«Книга вымышленных миров»

Макс ФРАЙ КНИГА ВЫМЫШЛЕННЫХ МИРОВ

Практические советы начинающим демиургам, с наглядными литературными иллюстрациями

Некоторые наивно полагают, будто демиурги — совершенные существа, будто деяния их безупречны, а намерения продуманы.

Это, разумеется, не так. Достаточно поглядеть по сторонам, чтобы уяснить: совершенство — не в природе демиурга. Да и зачем бы совершенному существу создавать какие-то обитаемые миры?

То-то и оно.

Как все несовершенные существа, демиурги очень любят давать друг другу советы. Советы бывают полезные (насколько вообще может быть полезен чужой совет) и совсем бесполезные (часто забавные). Зато вредных советов демиурги друг другу не дают никогда: зачем?

И без того, мягко говоря, не сахар.

Прежде, чем приниматься за работу, начинающему демиургу следует ознакомиться с опытом великих предшественников.

Не потому, конечно, что один демиург может чему-то научиться у другого.

А просто затем, чтобы не повторяться.

Ветхий Завет. Книга Бытия

1.1 В начале сотворил Бог небо и землю.

1.2 Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.

1.3 И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

1.4 И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы.

1.5 И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.

1.6 И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. [И стало так.]

1.7 И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так.

1.8 И назвал Бог твердь небом. [И увидел Бог, что это хорошо. ] И был вечер, и было утро: день второй.

1.9 И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. [И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша.]

1.10 И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо.

1.11 И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя [по роду и по подобию ее, и] дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так.

1.12 И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду [и по подобию] ее, и дерево [плодовитое], приносящее плод, в котором семя его по роду его [на земле]. И увидел Бог, что это хорошо.

1.13 И был вечер, и было утро: день третий.

1.14 И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной [для освещения земли и] для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов;

1.15 и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так.

1.16 И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды;

1.17 и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю,

1.18 и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо.

1.19 И был вечер, и было утро: день четвёртый.

1.20 И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. [И стало так.]

1.21 И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо.

1.22 И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле.

1.23 И был вечер, и было утро: день пятый.

1.24 И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так.

1.25 И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо.

1.26 И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями, ] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.

1.27 И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их.

1.28 И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями, ] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею, ] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.

1.29 И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; — вам сие будет в пищу;

1.30 а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому [гаду, ] пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так.

1.31 И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.

2.1 Так совершены небо и земля и все воинство их.

2.2 И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал.

2.3 И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал.

2.4 Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время, когда Господь Бог создал землю и небо,

2.5 и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла, ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли,

2.6 но пар поднимался с земли и орошал все лице земли.

2.7 И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою.

Великий соблазн для начинающего демиурга — сотворить точную копию уже существующего мира, выстроить мост в пустоте между оригиналом и двойником, и посмотреть, что будет.

Создание копии порой, и правда, помогает совершенствовать мастерство. Однако ценности такая копия не имеет, да и обитателей оригинала такие фокусы обычно сводят с ума.

Адольфо Биой Касарес "Козни небесные"

СИМПОЗИУМ, СПб 1999.

Перевод Р. Линцер.

Добросовестный демиург никогда не станет сотворять обитателей новорожденного мира по собственному образу и подобию. Встреча с двойником, говорят, сулит погибель — что же будет с безумцем, который пожелает увидеть несколько миллиардов собственных копий одновременно?

К тому же, не следует забывать, что почти всякий усталый копиист невольно становится карикатуристом…

Филип К. Дик "По образу и подобию Янси"

(The Mold of Yancy, 1954)

Леон Зиплинг тяжело вздохнул и отодвинул от себя бумаги. Только он один из тысяч и тысяч сотрудников не выкладывался до конца. Все янсеры Каллисто работали изо всех сил — кроме него. Страх и краткие вспышки отчаяния заставили его позвонить Бэбсону.

— Алло, Бэбсон, — сказал Зиплинг хрипло, — я, кажется, завяз. Давайте прогоним весь гештальт до моего куска. Может, я попаду в ритм (тут Зиплинг через силу улыбнулся), в согласное гудение умов, так сказать.

Управляющий Бэбсон ненадолго задумался, потом с явной неохотой потянулся к переключателю.

— Зип, ты всех нас держишь. Твой ломтик должен быть интегрирован с дневной порцией к шести вечера, чтобы выйти на вещание по расписанию.

На экране во всю стену начала прокручиваться визуальная часть гештальта; Зиплинг уставился на него, избегая пронизывающего взгляда Бэбсона.

Как обычно, Джон Эдвард Янси появился перед экраном в трёхмерном изображении по пояс, повернувшись к зрителям вполоборота. Лет под шестьдесят, в выгоревшей рубашке с закатанными рукавами, открывающими загорелые волосатые руки. Лицо и шея, судя по всему, тоже редко бывают в тени. Открытая улыбка, лёгкий прищур от бьющего в глаза солнца. За спиной Янси — дворик с гаражом, лужайкой и цветочной клумбой, и белая пластиковая задняя стена его домика. Улыбается Зиплингу, словно вспотевший от жары и усталости сосед, решивший немного отдохнуть от газонокосилки и поболтать с ним о погоде, политике, общих друзьях…

— Вот что случилось, — сказал голос Янси из громкоговорителей на столе Зиплинга, — прошлым утром с моим внуком Ральфом. Вы уж, наверно, все знаете, что Ральф вечно приходит в школу за полчаса до звонка… любит, значит, сесть за парту раньше всех.

— Невтерпёж ему, — присвистнул за соседним столом Джо Пайнз.

— Ну так вот, — голос Янси звучал уверенно, невозмутимо, дружелюбно. — Увидел Ральф белку на дорожке и остановился посмотреть.

Выражение лица Янси было столь правдоподобным, что Зиплинг готов был поверить в то, что он рассказывал. Казалось, он видел перед собой и белку, и светловолосого Ральфа, самого младшего члена семьи Янси, всем известного отпрыска всем известного сына самого известного — и любимого — человека на планете.

— Белка, — пояснил Янси, — собирала орехи. Ей-богу, вчера, в разгар лета, в середине июня, эта крохотная белочка, — он свёл руки вместе, как бы показывая размер, — собирала орехи к зиме.

Выражение его лица переменилось: радостное изумление уступило место серьёзной задумчивости. Голубые глаза потемнели (отличная работа с цветом), огрубели и стали внушительнее черты лица (аккуратная подмена трёхмерной модели), Янси как бы стал старше, серьёзнее, ответственнее. Дворик на заднем плане сменился грандиозным пейзажем, Янси теперь стоял, неколебимо, в окружении гор, ветров и густых лесов.

— И я подумал, — произнёс Янси, и голос его приобрёл глубину и неторопливость, — вот эта белка, откуда она знает, что придёт зима? Она трудится, собирает орехи, готовится к холодам, которых никогда не видела.

Зиплинг напрягся и постарался вжиться в роль; Джо Пайнз ухмыльнулся и дурашливо заорал: «Готовсь!»

— У белки есть вера, — голос Янси звучал торжественно. — Она ни разу в своей жизни не видела зиму. Но она знает, что зима наступит.

Губы его дёрнулись, рука пошла вверх… Но изображение остановилось, замерло, ни слова, ни звука; проповедь неожиданно оборвалась на середине.

— Ну вот и всё, — защёлкал по кнопкам Бэбсон. — Помогло?

Зиплинг пошуршал бумагами на столе.

— Нет, на самом деле не помогло, — признал он. — Но я… я что-нибудь придумаю.

— Надеюсь! — Бэбсон нахмурился, его прищуренные глазки, казалось, ещё уменьшились в размерах. — Что с тобой? Дома что-то не так?

— Всё в порядке, — Зиплинга прошиб пот. — Спасибо, всё в порядке.

Полупрозрачный призрак Янси висел перед экраном, силясь произнести следующее слово. Продолжение гештальта существовало только в воображении Зиплинга; надо было продумать слова и жесты Янси, приладить их к общему творению — он не доделал свою работу, и гештальт подвис, замороженный.

— Слушай, Зиплинг, — участливо сказал Джо Пайнз, — хочешь, доделаю за тебя сегодняшний ломтик? Отключись от гештальта, а я врублюсь вместо тебя.

— Спасибо, — выдавил из себя Зиплинг, — но никто кроме меня этого не сделает. Центральный ломоть, самый важный.

— Тебе б отдохнуть, отвлечься… Работаешь день и ночь…

— Да уж, — согласился Зиплинг, — что-то мне паршиво.

Это было видно с первого взгляда. Но только Зиплинг знал истинную причину. И едва сдерживался, чтобы не заорать о ней во всю глотку.

* * *

Основной анализ политической обстановки на Каллисто проводился компьютерами в вычислительном центре Союза Девяти Планет в Вашингтоне, окончательные же оценки могли дать только люди. Вашингтонские компьютеры выявили, что политическая система Каллисто постепенно сдвигалась в сторону тоталитаризма, но не могли прояснить, что означал этот сдвиг.

— Это невозможно, — возразил Тавернер. — У Каллисто налаженные торговые связи со всеми, кроме Ганимедского синдиката, большой объём экспорта, непрерывный товарообмен с Девятипланом. Если б там началось что-нибудь подозрительное, мы бы уже знали.

— Каким образом? — спросил Келлман.

Тавернер обвёл помещение широким жестом, демонстрируя начальнику полиции распечатки, таблицы и графики, развешенные по стенам полицейского управления Девятиплана.

— Это стало бы заметно по сотням известных признаков. Террор, политические заключённые, концлагеря, волна публичных покаяний, отречений от прежних взглядов, государственных измен… Неизменные спутники диктатуры.

— Не путайте тоталитарное общество с диктатурой, — сухо возразил Келлман. — Тоталитарное государство проникает во все сферы жизни своих граждан, формирует их мнение по каждому вопросу, без исключения. Это может быть диктатура, парламент, президентская республика, совет жрецов… Форма правления особой роли не играет.

— Ладно, — сказал Тавернер, внезапно успокоившись. — Я полечу туда сам. Возьму с собой команду и посмотрю, чем они там занимаются.

— Сможете сойти за каллистян?

— А как они выглядят?

— Не уверен, — задумчиво признал Келлман, разглядывая распечатки. — Но как бы то ни было, они всё более походят друг на друга.

* * *

Коммерческий межпланетный лайнер доставил Питера Тавернера с женой и двумя детьми на Каллисто. Тавернер озабоченно вглядывался в силуэты местных представителей власти, ожидающих у выходного люка. Сразу после того, как спустили трап, группа чиновников поднялась им навстречу; все пассажиры проходили тщательную проверку.

Тавернер поднялся с сиденья и направился с семьёй к выходу.

— Не обращай на них внимания, — сказал он жене. — Документы у нас чистые.

Согласно тщательно изготовленным бумагам, Тавернер был брокером, специализирующимся на торговле рудами цветных металлов, прилетевшим на Каллисто в поисках связей с оптовыми фирмами. Здесь, в одном из узловых торговых пунктов Солнечной системы, непрерывный поток предпринимателей в погоне за прибылью изливался сквозь ворота космопорта туда и обратно, вывозя руду с экономически недоразвитых лун в обмен на горнодобывающее оборудование с внутренних планет.

Тавернер аккуратно перекинул пальто через согнутую руку. Крупного сложения, лет тридцати пяти, он был похож на удачливого бизнесмена: двубортный дорогой пиджак консервативного стиля, ботинки, вычищенные до блеска… Должно сработать. Прекрасная имитация межпланетного бизнес-класса.

— Цель прибытия? — спросил чиновник в зелёной униформе, занося карандаш. Тщательно проверили документы, сфотографировали, зарегистрировали, сверили энцефалограмму. Обычная процедура проверки.

— Руды цветных металлов, — начал было Тавернер, но второй чиновник неожиданно перебил его.

— Вы за сегодня уже третий полицейский. Какая муха вас там всех укусила, на Земле? — чиновник внимательно разглядывал Тавернера. — К нам теперь прилетает больше копов, чем священников.

— Я здесь неофициально, на отдыхе, — ответил Тавернер, пытаясь сохранить остатки спокойствия. — Лечиться от острого алкоголизма, только и всего.

— Ага, остальные тоже так говорили, — ухмыльнулся чиновник. — Ладно, в конце концов, одним земным копом больше, одним меньше — не всё ли равно?

Он открыл турникет и жестом пригласил Тавернера с семьёй проходить.

— Добро пожаловать на Каллисто. Гуляйте, развлекайтесь, всё для вас. Самая быстроразвивающаяся луна в Солнечной системе.

— Практически планета, — отозвался Тавернер с иронией.

— Будем и планетой, — чиновник пролистал бумаги. — Наши друзья из вашей небольшой конторы сообщают, что вы там развешиваете по стенам таблицы и графики, и всё про нас. Мы что, уже такие важные?

— Чисто академический интерес, — буркнул Тавернер.

Если чиновник говорил правду, то обнаружены все три группы. Местные власти, очевидно, были предупреждены о планах проникновения; от этой мысли у него холодок прошёл по спине. Однако его пропустили. Отчего они столь самоуверенны?

* * *

Оглядываясь в поисках такси, Тавернер внутренне готовился к своей работе. Ему предстояло собрать отдельных членов команды в единое, слаженно функционирующее целое.

Вечером, в баре «Стэй-Лит» на центральной улице города, Тавернер встретился с ещё двумя землянами. Склонившись над стаканами с виски, они делились наблюдениями.

— Я тут уже почти двенадцать часов, — заметил Экмунд, невозмутимо разглядывая ряды бутылок в тёмной глубине бара. Табачный дым слоился в воздухе, музыкальный автомат в углу неутомимо трудился, наполняя бар металлическими призвуками. — Бродил по городу, присматривался, что тут да как.

— Был в лентотеке, — сказал Дорсер. — Изучал официальную мифологию, сравнивал с реальностью Каллисто. Удалось поговорить с несколькими образованными людьми из местных — студенты, учёные, которые ведут там свои исследования.

Тавернер пригубил виски.

— Нашли что-нибудь заслуживающее внимания?

— Попробовал применить старый добрый тест, — сказал Экмунд с кривой ухмылкой. — Поболтался в бедном районе, заговорил с людьми на остановке, стал винить во всём власти: плохо ходят автобусы, непомерные налоги, грязь кругом. Меня поддержали не задумываясь. От всего сердца. Они не боятся властей.

— Правительство устроено по старому доброму принципу, — прокомментировал Дорсер. — Квази-двухпартийная система, одна партия чуть консервативнее другой; разумеется, без существенных различий. Обе партии выдвигают кандидатов на открытых первичных выборах, голосовать за них могут все зарегистрированные избиратели.

Он нервно усмехнулся.

— Идеальная демократия. Прямо по учебнику. Словесный идеализм: свобода слова, свобода собраний, свобода совести. Ничего криминального.

Они немного помолчали.

— У них должны быть тюрьмы, — сказал Тавернер. — В любом обществе есть нарушители закона.

— Был я в одной, — Экмунд рыгнул. — Мелкое воровство, убийства, незаконный захват земельных участков — всё как обычно.

— Политические заключённые?

— Ни одного, — Экмунд повысил голос. — Можем кричать об этом на всю улицу — всем плевать. Власти это не заботит.

— После нашего отлёта они могут засадить несколько тысяч в кутузку, — пробормотал Дорсер. — Всех, кто с нами общался.

— Да глупости всё это, — взорвался Экмунд. — С Каллисто можно улететь в любой момент. Полицейское государство должно держать свои границы закрытыми. А тут всё открыто: летай — не хочу, хоть сюда, хоть отсюда.

— Может, психоактивные средства в питьевой воде? — предположил Дорсер.

— Как тоталитарное государство может существовать без террора? — вопрос Экмунда был риторическим. — Могу поклясться — здесь нет тайной полиции, нет контроля за мыслями. Население не обнаруживает никакого страха перед властями.

Тавернер был настойчив:

— Но каким-то же образом они давят на людей!

— Уж точно не полицейскими методами. Не силой, и не зверствами, и не заключением в концлагеря.

— Если это полицейское государство, — Экмунд размышлял вслух, — то должно быть хоть какое-нибудь движение сопротивления, подполье, оппозиция, готовящая переворот. Но в этом обществе оппозиция может с лёгкостью публично возразить властям, купить время на радио и ТВ, купить место в любых СМИ. Как в таких условиях может существовать подпольное движение? Это просто глупо.

— Однако же, — сказал Тавернер, — эти люди живут в фактически однопартийном государстве, с чётко выраженной линией партии, с официальной идеологией. Статистика недвусмысленно обнаруживает признаки контролируемого тоталитарного общества. Они подопытные кролики, независимо от того, понимают они это или нет.

— Неужели никто из них этого не замечает?

Тавернер недоверчиво покачал головой.

— Должны бы. Здесь явно работает ещё какой-то механизм, которого мы не понимаем.

— Всё у нас перед глазами, и всё-таки мы чего-то не видим.

— Возможно, мы просто не знаем, что искать.

Тавернер взглянул на телеэкран над баром. Полуобнажённые формы певички сменило доброжелательное лицо шестидесятилетнего мужчины; его голубые глаза бесхитростно глядели на зрителей, каштановые волосы прикрывали чуть выступающие уши, на губах играла улыбка… улыбка прямо из детства.

— Друзья мои, — произнёс он, — мне приятно снова оказаться среди вас. Сегодня я хотел бы немного с вами поболтать.

— Реклама, — сказал Дорсер, повторяя автобармену свой заказ.

— Кто это? — заинтересовался Тавернер.

Экмунд пролистал свои заметки.

— Популярный здесь комментатор. Зовут его, кажется, Янси.

— Имеет какое-нибудь отношение к властям?

— Вроде бы нет. Эдакий доморощенный философ. Вот его биография, купил сегодня в газетном киоске.

Экмунд передал начальнику красочную брошюру.

— Совершенно обычный человек, насколько я понимаю. Воевал, начинал солдатом, в войне Марса с Юпитером отличился в боевых действиях и получил первый чин, потом дослужился до майора.

Он пожал плечами.

— Ходячий сборник афоризмов. Говорит на любую тему. Мудрые советы: как лечить запущенную простуду. Что не так в политике Земли по отношению к другим планетам.

Тавернер разглядывал буклет.

— Да, я кажется видел здесь его фотографии…

— Очень, очень популярная личность. Народ его любит. Человек от корней — говорит от лица их всех. Когда я покупал сигареты, то обратил внимание, что он предпочитает одну конкретную марку — теперь они очень популярны, практически вытеснили всех остальных производителей с рынка. С пивом то же самое. Могу спорить, что виски в этом стакане — любимый сорт Янси. И с теннисными мячами. Хотя он не играет в теннис, он играет в крокет. Каждые выходные он играет в крокет.

Экмунд покрутил в руках свежую порцию виски и закончил:

— Так что теперь все здесь играют в крокет.

— Как, чёрт побери, крокет может стать всепланетным видом спорта? — осведомился Тавернер.

— Каллисто — не планета, — заметил Дорсер. — Спутник, лунишка мелкая.

— Янси считает, что мы должны думать о Каллисто, как о планете, — сказал Экмунд.

— Как это?

— В возвышенном, духовном плане это планета. Янси предпочитает возвышенный взгляд на вещи. Господь наш, и честное правительство, и работа на благо общества. Прописные истины, облачённые в подобие глубокомыслия.

Тавернер нахмурил брови.

— Интересно, — сказал он тихо. — Я бы хотел встретиться и поговорить с ним.

— Зачем? Более нудную посредственность трудно себе представить!

— Возможно, — ответил Тавернер, — он меня интересует именно поэтому.

* * *

Бэбсон встретил Тавернера у дверей Дома Янси.

— Разумеется, мы можем организовать вам встречу с мистером Янси. Правда, он — очень занятой человек, и вам придётся подождать. Видите ли, все хотят видеть мистера Янси.

— И сколько мне придётся ждать?

По пути от холла до лифтов Бэбсон прикинул что-то в уме.

— Ну, скажем, четыре месяца.

— Четыре месяца?!

— Джон Янси — самый популярный человек из ныне живущих.

— Возможно, у вас на Каллисто он и популярен, однако раньше я ничего о нём не слышал, — Тавернер начал выходить из себя. — Если он такой умный, отчего его передачи не транслируют на весь Девятиплан?

Бэбсон перешёл на шёпот.

— Видите ли, я и сам не очень понимаю, что они все в нём находят. По-моему, он просто пустышка. Но людям нравится! Каллисто — провинциальное захолустье, и многие здесь любят, когда им объясняют всё просто и доходчиво. Я боюсь, что земляне сочтут его простаком.

— Вы проводили пробные трансляции для земной аудитории?

— Пока нет.

Бэбсон задумался и ещё раз добавил:

— Пока нет.

Лифт остановился, прервав размышления Тавернера о том, что он только что услышал. Тавернер с Бэбсоном вышли в роскошный, устеленный коврами, холл, ярко освещённый невидимыми светильниками. Бэбсон открыл дверь, и они оказались в большом оживлённом офисе.

Группа янсеров просматривала последний гештальт, сосредоточенно глядя на экран. Янси сидел в своём кабинете, за старомодным дубовым столом. На столе были разложены книги и бумаги; несомненно, он работал над какими-то философскими проблемами. Лицо его выражало глубокую задумчивость, рука у лба подчёркивала концентрацию мысли.

— Для воскресной утренней передачи, — пояснил Бэбсон.

Гештальт пришёл в движение и Янси заговорил.

— Друзья мои, — произнёс он своим глубоким, хорошо поставленным голосом; казалось, что он говорит один на один с каждым из своих слушателей. — Я сидел за своим столом — как вы сейчас сидите в своих квартирах…

Камера переключилась и на экране появилась открытая дверь кабинета Янси. В гостиной жена Янси, милая домохозяйка средних лет, что-то шила, сидя на удобном диване. На полу их внук Ральф собирал домик из конструктора. В углу спала собака.

Один из янсеров что-то быстро записал себе в блокнот. Тавернер посмотрел на него с удивлением.

— Конечно же, я был с ними, в гостиной. Я читал Ральфу смешные истории, он сидел у меня на коленях.

Изображение на мгновение потускнело и сменилось сценой, изображавшей Янси с внуком на коленях, потом кабинет и уставленные книгами полки вернулись обратно.

— Я бесконечно благодарен своей семье, — голос Янси звучал, как откровение. — В наше сложное время, когда каждому из нас приходится нелегко, именно семья помогает мне вынести всё это, именно к ней я обращаюсь за поддержкой и опорой.

Янсер-наблюдатель снова черкнул в блокноте.

— Здесь, в своём кабинете, в это прекрасное воскресное утро, я осознал, как нам повезло, что мы живы, что у нас есть эта прекрасная планета, эти города и дома, и всё, окружающее нас, всё, что дал нам Господь для радости нашей. Но нам следует быть осмотрительными. Мы не должны потерять всё это.

Лицо Янси переменилось; Тавернеру показалось, что изображение немного меняется. На экране был другой человек, добродушие его куда-то делось, он словно постарел и навис над слушателями. Строгий отец, наставляющий детей.

— Но, друзья мои, — произнёс Янси, — есть и такие, кто хотел бы ослабить нашу планету. Всё, что мы построили здесь для себя, для наших любимых, для наших детей, можно отнять в один миг. Мы должны научиться бдительности. Мы должны защитить свою свободу, свою собственность, свой образ жизни. Разобщённых, пререкающихся между собой, нас легко будет победить. Чтобы этого не произошло, друзья мои, мы должны сплотиться, мы должны работать вместе. Именно об этом я думал сегодня утром. Взаимодействие. Сотрудничество. Мы должны защищаться, и лучшая защита — в нашем единстве.

Повернувшись к окну, и указывая на что-то в саду, Янси продолжил:

— Вот…

Голос затих, изображение замерло, вспыхнул верхний свет. Янсеры принялись вполголоса обсуждать увиденное.

— Прекрасно, — сказал один из них. — Досюда неплохо. А что дальше?

— Опять проблемы с Зиплингом. Его ломтик не прошёл. Что с ним творится последнее время?

Бэбсон нахмурился и, извинившись, отошёл.

— Простите, технические проблемы, требующие моего внимания. Можете походить, посмотреть, если вам интересно, любые ленты из нашей лентотеки.

— Спасибо, — неуверенно пробормотал Тавернер. Всё это казалось абсолютно безобидным, даже тривиальным. Но что-то было не так. Что-то в самой основе вещей.

Тавернер начал поиски.

* * *

Джон Янси, казалось, выступал по любому поводу, известному человечеству. Любая хоть сколько нибудь существенная тема удостаивалась его внимания. Он высказывал своё мнение о современном искусстве, использовании чеснока в кулинарии, употреблении алкогольных напитков, вегетарианстве, социализме, войне, образовании, женских декольте, высоких налогах, атеизме, разводе, патриотизме… обо всём на свете.

Тавернер пробежался по объёмистому каталогу лент, заполнявших бесконечные шкафы вдоль стен. Миллиарды футов плёнки, многие и многие часы выступлений — может ли один человек составить мнение обо всём этом?

Он выбрал ленту наугад и обнаружил, что крохотный Янси рассказывает ему с портативного экрана о правилах поведения за столом.

— Прошлым вечером за ужином я обратил внимание на то, как мой внук Ральф режет свой бифштекс.

Янси слегка улыбнулся, на экране промелькнул шестилетний мальчик, угрюмо распиливающий что-то на тарелке, и снова исчез.

— И я подумал — Ральф пытается разрезать бифштекс, и у него это не очень-то выходит. Вот так и…

Тавернер выключил проигрыватель, вернул ленту в шкаф, и задумался. У Янси было чёткое, определённое мнение по любому поводу… но такое ли чёткое, такое ли определённое, как кажется с первого взгляда?

По некоторым поводам — да. Мелкие проблемы Янси разрешал чётко и ясно, черпая правила и сентенции из богатого фольклорного наследства человечества. А вот серьёзные философские и политические вопросы…

* * *

Тавернер выбрал одну из многих лент под рубрикой «война», и включил её, не перематывая, с середины.

— … Я против войны, — гневно воскликнул Янси, — и кому, как не мне, знать, что такое война!

На экране появились фрагменты батальных сцен: война Марса и Юпитера, в которой Янси отличился храбростью в бою, его забота о боевых товарищах, его ненависть к врагу, его патриотизм.

— Но нельзя забывать, — продолжал он убеждённо, — что планета должна быть сильной. Мы не должны смиренно капитулировать… слабость провоцирует нападение и затаённую агрессию. Своей слабостью мы способствуем войне. Мы должны собраться с духом и защитить наших близких, тех, кого мы любим. Всей душой и всем сердцем я против бесполезных войн, однако повторю, как и множество раз до этого — каждый из нас должен встать в ряды защитников и бороться за справедливое дело. Нельзя избегать ответственности. Война ужасна, но иногда мы должны…

Тавернер поставил ленту обратно в шкаф и попытался понять, что же только что сказал Янси. Что он хотел сказать о войне? Каково было его мнение? Его выступления на военную тему занимали сотни катушек; Янси был готов вечно разглагольствовать на животрепещущие темы: Война, Планета, Бог, Налоги. Но сказал ли он хоть что-нибудь существенное?

Тавернер почувствовал озноб. По отдельным, узким, и абсолютно тривиальным поводам Янси высказывал безусловные суждения: собаки лучше кошек, грейпфрут слишком кислый, если не добавить немного сахара, утром полезно вставать пораньше, слишком много выпивать плохо для здоровья. Однако действительно серьёзные темы вызывали к жизни лишь вакуум, заполненный пустыми раскатами высокопарных фраз. Те, кто соглашался со взглядами Янси на войну, налоги, Бога, планету — соглашались с абсолютным ничем. Соглашались, фактически, со всем, чем угодно.

По действительно важным вопросам у них не было абсолютно никакого мнения. Им только казалось, что оно у них есть.

В спешке, Тавернер пробежал ленты, посвящённые другим серьёзным темам. Все они оказались устроены одинаково: в одном предложении Янси подтверждал нечто, в следующем — опровергал, достигая в итоге полного исчезновения мысли, искусного отрицания. У слушателя, однако, создавалось впечатление, что он только что приобщился к богатой и разнообразной интеллектуальной трапезе.

Это было поразительно. Это было сделано поразительно профессионально. Джон Эдвард Янси был самым безобидным и бессодержательным человеческим существом на свете. Таких просто не бывает.

Тавернер вышел из лентотеки в холодном поту, и прошёлся по окружающим офисам. Повсюду за столами и монтажными экранами работали янсеры, у всех — такие же добродушные, безобидные, почти скучающие лица, та же дружелюбность и банальность во взгляде, что и у самого Янси.

Безобидные — и дьявольские в этой своей безобидности. И он ничего не мог с этим поделать. Что может сделать полиция Девятиплана, если люди хотят слушать Джона Эдварда Янси, если люди хотят строить свою жизнь по его примеру? Что здесь преступного?

Неудивительно, что Бэбсону было наплевать на полицейское расследование. Неудивительно, что власти с лёгкостью их впустили. На Каллисто не было политических тюрем или концентрационных лагерей. Им нечего здесь делать.

Камеры пыток и лагеря смерти нужны тоталитарному государству, если методы убеждения оказываются не слишком убедительными. Полицейское государство, машина террора, вышло на сцену, когда тоталитарный аппарат убеждения перестал справляться со своими задачами. Ранние тоталитарные общества не были абсолютными; власть не могла проникнуть во все без исключения области жизни. Но средства массовой коммуникации с тех пор прошли большой путь развития.

Первое действительно абсолютное тоталитарное государство создавало себя прямо у него на глазах, притворяясь безобидным и банальным. Последняя стадия — кошмарная, но совершенно логичная — наступит, когда всех новорождённых мальчиков родители радостно и добровольно назовут Джонами Эдвардами.

Почему бы и нет? Они и так уже живут, думают и действуют в точности, как Джон Эдвард Янси. У женщин — свой предмет для подражания, миссис Маргарет Эллен Янси — полный набор мнений по любому поводу, кухня, предпочтения в одежде, рецепты, полезные советы… А дети и подростки могут подражать младшему поколению семейства Янси; ничто не ускользнуло от внимания властей.

— Ну, как тут у нас? — Бэбсон подошёл, и, коротко хохотнув, попытался положить руку на плечо Тавернеру.

— Прекрасно, — выдавил из себя Тавернер, уворачиваясь.

— Нравится наша конторка? — В голосе Бэбсона звучала неприкрытая гордость. — Мы хорошо делаем своё дело. Только превосходная продукция!

Трясясь от гнева и беспомощности, Тавернер выскочил из офиса и помчался к лифтам. Лифт всё не шёл, и он в ярости бросился к лестнице. Только бы выбраться из Дома Янси; он не мог здесь больше находиться.

Человек вышел из-за колонны в холле, лицо его было бледно и взвинченно.

— Постойте… Могу я поговорить с вами?

Тавернер почти прошёл мимо него.

— Что вам?

— Вы с Земли, из полиции Девятиплана? Я… — его кадык заходил вверх-вниз, — я работаю здесь. Меня зовут Зиплинг, Леон Зиплинг. Я должен что-нибудь с этим сделать. Я больше не могу.

— С этим ничего нельзя сделать, — сказал Тавернер. — Если они хотят быть похожими на Янси…

— Никакого Янси нет, — перебил его Зиплинг. — Мы придумали его… мы его создали.

Тавернер остановился, как вкопанный.

— Придумали?..

— Я решился, — голос Зиплинга дрожал от возбуждения. — Я знаю, что и как надо сделать. Во всех деталях.

Он поймал Тавернера за рукав.

— Вы должны мне помочь. Я могу остановить это безумие… но мне нужна ваша помощь.

* * *

Они пили кофе в прекрасно обставленной гостиной Леона Зиплинга, и смотрели на детей, играющих на полу. Жена Зиплинга и Рут Тавернер вытирали тарелки на кухне.

— Янси представляет из себя результат синтеза, составную личность, так сказать, — начал объяснять Зиплинг. — На самом деле, такого человека не существует. За основу мы взяли базовые психотипы социологической статистики Каллисто и несколько достаточно типичных реальных личностей, так что Янси достаточно реалистичен. Однако мы убрали из него те черты, которые нас не устраивали, и усилили несколько других.

— Янси вполне мог бы существовать, — задумчиво добавил он. — Множество людей похожи на Янси… в этом-то и проблема.

— Вы сознательно работали над переделкой людей по образу и подобию Янси? — спросил Тавернер.

— Честно говоря, я не знаю, с чего всё началось там, наверху. Я работал копирайтером в компании, производившей полоскания для рта. Меня наняли местные власти, и кратко обрисовали, чего от меня ждут. Догадываться о целях проекта мне пришлось самому.

— «Местные власти» — это Управляющий Совет Каллисто?

Зиплинг рассмеялся.

— Местные власти — это синдикаты, которые здесь хозяйничают. Они владеют этой луной до последнего винтика. Впрочем, мы должны называть Каллисто планетой.

Он скривил губы в усмешке.

— Похоже, власти готовят что-то крупное. Они хотят подмять под себя Ганимед — единственного серьёзного конкурента. После этого Каллисто сможет диктовать свою волю Девятиплану.

— Но они не смогут захватить контроль над Ганимедом без открытого объявления войны! — возразил Тавернер. — За компаниями Ганимеда стоит его население…

И тут до него дошло.

— Они ведь развяжут войну, — сказал он тихо. — Для них война стоит того.

— Вот именно. А для того, чтобы начать войну, им надо заручиться поддержкой населения. Ведь если задуматься, местные не получат от войны ничего хорошего. Война сметёт с лица Каллисто мелких торговцев и добытчиков, власть ещё больше сосредоточится в руках крупных тузов. Чтобы получить поддержку восмидесяти миллионов человек, их нужно низвести до состояния овец, которых ничего не интересует. Собственно, это сейчас и происходит — когда программа Янси будет завершена, каллистяне будут соглашаться с любыми доводами. Он думает за них. Он заботится об их причёсках, говорит им, в какие игры играть, рассказывает анекдоты, которые потом повторяют по всей планете. Его жена готовит обед для всей Каллисто. Миллионы и миллионы копий Янси делают то же, что и он, верят в то же, что и он. Мы обрабатываем местную публику уже одиннадцать лет, и самое важное тут — ни на секунду не прерывающееся однообразие Янси. Растёт целое поколение, считающее, что только он может дать ответ на любой возникший вопрос.

— Чертовски большой, должно быть, проект — создать Янси.

— Тысячи людей заняты только написанием материалов. Вы видели первый этап, который транслируется на всю поверхность Каллисто. Потом — ленты, фильмы, книги, журналы, постеры, брошюры, радио— и видео-постановки, заметки в газетах, комиксы для детей, слухи и сплетни, тщательно продуманная реклама… Непрерывный поток Янси в массы.

Зиплинг взял со столика журнал и показал Тавернеру заглавную статью.

— «Что у Джона Янси с сердцем?» Поднимает вопрос о том, как бы мы жили без Янси. На следующей неделе — статья о желудке Янси… Мы знаем миллионы подходов, мы пролезем в любую дырочку. Нас называют янсерами. Янси, как новый вид искусства! — ядовито закончил он.

— А что ваши коллеги думают о Янси?

— Надутый индюк, пустышка.

— И что, никого из ваших не убеждают его речи?

— Даже Бэбсон только посмеивается, Бэбсон — на самом верху пирамиды. Выше него только те, кто заказывает шоу и платит деньги. Не дай бог, не дай бог, если мы вдруг начнём верить в Янси… если мы вдруг решим, что эта пустота имеет смысл… Я не вынесу этого.

— Но почему? — спросил Тавернер с интересом. Скрытый микрофон передавал весь разговор в штаб-квартиру в Вашингтоне. — Почему вы решили порвать со всем этим?

Зиплинг подозвал своего сына:

— Майк, оторвись на минутку от игры, подойди сюда.

Тавернеру он объяснил:

— Майку девять лет. Он видит и слышит Янси с самого рождения.

Майк нехотя подошёл.

— Что, папа?

— Какие отметки ты получаешь в школе?

Мальчик гордо выпятил грудь; он был маленькой копией Зиплинга-старшего.

— Пятёрки и немножко четвёрок!

— Он весьма умён и сообразителен, — сказал Зиплинг Тавернеру. — Прекрасно считает, отлично усваивает географию, историю…

Он снова обратился к Майку:

— Я задам тебе несколько вопросов, и хочу, чтобы наш гость послушал, как ты на них ответишь. Понял?

— Хорошо, пап.

Зиплинг мрачно задал первый вопрос:

— Мне хочется услышать, что ты думаешь о войне. Вам рассказывали о войне в школе, вы проходили основные войны в нашей истории, так ведь?

— Да, мы проходили про Американскую Революцию, и про Первую Глобальную Войну, и про Вторую Глобальную Войну, потом про Первую Ядерную… и ещё про Войну между колониями Марса и Юпитера.

— Мы распространяем уроки Янси в школах в рамках программы государственных субсидий, — пояснил Зиплинг. — Янси рассказывает школьникам об истории, раскрывает смысл исторических событий. Янси объясняет им естественные науки. Янси рассказывает об основах этикета, и об астрономии, и о миллионах прочих вещей. Но я никогда не думал, что мой собственный сын…

Голос его предательски задрожал.

— Итак, ты знаешь, что такое война. Расскажи мне теперь, что ты думаешь о войне.

— Война — это плохо, — бодро ответил Майк. — Война — это самая ужасная вещь на свете. Войны чуть не уничтожили человечество.

Пристально глядя на сына, Зиплинг спросил:

— Кто-нибудь сказал тебе, чтобы ты так отвечал? Заставлял тебя это сказать?

Мальчик неуверенно проговорил:

— Нет, папа.

— Ты действительно в это веришь?

— Да, папа. Ведь это правда? Война — это очень плохо?

— Война — это плохо, — Зиплинг кивнул. — А что ты можешь сказать о справедливой войне?

Майк не медлил с ответом ни секунды.

— Конечно же, мы должны вести справедливые войны.

— Почему?

— Ну, мы же должны защищать свой образ жизни!

— Почему?

— Потому что мы не можем позволить им просто раздавить себя. Это только раздразнило бы агрессора, и власть захватили бы те, кто обладает грубой силой. Мы не можем этого допустить. Нам нужен мир, управляемый законом.

Зиплинг устало прокомментировал:

— Я написал эти бессмысленные, противоречивые слова восемь лет назад…

Он внутренне собрался, и продолжил:

— Итак, война — это плохо, но мы должны вести справедливые войны. Представь себе, что наша планета, Каллисто, вступает в войну… с кем бы… ну, скажем, с Ганимедом.

Зиплинг не мог скрыть иронии в голосе.

— Просто наугад, пальцем в небо. Итак, мы воюем с Ганимедом — это справедливая война? Или просто война? Хорошо это или плохо?

На этот раз мальчик задумался, насупившись, размышляя о чём-то.

— Каков же твой ответ? — холодно спросил Зиплинг.

— Ну, это… Я не знаю… Но ведь когда война начнётся, кто-нибудь нам это скажет? То есть, справедливая она или нет.

— Конечно, — Зиплинг чуть не подавился. — Кто-нибудь непременно скажет. Возможно даже, сам мистер Янси.

— Правда, пап, мистер Янси нам всё объяснит, — с облегчением выдал Майк. — Я могу ещё поиграть?

Наблюдая за отошедшим в угол Майком, Зиплинг повернулся к Тавернеру.

— Знаете, во что они играют? Это Гиппо-Гоппо, любимая игра внука сами—знаете-кого. Угадайте с трёх раз, кто её придумал.

Тавернер помолчал.

— И что вы предлагаете? Вы сказали, что с этим что-то можно сделать.

— Я знаю проект в деталях, — на лице Зиплинга промелькнуло хитрое выражение, потом оно снова похолодело. — Я знаю, как в его работу можно вмешаться. Но для этого кто-нибудь должен держать власти под прицелом. За девять лет я нашёл ключ к личности Янси, ключ к новому типу людей, которых мы здесь выращиваем. Он очень прост. Именно он делает личность достаточно податливой для манипуляции.

— И в чём же он? — спросил Тавернер терпеливо. Он надеялся, что в Вашингтоне всё слышат ясно и отчётливо.

— Всё, во что Янси верит — пресно, вяло, безжизненно. Его идеология на девяносто процентов состоит из воды. Мы приблизились, насколько это возможно, к полному отсутствию убеждений… вы обратили на это внимание. Там, где это было возможно, мы уравновесили или устранили личное отношение, сделав его максимально аполитичным. У него нет своей точки зрения.

— Конечно, — согласился Тавернер, — зато кажется, что она у него есть.

— Разумеется, мы должны контролировать все личностные аспекты; мы хотим получить полноценную личность. Поэтому по каждому конкретному вопросу Янси должен иметь своё конкретное мнение. Основным правилом было то, что Янси всегда выбирает самую простую для восприятия альтернативу, избегая сложностей; взгляд на вещи, который лишь скользит по поверхности, избегая глубоких размышлений.

— Старый добрый убаюкивающий взгляд на жизнь, — подхватил Тавернер, начиная понимать. — Но если вдруг у него появится настоящая точка зрения, которая потребует серьёзных усилий, для того, чтобы её понять…

— Янси играет в крокет, поэтому все вокруг носятся с крокетными молотками, — глаза Зиплинга, казалось, вспыхнули, — Однако предположим на секундочку, что Янси предпочитает играть в кригшпиль…

— Во что?

— Шахматы на двух досках. У каждого игрока — своя доска с полным набором своих фигур. Ни один из них не видит доску другого. Судья видит обе доски, и объявляет игроку, когда тот берёт фигуру, теряет фигуру, пытается ходить на занятое поле или сделать запрещённый правилами ход, а также даёт или получает шах.

— Понятно, — сказал Тавернер, — каждый из игроков пытается восстановить для себя положение фигур на доске противника, фактически играя вслепую. Боже, это должно быть требует напряжения всех умственных сил!

— В Пруссии таким образом обучали офицеров военной стратегии. Это больше чем игра — это всепоглощающая борьба умов. Представьте себе, как Янси вечерком сидит дома с женой и внуком, и играет интересную, живую шестичасовую партию в кригшпиль. Представьте, что его любимые книги — не вестерны, а греческие трагедии, что он слушает баховские фуги, а не «Кентукки — дом родной»!..

— Кажется, я начинаю понимать, — сказал Тавернер, пытаясь не выдать своё возбуждение. — Я думаю, мы можем вам помочь.

* * *

— Но это… незаконно! — воскликнул Бэбсон.

— Абсолютно незаконно, — подтвердил Тавернер. — Именно поэтому мы и здесь.

Он разослал бойцов секретной службы Девятиплана по офисам Дома Янси, не обращая внимания на ошеломлённых сотрудников, неподвижно сидевших за столами, и осведомился через ларингофон:

— Как там у нас всё прошло с шишками?

— Неплохо, — голос Келлмана звучал тихо, как будто бы приглушённый расстоянием от Земли до Каллисто. — Кое-кто успел сбежать и спрятаться в своих усадьбах, но основная часть даже предположить не могла, что мы будем действовать.

— Вы не можете этого сделать! — лицо Бэбсона казалось куском непропечённого теста. — Что мы такого сделали? Закон…

— Мы можем прекратить вашу деятельность, — прервал его Тавернер, — на чисто коммерческих основаниях. Вы использовали имя Янси для рекламы различных товаров. Такого человека не существует. Я расцениваю это, как нарушение установлений об этике рекламной деятельности.

Бэбсон захлопнул рот со стуком.

— Не… существует?.. Но все вокруг знают Джона Янси! Он… — Бэбсон замешкался, — он повсюду!

Внезапно в его пухлой руке появился маленький пистолетик. Он нелепо взмахнул им, но Дорсет неуловимым движением выбил его из руки и пистолет отлетел в угол. Бэбсон зашёлся в истерике.

— Веди себя как мужчина, — сказал Дорсет, застёгивая наручники, но тщетно: Бэбсон слишком ушёл в собственный мир.

Тавернер удовлетворённо направился во внутренние офисы, мимо кучек ошарашенных янсеров, шёпотом обсуждающих происходящее, и обслуживающего персонала. Он кивнул сидящему за столом Зиплингу и глянул на экран. Первый модифицированный гештальт как раз проходил через сканер.

— Итак, — спросил Тавернер, когда гештальт закончился, — как оно, на ваш взгляд?

— Мне кажется, пойдёт, — Зиплинг заметно нервничал. — Надеюсь, мы не слишком резко меняем картинку… в конце концов мы потратили одиннадцать лет, чтобы построить всё это. Разрушать придётся так же постепенно.

— Стоит появиться первой трещине, как всё зашатается, — Тавернер направился к двери. — Дальше справитесь сами?

Зиплинг глянул на остальных янсеров, которые не очень уютно себя чувствовали под неусыпным наблюдением Экмунда.

— Да, думаю, справлюсь. А вы куда?

— Хочу посмотреть, как это будет выглядеть на экране. Как это воспримут люди с улицы.

В дверях Тавернер задержался.

— Делать гештальт в одиночку — работа немалая. Особой помощи вам пока не предвидится…

Зиплинг обвёл рукой комнату; его коллеги уже начали втягиваться обратно в процесс.

— Они продолжат работу. Пока им будут платить зарплату, разумеется.

Тавернер прошёл через холл к лифтам и спустился на улицу.

На углу люди уже собирались у большого экрана, ожидая послеобеденного выступления Джона Эдварда Янси.

Гештальт начался как обычно. Зиплинг, несомненно, был способен сделать прекрасный ломтик гештальта — было бы желание. На этот раз он создал практически весь пирог.

Закатав рукава, в грязных рабочих штанах, Янси склонился над клумбой в своём садике — садовый совок в руке, соломенная шляпа надвинута на глаза — улыбаясь тёплому сиянию солнца. Он был настолько реален, что Тавернер никогда бы не поверил, что на самом деле такого человека не существует на самом деле — если бы не видел, как подразделения янсеров под руководством Зиплинга тщательно и умело создавали его образ с нуля.

— День добрый, — проговорил Янси, вытирая пот с раскрасневшегося лица, и поднялся с колен, разминая затёкшие ноги. — Ну и денёк сегодня, жарче не придумаешь.

Он показал рукой в направлении кучки примул.

— Высаживал их в почву. Неплохая работёнка.

Пока всё шло хорошо. Толпа бесстрастно внимала ему, поглощая их идеологическую подпитку без особого сопротивления. По всей Каллисто, в каждом доме, школьном классе, офисе, на каждом оживлённом углу люди смотрели один и тот же гештальт. Потом будут ещё повторы.

— Да уж, — повторил Янси, — жарища. Слишком жарко для примул — они любят тень.

Камера, чуть отъехав, продемонстрировала, что Янси заботливо высадил примулы в тени гаража.

— А вот мои георгины, — продолжил он своим мягким, добродушным голосом, каким разговаривают с соседом, — любят побольше солнышка.

Вторая камера показала георгины на солнечном участке, в полном цвету.

Янси плюхнулся в полосатый шезлонг, снял шляпу и вытер лоб платком.

— И если бы кто спросил меня, — сказал он, — что же лучше — солнце или тень, я бы ответил ему: смотря кто ты — примула или георгин.

Он улыбнулся в камеру своей знаменитой улыбкой, совсем по-детски.

— Я-то, наверное, примула. Хочется уже отдохнуть в тенёчке.

Зрители впитывали в себя каждое слово. Это только начало, подумал Тавернер, но сейчас Янси начнёт развивать тему. Его улыбка потускнела и совсем пропала с лица, на смену ей пришёл серьёзный, чуть нахмуренный взгляд, означавший, что сейчас будет высказана глубокая мысль.

— И это, знаете ли, наводит меня на разные мысли, — сказал Янси медленно и задумчиво; рука его потянулась к стакану джина с тоником — стакану, в котором ещё несколько часов назад было бы пиво. И рядом со стаканом на столике лежали не «Ежемесячные охотничьи байки», а «Журнал прикладной психологии». Смена реквизита западёт в подсознание зрителей, всё их внимание сейчас приковано к тому, что говорит Янси.

— Я знаю, — говорил Янси, — что кое-кто может сказать, дескать, солнце — это хорошо, а тень — это плохо. Глупости! Солнце подходит для роз и георгинов, но мои фуксии не перенесут жары.

Знаменитые призовые фуксии Янси на мгновение появились на экране.

— Возможно, вы знаете таких людей. Они не понимают одной простой вещи, — Янси, по своему обычаю, запустил руку в копилку фольклора. — Что землянину здорово, то марсианину — смерть. Я вот люблю на завтрак хорошо прожаренную яишенку из пары яиц, чашку сливового компота и слабо зажаренный тост. Маргарет предпочитает хрустящие кукурузные хлопья с молоком. А Ральфу не по вкусу ни то, ни другое, он обожает оладьи. А Фред из соседнего дома, того, что с большой лужайкой, обожает пирог с почками и бутылочку пивка.

Тавернер вздрогнул. Придётся нащупывать дальнейший путь по миллиметру, как в темноте. Но зрители смотрели не отрываясь, ловя каждое слово. Первые тоненькие ростки радикальной идеи: у каждого есть своя собственная система ценностей, свой собственный стиль жизни. У каждого человека есть свои убеждения, свои радости, свой собственный круг вещей, которые он принимает или не принимает.

