественно плывущего по туннелю и почти целиком занимающего его просвет, но, вместо этого, кот самым наглым образом уселся спиной к объекту своего долга и только раздражённо дергал ухом, когда глыба задевала об очередной выступ породы.

Ирере не пришлось проявлять чудеса маскировки, чтобы подобраться к этой парочке. Их раомп — наверное, единственное животное в отряда, находящееся под должным присмотром, — тоже заметил эалийку только тогда, когда она вынырнула из мрака в опасной близости от его морды, выбросила вперёд руку и резко выпустила смертоносные лезвия когтей. Мозг зверя словно взорвался от столкновения инстинкта самосохранения и воли контролирующего его телепата. Раомп вздрогнул всей своей мощной серой тушей и остановился, сдвинув в сторону нежный короткий хобот и укоризненно глядя на Иреру выпуклыми глазами. Сейчас его морда, как никогда, была похожа на лицо разумного существа, и кошке стало немного не по себе. Но она быстро поборола смущение, стоило ей увидеть растерянное лицо телепата. Сопротивление животного отозвалось в его мозгу вспышкой боли и приступом дурноты, он чудом удержал кружку в руках, а язык — от нелестного замечания в адрес «леди арсенал», как в караване прозвали Иреру.

— Чем ты думаешь? — рыкнула эалийка, когда его товарищ изволил обратить на неё внимание. — Тем местом, откуда хвост растёт?

— Нет, им я сижу, а… — огрызнулся было он.

— Так, не думаешь даже им, — констатировала Ирера и поёжилась, услышав, как куб снова проскрёб по стене. — Ты чем сейчас должен заниматься?

— Алмеарн подстрахует, — буркнул кот.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась кошка. — Но если бы он мог справиться один, рискнула бы я столькими жизнями, доверив это такому остолопу, как ты?

Она ткнула пальцем в висящий у него на шее медальон, камень в котором походил на сгусток синего тумана, заключённый в незримый сосуд. От драгоценного украшения к ледяной глыбе тянулась ниточка заклятья, позволяющая управлять её полётом. — Ты, похоже, сидишь не только на родине хвоста, но и на собственных ушах! Тебе разве не объясняли, как могут среагировать здешние скалы на соприкосновение с чужим волшебством? Обвалом, в лучшем случае.

— Так ведь это… всегда можно и помереть, если что, — поскрёб за ухом обвинённый в халатности эал. Он решил подыграть Ирере и как мог изображал полного разгильдяя. Получалось плохо: недобросовестность была не свойственна алаям как расе. Лень — да, но если уж они поднимались с насиженного места и брались за дело, то делали его так, чтобы потом на них никто хвост не мог поднять. Кот не хуже Иреры понимал всю опасность этого похода, но его природное чутьё, внутренний голос кошачести, говорил эалу, что волноваться не стоит (по крайней мере — пока), и он позволил себе ослабить бдительность, чего не могла сделать она.

Эалийские женщины (а особенно те из них, кого называют анэис — Чувствующими) издревле славятся своей сверхъестественной интуицией, но Ирера, по прихоти судьбы, была почти полностью обделена этим даром, что и вынуждало её постоянно быть настороже. Но зачем же заставлять делать это и всех остальных? Этого никто не понимал, и именно отсюда брали начало постоянные перепалки в отряде.

Вот и сейчас, услышав подначку эала, Ирера разозлилась ещё больше. Гибкая рука чёрной змеёй метнулась к его горлу, сгребла в кулак ворот куртки.

— Ты будешь меня слушать или нет? Я устала повторять тебе прописные истины снова и снова. Богиня! — эалийка разжала пальцы, и кот чуть не брякнулся на землю. — Мне дали под начало выводок котят, которых надо учить не только ходить, но и видеть! — Ирера искренне верила в то, что говорила, и на лице её читалась неподдельная обида. — Ну посмотри ты перед собой, — она указала на носилки, плывущие вслед за кубом. — Что ты там видишь, и почему ты видишь именно это?

Только чтобы не навлечь на себя ещё большего гнева, новоявленный маг взглянул туда, куда она хотела. Тусклое, испускаемое волшебным льдом сияние заливало несколько носилок, укрытых плащами, под которыми угадывались очертания алайских тел… «Или всё ещё алаев?» — подумал придушенный эал: трудно определиться с формулировкой, когда перед тобой лежит мёртвое, пропечённое, как котлета, драконьим пламенем тело, но душа так и не покинула его.

— Думаю, «живой труп» подходит лучше всего, — заявил подъехавший к ним высокий мужчина. Мелтарис, старший телепат отряда, даже и не думал скрывать, что прочитал мысли своего подчинённого.

Он единственный сидел в седле как-то неуклюже, сгорбившись. Огромный плащ, явно не с алайского плеча, бесформенным мешком скрывал то, во что превратились грудь эала, его одежда и лёгкие, эльфийской работы доспехи, спекшиеся от жаркого выдоха той же злобной харнианской ящерицы, которая погубила покоящихся на носилках существ. Достаточно было бы одного взгляда на его изуродованное тело, чтобы стало ясно, что оно мертво, но, подобно своим товарищам по несчастью, Мелтарис ан Ал Эменаит не осмелился покинуть «испорченную тушку»…

Раньше почившим алаям можно было бы даже позавидовать — они успели бы уже обзавестись новыми телами и сидели (как это заведено по такому случаю) в бриаэлларском кабаке «Новая тушка», посмеиваясь над остальными членами отряда, всё ещё ползающими под землёй. Но времена изменились.

Власть над судьбами обитателей Энхиарга после их смерти более не была сосредоточена только в руках Веиндора Милосердного. Один из сотворённых им в помощь себе серебряных драконов, вернее — одна из, вышла из его повиновения и стала действовать в собственных интересах, весьма далёких от благородства и справедливости. Для достижения этих целей и употребила она дарованные создателем силы: желая отомстить всей алайской расе за давнюю обиду, она убила ни в чём не повинную сианай Эталианну. И не просто убила, а пронзила лоэдаарским кинжалом — оружием, после удара которым душа золотоволосой Тени богини никогда не сможет воссоединиться ни с одним телом.

Более того, расправившись с Эталианной, драконица, заручившись поддержкой тёмной силы, до того момента неведомой жителям Энхиарга, сумела скрыться от гнева Веиндора. Но мечты свои об уничтожении алайской расы вряд ли забыла: месть её не была завершена, да и новый её покровитель был также враждебен детям Аласаис.

После её побега наступили страшные дни, когда ни одно существо, оставшееся без тела, больше не могло чувствовать себя в безопасности. В сущности, остальные тоже не очень-то могли, но дела у мертвецов (как предупреждали жрецы Веиндора) обстояли особенно плохо, потому-то и плыли следом за ледяным кубом трое носилок с останками погибших в этой экспедиции алаев и адора.

В отличие от них Мелтарис мог передвигаться самостоятельно — струя огня попала ему в грудь, но руки и ноги эала, хотя и были обожжены, не утратили подвижность. Мыслил он тоже довольно ясно и сумел, несмотря на ужасные раны, сохранить речь и свой телепатический дар.

Ирера отпустила свою жертву, предоставив удовольствие разбираться с ней непосредственному начальству. Потирая шею и поправляя растянутый воротник, картёжник тут же начал жаловаться Мелтарису.

Разумеется, он делал это не вслух, но Ирера и так знала, какие гадости в её адрес щедрым потоком льются сейчас в сознание Мела. Сама того не замечая, грозная «леди арсенал» обиженно надула губы и опустила плечи.

Вдруг Мелтарис расхохотался. Это был жуткий звук — неестественный, глухой хохот трупа, но заговорил телепат уже своим обычным голосом и, надо сказать, с большой долей сарказма.

— Друг мой, если б она требовала от тебя производить подробный анализ породы и в процентном отношении сообщать о вероятной реакции её составляющих на соприкосновение с магией куба, я бы первый встал на твою защиту. Но она этого не просит, тебе надо просто не задевать кубом за стены — и всё. Это не так сложно, чтобы устраивать дискуссию.

Ирера в очередной раз поразилась выдержке Мелтариса. За то время, пока он говорил, она уже десять раз успела бы придушить дрянного кота, не скрывающего ехидства. А про то, что сделал бы с ним её отец, лучше было и вовсе не думать…

— Хорошо, — буркнул наконец несчастный и снова не удержался: — Но всё-таки это противоестественно. Мы кошки и должны делать всё по-кошачьи!

— Так, фраза, конечно, достойная воспитанника патриарха Селорна, — как-то нехорошо покачал головой Мел. — Но скажи-ка мне, кот, помнишь ты сталактитовую рощу, что вчера так некстати нас задержала?

Воин-маг неуверенно кивнул.

— Помнишь. Тогда задам тебе другой вопрос: сколько бы ты, как истинный алай, когтями вырубал ту рощу? Не знаешь? Так давай дойдем до следующей — и я дам тебе возможность установить это опытным путём.

— И всё равно… — попытался было упрямствовать кот, но осёкся на полуслове.

— Не всё равно, — медленно произнёс Мелтарис. — Патриарх Селорн, твой и мой повелитель, не левой задней лапой думал, посылая её сюда именно в таком качестве. Если тебе ещё раз случится усомниться в его решении… — мысленно прошипел он, вытянув вперёд шею, так что приоткрылось его обезображенное лицо. Исподлобья глянули холодные зелёные глаза мёртвого, но не утратившего силу телепата.

— Понял, — быстро кивнул картёжник.

— Прекрасно, — уже вслух заявил Мелтарис и поглубже натянул капюшон. — Мы тут, кажется, обо всём договорились, — обратился он к Ирере, — но, боюсь, тяжесть раздумий над услышанным не позволит нашему другу совмещать их с управлением кубом. Я возьму это на себя.

Удивление отразилось на лицах всех, кто услышал его слова. Даже Ирера не удержалась:

— Ты уверен, что справишься?

— О, могу тебя заверить, смерть отвлекает от работы куда меньше карт, — невесело усмехнулся где-то в недрах своего капюшона Мелтарис. — Справлюсь. Самому мне колдовать не придётся, а без этого нагрузка пустяшная.

— Тогда решено, — кивнула эалийка и выжидающе протянула ладонь. — Медальон.

Разжалованный из магов обратно в воины эал что-то пробурчал себе под нос, но тут же стянул с шеи драгоценную цепочку и передал её дочери Селорна. Она мгновение повертела её в пальцах и обернулась к Мелтарису, который склонил голову с таким видом, будто Ирера была по меньшей мере королевой, собиравшейся наградить его орденом за отвагу.

Эалийка хотела было подыграть ему и уже придала лицу соответствующее выражение, но в последний момент, взглянув на ужасные ожоги Мела, остановилась.

— Может быть, будет лучше, если ты понесёшь его в руке? — почему-то смущаясь, спросила она, но телепат только усмехнулся и ещё сильнее вытянул шею.

Если бы он оставил себе возможность чувствовать боль, она уже свела бы его с ума (хотя некоторые поговаривали, что он и так не в своём уме). И всё же Ирера очень осторожно надевала медальон на шею Мелтариса; парочка нашкодивших котов за её спиной гаденько зафыркала. Чуть слышно. Эалийка и ухом не повела, но стоило Мелу выпрямиться, как она обернулась к разгильдяям:

— Я видела какую-то живность в туннеле слева. Если не сгодится нам, так хоть раомпов накормим. Ты у нас теперь свободен от прежних обязанностей, вот и давай, займись своим делом, — приказала она недодушенному воину.

— Правильно, и не тревожь больше сон мёртвых… в моём лице, — поддакнул Мелтарис и снова зарылся в ворох тёмных складок плаща.

Ирера с благодарностью посмотрела на него, но тут куб, за судьбу которого она только-только успокоилась, опять остановился.

— Что случилось? — нетерпеливо спросила Ирера.

— Не знаю, что-то впереди, — послышалось из-под плаща, — наверное, опять сталактиты. Надо послать кого-нибудь особо разговорчивого нарубить дровишек в каменном лесу. Эх, жаль картёжника отослали, — намеренно громко проговорил он, и повернувший было обратно «охотник» быстренько скрылся во мраке.

Ирера почувствовала, что её старый друг улыбается, и на душе у неё полегчало…

* * *

Туннель, где застрял отряд, был довольно узким. Расстояния между его стенами и гранями куба хватало, чтобы пройти, но обжигаться об излучающую жуткий холод глыбу никому не хотелось. Не чувствуя впереди острой опасности, алаи медлили, сгорая от любопытства. Но сколько они ни ёрзали в сёдлах и как ни вытягивали шеи, увидеть им ничего не удалось: излучение куба мешало и обычному, и тепловому, и магическому зрению. Кошки прислушались. Из-за морозного облака доносились встревоженные голоса, какой-то странный шум и… приглушённые смешки.

Внезапно на той стороне что-то крикнули, куб резко опустился, зависнув в паре пальцев от пола. В следующее мгновение над ним пронеслось нечто большое, едва различимое в сиянии ледяных граней. Алаи задрали головы: на потолке «стоял» заиндевелый раомп с покрытым снежной корочкой ан Камианом на спине. В этом не было ничего особенного — камень под ногами подземных слонов «оживал», становился пластичным и при каждом шаге крепко прихватывал ступни подземных слонов, словно чашечка хищного растения попавшую внутрь муху. Другое дело, что потолок, видимо под действием холода, испускаемого обратившимися в одну ледяную скульптуру животным и всадником, начинал крошиться. Вот-вот «изваяние» рухнет на пол и разобьётся… Но Ирера испугалась вовсе не этого: кто-то уже применил заклинание, опустившее куб, и она была уверена, что сейчас какой-нибудь обормот обязательно попытается левитировать эту замёрзшую парочку, магия скал среагирует на чужеродное волшебство, и тогда всем им будет очень плохо.

Эалийка порывисто оглянулась, одновременно освобождая притороченную к седлу сеть, и точно — рыжеглазая Азара толкнула локтем своего спящего напарника, который, спросонья не разобравшись что к чему, уже протянул руку, готовясь прочесть заклинание. В следующее мгновение рукоять брошенного Ирерой кинжала врезалась несчастному в лоб. Другой рукой оскалившаяся эалийка метнула сеть, и та, подхватив в полёте сорвавшихся таки животное и всадника, всеми четырьмя своими утяжелёнными углами намертво прилипла к потолку.

— Метко, — похвалил Иреру оставшийся картёжник и получил в ответ такой взгляд, что предпочёл больше не комментировать таланты своей предводительницы, не говоря уже о её недостатках.

Несколькими минутами позже, глядя, как добровольцы снимают пострадавшего Алриса ан Камиана, с трудом отдирая сеть от потолка, Ирера всё ещё тщетно пыталась успокоиться. Конечно, она отдавала себе отчёт в том, что, командуя алаями, надо быть готовой к подобным «забавным» инцидентам, что они будут происходить постоянно, хотя, скорее всего, и без сколько-нибудь плачевных последствий. Но это бесило её так сильно… как, наверное, она сама бесила остальных своих спутников.

Куб снова пришёл в движение, он поднялся на прежнюю высоту и сместился вправо. Сияние его грани, выходившей в образовавшийся проход, несколько потускнело, словно на пути холода появилась какая-то преграда. Через секунду стало понятно, ради чего кто-то из ехавших впереди волшебников возвёл, к новому ужасу Иреры, этот щит: из просвета показалась морда протискивающегося мимо глыбы раомпа. Зверь втянул бока, став едва ли не в два раза уже. Его рослому седоку пришлось подтянуть колени к подбородку, балансируя на вздыбившемся позвоночнике. Выбравшись на открытое место, подземный слон резко встряхнул всеми своими складками, словно вылезший из воды пёс, но всадник легко удержался — Танаону ан Руалу, бестиологу отряда, за его долгую жизнь довелось ездить и не на таких тварях…

— Что там происходит? — крикнула Ирера. — Какого лиара этот безмозглый делал на потолке? — Выказав свойственную большинству залов «любовь» к бесшабашным ан Камианам, она мотнула головой в сторону заиндевелого кота.

— Ерунда, — тряхнул густой чёрной гривой Танаон; на смуглом лице его было недовольство, но глаза смеялись. — В туннель залетела птица… или что-то другое, я не видел. А раомпы голодны, вот один из них и погнался за ней (Ирера оглянулась, дабы испепелить взором другого, ответственного за зверей, картёжника), влез на свод и тут его всадник окончательно проснулся — вниз головой. Ну и выпустил когти… А дальше вы уже видели: раомп метался по потолку, пытался стряхнуть ан Камиана, приложил его башкой о какой-то камень и выскочил к вам. Алмеарн едва успел опустить куб, а то замёрзли бы оба насмерть.

— Да и пусть бы, — проворчала эалийка, — может, остальные взялись бы за ум. А то — как на крышу под луной прогуляться вышли! — Она передёрнула плечами, выражая всю бездну своего презрения к алаям, шумно обсуждающим услышанное за её спиной.

— Эй там, хватит болтать, трогайтесь! — прикрикнул на них Танаон и добавил, обращаясь к Ирере: — Их, в общем-то, можно понять, не кошачье это дело — ползать по подземельям. Тут не то что на потолок полезешь…

Устало прикрыв глаза, эалийка вздохнула, с нежеланием признавая его правоту. Бестиолог не позволил себе ни намёка на поучительный тон, но Ирере и так было понятно, на чей хвост хотела наступить его лапа. Это она потащила неподготовленный отряд в недра Адорских скал. И она же постоянно цеплялась к своим спутникам, упрекая их в отсутствии необходимых в походе навыков, благополучно забывая, что они и не должны были всего этого уметь.

Отряд алаев был направлен в Адорские скалы отнюдь не поохотиться на огненных драконов. Их призвали, чтобы допросить уже пойманных адорами и заточённых в ледяные глыбы харнианцев: зачем, откуда и каким именно образом они попали сюда, не связаны ли они с другими врагами кошек и так далее. Поэтому телепаты отряда специализировались на извлечении информации из чужих голов, волшебники — на расшифровке следов магических воздействий. Обладая многовековым опытом работы в своих областях, они всё-таки мало подходили для боевых заданий. А некоторые кошки — те же Тинойа и Алрис ан Камиан — вообще были включены в состав «делегации» с одной только целью: пока остальные будут заняты делом, ненавязчиво, что называется — за бокалом молока, донести до как можно большего числа адоров истинное положение дел в Энхиарге, о котором кошки по воле случая были осведомлены более всех остальных. По правде говоря, сама Ирера тоже была из числа этих «некоторых», с той лишь разницей, что ей надлежало просвещать не рядовых жителей здешних мест, а их правителей… чем она успешно и занималась, до тех пор пока телепаты не выяснили, что память пленников чиста, как белый лист, причём стёрта — наигрубейшим образом.

Ирера не могла сказать, какая колючка попала ей под хвост. Её желание спуститься в подземелья, где также были замечены харнианцы, было настолько абсурдно, что даже будь на месте Иреры анэис, и той пришлось бы немало потрудиться, чтобы заставить алаев прислушаться к голосу её интуиции. И всё же она настояла на своём — после двух часов уговоров кошки почти поверили, что смогут найти в Адорских скалах нечто из ряда вон выходящее…

Но трофеи оказались невелики: два харнианца, дракон и пяток склянок из безднианского стекла с горстками невзрачных камешков внутри. Глядя на эти банки, можно было предположить, что харнианцев послали в Адорские скалы собирать образцы пород. Можно — то оно можно, но уж слишком не вязался образ агрессивно-сумасшедших детей Огня с таким мирным родом деятельности.

Сами образцы так и лучились волшебством. Маги утверждали, что оно как-то связано с пространственными перемещениями, возможно, с порталами, но ничего больше об этих камнях узнать не удалось. (Разве что ан Камиан сообщил, что на вкус они напоминают муку из драконьих костей — основу драгоценной пудры эморийских модниц). Было решено по возвращении домой показать их кому-нибудь из драконов Изменчивого.

Новая порция харнианцев тоже ничего не помнила о своей прошлой жизни и цели визита во владения адоров. Обследовав большую пещеру, по которой до появления кошек (по словам головного дозора в лице всё той же Тинойи) бесцельно слонялись эти дети Огня, маги предположили, что память харнианцев пала жертвой столкновения переместивших их сюда чар с собственной магией скал. Но это открытие было так себе утешением.

Караван снова двинулся, на этот раз куда быстрее. Нетрудно было догадаться почему: залетевшая в туннель птица была верным знаком, что скоро утомительному, тоскливому путешествию придёт конец. Алаи выберутся наконец-то из этого треклятого подземелья к так любимым ими травке, птичкам, мышкам и солнышку… Хотя нет — солнышка там как раз и не будет: поглядев на чудом уцелевшие часы, Мелтарис увидел, что зрачок на их миндалевидном циферблате распахнут во всю ширь, а это значит — на поверхности царит ночь. Что ж, звёздочки и Глаза — это тоже совсем неплохо…

* * *

Один за другим алаи покидали пещеры. Все, кроме Алмеарна, Мелтариса и Иреры, не удержались, спрыгнули с сёдел и, уже огромными кошками, выступили на небольшую каменную террасу… Они замерли, зачарованные простором, открывшимся в сиянии двух вечно полных лун Энхиарга — Глаз Аласаис, как называли их все, даже недруги прекрасной наэй. Громадными, поросшими густым лесом ступенями уходили вниз склоны Адорских гор, вершины могучих деревьев, не намного уступающих древним великанам лесов Ал Эменаит, серебрились в лучах ночных светил. Говорят, в ясную погоду отсюда можно было разглядеть огни города Эртни, а днём, если повезёт, и его окрестности — живописные луга, где вытекающая из озера Тириал извилистая Серебрянка впадает в Великую Змеиную Реку.

Но подъехавшая к самому краю платформы Ирера сколько ни вглядывалась во мрак, ничего разглядеть не сумела. «Неудивительно — в Эртни теперь почти никого не осталось», — мрачно подумала эалийка. Ей и самой не хотелось бы оказаться в городе, стоящем на пути армии Хеллина, если тот и вправду двинет войска через Звериный проход. Пусть даже этому городу покровительствовали власти Элидана, пользующиеся особой милостью у Веиндора…

Из всего отряда одна Ирера не выказывала радости. Кошки за её спиной были вряд ли заняты сейчас чем-то, кроме собственных ощущений от возвращения в привычный мир. Темнота, глухая, давящая тишина подземелий — всё осталось позади. Прохладный ночной ветер играл их усами, ласково гладил по шерсти и щекотал носы ароматами леса, горных цветов, земли и всяческой живности, что аппетитными пятнами тепла мельтешила среди деревьев. После подземелья запахи казались неожиданно сильными, но алаи втягивали их полной грудью, впитывали, словно большие мохнатые губки. Их уши без остановки крутились туда-сюда, не желая упустить ни одного звука, а они буквально оглушали после недель постоянного вслушивания в чуть заметные шорохи…

— О, Глазки мои, Глазки!!! — внезапно возопил размороженный ан Камиан; никто и не заметил, когда он успел вернуть двуногий облик.

Его спутники поёжились — казалось, звучный голос алая достиг подножия Адорских скал, разлившись на многие тысячи прыжков вокруг. Ирера, неприязненно наморщив нос, глубоко вздохнула и долгим взглядом окинула склоны, словно пытаясь проследить за звуком — не заставил ли он злорадно встрепенуться там, во тьме, чьи-то настороженные уши?

Мелу не составило труда угадать, куда потекли сейчас мысли Иреры — конечно туда, где, как голодный бойцовый пёс на цепи, ярился хелротский владыка Хеллин. Скоро, очень скоро он сорвётся с привязи. Этого не могло не произойти, ибо тот, кто натравливал его на Элаан (и только ли на Элаан?) обладал, увы, не меньшим талантом убеждать, чем соплеменники Мелтариса.

Адоры уже не раз заявляли, что собираются остановить Хеллина, как только его армия вступит в Звериный проход: не один Мел опасался, что такое чудовище, как этот самопровозглашенный бог, расправившись со своей основной жертвой тут же кинется на новую. Пёс, бегущий за брошенной хозяином палкой, может мигом забыть о ней стоит ему заметить кошку. А для повелителя Хелраада такой «кошкой» могли стать и адоры, и люди Эртни — что уж говорить о кошках Аласаис. Алаев он ненавидел уже давно, с тех самых пор, как одна из Теней Аласаис помогла небольшому войску его бывших подданных, восставших против власти Хеллина и бежавших из страны, одержать победу над армией Хелраада в знаменитой битве на Огненной реке.

Мелтарис прекрасно помнил о давнишнем намерении «хелраадского пса» отомстить за это унижение. Он знал также о «пылкой любви» к алаям его нынешнего хозяина, вернее — «Хозяев», потому что именно так называли себя ближайшие соратники той тёмной силы, с которой готовился сейчас воевать Бриаэллар и которая, без сомнения, уже прибирала к рукам армии Хеллина. И всё же Мел не мог отрицать, что становиться на пути этих армий и даже говорить о своём намерении сделать это — никак нельзя. На кого бы на самом деле ни собирался напасть Хеллин, официально его войска шли на праведный бой с Элааном, страной Света, против которой сейчас ополчился практически весь Наэйриан,[2] и мешать ему — означало причислить себя к союзникам всеобщего врага. А тогда даже знаменитая алайская дипломатия не поможет выбраться из этой передряги…

Заварушка вокруг Элаана началась с событий, произошедших на другом конце Наэйриана, в человеческом королевстве Канирали. Все главные действующие лица вспыхнувшей там кровавой смуты, как сейчас было доподлинно установлено, находились под телепатическим контролем, кто-то управлял ими, но вот кто именно — на этот счёт мнения энхиаргцев расходились.

Большая часть обывателей пребывала в полной уверенности, что переворот устроили элаанские чародеи — даром что поганые светлюки ничего не смыслят в «окучивании мозгов». Причём устроили — с гнусной целью обвинить во всём эалов-телепатов из Ал Эменаит (и это им почти удалось: даже Веиндор Милосердный поверил в виновность детей Аласаис — они чудом сумели оправдаться). Эту антиэлаанскую версию усиленно проталкивал господин Ректор Линдорской Академии Магии — якобы его подчинённые случайно наткнулись на следы типичных для элаанцев заклятий в головах каниралийских смутьянов.

Впрочем, он мог бы и не слишком стараться — высокомерных элаанцев, непоколебимо уверенных в своем идейном и магическом превосходстве над остальным миром, настолько ненавидели в Энхиарге, что были готовы и без доказательств поверить в их вину. Но Ректор не только предоставил необходимые свидетельства, но и, для пущей убедительности, позаботился о том, чтобы как бы случайно всплыло ещё несколько подобных историй. Жутковатых историй, о которых прежде молчали, разумеется, исключительно в страхе перед мощью Элаана. Они всколыхнули в памяти энхиаргцев их личные обиды на Элаан, дали выход чувствам, копившимся в их душах веками. И понеслось…

В итоге Элаану пришлось укрыться под невиданной прочности магическим куполом, а в островном городе Линдорге собиралась армия, какой ещё не видели в Энхиарге. Все были так напуганы угрозой Света, так горели жаждой мщения, что под знамёна господина Ректора становились самые разные силы — вон и Хеллин собирался подтянуться.

Кошкам Аласаис хотелось бы тоже поверить в эту версию. Какой восторг: силы так нелюбимого ими Линдорга и старого их врага Хеллина, идут сражаться с главным недругом кошек — Элааном! Но, увы, в отличие от других рас, они слишком хорошо знали, что вовсе не элаанцы промыли мозги каниралийской знати, не они подставили алаев — о нет! Отнюдь не их правительница Лайнаэн заварила всю эту кашу, а скорее — её полная противоположность (которую патриарх Малаур прозвал Тал — «тёмный аналог Лайнаэн»). Этот безымянный наэй Тьмы, стоящий за анти-элаанской компанией господина Ректора, имел планы по захвату власти над Энхиаргом и вдобавок горел желанием использовать для их достижения самих кошек Аласаис.

Он успешно прибрал к рукам бывшую руалскую царицу Амиалис и парочку её отпрысков, Даэланор и Гелариона — соратников той самой серебряной твари, из-за которой Мелтарис не мог умереть, не опасаясь за свою душу. Господин Тал пытался добраться и до сианай Аниаллу, но тут он, мягко говоря не преуспел…

Мел грустно усмехнулся: с этой Тенью Аласаис у него самого вышла довольно неприятная история. Около месяца назад вернувшись из Лар-эрт-эмори от матери и ничего не подозревая об этом «аналоге», он получил от мимоходом поприветствовавшего его патриарха Селорна задание (что-то вроде «не дать этим линдоргским и элаанским гениям поубивать друг друга без нашего непосредственного участия»), и был несколько смущён этим странным приказом. К счастью, ему подвернулась его старая знакомая — сианай Аниаллу, и он тут же пристал к ней с расспросами, отчего в Бриаэлларе так негативно относятся к назревающей драке? Уж не сошли ли все они, часом, с ума?

Тень богини начала объяснять. Через какое-то время Мелтарис вдруг почувствовал, что она злится, но не понял почему и продолжал расспрашивать её о подробностях (как он сейчас понимал — с нудной обстоятельностью существа, уже составившего мнение о вопросе и в каждом слове собеседника ищущего лишь подтверждение своей позиции). Только когда у сианай совсем кончилось терпение и она прошипела: «Если ты считаешь, что мне не доставит удовольствия понаблюдать, как эти выродки из Элаана и Линдорга будут убивать друг друга, то ты ошибаешься! Я много бы отдала, чтобы насладиться этим зрелищем, но его организатор требует слишком большую цену за входной билет», — только тут Мел начал догадываться, что он говорит что-то не то. «И чего же он хочет?» — спросил недоумевающей эал, на что уже сумевшая взять себя в руки Тень богини печально ответила: «Всё, если ты ещё не слышал об этом. Благодаря ему я чуть было не лишилась собственной личности, а ведь он хотел её только в качестве аванса… Он хочет получить всё, Мел. Добьётся же он этого очень просто — разделит большую часть Энхиарга на две враждующие стороны, так чтобы никто не смог сохранить нейтралитет, стравит их, а потом добьёт уцелевших. Вот и вся песня», — вздохнула она и покачала головой, сожалея то ли о собственной вспышке, то ли о том, что Мелтарис опять не удержался от бестактных слов и поспешных суждений.

Впрочем, утешал себя Мелтарис, она была порядком взвинчена ещё до разговора с ним. Он знал: Аниаллу шла тогда от своего второго приёмного отца — Кеана, Верховного жреца Бриаэллара, а от него она почти всегда возвращалась в дурном настроении.

«А вот Ирера на этот раз одним дурным настроением не отделается», — Мел покосился на напряжённую эалийку. Она смотрела уже не вниз, где прятался во мраке городок Эртни, а в небо — на далёкую звезду Бриаэллара. Дома эту грозную воительницу ждал не просто неприятный разговор с её отцом, патриархом Селорном, а хорошая трёпка за безрассудное самоуправство.

Мелтарис искренне надеялся, что оправданием его старой подруге послужит успешное выполнение её изначальной миссии, которая была довольно деликатной: уговорить Адорнатана Градора, владыку этих гор и лесов, отказаться от намерения помешать продвижению войск Хеллина. Высший Совет Бриаэллара не мог допустить, чтобы адоры так подставили себя.

Сделать это оказалось не так-то просто. Адоры, существа по натуре добрые и терпеливые, за столетия соседства с Хелраадом всё же успели порядком озлобиться на него. Поэтому, как только разнеслась весть, что хелротская армия будет продвигаться сквозь их владения по Звериному проходу — довольно широкому ущелью между Адорскими и Серебряными скалами, которое одно связывало Хелраад с остальными землями Наэйриана, — они тут же начали обдумывать способы помешать этому. «Зверь должен сидеть в клетке, а не разгуливать по улицам городов Наэйриана», — изо дня в день нашёптывал Адорнатану один из его ближайших советников. Сделать это великодушный адор предлагал бескровно: с той властью над камнями, которой они обладали, его соплеменникам ничего не стоило «срастить» скальные стены узкого прохода и тем самым намертво запереть Хеллина в его окружённом горами королевстве. Намертво — потому что пользоваться для перемещения порталами Хеллин сейчас вряд ли рискнёт.

— Хотя… с этих станется попереть прямо через горы, — вдруг, словно подслушав мысли Мелтариса, пробормотала Ирера; видимо, готовясь к встрече с адорами, она перебирала все те доводы, которые приводила им раньше, отговаривая от затеи со Звериным проходом.

— Нет, Ирера, думаю, с агзарами даже им не совладать, — помотал головой Танаон, занятый тем, что вычищал каменную крошку, забившуюся в складки кожи его раомпа.

Когда он произносил слово «агзары», в его голосе слышались нотки уважения. По роду своих занятий ему довелось иметь дело с самыми разнообразными животными, как созданными природой или богами, так и специально выведенными для той или иной цели. И если такой целью была война, то агзары намного превосходили их всех без исключения, уже многие годы оставаясь недостижимым идеалом для тех, кто работал в области… зоологического оружия. Сотворившие их хелротские мастера, и без того уже прославившиеся на весь Энхиарг, на этот раз превзошли самих себя, сделав своему воинственному владыке поистине бесценный подарок… По крайней мере, так казалось вначале.

Крылатые, быстрые, практически неуязвимые как для оружия, так и для магии, агзары оказались ещё и настолько умны, что сумели перехитрить своих создателей. Вырвавшись на свободу, они истребили всё население замка-лаборатории и улетели в горы, откуда с тех пор осуществляли регулярные набеги на окраины Хелраада. Со временем, не встречая достойного сопротивления, агзары расселились по всем окаймлявшим страну скалам, и только их на удивление умеренный аппетит спасал вырывших самим себе яму местных жителей от ужасных потерь. Звериный проход остался единственным (не считая подземных туннелей, хелротам не известных) относительно безопасным путём во владения Хеллина — агзары крайне редко нападали на путешествующих по нему существ, предпочитая охотиться огромными стаями, на обед которым не хватило бы самого большого каравана, и атаковать деревни и замки. Для чего, в общем-то, они некогда и выводились. Но если в этом агзары полностью следовали задумке своих создателей, то постоянство вкусовых пристрастий этих «птичек» оказалось сюрпризом, и сюрпризом крайне неприятным: они предпочитали питаться хелротами или, на худой конец, созданными ими тварями. Существами же других рас они откровенно брезговали, за исключением разве что случаев, когда те зачем-то лезли через горы мимо их чудовищных гнездовий…

— Только не особенно превозноси их перед советником Фанадором, — согласно кивнув, шепнула бестиологу Ирера. — Он тебя не поймёт. Трогаемся, — отчётливо прозвучал в повисшей после крика ан Камиана тишине её негромкий приказ, и отряд пришёл в движение.

Впереди поехали адоры. Алаи растянулись за ними длинной тёмной цепочкой в середине которой мерцал огромный ледяной куб с пленённым драконом и куб поменьше с парочкой замороженных харнианцев. Никто так и не придумал, чем бы их зачехлить. Земля и камни всё так же крепко придерживали ноги раомпов, а кошки шли рядом, распушившиеся, каждой вибриссой, каждой шерстинкой вбирающие в себя ночь. Даже те из них, чьи шкуры не были чёрными, идеально сливались со мраком.

Вскоре отряд вступил под сень Адорского леса. Алаи, даже Тинойа и ан Камиан, притихли, очарованные спокойной мощью древних гигантов. Предводитель адоров попросил остановить куб у одного из них — необъятного, с карминными разводами на стройном стволе. Кора мгновенно заиндевела от близости ледяной грани. Адор прижался щекой к дереву, постоял так какое-то время и дал знак, что можно идти дальше.

Кошки не стали расспрашивать, зачем он это сделал, но многих из них этот случай заставил вспомнить страшные истории, ходившие об Адорском лесе. Эйтли Тинойа, конечно, тоже вспомнила.

— А правда, что в этом лесу живут ходячие деревья, которые… кушают магов?

— Нет. Ходячих деревьев у нас нет, как нет их и в вашем Ал Эменаит, — на ходу погладив один из стволов, откликнулся адор. — Но доля истины в этой легенде есть: наши деревья и вправду питаются магией. Смотри, — адор хлопнул в ладоши, и над головой его загорелся волшебный огонёк.

В первые несколько секунд своей жизни он выглядел так, как и подобает волшебному огоньку, но потом листва вокруг вдруг зашумела, и комочек белого пламени потерял форму, отрастил с десяток коротких щупалец — будто не поделившие добычу деревья тянули его, каждое к себе, за невидимые ниточки. Вскоре от огонька осталась лишь стайка искр, мгновение они сиротливо жались друг к другу, кружась на месте выводком зверят, потерявших свою мать, а потом покорно поплыли к одетым в рыхлый бархат мха стволам и впитались в них, как капли молока в чёрную землю.

— Здорово! — раскинув руки в несуразной попытке дотянуться сразу до двух стволов, воскликнула Эйтли. — Вот где надо с линдоргскими магами сражаться — и им крышка, и деревьям подкормка! — блеснув глазами, хихикнула она. — А можно мне у вас какой-нибудь кустик выкопать? Ну ма-аленький?

— Можно, — ответил он. — Только, попав к тебе домой, он превратится в просто красивый куст, и его меню станет самым обыкновенным. Многие пытались вывезти из леса хотя бы росток, чтобы он при этом сохранил свой дар, но никто в этом пока не преуспел.

— Обидно, — только и осталось признать бедной Тинойе.

* * *

Адоры из свиты Фанадора встретили караван в условленном месте и проводили на поляну, где их ожидал сам советник. Её правильный овал мягко сиял в лунном свете, будто припорошенный снегом. Широкая полоса слабо флюоресцирующего густо-багрового мха окаймляла поляну, отделяя её от тёмных колышущихся зарослей. Подъехав к ней вплотную и глянув под ноги своему раомпу, Ирера остановила его и вопросительно посмотрела на ближайшего адора: внизу мохнатый слой мха пронизывала сеть тончайших, полупрозрачных нитей. «Похоже на эморийскую лапшу, только та разноцветная и не светится», — не преминула прокомментировать это зрелище Тинойа. Но адор, к которому она обращалась, пропустил слова девушки мимо ушей и с улыбкой поклонился Ирере — видимо, не ожидал от неё такого бережного отношения к чудесам его родного леса, даром что она выросла среди деревьев не менее древних и волшебных… Мысленно вздохнув, Ирера улыбнулась в ответ.

Присев на корточки рядом с мерцающей полосой, коротко поприветствовавший алаев советник Фанадор простёр над ней руки и что-то тихо запел. Его ладони заскользили надо мхом, иногда легонько касаясь его. Вдруг сложенные пальцы правой руки нырнули внутрь и раскрылись где-то в бархатной глубине. Адор медленно поднял руку — к ладони прилипло несколько крупных пушистых искр.

Наблюдавшие за этим алаи словно почувствовали, каким приятным было их прикосновение. А Эйтли так и вообще тихонько подкралась к Фанадору и сунула любопытный нос буквально ему под руку. Он не рассердился (адоры почему-то никогда не сердились на Тинойю, будто заранее простив ей все выходки), и последовавшие за носом кошачьи глаза увидели, как стеклянные стебельки во мху расступились, образовав площадку чуть больше ноги раомпа. Эйтли понимающе улыбнулась, сцапала оторвавшийся от ладони советника мохнатый огонёк и, довольная собой, отползла в сторонку — любоваться.

Отряд тем временем перебирался на поляну. Алаи легко перепрыгивали через моховой «ров», раомпы перебирались медленнее, с умильной сосредоточенностью на мордах поднимая морщинистые ноги и аккуратно ставя их в расчищенные адором места. Видимо, этому трюку их обучили заранее.

— И что это за лапша такая? — уткнулся в неё любопытным носом Алрис; как всякому ан Камиану, коту не терпелось всё обнюхать, попробовать на вкус и на ощупь. Упругие стебельки пахли грозой и, увы, никак не откусывались.

— Это то, что не позволит лесу растерзать наш портал, — ответил ему Алмеарн. — И прекрати их есть.

Передав заботу о зверях другим адорам, советник Фанадор последовал за Ирерой и Мелтарисом. Кошки озирались по сторонам. Только стоя на поляне, можно было разглядеть, что стволы четырёх необъятных деревьев, росших по её краям, имеют полости, раскрытые в сторону её центра от самых корней до нижних ветвей этих гигантов. Внутри каждой такой древесной пещеры, из крупного нароста, ниспадая, подобно живым волосам Нэлоссии Прозрачной, струились сотни тех самых светящихся нитей, какие раздвигал во мху Фанадор.

— Ой! Ирера, смотри, листочки — совсем как у вас перед домом! — подёргала за плащ задумавшуюся эалийку Тинойа.

Та, покорная несчастной судьбе котячьей няньки, посмотрела, куда просили (вернее, сфокусировала зрение на зарослях, в которые до этого упиралась невидящим взглядом). И правда, листва высокого кустарника, отливающая светлой медью, отдалённо напоминала огненное убранство чёрных великанов с улицы Старых Клёнов.

— Я рад, что в наших лесах нашлось что-то, напомнившее вам о доме, — обратился к Ирере и её невоспитанной воспитаннице советник Фанадор. Спеша переправить путников и их опасную ношу на поляну, он был вынужден ограничиться всего парой приветственных слов. И теперь, явно намереваясь наверстать упущенное, он поклонился дамам с той живой грацией, которую трудно заподозрить в адорах с их ростом и мощной комплекцией.

Ирера напряглась, готовая наступить на хвост начинающейся светской беседе, но прежде чем Эйтли, мило присевшая на элиданский манер, успела открыть рот и перечислить любезному адору всё, что кажется ей здесь родным и близким, а сама Ирера — придумать фразу, чтобы этот самый рот заткнуть, в разговор бесцеремонно, как это и водится у их взбалмошной породы, влез отмороженный ан Камиан.

— Удивительные у вас эти твари, — вместо приветствия заявил он, указывая на мирно пасущихся рядом раомпов; всеядные звери флегматично объедали кто кору с брёвен, аккуратно сложенных на краю поляны, кто траву и цветы с зачем-то разбитых здесь клумб. — Так у них всё получается… глубокомысленно.

— Иди отсюда, — тихо-тихо сказала Ирера и так посмотрела на ан Камиана, что не только его как ветром сдуло, но и у Тинойи пропала всякая охота любезничать сейчас с кем бы то ни было.

Ирера поспешила вкратце изложить советнику события похода. Он внимательно выслушал её, отвлекшись только один раз, для того чтобы указать подошедшему Алмеарну, главному волшебнику отряда, на темнеющие на дальней стороне поляны силуэты двух высоких деревьев, с расположенными правильными ярусами ветвями. Они были выращены только что по его просьбе. Советник предложил и Ирере воспользоваться возникшей в разговоре паузой, чтобы отдать распоряжения своим кошкам.

— Руководи, Ирера, — поддакнул ему Мелтарис, хотя он был, пожалуй, единственным из присутствующих, кем бы она как раз не стала командовать.

— Хорошо, — улыбнулась ему эалийка. — Начнём с портала. — Она кивнула в сторону деревьев, и туда, размашисто шагая, направился Алмеарн ан Меанор. — А там посмотрим… — сказала она, окидывая взором тёмную стену леса.

Что-то нехорошее шевельнулось у неё в груди, и Ирера отдала ещё один мысленный приказ — двое алаев обогнали мага и встали между ним и попавшими под подозрение зарослями. Сам же Алмеарн снял с пальца массивное золотое кольцо и теперь, как с катушки, разматывал с него толстую зелёную нить. Ловко перебираясь с яруса на ярус, он закрепил нить на концах ветвей смотрящих на соседнее дерево, потом перебрался на него и повторил то же самое на пути вниз. Спрыгнув на землю, он связал концы нити, и от натянутой между деревьями громадной петли в ночной лес дохнуло магией. Она светящимся облаком окутала этот странный портал — медленно распахивающуюся дверь в Бриаэллар.

— Сколько это займёт? — спросила Ирера, неслышно приблизившись к магу.

Она настороженно водила ушами, но спутники уже привыкли к её постоянной подозрительности и не обращали на это внимания.

— Минут двадцать, как минимум. Быстрота и надёжность в таких делах, увы, несовместимы, — пояснил он, — если ты не дракон Изменчивого, конечно. Терпеть не могу эти извращения над порталами патриарха Тейнлаана: то петли по веткам развешиваешь, то гигантские венки плетёшь — портал с равнины Жёлтых Цветов к нам в замок только так и открывается.

Ирера заставила себя изобразить подобие улыбки, и тут кто-то коснулся её плеча. Эалийка вздрогнула, резко обернулась, но это оказался всего лишь Мелтарис — видимо, он почувствовал её волнение.

— Что-нибудь не так? — телепат ободряюще сжал руку Иреры.

Та лишь покачала головой, задумчиво потирая пряжку плаща. Что-то едва уловимое, тревожное — не звук, не запах — носилось в воздухе. Но что именно? Разобраться в этом алаям помешал Фанадор.

— Я хотел бы ещё раз принести свои извинения, — проговорил он, склоняя голову. — Мало того что мы побеспокоили вас, чтобы допросить, как выяснилось, ничего не знающих харнианцев, так ещё и допустили этот опасный поход оказавшийся столь же бесполезным предприятием!

Ирера едва успела спрятать мелькнувшее на лице раздражение, прежде чем он поднял глаза.

— Не думаю, что время было потрачено впустую. Нам ещё предстоит разобраться, что за камни харнианцы собирались вывезти из ваших скал. К тому же… кто знает, что натворила бы эта тварь, выберись она из своих подземелий, — она кивком указала на заточённого в куб дракона.

— А кто знает, что она сотворит у вас, если… — начал было Фанадор, но его решительно перебил Мелтарис.

— Нет. Это исключено, — заверил мёртвый телепат. — Да и встречают нас на той стороне не эльфийские девы с цветами.

— Хотя было бы неплохо, — промурлыкал валяющийся на травке у него за спиной ан Камиан. — У нас сейчас гостит так много эльфийских дев, и неужели ни одна не…

— Хватит, Алрис. Сейчас не место и не время. Иди лучше помоги с порталом, пустотрёп, — не оборачиваясь велел ему Мелтарис. — Можешь не волноваться, советник, не сбегут ни дракон, ни харнианцы, а в Бриаэлларе у нас больше… возможностей получить от них то, что нам нужно, — объяснил телепат и как-то жутковато ухмыльнулся. — Если у них это есть, конечно.

Казалось, ему доставило удовольствие выражение отвращения пополам с жалостью, промелькнувшее на лице адора. Но Фанадор быстро взял себя в руки, напомнив себе, что этот эал действует не из жестокости, а по суровой необходимости. Да сами Адорские скалы обрушились бы ещё в войну Огня, не будь алаям свойственна подобная… решимость.

— Хочу напомнить, что наше предложение насчёт Звериного прохода остаётся в силе. Вы можете воспользоваться им в любой момент, — поспешил заговорить советник, пока из-за его богатой мимики не начался межрасовый конфликт.

Для успокоения души он отыскал взглядом Тинойю — она расхаживала по поляне, приставая то к одному, то к другому, чинно усаживалась на траву перед своей очередной жертвой, торжественно распахивала пасть и, высунув сложенный лодочкой розовый язык с украденным перламутровым огоньком, замирала. Вдоволь насладившись чужим недоумением, Эйтли снова прятала своё сокровище и удалялась (как стало известно адору немного позже — разочарованно сообщив недогадливому зрителю, что она изображала «нельвардскую раковину-жемчужницу»).

— Совет Бриаэллара считает, что ещё не время для подобных действий, — уже в какой раз повторила Ирера и, позволив себе вздохнуть, заверила Фанадора: — Но мы непременно вернемся к этому разговору.

Как бы ненароком она оглядела своих спутников. Нет, не одна она встревожена, вон и взбалмошная Тинойа притихла, только уши — туда-сюда, а заставить Эйтли волноваться… Она снова посмотрела на лес и оцепенела. Что-то огромное, бесформенным тепловым пятном, мелькнуло среди деревьев. Мелькнуло и тут же исчезло, но и этого краткого мига хватило алаям, чтобы ощутить — оно охотится на них… И оно не одно.

— Сколько ещё? — снова спросила Ирера, мысленно оповещая весь отряд об опасности.

— Минут десять. Портал сам должен стабилизироваться. Я здесь больше не нужен.

Ирера дёрнула уголком губ — хорошо, что у волшебника будут свободны руки. В лесу больше никого не было видно, но кошки чувствовали, что враг там. Его кровожадная, тупая ярость зловонием струилась меж стволов. Он медлил, словно ожидая чего-то, но что бы это ни было, алаи не могли позволить ему дождаться.

Ирера и Танаон зашагали к лесу.

* * *

Некоторое время отряд мог любоваться внушительным зрелищем, которое являли их предводительница и бестиолог, идущие навстречу опасности, но вскоре их спины потонули во мраке. Оставшиеся на поляне кошки тщетно напрягали зрение и слух — ни пятнышка тепла не мелькнуло в густом подлеске, ни звука не донеслось из зарослей. Эйтли Тинойа замерла рядом с советником Фанадором, взволнованно сжимающим огромные кулаки, огонёк-жемчужина выкатился из её пасти и медленно угасал между серебристыми лапами. Видимо в вялой попытке поймать его, Тинойа прикусила кончик языка, и он до сих пор так и торчал наружу, как приставший к подбородку розовый лепесток.

— Что-то долго, — тихо проворчал адор высоко над головой девушки.

Она задрала было мордочку посмотреть на него, но тут уши её уловили какой-то треск — там, в чаще, где скрылись Танаон и Ирера. Тинойа так сильно вытянула шею вперёд, что казалось, вот-вот потеряет равновесие. Треск повторился, на этот раз ближе. Потом ещё раз… И снова потянулись минуты тишины. Эйтли уже начинала сходить с ума от ожидания, как из кустов справа выскочила ощетинившаяся Ирера. Её оскаленные зубы были выпачканы чем-то тёмным и горячим. Всем было ясно — чем, но никто из алаев не шелохнулся: им было приказано не вмешиваться, и единственное, что они могли делать — это сопереживать эалийской воительнице. Адоры, не обязанные ей подчиняться, переглядывались, но пока тоже не двигались с места.

Ирера сделала пару прыжков в сторону отряда, но вдруг снова развернулась к лесу, припала к земле и, прижав уши, зашипела, тихо и злобно. Тут у волшебника Алмеарна и одного из адоров разом кончилось терпение, они бросились к залегшей в траве кошке. Лоснящаяся в лунном свете спина Иреры была уже совсем близко, когда в лица им ударил резкий порыв ветра. Он принёс с собой необычайно сильный, дурманящий запах свежескошенной травы. «Назад!» — раздалось в их головах гневное рычание. Пантера оглянулась, её прищуренные глаза метнули в ослушников две зелёные молнии, и им ничего не оставалось, как отступить — не перед прячущимся в зарослях врагом, просто Ирера умела быть очень… убедительной в такие моменты.

И всё-таки в высокой траве справа от неё кто-то упорно крался вперёд. Ирера содрогнулась от сдерживаемого рыка, но остановить глупца не успела: из зарослей вынесся Танаон. За ним — это было всем хорошо слышно — гналось что-то тяжёлое, оно грубо продиралось через ветви. Ирера уже знала, что это, а вот тот дурак (или дура?), который залёг в траве, — нет…

Вынырнув из зарослей, Танаон приземлился на поляну, выпустив когти, чтобы затормозить, и, резко развернувшись, рванул в сторону; из под лап его летели трава и комья земли. Ирера подобралась, готовясь к прыжку — на поляну выскочил преследователь бестиолога.

Это была огромная чёрная тварь с довольно бесформенным телом, покрытым крупными неровными пластинами. Они хаотично двигались, кожа между ними — тоже, казалось, внутри существа шевелится клубок гигантских змей, более мелкие собратья которых черными струйками ползают по всему зверю, смазывая ядом его природную броню. Размышляя, что же это на самом деле такое, Ирера помедлила с прыжком всего пару мгновений, но их хватило нарушителю дисциплины, оказавшемуся уже много впереди, чтобы подняться из травы и, вызывающе зашипев, привлечь внимание чудища к себе.

Зверь, тут же забыв об Танаоне, бросился на новую жертву. Жертва же замерла, прижав уши и широко расставив лапы. Это был тот самый телепат с кружкой, один из разогнанных Ирерой картёжников. Видимо, сейчас он готовился нанести твари мысленный удар… и нанёс, но она лишь мотнула уродливой башкой и, чуть заметно приволакивая заднюю лапу, попёрла дальше. На морде недооценившего своего противника кота появилось изумление, он едва успел отскочить в сторону от распахнувшейся пасти врага. Ирера потекла вперёд, Танаон решил было вернуться, но ему помешал ещё один черный зверь, неспешно вышедший на бестиолога из леса.

Вместо того чтобы, осознав свою ошибку, убраться с дороги твари, незадачливый телепат увернулся от удара мощной лапы, вильнул в бок и вспрыгнул ей на спину. Когти алая легко пронзили толстый панцирь зверя — стряхнуть кота он бы не смог, равно как укусить или достать его коротким хвостом. Всё, что было в его силах, — это попытаться упасть на спину и придавить алая своей массой. На это телепат, в общем-то, и рассчитывал: он успел бы вырвать когти, отпрыгнуть в сторону, и тогда наименее защищённое, по его мнению, место — брюхо врага — оказалось бы в его полном распоряжении… Успел бы, если бы пластина брони под его ногами не втянулась глубже, прямо в спину твари, а выпятившаяся плоть её не сдавила бы лапы кота, словно камень, час назад прихватывавший ноги раомпа.

Ирера была уже совсем близко. Стоящий головой к кошке зверь всё ещё не замечал её, и она выжидала удобный момент для атаки. Ей казалось, он вот-вот представится: чудище глядело себе за спину, стараясь дотянуться челюстями до тщетно дёргающего увязшими лапами телепата. Шея твари медленно удлинялась, пластины, защищавшие её, расходились в стороны, но никаких «змеек» в образовавшихся зазорах уже не ползало. Там была только кожа, отвратительно-белёсая кожа, мерзко дрожащая от тихого рыка, но Ирера не побрезговала бы вонзить в неё лезвия своих когтей. Ещё чуть-чуть…

Вдруг телепат перестал вырываться. Он понял, что, чтобы освободить лапы, одной силы мускулов ему не хватит. Взглянув на покрытую более мелкими пластинками безглазую голову, кот снова зашипел и, усилием воли отогнав панику, нанёс по сознанию твари новый телепатический удар. Приблизившаяся было к самому его носу голова дёрнулась, чудище тяжело осело на задние лапы, шея его мотнулась в сторону… и тут оно заметило взвившуюся в воздух Иреру.

Кошка не стала прерывать прыжок — твари всё равно было не увернуться. Лапы Иреры плотно прижали её шею к земле, из-под когтей эалийки потекла вязкая чёрная жижа. Но битва на этом не закончилась: зверь перекатился-таки на спину, подмяв под себя завопившего телепата, и резким движением втянул шею обратно. Эалийка поспешила вобрать от греха длинные когти, иначе их могло заклинить между сомкнувшимися пластинами. Увернувшись от зубов твари, Ирера сменила форму и обнажила длинный, драконьей работы, клинок, такой же чёрный, как и её кожа. Зверь рывком поднялся на лапы — искалеченный телепат остался лежать, вдавленный в землю. Эалийка видела: он был ещё жив. Она отдала мысленный приказ алаям отряда позаботиться о нём, а сама приготовилась их прикрывать.

Бестиолог Танаон внимательно разглядывал доставшуюся ему странно флегматичную тварь, намётанным глазом выискивая её слабые места. Его родные Руалские леса частенько порождали зверушек, до которых вряд ли смогли бы додуматься даже самые одарённые его коллеги из Хелраада — без сомнения, создавшие напавших на отряд чёрных монстров. Морду твари покрывала броня из чёрных пластинок, ни намёка на уши или глаза не было, но несколько чешуек показались бестиологу менее плотными, чем остальные, возможно, за ними, как за тёмными стёклами, прятались органы зрения зверя. Танаон решил немедленно проверить эту догадку. Он стремительно скользнул вперёд, оказался перед скалящейся мордой и что было силы ткнул когтем в первую попавшуюся полупрозрачную пластинку.

Тварь взвыла, но и бестиологу стоило огромных усилий не завопить вместе с ней: он будто сунул палец в расплавленный металл. Зверь попробовал отмахнуться лапой, и Танаон, едва успев отдёрнуть руку, прыгнул назад. Его шумно задышавший враг изготовился к броску, тяжело покачиваясь на массивных ногах…

Когда бесформенная чёрная туша долетела до бестиолога, у того было уже четыре лапы и все они разом ударили ей в брюхо. Когти алая пробили панцирь, но тот оказался слишком толст, и единственное, чего он добился, — это пары секунд её растерянности, после того как отброшенная зверюга приложилась о дерево. Тело Танаона болело: усилие, которое он приложил, оказалось чересчур велико даже для тренированного алая. Он с трудом поднялся. Лапы, в которых, как ему показалось в первый момент, не осталось ни одной целой косточки, подрагивали, но держали, цепляясь за землю отказывающимися втягиваться когтями.

Справа от бестиолога Ирера, с истинным блаженством на лице, отражала атаки сразу трёх зверей. Силуэты ещё нескольких пронеслись в зарослях, огибая поляну, чтобы зайти отряду в тыл. Танаон подозревал, что в лесу их скрывается ещё больше, много больше, и если алаям не удастся придумать способ, как пробить их защиту, то, отступая, они уж точно потеряют куб с драконом. Если не свои жизни.

Бестиолог задумчиво полизывал лапу, покуда его противник собирался с мыслями (хотя откуда там взяться мыслям?) и, набирая скорость, приближался к нему. Когда зверь с налёта бросился на него, Танаон в последний момент откатился в сторону, поднялся и легко побежал по траве к высоченному дубу. Кот забрался на него, почти не касаясь веток, и посмотрел вниз.

Поляна уже успела превратиться в поле боя. Отряд держался с трудом: количество тварей превзошло все опасения Танаона. Несколько из них, в неуклюжей попытке взобраться за ним следом, обдирали кору своими уродливыми пёсьими лапами. На всякий случай алай спустился чуть ниже, принял двуногий облик и обрубил ветки — мало ли какой сюрприз спрятал Хеллин под этими грубыми шкурами, ведь были же на его памяти создания с изменяющимися конечностями.

Чёрная тварь, уже успевшая измочалить одну из нижних ветвей клыками, с омерзительным звуком шлёпнулась на землю. Но не она была виной тому, что Танаону захотелось зажать уши парой прищепок: это её товарка нашла свою смерть под заклинанием-молотом одного из адоров. Это племя всегда любило убивать врагов именно так, чтобы их тела поскорее пошли на пользу природе. Философы… Танаон философом не был и сейчас прокручивал в голове множество известных ему способов умерщвления (может, менее полезных для окружающей среды, но зато гораздо более эффективных).

А внизу творилось странное. Расплющенная тварь словно и после смерти стремилась напакостить врагам: из её останков повалил густой чёрный дым. Сражавшийся рядом адор туг же согнулся пополам с жутким, надсадным кашлем. Его противник радостно взвыл и набросился на него, но зубы не смогли пробить защищавшую адора броню. К несчастью, столь же крепкого шлема он не носил…

— О моя богиня! — побледнев, воскликнула бросившаяся было ему на выручку Тинойа, резко меняя направление бега. — Алрис, тащи сюда срочно свой хвост и иголки — адора убили. Ой, да оттащите же кто-нибудь от него эту тварь!

Первым на её зов откликнулся Алмеарн, он только что разделался с двумя своими противниками, заключив их в красноватые, парящие невысоко над землёй пузыри, болтаясь в которых, те были беспомощны, как новорожденные щенки. Теперь он проделал то же самое со смертельно ранившим адора зверем, и, зажимая носы, Алрис ан Камиан и Тинойа смогли приблизиться к каким-то чудом цепляющемуся за жизнь воину.

Танаон отыскал глазами своего раомпа — напуганные звери сбились в кучу на краю поляны — и заставил висящую на его боку сумку из толстой кожи подняться в воздух и подлететь к себе. Повесив её на шею, бестиолог запустил руки в позвякивающие, испускающие тусклое сияние недра и извлёк несколько обмотанных бечёвкой склянок. Зажав их горлышки между пальцами, он зубами откупорил первую, собрался было плеснуть из неё на одну из тварей, но передумал и, вместо этого, притянул к своей простертой над землёй ладони немного чёрной крови, сочащейся из пропоротого брюха другой. Капнув из бутылочки в кровяную лужицу, Танаон проследил за реакцией, начавшейся на надёжно защищённой зачарованной перчаткой руке. Неудовлетворённый результатом, он откупорил следующую склянку. Понюхал ладонь, поморщился и открыл третью. На этот раз он довольно улыбнулся, убрал остальные бутылочки обратно в сумку и извлек из неё ещё одну — большую, голубого стекла, заполненную на треть вязковатой жидкостью. Опорожнив в неё угодившую ему склянку, бестиолог взболтал получившуюся смесь и, повесив уже ненужную ему сумку на сучок, спустился пониже, вытащил из-за голенища сапога золотистый кинжал, щедро облил его приготовленным составом… и не глядя отшвырнул в сторону.

Поудобнее перехватив свою бутыль, Танаон свесил с ветки ногу. Челюсти зверей щёлкали в опасной близости от его ступни, но алай каждый раз успевал отдёрнуть её. Вдруг раненая тварь протяжно взвыла — увлечённая охотой на наглую конечность бестиолога, она не заметила кинжала, змеёй проскользнувшего в траве и впившегося в её плоть, проникнув через нанесённую когтями Танаона рану. Алай почему-то сразу потерял контроль над своим оружием, но дело было сделано — его жертва с невыносимым воем покатилась по земле, яд сжигал её нутро.

— Ирера! — окликнул он следящую за ним краешком глаза эалийку.

— Кидай! — кровожадно оскалилась та, и Танаон бросил ей бутылку с ядом.

Тем временем Эйтли и Алрис боролись за жизнь покусанного адора. Поняв, что снять с него доспехи он не успеет, ан Камиан вонзил свою «иголку» — зачарованный жрецами Веиндора сероватый кристалл — в ладонь воителя. Он начал читать заклятье, пробуждавшее дремлющие в ней чары, которые привязали бы душу адора к телу, но вдруг замолк.

— Алрис, ты чего?! — воскликнула Тинойа.

— Думаю, с ним и так всё будет в порядке, — глядя куда-то ей за спину, прошептал тот. — Никто не покусится на его душу в их присутствии.

— В чьём это — «в их»? — оборачиваясь выдохнула Эйтли и открыла рот от изумления: из леса, с той же стороны, откуда выскочили первые звери, на поляну набегали волны густого тумана. А среди деревьев…

— Мать моя кошка… только этих нам не хватало! — буркнул кто-то справа от неё, но Тинойа даже не посмотрела на него, всё её внимание было приковано к всадникам, один за другим появлявшимся из темноты — величественным всадникам в серебряных доспехах на диковинных драконоподобных скакунах. На мгновение Тинойе показалось, что она спит и видит сон.

— Элиданцы? Но откуда? — убирая руки с окровавленной шеи адора, пролепетала она.

— Из Элидана, — усмехнулся на своей верхотуре не менее поражённый их появлением Танаон.

Всадники же, рассыпавшись по поляне, стремительно и бесшумно, словно и вправду были лишь призраками, расправлялись с чёрным зверьём. В руках у них не было оружия — возлюбленные дети милосердной энхиаргской Смерти обладали куда более совершенными способами отнимать чужую жизнь. Алаи замерли — кто с восхищением, кто с раздражением наблюдая за этим смертоносным танцем. И лишь Ирера чёрной бабочкой всё порхала со спины одной твари на спину другой, повторяя маневр Танаона с бутылью. «Прилежная ученица», — усмехнулся про себя бестиолог и спрыгнул на землю.

В первые минуты после боя брезгливые алаи не могли думать ни о чём, кроме вылизывания. Стоя в полукольце своих чмокающих и щёлкающих клыками соплеменников (среди которых никто даже ухом не вёл в сторону остановившихся неподалёку элиданцев), Танаон склонился над одним из поверженных врагов. Окружив его магическом барьером, чтобы ядовитый дым, всё ещё слабо сочащийся из ран животного, не мешал ему работать, бестиолог сосредоточенно изучал новое творение своих изобретательных хелраадских коллег.

Рядом, обнимая своей жуткой когтистой рукой остолбеневшую от такого расположения Тинойю, стояла довольная Ирера. Глаза её блестели, наверное, она выглядела бы сейчас очаровательно разрумянившейся, если бы её кожа не была чёрной как уголь.

Наконец Танаон разогнулся.

— Хеллин послал за нами щенков, — пробормотал он.

— Щенков?! — поразилась Ирера; Эйтли под её рукой дёрнулась, как птичка в кольцах питона.

— Обычно тварей из Хелраада так просто не убьёшь, — уверенно заявил бестиолог. — Я провозился бы с ядом эдак пару недель… и то могло бы ничего не получиться. Да и Алмеарну пришлось бы туго.

— Но зачем? — пискнула Тинойа и, изобразив приступ любопытства, вывернулась из-под руки Иреры, подскочила к зверю и едва не носом уткнулась в тушу. Отшатнувшись, она шлёпнулась в клумбу пурпурных ромашек.

— Чтобы не дать нам сделать то, за чем мы сюда приехали, — выразительно посмотрев на разгневанного Фанадора, мысленно сказала ей Ирера. — Наши адорские друзья уже рвутся в бой.

— По мне, захотелось Хеллину на нас поохотиться, так пусть теперь получит своё сполна! — поймав взгляд эалийки, пророкотал адор. Ирера тихонько вздохнула — она предпочла бы сразиться с новой порцией «щенков», чем вернуться к этим невыносимым переговорам, — и подошла к Фанадору.

— Советник, я уже говорила тебе, что Хеллину не столько хочется поохотиться в твоих лесах, сколько охота «получить своё», — тщательно пряча раздражение за неловким каламбуром, проговорила она.

— Но это нельзя оставить безнаказанным! — обводя широким жестом осквернённую поляну, возмутился тот.

— Нельзя. Но придётся, — спокойно и твёрдо сказала Ирера, и адор хмуро воззрился на неё сверху вниз. — Я почти уверена — даже то, что мы перебили этих тварей, Хелраад постарается обратить себе на пользу. Думаю, уже завтра их посол предоставит вам какого-нибудь светлого недомерка, собственноручно пойманного им на подступах к ближайшему из ваших городов, в погоню за которым якобы и было послано это зверьё, лишь по чистой случайности забежавшее в этот лес. — Алайка негодующе хлестнула себя хвостом по бедру.

— Я что-то не припомню за хелротами подобного… коварства, — хмыкнул уже куда менее воинственно настроенный адор.

— И я тоже, — кивнула Ирера. — Но согласись, что в последнее время происходит чересчур много такого, что раньше казалось совершенно невозможным.

— Ах, и не говори! Я просто боюсь жить. Всё так трагично кругом, все умирают, — подхватила Тинойа, скорбно обрывая лепестки с кроваво-красных ромашек. Вздохнув, она склонилась над тушей хелраадского «щенка» и красивым жестом воткнула цветы в рану на его боку. Но снова нагнулась слишком низко, сквозь магический барьер Танаона, и испортила всю сцену приступом кашля. Раздосадованная, она мыском сапожка затолкала букет внутрь, заткнув выход ядовитому дыму.

Ирера, собравшаяся было шикнуть на неё, промолчала — на Фанадора представление Эйтли произвело как нельзя лучший эффект, он заметно расслабился, в уголках его губ даже появился намёк на улыбку.

Подбирая слова, которыми можно было бы закрепить нечаянный успех Тинойи, краем глаза эалийка наблюдала за Танаоном, направившимся к кустам в левой части поляны. Ветки вздрогнули, и из зарослей робко выступил молодой фарзис. Чисто вылизанная шкура его тускло блестела оранжевыми молниями полос, он недоверчиво втягивал воздух тремя чуткими, целыми по молодости лет ноздрями. Бестиолог опустился на колено и пристально посмотрел на зверя. Тот замер. Сияние глаз Танаона отражалось в выпуклых глазах фарзиса, зеленоватые блики чуть заметно дрожали. Внезапно зверь сорвался с места, пробежал несколько шагов, обернулся, взвыл, тряхнул гривкой и одним прыжком исчез в кустах. Ирера одобрительно улыбнулась бестиологу — лучше подчинённого им фарзиса проследить, откуда набежали эти чёрные твари, не сможет никто — и вернулась к беседе с советником, стараясь не обращать внимания на назойливое чихание Эйтли.

Мелтарис оказался более милосердным (он уже так долго формально находился под крылышком Веиндора, что вполне мог этому у него научиться) и поддержал готовую свалиться на траву потравленную непоседу.

— Хоть кто-то меня тут не ненавидит, — шмыгнула своим бедным носом та и, подёргав своего спасителя за плащ жалобно спросила: — Мел, а мы уже скоро отсюда поедем? А то мне как-то не по себе…

— Боюсь, придётся подождать, Тинойа, нам надо ещё решить, что делать с этой компанией, — кивнул он в сторону серебряных всадников, столь тщательно игнорируемых имеющими на их владыку зуб залами.

Словно чувствуя недоброжелательный настрой алаев, они собрались вместе в зарослях на противоположном краю поляны, за тем самым деревом, на котором только что прятался Танаон.

Никто из них не перемолвился с отрядом ни словом, словно кошек Аласаис тут и не было вовсе. «Охотника на лису не интересует удиравшая от неё мышь», — подумала Ирера и, фыркнув, всё же сделала несколько шагов им навстречу. Эалийка могла бы придумать ещё много не менее «лестных» причин поведения элиданцев, но тут она заметила какое-то движение среди деревьев поодаль от них.

Ирера остановилась — вдруг это вернулась одна из чудом выживших хелраадских тварей? — и только потянулась за своим верным клинком, как из темноты появилась всадница, не принимавшая участия в битве.

Едва придерживая поводья кончиками пальцев, она сидела боком, в позе одновременно величественной и раскованной. Каждая складка её мягкого плаща из знаменитого элиданского пепельного бархата лежала так, будто незнакомка мгновение назад позировала художнику для парадного портрета, а не пробиралась сквозь полную злокозненных сучков и веток чащу.

Хотя лицо женщины было почти полностью скрыто капюшоном, Ирера узнала её. Но это отнюдь не сделало внезапное и столь своевременное появление Лаа ан Камиан менее странным. Тем более — с такой свитой. Любовница и негласная советница правителя Элидана Л'аэнора прибыла с отрядом отборных воинов — его личной охраны, судя по доспехам и плащам. Это было немыслимо… если, конечно, статус этой прекрасной женщины не изменился кардинально, с тех пор как дочь Селорна слышала о ней в последний раз.

Когда, небрежно кивая в ответ на приветствия соплеменников, она приблизилась к Ирере, той предстояло удивиться вновь. К плечу Лаа была приколота миниатюрная цветущая ветвь элиданской вишни, перевитая серебряной лентой. Этот символ Ирера знала не хуже, чем знак своего дома, и не могла поверить своим глазам.

Оказавшись рядом с ней, Лаа остановила своего скакуна, но не спешилась.

— Ирера, я вижу — мы прибыли вовремя. Я рада нашей встрече, — она чуть склонила голову, — но, мне кажется, ты слишком ей удивлена. Почему?

— Я тоже рада. — Вторая дочь Селорна ответила не менее учтивым кивком. — Мы не виделись, с тех по как…

Лёгкий но не допускающий возражения взмах белоснежной руки заставил её замолчать.

— Да, с тех самых пор, — певуче промурлыкала Лаа. Она произносила слова с лёгким элиданским акцентом, что усиливало впечатление от её бестактного жеста.

Глаза Иреры недобро блеснули, между бровями легла складка.

— Драка, настоящая кошачья драка, — тут же возбуждённо зашептала Эйтли Тинойа, стоящая поодаль вместе с остальным отрядом. Всем своим существом, а главное, тонким слухом, она была там, где заносчивая дочь ненавистной Аэллы ан Камиан готовилась схлестнуться со ставшей в одночасье родной и близкой Ирерой. — Шерсть дыбом, когти выпущены. Десять к одному, что наша «леди арсенал» надаёт по ушам этой повёрнутой на рыцарстве отщепенке!

Но она не угадала — лицо эалийки уже разгладилось, в глазах всадницы читалось искреннее сожаление.

— Прости, — мягко сказала Лаа, — я привыкла так… при дворе. Элиданские манеры так привязчивы, а все эти титулы заставляют забывать об «интуитивной субординации». Да, так они называют наше мэи. А прошлое… вспоминать о нём сейчас не время и не место. — Голос её почти стих. — Но ты не ответила мне.

— Твоя свита… и эта ветвь — ведь это символ королевы, — нахмурилась Ирера и ошарашенно подумала: «Неужто, пока мы прозябали в подземельях, ловкая дочь Аэллы сумела спровадить соперницу на тот свет и прибрать к рукам корону Элидана?».

— Я теперь первая фрейлина королевы и глава её телохранителей. Я спасла ей жизнь. — Лаа чуть заметно поджала губы и медленно, словно нехотя, отвела ткань капюшона. Белый шёлк её кожи наискосок от скулы до шеи разрывали три тонкие, едва затянувшиеся раны.

Ирера видела, что только мощное волшебство не даёт порезам кровоточить. Она знала, что может оставить такие раны, незаживающие, проявляющиеся даже на новом теле. Только когти алая, причём алая, преисполненного жгучей ненависти к Лаа. В голове эалийки роились сотни вопросов и догадок, но она спросила вовсе не о том, о чём собиралась:

— Почему ты не сходишь в храм Аласаис? Высшие жрицы могут попробовать залечить раны, ведь ты алайка. А если они и не справятся — обратись к Теням богини, к Элеа например, она сейчас в Бриаэлларе.

Ирера, не питая к Лаа ан Камиан, со всеми её элиданскими «благородными замашками», особо тёплых чувств, считала кощунством уродовать такое лицо, дивный дар Аласаис. Она разозлилась бы точно так же, если бы одну из статуй в её домашнем святилище «украсили» подобным образом.

— Никто из элиданских жрецов Аласаис действительно не справился. Тот, кто… оцарапал меня, испытывал слишком сильную ненависть и… — она провела по лбу тыльной стороной ладони, словно утирая несуществующие капельки пота, — и я не уверена, что даже сианай преуспеют в моём исцелении. Впрочем, даже в таком исходе есть своя положительная сторона. — Глаза Лаа хитро блеснули. — Теперь ни один из лордов Элидана не смеет косо посмотреть на меня!

— Но как… как это произошло? Кто тебя ранил? Амиалис?

— Нет, конечно не она. Амиалис давно лишилась своего духа кошки. Но её дети… Двое старших предали Аласаис, но алаями, хоть и наполовину, быть не перестали.

— Постой, но ведь они бежали из Элидана после убийства тал сианай Эталианны, как же они смогли проникнуть обратно? Тем более — пробраться во дворец… — Ирера недоверчиво дёрнула бровью.

— О, над этим вопросом бьются сейчас все маги и жрецы Элидана! — показала белоснежные зубки леди ан Камиан.

— Лаа, расскажи, как всё это было. Я не могу понять…

Лаа бросила взгляд на примятую траву, решая, спешиться или нет, зябко передёрнула плечами, но только поудобнее устроилась в седле и оперлась рукой о чешуйчатую шею своего скакуна.

— Мне прислали приглашение посетить королеву в её покоях. Был поздний вечер, почти ночь, и это показалось мне подозрительным, но отказаться я, разумеется, не могла — пришлось идти. — Лаа помолчала, чуть заметно хмурясь. — Я приучила себя никуда не ходить одна: при дворе у меня много недоброжелателей, любой мой шаг мог быть использован против меня. Поэтому к королеве я пошла в сопровождении служанки, благо этикет это позволял. Королева почему-то ждала меня в старой детской своих дочерей. Охраны нигде не было (тех, кто должен был в ту ночь оберегать Её Величество, до сих пор не нашли)… Подходя к дверям, мы услышали женский крик. Моя служанка, узнав этот голос, едва не заорала в унисон. Она тут же убежала звать на помощь, а я осталась…

Вдруг двери слетели с петель: убийцы применили какое-то мощное боевое заклятие. Я кинулась в детскую и увидела, что нападавшие — я тут же узнала их — просчитались. Всё-таки зря они пренебрегают своей алайской кровью, иначе почувствовали бы, что Её Величество так просто не убьёшь. Она сильно пострадала, но выжила и успела увидеть, кто на неё напал. Я не дала им нанести второй удар, вот тогда эта стерва Даэланор… и наградила меня этим. — Лаа ласково погладила себя по щеке. — А потом подоспела охрана… маги, жрецы… мы отправились в погоню.

— Но зачем им убивать её? Они хотели подставить тебя… но как? Королеву тут же воскресили бы, и она бы прекрасно помнила, кто на самом деле напал на неё. Или… или они планировали нечто больше? Как с… Эталианной? — подавшись вперёд выдохнула Ирера.

— Вполне возможно, — покачала головой Лаа.

— Ты сказала «в погоню», так вы догнали их? Скажи, не было ли при них… необычного оружия?

— Они добрались почти до самого озера Скорби, и там, в тумане, мы потеряли их следы. Вся долина была затянута им, мы не смогли постичь его природу, нашим чарам он не поддавался — маги просто разводили руками. Так ничего и не сумев сделать, мы разбили лагерь… А на следующее утро увидели, что туман отступил. И почти сразу же наткнулись на одного из них… — Лаа опустила глаза. — От его костей мало что осталось. Туман клубился вокруг, с тихим шипением продолжая разъедать их… словно кислота. Только по общему их расположению мы поняли, чей перед нами скелет. Он… или она, начал принимать свою драконью форму, чтобы взлететь, спастись от гибели, которую им сулил, почему-то безвредный для нас, туман… но не успел. Вокруг него была такая аура ужаса — не боли, а именно животного ужаса, что я не пожелала бы подобной смерти никому, — напряжённо прошептала она.

— Но что же было дальше? Вы продолжили преследовать второго убийцу? И что это за таинственный туман?

— А дальше, меня отправили обратно. Л'аэнор не захотел рисковать. Кто знает, что там… — поёжилась Лаа.

— Хорошо, а как вы оказались здесь? — обдумав рассказ леди ан Камиан, спросила Ирера.

Её вопрос, казалось, был очень приятен Лаа.

— Его Величество опасался, что я ослушаюсь его приказа и вернусь к озеру, — мысленно ответила та. — Кошачье любопытство до добра не доведёт, ты же знаешь. Вот он и отослал меня сюда. А по официальной версии, я должна украсть у тебя одного из твоих спутников, — уже вслух промурлыкала она и, изящно изгибая длинную шею, обвела взглядом алаев за спиной Иреры.

— Кого?

— Мне нужен сильный опытный телепат. В Элидане достаточно квалифицированного не оказалось, поэтому Л'аэнор обратился за помощью к Селорну. А тот, в свою очередь, сказал, что такой найдётся среди твоих спутников.

— Зачем вам понадобился телепат? — переходя на мысленную речь, поинтересовалась Ирера.

— Видишь ли, рядом с телом мы нашли ещё живого человека, — так же беззвучно рассказала Лаа. — Он элиданец, дворцовый охранник. Наверняка именно он и помог этим, — она поморщилась, — проникнуть в покои королевы.

— И во всём Элидане не нашлось ни одного телепата, способного прочесть мысли человека? — недоверчиво склонила голову Ирера.

— Не нашлось. Видишь ли, то, во что превратился его разум… это трудно описать словами. Я лично побоялась заглядывать в него, а у моего телепата, который, уже во дворце, всё же решился сделать это, волосы встали дыбом. Он буквально уполз в свои покои. — Алайка помолчала, словно решая что-то для себя, а потом добавила: — Когда мы подобрали этого человека, его шею обвивал странный предмет, что-то вроде длинного гладкого щупальца без присосок. Его толстая часть была как бы срезана и заканчивалась чем-то напоминающим монету с очень сложным геометрическим рисунком. От одного его вида начинала болеть голова и дрожь пробивала. Когда Л'аэнор увидел это щупальце, всего лишь через магическую связь, он — он! — побледнел, долго молчал, а потом велел нам немедленно убираться подальше от озера. Я хочу знать, что его так напугало. И хочу, чтобы это узнали в Бриаэлларе.

— Что ж, тогда выбирай, кому ты поручишь эту миссию, — только и осталось ответить Ирере. — Или патриарх указал на кого-то конкретно?

— Да, он говорил о некоем Разноглазе. Сказал, что он немного слабее Мелтариса, но у него больше опыта в ситуациях вроде нашей.

— С ним будет одна… хотя для вас это вряд ли проблема, — тут же поправилась Ирера. — Видишь ли, твой Разноглаз — это вон та кучка пепла, — указала она на одни из носилок.

— Это и правда не проблема, — прожурчала Лаа. — Надеюсь, он не будет возражать против путешествия в нашей компании. Она протянула руку в сторону останков телепата — носилки, на которых оно покоилось, поднялись в воздух и проплыли мимо леди ан Камиан к её свите.

— Я позабочусь о его новом воплощении со всей тщательностью, — пообещала Лаа, уже не глядя на Иреру: она прощально кивала знакомым из отряда эалийки. — Надеюсь, что та информация, которую мы с его помощью извлечём из головы этого безумного предателя, окажется действительно ценной для Бриаэллара.

— Я тоже надеюсь, — чуть приподняла уголки тёмных губ Ирера. — Успехов тебе, Лаа.

— Благодарю, — грациозно поклонилась та, развернула своего скакуна и вскоре вместе со свитой скрылась в лесу.

Ирера постояла немного, глядя ей вслед и думая о чём-то своём, а потом зашагала к отряду. Как раз в это время от него отделился Танаон — прихватив свою сумку с зельями, он побежал к лесу. «Что-то случилось?» — окликнули его, но бестиолог только отрицательно мотнул головой и, перемахнув через кусты, исчез из виду.

— Куда это он? — спросила Ирера у Тинойи, которая с обиженным видом смотрела вслед бестиологу сквозь упавшую на глаза взлохмаченную чёлку.

— Я не поняла, — растерянно пожала плечиками девушка. — Сказал, чтоб мы не волновались и не ждали. И убежал. — Она притопнула ножкой, едва не наступив на хвост ан Камиану, остервенело вылизывавшему перепачканные в бою золотые лапы. За этим важным занятием, он не обратил внимания ни на умчавшегося куда-то Танаона, ни на Тинойю с её оскорблённым любопытством.

— Может быть, я сгоняю за ним, а? — вопросительно глянула та на эалийку и, не дожидаясь ответа, приняла кошачью форму, готовая рвануть следом за Танаоном.

— Эйтли, нет, — остановил её негромкий, но властный голос Иреры.

— Но я… — дочка Чутколапа в нерешительности подняла переднюю лапку.

— Нет, — повторила эалийка, и по её тону Тинойа поняла, что это «нет» было окончательным и объяснять почему ей не будут.

— Алрис, Шеллизан, вы остаётесь с Танаоном, — скомандовала Ирера (один из эалов и ан Камиан, несколько смущённый подобным решением, отошли в сторонку). — Все остальные возвращаются домой. — Она устало провела грязной ладонью по лицу.

— Хорошо, — кивнула Тинойа и, послушно подбежав к петле-порталу, уселась около него — ждать.

— Я очень надеюсь на ваше благоразумие, советник, — вместо прощания бросила эалийка Фанадору. Она чуть прикрыла глаза в ответ на его короткий поклон, подошла к Эйтли и встала рядом, привалившись разгорячённой спиной к прохладному дереву.

Небо над её головой пестрело звёздными узорами. В рукотворной природе некоторых из них не приходилось сомневаться, но Иреру не интересовали все эти изыски, её внимание было приковано к одному единственному синему огоньку. Она вздохнула, предчувствуя расправу, которую сулили ей такие ласковые лучи, и шагнула к яркому алому диску, зависшему между деревьями. Всё-таки дивная вещь — порталы: пара секунд — и ты уже…

Кости Изменчивого

— Кто бы мог подумать, что под этой мерзкой чешуёй скрывается такое золотое сердце!

Ярнол, драконоборец из Дирхдаара, читая дневник убитого им по ошибке дракона Изменчивого

Действительно, с земли Бриаэллар, родной город Иреры, казался яркой синей звездой, одной из бесчисленных звёзд на ночном небосводе Энхиарга. Глазам же тех, кто летел к нему на огромной высоте, когда даже вершины Драконьих Клыков — двух самых высоких гор мира — терялись далеко внизу, он представал совершенно иным.

Как раз на такой высоте с запада к Бриаэллару приближался дракон-подросток, нелепого для огромного змея апельсинового оттенка. Летел он неровно, забирая то вверх то вниз, словно цепляясь за что-то невидимое своими непропорционально большими крыльями и подтягивая туловище, отчего расположившийся на его шее всадник чувствовал себя как на борту утлого судёнышка, попавшего в шторм.

Всадник пребывал в мрачном настроении, как, впрочем, и половина торговцев Наэйриана. Грядущая война несла с собой много перемен. Одним удастся сделать на ней состояние, другие, возможно, потеряют всё, что имели. Видимо, этого хмурого человека ожидала участь последних: дела его шли не особенно хорошо. Он летел в Бриаэллар в последней надежде исправить ситуацию. По крайней мере, именно такой вывод из его односложных ответов сделал любопытный дракон: разумеется, он имел некоторые финансовые затруднения, иначе смог бы нанять более опытного «коня», а не этот «апельсин с крыльями», как он уже не раз не постыдился назвать Артианга.

Уже долгое время дракон Артианг и его седок летели во тьме, всматриваясь вдаль. Но вот пространство впереди стало терять свою бархатную черноту, и, вынырнув из звездных глубин ночи, они попали в предзакатные сумерки. Льдинки звёзд стремительно таяли над их головами, небо всё больше светлело. Оно утратило свою бездонную глубину и теперь казалось совсем близким — протяни руку и дотронешься до его серого шёлка. Над ними, летящими высоко над облаками, вдруг поплыли тёмные грозовые тучи. Тяжёлые капли застучали по перепончатым драконьим крыльям. Артианг встрепенулся всем телом, несколько раз брезгливо дёрнул ими, как кошка трясёт задней лапой, вляпавшись во что-то мерзкое. Всадник коротко выругался, в сердцах стукнул по драконьей шее кулаком, отшиб руку и ругнулся снова.

— Щекотно же! — возмутился Артианг.

Сквозь мутную рябь дождя невозможно было разглядеть, что там, впереди. В лица им подул ледяной ветер. Всадник зябко поёжился и закутался в развевающийся от быстрого полёта плащ. Потом что-то пробормотал и хмыкнул. Дракон, обладающий свойственным всем представителям его расы острым слухом, расслышал его даже сквозь рёв непогоды, повернул оранжевую морду, и они с всадником обменялись недоумёнными взглядами.

Как обитатели Энхиарга они давно привыкли, что в одних их его земель, по капризу местных хозяев, солнце лишь изредка кажет краешек из-за горизонта, в других — безраздельно царит на небосводе круглые сутки, а в Бриаэлларе, например, большую часть дня встаёт и садится, позволяя любоваться фантастической игрой красок. В этом мире, полном волшебства, можно было сделать десяток шагов и попасть изо дня в ночь, из зимы — в лето, из безводной пустыни — в благоухающий цветами лес или на оживленную торговую улочку. Это было делом обычным, никто этому уже давно не удивлялся, и дракон с его всадником отнюдь не были исключением.

Их поразило другое: вместо чарующего зрелища знаменитого бриаэлларского заката, им предстали лишь серые тучи — мрачные, грузные, совсем… неалайские. Алаи — кошки Аласаис — как и положено кошкам, воду не любили, и посему дожди в их городе были редкостью, а если и шли, то совсем иные — тёплые, бодрящие, под которые так и хочется выскочить и, смеясь как ребёнок, бегать по пузырящимся лужам. Холодный же ливень со злыми воплями ветра и страшноватыми деревьями молний — это было последнее, что дракон и торговец ожидали здесь увидеть.

— Да-а, стало быть, и в Бриаэлларе бывают грозы! — многозначительно протянул человек через некоторое время.

Оба надолго замолчали, размышляя над печальной двусмысленностью его слов.

— Думаешь, Бриаэллар будет участвовать в походе на Элаан? — спросил своего седока дракон.

— Не думаю, чтобы по доброй воле: у этих ребят на лбу написано «нейтралитет». Вряд ли они решатся на это даже после того, как элаанцы подставили их с организацией переворота у нас в Канирали, — с важностью в голосе откликнулся тот. — Но в Линдорге сейчас собирается такая мощь, что господину Ректору не составит труда взять котов за шиворот и заставить их делать то, что ему нужно. — Он опять замолчал, словно обдумывая что-то очень неприятное (Апельсин чувствовал его напряжение сквозь всю свою чешуйчатую «корку»), но когда заговорил снова, его голос звучал на удивление ровно. — А как народ Драконьих Клыков смотрит на всё это… предприятие?

— Мы? А нам что до всего этого? — беспечно взмахнул крыльями дракон. — Хотят они в Линдорге воевать с Элааном — пусть воюют на здоровье. Мы ни с теми, ни с другими почти не общаемся, они нас не трогают, ну а мы — их. Хотя Ректор и пытался втянуть нас в свою затею: просил помочь одолеть купол, которым Светлые отгородились. Наши, само собой, отказали. Он тогда, помнится, прозрачно так намекнул, что, мол, мы ещё передумаем, а он нам в этом поможет. Посмотрим…

— С ними, с линдоргскими, сейчас надо поосторожнее, — предупредил всадник. — Они и впрямь могут заставить вас передумать.

— Пусть попробуют, тогда узнают, что такое сидеть без связи и обходиться без порталов! — язвительно, во всю драконью глотку прогремел Артианг. — Посмотрим, как они тогда будут управлять своей армией, если вообще её соберут. Ха, заставят они нас — пусть попробуют удержать ветер! — С этими словами он разогнался парой мощных взмахов и дёрнулся было лихо перевернуться в полёте, но вовремя передумал.

Человек промолчал. В такую погоду разговор и не должен был клеиться, к тому же тему они избрали не самую весёлую.

Но уже через несколько секунд их совершенно заворожило дивное зрелище: сверкающие капли срывались с серых туч над их головами, чтобы исчезнуть без следа в море облаков, которое, мерцая и клубясь, переливалось под ними сочными оттенками оранжевого, лилового и алого, золотого и лазурного… Дракон, любуясь, немного повисел в воздухе, и даже угрюмый всадник, свесившись с его бока, посмотрел вниз.

Наконец из-за плотной завесы дождя показались очертания первых городских построек. И тут путешественникам предстояло удивиться вновь: на остроконечной крыше одной из башен замка на самом краю парящего в небе бриаэлларского острова стояла девушка. Алайская девушка, которая не только не спешила спрятаться от ливня, но, казалось, радовалась ему и забралась на эту верхотуру, чтобы насладиться погодкой сполна. Девушка не только непонятным образом удерживалась на крошечном пятачке отполированного металла под ударами ветра и хлёсткими струями дождя, но умудрялась держать раскрытым огромный чёрный зонт, который, не спасая её и от десятой доли капель, грозил унести прямо в облачное море. Золотые волосы вихрем метались вокруг сосредоточенного и вместе с тем счастливого лица, светлые кошачьи уши льнули к голове — остальные же части её тела всё происходящее вполне устраивало.

— Ан Камианка… Такая из любопытства и в костёр прыгнет, — со знанием дела прокомментировал Артианг.

Кутающийся в плащ всадник покачал головой, выразительно постучал пальцем по виску, но тут был вынужден схватиться за выступающую пластину на драконьей спине — Апельсин стал стремительно снижаться (сумасшедшие алайки волновали его куда меньше возможности поскорее оказаться там, где сухо).

Дракон и человек нырнули в тепло одного из зданий в Гостевом квартале города, над голубым прозрачным куполом которого гордо реяло огромное знамя «Крыльев Заката», и скоро забыли об эксцентричной незнакомке.

* * *

Недавний всадник Артианга, представившийся ему торговцем Хортом, стоял посреди просторного прохладного холла бриаэлларского отделения «Крыльев Заката». Ожидая Артианга, он рассматривал мозаику, изображающую символ этой древней организации: пожимающие друг друга руки (одна — тонкая, алайская или эльфийская, другая — мощная, с длинными когтями, покрытая чёрной чешуёй), выныривающие из очень реалистично изображённых порталов, и всё это — в кольце из пары перепончатых крыльев на фоне заходящего солнца. Вездесущий сквозняк шевелил волосы, тщетно пытался пробраться под плотно запахнутый плащ и хлопал над головой неизвестно откуда взявшейся простынёй с ярко-алой надписью «Летайте драконами „Крыльев Заката“!».

Наконец Хорт услышал шаги и обернулся к лестнице, изящным изгибом спускающейся из арочного прохода на верхний этаж. Там появился неловко оправляющий куртку Артианг.

Прежде чем принять свою двуногую форму драконы должны были, во избежание конфуза, позаботиться об одежде. Иногда это было очень хлопотно и заставляло чёрной завистью завидовать алаям, которые, возвращаясь в человекоподобное состояние, были гарантированы от такой неприятности (если, конечно, не покинули его… сидя в ванне, например). На вопрос: куда деваются личные вещи и одежда алаев, когда они становятся кошками, и каким образом появляются потом — каждая на своём месте — пытались ответить лучшие умы Энхиарга, но так ни к чему и не пришли. Сами же алай, если что-то и знали, то никогда не говорили об этом, старательно изображая полное безразличие к этой интригующей теме. Впрочем, экспериментам над собой они не препятствовали…

Припоминая имя того из них, кто (естественно, за немалое вознаграждение) предоставил себя для изучения этого феномена его деду, Хорт не сразу заметил, что дракон остановился, глядя куда-то ему за спину. Торговец обернулся и увидел, как со стороны главного входа появились двое: алай и илтейка, темноволосая, с золотыми колечками на каждом пальце.

Хорт мигом насторожился, хотя и не подал виду.

— Можно подумать, это кого-то интересует, — говорил илтейке кот, судя по всему — из дома ан Темиар, только вот с глупой косичкой зелёного цвета среди каштановых волос. — Концерт — не концерт, ночь — не ночь, дождь — не дождь! — Он убрал укрывавший его от непогоды магический щит, и не успевшая стечь с него вода хлынула на пол. — Взяли за шкирку, и… и вот мы здесь!

Женщина сочувственно улыбнулась, чуть выпятив полные яркие губы и демонстрируя клыки, не уступающие алайским. Несколькими резкими движениями она стряхнула воду с крыльев и опустила их, до этого сложенные над головой в причудливый зонт.

— Почему нельзя было отряхнуться на лестнице, ну и грязь же мы здесь развели! — чуть ворчливо проговорила она, глядя на натекшую с них лужу.

Ан Темиар многозначительно поднял палец, и, словно повинуясь этому движению, к гостям устремилась тугая волна тёплого воздуха. Она выгнала воду за порог, в мгновение ока просушила блестящий мрамор, а заодно и обувь вошедших.

— Видишь теперь, Кер, почему умные коты отряхиваются именно здесь? Учись, пока я жив. — Алай выразительно поводил носком сапога в горячем потоке и с сожалением вздохнул, когда тот иссяк. Стоило ему взглянуть на Хорта, как лицо его так и засияло радушием, будто на месте торговца стоял его дорогой и давно потерянный дядюшка-мышеед.

— Доброй ночи! Миграционная служба Бриаэллара, Адиан ан Темиар, — представился он. Вместе с ним подошла и илтейка с папками.

— Мы что-то нарушили? — настороженно спросил Артианг.

— О нет, конечно, — поспешно заверил его Адиан, по-прежнему глядя на торговца влюблённой девицей. — Просто в связи с последними событиями мы были вынуждены ужесточить контроль за новоприбывшими. Ничего особенного. Кер, займись господином Артиангом.

Красивая илтейка улыбнулась дракону, заставив его забыть обо всех подозрениях.

— За тобой закреплён маршрут Канирали — Бриаэллар, не так ли? Через мгновение он уже спокойно отвечал на нехитрые вопросы.

Адиан же обратился ко второму гостю, всё это время сохранявшему недовольное молчание.

— Прошу простить нас за лишнее беспокойство, но мы все вынуждены как-то откликаться на зов времени. Надеюсь, процедура не покажется вам чересчур утомительной, всего несколько пунктов. И первый, если позволите. — Он блеснул глазами и улыбнулся одними уголками губ. — Почему вы летели в грозу и на… Апельсине? Не воспользовались одним из порталов? «КЗ» их предоставляют, это куда быстрее, да и комфортнее. Тем более, магу вашей силы не должны быть свойственны предрассудки насчёт такого рода путешествий.

— Предрассудки? — воскликнул торговец, проигнорировав «мага нашей силы». — Это далеко не предрассудки, особенно сейчас, когда но всём мире творится… такое! Не надо быть чародеем, чтобы знать о последствиях искажения пространства мощными боевыми или телепортационными заклятиями. Мой отец разорился, когда пытался переправить партию рыбы из Нель-Илейна к столу нашего короля. Видите ли, поблизости проходили экзамены у магичек из Ар-Диреллейт, и вместо рыбы получилось пюре с отвратительным запахом. И вы думаете, что Линдорг, в отличие от этих ведьм, будет ставить в известность о своих планах гильдию торговцев Канирали?

— Гильдию торговцев — вряд ли, но вы-то должны знать. Не скромничайте — Господин Ректор всегда так высоко ценил вашу семью! И я хочу вас заверить, что мы, не чуждые прекрасному кошки, тоже испытываем к ней глубокую признательность. В частности — к вашему уважаемому деду.

— И причём здесь мой дед? — выдавил лжеторговец, косясь на изумлённо воззрившегося на него Артианга.

— Ну как же «причём»? — всплеснул руками Адиан. — Именно он так щедро оплатил услуги Феора ан Камиана — кота, который предоставил ему своё тело для экспериментов, — что тот смог открыть музыкальную таверну. В коей ваш скромный слуга имел удовольствие выступать всего десять минут назад. Поистине, в зале «Струноуса» лучший звук во всём Бриаэлларе! Жаль, что ваш дед так и не смог побыпать на её открытии. Вы, я вижу, не помните меня, господин Хираос, а ведь именно мне выпала честь передать ему приглашение — через ваши руки. Я-то вас не забыл — вашу душу, а не тело, конечно, — сказал кот так, будто это должно было быть до крайней степени лестно его «дорогому линдоргскому гостю».

— Хираос? Какой Хираос? — не выдержал Артианг. Хираос из Линдорга, — с придыханием произнёс Адиан. — Артианг, ты даже не представляешь себе, кого тебе выпала честь везти!

— Да уж. Я-то думал, что везу торговца Хорта из Канирали! — Артианг просто кипел от гнева, хотя ещё не мог до конца поверить, что его так провели. Как он не сумел распознать в своем пассажире линдоргскую шишку? Впрочем, тогда тот и впрямь походил на обеспокоенного торговца, не то что теперь — даже складки плаща спадают с его плеч с подчёркнутой надменностью.

— А тут такой приятный сюрприз! Такая честь! Кто знает, может, после этого твоя карьера пойдёт в гору… пошла бы в гору, если бы мы с тобой не были обязаны хранить тайну господина Хираоса — ведь он был в Канирали инкогнито, — тут же поправился кот. — Но здесь, среди друзей, мы можем оказать ему такой приём, которого он заслуживает.

— Я не понимаю, тебя что, не смущает, что он прикинулся торговцем?

— Ничуть. И что это за слово такое гнусное — «прикинулся»? Ты забываешь, в какое страшное время мы живём. А что, если элаанцы опять задумают промыть кому-нибудь из каниралийцев мозги? Кто защитит их? И кто бы защитил от клеветы нас, алаев, если бы не соратники господина Хираоса? Артианг, волшебство линдоргских магов — наша единственная надежда в борьбе с Элааном, — назидательно сказал Адиан ан Темиар, поклонившись хранящему высокомерное молчание Хираосу.

— Господин мой, давайте побыстрее покончим с формальностями. Итак, багажа у вас нет. Покидать пределы «Крыльев Заката» вы не намерены. Пробыть у нас собираетесь… Теперь следующее: вы маг и в частности отменный телепат. Последняя дата применения телепатических способностей, — всё так же монотонно продолжал Адиан, вскидывая глаза на часы, — тридцать один тридцать четыре минус двенадцать минут — тридцать один двадцать две… Тридцать один час двадцать две минуты сего дня. Вид — чтение памяти, — проговорил он чуть громче и осёкся…

— То есть как — «тридцать один двадцать две»?! — воскликнул дракон, мигом смекнув что к чему. — Мы же тогда летели ещё, и там, кроме нас, никого не было!

Чувства, проявившиеся на лице алая, было трудно описать словами. И не удивительно: он попал между молотом и наковальней. Попытатьсяи замять происшедшее означало навлечь на себя гнев Драконьих Клыков — родной дядюшка Артианга был одним из тамошних правителей. Но встать на сторону дракона было ещё опаснее…

Поначалу Хираос никак не мог поверить, что ан Темиар сделал то, что сделал: пойти против Линдорга сейчас, на пике его могущества, означало смертный приговор алаям как расе — даже если кошки Аласаис сумеют воспользоваться этим инцидентом, чтобы заключить союз с Драконьими Клыками. (Что само по себе маловероятно: очень уж различны мировоззрения этих двух народов. Алаи слишком беспринципная и лживая раса, чтобы драконы Изменчивого, славящиеся своим благородством и прямотой, захотели иметь с ними дело). В любом случае, уличать его, Линдоргского мага, кошкам было в крайней степени невыгодно. Значит… значит, этот ан Темиар действовал самовольно. Ко как он мог быть настолько глуп? Тут Хираос вспомнил, что перед ним стоит так называемая «творческая личность», а значит, существо абсолютно безмозглое. Глупый музыкантишка, от такого можно ждать любого сумасбродства.

Алай склонил голову и поджал хвост. Хираос прекрасно понимал, что творится сейчас на душе у этого зарвавшегося мышееда: если тому и удастся оправдаться перед ним, то Аласаис всё равно не простит этой выходки. А Хираос знал, как Аласаис карает тех, кто не оправдывает её доверия. Он не однажды слышал, что она просто дарит тело провинившегося вместе со всеми способностями какому-нибудь неалаю, который как раз заслужил её расположение. Личность же кота оказывается в вечном рабстве у нового хозяина оболочки и… «Бедная свободолюбивая душа! — съязвил про себя маг. — Она будет страдать безмерно».

Если вы летели, значит… — промямлил кот, — значит, способности господина Хираоса были применены вне действия бриаэлларского икона и нас это не касается.

Как это — «не касается»? Он же против меня их применял! Я же говорю: там больше никого не было! — взбеленился Артианг.

— Что бы ни делал господин Хираос, он делал это за пределами Бриаэллара. И, я уверен, делал из лучших побуждений. С целью защитить тебя. Не так ли, милорд? — спросил Адиан, затравленно глядя на Хираоса; маг не удостоил его ответом.

Отчаявшись дождаться поддержки от Адиана, Артианг обернулся к Кер, но не смог увидеть даже выражение её лица: илтейка стояла, завернувшись в крылья. Левое из них как-то подозрительно колыхалось, словно, спрятавшись за ним как за ширмой, Кер делала руками магические пассы. Артианг подумал было, что его дела совсем плохи, но тут крылья немного разомкнулись, и он успел рассмотреть, что, вооружившись баночкой золотой краски, илтейка тонкой кисточкой поправляет узор, нанесённый на одну из кожистых перепонок, будто ей в крайней степени наплевать на то, что происходит в зале!

— Мой дядя узнает об этом. И о вашем бездействии — тоже! — крикнул Артианг Адиану.

Дракон явно собирался уходить. Хираос не мог допустить этого. Нужно было позаботиться о нём. Но «забота» Хираоса оставила бы следы, а вот кот мог бы сделать всё необходимое намного… чище.

— Артианг, позволь господину магу всё объяснить! — В голосе Адиана прозвучали нотки отчаяния.

— Да, позволь, — проскрипел Хираос. — Ты всех нас назвал союзниками, — обратился он к Адиану. — Но некоторые из нас ведут себя совсем… не по-товарищески. Драконам Изменчивого не составило бы труда переместить войска Ректора под купол Элаана, но они отказываются сделать это. И я спрашиваю себя — почему? И то, что я не нахожу чёткого ответа на этот вопрос — весомой причины, оправдывающей их бездействие, — даёт мне право на очень многое. Я полагаю, что вы, господа бриаэлларцы, думаете так же. Конечно, если вы не союзники Элаана.

— Союзники? Как мы можем быть их союзниками? После того что они сделали с моим народом!.. — сжала кулаки Кер.

— С твоим, — не глядя на неё, бросил маг. — Но не с его. Со стороны кота мне потребуется более весомое доказательство лояльности, нежели пустые слова. Например, он может исправить то, что натворил сегодня.

Адиан ан Темиар поспешно закивал и бросил на Артианга быстрый, колючий взгляд словно это по его, дракона, вине он оказался в теперешней ужасной ситуации. И почувствовал Артианг в этом взгляде такую близкую, такую неотвратимую опасность, что со всех ног бросился бежать, призывая Изменчивого и всех известных богов кряду…

…Кер ан Темиар осторожно пощёлкала пальцами перед носом Артианга.

— Сколько планируете у нас пробыть? — видимо, уже не в первый раз спросила она.

— До завтрашнего вечера, — почти не соображая, что именно он говорит, откликнулся дракон. Кер записала и это, затем аккуратно закрыла папку и кивнула Адиану, тоже закончившему задавать вопросы.

— Что ж, вот и всё, — заявил он и улыбнулся торговцу какой-то странной улыбкой, но она исчезла прежде, чем Артианг успел разгадать её значение. — Надеюсь, ваше пребывание в Бриаэлларе будет хотя и недолгим, но приятным.

Не успел Артианг опомниться, как члены Миграционной службы Бриаэллара покинули зал. Торговец, видимо смущённый неожиданным допросом, тоже засобирался.

— Пойду, надо сообщить жене и детям, что я долетел благополучно. Они волнуются, — тут он изобразил кроткую, извиняющуюся улыбку, которая почему-то показалась дракону донельзя фальшивой, и заспешил вверх по лестнице.

Артианг остался один в огромном пустом зале. В ушах его звенела напряжённая тишина, какая повисает в воздухе перед грозой или, если начнёшь фразу, а потом на середине, когда все уже смотрят на тебя, забудешь, что хотел сказать. Некоторое время он тупо пялил глаза на мягко мерцающий герб, на тянущуюся по низу стены широкую полосу из бирюзовых плиток. Ему почему-то вспомнилось, что их выпросила у Нель-Илейнского дипломата жена предыдущего посла Драконьих Клыков…

Ощущение тревоги не проходило. Оно стало почти физическим. Артианга тошнило, голова кружилась, а пустой взгляд его буквально прилип к бирюзе барельефа. Но дракон уже не различал причудливой резьбы. Он резко мотнул головой, разгоняя морок, и, озадаченно уставившись в пол, зашагал к противоположной стене. Под ногами дракона замелькали яркие узоры мозаики, и он явственно вспомнил, как четверть века назад, когда был совсем молодым и глупым, он сдуру пригласил танцевать саму Сиделарин ан Виллаор. Произошло чудо: она не отказала, хотя и смерила его ехидным взглядом, а он взял и наступил ей на ногу. Смачно так наступил, всей массой — потерял равновесие.

Само это ощущение и особенно то, что сказала ему морщащаяся от боли красавица, так жгло неокрепший Артиангов разум, что, хотя потом никто ни разу даже не обмолвился об этом, он сделал невиданную для дракона вещь: выложил кругленькую сумму одному из эалов, чтобы тот стёр неприятное происшествие из его памяти. И вот сейчас он увидел всё так ярко, как будто только что кончил бормотать извинения перед разъярённой Сиделарин.

Этого просто не могло быть! Телепат утверждал, что заклинание будет действовать вечно, а залы в таких вещах слово держат крепко, от этого напрямую зависит благосостояние всего их дома. Быть может, дурное самочувствие Артианга вызвано как раз разрушением этих чар? Или… или и то, и другое было последствием чего-то ещё, что произошло с ним пару минут назад? Все эти разговоры о подлых, тайных телепатических атаках, о готовящейся войне, в которой не сразу поймёшь, кто твой враг, могли кого угодно, даже самого беззаботного из драконов Повелителя Ветров, сделать подозрительным, а уж Артианг, всегда страдавший излишней мнительностью, тут же начал методично прокручивать в голове события сегодняшнего дня.

Это оказалось неимоверно трудно — как вспомнить сон, во время которого тебя грубо разбудили. С каждым вырванным из забвения кусочком прошлого у Артианга всё сильнее и сильнее болела голова. Перед глазами плыло, он попытался сесть, чтобы не упасть, но почему-то почувствовал себя от этого ещё хуже, испугался, снова пошёл вперёд и наконец-то добрался до стены. Тяжело дыша, Артианг припал к ней… и тут на него обрушилась память.

Любое событие своей недолгой жизни он мог сейчас увидеть так ярко, как если бы оно произошло минуту назад. Воспоминания навалились на его мозг тяжким грузом, дракону казалось, что он не выдержит этой пытки, мелькания несвязанных образов и какофонии звуков. Они, как болото, затягивали его. Он вспомнил и то, что произошло в этом зале: торговца, оказавшегося телепатом из Линдорга, присланным вытащить что-то из его, Артианга, разума; алая Адиана, случайно разоблачившего этого мага и, видимо в страхе перед его гневом, стёршего дракону память… Но всё это казалась несчастному Апельсину не страшнее того, что творилось сейчас в его собственной голове. В глазах стремительно темнело, из них потекли слёзы, вскоре он вообще перестал видеть что-либо, кроме муторного водоворота из обрывков воспоминаний. Изредка из него вырывалось одно, особенно чёткое, оглушительно яркое, и тогда дракону казалось, что его стукнули по переносице колотушкой для отбивания мяса…

Вдруг мощная судорога прошла по его телу, оторвала от спасительной стены и швырнула в сторону.

Артианг заставил себя сделать шаг, потом другой туда, где должна была быть стена, но оступился — нога его провалилась куда-то — и только чудом удержался от падения, натолкнувшись на что-то холодное и гладкое. Наверное, это была одна из колонн. Зачем-то, ослепший дракон стал представлять себе, как она выглядит: высокая, непрозрачная, густо-лилового оттенка… Он уцепился за этот образ, за мысль, что хотя ничего и не видит, но всё же может как-то воспринимать окружающий мир. Не отпуская спасительную колонну, он осторожно ощупывал ногой пол вокруг. Оказалось, что он едва не упал с лестницы. Дракон попытался было сообразить, куда она ведёт, но тут услышал голоса и, почувствовав надежду на спасение, сразу же забыл обо всём остальном.

— У этой сволочи и правда есть жена и дети? — донёсся мужской голос.

— Нет, — смутно послышался женский, — он холост и так же тщательно следит, чтобы не оставить потомства, как и большинство линдоргских магов. У них просто какой-то пунктик насчет этого, словно они — дирхдаарцы и, родив, потеряют свою силу!

— Ну, если кто-нибудь из линдоргских магов умудрится родить, то не силу, так уважение коллег он точно потеряет, а у них, Кер, знаешь, как с этим серьёзно.

— А вот тебе, я смотрю, совсем наплевать на наше уважение, — заметила илтейка.

Артианг глупо улыбнулся, словно она сказала что-то лично для него очень важное и приятное, хотя ничего подобного её фраза, без сомнения, не содержала. Просто её сказал знакомый голос, и он стал чувствовать себя менее одиноким во мраке слепоты. Мне? — переспросил мужчина.

— Кому же ещё? Тебе не кажется, что сейчас не самое подходящее время для личных дел? Для всяких хвостов в тучах, а?

Тут дракон с ужасом понял, что голоса перестали приближаться. Артианг задрожал от одной мысли, что эти двое могут повернуть обратно и, с трудом отлепившись от колонны, заставил себя пойти вперёд.

— Кер, дорогая, это всего одна иллюзия, вдобавок ещё и не мной самим созданная. А время — время самое что ни на есть подходящее. Я его ждал… целую бездну лет! — хохотнул алай, и Артианг чуть снова не свалился с лестницы: таким оглушительным показался ему этот звук. — Тем более, что я сегодня — глупый кот Адиан! Говорю глупости, делаю глупости: разве может сравниться какой-то хвост в тучах с тем, что я ляпнул господину линдоргскому телепату, причём два раза подряд? А за это ты меня не ругала.

Ответа илтейки Артианг уже не услышал. Он потонул в непонятном скрежете, который, словно горстями раскалённых железных стружек, заполнил уши дракона. Артианг схватился за них руками, но жар не уменьшился, он расползался уже по шее. Артиангу было трудно идти и страшно остановиться. Этот страх перед болью и потерей зрения, потерей хотя бы части своей свободы заставил дракона забыть о том, что где-то, всего в паре шагов от него, стояли Кер и Адиан — враги, которые и были повинны в его слепоте. Поэтому, когда его схватили чьи-то руки, ему было уже всё равно, кому они принадлежат. Артианг позволил им вести себя, он понимал, что сил сопротивляться у него нет, и был готов принять помощь от кого угодно, что бы тот потом с ним ни сделал.

Руки держали его крепко, но боли не причиняли. Он прошёл, ведомый ими, несколько шагов, его потянули вниз и бережно усадили на что-то мягкое. Было это или нет, но Артиангу померещилось, что кто-то ласково погладил его по волосам.

— Ты уверен, что всё прошло как надо? — едва различил он голос Кер.

— Да, — отрывисто бросил Адиан.

— Но ему очень плохо! — обеспокоенно заявила илтейка.

— Кер, дорогая, после того что мы с ним сделали…

— Может быть, надо было поручить это одному из эалов? — Кер положила прохладную руку на разгорячённый лоб Артианга.

Она пролежала там несколько восхитительных мгновений, потом пальцы осторожно похлопали его по щеке.

— Угу… А наш линдоргский друг это, разумеется, позволил бы, — невесело усмехнулся алай. — Ведь эал мог бы только изобразить, что стирает дракону память, а сам спрятал бы её где-нибудь в глубинах его сознания, и никакой, даже самый опытный телепат любой другой расы её бы не отыскал. А мне, убогому ан Темиару, который и колдовать-то толком не умеет, разве что над цифрами и бумажками, это не по силам. Только поэтому он мне и доверился, а потом убедился, что наш Апельсин ничего не помнит о его разоблачении, и решил, что это навсегда.

Артиангу тем временем немного полегчало, он даже сумел различить сарказм в словах Адиана. «Быть может, всё ещё не так плохо?» — подумал дракон, и ему мучительно захотелось увидеть выражение лица алая. Забыв, что зрение оставило его, с великим трудом он разлепил веки. Он больше не был слеп, но мир вокруг застилал густой туман. Артианг заставил себя несколько раз моргнуть, но это не очень помогло.

— Вот видишь, наша чешуйчатая птичка уже открыла глазки, — пропел Адиан. — Не волнуйся, Кер, она ещё расправит крылышки, взлетит… и нагадит нам на головы за то, что из-за нас вынесла!

Артианг уловил какой-то глухой звук, а потом болезненный мявк алая и подумал, что это Кер ткнула его кулачком под рёбра за сказанную гадость. Слабая улыбка чуть приподняла углы губ дракона. Он уже мог различать очертания тел парочки из Миграционной службы, и это было несказанно приятно.

Внезапно тот силуэт, что, судя по отсутствию крыльев, был Адианом, метнулся прямо к нему. Лицо алая — бледное пятно с двумя зелёными пятнами поменьше — замерло близко-близко от дракона. В следующее мгновение кот резко выбросил вперёд руку с выпущёнными когтями.

По непонятной причине, вместо того чтобы инстинктивно зажмуриться, Артианг резко распахнул глаза. Он даже не подумал вырваться — ситуация менялась слишком стремительно, чтобы его затуманенный разум успевал на неё реагировать. Из-под век Адиана словно ударили две ледяные молнии, они обожгли глаза дракона, иглами вонзились в его мозг, и он не сдержал крика.

Этот звук, более приличествующий громадному крылатому ящеру, чем его худощавому двуногому воплощению, заметно отрезвил Артианга, будто разрушил камень, давивший ему на грудь. Он ловил воздух широко открытым ртом и всё не мог надышаться вволю. Только сейчас он заметил, что все мускулы его лица сковало неприятное онемение, а язык лежит во рту холодной котлетой.

— Спокойно, Артианг, не надо сейчас говорить. — Адиан положил ему руку на плечо, уловив в сиплых вздохах дракона мычание, похожее на обрывки слов. — Тебе плохо, мы знаем.

Кер за его плечом закивала.

— Но это пройдёт довольно скоро. Я заблокировал тебе память, чтобы твой попутчик поверил, что я стёр её. Сейчас она возвращается, это немного неприятно, но гораздо лучше того, что было бы в противном случае. Так, сейчас, — Адиан подошёл к стене напротив. — Ну… да где же она? — проворчал он, копаясь в шкафу; там что-то гремело и звякало. — Кер, будь добра, набери водички. — Он передал ей миску, а сам продолжил рыться на полках. — А вот, — он достал нечто, показавшееся Артиангу просто лиловым пятном.

Видимо, это был какой-то сосуд из него алай перелил немного жидкости в плошку с водой ту, что принесла Кер, и протянул её дракону. Тот не сразу сообразил зачем — таких трудов ему стоило удержать её в подрагивающих руках.

— Не пей, просто прополощи рот, — приказал Адиан.

На вкус снадобье оказалось неприятно-сладковатым, но онемение проходило, и дракон старательно гонял настой от щеки к щеке.

Илтейка и алай о чём-то тихо переговаривались на своём мяукающем наречии.

— Я сама очень испугалась, — призналась, перейдя на всеобщий, Кер и поднесла ко лбу тонкое запястье. И хотя Артианг состроил недовольную гримасу, подозревая, что она сказала это только для него, в словах илтейки было куда больше правды, чем бы ей хотелось.

— И совершенно зря! Драконы успели бы среагировать. Уж с таким составом даже линдоргскому магу не тягаться.

— Драконы? — спросил Артианг, выплюнув выполнившую свою за дачу и потерявшую вкус жидкость.

— Да. А ты думал, что такой спектакль мы разыграли для тебя персонально? У нас тут половина вашего Совета плюс посол в Бриаэлларе и Криан ан Сай. Дядя твой в их числе. — Алай подмигнул ошеломлённому дракону. — Пойдём, они уже давно ждут нас.

— И уверена, волнуются за тебя! — приободрила его Кер. Забрав у него миску с лекарством, она подхватила Артианга под руку и помогла подняться на неверные ноги…

* * *

Адиан и Кер буквально на себе протащили Артианга через вереницу пустых покоев «Крыльев Заката». Бедной жертве линдоргского телепата удалось передохнуть только тогда, когда его спутники были вынуждены задержаться около огромной статуи поднявшегося на задние лапы дракона. В его пасти находился портал, ведущий к цели их путешествия. Адиан полез вверх, ловко цепляясь за покрытую алой эмалью чешую.

— Ты почему не летишь?.. — умирающим голосом спросил Артианг, наблюдая за этим, на его взгляд, противоестественным для любого существа, способного к левитации, процессом, и вдруг насторожился, испуганно закрутил головой: — Тут что, патриарх Селорн где-то рядом?

— Нет, не бойся, — хохотнул Адиан, ковыряясь в зубах изваяния. — Мне просто так сподручнее. Мы же кошки, и нам нравится лазать не меньше, чем вам летать. Готово, поднимайтесь! — скомандовал он, нырнув в осветившуюся пурпурным сиянием пасть статуи.

Последовав за ним, Кер и Артианг оказались на декоративном балкончике, застывшей морской волной прилепившемся к стене просторной залы.

— А вот и наш герой! — возвестил Адиан, беззастенчиво спихивая с него Артианга.

Плавно опускаясь на пол, молодой дракон разглядывал собравшихся здесь влиятельных соплеменников, не в силах поверить, что они могли спокойно наблюдать за всей этой экзекуцией. А ведь наблюдали — ещё не успело окончательно растаять на противоположной стене Изображение того злосчастного зала, где безвинно мучили Артианга.

Эларвион, хозяин «Крыльев Заката»; Шелдриазур Всевидящий, глава местного их отделения и по совместительству посол Драконьих Клыков в Бриаэлларе; трое членов правящего на его родине Совета, один из которых приходился дядей Артиангу, другой был приближённым самого Изменчивого, а третий и вовсе — жутким Самалердом Чёрное Крыло; а также легендарный Криан ан Сай сидели за одним столом (вернее, стеклянной столешницей, парящей над полом, во вкусе местных хозяев).

Артианг никак не ожидал увидеть здесь всё это почтенное собрание и в первые минуты не мог сосредоточиться на том, о чём они говорили. Где уж ему было разобраться в оттенках чувств, отразившихся на их хмурых лицах в тот момент, когда они увидели его и Адиана! Апельсин несколько пришёл в себя лишь после того, как спустившаяся следом Кер ободряюще похлопала его по плечу. Пройдя мимо стола, она устроилась рядышком с каким-то эалом на плоских замшевых подушках, которыми в дальнем правом углу комнаты был уложен невысокий подиум. Подсвеченный изнутри, он отбрасывал на пол рисунок из белых лучей, похожий на гигантскую снежинку. Попадавший в неё сапог Кер казался покрытым инеем. Заметив, что Артианг сосредоточил своё внимание на столь неподходящем предмете, илтейка подобрала под себя ногу и, когда он поднял на неё глаза, выразительно кивнула в сторону стола.

Только теперь Артианг разобрал, что было предметом такого взволнованного обсуждения. И уже первая расслышанная фраза ему очень не понравилась.

— А мне вот кажется, что всё было иначе: вы были в сговоре с линдоргцем, а потом, когда вам стало выгодно, решили предать его, — без обиняков заявил Самалерд буравя Адиана взглядом своих чёрных глаз. — Мы не самого высокого мнения о моральных качествах линдоргских магов, но в уме и хитрости им отказать невозможно. Никто из них не смог бы совершить подобный промах. — Он решительно мотнул лохматой головой. — Если этот подонок решился залезть в голову к Артиангу, значит, был твёрдо уверен, что останется безнаказанным.

— Совершенно верно! — тут же подхватил Адиан, будто бы не расслышав обвинения. — Но причиной этой уверенности был отнюдь не сговор с нами, а лишь его, подонково, — вкусно выговорил он, — самомнение. Он, безусловно, понимал, что мы засечём его манипуляции, но вот что мы осмелимся помешать ему или донесём на него вам — это ему и в голову не пришло. — Алай улыбнулся своему буквально излучающему недовольство и подозрительность собеседнику и непринуждённо развёл руками. — Вдобавок он хотел лишний раз указать нам на наше место. У его ног. — Адиан нагнулся и пошлёпал себя по голенищу сапога. — Последние месяцы приучили его и других обитателей Линдорга думать именно так. Конечно, в этом есть и наша заслуга — мы старались, чтобы у них сложилось такое мнение, и то, что мы уговорили адоров не мешать планам спевшегося с Линдоргом Хеллина, лишь прибавило прихвостням Ректора уверенности в… нашей покорности.

Чёрное Крыло пробурчал что-то себе под нос, но в чём бы ещё уличить так нелюбимых им котов сразу не придумал. «Зачем же тебя-то сюда позвали?» — с негодованием подумал Артианг. Ему совсем не нравился этот приблудный (Самалерд не был родом из Энхиарга), а уж когда тот стал нападать на оказавшего им всем такую услугу Адиана — тут Апельсин и вовсе разозлился. Только поразительное спокойствие его хвостатого спасителя удерживало молодого дракона, чтобы не вспылить, услышав следующее высказывание грубияна.

— Если всё это правда, и Ректор действительно связался с Хозяевами, с этим Талом, а тому известно, что вы знаете про него и будете противостоять ему, то всё-таки как же Хираос мог так наплевать на ваше присутствие?

— Да, — поспешил сгладить неловкость посол Шелдриазур. — Это и вправду довольно неосмотрительно с его стороны, но Адиан уже объяснил нам, что подвигло линдоргца на эту выходку. Самомнение и жажда покрасоваться, показательно унизить окружающих ослепляли, ослепляют и, надеюсь, будут ослеплять соратников Ректора.

— Но не до такой же степени! Это ведь коты, они взбалмошные, они не умеют следить за своим языком и могли — да просто случайно! — выдать Хираоса. Как же он не подумал об этом? — не унимался Чёрное Крыло.

— Справедливый вопрос, — кивнул ему Адиан, — но боюсь, точный ответ на него не известен никому, кроме этого «доверчивого» колдуна и его… работодателя. Единственное, что я могу предположить: не все, кто вовлечён в это дело, одинаково хорошо информированы. Думаю, многие в Линдорге не предполагают, что «недалёкие мы» сумели снизать два события: появление Хозяев и решение Ректора напасть на Элаан. Проще говоря, они полагают, что мы не считаем их союзниками Тала, а значит — нашими врагами, и будем всеми силами стараться сохранять… добрососедские отношения. Мы ведь тоже поначалу думали, что виной всему элаанское чародейство, поэтому с нас станется решить, что и в Линдорге столь же сильно заблуждаются: считают Элаан единственной реальной угрозой, а в существование Тала и его приспешников не верят. Они могут думать, что да, мы видим их мнимое заблуждение, но понимаем, что мощь их велика, и не лезем с советами, боясь, как бы нас не причислили к союзникам Элаана и не уничтожили вместе с ним. И из этого же страха, повторюсь, мы не должны были бы докладывать вам об этом телепате.

Адиан переводил дух; драконы молчали, с мрачными лицами обдумывая сказанное им.

— В любом случае, мы уже отказали Линдоргу в помощи: ни перевозить их оружие или живую силу, ни уж тем более помогать им попасть под элаанский купол мы не станем. И «Крылья Заката» использовать с этой целью Ректору тоже не удастся. Повторяю: мы решительно отказали ему в этом. Как, впрочем, отказали и Адорнатану, — проворчал так ни разу и не взглянувший на племянника дядюшка Артианга.

— Как откажем и вам, — поспешил вставить Самалерд.

Пряча улыбку, Адиан уронил голову. Давно прошло то время, когда, говоря с этим старым хамом, ему приходилось скрывать испуг и замешательство, теперь он каждый раз был вынужден бороться со смехом.

— Хм-м, наверное, я бы и вправду расстроился, если бы нам зачем-то была нужна ваша помощь, — сказал он, быстренько взяв себя в руки. — Но пока нам важно лишь предупредить вас, чтобы вы отдавали себе отчёт в том, к каким методам могут прибегнуть в Линдорге. Увы, мы имеем дело с интервенцией, а не просто с набором разрозненных конфликтов по всему миру. Все эти события взаимосвязаны, они — лишь часть общего плана по захвату, если не уничтожению Энхиарга. Все, кто не будет предупреждён или не отнесётся к этому факту со всей серьёзностью — погибнут. В лучшем случае. И вы тоже не застрахованы от этого, Драконьи Клыки уже попали в поле зрения Линдорга, вы нужны им, и они не отступят.

— Мы были предупреждены, — кивнул Эларвион на Криана ан Сая. — И во многом поэтому отказались от вступления в линдоргский союз. Справится с нами будет не так просто, как кажется.

— Милорд, при всём уважении, боюсь, вы не до конца понимаете, насколько серьёзно то, что происходит. Вы никогда не вели войн, внутри нашего государства не было переворотов, вас не интересует власть… Да что говорить, — алай печально опустил уши, — вы и в обычной жизни почти никогда не врёте! Откуда вам знать те приёмы, которыми новсю будет пользоваться Линдорг? А его обитатели, в отличие от вас, искушены в интригах и предательстве. Даже больше нашего.

— Мы признательны за предупреждение, но думаю, Линдорг может получить желаемое и меньшей ценой, чем идя с нами на конфликт: помимо нас, помимо наших «Крыльев Заката», есть ещё и «Порванное Крыло» Кеттарона, а уж он-то с радостью согласится работать на Ректора, хотя бы просто для того, чтобы досадить нам. Вот с ним будут проблемы и у вас, и у нас, — предупредил дядя Артианга, неодобрительно косясь на соседа — близкого друга самого Изменчивого, лицо которого так и лучилось безмятежностью: он увлечённо высматривал где-то за плечом Самалерда причину того, что волосы этого спесивца уже несколько минут колыхались словно от сквозняка.

— Но со своими проблемами каждый пусть справляется сам. Это не повод объединяться. Сама мысль об этом… — Самалерд не успел как следует возмутиться — порыв ветра, непонятно как пробравшегося в лишённый окон и дверей зал, подхватил его смоляные пряди, перекинул наперёд… и плотно забил ими рот приблудного дракона.

— Не хотел бы перебивать, но мне кажется, кое-кто из присутствующих думает иначе, — вежливо отводя глаза от ожесточённо отплёвывающегося Самалерда, предположил Адиан.

— Думаю, не одному Веиндору не по душе, когда его дети идут против его воли. Повелитель Ветров терпелив. Он ценит свободу. Но не тогда, когда стремление к ней может погубить всю нашу расу. — Шелдриазур склонил голову в знак почтения к своему незримо присутствующему в зале божеству.

А через мгновение драконы, подняв глаза, удостоились редкого счастья — увидеть Изменчивого. Пусть на этот раз он явил себя как клубящееся под самым потолком облако молочного тумана, в котором можно было различить лишь отблески чешуек его гибкого тела, переливчатых, как крылышки стрекозы, и чарующе тонких, словно лепестки цветов из эморийского фарфора. Он пробыл в зале только несколько кратких мгновений, а потом так же безмолвно растаял в воздухе.

Появление Изменчивого доставило Артиангу едва ли не больше радости, чем всем остальным. Он воспринял произошедшее как личную похвалу — ведь наэй посетил это собрание, не иначе чтобы заткнуть пасть зарвавшемуся Самалерду, то есть сделать то же самое, что сам Апельсин — один из всех собравшихся! — хотел сделать и, как ему теперь казалось, непременно сделал бы. Это придало Артиангу уверенности в себе, и он, до этого в нерешительности мявшийся около стола, гордо вздёрнул нос и уселся на один из свободных стульев. Никто не позволил себе неодобрительно взглянуть на него, из чего он заключил, что намёк Изменчивого все поняли правильно.

— Кто-нибудь может объяснить мне, почему он не изгонит этого Кеттарона, — наконец-то сумев освободиться от своего кляпа и брезгливо зачесав за уши скользкие пряди, пробурчал Самалерд. — Ведь Аласаис — или кто там по её приказу это сделал? — смогла поотрывать хвосты и уши опозорившим её алаям, этим руалским выползкам — д'ал!

«Идиот, — мысленно констатировал Артианг, — только что ему дали по башке за нападки на алаев, а он уже самого Изменчивого критикует!»

— Боюсь, сианай Элеа была последней, кому это удалось, — вздохнул Адиан. — Сам Веиндор не преуспел в попытке отозвать часть своего духа у предавшей его драконицы.

— Сам Веиндор? — изумился Артианг.

— Увы, это так, — склонил голову Адиан. — Милосердный оказался не в силах ни отыскать, ни тем более обуздать отступницу… Вы, должно быть, знаете, какая утрата уже постигла нас благодаря беспечности Веиндора, — тихо сказал алай. — Теперь мы живём в постоянном страхе за свои души… Мы все должны, в конце концов, понять, какие времена наступили.

— Но что же вы предлагаете? Нам опуститься до уровня грязных линдоргцев? — Окончательно оправившийся Чёрное Крыло взялся за старое и гневно дёрнул подбородком в сторону Адиана.

— Никто и не просит вас об этом. Мы умоляем вас об одном: не дайте обвести себя вокруг пальца! — На этот раз алай позволил себе показать толику раздражения, было видно, что ему тяжело сказать то, что он собирался сказать. — Неужели нам нужно послать к каждому народу Наэйриана по своей Эталианне ан Бриаэллар? Чтобы её убили у вас на глазах, и тогда вы поняли бы, что творится вокруг?! — В голосе Адиана прозвучала такая боль, что никто, даже Самалерд не счёл его слова оскорбительными, а Артиангу, тому и вовсе стало стыдно за соплеменников.

— Нет, не нужно, — к радости Апельсина, тут же глухо отозвался его дядюшка. — Мы понимаем… Но и вы должны понять: для нас такая перемена более чем трудна. Она просто мучительна. Несомненно, мы должны подумать о своей безопасности и о безопасности всех остальных…

— Послушай, Адиан, — внезапно воскликнул Артианг, — вы ведь помогаете адорам, вы посылали к ним телепатов, мы знаем! Конечно, Хозяева — это не какие-то там харнианцы, но ведь вы уже защищали от них Канирали? Почему же тогда вы отказываете в помощи нам? С линдоргцев ведь станется проделать с остальными то же самое, что со мной!

— Мы не отказываем, Артианг, ты только что прочувствовал это на себе… Но как раз в упомянутом тобой Канирали мы получили горький урок: чем может обернуться помощь, о которой не просили или просили недостаточно… открыто. Нас не приглашали в Канирали и…

— А мы вас приглашаем, даже просим, — быстро проговорил Апельсин и похвалил себя за ловкий ход: разумеется, владыкам Драконьих Клыков было неудобно просить алаев о помощи, особенно о такой помощи, а он догадался сделать это за них. А Самалерд просто дурак: такие пока на землю не рухнут — крыльев не распустят, вот оказался бы он в Артианговом положении — запел бы совсем другую песню.

Адиан ничего не сказал. Он недоверчиво посмотрел на Артианга, а затем обратил вопрошающий взгляд на более влиятельных драконов.

— Мы действительно думали об этом, — словно признаваясь в преступлении, наконец выдавил посол: под полным негодования взглядом Чёрного Крыла ему было не по себе. — Но вам известны наши убеждения: свобода прежде всего, а свобода мыслить особенно свята, она основа всего остального. Трудно себе представить, чтобы мои собратья терпели рядом с собой даже соплеменника-телепата, даже будучи уверены, что он не покусится на их внутренний мир! Что уж говорить об алае.

— Я понимаю, — безо всякой обиды в голосе кивнул Адиан, — и признаюсь, не хочу вас ни в чём убеждать. Я не уверен, что Совет Бриаэллара одобрит меня. Если я вообще рискну обратиться к Совету. Но оправдать себя и свой народ я бы всё-таки хотел. Алаев ведь тоже частенько называют «духами свободы», и мы превыше всего ценим право личности поступать согласно велению своего внутреннего голоса. Разница лишь в том, что в нас больше прагматизма. Поэтому мы иногда соглашаемся незначительно ограничить свою свободу, на время, чтобы не потерять её раз и навсегда. И именно для этого мы вынуждены прибегать к методам, которые так вам претят! — закончил Адиан, и в зале повисла тишина.

Артианг нервно переводил взгляд с одного дракона на другого; впервые в жизни ему было мучительно жаль, что он здесь ничего не решает.

— Тем более, мы при всём желании не смогли бы даже попытаться воспользоваться ситуацией, — устало добавил Адиан, когда молчание затянулось. — С тех пор как над всеми нами появился один судья — серебристый такой, с крыльями.

— Увы, Веиндор тоже может ошибаться, — проворчал Крыло; всё время пока ан Темиар говорил, он сидел, мрачно уставившись на сцепленные руки, и даже теперь не поднял глаз.

— Может. Вот только вряд ли он станет делать это в нашу пользу, — горько усмехнулся Адиан — Поэтому мы и осторожничаем в вопросе о предоставлении помощи кому бы то ни было. Проблема уже в нас самих — залы не настроены растрачивать силы на… посторонних. Конечно, патриарха Селорна тоже можно уговорить, но… — Адиан развёл руками и замолчал.

— Но сначала мы сами должны принять решение. И я считаю, что сейчас самое время сделать это, — предложил посол Шелдриазур и, так как никто не проронил ни слова, заговорил вновь: — В Бриаэлларе невольно проникаешься его духом, этого я не могу отрицать, при всём желании. Мы с Крианом долгое время жили здесь, среди алаев, и я не уверен, что мы сможем судить непредвзято. Что скажете вы?

Пока они думали, у Адиана была возможность порассуждать о том, насколько и вправду несхожи их народы. Если бы Аласаис столь недвусмысленно, как Изменчивый — этому почтенному собранию, высказала алаям своё недовольство тем или иным их замыслом, кошки поспешили бы немедленно, не тратя время на разговоры, загладить свою вину. Драконы же могли обсуждать, могли сомневаться и, казалось, не испытывали никакого неудобства, когда их поступки не одобрялись их богом и создателем. Это показалось ан Темиару донельзя нелепым. Он так увлёкся сравнением представлений о свободе двух рас, что едва не пропустил мимо ушей фразу, услышать которую очень надеялся.

— Алай прав. Если мы не попросим помощи, то заведомо лишимся свободы…

* * *

Проводив взглядом смешного апельсинового дракона, Теола ан Камиан и подумать не могла, в какую передрягу он попадёт через пару минут. Ветер всё так же рвал зонт из её рук. Чулки промокли настолько, что из ярко-зелёных стали почти чёрными, как и некогда коричневые кожаные ботинки. Длинные кошачьи когти были выпущены через специальные прорези у самой подошвы — ими девушка и цеплялась за кровлю, протыкая тонкие золотые листы десятком аккуратных дырочек.

От Теолы, обладательницы ярких зелёных глаз и круглой физиономии, освещённой задорной улыбкой, прямо-таки веяло радостью жизни, правда, улыбка была немного неестественной — от холода. На всё она смотрела с весёлым любопытством, словно видела в первый раз и город мокнущий под ногами, и мрачное, вспыхивающее молниями небо над головой.

Следующий раскат грома походил на недовольное урчание разбуженной кошки. Слишком подозрительно походил. Поэтому, когда прямо над ней из грозовых туч свесился кошачий хвост — размером с башню, на которой она стояла, Теола не слишком-то удивилась. Урчание повторилось, тучи стали клубиться сильнее, заколыхались, словно перина, на которой кто-то ворочался. Вслед за хвостом высунулась лапа — блеснув когтями, она томно растопырила пальцы и снова исчезла в облаках.

Теола улыбнулась и помахала кошке рукой. Естественно, всё это было лишь иллюзией, но иллюзией, сотворённой мастером, и Теола догадывалась — каким. Проследив глазами, умеющими видеть волшебство не хуже, чем мышей и птичек, за тоненькой ниточкой заклинания, тянущейся от небесной кошки к её создателю, алайка только укрепилась в своей уверенности. На сердце у неё потеплело ещё больше. Там, среди покинутых друзей, оставшихся веселиться в «Струноусе», кое-кто продолжал думать о ней.

Вспомнив, что именно выманило её из уютного кабачка, Теола вздохнула. Пора было приниматься за работу, раз уж она согласилась взвалить её на свои хрупкие плечи. Нет, это было тоже по-своему здорово: Теола, как настоящая алайка, знала свое место и не думала отрицать, что не смогла бы спать спокойно, если бы не поучаствовала в общем деле. Вдобавок ей очень хотелось узнать, что это за дело такое? Быть может, она наконец сумеет получить ответы на сотню-другую вопросов, накопившихся в её промокшей головушке?

Мотнув головой от нетерпения и заодно вытряхнув воду из ушей, девушка прикрыла глаза и прижала палец к виску. Лицо её стало сосредоточенным, словно она вслушивалась во что-то.

— При-и-ветик! — весело протянула она, спустя несколько мгновений. — Аниаллу, радость моя, ты мне скажи, в какой библиотеке ты сидишь? Да понимаю я, что дома, но тут поблизости целых два твои дома и… поняла, поняла, сейчас буду! Что? Через окно в саду? А, хорошо, жди! — воскликнула она, опуская руку и снова встряхивая головой. Окинув город взором авантюристки, она решительно отбросила сломанный зонт.

В последние годы у Теолы было мало практики в перевоплощениях, поэтому она не решилась принять кошачий облик в полёте. Четыре лапы, мощные и гибкие, как у всякой пантеры, только песочнозолотистые, едва уместились на малюсенькой площадке. Долго балансировать в таком положении было не по силам даже ловкой алайке, поэтому недолго думая девушка резко оттолкнулась от крыши и взвилась в пронизанный серебряными строчками дождя воздух.

Сильное тело разорвало пелену холодных струй, и кошка приземлилась на синюю крышу дома на другой стороне улицы, но только для того, чтобы снова оттолкнуться и метнуться на следующую, затем — вон на тот жёлтый купол и…

Теола едва узнавала очертания бриаэлларских домов. Некоторые и вовсе нельзя было разглядеть: они спрятались под огромными волшебными пузырями, по стенкам которых стекал дождь. Под лапами пузыри упруго пружинили, легонько подбрасывая блаженствующую кошку, а по их гладким стенкам было так здорово скользить, улегшись на бок и не забыв втянуть когти. Капли дождя скатывались по гладкой шубке Теолы, как по вощёной бумаге, а быстрое движение согревало не хуже полуденного солнца. Если она о чём и жалела, так это о том, что нельзя находиться в кошачьем теле и хохотать одновременно.

Внизу промелькнула улица Бесшумных Лап — дальше, дальше, вдоль улицы Золотых Хвостов, с крыши на крышу, с пузыря на пузырь — и наконец, снова улица Лап, на этот раз Игривых, привела её к нужному дому. Роскошный особняк принадлежал дому ан Камиан, одному из наиболее значительных семейств Бриаэллара, и, по мнению Теолы, был красивейшим зданием в городе. Помимо дворца Аласаис, разумеется.

К удивлению алайки, справедливо полагающей, что его обитатели, пожалуй, самые большие водоненавистники среди кошек, их замок почему-то не был окружен защитной сферой. Дождь свободно барабанил по крышам построек, срываясь с них сотнями маленьких водопадов.

Многочисленные статуи на фасаде, мужественно принимающие удары непогоды, не были просто отдельными украшениями — тщательно отобранные и перевезённые сюда из тысяч миров, они собственно и образовывали фасад, составляя цельную, гармоничную композицию, а благодаря безупречному вкусу хозяйки, «голос» каждой из них был слышен в этой застывшей каменной мелодии. Недаром замок ан Камианов прозвали «музеем», а их самих — «коллекционерами».

Не было вокруг замка и высоких стен — лишь резная деревянная изгородь. Тоже своего рода коллекция, она была сплетена из множества изваяний странных существ, бывших кошками лишь наполовину, другие же их части, по буйной фантазии художника, были позаимствованы как у хорошо знакомых Теоле зверей и птиц, так и у совсем уж невообразимых тварей из каких-то отдалённых вселенных, названия которых вряд ли были известны даже самому автору этого диковинного забора.

За изгородью начинался сад, полный редких растений, любовно собранных матриархом Аэллой. Для каждого тщательно создавались необходимые именно ему условия: ан Камианы дорожили своими находками, берегли их как величайшее сокровище — будь то цветок, камень, птица, картина или… изысканное ощущение — и щедро платили тем, кому удавалось-таки удивить их чем-нибудь новеньким.

Теола, соскользнувшая на землю с очередного пузыря и вернувшая себе двуногий облик, потянулась было погладить одно из диковинных существ, но вовремя отдернула руку. Ей была известна тайна этой ограды: стоило врагу приблизиться к дому, как звери на ней оживали, превращаясь в тысячи беспощадных стражей. Только одно здание в городе имело подобную защиту — посольство народа Драконьих Клыков, Башня Тысячи Драконов, построенная тем же магом-архитектором.

Теола была своей в доме ан Камиан, но, несмотря на это, вздрогнула: ей показалось, что один из стражей подозрительно сверкнул в её сторону алой щёлкой приоткрытого глаза. Перемахнув через изгородь, Теола сразу же пожалела, что так плохо училась летать. Утопая в жидкой грязи, она ругала себя за послушание и бросала страдальческие взгляды на гостеприимно распахнутые двери главного входа — туда, где тускло блестела чистая каменная дорожка, где украшала сад причудливой формы алайская арфа с двойным набором струн, между которыми, изящно изогнувшись, застыла бронзовая кошка. Её хвост кокетливо обвивал одну из струн, а выражение морды да и сама поза как бы спрашивали: ну, как я — хороша?

Огромные часы, ещё одна из местных достопримечательностей, тихонько тикали над входными дверями. Это были очень необычные часы. Вместо цифр, на их циферблате сидели котята, по одному на каждый час. Сейчас их осталось всего двое: верхний, полуночный ещё спал, а пушистый малыш слева от него умывал мордочку, только что опустошив миску молока, — значит, до наступления нового дня оставалось чуть больше часа. Через несколько минут, ровно в пятнадцать вечера, котёнок начнёт громко мяукать, из отверстия в центре покажется кошка-мать, чтобы утащить отпрыска внутрь. Проснётся следующий котёнок, в свою очередь займётся тем, что (по мнению явно несведущего в этом вопросе мастера) обычно делают алайские дети в это время суток, и через час будет унесён вслед за братом. В полночь и полдень вся эта пушистая компания выбиралась обратно, рассаживалась по своим местам и нежными котячьими голосками пела любимую песенку алайской детворы «Когда мне придётся ходить на двух лапах».

Глядя на довольного умывающегося котёнка, Теола пробормотала себе под нос:

— Да, намываются сейчас все алаи, как же. Мокнут они! — и зашлёпала дальше.

Всего за один день ухоженная лужайка превратилась в склизкое месиво. Размокшая, перенасыщенная влагой земля противно чавкала под ногами, и Теоле приходилось придерживаться за ветви деревьев, чтобы не упасть. Прыгать по крышам было куда проще и уж точно приятнее.

Окна медленно приближались. Их медовый свет, пробивающийся сквозь пелену дождя, казался ещё более уютным и тёплым, чем обычно. Теола ускорила шаги и сразу же пожалела об этом. Споткнувшись о почти утопшую в газоне клумбу, алайка выбросила вперёд ногу и перенесла на неё слишком большой вес. Лужайка ухватила её ботинок не хуже заправского болота. Теола увязла по щиколотку, с трудом высвободилась и последним усилием, не отрывая взгляда от коварной земли, добралась до низкого подоконника галереи.

Но ни одно из ближайших окон не было открыто. Зато чуть дальше из распахнутой рамы на улицу вырывались прозрачные шторы. Добраться туда не составило труда. Отдышавшись и ещё не веря в своё счастье, Теола подняла глаза и… утонула.

* * *

— Это ты состряпал им «божественное явление»? — спросил Адиана чернокожий телепат, стоило им вместе с Кер выйти из зала с порталом.

— Нет, клянусь шёлковой шерстью с задней лапы Аласаис, не я! — замахал руками ан Темиар, сбегая по лестнице в главный холл. — И приказа такого никому не отдавал, понадеялся на благодарность и связи спасённого Апельсина, — отчеканил он, предвосхищая вопрос эала. — Но… да обовьёт она своим хвостом того, кто это сделал! — С этими словами он обвил руками талию смеющейся Кер и закружил её. — И не оставит его своей милостью! Телепат, прислонившись к стене, с мрачным видом наблюдал эту сцену. Внезапно илтейка резко расправила крылья, останавливая вращение. Адиан успел поставить её на ковёр, но сам был вынужден схватиться за колонну. Он никак не мог отдышаться и не заметил, что девушка как-то поникла и сама не своя побрела к выходу.

Эал тоже не обратил на это никакого внимания. Его волновало что-то куда более серьёзное, и стоило Адиану немного прийти в себя, как расспросы продолжились:

— Я не понимаю, чему ты радуешься? Ты же сам так правильно сказал драконам: Совет Бриаэллара этого не одобрит. Сейчас не время растрачивать силы, защищая неалаев.

— Да что ты! Это я им сказал, а Совет давно уже всё одобрил. Или ты думаешь, меня блоха зелёная случайная укусила, что я тут всю эту катавасию затеял? — рассмеялся Адиан, приводя в порядок растрепавшуюся шевелюру.

— Значит, эта блоха цапнула весь Совет разом! — пробормотал эал. — Мало нам проблем с Канирали, так надо снова ввязываться… — Он не договорил и надолго замолчал, неприязненно дёргая чёрной ноздрёй.

Адиан ничего не сказал. Потому что говорить было нечего. Эалы — известные расисты. А уж заводить с кем-то из них дискуссию о дружбе между народами теперь, после того как Веиндор Милосердный, видимо в благодарность за желание помочь, обвинил посланных в Канирали телепатов во всех грехах и утащил их в Серебряные Скалы — было совсем неуместно. Все в Бриаэлларе были потрясены этим событием до кончиков хвостов, но Адиан не мог даже представить себе, что пережили близкие заточённых в Тир-Веинлон. Они не хотели повторения трагедии и были убеждены, что чем меньше алаи взаимодействуют с другими расами, тем лучше. По крайней мере — для самих алаев…

— Мы не должны терять веру в мудрость наших правителей, иначе рискуем потерять всё. Пусть нам не всегда легко исполнять их волю, — заставил себя выдавить Адиан. Фраза была неестественной, звучала заученно, но ничего лучшего в голову ему сейчас не пришло, а затягивать паузу очень не хотелось.

— Надо оберегать своих, а не чужаков! — фыркнул эал, продвигаясь в сторону выхода. — Стоит нам захотеть помочь кому-то, как они тут же забывают об опасности и бросают все силы на то, чтобы уличить нас в каких-то махинациях!

— Угу, а ещё — какой ужас! — они не умеют пользоваться нашими часами со зрачком! Но покупать их продолжают и, страшное дело, вносят в это древнейшее устройство прямо-таки кощунственные изменения: рисочки всякие нацарапывают, циферки! Сплошное святотатство и неуважение к великой алайской культуре. — В притворном ужасе Адиан всплеснул руками. Он был в настолько хорошем настроении после успешно проделанной работы, что утратил остатки серьёзности.

Адиан смеялся так искренне и заразительно, что его чернокожий собеседник, который и в самом деле считал большой пакостью вносить какие бы то ни было изменения в знаменитые Очи Времени, тоже улыбнулся.

— Хотя среди инородцев попадаются очень симпатишные экземпляры, — подмигнул ему Адиан. Сорвав с клумбы цветок, он не глядя протянул его Кер и, всё так же смеясь, пошёл к выходу.

Может быть, он думал, что девушка последует за ними, или, увлечённый какой-то новой мыслью, попросту забыл о ней, но илтейка так и осталась сидеть на мраморном бортике цветника…

Кер плакала. Она хотела, но не могла, как Адиан, всем сердцем порадоваться этой пусть маленькой, но победе. Для неё она отдавала горечью.

Когда Адиан подхватил её на руки, Кер вдруг остро вспомнила: вот так же они кружились с отцом в потоке воздуха, бьющего алым фонтаном из-под земли — там, в Танцующих Песках, когда был цел их город их дом, и мама не обратилась в ещё одну горстку песка в бескрайней пустыне. Пустыне, в которую превратила яркий мир её детства война… Крылья Кер трепетали от страха и бессильного гнева, когда она вспоминала, как в течение всего нескольких минут один элаанский маг — всего один! — убил тысячи её соплеменников…

И вот теперь, когда возможность отомстить была так близка, когда оставалось только с торжеством наблюдать, как рушится эта империя зла, Кер должна помешать уничтожению своего кровного врага! На глазах илтейки снова выступили слёзы. Сжимая кулаки так крепко, что, казалось, погнутся тонкие кольца на пальцах, Кер ещё долго оставалась в «Крыльях Заката», терзаясь сомнениями и погрузившись в воспоминания.

* * *

Комнату, открывшуюся Теоле, облюбовали призраки. Полупрозрачные силуэты наполняли покой потусторонним голубым мерцанием. Стоило Теоле приблизиться к окну, как из глубины комнаты появилась юная женщина. Очертания её тела были куда чётче, чем у остальных привидений, длинные чёрные волосы и складки платья трепетали, словно в каком-то мистическом танце… Она плавно скользнула к окну, замерла совсем близко от гостьи и чарующим, пронзительным взором смотрела на неё.

Завороженная, Теола забыла дышать, и вовсе не страх был тому причиной. Глаза… Глаза девы-призрака, синие, сияющие, невероятные и… такие реальные, родные. Их взгляд был как музыка, как самый дивный аромат, он в мгновение ока овладел всеми чувствами алайки, она словно растворилась в нежном синем пламени. Теола забыла и о дожде, и о промокших ботинках, и о старой подруге, к которой она так спешила, подруге… которой, собственно, и принадлежали эти глаза!

Аниаллу ан Бриаэллар была, конечно, Тенью богини, но никак не призраком. Хотя вид у неё, признаться, был несколько отрешённый, совсем не такой, какой должен бы быть у алайки, чья лучшая подруга мокнет у неё на глазах под проливным дождём. Дело было в том, что смотрела она на Теолу, а видела…

Точно такая же потешная физиономия была у будущего мужа Аниаллу Анара ан Сая, когда она, свалившись с высоченной стены, приземлилась не как положено — на четыре лапы, а прямо на его многострадальную голову. Её позабавила собственная неуклюжесть, а вот ему было тогда не до веселья: он думал, что она «Коготь Карающий», как на его, богиней забытой, родине толковали титул сианай, и явилась по велению Аласаис казнить его за богохульство. Да и события, что последовали за этой встречей, были не из приятных (ну, может, за исключением парочки). Путешествие в мрачные подземелья Руала; его бывший царь, дед Анара, навечно заточённый в тюрьму из собственного черепа; чудовищный Камень, поработивший народ этой страны и извративший его алайскую природу; уничтожение Камня; бегство от живой тьмы, чужой мир и его омерзительные тайны…

— Бр-р! — Аниаллу вынырнула из неприятных воспоминаний тряхнула ушами, словно в них попала вода, и тут наконец осознала, каково там несчастной Теоле, площадь намокания которой одними ушами не ограничивалась. Она оглянулась посмотреть, что же так поразило бедняжку, но ничего для себя примечательного не увидела: к «призракам» она, после недели мучений с ними, относилась, в лучшем случае, как к табуреткам.

Алу потянулась почесать подругу за ухом — Теола отшатнулась. Она ещё немного придвинула руку — Ола только сильнее прогнулась в спине. «У алаев, конечно, отличное чувство равновесия и очень гибкий позвоночник, но всему же есть предел, — подумала Аниаллу. — Если она продолжит в том же духе, то шлёпнется в грязь. Да что с ней такое? А… вот в чём дело!» — догадалась она и потянулась к выключателю.

Теола не мигая следила за рукой призрака, но вот тонкие пальцы коснулись кристалла в стене, проснувшаяся в нём магия заставила цветки люстр на потолке распахнуться, выпуская наружу мягкое сияние, и из призрачной рука стала обычной загорелой девичьей рукой, а «привидение» неожиданно «обернулось» озорной девушкой-подростком… которой вздумалось поиграть во взрослую даму, за чем её и застукали. То, во что превратились роскошные волосы, с утра, видимо, уложенные аккуратными косами, казалось лишь пародией на элегантную причёску. Их уже совсем расплетшиеся концы, чтобы не мели по полу, были небрежно заткнуты за пояс великолепного (но не иначе как с материнского плеча) платья. Сшитое из сияющей синей ткани, оно, безусловно, очень шло к её васильковым глазам, но было безнадёжно велико Алу, особенно в груди. Его пришлось скрепить множеством булавок и парой шнурков на талии, и всё равно этот слишком «взрослый» наряд так и норовил соскользнуть с загорелых плеч.

«А туфли, видать, уже потеряла», — пробурчала про себя Теола, глядя на босые ноги подруги. В довершение всего, на тыльной стороне правой стопы Алу красовалось с десяток кривоватых строчек. Уголки губ Олы невольно поползли вверх, ей вспомнились чудные годы обучения в Академии Бриаэллара; уже тогда у сианай Аниаллу была дурная привычка использовать под записную книжку самые неожиданные части своего тела. Но Теола быстро стёрла улыбку с лица. Окинув Алу хмурым взглядом, она вскарабкалась на подоконник. Зрачки её на ярком свете превратились в узкие щёлочки. И глаза тоже. Аниаллу ещё раз огляделась по сторонам. Да-а, реакцию Теолы вполне можно было понять.

— Ну и что ж ты тут творишь? — сурово поинтересовалась та, шлёпнув промокшими подошвами об пол. В отличие от «Крыльев Заката», в библиотеке дома ан Камиан не было предусмотрено бытовой магии для просушки гостей: не каждый день мокрые кошки влезали сюда через окно.

— Я творю? Ты, наверное, хочешь узнать, что мы здесь творим? — переспросила Аниаллу.

Теола и сейчас с трудом узнавала её: когда та была «призраком», то казалась чересчур… мёртвой, теперь же, при свете — слишком живой по сравнению с той Алу, которую она помнила. От смеющихся глаз до кончика пушистого хвоста. Она игриво покачивала им из стороны в сторону и улыбалась.

— Мы? — за мыслями о метаморфозе подруги Теола не очень поняла, что та сказала.

— Ну да, ты ведь здесь уже со вчерашнего утра — а ты думаешь, почему я не бросаюсь тебя обнимать после стольких лет разлуки?! — и Алу развела руки в стороны.

Ола с облегчением вздохнула и ласково потёрлась щекой о щеку сианай. Смеясь, они закружились, вытянув для равновесия хвосты. Вода с Теолы разлеталась вокруг целым вихрем искрящихся брызг.

— Вот, смотри, — неожиданно остановившись и развернув подругу лицом к «призракам», торжественно сказала Аниаллу, — все эти книги самоотверженно отсортированы тобой лично, и под каждым «наларом» собрано всё, что известно алайскому народу об этой выдающейся синюшной личности! Выписки из указов, дневников, их и наших, статьи и описания в книгах вообще и в Большой Энциклопедии Нель-Илейна в частности — всё это сделала ты! И не скромничай, это была большая работа.

— Я… я сейчас… — Теола пристыженно глянула на сианай.

— Ладно, Ола, ты лучше обсушись сначала. Мокрая кошка — это как-то… неприлично, да и книжки намочишь. Хотя они и так уже мокрые! — с огорчением добавила Алу, подняла с пола один из томов Энциклопедии и смахнула воду с обложки. — О, я вижу, ты уже запаслась… сушилкой.

Ехидно изогнув бровь, Аниаллу указала на резной жезл, болтавшийся на поясе Теолы. Его окружала светло-красная аура дремлющей внутри огненной магии. И чувствовалось — магии довольно мощной.

Ола наморщила нос, словно Алу по нему щёлкнула.

— Как тебе не стыдно? Делор раздобыл для меня такую редкость, заботится, чтобы гнусные харнианцы не подпалили бедной Теолочке хвост, а она — издевается!

Аниаллу встретила её обвинения ещё одной порцией смеха, подумав при этом, что Делор ан Камиан всё-таки редкостный тупица: применять огненный жезл против харнианца было так же бессмысленно, как пытаться утопить налара — дитя Воды… Бессмысленно, если не сказать — опасно.

Ола с притворно оскорблённым видом отвернулась, изменила свой облик и, демонстративно высоко поднимая совершенно сухие кошачьи лапы, переступила через книги и отошла в уголок библиотеки — подальше от ценных рукописей. Усевшись на голом полу, она пару раз, для виду, провела языком по этим самым лапам, а потом приняла двуногую форму и стала сушиться по-настоящему. Придерживаясь одной рукой за стену, другой она сделала над ботинками несколько быстрых пассов, словно стряхивая с пальцев воду. От этого обувь очистилась прямо на глазах, зато рядом с девушкой образовалась аккуратненькая лужица грязи.

— Алу-у, — протянула Теола, — а ты не расскажешь мне, зачем я всё-это-что-ты-тут-перечислила делала?.. Или, — вдруг нахмурилась она, — наш мил-друг ВЖ Кеан достиг таких высот маразма, что приставил сианай ну и меня до кучи, производить ревизию в камианской библиотеке?

— Фу, Теола, какая же ты забывчивая! — Аниаллу шлёпнула себя по коленке толстенным синим свитком (казалось, она и не заметила последней фразы подруги). — Ты проделала всё это, дабы помочь мне узнать как можно больше обо всех этих наларах, — чтобы я смогла смоделировать личность каждого из них. Особо ценная информация, кстати, нашлась в дневниках ан Камианов… В них есть та-акие подробности, — она мечтательно завела глаза и поцокала языком..

— Это как же? В смысле, как это — «смоделировать»?

— Изучив, как он поступал в той или иной ситуации, зная все подробности — что он думал, что чувствовал при этом — я могу создать его двойника, модель, которая мыслит практически так же, как и он.

— Обомлеть! И это надёжно? — спросила Ола, подозрительно разглядывая синеющий за плечом Аниаллу призрак брата императора Нель-Илейна.

— Довольно-таки. Конечно, во многом приходилось полагаться на интуицию, кое-что домысливать — или мы не кошки? — подмигнула подруге Алу. — Вот надёжность копий ты и проверяла. Рассказываю: ты выбирала какой-нибудь случай из жизни одного из наших наларов — вошедший в историю или упомянутый в одном из этих дневников — и копия, если она надёжна, должна была принять точно такое же решение, как и её прототип. Проблемы были разве что с тёткой императрицы — вон той носатой дамой в платье с декольте, она у нас всё время получалась то слишком доброй, то чересчур злобной. Потом мы выяснили, — Алу указала на источник этого знания — горящую рыжим золотом тетрадь, венчавшую сложенную у ног наларки кипу книг, — что у этой загадочной леди просто-напросто был молодой любовник, жрец при столичном храме Тиалианны. От его благосклонности и зависело, будет ли она сегодня жертвовать нищим и убогим или станет приставать к племяннице, требуя, чтобы та ужесточила наказание за малейшее нарушение этикета. «Фактор любовника» был учтён, и на этом наши сложности закончились.

— Ну надо же, какие мы молодцы! — погладила себя по голове Теола.

— Вот так-то. И больше не задавай мне глупых вопросов! — с деланно-суровым видом велела Алу, но тут же фыркнула от смеха. — Да отколи ты компромат от свитера, — она кивнула на странный предмет ярко-зелёного цвета, похожий на раздавленную колесом гигантскую мохнатую гусеницу, от которого по белой вязаной ткани расползалось огромное пятно. — А то по нему только слепой или очень тупой не догадается, где ты была на самом деле. Тем более, Аэлла не одобряет подобного творчества, ты же знаешь.

— Аэлла — это ещё что! Вот как Кеана бесит, что глава Миграционной службы Бриаэллара горланит песни по кабакам — это да! Ради одного этого Адиану стоило создать свои «Зелёные Хвосты». Божественный мужчина!.. Хоть и ан Темиар. Вот зараза! — воскликнула Теола и принялась за одну из погнутых булавок. Через несколько минут молчаливой борьбы она брезгливо шлёпнула мокрой «зелёнкой» по подставленной ладони Алу. — Ну и погодка!

— Погода как раз очень способствует нашей сегодняшней работе, — философски пожала плечами сианай.

— Способствует? Мы что… пожар собираемся тушить? — буркнула Теола.

Растянув пальцами свитер, прижав подбородок к груди и скосив глаза, она ощупывала пятно, осторожно, как врач пальпирует печень безнадёжно спившегося пациента. Потом хлюпнула носом и свободной рукой принялась делать над кляксой такие движения, словно вытаскивала из свитера длинные нити. Пятно стало быстро уменьшаться, из свитера вылетела большущая зелёная капля и повисла возле Теолиной груди. За ней последовала ещё одна, потом ещё, и вскоре в воздухе перед алайкой бултыхался грязно-зелёный сгусток вытянутой из ткани воды. Отпустив свитер, Теола довольно хмыкнула и легонько щёлкнула по водяному комку пальцем, тот поплыл к окну и исчез, увлекаемый дождевыми каплями.

— Почти, — кивнула Алу, проводив его взглядом. — Ты, как я поняла, — она посмотрела на огненный жезл Теолы, — уже наслышана о харнианской угрозе?

— Э-э, — немного смущённо протянула Теола, — слышала, тут не захочешь — услышишь! Брат Делора сейчас вместе с твоей Ирерой у адоров на харнианцев охотится, а его самого не взяли, вот он и трандычит про этих «харей» с утра до вечера. Так что, и ты меня ими пытать собираешься? — протянула Теола, скорбно заведя глаза, и неожиданно засунула жезл в ноздрю, словно собиралась с его помощью покончить с жизнью.

— Нет, не ими, — обрадовала её сианай и тут же мрачно посулила, — хуже. Ты оглянись по сторонам, — она широким жестом обвела «призраков», — они вряд ли похожи на харнианцев. И очень нужны нам, в отличие от последних.

Теола недоумённо взглянула на подругу.

— Налары? Разве мало нам здесь эльфов — и так уж целую толпу нагнали! Я слышала, — она перешла на шепот, — что часть их даже усыпили и штабелями сложили где-то в подвале. Представляешь? Склад из эльфов! Так зачем же нам ещё и эти, синюшные?

— Тушить пожар, ты же сама сказала, — поддразнила её Алу. — Вот случится у нас такая беда, а воды не хватит, что делать будем?

— У нас? — мигом насторожилась Теола. — Как это — у нас?

— От харнианцев можно ждать чего угодно. Особенно с тех пор, как объявился Тал. — Аниаллу глянула на подругу краем глаза — понимает ли Ола, о ком она говорит. Судя по тому, как на мгновение прижались к голове её уши — понимает. — Вдруг он покровительствует этим, как ты говоришь, харям? Но они и сами по себе серьёзная угроза, Теола. Если бы тогда, во время войны Огня, мы их всех не поуб… если бы мы не решили проблему с ними так радикально, то неизвестно, каковы были бы наши потери.

Сианай задумчиво поводила по щеке кусочком зелёного меха. Она уже успела высушить отданный ей Олой предмет, и теперь можно было понять, что чуть не погубило свитер алайки: это был поддельный кошачий хвост, окрашенный в ядовито-зелёный цвет.

— Поэтому нам и нужны налары. Здесь и сейчас, — твёрдо проговорила Алу. — Не ровен час Неллейн перекроет свою границу. Удивительно, что он до сих пор этого не сделал. Вот мы и должны изыскать способ внушить ему, или хотя бы части его подданных, решимость начать борьбу. Причём не только за свою родину, — она хитро прищурилась, — но и за нашу. Видишь, какую важную работу нам доверили? А ты, гулящая ты кошка, всё по крышам прыгаешь! — Аниаллу шутливо замахнулась на подругу зелёным «хвостом».

— Прыгаю, — только и оставалось склонить повинную голову Теоле.

Аниаллу разливала дымящийся напиток по прозрачным чашечкам. Тонкими струйками растекался в воздухе экзотический, манящий аромат.

— Киали, настоящая. — Теола откинулась на подушки, отхлебнула по обыкновению пол чашки разом и… щеки её раздулись, глаза расширились и забегали по сторонам в поисках, куда бы выплюнуть обжигающий напиток.

Но уже через мгновение, проявив чудеса ловкости, она засунула палец в рот, и лицо её тут же разгладилось, а на губах выступила лёгкая полоска инея. Алу в немом восхищении наблюдала за спектаклем. Если Ола и была полукровкой — как можно было подумать, видя, на-сколько легко она управляется с магией холода, — то второй её родитель был определённо ан Камианом. Иначе откуда такой естественный, прямо-таки расхлябанный артистизм?

Теола же тем временем попыталась проглотить кусок льда, в который превратилась киали, а когда это не вышло, с трудом пропихнула его наружу. Облизывая импровизированное мороженое, она подгребала под спину подушки из нежнейших ароматных перьев, скреплённых, похоже, одним волшебством. Угнездившись в этом мягко-переливчатом великолепии и перебирая его пальцами, Ола протянула:

— О Аласаис, как дома-то хорошо!

Всем телом она впитывала уют роскошного покоя.

— Хорошо, — как-то кисловато откликнулась Аниаллу и сделала несколько маленьких глоточков киали под недоумевающим взглядом подруги. — Только вот я слышала, что ты не очень-то к нам спешила.

— Я спешила, — обиженно надула губы Теола, хотя действительно опоздала с возвращением в Бриаэллар на двое суток. — Просто… просто меня вампир укусил, — выпалила она наконец.

— Какой вампир? — Алу тут же поставила чашку на блюдечко и навострила уши.

— Самый настоящий, — заверила её подруга. — Я его бледную физиономию не раз замечала. Думала, пьяница какой-то. А как мой… срок вышел, я ядику хлюпнула — тело у меня было неалайское, так зачем его с собой тащить? — пояснила Ола. — Я же не Энаор — трупы коллекционировать. Ну вот, прихожу я в себя. Языком клык щупаю, — тут она, конечно же, приподняла губу и показала, как именно она «щупала клык». — Всё в порядке — острый, длинный. Думаю — всё, дома. Открываю глазки и… ничего подобного! — мой старый потолок и морда эта бледная… торжественная такая. Тут я всё и поняла. Разозлилась, ну прямо жуть. Ору: «Идиот, кретин!» — и подушкой р-раз! — Она собралась было продемонстрировать и это, но Алу быстро перехватила подушку. — Вот… А этот сидит, обалдел совсем, в подушку когтями вцепился, аж перья из неё полезли. Думал, не иначе, я целоваться к нему полезу — ну, за подарок его бесценный, «новую бессмертную жизнь», или проклинать стану за неё же… патетишно. А тут — подушкой! — Ола как-то нервно хихикнула.

Аниаллу слушала, и кончик её хвоста подрагивал от неподдельного любопытства. За многие годы своих странствий по мирам она, как бы невероятно это ни звучало, ни разу не встретила вампира, поэтому все её знания о них были исключительно книжными, если не считать знакомства с начальником Главной анлиморской тюрьмы. Он приводил смертные приговоры в исполнение через собственно… зубное выпивание крови, чем и поддерживал в себе жизнь. Поговаривали, правда, что способность эту он приобрёл благодаря любви к художественной литературе, знакомому магу и крупной сумме денег. Света солнечного, во всяком случае, он не боялся.

— И что же ты?

— Приняла солнечную ванну, что! — фыркнула не на шутку разошедшаяся Теола. — Ощущение, доложу тебе… Надо будет записать для потомков!

— Да-а, Ола, — протянула Аниаллу, разглядывая покусанную подругу, — везёт же тебе, не можешь ты не влипнуть!

— Ой, ой, ой, да кто бы говорил!

— А что, я сижу тут тихонько, перекладываю книжечки с места на место, — скромно потупила синие очи сианай. Касательно трёх последних дней это было чистейшей правдой.

— Ты-то сидишь, — подняла коготь Теола, — а весь Бриаэллар только о тебе и говорит, о тебе и твоём «руалском приобретении». Ты теперь у нас знаменитость! Это же надо… Да, кстати, почему ты вообще здесь, в Бриаэлларе? Адиан говорил, что ты, вроде как, в Линдорге должна быть, там ведь у нас теперь типа битва титанов… Да-а, я уже так много всякого передумать успела… А он ещё удивился, когда я ему сказала, что с тобой иду встречаться!

Аниаллу сложила руки на коленях и обреченно вздохнула, поняв, что рассказывать всё-таки придётся — и про Линдорг, и про всё остальное.

— Я действительно должна была быть там, но Кеан отменил мою миссию, — мягко ответила она.

— Почему? — вытянула шею Теола.

Одного имени Верховного жреца было достаточно, чтобы её благодушное настроением мигом улетучилось.

— Не знаю почему. Нет, и всё, — пожала плечами Алу. В отличие от Теолы, она всегда говорила о Кеане сдержанно, а в её позе и в жестах сразу появлялась какая-то чрезмерная строгость.

— И ты не словила кого-нибудь из них, не расспросила?!

— Там и без меня нашлись… ловцы, — махнула рукой сианай. — Кеара сейчас отбивается от Селорна, Анара и Аэллы с Малауром. Думаю, ей не устоять! — она лучезарно улыбнулась, но пыл Теолы это нисколько не охладило.

— А почему ты здесь, а не там? Почему ты не пошла? Может быть, ты бы узнала…

Аниаллу покачала головой, отмахиваясь от этого предложения.

— Решение уже принято, Ола. От того, буду я там или нет, ничего не изменится.

— Ну, не знаю, неужели тебе не хочется разобраться во всём? Ты работала, старалась… ты сианай, наконец. Почему ты не потребуешь ответа от той же Кеары? Можно и Гвелиарин попросить поговорить с ней, она вряд ли откажет Верховной жрице!

— Мне всё равно, Теола, — улыбнулась сианай и обняла подушку, — всё равно. Я злилась сначала, но сейчас уже благодарю Кеана за то, что осталась дома. Для меня так лучше. Поверь, работать с ним вдвоем… нет, я бы не вынесла этого. Он хороший правитель, но подчас мне кажется, что только как правитель он и хорош. Поэтому я лучше послушаюсь Кеана как Верховного жреца, чем буду объясняться с Кеаном-алаем.

— Аниаллу, — с кислой миной протянула Ола, — ну, нельзя же быть такой послушной, это же противно просто.

Она поморщилась, хотя отлично понимала: у Алу были совсем другие причины остаться дома. С ней всегда так: с виду всё в порядке, а внутри такое творится, что и спрашивать страшно. Вот Теола и не спрашивала. Она и сейчас постаралась свести всё к шутке.

— Хотя… и правда: зачем шипеть и мяукать, как все остальные, когда Кеан обращает твоё дело в полный тупизм — ведь это так банально! Вот поблагодарить его за такую милость — это да-а, это куда оригинальней ты ж у нас взялась резко всех удивлять. Или… или у тебя есть какой-то свой интерес, а?

— А как же без него? — заговорщицки нагнувшись к ней, прошептала сианай. Сейчас она рада была раскрыть любой свой секрет, чтобы уйти от очень болезненной для них обеих темы.

— И-и?

— Мне надо было восстановить одну страничку из прошлого.

— Какую? — едва не подпрыгивала на месте Теола.

— Одно из голосований нашего Совета. Они тогда, проявив редкое единодушие, постановили изгнать из Энхиарга академских друзей Анара. Навсегда.

— А за что их так? — тихо спросила Теола, она-то знала, что такое изгнание.

— За попытку вызволить его из Руала. Их поймали ещё до того, как они нашли Анара, он даже не знал ничего. И его матушка потребовала именно такого наказания.

— И Совет согласился?! — светлые брови Теолы взлетели едва не до ушей. — Они же все сами терпеть не могли эту Амиалис! Да и преступление-то… Дела Руала не имеют к нам никакого отношения, сама Аласаис не раз так говорила. Странно. А ты других своих папаш расспрашивать пробовала?

— Пробовала. Молчат. Когда было голосование, против были как раз двое. Вернее, один против, а другой воздержался, — Алу многозначительно поджала губы.

— И теперь каждый доказывает, что он был одним из них! — усмехнулась Теола.

— Да. Вот я и хочу найти записи того времени. Не могли ан Камианы не сунуть нос в такое интересное дело.

— Ты хочешь найти…

— Именно, — подтвердила Алу, прежде чем подруга успела договорить.

— И ты думаешь, что такую страшную тайну кто-нибудь доверил бумаге? — недоверчиво дёрнула ухом Теола.

— Ты и не представляешь, что они ей доверяют, — округлила глаза сианай. — Всё — от слухов и сплетен до са-а-амых сокровенных тайн. Это же ан Камианы, Ола! Или ты забыла, что такое — быть одной из них? Тогда — позволь мне напомнить. — Она протянула подруге книжку, ярко-лимонную в чёрную полоску, точь-в-точь как её шарф.

Теола приняла её с трепетом. Кусочек её прошлой жизни, её дневник…

У каждой породы алаев — свои таланты и, соответственно, своя роль в жизни города: ан Меаноры — высококлассные чародеи, кошки из дома Теней — прирождённые шпионы; ан Элиатаны властвуют над снами и видениями, а эалы могут гордиться своими телепатами и анэис… Способность же ан Камианов подмечать мельчайшие детали, их артистизм, чувственность и изощрённый вкус позволяли им быть как прекрасными актёрами, художниками и галеристами, так и кулинарами, парфюмерами и ювелирами. Среди них были и прославленные лекари душ, и хитромордые мастера интриги. Но найти достойное практическое применение их неуёмному любопытству оказалось не так-то просто. Печально было сознавать, что всё то, что ан Камианы узнавали и переживали в своей вечной погоне за новыми впечатлениями, пропадало впустую.

И вот однажды патриарх Малаур предложил им вести дневники, причём довольно необычным образом. Вместе с Селорном (говорят, именно тогда они и сдружились) он изобрел особое заклятие, позвонившее нужному воспоминанию «перетекать» в дневник от любого взявшего его в руки существа и сохраняться внутри. Нельзя сказать, что это добавило ан Камиановским изысканиям систематичности или глубины, но гарантировало хотя бы, что знания не будут утеряны.

А информация эта и вправду была очень ценной, ведь если где-нибудь творилось что-то интересное — рядышком непременно объявлялся один из золотых котов. Более того, ан Камианам было мало поприсутствовать на коронации Нель-Илейнского императора, экзотической дирхдаарской казни или охоте на псевдодраконов в Луррийских болотах, им хотелось влезть в шкуру каждого из участников этих событий: императора — и его обойдённого короной братца; преступника — и торжествующих родичей его жертвы; загнанной дичи — и её гордых собой ловцов. И обычно ан Камианам это удавалось: они или покупали воспоминания, или нанимали кого-нибудь выкрасть их.

Поэтому, если из нескольких дневников удавалось вытащить записи на одну дату, получалась на удивление цельная картина, объёмный срез прошлого, и когда Совету Бриаэллара нужно было восстановить какое-нибудь событие, он обращался к дневникам ан Камианов.

…Теола перелистывала страницы своего задокументированного прошлого. Внезапно она густо покраснела, воскликнула:

— Аласаис! Аланаи я, что ли, нажевалась, когда это писала?! — и с шумом захлопнула дневник.

Стиснув его ладонями, словно из него могло выскочить нечто ужасное, она запрокинула голову, простонала что-то неразборчивое и… накинулась на Аниаллу:

— Ты это читала?!

— Нет, — ответила та настолько твёрдо, насколько это было возможно сквозь хохот и зажимающие губы пальцы. — Нет, честно.

— Врёшь, — печально резюмировала Ола.

— Вру, — кивнула Алу, — но мне можно, я сианай, как-никак.

— Так вот почему тебя посадили за это! Другим бы хозяева этих книжечек уши с хвостами поотрывали, а вам, сианаям, значит, всё можно? — притворно возмутилась она. — Ладно, ты мне не дорассказала про тех — друзей. Так ты уже откопала чего-нибудь?

— Пока ничего определённого, но, мне кажется, я уже близка к цели…

* * *

Разыгравшаяся над Бриаэлларом гроза с одинаковой яростью обрушилась на Гостевой и Посольский кварталы, на дома аристократов и простолюдинов, на главную алайскую святыню — дворец Аласаис, что возносился к самому небу в западной части города. Острые шпили башен пронзали чёрные брюхи туч, и те, словно в отместку, с особым рвением поливали водой замок, застывший в своём изящном величии. Дождь хлестал в витражные окна, затейливым узором покрывал мерцающие прозрачные купола, синие стены, мозаики и статуи. Крупные капли дробились в сверкающую пыль и, сливаясь снова, тысячами водяных нитей вплетались в кружево парапетов, смывая с открытых террас занесённые ветром редкие листья.

Одна из них, выходящая во внутренний сад и надёжно защищённая от непогоды сводчатой крышей, была отдана под картинную галерею. Белоснежную снаружи и бархатно-синюю внутри, её украшали портреты известных алаев. В этот час светильники были выключены, и в зыбком сиянии, рождённом молниями, точно пойманными за свои трескучие хвосты и рвущимися на волю из тяжких кулаков грозовых туч, казалось, что выражение мастерски написанных лиц неуловимо меняется.

Гибкие ветви деревьев хлестали по стёклам, чёрными плетьми вырываясь из-за завесы дождя. Длинные, изломанные тени парных резных колонн, разделяющих огромные окна, перечёркивали серую мглу коридора дрожащими полосами полного мрака… Но одна из теней была особенной. У неё были глаза.

Немигающие, светящиеся, подобно алайским, они переливались оттенками синего и лилового и «парили» слишком высоко над полом, чтобы принадлежать коту Аласаис. Их свет был неярок и неровен. «Задумчив» — как сказал бы какой-нибудь алай, привыкший определять душевное (да и физическое) состояние собеседника по характеру сияния его глаз.

Но о чём размышлял этот незнакомец, прячась в темноте галереи — один, в столь поздний час? Быть может, он был вором и, пробравшись сюда, прикидывал, какое из драгоценных полотен украсть? Что ж, это объяснило бы, почему он так мастерски сливался с тенью, да и каждое движение его, когда он решил покинуть своё укрытие и заскользил от картины к картине, лишь подтверждало эту версию. Незнакомец, с осторожной грацией хищника, пружинисто крался вперёд — словно не на двух ногах, а на четырёх мягких лапах. Совершенно бесшумно. В его плавных жестах крылся намёк на ту устрашающую, смертоносную стремительность, какую они обретали при малейшей опасности.

На самом деле, принять его за вора угораздило бы только того, кто не знал, что Дворец Аласаис был одним из тех редких мест, проникнуть в которые без приглашения не могло ни одно существо, насколько бы сильным или влиятельным оно ни было. У этой же крадущейся тени такое приглашение, как ни странно, имелось. Просто ночной гость умудрился забыть об этом…

Но вот он остановился, резко вскинул руку и хлопнул себя по лбу. Этот жест словно разрушил чары, благодаря которым свет, казалось, обтекал его тело, и если бы Теола могла одновременно находиться в двух местах, она увидела бы ещё одно удивительное превращение из «призрака»: посреди коридора стоял молодой смеющийся алай, несколько раздосадованный собственной оплошностью.

От звонкого шлепка, на глаза ему упали тёмно-золотые пряди, всего за мгновение до этого казавшиеся не менее чёрными, чем окружающий мрак. Анар ан Сай недовольно уставился на свои ноги: он в очередной раз поймал себя на том, что не идёт, а крадётся, словно он действительно пришёл сюда воровать. Хорошо ещё, что сам поймал: вот увидел бы его кто-нибудь другой в таком виде — вопросов не оберёшься! Но старые привычки, приобретённые за долгие годы жизни в Руале, этом царстве интриг и предательства, не желали отпускать: за каждой колонной, в каждой нише или густой тени мерещился враг. А даже если и не мерещился — тело алая действовало уже само по себе, причём подчас в самых неподходящих местах и ситуациях…

Вот и сейчас Анару почудился звук чьего-то дыхания, он оглянулся — это вполне мог быть патриарх Селорн, которого он здесь и поджидал, — но никого не увидел. Во Дворце Аласаис он чувствовал себя не слишком уверенно, что было в общем-то неудивительно (когда тебе всю твою жизнь изо дня в день твердят: «Ты — презренный богохульник, позор своей семьи и народа, и богиня до сих пор не прикончила тебя исключительно из брезгливости», — в её доме волей-неволей будешь чувствовать себя несколько… некомфортно). Даже если одно из её воплощений не далее чем четыре дня назад целых полчаса самозабвенно чесало тебя за ушами, на загривке и у правой передней лапы.

Конечно, Тень богини ещё не сама богиня. Но даже просто взглянув на любое из её изваяний, стоящих буквально в каждом уголке дворца, можно было понять, насколько отличается настоящая Аласаис от той всемогущей и жестокой владычицы алаев, какой её представляли в Руале. Словно влекомый желанием ещё раз убедиться в этом, Анар прошёл пару шагов и остановился в простенке между окнами, где прямо из деревянной панели вырастала маленькая статуя Аласаис. Лицо крошечной богини (как и всё в её дворце) дышало истинно кошачьим, нежным, чуть лукавым очарованием.

«Сестрица» этой статуи выныривала из стены как раз напротив портрета матери Анара, Амиалис — предательницы рода алайского, принесшей свою собственную кошачесть в жертву непомерным амбициям. Изваяние богини повернулось к бывшей царице Руала спиной, брезгливо подобрав рукой хвост и подол платья.

Нет, Хозяйка Бриаэллара никогда не отличалась кротостью. Анар шал немало примеров тому, как быстро и… красиво она умела расправляться со своими врагами, и потому неожиданная терпимость богини к его проклятой матери и затерянной в лесах родине всегда удивляла алая. Ведь сама религия руалцев — то, во что они превратили образ Аласаис, их страх перед ней — была не чем иным, как форменным богохульством!

Анар опустился на пол, привалившись спиной к окну. Он перебирал всё ещё яркие, всё ещё болезненные воспоминания трёхсот с лишним лет своей жизни. Вернее, просто трёхсот: «лишнее» — то, что было до Руала — он забыл благодаря своей матери и так и не смог вспомнить, как ни старались лучшие лекари и маги. Эти воспоминания заставили его вздрогнуть, словно створка окна внезапно растворилась и потоки ледяной воды обрушились ему на спину. Бессильный гнев с примесью страха и отвращения — ничего другого в его прошлом не было.

Анар запрокинул голову и снова посмотрел на мечтательно улыбающуюся Аласаис. Даже скудного света ему хватало, чтобы разглядеть каждую чёрточку её спокойного лица. «Почему же ты терпишь всё это?» — задумчиво прошептал он. Казалось, изваяние расслышало его, чуть заметно пожало плечами, склонило голову набок, а потом пристально посмотрело на Анара, беззвучно отвечая на его вопрос каким-то своим каверзным вопросом. Алаю не пришлось долго копаться в голове в поисках того, о чём могла бы спросить его Аласаис: «А сам-то ты почему отпустил её?». Анар задумался.

После пары минут напряжённого всматривания в стену, поскрёбывания носа и постукивания по клыку алай пришёл к выводу, что в тот момент, когда Амиалис была практически в его руках, ему было уже совершенно наплевать на неё. И на неё, и на своё прошлое. Он был настолько увлечён настоящим и будущим, что месть стала ему просто неинтересна. Но это — ему. А вот почему остальные, а главное, сианай Элеа, только что убившая несколько сотен или даже тысяч «фальшивых» алаев, тоже не пожелала покарать Амиалис — оставалось загадкой. Наверное, опять приходилось списывать всё на кошачью интуицию…

Слева послышался шорох, едва различимый за шумом грозы; Анар не спеша поднялся, поискал глазами его источник, но в коридоре всё ещё было пусто. Звук приближался, теперь он больше походил на шипение. Вскоре алай заметил какое-то движение у самого пола в конце коридора. Будто гигантская гусеница, забравшаяся под ковровую дорожку, выползала из-за поворота. Анар только успел подумать, что, видимо, туманы Долины Снов дурно повлияли на его рассудок, как следом за «гусеницей», резко вильнувшей влево, появился размашисто шагающий эал. Он что-то гневно бормотал себе под нос, уши его были прижаты, зелёные глаза прищурены, а когти на ногах выпущены — от них-то и уворачивался ковёр, по-кошачьи выгибая «спину», топорща ворс и рассерженно шипя на обидчика. Анар с насмешливым уважением посмотрел на смелый коврик: вряд ли в Бриаэлларе нашлось бы с десяток существ, которые отважились вести себя подобным образом с грозным патриархом Селорном. Особенно с учётом того, что «папенька» был явно не в духе.

— Ну? И что это за дрянь? — бросил он, едва поравнявшись с Анаром.

— Это совсем не дрянь, патриарх. Думаю, на этот раз интуиция Иреру не подвела. Камни, которые нашла её экспедиция, — весьма опасная штука. Они позволят любому сколько-нибудь опытному чародею стать немного драконом Изменчивого. Пока трудно сказать, какими из наших способностей они наделяют владельца… надо разбираться. Но и то, что и так ясно, не радует: ими определённо можно взломать запечатанный портал или даже «воскресить» уничтоженный, если от него остался хоть малейший след.

— И ты так спокойно говоришь мне об этом?! — снизу вверх гневно воззрился на собеседника Селорн.

— Патриарх, Изменчивый уже в курсе, а раз так — волноваться не о чем, — пожал плечами Анар.

— Мне бы твою уверенность…

— Думаю, чтобы обрести её, патриарху Селорну пришлось бы стать наполовину драконом Изменчивого, как я.

— Какая гнусность! — От одной мысли, что в его жилах могла бы течь не чисто эалийская кровь, Селорна всего так и передёрнуло. — Как вообще эти камни попали в Адорские скалы?

— У драконов есть легенда, что Изменчивый не всегда был бесплотным. На заре существования Энхиарга у него было тело — драконье, разумеется. И вот, когда «боги, маги и наэй» творили Адорские скалы, он, желая понаблюдать за этим, спустился слишком низко, и его… засосало внутрь гор. Его тело запеклось в них, как изюм в булке. Изменчивый, конечно мог вырваться, но происшедшее настолько ему не понравилось, что с тех пор он обходится без тела. А оно по-прежнему замуровано в толще скалы. То есть вполне может оказаться, что находка отряда Иреры — это никакие не камушки, а, в некотором роде, кости Повелителя Ветров, — заявил Анар, доставая из кармана невзрачный камень, немного повертел его в пальцах и добавил: — Тот ан Камиан, который догадался попробовать его на вкус, озолотится, продавая запись своего ощущения — отгрызть кусочек от самого Изменчивого!

— Это только легенда. И притом идиотская. — Селорн неприязненно воззрился на камешек.

— Да… Но когда отец… Криан ан Сай рассказал мне о том, как сам Повелитель Ветров настоял на союзе между драконами и кошками, и подумал, что два эти события могут быть связаны. Что, если адоры опередили нас, показав камни одному из тамошних драконов? Я связался с послом Драконьих Клыков в Адорских скалах, спросил, не приносили ли ему каких-нибудь необычных камней. Ему приносили, он изучил их, тоже вспомнил эту легенду и на всякий случай обратился к Изменчивому.

— И? — нетерпеливо спросил Селорн.

— Изменчивый всё подтвердил. Харнианцы растаскивают то, что осталось от его тела. Он в бешенстве от того, что наш общий враг решил… подделаться под его детей, вторгнуться в его вотчину. Этому мы, видимо, и обязаны его покровительством.

— Этот мир окончательно рехнулся. Адоров предупредили?

— Да. Как раз сейчас они обсуждают, что предпринять. Рано или поздно Хозяева придумают, как переправлять в Адорские скалы харнианцев — или кого похуже — так, чтобы они не теряли память. И тогда адорам придётся туго.

— Им нужны налары, — задумчиво проскрипел Селорн.

— Им нужны налары, — подхватил Анар, — но у адоров нет никаких связей с народом Нель-Илейна. Им не обойтись без нашей помощи. И без той работы, которую делает сейчас Аниаллу.

— Надо отправить к адорам Танаона, и — кто там с ним остался? Следы, по которым они шли, оборвались в какой-то воронке, словно этих хелраадских тварей сбросили с неба. Больше им в лесах делать нечего. И поторопить Аниаллу. Да, поручить ей эту работу было первым разумным решением Кеана за последнее время…

— Разумным?! — тут же вскинулся Анар. — Патриарх, тебе ли не знать, что дельце, которое Аниаллу намеревалась провернуть в Линдорге, могло принести нам всем ничуть не меньшую пользу. Отменить всё, после того как столько трудов было затрачено на подготовку, отменить самовольно, без позволения Совета, без твоего позволения — это что, разумно? — вкрадчиво поинтересовался он. На Селорна его слова возымели должное действие: прорычав под нос что-то вроде «давно пора вывернуть этого Кеана наизнанку», патриарх двинулся по коридору… всё так же немилосердно когтя ковёр.

— Разумно?! Да это ещё умней, чем девке в Линдорг поступать?! — раздался вдруг резкий, нагловатый голос, и из-за группы статуй выступила его рослая обладательница.

Не будь Анар и Селорн алаями, они ни за что не узнали бы воздушную, загадочную и неизменно элегантную Алию Аэн, матриарха дома ан Элиатан, в этом обличий. И дело было не только в росте, зелёных глазах, эльфийских ушах, утыканных множеством мелких серёг, и устрашающем одеянии — вся её мимика и жесты невообразимо изменились.

Разве могла бы она пройтись такой вот расхлябанной походочкой, покачивая раздавшимися бёдрами и шурша по правой ляжке объёмистой бутылью, обёрнутой в потрепанный лист пергамента? И всё же алаи чувствовали, что это именно она. Анар смотрел на Алию Аэн с интересом, но без удивления — у него было время привыкнуть к её превращениям, пока они вместе путешествовали по Долине Снов. Хотя в этом облике она ему тоже не являлась. Селорн прошёлся вокруг неё, приподняв верхнюю губу в специфическом оскале, словно анализировал её запах. Алия переступила с ноги на ногу, усмехнулась и залихватским, совершенно не своим жестом откинула рыжую косу с груди.

— Алия, дорогая, ты что, собралась в Бездне шлюхой подработать? — с ласковым участием полюбопытствовал Селорн.

— Ха, ну нет, — она накрутила огненную прядь на кончик острого уха, — в Бездне эльфки нынче не в моде. Их там и так перебор — беженцы, всё такое. Все цены сбили, дряни, и здесь, у нас, тоже намереваются! — Она в сердцах плюнула на пол и принялась растирать плевок носком сапога, бросая на Селорна быстрые хитрые взгляды.

— Алия, тогда что же ты такое? — спросил он, не сводя с неё глаз.

— Я? Я самый большой кошмар господина Ректора Линдоргской Академии! — кокетливо объяснила матриарх ан Элиатан, нагнувшись вперёд и большим пальцем чуть приспустив декольте. — Наглая, развратная, рыжая эльфья девка, с недурными способностями мага, — вздёрнула бровь Алия и уже своим голосом закончила: — Которая поступит-таки в Линдорг и получит посох, посрамив всю местную шайку.

— Если у него такие кошмары, хотел бы я заглянуть в его более приятные сны, — хмыкнул Анар.

— И тебя бы стошнило.

— Алия, мы живём под одной крышей с Энаором. Нас уже не от чего не может стошнить, — заверил её Селорн.

— Может, — очень серьёзно сказала Алия.

Метаморфоза коснулась не только ей голоса: вся её фигура подёрнулась лёгкой дымкой, очертания тела расплылись и стали меняться, перетекать во что-то новое. Она становилась миниатюрнее, нежнее. Эльфийские ушки превратились в кошачьи — большие, редкостного серебристо-персикового оттенка. Коса сама собой расплелась, и пряди мягким облаком окружили алайку. Нежно-рыжие, они испускали чуть заметное лиловое сияние, как и глаза Алии.

— И зачем же вы засунули ему в голову эту девку? — поинтересовался Селорн, на долю секунды опередив Анара.

— Мы тут ни при чём, Селорн, — мягко улыбнулась Алия; она вообще всё делала мягко и чарующе-плавно, но без той слащавости, что свойственна томным красоткам. — Сей «дивный» образ породило его собственное сознание. Это его персональный кошмар. А мы лишь добавили несколько штрихов к портрету этой огненноволосой леди и показали его господину Ректору… в подходящий момент. Он как раз переправлял партию оружия и ядов в окрестности Линдорга, и, ах! господин Ректор не смог сохранить должную концентрацию и завершить заклинание. Он очень подвёл своих соратников, которым предназначался этот бесценный груз, и…

Конца этой фразы Анар не услышал — образы его собеседников стремительно таяли в белёсой дымке, тела своего он уже почти не чувствовал. Алай не стал даже пытаться отогнать подступавшее к его разуму видение, наоборот, он уже предвкушал, какое редкое зрелище — опозорившийся Ректор Линдорга — сейчас явится его внутреннему взору. Но, вместо холёного мужчины в неизменно белых одеждах, он увидел рыжеволосых алаев, ан Элиатанов, неподвижно лежащих на подушках в круглой комнате с задрапированными лёгкими расписными тканями стенами. Они были мертвы или умирали — широко распахнутые глаза кошек более не светились, на лицах застыло болезненное выражение. Их тела лёгким мерцающим саваном укрывал туман, и когда видение рассеялось, Анару показалось, что он остался в его голове…

— Не всё сразу, — прозвучал в его сознании голос Алии Аэн, — когда-нибудь ты сможешь вызвать к жизни именно тот момент, который пожелаешь. Не всё сразу, — уже вслух повторила она и чуть заметно подмигнула.

— Я буду стараться, — пообещал Анар. — Но тебе-то, кажется, задуманное удалось? — спросил он и, пошатнувшись от головокружения, ухватился за статую.

— Удалось, — проговорила она. Невысокой Алии пришлось вытянуться в струнку, даже встать на цыпочки, чтобы достать до головы Анара, и когда её пальцы пару раз легонько надавили за ухом, сознание алая заметно прояснилось. — Мы не только погубили груз, мы, что намного важнее, уронили авторитет Ректора в глазах его союзников. Хотя, — опустила она руку, — это лишь капля в море.

— Как говорят налары, море и состоит из капель, — сказал Анар.

— Да, конечно. Но за каждую из таких капель нам приходится жестоко расплачиваться. То, что ты видел, происходит с моими кошками каждый раз, когда мы пытаемся воздействовать на магов из Линдорга. Они умирают — и умирают мучительно, — упавшим голосом проговорила Алия Аэн.

— Зато ан Камианы озолотятся. Вы ведь у них новые тела заказываете? — усмехнулся Селорн.

— У них. Но они вряд ли озолотятся. Они уже несколько раз просили нас разрешить им поучаствовать в наших… путешествиях по снам линдоргских чародеев. Суммы, которые при этом назывались, позволят нам покрыть все расходы, — ответила Алия.

— Стоп. Ты сказала «Ректор переправлял»? Сам? — переспросил Селорн.

— Да. Груз был очень ценным.

— Тогда почему Ректор не поручил его доставку Кеттарону? Я думал — эти ублюдки давно спелись.

— Нет, патриарх, — покачала головой Алия. — И это настораживает.

Дракон Кеттарон, некогда служивший в «Крыльях Заката», ныне возглавлял компанию «Порванное Крыло», ставшую основным их конкурентом. И полной противоположностью: если «КЗ» гордились своей кристальной честностью, то «ПК» не гнушалось никакими заказами.

Воровство, контрабанда, похищения, убийства — все эти «услуги» значились в их прейскуранте. Кеттарону, за свои гнусные делишки с позором изгнанному из Драконьих Клыков и лишённому крыльев по приговору самого Изменчивого, должна была бы прийтись по вкусу предложенная Ректором работа.

— Ректор ведёт себя очень странно: обращается с Кеттароном как с грязью, — продолжала Алия. — Вплоть до того, что он принимает его чуть ли не в подвале, крохотном, без окон, прекрасно зная, что Кеттарон боится замкнутых пространств; и пытается заставить его работать за смешные деньги.

— Он рехнулся? Он так рассчитывает на союз с Драконьими Клыками? — хором спросили Селорн и Анар.

— Не думаю. Это прозвучит глупо, но у меня сложилось впечатление, что Ректор (а скорее — сам Тал, который руководит им) очень не хочет, чтобы хотя бы один из этих союзов был заключён. Он не может заявить об этом нежелании открыто, но оно сквозит во всех его действиях.

— Думаешь, тот колдун, Хираос… — начал Анар.

— …не случайно решился исследовать содержимое головы одного из драконов Изменчивого рядом с Бриаэлларом, где мы без труда засекли его, — закончила за него Алия. — Ректор хотел, чтобы мы поймали телепата и выдали его драконам. Но зачем…

— Потому что иначе всё закончилось бы слишком быстро… — морщась, пробормотал Селорн.

— Патриарх?

— Будь у Тала драконы, армия, которую собирает для него Ректор, смогла бы расправиться с Элааном гораздо быстрее, чем ему бы хотелось. Не Элаан его настоящая цель… вернее, не только Элаан. — Селорн уставился невидящим взглядом куда-то за спину Алии.

— Но если Ректор не заключит союза с драконами, то есть шанс, что его заключим мы, и тогда всё опять же может «закончиться слишком быстро» и отнюдь не в пользу линдоргцев и компании, — заметил Анар.

— И это заставляет меня волноваться за судьбу Изменчивого и его драконов, — жутковато усмехнулся Селорн. — Пойдёмте, нас уже ждут.

Патриарх зашагал по коридору. За его спиной Алия и Анар обменялись тревожными взглядами.

* * *

Оставшись одна, Аниаллу с гордостью рассматривала наконец-то обретённый предмет своих многодневных поисков (правда, найти его оказалось всё же проще, чем уговорить Теолу не присутствовать при его прочтении). Находка выглядела не столь впечатляюще, как это можно было предположить по частоте взмахов хвоста сианай: всего лишь пухлый томик в переплёте из ярко-малинового шелка, щедро заляпанном чернилами. Алу повертела его в руках, и, сверкнув тёмным золотом, буквы на корешке сложились в длинное имя хозяйки дневника. Имя ничего ей не говорило, она не знала этой несостоявшейся жрицы Аласаис. Зато недожрица знала то, что было неизвестно самой сианай Аниаллу, и эту прямо-таки оскорбительную ситуацию надо было срочно исправить.

С видом гурмана, готового продегустировать необычный деликатес, Алу открыла дневник. Ей так не терпелось прочитать его, что она позабыла сесть и осталась стоять в шаге от распахнувшего свои бархатные объятия роскошного фиолетового кресла.

«Да я никогда и не задумывалась, что значит „служить Аласаис“. Может быть, Имлае права — меня тянуло в храм не служить, а разгадывать её тайны, — прочла Алу. — Что ж, придётся наступить на хвост своему любопытству, как это ни печально… — она пробежала глазами длинный абзац рассуждений недожрицы на эту тему, — …но видимо, задавленное, оно вопило так сильно, что сама Аласаис послала ему (ну и мне — как его хозяйке) утешение в этот же день! Мне удалось посмотреть на так досадившую экс-царице Амиалис, этой собаке в алайской шкуре, троицу! Запись воспоминания довольно объёмная, и не смогла вставить её сюда (оставила только рисунок на следующей странице), но она есть в Галерее Памяти, в шкафу от Спиральной, большом таком, синем, который ещё со следами от когтей. „Привязана“ к маленькой картине „Моя первая охота“ — с дохлой мышью (Му, это я для тебя, в частности, пишу).

О своих впечатлениях напишу завтра, надо всё как следует перепарить. А то я сейчас совсем невменяемая: нарвалась во время своей авантюры на эту безумную Такрен Фай, которую сослали в Бездну ещё… бездну лет назад. Она вышла из подземелий мне навстречу. Жуткая личность. Заметила меня через всю мою защиту, заставила рассказать, куда и зачем я направляюсь (хотя, мне кажется, она ещё до этого прочла мои мысли, и расспрашивала, просто чтобы поиздеваться), а потом… взяла и отпустила. Странно!» — дочитала Аниаллу и перевернула страницу.

Со следующего листа на неё печально взглянули серые глаза незнакомой девушки. Видимо, той самой академской подруги Анара. Аниаллу никогда не встречалась с ней — Ланрисса (как назвали дочку изобретательные родители в честь знаменитой жрицы Тиалианны) перевелась к Агадару из другой школы магии уже после того, как Алу приезжала туда в последний раз.

Девушка на портрете, «застывшем воспоминании» недожрицы, была, что называется, довольно мила, однако её очаровательная внешность не помешала сианай сразу же признала в ней тот тип не обделённых интеллектом, целеустремлённых, но наивных, упрямых и упорно не желающих понимать своё место существ, с которыми она предпочитала не общаться. Это немного расстроило Алу — она ожидала увидеть кого-то похожего на юную Канирали ан Фейм или по крайней мере на леди Бериатт из Академии Агадара.

«Да наверняка, она и подбила этих двоих спасать Анара. Срочно, не успев хоть как-то спланировать экспедицию, потому… потому что не исполненный долг преданности другу не давал ей дышать… Интересно, какая она сейчас? И жива ли — может быть, она смертный человек? Хотя, нет, она не смертная», — подумала Аниаллу и… мешком рухнула на ковёр.

Она не лишилась сознания, просто вдруг потеряла контроль над своим телом. Словно волна магии, исторгнутая дневником, парализовала её. В полной мере ощутив удар о пол, сианай была не в силах пошевелиться, чтобы потереть ушибленный бок. Постепенно подвижность вернулась к ней, Алу встала и пошатываясь подошла к окну. Она отвела в сторону тяжёлую портьеру и, прижавшись щекой к её мягкой ткани, стала апатично смотреть на дождь. Водяные змейки танцевали на стекле, сплетаясь в мимолётные узоры. Голова Аниаллу гудела, словно на неё надели кастрюлю и с размаху дали по ней половником. Сианай пыталась сообразить, что же произошло, но мысли едва пробивались через этот протяжный гул. На дневник вполне могло быть наложено защитное заклятие, но как она умудрилась проглядеть его?! Алу всегда была ужасно педантична в подобных вопросах, а в этот раз — особенно. Она несколько раз проверила дневник на наличие магии, способной атаковать её или, что куда хуже, уничтожить сам дневник вместе с интересующей её информацией. А если она что-то и упустила — какой смысл накладывать на дневник чары, которые атакуют посягателя уже после того, как он прочёл всё, что ему было надо? Да и вообще — чтобы какая-то недожрица колдовала так, что даже Тень богини не убереглась от её чар?

«Вот тебе и недожрица», — задумчиво протянула Аниаллу.

Она стала прикидывать, кому первому лучше отнести эту злополучную тетрадку, но тут её внимание снова переключилось: появилось какое-то новое чувство, словно соринка в глазу, — мешающее, слегка болезненное.

Через несколько мгновений напряжённой тишины она поняла, что её волнует присутствие кого-то чужого, чьи мысли и эмоции — сильные, тревожные — она и ощущала. Это была не Теола, определённо не она. Ни один кот Аласаис не мог нести в себе такую бездну безысходности, злобы… Мысленно, не прибегая к магии, полагаясь лишь на свой тел алаит, дух кошки, сианай ощупала все углы комнаты, заглянула за её пределы… и вдруг буквально прилипла носом к окну.

Сквозь стекло, ставшее почти непрозрачным от потока стекающей по нему воды, было совершенно невозможно разглядеть, что делается в саду. Алу нетерпеливо постучала по окну ногтем, и дождевые занавеси раздвинулись. Перед сианай лежал тёмный, промокший насквозь сад. Ветер трепал на ветвях измученные листья. Трава была едва видна — земля уже совсем перестала впитывать воду, и лишь самые кончики травинок торчали над её чёрной поверхностью, вздувающейся пузырями от крупных капель.

Не обладай Аниаллу способностью видеть в магическом спектре, она так ничего бы и не разглядела: ледяной дождь мешал тепловому зрению, он же, вместе с темнотой и деревьями, практически лишал её и обыкновенного. Но удивительные глаза сианай уловили чуть различимую алую тень, ореол огненной магии, колеблющийся вокругкакой-то фигуры. И тут недоброе предчувствие сорвало Алу с места и погнало через библиотеку — туда, где трудилась её подруга. Уже на пол пути истошный крик Теолы и жуткий грохот подтвердили её опасения…

* * *

То, что глава дома Теней Наол Чутколап передал свои полномочия в Совете Бриаэллара юной и довольно взбалмошной дочери, было продиктовано не только нежеланием видеться с патриархом Селорном. Этот поступок полностью отражал отношение отца Эйтли «ко всему этому сборищу», и вот уже более года он вежливо, но твёрдо отклонял все просьбы членов Совета вернуться обратно.

Теперь же, когда он явился на это, пусть и неофициальное, заседание — сам, безо всяких упрашиваний и даже простого приглашения с их стороны, — собравшиеся могли только гадать, останется Тинойа в Совете или Наол снова займёт своё место в нём, признав наконец серьёзность ситуации и необходимость сообща искать выход.

Анар не знал, какое решение Чутколапа пришлось бы по душе Алии Аэн или Селорну, но сам он, безусловно, предпочёл бы первый вариант — этот серебряный котёнок нравился ему. Тинойа частенько забегала к Аниаллу — пожаловаться на очередную свою девчоночью беду или пересказать последнюю сплетню про Аэллу ан Камиан (которую почитала виновницей большинства своих несчастий), и Анар успел к ней привязаться.

С отцом же Эйтли он не был знаком и всего второй раз в жизни видел этого алая, сейчас вольготно расположившегося на низком диване. У Наола Чутколапа была такая же, как у дочери, грива пепельных волос, длинная переносица и проницательные, чуть насмешливые глаза, миндалевидные, зелёные, с сильно опущенными к носу уголками.

Завидев Селорна, первым вошедшего в комнату, где они с Эйтли дожидались остальных приглашённых, Наол плавно поднялся, оправил парой небрежных движений плащ, и с приветливой улыбкой как ни в чём не бывало пошёл навстречу эалу. Эал повёл себя не менее вежливо: он тихо поприветствовал старого врага и даже справился о здоровье его супруги Ферримелы. Мурлычущая Смерть, как поговаривали, во время своего последнего путешествия за пределы Энхиарга была убита настолько жутким образом, что до сих пор не могла окончательно оправиться. Члены дома Теней тщательно скрывали обстоятельства этого дела, и посему их патриарх, не проронив ни слова, лишь печально покачал головой. Впрочем, ни он, ни Эйтли не выглядели особенно подавленными, хотя та, едва увидав Анара, и поспешила напустить на себя обиженный вид. Она скомкала листок пергамента, длинными полосками которого, со зверским выражением на хорошеньком личике, кормила толстую золотисто-жёлтую ящерицу, и, надув губы, устремилась к своему новому другу.

Друг понимал, что его сейчас ожидает, и ещё успел бы влезть в разговор патриархов и тем спастись от тяжкой участи. Однако он смиренно позволил отвести себя в сторонку, усадить на диван и обрушить на свою участливо склонённую голову целый поток кокетливых жалоб. Ему, с малолетства привыкшему выслушивать мрачные завывания жрецов в руалских храмах и многочасовые нотации наставников, щебетание Тинойи, жизнерадостное даже тогда, когда она делилась с ним своими «бедками», ласкало слух. Анара умиляли и сами «котёночьи» манеры Эйтли, и то, что она — принцесса одного из влиятельнейших домов, без сомнения, умная, смелая и одарённая кошка — считает возможным быть такой естественной, а иногда даже трогательно-беззащитной. Не из корысти, не из желания ввести кого-то в заблуждение — просто потому, что… ей нравится быть такой.

Руалские же соплеменники Анара умели быть искренними только в трёх вещах: жажде власти, зависти к более сильным и презрении к более слабым существам. К последним, без сомнения, они отнесли бы и Тинойю. Как же! Вот так, запросто, вываливать ему, полузнакомому алаю с, мягко говоря, спорной репутацией всё то, что руалская дама не рассказала бы о себе и под пытками! Это продолжало трогать Анара даже теперь, когда он уже знал, что, во-первых, она не прочь поделиться такого рода «секретами» со всеми, кто ещё соглашался её выслушать, а во-вторых, как всякая алайка, прекрасно умеет извлечь выгоду из любой своей склонности, даже из такой, которую другие назвали бы слабостью. Он слушал, Эйтли млела и не уставала везде повторять, что у её нового друга «не только золотые уши, но и золотое сердце», а также «самые добрые глаза и самая обаятельная улыбка в Совете… мосле Верховной жрицы Гвелиарин, разумеется». И, по мнению Анара, ради одного удовольствия видеть выражение лица Верховного жреца Кеана в тот момент, когда он слышал эти восторженные слова, стоило терпеть все излияния дочки Чутколапа.

— Никогда больше никуда не поеду вместе с этой противной Ирерой! — звенящим голоском подвела итог своим «злоключениям» юная кошка и замолчала, выжидающе глядя на своего собеседника.

— Что ж, мне остаётся только позавидовать тебе, Эйт, — улыбнулся тот. — Моя поездка в Долину Снов вышла куда менее интересной. А Ирера — она на всех рычит, на то она и Селорнова дочь, так что придётся потерпеть.

— Эх, мне бы твоё танайское терпение! — поёрзала на подушках Тинойа. — А то мне всех прямо покусать хочется. Я же сейчас тоже, как Алу, в Линдорге должна была быть. Конкурента нашего тамошнего, Тхассоха — змеюку такую противную, ты знаешь, — кто-то засунул в здоровущий такой, полосатый чулок, завязал узлом и усыпил, — она было хихикнула, но тут же снова погрустнела. — А теперь я ни этого не увижу, ни… вообще ничего!

Недоеденный ящерицей листок, который девушка всё это время сжимала в кулаке, полетел в стену; Эйтли выглядела по-настоящему раздосадованной.

— И за всё спасибо нашему дражайшему ВЖ Кеану! — воскликнула Тинойа и обвела комнату хмурым, решительным взглядом, словно искала прогневившего её Верховного жреца, дабы кинуть в него чем-нибудь посерьёзнее бумажного шарика.

Но Кеан был далеко, в том самом злосчастном Линдорге, куда так стремилась Эйтли. И не она одна была в бешенстве от приказа жреца, единолично, без одобрения Совета, приостановившего деятельность на территории этого города всех алаев, за исключением собственных подручных. Ошарашенные кошки подчинились правителю, уже не раз доказавшему свою мудрость и компетентность, но всё равно требовали ответа: почему оказались сорванными давно планируемые, важные для всего Бриаэллара операции? К чему такая спешка и прямо-таки бестактная секретность? Подобное поведение Верховного жреца было всем в новинку, и нельзя сказать, что члены Совета Бриаэллара и простые алаи были приятно им удивлены. Как раз сейчас они собрались здесь с целью расспросить, раз уж сам он был недосягаем, сестру Верховного жреца, обычно осведомлённую обо всех его планах.

— А тут ещё папа грозится выпроводить меня из Совета, — жаловалась тем временем Эйтли.

— Да уж куда мы без тебя, — хмыкнул Анар, наблюдая, как ящерица Тинойи неторопливо бредёт по роскошному ковру — доедать остатки полученного от Кеана послания, запрещавшего её хозяйке ехать в Линдорг.

— Вот и я ему сказала: никуда не уйду, пусть даже весь Совет будет пинками выгонять меня отсюда! — решительно вздёрнула нос кошка. — Я же всё интересное пропущу! — Но вдруг опустила плечи, хвост её нервно прошелестел туда-сюда по дивану. — Интересное, это да, но, ты знаешь, в последнее время всё это уже не кажется мне таким смешным, как обычно. Иногда мне становится страшно и тоскливо… я чувствую, что в моём сердце стало так пусто… так пусто, как в голове Аэллы ан Камиан, — совершенно без иронии закончила она, и Анар едва удержался от улыбки.

В этот момент послышались новые голоса, и вскоре на лестнице, что сбегала вниз справа от них, показались двое: высокий элегантно одетый алай, с копной ослепительно-белых волос, и держащая его под руку обворожительная синеглазая кошка — Верховный маг Бриаэллара Фейнлаан ан Меанор и Аэлла, матриарх дома ан Камиан. Тинойа так и впилась в неё взглядом, забыв прошептать что-нибудь восторженное в сторону предмета своей нынешней неразделённой любви, надо сказать, с довольно равнодушным видом сопровождавшего знаменитую красавцу.

Но Аэлла даже не заметила этого, всё её внимание было сосредоточено на поднимавшейся следом невысокой алайке — Кеаре ан Темиар, матриархе одноимённого дома и родной сестре Верховного жреца. Обращаясь к ней и якобы для того, чтобы видеть её лицо, Аэлла сильно прогнулась назад и теперь демонстрировала всем собравшимся на верхней площадке свои совершенные формы в необычном ракурсе. На лицах членов Совета заиграли, обычные при её появлении, ироничные ухмылки; Эйтли тихонько зарычала. Кеара же, придерживая тонкой рукой край простого узкого платья, тихо отвечала на вопросы золотоволосой алайки. Её глаза, улыбнувшиеся каждому в отдельности, светились умом и проницательностью, она выглядела очень юной, но на всём её нежном облике лежал отпечаток сдержанности и строгости, что придавало Кеаре особенное, истинно ан Темиарское очарование. Судя по тому, как она держалась, Аэлле и Фейну так и не удалось её разговорить; Тинойа и Анар одновременно подумали об этом.

— Молчит, — вздохнула Эйтли и поскребла плечо своего собеседника коготком: — Анна-а-ар, а ты сделай стра-ашную морду, она, глядишь, всё и расскажет.

— Не думаю, что на неё это подействует, — покачал головой тот. — К тому же здесь есть куда более опытный специалист по запугиванию несговорчивых страшными мордами, — покосился он на целующего руку Кеары Селорна. — Пойдём посмотрим, как работают профессионалы?

Лично его злополучный приказ Кеана не затронул, но из-за этого приказа сорвалась миссия Аниаллу, и хотя она сама восприняла это более чем спокойно, Анару было обидно за потраченное женой время, и он хотел разобраться, что заставило Верховного жреца принять такое решение.

Эйтли положила пальчики на протянутую им ладонь, но вставать почему-то не спешила. Анар недоумённо поднял бровь.

— Вон Селорн — и тот не забывает о хороших манерах. А ты мне даже руку не поцеловал — чопорно заявила Тинойа, и Анар тут же исправил свой промах…

— Ты меня укусил! — пискнула Эйтли. Анар порадовался, что его спина закрывает юную алайку от остальной компании, и поспешил приложить палец к её губам.

— Ты меня укусил! — уже тише, но всё так же восторженно проговорила Эйтли. — Бесстыже цапнул мою бедную маленькую ручку. Не могу поверить!

— Я тоже не могу поверить, — вдруг пробурчал Анар, плюхаясь с ней рядом.

— В то, что ты меня укусил? — распахнула глаза Тинойа.

— Нет. В то, что мне только что велели сидеть здесь с тобой, — с лёгким недовольством пояснил алай.

— Папа?

— Папа, только не твой, — ответил Анар, и кошка перевела взгляд на хищный профиль патриарха Селорна.

— А почему?

— Потому что я «добродей и опять всё испорчу», — хмыкнул Анар, качая головой. — Про «добродея» я, положим, уже слышал, но вот «опять испорчу» — это что-то новенькое.

— Значит, сейчас точно пойдут в ход страшные морды! — сжала от предвкушения кулачки Тинойа.

Но пока беседа проходила вполне мирно. Селорн хмуро отмалчивался. В основном, говорили Аэлла и Наол, устроившиеся рядышком на диване. Кеара, сидевшая напротив, улыбалась им, задумчиво поглаживая подлокотники своего кресла.

— А вот патриарх Амер, например, считает, что поведение Верховного жреца граничит со святотатством, — лениво протянул Чутколап в ответ на заявление Кеары, что большинство алаев восприняло приказ её брата совершенно спокойно. — Его, видишь ли, коробит, что Кеан взялся приказывать Тени Аласаис. Но он — руалец, прирождённый жрец, богобоязненность у него в крови, — с усмешкой добавил патриарх.

— Но мы-то понимаем, что нам нечего бояться, не так ли, Наол? — склонила набок свою аккуратную головку Кеара. — Тем более, что сама Аниаллу не предъявила Кеану никаких претензий. Она проявила мудрость и терпение, достойные Тени богини.

Анар скривился — эта светская беседа могла длиться вечно. Матриарх ан Темиар будет и дальше прятаться за общими фразами о необходимости доверия своему правителю, а под конец заявит, что у этих влиятельных кошек есть выбор: или подчиниться решению её брата, или сместить его. Разумеется, Совет выберет первый вариант — влияние Кеана в Бриаэлларе может сравниться разве что с властью Аласаис. Он, прирождённый, талантливейший правитель, был действительно нужен городу, и многие были готовы переступить через свою гордость и личные интересы только для того, чтобы не помешать его планам, несущим благо всему городу, аа причин сомневаться в этом пока ни у кого не было. Такова была алайская суть, и, зная эту особенность своих соплеменников, Верховный жрец не стеснялся пользоваться ею всякий раз, когда в этом была надобность.

Селорн предупреждал Анара об этом невидимом оружии в руках недолюбливавшего его правителя Бриаэллара. И он же был единственным, кого реально опасался сам Верховный жрец — во многом из-за того, что против патриарха Ал Эменаит это оружие было неприменимо. По сложившемуся мнению, непредсказуемый зал вполне мог наплевать на всякие там авторитеты и сотворить нечто такое, что другим и в голову не придёт, а если и придёт, то они постараются поскорее забыть об этом. Кеан не мог просчитать, что выкинет Селорн. Обычно не могла и Кеара. Но весь этот разговор она напряжённо ожидала одного его заявления, и слова: «Значит, ты ничего не знаешь? В таком случае, я сам поеду в Линдорг — разбираться!» — не застали её врасплох.

Она попыталась возразить, удержать зала от необдуманного шага, который мог спутать все планы её брата, поломать их, какими бы они ни были, но Селорн воспользовался случаем и, подхватив слова Наола, принялся так яростно заступаться за приёмную дочь, что быстро сломил сопротивление Кеары. Через пару минут спора, матриарх ан Темиар уже твёрдо уверилась, что эал не блефует. Он был в гневе. Все знали, как Селорн ненавидел, когда его любимой Аниаллу «помыкали»; в прошлом он был готов бросить вызов самой Тиалианне, великой богине, которая, по его мнению, именно этим и занималась… Что же говорить о каком-то Верховном жреце?

Совет притих. Кеара продолжала что-то говорить, но Анар чувствовал, что одновременно она мысленно общается с Селорном. Она сдалась.

Однако её капитуляция — судя по гримасе разочарования, мелькнувшей на лице зала, — не принесла желаемого результата.

— Она действительно ничего не знает, — через несколько секунд поделился с Тинойей Анар, передав ей лишь часть того, что мысленно поведал ему Селорн: зачем пугать Эйтли тем, в каком смятении пребывает Кеара? Насколько она ошарашена, если не сказать испугана, поступком своего брата, о причинах которого не знает ни она, ни кто-либо из их окружения.

— А она не могла его как-нибудь провести? — вздёрнула нос Эйтли. Ей, как и всем остальным, не верилось, что Кеара может быть не в курсе планов Кеана; это ещё больше настораживало…

— Селорна? — насмешливо покосился на неё Анар. — Смотри у него не спроси — загрызёт!

— Хорошо, я останусь, — великодушно кивнул Кеаре Селорн. — Но передай своему братцу, что ему лучше объяснить мне всё сразу по прибытии. И если, не приведи Аласаис, его доводы не покажутся мне достаточно вескими, он даже вообразить себе не может, что я с ним сделаю.

Патриарх сказал всё это с такой ужасающе-мягкой интонацией, что по спине Анара побежали мурашки.

— Жуткий Селорн! — передёрнула плечиками Тинойа. — Но ведь и Кеан большую гадость нам всем сделал… Он неплохой дядька на самом деле, но он стал странный какой-то. Вот взять хотя бы, как он взъелся на тебя! С чего бы, спрашивается? Нет, ты, конечно, умеешь делать такую страшную морду, что у меня шерсть дыбом встаёт, но… Но Кеан меня в последнее время очень… разочаровывает. И папу тоже, — опустив глаза, пробормотала Эйтли.

Некоторое время она задумчиво разглядывала свои щёгольские сапоги из серой замши, шнурками которым служили высушенные изумрудные змейки, крепко зажимавшие в зубах собственные хвосты чуть ниже её худеньких коленок. Потом выпрямилась и попыталась вернуть свой прежний беззаботный тон.

— Так, хватит мне тебя доставать. Кеан, в конце-концов, не столько моя, сколько твоя мозоль, а я тут по ней бесстыже разгуливаю! Пойду надоедать остальной компании, а то они, наверное, уже чувствуют себя обделёнными, — заявила непоседливая алайка и поспешила «облагодетельствовать» уже вполне мирно беседующих членов Совета.

* * *

В ноздри Аниаллу ударил запах гари. Удушливый, едкий дым повис в воздухе серой завесой. Сквозь него проблескивали языки яркого пламени, охватившего несколько фолиантов. Среди них лежала Теола. Огненная струя, вырвавшаяся из жезла, висящего на бедре, того самого, который должен был защитить Олу от харнианской магии, ещё не погасла. Словно пылающие ветви молнии охватывали ногу Теолы, они уже прожгли одежду, и, видимо, от них же вспыхнули оброненные ею книги. «Хорошо ещё хоть снова в нос не вставила», — невесело подумала Алу.

Ола резко оттолкнулась от пола, села, пару раз дёрнула жезл, пытаясь сорвать его с пояса, но неверные пальцы соскользнули с гладкого дерева. Ошалевшая от боли, она подалась назад, словно надеясь, что опаляющее её огненное нечто задержится на месте и ей удастся стянуть его с ноги. Её выпущенные когти оставляли в полу глубокие борозды. Не замечая Аниаллу, она с силой врезалась спиной в книжный шкаф, с полки сорвалась книга и стукнула Теолу по плечу, но та не заметила и этого. В отчаянии, она обернулась кошкой, но хотя жезл исчез вместе с поясом и остальной одеждой, исторгнутый им огонь продолжал жечь алайку, и к дыму горящих рукописей добавился запах палёной шерсти. Надрывно зашипев, Ола вернулась в двуногую форму, и тут глаза её, затуманенные болью и ужасом, прояснились — она наконец увидела подругу.

Аниаллу пришлось потратить несколько драгоценных мгновений на то, чтобы потушить книги — лиар знает, как среагирует их собственное волшебство на пламя, а проблем у сианай и без того хватало: она мало что понимала в магии огня и ещё меньше — в целительстве.

— Что? Что произошло? — крикнула Алу, подбегая к подруге. Её коготь ловко перерезал ремешки, крепившие жезл к поясу Олы, и она пинком отшвырнула его прочь, но и тогда порождение жезла осталось на месте. Оно, словно живая многоглавая гадина, вгрызалось в ногу несчастной Теолы.

— Не шевелись, — приказала Аниаллу; она коснулась пальцем виска подруги, и Теола потеряла сознание.

Тем же когтем Алу распорола каким-то чудом сохранившиеся остатки её юбки и на ноге, примерно на ладонь выше колена, увидела нестерпимо яркий сгусток — «сердце» заклятия. Но его когтем не вырежешь, это было ясно. Сианай лихорадочно соображала, что же делать дальше.

Харнианскую магию, с проявлением которой она столкнулась, было нелегко рассеять, любое волшебство она пожирала, словно костёр — новую порцию дров. Аниаллу, как и всякая алайка, не имела склонности переоценивать свои возможности: она была не в силах ни отодрать впившуюся в Теолу тварь, ни изолировать её — отделить от подруги каким-нибудь защитным полем. Слишком большой была площадь, которую охватывала эта «змея» вместе с сотнями отростков, способных (если она правильно определила, с чем имеет дело) бесконечно разветвляться и проникать вглубь тела. Алу быстро поняла, что больше ничем помочь Теоле не сможет. Да если бы и могла — куда важнее было поймать обидчика подруги, чем спасти её тело. В конце-концов, она всегда в силах подарить ей новое, лучше прежнего, а этот гад который напал на Олу, может уйти.

Ждать было нельзя. Рамы распахнулись, занавеси разлетелись в стороны, и сианай выскочила в сад. Дождь обрушился на неё, оглушил, оплёл плечи цепкими водорослями её же промокших волос, принялся тянуть вниз за вмиг ставшие тяжёлыми юбки. Застыв на подрагивающей от ветра ветке, алайка пыталась отыскать отблеск огненной ауры незнакомца, определить, куда он делся, по оставшемуся эмоциональному следу. Но тщетно.

Аниаллу в нерешительности прижалась к скользкому стволу. Справа размытым пятном белела облепленная рваными листьями статуя обнажённой эльфийки, с восторгом глядящей в хмурое небо. За ней, вдалеке, золотой полоской посверкивала улица Игривых Лап, оттуда доносились голоса, но видно никого не было, кроме разве что свернувшегося в сплюснутый бронированный шар ездового таприха. Ненавидящий воду зверь издавал низкое негодующее гудение. Алу сама не заметила, как принялась мрачно, в нос, ему подвывать. А дождь и не думал переставать. Сианай чихнула, тряхнула замёрзшими ушами, обернулась — за спиной кто-то постучал по стеклу и окликнул её по имени.

Проведя «разведку боем» насчёт намерений Верховного жреца Кеана, патриарх Селорн решил поделиться с остальными собравшимися подробностями похода в Адорские Скалы и теми сведениями о найденных отрядом Иреры камнях, которые сообщил ему Анар. Под конец его рассказа матриарх Кеара заметно оживилась и, едва Селорн замолчал, заявила:

— Что же, это убеждает меня в том, что желание моего брата окружить Бриаэллар защитным куполом было весьма дальновидным. Если мы не можем контролировать все порталы, ведущие в Бриаэллар, то это единственный способ обеспечить безопасность горожан.

— Купол сможет отрезать порталы? — недоверчиво переспросил Наол Чутколап. — А, Анар?

— Нет, патриарх. С порталами придётся разбираться отдельно. Их нельзя будет просто запечатать: Хозяева смогут взломать их с помощью этих… костей Изменчивого; придётся уничтожать все неугодные вам порталы, причём уничтожать полностью, чтобы и следа не осталось.

— Да. И сделать это смогут только драконы Изменчивого. Теперь ясно, о чём мы будем просить их в обмен на услуги наших телепатов, — задумчиво проговорил Селорн.

— Кеара, а ты не думаешь, что, если мы окружим свой город куполом, это спровоцирует и наларов сделать то же самое? — спросил Анар; мысль, что вся работа его жены опять может пойти насмарку, не слишком-то его грела.

— Мы не можем быть уверены, что они отреагируют именно так, — возразила сестра Верховного жреца.

— Думаю, мы как раз можем, — осклабился Селорн. — Аниаллу уже задавала моделям их правителей вопрос, как бы они поступили. И ответ на него однозначен.

— Аниаллу смогла создать модель самого Владыки Вод? — вздёрнула бровь Кеара. — Окончательное решение будет принимать он, а не император или кто-либо ещё.

— Нет. Но мы все прекрасно знаем, что Неллейн ещё больший… перестраховщик, чем любой из его подданных, — мягко заметила Алия Аэн.

— Перестраховщик? Алия, давай называть вещи своими именами! — язвительно расхохотался Селорн. — Наэй Неллейн, Владыка Вод — редкостный трус. И нервы у него давно на пределе. Любой мышиный чих может спровоцировать его забиться под корягу.

— Верно, — кивнула Кеара. — И скоро по всему Энхиаргу будет столько таких «чихов», что наш, на их фоне, он вряд ли расслышит.

— Но твой-то братец собрался чихнуть много раньше остальных! — стукнул кулаком по подлокотнику Селорн. — И потом — у нас есть шанс выбить, к лиарам, из башки Неллейна саму идею спрятаться. Мы можем убедить его подданных, а через них и его самого, что ему будет много хуже, если он попробует отсидеться. И мне казалось, что Кеан это отлично понимает. Что-то часто он стал менять свои решения в последнее время — и без всяких видимых причин…

Дальнейшую их перепалку Анар слушал в пол-уха, его мыслями завладел привезённый отрядом Иреры трофей. Он думал о том, насколько важно сейчас показать бриаэлларцам, особенно неалаям, что власти защищают их… да что там их — весь Энхиарг! — от древнего агрессора. И важно не только потому, что это хоть как-то успокоит горожан. В Наэйриане, где большая часть населения искренне верила, что истинная причина всех постигших их в последнее время бед прячется под куполом в Элаане, возвращение харнианцев тоже склонны были считать делом рук «Её Светлости». Следовательно те, кто убивал харнианцев, вряд ли могли быть в сговоре с Лайнаэн. А алаи как раз (и не беспочвенно) весьма опасались, что их постараются обвинить в этом сговоре. И если уж в их родном городе у кого-то повернётся язык повторить эту гнусную сплетню, было бы совсем неплохо на этот случай иметь под рукой весомый аргумент в виде здоровенного ледяного куба с начинкой из извечного врага любого энхиаргца, стоящий где-нибудь на площади — ну хоть в конце Адорской улицы.

— Идея хороша. Но Когтестрах не отдаст, — сказал Селорн, когда Анар поделился с ним своими соображениями. — Вот вернулись бы мои путешественники на денёк попозже — он бы уже уехал в Трал. А теперь он вцепится в эту птичку — не оторвёшь.

— Несколько дней ан Руалы всё равно её размораживать не будут. Пока вы её изучите, пока ан Меаноры. Вот пусть и постоит на площади, — предложил Анар.

— Вот молодёжь пошла, всё им просто! — поскрёб подлокотник Селорн. — «Постоит»… И как ты себе это представляешь? Сообрази-ка, со всего города к нему будут собираться маги, чтобы на глазах у зевак работать с этой штукой? Меаноры будут в восторге!

— Для таких манипуляций нужна лаборатория, — согласно кивнув эалу, сказал Фейнлаан. — Нельзя производить их на виду у всех, некоторые… хм, процедуры, могут шокировать непосвящённых. Да и материалы, оборудование — всё это надо где-то хранить. А перевозить куб для исследований, допустим на ночь, через весь город раз за разом… Это едва ли возможно.

— Но есть же пор… — начала было Тинойа, но повинуясь чуть заметному жесту отца, замолчала.

— Зачем через весь город? — удивился Анар. — Можно найти и поближе. На Адорской улице много мастерских, которые занимаются изготовлением магического оружия. Если они подходят для такой работы, должны подойти и для нашей. А строили адоры всегда с размахом, даже здесь, так что, думаю, и куб легко пролезет. С охраной там тоже всё в порядке.

— Вот только кто тебя пустит в такое расчудесное место? — хохотнул Селорн. — Ты не найдёшь сейчас ни одной мастерской, где не работали бы сутками!

— Спрос на оружие сейчас колоссальный, — подтвердил Наол.

— У меня как раз есть одна такая на примете, — подмигнув Тинойе, сказал Анар.

— Ой, ну конечно, я же сама помогала спровадить его… ой! — освободить эту мастерскую! — вскочив, воскликнула та.

— Этот адор со всеми своими работниками сейчас трудится в наларском посольстве, — пояснил Анар остальному собранию, отметив про себя, каким недовольным взглядом посмотрел на дочь Чутколап. — И думаю, в благодарность за контракт, который он заключил с нашей помощью, почтенный мастер с радостью пустит нас к себе. Тем более ведь эту тварь поймали рядом с его родным городом.

— Не представляю, как он смог уйти. Мы заметили его ещё до того, как он напал на твою подругу, и сразу же перекрыли все выходы из замка. Так что просто перескочить через ограду ему бы не удалось, — извиняющеся улыбнулся Аниаллу покрытый сажей с головы до пят ан Меанор. Кажется, он был кем-то из приближённых патриарха Малаура, но Алу никак не могла вспомнить его имя.

— Может быть, он сумел как-то открыть портал и уйти через него? Его эмоциональный след оборвался слишком неожиданно, — предположила сианай, брезгливо отлепляя от лица, рук и шеи размазанные по ним дождём прядки.

— Возможно, госпожа Тень. Это нам ещё предстоит выяснить, — поклонился ан Меанор, косясь куда-то вправо. — Прошу прощения, меня зовут.

Аниаллу понимающе улыбнулась, и он ушёл, оставив после себя тёплый запах корицы и шоколада, от которого сианай вдруг стало как-то пронзительно тоскливо.

Комната была полна золотоволосыми кошками, деловито шныряющими туда-сюда, и Алу, осматривая библиотеку, старалась не мешать им. «Призраки» наларов исчезли, но стопки книг, сложенных под каждым из них, никто, к её удовольствию, не потревожил. Было жарко, как в парнике, и сианай быстро согрелась. Отказавшись от запоздало предложенного ей кем-то пледа, Аниаллу пошла туда, где оставила Теолу. Повеяло прохладой, и она увидела, что несколько шкафов за время её отсутствия успели обрасти инеем, камин превратился в настоящую пасть, оскаленную неровными сосульками, а пол покрылся льдом, изрезанным следами кошачьих когтей. В нём яркими островками пестрели замороженные подушки, опустевший столик и рюкзак Теолы. Хозяйки его здесь уже не было — Алу сообщили, что, хотя Ола пострадала несильно, её унесли к целителям.

Глядя на этот заиндевевший уголок, где совсем недавно они шутили и пили киали, Аниаллу вспомнила о дневнике недожрицы. Спохватившись, она проскользнула в дальнюю часть библиотеки и как раз успела забрать его с полки и спрятать в свой рюкзак, когда почувствовала приближение отца. Повесив рюкзак на спинку кресла (вышитая лямка удачно слилась с порхающими по лимонному шёлку яркими птицами), Аниаллу уселась, постаравшись принять настолько благообразный вид, насколько в принципе это могла сделать мокрая, нашкодившая кошка.

Появившийся в дверях патриарх Малаур был чарующе спокоен, Взгляд его как-то небрежно скользнул по библиотеке, задержался на так и оставшемся валяться у шкафа жезле и остановился на Аниаллу. Но она-то знала, что рассеянный взгляд этот цепко ухватывает мельчайшие детали — будь то чуть различимый след магии, мелькнувшая на чьём-то лице эмоция или… приставшая к одежде нитка. Завороженная плавными, уверенными движениями патриарха дома ан Камиан, Алу расслабилась, даже как-то разомлела. Казалось, он никогда ни в чём не сомневается…

Быть может, настолько гармоничной натурой, познавшей все секреты своей души и посему с лёгкостью разрешающей загадки душ чужих, Ан'си'шиал Малаур стал благодаря воспитанию, полученному в танайском храме, где он вырос, оставленный родителями; быть может — благодаря жизни в полном согласии с велениями алайской сверхинтуиции; или же этому была иная причина — но факт оставался фактом: каждый, оказавшийся рядом с Малауром пусть даже в самой опасной ситуации, обретал спокойствие и решимость действовать.

Алу залюбовалась, как её удивительный отец, неспешно расхаживая по библиотеке, отдаёт короткие, точные приказы своим подчинённым, и они тут же отправляются исполнять его повеления, стараясь в подражание ему не выказывать волнения — хотя то, что враг смог незаметно проникнуть в их общий дом, славящийся своей защитой, несомненно, сильно потрясло всех. Быстро покончив с этим, Малаур подошёл к шкафу, небрежным движением пальцев стряхнул с жезла созданную дочерью оболочку и поднял его. Он долго рассматривал тонкую резную палочку и по-прежнему не задавал вопросов — ни Аниаллу, ни остальным — словно заранее знал их ответы. Она же радовалась, что первым здесь оказался именно этот из её отцов. А то Селорн бы уже клокотал, как котёл с взрывоопасным зельем, по поводу отосланной ею охраны… впрочем, и Малаур в конце концов спросил её о том же.

— Я их отпустила, — ответила Алу и искренне улыбнулась присевшему рядом отцу. Его вежливая забота была приятна ей, она была так разительно не похожа на назойливое, тяжёлое внимание Верховного жреца, который сейчас взывал бы к её совести, в сотый раз напоминая, что она — сианай и обязана сознавать всю меру своей ответственности. — Кеан приставил их ко мне, чтобы я привыкла к… эскорту перед поездкой в Линдорг, где без него не обойтись. А раз, по его же воле, я туда не поеду, так зачем мне охрана? — Она невинно хлопнула глазами.

— Вот зачем, — Малаур указал подбородком туда, где прежде лежала раненная Теола. — Ты не думаешь, что на её месте могла быть ты?

— Вряд ли, — немного подумав, покачала головой Алу. — Мне показалось, он решил не связываться со мной, наверное, понял, что я сианай. Возможно, это был просто вор и он устроил всё это, чтобы отвлечь меня от окна, когда я его заметила.

— «Просто вор»? — поднял бровь Малаур; на губах его блуждала улыбка, словно патриарха развлекало всё происходящее. — Хорошие же воры пошли! Неужели ты считаешь, что некто, сумевший проникнуть в наш дом, вот так, «просто», дал бы себя увидеть?

Малаур разглядывал её лицо в ожидании ответа, и Алу вдруг почудилось: он подозревает, что она рассказала ему не обо всём, что здесь произошло.

— Нет. Но он — дал… И зачем, спрашивается?

— Вот это нам и предстоит выяснить, — покачал головой Малаур, взяв её под руку и ведя куда-то через библиотеку. — Полагаю, сразу поймать нам его не удастся, но какие-то следы должны остаться. А ты… ты должна быть осторожнее. Я понимаю, охрана — это как камень на хвосте, но ты у нас умная кошечка, — он почесал её за ухом, — должна понимать, что иногда можно и тяжести на хвосте потаскать, чтобы совсем без него не остаться.

— Я понимаю. Мне уже стыдно — правда.

— Каждый должен знать своё место, — с мягкой строгостью проговорил Малаур. — Ты не боевая волшебница, Аниаллу. Это не хорошо и не плохо. Просто есть те, кто лучше тебя справляются с подобной работой, вот пусть они ею и занимаются.

Патриарх и послушно кивнувшая Алу вылетели в сад — идти по размокшей земле Малаур брезговал — и зависли над одной из клумб. Около неё собралось уже несколько алаев. Почтительно кивнув патриарху, они прекратили совещаться и, обернувшись кошками, метнулись в разные стороны.

Аниаллу вслушивалась в звуки сада, растворившись в ночи, слившись с тем, что происходило вокруг — шумом листвы, запахом влажной земли и коры, холодными прикосновениями ветра. На всём она чувствовала тень чего-то… что не было и не могло быть принято Бриаэлларом, чуждого его радости жизни… вечному ожиданию чуда.

— Ну что, Аниаллу? — спросил Малаур.

— Не знаю, — ответила она, выйдя из оцепенения, но так и не избавившись от неприятного ощущения. — Этот… вор, его чувства были очень странными: гнев, презрение, немного торжества… и за всем этим — глубочайшее отчаянье.

— На эмоциональную ловушку не похоже? — сразу же заинтересовался патриарх.

Эти своеобразные магические приспособления стояли в разных частях его дома. Попав в поле действия одной из них, злоумышленник испытывал очень сильные чувства: от стыда, принуждающего его пойти к хозяевам и покаяться во всех грехах, до безотчётного ужаса.

— Не-е-ет, — с зевком протянула сианай, — не сердись, но такое не могут вызвать и все ваши штучки. Это изнутри… и спаси меня Аласаис от такого нутра!

Кошки и Смерть

Как и подобает городу, чьи хозяева моются по десять раз на дню, Бриаэллар просто блестел чистотой. Несколько раз в сутки по его улицам, газонам и даже крышам, словно кошачий язык по шкурке, проходила волна волшебства. Кое-где она была незаметна, местами, особенно в тех кварталах, где располагались магические лавки, превращалась в поток искристой жидкости, струящейся по мостовой и смывающей следы реактивов так же легко, как пятна от мороженого; но и там она услужливо расступалась перед запоздалыми прохожими, чтобы не попортить их обувь.

Стараясь не отстать от Селорна, Анар меньше всего думал о сапогах. Предстоящая встреча с Ирерой и её трофеем была куда интереснее, хотя мостовая, словно превратившаяся в реку из лунного света, притягивала взгляд.

— Омерзительное зрелище, — вдруг раздалось у Анара над головой.

Он посмотрел вверх и почти нос к носу столкнулся с ещё одним своим новоявленным родственником; свесившись с ветки и по-змеиному изогнув позвоночник, тот с деланной озабоченностью постукивал по стволу тонкими чёрными пальцами.

— Я думаю, наших дворников надо пороть — такой перерасход магической энергии! — важно заявил родственник и вильнул хвостом, обрушив на себя и своего собеседника целый поток дождевой воды.

Анар только улыбнулся — учитывая то, что над головой у него сидел каким-то чудом незамеченный Энаор ан Ал Эменаит собственной персоной, отделаться мокрыми ушами было невиданной удачей…

Имя Энаор, означающее «величественный», вовсе не соответствовало характеру своего хозяина. Здесь были бы более уместны производные от «шутника» и «шкодливого кота» или «заразы» и «паразита» — в зависимости от степени причинённых им неприятностей. Анар, наслышанный о его «подвигах», на собственной шкуре прочувствовал это прямо в день их знакомства.

Произошло оно меньше двух недель назад, во время одного из эалийских праздников. Тогда к столу была подана традиционная светящаяся рыба из Ал Эменаит. Резать её полагалось собственноручно, специальным гибким ножом с двумя рукоятками. Анар, впервые державший в руках сей тонюсенький инструмент, справлялся с поставленной задачей весьма успешно для новичка, до тех пор пока его нож чудесным образом не свернулся в кольцо. Сначала он было подумал, что это часть церемонии: мол, такой вот кошачий нож: в нужный момент сворачивается клубком и освобождает руки владельца для… Но никакого «для», стрельнув по сторонам глазами, Анар не углядел, все ели как ели, и только он один пыхтел, безуспешно пытаясь распрямить нож.

Воспитанный в Руале, он относился ко всякого рода ритуалам с особой щепетильностью, и ему стало не по себе. Анар лихорадочно гадал, какой промах он совершил, помощи было ждать неоткуда, даже Аниаллу, словно не замечая его конфуза, поднялась из-за стола и, прихватив бокал, направилась в глубь зала — туда, где из вершины небольшой скалы, возвышающейся в середине бассейна с пенящейся влагой, бил фонтанчик. Со всего зала к нему слетались бокалы, кубки и чаши, а их хозяева бдительно следили за сидящим спиной к бассейну Селорном, чей запрет они сейчас нарушали, и стоило ему обернуться, как посуда стайкой спугнутых птиц пряталась за камень.

Разумеется, Селорну ничего не стоило вычислить, кто это безобразничает, для этого ему не надо было даже оборачиваться, не то что ловить кого-то за руку, но он почему-то принял правила игры. Алу тоже играла — в примерную дочь — и, видимо, намеревалась сама наполнить свой бокал.

Анар усмехнулся, но тут же понял, что она шла не к источнику. Быстрые ноги несли её к одному из столов. Он был ничем не примечателен, разве что под ним расселся пушистый чёрный кот. Зверь чистил усы и каждой своей шерстинкой излучал непричастность ко всему, что не касалось умывания.

Внезапно Алу развернулась и резко, от души пнула его сапогом…

Вернее, хотела пнуть. Котяра, задрав хвост трубой и разразившись мяуканьем, подозрительно смахивающим на хохот, успел вцепиться в сапог и теперь легко, словно на качелях, балансировал на ноге, с которой его безуспешно пытались стряхнуть. Но Алу явно была не новичком в таких схватках — уже через мгновение зверь был пойман за шиворот, встряхнут, доставлен к столу, брошен на стул и придавлен строгим, обличительным взглядом. Кот немного покрутился на месте, словно собирался улечься спать, а потом превратился в зеленоглазого эала.

— Рекомендую — Энаор! — уперев руку в бок, представила его Аниаллу. — Самая большая ошибка анеис Меори. Как она могла не почувствовать, что у неё родится — не знаю! Извиняйся давай, — приказала она, ухватив родственничка за ухо.

Вместо этого, бывший кот на человеческий манер протянул руку.

— Энаор, будем знакомы, — светским тоном проговорил он, но Аниаллу ударила его по чёрным пальцам до того, как растерявшийся Анар успел их пожать. И зашипела.

— Всё, всё, покоряюсь твоей священной воле, о моя высокосотворённая сестрица! — хохотнул «величественный», косясь на злосчастный нож, блестящим кольцом свернувшийся на нежных ломтиках рыбы.

Только тут до Анара наконец дошло, что было причиной такой непокорности столового прибора, и, восхитившись изяществом колдовства эалийского шутника, он сразу и думать забыл о неприятных минутах, которые оно ему доставило.

Помнится, извиниться Энаор тогда так и не успел — уставился за спину своей жертвы, откуда слышались громкие хлопки. Анар оглянулся. Патриарх поймал-таки своих подданных на неположенной в стенах его дома левитации. Их бокалы звонко лопались в полёте, сверкающая полна осколков стайкой кусачих насекомых носилась за нарушителями порядка, а Селорн от души хохотал, поддерживаемый половиной зала…

Энаор мягко спрыгнул с ветки.

— Патриарх! Вот, хотел бы тебе вернуть — я посчитал, что будет жестоко лишить нашего героя возможности разделить судьбу своего народа.

Энаор протянул Селорну маленькую сферу из зелёного стекла и оскалился в препротивной усмешке. Патриарх повертел шарик в чёрных пальцах, но ничего не сказал. Только огонь в его слегка прикрытых глазах разгорелся ярче, зелёными волнами перекатываясь по наглой Энаоровой физиономии.

Наблюдая за этой сценой, Анар гадал, что произойдёт. Сын Меори наверняка что-нибудь в очередной раз выкинул, и патриарх сейчас решал, был ли оправдан риск, на который самовольно пошёл этот шкодливый кот. Видимо, был — по лицу Селорна медленно разливалось выражение мрачного удовлетворения.

— Всё равно же его было убивать, — кокетливо заявил Энаор и улыбнулся улыбкой того, кого судить поздно… и бессмысленно. — Или ты в самом деле собирался предоставить ему уютную норку в Бриаэлларе?

Селорн промолчал. Он уже давно успел уяснить, что наказывать племянничка было без толку, впрочем, он вполне мог пренебречь этим ценным наблюдением и вздуть Энаора просто под настроение, — а настроение у патриарха было прямо-таки на лицо. Однако сейчас он почему-то решил простить сына Меори — видимо, смерть того, кого прикончил Энаор, не нарушала его планов. Он ограничился неопределённым фырканьем, после чего Энаор снова превратился для него в предмет мебели. Кивком пригласив Анара следовать за собой, Селорн спрятал шарик в карман и зашагал по улице.

Донельзя довольный своей выходкой Энаор, на радостях приняв кошачий облик, задержался поточить когти о дерево… и взвыл: затаившаяся в трещинах коры вязкая смола тут же набилась ему под когти, налипла на ухоженные лапы. Он инстинктивно нагнулся, попытался счистить её клыками, но горьковато-кислый вкус и ощущение размазавшейся по зубам клейкой массы вызвали у Энаора новый приступ брезгливости. Решив почиститься позже, он вернул себе двуногую форму и поспешил догнать своих спутников.

Приблизившись, Энаор понял, что пропустил много интересного.

— Фейн до сих пор шипит на меня за то, что я помешал осуществиться его бредовой затее — расставить телепатов на каждом наэйрианском перекрёстке, — говорил Селорн, отвечая, видимо, на какой-то вопрос.

— «Бредовой затее»? — переспросил Анар. Ему-то самому план по защите умов наэйрианцев, разработанный магами Фейнлаана после злосчастного происшествия в Канирали, не казался таким уж безнадёжным предприятием. — Но ведь Тал очень хотел, чтобы ты помешал этой затее?

— Это Фейн пусть так думает. На самом деле Талу было мало дела до «гениального проекта» наших колдунов. Зато мне дело было — воплоти они его в жизнь, нам всем пришлось бы туго.

— Но что заставляет тебя так думать? Я, признаться, не вижу очевидных недостатков в плане Фейнлаана, — сказал Анар, покосившись на ухмыляющегося Энаора, видимо, тот знал — что.

— И я не вижу, — огорошил его Селорн. — Но это не значит, что их нет.

— Я не понимаю тебя, патриарх.

— Не понимаешь… Иногда не обязательно понимать, достаточно чувствовать и доверять своим чувствам, — прикрыв глаза, проговорил патриарх и вдруг спросил: — А как, ты думаешь, я сумел обмануть Тала?

— Никак не думаю, — улыбнулся Анар (и навостривший уши Энаор про себя язвительно похвалил его за честность). — Но мне очень хотелось бы это узнать.

— Хорошо, — протянул патриарх и замолчал, следя за падающими листьями. — Хорошо. Вначале, когда он связался со мной впервые, я не знал о нём ничего. Совершенно ничего — ни о его целях, ни о том, кто он есть. Соглашаясь служить ему, я понимал не многим больше. Я действовал вслепую, но у меня был хороший поводырь, — оскалился зал, забавляясь изумлением, появившемся на лице собеседника.

— Поводырь? — нахмурился Анар.

— Да, одна из анеис. Приобщившаяся к магии Дерева.

«Тётушка Тимела», — едва слышно выдохнул Энаор; Анар заметил, как ухо Селорна чуть заметно повернулось в сторону племянника, но патриарх оставил его предположение без внимания.

— Я следовал её указаниям, без них я никогда не смог бы рассчитать, подгадать всё так, чтобы избежать жертв, — продолжал он, голос его звучал устало, словно одни воспоминания о тех днях утомляли Селорна. — Её дар Чувствующей спас и Нелу, и Аниаллу… и даже тебя. А я просто делал, что мне говорили… и не задавал вопросов не по существу, — ухмыльнулся он, глянув на Анара — большого любителя «задавать».

Анар видел: Селорн не лжёт, но отчего-то его, великого эалийского патриарха, такое положение вещей ни капли не задевает.

— Хотел бы я так же доверять своей интуиции, — покачал головой Анар.

— Давно пора бы начать. Иначе ты потеряешь всякую ценность для борьбы с Талом, — проворчал Селорн.

— Это почему же?

— Потому что он боится наших Чувствующих (да и всех нас) именно за это; боится их интуиции, того, что они могут догадаться о его истинных целях и увидеть, как можно помешать осуществить их. Для чего я, по-твоему, был нужен ему? Чтобы принести на блюдечке эту бедную Нелу? Добыть алайское тело можно десятком более простых способов, для этого не нужны эалийские патриархи. Нет, ему было нужно от меня совсем другое. Он хотел «рассорить» нас самих с нашей же кошачестью и в первую очередь — с интуицией, заставить нас пренебрегать ею, презирать её. И потому решил для начала стравить телепатов с анэис — с воплощениями нашего духа, без которого мы просто горстка смазливых, эгоистичных тварей с нелепыми кошачьими ушами. Инаан против Тимелы, я — против Меори…

Анар и Энаор молчали, обдумывая слова патриарха.

— Но вот я всё говорю «боится, боится», а ведь Тал мог бы просто смести нас своей мощью, — через несколько шагов пробормотал Селорн. — Но несмотря на всё своё могущество, а его могущество очевидно, он не желает открыто нападать. И спроси себя — почему?

Анар не ответил — вопрос был явно риторическим.

— Он опасается, что в пылу битвы будет уничтожено нечто важное для него, — тихо сказал патриарх. — Или будет потерян последний след ведущий к этому нечто.

— Но что это может быть? — склонился к нему Анар.

— Нечто, что сделает его сверхмогущественным, исключит саму возможность сопротивления… — каким-то глухим, страшным тоном ответил Селорн.

— Тогда, зачем ему Алу?.. Сианай? Он… ищет Аласаис?

— Это что-то уже было у него, глупый кот, — отмахнулся патриарх. — И если бы это была Аласаис, то разве могла бы она не предупредить свой народ о его существовании? Скорее, она — промежуточное звено. Ключ к чему-то.

— Знать бы к чему…

— Да, знать бы, — глядя себе под ноги, сказал Селорн. — Гвелиарин как-то обмолвилась, что Аласаис знает слишком много даже для наэй, может быть, дело в этом.

— Может быть, и в этом… — мрачным эхом повторил Анар. Долгое время все трое шли в угрюмом молчании, слушая, как нельзя лучше подходящие к их состоянию, завывания ветра. А потом спереди донёсся какой-то гомон. Кошки всмотрелись во мрак — это прятавшиеся от дождя под крышами птицы с недовольными криками срывались с насиженных мест. Анар прищурил глаза, высматривая причину переполоха. Она оказалась такой неожиданной, что он даже остановился.

Прямо над домами плыло небольшое здание вместе с куском земли, на которой оно было построено. Анар, задрав голову, наблюдал за этим дивом. Энаор тоже задержался, но его внимание было приковано не к самому островку, а к шагающим по крышам магам, управляющим его полётом.

— Не будь моя маменька анеис! — протянул он, затем легко оторвался от земли и уже в воздухе картинно поклонился, прокричав: — Мастер Тихолёт, собственной персоной!

Один из волшебников в синих плащах обернулся на его зов и приветственно взмахнул рукой. Энаор воспринял этот жест как приглашение и, манерно раскинув руки, полетел к знакомому.

Селорн что-то неразборчиво прорычал.

— Я волнуюсь за Аниаллу, — сказал Анар, когда Энаор с компанией скрылись из виду. — Ты говорил, что Талу нужна Аласаис… а как Алу связана со всем этим? Ведь Тал преследует именно её, хотя у Аласаис много других Теней.

— В его мыслях и в мыслях его слуг я не нашёл ответа на этот вопрос, — помотал головой Селорн..

Алаи прошли ещё одну улочку, пересекли по стеклянному мосту узкую речушку, и когда Анар уже забыл о своих словах, Селорн вдруг резко остановился и обернулся к нему с видом решительным и недобрым.

— Если тебя так заботит её благополучие, так прекрати склоку с Кеаном. Совет обеспокоен вашей тихой войной. Она должна прекратиться и немедленно! — заявил патриарх. Видно, он давно уже хотел начать этот разговор, но присутствие Энаора мешало ему.

— Войной? — насторожился Анар. — Но я тут ни с кем не воюю. В Руале и наследных принцев — их в первую голову! — учат знать своё место. И я не выхожу за рамки дозволенного…

— Посмотрите на него — место он своё знает!.. Задумайся о своём положении! — рявкнул Селорн. — Да, ты пользуешься покровительством двух великих семейств, но их покровительство — ничто, если твой враг — настолько влиятельный алай и он решился действовать.

Анар задумался. Попав в Бриаэллар, он сразу же заметил, что Верховный жрец проявляет к его скромной персоне неподдельный интерес. Свойство этого интереса вскоре перестало быть тайной — Кеан не доверял ему. Хотя на что-то большее, чем терпимость, Анар и не рассчитывал, он воспринял это острее, нежели ему хотелось. Он не питал наивных надежд что его, сына преступницы и брата убийц сианай Эталианны, примут здесь с распростёртыми объятьями. Особенно после того, как он сам чуть не прикончил одну из Теней Аласаис — пусть и спасая другую. К тому же он и сейчас продолжал владеть этим страшным оружием — лоэдаарским кинжалом работы серебряных драконов, который делал такую попытку возможной и в будущем.

Бриаэллар скорее превзошёл его ожидания, чем разочаровал: к нему отнеслись с большим пониманием, и хотя он считал это едва ли не чудом, Анара всё же удивляло, что именно мудрый проницательный Кеан не чувствует, что он никогда не причинит вреда не только самой Аниаллу, но и тем, кто дорог ей, то есть вверенным Верховному жрецу жителям города. Анар даже постарался заслужить расположение Кеана, понимая, как это важно и для неё, и для него самого, но попытка эта натолкнулась на такое сопротивление и злобу Кеана, что он отступился, а через какое-то время начал отвечать на ставшие более чем ощутимыми уколы Верховного жреца. Может быть, сейчас это и переросло в более серьёзный конфликт, но назвать это войной… Или он просто чего-то не понимает, упускает что-то важное, идеализирует свой новый дом?

— Я думал, в Бриаэлларе дома не воюют друг с другом, и алаи с алаями — тоже, — возразил Анар. Ему было очень важно верить в это.

— Воюют, — отмахнулся патриарх. — Можно подумать, ты не знаешь о наших славных отношениях с Наолом.

— Я слышал об этом. Но сейчас у всех нас есть серьёзный повод для примирения, и мне показалось, что вы с патриархом Чутколапом нашли его достаточно веским… чтобы не шипеть друг на друга, — осклабился Анар.

— Малаурово отродье, — с добродушным ворчанием ущемил Криана ан Сая в праве отцовства Селорн. — У нас с Наолом, слава Аласаис, хватает на это ума, хотя разве в одном уме тут дело?.. Нет, сейчас не то время, когда можно ожидать этого от всех остальных. Весь Энхиарг перевернуло кверху лапами. Инаан — Сотворённый![3] — и тот уже опозорился так, что сидит поджав хвост у своих внуков, в каком-то дупле на окраине леса, траву с горя жуёт.

Тут Анар не удержался от улыбки.

— Но у этого хотя бы достало мозгов и кошачести, чтобы признать ошибки, а не носиться со своей дурью, как с пятым котёнком,[4] — бурчал Селорн. — Хорошо бы кое-кому тоже уползти под какую-нибудь корягу в Садах Аласаис — грехи замаливать… Ан нет — не уползёт… Кеана настолько уважают как правителя, что он уверен, что ни одна мысль, забредшая в его башку, не может оказаться… идиотской. В любое другое время его от всей души потыкали бы в собственные выдумки носом, а сейчас все молчат, боятся повредить Бриаэллару. Даже анеис молчат. «Он, конечно, имеет право ошибаться, но упорствовать в своём заблуждении, после того как оно стало очевидным для всех без исключения — это дикость. И дикость в наше время более чем подозрительная», — матриарх Алия мне на днях писала. Но её шёпот разве кто услышит? А может, и слава Аласаис, что не услышит. Мы все слишком многим рискуем. — По глухому бормотанию Селорна совершенно нельзя было понять, как он сам относится к тому, о чём говорит. — Мы должны быть осмотрительны и осторожны. А сейчас наша интуиция не даёт определённого ответа на его счёт. Кеан может одуматься, и всё наладится… Но может быть, и нет, и тогда мы все за свою нерешительность будем жрать лопухи, не хуже Инаана. В любом случае, пока ты не станешь как хвост необходим Бриаэллару — ты уязвим для Кеана. Смотри, можешь и не успеть доказать свою полезность, — припечатал наконец патриарх и, помолчав, добавил: — Хотя, кто знает, даже если ты и докажешь, не станет ли от этого только хуже. Поэтому прекрати мозолить ему глаза, так для всех будет лучше!

— Я не думаю, что Кеан… — попытался было вступиться за Верховного жреца Анар.

— А ты подумай! — прорычали ему в ответ. — Думаешь, твоя мать всегда была такой? Или она такой стала — с чьей-то помощью? Как же тогда твой добренький папаша полюбил её? — ядовито осведомился Селорн.

— Она была такой уже тогда. Он просто любил её, поэтому не замечал, — покачал головой Анар и тут же кивнул: — Я понял. Я буду осторожнее, патриарх.

— Будь. Не стоит давать Талу шанс заполучить на свою сторону Верховного жреца Аласаис или, — он пристально вгляделся в лицо алая, — или сына Амиалис, как некогда он получил её саму!

Анар благоразумно промолчал. В его голову приходили подобные мысли в отношении Кеана, но он немедленно отметал их как недостойные. Он должен быть снисходительным к Верховному жрецу — тот отвечает за всё и за всех, а особенно сейчас, в такое сложное время. Тем более раз дело касается его собственной дочери — пусть и приёмной но любимой. Анар укрепился в своем решении быть более терпимым и надеялся, что его терпение будет рано или поздно вознаграждено пониманием…

* * *

Наконец впереди показалась вымощенная красным камнем круглая площадь — цель их пути. Ледяной куб с красным же харнианским драконом, установленный в самом центре, казался экзотической статуей специально созданной для её украшения. Вокруг него суетилось несколько залов во главе с Мелтарисом и Ирерой, которая так и светилась от удовольствия: впервые интуиция не подвела её. Они спорили, какую охрану стоит выставить у дракона.

Кто-то из сердобольных магов отдирал от куба приморозившую лапы птицу.

— Надо прикрыть его стеклом, а то кто-нибудь обязательно приморозит нос! — заявила подошедшая к Селорну Ирера.

Патриарх ничего не ответил. Он вдруг скользнул вправо, пересёк площадь и вытащил из мокрых кустов что-то извивающееся и истошно вопящее.

Анар и Ирера переглянулись. У обоих при виде разгневанного Селорна невольно напряглись мышцы, словно кошки готовились отпрыгнуть в сторону, если тот соберётся что-нибудь выкинуть — бросить в них своей вопящей ношей, например.

Патриарх подошёл ближе, и стало видно, что это кот, длинный, пушистый, жёлтый с коричневым, несомненно, кот, но — размахивающий в воздухе сразу шестью лапами. Таких называли амри — гонцы, они разносили письма горожан, но Анар не помнил, чтобы эалийский властитель пользовался их услугами, он предпочитал страшноватых крылатых тварей, привезённых из Бездны.

— Тупая бестия! — прорычал Селорн, встряхивая свою ношу. — Сколько раз можно говорить тебе — письма надо доставлять в срок, а не лакать сметану на…

Тут придушенный кот вывернулся, подтянулся на лапах, которыми обхватывал руку мучителя, и сумел переорать даже Селорна, что, по мнению Анара, было совершенно невозможно.

— Я не лакал! — сверкнули честностью его бесстыжие глаза. — Я опрокинул — случайно! — а она меня… Мя! — он едва не сорвался, — избила, вором назвала, лапки все попереломала… Ну как я мог добежать в срок на сломанных лапках? Бедный котик, ползком дополз, весь вымок, как тряпочка, а и тут тебе не благодарность, а сплошное битьё и усокрутство!

— Не нравится? — серьёзно поинтересовался патриарх. — Что ж, может быть, у Энаора в лаборатории тебе будет уютнее, — он махнул гонцом в сторону сына Чувствующей Меори; Энаор как раз семенил куда-то за куб с отвоёванной у магов птичкой в зубах.

— Не-е-ет!!! — заверещал несчастный зверь так громко, что Селорн выпустил-таки его шкирку, и амри с сочным шлепком упал на землю. — Только не ему — он мне хвост отрежет и змеиный пришьёт или ещё чего похуже, — кот перевернулся на спину, умильно поджал все шесть лап и расстелил между ними пушистый хвост.

Анар подошёл поближе. Губы его невольно расплылись в улыбке:

— За что ты его так?

— Да твари! — рявкнул Селорн, бросил быстрый взгляд на Анара и поднял ногу, словно собирался наступить на кота. Тот что-то сдавленно мявкнул, выскользнул из-под сапога и умчался прочь. Анар с завистью проводил его глазами. Селорн швырнул вслед коту скомканное письмо.

— Идём, — пробормотал он, подозрительно скалясь в сторону Иреры. — Судя по тому, что тут написано, одна моя дочь притащила от адоров что-то такое, что едва не сожрало вторую. — С этими словами он достал сферу, полученную от Энаора, и грохнул её о мостовую.

Выползшие из осколков струйки тумана стремительно свились в мерцающее кольцо. Заглянув в него, Анар увидел заклинательный покой Селорна. Что-то рыча себе под нос, патриарх вошёл в раскрывшийся портал, его спутник послушно последовал за ним…

* * *

Прутья просторной клетки, в которой оказались Селорн и Анар, не были заметны с другой его стороны. Обычным зрением их нельзя было разглядеть и сейчас, но для видящих магию глаз они полыхали ярким белым огнём. Во все стороны от клетки, как из центра паутины, к скрытым волшебным туманом стенам покоя расходились мерцающие нити заклятий.

«М-да… могущественную „муху“ собирался поймать патриарх в эти сети, — подумал Анар. — Хотелось бы мне знать, кого же всё-таки прикончил Энаор? И почему он сделал это, вместо того чтобы заманить жертву сюда? Волновался за прочность клетки… и за здоровье любимого патриарха?», — мысленно хмыкнул алай и украдкой посмотрел на Селорна.

Тот критически, словно и правда выискивая в собственном творении слабину, разглядывал прутья западни, бормоча что-то себе под нос. «…Да-а, надо было задрать эту шестилапую тварь и муфту из неё сделать, чтобы моей бедной доченьке было куда обгоревшие пальчики прятать», — с трудом разобрал Анар; эпитет, выбранный патриархом для пальцев Аниаллу, ему очень не понравился…

Впрочем, толком заволноваться он не успел — в дверях возник знакомый силуэт. Сианай Аниаллу стояла, опираясь на стояк, совершенно неподвижно, словно вырезанная с ним из одного куска дерева. Сияние прикрытых глаз едва освещало её лицо. Сначала Анару показалось: она улыбается. И, если подумать, было чему: не каждому посчастливится наяву увидеть грозного патриарха Селорна, сидящим в клетке (хотя многие, очень многие считали, что ему там самое и место). Но вглядевшись, он понял — Алу не до смеха.