Конечно, Зиплинг прав, всё это потребует времени. Огромную лентотеку надо будет постепенно заменить, разрушив накопившиеся предписания по всем областям жизни. Начавшись с невинных примул, привьётся новый способ мышления, и когда девятилетний мальчик захочет узнать, справедлива или несправедлива война, он спросит прежде всего собственный разум. Готовых ответов от Янси больше не будет; Зиплинг уже готовит гештальт на эту тему, гештальт, который показывает, что любую войну одни считали справедливой, другие — захватнической.

Тавернер хотел бы сейчас посмотреть этот гештальт, но подготовка его, несомненно, займёт много времени. Это будёт позже, а сейчас Янси мало-помалу меняет свои пристрастия в искусстве. На днях все узнают, что его больше не восхищают пасторальные сценки с трубадурами и пастушками.

Что отныне любимый художник Янси — великий голландец пятнадцатого века, непревзойдённый мастер смерти и дьявольского ужаса — Иероним Босх.

Copyright (c) 1954 Philip K. Dick

Перевод (с) 2002 hotgiraffe

Некоторые демиурги полагают текст живой плотью; им кажется, что ткань человечьего бытия соткана из той же материи, что и книги: из слов. «В начале было Слово, не так ли? — вопрошают они. И заключают: «Еще неизвестно, воспоследовало ли за ним Дело, или было решено, что сойдет и так?..»

Прочие взирают на них с благоговением, но все же месят глину — впрок…

Борхес «Тлен, Укбар…»

Одни демиурги начинают со слов, другие — с рукотворных дел. Первые заботятся о том, чтобы придать своему творению смысл, вторые пекутся о тепле и пище.

И лишь самые опытные демиурги начинают с создания мифа. Они знают: только мифом живы обитаемые миры. Миф — полагают такие демиурги, — единственный смысл бытия, пища для живого пламени.

А потом одни мудрецы говорят, что жить в мире, у которого такой творец, холодно и страшно, зато другие верят, будто лишь обитатели мира, созданного в качестве комментария к мифу, есть какой никакой шанс на бессмертие.

Владимир Коробов. Новые материалы к изучению истории "Общества Ловцов Теней"

Из книги «Неизвестные и малоизученные культы».

Учение "Общества ловцов теней" вне всякого сомнения носит гностический[1] характер и уходит своими корнями к ереси наасенов.[2] По свидетельству Епифания,[3] именно в среде наасенов существовала легенда о Змее, который открыл первым людям — Адаму и Еве — значение тени. В пересказе Епифания легенда эта звучит так: "Другие же говорят следующее. Возгордившись, Ялдаваоф (Ialdabaoth[4]) воскликнул: "Я Отец и Бог и нет никого выше меня" (Is. 45: 5), а после создал человека по своему образу и подобию. Был этот человек огромных размеров и мог только ползать. Когда Ялдаваоф вдохнул в него дыхание жизни (Gen. 2:7), он неосмотрительно лишил себя силы. Горя ненавистью, Ялдаваоф решил найти способ лишить человека его силы [которую передал по неосмотрительности] и для этого создал женщину из своего разумения (enthymesis). Но были Адам и Ева лишены знания, ибо не дано им было видеть, что Древо Жизни, которое есть Свет в силе Бездны, отбрасывает также и Тень. София же попросила Нус,[5] который был изогнутым, как змей, открыть им силу плодов Древа. Сразу же после этого они постигли ту силу, которая над ними, и были изгнаны Ялдаваофом из рая за непослушание, ибо открыли для себя истину. Лишенные силы, они были сброшены на землю, и змей был отправлен вслед за ними. Вместе с ангелами, которые были в его власти, он произвел шесть сынов и сам стал седьмым, для того, чтобы имитировать ту Гебдомаду,[6] которая окружает его отца.

В раю Адам и Ева имели светоносные и духовные тела. Однако на земле эти тела стали более темными, тяжелыми и малоподвижными. Их души также стали слабыми и безвольными, поскольку в них осталось только лишь дыхание мира, вложенное их творцом. София пожалела их и вернула им сладостное благоухание света жизни. Так они узнали, кто они такие, почему они здесь, поняли, что они нагие и имеют материальное тело. Поняли они также и то, что обременены смертью. Но они мирились с этим, зная, что тело — это только временная обуза. С помощью Софии они нашли пищу и, насытившись, тут же совокупились, — так родился Каин.

Некоторые при этом говорят, что сама София приняла форму змея и боролась против творца, который создал Адама, и научила людей знанию. По этой причине змей и называется самым мудрым из всех тварей (Gen. 3: 1). И наши внутренности, благодаря которым мы питаемся, по этой причине имеют форму змея, указывая на эту все порождающую субстанцию".[7]

Как пишет Ириней, "…в среде наасенов были особые жрецы, которым вменялось в обязанность наблюдать за тенями людей и животных и своевременно сообщать, если что-то в поведении теней начинает вызывать опасения".[8] Ириней не сообщает, чем именно тени заинтересовали наасенов, но из сочинений Ипполита известно, что впоследствии жрецы, наблюдающие за тенями, откололись от наасенов и основали свою школу "ловцов теней".[9] Кроме того, согласно Валентину, Христос родился "не без некоего рода тени", которую он отбросил и вернулся в Плерому. Как замечает по этому поводу Ориген: "Необходимо было, чтобы одна из крайностей, а именно наилучшая, называлась Сыном Божьим за свое величие, а вторая — диаметрально противоположная — сыном злого демона, Сатаны и диавола".[10]

Ипполит также сообщает, что учение секты излагалось в двух книгах. Одна из этих книг называлась "Книгой длинных летних теней", а другая — "Книгой коротких зимних теней". К этим книгам запрещалось прикасаться руками, и читать их следовало, переворачивая страницы языком.[11] Кто и когда написал эти книги — неизвестно, но сами "ловцы теней" верили, что их продиктовала тень Симона Мага.[12]

Как известно, крайне индивидуалистический характер гностицизма не позволил ему, в отличие от христианства и неоплатонизма, оформиться в сколь либо цельное и широкое религиозно-философское течение, и к V в. нашей эры гностические секты практически исчезают.

Несколько иначе обстояло дело с обществом "ловцов теней". Упоминание о "культе тени" и "ловцах теней" уже безо всякой связи с гностицизмом встречается как у средневековых авторов, так и в комментаторской литературе Нового времени. Вот некоторые сведения о "ловцах теней", которые мне удалось обнаружить:

Клемент Александрийский в «Stromata» уделяет "ловцам теней" всего одно предложение: "Члены этой [поклоняющейся] теням секты узнают друг друга по особой татуировке, нанесенной на язык".[13]

Ритор Арнобий в сочинении "Adversus nations libri" пишет: "Слышал я, что некоторые толкователи мифов и аллегорий говорят: "Есть вещи, которые отбрасывают тени, и есть тени, которые отбрасывают вещи". Знатоки считают, будто бы слова эти имеют отношение к учению "ловцов теней". Как бы там ни было, это двусмысленное высказывание нельзя считать свободным от иносказаний (reclusis esse obtentionibus)".[14]

Упоминание о тенях, которые отбрасывают вещи, встречается и у Исидора Севильского — духовного наставника и старшего друга вестготского короля Сисебута (612–612). В трактате "О природе вещей" ("De natura rerum") Исидор пишет: "Изучение природы некоторых вещей не следует оставлять суеверному суждению, если можно рассмотреть их с помощью здравого и трезвого разума. И если древние мужи говорили, что не только вещи отбрасывают тени, но и некоторые тени обладают способностью отбрасывать вещи, то суждения эти для выяснения их истинности следует подвергнуть всестороннему рассмотрению. Ибо известно, что не всем в этом мире светит одно и то же солнце".[15] Высказывание Севильца о солнце можно было бы понимать как своеобразную фигуру речи, если бы не сообщение Андреа Палладио, непосредственно касающееся "ловцов теней" и их священных книг. В доме своего друга Даниэле Барбаро Палладио встречается с неким кавалером Лионе — путешественником, только что вернувшимся из "земель германских". Палладио пишет:

"Этот странный человек рассказывал о тайном сообществе, члены которого занимаются тем, что ловят тени. Он рассказал, что у ловцов теней есть свои книги, написанные на греческом. Он сам якобы видел одну такую книгу в библиотеке бенедиктинского монастыря в Тегернзее. Была она переплетена в человеческую кожу и не отбрасывала тени, когда подносили к ней горящую свечу. Он рассказывал, что в тени праведников книга эта начинает говорить разными голосами на языках, человеческому разумению недоступных. В своем рассказе он привел также несколько высказываний из этой книги, показавшихся мне весьма любопытными. Так, по его словам, в ней говорилось о том, что солнце нашего мира дает свет, но есть и другое, незримое «черное» солнце,[16] которое свет забирает, и что, когда дают свет — появляются тени, а когда свет забирают — появляются вещи. Еще он рассказывал, что для ловли теней используют мелкий речной песок, серебряные ложки и особым образом настроенный свисток".[17]

Об одном интересном случае, имеющем, как мне кажется, отношение к исследуемой теме, рассказывает в своих "Путешествиях на Восток" Жерар де Нерваль:[18] "Чиновник предложил показать мне город. Череда великолепных домов на берегу Нила, которыми мы любовались, оказалась не чем иным, как театральной декорацией; остальные же улицы выглядели пыльными и унылыми; казалось, даже стены пропитаны лихорадкой и чумой. Янычар шел впереди, расталкивая жалкую толпу в синих лохмотьях. Из достопримечательностей я увидел лишь бродячего факира, сидящего у стены старой церкви, выстроенной в византийском стиле. На плече у факира сидело довольно редкое для этих мест животное — большой рыжий кот. Факир развлекал толпу тем, что разбивал кувшины, ударяя алкой по тени, которую они отбрасывали. На мою просьбу объяснить этот фокус, чиновник только махнул рукой и пробурчал что-то вроде: "Саад ал-азди".[19]

Польский писатель и путешественник Ян Потоцкий сообщает, что видел у торговца древностями в Бейт-аль-Факихе странные часы. Они были сделаны на манер обычных песочных часов, только вместо песка из одной прозрачной полусферы в другую медленно перетекала иссиня-черная тень. "Неизвестно, время какого мира отмеряли эти часы", — пишет Потоцкий.[20]

Уже само название секты провоцирует современного исследователя к интерпретациям в духе юнгианской аналитической психологии. Однако, как это будет видно из материала представленного ниже, не все, относящееся к символизму различных культов и религиозных учений, можно и нужно понимать в качестве проекций бессознательных содержаний на физическую материю.

Не так давно в мои руки попал любопытный документ, озаглавленный "Воспоминания о Джоне Райдене". Его автор — известный английский психиатр, доктор Альфред Берч, долгое время проработавший консультантом в Скотланд-Ярде. В 1978 году доктор Берч погиб в автокатастрофе, оставив после себя большое количество заметок, имеющих отношение к криминальной психологии. Основная часть этих заметок хранится в архиве Скотланд-Ярда, но отдельные документы, незаконченные эссе и статьи Берча сохранились у профессора Джона Ганна (John Gunn), заведующего отделением судебной психиатрии Института Психиатрии при Лондонском Университете. Узнав о теме моего исследования, профессор Ганн любезно переслал мне документ, перевод которого я привожу ниже.

"В 1969 году, работая в Кардиффе (Южный Уэльс) в рамках объявленной Лондонским Университетом программы исследования биосоциальных факторов в детерминации преступного поведения, я по долгу службы имел дело с обитателями Леквита, района, славившегося своими притонами, разбойными нападениями, грабежами и жестокими драками. Каждый день мне приходилось беседовать с задержанными проститутками, наркоманами, бродягами и другими сомнительного вида типами. Не без гордости хочу заметить, что постепенно мне удалось завоевать доверие (насколько, конечно, здесь вообще уместно говорить о доверии) всей этой разношерстной публики, хотя по правде, это не было слишком сложно, поскольку обитатели доков Леквита не были избалованы нормальным человеческим общением. Мои психологические беседы выгодно отличались от полицейских допросов, и это сделало меня популярной личностью в барах Трессфорда и Макалена.

Нужно ли говорить, что уровень преступности в Леквите всегда был очень высок, и это неизменно вызывало раздражение городских властей, которым, впрочем, не оставалось ничего другого, как только смириться с этим неизбежным злом. И вот вдруг, начиная с января 1970 года, количество преступлений в Леквите резко снизилось. По данным с января по апрель преступлений здесь было совершено даже меньше, чем в благополучных районах города. Полицейские чиновники не преминули сразу же приписать все заслуги якобы "эффективной работе с населением, а также хорошо налаженной системе следственно-розыскных мероприятий", но я чувствовал, что за всем этим скрывается что-то еще. Как обычно, беседуя по утрам со своими пациентами, я все чаще наблюдал в их глазах какой-то бесконтрольный страх и странное ожидание. Они все как будто чего-то не договаривали. Что-то явно происходило в преступном мире Леквита.

Однажды один из моих собеседников, отвратительного вида старик, в котором полиция подозревала держателя опиумного притона, обмолвился мне, что скоро должно случиться что-то такое, после чего жизнь в Кардиффе станет совершенно невозможной. Я попытался было вытащить из него какие-то подробности, но рассудок у старика как будто внезапно помутился, он сполз со стула и стал биться головой об пол. Мне не оставалось ничего другого, как вызвать бригаду санитаров, которые отвезли несчастного в психиатрическую лечебницу. Этот случай еще больше разжег мое любопытство, и я на свой страх и риск решил предпринять самостоятельное расследование причин столь странного поведения обитателей Леквита.

Во время одной из таких вылазок я и познакомился с Джоном Райденом. Это случилось 15 апреля. Помню, как я зашел в бар «Единорог», что на Бессемер Роуд, чтобы передохнуть и выпить чашку чая. Мои мысли были заняты странными событиями последних недель. Я достал было свой блокнот, чтобы привести в порядок свои последние записи, как вдруг рядом со мной раздался чей-то громкий голос:

— А вы, между прочим, знаете, что старый Медоуз сегодня утром отрубил самому себе руку?

Я поднял голову и увидел перед собой маленького толстого человека, одетого в костюм из дорогого темно-синего сукна. В его речи чувствовался небольшой акцент, выдающий в нем уроженца Кентербери или Ипсуича. Он был совершенно ничем не примечателен, если бы не одна экзотическая деталь: на его левом плече совершенно невозмутимо сидел большой полосатый кот. Я хорошо знал всех обитателей Леквита, но этого человека видел впервые.

— Разрешите представиться. Меня зовут Джон Райден, — человечек слегка поклонился, церемонно прижав к груди правую руку. — А это Сигизмунд, — сказал он, слегка поведя головой в сторону сидящего на плече кота.

Незнакомец представил кота, как своего хорошего знакомого, и это обстоятельство меня рассмешило. Наверное это было заметно по моим глазам, потому что на лице Джона Райдена появилась очень симпатичная улыбка, сразу же вызвавшая мое расположение.

— Мы тут совсем недавно, — продолжал мой новый знакомый, несмотря на то, что я до сих пор не произнес ни одного слова. — Но, как видите, уже довольно много знаю. Я, например, знаю, что вас зовут доктор Берч и что местные обитатели относятся к вам с искренним уважением. Вы не будете против, если я присяду за ваш столик? Мне хотелось бы с вами поговорить.

— Да, да, конечно, — я был действительно заинтригован, хотя не имел ни малейшего представления, о чем собственно мы можем говорить с этим человеком. Его манеры и внешний вид располагали, и не было ничего удивительного в том, что он знал мое имя, — оно было известно любому обитателю Леквита.

Джон Райден отодвинул стул и присел, держась очень прямо видимо для того, чтобы не побеспокоить сидящего на плече кота.

— Вы что-то сказали насчет старика Медоуза, — начал я.

— Да, доктор, но я думаю, будет уместно, если я прежде несколько подробнее расскажу о себе. Я ведь не местный и нахожусь здесь всего несколько дней.

— Буду вам признателен, — сказал я.

— Как я уже сказал, — начал незнакомец, — меня зовут Джон Райден. Я представляю здесь одну весьма солидную частную лондонскую компанию, которая по заказу различных государственных учреждений занимается исследованиями в области социологии преступности. Мы собираем и обрабатываем статистические данные, описывающие динамику преступности в различных районах Объединенного Королевства, и Кардифф занимает в нашем списке наиболее неблагоприятных с этой точки зрения городов отнюдь не последнее место. Вернее, занимал, потому что, как вы сами знаете, за последний месяц картина вдруг резко изменилась. Преступность в Кардиффе снизилась поразительнейшим образом. Она практически исчезла. Ни случаев воровства, ни разбойных нападений, ни драк, ни изнасилований, ни похищений, — ничего. Притоны, похоже, закрылись. Проститутки занялись кролиководством, а карманники — вязанием. Пьяных и то не встретишь. Полиции больше нечего здесь делать. Однако у нас есть все основания не доверять официальным заявлениям кардиффских властей. Поэтому я здесь. Мне поручили раскопать истинные причины столь разительного падения уровня преступности, и я очень надеюсь на вашу помощь.

Не знаю, чем именно этот странный человек расположил меня к себе. Было в нем что-то непосредственное и, я бы сказал, детское. Он весь был как бы на поверхности: никаких скрытых мыслей, никаких вторых планов. Его открытое лицо с пухлыми губами; жест, которым он поправлял хвост кота у себя на плече; его манера тереть указательным пальцем переносицу, когда требовалось найти решение сложной задачи, — все это вызывало во мне положительные эмоции. Кроме того, его интересы совпадали с моими. Этого оказалось достаточным для того, чтобы определить мое дальнейшее поведение.

— А как вы представляете себе мою помощь? — спросил я.

— Ну, прежде всего, вы здесь всех знаете. Кроме того, вы профессиональный психиатр, и мне было бы интересно выслушать мнение человека вашей профессии. А потом я же почти не знаю города. Мы с Сигизмундом (он снова повел головой в сторону сидящего на плече кота) остановились в «Ангеле» и уже успели побродить по парку Катай, Веллингтон стрит и Замковой улице. Однако, я подозреваю, что в районе Леквита и у самых доков есть много мест, куда неплохо было бы заглянуть. К сожалению в путеводителе они не отмечены.

— Да, я понимаю о чем вы говорите. Здесь много мест, которые не отмечены ни на какой карте.

— Вот они-то меня прежде всего и интересуют.

— Хорошо, я согласен вам помочь, — сказал я, — но мне кажется в самом начале нашей беседы вы упомянули старика Медоуза? Как я вижу, вы уже успели познакомиться с некоторыми из здешних обитателей.

— Да, мы с Сигизмундом времени не теряли. Я человек общительный, а небольшие суммы денег и спиртное помогают установлению контактов.

— Полиция подозревает, что старый Медоуз связан с контрабандой наркотиков.

— Может быть. Во всяком случае в данный момент бедняга наверняка валяется в больнице, потому что сегодня он ни с того ни с сего вышел во двор, взял топор и отрубил себе кисть руки. Мне рассказала об этом его жена.

— Странно.

— Очень странно, — согласился мой собеседник. — А знаете ли вы, например, что Билл Локвуд по прозвищу «Рыжий» на прошлой неделе сам собственноручно разбил себе голову молотком?

— Нет, я этого не знал.

— А Салли Джонс, которая будто бы подозревается в торговле краденым, совсем недавно выбросилась из окна своего дома на Балч стрит. Третий этаж, между прочим. Убиться — не убилась, но ноги переломала. Какие-то странные случаи членовредительства, вы не находите?

— Очень странно, что я ничего об этом не слышал, — сказал я. — Но с некторых пор я заметил, что обитатели Леквита как будто чего-то боятся.

— Вам удалось выяснить, чего именно они боятся? — спросил Джон Райден.

— Именно этим я последнее время и занимаюсь. Но думаю, что они сами не совсем понимают, чего именно боятся. Это очень похоже на какую-то разновидность массовой фобии, — сказал я.

— Что ж, — сказал мой собеседник, — давайте заниматься этим вместе.

Так началось наше совместное расследование.

Несмотря на свою комплекцию, Джон Райден был очень подвижным человеком. Иногда он напоминал мне шарик ртути, который ни единого мгновения не может находиться без движения. Однако его активность вовсе не действовала на меня раздражающе и не выглядела бесцельной суетой. Джон Райден был очень хорошо организованной личностью и в любых ситуациях действовал исключительно эффективно.

За две недели мы с ним обшарили буквально весь Леквит вдоль и поперек. Мы беседовали с торговцами, домохозяйками, бродягами, пьяными шахтерами, матросами, — все эти люди явно испытывали какое-то психическое напряжение, но природа его от меня ускользала. Это бесспорно был страх, но в своих проявлениях он принимал настолько разнообразные формы, что нам время от времени начинало казаться, будто мы имеем дело с хорошо отрежиссированным сценарием, в центре действия которого притаилось истинное зло. Само поведение обитателей Леквита существенно изменилось. Я бы не сказал, что они стали жить нормальной жизнью благопристойных людей, нет, — они как и прежде оставались личностями асоциальными. Но если раньше их асоциальность выливалась в агрессию, то теперь они забивались по своим домам и обращали свою злобу против самих себя. Мы зафиксировали еще около десяти случаев членовредительства. Иногда это выглядело как несчастный случай, иногда — как умопомешательство, а иногда как совершенно трезвый поступок, который, впрочем, потом никак не могли объяснить. Никакой мало-мальски приемлемой гипотезы о природе происходящего мне в голову не приходило. Джон Райден, похоже, знал больше меня. Во всяком случае с какого-то момента его вопросы приобрели довольно странное направление. Он стал вдруг расспрашивать обитателей Леквита об их сновидениях, о домашних животных и о тенях. Казалось, ответы его удовлетворяли, хотя я не улавливал никакой связи между приснившейся сыну мисс Мервик змеей, крысами, которые в огромных количествах обитали в заброшенных штольнях у самых доков, и необъяснимой скиофобией, которую мы действительно наблюдали у некоторых жителей Леквита и которая ко всему прочему сопровождалась синистрофобией, стаурофобией и земмифобией.[21] Наконец мое терпение не выдержало, и я напрямую спросил Джона о его странных вопросах. Дело происходило в том же баре «Единорог», где мы с ним впервые встретились. На плече у него все также невозмутимо сидел кот Сигизмунд, который неизменно сопровождал нас во всех наших вылазках.

— Джон, — начал я, — мне кажется, у вас уже есть какая-то гипотеза относительно происходящего. Может быть, уже настало время поделиться своими догадками со мной?

— Да, Альфред, — сказал Джон Райден. — теперь мне почти все ясно. Впрочем, я с самого начала подозревал, что в этом деле замешана Тень.

— Тень? Что вы имеете в виду?

— Видишь ли, Альфред, не все предметы в этом мире являются тем, чем представляются. Мы с детства привыкли к теням. Нет вещи, которая не отбрасывала бы тени, и нам не приходит в голову, что так называемые тени также могут обладать самостоятельностью и в свою очередь отбрасывать тень, которая нам будет представляться какой-то ничем не примечательной вещью, животным или даже человеком. Другими словами, время от времени в мире появляются вещи, которые являются только тенью, а то, что их отбрасывает, скрыто под покровом тьмы и мрака.

— Кажется, я не очень хорошо понимаю вас, Джон, — сказал я. — То, о чем вы говорите, скорее связано с чудесами из древних сказаний, а не с нормальной наукой о явлениях и существованиях. Мы люди науки. Давай оставаться такими до конца. Зачем находить паранормальные объяснения тому, что вполне объяснимо с точки зрения современного рационального мировосприятия. Пусть мы пока еще не нашли решения, ну так давай же не будем сдаваться и выдумывать сверхъестественные гипотезы.

— Я знал, что вы с сомнением отнесетесь к моим словам, Альфред, и поэтому прямо сейчас готов продемонстрировать вам небольшой эксперимент. Вот, посмотрите, слева от вас на полу находится ваша тень, — Джон Райден показал пальцем на мою тень, которая была видна очень отчетливо, потому что справа на меня падал свет от довольно яркого светильника. — Смотрите внимательно на свою тень, Альфред.

Какое-то время ничего особенного не происходило, затем я услышал, как заурчал Сигизмунд на плече у Джона, и моя тень внезапно исчезла.

— Моя тень исчезла, — удивленно констатировал я.

— Ваша тень поймана, Альфред, — сказал Джон Райден.

— Но что это доказывает?

— Это доказывает, что вы обычный человек. Потому что, если бы это было не так, то исчез бы вы, а не ваша тень. Но где-то в этом городе есть существо, которое может быть словлено и исчезнет, как только что была словлена и исчезла ваша тень, ибо это существо и есть Тень.

Внезапно моя тень появилась снова.

— Нет смысла держать дольше вашу тень, — сказал Джон Райден. — В конце концов она принадлежит только вам и едва ли нужна кому-нибудь еще.

— Но как все это может быть связано с ситуацией в Леквите? — не сдавался я.

— Когда до нас в Лондоне дошла информация о том, что в Кардиффе резко упал уровень преступности, мы сразу же предположили, что в мире появилась Тень. Тень действует как своеобразный коагулянт. Сначала, как молоко начинают сворачиваться, экстравертные формы психической деятельности — проявления агрессивного, направленного вовне сознания. Отсюда и случаи членовредительства. Ведь человек отождествляет себя со своим собственным телом, поэтому агрессия, ранее предназначавшаяся чему-то внешнему, теперь обращается на самого носителя агрессии, на его тело. Постепенно таким же образом сворачивается все сознание целиком. Сворачивается внимание — человек перестает проецировать себя в будущее. Время останавливается. Сворачивается язык — референция прекращается. Смыслы становятся простыми утробными шумами. Наступает рай, в центре которого высится Тень, а человек в этой Тени превращается в абсолютно невинного, ничего не различающего идиота. Мы здесь для того, чтобы этого не допустить.

Странное дело, — он меня убедил. Я действительно поверил в существование сверхъестественной вещи или Тени, одно присутствие которой может изменить до неузнаваемости весь мир.

— Но как же мы найдем эту Тень, если она, по вашим словам, внешне ничем не отличается от нормальных вещей? — спросил я.

— Мне предстоит решить несколько математических задач, — таинственно произнес Джон Райден.

Несколько последующих дней Джон Райден провел не выходя из своего гостиничного номера. Я несколько раз заходил к нему и заставал его ползающим по разложенным на полу картам и планам Кардиффа. Повсюду были разбросаны циркули и наугольники. На столе и на кровати лежали раскрытые книги с изображением странных диаграмм и знаков, запредельность значений которых не вызывало у меня никаких сомнений. На кипе бумаг совершенно невозмутимо восседал Сигизмунд. Его мало интересовали занятия хозяина, и он явно не питал особого почтения к древним таинственным знакам.

Утром 29 июня в квартире, которую я снимал в уютном доме на Кливленд стрит раздался телефонный звонок, и я услышал в трубке взволнованный голос Джона Райдена:

— Альфред, приезжайте скорей! Я знаю теперь, где находится Тень.

Через полчаса я был у входа в гостиницу, где меня уже поджидал Джон Райден с неизменным Сигизмундом на плече.

— Это совсем недалеко, в заброшенном доме у обвалившейся штольни на Паркер Роуд.

Минут через пятнадцать мы были на месте.

В этом доме никто не жил наверное уже лет пять. Вокруг валялся разнообразный строительный мусор, поломанная мебель, какие-то гнутые кастрюли и прочая кухонная утварь. Дверь была не заперта, и мы вошли в темный холл. Кое-где на стенах еще оставались обрывки обоев. Лестница, ведущая на второй этаж, провалилась, а на первом этаже вдоль противоположной стены виднелись три запертые двери.

— Крайняя слева, — прошептал Джон Райден.

Стараясь не наступать на осколки стекла, мы подошли к двери, остановились и прислушались. Не было слышно ни единого звука. Джон Райден хлопнул в ладоши раз, потом еще раз. Приятный мужской голос — неописуемый голос Тени — пригласил нас войти.

— Сигизмунд, — обращаясь к коту сказал Джон Райден шепотом и слегка приоткрыл дверь.

Сигизмунд легко спрыгнул с плеча и мягко просочился в образовавшуюся щель.

— Тени ловят глазами, — сказал Джон Райден, как бы отвечая на мой недоуменный взгляд. — Но человеческий глаз с этой задачей справиться не может. Здесь требуется особое строение хрусталика и роговицы. Да, Альфред, коты ловят не только мышей, и только коты знают, что делать с пойманными тенями… Что ж, кажется, мы уже можем войти.

С этими словами Джон Райден распахнул дверь, и мы вошли. В комнате было пусто. На полу у заколоченного окна сидел Сигизмунд и мыл лапкой свою усатую мордочку.

Год спустя после описанных мною событий я был проездом в Лондоне и решил навестить Джона Райдена. Увы, наша встреча не состоялась. По адресу, который он мне дал, находился кошачий питомник".

Приведенный мною документ вызывает множество вопросов, ответы на которые увели бы нас слишком далеко за рамки данного исследования. Хочу коснуться только замечания Джона Райдена о том, что Тень действует в этом мире как своеобразный коагулянт.

Ноам Хомский писал: "Значение, которое присваивается человеком миру, предполагает, что в мире существует только человеческое сознание. Любое другое — не человеческое — сознание, если бы таковое вдруг отыскалось, по определению не смогло бы прикоснуться к этому миражу человеческого присутствия, поскольку последнее просто испуганно свернулось бы или притворилось бы мертвым, будучи не в силах вынести наличия рядом чьего-то чужого зеркала. В лучшем случае человеческое присутствие просто не заметило бы прикосновения иного".[22]

Но если человеческое сознание самонадеянно присваивает себе и адаптирует в себя всё многообразие мира, то не является ли заблуждением думать, что писания древности были написаны людьми и для людей? И не сыворотка ли они?

Лишь две опасности существуют для демиурга, чьи дела всегда предваряются словами. Первая: недооценить силу собственных слов. Вторая: переоценить эту силу.

В первом случае выйдет хаос, а во втором — и вовсе балаган.

Аркадий и Борис Стругацкие. Понедельник начинается в субботу. Фрагмент

Сначала машина двигалась скачками, и я был озабочен тем, чтобы удержаться в седле, обвившись ногами вокруг рамы и изо всех сил цепляясь за рулевую дугу. Краем глаза я смутно видел вокруг какие-то роскошные призрачные строения, мутно-зеленые равнины и холодное, негреющее светило в сером тумане неподалеку от зенита. Потом я сообразил, что тряска и скачки происходят от того, что я убрал ногу с акселератора, мощности двигателя (совсем как это бывает на автомобиле) не хватает, и машина, двигаясь неравномерно, то и дело натыкается на развалины античных и средневековых утопий. Я подбавил газу, движение сразу стало плавным, и я смог наконец устроиться поудобнее и оглядеться.

Меня окружал призрачный мир. Огромные постройки из разноцветного мрамора, украшенные колоннадами, возвышались среди маленьких домиков сельского вида. Вокруг в полном безветрии колыхались хлеба. Тучные прозрачные стада паслись на травке, на пригорках сидели благообразные седые пастухи. Все, как один, они читали книги и старинные рукописи. Потом рядом со мной возникли два прозрачных человека, встали в позы и начали говорить. Оба они были босы, увенчаны венками и закутаны в складчатые хитоны. Один держал в правой руке лопату, а в левой сжимал свиток пергамента. Другой опирался на киркомотыгу и рассеянно играл огромной медной чернильницей, подвешенной к поясу. Говорили они строго по очереди и, как мне сначала показалось, друг с другом. Но очень скоро я понял, что обращаются они ко мне, хотя ни один из них даже не взглянул в мою сторону. Я прислушался. Тот, что был с лопатой, длинно и монотонно излагал основы политического устройства прекрасной страны, гражданином коей он являлся. Устройство было необычайно демократичным, ни о каком принуждении граждан не могло быть и речи (он несколько раз с особым ударением это подчеркнул), все были богаты и свободны от забот, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов. Когда он останавливался, чтобы передохнуть и облизать губы, вступал тот, что с чернильницей. Он хвастался, будто только что отработал свои три часа перевозчиком на реке, не взял ни с кого ни копейки, потому что не знает, что такое деньги, а сейчас отправляется под сень струй предаться стихосложению.

Говорили они долго — судя по спидометру, в течение нескольких лет, — а потом вдруг сразу исчезли, и стало пусто. Сквозь призрачные здания просвечивало неподвижное солнце. Неожиданно невысоко над землей медленно проплыли тяжелые летательные аппараты с перепончатыми, как у птеродактилей, крыльями. В первый момент мне показалось, что все они горят, но затем я заметил, что дым у них идет из больших конических труб. Грузно размахивая крыльями, они летели надо мной, посыпалась зола, и кто-то уронил на меня сверху суковатое полено.

В роскошных зданиях вокруг меня начали происходить какие-то изменения. Колонн у них не убавилось, и архитектура осталась по-прежнему роскошной и нелепой, но появились новые расцветки, и мрамор, по-моему, сменился каким-то более современным материалом, а вместо слепых статуй и бюстов на крышах возникли поблескивающие устройства, похожие на антенны радиотелескопов. Людей на улицах стало больше, появилось огромное количество машин. Исчезли стада с читающими пастухами, однако хлеба все колыхались. Я нажал на тормоз и остановился.

Оглядевшись, я понял, что стою с машиной на ленте движущегося тротуара. Народ вокруг так и кишел — самый разнообразный народ. В большинстве своем, правда, эти люди были какие-то нереальные; гораздо менее реальные, чем могучие, сложные, почти бесшумные механизмы. Так что, когда такой механизм случайно наезжал на человека, столкновения не происходило. Машины меня мало заинтересовали, наверное, потому, что на лобовой броне каждой сидел вдохновенный до полупрозрачности изобретатель, пространно объяснявший устройство и назначение своего детища. Изобретателей никто не слушал, да они, кажется, ни к кому в особенности и не обращались.

На людей смотреть было интереснее. Я увидел здоровенных ребят в комбинезонах, ходивших в обнимку, чертыхавшихся и оравших немелодичные песни на плохие стихи. То и дело попадались какие-то люди, одетые только частично: скажем, в зеленой шляпе и красном пиджаке на голое тело (больше ничего); или в желтых ботинках и цветастом галстуке (ни штанов, ни рубашки, ни даже белья); или в изящных туфельках на босу ногу. Окружающие относились к ним спокойно, а я смущался до тех пор, пока не вспомнил, что некоторые авторы имеют обыкновение писать что-нибудь вроде "дверь отворилась, и на пороге появился стройный мускулистый человек в мохнатой кепке и темных очках". Попадались и люди нормально одетые, правда, в костюмах странного покроя, и то тут, то там проталкивался через толпу загорелый бородатый мужчина в незапятнанно-белой хламиде с кетменем или каким-нибудь хомутом в одной руке и с мольбертом или пеналом в другой. У носителей хламид вид был растерянный, они шарахались от многоногих механизмов и затравленно озирались.

Если не считать бормотания изобретателей, было довольно тихо. Большинство людей помалкивало. На углу двое юношей возились с каким-то механическим устройством. Один убежденно говорил: "Конструкторская мысль не может стоять на месте. Это закон развития общества. Мы изобретем его. Обязательно изобретем. Вопреки бюрократам вроде Чинушина и консерваторам вроде Твердолобова". Другой юноша нес свое: "Я нашел, как применить здесь нестирающиеся шины из полиструктурного волокна с вырожденными аминными связями и неполными кислородными группами. Но я не знаю пока, как использовать регенерирующий реактор на субтепловых нейтронах. Миша, Мишок! Как быть с реактором?" Присмотревшись к устройству, я без труда узнал велосипед.

Тротуар вынес меня на огромную площадь, забитую людьми и уставленную космическими кораблями самых разнообразных конструкций. Я сошел с тротуара и стащил машину. Сначала я не понимал, что происходит. Играла музыка, произносились речи, тут и там, возвышаясь над толпой, кудрявые румяные юноши, с трудом управляясь с непокорными прядями волос, непрерывно падающими на лоб, проникновенно читали стихи. Стихи были либо знакомые, либо скверные, но из глаз многочисленных слушателей обильно капали скупые мужские, горькие женские и светлые детские слезы. Суровые мужчины крепко обнимали друг друга и, шевеля желваками на скулах, хлопали друг друга по спинам. Поскольку многие были не одеты, хлопание это напоминало аплодисменты. Два подтянутых лейтенанта с усталыми, но добрыми глазами протащили мимо меня лощеного мужчину, завернув ему руки за спину. Мужчина извивался и кричал что-то на ломаном английском. Кажется, он всех выдавал и рассказывал, как и за чьи деньги подкладывал мину в двигатель звездолета. Несколько мальчишек с томиками Шекспира, воровато озираясь, подкрадывались к дюзам ближайшего астроплана. Толпа их не замечала.

Скоро я понял, что одна половина толпы расставалась с другой половиной. Это было что-то вроде тотальной мобилизации. Из речей и разговоров мне стало ясно, что мужчины отправлялись в космос — кто на Венеру, кто на Марс, а некоторые, с совсем уже отрешенными лицами, собирались к другим звездам и даже в центр Галактики. Женщины оставались их ждать. Многие занимали очередь в огромное уродливое здание, которое одни называли Пантеоном, а другие Рефрижератором. Я подумал, что поспел вовремя. Опоздай я на час, и в городе остались бы только замороженные на тысячи лет женщины. Потом мое внимание привлекла высокая серая стена, отгораживающая площадь с запада. Из-за стены поднимались клубы черного дыма.

— Что это там? — спросил я красивую женщину в косынке, понуро бредущую к пантеону-рефрижератору.

— Железная Стена, — ответила она, не останавливаясь.

С каждой минутой мне становилось все скучнее и скучнее. Все вокруг плакали, ораторы уже охрипли. Рядом со мной юноша в голубом комбинезоне прощался с девушкой в розовом платье. Девушка монотонно говорила: "Я хотела бы стать астральной пылью, я бы космическим облаком обняла твой корабль…" Юноша внимал. Потом над толпой грянули сводные оркестры, нервы мои не выдержали, я прыгнул в седло и дал газ. Я еще успел заметить, как над городом с ревом взлетели звездолеты, планетолеты, астропланы, ионолеты, фотонолеты и астроматы, а затем все, кроме серой стены, заволоклось фосфоресцирующим туманом.

После двухтысячного года начались провалы во времени. Я летел через время, лишенное материи. В таких местах было темно, и только изредка за серой стеной вспыхивали взрывы и разгорались зарева. Время от времени город вновь обступал меня, и с каждым разом здания его становились выше, сферические купола становились все прозрачнее, а звездолетов на площади становилось все меньше. Из-за стены непрерывно поднимался дым.

Я остановился вторично, когда с площади исчез последний астромат. Тротуары двигались. Шумных парней в комбинезонах не было. Никто не чертыхался. По улицам по двое и по трое скромно прогуливались какие-то бесцветные личности, одетые либо странно, либо скудно. Насколько я понял, все говорили о науке. Кого-то собирались оживлять, и профессор медицины, атлетически сложенный интеллигент, очень непривычно выглядевший в своей одинокой жилетке, растолковывал процедуру оживления верзиле биофизику, которого представлял всем встречным как автора, инициатора и главного исполнителя этой затеи. Где-то собирались провертеть дыру сквозь землю. Проект обсуждался прямо на улице при большом скоплении народа, чертежи рисовали мелком на стенах и на тротуаре. Я стал было слушать, но это оказалась такая скучища, да еще пересыпанная выпадами в адрес незнакомого мне консерватора, что я взвалил машину на плечи и пошел прочь. Меня не удивило, что обсуждение проекта сейчас же прекратилось и все занялись делом. Но зато, едва я остановился, начал разглагольствовать какой-то гражданин неопределенной профессии. Ни к селу ни к городу он повел речь о музыке. Сразу понабежали слушатели. Они смотрели ему в рот и задавали вопросы, свидетельствующие о дремучем невежестве. Вдруг по улице с криком побежал человек. За ним гнался паукообразный механизм. Судя по крикам преследуемого, это был самопрограммирующийся кибернетический робот на тригенных куаторах с обратной связью, которые разладились и… "Ой-ой, он меня сейчас расчленит!.." Странно, никто даже бровью не повел. Видимо, никто не верил в бунт машин.

Из переулка выскочили еще две паукообразные металлические машины, ростом поменьше и не такие свирепые на вид. Не успел я ахнуть, как одна из них быстро почистила мне ботинки, а другая выстирала и выгладила носовой платок. Подъехала большая белая цистерна на гусеницах и, мигая многочисленными лампочками, опрыскала меня духами. Я совсем было собрался уезжать, но тут раздался громовой треск и с неба на площадь свалилась громадная ржавая ракета. В толпе сразу заговорили:

— Это "Звезда Мечты"!

— Да, это она!

— Ну конечно, это она! Это она стартовала двести восемнадцать лет тому назад, о ней уже все забыли, но благодаря эйнштейновскому сокращению времени, происходящему от движения на субсветовых скоростях, экипаж постарел всего на два года!

— Благодаря чему? Ах, Эйнштейн… Да-да, помню.

Из ржавой ракеты с трудом выбрался одноглазый человек без левой руки и правой ноги.

— Это Земля? — раздраженно спросил он.

— Земля! Земля! — откликнулись в толпе. На лицах начали расцветать улыбки.

— Слава богу, — сказал человек, и все переглянулись. То ли не поняли его, то ли сделали вид, что не понимают.

Увечный астролетчик стал в позу и разразился речью, в которой призывал все человечество поголовно лететь на планету Хош-ни-хош системы звезды Эоэллы в Малом Магеллановом Облаке освобождать братьев по разуму, стенающих (он так и сказал: стенающих) под властью свирепого кибернетического диктатора. Рев дюз заглушил его слова. На площадь спускались еще две ракеты, тоже ржавые. Из Пантеона-Рефрижератора побежали заиндевевшие женщины. Началась давка. Я понял, что попал в эпоху возвращений, и торопливо нажал на педаль.

Город исчез и долго не появлялся. Осталась стена, за которой с удручающим однообразием полыхали пожары и вспыхивали зарницы. Странное это было зрелище: совершенная пустота и только стена на западе. Но вот наконец загорелся яркий свет, и я сейчас же остановился.

Вокруг расстилалась безлюдная цветущая страна. Колыхались хлеба. Бродили тучные стада, но культурных пастухов видно не было. На горизонте серебрились знакомые прозрачные купола, виадуки и спиральные спуски. Совсем рядом с запада по-прежнему возвышалась стена.

Кто-то тронул меня за колено, и я вздрогнул. Возле меня стоял маленький мальчик с глубоко посаженными горящими глазами.

— Тебе что, малыш? — спросил я.

— Твой аппарат поврежден? — осведомился он мелодичным голосом.

— Взрослым надо говорить «вы», — сказал я наставительно. Он очень удивился, потом лицо его просветлело.

— Ах да, припоминаю. Если мне не изменяет память, так было принято в Эпоху Принудительной Вежливости. Коль скоро обращение на «ты» дисгармонирует с твоим эмоциональным ритмом, я готов удовольствоваться любым ритмичным тебе обращением.

Я не нашелся, что ответить, и тогда он присел на корточки перед машиной, потрогал ее в разных местах и произнес несколько слов, которых я совершенно не понял. Славный это был мальчуган, очень чистенький, очень здоровый и ухоженный, но он показался мне слишком уж серьезным для своих лет.

За стеной оглушительно затрещало, и мы оба обернулись. Я увидел, как жуткая чешуйчатая лапа о восьми пальцах ухватилась за гребень стены, напряглась, разжалась и исчезла.

— Слушай, малыш, — сказал я, — что это за стена?

Он обратил на меня серьезный застенчивый взгляд.

— Это так называемая Железная Стена, — ответил он. — К сожалению, мне неизвестна этимология обоих этих слов, но я знаю, что она разделяет два мира — Мир Гуманного Воображения и Мир Страха перед Будущим. — Он помолчал и добавил: — Этимология слова «страх» мне тоже неизвестна.

— Любопытно, — сказал я. — А нельзя ли посмотреть? Что это за Мир Страха?

— Конечно, можно. Вот коммуникационная амбразура. Удовлетвори свое любопытство.

Коммуникационная амбразура имела вид низенькой арки, закрытой броневой дверцей. Я подошел и нерешительно взялся за щеколду. Мальчик сказал мне вслед:

— Не могу не предупредить. Если там с тобой что-нибудь случится, тебе придется предстать перед Объединенным Советом Ста Сорока Миров.

Я приоткрыл дверцу. Тррах! Бах! Уау! Аи-и-и-и! Ду-ду-ду-ду-ду! Все пять моих чувств были травмированы одновременно. Я увидел красивую блондинку с неприличной татуировкой меж лопаток, голую и длинноногую, палившую из двух автоматических пистолетов в некрасивого брюнета, из которого при каждом попадании летели красные брызги. Я услыхал грохот разрывов и душераздирающий рев чудовищ. Я обонял неописуемый смрад гнилого горелого небелкового мяса. Раскаленный ветер недалекого ядерного взрыва опалил мое лицо, а на языке я ощутил отвратительный вкус рассеянной в воздухе протоплазмы. Я шарахнулся и судорожно захлопнул дверцу, едва не прищемив себе голову. Воздух показался мне сладким, а мир — прекрасным. Мальчик исчез. Некоторое время я приходил в себя, а потом вдруг испугался, что этот паршивец, чего доброго, побежал жаловаться в свой Объединенный Совет, и бросился к машине. Снова сумерки беспространственного времени сомкнулись вокруг меня. Но я не отрывал глаз от Железной Стены, меня разбирало любопытство. Чтобы не терять времени даром, я прыгнул вперед сразу на миллион лет. Над стеной вырастали заросли атомных грибов, и я обрадовался когда по мою сторону стены снова забрезжил свет. Я затормозил и застонал от разочарования.

Невдалеке высился громадный Пантеон-Рефрижератор. С неба спускался ржавый звездолет в виде шара. Вокруг было безлюдно, колыхались хлеба. Шар приземлился, из него вышел давешний пилот в голубом, а на пороге Пантеона появилась, вся в красных пятнах пролежней, девица в розовом. Они устремились друг к другу и взялись за руки. Я отвел глаза — мне стало неловко. Голубой пилот и розовая девушка затянули речь.

Чтобы размять ноги, я сошел с машины и только тут заметил, что небо над стеной непривычно чистое. Ни грохота взрывов, ни треска выстрелов слышно не было. Я осмелел и направился к коммуникационной амбразуре.

По ту сторону стены простиралось совершенно ровное поле, рассеченное до самого горизонта глубоким рвом. Слева от рва не было видно ни одной живой души, поле там было покрыто низкими металлическими куполами, похожими на крышки канализационных люков. Справа от рва у самого горизонта гарцевали какие-то всадники. Потом я заметил, что на краю рва сидит, свесив ноги, коренастый темнолицый человек в металлических доспехах. На груди у него на длинном ремне висело что-то вроде автомата с очень толстым стволом. Человек медленно жевал, поминутно сплевывая, и глядел на меня без особого интереса. Я, придерживая дверцу, тоже смотрел на него, не решаясь заговорить. Слишком уж у него был странный вид. Непривычный какой-то. Дикий. Кто его знает, что за человек.

Насмотревшись на меня, он достал из-под доспехов плоскую бутылку, вытащил зубами пробку, пососал из горлышка, снова сплюнул в ров и сказал хриплым голосом:

— Хэлло! Ю фром зэт сайд?

— Да, — ответил я. — То есть йес.

— Энд хау из ит гоуинг он аут зэа?

— Со-со, — сказал я, прикрывая дверь. — Энд хау из ит гоуинг он хиа?

— Итс о'кей, — сказал он флегматично и замолчал.

Подождав некоторое время, я спросил, что он здесь делает. Сначала он отвечал неохотно, но потом разговорился. Оказалось, что слева от рва человечество доживает последние дни под пятой свирепых роботов. Роботы там сделались умнее людей, захватили власть, пользуются всеми благами жизни, а людей загнали под землю и поставили к конвейерам. Справа от рва, на территории, которую он охраняет, людей поработили пришельцы из соседствующей вселенной. Они тоже захватили власть, установили феодальные порядки и вовсю пользуются правом первой ночи. Живут эти пришельцы — дай бог всякому, но тем, кто у них в милости, тоже кое-что перепадает. А милях в двадцати отсюда, если идти вдоль рва, находится область, где людей поработили пришельцы с Альтаира, разумные вирусы, которые поселяются в теле человека и заставляют его делать, что им угодно. Еще дальше к западу находится большая колония Галактической Федерации. Люди там тоже порабощены, но живут не так уж плохо, потому что его превосходительство наместник кормит их на убой и вербует из них личную гвардию Его Величества Галактического Императора А-у 3562-го. Есть еще области, порабощенные разумными паразитами, разумными растениями и разумными минералами. И наконец, за горами есть области, порабощенные еще кем-то, но о них рассказывают разные сказки, которым серьезный человек верить не станет… Тут наша беседа была прервана. Над равниной низко прошло несколько тарелкообразных летательных аппаратов. Из них, крутясь и кувыркаясь, посыпались бомбы. "Опять началось", — проворчал человек, лег ногами к взрывам, поднял автомат и открыл огонь по всадникам, гарцующим на горизонте. Я выскочил вон, захлопнул дверцу и, прислонившись к ней спиной, некоторое время слушал, как визжат, ревут и грохочут бомбы. Пилот в голубом и девица в розовом на ступеньках Пантеона все никак не могли покончить со своим диалогом. Я еще раз осторожно заглянул в дверцу: над равниной медленно вспухали огненные шары разрывов. Металлические колпаки откидывались один за другим, из-под них лезли бледные, оборванные люди с бородатыми свирепыми лицами и с железными ломами наперевес. Моего недавнего собеседника наскакавшие всадники в латах рубили в капусту длинными мечами, он орал и отмахивался автоматом…

Я закрыл дверцу и тщательно задвинул засов.

Я вернулся к машине и сел в седло. Мне хотелось слетать еще на миллионы лет вперед и посмотреть умирающую Землю, описанную Уэллсом. Но тут в машине впервые что-то застопорило: не выжималось сцепление. Я нажал раз, нажал другой, потом пнул педаль изо всех сил, что-то треснуло, зазвенело, колыхающиеся хлеба встали дыбом, и я словно проснулся. Я сидел на демонстрационном стенде в малом конференц-зале нашего института, и все с благоговением смотрели на меня.

— Что со сцеплением? — спросил я, озираясь в поисках машины.

Машины не было. Я вернулся один.

— Это неважно! — закричал Луи Седловой. — Огромное вам спасибо! Вы меня просто выручили… А как было интересно, верно, товарищи?

Аудитория загудела в том смысле, что да, интересно.

— Но я все это где-то читал, — сказал с сомнением один из магистров в первом ряду.

— Ну, а как же! А как же! — вскричал Л. Седловой. — Ведь он же был в описываемом будущем!

Похвально, когда демиург берется за вещи, недоступные пониманию непосвященных. Важно однако, чтобы эти вещи были хотя бы отчасти доступны его собственному пониманию.

Джон Рональд Руэл Толкиен. Сильмариллион (фрагмент)

под редакцией Кристофера Толкиена (сына)

Перевод З.И.Бобырь

* АЙНУЛИНДАЛЭ * (Музыка Аинур)

Эру Единственный, кого в Арда называли «Илюватар», был всегда.

Вначале Он сотворил Аинур, Первых Святых, порождение Его мысли, и они были при Нем уже тогда, когда еще ничего другого не было.

И Он обратился к ним и дал им темы для музыки, и они пели для Него, и Эру радовался.

Но долгое время они пели поодиночке, либо малыми группами, а остальные слушали, потому что каждый воспринимал только ту часть разума Илюватара, воплощенного в теме музыки, из которой сам был создан. И каждый медленно постигал каждого. Но все же слушая они пришли к более глубокому пониманию, и пение становилось все более гармоничным.

И случилось так, что Илюватар созвал всех Аинур и предложил им величественную сцену, показав вещи более значительные и удивительные, чем те, что Он открыл им раньше. Но великолепие начала этой темы и блеск ее окончания так изумил Аинур, что они склонились перед Илюватаром и молчали.

Тогда Илюватар сказал им: "Я желаю, чтобы по предложенной вам теме вы все вместе создали гармоничную великую музыку. И так как в вас горит зажженное мной вечное пламя, вы покажете свою силу, украсив эту тему каждый по своему разумению и способностям. Я же буду смотреть и слушать и радоваться великой красоте, что пробудится в песне с вашей помощью".

И вот голоса Аинур, подобно арфам и лютням, флейтам и трубам, скрипкам и органам, подобные бесчисленным хорам, начали развивать тему Илюватара. И звуки бесконечно чередовались в гармонично сотканных мелодиях, уходивших за пределы слуха в глубину и в высоту. И место, где обитал Илюватар, переполнилось звуками, и музыка, и эхо музыки ушли в пустоту, и та перестала быть пустотой. Никогда больше с тех пор не создавали Аинур музыки, подобной этой. Но говорят, что более величественная музыка прозвучит перед Илюватаром, сотворенная хорами Аинур и детей Илюватара, когда настанет конец дней. И лишь тогда темы Илюватара зазвучат правильно и обретут Бытие, потому что все тогда поймут Его замыслы, и каждый постигнет разум каждого. И Илюватар даст их мыслям тайный огонь и возрадуется этому.

Пока же Илюватар сидел и слушал, и долгое время не находил недостатков в музыке. Но тема развивалась, и вот Мелькор начал вплетать в нее образы, порожденные его собственным воображением, не согласующиеся с темой Илюватара, потому что Мелькор искал способ увеличить силу и славу той части темы, что была назначена ему.

Мелькору, среди всех Аинур были даны величайшие дары могущества и знаний, к тому же он имел часть во всех хорах, полученных его собратьями. Он часто бродил один, разыскивая Вечное пламя, потому что Мелькора сжигало желание принести в Бытие свои собственные творения. Ему казалось, что Илюватар обошел вниманием пустоту, и Мелькор хотел заполнить ее. Однако он не нашел огня, потому что этот огонь — в Илюватаре. Но когда Мелькор бродил в одиночестве, у него стали возникать собственные замыслы, отличные от замыслов собратьев.

Некоторые из этих мыслей он начал теперь вплетать в свою музыку. И тотчас же прозвучал диссонанс, и многие из тех, кто пел вблизи Мелькора, пришли в замешательство, и мысли их спутались, и музыка их начала спотыкаться, а некоторые начали подстраивать свою музыку к музыке Мелькора, предпочитая ее той, которая возникла в их собственных мыслях. И тогда диссонанс, порожденный Мелькором, стал распространяться все шире, и мелодии, слышавшиеся до этого, утонули в море бурных звуков.

Но Илюватар сидел и слушал, пока не стало казаться, что вокруг Его трона бушует яростный шторм, как будто темные волны двинулись войной друг против друга в бесконечном гневе, который ничем нельзя успокоить.

Тогда Илюватар встал, и Аинур увидели, что Он улыбается. Он поднял левую руку, и вот среди бури зазвучала готовая тема, похожая и не похожая на прежние, и в ней были сила и новая красота. Но диссонанс Мелькора возвысился над шумом и стал бороться с темой. И снова началось столкновение звуков, более неистовое, чем прежде. И Мелькор начал побеждать.

Тогда опять поднялся Илюватар и Аинур увидели, что лицо у Него стало суровым, и Он поднял правую руку, и вот, среди смятения зазвучала третья тема, и она не была похожа на другие. Потому что сначала она казалась мягкой и приятной, как бы журчание спокойных звуков в нежных мелодиях, но ее нельзя было заглушить, и она заключала в себе силу и глубину. И в конце концов показалось, что перед троном Илюватара звучат одновременно две мелодии, совершенно противоречащие друг другу. Одна была глубокой и обширной, прекрасной, но медленной, и она сочеталась с неизмеримой печалью, из которой, главным образом, и исходила ее красота. Другая же мелодия достигала теперь единства в самой себе, но она была громкой и гордой и бесконечно повторялась. И в ней было мало благополучия, скорее, она напоминала шум, как будто множество труб твердили несколько нот в унисон. И эта вторая мелодия пыталась поглотить первую. Но казалось, что ее победные ноты забирала первая мелодия и вплетала в собственный торжественный рисунок.

В апогее этой борьбы, от которой колебались стены залов Илюватара и дрожь убегала в недвижимые доселе безмолвия, Илюватар встал в третий раз, и лицо Его было ужасно. Он поднял обе руки, и одним аккордом — более глубоким, чем Бездна, более высоким, чем небесный свод, пронзительным, как свет из очей Илюватара, музыка прекратилась.

Тогда Илюватар заговорил, и Он сказал: "Могущественны Аинур, и самый могущественный среди них — Мелькор, но он не должен забывать, и все Аинур тоже, что я — Илюватар. Я покажу вам то, что сотворило ваше пение, дабы вы могли взглянуть на свои творения. И ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, которая не исходила бы от меня, потому что тот, кто пытается сделать это, окажется не более, чем моим орудием в соответствии вещей более удивительных, чем он сам может представить себе".

И Аинур испугались. Они еще не понимали слов, обращенных к ним, но Мелькор исполнился стыда, породившего тайный гнев.

А Илюватар поднялся во всем своем блеске и вышел из прекрасной страны, которую Он создал для Аинур. И Аинур последовали за Ним.

И когда они оказались в пустоте, Илюватар сказал им: "Глядите, что сотворила ваша музыка!" И Он дал им возможность видеть там, где раньше они только слышали, и они увидели новый мир, возникший перед ними. И он имел форму шара, висящего в пустоте. И пока Аинур смотрели и удивлялись, этот мир начал раскрывать свою историю, и им казалось, что он живет и совершенствуется.

Аинур долгое время вглядывались и молчали, а Илюватар заговорил снова: "Смотрите на дело вашей музыки! Это то, что вы напели. И каждый из вас найдет в его содержимом, в задаче, которую я поставил перед вами, все то, что, как ему могло бы показаться, он придумал или добавил сам. И ты, Мелькор, обнаружишь там все тайные мысли твоего разума и ощутишь, что они — не болеее чем часть целого и помогают его славе".

И еще многое говорил Илюватар в этот раз Аинур, и они запомнили Его слова. И так как каждый из них знает содержание музыки, которую он сам создал, всем Аинур известно многое и о том, что было, есть и будет, и мало что скрыто от них.

Но все же есть и такое, чего они не могут увидеть — ни по отдельности, ни объединив свои силы; потому что Илюватар никому не открыл до конца свои Замыслы, и в каждой эпохе происходит что-то новое и непредсказуемое, не возникающее из прошлого.

И случилось так, что когда это видение Мира развернулось перед ними, Аинур заметили, что оно содержит в себе нечто, чего не было в их замыслах. И они увидели с изумлением приход Детей Илюватара и место приготовленное для них. И Аинур ощутили, что они сами, трудившись над своей музыкой, были заняты подготовкой местопребывания Детей Илюватара. Но все же они не поняли, что смысл создания мира не только в воплощении красоты их замыслов, потому что Дети Илюватара — это позднейшие эпохи, это конец Мира.

Тогда смятение охватило Аинур, но Илюватар обратился к ним, сказав: "Мне известно ваше желание: чтобы то, что вы видели, обрело истинное существование — не только в ваших мыслях, но так же, как существуете вы сами. Поэтому я говорю: Да! Пусть все это обретет Бытие! И я изолью в пустоту Вечное Пламя, и оно станет сердцем Мира, и Мир возникнет. И те из вас, кто пожелает, смогут сойти в него".

И внезапно Аинур увидели вдалеке свет, как будто там было облако с бьющимся в нем огненным сердцем. И они поняли, что то было уже не видением, но Илюватар сотворил нечто новое: За, Мир Существующий.

И некоторые Аинур остались с Илюватаром за пределами мира, а другие, и среди них многие из величайших и самых прекрасных, покинули Илюватара и спустились в Мир. И так ли решил Илюватар, или же это было неизбежно, но с тех пор их могуществу суждено остаться в мире и ограничиваться его пределами — остаться в нем навсегда, пока срок существования его не завершится. И эти Аинур стали жизнью Мира, а он — их жизнью. И потому их называли Валар, Силы Мира.

Но когда Валар вошли в За, они, пораженные, остановились в замешательстве, потому что Мир оказался таким, как будто ничего еще не было сделано из того, что показывали видения: все только начиналось и не имело формы, и стояла тьма. Потому что великая музыка была лишь развитием и расцветом мысли в Залах, не знающих Времени, а Видение — всего лишь предвидением. Но теперь Валар оказались в начале Времени и поняли, что Мир был ими только предсказан, и теперь им предстояло создать его.

Так начался великий труд Валар в пустынных, несчитанных и забытых эпохах, ненамеренный и неведомый, продолжавшийся, пока в глубинах Времени не определились час и место возникновения детей Илюватара. И главную часть этой работы взяли на себя Манве, Ауле и Ульмо. Но и Мелькор также был там среди первых, и он вмешивался во все, что происходило, обращал это, если мог, своей пользе, для своих целей. И это он дал Земле огонь. И когда Земля была еще юна и полна пламени, Мелькор пожелал владеть ею и сказал другим Валар: "Она будет моим королевством, и я объявляю ее своей!"

Но в замысле Илюватара Манве был братом Мелькора, и это он стал исполнителем второй темы, которую Илюватар противопоставил диссонансу Мелькора. И Манве призвал многих духов, великих и малых, и они спустились на равнины Арда на помощь Манве, дабы Мелькор не мог помешать завершить их труды, и Земля не увяла бы, не успев расцвести. И Манве сказал Мелькору: "Несправедливо, если это королевство станет твоей собственностью, ибо многие трудились здесь не менее, чем ты". И Мелькор вступил в сражение с другими Валар, но отступил в тот раз и отправился в другие области, и делал там, что хотел. Однако желание завладеть королевством Арда не оставило его сердце.

Теперь Валар обрели форму и цвет. И поскольку в Мир их привела любовь к Детям Илюватара, с которыми будут связаны их надежды, Валар приняли их образ, какой показало им видение Илюватара, отличавшийся только видением и великолепием. Это же обличие связывало Валар с видимым миром, но сами они нуждались в таком обличии не больше, чем мы в одежде. Мы ведь могли бы обнажаться и не перестать существовать от этого. Поэтому Валар могут быть и «неодетыми», и тогда даже Эльдарцы не в состоянии обнаружить их присутствие, хотя бы те находились рядом.

Но если Валар пожелают вернуться в видимой форме, тогда одни из них принимают вид мужчин, а другие — женщин, потому что такое внутреннее различие было в них с момента их сотворения. Оно заложено в каждом Валар изначально, а не потому, что он сам сделал выбор. Также и мы различаем мужчину и женщину по одежде, но их отличие не является следствием их разной одежды. Но образы, в которые воплощаются великие, не всегда подобны внешнему виду Королей и Королев — Детей Илюватара, потому что временно Валар могут принять свой истинный вид: величественный и ужасный.

И у Валар появилось много друзей, более или менее близких, могучих, как и они сами. И они трудились вместе, наводя порядок на Земле и укрощая ее хаос. И тогда Мелькор увидел все, что было сделано: увидел, как Валар ходят по Земле, приняв зримую форму, в обличье, соответствующем облику Мира, красивые и величественные, и что Земля стала для них садом наслаждений, потому что с ее хаосом было покончено.

И вот зависть Мелькора разгорелась еще сильнее, и он тоже принял видимую форму, но характер его, злоба, пылавшая в нем, сделали его внешность мрачной и ужасной.

И он напал на Арда во всем своем могуществе и величии — большем, чем у любого из Валар — подобный горе среди моря, чья вершина, одетая в лед, коронованная дымом и огнем, возвышается над облаками. И блеск глаз Мелькора был подобен пламени, что иссушает жаром и пронизывает смертельным холодом.

Так началась первая битва Валар с Мелькором за господство в Арда, но о том времени Эльфам известно немногое. А то, что известно, исходит от самих Валар, беседовавших с Эльдалие, которых они обучили на земле Валинора. Но Валар всегда мало рассказывали о войнах, происходивших до прихода Эльфов. Все же Эльдарцы знают, что Валар всегда старались навести на Земле порядок и приготовить ее к приходу Перворожденных.

Они сооружали страны, а Мелькор разрушал их. Углубляли долины, а Мелькор равнял их с поверхностью. Вздымали горы, а Мелькор их низвергал. Наполняли моря, а он осушал их. И не было мира на Земле, нельзя было надеяться создать что-либо постоянное, ибо несомненно, какое бы дело ни начали Валар, Мелькор уничтожил бы или испортил его.

Но все же Валар трудились не напрасно, и хотя ни в чем, ни в одном свершении их желания и цели не были осуществлены полностью, и все предметы имели другой вид и цвет, чем намеревались сначала придать им Валар, тем не менее, Земля постепенно обрела форму и стала прочной. И так, наконец, в глубинах Времени, среди бесчисленных звезд, появилось жилище для Детей Илюватара.

Всякий обитаемый мир отчасти подобен студенческому конспекту: автору нет дела, разбирает ли кто-то его почерк; однако если он сам не способен расшифровать собственные записки, они утрачивают смысл и уничтожаются за ненадобностью.

Рой Аксенов. Тетради Лоаса Ингрира. Фрагменты комментариев

Краткий экскурс по Длалин Далдоэну (Длраринду)

Appendix A. Языки и диалекты

К счастью, на Длалине всего-то пять языков.

К тому же, из этих пяти языков только два я знаю более-менее прилично, а еще одного никто не знает достаточно хорошо, чтобы суметь на нем хотя бы поздороваться.

Длалинэ и длраринг

Длалинэ — язык современных обитателей Длалина, происшедший от древнего языка длраринга путем проглатывания всяких там рокочущих и шипящих согласных. Впрочем, шипящие и в длраринге-то не привечали. Ни в одном из этих языков нет звуков «к», «е», «ф», «т» и «м», а в нынешнем длалинэ нет также звуков «р», «йо» и "г".

В основе своей языки длалинэ и длраринг очень похожи, но вот объяснить, по каким правилам древние слова превращались в новые — невозможно. «Р», к примеру, заменялся то на «л», то на «э», а то и вовсе пропадал. Такой же бардак творился и со всеми остальными звуками. Более-менее уверенно можно сказать лишь, что длрарингский «йо» постепенно влился в «э», а «з» стал глуше, мутировав во что-то вроде «с». Естественно, произношение всех этих

звуков отличается от привычного нашему уху, но некоторое представление о говоре длалинцев составить можно.

О причинах такого языкового разврата остается только догадываться. Конечно, длраринг — язык невероятно древний, а за века многое может случиться… Но я подозреваю, что некогда все длалинцы поголовно переболели какой-то дрянной болезнью, вследствие чего шепелявенье, глотание «трудных» согласных и младенческое лепетание стали бонтоном. С тех пор так и повелось.

Есть в этих языках одна занятная общая черта — систематизации они явно никогда не подвергались, и подвергаться не намерены. Никаких правил нет: все, кому надо, и без того знают, как именно следует говорить. Если вы не жили на Длалине с младенчества, усвоить все нюансы местной речи невозможно.

Радует лишь одно: никаких склонений и спряжений в этих языках нет. Роль и точное значение слова в предложении определяется его положением относительно других слов, и общим контекстом. Но, увы, и тут нет никаких правил. Все работает на тысячелетних традициях и интуиции.

По долгом раздумьи я все-таки вывел одно правило. Из него есть множество исключений, но оно работает примерно в семидесяти процентах случаев.

Итак! Трепещите!

Единственное Правило Длалинэ:

— ударение ставится на последний слог.

Про письменность длалинцев будет рассказано ниже. Сейчас замечу лишь, что такие понятия как «пробел» и "знак препинания" длалинцам абсолютно незнакомы. Пишут они сплошной мешаниной каракуль, и читать этот кошмар — страшная мука.

Наконец, предоставляю в ваше распоряжение совсем коротенькую табличку с некоторыми словами на длалинэ и длраринге. Слова взяты с потолка, и их мало, но это лучше, чем ничего, а более подробную информацию я вряд ли смог бы вам дать, ведь длалинэ-длраринг не мой родной язык. Да и зачем вам знания языков, которые нынче знают всего-то два агрира во всей вселенной?

Таблица 1.

Длраринг Длалинэ Примерный перевод на русский язык и комментарии Ингрир Иэнхвиэ Извне Лрораз Лоас Блестящий Элроруг Элоухн Блистающий Агрир Ахлэи Неизвестность. Очень сложное слово, может означать любую неизвестность: просто неизвестность, колдуна, колдовство, бога, призрака, любую другую непонятную фигню. В длалинэ — исключение из единственного правила: ударение ставится на предпоследний слог. Длраринд Длалин Остров, мир, аверс монеты, но ни в коем случае не «диск». Дардонд Далдоэн Диск, мир. Гарлрарг Халэал Сущность, обладающая разумом. Очень сложный термин, поскольку люди — не единственный разумный вид животных; разумные виды животных — не единственные разумные виды жизни, а разумные виды жизни — далеко не единственные разумные сущности Длалина. Эрйогруд Элэхлу Бывший халэал, ныне, скорее всего, улхэндас, но, возможно, агрир. Безумец, в общем. Грйонгнир Элэхниэ Свет, но и — чистый. Эгрйонгнурд Эхлэхнуэд Чистота, но и — светлый. Рйог Лэх Я. Употребляется, как местоимение, но также означает: разум. Кстати, это единственное местоимение в языках-близнецах. Эгурлд Эхулд Толпа. В более узком смысле — любое объединение халэалов, к примеру: гильдия, город, село, просто хорошая компания. Грорлазд Элолас Мокрый, грязный. Изредка: темный, черный, серый Гургрйондаз Улхэндас Животное. Ни в коем разе не ругательство, большинство халэалов — улхэндасы, и нисколько не смущены этим фактом. Кстати, длалинцы очень политкорректны по отношению ко всяким там животным. Ворона, щука или какой-нибудь грифон — это им сугубо пофигу. Улхэндасов они распределяют всего по четыре признакам: является ли данный конкретный улхэндас халэалом, эласдхиэ, элусхиэ и ихдлонэ. В длалинэ — исключение из единственного правила: ударение ставится на предпоследний слог. Элаздрир Эласдхиэ Живущий в воде Эрузгрир Элусхиэ Живущий в воздухе — в смысле, «умеющий летать». Птица — элусхиэ улхэндас, колдун, способный к левитации — элусхиэ халэал. Однако главная хохма в том, что разумная птица — тоже элусхиэ халэал, как и призрак торговца, в жизни не практиковавшего агрир. А вот безумный колдун, способный левитировать — уже не халэал; следовательно, он — элусхиэ улхэндас, как и самая обычная птица. Эздугрирн вазрагр! Эздугрирн вазрагр! Практически неперводимое ругательство. Что-то связанное с тупыми булыжниками, падающими на голову. Как ни странно, но даже шепелявые и косноязычные длалинцы произносили это выражение со всеми надлежащими «р» и "з". Игдронр Ихдлонэ Это такая особенная разновидность улхэндасов — женского пола, но только беременные или воспитывающие потомство. Просто для определения мужчин и женщин (а равно — двуполых и бесполых существ) слов в длалинэ не существует. Правда, иногда такие слова заимствуются длалинцами из других языков, обычно из хэваули. Гэрваурд Хэваулд Молния. Реверс монеты. В длалинэ еще и вторая сторона Длалин Далдоэн. Первая — собственно Длалин. Хэваули Хэваули Язык жителей «молнии». Островок у них там маленький, так что им повезло: нет неприятных соседей вроде тех же Ваэлахэи. Плюс полное культурно-языковое унификация. В длалинэ — исключение из единственного правила: ударение ставится на предпоследний слог. Ваграрги Ваэлахэи Халэал, аборигены Длалина. Самоназвание — вакракхи. В большинстве своем — пренеприятнейшие типы, жуткие ксенофобы. Конечно, нормальным халэалам и в голову не пришло бы выдумывать для них специальные названия. Но те очень обижаются, когда их называют халэалами, и сразу хватаются за грардразог. Кажется, в ваэлахэихи слово «халэал» звучит чрезвычайно неприлично. В обоих языках — исключение из единственного правила: ударение ставится на предпоследний слог. Ваграргигр Ваэлахэихи Язык вакракхов. В длалинэ — исключение из единственного правила: ударение ставится на предпоследний слог. Грардразог Хэадласо Оружие. Яд. Вообще все, что предназначено для уничтожения улхэндас. В длалинэ есть слово «хэадласо», но очень и очень многие используют оригинал из длраринга. Хэадласо — исключение из ЕПД. Ударение на препоследний слог.

И напоследок — маленькая иллюстрация к маразмам длалинэ:

— элолас элусхиэ улхэндас — мокрая птица

— элусхиэ улхэндас элолас — летучая грязь

Мило? Да, я тоже очень люблю этот язык.

Ваграргигр

Вакракхи — не только знатные ксенофобы, но и известные формалисты. Эти невежественные зеленые дядьки создали предельно правильный язык, нечто вроде доведенного до абсурда эсперанто.

Ваграргигр очень сложен. В этом языке множество правил, но зато из этих правил не бывает исключений, и они никогда не противоречат друг друг. Достаточно знать три десятка основ, и на этом базисе можно вызубрить все тонкости ваграргигра, а потом достаточно узнавать новые слова — с правильным их употреблением проблем не будет.

Увы, времени изучить ваграргигр Лоас не выкроил, да и не приспособлен голосовой аппарат человека к этому языку. И все же кое-что мне удалось узнать.

Приведу пример одного изсамых базовых правил.

В трехсложных словах, заканчивающихся суффиксом -кхи:

а). Ударение на второй слог означает, что это слово является существительным, обозначающим группу схожих сущностей во всей полноте.

Примеры:

— вакракхи — собственно народ вакракхов "во всей полноте";

— гемрогкхи — так вакракхи называют «людей» Длалина.

б). Ударение на третий слог сопровождается добавлением постсуффикса -р и означает одну конкретную сущность из описываемых данным словом в форме а).

в). Ударение на первый слог сопровождается добавлением префикса М- и означает принадлежность подчиненного слова одной из сущностей, описываемых данным словомв форме а).

Примеры:

— мвакракхи гемрогкхир — длалинец, принадлежащий вакракху;

— мгемрогкхи вакракхир — вакракх, принадлежащий длалинцу.

Кгхиамзахир кехкехкеи Лхоассу мерр хир хир Гай лхейсгхор нха-Гай. Тхо тхай Лхоассу рр гихкхатр мехкхатр хир Дху да. Мхай-Гай Дху тхеой крхенхем мрехет рехет кхрр.

Это небольшой отрывок из эпической поэмы, которая могла бы быть посвящена совместным приключениям Лоаса Ингрира и Гхиамзы. Вакракхская поэзия и песня — это вообще отдельный разговор; но этот разговор не под силу человеческому существу.

Кстати, с письменностью у вакракхов дела обстоят не очень. То есть, нет у них письменности.

Ни своей, ни заимствованной.

Хэваули

О хэваули мне ничего не известно, за исключением некоторого представления о письменности.

В отличие от халэалов-длалинцев, обитатели Хэваулда используют иероглифическое письмо. На Хэваулде есть даже эхулд великих каллиграфов — надписи в их исполнении больше напоминают прекрасные абстрактные картины, а не письменное слово; труд же их оплачивается самородным серебром в бешеных количествах.

Практичные длалинцы не понимают причин такого ажиотажа, и в чем-то они, безусловно, правы.

Прочее о языках

Иных языков на Длалине, вроде бы, не наблюдается — ни живых, ни мертвых. Однако отдельные топонимы явно не имеют корней ни в одном из перечисленных выше четырех языков. И все же какие-то общие истоки у них имеются.

Самый известный пример — две блуждающие крепости на «северо-западе» Длалина. Названия у них более чем нестандартные — Йиенна Хавурка и Йиенна Базлака. Все халэалы дружно ломают языки при попытке выговорить эти слова.

Еще более забавная штука — названия светил. Сравните:

Длраринг

Длалинэ

Хэваули

Ваграргигр

Доннодан

Донодэн

Томодаир

Дхоммо Даухн

Аннэборд

Эанэхол

Амнэбор

Амху Поухн

Если добавить к этому смутные слухи о каких-то загадочных древних агрир, можно предположить, что некогда в этом мире был еще один язык. Возможно, не один.

Appendix B. Немного о числах

Длалинцы, арифметика, нумерология, гороскоп

Я был чрезвычайно удивлен, обнаружив, что длалинцы знакомы с арифметикой. Они даже до нуля додумались, обскакав наших древних египтян, вавилонян, эллинов и римлян, которые были вовсе не дураки, чего нельзя с той же уверенностью утверждать о длалинцах.

Система записи чисел у них позиционная, с основанием шестнадцать (по числу пальцев у длалинца — по четыре на каждой конечности). Впрочем, дальше четырех действий они не пошли, отрицательные числа им непонятны, а с дробями все обстоит еще хуже, чем у египтян, которым тут тоже несладко приходилось. Дроби они считают на глазок, да руководствуются не методом, а интиуцией.

Таблица 2. Начертание чисел (варианты)

Приблизительное соответствие в русском языке Произношение в длраринге (и в длалинэ, если есть отличия) Соответствующие шестнадцатеричные цифры Эр "р", очень звонкий; ("л"; короткое «э»; почти незаметное «х»; может не произноситься вообще) 1h Гэ "г"; ("х" более явное, чем в случае с эр) 2h Йо "йо", иногда — «э» или «о»; (длинное «э»; "о") 3h, Fh (в первом случае пишется со специальной пометкой) Зэ "з"; (протяжное "с") 4h А "а"; «э»; "у" 5h Эль "л"; иногда смягченное «р»; ("л") 6h " не произносится 0h, 7h (в первом случае пишется со специальной пометкой) Дэ "д" 8h И "и"; иногда не произносится 9h Й не произносится; иногда «йо»; (не произносится) Ah, Eh (в первом случае пишется со специальной пометкой) ' не произносится Bh У "у"; "о" Ch Э "э"; изредка — короткое или наоборот, очень долгое "а" Dh

Кроме арифметики у длалинцев существует довольно примитивная астрология. Гороскоп составляют так:

Номер текущего дня берут по модулю шестнадцать, выбирают (сие умеют только должным образом выученные многознатцы) одно из звучаний, и отождествляют его с атмосферой этого дня, с судьбой родившегося младенца, с каким-либо событием.

Описывать значения звуков я не возьмусь: для любого длалинца это было вещью самоочевидной, в пояснениях не нуждающейся: гадателю достаточно назвать звук, а выводы заказчик из этого сделает сам, не задумываясь.

Замечу только, что дни, соответствующие непроизносимым буквам в подавляющем большинстве считались неблагоприятными, однако изредка именно непроизносимый звук мог послужить особо счастливым предзнаменованием.

Что касается прочих народов, известно, что вакракхи довольно ловко считают на пальцах; причем этому умению им не приходится обучаться, оно у них врожденное.

Молодой вакракх легко и быстро сумеет перемножить пару чисел порядка десяти в третьей степени; но это — предел их способностей.

О математических познаниях обитателей Хэваулда я мало что могу сказать, знаю только, что они были.

Apenndix C. Летосчисление

С летосчислением на Длалине большие проблемы, поскольку там нет времен года.

Деления на день и ночь, кстати, тоже нет, но об этом подробно рассказывается ниже, в дискографии.

Эти несчастные считают время просто в днях, да еще малыми шестнадцатидневными циклами, связанными исключительно с длалинской нумерологией. Неизвестно, считают ли они дни от сотворения мира, или от иного знаменательного события, но мучаются страшно. У них даже нет ежегодных праздников, поскольку такого понятия, как год вовсе не существует.

Так например, прибытие Лоаса Ингрира — день за номером 11,200,816 (или 0h день 700,051 цикла).

Вообще, трудно предположить, что за одинадцать миллионов дней они ни разу не сбились со счета. Среднестатистический длалинец, складывая два и три, получает примерно восемь с четвертью.

С отсчетом временем дела тоже обстоят скверно: механизм для аккуратного измерения отрезков времени никто не изобрел, поэтому приходится обходиться делением каждого дня на шесть периодов: начало, середина и конец элдонодэна; начало, середина и конец элэанэхола.

(Элдонодэн — та часть суток, когда над Длалином находтся светило Донодэн; элэанэхол — остаток дня, над Длалином Эанэхол.)

Appendix D. Об агрир

Речь пойдет, конечно, не обо всех агрир, поскольку это слово обозначает любую малопонятную сущность. Не только разнообразных колдунов и мистиков, но и длалинскую нечисть, нежить, двух богов, и вообще любую странную дрянь, речь о которой могла бы пойти в отдельной главе, если бы только вышеупомянутой дряни не было несколько тысяч наименований, не считая подвидов. Богам, в силу их особого положения, мы посвятим отдельную главу, а сейчас ограничимся кратким описанием мистиков и колдунов.

Итак, на Длалине есть магия. Самая натуральная: с рукотворными молниями, невидимостью, метаморфизмом, заклятиями и колдовскими снадобьями. Мало того что она есть, она и еще и действует — а этим не всякий мир может похвастаться.

Правда, действует она редко. Но не потому, что не всегда срабатывает, а потому что мало кто ею пользуется, хотя, в принципе, удовольствие это доступно любому халэалу и многим улхэндас. Все дело тут в том, что практическое применение агрир считается у длалинцев как бы непристойным. Как бы вы отнеслись к человеку, курящему козий помет? Вот примерно так же длалинцы относятся к агрирам-практикам. Смотрят на них, как на ошибку природы, а при случае могут и навешать.

И все-таки магов на Длалине полно — теоретиков. Дело они свое знают туго, вот только все их понимание управляющих миром таинственных процессов лежит мертвым грузом, поскольку редко какой из них применит агрир — даже если речь будет идти о спасении его собственной жизни.

Вот такие вот Борхесы, такие агриры в башне из слоновой кости.

Недоappendix. Бестиарий

Всякие твари, гады и агрир обитали на Длалин Далдоэн.

Животный и растительный мир в целом был схож с привычным нам, хотя специалист сразу же заметил бы, что на Далдоэне нет ни одного точного подобия земных видов. Но в целом — птички, рыбки, зверушки, жучки, червячки, жабки, ящерки и ретровирусы, вполне обычная картина животного мира.

Единственным исключением тут можно считать семейство странных гибридов рептилий и насекомых, к которым относятся вакракхи.

А вот количество разновидностей агрир превосходит всяческое разумение. Тут можно найти аналог любой нежити-нечисти-пакости, изобретенной любым из земных народов, плюс еще вдвое сверх того.

Appendix E. Дискография

Длалин Далдоэн (или просто Далдоэн) — дискообразный мир.

Освещается двумя солнцами — Донодэном и Эанэхолом, находящимися в оппозиции друг к другу.

Свет Донодэна бледно-желтый, свет Эанэхола варьируется от багрового до тускло-оранжевого. Ночей, соответственно, в этом мире нет. Особый интерес с эстетической точки зрения представляют переходные периоды, когда одно из солнц заходит, а другое восходит.

Стороны диска называются Далдоэн и Хэваулд.

Далдоэн — окруженный кольцевым морем остров эллиптической формы с центральным горным массивом и множеством спускающихся к побережью рек. Вытянут с «юго-запада» на «северо-восток». Длина по этому направлению — несколько сот миль. Поперечник с «юго-востока» на «северо-запад» — сто пятьдесят-двести миль. Центральная часть острова холмисто-лесистая, на «севере» расположены степные районы, на «юго-востоке» — болотистые. Остальная часть острова — равнинная, с редкими лиственными и хвойными рощицами.

Основные города — Хаэху, Доуахуиэд, Дладло, Хаэнхалэ, Нохалу. Несколько дюжин сел.

Точки интереса: блуждающие цитадели Йиенна Хавурка и Йиенна Базлака на «северо-западном» побережьи. Каскад водопадов Хойо Хандуйо общей высотой около пятисот метров на «южном» склоне центральной горной вершины. Агрир-озеро Лудла в середине болотистых районов. Большая библиотека беллетристики Дладло. Арены Дладло и Нохалу.

Хэваулд — окруженный кольцевым морем округлый остров с большим заливом на «западе», центральным горным массивом, несколько смещенным к «востоку», и множеством рек, в основном спускающихся с центральных гор к Большому Западному заливу. Диаметр — около ста двадцати миль. Центральная часть острова холмистая, побережье Большого Западного залива окаймляют величественные леса, перемежаемые крутыми скалами. «Юг» острова — песчаная пустыня (Оазисы Гамга, Меле-Хейто, Карб, Лидром и Сей Палот). На «севере» и «северо-востоке» — плодродные равнины, «восточный» край острова холмист.

Основные города — Мату Вайнонг, Бэлстирд, Кваймоиту. Около двух десятков сел.

Точки интереса — мыс Пай Пай на «севере» Большого Западного залива. Скальный комплекс на берегу Большого Западного залива неподалеку от Мату Вайнонг. Песчаная Спираль в «южной» пустыне. Сердце леса Ргодолирг с постройками Древних. Пик Джаймур. Галерея Искусств Верховных Предводителей в Бэлстирде. Фривольные фрески в оазисе Сей Палот. Выставка Великого Механикума в Бэлстирде. Башенный комплекс Мату Вайнонг (высота до трехсот метров). Мавзолей Знания в Мату Вайнонг. Гигантский искуственный бассейн к «северу» от Бэлстирда.

Appendix F. О богах

В мире Длалин Далдоэн существует один-единственный бог; он один, но в двух лицах. Лица обыкновенно называются (на длалинэ) Донодэнонха и Эанэхолонха, по названиям их глаз-светил.

Их целостность именуют Уонхадэхолд, что значит попросту "единый бог" (с тонким смысловым оттенком "мир владельцев").

Донодэнонха покровительствует Длалину и длалинцам, Эанэхолонха — Хэваулду и тамошним обитателям. Вакракхов оба бога не жалуют, поскольку те какие-то странные.

Меж собой эти две половинки не то чтобы враждуют, но недолюбливают друг друга сильно.

Эанэхол тусклее Донодэна, а Хэваулд сильно уступает по размерам Длалину, однако это говорит не о разнице в силе, а лишь о разном характере божеств. Эанэхол хоть и тусклее, но свет его приятнее человеческому глазу, а маленький Хэваулд устроен намного уютнее и красивее большого и какого-то раздолбайского Длалина.

Длалинцы общительны и экспансивны, любят собраться всем эхулдом, надербаниться куревом и трепаться; любимые их искусства — буффонада, акционизм, застольная песня.

Хэваулдцы в большинстве своем замкнуты, склонны к созерцательности и поискам сермяжной правды; на Хэваулде пользуются успехом буколическая живопись, каллиграфия и стихотворные миниатюры.

Необходимо отметить, что хотя в последние миллионы дней Уонхадэхолд и был единственным, верховным и проч. божеством Длалин Далдоэна, демиургом этого мира он не являлся. Между нами, туповат он был для миротворчества.

Создатель мира неизвестен. Впролне возможно, что Далдоэн сам такой из себя вылупился — уж больно бестолковая конструкция, да-с.

Встречаются люди, которые мечтают стать демиургами, вопреки своей человеческой природе. Они высокомерно взирают на мир, которому принадлежат, и стремятся совершать поступки, подходящие, по их представлениям, статусу демиурга. Конечно, таким мечтателям никогда не удается создать живой обитаемый мир; дело обычно ограничивается имитацией, тщательной инсценировкой чужих несбывшихся грез.

Демиурги обычно наблюдают за действиями пылких упрямцев с уважением и любопытством. Но в ученики их никогда не берут.

Рэй Брэдбери. Марсианские хроники

ЭШЕР II

"Весь этот день — тусклый, темный, беззвучный осенний день — я ехал верхом в полном одиночестве по необычайно пустынной местности, над которой низко нависали свинцовые тучи, и наконец, когда вечерние тени легли на землю, очутился перед унылой усадьбой Эшера…"

Мистер Уильям Стендаль перестал читать. Вот она перед ним, на невысоком черном пригорке — Усадьба, и на угловом камне начертано: 2005 год.

Мистер Бигелоу, архитектор, сказал:

— Дом готов. Примите ключ, мистер Стендаль.

Они помолчали, стоя рядом, в тишине осеннего дня. На черной как вороново крыло траве у их ног шуршали чертежи.

— Дом Эшеров, — удовлетворенно произнес мистер Стендаль. — Спроектирован, выстроен, куплен, оплачен. Думаю, мистер По был бы в восторге!

Мистер Бигелоу прищурился.

— Все отвечает вашим пожеланиям, сэр?

— Да!

— Колорит такой, какой нужен? Картина тоскливая и ужасная?

— Чрезвычайно ужасная, чрезвычайно тоскливая!

— Стены — угрюмые?

— Поразительно!

— Пруд достаточно "черный и мрачный"?

— Невообразимо черный и мрачный.

— А осока — она окрашена, как вам известно, — в меру чахлая и седая?

— До отвращения!

Мистер Бигелоу сверился с архитектурным проектом. Он процитировал задание:

— Весь ансамбль внушает "леденящую, ноющую, сосущую боль сердца, безотрадную пустоту в мыслях"? Дом, пруд, усадьба?..

— Вы поработали на славу, мистер Бигелоу! Клянусь, это изумительно!

— Благодарю. Я ведь совершенно не понимал, что от меня требуется. Слава богу, что у вас есть свои ракеты, иначе нам никогда не позволили бы перебросить сюда необходимое оборудование. Обратите внимание, здесь постоянные сумерки, в этом уголке всегда октябрь, всегда пустынно, безжизненно, мертво. Это стоило нам немалых трудов. Десять тысяч тонн ДДТ. Мы все убили. Ни змеи, ни лягушки, ни одной марсианской мухи не осталось! Вечные сумерки, мистер Стендаль, это моя гордость. Скрытые машины глушат солнечный свет. Здесь всегда "безотрадно".

Стендаль упивался безотрадностью, свинцовой тяжестью, удушливыми испарениями, всей «атмосферой», задуманной и созданной с таким искусством. А сам Дом! Угрюмая обветшалость, зловещий пруд, плесень, призраки всеобщего тления! Синтетические материалы или еще что-нибудь? Поди угадай.

Он взглянул на осеннее небо. Где-то вверху, вдали, далеко-далеко — солнце. Где- то на планете — марсианский апрель, золотой апрель, голубое небо. Где-то вверху прожигают себе путь ракеты, призванные цивилизовать прекрасную, безжизненную планету. Визг и вой их стремительного полета глохнул в этом тусклом звуконепроницаемом мире, в этом мире дремучей осени.

— Теперь, когда задание выполнено, — смущенно заговорил мистер Бигелоу, — могу я спросить, что вы собираетесь делать со всем этим?

— С усадьбой Эшер? Вы не догадались?

— Нет.

— Название «Эшер» вам ничего не говорит?

— Ничего.

— Ну а такое имя: Эдгар Аллан По?

Мистер Бигелоу отрицательно покачал головой.

— Разумеется. — Стендаль сдержанно фыркнул, выражая печаль и презрение. — Откуда вам знать блаженной памяти мистера По? Он умер очень давно, раньше Линкольна. Все его книги были сожжены на Великом Костре. Тридцать лет назад, в 1975.

— А, — понимающе кивнул мистер Бигелоу. — Один из этих!

— Вот именно, Бигелоу, один из этих. Его и Лавкрафта, Хоторна и Амброза Бирса, все повести об ужасах и страхах, все фантазии, да что там, все повести о будущем сожгли. Безжалостно. Закон провели. Началось с малого, с песчинки, еще в пятидесятых и шестидесятых годах. Сперва ограничили выпуск книжек с карикатурами, потом детективных романов, фильмов, разумеется. Кидались то в одну крайность, то в другую, брали верх различные группы, разные клики, политические предубеждения, религиозные предрассудки. Всегда было меньшинство, которое чего- то боялось, и подавляющее большинство, которое боялось непонятного, будущего, прошлого, настоящего, боялось самого себя и собственной тени.

— Понятно.

— Устрашаемые словом «политика» (которое в конце концов в наиболее реакционных кругах стало синонимом «коммунизма», да-да, и за одно только употребление этого слова можно было поплатиться жизнью!), понукаемые со всех сторон — здесь подтянут гайку, там закрутят болт, оттуда ткнут, отсюда пырнут, — искусство и литература вскоре стали похожи на огромную тянучку, которую выкручивали, жали, мяли, завязывали в узел, швыряли туда-сюда до тех пор, пока она не утратила всякую упругость и всякий вкус. А потом осеклись кинокамеры, погрузились в мрак театры, и могучая Ниагара печатной продукции превратилась в выхолощенную струйку «чистого» материала. Поверьте мне, понятие "уход от действительности" тоже попало в разряд крамольных!

— Неужели?

— Да-да! Всякий человек, говорили они, обязан смотреть в лицо действительности. Видеть только сиюминутное! Все, что не попадало в эту категорию, — прочь. Прекрасные литературные вымыслы, полет фантазии — бей влет. И вот воскресным утром, тридцать лет назад, в 1975 году их поставили к библиотечной стенке: Санта-Клауса и Всадника без головы, Белоснежку, и Домового, и Матушку-Гусыню — все в голос рыдали! — и расстреляли их, потом сожгли бумажные замки и царевен- лягушек, старых королей и всех, кто "с тех пор зажил счастливо" (в самом деле, о ком можно сказать, что он с тех пор зажил счастливо!), и Некогда превратилось в Никогда! И они развеяли по ветру прах Заколдованного Рикши вместе с черепками Страны Оз, изрубили Глинду Добрую и Озму, разложили Многоцветку в спектроскопе, а Джека Тыквенную Голову подали к столу на Балу Биологов! Гороховый Стручок зачах в бюрократических зарослях! Спящая Красавица была разбужена поцелуем научного работника и испустила дух, когда он вонзил в нее медицинский шприц. Алису они заставили выпить из бутылки нечто такое, от чего она стала такой крохотной, что уже не могла больше кричать: "Чем дальше, тем любопытственнее!" Волшебное Зеркало они одним ударом молота разбили вдребезги, и пропали все Красные Короли и Устрицы!

Он сжал кулаки. Господи, как все это близко, точно случилось вот сейчас! Лицо его побагровело, он задыхался.

Столь бурное извержение ошеломило мистера Бигелоу. Он моргнул раз-другой и наконец сказал.

— Извините. Не понимаю, о чем вы. Эти имена ни чего мне не говорят. Судя по тому, что вы сейчас говорили. Костер был только на пользу.

— Вон отсюда! — вскричал Стендаль. — Ваша работа завершена, теперь убирайтесь болван!

Мистер Бигелоу кликнул своих плотников и ушел.

Мистер Стендаль остался один перед Домом.

— Слушайте, вы! — обратился он к незримым ракетам. — Я перебрался на Марс, спасаясь от вас, Чистые Души, а вас, что ни день, все больше и больше здесь, вы слетаетесь, словно мухи на падаль. Так я вам тут кое-что покажу. Я проучу вас за то, что вы сделали на Земле с мистером По. Отныне берегитесь! Дом Эшера начинает свою деятельность!

Он погрозил небу кулаком.

Ракета села. Из нее важно вышел человек. Он посмотрел на Дом, и серые глаза его выразили неудовольствие и досаду. Он перешагнул ров, за которым его ждал щуплый мужчина.

— Ваша фамилия Стендаль?

— Да.

— Гаррет, инспектор из управления Нравственного Климата.

— Ага, вы-таки добрались до Марса, блюстители Нравственного Климата? Я уже прикидывал, когда же вы тут появитесь…

— Мы прибыли на прошлой неделе. Скоро здесь будет полный порядок, как на Земле. — Он раздраженно помахал своим удостоверением в сторону Дома. — Расскажите-ка мне, что это такое, Стендаль?

— Это замок с привидениями, если вам угодно.

— Не угодно, Стендаль, никак, не угодно. "С привидениями" — не годится.

— Очень просто. В нынешнем, две тысячи пятом году господа бога нашего я построил механическое святилище. В нем медные летучие мыши летают вдоль электронных лучей, латунные крысы снуют в пластмассовых подвалах, пляшут автоматические скелеты, здесь обитают автоматические вампиры, шуты, волки и белые призраки, порождение химии и изобретательности.

— Именно этого я опасался, — сказал Гаррет с улыбочкой. — Боюсь, придется снести ваш домик.

— Я знал, что вы явитесь, едва проведаете.

— Я бы раньше прилетел, но мы хотели удостовериться в ваших намерениях, прежде чем вмешиваться. Демонтажники и Огневая Команда могут прибыть к вечеру. К полуночи все будет разрушено до основания, мистер Стендаль. По моему разумению, сэр. Вы, я бы сказал, сглупили. Выбрасывать на ветер деньги, заработанные упорным трудом. Да вам это миллиона три стало…

— Четыре миллиона! Но учтите, мистер Гаррет, я был еще совсем молод, когда получил наследство, — двадцать пять миллионов. Могу позволить себе быть мотом. А вообще-то это досадно: только закончил строительство, как вы уже здесь со своими Демонтажниками. Может, позволите мне потешиться моей Игрушкой, ну, хотя бы двадцать четыре часа?

— Вам известен Закон Как положено: никаких книг, никаких домов, ничего, что было бы сопряжено с привидениями, вампирами, феями или иными творениями фантазии.

— Вы скоро начнете жечь мистеров Бэббитов!

— Вы уже причинили нам достаточно хлопот, мистер Стендаль. Сохранились протоколы. Двадцать лет назад. На Земле. Вы и ваша библиотека.

— О да, я и моя библиотека. И еще несколько таких же, как я. Конечно, По был уже давно забыт тогда, забыты Оз и другие создания. Но я устроил небольшой тайник. У нас были свои библиотеки — у меня и еще у нескольких частных лиц, — пока вы не прислали своих людей с факелами и мусоросжигателями. Изорвали в клочья мои пятьдесят тысяч книг и сожгли их. Вы так же расправились и со всеми чудотворцами; и вы еще приказали вашим кинопродюсерам, если они вообще хотят что-нибудь делать, пусть снимают и переснимают Эрнеста Хемингуэя. Боже мой, сколько раз я видел "По ком звонит колокол"! Тридцать различных постановок. Все реалистичные. О реализм! Ох, уж этот реализм! Чтоб его!..