Селорн, до этого молча плетущий какое-то заклятье, вышел из оцепенения и тоже заметил её.

— А-а, ты уже здесь, — ворчливо отметил он и, поморщившись от напряжения, резко хлопнул в ладоши, так что дрогнул сам воздух вокруг, а клетка разлетелась множеством крупных искр.

Магические линии на полу светящимися змеями медленно уползали в туман. Аниаллу сделала несколько шагов вперёд, стараясь не наступать на них.

— Малаур велел мне ждать тебя здесь, — почти шёпотом сказала Аниаллу.

Она успела сменить роскошный туалет Аэллы на истинно эалийский наряд: длинное узкое платье из лёгкой ткани, причём в любимых цветах Селорна — чёрном и зелёном. Стояла Алу, естественно, босиком, и до самых пяток мягкими волнами свободно вились распущенные волосы. Её грозному папочке должно было понравиться.

— Малаур ей велел, — скривился Селорн. — А — каково?! Он велел ей сидеть в моих покоях. Охрану отсылать, творить лиар знает что — тоже он тебе велел?

Проштрафившаяся сианай Аниаллу ничего не ответила. Если бы Анар не знал её настолько хорошо, то мог бы подумать, что ей действительно стыдно.

— Или это была акция протеста против действующей власти? Верховный жрец запретил ей ехать в Линдорг, велел сидеть дома под охраной. А она, свободолюбивая дочь Аласаис, — осклабившись протянул патриарх, — если и не посмела ослушаться приказа, то хоть в мелочи пошла наперекор. Да? Так всё было?

Аниаллу смолчала и на этот раз — пусть уж лучше Селорн думает, что она резко поглупела, чем докопается до истинной причины, по которой она пожелала остаться одна в библиотеке, иначе он ещё долго будет жевать её бедные уши.

— Сианай… эх!.. Ты бы ещё кота дворового подучила в сапоги ему налить — и то умнее было бы! — не сумев скрыть досаду, рявкнул Селорн.

Алу внимала патриарху с таким кротким выражением лица, с такой очаровательно-невинной улыбкой на полных губах, что хватило бы успокоить десяток разъярённых Селорнов. Но только не в этот раз…

Личные покои патриарха Селорна своеобразной башней возносились в центре замка кошек ан Ал Эменаит — от нижнего яруса подвалов до самых его чёрных шпилей. Единственным помещением, открытым для посетителей, был просторный кабинет, расположенный примерно в середине башни и обставленный с показной мрачностью. По трём стенам этого всегда тёмного покоя была развешана впечатляющая коллекция оружия, щитов, доспехов, амулетов и прочего волшебного арсенала. Она постоянно пополнялась за счёт тех безумцев, которые ещё осмеливались бросить вызов эалийскому патриарху. Раньше здесь же красовались и несколько чучел бывших хозяев этих трофеев, но их убрали — из дипломатических соображений.

Чёрные, сплетённые из ветвей ширмы разделяли кабинет на множество закоулков, заставляя напряжённо вглядываться в колеблющиеся тени и трепетать подобно им. Холодный, мерцающий свет, рождающий этих изломанных призраков, разливался от камина с синим, негреющим пламенем. Около решётки расправлялись с вечерней порцией червяков Селорновы ежи, некогда спасённые им из лаборатории Энаора. Энаор ещё не успел как следует поизголяться над ними, и от обычных ежей их отличали только огромный размер, пышные кошачьи усы да способность шипеть и мурлыкать.

Селорн, восседающий в старинном чёрном кресле, задумчиво пересчитывал пальцами клыки одного из драконов-подлокотников. По его всё ещё хмурому лицу плясали отблески огня, рвущегося через острые изгибы каминной решётки. Анар и Алу, сидя у стены на длиннющем диване, узком и жёстком, молчали в ожидании реакции патриарха на только что отзвучавшую тираду сианай. Ей было смешно оправдываться за поступок, на деле не влекущий особых последствий и такого внимания Селорна явно не заслуживающий. Ну убили бы её, и что? Олу только жалко, но вряд ли патриарха волновала Теола…

С того самого момента, как Аниаллу рассказала Селорну, что будет работать в библиотеке ан Камианов, он вёл себя очень странно, нервничал, но ни словом не намекнул почему. Конечно, он и сам мог не до конца понимать, что заставляет его волноваться — частенько интуиция только предупреждает котов Аласаис о близкой опасности, не давая ответа, откуда конкретно она исходит. И всё же Алу казалось, что это не так, что тревога Селорна прямо связана с её попыткой узнать больше о судьбе друзей Анара.

Чем дольше Аниаллу слушала Селорна, тем больше убеждалась в том, что он бросал ей эти нелепые обвинения лишь для того, чтобы, вынужденная оправдываться, дочь выдала себя. Но не тут-то было — Аниаллу, как никто другой знала манеру Селорна вести… дознание и всегда внимательно следила за собственным языком.

Видимо, Селорну тоже надоело ломать комедию.

— А ты считаешь, меня волнует именно это? — вкрадчиво спросил патриарх.

Аниаллу нервно сглотнула: от этих слов, вместо ожидаемого облегчения, всё тело её налилось тяжестью и по нему, от головы до кончика хвоста, прошёл озноб.

— Аниаллу, неужели ты и правда думаешь, что я могу беспокоиться об одном из твоих тел?! — в голосе Селорна сквозил нервный хохот. То, что эти его слова прямо противоречат только что сказанному в заклинательном покое, ничуть не смущало эала.

— Нет, я так не думаю, — как могла спокойно ответила Аниаллу. — И мне бы очень хотелось узнать, что на самом деле так тебя тревожит.

— Мне плевать на твою охрану. Есть вещи, от которых никакая охрана тебя не защитит. Избежать их можно лишь одним способом — самому держаться от них подальше! — раздельно проговорил он, в такт своим словам постукивая когтем по истерзанному подлокотнику.

— Мне кажется, я держалась предельно далеко от всяких неприятностей. Я осталась в Бриаэлларе, как ты и хотел. Ту работу, которой я должна была заниматься здесь, Кеан опять же согласовывал с тобой. И мне…

— Наларов! — страдальчески простонал патриарх, поёрзал спиной и затылком по спинке кресла и тоном «я-не-ожидал-от-тебя-подобной-глупости» продолжил: — Наларов я согласовывал! А не поиски троицы остолопов, которой вздумалось ломиться через руалский Барьер, чтобы освободить четвёртого.

— Вот те раз, — в притворной растерянности шлёпнула ладонью по сиденью Алу и оглянулась на «четвёртого остолопа». Поразительно, но Анар не только не выглядел удивлённым, наоборот, он смотрел на Селорна, поджав губы и согласно кивая! Аниаллу тоже чуть заметно покачала головой, смерив предателя обиженным взглядом — он ещё за это поплатится! Но Анара даже это не проняло, и сианай ничего не оставалось, как вернуть глаза в нормальное состояние и смиренно ждать, что эта, неизвестно когда успевшая смурлыкаться, парочка соизволит хоть что-то ей объяснить.

— Алу, я уже много раз намекал тебе, чтобы ты не лезла в это дело. — Сианай открыла было рот возразить, но эал остановил её движением руки и терпеливо продолжил: — Говорил, что Совет Бриаэллара никогда не принял бы такого беспрецедентного решения, если бы на то не было особой необходимости. Говорил ведь, а? — Он поскрёб когтями подбородок. — Но тебе опять больше всех надо. Лучше бы думала о том, как заманить наларов защищать твой родной город, а не о делах, которые тебя не касаются. И молилась бы Аласаис, чтобы и дальше не коснулись!

— Может, объяснишь мне, что в этом такого опасного? — пробормотала она и, желая опереться о стену, едва не проколола себе руку: на огромном панно среди осколков драгоценных камней сражались неведомые чудища, свитые из высушенной лозы с длинными шипами.

— Вот и я не понимаю, — криво усмехнулся Селорн. — И часть Совета тоже не понимала, что конкретно заставляет их принимать решение об изгнании друзей Анара. Они просто чувствовали, какой будет альтернатива. И голосовали так, как голосовали, повинуясь голосу своей интуиции… Сдаётся мне, что нам — тем, кто не знал тогда причину своих предчувствий, — повезло куда больше, чем тем, кто знал, — проговорил патриарх, медленно сцепляя чёрные пальцы.

В его словах звучало столько убеждённости умудрённого опытом, живущего в согласии со своим духом алая, что любое другое существо тут же выкинуло бы из головы осуждаемые патриархом мысли. Но Аниаллу колебалась, она пыталась прислушаться к собственной тел алаит…

— Не знаю, уместно ли давать такой совет сианай, но на твоём месте я пошёл бы в какое-нибудь тихое святилище и посидел бы там пару часов, слушая, что же мне шепчет на ухо моя кошачесть — словно подслушав её мысли, сказал Селорн и уже в своей всегдашней манере прорычал: — Иначе закончишь, как мамаша вот этого милосердника, — и резко ткнул когтем в сторону Анара.

Сын Амиалис опустил голову, но вовсе не от тяжести воспоминаний. Последнее слово Селорна как-то сразу убило для него всю серьёзность момента, и алаю пришлось закусить щёки, чтобы не рассмеяться.

Аниаллу шумно вздохнула, посмотрела с минуту на будто окаменевшего в своём кресле Селорна и, чуть поклонившись, оставила патриарха в гордом одиночестве. Вопреки его совету она направилась не в уединённое святилище, а допрашивать Анара, который казался ей более лёгкой добычей, чем упрямый отец.

Нервно помахивая хвостом, переодетая, причёсанная и обруганная разъярённой служанкой, каким-то чудом уже успевшей прознать о происшествии в библиотеке, Алу ходила туда-сюда по парапету своего балкона. Мокрый металл неприятно холодил её босые ступни, а она почти не замечала этого. Далеко внизу, в умытом дождём городе, россыпью самоцветов переливались зажжённые окна, но и на это чудесное зрелище сианай не обращала никакого внимания. Куда более удивительные вещи происходили рядом, на этом самом балконе.

Вот уже второй десяток минут она безуспешно пыталась рассказать Анару новости о его пропавших друзьях, а он… Он — этот мохнатый клубок любопытства! — сначала только многозначительно усмехался в золотые усы, а потом соизволил принять более располагающий к беседе двуногий облик и разразился длинной тирадой в духе Верховного жреца Кеана о том, что сейчас не время для подобных расследований. Мол, у него есть сотня дел поважнее и поинтереснее, чем эта авантюра с запоздалыми поисками, в которую она пытается его втянуть.

— Как это тебе наплевать? Да ты со своим детским дневником, как Агир Седьмой с хвостом Аласаис, носился! До дыр его зачитал!

— Алу, я не хочу ничего об этом знать, — раздельно проговорил Анар и посмотрел на жену как-то неприлично покровительственно, словно недоумевая, как это она, такая большая девочка, не понимает прописных истин?

Аниаллу фыркнула, нахмурилась, но потом улыбнулась, склонив голову на бок, так что чёрная шёлковая волна волос стекла на обнажённое плечо:

— Селорн, да?

— Нет, не Селорн. Он, как всегда, был хм… убедителен, но дело не в нём. Просто, — Анар вздохнул и с явной неохотой продолжил: — Просто я чувствую большую угрозу в этом знании. Не могу объяснить, но вся моя, как ты говоришь, кошачесть вопит при одной мысли об этом расследовании. — Он долго молчал, глядя куда-то вдаль. — Тем более память ко мне так и не вернулась, и все говорят, что этого не произойдёт и в будущем. Я много думал, и… наверно, это покажется тебе диким, но, кто знает, может быть, Аласаис закрыла глаза на выходки моей матери: моё заточение в Руале, стирание памяти, на изгнание моих друзей, наконец — именно потому, что это был способ защитить меня от чего-то… гораздо более страшного.

— Ты говоришь об угрозе, но в чём конкретно она заключается — не знаешь, — вздохнула Алу; ей было очень хорошо знакомо это чувство и его трудно было отнести в разряд приятных. — Да, я и сама ощутила что-то такое, когда открыла дневник недожрицы, но ты уверен, что это была именно опасность? Я, например, не могу с полной уверенностью так сказать. Это было что-то очень странное, почти запредельное, но… — Она замялась, не в силах подобрать слова: тема, которую она не могла не затронуть сейчас, была тяжела для Анара. — Прости, но быть может, это твоё воспитание даёт о себе знать? Ведь вас, руалцев, с детства учат, что всё, что лежит за некой гранью — это смертельная опасность и… мерзость перед Аласаис?

— Да, степень моей богобоязненности тебе хорошо известна, — усмехнулся алай и дёрнул Тень богини за хвост — для наглядности.

Алу зашипела и попыталась было дать сдачи, но Анар был уже на другом конце балкона. И подначивающе ухмылялся оттуда, подёргивая то одним, то другим золотым ухом.

— И тебе не стыдно? А? — протянула сианай, жалостливо поглаживая пострадавший хвост.

— Нет, — решительно мотнул взъерошенной головой Анар. — Ты сама говорила, что я рождён для великих дел. Или ты хочешь сказать, — он подозрительно прищурился, угрожающе надвигаясь на неё, — что не велико дело — дёрнуть за хвост воплощение Аласаис Бриаэлларской?

Алу, неумело изображая ужас, попятилась, забралась на парапет и сжалась в комочек.

— Это оскорбляет мои религиозные чувства, — Анар сокрушённо покачал головой, направляясь к ней. — Нет, я не спорю, проделать это с самой богиней было бы почётнее, но…

— Но пока можно тренироваться на безответных влюблённых кошках! — Аниаллу наконец-то позволила себе расплыться в улыбке, вытянувшись, чмокнула его в нос и едва не свалилась назад.

Анар подхватил её и собрался было унести с балкона, но тут у него за спиной раздалось громкое, недовольное «мяу!». Пришлось оглянуться. Из темноты выскользнуло что-то светлое. Оно мягко приземлилось на перила и ещё раз призывно мяукнуло — шестипалая кошка-гонец замерла на мгновение, ища равновесие на узенькой кромке, а затем, словно пародируя алайскую манеру говорить чуть в нос, растягивая гласные, доложила:

— Сианай Аниаллу! Матриарх Кеара дома ан Темиар желает видеть тебя завтра в полдень. — Слова доносились из её приоткрытой пасти, хотя розовый язычок не двигался.

— Зачем? — Алу не очень-то рассчитывала получить ответ.

Если бы бело-рыжая амри могла пожать плечами, она непременно бы это сделала, а так, кошка лишь склонила голову набок, переступила с лапы на лапу и неопределённо махнула хвостом.

— Понятно… — кисло наморщила нос сианай Аниаллу. — Что ж, передай своей госпоже, что непременно буду. — Она нехотя выскользнула из объятий Анара и пошатываясь пошла к перилам — налить кошке молока (такова была плата за её услуги).

Амри довольно зачмокала, а Алу той же ленивой походкой вернулась к Анару и, повиснув у него на шее, медленно забралась обратно — словно на дерево, на очень заботливое волшебное дерево, которое само подставляло ветки, чтобы удобнее было залезать. А ещё — умело ходить, подобно мифическим дубам-эльфоедам из лесов Элленики… Но Аниаллу почему-то казалось, что «оно» поступит с «безответной влюблённой кошкой» не так ужасно, как те зелёные монстры из легенд…

* * *

В отличие от мужа, Аниаллу не спалось. Стоило ей, уткнувшись носом ему в бок, закрыть глаза, как перед ними вставало лицо Ланриссы. Алу вздрагивала и садилась на постели, прижимая к щекам холодные ладони, не в силах справиться с охватывающими её чувствами. Они были сильны и пугающи, но она не смогла бы ответить, что именно тревожило её во взгляде незнакомки. Она не чувствовала себя перед ней виноватой, нет, тут было нечто иное. Что?.. Какая-то часть разума Аниаллу, казалось, уже нашла причину и была так… поражена, что не давала сианай окончательно сформулировать неприятную разгадку. Алу с изумлением поняла, что не сможет сама побороть это сопротивление, пробиться в заблокированный уголок собственного сознания. Ей был нужен толчок извне.

Может быть — картина в Галерее Памяти, эта «Первая охота», о которой говорилось в дневнике? Или… А что, если она сейчас, прямо такая — измученная, взволнованная, растерянная — заявится к Селорну, усядется на пол рядышком и протянет проникновенно: «Па-а-ап?»… Нет, он всё равно ничего ей не объяснит. Потому что в этой истории кроется нечто, способное причинить ей боль и подвергнуть опасности…

А может быть — и правильно, ну зачем ей сдалась эта незнакомая девица? Пусть и связанная с некоей тайной, имевшей отношение к Анару, а значит — и к самой Аниаллу, но разве он сам сейчас не дрыхнет без задних лап, так и не пожелав ничего узнать о старой подруге? Всё, ему нет дела, можно спать спокойно…

Промучившись ещё с полчаса, сианай решила, что с неё хватит. Неразгаданная тайна была как репей в хвосте.

Она нехотя выбралась из постели и зевая прошла в соседнюю комнату. Попавшееся по пути зеркало отразило встрепанное, жмурящееся существо, в котором трудно было узнать очаровательную сианай. Лишняя пара часов бодрствования могла так истощить силы алая, как не сумел бы никакой магический поединок, а Алу не спала уже довольно давно. Стоп, а если это и есть истинная причина её тревожного состояния? И стоит ей выпить сонного зелья и выспаться хорошенько…

От этой мысли у неё сразу скрутило всё нутро, по спине пробежали мерзкие мурашки, и, вместо пузырька со снотворным Аниаллу вооружилась баночкой хатти…

Аниаллу и не догадывалась, что для кажущегося мирно спящим Анара ночь прошла ничуть не более спокойно, чем для неё самой. Едва смежив веки, он ясно увидел незнакомый дворец.

Это было массивное, больше похожее на крепость здание. Оно мрачной, устрашающей громадой нависало над серым шестиугольником площади. По тусклым стенам карабкались тёмные фигуры — грубые, словно отлитые из чугуна, сотни каких-то тварей, водных, сухопутных, крылатых, взирали вниз, на совсем крошечных, по сравнению с ними, людей. Живые собратья этих чудищ охватывали когтями парапеты дворцовых башен, издавая гулкие вопли и роняя вниз пену с оскаленных клыков. Самая крупная тварь, с пятью горящими красным глазами и массивным золотым обручем на шее, чинно сложив крылья восседала на центральной башне, украшенной омерзительной мозаикой из костей и обломков оружия. Анар заметил: могучей лапой она прижимала к крыше чьё-то изодранное тело.

Здание живо напомнило Анару сразу несколько обложек книг, которые так любила Тинойа — где какой-нибудь Смелый Рыцарь тащился спасать от Властелина Зла какую-нибудь Прекрасную Принцессу. Властелину Зла (не обременённому фантазией и хорошим вкусом) полагалось жить именно в таком замке.

На широкой полосе кроваво-красных плит, окаймлявшей площадь перед зданием, неподвижно, как заколдованные, стояли люди. На их лицах, казалось бы пышущих здоровьем, алаю виделся смутный отпечаток какой-то болезни, вроде тех хронических телесных или душевных недугов, которые можно подавить, загнать глубоко в себя но так и не вылечить окончательно. Ему почему-то стало чуть ли не жаль их.

И в то же время Анар радовался, что присутствует здесь бестелесно. Эти суровые люди никогда не приняли бы его сочувствия, как и руку помощи любого другого алая. Скорее они отрубили бы руку себе… Понимание всего этого тонкой ледяной струйкой втекало в сознание Анара, и очень скоро он уже представлял, куда перенесло его очередное видение — в Хелраад на площадь перед дворцом самого Хеллина. «Вот тебе и Властелин Зла», — подумал Анар.

Поискав глазами, но так и не найдя жестокого владыку этих мест, Анар продолжал рассматривать его подданных. Они совсем не походили на хелротов, которых он видел на картинах в покоях Аниаллу — гордых воителей и их женственных, величавых супруг. Правда, эти полотна были очень старыми, леди Канирали вывезла их во время восстания, и с тех пор многое в Хелрааде могло измениться. И, как на первый взгляд показалось Анару, изменилось явно к худшему: вид у людей был какой-то напряжённый, если не затравленный а глаза блестели по-звериному, в худшем смысле этого слова.

Одинаково жилистые мужчины и женщины, в добротной, одинаково скучной одежде смотрели на площадь с тревожным предвкушением. У многих в корзинах и просто в руках были не первой свежести фрукты и овощи. Курносый мальчишка лет одиннадцати от нетерпения так сильно сжал свой гнилой помидор, что тот буквально взорвался забрызгав, к счастью, только самого сорванца. Он обернулся к матери, что-то сказал ей. Женщина принялась копаться в складках юбки, но стоявший рядом мужчина, видимо муж, продолжая зачарованно глядеть на площадь, жестом остановил её и, всё так же не поворачивая головы, влепил подзатыльник своему перепачканному отпрыску. Женщина вздрогнула, испуганно взглянула на мужа, но так ничего и не сказала.

Анар горько усмехнулся: примерно такой же, то есть «никакой», он представлял реакцию собственного отца, Криана ан Сая, на «методы воспитания наследных принцев» его царственной супруги. Вот только сам Анар уж точно не сносил её наказаний безропотно. Он изводил Амиалис бесконечными расспросами: за что она его наказала и почему именно таким образом? Хелротский ребёнок не заплакал и ни о чём не спросил отца. Он воспринял всё как должное. Забыв о грязных руках, мальчик довольно точно скопировал позу и выражение лица родителя и тоже уставился на пустую площадь.

Наконец толпа оживилась. Люди поворачивали головы в сторону группы своих соплеменников, появившихся со стороны замка. Анар не понял, откуда они вышли — главные ворота по-прежнему были наглухо закрыты, а других дверей видно не было. Несколько рослых, широкоплечих мужчин выстроились полукольцом перед замком. Их лица были почти так же густо покрыты всевозможными шрамами, как длинные плащи — грубой вышивкой. Рядом с некоторыми из них, облаченными в ржаво-коричневые, разрезанные по бокам одеяния — нечто среднее между мажеской робой и фартуком мясника — сидело по ужасающей твари, размером с хорошую собаку. Больше от собак в них ничего не было, разве что капающая с отвратных брылей слюна. Горожане с опаской и восхищением разглядывали чудовищ и их внушительных, угрюмых хозяев.

Шедший следом невысокий человек в длинной чёрной мантии заслужил куда менее тёплый приём. Золотая отделка на его одеянии потускнела и истёрлась, волосы лежали в беспорядке. Он казался комично тощим и маленьким рядом с могучими воителями. Хелроты (особенно эти… «собаководы») смотрели на него с неприкрытым отвращением, и под этими презрительными взглядами человечек сжимался ещё больше. «Наверное, местный маг», — поразмыслив, решил Анар. Он знал, что в преисполненном тупой ненависти к колдовству Хелрааде волшебники, тем не менее, встречались, но находились они в крайне незавидном положении. Хотя их услуги изредка и требовались властям, к немногочисленным магам относились как к необходимому злу.

На лице колдуна застыла подобострастная маска. Расположение морщин, иссекавших его сухую, бледную кожу, говорило о многих разочарованиях и унижениях которые ему довелось пережить. Голова была опущена, поджатые губы нервно подрагивали. За ним ковыляли несколько высоких, измождённых людей. Они были босы, тела их едва прикрывали окровавленные лохмотья. Толпа встретила их громкими, яростными криками. Один из несчастных нёс ворох каких-то тряпок, возможно, раньше они были плащами или знамёнами: на них ещё можно было различить сложные символы, быть может — гербы семейств, к которым принадлежали эти бедняги. Ещё трое волокли кадку с водой. Когда они водрузили её в середине площади, толпа снова затихла, словно готовясь к чему-то. Колдун в чёрном выступил на пару шагов вперёд воздел к небу руки и прокаркал длинную фразу. Анар не разобрал ни слова, хотя до этого понимал, о чём говорили остальные хелроты; для них же самих эта пародия на рычание была сигналом к действию, и сигналом, надо сказать, желанным: стоило ему отзвучать, как в узников полетели гнилые фрукты. Теперь стало ясно, зачем понадобились тряпки и кадка: несчастные люди, даже не пытаясь уворачиваться от зловонных снарядов, тут же принялись отмывать брусчатку.

Анар удивился — он думал, что хелраадцы предпочитают более жестокие наказания. Впрочем, понятия о чести и достоинстве у здешних сильно отличались от алайских, и, возможно, для них было куда мучительнее это позорное ползание, чем любая пытка или даже казнь. Возможно…

Движения преступников были замедленны и неуклюжи, словно они были закованы в тяжёлые кандалы. Сначала Анар решил, что это последствие пыток — видневшаяся через прорехи сероватая, в синяках, глубоких царапинах и тёмных потёках кожа незнакомцев выглядела так, будто их долго истязали и морили голодом. Но когда один из преступников поднял голову и стало видно, что внутри, под веками, его глаза прикрыты тусклыми медными пластинками, на каждой из которых, вокруг пробитого по центру отверстия, нацарапано по уродливому символу, Анар понял, насколько ошибся. Понял, какую неслыханную расправу на самом деле учинили над этими людьми.

Он помнил, как Энаор однажды закрыл себе глаза точно такими же пластинками и бродил по всему дому, изображая живой труп. Тогда Анар хохотал вместе с остальными, теперь же ему было совсем не до смеха, ведь он мог не только видеть и слышать этих настоящих затворников своих тел, но и ощущать то, что они чувствовали сейчас. Анар не нашёл бы слов, чтобы передать это, да и как можно описать страдания обнажённой души, с которой, как кожу с плоти, содрали духовную оболочку, сломили её волю, заточили в зловонную темницу, сотворенную из её собственного умершего тела, изуродовали и унизили?..

Каково бы ни было преступление этих людей — а оно, как смог уловить Анар из обрывков разговоров, состояло всего лишь в том, что они выступили против какого-то решения Хеллина, — каково бы оно ни было, они не заслужили такого наказания.

А вот собравшиеся на площади люди были о происходящем прямо противоположного мнения. Алай отдал бы многое, чтобы не видеть этих искажённых злым торжеством лиц, не слышать полных желчи голосов — мужских, женских и даже детских, выкрикивавших проклятия в адрес преступников и слова одобрения их изобретательным палачам. В них не было ни намёка на обиду или боль, это были голоса фанатиков, с восторгом глядящих на казнь еретиков. Выросший в Руале, где расправы над неугодными жрецам существами были в порядке вещей хотя и случались нечасто, Анар всё же не мог поставить в один ряд то, что видел на родине, с тем, что происходило сейчас. Никогда его не охватывали такой гнев и такой ужас, как при виде оживлённых трупов некогда гордых воинов, ползающих по площади под градом гнилых плодов. Если бы сейчас кто-нибудь предложил ему уничтожить эту гогочущую толпу существ, назвать которых людьми у него не поворачивался язык, Анар тут же бы согласился. Он счёл бы великой честью стереть с лица Бесконечного эту омерзительную, псевдоразумную плесень!..

Алай смог отвлечься от своих тяжких мыслей лишь тогда, когда заметил, что точка обзора стала сама собой перемещаться на другую сторону площади. Анар попытался усилием воли помешать этому, но его «полёт» продолжался. Когда же картинка устоялась, он понял, что теперь смотрит на страшную казнь глазами того, кто возвестил её начало — чёрного колдуна.

В это время мостовую, в которую уставился колдун (он теперь почему-то поспешно выбирался с площади), заволокло туманом. Струи его, казалось, выползали прямо из-под земли. Изредка из этого густого марева выступали чьи-то сапоги, ботинки или туфли, но никто из людей не двигался, хотя от площади их отделяло уже довольно большое расстояние, и здесь город должен был бы жить своей повседневной суетливой жизнью. А тут на всех его обитателей, кроме «проводника» Анара, будто столбняк напал.

Вдруг по воздуху пробежала рябь, как бывало над площадями Руала в самую жару. Прошло несколько секунд за которые тишина успела стать нестерпимой, а ещё через мгновение она взорвалась криками. Всё вокруг тотчас пришло в движение: замелькали размытые пятна бегущих фигур, плащи и платья, под ноги «проводнику» откуда-то хлынул целый поток овощей. Маг неуклюже прыгал через них, раздавил несколько, размазав по мостовой жёлтую мякоть, неудачно наступил на твёрдый, незрелый плод не глядя шагнул вперёд чтобы удержать равновесие, и едва не упал, запутавшись в чьём-то шлейфе. Бегущей даме, синий «хвост» которой он придавил, повезло меньше, и она плашмя рухнула на мостовую, но маг не помог ей встать, не извинился и даже не замедлил шага, только брезгливо дёрнул ногой, стряхивая с сапога серые от пыли ошмётки. Резко стемнело, словно густое облако стремительно наползло на солнце. Человек дёрнулся всем телом — алай видел, как судорожно сцепились его пальцы. Анар хотел ещё раз взглянуть вверх, на небо, но не смог.

И снова потянулись мостовые, лестницы, сточные канавы. Вот под ноги подвернулся ребёнок, он пытался поднять обронённую игрушку, но не успел — за плечо его цепко схватили дрожащие, бледные пальцы матери и увлекли куда-то в толпу.

Маг вошёл в какое-то здание. Судя по тому, как изменились движения «проводника» (он перестал спотыкаться и теребить робу), Анар посчитал, что это его дом или, во всяком случае, место ему знакомое, где он чувствовал себя в безопасности и куда, видимо, и спешил. Он стал взбираться по длинной винтовой лестнице, свет проникал на неё через тонкие стрелки окошек. Тут Анару неимоверным усилием воли удалось мазануть взглядом по небу.

Оно было жемчужно-серого оттенка, затянутое неестественно-гладкими, почти шёлковыми облаками. Из разрывов в них вниз били целые снопы серебристого света, больше похожего на лунный, чем на солнечный. И огромные тени метались над крышами…

Больше ничего рассмотреть не удалось. На мгновение «отлепившийся» от чужого тела, взгляд Анара вернулся к лицу «проводника», и в его блёклых глазах алай прочёл смесь ужаса и злорадства. Маг мерзко скривился и, преодолев ещё десяток ступенек, отпер тяжёлую дверь, пронесся через комнату и резко, так что тот вылетел из пазов, выдернул ящик стола.

Трясущиеся не то от ужаса, не то от нетерпения пальцы заскользили по бокам зеленоватой сферы, усеянной чем-то вроде белёсых чешуек. Она показалась Анару подозрительно знакомой, но прежде чем память что-то ему подсказала, «проводник» сунул сферу в карман, подошёл к окну и стал сгребать с него всевозможную магическую мелочь. Алай вновь напрягся, пытаясь рассмотреть, что же там, в тучах, так напугало жителей города. Это были отнюдь не агзары, как он подумал вначале, о нет… Но как алай ни старался, на этот раз он не смог изменить свою точку обзора. Анар видел лишь серые пятна теней, стремительно скользящие по мостовой вслед за мчащимися в ужасе людьми. Время от времени они становились гуще, словно нечто, отбрасывающее их, спускалось ниже, на обращённый в панику город. Крики становились то громче, то вовсе стихали, сменяясь страшной тишиной.

«Проводник» же, казалось, окончательно успокоился, едва сфера попала ему в руки. Сейчас Анар снова смотрел ему в лицо, видел, как оглядывая комнату, словно прикидывая, не забыл ли чего, маг то и дело бросал взгляды в окно сквозь незримого для него алая, но возбуждение его было явно приятным. На скуластом лице играла жестокая радость. Он был явно доволен бедой соплеменников. Быть может, и он приложил к ней руку?

Насытившись зрелищем, маг взял со стола объёмистую кожаную сумку и неспешно вышел на середину комнаты. Картинным жестом он вознёс сферу к потолку, полюбовался мгновение, бросил последний победный взгляд в окно и грохнул ею об пол. Шарик без единого звука лопнул, но осколки не разлетелись по комнате, а остались лежать рядышком, неподалёку от ног человека. Над ними заклубился лиловый туман, его становилось всё больше, он не рассеивался, а наоборот, концентрировался, принимая форму дымного кольца. Осколки медленно поднялись в воздух и, зависнув на равном расстоянии друг от друга по всей окружности будущей волшебной двери, засияли приглашающим изумрудным огнём.

Портал открылся, явив взору Анара обшарпанную стену и кучу какого-то ржавого хлама. Точка обзора алая тем временем переместилась к окну, и теперь он мог наблюдать и за порталом, и за чародеем.

Маг был озадачен. Когда же осколки вдруг вспыхнули нестерпимо-белым и с хлопком пропали, а дымное кольцо потеряло форму, гримаса самоуверенного торжества стала медленно сползать с его лица, как стекали по стене и исчезали без следа стремительно светлеющие струи тумана. Некоторое время ещё был виден кусок зелёной кирпичной кладки, исписанной бранными словами… около которой неудачливого мага и настигла Смерть.

Она ворвалась в его заклинательный покой прямо сквозь стену, пронеслась серым вихрем через комнату, размывая своим серебряным блеском очертания предметов, окутала собой застывшего на месте колдуна и, словно проникнув внутрь его тела прозрачно-серыми щупальцами, вырвала оттуда… Анар не смог бы сказать, что именно, он даже не был уверен, что видел это, скорее, почувствовал: в какое-то мгновение тело человека прекратило быть вместилищем жизни, стало пустой, бесхозной оболочкой. Его владельца унёс с собой призрачный вихрь, и алай уже понимал куда…

Картина распалась, раздробившись, словно ледяное зеркало, на тысячу быстро тающих осколков. Возвращаясь к реальности через обычный лабиринт ярких и бессмысленных образов, Анар размышлял об увиденном…

Он сам многие годы в Руале жил в постоянном ожидании, что гнев Аласаис обрушится на него, она пошлёт сианай, её Коготь Карающий, — и страшными муками, а то и гибелью придётся ему ответить за все свои богохульства. Этого не произошло: явившаяся ему Аниаллу стала его возлюбленной а образы жестокой богини и её Тени как орудия возмездия и вовсе оказались измышлениями жрецов. Теперь же Анар впервые воочию убедился, что, в отличие от легенд его народа, рассказы о каре Веиндора за нарушение одного из его запретов мифами не были…

Не трудно было догадаться, чем хелраадцы навлекли на себя немилость Веиндора. Милосердный люто ненавидел некромантов, само это слово практически исчезло из обихода магов Энхиарга, не говоря уже о его простых, не сведущих в колдовстве, жителях. Наэй не одобрял действий даже тех, кто помогал существам со слабым, не созданным для вечной жизни, Путём обретать телесное бессмертие — что уж говорить о мрачных колдунах, которые насильно удерживали душу в мёртвом теле?..

Веиндор не мог покарать каждого, кто совершал подобное надругательство, во всём Бесконечном, но если оно имело место быть в его родном Энхиарге, Милосердный ни разу не оставил преступников, нарушающих, как говаривала Алу, «круговорот душ в природе», без наказания. Причём такого наказания, о котором в мире потом ещё долго помнили…

Видимо, именно такую, показательную, казнь Анар и наблюдал в Хелрааде. Что ж, поделом… Но всё же у алая сложилось впечатление, что хелротов в некотором роде подставили. Ему вспомнились злорадные взгляды колдуна, которые тот бросал на своих мечущихся в ужасе соплеменников. Возможно, именно этот чародей и надоумил правителей прибегнуть к столь… изощрённой посмертной пытке «преступников»? Надоумил, донёс жрецам Веиндора и собирался исчезнуть через портал… Тут Анара озарило: «Так ведь это Энаорова сфера — такая же, как та, что он вернул Селорну!» — мысленно воскликнул алай и окончательно пробудился.

«Вот кто должен был попасть в ту клетку в покоях патриарха! Значит, Энаор подменил склянки, обрёк колдуна-предателя на смерть и не дал Селорну… пообщаться с ним», — потягиваясь, думал Анар.

Какое счастье после тяжёлого, мертвящего видения открыть глаза в полной сочных красок спальне Аниаллу! Закинув руки за голову, Анар некоторое время с истинным наслаждением изучал мозаичный купол, потом повернул голову набок и с сожалением заметил, что малиновая подушка, на которой она обычно спала клубком, щекоча ему щёку усами, пуста. «Мучает бедного Селорна», — решил алай.

Энаор, маг и сфера… Анар готов был дать хвост на отсечение, что роль Энаора во всей этой истории не исчерпывалась подменой шарика с порталом. Но ему очень, очень не хотелось верить, что сын Меори и был тем, кто заронил в сознание озлобленного хелраадского колдуна дикую идею, способ расквитаться со всеми своими мучителями разом. М-да, колдун подставил хелротов, Энаор подставил колдуна. Проблема с Хелраадом решена, адоры могут спать спокойно. Но могут ли спокойно спать алаи? Если Веиндор посчитал виновным колдуна, не посчитает ли он виновным и Энаора… подтолкнувшего его на преступление? И Селорна, который наверняка всё это и спланировал?

Анар очень удивился бы, узнав, кто в этот момент вместе с ним беспокоился о судьбе Энаора и компании…

* * *

«Мой владыка благодарен тебе, смертный», — незнакомый, властный голос разнёсся по залу и вырвал Хозяина Шилора из тяжёлого сна. Верный слуга того, кого алаи прозвали Талом, потянулся затекшим от лежания на неудобном диване телом и попытался понять, кто бы это мог говорить.

Последним, что видел Шилор засыпая, была тощая спина Хозяина Золина: он отправлял своих подручных в храм Веиндора — донести жрецам Милосердного на кошек Аласаис. На этот раз алаям было не выкрутиться. Оставалось только гадать, как они, со всей их хвалёной интуицией, могли не понимать, что роют могильную яму не только людям Хеллина, но и себе тоже. Возможно, их ослепила ненависть. Да… Иногда быть чересчур эмоциональными — опасно для здоровья.

Шилор относился к жителям Хелраада с куда большей симпатией, но был готов с лёгкостью пожертвовать своими планами на их счёт (как, впрочем, и их жизнями), ради того чтобы настроить Веиндора против котов…

«Милосердный благодарен тебе настолько, — всё тем же ровным голосом проговорил его жрец, — что желает лично высказать свою признательность». За сим послышался короткий возглас и звук упавшего тела. Шилор насмешливо поднял бровь.

— Прислужник Смерти — с чувством юмора? Я начинаю опасаться за будущее этого мира! — с ленцой протянул он, поднимаясь с дивана; звук собственного голоса, в котором не слышалось даже удивления, доставил Хозяину большое удовольствие.

На фоне тонкой плиты из лилового камня, на какое-то время ставшей магическим окном в Энхиарг, маячила похожая на скелет фигура Хозяина Золина. Обычно спокойный, сейчас он нервно притоптывал ногой, поводил острыми лопатками под белой тканью мантии и что-то бормотал себе под нос. А перед ним по незнакомым проулкам, лестницам и галереям убегал чудом оставшийся в живых второй подручный Золина. Это был нескладный человечек с взъерошенными седоватыми волосами, одетый в кургузый, едва прикрывающий колени плащ. Видимо, его правая нога была короче левой — на ней красовался ботинок на толстенной платформе. Беглец казался ещё более жалким среди величественных зданий Элидана.

— Жалко убиенного доносчика? — совершенно спокойно осведомился Шилор, подойдя к Золину и складывая руки на груди.

— Нет, — мотнул головой тот. — Но я не понимаю! В этом мире должны же быть хоть какие-то законы… Веиндор всегда карает нарушителей своих установлений. Всегда! Это аксиома. Я слышал это на каждом углу, читал в десятках книг. А тут мы показываем ему истинного зачинщика нарушения самого священного его запрета… и ничего! Вместо лживых котов он убивает одного моего посланца… а теперь вот пытается найти нас через второго! — Возмущению Золина не было предела.

Он вытянул руку, пошевелил пальцами, и на его ладони вспыхнул маленький белый костёр. Золин собрался было бросить его в своего слугу, но Шилор остановил его.

— Ну-и-что-в-этом-такого? — раздельно проговорил он, в такт каждому слову, как по куску от булки, отщипывая от пламени по сияющему клочку и швыряя их под ноги обречённому посыльному.

— Как «что»? — выдохнул Золин, отвернувшись от меркнущего экрана, где, охваченное небесно-голубым пламенем, металось то, что минуту назад было одним из его подручных. — Я не понимаю этот проклятый Энхиарг! Я не знаю, что с ним делать, он постоянно выкидывает какие-нибудь штуки. Никакого порядка, никакого…

— У него были свои законы, Зол, были… Но мы явились как раз в то время, когда они начали меняться. Я бы даже сказал, что они стали меняться, предвосхищая наше вторжение, — усмехнулся Шилор. — Если говорить о Веиндоре, то сегодня мы наблюдали далеко не первый случай когда он сам и его служащие поступили, мягко говоря, необычно. Он чинит расправу над котами, которые — тогда, в Канирали, — ничем не погрешили против Смерти; а его бесстрастные драконы начинают влюбляться, ревновать и убивать Теней Аласаис. Законы меняются, и, сдаётся мне, этой самой сианай Эталианной Аласаис пожертвовала лишь для того, чтобы один из законов — тот, что касается… устоявшихся привычек Веиндора — поменялся в нужную ей сторону. И, как ты сам мог сегодня наблюдать, ей это удалось. Топить котов за компанию с хелраадцами Веиндор не полетел.

— Надо было убить сианай Эталианну раньше, — повесил нос Золин. — Как мне всё это надоело, ты бы знал! Мы что-то придумываем, выстраиваем и… бац! — всё идёт насмарку.

— И? Это кому-то мешает? Или Владыка не предупреждал тебя о том, что так и будет? Предупреждал, — констатировал Шилор и вкрадчиво спросил: — А скажи-ка мне, Зол, ты учёный или нет? Да-а? Вот и изучай. Ставь эксперименты, накапливай информацию, делай выводы, ошибайся. Ты всегда поражал меня своей усидчивостью и терпением. А сейчас ты дёргаешься, как кимм под колесом телеги! В чём дело? Не устраивают результаты? Да если бы Владыке нужны были другие результаты, он поставил бы на наше место других существ. И наделил бы их совсем иными способностями, совсем иной силой. Если бы он хотел добиться того, к чему ты так страстно стремишься, у него хватило бы силы уничтожить всех в этом мирке… Кроме Элаана, разумеется, — выразительно добавил Шилор. — Но не это ему нужно. Такая победа не была бы полной, и его главная цель не была бы достигнута.

— Я помню, но… — по тонким чертам Золина пробежала судорога: он боролся с собой.

— Помнишь. Но кое-что ты всё-таки упорно «забываешь». Забываешь, что наша цель не победа над народами Энхиарга, а лишь подготовка почвы для его победы. Мы им даже не враги, просто… они этого не понимают. — Шилор пожал плечами. — И наша победа над ними была бы лишь иллюзорной победой в иллюзорной войне, с бутафорскими же трофеями. Нет! Она больше походила бы на поражение, потому что, выиграв в ненужном сражении сейчас, мы могли бы лишиться гораздо большего (если не сказать — всего!) в будущем. Всё было бы проиграно ради сиюминутного удовольствия — иначе я это и назвать не могу. А ведь мы делаем важное и нужное для самих же энхиаргцев дело и рисковать им не имеем никакого права.

Так что мы с тобой лишь нанимаем актёров, — он широко улыбнулся, — раздаём им роли, создаём декорации… атмосферу, угодную нашему режиссёру. А потом… потом, стоя в кулисах и слушая их реплики, мы должны внимательно следить за залом и запоминать, какие из них производят большее впечатление на нужного зрителя. Мы, конечно, тоже можем поучаствовать, но только на вторых ролях.

— Да я…

— А ты заигрался в слугу Тёмного Властелина, Золин, — прервал его Шилор, картинным жестом закинув на плечо полу угольного, богато вышитого плаща. — Появившись пару раз на сцене в качестве прихвостня злобного монстра, который одержим примитивной жаждой мирового господства, ты вдруг решил, что ты и есть слуга зла. Но это не так. Вспомни: у тебя, как и у нашего Владыки, совсем другие цели. Так стоит ли ради сомнительного триумфа персонажа, в которого ты имел несчастье так сильно вжиться (и который, как мне кажется, не слишком тебе и симпатичен), отказываться от них. И уж тем более портить всю постановку, особенно — такую гениальную, — он разулыбался, чуть кривя губы. — С каждым днём, с каждой нашей победой или неудачей я проникаюсь к нему и его замыслу всё большим уважением и благодарностью за то, что он выбрал именно нас, — прижал руку к сердцу Шилор.

— Не знаю, может быть, и вправду я заигрался. — Последние слова компаньона несколько приободрили Золина. — Только работать приходится с таким отребьем…

— Всех лучших актеров забрала Аласаис, она ведь, как-никак, ещё и «покровительница искусств», — иронично вставил Шилор.

— И Ректор ещё этот, линдоргский, нос везде суёт, — бормотал Золин, перебирая волшебные камни через расшитый атлас поясной сумочки. — Хорошо хоть его щёлкнули по носу — с этим пропавшим грузом, теперь угомонится на время… Но быть может, нам всё же стоит отнестись к своей работе серьёзнее? Вложить в неё больше сил, что-то предпринять, чтобы ускорить… процесс? — вдруг с жаром проговорил он, резко дёрнул рукой и, зацепившись о ремешок сумки, сорвал её с ремня.

Яркие кристаллы рассыпались по полу, но Золин не стал их собирать. Он застыл, зачарованный зловещей переменой в своём товарище: фигура Шилора, казалось, подёрнулась густым чёрным туманом, лицо же, наоборот, словно осветилось, черты его стали более чёткими, даже какими-то острыми, глаза налились глубоким мраком. Голос его внезапно обрёл силу, он разнёсся по комнате, заполнил её.

— Золин, сценарий написан, и если на сцену выскочит ненужная массовка, а уж тем более — мы, то представление будет безнадёжно испорчено. И мы потеряем нашего зрителя, Золин. — Шилор пристально посмотрел на потерянного учёного, словно желая выдавить из него сомнения, и когда убедился, что ему это удалось, заговорил своим прежним, чуть насмешливым тоном: — А потом наш режиссёр возьмёт и уволит нас. Скажи мне, Хозяин Золин, — язвительно осведомился он, — хочется ли тебе обратно в твою каморку? Экономить на свечах и — на чём ты там ещё экономил? — чтобы купить материалы для опытов? Тратить время на воплощение тщеславных замыслов твоего идиота-покровителя? — И сам же ответил: — Не хочется. И мне не хочется снова служить своему борову-братцу, заманивая крестьянских девок к нему в постель. — Шилора всего передёрнуло от этих воспоминаний.

— Ты прав, ты прав. Я должен пользоваться моментом, а не забивать себе голову глупостями, — тускловато улыбнулся Золин. — Я буду учиться, я смогу понять… в конце-концов, я всегда мечтал погрузиться именно в такие глубины. В последнее время мне не достаёт терпения, ты прав, друг мой, но я найду силы и для нашей работы, и для моих изысканий, — сам себе пообещал он и, благодарственно кивнув Шилору, умиротворённый, отправился препарировать трёхглавое синее чудище, убитое накануне Хозяином Раэтом где-то в подвалах.

Стоя в дверях заклинательного покоя, Шилор провожал насмешливым взглядом друга, бодро шагавшего по тонкой ленточке моста над пропастью мрака, отделяющей личные покои Хозяев от остальной части замка. Он очень хорошо понимал Золина: трудно сдерживать себя, когда постоянно ощущаешь невероятную мощь за своими плечами, готовую, словно чёрные крылья, подхватить тебя и легко донести до любой цели. И ещё труднее поверить, что есть вещи, которые нельзя получить с помощью этой силы, что для достижения некоторых целей толку от неё не больше, чем от кувалды при выдувании стекла, и потому приходится расходовать её на изготовление инструментов, более приличествующих случаю…

— А я пойду наведаюсь к нашим новым «актёрам», а то как бы они там без меня не поубивали друг друга, — Шилор небрежно одёрнул свою свободную шёлковую блузу и направился переодеваться: предстать перед чудом спасённой им хелраадскои верхушкой в столь расхристанном, «немужественном» виде — означало раз и навсегда опорочить себя в её глазах, а такой исход был бы сейчас ох как некстати…

— Хозяин Золин опять не в духе? — спросил его ввалившийся в покои Шог. Огромный слуга переминался с ноги на ногу, пытаясь изобразить на плоской морде сочувствие.

— Да, опять, — отмахнулся Шилор, проходя мимо. — Как там наши хелраадские гости? Что надумали?

— Поначалу спорили очень, — тяжело топая за ним следом, доложил Шог. — Они ждали, что вы защитите их от Веиндора. Всех их, а не только эту кучку. Теперь сомневаются и в ваших силах, и в вашей надёжности.

— Этого следовало ожидать. Но, думаю, мы сможем их переубедить.

— Это да, сможете. Я им намекнул, что вы хотите наступить на хвост котам — тут же спорить перестали. Они согласятся на все ваши условия.

Идеоты и псевдоалаи

А сейчас мы спускаемся с Драконьей площади, проходим мимо «Проката тел» и оказываемся на Поддельной улице. Если вам нужна имитация чего бы то ни было, будьте уверены — вы найдёте её здесь! Ювелирные лавки будут счастливы предложить вам копии самых известных драгоценностей Энхиарга, выполненные столь совершенно, что Совет Дорогих Гостей был вынужден принять закон, по которому каждую такую подделку продавец обязан снабжать специальной магической меткой, удостоверяющей её неподлинность.

А справа мы видим музей Оборотней. Его название с самого начала не вполне соответствовало представленным экспонатам, но лишь совсем недавно было наконец решено сменить его на более подходящее. Объявлен конкурс, в котором вы, кстати, тоже можете поучаствовать. В музее выставлено более двух тысяч разумных и полуразумных существ, обладающих кошачьими чертами. Одних псевдоалаев — созданий, полагающих себя детьми Аласаис, — не считая наших, бриаэлларских, здесь чуть менее трёх десятков видов.

Разумеется, подавляющее большинство экспонатов является лишь копиями реальных существ… хотя и не все, конечно.

Говорящий Путеводитель «Четырёх Т» по Бриаэллару

Невидимкой пронесшись над ночными улицами Бриаэллара, Аниаллу опустилась на щербатую дорожку посреди парка, на самой окраине города. Эта улица называлась Дикой аллеей и тянулась через давно заброшенный сад, за годы превратившийся в настоящий лабиринт — место с очень недоброй славой. Отсюда брал начало потайной путь в замок дома ан Камиан. Аниаллу узнала о нём благодаря одной своей экстравагантной выходке (которую не пристало обсуждать в приличном обществе), направленной против матриарха Аэллы. Восхищённая Эйтли Тинойа в тот же вечер рассказала сианай о тайном пути в «крепость» их общего, как она теперь думала, врага. Аниаллу, естественно, так ни разу им и не воспользовалась. Теперь же эта лазейка оказалась очень кстати.

Аниаллу стала зримой: по аллее любили прогуливаться гости из Долины Снов, которые обладали крайне неприятным даром — видеть сквозь любые иллюзии — и обожали «шутить» над разоблачёнными невидимками. Сианай вовсе не горела желанием, чтобы эти мастера иллюзий превратили её в болтливую бадью на пёсьих лапах — или чем там разродится их больное воображение. Так что пусть уж лучше они заметят её сразу, проще будет отвязаться…

Дорога перед Алу просматривалась лишь на несколько шагов, до следующего из многочисленных своих извивов. Корни деревьев плотно опутывали древние камни, между которыми кое-где уже нашла дорогу к солнцу трава. К солнцу? Алу было трудно представить себе эти густые заросли при свете дня. Казалось, их мрачная сила должна отталкивать солнечные лучи, как пузыри над домами Бриаэллара — струи сегодняшнего дождя. Даже шорох листвы над головой здесь щекотал нервы, и по спине Аниаллу непременно пошёл бы озноб… если бы она не обладала иммунитетом к чарам страха, которыми был буквально пропитан Дикий сад и которые значительно усиливали и без того не самые приятные эмоции, вызываемые этим местом.

Пока Аниаллу не заметила ничего действительно подозрительного или опасного. Но когда, через несколько сотен шагов, впереди блеснули огни, она в нерешительности остановилась: на Дикой аллее стоял один единственный дом, и его хозяйка, по расчётам Алу, никак не могла быть теперь дома. После гибели сианай Эталианны, сражённая этим матриарх Аэлла, в страхе за своих дочерей. Талию и Тэлиан (чьи имена были всего лишь созвучны с именем убитой Тени богини), заперла их во Дворце Аласаис, где они и должны были бы сидеть до сих пор. Оставлять же кого бы то ни было в своём жилище без присмотра было не в правилах Талии ан Камиан.

И, надо сказать, это была одна из немногих её… нормальных привычек. Талия находилась в том возрасте, когда «молодые коты и юные кошки мечутся, дерут мебель и мавают», как говорил патриарх Тейнлаан. Она «вроде бы бесцельно крутилась на одном месте», и ей ещё предстояло «поймать собственный хвост, то есть узнать, кто она такая и зачем родилась на свет». Сбежав от матери, чересчур настойчиво пытавшейся привить ей любовь к светской жизни, Талия поселилась в Диком Саду — районе Бриаэллара, менее всего напоминающем окрестности роскошного особняка ан Камианов.

Единственной чертой, которую Талия унаследовала от прекрасной Аэллы, была страсть к собирательству. Каждое её приключение — а в разные авантюры она, как и положено ан Камианке, ввязывалась постоянно — было увековечено в какой-нибудь детали её пёстрого дома. Например, конёк крыши венчала голова чёрного дракона, чешуя на его распластанных по скатам боках служила черепицей, а перепончатые крылья прикрывали террасы и сходились на дверном козырьке. Некогда этого красавца пытались выдать (не в романтическом смысле этого слова, разумеется) за одного из друзей Талии. Дабы подставить приятеля юной госпожи ан Камиан, обвинив его во множестве разрушений и смертей, эту огнедышащую тварь (даром что она была в три раза меньше него да и разумом практически не обладала) заставили атаковать деревни на окраине Дирхдаара. Талии пришлось принять участие в ловле дракона-самозванца и притащить его тушу в столицу, к престолу самого дирха, дабы за её злосчастным приятелем прекратили охотиться многочисленные драконоборцы этой «милой» страны. Там же, в их «штаб-квартире», с поражающим оригинальностью названием «Зал Воителей», Талия наверняка и подглядела, что шкура летающего ящера может послужить отличной заменой банальному кровельному железу. Идея же — примотать устрашающие когти его крыльев по обе стороны дверного козырька в качестве крюков для фонарных цепей — принадлежала ей самой.

У тяжёлых чёрных светильников из безднианского стекла была собственная история, как и у своеобразного венка, сплетенного из тонких загнутых рогов и лихо надвинутого на один из них. Была биография и у вьюна, причудливыми, словно искусственно созданными, узорами оплетающего стены, на некоторых стебельках которого вместо листьев подрагивали лапки, наподобие лягушачьих; и у лёгких расписных штор (в прошлой жизни — явно дамских платьев), мелко трепещущих, словно от страха перед грозными шипами балконной решётки; и у каждого из грозди перезванивающихся над балконом колокольчиков и ярких стеклянных подвесок…

В общем, дом — как это там? — «производил неизгладимое впечатление и надолго приковывал к себе внимание». Даже Аниаллу, которая видела его далеко не в первый раз, нашла на что засмотреться…

Впрочем, меняться и удивлять — это вполне в традициях Бриаэллара. Он всегда был и остаётся городом, удивительным в смысле сюрпризов. Прогуливаясь по его знакомым с детства улицам, вы постоянно ловите себя на мысли (или скорее на чувстве), что… что-то не так. Да, точно — только вчера здесь этого не было, а было что-то совсем другое… или, может быть, вообще ничего не было? Вот, например, не далее как в прошлый четверг Аниаллу соблазнилась заманчивым ароматом и, поблуждав немного по незнакомым переулкам, наткнулась на небольшую площадь в тупичке, на которой возвышался огромный, в пять алайских ростов, рыбий скелет. Местами с его белоснежных рёбер на лохматых веревочках свисали вяленые рыбки. Приняв поначалу это место за своеобразный магазин, Алу, не обнаружив в нём продавца, постучала в пару соседних домов. Но их обитатели только развели руками и заявили, что знать ничего не знают. Кость видели, слюной по лакомствам исходили, но трогать боялись — мало ли что. Далёкая от подобных предрассудков, а также очень — ну просто смертельно! — голодная Аниаллу недолго думая набрала целую гроздь «плодов» с этого рыбного дерева, и у них с Анаром был бы великолепный ужин, если бы… если бы этого обормота не угораздило свалиться в бассейн, невесть когда успевший заменить ледяную крышу Зала Весенних Ливней Нель-Илейнского посольства. Там он и остался — обсыхать в компании любезного наларского дипломата и его многочисленного семейства — до утра.

Изменения, произошедшие с домом Талии, были куда менее значительными: со времени последнего визита Аниаллу на Дикую аллею под балконом появилась клетка с толстыми прутьями, в которой бесформенным пятном тепла спало что-то голокожее и, кажется, жёлтое; и некое, явно ездовое, существо — в чёрной чешуе, с устрашающе мощным шипастым хвостом и двумя шеями, причём только одна заканчивалась головой.

Эту диковинку как раз и разглядывала Аниаллу (гадая, отрубили ему вторую голову или «пустая» шея имела какое-то иное назначение), когда шторы на балконе колыхнулись и, разорвав пополам зелёного дракона, парящего над кактусовым полем, показалась тонкая, по-ан Камиански белая ручка. Ловко изогнувшись, она проскользнула между шипами решётки, на ощупь сорвала с вьюна невзрачную ягоду и снова спряталась.

Убедившись, что с хозяйкой дома ничего не случилось, Алу собралась было незаметно покинуть её владения, чтобы избежать вопросов, которые ей сейчас были совсем ни к чему, но не успела. Между половинками дракона возникло лицо жующей Талии.

— Сианай — и у нас! Как это кстати. И какая правильная сианай! Не иначе, Аласаис наградила меня за муки, — она страдальчески завела глаза так сильно, что радужка полностью спряталась под веком.

Аниаллу про себя усмехнулась: под муками, видимо, подразумевались как раз несколько недель томления во дворце Аласаис.

— С возвращением, — она подошла поближе к балкону, — я и не знала, что ты… освободилась. Подумала: уж не забрался ли кто чужой в твоё логово?

— За «логово» спасибо, да только кто в здравом уме сюда полезет? — Талия любовно провела пальчиком по особенно жуткому шипу и вдруг так дёрнула решётку, что с обвивавшего её вьюна прямо на головы зверям в клетке посыпались ягоды, а сама решётка с лязгом сложилась гармошкой. — Так-то лучше. Ты сейчас куда?

— Никуда. Просто гуляю, — ответила Алу. Талия была, пожалуй, единственным алаем, который мог бы понять того, кто выбрал это место и это время для моциона. Она сама обожала дождь, ветер и глубокую ночь, а жутковатую аллею считала едва ли не лучшим местом в Бриаэлларе.

— Вот это правильно, — промурлыкала Талия, высовываясь из окна, чтобы дотянуться до своих питомцев, которые оказались коричневыми в жёлтых пятнах.

Одна из разбуженных тварей поднялась на задние лапки и принялась лизать её руку тёмно-фиолетовым, раздвоенным языком. Аниаллу поморщилась.

— Где ещё у нас найдёшь такой уголок? Нигде. Везде светло и чистенько, как в Элаане. Тоска, одним словом, — посетовала Талия. — А ведь скоро станет ещё хуже. Я почему говорю, что сама Аласаис нам тебя послала: мы тут второй час прошение сочиняем Верховному жрецу, чтобы он позволил нам самим прочесать Сад, если уж город без этого никак не может обойтись.

— Сад? А что не так с Садом?

— Это неизведанная для ВЖ территория. Он не знает, чего от неё ждать — мало ли что кроется здесь, в этих дебрях, — Талия улыбнулась с загадочной многозначительностью, — и хочет внести ясность в этот вопрос. Но с тем же успехом, Кеан мог бы заявить, что опасен дворец Аласаис, ведь всех его тайн он тоже не знает. На мой взгляд лезть сюда с проверкой — почти такое же кощунство! Да и сам Сад будет защищать свои секреты — по крайней мере от тех, кто не уважает его дух. И Кеан получит серьёзных врагов в собственном городе, хотя они могли бы стать ценными союзниками!

— И чем я могу вам помочь? — спросила Алу, наблюдая, как дочка Аэллы только что обслюнявленной зверем рукой преспокойно отправляет в рот одну ягоду за другой.

Сквозь ягоды Талия пробурчала что-то похожее на «поучаствовать» и в конце очень убедительно хмыкнула.

— Поучаствовать? Талия, — вздохнула Аниаллу, — если сейчас и есть что-то более вредное для вашего дела, чем моё участие, то я этого себе представить не могу. Кеан просто не даст разрешение на вашу экспедицию.

— Да нет. Мы не зовём тебя с собой. Но ведь ты не только сианай и дочь Верховного жреца, — Талия подмигнула, — но и известная мастерица всякого бумагомарательства. А мы тут как раз гадаем, как бы так написать, чтобы он дал согласие! Ведь все наши песни про «дух Дикого Сада» он пропустит мимо ушей, — развела руками зеленоглазая кошка.

— В первую очередь, ему надо написать о тех ценных союзниках, про которых ты говорила, — задумчиво произнесла Аниаллу, — хотя… хотя лучше поговори с Гвелиарин. Она больше нас понимает в тонких материях. А Кеан… он и саму Аласаис мечтал засадить за бумажные дела!

— Слава богине, ему это не удалось! — неожиданно громко воскликнула Талия.

— Да, слава богине, — пробурчала Алу. — И пришлось ему довольствоваться её несчастной Тенью…

— Да ладно тебе, Аниаллу! Вон ты как хорошо всё придумала. Мы-то привыкли к тому, что Гвели не вмешивается в государственные дела, и, обормоты, даже не вспомнили о ней. А я за это вашему молодому семейству ещё и должок прощу, — она лукаво улыбнулась, склонив голову на бок.

— Должок? — удивилась Алу.

Какая такая «молодая семья» имелась в виду, она понимала, но о существовании каких бы то ни было долгов у единственного, помимо неё самой, члена этого самого семейства, даже не догадывалась.

— Ой, госпожа моя кошка, как ты глубоко задумалась! — насмешливо проговорила Талия. — Это не совсем долг, мы с ним спорили насчёт восстанавливающего память зелья. Мы со змеюшным алхимиком Шуу, между прочим, в два голоса ему твердили — поможет, а он всё нос воротил да отнекивался. И даже сказал под конец, что если я окажусь права, то он сам за лапку меня отведёт к ан Руалам — на экскурсию в бестиарий! Да видно, не вышло у него разрешение получить… Ну и ладно, — махнула она рукой, — как-нибудь сама проберусь, так даже интереснее!

— Талия, а почему ты так уверена, что победила в этом споре? — от крайнего изумления Алу даже нахмурилась. Она изучающе, не мигая смотрела в лицо собеседницы. Ей с трудом верилось, что Анар мог не сказать ей о чём-то настолько важном, как попытка вернуть доруалскую память, пусть даже и неудачная.

— Э-э, — протянула Талия, — я думала — у вас один папка такой, а, оказывается, это семейное…

— Что «это»?

— Недоверие к танаям, конечно! — всплеснула руками дочка Аэллы. — Не ожидала от тебя. Уж ты-то должна понимать: когда речь заходит о зельях, ядах и противоядиях, танаи не ошибаются. А этот… да как же его?.. который у них «зампосла по ядам» — в общем, он подтвердил, что наше с Шуу снадобье должно работать, как желудок у ампуса! — Она ткнула пальцем в сторону клетки и только тут заметила, что зацепилась рукавом за шип.

Алу шагнула было, чтобы помочь ей, но Талия уже растерянно рассматривала порванный рукав: она слишком сильно дёрнула рукой, и свитер не выдержал.

— Красота требует жертв, — кокетливо заявила младшая Ан Камиан, колдуя над яркими петлями, и вдруг спохватилась: — Ой, извини, я когда с этими (кивок в сторону комнаты с гостями) пообщаюсь, потом гадости всякие говорю. Но ты тоже даёшь: чтобы танай ошибся в зельях — такого же быть не может!

— Но это не более невероятно, чем то, что Анар не сказал мне ни слова про своё чудесное исцеление! — в тон ей воскликнула Аниаллу. — Да я бы и сама заметила.

Это прозвучало куда менее уверенно, чем ей хотелось бы. Она начинала нервничать.

— Аниаллу, я знаю, что говорю, — убеждённо сказала Талия. — Если он по-прежнему ничего не помнит, значит… значит, так и не выпил эликсир! И я…

— Подожди, подожди… — подняла ладонь Алу и наморщила лоб, пытаясь вспомнить. — Это такая красная изогнутая склянка, а горлышко, кажется, черной шелковой лентой перетянуто. — Она нахмурилась ещё больше, уже предчувствуя, что угадала. Этот пузырёк показывала ей Шада, её ревнивая служанка. Вернее, она показывала запись, как Анар его прятал. Алу тогда отругала доносчицу и запретила ей шпионить за мужем. Видно, зря…

— Не лентой, а локоном Даэры, танцовщицы псевдоалайской, — закивала Талия. — Она, когда не выступает, одна из заправил у «нулей», Хранительница Источника. Хотя это ты и так знаешь.

— Я слышала, но никогда не относилась к разговорам про «забывчивых» серьёзно. Не укусят? — показала Алу глазами на ампусов и, когда хозяйка зверей отрицательно мотнула головой уселась прямо на клетку. — Да и как всё это связано друг с другом: танай, ты, Даэра, «нули» и Анарова память?

— Ты забыла, почему «нулей» называют «нулями»? Потому что они об-ну-ля-ют-ся — теряют все воспоминания. А для чего? Чтобы облегчить работу Веиндору. Для этого они пьют воду из Источника. Шуу, оказывается, и в Бриаэллар-то приехал, чтобы изучать наших «забывчивых» (это уже потом он кремами всякими и духами увлёкся).

Вот он-то и приметил, что тот, кто выпьет нулёвской воды, сохраняет некоторые из привычек и почти все свои старые навыки — читать там, писать, колдовать, а вот память о том, как они были приобретены — уже нет, она пропадает навсегда, вместе с остальными воспоминаниями. И эффект этот, как след от наших когтей, остаётся, даже если сменишь тело… Тебе это всё ничего не напоминает? — Талия выразительно распахнула глаза.

Ещё бы! Ей очень даже напоминало. Точно так же было и с Анаром, после того как Амиалис лишила его памяти: все его умения остались при нём, а воспоминания о ранних годах жизни исчезли. Но Аниаллу и в голову бы не пришло, что такое вещество может быть у «нулей»! Хотя вся история псевдоалаев, или «плагиата с кисточками», как называла их расу Талия, была полна тайн и нелепиц…

Из предисловия Талии Мурр ан Камиан к «Псевдосветским беседам с псевдоалаями» Диафера Дарларонского.

Эта история началась с того, как один неэнхиаргский бог во время туристической поездки в Бриаэллар познакомился с алайской расой. Кошки Аласаис поразили его воображение. Ну, все эти ушки, хвостики, светящиеся глазки, телепатия и прочие магические навороты. Бог Дитриус чуть не лопнул от зависти. Есть легенда, что он даже пришёл к Аласаис и попросил сделать его си'алаем, но она отказала ему. Хотя наэй и была при этом довольно вежлива, Дитриус всё же обиделся. Он слал ей письма, в которых, цитируя многих и многих авторов, объяснял ей, как богиня должна относиться к верующим, писал о милосердии, о её долге, наконец. Наэй Аласаис отмалчивалась, хихикая про себя, что она, слава богам, не богиня и поэтому вполне может себе позволить и верующим малость похамить.

Можно было ожидать скандала или даже какой-нибудь гадости от столь импульсивного существа, как Дитриус, но, на счастье, ему нравилось слыть существом добрым (такова была одна из догм, которой он фанатично следовал), и вот, вместо того чтобы вредить Аласаис, Дитриус решил превзойти её, создав своих собственных алаев.

Результат этой невероятной задумки по всему Энхиаргу обсуждали уже многие сотни лет. А ведь Дитриус планировал, что его алаи будут жить только в лично им созданном мире и заниматься преимущественно вытачиванием статуй их великого творца из всего, что под руку попадется, сопровождая это благородное занятие вознесением хвалы ему же — милостивому и справедливому… Ходил даже анекдот, что в качестве вершины выражения верноподданнических чувств намечалось сотворение сверхстатуи Дитриуса, то есть придание всему его миру формы божественного тела.

К сотворению алаев Дитриус подошёл с логичной на первый взгляд позиции: берём алая, копируем, выкидываем ненужное, добавляем желаемое — и готово! Только, к сожалению, он не был достаточно опытен, чтобы отличить, что ценно, а что нет.

Ну, с внешностью всё было сравнительно просто. Алаи Дитриуса вышли более худощавыми, чем дети Аласаис, кошачьи ушки на их головах заменили острые и удлинённые уши, вроде эльфийских, со смешными кисточками на концах. Кисточки украшали и их хвосты, больше похожие на львиные. Хотя это были существа ловкие и гибкие, до алайской грациозности им было далеко, и кошки Аласаис находили их слишком «дёргаными».

Куда интереснее дело обстояло с псевдоалайским характером — он вышел довольно странной пародией на нрав оригинала…

Создавая алаев, Аласаис совершила небывалое: она сумела, как посмеивались они сами, «согнать котов в стадо». Но, вопреки мнению Дитриуса, дух кошки не был тем кнутом, которым она их согнала. Кошкам просто было за что любить и ценить друг друга — те душевные качества и способности, которые от природы восхищали их более всего, они счастливо находили в своих соплеменниках. Не только дух кошки и сходство тел объединяли алаев: они обладали родственными душами — душами особенными, коих было ничтожно мало во всём Бесконечном. Им было свойственно стремление к совершенствованию и умение жить в гармонии с миром, превыше всего ставили они возможность развиваться, свободу идти своим путём и общаться с теми, кто разделяет их ценности. Собрав их вместе, Аласаис дала этим душам то, чего они желали. Тепло и уютно было им вместе: лица соплеменников радовали их взгляд, слова и мысли находили отклик в сердце, и, не способные на чёрную зависть, они имели бесконечное количество поводов восторгаться своими ближними. Тел алаит лишь сделал эту связь более прочной, почти осязаемой, он помог им развить те качества, которые они и так стали бы развивать, и изжить из себя то, что они и так постарались бы подавить, да потратили бы на это много драгоценного времени. Дух кошки дал им тысячу инструментов, тысячу подсказок и советов, как построить мир вокруг себя так, чтобы жить счастливо, в согласии со своей душой.

Дитриус не понимал этого. Он не понимал, как много зависит от «анатомии» души, что она не болванка, из которой с помощью воспитания и при должном упорстве можно сотворить что угодно. Не понимал он и того, что сходство природы и стремлений нескольких существ ещё не есть гарантия того, что они будут идти к общей цели, помогая друг другу, — стремление к богатству, например, мало кого сделало друзьями… Дитриус попытался наделить свои творения общим с ним духом, дабы сплотить их, связать с собой. Он не учел только, какого свойства был этот дух — дух божества, не способного ни на благодарность, ни на уважение, ни на бескорыстную любовь к кому бы то ни было, включая собственных «детей». Его натура наложила на псевдоалаев куда более сильный отпечаток, чем он хотел, испортила их, сделав непригодными для той цели, которую он же им и поставил. Воистину, горе творцу, который, в упоении от самого акта созидания, не способен просчитать последствия хотя бы на шаг вперёд…

Псевдоалаи тоже не умели просчитывать. Они были слишком импульсивны для этого, и импульсивность только усиливалась оттого, что в глубине их душ таилась неуверенность в своих силах, в том, что они могут хоть что-то довести до конца. Трудно сказать, что тут было причиной, а что следствием… Но корнем всех их зол была ужасная душевная лень, неуёмная потребность получать всё при минимуме затрат и ложное чувство собственной неотразимости, заставлявшей каждого из них думать, что он одним своим присутствием или мимолётными, случайными знаками внимания осчастливливает всех остальных и те должны быть по гроб жизни ему обязаны. Более того — они должны любить его.

Такое ужасное наследство получили псевдоалаи от своего создателя, полагавшего, что они должны обожать его просто за то, что он даровал им жизнь и честь называться его детьми.

Другим пороком несчастных кистеухих было то, что они совершенно не умели учиться. Этим они особенно отличались от алаев настоящих, почитавшихся одними из самых страстных любителей постигать новое. Псевдоалаи тоже были любопытны, но ни усидчивостью, ни упорством не обладали. Если результат не мог быть получен в короткий срок, то любое, самое интересное и многообещающее дело теряло для них всякую привлекательность, мгновенно становилось несносно скучным и с презрением отвергалось или, более того, объявлялось опасным для их личности, закрепощающим их «живой разум». Псевдоалаи видели мало чести в изучении и даже развитии чужих идей и потому до всего порывались дойти своим умом (которого, увы, была не палата, но зато как раз хватало, чтобы выдумать благовидный предлог и бросить опротивевшее им занятие).

Настоящий алай тоже мог отбросить старый опыт решения какой-то проблемы или даже не знакомиться с ним вовсе, интуитивно чувствуя, что так он добьётся в избранной области большего, чем его предшественники, и за редким исключением эти ожидания оправдывались. Но у псевдоалаев не было алайской интуиции, нечему было остановить их, когда в желании поразить всех свежестью взглядов, они доходили до полного абсурда. Пытаться вразумить их было совершенно бесполезно — гордые до упрямства, они не признавали никаких авторитетов и запросто могли пропустить мимо ушей самый разумный довод.

Авторитетом для них не был даже творец их, Дитриус. Его настойчивые, агрессивные попытки влюбить их в себя, псевдоалаи восприняли как насилие над своими личностями и либо угрюмо подчинялись ему, либо открыто делали всё наперекор. Чем больше Дитриус давил на них, требуя поклонения и благодарности за свои труды по их созданию, чем больше унижал, пытался переломить их природу, чем больше указывал на зависимость от себя — тем больше негодования скапливалось в их душах. Они не прогнулись, а сжались, как пружины, затаились, выжидая своего часа. И в конце-концов дождались… Но психика их претерпела серьёзные изменения: они панически боялись потерять себя и, уже выйдя из-под ига Дитриуса, продолжали любой ценой отстаивать своё «я» со всеми его совершенно очевидными и, главное, вредящими им самим недостатками.

В один прекрасный день Дитриус не выдержал и выгнал непокорных псевдоалаев вон. Вслед им он бормотал что-то о надеждах, впустую потраченных усилиях, предательстве, боли и разочаровании. О том, что из-за неблагодарных своих детей он, видимо, никогда больше не сможет творить. Говорят, в ответ на это та самая танцовщица Даэра крикнула ему: «И весь Бесконечный скажет нам спасибо!». И как, интересно, после этого наглая девица сумела остаться в живых?..

В результате Дитриус плюнул на свою затею, разозлился на Аласаис (которая не иначе как нарочно создала «кошек имени себя», чтобы он последовал её примеру и опозорился на весь Бесконечный) да и выкинул неудавшийся плагиат — к «виновнице». Так на одной из площадей Бриаэллара буквально из ниоткуда возникло несколько десятков существ плутоватого вида, которые тут же решительно отправились осматривать город словно новые хозяева — доставшийся по наследству дом.

На вполне законные вопросы городской стражи: кто они такие и как тут оказались? — эти незваные гости все как один отвечали, что они алаи, это их город и посему допрашивать их никто права не имеет. Нет, они не отрицали, что создала их отнюдь не Аласаис. Но ни это, ни то, что они не могли принять кошачью форму (хотя и злоупотребляли всевозможной кошачьей символикой), ни то, что философия их, как выяснилось, мягко говоря, отличалась от истинно алайской, ничуть не мешало им настаивать на своей принадлежности к алайской расе и утверждать, что они должны жить в Бриаэлларе — как и положено любой кошке Аласаис.

Сама наэй нашла их забавными и отнеслась к жертвам творческого порыва божка Дитриуса с большим пониманием, но признать, а уж тем более сделать их настоящими алаями не пожелала. Трудно сказать, что значил для псевдоалаев её отказ. Часть из них, видимо, изначально не ожидала от Аласаис ничего хорошего, считая её подобием Дитриуса, а алаев — обычными фанатиками. И стоило наэй попытаться объяснить им, что живут они ужасно не по-алайски, как они окончательно отвернулись от неё, сочтя это новым покушением на их личность.

Другие же, надеясь обрести в ней свою богиню, искренне старались прислушаться к её советам. Но дело всё равно не выгорело: они не смогли противиться своей природе и среагировали на «нравоучения» Аласаис, как обычно реагируют псевдоалаи на любые советы изменить что-то в себе, полученные от тех редких существ, мнению которых они доверяют. То есть впали в глубокую апатию, которая не прошла со временем, а лишь приобрела вялотекущую форму. Они разрывались между болезненно-логичными доводами разума — что Аласаис права, и послушайся они её, жизнь их стала бы куда лучше, — и «наследством» Дитриуса, вопившим: «Изменяя себя — ты убиваешь свою личность!».

Из-за этой внутренней борьбы, жившие рядом с настоящими алаями бедные «родственники» чувствовали себя очень дурно. Псевдоалаи, теряющие последнее к себе уважение, начали сторониться кошек Аласаис. Даже знаменитые алайские Лекари Душ были не в силах помочь им обрести покой — ни один из методов не срабатывал на псевдоалаях, лишь провоцируя их на злобные выходки или вгоняя в ещё большую тоску. Каждый совет, каждое слово алая настоящего воспринималось алаем поддельным как болезненный удар по самолюбию, и эта душевная травма надолго отталкивала несчастного от попыток сблизиться со своими «родственниками». Много громких и неприятных историй было связано с такими попытками с обеих сторон…

Впрочем, не все псевдоалаи были столь далеки от своих прототипов — те их них, что родились уже в Бриаэлларе или, как знаменитая Даэра, принадлежали ко второму поколению «плагиата», появившемуся на свет ещё на дитриусовском шаре, смотрели на мир куда веселее. Ту заразу, что ещё осталась в их душах, они пытались задавить, развивая свои таланты, путешествуя в поисках приключений или… ударяясь в другую религию.

Учение так называемых «Начинающих с нуля» на отдельную религию, прямо сказать, не тянуло, а было, скорее, невообразимой модификацией одного из уже существующих в Энхиарге учений, и открыто не одобрялось его последователями, так что слово «секта» тут куда уместнее. Эта неожиданная ветвь философии псевдоалаев появилась много позже того, как они перебрались в Бриаэллар, когда они уже достаточно освоились в Энхиарге и познакомились с распространёнными в нём верованиями.

Итак, Хозяйка Бриаэллара не пожелала признать «плагиат» своими детьми, но потребность в божестве, заложенная в них жаждущим поклонения Дитриусом, у псевдоалаев осталась, и они нашли другую кандидатуру для поклонения. Этим «счастливчиком» стал Веиндор Милосердный, наэй Перехода, или попросту Смерть…

Как их занесло в эту сторону — Дитриус знает. Кто-то из учёных мужей Академии Агадара даже проводил исследование причин возникновения культа «Начинающих с нуля». Врождённая страсть кистеухих к превосходным степеням (если уже и поклоняться, то самому сильному) сузила круг выбора до четырёх наэй. Двое из них — Аласаис и Лайнаэн — по понятным причинам не подходили на эту роль. Тиалианна тоже не отвечала основным запросам псевдоалайского сердца, она слишком много требовала от своих последователей.

Оставался Веиндор.

Во-первых, он был мужчиной, как и бог-творец псевдоалаев. Во-вторых — был далеко, в дела своих самозваных «последователей» не вмешивался и сам ничего от них не требовал. Плюс — любое существо будет остерегаться трогать их, зная, что у них такой могущественный покровитель. Это ли не идеальный бог? О да!.. Единственное, что немного смущало — это… род его деятельности. Но и с ним псевдоалаи смогли примириться, взглянув на «профессиональные обязанности» Милосердного под крайне необычным углом.

Так и появилась секта «Начинающих с нуля», которых непосвящённые обычно называли «забывчивыми» или просто «нулями». Её адепты не только разделили философию Милосердного (хотя и несколько подогнав её под свой характер), но и положили в основу своего существования стремление облегчить всемилостивейшему труды его. Надо ли говорить, что значительную роль во всём этом сыграло, типичное для их брата, желание облагодетельствовать абы кого, не заботясь, нужно ли этому существу их благодеяние и заслуживает ли оно его, главное — будет повод порадоваться своему милосердию и величию души.

Учение «Начинающих с нуля» ясно говорит о необходимости как можно реже прибегать к «услугам» Веиндора. Они полагают, что всеобщее благоденствие зависит от Милосердного в большей степени, чем от Аласаис и Тиалианны вместе взятых, ведь наступит оно именно тогда, когда все существа его стараниями окажутся на своих местах — то есть умрут и обретут подходящее им воплощение. «Но Веиндор, безусловно очень могущественный, всё же не всесилен. И подчас нуждается в помощи даже таких ничтожных созданий, как мы», — скромненько льстили себе «нули». Начинать же благородное дело помощи Милосердному, по их глубокому убеждению, надо с себя. Как? Да очень просто.

«Если уж тебе посчастливилось родиться здесь, в Энхиарге, где власть Веиндора особенно ощутима, значит, он выбрал для тебя именно это воплощение не случайно. Тебе были даны все возможности, чтобы найти своё призвание и радоваться жизни. Если же ты, простофиля, не реализовал их, а уже устал от жизни, тело твоё износилось, и душа готова отлететь к Милосердному — что ж, это только твоя вина. Не стоит повиноваться своему эгоистичному желанию и требовать новой помощи от того, кто и так сделал для тебя всё и даже больше, чем ты, неудачник, заслуживаешь. Дабы стать достойным его милости, ты должен начать всё с нуля, сделать ещё одну попытку. В новом теле, лишившись памяти о прошлом — только так можно избавиться от желания умереть, обрести новое воплощение… и, быть может, всё испортить снова.

Если же твоя жизнь сложилась вполне удачно, то тем более не стоит рисковать своим счастьем. Вдруг найденное для тебя Веиндором новое воплощение окажется не столь удачным? (Какая бездна доверия и уважения к Милосердному в этой фразе!) Вот почему надо опять-таки испить воды забвения из Источника! Обрести новые силы, свежий взгляд на мир и жить своей жизнью дальше, заново переживая все её радости. А Милосердный пусть займётся теми, кому это действительно нужно. Тогда у него будет больше времени, и вскоре наступит то самое всеобщее благоденствие».

Так, в общих словах, можно сформулировать философию «Начинающих с нуля».

Как Милосердный относился к этой секте, алаи понятия не имели, да и сами «нули» не могли похвастаться наличием «обратной связи» со своим божеством.

«Забывчивые» иногда заходили в замок ан Ал Эменаит. Вопреки общественному (в основном, людскому) мнению, они следовали своей философии вовсе не из страха перед смертью и периодически нанимали телепатов патриарха Селорна, чтобы вылавливать в своих рядах тех, кто присоединился к ним только из корыстных побуждений.

* * *

Аниаллу тряхнула ушами.

— Да, Амиалис могла взять зелье «нулей» за основу, — проговорила она наконец. — У неё были практически неограниченные возможности для этого. Что же до Анара, он мог не рассказать мне о попытке восстановить память именно потому, что она оказалась неудачной, — постепенно к Аниаллу начала возвращаться уверенность. — Он знал, что я уцеплюсь за надежду вернуть ему детство крепче его самого, и не захотел отвлекать меня от моего… линдоргского проекта.

— Алу, а хочешь, я тебя к Шуу провожу? Он тебе всё и расскажет.

— Боюсь, это как раз то, чего Анар и не хотел допустить. Я лучше расспрошу его, а потом уже навещу таная Шуу.

— Как пожелает госпожа сианай — Талия тоже умела изящно кланяться, только при этом она забавно оттягивала себе ухо в сторону, будто краешек платья.

Не успела Алу отойти и двух сотен шагов от дома Талии, как заметила движение впереди, в кустах справа, и скорее рефлекторно, чем действительно опасаясь чего-то, отступила за завесу листвы.

В тот же миг некто, бесшумно проскользнув между цепкими ветвями, выскочил на аллею, помахал над головой чем-то горячим и бесформенным и без единого звука скрылся в кустах на другой стороне дороги. С такой легкостью пробираться через бурелом могла лишь бесплотная тень… или тот, кому заросли Дикой аллеи сами уступали дорогу. Этот вопрос сейчас мало волновал Алу. Напомнив себе, что здесь ей, в принципе, ничего угрожать не может, она покинула своё укрытие.

Деревья по обе стороны аллеи действительно расступились, образовав высокий тёмный туннель. Аниаллу заглянула в его левую половину — слизь насыщенно-лилового оттенка покрывала его «стены» и «потолок» и мерно падала с них крупными сгустками. Это что-то напомнило Алу… да и сильный цитрусовый запах… Она обернулась на треск: нечто очень большое колыхалось во влажном сумраке лесного туннеля. Отступив на несколько шагов, сианай наблюдала, как из зарослей появилась и стала медленно надвигаться на неё огромная голова. Между тремя парами удлинённых глаз пульсировали алым два коротких, изогнутых рога. Слабо светящаяся кровь наполняла тысячи крохотных сосудов, пронизывающих их прозрачную поверхность.

Не обращая на Аниаллу внимания, лиловое создание неторопливо переползало аллею. Личинка луррийского псевдодракона, длинная, пушистая, с крупными бусинами слизи, выступившими на ворсинках, была занята сейчас только лакомством, которым подманивал её погонщик. «Да, видать, не только вино ввозят из этого милого мирка в город Бриаэллар, — хмыкнула про себя Алу. — Интересно только — кто? Хотя кто бы он ни был, ближайший месяц у него выдастся весёлым: личинку надо будет гонять с места на место, чтобы она не заболела и не умерла. В родных горах об этом заботилась природа, а здесь…»

Гусеница всё тянулась и тянулась. Аниаллу, присев на корень, скользила по её мохнатому боку невидящим взором, словно это было самое заурядное из зрелищ. Конечно, ей было любопытно, но… но, даже окажись здесь уже вылупившийся псевдодракон, это не шло бы ни в какое сравнение с тем, что она услышала от Талии ан Камиан.

Если Анар, который не хочет искать друзей, — это просто странно, то Анар, не желающий вернуть память, — это уже из ряда вон, и пора начинать волноваться. Что она и делала. В голове Аниаллу царил полный кавардак, но тратить время на то, чтобы разложить всё по полочкам, она не могла. Сианай должна была торопиться, иначе шансы пробраться в Галерею Памяти незамеченной резко уменьшатся, и она может потерять один из важнейших кусков этой головоломки. Она заставила себя встать, разбежалась и перемахнула через личинку.

Снова зарядил мелкий дождь, и Алу не сразу заметила, что заросли вокруг неё поредели, а между деревьями стали попадаться тёмные приземистые строения. Их становилось всё больше, но ощущение дикости и запущенности не проходило. Одно- редко двухэтажные дома выглядели покинутыми. Изредка где-то в лабиринте серых стен вспыхивал огонёк и тут же гас, словно испугавшись чего-то. И только черепица на крышах построек поражала своей новизной и яркостью красок, так что сверху, с большой высоты, на которой только и были дозволены полеты в районе, прилегающем к дому Теней, они ничем не отличались от остальных городских зданий.

У обитателей этого кажущегося вымершим места были свои причины не привлекать к себе внимание. Алу знала, что каждый из невзрачных домишек — это лишь тамбур, ведущий в подземный дворец, по роскоши не уступающий тем, что красуются на поверхности где-нибудь в Посольском квартале. За головы их хозяев была назначена немалая награда, и даже здесь, в Бриаэлларе, они были вынуждены ходить с большой, хорошо вооружённой свитой…

Аллея привела Аниаллу на пустой квадрат площади, мощённой чёрным, обкатанным временем булыжником. Он блестел после дождя, отражая свет высоких фонарей, ярко горящих по её периметру. Стены домов, в три, четыре или пять этажей плотно смыкались, так что попасть на площадь Тишины можно было только с Дикой аллеи или дли-инной, как проповедь танайского жреца, Сонной улицы. Ни одного окна не выходило сюда, здания словно отвернулись от чего-то, к чему не хотели иметь отношения даже как невольные зрители. И правильно: члены дома Теней, мягко говоря, не жаловали тех, кто пытался узнать их секреты…

Алу пересекла площадь в тишине, которую любое другое существо назвало бы не иначе как зловещей, и медленно зашагала вдоль домов, мурлыкая себе под нос одну из популярных в прошлом веке у ан Камианов песенок. Бежали минуты, а скучные стены всё тянулись и тянулись. Сианай начала волноваться — оглядываясь, она видела слева, казалось, всё тот же фонарь, возле которого и началось её путешествие через владения дома Теней.

Песенка в четвёртый раз подходила к концу и терпение Аниаллу — тоже, когда она увидела едва заметный проход между домами. Алу нагнулась, взяла несколько камешков из так кстати подвернувшейся кучки щебня, размахнулась и швырнула туда один. Он исчез в темноте и гулко ударился там обо что-то металлическое. Второй, третий, четвертый камень постигла та же участь, но пятый — не встретил преграды и словно улетел в пустоту. Довольная результатом, Аниаллу бросила остальные на землю и протиснулась в щель.

На этот раз путь её был недолог. Она оказалась на узком дворе, справа возвышались кособокие постройки, впереди слева полукругом выдавалась покрытая мелкой мозаикой стена приземистого, густо заросшего плющом здания. Его опоясывало низкое окно, разделённое на выпуклые квадраты из толстого мутноватого стекла.

Если бы, по какой-то невероятной случайности, сюда попал непосвящённый, он сразу понял бы, что забрёл куда-то не туда, и поспешил бы убраться восвояси. Это место просто не могло находиться в Бриаэлларе: в блистательном городе Аласаис не должно было быть ни плюща, неряшливо свисающего с выщербленных временем стен, ни сваленных в кучу старых вывесок, ни другого хлама, который покрывал весь двор.

Алу тоже насторожилась, но её смутила отнюдь не чуждая Бриаэллару атмосфера. Чуткие уши сианай уловили едва различимый шорох, и она юркнула вправо, за кучу кирпича, на которую обрушивался целый водопад жирного вьюна. Затаившись, Аниаллу прислушивалась к усилившемуся шуму — лёгким шагам, приглушенной брани и недовольному шелесту листьев. Неожиданно она почуяла знакомый вкусный запах и тут же поняла, что сделает дальше.

У стены круглого здания, спиной к ней стоял кто-то из Теней. Юноша, помогая себе тихой руганью, пытался высвободить из объятий приставучего плюща объёмистую сетку, которая и источала дивный аромат свежепойманной рыбы-блюдолизки. Алу терпеливо ждала, пока он справится с этой нелёгкой задачей и обернётся, чтобы столкнуться с ехидным взглядом застукавшей его на месте преступления сианай.

— Госпожа Тень, — пролепетал алай, пяткой заталкивая за спину свалившуюся с плеча сетку. Но тут же его глаза наполнились радостью: он понял, что перед ним наименьшее из возможных зол — Аниаллу, а не какая-то другая, менее милостивая Тень богини. — А ты тут… — Он хотел было спросить «что делаешь», но понял весь абсурд этого вопроса и смущенно замолк.

— Я-то домой иду, угол вот срезаю, а ты, вижу, рыбку воруешь? В наше-то тяжёлое время. Нехорошо! — укорила Алу, выразительно глядя на его добычу.

Скорее всего, этот алай поймал её не для себя, а для кого-то из старших, в чьих глазах ему очень хотелось поднять свой авторитет.

— Э… Да, — выдавил он, перестав пинать каблуком несчастную рыбу, и задал следующий, не менее «умный» вопрос: — А ты что, про этот проход знаешь?

— Как видишь.

— И Малаур?.. — икнул алай. Алу пожала плечами:

— А сам-то ты как думаешь? Юноша неуверенно кивнул.

— У патриарха Малаура поистине танайское терпение, — продолжала Алу. — И он совсем не жадный.

Она мило улыбнулась, её собеседник тут же оттаял и даже позволил себе поддакнуть:

— Он такой!

— Но на твоём месте я бы не очень радовалась: почти обо всём, что известно Малауру, рано или поздно узнаёт и патриарх Селорн, — жестоко промурлыкала Аниаллу.

— Т-ты расскажешь ему? — выдавил алай мигом вернувшись в шкуру кота, хлопнувшегося с ветки в середину собачьей стаи.

Сианай немного помучила воришку, изображая раздумье.

— Нет, — вздохнула она. — На этот раз я получу с тебя взятку и вероломно промолчу.

Она обошла ошалевшего от её заявления алая и ловко выудила уже уснувшую рыбину из сетки, мокрый кончик которой почти выскользнул из совсем ослабевших при имени Селорна пальцев вора. Держа скользкое тело за хвост на вытянутой руке, сианай подошла к мозаичной стене. Оглянулась (алая уже и след простыл), отсчитала в левом окне третий сверху и второй справа квадрат и вдавила в стекло ладонь.

Почти сразу тусклый узор перед её носом прорезала трещина, кусочки мозаики стремительно поплыли к ней, пёстрым водопадом хлынули в темноту и исчезли в глубине стены. Обнажившаяся каменная поверхность тоже пришла в движение: она подёрнулась рябью, мелкие серые волны, изгибаясь, глиняными змейками сползлись к её центру и сложились в громадное хмурое лицо Ректора Линдоргской академии, несколько опухшее, но узнаваемое. Оно некоторое время разглядывало Алу, а потом с протяжным завыванием распахнуло огромный рот, да так и застыло.

Аниаллу не спешила войти: сначала надо было простучать в правильном порядке по зубам каменной головы — иначе сработает ловушка, и незваную гостью разом перекусит пополам. Сианай сделала всё, как советовала ей Тинойа, но на всякий случай подняла какую-то деревяшку и помахала ею в пасти — мало ли что. Палка осталась цела. Алу осторожно вошла в рот, но не успела она осмотреться, как из темноты на неё что-то бросилось. Аниаллу выпрыгнула наружу и, когда оно было совсем близко, со всей силы стукнула палкой по клыку. Ловушка сработала, зубы всего на мгновение сомкнулись, откусив… кончик гигантского языка. Сианай брезгливо поморщилась, глядя, как из него, рыхлого, серовато-розового, бьёт настоящая алая кровь, разбежалась и перемахнула через быстро натёкшую лужу.

* * *

Аниаллу, стараясь не прикасаться к влажным красным стенам, на цыпочках ступала по гладким плиткам, мясисто-розовый цвет которых после убийства «языка» казался ей тошнотворным. «Вот сейчас, — подумала она, — я действительно поперёк горла господину Ректору».

Пройдя всего несколько десятков шагов, она тем самым преодолела расстояние в половину Бриаэллара и очутилась рядом с подвалами дома ан Камиан. Коридор закончился тупиком — упёрся в стену из кирпичей цвета безднианского болота, между которыми лучилась сапфирной крошкой комковатая затирка. Алу передёрнуло от «дивного» сочетания красок. С трудом верилось, что создателем этого интерьера был алай. «М-да, посмотришь на эдакую „красоту“ — и уже никакой рыбы не захочется», — ворчливо подумала сианай. Впрочем, если судить по приклеенному к стене плакату, ничто не могло нанести урона аппетиту Теней. Иначе к кому с призывом «В одну морду — одна рыба!» обращалась с желтоватого листа карикатурно-суровая алайка, отнимающая у облепленного чешуёй котищи здоровенную рыбину?

В полу, как раз под плакатом, зияло тёмное отверстие. К радости Алу, его края не были украшены зубами или ещё какой-нибудь пакостью, по образу входа в этот тайный туннель. Она получше заткнула косу за пояс, улеглась на пол и, приблизив ухо к отверстию, прислушалась. В доме ан Камианов, таких же алаев, как и она сама, Алу не могла до конца полагаться ни на волшебство, ни на кошачье чутьё.

Вот и приходилось прибегать к более примитивным способам, чтобы узнать, что делают другие, и остаться незамеченной самой. Внизу лишь тихо плескалась вода. Сианай начала медленно спускаться к бассейну, стекать вниз, придерживаясь ногами и мысленно проклиная скользкие плитки.

Вдруг что-то встревожило её. Аниаллу замерла, сконцентрировавшись на своих чувствах, пытаясь понять что. Кажется, это обоняние предупредило её об опасности. Но в воздухе был разлит только острый, холодноватый запах силики. Вроде бы, в нём не было ничего подозрительного, этим веществом пользовались, чтобы очистить воздух и вещи от пропитавшей их магии. Запах исходил из обыкновенного ведра, спрятанного за статуей в нише, в которую и спускалась сейчас Алу. Копна зачарованных водорослей, венчавшая голову бирюзового изваяния, надёжно скрывала сианай, и она позволила себе поближе рассмотреть накрытое сохнущей тряпкой ведро и прислонённую рядом к стене швабру. Ручка её, украшенная богатой резьбой показалась сианай подозрительно похожей на посох мага. Что ж, вполне может быть…

Алу ощутила какую-то странную лёгкость в теле. Наверное, в воздухе было что-то ещё, запах чего Аниаллу не смогла различить за ледяным ароматом силики. Сианай задержала дыхание.

Боясь потерять равновесие, она ухватилась за гребень, тянущийся вдоль позвоночника статуи. Из потревоженных её резким жестом водорослей выпало что-то тёплое. Алу пригляделась — это оказалась маленькая, с её мизинец, лиловая ящерка, она лежала на полу неподвижно, лишь бока её чуть заметно вздымались от ровного дыхания. Недоумённо нахмурившись, сианай осторожно раздвинула влажные водоросли. Среди них обнаружился целый выводок таких же крохотных рептилий. Аниаллу отцепила хрупкие коготки одной из них от волос статуи. Ящерица мирно посапывала на ладони сианай, глазки её были затянуты нежной розовой плёночкой. Вид спящей рептилии подтвердил догадку Алу. Она положила ящерицу на плечо статуи и быстро провела пальцами по водорослям. Растерев покрывшую их влагу в ладонях, сианай невероятным образом извернулась и подтянулась обратно в коридор. Сидя на полу, она крепко сжала руки и, как заправская танайка, стала вчувствоваться в состав жидкости. Да, она теряла время, но надо же было определить, что текло теперь вместе с кровью по её жилам. «Паникёрша несчастная», — был её вердикт: усыпившее ящериц зелье рыбного воришки опасности для кошек не представляло. Лиар его знает, кого он собирался погрузить в сон с его помощью, может быть, он опасался столкнуться с каким-нибудь уборщиком-неалаем?

Сианай снова спустилась к водоёму и положила реквизированную рыбу на первую прикрытую водой ступеньку. Присев рядом на корточки и чувствуя, как прохладные волны лижут её щиколотки, Алу задумалась. Встретив воришку с рыбой, она, до этого не имевшая определённого плана, как пробираться дальше, вспомнила об одном довольно рискованном способе перемещения. Для него-то ей и понадобилась эта блюдолизка.

Аниаллу собиралась стать рыбой. Нет, превратить своё собственное тело в рыбье она не могла (в таких вещах дети Аласаис были ох как несильны) и потому была вынуждена воспользоваться способом, доступным разве что сианай да единицам из Теней и ан Меаноров. Когда она меняла форму, одно из её тел — двуногое или кошачье — пропадало непонятно куда, но, очень постаравшись, Алу могла заставить исчезнуть их оба разом, а сама на время завладеть каким-либо третьим. Когда это третье имело подходящее строение, то было полбеды: она отделалась бы жуткой головной болью и парой бессонных ночей. Но на этот раз она остановила свой выбор на теле животного, причём животного, совершенством мозга, мягко говоря, не блещущего, и потому вполне могла «надеяться» на самые гадкие последствия, по сравнению с которыми тошнота и дезориентация показались бы ей просто счастьем. «Я определённо сошла с ума», — поставила себе ещё один диагноз сианай, вздохнула… и исчезла.

Путешествие в рыбьем теле оказалось именно таким, как она и ожидала, то есть — отвратительным. Мысли путались, её мутило, ориентироваться было трудно. Вдобавок один раз её, ищущую лазейку в магической преграде, чуть было не закогтила чья-то лапа, и в том, что Алу избежала позорной смерти, не было её заслуги — видно, кто-то там наверху дал охотнику по уху.

Ей пришлось принять двуногую форму ещё под водой, иначе было не миновать последний из перегораживающих трубу барьеров, настроенный на то, чтобы не пропускать рыбу дальше, во внутренние покои Камианов. Не прошло и пяти минут, как сианай вынырнула в маленьком круглом бассейне в полутёмной комнате, соединённой коротеньким коридором с холлом перед Галереей Памяти. Морщась от головной боли и пытаясь сфокусировать зрение, Алу осмотрелась и порадовалась тому, что бортик, за который она держалась дрожащими пальцами, был густо уставлен цветочными горшками: перед нужными ей зеркальными дверями ошивалась парочка ан Камианов.

Зубы у Аниаллу стучали, она осторожно потёрла подбородок и, прислушавшись, вскоре разобрала, что один из алаев жаловался другому: он-де, как хороший кот, нёс к мастеру туфли своей младшей сестры и столкнулся с патриархом Малауром, в кои-то веки пребывающим не в самом благодушном настроении. Ну — в рабочее время… ну — совсем не в том месте, где он должен был находиться, но это не повод посадить его тут сторожить непонятно что! Второй кот понимающе кивал.

«Зачем Малауру понадобилось выставлять тут охрану?» — недоумевала Аниаллу. Селорн запретил ей раскапывать дальше историю с друзьями Анара, но Алу никак не ожидала, что и Ан'си'шиал Малаур имеет что-нибудь против этого.

Преграждающие путь в Галерею Памяти алаи несли свою стражу с комфортом: подтащив к дверям по низкому вкусно-малиновому креслу, они пристроили их друг против друга между расписными портьерами и, преспокойно усевшись на блестящих подушках, занимались теперь своими делами: один вертел в пальцах пресловутую сестрину туфлю с исчёрканным тушью мыском (там предстояло появиться прорезям под когти); другой, засунув за ухо порядком погрызенный карандаш, яростно растирал что-то пальцем на листке, положенном поверх толстой книги. «Этикет» — удалось прочить сианай на её корешке.

Это была знаменитая книга, написанная (и постоянно дополняемая) самим Малауром и содержащая не просто свод правил поведения в обществе, а изложенный в добродушно-ироничной манере подробный список того, что не рекомендуется делать в присутствии некоторых примечательных личностей Энхиарга и чем, напротив, можно заслужить их расположение.

— Вот и я не понимаю, зачем я здесь сижу? Танаон будет вместе с адорами сторожить кости Изменчивого, а я — тут прозябай! — настала очередь второго кота изливать своё возмущение. — И почему они меня отослали? Потому что я — ан Камиан? Шовинисты!

Теперь Аниаллу вспомнила их обоих. Кот с туфлей был Делором из «Зелёных Хвостов» — тем самым доброхотом, который всучил бедной Теоле огненный жезл; другой же, надо полагать — его братом Алрисом (видимо, он выкинул в адорском походе нечто настолько «выдающееся», что был приговорён к «работе над ошибками», как ласково называл Малаур многократное переписывание соответствующей главы «Этикета»).

Но Алрис и не думал ничего переписывать. Эта парочка вообще являла собой аллегорию разгильдяйства, но Алу это было только на руку: никому не покажется странным, что охранники решили покинуть свой пост. А уж «уговорить» их совершить этот проступок для сианай никакого труда не составляло. Надо было только нащупать нужные эмоциональные ниточки.

Аниаллу дождалась, пока в голову Алриса придёт нужная ей мысль, и несколько усилила его негодование.

— Послушай, а ты не в курсе, что и от кого мы тут, в конце-концов, охраняем? — послушно возмутившись, спросил он второго горе-стражника.

— Понятия не имею, — рассеянно отозвался тот. — Может быть — ждут, что вернётся тот, кто напал на сианай?

— Не на сианай, а на её подругу. Если бы кто-то напал на сианай, то страшно подумать, какой бы переполох поднялся! Хотя и так… Вот же гадство! — воскликнул Алрис и сделал движение, словно собирался отшвырнуть «Этикет», но сдержался и только раздражённо фыркнул: — Эти… «змеекошки» Малауровы ловят наверху харнианца, а мы… Гадство!

— Думаешь, это харнианец? — уже без помощи Аниаллу заинтересовался Делор.

— А кто же ещё? — удивился Алрис с таким жаром, будто следующим подозреваемым в нападении на Теолу был он сам. — Наверное, мы там, в Адорских скалах, погасили какого-нибудь его родственничка, вот он и явился… пылая местью.

— Вряд ли… Ну как бы харнианец пробрался в Бриаэллар? — с ленцой возразил Делор. — Это какой-то колдун — линдоргский например.

— Да сам ты колдун! — возмутился Алрис, гулко хлопнув себя по коленке злосчастной книгой. — Харнианец это, точно говорю. О, слышишь? — опять! Небось в угол его загнали! — с завистью прошептал он, и братья замерли, прислушиваясь к грохоту, донёсшемуся откуда-то сверху.

Аниаллу тоже навострила уши и даже подумала о том, не прекратить ли ей это дурацкое расследование и не сходить ли поглядеть, кого там поймали (если и вправду поймали) «Малауровы змеекошки», но всё-таки осталась. Только теперь она не ограничилась «игрой» с чувствами одного Алриса…

— Что толку спорить? Надо просто сбегать туда, — предложил Делор, любопытство которого превысило все допустимые пределы, — ничего тут без нас не случится.

Алрис с сомнением покачал головой:

— Слушай, ну кто в здравом уме сюда полезет? Сейчас тут сидят два патриарха…

— …и они на пару порвут нас на клочки, когда узнают, что мы отлучились, — подхватил Делор. — Ну, если окажется, что это какой-нибудь Энаор чудит… — проворчал он, пряча туфлю за светильник.

— Никакой не Энаор, — мотнул головой довольный Алрис и сунул свою книгу в ту же нишу…

Стоило воровато оглядывающимся братцам скрыться из виду, как Аниаллу, мигом обсушившись, скользнула к двери Галереи Памяти, прижалась к ней щекой и, не почувствовав внутри никакой опасности, тихонько приоткрыла зеркальную створку. Нужный ей шкаф был крайним слева в ряду своих двойников, выстроившихся у дальней стены. В нём хранились миниатюрные копии картин из Спиральной галереи, к каждой из которых были привязаны тысячи записей эмоций, мыслей, ассоциаций, возникших у самых разных существ, когда бы то ни было её рассматривавших. Ан Камианам нравилось сравнивать восприятие одного и того же объекта созданиями разных рас, полов, возрастов или профессий — недаром перед входом в любой принадлежащий им музей или выставочный зал висело предупреждение, что «чувства любого посетителя могут быть записаны для последующего изучения».

Около шкафа, буравя его взглядом, переминался с ноги на ногу какой-то кот, видимо из Малауровой свиты. Он и не заметил, как сианай прошмыгнула вдоль стены и юркнула за спину кошачьей части статуи Анаит — у самого входа в покой, откуда доносились голоса её отцов.

Аниаллу не успела ничего толком подслушать: Малаур почти сразу направился в её сторону. Скорчившаяся у задних лап изваяния, Алу перестала дышать, но Малаур как ни в чём не бывало обратился к стоящему у шкафа алаю:

— Ну, как твои успехи?

— Пока никак, патриарх. Я уже в третий раз перебираю эти картинки, но — ничего. Может быть… — начал он, но Малаур мягко оборвал его.

— Нет, не может. Ты должен смотреть внимательнее — возможно, здесь есть тайник или она скрыта чарами. Попробуй сделать это не глазами, обратись к интуиции, — посоветовал патриарх и скрылся за занавесом.

Алай буркнул что-то ему вслед и с остервенением начал рыться в шкафу. В шкафу… С чего бы это Малаур вдруг заинтересовался тем самым шкафом? Узнал про картину? На ум приходила одна очень неприятная догадка: она не возражала, когда в библиотеке Малаур коснулся её памяти, чтобы взглянуть на нападение её глазами, но он, видимо, не постеснялся воспользоваться ситуацией и… копнул поглубже. Никому нельзя верить, ни-ко-му.

— Скажи ему, пусть не разбрасывает всё это барахло по комнате: если эта гадость подо что-то замаскирована, то нужно просто сжечь неё скопом вместе со шкафом! — рыкнул где-то там Селорн, и Алу поняла, что пора действовать.

Она неслышно пронеслась через комнату и замерла чуть слева, в шаге за спиной у тихо проклинающего шкаф и его содержимое алая. Несколько секунд она медлила, приноравливаясь к его нервным движениям, а потом позволила себе бегло осмотреть полки. И тут же открыла рот от удивления: нужная картинка стояла прямо под носом у ищущего её ан Камиана, а он, хотя его взгляд и даже рука не один раз коснулись её, не замечал этого! Словно на месте маленького полотна в пёстрой рамке была пустота…

Аниаллу не стала тратить драгоценное время и разбираться, что к чему. Она повторила маневр, проделанный только что с Алрисом и Делором. Улучив момент, когда алай, как ей того и хотелось, отступил от шкафа и прижался лбом к стене, чтобы остудить своё негодование, она схватила картинку с полки и спиной вперёд осторожно двинулась обратно, оставляя ан Камиана заниматься его, теперь уже совершенно бесполезными, поисками.

Наткнувшись на стол, она спряталась за складками длинной скатерти, прижалась спиной к прохладной ножке, не мешкая погрузила лицо в картину и — словно нырнула в прорубь. По её телу пробежала странная волна, будто вихрь мелких острых льдинок окутал её, как часто случается когда вторгаешься в чужие, не предназначенные для твоего взгляда воспоминания. Но Аниаллу быстро взяла ситуацию под контроль, и вот уже глазами недожрицы Лилоры, она смотрела на тёмную стену…

* * *

Лилора не долго любовалась чудной росписью — узором из мышиных скелетов, нарисованных блестящей чёрной краской по чёрному же матовому фону. Переведя дыхание, она, постоянно озираясь, осторожно двинулась вперёд. Коридор, лестница вниз, ещё один коридор, десяток быстрых шагов до поворота. Видимо, почувствовав что-то неладное, недожрица замерла, но потом всё-таки осторожно заглянула за угол… и застыла, словно примороженная взглядом высокой алайки, спокойно идущей ей навстречу.

Хотя она никогда не видела Такрен Фай воочию, Лилора сразу поняла, кто перед ней и что скрыться от этой жуткой женщины ей не удастся. Статная, грациозная, в длинном узком зелёном платье с корсажем из крупной острой чешуи, больше похожем на доспех, Такрен Фай гостья из Бездны шла по коридору и невыразимо гадко ухмылялась. Лилора судорожно вцепилась в угол стены, а Фай медленно приближалась, не сводя с неё глаз — насмешливых, пронзительных и холодных. Свет их был неярок, но от каждой чёрточки её худощавого лица, от каждого же ста веяло такой мощью, такой суровой уверенностью, что недооценить изгнанницу было просто невозможно.

Она остановилась в шаге от Лилоры — дрожащей, спешно изобретающей подходящее оправдание своему вторжению в подземелье. Казалось, встреча с этой жертвой собственного любопытства скорее позабавила, чем удивила или разозлила Такрен.

— Ф-фай, т-ты… Здесь? — еле шевельнулись губы недожрицы.

Аниаллу очень хорошо понимала её страх и замешательство: столкнуться один на один с существом, от которого можно ждать чего угодно, да ещё в месте, где, случись что, никто тебя и искать не станет — это было немалым потрясением.

— Разумеется, меня не должно быть здесь, маленькая ан Камиан. Мой удел — Бездна, — оскалилась Фай в подобии улыбки. В её мимике было что-то неалайское, неестественное, пугающее, хотя и не лишённое привлекательности. — Но Аласаис, в своей безграничной милости, позволила мне иногда покидать Город Черепов. Не по собственной прихоти, конечно, а тогда, когда моим соплеменникам потребуется… помощь. — Фай оказалась у недожрицы за спиной, её хвост обвил девушку, и Алу почувствовала, что та предпочла бы объятия голодного удава прикосновению этого роскошного чёрного меха. — А ведь сейчас вам… тебе не обойтись без моей помощи, не так ли?

— Не обойтись?.. — немилосердно выкрутив шею, чтобы заглянуть в глаза Такрен, пролепетала Лилора.

— Никак не обойтись, — довольно прижмурившись, покачала головой Фай. — Ведь ты хочешь увидеть эту троицу, этих наивных нарушителей руалских границ? И незамеченной вернуться домой чтобы похвастаться этим перед друзьями? Или я ошиблась насчёт твоих планов, и ты не нуждаешься в моей маленькой дружеской услуге?

Лилора заставила себя кивнуть. Она не понимала, с чего бы изгнаннице вздумалось проявить к ней такое участие?

— Вот видишь. И я не откажу тебе в ней. Я всегда готова посодействовать тем, кто не боится задавать вопросы и искать ответы на них. Ты хочешь увидеть, против кого так ополчился Совет? Ты увидишь, не сомневайся, — посулила Такрен. — А тебя не увидит никто. — Она снова оказалась перед Лил и коснулась коготком её груди. — Сама бы ты не справилась: дверь под замком, и твоей силы не хватило бы ни на то, чтобы открыть её, ни сделать прозрачной для твоего взора, — без труда предугадала она намерения девушки. — Теперь ты сможешь это. — Фай улыбнулась куда мягче, чем прежде, и отступила на шаг в сторону, словно освобождая Лилоре дорогу.

Ошарашенная недожрица буркнула что-то благодарственное, сделала пару неловких шагов, но Фай не намеревалась отпустить её так просто.

— О, мы забыли об одном пустяке, — промурлыкала она, насмешливо погрозив Лил пальцем. — У каждой услуги есть своя цена.

— Но я… — выдохнула Лилора, не представляя, что она может предложить могущественной Фай, одной из Сотворённых Первыми.

— Я знаю, — отмахнулась та. — Недаром же я сказала, что мне нужна сущая безделица. — Она насмешливо повела ухом. — Я хочу, чтобы ты описала всё, что здесь увидишь. Не важно где — в дневнике, в письме близкому другу — выбирай сама.

— Но ведь кто-то… чужой может прочитать это письмо и…

— Мне учить ан Камиан искусству обмана! — тихо расхохоталась Такрен. — Его можно зачаровать, зашифровать… спрятать, наконец. А я тебе в этом посодействую… Как с дверью. Так мы договорились?

Ещё один кивок через силу — ещё одна улыбка-оскал Фай.

Алу чувствовала, что даже ужас перед этой таинственной изгнанницей не смог до конца заглушить мяуканье любопытства Лилоры. Ей самой тоже ужасно хотелось узнать, зачем Такрен вздумалось задокументировать эту авантюру. Она понимала, что недожрица не отважится задать этот вопрос, но… но тут произошло нечто странное. Восприятие её чуть заметно изменилось. Не будь Аниаллу сианай, она ни за что не почувствовала бы той тончайшей грани, что отделила реальное прошлое, где недожрица Лилора простилась с Фай, так ничего и не спросив у неё, от вымышленного, искусственно созданного, которым его зачем-то подменили в записи — там, поколебавшись, недожрица дала-таки волю своей любознательности:

— Зачем тебе это?

Алу вздрогнула: ей показалось, что голос Лилоры прозвучал подозрительно похоже на её собственный.

— О, можно сказать, это смысл моей жизни — помогать таким, как ты, ищущим, неугомонным душам, — приоткрыв губы, блеснула острыми клыками Фай. — Мой талант — находить тайны и загадки там, где мало кто способен их увидеть. Но я люблю не только отыскивать и разгадывать их сама — мне также доставляет удовольствие наблюдать, как их пытается разгадать кто-то ещё. Результат может получиться довольно… ну, хватит об этом. Хочешь расспросить меня поподробнее — ты знаешь, где меня найти.

— Ты не можешь сказать мне здесь?

— Могу. Почему нет? Да вот только ты не поймёшь моего ответа, если я дам его здесь, — ткнула она когтем куда-то себе под ноги, — где её власть всё ещё чересчур сильна. Но Бездна — это совсем другое дело. А теперь беги и помни о нашем уговоре.

Лилора сбивчиво проговорила слова признательности и заспешила прочь.

С этого момента снова пошла настоящая запись. Обратный переход — от вымысла к правде — был ещё нагляднее предыдущего.

Вскоре недожрица остановилась перед невзрачной железной дверью. Её сероватая поверхность была покорёжена, а ручка-кольцо и вовсе разорвана посередине, словно за неё дёрнули со страшной силой. Лилора рассеяно потрогала её неровные края, оглянулась по сторонам и спешно зашептала слова заклинания. В какой-то момент она запнулась, но тут же заговорила снова. Алу почувствовала тревогу своей проводницы и по едва уловимым признакам поняла: Лилора обнаружила, что её губы сами собой произносят неизвестные слова, вплетая в привычное заклинание новые фразы.

Поверхность двери всколыхнулась, будто была нарисована на куске ткани, под которую забрался сквозняк. Она становилась всё прозрачней и прозрачней, и вот глазам Лилоры предстала маленькая комнатка, обставленная слишком уютно для тюремной камеры: на полу лежал ковёр, мягко сияли персиковые бутоны светильников, а на дальней стене, над широкой кожаной банкеткой, даже висела рама от картины, правда почему-то пустая.

Трое томящихся здесь узников, разумеется, не заметили «исчезновения» двери своего каземата. Они понятия не имели, что за ними наблюдают, и продолжали спорить.

— Я собрала всю информацию, которую только могла собрать, запаслась всем, чем могла запастись, и имею право сказать — да, я сделала всё, что было в моих силах! — воскликнула сидящая спиной ко входу девушка (Алу узнала эти точёные плечи и золотистые колечки волос). — А что ещё мы могли?

— Дождаться сианай Аниаллу, — видимо, уже не в первый раз ответил ей хмурый молодой человек.

Алу встречала его раньше, когда выпроваживала Амиалис из Академии Агадара. Его звали Тайриор, в шесть лет он лишился семьи и дома, но это, казалось, только пошло ему на пользу.

— «Сианай, сианай» — ты просто бредишь этой женщиной! — болезненно поморщившись, запустила пальцы в тугие завитки Ланрисса. — Вы оба бредите. — Она подалась вперёд, видимо одарив обличительным взглядом обоих своих друзей, но, тут же опомнившись, отпрянула. — Я не хочу говорить о ней ничего плохого, мы все должны быть ей благодарны за Анара, но она ведь и не подумала помешать Амиалис, когда та увозила его в Руал!

— Она не могла, её не было в Энхиарге, так сказала её служанка, — напомнил Тайриор.

— И нет сейчас — какое совпадение! — Ланрисса отвернулась, пряча выступившие на глазах слёзы. — О Тиалианна! Неужели вы не понимаете — всё это отговорки! Она не «не могла» помочь нам, она не захотела.

— Отчего бы она могла не захотеть? — подал голос второй юноша, сосредоточенно вычищающий щепкой грязь из-под длинных ногтей.

— Заан, она поняла, что алаи потеряли Анара. Пока он был истинным алаем, пока мог быть пригоден для их планов, она помогала ему. Но он последовал за другой частью своей крови, выбрал другую судьбу — судьбу более высокую, чем мечтала его мать, чем мечтали они все. Выбрал жизнь, в которой есть место благородству и милосердию. Естественно, этот выбор не понравился алаям, а твоей обожаемой Аниаллу — в особенности! И они сделали всё, чтобы помешать ему жить так, как он хотел… и с теми, с кем он захотел — ведь мы так плохо на него влияли! Одна отправила его в этот жуткий Руал, а другая не стала ей в этом мешать, — у неё перехватило дыхание от гнева.

— Не знаю, Ланри, были ли у алаев планы на Анара, но, прости, я не думаю, чтобы сианай Аниаллу, когда защищала его, преследовала такие цели, — помолчав, вступился за Алу Тайриор.

— Ну, а может, всё проще: он как раз таки понравился ей, — не отрываясь от своей «грязной работы», хмыкнул Заан. — Знаешь ведь, из-за его отца помешанная на власти Амиалис отреклась от престола, да много ещё кто с ума по нему сходил. А наш дорогой друг Анар вышел даже получше папаши — уж ты-то должна понимать! Да-а, такое объяснение — прямо бальзам на наши раны! — воскликнул он и, откинув с глаз красноватые прядки, с иронией продолжил: — Ревнивая сианай Аниаллу внушает нам безумное желание срочно спасти Анара, мы очертя голову лезем в эти гнусные леса, а она, воспользовавшись этим, отдаёт приказ изгнать соперницу и её дружков вон из Энхиарга. Как тебе нравится такая версия, а?

(«Ревнивая сианай Аниаллу» почувствовала, что краснеет, и сама не поняла — то ли от смущения, то ли от гнева).

— Никак не нравится, — покачала головой Ланрисса. — Такие, как она, не сходят с ума. Она сианай, тень Аласаис, у неё даже лица собственного нет! Она — вещь и всех, кто не захочет быть такими же вещами, она жалеть не станет, — сурово отчеканила девушка.

Она встала и принялась мерить камеру шагами. Длинный, порванный, наверное, ещё в Руалских лесах плащ развевался за ней, словно королевская мантия. Гнев и сознание собственной правоты делали её осанку величественной, а черты напряжённого, бледного лица — безупречными.

— Ты ведь ни разу не видела её, — снова вступился за спасительницу друга Тайриор. — А мы видели, и я, признаюсь, видел даже больше: как она плакала, когда возвращалась домой, к служению, за которое ты её так презираешь. У неё не было ни детства, ни юности, она пожертвовала всеми своими интересами ради служения Аласаис. Ты же сама всегда называла это благородством, а теперь вдруг — «вещь»… Ну, а насчёт нашего на Анара «дурного влияния» — конечно, тут всякое может быть.

— Я бы, может, тоже не захотел, чтоб мой сын общался с придурками вроде нас. Нет, Тайр, вылазка в харнианскую крепость нас сгубила, мы стали беспечны и получили своё, — усмехнулся Заан, любовно собирая в кучку вычищенную грязь.

— Да зачем ты это делаешь? — брезгливо поморщившись, не выдержал Тайриор. — Боишься, что тебе срок добавят, если ты тут намусоришь?

— Э, нет, — погрозил ему пальцем Заан. — Хочу её сохранить — это ведь энхиаргская землица…

Эти слова больно кольнули Ланриссу, она вздрогнула, и маска королевы в изгнании дала трещину.

— Не стоит так отчаиваться. Мы должны надеяться на помощь профессора Агадара, — отрезала она, но в голосе её зазвенели слёзы. Ланрисса отвернулась от друзей, посмотрела куда-то сквозь Аниаллу…

Взгляд её алайским когтем вонзился в сердце сианай. Алу вмиг поняла, что так мучило её с того момента, как в руки ей попал дневник недожрицы.

Алу задохнулась… и выпала из видения в реальный мир.

Ей было худо — много, много хуже, чем после превращения в рыбу. Ни одна мысль в голове не держалась, всё путалось, мелькало какими-то клочками перед её внутренним взором. Мозг сианай напрочь отказывался переваривать увиденное… почувствованное. Уж не повредилась ли она и вправду рассудком? Сердце редко и сильно ударяло о грудную клетку, слабость заставила её привалиться к ножке стола. «Надо собраться, надо… трезво взглянуть на… всё это», — уговаривала она себя.

Паниковать, безусловно, было рано. В конце-концов, Путь может связать двух существ и не навсегда — свести их для исполнения какой-то миссии, а потом отпустить восвояси. Есть Пути на одну жизнь: когда нужно помешать чему-то, помочь кому-то или самому совершить какое-нибудь угодное Бесконечному открытие… Есть и такие, которые передаются от рождения к рождению…

Но чтобы изменился вечный Путь — а именно такой Путь, как показалось Алу, объединял Анара с Ланриссой, — этого просто быть не могло! Значит, то, что она почувствовала, было ложью. Ложное видение Пути. Обман. Но обман настолько мастерский… Или всё же — нет?

Достаточно придя в себя, чтобы начать прислушиваться, не направляется ли сюда кто-нибудь из её отцов, Аниаллу уже была готова признать их правоту: не стоило ей совать свой любопытный нос, куда не следует!..

* * *

Кое-как добравшись до замка ан Ал Эменаитов, Аниаллу не стала будить Анара. Она должна была сама разобраться во всей той каше, которую заварила. Но для этого ей отчаянно не хватало информации…

Алу проскользнула в комнатушку рядом с ванной, где совсем недавно готовилась к своей вылазке, и уселась за туалетный столик, над которым мягко сияло старинное зеркало. Обычно оно служило сианай для личных разговоров — таких, какие не должна была подслушать даже вездесущая Шада.

Аниаллу положила ладонь на простую деревянную раму. Зеркало помутнело, потом вспыхнуло зеленоватым огнём, он медленно угас, и перед Алу возникло изображение роскошно обставленной комнаты — комнаты Диреллеи ил Лейтан, второго ректора Школы Ар-Диреллейт. Именно у неё, прежде чем перевестись в Академию Агадара, училась Ланрисса. Триста лет прошло с тех пор, и надежда узнать какие-то подробности была весьма сомнительной, но Алу всё же решила попытаться расспросить эльфийку.

Диреллея появилась в зеркале буквально через минуту, выйдя из-за высокой ширмы, отделяющей спальную часть комнаты от домашнего кабинета. Она радостно улыбалась Аниаллу полными, красными губами, на ходу шнуруя корсаж зелёного шёлкового платья. Опустившись на стул, она оперлась на столешницу острым локтем, положила подбородок на искрящиеся драгоценными кольцами пальцы.

— Аниаллу, дорогая моя, давненько мы тебя не видели! А ты всё хорошеешь… — отметила она.

Алу залюбовалась этой уверенной в себе эльфийской волшебницей как художник любуется своей уже законченной картиной. Диреллея и вправду была её произведением: только благодаря вмешательству сианай она стала такой, какой была сейчас.

— Беру пример с тебя, — вернула комплимент Аниаллу.

— Ну, если при такой занятости, ты всё-таки успеваешь иногда бросить взгляд на старую подругу… — саркастически протянула эльфийка. — Хотя, вижу, ты и на этот раз связалась со мной по какому-то делу.

— Да, Дире. У тебя училась одна девушка, Ланрисса. Ты должна её помнить: она переводилась от вас к Агадару, давно, правда — лет триста назад, но я знаю, что переводы у вас редкость. Мне нужно узнать о ней всё, что известно тебе, потому… — начала было она, но Диреллея остановила её.

— Ты просишь, и этого вполне достаточно. Да, я хорошо помню её. Она была одной из лучших моих учениц. Талантливая, усидчивая, дотошная… и что особенно ценно, она развивала свои способности, дабы применить их во благо другим. Редкое стремление в наше время, — без особой печали в голосе заметила Диреллея. — Она напомнила мне меня саму в юности… Только меня жизнь заставила одуматься, а она и сейчас безнадёжная идеалистка. Из тех, у кого палкой не вышибешь романтический бред из головы. Кто ради принципов может пожертвовать и собой, и близкими, — в глазах Диреллеи блеснул гнев.

— Ты хорошо её знала, — осторожно заметила Аниаллу, никак не ожидавшая столь бурной реакции.

— Да… Мы с Мей, нашей танайкой частенько обсуждали её пламенные речи на семинарах, — Диреллея раздражённо махнула рукой. — С существами её сорта мне трудно находиться рядом — вечно чувствую себя какой-то… запятнанной. Зато они, даже утопив целые народы в крови, умудряются оставаться чистенькими. — Эльфийка сделала такое движение, словно собиралась плюнуть. — Такая нежная, невинная…

— Такое ароматное, наливное яблочко, — вставил новый голос, глубокий, бархатистый.

На плечо Диреллеи легла полная рука Канирали ан Фейм, и хищное выражение на лице эльфийки сразу же смягчилось. Леди ан Фейм на всех действовала успокаивающе. Она села на табурет рядом с подругой.

— Но мы-то с Дире опытные садовницы, — продолжала Канирали, оправляя бархатное, такое же зелёное, как у эльфийки, платье. — Мы-то чувствуем, у какого яблочка опасный червячок внутри. Ты сказала?

Ланрисса похожа на тебя, — посмотрела она на Диреллею, — а мне эта девочка напоминала моего покойного мужа. Он тоже имел добрые намерения и достаточно воли, смелости и ума, чтобы их осуществить, но… но был так же слепо верен своим идеалам… во имя которых мы все и погибли бы, если бы Аласаис не послала нам тебя, Аниаллу, — вздохнула она, прижав ладонь к сердцу.

Три женщины замерли, пристально глядя друг на друга. Всем им сейчас вспомнилось то далёкое прошлое, когда в доме леди ан Фейм впервые появилась сианай Аниаллу со своей тогдашней компаньонкой — эльфийкой Диреллеей…

История Канирали ан Фейм

Леди Канирали ан Фейм, мать троих прекрасных сыновей и любящая, преданная супруга члена Совета Хелраада, принимала гостей радушно, хотя их манеры и суждения приводили её в ужас. А несколько дней спустя, сидя в устланном мягчайшей травой овраге, словно в чудесной ванне из аромата цветов и солнечного света, Алу наблюдала за спором между двумя будущими Зелёными Волшебницами, которые никак не могли сойтись на том, какими правами должно обладать существо вообще и женщина в частности. Для Канирали и Диреллеи дно расселины превратилось в арену, где они сражались под присмотром разомлевшей сианай: с дурной эльфийки вполне могло статься вцепиться оппонентке в роскошные кудри.

Диреллея, которой ещё совсем недавно с оружием в руках пришлось отстаивать свою независимость, с дрожащими губами и полубезумным взглядом фанатички вещала о важности свободы выбора. Она ещё не до конца оправилась, и потому Аниаллу держала её при себе, хотя у сианай уже было другое задание — устроить судьбу Канирали ан Фейм. Канирали — женщины с незаурядным магическим даром, благодаря которому в недалёком будущем ей суждено было (как бы пафосно это ни звучало) заметно изменить картину мира. Канирали — почтенной матери семейства, воспитанной в строгости и послушании, которая сейчас деликатно возражала взбешённой её спокойствием тощей, встрёпанной эльфийке. Рядом со статной, холёной леди ан Фейм, которая держалась с величавой скромностью королевы, посещающей палаты опекаемой ею больницы для душевнобольных, Диреллея и вправду выглядела как-то жалко, а все её доводы теряли убедительность перед уверенностью Кани в своей правоте…

И всё же, именно тогда леди ан Фейм впервые задумалась о том, имеет ли она всё, чего заслуживает. Возможно, её талант чародейки, который она, к своему стыду, ощущала в себе с самого детства, — это не проклятие, а благословение, и он может послужить её семье и народу? Задумалась и тут же с отвращением отринула эти неподобающие для порядочной женщины мысли. Хелраадские леди властвуют лишь в стенах своего дома (с милостивого соизволения супругов, разумеется) и даже не помышляют ни о каком мерзком колдовстве. Любая ворожба — это страшный грех в глазах общества. Грех этот ложится на всю семью, а совершивший его достоин самой страшной кары…

Такой карой показалось Канирали ан Фейм страшное известие, которое, буквально скатившись по скользкой траве в лощину, принёс младший из её сыновей.

Дело в том, что его отец вместе с другими государственными мужами уже давно замыслили невиданное: выступить против очередного захватнического похода. В то время в Хелрааде было, как никогда, велико влияние элиданской культуры, многие хелроты, особенно знатного рода, не только переняли у жителей города Серебряных Крыльев манеру одеваться и вести себя в обществе, но и усвоили некоторые свойственные тем понятия о чести. А высокоморальные элиданцы испокон веков видели мало доблести в том, чтобы без причины, без объявления войны вторгнуться в чужие земли, убить их защитников и разграбить города. Вдобавок, для создания эффекта внезапности, Хеллин не брезговал прибегать к услугам чародеев, перемещавших его войска, куда ему вздумается, что было омерзительно для самих хелраадцев, без оглядки на воззрения других народов.

Канирали не знала подробностей, только суть, но и этого ей было достаточно, чтобы восхищаться смелостью и благородством своего супруга. Но Хеллин, видимо, не разделял её восторга. Просочились сведения, что он отдал приказ арестовать «бунтовщиков» сразу же по окончании суточного Совета, на который все они были приглашены, то есть — уже завтра утром. Мальчик, стараясь сохранить подобающее спокойствие, сообщил матери и то, что семьи и окружение союзников её мужа в панике, они не знают, что им делать в ожидании неминуемой кары, которая, безусловно, превзойдёт всё, что только можно вообразить.

Леди ан Фейм побледнела, но сознания не лишилась и в истерику не ударилась. Она была готова к трудностям, к тому, что ей придётся разделить судьбу любимого… Канирали всегда боготворила мужа (возможно, именно потому, что она подчинялась ему с искренней радостью, Канирали и пропускала мимо ушей все вопли Диреллеи о равноправии мужчин и женщин). Она не могла помочь ему самому, но неожиданно ощутила, что обязана попытаться спасти его дело и, более того — что она в силах сделать это. Внезапно заговорившая в ней «гордыня» толкнула Канирали на ещё один «страшный» шаг: услышав о том, что союзники мужа деморализованы и готовятся безропотно пойти на казнь, она вспомнила, что рядом с ней сидит ни больше ни меньше как Тень Аласаис, сианай, способная, по слухам, воодушевить кого угодно и на что угодно. Канирали бросилась к Аниаллу, умоляя её помочь, и даже не задумалась о том, какие «мерзостные» методы изберёт эта «коварная кошка», дабы осуществить её желание. С этого, по мнению её супруга, и началось падение леди Канирали…

Дальше был полнейший кошмар: за одну ночь надо было организовать массовое бегство из Хелраада, оставаться было нельзя ни семьям, ни подчинённым попавших в немилость. Самих же «повстанцев», так и не подозревающих о своей судьбе, было уже невозможно вытащить со злополучного Совета. Аниаллу думала потом, что, если бы первым, кого она пришла «поднимать на подвиг», не оказался некто Каисс Ларморанн, талантливый полководец с лар-эрт-эморийскими корнями, и если бы сама Канирали не проявила себя отличным лидером — она бы ни за что не справилась. Ситуация осложнялась ещё и тем, что Алу не могла рассчитывать на помощь извне: официально Бриаэллар не имел никакого отношения к событиям в Хелрааде. Более того, и самой Аниаллу не было позволено прибегать ко многим доступным ей средствам. Но как без могущественной магии можно было вывести несколько тысяч людей из города и доставить в безопасное место?..