— Рекомендовал бы воздержаться от сарказма!

— Мистер Гаррет, вы ведь обязаны представить полный отчет?

— Да.

— В таком случае, любопытства ради, вошли бы, посмотрели. Всего одну минуту.

— Хорошо. Показывайте. И никаких фокусов. У меня есть пистолет.

Дверь Дома Эшеров со скрипом распахнулась. Повеяло сыростью. Послышались могучие вздохи и стоны, точно в заброшенных катакомбах дышали незримые мехи.

По каменному полу метнулась крыса. Гаррет гикнул и наподдал ее ногой. Крыса перекувырнулась, и из ее нейлонового меха высыпали полчища металлических блох.

— Поразительно! — Гаррет нагнулся, чтобы лучше видеть.

В нише, тряся восковыми руками над оранжево-голубыми картами, сидела старая ведьма. Она вздернула голову и зашипела беззубым ртом на Гаррета, постукивая пальцем по засаленным картам.

— Смерть! — крикнула она.

— Вот именно такие вещи я и подразумевал… — сказал Гаррет. — Весьма предосудительно!

— Я разрешу вам лично сжечь ее.

— В самом деле? — Гаррет просиял. Но тут же нахмурился. — Вы так легко об этом говорите.

— Для меня достаточно было устроить все это. Чтобы я мог сказать, что добился своего. В современном скептическом мире воссоздал средневековую атмосферу.

— Я и сам, сэр, так сказать, невольно восхищен вашим гением.

Гаррет смотрел — мимо него проплывало в воздухе, шелестя и шепча, легкое облачко, которое приняло облик прекрасной призрачной женщины. В дальнем конце сырого коридора гудела какая-то машина. Как сахарная вата из центрифуги, оттуда ползла и расплывалась по безмолвным залам бормочущая мгла.

Невесть откуда возникла обезьяна.

— Брысь! — крикнул Гаррет.

— Не бойтесь. — Стендаль похлопал животное по черной груди. — Это робот. Медный скелет и так далее, как и ведьма. Вот!

Он взъерошил мех обезьяны, блеснул металлический корпус.

— Вижу. — Гаррет протянул робкую руку, потрепал робота. — Но к чему это, мистер Стендаль, в чем смысл всего этого? Что вас довело?..

— Бюрократия, мистер Гаррет. Но мне некогда объяснять. Властям и без того скоро все будет ясно. — Он кивнул обезьяне. — Пора. Давай.

Обезьяна убила мистера Гаррета.

— Почти готово, Пайкс?

Пайкс оторвал взгляд от стола.

— Да, сэр.

— Отличная работа.

— Даром хлеб не едим, мистер Стендаль, — тихо ответил Пайкс; приподняв упругое веко робота, он вставил стеклянное глазное яблоко и ловко прикрепил к нему каучуковые мышцы. — Так…

— Вылитый мистер Гаррет.

— А с ним что делать, сэр? — Пайкс кивком головы указал на каменную плиту, где лежал настоящий мертвый Гаррет.

— Лучше всего сжечь. Пайкс. На что нам два мистера Гаррета, верно?

Пайкс подтащил Гаррета к кирпичному мусоросжигателю.

— Всего хорошего.

Он втолкнул мистера Гаррета внутрь и захлопнул дверку.

Стендаль обратился к роботу Гаррету.

— Вам ясно ваше задание, Гаррет?

— Да, сэр. — Робот приподнялся и сел. — Я должен вернуться в управление Нравственного Климата. Представить дополнительный доклад. Оттянуть операцию самое малое на сорок восемь часов. Сказать, что мне нужно провести более обстоятельное расследование.

— Правильно, Гаррет. Желаю успеха.

Робот поспешно прошел к ракете Гаррета, поднялся в нее и улетел.

Стендаль повернулся.

— Ну, Пайкс, теперь разошлем оставшиеся приглашения на сегодняшний вечер. Полагаю, будет весело. Как вы думаете?

— Учитывая, что мы ждали двадцать лет, — даже очень весело!

Они подмигнули друг другу.

Ровно семь. Стендаль взглянул на часы. Теперь уж недолго. Он сидел в кресле и вертел в руке рюмку с хересом. Над ним, меж дубовых балок попискивали, сверкая глазками, летучие мыши, тонкие медные скелетики, обтянутые резиновой плотью. Он поднял рюмку, приветствуя их.

— За наш успех.

Откинулся назад, сомкнул веки и мысленно проверил все сначала. Уж отведет он душу на старости лет… Отомстит этому антисептическому правительству за расправу с литературой, за костры. Годами копился гнев, копилась ненависть… И в оцепенелой душе исподволь, медленно зрел замысел. Так было до того дня три года на зад, когда он встретил Пайкса.

Именно, Пайкса. Пайкса, ожесточенная душа которого была как обугленный черный колодец, наполненный едкой кислотой. Кто такой Пайкс? Величайший из них всех, только и всего! Пайкс — человек с тысячами личин, фурия, дым, голубой туман, седой дождь, летучая мышь, горгона, чудовище, вот кто Пайкс! "Лучше, чем Лон Чени, патриарх?" — спросил себя Стендаль. Чени, которого он смотрел в древних фильмах, много вечеров подряд смотрел… Да, лучше чем Чени. Лучше того, другого старинного актера — как его, Карлофф, кажется? Гораздо лучше! А Люгоси? Никакого сравнения! Пайкс — единственный, неподражаемый. И что же, его ограбили, отняли право на выдумку, и некуда податься, не перед кем лицедействовать. Запретили играть даже перед зеркалом для самого себя!

Бедняга Пайкс — невероятный, обезоруженный Пайкс! Что ты чувствовал в тот вечер, когда они конфисковали твои фильмы, вырывали, вытягивали, подобно внутренностям, кольца пленки из кинокамеры, из твоего чрева, хватали, комкали, бросали в печь, сжигали! Было ли это так же больно, как потерять, ничего не получив взамен, пятьдесят тысяч книг? Да. Да. Стендаль почувствовал, как руки его холодеют от каменной ярости. И вот однажды — что может быть естественнее — они встретились и заговорили, и разговоры их растянулись на бессчетные ночи, как не было счета и чашкам кофе, и из потока слов и горького настоя родился — Дом Эшера

Гулкий звон церковного колокола. Начался съезд гостей.

Улыбаясь, он пошел встретить их.

Роботы ждали — взрослые без воспоминаний детства. Ждали роботы в зеленых шелках цвета лесных озер, в шелках цвета лягушки и папоротника. Ждали роботы с желтыми волосами цвета песка и солнца. Роботы лежали, смазанные, с трубчатыми костями из бронзы в желатине. В гробах для не живых и не мертвых, в дощатых ящиках маятники ждали, когда их толкнут. Стоял залах смазки и латунной стружки. Стояла гробовая тишина. Роботы — обоего пола, но бесполые. С лицами, не безликие, заимствовавшие у человека все, кроме человечности, роботы смотрели в упор на прошитые гвоздями крышки ящиков с надписью «Франкоборт», пребывая в небытии, которого смертью не назовешь, потому что ему не предшествовала жизнь… Но вот громко взвизгнули гвозди. Одна за другой поднимаются крышки. По ящикам мечутся тени, стиснутая рукой масленка брызжет машинным маслом. Тихонько затикал один механизм, пушенный в ход. Еще один, еще, и вот уже застрекотало все кругом, как в огромном часовом магазине. Каменные глаза раздвинули резиновые веки. Затрепетали ноздри. Встали на ноги роботы, покрытые обезьяньей шерстью и мехом белого кролика. Близнецы Твидлдам и Твидлди, Телячья Голова, Соня, бледные утопленники — соль и зыбкие водоросли вместо плоти, посиневшие висельники с закатившимися глазами цвета устриц, создания из льда и сверкающей мишуры, глиняные карлики и коричневые эльфы. Тик-так, Страшила, Санта-Клаус в облаке искусственной метели. Синяя Борода — бакенбарды словно пламя ацетиленовой горелки. Поплыли клубы серного дыма с языками зеленого огня, и будто изваянный из глыбы чешуйчатого змеевика, дракон с пылающей жаровней в брюхе протиснулся через дверь: вой, стук, рев, тишина, рывок, поворот. Тысячи крышек снова захлопнулись. Часовой магазин двинулся на Дом Эшера. Ночь колдовства началась.

На усадьбу повеяло теплом. Прожигая небо, превращая осень в весну, прибывали ракеты гостей.

Из ракет выходили мужчины в вечерних костюмах, за ними следовали женщины с замысловатейшимн прическами.

— Вот он какой, Эшер!

— А где же дверь?

И тут появился Стендаль. Женщины смеялись и болтали. Мистер Стендаль поднял руку, прося тишины. Потом повернулся, обратил взгляд к окну высоко в стене замка и крикнул:

Рапунцель. Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз.

Прекрасная девушка выглянула в окно навстречу ночному ветерку и спустила вниз золотые косы. И косы, сплетаясь, развеваясь, стали лестницей, по которой смеющиеся гости могли подняться в Дом.

Самые видные социологи! Самые проницательные психологи! Самые что ни на есть выдающиеся политики бактериологи, психоневрологи! Вот они все тут, между серых стен.

— Добро пожаловать!

Мистер Трайон, мистер Оуэн мистер Данн, мистер Лэнг, мистер Стеффенс, мистер Флетчер и еще две дюжины знаменитостей.

— Входите, входите!

Мисс Гиббс, мисс Поуп, мисс Черчилль, мисс Блат мисс Драммонд и еще два десятка блестящих женщин.

Все без исключения видные виднейшие лица, члены Общества Борьбы с фантазиями, поборники запреть старых праздников — "всех святых" и Гая Фокса, убийцы летучих мышей, истребители книг, факельщики, все без исключения добропорядочные незапятнанные граждане, которые предоставили людям попроще, погрубее первыми прилететь на Марс, похоронить марсиан, очистить от заразы поселения, построить города, отремонтировать дороги и вообще устранить всякие непорядки. А уж потом, когда прочно утвердилась Безопасность, эти Душители Радости, эти субъекты с формалином вместо крови и с глазами цвета йодной настойки явились насаждать свой Нравственный Климат и милостиво наделять всех добродетелями. И все они — его друзья! Да-да, в прошлом году на Земле он неназойливо, осторожно с каждым из них познакомился, каждому выказал свое расположение.

— Добро пожаловать в безбрежные покои Смерти! — крикнул он.

— Послушайте, Стендаль, что все это значит?

— Увидите. Всем раздеться! Вон там есть кабины. Наденьте костюмы, которые там приготовлены. Мужчины — в эту сторону, женщины — в ту.

Гости стояли в некотором замешательстве.

— Не знаю, прилично ли нам оставаться, — сказала мисс Поуп. — Не нравится мне здесь. Это… это похоже на кощунство.

— Чепуха, костюмированный бал!

— Боюсь, это все противозаконно. — Мистер Стеффенс настороженно шмыгал носом.

— Полно! — рассмеялся Стендаль. — Повеселитесь хоть раз. Завтра тут будут одни развалины. По кабинам!

Дом сверкал жизнью и красками, шуты звенели бубенчиками, белые мыши танцевали миниатюрную кадриль под музыку карликов, которые щекотали крохотные скрипки крошечными смычками, флажки трепетали под закоптелыми балками, и стаи летучих мышей кружили у разверстых пастей горгулий, извергавших холодное, хмельное, пенное вино. Через все семь залов костюмированного бала бежал ручеек. Гости приложились к нему и обнаружили, что это херес! Гости высыпали из кабин, сбросив годы с плеч, скрывшись под маскарадными домино, и уже то, что они надели маски, лишало их права осуждать фантазии и ужасы. Кружились смеющиеся женщины в красных одеждах. Мужчины увивались за ними. По стенам скользили тени, отброшенные неведомо кем, тут и там висели зеркала, в которых ничто не отражалось.

— Да мы все упыри! — рассмеялся мистер Флетчер. — Мертвецы!

Семь залов, каждый иного цвета: один голубой, один пурпурный, один зеленый, один оранжевый, еще один белый, шестой фиолетовый, седьмой затянут черным бархатом. В черном зале эбеновые куранты гулко отбивали часы. Из зала в зал, между фантастическими роботами, между Сонями и Сумасшедшими Шляпниками, Троллями и Великанами, Черными Котами и Белыми Королевами носились опьяневшие гости, и под их пляшущими ногами пол пульсировал тяжело и глухо, точно сокрытое под ним сердце не могло сдержать своего волнения.

— Мистер Стендаль!

Шепотом.

— Мистер Стендаль!

Рядом с ним стояло чудовище в маске Смерти. Это был Пайкс.

— Нам нужно поговорить наедине.

— В чем дело?

— Вот. — Пайкс протянул ему костлявую руку. В ней была горсть оплавленных, почерневших колесиков, гайки, винты, болты.

Стендаль долго смотрел на них. Затем увлек Пайкса в коридор.

— Гаррет? — спросил он шепотом.

Пайкс кивнул.

— Он прислал робота вместо себя. Я нашел это только что, когда чистил мусоросжигатель.

Оба глядели на зловещие винты.

— Это значит, что в любой момент может нагрянуть полиция, — сказал Пайке. — Наши планы рухнут.

— Это еще неизвестно. — Стендаль взглянул на кружащихся желтых, синих, оранжевых людей. Музыка волнами неслась сквозь туманные просторы залов. — Я должен был догадаться, что Гаррет не настолько глуп, чтобы явиться лично. Но погодите-ка!

— Что случилось?

— Ничего. Ничего серьезного. Гаррет прислал к нам робота. Но ведь мы ответили тем же. Если он не будет очень уж приглядываться, то просто не заметит подмены.

— Конечно!

— Следующий раз он явится сам. Теперь он уверен, что ему ничто не грозит. Ждите его с минуты на минуту, собственной персоной! Еще вина, Пайкс?

Зазвонил большой колокол.

— Бьюсь об заклад, это он. Идите, впустите мистера Гаррета.

Рапунцель спустила вниз свои золотые волосы.

— Мистер Стендаль?

— Мистер Гаррет, подлинный Гаррет?

— Он самый. — Гаррет окинул пристальным взглядом сырые стены и кружащихся людей. — Решил, лучше самому посмотреть. На роботов нельзя положиться. Тем более, на чужих роботов. Заодно я предусмотрительно вызвал Демонтажников. Через час они прибудут, чтобы обрушить стены этого мерзостного логова.

Стендаль поклонился.

— Спасибо за предупреждение. — Он сделал жест рукой. — А пока приглашаю вас развлечься. Немного вина?

— Нет-нет, благодарю. Что тут происходит? Где предел падения человека?

— Убедитесь сами, мистер Гаррет.

— Разврат, — сказал Гаррет.

— Самый гнусный, — подтвердил Стендаль.

Где-то завизжала женщина Подбежала мисс Поуп, бледная, как сыр.

— Что сейчас случилось, какой ужас! На моих глазах обезьяна задушила мисс Блант и затолкала ее в дымоход!

Они заглянули в трубу и увидели свисающие вниз длинные желтые волосы. Гаррет вскрикнул.

— Ужасно! — причитала мисс Поуп. Вдруг она осеклась. Захлопала глазами и повернулась: — Мисс Блант!

— Да. — Мисс Блант стояла рядом с ней.

— Но я только что видела вас в каминной трубе!

— Нет, — рассмеялась мисс Блант — Это был робот, моя копия. Искусная репродукция!

— Но, но…

— Утрите слезы, милочка. Я жива-здорова. Разрешите мне взглянуть на себя. Так вот где я! Да, в дымоходе, как вы и сказали. Потешно, не правда ли?

Мисс Блант удалилась, смеясь.

— Хотите выпить, Гаррет?

— Пожалуй, выпью. Немного расстроился. Боже мой, что за место. Оно вполне заслуживает разрушения. На мгновение мне… — Гаррет выпил вина.

Новый крик. Четыре белых кролика несли на спине мистера Стеффенса вниз по лестнице, которая вдруг чудом открылась в полу. Мистера Стеффенса утащили в яму и оставили там, связанного по рукам и ногам, глядеть, как сверху все ниже, ниже, ближе и ближе к его простертому телу опускалось, качаясь, острое как бритва, лезвие огромного маятника.

— Это я там внизу? — спросил мистер Стеффенс, появившись рядом с Гарретом Он наклонился над колодцем. — Очень, очень странно наблюдать собственную гибель.

Маятник качнулся в последний раз.

— До чего реалистично, — сказал мистер Стеффенс, отворачиваясь.

— Еще вина, мистер Гаррет?

— Да, пожалуйста.

— Теперь уже недолго. Скоро прибудут Демонтажники.

— Слава богу!

И опять, в третий раз — крик.

— Ну что еще? — нервно спросил Гаррет.

— Теперь моя очередь, — сказала мисс Драммонд. — Глядите.

Вторую мисс Драммонд, сколько она ни кричала, заколотили в гроб и бросили в сырую землю под полом.

— Постойте, я же помню это! — ахнул инспектор Нравственного Климата. — Это же из старых, запрещенных книг… "Преждевременное погребение". Да и остальное: колодец, маятник, обезьяна, дымоход… "Убийство на улице Морг". Я сам сжег эту книгу, ну конечно же!

— Еще вина, Гаррет. Так, держите рюмку крепче.

— Господи, какое у вас воображение!

На их глазах погибли еще пятеро: один в пасти дракона, другие были сброшены в черный пруд, пошли ко дну и сгинули.

— Хотите взглянуть, что мы приготовили для вас? — спросил Стендаль.

— Разумеется, — ответил Гаррет. — Какая разница? Все равно мы взорвем эту скверну. Вы отвратительны.

— Тогда пошли. Сюда.

И он повел Гаррета вниз, в подполье, по многочисленным переходам, опять вниз по винтовой лестнице под землю, в катакомбы.

— Что вы хотите мне здесь показать? — спросил Гаррет.

— Вас, убитого.

— Моего двойника?

— Да. И еще кое-что.

— Что же?

— Амонтильядо, — сказал Стендаль, шагая впереди с поднятым в руке фонарем.

Кругом, наполовину высунувшись из гробов, торчали недвижные скелеты. Гаррет прикрыл нос ладонью, лицо его выражало отвращение.

— Что-что?

— Вы никогда не слыхали про амонтильядо?

— Нет!

— И не узнаёте вот это? — Стендаль указал на нишу.

— Откуда мне знать?

— Это тоже? — Стендаль, улыбаясь, извлек из складок своего балахона мастерок каменщика.

— Что это такое?

— Пошли, — сказал Стендаль.

Они ступили в нишу. Во тьме Стендаль заковал полупьяного инспектора в кандалы.

— Боже мой, что вы делаете? — вскричал Гаррет, гремя цепями.

— Я, так сказать, кую железо, пока горячо. Не перебивайте человека, который кует железо, пока оно горячо, это неучтиво. Вот так!

— Вы заковали меня в цепи!..

— Совершенно верно.

— Что вы собираетесь сделать?

— Оставить вас здесь.

— Вы шутите.

— Весьма удачная шутка.

— Где мой двойник? Разве мы не увидим, как его убьют?

— Никакого двойника нет.

— Но как же остальные?!

— Остальные мертвы. Вы видели, как убивали живых людей. А двойники, роботы, стояли рядом и смотрели.

Гаррет молчал.

— Теперь вы обязаны воскликнуть. "Ради всего святого, Монтрезор!" — сказал Стендаль. — А я отвечу: "Да, ради всего святого". Ну, что же вы? Давайте. Говорите.

— Болван!

— Что, я вас упрашивать должен? Говорите. Говорите: "Ради всего святого, Монтрезор!"

— Не скажу, идиот. Выпустите меня отсюда. — Он уже протрезвел.

— Вот. Наденьте. — Стендаль сунул ему что-то, позванивающее бубенчиками.

— Что это?

— Колпак с бубенчиками. Наденьте его, и я, быть может, выпущу вас.

— Стендаль!

— Надевайте, говорят вам!

Гаррет послушался. Бубенчики тренькали.

— У вас нет такого чувства, что все это уже когда-то происходило? — справился Стендаль, берясь за лопатку, раствор, кирпичи.

— Что вы делаете?

— Замуровываю вас. Один ряд выложен. А вот и второй.

— Вы сошли с ума!

— Не стану спорить.

— Вас привлекут к ответственности за это!

Стендаль, напевая, постучал по кирпичу и положил его на влажный раствор.

Из тонущей во мраке ниши неслись стук, лязг, крики.

Стена росла.

— Лязгайте как следует, прощу вас, — сказал Стендаль. — Чтобы было сыграно на славу!

— Выпустите, выпустите меня!

Осталось уложить один, последний кирпич. Вопли не прекращались.

— Гаррет? — тихо позвал Стендаль.

Гаррет смолк.

— Гаррет, — продолжал Стендаль, — знаете почему я так поступил с вами? Потому что вы сожгли книги мистера По, даже не прочитав их как следует. Положились на слова других людей, что надо их сжечь. Иначе вы сразу, как только мы пришли сюда догадались бы, что я задумал. Неведение пагубно, мистер Гаррет.

Гаррет молчал.

— Все должно быть в точности, — сказал Стендаль, поднимая фонарь так, чтобы луч света проник в нишу и упал на поникшую фигуру. — Позвоните тихонько бубенчиками.

Бубенчики звякнули.

— А теперь, если вы изволите сказать "Ради всего святого, Монтрезор!", я, возможно, освобожу вас.

В луче света появилось лицо инспектора. Минута колебания, и вот прозвучали нелепые слова.

— Ради всего святого, Монтрезор.

Стендаль удовлетворенно вздохнул, закрыв глаза.

Вложил последний кирпич и плотно заделал его.

— Requiescat in pace, дорогой друг.

Он быстро покинул катакомбы.

В полночь, с первым ударом часов, в семи залах дома все смолкло.

Появилась Красная Смерть.

Стендаль на миг задержался в дверях, еще раз все оглядел. Выбежал из Дома и поспешил через ров туда, где ждал вертолет.

— Готово, Пайкс?

— Готово.

Улыбаясь, они смотрели на величавое здание. Дом начал раскалываться посередине, точно от землетрясения, и, любуясь изумительной картиной, Стендаль услышал, как позади него Пайке тихо и напевно декламирует:

— "…на моих глазах мощные стены распались и рухнули. Раздался протяжный гул, точно от тысячи водопадов, и глубокий черный пруд безмолвно и угрюмо сомкнулся над развалинами Дома Эшеров".

Вертолет взлетел над бурлящим озером, взяв курс на запад.

Некоторые прирожденные демиурги не знают о своей природе и полагают, что заняты игрой, или развлекают ближних своих забавными шутками, в то время, как сами создают и разрушают обитаемые миры.

Поэтому прежде, чем приняться за новую игру, следует удостовериться, что вы действительно не демиург. А то, знаете ли, всякое бывает.

Александр Грин. Сердце пустыни

1

Открытие алмазных россыпей в Кордон-Брюн сопровождалось тягой к цивилизации. Нам единственно интересно открытие блистательного кафе. Среди прочей публики мы отметим здесь три скептических ума, — три художественные натуры, — три погибшие души, несомненно талантливые, но переставшие видеть зерно. Разными путями пришли они к тому, что видели одну шелуху.

Это мировоззрение направило их способности к мистификации, как призванию. Мистификация сделалась их религией. И они достигли в своем роде совершенства. Так, например, легенда о бриллианте в тысячу восемьсот каратов, ехидно и тонко обработанная ими меж бокалов шампанского и арией «Жоселена», произвела могучее действие, бросив тысячи проходимцев на поиски чуда к водопаду Альпетри, где, будто над водой, в скале, сверкало чудовище. И так далее. Стелла Дижон благодаря им получила уверенность, что безнадежно влюбленный в нее (чего не было) Гарри Эванс с отчаяния женился на девице О'Нэль. Произошла драма, позорный исход которой не сделал никому чести: Эванс стал думать о Стелле и застрелился. Гарт, Вебер и Консейль забавлялись. Видения, возникающие в рисунке из дыма крепких сигар, определили их лукаво-беззаботную жизнь. Однажды утром сидели они в кафе в удобных качалках, молча и улыбаясь, подобно авгурам; бледные, несмотря на зной, приветливые, задумчивые; без сердца и будущего.

Их яхта еще стояла в Кордон-Руж, и они медлили уезжать, смакуя впечатления бриллиантового азарта среди грязи и хищного блеска глаз.

Утренняя жара уже никла в тени бананов; открытые двери кафе «Конго» выказывали за проулком дымные кучи земли с взлетающей над ней киркой; среди насыпей белели пробковые шлемы и рдели соломенные шляпы; буйволы тащили фургон.

Кафе было одной из немногих деревянных построек Кордон-Брюна. Здесь — зеркала, пианино, красного дерева буфет.

Гарт, Вебер и Консейль пили. Вошел Эммануил Стиль.

2

Вошедший резко отличался от трех африканских снобов красотой, силой сложения и детской верой, что никто не захочет причинить ему ничего дурного, сиявшей в его серьезных глазах. У него большие и тяжелые руки, фигура воина, лицо простофили. Он был одет в дешевый бумажный костюм и прекрасные сапоги. Под блузой выпиралась рукоять револьвера. Его шляпа, к широким полям которой на затылок был пришит белый платок, выглядела палаткой, вместившей гиганта. Он мало говорит и прелестно кивал, словно склонял голову вместе со всем миром, внимающим его интересу. Короче говоря, когда он входил, хотелось посторониться.

Консейль, мягко качнув головой, посмотрел на сухое уклончиво улыбающееся лицо Гарта; Гарт взглянул на мраморное чело и голубые глаза Консейля; затем оба перемигнулись с Вебером, свирепым, желчным и черным; и Вебер, в свою очередь, метнул им из-под очков тончайшую стрелу, после чего все стали переговариваться.

Несколько дней назад Стиль сидел, пил и говорил с ними, и они знали его. Это был разговор внутреннего, сухого хохота, во весь рост, — с немного наивной верой во все, что поражает и приковывает внимание; но Стиль даже не подозревал, что его вышутили.

— Это он, — сказал Консейль.

— Человек из тумана, — ввернул Гарт.

— В тумане, — поправил Вебер.

— В поисках таинственного угла.

— Или четвертого измерения.

— Нет; это искатель редкостей, — заявил Гарт.

— Что говорил он тогда о лесе? — спросил Вебер.

Консейль, пародируя Стиля, скороговоркой произнес:

— Этот огромный лес, что тянется в глубь материка на тысячи миль, должен таить копи царя Соломона, сказку Шехерезады и тысячу тысяч вещей, ждущих открытия.

— Положим, — сказал Гарт, поливая коньяком муху, уже опьяневшую в лужице пролитого на стол вина, — положим, что он сказал не так. Его мысль неопределенно прозвучала тогда. Но ее суть такова: "в лесном океане этом должен быть центр наибольшего и наипоразительнейшего неизвестного впечатления, некий Гималай впечатлений, рассыпанных непрерывно". И если бы он знал, как разыскать этот зенит, — он бы пошел туда.

— Вот странное настроение в Кордон-Брюне, — заметил Консейль, — и богатый материал для игры. Попробуем этого человека.

— Каким образом?

— Я обдумал вещичку, как это мы не раз делали; думаю, что изложу ее довольно устойчиво. От вас требуется лишь говорить «да» на всякий вопросительный взгляд со стороны материала.

— Хорошо, — сказали Вебер и Гарт.

— Ба! — немедленно воскликнул Консейль. — Стиль! Садитесь к нам.

Стиль, разговаривавший с буфетчиком, обернулся и подошел к компании. Ему подали стул.

3

Вначале разговор носил обычный характер, затем перешел на более интересные вещи.

— Ленивец, — сказал Консейль, — вы, Стиль! Огребли в одной яме несколько тысяч фунтов и успокоились. Продали вы ваши алмазы?

— Давно уже, — спокойно ответил Стиль, — но нет желания предпринимать что-нибудь еще в этом роде. Как новинка прииск мне нравился.

— А теперь?

— Я — новичок в этой стране. Она страшна и прекрасна. Я жду, когда и к чему меня потянет внутри.

— Особый склад вашей натуры я приметил по прошлому нашему разговору, — сказал Консейль. — Кстати, на другой день после того мне пришлось говорить с охотником Пелегрином. Он взял много слоновой кости по ту сторону реки, миль за пятьсот отсюда, среди лесов, так пленяющих ваше сердце. Он рассказал мне о любопытном явлении. Среди лесов высится небольшое плато с прелестным человеческим гнездом, встречаемым неожиданно, так как тропическая чаща в роскошной полутьме своей неожиданно пересекается высокими бревенчатыми стенами, образующими заднюю сторону зданий, наружные фасады которых выходят в густой внутренний сад, полный цветов. Он пробыл там один день, встретив маленькую колонию уже под вечер. Ему послышался звон гитары. Потрясенный, так как только лес, только один лес мог расстилаться здесь, и во все стороны не было даже негритянской деревни ближе четырнадцати дней пути, Пелегрин двинулся на звук, и ему оказали теплое гостеприимство. Там жили семь семейств, тесно связанные одинаковыми вкусами и любовью к цветущей заброшенности — большей заброшенности среди почти недоступных недр конечно трудно представить. Интересный контраст с вполне культурным устройством и обстановкой домов представляло занятие этих Робинзонов пустыни — охота; единственно охотой промышляли они, сплавляя добычу на лодках в Танкос, где есть промышленные агенты, и обменивая ее на все нужное, вплоть до электрических лампочек.

Как попали они туда, как подобрались, как обустроились? Об этом не узнал Пелегрин. Один день, — он не более, как вспышка магния среди развалин, — поймано и ушло, быть может, самое существенное. Но труд был велик. Красивые резные балконы, вьющаяся заросль цветов среди окон с синими и лиловыми маркизами; шкура льва; рояль, рядом ружье; смуглые и беспечные дети с бесстрашными глазами героев сказок; тоненькие и красивые девушки с револьвером в кармане и книгой у изголовья и охотники со взглядом орла, — что вам еще?! Казалось, эти люди сошлись петь. И Пелегрин особенно ярко запомнил первое впечатление, подобное глухому рисунку: узкий проход меж бревенчатых стен, слева — маленькая рука, махающая с балкона, впереди — солнце и рай.

Вам случалось, конечно, провести ночь в незнакомой семье. Жизнь, окружающая вас, проходит отрывком полным очарования, вырванной из неизвестной книги страницей. Мелькнет не появляющееся в вечерней сцене лицо девушки или старухи; особый, о своем, разговор коснется вашего слуха, и вы не поймете его; свои чувства придадите вы явлениям и вещам, о которых знаете лишь, что они приютили вас; вы не вошли в эту жизнь, и потому овеяна она странной поэзией. Так было и с Пелегрином.

Стиль внимательно слушал, смотря прямо в глаза Консейля.

— Я вижу все это, — просто сказал он, — это огромно. Не правда ли?

— Да, — сказал Вебер, — да.

— Да, — подтвердил Гарт.

— Нет слов выразить, что чувствуешь, — задумчиво и взволнованно продолжал Стиль, — но как я был прав! Где живет Пелегрин?

— О, он выехал с караваном в Ого.

Стиль провел пальцем по столу прямую черту, сначала тихо, а затем быстро, как бы смахнул что-то.

— Как называлось то место? — спросил он. — Как его нашел Пелегрин?

— Сердце Пустыни, — сказал Консейль. — Он встретил его по прямой линии между Кордон-Брюн и озером Бан. Я не ошибся, Гарт?

— О, нет.

— Еще подробность, — сказал Вебер, покусывая губы, — Пелегрин упомянул о трамплине, — одностороннем лесистом скате на север, пересекавшем диагональю его путь. Охотник, разыскивая своих, считавших его погибшим, в то время как он был лишь оглушен падением дерева, шел все время на юг.

— Скат переходит в плато? — Стиль повернулся всем корпусом к тому, кого спрашивал.

Тогда Вебер сделал несколько топографических указаний, столь точных, что Консейль предостерегающе посматривал на него, насвистывая: "Куда торопишься, красотка, еще ведь солнце не взошло…" Однако ничего не случилось.

Стиль выслушал все и несколько раз кивнул своим теплым кивком. Затем он поднялся неожиданно быстро, его взгляд, когда он прощался, напоминал взгляд проснувшегося. Он не замечал, как внимательно схватываются все движения его шестью острыми глазами холодных людей. Впрочем, трудно было решить по его наружности, что он думает, — то был человек сложных движений.

— Откуда, — спросил Консейль Вебера, — откуда у вас эта уверенность в неизвестном, это знание местности?

— Отчет экспедиции Пена. И моя память.

— Так. Ну, что же теперь?

— Это уж его дело, — сказал смеясь Вебер, — но поскольку я знаю людей… Впрочем, в конце недели мы отплываем.

Свет двери пересекла тень. В двери стоял Стиль.

— Я вернулся, но не войду, — быстро сказал он. — Я прочел порт на корме яхты. Консейль — Мельбурн, а еще…

— Флаг-стрит, 2, - так же ответил Консейль — И…

— Все, благодарю.

Стиль исчез.

— Это, пожалуй, выйдет, — хладнокровно заметил Гарт, когда молчание сказало что-то каждому из них по-особому. — И он найдет вас.

— Что?

— Такие не прощают.

— Ба, — кивнул Консейль. — Жизнь коротка. А свет — велик.

4

Прошло два года, в течение которых Консейль побывал еще во многих местах, наблюдая разнообразие жизни с вечной попыткой насмешливого вмешательства в ее головокружительный лет; но наконец и это утомило его. Тогда он вернулся в свой дом, к едкому наслаждению одиночеством без эстетических судорог дез-Эссента, но с горем холодной пустоты, которого не мог сознавать.

Тем временем воскресали и разбивались сердца; гремел мир; и в громе этом выделился звук ровных шагов. Они смолкли у подъезда Консейля; тогда он получил карточку, напоминавшую Кордон-Брюн.

— Я принимаю, — сказал после короткого молчания Консейль, чувствуя среди изысканной неприятности своего положения живительное и острое любопытство. — Пусть войдет Стиль.

Эта встреча произошла на расстоянии десяти сажен огромной залы, серебряный свет которой остановил, казалось, всей прозрачной массой своей показавшегося на пороге Стиля. Так он стоял несколько времени, присматриваясь к замкнутому лицу хозяина. В это мгновение оба почувствовали, что свидание неизбежно; затем быстро сошлись.

— Кордон-Брюн, — любезно сказал Консейль. — Вы исчезли, и я уехал, не подарив вам гравюры Морада, что собирался сделать. Она в вашем вкусе, — я хочу сказать, что фантастический пейзаж Сатурна, изображенный на ней, навевает тайны вселенной.

— Да, — Стиль улыбался. — Как видите, я помнил ваш адрес. Я записал его. Я пришел сказать, что был в Сердце Пустыни и получил то же, что Пелегрин, даже больше, так как я живу там.

— Я виноват, — сухо сказал Консейль, — но мои слова — мое дело, и я отвечаю за них. Я к вашим услугам, Стиль.

Смеясь, Стиль взял его бесстрастную руку, поднял ее и хлопнул по ней.

— Да нет же, — вскричал он, — не то. Вы не поняли. Я сделал Сердце Пустыни. Я! Я не нашел его, так как его там, конечно, не было, и понял, что вы шутили. Но шутка была красива. О чем-то таком, бывало, мечтал и я. Да, я всегда любил открытия, трогающие сердце подобно хорошей песне. Меня называли чудаком — все равно. Признаюсь, я смертельно позавидовал Пелегрину, а потому отправился один, чтобы быть в сходном с ним положении. Да, месяц пути показал мне, что этот лес. Голод… и жажда… один; десять дней лихорадки. Палатки у меня не было. Огонь костра казался мне цветным, как радуга. Из леса выходили белые лошади. Пришел умерший брат и сидел, смотря на меня; он все шептал, звал куда-то. Я глотал хину и пил. Все это задержало, конечно. Змея укусила руку; как взорвало меня — смерть. Я взял себя в руки, прислушиваясь, что скажет тело. Тогда, как собаку, потянуло меня к какой-то траве, и я ел ее; так я спасся, но изошел потом и спал. Везло, так сказать. Все было, как во сне: звери, усталость, голод и тишина; и я убивал зверей. Но не было ничего на том месте, о котором говорилось тогда; я исследовал все плато, спускающееся к маленькому притоку в том месте, где трамплин расширяется. Конечно, все стало ясно мне. Но там подлинная красота, — есть вещи, о которые слова бьются, как град о стекло, — только звенит…

— Дальше, — тихо сказал Консейль.

— Нужно было, что бы он был там, — кротко продолжал Стиль. — Поэтому я спустился на плоте к форту и заказал со станционером нужное количество людей, а также все материалы, и сделал, как было в вашем рассказе и как мне понравилось. Семь домов. На это ушел год. Затем я пересмотрел тысячи людей, тысячи сердец, разъезжая и разыскивая по многим местам. Конечно, я не мог не найти, раз есть такой я, — это понятно. Так вот, поедемте взглянуть, видимо, у вас дар художественного воображения, и мне хотелось бы знать, так ли вы представляли.

Он выложил все это с ужасающей простотой мальчика, рассказывающего из всемирной истории.

Лицо Консейля порозовело. Давно забытая музыка прозвучала в его душе, и он вышагал неожиданное волнение по диагонали зала, потом остановился, как вкопанный.

— Вы — турбина, — сдавленно сказал он, — вы знаете, что вы — турбина. Это не оскорбление.

— Когда ясно видишь что-нибудь… — начал Стиль.

— Я долго спал, — перебил его сурово Консейль. — Значит… Но как похоже это на грезу! Быть может, надо еще жить, а?

— Советую, — сказал Стиль.

— Но его не было. Не было.

— Был. — Стиль поднял голову без цели произвести впечатление, но от этого жеста оно кинулось и загремело во всех углах. — Он был. Потому, что я его нес в сердце своем.

Из этой встречи и из беседы этой вытекло заключение, сильно напоминающее сухой бред изысканного ума в Кордон-Брюн. Два человека, с глазами, полными оставленного сзади громадного глухого пространства, уперлись в бревенчатую стену, скрытую чащей. Вечерний луч встретил их, и с балкона над природной оранжереей сада прозвучал тихо напевающий голос женщины.

Стиль улыбнулся, и Консейль понял его улыбку.

Некоторые демиурги убеждены, что обитаемые миры должны зачинаться как дети: со страстью, восторгом и наслаждением. Они считают, что жизнь в прекрасном и совершенном, но созданном тяжким трудом мире, будет подобна каторге, а потому подражают лишь младенцам, бабочкам, да уличным скрипачам. Рассказывают о демиурге, который создавал миры, стремительно сбегая вниз с вершины горы и громко выкрикивая все, что успевало прийти на ум. Его экстатические вопли немедленно овеществлялись; существовали они всегда недолго, но радовали воображение редких ценителей изяществом и незавершенностью линий.

Роджер Желязны «Ключи к декабрю»

Фрагмент

Краткое описание мира, не больше тридцати строк! Представьте…

Всего один континент, с тремя внутренними черными на вид и солоноватыми морями; серые равнины и желтые равнины, и небо цвета сухого песка; мелколесье, где деревья — вроде вымазанных йодом грибов; гор нет, только холмы — бурые, желтые, белые, светло-лиловые; зеленые птицы с крыльями, похожими на парашюты, клювами, похожими на серпы, перьями, похожими на листья дуба, и вывернутым зонтиком вместо хвоста; шесть очень далеких лун, что днем кажутся расплывчатыми пятнами, снежными хлопьями по ночам, каплями крови в сумерках и на заре; какая-то травка вроде горчицы во влажных долинах; туманы, как белое пламя, пока утро безветренное, и как змеи-альбиносы, когда поднимается ветер; разбегающиеся ущелья, будто узоры на заиндевевшем стекле; потаенные пещеры, словно цепочки темных пузырей; семнадцать обнаруженных видов опасных хищников, от одного до шести метров в длину, чересчур мохнатых и зубастых; внезапные грозы с градом, будто удары молотом с чистого неба; полярные шапки из льда, как голубые береты на приплюснутых полюсах; подвижные двуногие ростом в полтора метра, с недоразвитым головным мозгом, которые кочуют по мелколесью и охотятся на личинок гигантских гусениц, а также на самих гигантских гусениц, на зеленых птиц, на слепых кротовидных, на ночных пожирателей падали; семнадцать полноводных рек; облака, похожие на пурпурных тучных коров, спешащих пересечь континент и улечься за горизонтом на востоке; утесы из выветренного камня, подобные застывшей музыке; ночи темные как копоть, чтобы можно было наблюдать слабые звезды; плавные изгибы долин, напоминающие женское тело или музыкальный инструмент; вечный мороз в затененных местах; звуки по утрам похожи на те, что издают ломающийся лед, звенящее олово, лопнувший стальной трос…

Они знали, что смогут превратить его в рай.

Напрасно думают некоторые неопытные демиурги, будто сотворение обитаемого мира — сплошное удовольствие, да веселая игра. Порой случается, что одно-единственное живое существо создать — тяжкий труд, который за один присест не осилишь…

Сергей Козлов. УДИВИТЕЛЬНАЯ БОЧКА

Из сборника «Правда, мы будем всегда?»

Оригинал

Медвежонок нарисовал на кусочке бересты бочку с медом тут же съел мед и лег спать.

Пришел Ежик увидел пустую бочку, взял уголек и пририсовал со всех сторон гвоздики. Получился толстый ежик.

Медвежонок проснулся, увидел толстого ежика вместо бочки, тронул его лапой и укололся.

Тогда он стукнул лапой сильнее, но еще сильнее укололся.

"Что же это такое?" — возмутился Медвежонок. Взял уголек и затупил гвоздики. Теперь бочка не кололась.

"Надо снова наполнить ее медом", — решил Медвежонок. И так и сделал.

Поев нарисованного меда, он уснул, и тут снова пришел Ежик и угольком пририсовал бочке лапы. Бочка постучала по бересте одной, потом другой, потом третьей, потом четвертой лапой, приподнялась и пошла.

— Стой! — крикнул Ежик. И пририсовал хвостик.

И бочка пошла, помахивая хвостиком.

Медвежонок проснулся и увидел шагающую бочку.

— Стой! — крикнул он.

Но бочка и не подумала его послушаться. Тогда он схватил уголек и привязал ее к колышку. Бочка рвалась на привязи, и у Медвежонка так и мелькал в глазах ее хвостик.

— Угомонись! — кричал он — Я налью в тебя меда!

Но бочка не желала успокаиваться. Она топала всеми четырьмя лапами и так рвалась, что вот-вот должна была оборвать привязь.

— Бочка! — рассвирепел Медвежонок. — Кто тебе пририсовал лапы?

Бочка молчала. Тогда Медвежонок пририсовал ей медвежью голову и язычок.

— Ежик! — сказала бочка.

— Ах, вот оно что! — закричал Медвежонок. Привязал бочку еще к одному колышку и побежал к Ежику.

— Это ты пририсовал моей бочке лапы? — с порога крикнул он.

— Что ты! — сказал Ежик. — Я и рисовать не умею.

— Нет, умеешь? Бочка говорит, что это ты.

— Чем это она говорит?

— Языком. Я ей Целую голову нарисовал!

— Зачем же тебе бочка с головой? — удивился Ежик.

— А зачем мне бочка с лапами? — спросил Медвежонок.

— Ну, — сказал Ежик, — лапы бочке очень полезны. Пойдешь ты, например, в лес, и она с тобой. А надоест — привяжешь к пеньку, и все… А теперь она тебя разговорами замучает!

— Что же мне делать? — спросил Медвежонок.

— Иди домой, — сказал Ежик, — спусти ее с привязи и ложись спать. А утром, когда она набегается, наполнишь ее медом и позавтракаешь.

— Ты прав, — сказал Медвежонок.

Вздохнул и отправился домой.

Большинство демиургов начинают обучение не с сотворения гор, морей, облаков, или, скажем, детских считалочек будущего мира. Почти всякий демиург прежде всего создает кошмар. Не потому что демиурги злы и не потому что страхи так уж необходимы для существования всякого мира. Просто так уж все устроено, что создать кошмар легче всего. Поначалу демиурги даже сами не замечают, как это у них получается.

А потом — что ж, потом уже поздно…

Виктор Шендерович. Вечерний выезд общества слепых

Москва. Эксмо-пресс. 200 °Cерия «Антология сатиры и юмора России ХХ века»

Создать химеру почти так же легко, как кошмар. Но это уже — серьезный шаг вперед. На этом этапе начинающий демиург должен заботиться о том, чтобы вымышленные существа получались безобидными. А еще лучше — симпатичными.

Демиург, которому удалось создать очаровательную химеру, может приниматься за сотворение людей и богов.

Павел Пепперштейн. Чернильно-черничная бездна

Публикация «Очень короткие тексты». Москва, НЛО, 2000 г. Составитель Д. Кузьмин.

Некоторые демиурги считают, что нет ничего важнее, чем живые существа, которым предстоит заселить мир. Таким творцам кажется что горы, воды, пещеры и небеса нужны лишь для того, чтобы поддерживать жизнь разумных обитателей новорожденного пространства; стихии требуются, чтобы дать им силу, а светила восходят над горизонтами ради создания их гороскопов.

Прочие демиурги с ними не спорят. Вежливо соглашаются и качают головами: дескать, вот как оно бывает!

Сап-Са-Дэ. Путеводитель по миру Ыдваала и Шуцгрова

/

Космогония

Солнца:

Эдвлсь — солнце Ыдваала, тело Ыдваала творец радостных рассветов и изумительных закатов

Аврмчя — солнце Шуцгрова, тело Шуцгрова, творец злого утра и серого закатного сумрака

Планеты:

Нори — ближайшая к паре солнц. Планета реализации и воплощения Ыдваала.

Свео — планета ближней связи и рождения Кхёрст.

Эмзве — планета жизни, тело Кхёрст.

Фмахтф — планета действия Шуцгрова

Лауника — планета изобилия и богатства Ыдваала

Ршстап — планета воли Шуцгрова

Тонк — планета нежности и сладких иллюзий Ыдваала

Туо — планета вечной жизни Кхёрст, связи прошлого и будущего, планета без времени

Трстре — планета точного, но скрытого знания Шуцгрова

Луны Эмзве:

Тфаж — луна боли

Лимио — луна удовольствия

Эмзве — место встречи творцов.

Эдвлсь — место, где никогда не бывать Шуцгрову.

Аврмчя — место, где никогда не бывать Ыдваалу

Лимио — граница влияния Шуцгрова.

Тфаж — граница влияния Ыдваала.

Расы

Расы Шуцгрова:

Таркх — Бессмертные странники Шуцгрова, не имеют никакого облика, являясь, могут навязывать облик как приятный, так и ужасный, бесполые, не размножаются, способны путешествовать между мирами, способны путешествовать во времени. Специализации: черные учителя, хозяева походных тюрем, картографы, мастера катаклизмов, глаза Шугрова. Покровитель рождения и жизни расы: Трстре.

Пфитх — Бессмертные наместники Шуцгрова, не имеют никакого облика, являясь могут принимать облик природного явления, способны путешествовать во времени, способны передавать волю Шуцгрова детям Шуцгрова, однополые. Специализации: повелители природных явлений в определенной местности, в краю, передают через себя энергию Аврмчя всему живому как волю или повеление. Имеется иерархия: высшие повелители — повелители планет Шуцгрова и соповелители планет Кхерста, и далее — повелители океанов и материков, повелители горных систем, повелители рек, озер, долин, местностей, повелители городов Охрпетшк, соповелители смешанных городов, повелители владений и отдельных зданий. Отдельная специализация: воспитатели детей Охрпетшк и совоспитатели детей от смешанных браков Охрпетшк. Покровитель рождения расы: Ршстап, покровитель жизни расы: Тфаж.

Охрпетшк — Бароны Шуцгрова, смертны, имеют физическое тело, но их тела чрезвычайно разнообразны, выносливы, способны совершать дальние переходы, редко обзаводятся домом, двуполы, детей до 3-ех недель воспитывают в доме рожденья, потом отдают на воспитание Пфитх. Специализация: властители, воины, хранители, творцы неосязаемых искусств (сказания, песни, обряды, походы, войны). Вообще специализации Охрпетшк достаточно разнообразны, они как правило связаны с активным участием в борьбе Шуцгрова методами Шуцгрова. Покровитель рождения: Фмахтф. Покровитель жизни: Аврмчя. Покровитель смерти: Тонк.

Расы Ыдваала:

Фархай — Великие прожектеры Ыдваала, способны с комфортом использовать любые средства, предназначенные для путешествия по миру и между мирами, сами передвигаются медленно. Способны с комфортом использовать средства, предназначенные для путешествия во времени, торгуют пониманием блага и потребности, популярности и богатства, учат радоваться материальной жизни и наслаждаться успехом, смертны, двуполы. Специализация: меценаты, покровители искусств, покровители великих строек, покровители всех возможностей массового информирования и создания популярности, предводители больших передвижений. Покровитель рождения: Нори. Покровитель жизни: Лауника. Покровитель смерти: Трстре.

Элипо — Бессмертные летуны Ыдваала, радостные обманщики, продавцы смеха, покровители уюта и комфорта, вдохновители наслаждения и восторга, вдохновители творческих порывов, многополы, размножаются, используя разнообразные схемы, очень чувственны, умеют летать. Специализация: светлые учителя, воспитатели, содержатели передвижных домов удовольствия, устроители развлечений. Покровитель рождения и жизни: Тонк.

Донж — Шейхи Ыдваала, смертны, имеют физическое тело. Любят комфорт, тепло, свет, успех. С удовольствием повелевают, с изрядными искажениями трансформируя волю Ыдваала. Азартны, горячи, неумеренны в удовольствиях, ценят жизнь и знают в ней толк. Умеют делать вещи, умеют объяснить назначение сделанных вещей. Двуполы. Имеют дом. Заботятся о детях. Сами их воспитывают. Специализация: повелители, артисты, творцы осязаемых искусств, в частности — ремесленники. Вообще специализации Донж достаточно разнообразны и связаны, они как правило связаны с пониманием Донж активного участия в сопротивлении Ыдваала методами Ыдваала. Покровитель рождения мужчин Донж: Лимио, женщин Донж: Эдвлсь. Покровитель жизни мужчин Донж: Эдвлсь, женщин Донж: Лимио. Покровитель смерти мужчин Донж: Аврмчя, женщин Донж: Тфаж.

Расы Кхёрст:

Ими — смертные дарующие рождение Кхёрст. Покровители зачатия и любого нового рождения, покровители вспаханной земли, покровители набухающих почек и беременных женщин. Однополые существа женской природы. Невидимы. Постепенно проявляются во время того рождения, которому покровительствуют, их вид вызывает постепенно нарастающую (с проявлением Ими) чистую радость, иногда неверно трактуемую как радость избавления от родовых мук. Зачинают сами по себе при каждом зачатии у двуполых. После материализации и родов маленькой Ими исчезают навсегда в направлении, указываемом планетами, сложившимися при рождении и на указанной планете находят новое знание и покой в постижении этого на самом деле безграничного знания. Существует поверье, что именно Ими являются посредниками между покровителем рождения и новорожденным. Могут зачать и от других рас (двуполых или многополых), в этом случае рождают всегда двойню: маленькую невидимую Ими и вполне материальное существо смешанной расы. Специализация: рождение, появление, роды. Покровитель рождения: планета исчезновения матери. Покровитель жизни: Свео. Покровитель смерти: планета исчезновения.

Илими — бессмертные хозяева жизни Кхёрст. Невидимы. Могут являться в разных иллюзорных обличиях. Властители стихий, хозяева материи и энергии, хозяева формы. Специализация: покровители жизни, смерти и бессмертия, покровители времени и формы. Покровитель рождения и жизни: Туо.

Эрими — землепашцы Кхёрст. Смертны. Двуполы. Умеют общаться с Ими и Илими. Умеют понимать волю Кхёрст во всем, что касается исцеление и возвращения к жизни. Специализация: земледельцы, лекари всех существ всех рас. Покровитель рождения, жизни и смерти: Эмзве.

Смешанные расы:

Смешанные расы не имеют четкой специализации, они наследуют специализации родительских рас, но смешанная материальность не дает реализовать ни одной специализации в полной мере. Представители смешанных рас — больше материалисты, чем провидцы и маги, будущее от них скрыто, а прошлое своеобразно ими интерпретируется. Покровителей также наследуют, влияние покровителя зависит от направления исчезновения их родовой Ими. При рождении представителя смешанной расы Ими не находят планету исчезновения, поэтому прямая связь представителя смешанной расы с покровителем рождения сильно затруднена.

Грымх — дети Элипо, в цепочке рождения которых по прихоти Элипо оказались Охрпетшк. Имеют отталкивающую внешность, неприятный характер, умны и злы, наслаждаются со звериной яростью, но удовлетворения от наслаждения не получают. Одиночки. Бунтари. Одиночками остаются навсегда. Как ни странно, двуполы. В женщинах сильнее влияние Шуцгрова. В мужчинах — Ыдваала.

Охими — дети Охрпетшк и Ими. Однополы. Немного мечтательны и очень посредственны. Посредственные воины, посредственные музыканты, посредственные поэты. Влияние Шуцгрова в них сильно и в какой-то степени мировоззрение Шуцгрова им доступно, но энергии и целеустремленности никогда и ни на что не хватает.

Доними — дети Донж и Ими. Двуполы. Медлительны. Отличаются слабым здоровьем и плохой памятью. Умеют делать материальные вещи, но самые простые. Влияние Ыдваала в них чувствуется, но это уже не умение окружить себя роскошью, а только желание жить в роскоши и зависть к тем, кто так живет.

Пенере — обобщающее название для детей рас всех трех творцов. Смешение всех материальностей дает потрясающий, хотя и предсказуемый эффект: они очень разные. Среди Пенере попадаются как личности с очень сильным материальным умом, способные в какой-то мере понять мудрость всех трех творцов, так и совершенно вялые и болезненные. Материальность каждого из творцов в Пенере в целом сильно деградировала, но расу Пенере при этом нельзя назвать совершенно деградировавшей.

Создавая обитаемый мир, искушенный демиург не забывает о мелочах. Он непременно позаботится, чтобы населению было, кому молиться и на кого надеяться. Предусмотрительный демиург не поленится населить небеса богами, похожими на людей — такими, чтобы о них было приятно разговаривать на досуге, чтобы одни жаждали стать их избранниками, а другие могли на них сетовать.

Великодушный демиург понимает: людям совсем не обязательно знать о том, что рассчитывать им не на кого.

Торнтон Уайлдер. «День восьмой» Фрагмент

Thornton Wilder. The Eighth Day (1967). Пер. — Е.Калашникова.

В кн.: "Торнтон Уайлдер. Мост короля Людовика Святого.

Мартовские иды. День восьмой". М., «Радуга», 1983.

Как-то раз он все же отважился спросить:

— Доктор Маккензи, вот вы часто возвеличиваете древних греков. А почему они поклонялись стольким богам?

— Ну, на этот вопрос можно ответить по-разному — проще всего так, как учили нас в школе. Когда Грецию наводняли переселенцы из других стран, или она заключала новый союз, или завоевывала город-государство противника, греки давали чужим богам место среди своих, а иногда отождествляли часть из них со своими. Форма гостеприимства, если хотите. Но в общем они следили, чтобы число главных богов не превышало двенадцати — хотя эти двенадцать не всегда были одни и те же. Я, впрочем, считаю, что тут надо смотреть глубже. Замечательный это был народ — древние греки.

Время от времени доктор Маккензи — вот как сейчас — забывал об иронии и настраивался на более серьезный лад. Первым признаком такой перемены служило появление в его речи долгих пауз. Эшли терпеливо ждал.

— Эти двенадцать богов соответствовали двенадцати основным типам человека. Греки брали за образец самих себя. Меня, вас, своих жен, матерей, сестер. Они изучали разные людские характеры и наделяли ими своих богов. В сущности, они просто возводили самих себя на Олимп. Переберите их главных богинь: одна — мать и хранительница домашнего очага, другая — возлюбленная, третья — девственница, четвертая — ведьма из преисподней, пятая — хранительница цивилизации и друг человека…

— Это кто же? Кто пятая, сэр?

— Афина Паллада. Минерва римлян. Ей плевать на стряпню и пеленки, которыми занимается Гера, на духи и косметику Афродиты. Она подарила грекам оливковую ветвь; кое-кто считает, что она им дала и коня. Она хотела, чтобы город, носящий ее имя, стал маяком на высокой скале, указывающим путь человечеству, и она, черт возьми, своего добилась. Она верный друг всякого, кто заслуживает ее дружбы. Мать не помощница сыну, как и жена мужу, как и возлюбленная любовнику. Всем трем нужно, чтобы мужчина принадлежал им. Служил бы их личным интересам. Афине же нужно, чтобы он возвышался и совершенствовался сам.

Эшли, пораженный, с трудом перевел дух.

— Какого цвета глаза были у Афины, сэр?

— Какого цвета глаза?.. М-м… Дайте подумать. "И явилась Одиссею-скитальцу сероокая Афина под видом седой старухи, и он не узнал ее. "Встряхнись, — сказала она. — Нечего тут сидеть и лить слезы на берегу, море и так соленое. Возьми себя в руки, приятель, и следуй моим советам. Вернешься еще домой, к своей дорогой жене, будь спокоен!" Серые глаза… Нередко приходится огорчаться этой сероглазой.

— Отчего?

— А оттого, что ей никогда не достается золотое яблоко. Оно всегда достается Афродите, а та сразу же начинает мутить все кругом. Но и у нее, бедняжки, есть свои огорчения. — Тут доктор Маккензи весь затрясся от беззвучного смеха и не мог продолжать, пока не проглотил одним духом полную чашку чаю. Чай на больших высотах действует как хмельное.

— Отчего бы огорчаться Афродите?

— А как же! По ней ведь любовь — это весь смысл жизни, начало ее и конец, и решение всех задач. На время ей удается внушать это и своим поклонникам, но только на время. А там поклонник уходит от нее — воевать, или строить города, или добывать медь. И тогда Афродита приходит в неистовство. Мечется, рвет подушку в клочья. Бедняжка! Единственное ее утешение — зеркало. Кстати, знаете, почему считается, что Венера вышла из моря?

— Нет.

— Море при тихой погоде — то же зеркало. И приплыла она к берегу в раковине. Улавливаете связь? Жемчуг. Венера одержима страстью к драгоценностям. Потому она и взяла в мужья Гефеста. Чтобы он добывал ей алмазы из горных недр.

Снова смех. У Эшли начиналась головная боль. Что толку разговаривать, если разговор не всерьез!

— А вы — кто? — вдруг спросил доктор Маккензи.

— Как это "кто"?

— На кого из богов вы похожи?

Эшли не знал, что сказать.

— Вы непременно похожи на одного из них, Толланд. Тут никуда не денешься.

— А вы сами, доктор?

— Ну, это просто. Конечно, я — Гефест, кузнец. Все мы, горняки, — кузнецы и землекопатели. Копошимся в утробе гор, преимущественно вулканов… Но давайте все же выясним с вами. Вы ведь не нашего, не горняцкого племени. Вы только играете в горняка. Может быть, вы — Аполлон, а? Исцелитель, поэт, пророк?

— Нет-нет!

— Тогда Арес, воитель? Едва ли. Может быть, Гермес — делец, банкир, враль, плут, газетчик, бог красноречия, помощь и утешение умирающих? Нет, для Гермеса вы недостаточно веселый.

Эшли потерял уже всякий интерес к этой беседе, но из вежливости задал еще вопрос или два.

— Доктор Маккензи, чем же враль и мошенник может помочь умирающему?

— У греков может. Ведь мы говорим о греках. Все их боги и богини двулики. Даже Афина Паллада, если ее раздразнить, легко превращается в разъяренную фурию. Гермес был еще и богом странствий, расстояний, дорог. При всем своем озорстве он любил вести людей по начертанному им пути. Взгляните на эту гемму. На ней изображен Гермес. Видите? В одной руке у него жезл, а другой он ведет женщину, чье лицо скрыто покрывалом. Красиво, правда?

Это и в самом деле было красиво.

— Мой отец был Сатурн. Мудрец. С утра до вечера наставлял всех кругом — на улице, дома, с церковной кафедры по воскресеньям. Только наставления его немногого стоили. А мать была Гера — хлопотунья, хозяйка, свивательница гнезда. Но при этом от всех требовала подчинения. Страшная женщина. У меня еще есть два брата, оба Аполлоны. У Сатурнов часто рождаются Аполлоны, вы не замечали?

— Нет, сэр.

— Возможно, это мне только кажется. Один мой брат отбывает долгосрочное заключение. Он прозрел, увидел, по его словам, свет — и потому сделался анархистом. А сестра у меня — Диана. Она так и не повзрослела с годами. Так и осталась школьницей! У нее трое детей, но ни брак, ни материнство на ней не сказались… Однако вернемся к вам, Толланд. Может быть, вы пошли в иного, не греческого бога? Греки ведь знали не все. Некоторые типы человеческие были им незнакомы. В Элладе они встречались редко и потому в число богов не попали. Ну хотя бы те, что несут на себе отпечаток христианского учения. Христианство возникло в Иудее. С греками ничего общего. Может быть, тут и надо искать ключ к вашей личности? Иудеи пришли и сбросили нас, язычников, с наших тронов. Принесли с собой свою беспокойную совесть, свои вечные нравственные терзания, будь они неладны. Может быть, вы — христианин по натуре? Из тех, что отказывают себе в малейшем удовольствии, карают себя за малейшее прегрешение. Так, что ли?

Эшли ничего не ответил.

— Ведь мы теперь — свергнутые божества. Догнивающие обломки былого величия. Знаете, мистер Толланд, это ужасно — лишиться своей божественной сущности, поистине ужасно! Больше нам ничего не осталось, как только искать забвения в жалких земных утехах. Сатурны без мудрости, как мой отец, Аполлоны без лучезарности, как мои братья. Вот мы и превращаемся в деспотов и смутьянов. Или полубезумных чудачек вроде миссис Уикершем.

— Доктор Маккензи, а что дурного в этих… этих "Свивательницах гнезд"?

— Что дурного? Да хотя бы то, что все их мужчины — мужья, сыновья, даже отцы — всегда остаются для них только детьми. Такая Гера или Юнона произведет на свет несколько ребятишек и думает, что уже все постигла. Нашла разгадку всех тайн бытия. У них одна цель — ублажать. Как сами они это называют — "устраивать счастье ближних". Они стараются отучить своих мужчин видеть, слышать и думать. Бойтесь слова «счастье», если его произносит Гера: в ее устах это означает сонную одурь.

Ему вдруг сдавило голову нестерпимым приступом боли. Он встал, чтобы пожелать хозяину покойной ночи.

— Доктор Маккензи, но вы сами… вы же не верите в то, что вы говорили?

— Понятно, не верю. Знаете, мистер Толланд, у нас в Эдинбурге есть клуб философов. За обедом там много говорится о том, во что верили и верят другие; но, если вдруг кто из членов употребит этот глагол в первом или втором лице настоящего времени, с него полагается штраф. Он должен опустить шиллинг в череп, стоящий на каминной полке. Это быстро избавляет от такой привычки.

Чего точно не станет делать великодушный демиург — так это отнимать у своих созданий возможность мечтать о бессмертии.

С другой стороны великодушие не является неотъемлемым душевным качеством всякого демиурга.

Джонатан Свифт. Путешествия Гулливера. Фрагмент

Jonathan Swift. Gulliver's travels

Пер. с англ. под ред. А. А. Франковского

По изд.: Свифт Д. Сказка бочки. Путешествия Гулливера/ М.: Правда, 1987

OCR & spellcheck — Сергей Лапин.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В ЛАПУТУ, БАЛЬНИБАРБИ, ЛАГГНЕГГ, ГЛАББДОБДРИБ И ЯПОНИЮ

Глава Х

Похвальное слово лаггнежцам. Подробное описание струльдбругов со включением многочисленных бесед автора по этому поводу с некоторыми выдающимися людьми

Лаггнежцы — обходительный и великодушный народ. Хотя они не лишены некоторой гордости, свойственной всем восточным народам, тем не менее они очень любезны с иностранцами, особенно с теми, кто пользуется расположением двора. Я сделал много знакомств среди людей самого высшего общества и при посредстве переводчика вел с ними не лишенные приятности беседы.

Однажды, когда я находился в избранном обществе, мне был задан вопрос: видел ли я кого-нибудь из струльдбругов, или бессмертных? Я отвечал отрицательно и попросил объяснить мне, что может означать это слово в приложении к смертным существам. Мой собеседник сказал мне, что время от времени, впрочем, очень редко, у кого-нибудь из лаггнежцев рождается ребенок с круглым красным пятнышком на лбу, как раз над левой бровью; это служит верным признаком, что такой ребенок никогда не умрет. Пятнышко, как он описал его, имеет сначала величину серебряной монеты в три пенса, но с течением времени разрастается и меняет свой цвет; в двадцать лет оно делается зеленым и остается таким до двадцати пяти, затем цвет его переходит в темно-синий; в сорок пять лет пятно становится черным, как уголь, и увеличивается до размеров английского шиллинга, после чего не подвергается дальнейшим изменениям. Дети с пятнышком рождаются, впрочем, так редко, что, по мнению моего собеседника, во всем королевстве не наберется больше тысячи ста струльдбругов обоего пола; до пятидесяти человек живет в столице, и среди них есть девочка, родившаяся около трех лет тому назад. Рождение таких детей не составляет принадлежности определенных семей, но является чистой случайностью, так что даже дети струльдбругов смертны, как и все люди.

Признаюсь откровенно, этот рассказ привел меня в неописуемый восторг; и так как мой собеседник понимал язык бальнибарби, на котором я очень хорошо говорил, то я не мог сдержать свои чувства, выразив их, быть может, чересчур пылко. В восхищении я воскликнул: "Счастливая нация, где каждый рождающийся ребенок имеет шанс стать бессмертным! Счастливый народ, имеющий столько живых примеров добродетелей предков и стольких наставников, способных научить мудрости, добытой опытом всех прежних поколений! Но стократ счастливы несравненные струльдбруги, самой природой изъятые от подчинения общему бедствию человеческого рода, а потому обладающие умами, независимыми и свободными от подавленности и угнетенности, причиняемыми постоянным страхом смерти!" Я выразил удивление, что не встретил при дворе ни одного из этих славных бессмертных; черное пятно на лбу — настолько бросающаяся в глаза примета, что я не мог бы не обратить на нее внимания; между тем невозможно допустить, чтобы его величество, рассудительнейший монарх, не окружил себя столь мудрыми и опытными советниками. Разве что добродетель этих почтенных мудрецов слишком сурова для испорченных и распущенных придворных нравов; ведь мы часто познаем на опыте, с каким упрямством и легкомыслием молодежь не хочет слушаться трезвых советов старших. Как бы то ни было, если его величество соизволило предоставить мне свободный доступ к его особе, я воспользуюсь первым удобным случаем и при помощи переводчика подробно и свободно выскажу ему мое мнение по этому поводу. Однако, угодно ли ему будет последовать моему совету или нет, сам я, во всяком случае, с глубочайшей благодарностью приму неоднократно высказанное его величеством милостивое предложение поселиться в его государстве и проведу всю свою жизнь в беседах со струльдбругами, этими высшими существами, если только им угодно будет допустить меня в свое общество.

Человек, к которому я обратился с этой речью, потому что (как я уже заметил) он говорил на бальнибарбийском языке, взглянув на меня с той улыбкой, какая обычно вызывается жалостью к простаку, сказал, что он рад всякому предлогу удержать меня в стране и просит моего позволения перевести всем присутствующим то, что мной было только что сказано. Закончив свой перевод, он в течение некоторого времени разговаривал с ними на местном языке, которого я совершенно не понимал; точно так же я не мог догадаться по выражению их лиц, какое впечатление произвела на них моя речь. После непродолжительного молчания мой собеседник сказал мне, что его и мои друзья (так он счел удобным выразиться) восхищены моими тонкими замечаниями по поводу великого счастья и преимуществ бессмертной жизни и что они очень желали бы знать, какой образ жизни я избрал бы себе, если бы волей судьбы я родился струльдбругом.

Я отвечал, что нетрудно быть красноречивым на столь богатую и увлекательную тему, особенно мне, так часто тешившему себя мечтами о том, как бы я устроил свою жизнь, если бы был королем, генералом или видным сановником; что же касается бессмертия, то я нередко до мелочей обдумывал, как бы я распорядился собой и проводил время, если бы обладал уверенностью, что буду жить вечно.

Итак, если бы мне суждено было родиться на свет струльдбругом, то, едва только научившись различать между жизнью и смертью и познав, таким образом, мое счастье, я бы прежде всего решил всеми способами и средствами добыть себе богатство. Преследуя эту цель при помощи бережливости и умеренности, я с полным основанием мог бы рассчитывать лет через двести стать первым богачом в королевстве. Далее, с самой ранней юности я предался бы изучению наук и искусств и таким образом со временем затмил бы всех своей ученостью. Наконец, я вел бы тщательную летопись всех выдающихся общественных событий и беспристрастно зарисовывал бы характеры сменяющих друг друга монархов и выдающихся государственных деятелей, сопровождая эти записи своими размышлениями и наблюдениями. Я бы аккуратно заносил в эту летопись все изменения в обычаях, в языке, в покрое одежды, в пище и в развлечениях. Благодаря своим знаниям и наблюдениям я стал бы живым кладезем премудрости и настоящим оракулом своего народа.

После шестидесяти лет я перестал бы мечтать о женитьбе, но был бы гостеприимен, оставаясь по-прежнему бережливым. Я занялся бы формированием умов подающих надежды юношей, убеждая их на основании моих воспоминаний, опыта и наблюдений, подкрепленных бесчисленными примерами, сколь полезна добродетель в общественной и личной жизни. Но самыми лучшими и постоянными моими друзьями и собеседниками были бы мои собратья по бессмертию, между которыми я бы избрал человек двенадцать, начиная от самых глубоких стариков и кончая своими сверстниками. Если бы между ними оказались нуждающиеся, я отвел бы им удобные жилища вокруг моего поместья и всегда приглашал бы некоторых из них к своему столу, присоединяя к ним небольшое число наиболее выдающихся смертных; с течением времени я привык бы относиться равнодушно к смерти друзей и не без удовольствия смотрел бы на их потомков, вроде того как мы любуемся ежегодной сменой гвоздик и тюльпанов в нашем саду, нисколько не сокрушаясь о тех, что увяли в прошлое лето.

Мы, струльдбруги, будем обмениваться друг с другом собранными нами в течение веков наблюдениями и воспоминаниями, отмечать все степени проникновения в мир разврата и бороться с ним на каждом шагу нашими предостережениями и наставлениями, каковые, в соединении с могущественным влиянием нашего личного примера, может быть, предотвратят непрестанное вырождение человечества, вызывавшее испокон веков столь справедливые сокрушения.

Ко всему этому прибавьте удовольствие быть свидетелем различных переворотов в державах и империях, удовольствие видеть перемены во всех слоях общества от высших до низших; древние города в развалинах; безвестные деревушки, ставшие резиденцией королей; знаменитые реки, высохшие в ручейки; океан, обнажающий один берег и наводняющий другой; открытие многих неизвестных еще стран; погружение в варварство культурнейших народов и приобщение к культуре народов самых варварских. Я был бы, вероятно, свидетелем многих великих открытий, например, непрерывного движения, универсального лекарства и определения долготы.

Каких только чудесных открытий мы не сделали бы тогда в астрономии, обладая возможностью самолично проверять правильность наших собственных предсказаний, наблюдать появление и возвращение комет и все перемены в движениях солнца, луны и звезд!

Я распространился также на множество других тем, которые в изобилии были доставлены мне естественным желанием бесконечной жизни и подлунного счастия. Когда я кончил и содержание моей речи было переведено тем из присутствующих, которые не понимали ее, лаггнежцы начали оживленно разговаривать между собой на местном языке, по временам с насмешкой поглядывая на меня. Наконец господин, служивший мне переводчиком, сказал, что все просят его вывести меня из заблуждений, в которые я впал вследствие слабоумия, свойственного человеческой природе вообще, что до некоторой степени извиняет меня; тем более что порода струльдбругов составляет исключительную особенность их страны, ибо подобных людей нельзя встретить ни в Бальнибарби, ни в Японии, где он имел честь быть посланником его величества и где к его рассказу о существовании этого замечательного явления отнеслись с большим недоверием; да и мое удивление, когда он в первый раз упомянул мне о бессмертных, ясно свидетельствует, насколько новым был для меня этот факт и с каким трудом я верил своим ушам. Во время своего пребывания в обоих названных королевствах он вел долгие беседы с местными жителями и сделал наблюдение, что долголетие является общим желанием, заветнейшей мечтой всех людей, и что всякий стоящий одной ногой в могиле старается как можно прочнее утвердить свою другую ногу на земле. Самые дряхлые старики дорожат каждым лишним днем жизни и смотрят на смерть как на величайшее зло, от которого природа всегда побуждает бежать подальше; только здесь, на острове Лаггнегге, нет этой бешеной жажды жизни, ибо у всех перед глазами пример долголетия — струльдбруги.

Придуманный мной образ жизни безрассуден и нелеп, потому что предполагает вечную молодость, здоровье и силу, на что не вправе надеяться ни один человек, как бы ни были необузданны его желания. Вопрос, стало быть, не в том, предпочтет ли человек сохранить навсегда свежесть молодости и ее спутников — силу и здоровье, а в том, как он проведет бесконечную жизнь, подверженную всем невзгодам, которые приносит с собой старость. Ибо, хотя немного людей изъявят желание остаться бессмертными на таких тяжелых условиях, все же собеседник мой заметил, что в обоих упомянутых королевствах, то есть в Бальнибарби и в Японии, каждый старается по возможности отдалить от себя смерть, в каком бы преклонном возрасте она ни приходила; и ему редко приходилось слышать о людях, добровольно лишавших себя жизни, разве что их побуждали к этому нестерпимые физические страдания или большое горе. И он спросил меня, не наблюдается ли то же самое явление и в моем отечестве, а также в тех странах, которые привелось посетить мне во время моих путешествий.

После этого предисловия он сделал мне подробное описание живущих среди них струльдбругов. Он сказал, что почти до тридцатилетнего возраста они ничем не отличаются от остальных людей; затем становятся мало-помалу мрачными и угрюмыми, и меланхолия их растет до восьмидесяти лет. Это он узнал из их признаний; так как их рождается не больше двух или трех в столетие, то они слишком малочисленны для того, чтобы можно было прийти к прочному выводу на основании общих наблюдений над ними.

По достижении восьмидесятилетнего возраста, который здесь считается пределом человеческой жизни, они не только подвергаются всем недугам и слабостям, свойственным прочим старикам, но бывают еще подавлены страшной перспективой влачить такое существование вечно. Струльдбруги не только упрямы, сварливы, жадны, угрюмы, тщеславны и болтливы, но они не способны также к дружбе и лишены естественных добрых чувств, которые у них не простираются дальше чем на внуков. Зависть и немощные желания непрестанно снедают их, причем главными предметами зависти являются у них, по-видимому, пороки молодости и смерть стариков. Размышляя над первыми, они с горечью сознают, что для них совершенно отрезана всякая возможность наслаждения; а при виде похорон ропщут и жалуются, что для них нет надежды достигнуть тихой пристани, в которой находят покой другие. В их памяти хранится лишь усвоенное и воспринятое в юности или в зрелом возрасте, да и то в очень несовершенном виде, так что при проверке подлинности какого- нибудь события или осведомлении о его подробностях надежнее полагаться на устные предания, чем на самые ясные их воспоминания. Наименее несчастными среди них являются впавшие в детство и совершенно потерявшие память; они внушают к себе больше жалости и участия, потому что лишены множества дурных качеств, которые изобилуют у остальных бессмертных.

Если случится, что струльдбруг женится на женщине, подобно ему обреченной на бессмертие, то этот брак, благодаря снисходительности законов королевства, расторгается, лишь только младший из супругов достигает восьмидесятилетнего возраста. Ибо закон считает неразумной жестокостью отягчать бедственную участь безвинно осужденных на вечную жизнь бременем вечной жены.

Как только струльдбругам исполняется восемьдесят лет, для них наступает гражданская смерть; наследники немедленно получают их имущество; лишь небольшой паек оставляется для их пропитания, бедные же содержатся на общественный счет. По достижении этого возраста они считаются неспособными к занятию должностей, соединенных с доверием или доходами; они не могут ни покупать, ни брать в аренду землю, им не разрешается выступать свидетелями ни по уголовным, ни по гражданским делам, ни даже по тяжбам из-за границ земельных владений.

В девяносто лет у струльдбругов выпадают зубы и волосы; в этом возрасте они перестают различать вкус пищи, но едят и пьют все, что попадается под руку, без всякого удовольствия и аппетита. Болезни, которым они подвержены, продолжаются без усиления и ослабления. В разговоре они забывают названия самых обыденных вещей и имена лиц, даже своих ближайших друзей и родственников. Вследствие этого они не способны развлекаться чтением, так как их память не удерживает начала фразы, когда они доходят до ее конца; таким образом, они лишены единственного доступного им развлечения.

Так как язык этой страны постоянно изменяется, то струльдбруги, родившиеся в одном столетии, с трудом понимают язык людей, родившихся в другом, а после двухсот лет вообще не способны вести разговор (кроме небольшого количества фраз, состоящих из общих слов) с окружающими их смертными, и, таким образом, они подвержены печальной участи чувствовать себя иностранцами в своем отечестве.

Вот какое описание струльдбругов было сделано мне, и я думаю, что передаю его совершенно точно. Позднее я собственными глазами увидел пять или шесть струльдбругов различного возраста, и самым молодым из них было не больше двухсот лет; мои друзья, приводившие их ко мне несколько раз, хотя и говорили им, что я великий путешественник и видел весь свет, однако струльдбруги не полюбопытствовали задать мне ни одного вопроса: они просили меня только дать им сломскудаск, то есть подарок на память. Это благовидный способ выпрашивания милостыни в обход закона, строго запрещающего струльдбругам нищенство, так как они содержатся на общественный счет, хотя, надо сказать правду, очень скудно.

Струльдбругов все ненавидят и презирают. Рождение каждого из них служит дурным предзнаменованием и записывается с большой аккуратностью; так что возраст каждого можно узнать, справившись в государственных архивах, которые, впрочем, не восходят дальше тысячи лет или, во всяком случае, были уничтожены временем или общественными волнениями. Но обыкновенный способ узнать лета струльдбруга — это спросить его, каких королей и каких знаменитостей он может припомнить, и затем справиться с историей, ибо последний монарх, удержавшийся в его памяти, мог начать свое царствование только в то время, когда этому струльдбругу еще не исполнилось восьмидесяти лет.

Мне никогда не приходилось видеть такого омерзительного зрелища, какое представляли эти люди, причем женщины были еще противнее мужчин. Помимо обыкновенной уродливости, свойственной глубокой дряхлости, они с годами все явственней становятся похожими на привидения, ужасный вид которых не поддается никакому описанию. Среди пяти или шести женщин я скоро различил тех, что были старше, хотя различие в годах между ними измерялось всего какой-нибудь сотней или двумя годов.

Читатель легко поверит, что после всего мной услышанного и увиденного мое горячее желание быть бессмертным значительно поостыло. Я искренне устыдился заманчивых картин, которые рисовало мое воображение, и подумал, что ни один тиран не мог бы изобрести казни, которую я с радостью не принял бы, лишь бы только избавиться от такой жизни.

Король весело посмеялся, узнав о разговоре, который я вел с друзьями, и предложил мне взять с собой на родину парочку струльдбругов, чтобы излечить моих соотечественников от страха смерти. Я бы охотно принял на себя заботу и расходы по их перевозке, если бы основные законы королевства не запрещали струльдбругам оставлять свое отечество.

Нельзя не согласиться, что здешние законы относительно струльдбругов отличаются большой разумностью и что всякая другая страна должна была бы в подобных обстоятельствах ввести такие же законы. Иначе благодаря алчности, являющейся необходимым следствием старости, эти бессмертные со временем захватили бы в собственность всю страну и присвоили бы себе всю гражданскую власть, что, вследствие их полной неспособности к управлению, привело бы к гибели государства.

Некоторые демиурги спорят: следует ли создавать обитаемые миры лишь наяву, в здравом уме и твердой памяти? Или же можно дать себе волю во сне?

На самом деле, конечно, нет никакой разницы — хотя бы потому, что не ни сна, ни яви, а лишь две жизни, проживаемые одновременно. Это правило в равной степени верно и для демиургов, и для их созданий, сколь бы несовершенны ни были и те, и другие.

Джонатан Кэрролл. Кости луны. (фрагмент)

Москва. Махаон. 2002-11-03 пер. А. Гузман

Говоря о сновидениях, следует признать: не всякий рождается демиургом, но любой может стать им на время, во сне. Люди, даже самые мечтательные, редко ценят такую возможность, полагая, будто значительные события могут случаться только наяву.

И лишь демиурги знают, какое великое множество восхитительных миров рождается каждую ночь. Поэтому они приветствуют всякое утро с печалью и почтением, как и подобает встречать бесконечную череду апокалипсисов.

Владислав Отрошенко. Старуха Тамара

Из сборника «Персона вне достоверности». СПб Лимбус-пресс, 2000 г., серия «Мастер»

Некоторые демиурги всерьез полагают себя ответственными за судьбы сотворенных ими миров. Они подолгу обдумывают свои поступки, корят себя за ошибки и тщетно пытаются устранить все просчеты.

Пустое. Демиург не создан для ответственности. У него иная природа и иные заботы. Лучшее, что может сделать демиург для сотворенного им мира — забыть о нем на следующий же день.

Станислав Лем. Кибериада. Путешествие седьмое, или Как Трурля собственное совершенство к беде привело

(Wyprawa siodma, czyli o tym, jak wlasna doskonalnosc

Trurla do zlego przywiodla. Пер. — А.Громова)

Вселенная бесконечна, но ограниченна, а потому световой луч, в какую бы сторону он ни двинулся, через миллиарды веков вернется к исходной точке, если у него хватит сил; так же точно происходит со слухами, циркулирующими среди звезд и планет.

Дошли однажды до Трурля слухи издалека о двух могучих конструкторах-благодетелях, наделенных таким умом и таким совершенством, что никто с ними не сравнится. Трурль немедленно направился к Клапауциусу, но тот ему объяснил, что это слух не о таинственных соперниках, а о них самих, облетев Космос, вернулся вспять.

Однако слава тем и отличается, что обычно молчит о поражениях, даже если они порождены высочайшим совершенством. А кто в этом усомнится, пускай припомнит последнюю из семи экспедиций Трурля; совершил он эту экспедицию в одиночку, поскольку Клапауциус тогда был занят срочными делами и не мог составить ему компанию.

Был в то время Трурль безмерно самоуверенным и почтение, которое ему оказывали, принимал как нечто само собой разумеющееся. Направил он свою ракету на север, потому что эти края он меньше всего знал. Долго летел он средь пустоты, минуя и те планеты, на которых кипели битвы, и те, которые уже затихли в мертвом молчании, пока случайно не подвернулся ему небольшой планетоид, этакий крохотный, прямо-таки микроскопический кусочек материи, затерявшийся в пространстве.

По этому скалистому обломку кто-то бегал туда-сюда, подпрыгивая и странно жестикулируя. Удивленный таким одиночеством и обеспокоенный этими признаками не то отчаяния, не то гнева, Трурль поскорее спустился на планету.

Навстречу ему двинулся некий муж с величественной осанкой, весь иридиево-ванадиевый, бряцающий и звенящий; открыл он, что зовется Экзилием Тартарейским и является властелином Панкриции и Ценендеры, что обитатели обоих королевств в припадке цареубийственной ярости свергли его с престола и, изгнав, высадили на этой пустынной планете, чтобы он до окончания веков скитался вместе с ней, дрейфуя в темных потоках гравитации.

Узнав в свою очередь, с кем имеет дело, начал этот монарх домогаться, чтобы Трурль, как-никак профессиональный благодетель, незамедлительно вернул ему утраченное положение, и уже от одной мысли о таком обороте дел глаза его разгорелись огнем мести, а стальные его пальцы начали сжиматься, будто за горло хватали верноподданных.

Трурль, однако, не мог и не хотел исполнить желаний Экзилия, ибо это повлекло бы за собой множество зла и преступлений, и вместе с тем желал все же как-то успокоить и утешить обесчещенного короля. Поразмыслив хорошенько, он пришел к убеждению, что и в этом случае не все еще потеряно, поскольку можно так сделать, чтобы и король был сыт, и его прежние подданные остались целы. Поэтому, призвав на помощь все свое мастерство, Трурль работал не покладая рук и сконструировал для Экзилия совершенно новое государство. В нем было полным-полно городов, рек, гор, лесов и ручьев, было небо с облаками, были дружины воинов, жаждущих битвы, были укрепления, цитадели, и фрейлины, а также были там праздничные ярмарки, залитые ярким солнцем, и дни, прошедшие в тяжелом труде, и ночи, в которые до рассвета пели и плясали. Изощренно вмонтировал Трурль в то государство великолепную столицу, всю из мрамора и горного хрусталя, а также совет старейшин, зимние дворцы и летние резиденции, заговоры против короля, клеветников, кормилиц, доносчиков, стада великолепных скакунов и, конечно же, пунцовые плюмажи, веющие на ветру; затем пронизал он атмосферу государства серебряными нитями фанфар и гулкими громами артиллерийских салютов, подбросил также необходимую пригоршню предателей и другую пригоршню героев, щепотку вещунов и пророков, по одному мессии и поэту неслыханной силы духа, а потом, присев над готовым государством, проделал пробный пуск, по ходу дела манипулируя микроскопическими устройствами, придал женщинам этого государства красоту, мужчинам — угрюмую молчаливость и склонность к пьяным ссорам, чиновникам — спесь и служебное рвение, астрономам — звездный запой, детям же — шумливость. И все это, объединенное, сопряженное, тщательно подогнанное, умещалось в ящике не слишком большом, как раз такого размера, что Трурль мог его легко поднять; затем презентовал он это Экзилию на вечное владение. Наперед еще показал Трурль, где размещены входы и выходы этого новенького, будто с иголочки государства, как программируются там войны, как подавляются мятежи, как налагаются поборы и подати; научил он также Экзилия, где находятся в этом миниатюризованном обществе критические пункты, грозящие взрывом, то есть где имеется максимум возможностей для дворцовых заговоров и общественных движений, а где минимум; и объяснил он это так хорошо, что король, издавна приученный к тираническому правлению, на лету осваивал поучения и тут же, на глазах конструктора, издал несколько пробных указов, соответственным образом передвигая изукрашенные королевскими орлами и львами ручки регуляторов. Объявлялось этими указами чрезвычайное положение, полицейское время и особая дань, после чего, когда в королевстве этом прошел год, а для Трурля и короля — не более минуты, Экзилий актом высочайшего милосердия, то есть легким движением пальца на регуляторе, отменил одну смертную казнь, дань сделал более умеренной, а чрезвычайное положение изволил аннулировать, и крики благодарности, будто писк мышат, которых дергают за хвостики, вырвались из ящика, а сквозь выпуклое его верхнее стекло можно было наблюдать, как на светлых пыльных дорогах, на берегах лениво текущих рек, в которых отражались пушистые облака, народ радовался и прославлял ни с чем не сравнимое благородное милосердие властителя.

И хотя монарх поначалу был уязвлен подарком Трурля, ибо слишком уж маленьким было это государство и слишком походило на детскую игрушку, однако же, видя, как увеличивается оно, когда глядишь сквозь толстое верхнее стекло, а может, и неясно ощущая, что дело вовсе не в масштабе, поскольку государственные дела не измеришь ни метром, ни килограммом, чувства же, независимо от того, испытывают их карлики или великаны, в общем-то одинаковы, — поблагодарил конструктора, правда сквозь зубы и холодно. Кто знает, может, он охотно даже приказал бы, чтоб дворцовая стража сейчас же схватила Трурля и на всякий случай замучила бы пытками до смерти, поскольку наверняка было бы сподручней уничтожить в самом зародыше всякие разговоры о том, якобы какой-то приблуда, голодранец, промышляющий поделками, подарил могучему монарху королевство.

Был, однако, Экзилий достаточно благоразумен, чтобы сообразить, что ничего из этого не выйдет вследствие явной диспропорции: скорее удалось бы блохе арестовать своего кормильца, нежели всему теперешнему королевскому войску справиться с Трурлем. Так что король еще раз кивнул слегка Трурлю, сунул жезл и скипетр за пазуху, не без труда поднял ящик с государством я отнес его в свою изгнанническую хибарку. То солнце ее освещало, то ночь наступала в ритме оборотов планетоида, а король, которого подданные уже провозгласили величайшим в мире, прилежно правил, приказывал и запрещал, карал и награждал и такими методами непрерывно поощрял этих малюток к идеальному верноподданничеству и преклонению перед монархом.

Трурль же, возвратившись домой, тут же не без самодовольства рассказал своему другу Клапауциусу, как он блеснул конструкторским мастерством, удовлетворив одновременно и монархические стремления Экзилия, и республиканские — бывших его подданных. Клапауциус, однако, как ни странно, не выразил восторга. Наоборот, нечто в роде укора прочел Трурль в его глазах.

— Верно ли я тебя понял? — сказал он. — Ты отдал в вечное пользование этому извергу, этому прирожденному надсмотрщику, этому пыткофилу или муколюбу целое общество? И ты еще рассказываешь мне о восторге, который вызван тем, что аннулирована часть жестоких указов? Как ты мог это сделать?!

— Да ты, верно, шутишь! — закричал Трурль. — Ведь это государство умещается в ящике размером метр на шестьдесят пять сантиметров и глубиной семьдесят сантиметров. И это не что иное, как модель…

— Модель чего?

— Как это чего? Общества. Модель, уменьшенная в сто миллионов раз.

— А почем ты знаешь, что не существуют цивилизации по размерам в сто миллионов раз больше нашей? Может, тогда и мы — лишь модель этих гигантов? И вообще — какое значение имеют размеры? Разве в этом ящике, то есть государстве, путешествие из столицы в захолустье не длится целые месяцы для тамошних обитателей? Разве они не страдают, не трудятся в поте лица, не умирают?

— Ну, ну, милый мой, ты же сам знаешь, что все эти процессы происходят там лишь потому, что я их запрограммировал, значит, не взаправду…

— То есть как это не взаправду? Может, ты хочешь сказать, что ящик пуст, а битвы, пытки и казни — это лишь иллюзия?

— Это не иллюзия, поскольку они происходят в действительности, но лишь как некие микроскопические движения, в которые я вовлек атомные рои, — сказал Трурль. — Во всяком случае, все эти рождения и свадьбы, подвиги и доносы — не более как пляска мельчайших электронов в вакууме, упорядоченная благодаря точности моего незаурядного мастерства, которое…

— Не хочу слышать больше ни слова похвальбы! — прервал его Клапауциус. — Ты говоришь, что это самоорганизующиеся процессы?

— Ну, конечно!

— И что они возникают среди мельчайших облачков электронов?

— Ты же отлично знаешь об этом.

— И что феноменология рассветов, закатов, кровавых войн объясняется сопряжением переменных сущностей?

— Но ведь так оно и есть!

— А разве мы сами, если нас исследовать методами физическими, химическими, логическими, не представляем собой те же пляшущие облачка электронов? Положительные и отрицательные заряды, вмонтированные в пустоту? И разве наше бытие не является результатом столкновений этих пляшущих частиц, хотя сами мы воспринимаем коленца молекул как страх, желание или раздумья? И что же еще творится в твоей голове, когда ты мечтаешь, кроме двоичной алгебры переключении и неустанных странствии электронов?

— Клапауциусик ты мой! Ты отождествляешь наше бытие с бытием того запертого в стеклянном ящике лжегосударства?! — закричал Трурль. — Нет, это уж слишком. Ведь в намерения мои входило соорудить лишь симулятор государственности, кибернетически совершенную модель, ничего больше!

— Трурль! Безупречность нашего мастерства — это наше проклятье, которое отягощает непредвиденными последствиями любое наше создание! — повысив голос, произнес Клапауциус. — Неумелый подражатель, возжаждав пыток, сделал бы себе бесформенного идола из дерева и воска и, придав ему некоторое сходство с разумным существом, издевался бы над ним суррогатно и неестественно. Но подумай, к чему ведет дальнейшее совершенствование этого замысла! Представь себе, что другой сделает куклу с граммофоном в животе, чтобы она стонала под ударами; представь себе куклу, которая, если ее бить, будет молить о пощаде, куклу, которая станет гомеостатом; представь себе куклу плачущую, истекающую кровью, куклу, которая боится смерти, хоть и прельщается ни с чем не сравнимым ее спокойствием! Неужели ты не видишь, как мастерство подражателя приводит к тому, что видимость становится истиной, а подделка — действительностью? Ты отдал жестокому тирану в вечное владение неисчислимые массы существ, способных страдать, а значит, совершил позорный поступок…

— Все это софизмы! — крикнул Трурль с особым пылом, потому что слова друга его задели. — Электроны пляшут не только внутри наших голов, но и внутри граммофонных пластинок, и из этой их вездесущности не следует ничего такого, что давало бы тебе право проводить гипостатические аналогии! Подданные этого негодяя Экзилия действительно подвергаются пыткам и казням, хнычут, дерутся, целуются, но оттого и потому, что я соответствующим образом сочетал параметры, а о том, чувствуют ли они что-нибудь при этом, ничего неизвестно, Клапауциус, потому что ничего тебе об этом не скажут электроны, пляшущие в их головах!

— Если б я тебе голову разбил, тоже ничего не увидел бы, кроме электронов, это верно, — ответил тот. — Ты, наверное, представляешься, будто не видишь того, на что я указываю: я отлично знаю, что ты не так глуп! Граммофонную пластинку ты ни о чем не спросишь, пластинка не будет просить у тебя пощады и на колени не станет! Неизвестно, говоришь, стонут ли они от ударов лишь потому, что так им подсказывают электроны, которые при движении рождают звук, либо вправду кричат от нестерпимых мук? Тоже мне разница! Да ведь страдает не тот, кто свое страдание может дать тебе в руки, чтобы ты его мог ощупать, надкусить и взвесить, а тот, кто ведет себя как терпящий муки! Вот докажи мне, что они _не_ чувствуют ничего, _не_ мыслят, что они вообще _не_ существуют как создания, сознающие, что они замкнуты между двумя безднами небытия — той, что до рождения, и той, что после смерти, — докажи мне это, и я перестану к тебе приставать! Вот докажи мне, что ты только _имитировал_ страдание, но не _создал_ его!

— Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно, — тихо возразил Трурль. — Потому что, взяв инструменты в руки, еще перед пустым ящиком, я уже должен был предвидеть возможность _такого_ доказательства именно для того, чтобы предотвратить его при проектировании государства Экзилия, чтобы не создалось у монарха впечатление, что он имеет дело с марионетками, куколками взамен абсолютно реальных подданных. Я не мог поступить иначе, пойми! Ведь все, что как-либо разрушало иллюзию абсолютной реальности, уничтожило бы и смысл управления этим государством, сведя все к игре…

— Понимаю, отлично понимаю! — воскликнул Клапауциус. — Намерения твои были благородными — ты хотел лишь сконструировать государство, как можно более походящее на подлинное, просто неотличимо похожее, и я с ужасом понимаю, что тебе это удалось! С момента твоего возвращения прошли часы, но для них, запертых там, в этом ящике, — целые века. Сколько же ты жизней загубил для того, чтобы спесивый Экзилий мог еще больше пыжиться и чваниться!

Ничего уже не отвечая, Трурль направился к своему кораблю и увидел, что Клапауциус спешит вслед за ним. Крутанув пустолет, как волчок, направил Трурль его меж двух больших скоплений предвечных звезд и напирал на рули, пока Клапауциус не сказал:

— Ты неисправим. Вечно сначала делаешь, потом думаешь! И что же ты собираешься предпринять, когда мы окажемся там?

— Отниму у него государство!

— И что же ты сделаешь с этим государством?

— Уничтожу! — хотел было крикнуть Трурль, но первый же слог застрял у него в горле. Не зная, что сказать, он буркнул: — Устрою выборы. Пускай сами себе подыщут справедливых руководителей.

— Ты их запрограммировал как феодалов и ленников, так что же им дадут выборы, как повлияют на их судьбу? Надо было бы сначала разрушить всю структуру этого государства и заново все соединить…

— Но где кончается изменение структуры и где начинается переделка сознания?! — закричал Трурль.

Клапауциус ничего ему не ответил, и так они летели в угрюмом молчании, пока не заметили планетоид Экзилия, и когда они кружили над ним перед посадкой, взор их поразило необычайное зрелище.

Всю планету покрывали неисчислимые признаки разумной деятельности. Микроскопические мосты, как черточки, виднелись над водами ручейков, а в лужицах, отражающих звезды, полным-полно было кораблей, словно плавающих стружек… Ночное, окутанное мраком полушарие покрывала блестящая рябь освещенных городов, а на светлом полушарии тоже повсюду виднелись города и села, хоть самих обитателей из-за их ничтожной величины не удавалось разглядеть и в самые сильные бинокли. Только от короля ни следа не осталось, будто почва под ним расступилась.

— Нет его… — шепнул Клапауциусу изумленный Трурль. — Что они с ним сделали? Значит, им удалось выбраться из ящика, и они заселили этот обломок…

— Смотри, — сказал Клапауциус, указывая на облачко, похожее на маленький грибок для штопки чулок, медленно расплывающееся в атмосфере. — Они уже знакомы с атомной энергией… А там дальше — видишь эту стеклянную штуку? Это остатки ящика, которые они превратили в нечто вроде святыни…

— Не понимаю. Все же это была только модель. Только процесс со множеством параметров, монархический тренажер, сопряженная имитация переменных в мультистате, — бормотал ошеломленный, обалдевший Трурль.