Конечная точка похода — ничейные земли Междуречья, лежащие за Огненной рекой — была выбрана ещё лордом ан Феймом для своих союзников, на тот случай если Хеллин повелит изгнать их из Хелраада.

Канирали настаивала, чтобы они отправились именно туда, и многие поддержали её.

Выход помог найти всё тот же Каисс. Будучи нечистокровным человеком, он постоянно опасался разоблачения и посему обзавёлся порталом, ведущим за пределы Хелраада. Этот портал и спас жизни беглецам, отправив их в окрестности города Эртни (Аниаллу до сих пор с улыбкой вспоминала, каких трудов ей стоило уговорить настроенных против волшебства людей воспользоваться этой магической дверью). В этот момент Канирали сделала второй шаг к «падению»: когда у Диреллеи, Каисса и его брата перестало хватать сил, чтобы удерживать портал открытым, она, уже успев вдоволь наслушаться от Аниаллу о её «зарытом магическом таланте», скрепя сердце, предложила им свою помощь. В результате все, кто хотел покинуть Хелраад, благополучно его покинули.

А потом они шли… шли… и шли. Лишь несколько семей, имеющих близкую родню в Эртни, решили в нём обосноваться, остальные же не пожелали подвергать обитателей городка опасности. Второй портал привёл их в деревню Кривозубую возле Змеиного Глаза, дальше идти предстояло пешком — через Пустынные луга и Огненную пустыню, в обход эльфийской части Великого леса. Тяготы пути, постоянный страх, чувство ответственности перед доверившими ей свои судьбы существами, заставили Канирали забыть об условностях. Её великодушие, самоотверженность и смелость приводили в восхищение всех, кто находился рядом с этой первой в хелраадской истории, женщиной-командиром.

Люди простили ей даже колдовство. Первое время Канирали была лишь их духовным лидером, символом идеи, которую она продолжала воплощать в жизнь вслед за своим мужем, но вскоре леди ан Фейм показалось мало лишь воодушевлять и помогать. Магический дар, который она впервые разрешила себе выпустить на волю, удерживая портал, преобразил её. Восхитительная волна волшебства и свободы захлестнула Канирали, смыв почти все устои прошлого… И всё же она наверняка подавила бы в себе эти чувства, если бы не оказалось, что без её магии беглецам не выжить. Так, тайное, «грешное» желание почтенной дамы совпало с требованием обстоятельств. И она уступила им, правда поклявшись себе забыть всё, чему научится у Диреллеи и Аниаллу, как только в этих навыках отпадёт острая надобность.

Канирали быстро впитывала знания, находила время тренироваться, несмотря на всю тяжесть дороги, и… расцветала с каждым днём от сознания, что ей можно, и даже нужно, заниматься тем, что ей так нравится, а не убивать это в себе. Леди ан Фейм похудела, к ней вернулась девичья грация, она стала зачёсывать волосы наверх, самым бесстыжим образом — на людях! — открывая уши, а также осмеливалась спорить со своими спутниками о вещах, которых хелраадской женщине и знать-то не следует.

Канирали была счастлива. Не тем тихим, скромным счастьем, которое дарила ей семейная жизнь, а неведомым доселе — бурным, окрыляющим. Казалось, ей принадлежит весь мир. Незаметно дело спасения беглецов перестало быть для Канирали делом мужа. Оно стало ее делом.

Мало что понимая в военном искусстве и походной жизни, Канирали во всём полагалась на советы окружавших её мужчин. Она не стеснялась задавать вопросы, была благодарна за любую помощь, но тем не менее всё время чувствовала: большая часть отряда с затаённым нетерпением ожидала, что она вот-вот возгордится и покажет, как вслух предполагали не самые деликатные из её спутников, «своё бабское нутро» во всей красе. Канирали нравилось разубеждать их, но не словами, а делом. Она хваталась за всё: от наведения переправы (валка деревьев для которой задержала бы людей на несколько часов, а то и дней) и призывания дождя, до изобретения всяческих игрушек-погремушек для детей, измученных переходом.

Поначалу с неохотой помогавшая ей в этом юная Диреллея не понравилась Кани своей демонстративной неряшливостью, грубостью и несдержанностью, порой перерастающей в откровенную дерзость. Но время шло, Канирали лучше узнавала её, услышала историю Диреллеи и поняла, что вызывающие манеры эльфийки — лишь протест против того страшного рабства, которым была вся её прежняя жизнь. Конечно, леди ан Фейм не могла одобрить того способа, каким воспользовалась эта несчастная, чтобы обрести свободу, но, в её глазах, Диреллея из склочницы превратилась в одинокую, обделённую любовью и несправедливо обиженную девочку, которой волею злого случая пришлось пройти через ужасные испытания. Уже зная, что Диреллея была её ровесницей, Канирали заботилась о ней с истинно материнской нежностью… И Диреллея оттаяла. Душа её стала успокаиваться под влиянием тёплого света Канирали, к ней вернулась доброта, способность сострадать и любить, интересоваться чем-то не связанным с охватившими её лихорадочными идеями (хотя она и не забыла о них). Однажды, во время страшной песчаной бури, едва не погубившей лагерь, эльфийка проявила неожиданное терпение и заботу о вроде бы совсем чужих ей людях, и после этого случая покровительственная привязанность к ней Канирали переросла в настоящую дружбу…

Хеллин не сразу понял, куда подевались его бывшие подданные, а когда шпионящие для него крылатые твари выследили их, он всё равно не торопился снаряжать погоню: единственным городом, который по его мнению, мог согласиться предоставить беглецам убежище, был Элидан, а туда, он знал, они не пошли. К тому же Хеллину нужно было показательно расправиться с зачинщиками произошедшего, благо они были у него в руках. Из двадцати четырёх в живых осталось лишь пятеро…

А затем он выступил с армией, превосходящей спутников Канирали численностью почти в пять раз. Но узнав, что ими командует женщина, побрезговал воевать с ней сам и (как и рассчитывала Аниаллу) вернулся в Хелраад, прихватив с собой значительную часть войска. Что же до оставшихся воинов, с первых минут уверенных в лёгкой победе, то до Огненной реки дошли не все. Далеко не все. Хотя запрет Аласаис и не давал самой Аниаллу… хм, развернуться, никто не мог помешать ей обучить нескольких менее зашоренных спутников кое-чему из своего арсенала — в результате чего армия Хелраада лишилась большинства своих командиров.

Но несмотря ни на что, битва была действительно великой — перевес сил по-прежнему был не на стороне беглецов. Диреллея и Канирали явили там свою полную силу, повстанцы сражались со всей яростью и вдохновением людей, дерущихся за свою свободу. Многие из них погибли, но враг бежал. И кто знает, останься Хеллин со своим войском, сумел бы он сохранить прозвище Непобедимого…

Раздавленный неожиданным поражением, он оставил мысли покарать изменников и вплотную занялся своим государством. Особенно армией, оказавшейся неспособной противостоять двум колдуньям, двум полуящерам Лармораннам и одной «кошкоухой твари». До этого момента воины Хеллина, которым доводилось сражаться лишь за пределами Энхиарга, относились к магам с презрением. Столкнувшись же с реальной мощью местных волшебников, не идущих ни в какое сравнение с теми колдунами, которых они легко одолевали в прошлом, хелроты многое переосмыслили и всерьёз занялись изысканием способа оказать им достойное сопротивление. Хеллин понял и то, что алаи обладают реальной властью в Энхиарге. Аласаис же, по его мнению лично спланировавшая всю эту бесславную для него кампанию, стала его злейшим врагом.

Они и раньше не питали добрых чувств друг к другу. Теперь же у Хеллина появился реальный повод ненавидеть Хозяйку Бриаэллара, и вместе с тем, он получил возможность пустить в ход легенду, что Аласаис затеяла всю эту смуту для того, чтобы ослабить его войско, возрастающей мощи которого опасалась. А раз уж сама Аласаис боится его, значит — Хелраад ждёт великое будущее. Эта идея всколыхнула всю страну. Хелраад стал стремительно развиваться. Исключительно в смысле военной мощи, разумеется. Все остальные аспекты жизни хелротов пришли в упадок — они были принесены в жертву новой цели…

Оставленные же своим бывшим властелином в покое, беглецы тем временем начинали новую жизнь на плодородных землях Междуречья. Канирали всё удивлялась, как столь замечательное место оказалось никем не занятым, и Аниаллу пришлось пересказать ей несколько жутковатых легенд, ходивших об эалах, населяющих граничащую с ним часть Великого леса. Соплеменников Кани тёмные алаи согласились терпеть при условии, что те не будут чересчур углубляться в Ал Эменаит. Более того, залы согласились в первое время приглядывать за своими новыми соседями, чтобы никому не вздумалось им напакостить. Самих людей такое соседство не смущало, куда больше они были озабочены жильём и пропитанием, и кто знает, сколько бы ещё им пришлось вынести, если бы им не помогало искусство Канирали, Диреллеи и братьев Лармораннов.

Теперь уже никто не возражал против применения магии. Возможно, все были уже настолько измучены, что забыли о гордости и приняли бы любую помощь, откуда бы она не пришла, но Алу думала, что дело всё же не в этом. Сианай видела, какой любовью прониклись люди к Канирали. Не к Диреллее, не к самой Аниаллу, не к Лармораннам, а именно к Кани. Перестав быть робкой, она осталась ласковой, внимательной и заботливой. Всё, что бы она ни делала, вызвало восторг в их сердцах. Они верили леди ан Фейм, обожествляли её, другая королева была им не нужна. А Канирали отказывалась править официально. Она не желала принимать корону до тех пор, пока не вернётся её супруг, для спасения которого дипломатами Элидана и Бриаэллара делалось всё возможное… и невозможное тоже.

Кани мечтала о возвращении мужа. Теперь, когда всё успокоилось, она так ясно представляла, как преподнесёт ему это новое королевство, этот замок, который она возводила, чтобы её супругу было куда вернуться, да и себя саму, любимую народом королеву-победительницу, — словно чашу вина измученному походом воину…. Могущественная волшебница казалась юной девушкой, трепещущей перед первым свиданием с любимым и раз за разом с упоением представляющей момент их будущей встречи. Леди ан Фейм ждала мужа.

И дождалась…

О том, что он освобождён и скоро прибудет в Междуречье, стало известно в середине весны. Это был ещё один повод для восторгов Кани — её страна и особенно сад вокруг замка, разбить который в столь короткий срок стоило ей огромных трудов, должны были предстать перед своим хозяином во всей красе. Для встречи супруга Канирали велела сшить себе платье наподобие тех, которые она носила в Хелрааде — старые были ей велики, новые же имели чересчур смелый покрой, а ей хотелось, чтобы муж нашёл её такой же, какой оставил.

Однако новоиспечённый каниралийский король, казалось, вовсе не заметил её стараний. «Сколько же ему пришлось выстрадать… там», — с болью в сердце думала Канирали, глядя, как он, подавленный, едет между ликующих горожан. Он старался улыбаться, но она-то заметила складки на его лбу и в углах рта. Проезжая же мимо памятника героям битвы на Огненной, он и вовсе замер, как от удара, и стиснул челюсти так сильно, что на щеках его заходили желваки. «Боль его народа — его боль», — с гордостью прошептала Канирали и, стоило её мужу спешиться, забыв о приличествующей сдержанности, бросилась ему на шею. Толпа разразилась одобрительными возгласами. Но самой Кани показалось, что она обнимает одну из статуй мемориала…

После банкета, прошедшего всё в том же напряжении (король старался даже не смотреть на неё), Канирали потянула его за собой в сад. Она думала, что это пропитанное её любовью место поможет ему прийти в себя, понять, что он наконец-то снова дома, где его по-прежнему ценят и обожают. Но не тут-то было. До боли стиснув её руку, король велел проводить его в их личные покои. Канирали повиновалась.

Оставшись наедине с женой, он окончательно перестал сдерживать себя.

— Что ты наделала, Канирали! — с неподдельным ужасом воскликнул он, стряхнув со своего локтя её руку.

— Я? — выдохнула Кани, изумленно глядя на мужа. — Прости, я не понимаю тебя…

— Не понимаешь?! — рыкнул король. — Ты уничтожила всё! Всё, за что я боролся. Столько сил потрачено, столько людей погибло, — бормотал он, меряя нервными шагами ковёр. — И теперь всё это напрасно? — Он обернулся и с обидой посмотрел на жену.

(Аниаллу и Диреллея понимающе переглянулись: в отличие от леди ан Фейм, они ожидали подобного поворота событий и потому наблюдали за семейной сценой прямо из комнаты сианай, готовые в любой момент вмешаться).

— Почему «напрасно»? Мы победили, ты свободен, народ обожает нас, — растерянно перечисляла Кани, тщетно пытаясь найти, где совершила ошибку. — Да, — склонила она голову в искреннем сожалении, — мы все заплатили за это высокую цену, но…

— Цена оказалась слишком — слишком! — велика, Канирали, — мрачно, словно вынося смертный приговор, проговорил её муж. — Мы сражались за право жить по законам справедливости и чести. С этой мыслью мы выступили в поход, бросили всё, что имели, многие отдали свои жизни, и кем же мы стали? — Он быстро подошёл к жене, обвиняюще глянул на неё сверху вниз. — Колдунами, которыми руководит женщина!. Бьющими в спину и гордящимися этим! Какое королевство могут построить такие люди? Будет ли оно походить на то, мечтая о котором, погибали мои товарищи? — проговорил он и, не дождавшись возражений, глухо закончил: — Ты молодец, Кани, ты победила не только Хеллина, ты победила меня.

Прежняя Канирали тут же бросилась бы к мужу в ноги, обняла бы его, начала молить о прощении. Но сейчас она лишь заметила:

— Наши люди сами хотели этого. Они выбрали свой путь и…

— Да-а? — зашипел король. — А не напомнить ли тебе, моя добрая супруга, твоя новая подруга — служанка Аласаис, вместе со своей эльфьей ведьмой и этой лживой нелюдью Каиссом, околдовывали людей в ночь побега из Хелраада? Как твой язык поворачивается говорить об их свободе выбора? — Его голос дрожал от гнева, Канирали отпрянула в ужасе, но он резко шагнул к ней. — Ты одурманила их, воспользовалась их отчаяньем, чтобы внушить, что для достижения благородной цели все средства хороши, заставила их потерять свою честь во имя идеи, и тем самым убила идею, сделав смерти всех, кто погиб за неё, бессмысленными! Ты предала павших Канирали. Ты, женщина, взяла на себя право решать… Взяла, хотя и я, и весь опыт наших предков говорили тебе, что это добром не кончится!

Канирали с трудом выстояла под этим потоком обвинений, но всё же нашла в себе силы возразить:

— Тогда, по заветам наших предков, ты должен был с радостью отправиться грабить очередную несчастную страну!

Но король не желал слушать её доводов. Он весь скривился от того, что она посмела сравнить себя с ним. Это вывело Канирали из себя. Она задрожала от несправедливой обиды и выпалила:

— Тем более, эта женщина взяла на себя право решать только тогда, когда мужчина, подвергший свою семью опасности, не смог защитить её!

Выпалила и тут же пожалела о своих словах. Это был слишком сильный и подлый выпад с её стороны, даже после того, что она услышала от своего мужа. Канирали заговорила примирительным тоном:

— Но всё ещё можно поправить. Я могу отказаться от колдовства, и мы издадим закон, который запретит это другим, — скрепя сердце, предложила она и остановилась. Ей вдруг не хватило воздуха: собственные слова причинили ей больше боли, чем равнодушие мужа. С этой болью к ней пришло понимание, что внутренне она уже сделала свой выбор, и всё же… и всё же она ещё пыталась: — Ты верно сказал: война и отчаянье толкнули наш народ на этот путь. Но война закончена. В мирное время всё может быть иначе.

Лицо короля немного разгладилось, воодушевлённая этим Канирали протянула к нему руку, но он отшатнулся.

— Возможно… Возможно, всё так и будет, — медленно проговорил он. — Я приложу для этого все усилия. — (Кани обрадовалась, но следующие слова едва не прикончили её). — Я ничего не могу поделать с этими беззаконными тварями — твоими подругами. Убить тебя, хотя ты это и заслужила, я тоже не могу, — всё так же ровно, словно рассуждая о закупке овощей, продолжал он. — Да всей твоей крови не хватит, чтобы отмыть грязь, которую ты тут развела. Поэтому ты просто исчезнешь отсюда. Сейчас же.

(Аниаллу едва успела схватить зашипевшую от гнева Диреллею за конец юбки. Толстая ткань затрещала, но выдержала, и эльфийка, горящая желанием повторить бойню, учинённую ею у себя на родине, плюхнулась на диван рядом с Алу. Сианай уже однажды позволила ей отомстить и теперь очень жалела об этом. Хотя жертвы Дире вполне заслуживали возмездия, сам… процесс плохо сказался на её душевном состоянии).

— И ты считаешь, народ примет это как должное? — спросила Канирали.

— Да, и это будет их первым шагом на пути к раскаянию. Надеюсь, что яд, который ты влила в их души, не окажется смертельным, и они ещё смогут вернуться к праведной жизни. В отличие от тебя.

Канирали молчала. Она с трудом верила в реальность происходящего. Слова мужа об изгнании странным образом принесли ей облегчение. Они ранили её, но исцелили куда более страшную рану — рану, которую леди ан Фейм нанесла себе сама несколько минут назад, пообещав супругу забыть о колдовстве и о той жизни, что она вела в отсутствие мужа. Король, сам того не желая, дал ей горькое, но действенное лекарство. Оно избавило Кани от сомнений и сожалений. Она не должна была больше разрываться между тем, что её приучили считать ценным, и тем, что было важно для неё на самом деле. К тому же она почему-то ощущала глубокую уверенность, что произошло именно то, что и должно было произойти.

— Ты должна покинуть замок до рассвета, — не глядя на жену, сказал король.

Канирали смиренно кивнула, он резко развернулся и, не сказав ей больше ни слова, вышел вон. Она не заплакала. Она была очень довольна собой: не сорвалась, не обратила против мужа своего магического дара, даже не сказала ему ни одного грубого слова. Почему-то это казалось ей подтверждением правильности сделанного ею (а вернее, так любезно сделанного за неё супругом) выбора. Значит, можно колдовать и не превращаясь в подлую, гнусавую ведьму из хелраадских легенд. Она могла нести добро людям и нелюдям — всем, кто будет ценить её дар, её душу, уважать её и доверять ей, не боясь запятнать себя близостью к чародейке или к женщине, взявшей на себя смелость вести за собой других.

Муж не позволил Канирали проститься с детьми, и ей пришлось прибегнуть к колдовству, чтобы взглянуть на них, как ей тогда казалось, в последний раз. Она не стала будить их, нет, и уж тем более оставлять душещипательные письма. Она не хотела настраивать мальчиков против отца. Кани достаточно хорошо знала своих детей, чтобы понимать — их место здесь, и, уговори она сыновей покинуть вместе с ней Междуречье, они будут тосковать по своему народу… как бы он ни обошёлся с их матерью.

С первыми лучами солнца три женщины выехали за городские ворота. Канирали покидала построенный её стараниями и носящий её имя город, не взяв с собой ничего. Ничего, кроме тетрадей с записями импровизированных лекций Диреллеи и Аниаллу — тех самых, которые она собиралась сжечь, как только муж вернётся домой. Мысль о них заставила Кани горько усмехнуться: тетради уцелели, а вот мужа она потеряла… Вдруг, она нагнулась в седле и ловко выхватила из висящих на поясе Диреллеи ножен кинжал. Эльфийка, уже на сотый манер прокручивающая в мыслях казнь «овдовевшего» короля, не успела среагировать. Но Канирали и не думала причинять себе вред она лишь распорола платье от тесного воротника до самой груди и отвернула ткань так, чтобы обнажились загорелые плечи. Сделав это, она широко улыбнулась каким-то своим мыслям и, лукаво подмигнув, бросила кинжал остолбеневшей Диреллее. С тех пор Канирали всегда носила именно такие зелёные, низко вырезанные платья. Быть может, впервые сделав это в знак своего освобождения, потом она просто следовала алайской моде, традиционно открывающей женские плечи? Кто знает… Главное, что Кани пережила нанесённый ей удар и даже могла улыбаться.

Изгнание открыло Канирали дорогу к осуществлению всех её тайных мечтаний, в том числе и самого сокровенного — создать школу магии, где все те, кого природа наградила даром колдовства и кому жизненные обстоятельства так или иначе мешали применять его, могли бы найти себе новый дом, внимательных наставников и друзей. Сама Тиалианна благословила этот замысел, помощь же Хозяйки Бриаэллара была более материальной. Так появилась знаменитая школа Ар-Диреллейт… Её ректорши — «Зелёные Волшебницы», как прозвали их за неизменно изумрудные платья, — вкладывали в дело всю свою душу…

Спокойная, добрая и мудрая Канирали прекрасно уравновешивала бурный темперамент Диреллеи, склонной к порывам, поспешным и подчас жёстким решениям. Их общее детище процветало… в отличие от королевского рода города Канирали.

* * *

— К сожалению, такие, как мой муж и эта твоя девочка, живут в выдуманном мире, — вздохнув, проговорила Канирали через некоторое время. — Мы с Дире даже словечко особое придумали: идеоты — для тех, кто за какой-нибудь высокой идеей не видит, что творится у них под носом.

У моего мужа были элиданские корни, ты знаешь, отсюда и идеалы — элиданские. Но для решения проблем в Хелрааде… этом «Лжеэлидане, который лишь внешне слегка облагородился, расчетливо подражая своему ближайшему соседу, чтобы заручиться его поддержкой и закрепиться в Энхиарге», — процитировала она, — в Хелрааде его методы не сработали. Он думал, что достаточно, набравшись храбрости, прийти к Хеллину со своей мирной инициативой (что, согласись, своего рода подвиг) — и всё как-нибудь утрясётся. Возможно, так и было бы в его выдуманном мире, или даже в настоящем Элидане, но не в Хелрааде. Этого мой мечтатель, — опять грустно усмехнулась Канирали, — так и не смог понять за всю свою жизнь. За что едва не поплатились мы все.

Но какое дело идеоту до кого бы то ни было, когда дело всей его жизни провалилось? ИДЕЯ погибла! Вот мой супруг, например, обвинил меня в том, что я била в спину врага и тем самым нанесла удар в спину ему самому. Его совершенно не волновало, почему я сделала это, сколько его подданных погибло бы, поступи мы… более благородно. Не смущало даже то, что идея его в этом случае тоже умерла бы — вместе с нами! — печально сказала Канирали, но в зелёных глазах её, обращенных сейчас к Аниаллу, не было боли, её раны давно затянулись… чего явно нельзя было сказать о другой Зелёной Волшебнице.

— Вот ведь не лежала у меня душа обучать вашу Ланриссу магии! — воскликнула Диреллея. — Не хотелось ответственность на себя брать, если ей придёт в голову насильно кого-нибудь осчастливить.

— Может, и не пришло бы, — сказала Канирали. — Может быть, в её жизни должен был появится кто-то, наставник или просто возлюбленный, кто помог бы найти подходящее ей место и направить её немалые таланты в нужное, безопасное русло.

— Наша школьная жрица Тиалианны, Таан'мей, тоже надеялась на это. Супружество было прописано в Пути Ланриссы, и мы всё поглядывали на её однокурсников: может, кто-то из них…

— Ну, насколько мне известно, мои прогнозы сбылись и Ланрисса едва не погубила своих лучших друзей пытаясь проникнуть в Руал? — настаивала на своём Диреллея.

— Да. Если бы они дождались меня, всё могло быть иначе. А так… Амиалис не дала руалцам растерзать их только для того, чтобы потребовать их изгнания из Энхиарга. На веки вечные.

— Я помню, Таан'мей была очень опечалена, — сказала Канирали. — Кстати, хочешь, я свяжу тебя с ней? Она довольно разговорчивая особа.

Аниаллу тут же закивала, что да, очень хочет. Они поговорили ещё немного, Канирали вслед за подругой принялась стыдить Аниаллу за долгое отсутствие и не унималась до тех пор, пока сианай не пообещала ей быть через десять дней на Сладком дне. Искусство Канирали готовить сложнейшие блюда, сохранившееся у неё ещё с хелраадских времён, восхищало Алу не меньше, чем её талант изобретать новые заклятья. Наконец, они попрощались.

Изображение комнаты исчезло за новой зелёной вспышкой, через мгновение поверхность зеркала засияла мягким жемчужным светом, а когда он рассеялся, на сианай взглянули крупные, чуть косо поставленные миндалины карих глаз незнакомой танайки.

* * *

Таан'мей сидела в полутёмной комнате у камина. Кружка чего-то горячего в длинных пальцах, толстый свитер, на чётко очерченных скулах — румянец, какой выступает у детей Тиалианны только на сильном морозе — видимо, танайка забралась в очень холодные края. Аниаллу удивилась, потом — ещё раз, рассмотрев две рыжие, прямо пылающие косы Таан'мей… а потом удивилась тому, что после сегодняшнего вообще способна хоть чему-то удивляться.

Танайка же, видимо заметив её взгляд улыбнулась сианай как старой знакомой и вместо приветствия лукаво спросила:

— Госпожа Тень думала, что её друг Ирсон — единственный рыжий танай в Энхиарге?

Алу кивнула. Она чувствовала, что танайка не прочь поболтать с ней о «её друге Ирсоне», но мысли сианай были заняты сейчас совсем другим. Таан'мей тут же уловила её настроение.

— Хорошо, — сказала она, словно признавая право Аниаллу не поддерживать светскую беседу. — Диреллея вкратце объяснила мне, о чём ты хотела поговорить. Думаю, об этической стороне вопроса — мне и начинать не стоит? — сочувственно добавила танайка.

— Не стоит, — кивнула Алу, — ситуация не та. И у меня просто нет сил ничего объяснять. Может быть, потом… после того как ты расскажешь мне об этой юной даме.

— Но что конкретно тебя интересует? Я, если честно, не могу припомнить ничего примечательного…

— Всё, — утомлённо шлёпнула ладонью по столу Аниаллу. — Меня интересует всё — всё, что открылось тебе, когда ты смотрела на неё. Какие-то вешки на Пути, что были прописаны в её Книге Судеб.

Не была ли ей предопределена… связь с кем-нибудь, например. И если да, то с кем конкретно.

— Ну… начнём с конца, — подмигнула танайка, отхлебнув горяченького. — Да, ей был предопределен брачный союз. Но с кем именно — я сказать не могу. Ты не хуже меня знаешь: определить, связаны ли два существа общим Путём или нет, можно лишь тогда, когда они стоят рядом друг с другом. Что же до «вешек»… Нет, там не было ничего примечательного.

— И всё? — рассеянно спросила Алу, лихорадочно пытаясь собрать свои мысли.

— Увы, — пожала полосатыми плечами Таан'мей.

— Тогда у меня будут к тебе ещё два вопроса. Один просто глупый, другой совсем идиотский. Итак, первый: возможно ли изменить Путь существа?

— Это совсем не глупый вопрос, — улыбнулась танайка. — Господствующая версия — нет. Но наши мудрецы до сих пор продолжают спорить об этом. Во всяком случае, ни я, ни они сами не знают ни одного примера, чтобы Путь существа был изменён.

Мы привыкли говорить и слышать, что Пути создаёт Тиалианна, и забываем, что это делает — помимо её воли — та часть её великого разума, которую она отдала в распоряжение Бесконечному и которая ей самой, как личности, более не подвластна. Не Тиалианна создаёт Пути, а Бесконечный использует её как инструмент для их создания. Если не понять этого до конца, то действительно можно впасть в заблуждение, что она может взять и придумать или изменить Путь, когда ей заблагорассудится.

С другой стороны, Пути тоже бывают разными. Есть Пути «вечные» — записи в Книге Судеб существа, сохраняющиеся неизменными от рождения к рождению. Но есть ещё и «сиюминутные» или — как называет их Тиашилл Мудрый — «целевые» Пути, которые привязаны к какому-то конкретному действию и обычно — к определённому отрезку времени. Они исчезают со страниц Книги, как только её хозяин исполняет предначертанное. Если тебе было… «поручено» убить какого-нибудь изверга, это не значит, что остаток этой жизни и все последующие ты должен будешь преследовать его новые воплощения, хотя я видела и такие вечные Пути. Может быть, ты жил жизнью воина только ради одного этого предначертанного подвига, а потом с радостью забросишь её и начнёшь… рыбу разводить. Со стороны может показаться, что твой Путь изменился, но на самом деле ты просто прошёл одну вешку и направился к следующей. Вон как с вашей Аэллой: обычно у алаек супружество и рождение детей предопределено вечным Путём, а у неё вдруг — целевым. Папа рассказывал мне, какой у вас случился переполох, когда вторая её дочь Лаа родилась от другого отца! Кто-то тогда утверждал даже, что Аласаис нашла способ менять Путь существа, чтобы увеличить численность своей расы, — Мей фыркнула от смеха.

— Хорошо, — кивнула несколько ободренная её словами Алу. — Второй вопрос: можно ли увидеть Путь существа, если оно пришло к тебе в видении и ты никогда с ним раньше не встречался?

— Да. Это возможно. Хотя и редко кому удаётся. Говорят, что такое знание — личный дар Тиалианны и что связь при этом должна устанавливаться напрямую: ты должна видеть существо таким, каково оно сейчас, в эту минуту.

— Тогда — последнее, — Аниаллу помолчала, собираясь с духом. — Можно ли подделать такое видение, то есть искусственно вызвать ощущение знания чужого Пути?

Таан'мей довольно долго тянула с ответом.

— Теоретически… То есть с танаем такое заведомо не пройдёт. Сила возмутится… Но с алаем — какая-то вероятность существует. Хотя распознать фальшивку довольно просто: если бы Тиалианна послала тебе это видение, она дала бы тебе и уверенность в его правдивости. Но ты сомневаешься в увиденном, значит — это кто-то другой. А вот определить, правду тебе показали или нет… Тут я ничего не могу сказать. Остаётся полагаться лишь на интуицию: ведь как нельзя обмануть наше чувство Пути, так нельзя обмануть и вашу интуицию. Но говорят, её можно запутать, — мягко заметила Мей, — трудно распознать ложь, когда она собрана из осколков правды. — Она с многозначительной неспешностью отхлебнула чай.

— Это уж точно, — пробурчала Алу.

— На месте нетаная, которому явили нечто подобное, я не стала бы верить. Кем бы ни был тот, кто подстроил это, он вторгся в вотчину Тиалианны, можно даже сказать, пошёл против неё. Но какой же силой он должен обладать, чтобы сделать это? — внезапно воскликнула Мей, словно для неё случай, о котором спрашивала Алу, из предмета чисто теоретического стал вдруг реальным происшествием. — И зачем?.. Ведь это случилось с тобой? Да?.. Но ты не расскажешь мне… — тут же с досадой вздохнула она. — Или мне стоит приехать?

— Нет, благодарю, Таан'мей, у нас есть свой семейный танай — Ирсон.

— Тогда привет ему, — как-то странно: и добро, и грустно, и лукаво — улыбнулась танайка. — И… спокойной ночи!

— Я передам, Мей. Спасибо тебе!

— Не за что, Алу. Сейчас такое время, что мы просто обязаны помогать друг другу. Надеюсь, мне удалось облегчить твою ношу, госпожа сианай?

— Да, ты мне очень помогла. Спокойной ночи и тебе.

* * *

Спокойной ночи? Да уж, как же…

Едва Аниаллу успела попрощаться с любезной танайкой, как волшебное зеркало с резким хлопком погасло. Испугавшись, что это могло разбудить чутко спящего Анара, сианай завертела ушами, прислушиваясь к звукам в спальне. Вроде бы всё было тихо, хотя, зная, насколько бесшумно умеет ходить её муж, Алу не очень удивилась бы, постучи он сейчас в дверь её комнатушки. Но он не постучал и, видимо, даже не проснулся. «Счастливый», — с завистью подумала она и, чтобы занять руки, потянулась к обитой шёлком коробочке, где хранился давний подарок Аэллы — набор для ухода за шерстью. Вооружившись для начала частой металлической гребёнкой, она положила на колени хвост и принялась за дело, пытаясь заставить мечущиеся мысли течь столь же плавно, как двигались её руки, расчёсывающие чёрную шерсть.

Такрен Фай. Аниаллу была почти уверена, что всё случившееся сегодня, за исключением, может быть, нападения на Теолу, было подстроено именно этой безднианской кошкой. И предназначалось для её, Аниаллу, глаз. Иначе почему картинку в Галерее Памяти, стоящую на самом виду, разглядела только она? Да и вставленный в воспоминания недожрицы кусочек про приглашение в Бездну, голос, так похожий на её собственный… Какую цель при этом преследовала Фай, какой реакции она ждала от Аниаллу — это ещё предстояло выяснить.

«Взяли моду, — кипятилась Алу, — всем им надо во что-то меня втягивать. Ладно Аласаис, ладно Тиалианна, но Фай — вот уж кто бы сидел на берегу своего лавового озера и не лез! Ведь уже и предупреждали её (вот только — о чём конкретно?), изгнали её (кто бы только сказал — за что именно?), а ей всё мало!».

Всё было слишком запутано. Сначала изгнание этой троицы, приговор, под которым подписался весь Совет и о котором никто никогда ничего не рассказывал. Теперь это видение… видение Пути этой Ланриссы… Вряд ли то, что показала Фай, целиком было ложью: эта кошка слишком умна, чтобы решить, что сианай клюнет на такую простую приманку, поэтому ко лжи наверняка была примешана доля правды. Но какая доля? Должны ли были Анар и Ланрисса сделать что-то вместе, пройти рядом какой-то отрезок Пути, до тех пор, например, пока она не встретит того, с кем было предопределено её супружество? Возможно. «И стоило ли вообще расспрашивать про Ланриссу? Скорее всего, Фай выбрала эту девушку лишь потому, что та была близка к Анару, я — ничего не знала о ней, а изгнание этой „идеотки“ — тайна сама по себе. Я должна спросить о Такрен, о том, как эта безднианка смогла провести моё чутьё, а не о случайно вовлечённой в эту интригу девице!.. Или всё же — не случайно? Не потому ли Анар так дурно отнёсся к её попыткам найти его друзей, вернуть ему память, что он чувствовал: в его прошлом сокрыто нечто, что не даст ему дальше жить спокойно? Что, если Такрен показала Алу чистую правду, но Аласаис… или кто-то другой, равный ей по силе, изыскал-таки способ вмешаться, а результате чего Пути Анара и его подруги разошлись вопреки воле Бесконечного, более того — со страниц их Книг Судеб исчезли строчки, закреплявшие эту волю, а на их месте появились другие, в одной из которых значилось и её, Аниаллу, собственное имя…»

Сианай в сердцах бросила расчёску на стол. Будь проклята эта Фай! Она заставила её думать о таких ужасных вещах… ужасных и невозможных! Аласаис пошла против воли Бесконечного — бред какой! Но как мастерски, как реалистично он преподнесён… Даже слова друзей Анара в воспоминаниях недожрицы — про то, как Аласаис и «ревнивая сианай Аниаллу», поняв, что теряют Анара, решили вернуть его любой ценой — идеально вписывались в кошмарную картину.

Кошмарную… Для Аниаллу, две тысячи лет служившей Тиалианне, Хозяйке Пути, она была кошмарной вдвойне. Всё, во что она верила, что считала священным и незыблемым, ставилось под сомнение…

«Если эта безднианская кошка проделывала подобные фокусы и с другими алаями, мучила их так, как сейчас меня, то вполне понятно, за что её сослали в Лэннэс», — мрачновато думала Аниаллу, вертя в руках расчёску и выискивая, не повредилось ли где шоколадное дерево. Заращивая единственную найденную царапину, она вздохнула о том, что понадобится куда больше времени, чтобы залечить трещину, которую благодаря Фай дала её уверенность в правильном понимании законов родного мира…

А возможно, за Фай стоит кто-то ещё. Может — сам Тал. Что ж, она будет не первой алайкой перетянутой им на свою сторону… Но Аниаллу эта версия почему-то казалось маловероятной.

Для чего всё это? Чтобы заманить её в Бездну? Но для этого есть масса более простых способов. Если же всё-таки Фай действовала самостоятельно… Зачем она могла понадобиться изгнаннице? Или та просто захотела поразвлечься, наблюдая, как Тень Аласаис будет искать ответ на её загадку?

О том, что могла замыслить и к каким силам прибегнуть эта женщина, ведала лишь она сама да ещё, может быть, Аласаис… хотя и наэй вполне могла быть не в курсе. Такрен Фай была загадкой, древней и опасной. Одна из первых алаев, сотворённых самой Аласаис, она была наделена немалыми силами. Все знания о ней Аниаллу исчерпывались общим отношением к Фай в Бриаэлларе: нельзя было сказать, что её ненавидели, но считали чем-то малопонятным, опасным и… неправильным, что ли. «Так, наверное, относились бы налары к своему соплеменнику, занявшемуся огненной магией и каким-то чудом в ней преуспевшему, — усмехнулась Алу, отложив в сторону вторую щётку, которой закончила массировать хвост, и роясь в коробке в поисках замшевой „полировочной“ салфетки. — Понять, зачем он это делает и, главное — как, они были бы не способны. По их мнению, это искусство было несовместимо с самой жизнью и опасно даже в руках их собрата по расе. Поэтому такого налара, скорее всего, выслали бы из Нель-Илейна, как Фай за её занятия — из Бриаэллара в Бездну. И сделано это было отнюдь не в наказание — просто то, чем она занималась, отторгалось, как говорили, самим духом Энхиарга и могло существовать лишь в Бездне».

Не получила ли она в результате этих запретных изысканий знание, о котором и говорила, обращаясь к Аниаллу и, таким оригинальным образом, приглашая её в Лэннэс?..

У Алу был один единственный способ найти ответы на все эти вопросы — отправиться в Бездну…

Гости Бриаэллара

За алтарём прятались закормленные и заласканные храмовые коты. Едва втиснувшись в узкую щель, они жались друг к другу, сливаясь в одну толстую мохнатую многоголовую гусеницу, и жалобно квакали, широко разевая зубастые розовые пасти.

«Трезвомыслящий человек в Бриаэлларе»

Солнце взошло слишком рано, словно кто-то наорал на него и, как нашкодившего кота, за шкирку выкинул на небосвод. Не иначе — у погодников проснулась совесть, и таким образом они решили извиниться за вчерашний ненастный день. Что ж, потрудились они на славу: нигде не было видно ни лужи, ни размытой клумбы, а кроны пламенеющих под балконом Аниаллу клёнов снова стали пышными. Воображение так и рисовало ей хмурых котов из службы погоды, со стремянок пришивающих на место опавшие листочки.

Любуясь обновлённым садом, Алу радовалась, что, несмотря на бессонную ночь и все свои злоключения, чувствует себя вполне бодрой. Она проснулась раньше чем ожидала и решила позволить себе подышать свежим воздухом, перед тем как наведаться к Кеаре ан Темиар. Вдобавок можно было и перекусить где-нибудь… налету: Аниаллу питала слабость к бабочкам-томатницам, так и кишевшим в бриаэлларском небе в это время года.

Через мгновение ветер уже трепал её лёгкую накидку, ослепительно белую на фоне загорелой кожи.

Аниаллу пронеслась над владениями ан Элиатанов: над вечноцветущими садами; над бассейнами, полными переливчатого, густого тумана из Долины Снов, в которых дремали горожане; над замком, похожим на друзу самоцветов, прикрытую кружевным платком — в мягких складках матового белого камня мягко сияли огни тысяч светильников, образуя изысканный узор из цепочек больших и малых окон.

Эти меланхоличные кошки властвовали над снами, мечтами, видениями и иллюзиями. Недаром в Бриаэлларе поговаривали, что таинственным патриархом их дома является сам Владыка Грёз Ланфейр. Именно поэтому к ан Элиатанам обращались те, кто хотел избавиться от кошмаров, навязчивых идей, дурных привычек и опостылевших чувств, или увидеть во сне нечто особенное, пережить какое-то приключение, или же просто — истолковать сон или видение.

Дальше лежала вотчина ан Меаноров, котов-волшебников, заключённая между улицами Трескучей смерти (маленький патриарх Фейнлаан учился пускать молнии…) и Небезопасной. Фасад выходящий на эту последнюю, принадлежащую к Посольскому кварталу улицу, был довольно строг, и отсюда замок представал величественным белым зданием. Со стороны же улицы Трескучей Смерти картина была совсем иная. Нет, фасад там был точно такой же, но его трудно было рассмотреть за разноцветным пологом всевозможных иллюзий. Сюда выходили окна и балконы жилых комнат, и их обитателям позволялось накладывать на стены своих покоев любую иллюзию, лишь бы она была достаточно прозрачна, чтобы проглядывали очертания настоящего фасада. И каждый, разумеется, изгалялся как мог.

Один танайский врач даже как-то принялся за научный труд в котором, исходя из вида и содержания иллюзии, высказывал суждение о психическом расстройстве создавшего её ан Меанора и причинах его возникновения. Увы, сей труд почтенный лекарь так и не закончил — сбежал, опасаясь за собственный рассудок…

Ан Руал… Общественный зверинец, Закрытый зверинец…

Район, принадлежащий этому дому, недаром назвали Маленьким Руалом — его высокие каменные здания и вправду похожи на тамошние фундаментальные сооружения. Остальные алаи считают эту архитектуру чересчур грубой, другие же существа склонны находить для неё более лестные эпитеты — величественная, строгая. У Маленького Руала есть даже свой Барьер — его однажды ночью презентовал кошкам неизвестный «доброжелатель». Но те были отнюдь не рады подарку…

«Барьер» представлял собой стену из жёлтого стекла, высотой в полтора алайских роста, разделённую вертикальными металлическими полосами на длинные сегменты. Верхний край стены был загнут к центру, как бы намечая основание воображаемого купола. Причём на каждой такой секции, как на магическом экране, в движении отображались всё новые и новые сцены охоты хищных зверей на различных неалаев. События многовековой давности, когда изменившиеся под действием магии настоящего Барьера звери начали атаковать жителей равнины Жёлтых Цветов, демонстрировались во всех подробностях…

Ан Руалы ужаснулись: злополучная стена выходила в том числе и в Посольский квартал, а там было кому вспомнить старые обиды. Они пытались самостоятельно разрушить её, вывести иллюзии, но всё было тщетно. Когда же ан Руалы воззвали о помощи, ушлые сотрудники посольства Анлимора (которое ближе всего располагалось к «Барьеру») обратились к её новоиспечённым хозяевам с неожиданной просьбой: сдать им кусок стены в аренду. Сказать, что ан Руалы удивились, — значит ничего не сказать. Но посовещавшись и уяснив, что «Барьер» ни чьих чувств не оскорбляет, они дали согласие, хотя анлиморцы ни за что не хотели раскрывать свой замысел.

И правильно делали. Когда алаи узнали, в чём он заключается, они были потрясены даже больше, чем при появлении стены: анлиморцы решили превратить её в… тотализатор. Добежит — не добежит, сожрут — не сожрут. Но было уже поздно: договор на аренду стены был заключён по всем правилам, а новое развлечение, как ни парадоксально это звучит, многим пришлось по вкусу. В общем, всё, чего кошки добились — это приписки мелким шрифтом внизу каждой секции стены: «Дом ан Руал не имеет никакого отношения к этому развлечению и не одобряет его». Ну, не одобрять-то они не одобряют, но договор продлевают уже не первую сотню лет…

Аниаллу улыбнулась, пролетая над ещё одной достопримечательностью этого квартала — заведением с ироничным названием «Настоящий Храм Аласаис». В нём для почтенной публики воссоздавали обряды, совершаемые в честь богини в храмах Руала. Амиалис Руалская приложила много усилий, чтобы прикрыть эту богохульную лавочку. Но хозяева храма-театра упирали на то, что они показывают лишь те церемонии, на которые в Руале имеют доступ рабы, то есть неалаи, а значит, ничего сколько-нибудь оскорбительного они не совершают. В конечном счёте Амиалис была вынуждена отступиться. В кои-то веки раз…

Отсюда был уже хорошо виден дом ан Иналасс — единственный алайский дом, расположенный в Посольском квартале Бриаэллара. Его члены не жили под одной крышей, их дома, построенные в разных архитектурных стилях, образовывали небольшой район, в центре которого находился Храм Бриаэллара, посвящённый не самой богине Аласаис, а её городу. Буквальный перевод названия этого дома с танайского — дом Неалаев — отражал реальное положение дел: среди его членов неалаев действительно было почти вдвое больше, чем кошек. Всех их объединяло одно — любовь к своему городу. Они поклонялись ему как божеству, нянчились с ним как с младенцем, наряжали его, как старик отец — единственную дочь. Здесь жили такие важные персоны, как Главный Озеленитель Бриаэллара, Повелительница Фонарей (настоящая эльфийка из Элаана, ведающая городским освещением), а также хранители большинства музеев и галерей. Многие из них входили в Совет Дорогих Гостей.

Аниаллу обожала матриарха Мяфоршу ан Иналасс, основавшую дом в незапамятные времена вместе со своим возлюбленным (человеком, который, к её великому горю, оказался смертным и скончался всего через сто двадцать лет). Эта полненькая, улыбчивая алайка из ан Темиаров, бессменно носившая лёгкую, похожую на халат шубку из шкурок голубой безднианской мыши, была самым доступным для простых горожан членом Высшего Совета Бриаэллара. Она же, единственная из ВСБ, одновременно входила и в Совет Дорогих Гостей.

Если в ан Темиарском Великом Мосту принимались решения можно ли отдать тот или иной участок земли под жилую застройку или магазин, то в доме ан Иналасс — соответствует ли предполагаемый фасад образу улицы и всему Бриаэллару в целом. Сюда приходили жалобы на засорившийся фонтан и на того, кто «помог» ему засориться, или подробное описание предполагаемого праздника, дабы ан Иналассы оценили его с эстетической стороны и решили, не оскорбляет ли зрелище чувства других горожан.

Отношения между домом ан Иналасс и домом ан Темиар всегда были напряжёнными: Неалаев ужасно раздражала необходимость согласовывать свои решения с мнением котов-администраторов. Ан Темиаров бесило самоуправство ан Иналассов…

Аниаллу завершила свой «круг почёта», облетев вокруг «Вертикали Власти» — ресторана, взгромоздившегося на вершину высоченного каменного столба. Каждый вечер там выступал какой-нибудь из созданных ан Темиарами… творческих коллективов, в том числе и «Зелёные Хвосты», организованные Теолиным ухажёром Адианом, главой Миграционной Службы Бриаэллара. «Вертикаль» находилась возле Великого Моста — огромного замка ан Темиаров, протянувшегося над всеми тремя кварталами Бриаэллара, цели полёта Аниаллу. Она стала снижаться, и тут внимание её привлекло столпотворение на площади Мудрости.

Там определённо творилось что-то интересное, и скоро сианай поняла — что. За многие тысячи лет его существования, обитателям Бриаэллара ещё не доводилось слышать призывов к свержению власти, но именно такие слова сейчас так и лезли ей в уши.

— Да, мы ещё не готовы к началу гражданской войны, но должны готовиться к ней, несмотря ни на что! Всё, что происходит в городе и в мире, эта псевдовойна, которую развязывает Линдорг — лишь предлог измотать нации Энхиарга, чтобы у них не осталось сил на борьбу с властями! — выкрикивал невысокий, потрёпанного вида юноша с воспалёнными глазами.

Аниаллу зависла над площадью, рассматривая оратора. Лицо его заострилось от выпивки и недосыпа, а бледная кожа так туго обтягивала скулы, что едва не рвалась на носу. Однако резкость черт смягчалась тем, что он был от природы склонен к полноте, и оттого на его лице ну никак не держалось выражение суровой решимости, которое он так старался ему придать. Глаза, хоть и блестящие, как у фанатика или тяжело больного, имели какой-то неопределённый, бледный цвет, что делало их довольно невыразительными.

Сианай видела этого человека, Райса, уже во второй раз, и во второй раз останавливалась в замешательстве. Он был типичный «опасный идеот» — по классификации Канирали ан Фейм. Идейку, чтобы свихнуться на ней он выбрал себе тоже довольно избитую: все беды от котов, коты в Энхиарге повсюду («везде пролезли»), поэтому жить в нём из рук вон плохо. Примечательно было то, что подобные мысли обычно посещали несчастных, завистливых созданий которым в жизни не светило и понюхать бриаэлларский воздух, а этот господин имел здесь собственный дом. Вдобавок более «никакого» существа Аниаллу не встречала в родном городе ни разу в жизни. Бриаэллар притягивал личности нестандартные, он, словно семья ан Камиан, создавал свою «коллекцию» — из необычных, выдающихся теми или иными качествами существ, отбирая их из тысяч желающих посетить его или в нём поселиться. А этот…

— Эй, хвостатая, пять монет за просмотр, или лети дальше! — донёсся снизу задорный голос. Алу оторвалась от оратора и посмотрела себе под ноги. Оттуда на неё взирала румяная физиономия Теолы.

Если Ола и походила на кого, то уж точно не на кошку, которой недавно основательно подпалили мех. Сегодня она была в лёгком светлом платье. Из прорезей в шляпе, из ярких цветов, украшающих её поля, выныривали золотистые уши. Левое, потеснённое пышной алой розой, смешно торчало вбок. Единственным, что напоминало о вчерашнем, была забинтованная нога, заботливо спрятанная под неизменно яркий чулок.

— Болит? — спросила Аниаллу, скользнув между ветвями дерева, на котором устроилась подруга.

— Не-е-ет, — протянула Ола, поправляя подол, — распухла малость, но уже ничего. Врач мой думал, что совсем отвалится, но пронесло. Тело у меня старое, надёжное, не то что эти ваши, новомодные! — Она смерила подругу насмешливым взглядом. — Давай-ка, посиди со мной, болящей, посмотри, послушай, какое у нас чудо-юдо завелось!

Сианай невольно прислушалась и тут же пожалела об этом.

— Красота, культура?! Они должны нести истину, заставлять страдать и сострадать! А у этих они выродились в слащавую, отупляющую ложь! И ради неё вы готовы терпеть все эти унижения? Вы тупеете от неё, она лишь ширма, чтобы прикрыть истинное положение дел: как они наживаются на вас, как унижают вас, как следят за каждым вашим шагом. Они называют вас «неалаи» — разве этим не всё сказано?

— Так мы и есть неалаи, проповедник, — ответил ему мужской голос, прозвучавший музыкой после Райсовых хриплых завываний.

Аниаллу выискала в толпе его обладателя — им оказался долговя-зый эльф, забравшийся на стеклянный колпак, прикрывавший клумбу с ядовитыми золотыми розами. Алу не ожидала увидеть сказителя Тиллириена живым так скоро. Изготовители тел упорно отказывались воскрешать его, после того как он погиб, совершая страшное преступление против всего алайского народа — спасая Энаора…

— Это они создали это чудо — Бриаэллар. Мы — не смогли! — рассмеялся он и, разведя руки в стороны, слегка поклонился. — И потому — пришли сюда. Пришли не только потреблять или, тем более, порицать, как это делаешь ты, а творить вместе с ними! — Эльф выразительно постучал по экзотическому струнному инструменту, змеиными кольцами обвивавшему его шею. — Город Аласаис — храм искусства, а она — сама поэзия, сама музыка, песня многих тысяч душ… Красота, гармония и любовь нужны любому творцу, иначе он не созидатель, а разрушитель. Мы, своими неосторожными словами и необдуманными действиями, можем погубить всё это: их дом, милостиво приютивший нас, семьи, принявшие нас, бывших сиротами при живых родителях. Мы искали иной судьбы, иного мира, иных… отношений. Мы сами пришли сюда, человек, — возвысил голос Теллириен и улыбнулся такой улыбкой, что воображение само дорисовало к ней алайские клыки. Среди публики это вызвало настоящую овацию.

— Нет! Они подло заманили вас сюда! Вся их музыка, танцы, живопись — это паутина, способ втянуть вас в их порочную систему! Одурманить, закабалить, подчинить, — замотал головой притихший было маг. — Они придумали эти Пути, лишив вас свободы, они подселяют в вас эту мерзость, которую называют «дух», и она начинает диктовать вам, что хорошо, что плохо. Они делают это, чтобы править вами и на вас наживаться! Чтобы наживаться и на твоём таланте, эльф!

— Так уходи, — поднял серебристые брови Теллириен, — никто не держит тебя здесь. Про Пути и дух и говорить нечего — ты, видно, плохо учился в школе, если не понимаешь, что иметь Путь выгодно тебе самому. Бесконечный руками Тиалианны создал его и даровал тебе — в твоих интересах, а не в интересах алаев, богов или наэй. И ни одно существо в Бесконечном, включая Тиану, не может в своих интересах «придумать», изменить или навязать тебе Путь. А что до наживы, то это достойный обмен. Разве ты не понимаешь? Мы получаем идеальное место для творчества, алаи — налоги и возможность жить в окружении наших творений, что, поверь, куда важнее для них. Это выгодно всем.

Он пожал плечами, спрыгнул с возвышения и обнял некую особу, несомненно алайского происхождения.

— Выгодно? Они предлагают красоту и благоденствие, перед которыми трудно устоять, но взамен требуют твою свободу и… и саму душу! Они искушают нас, хвостатые демоны! Согласись ты один раз принять их «дары» — и к твоей душе присосётся этот паразит, этот «дух кошки», и станет помыкать ею, терзать её, будь он проклят, будь все они прокляты! — Райса уже трясло.

Теллириен не ответил. Он сочувственно покачал головой и вместе со своей спутницей растворился в толпе.

Аниаллу перебралась на толстую ветку. Теола тут же превратила освободившийся глимлай в стол, поставив на него корзинку с печеньем, и сладко потянулась:

— Демоны? Как это м-и-ило! Такого представления даже у ан Камианов не увидишь. Очень мне нравится!

— А мне совсем не нравится, — покачала головой Алу, щуря глаза на солнце, — такой день портит… Мне не по себе от его слов насчёт духа — надо же так всё повернуть… хотя я, кажется, слышала нечто подобное где-то ещё.

Теола посмотрела на подругу с весёлым недоумением:

— Да ну тебя, он забавный! Такой дура-а-к, шут, вроде как… Я уже второй раз прихожу подивиться! Первый раз пошла закупаться пищей к ужину, смотрю — а тут такое!

— Он не шут, Ола, — серьёзно проговорила сианай, — он болен, и болезнь его заразная, я видела, к чему приводит её эпидемия в других мирах.

— В борьбе с этим затхлым болотом все средства хороши! — вопил Райс. — Если, для того чтобы выкарабкаться из него, мы должны будем всё здесь разрушить — придётся сделать это. Если, чтобы вырвать эту цепкую мяукающую гадину из своего сердца, нам понадобится сокрушить собственные рёбра — мы сокрушим их! Сокрушим подчинённую нотами плоть!

— Да заткните его кто-нибудь! Весь аппетит испортил, зар-р-раза! — громко прорычал кто-то снизу.

Взглянув туда, Аниаллу увидела рослого человека, сидящего за столиком под фонарём. Судя по внешнему виду — коричневому плащу и лёгкому золотистому доспеху — он охранял Внешние ворота дома ан Темиар. Скорее всего, его кормили здесь по договору и с поста он мог уйти только в определённое время.

Воин с лязгом отодвинул от себя тарелку и стукнул кулаком по столу. Сердобольная Теола сокрушённо покачала головой:

— Да не огорчайся ты так! Он, небось, голодный, ты бы его угостил — глядишь, он бы и сменил гнев на милость!

— Я б его угостил, — сурово откликнулся мужчина, — обедом из его собственного языка! Чтобы почувствовал, гад чем он нас тут потчует!

— Ой, страсти какие! — охнула Теола. — На, съешь хрумстелку лучше. — Она порылась в ворохе кружевных салфеток и бросила ему печенье. Охранник ловко поймал его и даже улыбнулся девушке. Но в следующее мгновение на его лицо вернулось прежнее свирепое выражение, а печенье, раздроблённое его сжавшимся кулаком, крошками посыпалось на землю.

— Все ваши права — фикция! Вы рабы, рабы и рабами останетесь! — громко ответил кому-то в толпе Райс, потрясая руками, словно маг-шарлатан на ярмарке, пугающий доверчивых селян.

— Никакие мы не рабы! — вскочил из-за стола гордый Теолин знакомец. — Мы свободные люди… — он расправил плечи, глянул на обернувшиеся к нему лица, — и нелюди, своим трудом заслужившие право жить в лучшем городе Бесконечного!

— Нет! Нет, нет и нет! Всякий, кто способен мыслить свободно, должен испытывать омерзение к этому месту! — безапелляционно заявил оратор. На каждом «нет» он так сильно тряс головой, что казалось, вот-вот — и она гнилой тыквой покатится по площади. — Вы же ничего здесь не решаете, вы — никто! Вас… да вас могут выгнать отсюда в любой момент!

— Ага, а Совет Дорогих Гостей — такую компанию неалаев, который всем здесь заправляет, — я сейчас встал и выдумал!

— Не сейчас. Но кто там заседает? Кто? Только те, кто лижет лапы котам, кто во всём с ними согласен! Кто продался, отдался им, добровольно впустил в себя их дух!

— О да! А если бы ты искал управляющего для своего магазина, ты бы, конечно, нанял своего злейшего врага, — расхохотался охранник. — Может, потому торговлишка у тебя не слишком бойко идёт и тебе есть когда тут ошиваться?

— Не сравнивайте магазин и город!

— И точно, какие сравнения? Бриаэллар — не алайская лавочка: заходи кто хочет. Это их дом. А мы все в нём гости. Одни — дорогие гости, а другие — такие, которые хуже пьяного хелрота. И вот этих-то хозяева имеют полное право попросить вон — ты уж не взыщи, парень. И порядки у себя они имеют право устанавливать такие, как им нравится. Вот будет у тебя свой Бриаэллар — будешь там как хочешь казнить и миловать. Или строить мы ничего не хотим, хотим только разрушать?

Райс пристально посмотрел на давшего ему отпор охранника и, узнав цвета его формы, продолжил:

— Что же можно сказать о тебе, презренный прихвостень хвостатых рабовладельцев? Став надсмотрщиком над остальными рабами, ты не обрел свободу! Ты продал душу за материальные блага! Ты…

Тут он, ища вдохновения, поднял глаза вверх, и обрёл его в лице сидящей на ветке Аниаллу.

— Посмотрите на неё! — подрагивающий от возбуждения палец Райса обличающе указал на сианай.

Вздрогнув от неожиданности, Аниаллу тут же ответила ему… улыбкой но маг не унимался.

— Посмотрите! — ещё раз прокричал он. — Такие, как она, промыли мозги вам всем! Она квинтэссенция порока! Обольстительного, притягательного… — Его голос прерывался.

Алу и Теола сияли.

Райс набрал в лёгкие воздуха и с новой силой гаркнул:

— Она особенно отвратительна: под маской невинности прячется гниль, яд мерзость! Она воплощение лжи! Но рано или поздно они, — теперь маг обращался к самой Аниаллу, обведя толпу под ней широким взмахом тускло-алого рукава, — они задумаются, и тогда, тогда конец придёт и тебе, ворующей детей у матерей, чтобы пришить им мерзкие хвосты и уши, и твоему извергу-отцу, и твоему рабовладельцу-мужу, и всему вашему гнилому государству!

Алу могла бы в подробностях рассказать Райсу, сколько раз «рабовладелец» схлопотал по ушам за попытки освобождения рабов на своей родине, в Руале.

— Если она такая злыдня, что ж тебя-то не прибьёт никак, а? — не удержался охранник ан Темиаров. — Думаешь, не может? А отец её? Или муж? Или госпожа Кеара? Такую бы популярность в народе заработали…

— Они боятся запретить мне говорить, потому что я прав! Вы нужны им, и они боятся потерять вас! — перебил Райс, рука его дёрнулась, словно он хотел ударить себя в грудь, но вовремя сдержался.

— Если бы они наказали его, он бы заявил, что раз наказали — значит, понимают, что он таки прав, и боятся, что другие тоже это поймут, — брезгливо пробурчала Аниаллу, стащив из корзинки ещё одно печенье. — Но мне тоже непонятно, почему это наша власть никак не реагирует?

— Я спросила Кеару. Она что-то невразумительное мне ответила. Видать, ей сейчас не до всяких Райсов, — сказала Теола.

Она потянулась согнать толстую зелёную муху, усевшуюся на тёмный кристалл, какие обычно используют для записи звука, паривший чуть в стороне от дерева.

— Хочешь сохранить для потомков? — спросила Алу.

— Да. Вроде того. — Она немного помялась и выпалила: — Мы решили газету организовать. Не хотела говорить, пока Кеара не одобрит. Она одобрила. Сейчас думаем насчёт названия. «У всех на усах» — как тебе? Или «На кончике хвоста» — а? Это самые интересные, а был ещё «Мышегубец», как в честь батюшки предложил Фейнлаан, но нам не понравилось: можно подумать, что это только для котов, как Аэллино — «Бриаэлларская сплетница» — для кошек. Так тебе какое больше нравится?

— Оба, — честно ответила Алу.

— Вот и мне, — тяжко вздохнула новоявленная журналистка.

— Ну так и оставь оба! Будет у нас первая газета с двумя названиями: одно, то что с «усами», — для местных сплетен, а второе — для новостей издалека.

— А это мысль! — просияла Теола.

— Подожди, ты сказала что-то про Фейнлаана и Аэллу, так это ты с ними решила заняться… издательским делом?

— Нет, с ними я уж точно ничем не хочу заниматься. Это мы скромненько — с Адианом, Делором и Мурр ан Камиан, у неё, вроде как, и опыт какой-то в этом деле есть. О, — воскликнула она и едва не свалилась с ветки, — кстати, Адиан меня сейчас у Темиаров отловил и кое-что передал — правда, здорово?!

Теола протянула ей листок пергамента, светло-коричневый с одной и нежно-зелёный с другой стороны. Алу осторожно расправила его. Зелёная сторона пестрела аккуратными строчками. Пробежав по ним взглядом, она вопросительно подняла бровь: «…мяу, мяу, мяу…» — гласили они.

— Это опытный образец, — пояснила Теола. — Ты кошку, кошку оцени! — Она нетерпеливо ткнула ногтем в правую часть свитка, где по нарисованному тушью тонкому дереву карабкалась чёрная кошка. Коготь Теолы, словно зацепившись за её угольную шубку, потянул кошку вниз, а вслед за ней задвигался и текст, открывая все новые строчки «мявов». Алу восторженно хлопнула в ладоши. Воодушевленная этой немой похвалой, Ола с удвоенной силой дёрнула кошку. Мелькающий с бешеной скоростью текст слился в одно серое пятно.

— Тудух! — хихикнула Теола, «сбросив» кошку с дерева, но её смех тут же оборвался возмущённым воплем.

От брызг алой краски физиономию Теолы спасло только то, что в последний момент она повернулась к Аниаллу, желая увидеть реакцию на произведение лап своих. Вместо того чтобы, как положено приличной кошке, приземлиться на все четыре лапы, несчастное животное взорвалось от удара, словно выпавшая из окна бутылка с молоком. Теола тоже «взорвалась»: она совершенно не сомневалась, кому обязана чудным кровавым орнаментом на новом платье.

— Энаор, скотина! — заорала она, подскочив на ветке и злобно оглядываясь по сторонам, словно ожидая увидеть в толпе своего обидчика. Разумеется, Энаора ан Ал Эменаит там не оказалось. На его счастье.

— Я убью эту гадину! — шипела Теола, собирая с веток свои многочисленные вещи. — Я ему все усы повыдергаю, струн наделаю и Феору подарю!

Аниаллу расхохоталась. Ей живо представилась Теола, с нежной улыбкой протягивающая пучок окровавленных усов растерянному Феору — хозяину музыкальной таверны «Струноус». Хотя тот сам виноват, раз нарисовал на вывеске своего заведения здорового котяру с усами, натянутыми на колки. Живые струны нежно перебирали две очаровательные алайки. Глаза у балдеющего кота смотрели каждый на свою красавицу.

Да, бедный Энаор… Лицо Теолы было красным, как заходящее солнце, но исходил от него жар ярости, а не мягкое вечернее тепло. Она рвалась в бой, и Алу оставалось только пожалеть, что она не сможет стать его свидетелем.

Встреча с подругой заметно подняла ей настроение, и неизбежное свидание с Кеарой уже не казалось таким неприятным. Простившись, Аниаллу залезла на глимлай и направила его к дому ан Темиар. Про Райса, который всё ещё распинался у неё за спиной сианай забыла сразу же, но он-то не собирался отвечать ей тем же…

* * *

Высоко над Малой Витражной аллеей, в ветвях могучего дерева, спрятавшись среди его густой листвы от глаз редких прохожих, на нагретой солнцем деревянной платформе сидела девочка. Угнездив между загорелыми коленками коричневую книжицу, она что-то увлечённо писала длинным алым пером. Маленькие буковки быстро складывались в ровные строчки, заполняющие страницы дневника. Это занятие так поглотило Делию, что её чёрные кошачьи ушки не крутились, как обычно, из стороны в сторону, а замерли, превратившись в роскошный бархатный бант.

«…и слышу очень смешной разговор. У витрины оружейного магазина на Музейной дочь клянчит у отца… кинжал! А он ей объясняет, что не женское это дело — обычная человеческая песня! — Делия помедлила, потом фыркнула и застрочила снова: — Дочь настаивает: „Вон леди Ирера может даже в Академии фехтование преподавать, а она тоже женщина“. А отец и говорит: „Ирера не просто женщина, а алайка, а алайской бабе — и усы к лицу!“».

Делия ещё раз хихикнула и захлопнула дневник. По обложке прыгали солнечные зайчики. Солнце было почти в зените, она обещала быть дома к двум, значит, в запасе у неё ещё часа три. Дел у Делии осталась всего парочка, с домашним заданием она уже управилась, и времени должно было хватить. Занятия её (сейчас она изучала «иные расы» в музее Выдающихся Неалаев, тут неподалёку) обычно проходили ночью, на рассвете она завтракала в «Бедном хвостике» и сразу садилась заниматься прямо здесь, на этой платформе. В последнее время Делия избегала колдовать дома: у родителей ни с того ни с сего делались такие странные глаза, что у неё… ну прямо усы обвисали!

И с чего бы, спрашивается, вдруг? Делия и раньше много времени проводила за чтением и занятиями. Мама, сама в прошлом выдающаяся чародейка, мечтала, чтобы не менее талантливая дочь пошла по её стопам. Хотя, надо сказать, Танира никогда не озвучивала этого пожелания, то есть не заявляла о нём прямо, а только полунамёками. Делия даже не была уверена, что мать осознанно направляет её на путь колдовства, принесший бывшей Дирхдаарской ведьме много горя. Девочка не раз видела, как Танира украдкой плачет над её учебниками, видимо вспоминая своё прошлое, мечты, от которых ей пришлось отказаться ради дочери.

Дирхдаарское божество магии было существом хотя и бесполым, но на редкость ревнивым: если кто-то из немногих избранных мужчин или женщин, кого оно наделило способностью колдовать, «предпочитал» развитию этого дара семью и обзаводился детьми, то он начинал постепенно терять контроль над своими чарами. И если не отказывался от колдовства, то неминуемо погибал от собственных заклинаний. Танира чудом осталась в живых, когда ей пришлось-таки прибегнуть к волшебству, чтобы спасти близких от своих старых врагов, решивших воспользоваться её слабостью.

Родители Делии спаслись только благодаря неожиданному вмешательству одного из жрецов Аласаис, служившего в храме неподалёку от их дома. Впоследствии он же помог им перебраться в Бриаэллар, где устроил отца девочки в городскую стражу. Мама же, одолжив денег всё у того же благодетеля их семейства, через пару месяцев из Её Могущества Таниры «Огненной слезы» превратилась в радушную хозяйку уютного ресторанчика «Клетчатая мышь». Вскоре отец уволился со службы, и они стали заниматься этим заведением вместе, постепенно привыкая к новой, такой не похожей на их прежнюю, жизни. Полное приключений прошлое напоминало о себе лишь сказками, которые они рассказывали на ночь своим детям: Делии и её братишке, родившемуся на пять лет позже. Делия с трудом узнавала в героях этих рассказов своих заботливых маму и папу, но это не мешало ей гордиться ими. Так она и росла, окружённая их любовью, вполне довольная тихой жизнью, которую они вели… до тех самых пор, пока не узнала, что она не совсем обычная девочка.

Таких, как Делия, в Бриаэлларе называли си'алай, то есть «обращенные-в-алаев». Они рождались существами самых разных рас, не имеющих к детям Аласаис никакого отношения, но дух кошки, тел алаит, тем не менее жил в них. Заметить это со стороны было очень сложно. Тел алаит Делии словно затаился, как кошка перед мышиной норкой, и ждал своего часа. Но ему было тесно в её старом, человеческом теле, и теперь, когда Делия воплотилась в новую, алайскую оболочку, он буквально вырвался на свободу, проявил себя во всей красе и частенько заставлял свою обладательницу гоняться за птицами, лазать по деревьям, крышам… и даже чужим мыслям (правда, пока всего один раз, что ей великодушно простили — как и любому котёнку)…

Убрав дневник в сумку, Делия, с трудом протиснув голову через густую листву, взглянула вниз — высоко. Наверное, она могла бы легко спрыгнуть на землю и так, но было как-то страшновато, и торчащая из кроны детская физиономия превратилась в котёночью. Делия прилизала клок шерсти на боку, выпустила на пробу когти и махнула хвостом. Она всё время так делала, принимая кошачий вид. «Словно упряжь перед скачками проверяешь», — смеялся над этим ритуалом её наставник.

— Ему легко говорить, — ворчала про себя девочка, свешивая с ветки заднюю лапу. Взбираться наверх, даже по гладкому стволу, она могла уже довольно легко, но вот со спуском было куда больше проблем. — У него эти лапы уже восемьсот лет, а у меня… — Она не удержала равновесие, поехала вниз, растопырив свои юные лапы и нещадно царапая дерево когтями.

Казалось, этот муторный спуск никогда не кончится, но вот задние ноги котёнка упёрлись в толстый узловатый корень, услужливо подставивший свою горбатую спину. Делия пару секунд постояла, обнимая ствол ноющими передними лапами. Подушечки саднило от большой нагрузки на когти. Девочка поспешно вернула свою двуногую форму, ко и тогда не избавилась от неприятного ощущения под ногтями. Обращаться с новым телом ей надо было ещё учиться и учиться…

Немного подув на пальцы, Делия положила руки на ствол иссечённого её когтями дерева, зажмурилась от усердия, и раны на тёплой коре начали затягиваться. Магия исцеления давалась девочке поразительно хорошо для алайки, видимо, сказывалось её человеческое начало. Вылечив дерево и ласково погладив его на прощание, Делия зашагала по блестящему, как чистый снег на солнце, разноцветному песку. Он заполнял промежутки между стелящимися по земле воздушными корнями. Они сплетались в сложные узоры, образуя своеобразный витраж из дерева и песка, защищённый магией от непогоды и ног неосторожных прохожих.

Аллея вообще была очень странная: три ряда деревьев, стиснутых глухими стенами домов, были разделены парой довольно узких тропинок. Здесь было тихо, хотя от двух оживлённых улиц аллею отделяло меньше полусотни шагов. Местами, где здания немного расступались, Делии приходилось обходить группы преграждающих ей путь деревьев. В их ветвях, высоко над крышами, располагались такие же укромные платформы, как та, с которой девочка только что спустилась, с той лишь разницей, что на них вели лестницы. Алаи и Гостевой квартал спроектировали по своему вкусу, так, чтобы его жители могли найти место для уединённых размышлений.

На последней из таких крошечных, окружённых домами «площадей» Делия увидела группу эльфов — беженцев из Аглинора. Под тихое пение, друг за другом они подходили к одетому в бронзовую кору дереву и прижимали к его могучему стволу по ветке — еловой, кленовой, чих-дерева или какой-нибудь ещё — и та мгновенно прирастала к нему. Всего пару месяцев назад си'алай непременно остановилась бы послушать, но сейчас пение не показалось ей таким уж чудесным. Голоса эльфов были прекрасны, но в них была такая тоска, такая безысходность что хоть на «Вертикаль Власти» заберись и головой вниз прыгни. И с чего бы, спрашивается? Сами побросали свои дома, сбежали в Бриаэллар — уже тогда, когда и намёка на какую-то угрозу им лично не было. И приняли их тут с распростёртыми объятиями… Делия всей кожей чувствовала, что у них на сердце, но вот почему — понять никак не могла.

Наставники предупреждали си'алай, что первое время она будет воспринимать эмоции окружающих очень остро, порою как свои собственные, но Делия до конца поняла, что они имели в виду, только испытав это на себе. Она и раньше была поразительно чуткой к чужим переживаниям, совсем крохой уже с лёгкостью распознавая чувства людей (и даже нелюдей, у которых не сразу сообразишь, как трактовать ту или иную гримасу). Забавно было сейчас вспоминать, как после такого рода озарений, не раз сослуживших хорошую службу семье, отец шутливо шлёпал её или взъерошивал волосы, интересуясь, не растут ли у неё кошачьи уши и не режется ли хвост.

Теперь отец больше молчал. Он походил на человека, который взял денег в долг, прогорел и, не зная теперь, что делать, неумело пытается скрыть эту неприятность от домашних. Но почему? Дела семьи шли как никогда хорошо, единственная тревога родителей — что их дочь когда-нибудь, подобно своей матери, может оказаться перед тяжёлым выбором между любимым делом и рождением детей — развеялась в тот самый момент, когда стало известно, что Делия — си'алай…

Хотя, быть может, как раз в том, что девочка перестала быть человеком, и крылась разгадка? Может быть, её частые отлучки из дому и не свойственные прежде поступки огорчали родителей? Вот, к примеру, когда она принесла домой череп…

Свой собственный, надо сказать, череп — не чужой какой, грязный, неизвестно где откопанный. Ей подарили его сразу после церемонии Перерождения. Делия вроде как умерла и снова появилась на свет уже алайкой (уши, хвост и всё остальное, конечно же, не пришивали к её старому телу, а изготовили ей новое. Сам патриарх Малаур его делал, а это, Делия знала, была большущая честь!). По пробуждении девочку ждал ещё один сюрприз: кто-то прикрепил ко всем частям её «обновки» шутливые записки на верёвочках, вроде: «Не цепляйся хвостом за ветки — не обезьяна!». Было очень весело и совсем не страшно, но когда она рассказала всё это маме, да ещё и показала ей маленький череп с цифрой один на лбу, та почему-то заплакала… И ни она, ни отец опять же ничего ей не объяснили!

Объяснили… да какое там «объяснили», они и разговаривали-то с ней редко. Родители, раньше души не чаявшие в дочери, теперь почти не обращались к ней, не предлагали, как раньше, заняться чем-нибудь вместе. Делия сейчас особенно тянулась к ним, видя в себе источник их печали, пытаясь переубедить близких в том, что она отдаляется от них, любит их меньше, или ей с ними менее интересно, чем прежде. Но эти попытки не увенчались успехом ни разу, наталкиваясь на стену какой-то беспросветной, безысходной грусти. Родители будто бы стеснялись её… и даже друг друга! И это они, которых Делия в детстве ревновала одного к другому! С ума можно было сойти, гадая, провинилась ли она в чём-то перед ними, или, наоборот, это они чувствуют себя виноватыми перед ней.

Эта неопределённость душила Делию, а она не могла даже выплакаться. Алаи не плачут… они умеют отвлекаться от проблем, не позволять бедам лишать себя радостей жизни. Но юная си'алай ещё не познала этой науки в совершенстве и большую часть времени видела мир (который после перерождения должен был предстать перед ней «в невиданном доселе блеске»), словно через грязное, мутное стекло. Когда же девочка прямо спросила отца о том, что со всеми ними происходит, тот глухо ответил, что-де всё вокруг и все они очень изменились и это очень печально. И больше си'алай не удалось вытянуть из него ни словечка, как она ни пыталась.

Зато её «дражайшая» тётушка, приехавшая погостить, — та разливалась соловьём и все проблемы семейства объясняла исключительно тем, что Делию отняли у родителей, что её развратили, а они, хотя и не могут без ужаса смотреть на то, что делают с их ребёнком, но боятся признаться себе в этом, потому что или одурманены жрецами Аласаис, или запуганы ими. Делия была готова задушить тётку за эти слова…

Только маленький брат продолжал относиться к Делии по-прежнему, хотя и он, совсем кроха, сказал ей однажды, что она «теперь уже не совсем его сестрёнка Делия».

Сама же девочка не ощущала в себе каких-то разительных перемен, способных огорчить её близких. Нет, конечно, она менялась, но ей ка-залось, что так же меняются и все остальные дети. Даже не меняются, а попросту растут. У них появляются новые обязанности, новые интересы, им становится можно то, что запрещалось раньше. Быть может, её взросление происходило несколько быстрее, но Делия и раньше отличалась от сверстников как своими дарованиями, так и увлечениями. Разве что до того, как стать алайкой, она не считала, что стоит выставлять свои особенности напоказ, а теперь всё её новое окружение буквально требовало этого. Более того, не раз случалось, что поступки, которые в прошлом Делия предпочла бы утаить от родителей, приводили её наставников в такой восторг, что девочка уже не боялась повторять содеянное.

Лишь один раз Делия поймала себя на том, что её взгляды изменились. Когда-то она призналась сианай Аниаллу, что мечтает быть похожей на Верховную жрицу Гвелиарин. Но за последние дни она уже не раз изменила этой мечте, глядя на знаменитых алаев и неалаев, возвратившихся в Бриаэллар из дальних странствий и собиравшихся по вечерам в маленьком ресторанчике при музее. Он назывался «Бедный хвостик» — из выражения «искать приключений на свой хвост». Слушая их рассказы, Делия каждый раз клялась себе, что когда-нибудь обязательно отправится путешествовать, а потом будет сидеть, как они, в кружке затаивших дыхание почитателей. Через пару вечеров рассудительная, домашняя девочка уже бредила их подвигами, и голова её кружилась от желания самой совершить что-нибудь подобное. Если кому-нибудь из них вдруг вздумалось бы позвать Делию с собой, она тут же кинулась бы следом, хотя постоянно слышала разговоры о том, что в нынешние опасные времена самое безобидное приключение может обернуться катастрофой.

Но никто не звал её, а возможности самой ввязаться в какую-нибудь авантюру пока не представлялось. Да Делия и не решилась бы на это в одиночку. По крайней мере, она была о себе именно такого мнения и не рассчитывала, что её новой мечте суждено сбыться в скором времени…

* * *

Когда, вынырнув из сумрака Витражной аллеи, Делия ступила на голубые плиты Музейной улицы, солнце обрушилось на неё щекочущим потоком тёплого масла, и си'алай как-то вдруг вспомнила, что она совсем ещё котёнок, а котятам положено беззаботно резвиться, гоняться за листьями или, на худой конец, за собственным хвостом, путаться у всех под ногами и дурашливо шипеть на своё отражение в зеркале. И так сладко было ей подчиниться этому древнему порядку, благо и ног, и листьев на многолюдной улице было вдоволь, а заботливо умытые оконные стёкла с лихвой могли заменить зеркала!

Ступням стало горячо, девочка приподнялась на цыпочки, но обуваться не стала. Она побежала по краю мостовой, где у невысокого тротуара (местами расширяющегося, чтобы приютить ресторанные столики, лотки уличных торговцев или затенённые полотняными навесами витрины лавок) тянулась полоса поржавевших от жары розовых лепестков «Поцелуя Аэллы». Загребая их загорелыми пальцами и сжимая, чтобы ощутить приятный хруст, Делия гадала, какие такие чувства испытывал к матриарху ан Камиан волшебник, назвавший так это деревце, расцветающее каждую ночь, чтобы на рассвете обрушить на землю целый дождь нежных цветков. Было ли оно подарком возлюбленной или эдакой «красивой местью коварной красавице» — ведь он заставил её «целовать» ноги всему Бриаэллару!

«Глупая кошка — кому, кроме тебя такое в голову придёт!» — одёрнула себя си'алай, проскальзывая мимо дверей салона красоты, на которые опрятная хозяйка со смешно отогнутыми назад кончиками белоснежных ушей вывешивала объявление о предпраздничных скидках на наращивание, покраску и (о богиня!) завивку усов.

«А может — и не глупая: ведь Аэлла-то этих „поцелуйчиков“ в своём саду почему-то не держит!» — хихикнула Делия, благополучно оставив опасное место позади… но её всё же поймали.

— Делия! Пойди-ка сюда, детка! — окликнула её ожесточённо обмахивающаяся роскошным веером женщина. Она выглядела очень внушительно, хотя её высокая причёска из тяжёлых, пропитанных душистыми маслами прядей цвета баклажана потеряла форму и теперь походила на оплывшую ароматическую свечу. Пышная дама почти лежала на прохладном стекле прилавка, под которым, угнездившись среди осколков льда, блаженствовали мисочки со сметаной трёх сортов, а также с изюмом, вареньем, фруктовым снегом и кисленькими, смешно жужжащими во рту мушками, которых в неё полагалось замешивать.

— Понаехали бездельники, — вдруг, скривившись, проворчала дама, глядя куда-то за спину Делии.

— Кто? — си'алай оглянулась, но никого подозрительного не увидела.

— Да гостюшки ваши остроухие. Шныряют туда-сюда, туда-сюда, воспитания — никакого… Одно слово — из лесу только что вышли! — Женщина с гневным хлопком сложила веер и резко, словно отталкивая кого-то, потыкала им в стороны. — Видела, что они с деревьями делают? Притащили веток из своего леса и прививают их на наши деревья. Вот и сами: угнездятся тут, корни пустят и будут из города соки тянуть, а потом поганым веником не выгонишь!

— Да брось ты, Герцогиня! — прыснула Делия. — Как же так можно? Они такие несчастные, им совсем не хотелось ехать к нам, но ты ведь знаешь, как у них дома опасно.

— Хотела бы я быть такой несчастной лет тридцать назад, когда меня тут проверяли сверху донизу!

— Прямо испроверялись все, — проворчал немолодой мужской голос; только сейчас Делия заметила ноги, торчащие из-под прилавка. Обуты они были в простые, но добротные сапоги элиданской работы, по ним девочка и опознала их владельца, соседа Герцогини, с которым та вечно цапалась. В прошлом она была настоящей герцогиней откуда-то из отдалённых земель Энхиарга, он — простым крестьянином из деревни возле Серебряной Слезы. Но времена изменились, и теперь он числился кандидатом в Совет Дорогих Гостей а ей прорваться туда всё никак не удавалось. Герцогиня негодовала… Она звала соседа деревенщиной он её — дворцовой курицей, и никто не сомневался, что рано или поздно они поженятся.

— Столько лет на свете живёшь, а ума так и не нажила. Этими ветками они, считай, на верность Бриаэллару присягают. Вот теперь наши беды — их беды.

— Не соблаговолили бы вы заниматься своим делом, милейший? — ледяным тоном осведомилась Герцогиня.

— Я и занимаюсь своим. И ты бы лучше за сметаной своей приглядывала, вместо того чтобы волю Аласаис обсуждать. Велела она приютить аглинорцев, если что у них случится — и точка, значит, тут им и место.

— И ведут они себя очень прилично. Зря ты так, Герцогиня, мы их часто видим — они к нам в «Мышь» обедать ходят. Мама очень довольна, — добавила Делия, зная, что Танира была для Герцогини большим авторитетом.

Как она и ожидала, женщина не стала развивать эту тему, ограничившись негодующим бормотанием себе под нос.

— Ты на эльфов мне пожаловаться хотела или ещё на кого? — спросила девочка.

— Угадала, дорогуша, — воодушевилась Герцогиня. — на матушку твою! Совсем про нас забыла. Как же так можно, в такое-то страшное время бросать нас одних! — Она в притворном отчаянии всплеснула руками и, вдруг засуетившись, стала копаться в бархатной сумке, висящей на широком поясе.

Делия же задумалась — слова Герцогини навели её на неожиданную мысль.

— Вот, Делия, милочка, передай своей матушке эти булавки. Было так любезно с её стороны одолжить мне их на балу у госпожи Имлае. Я и не думала, что буду танцевать, надела платье с таким невозможным шлейфом, а тут… Вот. Всё забываю вернуть их. Это было так неожиданно: я полагала, что дорогая Танира не прикасается ни к чему дирхдаарскому. «Наверное, она захватила их случайно», — подумала я. Но скажи мне, надеюсь, не этот случай причиной тому, что я не видела твою матушку с того самого вечера, но зато постоянно слышу, что она впала в хандру и отклоняет все приглашения своих друзей?

— Я не знаю, Герцогиня, что с ней происходит. Она и правда очень грустит, — ответила Делия, водя пальцем по ледяному, но почему-то не запотевшему стеклу. — Знаешь, я подумала, может быть, она грустит потому, что, случись что-нибудь, она не сможет защитить нашу семью, как могла когда-то? Может быть, она чувствует себя… беспомощной? Это ведь жутко — уметь что-то настолько важное, а потом разучиться?

— Думаю, да, дорогуша, думаю, да, — сочувственно покачала головой Герцогиня.

— Это как вдруг ослепнуть посреди битвы… — прошептала Делия.

— Ох, милочка, тебе надо хорошенько с ней поговорить, успокоить. Ты ведь и раньше это неплохо умела, а сейчас, должно быть, просто мастерица! — Герцогиня заставила себя улыбнуться.

— Я постараюсь и… я пойду, наверное, — тихо сказала Делия; Герцогиня кивнула.

Делией завладели прежние тяжёлые мысли, только теперь к ним примешивались раздумья о всё прибывающих беженцах: Герцогиня была уж слишком жестокосердна, но действительно, хорошо ли, что их взяли сюда всем скопом, не выбирая, как в другое время? А ещё всплыли в памяти все те гадкие слова, которые говорила об алаях и порядках в Бриаэлларе её собственная тётка.

Как много вопросов! Си'алай чувствовала, что ей не хватает ума, как не хватало дыхания, чтобы проплыть не выныривая, по каналу от Кривого моста до Немого фонтана. Обычным алайским детям было куда проще: в котячестве, ещё не умея принимать двуногую форму, они, благодаря своему, обострённому в этот период жизни, дару телепатии, нахватывались знаний о мире и его законах прямо из голов родителей. Впрочем, не только. Они получали информацию отовсюду и, если их интуиция говорила, что информация эта верна, принимали её как данность, начиная осмысливать её гораздо позже, когда уже им самим, подросшим, окрепшим, немало повидавшим и многое умеющим, начинали задавать вопросы. С Делией, только недавно получившей «алайские уши», всё вышло не так гладко. Ей надо было не только знать и чувствовать, но и понимать. Ей было жизненно необходимо разложить всё в своём сознании по полочкам, понять, что с чем связано и из чего вытекает..

— Я сказал — пошли вон! — рявкнул где-то совсем близко знакомый голос. — Я уже три раза говорил вам: я не буду этим заниматься! У меня дом, магазин, жена-красавица — как такую одну оставишь? — и куча неподшитых штанов! С места не двинусь!

Занявший оборону на ступеньках, спускающихся на мостовую из палисадника, пепельноволосый алай с ленцой тыкал метлой в полные негодования морды двух коричневых котов.

— О, Делия! Иди-ка сюда, будешь помогать защищаться от этих извергов рода кошачьего!

Видимо, испугавшись такой «грозной» защитницы, парочка ан Темиаров, осаждавших её друга, отступила, сверкая на солнце лоснящимися шоколадными спинами.

— Победа! — обнимая хохочущую си'алай, отсалютовал, появившейся в окне жене, Эллис из дома Теней. — Делия, а что у тебя за кислый вид такой… был? — поправился он, глядя на её широкую улыбку. — Уж не Герцогиня ли успела поделиться с тобой своим горюшком? — хитро прищурился он, увлекая девочку на заставленную ящиками и корзинами террасу.

— Успела, — Делия перепрыгнула через сложенные аккуратной пирамидкой рулоны материи. — Почему никто не объяснит ей, да и другим тоже, что в эльфах ничего страшного нет? Ведь так нехорошо получается. Стыдно просто.

— Им объясняли. И многие поняли — иначе откуда у нас такой спрос на эльфийские вещи? Одних сапог вчера двадцать три пары продали! Это наши сознательные, — он подмигнул, — граждане, выражают таким образом свою солидарность с беженцами. Правда, это, в основном, алаи.

— Но остальные-то?.. — как-то совсем по-взрослому, скептически склонила голову к плечу девочка.

— А остальные — пускай! — махнул рукой Эллис. — Да и не надо, Делия, чтобы эльфы чувствовали себя тут… слишком как дома. Эльфы, они только с виду все такие расслабленные, цветочки нюхают, птичек слушают. Но, эдак раз в тыщу лет, как втемяшится им что в голову, так они могут такой бар… кавардак учинить, никаким людям не сравниться! И старик их, Агвейринар — тот ещё плут, недаром сама Аласаис… водила с ним дружбу.

Он лукаво приподнял брови, заговорщицки покосившись на появившуюся в дверях Невеану; одной рукой та пыталась выправить зацепившуюся за серёжку пепельную прядь, а другую держала у самого лица — так удобнее было рассматривать зависшее над вычурным кольцом иллюзорное изображение её собеседника. Через минуту она прихлопнула его, словно муху, разрывая связь.

— Меори! — радостно воскликнула Делия, присев на корточки и протянув руки к маленькой чёрной кошке, трущейся мордочкой о щиколотку Невеаны.

— М-да, Делия, надо было тебе осторожнее ей имя выбирать, — протянул Эллис.

— Почему? Анеис Меори мне разрешила, — недоумённо оглянулась на него девочка, ласково прижимая к себе отъевшуюся, урчащую тёзку матриарха ан Ал Эменаит.

— Да не потому. Вот окотит она тебе пяток Энаоров — будешь знать! — хохотнул алай, снимая с перил вышитые брюки. — Всем эти эльфийские мастера хороши, но вот прорезать в нужном месте дыру под хвост научиться не могут: то высоко, то низко, то узко. Приходится за них доделывать, — посетовал он, поднимая с полу миску, на которую и натянул, собственноручно продырявленные там где положено, штаны.

— Все помешались на этих эльфах! — подхватила Невеана. — Вот наш оболтус, представляешь, решил вывести длинноухую «эльфийскую» лошадь. Получился премилый осёл-переросток. Теперь сидит и дуется, — радостно сообщила она, усаживаясь рядом с мужем.

— Осёл? — хмыкнул тот.

— Оболтус! — засмеялась Невеана, имея в виду собственного сына.

— Какая ты круглая стала, Меори! — вертя свою питомицу и так и этак, восхищалась Делия. — Невеана, а что же с ней всё-таки было?

До этого лучившаяся добродушием хозяйка дома мигом помрачнела.

— Делия, нельзя быть такой беспечной при выборе мага! Речь шла о жизни твоей кошки. — Ноздри её раздулись, но под осуждающим взглядом супруга она справилась с собой.

Делия уже успела привыкнуть к неожиданным вспышкам ярости у этой, очень милой в остальное время, женщины, тем более что на этот раз у Невеаны, видимо, был реальный повод злиться.

Нева возглавляла Общество Защиты Кошки. Это её изображала статуя у входа в его здание: алайская женщина, кормящая грудью котёнка пантеры; у ног её крутятся ещё трое пушистых малышей, но лишь у одного из них глаза светятся, как у неё самой. Невеана вместе с собственным младенцем выкормила выводок котят, оставшихся без матери, после чего и загорелась идеей создания общества, девизом которого стала фраза, явно подслушанная у неалаев: «У кошки котёнок — тоже ребёнок!». И если маг-ветеринар повредил здоровью Меори, Нева имела все основания быть недовольной.

— Вместо того чтобы уничтожать её выделения, волшебство, наложенное твоим псевдоалайским ветеринаром, уничтожало пищу ещё до того, как она успевала усвоиться. Поэтому Меори и худела. Рекомендую вам написать на него жалобу в Совет Дорогих Гостей, пусть они разберутся, — вполне мирно посоветовала алайка, но на лице девочки вдруг появилось выражение обиды… или страха; Невеана насторожилась.

— Этот ветеринар, Нирл, он что — друг вашей семьи? — мягко спросила она, наклоняясь.

— Нет, — пролепетала Делия, — просто… просто сейчас такое время, — она выразительно подняла глаза.

Как и ожидала девочка, Невеана сразу посерьёзнела, даже чуть нахмурила тонкие брови.

— Делия, дорогая, именно потому, что сейчас такое время, мы и не имеем права держать в городе тех, в ком не можем быть полностью уверены. Это может погубить всех! — грустно покачала головой алайка. Её ладонь легонько сжимала плечо девочки. — Никто не запрещает тебе быть великодушной, но ты, как и весь Бриаэллар, должна уметь выбирать тех, кто достоин этого чувства.

— Иначе для них может не хватить места и в твоём сердце, и в твоём городе, — поддержал жену размеренно работающий иголкой Эллис.

— Ну нельзя же просто выбросить его отсюда. Это жестоко! Это… очень жестоко, — не удержалась Делия и поспешно опустила глаза, стыдясь своей горячности.

— О милая, — каким-то чудом умудряясь сдерживаться, вздохнула Невеана, — жестокость — это совсем другое, — и замолчала, подбирая слова.

— Подумай вот о чём, Делия, — быстро заговорил вместо неё Эллис, — выгнав одного, мы можем пустить на его место другого. Лучше, надёжнее… Задумайся, насколько этот твой ветеринар привязан к Бриаэллару, если, ради того чтобы остаться здесь, он не готов даже на такую малость, как простое исполнение своих профессиональный обязанностей? Если он не готов на это, то чего от него ждать, когда город будет нуждаться в защите? Ничего хорошего… Люди вечно стыдятся брать на себя право делать выбор в таких ситуациях. Но ты-то теперь умеешь чувствовать, какое решение правильное. Главное, не запрещать себе этого — не запрещать себе доверять своему чутью.

Последняя фраза произвела странный эффект: Невеана поднялась и стремительно скрылась в доме.

— Мне так жаль, — пролепетала Делия, виновато глядя на захлопнувшуюся за алайкой дверь. Острое чувство стыда заглушило все другие чувства. «Да какое же тебе, дурёхе, дело до этого ветеринара? Он ведь твою же кошку чуть не погубил!» — ругала себя си'алай.

— Не расстраивайся, она ушла не потому, что обиделась. Просто Неве иногда бывает трудно сдержаться, вот она и предпочитает удалиться, прежде чем наговорит лишнего, — Эллис подмигнул обернувшейся к нему девочке. — У неё очень взрывной характер, ты же знаешь, — он потёр голову с таким видом, будто ощупывал набитую женой шишку.

— И всё равно, я обидела её, — упрямо склонила голову Делия.

— Ну разве что самую малость, — уступил алай. — Купишь ей пирожных у той же Герцогини, и она тебя простит.

— Хорошо, — кивнула девочка, — но ты всё-таки передай ей, пожалуйста, что мне очень стыдно. Понимаешь, моя тётя всё время твердит, что у нас, у алаев, нет совести. Я стараюсь следить за собой и… и, видимо, пере… переусердствую. А она говорит, и говорит, что мы придумали себе этот Путь, чтобы оправдывать свои мерзости. Что меня украли у родителей, говорит…

— Глупость какая, — аж поморщился Эллис, обмётывая хвостовое отверстие. — То, что у алая нет совести — очень живучий миф. Мы сами виноваты в том, что он настолько укрепился в сознании энхиаргцев: нас забавляло казаться бесстыжими, и мы с удовольствием подыгрывали тем, кто считал нас таковыми. Но нашей совести все эти… публичные похороны не нанесли ровным счётом никакого урона. Увы и ах! Иногда она белой звёздочкой поднимается из тёмных глубин нашего бескрайнего эгоизма и… — Выразительно глядя на Делию, он проколол ткань снизу вверх острой иголкой, кончик её ярко блеснул. — Так, ладно, не буду тебя путать, а то, не дай Аласаис, ты сейчас подумаешь, что я противопоставляю эгоизм совести. А я не противопоставляю. Алаю и вправду крайне редко бывает стыдно, но вовсе не потому, что он всё прощает себе, просто интуиция удерживает его от поступков, о которых он мог бы потом пожалеть, вот и всё, — мурлыкал Эллис, и ловкие пальцы его двигались в такт мерной речи.

— Но как же быть с остальными? — желая раз и навсегда разобраться с этой наболевшей темой, не унималась Делия. — Ты сам можешь не думать, что поступил плохо, но остальные всё равно будут осуждать тебя и…

— Так будет всегда, Делия. Нет ни одного дела, которое одобрили бы все. С этим надо раз и навсегда смириться, как с тем, что твои глаза светятся, а у Энхиарга нет границ. Единственное, что ты можешь сделать — это сесть и спросить у своего сердца, у своего духа, действительно ли ты считаешь содеянное тобой недостойным, или страх, а быть может, что-то или кто-то ещё заставляет тебя так думать. Взвесь всё хорошенько, подумай о последствиях для других и для себя… Ты алайка, поэтому скажу проще: прислушайся к своей интуиции. И если ты будешь уверена в своём решении, тогда не слушай никого, Делия. Решаешь только ты, но тебе и отвечать за принятое решение перед теми, чьи убеждения не совпадают с твоими.

— А если бы я не была алайкой? Если бы у меня не было духа кошки? — она вскочила и тут же плюхнулась обратно, будто ей прищемило хвост.

— Ну, человек, например, куда больше алая подвержен влиянию своего окружения… А говоря про дух, Делия, я имел в виду не именно дух кошки. А дух вообще. Ты понимаешь, что это такое? — выбирая в блюдце нужную бусину, поинтересовался Эллис.

— Очень смутно, — подумав немного, тряхнула головой девочка, — У дирхдаарцев «дух» и «душа» — это одно и то же.

— Как и у большинства существ в большинстве миров. Но здесь, в Наэйриане, мы чётко разделяем эти два понятия. Как, кстати, неизменные особенности души, которые были свойственны ей от природы, — от всего наносного, нестойкого, что она приобрела, взаимодействуя с миром.

Да, Делия, у души тоже есть свои особенности. Они появляются у неё не по воле Бесконечного, а случайно, ещё до того, как заполняются страницы Книги Судеб существа. Каждый из нас — личность, и каждый из нас ценен таким, какой он есть, каждый может быть счастлив и полезен, главное, найти своё место, — разошёлся было Эллис, но тут же строго одёрнул себя: — Но это отнюдь не значит, что я говорю: «Я злодей, убиваю детей, но ничего не поделаешь: такова моя природа, таков мой Путь, и с него не свернуть». Нет! Я свободен. Я сам, и только сам могу решить, на службу чему я поставлю все самые яркие качества своей души.

Вот Нева, например, от природы настолько гневлива, что однажды вспышкой ярости оглушила телепата из свиты Селорна. Представляешь? — Он с ироничной гордостью вздёрнул нос. — У неё был выбор: остаться рабой своего гнева и, повинуясь ему, сеять повсюду раздоры и смуту или подчинить его себе, преобразовать в нечто иное. Скажем — в магию, что и сделала Невеана, магию, благодаря которой она стала одной из сильнейших волшебниц среди алаев. Хотя она и не ан Меанор по рождению.

Сила духа помогла ей обуздать эту особенность души и заставить её служить себе. Не только сила её духа кошки, но и просто духа как веры в себя в стремлении к благу... ну, в общем — к тому, что она считает благом.

— Но я всё равно про дух не очень поняла… — призналась Делия.

— Я объясню, — терпеливо кивнул Эллис. — Только начать придётся очень, очень издалека. Когда Изначальный Творец…

— Кто? — перебила его си'алай.

— Изначальный Творец? Это, скорее, не «кто», а «что». Это такой инструмент, Делия, с помощью которого Бесконечный творил сам себя. Его природа, боюсь, непостижима для нас с тобой обоих. Он не был разумен и не создал привычных для нас объектов, а лишь незримую, неощутимую субстанцию…

— А откуда мы всё это знаем? — любопытство девочки решительно отодвинуло на задний план и печаль, и стыд.

— Если ты пойдёшь вниз по Последней улице, то там, на краю нашего острова, живёт человек по имени Шегрис Нуор, прадед которого был родом из самого первого мира.

— Человек? Значит, люди были созданы раньше всех?

— Видишь ли, первыми были созданы восемь рас (алаев и танаев среди них, кстати, не было). Одна из них была похожа на людей, другая, более тощ… утончённая с виду — на наших элаанцев, третья покрыта чешуёй, как рептилии из Бездны, четвёртая… Ну, об этом ты можешь сама прочитать. Конечно, первые люди были не совсем такими, какие живут у нас сейчас. Но ведь из тех, кого мы нынче зовём людьми, тоже не все похожи друг на друга. Внешнее сходство есть, но если копнутьглубже… и строение внутренних органов иное, и состав крови другой, и души разные. Или вот эльфами, например, мы называем эдаких тощих, гибких и ловких созданий, но есть огромные различия между водным эльфом (наларом), который суть морской хищник, и его зелёным собратом из лесов Элленики — в сущности, вообще растением.

— Так вот, Изначальный создал что-то из ничего. Это что-то мы называем им-лаэтер, изначальная энергия. В ней (опять же не спрашивай меня как) зародился разум — то были первые Творцы Миров. Они-то и создали уже всё, что доступно нашему восприятию: от светил — до последней песчинки, от самых простых организмов — до высших существ. Понимаешь?

— Кажется.

— Вот. Но наши души, подобно душам Творцов, Делия, тоже порождены им-лаэтер.

— А я думала, что душа ребёнка получается из душ его родителей, — забавляясь собственной наивностью, похлопала ресницами девочка.

— Была и такая версия, но, видишь ли, хотя учёные и не могут проследить, откуда душа приходит в тело, есть примеры эту версию опровергающие: были случаи, когда душу обнаруживали даже у существ, магически созданных из дерева, камня или изменённых животных.

Делия прыснула: Эллис сказал эту фразу так, будто «душа» являлась неким крайне редким и опасным заболеванием; он с деланным неодобрением покосился на неё и продолжал.

— Насчёт душ есть много баек. Вплоть до того, что никаких душ нет, а думаем мы исключительно мозгом. Дирхдаарцы, кстати, до сих пор стоят на этой «бездушной» теории. Потому и технологии воскрешения у них не развиты. После смерти существа жрецы замачивают его мозг в особом составе, помещают в статую и сбрасывают её в священное озеро Раана, ожидая, что их бог оживит изваяние и его хозяин будет снова жить, но уже…

— …у нас, в Наэйриане! — закончила за него Делия.

— Ну, раз это тебе известно, поговорим о том, чего ты не знаешь… Так вот, души обычных существ по происхождению сродни душам Творцов Миров. Да, да! Дар Творцов доступен и нам, пусть и в намного меньшей степени. Его называют по разному: им-алтеми — сила веры (на мой взгляд самое неудачное название), им-анеол — сила желания и им-авели — сила мысли (это мне нравится больше всего). Для простоты мы сливаем эти три определения в одно и говорим «им-а».

Он сделал паузу, давая Делии время попробовать эти слова на вкус. Видя, как озадаченно нахмурилась девочка, он понял, что даже беззвучно произнося их, она испытывает те же чувства, что обычно испытывал он сам.

Решив отложить раздумья на потом, си'алай требовательно уставилась на рассказчика.

— Одной силой своей веры, мысли и желания мы можем создавать из незримой, неощутимой энергии реальные вещи, — воодушевлённо продолжил тот. — Веря в божество, вернее, желая, чтобы оно было или оставалось таким, каким ты хочешь его видеть, ты даёшь ему силу, а подчас и само бытиё. И точно так же, веря в себя, искреннее считая, что твоё дело правое, ты даёшь себе новые силы, сила твоего духа растёт, он… обретает форму, если так можно сказать. Он пропитывает, пронизывает твою душу. И твоё тело тоже — оно, бывает, даже меняется под его влиянием, у тебя появляются новые способности. Сильный дух может защитить тебя от многих бед. Ты как бы сама себе и бог, и молящийся, понимаешь?

— Богиня моя… — пролепетала Делия, а потом озорно блеснула глазами и погладила «божественную себя» по голове. — Ой! Эллис, ты сказал «тело меняется, могут появиться новые способности», а не могут они не появиться, а исчезнуть? Если существо приучили считать, что стоит ему как-то провиниться — и оно их лишится, в качестве наказания. И если оно само верит, что так будет справедливо.

— Могут. Вполне возможно, что твоя мама и стала жертвой такого самонаказания. Но об этом тебе надо разговаривать не со мной, а с лекарями душ. Во-от, — закрепляя и откусывая нитку, протянул Эллис. — Всё это работает и в обратную сторону, то есть чем сильнее твой дух, тем чётче твоё знание, что считать хорошим, а что — плохим, причём не только в каких-то сложных ситуациях, но и в обычной, повседневной жизни.

— Погоди, ты сказал, что дух мы выращиваем сами, а почему же тогда говорят, что наш тел алаит дала нам Аласаис? — спросила Делия и пересела на кучу ещё не продырявленных штанов, не давая другу отвлекаться от интересной беседы.

— Ох, я уж и забыл, что такое кошачьи детки! — воскликнул он, покорно складывая на животе руки. — Дух, Делия, трудно описать, но в данном… разрезе он похож на мозаику, на живую, постоянно меняющуюся мозаику. Она состоит из множества частей. У алая, например, там обязательно есть кусочек духа кошки, алай рождается вместе с ним. Другие кусочки духа наследуются от родителей, они увеличиваются от воспитания… в том же духе; третьи — можно получить от божества, наставника, или возлюбленного. Не обязательно все они окажутся принятыми душой существа — она может отторгнуть их. Самые же большие и… стойкие кусочки — те, которые выращены тобой самой, — перевёл дыхание Эллис.

— Уф. Итак, мы сравнили дух с мозаикой, но это правильно только до тех пор, пока кусочки не подберутся так, что станут идеально подходить друг к другу и не сольются в единое целое. Когда это случится, мозаика превратится в линзу, вроде тех, что делают адоры. Ты ведь таешь, в некоторых мирах их используют, чтобы исправлять зрение. Вот и ты через эту духовную линзу начинаешь чётче видеть, что хорошо, а что плохо. Ну, это я тебе уже говорил, а сейчас скажу одну очень неприятную штуку: увы, неправильные… «натирающие» душу кусочки не всегда вовремя отваливаются, выпадают из мозаики духа, случается даже так, что они сливаются в чуждую природе существа линзу. Да, Делия, иногда обстоятельства вынуждают существо наращивать несвойственный ему дух. Душа в таком случае страдает, с духовно-душевным зрением творится полный кошмар: как будто существу с одним дефектом зрения дали очки, исправляющие другой, и в них оно стало видеть ещё хуже, у него болит голова, более того, его глаза портятся от этого.

Я тебя не совсем запутал? Нет? — спохватился он, видя, что девочка смотрит на него во все глаза, не двигаясь, даже не мигая. Но хотя она не шелохнулась в ответ, Эллиса уже понесло дальше: — Так вот, такое существо видит плохо, плохо разбирает, что оно само считает правильным, а что — нет, но у него есть, пусть и неродной ему, но уже сильный дух… частенько требующий от хозяина деятельного служения неким идеалам. И что же со всем этим делать? А делают обычно следующее: начинают не только жить по некогда навязанным догмам — тем самым, благодаря которым исказился их дух и пострадала душа, но и судить поэтим догмам всех окружающих, делить весь мир на зло и добро. Слепо, тупо, жестоко… грубо. Вот такой ужас, Делия.

Эллиса передёрнуло — видно, не одну Делию этот разговор задел за живое.

— Главное, помнить, что абсолютного добра и зла нет. Есть очень маленькое количество вещей, про которые сам Бесконечный однозначно говорит: это плохо, это достойно уничтожения, но и это просто те вещи, которые мешают ему развиваться так, как это ему угодно, вот и всё. Увы, сильный дух, даже когда он находится в полном согласии с душой, не всегда добавляет существу умения понимать многообразие мира, он может и ослепить тебя, заставить забыть, что все существа — разные. Пути же как раз позволяют самым разным существам, с самими разными представлениями о добре и зле, сосуществовать.

— Это как?

— Как? Ну, самую суть этого принципа я озвучил в своей «Записке», — пробурчал Эллис.

— В своей знамени-итой записке, благодаря которой в Наэйриане уже много веков тишь да гладь! — пропела Делия, забавляясь его смущением.

— Если говорить грубо, этот принцип гласит: «В Бесконечном для всех и всего найдётся место. Ищи то, которое может стать твоим — это верная дорога к счастью. И не отказывай другим, непохожим на тебя, в праве иметь своё».

— Некоторые люди прямо зубами скрипят, когда слышат «знай своё место», — вспомнила Делия.

— Да. Они думают, что им говорят: не пытайся стать чем-то большим, чем ты есть сейчас. Но это не так.

Те ан Темиары, которых мы с тобой только что вымели с моей лужайки, пришли сюда как раз за тем, чтобы не в самой вежливой форме указать мне на моё место. Которое, увы, сейчас не в этом уютном домике, а в гудящем улье под названием «Великий Мост». Они всё твердят, что «для кота с моими талантами и опытом большой позор отсиживаться в одёжной лавке, когда город готовится к войне». Так что, как видишь, даже если ты не пытаешься прыгнуть выше головы, а, наоборот, прячешься от жизни в мышиную норку — тебя всё равно могут обвинить в «незнании своего места», — сказал Эллис так, будто речь шла о каком-то постороннем коте, и, не дав Делии ни о чём спросить его, продолжал:

— Но мы с тобой говорили о месте не в алайском понимании, а в более широком смысле этого слова. Под местом Бесконечный понимает не столько… социальную роль, подходящую тебе по склонностям и способностям, сколько некий круг единомышленников, среду, где ты сможешь жить в согласии со своими идеалами, творить, исповедовать свою веру. Бесконечному нравится быть эдаким лоскутным одеялом, сшитым из ярких вязаных кусочков — из стран, городов, деревень, а впрочем — из любых сообществ существ, в каждом из которых придерживаются своей философии, видят смысл жизни в чём-то своём, приветствуют в существах определённый дух. При этом он хочет, чтобы все создания имели возможность беспрепятственно переходить с одного лоскутка на другой, а при желании — могли пришить к одеялу новый. И Бесконечный не терпит, когда кто-то пытается распустить всё это радужное великолепие, перекрасить нитки в угодный себе цвет и связать из них что-то на своё усмотрение…

Эта же нетерпимость передаётся и всем существам, имеющим Путь.

Вот представь себе, что ты благородный элиданский рыцарь и каждый раз, когда ты обращаешь свой взор за пределы родной страны и видишь, как все эти танаи, энвирзы — про алаев и говорить нечего — цинично попирают принципы высокой морали, тебя душит праведный гнев. Тогда, если ты существо, что называется, «путёвое», твой выбор ограничен двумя вариантами: или научиться быть более терпимым или прожить всю жизнь в своём благословенном Элидане, в окружении тех, кто разделяет твои взгляды — твоей родни по духу. Третьего — не дано.

Тебя хотя и тянет вразумлять жителей Анлимора, что отмечать День любовниц — ужасная гнусность, но какой-то частью сознания ты всегда помнишь, что это — их город их традиции, их праздник и тебя, на минуточку, никто на него волоком не тащит. И что если ты оставишь в покое их, то и они оставят в покое тебя и не заявятся в свою очередь к тебе домой, чтобы покритиковать тебя за гордыню, чистоплюйство, или… отсутствие деловой сметки, например. И даже если они являются полноправными гражданами, то не станут пропихивать в Совете твоегородного Элидана закон о том, что каждый желающий может купаться в голом виде в городских фонтанах.

В нашем мире, где государствам нет смысла бороться за территорию или природные ресурсы, на первый план вышли конфликты из-за разницы в мировоззрении. Подумай сама: ведь Элаану, по большому счёту, нечего было делить с Дарлароном или Аглинором, а Элидану — с жителями Змеиного Глаза. Что ты делаешь большие глаза — не знала, что они едва не поубивали друг друга? Неважно, это было безумно давно.

Важно другое. Каждый раз, когда кто-то заявлял: мол, мой образ жизни — единственно верный для всех существ, и если вы не живёте так, как я, значит, вы живёте неправильно, начиналась война. И заканчивалась она обычно не в его пользу… хотя, конечно, страдали от неё все.

Яркий пример из истории: помнишь, как Хеллин не пожелал отпускать из своих владений будущих каниралийцев? Они выбрали правильный путь: решили покинуть родную страну, разойдясь во взглядах с большей частью её населения. А Хеллин, вместо того чтобы просто плюнуть на этих отщепенцев, решил силой навязать им свои идеалы. И что получилось? Наш рыжий Хелраадский пёс больше не носит гордое прозвище Непобедимый. Бесконечный, руками твоей дорогой подруги Аниаллу — ну и других существ, конечно, — продемонстрировал ему, насколько он был не прав. Он потерпел неудачу в точности так же, как мы терпим неудачи в делах, которые не вяжутся с нашим Путём — и с нашей истинной природой, соответственно.

— Но ведь это Аласаис послала Аниаллу…

— Да. Но подумай, почему она послала её в Хелраад именно тогда, а не значительно раньше, хотя Хеллина она терпеть не могла с первых дней его появления в Энхиарге?

— Я думала — из-за того, что за него вступились бы элиданцы.

— Э нет, Делия. Аласаис не составило бы труда разубедить их защищать Хеллина. Дело тут было совсем в другом — в том, что господин пёс покусился на один из важнейших принципов Бесконечного.

— Я никогда не думала об этом…

— Да тебе, по большому счёту, и не надо бы, — Эллис легонько постучал пальцем по её наморщившемуся лбу. — Ты хочешь слишком много знать. У тебя лопнет голова. Помнишь ту книжку, которую ты стащила в прошлый раз? Ведь чуть не лопнула голова-то, а?

— А откуда ты?.. — Делия почувствовала, что краснеет.

— Оттуда. Это ж надо… лежит и бредит: «Мышки съели крышки, мышки съели крышки». Какие мышки? Какие крышки — в магическом трактате? Лучше бы правда что-нибудь про животных почитала — биографию патриарха Селорна например.

Делия хихикнула.

— Я просто хотела отвлечься. Не думать о…

— А то я не знаю, откуда псиной пахнет, — неприязненно проворчал Эллис. — Твоей тёте, Делия, не место в Бриаэлларе. Я не буду советовать тебе обратиться в миграционную службу… Но подумай, может, стоит кому-нибудь из Лекарей Душ поговорить с твоими родными.

— Не знаю, может быть… Я подумаю, — немного потерянно пролепетала си'алай.

— А пока просто перестань её слушать. Совсем, — сказал Эллис, взяв Делию за руки и с тревогой глядя на неё. — Не позволяй ей разрушать твой дух. Не спорь с ней, но делай всё так, как считаешь нужным. А если станет совсем плохо — переезжай к нам. Хотя бы на пару дней чтобы твои родители поняли, как трудно тебе сейчас, и кто делает твою жизнь совсем уж невыносимой.

Алай выпустил пальцы девочки, и хотя Делия понимала, что она ни за что не бросит родителей, не оставит их наедине с этой змеюкой, на душе у ней стало светлее. Она напомнила другу, чтобы он извинился за неё перед женой, переспросила, каких сладостей ей принести, и, погладив на прощание кошку, направилась домой — переваривать всё услышанное…

Вдруг, не отойдя и пяти шагов от дома друзей, она замерла и насторожилась. На какое-то мгновение весь яркий, тёплый, шумный и радостный мир вокруг показался ей иллюзией. Так бывало во снах, в тех поразительно подробных, реалистичных снах, которые видят алаи, когда ты, внезапно осознав, что спишь, и помня об этом, ходишь от одного предмета к другому, прикасаешься к ним, вдыхаешь их запах, поражаешься, каким невероятно, неправильно настоящим всё это тебе кажется, и в то же время понимаешь, что ничего этого на самом деле нет, что весь этот мирок вот-вот исчезнет. Точно так же смотрела она сейчас на лепестки, плавно скользящие вниз по солнечным лучам: пронизанные светом, они казались облачками розового тумана, призраками (подставь руку — и они пролетят сквозь неё), как и тела прохожих, нереальные, прозрачные, через которые проглядывало… нет, не мостовая — нечто иное, совсем иное… Но ещё более странным, чем это ощущение, был вопрос, который вспыхнул в сознании Делии и который, обернувшись, она тут же мысленно задала Эллису:

— Ты сказал, что у Бесконечного был Изначальный Творец, который мог создавать что-то из ничего…

Он медленно поднялся и пошёл к ней неестественной походкой, словно по пояс в воде.

— Но тогда, если танаи правы насчёт закона Равновесия, должен существовать и… инструмент, который может превратить это что-то снова в ничто? — продолжала девочка.

— Делия, зачем ты спрашиваешь об этом? — алай крепко сжал её руку. — Что с тобой?

— Я не знаю, — выдохнула она (стоило его пальцам коснуться её запястья, как оцепенение стало отпускать её). — Но ты ответь мне, пожалуйста.

— Возможно, Делия, возможно. — Он нервно дёрнул головой, пристально, словно ища признаки какой-то опасной болезни, вглядываясь в её лицо. — Откуда мне знать наверняка? Я простой алай, не танайский жрец, не бог, не наэй. И мне куда спокойнее думать, что ничего в Бесконечном нельзя уничтожить безвозвратно. Ведь такой инструмент мог бы уничтожать сами души, понимаешь? А это было бы действительно страшно.

— Прости, я не знаю, почему всё это пришло мне в голову, — Делия чувствовала себя неловко. — Я будто бы… вывалилась куда-то.

— Осторожнее, надо быть осторожнее с такими мыслями. Они могут довести тебя до Бездны… — предупредил алай. — Но даже если всё сложится не так плохо, ты всё равно много потеряешь… Будешь походить на сианай не только цветом глаз и волос.

— А чем же ещё?

— У тебя не будет детства, Делия, — печально шепнул Эллис. — А теперь беги-ка домой. И, знаешь что, забудь лучше обо всём, о чём мы тут говорили, ладно?

Делия кивнула — ей и самой очень хотелось бы забыть.

* * *

Уже издалека Делия почувствовала необычайное возбуждение существ, находящихся на площади Мудрости, и ускорила шаги, горя желанием узнать, что там происходит. Она ходила этой дорогой уже не один раз и знала, что у большинства из тех, кто встречался ей здесь, был повод для волнения: дом ан Темиар, в основном, посещали по очень важным делам. И всё-таки сегодня тут явно творилось что-то необычное: слишком много народу собралось на площади разом, все смотрели в одну сторону, то и дело раздавались неодобрительные выкрики, но, о чём бы ни говорили собравшиеся, до си'алай долетал лишь нечленораздельный гул.

Быть может, дряхлые драконы из общества «Назад, в пещеры!» опять устроили акцию протеста? Делия хихикнула, вспоминая их прошлую демонстрацию. Эта «весёлая компания» из Драконьих Клыков активно боролась против применения (в якобы кощунственных целях) порталов и прочих межпространственных штучек, которые считала священными. Их возмущали и бриаэлларская канализация, и водопровод, и система перемещений, и служба доставки продуктов. Но больше всего страдали от них маги-ветеринары. Много лет назад эти бедняги, на своё горе, придумали способ помочь своим особенно занятым клиентам обойтись без выгула питомцев — они стали устанавливать маленький портальчик в хм… на выходе из животного… И именно такая «волшебная дверь в туалет», установленная бессовестным ветеринаром Нирлом, едва не убила бедняжку Меори.

Но разобраться, драконы это или не драконы, Делии удалось не сразу.

За несколько шагов до широкой лестницы, которой, круто повернув направо, Музейная улица спускалась на площадь, дорогу ей преградила стена из спин. Существа стояли так плотно, что проскользнуть между ними было затруднительно даже маленькой алайской девочке. И, чтобы оглядеться по сторонам, Делии пришлось вспрыгнуть на высокие мраморные перила.

На площади было не протолкнуться. Постаменты статуй, цветники И стволы деревьев были буквально облеплены горожанами, и все они смотрели на одного человека, взобравшегося на огромный куб из лилового мрамора, где до вчерашнего утра почивала Анаит — алайский символ мудрости и знания. Сейчас изваяние унесли в музей Неалаев (Делия сама помогала обновлять наложенные на него чары), тот же, кто занял его место, девочке очень не понравился. Он был какой-то жалкий и очень злой, это си'алай поняла сразу. А ещё, судя по окружающей его ауре волшебства, он был магом.

Горожанам незнакомец тоже не больно-то нравился. Глядя на сдвинутые брови, поджатые губы, превратившиеся в щёлочки глаза, нетрудно было догадаться, что речь этого облезлого чародея пришлась бриаэлларцам не по вкусу. Впрочем, «симпатия», видимо, была взаимной: маг громко выкрикивал что-то, обвиняюще тыча всеми десятью растопыренными пальцами в толпу: «…фикция! Вы рабы, рабы!» — разобрала Делия.

Девочка в коротком белом платьице, ровесница си'алай сидящая на шее у рослого человека, испуганно пригнулась от этого крика и, одной рукой обнимая голову отца, другой потянулась к матери. Та судорожным жестом убрала в карман платок, который секунду назад изумлённо прижимала к губам, что-то сказала мужу, и он поспешил увести готовую расплакаться дочь с площади. Делию уводить было некому, но она и не нуждалась в этом — маг ничуть не напугал её своими воплями, по крайней мере пока. Она вообще ещё не поняла, что здесь происходит. Судя по обрывкам фраз, достигавшим её ушей сквозь общий гвалт, оратор ругал бриаэлларский уклад жизни, но за что?..

— Что там творится? — озвучил её недоумение резкий женский голос слева. Его невысокая зеленокожая хозяйка изо всех сил вытягивала татуированную шею, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. — И кто так кричит? Опять беженцы?

— Нет. Это так… местный подонок, — ответили ей.

— И как Кеара его терпит? Уму непостижимо! — присоединилась к ним ещё одна женщина. Очень худая, в тёмном платье и вышитом переднике, она показалась Делии смутно знакомой.

— Набить ему наглую морду — и дело с концом! — в сердцах рыкнул стоящий рядом человек с дорогой, адорской работы цепью на взволнованно вздымающейся могучей груди.

Его-то Делия уж точно знала: он жил в конце той улицы, где располагалась «Клетчатая мышь», заведение её родителей, и часто обедал у них. Кажется, этого человека звали Арк. Девочка потянулась похлопать его по плечу (перекричать толпу она и не надеялась), но едва её пальцы успели коснуться его рукава, как она застыла на скользких перилах, нагнувшись, с вытянутой рукой и открытым ртом: Делия увидела Аниаллу. И тут же поняла: это на неё, её любимую сианай, бесстыже орал взмокший от собственного крика возмутитель спокойствия. Негодование так обострило слух си'алай что каждое его поганое слово казалось ей почти осязаемым. Обернувшийся к ней Арк проследил взгляд девочки и забыл о ней столь же быстро, как и она о нём — не каждый день становишься свидетелем такого зрелища: ободранный, жалкий человечишка прилюдно орёт на Тень Аласаис!

Но сама Аниаллу и незнакомая Делии румяная, светловолосая алайка, кажется, совсем не обращали на него внимания. Даже оскорбительный выкрик насчёт уворованных детей, который напрямую касался судьбы Делии, сианай оставила без ответа. Они с подругой улыбались и обсуждали что-то своё. И это «своё», судя по их лицам, вряд ли было связано с сумасшедшим магом.

А он продолжал разоряться… Вдруг собеседница сианай подскочила на месте и, как показалось девочке, едва не свалилась с ветки. «Энаор, скотина!» — с рычанием в голосе на всю площадь заорала незнакомка. Аниаллу хихикнула, что-то сказала подруге и улетела на глимлае прежде, чем опешившая Делия успела окликнуть её. Сианай не выглядела ни расстроенной, ни раздражённой, словно и не слышала обвинений. Подумав, девочка решила, что Алу просто не показывает вида. Но придумать хотя бы одну причину, почему она это делает, Делия не смогла.

У неё самой волосы встали дыбом от злости. Ей было страшно обидно за Аниаллу, за всю её новую расу, за любимый город.

Она испытывала нечто подобное (только намного, намного слабее) всего один раз и совершенно по другому поводу. Было это в раннем детстве, и потом, вспоминая тот случай Делия смеялась над собой вместе со всеми. Дело в том, что маленькой она очень любила чёрное дарларонское масло, и конечно, как и всё вкусное, оно считалось вредным для детей. В обычные дни Делию им не баловали, но когда приходили гости, и она под шумок тянула и тянула лакомство со стола, домашние если и замечали это, то старались до поры не оговаривать сластену. Все старались, но только не тётя Линра! Делия на втором же кусочке получила по рукам, да ещё и длинную нотацию в придачу. Причём выговаривала тётка не столько племяннице, сколько сестре. И это сестре, благодаря мужеству которой она сама и вся её родня жили до сих пор на этом свете! Перед Делией стоял стакан с соком, и ей ужасно хотелось выплеснуть этот сок прямо в тощее тёткино лицо, но она не могла этого сделать. Было нельзя. Но и сдерживаться девочка была уже не в силах. Рука её судорожно сжала стакан, она подняла его, коротким, чётким движением вынесла в сторону и… перевернула вверх дном. Рыжее пятно медленно растекалось по полу, в столовой повисла неловкая тишина. Конечно, Делия тут же сама побежала за тряпкой, а тётку даже не забрызгало, но всё-таки это был хоть и маленький, но протест. На большее она тогда была не способна…

Но теперь — теперь всё было иначе. Алайская мораль сильно отличается от человеческой. Делия хорошо поняла это, изучая историю своего народа. Можно быть всеобщей любимицей и не обладая всепрощающей добротой её матери, можно открыто выражать свою неприязнь к тому, кто тебе не по нраву, можно спорить, можно задавать любые вопросы и… мстить своим врагам. С одной лишь оговоркой: если эта самая месть не повредит тебе самой — да, кажется, именно так говорили все её наставники.

Но почему же тогда алаи не заставят оскорбляющего их колдуна замолчать? Что же такое они знают про него, если не решаются наказать за подобное поведение? Или не считают нужным? Надо, ей обязательно надо узнать это.

— Его зовут Энаор? — девочка снова подёргала знакомого за краешек плаща.

«Надо же, — подумала она, — алаев ругает, а имя у самого алайское, да ещё какое — „величественный“! И как же настоящий Энаор это терпит?!».

— Нет, Райс его имя, — гневно рыкнул Арк, затем спохватился — вспомнил, что разговаривает с ребёнком, — поднял глаза на Делию, чтобы посмотреть, не испугалась ли она… да так и застыл.

И было от чего застыть: шутка ли, когда со знакомого лица, которое ты привык считать человеческим, на тебя смотрят два любопытных, светящихся алайских глаза. Арк забыл о маге и медленно опустился на перила рядом с ней.

— Делия, так ты получила-таки свои уши? — обалдело прошептал он, забрав в кулак свою короткую бороду.

Обе его соседки повернулись на его удивлённый возглас. Заметив Делию, одна что-то возбуждённо зашептала на ухо другой. Их примеру последовали ещё насколько горожан, по толпе пополз шепоток — новоиспечённая си'алай была не меньшей диковиной, чем сбрендивший колдун. Делии нравилось, как они смотрели на неё, впервые ей не было неуютно под любопытными взглядами бриаэлларских неалаев. Возможно потому, что на лицах этих существ отражались чувства, схожие с её собственными. Они смотрели на неё так, как только что она сама смотрела на Аниаллу: им было обидно за неё, они не понимали, как она сама и её соплеменники могут позволять какому-то ничтожеству обпивать грязью себя и свой чудесный город. Город правом называть который своим домом так гордились все эти неалаи: люди, энвирзы, адоры, илтейцы и многие, многие другие. Уголки рта девочки сами собой начали подниматься вверх. Она не знала, что сказать, поэтому просто молчала и улыбалась, переводя глаза с одного знакомого или незнакомого лица на другое. Физиономия соседа сияла гордостью, как будто это была лично его заслуга, что Делия «получила свои уши». Делии казалось, что она вот-вот решится и скажет им что-то настолько тёплое, настолько нужное и важное, что они все тут же забудут про Райса и, умиротворённые, разойдутся по домам… Но тут лишившийся аудитории маг решил вернуть украденную девочкой толику внимания.

Для этого Райсу пришлось усилить свой голос волшебством. Делия и горожане, столпившиеся вокруг неё, невольно обернулись.

— Чему вы радуетесь? — оглушительно взвизгнул он. — Ещё одному рту, который будете кормить? Они душат вас налогами, а что вы получаете взамен? Ничего, кроме полного бесправия и унижений!

«Бесправные» и «униженные» недоумённо переглянулись. Каждый из них, когда переселялся в Бриаэллар, подписывал своеобразный договор, к которому прилагался Свод законов города, и тем самым, в частности, обещал «принимать этот город таким, какой он есть». Не говоря уже о том, что при тех прибылях, которые сулила торговля в Бриаэлларе, никакие налоги, даже такие высокие, как здесь, не могли оставить их без средств к существованию…

Делия почувствовала, что заливается краской.

— Не стоит тебе это слушать! — заботливо проговорил Арк, но в голосе его всё ещё клокотал гнев. Делия подумала, что он прикрыл бы ей ладонями уши, останься они человеческими.

— А откуда он, этот Райс? — как можно невиннее спросила.

— Уж не собираешься ли ты… — начал было он, но тут же замолчал: не хватало ещё подать девчонке такую идею!

— Нет, я просто хочу знать, какие места надо обходить стороной, — раздельно проговорила Делия; она врала с детской непосредственностью. Видимо, её ответ успокоил Арка.

— Он, Делия, торгует лампами в переулке за Старой Серебрянкой, через две улицы от «Крысиной норы».

— Как символично! — язвительно воскликнула девочка (кабак «Крысиная нора» был самым гадким местом в Бриаэлларе) и спохватилась, что опять говорит подозрительно взросло. Хотя — нет, ничего страшного: всё, что ей было нужно, она уже узнала…

Делия ещё немного постояла среди людей и нелюдей от душевного тепла которых она пару минут назад казалось, была готова взлететь без всякой магии… А этот Райс всё портил! Подлый, мелкий, гадкий колдунишка — девочка топнула маленькой босой пяткой. Кто знает, почему Кеара и Алу терпят его. Во всяком случае, они не просили Делию о том же, значит, она имеет полное право сделать то… что собирается сделать.

* * *

Райс говорил ещё долго. Слушатели его посудачили немного, повздыхали, повозмущались да и разошлись. И только одно существо, похожее на призрака, стояло и смотрело на Райса с тоской, завистью, и… жалостью.

Маг почему-то принял его за немого нищего, хотя ни немых, ни нищих в Бриаэлларе не было. Он не знал, что это мрачное привидение — вполне живой полуэльф Энбри, смотрит на него и вспоминает, как сам он не раз стоял вот так же над толпой, блистая ораторским мастерством, в центре всеобщего внимания. Но Райс не знал его печальной истории, да и не до того ему было. Он тяжело дышал, грудь кололо тысячей иголок, руки и лицо пылали ледяным огнём.

— В конце концов мы всё равно победим, — устало вздохнул он, словно учитель, которому никак не удаётся вложить в головы учеников прописные истины.

Тут мысли Райса помутились, он едва устоял на ногах, и его вырвало. Несколько секунд он тупо смотрел себе под ноги, потом, во внезапном порыве, судорожно порылся во внутреннем кармане, достал оттуда мятые листки документов на право проживания в Бриаэлларе, бросил их в зловонное месиво, утёр мокрые губы и, с выражением глубокого удовлетворения, удалился.

Но не успел он сделать и десятка шагов, как за его спиной раздался громкий хлопок. Маг оглянулся — на месте его «акции презрения» ревел костёр с ярким синим пламенем. Во мгновение ока он пожрал своё мерзкое топливо и угас так же резко, как и появился. Не осталось ничего, как очень скоро ничего не останется от слов Райса в душах бриаэлларцев. Но, глядя на блестящий чистый камень мостовой, он не понял этого. Или не захотел понять.

* * *

Зависнув перед входом в Великий Мост, Аниаллу похвалила себя за то, что предусмотрительно отправилась сюда на глимлае — так много народа толпилось у распахнутых стеклянных дверей. Алу пролетела над их головами прямо к высокому зданию из коричневого камня, которое было, пожалуй, самым строгим из бриаэлларских построек. Хотя его фасад и украшало несколько статуй, он всё же казался непривычно голым для алайского жилища. Нестерпимо горели на солнце зеркальные стёкла, местами забранные причудливыми решетками, и только одно высокое арочное окно, что располагалось прямо над входом и тянулось на несколько этажей вверх, было украшено изображением Аласаис. Всевидящий взор недовольно, как показалось Аниаллу, скользнул по ней, когда она пронеслась над площадью и, низко-низко пригнувшись, проскользнула внутрь здания, едва не пройдясь глимлаем по макушкам посетителей дома ан Темиар.

Оказавшись в просторном холле, Аниаллу не спешила опускаться на землю. Сегодня здесь определённо творилось что-то из ряда вон выходящее, слишком взволнованы были сидящие в ожидании своей очереди жители Бриаэллара.

Алайка стала снижаться лишь тогда, когда краем глаза зацепила в толпе знакомое лицо. Эту бледную тонкую физиономию, с беспорядочно раскиданной по ней жемчужной чешуёй, нельзя было не узнать. Она принадлежала Ирсону Тримму, танаю и лучшему другу Аниаллу. Прямой, как проглотивший швабру удав, он шёл по коридору с таким выражением лица, будто под носом ему намазали чем-то жутко мерзким.

— Ты слышала, что они собираются сделать?! — без предисловий выпалил обычно уравновешенный танай.

— Нет, — поспешила признаться Алу, спрыгивая с глимлая на пол.

— Купол над Бриаэлларом! Магический барьер, как тот, что вокруг вашего Руала! — возмущался Ирсон. — И собираются перекрыть все порталы!

— Ну и что? — пожала плечами сианай. — Найдёшь мага, если надо — драконьего, и обойдёшься без их порталов.

— Драконьего?! Драконьего! — он повторил слово, видимо вызвавшее у него новый взрыв раздражения. Но, как и любой танай, он быстро взял себя в руки.

— Как раз благодаря этим самым драконам, Алу, — начал объяснять он, — нам никому отсюда без высочайшего соизволения не выбраться.

Он поманил пальцем глимлай Аниаллу и уселся на него, как на летающую скамейку.

— Так что они задумали? — спросила сианай.

— Что — это они не говорят. По-моему, какие-то помехи, но ты знаешь, я не разбираюсь в таких вещах, — раздражённо поскрёб чешуйку на щеке танай. — Как ехидно заметила мне матриарх Кеара, если кто-нибудь вздумает телепортироваться без соответствующего разрешения, то, возможно, он и доберётся, куда ему было нужно, но она не уверена, что доберётся в том же виде, в каком он отбыл.

— Кошки из дома Теней называют такие чары «мясорубкой», — кивнула Аниаллу. — Сочувствую тебе, Ирсон.

Дело было в том, что Ирсон Тримм владел таверной «Логово змея», одной из самых знаменитых в Энхиарге и недавно, от греха подальше, перенесённой в Бриаэллар. Создание купола над городом означало конец поставкам, а для приготовления напитков, составлявших гордость заведения и способных опьянить практически любое существо (даже «страдающее» невосприимчивостью к дурманящим веществам), были необходимы редчайшие ингредиенты.

Ирсон не был особенно жаден, но он настолько любил своё дело, болел за него, что для него закрыть таверну было всё равно, что певцу потерять голос или алайке — хвост.

— Когда они собираются всё это запустить? — осторожно спросила Алу.

— Оповещение будет сегодня вечером, купол — завтра или послезавтра, в зависимости от реакции горожан, помехи — чуть позже, — раздался у неё за спиной знакомый женский голос.

Алу обернулась, чтобы увидеть раздосадованную Эйтли Тинойю.

— А мы только собрались устроить себе перерыв, съездить в Анлимор — поесть рыбки.

— Тебя тоже не выпускают? — Аниаллу была изумлена.

— Угу. И ещё говорят, что всему Бриаэллару это только на пользу. Бред какой-то, — пробурчала Тинойа. «Действительно бред — какая от тебя Бриаэллару польза?!» — усмехнулась двусмысленности Аниаллу, но вслух, разумеется, ничего не сказала.

— Хотела отловить Кеана, он, говорят, вернулся — и с такими новостями, что они всё это сразу и учудили. Но не нашла, видно, мой осведомитель чего-то напутал. Пойду, поплачусь папочке! — Эйтли притворно хлюпнула носом и удалилась.

— Угу, как же, учтут они «реакцию горожан», — всё с тем же отвращением проговорил танай. — Судя по тому, как «бурно» они отреагировали на мою реакцию, купол будет уже завтра. — Он ещё раз криво усмехнулся и слез с глимлая.

— Ирс, мы что-нибудь придумаем, — пообещала Алу. Ей было очень досадно видеть своего лучшего друга в таком настроении, и, какие бы гам цели ни преследовала Кеара, для него она вполне могла бы сделать исключение.

— Что уж тут придумаешь, — вздохнул Ирсон, — у меня товар идёт и через Линдорг, и через Шейлвеллу, и через Дирхдаар, а большая часть — и вовсе через Бездну. Но всё равно, спасибо.

— Если будет хоть какая-то возможность, я достану тебе путёвку на лавовые озёра Бездны — за счёт Совета, разумеется! — Алу хохотнула и ободряюще шлёпнула Ирсона по плечу.

* * *

По широким мраморным ступеням Аниаллу поднялась на два этажа выше. Гул голосов едва долетал сюда, и на прохладной площадке было тихо. Отсюда расходились две лестницы поуже, покрытые серебристыми коврами. Аниаллу окинула их нежным взглядом: они вели в старую часть замка, не перестроенную с вступлением Кеана в должность Верховного жреца. Там, наверху, остались нетронутыми тёплые дубовые панели на стенах, шёлковые ковры, приятные на ощупь ещё более, чем на вид, удобные подушки в заменяющих диваны нишах…

На нижних этажах теперь всё было по-другому: высокие потолки, много зеркал и мрамора. Сейчас Алу стояла в окружении десятка массивных ваз из адорского горного хрусталя и жмурилась от испускаемых ими ярких острых лучей. «У-у, прямо Линдорг какой-то пополам с Элааном устроили», — привычно проворчала она и повернула направо, в широкий белый коридор со сводчатым потолком и рядами изящных арок в виде деревьев из прозрачного зелёного камня, по стенам.

«Значит — всё-таки купол. Плакали мои налары. Кеан принял решение, а Кеаре приказал поставить меня в известность. И что за новости такие из Линдорга?» — думала Аниаллу…

— Облезни мой хвост! — раздалось впереди, и какой-то ан Темиар спиной вперёд выступил из бокового прохода. — Да кто же вам такое сказал?

— Многие. На улице, — появляясь следом, повёл морщинистой трёхпалой конечностью в широком лиловом рукаве его собеседник (таких существ Аниаллу ещё не видела ни в Бриаэлларе, ни за его пределами). — Странно было слышать. Мы слышали о вашем городе совсем другое. Раньше. Но мы постарались сделать всё так, как нам сказали. Хотя и чувствуем себя теперь немного… голыми.

— Так, — ан Темиар нервно потёр лоб. — В Бриаэлларе нет запрета на ношение религиозной атрибутики. И никогда не было. Чушь вам какую-то сказали на вашей улице.

— Впрочем, это было бы естественно, — столь же плавным жестом развело в стороны суставчатые руки (их у него оказалось четыре) унылое существо. — В Бриаэлларе властвует Аласаис, этот город её дом, а дом богини — это храм. В храме же одного божества не должно поклоняться другому, — пропело оно, паря над полом.

— Да дела ей нет до того, кому вы молитесь и во что при этом одеваетесь — тоже! Вот, смотри, о наш встревоженный гость, — ан Темиар извлёк из-за пазухи амулет из тусклого металла — фигурку лысого худощавого мужчины, на нижнюю, змеиную, половинку тела которого, как на толстую спираль, была насажена кипа тетрадей из белого матового стекла.

— Это Теллифер Книжный Червь — покровитель всех, кто мается на бумажной работе. Он посылает им смирение и дарует эдакую особенную тихую радость. Кстати, на самом деле посылает и дарует. Ему половина ан Темиаров молится, — заявил кот, любовно погладил и спрятал своё сокровище.

Его собеседник, кажется, немного оттаял.

— И Аласаис нисколько не смущает, что я ношу на шее эту змеючку, — широко улыбнулся заметивший эту перемену алай; он жестом пригласил четырёхрукого следовать за собой и неспешно зашагал по коридору. — И вам никто этого не запрещает. У нас нельзя разве что расхаживать голышом по улицам, но и это не мы, а Совет Дорогих Гостей запретил, неалаи то бишь. Да, ещё — мы и вам рекомендовали бы воздержаться от комментариев в адрес тех, чьё поведение и внешний вид не соответствуют вашим представлениям о морали, — предупредил он, раскланиваясь с чуть полноватой алайкой, спешащей куда-то с подносом, уставленным искрящимися стаканами. — Особенно если эти комментарии будут иметь форму угрозы. Вот так примерно. — Он обернулся к уже успевшей поравняться с Аниаллу кошке и не своим голосом выкрикнул ей в спину: — Если ты, Саммера Белоножка, будешь расхаживать тут простоволосая, в этом отвратительном платье, коротком и белом, да ещё и босая, то мой великий и ужасный бог повыдергает тебе твои бледные лапы!

Саммера обернулась, звякнув стаканами, но, увидев знакомую ухмыляющуюся физиономию, только насмешливо дёрнула ухом.

— Вот. Даже стакан пожалела — кинуться. То ли дело года три назад был у нас на редкость забавный прецедент. Один такой воинствующий жрец пообещал Телиан ан Камиан — она загорала на крыше — что, если она будет валяться в таком виде, его бог покарает её… неким очень оскорбительным способом. А она, мало того что девушка скромная и впечатлительная, так ещё и водит дружбу с главой бриаэлларской Стражи, а тот, между прочим, сам экс-бог войны из довольно неплохого мира… В общем, и жрецу, и божку его пришлось перед Телиан извиняться. Сама она, правда, от всей этой кутерьмы впала в большую грусть, зато мамаша её, распрекрасная матриарх Аэлла, была в полном восторге и совсем извела другую свою дочку, Талию, постоянно ставя ей в пример «прославившуюся» сестрицу. Вот такой скандалец вышел. Но этот случай у нас пока единственный — с военным исходом. Хотя сейчас в Энхиарге такое творится… Знаешь что, выдам-ка я тебе брошюрку с правилами поведения. Мы их давно перестали вручать новоприбывшим (всегда доброхоты находятся — объяснить гостям, что есть что в Бриаэлларе), но они у нас ещё где-то, я помню, валялись. Давай-ка завернём вот сюда, — кот указал под хрустальную арку и первым бодро шагнул в неё.

Его спутник не сразу последовал за ним. Аниаллу нарочно замедлила шаги, желая понаблюдать за четырёхруким: что-то в нём настораживало её. Несколько мгновений он — как ей показалось, нервозно — покачивался в воздухе, потом как-то затравленно оглянулся, будто искал помощи. Но натолкнувшись взглядом на сианай, четырёхрукий, видимо, испугался её ещё больше, чем своего провожатого, и поспешно влетел под арку.

Проходя мимо места, где он только что парил, Алу почувствовала лёгкий озноб, словно тот оставил после себя облачко морозного воздуха. Сианай остановилась. Беленький коридорчик за аркой был пуст, в нём ровно горели жёлтые лепестки настенных светильников, маслянисто поблёскивали листья цветов в узких стеклянных кашпо… Алу поёжилась: всё вокруг было буквально пропитано каким-то липким, мерзким страхом. «Нездоровым», — подумала Аниаллу, настолько остро ощущалось в этой простой эмоции что-то неправильное, чуждое тому, кто её испытывал. Странно, что ан Темиар этого не почувствовал. Или почувствовал и пригласил этого гостя Бриаэллара к себе именно для того, чтобы разобраться, что же с тем не так? Если бы Аниаллу не опаздывала к Кеаре, она непременно последовала бы за ними, но ей надо было торопиться. Сианай резко отвернулась от арки… и в глаза ей тут же плеснуло яркими красками: пёстро одетый жилистый человек лет сорока стремительно приближался к ней.

Аниаллу были хорошо знакомы этот хищный нос и светло-бирюзовые глаза, чей легкомысленный цвет совершенно не вязался с пронзительным, цепким и ироничным взглядом. Сианай приветливо улыбнулась Каиссу Недоалаю (тому самому соратнику Канирали и Диреллеи, который вместе со своим братом Ратиллисом помог им разбить армии Хеллина на Огненной реке)… и вдруг почувствовала в его сердце тот же холод такой же ядовитый страх какой излучал четырёхрукий. Это был определённо не его страх, ибо чего в Бриаэлларе мог бояться Каисс Недоалай, любимец Аэллы ан Камиан, почётный хранитель музея Выдающихся Неалаев? И какую угрозу, в свою очередь, мог он представлять для Бриаэллара? Но ведь Алу определённо ощущала в нём что-то опасное, как… как если бы он был болен. Да, не заколдован, а именно болен чем-то, вызывающим страх и… способным вызвать его эпидемию среди жителей города.

— О, моя бедная, бедная госпожа Аниаллу! — воскликнул Каисс. Аниаллу вытаращила глаза — она подозревала, что выглядит сейчас неважно, но не до такой же степени.

А бывший военачальник вдруг судорожно, как утопающий за соломинку, схватил её за запястья и выпалил:

— Прими мои глубочайшие извинения, госпожа сианай! Вся наша община скорбит по поводу речей этого подлеца! У меня просто не хватает слов, чтобы выразить всю меру нашего возмущения его выходками, а последней — в особенности.

Брови Недоалая двигались все быстрее, они походили на большие белооперённые крылья не только размером, формой и цветом, но и той скоростью, с которой они «порхали» по его высокому лбу.

Нетрудно было догадаться, на кого так разгневан Каисс: наверное, он и сюда приходил, чтобы решить, что делать с уже вконец оборзевшим магом-проповедником. Но вид едва ли не дрожащего Недоалая просто шокировал Аниаллу. «Чего он так боится? Чего его заставляют так бояться? — ошарашенно спрашивала она себя. Неужели… неужели того, что благодаря публичным истерикам Райса все люди, живущие в Бриаэлларе, окажутся в немилости у властей? И у неё, сианай Аниаллу, в частности?» Если да, то это архиподозрительно: Недоалай (даже если принять во внимание его печальное добриаэлларское прошлое), слишком хорошо знал алайские нравы, чтобы впасть в панику из-за одного дурака, которого даже не посчитали нужным выслать из Бриаэллара, не говоря уж о казни или другом наказании. Как же мастерски надо было накрутить его! Нет, одними словами тут, определённо, не обошлось, тут какое-то необычное воздействие. И она, кажется, уже начинала догадываться какое…

— Уверяю, если бы милостивая властительница Кеара позволила нам, людям Бриаэллара, — запальчиво продолжал Недоалай, судорожно сжимая её пальцы, — решить эту проблему самим и сейчас, то мы незамедлительно сделали бы это. Ламповщик Райс не сошёл бы с того самого места, где посмел выказать тебе такую вопиющую непочтительность! — Каисс совсем по-алайски оскалил белые зубы, напомнив Аниаллу того сурового военачальника, которым она знала его когда-то.

Два крыла над его глазами, горящими решимостью вспомнить старые навыки и прикончить зарвавшегося колдунишку своими руками, соединились в одну грозную птицу, да и сам нос стал ещё больше походить на клюв. Аниаллу успокаивающе положила руку на его запястье.

— Каисс, не стоит так переживать. Мне очень лестно, что ты и многие твои соплеменники готовы вступиться за меня, — проговорила она, внимательно всматриваясь в его глаза, — но я не вижу причин всем вам так волноваться за себя.

Рука под её пальцами заметно дрогнула. Каисс понял, что она не удержалась, заглянула в его сознание, и теперь не знал, что делать дальше. Улыбка Алу была сочувственной и печальной — догадка её оказалась верна.

— Мне очень обидно, Каисс. Я думала — мы друзья. Я думала — ты знаешь наши порядки, — мягко сказала она. — Я и не подозревала, что слов какого-то псевдоалайского ветеринара может оказаться достаточно, чтобы выставить меня и мой народ такими чудищами в твоих глазах.

— Ох, Аниаллу, Аниаллу… я понимаю… но нам страшно… это глупо, видит Аласаис, — глядя в пол, забормотал человек.

— Аласаис-то всё видит, Каисс, — вздохнула сианай. — Только, сдастся мне, и ты видишь в этом деле не меньше её, и сам отлично понимаешь, что все эти… страшилки — несусветная чушь. Так как же ты, ты — мудрый и прозорливый! — можешь относиться к этому серьёзно?

— Не могу, — резко мотнулась склонённая голова с длинной белой косицей. — Думал, что заколдован, но чар на мне не нашли, и я… Не могу, конечно… но это не мешает бояться.

Он поднял на неё совершенно не свои глаза, и Алу поняла — он боролся, действительно боролся со страхом, но проиграл. «По крайней мере, его не заставили до конца уверовать… во всё это, — постаралась утешить себя сианай. — Но дело плохо: если с Каиссом смогли проделать такое…». Видеть страх — страх перед ней самой! — на лице этого мужественного человека, которого она искреннее уважала и любила, было мучительно. Это нужно было прекратить. Немедленно.

«…И на меня взираешь вниз Ты сквозь вуаль своих вибрисс», —

вдруг донеслось откуда-то сзади.

Аниаллу оглянулась — как раз чтобы увидеть, как из-за угла, предусмотрительно ухватившись за него рукой, выскочил молодой алай и, лихо тряхнув длинными волосами, пружинисто зашагал по коридору. Свободной от бумаг рукой он попытался убрать с глаз чёлку, но только ещё больше взъерошил каштановую шевелюру.

Завидев Алу и смертельно бледного Каисса, он остановился, насторожив уши.

— Куда бежишь такой весёлый? — осведомилась сианай.

— Я?… А… я список изгнанников из Миграционки несу Кеаре на подпись! — выпалил кот.

Недоалай дёрнулся, будто тот ударил его.

— И это причина столь бурного восторга? — подняла бровь сианай.

— Ага, — мотнул головой алай, — наконец-то у нас появился повод выкинуть столько всякой сволочи, — поделился он с Алу и Каиссом… и только тут заметил, что человек, которому бледнеть было уже некуда, прямо позеленел под своим загаром.

— Господин Каисс, ты-то что такое лицо скорбное делаешь? Можно подумать, мы тебя выгонять собрались! — хмыкнул певун и, немного посерьёзнев, спросил: — Или ты волнуешься за кого-то из своих знакомых? Так ты пришёл бы, спросил. А то сделаем чего не то, — пробормотал он, — а Аэлла нам потом за тебя хвосты повыдергает — и зелёные и обычные. — Кот усмехнулся своей шутке, но взглянув на Каисса, вздохнул и, покопавшись в свитках, протянул ему самый длинный из них. — Вот тебе. Как начнёшь волноваться по пустякам, вспомни, кто тебе покровительствует. Адиану он всё равно теперь ни к чему, а то ещё его дражайшая вампиресса-литераторша Теола заревнует…

Каисс осторожно взял бумагу, но даже не развернул её, не говоря уже о том, чтобы поблагодарить.

— Ты лучше скажи мне, — заполнила неловкую паузу сианай, — нет ли в твоём списке звериного лекаря Нирла?

— Нет, — фыркнул алай — он у нас пока в другом списке. Среди халтурщ… — он шлёпнул себя по губам, — извините, «лиц, недостаточно добросовестно относящихся к своим обязанностям», — нарочито-канцелярским тоном пояснил кот, нетерпеливо помахивая хвостом. — Он чуть не угробил добрую дюжину наших меньших братьев — псевдоалай, что с него взять?

Каисс осторожно развернул подаренный алаем свиток. На состаренной бумаге оказался портрет Аэллы ан Камиан, полулежащей на причудливо изогнутой ветви в весьма соблазнительной позе. Сапфирный глаз красавицы изредка томно подмигивал с плотной бумаги.

Одного взгляда на лицо мигом успокоившегося Каисса хватило Алу, чтобы понять: встреча с нагловатым клерком не была случайной. Кеара послала его сюда — передать Недоалаю портрет, напитанный магией, которая не позволит ему… волноваться по пустякам. У Аниаллу немного отлегло от сердца — слава Аласаис, ан Темиарам, видимо, удалось отыскать противоядие от страха… на сей раз.

* * *

Добравшись до круглого холла перед приёмной Кеары, Аниаллу, чтобы стряхнуть напряжение, остановилась поточить когти о предназначенный для этого столбик. Приняв кошачий облик, она несколько минут с наслаждением царапала твёрдую древесину, вдыхая свежий аромат хвои, потом села, почесала за ухом задней лапой и неспешно направилась к небольшой двери в стене напротив.

Дверной проём обрамляли коричневые полотнища с вышитыми золотой нитью символами дома ан Темиар. Чуть различимый запах, исходящий от правого из них, показался ей любопытным, и чёрная кошка приоткрыла пасть, чтобы лучше внюхаться в него. От портьеры пахло взволнованным человеком. Мужчиной, который любил пользоваться духами. Аниаллу мысленно усмехнулась, узнав запах: не надо было обладать Анаровым даром видений, чтобы ясно представить, как, измотанный разговором с Кеарой (а больше — собственными беспочвенными страхами), Каисс Недоалай вывалился из этой резной двери и без сил припал спиной к полотнищу — отдышаться.

Сианай прошла через длинную комнату с мягкими диванами, где обычно дожидались приёма у матриарха ан Темиар посетители, и тихонько толкнула мордой дверь.

Кеара, сидя за столом, пускала зеркальцами ногтей солнечных зайчиков и с самым сосредоточенным видом наблюдала, как они пляшут по блестящей тёмной поверхности. Усталость не её лице смешалась с совсем несвойственной сестре Кеана блаженной рассеянностью, и было совершенно невозможно понять — заметила она Алу или нет.

Исполнившись какой-то дурашливой игривости, сианай фыркнула и быстро побежала к ней по знаменитому «пафосному» круглому ковру. На этом льстивом до наглости подарке Феора Струноуса было мастерски выткано множество кошек, которые запрокинув головы смотрели на золотящееся у дальнего от Алу края солнце, посреди которого и стоял стол Кеары. Оттолкнувшись от благоговейных усатых морд Аниаллу легко вспрыгнула на него и приветственно потёрлась щекой о щёку своей задумавшейся «тётушки».

Такое обхождение, привычное для кошек Ал Эменаит, было не в ходу в Бриаэлларе, и Кеара несколько смутилась. Воспользовавшись её замешательством, сианай тут же сунула морду в кубок с ароматным сливовым вином и быстро-быстро заработала языком.

Уже много веков назад Алу подметила одно свойство натуры матриарха ан Темиар: если успеть первой задать беседе шутливый тон, есть значительный шанс, что Кеара уже не сумеет напустить на себя серьёзную отстранённость, и её можно будет разговорить почти на любую тему. Помимо золотистого напитка, на столе благоухала ещё и ваза с икрой, любимым лакомством Кеары, но на него Алу не покушалась — это могло закончиться печально, даже для сианай.

— Прямо как из партера! — усмехнулась Аниаллу, облизываясь и разглядывая картину за окном. Зачарованное Кеарой, сейчас, вместо внутреннего двора, оно «выходило» на площадь, где выступал Райс.

— Да, вот только спектакль больно дурён, — поморщилась матриарх ан Темиар.

— Ну отчего же дурён? Смотри, какую аудиторию собрал, ан Камианы удавятся собственными хвостами от зависти. Талант! — Аниаллу сменила форму, но со стола не убралась.

— А уж до чего образован, — решила подыграть ей Кеара, хотя и без особого энтузиазма. — Он, как никто, подходит, чтобы озвучить всю эту чушь, которую пытаются внушить горожанам. Если бы кто-то и мог в принципе проникнуться подобным бредом, то теперь, благодаря тому, что он исходит из уст столь обаятельного, успешного и уважаемого господина, никому и в голову не придёт это сделать. Увы, при всех его бесчисленных достоинствах, господин Райс перегнул палку: простить его сегодняшний выпад в твой адрес мы не можем. Я передала право судить его Дорогим Гостям, — равнодушно сообщила Кеара.

— Жестоко. Они же просто разорвут его! — блеснула глазами сианай.

— Не думаю. Скорее всего, они просто выгонят «бедного мальчика», полагая, что расставание с Бриаэлларом — наказание пострашнее смерти. Но, конечно, есть опасность, что не все придерживаются такого мнения и кто-нибудь может захотеть узурпировать право единолично быть его судьёй и палачом. — Кеара налила себе ещё вина и только тут заметила, что собеседница её выглядит не лучшим образом. — Алу, что-то случилось, на тебе лица нет?

— Каисса Ларморанна встретила. И понимаю, что не сами собой эти мысли в его голове возникли… но всё равно на душе как-то скверно. Хорошо хоть вылечили его на моих глазах, а то извелась бы, наверное, совсем.

— Скверно, — согласилась Кеара. — Я не стала снимать с него заклятие: хотела, чтобы ты посмотрела. Оно довольно необычно, ты не находишь?

— Да, больше похоже на какую-то инфекцию, чем на магию. Давненько у нас ничем подобным не баловались.

— Со времён эморийской трагедии, — многозначительно уточнила Кеара. — Но вещество, с которым мы имеем дело сейчас, намного совершеннее. Обнаружить очень сложно, как именно передаётся — пока выяснить не смогли. Хотя принцип действия понятен, он такой же, как был в Эмори: вещество попадает в кровь жертвы, и она начинает свято верить любой страшилке, которую услышит в следующие несколько минут.

— Именно страшилке? — уточнила Алу.

— Видимо, да. Но многое ещё не известно. Танаи сейчас работают над этим. А телепаты Селорна работают с ветеринаром Нирлом, который не умеет лечить зверушек, но зато мастерски заражает их хозяев. Поразительно, но он сам не понимал, что делает, думал — просто делится собственными опасениями, и всё.

— Ты говоришь, что вы не смогли пока разобраться с этой отравой. А как же портрет?

— Портрет… портрет защитит Каисса от страха перед алаями, но если его заставят бояться чего-то другого, картинка, увы, окажется бессильна. Пока мы не найдём противоядия, ситуация будет оставаться опасной. Это ещё одна причина, чтобы поспешить с закрытием купола.

— Скажи, всё это как-то связано с Райсом? — спросила Алу, решив отложить неприятный разговор о куполе на потом.

— Мы ещё не знаем точно. С Нирлом он знаком, более того, тот заявляет, что именно Райс его накрутил, раздул его опасения насчёт алаев. А так… Телепаты не нашли на нём никаких следов внушения, ни с кем подозрительным Райс тоже не общался. Про Тала знает не больше любого нашего гражданина. Следов «эморийского» яда в его крови не нашли, но это, в общем-то, ни о чём не говорит — у ветеринара его тоже не было. Кстати, мы хотим проверить других псевдоалаев, вполне возможно, что он не единственный среди них… разносчик заразы.

— Кеара, а почему Райса до сих пор не выгнали? Ведь он выступает уже не первую неделю, да и раньше едва ли был образцовым гражданином.

— Алу, это долгая и скучная история, — вздохнула Кеара. В её руках появились хитрые серебряные щипчики, она покопалась ими в вазочке и выудила со дна очень крупную, размером с черешню, икринку. — Мы держали его здесь в основном потому, что об этом просили танаи, — сообщила она, рассматривая мягкий зеленоватый шарик.

Вместо того чтобы воспользоваться своим, богиней данным, когтем, эстетка надела на палец резное подобие портняжного напёрстка с длинной иглой на конце. Осторожно проткнув ею икринку, она вылила её содержимое в бокал с вином, добавила ложку редких специй и легонько встряхнула. От одного запаха, пошедшего из стаканчика, рот Аниаллу мгновенно переполнился слюной, и она остро ощутила одиночество — Теолиного печенья в своём желудке.

— Танаи? — сглотнув, спросила-таки сианай, хотя в голове мелькнул совсем другой вопрос: не специально ли Кеара решила перекусить именно сейчас?

— Да, — кивнула матриарх ан Темиар. — Дело в том, что Путь этого Райса в некотором роде был связан с Бриаэлларом. Мол, только у нас он мог обрести исцеление и покой. Жрецы Тианы утверждали, что здесь он мог бы стать по-настоящему счастливым и весьма полезным городу существом, а прогони мы его — пришлось бы плохо не только ему самому, но и многим другим.

— Что же изменилось теперь?

— А теперь они говорят, что он упустил свой шанс, — расправляясь со следующей икринкой, вздохнула Кеара. — И сейчас лучшее, что он может сделать — это или напиться из источника Нулей (хотя, по их мнению, это тоже вряд ли поможет), или удавиться, предварительно распорядившись не воскрешать себя.

— Странно. Случаи, когда существо не может исправить то, что натворило, — большая редкость, — поразилась Аниаллу. — Я знаю только два.

— Алу, я мало понимаю во всех этих танайских штучках… за редким исключением, — улыбнулась Кеара, пощёлкав щипчиками работы мастеров Змеиного Глаза.

— Уж не потому ли ты пригласила сюда меня — известную «змеиную рабыню»? — лукаво склонила голову набок сианай; ей было интересно, как именно Кеара будет сейчас изворачиваться, пытаясь оправдать и купол над городом, и то, что планы Аниаллу в очередной раз отправлены… в бездну.

— Пригласила? — переспросила Кеара, и Алу очень не понравилось мелькнувшее в её глазах недоумение. — Я не звала тебя.

— То есть как?

— Понятия не имею. Не мог же кто-то пригласить тебя от моего имени…

— Мог. Её позвал я, Кеара, — прозвучал за спиной Аниаллу спокойный мужской голос.

Сердце Аниаллу упало. Тинойа была права — Кеан вернулся в Бриаэллар…

* * *

Только через четверть часа после ухода Аниаллу, Анар нашёл в себе силы оторвать голову от подушки. Болезненно хмурясь, он натягивал на себя одежду, и даже яркое солнце за окном казалось ему лишь новым поводом для раздражения. А теперь ещё этот стук!

— Кто там? — почти простонал он.

— Ирера. Я могу подняться?

— Да, ты можешь, — махнул рукой алай. — Ты уже путешествовала с живым мертвецом, так что мой вид тебя вряд ли напугает, — мрачновато пошутил он и направился к шкафу, где Аниаллу хранила всевозможные зелья. Хвост волочился за ним дохлой змеёй.

Ирера издала вежливый смешок.

— Доброе утро, — сказала она, поднявшись, но голос её прозвучал как-то пасмурно.

— И тебе тоже, — немногим радостнее откликнулся Анар. — Извини, я сейчас, — он снова принялся звенеть пузырьками.

— Я только что от ан Камианов. Новости не самые приятные. Они пригласили драконов, и те нашли целых три не до конца уничтоженных портала на территории замка, и два неучтённых, которые ведут в разные части Бриаэллара. Все ломают головы, как их умудрились проглядеть. Пока безуспешно. Один отыскали как раз в саду, неподалёку от библиотеки. Но следов по ту его сторону — никаких. Малаур хочет, чтобы ты пришёл посмотреть на эти «недобитые» порталы, прежде чем их окончательно прикроют.

— Хорошо, — мужественно согласился Анар, морщась от головной боли, и тут, словно в награду за это, углядел на верхней полке нужную ему склянку. Одним глотком осушив её, он тут же почувствовал себя лучше — уж в чём, в чём, а в приготовлении всяких зелий Аниаллу была мастерица.

— А что говорят про их ночного гостя?

— Приглашённые Малауром ан Меаноры готовы поклясться, что его дом навестил харнианец.

— И?

— А те же ан Меаноры, только из мазабров, шипят им в ответ, что харнианца они бы засекли, едва он ступил на остров.

— Надо посмотреть своими глазами. Пойдём? — позвал он застывшую на ручке кресла эалийку.

Анар сделал пару шагов к балкону, подумал о том, что хорошо бы после ан Меаноров зайти к другу, харнианцу Браю (прознав о ночном происшествии, бедняга небось сейчас умирает со страху), и вдруг замер — на него накатило очередное видение, зыбкое, мутное, части его почему-то повторялись, чуть меняясь, чего никогда прежде не было.

— Адорская площадь! Дракон! — едва придя в себя, крикнул он Ирере и выскочил на балкон.

Прижавшись влажным лбом к холодному металлу фонаря, ламповщик Райс наблюдал за столпотворением на Адорской площади. Люди, эльфы, адоры, танаи — все те, кого здесь пренебрежительно называли неалаями, копошились вокруг ледяного куба с поверженным огненным драконом. А на кубе, попирая когтистыми лапами свой трофей развалились два кота и мерзкая черномазая кошка. Они смотрели на всех сверху вниз и наверняка беспардонно копались в мыслях сограждан — вдруг кому-нибудь из их покорного стада вздумается посочувствовать благородному змею или его хозяевам? Да, несомненно, именно для этого куб и притащили сюда: чтобы спровоцировать бедняг на неподобающие мысли, а потом безжалостно вышвыривать вон из города недостаточно лояльных, ещё не окончательно потерявших совесть существ…

«Копайтесь, копайтесь… Всё равно ничего не накопаете. Лапки коротки, — мысленно усмехался Райс. — Вы и не подозреваете, что несмотря на все ваши подлые ухищрения, харнианцы уже в городе.

Под самым вашим носом и далеко не в замороженном состоянии! И вот-вот готовятся умыкнуть из-под этого носа ключ к своему главному, страшному оружию…»

Вот только «ключ» этот оказался слишком своевольным, слишком… личностью: Райс колебался, несмотря на власть, на силу, которую ему обещали взамен. Силу, которой ему ох как хочется сейчас воспользоваться, чтобы сбить спесь с этих наглых котов на ледяном кубе! Он уже испытал её вчера — как приятно было подпалить хвост безмозглой ан Камианской кошке! Как засуетилась эта безликая Тень Аласаис, как забегали прихвостни её женоподобного папаши Малаура! Райс до хруста и пальцах стиснул фонарный столб, словно чародей свой посох перед битвой.

Ему было нестерпимо трудно удержаться и не доставить себе этого удовольствия ещё раз. Но риск был чересчур велик. К тому же не послужит ли ещё одно испытание этой силы поводом считать, что он уже дал согласие сотрудничать с харнианцами?.. Райс понимал, что пора решаться — или действовать, или уходить — иначе его эмоции привлекут внимание телепата или анэис, и тогда всему конец. Однажды коты уже запустили свои грязные лапы в его сознание, хорошо хоть тогда Райс не подозревал ни о своей ценности для харнианцев, ни о самом присутствии мстительных детей Огня в Бриаэлларе. Но теперь всё изменилось…

И Райс решился.

* * *

За несколько минут до этого на Адорской площади толпа беспечно глазела на заточённую в ледяной куб диковинку. Удобно расположившиеся на нём алаи старались не терять бдительности. Они вглядывались в лица и, что уж греха таить, в мысли зевак — мало ли что взбредёт им в головы? Но солнышко пригревало, безднианское стекло, прикрывавшее волшебный лёд приятно холодило… Смеялись дети, и взволнованные мамаши, охая и вздыхая, пытались оттащить их от замороженного дракона. Никто и не думал колдовать и тем более бросаться на куб с оружием. Даже просто потрогать его хотелось лишь этим самым сорванцам…

— Давай я возьму тебе что-нибудь, перенесу прямо сюда, тебе не придётся слезать, — с ленцой предложил ан Меанор, заметив, что его напарница, Чувствующая, не мигая смотрит на что-то в ресторанчик неподалёку.

— Нет. Я не хо…

Она не закончила: огонь в одной из жаровен заведения вдруг вспыхнул так, будто в него плеснули масла. Пламя взревело, взметнулось к небесам, мгновенно превратив в пепел и куски жаркого, и решётку под ними. Языки его неестественно вытянулись, побледнели, словно листья растения, которому не хватало света, и закрутились на концах в голубоватые спирали. Повар успел отпрыгнуть, отделавшись опалёнными усами и ресницами, посетители ресторана повскакивали из-за столов, но бросать недоеденные блюда пока не торопились. Алаи не разделяли их надежды на то, что на этом всё и закончится.

— Уходите отсюда, живо! — рыкнул на зевак вскочивший на ноги телепат, он вопросительно косился на анеис, но та словно окаменела. Пламя в жаровне улеглось, и многие, решив, что это отменяет приказ эала, остановились или даже вернулись к своим столикам.

В следующий момент куб содрогнулся. Толчок был слишком силён для ребёнка, даже если бы тот, разбежавшись, всем телом налетел на громоздкую глыбу. Взгляды трёх пар глаз метнулись вниз, и тут их обладатели с ужасом осознали, что сидят уже не на кубе из надёжного магического льда, а словно на шатком аквариуме, в котором свободно плавает дракон. Зеваки бросились врассыпную.

Вскоре на площади осталось только четверо: ошарашенные охранники и кузнец-адор, поспешно сдирающий чехол со своего молота. Вода под ногами алаев внезапно помутнела. Пару мгновений они, как зачарованные, следили за движениями мечущегося в ней алого тела: дракон был похож на одинокий язык пламени, танцующий в густом дыму. Первым очнулся волшебник. Буквально спихнув своих товарищей с раскачивающейся конструкции, он рухнул на колени и, зажмурив глаза, с силой прижал ладони к поверхности. Сразу же стекло вокруг его пальцев стало покрываться снежным узором: ан Меанор пытался вновь заморозить дракона. Но его сил явно не хватало, чтобы одолеть харнианскую тварь. Алаи, с их магическим зрением, отчётливо видели, как голубая аура куба, более яркая около рук волшебника, сменяется красной… Удар, ещё удар драконьей головы — и верхние грани куба разошлись, образовав щель. Раздался свист, переросший в устрашающий рёв, потрясший площадь. Волшебник слетел с куба и откатился в сторону, спасаясь от мощной струи пара. Следом за ней на свободу вырвался дракон.

* * *

Анар и Ирера неслись по Бриаэллару.

— По крышам слишком долго. Срежем через колодец, — бросил Ирере Анар, схватил её за руку и втянул под неприметную арку между зданиями.

— Какой колодец? — сбивчиво спросила Ирера, не сразу приноравливаясь к его широкому шагу.

— Увидишь, — хмыкнул Анар и, сорвав на бегу со стены цветок наларского шиповника, с самым серьёзным видом отправил его в рот.

Узкий коридор между домами закончился покосившейся железной беседкой, почти скрытой под тёмным плющом. Мощные, лоснящиеся от влаги бока зданий стиснули её, бесцеремонно втолкнув внутрь чахлые кусты. В центре беседки, окружённое пёстрым ожерельем из кованых скамеек, чернело каменное горло высокого колодца. Его покрывал орнамент из каких-то голубоватых фигур.

— Когда-то этот тупик был частью аллеи Черничных Языков, — пояснил Анар. — Потом городу она надоела, и он почти поглотил её. Но колодец с порталом остался.

Тут Анар нагнулся и лизнул один из десятка языков, перевесившихся через бортик колодца. От наларского шиповника его собственный язык был таким же синим.

— Хорошо знать тайны своего города, — вежливо позавидовала Ирера.

— Да, хорошо, — согласился Анар, — хоть он больше твой, чем мой.

Он едва взглянул на Иреру, но эалийке этот взгляд показался долгим и каким-то гипнотизирующим. Анар же как ни в чём не бывало перегнулся через край и выплюнул в колодец разжёванный цветок. В ответ послышалось шипение, будто там, внизу, была раскалённая сковородка.

— Подождём, — сказал он.

— Ты рисовал? — указала Ирера на прислонённый в углу портрет.

— А кто ещё смог бы заставить Тинойю столько времени простоять спокойно? — ухмыльнулся Анар. — Но ей портрет не понравился, сказала, что она на нём неживая. И у неё на голове невидимые змеи. — Он досадливо пожал плечами.

Ирера пригляделась. Тинойа на портрете смотрелась в зеркало. По краям его поверхность слабо светилась. На стене вокруг зеркала изгибались длинные тени. В первый раз Анар нарисовал их как фон, просто чтобы заполнить место. Но вся эта композиция настолько понравилась ему, что в своих работах он раз за разом воспроизводил её, заменяя лишь Тинойю. Причём — на абы что. Его моделями становились то Ирсонова кривая бутылка из-под вина, то найденный возле «Крысиной Норы» дешёвенький браслет, а то и вовсе какая-нибудь заковыристая железяка.

Все эти рисунки скупал у него добродушный сухонький илтеец, торговец пряностями. Он приметил Анара, когда тот срисовывал пучок перечного репейника, свисавший с вывески его магазина, и тут же попросил продать ему набросок. Анар отказался — ещё не хватало ему брать деньги за свою «дилетантскую мазню». Илтеец же, после некоторого раздумья, предложил ему обменять одно зеркало на другое: он вытащил из кармана небольшой медальон в виде стилизованного солнца, в центр которого было вставлено треснувшее зеркальце.

Торговец сказал, что многие годы хранил эту безделушку как память о своей жизни в Танцующих Песках, но он будет благодарен Анару за возможность расстаться с ней, постоянно напоминающей ему о гибели родного города. Анар не смог ему отказать.

Подождав с минуту, Анар весь подобрался и… сиганул следом за цветком. Ирере ничего не оставалось, как прыгнуть туда же.

Её обдало холодом, запахом сырости, пронеслись мимо склизкие камни, что-то внизу вспыхнуло тусклым багрянцем, на мгновение эалийке показалось, что ноги её коснулись поверхности воды, но вдруг стены колодца раздвинулись, стало светлее, и Ирера приземлилась… на стол — он опасно пошатнулся на скрипучих ножках. Ирера выпрямилась, огляделась, по всему было похоже, что они очутилась на каком-то чердаке. Что-то просвистело у неё над головой, эалийка резко присела, прижав уши, посмотрела вверх, но это был всего лишь Анар — он поймал свечу, свалившуюся с люстры. Медное кольцо раскачивалось на трёх цепях, затянутое, словно паутиной, пурпурной плёнкой портала.

— Ещё один неучтённый? — Ирера насмешливо подняла бровь.

— Нет, вроде бы, этот — законный. — Анар уже возился со шпингалетом единственного окна. — По крайней мере, про него точно знают ан Меаноры, Тени и Малаур. — Он распахнул раму и выскочил на крышу.

* * *

— Да где же эти, пёс их разорви, мазабры?! — сквозь оскаленные зубы прошипела анеис.

Обожжённый адорский кузнец, которого она только что прислонила к стене, ответил на это смесью стонов и яростного рычания. Этот бедняга, презрев страшный жар, испускаемый драконом, обрушил свой молот на его голову, едва она высунулась наружу. Ящер, отделавшийся немного погнувшимися чешуйками на морде, укоризненно посмотрел на него раскосыми глазами, в которых весело плясали рыжие огоньки… и вздохнул. Вернее — выдохнул, и если бы не ан Меанор, каким-то заклятьем отшвырнувший адора в сторону, обожжёнными руками и физиономией тот бы не отделался.

Теперь, расправившись с обидчиком, дракон, словно забыв о нём и о трёх своих бывших тюремщиках, вёл себя поразительно миролюбиво — топтался на стекле, время от времени с силой ударяя по нему когтями, дрожал и «чистил пёрышки»: каким-то птичьим движением изгибая шею, он со сладострастной неторопливостью выдыхал тонкие струи пламени то на один, то на другой алый бок.

— Мазабры? У господ из службы Магической Защиты Бриаэллара есть дела поважнее, — огрызнулся в ответ ан Меанор. — Вечером купол над Бриаэлларом будут закрывать, надо всё подготовить.

Он сощурил глаза, наблюдая за огненным купанием дракона через плотную завесь повисшего над площадью пара. Ящер осторожно, словно это могло причинить ему боль, приоткрыл крыло. Замер. Резко сложил. Туман всколыхнулся, и волшебник увидел своего напарника-телепата. Судя по его отсутствующему взгляду и неподвижной позе, тот пытался добраться до сознания твари, а по гримасе злого раздражения, изредка мелькающей на его лице, можно было понять, что это ему не удаётся. Да и не могло удаться: эти харнианские выкормыши были, в силу своей природы, как никто, защищены от телепатических воздействий.

— Ничего у него не выйдет, — скептически поджал губы ан Меанор. — Сидите здесь, я пойду кое-что попробую, — сказал он и медленно зашагал вдоль стены; волосы его висели длинными белыми сосульками.

«Лучше бы сперва переместил нас куда-нибудь подальше отсюда», — проворчала анеис, морщась: адор до боли стиснул её чёрную ладонь своими почерневшими от гари пальцами. Ан Меанор не услышал её бормотания, зато, кажется, услышал дракон, и ему оно не понравилось. Его движения мигом потеряли свою тягучую плавность, он прижал голову к груди, резко развернулся и хлестнул хвостом по стене дома, около которого сидели кузнец и кошка. На их головы обрушился настоящий огненный дождь, осколки камня, мгновенно расплавившиеся от соприкосновения с раскалённой чешуёй, алыми сгустками понеслись вниз…

Если у мага и были идеи, как остановить дракона, то их разом выбил из головы булыжник, отскочивший от созданного эалийкой магического купола. Ан Меанор упал, почти оглушенный, да так и остался лежать, слабо тряся гудящей головой, не в силах вспомнить ни одного приличествующего случаю ругательства, не говоря уже о заклятиях. У невольной виновницы его несчастья дела шли не многим лучше: она заметила, что вокруг дымящихся сгустков, прилипших к прозрачной стенке защитной сферы, в магическом спектре разливается небывало яркое свечение, а сам купол как-то подозрительно потрескивает. Она была слишком молода, чтобы застать войну Огня и узнать на деле, насколько легко харнианское волшебство разъедает всевозможную магическую защиту. Лишь следуя внезапному, почти бессознательному порыву, анеис рванулась прочь и откатилась в сторону, неимоверным усилием потянув за собой и раненого адора. А через мгновение на то самое место, где они прятались, упали прожегшие купол расплавленные камни.

Ещё один камень — огромный валун со светящейся надписью «Добро пожаловать на Адорскую улицу!», случайно задетый хвостом повернувшегося к телепату ящера, плюхнулся на крышу как раз под ноги появившегося на ней Анара. Алай отпрыгнул в сторону, усмехнувшись издёвке, и окинул площадь быстрым взглядом. Дракон, маленький, как все харнианские драконы, поливал улицу огнём. Чёрным котом улепётывал эалийский телепат. На красных плитах в продиравшихся сквозь туман лучах полуденного солнца горели огромные квадраты безднианского стекла. Они как-то сразу завладели вниманием Анара. Алай взмахнул рукой — пять из них взмыли в воздух и с гулким звоном сложились вокруг эалийки и адора в куб. Пусть дракон попробует выколупать их оттуда! Что делать с оставшейся шестой гранью, Анар пока не придумал. Попробовать отрезать от него острый кусок и отправить дракону в глотку, когда тот будет выдыхать пламя? Можно и так, но тогда дракон, скорее всего, погибнет, а ан Меанорам, ан Руалам и Селорну он был нужен живым.

«Стекло. Огнеупорное. Небьющееся. Безднианское… Стекольщик, — мелькало в голове Анара в такт ударам драконьих лап по стеклу; то и дело он ловил на себе вопросительные взгляды встревоженной (сможет ли он удержать куб в целости?) Иреры. — Так, стекольщик… На Адорской есть стекольщик из Бездны…. Газон вместо витрины, всякая всячина: посуда, статуэтки, украшения, сумасшедшее кольчужное платье, цепь… Цепь!»

— Цепь? — переспросила Ирера; видимо, он сказал последнее слово вслух.

— У местного стекольщика вместо ограды — цепь из безднианского стекла, — бросил Анар и перепрыгнул на соседнюю крышу.

Тем временем дракону надоело возиться с кубом, он лениво плюнул в него огнём, потряс мордой, в которую попала отразившаяся струя пламени, и заработал крыльями, готовясь взлететь. Тихо бесясь от своего бессилия, Ирера растянулась на крыше, наблюдая за набиравшим высоту ящером из-за «приветственного» камня. Ей показалось, что чудовище заметило Анара — во всяком случае, оно полетело в том же направлении.

Ирера была права насчёт намерений питомца харнианцев. Проносясь над опустевшей улицей обитатели которой забились в свои дома, как мыши в норы, Анар спиной чувствовал кровожадный взгляд нацелившегося на него дракона. Алай спрыгнул на лужайку перед домом стекольщика и побежал, лавируя между расставленными на ней произведениями безднианских стеклодувов. Каждое из них стоило больших денег, и торговцу, вздумавшему превратить газон в выставку под открытым небом, верно, пришлось потратиться на «противовыносные» заклинания. Анар опасался, что подобные удерживающие чары наложены и на облюбованную им цепь, а заставить хозяина магазина снять их будет нелегко хотя бы потому, что тот наверняка отсиживается сейчас где-нибудь в подвале.

— Эй, эй, господин кот, — вдруг раздалось у Анара за спиной, он оглянулся и увидел в щёлочке приоткрытой двери блеск любопытного глаза, — а мазабры дракона уже поймали?

— Нет. Он отогрел озябшие лапки, взлетел и сейчас как раз собирается мной позавтракать, — быстро проговорил алай. — Ты можешь снять заклинание с цепи?

— Ага. То есть да, конечно. Дядя не будет против, — заверили его из-за двери. — Готово.

— Спа-си-бо, — сквозь стиснутые зубы процедил Анар, пошевелил пальцами, и стеклянные штырьки вылетели из пазов в столбиках ограды, освободив цепь. Её концы с хрустальным звоном вытекли из колец, на мгновение грудами бриллиантов улегшись в траву, и тут же, повинуясь взмаху руки алая, взмыли в воздух, превратившись в летающую змею, которая, искрясь и извиваясь, понеслась к дракону. Анар расслышал, как юный незнакомец за его спиной восхищённо присвистнул. Увы, достигнуть цели змее было не суждено: в этот момент служба Магической Защиты Бриаэллара наконец-то соизволила приступить к выполнению своих обязанностей. Вдалеке, в совершенно безоблачном небе, полыхнула молния и тут же, появившись из ниоткуда, прямо на голову дракону обрушился поток волшебного голубого льда. Анар едва успел спасти свою цепь, ящер же резко вильнул вправо, заревел, мгновенно отморозив хвост, и, словно в отместку, дохнул огнём на крышу ближайшего дома.

— Ух ты! — шепнул продолжавший отважно прятаться за тоненькой дверью племянник стекольщика.

Анар снова направил свой блестящий снаряд к дракону, поливающему длинными струями пламени ни в чём не повинную крышу. Тот упорно не замечал цепь, да и про Анара будто забыл — видимо, ещё не до конца оправился от заморозки. Воспользовавшись мгновением, когда, выдыхая огонь, дракон опустил шею и, как гигантская бабочка, сложил крылья, готовясь мощно взмахнуть ими и уйти вверх, алай туго оплёл их цепью в самой тонкой и жёсткой их части — у основания. Ящер начал опрокидываться. Невообразимо извернувшись, он выпустил ещё один ревущий поток пламени, словно рассчитывал выиграть лишнюю секунду в воздухе. И в эту самую секунду на голову дракона обрушилось новая порция льда. Но то ли мазабры опять не смогли толком прицелиться, то ли главной их задачей было потушить пожар на крыше, но под удар Защитников попала только морда ящера. Впрочем, этого оказалось достаточно, и он с неописуемым грохотом рухнул на террасу подожжённого им дома. Его крыло сбило с крыши несколько черепиц и застряло между, мигом оплавившимися, стеной и водосточной трубой. Дракон судорожно дёрнул вторым, неестественно изломившимся крылом, срезал его острым краем слой дёрна с лужайки перед домом и затих. Облако пара окутало ящера — это влага вчерашнего дождя испарялась из почвы вокруг раскалённого тела.

Анар втянул разлившийся в воздухе запах сена и по колено в тумане направился к поверженному дракону. На душе у него почему-то скребли мыши. Словно он сделал что-то не так. Вдруг, с неприятным холодком, вспомнились ему слова Селорна, велевшего не высовываться, не привлекать к себе излишнего внимания. «А я уж привлёк так привлёк», — безрадостно подумал отважный победитель дракона, хватая за плечо рванувшего было к распластанному ящеру племянника стекольщика.

* * *

Хозяин единственной известной Делии лавки, торговавшей всевозможными зельями, не был драконом, хотя именно так называли его все соседи. Его раса не уступала древностью драконьему племени, но репутация её была много хуже. Он был каргнорианцем. Собратья его жили войной и не знали покоя даже в стенах своих мрачных городов. Балфишрейн, как звали обладателя зелёного брюха и наполированной до блеска коричневой чешуи, давно покинул родной мир, предпочтя безысходности его нескончаемых битв относительное спокойствие энхиаргской Бездны.

Долгие годы он провёл там, в городе, где каждый второй норовит расплатиться с торговцем, пусть и самым честным (которым старый каргнорианец, разумеется, не являлся, иначе не наскрёб бы достаточно денег на лавку в Бриаэлларе), не звонкой монетой, а, например, крошечной ядовитой иглой в спину. Поэтому в бдительности ему было не отказать. Бездна меняет существо раз и навсегда; сколько бы оно ни прожило впоследствии в комфорте и безопасности, навыки, приобретённые в ней, не терялись. Балфишрейн привык быть настороже, но в робко протиснувшейся в едва приоткрывшуюся дверь девочке ничего страшного, определённо, не было.

Она притворила за собой дверь и помедлила, осматриваясь в новом месте. Каргнорианец удивился: он давно не видел алайского ребёнка и как-то успел забыть, что у кошек тоже бывают дети. Делия была поражена не меньше. Она, как зачарованная, разглядывала сокровища этого укромного магазинчика. Глаза её бегали по потолку, с которого свисали, словно гирлянды чеснока на маминой кухне, связки клыков и костей, чьи-то сушёные лапки и пучки трав, крохотные скелеты и бусы из ягод. С полок на Делию пустыми глазницами смотрели десятки черепов, укреплённых на сложных металлических штативах и скалящих клыки, многие из которых были спилены почти до основания, словно хозяин лавки боялся, что черепа оживут и покусают его. Там было ещё много чего: ступок, плошек и банок, бутылок и колб, грелок, горелок и самых невероятных сосудов из стекла, металла и камня. За всем этим великолепием девочка не сразу заметила Балфишрейна.

— Что желает юная госпожа? — осведомился тот, вежливо улыбаясь во все кривые кинжалы своих зубов сразу.

— Яду, — как можно твёрже ответила Делия.

Несмотря на то что первый страх почти улетучился, она еле сумела унять дрожь, голос её от волнения совсем упал, но она всё же продолжила:

— Для человека… или полуэльфа… Такого, чтобы не убил, но доставил как можно больше неприятностей.

На слове «неприятности» ей как-то сразу полегчало.

Карг долго молчал, задумчиво почёсывая подбородок. За это время сердце Делии успело упасть в пятки от мысли, что хозяин лавки может выдать её, и вернуться обратно, стоило ей вспомнить о своих ушах, которые вряд ли наводили на мысль искать её родителей среди людей. Да и вообще — она теперь алайка, она у себя дома, и пусть он только попробует!.. Тут Делия стащила из стоящей на прилавке миски одну из аппетитного вида ягодок и отправила её прямо в рот.

Карг только улыбнулся.

— Яд, значит, — проговорил наконец он. — Я знаю тысячу составов с тысячей эффектов, которыми ты можешь порадовать своего «друга»…

При этом обвинении шерсть на ушах Делии встала дыбом, и она выпалила:

— Никакой он мне не друг! Он последний гад… Ой! — оборвала она себя, потешно прикрыв рот ладошкой, и пребольно шлёпнула ею но губам: сказалось воспитание. Разумеется, теперь Делия не верила сказкам родителей о том, что Аласаис карает юных любителей злословья уродством, но привычка есть привычка. Девочка невольно вспомнила о той, кто не так давно развеял этот миф, заодно перевернув вверх лапами всю её жизнь.

— Я… Он оскорбил мою… мою подругу, прямо на улице, при всех… Самую замечательную алайку! Это она помогла мне стать… такой. Я всегда мечтала, а она раз — и сделала! — добавила Делия, незаметно для себя самой выдав «страшную» тайну своего неалайского происхождения.

— Человек, в Бриаэлларе — и оскорбил алайку? — недоверчиво покачал головой Балфишрейн. — Если не секрет, кто твоя благодетельная подруга?

— Аниаллу ан Бриаэллар, сианай, — объяснила девочка, не видя в этом ничего плохого, и зачерпнула ещё ягод уже с разрешающего кивка хозяина. Попутно она разглядывала какой-то предмет за спиной Балфишрейна — не то портрет, не то зеркало — завешенный тёмной тканью, из-под которой виднелся только угол искусно выкованной рамы чернёного серебра. Делия и не заметила, что после её слов внимание к ней карга возросло в добрую сотню раз. Девочка понравилась ему с первой минуты: она была жизнерадостна и любознательна, как все алаи, а кроме этого, умела быть благодарной и обладала решимостью действовать… А теперь ещё и «сианай». В холодном, выжженном дотла былыми страстями каргнорианском сердце затеплился огонёк надежды. Этого ребёнка ни в коем случае нельзя было отпускать просто так, она могла быть более чем полезна…

— И кто же посмел грубо говорить с сианай?.. И сумел выжить, эффектно добавил каргнорианец, изобразив на морде крайнее недоумение.

— Не знаю. Он, его зовут Райс, сказал ей такие гадкие вещи, а она ничего не сделала. Улетела, и всё, а он дальше стал орать. Это несправедливо! Она так обо всех заботится, жизнью рискует, а он!.. — Делия гневно фыркнула, проглотив новую порцию ругательств. Почему-то она была полностью уверена, что этому существу можно доверять, и не стеснялась рассказывать о своих чувствах.

— Ну что ж, тогда нам придётся сварить для него особенное зелье, — протянул Балфишрейн, перегнувшись через прилавок и заговорщицки подмигивая девочке. — Ты, юная госпожа, даже можешь мне помочь, если желаешь, — когда яд делает тот, кто лично ненавидит того, кому он предназначен, отрава приобретает гораздо большую силу.

— Правда?! Тогда давайте вместе! — воскликнула Делия. Несмотря на все усилия, она не смогла оставаться по-взрослому спокойной, её так и сжигало любопытство: яды она никогда не варила.

— Разумеется, — пророкотал Балфишрейн. Он был доволен не меньше Делии, но скрывал это куда лучше её.

В пасть ему случайно попала вяленая лапа одной из тушек, свисающих с потолочной балки, и карг задумчиво пожёвывал её, размышляя над заказом Делии. Она же, окончательно освоившись, присела на позолоченный табурет с сиденьем из мягкой красно-фиолетовой губки, положила голову на кулачки и приготовилась…

Наконец Балфишрейн додумал свою мысль и полез под прилавок, демонстрируя Делии покрывающий его широкую спину орнамент из цветных пластин и шипов. Она подалась вперёд и чуть не получила по лбу сосудом из лилового стекла, который на ощупь ставил на стол Балфишрейн.

Он извлёк оттуда же целую кучу плошек, чашек и прочих ёмкостей. Все они были зачарованы, Делия ясно видела это своими новыми глазами, хотя в чём именно заключалась их магия, разобраться пока не умела. Впрочем, в этом и не было нужды — Карг охотно рассказывал ей об их чудесных свойствах, называя предметы на своём языке.

Делия пыталась повторить названия на родном наречии Балфишрейна, рычала и шипела, как и он. Это было очень смешно. Она подумала, что хорошо быть алайкой — без страха сидеть перед чудовищным каргом, варить яд, чтобы отомстить тому, кого прежде пришлось бы простить (хотя бы потому, что у тебя не хватило бы сил сделать с ним хоть что-то).

Зато, наблюдая за сложными манипуляциями хозяина лавки, она запоздало вспомнила, что они не договорились о цене, а ведь она должна быть тем выше, чем сложнее состав. Делия мысленно пересчитала все свои деньги. Только что ей казалось, что их так много, а сейчас она вся похолодела — вдруг не хватит?

Делия подняла глаза и… поняла, почему у черепов на полках спилены зубы. Отвернувшись к стене, Балфишрейн орудовал небольшим напильником. Стачиваемая с длинного клыка костяная пыль падала в заботливо подставленную плошку.

— Балфишрейн, я… я забыла спросить о самом главном, — с трудом выдавила девочка.

— Это о чём же? — пробулькал он, оборачиваясь и высыпая желтоватую пыль в кипящее на прилавке варево.

— О плате. Ты не сказал мне, сколько это будет стоить. Оно оказалось такое сложное, и я не…

— Деньги… деньги, все говорят о деньгах и только о них, даже маленькие алайские девочки, — с сокрушённым видом пробормотал Балфишрейн. — А ведь есть в нашей жизни и более ценные вещи. В голодный год деньги станут значить меньше, чем кожура штасси, целая куча золота не поможет тебе выжить, она не обогреет и не накормит тебя. Другое дело — верные друзья, — подавшись вперёд и проникновенно смотря на девочку, проговорил торговец.

— Ты что же… хочешь со мной дружить? — пролепетала, окончательно сбитая с толку Делия, недоверчиво хмуря брови.

— А в этом есть что-то необычное? — изобразил удивление карг и не глядя опрокинул в котёл какую-то бутылочку.

Её клокочущее содержимое полилось мимо, но до стола оно так и не долетело: котёл едва различимым движением скользнул влево и проглотил жидкость, точно пёс брошенную хозяином кость. Делия взвизгнула и хлопнула в ладоши, но тут же одёрнула себя.

— Вы, алаи, очень интересная раса, — сказал карг, — а ты…

— Делия, — подсказала девочка.

— А ты, Делия — первый алайский ребёнок, с которым я говорю на своём веку. Желание отомстить обидчику почитаемого тобой существа, родившееся в столь юном сердце, делает тебе честь в моих глазах! — Он чуть склонил голову и вкрадчиво добавил: — Тем более, твоя покровительница — сианай, и, кто знает, быть может, она как-нибудь заглянет сюда посмотреть на того, кто варил зелье для её маленькой подруги? Какой мастер не мечтал бы об этом? Я не надеюсь на похвалу, но хотя бы увидеть Тень Аласаис входящей в эту скромную дверь… — Он прикрыл глаза, словно предвкушая это удовольствие.

— Ой, я обязательно попрошу её заглянуть сюда! — хихикнула Делия, она бы и не подумала, что карг может быть таким сентиментальным.

— Тогда пусть это и будет платой за твой яд! — торжественно разведя лапы в стороны, объявил торговец.

— Но…

— Я исполняю твоё желание, а ты взамен исполняешь мою мечту. Эта сделка выгоднее для меня, чем для тебя, — с деланной серьёзностью изрёк карг. — И я, право, опасаюсь, как бы ты не передумала.

— Я не передумаю! — поспешила заверить его раскрасневшаяся девочка.

— Вот и хорошо, мы договорились, — довольно резюмировал он, поглаживая лапой брюхо.

Делия молчала. Ей было и приятно и стыдно одновременно.

— Ну, пойдём, нам ещё нужна чешуя к'маргута, — пробурчал каргнорианец, и девочка, слетев с табурета, побежала за ним.

Когда же через двадцать минут она покинула обитель Балфишрейна, вряд ли кто-то из встречных прохожих мог подумать, что этот милый ребёнок с сияющими глазами идёт не к подружке на день рождения, а травить врага почти собственноручно изготовленным ядом.

Найти убогое пристанище Райса не составило труда. Всего через час после того как она покинула площадь перед домом ан Темиар, Делия стояла у витрины лавки с банальным названием «Волшебная лампа» и сквозь чуть мутное, поделенное на квадратики стекло рассматривала произведения рук своего первого в жизни врага.

Они не понравились ей. Ясно было, что Райс делает их исключительно ради денег, а уж никак не из любви к искусству, и презирает свои поделки так же, как и тех, кому они предназначаются. Видимо, ничего лучшего, по его мнению, «проклятые хвостатые рабовладельцы» и их «добровольные рабы» не заслуживали. Но надо же было бедному магу что-то кушать? И Делия надеялась, что какое-нибудь кушанье, а лучше питьё, найдётся в его доме, ведь, чтобы войти в этот дом, она впервые в жизни совершила кражу… или даже грабёж? Это оказалось удивительно просто — подкрасться к ничего не замечающему в порыве красноречия магу и обчистить один из его карманов, осторожно вытянув из него ключи заклинанием левитации…

Делия с гордостью и трепетом держала в руке хитрый длинный ключ адорской работы. Она помедлила, изучая наложенные на дверь заклятия, но ничего опасного не обнаружила — видимо, хозяин лавки не полагался на магию, зная, что он и вполовину не так силён в ней как большая часть местных воров. Поэтому в доме Райса была надёжная дверь и замок, который вряд ли поддался бы даже опытному взломщику.

Зажатый в детской ладошке ключ беззвучно вошёл в скважину. Что-то щёлкнуло в деревянной толщи двери, и сердце Делии упало. Она только что сделала страшную вещь — вторглась в чужой дом, а это похуже всякой карманной кражи. Но чувство стыда исчезло так же быстро, как и появилось, и девочка, стрельнув глазами по сторонам, скользнула в темноту дома.

В пробравшемся вслед за ней солнечном луче кружились пылинки. Делия с тоской посмотрела на них, притворила дверь — и золотые светлячки исчезли, а вместе с ними исчезли и звуки улицы. Дом погрузился в жаркую, душную тишину. У Делии мигом пересохло во рту. Шершавым языком она облизала губы и всё же медленно двинулась вперёд, стараясь не скрипнуть половицей и не задеть что-нибудь из хлама, занимающего все столы, полки, стулья, этажерки и прилавки.

Она пробежала взглядом по кособоким лампам, рассевшимся на полках рядами уродливых огнедышащих чудищ с закопчённой, нелепо вздыбившейся чешуёй. «А ведь мог бы лучше!» — неожиданно для самой себя подумала девочка.

У левой стены, на потрескавшемся грязном прилавке, Делия заметила большую чашку с какой-то коричневой жидкостью. На её поверхности, затянутой тонкой радужной плёнкой плавало несколько волосков, похожих на шерсть какого-то мелкого животного. «Уж не завёл ли Райс собачку в знак протеста?» — хихикнула про себя девочка. Сунув в чашку нос, она убедилась, что это был просто крепкий старый чай. Выливать в него своё снадобье Делия не стала — вряд ли даже такой человек, как Райс, решится допить эту гадость. Вдобавок ей не хотелось оставлять отраву в этой комнате, ведь сюда могли зайти покупатели.

Девочка огляделась. В каждой стене магазина было по двери; та, что находилась напротив входа, косо прикрытая рыжеватой вылинявшей тканью, оказалась заколоченной. Оставались две. Делия решила начать с той, что за прилавком. Приоткрыв её, девочка увидела мастерскую, захламлённую ещё больше, чем магазин. Там было просто страшно ходить, и си'алай плавно, чтобы не спровоцировать обвал, прикрыла эту дверь и направилась к противоположной.

Она тоже оказалась незапертой, хотя личинка замка и темнела под облупившейся ручкой. С обратной стороны торчал ключ. «Не запереть ли?» — мелькнуло в голове девочки, но она не решилась сделать это и шагнула в темноту. Уютный тёплый мрак, окутавший си'алай неведомо почему придал сил и решимости. Делия улыбнулась этой странной, доброй тьме и вдруг присела — ей почудилось, что что-то мягкое, пушистое коснулось лодыжки. Осторожно, с сильно бьющимся сердцем, девочка ощупала ногу. Пятнышко шелковистого тепла перетекло на руку, и тут Делия не выдержала: щёлкнув пальцами, она выпалила заклинание, и коридор осветился.

Девочка задрала рукав и уставилась на своё запястье. На мгновение ей почудилось, что оно окутано какой-то сероватой дымкой, но стоило моргнуть — и видение исчезло вместе с ощущением прикосновения. Быть может, оно было лишь игрой света? Делия подозрительно посмотрела на созданный ею светильник. Он, словно маленький костёр, «вверх дровами» пылал на потолке, крупные искры срывались с его язычков и падали на пол. Потирая руку, девочка оглянулась по сторонам — ничего подозрительного. Разве что совсем рядом, у самых её ног, в стене виднелась небольшая трещина, затянутая паутиной. Наверное, её-то она и коснулась, хотя принять противные, клейкие нити за нежный мех… Впрочем — какая разница? Ничего опасного вокруг не было заметно, и, потушив огонь, Делия пошла дальше.

Быстрыми мягкими шажками девочка пронеслась по коридору, дивясь собственной ловкости (ни единого звука не донеслось из-под её ступней), и, неизвестно зачем пригнувшись, юркнула в дверь налево.

В комнате без окон горело сразу несколько ламп. Их мерцающий свет — желтый, оранжевый, красный — лоскутной тканью ложился на великое множество книг, тетрадей и отдельных листков: исписанных и чистых, сложенных аккуратными пачками и раскиданных по вытертому ковру, скомканных, порванных в мелкие клочки, а то и опалённых. Заглянув в примостившийся у ножки стола медный таз, Делия снова подумала о хищном питомце: то, что алело на дне посудины, показалось ей недоеденной птичкой-огнехвосткой. Приглядевшись, девочка поняла, что ошиблась — принятое ею за растерзанную тушку оказалось всего-навсего разбитой чернильницей с красной тушью, припорошенной множеством сломанный перьев. «Как это там говорят про глаза страха?» — ехидно осведомилась у самой себя Делия и скользнула взглядом по крышке стола, покрытой липким, даже на вид, стеклом. В центре его лежало письмо. Оно было настолько пропитано яростью, что если бы буквы в нём тряслись хотя бы вполовину того, как трясся от ненависти его автор, то они непременно попадали бы со строчек, и Делия уже ничего не смогла бы прочитать. Пробежав письмо глазами, она так толком ничего и не поняла, но злобные выпады в сторону алаев подхлестнули её желание напакостить автору.

Тут внимание Делии привлекла початая бутылка дорогого вина, которой вроде бы, было совсем не место в обители презирающего роскошь мага. Она стояла на краешке стола рядом с четвёркой изящных и на удивление чистых бокалов. «Бедненькие, как же вас сюда занесло»? — подумала Делия.

Количество бокалов смутило девочку: она ведь хотела отравить одного Райса, а он, кажется, ожидал гостей. Делия потопталась на месте и решив, что вряд ли те, кто может распивать вино в компании Райса, многим его лучше, достала пузырёк с ядом, откупорила бутылку и…

Мама всегда говорила Делии, что таких, как Райс, надо просто пожалеть, но вот этого мага ей было почему-то совсем не жаль, как она ни старалась. Ну ни капельки! В результате Делия вздохнула и со словами: «Зло, причинённое злу, есть добро», — вылила содержимое флакона в бутылку. Заткнув пробку, она обернула бутылку краешком плаща, несколько раз встряхнула, перемешивая зелье, а потом, поднеся непрозрачную бутыль поближе к глазам, подозрительно заглянула в горлышко: не светится ли вино в магическом спектре, не обманул ли её старый змей? Но нет — внутри было темным-темно и пахло только спелыми тамками. Делия довольно хмыкнула: так тебе и надо, грубиян неблагодарный!

То, что она сейчас делала, ей очень нравилось. И чувство близкой опасности, которое взъерошивало шерсть на её ушках и хвосте, и сладкое ощущение от того, что можно не только перечить взрослому, но и наказать его, потому что он хоть и взрослый, а всё равно подлый, бессовестный дурак, — были восхитительны. В ней проснулась природная алайская любовь к проказам. Девочка подумала, что лопнет, если не сделает что-нибудь ещё… столь же выдающееся.

Тут на глаза ей снова попалось письмо. Рядом лежало перо. Судя по всему, оно было волшебное, одно из тех, которые не надо обмакивать в чернильницу. Вид его вызвал на лице Делии озорную улыбку.

Девочке понадобилось всего несколько секунд, чтобы наложить на вечное перышко пришедшее на ум заклинание. Имлае, её учительница, рассказывала, что раньше таким простым волшебством пользовались, чтобы передавать секретные сообщения. Теперь Делии нужно было придумать и написать на чём-нибудь то, что должно было явиться глазам его хозяина, когда тот вздумает воспользоваться пером. Это оказалось труднее, чем колдовать. Делия была слишком вежливой девочкой, чтобы ругнуться так, как он заслуживал. Она понимала, что нравоучительный детский лепет, который приходил ей на ум, не произведёт на негодяя никакого впечатления. Эх, если бы здесь был тот, рыжий, с соседней улицы! Вот уж кто точно нашёл бы, что написать…

Тут Делия замерла, обратившись в слух: из смежной комнаты, пустой, как ей показалось, когда она заглядывала туда, донёсся приглушённый голос. Сама не понимая, что делает, девочка побежала на него. Голос шёл из-за толстого ковра, собирающего пыль на стене напротив входа. Делия нырнула под него… и уткнулась носом в каменную кладку. За ней послышались шаги. С бешено бьющимся сердцем девочка выскользнула наружу и тут же шмыгнула за диван. Под ногами у неё что-то копошилось, но Делии до этого не было ровным счётом никакого дела.

Громыхнуло — видимо, открылась секретная дверь. Кто-то торопливо прошёл мимо Делии. Затем всё стихло. Си'алай почти физически ощущала, что потайной проход остался открытым, он манил её, у неё прямо щекотало сердце от желания проникнуть в тайну логова Райса. Делия боролась с этим чувством. Боролась… и проиграла. Ноги сами отнесли её за ковёр.

Она оказалась в тёмном наклонном коридоре, пол которого местами переходил в лестницы с сильно истёртыми ступенями. Вдоль стен были расставлены какие-то завешенные тряпками вещи, чернела пара ниш, куда в крайнем случае всегда можно было юркнуть и прикрыться плащом. Да и кто заметит маленькую алайку среди такого-то хлама? Решившись, Делия крадучись пошла дальше.

Впереди блеснула узкая полоска красного света — приоткрытая дверь. Девочка стала ступать ещё осторожнее.

— Ты уже получил доказательства! Неужели тебя не прельщает та сила, которую ты ощутил? Та власть над событиями, которую она тебе дала? — вдруг выполз в коридор чей-то шипящий голос. Говорил не танай это Делия поняла сразу, и было в этом голосе что-то очень нехорошее.

— Прельщает, — напыщенно ответил не кто иной как Райс. — Но и не хочу оказаться марионеткой в чьих-то руках. Я должен знать, на что иду и не окажусь ли вовлечённым в ещё более порочную систему, чем та, с которой я тут сражался!

Собеседник ламповщика издал непередаваемый жуткий звук, будто кто-то плеснул водой на раскалённые угли. Делия, стоявшая почти у самой двери, невольно попятилась. И в самое время — за спиной у неё послышались шаги. Выругав себя за беспечность, Делия шмыгнула в примеченную заранее нишу в стене, прикрытую толстым занавесом. В спину ей врезались шаткие полки. Девочка втянула живот: места было очень мало и стоит ей вздохнуть поглубже, как она всколыхнёт ткань. Шаги приближались. Они были довольно лёгкие, похоже женские. Что-то тихо звякнуло. «Словно мама после ужина несёт чашки на нашем серебряном подносе», — подумала Делия и едва не всхлипнула: ну почему, почему она сейчас не дома, а здесь?! «Потому что тебе это нравится, дурёха!» — оборвала она собственные причитания и, когда незнакомка прошла мимо её убежища, позволила себе осторожно глянуть ей вслед через щёлку между пыльными занавесями. Что-то в её походке показалось Делии неприятно знакомым. Но прежде чем си'алай успела разобраться в своих чувствах, женщина уже скрылась в комнате, опять неплотно, пинком прикрыв дверь. «Уж не за моим ли вином она ходила?», — подумала девочка, выбираясь из своего укрытия, и удивилась, насколько незначительной вдруг показалась ей собственная месть. Что-то неизмеримо более важное произошло в этом подвале совсем недавно, и Делии было ужасно обидно, что она всё пропустила. Снова подобравшись к двери, она прислушалась, горя желанием наверстать упущенное.

Увы, это ей не удалось. Самым удручающим было то, что язык, на который перешли собравшиеся, когда к ним присоединилась женщина, был знаком Делии, но именно знаком — на нём говорили в Дирхдааре, на родине её родителей, которую они спешно покинули десять лет назад. Она понимала лишь редкие слова, да и то сомневалась — правильно ли. Раздосадованная, она заглянула в дверную щёлку… и застыла как вкопанная. Женщина с подносом оказалась её собственной тёткой! Никогда Делия не видела её такой цветущей, такой торжествующей как сейчас, когда она разливала по бокалам отравленное племянницей вино.

Райс тоже имел весьма довольный, хотя и встрёпанный вид. Торговец лампами расположился в огромном кресле, таком глубоком, что, казалось, убери он руки, судорожно вцепившиеся в потёртые подлокотники, он тут же утонет в этом бархатном омуте. А разговаривал он с… с каким-то жутким существом (уж не харнианцем ли?) вырастающим прямо из пламени камина.

— Аниаллу?! Отзывчивость и милосердие? Ты шутишь? — зачем-то перейдя на всеобщий язык, воскликнул Райс. — Даже тогда, когда я напал на её подругу, эта Тень богини не пыталась спасти её, охваченную пламенем. Вы думаете, она стала ловить меня, причинившего боль якобы близкому ей существу? Не-ет! — воздев палец к потолку проорал он. — Нет, эта синеглазая тварь бросилась спасать бездушные вещи — книжки на полках. Вот истинное лицо её породы! Вкусная еда, удобная мебель и роскошные платья — вот их истинная религия, их мораль, суть всей их расы! — Райс буквально плевался от негодования.

Делия ощутила укол совести, но, увы для оратора, отнюдь не потому, что Райс раскрыл ей глаза на порочную сущность её новой расы. Девочка совершила совсем другое открытие, как раз из тех, которые мало понравились бы этому волшебнику, его шайке и… и особенно — вон тому живодёру-ветеринару, едва не погубившему её кошку, что устроился в углу комнаты.

Она вспомнила разговор с Невеаной, как обвинила её в жестокости из-за того, что та предложила гнать в шею из города всякую дрянь. Глядя теперь на свою тётку, которую по прибытии в Бриаэллар не подвергли положенным многочисленным проверкам наверняка именно потому, что она родственница си'алай и не может представлять опасности для любимого города, девочка неожиданно болезненно осознала правоту Невеаны и… собственную глупость.

Чтобы заглушить голос так некстати пробудившейся совести, который звучал всё громче и громче с каждой ответной репликой товарищей Райса на его проникновенную речь, она принялась прикидывать, что стоит больше: алайское тело или один из малиновых шкафов в ан Камианской библиотеке с учётом его содержимого. Выходило, что шкаф несравнимо дороже. Значит, Аниаллу поступила совершенно правильно, спасая его, а не подругу. В том, что сианай Аниаллу, перед тем как броситься тушить шкафы, избавила Теолу от боли, Делия ни минуты не сомневалась.

Она попробовала поставить себя на место Алу, а вместо Олы представить одного из своих родителей. Делия вздохнула — конечно, ей и в голову не пришло бы думать о вещах, сколько бы они ни стоили, когда близкие в беде. Но ведь и она сама — не опытная сианай, способная трезво рассуждать в подобной ситуации, а маленькая впечатлительная девочка, да и мама с папой — не алаи, давно привыкшие умирать и возвращаться к жизни.

— Но теперь, теперь всё изменится! — внезапно истошно завопил Райс, вернув её в реальность. — Они, такие прозорливые, всезнающие кошки упустили момент, когда могли бы остановить нас. Мы больше не будем прятаться, осторожничать и мириться! Мир изменится — мы заставим его измениться! — и это им, им придётся идти с нами на компромисс. Они будут медленно отползать в сырые, зловонные щели, где этим мохнатым гадинам самое место, — прошипел он, но на этом не остановился: — И так будет не только с кошками, но и со всеми, кто помогал им или добровольно дал опоить себя их сладкой отравой! Со всеми этими аглинорцами, адорами всякими, анлиморцами и протуманенными долинниками!

Делия поморщилась и безмолвно ругнула себя за несобранность. Только подумать — в паре шагов от неё распинается злобный враг всего алайского, а она стоит тут, посреди коридора, перед незапертой (даже приоткрытой!) дверью и, как полная дура, рассуждает о стоимости каких-то шкафов! Стыд и позор…

Стыд… Да ни разу в жизни Делии не было так стыдно, как сейчас, когда она смотрела на свою тётку, аплодирующую этому ничтожеству. Кому нужно было это милосердие, этот глупый жест благородства, который был на руку исключительно врагу?! Никому… Он был сделан из расположения к ней новоиспеченной си'алай, и вот чем всё обернулось! Делия была готова разрыдаться, но глаза её оставались сухими и горячими, ведь теперь она алайка, а алаи не умеют плакать. Но зато кошки Аласаис умеют признавать и исправлять свои ошибки. А ещё, иногда, если они очень постараются, им удаётся извлечь выгоду даже из оплошности. Нет, не зря всё-таки она пришла сюда! Ведь не пойди она травить Райса, никто бы так и не узнал, кто поджёг Теолу, не говоря уж о том, что затевают здесь эти заговорщики.

— О-о, я так понимаю, что ты решился принять наше предложение, Райс… Тогда возьми это в знак нашего договора, — торжественно предложило огненное существо и, словно из складок плаща, выудило из языков пламени, пляшущих вокруг него, длинный предмет.

Делия успела увидеть только, что формой он похож на посохи, которые получают окончившие Линдоргскую Академию новоиспечённые волшебники. Но эти посохи (их показывали Делии в музее) не излучали такого потока магической энергии. Он буквально ослепил девочку. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, сияние предмета в руках Райса стало уже значительно слабее. Оно, словно алая жидкость из стеклянной трубки, перетекло из посоха в глазницы мага. Райс поглаживал прозрачную поверхность опухшими пальцами, которые настолько мерзко, алчно подрагивали, что Делия скривилась.

— Да, теперь я вижу… — пробормотал Райс. — Я слишком долго колебался, непростительно долго… теперь я вижу…

Делия пыталась понять, что такое он видит, но никаких хоть сколько-нибудь правдоподобных догадок в голову не приходило. Посох в руках Райса снова ярко вспыхнул, девочка опять была вынуждена зажмуриться и вдруг полетела вперёд словно кто-то толкнул её в спину. Дверь распахнулась, Делия ввалилась в комнату и, проехав на корточках под столом, почти врезалась в ноги ламповщика. Стоя на четвереньках, си'алай ошеломлённо озиралась по сторонам. Огненный шипун исчез из камина, в пасти которого вместо пламени теперь переливалась плёнка портала.

— Делия? Что ты здесь делаешь?! — первой пришла в себя Линра и угрожающе нагнулась к племяннице.

— Это что ты здесь делаешь?! — выбравшись из-под стола, в тон ей ответила девочка. Она вся вытянулась, даже встала на цыпочки и приблизила лицо к лицу тётки.

Та отпрянула, словно свет из широко распахнутых глаз Делии обжег её, но взяла себя в руки и неспешно опустилась в скрипучее кресло, вопросительно глядя на Райса. Маг, криво усмехаясь, не сводил глаз со своей добычи.

— Вот, полюбуйтесь: они нагло врут, шпионят. Я бы сказал, что они ещё и стравливают между собой родню, но увы, вижу, что передо мной уже не ваша племянница, бедная моя Линра!

— Райс, она же совсем маленькая, ребёнок ещё, — немного смущенно проговорил ветеринар Нирл.

— Маленькая? — гневно прошипел маг. — Неважно, велик сосуд или мал, если вино в нём ядовито настолько, что губит и одна его капля. Мы должны или очистить содержимое от отравы, или уничтожить его!

Тут Делии стало по-настоящему страшно: Райс как будто разгадал её намерение отравить его.

— То, что для одного — яд для другого — лекарство. Не нравится — не пей! — собравшись с духом, воскликнула она, решив тянуть время: в любой момент могла подействовать подмешанная ею в вино не аллегорическая, а вполне реальная отрава, и тогда этим троим придётся туго.

— Меня, как видишь, ваше варево не берёт, и я ещё могу трезво мыслить, — не подозревая, насколько двусмысленны его слова, похвастался Райс. — Но ты опять лжешь: вы же сами заставляете нас делать это!

Делия собралась было ответить, но маг вдруг сказал:

— Впрочем, у нас ещё будет время обсудить это, много времени. Он обернулся к Линре и печально прошептал:

— Они лишили её самого детства, самой чистоты, но ещё не поздно: противоядие есть, и я дам ей его.

— Ты хочешь забрать её с собой? — спокойно спросила тётка, глядя мимо Делии на своего «учителя». — Что ж, здесь мы всё равно её оставить не можем: её найдут, и мы все погибнем. — Линра просто светилась, ей явно хотелось сбагрить девочку куда подальше.

Племянницу же перспектива путешествия с Райсом отнюдь на радовала. Ощущение безнадёжности, оторванности от Бриаэллара Делия списала на простой страх и, поборов это постыдное чувство, заставила себя действовать. Продолжая нервно теребить плащ руки девочки стали постепенно перемещаться за спину.

— Налри! НАЛРИ АНИА ТЕМРИ! — заорала она, и видимо от страха, ей удалось заклинание, которое ну никак не должно было получиться. Вверх по сапогам мага с треском поползли инистые стрелы, но, к несчастью для Делии, Райс не обратил на это никакого внимания. Прекрасно понимая, что эта часть её плана не удалась, Делия всё же попыталась осуществить задуманное. Она взвилась в воздух и вдруг заметила, что летит не к двери, а вверх, подхваченная каким-то странным горячим потоком. Пребольно ударившись о потолок, Делия ещё и напоролась на что-то боком. Она шмякнулась на пол, дверь перед её носом с грохотом захлопнулась, и массивный засов, зло лязгнув, вошёл в петли. Его окружило красное сияние, металл, расплавившись прямо на глазах, так же мгновенно застыл, превратившись в бесформенную блямбу и перекрыв девочке последний путь к бегству. Спасаясь от жгучей боли, Делия обернулась кошкой. Она зашипела, сгорбилась, уши её прижались. На негнущихся, словно деревянных лапах она начала медленно, боком отступать за стол…

Что было с ней дальше, девочка помнила плохо. Она металась по подвалу, прыгала на стены, с остервенением когтила всё подряд. Кто-то схватил её за шкирку, но она резко поднырнула мордой под собственный живот, отпихнулась всеми четырьмя лапами и, перекатившись через голову, снова бросилась бежать. Кажется, она толкнула какую-то дверь и влетела в круглую комнату (хотя никаких дверей, кроме входной, раньше не приметила, да и те, кто позже обыскивал злополучный подвал, — тоже).

С низкого потолка на цепях свисали закопчённые плошки, в которых светилось что-то алое. Дым валил из них почему-то к полу, стелился по нему, почти полностью скрывая расставленные везде свечи. Они разлетались из-под обезумевших лап во все стороны, с глухим звуком ударялись о мебель и стены, ломались…

Что бы на самом деле ни случилось в потайном подвале Райса, закончилось это тем, что, подняв оглушённого котёнка за шиворот, как сумку за ручку, обозлённый всей этой постыдно-затянувшейся охотой маг уволок его через открытый в камине портал. Он даже не позаботился о том, как его союзники, замурованные за зачарованной дверью, будут выбираться из подвала.

Лоэдаарский кинжал

— Входи, — пригласил Верховный жрец, гостеприимно распахивая дверь перед своей приёмной дочерью.

Эх, Аниаллу отдала бы что угодно за возможность отказаться от этого гостеприимства, но отступать было некуда, и она в полном замешательстве вошла в кабинет Кеана.

Рассеянным взглядом скользнула она по огромному камину, оплетённому корнями дерева, ствол и гибкие ветви которого, оставляя место для высоких шкафов, образовывали дальнюю стену зала; по светильникам, нахохлившимися птицами замершими на них, по огромным часам-«глазкам» и прочим диковинам, привнесённым сюда заботливыми руками Мяфорши ан Иналасс ещё при прежнем Верховном жреце. Хотя Кеан откровенно не жаловал так называемый «лесной стиль», он не стал ничего переделывать — наверное, не хотел ещё больше обострять отношения с матриархом дома Неалаев, разрушая творение лап её. Так что кабинет уже ничем не мог удивить Аниаллу… в отличие от его обладателя — тот постоянно был готов огорошить сианай очередным сюрпризом, и далеко не всегда приятным.

Кеан ан Темиар был живой легендой города. Самый молодой и в то же время самый влиятельный из Верховных жрецов за всю историю Бриаэллара, он и у недоброжелателей снискал уважение за свои заслуги, а умом, выдержкой и изворотливостью выделялся даже среди своих родственников, славившихся именно этими качествами. И на данный момент он был, пожалуй, самой большой проблемой Аниаллу.

Кеан прошёл мимо огромного стола, за которым он обычно устраивал, как выражалась Теола, «разбор полётов с последующим пожиранием», проследовал к растопленному камину и опустился в одно из кресел. Сианай села напротив.

— Ты одна из самых рассудительных и серьёзных алаев, которых я знаю, — только и проговорил Верховный жрец, а Аниаллу уже поняла, что разговор обещает быть крайне неприятным и что о куполе и наларах не будет сказано ни слова.

Он помолчал, глядя ей в глаза.

— Но в последнее время я не понимаю тебя. Твои действия стали поразительно нелогичными, Аниаллу.

— Я не вижу в моих поступках ничего нелогичного, Кеан.

— Ну, если тебе не кажется, мягко говоря, неразумным завести интрижку с сынком Амиалис и тем более — доверить ему свою жизнь и жизни других сианай, передав ему этот чудовищный лоэдаарский кинжал, тогда я склонен…

Он не успел закончить свою язвительную речь — Алу обожгла его гневным взглядом.

— Я ни с кем не заводила никаких интрижек! — воскликнула она. — Если ты ещё не понял, то дело здесь несколько… серьёзнее. — Она выразительно постучала ногтем по широкому браслету на запястье и успокоилась, чувствуя его на своей руке как ободряющее прикосновение Анара. Смысл этого ритуального украшения был хорошо известен её собеседнику, но она, с какой-то удивившей её саму жестокостью, произнесла: — На мне заживают следы от его когтей, на нём — от моих. Это должно тебе о чём-то говорить, не правда ли, Кеан? Например о том, что наши Пути едины. И если он…

— Алу, — оборвал её Верховный жрец, — я умоляю тебя — открой глаза, времена изменились! Не все алаи теперь всецело преданы Аласаис, а враг научился искажать и подделывать всё что ему угодно. — Его голос звучал так, словно он действительно «умолял» её, хотя это было вовсе не в его характере. — Ты сианай, на тебе заживут раны от когтей любого алая! Что до него, могу предположить, что для его… Хозяина, — он криво усмехнулся, — нет ничего невозможного. У него почти хватило сил создать свою Аласаис, что уж говорить о заживлении каких-то ран? — Кеан даже ухом дёрнул, показывая, что обсуждать тут совершенно нечего.

Словно по приказу Верховного жреца, мысли Аниаллу перенеслись в недавнее прошлое, она вспомнила, как случайно наткнулась на Анара в подземельях его родного Руала, как гадала, изменили ли годы того, кого она знала мальчишкой, и можно ли ему доверять? Тогда она сомневалась, теперь — нет. После того, что им с Анаром пришлось пережить вместе, она просто не могла ему не верить, и тем более не смела не доверять собственным чувствам.

— Быть может, я не всегда могу верить своим глазам, Кеан, но своему сердцу и интуиции я верю и верить буду! — выдохнула она. Получилось совсем не так убедительно и величественно, как бы ей хотелось. От этого, разозлившись окончательно, она сузила глаза и прошипела: — И я не понимаю, каким образом моя личная жизнь касается городских властей?!

Тут, как было всегда, когда он вынуждал её обороняться, ей стало неудобно за вспышку гнева и грубые слова. Впрочем, это чувство длилось недолго.

— Ты вольна прыгать в постель к кому угодно, но это не должно ставить под угрозу весь Бриаэллар! — Из голоса Кеана исчез всякий намёк на теплоту.

Как гадко он это сказал — «прыгать в постель»… Впрочем, не она ли сама так старательно убеждала его в своё время, что сианай не может любить так, как простая алайка? Что де предназначение у неё иное, оно куда выше личных интересов, и она просто не имеет права на серьёзные чувства, которых он вполне заслуживает. Тогда она сумела выкрутиться, теперь вот приходилось расплачиваться за лёгкие пути, которыми она ходила в прошлом.

— Я никого не ставлю под угрозу, — раздельно проговорила Алу.

— Потеря сианай — это недостаточно сильный удар по городу? — поднял бровь Кеан.

— Никто из сианай не погиб, — всё тем же «рубленым» тоном отозвалась Аниаллу, — хотя, опасаясь за мою жизнь, Анар вполне мог убить Элеа, даже не будучи предателем.

— Да, все остались живы. Пока, — многозначительно заявил Верховный жрец. — Но, как мы уже убедились, нам не всегда удаётся проникнуть во вражьи планы.

— Не всегда. Но ты-то в этом, видимо, в очередной раз преуспел. Я хотела бы узнать, что за результаты дала твоя разведка в Линдорге, если ты приказал срочно закрыть купол, хотя большая часть Совета выступила против этого?

— К сожалению, я не могу удовлетворить твою просьбу. У меня нет выбора: если ты и дальше будешь закрывать глаза на сущность своего сожителя, как закрывал их его отец на делишки его же матери, — мне придётся держать тебя в неведении. Подумай, Аниаллу, ведь он похож на неё, во многом по….

Кеан замолчал на полуслове, и уши его задвигались из стороны в сторону. Он почувствовал, что кто-то миновал магическую защиту, наложенную на вход в зал, но было слишком поздно, — незваный гость уже закрывал за собой дверь. Аниаллу с трудом сглотнула.

— Вместо того чтобы выискивать во мне черты моей матери, ты бы лучше отыскал её саму, а то она прирежет тебя безо всякого Веиндорова кинжала! — прямо от входа рявкнул Анар. Каждый раз, когда он разговаривал с Кеаном, вернее, выслушивал его, в Анаре просыпалась какая-то юношеская наглость, и следить за своим языком становилось невероятно трудно. Вот и сейчас это ему не удалось.

Он решительно шёл вперёд демонстративно не замечая предупредительных взглядов, которые бросала на него Аниаллу. Между Анаром и Верховным жрецом давно назревало крупномасштабное сражение, и Алу благодарила Аласаис за то, что она позволила ей присутствовать на поле этой битвы, чтобы вовремя разнять сцепившихся котов.

— Я ничего не ищу в тебе, — спокойно и величественно, как только что пыталась говорить с ним Алу, заявил Кеан, — сам по себе ты мало меня интересуешь. Но как хозяин кинжала, так опрометчиво доверенного тебе моей дочерью… — Он выдержал многозначительную паузу. — Согласись, что, отдавая Лоэдаарский кинжал сыну и брату убийц и предателей, который водит дружбу, пусть и с раскаявшимся, но харнианцем, кинжал, способный убить сианай и поглотить её душу — согласись, что моя дочь поступила неразумно. Это было необдуманное решение, на которое её вынудили обстоятельства и которое давно стоило бы пересмотреть. — Он даже улыбнулся, самоуверенный, как всегда, и, как всегда, произносящий вроде бы и правильные, но такие жестокие слова.

Глядя на него, Алу уже с трудом заставляла себя оставаться спокойной. Она не знала, чего ей хочется больше — разрыдаться от стыда за то, что два дорогих ей, несмотря ни на что, алая готовы из-за неё броситься друг на друга, или расцарапать мудрую Кеанову физиономию за то, что он так оскорбляет её возлюбленного.

«Значит — „необдуманное решение“? Вот уж чья бы собака рычала!» — Анар снова не сдержался и фыркнул вслух. — «Дался им всем этот нож!» — Он скосил глаза на висящий на поясе кинжал, казалось даже своей серебристой рукоятью излучающий холод и тишину забвения, и, повинуясь внезапному порыву, выхватил его из прячущих магию ножен.

— Если он так нужен тебе — на, забирай! — прорычал Анар, протягивая клинок Верховному жрецу, и едва удержался, чтобы не добавить: «И можешь зарезаться им, подонок».

Кеан некоторое время переводил взгляд с грозной физиономии Анара на кинжал, с него — на застывшее лицо Аниаллу, потом молча развернулся и вышел.

— Даже дверью не хлопнул, — слабо пробормотала Тень Аласаис, и её похолодевшие пальцы сползли с запястья Анара, в которое она успела вцепиться, когда он потянулся к ножу. Кеан умел великолепно играть на её чувствах, особенно на чувстве вины. Сейчас она уйдёт отсюда, пусть так и не усомнившись в Анаре, но совесть ещё долго не даст её сердцу биться свободно… хотя она ни в чём не виновата… ведь не виновата же?..

Всю дорогу от дома ан Темиар до улицы Старых Клёнов Аниаллу шла с поникшей головой. Анар же был готов плеваться от ненависти, в которую незаметно переросла его антипатия к жрецу, он молча плавился от жара бриаэлларского солнца, и лишь когда впереди показался замок ан Ал Эменаит, решился сказать:

— Алу, нам надо что-то с ним решать. Мне кажется, что он ни перед чем не остановится, пока не выживет меня или нас обоих из Бриаэллара!

— Да пусть только попробует! — угрюмо буркнула сианай.

Анар обнял её за плечи, и Аниаллу благодарно ткнулась головой в его тёплый бок.

— Как тебя только угораздило пойти в дочери к такой сволочи! — поддакнул ей алай, полагая, что злая Аниаллу куда лучше Аниаллу грустной, но настроение сианай уже успело измениться, и она печально проговорила:

— Нет, Анар, он вовсе не сволочь. Он очень добрый, мудрый и всё понимает как надо, просто… просто жизнь была к нему менее справедлива, чем к нам с тобой.

Она вздохнула и окончательно ушла в себя. Расспрашивать её Анар не посчитал возможным, хотя ему и очень хотелось сделать это. Сейчас они войдут в ворота, и её уже за хвост не втянешь в обсуждение этой темы, а надо бы!

Видно, Аласаис или Тиалианна, а может быть и обе вместе, сегодня благоволили к Анару, иначе как объяснить, что его спутница вдруг улыбнулась и предложила:

— Пойдём лучше в Сады, а? Просто грешно такой день портить!

* * *

Анар и Аниаллу добрались до Садов Аласаис уже в довольно сносном расположении духа. В присутствии друг друга они просто не могли долго сохранять мрачное настроение, да и погода к грусти не располагала. Лес шумел умытой листвой, цветы благоухали так, как это бывает только на следующий после дождя день.

Через минуту сианай Аниаллу валялась на травке и бездумно обкусывала алые ягоды прямо с колючего куста киали, привезённого из лесов Ши. Это была её любимая поляна и любимый куст. Она проделывала это довольно часто, и Анар подозревал, что сами собой ягоды не могли созревать так быстро.

Он смотрел на Аниаллу, думая о том, что даже в этом простом белом платье, перепачканном киали и порядком позацеплявшимся о колючки, совсем растрепавшие её волосы, она не сравнима ни с кем, будь то даже любая другая Тень Аласаис, во всей роскоши её церемониальных одежд. И эта Алу-алайка на природе нравилась ему намного больше, чем Алу-сианай при параде. Через четверть часа «брошенный муж», сделав вид что хочет просто подразнить Алу, заявил:

— А распустила ты всё-таки своих жрецов.

— У меня есть жрецы? Вот новость, — лениво удивилась сианай, переползая от обкусанной ветки к следующей, ещё не тронутой.

— Да, Аниаллу, есть. И один из них только что повёл себя по отношению к тебе крайне непочтительно.

— Анар, я уже сотню раз говорила тебе: он не мой жрец, его богиня не я. Я — воплощение Аласаис, её Тень, а не она сама.

— Но Элеа не больно-то с Кеаном церемонится! — не унимался Анар. — Она не спрашивает его соизволения, а ставит его перед фактом. Вот как на днях: захотела она лично отправиться в Дарларон на встречу с Дарионом — и ничьё разрешение ей не потребовалось. Почему же ты не можешь приказать Кеану хотя бы не лезть в твои дела?!

— Я не привыкла никому ничего приказывать. Плохой из меня «Коготь Карающий», — она заползла поглубже под ветки. — Живу среди простого народа… А другие сианай держатся особняком. И никто на них дурного влияния не оказывает.

— Одной привычки мало, — не принял её игры Анар. Ему тоже нравилось валяться в цветочках и пялиться на солнышко, но он должен, должен был прояснить эту ситуацию — не столько из любопытства, сколько тревожась за Аниаллу.

— Ну… Мне нравится быть частью этого города, просто одной из его кошек, мне было бы неуютно стоять вне… или над… Зачем лишать себя покоя ради такой малости? Прикажи я что-нибудь кому-нибудь, напомни о своём титуле — и прости-прощай моё спокойное житьё! Придётся соответствовать… — лениво протянула она; Анар чувствовал: она чего-то не договаривает.

Ноги, торчавшие из-под куста, недвусмысленно превратились в лапы, они напряглись, растопырив опушённые пальцы с чуть выпущенными когтями — это разомлевшая на солнышке, набитая ягодами по самые уши сианай потянулась, переворачиваясь на спину. Вслед за лапами выкатился удлинившийся хвост… за который заверещавшая Тень богини и была беспардонно извлечена из своего колючего убежища.

Гневно прижав уши, она зашипела и приложила ухмыляющегося богохульника тяжёлой лапой. Ещё пару минут, уже вернув себе двуногий облик, она продолжала оскорблённо скалиться, наблюдая, как на Анаровой физиономии заживают длинные царапины.

— Не пройдёт! — заявил он, когда они затянулись полностью. — Даже природа против тебя.

— Хорошо, — она примирительно развела руки в стороны. — Да, у Верховного жреца последнее время проблемы с пониманием своего места. Но этому есть причина. Не важно, какая именно, но поверь мне — она есть. Это… не совсем вина Кеана. Я очень не хотела бы говорить об этом… как и ты — о своих пропавших друзьях. У всех нас есть свои маленькие тайны, не так ли?

— Да, — только и оставалось признать Анару.

— Вот и чудесно. Давай лучше подумаем, чем мы могли бы заняться, чтобы…

— Чтобы Кеан нам это запретил, будто мы малые котята? — досадливо закончил за неё Анар.

— О Аласаис Бриаэлларская! — воскликнула Аниаллу. — Ничего он нам запретить не сможет. Я готова принести ему в жертву свои планы, но никак не наши общие. Мне кажется, нам давно пора найти своё собственное место во всей этой кутерьме, а не быть всё время у кого-то на подхвате.

— Я всё думаю, Алу, — после недолгого молчания сказал Анар, — если бы я был харнианцем, то зачем бы мне понадобились эти кости Изменчивого?

— Чтобы взломать или восстановить портал в какое-то очень важное для тебя место, разумеется.

— А какое место для них самое важное?

— Город Хоа? — предположила Алу.

— Не думаю. В Хоа у них ничего не осталось, он наполовину затоплен, всё сколько-нибудь ценное из него вывезено. Но дело даже не в этом. Хоа был их столицей, там располагался мозг их империи, но сердце её было в Бездне. Именно оттуда харнианцы стали расселяться по Энхиаргу, там находился некий «источник» их силы, и, судя по всему, он остался в Лэннэс по сей день — ларшевые озёра никуда не делись.

— «Ларшевые» — в смысле «лавовые»?

— Нет. «Ларша» — это харнианское слово, сокращение от «вечный жидкий огонь». Ларша совсем не лава, трудно объяснить, что она такое. Принято считать, что Бездна построена на лавовых озерах. Но это не так. Ларша — неизученная субстанция, по сути она подобна магии огня, сконцентрированной до такой невероятной степени, чтобы стать материальной и вечной. Да, да, я тоже знаю, что это невозможно. Но Лэннэс именно такое место, где невозможное — возможно.

— Этим она тебя и привлекает, — понимающе улыбнулась Аниаллу.

— Не только, — воодушевлённо продолжал Анар. — Так вот, этот самый «источник» не смогли уничтожить. Взявшим тамошнюю харнианскую крепость наларам пришлось ограничиться тем, что они обрушили все ведущие туда туннели и запечатали порталы. Вот я и подумал, а что, если именно их харнианцы и собираются восстановить с помощью костей?

— Всё может быть. Это даже интересно… — проговорила Аниаллу; правда, думала она в этот момент вовсе не о харнианцах. Как интересно получается: её словно подталкивают в Лэннэс с самых разных сторон… — Тебе всё это Брай рассказал? — спросила она, имея в виду живущего в Бриаэлларе харнианского си'алая, с которым Анар, к негодованию Верховного жреца, как-то умудрился сдружиться.

— Нет. Брай вообще не любит вспоминать о войне Огня… Я сам много читал о тех временах — как целая раса в одночасье сошла с ума…

— М-да. Меня саму, как подумаю, жуть берёт, — кивнула Аниаллу. — Так ты хотел бы отправиться в Лэннэс? Я правильно тебя поняла?

— Хотел бы. На мой взгляд там мы оба будем больше… к месту, чем здесь. Вдобавок Бездна не подпадает под власть Кеана, он не сможет мешать нам, чем бы мы ни занялись, — глядя в сторону, добавил Анар.

— А ещё в Лэннэс есть порталы-медузы, которые мечтает увидеть каждый дракон Изменчивого, — протянула Аниаллу, обнимая его за напряжённую шею. — Ради того, чтобы доставить тебе такое удовольствие, нам и вправду стоит туда поехать. Я попрошу кое-кого, чтобы разузнали, как у нас обстоят дела с… билетами на лавовые озёра.

Алу понимала, что добровольно отправляться туда, куда тебя старательно заманивают — не самая лучшая идея. Но не в её характере было отсиживаться по углам, мучаясь неопределённостью. Она прислушалась к голосу своей кошачести и не ощутила, чтобы та особенно протестовала против идеи поехать в Лэннэс… и учинить госпоже Фай допрос с пристрастием.

Всю следующую ночь Анара мучили кошмары. То ему снилось, что он — Аниаллу, которую пронзили лоэдаарским кинжалом, и душа её медленно перетекает в ледяную тюрьму — внутрь этого ужасного оружия; то он видел себя своим дедом, Агиром Девятым, заключённым на веки вечные в темницу из собственного, покрытого аридоленом черепа. Аниаллу много раз будила его, но он тут же снова проваливался в мучительный сон.

Когда же утром, измученные, они спустились в общую обеденную залу, там вовсю обсуждали известия из Адорских скал: кости Изменчивого были украдены. Адоры, алаи, налары и двое драконов, сидевшие в засаде возле тела Изменчивого, не успели ничего предпринять. Они умерли мгновенно. И ни у кого не оставалось иллюзий на тот счёт, какое существо — единственное во всём Энхиарге — могло прикончить их так стремительно и с такой лёгкостью…

«Серебряная драконица… Как она посмела подлететь так близко к Тир-Веинлон, убивать под носом у Веиндора?.. Как Милосердный умудрился проглядеть её?.. Хорошо ещё, что души наших вернулись в Бриаэллар в целости и сохранности», — доносилось со всех сторон.

— А Изменчивый куда, интересно, смотрел? — вопрошал у блюда с фаршированными грибами Мелтарис.

— Драконы тоже хотели бы это знать. Но Изменчивый с ними не разговаривает, — заявил Энаор, придерживая двузубой вилкой бьющуюся в тарелке рыбину. — Обиделся, наверное, что они не уберегли его тушку.

Позавтракав через силу и вдоволь наслушавшись дурных новостей, кошки вернулись к себе: Аниаллу обещала Теоле раздобыть для неё один из кристаллов с записью доклада драконов, исследовавших кости Изменчивого. Вопреки ожиданиям, в гостиной её поджидала не только Теола, но и Ирсон. На вопрос, что привело его сюда — в замок ан Ал Эменаитов, который он раньше предпочитал обходить стороной, танай уклончиво ответил, что патриарх Селорн предложил ему подзаработать и он хотел уточнить условия контракта.

— Вот, — Алу передала Теоле зелёный кристалл. — Только я не думаю, что тебе позволят пустить это в печать.

— Спокойно! — сцапав его, воскликнула Теола. — Талия сейчас как раз Кеару обрабатывает: горожане ни в жизнь не расскажут о припрятанных у них в домах порталах, если их как следует не запугать — ну, что через эти двери к ним на плюшки могут прийти харнианцы и очень злой чёрный дядька. Так-с, а вот что у меня есть на обмен. Один мой хороший друг из близкого окружения Кеары и Кеана — Адиан ан Темиар, вы его знаете — рассказал мне… в смысле — записал для меня один разговорчик. Трепещите, смертные… то есть, тьфу! — бессмертные! Такрен Фай из Бездны с Кеаном! — Она вскинула руку с кристаллом, хранящим спящую иллюзию, эффектно бросила его на ковёр, но подлый камень подпрыгнул и отлетел под шкаф. Ола никогда не была сильна в левитации, и потому ей пришлось встать на колени, втиснуться под шкаф и ощупью отыскивать пропажу. Роскошный хвост Теолы задумчиво изгибался туда-сюда; Анар не удержался и хмыкнул.

— Это кто там хрюкает? — довольно миролюбиво спросила она.

— Это Анар, Теола. Он мечтает, чтобы ты улезла под шкаф ещё глубже и ему пришлось бы вытаскивать тебя за твой божественный хвост. У него какая-то порочная страсть к истязанию дамских хвостов.

Анар хрюкнул ещё громче.

— Ну погоди, я тебе сейчас вылезу, я с тобой сейчас такое сделаю… — многообещающе донеслось из-под шкафа. Хвост вытянулся в струну. Анар изобразил, как именно он будет вытягивать за него Теолу, и надо же было ей как раз в этот момент выскользнуть из-под шкафа! Ничего удивительного, что в Анара немедленно полетел многострадальный кристалл. Он ударился о вовремя выброшенную алаем ладонь и упал на диван.

«…чего вы не могли вообразить даже в самых смелых своих мечтах! — уже из камушка закончил угрозу бодрый Теолин голос. — Ни один из миров не предложит вам такого непостижимого многообразия приключений заманчивых тайн и возможностей обрести неслыханное могущество, как Энхиарг. Мир без границ…»

— Извиняюсь. Столько всякого уже скопилось, что не знаешь, где выскочит… — Схватив непослушный кристалл, Теола немного поколдовала над ним и наконец добилась желаемого: над камнем появилась полупрозрачная Такрен Фай.

«Я ни в чём не уверена, — послышался её резкий голос. — Возможно, это просто какая-то из местных банд. Их в Бездне тысячи, и глупо надеяться, что мы знаем о делах и возможностях хотя бы малой их части. Но, помня о том, какая участь ожидает в Бездне огненных магов, рискну предположить, что здесь мы имеем дело с вернувшимися харнианцами. На твоём месте, Верховный жрец, я бы насторожилась и постаралась разобраться, что к чему. На своём — я сделаю то же самое. Нам необходимы хотя бы двое-трое алаев. Желательно из тех, кто уже бывал в Бездне и находится в курсе харнианской проблемы. В идеале, мы хотели бы видеть у себя анеис или близкую к ним по интуитивному дару алайку с… сопровождением. Не будем возражать и против… более высоких гостей».

— Это всё. Начало и конец Адиан не сподобился записать. Но думаю, мы решим, что у него были на то уважительные причины и милостиво его простим. Нам, умным кошкам, и так всё ясно: в Бездне видели харнианцев… или кого-то очень похожего на них. Фай хочет в этом разобраться, и ей нужны помощники. На роль которых, кстати, вы с Анаром идеально подходите! — потыкав задумавшуюся Аниаллу пальчиком в плечо, радостно заявила Ола. — Прямо как по заказу!

— Так Кеан их и выпустил, — буркнул Ирсон.

— Ему придётся сделать это, — поднимаясь, тихо сказала Алу.

— Правильно. А то всё слушаемся его, подлеца, как свою мамашу: он сказал — мы сделали. Надо менять эту досадную тенденцию! Верно, котярка? — подняв трущуюся о её ноги Меори (кошка Делии ещё ночью заявилась в покои Аниаллу), спросила Теола. — И потом, больше никто из алаев не хочет ехать в Бездну. Все отпихиваются четырьмя лапами.

— И их можно понять, — с озабоченным видом направляясь в другую комнату, сказала Алу.

— У тебя удивительно хорошие связи, Теола! — не удержался Ирсон.

— Ну… — девушка кокетливо опустила ресницы, — что ещё остаётся делать нам, бездомным кошкам?

— Не подвергать друзей лишней опасности, — уже за спиной Аниаллу тихо прошипел ей на ухо танай. — Ты представляешь, что она теперь сделает?!

— А ты не фырчи мне здесь, фитюлька чешуйчатая! Она и без меня туда собиралась. Я ей не меньше друг, чем ты! — во весь голос рявкнула Ола. Ирсон даже отпрянул от неожиданности.

— Что такое? — высунулась из дверей Аниаллу.

— Теола обижается на меня за вполне справедливую критику, которая, между прочим…

— Ой, да сцедите ему кто-нибудь яд, а то оно захлебнётся! — пропела Теола, с чувством выполненного долга направляясь к лестнице. — Всё, всё, и не удерживайте меня, я оскорблена до глубины души и удаляюсь!..

— Анар, вы что, правда собираетесь в Лэннэс? — спросил Ирсон, когда её голос стих внизу.

— Всё лучше, чем здесь отсиживаться, — пожал плечами Анар. — Мы с Алу — существа деятельные, и в последнее время в Бриаэлларе нам стало тесновато.

— Бездна — место не самое безопасное. Во всяком случае, для тех кто прибывает в неё впервые — точно. А сейчас… Как хотите, но на вашем месте я бы туда не совался. А вот на своём — наоборот, — добавил Ирсон. — Из-за этой спешки с куполом я столько всего недополучил…

Аниаллу вернулась с тетрадью в белой мохнатой обложке, от которой сильно пахло молоком.

— Здесь адреса большинства алаев, живущих вне Бриаэллара, — пояснила она. — Хочу написать Такрен Фай — в обход Кеана. Думаю, будет лучше, если мы поставим его перед фактом.

* * *

Весь следующий день Анар вместе с другими драконами Изменчивого провёл, отыскивая и уничтожая неучтённые порталы и накладывая на те из них, которые городские власти соблаговолили оставить «в живых», особые сигнальные заклятия: если кто-то активирует портал без соответствующего разрешения — об этом тут же узнают мазабры.

Поздно вечером Анар возвращался из башни Тысячи Драконов. Он ходил проститься с отцом, тот не пожелал оставаться в Бриаэлларе и возвращался домой в Драконьи Клыки. Сама идея, пусть добровольного и целесообразного заточения в городе, казалась дракону Изменчивого ужасной. Анар, очень раздосадованный таким решением, переубеждать его всё же не стал. Криан очень пригодился бы сейчас в Бриаэлларе, но что такое дух свободы — было хорошо известно его сыну. Анар решил не рассказывать ему о стычке с Верховным жрецом, хотя сомнение — не являлся ли Кеан ан Темиар истинной причиной скоропалительного отъезда отца — не покидало его.

Уже затемно Анар возвращался домой. Вдыхая нежный аромат фрезий, купленных для Аниаллу ещё утром у знакомой цветочницы из Долины Снов, он прогулочным шагом пересекал Посольский квартал. Прохожих почти не было, местные жители, в отличие от алаев, не вели ночной образ жизни и уже отходили ко сну. Одно за другим гасли окна, не желая больше делиться с улицей своим уютным светом, и их место занимала ночная смена — из множества фонарей и магических огней, висящих в воздухе над мостовой.

Впрочем, не везде с освещением было так гладко. Вот сейчас Анар вышел на извилистую тёмную улочку. Ни единого зажжённого фонаря или светлого окна, лишь зыбкий серебристый свет Глаз освещал ему дорогу, да и он то и дело тускнел: усилившийся ветер гнал по небу облака.

Вдруг нечто призрачное пронеслось мимо Анара, задев самый краешек его поля зрения. Он резко оглянулся — петляющая за его спиной улица была совершенно пуста. Анар пожал плечами и продолжил путь. Подобное чувство он частенько испытывал, попадая в ту часть Бриаэллара, которая граничила с Пустой площадью — таинственной обителью дома Теней. Но там это было не удивительно: бесшумные пепельные кошки то и дело сновали вокруг, но даже у наблюдательного Анара было мало шансов их разглядеть. Только тени и ничего более…

Чуткие алайские уши медленно поворачивались из стороны в сторону, вбирая в себя тишайшие звуки мирной ночи: удары крошечных телец ночных бабочек о стекло фонаря, шуршание хвоста толстого котищи, мышкующего в соседнем палисаднике, шелест переворачиваемых ветерком страниц забытой кем-то на подоконнике книги, лёгкие шаги справа, на втором этаже каменного дома, солидно выпятившего полукруглый балкон с коваными перилами. «Кому-то вздумалось потанцевать в ночи», — с нервной улыбкой подумал Анар. Слева поскрипывало приоткрытое окно, из-за него доносился чей-то храп, перемежавшийся ворчанием и шелестом простыней… Ничего подозрительного. Но дурное предчувствие сдавило его сердце.

Анар положил букет на землю, чтобы освободить руки, подумывал не постучать ли в чью-нибудь дверь, но опоздал — что-то вязкое, тёмное хлынуло на него сверху, как ведро воды на орущего серенаду кота, обволокло, сдавило его, залепило рот, не дав даже закричать от разлившейся по телу жгучей боли. Она была так оглушительно сильна, что в первые секунды Анар не мог ни колдовать, ни думать.

Когда же к нему, сбитому с ног и крепко приложившемуся головой о поребрик, вернулась способность соображать, Анар понял: ему не вырваться. Не надо было выдерживать паузу мэи, не надо было даже видеть врага, чтобы определить, кто из них сильнее. Намного, намного сильнее… Ощущение этой беспомощности Анар запомнит на всю жизнь: как он лежал в коконе из тьмы посреди сонной улочки безопаснейшего из городов Энхиарга, как острый край камня впивался в щёку… как ветерок насмешливо перебирал его вставшие дыбом волосы, и как он сам лихорадочно перебирал все возможности для спасения… а собственная его интуиция с какой-то злорадной жестокостью отвергала их одну за другой.

Если бы пленивший Анара хотел убить его, он сделал бы это безо всякого труда, но, видимо, у него был другие планы насчёт своей жертвы. Алай почувствовал прикосновение чьей-то воли к своему разуму. В нём было проснулась надежда, что сейчас на его врага, опрометчиво применившего ментальную магию против кота Аласаис, обрушится возмущение силы, но ничего не произошло. Это могло означать лишь одно: противник Анара сам был алаем. Но кто это? Его брат? Сестра? Больше предателей среди кошек он не знал. Вдруг Анара охватила такая жгучая злоба, что, забыв обо всех предостережениях своей кошачести, он, воспользовавшись протянувшейся между двумя разумами незримой нитью, нанёс врагу ответный телепатический удар.

Одна из теней на том самом вычурном балконе неестественно дрогнула, и тьма снова обожгла его. Враг — телепат гораздо сильнее его — наполнил бедную Анарову голову резкими, скрежещущими звуками, которые заглушали все мысли алая, подобно десятку пил впиваясь в его череп. Единственным утешением было то, что бесплотная рука, шарившая в его сознании, явно не находила того, что искала — нечто ещё, помимо воли Анара, встало на её пути, не причиняя вреда, но и не пуская глубже. Наконец, видимо осознав тщетность своих усилий, она убралась из головы алая, а вместе с ней пропало и жжение, правда только в правом боку.

Анар, охваченный новой волной паники, что было мочи скосил глаза вниз. Теперь он не только чувствовал, но и видел, что в коконе раздирающей его тело тьмы образовалась прореха. Сквозь неё синела ничуть не пострадавшая, к изумлению алая, рубашка, поблёскивала серебристая бляшка на поясе… и лилось мягкое сияние лоэдаарского кинжала. Не заключённая ли в этом чудесном оружии сила смогла отогнать мрак?

Анар всё ещё не мог колдовать, но, чтобы перемещать предметы, тому, в чьих жилах течёт кровь драконов Изменчивого, не надо прибегать к магии. Это дар, и никто не сможет отнять его. Превозмогая боль, Анар сжал зубы и сконцентрировался. Он представил, как кинжал исчезает из ножен, появляется в руке, он почти ощутил холодок металла на ладони, уже видел, как распарывает проклятый кокон и… Кинжал и вправду шевельнулся. Но не исчез, а медленно, будто нехотя, вышел из ножен и стал подниматься в воздух. И не воля Анара была тому причиной, это делал тот… та тень, злорадно трепещущая на балконе! Но этого не может… не должно быть — такой кинжал, подарок Веиндора, нельзя ни украсть, ни отнять, ни даже снять с трупа!

Анар, уже не обращая внимания на боль, что есть сил задергался, стараясь вырваться из жалящих объятий тьмы. Собственная жизнь не имела в этот момент для него никакой ценности, ведь в опасности была жизнь Аниаллу. Если кинжал попадёт к тому, чёрному, он потеряет её навсегда, она умрёт, исчезнет… она… Анар обмяк, почти оглушённый болью. Но это муторное состояние длилось не долго, уже через несколько мгновений сознание алая прояснилось… и он обнаружил, что боль ушла. «Я умер?» — спросил себя Анар. Жжение пропало и больше ничто не стесняло его движений. Он открыл глаза.

Всё вокруг было затянуто туманом, словно кто-то развесил на ветвях деревьев и ограде, набросал на траву множество тончайших шарфов. Между Анаром и всё так же чернеющей на балконе тенью зависло более густое облако. Только оно отделяло алая от замершего в полёте кинжала. Что-то мешало тени забрать его, Анар чувствовал её растерянность и бессильную злобу. «А вот на тебе! — с торжеством подумал алай. — Уж не сам ли Веиндор пришёл мне на помощь?» — предположил он, глядя на переливы серебристого, как чешуя призрачного дракона, тумана… Нет, сила, которая пронизывала его струи, обладала другой не похожей на окружавшую жрецов Милосердного, аурой. Она была совершенно особенной… но время ли сейчас рассуждать об этом? Она не дала кинжалу попасть в лапы тени — и это главное.

Центр облака казался Анару более плотным, словно диск из дымчатого стекла, но когда он протянул руку за кинжалом, та прошла насквозь, не встретив никакого сопротивления. Пальцы алая сомкнулись на ледяной рукояти. Сердце его облегчённо бухнуло. Тень извергла новую волну бессильного гнева… и пропала.

Почти теряя сознание от слабости, Анар хотел убрать кинжал в ножны, но, вытащив руку из облака, обнаружил… что в ней ничего нет. Какое-то время он тупо смотрел на свои сжимающие пустоту пальцы. В его душе не было ни возмущения, ни страха, он ощущал — и то как-то смутно — лишь странную смесь радости и лёгкого стыда, да и разум его воспринял потерю кинжала как должное. Он чувствовал себя, как котёнок, сутки просидевший на вершине дерева, залезть на которое он смог, а спуститься — ещё нет: наконец-то стоя дрожащими лапками на твёрдой земле, он побито глядел на снявшую его с верхотуры мать. Нет, Анар не мог облечь свои ощущения в образы и уж тем более в слова. Его сил хватило ровно на то, чтобы отрешённо наблюдать, как серебристый туман постепенно рассеивается, унося с собой злополучный кинжал — прочь от не сумевшего сберечь его законного владельца, прочь от желавшей похитить его тени. Невероятным образом алай настолько успокоился за судьбу ножа, что почти забыл о нём.

В остальном же мысли Анара довольно быстро обрели чёткость. Он подлетел к балкону, на котором только что маячила страшная тень, прислушался — из-за бледного марева занавесей доносилось тихое, ровное посапывание. Видимо, враг просто усыпил хозяев. «Ну и слава Аласаис!», — улыбнулся Анар, плавно опускаясь на газон. Мимо прошмыгнул давешний котище. Выбравшись на дорогу, он оглянулся, словно желая продемонстрировать собрату по ушам и хвосту свою добычу. Анар с сочувствием посмотрел на болтавшуюся в маленьких челюстях зелёную лаллскую крысу: её жалкий вид живо напомнил ему самого себя всего пару минут назад. Его взгляд скользнув за горделиво удаляющимся котом, наткнулся на растрёпанный букет. Последние клочья тумана таяли среди изломанных стеблей и осыпавшихся на траву переливчатых лепестков…

Анар зарычал, стиснув голову руками: он вспомнил, в какую беду из-за него может попасть Аниаллу, и едва не задохнулся от этого. «Я уже дважды предал её: сначала, когда не смог уберечь кинжал, и теперь… поддавшись этому дьявольскому спокойствию!» — подумал он, и эта мысль принесла его душе не меньшее страдание, чем жгучая тьма — его телу. Только что он отдал в руки врага единственное оружие, способное отнять жизнь у Алу… отнять её у него! Ничего хуже просто не могло произойти! Такого стыда, боли и отчаянья — пусть и смягчённых пеленой потустороннего, необъяснимого спокойствия — Анар не испытывал ни разу в жизни. Гонимый страхом за жену, он обернулся котом и со всех четырёх лап бросился к замку Селорна.

* * *

Тем временем, пока Анар сгорал от волнения за её жизнь, ничего не подозревавшая об этом сианай Алу терзалась совсем другими опасениями. Меряя шагами свой балкон, она думала о Кеане, вспоминала их последний разговор, нет, скорее, как это ни печально, перебранку. Она была уже далеко не первой. Только раньше Верховный жрец объяснялся с ней больше намёками, а теперь вот взял на себя труд открыто, не стесняясь в выражениях, высказать приёмной дочери, насколько неправильно она живёт… и как бездарно распоряжается дарованными ей Аласаис силами.

— Может быть, он и прав — я металась, искала себя и набила больше шишек, чем требовалось. Но как иначе я смогла бы найти ответы на все эти вопросы? Принять его видение? Его ответы? Нет, он многого не понимает… хотя и понимает тоже многое. — Алу грустно улыбнулась. — Но я сианай… Для него я, может быть, и не подарок, но для сотен, тысяч существ я была и буду именно что подарком судьбы, их единственным шансом найти свой Путь, свой дом, своё призвание. А он меня ещё так гнусно-вкрадчиво спрашивает: «А нужно ли тебе это?!» Анар тоже спрашивает, — она чуть прикрыла глаза, — но у него это не звучит так пренебрежительно, я чувствую, что он ценит то, что я делаю, просто боится за меня… А этот? Он так вбил себе в голову, что мы пойдём одним путём — одному ему ведомым — на великий подвиг, хвост ему узлом! Да, он тоже за меня боится, — скептически качнула головой она, — боится, как за часть этого его радужного будущего. Ради этого можно и жизнью моей рискнуть, а потом памятник золотой поставить. А всё остальное — едино ребячество, баловство… ну, в лучшем случае — тренировка перед этим самым подвигом великим.

— «Меняться тебе надо, цели и приоритеты в жизни пересматривать», — изобразила Кеана Аниаллу. — Да мои… спасённые просто разорвали бы его за эти слова! Чтобы из-за него одного я погубила всё дело, которое, создавая меня, задумали Аласаис и Тиалианна?! Ради чего я тогда пережила всё это? Кеан не желает понимать. Он не желает понимать, что я такое. Кеан не танайский жрец, он не видит Путей — сколько бы он ни пыжился. — Она помолчала. — Любить его… да хватит уже себе врать! — он так достал меня своей самоуверенностью, своими нравоучениями, что от моих чувств мало что осталось. Алай не может любить или уважать того, кто не знает своего места, что бы тот для него ни сделал!

Она в сердцах пнула парапет.

— Это истина для любого алая. Его суть. — Алу глубоко вздохнула, прислушиваясь к частым ударам своего сердца, словно проверяя, бьётся ли оно в согласии с этими словами. — Наше право доверять своему чутью священно. Преступление посягать на него, как это делает Кеан. И он ещё обвиняет Анара в том, что тот ослабляет Бриаэллар, подвергая меня опасности! Он, кто пытается выбить из меня саму кошачесть!.. Нет — доказать её несостоятельность. А что, спрашивается, за сианай без тел алаит? Ничто. Послушай я его — вот тут-то Бриаэллар как раз и лишится одной из Теней богини! Да не бывать этому!

Алу была всё ещё увлечена своим монологом и не сразу сообразила, что за вихрь ворвался на балкон, подхватил её и сжал, выдавив из груди жалобный мявк.

* * *

Анар галопом пронёсся через весь Бриаэллар. Перепрыгивая через очередную улицу, он вдруг подумал, что мог бы сократить путь, открыв портал прямо в покои Аниаллу, но тут же отказался от этой мысли — при том хаосе, что сейчас царил в его голове, даже хорошо знакомое волшебство могло запросто перебросить его не в замок Селорна, а… Он не додумал, куда именно: когти его заскребли о крышу особняка ан Камианов, а впереди над пламенеющими клёнами уже чернела громада замка ан Ал Эменаит.

Приземлившись на крышу одной из хозяйственных построек, Анар отыскал глазами окна Алу и, заметив её саму, быстрым шагом расхаживавшую по балкону, едва не свалился вниз от облегчения. Жива! Чем-то встревожена, но жива. «Неужели — знает?» — только и успел подумать Анар, пока стремительно летел над двором. Через мгновение он уже прижимал испуганно взмуркнувшую Аниаллу к своей груди.

— Анар, что случилось? Кеан? — ухитрилась спросить полузадушенная сианай. Она ещё ни разу не видела мужа настолько испуганным, а они уже многое пережили вместе.

— Нет… Аниаллу, на меня только что напали, — с трудом выговорил Анар, лихорадочно подбирая подходящие слова. — Со мной всё в порядке, но кинжал… — Он сжал челюсти, не в силах договорить.

— Мой кинжал? — прошептала сианай; глаза её из больших стали огромными, но, как ни странно, вместо испуга в них было безграничное изумление.

— Да, — кивнул Анар.

Он рассказывал Аниаллу о том, что с ним случилось, и ни на секунду не отрывал от неё взгляда. Он мог смотреть на неё бесконечно, и тем больнее было сознавать, что он не сумел удержать в руках ключ от этой сказочной вечности. Что всё это теперь в любой момент может оборваться… Нет… нет, так нельзя — Аниаллу жива, и он должен думать о том, как защитить, а не жалеть её раньше времени… или, тем более, себя.

— Как такое могло случиться? — спросила она, выскользнув из его объятий и опускаясь на парапет. — Его же нельзя ни украсть, ни…

Она не успела договорить — Анар тряхнул головой так сильно, словно в ухо ему впилась кровососущая муха с Иттарских островов.

— Но это так! — воскликнул он и долго молчал, сидя рядом с ней, уронив голову на руки. — Ты доверила мне свою жизнь, а я подвёл тебя. Кеан был прав: я…

— Кеан ни в чём не был прав, — махнула на него рукой Аниаллу. Она была растеряна: куда больше принесённой Анаром страшной новости её потрясло то спокойствие, с которым она выслушала его. Но что, какая деталь смогла убедить её, что произошедшее не опасно? — Если кто-то смог отнять у тебя, сумел побороть собственную магию кинжала, то ничто не помешало бы ему отобрать нож и у меня самой… и тут же меня прикончить. Ему даже не пришлось бы далеко ходить. А так, смотри, — она улыбнулась, выразительно похлопав себя по бедру, — я ещё жива…

— И пока ты жива, нам надо что-то делать. Быстро. Мы можем обратиться в храм Веиндора. Жрецы Милосердного должны быть в силах защитить тебя… — Анар сделал движение, словно собрался бежать туда прямо сейчас, но Алу удержала его за рукав.

— Тому, кто преодолел чары серебряных драконов, чары самого Веиндора, не будут помехой жрецы Милосердного… Если ему вообще пришлось что-то преодолевать, — вдруг добавила она.

Но Анар, казалось, не расслышал её последних слов.

— Я не удивлюсь, если эта тень на балконе была кем-то из моей родни. Когда она попыталась залезть мне в голову — сила не возмутилась. А это может значить лишь одно: там стоял алай.

— Я знаю, что это был за алай, — очень тихо сказала Аниаллу. — Это был Кеан.

— Что? — вытаращился не ожидавший такого поворота Анар.

— Это. Был. Кеан, — повторила Алу, и от этих слов ей стало как-то неприятно легко на душе. — Анар, лоэдаарский кинжал нельзя украсть. Но Кеану и не пришлось делать это: ты сам вчера предложил ему забрать его. Вот он и воспользовался твоим предложением, только с небольшой отсрочкой.

— И зачем же ему понадобилась эта отсрочка? Почему он не взял кинжал сразу?

— Не знаю. Видно, это не вязалось с какими-то его планами. Возможно, ему было мало просто завладеть кинжалом, хотелось ещё и тебя выставить не в лучшем свете. — Пальцы Аниаллу задумчиво комкали бархатную кромку уха. — И… и меня посадить под замок где-нибудь в здешнем храме Веиндора — под видом заботы о моей безопасности.

Он умный и хитрый алай, и мы вряд ли сможем так легко проникнуть в его замыслы…

— Но я — какой же я идиот! Как у меня язык повернулся предложить ему твой кинжал?!

— А ты уверен, что он у тебя сам по себе повернулся? — вкрадчиво спросила Алу.

Они помолчали.

— Если всё это так, значит Верховный жрец Бриаэллара связан с Талом, — сказал наконец Анар.

— Не обязательно. Он мог использовать магию Тьмы и сам по себе, для отвода глаз. Но как бы там ни было, добиться желаемого он не смог. Меня больше волнует другое: кто помешал ему? Ты говорил про серебряный туман — так, может быть, это был кто-то из серебряных драконов? Не во плоти, разумеется, — предположила Аниаллу. Это объяснило бы все её ощущения: если кинжал теперь у Веиндора, ей и вправду нечего волноваться. Она лизнула ладонь и пригладила взъерошенную шерсть на ухе.

— Я тоже так подумал сначала. Но потом… что-то в этом тумане, в том, кто за ним скрывался, было… недраконье.

— Ты уверен? — Аниаллу очень не хотелось отказываться от версии с вмешательством Веиндора.

— Настолько, насколько существо в моём положении вообще может быть в чём-то уверено. Но даже если я не прав, а ты права — вдруг кинжал у Кеана отобрала та… особа, что убила твою сестру? — окончательно испортил всё Анар. — Что, если она пожелала убить тебя своими руками и потому перехватила кинжал у своего же тёмного союзника? Украла у него… эту честь?

— Уф-ф, — выдохнула Алу. Вспоминая о гибели Эталианны, она всегда чувствовала себя раздавленной. С Тали произошло то, что не должно происходить — ни с кем, никогда… — Не думаю, что ей по силам украсть этот кинжал, — покачала она головой. — Давай мы не будем гадать, я просто возьму и напишу жрецу Инмелиону — он знает про этот кинжал больше чем кто-либо и, если потребуется, сможет испросить совета у Милосердного.

Она нырнула в комнату и тут же, не желая волновать Анара, вернулась с листом тонкой бумаги. Алу ненадолго замерла, закрыв глаза и положив на него ладонь, а когда убрала руку, письмо уже было написано, осталось только перечитать его — убедиться, что на листе не запечатлелось ни одной лишней мысли. Затем Аниаллу прошла в ту часть балкона, где парапет расширялся, превращаясь в миниатюрный столик. На нём стояли серебряные миска и кувшин. Она подняла крышку и налила в миску молока.

Стоило сианай наполнить её до краёв, как от миски во все стороны разошлись волны магии. Где-то в Бриаэлларе у одной из кошек-гонцов недвусмысленно заурчало в животе, а чары, наложенные на всех этих зверьков, точно подсказали, где можно удовлетворить свой голод. Через пару минут амри уже предстала перед глазами первой дочери патриарха Селорна.

Лакнув пару раз на пробу и явно удовлетворившись авансом, амри выжидающе посмотрела на Аниаллу и Анара, гадая, кто именно её вызвал.

— Я хочу, чтобы ты отнесла это в Серебряный храм жрецу Инмелиону. Лично ему. И никому больше, — отчеканила сианай и на минуту придавила амри к парапету долгим суровым взглядом.

Кошка кивнула, поспешно долакала молоко, опасливо зыркая на Алу зелёным глазом, и, не прощаясь, слетела с балкона. Алу вздохнула, ей не хотелось обижать забавного зверя, но амри есть амри, и если тебе надо добиться от них хоть какой-то серьёзности, иного выхода нет. Зато теперь никто, включая Кеана, не сможет перехватить её послание — Тейнлаан (а именно он создал гонцов) был волшебником посильнее Верховного жреца, да и тайну переписки уважал куда больше.

— Ну вот, теперь будем ждать.

— Ужасно стоять тут столбом и ждать непонятно чего! — тряхнул головой Анар.

— Ужасно, — согласилась Алу. — Но нам надо постараться успокоиться. Я не чувствую опасности. И ты тоже, в глубине души, не чувствуешь её, — ровным голосом проговорила сианай.

— Я не чувствую, — нехотя признал Анар. — Но мне… стыдно за это. Быть может, разум подбрасывает нам эту уверенность: чтобы чувство бессилия не раздавило меня… чтобы ты не лишилась рассудка от безысходности?

Да, теперь Анар понимал, о чём предупреждала его царственная тётушка Алара, когда говорила, что он, оказавшись за пределами Руала, перестанет быть одной из могущественнейших персон и одним из сильнейших магов. До этого момента он не придавал её предостережению никакого значения — ну и что, что не сильнейший и не могущественнейший? — но сейчас он столкнулся с ситуацией, когда ему ох как не хватало этих превосходных степеней…

— Анар, мы как-никак алаи, — склонила голову набок Алу. — Наш разум не позволяет себе подобных выкрутасов, да и мы, слава Аласаис, ещё в силах отличить голос рассудка… или страха от голоса нашей интуиции. И я привыкла слушаться её… даже когда она говорит такие необычные вещи.

Глядя, как она стоит на открытом балконе, на виду у… всех желающих, расправив плечи и лукаво глядя на него, Анар мог только позавидовать её спокойному доверию своему духу кошки… которое большинство существ посчитали бы едва ли не сумасшествием.

Внезапно алай ощутили волну магии, прошедшей сквозь весь дом. Аниаллу насторожилась, но Анар успокоил её:

— Закрывают купол над городом. Отец говорил — будет красиво. Они повернулись к парапету. Город под ними мерцал разноцветьем волшебных огней, в темноте угадывались силуэты множества существ, которые, как и они, вышли полюбоваться редким зрелищем.

— Странно… — пробормотал Анар, скользя взглядом по крышам.

— Что?

— Эйтли с компанией собирались протестовать против купола. Были заявлены иллюзии с критикой в адрес Кеана. С трудом верится, что мне удалось её отговорить, — добавил он и вздохнул; Аниаллу уважительно посмотрела на мужа. — Знаешь, в последнее время всё чаще ловлю себя на забавной мысли, что в Руале я мог несравнимо больше потакать своим желаниям, чем здесь. А поначалу мне казалось — всё будет наоборот.

— Ну, в последнее время нам всем пришлось несколько поджать хвосты, — тускло улыбнулась Алу.

В небе дребезжаще громыхнуло. Звук этот надолго повис над крышами, казалось, что весь город завибрировал ему в унисон.

— Анар, а Криан или кто-нибудь ещё из ваших, случаем, не рассказывали, что именно это будет за купол?

— Нет. Когда я уходил, они ещё спорили на этот счёт. Подожди, мы сейчас сами всё увидим, — сказал Анар, выжидающе глядя на небо.

Воздух наполнился негромким гулом. В одно мгновение погасли звёзды, и сразу за этим Аласаис закрыла свои серебристые Очи. Вслед за лунами потухло или потускнело большинство огней города. Бриаэллар погрузился во мрак и дрожащую тишину. Лишь изредка слышались чьи-то обеспокоенные выкрики.

— Всё так и должно идти? — шепнула Аниаллу.

— Да. Сейчас станет светлее.

Через минуту по небу стремительно разлилось нежное молочное сияние, будто город накрыли гигантской пиалой из матового стекла, а там, снаружи, зажгли такие же огромные свечи. Наблюдатели на крышах зааплодировали. Кто-то громко полюбопытствовал: вернут ли луны? Никто не ответил, но в этот момент над городом отразилось сразу девять их ярких подобий — это ударили в небо, словно и вправду затвердевшее, мощные лучи искристого света.

— Что это? — прикрыв глаза ладонью, спросила Алу.

— Направляющие лучи. Ближний правый, кстати, размещён криво, сейчас будут переносить. Вон, видишь, уже пополз, — Анар глубокомысленно ткнул пальцем в небо.

— Изумительно! — воскликнула Аниаллу. — Истинно драконье объяснение. Анар не ответил, ему не хотелось отрываться от происходящего в небе.

Вверх по притухшим лучам зазмеилось чуть заметное переливчатое сияние, словно кто-то медленно поднимал по каждому из них незримое кольцо для мыльных пузырей, одевая световые столбы колеблющейся радужной плёнкой.

— У нас будет очень хороший купол, Алу, — сказал Анар. — Это будет не просто защитная сфера, а… а своего рода сфера-портал. У драконов есть легенда, что точно такая же, только совсем уж грандиозная, окружает и Энхиарг. Поэтому мы и считаем его бесконечным. На самом же деле, границы его очерчены как раз этой сферой, но мы, свободно проходя сквозь неё, не замечаем, что оказываемся уже в другом мире.

— Очень правдоподобно, — задумчиво улыбнулась Алу; удивительно, но её как-то никогда не волновало, конечен Энхиарг или нет, и если да, то как выглядит его граница.

— Они много раз пытались узнать размеры нашего мира — и летали, и перемещались, но так ничего толком и не установили. Некоторые, правда, после пространственного прыжка действительно оказывались в других мирах…

Пузыри тем временем достигли купола, прилипли к нему и, постепенно расползаясь по его белёсой поверхности, стали медленно подтягивать свои трепещущие хвосты.

— Главное, чтобы не было ветра. Если подует ветер, всё придётся начинать заново.

— Ну, я надеюсь, Кеан отдал приказ Миграционной: «Изменчивого не пущать!», — хмыкнула Алу.

Направляющие лучи исчезли, а взобравшиеся по ним пузыри слипись в одну большую сферу, отчего небо стало походить на внутренность гигантской раковины — перламутровую, мягко поблёскивающую всеми оттенками павлиньего пера.

— Краси-иво, — совсем сонно протянула Аниаллу. — Может быть, Тинойа передумала потому, что решили сделать именно такой купол? Или через него будет так же сложно попасть наружу, как через тот, который собирались делать вначале?

— Боюсь, что даже сложнее.

— Что, теперь совсем-совсем никто не выберется?

— Ну, не совсем. Но это будет не так просто.

Внешняя сфера растаяла. Город снова окутала тьма, с трудом можно было разглядеть отсветы на стенках гигантского пузыря. У горожан уже затекли шеи ждать продолжения спектакля, когда купол взорвался. Множество лёгких радужных плёночек медленно опускалось на Бриаэллар, падало на крыши и деревья и постепенно растворялось во мгле. На крышах и балконах все — и взрослые, и дети — оросились ловить эти «чешуйки Изменчивого». Те, кому это вроде бы удавалось, обнаруживали, что плёночки свободно пролетают сквозь ладони, щупальца и лапы. Алу и Анар понимали, что не только красота самого явления была причиной восторгов: горожане радовались, предвкушая спокойную жизнь, которую оно сулило. Даже ан Камианы, чьи медовые окна были хорошо видны с балкона, казались донельзя довольными, хотя и были главными противниками создания купола. Небесный мрак пришёл в движение, словно там ворочалось и потягивалось нечто огромное, угольно-чёрное, оно оглушительно муркнуло, и над Бриаэлларом вспыхнули луны. Подул ветерок. Звёзды сегодня, видимо, решили не зажигать.

— Всё, — сказала Аниаллу, и в собственном голосе вместо облегчения услышала обречённость.

От купола над головами алаев не осталось ни единого зримого следа, но они знали, что он там, что он никуда не исчез. Ещё не до конца понимая почему, и Анар, и Аниаллу почувствовали себя пойманными…

— Алу, мы не решили, как теперь быть с Кеаном, — напомнил Анар.

— Как быть… У нас есть только наши догадки, их для каких-то решительных действий будет маловато.

— Но Селорну и Малауру рассказать о них всё равно надо, — с нажимом сказал Анар.

— Я расскажу, — кивнула Алу.

* * *

Анара разбудили голоса. Некоторое время он лежал, прислушиваясь к ним, заглушаемым шумом листвы и щебетом птиц. Солнце уже вовсю палило его шкуру. Приоткрыв глаза, алай наблюдал, как оно превращает золотые шерстинки на лапе в миллиарды крошечных радуг. Первое время ему не удавалось разобрать ни слова, но потом голоса приблизились.

— Как ты могла не сообщить мне сразу? — недовольно спросила Аниаллу.

— Я уже говорила: я сразу же отправила Азару разобраться с этим, — спокойно ответила Шада. — Думаю, у неё не меньше шансов найти эту девицу в Бриаэлларе, чем у тебя, а ты была и без того взволнована. Будь любезна, госпожа моя, успокойся, Азара вернётся — и всё прояснится. А тебе не стоило вчера покидать замок… сразу после случившегося.

— Шада! После какого такого «случившегося»? Ты опять подслушивала? — возмутилась сианай.

— Разумеется. И если тебе придёт в голову ругать меня за это, то так и знай, я обо всём расскажу патриарху Селорну! — отрезала Шада, и Анар услышал нарочито-громкое цоканье её каблуков.

— Ужасная женщина! — шлёпнула ладонью по полу Аниаллу, показываясь из отверстия для винтовой лестницы. — Ой, извини, разбудили мы тебя? Забыла совсем, что вчера, когда закрывали купол, со всего замка шумовые щиты слетели, а я к ним так привыкла.

— Что-то случилось? — приняв двуногий облик, спросил Анар.

— Вчера поздно вечером сюда приходила мать Делии, искала её. Домой она до сих пор не вернулась. А ещё раньше сюда заявилась её кошка, — Алу указала на Меори, лежащую под стулом с совершенно несчастным видом.

— Может, опять засиделась где-нибудь с книжкой? — предположил Анар, который и сам за чтением был способен забыть обо всём на свете.

— Может, — кивнула Алу. — Шада послала Азару найти её, так что мы это скоро узнаем.

— Азару? Это такую клыкастую рыжеглазую даму с повадками патриарха Селорна? — хохотнул Анар.

— Да, её самую.

— Я тебя всё хотел спросить: они с твоим отцом, случаем, не родственники?

— Нет. А повадки у неё такие же, как у большинства анеис в Великом лесу. Это здесь они сдерживают свою звериную сущность и ведут себя прилично, а дома дают себе полную волю. Порой от диких кошек не отличишь. Кстати, о клыкастых дамах — заходила Ирера.

— Ирера? — протянул Анар, почёсывая ухо блаженствующей Меори, которую родители Делии почему-то не пожелали забрать.

— Да, — вздохнула Алу и присела на подлокотник кресла. — Но новостей ровным счётом никаких. Поджигателя Теолы нигде нет — прыгнул в портал и как сквозь землю провалился. Словно на ту сторону он так и не вышел. Маги и телепаты прочесали весь город но так ничего и не нашли.

Анар лишь покачал головой — это же он слышал и вчера.

— Они списывают это на наше шенавенское прошлое, — продолжала сианай. — Страшно подумать, столько у нас тут всяких пространственных туннелей понапроложено, порталов не позапечатано…

— Да уж. Вчера их, нашими стараниями, стало на пару десятков меньше, но это капля в море… Кто бы мне объяснил, зачем было создавать здесь, в Бриаэлларе, перекрёсток миров? — пробормотал Анар, вспоминая свою вчерашнюю нудную работёнку.

— Ну как «зачем»? — притворно удивилась Алу и, предчувствуя долгий разговор, подтянула ноги на бархатное сидение. — Аласаис увидела, как много интересного прибывало через эти порталы в Линдорг, ей тоже захотелось жить среди диковин из иных миров, а не мотаться за ними по чужим землям или… или ждать, пока кто-нибудь сделает это за неё. Потом ещё Бездна появилась… и любопытство нашей наэй вынудило её обратиться к Повелителю Ветров.

Она пришла к Изменчивому и говорит: «Хочу шенавен у себя дома!» — Сианай простёрла руку в дурашливо-величественном жесте и часто-часто захлопала ресницами, словно строила воображаемому дракону глазки. — Он, разумеется, согласился. Кстати, потому и вашего крылатого брата у нас тут так много, надо же следить… за последствиями его согласия… Исполнить желание Аласаис Повелителю Ветров было не сложно: Энхиарг так пропитан магией, что и несколько шенавенов вполне могли бы в нём сосуществовать. А вот Аласаис сосуществовать с перекрёстком миров оказалось намного сложнее. Ей быстро надоели незваные гости, она устала от шума и велела прикрыть большую часть порталов, самые же необходимые — упрятать вглубь острова, на котором мы и живём. Но они продолжали возникать — шенавен есть шенавен. Тогда Аласаис снова воззвала к Изменчивому, он прислал сюда Шелдриазура Всевидящего, и тот положил конец их самопроизвольному возникновению. Новые порталы перестали открываться, некоторые из тех, что остались, запечатали, как и пространственные туннели между разными частями города… Кстати… — Алу зевнула, видимо, собственный монотонный рассказ убаюкивал её. — Кстати, Теола очень любит рассказывать страшные истории про тех, кто оказался запертым внутри магических пространств.

— Почему «некоторые»? В смысле, почему прикрыли не все? — поправился Анар.

— Драконы рассеянны, это всем известно, — выразительно глядя на него, улыбнулась сианай. — И ужасно недобросовестны, если дело касается рутинной работы. Вот и проглядели кучу всего, так с тех пор и маемся, — сказала она.

Анар заметил, что на лицо её вернулось беспокойство.

— Делии нигде нет, — опередила она его вопрос и закрыла глаза, видимо с кем-то мысленно общаясь. — Азара вернулась. В последний раз Делию видели на площади перед домом ан Темиар, там опять вчера выступал тот маг. Райс, про которого я тебе говорила, — она непроизвольно поморщилась. — У неё были уроки неподалёку. Азара расспросила соседей — тех, которые были там вместе с ней. У меня очень дурное предчувствие — Делию видели возле лавки, торгующей зельями.

— Зельями? — переспросил алай.

— Зельями, — кивнула Алу. — И боюсь, я даже знаю, зачем они могли ей понадобиться: она была в гневе, когда шла туда.

Анар не был бы руалцем, если бы тут же не предположил:

— Месть?

— Думаю — да, поджав губы, покивала Аниаллу. — И чем быстрее мы проверим это, тем лучше. Надо наведаться в эту лавку, возможно, Делия поделилась своими планами с её хозяином. В конце-концов, она ещё ребёнок и вполне могла захотеть получить одобрение взрослого. А насколько я поняла, ей повезло забрести именно к такому взрослому, который не только одобрит, но ещё и в спинку подтолкнёт, — невесело хохотнула сианай.

* * *

— Здесь, — уверенно сказала Аниаллу, останавливаясь напротив иллюзорной вывески: из тусклого котла, висящего над входом в лавку, валил густой изумрудно-зелёный дым, обтекающий серую каменную арку дверного проёма.

Волна магии, родившаяся при открытии двери (замена традиционному колокольчику), разбудила дремлющего хозяина магазинчика. Будь здесь Делия, она бы без сомнения заметила, что с зеркала за его спиной исчезло покрывало. Но Анар и сам заинтересовался странным предметом, хотя не сразу смог определить, что в нём так приковывало к себе взгляд. Анар мог бы поклясться, что зеркало смотрело в комнату, а не просто отражало её. Оно вдруг выхватывало, чётче вырисовывая все его детали, один из предметов интерьера, потом словно теряло к нему всякий интерес и начинало «разглядывать» другой.

Тем временем Алу уже добралась до прилавка и стойко сносила бурный поток каргнорианского дружелюбия.

— Гости, целых два гостя к бедному Балфишрейну! — елейно улыбаясь двумя рядами жутких зубов, воскликнул хозяин. — Нет, нет, не покупатели, — замахал он лапами, — именно гости! Какая радость! Уверяю вас, вы пришли не зря: у меня как раз случилось поступление новых товаров и…

— Мы пришли за… — прервал его подоспевший на помощь жене Анар.

Но каргнорианец, вместо того чтобы выслушать его, снова принялся за Аниаллу.

— Госпожа сианай, я польщён, чрезвычайно, до глубины души польщён! — пробулькал зельевар; его зелёное брюхо колыхалось от распиравшего волнения, как поверхность болота. — Какая честь! Чем я могу служить госпоже и господину? — Он поклонился, не сводя глаз с Алу. И взгляд этот, какой-то оценивающий, ощупывающий, очень не понравился сианай, хотя ничего угрожающего или непочтительного в нём не было.

Быть может, каргнорианец и был «польщён» и «тронут», но он уж точно не был удивлён визитом алаев. И Анар, и Аниаллу сразу почувствовали это.

— Вчера к тебе заходила одна девочка, — начала Алу и по тому, как энергично, едва не клацая зубами, закивал карг, поняла, что не ошиблась.

— Да, заходила… Делия её звали. Хотела купить зелье, но я ей не продал. — Он посмотрел на Алу, словно ожидая от неё чего-то.

— И почему же? — подыграла ему та, ясно понимая, что карг врёт. Его морда расплылась в улыбке.

— Не продал, а подарил! — объяснил страшно довольный собой Балфишрейн.

— Редкая для карга доброта, — заметил Анар.

— Дело не в доброте, — отмахнулся, как от обвинения, карг. — У меня здесь свой интерес. Я помог ей только потому, что это выгодно мне.

— И чем же это? — допытывался Анар.

— Она обмолвилась, что знакома с сианай, — просто сказал каргнорианец. — Возможность оказать ей услугу была прекрасным шансом… в наше-то неспокойное время.

В тот момент, когда карг произнёс «сианай», Анару показалось, что поверхность подозрительного зеркала замутилась и за этой дымкой мелькнуло что-то белое — явно живое и вроде бы похожее на Балфишрейна.

— Время действительно неспокойное, — промурлыкала ничего не заметившая Аниаллу, скользя взглядом по ряду таинственных бутылей справа от Балфишрейна. — После того как девочка заходила в твою лавку, её больше никто не видел. Она пропала, а мы её… — алайка резко перевела на него глаза, — ищем.

Карг едва заметно вздрогнул.

— Пропала?

Сверкающая клыками улыбка стала медленно угасать. Хозяин насторожился: уж не его ли они пришли обвинить? — и стал было, по старой привычке, изучать своих гостей на предмет уязвимости, но тут же обругал себя за это.

— Нет, не тебя, — ответила на его мысли сианай. — Мы просто хотим узнать, что она покупала.

— Яд, — торопливо отозвался карг.

— Яд? — переспросил Анар.

— Да, для человека по имени Райс. Он чем-то оскорбил юную госпожу Делию, и она решила отомстить. Это святое дело. Я не смог отказать, — Балфишрейн крепко сжал челюсти и с вызовом глянул на своих гостей.

Но ни Анар, ни Алу не имели намерения разубеждать его в святости мести.

— Она случайно не назвала адреса этого Райса? — спросила Алу, и Балфишрейн закивал, донельзя довольный, что господа кошки на него не разгневались.

Опасения алаев оправдались: как только они свернули в переулок, где ютилась «Волшебная лампа», над ними замерцала едва заметная в магическом спектре, причудливая сеть. Глядя на эти хитросплетения, любой паук удавился бы от зависти на собственной паутине. Поперёк сети время от времени вспыхивала алая надпись: «Опасно! Обход через Крысиную улицу или Старую Серебрянку». Справа на ограде заколоченного дома («И такие здесь бывают?» — удивился про себя Анар), раздевшись до рубашек, сидели люди из городской стражи. Они то и дело опасливо поглядывали туда, где покачивалась порядком обгоревшая вывеска лавки Райса. Завидев Анара и Аниаллу, стражники поспешно встали.

— Что здесь произошло? — спросила Алу.

Те переглянулись, словно решая, кто из них более достоин ответить сианай, но их опередили.

— Нечего здесь это обсуждать, — донесся мужской голос из-за пожухших кустов, темнеющих за оградой, а затем и его обладатель — ан Темиар с чернильным пятном на носу — поднялся с расстеленного на пожелтевшей лужайке одеяла. — Госпожа сианай, они, — кот кивком указал на охранников, — вам всё равно ничего толком не расскажут. Идите лучше к самой лавке, там маги ан Меаноров до сих пор работают, — предложил он и вернулся к своему занятию (он просматривал какие-то неряшливого вида, исписанные от руки листки, во множестве рассыпанные по пятнистой ткани).

Его напарница, с явным отвращением на лице, раскладывала их по кучкам, прячась в тени другого одеяла, синим пологом растянутого между ветвями сухого дерева. Видимо, его скрюченные листочки недостаточно защищали от висящего в зените солнца.

Алу и Анар поспешили последовать совету ан Темиара, свободно прошли через «паутину» и, миновав несколько домов с закрытыми и зашторенными окнами, оказались в пыльном маленьком дворике перед «Волшебной лампой». У приоткрытой двери, привалившись к прохладной стене здания, расположились три вооруженных алая. Вокруг двери рисунок магических сетей стал ещё сложнее. — Что это? — на ходу спросил Анар.

— Магия подлистников: не впустит, кого не надо, а кого надо — не выпустит, — скороговоркой отозвалась Аниаллу. — Значит, здесь Нееран… Что-то серьёзное случилось, если он пришёл, — она быстро взглянула на мужа и ускорила шаги.

Неподалёку от входа в «Лампу» переминалось двое обеспокоенных людей: мужчина средних лет (хозяин крупнейшего в Бриаэлларе книжного магазина) и рыженькая хрупкая девушка, кажется, его дочь. Причёска — множество мелких косиц, стянутых узлом на макушке, — удивительно не шла ей, зато позволяла показать неострые ушки, а это, видимо, для девицы, которая носила майку с надписью «Я — человек и горжусь этим!», имело большое значение. Когда дверь распахнулась и из неё появилась парочка ан Меаноров в компании накрытых плотной тканью носилок, она со всех ног бросилась к ним.

Алаи остановились. Они не стали прогонять задержавшую их незнакомку, но и не объяснили ей ничего, не сказали ни слова утешения. Впрочем, чего ещё можно было ожидать от известных своей холодностью ан Меаноров? Хорошо хоть надменные коты не помешали рыженькой боязливо приподнять пропитанную чем-то липким ткань. Под ней оказался юноша со страшными ожогами на лице и шее. Он еле дышал, издавая хриплые стоны. Девушка и её отец принялись взволнованно расспрашивать магов, но те демонстративно воротили носы, изредка бросая невразумительные фразы. Вот это выглядело чересчур вызывающим даже для ан Меаноров.

— Что с ним случилось? — спросила Аниаллу, приблизившись к носилкам.

— Знаешь его? — вместо ответа, осведомился один из ан Меаноров.

— Нет, — недовольно глянув на него, покачала головой сианай и, поправив ткань, резко повторила вопрос.

— Насколько мы поняли, — нехотя объяснил второй ан Меанор, — он решил устроить в лавке господина Райса погром, но едва не устроил себе похороны. Там ловушки на каждом шагу.

— Зачем он это сделал? — Алу кивнула на дверь, явно носившую следы грубого взлома.

— Судя по его воспоминаниям — хотел отомстить, — ответил ан Меанор.

— Это я виноват, — мысленно покаялся жене Анар.

— Ты?

— Да, — кивнул он, глядя на обожженное лицо юноши. — Это племянник стекольщика — я тебе вчера рассказывал… Я сдуру наубивал драконов у него на глазах…

— …вот его и потянуло на подвиги, — закончила Аниаллу.

— Он работает в книжном магазине, в том, что рядом с «Логовом», — продолжал ан Меанор, словно не видя, что хозяин этого самого книжного стоит рядом с ним. — Витрины там ещё такие — синие… Вот эти витрины и весь участок перед ними этот самый… как его?

— Райс, — быстро подсказала Аниаллу.

— Да, Райс загадил так, что подумать страшно. Иллюзии его гнусные они еле убрали. А этот олух разозлился… — алай зевнул. — Ты бы лучше пошла внутрь, расспросила там, мы мало чего знаем — занимались его ожогами. Едва спасли. Такая мощь! Если бы он не обвешался амулетами, нашли бы горстку пепла!

Аниаллу очень не нравилось, как вели себя ан Меаноры. Она шагнула к людям, намереваясь как-то исправить ситуацию, но тут у них сыскался совсем уж неожиданный защитник.

— Отвратительно, — глухо обронил патриарх Селорн, появившись вдруг из-за спины первого ан Меанора. — Отвратительно.

Прищурив свои яркие, цвета ядовитой мяты глаза, он окинул дальнего ан Меанора таким взглядом, будто застал его за точкой когтей о своё любимое чёрное бюро. Подруга юного мстителя побледнела, отпрянула от жуткого зала и едва не запнулась о бортик. Оба же ан Меанора чуть заметно поджали хвосты. Они хорошо знали о страсти эалийского патриарха прививать хорошие манеры членам их дома. И о методах воспитания были наслышаны тоже, а потому то и дело косили мигом притухшими глазами на Аниаллу, которая единственная была способна отвести от них свалившуюся, как сажа на голову, беду.

— Бесчувственные алаи. Нонсенс. Выродки, иначе и не назовёшь, — всё тем же издевательски-задумчивым тоном продолжал патриарх. — Скажи-ка мне, Анар, что бы сделали на родине твоего отца с драконом, который разучился летать?

— Наверное, пожалели бы, патриарх, — не сразу ответил Анар, несколько смущённый этой «публичной поркой» и отнюдь не горящий желанием в ней так или иначе участвовать.

— Пожалели… — с жутковатой грацией скользя вдоль носилок от одной своей оцепеневшей жертвы к другой, протянул Селорн. — Вот и я вас пожалею. На этот раз. Хотя у меня есть две чудные причины… — тут он покосился на напуганную не меньше ан Меаноров девушку и закончил фразу совсем не так, как собирался: — Сотворить с вами что-нибудь очень плохое. — Эал сделал паузу, предоставив изощрённому воображению ан Меаноров нарисовать несколько вариантов трактовки этого «чего-нибудь плохого». — А раз так, то вы мне больше тут не нужны. Советую навестить жрицу Имлае, чтобы она напомнила вам, к чему приводит подобное поведение, — тоном, не предполагающим продолжения разговора, сказал Селорн; он склонился над носилками, разглядывая обожжённое лицо мальчика. Анару показалось, что патриарх проник в его разум, и то, что эал увидел там, ему очень не понравилось.

— Анар, ты можешь переправить его в лабораторию Малаура? — через мгновение спросил Селорн.

— Да, патриарх, — кивнул Анар.

— Сделай это. А то я не уверен, что этим… господам можно доверить столь ценный груз, — сквозь зубы процедил эал.

Но он сказал это недостаточно тихо, чтобы по крайней мере один из ан Меаноров не смог расслышать его слова. Гордый кот возмутился и сделал ногой одно-единственное движение, будто собирался закопать… Селорн вздохнул. Лицо его, неожиданно утратив свирепость, приобрело очень интеллигентный и печальный вид. Вдруг ан Меанор заметил, что его собственные руки сами собой начали двигаться, плетя какое-то заклинание, он открыл рот, чтобы возмутиться, но язык тоже оказался повиноваться ему, и вместо протеста с его губ сорвались слова заклятия. Двор озарила белая вспышка, а когда она угасла, на месте ан Меанора трепыхалась в воздухе маленькая мышка со смешными круглыми ушками.

— Папа, ты же не будешь его кушать? — почти жалобно спросила Аниаллу, поддерживая покачнувшуюся девицу. — Ты же не патриарх Тейнлаан, да и времени у нас нет.

— Не буду, не буду, — добродушно оскалился Селорн и извлёк непонятно откуда мятый пергаментный конверт. Взяв мышку за хвостик, он аккуратно поместил её в конверт, со вкусом облизав, заклеил его и вручил второму ан Меанору.

— Жрице Имлае. Лично. Аниаллу, идём, — скорее велел, чем позвал он, и сианай сочла за благо молча подчиниться.

Это был один из самых отвратительных дней за всю жизнь Брая, а в её алайской половине — точно наихудший. Его буквально за шиворот вытащили из собственного дома, так что он даже не успел покормить огненных ящериц в светильниках своего кабинета, не говоря уж о том, чтобы навести чары, уничтожающие запах палёной шерсти, который был его верным спутником вот уже много сотен лет. Пока ты безвылазно сидишь дома, не так уж важно, как ты пахнешь, но когда тебя волокут куда-то на улицу, причём делает это сам Нееран ан Меанор, дурной запах может сослужить дурную службу…

Этот сомнительный аромат выдавал в си'алае Брае харнианца. А харнианцев в Бриаэлларе, разумеется, не жаловали. Вот и Нееран всё поминал себе под нос «вонючих харей» и постоянно этим самым носом шмыгал. Он даже не удосужился объяснить, куда именно тащит свою жертву. Брай покорно следовал за ним, и только когда волшебник толкнул дверь какого-то убогого заведения в Гостевом квартале, он наконец вышел из оцепенения и посмел задать пару робких вопросов. В ответ беловолосый алай так зарычал на него, что харнианец было решил: ну всё, тут-то ему и конец…

Но обошлось. Получасом позже он живёхонек стоял рядом с ан Меанором уже внутри здания, оказавшегося магазином, а вокруг них суетилось множество других кошек. У Брая предательски подгибались коленки, и он чёрной завистью завидовал тем, кто находился от Неерана хотя бы на несколько шагов дальше. Тот возвышался над си'алаем — весь ровно белый, как статуя из известняка. Только несколько прядей да вышивка на его одежде были чёрными. Узор, образованный этими живущими собственной жизнью линиями, всё время менялся, словно сотни незримых пауков уничтожали раз за разом готовую паутину, чтобы тут же выткать новую. Их «танец» гипнотизировал, но отнюдь не успокаивал. Наоборот, Браю приходилось бороться не только со страхом перед Неераном, но и с дурнотой, которую вызывало мельтешение линий. Чтобы совсем не потерять сознание, харнианец перевёл взгляд на склянку в своих руках и с ужасом вспомнил, что ему велено было определить её состав. И уже давно, судя по близкому к бешенству выражению лица его мучителя.

— Я жду! — резко сказал Нееран.

— Э-э, — протянул Брай и снова уставился на склянку. Она была прозрачной, немного закопченной, с бурым налётом на стенках и слоем бесцветной слизи на дне. Что бы это могло быть? Харнианец лихорадочно пытался припомнить хотя бы то, как эта злосчастная банка оказалась в его руках. Вроде бы он взял её с полки, да, точно, с полки, надо глянуть, что ещё там стоит, может быть, тогда… Глянуть Брай не успел — в двери появилась алайка, синеглазая и черноволосая, с лицом, как у доброй половины бриаэлларских статуй. Тень Аласаис.

Сианай, как и всех алаев, не принадлежащих ни к магам, ни к телепатам, Брай не боялся. Но перед ним была не просто сианай, а дочь Селорна, это можно было легко определить по тому же рисунку на платье, а Селорн — он ещё хуже Неерана. Много хуже… При одном звуке его имени Брай просто цепенел от страха.

— Ну, так что мы тут имеем? — нетерпеливо повторил Нееран, но тон его заметно смягчился, видно, его тоже не оставил равнодушным визит Тени богини.

Брай собрался было ответить и тут увидел, что сианай Аниаллу пришла не одна, а с папой. От ужаса Брай так стиснул крошечный сосуд, что тот выпрыгнул из его рук. Брай мог только проводить склянку гипнотизирующим взглядом, но она, как и полагается бездушной вещи, осталась глуха к его мольбам. Баночка ударилась как раз о бедро Тени Аласаис, содержимое попало прямо на роскошную ткань, а Брай понял, что попал… Лучше было не думать, что теперь сделает с ним патриарх Селорн, лучше бы ему вообще больше никогда ни о чём не думать. Брай отступил на пару шагов, схватился рукой за полку, словно боялся упасть, и лихорадочно представлял, как хорошо, как здорово, как великолепно было бы сейчас умереть, стать эдакой аккуратной кучкой пепла — пусть даже на этом грязном ковре. Но Веиндор уподобился банке и не внял, и харнианец остался стоять как стоял, только дерево под его пальцами заметно обуглилось, да усилился запах палёной шерсти.

Сианай недоумённо растянула подол своего платья: вся его ткань слабо светилась магией, а пятно от мази — нет.

— Что это? — спросила она, подняв совсем не злые глаза и обращаясь не то к Неерану, не то к Калише ан Меанор, не то к самому Браю.

— П-п-пятно, — тупо выдавил он. Ему не было так страшно со времён, когда он предал своего учителя и того вот-вот должны были прийти убивать.

— О, поразительно тонкое наблюдение! — вдруг на его родном языке воскликнула сианай (от удивления Брай даже забыл бояться). — Но не расскажешь ли ты мне, от чего именно это пятно?

— Это особый состав, госпожа, — вдруг сообразил Брай. — Он, если нанести его на волшебный предмет или кожу чародея, на некоторое время прячет магическую ауру. Эта мазь не имеет запаха, и если её специально не искать, то заметить почти невозможно.

— М-да, теперь понятно, как Райс скрыл свой… «зажигательный нрав», — пробормотала Калиша ан Меанор. — Он выпрыгнул через портал от ан Камианов, натёрся этой дрянью, выпил той — и его магический след оборвался.

— Именно, — кивнул Нееран. — Аниаллу, под «той дрянью» Калиша имеет в виду вот это снадобье, — Нееран протянул Алу флакон с голубоватой жидкостью внутри. — Пара капель — и он не сможет спичку зажечь. Во время войны Огня налары поили этим харнианских пленников, чтобы у тех не хватило волшебства даже на то, чтобы превратить себя в горстку пепла.

— Кеара говорила мне, что у него брали кровь на анализ. Как в ней могли проглядеть… эту синюю штуку? — спросила сианай.

— Многие маги, работающие с огнём, принимают производные этого вещества. Чаще всего на ночь, чтобы, увидев дурной сон, не поджечь случайно простыни. В самом его наличии в крови нет ничего подозрительного.

— Всё это интересно… но скажите мне, где он сейчас?

— А вот на этот вопрос, Аниаллу, мы как раз не можем ответить, — вздохнул Нееран. — Райс сбежал из Бриаэллара через портал у себя и подвале. Пойдёмте, я покажу.

Аниаллу покрутила головой в поисках патриарха Селорна, но того нигде не было…

* * *

Препоручив раненного юношу заботам Малаура, Анар вошёл в дом Райса. Внутри было пыльно и душно. Сидящий на пороге одной из комнат алай молча указал ему на следующую дверь и продолжил соскребать когтем копоть с какой-то уродливой металлической конструкции. В означенной комнате Аниаллу и Селорна не оказалось, в ней вообще никого не было, разве что на ворохе мятой одежды, как свинья на мусорной куче, дрых здоровенный косматый котище со свалявшейся шерстью и большим розовым носом, влажным и неестественно подвижным, что также упорно наводило на мысль о поросячьем пятачке. Анар не удивился бы, если бы хвост у него оказался закрученным в весёлую спиральку.

— Папа! — донёсся из завешенного ковром прохода высокий певучий голос. — Папа! Папа, — тон стал строже, — если ты хочешь посмотреть на бумаги этого горе-колдуна, то, будь любезен, вылези из мусорного ведра и иди сюда, пока Нееран вышел!

Анар ещё раз огляделся: кроме него и грязного кота, в комнате не было ни души.

— Ох мне эти кошечки! — невпопад двигая нижней челюстью под обвисшими усами, проворчал кот. Он распахнул лучистые глаза и весело подмигнул Анару. — Иду, Калиша, иду! Можно подумать, её увлечения много лучше моего. Если бы ты знала, недостойная дочь, какие потрясающие вещи можно подчас обнаружить в мусорной корзине художника или писателя! Сколько тайн Бесконечного могут открыться тебе, если ты потрудишься развернуть одну скомканную грязную бумажку, — пробурчал он, неловко сползая с кучи, и по-стариковски пожурил Анара: — А ты, молодой кот, мог бы и помочь коту пожилому и немощному, дабы он… ох… не заставлял ждать эту грозную чародейку, которая по воле рока является его дочерью.

Анару ничего не оставалось, кроме как поднять кота и пойти на голос Калиши ан Меанор, которую просто невозможно было заподозрить в родстве с этим… запаршивевшим философом. Передав папашу с рук на руки любящей дочери, тут же принявшейся приводить его шерсть в порядок истинно алайским способом, Анар, согнувшись в три погибели, стал спускаться по указанной ею узкой лестнице. Снизу доносились голоса.

— Ты не понимаешь, здесь должна была быть девочка, си'алай, — говорила Аниаллу. — Она тоже приходила мстить, как и этот мальчик.

— Девочка? — задумчиво протянул Нееран. — Почему ты уверена, что она была здесь?

— Мы говорили с каргом Балфишрейном, он последний, кто видел Делию. Она заказала у него яд предназначавшийся Раису.

— Если она была здесь, то Райс забрал её с собой, — мрачно сказал Нееран.

Ступени повернули вправо, и Анар буквально уткнулся носом в затылок жене. Она, Селорн и Нееран стояли перед железной дверью.

— Как же такое могло случиться? — проговорила сианай.

В этот момент дверь распахнулась, и мимо них, неразборчиво пробормотав извинения, прошмыгнул запыхавшийся алай.

— Если мы установим, что мазабры допустили это по халатности, они будут сурово наказаны, можешь не сомневаться, — заверил Аниаллу Нееран.

— Речь не о наказаниях, — нетерпеливо отмахнулась Алу. — Какая мне разница? — Она ступила на пол комнаты, залитый какой-то липкой дрянью и усыпанный металлической стружкой. — Я хочу понять, как всё это исправить.

В подвале отвратительно пахло горелым мясом и палёным волосом. В дальнем левом углу темнел, по-видимому, источник этой вони — большая куча жирного пепла, над которой склонился некто высокий, в серебристо-серых одеждах служителя Веиндора.

— Первая — женщина, дирхдаарка, около пятидесяти лет, не волшебница, — диктовал он сидящему рядом на корточках алаю с блокнотом. — Второй — псевдоалай, возраст… определить трудно. Его тело сохранилось значительно лучше.

— Тут у нас два трупа, — обводя широким жестом зловонный угол, пояснил Нееран. — Сработала ловушка. Они были заперты в подвале, дверь зачарована, засовы спеклись со скобами. Попытались взломать — и всё… Мы полагаем, что с уходом Райса в доме активизировался ряд магических ловушек. Одна из них была и на этой двери.

— Печально. Кто они, пока не узнали?

— Нет. Но мы уже послали к ан Темиарам за списком подходящих кандидатур.

— Портал был здесь? — Анар указал на непонятно зачем устроенный в подвале огромный камин.

— Мы думаем — да. Но это только предположение, следов практически никаких.

Около камина (откуда, кстати, почему-то умопомрачительно пахло свежезажаренной курицей) теснилось сразу трое спорящих вполголоса ан Меаноров. В алом сиянии волшебного огня их белые волосы и одежда приобрели нежно-розовый оттенок.

— Что-то не помню я за харнианцами такой мощи! — воскликнул один из них, отвечая, видимо, на заданный ранее вопрос.

— Аналогично, только я заменил бы слово «мощь» на «мастерство», — ухмыльнулся другой, с опалёнными концами волос. — Но факт остаётся фактом: портал был открыт, а теперь от него не осталось и следа!

— Можно определить, куда он вёл? — спросила Алу.

— Нет, — не оборачиваясь, покачал головой первый ан Меанор, даже не разобравшись, кто к нему обращается. — Это ж харнианская магия, в ней целая стая клыковских драконов не разберётся. Нечего тут распутывать, все «нитки» сожжены!

— Нееран, — обернулся третий, до этого молчавший кот, — там пятно на потолке, это кровь. Так вот, жрец говорит, что она, кровь эта, алайская и, — он округлил глаза, — детская.

* * *

Аниаллу ещё не окончательно исчерпала список проклятий в адрес проворонивших Райса магов, как в дверях комнаты, в которую кошки перебрались из подвала, показалась Кеара, мрачная и решительная. Хмурым взором она окинула помещение, едва заметным кивком отмечая присутствие знакомых алаев. Аниаллу неосознанно напряглась — она ждала, что за сестрой Верховного жреца войдёт он сам, но Кеан не появился. «Хоть что-то хорошее», — подумала Аниаллу, для равновесия отставляя ногу подальше в сторону: она сидела на стопке книг; Анар справа от неё примостился на стуле, устойчивостью этой кипе явно уступающем. Опираясь локтем о крышку стола, он сосредоточенно рисовал на покрывавшей её пыли тщедушного человечка, орущего в костре. Брай с не меньшей серьёзностью наблюдал за этим процессом, поэтому из всей троицы Кеару заметила одна Алу, и между кошками тут же завязался мысленный разговор.

— Помимо просьбы танайских жрецов и желания моего брата эту просьбу удовлетворить, были и иные причины оставить Райса в Бриаэлларе — причины, берущие начало в его прошлом, — вслух отрезала матриарх ан Темиар, и её наконец-то увидели остальные. Брай побледнел и втянул голову в плечи. Анар почтительно кивнул.

— Быть может, ты с нами поделишься? — предложила Аниаллу.

— Хорошо. Мы и раньше не делали из этого большого секрета, — отозвалась Кеара, сметая пыль с кожаного кресла и присаживаясь напротив сианай. — Райс или тот, кого мы знаем под этим именем, был одной из… жертв Израйта Огнепоклонника.

Анар с изумлением уставился на Брая, но тот только пожал плечами, мол, ты не спрашивал.

— В конце войны Огня его нашли в лаборатории Израйта, в потайной комнате, запертой на магический замок поразившей нас сложности, — продолжала Кеара; она говорила вкрадчиво, чуть прикрыв глаза. — Он, едва дышащий, лежал на платформе из прозрачного, ярко светящегося красного камня. Это сияние пронизывало всё его тело, и оно само казалось алым, как пальцы на фоне огня… — Она тряхнула головой — что-то нехорошее творилось с ней от этих воспоминаний — и заговорила уже своим обычным тоном:

— Привести его в себя не удалось. Также мы не сумели узнать, что делал с ним Огнепоклонник, но, по всем признакам. Райс остался человеком. Израйт к тому времени был уже заточён в камень, и расспросить его не представлялось возможным. Мы забрали Райса в Бриаэллар.

— Выходит, мы же его и спасли! — воскликнул Анар.

— Да что там говорить! Собака он неблагодарная, — неожиданно грустно отозвалась Аниаллу. — Среди людей такие… индивиды — не редкость. Они не прощают свидетелей своей слабости, даже если те помогли им её преодолеть.

— Это сколько же ему лет! — в свою очередь поразилась Калиша ан Меанор. — Я думала такие… идеи свойственны незрелому уму, а тут…

— Ум может оставаться незрелым целую вечность, — философски откликнулась Кеара, — но Райс действительно сравнительно молод. Пробудившись как раз во время празднования победы в войне Огня, он прожил тридцать четыре года, а потом уснул и спал своим странным сном, пока девять лет назад внезапно не пробудился снова. Чем были вызваны и его повторное засыпание, и новое пробуждение — не ясно. Сам он ничего рассказать не смог — не помнил ни как попал в подопытные мыши к Израйту, ни что тот с ним делал. Это было правдой. Селорн не допустил бы, чтобы Райс солгал.

— Теперь понятно, за что он так нашу милую семейку ненавидит! — мысленно обратилась к мужу Аниаллу.

— Брай, ты же был учеником Израйта, неужели ты ничего не знал про Райса? — спросил Анар у харнианца.

— Не знал, — ответил тот. — Израйт прятал его от меня. Не доверял, наверное, хотя — правильно делал, — совсем невесело усмехнулся он.

— Райса взяла на воспитание одна человеческая семья, мы дали ему денег, обещали помочь, если он будет в чём-то нуждаться. Но он не только не испытывал благодарности, а продолжал смотреть на нас, как на врагов, и мы оставили его в покое. Райса считали жертвой злобного мага. Жалели, разумеется, поэтому терпели. И надеялись на мудрость танайских жрецов (я уже говорила Алу об этом) — они уверяли, что Райс ещё может отказаться от своих заблуждений и тогда не только обретёт в Бриаэлларе покой и счастье, но и окажется необыкновенно полезен городу и нашему народу, — пояснила она для Анара, Брая и Калиши.

— Мне слабо верится, что он хоть от чего-то может быть счастлив. Даже если бы его дело победило, и Райс и иже с ним захватили бы… какой-нибудь мир — у Аниаллу язык не повернулся сказать «Энхиарг», — тот просто погиб бы, именно сгнил изнутри, как они любят говорить про нас.

— Мы жаждем творить и жить, наслаждаясь тем, что уже сотворено, мы ждём чуда и сами творим чудеса! — пафосно заявил вислоусый папаша Калиши — прохаживаясь по столу, он сушил вылизанную дочерью шерсть.

— А для нового чуда всегда найдётся место в мире… если оно действительно чудо! — подхватила Аниаллу. — А Райс делает посредственные вещи, высказывает посредственные идеи и удивляется, что они не популярны! Почему бы это? Да уж конечно, только потому, что наш «слащавый бред» уже забил всем головы под завязку и ни для чего, даже для самого «правильного», места не осталось. Значит, — шлёпнула она себя по бедру, — значит, надо освободить местечко, а как — это уже не важно. Если не получится вычистить из ушей залепившую их алайскую ложь — так можно и уши отрезать. А если и это не поможет — то и головы!.. — воскликнула Аниаллу и замолчала, смущённо опустив глаза. Она не собиралась говорить всё это так громко, хотя и чувствовала свою правоту.

— Я думала — Элеа у нас проповедница… — протянула Кеара.

— Мне просто подумать страшно, что она в его руках. Такие способны на всё, — с болью проговорила Аниаллу. — Они и ребёнка не пожалеют, если он покажется им носителем противной им идеи, а Делия как раз не стесняется когда надо и не надо восторгаться всем нашим, алайским. Уж она молчать не станет, вон что выкинула — и карга клыкастого не побоялась!.. И куда же этот проклятый Райс мог сбежать?

— Сейчас — не знаю. Но потом, быть может, двинется освобождать Израйта, иначе для чего он так понадобился харнианцам? — весьма логично предположила Кеара. — Это должно быть как-то связано.

— Тогда что же мы здесь сидим? — возмутилась Алу, её хвост вилял от возбуждения, поднимая облачка пыли с соседних книжных стопок.

— Никто точно не знает, где расположена подземная камера, в которую поместили камень с заточенным в нём Огнепоклонником, — охладила её пыл матриарх ан Темиар, — все заставили себя забыть об этом, ты же знаешь. Иначе…

— Но ведь примерно это известно.

— Слишком уж приблизительно. Это вся Приинская пустыня и пустыня Оскаленных Клыков от Дирхдаара до Бездны, включая их самих, — перечисляла Кеара.

— Включая их самих… — обращаясь к жене, мысленно повторил Анар. — Значит у нас, Алу, стало ещё на одну причину больше, чтобы отправиться в Лэннэс…

* * *

Не успели Анар и Аниаллу вернуться домой, как за Алу прибежала амри с просьбой от патриарха Селорна зайти к нему. Сианай до сих пор не собралась поговорить с ним о Кеане и была рада, что он сам позвал её.

В первую минуту ей показалось, что патриарх раскладывает пасьянс — на столе перед ним были разложены глянцево поблёскивающие кусочки картона с какими-то рисунками, и Селорн, морщась, перекладывал их то так, то эдак.

— Что ты делаешь? — подойдя поближе, спросила Алу; на «картах» оказались изображения лиц залов, под каждым из которых рукой Селорна было начертано по нескольку слов.

— Составляю список котов, которым посчастливится принять участие в охоте на Изменчивого, — проговорил патриарх.

— Ты сегодня — сама загадочность, — улыбнулась Алу.

— Драконы потеряли своего бога. И хотят, чтобы мы нашли его, — соизволил объяснить Селорн.

— А-а. Я уже слышала об этом. Но всё равно не понимаю: как это — они потеряли? Изменчивый на то и Изменчивый, чтобы сегодня быть здесь и болтать со своими детками, а завтра — там и молчать в ответ на их мольбы.

— Нет, Аниаллу. Некоторые из них постоянно находятся с ним на связи. А сейчас эта связь почему-то оборвалась. Вот мы и посылаем телепатов её наладить. — Он помолчал. — Кеан настоятельно мне рекомендует ехать в Клыки самому. Мол, с таким заданием вряд ли кому из телепатов, кроме меня, по силам справиться. Льстивая гадина. Всё шепчется о чём-то с Наолом Чутколапом.

— О Кеане я и хотела с тобой поговорить… — вздохнула Алу; как бы ей ни хотелось отсрочить этот разговор, тянуть было нельзя.

Селорн молча слушал её. Она рассказывала о том, как в запальчивости ссоры Анар предложил Кеану забрать лоэдаарский кинжал; как кинжал этот пыталась украсть тень и как этой тени помешал таинственный туман; и, наконец, об их с Анаром подозрениях в отношении Верховного жреца, а патриарх всё так же перекладывал портреты телепатов с места на место, кого-то вписывал или вычёркивал из списка кандидатов.

— Поэтому вы и решили отправиться в Лэннэс? — по-прежнему не глядя на дочь, спросил Селорн. — Со мной связалась Такрен Фай. Я не спрашиваю тебя, почему ты не сочла нужным поставить меня в известность относительно своих планов…

— Мы и сами определились с ними только вчера днём. Я заходила к тебе утром, но не застала, — ответила Алу, удивлённая, что патриарх заговорил о Фай, а не о Кеане. — Что ты думаешь обо всём этом?

— Лучше тебе не знать, что я об этом думаю.

Аниаллу отшатнулась — такая бездна ярости плескалась в глазах патриарха…

Он опустил взгляд и снова сменил тему:

— Фай была весьма благодарна за ваше предложение помощи. Хотя она и не в восторге от моей идеи прислать с вами Брая, но я настоял на своём: харнианец будет вам полезен. Ей пришлось уступить, но тон её мне не понравился. Под конец нашей беседы она надолго задумалась, позагибала пальцы и заявила, что вас слишком много, чтобы она могла оказать каждому должное внимание. И потому она желает видеть у себя твоего мужа завтра же. А тебя и харнианца Брая — через два дня. И никак иначе.

— Спишем это на её эксцентричность, — пробормотала Аниаллу. — Пусть будет, как она хочет.

— Аниаллу, делать так, как она хочет, — прямая дорога в Бездну, на постоянное место жительства. А то и в ещё более скверное место, — очень серьёзно сказал Селорн.

— Я очень хорошо понимаю это, папа, — в тон ему ответила Алу. — Это хорошо, что ты решил отправить с нами Брая — будет проще искать харнианцев в компании одного из них.

— Надеюсь. Во всяком случае, он вас не предаст — я заглянул в его мысли.

— В доме Райса? — догадалась Аниаллу.

— Да. Там это сделать было удобнее всего.

Это было последнее, что сказали друг другу Селорн и его приёмная дочь до её отъезда в Лэннэс. Аниаллу с радостью отдала бы полхвоста, чтобы узнать, что сейчас было у него на уме и на сердце, но не осмелилась ни расспросить патриарха, ни попытаться проникнуть в его разум…

Город Черепов

Утро наступило раньше, чем хотелось бы Анару. Его неуютный, серый свет лениво тёк через распахнутые окна. Аниаллу спокойно спала, зарывшись в подушки. Её ровное дыхание было единственным звуком в комнате. Разбуженный заклинанием, Анар зевнул и спрыгнул на пол. Алу, голую спину и плечи которой до этого согревали его тяжёлые золотые лапы, что-то недовольно пробурчала во сне и натянула одеяло повыше. Пройдясь с угрюмым видом туда-сюда вдоль спальной платформы, алай изволил сменить выражение морды на более благодушное и, поставив все четыре лапы близко-близко друг к другу, круто изогнул спину и потянулся вверх так сильно, что аж приподнялся на пальцах, выпустив когти и встопорщив усы.

Он спал в кошачьем облике не случайно: так можно было полностью собраться с вечера, а не натягивать одежду и доспехи на непослушное сонное тело. Будить сборами Аниаллу ему тоже не хотелось. Анар сменил форму на двуногую только для того, чтобы подхватить с пола рюкзак, а затем бесшумно исчез из спальни на мягких лапах. На них он чувствовал себя гораздо устойчивее, а для невыспавшегося алая это было немаловажно. За его спиной Аниаллу не то чихнула, не то хихикнула во сне.

Бриаэллар не спешил просыпаться, так же как и Тень его Хозяйки. Вымытые за ночь до блеска улицы и аллеи были пустынны. Над расписными крышами носились ранние птицы. Изредка, когда солнечный луч отражался от оконного стекла, оно вспыхивало, как зеркальце приоткрытого кошачьего глаза, и тут же гасло, словно дом закрывал своё квадратное око — досыпать.

Глядя на золотисто-розовые в нежном свете утра, словно разрумянившиеся во сне постройки, Анар почувствовал, что будет очень скучать по этому городу. Конечно, Бездна манила любопытного алая своими чудесами и тайнами, и по всему выходило, что он должен ехать, но какая-то часть Анара уже сейчас, загодя, начинала тосковать по очарованию Бриаэллара. «Наверное, так происходит со всеми, кто покидает Дом Аласаис», — подумал он, спускаясь по извилистой Ароматной лестнице на улицу Обрывов.

Воздух был пропитан по-утреннему лёгкими запахами цветущих растений, которые увивали столбики и свод обрамляющей лестницу колоннады. Перебираясь с одного из них на другой, лианы образовывали ажурные синевато-малиновые завесы, чуть колышущиеся от ветерка. Длинные чёрные шипы медленно втягивались в изгибающиеся стебли, уступая место бархатистым цветам: тёпло-белым, как молоко, или мягко-жёлтым, оттенка топлёного масла. Края их больших нежных лепестков украшали, казалось, начертанные изящным почерком каллиграфа чёрные строчки. «Чернила», которые избрала для них природа, намертво въелись бы в кожу Анара, приди ему в голову пощупать лепесток… Вот так же, намертво, впечатывался сейчас в его сердце образ этого лениво потягивающегося спросонок города.

Сквозь разрывы в роскошной живой изгороди сверкали металлические крыши, прозрачные шпили и яркие каменные купола бриаэлларских домов. Обитатели некоторых из них уже выбирались наверх позавтракать на открытом воздухе или просто досмотреть последний сон под тёплыми лучами солнышка. У Анара совсем повисли усы. Золотой кот тяжело вздохнул: он и не подозревал, что успел стать таким домоседом! Ещё вчера ему думалось — едва наступит утро, как он со всех лап кинется к ан Меанорам… А сейчас он плёлся к их замку так, будто к каждой его ноге за ночь прибили по подкове для раомпов. «И вся любознательность куда-то сразу подевалась», — констатировал Анар, нагибаясь к маленькому фонтанчику, тихо журчащему на одной из площадок между лестничными маршами. Растолкав носом нападавшие и чашу за ночь лепестки, алай пил до тех пор, пока ему не показалось, что следующий глоток выйдет ему боком — то есть тем же носом. Настроение было — хоть назад поворачивай…

Откуда-то сверху послышались шаги. Анар оторвался от созерцания собственной печальной морды и увидел Ирсона. Танай бесстыже… нет — просто преступно бодрый, спускался по ступеням, насвистывая что-то себе под конопатый нос. На нём красовался густо-зелёный до-спех под чешую — вообще не имеющий веса, судя по тому, как шёл танай.

Завидев Анара, Ирсон расплылся в довольной улыбке, словно разнесчастный вид алая вполне соответствовал каким-то его змеючим чаяниям. Кот уселся на дорожку. На его морде ясно читалось намерение не двигаться с этого самого места, пока танай не объяснит ему свою ухмылочку.

Ирсон, как ни в чём не бывало продолжая на ходу откусывать от полоски чего-то съестного, зажатой у него в кулаке, спустился до площадки с Анаром и фонтаном и, окинув первого деланно-озабоченным взглядом, осведомился:

— Господин кот, вы не здоровы? На вас просто морды нет!..

Анар фыркнул от смеха, снова окунув усы в фонтан, и принялся приводить мокрый подбородок в порядок. Он умывался сначала левой лапой… затем правой… и снова левой… Ирсон какое-то время наблюдал за этим подозрительно тщательным процессом, а потом сочувственно вздохнул:

— Не переживай, так со всеми бывает. — Он зыркнул по сторонам и, нагнувшись к алаю, шёпотом добавил: — Иначе как бы местное правительство могло собирать такие высокие налоги?

Анар кисло посмотрел на него.

— Будь моя воля, я бы вообще никогда отсюда не уезжал! — И он демонстративно перевернулся кверху лапами, предоставив солнечным зайчикам прыгать по золотому пузу.

— Угу, — скептически покачал головой Ирсон. — У меня когда в очередной раз взрывается котёл с зельем, я тоже бегаю, собираю себя по частям и завываю, что никогда… ничего… ни за что… пару раз даже в храм танайский уйти грозился… А потом всё равно — всё по новой. Природа, закогти её сова! Так что, ваше высочество, — носок сапога самым непочтительным образом упёрся в Анаров бок, — вставайте-ка на свои царственные лапки и пошли к ан Меанорам. Опаздываем уже. А то они заскучают. А скучающий ан Меанор — это, знаешь ли, опаснее хелрота, которому жена с алаем изменила, потому что от безделья начинает он что-нибудь изобретать… что-нибудь такое — смертельно забавное. Вроде «игрушек» вашего Энаора, роди его мама-анеис обратно!

* * *

— М-да, такое если и приснится, то разве что после того, как сдуру глотнёшь на ночь какого-нибудь неопробованного зелья, — бормотал Ирсон, взирая на особняк ан Меаноров.

Иллюзии, обычно скрывающие настоящий строгий белоснежный фасад, частью развеялись, обернувшись туманом, а частью исказились самым причудливым образом, и теперь замок походил на огромное грозовое облако, из которого торчали покорёженные куски лестниц с чуть ли не узлом закрученными перилами, редкозубые улыбки провисших балконов, а также хвосты, лапы и морды невиданных чудищ прежде бывших вполне приличными статуями и лепниной. Венчали всё это безобразие чудом сохранившие свою первозданную изысканность шпили.

— А вот я бы не сказал, что это местечко выглядит более безумно, чем обычно, — пробормотал Анар, обходя лежащий прямо поперёк дорожки валун, расписанный красноглазыми канарейками с высунутыми змеиными языками. — Селорн сколько ни проходит мимо, столько шипит и плюётся.

— Я здесь в первый раз… — сказал Ирсон таким тоном, будто собирался добавить: «И, надеюсь, в последний».

Но тут раздался пронзительный скрип отворившейся двери.

— Маримус ан Меанор. Рад знакомству. Идёмте скорее! — выпалил появившийся оттуда алай и, резко развернувшись, рванул обратно.

Последовав за ним, друзья вышли во внутренний двор, где собралось с десяток ан Меаноров, включая патриарха Тейнлаана. Маримус довольно грубо расталкивал своих соплеменников, но они едва обращали на него внимание. «Поразительно! Прелюбопытный феномен!.. Подлежит тщательному исследованию…», — гудели они.

— Не дам уродовать инструмент! — донёсся из толпы голос Маримуса.

Подойдя ближе, Анар и Ирсон увидели, что предметом обсуждения волшебников была зелёная арфа, которую, растопырив руки, грудью закрывал Маримус.

— Боюсь, сынок, у нас нет другого выхода, кроме как перерезать струны. Иначе наши гости не смогут воспользоваться порталом, — посетовал патриарх Тейнлаан.

— А если их уменьшить и пропихнуть между струнами? — не меняя позы, предложил защитник арфы.

— Маримус, не позорь мои седины, схватился за мохнатые уши Тейнлаан. — Что гласит пункт девять «Правил пользования порталами»?

— «Пользоваться порталами, находясь в трансформированной телесной оболочке — опасно», — кисло процитировал тот.

— Неверно. Там сказано не просто «опасно», а «очень опасно», — поправил его Тейнлаан.

— Да о чём вы вообще говорите? — не выдержал Ирсон.

— Во время создания купола наш дорогой Маримус должен был присматривать за порталами в Главной Зале Дверей. Но он же у нас музыкант, этот… «зелёный хвост», и не может ни дня без репетиций!

— Да, я взял с собой арфу. Это никакими инструкциями не запрещено!

— О да. Кто же мог подумать, что надёжный стационарный портал возьмёт и перепрыгнет на неё?

— Вот тебе и «ближайший замкнутый контур»… Вот тебе и «возможно только в теории» — как же! — ворчал Нееран.

— Хорошо, что ты вообще его заметил, а то бы потеряли, — утешала Маримуса Калиша ан Меанор.

— Значит — «перепрыгнул»? — поморщился Анар.

— Да это всё волшба дурная драконья. С куполом этим… И фасад нам весь перепортили и — вот! — инструмент мне испоганили, олухи кривокрылые. Кто так колдует!

— Не кипятись, Маримус, — фыркнула на него Калиша. — Нам самим следовало лучше заботиться о своих волшебных дверях…

— Ага — смазывать их, чтоб не скрипели! — ощерился Маримус.

— Как бы там ни было, твоя арфа обречена, — строго сказал Нееран. — Этот портал слишком ценен. Арф много, а таких стабильных и безопасных порталов в Лэннэс у нас только два.

— А мы не можем воспользоваться вторым? — пожалев шипящего музыканта, предложил Анар.

— Изначально планировалось переправить вас как раз через него, — пояснил Нееран. — Но он, к несчастью, тоже пострадал, и его теперь можно открыть только из самой Лэннэс. Так что вам придётся воспользоваться этим. Выход из него расположен менее удачно.

— И где же мы окажемся? — не ожидая ничего хорошего, спросил Ирсон.

— Маршрут простой: вы выходите из портала, поднимаетесь на поверхность и вместе с проводниками идёте кратчайшим путём в Бездну, — ответил Нееран.

— Идём?

— Или летите, как угодно, — дёрнул плечом ан Меанор и усмехнулся: — Но над Клыкастой пустыней я бы вам летать не советовал.

* * *

Анар первым выбрался из портала, продравшись через ветхие тряпки, которыми была завешена арка на той стороне. Это заняло некоторое время, поэтому Ирсон успел налететь на его спину. Вокруг было темно. Темно и холодно. Оглядевшись, Анар понял, что находится в небольшой пещере. Кроме портала, в ней было несколько ящиков, сработанных из добротной полированной древесины, пустой стеллаж и старое кожаное кресло, но — никаких дверей.

— И что дальше? — спросил Ирсон.

— Не знаю, — откликнулся Анар, продолжая изучать помещение. — Смотри, — он указал на потолок в дальнем конце пещеры. Там уходила вверх короткая шахта с неровными стенами.

— Тупик, — мрачно заявил танай, подойдя поближе и задрав голову. Ему надоело сидеть впотьмах, и над его головой засиял белый комочек магического огня.

— Там пробка, — приглядевшись, пробормотал алай. Мерцающий огонек высветил зазоры между стенками туннеля и перекрывающим его, тщательно подогнанным камнем.

Анар поднял руку, и, повинуясь движениям его пальцев, «пробка» и приличный кусок потолка рядом с ней стали мутно-прозрачными. Сначала через них, как сквозь толстое стекло, почти ничего нельзя было рассмотреть, но вскоре они словно вовсе исчезли, и «узникам подземелья» открылось то, что происходит на поверхности.

Над их головами две тощие, ярко-зелёные рептилии, вооружившись раздолбанными лопатами, раскидывали песок. То и дело попадая друг другу в морды, они переругивались, шипя и возбуждённо трепеща облезлыми кожаными крыльями. Обликом и повадками твари походили на помесь гиены с драконом во время сезонной линьки, вздумавшую ходить на двух лапах и болтающую без умолку. Впрочем, на ногах они держались не слишком твердо, страхуя себя от падения упором на хвосты или лопаты.

Закончив свою работу, они, казалось, никак не заинтересовались её результатом — Анаром и Ирсоном, которые, вытолкав «пробку», выбрались из люка на мелкий песочек. Больше похожий на пепел, он тонким слоем прикрывал потрескавшееся каменное ложе пустыни. «Легче будет идти», — подумал Анар, вороша песок носком сапога.

Ледяной ветер, завывающий среди похожих на загнутые клыки скал, трепал волосы и противными холодными змейками забирался в уши, так что алаю пришлось прижать их к голове. Ирсон же, у которого с ушами дело обстояло несколько лучше, с хмурым видом оглядывал окрестности.

— В Бездне тысячи порталов, а нас засунули в эту пустыню, — пробормотал он. — Дурдом какой-то, никогда не доверял ан Меанорам… ты-то хоть там останешься, а мне обратно добираться, да ещё с товаром.

— Тебе же дали адрес обратного портала, — напомнил Анар, по-прежнему обозревая пустыню за его спиной. Но левое ухо алая уже повернулось в сторону одной из рептилий, недовольно зашипевшей в ответ на реплику Ирсона.

— Шмей уш-ш-е-е порядком надоел мне-с-с… — Её тяжёлый хвост гневно раскачивался из стороны в сторону, и оставалось только удивляться, как она может устоять на своих трёхпалых лапах. — Кош-ш с-сильный да-с-с… но он… один… — Зубы её громко клацнули. — Нет, есть она, — тут же сокрушённо заявило существо, — она изничтожит нас…

Рептилия бросила на Ирсона злобный взгляд, но встретившись глазами с мигом посуровевшим Анаром, испуганно зашипела и съёжилась, словно он ударил её. Сплюнув себе под лапы, она взвалила на плечо лопату и, что-то проверещав своему собрату, в это время закончившему закапывать крышку люка, заковыляла по песку. Анар с Ирсоном переглянулись, им ничего не оставалось, как последовать за раздражённым проводником.

Ветер дул то с одной стороны, то с другой, словно пустыня в действительности была разверстой пастью какого-то немыслимого животного, тяжко вздыхающего, завывающего и стонущего под тёмными, непогожими небесами. Между этими надрывными «вдохами» земля часто сотрясалась мелкой, неприятной дрожью, и путникам казалось, что она вот-вот раскрошится под их ногами и осыплется вниз, в пропасть…

Через несколько часов пути к шуму ветра добавился какой-то странный гул. Он нарастал, в воздухе далеко впереди замелькали чёрные тени. Гул постепенно оформился в гомон тысяч голосов. Ни единого слова невозможно было разобрать, но Анару с Ирсоном не очень-то и хотелось узнать, о чём могут «беседовать» эти покрытые чешуёй и шрамами, вооружённые жуткими зубами, рогами и когтями твари, парящие над гигантской воронкой в кольце особенно острых чёрных скал или восседающие на них, рыча друг на друга и что-то пожирая. Даже зная, что все они не более чем носильщики, трудно было удержаться от мыслей о том, что тебя ждёт, если весь этот плотоядный рой разом кинется в твою сторону и…

Приблизившись к краю котловины, Анар заглянул вниз и протяжно мяукнул. До самого дна, которое терялось за тучей летающих тел, тянулись ряды колоссальных черепов. Алай не мог даже вообразить, что за тварям они принадлежали.

Тем временем их провожатые медленно разворачивали крылья — трудно было заподозрить, что они окажутся такими огромными, глядя на тщедушных ящеров.

— Что дальше? — спросил Анар у подошедшего Ирсона.

— Ты у нас новичок, тебе и выбирать!

— Выбирать? Из чего выбирать? — насторожился алай.

— Не из чего, а из кого, — Ирсон глазами указал на проводников.

— Мы полетим на… этих?! — фыркнул Анар. Идея взобраться на спину одной из этих суетливых тварей казалась ему мало приятной во всех отношениях. — Это… это нелепо! — поморщился он.

— Что поделать. Местный колорит, знаешь ли, — пожал плечами Ирсон. Ему явно было не впервой путешествовать таким манером.

— Но я и сам могу слететь! — настаивал Анар.

— Не можешь, — развёл руками его спутник. — Загрызут, поверь мне. У них здесь свои понятия о здоровой конкуренции. Тем более, — хитро усмехнулся танай — за всё уже уплачено.

С этими словами, он удобно устроился между зелёными перепончатыми полотнищами на спине облюбованного ящера и покрепче обхватил его ногами.

Но Анар медлил. Не нравилось ему всё это, ох не нравилось! Но деваться было некуда, и он последовал примеру таная, успокаивая себя тем, что горло рептилии будет всегда под рукой.

Заработали мощные крылья, взметая в воздух облака пыли. Взмах, другой третий — и они оторвали от земли своих владельцев и их живую ношу. Дух захватило от зрелища разверзшейся бездны. Огни, пылающие в глазницах черепов, лишь немного рассеивали тьму, а в ней, слегка очерченные этим сиянием, кишели тёмные силуэты.

Словно огромные листья, оторвавшиеся от каменных стволов, утыкавших края котлована, носильщики медленно, по спирали летели к одним им ведомой цели. Они спускались всё ниже и ниже. Казалось, не будет конца этому кружению и лавированию между мечущимися в воздухе существами. Анару и Ирсону оставалось только удивляться, как они не ломают друг о друга крылья, не рвут их о когти и шипы на собственных и чужих телах…

Полёт завершился неожиданно: ящеры резко свернули вправо, поднырнули под массивную колонну, с трудом удерживаемую в горизонтальном положении десятком мелких летунов, и опустились на исцарапанный лоб совсем небольшого (по сравнению с соседними гигантами) черепа. Путешественники спрыгнули на выпуклую кость. Вокруг было темно, пламя в неровных глазницах превращало мрак в грязно-оранжевую мглу. Анар посмотрел вверх и не увидел ни клочка неба, чёрные тени полностью закрыли его собой. «Интересно, если скинуть сюда тушу того харнианского дракона, долетит ли до дна хоть одна косточка?» — по-мальчишески ухмыльнувшись, подумал он.

— Не смотри долго вверх, голова закружится, свалишься ещё, не приведи Аласаис, — шутливо посоветовал Ирсон, осторожно похлопав его по плечу, и, глянув себе под ноги, добавил: — А двумя черепами ниже какая-то заварушка. Любит местное население устраивать драки на свежем воздухе. Специально вылезают на поверхность и уже тут режут друг друга в своё удовольствие. Носильщиков, что ли, подкармливают? — криво усмехнулся танай, наблюдая, как то и дело прямо в гущу сражения врывается очередной крылатый падалыщик и, если повезло не подвернуться под горячую руку, уносит с собой ещё тёплое тело.

— Хищное местечко, — поморщился Анар, отворачиваясь от не самого приятного зрелища. — Куда мы дальше?

— Да… но в нём есть и своя прелесть. Ты увидишь! — пообещал танай, направляясь по вырубленной в кости лестнице к ближайшей глазнице.

* * *

Едва войдя в череп, они были вынуждены остановиться. В лица гостям Лэннэс ударила волна жара — посреди пыльного помещения пылало маленькое оранжевое солнце. Прикрыв глаза рукой, Анар зыркнул по сторонам. Вдоль правой стены тянулось нечто вроде ширмы, сработанной из всего, что под руку подвернулось (алаю удалось опознать резную спинку дорогой кровати, пару одеял, плащ три щита, оконную раму и дюжину связанных вместе копий). Слева на длинном, кое-как задрапированном ящике, словно на шикарном диване, восседала угрюмого вида старуха. К её ногам, прикрытым грубой, но чистой, выкрашенной в яркие тона юбкой, жался тощий, как мокрый котёнок, подросток. Судя по раскрытой книге, лежащей на коленях старухи, и мечтательному выражению на его разрисованном чем-то рыжим лице, она читала ему… «Сказки?!» — изумился про себя Анар, несколько смущённый собственным вторжением в эту семейную идиллию побездниански.

Заприметив направившегося к ней Ирсона, старуха медленно, видимо, запоминая последнюю прочитанную строчку, подняла голову и изучающе посмотрела на него. Взгляд её был пронзительным, но не злым, Анару показалось даже, что на мгновение в тёмных глазах мелькнуло узнавание. Когда же танай положил в подставленную ладонь несколько монет, она и вовсе разулыбалась, показав клыки, не уступающие алайским, лицо ее разгладилось, и стало видно, что оно покрыто точно таким же, как и у парнишки, рисунком, просто несколько выцветшие линии до этого прятались в глубоких морщинах. Старуха почти дружески похлопала Ирсона по локтю, он что-то тихо сказал ей, она ответила, а потом жестом попросила его посторониться и неожиданно повелительно простёрла суховатую, жилистую руку к оранжевому огню. Звякнули, упав к плечу, многочисленные пёстрые браслеты, подкрашенные губы прошамкали что-то неразборчивое, и пламенеющий шар, притухнув, поднялся под самый костяной свод.

Жар спал. «Недокормленный» юноша зябко поёжился, и его зубастая бабушка, кивнув Ирсону на дальнюю стену, заботливо укутала внучка своим одеянием. Глаза её вновь забегали по строчкам, но от Анара не укрылось, что пару раз, искоса, она взглянула на него и углы её губ тронула улыбка. Как показалось ему — сочувственная. Недовольное шипение за спиной помешало алаю разобраться, и, слегка поклонившись старухе на прощание, он вслед за Ирсоном вышел в пролом в задней стенке черепа. Их юркие «кони» тут же протиснулись вперёд, танай же наоборот задержался, водворяя прикрывающий выход плед на место.

— Кто она такая, эта старуха? — спросил его Анар, когда они зашагали по узкому и низкому туннелю. — Ты, кажется, знаешь её?

— Я хорошо знал её, когда она была молода… Фахзи была тогда известной путешественницей, я бы даже сказал — искательницей приключений. Она частенько заходила в «Логово», рассказывала о своих… похождениях. — Ирсон как-то печально хмыкнул у него за плечом. — А потом начала стареть. Я думал, что она оказалась смертной, как мой отец. И когда — лет через пятьдесят после того, как она зашла в таверну якобы в последний раз, проститься, — когда я увидел её в этом черепе, то глазам своим не поверил! Она говорила мне, что уходит в Лэннэс искать смерти… но как получилось, что она обрела здесь новую жизнь — я до сих пор не знаю.

— Она никак это не объяснила? — оглянулся Анар.

— Никак. И всем своим видом показала, что спрашивать, почему она ещё жива, будет бесполезно. Вот я и не спросил. Она тебя чем-то заинтересовала? Или это знаменитое праздное алайское любопытство?

— «Праздное алайское любопытство» — это такой же миф, как и то, что все танай — воры и азартные игроки, — парировал Анар. — Мы, кошки Аласаис, любопытствуем всегда по вескому поводу. Например, твоя старая подруга привлекла моё внимание парой взглядов, которые тайком бросила на мою скромную персону и которые мне довольно сложно истолковать, ничего не зная о ней, ох!..

Тут безднианский туннель продемонстрировал отвратительное сходство со своими собратьями под Руалом. От неожиданных столкновений с тамошними сводами голова рослого алая приобрела не одну лишнюю выпуклость, и вот теперь Анар остановился, потирая первую, но наверняка не последнюю, шишку, набитую в Лэннэс.

— Осторожнее, — сочувственно поморщился Ирсон. — А Фахзи… Фахзи сказала мне, что ты «слишком хорош для Бездны».

— Надеюсь, ты поблагодарил старушку от моего имени за столь изысканный комплимент? — с деланно-серьёзным видом осведомился алай. — Или это было… предупреждение?.. Меня что — могут украсть? И… продать задорого в плохие руки?

В ответ Ирсон что-то прошипел сквозь смех, что-то насчёт отсутствия достойных ценительниц, но Анар не успел переспросить его: дорогу путешественникам, словно выйдя прямо из стены туннеля, преградило пучеглазое создание в заляпанном грязью, иссечённом доспехе. Его кожа неприятно-коричневого цвета была покрыта шрамами, а за спиной болталось одно единственное крыло, выглядевшее так, будто его долго жевали. С мерзким хлюпаньем втянув воздух, существо выбросило вперёд руку и что-то рыкнуло. Судя по интонации — нечто ультимативное, а возможно, ещё и оскорбительное. Чувствуя, что реальной угрозы помятое создание не представляет, Анар задумчиво пошевелил ушами, пытаясь разобраться, чего же хочет этот незнакомец. Но чужеземные слова, словно тяжёлые шарики, бесполезно катались внутри черепа, никак не желая раскрывать своё значение. А ведь алаи должны уметь ухватить суть сказанного, даже не зная языка, на котором с ними разговаривают. Тем более…

Додумать Анар не успел: справа, из-за его плеча, вылетело что-то тёмное. Просвистев у самой его щеки, оно коснулось морды незнакомца и скользнуло обратно. Алай резко оглянулся: на него, плутовато прищурившись, смотрел Ирсон Тримм. Одну руку он держал за спиной.

Оттуда, различимый разве что для алайских ушей, доносился тихий шелест.

— М-да, обычно проходит минут двадцать, прежде чем меня в первый раз пытаются ограбить. Но ты-то! Поражаюсь я вам, кошакам! — хмыкнул танай. — Вот и Аниаллу тоже: бывает, прёт на неё эдакая гора мышц и железа, а она стоит, улыбается. Чувствует — не допрёт. Я, конечно, всё понимаю, но привыкнуть трудно. — И, помолчав, добавил: — Хотя моя мать тоже такие вещи вытворяет…

Анар, которому безусловно было интересно послушать про «выходки» леди Илшиаррис, всё же решил, что лучше продолжить разговор на ходу. Однокрылый уже успел осесть на пол. Алай покачал головой, переступил через него и, сделав пару шагов, заметил за скальным выступом проход из которого, видимо, и появился бандит. На камне вокруг этой дыры были заметны следы волшебства, возможно прежде маскировавшего её под кусок стены.

— О, надо же, как удачно стенку проломили, — воскликнул Ирсон, — можем срезать.

— Слушай, — опомнился Анар, — а куда делись наши зелёные и шепелявые? Они ведь перед нами шли.

— Думаю, этот, жёваный, их пропустил — почувствовал, что брать нечего. А они его из-за магии не заметили. Или ругались опять. И про нас поэтому же забыли. Вот интересно, вспомнят или нет?

— Да, хороших проводников выбрала для нас эта Фай, — ухмыльнулся Анар.

— Ну, возможно, у неё был тут какой-то свой умысел. Она, говорят, хоть и эксцентричная, но умная женщина, и вряд ли будет что-то делать просто так, — глубокомысленно заявил танай и первым шагнул в обнаруженный пролом.

В извилистом проходе было пусто. Это казалось странным после шума и толчеи поверхности.

— Всё-таки подозрительно, что Фай попросила вас разделиться. Наверное, считает, что ей будет проще вывернуть вам мозги наизнанку поодиночке, — съязвил Ирсон.

— Да. Плохо, что пришлось оставить Алу одну в Бриаэлларе… — проговорил Анар. — Но патриарх Малаур пообещал, что не отпустит её от себя ни на шаг.

— Одну в Бриаэлларе?.. Это ей надо волноваться, что мы тут одни — в Бездне, с этой Фай. Или я чего-то не понимаю? — насторожился танай.

— Нет, просто ты не знаешь… — постучал клыком о клык Анар и поведал спутнику историю с кинжалом, Кеаном и туманом.

— Мы решили, что если расскажем тебе раньше патриарха Селорна, а он вдруг прочтёт это в твоих мыслях (ты же с ним над чем-то тогда работал), то скандала не избежать, — закончил свой рассказ Анар. Он не мог не подметить, что спутник его не очень-то удивлён таким поворотом событий.

— Не буду скрывать, я ожидал чего-то подобного, — глядя себе под ноги, со вздохом сказал Ирсон. — Очень надеялся, что этого не произойдёт, но всё равно ждал.

— Почему?

— Не знаю даже… просто предчувствие какое-то, — отвёл глаза Ирсон.

Не трудно было догадаться — он чего-то не договаривает… как и Аниаллу. Анару было больно смотреть, как она теряется в присутствии Кеана. Он не раз имел случай убедиться, что язык у этой нежной на вид сианай подвешен не хуже, чем у патриарха Малаура, а в упрямстве она может конкурировать с самим Селорном — и тем удивительнее выглядела её беспомощность перед Верховным жрецом. В их отношениях, без сомнения, крылась какая-то тайна. Но Анар уже понял: ему не удастся выведать её у самой Аниаллу. Что ж, теперь у него хотя бы появилась надежда на то, что её выдавший свою осведомлённость друг окажется разговорчивее.

— Ирсон, что происходит? Кеан беснуется, Алу молчит и едва не плачет, лоэдаарский кинжал украден непонятно кем! — В глазах алая не было ни намёка на ярость, но Ирсону стало не по себе… совсем так же, как тогда, когда ему «посчастливилось» нарваться в пустом коридоре на патриарха Селорна, и тот, в очередном порыве ненависти к «поработившей» его дочь Тиалианне, отдал танаю телепатический приказ выпрыгнуть в окно.

— Конечно, ты имеешь право знать… — пробормотал он наконец. — Но я думаю, это не самое подходящее место для такого разговора.

Анар с явным нежеланием кивнул.

Туннель вывел погрузившихся в мрачные размышления путешественников в высокую, но такую же узкую пещеру. Она тянулась вправо и влево насколько хватало глаз. Нестройная колонна новоприбывших медленно плелась по ней. Анар не знал названий и десятой доли их рас и позволил себе несколько секунд поглазеть на это смешение народов. Но вливаться в разношерстную толпу у алая не было никакого желания, и он медленно поплыл над извергающими потоки ругани и рыка головами. Ирсон последовал его примеру, удивляясь про себя, что в кои-то веки раз в воздухе Лэннэс свободнее, чем на её земле.

Пещера оказалась не такой длинной, как им поначалу показалось, и вскоре путники вылетели в просторный зал. Они приземлились на гору валунов, потревожив стайку крикливых лимонно-жёлтых рептилий, и принялись выглядывать своих проводников. Первым заприметив два угловатых силуэта (проводники тоже взобрались повыше — на грубо сколоченный помост, лежащий на шеях обезглавленной скульптурной группы), Ирсон решительно спрыгнул вниз, и тут позади него раздался жуткий грохот.

Взлетевший от неожиданности Анар обернулся на звук и увидел кучу плоских камней, окутанную облаком пыли. Чудом увернувшаяся от них парочка мохнатых существ возбуждённо лаяла, задрав длинные, похожие на собачьи, морды — видимо, эти камни были обломками рухнувшего «моста», отходившего от черепа ярусом выше. Его глазница и распахнутая пасть были залиты зелёным светом. В них мелькали какие-то неясные фигуры. Они энергично размахивали рукам — то ли сражались, то ли… Досмотреть Анару не дали. Ирсон уже тащил его прочь, крепко ухватив за запястье. Подоспевшие проводники раздражённо шипели, а прохожие оглядывались на зазевавшегося новичка. Покорный судьбе кот зашагал, куда тянули. Лишь тихий стон и звук упавшего тела стали ему слабым утешением: он угадал — они сражались…

— Давай, давай скорей! — подгонял его Ирсон. В жестах и походке таная появилась какая-то змеиная грация. Даже в том, как он поворачивал голову — плавно начиная движение и заканчивая его резким рывком — было что-то смертоносное. На его фоне Анар, вовсю крутящий головой по сторонам, казался полным простофилей. Но впечатление это было обманчиво: в отличие от жившего долгие годы в относительной безопасности Ирсона, Анар, выросший и Руале, чувствовал себя в этом жутком месте как рыба в воде. Правда, сбивали с толку непривычная толчея и суматоха, но в остальном ему было вполне комфортно под оценивающими, а иногда и откровенно недобрыми взглядами безднианцев. Вдобавок Анар мог рассчитывать на своё кошачье чутьё. Интуиция его не дремала и постоянно давала ему знать, можно ли сейчас расслабиться и вдоволь поглядеть по сторонам, или стоит собраться, приготовиться к схватке, или… поберечь свои карманы.

А карманников в Лэннэс было море. На имущество Анара и Ирсона они не покушались — недаром выражение «как у таная (или алая) воровать» имело ту же степень безнадёжности, что и поговорка «Как девке в Линдорг поступать». Зато бредущим рядом с ними существам, названия рас которых не вросли в энхиаргский фольклор столь удачным образом, приходилось то и дело похлопывать себя по карманам и поясным кошелям. Но и это не всегда помогало, например — вон той твари, похожей на чёрный, кое-как завёрнутый в дорогие тряпки шар, что семенила на крошечных ножках справа от Ирсона. Анар как раз размышлял о том, стоит ли помешать щуплому воришке, с упоением копающемуся в складках одеяния округлого господина, когда танай внезапно пригнулся и швырнул что-то в толпу.

Послышался звон и следом — негодующий рёв. Безднианцы, между ногами которых пролетел снаряд Ирсона, раздались в стороны, и в мгновение ока в толпе любопытствующих образовался коридор. На дальнем его конце ревела, намертво приклеенная к полу какой-то вонючей субстанцией жертва таная. Она дёргала закованными в металл ножищами и что-то рычала танаю, в бессильной злобе размахивая руками. Ирсон пожал плечами и молча пошёл прочь.

— Старый друг? — спросил его Анар.

— Ага, — хмыкнул танай. — Старый. Любимый наёмный убийца господина Саллшура. Я как-то перебил его хозяину донельзя выгодную сделку, и с тех пор, стоит мне объявиться в Бездне, как он начинает охоту на меня.

— Почему же ты не обратишься к властям? — искренне удивился Анар.

Ирсон чуть не упал.

— X… к… К властям?! В Бездне? Ну, друг мой алай, такого я даже от тебя не ожидал. Это то же самое, что обратиться с жалобой к вожаку волчьей стаи на то, что один из его «подданных» тебя покусал.

— Вот такой я идиот! А чего ж тогда ты сам его не убьёшь, о мудрый змей?

— А он не убивается! — во все зубы улыбнулся танай. — Саллшур очень богатый дядька и на запасные тушки для своих прихвостней не скупится. Я вот этого товарища однажды пять раз за сутки прибил, а ему хоть бы что. Является снова… ещё зубастее, чем прежде.

— Красиво живёте, — присвистнул Анар. — Наслушаешься — так по Руалу заскучаешь.

Ирсон недоумённо зыркнул на него, и алай пояснил:

— У нас там всё проще: если убил кого-то, то можешь быть уверен — не вернётся. А тут… никакой стабильности в жизни и уверенности в завтрашнем дне… Кстати, а почему мы так бежим? У тебя есть ещё «друзья», жаждущие встречи?

— Есть, но бежим не от них, — ответил Ирсон, обходя прелестную скульптурную парочку: разъярённую женщину, вцепившуюся ногтями в лицо мужчины с щупальцами вместо рук. — Мы сейчас в первой от входа пещере, а здесь… Вон, посмотри по стенам, видишь палатки и дома со знамёнами? Это местные охранные организации приглашают воспользоваться их услугами. Нам с тобой сегодня повезло: обычно, они «приглашают» более настойчиво…

— Так может быть, нам и вправду стоит обзавестись парочкой телохранителей? А то такие важные персоны, в таком опасном месте и без охраны… Непорядок!

— О, вот именно так и думали все те, кто погиб в «битвах за репутацию», — ехидно покосился танай на затосковавшего по почётному эскорту принца. — Эти «охраннички» любой ценой стремятся доказать, что услуги конкурентов — некачественные. То есть взялись те, допустим, доставить тебя живым и невредимым в район Сапфирного озера, а привезли туда тушкой. Некачественная услуга? Некачественная. И устранившая клиента конкурентов организация сможет на каждом углу вопить об этом их досадном проколе. Поэтому лучше мы будем слоняться по городу в неподобающем нам одиночестве…

Ощущение чуда не оставляло Анара с тех самых пор, как он впервые покинул Руал. Мир вокруг был таким захватывающе-многообразным. Любознательность, на горло которой он вынужденно наступал много лет подряд с торжествующим мявом вырвалась наружу и никак не могла насытиться.

Вот и сейчас, оказавшись в этом страшноватом городе, он жалел, что у него не тысяча глаз. «Город Черепов» — так часто называли Бездну, и за каждым её поворотом путнику открывалось новое подтверждение меткости этого названия: костяные арки и лестницы, столы и стулья, оконные рамы и перила мостиков, перекинутых высоко над потоками лавы или через трещины в мостовой полные яркого, густого сияния. В маленькие черепушки были упрятаны огоньки уличных фонарей черепа побольше служили прилавками торговцам, а в некоторых из самых огромных прекрасно размещались целые семьи безднианцев. Нельзя было без смеха смотреть на бельё, развешанное между рогами древних рептилий, на грибочные горшки в их глазницах, на детишек, раскрашивающих мелками их мощные челюсти.

Анара поразила местная архитектура: каждый из домов, пусть это была даже самая убогая лачуга, походил на крохотную, но единственную в своём роде крепость, ощетинившуюся всевозможными устрашающими атрибутами: подобиями мечей и пик, когтей, клювов, рогов и клыков. Фасады одних жилищ увивали хищные растения; вокруг других, жутко скалясь и временами пытаясь оборвать ненавистные цепи, бегали косматые твари в массивных ошейниках; под крышами третьих, ловко цепляясь коготками, сновали какие-то огромные насекомые; стены четвёртых сплошь покрывал ковёр из тончайших игл; а пятые могли похвастаться фресками, довольно реалистично изображающими сцены… принятия пищи разнообразными монстрами. Один из домов был и вовсе запаян в кривоватый куб из безднианского стекла, расписанный узором из чёрных шипастых спиралей (по-видимому, любимым орнаментом местных жителей). По мутной поверхности то и дело пробегали жёлтые молнии. Как тамошние обитатели умудрялись дышать и выходить наружу — оставалось загадкой. Пара роскошных особняков, подозрительно напоминающих те, что строили в подземельях Руала предавшие богиню соплеменники Анара, отгородилась от улицы целыми реками дымящейся лавы…

В общем, внешний вид домов в полной мере отражал душевное состояние их хозяев, готовых в любой момент отбить атаку или, наоборот, напасть самим. «Точно, как у д'ал», — пробормотал себе под нос Анар. Тогда, путешествуя с Аниаллу в недрах своей родины, он сравнивал основательные и строгие золотисто-песочные здания на поверхности Руала, с дворцами д'ал — чёрными, ажурными, завораживающе-изящными… Теперь же беглый принц увлечённо сличал архитектуру двух подземных поселений. Ему ужасно хотелось сунуть нос в каждое окно, но лица, выглядывающие из них, вряд ли принадлежали радушным хозяевам, поэтому приходилось довольствоваться тем, что снаружи.

В отличие от города д'ал, Бездна не была чёрной. В ней сплелись, сплавились воедино камень, металл, стекло, кости и магия. Серое, чёрное, охристое, тускло-красное изломанное пространство, кое-где расцвеченное яркими пятнами лавочных вывесок, тканей, в изобилии выложенных пёстрыми грудами на лотках торговцев, драгоценностей и одежд богатых горожан, тысяч экзотических светильников, чьих-то мерцающих глаз, волшебных огней, светящихся грибов, мхов и причудливых растений. И на всём этом — зыбкий алый отблеск знаменитых безднианских озёр…

Архитектура Лэннэс не была единообразной. Её жители, если и уступали д'ал в чувстве прекрасного, определённо обладали намного более изощрённым воображением. Сыграло роль и то, что безднианцы не принадлежали к одному народу, а были гостями из тысяч миров. В Лэннэс, как и в многорасовом Бриаэлларе, смешалось всё, что только могло смешаться, но эта смесь не обрела той необыкновенной гармонии, которая царила в алайской столице. Бездна была контрастной, шокирующей, мрачно-таинственной, и с городом д'ал её, пожалуй, объединяло лишь ощущение угрозы, незримо пропитывающее каждую завитушку резьбы, каждый камень в стене…

Разглядывая эту хищную красоту, Анар задумался: при такой нехватке места, по его мнению, было невероятным расточительством тратить его на бесполезные страшилки, — а эти «украшения» в большинстве своём вряд ли могли служить реальным препятствием для воров или убийц. Когда он сказал об этом Ирсону, танай развёл руками:

— Местный колорит. Я же не спрашиваю тебя, почему в Бриаэлларе отовсюду торчат кошачьи хвосты и уши! Хотя, — он вытянул шею, словно высматривая что-то, — есть и более глубокая причина. Но о ней, думаю, твои местные соплеменники расскажут куда лучше меня. Мы, кажется, пришли.

Движением головы он указал на несомненно алайский силуэт, темнеющий впереди, на верху замшелого валуна.

— Это Фай? — спросил он у одного из проводников.

— Да-хс, — ответил тот, склонившись в почтительном выдохе почти до самой земли. — Мы ух-ходим.

— Постойте, а разве вы не работаете на Фай… постоянно? — насторожился Анар: это казалось ему немыслимым — рассказать о стационарном портале в Бриаэллар полузнакомым тварям!

— Нет-хс, — ответил бывший проводник и следом за напарником скользнул в толпу.

— Не понимаю, — отчеканил Анар.

— Она странная, эта Фай… — пожал плечами Ирсон. — Ну, я, пожалуй, тоже пойду — меня-то она не приглашала.

По всему было видно, что последнее заявление таная вызвано как раз нежеланием поближе познакомиться со странностями этой безднианской кошки.

— Ирс, у нас остался незаконченным один разговор, — постарался удержать его Анар.

— Да я помню, помню, — с излишней поспешностью закивал танай. — Я загляну к вам в ближайшее время, и мы поговорим. Ну всё, удачи! И… ты поосторожнее с ней — про Фай много чего рассказывают.

Анар не успел спросить, что именно — за их спинами послышались взволнованные возгласы. Все тыкали пальцами вверх, в непроглядную тьму, где даже зоркие алайские глаза могли различить лишь смутное движение. Вдруг из мрака со свистом вынеслась стрела — огромная, с доброе копьё. Пробив навес перед входом в одну из лавчонок, она врезалась в груду бочек и в щепки разнесла несколько из них, забрызгав мостовую алым содержимым. Остальные бочки покатились под ноги зевакам. Безднианцы с рыком и воплями, толкая друг друга, кинулись врассыпную. Удивительно, но на многих мордах не заметно было ни страха, ни волнения, их обладатели деловито, привычно спасали свои жизни. Вскоре посреди широченной улицы остались стоять только четверо замерших от страха существ, и двое из них были, бросившими наконец кривляться, проводниками Фай. Ирсон заметил, что напавший на них столбняк вызвал на лице его спутника скептическую ухмылку, словно Анар ожидал такого исхода, но не был до конца уверен, что его подозрение верно…

А в следующее мгновение воздух наполнился страшным воем. Что-то огромное, бесформенное, холодное неслось вниз, издавая этот жуткий звук. Ирсон не разглядел что — от неожиданности он пригнулся зажимая уши, которые, казалось, наполнились кровью. Анар же, видимо успевший защитить себя каким-то заклинанием, видел конец своих экс-проводников под гигантским, утыканным стрелами крылатым слизнем. «Да, а эта Фай не так уж непрактична», — подумал он, чувствуя, что если и не она подстроила гибель рептилий, то уж точно её предвидела. И хотя у Анара не было причин испытывать к ним особенную жалость, ему стало как-то грустно… даже тошно на душе. Почему-то вспомнилось, как Энаор, сообщая Селорну о смерти колдуна-предателя из Хелраада, равнодушно заявил: «Всё равно же его было убивать»…

* * *

Отделённая от поверхности тысячехвостовым слоем камня, а от ближайших поселений — полными опасностей песками и, что куда важнее, ореолом древнего ужаса, Бездна была одной из самых пугающих тайн Энхиарга, обособленным мирком, неизвестно как родившимся в его недрах. Долгое время никто и не подозревал о существовании Лэннэс, пока от неё не пострадали жители окраинных деревень Дирхдаара. Участвовавших в набеге безднианцев не смутили две пустыни, лежащие между ними и их добычей…

Первой же из алаев Лэннэс открыла для себя Такрен Фай, одна из Сотворенных. И было символично, что именно Бездну избрала Аласаис местом её изгнания…

Увидев её, сидящую на сером, испещрённом письменами камне — островке спокойствия посреди моря галдящих голов — Анар не мог и представить, какую роль в его судьбе сыграет эта женщина. В отличие от других существ, которые встретились Анару за время его краткого путешествия по Бездне, она не оглядывалась опасливо по сторонам и не выискивала жертву, никого не соблазняла и ничем не торговала. Она была спокойна. Так спокойна, что казалась погружённой в транс, в медитацию. В руках Фай блестело что-то золотое, к чему и было приковано всё её внимание. Спину алайки не защищали ни телохранители, ни доспехи. Впрочем, несмотря на то что камень, на котором она расположилась, вроде бы был недостаточно велик, чтобы оградить её от бешеной давки, поток существ, текущий по улице, разрывался около Такрен Фай и не спешил смыкаться за её спиной.

Даже если бы Анар не знал, что Фай была одной из первых алаев, созданных Аласаис, глядя на неё, он всё равно почувствовал бы, что эта женщина очень стара. От неё буквально веяло вечностью, но не той спокойной уверенностью, которую порождает опыт и приобретённая вместе с ним сила, нет, её вечность была заполнена хаосом, она походила на равнину, изрезанную старицами реки, каждый год меняющей своё русло, на поле битвы…

Оказалось, что в руках она держала небольшой золотой череп, и, пользуясь исключительно собственными ногтями, ловко вырезала на нём орнамент из всё тех же спиралей, превращая символ смерти в произведение искусства. Стружки крошечными золотыми пружинками свободно падали на её тёмно-зелёные штаны, на высокие сапоги, на камень. Затаившиеся под ним серые, как он сам, существа, тощие, угловатые, с длинными чёрными когтями, то и дело выскакивали, чтобы стянуть одну из стружек. Алайка не обращала на них никакого внимания. Когда же Анар приблизился к ней, одно из существ испуганно зашипело и вместе со своими собратьями в мгновение ока скрылось из глаз.

— Такрен Фай? — полуспросил-полупоприветствовал Анар. Женщина подняла на него тускло мерцающие серо-зелёные глаза, и взгляд черепа в её руках показался алаю куда приятнее, чем её собственный.

— Анар ан Сай, — улыбнувшись, кивнула она; голос у неё был чуть хрипловатый. — Добро пожаловать в Бездну!

Алайка выглядела приветливой но вместе с тем настолько… потусторонней, что её собеседника словно обдало потоком ледяного воздуха, неизвестно как проникшего так глубоко под землю.

Соскользнув с камня, она сунула череп в висящую на плече сумку и, не сказав больше ни слова, зашагала по улице. Её длинные чёрные волосы, перевитые дюжиной тонких цепочек, змеились между острыми лопатками в такт ходьбе. Анар поспешил догнать её, прежде чем она затеряется в толпе…

* * *

Один из торговцев привлек внимание Анара. Это было краснокожее существо с длинной мордой, поросшей склизкой бахромой, чем-то похожей на короткие щупальца. Оно то гортанно завывало, задрав голову к потолку пещеры, то начинало тараторить, издавая похожие на лай звуки, и, перегибаясь через столик с плошками, полными всевозможной снедью, настойчиво указывало на стеклянную чашу перед собой, до краёв заполненную лавой. Рядом с ней примостился кривоватый сетчатый ящик с горкой крупных яиц — чёрных в зелёных и лиловых пятнах.

Когда зазывные крики возымели-таки действие и к чаше подполз покупатель, продавец выудил из ящика яйцо, разбил его ударом когтя и, не озаботившись сковородой, вылил содержимое прямо на алую поверхность раскалённой жидкости. Анар подошёл поближе. Его чувствительные к теплу глаза ясно видели, насколько она горяча. Яйцо должно было бы мгновенно испариться, но оно тонким блином растеклось по поверхности и тихо шипело, доходя до готовности.

Анар вопросительно оглянулся на Фай.

— Истинно безднианское блюдо, — пояснила женщина, с удовольствием втягивая струившийся из чаши аромат. — Жаренные на ларше яйца хвокса.

— Я думал, в ларше могут выжить только харнианцы, — заметил Анар.

— Рада, что смогла развеять твоё заблуждение. Кхинн кадор агисс, наддвар'си, — обратилась она к торговцу, и пока тот выбирал из ящика яйцо поприличнее, выливал его на шипящую поверхность, жарил, посыпал пряностями, какими-то рыжими водорослями и ещё чем-то чёрным с зелёными прожилками, смутно напоминающим грибы, рассказывала:

— Хвоксы отлично чувствуют себя в ларше. Как им это удаётся и откуда они взялись — неизвестно. Наверное оттуда же, откуда и ларша. Хотя… О! — Она подняла бровь, принимая от торговца свернутый и уложенный на грубую салфетку блин, передала его Анару и отвернулась — распорядиться насчёт своей порции.

Анар подозрительно оглядел и обнюхал блин. Запах был такой, что его рот моментально наполнился слюной, он вонзил зубы в блин и зажмурился от удовольствия.

— Почему же их не завозят в Бриаэллар? — мысленно спросил он: говорить вслух не было никакой возможности.

— Кто знает, быть может, в Бриаэлларе это блюдо и не показалось бы тебе таким вкусным, — таинственно промурлыкала Фай, откусывая кусочек от своего переполненного начинкой блина.

— Жаль, — как-то сразу поверил её словам Анар. — Восхитительно… но как же можно такую… мощную субстанцию, как ваша ларша, использовать для жарки яиц?

— А что нам ещё с ней делать? Мы же не харнианцы. Мало кто использует магию ларши даже здесь и уж тем более выносит ларшу за пределы Лэннэс, — облизывая губы, ответила Фай. — Сделать это можно только с разрешения действующего Хозяина Бездны. А он редко выдает такие лицензии, по понятным причинам. Но дело не только и Хозяине. Ни один из сильных волшебников, работающих с огненной стихией, не может долго оставаться в Лэннэс. Задерживаясь здесь, они рискуют раствориться в собственной магии. Это место, где она становится сильнее их и обретает некое подобие разума, и разум этот стремится лишь к одному — слиться с ларшей, посредством… прыжка его носителя в одно из озёр. Но всё это трудно объяснить мне, далёкой от подобных занятий, — закончила Фай, выбросила скомканную салфетку и отряхнула руки.

— А на самого Хозяина Лэннэс этот закон почему-то не распространяется?

— Распространялся бы, будь он магом Огня. А он — не маг… Он и по природе своей не имеет к этой стихии никакого отношения. Хозяин властвует над озёрами, может позволить или запретить другим существам использовать их мощь, но сам черпает свою мощь вовсе не в ларше.

— Странно получается: ларша — средоточие силы харнианцев, а управляет ей не один из них, не их бог, а совершенно постороннее существо… Или Хозяин обрёл свою власть уже после поражения харнианцев?

— Этого уже никто не знает. Может, ты прав, может — нет. Весьма интригующая тайна, ты не находишь? — промурлыкала Такрен. — А насчёт странности… в Лэннэс и не должно быть ничего обыкновенного.

— Фай, а ты не думаешь, что Хозяин Бездны может быть одним из Хозяев, подвластных Талу? — спросил Анар.

— Мы не можем быть застрахованы от этого, — с выражением полного безразличия на лице пожала плечами алайка.

* * *

Второй раз на своём пути через Бездну Фай и Анар задержались перед входом на запруженную народом площадь. Внимание Такрен привлёк налар, восседающий на белоснежном ящере с мощными, загнутыми вперёд рогами по бокам морды. На этих длинных остриях висели исписанные чёрной краской полотнища. Анар не ожидал встретить налара в Лэннэс — эта раса славилась своей трус… своим благоразумием и осторожностью. Что же могло привести его в Город Черепов?.. По слишком мощному для налара телосложению можно было догадаться, что он — полукровка. Так может быть, кто-то из его предков был родом из Бездны?

Перед водным эльфом сидел мальчишка, с кожей такой же синей, как у него самого. Тоненькой ручкой он придерживал укреплённую на голове ящера большую костяную плошку и раздавал из неё покупателям что-то тускло поблёскивающее, в то время как отец принимал от них монеты. Когда они подъехали поближе, Анар смог расслышать, что кричал взрослый налар в перерывах между обслуживанием клиентов: «Вода, чистейшая вода из самого озера Сапфир! Что, кроме неё, спасёт вас от жаркого дыхания озёр? Что утолит вашу жажду лучше? Что подарит прохладу и свежесть?». Поняв, что перед ним водовоз, Анар поискал и не нашёл ни мехов, ни других сосудов, где бы тот мог хранить эту «чистейшую воду из озера Сапфир». Мальчишка передавал покупателям только какие-то синеватые шарики.

Шарики… Анар вспомнил, как они с Аниаллу спасались от живой тьмы в подземельях Руала и сианай швырнула назад крохотный белый шарик, вместивший в себя воду целого озера, пропитанную магией света и сжатую наларским волшебством. Тогда это задержало тьму и позволило им скрыться. Возможно, этот неизвестно как забредший сюда сын Неллейна торговал чем-то подобным. Только исходным материалом для его шариков служила простая свежая вода — большая ценность в Лэннэс.

Фай помахала налару. Заметив её, водовоз прижал обе руки к груди, почтительно склонился в седле и направил своего ящера к алайке.

— Туманов и дождей, Нимиол! — по-наларски поприветствовала его Фай.

— Пусть Аласаис почешет тебя за ухом, Такрен, — откликнулся тот на алайском, и они с сыном ещё раз склонили головы.

Мальчишка, всё время косившийся куда-то вправо, но не решавшийся отлынивать от работы, воспользовался моментом и выпалил:

— Пап, а можно, пока ты будешь говорить с госпожой Фай, я сбегаю В ивели-шаас?[5] Ну пожалуйста! В пещере Лопнувшей Жабы потолок обвалился. Говорят, это Наполнители устроили, я посмотреть хочу!

— Беги, — со вздохом уступил отец и сунул сыну монетку. Мальчик чмокнул его в синюю щёку и вприпрыжку побежал куда-то в толпу.

— Сейчас глянет одним глазком в ивели и отправится делать ставку: прибьёт Хозяин Наполнителей на этот раз или нет, — с нежностью в голосе проговорил Нимиол.

— Ну, это у вас семейное, — пожала плечами Фай. — Дай-ка мне десяток твоих шаров.

— Хорошо, — кивнул налар и потянулся к оставленной сыном без присмотра миске. — Расширяете штат?

— Временно, — ответила Фай. — Мейв просил передать тебе, что сегодня не придёт на ваш… диспут.

— Жаль. — Нимиол повернулся и передал Такрен полотняный мешочек с шарами. — К нам должен был прийти философ из Нимедорна, Мейву было бы интересно поспорить с ним.

— Я думаю, что в ближайшие дни ему найдётся с кем поспорить и без вашего нимедорнского гостя, — усмехнулась Фай.

* * *

Обнесённое шипастой изгородью крохотное озерцо бурлило так громко, что этот звук перекрывал гомон толпы. Наполняющая его зелёная, ярко светящаяся жидкость стремительно темнела, пока не стала совсем чёрной, а потом вдруг приобрела алый оттенок. К озеру через охраняемую калитку тянулась цепочка существ, несущих кувшины, котелки, бутылки и другие сосуды. От наблюдательного алая не укрылось, что каждый из пришедших к озеру не сразу заполнял свою ёмкость, а ждал появления нужного ему оттенка.

— Источник Противоядий, — представила озерцо Фай. — Лечит большинство болезней, от некоторых видов отравы тоже помогает. По легенде, он приобрёл свои свойства после того, как в нём утопился один безумный танайский зельевар. Он пытался создать противоядие от всего на свете, погубил в ходе экспериментов население целого города где-то во Внешних Землях, был сослан в Бездну и в ней окончательно спятил, — равнодушно поведала кошка.

Она подошла к охраннику, и тот с поклоном протянул ей кружку, завёрнутую в мятую салфетку. Фай передала её Анару.

— Выпей, — велела она и, пока алай через силу глотал жгучую горечь, процедила: — У тебя любопытство ан Камиана. Ты из тех, кто жаждет ощутить вкус Бесконечного. А Бесконечный может быть очень ядовит.

— «Мясная Лавка»… — промокнув губы, прочитал на салфетке Анар; колонки мелкого текста под красным заголовком безнадёжно расплылись.

— «Мясо» — это ты, — без тени улыбки сказала Фай. — У нас так называют всех новоприбывших. Обычно в первую же неделю в Бездне они и становятся мясом на столе какого-нибудь местного старожила — «матёрого черепа» или просто «черепа». «Мясная Лавка» торгует вещами, которые могут помочь нашим гостям прожить чуть дольше: картами, путеводителями, разговорниками, заклинаниями невидимости и неощутимости… А также лучшим средством всех времён…

— …обратными билетами на портал в их родной мир? — усмехнулся Анар.

— Догадливый кот! — похвалила Фай.

Впереди над морем голов показалась красная дуга каменной арки, засеребрились намертво вмурованные в щербатый свод кривые лезвия. Её украшали традиционные черепа, правда потрескавшиеся от времени и лишившиеся большинства зубов и рогов. Проходя под массивным порталом, Анар представил, какая была бы неприятность, если бы одно из лезвий взяло да и вывалилось. Бросив взгляд на Фай, он увидел, как она ухмыльнулась. Видно, чувства Анара были не случайны.

— Улица Кровавых Волн, — объявила Такрен Фай, стоило им миновать арку.

За ней начиналась дорога, вымощенная камнями оттенка свежей крови. Дома по обе её стороны своим подчёркнуто мирным обликом резко отличались от большинства безднианских жилищ. Может быть, так местные жители демонстрировали, что им некого бояться?

Такрен остановилась у одного из строений. Этот дом, с крошечным двориком впереди, был облицован чёрным камнем и листами тускло-серого металла. Его стены у самой земли украшала ало-синяя мозаика, повторявшая рисунок мостовой. Низкий забор увивал плющ с тёмно-голубыми ягодами, длинными шипами и глянцево поблёскивающими листьями, угольными с одной стороны и синими с другой. В центре каждого плода была тёмная точка, отчего они казались множеством уставившихся на вас глаз.

Фай пересекла узкую полоску двора и потянула на себя металлическую входную дверь. В доме царил пёстрый полумрак — несколько причудливых ламп наполняло его мягким цветным сиянием. Просторная комната, куда следом за своей спутницей попал Анар, казалась гораздо меньше из-за обилия разномастной мебели и безделушек. Дна стеллажа справа от двери отделяли от гостиной довольно большой кусок. Вход туда был занавешен натянутой между ними зелёной шерстяной тканью. Слева тянулся массивный шкаф, нагруженный коробками, свёртками и рулонами ткани, среди которых чернела клетка с чучелом крючконосой птицы. Чуть выпуклые дверцы шкафа посверкивали тёмными огоньками гранатов. Плоско огранённые камни хотя и сочетались по цвету с полированной древесиной, местами пронизанной тонкими алыми прожилками, смотрелись на ней как-то неприятно, словно оспины на красивом лице. Тут был какой-то негативный эмоциональный след: возможно, у мастера что-то пошло не так, и эта искусная инкрустация на самом деле скрывала досадный дефект.

Рядом со шкафом распахнул свою вечно голодную чёрную пасть камин, слишком большой для этой комнаты. Пламя в нём потухло, и только остывающие угольки перемигивались за извивами решётки. По раз вешанным по стенам половникам и сковородкам, по котлам, стоящим рядом с камином, а также по бутылочкам и баночкам с пряностями и пучкам каких-то трав и корешков на каминной полке, можно было понять, что пищу готовили здесь же. А ели, надо полагать, вот за этим круглым столом у стены напротив. Она тоже — от пола, выложенного тёмной мозаикой, и до невысокого потолка — была занята узкими стеллажами, плотно заставленными всякой всячиной, начиная от лучащихся магической силой книг, жезлов и амулетов и заканчивая рюмкой со сколотым краешком («Наверное, в Бездне это большая редкость — стекло, которое бьётся», — решил Анар), толстенным листом картона, утыканным доброй сотней разнокалиберных гвоздей, и брошенными на середине работы бисерными браслетами вперемешку с неряшливо смотанными клубками шерсти («Фай… вяжет?!»)…

Он, как коллекционер на блошином рынке, так увлёкся, что не сразу заметил второго жильца этого дома. Худощавый алай сидел на широкой чёрно-белой лежанке у дальней стены комнаты, подогнув под себя одну ногу и зацепившись клыком за голенище высокого сапога на другой, смотрящей согнутым коленом в потолок. Вид у него был понурый и какой-то отсутствующий. На плече алая, обнимая передними лапами его торчащее колено, примостился полосатый кот. Неподвижный, как и его хозяин, громадный котище немигающим взглядом сверлил входную дверь.

Анар вопросительно посмотрел на Фай. Алайка, сидя к нему спиной, уже растапливала камин, но, словно прочитав его мысли, ответила:

— Они спят. И кот, и его хозяин. Это Лэннэс наградила Мейва таким чудным даром: спать, не закрывая глаз. Взамен хвоста.

— Взамен хвоста? — переспросил Анар.

— Да. Говорят, что Бездна настолько богата ужасами, что со временем ты начинаешь бояться собственного хвоста. Для Мейва эта поговорка стала печальным фактом его биографии. Однажды ему почудилось, что за спиной у него что-то подозрительно шевелится. Реакция у него отменная, один удар и… с тех пор его зовут «Куцехвостом». — Фай повернула голову и насмешливо подняла бровь. — А ты, мой дорогой гость, почему озираешься по сторонам с таким видом, будто попал и камеру пыток?

— Я? Нет… Хотя архитектура тут у вас, конечно, напоминает… Просто я ожидал, что хотя бы изнутри ваше жилище будет… более алайским.

— Я люблю этот город мне нравятся те, кто его населяет и то, что в нём происходит. И ещё мне нравится то, какой он сделал меня, — быстро и твёрдо проговорила Фай.

Анар несколько опешил от столь бурной реакции и не знал, что сказать.

— Я люблю этот город — повторила Фай. — Он мрачный, но в этой мрачности есть своя прелесть, своя романтика. К постоянной опасности привыкаешь, начинаешь наслаждаться ею и, живя рядом со своей смертью, чувствуешь себя живой вдвойне.

— И тебя совсем не тянет вернуться в Бриаэллар? — спросил Анар, просто чтобы хоть что-то сказать.

— Бриаэллар… — протянула Фай, не сводя с алая своих странных глаз и, видимо, наслаждаясь его замешательством. — Нас постоянно тянет туда, не стану спорить, но долго жить в нём мы не можем. Мы — как морские звери теру, что живут под водой и лишь изредка всплывают на поверхность, чтобы набрать воздуха. Мы «всплываем», чтобы взглянуть в глаза Аласаис, и ныряем обратно, в привычную стихию, возвращаемся в этот не алайский, но истинно наш дом.

— А даже если б это было и не так, я лично не хочу знать, что устроим бы нам Хозяин Бездны, разбей мы здесь весёленький цветничок, — встаавил незаметно проснувшийся Мейв. Он отцепил клык от сапога, И его полосатый питомец перебрался на плечи хозяина. Свесив лапы по обе стороны его шеи, пушистый котище растянулся во всю длину, превратившись в роскошный воротник.

— У него аллергия не цветы? — усмехнулся Анар.

— Ему-надо-чтобы-всё-тут-нагоняло-страх, — загробным голосом провыл Мейв, протянув к собеседнику руки и потешно шевеля выпущенными когтями, и тут же как ни в чём не бывало пояснил: — Он им питается. Так что мы решили не лишать беднягу куска хлеба, — он подмигнул Фай, но женщина демонстративно его проигнорировала.

Мейв щелкнул языком и улыбнулся во все зубы, а его «воротник» приоткрыл зелёный глаз и недовольно зыркнул на хозяина.

— Как это — питается? — не удержался Анар.

Приставать с вопросами к незнакомому, едва проснувшемуся алаю было не слишком-то вежливо, но он уже успел подметить, что Куцехвост и сам рад поговорить на эту тему, и не собирался лишать Мейва (ну, и себя за компанию) такого удовольствия. Гость Бездны сбросил рюкзак на пол и уселся поближе к алаю с котом.

— Как боги верой питаются, так и Хозяин — страхом, — самым будничным тоном поведал тот. — Кстати, меня зовут Мейв. Или Куцехвост. — Он помахал в воздухе обрубком хвоста, длины которого едва хватило, чтобы его кончик выглянул из-за спины. — А это, — погладил он спрыгнувшего на кровать и обнюхивающего пальцы Анара котяру, — это Фонарь. — Заслышав своё имя, зверь издал громкое «мрр-ум» и пошевелил длиннющими усами, словно пытаясь улыбнуться незнакомцу.

«Теперь я понимаю, почему Алу так мало ест — так, стащит, если где что вкусненькое подвернётся», — как-то по инерции сострил про себя Анар. На самом деле слова Мейва заинтересовали его: воспитанному в Руале, где Аласаис представляли существом сверхмогущественным, Анару и в голову не приходило, что сила богини может хоть в какой-то мере зависеть от преданности её ничтожных подданных. Не жрецы были нужны Аласаис, а Аласаис — всему этому высокому духовенству… и чаще всего — не для самых высокодуховных целей.

Перед глазами Анара пронеслась, полустёртая жизнью в Бриаэлларе, муторная череда бесконечных жертвоприношений, грандиозных церемоний в древних храмах и мелких обрядов, мастерски вплетённых в повседневную жизнь, — неотъемлемых атрибутов руалского культа Аласаис. В свою бытность принцем этой набожной страны, он не задавался вопросом: зачем всё это надо? Ритуалы были частью системы, липкими нитями незримой паутины, которой опутали его народ жрецы.

Главный «паук», царь Руала, мог в любой момент потянуть за одну из этих нитей и заставить любого выполнить свою волю — беспрекословно.

Анар наблюдал этот затянувшийся (и довольно однообразный) спектакль под управлением своего святейшего дядюшки Кора долгие триста лет. За это время религия успела превратиться в его глазах в хорошо отлаженный инструмент власти, и он не верил уже в само существование Аласаис. Когда же его обожаемая сианай Аниаллу свалилась ему на голову и тем самым наглядно продемонстрировала материальность предмета культа, он испытал огромный шок. Даже перспектива погибнуть в заслуженных мучениях от руки этого «Когтя Карающего» не взволновала его так сильно, как сознание, что богиня — есть! А что она оказалась совсем не такой, какой её принято было изображать в Руале, — это уже совсем другая история…

Попав в Бриаэллар, Анар, за время их долгого путешествия всласть помучивший Аниаллу расспросами об их общем божестве, уже как должное принял небольшое количество храмов и полное отсутствие обязательных обрядов. Местные алаи любили свою госпожу как реальное существо, а не эфемерную грозную силу, а Верховным жрецам и в голову не приходило использовать её очаровательный образ для устрашения непокорных масс. Власти заботились о городе и его жителях, а те платили им вполне понятной симпатией. Это было непривычно, почти невероятно для руалца, но нравилось Анару, как и то, во что переросли бриаэлларские храмы Аласаис. Каждый из них так или иначе служил городу: жрецы одних — отыскивали Дух Кошки в душах неалаев, чтобы дать им возможность, как девочке Делии, обрести подходящую оболочку и мир со своим «я»; служители других — помогали горожанам разобраться в тайнах своей души, развить интуицию; в третьих — обучали особым танцам и пению, помогающим познать собственную красоту и научиться ценить её в других. Были и такие храмы, где жители города могли просто собраться вместе и провести часы в дискуссиях на всевозможные темы; а также — тихие святилища, в которых можно было почувствовать себя наедине с богиней, ощутить частичку её, живущую в каждом горожанине (как любили подчеркивать бриаэлларские неалаи)…

Такой подход казался Анару сверхразумным. И тут Мейв… Его послушать — так, одобряя подобный уклад жизни своих поданных, Аласаис должна была буквально сидеть на голодном пайке! Если вера питает её, то зачем же она практически упразднила религию… как институт? Или «вера» и «религия» — разные вещи, и ей достаточно любви, тихо согревающей сердце каждого алая? Или нет — важна всё же и религия со всеми своими муторными атрибутами, и именно необходимость в такого рода «подпитке» заставляет Аласаис терпеть немилый её сердцу Руал?

Анар чувствовал, что сейчас просто потонет в рассуждениях.

— Значит — питаются? — снова уточнил он, всё ещё сомневаясь, что правильно понял Куцехвоста.

— Да ведь каждое божество, откуда бы оно ни взялось — родилось уже богом или стало им потом — отчасти питается верой своих последователей (или — как её всякие заумные называют — им-алтеми). Из их молитв оно черпает силу, — с готовностью пояснил Мейв.

— И Аласаис? — осторожно спросил Анар.

— А Аласаис не богиня, — снова огорошил его Мейв. Пару секунд он наслаждался замешательством гостя. — Она наэй. Чувствуешь разницу? Нет?

Он в притворном ужасе уставился на Анара, а потом вдруг громко крикнул Такрен:

— Фа-ай, а ты уверена, что привела к нам сюда того, кого надо? Безднианская алайка метнула в него быстрый, недовольный взгляд.

Чтобы сделать это, она нехотя оторвалась от длиннющего свитка, который читала, растянувшись у полыхающего уже камина. Мейв театрально раздул узкую грудь в тяжком вздохе.

— Значит — того, — покорно констатировал он и мечтательно промурчал, косясь на Анара весёлым глазом: — Впрочем, если бы у меня была жена сианай, я бы тоже с ней не о теологии разговаривал. — Куцехвост обезоруживающе улыбнулся и обратился к любопытству своего собеседника за защитой от его же негодования.

— Если божество и нельзя, что называется, убить, просто забыв о нём, то лишить силы — это запросто. Боги — они как костёр, в который надо вечно подбрасывать поленья веры, чтобы он не потух, тогда рядом с ним можно будет греться.

Фай, в этот момент как раз собиравшаяся подбросить в камин кусок угля, остановилась, словно не желая быть живой иллюстрацией, и с грохотом швырнула его обратно в порыжевшее от времени ведро.

Куцехвост тихонько хихикнул.

— Этим теплом они делятся с паствой, которая и не догадывается, что получает назад лишь малую толику того, что отдаёт.

С наэй история совсем другая. Они — неугасимое пламя, которому суждено гореть, пока существует Бесконечный. — Глаза его полыхнули собственным огнём. — Такова и Аласаис: ей, в общем-то, наплевать, верят в неё или нет. Это она делится с существами своим могуществом — не черпая его из них самих, как боги. У неё своей силы хоть отбавляй. И раз уж тут у нас лекция, то расскажу ещё вот что. Есть такая бредовая идея, будто Аласаис питается не верой, а эмоциями, что она вроде Хозяина Бездны, только не ограничивает своё меню страхом. Так вот, это чушь собачья! — с пылом, достойным руалского жреца, заявил Куцехвост. — Она самодостаточна: ни от кого не зависит и ничем не подпитывается. Эмоции — её стихия, а не завтрак, обед или ужин… С Веиндором и Тиалианной, кстати, та же история, — скороговоркой закончил Мейв.

Но Анару этого показалось мало, он уже залез на любимую ветку и спрыгивать с неё не собирался.

— А как же всё-таки с Хозяином Бездны? Почему он так не любит… цветнички?

— Потому что они нестрашные, — поднял плечо Куцехвост, — а ему надо нагонять на город ужас, вот у нас повсюду и шипы, и морды оскаменные, рвы с лавой и прочие дивные атрибуты лэннэсской архитектуры. Каждый раз, шарахнувшись от такой штуки, ты подкармливаешь нашего вечноголодненького Хозяина.

— Так он — бог страха? — неуверенно предположил Анар.

— Ничего подобного! — весело фыркнул Мейв. — Будь он богом страха, ему пришлось бы стать олицетворением всех кошмаров населения нашего милого городка, а того, кто мог бы достойно вынести подобное бремя, тут пока не появлялось, — он многозначительно улыбнулся. — Хозяева Бездны не рискуют даже имена свои обнародовать, не говоря уже о том, чтобы культы имени себя организовывать. Видишь ли, сила страха — она, как бурная река, — упредил Куцехвост очередное «почему» Анара. — Пока ты сидишь рядом на бережке и осторожненько лакаешь из неё воду (то есть не заявляешь, что мол ты, такой-то, и есть то, чего все боятся), она ничего тебе не сделает, но если ты захочешь большего и войдёшь в неё, то она может подхватить и унести туда, куда тебе совсем не надо. Может разбить о скалы или обкатать, как обкатывает камни море, до неузнаваемого состояния. И вот, ты уже не ты. Ведь кто знает, чего на самом деле боятся те, воплощением чьих страхов ты собрался быть? — прищёлкнул он языком. — Как говорится у людей: «Назвался груздем (груздь — это гриб такой) — полезай в кузов!». Сказал, что ты их самый большой кошмар, — так будь добр соответствовать, становись им, меняйся в угоду их мироощущению.

С верой всё ещё опаснее. Она та же река, но — с высокими, отвесными берегами, и пить из неё можно, только уже войдя в воду. А чем это чревато — ты уже слышал. Я как-нибудь потом тебе расскажу, поподробнее, если интересно.

— С удовольствием послушаю. Спасибо тебе, Мейв.

— Не за что. Всегда рад, — поклонился Куцехвост.

— Где я могу оставить вещи? — поднимая рюкзак, спросил Анар.

— Прямо здесь, — постучал пяткой по ножке тахты Мейв. — Места у нас не слишком много, вот мы тебе в гостиной уголок и выгородили. Так что я, можно сказать, нагрел тебе местечко! — он поднялся, уступая лежанку гостю.

— Вот уж спасибо. Быть может, введёте меня в курс местных дел? — предложил Анар, расправившись с вещами.

— В последнее время в Лэннэс стало происходить подозрительно много инцидентов, связанных с огнём, — начала Фай. — То какое-нибудь существо вдруг возьмёт и само собой превратится в пылающий факел, то на месте жилого черепа найдут высокую горку пепла. Множество домов провалилось в ларшевые озёра. Несколько огненных рек вырвались из своего русла и затопили целые районы.

— И каждый раз кто-нибудь из очевидцев утверждает, что заметил поблизости харнианцев, — подхватил Мейв. — Часть, конечно, придумывает, но не все же! Эти свидетельства и есть то, вокруг чего крутятся все наши дела, мы собираем их, пытаемся вычислить, кто или что будет следующей целью. Пока не слишком успешно, — признался алай.

— Возможно, харнианцы уничтожают всех, кто мог знать о местонахождении их древней крепости? — предположил Анар.

— Возможно. А возможно, это всего лишь Наполнители Сердец (это одна такая… местная организация) маскируют свои действия под действия детей Огня — заметила Фай.

— Большая часть убитых так или иначе выступала против Наполнителей, — пояснил Мейв. — А среди прочих зданий в озере утопили штаб-квартиру «Доброй Осени» — их главного врага.

— Но мы не можем говорить наверняка, пока в наших руках не окажется кто-нибудь из харнианцев или их союзников в Лэннэс, — заключила Такрен.

— Думаю, когда сюда прибудет Брай, эта задача упростится, — заметил Анар.

— Вот как? — пристально посмотрела на него Фай.

Анар не хотел бы судить поспешно, но… но в голосе Фай ему померещились нотки недовольства. Словно на самом деле она отнюдь не жаждала заполучить харнианского языка.

— Он говорит, что сможет услышать, почуять своих соплеменников через ларшу, — отогнав от себя неприятное ощущение, объяснил Анар.

— А они смогут услышать его, — неприязненно проскрипела Такрен. — Как бы то ни было, сейчас этого расчудесного харнианца здесь нет. И нам придётся действовать нашими старыми методами.

— А какие у нас планы на… это время дня? — спросил Мейв.

— Если ты… хозяиноубийца, — она показала клык в ухмылке, — ещё окончательно не утомил нашего гостя, то мы можем взять его с собой на рынок.

— О, да у нас же сегодня базарный день! — радостно, как деревенская девица, которой сегодня купят давно обещанное платье, хлопнул в ладоши Мейв. — Старею, мать моя кошка, голова дырявая, ничего в ней не держится, — кокетливо пробурчал он и сосредоточенно поскрёб себя за ухом, словно и вправду выискивая там лишние отверстия.

— Кто-то ходит на рынок за мясцом и рыбкой, а мы — за сплетнями и слухами, — объяснял Мейв, потуже застёгивая на запястье широкий браслет. Из гнёзд в тусклом металле на Анара вытаращился ряд крошечных жёлтых глаз с зрачками-крестиками. Куцехвост слишком эмоционально жестикулировал, и минуту назад браслет едва не отправился в ларшевое озеро, по берегу которого сейчас и шли трое алаев.

Ларшевые озёра… Безднианцы обращали на них (как и на разломы в мостовой, через которые алаям постоянно приходилось прыгать) внимания не больше, чем обитатели любого другого города — на лужи. Анар тоже довольно быстро приноровился следить за маленькими пропастями у себя под ногами, а минуте на двадцатой и вовсе перестал замечать их, но озёра… Озёра зачаровывали.

У каждого из них было своё лицо, свой характер: одни походили на отполированные линзы из драгоценного камня в чёрной оправе берегов; другие бурлили, грозно клокотали и плевались искрами; в третьих — разноцветные, от оранжевого до глубокого гранатового и чёрного, слои ларши закручивались в причудливые водовороты; четвёртые казались мерно вздымающимися от сонного дыхания спинами колоссальных чудищ с красной кожей и облезлой пепельно-серой чешуёй; а пятые прятались за таинственной дымкой испарений.

Над многими из озёр и вытекающих из них рек виднелись странные образования: пылающие сгустки энергии огромными медузами зависли над неспокойной поверхностью, врастая в неё множеством извилистых полупрозрачных отростков… Анар остановился возле одного из них.

На пульсирующую густым багрянцем «медузу», через дыру в сооружённом из каких-то железяк балконе, которым оканчивался широкий скальный выступ, с лязгом опускалась толстая цепь с четырьмя крюками на конце. Вот они коснулись «тела» «медузы», свободно вошли в него, но с другой стороны так и не показались. Анар следил, как цепь медленно разматывается с массивной катушки, а свет внутри студенистой массы разгорается всё сильнее. Вдруг цепь вздрогнула, натянулась от рывка снизу, и чьи-то руки, управляющие лебёдкой (это было скрыто парапетом балкона), дали ей обратный ход. Судя по натяжению, крюки подцепили что-то тяжёлое.

Вскоре над мерцающей субстанцией показались головы нескольких существ. Оказалось, что лебёдка поднимала платформу, на которой за невысокой оградкой устроилось десятка два пассажиров. Ближе всего стояла высокая бледная женщина с двумя детьми. Руками в серых перчатках она прикрывала им глаза. Мужчина с длинной косой красных, как и у всей этой троицы, волос (видимо отец семейства) замер, сжимая рукоять клинка.

Платформа прошла уже большую часть пути к балкону, когда Анар заметил на дальнем её конце какое-то движение. Приглядевшись, он увидел, как одно существо, небольшое, в половину алайского роста, но очень подвижное и сильное, держит за горло другое, болтающее голубыми перепончатыми лапами, прямо над огненным озером. Алай напряг слух: твари переругивались, причём жертва ничуть не уступала в «изысканности» выражений своему душителю.

Эта далеко не немая сцена длилась довольно долго, но ни один из соседей парочки не обращал на неё ровно никакого внимании. Никто не посторонился и не вздрогнул, когда пальцы на горле синеногого разжались и он, беспомощно барахтаясь в воздухе, понёсся вниз. Анар среагировал мгновенно, даже не обдумав как следует, что он делает, — и вот вопящее существо зависло в воздухе, не успев пролететь и половину расстояния до озера. От изумления оно даже перестало орать.

Его несостоявшийся убийца подскочил к краю платформы и, низко опустив голову и оскалив длинные клыки, озирался по сторонам. Разумеется, он не нашёл того, кто спас от гибели его жертву, ведь Анару не пришлось прибегать к магии, чтобы сделать то, что он сделал. Ему достаточно было унаследованных от отца способностей, и засечь его мог разве что другой дракон, и то вряд ли.

— Хватит в элиданского рыцаря играть, — недовольно пробурчал ему на ухо Мейв. — Брось бяку, не позорься.

Анар оглянулся на Куцехвоста — безднианский алай выглядел обескураженным его поступком. Фай тоже была явно не в восторге, холодность в её взгляде граничила с презрением. Анар и сам не понимал, какая нелёгкая дёрнула его за хвост спасать совершенно незнакомую и в общем-то несимпатичную ему тварь?

Словно в поисках ответа на этот вопрос, он ещё раз взглянул на неё, и как раз в этот момент тщедушное тельце пронзил брошенный сверху нож. Он сам собой провернулся в и без того смертельной ране, и до ушей Анара донеслось довольное гуканье. Нетрудно было догадаться, кто его издавал. Маленький убийца запрокинул голову на длинной жилистой шее и торжествующе завыл. Отсалютовав непонятно кому вернувшимся в лапу ножом, он слизнул кровь с лезвия и… сиганул с платформы. Лихо перемахнув через озеро и оттолкнувшись от крыши одного из домов уже довольно далеко от берега, он понёсся над улицей…

— Да, весело у нас, — почти с умилением усмехнулся Мейв, проводив его глазами, и посулил Анару: — Ты привыкнешь — так же как прыгать через трещины. А захочется погеройствовать, — уже с какой-то печальной серьёзностью добавил он, — так лучше бери пример с остальной компании новоприбывших, смотри — только приехали, а уже понимают, что лучше в местные разборки не соваться без крайней надобности.

Анар посмотрел на платформу, но заговорил совсем о другом.

— Никогда бы не подумал, что порталы могут выглядеть так, — признался он, наблюдая за красноволосым семейством, уже осторожно спускающимся по вырубленной в скале лестнице.

— Нормальные порталы, — с деланным недоумением пожал плечами Мейв.

— Ну, во-первых, они все как один — горизонтальные, а для самопроизвольных порталов это большая редкость, — улыбнулся Анар. — И видок у них… всё-таки довольно необычный. Если бы я не читал о них раньше, то подумал бы, что это какая-то местная форма жизни.

— Кому скажи, что объяснял дракону Изменчивого природу порталов, — ведь не поверят же! — завёл глаза Куцехвост. — Ладно, ладно, рассказываю. Ты не хуже меня знаешь, что любой портал возникает не на пустом месте. Если его создаёт чародей, то он расходует собственные силы или силу, взятую откуда-то со стороны. Этот процесс, как объяснял мне один дракон, похож на выращивание цветка в горшке. В результате получается культурненькое такое, предсказуемое «растение». Выглядит оно довольно обыкновенно — как светящийся диск или, например, поле, заполняющее дверной проём или арку, — и ведёт в строго определённое место, для путешествия в которое и было создано…

Тут Такрен Фай обречённо вздохнула и отошла куда-то в сторону. Анар оглянулся и увидел, что она кинула хозяину дома через улицу ярко вспыхнувшую в свете лавы монетку. Тот, наверное выполняя её мысленную просьбу, поспешно скрылся в здании и вернулся уже с тяжеленной скамьёй в руках. Водрузив свою ношу на берегу, он что-то благодарственно хрюкнул Фай через зажатый в зубах золотой и утопал обратно — чинить свою ограду.

— Самопроизвольно появившиеся порталы (скопления которых мы и называем «шенавенами») больше похожи на сорняки, — продолжил свою лекцию Мейв, когда вся троица расселась около живописно плещущихся огненных вод. — Они питаются от источников мощной магии, присасываясь к ним, как грибы-паразиты. От каких источников? Да от любых, — махнул рукой Куцехвост. — Намертво пропитавшихся чародейством стен Академии магии, застарелой лужи какой-нибудь волшебной субстанции, посоха мага, или… от самого мага. В Линдорге, городе-побратиме нашей Лэннэс по степени загаженности порталами, их способен породить практически любой камень — настолько всё там перенасыщено магией.

Анар внимательно слушал (хотя Мейв пока и не рассказал ему ничего нового, но кто знает, на что может повернуть разговор?), Фай зевала. Когда ей окончательно наскучило сидеть, она прогулялась, до группки скал неподалёку и срезала с них пригоршню полупрозрачных грибов. Растянувшись на берегу, в опасной близости от ларши, она насадила рыжеватые шляпки на длинный нож из безднианского стекла и принялась вертеть их над этой естественной жаровней.

— Все порталы так или иначе питаются волшебством. У нас вот — волшебством озёр. И как цветочки поворачиваются к солнцу, — дурачась, продекламировал Мейв, — так и порталы Бездны поворачиваются в сторону ларши. То есть прямо-таки заваливаются на неё. Конечно, более привычные, вертикальные порталы у нас тоже есть. В районе Дымных Водопадов, — Мейв зевнул и тоже откинулся на спинку скамьи.

— В Линдорге этого почему-то не происходит: артефакт, подпитывающий портал, может быть на одной стороне города, а сам портал — на другой, — заявил Куцехвост, всласть потянувшись во всех направлениях, и, дабы взбодриться, резко поскрёб себя за ушами. — Ну, у них там не только порталы — у них там всё ненормальное. И все.

Например, через некоторые из их порталов нельзя пройти, не прихватив с собой кусок того самого, что их подпитывает. Хорошо, когда это камень, ветка или кольцо какое-нибудь, но гораздо интереснее, если нужная тебе дверь кормится от кого-нибудь живого и могущественного. — Мейв загадочно прикрыл глаза. — Фай а Фай, ты помнишь, как Мурр ан Камиан расхаживала с архимагом Вимнаром через плечо? Ну, когда кому-то из её компании надо было срочно попасть в Би-хор? Вот ведь позор своей матери! Это ж надо: дочь Аэллы предпочитает оглушить мужчину и таскать его как рюкзак, вместо того чтобы соблазнить его и заставить носить на руках себя!

Фай ничего не сказала — она жевала грибы и наблюдала за тем, как с балкона расположенного неподалёку ресторанчика в озеро медленно опускали огромное стеклянное сито, заполненное стеклянной же грязной посудой: остатки пищи мгновенно сгорят в ларше, и тарелки с чашками вернутся на кухню уже стерильно чистыми.

— Кто такая Мурр? — как Анар ни морщил нос, вспомнить дочь злейшей врагини Тинойи с таким именем ему не удалось.

— Талия ан Камиан, разумеется, — покачал головой Мейв. — А «Мурр» — потому что на любое безумное предложение своих чокнутых друзей она неизменно отвечает эдаким кротким согласным «мурр»:

«Талия, хочешь провести выходной в теле хвокса в лавовом озере?» — «Мурр!» — «А давай устроим митинг протеста на Драконьей площади — что все души к Веиндору отлетают, а наши он игнорирует?» — «Муррр!» — «Талия, айда в Ниэссэдалаан в Бездонную пропасть прыгать?» — «МУРРРРР!!!» — выпучил глаза Мейв.

Если бы он знал, насколько пророческими окажутся его слова…

* * *

Фай с Мейвом и не заметили, как их спутник отстал…

Анаром овладело какое-то странное чувство и, пытаясь разобраться в нём, он невольно замедлил шаги. Железные арки, проплывающие над головами алаев, вдруг представились ему рёбрами какой-то прозрачной рыбины, во чреве которой кошки почти незаметно для себя погружались в морскую пучину.

Несколько смущённый яркостью этого образа, Анар остановился и, резко повернувшись влево, огляделся вокруг. Вдалеке (гораздо дальше, чем он ожидал) темнела огораживающая близлежащий квартал стена. За ней тусклым металлом поблескивали крыши домов. Несколько крупных камней вывалилось из ограды, и справа чернел пролом. Он был заткнут чем-то с другой стороны, кажется большой бочкой.

Ощущение погружения на глубину усиливалось.

В Руале Анару часто снилось, будто он находится под водой, очень далеко от поверхности, но дышит легко, как рыба; голубоватая толща вод не давит на его тело, и видеть сквозь неё он может не меньше чем на пять хвостов… Это сновидение вызывало очень противоречивые чувства: полной оторванности от мира, тоски по привычным вещам и, одновременно, восторга от неожиданного единения с чуждой стихией, непостижимой и непредсказуемой.

Теперешние ощущения Анара были очень близки к тем. Но то, что было увлекательно во сне, наяву (а особенно здесь, в полной опасностей Бездне) настораживало и пугало. Алай попытался было обернуться в сторону Мейва и Фай, чтобы спросить, не происходит ли то же и с ними, но это движение почему-то вышло неприятно замедленным. Перед взором Анара проплыла неровная стена, потом ворота, чиненные уже столько раз, что казались состоящими из одних заплаток, дальше потянулась вторая стена, плавно перешедшая в противоположную стену пещеры. Это длилось целую вечность, но вот тьму сменило неверное мерцание охристого тумана, его отблески задрожали на подвешенных к кособоким аркам железных конструкциях, и, наконец, под одной из них (совсем рядом, к восторгу Анара) нарисовались его спутники.

На лицах их не было тревоги, Мейв и вовсе откровенно ухмылялся, глядя на ошарашенного Анара. Он что-то говорил Фай, но хотя Анар видел, что губы Куцехвоста шевелятся, и мог даже прочитать по ним некоторые слова, уши его слышали лишь неприятный, растянутый гул. Такрен кивнула, одновременно с Мейвом они потянулись к ножнам и одинаковыми, картинными в своей замедленности жестами вытащили стеклянные кинжалы. Куцехвост двинулся куда-то влево, Анар не стал тратить новую бездну времени на очередной поворот головы и продолжал наблюдать за Фай. Алайка отвела руку в сторону и, видимо резко, провела кинжалом по ближайшим «рёбрам». Где-то на середине этого движения время неожиданно обрело обычную скорость, и Анар вскинул руки, чтобы защитить чуткие уши от ужасающего лязга.

— Что?.. Что это было… на этот раз? — налетел он на ухмыляющуюся парочку, едва почувствовав, что всё стихло.

— Это нам у тебя надо спрашивать — что, — заявил Мейв. — Тут у каждого свои тараканы из головы выползают.

— Я… я тонул… — всё ещё несколько отрешённо проговорил Анар. — Так вот почему эту пещеру называют «Озёрной»!

— Нет, Озёрная следующая, а у этой нет определённого названия, ну только если «Гремучей» или «Железной» иногда обзывают, — Мейв рассеяно покачал одну из конструкций. — Я же тебе говорил: каждому в ней что-то своё видится, вот по этим впечатлениям он её и именует — если выживет, конечно. Для меня, например, она — Дымная. Я когда здесь в первый раз оказался, дым пошёл, ароматный такой как над какой-нибудь жаровней в храме. И сам я был бестелесный — словно дым в курильнице из этих вот арок… А потом Фай лязгнула по ним и убила мне всё удовольствие! — Он оглянулся и подмигнул Такрен.

Видимо, её суровый, выжидающий вид вернул мысли Куцехвоста в более серьёзное русло.

— Так, кстати, насчёт Озёрной пещеры. Надо в неё глазок послать, проверить, не всплыло ли опять какой гадости. — Кот блеснул клыками в улыбке и, легонько щёлкнув когтями по нескольким глазкам на своём браслете, отправил их на разведку.

* * *

До Озёрной пещеры хвостатая компания добралась без особых приключений. Разве что Мейв зацепился-таки своей нелепой сумкой-сеткой — без которой, по его словам, на рынке делать нечего — за выступ на одной из арок и едва не порвал её. Он всё время размахивал ею, в подробностях описывая Анару видения в Дымной его многочисленных знакомых. Из его рассказа Анар узнал, что во второй раз алаю не дано попасть во власть возбуждаемых пещерой фантазий, хотя воображение кошек Аласаис она продолжала усиливать, как ни одно другое место.

Во всяком случае, так утверждал Мейв.

За анфиладой стальных арок Гремучей пещеры прямо из пола постепенно вырастали и чуть дальше смыкались над головами стены наклонного туннеля, уходящего под небольшим углом вверх, а потом резко спускавшегося.

Глаза-шпионы вернулись только тогда, когда туннель стал почти отвесным. На вполне резонный вопрос Такрен Фай: «Почему так долго?» — Мейв напустил на себя загадочный вид, заявил, что де «глазки купались», и больше не проронил ни слова на этот счёт, сколько алайка ни испепеляла его взглядом.

Вскоре на стенах и полу туннеля заплясали голубоватые блики, какие обычно отбрасывает неспокойная водная поверхность. Но никакого водоёма в пещерке, на дно которой спрыгнули кошки, не оказалось. В Озёрной было всё: и тихий плеск, и дрожание отблесков на стенах, и свежий запах воды, разлитый в воздухе — всё, кроме самого озера.

— Если здесь оставить сосуд хитрой такой формы, из безднианского стекла, то через сутки он наполнится целебной водой, — сказал Куцехвост, указывая на полоску из осколков у одной из стен пещеры.

— Погоди, ты сказал «из безднианского стекла»? Оно же, вроде бы, не бьётся?

— Ага. Оно и не разбито, оно чем-то разрезано. Считается, что если такое произойдёт с твоей склянкой, значит, ты впал в немилость у Швеи или Хозяина Бездны и тебе конец. Не тронь! — заорал Куцехвост, стоило Анару протянуть руку к осколкам. — Оставь их, ради Аласаис, в покое. Мало нам неприятностей!

Путники двинулись дальше, но в следующей пещере им вновь пришлось остановиться.

— Отрасти мой хвост! — шумно выдохнул Мейв. — Не иначе как Швея постаралась.

— Да кто такая эта швея? — тихо спросил Анар.

— Швея? А кто её знает, — проворчал Мейв, недовольно глядя на преградившую им путь паутину из лент и цветных нитей. На них были нанизаны какие-то камешки, бисеринки и кусочки стекла. — Она одна из главных достопримечательностей Лэннэс, женщина-загадка, отвались мой хвост! — сквозь зубы закончил он, убедившись, что, не разрушив её работы, в следующий туннель им не попасть. — Фай, мы тут не пройдём, — простонал он так громко, будто Такрен не стояла в десяти шагах от него. — Тоже мне, срезали, — он со вздохом стёк на пол.

Анар обнаружил ещё одно творение Швеи, каким-то чудом не замеченное Куцехвостом. На стене, буквально пришитое к камню всё теми же нитями и лентами, висело человекообразное существо. Оно было высохшим, как мумия, как муха, из которой паук выпили все соки.

Самым поразительным было то, что эта жуткая картина почему-то не оставляла тягостного впечатления. Наоборот, от неё, как от прекрасного произведения искусства, невозможно было отвести глаз. А главное, казалось, что за этим магически-притягательным шедевром, таилось нечто настолько чудесное, что Анару трудно было подобрать слова, чтобы описать восторг от одного предвкушения встречи с ним. Оно и раньше проявляло себя, но лишь изредка, смутными ощущениями намекая на своё существование. Теперь же оно было близко, так близко — протяни руку и…

Длинная игла, косо воткнутая в камень рядом с телом, лучисто засияв, вдруг представилась Анару тончайшим разрезом в этом небывалом полотне, через который он мог бы заглянуть туда… Задержав от волнения дыхание, алай протянул руку… и легко вытащил иглу из стены. За спиной послышался вскрик и грохот — это Мейв упал в обморок.

— А Веиндора — опять не видел, — не открывая глаз, обиженно заявил Куцехвост.

— В этом нет ничего удивительного. Милосердный брезгует нашими душами даже после смерти, тем более, с чего бы ему являться тебе, если ты не умирал, — хмыкнула склонившаяся над ним Фай.

— Погоди, ты хочешь сказать, что он, — Мейв вперил взгляд в Анара, — вытащил из стенки иглу Швеи, а мы до сих пор живы?

— Да. Швее было угодно взять нашего нового друга под своё покровительство. Теперь каждый, кто посмеет поднять на него руку в Лэннэс, будет иметь дело с ней.

— И чем же я заслужил… такую высокую честь? — втыкая иглу в жилет, полюбопытствовал Анар.

Ощущение чуда покинуло его столь же внезапно, как и появилось.

— Чем быстрее мы это выясним, тем лучше, — прикрыла глаза Фай. Анар при всём желании не мог понять, что она чувствует по поводу произошедшего.

— За что она его так? Он тоже пытался вытащить иглу? — спросил Анар, уже по-новому, с сочувствием глядя на примётанного к камню человека.

— Не знаю, — дёрнула плечом Фай. — Обычно, она просто выкалывает глаза тем, кто излишне досаждает ей своим вниманием.

— Да, Так, ты уж объяснишь, так объяснишь, — ухмыльнулся Мейв. Фай поморщилась от «Так»-ого сокращения своего имени, но не удостоила автора даже взгляда.

— Она любит бывать здесь. А ещё она любит одиночество. Так что каждый, кто забредёт в эти туннели, должен быть готов к тому, что ему понадобится новое тело… Или уже и оно не понадобится.

* * *

У самых рыночных ворот — толстенных, обитых чьими-то шипастыми шкурами — дорогу алаям преградила траурная процессия.

Существа в серых одеяниях, с лицами, прикрытыми узкими масками из зелёной фольги, неспешно пересекали улицу. Четверо из них сгибалось под тяжестью громоздких металлических носилок. У обряженного в какой-то шутовской наряд покойника было ярко и нелепо размалёвано лицо, а спиральные рога — обмотаны проволокой с бубенцами.

— Ничего себе похороны, — тихо присвистнул Анар.

К Мейву подбежал отделившийся от процессии маленький рогатый мальчик с длинным свитком в руках. Алай взял у него бумагу, пробежал её глазами, подбоченился и громко зачитал:

— И у брата своего… украл корзину солёной рыбы, свалив вину на соседку… за что та была приговорена к… у-у, негодяй-то какой был ваш мертвец, оказывается! — протянул Мейв, возвращая пареньку свиток.

Мальчик поблагодарил, вычеркнул что-то в бумаге и вернулся к своим.

— Попросили зачитать что-нибудь списка прегрешений усопшего, — объяснил Анару Мейв. — У этого племени принято обличать покойников, чтобы их душам, от стыда, захотелось поскорее смыться к Милосердному под крылышко, а не расхаживать по Бездне в виде призраков. Мол, так им легче расстаться с прошлой жизнью…

Толчея на базаре стояла неописуемая. Долгое время Анар, стиснутый галдящим потоком, не мог разглядеть даже собственные ноги, по которым то и дело пробегали чьи-то шустрые лёгкие лапки. Несколько раз ему почудилось, что кто-то пытался прокусить его сапог.

— Да не думай ты о них сами увернутся, — неверно истолковал его жесты Мейв.

— Не в этом дело. Мне всё время кажется что меня кто-то грызёт! — тряся ногой, крикнул ему отставший Анар.

— Ох мы с Фай (кстати, куда она делась?), мы с Фай такие болваны — мы не дали тебе правильные сапоги. Давай-ка свернём сюда, что-нибудь придумаем.

Мейв завёл Анара в проход между рядами.

— Видишь? — Он поставил ногу на ящик и поднёс палец к сапогу. Из подошвы тут же вылетела белая искра. — Мау! — потряс рукой Мейв. — Мелким тварям хватает с лихвой. Ты не возражаешь, если я так же заколдую и твои?

— Может, я сам?

— Ты лучше по сторонам смотри, привыкай. Дай сюда ногу.

Пока Мейв возился с его сапогами, Анар обозревал окрестности. Несмотря на кажущийся хаос, рыночные ряды были организованы довольно разумно, охрана со своими обязанностями справлялась. На глазах у Анара, она успела поймать карманника, предотвратить драку, а один стражник ударом могучего кулака оглушил ревущую скотину, вздумавшую поднять на рога своего погонщика — видать, недаром многочисленная ездовая живность была в намордниках и шорах а некоторые звери ещё и стреножены.

— Хозяева знают, кого можно кушать, а их зверьё — нет, — сказал Мейв. — Всё, пошли дальше.

Стоило алаям покинуть своё укрытие, как на них и какого-то эльфа, к несчастью оказавшегося рядом, набросилась горбоносая усатая тётка, торговавшая фруктами. Низкорослый явно неэнхиаргского происхождения эльф шарахнулся налетел на зашипевшего на него карга, рванул обратно, врезался в её же прилавок и опрокинул ящик с фруктами. Они яркими мячиками запрыгали по мостовой. Эльфа и след простыл. Тут же набежала целая орава всевозможных мелких тварей. В мгновение ока они расхватали редкое лакомство и исчезли, вновь забившись в свои уголки и щелки. Охранник тётки, бросившийся было спасать товар, не обнаружил уже ничего, кроме какого-то погибшего в стремительной схватке за еду тщедушного создания. Поглядев на останки, мужчина задумчиво поскрёб затылок, а потом достал острый нож и, отодрав неудачливого вора от поля уселся и стал снимать с него пёструю, похожую на змеиную, шкурку. Торговка с любопытством наблюдала за ним, на время забыв о своей утрате.

— Бездна учит бережливости. Или циничной практичности, если угодно, — прокомментировал его поступок Мейв. — Ничто не должно пропадать зря. Такие похороны, — на ходу продолжил он, — которые ты видел у входа на рынок, — большая редкость. Многие сочли бы их расточительством. Обычно наши покойнички продолжают жить в телах других безднианцев… что? — остановился Куцехвост, поймав недоуменный взгляд Анара. — А… ну, типа: «Герой, пусть жизнь твоя теперь продлится в траве, деревьях и цветах…», — продекламировал он, широким театральным жестом обводя мясные ряды. — Да жрут они тут друг друга жрут.

— Мейв, а ты не мог бы рассказывать мне о чем-нибудь менее… мерзком? — попросил тот, всё ещё брезгливо подёргивая кончиком хвоста. — Я вот заметил что местная охрана больше смотрит вверх чем по сторонам. Да и эти арбалеты и магические жезлы повсюду. Это как-то связано вон с теми пятнами тепла на потолке?..

Пятна оказались некими тварями со смешным названием «пиху», которые с удручающим постоянством совершали налёты на рыночные лотки. Мейв рассказывал об их хитрости, изворотливости и невероятной маневренности в полёте с таким воодушевлением, что можно было заподозрить, будто не меньше половины добычи крылатых воров шло в его карман. Анар не переставал удивляться восторженному отношению безднианцев к окружающей их довольно жуткой действительности. О вкусах, конечно, не спорят, но ему очень хотелось понять истоки этой странной «любви».

— Мейв, а в Лэннэс есть какие-нибудь безопасные места? — спросил он. — Охраняемые районы, улицы, или что-то вроде того?

— А как же? Есть богатые районы — там держат целые армии охранников, а есть улицы или пещеры, где сами жители… — Куцехвост вдруг осёкся и встал как вкопанный. — Так, сейчас, кажется, придётся поворачивать обратно. Там Наполнители. Наполнители Сердец, — только и успел выдавить Мейв.

Толпа раздалась в стороны, и Анар увидел Наполнителя. Это было высокое существо с серой морщинистой кожей, оно казалось высохшим, вроде жертвы Швеи, глаза его ввалились, их наполнял тусклый молочный свет. Оно было облачено в белоснежные доспехи и полупрозрачный плащ с капюшоном, сделанный из толстого желтоватого материала, словно из стекла, каким-то чудом обретшего гибкость. От Наполнителя веяло могилой — не смертью, а кошмаром погребения заживо.

— Ещё одно пустое сердце ищет стрелы в этих мрачных пещерах, дабы остановить мучительное в своей бессмысленности биение, — пророкотало существо, буравя Анара своими жуткими глазами.

Анар ответил ему не менее пристальным взглядом. За его плечом тихо и неприязненно зашипел Мейв. Но Анар не обратил на него внимания.

— И почему же господин Наполнитель считает моё сердце пустым? — спросил он, глядя на существо с весёлым любопытством.

— Надо уносить хвосты отсюда… живенько, живенько, — заторопил Куцехвост.

— Любое сердце, не наполненное истиной — пусто! — провозгласил Наполнитель.

— Нам не надо с ним говорить, — с нажимом сказал Мейв и пару раз довольно ощутимо дёрнул упрямого принца за хвост.

Анару ничего не оставалось, как последовать за Куцехвостом. Наполнитель не стал препятствовать им.

— Я не думаю, что смогу быть вам с Фай хоть чем-то полезным, если вы будете водить меня за руку и за шкирку оттаскивать от всего, в чём мне хотелось бы разобраться самому, — не мог не сказать Анар.

— Никто никого не оттаскивает! Да пожалуйста, помирай на здоровье!.. — обиженно воскликнул Мейв. — Разобраться он хочет! Да Наполнители искалечили такую лиарову кучу существ, а сколько судеб они разрушили, скольких сбили с Пути! Учат и мучат — во имя своей великой идеи, — скривился Мейв.

— И что же у них за идея?

— Да полный бред на самом деле. Что все мы должны проникнуться общими идеалами и жить по общему закону. По их, Наполнителей, закону. Сейчас… как это красиво у них было? — а, вот: мол, их вера зародилась в Бездне, ибо пульсация ларши в наших озёрах есть ритм, в коем бьётся сердце самого Бесконечного, и они, прислушавшись к этому ритму, узрели свет истины. И решили отныне нести его остальным. В добровольно-принудительном порядке, разумеется.

Те же, кто пытался копнуть глубже, понять, что у них за философия такая и чего они хотят от честных безднианцев, возвращались в таком виде, будто из них всю жизнь, всю душу выпили. Жуткое зрелище, доложу тебе. — Он с искренним сочувствием покачал головой и, уже обращаясь к собеседнику мысленно, добавил: — Правда, недели три назад нам с Фай чудом удалось пропихнуть к ним своего шпиона. Он донёс, что сейчас Наполнители вовсю возятся с кое-какими подозрительными зельями. Причём вещества эти такого рода, что мы теперь думаем — а не участвовали ли эти ребята в создании того поганого вещества, которое сначала испытали на эморийцах, а потом, в улучшенном варианте, применили в Бриаэлларе. Ну, чтобы заставить горожан бояться властей. Я слышал, даже сам Каисс Ларморанн не устоял! Хотя, боюсь, соглядатай наш дольше месяца не выдержит — природа возьмёт своё. Он полукровка — илтеец-долинник, — пояснил Мейв, прежде чем Анар успел спросить, что это за природа такая и что именно она возьмёт.

— Быстро же до вас доходят бриаэлларские новости! Прошло всего четыре дня, как…

— Да не такая уж тут у нас провинция… О, Такрен нашлась! Фаай! — вдруг проорал Мейв, но Такрен его не услышала. Она остановилась около окутанного морозной магией прилавка, за которым одетый в серебристые шкуры человек торговал ледяными шарами. Судя по тому, как осторожно, ухватив длинными щипцами, торговец передавал один из них синекожему ящеру — содержимое шариков было весьма опасно. Неожиданно, почему-то передумав забирать покупку, ящер присел, коротко зашипел и на полусогнутых рванул к ближайшей стене пещеры. Там он отыскал узкую вертикальную трещину и каким-то чудом протиснулся в неё.

Фай голой рукой схватила один из шаров и метнула вслед рептилии. Чуткие уши алаев уловили звук лопающегося ледяного шара, следом за ним раздался страшный рык, перешедший в вопль. Через несколько мгновений из трещины повалил густой желтоватый дым с едким запахом.

— Злая ты, Фай, — проворчал Мейв. — Нельзя в присутствии существа с моим воображением убивать невинных ящерок, — он поёжился, — таким способом!

— Это был Фримлак, — пожала плечами алайка, потирая мигом окоченевшие пальцы. — Неплохо замаскировался, да?

— Да уж, — недоверчиво дёрнул головой Мейв, поглядывая на дымящуюся трещину.

Фай усмехнулась:

— Хочешь, спросим его душу?

— Препятствовать её отлёту к Веиндору? — в притворном негодовании всплеснул руками Куцехвост. — Помилуй, я не способен на подобную мерзость!

— И зря. Тебе выпало счастье жить в городе, где всего один жрец Веиндора, да и тот почти выжил из ума. Пренебрегая подарками судьбы, можно пребольно получить от неё по ушам за неблагодарность, — напыщенно заявила она, глядя почему-то на Анара.

— О, не плачь по моим ушам, прекрасная Фай, — перефразировал строчку известной песни Мейв. — Я готов не только поверить тебе на слово, но и заставить его душу вечно читать тебе сказки на ночь, лишь бы твои глаза никогда не оросили слё… (Тут Такрен надоел спектакль, и она отвернулась). — Да, это совсем уж не к месту, — ничуть не огорчился Мейв. — Ну что, идём обратно?

— Уже? — спросил Анар.

— Мы узнали всё, что хотели узнать, — бросила Фай.

— Пока я устраивал тебе экскурсию, Такрен успела разжиться какой-то информацией — вместо своей немногословной напарницы, объяснил Куцехвост. — Не волнуйся, сейчас она помучает нас немного неведением и всё расскажет.

* * *

— Так… пять и два. — Куцехвост пересчитал зубы в верхней и нижней челюсти каменного дракона, торчавшего у покосившейся створки ржавых ворот. — Двор номер пятьдесят два, нам сюда.

Именно этот адрес, как соизволила-таки поведать своим спутникам Фай, значился в записке, полученной ей через третьи руки от своего шпиона в замке Наполнителей.

Мейв вытащил из пасти статуи потрёпанный свиток, внимательно осмотрел, развернул, и в его руках оказались четыре сероватых листочка. Пробежав их глазами, он передал листки Фай.

— Ничего особенного: счета, рекламка какого-то кабака, предупреждение о просроченной плате за землю.

Даже не взглянув на бумаги, Такрен свернула их в трубочку и засунула на место.

Справа от начинавшейся за воротами тропинки каменный пол пещеры был утыкан железными цветами. Среди них не нашлось бы и двух одинаковых, так различались и форма и стиль исполнения, и металлы, из которых они были выкованы: видимо, кто-то заботливо отбирал «растения» для этого застывшего сада.

Слева от дорожки темнела полоска настоящей земли — большой редкости в Лэннэс: по загадочной причине, практически вся земля, попавшая в Бездну, в течение суток превращалась в густую чёрную слизь. Из земли торчало несколько слабеньких росточков. Почти прозрачные от нехватки солнечного света, листья скорбно свисали к неспособной прокормить их почве. Основную же площадь садика занимало множество колышков разной высоты, между которыми были натянуты серебристые нити. Сложный узор, образованный ими, был довольно хаотичен, по крайней мере на алайский взгляд. Ни колышки, ни нити не были зачарованы.

— Что это? — спросил Анар, подумав, что эти два слова он произносит сегодня, наверное, уже в тысячный раз.

— Кто его знает, — прикрыл глаза Мейв. — Возможно, какой-то оберег, защита от гнева Швеи. Или ещё от кого-то. Или вообще не оберег. Может, тут дети через верёвочку прыгали. Хотя тратить землю на такое — слишком уж расточительно. Не настолько богатый это район.

Предположения Куцехвоста только взбудоражили любопытство Анара, он не утерпел и дотронулся до нити. Она оказалась жёсткой, словно сплетённой из проволоки. Он надеялся, что прикосновение вызовет видение, и тогда ему удастся разгадать тайну этой паутины, но ничего не произошло. Скрывая разочарование, алай пожал плечами — мол, не очень-то и хотелось.

Шагов через двадцать дорожка из зелёного камня раздваивалась. Тянувшаяся над ней лента светящегося тумана поворачивала направо, и левая тропа тонула во мраке.

— Нам сюда, — донёсся из него голос Фай.

Женщина выступила на свет и, пропустив своих спутников вперёд бесшумно пошла за ними. В уши алаям лез противный скрежещущебурчащий звук, словно у какой-то огромной твари случилось несварение желудка и она скребла когтями по кастрюле, которую давеча опорожнила в своё ненасытное пузо.

Вскоре они вышли в небольшой дворик. Здесь было светлее. Оказалось, что жуткие звуки издавал старый, засорившийся фонтан. Мутная вода едва струилась по его забитым хламом чашам, выливаясь на пол через пробоину в самой нижней из них. Прямо в этой луже, подёрнутой бурой плёнкой, стоял хмурый мужчина. Он не обратил на пришельцев никакого внимания, поглощённый самым неожиданным занятием.

Этот заросший рыжеватой щетиной человек, в заляпанной чем-то одежде, сосредоточенно раздирал собственную руку зазубренным кинжалом. Рваные края образовавшейся раны выглядели омерзительно, кровь тёмной струйкой стекала с распоротой до локтя, насквозь пропитавшейся ею рубашки, но ни одна капля не достигала земли: её поглощала прозрачная, едва различимая как в обычном, так и в магическом спектре тварь.

— Похоже здесь побывали Наполнители, — презрительно дёрнул носом Куцехвост и, шагнув к дому, сорвал с опоры дверного козырька широкую полосу жёлтой материи, насаженную на украшающие столб шипы (как подумал Анар — для того, чтобы перевязать истязающего себя человека). Но тут перевязка едва не понадобилась самому Мейву: стоило его руке оказаться между ощетинившимися столбиками, как острые шипы ближайшего из них вырвались из своих гнёзд и, едва не пропоров её насквозь, с громким лязгом отскочили от другого.

— Бывает. — Мейв беспечно махнул хвостом и, скрестив руки на груди, стал вместе с Фай скептически рассматривать человека.

— Это точно они, — мрачно кивнула алайка, словно и не заметив инцидента с ловушкой.

— Да, по крайней мере, выражение глаз точно как у «наполненного» кретина, — поморщился Мейв и вдруг, неуловимо скользнув к человеку, распахнул лохмотья у него на груди. — А вот и автограф, — хмыкнул он, отступая в сторону, чтобы Анар и Фай могли увидеть порезы на теле мужчины.

Они складывались в непонятные Анару мелкие символы, словно подсвеченные изнутри тусклым жёлтым огнём.

— И что всё это значит? — спросил он.

— «Есть лишь одна истина, способная наполнить пустые сердца потерянных. Мы помогли её золотому дождю пролиться в душу его. Искупив свои грехи, он станет частью великой Золотой Сети, которая объединит миры и принесёт в них истинные порядок и счастье», — нараспев прочитал Мейв и запахнул изодранную рубаху с торжественностью, достойной театрального занавеса. (Сейчас он так напоминал Энаора, что Анар мысленно попросил Аласаис, чтобы на этом сходство между ним и беспутным эалом закончилось.) — Обычный бред наполнительский. За что ж они его так?

— Возможно, они раскрыли нашего долинника, а этот — помогал ему. Надо проверить дом, — сказала Фай. — Что у него с крышей откуда вода?

— Похоже, крыша покрыта льдом, а теперь он почему-то тает. Может — заклинанием каким в него шарахнули и старые чары развеялись.

Мейв снова подошёл к опасному козырьку, с которого множеством струек стекала талая вода, набрал немного в ладонь, понюхал.

— Обычная вода. Я пошёл, — доложил он и принял кошачий облик. Анар, последовавший его примеру, тем временем заприметил на земле кособокую конструкцию: это было несколько жестяных мисок с рваными краями, нанизанных на вертикальный стержень, закреплённый в центре медного круга. Кот чуть коснулся его лапой, и по двору разнёсся неожиданно гулкий, вибрирующий звон.

Мейв, собиравшийся было проскочить сквозь ледяной водопад, замер, его усы, до этого нацеленные вперёд разошлись по сторонам, словно спицы раскрывшегося зонта, в поднявшиеся уши тут же натекла вода, и он отчаянно замотал головой. Анар виновато опустил нос, и мокрый Мейв, убедившись, что всё в порядке, тут же прыгнул в дом. Уже оттуда, через занавес талой воды, он осуждающе поглядывал на Анара, тряся всеми лапами по очереди.

Анар поспешил за ним и оказался в тёмной комнате с низким потолком. Пол был любовно выложен битой разномастной плиткой — дёшево, но со вкусом. Вокруг жёлтыми искорками метались «глаза» Мейва, сам же он, вспрыгнув на стол лихорадочно умывался. Рядом с ним дрожали свечи, словно слепленные из прозрачной слизи. Фай зажгла одну из них. Стоило фитилю вспыхнуть, как само желе, казалось, засветилось изнутри. Фай легонько щёлкнула по нему пальцами, и мерцающий студень заплясал отбрасывая на стены колеблющиеся алые тени.

— Придётся осмотреть здесь каждую щель, — заявила Фай, лениво потягиваясь. Её когти противно проскребли по железной стенке шкафа. Вся обстановка в доме была сработана из стекла и какого-то тусклого, во вмятинах и царапинах, металла, а к каждой мебельной ножке было приделано по дребезжащему колесу.

Мейв спешно закончил «полировать когти» и теперь петлял по комнате, зачем-то ставя лапы крест-накрест и водя свежевымытыми усами по мебели, словно ощупывая ими каждую щербинку на холодной поверхности.

Внезапно он взмыл под потолок и приземлился уже с чем-то тёмно-рыжим в зубах. Приглядевшись, Анар понял что это маленькая ящерка. Куцехвост держал ее бережно, как это умеют только кошки.

— Шпион. Небось мародёры уже пронюхали, что домик остался бесхозным, — мысленно доложил Мейв, следя за движущимися за окном фигурами.

Вскоре один из мародёров показался в дверном проёме. Видимо, это был хозяин волшебной зверюшки, он тут же выбросил вперёд руку и, читая нараспев заклятие, двинулся на Мейва. Присутствие Фай и Анара ничуть не умалили решимости незнакомца прибить покусившегося на его питомца кота. Впрочем, алай успели разглядеть, что колдун тоже был не один. Во дворе его ждали товарищи: силуэт одного темнел в левом окне, а двое других то и дело мелькали в дверном проёме — они боролись с жертвой Наполнителей, безуспешно пытаясь удерживать руки несчастного разведёнными в стороны. Заметив это, Такрен как-то злобно усмехнулась…

Пальцы прущего на Мейва колдуна начали светиться. Чувствовалось, что с них в алая, замершего с барахтающейся ящеркой в пасти, вот-вот должно было ударить что-то смертоносное. Но поздно: зверушка Наполнителей, лишившаяся стараниями мародеров кровавой подкормки, вдруг распахнула совершенно непомерную пасть и стала с силой всасывать воздух. Первым в ее утробу отправился рыжий хозяин ящерицы, от изумления он даже не успел воспользоваться своими магическими способностями. Следом чуть не угодил Мэйв — с воплем пролетев полкомнаты, он едва успел сменить облик, чтобы схватиться за дверной косяк и откатиться по стене в сторону. Фай и Анар распластались на полу, глубоко вонзив когти в прочный камень. Обоим казалось, что они не лежат, а висят на отвесной скале. Над головами их, едва не задевая прижатые уши алаев, проносилась мебель, какая-то утварь, срываемая со стеллажей. Не желая дожидаться, когда сами громоздкие полки отправятся следом за своим содержимым, кошки, нещадно дырявя под начали отползать в сторону, к окну, под которым так удобно примостился Куцехвост.

А он, уже полностью освоившись, с интересом наблюдал за разворачивающейся во дворе драмой. Из четверки мародёров в живых осталось двое. Первый спасся ухватившись за кормившего тварь беднягу (тот, несмотря на бушевавший вокруг вихрь, стоял не шелохнувшись, словно врос в землю, с лицом сведённым судорогой). Вторым был главарь этой маленькой банды. Во всяком случае, именно он отдал приказ не дать жертве Наполнителей резать себе руки и теперь, благодаря собственному «милосердию», болтался перед самым носом Куцехвоста, ухватившись за оконную решетку.

Мейв выпустил когти на левой руке и аккуратненько вонзил их в дрожащее стекло. Когтем правой он быстро очертил вокруг неё широкий квадрат и с явным усилием втянул его внутрь. Поставив стекло у своих ног, Куцехвост потянулся к решётке. Ему пришлось упереться грудью в подоконник, так что над ним виднелась теперь только его голова да правая рука, когти которой парой ловких движений проделали с решёткой то же самое, что секундой ранее со стеклом.

За сим раздался вопль, резко оборвавшийся, когда отчаянно размахивающий руками человек скрылся во чреве твари Наполнителей. Вот так — летел-летел и вдруг исчез. Вместе с ним пропал и ветер: прозрачное создание уменьшилось до прежних размеров, а его «кормилец», более не отягощённый неизвестно куда девшимся последним из мародёров, перестал изображать статую и снова принялся калечить свою руку.

Мейв отлепился от подоконника и шлёпнулся на под тяжело дыша и массируя почти раздавленную грудную клетку. Неподалёку Фай как ни в чём не бывало поправляла растрепавшиеся волосы.

— Ну-с, как говорят элиданцы, да будет Веиндор милосерден к душам павших, — протянул Куцехвост. Он помолчал и вдруг воскликнул: — Вот же всё-таки бред какой! Можно подумать, что Милосердный в принципе может быть к кому-нибудь немилосерден. С тем же успехом налары могли бы желать друг другу на прощание, чтобы вода завтра была такой же мокрой, как сегодня.

— Какое тонкое наблюдение, Мейв, — съязвила Фай.

— Тонкое… да, тонкое, — принюхиваясь, эхом повторил Анар: он различил чуть ощутимый запах кошачьей мяты — не самый обычный запах для неалайского жилища. — Вы не чувствуете? Здесь пахнет аланаи.

— Да-а? — резко втянул воздух Мейв; глаза его как-то нехорошо заблестели.

— Иди-ка ты лучше на воздух. Иди! — прикрикнула на него Фай и, когда Куцехвост не послушался, буквально вытолкала его вон.

Анар остался один. Он медленно пошёл по комнате, прикрыв глаза, сконцентрировавшись на обонянии. Через несколько минут такого блуждания, он завернул на кухню, где, покружив около буфета, буквально уткнулся носом в узкую лесенку. С перил капала вода. Сверху, через щель приоткрытого люка, сочилось голубоватое сияние. Анар осторожно взобрался по эмалированным ступеням и оказался на крыше.

Вокруг него лежали глыбы магического льда. Рассеянно смахнув иней с ближайшей из них, Анар обнаружил прикрытые тонкими ледяными пластинками углубления, в которых хранились разнообразные продукты. Зажмурившись, он снова доверился обонянию. Нюх привёл алая к одной из морозильных ячеек. Анар приподнял крышку, но листочков аланаи под ней не обнаружилось — кошачьей мятой пахла она сама.

Пройдясь по пластине пальцами, Анар заметил, что с одной стороны она не такая гладкая, как с другой. Её покрывали ряды углублений, царапин… Засунув ледышку под мышку, Анар прыгнул в люк. Он обежал комнату, но чернил или какой-нибудь краски ни на полках, ни в ящиках стола не обнаружилось. Зато в буфете нашлась банка жидкого варенья. Анар вывалил его на ледяную поверхность. Разровняв ароматный слой, он стёр лишнее салфеткой — на пластине чернели ряды неровных букв. Анар бросился во двор.

— Так-с, посмотрим, что у нас тут, — поплевал на ладони стоящий там Куцехвост и кровожадно потянулся к голове кормящего прозрачную тварь человека.

— Мейв! — грозно прикрикнула на него Фай, и присмиревший кот осторожно положил пальцы на виски жертвы Наполнителей.

Пока он копался в памяти несчастного, Анар успел сполоснуть руки в бегущем с козырька потоке (облизывать пальцы он не решился: мало ли кто, из чего и для чего делал это варенье).

— Пусто. У него в голове один чёрный шум, — сказал Мейв через некоторое время. — Ничего мы от него не узнаем.

— А вот нашему гостю, видимо, удалось что-то разведать, — забирая у Анара пластину, сказала Фай.

«Радужные мои кот и кошка!

Всё — так и есть. И та дрянь, из-за которой в Эмори художники надевали картины друг другу на головы, и та, которой нагоняли страх на неалаев в Бриаэлларе, сделаны Наполнителями. Ими — и никем иным. А сейчас у них новый проект — зелье, способное сорвать с существа духовную оболочку. Не спрашивайте меня — как. Я даже думать об этом не хочу, чтоб мне туманом захлебнуться! Как один из ингредиентов они используют воду забвения псевдоалайской секты Нулей (ваши правители будут идиотами, если не возьмут их источник под охрану). Судя по тому, о чём Наполнители болтали между собой, они близки к успеху. Скоро эта чудовищная гадость будет у них. Надеюсь, вы сможете им помешать завершить её. Только для этого вам придётся разобраться ещё и с харнианцами. Огненные пасут Наполнителей, как белых, пушистых желтоглазеньких овечек, не дают их никому в обиду. Ну всё. Меня зовут туманы и грибные дожди Долины Снов…» Снизу есть приписка: «Хозяин этого дома работал на Фримлака. Думаю, Наполнители хорошо с ним повеселятся».

— Чокнутый долинник! — фыркнул Мейв. — Не мог не поквитаться напоследок. Что, если бы Наполнители обнаружили эту ледышку?

— Тогда в эту ночь мы, во всяком случае, спали бы спокойнее, — пробормотал Анар. — Сорвать духовную оболочку… Звучит дико. Жутко звучит.

— И зачем только Наполнителям эта дрянь понадобилась? — поёжился Куцехвост.

— Для того, чтобы чужая религиозная и философская мысль не замутняла внутреннего зрения их будущих адептов, — мрачно сказала Фай. — Для их целей Наполнителям нужны голые, беззащитные души…

— Или не Наполнителям, — вставил Анар. — Тут написано, что харнианцы защищают их, а в том, кто стоит за харнианцами, сомневаться не приходится. Возможно, это слуги Тала поделились с Наполнителями своими секретами — у них уже есть опыт по отделению духа от тела.

— Алайского духа… Духа твоей матери, — задумчиво протянула Фай.

— И на основе этих знаний Наполнители создают для Хозяев вещество, которое позволяет отделять дух от существа — уже против его воли, — пропустив её замечание мимо ушей, продолжал Анар.

— А дорогая царица Амиалис, что, давала такое разрешение? — вновь бестактно полюбопытствовала Такрен.

— Насколько известно патриарху Селорну — да, давала, — просто ответил Анар; Фай отвела глаза — разочарованная тем, как подумал алай, что не добилась от него желаемой реакции.

* * *

Когда через час они добрались до дома Фай, Анар чувствовал себя полностью разбитым. Так дурно ему бывало разве что после двухсуточного бодрствования во время церемонии Искупления в Руале. Рухнув в кресло, он тут же опустил тяжёлую голову на стол и, растерянно потирая шею, попытался сообразить, что его так вымотало. Сколько он пробыл в Бездне? Часов десять, значит, он проснулся всего лишь полдня назад. Конечно, впечатлений за это короткое время он получил больше, чем в своей прошлой, руалской, жизни — за месяц, и всё-таки не должен был устать до такой степени. Анар даже не расслышал, как к нему подошёл Мейв с урчащим, только что покормленным Фонарём на руках.

— Мдя-я, — выдохнул Мейв, разглядывая гостя, — умучили кошку лэннэсские мышки.

Анар с трудом поднял на него глаза. Куцехвост успел уже не только задать корму своей животинке, но и переодеться. Теперь на нём красовалась белоснежная рубаха, вышитая по вороту зелёной нитью. Плюхнувшись на соседний стул, он подтянул под себя босую ногу и с видом знатока изрёк:

— Ты не переживай — так всех в первый день плющит. У нас тут очень специфический магический фон — то ли из-за озёр, то ли ещё из-за чего — вот все и проходят через такую мерзкую акклиматизацию. Меня самого три для наизнанку выворачивало.

Анар попытался изобразить на лице сочувствие, но, как ни печально, единственным, кто сейчас на самом деле вызывал у него жалось, был он сам.

Из-за его спины, подобравшись так же незаметно, как и Мейв, появилась Фай. Она аккуратно опустила на стол поднос с тарелками. По краям его украшали загнутые внутрь крючочки тонких рогов — чтобы горка посуды не разъезжалась в стороны.

Мейв молчал всю трапезу, щадя ноющую Анарову голову. Фай тоже не была расположена к беседе, она ела с подчёркнутой аккуратностью, так, словно сегодня пища доставляла ей особенное наслаждение, и как добропорядочная хозяйка не забывала предлагать Анару то или иное блюдо. Мейва это явно настораживало, Анара — тоже…

Она ещё только отщипывала ложечкой первый кусок кислого чёрного желе, когда Куцехвост, расправившись со своим десертом, принялся обозревать стол в поисках, чем бы ещё наполнить тарелку. Взгляд его упал на матерчатую салфетку, прикрывавшую миску в самом центре стола, благодаря чему содержимое её оставалось до сих пор нетронутым. Мейв поспешил исправить эту досадную оплошность. Под салфеткой обнаружились четыре больших синевато-фиолетовых плода, формой похожих на яблоки. Они выглядели совершенно обычно, но тут же завладели вниманием как самого Куцехвоста, так и Анара.

— А это, Фай, что у нас за сливы-переростки? — спросил Мейв, с деланной подозрительностью обнюхивая один из них.

— Я бы на твоём месте положила её обратно. Это для нашего гостя, а тебе, боюсь, эта… слива не понравится, — предупредила алайка, не надеясь, впрочем, что Куцехвост отнесётся к её словам серьёзно.

И он тут же оправдал её ожидания.

— Плофхо ты феня знаешь, Пфай! Офень фкуфные слифки, — с набитым ртом проговорил он.

Глядя на него, Анар не удержался от улыбки: бледная кожа и острые клыки, перепачканные соком плода, мякоть которого оказалась красной, как свежепойманное мясо, делали Мейва похожим на насосавшегося крови вампира. Фай тоже усмехнулась, как бы говоря: «Ну, мы ещё посмотрим…». Понаблюдав с минуту за этой безумной парочкой, Анар уже в который раз проиграл битву со своим любопытством и рискнул попробовать заинтриговавшую его «сливу».

Вкус сочного, ароматного плода оказался очень необычным: сладким, с ноткой горечи, пряным и одновременно свежим, как молодая трава. Было в нём что-то неуловимо знакомое, волнующее, словно связанное для Анара с каким-то очень важным событием, которое он никак не мог вспомнить. Как если бы ему дали понюхать апельсин: он бы тут же ощутил дискомфорт, ещё до того, как воскресил бы в памяти мучительный обряд Очищения — с непременным натиранием свежевыбритых ушей апельсиновым маслом. Но с чем был связан вкус сливы Фай?

Анар мог поклясться, что никогда не ел такого плода, даже не видел его, откуда же тогда?..

— О, моя бедная головушка! — простонал кто-то.

Нехотя приподняв веки (он и не заметил, когда они сомкнулись), Анар увидел навалившегося на стол Куцехвоста. Его больные глаза с укором смотрели с совершенно зелёного лица на Фай, стоявшую рядом, со сложенными на груди руками.

— Что… что это за сливы такие? — с трудом разлепил он подрагивающие губы.

— Такие вот сливы, — загадочно прикрыла глаза алайка. — Я же говорила: тебе они не понравятся, — её голос прозвучал почти сочувственно.

Куцехвост скривился:

— Но ты не сказала, что мне после них помереть захочется!

— Не сказала, — со всегдашней своей омерзительной многозначительностью кивнула Такрен. — Пойдём-ка, я помогу тебе лечь.

С этими словами она обвила плечи Мейва своей цепкой рукой.

Опираясь на алайку, Куцехвост кое-как поднялся на ноги и поковылял к себе. Ему было настолько плохо, что вопрос: почему это их гость, наевшийся тех же фруктов, сидит как ни в чём не бывало — как-то не пришёл ему в голову.

Анар же, оставшись один, не преминул воспользоваться отсутствием Фай, чтобы проверить плоды на наличие яда. Выживание на его родине требовало от высокопоставленного алая умения делать это с почти танайской точностью, но ничего опасного в фиолетовых «сливояблоках» он так и не смог отыскать. Они были странными, очень странными, но не ядовитыми… по крайней мере в привычном для него смысле этого слова.

— Что с ним случилось? — спросил Анар вернувшуюся Фай.

— Он просто переел. Перекормил свой мозг, — она собрала пальцы щепотью на переносице и медленно развела их в стороны.

Анару показалось, что у него во лбу распустился ледяной цветок. Прохладные лепестки надавили изнутри на его глаза, стебель начал разрастаться, обвивая холодными кольцами позвоночник алая…

— Что это за яблоки? — резковато спросил он, передёргивая плечами, чтобы стряхнуть озноб.

— Яблоки? Вас не поймёшь — то сливы, то яблоки… — Фай взяла одно из них и немного повертела в пальцах. — Ну, пусть будут яблоки. Чудесные, очень редкие и опасные… особенно для алаев. Как они тебе? — деловито спросила она, откусывая кусочек.

— Вкусные. Но… Необычный вкус… словно тысяча вкусов, — проговорил Анар, растерянно глядя, как его рука, словно сама собой потянулась за фруктом и отправила его в рот. — Это сложно объяснить, — уже жуя, пробормотал он.

— И не надо, — снисходительно улыбнулась Такрен, похлопав его по руке. — Мы тоже не можем объяснить нашу страсть к Бездне: здесь опасно, темно, тесно и шумно, нет никакой стабильности, мы живём в постоянном волнении, вдали от родины… — пристально глядя ему в глаза, монотонно перечисляла алайка.

Но Анар уже не слушал её, не замечал напряжённого выражения её лица. Он жевал яблоко. Нет, не беспокойство за здоровье Мейва заставило его сделать это. Что-то другое… что-то неуловимое во вкусе этих плодов не давало Анару покоя. Он поспешно откусил ещё кусочек и принялся сосредоточенно растирать его шершавым языком по нёбу — он должен, должен был вспомнить, что связано с этим сложным, дразнящим память ароматом.

На ум пришёл рассказ Аниаллу о том, как Ирсон, изобретая какой-нибудь новый вкус или запах для напитка, бывало неделями не успокаивался, пока не придумывал, как воплотить задумку. Начинал танай свои терзания с поиска (обычно безуспешного) чего-то хотя бы отдалённо напоминающего его замысел. Вот и Анар стал перебирать все известные ему фрукты, овощи и ягоды, начав с хорошо знакомых по Руалу и постепенно добравшись до пробованных раз или два в Бриаэлларе. Их оказалось куда больше, чем он ожидал. Образы, вспыхивающие в его сознании, были неожиданно яркими, объёмными, он словно чувствовал пальцами прикосновение кожуры, стручков и скорлупок, ощущал запах, вкус. Этот процесс так увлёк Анара, что тревога и нетерпение покинули его, он потерял ощущение времени и места и едва не забыл о своей цели…

Приятное покачивание на волнах памяти длилось до тех пор, пока Анар не поймал себя на том, что может ясно представить себе пушистый кустик фур-фар. Вареньем из его ягод он угощался у Тинойи, но само растение — он это точно помнил! — не видел никогда. «Видение?» — подумал он. Да… но как сильно оно отличалось от прежних! Никогда Анару не удавалось так полно управлять полётом своей мысли — стоило ему захотеть, и он мог заставить пронестись перед глазами не только образы фруктов, пахнущих наподобие выбранного им, но и увидеть деревья, на которых они росли, тех, чьи руки собирали эти плоды, блюда, которые из них готовили, столы, за которыми их ели…

Потоки сверкающих яркостью и новизной впечатлений стремительно текли через сознание Анара. Его разум не впитывал эти видения, они проходили сквозь него, почти не оставляя следов в памяти. Это было чудо, настоящее чудо, пьянящее ощущение свободы и, вместе с тем — необъяснимое чувство покоя, уюта, упоительное сознание того, что всё теперь отныне будет легко и просто… всегда.

«Наплававшись», Анар словно вынырнул на поверхность этого восхитительного моря образов и, раскинувшись на его мерно вздымающейся поверхности, принялся любоваться выуженным из него плодом Фай. Теперь он знал, что такие «яблоки» не растут ни в одном из миров Бесконечного. Только в саду безднианской кошки, под стеклянным колпаком, охраняемые ею, как зеница ока… Но Анару сейчас не было никакого дела до Такрен. Ему было настолько хорошо и спокойно здесь, что он забыл и про отравленного Мейва, и про свои собственные беды, и даже про те невообразимые возможности, обещание которых слышалось ему в шёпоте этого бескрайнего моря. Наверное, так налар, лёжа на поверхности воды и ощущая себя единым целым с океаном, буквально кожей чувствует… «видит», как в прибрежной полосе прибой ворочает камешки. Только вместо яркой гальки у Анара были целые миры, готовые открыть перед ним все свои секреты. Нужно лишь протянуть руку и… но он не протянул её.

Анар всегда был натурой деятельной, ему было мало просто созерцать нечто интересное, хотелось везде сунуть свой нос, поучаствовать, извлечь максимум пользы из ситуации, проявить, усовершенствовать, обогатить себя. Но только не в этот раз. Его нынешние ощущения были настолько ценны сами по себе, что думать о каком-то практическом применении этого состояния было невозможно. Это было как-то неправильно, противоестественно…

Быть может, в первый раз, с тех пор как он покинул Руал, Анар спал без сновидений, а когда открыл глаза, над ним уже белело лицо Фай. От неожиданности сын Амиалис отшатнулся от алайки, которую спросонья принял за собственную мать, с такой силой, что чуть не врезался в стену.

— Зато мы меньше спим, — Такрен словно и не заметила его реакции.

Впрочем, она, похоже, не заметила и того, что разговор с Анаром, который она ни с того ни с сего решила продолжить, прервался много часов назад.

Анар почувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

— Если мы не выходим на солнце, мы меньше устаём, как оказалось. Темнота — наш истинный дом, и четырёх-пяти часов нам вполне достаточно, чтобы восстановить силы. Ты скоро привыкнешь. Придётся.

— Я думаю, мы здесь ненадолго, — поспешно заверил её алай.

— Мне так не кажется, — излишне-ласковым голосом проговорила Такрен.

— Почему? — поднял бровь Анар.

— Почему-у? — переспросила она, присаживаясь на табурет рядом с кроватью и вновь пристально вглядываясь в его лицо. — Потому что найти что-то в Лэннэс куда сложнее, чем иглу в стоге сена. Ты только вслушайся в это слово, — помолчав, протянула она: — Бе-ездна-а, Беездна-а.

Такрен сказала это с таким сладострастием, что Анар нахмурился, недоумевая, что с ней происходит.

— У неё нет не только дна, — мурлыкала алайка, прикрыв глаза и словно обращаясь к самой себе, — у неё, как у Энхиарга, нет никаких границ. Она — начало множества миров, её коридоры — дороги в иные вселенные, её окна — глаза богов… Её тайны, — Такрен Фай резко распахнула глаза, обожгла собеседника их зелёным пламенем, — тайны Бесконечного.

Некоторое время она молчала, потом неожиданно расхохоталась и в мгновение ока скользнула за ширму, оставив Анара приходить в себя.

Анар щёлкнул крышкой часов, посмотрел на полуоткрытый зрачок «глазок» и устремил взор к потолку: там, на поверхности, чудовищно далеко от Бездны, вставало солнце. Здесь же не было ни дня, ни ночи, ни закатов, ни восходов, и из всех ужасов Лэннэс этот угнетал его больше всего.

Выбравшись из своего закутка, он, не желая встречаться с Такрен, не глядя цапнул со стола парочку фруктов и нырнул в соседнюю комнату. Пару минут он обозревал величественное сооружение, занимающее большую её часть, — двухъярусную кровать, высеченную из цельного куска прозрачного камня цвета морской волны; некоторые углы были сколоты, но это не лишало изысканности лежбище Мейва. Потом Анар решительно сгрёб в сторону хозяйское барахло, рухнул на нижний матрас и с хрустом прокусил толстую кожицу плода. В рот брызнул кисловатый, но очень ароматный сок пополам с мякотью. Анар посмаковал необычный вкус, но вдруг вспомнив, что было с ним и Мейвом вчера после фруктов, остановился на полглотке и закашлялся, вытаращившись на коричневатое нечто. Нет, оно совсем не походило на волшебные яблочки Фай. Алай облегчённо вздохнул, прочистил горло и задумался.

Он не понимал, каким образом фрукты могли наделить его теми потрясающими возможностями, которые он обнаружил у себя вчера, и откуда эти яблочки взялись у Фай. И, главное, как этой безднианской кошке могло прийти в голову дать отведать их неподготовленным существам?! Ведь они с Мейвом запросто могли рехнуться от такого угощения.

— Она сумасшедшая, совершенно безумная кошка… — пробормотал он.

— Да, Фай чокнутая, но насчёт Лэннэс она в чём-то права, — раздался голос с верхней кровати, а затем послышалось характерное шмыганье носом. — Лэннэс — место неограниченных возможностей. Сам подумай, где ещё ты можешь встретиться с существами абсолютно любой расы, из любого мира, владеющими любыми знаниями, навыками… и вещами тоже любыми? Да-а… — Мейв, уютно устроившийся наверху, широко зевнул и откинулся на пёструю подушку, мечтательно глядя в потолок. Анар не знал, какие диковинные артефакты грезились сейчас Куцехвосту и с чего он взял, что их нельзя найти в любом другом шенавене, но это и не волновало его.

— Я понимаю, — сказал он, — для неё Бездна — наркотик, и, обретаясь в ней, она переживает такое, чего мне, наверно, никогда не испытать. Но вот ты… ты что тут делаешь? Зачем ты живешь здесь?

— Любопытство, демон его сожри! Наше сладостное проклятие. Хочу знать всё! А Лэннэс, доложу тебе, подходящее местечко для такого рода сумасшествия, — ответил Мейв, поворачиваясь на бок и натягивая одеяло на острое плечо. — И сдаётся мне, что вчера я получил по мозгам как раз за это своё порочное желание.

Анар вопросительно посмотрел на него.

— Ну да, я как только понял, какой эффект дают эти сливы, как последний идиот, ошалел от радости и сразу же захотел узнать всё — всё!. Стал метаться от одного образа к другому, выжимать из Бесконечного информацию, нырял в неё всё глубже, впитывал, впитывал её, а потом, когда уже перестало влезать, понял, что тону в ней, стал захлёбываться и ничего не мог сделать. Думал, мозги мне разнесёт к лиарам! — Он резко потряс головой, словно желая услышать, как его мозг бултыхается в черепе. — Вроде на месте… Никогда больше не буду ничего таскать у Фай… Стоп, а ты чего такой бодрый? Ты ведь тоже их ел?

— Да, но у меня… более умеренный аппетит. «Стол» был настолько чудно сервирован, что мне показалось неприличным… нажираться, — с трудом подобрал слова Анар и посмотрел на Мейва: не обиделся ли тот на такую метафору?

Куцехвост не обиделся.

— Так значит, у тебя получилось выбирать самые лакомые кусочки? — с долей зависти подыграл собеседнику безднианский алай. — Ты смог дотянуться до чего-то определённого, а не просто скользить от образа к образу? Надо же, а меня как-то сразу подхватило и затянуло… ужас, ужас, — он зашуршал по одеялу обрубком хвоста.

— Не совсем так. Я не о том, — покачал головой Анар. — Я не стал ничего узнавать, хотя и мог. Эти знания… они не принадлежали мне. То есть — они не были предназначены для того, чтобы я ими пользовался.

— Как это? — свесился со своей верхотуры Мейв.

— Как… — задумчиво поскрёб за ухом Анар. — Даже не знаю, что и сказать. Вот как костёр: разумно около него греться, но прыгать в него не стоит, как бы ты ни замёрз. Если ты не харнианец, конечно, — улыбнулся он задумавшемуся Куцехвосту и вздохнул: — Нет, плохой пример. Дело не в том, что я почувствовал, что… нырять глубже опасно, просто я понял, что… — алай пытался облечь свои ощущения в обыденные слова, но на ум приходили одни патетичные фразы, — что копаться в памяти Бесконечного — не есть хорошо. В конце-концов, все мы — его части, и не уважая его, мы не уважаем самих себя, — пожал плечами Анар.

Мейв бестактно зевнул, влажно блеснув клыками. Анар почувствовал: если мгновение назад Куцехвост завидовал ему, то сейчас испытывал едва ли не презрение к такому образу мыслей.

— Да, не сошлют тебя в Бездну, никак не сошлют, — сочувственно покачал головой Мейв, будто его собеседник с детства бредил жизнеописанием алаев-изгнанников и мечтал повторить их судьбу.

Игнорируя удивлённый взгляд Анара, Куцехвост, всё с тем же видом скорбящего о дурных нравах, царящих среди молодёжи, потянулся к полочке над кроватью, где раздражающе мерцал ночник, и, отодвинув стакан с букетиком маринующихся в остром илтейском соусе хвостиков безднианской мыши, с тихим скрипом открыл витражную дверку лампы. В комнату пахнуло сладковатым ароматом — видимо, истаявшая свечка и была источником чудесного запаха. Послюнявив пальцы, Мейв положил конец агонии фитиля, тонущего в кратере огарка, осторожно, боясь расплескать лавандовый воск, достал догоревшую свечу, поставил её на полку и поселил в фонарь новую, цвета молодой листвы.

— Это почему же не сошлют? — привстал со своего матраца Анар.

— А потому, что мыслишь ты с подобающей всякому добропорядочному алаю ограниченностью, — глуховато, из-под натягиваемой им рубашки, ответствовал Мейв.

— Вот те раз, — весело фыркнул Анар, плюхаясь обратно.

Взгляд его упал на висящее на стене зеркало с обкусанными краями, и он обрадовался, что может смотреть на Мейва, больше не мучая шею.

— А как же? — одёрнул помявшийся воротник Куцехвост. — Если бы дело обстояло иначе, тебя бы отправили прямёхонько сюда. Как нас с Фай.

— Тебя тоже сослали? Я не знал, — сочувственно признался Куцехвосту, тоже отыскавшему в зеркале отражение собеседника, Анар. — И ты хочешь сказать, что вас сослали… за инакомыслие?

— Вроде того, — хмыкнул тот. — И никакое расположение к нам тогдашних бриаэлларских властей, ни искреннее их желание помочь нам выпутаться из того, во что мы ввязались, не помогло.

В голосе Мейва не было и намёка на обиду, видимо, он считал своё изгнание справедливым и разумным решением Совета.

— А ты знаешь, что Фай была одной из Сотворённых? — вдруг спросил он.

— Да.

— Это хорошо. Так вот, она всегда была немного иной, чем другие. У неё не было в мозгах неких… запретов. — Он сделал таинственную паузу и, входя в свой обычный рассказчицкий раж, упредил вопрос Анара, воскликнув: — И брось ты эту свою привычку как эхо повторять последнее слово — я сам объясню! Вот тебе, мой золотоухий друг, к примеру, когда-нибудь приходило в голову серьёзно задуматься о том, куда деваются твои вещи, когда ты принимаешь кошачий облик?

— Приходило, но я быстро бросил эту затею.

— А вот — почему ты её бросил? — склонил голову к плечу Мейв.

— Не знаю, она какая-то… бессмысленная, да и, как мне кажется, бесполезная, — ответил несколько сбитый с толку Анар. — Я слышал, линдоргские маги копали глубже, даже платили кому-то из алаев за возможность изучать эту нашу способность.

— Ну, маги — это маги, — неприязненно махнул рукой Куцехвост. — Они тут хоть тыщу лет рыть будут, а ничего не нароют. С нами — другая песня… но я не об этом. Тебя не удивляет то, что столкнувшись с чем-то подобным при решении другой проблемы, ты бы из шкуры выпрыгнул, чтобы разгадать загадку, любопытство бы замучило, а здесь — тишина, молчит оно, неугомонное, как могильный камень, — разволновавшись, хлопнул себя по коленкам Мейв.

— Да… Ведь и правда так! — воскликнул Анар. Прежде он был склонен объяснять это своим жреческим воспитанием: его не раз предупреждали о наличии в мире тайн, тайн священных, пытаться разгадывать которые — богохульство, грозящее страшными карами. Теперь же это объяснение казалось нелепым.

— Вот, а у Фай не так, — продолжил Мейв. — У неё мозги по другому думают, и она говорит, что, если докопаться до истинной сути этой самой обыденной для нас вещи, можно узнать такое, перед чем померкнут все знания Энхиарга. И обрати внимание: даже зная это, ты сейчас всё равно не кинешься разбираться со своими способностями! — выразительно поднял палец разошедшийся кот.

— М-да… — пробормотал Анар, поскрёбывая когтем переносицу. — Ты меня озадачил.

— То ли ещё будет! — хмыкнул Куцехвост. — Фай за тебя ещё толком и не взялась, вот как возьмётся… — посулил он и добавил: — Ты только смотри не пытайся её убить — добром не кончится.

— Не буду, — тут же пообещал Анар. — А скажи, разгадала-таки она тайну исчезновения наших тел?

— Разгадала. Только со мной не поделилась — родился я поздновато, когда она уже должна была молчать о своих открытиях, — вздохнул Мейв. — А узнала она ещё многое. Просто смотрела внутрь себя, задавала вопросы и получала ответы… Потом ей явилась сама Тиалианна. Она сказала, что даже Аласаис признаёт, какой опасности подвергла всех, когда наделила свою расу этой способностью к познанию вещей, для них не предназначенных… ну и другими дарами тоже. Конечно, наша наэй не была уж слишком неосмотрительна — благодаря врождённым «ограничителям», большинство алаев никогда не заглядывает за грань запретного, но исключение — вот оно, ходит, смущает умы остальных, правильных, кошек, а со своего ума, кажется, уже спятило. — Куцехвост потёр ладони, словно они замёрзли. — Тиана не стала лишать Фай памяти и отнимать у неё её дар — да и, кто знает, могла ли она? — но взяла с Такрен клятву молчания: никто, чьим ушам не предназначено её знание, не должен завладеть им.

— И пообещав ей это, Фай отправилась сюда — в место, где её каждый день могут прибить или вывернуть мозги наизнанку, — язвительно прокомментировал Анар.

— Дослушай, а потом фыркай! — возмутился Мейв. — Бездна — особенное место. Не потому, что она шенавен — шенавенов великое множество и в Энхиарге, и в других мирах, но здесь совершенно необычная атмосфера. Что создало её — никто не знает, но она есть, и благодаря этому духу Бездны, в ней может существовать то, что отторгается нашим миром, и даже самим Бесконечным! — с благоговейной серьёзностью поведал алай. — И Фай тоже может жить здесь, не тяготясь своим опасным даром, освободившимся из плена интуиции, — тоскливо выдохнул он и замолчал.

— Ты рассказал мне про Фай. А сам-то ты как докатился до жизни такой?

— Я? Я пошёл по её стопам. Нет, мне никогда не сравняться с Такрен в смысле великих и таинственных открытий, но пару шагов по этой тропке я сделал — придушив свою кошачесть, которая вопила: не ходи!.. И вот я здесь, — заключил Мейв, обводя широким жестом свою уютно захламлённую комнату.

— И тебе тоже являлась Тиалианна, чтобы взять с тебя обет молчания? — полюбопытствовал Анар.

— Нет, не являлась, — грустно покачал головой Куцехвост. — Я сам понял, что надо остановиться. Видишь ли, я всегда мечтал быть, как Фай. В котячестве я читал о ней, а потом придумал, как с ней связаться. Все вокруг в то время казались мне — не смейся! — жалкими, зашоренными рабами своего естества, и я не хотел жить, как они. Но я же алай, у меня же — тел алаит, и она вовсю пыталась оградить меня от ненужных мыслей. А как заставить её заткнуться, я не знал. Это была первая задача, которую я перед собой поставил. — Мейв помолчал, а потом глухо спросил: — Что делают люди, когда пытаются заглушить свой внутренний голос? — И тут же сам ответил: — Они напиваются. Алай так не могут. Не могли. До тех пор пока я не нашёл способ: достаточно было немножко, совсем чуть-чуть изменить природу нашей аланаи, — он горько усмехнулся. — Нашёл и этим так навредил своей кошачести, что теперь боюсь выдыхать слишком сильно, чтобы остатки моего духа кошки не вылетели из этого тела вместе с душой.

— Мейв, я… — начал было Анар, сожалея, что расстроил его.

— Нет, это я, всё я, — затряс ушами тот. — Когда, после того как я чуть не умер, Лекари Душ вытащили меня из кошмара, в который я сам себя загнал, и сказали, что теперь мне придётся покинуть Бриаэллар, я пытался свалить вину на Фай. Лепетал что-то про то, что это всё она, это её слова будили во мне мысли, которые не должны просыпаться в алае, но мне ответили: «Ну вот, если она их будила, значит они уже спали в твоей голове. Не Фай их тебе внушила, ты сам к ним пришёл». Так и есть. Я сам в это влез, мне самому и выкорябываться. Сначала было тяжко, а потом Бездна пролила свой бальзам на мои душевные… духовные раны, и я успокоился. Прижился! — Мейв улыбнулся своей прежней лукавой улыбкой.

— Это хорошо, что прижился, — сказал Анар. — Признаюсь, твоя история меня потрясла. Я не ожидал услышать ничего подобного. Это так странно… и жутко. Просто жутко странно.

— Жутко — это мы да-а, — довольно протянул Мейв. — А вот насчёт «странно» — ты нам не намного уступаешь.

— Я? — повернул к нему уши Анар.

— Ага. Алай, идущий одним Путём с сианай, пусть и самой непутёвой — да это одно уже делает тебя живой легендой.

— А что в этом такого?

— О, я не буду лишать Фай возможности самой прогрузить тебя измышлениями на эту тему, — криво усмехнулся Мейв. — А у неё есть что сказать, будь уверен. Я — так уже наслушался, по правде говоря, мои уши так и норовят заткнуть себя своими собственными кончиками, чтобы не пускать это всё в мою бедную голову, — тихонько проворчал Куцехвост, словно и вправду к чему-то прислушиваясь.

— Мейв, но если ты пытаешься… исцелиться от своей болезни, то зачем же ты остаёшься рядом с её носителем, рядом с ней? — вскинул на него глаза Анар, вдруг отчётливо ощутив, что и сам сейчас не прочь сложить рюкзачок и утечь куда-нибудь подальше.

Куцехвост снова помрачнел.

— Не знаю, что тебе и ответить. Дело не столько в привязанности… и не столько в страхе остаться наедине со своей… неправильностью. Это нечто более глубокое. Я чувствую, что должен оставаться рядом с ней. Иначе случится что-то очень плохое. По её вине, — тихо закончил он.

«Да-а, во что же это мы опять вляпались?» — мысленно обратился Анар к заманенной им в Бездну жене, но образ Алу в его сознании только насмешливо наморщил нос: «А то я не знала, с кем связываюсь!». И стоило ему подумать об этом, как на пороге комнаты, словно отрезая ему путь к отступлению, появилась Фай.

— Я на твоём месте была бы поосторожнее в высказываниях, Мейв. Не потому, что я рассержусь на тебя, нет. Просто разум нашего бриаэлларского друга в последнее время подвергся серьёзным испытаниям. Надо сказать, он достойно выдержал их. С другой стороны, мы никогда не знаем, какой крошечный шажок, какая случайная мысль приведет нас в бездну… — задумчиво пропела Фай и снова исчезла.

— Я не слишком люблю, когда меня кто-то для чего-то испытывает. И далеко не все загадки, Фай, мне интересны, — последовав за ней, сказал Анар.

— Увы, Бездна любит испытывать своих гостей, ничего с этим не поделаешь, — проговорила Такрен, в такт словам постукивая коготками по крышке стола.

— Почему Мейв едва не умер от твоих яблок а я — нет?

— Если бы он не задумался о том, что он ест, с ним ничего бы не было. Я же сказала: он вечно лезет туда, куда ему лезть не положено.

— Я тоже задумался, но я здоров!

— Некоторым дозволяется заглянуть туда, где другие не найдут ничего, кроме смерти. Каждый должен знать своё место. Алай — особенно, разве тебе это неизвестно? — Она улыбнулась неожиданно мягко, почти как Гвелиарин, и, завидев потягивающегося Мейва, поднялась. — Идёмте, у тебя ещё будет время подумать, а нам есть чем заняться сейчас.

* * *

Полчаса спустя Анар, Такрен и Мейв добрались до площади перед цитаделью «Наполнителей сердец». Вся она была буквально забита народом. Воздух тоже кишел разнообразными тварями.

— Не думаю, чтобы все они пришли на проповедь, — пробурчал Мейв, уворачиваясь от чьего-то локтя.

Алаям потребовалась вся их знаменитая ловкость, чтобы хоть как-то, потихоньку продвигаться вперёд. Существа вокруг возбуждённо переговаривались, пытаясь протолкнуться поближе к ограде замка. Как ни странно, потасовок не возникало, видимо, за ней скрывалось нечто, привлекающее безднианцев значительно больше, чем возможность подраться, но даже Анару, несмотря на его выдающийся рост, не удавалось разглядеть, что именно. Невозмутимая Фай и то, сама того не замечая, пару раз поднялась на цыпочки, а Мейв на чём свет стоит костерил себя за то, что не надел браслет с глазками.

Чёрные, кованого железа ворота, возвышавшиеся над головами зевак, медленно, но всё же приближались. Анар уже различал мощный плющ увивающий их крупными кольцами, и тот сразу завладел его вниманием. С такого расстояния ему было трудно судить, что было тому причиной: редкие мясистые листья на толстых, почти с его палец, стеблях вполне могли шевелиться от исходящего от лавы жара, и всё-таки движения их были какими-то чересчур резкими.

— Что это со змеями делается? Фай, смотри, и народ по забору лазит… Мать моя киска! Там озеро из берегов вышло, его отсюда через прутья видно, — всполошился Мейв.

Фай пригнулась, пытаясь что-нибудь увидеть между телами, Анар же наоборот вытянул шею и рассмотрел наконец и полоску ларши, плещущейся всего в нескольких шагах от него, и вырастающих одна из другой змей, которых он сперва принял за плющ. Обезумевшие от боли, они кусали друг друга, грызли решётку и озлобленно шипели, почему-то не нападая при этом на городских обитателей, по множестве сидящих и висящих на ней. А прямо за оградой в лавовое озеро погружались острые крыши замка Наполнителей. Тут же, над клокочущей ларшей, парил огромный стеклянный сосуд с доброй сотней коротких, округлых отростков, заполненный на две трети желтоватой жидкостью. Протолкнувшись за своей предводительницей в первые ряды, Анар и Мейв, как зачарованные, смотрели на золотые и серебряные озерца расплавленного металла вокруг тонущих шпилей.

— Конец тирании! — воскликнул один из зевак. — Пожелаем господам Наполнителям возродиться в достойном их облике — киммьих блох!

Огромная рептилия под ним повернула носатую голову на длинной шее, посмотрела на всадника и разразилась длинной рычащей тирадой. Было похоже, что ящер поддержал наездника, только в куда более грубых выражениях.

— Никто не выбрался? — спросил Мейв.

— Да кто ж их, паразитов, выпустит? — хохотнул его тучный сосед. Когда это существо смеялось, оно хваталось не за живот, а за огромный, как наполненный жиром мех, подбородок. — Им всё припомнили, всё! Правда, несколько штук прорвалось с боем, но и этим теперь хана — за ними снарядили такую погоню, что и под плащом Хозяина Лэннэс не скрыться!

Услышав эти кощунственные слова, соседи толстяка подались в стороны, и многие из них кто поцарапал, кто укусил, кто уколол себя чем-нибудь острым — так, по вековому обычаю, они пытались отвести от себя возможный гнев Хозяина.

— А кто их утопил? — как бы между прочим спросил Мейв.

— Кто говорит — Хозяин, кто — харнианцы. А по мне так: утопили — и спасибочко!

— Смотрите! Сеть тащат! — заорал кто-то позади алаев.

Они задрали головы и увидели тучу мелких летунов, несущих огромную сверкающую сеть.

— Так вот ты какая. Золотая Сеть… — съехидничал Мейв. — Это, Анар, аллегория той самой сети, которая должна была соединить наполненные Наполнителями сердца всех обитателей Бесконечного. Какой печальный конец для столь благородной идеи!

— Не понимаю: то харнианцы их защищают, то в ларше топят, — мысленно поделился со спутниками своим недоумением Анар. — Хотя… они могли просто перестать быть нужными — и Талу, и харнианцам.

— Ты думаешь, что они уже успели закончить своё духосдиральное зелье? Брр!.. — тряхнул ушами Мейв.

Да, Анар думал именно так. От этой мысли он ощутил подозрительный холодок в шее и затылке, следом за которым пришло… какое-то окрыляющее злорадство.

— Но это всё равно не объясняет, зачем было нужно убивать Наполнителей, — не дал ему прислушаться к своим озадачивающим чувствам Мейв.

— Чтобы они не смогли воспользоваться им в своих собственных интересах. Или продать его кому-то ещё. Вспомни, есть куча легенд о зодчих, скульпторах и художниках которым выкалывали глаза и отрубали руки, чтобы они не смогли повторить своих шедевров.

— М-да, этим алхимикам я бы и сам с удовольствием поотрывал бы ручки и повыдавливал бы глазки! — вслух воскликнул Куцехвост. — Ладно, хорош злобствовать. Придётся спуститься поглубже — туда, куда все эти обормоты провалились. На нижних уровнях могли видеть, кто утопил этот милый домик. Идёмте скорее!

— Я не думаю, что в этом есть смысл, — не двинулась с места Фай.

— А я с тобой не согласен. Попытаться стоит! — проорал Мейв, уже проталкиваясь через толпу. — Вправо, вправо давай! — активно работая локтями, командовал он, свернув в просторный туннель, отходящий от пещеры Наполнителей. По нему навстречу алаям спешили взволнованные безднианцы.

У правой стены действительно оказалось свободнее. Через несколько десятков шагов туннель разделялся надвое стеклянной стеной, и та часть его, по которой шли алай, опустела. Только чьи-то глаза горели за зарешеченными окошками в стене.

— А каким ягодами тут торгуют, — мечтательно бросил Мейв и едва не споткнулся об откинувшуюся крышку люка.

— Что происходит? — пробасила высунувшаяся из него мохнатая голова.

— Швея с Хозяином решили пожениться, всех на свадьбу приглашают, вот народ и ломится, — огрызнулся Мейв.

— Хам, — донеслось вслед убегающему коту.

Коридор закончился небольшой площадью, также разделённой прозрачной стеной с маленькой будкой посередине. По левую её сторону народ валил из розоватого портала; справа, перед точно такой же магической дверью, было почти пусто. Мейв кинул несколько монеток сторожившему её илтейцу. Тот задумчиво пересчитал их придерживая ногой трепыхавшийся под его сапогом деревянный ящик: затянутый сверху мелкоячеистой сеткой он был полон летучих красных глаз. Вдруг текущий из левого портала живой поток иссяк. Спинами почувствовав это, несколько существ оглянулось. Все как-то разом замерли. Алаи, хоть их и отделяла стена из прочнейшего в Энхиарге материала, тоже насторожились. Застывшие за желтоватым стеклом безднианцы были похожи на мух в янтаре. Через секунду из злополучного портала выскочило какое-то окровавленное существо, а следом за ним вывалилась плоская, похожая на змеиную башка на длинной шее. Она щёлкнула зубами, но беглеца не достала.

— Вот она, голубушка! — радостно завопил лысый коренастый человек, тыча в сторону чудища огрызком яблока.

Раздался тихий свист — и в каждом из четырёх глаз гадины оказалось по чёрной стреле. К порталу набежала целая стая шустрых мохнатых существ и, под предводительством всё того же человека, во мгновение ока уволокла длинное чешуйчатое тело. Через секунду движение возобновилось.

Воспользовавшись правым порталом, алаи попали в битком набитую до смерти перепуганными безднианцами пещеру. Анар поднял Фай и Мейва в воздух: под потолком было хоть чуть-чуть посвободнее. В следующем туннеле давка была совсем чудовищная, алаям пришлось лететь друг за другом, то и дело касаясь спинами свода.

— Может, вернёмся? — предложил Анар, почти оглохший от скрежета и ора.

— Зачем? — искренне удивился привыкший ко всему Мейв. — Ты не волнуйся, это для Бездны нормальное явление. Если бы угроза была близко, мы бы с Фай почувствовали.

Коридор сменялся коридором, пещера пещерой, а поток безднианцев всё не иссякал. Анар не понимал, как они, да и его спутники тоже, ориентируются в этом душном чёрном лабиринте. Он сам, несмотря на своё кошачье чувство направления, не смог бы сказать даже, в какой стороне остался портал, не то что определить, который из этих туннелей находится под замком Наполнителей.

— Сейчас будет Сад. Да, точно — вон его уже видно! — крикнул Мейв. — Сад — это одна из четырёх пещер Бездны, где земля не превращается в кисель, — объяснил он догнавшему его Анару.

Местные садоводы с истинно лэннэсской практичностью использовали это место на полную катушку, отчего пещера стала выглядеть так, будто её стены и спускающиеся с потолка сталактиты были полем деятельности целой армии реставраторов. Безднианских реставраторов — ибо кому ещё придёт в голову строить леса из стекла и костей? Над каждым из настилов висели целые грозди склянок — от мелких до огромных, заполненных разноцветными светящимися жидкостями. Все они сообщались стеклянными же трубками друг с другом и с огромным плоским резервуаром с ларшей, прикреплённым множеством цепей к потолку. И к этим, несущим свет и тепло, трубкам с разбитых на всех ярусах клумб и грядок, тянули листья, выбрасывали длинные, цепкие побеги тысячи плодоносящих растений. Анару стало не по себе, когда он понял, что знает название каждого из них может сказать, из какого мира какое происходит и даже какие ему нужны полив и подкормка — спасибо яблочкам Фай!

— Всё это дело построил один куст по имени Тиял, — сказал Куцехвост.

— «Куст»? — подавился смешком Анар.

— Разумное растение. Мы всех их зовём кустами. Этот был куст-маг. Он вместе с каким-то адором и местным стекольщиком Лахтиссом извратился над беклом[6] так, что, проходя сквозь него, свет ларши меняет цвет и приобретает какие-то шибко полезные для растений свойства. Вот они и развели тут…

— Сад — закончил за него Анар, залюбовавшийся этим зелёным чудом.

— Да, Сад. И мы рискуем его лишиться, — пробормотал Куцехвост. Обитатели пещеры были в панике. Какой-то замшелый господин, ругаясь, состригал стеклянными ножницами грибы с массивной опоры «лесов». Садоводы и торговцы спешно «скармливали» свои товары огромной портальной медузе, колеблющейся над резервуаром с ларшей у правой стены. На них напирали местные обитатели — с тюками, свёрнутыми коврами и коробками со столовым серебром. Громыхали бочки, которые катила цепочка мелких зелёных ящеров, бухал барабан в лапах их длиннозубого погонщика. Из соседней пещеры — вход в которую чернел напротив — доносились удары молотка, скрипы, ругань и детский плач, что-то всё время падало, гремело, булькало. Прямо перед ней была навалена куча хлама: разбитой мебели, каких-то тряпок, словно местные обитатели разом решили обновить гардероб и обстановку.

— Где-то здесь Нимиол живёт, наларский водовоз, друг мой старинный. Вот уж не повезло так не повезло… — пробормотал Мейв.

— Стойте здесь, я разберусь что к чему, — бросила им Фай.

— Карг сожри эту Фай, вечно она вперёд убегает! — выругался Мейв, но ослушаться Такрен не осмелился. — О, смотри!

— Наконец! Наконец-то гнев Хозяина обрушился на это противоестественное место! — разорялась взобравшаяся на камень… пожилая дама. — В Бездне нет места зелёному, цветущему, вонючему саду. Пыльце! Стеблям! Усам! Спорам! — потрясала она над лохматой головой длинным ржавым серпом.

Казалось, что, раз воздев морщинистые, покрытые татуировкой руки, она уже не могла опустить их обратно.

— Скоро всему этому придёт законный конец! Хотите, чтобы он не пришёл и вам? Сожгите землю! В пепел, в пепел, в пыль! Задушите побеги! Втопчите их в камень! В ларшу, в ларшу жирные корни!

— Заглохни, бесхвостая! Уши вянут! — скривился Мейв. — Хозяин надавал по мозгам Наполнителям, вот и вам тоже перепало.

— Тоже мне, матёрый череп нашёлся! Хозяинохульник! — взвизгнула бабка, с неожиданным проворством замахиваясь на Куцехвоста серпом.

Алай легко увернулся, но предпочёл ретироваться — какой смысл препираться с сумасшедшей?

Этот маленький инцидент странным образом придал ему решительности последовать за Фай (а может, он просто забыл о её приказе). Такрен же всё помнила… Помятая и растрёпанная не меньше своих спутников, она что-то быстро говорила могучему старому ящеру, руководящему возведением стеклянной стены поперёк широкого туннеля, выходящего в Сад. Доспехи на нём выглядели так, будто по нему пробежались все спешно покидающие этот район жители.

— Так что я был бы признателен, если бы вы помогли мне отогнать всю эту братию: ларша скоро будет здесь, — отряхивая с макушки каменную крошку, пробурчал он и неодобрительно покосился на толпу.

Фай дёрнула ухом: «А какое мне до них дело?» — и ящер, досадливо махнув на неё лапой, крикнул толпе:

— Слышали меня? Скоро здесь будет жарко, расходитесь по домам! Но зрители не спешили расходиться. Дома их располагались совсем близко от перегораживаемого туннеля — в большой пещере, открывавшейся в тот же каменный мешок, что и он… Подножие строящейся стеклянной стены начали обкладывать тёмными блоками, блестевшими так, будто их обмазали густым чёрным маслом. Строители заметно нервничали.

— Я же велела вам держаться позади! — заметив Мейва, рыкнула Фай.

— Мы тебя расслышали, — вместо Куцехвоста ответил Анар и обратился к ящеру: — Должно быть, Такрен уже спрашивала тебя, но я спрошу ещё раз: не видел ли ты здесь перед обрушением кого-нибудь похожего на харнианцев или огненных магов?.. — Тот ответил не сразу. Анар мог бы поклясться, что Фай коснулась разума его собеседника: слишком долго оставались сомкнутыми его челюсти, слишком подозрительно выпучились на мгновение глаза.

— Все, кто мог что-то видеть, сгорели, — наконец сказал ящер. — Так что я ничем не могу тебе помочь. Все улики и свидетели потонули в ларше. — Он потряс башкой, словно под чешую к нему заполз какой-то кусачий паразит, а потом посмотрел на своих подчинённых. — Нет, никак они не успеют достроить стену. Ларша хлынет сюда и затопит всё к энвирзовой бабушке.

— А если попробовать открыть портал и отвести ларшу по нему? — предложил Анар.

Ящер посмотрел на него сочувственно, как на слабоумного.

— Нет, уважаемое наивное мясо, любой портал мгновенно схлопнется, если попытаться протащить через него ларшу — если только она не запаяна в герметичный сосуд из бекла. Можно было устроить отток в озеро Птичьих Скал, но, как назло, местные залили стеклом всю нужную нам стену пещеры: воров боялись, скопидомы проклятые. До бекла наши пробились, а дальше — никак.

— Наши когти способны резать безднианское стекло, — помахал рукой с выпущенными когтями Мейв.

— Да, только поздновато вы, ребята, сюда пришли. Надо быть драконом Изменчивого, чтобы успеть туда добраться.

— Какое совпадение! — всплеснул руками Куцехвост. — Вот, наш друг, которого ты обозвал мясом, как раз и алай и дракон, так сказать — в одной морде.

— Объясни мне только, куда надо переместиться — предложил Анар.

— Нет, — вдруг ледяным тоном уронила Фай.

— Что?

— Никуда ты не будешь перемещаться.

— Это почему же?

— Потому.

— Не сказал бы, что мне понравился этот ответ, Фай, — начал выходить из себя Анар.

— Конечно, это весьма, весьма опасно, — вставил ящер, — но у состоятельного господина мя… кота наверняка есть с собой запасное тело. И ему нечего бояться…

— У него нет запасного тела, — прошипела Фай. — Если он умрёт здесь, ему придётся снова добираться от Бриаэллара до Бездны. И не факт, что его оттуда выпустят, — уже себе под нос закончила ядовитая кошка.

— Значит, придётся рискнуть, — пожал плечами Анар. — Надо же дать патриарху Селорну новый повод дразнить меня добродеем! — хохотнул он и легко вспрыгнул на выросшую уже ему по пояс чёрную стену, но тут что-то с силой рвануло его назад. Анар упал на землю и увидел над собой горящие бешенством глаза Фай.

— Как ты смеешь? — прошипела она.

— Что? — поморщившись от боли и больше растерявшись, чем разозлившись, спросил Анар.

— Как ты смеешь рисковать собой и всеми нами?

— Рисковать? Я думаю, что успел бы…

— А я думаю, что не успел бы ты. Уж никак не предполагала, что передо мной один из тех, кто забивает магические жезлы вместо колышков для палаток! Ещё бы собственным лбом забивал, идиот, — по-старушечьи проскрипела она. — У каждой вещи, каждого инструмента — своё предназначение: и у колышка, и у жезла, и у тебя тоже!

Анару почудилось, что он вдруг оказался участником какой-то бездарной пьески и вынужден выслушивать монолог отвратно сыгранной злодейки, с восковым носом крючком и подсвеченными плохоньким заклинанием глазами, — настолько неестественными были слова Фай. Зачем она говорила всё это? Понаблюдать за его реакцией или спровоцировать его на что-то определённое? Он не мог понять.

— Такрен, если ты не заметила, я не магический жезл. — Анар заставил себя проглотить оскорбление, поёрзал на камне, будто по своей воле улёгся сюда, и даже закинул руки за голову. — И, ты не поверишь, даже не колышек для палатки!

— Это верно — и тот и другой в сотню раз разумнее тебя, — выплюнула Фай, и Анар, не успев отразить её заклятие, провалился в забытье.

Видения и воспоминания

Зеркало — вот истинно образ божий: что бы вы ни поднесли к нему, неминуемо увидите, что это уже заключено в нём.

Надпись, выбитая на камне у подножия Серебряных Скал, неподалёку от озера Скорби

Анар лежал поверх одеяла, потирая ушибленные давеча шею и спину, и пытался унять гнев. Он запретил себе вставать до тех пор, пока не переборет желание прибить эту самонадеянную, наглую тварь… пока не сможет хотя бы думать о Фай в более приличных выражениях. Видать не случайно прошлым утром он принял её за свою мать: Такрен повела себя в лучших традициях Её Святейшества Амиалис — ей было наплевать на жизни всех, кто не являлся частью её замыслов.

Анар отдёрнул занавеску, и первым, что он увидел, были насмешливые глаза Фай.

— Я должна истолковать твой смиренный вид так, будто ты всё осознал и сожалеешь о вчерашнем? — спросила она.

Анар метнулся к столу, словно собираясь задушить сидящую за ним Фай, и тут произошло небывалое: он почувствовал не просто прикосновение к своему разуму — что-то проникло в него, нащупало струнки, связывающие сознание и волю Анара с силой его драконьей половины, и заставило применить свой дар «власти над ветрами» против себя самого. Анара отбросило назад. Он не спешил подниматься, ошарашенно глядя на Фай. Мир перевернулся. Нет, Анар не лежал у стены вверх ногами, перевернулся его мир. Никакой инородец не мог безнаказанно использовать природную магию твоего племени тебе же во вред. А Фай сейчас нарушила этот закон: воспользовалась его — драконьей! — силой. Такрен Фай должна была бы упасть замертво, а она сидит целёхонька и смотрит на него как на маленького ребёнка, который сунул руку в огонь и теперь хнычет, не понимая, почему такой красивый цветок жжётся. И кажется, она даже сочувственно качает головой!

— Не переживай, тебе не надо ничего переосмысливать, — наконец вздохнула Фай, — никто больше так не умеет. И не должен уметь. Просто я знаю, как изготовить ключ к любой двери… или загадке… или силе. Так случилось, что мне удалось научиться этому… целую бездну лет назад. — Такрен ухмыльнулась, чуть прикрыв глаза.

— Что ты… на самом деле такое? — поражённо выдохнул Анар.

— Хороший вопрос… да, очень хороший, — скрипуче промурлыкала Фай. — Но прежде чем задать его мне, тебе следовало бы спросить об этом самого себя, — её острый коготь упёрся в грудь алая, — и осмелиться честно на него ответить.

— Я знаю, кто я, — нахмурил брови Анар.

— О, правда? — изобразила удивление Такрен. — Ну что ж, позволь мне в этом убедиться.

— Как пожелаешь, — равнодушно пожал плечами алай; но он был уже не так уверен в себе.

— Хорошо. Тогда я задам тебе один вопрос… — прошипела она, прикрыла на мгновение глаза и вдруг вытащила из-под стола на редкость уродливую куклу. Она выглядела так, словно какой-то нищий откопал на свалке дюжину игрушек, выброшенных туда детишками самых разных рас, распорол их и, выбрав наименее истрепавшиеся части, крупными стежками сшил их воедино. Это чудо смотрело на Анара пятью разноцветными глазами, улыбалось, свесив на чешуйчатую грудь раздвоенный белый язык и доверчиво протягивало к нему розовое щупальце, человеческую ручку и усыпанную пуговицами мохнатую лапку.

— Почему ты так похож на это создание? Сотни лоскутов, сшитых кем-то воедино… Кем? Легко догадаться — наша прекрасная богиня не потрудилась как следует скрыть своей особой заинтересованности в твоей персоне. Но вот — для чего? На этот вопрос ответить труднее.

— Не вижу никаких лоскутов, — возразил Анар. Он врал, хорошо понимая, о чём говорит его собеседница, но хотел услышать, что и как именно она сама скажет об этом.

— Ложь, — уверенно, но без раздражения сказала Фай не сводя с него испытующего взгляда. — Впрочем, не будет вреда, если я и объясню. — Она посадила своё «наглядное пособие» на стол и стала задумчиво водить пальцем по швам, очерчивая части, «унаследованные» им от разных кукол. — Сын царственной алайки-предательницы, потерявшей свою кошачесть, и дракона, который сам того не желая, лишил Веиндора Милосердного одной из его жриц; внук Грезящей из Долины Снов. Забывший своё детство, лишившийся старых друзей, по таинственной причине изгнанных из Энхиарга, тот, чей Путь един с Путём сианай, воплощения Аласаис. Я перечислила не всё — далеко не всё! — но и этого более чем достаточно… так? Она подняла глаза.

Анар, больше всего пораженный тем, что ей известна истинная природа сианай, замер и, вопреки желанию, ловил каждое её слово.

А Фай казалось, забавлялась его реакцией и терпеливо ждала, пока он заговорит.

— И… и что я должен делать со всем этим? — выдавил он наконец.

— О! — взлетел вверх коготь алайки. — Вопрос задан. Теперь тебе осталась самая малость — найти на него ответ.

— А если мне просто не интересно его знать? — вызывающе усмехнулся Анар: ему очень не нравился трепет, который вызывали в его душе слова Такрен Фай. — Что, если так? Меня устраивает и моя родословная и… мой Путь.

— Твой Пу-уть? Что-то рановато ты взялся о нём судить, ты даже не представляешь себе, что она тебе уготовала… Но пусть так: пока он тебя устраивает. А что будет потом?

— Когда потом?

— Когда рука, что тянет тебя на незримом поводке через всю твою жизнь, окончательно ослабеет и исчезнет.

Такрен снова замолчала, давая собеседнику возможность поразмыслить над её словами. Против её ожидания, Анар задумался не о том, что произошло бы, умудрись Аласаис умереть, а о том, как могла сложиться его жизнь, если бы наэй им вовсе не заинтересовалась. Картина получалась не слишком-то радужная… Аласаис, безусловно, не оставила его без внимания, но сравнить её заботу с поводком!..

Фай же тем временем отвернулась и долгим, пристальным взглядом посмотрела куда-то сквозь занавеску, отделяющую комнату от спальни Мейва.

Из-под узорчатой ткани показалась недовольная морда Фонаря. На неловких лапах, то и дело зевая, он доплёлся до Такрен и упал на бок рядом с её стулом. Она нагнулась почесать его за ухом, но кот как бы невзначай отстранился ровно настолько, чтобы она не смогла дотянуться. Алайка усмехнулась, убрала руку и обратилась к своей прежней «жертве»:

— Итак, ты готов ответить мне?

— Нет, — с вызовом сказал Анар, — не готов. И я не хочу рассуждать о том, что бы произошло, если бы та, что не может умереть, умерла и выпустила из своих рук то, чего не существует!

В этот момент раздался негодующий кошачий вопль: это Фонарь вдруг взвился в воздух, отчаянно мотая головой и выпустив крючья когтей.

— Поводок неосязаем, пока не натянут, и кот не чувствует его, даже не подозревает о его существовании, — сказала Фай поигрывая концом сотворённого ею магического поводка — невидимого для бедняги Фонаря. — Как четвероногий кот, так и двуногий.

— Уверяю тебя — двуногий уж как-нибудь сумел бы распознать поводок на собственной шее! Да если бы он даже существовал… ты говоришь, что хозяйка вот-вот выпустит его из рук? Вот и прекрасно, можешь не волноваться — двуногий кот отлично справится со своей свободой.

Его ответ немало повеселил Такрен.

— И ты думаешь, что вправду сможешь сделать это?

— Думаю — да.

— Думаешь — да, — повторила Фай почти печально. — Ну что ж, смотри, — она выпустила поводок, на котором удерживала Фонаря.

Пару раз тряхнув головой и убедившись в своей свободе, кот неторопливо направился к миске. Он прошёл уже половину пути, но тут Такрен поднялась.

— То, что исчезла рука, державшая поводок, не означает, что пропал он сам, — заявила она, в два шага догнала тянущийся за котом незримый ремень и наступила на него. Фонарь дёрнулся пару раз к такому близкому лакомству, недовольно мявкнул и покорился судьбе, снова брякнувшись на бок.

— Видишь? И так поступить с тем, за кем тянется поводок, выпущенный из рук прежним его хозяином, может почти каждый. Он может удержать его… или, наоборот, повести туда, куда пожелает. Твой драгоценный Путь, сотканный Тиалианной на заказ по подробному эскизу Аласаис, — сродни этому поводку.

Не сводя глаз с Анара, она протащила упирающегося Фонаря до пылающего камина и обратно.

— И… — начал Анар, но Такрен жестом остановила его.

— Выбор здесь небольшой. Всего две возможности — конечно, если ты не предпочитаешь становиться безвольной марионеткой в руках всякого, кто достаточно хорошо осведомлён о природе твоего поводка, чтобы схватить его, и достаточно умён и силён, чтобы удержать.

Анар так наморщил нос от отвращения что тот стал раза в три короче; Фай лишь подняла бровь, отмечая его реакцию.

— Первая возможность — оборвать поводок. Сейчас, прямо сейчас. Как по команде. Фонарь вновь принялся пятиться и остервенело мотать башкой. Анар собрался было уже возмутиться, но алайка сама отпустила поводок. Несчастная живая иллюстрация полосатым мячиком отлетела к камину и шмякнулась об решётку. Запахло палёным. Анар взял кота на руки, отряхнул от сажи, успокаивающе пригладил взъерошенную шерсть и посадил на пол рядом со своим стулом.

Фай равнодушно наблюдала за всеми этими нежностями.

— В процессе ты можешь обломать когти и зубы, запутаться так, что не сумеешь развязать затянутых самим тобой узлов… или даже свернуть себе шею, — как ни в чём не бывало продолжала она. — Такой путь опасен и труден, но это — твой шанс, и шанс весьма приличный! — обрести свободу раз и навсегда. — Она вздохнула и снова опустилась на стул. — Правда, эта свобода будет означать, что ты окончательно и безвозвратно порвал со своим прошлым. Ты лишишься почти всего, возможно — самого себя. Ведь многое, очень многое из того, что дано тебе сейчас, не что иное, как действие заклятий твоей… доброй хозяйки, наложенных на этот самый поводок — для пущей сохранности питомца и устрашения тех, на кого она намерена его спустить. Тогда Тиалианне придётся пустить в ход план «Пятая лапа»… Но это уже не будет тебя касаться.

Вторая… — Такрен чуть опустила ресницы, заметив недоброе пламеня, вспыхнувшее в глазах Анара, — вторая возможность куда интереснее, — и снова перевела взгляд на Фонаря.

С необычным для него проворством, толстый кот вскочил на лапы и начал крутиться вокруг себя, лихорадочно водя носом по полу, словно учуял какой-то волнующий запах. Анар, выжидающе поглядывал на Такрен Фай, уверенный, что дело не закончится завалившимся под половик кусочком мяса. Наконец кот наткнулся на незримую ленту поводка, взял его конец в зубы, потом подхватил образовавшуюся петлю посередине и с гордым видом зашагал к своей миске.

— Тебе надо выждать. Выждать, пока Аласаис — то, что от неё ещё осталось, — закончит проверять тебя, спокойно умрёт окончательно и выронит «поводок». Так можно сохранить всё, что он даёт тебе, и избавиться от всех ограничений, которые он накладывает — от всего того, что она пожелала выдать за твою природу. Хотя и придётся помнить изо дня в день, как бы не выпустить его из своей па… — она, со странной пародией на кокетство, шлёпнула себя по губам, — из-под своего контроля.

— В любом случае, ты должен для начала принять существование этого поводка, — уже совершенно серьёзно продолжила Фай, — понять, кто и зачем затянул его на твоей шее, и, исходя из этого, перестроить своё сознание. Тогда уже ты сможешь выбирать свою дальнейшую судьбу сам. Во славу Аласаис или… или как-то иначе. Да… осознав себя до конца, ты сможешь поспорить с богами! — Фай встала и пронзительно глянула на него сверху вниз.

Тут что-то внутри Анара шевельнулось, он стремительно поднялся из-за стола, и его ослепительной, но холодной улыбке сейчас позавидовали бы и Аэлла и Фейн ан Меанор.

— Это лишь твои собственные домыслы, Фай — сказал он. — Я не считаю, что на моей шее поводок. По крайней мере — отличный от того, который носит каждый из нас и который принято называть «Путём». Если же тебя бесит само существование Путей — то это твои личные блохи. Я ещё мог бы говорить… о кусочке колбасы, который Аласаис тянет на веревочке перед моим котовьим носом. И свой выбор — побежать за ним — я, уверяю тебя, сделал вполне осознанно.

Фай поморщилась, и Анару нетрудно было догадаться отчего.

— И вовсе не потому, что я настолько изголодался в Руале, чтобы не задумываться, куда она заманивает меня этим кусочком. Я думал об этом. Но, знаешь, Фай, я понял, что доверяю ей несмотря на моё руалское прошлое.

— Ты доверяешь не ей, а Аниаллу, полагая, что она и Аласаис — одно и то же.

— Возможно и так. Как бы там ни было, я свой выбор сделал. Безусловно, я ощущаю, что Аласаис возложила на меня некую… миссию. Может быть, она состоит в защите её Тени, Аниаллу, а может — в чём-то ещё, о чём я сейчас просто не догадываюсь. Но я не позволю тебе сбивать нас с Алу с этого пути.

— О нет, мой дорогой, — притопнула сапогом Такрен. — Я лишь предлагаю послужить для вас зеркалом. Чтобы вы смогли увидеть, кто вы есть на самом деле. Это будет вашим первым шагом к осознанию того, почему вы созданы именно такими. А затем — кто знает? — быть может, вам откроется и весь замысел Аласаис. Да-а, — потянулась Фай, — а он обязательно откроется вам… Во всей красе!

— Я постараюсь найти ответ. Фай. Но мне кажется, что он тебя разочарует. Ты всё время подозреваешь Аласаис в чём-то… ужасном, а я не думаю, что мне откроется нечто, достойное твоих ожиданий — алай коротко кивнул ей в знак прощания и пошёл к выходу.

— Но! — раздалось у него за спиной, и Анар обернулся, чтобы ещё раз взглянуть в блестящие глаза Фай. — Но помни: не всегда самое главное — найти ответ на заданный вопрос. Иногда главное сокрыто в самом поиске!

Оставив за собой последнее слово, Такрен Фай снова многозначительно улыбнулась и исчезла в своей комнате.

* * *

Патриарх Малаур, как он и обещал Анару, ни на шаг не отходил от Аниаллу в течение того дня, который ей осталось провести в Бриаэлларе. Алу даже заночевала в его покоях, чем и он, и она были весьма довольны. В последнее время сианай и её приёмный отец виделись редко, и обоим недоставало их долгих вечерних бесед. Заговорившись, они так и не легли спать.

Уже под утро, когда они вяло гадали, почему Верховный жрец Кеан, ранее негодовавший на сианай Элеа, вдруг взял и поддержал её в намерении отправиться в Дарларон, их семейная идиллия была разрушена Шадой, сообщившей, что в замок ан Ал Эменаитов заявился карг Балфишрейн, горящий желанием говорить с сианай.

Шада, не желая обременять свою обожаемую госпожу «общением со всяким сбродом», решила принять его сама — вдруг он вспомнит что-то важное касательно Делии. Но ей, при всей её настойчивости (достаточной, между прочим, чтобы Шаду без доклада пропустили в покои патриарха), не удалось вытянуть из каргнорианца ни слова… Так что ей, весьма раздражённой его упрямством, ничего не осталось, кроме как побеспокоить Аниаллу.

Сианай спустилась в застеклённую беседку, куда проводили Балфишрейна. Ожидая её, карг читал первый номер «У всех на усах». Вернее, не он читал, а яркий листок читал ему вслух сам себя:

«Но сейчас, увы, иметь дома неучтённые порталы стало не престижно, а опасно. Причиной тому — кости Изменчивого, этот таинственный артефакт из драконьих легенд…».

Голос Теолы смолк: заметив Аниаллу, Балфишрейн резко свернул газету.

— Рад, что ты нашла время принять меня, госпожа, — сказал карг, почтительно склоняясь.

— У меня и вправду не так много времени, Балфишрейн, — призналась сианай, кивая в ответ. — Но если у тебя есть какие-то новости… — Она выжидающе замолчала.

— Увы, — развёл лапами зельевар, — я был бы рад обладать хоть чем-то, что может искупить мою вину, но…

Аниаллу изучала его. Он пришёл сюда не просто так и вовсе не из страха перед наказанием. Но зачем? Что ж, она непременно узнает это, а пока поддержит его игру.

— Тебе ничего не угрожает, никаких обвинений не было и нет.

— Благодарю. Но я здесь не поэтому. Я принёс тебе искупительный дар, — Балфишрейн протянул Аниаллу кусок рыжей, богато расшитой кожи.

Приняв и рассмотрев нечто среднее между курткой и корсажем, оставляющим открытым одно плечо, Аниаллу вдруг поняла, что оно сделано из шкуры каргнорианца. Одеяния из кожи разумных существ ей к счастью, пока ещё ни разу не дарили.

— Необычный подарок, Балфишрейн, — изумилась она. — Признаюсь, я не понимаю его смысла.

— Видишь ли, эта вещь была сделана очень давно, во искупление совсем другого прегрешения перед… перед женщиной твоего народа. Она не приняла этот дар. Но я надеюсь, что ты примешь его сейчас.

— И за неё и за себя? — спросила Алу, хотя чувствовала: карг задумал нечто большее, чем заставить её принять извинения вместо другой кошки.

— О нет, госпожа сианай. Та алайка простила нас и без подарка.

— Да? И чем же ты провинился перед ней? Или провинился тот, с кого вы содрали эту шкуру?

Балфишрейн замялся с ответом. Аниаллу насторожилась ещё больше, она чувствовала, что всё сказанное им раньше было чистой правдой и всё же он что-то не договаривал. Что-то очень важное… Алу слишком вымотало ночное бдение, она не нашла в себе сил расспрашивать карга и попросту заставила его захотеть ответить на последний вопрос. Попыталась заставить…

Ей показалось, что её со всей силой ударили в переносицу. Балфишрейн не успел подхватить её, и сианай тихо упала на пол около его лап…

Аниаллу часто-часто заморгала, словно это могло разогнать заполнявший сознание туман. Только что над ней нависала морда каргнорианского зельевара, а теперь она в одиночестве сидела в кресле, напротив выхода из беседки. Опустив глаза, сианай увидела, что через её руку, лежащую на подлокотнике, перекинут подарок Балфишрейна — одеяние из шкуры его соплеменника. Несколько секунд Алу бездумно разглядывала узор из чешуек, коротких шипов, костяных пластин, украшенных мелкими камнями, и пятен огрубевшей кожи, сплошь покрытых какими-то линиями и символами.

«Жаль, что Балфишрейн ушёл, — вяло подумала сианай, — я не успела расспросить его… Испугался, наверное, как бы его не обвинили в нападении на Тень Аласаис. Трусливая ящерица… Как вредно не спать!». Алу чувствовала себя так, будто перележала на солнце, голова стала тяжёлой, веки были полуопущены, сердце билось гулко и редко. Она напряжённо вслушивалась в его биение, словно искала в этом ритме что-то очень важное. Сианай погружалась в ощущения своего тела, они как болото затягивали в себя её сознание, поглощали её мысли. Вот-вот она нащупает… Аниаллу встрепенулась — эта неправильно-приятная отстранённость была ей знакома. Тогда, в подземном городе д'ал, она почти потеряла себя, едва удержалась от соблазна отдаться в его власть — его, кого теперь алаи называют Талом… Он тоже исподволь прокрадывался в её сознание, сначала незаметно для неё самой пробудив в сианай жестокость, жажду властвовать и уничтожать непокорных. Кто знает, может быть, и сейчас, через этот подарок карга, он хочет повторить попытку подчинить её?

Аниаллу попыталась встать, но, с трудом приподнявшись, обнаружила, что не может оторвать кисти от подлокотников, и держала их не какая-то магия — всё её тело налилось тяжестью, онемело, стало каким-то чужим, но источник этого был не вовне, а в ней самой. Она почти физически ощущала его присутствие… здесь… где-то в груди, и вокруг него были сосредоточены все её чувства, остальное же тело превратилось в какой-то онемевший кокон, из которого должно было вылупиться… что? ЧТО?

Оно уже отняло у Алу все силы, их не хватало даже на то, чтобы возмутиться — она не виновата, не виновата… Вот дом, он ведь не отвечает за дела тех, кто в нём живёт — о Аласаис! — он не может даже обрушиться им на головы… остановить… Аниаллу с трудом восстановила в памяти заклятие самоубийства, оно испепелит её и вместе с ней — это. Не сработало. Сианай упала духом, не в силах даже позвать кого-нибудь на помощь. Её уже почти не было… Нет, есть ещё один способ: если она не могла колдовать, возможно, и те заклинания, которые применялись неосознанно (начинали действовать сами, в критический момент просыпаясь в её теле, чтобы поддержать его жизненно важные функции), тоже заблокированы.

Аниаллу перестала дышать. Тянулись мгновения, мучительная, жгучая, распирающая боль рвала её грудь, и это было своего рода наслаждением — она почти перестала чувствовать леденящее прикосновение этого. Она закрыла глаза, открыла их, взгляд её заметался по комнате. Она снова опустила веки. Осталось потерпеть ещё чуть-чуть… и тут магия, дремавшая в её теле, всё-таки проснулась. Насыщенная кислородом кровь ударила в голову, болезненно забилась в висках, в затылке, у переносицы, руки сианай стали горячими… И тут вдруг Аниаллу с ужасающей ясностью осознала, ощутила всем телом и всей душой: всё, конец. Оно, казалось, только и ждало этого. В долю секунды оно разрослось, словно костёр, в который вылили ведро масла, вырвалось из её тела и ледяным пламенем хлынуло во все стороны, сметая, поглощая уничтожая всё на своём пути…

* * *

…Она лежала ничком, нет — парила над облаком густого серого тумана. В его слабом сиянии застывшее лицо Аниаллу казалось мёртвым. Внезапно и необратимо вырванная из своей прошлой жизни, она чувствовала себя погребённой заживо. Но ещё ужасней было сознавать, что вместе с собой она затянула в могилу весь Бесконечный, а она осознавала это — каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своей души. Не было больше ни Энхиарга, ни Бриаэллара, ни… — ничего больше не было. Существовала только она… за долю секунды погубившая всё, что любила. «Но как?.. Как я могла?» — едва двигая онемевшими губами, беззвучно шептала она, сжавшись в дрожащий от боли и стыда комок.

Она знала, что увидит, если разгонит туман — под ним простиралась пустота. Аниаллу зависла в самом сердце этой холодной бесконечности. Она сама была её сердцем, ведь именно она, Алу… что-то живущее в ней, породило это ужасающее ничто. «Что это? Откуда… откуда это во мне?» — попробовала закричать она, но ни один звук не разрушил давящей на уши тишины: там, где нет воздуха, нет места и звукам. «Это невозможно, но я всё ещё есть…», — думала она, в отчаянии глядя на свои тонкие, слабые пальцы; зыбкий свет тумана делал их почти призрачными. — «Почему я?.. За что?».

Аниаллу услышала какой-то звон — не ушами, он появился прямо в её голове, но Алу чувствовала: источник его — за спиной. Она не нашла сил обернуться. Ждала…

Это оказалось крошечное зеркальце, обрамлённое коротенькими серыми щупальцами. Оно медленно выплыло из-за её плеча и зависло против лица сианай. Стоило Аниаллу увидеть его, как на неё снизошёл покой, её судорожно стиснутые руки расслабились, повисли вдоль платья, подол которого слегка колыхал пришедший в движение туман. Чуть заметно улыбаясь, сианай смотрела, как растёт зеркало. «Неизбежное произошло. И всё сложилось лучше, чем могло сложиться», — отрешённо думала она, наблюдая, как в зеркале постепенно проявляются знакомые пейзажи: Энхиарг, Наэйриан, Бриаэллар… Мир продолжал существовать… но только не для неё.

Аниаллу не сразу обратила внимание на своё отражение, а когда заметила его, не узнала себя: из выросшего зеркала на неё смотрела незнакомая сианай. Это она, другая Тень богини, узнала зеркало, это ей оно внушило покой. Она сочувствовала Аниаллу, и Алу тоже сопереживала ей, но они не были одним целым, просто у них было сейчас одно тело на двоих… или даже на троих?..

Аниаллу почувствовала себя разорванной в клочья, её сознание словно распалось на три части, две из которых сианай не могла контролировать. Одна из них — печальная, мудрая, холодная — со светлой грустью смотрела на своих друзей, продолжавших жить в Зазеркалье, готовая провести остаток вечности в пустоте, наблюдая за ними и довольствуясь тем, что они уцелели. Другая же жаждала во что бы то ни стало вернуться в Энхиарг, в ней не было ни капли благодарности к зеркалу, возродившему в себе её мир, наоборот, она ненавидела этот странный предмет, словно это он украл у неё её прошлую жизнь.

И, к ужасу Алу, именно эта, ослеплённая гневом половина, брала верх. Смирившаяся часть сознания просто сгорела в пожаре её ярости, и тело, доставшееся победительнице, с силой выбросило руку, ударив кулаком в зеркало. Аниаллу отчаянно пыталась остановить её, докричаться до неё — до себя, но была не в силах сделать это. Ещё удар… ещё… Алу чувствовала: через это зеркало нельзя никуда прорваться, его можно только разбить, но если оно разобьётся, то наступит конец всему — всему и всем! Но какое дело было этой безумной до всех, раз она не могла быть с ними?..

Удар — Аниаллу захлебнулась ужасом: по серебристой поверхности поползли трещины. Она увидела искажённое тёмным торжеством лицо… своего тела. Удар, на этот раз плечом… Немой крик. Поздно. Зеркало раскололось на тысячи осколков, и они брызнули в лицо сианай…

Долгое время для Алу не существовало ничего, кроме заполнившего уши звона разбитого зеркала и тьмы. Стёкла множеством острых клыков впились в неё, и она боялась пошевелиться. Но потом боль начала медленно проходить и вскоре Аниаллу поняла, что лежит на чём-то жёстком и неровном. Лежит на чём-то — значит, помимо неё существует что-то ещё. Сознание этого наполнило сердце сианай восторгом и надеждой, заставило забыть о боли. Осколки в её теле таяли, словно льдинки, оставляя после себя ощущение странного онемения. Что-то задвигалось под её спиной. Алу открыла глаза.

* * *

— Что?.. Что это было? — пролепетала Аниаллу, снизу вверх глядя на встревоженного Балфишрейна.

— Думаю то, что принято называть «возмущением силы», госпожа, — ответил карг.

Алу насмешливо дёрнула щекой в ответ на это нелепое предположение и мысленно возразила ему:

— Я сианай, Балфишрейн, я сама часть этой силы. Она не может обернуться против меня, это просто невозможно!

— Ты стоишь близко к её источнику, Тень богини, но ты ещё не сам источник, и, быть может, есть кто-то, кто немного ближе к нему, — почти не размыкая мощных челюстей, проговорил карг. — Возможно, тот, кто защищает моё сознание, слился с силой Аласаис полнее тебя, ему эта сила повинуется охотнее и возмущается, когда, используя её, ты нарушаешь его волю. Как было бы со мной, попытайся я применить её во вред тебе.

— Не понимаю… — Алу попыталась сесть, Балфишрейн помог ей, поддерживая лапой под спину. — Никто не стоит ближе к Аласаис, чем сианай, её Тени… кроме самой Аласаис! Или ты хочешь сказать, что это… это была она?! — глаза сианай ярко вспыхнули, и буквально впились в ящера.

— Госпожа-а, — болезненно проскрипел он, склоняя голову, — я сказал всё, что мог сказать сейчас. Даже твоей воли не хватило на то, чтобы заставить меня ответить на твои вопросы, неужели ты думаешь, что может хватить моей? — Он вздохнул и как-то… сдулся, Алу даже показалось, что его рёбра стали выпирать под пёстрой кожей. — Должно пройти время, прежде чем я смогу говорить об этом снова. И не я назначаю срок.

— А кто? — упрямо спросила сианай, но так и не дождавшись ответа, раздосадованная, смогла-таки подняться на ноги и, пошатываясь, пристально взглянула на Балфишрейна. — Это была Фай? Такрен Фай из Бездны?

Карг только покачал уродливой головой.

— В Лэннэс я слышал это имя, и не раз, — неприязненно оскалился он и лишил Алу последней надежды узнать хоть что-то: — Но она здесь ни при чём. Насколько мне самому известно.

— Хорошо, я понимаю твоё положение. Но о каком сроке идёт речь? Как долго… ты должен молчать?

— Я не знаю, моя госпожа. Я знаю… и значу так мало. Но, думаю, рано или поздно время придёт.

* * *

Направляясь на встречу с Ирсоном, Анар обдумывал всё то, что услышал от Фай и Мейва за последнее время. Он не поверил ни единому слову Такрен насчёт того, что Аласаис в каких-то своих целях смогла изменить его Путь (или уговорила Тиалианну сотворить его на заказ — что одно и то же). Анар силился понять, зачем Фай мучила его уши всей этой нелепицей… Уж не затем ли, чтобы убедить его, что раз сама наэй без зазрения совести преступила один из фундаментальных законов Бесконечного, то и он, Анар, имеет полное право нарушать его установления. И её установления — тоже.

И эти сливояблоки Такрен, без сомнения, подсунула ему с той же целью. Чтобы он стал таким же, как она… или как бедняга Мейв. Куцехвоста — потерянного, мучающегося сомнениями и сожалениями — она сумела оторвать от его прежнего окружения, прочно привязать к себе и, как следствие, могла впредь использовать в своих целях — какими бы они ни были. Видимо, с Анаром ей хотелось поступить точно так же.

Но Фай просчиталась: выбить почву у него из-под лап, отвратить его от его природы и его богини оказалось намного сложнее. Анар слишком любил Аласаис и… слишком уважал Бесконечный, служение которому было целью её существования. Это колоссальное, прихотливо устроенное, вечно развивающееся нечто, кажущееся то хрупким, то незыблемым, то мудрым и внушающем почтение, то нуждающимся в опеке — оно рождало в сердце Анара очень сложные и тёплые чувства. И он ни за что не променял бы близость к нему и к ней на любые знания или эту мнимую свободу ума, которой так кичились Фай и Мейв… Хотя, как всякий алай и дракон Изменчивого, он высоко ценил и то и другое.

«Все алаи казались мне жалкими, зашоренными рабами своего естества…», — повторил он про себя слова Куцехвоста. Отсутствие у кошек Аласаис интереса к тому, куда при смене облика деваются их тела и вещи, Куцехвост считал примером «ограниченности мышления» своих соплеменников. И его, Анара, ограниченности тоже. Но Анар не чувствовал себя скованным никакими запретами. «Почему Мейв не считает признаком той же ограниченности то, что мне или ещё какому-то коту не хочется прыгнуть в огненное озеро? — думал он. — Пример, наверное, не самый точный — вон ан Камиан может запросто сигануть в огненное озеро, любопытствуя: что он почувствует, умирая таким экзотическим образом? Но… но и он захочет прыгнуть только в том случае, если будет уверен, что у него есть запасное тело, а нервы — достаточно крепкие для подобных экспериментов. Если интуиция скажет ему: да, давай, прыгай, можно! А если не скажет — ан Камиан обойдёт озеро стороной, заткнёт своё любопытство до лучших времён. Так что же — объявить его за это „рабом своей природы“?!

Тогда и сам Мейв — точно такой же раб. Если интуиция, дух кошки, говорит ему, например, не ходить через некую пещеру, он туда и не пойдёт. Не пойдёт — и всё. И не важно Куцехвосту, в отличие от какого-нибудь неалая, который тут же начнёт задавать вопросы: что да как, что там, в этой пещере произойдёт — потолок обвалится или завяжется очередная драка? Он и задумываться об этом не будет, полностью доверяя своему чутью.

„Да, сам-то он — доверяет и не толкует это как несвободу! Почему же другим зазорно прислушаться к своему духу кошки, когда тот не велит им лезть в какие-то философские или магические дебри. Заниматься изысканиями, от которых, как они верно чувствуют, толку будет не больше чем от прыжка в ларшевое озеро? В чём здесь несвобода? В том, чтобы оберегать себя чтобы блюсти свою выгоду? Непонятно…“ — помотал головой Анар.

Соплеменники Анара, драконы Изменчивого, тоже носились со своей свободой как с писаной торбой, но и они, если следовать логике безднианских алаев, не были свободны целиком и полностью. „Мы можем делать всё, что захотим“, — вечно твердили драконы. Но ключевое слово здесь — захотим. Оно исподволь накладывало на детей Повелителя Ветров ничуть не меньше ограничений, чем общественная мораль или закон — на представителей других народов. Драконам Изменчивого по определению не могло захотеться великое множество вещей, например, им не пришло бы в голову кого-то ограбить, попытаться подчинить себе или убить ради удовольствия равно как продать себя в рабство или связать кабальным контрактом — хоть ради какой выгоды.

Это „нехотение“ было одной из особенностей душ, которые Повелитель Ветров выбирал из мириад других, чтобы они родились его детьми — именно на душах… такого типа мог прижиться дух драконов Изменчивого. Этот внутренний запрет — если его вообще можно так назвать — был настолько органичен их природе, что как запрет не воспринимался вовсе… Во всяком случае, до тех пор, пока какой-нибудь „благодетель“ вроде Фай не брал на себя труд открыть глаза несчастному пленнику самого себя.

Так, допустим, Такрен смогла доказать дракону Изменчивого, что он, Дух Свободы, на самом деле не свободен полностью. И что дальше?.. На что она рассчитывает? Что припёртый ею к стенке бедняга из принципа начнёт насиловать себя и делать то, что ему делать отнюдь не хочется, что для него противоестественно? Навряд ли. Скорее, он просто пошлёт её куда подальше, заявит, что ему и так неплохо живётся. Что свобода — свободой а природа — природой.

Да как можно не понимать, что нет смысла пытаться освободиться от своей природы! Можно сменить цвет кожи или волос, поя да хоть всё тело целиком, но невозможно изменить анатомию своей души — а именно это тончайшее строение в конечном счёте определяет, каким будет твой дух, твои стремления и желания, твой Путь, наконец… Какая нужда в подобных попытках? Во имя чего издеваться над собой?..

Переламывать кости своей душе ради Великого Вселенского Блага? (Хотя о чём это он? Фай, Мейв — и мысли о благе… Смешно!) Но Бесконечный не делит существ на хороших и плохих, для него есть лишь существа на своём месте и не на своём. Любые задатки могут развиться десятками разных образов, и работа Тиалианны, Веиндора и Аласаис как раз и состоит в том, чтобы окружение существа оказалось таким, в котором задатки эти будут развиваться в созидательную, продуктивную сторону. Так или иначе.

Какая-то мысль трепетала на самом краешке Анарова сознания. Он с трудом ухватил её за хвостик, и она задребезжала в его сознании как расстроенная струна. Но как же тогда Амиалис? Его брат и сестра? Д'ал? Как Фай и Мейв, наконец? Если природа их душ так незыблема, если это она определяла их мировоззрение, то как они, алаи, могли отторгнуть дух кошки и предать Аласаис? Разве анатомия их душ не была сходна с его, Анара, собственной? Почему же тогда то, что казалось ему ужасным и противоестественным — было удовольствием для них? Неужели Фай права, и дело тут не в душе, а в наложенных на душу оковах, этом поводке, от которого они избавились, а он — нет? Или всё-таки что-то в них самих, в их душах было не так?

Ответ пришёл сам собой, и Анар много бы отдал, чтобы узнать — верный он или нет. Алайских душ катастрофически мало. Они редкость, дефицит. А что делает повар, когда у него кончается нужная приправа, а гости срочно требуют фирменное блюдо? Ищет наиболее близкий заменитель. И находит его, причём подбирает так точно, что посетители обычно ничего и не замечают. Или когда Тинойе нужны новые шнурки оттенка молодых еловых иголок, а в наличии оказываются только травянисто-зелёные, она, скрепя сердце (хотя мало кто вообще сможет отличить эти два цвета) берёт, что дают.

Так не могла ли сделать то же самое и Аласаис? Ей подвернулась душа — эдакая „почтиалайская“ душа… Души. И Аласаис решила рискнуть… Но риск её себя не оправдал — именно за этот крохотный изъян смог зацепиться Тал… и именно через эту крошечную трещинку впрыснула в Мейва свой яд Фай. А вот в д'ал этот изъян вряд ли был таким уж крошечным. Он был и в остальных, не поддавшихся Талу, руалцах — не даром же, стоило Анару увидеть бриаэлларских алаев, как руалские кошки перестали казаться ему кошками Аласаис. Они все были какими-то… псевдоалаями, по большей части — не многим лучше кистеухих Дитриуса.

Но почему Аласаис не… разобралась с ними? Стало жаль своих творений? Не желала признавать свою неудачу? Сомнительно. Аниаллу всегда была до жестокости честна сама с собой, следовательно и от Аласаис можно было ждать того же. Скорее, она сберегла их для каких-то целей, о которых Анар, разумеется не мог сейчас догадаться…

Его мысли вернулись в прежнее русло: изъяны, дефекты, трещины… Грамотно, заботливо взращенный дух позволял заполировать их, скрыть от глаз. Даже… „неполноценный“ алай, проникшийся духом Аласаис, живший среди других её детей, в её прекрасном городе — становился её котом по духу. Его крайне трудно было сбить с пути истинного. Но отними у него память об этой жизни, сдери наросшую духовную броню — и всё может измениться. И так можно истончить, разорвать связь не только между алаем и Аласаис, но и между существом любой другой расы и избранным им богом или наэй… даже между серебряным драконом и Веиндором.

Не для этого ли, чтобы таких предателей было больше, Талу понадобилось его „духосдиральное“ зелье? Раньше прихвостни тёмного наэй действовали уговорами и хитростью, пытаясь рассорить существ с их природой, их расой, богами — да всем Бесконечным — дабы переманить их на его, „освободителя“, сторону, а теперь, если предположение Анара верно, у Хозяев уже появилось куда более совершенное орудие…

И весьма неприятно было осознавать, что всего через пару часов Анару придётся вернуться в жилище безднианских алаев, в дом кошки, которая не погнушалась бы точно такими же методами. Да что там — Анар и задумался-то обо всём этом именно потому, что некоторые из этих методов воздействия Фай уже к нему применила…

* * *

Таверна „Проломленный череп“, вопреки своему названию, была одним из самых респектабельных заведений Бездны. Она помещалась в гигантском, пробитом сталактитом черепе, почти полностью занимающим продолговатую пещеру, к стенам которой лепились какие-то ветхие постройки. Следом за Ирсоном Анар пробирался к таверне по извивающемуся над самым дном пещеры узкому мосту. Внизу копошились какие-то тени, изредка мелькали огоньки чьих-то глаз, слышались шипение, стоны, подозрительные стуки, звоны и шелест.

Группа существ в разномастных дрянных доспехах и одинаковых плащах, с грубо намалёванными на них красными черепами, появилась откуда-то из-за таверны и, прогрохотав по окаймлявшему её скальному карнизу, стала спускаться по замусоренной лестнице.

Анар видел: охранники „Черепа“ нервничали. Они пытались сохранить внушительный вид: рычали, встряхивали шипованными плечами, но то и дело опасливо косились на тёмную стену домишек, злобно посверкивающих тусклыми оконцами, временами ускоряя шаги настолько, что почти бежали, круша всё на своём пути. Видимо, обитатели этих трущоб, слишком бедные для того, чтобы позволить себе отобедать в „Черепе“, были не прочь полакомиться его гостями.

— Почему они просто не выжгут тут всё? — вслух подумал Анар.

— Кто? — переспросил Ирсон.

— Хозяева таверны. — Анар кивнул в сторону застрявших у какого-то навеса стражников. — У них, как я понял, проблемы с местным населением. Тогда зачем посылать патрули? Можно ведь спалить эти лачуги — это было бы вполне в местных традициях, — сказал он и нахмурился: ему самому не понравилось, что первый же пришедший в голову способ решения проблемы оказался таким жестоким. „Бездна никого не отпускает прежним“, — так, кажется, сказала Фай?..

— Выжечь? Они однажды попытались, — не оборачиваясь бросил Ирсон. — Пригнали огнедышащего псевдодракона, запустили его на мост… И потом целую неделю не имели проблем с местным населением. Спросишь, почему только неделю? Потому что через неделю дракон кончился, и местные снова проголодались.

Ирсон нагнулся, поднял камень почище и запустил им, нет, с криком отбросил его: „булыжник“ распахнул пасть и пребольно цапнул его между пальцами. Несмотря на это, танай, видимо, попал, куда целился — замшелая глыба, в паре шагов перед ними, квакнула, мигом выпустила лапы и спрыгнула с моста. Ирсон достал из сумки очередной флакон и залил ранку вязкой жёлтой жидкостью.

— А как же тогда эта стража, если даже дракона?.. — поморщился Анар, наблюдая за стайкой теней, слетевшихся к месту приземления „глыбы“. Один тёмный, холодный силуэт, подозрительно колеблясь, вытянулся, наклонился в сторону путешественников, словно почуял кровь Ирсона и теперь плотоядно принюхивался.

— А никак, — ответил танай, доставая ещё одну, на этот раз пузатую и красную, как помидор, светящуюся склянку. — Сдаётся мне, что этих ребят запускают туда с другой целью… с той самой, для какой в результате дракон и сгодился. Такая безднианская логика: этих сожрут — гостей не тронут.

Многозначительно поджав губы, Ирсон швырнул бутылочку следом за ожившим „булыжником“. Она со звоном разбилась, пламя хлынуло во все стороны, уничтожив охочих до крови тварей.

— Насильно?

— Нет. Сами идут. — Танай пошевелил исцелёнными пальцами и зашагал дальше. — Это же Бездна, народ рисковый — могут ведь и не сожрать, а тогда заработаешь неплохие деньги.

— Всё это ужасно… — без особого негодования протянул Анар. — Но, ты знаешь, здесь всё равно лучше, чем в Руале.

— Я и говорю — искреннее местечко. Будь дело, например, в Линдорге, эти охраннички не знали бы, на что идут, а здесь им, при желании, даже расскажут, какой смертью они могут помереть… Но тоже не всегда, конечно.

Когда друзья прошли примерно две трети пути до таверны, Анар остановился настороженно шевеля ушами. Через мгновение закричал один из стражников, но Анар даже не взглянул в его сторону, почувствовал: не в этом крылась причина тревоги. Вдруг что-то тёплое, неправдоподобно быстро вынырнув откуда-то снизу, закрыло его лицо, надавило, спихнуло с моста. Алай попытался вырваться, взлететь, но оно тяжёлым плащом спеленало его плечи, прижало к земле.

Недолго думая Анар выпустил когти и коротким, резким движением всадил их в плоть врага. По обвивавшей его скользкой массе прошла волна дрожи, алая скрутило от боли, воздух разом вышел из его лёгких, а пальцы, казалось, вот-вот отломятся.

Отработанным ещё в Руале усилием воли он заставил мышцы расслабиться, а разум — перестать реагировать на боль. От души пройдясь когтями по животу нападавшего, Анар воткнул их ещё глубже, и в следующее мгновение с его пальцев сорвались струи разрушительной энергии. Они расползлись по телу врага, как червяки внутри яблока, ослабив его хватку. Вывернувшись из леденящих объятий Анар принял кошачий облик и в одно мгновение вскарабкался на верх затрясшейся от боли туши, оставив на ней длинные порезы. Он мог бы прямо сейчас перепрыгнуть на мост и через пару секунд быть уже в таверне, но огромная тварь, с уродливыми мясистыми крыльями без перепонок, медленно оседавшая под его ногами, погребла бы под собой Ирсона — юркому танаю почему-то никак не удавалось вырваться. А из трущоб к ней спешила подмога. Один из бандитов, вооружённый копьём, обмотанным ещё тёплыми жилами, нацелил его и полубесчувственного таная.

Анар сделал движение, словно собирался перескочить на мост, но вместо этого развернулся, выхватил меч и, в прыжке перерубив поганое копьё, резко пригнулся и ударил метившего в Ирсона ящера по голым лапам. Выбросил руку — и ещё одного противника откинуло в сторону, он снёс пару жердин, увешанных птичьими скелетами, угодил прямёхонько в громоздкие, крытые кожей носилки и затих. Видать, было ему там тепло и уютно. Анар заметил, что за кучей камней и скалящим зелёные зубы идолом пряталось ещё несколько бандитов, но первым делом надо было помочь Ирсону.

— Стоять можешь? — С трудом приподняв одно из „крыльев“ агонизирующей туши, он помог танаю подняться.

— Да… я сейчас.

Пошатываясь, тот принялся шарить в своей бездонной сумке.

— Может, лучше я достану? — предложил Анар, но Ирсон только отмахнулся.

Алай повернулся к оставшимся бандитам.

Они наблюдали за ним и Ирсоном, не спеша нападать, но и не решаясь убежать, чего им, как чувствовал Анар, очень хотелось. Они то и дело поглядывали на носилки, но вряд ли их волновала судьба заброшенного туда ящера. Скорее, они ждали, пока некто скрытый за мягкими кожами, позволит им отступить.

Подозрительно было, что, вопреки ожиданиям бандитов, их главаря в носилках не было. Нет, он не сбежал, Анар непременно заметил бы это, значит — прятался где-то поблизости. И скорее всего, прятался не один, а в компании кого-то посильнее этих ребят. Встречаться с ними Анару совсем не хотелось — не говоря ни слова, он положил руку на плечо Ирсона, собираясь вместе с ним переместиться к входу в таверну, и… не смог.

В следующее мгновение посреди пустыря вспыхнуло маленькое жёлтое солнце. Вспыхнуло и погасло.

— У нас гости, — кисло констатировал Ирсон.

„Гостей“ было пятеро. Один из них, к негодованию Анара, оказался драконом Изменчивого. Это наверняка он помешал алаю перенестись в „Череп“. Рядом с этим позором драконьего племени скалил зубы, затмевающие своим блеском даже его белоснежный плащ молодой маг. Явно недавний выпускник Линдорга. У него была та смазливая, наглая физиономия, которая одним своим видом возбуждает острое желание почесать о неё кулаки даже у самых выдержанных существ. Анар не спешил с этим — он чувствовал, насколько силён этот юнец… насколько он сильнее его самого. Но странное дело: несмотря на это предостережение чувства мэи, Анару жгуче хотелось спровоцировать колдуна атаковать, словно кто-то настойчиво нашёптывал ему, что это нападение неминуемо закончится поражением надменного чародея. Позади этой парочки хмурили низкие лбы двое рослых созданий видимо телохранителей скользкой личности, трясущей брюхом между ними.

— А-а, Ирсон Тримм… какая… с-сладос-стная вс-стреча, — прошипел тот, шагнув к Ирсону.

Танай же определённо не рад был видеть этого господина — тучного, мутноглазого, серокожего, покрытого местами тоненькими, словно плёночки, радужными чешуйками и густо измазанного слизью.

— Господин Саллшур… — растерянно протянул он и мысленно пробормотал: „Анар, ты у нас алай, что там тебе подсказывает это твоё мэи?“.

— Что, если мы начнём драться, нас тут же размажут. Конкретно — вон тот бледный паренёк. Эх, права, права была тётушка Алара, когда говорила, что во внешнем мире моя гордость будет страдать постоянно!

— Думаю, сейчас муками твоей гордости мы не отделаемся. Саллшур давно хотел меня прибить. Хотя бы разок — да я уже говорил тебе. Надо как-то прорываться в таверну. Ты можешь переместиться туда?

— Нет. Этот, в чёрном плаще, — моего племени. Он кинет меня обратно. Хорошо, если ничего похуже не придумает. Но алаев среди них нет — могу попытаться подчинить… или хотя бы оглушить кого-нибудь из них.

— Не успеешь, они знают, что такое алайские телепаты… А ты можешь согнать народ из этих трущоб и натравить на них?

— Да, но мне кажется, что и это мало поможет. Белый маг очень силён. Но рискнуть можно. Хотя… постой, Ирсон, у меня есть идея получше! — зачем-то вслух заявил Анар.

Он с нарочитой плавностью отколол от плаща длиннющую иголку и гордо поднял её над головой.

Ирсон покосился на друга. Игла выглядела совершенно обыкновенной, он не мог понять, шутит ли Анар так не смешно… или сошёл с ума. Но тут краем глаза танай заметил, как сразу вспотели телохранители Липкого: лица их, видимо от природы не приспособленные хоть что-то выражать, побелели самым недвусмысленным образом. От Анара тоже не укрылась их реакция, но он, кажется, именно её и ожидал.

— Я вижу, мы друг друга поняли. Разойдёмся тихо-мирно, и никто не пострадает, — сказал он.

Линдоргец посмотрел на Анара как на душевнобольного, а потом, прислушавшись к шёпотом остерегающим его телохранителям, гаденько усмехнулся и заявил:

— А вот это мы сейчас проверим!

В следующий миг из рук чародея выплеснулось жирное фиолетовое пламя. Чувствовалось — это был его коронный приём. Ирсон отпрыгнул в сторону, но Анар не двинулся с места. Игла вырвалась из его пальцев, метнулась наперерез огненному потоку и… остановила его. Он завис в воздухе бесформенным комком, а потом стал просачиваться через игольное ушко — словно шерсть превращалась в нить под пальцами незримой рукодельницы. Закончив „прясть“, игла прямо в воздухе принялась ткать какой-то сложный символ — Анар мог бы поклясться, что уже где-то видел его. Линдоргец так побледнел, что, казалось, ему не суждено было пережить это потрясение, охранники дружно упали на колени, дракона тоже впечатлило… а вот Саллшура — нет.

— Чего испугались? Это же алай — лживая тварь! Он пытается одурачить вас, чтобы спасти свою чистенькую шкурку! — начал было он… и поперхнулся словами: быстро завершив свою вышивку, игла, недружелюбно посверкивая, плавно облетела его и зависла в опасной близости от левого глаза, инстинктивно спрятавшегося за молочной плёнкой третьего века.

— Шли бы вы отсюда, ребята, — ласково посоветовал Ирсон. — Этот уже обречён, а вы ещё можете успеть свалить.

Бандиты не шевелились. Анар чувствовал их страх.

— Вы что, остолбенели?! — не унимался Саллшур. — Брешет он. Швея бы никогда…

Блеснуло серебром — и губы толстого главаря оказались зашиты аккуратным швом. Все четверо уставились на весёленькие шерстяные нитки: их длинные концы жидкими зелено-фиолетовыми усами скорбно свисали со щёк жертвы своего болтливого языка. Саллшур таращил глаза, на которые со лба стекали потоки густой слизи. Он не утирал её, умоляюще глядя на своих подручных. Но те уже сообразили, что силы неравны. Дракон, видимо, попытался куда-то их переместить, но вместо этого всех троих только приподняло и с силой шлёпнуло обратно. Игла же не остановилась на достигнутом и, соскользнув с нитки, нырнула за шиворот главарю. Он жалобно замычал, пытаясь дотянуться до спины. Длинные синие когти, появившиеся на его пальцах, разодрали в клочья окровавленное одеяние, явив одинаково остолбеневшим наблюдателям вышитые на сероватой коже аккуратные строчки: „Никто не смеет говорить за Швею“. Игла немного покружила вокруг, а потом медленно подлетела к Анару и осторожно воткнулась в его жилет.

Линдоргский маг и дракон во мгновение ока пропали, бросив наконец главаря на произвол судьбы. Саллшур оправился довольно быстро. Поднявшись с колен, он неожиданно стремительным жестом запустил руку под лохмотья и достал оттуда здоровенный медальон, с противным звуком отлепив его от груди. Анар не стал прибегать к магии. Он просто пнул толстяка и тут же вышиб из сочащейся слизью руки амулет.

— Жалко его так отпускать, — обратился Ирсон к своему брезгливо трясущему ногой другу — у Анара мысок сапога, там, где темнели прорези для когтей, выглядел так, словно у него случился насморк.

— А что с ним делать? — спросил Анар, тем временем проникая в сознание твари — её надо было заставить бояться смерти.

Анар уже успел уяснить: в мире, где воскрешение — рядовая услуга, это надо проделывать в первую очередь. Иначе жертва могла прыгнуть под крылышко к Веиндору ещё до того, как они с Ирсоном придумают, как её можно использовать.

— Саллшур здесь, насколько я знаю, какая-то больным шишка. Он может быть в курсе… весьма интересных вещей, верно?

„Шишка“, вся облепленная какими-то стружками, крошками, обрывками и осколками, согласно закивала головой.

— Да. Надо расспросить его о харнианцах, — согласился Анар. — В конце концов, Фай именно так собирает информацию.

Анар поднял пленника в воздух, брезгуя прикасаться к нему руками, и выпустил ноготь, намереваясь перерезать стягивающие его губы нити.

— А… она не обидится? — быстро прошептал Ирсон, опасливо косясь на иглу.

— Понятия не имею, — медленно покачал головой Анар, но коготь втянул. Танай был прав: зачем рисковать, благо у него найдётся способ пообщаться с пленником и без слов.

Анар бросил трясущегося Саллшура обратно в груду хлама и наступил на край его одеяния, чтобы помешать отползти. Ирсон, которому пару раз посчастливилось видеть грозную царицу Амиалис, подумал, что сейчас его друг очень похож на свою ужасную маменьку. „Вот тебе и „добродей““, — усмехнулся танай.

— Итак, падаль, я не стану спрашивать, зачем ты напал на моего друга Ирсона. Ради чего бы ты это ни сделал, ты всё равно заслужил мучительную смерть, — тем временем пугающе-ровным голосом говорил Анар, сверху вниз глядя на неудачливого главаря бандитов; тот задёргался под тяжёлым взглядом алая, замычал, силясь разомкнуть зашитые губы. — Меня интересует другое. Харнианцы.

Толстяк закивал так резко, что приставшие к его липкой физиономии щепки и мелкие камешки полетели во все стороны. Какое-то время Анар молча смотрел на него, слушая мысленный рассказ запуганного существа. Лицо алая оставалось непроницаемым. Как Ирсон ни вглядывался в его застывшие, заострившиеся черты, ничего — ни радости, ни досады — разглядеть так и не смог. Каждая же складка на морде его невольного собеседника так и тряслась от иступлённого желания угодить коту Аласаис, выжать из своей памяти всё, что только можно. Вдруг Анар резко наклонился к пленнику, тот отпрянул, закатил помутневшие глаза, захрипел, упал на свою вышитую спину и застыл. Ирсон было решил — алай убил его, но потом разглядел, что грудь Саллшура продолжает едва заметно вздыматься.

— Нет, всё-таки — добродей, — не удержался танай, когда Анар обернулся к нему со своей прежней улыбкой на лице.

— Ничего подобного, — заявил Анар, с досадой отметив облегчение, прозвучавшее в голосе Ирсона. — Толку-то его убивать — всё равно воскресят.

Анар рассматривал сотканный иглой Швеи символ, который всё ещё медленно вращался в воздухе. Основательно покопавшись в памяти, алай вспомнил, что он так ему напоминает: нечто похожее было вышито на юбке старой знакомой Ирсона — Фахзи, встретившейся им во входном черепе Лэннэс. Точно — её внучок сидел, буквально уткнувшись носом в эту загогулину. Помнится, эта пожилая дама тогда обратила внимание на скромную Анарову персону… Уж не имел ли он честь лицезреть саму… Швею? Или кого-то из её приближённых?

— Так мы идём или как? — спросил Ирсон, которому нетерпелось убраться из опасного места.

— Минуту, — попросил Анар; помимо символа, ему не давало покоя чувство, охватившее его перед нападением линдоргца, — чувство уверенности, что любым агрессивным действием тот выроет себе могилу.

Это ощущение очень походило на то странное злорадство, которое он испытывал при мысли, что приспешники Тала смогли изобрести способ „избавлять“ существо от его духа…

Анар хмыкнул. Ирсон не видел его лица — он как раз собирался взлететь на мост, но смешок услышал.

— Конечно, я не мастер левитации… — протянул он.

— Да нет, Ирс, — отмахнулся Анар. — Нет. Просто я понял, что наш друг Тал сам набивается к Веиндору под крылышко!

— Не понимаю?..

— Это духосдирательное вещество, о котором я тебе говорил, — оно приговор для Тала… по крайней мере — для одного из его Хозяев! Так же, как знания стали приговором для Фай, а снадобья — для Мейва. Только, сдаётся мне, приговор его будет похуже, чем у них.

— О чём это ты?

— Я, Ирсон, о вопиющих преступлениях против миропорядка. Тал рискнул бросить вызов не только наэй, но и самому Бесконечному. А Бесконечный — сущность куда более могущественная, чем те, кто ему служит. Он не станет сражаться с Талом… Он его отторгнет, а это то же самое, что и приговорит!

— Много бы я отдал, чтобы ты был прав. Дожить бы до приведения этого приговора в исполнение… Но нам в любом случае надо убираться отсюда! — заявил Ирсон и поднялся на мост.

Анар последовал за ним, пытаясь разобраться, чего в нём сейчас больше: радости, оттого что им удалось избежать битвы (которая неизвестно ещё чем бы закончилась), или раздражения — ему уже начинало надоедать, что вокруг его персоны неведомыми силами постоянно ведутся какие-то игры. Вот эта Швея — ну зачем он ей нужен, с чего бы это она решила ему покровительствовать? За красивые глаза и золотые уши? Сомнительно, особенно в Бездне, здесь в цене… совсем другие вещи.

* * *

— Вам сюда, сюда, благородные господа, — суетился белоснежный официант, переступая на тоненьких ногах-ходулях через столы, лавки и посетителей заведения. Он вёл новых гостей через переполненную залу к дальней стене, где было куда свободнее и чище. Анар и Ирсон весело отфыркивались под нескончаемым потоком отборной лести, льющемуся сверху, из ротового отверстия их невообразимого провожатого. Никто из облепивших столы и выступы стен существ не обращал на них никакого внимания, и они благополучно приземлились в одном их небольших закутков, отделённых от основной залы плотной красной шторой. В воздухе ещё чувствовалась радость с лёгкой ноткой недовольства — видимо, всего пару минут назад какая-то весёлая компания что-то праздновала в этом кабинете, да её попросили освободить помещение для более почётного гостя каким являлся Ирсон.

Анар опустился на мягкое, идеально чистое сиденье, оно оказалось очень необычным на ощупь, как будто внутри него был мешок, наполненный прохладной водой. Устроившись напротив, Ирсон принял из лап согнувшегося официанта пухлый том меню, небрежно полистал потрёпанные страницы, вздохнул и принялся объяснять, что и как именно надо приготовить. Официант, покачиваясь на своих комариных ногах, слушал наставления гостя время от времени что-то записывая на длинный лист пергамента но, когда танай дошёл до напитков, вдруг перестал понимать, чего от него хотят и предложил сбегать за поваром, более сведущим в подобных изысках. Ирсон остановил его жестом, ободряюще похлопал по ноге я потыкав пальцем в меню, велел принести что-то из обычного ассортимента, а в придачу к этому — пустое ведёрко, ложку и два бокала. Анар, хотя ему нетерпелось поделиться с другом тем, что он узнал от Саллшура не торопил его — настолько Ирсон упивался нудноватым, на его собственный взгляд, процессом заказа. Когда с этим было покончено, танай довольно хрустнул спиной и вопросительно протянул:

— Итак?..

Но едва Анар успел раскрыть рот, как откуда-то сверху донёсся пронзительный крик: „Ко-о-льца!“.

— Что за?.. — зажимая уши, прошипел Ирсон.

Анар поморщился и задрал голову в поисках обладателя тонкого, противного голоска явно усиленного волшебством.

— Кольца! Ко-о-льца магические кольца! — снова разлилось под костяным куполом. — Покупайте кольца! Всевозможные кольца! Волшебные кольца!

— Торгаши проклятые, — так никого и не увидев, пробормотал Ирсон.

— А с виду такое приличное заведение, — насмешливо дёрнул ухом Анар. — Итак. О харнианцах он знал немного, большей частью сплетни, но один его бывший… сотрудник — с благородным именем Ишак — на днях хвастался господину слизню, что теперь охотится на харнианцев вместе с каким-то Лилишем и получает втрое больше, чем на прежней службе. Этот Ишак и его новые друзья частенько захаживают в таверну „Ярость Грахарда“.

— Ко-о-ольца! — раздавалось всё ближе, и наконец обладатель мерзкого голоса соизволил показаться из-за колонны. Это было маленькое крылатое существо, на каждом из шестнадцати его длинных суставчатых пальцев был нанизан столбик массивных перстней.

Ирсон вдруг резко поднялся и вытянул шею, всматриваясь в толпу.

— Что случилось? — встал рядом с ним Анар.

— Глазам не верю! — усмехнулся танай. — Пойдём-ка.

За столом, к которому направился Ирсон, сидели трое: мальчик лет двенадцати и две девчушки: одна — его ровесница, другая — немного младше. На всех были одинаковые синие робы, с вытканным на груди силуэтом острова. С него, пронзая парящие в ночных небесах разноцветные сферы, били ветвистые, вышитые светящейся нитью, молнии. Никто из детей не притронулся к пище, заказанной видимо, только для того, чтобы их не выгнали из таверны. Детей с такими печальными и серьёзными лицами Анар не видел даже в Руале, где взрослели, по понятным причинам, очень рано.

— Приветствую господ элсаферских магов на землях Энхиарга! Какой волной занесло вас в Бездну? — подойдя к ним, дружелюбно спросил Ирсон.

— Нет больше никаких элсаферских магов, змеелюд — не отрывая взгляда от стола, проворчал мальчик; обе его подруги во все глаза смотрели на таная.

— Что случилось? — подсаживаясь к ним на скамью, спросил ошеломлённый Ирсон.

— А какое ваше дело? — холодно спросил оскорблённый такой наглостью мальчик.

— У меня есть друг среди вашего народа — волшебник Мефрион, может знаете? Эдакий вежливый грубиян. Или будет точнее — надутый зануда?

Дети переглянулись.

— Как же нам его не знать, он наш учитель, — неожиданно оттаяв, сказала старшая девочка. — А откуда его знаете вы?

— Это довольно долгая история, не уверен, что Мефрион захотел бы, чтобы я вам её рассказал. Меня зовут Ирсон Тримм.

— Ирсон! Друг Святой Волшебницы Аниаллу! — мигом забыв о важности, воскликнул мальчик.

— Её самой, — приняв этот нелепый титул как должное, улыбнулся танай. — А это Анар ан Сай, её муж, — представил он своего так и оставшегося стоять спутника.

— Это большая честь!

Поднявшись, мальчик провёл руками по робе и поклонился, девочки последовали его примеру.

— Нас атаковали ночью, — рассказывал юный маг несколькими минутами позже. — У нас троих был урок глубоко в подвалах, мы не знали, что происходит наверху. А потом лектор сказал, что на нас напали, велел наложить защиту на дверь и ушёл. Мы так и сидели, пока не прибежал раненный мастер Мефрион. Даже он не понял, что за враг на нас напал, только бросил, что будто бы сама ночь обрушилась на остров.

Анар и Ирсон обменялись тревожными взглядами: нетрудно было догадаться, кто „обрушил ночь“ на родину этих бедняг.

— Некоторые ученики убежали, но многие и почти все учителя погибли… — всё таким же поразительно ровным голосом продолжал мальчик. — Конечно, у большинства есть запасные тела в других мирах но нашего дома больше нет… Потом мастер Мефрион выкинул нас сюда.

— А сам остался спасать семью, — вздохнула старшая из девочек, пытаясь натянуть на украшенный траурной каймой ноготь обгоревший пальчик кружевной перчатки.

— Семью? Неужто нашлась такая ду… Неужто Мефрион женился? — вовремя поправился Ирсон.

— У него четыре жены и шестеро детей, — сообщила её младшая подруга. Теперь настала очередь Анара изумлённо таращить глаза.

— Но только двое из них — маги, — с явным сочувствием сообщил мальчик.

Ирсон недоверчиво покачал головой.

— Знаете что, вам не стоит долго здесь оставаться, — выразительно оглянувшись по сторонам, сказал он. — Посидите ещё немножко, мы поужинаем, а потом я отведу вас в храм Тиалианны.

Все трое дружно открыли рты с явным намерением возмутиться.

— Не морщитесь, не морщитесь, никто вам проповедей читать не будет и молиться не заставит, — ничуть не удивившись, замахал на них рукой Ирсон. — Она ведь не богиня, а наэй и ничего ей от вас не надо.

Дети обречённо кивнули, всем своим видом показывая: им что богиня, что наэй — всё едино.

— Ну надо же! У Мефриона — четыре жены! — уже отойдя от стола юных волшебников, никак не мог успокоиться Ирсон. — Хотя у элсаферцев это обычная практика, но этот индивид чисто энвирзийская бабка: такого неуживчивого, склочного характера я больше ни у кого не встречал. А уж какая бездна презрения к немагам…

— „Обычная практика“? — переспросил Анар.

— У них там магическая держава, которая существует только благодаря мощи своих колдунов: их мир сам по себе довольно негостеприимное место (в смысле экологии, флоры и фауны), да и разумных врагов — тоже предостаточно. А дети с волшебническими способностями рождаются у местных людей только в том случае, если один из родителей колдун, а другой нет. Вот и получается, что у некоторых колдунов по несколько жён, а у колдуний — по несколько мужей.

— И как же они так живут?

— Ты знаешь, как ни странно, хорошо живут, — пробираясь за уже накрытый стол, пожал плечами Ирсон. — Очень много у них дружных семей. Какая-то особенность мышления, наверное… А Мефрион — это любопытнейший господин, один из „клиентов“ Аниаллу (откуда-то она его спасала), общий наш с ней знакомый. Правда, дружбы ни у меня, ни у неё с ним как-то не получилось.

— Ирсон, я всё хотел спросить тебя, а ты сам „клиентом“ Аниаллу не был?

— Увы, не был, — вздохнул танай. — Мы познакомились с ней в Бриаэлларе, я приехал туда по совершенно идиотской причине: ходил в „Совершенство“ разрезать себе язык — было такое поветрие среди танайской молодёжи. А Аниаллу собственноручно, чтобы позлить Шаду, относила во „Вторую жизнь“ ненужные ей платья. Интересно, мы просто подошли друг к другу, заговорили о всякой чуши, да так и проболтали до вечера, сидя под статуей Веиндора. Кстати, перемывали кости вашему Совету — Верховный жрец им тогда устроил очередной разнос, не помню уже, по какому поводу.

— А ты, случаем, не знаешь, как Алу угораздило попасть в дочери к Кеану? — как бы невзначай спросил Анар.

— Это довольно дурацкая история, — немного помявшись, сказал Ирсон. — Кеан, ему тогда было лет двести с хвостиком, был одним из учителей Алу. Поначалу они очень не поладили друг с другом, и однажды, вернувшись домой злющей-презлющей, наша Аниаллу, в лучших традициях Аэллы ан Камиан, с которой она тогда много общалась» прошипела: «Ну, гадина, держись, поносишь ты мне ещё цветочков, поносишь!». Подумала — и ладно, делать для осуществления этого «коварного замысла» она бы всё равно ничего не стала. Но на следующий день Кеана как подменили. Он был сама забота и предупредительность, слова ей поперёк не говорил, смотрел печальными, влюблёнными глазами, — танай поморщился. — В общем, Алу решила, что, сама того не желая, заколдовала его, влюбила его в себя. Она была молодая, неопытная сианай и боялась, что случайно может наделать дел. Она пыталась развеять чары (которых, как потом выяснилось, и в помине не было), мучилась, пробовала даже полюбить его, но ни одно, ни уж тем более другое ей не удалось. Кеан же и не думал отступать. А Алу прощала ему все его гадости и бестактности (даже то, что он выжил Теолу из Бриаэллара), виня в этом в первую очередь себя. Так что она обрадовалась, когда ей предложили войти в дом ан Темиар в качестве его дочери, думала, это поможет их с Кеаном отношениям перерасти в хорошую дружбу. Наивная.

— А сам Кеан? Как он согласился на всё это? И кто мог это предложить?

— Его заставили сделать это. Тени Аласаис были крайне разгневаны его… чересчур настойчивой заботой об одной из них и поставили Кеана, на тот момент уже Верховного жреца, перед выбором: или оставить пост и отправиться в изгнание, или отказаться от всяких… любовного рода притязаний на Аниаллу — в знак чего он и должен был её удочерить.

— Вот почему он так ненавидит меня. Он хотел быть на моём месте, — пробормотал Анар.

— Много кто хотел бы быть на твоём месте, — хмыкнул Ирсон. — Но с ним всё куда хуже: он уверен, что должен быть на твоём месте. Что такова не только его привилегия, но и прямая, священная обязанность. Аниаллу представления не имеет, с чего он это взял. Может, ему какой надышавшийся долинного тумана кретин из Вещего Черепа наплёл, — с истинно танайским презрением к предсказателям, предположил Ирсон. — Давно говорю: надо убрать этот треклятый череп, пусть эти обормоты не из глазниц, а в глаза вещают и потом отвечают за свои слова!..

* * *

— Раньше никому и в голову бы не пришло, что наэй могут воевать между собой: всегда считалось, что это бесполезно, что ни одна из сторон при любом раскладе победить не сможет. Если бы кто сказал мне, что у нашей Тиалианны могут быть враги — я бы решил, что он рехнулся, — налегая на змеиное мясо, пробормотал Ирсон. — Я бы ему прямо сказал, что во всём Энхиарге, да, я уверен, и за его пределами, не найдётся ни одного безумца, вздумавшего бы навредить ей. Потому что, если с Тианой что-нибудь случится — всему придёт конец. Наступит полнейший хаос, такой, что даже Талу он вряд ли придётся по сердцу.

— Но ведь было время, когда её не было, — не очень уверенно возразил Анар.

— Верно. Но, появившись здесь однажды, она настолько… вросла в эту реальность, что та изменилась и теперь уже не может существовать без неё. Во всяком случае — в привычном нам виде. Вообрази только: это же её мозгами, частью её души думает Бесконечный, создавая Пути! То же самое и с Веиндором, и с Аласаис. Ему, Талу, никогда не стать полновластным… хозяином в Энхиарге, пока эти трое будут противостоять ему — пусть уже не как личности, но как силы, вплетённые в ткань мироздания.

— Если нельзя уничтожить, то можно попытаться подчинить, — сказал Анар, осенённый чудовищной догадкой; по резкому кивку Ирсона он понял, что она посетила и таная.

— Верно, — сказал тот, — подчинив Тиалианну, он сможет править мирами, незримо влияя на все события, которые в них происходят. Конечно, Тиана не всемогуща, на её власти лежат ограничения. Они не всегда позволяют ей вмешиваться в наши судьбы так, как она того пожелает. Но кто знает, не изобрёл ли он уже способ обойти эти запреты? В конце-концов, после всех его… извращённых манипуляций с духом и душами я бы и этому не удивился, — быстро проговорил танай.

— Веиндора и Тиалианну ему просто так не подчинить. Для этого ему нужна Аласаис, тогда её… «способность убеждать», подкреплённая его могуществом, возможно, возобладает над волей Судьбы и самой Смерти.

Ирсон молчал, всем видом показывая, что он согласен с алаем.

— Так ты думаешь, что Аласаис и есть то оружие, о котором говорил Селорн? — выдохнул Анар. «Аласаис… значит — и Аниаллу», — холодной змеёй скользнуло в его мозг.

— Что до меня, Анар, то я думаю именно так.

— Погоди, погоди… Селорн сказал: «То, что ищет Тал, у него уже было когда-то». А вряд ли он уже был повелителем Тианы и Веиндора!

— Верно. Но патриарх мог и ошибиться. Или… или, да! Ведь он, этот Тал, мог не просто владеть какой-то сущностью, делавшей его всевластным, он мог быть всевластным сам по себе… до тех пор пока что-то не положило этому конец. Что-то или кто-то.

— Наэй?

— Да. Наэй, — резко кивнул Ирсон. — Трудно поверить, но вся наша бесценная современная белиберда — Пути всякие и тому подобное — и наэй, служащие всему этому, тоже существовали не всегда. Это довольно новая… схема, изобретённая Бесконечным «для гармонизации и развития себя самого», ей всего несколько десятков тысяч лет. А до этого он просто созерцал заполнявший его хаос. Видимо, не находил способа навести тут порядок… Ну, не суть. Так вот, мы же не знаем, что это был за древний хаос, и кто был тут главным.

— И Тал хочет… — ужаснулся Анар.

— Да. Но наэй не боги, их невозможно уничтожить, просто перебив их паству. Нужно добраться до них самих, и Аласаис, я уверен, — лишь первое звено в этой цепи, — мрачно изрёк танай и замолчал.

Их обоих била мелкая противная дрожь, каждое сказанное или услышанное слово было как удар молнии, растекающийся по телу тысячью кусачих электрических разрядов. Оба понимали, что любой, даже самый волнующий, разговор, не пробудил бы таких сильных эмоций у них так много повидавших на своем пути. Здесь было нечто иное. Они чувствовали, что стали сопричастны к чему-то… запредельному. Ирсон тревожно завертел головой, словно искал того, кто мог подслушать их слова.

— Мне кажется, что мы первые, кто высказал это вслух… Первые, кто догадался… — с трудом выдавил Анар. — Надо что-то делать, надо что-то делать… — быстро проговорил он после недолгого молчания. — Надо помешать Аниаллу приехать сюда!

— Ей не помешаешь, — махнул рукой танай. — В Бездну её притягивает сила куда большая, чем любовь к своему народу или к девочке Делии.

Анар вопросительно наморщил лоб.

— Судьба, — выдохнул Ирсон. — Алу стремится сюда не случайно. Скажу больше — мы здесь не случайно. Посмотри хотя бы, как нас трясёт!

— Аласаис нужна Талу, чтобы получить всё, — вместо ответа повторил алай, не замечая, что царапает когтями стол. — Тогда, наверное, сианай нужны ему, чтобы узнать, где Аласаис. Между наэй и её воплощениями должна же быть какая-то связь.

— Между кем и кем? — переспросил насторожившийся Ирсон и даже подался вперёд.

— Между Аласаис и её воплощениями, — повторил Анар.

— Друг мой алай, ты совершенно не умеешь говорить на общем языке! «Воплощение» и «тень», без сомнения, слова похожие, но не настолько же! — с наигранным весельем в голосе воскликнул Ирсон.

— Я прекрасно говорю на общем, так же как и на двух десятках других языков, Ирсон Тримм, — на чистейшем танайском, точно копируя мягкую интонацию жителей Змеиного Глаза, заявил Анар. — Патриарх Малаур потрудился засунуть их мне в голову. И если я сказал «воплощение», то именно это я и имел в виду.

— Она? — вскочил Ирсон. — Аниаллу? — Он буквально поперхнулся этим словом.

— Она собиралась сказать тебе. Я только удивляюсь, что не сказала раньше, — пожал плечами Анар.

— Быть такого не может… И как же…

— А никак. Отметить это как факт и больше не думать об этом. А если думать, то только в связи с угрозой её жизни… или с другими, не повседневными вещами, — хорошо понимая, что сейчас творится в душе Ирсона, поделился собственным опытом Анар.

— Погоди, а остальные сианай, они — тоже?

— Да. И сколько их всего ни Аниаллу, ни другие Тени не знают.

— А как они… друг с другом?

— Как отдельные существа: одна может не знать то, что известно другой, и способности, и характеры у них разные. Но главной среди них нет. Только сама Аласаис над ними.

— Мать моя танайская жрица… Я увещевал воплощение Аласаис! Идиот.

— Ты зря так думаешь. Она очень ценит твою дружбу и твои советы. — Анар поймал недоверчивый взгляд таная и воскликнул: — Ирсон, она не притворяется! Она такая, какой ты её знаешь… А как при этом она может быть ещё и воплощением Аласаис, я сам с трудом понимаю. — Он помолчал. — Хотя, знаешь, в ней иногда что-то такое проскальзывает… что жуть берёт.

— В вас обоих… проскальзывает, — пробормотал танай. — Ты то хоть, я надеюсь, не чьё-нибудь воплощение?

— Нет, я — просто я, слава Веиндору — или кого там полагается за это славить?

* * *

— И всё из-за бешеных харнианцев и какой-то девчонки, — ворчала Шада следующим утром, когда собранная, бодрая Аниаллу и её немногочисленные провожатые собрались в холле у большой лестницы. Сианай, понимая, что служанка говорит это в сердцах, пропускала её бормотание мимо ушей.

— Позаботься о её родителях и о себе тоже, — проговорила она, обнимая Шаду.

— Я предпочла бы заботиться о тебе, госпожа, — всхлипнула та, отвечая на её объятие.

— Со мной всё будет в порядке, а тебе лучше остаться — иначе кто расскажет мне все последние сплетни, когда я вернусь? — Сианай улыбнулась, мягко высвободилась из чёрных рук и направилась к Теоле.

— Если я хоть что-то узнаю, то немедленно свяжусь с тобой. Я найду как. И если Кеан что-то задумает — тоже, — вместо прощания заверила её подруга (такой серьёзной Аниаллу не видела её ни разу в жизни). — И не смей волноваться за нас! — приказала Теола и коротко, по-деловому прижалась щекой к её щеке. — Мы уже поняли, как здесь дела делаются, не пропадём!

Тут уж сама сианай не удержалась и сгребла подругу в охапку. К её удивлению, в этот момент Шада проделывала нечто подобное с Браем. Но когда чуткий слух алайки уловил, что её верная служанка прошептала на ухо харнианцу, всё стало на свои места.

— Если с ней хоть что-то случится, то лично тебе ледяную тюрьму на Хииле до скончания дней я гарантирую, — промурлыкала Шада.

Алу подхватила Брая под руку, забросила на плечо рюкзак, и, махнув всем на прощание, и вытолкала ошарашенного харнианца за дверь. Теола и Ирера медленно вышли следом. За их спинами Шада всхлипнула в мягкий живот Меори…

Но вопреки впечатлению, которое сложилось у всех, кому в этот день довелось увидеть её, с мрачным видом бредущую по коридорам замка, Шада и не думала горевать, сидя в опустевших покоях своей взбалмошной госпожи. Она уже не только смирилась с отбытием Аниаллу, но и поняла, какую чудесную выгоду может из него извлечь.

Отъезд хозяйки развязывал Шаде руки, давно чесавшиеся воспользоваться многочисленными связями Аниаллу и «приставить к делу» всех тех, кому та помогла в бытность свою тал сианай. Шада просто смотреть не могла, как сейчас, в трудный для её народа и для неё самой момент, Аниаллу умудряется пренебрегать своим «золотым запасом» — то ли просто по легкомыслию, то ли из-за излишней щепетильности.

А ведь почти все эти «спасённые» были теперь существами могущественными и стали бы, без сомнения, ценными союзниками в любом задуманном ею предприятии — хотя бы в той же охоте на харнианцев в Бездне.

Запершись в своём кабинете, не уступающему по роскоши спальне, Шада, вся в предвкушении, уселась, поджав ноги, на кожаные подушки приземистого, широкого, дирхдаарской работы кресла под огромным портретом своей хозяйки и трёх её отцов. Её окружал суровый строй шкафов, забитых книгами и бесценными тетрадями, содержащими описание всех миссий Аниаллу, подробное настолько, насколько это было возможно, учитывая, что служанке ни разу не удалось её сопровождать; а также собственные наблюдения Шады, интересовавшейся без преувеличения всем, до чего она только могла дотянуться. А дотягивалась она до очень многого, и даже Аниаллу вряд ли до конца представляла, насколько глубока осведомлённость её горничной и кухарки в тайной жизни Энхиарга…

Перебрав бумаги, скопившиеся за вчерашний, проведённый в сборах и волнениях день, она приготовила стопку чистых листков и развернула маленький свиток, содержащий имена всех тех, кого она собиралась вовлечь в задуманное дело, и лишь сегодня утром, после десятков исправлений и дополнений, наконец-то переписанный начисто. И, надо сказать, доведись Аниаллу увидеть его, она немало удивилась бы выбору Шады. Служанка же, в чьей голове уже многие недели все эти существа вели битву за честь попасть в список, теперь сама была готова отстаивать право числиться в нём каждого из «победителей».

Две особы, чьи имена красовались на первой строке, не нуждались ни в какой защите. Диреллея и Канирали имели на то неоспоримое право: едва ли кто-то из бывших подопечных Аниаллу был обязан ей больше и любил её сильнее, чем эти двое. Имя Диреллеи значилось первым потому, что Шада посчитала более простым привлечь на свою сторону импульсивную эльфийку, чем спокойную, рассудительную Кани. Ей достаточно будет описать Диреллее ситуацию, сложившуюся между Кеаном и Аниаллу, и та, памятуя собственные обиды, непременно примчится в Бриаэллар поддержать подругу.

Ей нужно было очень точно подобрать слова, чтобы показать эльфийке всю тяжесть положения Алу и в то же время не возбудить в ней желания немедленно оторвать Кеану голову. В поисках вдохновения Шада повернулась к застывшей на холсте четвёрке, двоих из которой она почитала своими учителями. Потом, найдя себя всё-таки недостаточно воодушевлённой, открыла стоящую перед ней массивную шкатулку, где лежали, с огромным трудом отысканные и выкупленные ею, драгоценности матери, разошедшиеся по рукам, после того как ту продали в рабство, и положила ладонь на прохладные камни. Несколько мгновений она гладила подрагивающими пальцами кольца, ожерелья и серьги, которые так ни разу и не отважилась надеть, а потом решительно захлопнула резную крышку и взялась за перо.

* * *

— Брай, если ты помнишь, Фай настоятельно тебя просила не делать этого! — воскликнула Аниаллу, хватая за шиворот Брая — зачарованный игрой жидкого пламени, разрумянившийся си'алай, к ужасу своих соседей, низко перегнулся через борт стеклянной лодки и блаженно погрузил в огненное озеро обе руки. — Она даже письмо нам написала! И Селорна предупредила отдельно.

— Да я знаю, знаю я, — не оборачиваясь, бросил Брай. — Но госпожа Фай в своих посланиях напирала на то, чтобы я не пытался почуять через ларшу других харнианцев, а этого я как раз и не делаю.

— Не лукавь. Она боялась, что твои соплеменники смогут обнаружить тебя самого, а для этого не важно, коснёшься ли ты ларши просто так или с какой-то целью.

— Вылезаю, — нехотя согласился си'алай.

Десятью минутами позже, улыбаясь и держа в одной руке букет ярких лэнэссер, купленных для того, чтобы проще было завести разговор, а в другой — горячую ладонь Брая, досадливо косящегося на останки кремированных рукавов, Аниаллу вступила в дом Фай и Мейва Куцехвоста.

Заслышав их голоса, Такрен, расположившаяся за обеденным столом, медленно подняла голову. Она была одета очень просто — в тёмное узкое платье из старой шерсти. На груди её лежало несколько ниток тускло посверкивающих мелких бус. Она чуть заметно улыбнулась, молча рассматривая гостей, замерших на пороге её жилища. От одного её вида Аниаллу почувствовала себя так, словно её окатили холодной водой… или высыпали за шиворот целое ведёрко каких-то скользких гадов. Что-то не так было в этой подземной кошке. Брай тоже как-то сразу притух. Даже волосы харнианца перестали возбуждённо искриться.

— Так-так, вот и наши затворники явились, — опираясь рукой с длинными когтями на спинку стула, проговорила Фай. — Как вам на свободе, мои дорогие небесные птички? Не страшно?

— Нет, — как могла твёрдо ответила Аниаллу.

Ни Мейва, ни Анара в комнате не было. Алу предполагала, что Фай постарается услать их куда-нибудь, но очень надеялась, что это ей не удастся. Когда же через мгновение сианай почувствовала присутствие мужа, она заволновалась: если он здесь, то почему не вышел встретить её?

— Он спит, — заметив её бегающий взгляд, объяснила Такрен и покосилась на занавес в правом углу. — К нашему климату трудно привыкнуть.

— Я помню, — хмыкнула Аниаллу, поудобнее перехватив лэнэссеры. — Здесь вообще мало что изменилось, — сказала она, окинув нарочито бодреньким взглядом пёстрый сумрак комнаты, — всё так же темно и мрачно.

Сианай обогнула стол и пошла вдоль полок, что-то высматривая на них. Отыскав пустую вазу, она засунула в неё яркие безднианские одуванчики и водрузила её на противоположный конец стола. Золотистые блики легли на серую крышку остроугольным узором.

— Вот я и решила принести сюда немножко солнышка! — объявила Алу и уже вполне искренне улыбнулась страшноватой хозяйке…

Лучше бы она не видела сейчас её бледного, неприятно-красивого лица: Фай смотрела на неё как-то оценивающе, как плотоядная посетительница какой-нибудь безднианской таверны на нерасторопного официанта, размышляя, не присовокупить ли его к обеду?..

— Правда, их совсем чуть-чуть — цветочница сказала, что у вас какой-то праздник сегодня, — заставила себя продолжить Аниаллу, расправляя тонюсенькие лепестки пушистых «солнышек».

Она будто проглотила здоровенную ледышку, очень хотелось обхватить себя руками, но Алу не позволила себе этого. Не понимая, что с ней происходит — в её ментальной защите не было ни единой бреши, — она тщетно пыталась разгадать, каким образом Фай удаётся так влиять на неё?

— Это ничего, — промурлыкала та и пошевелила пальцами левой руки, лежащей в чаше с мутными, сероватыми кристаллами; камни неприятно зашуршали. — Уверяю тебя: даже если бы ты зажгла для меня персональное солнце, это не доставило бы мне большего удовольствия, чем чувствовать рядом то, что ты принесла с собой сейчас.

— Ты так любишь лэнэссеры? — каким-то замороженным голосом спросила Алу.

— Нет. Я люблю тайны, — без тени насмешки ответила Фай. — А ты несёшь в себе страшную тайну, сианай, и я рада, что ты принесла её именно сюда, в Лэннэс. И прямо ко мне. — Она склонила голову, словно благодаря Аниаллу за это.

Сианай, почти оглушённая беспричинным страхом, боролась с диким желанием напасть на безднианскую кошку и прибить её — хоть ментальным ударом, хоть табуреткой. «Как я могла прийти сюда? Как? У неё ведь уже хватило сил обмануть моё чувство Пути… О, Аласаис, как же я могла быть настолько самонадеянной?! Я пропала…», — металось в голове Аниаллу.

— Тайну? — между тем спросила она, и ноги сами понесли её к Фай.

Алу безнадёжно упустила инициативу. Да и был ли у неё хоть единый шанс удержать её в своих руках? Она была растеряна, как какая-нибудь хозяйка дома, которая с веником в руках решила избавить чердак от паутины, но, подойдя к ней поближе, поняла, что, рядом с такой гигантской сетью, она сама всего лишь муха — глупая, самоуверенная муха. И вот сейчас Алу делала последние шаги, оставшиеся до гибельных сетей. Остановившись около продолжавшей сидеть Фай Аниаллу замерла в ожидании. Она буквально кожей чувствовала ужас прижавшегося к каминной решётке Брая.

— Да, в тебе много тайн. Настоящий клад для такой, как я, — заявила Такрен, продолжая пристально рассматривать Тень своей богини. — А я уж стала опасаться, что мозг мой так и иссохнет без пищи.

Неожиданно Фай выбросила вперёд руку. Аниаллу хотела было отшатнуться, но не смогла, и безднианская кошка поочередно коснулась когтистым пальцем её лба, губ, груди — словно указывала, где именно хранятся интересующие её тайны. Сердце сианай заколотилось. Она почувствовала, что теперь уже накрепко увязла в паутине.

— Много, много тайн. Как и в твоих сестрицах-сианаэях, — напевно продолжала Такрен.

Аниаллу почему-то очень не понравилось, что Фай произнесла её титул на старинный манер: сиа-наэй — «тень наэй»…

— Такие необычные тени, — промурлыкала Такрен. — Та, что отбрасывала их, исчезла из Бесконечного, а они продолжают существовать…

Алу сразу поняла, о чём она говорит: Фай осведомлена о связи между Аласаис и её Тенями. И главное, она верит в разносимую некоторыми злыми языками сплетню о том, что Хозяйка Бриаэллара погибла. Сианай уже не раз слышала эту глупость (к счастью, не от алаев), но всё равно вздрогнула. В устах Фай всё, даже самая несусветная чушь, звучало непреложной истиной. Что-то в голосе этой кошки заставляло верить ей и бояться её слов.

— Такая красивая… такая живая, — говорила Такрен, снизу вверх глядя на остолбеневшую сианай. — А ведь ты получила право на жизнь только потому, что кое-кто собирался умереть. Забавно… И продолжаешь жить благодаря тому, что кое-кто ещё уже умер вместо тебя. Ещё вспоминаешь свою наивную сестричку?

Аниаллу ничегошеньки не поняла из последних слов Фай. При чём тут покойная Эталианна? От чего её смерть могла спасти Алу?.. Да и предыдущее высказывание Фай… Страх немного отпустил сианай, и она спросила:

— Неужели этот безумный слух о смерти Аласаис дошёл и до вас?

— Слух? Нет, слух ещё не дошёл, — с ироничной мягкостью ответила Фай. И этот уклончивый ответ почему-то так разозлил Аниаллу, что сианай тут же напрочь забыла бояться. Заметив в себе эту радостную перемену, она поспешила закрепить её.

— Это и есть твои знаменитые загадки, Фай? Наслышана, наслышана, — проговорила она, отступая на шаг, и резким движением ладоней по животу — словно оправляла свой удивительный корсаж из кожи карга — раздробила, уничтожила залегшую внутри ледышку. — Думаю, и ты наслышана о том, насколько я ненавижу загадки и тайны — я даже сюрпризы ненавижу.

Брай за её спиной несколько ожил, воодушевлённый её решительным тоном, и придвинулся поближе, замерев на равном расстоянии от сианай и облюбованного им камина.

— И с твоей стороны верх неприличия встречать нас подобным образом, не говоря уже о том, что сейчас не самое подходящее время, чтобы с кем бы то ни было играть в шарады.

— Любишь, чтобы всё было чётко и ясно? — осведомилась Фай.

— Да. Люблю, — отрезала Алу и тут сказала то, чего не только не собиралась говорить, но о чём, как ей казалось, даже не думала: — У меня слишком много дел, на мне лежит слишком большая ответственность, чтобы угадывать, что ты там имела в виду.

В глазах Такрен блеснул неподдельный интерес.

— Ответственность? — Она склонила голову набок и сложила свои чёрнокогтистые руки на груди. — Это очень хорошо, что ты понимаешь всю меру своей ответственности.

— Продолжаешь в том же духе? — со злым весельем воскликнула Аниаллу; окончательно вернув самообладание. Она смотрела на Фай разгоревшимся синим взором, и на губах её, вернувших сочную яркость, играла ядовитая улыбочка. — Хорошо, тогда я продолжу — в своём. Я понятия не имею, как у тебя получается пугать меня, как ты исхитрилась создать то лживое видение Пути в дневник Лилоры. Но ещё больше, чем узнать как, я хочу понять — зачем. Что тебе надо от меня, Фай?

— Прямой вопрос — прямой ответ. Я всего лишь хотела, чтобы ты поняла всю серьёзность ситуации, сианай, ощутила на себе, как упоительно изменились правила игры, как много нового стало нам доступно и, более того, стало зависеть от тебя. Я не показала тебе ни капли лжи, даже позволила увидеть мой разговор с этой… недожрицей, — хмыкнула она.

— Допустим, я поняла «всю серьёзность». Я испугана, растеряна, я столкнулась с тем, чего не понимаю и боюсь понимать, — торопливо, но чётко выговорила Алу. — Что дальше?

— Дальше? Дальше нам стоит уделить немного внимания осмыслению этой чудной метаморфозы бытия и постараться извлечь из неё всю возможную выгоду. — Такрен сделала уважительно-приглашающий жест, но Аниаллу не двинулась с места.

— Выгоду — это хорошо. Но я не нахожу эту твою «метаморфозу» ни «чудной», ни «упоительной». Я видела, что творится в Энхиарге и других мирах, а если бы правдой оказалось то, что кто-то может играть нашими Путями — тогда мы все уж точно в полном подхвостье, — Аниаллу нервно передёрнула плечами.

— Это ты сейчас так думаешь. Твоё понимание неглубоко. Твой кругозор удручающе ограничен. Ты действительно боишься. Ты не знаешь многого. Но это пройдёт, это должно пройти, иначе смерти твоей сестры и твоей богини окажутся напрасными. — Фай ласково царапала воздух в миллиметре от крышки стола.

— Чудно, — махнула хвостом Алу, чувствуя, как холодок снова взбирается по её позвоночнику, и заговорила сбивчиво, хрипловато, так, будто была одна в комнате. — Чудно. Я слышала, что ты сумасшедшая, но и не подозревала, какая я сама дура. Надо было сразу понять, что у безумной кошки, самой по себе, не может быть такой силищи, чтобы обмануть видение Пути сианай. Надо было сделать из этого вывод, что за тобой просто-напросто стоит он — наш дорогой друг Тал, что ты часть какого-то его очередного плана, что хочешь и меня втянуть в этот кошмар! Понять и рассказать всё… Селорну, например.

— Тебе не идёт играть в глупость и малодушие, Тень богини, — покачала головой Фай. — Ты поняла и сделала всё правильно — насколько это было возможно при твоей осведомлённости… Я не служу никакому «ему». Он и не сунется ко мне… Что же до Селорна… Твой дорогой патриарх не поехал бы с тобой. Он подчинился бы голосу своей интуиции, созвучному голосу Аласаис, и не стал бы мешать мне. Как не стал мешать, когда выкидывали из Энхиарга друзей твоего обожаемого супруга, когда… — она сделала многозначительную паузу, но, скомкав фразу, так и не подарила собеседнице ни крупицы информации: — Когда их стало нужно выкинуть.

— Кому? Кому стало нужно? — почти простонала Аниаллу.

— Подумай и ты сама найдёшь ответ. Я дала тебе достаточно подсказок.

* * *

Анар нехотя разлепил глаза. Перед ним пестрел вышивкой всё тот же занавес, в щёлку между полотнищами была видна знакомая мозаика… Вот только прежде не было на ней следов кошачьих лап — кроваво-красных следов. Алай напрягся и, не шевелясь, едва-едва повернув голову, проследил их взглядом.

Они начинались у входа в комнату Мейва и заканчивались у ножки стола… Там кверху лапами, без движения лежал Фонарь. Белое брюхо его было испещрено алыми пятнами.

Рука Анара потянулась к висевшему в ножнах мечу, но тут послышался раздражённый топот, и в поле зрения появились сапоги Мейва.

— Вот же гадина! — крикнул он и со всего размаху приложил кота по пузу тряпкой. Фонарь взвизгнул, подпрыгнул и, упав на то же место, снова изобразил труп. На этот раз у него получилось куда натуральнее.

Анар улыбнулся и выглянул наружу. За столом, зажимая от хохота рот, сидела Аниаллу. Справа, вжавшись в каминную решетку, скрючился Брай. От него сильно пахло гарью, и Анар подумал, что тот предпочёл бы залезть в очаг целиком.

— Забыл закрыть вазочку, на минуту отвернулся — уже весь пол в лапах, вся кровать в лапах, все стены тоже в лапах! — продолжал Мейв, орудуя полотенцем.

От второго шлепка «труп» ожил, от третьего — ловко увернулся и, недовольно мявкнув, вскочил на колени к Аниаллу. Сианай обхватила его руками и смеясь наклонилась вперёд прикрывая кота сверху.

— И не стыдно тебе, ворюга? — Мейв упёр в бок кулак с зажатым в нём полотенцем.

Кот никак не среагировал, только мурлыканье его, как почудилось Алу, стало каким-то насмешливым. Тогда Аниаллу легонько куснула Фонаря за ухо. «Ворюга», немилосердно выкрутив шею, посмотрел на сианай в полном обалдении, Мейв на него — с завистью, Анар на обоих котов — с подозрением. Алу же ничего не замечала, она, словно заглаживая вину, с силой проводила ладонями по кошачьей шкурке, выжимая из Фонаря новую порцию и без того громкого мурлыканья. Выглядела Аниаллу абсолютно счастливой, но… но Анар чувствовал, что веселье её — напускное. Неужели Фай успела опутать и её?..

— О, наш соня наконец-то пробудился! — Широко улыбаясь, направилась к нему Аниаллу… Но Анар не успел обнять жену, его взгляд против воли съехал на странное одеяние сианай… окружающий мир вдруг как-то выцвел, всё вокруг стало размытым, чётко был виден только кожаный корсаж Алу…

Но вскоре и тот как бы распался на тусклые вертикальные полосы. Они извивались, теряя цвет, сливаясь в одно бесформенное пятно. Через несколько мгновений Анар сообразил, что взгляд его скользит уже по отвесной каменной стене. Всё ниже и ниже. Он слышал отдалённый рокот, какой-то лязг, но не мог понять, что его издаёт. Что-то маленькое, многоногое, живое, едва появившись в поле его зрения, стремительно исчезло. Мысленный взор алая рванулся за ним, упал на узкую трещину, заполненную красным светом, устремился туда…

Анар не сразу понял, куда попал: на поле битвы, в чудовищный зверинец, неведомый храм или… жуткую кухню. Всё вокруг тонуло в густых испарениях, исторгаемых сотнями кастрюль, вертелов, жаровен и сковород. Великое множество существ бешено носилось в этом чаду, тащило пучки каких-то трав, туши, дрова, банки и бутылки, тарелки, накрытые салфетками или стеклянными колпаками. Шум оглушал. Если бы Анара потом спросили, как выглядит самое безумное местечко в Бесконечном, он точно описал бы эту кухню. Находиться здесь даже бестелесно было невыносимо.

Алай уцепился взглядом за одного из крылатых официантов, мчащегося куда-то с подносом, полным дымящейся снедью, полагая, что тот летит обслуживать клиентов (или хозяев?) и выведет его из кухни. Надежды алая оправдалась: нырнув в какой-то узкий туннель, больше похожий на воздуховод, официант пронёсся по нему, рванул вверх, повернул направо и, отперев замочек на золотой решётке, вылетел в более просторное помещение.

Последовав за ним, Анар оказался в пещере, освещенной массивными железными лампами. Они были расставлены на верхнем ярусе какого-то сооружения, занимающего центральную часть пещеры. Только из того, что существо поставило на него поднос и ловко разметало вокруг принесённые блюда, Анар заключил, что это обеденный стол. Летун получил свою монетку и, что-то пискнув, умчался обратно. Анар же остался: он узнал того, кто сунул маленькому официанту чаевые — карг Балфишрейн собственной персоной сидел за этим внушительным столом. В видении специалист по ядам казался куда менее толстым, чем в реальной жизни. Из глаз его почти исчезли искорки торгашеской льстивой хитрости, на морде было написано искреннее благоговение. Профессиональный отравитель Балфишрейн выглядел просто-таки одухотворённым, и, ища причину этой метаморфозы, зависший над столом Анар постарался рассмотреть тех, кто делил с ним трапезу.

Справа от Балфишрейна сидел другой каргнорианец. Его чёрная, безо всяких оттенков чешуя блестела, как начищенные рыцарские доспехи, челюсти, куда более мощные, чем у Балфишрейна, едва вмещали острейшие зубы, а шипов и рогов на голове и теле чудовища было значительно больше, чем у Анарова знакомца. При этом его чешуйчатая морда обладала на удивление богатой мимикой а улыбка была не лишена жутковатого обаяния.

— Меня вызывают к Иргхантаашу, — осклабился чёрный карг, обращаясь к кому-то за спиной Анара.

Алай заставил себя обернуться и… увидел Аниаллу — так ему показалось в первое мгновение, но он тут же понял, что ошибся. Эта женщина была не Алу…

Она была спокойна, лишь лёгкая тень улыбки лежала на полных губах. В то мгновение, когда Анар увидел её, он испытал необычайное чувство, словно странный, призрачный ветер прошёл через саму его душу и… и что-то изменилось в нём — навсегда, необратимо. Она сидела за столом, среди рычащих каргов, она — самая хрупкая и самая большая драгоценность Бесконечного.

Ни одна из сианай — ни могущественная Элеа, ни прекрасная Лаонея, ни… ни даже Аниаллу — не вызывали в его сердце ничего подобного, он и названия для этого не мог найти. Анар смотрел на неё, как зачарованный, почти растворившись в её безмерном обаянии.

Не присутствуй он там бестелесно, алай бы вздрогнул, когда, заглушая дивную музыку её взгляда, заговорил чёрный каргнорианец.

— Иргхантааш никогда не остановится. Ты это знаешь, я это знаю. Говорить не о чем, — лаконично заявил он. Чёрные когти лязгнули по столу.

— Когда нельзя сражаться, приходится отступать, — кивнула Аласаис.

Анар интуитивно почувствовал, что в её словах крылась какая-то горькая для них обоих двусмысленность, но какая?.. Алай не мог оторвать от неё взгляда: то, как она брала приборы со стола, говорила и даже жевала — всё это завораживало.

— Мы поступим так, как ты говоришь, — пророкотал карг. — Я предпочитаю сражение бегству, но у меня есть разум. Я не буду, как глупый кав'зул, бросаться на…

Мягкое движение руки его собеседницы остановило карга.

— Мы обсуждали это тысячу раз, Кернигаар. Мы говорили и о судьбе твоего народа, и о моей судьбе, и о роли каждого из нас в жизни другого, но ты никак не хочешь пустить уверенность в своей правоте не только в разум, но и в сердце. Ты должен выбрать, иначе… иначе ничего не получится ни у тебя, ни у меня.

На лице её по-прежнему не было и тени тревоги. Кернигаар и Балфишрейн были озабочены будущим, а она — нет. Она знала, знала нечто такое, что само по себе ставило её выше всех волнений… выше даже собственного бытия.

— Но сейчас… — начал Кернигаар, но снова был вынужден замолчать.

— Сейчас я ничем не могу помочь ни тебе, ни твоему народу. Эту свою жизнь я прожила, — произнесла она таким будничным, ровным тоном, словно говорила «пора спать». — Я должна покинуть этот мир, пока я ещё могу сказать, что прожила её достойно. Пора двигаться дальше, — Аласаис улыбнулась и сделала движение, по которому стало понятно, что она собирается встать.

Балфишрейн зачем-то полез под стол. Анар насторожился, но карг вытащил оттуда лишь объёмистый свёрток. В глазах наэй блеснуло любопытство. Оно сменилось узнаванием сразу же, стоило каргу развернуть его. И тут Анару стала понятна причина его видения: это «одеяние» было тем самым, которое он только что видел на Аниаллу!

— Этот хр'колл оскорбил тебя, госпожа. Хитрый карг-торгаш выглядел смущённым.

— И он ответил сполна за свой поступок. Будет знать своё место.

— Значит, ты решил, что его место на моих плечах?! — Она звонко рассмеялась. — Что ж, завидная судьба — даже для приближённого Иргхантааша!

Аласаис приняла одеяние, некоторое время задумчиво перебирала кожаные складки тонкими пальцами, а потом вскинула глаза, сказала:

— Благодарю тебя, Маан'дукх Балфишрейн, но этот дар не для меня. Тебе теперь придётся искать… новую Аласаис для своего народа — ей и отдашь! — и вернула ему одеяние.

Она поднялась, карги встали следом. Их головы были почтительно склонены. Они прощались навсегда. Улыбка всё ещё цвела на алых губах Аласаис, но взгляд её стал совсем иным, задумчивым, устремлённым куда-то вдаль, в просторы, неведомые никому из живущих…

Внезапно она чуть-чуть перевела взор — за плечо Балфишрейна, туда, где незримо присутствовал Анар. И вновь, как в первую секунду, он очутился в плену магии её глаз, и ему почудилось, что каким-то неведомым образом она видит его.

Это было совсем иное чувство: болезненное, как удар кинжала, удар в самое сердце, в самую душу, но в то же время — чем-то сладостное… Что было в её глазах — надежда? боль? нежность? жалость? — он не успел разглядеть.

Видение стремительно таяло, и вот он уже в Бездне, стоит посреди комнаты. Справа пылает камин, Брай всё так же сидит возле него, впившись пальцами в решётку, слева — свечи перед настороженным лицом Мейва, а прямо перед ним — обеспокоенные глаза жены.

Словно во сне, не в силах полностью вернуться к реальности, он наблюдал, как Аниаллу протянула руку и её пальцы, показавшиеся Анару такими холодными, коснулись его щеки. Она нежно провела ими по его лицу и, перевернув руку ладонью вверх, изумлённо уставилась на их кончики, ставшие вдруг влажными. Анар тоже смотрел на первые в своей жизни слёзы и не мог вымолвить ни слова, будто кто-то плотно завязал ему рот.

Алай пытался вспомнить выражение её глаз, понять, осмыслить, что прочитало в них его сердце. Но так и не смог. Он долго не сводил взгляда с Аниаллу, словно ища в её — таком похожем! — лице ответ на вопрос, заданный глазами Аласаис…

— Анар, что произошло? Ты что-то увидел? — нарушила молчание Алу.

— Я… я не знаю, — он не нашёл в себе решимости рассказать ей. Просто не мог этого сделать, хоть и не понимал, что ему мешает. — Я не помню… не понимаю… — Ладонь в привычном нервном жесте прошлась между ушами.

— Странно, — наконец опустила руку Аниаллу (почему-то от этого Анару сразу стало легче). — Обычно ты помнишь всё, что видишь, а я вижу всё, что видишь ты… — Она помолчала, задумавшись. — Может, ты сядешь? На тебе лица нет. — И сама опустилась на его кровать.

Не успел Анар сесть рядом, как хлопнула о стену резко распахнувшаяся дверь и на пороге показалась чем-то взволнованная Фай…

* * *

Анар сидел замерев, пытаясь совладать с охватившими его доселе неведомыми чувствами.

Он видел её. Видел Аласаис.

И это само по себе, в отрыве от того, где и с кем он её видел, настолько потрясло его, что он никак не мог заставить себя сконцентрироваться ни на чём другом. Анар отдал бы что угодно, чтобы увидеть её ещё раз, умер бы, чтобы защитить её… но при этом болезненно-ясно ощущал (хотя не мог понять, откуда пришла к нему эта уверенность), что ни того, ни другого никогда не случится. Её больше не было в Энхиарге. И никогда не будет ни в одном из тех мест, куда он сможет попасть…

Анар пытался увязать всё это со словами Фай. Такрен утверждает, что Аласаис умерла. Сама наэй тоже говорила, что уходит навсегда. «Мне пора двигаться дальше», — сказала она, но эти слова совсем не обязательно означали, что Аласаис готовилась к смерти. Она не выглядела как существо, которое предчувствует собственную гибель и уж тем более — собирается сводить счёты с жизнью! Но противоречат ли слова Фай словам наэй? Люди, например, когда кто-то умирает, говорят, что он «ушёл в мир иной». Так, быть может, и Такрен Фай, утверждая, что Аласаис умерла, подразумевала, что наэй ушла в какой-то иной мир, откуда никогда не вернётся и куда не проникнуть никому из живущих? Разве это не равносильно гибели? Возможно. Только вот вряд ли Фай подменила эти понятия просто так. У этой кошки явно были какие-то свои планы. И они вполне могли не вязаться с планами Аласаис — Анар это отчётливо понимал.

А ещё… ещё он начал ощущать себя частью замысла своей наэй, и самое удивительное — это нравилось ему. Ну, по крайней мере — алайской его части.

Анар поискал глазами Аниаллу… Нет, не саму Аниаллу он хотел увидеть, а Тень богини, тень ушедшей навсегда Аласаис… И только сейчас обнаружил, что остался в комнате один.

Как бы это ни было трудно, Анар должен был сосредоточиться на том, что происходило вокруг. И для начала — попытаться вспомнить, куда отправились остальные кошки?.. Так, Мейв зачем-то побежал в свою комнату, а Фай… Фай взяла Аниаллу за локоть и… и чуть ли не силой выволокла на улицу!

Анар с досадой шлёпнул себя по уху, вскочил с постели и рванулся к выходу. У самой двери, повинуясь какому-то предчувствию, он замер и медленно приоткрыл её. С улицы доносился голос Фай. Аниаллу слышно не было.

— Разве это не знак? — проговорила Такрен. — Ты же чувствуешь это не хуже меня! — Она помолчала, а потом вкрадчиво продолжила: — Если ты не склонна верить ни себе, ни мне, так спроси своего приятеля… который так бестактно подслушивает наш разговор под дверью.

Тут Фай рванула дверь на себя. Анар успел бы отскочить, но сам не зная почему, не стал этого делать.

— Спроси его! Ведь то, о чём я сейчас говорю, он видел своими собственными разноцветными глазами, — сахарно улыбнулась безднианская кошка, грациозно развернулась, сделала пару шагов по улице и напоследок громко бросила: — Ждите Мейва!

Маленькие длиннорукие существа, проворно выкладывающие пурпурной плиткой узор на стене дома напротив, синхронно повернули головы, но окрик солнечно-жёлтого прораба тут же заставил их вернуться к работе. Аниаллу проводила Фай взглядом и сделала шаг назад, поближе к Анару.

— О чём она говорила с тобой? — нагнулся он к сианай.

— О том, что Аласаис скончалась, и о том, как всем нам, сироткам, теперь жить дальше. А мне — особенно, я же всегда крайняя, — дёрнула плечом Алу. — Перспективка та ещё… загрызи меня блохи. Нет, лучше пусть они Фай загрызут за такие россказни!

— И что ты думаешь обо всём этом? — осторожно спросил Анар.

На нём теперь лежала очень тяжёлая ноша: как-то очень мягко рассказать Алу о своём видении.

— То, что кому-то надо лечиться — хохотнула Аниаллу и, заметив усмешку Анара, махнула на него рукой… — Нет, не от блох, конечно. Хотя этой безднианской провидице не помешало бы обзавестись парой сотен «маленьких друзей», чтобы они отвлекали её от того бреда, которым она мучится. Что до Аласаис, то, я подозреваю, ей в любом случае осталось жить недолго — она точно умрёт со смеху, узнав об идеях этой госпожи ан Лэннэс!

* * *

— Кажется всё. Как будто нас тут и не было, — сказала Алу, выдёргивая отмычку из замка чердачного окошка; вид у сианай был до нелепого смущённый. — Ненавижу так делать, — буркнула она; под ногами сианай опасно похрустывали шероховатые плашки чёрной черепицы.

— Она должна быть где-то здесь, — пропустив её слова мимо ушей, прошептал Мейв, озирая лежащую внизу продолговатую площадь, освещенную непривычно ярко для Бездны. Ровное белое сияние испускали волшебные огни, подсвечивающие фасад небольшого здания, почти полностью спрятанного в левой стене пещеры. Оно выделялось не столько своим лучистым бирюзовым цветом, сколько отсутствием какой-либо устрашающей атрибутики и защитной магия а также шёлковой занавесочкой вместо входной двери.

— Несладко придётся хозяевам, когда сюда доберётся эта весёлая компания, — заметила Аниаллу, ловко пряча отмычку в крохотный паз охватывающего предплечье браслета.

С соседней улицы всё ещё доносился шум жуткой драки. Как раз оттуда и сбежали кошки по-воровски прокравшись через дом, на крыше которого сейчас преспокойно обосновались.

— Вон она! — воскликнул Мейв, указывая на возвышающийся в центре площади обелиск из такого же ярко-бирюзового камня. Алаи пригляделись: и правда, в густой тени монумента, чёрной ковровой дорожкой спускавшейся по ведущим к нему ступеням, стояли двое, и одной из них, судя по характерным жестам, была Такрен Фай.

Едва заприметив её, Куцехвост тут же сиганул вниз, приземлившись на мостовую за оградой дома, утыканной искристыми остриями из безднианского стекла.

Анар и Алу помедлили, прислушиваясь к страшному грохоту, донёсшемуся из только что покинутого ими дома. Переглянувшись, кошки не стали искушать судьбу, прыгнули следом за Мейвом и направились к обелиску.

Но эту дырявую, как сыр, конструкцию им так и не удалось разглядеть вблизи — Такрен и Куцехвост перехватили их на полпути.

— Поворачиваем, — бросил Мейв, хватая обоих за руки и едва не таща за собой. — Наш информатор, — он откинул голову назад, указывая на идущего рядом с Фай средних лет мужчину; ничего не выражающие глаза незнакомца казались шариками из той же бирюзы с крупными отверстиями зрачков. — Разведал кое-что об охоте твоих Ишака и Лилиша на харнианцев.

Анара как ошпарило: он не помнил, чтобы делился с кем-то, кроме Ирсона, полученными от липкого Саллшура сведениями. Видимо, Фай опять копалась в его голове… Ему ужасно захотелось сделать с ней… что-нибудь ужасное. Но Анар снова сдержался.

— Они обосновались на одном из нижних уровней, туда очень сложно и долго добираться, — не замечая окаменевшего лица своего спутника, торопливо объяснял Куцехвост, лавируя между прохожими. — Но мы сможем срезать через наш домашний портал — шпион украл картинку этого места из головы одного из этих ребят, — довольно сообщил он, постучав по собственной макушке.

«Все вы тут… шпионы», — брезгливо подумал Анар. Под ногами захлюпала непонятно откуда взявшаяся грязно-желтая жижа.

— Капает, как бы обвала не случилось! — поморщился Мейв.

Алаи ещё прибавили шагу и вскоре оказались дома. Сидящий у камина Брай (Такрен, по одной ей ведомой причине, запретила Мейву брать его с собой) даже не обернулся, когда мимо него к кладовке проскользнуло трое алаев и их осведомитель. Анар и Алу не видели, что делала Такрен, скрывшись в крошечном помещении, но когда они наконец-то смогли войти туда, Фай с лампой в руке уже ожидала их, спустившись на несколько ступеней по обнаружившейся в стене узкой лестнице.

Последовав за ней, кошки добрались до двери, окованной полосами тусклого металла. Мейв отпер её длинным ключом и легонько толкнул. Из образовавшейся щели в глаза алаям хлынул синий свет. Прищурившись, Куцехвост осторожно заглянул в неё, а потом решительно переступил низкий порожек и вошёл в просторный зал. По стенам тянулись ряды витражных окон. Изгибаясь, они заходили на невысокий сводчатый потолок, совсем так же, как в Семейном соборе дома ан Ал Эменаит. Осколки стекла всех оттенков синего, оправленные в чёрный металл, складывались в причудливые рисунки. Стеклышки тихонько, мелодично звенели и мерцали, то ярко вспыхивая слепящей голубизной, то притухая, становясь почти чёрными, словно за ними танцевали сотни волшебных огней. Аниаллу легонько прикоснулась к одному из них — стёклышко под её пальцами затрепетало, словно пойманная бабочка. В этом было что-то невероятно трогательное.

— Поосторожнее с ними, — почти шёпотом предупредил Мейв, — они уже скоро взорвутся.

Он подошёл к Фай ладонью стирающей серебристую пыль со ступеней, ведущих к невысокому постаменту, который серым каменным полукругом примыкал к дальней стене зала.

— А мы успеем? Они уже затрепыхались, — проговорил Мейв, беспокойно кося глазом на витражи.

— Успеем, — твёрдо ответила Такрен.

Распрямившись, она жестом подозвала к себе осведомителя и положила руку на его плечо.

— Отойдите лучше от окон, давайте сюда, — позвал Куцехвост перешёптывающихся у одного из витражей Анара и Алу.

— Раньше у нас здесь были два портала: один вёл в Бриаэллар, к здоровенному такому зеркалу, вделанному в стену беседки в роще Дохлых Птичек; другой — на берег озера Сапфир, это здесь, в Бездне, у нашего старого дома. А потом… да Изменчивый знает, что случилось потом, но порталы накрылись пёсьим брюхом, а в этой комнате стали твориться странные вещи. У нас появилась возможность попасть из неё в любое место внутри Лэннэс, которое мы можем достаточно чётко представить… Правда, попасть довольно опасным способом. — Куцехвост выразительно втянув голову в плечи, повернул ухо к пляшущим в своих чёрных гнёздах стёклам.

Казалось, что волшебные огни там, снаружи, бьются о них, словно птицы о прутья ненавистной клетки. К заполняющему зал звону добавился ещё и низкий гул, от него пол под ногами кошек начал вибрировать.

— Жалко, что портал в Бриаэллар схлопнулся, — перекрикивая его, пожаловался Мейв. — Мы, вообще-то, сюда, на Кровавые Волны, из-за него переехали.

— Но, мне кажется, и то, что получилось в результате, тоже неплохо, — проорал Анар. — А откуда название такое — «роща Дохлых Птичек»?

Аниаллу присела на какой-то ящик у их ног и закрыла уши руками.

— Это у кого-то юмор такой своеобразный, вроде как у вашего родственничка Энаора. Рощица была — самая обычная, на берегу речки Молоканки, а этот кто-то напустил туда пти… — Пол ощутимо тряхнуло, из крайнего витража вылетела пара стёкол, но они не упали на пол и не разбились, а повисли в воздухе рядом с окном.

— Тьфу, забыл про них совсем, — буркнул Мейв, неприязненно махнув на стёкла рукой. — Так, о чём я? А — кто-то напустил птиц, ярких таких, которые каждый год цвет меняют. Но эти птички не вспархивали с веток, когда кто-то входил в рощу, а падали с них вниз. Замертво. И тут же их тушки как бы сдувались, а ещё через мгновение из них, как из пёстрых мешочков, вылетали эдакие весёленькие, разноцветные скелетики. Кружили над головой, песенки распевали, не хуже обычных птиц. Так, — внезапно оборвал себя Куцехвост, — всё. Сейчас шарахнет. Давайте-ка поближе к ступенькам, а ты, Алу, лучше встань.

Сианай послушно поднялась, и в этот миг раздался оглушительный хлопок. Заполняющий зал синий свет стал невыносимо ярким. Некоторое время алаи стояли замерев, ослеплённые им, чувствуя, как пляшет пол под ногами. Потом сияние постепенно угасло, явив кошкам оголившиеся стены зала с чёрными скелетами витражей. Пробудившаяся магия, как осенний ветер, сорвала с этих тёмных ветвей их сапфирную листву, и теперь сверкающий хоровод поющих, чарующе-лёгких стёкол кружился над постаментом, обрамляя диск открывшегося портала.

Аниаллу, восхищённо вздохнув, шагнула к нему.

— Чудесно, — прошептал разделивший её чувства Анар.

— Да, очень мило, — снисходительно промявчил Мейв. — Это, конечно, не портал Драконьих Языков, но тоже… впечатляет. — Он насмешливо поднял брови и спросил у Фай: — Идём?

— Да. Нам надо торопиться, — ответила та, усаживая никак не среагировавшего на происшедшее осведомителя у стены. — Он побудет здесь до нашего возвращения.

Куцехвост пожал плечами — побудет так побудет — и первым нырнул в портал. Через несколько секунд переправились и остальные. За магической дверью их ожидал очень холодный приём…

Мороз, разрисовавший узорами стены пещеры, вгрызался в тело не хуже любой безднианской твари.

— Мой куцый хвост превратился в куцую сосульку, — пожаловался Мейв.

Анара мучили два вопроса: что мешает Мейву воспользоваться простым согревающим заклятьем и вежливо ли было бы с его стороны предложить Куцехвосту помощь.

— Это печально, — удосужилась прокомментировать Фай. — Думаю, где-то за тем сталагмитом мы найдём виновников этой метаморфозы.

Такрен разглядывала высокую снежную гору. Аура холода вокруг неё была особенно сильна, вдобавок к ней примешивалось какое-то магическое излучение.

— Портал? — предположил Анар.

Алаи общались мысленно — шевелить замёрзшими губами никому не хотелось.

Такрен кивнула:

— Да. Похоже, тут открыли форточку в какой-то ледяной мир и забыли её закрыть.

— Ага, харнианцы закаляются! — фыркнул Мейв. Он пошевелил ушами и ему показалось, что он слышит хруст ломающейся снежной корочки.

— Это не харнианцы, Мейв, — задумчиво улыбнулась Аниаллу, вид она имела довольно комичный: шла с закрытыми глазами, одной рукой придерживаясь за локоть Анара, а другой плавно поводя перед собой, словно лениво нащупывала что-то в полной темноте. — Это какие-то… глифентиссы. Они повсюду у нас над головой. На потолке.

— Ну да, я тоже заметил! — поспешно закивал Мейв, раздосадованный, что сианай первой обнаружила хозяев пещеры. — Так, ментальная защита у них никакая, если что, они у меня камушками оттуда попадают! — хвастливо пообещал он, но Аниаллу так и не подняла ресниц.

— Фу, какой же ты кровожадный безднианский кот Мейв! — проворчала она. — На нас пока никто не собирается нападать. Они нас не боятся, недоумевают только, что мы здесь делаем.

— Мырф! Хорошо, что мы не взяли с собой вашего Брая. — Растирая нос, Куцехвост осторожно посмотрел вверх, но потолок пещеры и те, кто затаился на нём, были скрыты облаками магической изморози. — Хотя, нет, наоборот, плохо: такая бы драчка получилась чудная! А может быть…

— Забудь об этом, — строго велела ему Такрен Фай.

Голова Мейва качнулась, словно Фай дёрнула его за ухо, и некоторое время он шёл молча, обречённо повесив руки вдоль тела и печально похрустывая снежком…

А драчка и вправду получилась бы: глифентиссам было приказано атаковать харнианцев или иных созданий, имеющих огненную природу, забреди они в эти края. Распоряжение сие отдал некто Лилиш — видимо их предводитель. В отличие от своих иномировых подчинённых, он был родом из Энхиарга и находился в курсе всего в нём происходящего. Сейчас он, кажется, заправлял какими-то раскопками по ту сторону портала.

— Так, стоять всем, — не выдержал Куцехвост, когда алаи уже стали огибать снежную гору перед самым порталом. — Либо вы выдаёте мне шубу с шапкой или их магический эквивалент, либо мы дальше не идём, и я зазываю этого Лилиша прямо сюда, — вслух заявил он. — Нет, это какой же кошмаш: я пока говошил, у меня яжык отмёжш!

Его спутники переглянулись, и Аниаллу озвучила милостивое решение всех троих:

— Ладно, брюзга телепатический, зови.

Мейв подышал на пальцы, словно они могли ему понадобиться во время колдовства, и, сунув руки в карманы, закрыл глаза. Ему не составило труда найти Лилиша — он оказался ближе, чем думали алаи, в туннеле неподалёку, ещё по эту сторону портала. С лёгкостью проникнув в его сознание, Куцехвост заставил Лилиша не только услышать, что его окликнули по имени, но и поспешить на этот зов.

* * *

Закутанный от головы до пят в заиндевевшую шубу, Лилиш Лаихх походил скорее на ушлого торговца, чем на охотника за харнианскими головами. Когда этот сухопарый, эльфоподобный господин на всех меховых парусах влетел в пещеру, где его поджидали кошки, он первым делом сообщил командиру своей маленькой армии, засевшей (вернее, зависшей) на её потолке, что алай здесь желанные гости — чары Мейва заставили его поступить так. Затем Куцехвост несколько ослабил контроль над сознанием Лилиша, но тот и не подумал воспользоваться этим, чтобы позвать на помощь или хотя бы возмутиться столь бесцеремонным вторжением в свой разум. Страх перед Фай удержал его от обоих опрометчивых шагов лучше всякого колдовства.

— Блистательная госпожа Такрен, — поклонился он столь низко, что из вертикальной щели на его переносице едва не выпал стилизованный под солнце золотой диск. — И благословлённый Швеёй господин алай… Чем скромный раб чужого кошелька мог привлечь ваше внимание?

— Нас не столько интересуешь ты, Лилиш, сколько дичь, на которую ты здесь, по слухам, охотишься. — Между сложенными щепотью пальцами Фай вспыхнул и погас крохотный язычок пламени.

— Охочусь? — приподнял брови Лилиш. — О нет, госпожа моя, я ни на кого не охочусь. Но не спеши гневаться! Тебе сказали верно: я поставляю Тафсису Фаитту харнианцев, но я не охочусь на них. Я их добываю. Раскапываю, если быть более точным. Извольте последовать за мной, и я покажу вам…

— Что? В эту ледяную гадость? Да ни за что, хватит с нас на сегодня порталов! — поморщился Мейв.

— Тогда, быть может, мы сходим на склад? Он находится по эту сторону портала, и я покажу вам наши находки? — столь же вежливо предложил Лилиш. — О, или я просто доставлю одну из них сюда. Не будет ли господин Мейв столь любезен, чтобы вернуть мне мои магические способности?

— Будет, — буркнул Мейв, как-то конфузливо помахивая хвостом.

Лилиш учтиво поклонился, звонко хлопнул в сухие ладоши и принялся колдовать. Он плёл заклятье левитации довольно необычным образом, что-то бормоча себе под нос и шевеля одними кончиками удлинённых пальцев. Анар заинтересованно наблюдал за ним. Наконец из-за снежной горы показалась «находка»: здоровенный брусок льда. Он плавно опустился у ног алаев. Внутри угадывались очертания скорчившегося двуногого существа.

— Это харнианец? — спросила Алу.

— Да. За этим древним порталом целый склад таких, — объяснил Лилиш и лукаво добавил: — Вроде того, что, говорят, устроили в подвалах Бриаэллара из усыплённых аглинорских эльфов, которых некуда было селить.

— Интересная идея, — улыбнулась Аниаллу. — Но откуда здесь такой склад?

— Понятия не имею, госпожа моя. Он очень старый, думаю, ровесник войны Огня. Возможно, кто-то использовал его как тюрьму для пленных харнианцев. А Тафсис Фаитт хорошо платит за них, и ему совершенно наплевать на то, когда и как они умерли.

— Довольно любопытная и редкая позиция, — чуть приподняла уголки губ Фай.

— Я всегда говорил, что брат мой Тафсис немного странен, — развёл руками Лилиш.

— Кто-нибудь пытался помешать вам вести эти ваши раскопки? — спросил Анар.

— О да. Один господин хотел сам разрабатывать месторождение этого красного золота. Теперь ему придётся разрабатывать новое тело, — довольно поведал Лилиш.

— И насколько у вас тут ещё работы? — спросила Такрен.

— Дня на два, госпожа.

— Двое суток, — пробормотала Фай, задумчиво постукивая коготком по левому клыку. — Если мы постараемся, то со среднебезднианской скоростью распространения сплетен, через пять часов все, кому надо знать об этой затее, узнают о ней. Значит, у харнианцев будет более пятидесяти часов в запасе, чтоб напасть и попытаться отбить своих. Подождём. Но не здесь.

— Почему «не здесь»? — удивился Анар. — Самое логичное — устроить тут засаду и дожидаться харнианцев.

— Устройте тут засаду — и никто не появится, — веско сказала Фай. — Вы не знаете Бездну. Мы оставим здесь глазоух, этого будет вполне достаточно. И если харнианцы всё же нападут, в чём я лично сильно сомневаюсь, мы узнаем об этом первыми и успеем вернуться.

Мейв согласно мотнул головой Аниаллу как-то нехотя чуть заметно кивнула. Один Анар не выразил одобрения этому плану, но и спорить с Такрен он не собирался. Вернее, он очень даже собирался, вот только делать это настолько открыто было совсем уж глупо. Руал приучил его к тому, что всегда и во всём надо ждать подходящего момента…

* * *

Подвальный портал не работал в обе стороны. Алаям пришлось воспользоваться другой волшебной дверью (любезно распахнутой Лилишем), которая вела на верхние уровни, и дальше продолжить путь на своих двоих. Кошачья компания плелась по шумным улочкам и пробиралась глухими дворами. Первыми шли Фай и Мейв, чуть поодаль — Анар и Аниаллу.

— Как-то подозрительно всё это, — первой нарушила молчание сианай. — Я мало знаю о Бездне, но мне почему-то кажется, что Фай увела нас от этого склада вовсе не из тех соображений о которых сказала.

— У меня то же чувство, — продолжая краем глаза следить за Такрен, кивнул Анар. — Скажу больше: я уже некоторое время не могу избавиться от мысля что Фай не слишком-то хочет, чтобы наши поиски харнианцев увенчались успехом.

Анар вспомнил, как недовольна была Фай, когда он радостно сообщил ей, что с помощью Брая можно будет быстро определить местонахождение детей Огня; как она заставила помятого ящера в Саду солгать ему в ответ на вопрос, не видел ли он их поблизости и как бесцеремонно помешала самому Анару отправиться туда куда провалился замок Наполнителей.

— Поиск харнианцев — лишь предлог. Такрен интересуют не дети Огня а мы с тобой, Алу. В её интересах как можно дольше затянуть поиски чтобы мы шатались по Лэннэс и слушали её опасные бредни!

— Опасные — это ты точно подметил. Мне совсем не нравится, что происходит в моей голове от её слов, — тряхнула ушами Алу.

— Я уже примерно представляю себе, чего она не хочет — чтобы мы доверяли своей кошачести и Аласаис, но вот чего она от нас хочет — не могу понять. И, честно говоря, я не горю желанием разбираться в этом, находясь рядом с ней, — многозначительно сказал Анар.

— Решил бросить бедняжку Фай одну в Бездне? — хмыкнула Аниаллу. — Мы с тобой, как тот котёнок из сказки, которого брали к себе существа самых разных рас Наэйриана, но он ни у кого не прижился и слонялся бесхозным до тех пор, пока его не взяла к себе Аласаис.

— Я бы не отказался от такого финала!

— Я бы тоже. Но раз нашей дорогой наэй Аласаис угодно прохлаждаться в каких-то других мирах, почему бы нам не попытаться заручиться поддержкой какой-нибудь другой могущественной персоны? Которая будет преследовать те же, что и мы, а не какие-то… никому не понятные цели.

— У тебя есть на примете кто-то конкретный?

— По-правде сказать — есть. Можешь считать меня сумасшедшей, но я думала о Хозяине Бездны: он, в некотором роде, унаследовал свою власть над ларшевыми озёрами от харнианцев, когда те были повержены в войне Огня, а теперь они вернулись и, вполне возможно, захотят забрать свой «подарочек» назад. Не думаю, что Хозяин будет от этого в восторге. Но в одиночку ему с харнианцами не справиться…

— Интересная мысль! Но ты не думаешь, что Хозяин может быть с ними заодно?

— Не думаю, — помолчав немного, ответила Алу. — Им есть что делить, и мне что-то подсказывает, что и он, и они не слишком-то расположены искать компромисс.

— Да… Ещё бы найти способ с ним встретиться.

— Способов не так уж мало: можно попробовать вывезти ларшу из Бездны, можно… Но все они не подходят — нам ведь нужен не разъярённый Хозяин, явившийся нас покарать, а Хозяин, настроенный на конструктивную беседу, верно? Хотя… хотя можно ещё попробовать расспросить Мейва. Он как-то умудрился убить одного из прошлых Хозяев.

— Мейв, наш Мейв? Я тоже слышал, как Фай называла его «убийцей хозяина», но мне и в голову не пришло, что он прикончил… такого Хозяина! — ухмыльнулся Анар.

— Вот об этом мы его и спросим, — оживилась Аниаллу.

— Да, рассказывать он любит, мышами не корми…

* * *

Теола сама не понимала, что принесло её сегодня в столь поздний час к покоям Аниаллу. И с чего бы это она уже минут десять не переставая стучит в её дверь, прекрасно зная, что подруги дома нет, а ждать от неё новостей ещё слишком рано.

— Госпожа Теола? — спросила Шада, наконец отворив дверь. — Тебе что-то угодно? — Она не без вызова упёрла чёрный кулак в расшитый золотом пояс и оглядела коридор за спиной алайки, словно искала там кого-то, чьё присутствие могло бы объяснить её визит.

Ола так и не придумала, что сказать. Что-то в лице Шады насторожило её: не то возбуждённый блеск в глазах, не то румянец едва заметный на тёмной коже. «Уж не из под чьей-то тёплой лапы?..» — подумала алайка, но интуиция тотчас отвергла её предположение — Шада, конечно, выглядела взволнованной, но вряд ли это волнение было сродни тому, в котором сама Ола пребывала всю последнюю неделю. Здесь было что-то другое…

— Госпожа Аниаллу ничего не… — решительно начала служанка, тут же заметив, что Теола что-то заподозрила, но её перебил звонкий голос, донесшийся откуда-то сзади, со стороны личных комнат сианай.

— Шада, кто там? — спросил он, следом послышалось цоканье каблуков.

Теола вытянула шею и через плечо Шады увидела, как из дверей выходит… Эйтли Тинойа собственной персоной. Она прошелестела через кабинет хвостом длинного серого платья и остановилась, пытливо вглядываясь в лицо Олы, словно вспоминая, не видела ли она её прежде, и точно так же, как только что служанка, зыркнула ей за спину. Подозрения Теолы переросли в уверенность.

— Что у вас тут происходит? — раздельно проговорила незваная гостья.

Но ответила ей не Шада и даже не Тинойа — из-за спины дочери Чутколапа вынырнула Талия ан Камиан.

— Сестрица Теола! А мы тут как раз размышляли, кто из ан Темиаров мог бы нам помочь в нашем маленьком предприятии. Вот я и думаю: ты ж у нас без пяти минут ан Темиарка и вообще… своя кошка. Не иначе как сама Аласаис послала тебя сюда! — заявила она, проскользнула между Шадой и Эйтли и, ловко сцапав Олу за руку, потянула за собой через приёмную.

Теола не стала сопротивляться — собственное любопытство влекло её вперёд куда сильнее Талии. Вырваться из его цепких лапок, не разобравшись, что же такое затевалось в покоях подруги в её отсутствие, было никак невозможно, и обе алайки (а за ними и Эйтли Тинойа, с непривычки слишком высоко подбирая свои серебристые юбки) ушли, оставив Шаду одну у распахнутой входной двери.

Потирая разболевшуюся от общения с сумасшедшими кошками голову, Шада подошла к спрятанному в стене шкафчику и достала пузырёк с эликсиром, проясняющим сознание. Отмерив положенные восемь капель в крохотный бокальчик, она подумала о том, что, кажется, начинает понимать, кто такие три из тех «Четырёх Т», что сведут её с ума, — как напророчил ей молодой предсказатель с площади Вещего Черепа.

— А Телиан сейчас подойдёт, — нежным голоском пропели у неё над ухом.

Шада со стоном закрыла глаза…

* * *

Вернувшись домой, кошки нехотя позавтракали, причём уговорить Фай присоединиться к ним Мейву так и не удалось — не иначе, Такрен желала избежать расспросов Анара и Алу. Разомлевшая после трапезы Аниаллу растянулась на Анаровой постели среди в беспорядке рассыпанных украшений, как дракон на куче золота, и задумчиво перебирала эти, купленные в Бездне, безделушки.

— Мейв, а почему тебя называют «хо-зя-и-но-у-бий-ца»? — блаженно растягивая слова, поинтересовалась она, когда Куцехвост уже начал клевать носом. — Странное прозвище!

— О, это моя любимая божья басня с моралью! — тут же оживился алай. — Хотя, — он поднял выпущенный коготь, — вовсе она и не басня, а чистая правда.

— Тогда, может быть, ты нам её расскажешь? На десерт, — промурлыкала сианай, перевернулась на бок и поёрзала в драгоценностях, устраиваясь поудобнее.

— С удовольствием! Но, признаться, я думал, что вы её знаете…

— Откуда? — спросила Алу.

— Обычно это второе, о чём меня спрашивают, — скромно пожал плечами Мейв. — После того как поинтересуются, что случилось с моим хвостом. — Он весело помахал остатком своей «пятой конечности», немного помолчал, видимо собираясь с мыслями, и спросил у зачем-то вставшего из-за стола Анара:

— Помнишь, я говорил, что сила веры похожа на реку?

— Да, — кивнул алай, направляясь, как оказалось, к Браю (который, за время их отсутствия, успел обзавестись глубокой стеклянной ванной, полной ларши, и теперь нежился в ней — раз уж Фай утверждает, что купаться в настоящем огненном озере так опасно).

Присев на корточки, Анар постучал по ванне, и через какое-то время сквозь вязкий слой ларши различил тёмный овал физиономии харнианца, прижавшегося носом к толстому стеклу. Анар показал ему жестом — всплывай! — кивнул в сторону Мейва и сделал загадочное лицо. Опершись локтями о бортик ванны, харнианец тоже приготовился слушать.

— Ну так вот, — продолжил Мейв, когда все угомонились. — Один из Хозяев (не знаю уж, какой по счёту), осмелился-таки войти в эту самую реку. Даже нырнуть с головой, — он гаденько хихикнул и пояснил: — Он открыл Бездне своё имя, назвался богом Страха и даже показал, каких идолов хочет, чтобы поставили в его храмах, и какие именно жертвы надо ему приносить, чтобы не схлопотать немилостью по безбожной морде.

Надо сказать, что сия бредовая идея пришла в голову этому Хозяину не самостоятельно, у него был очень необычный советчик. Ещё в бытность свою простым бессмертным, он — Хозяин, а не советчик — в родном мире был почти легендарным убийцей. Он не знал себе равных как среди воинов, так и среди злодеев, — вытянув шею, пафосно изрёк Мейв. — Но он хотел большего и был достаточно умён и коварен, чтобы найти пути достижения своей цели. Лиар его знает, как он сумел прикончить сильнейшего волшебника своего мира. Главное, что сумел и, ограбив его замок, стал счастливым владельцем коллекции магических предметов, способных любого, у кого хватит мозгов правильно ими воспользоваться, поставить в один ряд с местными богами. У нашего героя как раз хватило. Другой вопрос, что их оказалось всё же недостаточно, чтобы не ввязаться, очертя голову, в конфликт со всеми силами этого мира разом.

В результате боги, конечно, одолели его и изгнали. Но на этом история не закончилась: уйти-то он ушёл, но сумел прихватить с собой живую голову одного из них. Это она надоумила его отправиться в Бездну. И под её мудрым руководством наш герой прикончил тогдашнего Хозяина Лэннэс всего через восемь месяцев по прибытии и занял его место… Такая головокружительная карьера! Но… Жадность пёсика сгубила, — язвительно пропел Куцехвост, — а недоумершая божественная головушка ей только помогла. Эта она сумела разжечь в своём враге желание быть не просто Хозяином Бездны, а её богом, придумала, как можно это желание воплотить в жизнь… И через это сгубить его, доверчивого, — с наигранным надрывом в голосе, поведал Мейв. — Продумала всё до мелочей — от текстов молитв до облика статуй в его святилищах. И новоиспечённый Хозяин одобрил всё это скопом — даром что эти жутковатые идолы ничуть не походили на него, да и весь создаваемый образ был во многом противен даже ему самому. Но ведь именно в таком виде — кровожадной, беспощадной и равно не обременённой моральными принципами и интеллектом твари — он мог запугать и подчинить как можно больше безднианцев. Так утверждала голова, — плутовато подмигнув, уточнил Мейв. — Наш воитель был существом неместным и легко поверил своему советнику. Более того, он поручил ему общение со всеми своими жрецами, которые не замедлили появиться, стоило ему возвестить о себе, как о боге. Он вообще оказался довольно бесхозяйственным Хозяином и не уделял должного внимания даже собственному культу. Так, сожрет кого-нибудь для пущего страху — и всё, — картинно взмахнул расслабленной кистью Куцехвост.

— И ему всё это нравилось… — понимающе кивнул бывший принц Руала.

— Поначалу — очень. Не забывайте: он ведь был убийцей, причём талантливым убийцей, если можно так сказать. Талант всегда хочет признания. А какое признание у убийцы? Только страх. Язык же страха издревле был родным для большинства населения Города Черепов. Так что культ пришёлся ему по сердцу. А уж когда он, под влиянием силы веры, начал внешне превращаться в подобие своего чудовищного идола — стал ещё роднее…

Тут бы ему и спохватиться, понять, что раз меняется его тело, то рано или поздно изменения затронут и душу, а он только радовался: насколько сильнее он стал, насколько лучше защищен благодаря выросшей чешуе — вполне логичному атрибуту бога Бездны, ведь рептилии издревле господствовали в ней. Второй ряд зубов, рога и длиннющие, не втягивающиеся когти — тоже его не особенно обременяли. Всё происходящее казалось таким закономерным, почти естественным, пока в один распрекрасный день бог не обнаружил себя… закусывающим одним из своих жрецов, — не меняя интонации, поведал Куцехвост. — Хозяин даже не помнил, как убил своего служителя. Он напрочь забыл, что было с ним вчера, и это испугало его. Тут, на счастье, в его логово вошёл ещё один жрец. Хозяин бросился расспрашивать его (то есть он, вроде бы, именно для этого бросился), но следующее, что он увидел, было перекошенное от ужаса лицо служителя, на чьём горле уже начали сжиматься страшные клыки.

Алаи слушали Куцехвоста затаив дыхание, даже не задумываясь о том, откуда ему известны такие подробности.

— Хозяин, проявив с перепугу невиданное для себя самого милосердие, с трудом нашёл в себе силы выпустить недогрызенного жреца. Сами понимаете, никаких объяснений от него добиться уже не удалось, и наш «красавец» рванул куда подальше, чтобы случайно не докушать несчастного.

Он долго чесал башку, пытаясь понять, что же происходит, смог-таки найти кое-какие параллели со своей внешней метаморфозой и тут вспомнил, что на этот счёт можно поскрести не только свою голову. Он пришёл к советчице, излил ей остатки своей души, но та только развёла… бровями — мол, не сталкивалась я с такими проблемами, но всё вполне может быть. И, гаденьким таким тоном, порекомендовала ему поподробнее расспросить собственных жрецов.

Эта расплывчатая фраза окончательно убедила нашего героя в правильности его догадки, и он едва не свихнулся от ужаса. Надо было срочно что-то предпринять. И он предпринял… Нет чтобы явиться во время какой-нибудь церемонии и заявить — мол, я не такой, я на два золотых дороже, то есть я, конечно, всемогущий и ужасный, но попрошу товарищей по партии больше из меня безмозглую скотину не делать! Нет, он, в свойственной ему теперь манере, просто перебил добрую половину своих же служителей, посчитав, что таким примитивным способом можно разрушить весь культ. Но только подписал себе приговор: благодаря этой его выходке, образ Хозяина, как тупой и злобной зверюги, не делающей разницы между своими и чужими, утвердился в Бездне окончательно и бесповоротно, — почти печально проговорил Мейв, выразительно шлёпнув ладонями по столу. — И вскоре этот образ уже не так сильно отличался от действительности. Хозяин носился по Лэннэс, появлялся то тут то там и убивал, убивал… Тем временем оставшиеся в живых жрецы, всё с той же головой во главе, — ухмыльнулся кот своему каламбуру, — не теряли времени. Они мастерски использовали момент, когда прежние ум и коварство Хозяина уже сошли на нет, а инстинкт и звериная хитрость ещё не успели прийти им на смену, заманили его в ловушку и, потеряв ещё кучу народа, сумели спихнуть своего озверевшего бога в озеро ларши.

Брай шумно перевёл дыхание.

— Удивительно, — продолжил Мейв, — но он каким-то чудом умудрился выплыть.

— А он точно не был харнианцем? — недоверчиво встрял Брай.

— Точно. Но ведь все Хозяева Бездны как-то связаны с магией наших озёр. Возможно, поэтому ларша и не убила его, — предположил Куцехвост. — Но обожгла всё-таки сильно. Запах палёного я почуял задолго до того, как он вывалился из-за угла и попёр прямо на меня. А я иду мирненько и, как девица, на голове, несу домой кувшин ллахового масла. И тут выскакивает… это. Я и предположить не мог, что передо мной Хозяин! — Он широко распахнул глаза. — Так, какая-то тварь невезучая… Но, он хоть и обожжённый весь был, выглядел всё ещё опасно — кто знает, может сейчас оправится малость и кинется на меня — ну, и я решил не рисковать, благо при мне был тот самый кувшин. Недолго думая берусь я за него обеими руками и прямо с головы швыряю в эту пакость. Она превращается в воющий факел и начинает улепётывать, я с рыком — за ней. Хоть убей, не знаю, чего меня тогда понесло…

А минуты через две она налетает на компанию каких-то существ. Как потом оказалось — как раз тех, кто спихнул её в лаву. Они углядели сверху, что их жертва выплыла, и пошли добивать. Только шли они медленно, видать, было им очень страшно… Вот честь угрохать её окончательно и досталась вашему покорному слуге. — Куцехвост с донельзя довольным видом раскланялся не вставая со стула. — Хозяин пробежал ещё шагов десять и свалился посреди туннеля. Хорошо прожаренной тушкой. — С этими словами Мейв торжественно поставил чашку на стол.

Никто не проронил ни слова все ждали финала история один и тот же вопрос так и вертелся у них на языках.

— Вы, конечно, сейчас спросите меня: «А что же это ты, Мейв, сидишь тогда здесь, с нами хвостатыми а не хозяйничаешь в Бездне?» — продолжал догадливый Куцехвост.

Все дружно кивнули.

— А я вам отвечу: понятия не имею… Когда эти его бывшие жрецы, поведали мне, кого я случайно пришиб, они явно ожидали что я займу его место. Не как бога, разумеется, а как Хозяина Лэннэс. Но их ожидания не оправдались — так до сих пор и не знаю почему. Видать, не только Веиндор, но и «госпожа Бездна» алаями брезгует!

Куцехвост не выглядел особенно удручённым этим фактом, хотя очень старательно это изображал.

— А может быть, голова стала новым Хозяином? — весело спросил Анар. — Это было бы вполне достойной наградой за её мучения — как-никак она всё изначально придумала.

— Да правда что же стало с головой? Она наконец-то смогла умереть? — исхитрился вставить слово Брай.

— Нет. Да она и не хотела умирать. И Хозяином она не стала — из неё получился отличный домашний питомец для нас с Фай. Голова очень любила поговорить. Это от неё я узнал обо всех этих… интимных подробностях из жизни богов. А потом она пропала — прямо у нас из под носа. Я никогда не видал, — нагнувшись к столу, доверительным шёпотом поведал он, — чтобы Такрен так рвала и метала.

— Ей была настолько дорога эта голова? — поднял бровь Анар.

— Да нет, — махнул рукой Мейв с видом «разве ей хоть что-то может быть дорого?», — Просто её убило, что кто-то смог самовольно проникнуть в её дом. Зато, после этого её срыва, наш дом стал едва ли не самым защищённым жилищем в Бездне.

— А новый Хозяин? — выбрала момент, чтобы перейти к делу, Аниаллу.

— А что он? — переспросил Куцехвост.

— Ну-у, — задумчиво протянула алайка, — не случилась ли с и ним тоже какая-нибудь забавная история? Вроде той, которую ты нам только что рассказал.

— С этим-то? — вскинул брови Мейв. — Нет, Алу, этот — не такой. Он сам из разжалованных богов и всю эту кухню отлично знает. И вообще — на удивление умён и осторожен. Он…

Анару и Алу пришлось выслушать довольно пространное повествование о многочисленных достоинствах теперешнего Хозяина Лэннэс. Мейв так упоённо пел ему дифирамбы, что можно было подумать, будто тот был его родственником или близким другом.

— Значит, он совсем не общается со своими горожанами? — спросил Анар.

— Нет, не общается. Даже воров ларши наказывает… дистанционно. И правильно делает! — веско заявил Мейв.

Анар и Алу переглянулись: правильно-то оно правильно, но мудрая осмотрительность Хозяина сильно усложняла им задачу…

Вместо послесловия

На знаменитой картине «Домашние тени», где Феор Струноус изобразил восьмерых Теней Аласаис, каждую — в образе дочери одного из домов Бриаэллара, — сианай Элеа досталась роль ан Темиарской дамы.

Элеа и вправду больше других сианай походила на ан Темиарку: тихая, строгая, мудрая, с открытым, кажущимся очень юным лицом и точными, аккуратными движениями.

Поздней ночью, босоногая, быстрыми маленькими шагами скользила она по шелковистой траве. Жемчужная слезинка в ямке между ключицами чуть покачивалась в такт её ровному дыханию. В светлом платье, с двумя простыми косами и едва заметным волнением в глазах, она походила на трогательную героиню любовного романа, ожидающую на этой залитой звёздным светом поляне своего избранника.

А «избранник» всё не шёл… то есть не шёл тот, кому сианай назначила встречу на этом лугу. Ещё раз поискав его глазами, Элеа вздохнула и опустилась на траву среди сияюще-белых цветов. Подтянув колени к груди, она прижалась к ним щекой её пальцы задумчиво поглаживали хрупкие колокольчики, словно впитавшие звёздный свет. «Кажется, их так и называют — нилаэ, „хороший свет“», — подумала Элеа и подняла глаза к небу, будто проверяя точно ли сравнение, и тут же, как всегда, как у любого алая, её взгляд переместился на юг, к звезде Бриаэллара. Но сианай так и не увидела её: поток тьмы чёрной лентой на мгновение разделил звездное небо на две части и обрушился на соседний холм. Элеа осталась спокойной — именно этого она и дожидалась, и когда мрак принял очертания высокого мужчины, поднялась и зашагала ему навстречу.

— Элеа, — сказал он, поравнявшись с нею.

Его было трудно разглядеть обычным зрением — с угольной кожей и волосами, одетого во всё чёрное. Даже звёздный свет, казалось, избегал его тёмной фигуры и ни единым бликом не ложился ни на складки плаща, ни на лицо. Он выглядел подавленным. И сианай Элеа была весьма этим довольна.

— Дарион, — откликнулась она и аккуратно сложила кисти рук на поясе. — Я благодарна, что ты пришёл.

«И что ты, как видно, пришёл не за тем, чтобы поделиться со мной радостью», — добавила она про себя.

Элеа чувствовала, что, похоже, её надежда на этого даора оправдывается. Иначе с чего бы ему, правителю страны, для которой впервые за тысячи лет всё складывалось как нельзя лучше, пребывать в столь глубокой печали и… сомнениях? Что могло так угнетать его сейчас, когда весь мир разом ополчился на древнего и страшного врага Дарларона — Элаан, светлые земли, владения ненавистной ему и его народу наэй Лайнаэн? Когда уже скоро, совсем скоро кончатся тяжёлые времена, целые века жизни в постоянном страхе…

— Мои советники возражали против этого, — невесело усмехнулся он, глядя на хрупкую алайку сверху вниз. — Они опасаются, что ты околдуешь или даже убьёшь меня.

— Тогда почему ты не взял с собой охрану? Я не просила тебя прийти одного. И, — Элеа чуть заметно развернула ухо в ту сторону, где пряталась её свита, — и я сама не одна.

— Мы оба знаем, что нам не надо опасаться друг друга. И оба знаем, — его голос стал тихим и вкрадчивым, — кого стоит опасаться.

— Дарион, — вскинула подбородок сианай, вглядываясь в его тёмные усталые глаза, — Он уже говорил с тобой?

— Да. Говорил, — кивнул бог и правитель Дарларона. — А до меня он говорил уже со столькими, что мог бы получить своё, и не предлагая мне союза.

— Своё! — выдохнула сианай.

— Дарларон. И его армию. Он предложил нам возможность отомстить. — Голос Дариона прозвучал сдавленно, а пальцы сами собой сжались в кулак, но он быстро овладел собой и выпустил стиснутый плащ. — Поход на Элаан по его замыслу должны были бы возглавить мы — наиболее угнетённый Лайнаэн народ. Я стал бы вторым после него, его голосом, его… младшим братом.

— И ты… отказался? — спросила Элеа.

— Да. Отказался, — скорбно, словно каясь в преступлении, проговорил Дарион. — И весь мой народ… почти весь, проклял бы меня за это. — Он сел на траву, и Элеа устроилась рядом. — Я понимаю их. Они устали дрожать перед Светом. Устали от унижений. От сознания собственной слабости.

Сианай заметила, как одеревенели мышцы его шеи: Дарион любил свой народ не меньше, чем Аласаис — своих алаев, и ненавидел самого себя за то, что не может дать ему лучшую судьбу. Трудно вообразить, что он чувствовал теперь, когда появился тот, кто смог бы сделать это, а он вынужден был противостоять ему.

— У Элаана всегда была Лайнаэн — наэй Света, существо почти всемогущее, гарантия их безопасности, завидного места в мировой расстановке сил… и предмет личной гордости каждого из них. А кто был у Дарларона? — Лицо его снова исказила горькая усмешка. — Дарион — вроде и не простой бог, но по силе далеко не наэй Тьмы.

— И вот появляется он, — едва слышно сказала Элеа.

— Он… — глухо повторил Дарион. — Мне он тоже не назвал своего имени. Сказал, что некогда потерял его вместе со многим другим, что хочет теперь вернуть. Он, тот самый наэй Тьмы, достойный противник Лайнаэн, мог бы вернуть могущество Дарларону, а его жителям — спокойствие и право на чувство собственного достоинства. Хотя «вернуть» — неподходящее слово для тех, кто никогда не знал ни что такое спокойствие, ни что такое могущество, — сокрушенно заметил правитель Дарларона.

— Но я не могу согласиться на это! — воскликнул он, немигающим взором вглядываясь в глаза Элеа. — Я страдал от Лайнаэн не меньше других. Это всезжигающее пламя, эта вечная пустота, заполненная слепящим светом, — ничего ужаснее я и представить себе не мог. И всё же… альтернатива, которую предлагает он, не кажется мне такой уж радостной. Увы. Я чувствую: в его новом мире не будет места не только для непокорных его воле — а ведь многие из тех, кто дорог нам, ему не покорятся, — но даже и для самого моего народа, такого, каким я люблю его, каким он… должен быть!

Глаза его наполнились ещё более глубокой тьмой сианай кивнула в знак того, что понимает и разделяет его тревогу.

— Я понял, что он не принёс бы нам мира, — сокрушённо добавил Дарион, — он дал бы нам новую войну. А взамен забрал бы наши души. Нашу суть. Это было бы то же самое, что забрать у вас, алаев, ваш тел алаит.

— Он уже проделал это с некоторыми из нас, — тихо кивнула сианай, она глядела вниз, на кончики своих пальцев, выглядывающие из-под подола платья. — Я видела таких… извращённых им алаев. Даже смотреть на них было ужасно. Хотя по многим своим способностям они даже превосходили настоящих кошек Аласаис — они всё равно были калеками. А искалеченная душа куда страшнее искалеченного… или даже уничтоженного тела.

— Да. Но я слишком поздно осознал это. Я никак не мог понять: как, будучи частями одной стихии, мы можем быть такими разными? Ведь и я, и он — пусть степень нашего слиянии с силой Тьмы и не сравнима — мы её части, части одного целого. Я колебался, не в силах лишить мой народ заслуженного, выстраданного права на реванш и… и даже как-то раз обвинил себя в том, что ревную своих подданных к нему, боюсь потерять власть, — признался Дарион. — Я пытался убедить себя, что всё идёт правильно, всё так и должно быть, ведь я столько молился — сам не знаю кому — о том, чтобы этот день настал! Воистину, есть мечты, которым лучше оставаться несбыточными. — Он сорвал один из белых цветков и теперь крутил тоненький стебелёк в длинных пальцах. — Сначала ты мечтаешь о чём-то так сильно… так долго… а потом, когда появляется шанс претворить мечту в жизнь, происходит что-то и ты уже жалеешь, что мечтал об этом. Даже больше — чувствуешь себя отчасти виноватым в том, что происходит, словно твоё собственное желание было тому причиной.

— Это не твоя вина, — оторвалась от созерцания своих ног Элеа. — Ты не виновен и в том, что…

Но Дарион, видимо не слыша её, продолжал свою исповедь:

— Я виновен в том, что всегда был идеалистом, помешанным на благородстве глупцом. Даже распознав его истинную сущность, я думал, что, возможно, есть надежда изменить его. Наивный дурак… Я только и занимался тем, что искал оправдание своему бездействию. И был слишком горд чтобы поделиться своей ношей хоть с кем-то. Эта встреча с тобой, сианай Элеа — он наконец поднял на неё глаза — пожалуй, единственное, на что хватило моей решимости.

Алайка ласково улыбнулась ему. На её взгляд это была самая разумная речь, которую она слышала из уст правителя Дарларона (да и любого из его подданных). В ней не было той романтической, рыцарской чуши, в приверженности которой даоры умудрились превзойти элиданцев и драконов Изменчивого вместе взятых. И это внезапное «взросление» Дариона дарило надежду всему Энхиаргу. Элеа ожидала что ей придётся употребить все свои силы, чтобы открыть ему глаза на то, что он, оказывается, уже увидел сам. И более того, он, кажется, был готов бороться с Талом.

Сианай утешительно положила руку на его запястье и уже открыла рот, чтобы объяснить, что и как именно можно поправить, но так и не произнесла ни слова — прямо в лицо ей ударил неожиданный порыв ветра. Он был так силён, что пригнул росшие вокруг тоненькие деревца к земле, а на травяном море началась настоящая буря. Звёздочки цветов тревожно мерцали. Ветер завывал над головами Элеа и Дариона. Вслушиваясь в его недобрую, тревожную песнь, они медленно, молча поднялись.

Сгусток мрака вынесся из рощицы на вершине дальнего холма и теперь стремительно приближался к ним. Это было создание враждебной Тьмы, враждебной не только сианай, но и правителю тёмных земель Дариону. Элеа крикнула и на её зов из травы поднялись прятавшиеся в ней телохранители. Не мешкая ни секунды, алаи бросились наперерез врагу, но Дарион опередил их: две «чёрные молнии» вырвались из его простёртых к твари рук, понеслись к ней, но вдруг остановились на полпути и повернули обратно. Ни он сам, ни Элеа не успели ничего предпринять — струи тьмы обрушились на сотворившего их даора в мгновение ока оплели его коконом лоснящегося мрака сжались и тут же распались на быстро тающие клочья угольного тумана. Элеа кинулась к Дариону — он не шевелился… и даже не дышал.

Но произошедшее не остановило телохранителей сианай: волшебник завершил своё заклинание, когти второго кота засветились белым пламенем и через мгновение вонзились в чёрную плоть врага, без труда разорвав её на сотни клочков. Приземлившись, алай с недоверием глянул на свои всё ещё пылающие лапы и закрутил головой, не веря, что победа может быть так легка, и ожидая нового нападения. Но никаких признаков опасности не было, даже ветер стих.

Его напарник стоял рядом со своей взволнованной госпожой, пытливо вглядываясь то в её лицо, то в застывшее, как чёрная маска, лицо Дариона. Он уже начал понимать, что произошло, и это (а вернее, возможные последствия для всех алаев) приводило его в ужас. Ан Меанор молчал, не в силах ни советом, ни делом помочь сианай…

А она, упав на колени рядом с поверженным богом, осторожно раздвинула его веки — под ними билась, пульсировала тьма. Увидев, что самые страшные её предположения подтвердились, Элеа прижала к губам тонкую руку и, глубоко вздохнув, поднялась. И снова замерла. Несколько долгих мгновений губы её шевелились, не производя не звука, взгляд был устремлён куда-то вдаль.

— Элеа? — проговорил ан Меанор. — Что?.. Сианай встрепенулась.

— Возмущение силы, он чудом остался жив, и я не знаю, сколько ещё протянет. — Её голос звучал непривычно-резко. — Эта… тварь, она была здесь с одной целью, чтобы вынудить его применить свою силу и тем самым погубить себя. Дарион, как от него и ожидали, забыл, что теперь не он здесь наиболее близок к стихии Тьмы, что она может возмутиться, воспротивиться ему, защищая кого-то другого. Защищая его, Тала.

— Что нам делать теперь? Ведь о вашей с ним встрече наверняка знали его советники? Как они истолкуют?..

— Именно так, как тебе меньше всего хотелось бы, — качнула головой сианай. — Мы должны уходить. Быстро.

— А он? — ан Меанор смотрел на Дариона. — Мы возьмём его в Бриаэллар?

Взгляд Элеа тут же взлетел к родной звезде.

— Нет, — откликнулась она, переведя его ниже — туда, где, незримая отсюда, сияла жемчужная иголка Тиалинхеаля. — Мы заберём его с собой, но не в Бриаэллар. Дариона как можно быстрее надо доставить к Тиалианне. Никто, кроме неё, не сможет помочь. И я не уверена, что даже она… — Голос Элеа почти сошёл на нет. — Нам придётся соорудить носилки — любая магия может повредить ему.

— Но нам всё равно придётся идти через портал… — неуверенно возразил волшебник.

— С этим мы ничего не можем поделать, придётся рискнуть. Но не стоит подвергать его лишней опасности. Поспешите, вокруг много подходящих деревьев, — она окинула окрестности быстрым, тревожным взглядом, — а плащ Дариона достаточно прочный, чтобы выдержать его.

«Выдержит ли сам Дарион?» — мрачно спросила себя сианай, но вслух, разумеется, ничего не сказала…

* * *

Сидя на хрустальных ступенях одной из тысяч лестниц Тиалинхеаля, Верховный жрец Кеан вспоминал, как много сотен лет назад, ещё мальчишкой, он на спор пробрался в замок Хозяйки Пути.

Через жемчужный овал незастеклённого окна он попал в один из залов Тиалинхеаля — первый из десятков, сотен совершенно пустых белых залов, по которым он бродил потом весь вечер и всю ночь, недоумённо взирая на мягко сияющие стены, лишь изредка украшенные светильниками или бледными фресками, на колышущиеся сами собой занавеси из лёгкого молочного шёлка. Он совсем не ожидал, что замок Тиалианны будет похож на дом, который давным-давно покинули хозяева. В какой-то момент ожидание чуда, охватывающее его всякий раз, когда он раздвигал очередной занавес или поворачивал за угол, сменилось страхом. Кеан понял, что заблудился. Он уже не шёл, а взбегал по лестницам, мчался по коридорам… и едва не столкнулся с ней.

Хозяйка Пути предстала ему молодой человеческой женщиной. Она стояла в крохотной комнатке, спиной к нему, едва касаясь кончиками пальцев белоснежной каминной полки — так, словно под ними были клавиши какого-то музыкального инструмента, а не гладкий камень. Кеан видел отражение её лица в зеркале: глаза наэй были опущены, она будто бы и не подозревала, что позади неё мается алайский мальчишка. Будущий Верховный жрец Бриаэллара не знал, что ему делать — ни уйти, ни заговорить он не решался.

Самым ужасным было то, что Тиалианна, как и её замок, оказалась такой… обыкновенной, в ней не было ничего поражающего воображение. Кеан был не столько пристыжен или испуган, сколько разочарован.

С каждым мгновением это чувство росло, и когда у Кеана уже начало непривычно щипать глаза, он вдруг понял, что дело не в богине — дело в нем самом. Разом ему вспомнились хелраадцы и элаанцы, искренне не понимавшие, какую такую особую красоту все остальные находят в Бриаэлларе. Неужели его проступка было достаточно, чтобы…

— Не бойся. Ты, как и всякий другой, можешь приходить сюда, когда захочешь, — сказала Тиалианна и, обернувшись, добавила: — Но для тебя эти залы всегда будут пустыми.

— Потому что я пришёл без приглашения?

— Нет. Просто твоя душа отличается от душ тех, кто способен видеть здесь… иное. У тебя другая душа и, соответственно, другой Путь.

— А ты можешь рассказать мне о моём Пути? — жадно спросил Кеан и тут же подумал, что слишком непочтительно обратился к богине — как к простой гадалке с площади Вещего Черепа!

— Могу, — ласково улыбнулась ему Тиана. — Ты, Кеан ан Темиар, выберешь себе небывалую цель… Представь себе, что она находится на вершине правого из Драконьих Клыков, и ты решишь, несмотря на все трудности, добраться до неё. Но полезешь ты к ней не по правому, а по левому Клыку — так получится, я вижу… Ты доберёшься до его вершины, Кеан. До таких высот, о которых сейчас и не помышляешь. Тебе некуда будет больше карабкаться, но своей исконной цели ты так и не достигнешь. Когда такое происходит, очень важно удержаться на вершине, понять, что пусть ты и не обрёл желаемого, но твои свершения на пути к нему — велики. Просто сказать себе, что тебе этого довольно, что ты, пусть немного нежданно, но обрёл своё место. И не пытаться рискнуть собой и всеми, кто будет зависеть от тебя, — не пытаться прыгнуть с одного Клыка на другой. Ибо между ними — бездна…

— А если я всё-таки попытаюсь… полезть по правому Клыку? Ты же предупредила меня, и я смогу… — робко спросил Кеан, донельзя довольный этим предсказанием и ничуть не смущённый крывшимся в нём предостережением.

— А он, друг мой, не для тебя. Ты не сможешь по нему вскарабкаться, как ни пытайся. И ты бросишь эту затею. Но цель будет настолько манить тебя, тебе настолько будет не терпеться достичь её, что, несмотря на мои слова, ты полезешь по соседнему Клыку, чтобы стать к ней хотя бы чуточку ближе. И предпочтёшь до поры не задумываться о том, как, оказавшись на его вершине, будешь добираться до правого пика.

— Тиалианна, если всё так, то не могла бы ты подсказать мне, как выбрать какую-то другую — правильную, достойную, но доступную цель?

— Нет.

— Почему?

— Потому что некоторые ошибки тоже ценны, Кеан. Даже мне неизвестно: получись у тебя избежать их, удастся ли тебе добиться того, чего, благодаря одной из них, ты обязательно добьёшься. С другой стороны, ничто не предрешено, только твои поступки определят твоё будущее. И если оно будет не таким, каким я его вижу, я буду только рада… — прошептала богиня; Кеан моргнул, и следующим, что он увидел, были солнечные блики на водах великой Змеиной реки, на берегу которой он лежал…

«Всё в тумане», — мрачно пробормотал Верховный жрец, хотя многое в тогдашнем предсказании Тиалианны теперь, две тысячи лет спустя, было ему хорошо понятно. Он всем телом ощущал ледяное дыхание бездны, о которой предупреждала богиня. Казалось, развейся туман и…

Вверху послышались тихие шаги. Элеа.

Сианай медленно спускалась по звенящим ступеням. Кеан вскочил с неподобающей Верховному жрецу поспешностью.

— Что она сказала?

— Ничего, — бесцветным голосом откликнулась сианай.

Элеа говорила правду — Хозяйка Пути не сказала ей ни слова. Даже тогда, когда она спросила, будет ли жить Дарион, Тиалианна лишь грустно покачала головой. Она немного постояла, вглядываясь в его лицо, а потом протянула сианай овальный чёрный камень на простой железной цепочке, слишком длинной для браслета, но короткой для ожерелья, — и ушла. Носилки с распростёртым владыкой Дарларона уплыли за ней.

— Почти ничего. Она передала лишь одну мысль — что мне не следует сожалеть о своём поступке.

— Элеа, я не понимаю! Результат твоего решения был очевиден с самого начала. Глупо было бы не воспользоваться твоим визитом, чтобы не попытаться как-то подставить тебя! — воскликнул он, но в голосе его звучал вопрос. Кеан не верил, что Элеа может так просто попасться в ловушку.

— Ты совершенно прав, Верховный жрец, — чуть заметно кивнула она. — Но только так можно было спасти ему жизнь. Иначе надежды для Дариона не было.

— Но, спасая его, ты подвергаешь опасности собственный народ, — стараясь говорить с должной почтительностью, возразил Кеан.

— Ты думаешь, что Тал не изыскал бы другой способ подставить нас? — Элеа внимательно взглянула на своего собеседника. — Уверяю тебя, он нашёл бы его. Рано или поздно. — Глаза сианай почти перестали светиться, но в них появилась такая страшная, бездонная глубина, что даже привыкшему общаться с Тенями богини Верховному жрецу стало не по себе. — И единственное, что мы могли сделать — это извлечь из неизбежного наибольшую пользу. Если бы мне удалось увезти Дариона не только живым, но и в сознании, то Бриаэллар получил бы в его лице неоценимого союзника и советника. Он второй по силе Тёмный в Энхиарге, но куда ценнее его знания и, — она помолчала, подбирая корректное словно, но так и не нашла его, — и родство стихий владыки Дарларона и Тала. Увы, многое из задуманного мне не удалось, — голос Элеа почти стих, но следующая фраза словно вернула сианай к жизни. — Но само то, что он жив и обязан этим нам, — уже огромное благо для всех алаев.

Как видишь, Кеан, некоторые ошибки тоже могут быть ценны.

Приложение § 5. Харнианцы; война Огня; алаи и налары в войне Огня

Итак, харнианцы, именуемые также «детьми Огня». Они пришли в Энхиарг во второй половине первого тысячелетия (по старому летоисчислению). Так принято говорить — пришли, но вполне может оказаться, что они были созданы здесь же — в каком-нибудь укромном уголке нашего мира. Сами харнианцы на сей счёт предпочитали отмалчиваться, как, впрочем, и о том, кому они обязаны своим существованием — мол, нет у них даже легенд на сей счёт. Судя по степени слияния харнианцев с огненной стихией, их таинственным создателем должен быть некий наэй Огня, но никто в Энхиарге о таком не слышал.

Как бы там ни было, харнианцы быстро расселились по Внешним землям, а затем и по Наэйриану, столицей же их считался город Хоа, возведённый в Огненной пустыне. Их правителю в Энхиарге поклонялись как богу Огня (особенно силён был его культ в Дирхдааре, и именно в рядах его адептов начал свою «славную» карьеру Израйт Огнепоклонник). Харнианцы были многочисленной расой с довольно специфической культурой… их талант обращения с огнём нашёл применение во многих сферах… они наладили… хм, тёплые отношения со многими народами… и так далее, и так далее.

Но однажды всему этому благолепию пришёл конец.

Харнианцы свихнулись. Некоторые невежды сейчас полагают, что слово «свихнулись» употребляется в данном контексте образно: мол, кто в здравом уме решится бросить вызов всему Энхиаргу? Но харнианцы не просто решились — они внезапно, одновременно по всему миру, все как один накинулись на своих ближайших соседей: на адоров, с которыми только вчера вместе работали в кузнях, на энвирзов, чьи шахты помогали обогревать и освещать, на зевак, перед которыми устраивали огненные представления на площадях Бриаэллара и Змеиного Глаза…

Война Огня стала для всего Энхиарга серьёзнейшим потрясением, недаром по её завершении наш мир перешёл на новое летоисчисление. Грандиозный военный конфликт охватил все без исключения государства Наэйриана, а также Дирхдаар, Лиддариан, Бездну и некоторые другие территории Внешних земель.

Лучшие маги, целители и дипломаты бились над решением загадки века: что же стало причиной страшного помешательства, охватившего целую расу? Аласаис же, на народ которой возлагали наибольшие надежды по мирному разрешению конфликта, с несвойственной ей жёсткостью заявила, что решение здесь может быть только одно: быстрое, поголовное и безжалостное уничтожение противника. Прекрасная наэй Эмоций оказалась бессильна справиться с безумием харнианцев. Она была уверена, что дети Огня будут убивать всех без разбора, пока смерть их не остановит, и предупредила все дружественные народы, что промедление приведёт к весьма печальным последствиям…

Поначалу к её словам никто не прислушался: слишком велико было потрясение энхиаргцев от внезапной перемены, произошедшей с их добрыми соседями — и это могло бы стоить жизни десяткам тысяч, если бы Аласаис не проявила упорство и не прибегла к помощи своего близкого друга. Владыки Вод Неллейна, который поддержал её и мобилизовал своих наларов на борьбу с харнианской агрессией. В силу природного антагонизма, дети Воды идеально подходили для сражения с детьми Огня…

Постепенно к борьбе присоединились и другие народы. Дольше всех упорствовали добросердечные адоры: им, как никому, было трудно смириться, что вчерашние друзья в одночасье стали врагами…

Алаи тоже не остались в стороне: именно они сумели отыскать тайную лабораторию вышеупомянутого Израйта Огнепоклонника — величайшего огненного мага, на которого харнианцы возлагали самые большие надежды (по одной из версий — он даже возглавлял их). Маг был побеждён и заточён в подземную тюрьму, а её местонахождение, по соображениям безопасности, было стёрто из памяти всех участников событий.

На протяжении всей войны Огня энхиаргцы в страхе ожидали, что вот-вот объявится наэй Огня, жаждущий вступиться за своих обиженных деток. Никто не знал, что делать в таком случае — возможно ли вообще уничтожить сущность такой мощи, такого… масштаба и если да, то какие последствия это будет иметь.

Но наэй Огня так и не появился.

Кто-то из танайских мудрецов предположил, что он был убит — только раньше, ещё перед началом войны, — что и оказалось причиной массового безумия харнианцев. По другой версии (выползшей несомненно откуда-то из Элаана или Хелраада) — это Аласаис свела харнианцев с ума, чтобы натравить на них весь Энхиарг и тем самым угодить «своему любовничку Неллейну». Многие также считают, что во всём виноват Израйт, решивший каким-то чудовищным колдовством превратить целый народ в армию своих рабов, но что-то напутавший с заклинаниями…

Настоящая причина этой катастрофы и по сей день остаётся тайной.

Харнианские города были разрушены, затоплены или засыпаны землёй. Из всего многочисленного племени в Энхиарге осталось только двое: полубезумный господин по имени Водяной, и поныне обитающий на дне озера в Долине Снов (якобы во искупление грехов своей расы перед Бесконечным); и си'алай Брай, получивший свои кошачьи уши как раз во время войны Огня. Алай чествовали его как героя, но в чём именно состояли его заслуги, предпочитали не распространяться. Сейчас он весьма скромно проживает в Бриаэлларе.

Из «Истории Энхиарга для ленивых»

Примечания

1

Подробнее о харнианцах можно прочитать в Приложении (стр. 508)

(обратно)

2

Наэйриан — окружённая Энайским горами центральная часть Энхиарга.

(обратно)

3

Сотворённые Первыми — первые алаи, созданные Аласаис

(обратно)

4

Ни одной алайке пока не удалось произвести на свет более четырёх котят, и рождение пятого отпрыска было бы без сомнения, большим событием и поводом для гордости в любой семье

(обратно)

5

Ивели-шаас — буквально переводится как «пещера иллюзий» — место, где за небольшую плату маги-долинники демонстрируют всем желающим записи событий, произошедших в других частях Лэннэс

(обратно)

6

Бекло — безднианское стекло

(обратно)

Оглавление

Наталия Аникина. ТЕАТР ДЛЯ ТЕНЕЙ. КНИГА 1

Три принцессы и дракон

Кости Изменчивого

Кошки и Смерть

Идеоты и псевдоалаи

Гости Бриаэллара

Лоэдаарский кинжал

Город Черепов

Видения и воспоминания

Вместо послесловия

Приложение § 5. Харнианцы; война Огня; алаи и налары в войне Огня

Реклама на сайте