— Да. Но ты совершил непростительную ошибку излишнего совершенства в подражании. Не желая ограничиться часовым механизмом, ты создал, помимо воли, из педантизма, то, что неизбежно стало противоположностью механизма…

— Не продолжай! — крикнул Трурль.

Они все смотрели на планету, и тут что-то ударилось об их корабль, но слабо, едва скользнув, — они увидели этот предмет, так как освещала его исходящая сзади полоска тусклого свечения. Был это кораблик, а может, искусственный спутник, удивительно похожий на один из тех стальных шлепанцев, какие носил тиран Экзилий. Подняв глаза кверху, они увидели высоко над планеткой светящееся тело, которого в прежние времена здесь не было. И они распознали в его округлой, идеально холодной поверхности стальные черты Экзилия и поняли, что он сделался Месяцем микроминиантов.

Неосмотрительно и самонадеянно полагать, будто первый же созданный вами мир непременно станет венцом творения. Но даже самый неопытный демиург должен постараться создать мир, который он сможет любить хотя бы некоторое время. В противном случае, ему придется убедиться, что уничтожать собственное творение — печальный, утомительный и неблагодарный труд. Все равно что обои обдирать. И ведь не наймешь никого…

Дмитрий Горчев Город 3

Только не надо на меня кричать.

Да, я разрушил этот город. Сам придумал, сам разрушил. Мой город — что хочу, то и делаю. Одним городом больше, одним меньше.

Всё равно вы не знаете ни одного обвинения, о котором я бы уже не подумал.

Никакого плана не было. Всё сочинялось на ходу.

Собака задирала ногу, и вырастало дерево с русалкой на самой толстой ветке, а другая ветка, плавно изгибаясь, заканчивалась удавленником. И всё это мимо, мимо, как декорация, призванная изображать движение повозки в бездарно драматическом театре моего самого первого и неудачного города. Я тогда ещё ничего не разрушал сам, и поэтому, выхватив из реберной части толстомясой империи солидный кусок, сделал свой первый город столицей этой грудинки, нагнав туда подневольных переселенцев в шёлковых шарфах с сотовыми телефонами, от всей души ненавидевших это пыльное образование с морозами в августе и комарами в январе. А уже эти переселенцы сами позвали разноцветных турков, которые и не оставили от того города камня на камне. Не то ещё две тысячи лет я спотыкался бы на одной и той же кочке, родной и тошнотворной, как детсадовское какао.

А этот город был уже третьим. Мне казалось, что я чему-то научился на первых двух.

Я старался. Придумал медленный снег на трамвайных путях, а самих трамваев нарочно придумывать не стал, они сами потом откуда-то появились, от какой-то моей же незаметной подлости, а может на стене начеркал какую-нибудь каббалистическую загогулину, не знаю… Эти трамваи невозможно было выследить и уничтожить, потому что появлялись они только один раз, в пять часов утра, грохоча чугунными колесами и разрушая мой дом тогда, когда не открыть глаз и не оторвать головы, когда ночь уже кончена, а утро ещё неизвестно, настанет ли.

Посреди города я сочинил дерево, ветки которого на этот раз были слишком тонкими и, поэтому, бледная русалка с бесцветными глазами уже не сидела на них, а тянулась к нескончаемой черешне под неусыпным надзором библейски распутной матушки в халате с одной пуговицей на все случаи жизни. Однажды я напустил на город небольшой потоп, который затушил в нём все огни, кроме моей неотвратимой свечки, и русалка, впервые в жизни оторвавшись от черешни, пришла посмотреть ко мне в окно.

Ещё в первом городе я узнал о шарообразности этого мира. Помню, как я смотрел в спину уходящему навсегда человеку, наблюдая, как сначала исчезают его ноги, потом плечи, голова… И вдруг я понял, что он никуда не уйдёт, а будет появляться из-за спины снова и снова, до скончания времён. Поэтому, свой третий город я окружил горами. Нет, не для того, чтобы защититься ими от всё возрастающего числа ушедших людей, на самом деле, эти горы были всего лишь оптической иллюзией, я проверял — сколько ни иди, они отодвигаются всё дальше и дальше, как радуга. Но, во всяком случае, они хотя бы закрывали отвратительную в своей непрерывности линию горизонта.

Я потихоньку обживал своё новое пространство, размечая улицы и кварталы жёлтыми каракулями на снегу и пеплом, сыпавшимся с измятых сигарет.

Но уже тогда город стал вести себя неправильно. Однажды я проснулся на совершенно незнакомой улице, такой тёмной и прямой, что она просто не могла прийти мне в голову. На ней жили кашляющие от злобы собаки, и когда она, всё же, закончилась, я снова увидел ненавистную линию горизонта из-за которой выползала на бесконечную помойку алюминиевая луна. Крекс, фекс, пекс. Я порылся в карманах, да где там… Папа Карло опять остался без новой куртки.

Из города в разные стороны уходили рельсы и, отправившись по ним путешествовать, в самом конце, я обнаружил своего высохшего предшественника с неестественно настоящими ногтями на чёрных перебинтованных ногах, и покрытый мелкими трещинами портрет дамы с глазами русалки, смотрящей на свечку в моём окне.

А на обратном пути меня подкараулил и схватил невзаправдашний горбун в белом халате. Он смешивал в пробирках волшебные жидкости и разрешил мне подуть в стеклянную трубочку, чтобы жидкость в пробирке задымилась и окрасилась в рубиновый цвет, ух ты!

Очевидная банальность горбуна предлагала усомниться в его реальности, и я ушёл от него, уже не помню как, позволив ему пытать до скончания времён усталых путников с рюкзаками, полными жухлых трав. Это была чужая территория, там я был не хозяин.

Но пока я путешествовал по рельсам, город усомнился уже в моём существовании. Возможно, виной тому была та же самая банальность, на которую с идиотской настойчивостью указывали зеркало в затоптанной прихожей и чёрный бюстгальтер, третий месяц сохнущий на трубе в ванной.

Город торопливо переделывал придуманных мной людей, он задавил машиной счастливую бабушку с белым платочком, плясавшую возле пивного ларька, замусорил все улицы и перегородил их троллейбусами со сваренными коротким замыканием рогами. Он населил город близнецами-милиционерами, которые размножались простым делением. Я сам однажды видел — стоял на углу сержант, потоптался как-то странно, глядь — а их уже двое. И лица у них одинаковые, и звания, и фамилии даже.

И прохожие, которых я придумывал, чтобы было не скучно ходить по улицам, стали какими-то пыльными и застиранными. Их по утрам вывозили древними растрескавшимися автобусами из каких-то хранилищ на краю города, и туда же свозили по вечерам, сваливая как попало, вперемешку с прохудившимися молочными пакетами.

Я ходил по своему городу, и не узнавал его. Неужели всё это сочинил я? Хотя, вон она — пуговица от моей рубашки в асфальтовой трещине.

Какой-то злой Мёбиус успел склеить своё кольцо с односторонней поверхностью, из которой невозможно уйти. Декорации совершили круг сквозь паутину кулис, и на сцену опять выползло дерево с развешенными для просушки агрессивно сиреневыми рейтузами примадонны.

Опять война.

Ну почему, почему всё и всегда кончается войной? Ну, любовь — понятно, но ведь и ненависть тоже. Да что там говорить, валенок в мусоропровод выбросишь — и на тебя уже идет хорошо организованный манипул соседских пенсионеров, лязгающих крепкими железными зубами.

Как-то раз в бане ко мне подошел голый кривоногий человечек и протянул младенческую молочную бутылку, уверяя, что эта мутная жидкость сделает меня бессмертным. Мне стало смешно — я и так был бессмертен, и глотнул из бутылочки. Последнее, что я помню из той жизни — это клок чьей-то кожи с толстыми поросячьими волосами, оставшийся на плохо забитом в деревянную ступеньку гвозде.

Всё рассыпалось, растрескалось и разъехалось по швам, а я всё никак не мог приподнять то, что осталось от моего лица и навести, наконец, порядок. Впрочем, никогда я не умел его наводить.

Вырванный с корнем и разбитый об стену телефон, давным-давно отключенный за неуплату, звонил теперь только для того, чтобы расхохотаться в лицо, и город навалился на меня всеми своими домами, деревьями и тенями, намертво придавив к полу, чтобы я не извернулся, не выскользнул и не ушёл от него в окно седьмого этажа. Зачем? Я никуда не собирался.

Открывалась дверь и заходил человек с горчичным баллончиком, чтобы, наступив на мою рубашку ногой, оторвать ей рукав и унести неизвестно куда. В шкафу, в стариковской затхлости отмучившихся штанов и ботинок, поселился призрак старушки-учительницы с нижнего этажа, захлебнувшейся в крутом кипятке, хлещущем в моём туалете из треснувшего унитазного бачка.

Холодильник со скрипом раскрывал заржавленные двери, выставляя напоказ плесневелые внутренности, мёртвых животных и разноцветные отравы, не леденеющие среди малахитовых пельменей и сталагмитов окровавленной морозилки.

Как-то раз, вынося среди ночи свой постыдный мусор, я встретил на лестнице давних искалеченных путников. Они курили иссохшие и раскрошившиеся за многие годы травы из своих рюкзаков и, когда я проходил мимо, они спрятали от меня свои воспалённые глаза. Как они попали сюда? Они не умели убегать, они вообще ничего не умели. Только говорить медленные слова и слюнить нечувствительным пальцем пылающие кончики своих папирос.

Я тут же подумал, что, пока валялся в бане, злой горбун завоевал город, и его тихие войска передушили всех моих жителей, да-да, я сам видел, как их костлявые руки по локоть торчат из чужих треснувших пиджаков. Но нет, так было бы слишком просто. Победить горбуна, сбросить его в жерло недалёкого вулкана, а смерть в яйце, ну и яйцо туда же… Совершать одноразовые подвиги умеет любой дурак, способный взять себя за шиворот и дёрнуть покрепче. Но попробуйте-ка просто подержать себя за шиворот хотя бы пару дней…

Я разорвал и сжёг чёрный бюстгальтер, но вместо него появилась пыльная зубная щётка, я отравил призрак старушки жидкостью «Раптор», от которой в доме завелись тысячи белых тараканов, я купил себе новые штаны и опрокинул на них банку с безголовыми шпротами. Каждое утро я рвал на себе паутину, но к вечеру, опять облепленный ею с головы до ног, засыпал в ботинках, не в силах доползти до дивана.

Господи, думал я, ну почему? Я же помню, я же переворачивал эту жизнь, почему же я не могу сдвинуть сейчас эту скользкую многотонную тушу, расползшуюся по улицам этого города как забытое кислое тесто? Если бы то, что я сделал сегодня, оставалось хотя бы до завтра… Но оно равнодушно шлёпалось назад и лениво расползалось в ту же бесформенную лепёшку.

И так будет всегда, понял я. Отныне и присно. И никто не уйдет отсюда, потому что самолёты будут летать только в гнусный город Константинополь, а поезда все давно сошли с рельсов, и последний, покрытый сосульками Летучий Голландец с седым проводником, застрявшим вместе с мусорным баком в автоматической сцепке, будет выть, проносясь мимо безлюдных разъездов.

Ненужная война была проиграна. Мне ли, тысячи раз говорившему "всё будет хорошо", было этого не знать? Это лицо не стоило того, чтобы его сохранять. Такие лица, объеденные крысами, валялись в каждой канаве бывшего города.

* * *

И что?

Я роюсь в карманах — в пальто их четыре, в пиджаке — пять, в штанах — три, да ещё два на рубашке. Слишком много для последней двадцатки, которую всё равно разменял ещё позавчера…

Нет, так нечестно. Я не покладал рук, валился с ног, совершал с утра по четыре подвига натощак, без единого перекура, и что осталось? Сломанная сигарета в кармане старой куртки?

И сентиментально-картонная русалка, без которой этот город вообще не имеет никакого смысла, выползла из-за спины. Она совершила кругосветное путешествие, прыгая из лужи в лужу. Господи, что же с тобой сделалось? Под какими грузовиками ты валялась? Да, я понимаю, что путь вокруг света неблизкий, но почему же ты первым делом побросала именно то, что ты побросала, и почему ты так гордишься тем, что от тебя осталось?

Я знаю, почему они всегда уходят, но так и не понял, зачем они обязательно возвращаются.

Рассказать мне, что никакого дерева не было?

Зачем? Его давно спилили и построили киоск, торгующий презервативами из гусиной кожи.

Ну и сжёг я этот город.

Извините, так уж вышло… Бросил в речку сигарету, всё как заполыхало… Пожарные набежали с пирогами и блинами, да где там…

Всё бред. Пыль и пепел.

Не стоит затягивать агонию умирающего мира.

Демиург должен быть честен с собой: если уж не получилось, значит не получилось. Ни к чему тратить время и силы на штопку бесчисленных прорех.

Ломать, в конце концов, не строить.

Анджела Картер. Адские машины желания доктора Хоффмана. (фрагмент)

Если уж демиург окончательно решил разрушить созданный им обитаемый мир, его долг — позаботиться, чтобы гибель мира была красивым зрелищем. Небрежность в таком ответственном деле, как мы понимаем, совершенно недопустима.

Александр Секацкий. Моги и их могущества. Глава «Белый танец»

Да. И последнее.

Прежде, чем приниматься за сотворение мира, всякий разумный и ответственный демиург обязан создать самого себя и удостовериться, что новорожденное существо как нельзя лучше подходит для предстоящей работы.

Светлана Мартынчик, Игорь Степин МАДАЙК

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

Эта книга является первой энциклопедией, содержащей сведения о населении материка МАДАЙК и прилегающих к нему островов.

МАДАЙК — одна из шести частей суши планеты ХОМАНА. Сведения об остальных пяти великих землях ХОМАНЫ: материках МУРБАНГОН, МАРКАТУН, УГАН, архипелагах ТИМАНГИ-БАДУ и ОША следует искать в других письменных и устных источниках, или не искать вовсе.

Развитие истории принято представлять в виде некоего условного луча, началом которого является произвольно выбранная точка, откуда луч совершает непрерывное поступательное движение в бесконечность.

Если мы отметим на этом луче точку и условно обозначим ее как «сегодня», движение луча будет осуществляться только «вправо» от этой точки, в так называемое «будущее», тогда как «слева» мы наблюдаем статичный отрезок — то, что принято обозначать термином «прошлое».

Никакого движения, никаких изменений на участке луча, соответствующем прошлому, не происходит.

Однако в ходе работы над созданием мира ХОМАНА мы обнаружили, что история может развиваться в обоих направлениях. С тех пор мы представляем себе историю в виде прямой, не имеющей ни начала, ни конца. Т. е. изменения происходят в обоих направлениях от произвольно выбранной нами точки, обозначенной как "сегодня".

На практике это означает, что события сегодняшнего дня не только влекут за собой некие последствия, которые неизбежно проявятся в будущем, но и изменяют прошлое. В таких случаях неизбежно появляются якобы неопровержимые доказательства: новые археологические находки, если речь идет о далеком прошлом; человеческие воспоминания, документы и свидетельства очевидцев, если речь идет о недавних событиях.

В рамках этой теории вполне возможно предположить, что, скажем, Троянская война долгое время была литературным вымыслом, но несгибаемая убежденность археолога Шлимана в ее реальности, превратила ее в подлинное событие, после чего сам Шлиман благополучно отыскал развалины Трои.

В изначальном языке мира ХОМАНА МАСАНХА существует термин «БЕКЕНХАМА». Переводится это понятие как "упраздненное время" и применяется когда речь идет о прошлом, достоверность которого не вызывала сомнений до какого-то момента, после чего оно стало вымыслом, мифом, поскольку на смену ему пришло новое достоверное прошлое.

ПРЕОБЛАДАНИЯ

Как любая из шести Великих Земель планеты ХОМАНА, МАДАЙК имеет собственные, присущие только ему особенности, связанные с ПРЕОБЛАДАНИЯМИ. На МАДАЙКЕ преобладают животные, на втором месте (т. е. в равновесии) находятся люди, на третьем (т. е., в недостаточном количестве) — растения.

На практике это приводит к тому, что животный мир МАДАЙКА чрезвычайно разнообразен. Здесь можно встретить всех животных, обитающих в мире ХОМАНА. При этом некоторые из них водятся только на МАДАЙКЕ и более нигде. Здесь проживает ограниченное (по сравнению с МУРБАНГОНОМ и МАРКАТУНОМ) число народов. И, наконец, растительный мир МАДАЙКА выглядит крайне скудным и однообразным по сравнению с другими материками планеты. Это не значит, что МАДАЙК изобилует пустынями: здесь встречаются даже леса, но деревья в этих лесах чаще всего принадлежат к одному — двум видам.

Из всего вышесказанного следует, что обитатели МАДАЙКА вынуждены заниматься сельским хозяйством, если хотят разнообразить свой мясной рацион растительной пищей; растения, особенно завезенные с других материков, ценятся здесь очень высоко, тогда как мясная пища является повседневной, легкодоступной и ценности не представляет. Одежда обитателей МАДАЙКА, как правило, изготовляется из кожи, меха и шерсти животных. Ткани из растительных волокон ценятся необычайно высоко и доступны лишь высокоцивилизованным народам, да финансовой элите более-менее развитых обществ. А те виды животных, которые являются травоядными на других материках, на МАДАЙКЕ становятся всеядными, или даже хищниками.

Что касается преобладания одного из шести основных МИНЕРАЛОВ, на МАДАЙКЕ преобладает ШИПУХ (на его долю приходится половина всех почв и глубинных залежей материка), одну треть земель МАДАЙКА составляет ШАНХАМА, оставшаяся часть составлена поровну из ШАНТА, ШУШХА, ШИУФА и ШУФТА. Свойства этих МИНЕРАЛОВ подробно описаны в комментариях.

Справившись о свойствах преобладающих ШИПУХ и ШАНХАМА, можно сделать вывод, что для всех цивилизаций МАДАЙКА будут характерны теплые, освещенные жилища, гибкое, но не слишком прочное холодное оружие, умение ориентироваться на местности и использовать присущую планете магию для путешествий.

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ПОЛОВ И СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Для большинства народов, живущих на ХОМАНА, на каком бы уровне развития они не находились, принадлежность к мужскому или женскому полу не имеет практически никакого значения. Исключения встречаются обычно у народов категории МУММЭО, поскольку люди МУММЭО обычно подчиняются индивидуальной воле своего создателя, а капризы всякого демиурга могут находиться в противоречии с законами и обычаями мира ХОМАНА. (Яркий пример народ ХО с архипелага ОША: жесткая патриархальная система людей ХО — следствие ярко выраженных маскулинных качеств их Создателя МОТЕОКЕ и его сына ТУДЕУМКИ)

Но такие исключения редки. Во всяком случае, на материке МАДАЙК они не имеют места. У большинства народов ХОМАНА мужчины и женщины имеют одинаковые имена и сходную манеру одеваться; их социальное положение зависит исключительно от личных качеств, но никак не от пола персоны. Так, например, среди военных мужчин, как правило, больше, но это объясняется их очевидным физическим преимуществом. Точно так же среди государственных деятелей, как правило, больше женщин: им в большей степени присущи расчетливость и осторожность, что, собственно, и берется в расчет при назначении на ответственную должность.

Так происходит у людей МАРАХА. Что касается ХУРМАНГАРА, у тех все еще проще: кто сильнее и удачливее — тот и прав.

Возможно, подобное безразличие к гендерному вопросу у обитателей ХОМАНА отчасти объясняется тем, что для них союз мужчины и женщины — лишь один из многих (и не самый популярный) способ продолжения рода. Многие предпочитают иметь своего собственного ребенка и обладают достаточным опытом в магических практиках, чтобы получить желаемое. В то же время, интимные отношения между полами считаются в цивилизованных обществах одной из великого множества радостей бытия, но далеко не краеугольным камнем человеческих отношений. Среди обитателей ХОМАНА немало людей, ведущих «монашескую» в нашем понимании жизнь — на самом деле эти девственники и «аскеты» просто предпочитают удовольствия иного рода.

Поэтому и семейные отношения обитателей ХОМАНА радикально отличаются от тех, к которым привыкли мы. Браки весьма редки, хотя, если уж заключаются, то обычно оказываются очень прочными, поскольку членов такого союза связывают как правило не общее потомство, а общие интересы. Семьи (нередко полигамные) больше напоминают закрытые кланы, или даже рыцарские ордена в миниатюре.

Все это важно помнить, т. к. в противном случае читателю может показаться, что мы пишем только о мужчинах, и не упоминаем о женщинах. Дело в том, что в языке МАСАНХА существует понятие биологического различия между представителями обоих полов, но в грамматике нет мужского и женского рода. Поэтому, когда о ком-то пишут: "Он сказал", "Он сделал", это вовсе не означает наличие у данной персоны именно мужских гениталий.

НУСАМА БАХИЭ АМОХАЙОА ШАПИТУК И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ЖИЗНЬ НАРОДОВ, НАСЕЛЯЮЩИХ МАТЕРИК МАДАЙК

В начале ШУМАЛО УХЕРА произошло событие, кардинально изменившее жизнь обитателей материка МАДАЙК, в первую очередь, МАРАХА. На материке МАДАЙК поселился НУСАМА БАХИЭ АМОХАЙОА ШАПИТУК. О причинах, вынудивших его покинуть планету АВУА, место его постоянного пребывания повествуется в "АТУБА АББАЕ", священных текстах мира ХОМАНА. Вот избранные отрывки этих текстов, которые непосвященные могут читать без риска навлечь на себя три дюжины Лунных Проклятий:

Сначала было рождение всего, но нет этому свидетелей, поэтому умолчим обо всем, происшедшем до начала времен. После обнаружилось, что все устроено как нельзя лучше, и среди многих вещей, необходимых для гармонии и порядка, рождено было БАХИЭ АМОХАЙОА, где жил ШАПИТУК с начала времен на планете АВУА, весьма подходящей для его пребывания, ибо безмолвие и неделание царили там. Никому не известно, кто такой ШАПИТУК, посвященным известно, зачем он. Время не властно над ним, и порой он мало чем отличается от людей, а порой не схож с человеком вовсе. ШАПИТУК говорит, что рожден для того, чтобы видеть, понимать и помнить. Дела людей, богов и тех Сил, у которых нет имен в языках человеческих, ведомы ШАПИТУКУ, но кому ведомы его дела? Известно, что место его обитания звалось КУПИТУК, и был это лабиринт, путей которого никто не знал, кроме его обитателя.

Время шло на планете АВУА, застывшей в благоговейной тишине, дабы не помешать таинству, и продолжалось это два ШУМАЛО, пока не пришел АФУАБО.

Надо сказать о нем то немногое, что известно, ибо много страниц в книге судеб переписано после его прихода на АВУА.

АФУАБО — могущественный из тех великих, что обычно не утруждают себя вмешательством в судьбы миров, людьми населенных, ибо не их это путь, и не их это заботы. Но мощь их такова, что одного вздоха подобного существа порой достаточно, чтобы погубить, или породить мир, подобный нашему <…>

Беспокоен был АФУАБО, слишком беспокоен для уготованной ему великой участи. И повздорил он с теми могущественными, что окружали его, и в борьбе с ними утратил он часть своей дивной силы, и вынужден был удалиться в изгнание. И шаг его был равен <…>, и пути его были непостижимы, пока не пожелал он остановиться и отдохнуть. И пал взор АФУАБО на планету АВУА, и полюбил он ее, и ступил на ее землю. А был он в то время, даже лишенный былой мощи, слишком силен и непостижим для людей и богов человеческих.

И задрожала планета АВУА под стопой АФУАБО, и перестала быть тем, чем была прежде. В тот миг, когда АФУАБО ступил на АВУА, случилось <…> И не смог там оставаться ШАПИТУК, ибо был он частью прежней АВУА, но чужд <…>

ШАПИТУК исчез из <…>, лишь облако осталось от него. И из этого облака сотворил АФУАБО чудесного быка ХУРУ, который <…>

Расскажем теперь о путях ШАПИТУКА. Покинув АВУА, он обнаружил себя в мире ХОМАНА <…>

И оказавшись на ХОМАНА, полюбопытствовал ШАПИТУК, в какие земли он попал, и кто хозяева этих мест? И стало ему ведомо, что оказался он на земле, имя которой МАДАЙК, во владениях людей, чье имя ШАПИТУК, МАРАХА они по рождению, ровесники мира и цель созидания. И дивное совпадение имен сказало ШАПИТУКУ, что не нарушена гармония мира, что должным образом совершаются события, и не следует тратить силы на борьбу.

И он успокоился душой, и отдохнул сердцем, и остался на материке МАДАЙК, среди МАРАХА ШАПИТУК, как и было предназначено великим замыслом. И по-прежнему ведомы ШАПИТУКУ дела людей и богов человеческих, хотя <…>

А МАРАХА ШАПИТУК учатся у него разным вещам, необходимым для правильной жизни, и, как могут, помогают в делах его удивительных, и многое изменилось для них за годы, прошедшие с прибытия их чудесного тезки. И сменяются ШУМАЛО в ХОМАНА, и творятся дела, и пребывает ШАПИТУК в спокойствии, исполняя предназначение свое.

Как явствует из священного текста, ШАПИТУК избрал и приблизил к себе МАРАХА ШАПИТУК, подивившись сходству имен. Он выбрал место для постоянного жительства высоко в горах НУРУХАМУ. Любой из людей МАРАХА может иногда прийти к нему для беседы.

Во владениях МАРАХА ШАПИТУК есть еще одно жилище для божества, представляющее собой точную копию лабиринта КУПИТУК на планете АВУА. ШАПИТУК посещает это место, когда считает нужным. Но обычно он пребывает в своем горном жилище. К этому жилищу ведут три дороги.

Одна дорога соединяет земли МАРАХА ШАПИТУК с жилищем НУСАМА ШАПИТУКА. Эта дорога — простая и скромная, без особых излишеств, зато идти по ней легко, как по равнине.

Вторая дорога соединяет земли МАРАХА ТРАГОЛ с жилищем НУСАМА ШАПИТУКА. Это роскошная, парадная дорога необычайной красоты. Ее строили ХУРМАНГАРА, состоящие на службе МАРАХА ТРАГОЛ под руководством мудрейших правителей этого народа. Идти по этой дороге трудно, а временами — даже опасно, поэтому МАРАХА ТРАГОЛ всегда путешествуют к жилищу ШАПИТУКА верхом на животных КУНТИАЛЕ, не слишком разумных, но хорошо приспособленных к такого рода путешествиям. Вдоль этой дороги стоит стража из воинов ХУРМАНГАРА. Сейчас, в ШУМАЛО ГАУ, когда ХУРМАНГАРА на материке МАДАЙК почти не осталось, дорогу стерегут сами МАРАХА ТРАГОЛ, хотя сами не могут ответить на вопрос, зачем, и от кого ее следует охранять.

Третья дорога соединяет жилище НУСАМА ШАПИТУКА с рекой, впадающей в море. По этой реке обычно путешествуют МАРАХА ХАБОДА. Здесь они оставляют свои корабли и дальше идут пешком. Дорога эта — самая короткая и сделана не слишком умело, хотя из самых дорогих материалов: строительство дорог — не то дело, в котором люди ХАБОДА могут блеснуть мастерством. Однако путешествовать по этой дороге легко.

Все МАРАХА, обитающие на материке МАДАЙК с радостью и благоговением навещают жилище НУСАМА ШАПИТУКА. Он, в свою очередь, охотно им это позволяет и ведет с ними мудрые беседы. Не всем эти беседы идут на пользу, ибо только МАРАХА ШАПИТУК полностью понимают смысл его речей. Все же ШАПИТУК не скрывает своего удовольствия от общения со всеми людьми МАРАХА: это забавляет его и помогает скоротать время, оставшееся до возвращения на АВУА, которое произойдет в начале следующего ШУМАЛО.

НАРОДЫ, НАСЕЛЯЮЩИЕ МАДАЙК

МАРАХА

ШАПИТУК

ШАПИТУК — МАРАХА, ставшие КОШИ. Живут на МАДАЙКЕ с начала времен. В момент появления на свет, их численность составляла 432 человека; эту цифру они сохраняют неизменной по сей день, поскольку для людей МАРАХА не составляет труда регулировать рождаемость.

Один из самых загадочных моментов — совпадение названия этого народа с именем местного божества.

ШАПИТУК является НУСАМА БАХИЭ АМОХАЙОА, то есть наиважнейшей для обитателей ХОМАНА из присутствующих в мире Божественных Сил. С начала ШУМАЛО УХЕРА божество по имени ШАПИТУК было вынуждено покинуть место своего постоянного пребывания, планету АВУА, и поселиться на ХОМАНА. ШАПИТУК придал особое значение удивительному совпадению имен и поселился на материке МАДАЙК, неподалеку от тех мест, где живут люди ШАПИТУК.

С начала ШУМАЛО УХЕРО люди ШАПИТУК считаются КОШИ, поскольку ШАПИТУК взял их под свое особое покровительство. Под его влиянием безупречность и могущество народа ШАПИТУК возросли и стали непревзойденными.

Говоря о связи народа ШАПИТУК с ШАПИТУКОМ, нельзя не упомянуть об одном из важнейших следствий такого союза: люди ШАПИТУК стали нацией профессиональных историков. Дело в том, что одной из важнейших функций ШАПИТУКА, в качестве НУСАМА БАХИЭ АМОХАЙОА является постоянное наблюдение за миром, порученным его заботе, и составление единственной Истинной Летописи БАХИЭ АМОХАЙОА, полной, беспристрастной и безупречной, включающей в себя все, что происходит в этом мире: от момента его рождения до последнего вздоха последнего океана. Люди ШАПИТУК, его приемные дети и воспитанники добровольно разделили с ним этот труд, в меру своих человеческих сил и своего человеческого разумения.

Постепенно занятия историей превратились во всепоглощающую страсть и основную профессию людей ШАПИТУК. В юности каждый из них получает соответствующую магическую, интеллектуальную и физическую подготовку, на что уходят многие годы. Но это не является препятствием: люди ШАПИТУК, как и все МАРАХА могут жить почти бесконечно долго, если не будут убиты. Когда молодой человек становится превосходным магом, ученым, воином и способен собственноручно смастерить все, что может понадобиться в далеком путешествии, он отправляется в то место планеты ХОМАНА, которое, по мнению его старших коллег, в настоящий момент нуждается в описании. Прибыв туда, начинающий историк открыто, или инкогнито присутствует при всех значительных событиях, принимает в них участие, или остается пассивным наблюдателем — по необходимости. И, разумеется, ведет подробный дневник, где описывает происходящее, стараясь не упустить ни малейшей детали. Люди ШАПИТУК считают, что подобный опыт совершенно необходим тому, кто хочет когда-нибудь достичь полного понимания жизни.

Обычно каждый из народа ШАПИТУК совершает несколько подобных путешествий в ближние и дальние земли. Такие странствия могут длиться многие годы, иногда даже одно, или несколько ХУМАЛА, но иногда они оказываются весьма непродолжительными — решение принимает сам путешественник. Сделанные им записи становятся частью большой Всеобщей Летописи ХОМАНА, которую народ ШАПИТУК создает на протяжении многих тысячелетий.

Став старше и опытнее, бывший путешественник уже не испытывает необходимости в поездках и наблюдениях. Он присоединяется к старшим, «аналитикам» — к тем, кто беспристрастно обрабатывает полученную информацию, дополняет ее, получая сведения отчасти из бесед с ШАПИТУКОМ, отчасти — от образованных чужеземцев, которых всегда готовы гостеприимно принять во владениях людей ШАПИТУК, ежели те выказывают готовность и способности к разумной беседе.

Мудрецы народа ШАПИТУК обсуждают происходящее, трактуют, объясняют и интерпретируют его, делают прогнозы на будущее и предугадывают перемены в прошлом. Их занятие помогает им постепенно приближаться к ответам на многочисленные вопросы о законах развития мира ХОМАНА, причинах и цели его рождения, хотя ответить на эти вопросы раз и навсегда — не в силах человеческих, даже не в силах МАРАХА ШАПИТУК.

Государственное устройство людей ШАПИТУК на языке МАСАНХА называется ПУШИБАНХИ — так называемый "союз многих равных". В обществе существует четкое разделение на кланы (семьи), во главе каждого клана стоит старейшина — ПАНХАФА. Государственная власть в таком обществе принадлежит всем ПУНХИ в равной степени.

Свои семейные кланы люди ШАПИТУК называют ТОИ (вместо общепринятого названия ПУНХИ). О причинах возникновения ТОИ и принципах отношений внутри кланов подробно рассказывается в АТУБА ШОВУНХУ, текст которого в настоящее время недоступен непосвященным. Известно лишь, что каждый из кланов ежегодно главенствует над прочими в течение определенного периода времени — от трех до пятнадцати дней, т. е. по числу членов союза.

По этой причине люди ШАПИТУК имеют два календаря: один — БОНТО, так называемый «истинный календарь», подобный календарям, которые составляют все просвещенные народы ХОМАНА; другой — ШАПИТУК БОНТО, особый «политический» календарь, предназначенный исключительно для того, чтобы отмечать периоды правления каждого из кланов. Заметим, что для людей ШАПИТУК периоды власти над другими — время напряженного труда и повышенной ответственности, а не получения каких-то особых привилегий, связанных с обладанием властью. Впрочем слова «привилегии» вообще нет в языке МАСАНХА; соответственно, не существует и такого понятия.

Следует отметить, что все члены ТОИ в период обладания властью испытывают ни с чем не сравнимый душевный подъем и находятся в особом, можно сказать, просветленном состоянии сознания. В это время каждый член клана, сколь бы молод и неопытен он ни был, способен принять единственно верное решение по любому возникшему вопросу, хотя, конечно, это стоит им нечеловеческого напряжения. После, когда период правления заканчивается, усвоенные знания, тем не менее, остаются в памяти, поэтому полученный опыт может быть использован в повседневной жизни.

МАРАХА ШАПИТУК не занимаются производительным трудом; тем не менее, все они живут, не зная нужды. Их жилища — признанные шедевры архитектуры, одежда поражает воображение стороннего наблюдателя изысканной роскошью, а в садах собраны растения, которых нет на материке МАДАЙК. Их материальному благополучию способствуют глубокие познания в науках и магии; для некоторых хозяйственных нужд оказывается полезен физический труд окрестных ХУРМАНГАРА, которых люди ШАПИТУК используют по мере надобности, как и должны поступать МАРАХА в соответствии с законами мира ХОМАНА.

Что касается армии, МАРАХА ШАПИТУК ее не имеют. В то же время, каждый МАРАХА ШАПИТУК является непревзойденным воином, чье мастерство оттачивается на протяжении тысячелетий.

Сущность боевых искусств людей МАРАХА состоит в том, что с каждым противником следует сражаться его оружием. Когда МАРАХА сражается с равным себе, каждый предмет его вооружения — одна из фишек, используемых в игре со смертью. Другими словами, это — символ, знак, амулет. Битва в этом случае идет в ином, невидимом мире, и стороннему наблюдателю может показаться, что противники стоят неподвижно и ничего не делают.

С другой стороны, если воину МАРАХА понадобится убить ХУРМАНГАРА, РУМ ТУДУМ, МУММЭО и т. п., это должно быть сделано только с помощью обычного оружия — такого, с каким привык управляться противник. Обычно для других целей это оружие уже не используется. Его не уничтожают, а хранят в специально отведенном для этого помещении.

У людей ШАПИТУК принято появляться на людях в полном вооружении, в сопровождении свиты из зверей КУВУХАИ (подробно об этих замечательных животных рассказывается в главе, посвященной животному миру материка МАДАЙК). Лишь у себя дома они одеваются в легкие одежды и не носят оружия. Это тем более удивительно, если учесть, что на протяжении многих тысячелетий им никогда не приходилось применять знание боевых искусств на земле МАДАЙКА, и очень редко — в чужих краях.

Все МАРАХА ШАПИТУК живут, не зная нужды и тяжелого физического труда. Их материальному благополучию способствуют глубокие познания в науках и магии вкупе с физическим трудом окрестных ХУРМАНГАРА, которых люди ШАПИТУК используют по мере надобности, как и должны поступать МАРАХА в соответствии с законами мира ХОМАНА.

ТРАГОЛ

ТРАГОЛ — МАРАХА, живут на МАДАЙКЕ с начала времен. Их численность 432 человека с тех пор остается неизменной. Они владеют той половиной материка МАДАЙК, которая не принадлежит МАРАХА ШАПИТУК.

С точки зрения МАРАХА ТРАГОЛ, между ТРАГОЛ и ШАПИТУК существует некоторое подобие соперничества. Они остро чувствуют неоспоримое превосходство МАРАХА ШАПИТУК, но не понимают истинных причин этого превосходства. Поэтому МАРАХА ТРАГОЛ одержимы мечтой в один прекрасный день превзойти людей ШАПИТУК хоть в чем-нибудь. Эта великая мечта, безусловно, является основой всего самого лучшего, что есть у МАРАХА ТРАГОЛ, но она же — источник постоянного беспокойства, неуравновешенности и причина некоторых фатальных ошибок.

Общественное устройство МАРАХА ТРАГОЛ в течение двух первых ШУМАЛО представляло собой ПУНХЕБАО-ПУШУЙТУ — "союз равных с одним главенствующим, избранным навсегда".

В начале ШУМАЛО УХЕРА в жизни МАРАХА ТРАГОЛ произошли большие перемены: правитель, именуемый ПОНША, был отстранен от власти (не насильственно, а добровольно, согласно его собственному указу). После этого первый и единственный ПОНША удалился в священное место ТОУПВАНХУНМАНА — это святилище было построено людьми ТРАГОЛ в самом начале ШУМАЛО УХЕРА. Оно представляет собой довольно точную копию настоящего ТОУПВАНХУНМАНА — жилища волшебного быка ХУРУ на планете АВУА.

Новый общественный строй людей ТРАГОЛ на языке МАСАНХА называется ПУНХЕБАО — "союз равных с одним главенствующим, избранным на время". ПУЕМПАРАВАРХИ — временный правитель народа ТРАГОЛ избирается на одно ХУМАЛА (это 432 года). Когда срок его правления подходит к концу, люди ТРАГОЛ избирают нового ПУЕМПАРАВАРХИ, как бы хорош ни был прежний. Бывший правитель удаляется на жительство в ТОУПВАНХУНМАНА, где живут все его предшественники. Они никогда не покидают это священное место, ибо считается, что они слишком хороши, чтобы жить среди прочих людей; к тому же их жизнь уже как бы закончена, поэтому им не стоит иметь какие бы то ни было связи с миром.

МАРАХА ТРАГОЛ всегда имели некое подобие регулярной армии, составленной из находящихся под их опекой ХУРМАНГАРА под начальством нескольких полководцев ТРАГОЛ, имеющих склонность к такому занятию. Армия использовалась в основном для того, чтобы держать на расстоянии неудобные для соседства народы ХУРМАНГАРА, а также, с начала ШУМАЛО УХЕРА, для охраны дороги, ведущей от земель МАРАХА ТРАГОЛ к месту, избранному для жительства божеством ШАПИТУК.

Воины ХУРМАНГАРА так хорошо вышколены, что выполняют любые, даже самые нелепые команды. Апофеоз их армейской выучки демонстрируется при всякой встрече высокопоставленного МАРАХА ТРАГОЛ с кем-либо из МАРАХА ШАПИТУК, которые ездят в сопровождении свиты зверей КУВУХАИ. По приказу своего начальника воины ХУРМАНГАРА становятся на четвереньки и продолжают путь, пытаясь, к тому же, подражать голосам зверей КУВУХАИ. МАРАХА ТРАГОЛ очень любят такое развлечение, а МАРАХА ШАПИТУК не придают значения их выходкам.

ХАБОДА

ХАБОДА — МАРАХА, живут с начала времен на островах архипелага МОХАН. Их неизменная численность — 432 человека.

МАРАХА ХАБОДА — прирожденные путешественники, моряки, торговцы, а при случае не чураются пиратства. Это не просто профессия, которую предпочитают многие МАРАХА ХАБОДА, это — их путь, отличный от прочих путей и ведущий в неведомое.

Следуя по этому пути, МАРАХА ХАБОДА постепенно сформировали своеобразный характер, в той или иной степени свойственный всем представителям этого народа. Они умны, хитры, обаятельны и безжалостны. Слова «честность», «порядочность», «искренность» — пустой звук для МАРАХА ХАБОДА. При этом им совершенно не свойственна алчность: они путешествуют, торгуют и обманывают не ради конечного результата, а ради самого процесса. Древнегреческий бог Гермес вполне мог бы быть одним из людей ХАБОДА, заплутавшим во Вселенной.

МАРАХА ХАБОДА возвели кораблестроение в ранг искусства. Они — непревзойденные знатоки географии, законов природы и человеческой психологии, великолепные воины и смекалистые ремесленники. Прочие области человеческой деятельности освоены ими минимально, лишь в силу насущной необходимости, потому архитектура ХАБОДА не представляет собой ничего выдающегося (их дома вполне пригодны для жилья, и это лучшее, что можно о них сказать), а литература, философия и искусства практически отсутствуют. Впрочем, это не лишает людей ХАБОДА возможности наслаждаться чужими шедеврами, которые они с удовольствием коллекционируют.

Государственное устройство людей ХАБОДА с начала времен представляет собой ПУХУМАХО — "союз равных с несколькими главенствующими, избранными на время". Совет мудрых, избираемый один раз в ХУМАЛО называется ПУМПАХОХ, член такого совета — ПАККИАУХ. Всего избирается сорок пять человек (сорок три являются постоянными членами ПУМПАХОХ, еще двое — как бы «запасными игроками»: они не обязаны постоянно принимать участие в работе Совета, но не могут отлучаться с острова на долгое время, поскольку их помощь может понадобиться в любой момент).

Если кто-либо из ПАККИАУХ показался своим согражданам особенно мудрым и полезным, он может быть избран повторно столько раз, сколько они сочтут нужным. Члены ПУМПАХОХ поддерживают порядок и мир в государстве, решают, сколько МАРАХА ХАБОДА должны находиться на берегу и для каких дел, они же составляют планы особо дальних и опасных путешествий, которые предпринимаются не в одиночку, а совместными усилиями многих людей ХАБОДА; огромные корабли, необходимые для таких путешествий тоже строятся совместно.

Армии как таковой у МАРАХА ХАБОДА нет: непревзойденные войны и моряки, в море они неуязвимы даже поодиночке, а на суше их владения оберегает тайная магия мудрейших членов совета ПУМПАХОХ. Кроме того, МАРАХА ХАБОДА не слишком дорожат своим имуществом. Если даже владения их будут разорены и разграблены (чего пока не случалось), они пожмут плечами и начнут все сначала.

МАРАХА ХАБОДА имеют ряд причудливых и вполне зловещих идей относительно посмертного существования. Они верят, будто в загробном мире наивысшей ценностью являются души других людей. Чужие души они полагают своего рода щитами, прикрывающим хрупкое сознание умершего, и магическими амулетами, приоткрывающими вход в иные миры, благоприятные для нового рождения.

Поэтому при жизни МАРАХА ХАБОДА предпринимают колоссальные усилия и непомерные затраты, чтобы запастись чужими душами впрок. Процедура эта может совершаться только с согласия владельца приобретаемой души. МАРАХА ХАБОДА большие мастера переговоров и нередко им удается склонить владельца души к сделке с помощью хитрости, угроз, или большой платы. Когда согласие получено, покупатель совершает некоторые специальные магические ритуалы, после чего полагает себя законным обладателем чужой души. Продавец же обычно не замечает никаких перемен в своем состоянии.

МАРАХА ХАБОДА носят приобретенные ими души в маленьких сумочках на поясе. Считается, что с течением времени такие сумочки становятся невидимыми и обретают большую магическую силу.

До сих пор неизвестно, насколько суеверия МАРАХА ХАБОДА согласуются с истинным положением вещей: ни подтверждений, ни опровержений этой теории пока не было получено.

ХУРМАНГАРА

Народы ХУРМАНГАРА, жившие на территории МАРАХА ТРАГОЛ

КНАНДРИ

КНАНДРИ — ХУРМАНГАРА, были рождены в начале времен, в количестве 20.000 человек. С самого начала они отличались некоторыми странностями, обычно несвойственными народам категории ХУРМАНГАРА, которые, как правило, слишком примитивны, чтобы позволить себе некоторые чудачества.

Люди КНАНДРИ любили изменять свой внешний облик: одни выщипывали брови и ресницы, другие «украшали» себя всем, что удавалось для этой цели изыскать.

Порой у КНАНДРИ случались приступы агрессии. В таком состоянии человек КНАНДРИ был способен напасть на кого угодно, даже на человека МАРАХА, или на хищного зверя — причем не с целью убить, а лишь затем, чтобы один раз ударить, укусить, или плюнуть. После совершения этого поступка человек КНАНДРИ тут же успокаивался и не сопротивлялся наказанию, даже если оно грозило смертью.

Некоторые из КНАНДРИ были способны видеть сны, что большая редкость для людей ХУРМАНГАРА.

На эти особенности людей КНАНДРИ обратили внимание МАРАХА ТРАГОЛ. Они сочли этих ХУРМАНГАРА заслуживающими внимания и решили испытать судьбу. Им показалось, что, используя людей КНАНДРИ, можно вывести новую, незнакомую породу людей, которая может оказаться полезной в качестве доверенных слуг и помощников.

И МАРАХА ТРАГОЛ приступили к выполнению своего плана. Начали с того, что взяли людей КНАНДРИ под свою опеку: следили за тем, чтобы подопечные не оставляли никакого потомства; одновременно отбирали самых достойных представителей этого народа и оберегали их, не препятствуя остальным умирать естественной для ХУРМАНГАРА случайной смертью.

Это привело к тому, что к началу ШУМАЛО ХАШУА численность КНАНДРИ резко сократилась, их стало менее 400. Все они были использованы людьми ТРАГОЛ для получения совместного потомства. Народ, родившийся в результате такого кровосмешения, получил название КНЕРЧИ.

Любопытно, что к началу ШУМАЛО УХЕРА количество людей КНАНДРИ за короткий срок возросло так резко, что почти достигло миллиона человек — большая редкость на МАДАЙКЕ. Объясняется это тем, что после рождения народа КНЕРЧИ МАРАХА ТРАГОЛ отменили свой контроль за рождаемостью КНАНДРИ: это было необходимым условием их следующего эксперимента.

В ШУМАЛО УХЕРА таким же способом были выведены люди ЧАРЧЛЕЙ — общее потомство ТРАГОЛ и КНАНДРИ. К началу ШУМАЛО ТГУМА все люди КНАНДРИ были задействованы в новом генетическом эксперименте, результатом которого стал народ АКАЧАК, после чего исторический путь ХУРМАНГАРА КНАНДРИ был завершен. Следует заранее сказать, что ни один из экспериментов МАРАХА ТРАГОЛ не принес ожидаемого результата.

КНЕРЧИ

КНЕРЧИ — ХАМБА, появились в ШУМАЛО ХАШУА, в результате кровосмешения МАРАХА ТРАГОЛ с ХУРМАНГАРА КНАНДРИ. Их численность составляла 60000 человек, к началу ШУМАЛО УХЕРА — 45000 человек.

О попытках МАРАХА ТРАГОЛ вывести новую, совершенную породу людей, было рассказано выше. КНЕРЧИ, не оправдали их ожиданий. ХАМБА КНЕРЧИ не унаследовали ни одного из качеств, присущих МАРАХА. Не унаследовали они даже чудачества других своих предков, ХУРМАНГАРА КНАНДРИ. Они были глупы, добродушны и обожали примитивные физические удовольствия, как и положено потомкам ХУРМАНГАРА. Они так активно размножались, что могли бы в кратчайшие сроки заселить весь МАДАЙК, если бы МАРАХА ТРАГОЛ не контролировали их рождаемость так строго.

Несмотря на первую неудачу, МАРАХА ТРАГОЛ не потеряли вкус к экспериментам, и приберегали людей КНЕРЧИ для дальнейшей «селекционной» работы. Только к началу ШУМАЛО ТГУМА КНЕРЧИ, использованные для выведения народа АКАЧАК, прекратили свое бессмысленное существование.

ЧАРЧЛЕЙ

ЧАРЧЛЕЙ — ХАМБА, появились и жили в течение ШУМАЛО УХЕРА. Их численность — 10000 человек. Являются совместным потомством МАРАХА ТРАГОЛ и ХУРМАНГАРА КНАНДРИ.

И этот искусственно выведенный народ не оправдал ожиданий МАРАХА ТРАГОЛ. Люди ЧАРЧЛЕЙ не унаследовали лучшие качества своих предков. Их приятно отличала дисциплинированность, готовность к послушанию, уважение к авторитетам. Они стремились усвоить, что правильно, а что неправильно, что хорошо и что плохо, но отнюдь не блистали умом, что сводило на нет все прочие добрые задатки. Им требовались годы на усвоение какой-либо простой истины, но уж если истина была усвоена, никакие разумные доводы не могли убедить их в обратном.

Поначалу МАРАХА ТРАГОЛ использовали ЧАРЧЛЕЙ как слуг, но им быстро надоело постоянно придумывать поручения, достаточно простые, чтобы ЧАРЧЛЕЙ могли с ними справиться.

К началу ШУМАЛО ТГУМА существование народа ЧАРЧЛЕЙ завершилось.

АКАЧАК

АКАЧАК — ХАМБА, появились в ШУМАЛО ТГУМА, как результат смешения ХУРМАНГАРА КНАНДРИ, ХАМБА, КНЕРЧИ и ЧАРЧЛЕЙ и людей МАРАХА ТРАГОЛ.

Численность народа АКАЧАК — 60000 человек. Эти искусственно выведенные метисы отличались более высоким коэффициентом интеллекта, чем их предки ХУРМАНГАРА и ХАМБА.

В то же время, большинство представителей народа АКАЧАК были одержимы различного рода маниями, которые никогда не вредили окружающим, но часто приводили людей АКАЧАК к тяжелым формам депрессии, нередко с суицидальным синдромом.

Их физическое развитие тоже оставляло желать лучшего: люди АКАЧАК обычно отличались маленьким ростом и очень слабым зрением.

Обычно у обитателей мира ХОМАНА подобных проблем не возникает: болезни и, тем более, врожденные физические недостатки — большая редкость, и существует множество способов борьбы с ними. Свойства лекарственных растений и опыт местных жителей в их применении способны справиться с самыми серьезными заболеваниями.

После того, как все средства были испробованы и не привели к желаемому результату, МАРАХА ТРАГОЛ были вынуждены отказаться от услуг людей АКАЧАК. Те были предоставлены самим себе, численность их постепенно уменьшалась, и к началу ШУМАЛО ГАУ они исчезли окончательно.

Народы ХУРМАНГАРА, жившие на территории МАРАХА ШАПИТУК

МАРАО

МАРАО — ХУРМАНГАРА, жили с начала времен до ШУМАЛО ТГУМА. Их численность в начале ШУМАЛО АЙЕ — 25.000 человек, в начале ШУМАЛО ХАШУА — 15000, в начале ШУМАЛО УХЕРА — 65000, в начале ШУМАЛО ТГУМА — 95000 человек. Несмотря на стабильный прирост населения в течение трех последних ШУМАЛО, к началу ШУМАЛО ГАУ МАРАО перестали существовать.

От прочих ХУРМАНГАРА люди МАРАО отличались тем, что необыкновенно много ели и испражнялись. МАРАХА ШАПИТУК, на чьи земли порой забредали толпы МАРАО, использовали их для удобрения своих полей и садов.

Мы уже упоминали о сравнительно скудной растительности материка МАДАЙК. Кроме того, здесь крайне мало плодородной почвы ШИУФА. Растениеводство в таких условиях — хитроумная наука. МАРАХА ШАПИТУК освоили эту науку в совершенстве. Садоводство — их всеобщее хобби, рощам и садам людей ШАПИТУК могут позавидовать даже жители земель УГАН и ОША, где растения изобилуют. Уже в ШУМАЛО ХАШУА выдающиеся ученые народа ШАПИТУК нашли способ выращивать на МАДАЙКЕ цветы и деревья, завезенные из дальних мест. Желтая земля ШИУФА плюс неограниченное количество органических удобрений — вот залог успеха. В таких условиях им удалось вырастить первые экспериментальные экземпляры.

Тогда перед людьми ШАПИТУК встал вопрос о возможном источнике необходимого количества удобрений: самих МАРАХА ШАПИТУК было слишком мало, чтобы удобрять колоссальные пространства, которые предполагалось озеленить. Проблема с плодородной почвой разрешалась проще: был заключен договор с МАРАХА ХАБОДА, которые охотно подрядились доставлять ШИУФА с материка УГАН за определенную плату. Оставалось достать нужное количество удобрений. Можно было воспользоваться услугами разнообразного животного мира материка МАДАЙК, но это оказалось слишком хлопотным: звери были либо настолько глупы, что работа с ними требовала больших усилий, либо настолько умны, что требовали непомерную плату за свои необременительные услуги, или же вовсе отказывались оказать людям такого рода помощь.

И тогда МАРАХА ШАПИТУК вспомнили о ХУРМАНГАРА МАРАО. Будучи людьми, те были способны понимать простейшие команды, поэтому приручить их, подманив хорошей пищей, оказалось несложно. С этого момента для людей МАРАО начался "золотой век": они всегда имели еду в изобилии, «расплачиваясь» за кормежку своими испражнениями, которыми они теперь удобряли рощи и сады МАРАХА ШАПИТУК.

Исчезновение ХУРМАНАГАРА МАРАО к началу ШУМАЛО ГАУ объясняется тем, что ученые народа ШАПИТУК наконец-то изобрели более чистоплотные способы удобрения своих земель. Надобность в МАРАО отпала, они были предоставлены самим себе и не смогли приспособиться к нормальной жизни после тысячелетий тепличного существования.

МЭГО

МЭГО — ХУРМАНГАРА, происходят от некоторых представителей народа МАРАО. Появились в ШУМАЛО ХАШУА в количестве 100000 человек, к началу ШУМАЛО УХЕРА их было 95000 человек. Появление народа МЭГО — следствие врожденной агрессивности некоторых экземпляров МАРАО, которых МАРАХА ШАПИТУК не стали использовать для удобрения своих полей, а предоставили самим себе.

Люди МЭГО не только выжили в естественных условиях, но и прекрасно в них освоились. Врожденная агрессивность сделала их хорошими охотниками, поэтому они всегда имели достаточно пищи, и могли беспрепятственно плодиться и размножаться.

Позже, уже в ШУМАЛО УХЕРА наиболее развитые представители этого народа изредка нанимались к МАРАХА ШАПИТУК, выполняли для них несложную физическую работу, получая за это одежду и растительную пищу, труднодоступную на МАДАЙКЕ. Некоторые даже присматривали за «стадами» МАРАО, что, впрочем, несложно: люди МАРАО были спокойны и послушны.

Но ближе к концу ШУМАЛО УХЕРА агрессивность людей МЭГО стала возрастать. МАРАХА ШАПИТУК отогнали их подальше от своих земель и забыли о них. Постепенно народ МЭГО исчез с лица земли, очевидно вследствие мелких, но бесконечных стычек между собой и с народами ТУФЕЙМА и ШЬЯКРАЙ которые оказались многочисленными и сильными противниками.

ШЬЯКРАЙ

ШЬЯКРАЙ — ХУРМАНГАРА, потомки МАРАО, появились в начале ШУМАЛО ХАШУА в количестве 400.000 человек, одновременно с народами МЭГО и ТУФЕЙМА.

Все, сказанное о народе МЭГО, относится и к ШЬЯКРАЙ. Они не могут считаться одним народом лишь потому, что жили на некотором расстоянии друг от друга и именовали себя по-разному.

К началу ШУМАЛО УХЕРА людей ШЬЯКРАЙ осталось уже 45.000 человек. К началу ШУМАЛО ТГУМА ХУРМАНГАРА ШЬЯКРАЙ исчезли в результате постоянных стычек с ХУРМАНГАРА МЭГО и ТУФЕЙМА.

ТУФЕЙМА

ТУФЕЙМА — ХУРМАНГАРА, появились в начале ШУМАЛО ХАШУА в количестве 250.000 человек. Их предками были представители народа МАРАО, более или менее случайно отделившиеся от соплеменников.

Людей ТУФЕЙМА отличала некоторая сообразительность, но их нрав всегда оставлял желать лучшего. Прожорливостью они почти превосходили людей МАРАО, но вследствие особого строения организма, или (как утверждают МАРАХА ШАПИТУК) патологической жадности, практически не испражнялись, так что для удобрения полей не подходили. Хитрые и вороватые, они околачивались вокруг окраинных земель МАРАХА ШАПИТУК, то совершая мелкие кражи с полей и огородов, то варварски разоряя их.

МАРАХА ШАПИТУК были вынуждены применить силу; ХУРМАНГАРА ТУФЕЙМА были изгнаны. В результате этих событий, их численность к началу ШУМАЛО УХЕРА составляла всего 30000 человек. Но их существование продолжалось, более того, ТУФЕЙМА, можно сказать, процветали. Им пришлось сражаться с ХУРМАНГАРА МЭГО и ШЬЯКРАЙ за территории для охоты (а возможно, просто вследствие их общих агрессивных наклонностей). В этой войне ХУРМАНГАРА ТУФЕЙМА оказались более удачливыми: народы МЭГО и ШЬЯКРАЙ, в конце концов, исчезли с лица земли.

К началу ШУМАЛО ТГУМА численность народа ТУФЕЙМА составляла около 1.000.000 человек — невероятно большая цифра по меркам материка МАДАЙК! Они кочевали по огромным пустым пространствам, охотились и ловили рыбу, изготовляли примитивное оружие для охоты, что является немалым достижением для ХУРМАНГАРА. Некоторые уходили в земли МАРАХА ШАПИТУК, где нанимались на работу, как в прошлом люди МЭГО.

Несмотря на все эти достижения, в конце ШУМАЛО ТГУМА народ ТУФЕЙМА исчез по причинам, не поддающимся рациональному объяснению.

ТУФЕЙ

ТУФЕЙ — ХАМБА, помесь представителей народов ШЬЯКРАЙ и ТУФЕЙМА. Появились и жили в течение ШУМАЛО УХЕРА в количестве 60.000 человек.

Народ этот возник в самом начале ШУМАЛО УХЕРА, когда ШЬЯКРАЙ и ТУФЕЙМА еще не воевали между собой, а даже испытывали взаимную симпатию. Так, или иначе, но люди ТУФЕЙ не унаследовали от своих предков качеств, необходимых для выживания и развития на МАДАЙКЕ. Они были плохими охотниками, и им недоставало сообразительности заниматься другим делом. В результате, несмотря на поражающую очевидцев любовь к процессу размножения, количество людей ТУФЕЙ пошло на убыль. К началу следующего ШУМАЛО их жалкие остатки растворились среди окрестных народов ХУРМАНГАРА. Народ ТУФЕЙ, как таковой, прекратил свое существование.

ТУНБА

ТУНБА — ХАМБА, помесь представителей народов ХУРМАНГАРА МАРАО, МЭГО и ТУФЕЙ, появились в ШУМАЛО УХЕРА. Численность их составляла 25.000 человек.

Возник этот народ случайно, но его качества оказались более чем подходящими для целей МАРАХА ШАПИТУК: люди ТУНБА были пригодны к удобрению их земли даже больше, чем ХУРМАНГАРА МАРАО. При этом они выказывали куда больше разумности, любили поговорить, обладали робким и даже ласковым характером. Их наивное, но в какой-то мере осмысленное щебетание забавляло МАРАХА ШАПИТУК. Во всяком случае, люди ТУНБА вызывали у них больше симпатии, чем прочие ХУРМАНГАРА и ХАМБА, населяющие МАДАЙК. ШАПИТУК с удовольствием брали некоторых людей ТУНБА для удобрения садов, окружающих их дома, и уделяли им внимание, как мы уделяем внимание своим домашним животным. Обучать людей ТУНБА чему бы то ни было они, впрочем, не пытались.

Итак, люди ТУНБА жили под покровительством МАРАХА ШАПИТУК и приносили посильную пользу. К началу ШУМАЛО ТГУМА их численность составляла 30.000 человек.

Это продолжалось до тех пор, пока люди ШАПИТУК не получили возможность отказаться от их услуг (равно как и от услуг людей МАРАО). ТУНБА, как и МАРАО не были приспособлены к самостоятельной жизни, и к началу ШУМАЛО ГАУ народ ТУНБА завершил свой исторический путь. Отдельные его представители еще встречаются в садах МАРАХА ШАПИТУК, которые решили оставить у себя своих "домашних любимцев", хоть и перестали нуждаться в результатах их "труда".

ХУРМАНГАРА островов МОХАН

ФЕФЕСМУЙЁ

ФЕФЕСМУЙЁ — ХУРМАНГАРА, появились в начале времен в количестве 60.000 человек, к началу ШУМАЛО ХАШУА их численность не изменилась, к началу ШУМАЛО УХЕРА народ ФЕФЕСМУЙЁ насчитывал 70.000 человек.

Отличались довольно острым для ХУРМАНГАРА умом в сочетании с невероятной алчностью, прожорливостью и ленью. МАРАХА ХАБОДА, обратив внимание на их разумность, пытались обучать их и использовать, но это удавалось лишь в некоторых случаях; потомки первых воспитанников МАРАХА ХАБОДА ныне известны как народ УССА.

Люди ФЕФЕСМУЙЁ не желали ни с кем сотрудничать, поскольку и так чувствовали себя неплохо. Уже в ШУМАЛО ХАШУА они стали охотиться на животных с помощью замаскированных глубоких ям. Для народа ХУРМАНГАРА это — очень большое достижение. Но ФЕФЕСМУЙЁ погубила жадность: постепенно они перестали отпускать разумных животных, попадавших в их капканы, а начали употреблять их в пищу. В мире ХОМАНА такой поступок — великое преступление, он не только осуждается всеми разумными обитателями планеты, но и противоречит основным законам мировой гармонии. В конце концов, ФЕФЕСМУЙЁ восстановили против себя всех обитателей островов МОХАН. МАРАХА ХАБОДА вмешиваться побрезговали, но животные объединились против ФЕФЕСМУЙЁ. Эта война продолжалась в течение всего ШУМАЛО УХЕРА, к концу которого народ ФЕФЕСМУЙЁ был истреблен окончательно.

НИЖДРАШО

НИЖДРАШО — ХУРМАНГАРА, появились в ШУМАЛО УХЕРА в результате естественного отделения части народа ФЕФЕСМУЙЁ, которые откочевали на некоторое расстояние от своих соплеменников, и к началу ШУМАЛО УХЕРА уже считались самостоятельным народом. Их численность составляла тогда 80.000 человек, к началу ШУМАЛО ТГУМА — 70.000 человек.

НИЖДРАШО унаследовали некоторую разумность, отличавшую их предков. Они занимались не охотой, а скотоводством, что совсем несложно в условиях изобильного животного мира МАДАЙКА. Они разводили самых глупых зверей, встречающихся на ХОМАНА — «свинок» КУЛИТЯ, чье мясо славится необыкновенным вкусом.

МАРАХА ХАБОДА нередко посылали своих агентов из ХУРМАНГАРА УССА закупать мясо у скотоводов НИЖДРАШО, поскольку это было проще, чем разводить КУЛИТЯ самостоятельно.

УССА нещадно обманывали НИЖДРАШО в процессе торгов, но все же такая торговля значительно скрашивала быт скотоводов НИЖДРАШО: они получали кое-какие предметы быта, простое, но прочное оружие и другие полезные в хозяйстве вещи. Жизнь их, казалось, была налажена.

Ближе к концу ШУМАЛО ТГУМА с ХУРМАНГАРА НИЖДРАШО произошли удивительные перемены: они стали больше спать, поскольку им начали сниться сны. Следует сказать, что людям ХУРМАНГАРА не свойственно видеть сны — во всяком случае, без употребления местных «психотропных» средств. Если же такое случается, то служит несомненным признаком высокого духовного развития данных ХУРМАНГАРА и позволяет надеяться, что им предстоят чудесные перемены.

К концу ШУМАЛО ТГУМА люди НИЖДРАШО совсем забросили свое хозяйство, поскольку спали, почти не просыпаясь. В один прекрасный день на рубеже ШУМАЛО ТГУМА и ГАУ они исчезли. МАРАХА материка МАДАЙК полагают, что это — завидная участь для ХУРМАНГАРА.

УССА

УССА — ХУРМАНГАРА, появились в ШУМАЛО ХАШУА в количестве 85.000 человек. Являются потомками тех ФЕФЕСМУЙЁ, которых еще в ШУМАЛО АЙЕ стали обучать и использовать МАРАХА ХАБОДА.

Отличались незаурядной сообразительностью, редко встречающейся у ХУРМАНГАРА, поэтому выполняли для ХАБОДА самую разную работу, а не только примитивные действия, требующие физической силы. Некоторые становились матросами и гребцами на кораблях ХАБОДА; некоторые даже привлекались для совершения небольших торговых сделок в тех случаях, когда требовалось вести переговоры с чужеземными ХУРМАНГАРА, и речь шла о столь пустяковых вещах, что МАРАХА ХАБОДА не хотели "руки марать".

Все УССА оказались прирожденными хитрецами и воришками. Обмануть своих хозяев МАРАХА ХАБОДА они, конечно, не могли, но отводили душу, постоянно обманывая других ХУРМАНГАРА, на что люди ХАБОДА не только смотрели сквозь пальцы, но даже одобряли.

К концу ШУМАЛО ХАШУА многие из УССА захотели начать самостоятельную жизнь. Они строили себе примитивнейшие лодки, на которых пытались предпринимать далекие путешествия в чужие земли. МАРАХА ХАБОДА не препятствовали этому, но и не помогали, поскольку мало интересовались проблемами ХУРМАНГАРА.

Разумеется, ни один из таких походов не увенчался успехом. Постоянные крушения утлых суденышек УССА привели к тому, что к началу ШУМАЛО УХЕРА численность людей УССА составляла уже 25000 человек. В ШУМАЛО ТГУМА их осталось менее пятисот.

Есть сведения, что численность ХУРМАНГАРА УССА резко уменьшилась после попытки обменять груз гнилых овощей на партию шерстяных штанов ХУРМАНГАРА ТУФЕЙМА с МАДАЙКА. О тяжелом нраве людей ТУФЕЙМА рассказывалось выше. А поскольку люди УССА не блистали воинским искусством, исход войны был предрешен.

Уцелевшие ХУРМАНГАРА УССА оставили попытки самостоятельного предпринимательства. В течение всего ШУМАЛО ТГУМА они продолжали работать на МАРАХА ХАБОДА, но их численность постепенно уменьшалась, и к началу ШУМАЛО ГАУ народа УССА уже не было.

УССАТА

УССАТА — ХУРМАНГАРА, появились в ШУМАЛО УХЕРА в количестве 35.000 человек. Предками УССА стали те из ХУРМАНГАРА УССА, кто не сумел приспособиться к привычному для УССА активному образу жизни.

ХУРМАНГАРА УССАТА отличались непреодолимой страстью к опьяняющим напиткам, которые довольно редки на МАДАЙКЕ и прилегающих к нему островах. Поэтому людям УССАТА приходилось прикладывать все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы доставать предмет своего вожделения.

Они даже научились строить плоты, которые каким-то чудом держались на воде. На эти плотах УССАТА предпринимали отчаянные героические путешествия на остров МОНДАЙК, где похищали вино из прибрежных ЙЕХРЫПА. Многие из их плотов тонули, многие люди УССАТА гибли, но попыток своих не прекращали, ибо красть хмельные напитки из кладовых МАРАХА ХАБОДА было невозможно, а доступ к немногочисленным деревьев УХПЫ, в плодах которых содержится опьяняющий сок, контролировался несколькими силачами УССАТА.

Некоторые УССАТА бродили вокруг поселений людей УССА, тщетно пытаясь выклянчить или заработать немного вина. Это редко приводило к успеху, поскольку даром люди УССА никогда никому ничего не давали, а делать что-либо полезное УССАТА отродясь не умели.

Такое печальное существование продолжалось в течение всего ШУМАЛО УХЕРА, к концу которого народ УССАТА исчерпался.

ХУРМАНГАРА острова МОНДАЙК

БУМАРЕЛ

БУМАРЕЛ — ХУРМАНГАРА, жили с начала времен на острове МОНДАЙК. Их численность в ШУМАЛО АЙЕ значительно превышала 500.000 человек, но к началу ШУМАЛО ХАШУА их было 75.000 человек, а к началу ШУМАЛО УХЕРА — 90000 человек.

Первые два ШУМАЛО ничего незаурядного с людьми БУМАРЕЛ не происходило. Они жили обычной для ХУРМАНГАРА размеренной, бессмысленной жизнью, собирая немногочисленные плоды и пытаясь охотиться и ловить рыбу руками. Единственной отличительной чертой ХУРМАНГАРА БУМАРЕЛ было чрезмерное пристрастие к пьянящим плодам дерева УХПЫ, которое является редкостью на МАДАЙКЕ и принадлежащих ему островах. Однако на острове МОНДАЙК росло несколько чахлых деревьев этой разновидности.

Но в самом начале ШУМАЛО УХЕРА люди БУМАРЕЛ чудесно преобразились под воздействием эманаций РУМ ТУДУМ невыясненного происхождения. В результате так до сих пор и не проясненных событий, люди БУМАРЕЛ разделились на три разных народа: часть их сохранила общее имя БУМАРЕЛ, но приобрела некоторые качества РУМ ТУДУМ, часть стала народом ПИНЕК, часть — народом ГРИУФЭФА.

БУМАРЕЛ сразу же взяли власть над ГРИУФЭФА и ПИНЕК в свои руки, поскольку РУМ ТУДУМ, каковы бы они ни были, непременно имеют преимущества перед ХУРМАНГАРА.

Страсть людей БУМАРЕЛ к опьяняющим плодам дерева УХПЫ не только не прошла, но усилилась, стала как бы новой и единственной целью их существования.

Получив более мощный интеллектуальный и энергетический потенциал, люди БУМАРЕЛ быстро отказались от изматывающей и бессмысленной борьбы за немногочисленные опьяняющие плоды дерева УХПЫ. Путем проб и ошибок они изобрели рецепт приготовления пьянящего напитка из плодов дерева УТУУТМАХВАПИ, благо эти деревья произрастают на острове МОНДАЙК в изобилии. Выяснилось, что сок плодов УТУУТМАХВАПИ должен подолу отстаиваться в ЙЕХРЫПА — особого рода ямах, или кратерах, вырытых в земле, тогда его брожение будет протекать наиболее благоприятным образом. После этого для людей ГРИУФЭФА и ПИНЕК, бесцельно бродивших по острову, нашлась работа.

БУМАРЕЛ собрали их, не поленившись отыскать всех, кто с перепугу попрятался по кустам и оврагам, обучили нехитрому обращению с примитивной лопатой, после чего жизнь на острове МОНДАЙК пошла своим чередом.

Стороннему наблюдателю такая жизнь могла бы показаться чересчур однообразной. Толпы ХУРМАНГАРА ГРИУФЭФА и ПИНЕК, не зная отдыха, рыли ЙЕХРЫПА — отстойники для вина. Некоторые из них допускались к сбору плодов и выжиманию сока. Люди БУМАРЕЛ по очереди следили за тем, чтобы все исполнялось, как должно, а свободные от дежурства предавались неумеренной дегустации любимого напитка.

Есть сведения, что такое большое количество ЙЕХРЫПА было необходимо потому, что технология изготовления вина, разработанная людьми БУМАРЕЛ, требовала, чтобы каждая ЙЕХРЫПА получала длительный отдых. По мнению БУМАРЕЛ, если ЙЕХРЫПА не имела отдыха, вино в ней могло прокиснуть и потерять опьяняющие свойства.

До сих пор нет точных сведений о причинах абсолютной власти БУМАРЕЛ над ХУРМАНГАРА ГРИУФЭФА и ПИНЕК. Была это исключительно власть сильных над слабыми, или же существовала обоюдная договоренность, согласно которой рабочие получали за свой труд вино?

Историки народа ШАПИТУК считают, что на первых порах взаимоотношения БУМАРЕЛ с ГРИУФЭФА и ПИНЕК действительно основывались исключительно на насилии, принимавшем порой ужасные формы, но и ПИНЕК, и ГРИУФЭФА очень быстро пристрастились к конечному результату своего труда и стали служить БУМАРЕЛ добровольно. Этой информации можно было бы доверять, если бы ШАПИТУК уделили наблюдениям за событиями на острове МОНДАЙК больше времени. К сожалению, эти события показались им малоинтересными. К тому же, в то время, когда ШАПИТУКСКИЕ наблюдатели попали на МОНДАЙК, там было очень трудно находиться подолгу, поскольку удушливые пьянящие испарения из винных ям, окутали МОНДАЙК, подобно туману.

В начале ШУМАЛО ГАУ МОНДАЙК был уже пуст: ни БУМАРЕЛ, ни ПИНЕК с ГРИУФЭФА там уже не было. Очевидно, эта странная цивилизация угасла сама собой, что, откровенно говоря, не слишком удивительно.

МОНДАЙК до сих пор окутан пеленой пьянящего тумана, а перед путешественником, ступившим на его землю, открывается удивительная картина: весь остров покрыт сетью ЙЕХРЫПА, многие из которых до сих пор полны великолепного хмельного напитка. Нетронутыми остались лишь те места на острове, где растут рощи деревьев УТУУТМАХВАПИ, и где сохранились немногочисленные останки построенных на скорую руку землянок людей БУМАРЕЛ.

Многие купцы занимаются добычей и вывозом МОНДАЙКСКИХ вин, прославившихся на весь мир. Особенно преуспевают в торговле МОНДАЙКСКИМИ винами МАРАХА ХАБОДА.

ГРИУФЭФА

ГРИУФЭФА — МУСТАМЭКА, произошли в ШУМАЛО УХЕРА из части народа БУМАРЕЛ. Их численность в ту пору достигала 55.000 человек.

ПИНЕК

ПИНЕК — МУСТАМЭКА, появились одновременно с народом ГРИУФЭФА, т. е. в ШУМАЛО УХЕРА. Их численность — 55000 человек.

О незавидной судьбе людей ПИНЕК и ГРИУФЭФА рассказано выше.

Отличительные черты ХУРМАНГАРА ПИНЕК и ГРИУФЭФА — тупость и упрямство. Зато они выносливы, работоспособны, и очень хорошо и громко поют. Пением они развлекались и во время рытья ЙЕХРЫПА, поэтому на МОНДАЙКЕ в те времена никогда не бывало скучно.

РАСТИТЕЛЬНЫЙ МИР МАТЕРИКА МАДАЙК

РАСТЕНИЯ МАРАХА

УГИУТФА

МДАЙКСКАЯ разновидность УГИУТФА отличается от прочих в первую очередь тем, что большинство ее плодов красные, а верхний центральный плод — белый. УГИУТФА — вечнозеленое растение; на смену сорванным листьям всегда вырастают новые. Плодоносит УГИУТФА три раза в год, то есть, один раз в сезон. Причем верхние плоды созревают в начале второго месяца сезона, а нижние — в конце шестого месяца каждого сезона.

Все плоды УГИУТФА съедобны и вкусны. Их едят сырыми, или готовят из них разнообразные горячие блюда. Из сока верхних плодов готовят хмельные напитки, но это — достаточно трудоемкий процесс, поэтому вино из УГИУТФА делают только люди МАРАХА. Регулярное употребление сока центрального верхнего плода возвращает молодость и бодрость даже очень старым людям.

Еще одно замечательное свойство дерева УГИУТФА: если его листья бросить в огонь, люди, находящиеся рядом, испытывают ни с чем не сравнимое состояние счастливого спокойствия и физической расслабленности, даже если это люди ХУРМАНГАРА. Продолжается такое состояние не слишком долго, никаких дурных последствий не влечет.

УХВА

На МАДАЙКЕ встречается одна из разновидностей УХВА, более низкорослая и ветвистая, чем прочие. Кроме того кисти, растущие на концах ветвей УХВА на МАДАЙКЕ непременно красно-белого цвета.

УХВА созревает и становится пригодной для еды трижды в год: в конце третьего месяца каждого сезона. УХВА — съедобное и очень вкусное растение, но его необходимо подвергать тепловой обработке, в сыром виде это скверная пища.

Кисти УХВА сушат и добавляют в хмельные напитки: они делают опьянение более утонченным и приятным, не помрачая разум. Добавляют их и в курево, чтобы облагородить его аромат. Кроме того, любой мало-мальски сведущий в магии житель ХОМАНА знает, что из кистей УХВА можно приготовить хорошее обезболивающее средство, а если увеличить его концентрацию, это средство поможет справиться с душевной болью, и неприятными воспоминаниями.

Время сбора кистей УХВА наступает в конце первого месяца каждого сезона, т. е. трижды в году.

РАСТЕНИЯ ХУРМАНГАРА

УМУТИА

Растение ничем не примечательное, но очень красивое. МАДАЙКСКАЯ разновидность УМУТИА несколько отличается от прочих очень толстым белым стволиком и пышной кроной, а среди красных цветов МАДАЙКСКОЙ УМУТИА иногда встречаются белые. Цветет УМУТИА трижды в год: зацветает в начале седьмого месяца каждого сезона и цветет до конца сезона.

УМУТИА — вечнозеленое растение: старая листва сменяется новой постепенно и незаметно для глаз.

Цветы УМУТИА очень сладкие, мало кто может есть их, не запивая водой. Из листьев УМУТИА выжимают сок, который является чем-то вроде жидкого мыла, или шампуня: с его помощью можно вымыть тело и выстирать одежду.

УХТИ

Как правило, растет у воды и даже в самой воде, хотя иногда может расти и на суше. МАДАЙКСКАЯ разновидность УХТИ отличается очень пышной кроной и особенным расположением плодов; ствол обычно покрыт белыми пятнами, плоды — белые с красным.

И плоды, и листья УХТИ съедобны в любом виде, хотя плоды становятся гораздо вкуснее после тепловой обработки. Листья УХТИ становятся пригодными в пищу в середине третьего месяца каждого сезона и сохраняют вкусовые качества в течение месяца. В этот период их лучше всего срывать, так как после они теряют питательные свойства, вянут и опадают, а на их месте быстро появляется молодая листва. Плоды УХТИ созревают в середине одиннадцатого месяца каждого из трех сезонов, хотя в третьем сезоне — БУЛЬМАРИ ВУВИКХЕРА сбор плодов лучше отложить до середины ИСАМА АМАДУМЭ — последнего, двенадцатого месяца сезона. К этому времени плоды становятся особенно хороши на вкус.

В это же время, в середине ИСАМА АМАДУМЭ лучше всего рубить деревья УХТИ для постройки лодок и кораблей. Древесина УХТИ очень хороша в кораблестроении: она очень легкая, прочная и практически непромокаемая. Известно, что ХУРМАНГАРА УССАТА, не обладающие необходимыми навыками, строили плоты из стволов дерева УХТИ, и только поэтому не все их морские путешествия заканчивались трагично.

УФОТИ

Это единственное растение, все разновидности которого (а отличаются от только цветом) встречаются на всех материках ХОМАНА. На МАДАЙКЕ наряду с зелеными и желтыми УФОТИ встречаются УФОТИ белого, иногда красного цвета. Никакими полезными для человека свойствами лиана УФОТИ не обладает, разве что, может быть использована как грубый и не слишком прочный канат.

УМУГА

МАДАЙКСКАЯ разновидность УМУГА гораздо крупней, чем в других местах. Здесь они обычно бледно-розового, а иногда — белого цвета, с красными и белыми листьями.

Плод УМУГА созревает шесть раз в год: в первой половине четвертого и восьмого месяца каждого сезона. Если плод в это время не срывать, он будет увеличиваться в размерах, не теряя питательных свойств. Этот плод очень вкусен, особенно в запеченном виде; сырой он несколько жестковат.

Листья УМУГА — великолепная пряность; к тому же, их охотно едят травоядные животные, которые насыщаются этими листьями быстрее, чем любой другой едой.

УЛЯПОЛОХИ

Одно из самых вкусных съедобных растений МАДАЙКА. Местная разновидность УЛЯПОЛОХИ, как правило, цветет белыми, реже — розовыми цветами; верхний центральный плод обычно красный.

Созревает УЛЯПОЛОХИ шесть раз в год: в начале второго и седьмого месяца каждого сезона. Растение УЛЯПОЛОХИ съедобно все, целиком, оно не требует тепловой обработки, обладает сладким, но не приторным вкусом.

Кроме того, существует очень простой способ приготовления крепкого вина из УЛЯПОЛОХИ. Технологический процесс настолько прост, что доступен даже некоторым ХУРМАНГАРА. Для получения вина достаточно оторвать верхнюю часть плода, а затем целиком погрузить ее в плод. После этой процедуры УЛЯПОЛОХИ ставят в темное место и ждут, сколько могут. Чем дольше вино будет настаиваться, тем крепче оно будет. Известно, что если настаивать его в течение целого сезона (т. е. 144 дня), можно получить не только очень крепкое вино, но и хороший прочный сосуд, в который за такой срок превратится толстая шкурка УЛЯПОЛОХИ.

УЛИДИБУ

МАДАЙКСКАЯ разновидность УЛИДИБУ отличается от прочих ярко-красными (реже — розовыми) плодами и цветком, белые лепестки которого крупны, но немногочисленны.

Цветет и плодоносит УЛИДИБУ одновременно: в начале десятого месяца каждого сезона, то есть трижды в год. В конце этого месяца можно собирать для еды стволы УЛИДИБУ.

Цветок УЛИДИБУ — медонос. Зверь КЫХ, заменяющий в мире ХОМАНА наших пчел, добывает из него мед. Сухие цветы УЛИДИБУ сжигают, из золы делают черную краску. А из сока листьев, что растут у основания стебля, делают желтую краску.

Стебель УЛИДИБУ пекут и получают нечто, похожее на хлеб. Плоды же можно есть и сырыми, хотя, если их приготовить, их вкус заметно улучшится. Есть у этих плодов одно очень полезное для повара свойство: если их соком натереть мясо, оно не только приобретет приятный пряный привкус, но и зажарится гораздо быстрее, чем обычно.

УХЕВАНХИ

МАДАЙКСКАЯ разновидность УХЕВАНХИ отличается от прочих очень крупными, асимметрично расположенными на стволике наростами-"горошинами" белого цвета. Цветок МАДАЙКСКОГО УХЕВАНХИ обычно насыщенно красный.

Цветет и созревает УХЕВАНХИ одновременно: трижды в год, в начале двенадцатого месяца каждого сезона. Стволик УХЕВАНХИ съедобен, но его необходимо жарить, запекать, либо надолго зарывать в землю, обработав особым образом. Сырой он невкусен.

Белые наросты отделяют от стволика и готовят отдельно: ужаривают на медленном огне до очень маленького размера. Получаются своего рода «пилюльки», которые едят, чтобы облегчить усталость.

Цветок УХЕВАНХИ — медонос, из него добывает мед зверь КЫХ. Опустошенный цветок люди МАРАХА используют для изготовления красок всех оттенков красного цвета: от бледно-розового до пурпурного.

УДЫУФЫ

МАДАЙКСКАЯ разновидность УДЫУФЫ отличается от прочих белым цветом плодов с красными кистями и красно-белым цветком.

Цветет и плодоносит УДЫУФЫ необыкновенно часто. Первое цветение происходит в первый день ИСАМА ПАНРУАХ, первого месяца БУЛЬМАРИ ВУВИАКИ (первого сезона). Плоды появляются в девятый день этого же месяца. Следующее цветение и плодоношение происходят ровно через два месяца. Так происходит постоянно: УДЫУФЫ цветет и плодоносит восемнадцать раз в год. Стволик УДЫУФЫ первый раз в году созревает в середине ИСАМА АСУНРАХА — второго месяца БУЛЬМАРИ ВУВИАКИ. Если его не срывать, он остается съедобным, и продолжает расти. Стволик УДЫУФЫ нового урожая созреет ровно через два месяца, так что урожай стволиков УДЫУФЫ тоже можно собирать восемнадцать раз в году.

Стволик УДЫУФЫ можно есть сырым, варить или жарить. Во всех случаях это — настоящий деликатес. Плоды тоже хороши; если дать им как следует созреть, они становятся очень сладкими. Плоды УДЫУФЫ — любимое лакомство поющей рыбы БЭПЛЭ. Мореходы стараются всегда иметь при себе запас плодов УДЫУФЫ, чтобы подманить БЭПЛЭ поближе к своему кораблю. Пение этой рыбы не только услаждает слух, но и помогает найти самый верный и безопасный путь в море: достаточно просто следовать за БЭПЛЭ.

Из кисточек, что растут на плодах, люди МАРАХА готовят курительную смесь, немного похожую на табак. (ХУРМАНГАРА, как правило, не курят, поскольку не способны выполнять столь сложный процесс и редко умеют получать от него удовольствие.)

Цветок УДЫУФЫ не только красив, но и полон меда, который добывает зверь КЫХ. Это — самый ароматный мед; местные жители иногда пользуются им как своего рода дезодорантом.

РАСТЕНИЯ МУММЭО

УТУУТМАХВАПИ

Это дерево создал ШАПИТУК в подарок миру ХОМАНА, в тот самый день, когда мир был рожден. Прообразом УТУУТМАХВАПИ послужило Великое Дерево, живущее на планете АВУА, в месте обитания самого ШАПИТУКА.

Дерево УТУУТМАХВАПИ не имеет каких-либо магических свойств, но есть в нем какая-то притягательная добрая сила. Поэтому нет такого живого существа на ХОМАНА, которое бы не любило это дерево.

Известны четыре разновидности УТУУТМАХВАПИ, которые встречаются только на МАДАЙКЕ и нигде больше. Они немного отличаются друг от друга внешним видом, но имеют общие, характерные для МАДАЙКА особенности: на стволе встречаются красные пятна, плоды и цветы — красные, тычинки цветка непременно белые.

УТУУТМАХВАПИ меняет листья в самом начале каждого сезона: сбрасывает старую листву и очень быстро, так, что за этим процессом можно наблюдать невооруженным глазом, обрастает молодыми листьями.

Цветет и плодоносит УТУУТМАХВАПИ одновременно и делает это постоянно, без перерыва. Спелые плоды очень вкусны; замечательно, что на месте сорванного плода очень быстро вырастает и созревает новый. Из этих плодов выжимают сок, который очень хорош свежим, но перебродив, становится великолепным легким хмельным напитком.

Цветы УТУУТМАХВАПИ являются замечательной острой приправой к мясу. Для этого их не нужно подвергать какой бы то ни было обработке, достаточно сорвать цветок и измельчить нужное количество прямо в готовое блюдо.

УМАЛА

Это растение создал АЙМА ТУНУХ, НУСАМА звезды АЙМА. УМАЛА была создана им в качестве подарка миру ХОМАНА. Поэтому УМАЛА встречается во всех землях ХОМАНА, в том числе и на материке МАДАЙК.

Местная разновидность УМАЛА покрыта красными пятнами, среди ее зеленых листьев попадаются красные и белые.

Свойства этого растения таковы, что даже если бы УМАЛА была единственным растением на ХОМАНА, этого было бы достаточно, чтобы никто не умер от голода. УМАЛА созревает во второй половине каждого месяца, то есть дает тридцать шесть урожаев в год. УМАЛА необыкновенно вкусна; есть ее можно и спелую, и неспелую. Растет УМАЛА в любых условиях, с необыкновенной скоростью. Если растение долго не срывать, оно может достичь огромных размеров. Кроме того, УМАЛА никогда не портится, в каких бы условиях ее не хранили.

В мире ХОМАНА известны тысячи блюд из УМАЛА, спелой и неспелой; в зависимости от степени спелости и способа приготовления, эти блюда могут быть самыми разными на вкус: от острых или кислых овощных блюд до сладкого десерта.

Кроме того, из спелой УМАЛА выжимают сок, который быстро превращается в легкое и приятное на вкус вино. Замечено, что если очень долго хранить УМАЛА в одном сосуде, или даже в одном помещении с другими плодами, эти плоды могут превратиться в УМАЛА. Казалось бы, невелика потеря, но большое огорчение для тех, кто любит разнообразие.

Из очень спелой УМАЛА зверь КЫХ добывает УМАЛОВЫЙ мед. Это поющий мед. Поет он тихо, но вполне отчетливо, и всегда — одну и ту же простую мелодию. По пению УМАЛОВОГО меда люди нередко находят кладовые зверя КЫХ.

Кроме того, из верхних листьев крупной, зрелой УМАЛА можно приготовить нечто вроде крахмала, которым обрабатывают одежду из тканей, если хотят добиться красивой драпировки, создать эффект развевающихся по ветру складок и т. п.

УХПЫ

Это дерево подарил миру ХОМАНА НУСАМА БАХИЭ ТИХОКИ УЙТУПАЛИМПА.

Сок плодов УХПЫ является довольно крепким вином естественного происхождения. На МДАЙКЕ встречается одна из разновидностей дерева УХПЫ, с красными плодами и белыми цветами, но они здесь весьма немногочисленны.

Цветет и плодоносит УХПЫ одновременно, происходит это в первой половине второго месяца каждого сезона, то есть три раза в год. Плоды сохраняют спелость в течение четырех месяцев, за это время их надо успеть собрать, т. к. потом они теряют свои свойства.

Смена листьев происходит постепенно и незаметно, так что УХПЫ всегда остается зеленым.

Некоторые народы ХУРМАНГАРА, обитающие на МАДАЙКЕ, приобрели губительную страсть к пьянству, попробовав сок плодов УХПЫ, а после всегда испытывали затруднения в поисках необходимого им количества вина.

Цветы дерева УХПЫ жуют, если хотят достичь сильного опьянения от небольшой порции любого опьяняющего напитка. Кроме того, из этих цветов люди МАРАХА делают краски: разнообразные оттенки синего спектра, лиловые и фиолетовые.

Листья УХПЫ сушат и измельчают в порошок, которым набивают подушки: если спать, положив голову на такую подушку, можно не опасаться дурного самочувствия после обильных возлияний, да и в иных случаях не повредит.

РАСТЕНИЯ АЙОШИ

УХУНХАПА

Это растение в начале времен было ХУРМАНГАРА и не отличалось какими-то особенными свойствами.

Но случилось так, что заросли УХУНХАПА, как правило, росли по соседству с зарослями УХВА. Близость к растениям УХВА повлияла на УХУНХАПА до такой степени, что уже к началу ШУМАЛО ХАШУА у этого растения появились новые, не совсем обычные свойства. С тех пор оно относится к категории АЙОШИ, поскольку является как бы «пасынком» и воспитанником растения УХВА.

Одна из разновидностей УХУНХАПА встречается на МАДАЙКЕ. Эта разновидность — белоствольная, кисти, растущие на концах молодых побегов, красно-белые, иногда розовые.

Из высушенных кистей УХУНХАПА готовят приятный на вкус тонизирующий напиток, что-то вроде знакомого нам чая. Урожай кистей УХУНХАПА и его молодых побегов, которые съедобны и вкусны, собирают трижды в год: в самом конце девятого месяца каждого из сезонов года. А из молодых побегов УХУНХАПА, собранных в начале ИСАМА КУХУРУАХ — первого месяца БУЛЬМАРИ ТХАВАХИ, второго сезона, выжимают сок, который люди МАРАХА и некоторые другие из способных видеть сны, пьют перед тем, как уснуть, чтобы приснилось что-нибудь приятное. Это самое надежное средство от ночных кошмаров.

Один раз в год, в начале ИСАМА УНДУМРУАХ, первого месяца третьего сезона, приходит время собирать урожай волокнистых стволов УХУНХАПА. Волокна УХУНХАПА — отличное сырье для тканей, которые получаются тонкими, но теплыми, очень приятными на ощупь. Поэтому УХУНХАПА очень ценится среди всех МАРАХА материка МАДАЙК. Вся прочая одежда на МАДАЙКЕ изготовляется из шерсти и кожи животных и ценится гораздо меньше.

ЖИВОТНЫЙ МИР МАТЕРИКА МАДАЙК

ЖИВОТНЫЕ МАРАХА

КУМАХУРО

Очень умная и бесконечно добродушная птица.

Ест все, но вследствие своего добродушия охотиться не умеет, поэтому обычно довольствуется растительной пищей.

КЫРБА-АТЕ

Пожалуй, самое умное из обитающих на ХОМАНА животных. Интеллект КЫРБА-АТЕ не уступает интеллекту людей МАРАХА, хотя с человеческой точки зрения КЫРБА-АТЕ чересчур мечтательны, ленивы и немного "не от мира сего".

Возможно, именно поэтому КЫРБА-АТЕ не создали ничего, напоминающего государство. Все КЫРБА-АТЕ от рождения владеют МАСАНХА и другими языками, существующими на ХОМАНА, но будучи последовательными индивидуалистами, редко общаются даже между собой.

КЫРБА-АТЕ очень любят покушать, причем предпочитают приготовленную пищу. Люди МАРАХА, желающие заполучить хорошего собеседника, непременно приглашают КЫРБА-АТЕ принять участие в торжественных трапезах. Это единственный способ насладиться обществом КЫРБА-АТЕ.

КЫХ

Этот огромный, весьма разумный травоядный зверь заменяет в мире ХОМАНА пчел.

КЫХ добывает мед примитивным, но эффективным способом: высасывает его из цветов своими мощными губами. Часть меда зверь КЫХ съедает, а часть откладывает про запас. Иногда его кладовые находят люди, которые обычно беззастенчиво пользуются плодами его труда. Тем не менее, к людям КЫХ относится дружелюбно, хотя приручить его практически невозможно, по причине независимого нрава и любви к одиночеству.

КОПТО

Очень редкий зверь, встречается только на материке МАДАЙК. КОПТО обладает очень неровным, переменчивым характером: то весел и дружелюбен, то замкнут и даже агрессивен.

Иногда КОПТО впадает в состояние, подобное трансу. Если в этот момент оказаться рядом, можно задать ему любой вопрос о событиях прошлого или будущего и получить совершенно достоверный ответ, хотя в иное время зверь КОПТО говорить не умеет (или же просто не хочет).

КУРУФО

Это замечательное, необыкновенно разумное животное обладает очень спокойным характером и склонностью к философским размышлениям в уединении.

Приручить его невозможно, поскольку у КУРУФО, занятого размышлениями, не хватает времени и сил, чтобы заниматься человеческими делами. Но иногда КУРУФО может прийти в гости к человеку, поделиться своими размышлениями и даже вежливо осведомиться: не нужна ли его помощь. После чего КУРУФО уходит, как правило, навсегда.

ЖИВОТНЫЕ ХУРМАНГАРА

КУМАУКИРУХ

Этот редкий зверек встречается только на материке МАДАЙК. Для животного ХУРМАНГАРА довольно разумен. Интересно, что КУМАУКИРУХ не ест твердую пищу, а только пьет (воду, сок фруктов и овощей, охотно потребляет суп или компот, приготовленные людьми).

Люди всегда рады подкормить это животное, и никогда его не обижают, поскольку слюна зверя КУМАУКИРУХ очень целебна: если дать ему вылизать рану или ожог, выздоровление наступает мгновенно.

КУШИХАШАК

Травоядное животное очень глупое, и потому съедобное (в мире ХОМАНА съедобным считается только мясо очень глупых существ).

Если КУШИХАШАК попробует мясо, он сразу же становится хищником, причем очень опасным. Некоторые воины и охотники специально выкармливают мясом щенков КУШИХАШАКА, чтобы иметь при себе столь грозного зверя. Однако это очень опасно: КУШИХАШАК настолько глуп, что не всегда может отличить собственного хозяина от прочих живых существ которые кажутся ему съедобными.

КУРЕМАУР

Этот зверек, травоядный в других местах, на МАДАЙКЕ всеяден. Не слишком умен, но обладает хорошей памятью: если встретит человека, или зверя, которого встречал много лет назад и не был обижен, тут же начинает к нему ластиться: таким образом КУРЕМАУР здоровается и выражает свою признательность. Поэтому люди МАРАХА не охотятся на КУРЕМАУРА: им совестно его обидеть.

КУНХ

Сравнительно разумная всеядная птица. Производит невероятно много шума: пронзительно кричит, крылья ее издают громкий треск во время полета, а коготки на лапах громко цокают во время ходьбы.

Ест птица КУНХ тоже с шумом: чавкает, вскрикивает, стучит клювом. Поэтому люди вынуждены предпринимать немало усилий, чтобы отогнать беспокойных птиц КУНХ подальше от своих жилищ.

КУНКИРОЦРОХРО

Этот маленький хищный зверек обладает незаурядной физической силой, во много раз превосходящей силу куда боле крупных зверей.

Его не слишком легко приручить, но усилия, затраченные на дрессировку КУНКИРОЦРОХРО, окупаются сторицей: он незаменим при перевозке тяжелых грузов, а ест только мясо, коего на материке МАДАЙК в изобилии.

КУПЛАПЛА

Очень прожорливая птица, глупая настолько, что ее едят. Благо и охотиться на нее легко: летает КУПЛАПЛА плохо, очень низко и на небольшие расстояния.

КУЧУПИЗЫХ

Хищник, не слишком умный, но порой подается дрессировке. Хороший дрессировщик может сделать этого зверя великолепным охранником.

Встреча с этим зверем довольно опасна, но хороший охотник вполне может справиться с ним в одиночку. Мясо КУЧУПИЗЫХА не едят, но используют его великолепный мех и прочную кожу для изготовления одежды и прочих хозяйственных принадлежностей.

КУЛКУЛИ

Очень глупое травоядное животное. КУЛКУЛИ — основной источник мясной пищи на материке МАДАЙК, поскольку они многочисленны, чрезвычайно быстро размножаются, а их мясо — настоящий деликатес.

КУНТИАЛЕ

Этот травоядный зверек очень глуп, но поддается дрессировке. Его очень легко разводить и содержать. Это имеет смысл: КУНТИАЛЕ в изобилии дает вкусное и питательное молоко.

КУКАЯХАХБО

Очень глупый и довольно опасный всеядный зверь.

Мясо КУКАЯХАХБО не слишком нравится большинству людей, впрочем, его едят после длительной кулинарной обработки. Зато наросты на спине КУКАЯХАХБО — настоящий деликатес, ради них многие решаются на столь опасное предприятие как охота на зверя КУКАЯХАБО.

КУУПАЯТА

Глупенькая, совершенно безобидная зверушка. Способна долгое время обходиться без пищи, т. к. имеет питательные жировые отложения в заду.

Этот жир настолько полезен, что зверя КУУПАЯТА обычно не убивают, а ловят и массируют ему зад. В результате такого своеобразного «доения» из зада зверя КУУПАЯТА выделяется накопленный им жир, после чего животное отпускают.

КУВЕЛЫХ

В меру разумная зверушка, понятливая и ласковая. Ее разводят из-за великолепной белой шерсти, растущей на загривке КУВЕЛЫХ. После стрижки шерсть очень быстро отрастает и вскоре зверя КУВЕЛЫХ можно стричь снова.

КУАВАККО

Это травоядное (а на материке МАДАЙК — всеядное) животное отличается умеренным разумом и смирным послушным характером, что делает его очень полезным в хозяйстве домашним животным. На нем можно ездить верхом и перевозить грузы.

КУАХОВАККО

На материке МАДАЙК зверь КУАХОВАККО ест все, в том числе и мясо. Для животного ХУРМАНГАРА очень разумен, но ни обучению, ни дрессировке не поддается, так как обладает непокорным, независимым нравом.

КУКВАГУВОХ

Травоядный зверь, смирный и выносливый, довольно разумный. Его, тем не менее, довольно трудно приручить, так как КУКВАГУВОХ имеет странный, не без чудачеств, характер: в любой момент может о чем-то задуматься и уйти, куда глаза глядят.

КУВАУВАОХЧИ

Это очень редкий зверек. Довольно разумный (почти как наши собаки), ест все. Некоторые народы ХОМАНА приручают КУВАУВАОХЧИ и используют их для охраны своих домов, но на материке МАДАЙК так не делают.

КУРУНИХАШОЙ

Пожалуй, самое умное животное ХУРМАНГАРА. Его очень легко приручить. Некоторые люди любят ездить на нем верхом, но большинство приручает их просто так, из эстетических соображений.

КУРУНИХАШОЙ — очень добрый, ласковый и чистоплотный зверек, иметь такого дома — истинное удовольствие. Ест КУРУНИХАШОЙ все: и растения, и мясо.

КУГУРИВАХ

Во всем мире это травоядный зверек, но КУГУРИВАХ, обитающие на материке МАДАЙК, едят мясо и даже умеют охотиться. КУГУРИВАХ довольно разумное и агрессивное животное. Некоторые охотники дрессируют таких зверей и успешно используют их в охоте на зверей КУЛКУЛИ.

КУРУВАХ

Травоядное животное, встречается довольно редко. Этот зверек не слишком умен, но и не настолько глуп, чтобы считаться съедобным. Его легко приручить. КУРУВАХ может перевозить не слишком тяжелые грузы, а для верховой езды он недостаточно силен.

КУРУХУН

Это животное обычно травоядное, но на МАДАЙКЕ иногда ест мясо.

Отличается хорошей памятью и способностью к обучению. На основе некоторых КУРУХУН люди ШОМГО вывели своих верховых животных КУРУХИВАВОХВА, а люди ШАПИТУК — своих КУРУШИВУНХАЙ, тоже пригодных для верховой езды.

Обитатели ХОМАНА обычно не охотятся на зверя КУРУХУН, поскольку он для этого слишком разумен.

КУРУМВЭВА

Это всеядное животное, не разумнее наших коров, поэтому на них позволено охотиться. Некоторые разводят их в своем хозяйстве ради мяса и молока.

КУРУФУМЫХ

Травоядный зверь, довольно разумный, но с тяжелым и несговорчивым характером. Тот, кто сможет приручить зверя КУРУФУМЫХ, обретет отличного выносливого спутника для дальних путешествий. Это прекрасное верховое животное, но его не рекомендуется держать дома, т. к. КУРУФУМЫХ любит путешествия и без них тоскует.

КУРУМАИХВА

Всеядный на материке МАДАЙК и травоядный в других землях зверек. Довольно глуп, поэтому иногда на него охотятся и едят его мясо, хотя некоторые МАРАХА все же предпочитают от этого воздерживаться.

КУРУКАТАИ

Довольно разумный травоядный зверек, очень робкий, поэтому старается не показываться человеку. Может защитить себя в случае нападения, но если его обижают (люди или хищники) начинает жалобно плакать. Это — лучшая защита, т. к. слезы КУРУКАТАИ очень едкие и могут нанести серьезные повреждения кожным покровам обидчика.

КУРУМАВАХ

Очень умное для ХУРМАНГАРА животное. Обожает командовать и руководить, поэтому многие животноводы поручают зверю КУРУМАВАХ пасти стада более глупых (или же менее честолюбивых) животных.

КУРУВАПУХ

Не менее умен, чем КУРУМАВУХ, но очень робкий. Поэтому приручать его надо долго, не жалея усилий и душевного тепла. Прирученный КУРУВАПУХ может принести большую пользу в любом доме, поскольку способен дословно запоминать все, что было при нем сказано, и повторять это по команде хозяина, так что вполне заменяет записную книжку или секретаря.

КУРУХУРЫХА

Это крупное травоядное животное, достаточно глупое, чтобы быть съедобным.

Охота на зверя КУРУХУРЫХА — чрезвычайно увлекательное и опасное занятие, поскольку его огромный мощный хвост — не только предмет вожделения гурманов, но и отличное средство самообороны.

КОТОТИ

Милый, безобидный травоядный зверек, недостаточно глупый, чтобы быть съедобным. Поэтому в хозяйстве совершенно бесполезен. Но мех и кожа умерших от старости, или от зубов хищника КОТОТИ очень хороши для изготовления одежды.

КУХУМУРУИ

Похож на КОТОТИ, но гораздо разумнее и выносливее, поэтому их иногда дрессируют и используют для хозяйственных работ. Кроме того, молоко КУХУМУРУИ приятно на вкус, хотя и не так хорошо, как молоко КУНТИАЛЕ.

КУМАКОБУРВУХ

Это очень глупая, огромная птица, поэтому ее мясо годится в пищу. Но еще больше ценится молоко птицы КУМАКОБУРВУХ, так что их охотно разводят не только ради мяса, но и как дойную скотину.

КАБАГУРОХУ

Всеядное животное, не слишком разумное, поэтому съедобное. Но приручить КАБАГУРОХУ тоже вполне возможно. Известно, что некоторые народы ХОМАНА ездили на них верхом.

КУВЫХВА

Всеядный зверь, довольно глупый, поэтому некоторые люди едят его мясо. Известны случаи, когда людям удавалось приручать зверя КУВЫХВА, использовать его в хозяйстве и даже ездить на нем верхом. Но это происходило не на МАДАЙКЕ.

ЖИВОТНЫЕ РУМ ТУДУМ

ФУФА

Эти звери очень похожи на известных нам мамонтов. Можно предположить, что некоторые мамонты не вымерли, а неким непостижимым образом попали в мир ХОМАНА.

Вследствие такого путешествия между мирами внешность их несколько изменилась. Зверь ФУФА, обитающий на ХОМАНА, одноглазый. Кроме того, ФУФА — один из самых умных зверей, обитающих на ХОМАНА, хотя не обладает даром речи.

Приручить или выдрессировать зверя ФУФА невозможно, но его можно обаять. Для человека, завоевавшего его сердце, ФУФА готов на все.

КУМПУХВУХ

Происхождение этого зверя пока окутано тайной. В мире ХОМАНА он большая редкость. Обитает обычно в болотах, или в мелких водоемах. Не слишком умен, но не настолько глуп, чтобы его можно было есть. Если его приручить, может делать самую тяжелую работу, но содержать его трудно: приходится сооружать для его отдыха специальные резервуары с водой.

ЖИВОТНЫЕ АСАЙА

КУМПАХОЧИНДЖЫ

Этот удивительный летающий зверек является результатом слияния некоей гигантской бабочки, пришедшей из иного мира со зверем КУЛКУЛИ.

КУМПАХОЧИНДЖЫ — совершенно безобидный травоядный зверек, в меру разумный, робкий, ласковый и привязчивый.

ЖИВОТНЫЕ МУММЭО

КУВУХАИ

Этот зверек — подарок НУСАМА ШАПИТУК народу ШАПИТУК, поэтому больше нигде на ХОМАНА таких зверей нет. Это необыкновенно разумные воинственные зверушки, очень молчаливые (хотя доподлинно известно, что они обладают даром речи).

КУВУХАИ как две капли воды похожи на волшебных зверей ЧУХУ, обитателей планеты АВУА, но, конечно, не столь могущественны. МАРАХА ШАПИТУК уверены, что после смерти КУВУХВИ уходят на АВУА, чтобы присоединиться к своим «братьям» ЧУХУ.

КУГАХУАК

Этот зверь — подарок АЙМА ТУНУХ, НУСАМА звезды АЙМА миру ХОМАНА.

КУГАХУАК — разумный, ласковый и приветливый зверь, хотя может прекрасно защитить себя в случае опасности. Удивительно, что температура его тела очень высока, поэтому рядом с ним, как возле костра, может согреться очень много людей.

ЖИВОТНЫЕ АЙОШИ

КУРУШИВУНХАЙ

Эти удивительно красивые зверушки — воспитанники людей ШАПИТУК, которые полностью изменили их характер, сознание и даже внешний облик. Теперь КУРУШИВУНХАЙ — идеальное животное для верховой езды: умный, понятливый, преданный, не имеющий собственных целей и желаний, а живущий ради целей и желаний своего всадника.

ЖИВОТНЫЕ МУСТАМЭКА

КУХМАТИ

Этот зверь произошел от КЫРБА-АТЕ; причины и обстоятельства его происхождения пока неизвестны.

КУХМАТИ не менее умен, чем КЫРБА-АТЕ, но не разговаривает (не потому, что не умеет, а потому что не хочет). Живет в воде. С людьми общаться не любит, но с КЫРБА-АТЕ и КУПСИ поддерживает нежную дружбу.

КУПСИ

Этот летающий зверек произошел вследствие встречи КЫРБА-АТЕ с гигантской бабочкой, пришедшей из другого мира.

КУПСИ так же разумен, как и его ближайшие родственники КЫРБА-АТЕ и КУХМАТИ. Он умеет говорить на МАСАНХА и прочих языках, но разговаривает крайне редко, поскольку молчалив и застенчив.

ОБИТАТЕЛИ ВОДЫ

МАРАХА

БОНФАРО

Очень умная, загадочная рыба. Существует мнение, что рыба БОНФАРО руководит жизнью прочих обитателей воды.

БАЙТИ

Это самый крупный из обитателей воды. Несомненно, очень умная рыба, но, как правило, ей нет дела до людей, даже до людей МАРАХА.

БУХУНАХ

Очень редкая рыба, довольно разумная, но необщительная, так что о ней мало что известно.

БАВАРБЫХ

Очень редкая красивая рыба. Немногочисленные очевидцы свидетельствуют в пользу ее незаурядного ума.

БУХВАТЫ

Редкая рыба. По свидетельствам очевидцев, разумная и приветливая. Завидев лодку, выныривает на поверхность и кивает головой: здоровается.

БУАКАХА

Это моллюск, очень умный и ласковый. Если бы не нуждался в воде, мог бы жить в доме, как собачка.

ХУРМАНГАРА

БАХАЛДОБА

Эта рыба — одно из самых глупых существ, обитающих в воде. Забавно, что БАХАЛДОБА умеет надуваться и летать, но делает это не с какой-либо целью, а случайно, сдуру. Ест БАХАЛДОБА все, даже совершенно несъедобные предметы.

БАНХАФИ

Рыба, достаточно глупая для того, чтобы ее превосходное мясо можно было есть. Встречается довольно редко.

БУТИ

Эта очень глупая и вкусная рыбка обитает у берегов материка МАДАЙК в изобилии и является основной пищей жителей побережья.

БАЕРБУ

Хищная, глупая и очень опасная рыба. К счастью, встречается редко.

БУНАЧЕРЫХ

Хищная, очень глупая и поэтому особенно опасная для пловцов рыба.

БЕСУВИУХПЫХ

Большинство обитателей мира ХОМАНА считают эту рыбку достаточно глупой, чтобы ее можно было есть. Но некоторые гуманисты сомневаются в правильности таких действий.

БАУРУТИ

Неразумная маленькая рыбка. Цивилизованные обитатели ХОМАНА ее не едят, поскольку спинка рыбки БАУРУТИ светится в темноте. Это не только красиво, но и бывает чрезвычайно полезно для моряков, поскольку рыбки БАУРУТИ живут только возле берега.

БОСОШОХУТ

Это очаровательное существо, но очень глупое, так что годится в пищу.

БЕРУРВЕ

Довольно смышленая рыбка, обладает своеобразным чувством юмора. Любит пугать пловцов, хватать их за ногу, а потом, через некоторое время — отпускать. К счастью, это не приводит к травмам, поскольку рыба БЕРУРВЕ не имеет зубов. Пищу она глотает, не жуя.

БАНИХОХТА

Очень глупая рыба, но такая красивая, что люди неохотно едят ее мясо. А некоторые даже держат таких рыб у себя дома в специальных аквариумах — для красоты.

БЕКУМПА

Очень глупая рыба. Она такая вкусная и так быстро размножается, что некоторые люди разводят ее у себя дома, чтобы не ходить на рыбалку.

БОМПЫХОНОХУЧИ

Этот обитатель воды не отличается особой разумностью. Но приносит людям немалую пользу, поскольку дает знаменитый на весь мир жир БОМПЫХОНОХУЧИ.

Для того, чтобы добыть жир, убивать зверя не нужно. Его «доят». Процесс похож на щекотку, в результате которой жир начинает выделяться из всех пор БОМПЫХОНОХУЧИ. Это продолжается, пока животное не становится худым, после чего его отпускают.

Если БОМПЫХОНОХУЧИ вовремя не подоить, он впадает в бешенство и становится опасным для окружающих.

БУБУИ

Этот моллюск довольно разумен, но обладает робким и необщительным характером.

БОЧИ

Это самый глупенький из моллюсков, но его редко едят, поскольку — жалко.

МУММЭО

БОФОРОШИ-НУХ

Это существо — подарок ХЕХЮМККХЕПА, НУСАМА БАХИЭ ХЕПЕПА-ТУКВАВА.

Встречается редко, появляется неожиданно и всегда вовремя, чтобы помочь морякам, оказавшимся в беде.

До сих пор неизвестна их численность. Некоторые исследователи считают, что во всех случаях морякам приходило на помощь одно и то же существо.

БАХАРИХОНИ

Эта рыбка создана АЙПИХВА, НУСАМА БАХИЭ ТУХУМУ в подарок миру ХОМАНА.

БАХАРИХОНИ — невидимая рыбка, поймать ее можно только совершенно случайно, а поймав, надо съесть ее в одиночестве, целиком, ни с кем не делясь. Человек, съевший БАХАРИХОНИ, получает способность видеть сквозь стены и сквозь землю, что помогает ему находить клады и узнавать секреты.

Каждый моряк в мире ХОМАНА мечтает поймать рыбку БАХАРИХОНИ, но удавалось это единицам.

БУРУВЭХТА

Эта рыба — подарок ЙОХМА ОПА, НУСАМА БАХИЭ УЙИМУКУН.

БУРУВЭХТА — природный компас, она всегда плывет только в одну сторону, так что увидев в море плывущую рыбу БУРУВЭХТА, можно сразу же сориентироваться и обнаружить нужное направление.

РУМ ТУДУМ

БАФОТУВИ

Неизвестно, из какого мира пришла в мир ХОМАНА рыба БАФОТУВИ. Несомненно, это — один из самых удивительных обитателей воды.

Рыбка БАФОТУВИ умеет надуваться и взлетать в воздух. Обычно она проделывает это, чтобы полакомиться спелыми плодами деревьев, растущих на побережье. Рыбка БАФОТУВИ срывает плоды при помощи удивительного «хобота», растущего на ее брюшке. Стайки упитанных БАФОТУВИ, парящие над фруктовой рощей, несомненно, одно из самых потрясающих зрелищ в мире ХОМАНА.

БАНАХЫРВА

Очень страшный хищник, ядовитый, к тому же, очень умный. Происхождение БАНАХЫРВА окутано тайной. К счастью это существо встречается редко и никогда — в прибрежных водах.

АПЕЛА

БЭПЛЭ

Эта удивительная рыба иногда появляется в водах, омывающих МАДАЙК. БЭПЛЭ — поющая рыба; песни ее так хороши, что слышавшие их моряки считаются счастливцами. Лучшие песни, созданные людьми мира ХОМАНА, скорее всего, взяты у рыбы БЭПЛЭ.

Кроме того, БЭПЛЭ нередко помогает морякам найти дорогу к нужному месту.

Еще более удивителен тот факт, что на одном из островов ОША рыбки БЭПЛЭ откладывают яйца, из которых рождаются люди, известные в мире ХОМАНА как народ КУУГУБУНГА. Люди КУУГУБУНГА, в свою очередь, откладывают яйца, из которых рождаются новые рыбки БЭПЛЭ. Иного способа размножения для рыбы БЭПЛЭ не существует.

АЙОШИ

БУНХУМБОБАЙ

Эта рыбка — «воспитанница» рыбки БЭПЛЭ. Она тоже умеет петь, но не так чарующе, как БЭПЛЭ.

КОММЕНТАРИИ

АЙОШИ — см. главу «Категории живых существ».

АНМАГА — письменность, соответствующая МАСАНХА, первоначальному языку планеты ХОМАНА.

АСАЙЯ — см. главу «Категории живых существ».

АТУБА — летописи, повествующие о делах Божеств и существ, им подобных (в отличие от ТИГУА, которые повествуют о делах и проблемах человеческих).

АХУАРО ВОА — так называемый "большой период Великого Обновления" в начале каждого ШУМАЛО, длится сто лет. Подробнее см. в главе "летоисчисление".

БАХИЭ — этот термин обозначает целостность, полное единство разнородных частей. В настоящем тексте чаще всего употребляется для обозначения совокупности планеты и ее спутников. Так наша Земля и ее спутник Луна, в понимании ученых мира ХЛМАНА, представляют собой БАХИЭ.

БОНТО — так называется Истинный Календарь планеты ХОМАНА. Подробнее см. в главе "летоисчисление".

БУЛЬМАРИ — сезон, состоит из 12 месяцев по 12 дней в каждом. Подробнее см. в главе "летоисчисление".

ВАХВАРО — так называемый "малый период Великого Обновления" в начале каждого ХУМАЛА, длится десять лет. Подробнее см. в главе "летоисчисление".

ИСАМА — месяц, состоит из 12 дней. Подробнее см. в главе "летоисчисление".

ЙЕХРЫПА — своеобразные земляные сооружения, своего рода искусственные кратеры для изготовления и хранения вина. Сооружались людьми БУМАРЕЛ, ГРИУФЭФА и ПИНЕК на острове МОНДАЙК в течение ШУМАЛО УХЕРА и ШУМАЛО ТГУМА. ЙЕХРЫПА с запасами древних вин можно обнаружить на обезлюдевшем острове МОНДАЙК и в наши дни.

КАТЕГОРИИ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ

Тайные науки мира ХОМАНА подразделяют всех без исключения обитателей этой планеты (людей, животных, птиц, растения) на десять категорий, в соответствии с их происхождением, предназначением и врожденными свойствами. Ниже следует краткое описание каждой категории. Принимая во внимание присущий большинству читателей антропоцентризм, мы будем рассказывать в первую очередь о людях, но следует иметь в виду, что все нижеизложенное в той или иной степени относится и к другим формам органической жизни.

ХУРМАНГАРА (“жители”, “обитатели”) — очень большая группа народов. ХУРМАНГАРА существовали с начала времен, как некая данность, отсюда и термин “жители”. Ни выдающимися способностями к чему-либо, ни особой одухотворенностью ХУРМАНГАРА не обладают, причем люди нередко уступают в интеллектуальном и духовном развитии животным и растениям ХУРМАНГАРА, которые, по крайней мере, обладают врожденным, естественным чувством гармонии с окружающим миром.

Люди ХУРМАНГАРА ведут в основном физиологическое существование. Деление единого народа на более мелкие группы у ХУРМАНГАРА происходит довольно часто, но, как правило, не по причине сознательных миграций, или массового следования за “вождями”, а как результат случайного разбредания по обширным пустынным территориям вследствие неумения ориентироваться на местности.

Живут ХУРМАНГАРА где придется, часто используют для жилья естественные природные образования (дупла, пещеры). Впрочем, некоторые, самые способные, все-таки строят себе жилища. Орудия труда и войны используют самые примитивные (если вообще используют). Познаний в науках, или в магии у них отродясь не было. Вследствие наблюдений за природными явлениями у ХУРМАНГАРА иногда возникают суеверия, или примитивные религии (например: дождь идет — большой человек с неба мочится). Иногда контакт (или даже смешение) с другими, более развитыми народами приносит ХУРМАНГАРА пользу, но большинству ХУРМАНГАРА не помогает даже покровительство добросердечных МАРАХА.

Остается добавить, что из этого правила, как из любого другого, есть исключения, в частности, народ шаманов АЙМЫМ и просвещенные горцы ХУТУФЬЯЛФА. Но среди ХУРМАНГАРА материка МАДАЙК таких исключений не наблюдается

МАРАХА (“Хозяева”). Как и ХУРМАНГАРА, существовали в Мире ХОМАНА с начала времен, как некая данность. Общая численность людей, и животных, и растений МАРАХА очень невелика, но они довольно равномерно расселились по всей планете.

Считается, что МАРАХА рождены для того, чтобы пользоваться всем, что есть в мире ХОМАНА и одновременно присматривать за порядком в этом мире, как за порядком в своей душе — отсюда и термин “хозяева”. все без исключения МАРАХА от рождения обладают выдающимися способностями, особенно в области тайных знаний, и отличаются от обычных людей куда больше, чем мы можем себе вообразить, хотя иногда иллюзия сходства бывает почти полной.

В то же время, каждый народ МАРАХА следует по своему собственному пути, и случается так, что избранный путь оказывается тупиком, невзирая на все достоинства МАРАХА — по крайней мере, так говорят они сами.

АПЕЛА (“из зверей рожденные”) — немногочисленная группа народов, объединенных одним-единственным сходством: так или иначе, они произошли от животных, обитавших в мире ХОМАНА. Но на материке МАДАЙК таких людей нет.

РУМ-ТУДУМ (“чужие”) — главный признак этой группы народов (или отдельных личностей): они не связаны с миром ХОМАНА узами рождения. Чаще всего появление РУМ-ТУДУМ — результат колдовства, или следствие особого состояния вселенной, при котором происходит своего рода “обмен между мирами”. Культура РУМ-ТУДУМ, какой бы она ни была, всегда очень своеобразна и не похожа на культуру других народов мира ХОМАНА.

АСАЙЯ (“преображенные”) — это народы, изначально жившие в мире ХОМАНА, но преобразившиеся под влиянием РУМ-ТУДУМ, или при воздействии особого рода “эманаций”, которые местные МАРАХА называют “дыханием Вселенной”. Иногда такие чудеса происходят стихийно, иногда в результате вмешательства непоседливых божеств, или хлопотливых МАРАХА.

МУММЭО (“дети богов”) — группа народов, рожденных богами. Каждый такой народ имеет своего конкретного создателя (или группу создателей). Положение их личного демиурга в сложной иерархии богов, а также цель, ради которой был сотворен тот или иной народ, полностью определяет интеллектуальный уровень, духовные стремления, исторический путь и мировоззрение “детей богов”.

КОШИ (“пасынки богов”) — КОШИ может стать любой народ, или группа людей, или даже отдельный человек, если они вступят в тесные отношения с кем-то из обитающих в мире ХОМАНА Богов, который при этом не является их создателем.

АЙОШИ (“обласканные”) — их судьба подобна судьбе КОШИ, но в качестве опекуна здесь выступает не божество, а один из высокоразвитых народов (чаще всего МАРАХА).

ХАМБА (“полукровки”) — эти народы (или отдельные личности) возникают в результате смешения двух или более разных народов.

МУКАСА (“не настоящие”) — гомункулы. Результат развития технической (или скорее магической) мысли других обитателей ХОМАНА. На материке МАДАЙК таких людей нет.

КОШИ — см. главу «Категории живых существ».

ЛЕТОИСЧИСЛЕНИЕ

БОНТО — истинный календарь планеты ХОМАНА, которым пользуются все просвещенные народы планеты, выглядит следующим образом. Год делится на три сезона — БУЛЬМАРИ. Каждый из трех сезонов делится на двенадцать месяцев — ИСАМА, в каждом месяце по двенадцать дней. То есть в году 432 дня.

Период в 432 лет называется ХУМАЛА. Первое десятилетие каждого ХУМАЛА называются ВАХВАРО — это "малый период обновления планеты".

Период в 4320 лет называется ШУМАЛО. Первое столетие каждого ШУМАЛО называется АХУАРО ВОА, это — "большой период обновления планеты".

В сознании просвещенных жителей ХОМАНА ШУМАЛО — нечто большее, чем просто период времени. Это новая эпоха, совершенно отличная от предыдущих. Истинный календарь планеты ХОМАНА описывает эти эпохи следующим образом:

ШУМАЛО АЙЕ (первое ШУМАЛО) — "Время ловить рыбу руками" (время согласия с законами жизни).

ШУМАЛО ХАШУА (второе ШУМАЛО) — "Время строить ворота для ветра" (эпоха больших изменений).

ШУМАЛО УХЕРА (третье ШУМАЛО) — "Время ставить палки вертикально", или "время вбивать колья" (то есть, пришло время делить и метить территорию).

ШУМАЛО ТГУМА (четвертое ШУМАЛО) — "Время пустынь", или "время очага", "…пусть палки и камни громоздятся вместе, нет смысла препятствовать этому. Пора узнать, кто чужой в круге" (то есть, время, когда возникли большие скученные поселения людей: города-государства, или просто густонаселенные государства; в то же время огромные пространства стали безлюдными, или малонаселенными).

В настоящее время мир ХОМАНА переживает пятую эпоху, ШУМАЛО ГАУ. Просвещенные современники называют этот период "Эпоха второго рождения". У них есть основания полагать, что в начале ШУМАЛО ГАУ планета ХОМАНА обрела новое предназначение и как бы родилась заново. Дело в том, что на рубеже ШУМАЛО ТГУМА и ШУМАЛО ГАУ мир ХОМАНА одновременно посетили множество богов и существ, подобных богам. Они появились на ХОМАНА, чтобы созерцать дивное зрелище: кульминацию магических перевоплощений народа ГЕЛИППЭ. Описать это событие невозможно, можно лишь сказать, что это было событие невероятной красоты.

Никогда прежде в истории вселенной не случалось собрания такого количества божеств в одном месте, тем более, в обитаемом мире, населенном людьми. Считается, что это событие кардинальным образом изменило судьбу планеты ХОМАНА и народов, ее населяющих. Последствия только начали сказываться, что будет дальше — покажет время.

Вообще принято полагать, что события, важные для судеб мира ХОМАНА и населяющего его человечества, всякий раз происходят именно на рубеже двух ШУМАЛО, в период АХУАРО ВОА. События важные, но менее глобальные, происходят обычно на рубеже ХУМАЛА, в период ВАХВАРО.

МАРАХА — см. главу «Категории живых существ».

МАСАНХА — первый и единый для всех коренных обитателей ХОМАНА язык. Соответствующая ему письменность называется АНМАГА.

Со временем возникло множество местных наречий и диалектов, но образованные обитатели ХОМАНА непременно должны владеть истинным, первоначальным, неискаженным языком МАСАНХА и алфавитом АНМАГА, которые со временем обрели некую таинственную магическую силу.

Так, например, считается, что АТУБА могут быть написаны только на истинном АНМАГА; ошибки чреваты неведомыми, но порой грозными последствиями.

МИНЕРАЛЫ

ШАНТА (ЧЕРНЫЙ) — в обычном состоянии горит и дает "огонь забвения". Смешанный с обычной водой становится чем-то вроде плохого металла, или хорошей глины.

ШАНТА-ОХИ (смешанный с водой из ОХО) — самый прочный металл.

ШАНХАМА (КРАСНЫЙ) — в обычном состоянии светится.

ШАНХАМА-ОХИ (смешанный с водой из ОХО) — металл; не такой прочный, как черный, но более гибкий.

ШУШХА (СИНИЙ) — в обычном состоянии очень холодный, используется как лед.

ШУШХА-ОХИ (смешанный с водой из ОХО) — сначала клейкий, а после — очень прочный. Его обычно используют при изготовлении мозаик и других произведений прикладного искусства.

ШИПУХ (БЕЛЫЙ) — в обычном состоянии его кладут в обувь, или в мешочек и берут в дорогу: он становится горячим при приближении к "быстрым дорогам" планеты ХОМАНА, что помогает путнику легко найти эти дороги.

ШИПУХ-ОХИ (смешанный с водой из ОХО) — становится глиной очень хорошего качества, которая излучает тепло. Поэтому из нее стараются строить жилые дома.

ШИУФА (ЖЕЛТЫЙ) — в обычном состоянии это очень плодородная почва.

ШИУФА-ОХИ (смешанный с водой из ОХО) — становится глиной, качеством чуть похуже белой. Зато человек, который живет в доме из этих кирпичей, не болеет. Этим составом мажут раны: он обладает анестезирующим и антисептическим свойством.

ШУФТА (БУРЫЙ) — в обычном состоянии это съедобное вещество.

ШУФТА-ОХИ (смешанный с водой из ОХО) — становится хорошим строительным материалом. Главное его свойство таково: отдельные куски этого материала срастаются между собой в единый монолит, даже если, скажем, стена из ШУФТА-ОХИ простоит тысячу лет, а потом к ней вдруг начнут пристраивать новый участок из того же материала.

МУММЭО — см. главу «Категории живых существ».

НУСАМА — дословно: "владыка по праву рождения". Так именуются могущественные существа, каждое из которых является владыкой одного из БАХИЭ, составляющих солнечную систему, центром которой является звезда АЙМА.

Роль НУСАМА чем-то сродни должности смотрителя, или обязанностям отца большого семейства. НУСАМА следит за тем, чтобы все шло как должно.

ШАПИТУК, НУСАМА БАХИЭ АМОХАЙОА (планета ХОМАНА и ее спутники АВУА, УАВА и ВОН РАО), в частности, является летописцем. Создаваемая им Истинная Летопись мира ХОМАНА подробно описывает каждое из событий, произошедших на ХОМАНА с начала существования мира.

МУУМХУНФА — так называются головные уборы, принадлежавшие когда-то людям ГЕЛИППЭ. После ухода ГЕЛИППЭ в океан МУУМХУНФА стали самой большой общепризнанной материальной ценностью в мире ХОМАНА.

ОХО — дословно: "внешние моря". В отличие от внутренних морей ТАХОА, омывающих материки, представляют собой некое таинственное место, живущее по собственным законам, отличным от законов, действующих в других местах.

ПРЕОБЛАДАНИЯ. На каждом из материков планеты ХОМАНА существует строгое количественное соотношение численности живых существ (людей, животных и растений). Живые существа, занимающие в иерархии преобладаний первое место, поражают взор разнообразием форм, их количество не просто велико, но даже чрезмерно для данного материка. Живые существа, занимающие второе место в иерархии преобладаний, обитают на том или ином материке в идеальном для данного места количестве. Им вообще свойственно стремление к гармонии, обычно они как нельзя лучше приспосабливаются к тем условиям, в которых обитают. Наконец, живые существа, занимающие в иерархии преобладаний последнее место, будут представлены на материке в небольшом количестве и не слишком разнообразны. Для наглядности вкратце обрисуем картину, существующую на каждом из материков.

На материке МАДАЙК преобладающей формой жизни являются

животные, на втором месте находятся люди, на третьем — растения. На практике это приводит к тому, что животный мир МАДАЙКА сказочно разнообразен, здесь можно встретить всех животных, обитающих на ХОМАНА, при этом некоторые из них водятся только на МАДАЙКЕ и не встречаются нигде больше. На МАДАЙКЕ проживает ограниченное (по сравнению с материками МУРБАНГОНОМ и МАРКАТУНОМ) количество народов; между многими из них существует более или менее тесная взаимосвязь. И, наконец, растительный мир МАДАЙКА выглядит крайне скудным и однообразным по сравнению с другими материками планеты. Это не значит, что МАДАЙК изобилует пустынями: здесь есть и леса, но деревья в этих лесах чаще всего принадлежат к одному — двум видам.

Из всего вышесказанного следует, что обитатели МАДАЙКА вынуждены заниматься сельским хозяйством, если хотят несколько разнообразить свой мясной рацион растительной пищей; растения, особенно завезенные с других материков, ценятся здесь очень высоко, тогда как мясная пища является повседневной, легкодоступной и ценности не представляет. Одежда обитателей МАДАЙКА, как правило, изготовляется из кожи, меха и шерсти животных; ткани из растительных волокон ценятся необычайно высоко. Еще один результат таких обстоятельств: те виды животных, которые являются травоядными на других материках, на МАДАЙКЕ иногда становятся всеядными, или хищниками.

На других материках планеты ХОМАНА иерархия преобладаний выглядит следующим образом:

МУРБАНГОН: люди, животные, растения.

МАРКАТУН: люди, растения, животные.

УГАН: растения, люди, животные.

ОША: растения, животные, люди.

ТИМАНГИ БАДУ: животные, растения, люди.

РУМ-ТУДУМ — см. главу «Категории живых существ».

ТАХОА — дословно: "внутренние моря".

ТИГУА — летописи, повествующие о деяниях людей, в отличие от летописей АТУБА, повествующих о сакральных вещах, сущностях и событиях.

ХАМБА — см. главу «Категории живых существ».

ХОМАНА — так называется планета, одним из материков которой является описанный нами МАДАЙК.

ХУМАЛА — см. главу "Летоисчисление".

ХУРМАНГАРА — см. главу «Категории живых существ».

ШАНТА — см. главу "Минералы".

ШАНХАМА — см. главу "Минералы".

ШИПУХ — см. главу "Минералы".

ШИУФА — см. главу "Минералы".

ШУМАЛО — см. главу "Летоисчисление".

ШУФТА — см. главу "Минералы".

ШУШХА — см. главу "Минералы".

1992 г.

1

Т.е. имеющий отношение к отличному от episthime особого рода знанию, о сущностях иного мира, которое ведёт к Богу и спасению. Характерными чертами гностических учений являются а) представление о "семени высшей природы", которое оплодотворяет способных принять его избранных; в) миф о падении высшей мудрости (софии), забвении и последующем спасении. Roelof van den Broek в своей сравнительно недавней работе посвященной сравнению гностицизма и герметизма (Gnosticism and Hermetism in Antiquity: Two Roads to Salvation. In Studies in Gnosticism and Alexandrian Christianity. Hag Hammadi Studies 39. Leiden: Brill, 1996, p. 3–21), приходит, к выводу о том, что герметизм отличало от гностицизма только одно — гностики считали мир злом, в то время, как герметисты "вряд ли" (р. 37).

(обратно)

2

Наасены (или нааситы, а также офиты) — ранняя гностическая секта, название которой происходит от древнееврейского слова «нахаш» — «наас», что значит «змея». Наасены считали, что змей есть "истинный спаситель человеков", ибо именно змей дает людям знание, которое ветхозаветный бог хотел скрыть. Этот же змей, согласно учению наасенов, приходит в мир позже под видом Христа или Логоса. По мнению Древса, почитание змеи у наасенов имело астральное основание. Он утверждает, что "офтическая змея есть символ мудрости (гносиса) и имеет свой астральный первообраз в Млечном пути, который уже древним вавилонянам представлялся в виде змеи. Но млечный Путь есть вместе с тем и астральный представитель мудрости" (Древс А. Происхождение христианства из гностицизма, М., 1930, с. 60). Астральной репрезентацией этого змея является околополярное созвездие Дракона (лат. Draco) в Северном полушарии неба. Самая яркая звезда — Этамин, 2,2 визуальной звёздной величины. Систематическое определение координат этой звезды привело английского астронома Дж. Брадлея к открытию в 1725 г. явления аберрации света. Наилучшие условия видимости в марте — мае.

(обратно)

3

The Panarion of Epiphanius of Salamis. Translated by F. Williams. Vols. 1–2. Leiden: Brill, 1987–1994.

(обратно)

4

Это имя обычно выводят из Jalda bahuth (сын хаоса), однако точная этимология не ясна. По воззрениям ранних гностиков, Ялдаваоф не был Первым Богом. Именно эту истину открыли для себя Адам и Ева, увидев, что Древо Жизни отбрасывает тень.

(обратно)

5

Или Nun, буква еврейского алфавита.

(обратно)

6

Согласно учению офитов, архонтиков и сетиан "существует восемь небес (Огдоада) и семь небес (Гебдомада), каждым небом правит архонт, а высшая мать находится на восьмом небе. Святая Гебдомада по их представлению, — это семь звезд, именуемых планетами, а змея зовут Michael и Samael" (Irenaeus. Adversus haereses. Hrsg. W. Harvey. Vols. 1–2. Cambridge, 1857; Irenee de Lyon. Contre les heresies I, ed. par A. Rousseau et L. Doutreleau. Vols. 1–2 (SCh 263–264). Paris, 1979, 30, 1-15).

(обратно)

7

Epiphanius, Panarion XXXIX, 1–8, 3.

(обратно)

8

Irenaeus. Adversus haereses, 30, 20–21.

(обратно)

9

К.Г. Юнг, разбирая кватернион Тени у наасенов, замечает, что "змея была либо предшественницей человека, либо отдаленным подобием Антропоса; видно также, насколько оправданным является приравнивание Наас=Нус=Логос=Христос=Высший Адам. Как я уже говорил, средневековое распространение этого уравнения на теневую сторону уже было подготовлено гностическим параллелизмом". К.Г. Юнг. АION. Исследование феноменологии самости. «Ваклер», 1997, с. 260. Ранее, говоря о Тени, Юнг пишет: "Однако те же трудности, что с анимой и анимусом, возникают и с тенью, когда она предстает как архетип. Иными словами, вполне в пределах человеческих способностей признать относительное зло своей природы, но попытка заглянуть в лицо абсолютного зла оказывается редким и потрясающим по воздействию опытом". Там же, стр. 21.

(обратно)

10

Origen. Contra Celsum. Translated by H. Chadwick. Cambridge 1953, p.362

(обратно)

11

При таком способе чтения трудно ожидать, чтобы книги долго сохранялись. Последнее упоминание о них датируется XVI веком.

(обратно)

12

Hippolytus. Refutatio omnium haeresium. Ed. by Miroslav Markovich. Berlin: De Gruyter, 1986; Ed. P. Wendland (GCS 26), Leipzig, 1916, 13? 54, 58. Симон Маг или Симон Волхв упоминается в "Деяниях апостолов" (VIII, 9-10) как чудотворец, который выдавал себя за Сына Божьего. По преданиям, Симон Маг мог летать, менять свой облик и становиться собственной тенью. У Бонавентуры в "Collationes in hexameron" Симон Маг символизирует распространение харизматических даров Антихриста (см. Trevijavo Etcheverria Mannuel. De doctrina lucis apud St. Bonaventuram. Victoria, 1961).

(обратно)

13

The Writings of Clement of Alexandria. Translated by William Wilson. (Ante-Nicene Christian Library, 4, 12.) Edinburgh, vol.2, 1869, p. 217.

(обратно)

14

Arnobii. Adversus nationes libri. Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Wien, 1875, v. 4, p. 207.

(обратно)

15

Fontaine J. Isidore de Seville. Traite de la nature, suivi de l'Espitre en vers du roi Sisebut a Isidore. Bordeaux, 1960, p. 19.

(обратно)

16

Мотив "двух солнц" присутствует также в архаичной индоиранской мифологии. Считалось, что после убийства Вритры мир разделился на верхний и нижний. В каждом из этих миров было свое солнце. В мире верхнем солнце, как мы его обычно видим, а в мире нижнем "черное солнце Варуны". Ночью нижний мир Варуны простирается как звездное небо над землей (отождествляемое в свою очередь с изначальными подземными водами), в котором господствует «черное» солнце. Для нас является важным отметить, Варуна был богом смерти, а его мир — царством мертвых. Однако этим его функция не исчерпывается. Пребывая в нижнем мире, Варуна наблюдает за рита (космическим законом). Именно к рита садится дневное солнце и из рита встает солнце ночное. Кроме того Варуна держит корни космического древа. См. Luders. Varuna. Gottingen. Bd. 1, 1951; Bd. 2, 1959.

(обратно)

17

См. Di Zenzo F. Saggi su l'umanessimo. Aspetti delle controversie fra Humanitas e Pietas nel secolo XV. Napoli, 1967, p. 87.

(обратно)

18

Gerard de Nerval. Voyage en Orient, Paris, 1958, p. 178. Этот случай произошел с Нервалем в Дамьетте, небольшом селении на берегу Нила.

(обратно)

19

Возможно имеется в виду священный камень арабского племени джузам, о котором идет речь в "Книге об идолах" Хишам ибн Мухаммада ал-Калби: "Это был длинный камень. В тени его оставляли животных, ибо тень от камня питалась кровью жертв". См. J. Wellhausen. Reste arabischen Heidentums. B., 1897, S. 312.

(обратно)

20

Voyage dans l'Empire de Maroc, fait en l'annee 1791, suivi au voyage de Hafez, recit oriental. Par Jean Potoski. Varsovie, 1792, p. 120.

(обратно)

21

Sciophobia — боязнь теней, sinistrophobia — патологическая боязнь всего левого, staurophobia — боязнь крестов и распятий, zemmiphobia — боязнь крыс.

(обратно)

22

Chomsky, N. On cognitive capacity. In Reflections on Language. Pantheon Books. 1975, p. 113.

(обратно)

Оглавление

Практические советы начинающим демиургам, с наглядными литературными иллюстрациями

Ветхий Завет. Книга Бытия

Адольфо Биой Касарес "Козни небесные"

Филип К. Дик "По образу и подобию Янси"

Борхес «Тлен, Укбар…»

Владимир Коробов. Новые материалы к изучению истории "Общества Ловцов Теней"

Аркадий и Борис Стругацкие. Понедельник начинается в субботу. Фрагмент

Джон Рональд Руэл Толкиен. Сильмариллион (фрагмент)

  * АЙНУЛИНДАЛЭ * (Музыка Аинур)

Рой Аксенов. Тетради Лоаса Ингрира. Фрагменты комментариев

  Appendix A. Языки и диалекты

    Длалинэ и длраринг

    Ваграргигр

    Хэваули

    Прочее о языках

  Appendix B. Немного о числах

    Длалинцы, арифметика, нумерология, гороскоп

  Apenndix C. Летосчисление

  Appendix D. Об агрир

  Недоappendix. Бестиарий

  Appendix E. Дискография

  Appendix F. О богах

Рэй Брэдбери. Марсианские хроники

  ЭШЕР II

Александр Грин. Сердце пустыни

  1

  2

  3

  4

Роджер Желязны «Ключи к декабрю»

Сергей Козлов. УДИВИТЕЛЬНАЯ БОЧКА

Виктор Шендерович. Вечерний выезд общества слепых

Павел Пепперштейн. Чернильно-черничная бездна

Сап-Са-Дэ. Путеводитель по миру Ыдваала и Шуцгрова

  Космогония

  Расы

Торнтон Уайлдер. «День восьмой» Фрагмент

Джонатан Свифт. Путешествия Гулливера. Фрагмент

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В ЛАПУТУ, БАЛЬНИБАРБИ, ЛАГГНЕГГ, ГЛАББДОБДРИБ И ЯПОНИЮ

    Глава Х

Джонатан Кэрролл. Кости луны. (фрагмент)

Владислав Отрошенко. Старуха Тамара

Станислав Лем. Кибериада. Путешествие седьмое, или Как Трурля собственное совершенство к беде привело

Дмитрий Горчев Город 3

Анджела Картер. Адские машины желания доктора Хоффмана. (фрагмент)

Александр Секацкий. Моги и их могущества. Глава «Белый танец»

Светлана Мартынчик, Игорь Степин МАДАЙК

  ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

  ПРЕОБЛАДАНИЯ

  ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ПОЛОВ И СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

  НУСАМА БАХИЭ АМОХАЙОА ШАПИТУК И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ЖИЗНЬ НАРОДОВ, НАСЕЛЯЮЩИХ МАТЕРИК МАДАЙК

  НАРОДЫ, НАСЕЛЯЮЩИЕ МАДАЙК

    МАРАХА

      ШАПИТУК

      ТРАГОЛ

      ХАБОДА

    ХУРМАНГАРА

      Народы ХУРМАНГАРА, жившие на территории МАРАХА ТРАГОЛ

      КНАНДРИ

      КНЕРЧИ

      ЧАРЧЛЕЙ

      АКАЧАК

      Народы ХУРМАНГАРА, жившие на территории МАРАХА ШАПИТУК

      МАРАО

      МЭГО

      ШЬЯКРАЙ

      ТУФЕЙМА

      ТУФЕЙ

      ТУНБА

      ХУРМАНГАРА островов МОХАН

      ФЕФЕСМУЙЁ

      НИЖДРАШО

      УССА

      УССАТА

      ХУРМАНГАРА острова МОНДАЙК

      БУМАРЕЛ

      ГРИУФЭФА

      ПИНЕК

  РАСТИТЕЛЬНЫЙ МИР МАТЕРИКА МАДАЙК

    РАСТЕНИЯ МАРАХА

      УГИУТФА

      УХВА

    РАСТЕНИЯ ХУРМАНГАРА

      УМУТИА

      УХТИ

      УФОТИ

      УМУГА

      УЛЯПОЛОХИ

      УЛИДИБУ

      УХЕВАНХИ

      УДЫУФЫ

    РАСТЕНИЯ МУММЭО

      УТУУТМАХВАПИ

      УМАЛА

      УХПЫ

    РАСТЕНИЯ АЙОШИ

      УХУНХАПА

  ЖИВОТНЫЙ МИР МАТЕРИКА МАДАЙК

    ЖИВОТНЫЕ МАРАХА

      КУМАХУРО

      КЫРБА-АТЕ

      КЫХ

      КОПТО

      КУРУФО

    ЖИВОТНЫЕ ХУРМАНГАРА

      КУМАУКИРУХ

      КУШИХАШАК

      КУРЕМАУР

      КУНХ

      КУНКИРОЦРОХРО

      КУПЛАПЛА

      КУЧУПИЗЫХ

      КУЛКУЛИ

      КУНТИАЛЕ

      КУКАЯХАХБО

      КУУПАЯТА

      КУВЕЛЫХ

      КУАВАККО

      КУАХОВАККО

      КУКВАГУВОХ

      КУВАУВАОХЧИ

      КУРУНИХАШОЙ

      КУГУРИВАХ

      КУРУВАХ

      КУРУХУН

      КУРУМВЭВА

      КУРУФУМЫХ

      КУРУМАИХВА

      КУРУКАТАИ

      КУРУМАВАХ

      КУРУВАПУХ

      КУРУХУРЫХА

      КОТОТИ

      КУХУМУРУИ

      КУМАКОБУРВУХ

      КАБАГУРОХУ

      КУВЫХВА

    ЖИВОТНЫЕ РУМ ТУДУМ

      ФУФА

      КУМПУХВУХ

    ЖИВОТНЫЕ АСАЙА

      КУМПАХОЧИНДЖЫ

    ЖИВОТНЫЕ МУММЭО

      КУВУХАИ

      КУГАХУАК

    ЖИВОТНЫЕ АЙОШИ

      КУРУШИВУНХАЙ

    ЖИВОТНЫЕ МУСТАМЭКА

      КУХМАТИ

      КУПСИ

  ОБИТАТЕЛИ ВОДЫ

    МАРАХА

      БОНФАРО

      БАЙТИ

      БУХУНАХ

      БАВАРБЫХ

      БУХВАТЫ

      БУАКАХА

    ХУРМАНГАРА

      БАХАЛДОБА

      БАНХАФИ

      БУТИ

      БАЕРБУ

      БУНАЧЕРЫХ

      БЕСУВИУХПЫХ

      БАУРУТИ

      БОСОШОХУТ

      БЕРУРВЕ

      БАНИХОХТА

      БЕКУМПА

      БОМПЫХОНОХУЧИ

      БУБУИ

      БОЧИ

    МУММЭО

      БОФОРОШИ-НУХ

      БАХАРИХОНИ

      БУРУВЭХТА

    РУМ ТУДУМ

      БАФОТУВИ

      БАНАХЫРВА

    АПЕЛА

      БЭПЛЭ

    АЙОШИ

      БУНХУМБОБАЙ

  КОММЕНТАРИИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте