«Фурии Кальдерона»

Джим Батчер Фурии Кальдерона

ПРОЛОГ

Ход истории определяется не сражениями, не осадами или штурмом городов, но действиями отдельных людей. Самый сильный город, самая большая армия в основе своей представляют собой набор личностей. Их решения, их страсти, их глупость, их мечты — вот что определяет будущее. Если история и учит нас чему-то, так только тому, что слишком часто судьба армий, городов, целых империй зависит от действий одного-единственного человека. В тяжкие минуты решения этого человека, будь он плохим или хорошим, правым или неправым, большим или малым, могут невольно изменить весь мир.

Однако История небрежна. Нам не дано знать, кто этот человек, где его искать и какое решение он примет.

Всего этого достаточно, чтобы я почти поверил в судьбу.

Из записок Гая Примуса, Первого лорда Алеры

— Ну пожалуйста, Тави, — упрашивала девушка в предрассветных сумерках возле кухни стедгольда. — Один разок всего.

— Ну, не знаю… — замялся юноша. — Так много дел на сегодня. Она прижалась к нему, и юноша ощутил ее тело, мягкое, восхитительно пахнущее цветами. Она прижалась губами к его щеке.

— Я буду очень, очень признательна, — шепнула она ему на ухо.

— Я… — пробормотал юноша, — я не знаю, гм…

Она еще раз поцеловала его в щеку.

— Ну пожалуйста!

Сердце его забилось еще быстрее, а ноги сделались ватными.

— Ладно. Так и быть.

ГЛАВА 1

Амара сидела на покачивающейся спине старого самца-гарганта, в который раз обдумывая свой план. Утреннее солнце рассеивало туман и согревало ее. За спиной скрипели колеса тяжело груженой повозки. Невольничий ошейник начал уже натирать кожу, и она твердо решила перед следующим заданием поносить его несколько дней, чтобы привыкнуть.

Если, конечно, останется жива после этого.

Зловещий холодок пробежал по ее спине, и Амара нервно передернула плечами. Она сделала глубокий вдох, выдох и зажмурилась на мгновение, выбрасывая из головы все, кроме непосредственных ощущений: теплого солнца на лице, покачивания спины гарганта, скрипа тележных колес.

— Волнуешься? — поинтересовался мужчина, шагавший рядом с гаргантом.

На руке его болтался кнут, хотя с самого начала путешествия он ни разу не поднимал его. Ему удавалось править этой скотиной, пользуясь одним только поводом, хотя голова его едва доходила ей до поросшего бурой шерстью бедра. Он был одет как простой торговец: коричневые облегающие штаны, крепкие кожаные сандалии и теплая темно-зеленая куртка поверх домотканой рубахи. Длинная накидка — тоже зеленая, лишенная какого-либо орнамента — была перекинута через плечо, ибо день становился все теплее.

— Нет, — соврала Амара. Она открыла глаза и смотрела прямо перед собой.

— Лгунишка. План не совсем уж глупый — может и получиться.

Амара опасливо покосилась на учителя.

— Но у вас есть предложения?

— По части твоего выпускного экзамена? — спросил Фиделиас. — Клянусь воронами, нет. Я и в мыслях этого не имел. Это обесценило бы твое выступление.

Амара облизнула пересохшие губы.

— Но как вам кажется, есть что-то, что мне стоит знать?

Фиделиас бросил на нее наглый взгляд.

— У меня есть пара вопросов.

— Вопросы! — фыркнула Амара. — Мы будем на месте через несколько минут.

— Я могу задать их тебе сразу по прибытии, если хочешь.

— Не будь вы моим патрицерусом, я сочла бы вас совсем невыносимым.

— Приятно слышать такое от тебя, — парировал Фиделиас. — Со времен первого семестра в Академии ты заметно изменилась. Тогда тебя ужасно потрясло, что курсоры не только доставляют почту.

— Вы так любите рассказывать эту историю, хоть и знаете, что я ее терпеть не могу.

— Нет, — ухмыльнулся Фиделиас. — Я так люблю рассказывать ее потому, что знаю, как ты ее терпеть не можешь.

Она ехидно посмотрела на него сверху вниз.

— Потому, наверное, легат-курсор и продолжает посылать вас на задания.

— Это плата за мое обаяние, — согласился Фиделиас. — Ладно, вернемся к делу. Первая моя забота…

— Вопрос, — поправила его Амара.

— Вопрос, — кивнул он. — Это наша легенда.

— Что за вопрос? Армии нужно железо. Вы — промышляющий рудой контрабандист, а я ваша рабыня. Вы прослышали, что где-то здесь есть рынок, и поехали посмотреть, не удастся ли тут нажиться.

— Ага, — сказал Фиделиас. — И что я скажу им, если меня спросят, где я взял руду? Она, знаешь ли, на дороге не валяется.

— Вы курсор каллидус. Вы изобретательны. Я полагаю, вы что-нибудь придумаете.

Фиделиас усмехнулся.

— По крайней мере, ты научилась перекладывать проблемы на чужие плечи. Ладно, мы подъезжаем к этому мятежному легиону с нашей драгоценной рудой. — Он мотнул головой в сторону скрипучей телеги. — Что мешает им просто отобрать ее?

— Вы представляете целую сеть контрабандистов. За вашей поездкой следят, и, если результаты будут неплохими, другие, возможно, тоже захотят поставлять сюда свой товар.

— Что-то я не понимаю, — сказал Фиделиас с невинным выражением лица. — Если верить слухам и этот легион и правда мятежный и если им действительно командует один из верховных лордов, вознамерившийся захватить трон, — не попытаются ли они помешать просочиться наружу любым сведениям о них? Любым — плохим, хорошим, каким угодно?

— Да, — согласилась Амара, покосившись на него сверху вниз. — И это играет нам на руку. Сами подумайте: если вы не вернетесь с этой небольшой прогулки, об этом лагере станет известно всей Алере.

— Это произойдет в любом случае. Невозможно долго держать в тайне целый легион.

— Это наша лучшая легенда. Или вы можете предложить еще что-нибудь?

— Подобраться поближе, вихрем ворваться в лагерь, выведать все и рвать когти.

— Ах да, — кивнула Амара. — Я обдумывала и этот вариант. Отвергла его как слишком глупый и предсказуемый.

— У него есть и преимущества, — не сдавался Фиделиас. — Простота, например. Мы добываем информацию, даем Короне неопровержимые улики, а там уж пускай Первый лорд сам начинает кампанию против мятежников.

— Да, так, конечно, проще. Но стоит тем, кто заправляет в этом лагере, узнать, что за ними следят курсоры, они просто-напросто рассредоточат силы и перенесут свои операции куда-нибудь еще. Корона просто-напросто потратит деньги, силы и жизни, чтобы снова прижать их к ногтю, — и даже тогда тот, у кого хватает денег на собственную армию, может просто-напросто уйти из-под удара.

Фиделиас покосился на нее и присвистнул.

— Значит, ты рассчитываешь пробраться туда и уйти оттуда незамеченной, сообщить о результатах Короне — и… и что тогда?

— Вернуться туда с несколькими когортами воздушных рыцарей и раздавить их во сне, — сказала Амара. — Взять пленных, выбить из них показания на тех, кто за всем этим стоит, и покончить с этим раз и навсегда.

— Амбициозно, — заметил он. — Очень амбициозно. И очень опасно. Если мы попадемся, нас убьют. И вполне логично было бы полагать, что на их стороне есть и рыцари и они день и ночь следят, не заглянет ли к ним курсор-другой.

— Значит, нам не нужно попадаться. Мы бедные люди — алчный контрабандист и его рабыня, нам всего-то нужно вытянуть из них денег сколько получится и убраться оттуда.

— И при этом сохранить эти деньги. — Фиделиас нахмурился. — Как правило, мне нравятся задания, обещающие какую-либо прибыль. Но, Амара… на этот раз слишком многое может пойти не по плану.

— Мы ведь посланники Первого лорда, не так ли? Его глаза и уши?

— Только не цитируй мне Кодекс, — раздраженно огрызнулся Фиделиас. — Я работал курсором еще до того, как твои папаша с мамашей призвали своих первых фурий. И не думай, раз Первый лорд питает к тебе симпатию, ты разбираешься в этом лучше меня.

— Вы считаете, это не стоит риска?

— Я считаю, ты многого еще не знаешь, — устало вздохнул Фиделиас, сразу показавшийся ей совсем старым, неуверенным. — Дай я сам разберусь с этим, Амара. Я пойду туда один. Ты останешься здесь, и я подберу тебя на обратном пути. Нет смысла рисковать нами обоими.

— Нет, — сказала она. — Во-первых, эта операция поручена мне. Во-вторых, вам придется полностью сосредоточиться на своей роли. А наблюдать я смогу, особенно отсюда. — Она шлепнула по покатому боку гарганта, и тот фыркнул в ответ, подняв с дороги облачко пыли. — И еще я могу следить за нашими тылами. Если мне покажется, что нас раскусили, мы можем убраться оттуда.

— Мне казалось, наш маскарад имел смысл только по дороге сюда. А теперь нам лучше подобраться поближе и проникнуть в лагерь после наступления темноты.

— Это при условии, что в него никто не заходил засветло и, значит, мы неминуемо возбудим подозрения, если нас заметят?

Он тяжело вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Ладно. Будь по-твоему. Но ты ведешь опасную игру.

Амара снова ощутила неприятную тяжесть в желудке и провела рукой по животу, пытаясь отогнать страх. Он никуда не делся.

— Нет, — возразила она. — Какие уж тут игрушки.

Хотя тряская походка гарганта и казалась неспешной, каждый шаг его равнялся нескольким шагам человека. Огромные когтистые лапы одолевали милю за милей — и это при том, что здоровенная скотина не забывала по дороге обгладывать придорожные кусты, добавляя жира к и без того толстым запасам его под шкурой. Дай ему волю — и гаргант свернул бы с дороги пастись в свое удовольствие, но Фиделиас опытной рукой направлял его в нужную сторону.

Еще миля — и они, по расчетам Амары, должны были оказаться у дальних пикетов охраны мятежного легиона. Она попыталась напомнить себе о своей роли — усталой с дороги рабыни, — но это, пожалуй, и все, чем она смогла отвлечь на время мысли от нараставшего в плечах и спине напряжения. Что, если слухи о легионе так и останутся пустыми слухами и вся ее разведывательная операция, разработанная с такой тщательностью, окажется пустой тратой времени? Что тогда подумает о ней Первый лорд? А остальные курсоры? Ничего себе дебют, если она, едва выйдя из Академии, первым же делом осрамится на весь свет!

Волнение все росло, словно стальными лентами стягивая спину и плечи; голова буквально распухла от напряжения и палящего солнца. Может, они свернули куда-то не туда? Дорога, которой они следовали, казалась совсем заросшей — ни дать ни взять заброшенная тропа лесорубов… впрочем, она могла и ошибаться. Пора бы им уже увидеть дым от лагерных костров. Да и услышать они могли бы что-нибудь, если они и правда так близко, как ей казалось.

Амара совсем уже было собралась окликнуть Фиделиаса, когда мужчина в темных штанах и куртке, в блестящей кирасе и шлеме возник в тени на дороге в каких-то десяти шагах перед ними. Он появился внезапно и тихо — значит, дело не обошлось без заклинания, и весьма искусного. Это был настоящий великан — почти семи футов роста, и на боку его висел тяжелый меч. Он поднял руку в перчатке и скучающим, отсутствующим тоном произнес:

— Стой!

Фиделиас гаркнул на гарганта, и здоровенная скотина, сделав по инерции еще несколько шагов, остановилась. Колеса тяжело груженой телеги тоже замерли, протестующе скрипнув напоследок.

— Утречка доброго, господин, — отозвался несколько нервным, но тем не менее бодрым тоном Фиделиас, срывая с головы шапку и комкая ее слегка дрожащими руками. — Как поживаете… осень-то какая славная выдалась?

— Не ту дорогу выбрал, — буркнул великан. Голос его был скучающим, почти сонным, но рука как бы невзначай легла на рукоять оружия. — Здесь не любят чужих. Поворачивай обратно.

— Да, господин, конечно, господин, — забормотал Фиделиас. — Я всего-то жалкий торговец, странствующий в поисках покупателя на свой товар. Но неприятности мне не нужны, никак не нужны, господин, мне всего-то нужно окупить затраты, ведь товар-то первосортный, пусть и некстати здесь, но самый что ни есть первосортный… — Фиделиас закатил глаза и потыкал дорожную грязь носком башмака. — Железо. — Он хитро улыбнулся великану. — Но будь все, как вы желаете, господин. Ухожу, ухожу!

Темный великан шагнул вперед.

— Постой, купец.

Фиделиас оглянулся.

— Что, господин? — спросил он. — Неужели вас заинтересовал мой товар?

Здоровяк пожал плечами.

— Сколько руды? — спросил он, остановившись в нескольких шагах от Фиделиаса.

— Почти тонна, добрый господин. Сами видите, мой бедный гаргант едва тянет ее.

Мужчина фыркнул, скользнув взглядом по гарганту и задержавшись им на Амаре.

— Кто такая?

— Рабыня моя, добрый господин, — отвечал Фиделиас; в голосе его зазвучали льстивые, заискивающие нотки. — Коли захотите, господин, могу продать и ее. Работящая, искушенная по части шитья и готовки, а уж что касается ночных утех — вы такое долго не забудете. Два льва, выгодная покупка.

— Твоя работящая девка едет верхом, пока ты идешь пешком, купец. Ты поступил бы умнее, разъезжая в одиночку. — Он критически сморщил нос. — И она костлява, как мальчишка. Гони свою скотину за мной.

— Так вы хотите купить, господин?

Солдат смерил его взглядом.

— Я не буду просить дважды, купец. Иди за мной.

Фиделиас уставился на солдата, потом нервно сглотнул.

— Хорошо, хорошо, господин. Мы будем держаться за вами. Пошли, старина, — дрожащими пальцами он дернул за повод, и огромный гаргант двинулся дальше.

Солдат хмыкнул, повернулся и зашагал по дороге. Отойдя на несколько шагов, он пронзительно свистнул, и в тени по обе стороны дороги возникло еще с дюжину вооруженных луками людей — точно так же тихо, как он сам минуту назад.

— Подежурьте здесь до моего возвращения, — бросил им здоровяк. — Задерживайте всех, кто попытается пройти.

— Слушаюсь, господин, — отозвался один из солдат.

Амара присмотрелась к говорившему. Он был одет в точности так же, как первый: темные штаны и куртка с преобладанием зеленого и коричневого цветов. В отличие от остальных у этого на шее красовался черный шарф, опять-таки такой же, как у здоровяка. Амара специально проверила: никто из остальных шарфа не носил. Это стоило запомнить. Рыцари? Возможно. И один из них наверняка сильный заклинатель, если сумел так искусно скрыть от посторонних глаз столько людей.

«Вороны! — подумала она. — Что, если на поверку в этом мятежном легионе окажется полный штатный состав рыцарей? С таким составом, обладая столькими сильными заклинателями, они запросто могут напасть на любой город Алеры…»

И уж наверняка это означало бы, что у легиона имеются могущественные покровители. Любой заклинатель фурий, достаточно сильный, чтобы стать рыцарем, может запрашивать за свои услуги столько, сколько пожелает. Такое не по карману оскорбленному купцу, пожелавшему убедить своего графа или верховного лорда снизить налоги. Только знать может позволить себе нанять несколько рыцарей, не говоря уже о целом отряде.

Амара поежилась. Если один из верховных лордов замыслил что-то против Первого лорда, их ждут воистину нелегкие времена.

Она покосилась на Фиделиаса — тот встретил ее взгляд, и выражение лица его было встревоженным. Ей показалось, она видит в его глазах отражение собственных мыслей и страхов. Ей ужасно хотелось поговорить сейчас с Фиделиасом, спросить, что он думает по этому поводу, но позволить себе выйти из роли она не могла. Поэтому все, что ей оставалось, — это стиснуть зубы, покрепче вцепиться в луку седла гарганта и попытаться успокоиться.

Дорога сделала поворот. Они перевалили через невысокий холм, и за ним, в долине, взгляду наконец открылся лагерь.

Великие фурии, подумала она. Это больше похоже на город…

Наметанный взгляд выделял детали, а мозг анализировал их. Лагерь был выстроен по заведенным для легионов правилам: частокол из врытых в землю пик с окружающим его рвом замыкали большой прямоугольник, внутри которого стояли аккуратными рядами белые полотняные палатки — слишком много, чтобы сосчитать, — и навесы для оружия и провианта. Лагерь имел только два входа — большие деревянные ворота, расположенные с противоположных сторон. Вокруг лагеря, словно мухи над спящим животным, громоздились в беспорядке палатки и шалаши — не иначе у легиона нашлось уже много сторонников.

И везде виднелись люди. Много людей.

На плацу, разбитом с наружной стороны ограды, занимались муштрой целые когорты под командованием горластых центурионов или всадников с черными шарфами на шеях. В другом месте упражнялись в стрельбе по далеким мишеням лучники, в третьем — обучали новобранцев основам боевой магии заклинатели фурий. По лагерю сновали женщины — стирали одежду в протекающем через лагерь ручье, штопали солдатские куртки или просто нежились на утреннем солнышке. Амара разглядела даже двух женщин в черных шарфах, ехавших верхом по направлению к плацу. Слонявшиеся по лагерю собаки встретили гарганта визгливым лаем. На берегу ручья, чуть в стороне от лагеря, возник маленький базар, на котором торговали с самодельных деревянных прилавков и прямо с расстеленных на земле одеял.

— Вы попали как раз между завтраком и обедом, — сообщил солдат. — Однако, если хотите, какой-нибудь еды я вам достану.

— Может, мы лучше отобедаем с вами, господин, — сказал Фиделиас.

— Что ж, может, и так. — Солдат остановился и внимательно, изучающе посмотрел на Амару. — Скажи ей, пусть слезает. Я пришлю конюха или двух присмотреть за твоей скотиной.

— Нет, — мотнул головой Фиделиас. — Свой товар я возьму с собой.

— В лагере полно лошадей, — хмыкнул солдат, — и они взбесятся, если учуют эту тварь. Она останется здесь.

— Тогда и я останусь здесь, — упрямо буркнул Фиделиас.

— Нет.

— Ну, тогда рабыня, — не сдавался Фиделиас. — Она может остаться здесь с гаргантом и добром, может заставить его молчать. А то он, чего доброго, испугается чужих рук.

Солдат буравил его подозрительным взглядом.

— Что ты задумал, старина?

— Задумал? Я всего лишь защищаю свои интересы, господин, — как и любой скромный торговец.

— Ты у нас в лагере. Твои интересы больше никого не заботят. Только эти. — Солдат не придал последним словам какого-то особенного ударения, но рука его легла на рукоять меча.

Фиделиас отшатнулся.

— Ты не посмеешь, — прохрипел он севшим от потрясения и ярости голосом.

Солдат только улыбнулся. Улыбка вышла зловещая.

Фиделиас облизнул губы. Потом поднял взгляд на Амару. Ей показалось, что он пытается сказать ей что-то взглядом, но что именно, она не поняла. Цепляясь за сбрую, Амара соскользнула из седла на землю. Фиделиас дернул за повод, и гаргант лениво опустился на живот — медленно, но все равно земля под ногами дрогнула. Он с хрустом отщипнул пучок травы и принялся жевать, прикрыв веки.

— Иди за мной, — сказал солдат. — Ты, рабыня, тоже. Отстанете от меня больше чем на три шага — убью обоих. Ясно?

— Ясно, — буркнул Фиделиас.

— Ясно, господин, — эхом повторила Амара, не поднимая глаз.

Следом за солдатом они вброд перешли ручей. Ледяная вода доходила Амаре до колен. Она поежилась от холода, но от Фиделиаса с солдатом не отставала. Ее наставник поравнялся с ней.

— Видела, сколько палаток? — спросил он едва слышно.

Она чуть заметно кивнула.

— Еще бы.

— И все в образцовом порядке. Это не какая-то шайка недовольных стедгольдеров. Профессиональные военные.

Амара снова кивнула.

— За ними серьезные деньги, — шепнула она. — Достаточно ли этого для Первого лорда, чтобы он вынес это на Совет?

— Обвинение без обвиняемого? — Фиделиас поморщился и мотнул головой. — Нет. Нам нужно добыть хоть что-то, выявляющее того, кто за этим стоит. Не обязательно железные улики, но все же что-то, внушающее доверие.

— Вы узнали нашего провожатого?

Фиделиас покосился на нее.

— А ты?

Амара покачала головой.

— Не знаю точно. Что-то в нем показалось мне знакомым.

Ее спутник кивнул.

— Его прозвали Мечом.

Амара невольно выпучила глаза.

— Олдрик Меч? Вы уверены?

— Я встречал его в столице. Видел его дуэль с Арарисом Валерианом.

Амара осторожно покосилась на шагавшего перед ними человека и еще больше понизила голос.

— Его считают величайшим мечником из ныне живущих.

— Да, — согласился Фиделиас. — Верно, считают. — Он отвесил ей легкий подзатыльник и повысил голос так, чтобы его слышал Олдрик. — И закрой свой ленивый рот. Я покормлю тебя, когда сочту нужным и ни на секунду раньше. Ни слова больше.

В лагерь они вошли молча. Олдрик провел их в ворота и дальше, по главной дороге, делившей лагерь пополам. Пройдя некоторое расстояние, он свернул налево, к палатке, служившей во всех лагерях алеранских легионов, как знала Амара, командирским шатром. У входа в нее стояли два легионера в блестящих кирасах, с копьями в руках и мечами на поясе. Олдрик кивнул одному из них и вошел внутрь. Минуту спустя он вышел и повернулся к Фиделиасу.

— Ты. Купец. Заходи. Командир желает с тобой потолковать.

Фиделиас шагнул вперед, и Амара двинулась было за ним, но Олдрик уперся ему рукой в грудь.

— Ты один. Не рабыня.

Фиделиас зажмурился от возмущения.

— Ты полагаешь, я оставлю ее здесь одну, добрый господин? — Он бросил на Амару взгляд, который она на этот раз поняла без труда: предостережение. — Оставлю хорошенькую девку в лагере, полном солдат?

— Мог бы подумать и раньше, прежде чем являться сюда. Да не убьют ее, не бойся. Ступай в палатку.

Фиделиас оглянулся на нее и облизнул пересохшие губы. Потом шагнул внутрь. Мгновение Олдрик смотрел на Амару — холодно, отрешенно. Потом тоже зашел в палатку. Правда, почти сразу же он вернулся, волоча за руку девушку. Маленькую, даже можно сказать истощенную; одежда висела на ней, как на пугале. Даже ошейник раба — самого маленького размера — казалось, вот-вот слетит с шеи. Каштановые волосы были совсем сухими и только что не ломались как солома, и подол платья был забрызган грязью, хотя ноги почему-то оставались довольно-таки чистыми. Олдрик бесцеремонно вышвырнул ее из палатки.

— У нас дела, — бросил он ей вслед, отвязал откинутый полог палатки от колышка и вернулся внутрь.

Девушка с негромким стоном плюхнулась на землю и покатилась по грязи, так и не выпуская из рук плетеной корзины. Амара опустилась рядом с ней на колени.

— Ты как, в порядке?

— Отлично, — огрызнулась девушка. Она с усилием встала и лягнула ногой угол палатки, выбив из нее облачко пыли. — Вот урод, — буркнула она. — Я пытаюсь навести хоть какой-то порядок в этом его свинарнике, а он вышвыривает меня, как куль с мукой… — Оскорбленно надув губы, она повернулась к Амаре. — Меня зовут Одиана.

— Амара, — откликнулась та, чуть улыбнувшись. Она огляделась по сторонам, облизнула губы и призадумалась. Ей совершенно необходимо было пройтись по лагерю. Попытаться найти что-нибудь, что она смогла бы захватить с собой в качестве улики. — А скажи, Одиана, можно ли здесь найти место, чтобы напиться? Мы добирались сюда так долго… в горле совсем пересохло.

Девушка перебросила прядь вьющихся волос через плечо, покосилась на командирскую палатку и сморщила нос.

— Что тебе больше по вкусу? Есть дешевое пиво… Почти чистая вода. Ну или можно просто воды выпить. Это и проще будет.

— Хватит и воды, — сказала Амара.

— Разумное решение, — согласилась Одиана. Она поудобнее взяла корзинку и махнула свободной рукой.

— Нам туда.

Она повернулась и решительным шагом двинулась прочь от палатки в направлении противоположных ворот. Амара догнала ее, на ходу оглядываясь по сторонам. По дороге, грохоча подошвами башмаков, промаршировал отряд солдат, и девушкам пришлось спрятаться за палатку, пропуская их.

— Солдаты! — сморщила нос Одиана. — Вороны их побери, меня от них всех уже тошнит.

— Ты давно здесь? — спросила Амара.

— С нового года, — отозвалась ее спутница. — Ходят, правда, слухи, что мы скоро двинем отсюда.

Сердце Амары забилось чаще.

— Двинете? Куда?

Одиана покосилась на нее и снисходительно улыбнулась.

— Ты ведь не жила среди солдат, верно? Какая разница — куда? Это, — она неопределенно махнула рукой на лагерь, — не меняется. Это везде одинаково, где бы ни стояло, у океана ли, или у подножия Защитной стены… Люди все те же. Небо все то же, да и земля не настолько меняется, чтобы это было так уж заметно. Вот оно как.

— Ну все же… Ты попадаешь в новые места. Видишь что-то новое.

— Только новые пятна на их одежде, — буркнула Одиана. Отряд прошел, и девушки снова выбрались на дорогу. — Но я слышала, на север, и, может, еще немного на восток.

— В Аквитанию?

Одиана пожала плечами.

— А это разве там? — Они спустились к ручью, и она порылась в своей корзине. — Вот, — сказала она. — Держи. — Она сунула Амаре в руки пару грязных мисок. — Раз уж мы здесь, можем заодно и помыть. Вороны, ну и грязнули же они. Солдатня, словом. Хорошо хоть у легионеров в палатках более-менее чисто.

Она выудила из корзины кость и бросила ее пробегавшей мимо собаке. За костью последовало яблоко, которое Одиана перед тем, как выбросить в ручей, предварительно надкусила. Потом она достала из корзины клочок бумаги — его она выбросила, можно сказать, не глядя.

Амара повернулась и придавила его ногой, пока не сдуло ветром. Потом нагнулась и подняла его.

— Что? — удивилась Одиана. — Что ты делаешь?

Амара потеребила бумажку в пальцах.

— Ну… э… Вряд ли стоит так просто бросать ее на землю, если уж ты решила навести чистоту.

— А разве это лагерь? — удивилась Одиана.

Склонив голову набок, она смотрела, как Амара разворачивает бумажку и пробегает строки глазами. Через некоторое время она удивленно спросила:

— Ты умеешь читать?

— Немного, — рассеянно отвечала Амара. Чем больше она читала, тем сильнее дрожали ее пальцы.

Командующему второго легиона

Вам предписывается свернуть лагерь и двигаться к назначенному месту сбора. Вам надлежит прибыть не позже конца десятого месяца, дабы зима не застала вас врасплох. Во время марша не прекращайте обычной воинской подготовки и практических занятий…

Там было написано еще много чего, но Амара не стала читать, сразу скользнув глазами к последней строке.

Аттикус Квентин, верховный лорд Аттики.

У Амары захватило дух. Значит, ее худшие опасения подтверждались. Заговор. Мятеж. Война.

— Ну, и что там? — спросила Одиана и сунула в руки Амаре еще одну миску. — На, сполосни в воде.

— Тут написано… — Амара взяла миски, подошла к краю воды и наклонилась, — написано… Гм, я толком не разобрала.

Она скомкала письмо и сунула в башмак. В голове продолжали роиться возможные последствия того, о чем ей стало известно.

— Знаешь, — беззаботно мурлыкнула Одиана, — сдается мне, ты врешь. Не каждый день встречаются образованные рабыни, которые задают вопросы о перемещениях войск. И которые достаточно разбираются в политике, чтобы оценить последствия одной коротенькой записки. Такое скорее можно ожидать от… ну, не знаю даже… — она продолжала почти шепотом, — например, от курсора.

Амара застыла, потом повернулась к Одиане — и тут же полетела в воду, оглушенная ударом ноги в подбородок. Боль молнией пронзила ее; эта девчонка-заморыш оказалась куда сильнее, чем она ожидала.

Она сразу же вскочила, мотнула головой, стряхивая воду, и попыталась набрать в грудь воздуха, чтобы призвать своих фурий — но вместо воздуха в рот и нос ее хлынула вода, и она начала задыхаться. Сердце ее панически забилось в груди, она потянулась руками к лицу и обнаружила, что оно почти по самые брови покрыто тонкой пленкой воды, которая не стекала вниз и не поддалась, когда она попыталась смахнуть ее руками. Она так и не смогла вздохнуть. Мир вокруг нее начало заволакивать темной дымкой, и она пошатнулась.

Письмо. Ей нужно вынести письмо отсюда и доставить Первому лорду. Улики, в которых он так нуждается…

Она выбралась-таки на берег прежде, чем заполнившая ее легкие вода окончательно лишила ее сил. Она рухнула на землю, открыла глаза и уставилась на стоявшие прямо перед ней босые, чистые ноги Одианы.

Амара повернула голову и встретилась взглядом с Одианой, на лице которой играла мягкая улыбка.

— Не тревожься, милая, — произнесла девушка.

Она начала меняться на глазах. Ввалившиеся щеки округлились. Тонкие, похожие на тростинки члены окрепли. Бедра и груди увеличились в объеме, придав телу соблазнительные очертания и заполнив свободно болтавшуюся на ней одежду. Волосы сделались длиннее, пышнее и темнее, и она, рассмеявшись, тряхнула головой и опустилась на колени рядом с Амарой.

Одиана протянула руку и погладила Амару по мокрым волосам.

— Не тревожься, — повторила она. — Мы не собираемся тебя убивать. Ты нам нужна. — Она медленно вытянула из корзины черный шарф и повязала его на талии. — Однако вы, курсоры, скользкое племя. Усни, Амара. Так будет куда проще. А тогда я смогу убрать эту воду и позволить тебе снова дышать.

Амара забилась в попытках вздохнуть, но это ей так и не удалось. В глазах темнело, потом в этой темноте поплыли яркие круги. Она попыталась схватить Одиану за ноги, но пальцы ее онемели и ослабели.

Последнее, что она увидела, — это как прекрасная заклинательница воды нагнулась и нежно поцеловала ее в лоб.

— Спи, — прошептала та. — Спи.

А потом Амара окончательно провалилась в черноту.

ГЛАВА 2

Амара очнулась. Оказалось, она была закопана в землю до самых подмышек. Рыхлая земля толстым слоем покрывала ее руки и волосы. Лицо показалось ей непривычно тяжелым, и пару мгновений спустя до нее дошло, что вся голова ее старательно вымазана глиной.

Не обращая внимания на пульсирующую в затылке боль, она попыталась собраться с мыслями, сложить воедино отрывочные воспоминания и ощущения, пока не вспомнила вдруг с пугающей ясностью, где она и что с ней произошло.

Сердце забилось в груди как обезумевшее, а члены похолодели от страха.

Она открыла глаза, и в них тут же попала земля, так что ей пришлось заморгать. Только через несколько секунд ей удалось разглядеть, что находится вокруг нее.

Она находилась в палатке. В командирском шатре, предположила она. Свет пробивался в него сквозь неплотно прикрытый входной полог, но его было немного, так что большая часть интерьера оставалась в полумраке.

— Что, очнулась? — прохрипел голос за ее спиной.

Она повернула голову, пытаясь взглянуть назад. Только краем глаза она смогла разглядеть Фиделиаса — разумеется, это был он. Он висел в железной клетке, подвешенный кожаными ремешками за плечи и руки так, чтобы ноги его не касались земли. Лицо его украсил огромный синяк, на разбитой губе запеклась кровь.

— Вы в порядке? — прошептала Амара.

— Ничего. Если не считать того, что я попал в плен, избит и ожидаю допроса с пристрастием. Это тебе стоит тревожиться.

Амара сглотнула слюну.

— Это еще почему?

— Мне кажется, это можно расценить как провал выпускного экзамена.

Амара почувствовала, как рот ее, несмотря на обстоятельства, кривится в ухмылке.

— Нам надо бежать.

Фиделиас тоже сделал попытку улыбнуться. От усилия разбитая губа снова начала кровоточить.

— Мысль неплохая… только боюсь, шанса выполнить ее тебе не дадут. Эти люди свое дело знают.

Амара попробовала пошевелиться, но из земли вырваться не смогла. Все, что ей удалось, — это высвободить руки, но даже так они остались сплошь покрытыми грязью.

— Циррус, — прошептала она, пытаясь мысленно связаться со своей фурией. — Циррус, выдерни меня.

Ничего не произошло.

Она попыталась еще раз. И еще. Ее фурия не отозвалась.

— Грязь, — выдохнула она и закрыла глаза. — Земля противостоит воздуху. Циррус меня не слышит.

— Верно, — подтвердил Фиделиас. — Меня Этан или Вамма тоже не слышат.

Он потянулся носками ног к земле, но так до нее и не достал. От досады он пнул ногой железный прут клетки.

— Значит, нам нужно придумать, как выбраться.

Фиделиас закрыл глаза и медленно вздохнул.

— Мы проиграли, Амара. Мат.

Слова эти били по ней тяжелыми молотами. Холодные. Тяжелые. Простые. Она сглотнула, почувствовала, как глаза ее наполняются слезами, и сразу же разозлилась на себя, сморгнув их. Нет. Она — курсор. Если ей и суждено умереть, она не доставит врагам Короны удовольствия любоваться ее слезами. На короткое мгновение ей вспомнился дом в столице, семья, которая жила не так и далеко — в Парсии, на побережье. Ей снова пришлось сдержать слезы.

Она старательно задвинула все воспоминания по одному в дальний уголок сознания. Ее мечты. Ее надежды на будущее. Друзей, которых она завела в Академии. Потом она заперла их там покрепче и открыла глаза — сухие, без единой слезинки.

— Чего им нужно? — спросила она у Фиделиаса.

Ее наставник покачал головой.

— Не знаю точно. С их стороны это не самый умный ход. Даже при всех этих предосторожностях стоит хоть чему-то пойти не так, и курсор может улизнуть и не даваться им до тех пор, пока жив.

Клапан палатки откинулся, и вошла Одиана. Подол ее юбки поднял с пола облачко пыли, ярко вспыхнувшей в солнечном свете.

— Ну что ж, — сказала она. — Вот мы это сейчас и исправим.

Следом за ней вошел Олдрик, заслонив на мгновение свет; за ним — пара легионеров. Олдрик махнул рукой в сторону клетки, и те подошли к ней, продели в кольца у ее основания свои копья и оторвали ее от земли.

Фиделиас пристально, исподлобья посмотрел на Олдрика, облизнул пересохшие губы и оглянулся на Амару.

— Не упорствуй в своей гордыне, девочка, — сказал он, когда солдаты понесли его к выходу. — Ты не проиграла до тех пор, пока жива.

И его вынесли.

— Куда вы его тащите? — спросила Амара, переводя взгляд с Олдрика на Одиану и обратно и прикладывая все усилия к тому, чтобы голос ее не дрожал.

Олдрик вытащил меч из ножен.

— Старик нам больше не нужен, — бросил он и вышел из палатки.

Мгновение спустя снаружи послышался звук, словно нож воткнули в спелый арбуз. Амара услышала, как Фиделиас негромко охнул на выдохе, словно пытался удержать крик, но не смог. Потом что-то стукнуло о прутья клетки.

— Заройте это, — приказал Олдрик и, так и держа меч в руке, вернулся в палатку.

На клинке алела кровь.

Амара не могла отвести взгляда от меча, от крови своего наставника. Все это как-то не укладывалось у нее в сознании. Она просто не могла поверить в факт смерти Фиделиаса. Все должно было быть совсем по-другому. Их план должен был защитить их обоих. Он должен был помочь им проникнуть в лагерь, а потом благополучно из него выбраться. Всего этого не должно было случиться. В Академии так никогда не бывало.

На этот раз ей не удалось удержать слез, задвинуть лицо Фиделиаса в тот темный чулан ее сознания, где уже находилось все, что было ей дорого. Наоборот, все это вырвалось обратно, на волю, а вместе с этим хлынули и слезы. Амара больше не чувствовала себя ни умной, ни опасной для врагов, ни хорошо подготовленной. Она была окоченевшей. И грязной. И усталой. И совсем, совсем одинокой.

Одиана неодобрительно хмыкнула что-то и поспешила к Амаре. Она опустилась рядом с ней на колени, держа в руке сухой платок, которым она вытерла с ее лица слезы. Пальцы ее были мягкими, нежными.

— Так ты грязь смываешь, милочка, — мягко произнесла она.

И все с той же улыбкой, глядя ей в лицо, втерла ей в глаза пригоршню грязи.

Амара вскрикнула и, вскинув руку, попыталась отбиться, но справиться с водяной ведьмой не смогла. Она попробовала впиться той в горящие глаза покрытыми грязью пальцами, но и это не помогло. Страх и горечь обернулись приступом ярости, и она начала визжать. Она обрушила на своих мучителей все оскорбления, какие пришли ей в голову, все проклятия, какие слышала за свою жизнь. Она выла волчицей, она всхлипывала, и смешанные с землей слезы жгли ей глаза. Она колотила руками по земле и билась, пытаясь вырваться.

А в ответ ничего, тишина.

Злость Амары сошла на нет, забрав с собой и остаток сил. Она содрогалась от рыданий, которые силилась сдержать, скрыть от них. Это ей не удалось. Лицо ее пылало от стыда, и она понимала, что вся дрожит от холода и страха.

Она поморгала еще немного и постепенно вновь обрела способность видеть — только для того, чтобы разглядеть Одиану, стоявшую перед ней. Совсем близко, но вне пределов досягаемости. Та отступила на шаг и босой ногой швырнула ей в глаза новую порцию земли. Амара успела отвернуться и зажмуриться, потом упрямо посмотрела ей в глаза. Одиана злобно зашипела и отвела ногу для нового удара, но ее опередил оклик Олдрика.

— Довольно, милая.

Водяная ведьма бросила на Амару кровожадный взгляд и отошла от нее, встав за спиной сидевшего на стуле Олдрика и положив руки ему на плечи. Воин сидел, положив меч на колени. Он вытер клинок тряпкой и бросил ее на землю. Тряпка была красной от крови.

— Объясню все как можно проще, — произнес Олдрик. — Я буду задавать тебе вопросы. Ответь на них правдиво, и я сохраню тебе жизнь. Солги мне или откажись отвечать — и с тобой случится то же, что со стариком. — Он перевел взгляд с меча на Амару; лицо его было совершенно бесстрастным. — Тебе ясно?

Амара сглотнула, потом кивнула.

— Хорошо. Ты совсем недавно была во дворце. На Первого лорда произвело такое впечатление то, как ты показала себя при пожаре прошлой зимой, что он пригласил тебя в гости. Тебя проводили в его личные покои, и ты разговаривала с ним там. Это правда?

Она снова кивнула.

— Сколько часовых охраняют его покои?

Амара потрясенно уставилась на него.

— Что?

Долгое мгновение Олдрик молча, внимательно смотрел на нее.

— Сколько часовых охраняют его покои?

Амара прерывисто вздохнула.

— Я не могу сказать вам этого. Вы сами знаете, что не могу.

Пальцы Одианы сильнее сжали плечи Олдрика.

— Она врет, милый. Она просто не хочет говорить тебе этого.

Амара облизнула губы и сплюнула грязь на пол. Имелась только одна причина спрашивать про оборону внутренних покоев дворца. Кто-то хотел ударить лично по Первому лорду. Кто-то желал смерти Гаю.

Она сглотнула и опустила голову. Ей необходимо было каким-то образом обмануть их. Потянуть время. Время позволит ей найти путь к побегу — а если нет, то хотя бы убить себя прежде, чем они выбьют из нее информацию.

При мысли об этом ей стало не по себе. Хватит ли у нее духу на такое? Раньше ей всегда казалось, что хватит. Раньше — до того, как она попала в плен. До того, как она услышала, как умер Фиделиас.

«Не упорствуй в гордыне, девочка». Последние слова Фиделиаса всплыли в ее памяти, и она почувствовала себя еще слабее. Уж не намекал ли он ей на то, чтобы она пошла на сотрудничество с ними? Может, он считает, что Первый лорд и так обречен?

А она сама? Пойти ли ей с ними? Или отвергнуть предложение? Отбросить ли ей все, чему ее учили, во что она верила, — ради спасения жизни? Она даже обмануть их толком не могла — во всяком случае, в присутствии Одианы. Водяная ведьма, чтоб ей, запросто распознавала, лжет она или нет.

Все пропало. Она привела Фиделиаса на верную смерть. Она поставила его жизнь на карту и проиграла. И свою жизнь тоже. Может, ей удастся хоть самой спастись, связавшись с теми, кто взял ее в плен?

Гнев снова охватил ее. Как только посмела она думать о таком? И вообще, как он посмел умирать? Почему не увидел, что сейчас случится, не предупредил ее…

Амара резко подняла голову и несколько раз моргнула, чтобы думать яснее. Весь гнев ее сразу испарился. Нет, правда: почему Фиделиас не предупредил ее? Ловушка была расставлена слишком старательно. Их взяли тепленькими — подозрительно чисто. Из чего следовало…

Из чего следовало: Олдрик с Одианой знали, что они появятся. А из этого, в свою очередь…

Она посмотрела на них, сглотнула еще раз и, насколько могла, задрала подбородок вверх.

— Я вам, — произнесла она спокойно, — я вам больше ничего не скажу.

— Ты умрешь. — Олдрик поднялся с места.

— Умру, — согласилась Амара. — А ты со своей водяной ведьмой можешь ступать к воронам. — Она сделала глубокий вдох и повысила голос: — И ты, Фиделиас, тоже!

Мгновение она испытывала неподдельное наслаждение при виде удивления в глазах Олдрика. Одиана даже ахнула от неожиданности. Амара повернулась к двери и прищурилась; лицо ее застыло суровой маской.

В дверях возник Фиделиас. Одежда его так и оставалась измятой, но «синяк» с лица он уже смыл, а к кровоточащей губе прикладывал чистую тряпицу.

— Я вижу, ты все поняла, — буркнул он.

— Ну и как, экзамен зачтется, патрицерус? — поинтересовалась Амара.

— Балл, так уж и быть, накину. — Фиделиас внимательно посмотрел на нее, и рот его скривился в невеселой гримасе. — Тебе придется рассказать нам все, что тебе известно о дворце, Амара. Это может быть неприятно и даже омерзительно, но ты расскажешь. Я же сказал: это мат. Не усложняй свое положение.

— Предатель, — бросила ему Амара.

Фиделиас дернулся как от удара. Брови его угрожающе сдвинулись.

Одиана переводила взгляд с него на Олдрика и обратно.

— Может, принести раскаленное железо? — жизнерадостно предложила она.

— Мне кажется, — повернулся к ним Фиделиас, — пока хватит. — Он пристально посмотрел на Олдрика. — Дайте мне несколько минут поговорить с ней с глазу на глаз. Может, мне удастся убедить ее внять здравому смыслу.

Олдрик встретился с ним взглядом и пожал плечами.

— Отлично, — сказал он. — А ты что скажешь, дорогая?

Одиана вышла из-за спинки его стула, буравя Фиделиаса взглядом.

— Ты хочешь помочь ей или же помешать нам выяснить то, что мы хотим знать?

Уголок рта Фиделиаса дернулся.

— Да. Нет. Небо зеленое: Мне семнадцать лет. Мое настоящее имя Гундрид. — Глаза у женщины изумленно расширились, и Фиделиас склонил голову набок. — Ты ведь не можешь определить, лгу я или нет, а, «дорогая»? Я не сопливый мальчишка. Я обманывал мастеров посильнее тебя тогда, когда тебя и на свете еще не было. — Взгляд его скользнул с Одианы на Олдрика. — Это ведь в моих интересах — сделать так, чтобы она говорила. Готов поставить овцу… да что там, гарганта.

Мечник улыбнулся, оскалив белые зубы.

— А слово чести не предлагаешь?

Курсор скривил губу.

— А если бы и предложил?

— Я бы убил тебя, сделай ты это, — сказал Олдрик. — Четверть часа. Не больше.

Он встал, взял Одиану за руку и вывел ее из палатки. Выходя, водяная ведьма испепелила Фиделиаса с Амарой взглядом, но промолчала.

Фиделиас дождался, пока они выйдут, потом повернулся к Амаре и некоторое время молча смотрел на нее.

— Почему? — спросила она его. — Патрицерус, зачем вы делаете это?

Он смотрел на нее все с тем же выражением лица.

— Я служил курсором сорок лет. У меня нет жены. Нет семьи. Нет дома. Я отдал жизнь защите Короны. Передавал ее послания. Выведывал секреты ее врагов. — Он покачал головой. — И я вижу, как все рушится. Последние пятнадцать лет двор Гая умирает. Это известно всем. Все, что я делал, только оттягивало неизбежное.

— Он ведь хороший Первый лорд. Он справедлив. И добр так, как только можно пожелать.

— Речь не о том, что справедливо, а что нет, девочка. Речь идет о реальности. А она такова, что доброта и справедливость Гая нажили ему много могущественных врагов. Южные верховные лорды недовольны налогами, которыми он обложил их, дабы содержать Защитную стену и сторожевой легион.

— Но так было всегда, — возразила Амара. — Это не меняет того, что налоги необходимы. Стена ведь и их защищает — их в первую очередь. Если с севера придут ледовики, их сметут первыми.

— Они это видят по-другому, — сказал Фиделиас. — И они хотят что-то с этим поделать. Двор Гая ослаб. У него нет наследника. Он не назвал того, кто придет ему на смену. Поэтому они и выступили.

Амара сплюнула на землю.

— Аттика. Кто же еще?

— Тебе не обязательно это знать. — Фиделиас пригнулся к ней. — Ты вот о чем подумай-ка, Амара. Все пришло в движение со времени убийства принцепса. Династия Гая умерла с Септимусом. Королевская семья никогда не отличалась плодовитостью — а смерть единственного ребенка была принята многими как знак. Его время на исходе.

— Из этого не следует, что это справедливо.

— Выкинь это из головы, детка, — рявкнул Фиделиас, перекосившись от ярости, и сплюнул на землю. — Сколько крови я пролил, служа Короне. Сколько людей убил. Это что, справедливо? Разве их смерть можно оправдать в зависимости от того, служу я тому Первому лорду или этому? Я убивал. Я и похуже вещи делал во имя защиты Короны. Гай скоро падет. Теперь уже ничто не может остановить этого.

— Поэтому вы перевоплотились… Кстати, в кого, Фиделиас? В мерзкого слайва, который добивает ядом раненого быка? В ворона, который выклевывает глаза беспомощному, но еще живому человеку?

Он посмотрел на нее и улыбнулся; в улыбке его не было ни радости, ни досады.

— Легко делить мир на добро и зло, когда ты молод. Я мог бы продолжать служить Короне. Возможно, я отложил бы неизбежное еще на некоторое время. И сколько бы еще людей погибло? Сколько бы их страдало? И это не изменило бы ничего — только срок. На мое место пришли бы дети вроде тебя — им и пришлось бы принимать те решения, которые я принимаю сейчас.

— Что ж, — выкрикнула Амара звенящим от презрения голосом, — спасибо, что вы хоть меня защищаете!

Взгляд Фиделиаса на мгновение стал очень жестким.

— Не усложняй свое положение, Амара. Скажи нам то, что мы хотим знать.

— Убирайтесь к воронам.

— Я ломал мужчин и женщин посильнее тебя, — сказал Фиделиас без злости. — Не думай, раз ты моя ученица, я не сделаю этого с тобой. — Он опустился на колени и заглянул ей в глаза. — Амара. Я тот же самый человек, какого ты знала. Мы многое пережили вместе. Прошу тебя. — Его рука накрыла ее измазанную грязью руку. Она не стала выдергивать ее. — Подумай об этом. Ты можешь добиться всего с нами. Мы можем помочь Алере снова сделаться мирной и процветающей.

Она твердо встретила его взгляд.

— Именно этим я и занимаюсь, патрицерус, — очень тихо произнесла она. — Я думала, вы тоже.

Его глаза были холодны как лед. Он встал.

Амара дернулась и схватила его за ногу.

— Фиделиас, — умоляюще сказала она. — Ну пожалуйста. Еще не поздно. Мы можем бежать прямо сейчас. Оповестить Корону об этой угрозе и покончить с ней. Вам не нужно отказываться — от Гая во всяком случае. И… — она осеклась и всхлипнула, — и от меня.

Последовала мучительная пауза.

— Что ж, — вздохнул наконец Фиделиас. — Значит, каленое железо. Жаль, что ты не одумалась.

Он повернулся, выдернул ногу из ее рук и вышел из палатки.

Мгновение Амара смотрела ему вслед, потом опустила взгляд вниз — на нож, который Фиделиас всегда носил в своем башмаке, полагая, что она не знает об этом. Она снова подняла глаза и, стоило пологу опуститься за Фиделиасом, принялась лихорадочно тыкать лезвием в удерживавшую ее землю. Снаружи доносились голоса, слишком тихие, чтобы разобрать слова, а она копала изо всех сил.

Комки земли летели во все стороны. Она рыхлила утрамбованную землю ножом, потом выкидывала ее руками, стараясь производить при этом как можно меньше шума, хотя дыхание ее невольно становилось все громче.

Наконец она смогла пошевелиться — чуть-чуть, но и это помогло расшатать остаток земли. Она вытянула руку, вонзила нож по рукоять в землю и подтянулась к нему изо всех сил. Она билась, извивалась и наконец выдернула ноги из ямы. В ушах звенело от притока крови и возбуждения.

— Олдрик! — крикнула водяная ведьма снаружи. — Девка!

Амара, пошатнувшись, встала на ноги и принялась лихорадочно оглядываться. Она рванулась к столу, на котором лежал меч — небольшой гладий, не длиннее ее локтя. Амара схватила его за рукоять и повернулась — немного неуклюже, ибо тело ее затекло от неподвижности, — как раз в тот миг, когда светлое пятно входа закрыла массивная темная фигура. Она прыгнула к ней, напрягая мышцы для удара, целя мечом Олдрику в самое сердце.

Блеснула сталь. Ее меч столкнулся с его и был отбит в сторону. Она почувствовала, как ее клинок зацепил плоть, но неглубоко. Она знала, что промахнулась.

Амара отпрянула в сторону, но недостаточно быстро: ответный удар Олдрика оцарапал ей левую руку чуть ниже локтя. Она перекатилась по полу и вскочила так, чтобы между ней и Олдриком находился стол.

Воин сделал шаг вперед от двери и остановился перед столом.

— Неплохой выпад, — заметил он. — Ты пустила мне кровь. Со времен Арариса Валериана это никому не удавалось. — Он улыбнулся, по-волчьи ощерив зубы. — Но ты не Арарис Валериан.

Она даже не увидела движения. Послышался свист, негромкий хруст, и стол распался на две половины, а он продолжал улыбаться, глядя ей в глаза.

Амара метнула в него гладий и, не дожидаясь, пока он отобьет его своим мечом, бросилась в противоположную сторону. Теперь из оружия у нее оставался только маленький нож; она полоснула им по холстине палатки, проскользнула в отверстие и, всхлипывая от страха, бросилась бежать.

Оглянувшись, она увидела, как Олдрик двумя взмахами меча крест-накрест проделывает в задней стенке палатки достаточно большое отверстие, чтобы пропустить рыцаря.

— Часовые! — рявкнул мечник. — Закрыть ворота!

Амара увидела, как створки ворот начинают закрываться, и свернула в сторону, удерживая на бегу левой рукой подол юбки и проклиная себя за то, что у нее не хватило ума нарядиться мальчишкой: в штанах бежать удобнее. Она снова оглянулась. Олдрик бежал за ней, но она опережала его, как олениха крупного ящера-слайва, и потому позволила себе свирепо ухмыльнуться ему в лицо.

Грязь, засыхая, отваливалась от нее большими кусками, и она молилась, чтобы ей хватило более или менее чистой кожи для того, чтобы призвать Цирруса. Прямо перед ней к стене был пристроен помост для лучников, на который вела лестница, и она в три прыжка, почти не чуя под собой ног, взлетела наверх.

Часовой, один из легионеров, повернулся на шум и удивленно вытаращил глаза, увидев ее. Не замедляя бега, Амара с криком ударила его ребром ладони по кадыку. Тот, захрипев, опрокинулся на спину, и она пробежала мимо, к самой ограде.

Десять футов вниз до уровня земли, еще семь или восемь футов рва. Верное увечье, если она приземлится неудачно.

— Стреляйте, — крикнул кто-то, и вокруг нее засвистели стрелы.

Амара метнулась в сторону, схватилась рукой за верх ограды и рывком перемахнула через нее.

— Циррус! — крикнула она и наконец ощутила, как вокруг нее сгустился ветер.

Ее фурия прижалась к ней, повернула ее тело под таким углом, чтобы она приземлилась не на твердое дно рва, а на облако из ветра и пыли.

Едва коснувшись земли, Амара вскочила и, не оглядываясь, бросилась прочь от стены. Она бежала на северо-восток, дальше от плаца, от ручья и места, где они оставили гарганта и все свои припасы. Деревья здесь вырубили на ограду для лагеря, и почти две сотни шагов ей пришлось бежать по наваленным в беспорядке сучьям. Стрелы падали вокруг густым дождем, и одна, пронзив подол юбки, воткнулась в землю, едва не сбив ее с ног. Она продолжала бежать; ветер ровно дул ей в спину. Циррус старался вовсю.

Амара добежала до опушки, остановилась, задыхаясь, и оглянулась на лагерь.

Ворота распахнулись настежь, и из них выплеснулось две дюжины всадников; солнце играло на остриях их копий. Отряд выстроился в колонну и повернул прямо к ней. Впереди скакал Олдрик, рядом с которым все остальные казались недомерками.

Амара повернулась и бросилась дальше. Ветви вокруг нее стонали и вздыхали, листья перешептывались, тени шевелились и угрожающе менялись. Лесные фурии были настроены к ней недружелюбно — что ж, логично, если учесть, что в лагере наверняка находился по меньшей мере один сильный заклинатель древесных духов. Ей не скрыться от них здесь, в этом лесу, где деревья сами будут выдавать ее местонахождение…

— Циррус! — выдохнула Амара. — Вверх!

Ветер сгустился вокруг нее и оторвал от земли — и сразу же ветки, двигаясь быстро, словно человеческие руки, сплелись над ее головой в сплошную завесу. Она с криком врезалась в этот живой потолок и рухнула обратно на землю; хорошо еще, Циррус смягчил падение.

Амара быстро посмотрела направо, налево, но со всех сторон деревья смыкали ветви, а лес становился темнее по мере того, как появлялась крыша из ветвей и листвы. До нее донесся приближающийся стук копыт. Амара вскочила на ноги; порезанная рука отчаянно болела. Она побежала дальше, но всадники нагоняли ее.

Амара не помнила, как долго бежала. В памяти сохранились только угрожающе тянущиеся к ней тени деревьев и обжигающий огонь в легких, унять который не мог даже Циррус своим дуновением. Страх сменился возбуждением, а оно, в свою очередь, — усталым безразличием.

Амара бежала до тех пор, пока что-то не заставило ее обернуться, — и взглянула прямо в глаза верховому легионеру, от которого ее отделяло не больше двух десятков футов. Тот с криком метнул в нее копье. Она уклонилась от него, увернулась от коня и вдруг выбежала на показавшийся ей неожиданно ярким солнечный свет. Она посмотрела вперед: в каких-то трех-четырех шагах начинался обрыв, столь крутой и глубокий, что ни подножия его, ни хотя бы земли видно не было.

Легионер выхватил меч, тронул коня пятками, и тот, словно продолжение его тела, повернул и двинулся к ней.

Амара без малейшего колебания повернулась и бросилась с обрыва. Она раскинула руки и крикнула: «Циррус! Вверх!» Ветер со свистом сгустился под ней, и ее охватил внезапно свирепый восторг, когда она устремилась вверх, в осеннее небо; несущий ее ветер швырнул пыль в лицо незадачливому легионеру, а его конь попятился и встал на дыбы от неожиданности.

Она летела все дальше и дальше от лагеря, но спустя некоторое время она остановилась, чтобы оглянуться. Обрыв казался с этой точки игрушечным — как-никак, она находилась в нескольких милях от него, да еще в миле над землей.

— Циррус, — прошептала Амара, выставив руки перед собой.

Фурия извернулась, и часть ее сгустилась в кольце ее рук, колыхаясь, как воздух над раскаленным камнем. Амара лепила этот воздух руками, будто глину, и в конце концов сквозь него увидела обрыв, словно с расстояния в сто ярдов. Преследователи выехали на него из леса, и Олдрик спешился. Легионер, первым догнавший ее, описал ее бегство, и Олдрик, прищурившись, принялся шарить взглядом по небу. Амара похолодела, когда взгляд его остановился прямо на ней. Он склонил голову к стоявшему рядом с ним рыцарю, уже знакомому Амаре заклинателю деревьев, и тот просто дотронулся до ближайшего древесного ствола.

Амара судорожно сглотнула и чуть двинула руками, нацелив воздушную линзу на лагерь легиона.

С полдюжины темных пятен вынырнуло из-за леса; ветер трепал их как развешанные для просушки вязанки трав на кухне у фермерши. Они повернули и устремились в ее сторону. Солнце блеснуло на металле — доспехах, оружии…

— Воздушные рыцари, — пробормотала Амара.

Она еще раз сглотнула и опустила руки. В обычной обстановке она не сомневалась бы в том, что запросто оторвется от их преследования. Но теперь — раненая, уставшая телом и духом — она не могла утверждать этого наверняка.

Амара повернулась и приказала Циррусу нести ее на северо-восток. Она молилась только об одном: чтобы солнце село прежде, чем враги догонят ее.

ГЛАВА 3

Тави выскользнул из комнаты, спустился по лестнице сквозь последние лепившиеся по углам клочки ночи. В большом зале царила гулкая тишина, только слабый свет пробивался в него из кухни. Старая Битте страдала бессонницей, и Тави слышал, как она шаркает ногами по кухне, готовя завтрак.

Он отпер дверь и вышел на двор Бернардгольда. Одна из стедгольдовых собак высунула морду из превращенной в конуру пустой бочки, и Тави задержался, чтобы почесать ее между ушами. Собака стукнула несколько раз хвостом по доскам и убралась обратно — досыпать. Тави запахнул плащ — ночи поздней осенью холодные — и, отворив заднюю калитку, приготовился шагнуть наружу, вон из теплого, безопасного Бернардгольда.

Глухая деревянная створка отворилась, и мальчик увидел дядю Бернарда. Тот стоял, небрежно прислонясь к забору, одетый в кожу и тяжелый зеленый плащ для работы в лесу, окружавшем поля фермы. Он поднес ко рту яблоко и с хрустом откусил половину. Бернард был крупным мужчиной с нажитыми тяжелым трудом широкими плечами и крепкими мускулами. В коротко стриженных, как у легионера, темных волосах мелькали кое-где седые пряди, но в аккуратной бороде их не было ни одной. На его боку рядом с легионерским мечом висел колчан со стрелами; в руке он держал самый легкий из своих луков со спущенной тетивой.

Тави застыл как вкопанный, потом развел руками, признавая свое поражение, и слабо улыбнулся дяде.

— Как ты узнал?

Бернард улыбнулся в ответ, хотя и немного хмуро.

— Линялый видел, что ты пил вдвое больше обычного после того, как вернулся вчера так поздно, и сказал мне. Это старый солдатский прием, чтобы встать пораньше.

— А-а, — вздохнул Тави. — Да, сэр.

— Я пересчитал стадо, — сказал Бернард. — Похоже, нескольких голов недостает.

— Да, сэр, — повторил Тави и нервно облизнул губы. — Я как раз за ними.

— У меня сложилось впечатление, будто ты уже проделывал это вчера, раз уж ты сделал засечку на учетной рейке.

Тави покраснел; хорошо еще, что было темно.

— Доджер увел своих маток и ягнят вчера вечером, когда я пытался пригнать южное стадо. Я не хотел тебя тревожить из-за этого.

Бернард покачал головой.

— Тави, ты же знаешь, какой сегодня важный день. Все окрестные фермеры собираются на Дознание, и мне не нужно лишних хлопот.

— Извини, дядя. Тогда чего ты торчишь здесь? Я и сам найду Доджера и приведу его.

— Мне не хотелось, чтобы ты ходил по долине в одиночку, Тави.

— Рано или поздно, дядя, мне все равно придется это делать. Если только ты не собираешься ходить за мной до конца моих дней.

Бернард вздохнул.

— Твоя тетка убьет меня.

Тави ухмыльнулся.

— Я справлюсь с этим сам. Я буду осторожен и вернусь до полудня.

— Дело не в этом. Тебе нужно было пригнать их вчера ночью, — сказал Бернард. — Что помешало тебе сделать это?

Тави поперхнулся.

— Э… Я обещал сделать кое-что. Ну, и не успел до темноты.

— О вороны, Тави, — вздохнул Бернард. — Мне казалось, ты достаточно повзрослел за это лето, чтобы понимать свою ответственность.

У Тави вдруг засосало под ложечкой.

— Ты не подаришь мне овец, да?

— Мне не жаль выделить тебе справедливую долю, — покачал головой Бернард. — Я был бы рад — я и сейчас хотел бы помочь тебе завести собственное стадо. Но я не желаю выбрасывать деньги на ветер. Если ты не способен доказать мне, что позаботишься о стаде как положено, я не могу дать тебе овец.

— Можно подумать, у меня было много времени доказать это.

— Возможно, и так. Тут все дело в принципе, парень. Ничто не дается даром.

— Но, дядя, — вскинулся Тави, — это же единственная возможность добиться хоть чего-то в жизни.

— Если так, — хмыкнул Бернард, — тебе вряд ли стоило выбирать… — Он нахмурился. — Скажи, Тави, что такого тебе нужно было сделать более важного, чем собрать стадо?

Тави покраснел сильнее.

— Ну…

Бернард поднял брови.

— Ясно, — сказал он.

— Что ясно?

— Девушка.

Тави опустился на колено и притворился, будто шнурует башмак, чтобы скрыть лицо.

— С чего это ты так решил?

— Тебе пятнадцать лет, Тави. Значит, девушка.

— Вовсе нет, — настаивал Тави.

Бернард помолчал, потом пожал плечами.

— Захочешь поговорить об этом — дай знать, ладно? — Он оттолкнулся плечом от стены и, согнув лук коленом, накинул тетиву на зарубку. — Подарок тебе обсудим позже. Как думаешь, где нам искать след Доджера?

Тави достал из сумки кожаную пращу, потом положил в карман несколько гладких камешков.

— А что, Брутус его не найдет?

Бернард улыбнулся.

— Кажется, кое-кто говорил, что справится сам.

Тави смерил дядю хмурым взглядом, потом задумчиво сморщил нос.

— Надвигаются холода, и они это чуют. Для крова и пищи им нужны вечнозеленые растения… но на южных склонах выпасают гаргантов, а они сами к гаргантам ни за что не подойдут. — Тави кивнул сам себе. — На север. Доджер повел их через тракт в сосновые лощины.

Бернард одобрительно кивнул.

— Хорошо. Не забывай, что заклинание фурий не заменяет собственных мозгов.

— Но и мозги фурию не заменят, — понуро буркнул Тави и пнул башмаком комок грязи, раскидав землю и сухие листья.

Бернард положил свою ручищу на плечо Тави, крепко сжал, потом повернулся и решительно зашагал на север по старому тракту.

— Все не так плохо, как тебе кажется, Тави. Фурии — это еще не все.

— Ага, у самого, небось, их две, — буркнул Тави, стараясь не отставать. — Тетя Исана говорит, ты мог бы требовать себе полного гражданства, если бы захотел.

Бернард снова пожал плечами.

— Если бы захотел… что ж, возможно. Но я не дозрел до своих фурий, пока не дорос… ну, почти до твоего возраста.

— Но ты просто медленно созревал, — заметил Тави. — Совсем не так, как я. Никто еще не дорастал до моих лет и так и оставался без фурий.

Бернард вздохнул.

— Ты не можешь знать этого, Тави. Не беспокойся, парень. Со временем все придет.

— Это ты мне с десяти лет говоришь. Будь у меня свои фурии, я бы успел удержать Доджера, и еще… — Он успел вовремя прикусить язык.

Дядя Бернард оглянулся на Тави; лицо его оставалось серьезным, но глаза смеялись.

— Пошли, парень. Нам надо спешить. Мне нужно вернуться прежде, чем соберутся гольдеры.

Тави кивнул, и они быстрым шагом двинулись по извилистой дороге. По мере того как они миновали яблоневые сады, пасеки и углублялись в сжатые северные поля, небо становилось все светлее. Потом дорога нырнула в лес, в котором росли такие старые дубы и клены, что выжить в тени их крон могли только самые стойкие кусты и травы. Ко времени, когда предрассветная синь окрасилась на востоке желтым и оранжевым, они дошагали до последней полоски леса, обозначавшей границу Бернардгольда. Этот лес был не таким старым, поэтому и подлесок здесь рос гуще и местами еще зеленел, несмотря на позднюю осень. Алые и золотые листья висели на скелетах кустов поменьше, а обнаженные деревца поскрипывали, раскачиваясь на ветру.

И тут что-то заставило Тави насторожиться. Он замер и едва слышно предостерегающе зашипел. Бернард пригнулся, и Тави инстинктивно последовал его примеру.

Бернард оглянулся на Тави, вопросительно приподняв бровь.

Тави на четвереньках подполз к дяде и зашептал ему на ухо:

— Там, впереди, в ближних к ручью деревьях. Там обычно гнездятся перепела, а сейчас они летают над дорогой.

— Думаешь, их спугнуло что-то? — таким же шепотом спросил Бернард. — Сайпрус, — позвал он и махнул рукой в направлении деревьев, подавая сигнал меньшей из двух его фурий.

Тави поднял взгляд и увидел, как с одного из деревьев к ним спускается нечто, отдаленно напоминающее человеческую фигуру, но ростом не больше годовалого ребенка. Взгляд светло-зеленых глаз обратился на мгновение на Бернарда, и фигурка опустилась на землю, свернувшись, как зверек. Листья и ветки мгновенно сплелись, прикрыв то, что находилось под ними. Сайпрус склонил голову набок, не сводя глаз с Бернарда, потом издал звук, более всего напоминавший шелест листвы, и исчез в кустах.

Тави все пытался отдышаться после долгого бега.

— Что там? — прошептал он.

Взгляд Бернарда на мгновение затуманился.

— Ты был прав, — ответил он наконец. — Молодчина, малыш. Кто-то прячется в засаде у моста. И у них там чертовски сильная Фурия.

— Разбойники? — прошептал Тави.

Бернард прищурился.

— Это Корд.

Тави нахмурился.

— Я-то думал, остальные гольдеры должны собраться сегодня, но позже. И зачем им прятаться в деревьях?

Бернард встал и отряхнул колени.

— А вот мы сейчас и узнаем.

Он решительно зашагал по дороге к мосту, словно намереваясь пройти мимо засады; Тави старался не отставать. Неожиданно Бернард повернулся влево, натянул лук и пустил стрелу с серым оперением в кусты, которые росли в нескольких шагах от негромко журчавшего ручья.

До Тави донесся вопль, и кусты заколыхались, как от сильного ветра. Мгновение спустя из них вывалился паренек примерно одного с Тави возраста, держась руками за мягкое место. Сложение он имел крепкое, был коренастым, и лицо его было бы симпатичным, если бы не капризное выражение. Биттан из Кордгольда, младший сын Корда.

— Чертовы вороны! — взвыл он. — Ты что, спятил?

— Биттан? — воскликнул Бернард с наигранным удивлением. — Надо же! А я и не знал, что это ты там сидел.

Чуть дальше от моста кусты зашевелились, и на дорогу вышел юноша постарше — второй сын Корда. Он был выше и стройнее младшего брата, волосы на затылке собирал в хвост, а на его лбу уже пролегли морщины от привычного задумчивого выражения. Он с опаской покосился на Бернарда и повернулся к брату.

— Биттан? Ты как, в порядке?

— Я в полном беспорядке! — злобно взвизгнул мальчишка. — Меня подстрелили!

— Ты и правда его подстрелил? — негромко спросил Тави дядьку.

— Чуть-чуть поцарапал.

Тави ухмыльнулся.

— Похоже, ты ему прямо в мозг попал.

Бернард улыбнулся волчьей улыбкой и промолчал.

Снова зашелестели и затрещали кусты — еще дальше от них. Спустя мгновение из зарослей появился и сам глава семейства, фермер Корд. Он был не слишком уж высок, но плечи имел не по росту широкие, да и руки его казались неестественно длинными. Одет он был в линялую, заплатанную серую куртку, которой явно не помешала бы хорошая стирка, и плотные штаны из гаргантовой кожи. На шее его красовался символ статуса: тяжелая цепь стедгольдера. Цепь была грязная и засаленная, но Тави решил, что так она даже лучше подходит к его всклокоченным седеющим волосам и пегой бороде.

Корд двигался откровенно угрожающе, а его глаза налились злостью.

— Что, вороны подери, ты себе позволяешь, Бернард?

Бернард приятельски помахал Корду, но Тави заметил, что лук и стрелу тот держит наготове.

— Маленькое недоразумение, — произнес он. — Я принял твоего мальца за разбойника, засевшего у дороги в ожидании мирных путников.

Корд злобно прищурился.

— Уж не обвиняешь ли ты меня в чем-то?

— Ну конечно нет, — улыбнулся Бернард, хотя глаза его оставались пронзительно-настороженными. — Я же сказал: это недоразумение. Хвала Великим фуриям, что никто не пострадал. — Он помолчал пару секунд, и улыбка исчезла с его лица. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-либо пострадал на моей земле.

Корд злобно зарычал — совсем как зверь — и шагнул вперед. Земля под его ногами дрогнула и заколыхалась, словно под самой ее поверхностью ползла большая змея.

Бернард продолжал в упор смотреть на Корда; лицо его не дрогнуло и не сменило выражения.

Корд снова зарычал, но уже тише, с видимым усилием подавив свою злость.

— Ох, и выведешь ты меня как-нибудь из себя, Бернард.

— Не говори так, — отозвался дядька Тави. — Мальчика напугаешь.

Взгляд Корда скользнул по Тави, и пареньку вдруг стало не по себе.

— Ну что, созрел он наконец до фурий или ты все-таки признаешь, что это бесполезный уродец?

Это нехитрое замечание больно задело Тави, и он открыл было рот, чтобы дать наглецу достойный отпор, но Бернард положил руку ему на плечо.

— О моем племяннике не беспокойся, — посоветовал он и выразительно покосился на Биттана. — В конце концов, у тебя и своих хлопот хватает. Кстати, почему бы нам не пройти ко мне в дом? Уверен, у Исаны найдется чем тебя угостить.

— Мы, пожалуй, посидим здесь еще немного, — сказал Корд. — Заодно и перекусим на свежем воздухе.

— Что ж, на здоровье, — улыбнулся Бернард и двинулся дальше по дороге. Тави не отставал от него ни на шаг. Бернард не оглядывался на Корда до тех пор, пока они не пересекли мост. — Да, кстати, — бросил Бернард через плечо, — совсем забыл сказать: Уорнер уже приехал к нам вчера вечером. Сыновей его отпустили на побывку из легионов, вот они и навестили отца.

— Мы их на куски порвем, — рявкнул Биттан.

Корд с размаху залепил Биттану оплеуху, от которой тот полетел на землю.

— Заткни хлебало!

Биттан, слегка оглушенный, замотал головой. Поднявшись, он не сказал отцу ни слова и не смотрел на него.

— Пошли потолкуем, — сказал Бернард. — Уверен, мы сможем все уладить.

Корд не ответил. Он махнул сыновьям рукой и двинулся прочь по дороге. Они потянулись за ним, только Биттан бросил на Тави полный ненависти взгляд.

— Урод, — шепнул он, проходя мимо.

Тави стиснул кулаки, но промолчал. Бернард одобрительно кивнул, и они подождали, пока Корд с сыновьями не скроются за поворотом дороги, ведущей к Бернардгольду.

— Они ведь собирались напасть на Уорнера, да, дядя?

— Возможно, — кивнул Бернард. — Потому-то твоя тетка и пригласила Уорнера приехать еще вчера, заранее. Корд способен на все.

— Но почему? Это же Биттана обвиняют, не его.

— Изнасилование бросает тень на все поместье, — ответил Бернард. — Корд — глава семьи, и он несет свою долю ответственности за то, что делают другие ее члены. Если дознание покажет, что необходим суд, и Биттана признают виновным, граф Грэм может лишить Корда прав на Кордгольд.

— Думаешь, он пойдет на убийство, чтобы защитить их? — спросил Тави.

— Я думаю, человек, снедаемый жаждой власти, пойдет почти на все. — Он покачал головой. — Для Корда власть — средство удовлетворения своих желаний, а не защиты и помощи людям, которые от него зависят. Поведение глупее некуда, и рано или поздно оно сведет его в могилу — но до тех пор это делает его опасным.

— Он меня пугает, — признался Тави.

— Он пугает всякого обладающего здравым смыслом.

Бернард отдал лук Тави и развязал поясную сумку. Он достал из нее маленькую стеклянную пуговку и бросил ее через перила в ручей.

— Рилл, — твердо произнес он, — мне нужно поговорить с Исаной. Пожалуйста.

Они прождали на мосту несколько секунд, прежде чем шум воды начал меняться. Из ручья вырос водяной столб, постепенно принимавший очертания человека, пока не превратился в жидкое изваяние Тавиной тетки, Исаны, сочетавшей фигуру юной девушки, умелой заклинательницы воды, с голосом зрелой женщины. Изваяние огляделось по сторонам и повернулось к Бернарду и Тави.

— Доброе утро, Бернард, Тави. — В голосе ее прозвучали металлические нотки, словно он доносился с другого конца длинной трубы.

— Тетя Исана. — Тави вежливо склонил голову.

— Сис, — буркнул Бернард. — Мы тут напоролись на Корда с сыновьями. Они ждали в кустах у северного моста.

Исана покачала головой.

— Вряд ли этот болван задумал что-то серьезное.

— Боюсь, ты ошибаешься, — возразил Бернард. — Мне кажется, он понимает, что натворил Биттан, и что Грэм больше не будет с ним церемониться.

Губы Исаны сложились в ехидную улыбку.

— Сомневаюсь также, чтобы ему понравилась и женщина, которую назначили дознавательницей по этому делу.

Бернард кивнул.

— Возможно, тебе захочется, чтобы в доме с тобой находился кто-нибудь из наших — так, на всякий случай. Они сейчас идут по дороге к тебе.

Водяной образ Исаны нахмурился.

— Ты скоро вернешься?

— Если повезет, до полудня. Если нет — к обеду.

— Постарайся быстрее. Я по возможности буду держать его в рамках приличий, но не уверена, чтобы кому-либо удалось утихомирить Корда, не пролив при этом крови.

— Я смогу. Ты только осторожнее.

Исана кивнула.

— Ты тоже. Старая Битте говорит, Гарадос с женой готовят нам грозу — самое позднее, нынче ночью.

Тави тревожно оглянулся на северо-запад, где высилась громада Гарадоса, глядя на обитателей долины Кальдерона сверху вниз. Верхняя часть его склонов белела ледяной шапкой, а сами вершины прятались в тучах — это злобная фурия горы сговаривалась с Лилвией, фурией холодных ветров, задувавших с Ледового моря на севере. Вот ужо они сгонят тучи, как овец в отару, напитают их ненавистью к дневному свету и погонят с закатом вниз, на жителей долины…

— Мы вернемся раньше, — заверил ее Бернард.

— Вот и хорошо. Да, Тави…

— Что, тетя Исана?

— Ты не знаешь случайно, откуда у Беритты свежий венок из бубенцов?

Тави виновато покосился на дядьку и покраснел.

— Ну, наверное, нашла где-нибудь…

— Ясно. Она еще не доросла до брачного возраста, она слишком безответственна, чтобы растить ребенка, и уж наверняка слишком молода, чтобы носить бубенцы. Как ты думаешь, найдет она их еще раз?

— Нет, мэм.

— Вот и отлично, — немного резко произнесла Исана. — Мы обсудим этот вопрос, когда ты вернешься.

Тави поежился.

Бернард сдерживал улыбку до тех пор, пока водяное изваяние не растворилось в ручье.

— Значит, не было девушек, да? А мне казалось, это Фред гуляет с Бериттой.

— Он и гуляет, — вздохнул Тави. — Возможно, для него она и носит венок. Но она попросила меня набрать ей бубенцов, и… ну, тогда казалось, что это очень важно.

Бернард кивнул.

— Совершать ошибку не стыдно, Тави, — если ты извлек из нее надлежащий урок. Мне кажется, ты достаточно умен, чтобы это стало для тебя уроком: нужно делать то, что важнее. И что?

Тави нахмурился.

— Что — «что»?

Бернард продолжал улыбаться.

— Что ты усвоил этим утром?

Тави уперся взглядом в землю.

— Что с женщинами одни неприятности, сэр.

Бернард открыл рот и вдруг оглушительно захохотал. Тави осторожно покосился на дядю и позволил себе слабо улыбнуться. Глаза Бернарда сияли весельем.

— Ох, парень! Это всего лишь половина истины.

— А другая половина?

— Другая? То, что тебя все равно к ним тянет. — Он покачал головой, и улыбка его сделалась мечтательной. — В твои годы я тоже отчебучил пару глупостей, чтобы произвести впечатление на девиц.

— А стоило?

Улыбка исчезла с лица Бернарда, но мечтательное выражение осталось. Просто улыбка ушла вглубь, словно он дарил ее тому, что существовало только в его памяти. Бернард никогда не говорил ни о своей покойной жене, ни о детях, тоже давно уже умерших.

— Да. До последнего синяка, до последней ссадины.

Тави вдруг очнулся.

— Как думаешь, Биттан виновен?

— Скорее всего, — ответил Бернард. — Но я могу ошибаться. До тех пор пока мы не выслушали все стороны, нам стоит воздержаться от окончательных суждений. Солгать твоей тетке ему не удастся.

— Мне удается.

Бернард рассмеялся.

— Ты все-таки поумнее Биттана. И потом, у тебя богатый опыт.

Тави улыбнулся в ответ.

— Сэр, я и правда могу отыскать отару. Нет, честно.

Мгновение Бернард молча смотрел на Тави. Потом кивнул.

— Вот и докажи, парень. Докажи мне.

ГЛАВА 4

Недовольно хмурясь, Исана подняла взгляд от кастрюли с водой. Когда-нибудь этот парень вляпается в неприятность, из которой выкрутится лишь благодаря хорошо подвешенному языку… Неяркое осеннее солнце светило в окна главной кухни Бернардгольда. В помещении пахло пекущимся хлебом и жареным мясом, которое шипело на вертеле над углями. Спина у Исаны уже болела от утренних хлопот, ведь они начались задолго до восхода солнца, и ни малейшего шанса отдохнуть в обозримом будущем у нее не было.

Всякий раз, как выдавалась пара свободных минут, она тратила их на то, чтобы, поглядывая на кипящий котел, с помощью Рилл следить за Кордами и Уорнерами. Уорнер с сыновьями помогали Фредерику-старшему, отвечавшему за всех гаргантов в хозяйстве, который вместе с долговязым сыном, Фредериком-младшим, чистил хлев.

Корд с младшим сыном бездельничали во дворе. Старший сын Корда, Арик, все утро колол дрова, давая выход жгущей его изнутри энергии. Напряжение сгущалось все утро, и это ощущалось всеми — даже теми, в телах у которых не было ни унции водяной магии.

Женщины забежали на кухню за своей полуденной трапезой — наскоро разогретой овощной похлебкой, вчерашним хлебом и сыром, — но есть предпочли на прохладном дворе. Усталое осеннее солнце освещало двор усадьбы, защищенный от холодного северного ветра высокими каменными стенами Бернардгольда. Исана не пошла за женщинами. От напряжения, сгущавшегося во дворе, ей становилось дурно, и она старалась по возможности дольше сохранить силы и самоконтроль на случай, если ей придется вмешаться.

Поэтому Исана, не обращая внимания на голодное бурчание в животе, сосредоточилась наделах, не забывая при этом прислушиваться к ощущениям своей фурии.

— Что, даже не перекусите, госпожа Исана? — Беритта оторвалась от чистки овощей.

Хорошенькое личико ее было чуть подрумянено, глазки — подведены. Исана уже предупреждала ее мать насчет того, что Беритта слишком молода для подобной ерунды, и нате вам: в волосах светлеют свежесорванные цветы, напоминающие колокольчики, а рубашку она надела с бесстыжым кружевным разрезом на груди и ей явно хочется смотреться на свое отражение в любой блестящей поверхности куда больше, чем помогать готовить вечернее угощение. Исана уже истощила свою изобретательность в попытках занять девку, чтобы та не шаталась по двору. Беритта часто развлекалась, глядя на то, как молодые мужчины соперничают за ее внимание, а уж в такой рубашке, да еще с бубенцами в волосах она и вовсе заставит их поубивать друг друга. Исане же и без того хватало сложностей.

Она покосилась на девицу, потом пошевелила кочергой угли в печи, где одна или две мелкие фурии огня, правившие очагом, явно ленились, исполняя свои обязанности. Она начала пихать их кочергой, и огонь сразу заплясал веселее.

— Как только найду свободную минуту, — ответила она девушке.

— А вам бы следовало… — отозвалась Беритта немного огорченно.

— Ты чисти, Беритта, чисти. — Исана повернулась к столу.

Вода в миске зарябила, поверхность ее приподнялась и выгнулась, приняв форму лица — ее собственного лица, каким оно было много лет назад. Исана улыбнулась своей фурии. Рилл всегда помнила, как выглядела Исана в день, когда они нашли друг друга, когда Исана, тогда еще совсем девчонка, младше нынешней Беритты, заглянула в тихое лесное озерко.

— Рилл, — сказала Исана и коснулась поверхности воды. Жидкость в миске взвихрилась вокруг ее пальца и чуть сдавила мягким пожатием. — Рилл, — повторила Исана. — Найди Бернарда. — Она представила брата: его уверенную, бесшумную походку, его негромкий бас, его крепкие руки — и передала этот образ через кончик пальца. — Найди Бернарда, — повторила она.

Фурия дрогнула, поверхность воды разгладилась, а потом Рилл исчезла из миски, скользнув бесшумной невидимой волной, ощутимой только по едва заметному покалыванию кожи.

Исана подняла голову и уже пристальнее посмотрела на Беритту.

— Скажи, — спросила она. — Что происходит, Беритта?

— Простите, — пробормотала девушка и покраснела, не сводя взгляда с ножа, снимавшего темную кожуру со светлой мякоти. — Я не понимаю, о чем это вы, госпожа.

Исана уперла руки в бока.

— Думается мне, понимаешь, и очень даже хорошо, — резко произнесла она. — Выбирай, Беритта: или ты мне сейчас же скажешь, где взяла цветы, или можешь подождать, пока я сама узнаю это.

Исана ощутила нотки паники в голосе девушки:

— Честное слово, госпожа, я нашла их лежащими у двери. Я не знаю, кто…

— Еще как знаешь, — сказала Исана. — Бубенцы не появляются сами собой из ниоткуда, и ты знаешь закон на их счет. Если хочешь, чтобы я сама дозналась, откуда они у тебя, клянусь великими фуриями, уж я постараюсь, чтобы ты получила по заслугам.

Беритта замотала головой, и один из цветков сорвался и упал на пол.

— Нет-нет, госпожа! — Исана буквально ощутила, как противна девушке необходимость лгать. — Я не рвала их, ни одного! Нет, правда, я…

Исана все-таки не смогла сдержать гнев.

— Ох, Беритта. Ты пока недостаточно взрослая, чтобы врать мне. Мне еще надо настряпать на целую ораву гостей и подготовиться к Дознанию, поэтому мне некогда тратить время на распущенную девчонку, считающую, будто если у нее круглые сиськи и бедра, то она умнее старших.

Беритта повернулась к Исане, опасно раскрасневшись.

— А вам завидно, госпожа?

Раздражение, охватившее Исану, сразу сменилось гневом. На какое-то мгновение она забыла про кухню, про все события последних дней, угрожавшие ферме, и сосредоточила все свое внимание на пышнотелой девке. Всего на одно мгновение она утратила контроль над своими эмоциями и позволила старому, полному горечи гневу захлестнуть ее всю.

Все котлы и чайники на кухне сразу вскипели. Пар свился в облако, устремившееся, обогнув Исану, к девушке, и к ножкам ее стула по полу хлынула кипящая вода.

Исана почувствовала, как обида сразу сменилась у Беритты ужасом; глаза девушки, прикованные к лицу Исаны, испуганно расширились. Раскинув руки, Беритта вскочила со стула; тех жалких фурий ветра, которые она успела накопить, хватило лишь на то, чтобы замедлить пар. Она перепрыгнула через почти успевшее окружить ее кольцо воды и с плачем бросилась к двери.

Исана стиснула кулаки и зажмурилась, заставив себя не думать о девице. Несколько глубоких, размеренных вдохов помогли ей вернуть контроль над своими эмоциями. Злость — неприкрытая, горькая — клокотала в ней, вскрикивая, словно живое существо, пытаясь вырваться на волю. Она ощущала, как скребут ее когти по желудку, по костям… Усилием воли она заглушила ярость, уняла взбесившийся и заполонивший всю кухню пар, от которого сразу запотели все окна. Чайники стихли. Вода перестала растекаться по полу.

Исана постояла немного в луже воды, от которой поднялось облако пара. Снова она разрешила эмоциям, которые ощущала в других, захватить ее собственные мысли и ощущения. Неуверенность, обида и злость Беритты, попав к ней в голову, пустили корни в ее собственных чувствах — и она позволила себе сорваться.

Исана подняла руку и потерла виски. Побочное свойство водной магии — способность слышать иные звуки. Звуки, которые лезут в уши, как тополиный пух в глаза, стучатся с такой силой, что череп едва не раскалывается под напором чужих эмоций.

Впрочем, она ничего не могла с этим поделать, только владеть собой и терпеть все, что выпадет ей на долю. Нельзя же, раз открыв глаза, отказаться от зрения. Она могла чуть приглушить ощущения, которые сообщала ей Рилл, но полностью погасить их было не в ее силах. Плата за водную магию, с которой ее обладателю приходится жить, — другого не дано.

Плата, но не единственная, подумала она. Исана наклонилась, шепча команды мелким фуриям в разлившейся по полу воде, созывая их до тех пор, пока отдельные струйки и лужицы не начали собираться в центре помещения в одну более или менее сформированную лужу. Исана вглядывалась в нее в ожидании последних мелких капель из дальних углов кухни.

На нее смотрело из воды отражение ее лица — гладкого, изящного, на вид почти не старше, чем у Беритты. Она поежилась, вспомнив лицо, которое показывала ей Рилл при каждом своем появлении. Возможно, то лицо не так уж и отличается от теперешнего…

Она подняла руку и провела пальцами по щеке. У нее до сих пор красивое лицо. Ей почти сорок лет, а на вид не больше двадцати. Проживи она еще лет сорок, все равно будет выглядеть как тридцатилетняя женщина, не старше. На лице ее не было ни морщинки даже в уголках глаз, хотя в каштановых волосах уже кое-где мелькала седина.

Исана встала и посмотрела на отраженную в воде женщину. Высокая. Худая. Слишком худая для женщины своего возраста — с едва намеченными округлостями груди и бедер. Ее можно спутать с долговязой девчонкой-подростком. Ну конечно, держится она увереннее, решительнее, чем держалась бы любая девица лет восемнадцати, да и седина (какая там седина — несколько волосков) говорила об ее истинном возрасте. И уж конечно, любой и каждый в долине Кальдерона знал ее по имени, ибо она слыла одной из самых могущественных заклинательниц фурий. Но все это не отменяло того простого и очевидного факта, что она казалась одетым в женское платье мальчишкой. Во всяком случае, не такой женщиной, которую хочется взять в жены.

Исана на мгновение зажмурилась от боли. Тридцать семь лет, и она одинока. Никаких ухажеров, разумеется. Никаких венков в волосах, никаких там танцев, даже о невинном флирте нечего думать. Все это обошло ее стороной — даже при всем том юном образе, который дарила ей водная магия. Той юности, которая всегда отдаляла ее от сверстниц, замужних женщин, матерей.

Она открыла глаза и рассеянно заставила разлившуюся воду принести хоть какую-то пользу и вымыть пол. Лужа послушно прокатилась по кругу, собирая пыль и мелкий хлам, и Исана пошла открыть дверь, чтобы выпустить ее наружу. В душную, полную пара кухню хлынул прохладный воздух с улицы, и она снова зажмурилась, жадно вдыхая его.

Придется признаться себе: слова Беритты задели ее так больно не только потому, что она ощутила ее слишком сильные подростковые эмоции, но и потому, что та сказала правду. У Беритты имелось в достатке сочных округлостей, способных привлечь внимание любого мужчины в долине, — и, разумеется, с полдюжины их уже плясали под ее дудку, включая Тави, пусть мальчик и пытался отрицать это. Беритта. Крепкая, зрелая, способная рожать здоровых детей.

То, чего, по всеобщему убеждению, Исане не дано.

Она сжала губы и открыла глаза. Довольно. Слишком много всего нужно сделать, чтобы позволить застарелой боли всплыть сейчас на поверхность. Над долиной прокатился гром, и Исана перешла через кухню, открыла настежь северное окно и посмотрела на далекую горную вершину. Гарадос возвышался во всем своем великолепии: снег сиял на его плечах, сползая языками к подножию, — признак надвигающейся зимы. Темные тучи собирались у вершины; на ее глазах в их клубящейся массе полыхнула темно-зеленая молния, и по долине прокатилось еще одно раскатистое предупреждение. Лилвия — жена Гарадоса, грозовая фурия, — собирала тучи для нового нападения на народ долины. Она выждет еще целый день, даст своим стадам туч напитаться как следует солнечным теплом и уж тогда пошлет их на долину, чтобы те оглушили ее раскатами грома и исхлестали плетьми ледяного дождя.

Исана сжала губы. Это невыносимо. Вот бы в долине поселился хоть один мало-мальски способный заклинатель ветров: уж он бы развеял тучи еще на подступах к дальним стедгольдам… впрочем, все мало-мальски способные заклинатели ветров служат рыцарями. Или курсорами.

Она подошла к мойке и коснулась крана, дав знать тамошним фуриям, что ей нужна свежая вода из колодца. Когда чан наполнился чистой, ледяной водой, она зачерпнула из него пару ведер и только потом позволила фуриям отдохнуть. Затем обошла кухню и долила воды в выкипевшие почти до дна котелки, вынула хлеб из печи, оставила его остывать в формах, а в печь поставила новую партию. Потом еще раз окинула взглядом кухню, все ли в порядке. Остаток воды на полу собрал последние крохи грязи, и она выпустила его на улицу, дав впитаться в землю у порога.

— Рилл? — окликнула Исана. — Ты что так долго?

Вода в котле забурлила, и три негромких всплеска объявили о возвращении Рилл. Исана подошла к миске, закинула косу за плечо, чтобы та не мешала, и пристально вгляделась в воду в ожидании, пока рябь успокоится.

Фурия показала ей мутное изображение — должно быть, она смотрела из какого-то застоявшегося пруда в Сосновых Лощинах. Долговязая фигура — наверное, Бернард — пересекла гладь воды в миске и исчезла. Исана покачала головой. Образы, которые показывала Рилл, не всегда отличались ясностью, но, похоже, Бернард с Тави все еще искали пропавшую отару.

Она пробормотала несколько слов, отпуская Рилл, отодвинула миску — и только сейчас услышала, что со двора не доносится ни звука. А мгновение спустя напряжение, царившее в Бернардгольде, сразу накалилось до такой степени, что откликнулось физической болью.

Исана усилием воли заглушила эмоции и, заставив себя дышать ровно и держаться уверенно, вышла из кухни. Обитатели усадьбы столпились в центре двора и стояли практически молча, лишь изредка встревоженно перешептываясь.

— Корд, — буркнула она.

Исана шагнула вперед, и люди расступились, давая ей пройти.

Двое мужчин стояли лицом к лицу посереди двора, и воздух между ними буквально гудел от напряжения. Корд стоял, скрестив руки на груди, и земля под его ногами колыхалась. Его засаленная борода топорщилась от улыбки, глаза горели из-под густых бровей возбужденным, задиристым огнем.

Перед ним стоял стедгольдер Уорнер — высокий, худой как жердь мужчина с лысой, если не считать редких клочков седых волос, головой и длинными руками и ногами. Узкое, изборожденное морщинами лицо Уорнера побагровело от гнева, и воздух вокруг него дрожал, как над горячим очагом.

— Я всего-то и говорю, — произнес Корд, — если эта твоя маленькая сучка не может не раздвигать ног перед любым мужиком, то это, дружище, твоя проблема. Не моя.

— Заткни хлебальник, — зарычал Уорнер.

— А то — что? — с презрительной ухмылкой поинтересовался Корд. — Что ты сделаешь? Удерешь и спрячешься за бабские юбки? Будешь хныкать и ждать, покуда Грэм придет тебе на помощь?

— Да как ты… — захлебнулся Уорнер. Он сделал шаг вперед, и воздух во дворе сделался заметно теплее.

Корд улыбнулся, сверкнув зубами.

— Ну, валяй, Уорнер. Объяви это дуэлью. Уладим это как мужчина с мужчиной. Ежели, конечно, ты не предпочитаешь унизить свою маленькую шлюшку, заставив ее рассказывать перед всеми гольдерами долины Кальдерона, как это она совратила моего парня.

Один из сыновей Уорнера, высокий, стройный юноша с короткой стрижкой, как у легионеров, шагнул к отцу и взял его за руку.

— Не надо, пап, — сказал он. — В честном бою его не одолеть.

Двое его братьев встали у Уорнера за спиной; сыновья Корда тоже встали за спиной у отца.

Хедди, дочка Уорнера, бросилась к отцу. Роскошная грива ее волос взметнулась и заколыхалась золотыми волнами в окружавшем Уорнера горячем воздухе. Она в смятении огляделась по сторонам; лицо ее раскраснелось от волнения.

— Ну папа, — твердила она. — Не надо так. Это не по-нашему.

Корд смерил девушку полным презрения взглядом.

— Биттан, — оглянулся он на младшего сына. — И ты тыкал своим отростком в эту тощую клячу? С таким же успехом ты мог проделать это с одной из овец Уорнера.

Исане пришлось сжать кулаки и напрячь всю свою волю, чтобы кипевшие во дворе эмоции не захлестнули ее с головой. Все их чувства — от панического страха и унижения, владевших Хедди, и до ярости Уорнера, до садистского наслаждения и жажды насилия Корда — волнами накатывали на нее. Они были слишком сильные, чтобы не обращать на них внимания. Она отогнала их прочь и сделала глубокий вдох. Кордова фурия земли была свирепой тварью, приученной убивать. Он использовал ее для охоты и забоя скота. Любая фурия со временем приобретает черты своего партнера-человека, но, даже не принимая в расчет характер самого Корда, земляные фурии всегда опасны. Убийцы.

Исана скользнула взглядом по двору. Дворня обступила их кругом, но не вмешивалась. Никому не хотелось оказаться вовлеченным в ссору стедгольдеров. Вороны побери ее братца! Где его носит, когда он так нужен ей здесь?

Исходящий от Уорнера поток гнева сделался резче — еще мгновение, и он поддастся на подколки Корда и согласится на официально принятую в королевстве форму дуэли. Корд убьет его, но Уорнер был слишком взбешен, чтобы понимать это. Сыновья Уорнера тоже заливали ее потоками гнева, а уж младший сын Корда просто истекал плохо скрываемой жаждой насилия.

Сердце Исаны разрывалось от всех этих эмоций, к которым добавлялся и ее собственный страх. Она отогнала и их, пытаясь направить всю эту кипящую энергию в нужное ей направление. Она шагнула вперед, остановившись между двумя стедгольдерами, и уперла руки в бока.

— Джентльмены, — произнесла она звенящим от возмущения голосом, — вы мешаете нам обедать.

Уорнер шагнул к Корду, не сводя глаз с его лица.

— Уж не ждешь ли ты, что я снесу такое?

Корд тоже придвинулся ближе.

— Дуэль, — сказал он. — Ну же, Уорнер. Объяви ее, и мы уладим все здесь и сейчас.

Исана резко повернулась к Корду и в упор посмотрела в его глаза.

— Не на моем дворе.

Стоявший за спиной у Корда Биттан надменно хохотнул и шагнул к Исане.

— Ну-ну, — произнес он. — Это еще у нас кто? Очередная шлюшка, переживающая за свою товарку Хедди?

— Биттан, — предостерегающе буркнул Корд.

Исана прищурилась. Надменность самоуверенного похотливого юноши окутывала ее клубами зловонного смрада. Он сделал еще шаг к ней — презрительно ухмыляясь, пожирая ее взглядом от босых ног до длинной косы. Этот идиот, похоже, не знал ее в лицо.

— Рано испорченная, — заметил Биттан. — Но ничего: это мы сейчас исправим.

Он протянул руку и коснулся ее лица.

Исана позволила ему прикоснуться к ней, ощутила его отчаянную жажду утвердиться в собственных глазах. Потом перехватила его за запястье и ледяным голосом произнесла:

— Рилл. Разберись с этим слизняком.

Биттан резко скорчился и опрокинулся навзничь. Он еще успел издать сдавленный крик, почти мгновенно захлебнувшийся, когда изо рта у него хлынула вода. Он бился на камнях двора; глаза его вылезли из орбит. Он попытался было закричать еще раз, но из ноздрей и рта его брызнула лишь вода.

Старший сын Корда бросился к упавшему брату, а сам Корд, злобно ощерившись, шагнул к ней.

— Сука! — рявкнул он.

Земля под его ногами вздулась, словно готовая броситься вперед.

— Ну, давай, Корд, — все тем же ледяным тоном продолжала Исана. — Но прежде я напомню тебе, что ты сейчас в Бернардгольде. И меня вызвать на дуэль ты не можешь. — Она улыбнулась ему как могла безмятежнее. — Я не стедгольдер.

— Я все равно могу убить тебя, Исана, — сказал Корд.

— Можешь, — согласилась она. — Только тогда я не смогу отозвать Рилл, чтобы она отпустила твоего парня, верно?

— И что? — пожал плечами Корд. — Одним ртом меньше, только и всего.

— Что ж, раз так, — отозвалась она, — надеюсь, ты в силах убить здесь всех до одного. Ибо за хладнокровное убийство тебе придется ответить, стедгольдер Корд. Мне все равно, как далеки мы от правосудия Первого лорда, — убей меня, и во всем королевстве тебе не найти места, чтобы укрыться от него.

Не дожидаясь ответа, она повернулась к Уорнеру.

— Убери эту ухмылку с лица, стедгольдер. Что за пример показываешь ты моим людям и их детям? — Она нахмурилась и шагнула к нему. — Я требую, чтобы ты дал слово не делать больше никаких глупостей, пока ты гостишь у меня в доме!

— Но, Исана, — возмутился Уорнер; сыновья его так и не спускали глаз с Корда и его отпрысков. — Эта скотина, которая валяется на земле, изнасиловала мою дочь!

— Папа! — всхлипнула Хедди, дергая его за рукав. — Папа, пожалуйста!

— Твое слово, Уорнер! — рявкнула Исана. — Или я объявлю твою сторону виновной здесь и сейчас!

Взгляд Уорнера переместился наконец на Исану, и она ощутила его потрясение.

— Но, Исана…

— Никаких «но». Ты не имеешь права вести себя так в моем доме, Уорнер, а моего брата здесь нет, чтобы вколотить в твою безмозглую башку хоть немного здравого смысла. Твое слово. Никакого вздора насчет дуэли. Никаких драк или поединков в моем стедгольде.

С минуту Уорнер молча смотрел на нее. Исана ощущала царившие от беспомощности в его душе смятение, гнев и досаду. Затем он слегка сощурил глаза, и они наполнились добротой и теплом.

— Ну ладно, — чуть слышно пробормотал он. — Даю слово. За нас всех. Мы ничего такого не затеем.

Исана повернулась обратно в сторону Корда и шагнула к юноше, который так и лежал на земле с сочащейся изо рта водой. Едва не задев, она обошла старшего сына Корда (его, кажется, зовут Арик, подумала она) и, наклонившись, положила руку на лоб Биттану. Парня охватил животный ужас. Она не ощущала больше ни заносчивости, ни агрессии — только страх, такой сильный, что по коже Исаны забегали мурашки.

Корд оскалился на нее сверху вниз.

— Я так думаю, ты и моего слова хочешь?

— Не помешало бы, — огрызнулась Исана и понизила голос: — Ты подонок, Корд, и нам обоим это прекрасно известно, — громко же она произнесла: — Рилл. Пусти его.

Она выпрямилась и сделала шаг назад. Биттан закашлялся, отплевываясь водой; наконец-то ему удалось сделать вдох. Она оставила его валяться на земле и повернулась, чтобы уйти.

Один из камней, которыми был вымощен двор, выгнулся и мягко, но решительно охватил ее лодыжку. Сердце ее дрогнуло от страха; спина продолжала холодеть от ярости Корда. Она закинула косу за плечо и, прищурившись, встретила его взгляд.

— Еще не все кончено, Исана, — очень тихим голосом пообещал Корд. — Я этого не забуду.

Исана смотрела в его глаза, полные холодной, расчетливой ненависти, и черпала из них энергию, чтобы ответить холодом на холод.

— На твоем месте я бы надеялась, что все кончено, Корд, — ответила она так же тихо. — Или тебе придется понять: то, что случилось с Биттаном, — еще счастье. — Она опустила взгляд на скованную камнем ногу и снова подняла его, глядя ему в лицо. — Вы можете подождать в амбаре. Я пришлю чего-нибудь перекусить. Когда придет время обеда, мы вас позовем.

Мгновение Корд не двигался с места. Потом сплюнул на землю и кивнул сыновьям. Арик подхватил глотавшего воздух Биттана, рывком поднял его на ноги, и они втроем побрели к широкой двери амбара. Только когда они скрылись внутри, земля под босой ногой Исаны дрогнула и отпустила ее.

Она зажмурилась, и страх, который она сдерживала все это время, снова накатил на нее, грозя вырваться наружу. Она задрожала, но, решительно тряхнув головой, взяла себя в руки. Не сейчас, не у всех на глазах. Она открыла глаза и обвела взглядом столпившихся вокруг людей.

— Ну? — спросила она. — До вечерней трапезы еще надо сделать уйму всего. Мне в одиночку не справиться. Марш работать.

Люди зашевелились, заговорили друг с другом. Некоторые бросали на нее взгляды, полные уважения, восхищения или страха. Их страх она ощущала как прикосновения многочисленных ледяных нитей. Ее люди — те, с кем она жила и трудилась всю свою жизнь, — боялись ее.

Глаза ее наполнились слезами — но уж с этим-то справиться было проще простого; это едва ли не первый фокус из тех, который осваивают заклинатели воды. Усилием воли она прогнала слезы обратно, и никто их не заметил. Противостояние и связанные с ним напряжение и жажда насилия потрясли ее так, как не случалось с ней уже много лет.

Исана сделала еще один глубокий вдох и пошла обратно на кухню. Хорошо хоть ноги полностью повиновались ей, ибо слабость, овладевшая ею, казалась почти невыносимой. Голова буквально раскалывалась от боли: водная магия и так отнимает уйму сил, а тут еще это напряжение…

При ее приближении из дверей кузни вышел, чуть подволакивая ногу, Линялый. Роста он был сравнительно небольшого, и левую часть его лица украшал чудовищный ожог: клеймо труса, выжженное много лет назад. Волосы, еще совсем черные, как вороново крыло, он отрастил как можно длиннее, чтобы они скрывали и клеймо, и рваный шрам на голове — возможно, след давнего ранения в битве. Идиотски ухмыляясь, раб подал ей маленькую чашку воды и полотенце, казавшееся особенно чистым по сравнению с его лохмотьями и прожженным во многих местах кожаным фартуком.

— Спасибо, Линялый, — кивнула Исана. Она взяла у него и то и другое и сделала глоток воды. — Я хочу, чтобы ты приглядел за Кордом. Мне нужно, чтобы ты дал мне знать, если он или кто-нибудь из его сыновей попытается выйти из амбара. Хорошо?

Линялый поспешно кивнул. Из полуоткрытого рта его сбежала струйка слюны.

— Приглядеть за Кордом, — повторил он. — Амбар. — Он нахмурился и некоторое время молчал, глядя прямо перед собой, потом ткнул в нее корявым указательным пальцем. — Сама смотреть.

Она мотнула головой.

— Я слишком устала, Линялый. Ты просто скажи мне, если кто-то из них выйдет. Ладно?

— Выйдет, — повторил Линялый и вытер слюну рукавом. — Сказать.

— Верно, — кивнула она с улыбкой. — Спасибо, Линялый.

Линялый довольно хмыкнул и улыбнулся.

— Пожалуйста.

— Линялый, тебе самому в амбар лучше не заходить. Там кордгольдеры, и, мне кажется, тебе они не обрадуются.

— Да уж, — буркнул раб. — Следить, сказать.

Он повернулся и, шаркая ногами, побрел в направлении амбара.

Исана перепоручила старой Битте заботы о кухне, вернулась к себе в комнату и уселась на кровати, сложив руки на коленях. В желудке стояла неприятная тяжесть, и ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. С непосредственной угрозой ей удалось справиться, а на Линялого — при всей его бесхитростности и неважных разговорных способностях — вполне можно положиться. Он предупредит, если что.

Она переживала из-за Тави сильнее, чем когда-либо. Конечно, с Бернардом он в относительной безопасности, и все же беспокойство не давало ей покоя. Сосновые Лощины считались самым опасным местом в долине, но ее усталые чувства улавливали угрозу намного более серьезную. Какие-то тяжелые предчувствия витали в воздухе долины, какие-то стихии накапливали силу — стихии, по сравнению с которыми назревавшая над Гарадосом гроза казалась безобидной мелочью.

Исана прилегла на кровать.

— Пожалуйста, — устало прошептала она. — Великие фурии, пожалуйста, сделайте так, чтобы с ним ничего не случилось…

ГЛАВА 5

Тави понадобилось не больше часа, чтобы обнаружить след Доджера, но и потом легче не стало. Он шел по следу все утро и первые дневные часы, задержавшись только раз, чтобы напиться ледяной воды из ручья и перекусить сыром и солониной, которые предусмотрительно захватил с собой его дядька. К этому времени Тави твердо решил, что Доджер сполна заслужил свою кличку — Увертливый и что тот просто забавляется, заставляя их петлять во всех направлениях по бурелому.

Хотя мрачная громада Гарадоса и сделалась больше и темнее, окутавшись грозовыми тучами, Тави старался не обращать на нее внимания, сосредоточившись на деле. Время было далеко за полдень, когда он наконец догнал вздорного барана и его отару.

Он услышал овец прежде, чем увидел их: одна из маток жалобно блеяла. Он оглянулся через плечо на дядьку, следовавшего в нескольких десятках шагов позади него, и махнул ему рукой, давая знать, что нашел их. При этом он не смог сдержать довольной улыбки, да и дядька улыбнулся ему в ответ.

Доджер завел отару почти в непролазную чащобу колючих кустов в рост Тави и глубиной в добрую сотню футов. Тави высмотрел рога Доджера и начал осторожно пробираться к нему, по обыкновению громко разговаривая с вожаком. Доджер фыркнул и принялся рыть землю копытом, угрожающе выставив рога вперед. Тави нахмурился и сбавил скорость. Доджер весил никак не меньше четверти тонны, а овцы местной, горной породы, которую жители Пограничья ценили за рост и силу, позволявшие им защитить себя, в случае угрозы становились агрессивными. Не один неосторожный пастух поплатился за это жизнью.

Резкий, сладковатый запах заставил Тави застыть на месте. Пахло забитой овцой: кровью и пометом.

Что-то было не так. Совсем не так.

Теперь Тави приближался еще медленнее, осторожно оглядываясь по сторонам. Первую убитую овцу — точнее, ягненка — он увидел, не доходя несколько ярдов до кустов. Он опустился на колени и внимательно осмотрел останки в надежде понять, что убило животное.

Это были не слайвы. Слайвы могут убить ягненка или даже взрослую овцу, напав на нее стаей. Однако ядовитые ящерицы сразу же разрывают труп на части, не оставляя ничего, кроме костей. Ягненок был мертв, но рана на теле была только одна — широкий, чистый порез, почти отделивший голову ягненка от тела. Такую рану мог бы нанести саблезуб, но эти горные хищники, убив жертву, либо пожирают ее на месте, либо уносят к себе в логово. Волки — даже гигантские волки варварских лесов к востоку от долины Кальдерона — так чисто не убивают. Ну и потом, любой хищник вряд ли оставил бы убитого ягненка целым. Звери не убивают для развлечения.

Земля вокруг ягненка была неровной, каменистой. Тави поспешно обшарил ее взглядом в поисках следов, но нашел только отпечатки овечьих копыт и еще несколько непонятных отметин — он не мог даже сказать наверняка, следы ли это. Один неясный отпечаток напоминал след человеческой пятки, но с таким же успехом его мог оставить сдвинутый с места круглый камень.

Тави озадаченно встал и почти сразу же увидел еще два трупа, лежавших между первым ягненком и кустами, в которых укрылся Доджер. Еще один ягненок и ярка, на обоих зияют такие же глубокие, чистые раны. Кто-то из сильных фурий вполне мог разить так, но фурии редко нападают на животных без приказа своего властелина-человека. И если эти убийства совершены не животным, значит, это дело человеческих рук. Правда, для этого тому понадобился бы до ужаса острый нож и, возможно, помощь фурии, удесятерявшей силу.

Однако чужаков в приграничной долине почти не бывает, а из местных никто по таким буеракам не шляется. Нависающая над этими местами громада Гарадоса пронизывает своим напряжением землю на мили вокруг, а уж рядом с самой горой даже уснуть почти невозможно.

Тави поднял взгляд и нахмурился: Доджер продолжал стоять у прохода сквозь кусты, угрожающе выставив вперед рога, и Тави вдруг стало не по себе.

— Дядя! — позвал Тави, и голос его чуть дрогнул. — Что-то не так.

Бернард подошел к нему, окинул взглядом Доджера и отару, затем лежавших на земле мертвых овец. Он нахмурился, потом глаза его расширились. Он распрямился и отстегнул от пояса короткий, тяжелый легионерский меч.

— Тави. Быстро ко мне.

— Чего?

— Живо! — В голосе Бернарда зазвучали стальные, командные нотки, каких Тави ни разу еще у него не слышал. С тревожно забившимся сердцем Тави повернулся и послушно подошел к нему.

— А как же отара?

— Забудь, — ледяным тоном отрезал Бернард. — Мы уходим.

— Но овцы… мы же их потеряем! Не можем же мы бросить их так!

Бернард сунул меч в руку Тави, медленно обшарил взглядом кусты вокруг и наложил стрелу на тетиву лука.

— Держи его острием вниз. Положи другую руку мне между лопаток у основания шеи и держи ее там.

Страх, охвативший Тави, сделался еще сильнее, но он совладал с ним и сделал все, как приказал дядька.

— Что случилось? Почему мы уходим?

— Потому, что мы хотим вернуться живыми. — Бернард двинулся прочь из зарослей; лицо его застыло от напряжения.

— Живыми? Дядя, да что…

Бернард застыл, резко повернулся и вскинул лук. Тави повернулся следом за ним и успел увидеть какое-то движение в зарослях перед ними.

— Что э…

Резкий, шипящий звук послышался с противоположной стороны. Тави повернул голову, но дядька его не смог сделать этого так же быстро, ибо ему пришлось поворачиваться всем телом — с поднятым луком и приложенной к щеке стрелой. Тави ничего не оставалось, как смотреть на приближавшегося… кого?

Нападавший напоминал птицу — если только птица может иметь восемь футов роста и бегать на длинных, мощных ногах, мощнее и больше в обхвате, чем у беговой лошади, и украшенных зловещего вида когтями. Голова ее покоилась на длинной, гибкой шее; клюв напоминал ястребиный, только во много раз больше, острый и угрожающе изогнутый. В расцветке оперения преобладали черные и коричневые тона, но глаза имели непривычный золотой оттенок.

Птица рванулась вперед, сделала два огромных шага и взвилась в воздух, вытянув когти к своим жертвам и молотя по воздуху неожиданно крошечными крылышками. Бернард оттолкнул Тави бедром, и тот полетел в сторону, а дядька остался между ним и надвигающимся кошмаром.

Бернард выстрелил не целясь. Стрела ударила в птицу по касательной и отлетела от жестких перьев. Жуткая тварь приземлилась на Бернарда и клюнула его.

Тави вскрикнул, когда капли крови его дядьки попали ему на лицо.

Зверь-птица орудовала когтями. Один из них рванул дяде Бернарду бедро, вспоров крепкие кожаные штаны, как тонкую ткань. Кровь ударила струей. Другой коготь целил в горло, но Бернарду удалось отбить его луком. Тварь попыталась достать его клювом, и снова он отбил выпад.

Огромный клюв птицы метнулся вбок и перекусил лук, словно тонкую хворостинку. Громко хлопнула оборвавшаяся тетива.

Тави поднял меч и с криком бросился на помощь дядьке. Его собственный голос показался ему чужим, таким он был высоким, срывающимся от волнения и страха. Птичья голова повернулась в его сторону, и взгляд золотых глаз уперся в него.

— Брутус! — крикнул дядя Бернард, стоило птице отвернуться к Тави. — Взять его!

Земля под ногами у птицы вздыбилась и метнулась вверх: Брутус откликнулся на зов Бернарда.

Тонкий почвенный покров раздался, обнажив каменную поверхность. Брутус вылетел из земли, как выбегающая из прибоя гончая, — огромный охотничий пес из земли и камня. Глаза фурии горели ослепительно-зелеными изумрудами. Брутус оттолкнулся каменными лапами от земли, прыгнул и сомкнул каменные челюсти на птичьей ноге.

Птица испустила звук, напоминающий пронзительный свист закипающего чайника, и ее клюв метнулся к голове фурии. Удар высек из камня искры, и одно ухо у гончей отлетело в сторону, но Брутус не обратил на это ни малейшего внимания.

Тави снова закричал и, держа дядькин меч обеими руками, нанес удар. Он попал птице в основание шеи и ощутил, как та дернулась от боли — это напоминало рывки попавшей на крючок рыбы. Он замахнулся и ударил еще раз. Из раны выплеснулась на клинок темная кровь.

Тави продолжал разить мечом, уворачиваясь при этом от когтей твари. Снова и снова ударял тяжелый клинок по птичьей шее; брызги темной крови летели Тави на руки, на одежду и на лицо.

Брутус опрокинул птицу набок и навалился на нее сверху, прижимая к земле. Тави снова взвизгнул и с размаху, как топор, опустил меч птице на голову. Он услышал хруст, и птица обмякла. Свистящий визг стих, только кровь барабанным боем стучала у юноши в ушах.

Тави била крупная дрожь. Вся его одежда, меч и рассыпанные по земле перья были в крови. Брутус продолжал удерживать птицу за ногу своими гранитными челюстями. От тела исходила омерзительная вонь. Тави поперхнулся и постарался дышать ртом. Потом опомнился и повернулся к лежавшему на земле дядьке.

— Дядя, — пробормотал Тави и опустился рядом с ним на колени. Тот был весь в крови. — Дядя Бернард.

Бернард повернул бледное, перекошенное от боли лицо к Тави. Обеими руками он зажимал рану на бедре — с такой силой, что побелели пальцы.

— Нога, — прохрипел он. — Надо перетянуть ногу жгутом, парень, или мне крышка.

Тави кивнул. Он положил меч на землю и расстегнул пояс.

— А Брутус? — спросил он.

Бернард с усилием мотнул головой.

— Не сейчас. И потом, такие дела ему не поручишь.

Тави пришлось тянуть обеими руками, чтобы подвинуть дядину ногу хотя бы настолько, чтобы он смог подсунуть под нее пояс, — и даже это небольшое перемещение заставило того охнуть от боли. Тави затянул пояс как можно сильнее и завязал концы. Бернард снова застонал и медленно отнял руки от раны. Кровь продолжала сочиться, но по крайней мере не била струей. Сама рана выглядела ужасно. Коготь вспорол мышцы, и Тави показалось, что он видит, как в глубине белеет кость. У него снова свело желудок, и он отвел взгляд в сторону.

— Вороны! — пробормотал он. — Дядя? Ты как?

— Болит изрядно. Ты говори со мной, говори — так легче.

Тави прикусил губу.

— Ладно. Что это за тварь такая?

— Овцерез. Их разводят в южных краях. По большей части в Лихорадских джунглях. Никогда не слышал, чтобы их видели в наших северных краях. Тем более таких крупных.

— Они что, пожирают овец?

— Нет. Они слишком глупы. Стоит им почуять кровь, и они рвут на части все, что движется.

Тави сглотнул и кивнул головой.

— Мы все еще в опасности?

— Возможно. Овцерезы охотятся парами. Ступай посмотри на птицу.

— Чего?

— Посмотри на эту проклятую птицу, парень! — рявкнул Бернард.

Тави встал и вернулся к овцерезу. Свободная нога его еще дергалась, когти сжимались и разжимались. От него продолжала исходить нестерпимая вонь, и Тави пришлось прикрыть нос и рот рукой.

Бернард охнул и сел. На мгновение голова его бессильно повисла, и ему пришлось опереться о землю руками.

— Ты убил его первым ударом, Тави.

Тебе бы стоило отойти и дать этой гадине сдохнуть.

— Но она еще билась, — возразил Тави.

Бернард мотнул головой.

— Ты перерубил ему шею. Его бы не хватило надолго. Но за те несколько минут, что он истекал кровью, он вполне мог бы прихватить и тебя с собой. Посмотри на его шею. У самой головы, сзади.

Тави обошел труп птицы и посмотрел туда, куда сказал дядька, — стараясь при этом держаться подальше от клюва.

Что-то заставляло перья на шее птицы странно топорщиться. Он опустился на колени и, борясь с брезгливостью, раздвинул перья.

Шею птицы туго стягивало, впиваясь в мышцы, плетеное кольцо из грубой холстины и кожи.

— Тут у него что-то вроде ошейника, — сообщил Тави.

— Из чего ошейник? — прохрипел Бернард.

— Не знаю. Вроде как холст и немного кожи, и все заплетено в косичку. Я такого еще не видел.

— Это маратский ошейник. Нам надо убираться отсюда, Тави.

Тави потрясенно посмотрел на дядю.

— Но ведь в долине Кальдерона нет маратов. Легионы прогнали их. Здесь не бывало маратов со времен той большой битвы много лет назад.

Бернард кивнул.

— Еще до твоего рождения. Но те две когорты, которые расквартированы в гарнизоне, не обязательно перехватывают их, если они только не переходят границу большими группами. Где-то здесь находится воин-марат, и он вряд ли обрадуется тому, что мы убили его птицу. И ее самец — тоже.

— Самец?

— Видишь отметины на затылке? Шрамы от спаривания. Мы убили самку.

Тави охнул.

— Тогда, пожалуй, нам лучше идти.

Бернард кивнул; движения его сделались усталыми, неуверенными.

— Иди сюда, парень.

Тави повиновался, снова опустившись на колени рядом с дядей. Одна из овец заблеяла, и Тави нахмурился: он увидел, что маленькое стадо разбрелось по кустам и Доджер забегал вокруг него, бесцеремонно сгоняя самок рогами.

— Брутус, — хрипло произнес Бернард и весь сморщился от напряжения. — Отпусти птицу. Отнеси нас обоих домой.

Каменный пес отпустил птицу, повернулся к Бернарду и снова погрузился в землю. Тави почувствовал, как дрогнула и зашевелилась земля под ногами. Потом из-под нее выросла каменная плита шириной футов в пять и вместе с ними двинулась в южном направлении — ни дать ни взять плот на неспешной реке. Медленно набирая скорость, земляной плот заскользил в сторону прогалины.

— Растолкай меня, когда мы вернемся, — пробормотал Бернард, лег на спину и закрыл глаза. Тело его мгновенно обмякло.

Тави, нахмурившись, покосился на дядю, потом оглянулся на овец. Доджер снова загнал их в буерак и выставил рога — но не в сторону Тави.

— Дядя Бернард, — произнес Тави, и голос его показался ему самому высоким и напуганным. — Дядя Бернард, мне кажется, что-то приближается.

Дядя не ответил. Тави огляделся по сторонам в поисках дядькиного меча и тут же сообразил, что оставил его рядом с трупом овцереза и теперь их разделяют две дюжины шагов. Он сжал кулаки от досады. Это все он виноват. Если бы он не забыл на время о своих обязанностях из желания произвести впечатление на Беритту, ему не нужно было бы отправляться на поиски Доджера, а его дядьке не пришлось бы идти с ним.

Тави поежился. Смерть вдруг показалась не далекой, а совсем близкой, очень даже настоящей.

В долине потемнело, и Тави увидел, как на солнце наползают тучи. Где-то вдалеке ударил гром. Деревья зашелестели, раскачиваясь под порывами ветра. Тави казалось, что каменный плот ползет медленнее черепахи. На деле они уже перемещались со скоростью быстро шагающего человека и продолжали набирать ход, но Тави отчаянно хотелось двигаться быстрее. Он боялся, что они опоздают.

Новая мысль мелькнула у него в голове, и он застыл. Если кто-нибудь нападет на них сейчас, его дядя не придет на помощь. Тави придется справляться с этим самому.

Пронзительный, свистящий вопль раздался в зарослях справа от них, выше по склону.

Тави дернулся и посмотрел в том направлении, но ничего не Увидел. Вопль повторился.

Еще один овцерез.

Другой вопль отозвался ему эхом, на этот раз слева от каменного плота, и прозвучал он неприятно близко. Третий? Шагах в пятидесяти позади них качнулись кусты. Тави показалось, что к ним что-то приближается.

— Они приближаются, — негромко произнес он.

Внутри его все сжалось. Хотя Брутус, разогнавшись, не уступал в скорости бегущему человеку, разгон требовал времени, а его у них не осталось. Шансов спастись от другого овцереза у лежавшего без сознания Бернарда не было, а от Брутуса помощи ждать не приходилось, ибо тот сосредоточился на одной-единственной задаче: доставить их домой.

Из этого следовало, что спастись дядя может только в одном случае: если овцерез погонится за кем-нибудь другим. Точнее, если этот кто-то уведет его за собой в другую сторону.

Тави сделал глубокий вдох — и скатился с каменного плота на землю. Он заполз под придорожный куст и затаился. Если овцерезы реагируют на движение, уж наверняка им будет труднее делать это в ветер, при раскачивающихся деревьях и кустах. Он полежит немного неподвижно, а потом примется шуметь и скакать, чтобы отвлечь внимание охотников от уязвимой добычи.

Снова громыхнул гром, и на щеку Тави упала ледяная капля. Он поднял глаза и увидел, что небо почти полностью затянуло черными тучами. Еще одна капля упала на него, и вдруг его охватил такой страх, что едва не стошнило. Затеянные дикими фуриями грозы смертельно опасны для любого, кого они застанут в глуши. Лишенный защиты толстых стен усадьбы, лишенный защиты собственных фурий, он почти наверняка окажется в полной власти стихий. Стараясь дышать ровнее, Тави подобрал несколько камней подходящего для броска размера. Потом повернулся лицом на восток и швырнул камень как можно дальше.

Описав беззвучную дугу, камень ударился о древесный ствол; стук вышел что надо — резкий, отчетливый. Тави вжался в землю у древесных корней и затаил дыхание.

С противоположной стороны тропы послышался свист, и что-то шевельнулось в кустах. Одновременно за спиной Тави послышался топот, и тропу, пробитую в кустах махиной Брутуса, пересек огромный темный силуэт. Еще один овцерез, крупнее и темнее первого. Он бежал неожиданно тихо для такой туши, только когти стучали по ковру из опавшей хвои и шелестели, задевая за ветви, перья. Тварь метнулась к месту, где только что упал камень, и скрылась в кустах.

Тави перевел дух. Он швырнул еще один камень, еще дальше, в направлении, противоположном тому, в котором Брутус уносил Бернарда прочь от опасности. Пригнувшись, Тави сам двинулся в направлении прогалины, через каждые несколько шагов задерживаясь, чтобы бросить камень. Ветер продолжал усиливаться, и обжигающе-ледяные капли сыпались уже почти непрерывно.

Стараясь дышать как можно тише, Тави по-кошачьи подкрался к самой прогалине. Последние несколько шагов он прополз на животе под низко нависавшими хвойными ветвями. Овец не было видно.

Зато второй овцерез был уже здесь.

И марат тоже.

Овцерез оказался по меньшей мере на голову выше первого, с более темным оперением. Глаза его, тоже золотые, имели коричневатый оттенок. Он стоял над трупом птицы, которую убил Тави, поджав одну ногу и шевеля клювом перья убитой подруги.

До сих пор Тави ни разу не доводилось видеть маратов. Этот был очень высокий — выше всех известных Тави людей. Он был очень похож на человека, только плечи его казались неимоверно широкими, а покрывавшие все тело мускулы — плоскими, стремительными. Вся его одежда состояла из набедренной повязки, да и та не столько прикрывала наготу, сколько служила поясом для ношения нескольких сумок и оружия — похожего на сделанный из темного стекла кинжал. Волосы у него были длинные и густые; в неярком предгрозовом свете они казались неестественно светлыми. В волосы было воткнуто несколько птичьих перьев, и это придавало ему свирепый вид.

Марат подошел к телу овцереза, опустился рядом с ним на колени и положил обе ручищи на мертвую птицу. Он испустил негромкий жалобный вопль, и ему вторил эхом стоявший рядом самец. Потом оба на минуту замолчали, склонив головы.

Выпрямившись, человек оскалился, блеснув белыми зубами, и повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую. Тави увидел, что его глаза имели тот же золотистый оттенок, что и у овцереза, — почти прозрачный и пугающе нечеловеческий.

Тави не двигался с места, едва дыша. Выражение лица марата не оставляло ни малейшего сомнения: он был взбешен. Голова его медленно поворачивалась, вглядываясь в окружавшие прогалину кусты. Тави разглядел, что зубы его и руки перепачканы алой кровью.

Марат распрямился и поднес руку ко рту. Набрав в грудь побольше воздуха, он свистнул так громко и пронзительно, что Тави зажмурился. Свист повторился еще несколько раз — то выше, то ниже, то длиннее, то короче. Потом он замолчал.

Тави нахмурился и приоткрыл рот от напряжения, вслушиваясь в тишину.

Спустя несколько секунд откуда-то издалека, наполовину приглушенный ветром, послышался ответный свист. Тави не знал, что говорилось в этом ответе, но это был, несомненно, ответ, и одно это уже наводило страх. Свист означал только одно: поблизости находился по меньшей мере еще один варвар.

Мараты вернулись в долину Кальдерона.

Возможно, они просто охотились, вырвавшись на свободу из заточения в безлюдных пустошах по ту сторону Гарадоса. А может, в ужасе подумал Тави, это передовые разведчики орды. Но это… это ведь безумие! Орды в этих краях не видали больше пятнадцати лет — Тави еще не родился на свет, когда та одержала свою единственную, недолгую победу, вырезав Королевский легион и убив самого принцепса Гая. Алеранские легионы разгромили ее всего несколько недель спустя, нанеся ей такой сокрушительный удар, что ни у кого не осталось сомнений: мараты никогда больше не вернутся.

Тави судорожно сглотнул. Однако они все-таки вернулись. И если их много, значит, мараты в долине — разведчики. А если они разведчики, они ни за что не позволят тощему подростку, который их увидел, уйти живым и рассказать остальным об их появлении.

Марат снова принялся осматривать кусты. Он нагнулся, выдернул из мертвого овцереза несколько перьев и привязал их к волосам. Потом негромко свистнул второму овцерезу и сделал ему знак рукой. Птица послушно двинулась большими шагами в указанном направлении; ее взгляд тоже шарил по кустам.

Тем временем марат опустился на четвереньки. Он понюхал кровь, засыхавшую на когтях убитого овцереза; потом, к отвращению Тави, пригнулся и лизнул ее языком. Тави видел, как он прищурился, оценивая вкус, словно это было вино. Открыв глаза, марат, не вставая на ноги, принялся рыскать вокруг трупа, словно ищущий след пес. У лежавшего на земле меча он задержался, поднял его и внимательно осмотрел покрытый кровью овцереза клинок. Потом вытер его о траву и сунул за пояс-повязку.

Ветер продолжал усиливаться, то и дело меняя направление. Тави ощущал, как он холодит ему спину. Он застыл, уверенный в том, что любое, даже самое незначительное движение выдаст его. Марат свистнул еще раз, махнул рукой, и овцерез, повернув, двинулся к убежищу Тави.

«Как цыпленок на жука, — подумал Тави. — Только жук — я».

Однако, не пройдя и несколько шагов, овцерез испустил крик и повернул голову на юг. Марат тоже посмотрел в ту сторону, и в золотых глазах его вспыхнул жадный огонь. Раздувая ноздри, он припал к земле, потом вскочил и зашагал вслед за раненым дядей Тави.

— Нет! — крикнул Тави, вскакивая с земли и швыряя один из оставшихся камней в марата. Он не промахнулся: камень угодил тому в щеку, рассадив ее до крови.

Марат уставился на Тави своими золотыми, как у хищной птицы, глазами и рявкнул что-то на незнакомом Тави языке. Впрочем, сомнения в его намерениях у Тави не возникло, он все понял даже прежде, чем тот вытащил из-за пояса свой стеклянный кинжал. Глаза его полыхали яростью.

Марат свистнул, и овцерез послушно повернулся к нему. Потом он указал рукой на Тави и испустил такой же булькающий свист, как тот, что издавала мертвая птица.

Тави повернулся и побежал.

Всю жизнь ему приходилось бегать от тех, кто больше и сильнее его. Большая часть игр в усадьбе также в той или иной степени основывалась на погоне, и Тави научился использовать преимущества, которые давали ему маленький рост и быстрота. Он бежал, выбирая самые густые кусты, проскальзывая сквозь лабиринт колючек, лиан и буераков.

Ветер все крепчал, поднимая в воздух опавшую хвою и пыль. Тави бежал на восток, уводя погоню от Брутуса с Бернардом. Зловещий свист овцереза и его хозяина не отставал, но страх только подгонял мальчика.

Сердце его стучало в груди как кузнечный молот — тяжело и часто. Он понимал, что остался один и что никто не придет ему на помощь. Ему пришлось полагаться только на собственные опыт и смекалку; оступись он или хотя бы сбавь скорость, и марат с овцерезом настигнут его моментально. Надвигался вечер, клубившаяся над Гарадосом гроза начала расползаться по долине. Если марат или овцерез поймают его, безоружного, да еще вдали от дома, он может считать себя покойником.

Тави бежал так, словно от этого зависела его жизнь.

Она действительно зависела от этого.

ГЛАВА 6

С наступлением сумерек Амара все еще оставалась на свободе.

Ее тело болело все до последней косточки. Первый стремительный полет от преследователей потребовал всех ее сил, но потом стало еще труднее, и она не смогла бы лететь, если бы ветер не дул в нужном ей северо-восточном направлении. Она препоручила скольжение по воздушным потокам Циррусу, сохранив тем самым хоть часть так необходимой ей энергии.

Амара летела на небольшой высоте, у самых верхушек деревьев, и хотя те гнулись и раскачивались в вихре, который удерживал ее в полете, она не поднималась выше в надежде, что складки местности укроют ее от преследовавших воздушных рыцарей.

Последние лучи ржавого заката высветили полоску воды, извивавшуюся между лесистыми холмами: реку Гоул. Изрядная часть оставшихся у нее сил ушла на то, чтобы помочь Циррусу мягко опустить ее на землю, и еще больше — на то, чтобы не упасть после того, как напряжение полета оставило ее. Больше всего ей хотелось забиться в какое-нибудь дупло и уснуть.

Вместо этого она порылась в складках своего перепачканного платья, оторвала застежку, развернула клочок ткани и достала маленький медный кружок.

— Река Гоул, — прошептала она, вкладывая все оставшиеся у нее силы в попытку вызвать речных фурий. — Узнай эту монету и позволь мне поговорить с моим господином.

Она бросила монетку в воду, и та блеснула в кроваво-красных лучах заката сначала профилем Первого лорда, а потом изображением солнца.

Амара опустилась на колени и протянула руки, чтобы зачерпнуть воды в ладони. Самые долгие ее перелеты длились не больше часа — даже в подходящий для этого день. Ей повезло. Если бы ветер дул в другую сторону — ей не удалось бы благополучно добраться до Гоула.

Она опустила взгляд на свое отражение в воде, и на мгновение ее пробрала дрожь. Ей живо представилось, как вода струится вверх по ее рукам, заливает ноздри и рот, и сердце ее сжалось от тошнотворного страха. Амара попыталась отогнать его и не смогла, как не смогла заставить себя коснуться воды.

Водяная ведьма все еще могла убить. Смерть грозила ей прямо здесь и сейчас. Амара выжила и вырвалась на свободу — но даже теперь она пятилась прочь от воды.

На мгновение она закрыла глаза и попыталась изгнать из памяти смех той женщины. Гнавшиеся за ней мужчины пугали ее не так сильно. Попадись она им в руки, они убьют ее стальным клинком. Ну, возможно, помучают немного — но ничего такого, к чему она не была бы готова.

Она подумала об улыбке на лице Одианы в момент, когда ее водяная фурия душила Амару, топила ее прямо на суше. Ей показалось, что глаза женщины горели неподдельным детским восторгом.

Амара поежилась. К этому ее не готовили…

И тем не менее ей ничего не оставалось, как одолеть этот страх. Этого требовал от нее долг.

Она рывком опустила руки в холодную речную воду.

Амара ополоснула лицо, потом сделала не очень удачную попытку расчесать волосы пальцами. Хотя она стригла свои красивые, золотисто-каштановые волосы короче обычного, едва до плеч, несколько часов полета в воздушных вихрях спутали их, превратив ее в подобие кудлатой дворняжки.

Она еще раз посмотрела на свое отражение. Узкое лицо с резкими чертами, подумала она… хотя при умелом пользовании косметикой она могла бы смягчить их. Легкие, пышные волосы спутались сейчас и мало чем отличались от небольшого стога сена. Лицо и руки под слоем грима загорели почти под цвет волос, из-за чего ее отражение в воде казалось изваянной из чуть потемневшего дерева статуей. Одежда рабыни была измята, изорвана по краям и сплошь забрызгана грязью и темными коричневыми пятнами, сливавшимися на плече, в том месте, где зацепил ее меч, в одно большое бурое пятно.

Вода шевельнулась, однако приняла очертания не Первого лорда, а женщины. Гай Кария, жена Гая Секстуса, Первого лорда Алеры, казалась совсем юной, не старше Амары. На ней было потрясающе красивое платье с высокой талией; волосы она заплела во множество косичек, и только несколько продуманно-неряшливых локонов выбивались из них, обрамляя лицо. Да, она была прекрасна; более того, вся фигура ее была исполнена спокойствия, уверенности, достоинства — и власти.

Амара мгновенно ощутила себя неуклюжей и как можно изящнее присела в реверансе, приподняв подол изорванного платья.

— Ваша светлость…

— Ученица, — буркнула та в ответ. — Не прошло и трех недель с того дня, как мой муж дал тебе свою монету, — и ты уже мешаешь ему обедать. Полагаю, это может считаться новым рекордом. Фиделиас, как мне говорили, не осмеливался отрывать его от трапезы или от сна раньше чем через месяц.

Амара почувствовала, что щеки ее пылают.

— Да, ваша светлость. Я приношу свои извинения, но дело не терпит отлагательств.

Первая леди пристально посмотрела на нее, скользнув взглядом с головы до пят. Амара покраснела еще сильнее и прилагала все усилия, чтобы не насупиться.

— Обойдемся без извинений, — произнесла леди Кария. — Хотя в будущем постарайся лучше рассчитывать время.

— Да, госпожа. Прошу вас, ваша светлость. Мне необходимо поговорить с Первым лордом.

Леди Кария покачала головой.

— Это невозможно, — произнесла она тоном, не терпящим возражений. — Боюсь, тебе придется поговорить с ним позже. Возможно, завтра.

— Но, госпожа…

— Он занят, — отрезала Первая леди. — Если ты считаешь, что твое дело важно, ученица, можешь оставить свое сообщение мне, и я передам его при первой же возможности.

— Покорнейше прошу прощения, госпожа, но мне было сказано, что монету можно использовать для общения только с его светлостью и ни с кем другим.

— Выбирай слова, ученица. — Кария недовольно выгнула бровь дугой. — Не забывай, с кем говоришь!

— Я имею личные указания Первого лорда, ваша светлость. И я пытаюсь исполнять их в точности.

— Похвально. Однако Первый лорд — это не любимый профессор, которого можно навещать по своей прихоти, ученица. — Она сделала ударение на последнем слове. — У него и без тебя хватает дел государственной важности.

Амара сделала глубокий вдох.

— Прошу вас, ваша светлость. Я не задержу его надолго. Пусть он сам решит, злоупотребляю ли я своими привилегиями. Пожалуйста.

— Нет, — сказала Кария. Водяное изваяние оглянулось через плечо. — Ты и так отняла у меня много времени, ученица Амара. — В голосе Первой леди послышалось некоторое напряжение: — Если это все…

Амара облизнула пересохшие губы. Как знать, если она сумеет задержать ее хотя бы на минуту, может, Первый лорд и услышит их разговор.

— Ваша светлость, прежде чем вы уйдете, могу я попросить вас передать ему несколько слов?

— Только быстрее.

— Хорошо, ваша светлость. Передайте ему только, что…

Едва Амара успела произнести эти слова, как водяное изваяние Первой леди сморщилось и черты лица его сделались жестче.

Вода рядом с леди Карией всколыхнулась, и из нее поднялось еще одно сотканное фурией изваяние — высокий мужчина, с некогда широкими плечами, но теперь сутулый из-за возраста. Он держался с небрежной, горделивой уверенностью. В отличие от прозрачного изваяния леди Карий это изображение выросло из воды многоцветным, так что на мгновение Амаре показалось, будто Первый лорд сам каким-то образом оказался здесь. В темных волосах его уже проглядывала седина, а зеленые глаза, казалось, выцвели от усталости.

— Эй, — произнесла фигура негромким сочным басом. — Что здесь происходит, жена моя?

Фигура Гая повернулась к Амаре, и он нахмурился.

— А… — пробормотал он наконец. — Ясно. Приветствую, курсор.

Леди Кария покосилась на мужа, услышав титул, потом ее далекий взгляд вновь обратился на Амару.

— Она хотела поговорить с тобой, но я сообщила ей, что тебе необходимо присутствовать на официальном обеде.

— Ваше величество, — пробормотала Амара и снова присела в реверансе.

Гай вздохнул и вяло махнул рукой.

— Возвращайся к столу, жена моя. Я сейчас.

Леди Кария вздернула подбородок.

— Мой муж, если мы вернемся порознь, это может быть превратно истолковано.

— В таком случае, жена моя, если хочешь, можешь подождать меня где-нибудь еще.

Первая леди недовольно поджала губы, но все же почтительно поклонилась, и тут же ее изваяние обрушилось обратно в воду, обдав Амару брызгами по пояс. Та вскрикнула от неожиданности и инстинктивно подобрала подол.

— О, ваше величество, прошу прощения.

Гай издал цокающий звук, и его образ сделал движение рукой. Вода слетела с ее платья: капли дождем падали на землю и тут же сбегались в маленькую мутную лужицу, которая почти сразу сползла в реку. Зато платье ее, по крайней мере, стало немного чище.

— Не обижайтесь на Первую леди, — буркнул Гай. — Последние три года были для нее не самыми легкими.

«Три года с тех пор, как она вышла за вас, милорд», — подумала про себя Амара, однако вслух произнесла лишь:

— Да, ваше величество.

Первый лорд вздохнул и сразу посерьезнел. С тех пор как Амара видела его в последний раз, он сбрил бороду, поэтому в уголках рта и глаз стали заметны морщины — единственные следы возраста на его моложавом лице. На вид ему можно было дать немногим больше сорока, но Амара знала, что на деле он вдвое старше. А всего пять лет назад, когда она поступила в Академию, седины в его волосах не было и в помине.

— Твое донесение, — сказал Гай. — Давай-ка послушаем.

— Да, милорд. Следуя вашим инструкциям, мы с Фиделиасом предприняли попытку проникнуть в лагерь предполагаемых мятежников. Это нам удалось. — Во рту у нее как-то сразу пересохло, и ей пришлось сглотнуть. — Но… Но он…

Гай кивнул все с тем же непроницаемым выражением лица.

— Но он тебя предал. Он выказал больший интерес к служению заговорщикам, нежели к верности своему господину.

Амара потрясенно зажмурилась.

— Да, милорд. Но как вы…

Гай пожал плечами.

— Наверняка не знал. Но подозревал. Поживи с мое, Амара, и ты будешь видеть людей насквозь. Их намерения, их вера высвечиваются в их поступках, в их лжи. — Он покачал головой. — В Фиделиасе ростки этого я заметил давно, еще когда он был ненамного старше тебя. Правда, из всех моментов, чтобы расцвести, они выбрали наихудший.

— Вы подозревали? — переспросила Амара. — И ничего мне не сказали?

— А ты смогла бы сохранить это в тайне от него? Смогла бы играть с тем, кто тебя взрастил и обучил, до самого конца операции?

Амара стиснула зубы, чтобы не брякнуть чего-нибудь со злости. Конечно, Гай говорил правду. Она не смогла бы утаить этого знания от Фиделиаса.

— Но почему тогда вы послали меня? — осторожно спросила она.

Гай одарил ее усталой улыбкой.

— Потому, что я не знаю курсора бойчее тебя. Потому, что из всех курсантов Академии ты была самой сообразительной, изобретательной, упрямой и независимой в суждениях. Потому, что Фиделиас ценил тебя. И потому, что в твоей преданности я не сомневался.

— Приманка, — сказала Амара, и против желания в словах ее прозвучала горечь. — Вы использовали меня в качестве приманки. Вы знали, что он не устоит перед соблазном взять меня с собой. Завербовать меня.

— Совершенно верно.

— Вы бы с легкостью пожертвовали мной.

— Если бы ты не вернулась, я знал бы, что ты потерпела неудачу — возможно, из-за Фиделиаса. Или ты попалась на его удочку. В любом случае, я удостоверился бы в истинности намерений Фиделиаса.

— Что и было целью операции.

— Ну, не совсем. Данные разведки мне тоже нужны.

— И ради них вы рисковали моей жизнью?

Гай кивнул.

— Да, курсор. Ты ведь клялась не щадить жизни, служа Короне? Так?

Амара с пылающими щеками опустила взгляд; злость, досада и замешательство свились у нее в животе ледяным клубком.

— Да, милорд.

— Тогда докладывай. Мне уже пора возвращаться.

Амара набрала в грудь воздуха и, так и не поднимая глаз, рассказала о всех событиях этого дня: что успели увидеть они с Фиделиасом, что узнала она о мятежном легионе и — в особенности — сколько рыцарей входит в его состав.

Завершая свой доклад, она все-таки взглянула на него. Лицо Гая, казалось, постарело, морщины на нем стали глубже, словно слова ее отняли у него еще толику жизни, молодости, силы.

— Письмо — то, которое тебе позволили прочесть, — начал Гай.

— Отвлекающий маневр, милорд. Это наверняка. Попытка бросить ложное подозрение на кого-то еще. Я не верю, чтобы лорд Аттикус был замешан в этом деле.

— Возможно. Но не забывай, письмо было адресовано командиру второго легиона. — Гай покачал головой. — Похоже, из этого следует, что в заговор против меня вовлечен не один из верховных лордов. Вполне вероятно, это попытка одного из них переложить ответственность на плечи другого.

— Если исходить из того, что их всего двое, милорд.

Морщинки снова сбежались к уголкам глаз Гая.

— Конечно. Если исходить из того, что они не все заодно. — Улыбка осветила его лицо и тут же померкла. — И то, что они пытались выведать у тебя подробности моей личной охраны, означает: они верят в успех прямого покушения с целью захвата власти.

— Уверена, что нет, милорд. Они не могут убить вас.

Гай пожал плечами.

— Не смогут, если я буду знать об их планах. Но способность сотрясать горы мало чем поможет, если тебе в горло уже воткнули нож. — Он поморщился. — Кто-то из молодых лордов, должно быть. Тот, кто постарше, просто использовал бы в качестве убийцы время. Я стар.

— Нет, ваше величество. Вы…

— Стар. Старик, женатый на властной и полной политических амбиций женщине. — Он внимательно посмотрел на Амару. — Близится ночь. Ты в состоянии двигаться дальше?

— Полагаю, что да, милорд.

Гай кивнул.

— События начинают разворачиваться по всей Алере. Я чувствую это нутром, девочка. Топот множества ног, беспокойные перемещения диких стад. В ночи у западного побережья поют бегемоты, а дикие фурии севера готовят нам в этом году суровую зиму. Суровую зиму… — Первый лорд вздохнул и зажмурился. — И голоса звучат все громче. Напряжение нарастает, собираясь в одном месте. Повсюду фурии земли, и воздуха, и дерева шепчутся о приближении угрозы извне и о том, что мир, которым наслаждалась наша страна последние пятнадцать лет, подходит к концу. Фурии металла точат мечи и раздувают огонь в кузнечных горнах. Реки и дожди вот-вот окрасятся в красный цвет крови. И огонь в ночи горит синим цветом — не золотым и не алым. Грядут перемены.

— Возможно, это всего лишь совпадения, милорд, — выдавила из себя Амара. — Это же не…

Гай снова улыбнулся, но улыбка вышла неживой, призрачной.

— Я стар, но не настолько, Амара. Пока еще. И у меня для тебя есть работа. Слушай внимательно.

Амара кивнула и пристальнее вгляделась в изображение.

— Ты представляешь себе значение долины Кальдерона?

Амара кивнула.

— Она расположена на перемычке, связывающей Алеру и расположенные по ту сторону гор равнины. Проход через горы только один, и он ведет через долину. Если кто-то захочет проникнуть в нашу страну пешим, он должен миновать долину Кальдерона.

— «Кто-то», то есть мараты, — кивнул Гай. — Что тебе еще известно об этом месте?

— Только то, что говорили нам в Академии, милорд. Очень плодородная земля. Прибыльная. И именно там мараты убили вашего сына, милорд.

— Да. Вождь маратов. Он убил принцепса и привел в действие цепочку событий, которые еще долго будут сотрясать стены классных комнат и поражать воображение студентов. Род Гаев возглавлял Алеру почти тысячу лет, но с моей смертью всему этому придет конец. И все, что мне остается, — это проследить за тем, чтобы власть попала в ответственные руки. Хотя, похоже, кто-то пытается сделать этот выбор без моего участия.

— Вам известно, кто это, милорд?

— Только подозрения, — вздохнул Гай. — Но и их я не могу произнести вслух без боязни оговорить невинного и тем самым лишиться поддержки всех верховных лордов, как заговорщиков, так и сохранивших верность трону. Ты отправишься в долину Кальдерона, Амара. Мараты выступили в поход. Я это знаю. Я это чувствую.

— Что я должна там делать, милорд?

— Ты будешь наблюдать за любыми перемещениями маратов в округе, — ответил Гай. — И переговоришь с тамошними стедгольдерами, чтобы понять, что там происходит.

Амара склонила голову набок.

— Вы думаете, активность маратов и последние действия заговорщиков как-то связаны друг с другом, милорд?

— Мараты легко могут стать оружием в их руках, Амара. И я подозреваю, кое-кто пытается выковать из них кинжал, нацеленный мне в горло. — Взгляд его вспыхнул, и река у ног его изображения забурлила, возмущенная его эмоциями. — Я могу сам передать власть кому-нибудь, достойному ее, но пока я жив и дышу, им ее не отнять.

— Да, милорд.

Гай хмуро улыбнулся ей.

— В общем, если тебе удастся обнаружить какую-либо связь между этими двумя, Амара, принеси мне ее доказательства. Если у меня будет хотя бы крошечная улика, чтобы выложить ее перед верховными лордами, я смогу уладить это без ненужного кровопролития.

— Как прикажете, милорд. Я отправлюсь туда так быстро, как смогу.

— Сегодня же вечером, — сказал Гай.

Амара покачала головой.

— Я не уверена, что мне это удастся, милорд. Я совсем выбилась из сил.

Гай понимающе кивнул.

— Я переговорю с южным ветром. Он поможет тебе попасть туда быстрее.

Амара сглотнула.

— Что мне надлежит искать, милорд? У вас имеются какие-либо подозрения? Если бы я знала, на что мне обращать особое внимание, я…

— Нет, — перебил ее Гай. — Мне нужно, чтобы ты смотрела на все без предубеждения. Отправляйся в долину. Основные события развернутся там. Я хочу, чтобы ты представляла в них мои интересы.

— Скажите, милорд, мне там снова будет грозить почти верная смерть? — Амара не стала сдерживать горечи в голосе.

— Почти наверняка, курсор, — кивнул Гай. — Или ты хочешь, чтобы я послал вместо тебя кого-то другого?

Амара покачала головой.

— Я хочу, чтобы вы ответили на один вопрос.

Гай удивленно приподнял брови.

— Какой вопрос?

Амара посмотрела на образ Гая в упор.

— Откуда вы знали, милорд? Как вы узнали, что я останусь верна Короне?

Гай нахмурился, и морщин на его лице стало еще больше. Несколько секунд он молчал.

— Есть люди, — произнес он наконец, — которые не способны понять, что такое верность. Ну конечно, они могут объяснить, что это такое, но душой они этого так и не понимают. Им не дано вообразить мир, где это понятие реально.

— Как Фиделиас.

— Как Фиделиас, — согласился Гай. — Но ты редкий человек, Амара. Ты — полная его противоположность.

Она нахмурилась.

— Вы хотите сказать, я знаю, что такое верность?

— Больше того. Ты живешь с этим. Ты не можешь представить себе мир, где это было бы иначе. Ты не можешь предать то, что тебе дорого, как не можешь заставить свое сердце перестать биться. Я стар, Амара. И люди для меня открыты. — Он помолчал еще пару секунд. — Я никогда не сомневался в твоей преданности. Только в твоей способности выйти из этой операции живой. Похоже, на этот счет я должен перед тобой извиниться, курсор Амара. Считай, что выпускной экзамен ты успешно сдала.

Амару вдруг захлестнуло чувство гордости, абсурдной радости за доверие Гая. Она невольно выпрямилась и задрала подбородок чуть выше.

— Мои глаза и уши в вашем распоряжении, милорд.

Гай коротко кивнул, и за спиной Амары зашелестел листвой усиливающийся ветер. Деревья шумели, как негромкий прибой о песок.

— Раз так, ступай с фуриями, курсор. На благо Алеры.

— Я найду то, что вам нужно, ваше величество. На благо Алеры.

ГЛАВА 7

Фиделиас терпеть не мог летать.

Он сидел в носилках лицом вперед, так что ветер слепил ему глаза и сдувал волосы со лба. На скамье напротив сидел Олдрик Меч, массивный и расслабленный, как сытый лев. На коленях его дремала, свернувшись калачиком, Одиана; темные волосы водяной ведьмы развевались на ветру, то открывая взгляду ее красивое лицо, то снова закрывая его. Ни он, ни она не выказывали никаких признаков дискомфорта от полета — ни физических, ни каких иных.

— Ненавижу летать, — пробормотал Фиделиас.

Он поднял руку, прикрывая глаза от ветра, и откинулся на борт носилок. Ослепительная луна, висевшая на подкладке из звезд, окрашивала проплывавший под ними пейзаж черным и серебряным. Поросшие лесом холмы оставались почти непроницаемо черными, и эту темноту разрезали там и здесь светлые пятна прогалин и светящиеся извивы рек.

Четыре воздушных рыцаря из лагеря несли их по воздуху, держась за ручки носилок. Каждый был пристегнут к носилкам кожаными постромками: непросто нести дополнительный вес трех взрослых людей, пусть даже собственный вес и привычен послушным воздушным фуриям. Еще с полдюжины воздушных рыцарей окружали носилки широким кольцом, и лунный свет играл бликами на их доспехах.

— Капитан, — окликнул Фиделиас старшего рыцаря.

Тот оглянулся через плечо, пробормотал что-то и подлетел ближе к носилкам.

— Сэр?

— Долго нам еще до прибытия в Аквитейн?

— Нет, сэр. Не пройдет и часа, как мы будем на месте.

Фиделиас даже зажмурился.

— Так скоро? Мне казалось, ты говорил, нам лететь до самого рассвета.

Рыцарь мотнул головой; глаза его спокойно вглядывались в небо над головой.

— Судьба благоприятствует нам, сэр. Фурии с юга проснулись и дарят нам крепкий ветер, ускоряющий наше продвижение.

Бывший курсор нахмурился.

— Это ведь необычно для этого времени года, не так ли, капитан?

— Это сбережет нам несколько часов полета, — ответил тот и пожал плечами. — Так все гораздо проще для всех. Нам даже не приходится дополнительно заклинать тех, кто несет носилки. Не тревожьтесь, сэр. Я доставлю вас во дворец верховного лорда еще до колдовского часа.

Он прибавил скорости и вернулся на свое место во главе маленького летучего каравана.

Фиделиас нахмурился и удобнее устроился в кресле. Он бросил взгляд за борт носилок, и в животе у него снова все сжалось от бессмысленного, животного страха. Он понимал, что в этих носилках, под охраной воздушных рыцарей, он подвергается не большей опасности, чем в любом другом месте королевства, — и все же какая-то часть его рассудка отказывалась принимать как должное расстояние, отделявшее его от земли. Здесь он находился вдали от земли и леса, вдали от фурий, которых он мог призвать себе на помощь, — и это раздражало его. Ему приходилось полагаться на силу рыцарей, не рассчитывая на собственную. А все, за исключением его самого, не вызывали у него доверия.

Он сложил руки на груди и пригнул голову, отдавшись невеселым мыслям. Гай с самого начала пользовался им как орудием. Пользовался с толком, бережно — в конце концов, он был слишком ценным инструментом, чтобы потерять его по небрежности или оплошности. Случалось, драгоценный покой всего королевства зависел от его умения защитить интересы Короны.

Фиделиас почувствовал, что хмурится еще сильнее. Гай был стар — старый вожак волчьей стаи; его смерть всего лишь вопрос времени. Однако, несмотря на эту простую истину, Гай продолжал бороться с неизбежным. Он мог бы передать власть назначенному преемнику еще десять лет назад — но вместо этого продолжал цепляться за нее, затянув все на годы, заставляя верховных лордов грызться за право выдать свою дочь за Первого лорда, дабы она произвела на свет наследника. Не без помощи Фиделиаса Гай с беспощадной точностью стравливал лордов друг с другом, и так длилось до тех пор, пока в Алере не осталось ни одного верховного лорда, который хотя бы пару лет не был твердо уверен в том, что именно его кандидатка пойдет под венец с Гаем. Его окончательный выбор не порадовал никого — даже лорда Парсия, отца Карии. Даже самые тупые верховные лорды поняли наконец, что все это время их просто водили за нос.

Игра была сыграна на славу — и впустую. Род Гаев никогда не славился особой плодовитостью, и даже если бы он оказался в состоянии произвести на свет наследника, в чем Фиделиас сильно сомневался, Первая леди до сих пор не выказывала ни малейшего желания стать матерью, и придворные сплетники утверждали, что Первый лорд редко ночует в одной постели со своей супругой.

Гай был стар. Он умирал. Звезда его рода падала с небес, и всякий, кто по преданности или просто дурости цеплялся за самоцветы его мантии, не мог не пасть вместе с ним.

Как Амара.

Фиделиас поморщился: мысль о ней колола его, раздражала, жгла изнутри. Жаль, жаль, что Амара избрала эту дурацкую верность долгу, а не единственно разумное решение. Конечно, будь у него больше времени, он смог бы убедить ее глядеть на вещи более трезво. Теперь же ему придется действовать открыто против нее, если она снова попытается вмешаться.

И ему очень не хотелось этого делать.

Фиделиас тряхнул головой. Из всех его учеников эта девушка была самой многообещающей; как-то так вышло, что она значила для него больше других. В свое время, будучи курсором, он уничтожил более полусотни мужчин и женщин, и некоторые из них не уступали Амаре по части способностей или идеализма. Он не колебался, исполняя свой долг, и не позволял каким-то личным привязанностям влиять на его поступки. Его любовь принадлежала Алере.

Так оставалось и теперь. Фиделиас служил не Первому лорду, но королевству. Гай был обречен. Промедление с передачей власти от Гая кому-либо другому могло повлечь за собой раскол и кровавые распри между верховными лордами, желающими занять место Гая. Все это могло привести даже к гражданской войне — вещи, неслыханной в Алере с самого ее основания, хотя история и сохранила обрывочные слухи о подобном в глубоком прошлом. А это не только привело бы к бессмысленной смерти множества сыновей и дочерей Алеры, но и послужило бы сигналом для врагов королевства — свирепых ледовиков, звероподобных маратов, безжалостных канимов и черт его знает кого еще из неисследованных частей мира. Уже одного этого хватало, чтобы всеми силами стараться предотвратить раскол империи.

А это означало потребность в сильном правителе, причем потребность безотлагательную. Верховные лорды и так уже без особого шума оспаривали приказы Первого лорда. Еще немного — и верховные лорды со своими городами раздергают королевство на мелкие удельные княжества. И если такое случится, ничто уже не помешает врагам цивилизации без особых хлопот давить их по одному до тех пор, пока от Алеры не останется и следа.

Фиделиас снова поморщился. Жжение в желудке усилилось. С этим необходимо покончить. Ведь когда военный хирург не имеет другого выбора, он ампутирует изувеченную конечность. Как ни уговаривай себя, приятнее эта работа не станет, — все, на что можно надеяться, так это на то, что ее удастся проделать по возможности быстро и чисто.

Это и ведет их к Аквитейну — самому неразборчивому в средствах, самому деятельному и, возможно, самому сильному из верховных лордов.

У Фиделиаса свело судорогой живот.

Он предал Гая, Кодекс и курсоров. Предал свою ученицу Амару. Он отвернулся от них всех, чтобы поддержать человека, который мог стать самым беззастенчивым и кровожадным диктатором, каких только знала Алера. Видят фурии, он перепробовал все, что мог, чтобы убедить Гая избрать другой путь.

У Фиделиаса не осталось другого выхода.

Это было необходимо.

Это нужно было совершить.

Живот сжался еще сильнее, когда на горизонте показались огни Аквитейна.

— Просыпайтесь, — буркнул он. — Мы почти прилетели.

Олдрик открыл глаза и уставился на Фиделиаса. Рука его непроизвольно провела по роскошным волосам Одианы, и та блаженно пробормотала что-то во сне и пошевелилась у него на коленях, прежде чем снова застыть. Мечник смотрел на Фиделиаса, не выражая никаких эмоций.

— Задумался, старик? — поинтересовался Олдрик.

— Немного. Как отреагирует Аквитейн?

Здоровяк задумчиво сжал губы.

— Это зависит не только от нас.

— А от чего?

— От того, чем он будет занят, когда мы явимся к нему с плохими вестями.

— Неужели все так плохо?

Олдрик ухмыльнулся.

— Будем надеяться, он просто пьянствует. В такие моменты у него, как правило, хорошее настроение. Обыкновенно он забывает про гнев к тому времени, как пройдет похмелье.

— Начнем с того, что план просто идиотский.

— Конечно. Это его план. Он вообще не силен по части скрытности или уловок. Однако я не встречал еще никого, кто мог бы вести людей за собой так, как делает он. Или кого-либо по крайней мере столь же энергичного. — Олдрик продолжал задумчиво гладить волосы спящей ведьмы. — Ты встревожен?

— Нет, — солгал Фиделиас. — Я все еще представляю слишком большую ценность для него.

— Возможно… пока, — согласился Олдрик и мрачно улыбнулся. — Но денег на тебя я бы не поставил.

Фиделиас на мгновение стиснул зубы.

— Открытые действия в любом случае преждевременны. Сбежав, девчонка, возможно, оказала самую большую услугу его светлости.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Олдрик. — Но почему-то мне кажется, что он воспримет это совсем по-другому.

Фиделиас всмотрелся в лицо собеседника, но черты мечника оставались непроницаемыми. В серых глазах застыло презрительное выражение, рот скривился в усмешке, словно его забавляла неспособность Фиделиаса проникнуть в его душу. Курсор нахмурился и принялся разглядывать город, к которому они приближались.

Первыми показались огни. Похоже, заклинателей огня здесь хватало, ибо улицы были ярко освещены. Вечерний туман расцветился всеми оттенками желтого, оранжевого и розового цветов, и холм, на котором вырос город, и сам казался огромным языком яркого пламени. Только на окружавших город стенах, которые они только что миновали, огни были другого цвета — холодно-голубые, отбрасывающие длинные черные тени.

По мере того как носилки снижались, Фиделиас начал различать детали. На улицах стояли безмолвными стражами статуи. Дома соревновались друг с другом в изящности линий и богатстве освещения. Там и здесь переливались всеми цветами радуги фонтаны, часть которых была подсвечена снизу, превращая их в изумрудные или фиолетовые костры. Повсюду — вокруг домов, вдоль улиц — росли деревья, ухоженные столь же тщательно, как и все в этом городе. Деревья тоже подсвечивались, так что осенняя листва отливала бесчисленным множеством оттенков.

До носилок долетели удары колокола: пробили поздний час. Фиделиас слышал цоканье копыт по каменным мостовым и пьяное пение, доносившееся из какого-то ночного заведения. Из сада, над которым беззвучно проскользнули носилки, донеслась музыка: струнные с флейтой исполняли мягкую, завораживающую мелодию. Вечерний ветер нес ароматы древесного дыма, пряностей, поздних осенних цветов и дождя.

Назвать Аквитейн красивым — все равно что назвать океан мокрым, подумал Фиделиас. Вроде бы верно, да только не дает о нем ни малейшего представления.

Когда они оказались на расстоянии полета стрелы от резиденции верховного лорда, расположенной в венчавшей холм крепости, их окликнул громкий, лающий голос. Мужчина в алом с собольей опушкой плаще аквитанской гвардии скользнул к ним сверху. Еще с дюжину зависли где-то над ними — Фиделиас не видел их в ночном небе, но ощущал движение воздуха, вызванное поддерживающими их на лету фуриями.

Капитан сопровождавших Фиделиаса воздушных рыцарей обменялся с патрульным условным паролем; обмен носил рутинный характер. А потом вновь прибывшие скользнули дальше, на крепостной двор перед входом во дворец. Со стен за ними наблюдали глаза часовых и ухмылявшихся изваяний — горбатых, долговязых мужчин. Стоило Фиделиасу сойти с носилок и ступить на землю, как он ощутил слабую, но постоянную вибрацию земли, явно исходящую от скрытой в статуях энергии, и невольно покосился на них.

— Горгульи? — потрясенно поперхнулся он. — Это все горгульи?

Олдрик бросил взгляд на изваяния, потом на Фиделиаса и кивнул.

— Давно ли их держат здесь?

— Сколько помню, они стояли здесь всегда, — буркнул Олдрик.

— Неужели Аквитейн настолько силен?..

Фиделиас задумчиво прикусил губу. Он не одобрял тех, кто держал фурий в такой смирительной оболочке, — и еще меньше тех, кто делал это на протяжении многих поколений. Однако это лишний раз подтверждало мощь Аквитейна, в которой они сейчас так нуждались.

Воздушные рыцари, сопровождавшие носилки в полете, скрылись в доме охраны подкрепить силы едой и питьем. А капитан аквитанской гвардии, молодой человек с открытым лицом и настороженным взглядом голубых глаз, отворил дверцу носилок и помог сидевшим в них выбраться наружу. Затем повел их во дворец.

Следуя за капитаном, Фиделиас привычно оценивал расположение дверей, окон, наличие или отсутствие охраны. Это была старая привычка, и отказываться от нее было бы глупостью. Он хотел знать лучший путь выхода из того места, куда их вели. Рядом шел Олдрик; без видимого усилия, как пушинку, он нес продолжавшую спать Одиану.

Капитан распахнул широкую двустворчатую дверь, ведущую в длинный зал для пиршеств. По горному обычаю очаги здесь были вмурованы в пол; несмотря на то что погода стояла еще не холодная, в них ярко горел огонь. Собственно, зал освещался только этими багровыми отблесками, поэтому Фиделиас задержался в дверях на мгновение, давая глазам привыкнуть к полумраку.

От самого входа в глубь зала вели два ряда стройных мраморных колонн. Стены скрывались за портьерами — они сообщали помещению теплую роскошь, а также служили идеальным укрытием для подслушивающих — охраны или убийц. Столы на ночь вынесли, и всю меблировку составлял один столик с расставленными вокруг него стульями, стоящий на возвышении в дальнем конце зала. Там виднелось несколько фигур, и слуха Фиделиаса коснулся негромкий перебор струн.

Капитан вел их через зал прямо к помосту.

В тяжелом, накрытом шкурой амарантского степного льва кресле развалился мужчина — ростом он не уступал Олдрику, но был стройнее и на вид значительно моложе. Узкое лицо с высокими скулами и волевой челюстью смягчалось ореолом падавших на плечи золотых волос. Одежду его составляли простая алая рубаха, черные кожаные штаны в обтяжку и мягкие черные башмаки. В одной руке он небрежно держал золотой кубок, в другой — конец длинного отреза ткани, который медленно разматывала с себя танцевавшая перед ним хорошенькая девица. Глаза у Аквитейна были черные как смоль, и он смотрел на рабыню-танцовщицу с жаркой, нетерпеливой жадностью.

Однако Фиделиаса больше заинтересовал человек, стоявший позади и чуть сбоку от трона верховного лорда. Полумрак мешал разглядеть детали. Роста мужчина был не слишком высокого — ну, может, на пару дюймов выше Фиделиаса, — но сложения крепкого, да и осанка его выдавала физическую силу. На бедре его, насколько мог разглядеть Фиделиас, висел меч, и едва заметная выпуклость серой куртки выдавала спрятанное на теле оружие. На мгновение Фиделиас встретился с ним глазами — взгляд у того оказался прозрачный, оценивающий.

— Если твоя голова дорога тебе, капитан, — буркнул Аквитейн, не спуская глаз с девушки, — это может подождать до окончания танца. — Язык его слегка заплетался.

— Нет, ваше сиятельство, — произнес Фиделиас, делая шаг вперед и становясь рядом с капитаном. — Не может.

Спина верховного лорда напряженно застыла, и он медленно повернул голову в сторону Фиделиаса. Тяжесть его взгляда обрушилась на курсора наподобие физического удара, и он резко втянул в себя воздух, ощутив в камне под ногами медленную, раздраженную вибрацию — отражение злости верховного лорда.

Фиделиас постарался принять как можно более уверенную и небрежную позу и сделал вид, будто Аквитейн с ним согласен. Он приложил кулак к сердцу и поклонился.

Последовала долгая пауза, потом лорд протяжно, лениво рассмеялся. Эхо его хохота отозвалось от стен почти безлюдного зала. Фиделиас снова выпрямился и оказался лицом к лицу с верховным лордом, изо всех сил стараясь не выражать почтения.

— Ага, — пророкотал Аквитейн. — Значит, это и есть печально известный курсор Фиделиас Каллидус.

— С вашего позволения, ваше сиятельство, бывший курсор.

— Тебя, я вижу, мало заботят мои развлечения, — заметил Аквитейн, сделав рукой с зажатой в ней материей широкий жест. — Я нахожу это граничащим с непочтительностью.

— Я и в мыслях не имел выказывать непочтение, ваше сиятельство. Однако обстоятельства смертельной важности требуют вашего внимания.

— Требуют. Моего. Внимания, — пробормотал Аквитейн, выгнув бровь. — Надо же. Не помню, чтобы со мной разговаривали таким тоном с тех пор, как мой последний наставник имел неосторожность так неудачно упасть со стены.

— Ваше сиятельство, боюсь, вы найдете меня значительно более ловким.

— Крысы ловчее, — фыркнул Аквитейн. — Главной проблемой старого олуха было то, что он полагал, будто знает все.

— Ах, — лучезарно улыбнулся Фиделиас. — Со мной у вас такой сложности не возникнет.

Темные глаза Аквитейна вспыхнули.

— Потому, что ты действительно знаешь все?

— Нет, ваше сиятельство. Только то, что важно.

Верховный лорд прищурился. Сердце Фиделиаса успело сделать десятка два тревожных ударов, а он все молчал, однако курсор сумел скрыть свою нервозность. Дыша по возможности ровнее и медленнее, он ждал.

Аквитейн фыркнул и допил вино, потом вытянул руку в сторону, выждал мгновение и выпустил кубок из пальцев. Стоявший рядом с ним коренастый мужчина стремительным движением выбросил руку вперед и поймал его, потом подошел к столу и налил в него вина из стеклянной бутыли.

— Мои источники утверждают, Фиделиас, что за тобой водится дурная привычка — ты крайне небрежен, — буркнул Аквитейн. — Но я и не представлял себе, чтобы до такой степени.

— Если вашему сиятельству будет угодно, мы можем возобновить эту нашу дискуссию позже. Хотя время не терпит.

Верховный лорд принял из рук незнакомца свой кубок, взглянул на хорошенькую рабыню, с низко опущенной головой стоявшую перед ним на коленях, и с сожалением вздохнул.

— Пожалуй, — кивнул он. — Что ж, ладно. Докладывай.

Фиделиас покосился на незнакомца, потом на рабыню, потом на свисавшие со стен портьеры.

— Возможно, ваше сиятельство, для этого подошла бы более уединенная обстановка.

Аквитейн мотнул головой.

— Ты можешь говорить открыто и здесь. Позволь представить тебе, Фиделиас, графа Каликса с Лихорадочного пограничья, находящегося на службе у его сиятельства верховного лорда Родиса. Он показал себя проницательным и способным советником, а также преданным сторонником нашего дела.

Фиделиас перевел взгляд на коренастого мужчину у кресла верховного лорда.

— Лихорадочное пограничье? Это, часом, не там несколько лет назад имела место незаконная работорговля?

Граф Каликс удостоил бывшего курсора натянутой улыбки. Голос его, когда он заговорил, оказался высоким, сочным тенором, который плохо вязался с его мощным сложением.

— Полагаю, так. Насколько я понял, и Консорциум работорговцев, и местное духовенство одарили вас похвалами за услуги сверх тех, что требовал от вас долг.

Фиделиас пожал плечами, не спуская с него глаз.

— Всего лишь символический жест. Мне так и не удалось набрать достаточно улик, чтобы выдвинуть обвинение против главаря. — Он сделал выразительную паузу. — Кем бы он ни был, — добавил он.

— Какая жалость, — вздохнул граф. — Насколько я понимаю, вы обошлись кому-то в немалые деньги.

— Более чем вероятно, — согласился Фиделиас.

— Это могло дать тому человеку повод искать отмщения.

Фиделиас улыбнулся.

— Я слышал, такие желания вредны для здоровья.

— Не исключено, что я как-нибудь проверю эти слухи на опыте.

— При случае.

Аквитейн наблюдал за диалогом с глазами, искрившимися весельем.

— Как мне ни жаль прерывать ваш обмен уколами, господа, но нынче вечером у меня другие заботы, а нам многое надо обсудить. — Он отхлебнул вина из кубка и махнул рукой в направлении других стульев. — Садитесь. Ты тоже, Олдрик. Может, мне послать кого-нибудь отнести Одиану в ее покои, дабы она отдохнула?

— Благодарю вас, сэр, — пророкотал Олдрик. — Я бы предпочел, чтобы она оставалась со мной, а позабочусь о ней позже, если вы не против.

Все расселись по стульям лицом к Аквитейну. Верховный лорд дал знак рабыне. Та убежала куда-то, но вскоре вернулась с полотенцем и миской ароматной воды. Девушка опустилась на колени перед Фиделиасом и расшнуровала его сандалии. Она сняла с него носки и теплыми, мягкими пальцами вымыла ему ноги.

Он задумчиво нахмурился, глядя на рабыню, но по знаку верховного лорда послушно поведал о событиях в лагере мятежного легиона. По мере рассказа лицо Аквитейна темнело, и под конец он сидел мрачнее тучи.

— Позволь мне сделать выводы из твоего рассказа, Фиделиас, — буркнул он. — Ты не только не смог выведать у той девчонки необходимые нам сведения об охране покоев Гая, но в довершение всего она еще и сбежала от тебя и моих рыцарей.

Фиделиас кивнул.

— Теперь я скомпрометирован. Она почти наверняка доложила об этом Короне.

— Второй легион уже разбит на отдельные центурии, — вступил в разговор Олдрик. Рабыня передвинулась к его ногам и принялась снимать его сандалии. Обернутая вокруг ее тела длинная полоса алой ткани начала сползать, открывая взгляду все больше ее гладкой кожи. Олдрик смотрел на нее не без восхищения, но с мысли не сбился. — Как и планировалось, они соберутся в условленном месте.

— Кроме ветряных волков, — поправил его Фиделиас. — Я посоветовал Олдрику выслать их авангардом на место.

— Что?! — прорычал Аквитейн, привстав от возмущения. — Такого в плане не было!

Коренастый Каликс тоже вскочил с места; глаза его возбужденно вспыхнули.

— Я ведь предупреждал ваше сиятельство! Если наемников не увидят в Парсии до весны, их нельзя будет связать ни с кем, кроме вас. Вас предали.

Пылающий гневом взгляд Аквитейна вновь уперся в Фиделиаса.

— Ну, курсор? Верно ли то, что он говорит?

— Если вы сочтете действия, которые пришлось произвести в изменившейся обстановке предательством на поле боя, ваше сиятельство, — невозмутимо ответил Фиделиас, — вы можете, если вам угодно, назвать меня предателем.

— Он оборачивает ваши слова против вас же, — прошипел Каликс. — Он вами манипулирует. Он же курсор, а курсоры преданы Гаю. Если вы и дальше будете слушать его, он приведет вас к смерти у ног Гая. Убейте его, пока он окончательно не спутал ваши планы. Он, этот мордоворот-убийца, и его сумасшедшая шлюха — им ничего не надо, только уничтожить вас.

Фиделиас скривился в улыбке, перевел взгляд с Аквитейна на Каликса, потом на Олдрика — рабыня у его ног забыла про свое занятие и глазела на происходящее, приоткрыв рот. Одиана на коленях у Олдрика не пошевелилась и не издала ни звука, но он видел, как и ее губы складываются в улыбку.

— А… — произнес Фиделиас, и улыбка его сделалась еще шире. Он закинул ногу на ногу. — Ясно.

Аквитейн прищурился и шагнул к стулу Фиделиаса.

— Ты прервал мое наслаждение подарком моей дорогой супруги мне на день рождения. Ты, похоже, потерпел неудачу в том, что обещал для меня сделать. И в придачу к этому ты рассредоточил мои войска таким образом, что это изобличает меня перед остальными членами Совета лордов, не говоря уже о Сенате. — Он пригнулся к Фиделиасу и очень тихо добавил: — Сдается мне, что в твоих интересах в следующие несколько секунд назвать мне причину, по которой я не убью тебя.

— Отлично, — сказал Фиделиас. — Дайте мне немного времени, ваше сиятельство, и я не буду мешать вам самому решить, кому вы можете доверять.

— Нет! — взорвался Каликс. — Милорд, не дайте этому презренному рабу вертеть вами!

Аквитейн улыбнулся, но улыбка вышла холодной, жесткой. Взгляд его скользнул к родисийскому графу, и Каликс умолк.

— Мое терпение вот-вот лопнет. Так, как оборачиваются события, господа, к концу нашей беседы кто-то из вас определенно будет мертв.

Тяжелое напряжение повисло в помещении. Каликс облизнул губы, бросив на Фиделиаса исполненный ненависти взгляд. Одиана сладко мурлыкнула и пошевелилась на коленях у Олдрика, освободив, как заметил Фиделиас, его правую руку. Рабыня, похоже, тоже ощутила угрозу и отодвинулась чуть назад, чтобы ненароком не оказаться между верховным лордом и кем-либо из присутствующих в помещении.

Фиделиас снова улыбнулся. Он сцепил руки и положил их на колено.

— С вашего позволения, ваше сиятельство, мне потребуются перо и бумага.

— Перо и бумага? Это еще зачем?

— Так будет нагляднее для вас, ваше сиятельство. Впрочем, если вас не удовлетворит и это, моя жизнь в вашем распоряжении.

— Моя ненаглядная супруга, будь она здесь, сказала бы, что твоя жизнь проиграна в любом случае.

— Будь она здесь — конечно, — согласился Фиделиас. — Могу я продолжать, ваше сиятельство?

Несколько долгих секунд Аквитейн молча смотрел на Фиделиаса, потом махнул рукой рабыне — та поспешно метнулась в сторону и вернулась, держа в руках кусок пергамента и перо.

— Поторопись, — буркнул Аквитейн. — Мое терпение на исходе.

— Конечно, ваше сиятельство.

Фиделиас взял у рабыни письменные принадлежности и быстро настрочил на бумаге несколько фраз, приложив все старания к тому, чтобы никто не видел, что он пишет. Никто не произносил ни слова, и скрип пера по пергаменту казался оглушающе громким по сравнению с потрескиванием поленьев в очаге и нетерпеливым постукиванием башмака Аквитейна о каменный пол.

Фиделиас подул на написанные строчки, сложил лист пополам и протянул его Аквитейну. Не сводя с него взгляда, он произнес:

— Ваше сиятельство, я советовал бы вам ускорить осуществление ваших планов. Свяжитесь с вашими войсками и выступайте.

Каликс мгновенно вскочил и встал рядом с Аквитейном.

— Ваше сиятельство, я вынужден решительнейшим образом возразить. Главное в настоящий момент — осторожность. Если нас обнаружат, все рухнет.

Аквитейн прочитал записку, потом поднял взгляд на Каликса.

— И ты веришь, что, поступая так, ты защищаешь мои интересы?

— Равно как и моего господина, — сказал Каликс Он вздернул подбородок, но это выглядело смешно на фоне нависшей над ним громады верховного лорда. — Подумайте, кто он такой, чтобы давать вам советы?

— Ad hominem, — заметил Аквитейн. — На редкость неубедительный аргумент. Причем используемый, как правило, с целью отвлечь внимание от сути разговора — увести его от неоспоримых аргументов, а также очернить оппонента.

— Ваше сиятельство! — замотал головой Каликс. — Прошу вас, прислушайтесь к голосу разума! Выступить сейчас означало бы лишиться более чем половины всех возможных сил! Только болван может отказаться от такого преимущества!

Аквитейн удивленно поднял брови.

— Только болван… Надо же!

Каликс поперхнулся.

— Ваше сиятельство, я хотел только…

— Меня мало волнует, что ты хотел, граф Каликс. Вот что ты сказал — совсем другое дело.

— Ваше сиятельство, прошу вас! Не спешите! Вы так долго разрабатывали план… Не дайте всему рухнуть в одночасье!

Аквитейн покосился на записку.

— И что ты предлагаешь, ваша светлость?

Каликс расправил плечи.

— Проще говоря, ваше сиятельство — придерживаться прежнего плана. Послать ветряных волков на зимние квартиры в Родис. Собрать все ваши легионы воедино с наступлением весны и тогда нанести удар. Выжидать. Мудрость состоит в терпении.

— Побеждает тот, кто рискует, — возразил Аквитейн. — Не могу не поражаться, Каликс, безграничной щедрости Родиса. Как он горит желанием приютить наемников, связать с ними свое имя, когда все улажено. Как наставлял он тебя защищать мои интересы.

— Первейшей целью моего господина всегда является поддержка союзников, ваше сиятельство.

— Еще бы, — фыркнул Аквитейн. — Мы так щедры друг к другу. И полны всепрощения. Нет, Каликс. Курсор…

— Бывший курсор, ваше сиятельство, — поправил его Фиделиас.

— Бывший курсор. Да, конечно. Бывший курсор неплохо поработал, предсказав, что ты будешь говорить мне. — Аквитейн дочитал записку. — Интересно, зачем это он? — Он перевел взгляд на Фиделиаса и вопросительно приподнял бровь.

Фиделиас посмотрел на Каликса.

— Ваше сиятельство, я полагаю, что Родис послал к вам Каликса шпионить и — рано или поздно — убить.

— Да как ты… — взревел Каликс.

Фиделиас перебил его; в голосе его зазвенела сталь.

— Каликс хочет, чтобы вы выжидали, чтобы устранить вас, ваше сиятельство, на всю зиму. Так Родис получит несколько месяцев на то, чтобы подкупить наемников, тем самым лишив вас сил. В таком случае с началом кампании ключевые посты окажутся занятыми людьми Родиса. А вас он сможет убить в сумятице сражения, устранив в вашем лице главную угрозу для себя. И полагаю, роль убийцы отводится именно ему, Каликсу.

— Я не потерплю такого оскорбления, ваше сиятельство!

Аквитейн покосился на Каликса.

— Потерпишь. — Он повернулся к Фиделиасу. — И что ты посоветуешь? Что бы ты сделал на моем месте?

Фиделиас пожал плечами.

— Нынче ночью дули южные ветры, которых в это время года быть не должно. Только Первый лорд способен вызвать такое. Я предполагаю, он призвал фурий южного воздуха, чтобы помочь Амаре или какому-то другому курсору попасть на север — или в столицу, или прямо в долину.

— Это могло быть и совпадением, — заметил Аквитейн.

— Я не верю в совпадения, ваше сиятельство, — сказал Фиделиас. — Первый лорд далеко не слеп, и его мастерство заклинания настолько велико, что я только начинаю постигать его пределы. Он призвал южные ветры. Он шлет кого-то на север. В долину Кальдерона.

— Невероятно, — сказал Аквитейн. Он помолчал, потом задумчиво потер подбородок. — Впрочем, Гай всегда был невероятным человеком.

— Ваше сиятельство, — вмешался Каликс. — Вы, конечно, не воспринимаете это серьезно…

Аквитейн поднял руку.

— Очень даже воспринимаю, ваша светлость.

— Ваше сиятельство. — Голос Каликса сорвался на шипение. — Этот безродный пес обозвал меня убийцей!

С минуту Аквитейн молча смотрел на них. Потом демонстративно отступил на два-три шага и повернулся к ним спиной, как бы любуясь гобеленами.

— Ваше сиятельство, — настаивал Каликс. — Я требую, чтобы вы рассудили нас в этом деле!

— Пожалуй, я верю скорее Фиделиасу, ваша светлость. — Аквитейн вздохнул. — Разбирайтесь сами. А я, соответственно, разберусь с тем из вас, кто останется в живых.

Фиделиас лучезарно улыбнулся.

— Позвольте добавить также, ваша светлость, что от вас разит, как от барана, на губах у вас пузырятся идиотизм и отрава, а потроха у вас желты, как лютики, — не спуская взгляда с Каликса, он расцепил пальцы и медленно, раздельно произнес: — Ты. Самый. Настоящий. Трус.

Лицо Каликса вспыхнуло румянцем, взгляд сделался диким, и он сорвался с места. Меч молнией вылетел из ножен и устремился к горлу Фиделиаса.

Каким бы стремительным ни был Каликс, Олдрик двигался быстрее. Он еще сидел с Одианой на коленях, а рука его метнулась к рукояти меча, и лезвие мгновенно взметнулось в воздух, на какие-то доли дюйма миновав тело водяной ведьмы. Сталь со звоном сшиблась со сталью в паре дюймов от лица Фиделиаса. Олдрик уже стоял, а мягко приземлившаяся на пол Одиана села, подобрав под себя ноги. Стоя, Олдрик был на голову выше Каликса.

Каликс уставился на Олдрика и ощерился.

— Наемник… Уж не думаешь ли ты, что сравнишься в бою с алеранским лордом?

Не переставая удерживать клинком меч Каликса, Олдрик пожал плечами.

— До сих пор единственный, кто мог сравниться со мной в бою, был Арарис Валериан. — Зубы его блеснули в улыбке. — А ты — не Валериан.

Послышался скрежет, а потом сталь мечей потеряла четкие очертания, превратившись в полумраке зала в призрачную стальную дымку. Фиделиас наблюдал за поединком, едва веря своим глазам, с такой скоростью одна атака сменяла другую. За какие-то две-три секунды мечи встретились с дюжину раз, высекая искры.

И почти сразу же дуэль завершилась. Каликс зажмурился, потом широко открыл глаза и поднял руку к горлу, из которого хлынула кровь. Он попытался что-то сказать, но не издал ни звука.

А потом граф из Родиса упал и больше не двигался, если не считать слабых судорог.

Одиана с сонной, мечтательной улыбкой посмотрела снизу вверх на Аквитейна.

— Желаете, чтобы я его спасла, ваше сиятельство?

Аквитейн покосился на Каликса и пожал плечами.

— Полагаю, в этом нет необходимости, дорогая.

— Хорошо, господин.

Одиана обратила восхищенный взгляд на Олдрика, который, опустившись на колено, вытирал кровь с меча подолом плаща Каликса.

Тот вдруг захрипел, и пальцы его сжались в кулак. Олдрик не обратил на это внимания.

Фиделиас поднялся с места и подошел к Аквитейну.

— Вы удовлетворены, ваше сиятельство?

— Каликс был полезен, — заметил Аквитейн. Он повернулся к Фиделиасу. — Откуда ты знал?

Фиделиас склонил голову набок.

— Что он помышлял убить вас? А сами вы разве этого не ощущали?

Аквитейн кивнул.

— Как только догадался проверить. Он сломался, стоило тебе обрисовать роль, которую отвел ему Родис. Возможно, мы найдем где-нибудь у него под плащом заговоренный кинжал с моими приметами и выгравированным на клинке моим именем.

Олдрик крякнул, перевернул еще подававшее слабые признаки жизни тело Каликса на спину и обыскал его. Замеченная Фиделиасом выпуклость оказалась на поверку маленьким кинжалом. Дотронувшись до острия, Олдрик зашипел и поспешно отодвинул кинжал от себя.

— Заговоренный? — поинтересовался Фиделиас.

— Сильное заклятие, — кивнул Олдрик. — Очень сильное. Мне кажется, кинжал лучше уничтожить.

— Сделайте это, — сказал Аквитейн. — Сейчас же. Одиана, ступай с ним. Я хочу поговорить с Фиделиасом с глазу на глаз.

Оба приложили сжатые кулаки к сердцу и поклонились. Одиана прижалась боком к мечнику, и тот обнял ее своей ручищей. Они вышли, не оглянувшись.

Лежавший на полу Каликс дробно застучал ногами по полу, глаза его остекленели, а рот безжизненно открылся.

— Откуда ты знал? — повторил Олдрик.

Фиделиас оглянулся на мертвого графа и пожал плечами.

— Честно говоря, ваше сиятельство, я не знал. Только догадывался.

Аквитейн слегка улыбнулся.

— На каком основании?

— Слишком много лет проработал по этой части. И я встречался с Родисом. Он ни на дюйм не отклонится от пути, чтобы помочь кому-либо, и он готов отрезать собственный нос, чтобы суметь плюнуть себе в лицо. Каликс был…

— Слишком приятен, — пробормотал Аквитейн. — Разумеется. Возможно, мне стоило разглядеть это раньше.

— Главное, вы действовали правильно, как только увидели это, ваше сиятельство.

— Фиделиас, — сказал Аквитейн. — Ты мне не нравишься.

— Я и не должен.

— Но мне кажется, уважать тебя я могу. И уж если выбирать, от кого получить нож в спину, так, пожалуй, лучше от тебя, чем от Родиса или кого-нибудь из его лакеев.

Фиделиас чуть раздвинул уголки рта.

— Спасибо.

— Не заблуждайся на мой счет. — Аквитейн повернулся к нему лицом. — Я предпочитаю работать с людьми, подчиняя их своей воле. Но и с тобой сработаюсь. И я ведь всегда могу убить тебя, если ты начнешь создавать проблемы. Ты ведь это понимаешь, верно?

Фиделиас кивнул.

— Вот и хорошо, — сказал Аквитейн. Верховный лорд прикрыл рот рукой и зевнул. — Уже поздно. И ты прав, действовать надо быстро, не давая Короне возможности совершить ответные действия. Поспи несколько часов. А с рассветом отправишься в долину Кальдерона.

Фиделиас снова склонил голову.

— Ваше сиятельство… У меня здесь нет покоев.

Аквитейн махнул рукой рабыне.

— Эй, ты. Отведи его к себе на ночь. Дай ему все, чего он пожелает, и проследи, чтобы он проснулся к рассвету.

Рабыня молча, не поднимая глаз, поклонилась.

— Ты изучал историю, Фиделиас?

— Так, по верхам, ваше сиятельство.

— Весьма захватывает. Судьба целого столетия может решиться за каких-то несколько часов. За несколько драгоценных дней. Ключевые события, Фиделиас, и люди, которые становятся частью этих событий, — вот что определяет завтрашний день. Я тоже ощутил эхо далеких сил со стороны долины. Возможно, Гай уже будит фурий Кальдерона. История тронулась с места. Она ждет, чтобы ее повернули в ту или иную сторону.

— Я не думаю об истории, ваше сиятельство. Я просто делаю свое дело.

Аквитейн коротко кивнул.

— Что ж, делай. Я буду ждать вестей от тебя.

Верховный лорд повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из зала.

Фиделиас смотрел ему вслед до тех пор, пока двери за ним не захлопнулись, потом повернулся к девушке-рабыне. Он протянул ей руку, и она легонько сжала ее. Пальцы ее оказались теплыми и мягкими, а смотрела она на него чуть неуверенно.

Фиделиас приосанился, поклонился и церемонно поцеловал рабыне пальцы.

— Ваше сиятельство, — произнес он. — Леди Инвидия. Позвольте выразить вам мое неподдельное восхищение.

Лицо рабыни вспыхнуло от потрясения, потом она откинула голову назад и рассмеялась. Черты ее менялись на глазах, и очень скоро перед ним стояла женщина на несколько лет старше, с намного более мудрым взглядом. Глаза ее были пепельно-серыми, волосы — чуть припорошены сединой, хотя по виду больше тридцати ей не дал бы никто. Собственно, любой аристократический род Алеры обладает подобным мастерством заклинания и водных, и всех прочих фурий.

— Как ты догадался? — спросила она. — Даже мой муж и повелитель не заметил подлога.

— Ваши руки, — пояснил Фиделиас. — Когда вы омывали мне ноги, пальцы ваши были теплыми. Ни одна здравомыслящая рабыня не испытывала бы в этом помещении ничего, кроме беспокойства. Ее пальцы были бы ледяными. И еще: никто, кроме вас, ваше сиятельство, не обладал бы смекалкой или мастерством, чтобы отважиться на такую шутку с его сиятельством.

Глаза леди Аквитейн заискрились.

— В высшей степени проницательное наблюдение, — сказала она. — Верно, я использовала Каликса, чтобы узнать побольше о намерениях Родиса. И как раз сегодня мне показалось, что я могла бы избавиться от него. Я сделала все, чтобы мой муж набросился на этого родисийского болвана, если тот помешает ему развлекаться. Однако должна признать, ты, похоже, быстро разобрался в происходящем и провел все без сучка без задоринки и без малейшей подсказки с моей стороны. И без привлечения фурий.

— Логика тоже в своем роде фурия.

Она улыбнулась, но тут же посерьезнела.

— Операция в долине… Как думаешь, она удастся?

— Возможно, — кивнул Фиделиас. — Но если удастся, это даст нам то, чего не достигнуть ни сражениями, ни заговорами. Он сможет завоевать Алеру, не пролив алеранской крови.

— По крайней мере, напрямую, — сказала леди Аквитейн и негромко фыркнула. — У Аттиса мало предубеждений против кровопролития. Тонкости в нем не больше, чем в извергающемся вулкане, однако если силы его направить должным образом…

Фиделиас наклонил голову.

— Именно так.

Мгновение женщина молча смотрела на него. Потом взяла за руку. Черты ее дрогнули, расплылись, и она вновь обернулась девушкой-рабыней: из волос исчезла седина, глаза из серых снова сделались темно-карими.

— Да, кстати. Я же получила на ваш счет приказ касательно этой ночи.

Фиделиас замялся.

— Ваше сиятельство…

Леди Аквитейн улыбнулась и коснулась пальцами его губ.

— Не заставляй меня настаивать. Идем со мной. Я прослежу, чтобы в оставшееся время ты отдохнул как следует. — Она повернулась и двинулась дальше. — Тем более что с рассветом тебе предстоит долгий путь.

ГЛАВА 8

Когда сгустились сумерки, опасность все еще продолжала грозить Тави. Он не видел и не слышал своих преследователей с момента, когда скатился с почти отвесного утеса, цепляясь за редкие чахлые кустики, поэтому смертельное падение превратилось в более или менее упорядоченный спуск. Шаг был рискованный, но Тави пошел на него, решив, что веса взрослого марата кусты не выдержат.

План увенчался успехом, но лишь отчасти. Марат бросил взгляд на склон и бегом пустился искать более пологий спуск. Все же это дало Тави немного времени, чтобы оторваться от погони, и ему казалось, что отрыв увеличивается. Мараты не похожи на алеранцев: у них нет способностей к заклинанию фурий, зато говорят, они невероятным образом находят общий язык со всеми дикими тварями. Это означало, что у марата не было перед ним никаких особых преимуществ — как и Тави, ему приходилось полагаться только на свои сообразительность и опыт.

Гроза надвигалась на долину переливавшейся вспышками завесой, поэтому темнело быстрее обычного. Гром грохотал почти непрерывно, но ветер пока не усиливался и дождь не начинался. Гроза дожидалась ночи, чтобы обрушиться всей своей мощью, и Тави с опаской косился на небо и окружавший его бурелом. Ноги его болели, а в груди жгло, но он все-таки ушел от марата и перед самым заходом солнца вышел из чащи на дорогу в нескольких милях от поворота на Бернардгольд. Он нашел полоску глубокой тени от поваленного бурей дерева и забился туда, задыхаясь, давая своим усталым мускулам короткую передышку.

Сверкнула молния. Он не собирался забираться так далеко на запад. Для того чтобы вернуться домой, Тави придется еще не меньше часа идти только до поворота к усадьбе. Громыхнуло — на этот раз так громко, что с упавшей сосны посыпалась хвоя. Со стороны Гарадоса послышался приглушенный, протяжный рев, и с каждой минутой он делался все ближе. Дождь наконец начался. Он накатил волной пронизывающе-ледяного ливня, и Тави едва успел поднять и затянуть капюшон, как с севера налетел первый порыв свирепого, морозного ветра.

Гроза смела с неба последние остатки дневного света и заполнила долину холодной тьмой, которую не рассеивали до конца даже вспыхивавшие в грозовых тучах молнии. Хотя плащ у Тави и считался непромокаемым, никакая ткань из изготовленных в Алере не удержала бы такого напора воды и ветра дольше нескольких минут. Плащ сразу же сделался холодным, мокрым и тяжелым; он лип к телу, и ледяной ветер, казалось, проникал сквозь него сразу в кости.

Тави била крупная дрожь. Останься он на этом месте, и гроза убьет его в считанные часы — если только прежде до него не доберется этот кровожадный дикарь со своей тварью. И хотя Брутус наверняка уже донес Бернарда до стедгольда, Тави не надеялся на помощь со стороны его обитателей. Те были достаточно умны, чтобы носу не казать на улицу в такую грозу.

Дождавшись очередной вспышки молнии, Тави всмотрелся в окружавший его бурелом. Совсем рядом с ним под стволом зияло темное отверстие, устланное хвоей, — и на вид оно казалось совсем сухим.

Тави полез в него, и следующая же вспышка осветила настоящий кошмар. Здесь уже имелись обитатели: с полдюжины слайвов. Проворные, покрытые темной чешуей ящеры в длину почти достигали роста Тави, и ближайший из них находился сейчас на расстоянии вытянутой руки. Ящер беспокойно встряхнулся, выходя из забытья. Он отворил пасть и испустил противное, липкое шипение, показав при этом несколько рядов острых, как иглы, зубов.

Передние клыки слайва были покрыты густой желтой жидкостью. Тави уже доводилось видеть действие яда слайва. Если слайв укусит его сейчас, он упадет на землю и уснет. Тогда слайвы утащат его к себе в логово. И съедят живьем.

Первой реакцией Тави было отчаянное желание броситься прочь. Однако быстрое движение могло спровоцировать не оправившегося пока от потрясения слайва на бросок. Даже если хищник и промахнется, бегство Тави будет расценено слайвами как то, что он — добыча, которую нужно догнать и съесть. На открытом, ровном месте он мог бы и убежать от них, но у слайвов имеется неприятная привычка преследовать свою жертву часами и днями, дожидаясь, пока та ослабеет и ляжет передохнуть.

Он весь дрожал от страха и возбуждения, но заставил себя не шевелиться. Выждав несколько секунд, он как можно более плавно и медленно попятился из норы. Стоило ему оказаться за пределами броска слайва, как тварь снова зашипела и ринулась на него.

Тави отчаянно вскрикнул, сорвавшись на визг. Он увернулся от зубов слайва, перекатился по земле, вскочил на ноги и бросился наутек. И тут — к полнейшему своему удивлению — услышал ответный крик, почти заглушённый нарастающим ветром. Тави даже зарычал от досады. Он как-то забыл о марате и его кошмарном спутнике. Неужели они его все-таки догнали? Ветер донес до него новый крик — нет, для марата слишком высокий. И в этом голосе, несомненно, слышались страх и паника.

— Кто-нибудь, помогите! Помогите же!

Тави прикусил губу, покосившись в сторону дома и безопасности, потом повернулся в противоположную сторону, откуда донесся крик. Он сделал неуверенный, судорожный вдох и шагнул на запад, прочь от дома, с трудом заставляя свои усталые ноги снова двигаться — все быстрее, пока не сорвался на бег по каменной дороге.

Снова блеснула молния — стремительный язык огня, метнувшийся от тучи к туче, сначала зеленый, потом красный, словно это бились друг с другом небесные фурии. Свет заливал насквозь промокшую долину почти полминуты, и только потом удар грома сотряс брусчатку старой дороги, почти оглушив Тави.

У самой земли, в гуще водяных брызг, начали роиться неясные очертания; они метались и плясали по дну долины. Вместе с грозой пришли ветрогривы. Их светящиеся тела кружились и без труда порхали во все стороны, не обращая внимания на порывы ветра, — светло-зеленые облачка, призрачные, отдаленно напоминающие людей, с длинными жадными руками и похожими на черепа лицами. Они визжали, и визг их, полный голода и ненависти, заглушал даже раскаты грома.

Страх сковывал движения, но Тави стиснул зубы и заставлял себя бежать — до тех пор, пока не увидел места, куда собирались со всех сторон ветрогривы, точки, вокруг которой они водили свой безумный хоровод, протягивая внутрь круга свои бледные, с острыми когтями руки.

Там, в самом центре призрачного циклона, стояла молодая женщина; Тави никогда прежде ее не видел. Она была высокая и стройная, немного похожая на тетю Исану; впрочем, сложением сходство и ограничивалось. Кожа ее имела темный, золотисто-коричневый цвет, как у торговцев из южных городов Алеры. Ветер развевал ее густые прямые волосы; окраской они почти не отличались от кожи, из-за чего она немного напоминала золотую статую. Черты ее лица, возможно и не идеально красивого, все же не могли не обратить на себя внимание: высокие скулы и длинный, изящный нос чуть смягчались полными губами.

Сейчас на этом лице застыла гримаса отчаяния. На руке ее виднелась окровавленная повязка; похоже, она сделала ее, оторвав лоскут от собственного платья. Просочившаяся кровь перепачкала ей рубаху, промокшую насквозь и прилипшую к коже. На шее темнел плетеный рабский ошейник. На глазах у Тави один из ветрогривов, закрутившись волчком, метнулся к ней.

Девушка закричала, выбросила руку в направлении ветрогрива, и Тави увидел в воздухе бледно-голубой сгусток, не столь четкий, как ветрогривы, но все же различимый силуэт длинноногого коня, ударившего нападавшего ветрогрива копытами. Ветрогрив взвизгнул и отпрянул, а фурия незнакомки устремилась вперед, хотя в скорости и уступала ветрогривам. Три других ветрогрива навалились на фурию с боков, и женщина выпрямилась — Тави только теперь разглядел, что она стояла, опираясь на палку, — и с яростью отчаяния заковыляла вперед.

Тави действовал не размышляя. Он бросился в их сторону, на бегу сунув руку в сумку на поясе. Он едва не оступился в темноте, но в следующую же секунду тучи снова осветились: синие, зеленые и красные молнии сражались за господство над небесами.

Один из ветрогривов резко повернулся в его сторону и бросился на него сквозь ледяной дождь. Тави выудил из сумки маленький сверток и рывком разорвал его. Ветрогрив испустил леденящий душу вопль и широко растопырил свои руки-клешни.

Тави захватил пальцами щепотку соли из свертка и швырнул в нападавшего ветрогрива.

С полдюжины белых кристалликов прорвали фурию, как свинцовые грузила — марлю. Ветрогрив испустил полный боли вопль, от которого у Тави свело внутренности, и свился в клубок. Зеленый огонь вырвался из пробоин, и он начал распадаться на части. За считанные секунды призрак превратился в несколько мелких клочков, сразу же унесенных ветром.

Остальные со злобным визгом рассыпались широким кругом. Рабыня оглянулась на Тави, и в широко открытых глазах ее вспыхнула надежда. Она крепче взялась за свою палку и захромала в его сторону. Изорванные очертания ее фурии снова сделались невидимыми, стоило ветрогривам отступить от них на несколько шагов.

— Соль? — крикнула она сквозь грозу. — У тебя есть соль?

Тави удалось достаточно перевести дух, чтобы ответить.

— Совсем немного! — Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, и он из последних сил подбежал к рабыне и стал рядом с ней, настороженно оглядываясь на окружавших их ветрогривов. — Проклятые вороны! — выругался он. — Нам нельзя здесь оставаться. Никогда еще не видел их столько в одну грозу.

Рабыня, дрожа, вглядывалась в темноту, но голос ее звучал на удивление ровно.

— Твои фурии могут нас защитить?

Тави ощутил противную пустоту в желудке. Конечно, не могут, тем более что их и нет вовсе.

— Нет.

— Тогда нам нужно укрыться где-нибудь. Эта гора. В ней наверняка есть пещеры…

— Нет! — выпалил Тави. — Не эта гора. Она не любит посторонних.

Девушка усталым жестом приложила руку ко лбу.

— У нас есть выбор?

Тави заставил свои усталые мозги шевелить извилинами, но страх, усталость и холод сделали их неуклюжими, как слайв на снегу. Было… было ведь что-то такое, что он должен вспомнить, что может помочь… если он только вспомнит, что это…

— Есть! — воскликнул он. — Есть такое место. Это недалеко отсюда, если мне удастся найти его.

— Как далеко? — спросила рабыня, не сводя глаз с круживших на безопасном расстоянии ветрогривов. Голос ее уже дрожал; возможно, от пробравшего ее наконец холода.

— Миля. Ну, может, немного больше.

— В темноте? В такой? — Она недоверчиво покосилась на него. — Нам ни за что не добраться.

— У нас нет выбора, — прохрипел Тави сквозь ветер. — Или там, или нигде.

— Ты сможешь найти его? — спросила девушка.

— Не знаю. Сможешь пройти такое расстояние?

Мгновение — на протяжении следующей вспышки молнии — она пристально смотрела на него.

— Да, — выдохнула она. — Дай мне немного соли.

Тави протянул ей половину оставшейся у него пригоршни, и рабыня крепко стиснула белые кристаллики в кулаке.

— Фурии! — сказала она. — Нам ни за что не пройти столько.

— Особенно если мы не тронемся с места, — крикнул Тави и потянул ее за руку. — Идем же! — Он повернулся, но девушка вдруг прыгнула на него и с силой толкнула плечом в сторону. Тави вскрикнул и покатился на землю.

Он поднялся на ноги, дрожа от холода и злости.

— Ты что?!

Девушка медленно выпрямилась, глядя ему в глаза. Вид у нее был теперь совсем усталый; она едва могла стоять, опираясь на свою палку. На земле у ее ног лежал мертвый слайв с размозженной головой.

Тави перевел взгляд с ящерицы на рабыню. Конец ее палки был в крови.

— Ты спасла меня, — пробормотал он.

Снова вспыхнула молния. В свете ее Тави увидел, что рабыня дерзко усмехается.

— Будем надеяться, не зря. Вытащи нас из этой грозы, и будем квиты.

Он кивнул и огляделся по сторонам. Новая молния высветила дорогу — темную прямую линию, и Тави попытался сориентироваться. Потом повернулся спиной к черной громаде Гарадоса и двинулся в темноту, отчаянно надеясь, что найдет убежище прежде, чем ветрогривы наберутся храбрости для нового нападения.

ГЛАВА 9

Исана проснулась от топота ног по лестнице, ведущей в ее комнату. Пока она спала, прошел день и сгустилась ночь; по крыше барабанил дождь. Она села, хотя от этого у нее застучало в висках.

— Госпожа Исана, — чуть слышно прошептала Беритта. Она оступилась в темноте и издала не совсем подобающее юной девушке восклицание.

— Свет, — пробормотала Исана, привычно напрягая волю.

Крошечный дух в фитиле лампы ожил, осветив комнату неярким золотистым сиянием. Она прижала ладони к вискам, пытаясь собраться с мыслями. Дождь все хлестал по крыше, и до нее доносилось злобное завывание ветра. За окном сверкнула молния, за которой последовал странный, рычащий раскат грома.

— Гроза, — выдохнула Исана. — Что-то не так.

Беритта поднялась с пола и присела в реверансе. Бубенцы в венке начали вянуть, роняя алые лепестки на пол.

— Это ужасно, госпожа, просто ужас какой-то. Все боятся. И еще стедгольдер. Стедгольдер вернулся, и он тяжело ранен. Госпожа Битте послала меня, чтоб я вас привела.

Исана вздрогнула.

— Бернард.

Она вскочила с кровати. Движение отдалось в голове острой болью, и ей пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть. Исана сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с охватившей ее паникой, устоять перед болью. Теперь она начинала смутно ощущать страх, злость и беспокойство людей стедгольда, доносившиеся до нее из нижнего зала. Сила и власть нужны им теперь больше, чем обычно.

— Ладно, — сказала она, открывая глаза и пряча лицо под маской спокойствия. — Веди меня к нему.

Беритта выпорхнула из комнаты Исаны, и та решительным шагом поспешила следом за девушкой. Стоило ей спуститься по лестнице, как заполнивший помещение страх накатил на нее волной — словно холодная, мокрая ткань липла к ее коже, пытаясь просочиться внутрь. Она вздрогнула и задержалась на мгновение, отгоняя этот холод от своих мыслей, пока ощущение не отпустило ее. Она понимала, что страх никуда не делся, но пока хватало и этого — отогнать его чуть подальше, обрести способность действовать.

Совладав с собой, Исана шагнула в зал. Большой зал Бернардгольда имел в длину добрых сто футов, примерно половину этого в ширину. Он был сделан из цельного гранита, взращенного из земли много лет назад. Позже сверху над ним надстроили жилые помещения из кирпича и дерева, но сам зал представлял собой цельный каменный массив, изваянный долгими, утомительными часами заклинаний из костей земли. Самые свирепые бури не смогли повредить большой зал и всех, кто искал в нем убежища. Неповрежденным осталось и другое сооружение стедгольда — хлев, где содержался драгоценный скот.

Зал был полон народа. Здесь собрались все обитатели стедгольда — несколько больших семей. Большинство их теснилось у одного из дощатых столов, на которые выставили приготовленную еще с утра еду. В помещении царило тревожное напряжение — даже дети, обыкновенно встречавшие неожиданно подаренный грозой выходной день визгом и игрой в догонялки, казались непривычно притихшими и подавленными. Никто не повышал голоса громче шепота, да и тот стихал с каждым новым ударом грома.

Зал сам собой поделился на две половины. В обоих торцах его пылал в очагах огонь. У дальнего очага собрались за небольшим столом приехавшие стедгольдеры. Беритта вела ее к другому очагу, куда положили Бернарда. Между очагами расположились небольшими группами местные — с одеялами, чтобы остаться на ночлег в зале, если гроза продлится всю ночь. Разговаривали мало и неохотно — возможно, из-за дневной стычки, решила Исана, и никто не хотел находиться слишком близко к очагам.

Исана обогнала Беритту и подошла к огню. Старая Битте, местная учительница заклинаний, склонилась над тюфяком, на который уложили Бернарда. Это была дряхлая, высохшая старуха с седой косой ниже пояса. Руки ее постоянно дрожали, и она почти не выходила из усадьбы, но ремесло свое знала хорошо, и дух ее, равно как и зрение, с годами не ослабел.

Лицо Бернарда было восково-бледным как у покойника, и на мгновение горло у Исаны сдавило от панического страха. Однако грудь его поднялась и опала — он с трудом, но дышал, и она закрыла глаза, снова успокаиваясь. Его укутали мягкими шерстяными одеялами, оставив открытой только правую ногу, всю залитую кровью. Кто-то перевязал рану на бедре, но Исана видела, что пропитанную кровью повязку уже надо менять.

— Исана, — прохрипела старая Битте. — Я сделала все, что могла, детка. Не больше, чем можно добиться иголкой и нитью.

— Что случилось? — спросила Исана.

— Мы не знаем, — вздохнула Битте, присаживаясь на ближайшую скамью. — У него страшная рана на бедре. Возможно, это зверь, хотя такую можно нанести и топором, и клинком. Похоже, он сумел наложить себе жгут и перекрутить раз или два. Может, нам удастся спасти ногу — но он потерял слишком много крови. Он в забытьи, и я не знаю, очнется ли он.

— Ванна, — сказала Исана. — Нам нужно погрузить его в теплую воду.

Битте кивнула.

— Я уже послала за ней. Сейчас принесут.

— И приведите сюда Тави. Я хочу услышать, что случилось с моим братом.

Битте печально посмотрела на Исану.

— Тави с ним не вернулся домой, детка.

— Что?

Страх снова захлестнул ее — мгновенный, ледяной, ужасный. Ей пришлось сделать усилие, чтобы отогнать его, но она умело скрыла это, поправляя упавшую на лицо прядь волос. Она должна казаться спокойной, уверенной.

— Не вернулся с ним?

— Нет. Его здесь нет.

— Его нужно отыскать, — сказала Исана. — Гроза ведь. Он там совсем беззащитен.

— Только безмозглый Линялый выйдет в такую грозу, детка, — ровным голосом возразила Битте. — Он вышел проверить, крепко ли заперт хлев, там и нашел Бернарда. Говорят, фурии берегут дураков и детей. Может, они и Тави помогут… — Она подалась к самому уху Исаны. — Потому что кто-то другой ничего не в силах сделать.

— Нет, — настаивала Исана. — Нам нужно найти его.

Несколько мужчин спустились по лестнице, таща большую медную ванну. Они поставили ее на пол рядом с ними и с помощью детей принялись наполнять водой.

— Исана, — сказала Битте твердым, почти ледяным тоном. — Ты устала. Ты единственная из всех, кого я знаю, способна вернуть Бернарда, но я не уверена, что тебе удастся даже это, не говоря уж о том, чтобы найти Тави в такую погоду.

— Все равно, — не сдавалась Исана. — Я отвечаю за Тави.

Рука старой Битте, теплая и неожиданно сильная, крепко сжала ей запястье.

— Мальчик на улице в грозу. Он уже нашел убежище, Исана. Или уже мертв. Ты должна сосредоточиться на том, что можешь еще сделать, — или Бернард тоже умрет.

Страх, беспокойство снова подступили — в унисон с нараставшей в ней паникой. Тави. Она не должна была с головой уходить в приготовления, не должна была позволить Тави провести ее. Она в ответе за него. Образ Тави, застигнутого грозой, растерзанного в клочья ветрогривами, стоял у нее перед глазами, и она не удержалась от стона.

Она открыла глаза. Руки ее дрожали. Исана посмотрела на Битте.

— Мне нужна будет помощь, — сказала она.

Старая Битте кивнула, но выражение лица ее было тревожным.

— Я переговорила с нашими женщинами, и они дадут все, что могут. Но этого может не хватить. Без умелого заклинания воды у нас не будет шансов спасти его, и даже так…

— Только женщины? — вскинулась Исана. — А Отто, а Рот? Они же стедгольдеры. Они многим обязаны Бернарду. Да если на то пошло, почему они до сих пор не позаботились о нем?

Старая Битте болезненно скривилась.

— Они не помогут, Исана. Я уже просила.

Долгое мгновение Исана потрясенно смотрела на старуху.

— Они… что?

Битте опустила взгляд.

— Они не помогут. Ни один из них.

— Именем фурий, почему?

Старуха покачала головой.

— Не знаю. От грозы все дерганые, особенно стедгольдеры… Они тревожатся о своих, которые остались дома. И Корд постарался как мог.

— Корд? Он здесь? Не в хлеву?

— Ага, детка.

— Где Уорнер?

Битте поморщилась.

— Старый дурак. Уорнер только что не набросился на Корда. Сыновья Уорнера забрали его наверх. Эта их девчонка уговорила его принять горячую ванну — он ведь как приехал, так еще умыться не успел. Если бы не это, они бы вцепились друг другу в глотку еще час назад.

— Проклятые вороны, — зарычала Исана и поднялась на ноги.

Мужчины и дети, наполнявшие ванну, вздрогнули и отступили от нее на шаг. Она окинула взглядом зал и повернулась к старой Битте.

— Уложите его в ванну. Они помогут моему брату, или я затолкаю их стедгольдерские цепи в их трусливые глотки.

Она повернулась на каблуках и зашагала через весь зал к столу в дальнем его конце, у которого собралось несколько человек — соседи-стедгольдеры.

За ними у огня устроились сыновья Корда: немногословный Арик и младший, обвиняемый, — Биттан. Еще подходя, Исана заметила Линялого в насквозь промокшей одежде. Низко опустив голову, он пытался подобраться поближе к огню. Он протянул руку к половнику, торчавшему из котелка с похлебкой, подвешенному у огня, чтобы не остывал.

Сидевший ближе других к огню Биттан нахмурился. Линялый придвинулся еще чуть ближе, и его обезображенное клеймом лицо скривилось в гротескном подобии улыбки. Он опасливо кивнул Биттану, взял себе миску и потянулся за половником.

Биттан рявкнул что-то Арику, повернулся к Линялому и сказал ему какие-то явно оскорбительные слова. Раб округлил глаза и пробормотал что-то в ответ.

— Трусливый пес, — повысил голос Биттан. — Не перечь тем, кто лучше тебя. От тебя смердит, а я сидел здесь и буду сидеть. Пошел прочь от меня!

Линялый кивнул и торопливо взялся за половник.

Арик схватил раба за плечо, резким рывком развернул его к себе и, почти не замахиваясь, ударил его кулаком. Линялый вскрикнул и отшатнулся от огня. Он удержался-таки на ногах, но попятился от сыновей Корда, опасливо втянув голову в плечи.

Арик закатил глаза и хмуро посмотрел на Биттана. Потом скрестил руки на груди и прислонился к стене с противоположной стороны от каменного очага.

Биттан ухмыльнулся и повернулся вслед Линялому.

— Трус полоумный! И не вздумай вернуться! — Он опустил голову; губы его кривились в жестокой улыбке.

На улице снова ударил гром, и Исана сжалась, не давая волне страха захлестнуть и ее. Страх накатил чуть позже, чем она ожидала, и она стояла, зажмурившись, пока он не миновал.

— Чертовы помои, — буркнул один из собравшихся у стола, и ругательство повисло в звонкой тишине, наступившей после удара грома.

Исана собралась, подходя к стедгольдерам.

Говоривший, стедгольдер Олдо, в упор смотрел на Корда, упрямо выставив вперед бритый подбородок.

— Стедгольдеры долины не могут стоять в стороне, когда один из них нуждается в помощи, — продолжал он. — И мы поможем ему.

Корд склонил косматую голову набок, занимаясь нанизанным на нож куском мяса.

— Олдо, — пророкотал он. — Ты ведь недавно надел стедгольдерскую цепь?

Стоя, Олдо был всего на голову выше сидящего Корда.

— Какое это имеет отношение к делу?

— И ты у нас не женат, — продолжал Корд. У тебя нет детей. И семьи — чтобы ты представлял себе, что такое заботы.

— Мне не нужно семьи, чтобы понимать, что вы, двое, — он повернулся и ткнул пальцем в двух других мужчин с цепочками стедгольдеров на шее, — должны оторвать свои задницы с насиженных мест, чтобы помочь Бернарду. Вот ты, Рот, помнишь, как тот саблезуб повадился за твоими свиньями, а? Кто тогда выследил эту тварь? А ты, Отто, — кто нашел по следам твоего младшего, когда тот заблудился в лесу? Бернард, вот кто. Как можете вы сидеть сложа руки?

Отто, округлый мужчина с приятным лицом и редеющими волосами, опустил глаза и вздохнул.

— Ну не то чтобы я не хотел помочь ему, Олдо. Фурии свидетели, нет. Так ведь и Корд тоже дело говорит.

Рот, худощавый пожилой мужчина с гривой седых волос и значительно более темной бородой, отхлебнул из кружки и кивнул.

— Отто прав. Дождя пролилось больше, чем за всю осень. Если долину затопит, нам потребуется вся наша сила без остатка — защищать жизни родных. — Он хмуро покосился на Олдо. — И стедгольдер Корд тоже прав. Ты здесь самый младший, Олдо. Поучился бы выказывать больше почтения старшим.

— Когда они скулят как побитые собаки? Значит, мы так и не сделаем ничего из-за того, что вам может понадобиться ваша сила? — Он повернулся и обрушился на Корда. — Очень ловко с твоей стороны. Его смерть прервала бы Дознание, и ты сорвался бы с крючка графа Грэма.

— Я только об общем благе пекусь, Олдо, — буркнул Корд и ощерил желтые зубы в ухмылке. — Проси меня о чем хочешь, но жизнь одного человека, пусть даже самого хорошего, не должна ставить под угрозу всех в долине.

— Так ведь не первую же грозу переживаем.

— Но не такую, — буркнул Отто, так и не поднимая глаз. — Эта… не такая, как все. Такой свирепой мы еще не видывали. Да я сам ее боюсь.

— И я тоже, — нахмурившись, кивнул Рот.

Олдо переводил взгляд с одного на другого, бессильно стиснув кулаки.

— Отлично, — произнес он наконец, понизив голос. — И кто из вас хочет сказать Исане, что мы и пальцем не шевельнем, пока ее брат истекает кровью на полу собственного зала?

Никто не произнес ни слова.

Исана смотрела на эту группу, нахмурившись и лихорадочно размышляя. Тем временем Корд протянул свою кружку Арику — тот наполнил ее и вернул отцу. Биттан, явно оправившийся от удушья, сидел с опущенной головой, привалившись спиной к стене; рукой он прикрыл глаза так, словно у него болела голова. Исана вспомнила, как он обошелся с Линялым, и понадеялась, что она болит сильно.

Что-то странное показалось ей в кордгольдерах — в том, как они разместились, как держали себя в разгар грозы. Потребовалась долгая минута, пока до нее дошло. Все трое казались спокойнее остальных, словно буйство фурий за стенами зала их не касалось.

Очень осторожно, совсем чуть-чуть приоткрыла она барьер, защищавший ее от эмоций Корда и его сыновей.

Никто из них не боялся.

Она не ощутила ничего — только легкое напряжение в Арике.

Снова блеснула молния, и она поняла, что не успеет заслониться от эмоций. И все же она попыталась — и снова волна страха накатила на мгновение позже, чем она ожидала, дав ей возможность вынести напряжение.

Она все же пошатнулась, и тут чья-то рука схватила ее под локоть. Она подняла взгляд и увидела стоявшего рядом Линялого.

— Госпожа. — Линялый дернул головой вниз в неуклюжем поклоне. — Госпожа, стедгольдер ранен.

— Я знаю, — вздохнула Исана. — Я слышала, это ты нашел его. Спасибо, Линялый.

— Госпоже плохо? — Раб склонил голову набок.

— Все в порядке, — отрицательно мотнула головой Исана. Она оглянулась на семьи обитателей усадьбы, жмущихся друг к другу, настороженно вслушивавшихся в буйство стихий на улице. — Скажи, Линялый, ты боишься этой грозы?

Линялый с отсутствующим видом кивнул.

— Но не очень боишься?

— Тави, — сказал Линялый. — Тави.

Исана снова вздохнула.

— Если кто-то и может найти его во всем этом, так только Бернард. Брутус защитит его от ветрогривов, а Сайпрус поможет отыскать Тави. Тави нужен Бернард.

— Ранен, — сказал Линялый. — Плохо ранен.

— Да, — машинально кивнула Исана. — Не уходи пока. Мне может понадобиться твоя помощь.

Не двигаясь с места, раб буркнул что-то в ответ, хотя по лицу его Исана так и не поняла, услышал ли он ее приказ. Она вздохнула и зажмурилась, связываясь со своей фурией.

— Рилл, — прошептала Исана. Она сосредоточилась на мысленном образе Биттана, представив себе, как он сидит у стены. Водяная фурия пробежала трепетом по ее позвоночнику, по коже — усталая, но готовая выполнять ее команды. — Рилл. Покажи мне.

Линялый резко отвернулся от нее и шагнул к столу.

— Голоден, — буркнул он.

Исана с досадой посмотрела ему вслед, но не стала отвлекаться, чтобы не утратить контакт с Рилл. Опасливо косясь на кордгольдеров, Линялый снова подобрался к огню и котелку, готовый в любой момент отпрянуть от новой оплеухи. Потом он шагнул в сторону, скрывшись за чьей-то спиной.

Исана ощутила движение фурии сквозь влажный воздух зала — словно это ее, Исаны, рука тянулась через помещение к младшему кордгольдеру.

Рилл коснулась Биттана, и вибрирующий страх пронзил ее словно удар молнии. Она охнула и широко раскрыла глаза, поняв наконец, что происходит в зале.

Биттан сплетал заклинание, незаметно посылая напряжение почти каждому из присутствующих здесь, усиливая страх, заглушая тревогой все остальные мысли. Это было проделано весьма ловко — куда ловчее, чем она ожидала от юнца. Должно быть, он держал свою фурию в огне — это объясняло, почему он разместился у очага и ведет себя так, словно место это принадлежит ему.

С осознанием этого на Исану накатила волна противной, липкой слабости. Она пошатнулась и упала вперед, на колени, опершись о пол одной рукой и прижав другую к лицу.

— Исана? — Голос Олдо донесся до нее ясно и отчетливо в наступившей тишине: обитатели Бернардгольда как один повернулись к ней. — Исана, с тобой все в порядке?

Исана подняла глаза и увидела, что сыновья Корда с потрясенными, виноватыми лицами смотрят на нее в упор. Биттан прошипел что-то Арику, и лицо того окаменело.

Она повернулась сказать Олдо о заклинаниях Биттана — и вдруг поняла, что не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Исана подняла голову, и взгляд ее заметался по залу в приступе внезапной паники. Она попыталась говорить, но не смогла издать ни звука.

Люди уже столпились вокруг нее. Олдо с другими соседями тоже спешил к ней. Невысокий стедгольдер поднял ее с пола.

— Помогите. Да помогите же мне кто-нибудь!

— Что это с ней? — спросил Рот. — Клянусь фуриями, да она напугана до смерти!

Голоса стали глуше, смешавшись в неразборчивое, тревожное гудение. Она боролась, она пыталась связаться с Рилл, но водяная фурия только витала рядом, жалась к ней, сама напуганная животным страхом Исаны. Чем сильнее ощущала она свою беспомощность, тем сильнее слабела ее мысленная защита и страх находившихся в помещении наваливался на нее, сковывая по рукам и ногам. Она уже не следила за тем, кто и что говорил, и просто зажмурилась в смятении.

— Не знаю. Она просто упала. Кто-нибудь еще видел?

— Госпожа?

— Исана! Ох, великие фурии, сначала брат, а теперь и она… что же за день такой ужасный!

Исана открыла глаза и оттолкнула Отто — тот пытался открыть ей рот и посмотреть, не подавилась ли она чем-то.

— Подержите ее!

— Исана, успокойся!

— Она не дышит!

Через толпу к ней протолкался Корд, но она смотрела мимо него — туда, где сидели у огня, не обращая на себя внимания, его сыновья. Биттан тоже смотрел на нее, и теперь на красивом лице его играла недобрая, жесткая улыбка. Он сжал руку в кулак, и на Исану ударом обрушилась новая волна паники, лишившая ее на мгновение способности ясно мыслить.

Рядом с Биттаном сидел Арик. Арик, подумала Исана. Заклинатель ветра. Старший сын Корда не смотрел на нее, но сложил пальцы в характерную фигуру, и лицо его сосредоточенно застыло.

Глаза ее начинала застилать черная пелена, и она из последних сил пыталась шепнуть что-то Олдо, который так и продолжал с перепуганным видом держать ее.

— Исана, — бормотал он. — Исана, я тебя не понимаю.

Все качнулось, и Исана вдруг оказалась лежащей на столе, а мир шел кругом. Появился Корд, от которого резко пахнуло немытым телом и жареным мясом. Он глянул на нее сверху вниз.

— По мне, так она просто ударилась в панику. Успокойся, женщина. Не пытайся говорить. — Он наклонился к самому ее лицу, прищурив глаза. — Не стоит, — чуть слышно, но угрожающе прошептал он. — Не пытайся говорить. Успокойся и молчи. Может, это пройдет.

Исана попыталась оттолкнуть Корда, но он был слишком большим, слишком тяжелым, а руки ее — слабыми.

— Все, что от тебя требуется, — это кивнуть, — продолжал шептать он. — Будь паинькой и не мешай всему идти как идет. Тогда все будет хорошо.

Она смотрела на него, ощущая свою беспомощность, чувствуя, как страх окончательно лишает ее контроля над собой. Она понимала, что это Биттан усиливает страх, но даже понимание этого не помогало ей справиться с диким, животным ужасом. Она не сомневалась, если она не уступит Корду, он спокойно даст ей умереть.

Ярость вдруг охватила ее, внезапная, жаркая вспышка, сразу испарившая страх. Исана подняла руки, целясь ногтями Корду в глаза. Он успел отшатнуться, отделавшись неглубокими царапинами на щеках, и взгляд его вспыхнул злобой.

Исана нашла в себе силы сесть, хотя в глазах ее потемнело еще сильнее. Она ткнула дрожащим пальцем в сторону огня.

Все повернулись в ту сторону — и глаза Олдо расширились от внезапной догадки.

— Чертовы вороны! — зарычал он. — Этот придурок Корда убивает ее!

Все громко ахнули. Замешательство сразу охватило зал — эмоций в нем и так хватало, чтобы оно разгорелось как искра в сухой траве. Все кричали, не слыша друг друга.

— Что? — оглядывался по сторонам Рот. — Кто? Что?

Олдо повернулся и начал проталкиваться к огню, но почти сразу же вскрикнул и повалился, споткнувшись об выросшую под ногами складку пола. Камень пошел волнами, словно скомканная плотная материя. Молодой стедгольдер повернулся и выкрикнул команду тяжелой деревянной скамье у стола. Дерево выгнулось дугой и треснуло, как старая кость, «выстрелив» в Корда острыми, как кинжалы, щепками.

Рослый стедгольдер пригнулся к Исане, уклоняясь от щепок, хотя одна из них все-таки полоснула его по щеке, рассадив ее до крови. Корд отвел руку назад и с размаху опустил кулак на Исану.

Она скатилась со стола за долю мгновения до того, как удар стедгольдера раздробил тяжелую дубовую столешницу в щепки. Из последних сил, на четвереньках поползла она к огню и человеку, чья фурия медленно, но верно душила ее.

Она увидела у огня фигуру Линялого — тот смотрел на воцарившийся кавардак, разинув рот, так и не выпуская из руки половника. Потом он всхлипнул и повернулся, чтобы бежать, но споткнулся о ногу только что вставшего Биттана, опрокинув того на пол. Линялый взвизгнул и тоже упал, расплескав похлебку из миски и половника.

Горячее варево попало точнехонько в нахмуренное лицо Арика, тот громко закричал от боли и неожиданности.

Исана вдруг обрела способность дышать. Только что царившее в зале всеобщее замешательство сразу исчезло, словно его и не было. Пару секунд люди оглядывались по сторонам и жались к стенам, сбитые с толку внезапным избавлением от чар.

— Остановите их! — прохрипела Исана. — Остановите Корда!

— Проклятая сучка! — взревел Корд. — Я убью тебя!

Здоровяк повернулся, и Исана почти физически ощутила дрожь земли, когда тот, призвав на помощь силы своей фурии, оторвал от стола разбитую столешницу и как пушинку швырнул в нее. Олдо, припадая на ногу, протащился несколько шагов и бросился Корду в ноги. Тот потерял равновесие, и столешница, пролетев мимо Исаны, врезалась в стену. Корд отшвырнул Олдо как щенка в сторону и снова повернулся к Исане.

Исана пыталась отползти подальше, отчаянно призывая Рилл на помощь. Люди снова закричали в смятении, и дверь с грохотом отворилась. Воздух сгустился, и порыв ветра с визгом вылетел из дымохода, швырнув в Исану тучей раскаленных углей. Она вскрикнула и упала ничком в ожидании боли от ожогов.

Вместо этого угли пронеслись над ней, и она услышала вопль Корда.

— Эй, Корд, лживый слайв! — прохрипел с лестницы стедгольдер Уорнер.

Он стоял в чем мать родила, если не считать обернутого вокруг талии полотенца; по коже его стекала вода, а курчавые волосы были покрыты шапкой мыльной пены. За его спиной изготовились, обнажив мечи, сыновья-легионеры.

— Давно пора научить тебя вежливому обращению с женщиной. Уройте-ка их, ребята! — завопил Уорнер, вытаращив глаза.

— Отец! — крикнул, перекрывая шум, Арик.

Сыновья Уорнера скатились с лестницы.

— Отец, дверь!

— Стойте! — закричала Исана. — Эй вы, всем стоять! Никакого кровопролития в моем доме!

Кто-то навалился на нее сзади и с силой прижал к полу. Она дернулась, извернулась и увидела Линялого.

— Линялый, — прохрипела она. — Слезь с меня сейчас же!

— Линялому больно! — захныкал раб и словно ребенок-переросток спрятал лицо у нее между лопаток. — Не нужно больно!

Корд взревел, схватил первого из ринувшихся на него сыновей Уорнера одной рукой за запястье, другой — за пояс и швырнул его в стену. Не дожидаясь, пока тот сползет по ней на пол, он бросился к дверям. Арик с Биттаном следовали за ним по пятам; обитатели Бернардгольда опасливо жались к стенам, не преграждая им дорогу. Корд с разбегу врезался в дверь, сорвав одну из створок с петель, и в зал ворвались гул дождя и завывания ветра, почти мгновенно скрывших из вида и Корда, и его сыновей.

— Пусть уходят! — крикнула Исана таким звонким от волнения голосом, что остальные двое сыновей Уорнера застыли как вкопанные, глядя на нее.

— Пусть уходят, — повторила Исана.

Она наконец высвободилась из-под Линялого и огляделась по сторонам. Олдо лежал на полу, задыхаясь, а у стены виднелось неподвижное тело старшего сына Уорнера. В противоположном конце зала старая Битте склонилась над не подававшим признаки жизни Бернардом, хотя скрюченные пальцы ее крепко сжимали железную кочергу.

— Исана! — возмутился Уорнер. Придерживая одной рукой полотенце, он спускался по лестнице. — Не можем же мы отпустить их просто так! Таких зверей опасно оставлять на воле!

Тут усталость и головная боль, смешавшись с осадком от страха и напряжения, навалились на Исану, и ее начало трясти. На мгновение ей пришлось даже низко опустить голову и приказать Рилл осушить ее глаза от слез.

— Пусть уходят, — еще раз повторила она. — У нас хватает своих хлопот с ранеными. А этих убьет гроза.

— Но…

— Нет, — отрезала Исана и оглянулась на остальных стедгольдеров. Рот медленно поднимался на ноги, тряся головой. Отто поддерживал старшего соседа под локоть, и на почти лысой голове его блестел пот. — Нам нужно заняться ранеными, — напомнила им Исана.

— Что случилось? — пробормотал Отто. — Чего это они?

Рот положил руку на плечо Отто.

— Они наложили на нас чары. Огонь. Верно, Исана? Делали так, чтобы мы боялись сильнее, чем полагалось бы.

Исана кивнула. В душе она была благодарна Роту и понимала, что как заклинатель воды он почувствует это. Он коротко улыбнулся ей.

— Но как, — потрясенно спросил Отто, — как они проделали все это, а мы ничего и не заметили?

— Мне кажется, — сказала Исана, — что Биттан нагнетал все это постепенно. Ну, как подливаешь в ванну горячей воды понемногу — так, что сидящий в ней этого не замечает.

Отто зажмурился.

— Я знал, что вы умеете передавать эмоции другим, но не думал, чтобы таким образом.

— Большинство граждан, владеющих заклинанием огня, делают это в той или иной степени, — пояснила Исана. — Почти каждый сенатор может делать это, даже сам того не сознавая. Грэм — так тот все время делает это.

— Ну да, — вслух размышлял Рот. — И покуда его сынок занимался этим, Корд кормил нас всем этим вздором насчет возможного наводнения — а мы уже были достаточно встревожены, чтобы верить в разумность его речей.

— Ох, — вздохнул Отто. Он кашлянул и залился румянцем. — Ясно. Ты поздно спустилась, Исана, а то бы мы это раньше заметили. Но почему ты ничего нам не сказала?

— Потому что тот, другой, душил ее, балда ты этакая, — рявкнул Олдо, так и не поднимаясь с пола. — И ты сам видел, что пытался сделать с ней Корд.

Голос его прозвучал хрипло, потому что поврежденная нога изрядно болела.

— Говорил я вам всем, — с плохо скрываемым удовлетворением подал голос Уорнер. — Они все опасная шайка.

— Уорнер, — устало вздохнула Исана. — Ты бы пошел оделся.

Стедгольдер посмотрел на себя и, похоже, впервые заметил свою наготу. Он покраснел, промямлил что-то в свое оправдание и поспешил прочь из зала. Отто снова помотал головой.

— Все равно не верится, чтобы кто-то смог провернуть такое.

— Отто, — буркнул Олдо. — Ты бы хоть изредка пользовался головой не только для того, чтобы крутить ею перед зеркалом. Бернард ранен, и сын Уорнера тоже. Опускай их в ванну да исцели как следует.

Рот решительно кивнул, собираясь с силами.

— Конечно. Стедгольдер Олдо, — он склонил голову перед молодым соседом, — был прав с самого начала. Исана, я обещаю помочь тебе всем, чем смогу, и Отто вот тоже.

— Я? — встрепенулся Отто. — Ох, ну да, конечно. И как это мы, Исана, могли вести себя так глупо! Разумеется, мы поможем.

— Детка! — окликнула ее Битте, отвернувшись на пару секунд от неподвижного тела Бернарда. Голос ее сделался необычно резким. — Исана, времени больше нет.

Исана повернулась к Битте. Лицо у старухи побелело как полотно.

— Твой брат… Он умер.

ГЛАВА 10

Тави пошатнулся от внезапного порыва ветра. Девушка поймала его за руку, удержав на ногах, а свободной рукой швырнула назад несколько последних кристалликов соли из тех, что он дал ей пару часов назад. Послышался пронзительный визг, и слабо светившийся силуэт налетевшего на них ветрогрива распался на куски.

— Вот и все, — крикнула она, перекрывая шум ветра. — У меня соль кончилась!

— У меня тоже! — отозвался Тави.

— Далеко еще?

Он прищурился, пытаясь увидеть хоть что-то сквозь дождь и темноту, дрожа и почти ничего не соображая от холода.

— Не знаю, — признался он. — Ничего не вижу. Мы должны быть где-то совсем рядом.

Она прикрыла рукой глаза от ледяного дождя.

— «Почти» нам недостаточно. Они возвращаются.

Тави кивнул.

— Смотри внимательно, не увидишь ли света, — сказал он и крепче стиснул ее руку, прежде чем шагнуть вперед, в темноту.

Ее пальцы тоже сжались. Рабыня была сильнее, чем казалось на первый взгляд, и хотя его рука давно онемела от холода, ее пальцы причинили ему боль. Ветер и прятавшиеся в нем ветрогривы злобно ревели.

— Они приближаются, — прошептала она. — Если мы хотим выбраться, это надо делать сейчас.

— Это где-то близко. Должно быть близко. — Тави изо всех сил прищурился, вглядываясь в темноту. И тут он увидел его краем глаза: слабое золотое свечение. Должно быть, в темноте он сбился с дороги и взял чуть в сторону. Он резко развернулся в ту сторону и дернул девушку за запястье. — Вон! Огонь! Вон там! Надо бежать туда.

Из последних сил напрягая негнущиеся ноги, Тави ринулся вперед. Земля под ногами начала подниматься вверх, сменившись пологим склоном. Дождь слепил его и заслонял свет пеленой, поэтому Тави он казался не ярче горящей свечи, но и этого хватало, чтобы он не сбивался с нужного направления. Молнии то и дело озаряли небо вспышками, а ветрогривы визжали почти у них над головой.

Даже сквозь рев ветра до Тави доносилось тяжелое дыхание рабыни — ее силы тоже явно были на исходе. По мере того как они приближались к заветному огню, она оступалась все чаще. Снова завизжали ветрогривы, и Тави, оглянувшись, увидел, как один из них вырвался вперед с перекошенным от голода и злобы призрачным лицом.

Глаза у девушки расширились, увидев выражение лица Тави, и она начала поворачиваться — но медленно, слишком медленно, чтобы успеть отбить нападение.

Тави сделал шаг назад, схватил ее обеими руками за запястье и изо всех сил дернул вперед, швырнув мимо себя в направлении огня.

— Беги! — крикнул он. — Внутрь, быстро!

Ветрогрив налетел на Тави, и внезапно весь воздух куда-то делся из его легких, а в теле, казалось, не осталось ни капли тепла. Он почувствовал, как его ноги оторвались от земли и гроза легко — как листик — швырнула его вниз по склону, прочь от убежища на вершине. Он катился кувырком, расслабив руки и ноги, изо всех сил стараясь не остановиться слишком рано, пока не окажется у самого подножия холма. Перед глазами на мгновение возник освещенный вспышкой молнии большой серый камень, и он услышал собственный крик, когда отчаянным усилием увернулся от него.

Внизу мелькнул отблеск света на воде, и он направил свое падение к ней, хотя страх и лишил его уже почти всякой надежды. Он остановился посреди грязной лужи глубиной не больше пальца, но обжигающе-холодной. Руки его увязли в грязи почти по локоть. Он рывком вытащил их и повернулся как раз вовремя, чтобы заметить налетающего на него ветрогрива.

Тави перекатился вбок. Вязкая грязь затрудняла движения, и смертельный холод ветрогрива снова сгустился у его носа и рта, лишив возможности дышать. Он забился изо всех сил, но бесполезно. Он мог помешать фурии душить его не более чем, скажем, раскинуть руки и взлететь над грозой.

Тави знал, что у него остался всего один шанс — и тот сомнительный. Он с усилием поднялся на ноги, подпрыгнул в воздух и ничком бросился в жидкую грязь. Липкая жижа и ледяная вода сомкнулись над ним. Он попробовал забиться в нее еще глубже, потом перевернулся на спину.

И вдруг вновь обрел способность дышать.

Тави заморгал, пытаясь разглядеть ветрогрива, — но тот смотрел в другую сторону. Фурия извивалась у того места, где только что нападала на него, и взгляд ее голодных светящихся глаз метался во все стороны, ни разу не задержавшись на Тави. Ветрогрив завизжал, и на этот призыв ринулось с полдюжины его приятелей, закружившихся в поиске вокруг того места, куда упал Тави.

Тави поднял руку, чтобы вытереть грязь с глаз, и губы его скривились в свирепой ухмылке. Он не ошибся. Земля. Враждебная фуриям воздуха земля облепила его с головой, спрятав от них. Вот только какая же она холодная! Тави смотрел на извивавшихся ветрогривов, и холод пронизывал его до костей. Ветрогривы пока не угрожали ему. Надолго ли?

Дождь не переставал, забрызгивая глаза Тави жидкой грязью. Этот же дождь смоет защищавший его слой грязи, и очень быстро — если он, конечно, еще раньше не замерзнет до смерти. Двигаясь как можно тише и осторожнее, он протянул руку, зачерпнул пригоршню грязи и вылил себе на грудь и живот, где от старого слоя уже почти ничего не осталось.

Тави вгляделся сквозь грозу вверх, в направлении горевшего на вершине холма огня. Собственно, самого огня почти не было видно, только чуть выделявшиеся в темноте очертания входа в темную постройку. Никаких признаков рабыни он не увидел, из чего следовало, что та либо в безопасности, либо мертва. В обоих случаях он сделал для нее все, что мог. Он громко зашипел от досады.

И сразу же трое ветрогривов обратили на него свои светящиеся глаза и поплыли сквозь грозу прямо в направлении его рта.

Он сдержал зародившийся было у него в груди крик. Вместо этого он еще несколько раз перекатился по грязи в сторону и только потом вскочил на ноги. Оглянувшись, он увидел, как грозовые фурии крутятся у места, где он только что лежал. Выходит, они его не видели, но уж наверняка слышали. Даже сквозь грозу они услышали его дыхание. Теперь-то он едва осмеливался дышать… интересно, услышат ли они его, когда он будет двигаться?

А… все равно, решил он. Так или иначе, дождь выставит его на обозрение, не пройдет и пары минут. Ему необходимо убраться с открытого места под крышу. Ему придется попытаться проскользнуть мимо разъяренных ветрогривов.

Эти сто или чуть больше футов Тави запомнил на всю жизнь: должно быть, так чувствует себя голодная мышь, пробираясь в поисках крошек съестного между ног великанов.

Со всех сторон извивались и завывали ветрогривы. Неизвестно откуда из темноты выскочил и перебежал Тави дорогу обезумевший от страха бычок. К нему сразу же бросилось трое ветрогривов. На глазах у Тави фурии сшибли бычка на землю — тот пытался отбиваться, но рога его проходили через их призрачные тела, не причиняя им ни малейшего вреда. Бычок успел еще испустить полный ужаса вопль, а потом один из ветрогривов разорвал ему глотку, а два других навалились на морду, лишив того воздуха. Дальше бычок бился молча, но все слабел и слабел от потери крови. Остальные ветрогривы тоже поспешили к месту расправы, выставив когти.

Животное исчезло в клубящемся тумане. Только через несколько секунд светящаяся масса распалась на отдельные завывающие тела.

От бычка не осталось ничего, кроме бесформенной груды кровавых ошметков, изломанных костей, да еще головы с вылезшими наружу глазными яблоками.

Ноги у Тави сразу стали ватными, и на протяжении нескольких вдохов он не мог отвести взгляда от этого жуткого зрелища. Потом очередная молния ослепила его, но смерть несчастного бычка все равно стояла у него перед глазами. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог выдавить из себя ни звука, так сильно сковал его страх.

Молния снова расколола небо, и страх охватил его с новой силой — однако на этот раз беспомощное оцепенение сменилось внезапным приступом отчаянной силы, и он стрелой бросился вверх по склону к обещавшему спасение свету. Он услышал свое тяжелое дыхание, потом крик, и ветрогривы откликнулись на него хором своих яростных воплей. Они снова заплясали вокруг него — но ни один из них его так и не увидел. Защита земли держалась крепко, дав Тави возможность добежать до вершины.

Там вырастал из земли на высоту в три человеческих роста простой купол из полированного мрамора. Из открытого дверного проема лился мягкий золотой свет, а над ним, вырезанная золотом в мраморе, виднелась семиконечная звезда Первого лорда Алеры.

Тави почувствовал, как кусок глиняной корки размером с добрый праздничный пирог отвалился у него со спины, и услышал позади злобный рев фурий. Он громко завопил — чудовищный порыв ветра с пляшущими в нем призрачными фигурами устремился к нему. Он обхватил голову руками и с разбега бросился в дверной проем.

И упал на гладкий каменный пол во внезапной оглушительной тишине.

Тави рывком поднял голову и огляделся по сторонам. Руки и ноги его дрожали крупной дрожью; тело изо всех оставшихся сил пыталось напомнить мозгу, что он должен подняться и бежать, бежать… Вместо этого он сел и, все еще продолжая задыхаться, внимательнее всмотрелся в окружавшую обстановку.

Если бы он не задыхался от погони и борьбы за жизнь, у него наверняка захватило бы дух от красоты мавзолея принцепса.

Хотя за дверью продолжала бушевать гроза, вспыхивали молнии, барабанил по земле проливной дождь, внутри мавзолея все эти звуки казались далекими и лишенными какого-либо значения. Земля могла содрогаться, а воздух бурлить злобными фуриями, но под куполом слышались лишь негромкий шелест воды, потрескивание огня и редкое птичье чириканье.

Мавзолей был отделан не мрамором, а хрусталем. Блестящие стены возвышались на два десятка футов, откуда начинал смыкаться купол. Свет семи огней, горевших без всякого видимого топлива, пронизывал хрусталь, преломлялся в нем, повисая сотнями играющих, переливающихся радуг. Центр помещения занимал небольшой бассейн, вода которого прозрачностью и неподвижностью своей не уступала амарантскому стеклу. Пруд был окружен кольцом пышной зелени — кустов, трав, цветов и даже небольших деревьев, опрятных, словно за ними постоянно ухаживали садовники.

По периметру стены между огнями были аккуратно разложены семь комплектов оружия и доспехов: алые плащи, бронзовые щиты и мечи королевской гвардии с рукоятями из слоновой кости. За доспехами возвышались почти бесформенные фигуры из темного камня — вечно угрожающие, вечно нацелившие прорези шлемов на врага.

Посередине бассейна высился куб из черного базальта. На кубе лежала светлая фигура: изваянный из ослепительно-белого мрамора юноша. Глаза его были закрыты, словно он спал, руки сложены на груди, на рукояти лежащего на теле меча. Богато отделанный плащ был накинут на одно плечо, и из-под него виднелась солдатская кираса. В ногах стоял мраморный шлем с фамильным знаком Гаев. Волосы его, стриженные по-солдатски коротко, обрамляли красивое, с тонкими чертами лицо, хранившее мирную, сонную улыбку. Будь это не мраморное изваяние, а человек во плоти, Тави ожидал бы, что он вот-вот поднимется, наденет шлем и отправится по своим армейским делам, однако принцепс Гай умер много лет назад, еще до рождения Тави.

Краем глаза он уловил движение, но слишком устал, чтобы поворачивать голову. Рядом с ним опустилась на колени рабыня — мокрая, дрожащая. Она дотронулась до его плеча и тут же отвела руку, глядя на испачкавшую ее липкую грязь.

— Вороны и фурии! В какой-то момент мне показалось, будто сюда ввалилась горгулья.

Он подозрительно покосился на нее, но в глазах ее не было ничего, кроме усталой улыбки.

— Некогда было умыться.

— Я хотела было вернуться и искать тебя, но не видела ни зги — и ветрогривы тут же навалились. Пришлось снова спрятаться здесь.

— В этом-то и смысл, — извиняющимся тоном пояснил Тави. — Ты уж прости, но вид у тебя был такой, будто ты вот-вот упадешь.

Губы рабыни скривились в усмешке.

— Возможно, — призналась она и стерла с него еще немного грязи. — Очень умно… и очень смело. Ты не ранен?

Тави мотнул головой, пытаясь унять непроизвольную дрожь.

— Так, ерунда. Царапины. Вот устал — это да. И замерз.

Она кивнула и вытерла его перепачканный грязью лоб.

— Все равно спасибо.

Он выдавил из себя слабую улыбку.

— Меня можешь не благодарить. Я Тави из Бернардгольда.

Пальцы девушки непроизвольно коснулись ошейника; она нахмурилась и опустила взгляд.

— Амара.

— Откуда ты, Амара?

— Ниоткуда, — буркнула девушка. Она подняла глаза и осмотрелась по сторонам, явно потрясенная великолепным интерьером. — Что это за место?

— М-мавзолей п-принцепса, — дрожа, пробормотал Тави. — Это курган поля Слез. Принцепс погиб здесь в бою с маратами — еще до моего рождения.

Амара кивнула, все еще продолжая хмуриться. Она смахнула с рук большую часть глины и приложила запястье ко лбу Тави.

— У тебя жар.

Тави закрыл глаза, и веки вдруг сразу сделались слишком тяжелыми, чтобы открывать их снова. Кожу как-то странно покалывало, и ощущение это постепенно сменяло собой жгучий холод от грязи.

— Говорят, Первый лорд сам соорудил это за один день. После того, как всех тут похоронили. Целый легион. Говорят, мараты не оставили от тела принцепса почти ничего… во всяком случае, слишком мало для официальных похорон. Потому и похоронили его здесь, а не в столице.

Рабыня взяла его за руку и заставила встать, хотя и сама тряслась от холода. Он не сопротивлялся, но и стоять было нелегко из-за почти приятной немоты в членах. Он старался говорить, складывать слова, цепляясь за них, чтобы не потерять сознание.

— Здесь очень сильные фурии. Фурии Короны. Говорят, они такие сильные, что могут хранить тени всех солдат, которые погибли здесь. Их не могли отвезти домой. Слишком много тел. Сильные фурии защитят нас. Каменный курган. Земля против воздуха. Кров.

— Ты был прав, — сказала Амара.

Она позволила ему снова лечь, и он благодарно сполз по стене на пол. Сквозь покалывание во всем теле он ощущал далекое тепло, что-то замечательное, убаюкивающее. Должно быть, она отвела его к одному из огней.

— Это все я виноват, — пробормотал Тави. — Я не пригнал домой Доджера. Мой дядя… Мараты в долине.

Последовало несколько секунд потрясенного молчания.

— Что? — произнесла она наконец. — Что? Тави, о чем это ты? Какие мараты?

Он силился сказать что-то еще, ответить на вопрос рабыни, предостеречь ее. Но язык отказывался шевелиться, а мозг — складывать слова. Он сделал еще одну попытку, снова неудачную: он дрожал слишком сильно, чтобы выговорить внятно хоть слово. Амара сказала ему что-то, но он не уловил смысла сказанного — так, хаотический набор звуков. Он ощутил на себе ее руки, счищавшие с него наполовину замерзшую грязь и растиравшие его, но все это казалось почему-то далеким и ненужным.

Голова его упала на грудь. Даже сделать вдох казалось ему теперь непосильной задачей.

А потом его окутала чернота — абсолютная, безмолвная чернота.

ГЛАВА 11

Сердце Исаны болезненно дернулось в груди, а горло словно сдавила чья-то рука.

— Нет, — прошептала она. — Нет. Мой брат не… он не умер. Не может быть.

Старая Битте опустила взгляд.

— Сердце. Дыхание. Они оба остановились. Он потерял слишком много крови, детка. Он умер.

В зале воцарилось молчание.

— Нет, — сказала Исана. У нее кружилась голова, словно ее оглушили ударом палки, и ей пришлось зажмуриться. — Нет. Бернард… — Неправильность этой смерти обрушилась на нее клубком железных цепей.

Бернард остался последним и единственным членом ее семьи, и она была рядом с ним всегда, сколько себя помнила. Она не могла представить себе мир, в котором не было бы ее брата. Она наверняка могла сделать что-то. Наверняка могла. Она почти принялась за это… почти. Если бы не вмешались Корд с сыновьями, если бы их не предоставили самим себе, два опытных заклинателя воды оказали бы помощь Бернарду еще до того, как ее разбудили.

Вороны побери Корда и его проклятую семейку, с яростью подумала Исана. Какое право имел он рисковать жизнью других, защищая свое положение? Бернарда можно было спасти. Он остался бы жив.

Она не может без Бернарда. Стедгольд не может без него. Тави не может.

Тави. Если кто и мог найти сейчас Тави, если кто и мог помочь ему, так только ее брат. Ей необходима его помощь. Ей необходимо, чтобы он был рядом. Без него Тави может пропасть раз и навсегда. Он может…

— Нет, — громко произнесла Исана. Она сделала глубокий вдох и взяла себя в руки. Она не позволит подлости Кордов убить сразу и ее брата, и Тави. Она подняла голову и в упор посмотрела на старую Битте. — Нет, это еще не конец. Кладите его в ванну.

Битте потрясенно посмотрела на Исану.

— Что?

— Кладите его в ванну, — повторила Исана. Резкими, торопливыми движениями она закатала рукава. — Отто, Рот, идите сюда и приготовьте своих фурий.

— Исана, — громко прошипела Битте. — Исана, детка, ты не можешь делать этого.

— Может, — негромко возразил Отто; лысина его блестела в свете огня. — Такое делали и раньше. В мои молодые годы, когда я только-только цепь свою надел, мальчишка Гаральда Младшего провалился под лед в мельничный пруд. Он там добрых полчаса пролежал на дне, пока мы его не вытащили, — и остался жив.

— Жив… — с горечью буркнула Битте. — Не вставал из кресла и пускал слюни, пока не помер от лихорадки. Ты что, желаешь такого Бернарду?

Рот поморщился и положил худую руку на плечо Отто.

— Она права. Даже если мы вернем его тело, разум его может и не вернуться.

Исана встала перед ними.

— Он мне нужен, — сказала она. — Тави остался там, в грозу. Мне некогда спорить. Минуту назад вы хотели помочь мне — так делайте это или не мешайтесь под ногами.

— Мы поможем, — с готовностью выдохнул Отто.

Рот нерешительно вздохнул.

— Угу, — кивнул он. — Будем надеяться, эта попытка не убьет еще и тебя.

— Я тронута твоей заботой, — буркнула она и шагнула к медной ванне. Несколько мужчин под руководством Битте подняли безжизненное тело Бернарда и опустили его в ванну. Вода мгновенно порозовела от крови, сочившейся из рваной раны на бедре. — Снимите повязку, — скомандовала она. — Сейчас это уже не важно.

Она опустилась на колени рядом с ванной и прижала пальцы к вискам Бернарда.

— Рилл, — прошептала она, на мгновение опустив руку и коснувшись ею воды. — Рилл, ты мне нужна.

Вода слегка заколыхалась, когда в ванну нырнула Рилл. В вялых, неуверенных движениях Рилл ощущалось сопротивление… нет, не сопротивление, но усталость. Ее собственная усталость. При нынешнем состоянии Исаны Рилл наверняка слышала ее не слишком отчетливо, а потому и откликалась на нее не так хорошо, как обычно могут фурии. Ох, через минуту это будет уже не важно…

— Имми, — прошептал Отто.

Исана почувствовала на плече руку коренастого стедгольдера; теплые пальцы чуть сжали его, ободряя. Вода под ее пальцами забурлила сильнее — это появилась в ванне вторая фурия, и присутствие ее ощущалось сильнее, чем в случае с Рилл.

Рот положил ей руку на второе плечо.

— Алмия…

Вода забурлила в третий раз, еще сильнее, ибо фурия старшего стедгольдера несла с собой заряд текучей силы.

Исана сделала глубокий вдох, сосредоточившись на задаче, отстранив усталость, страх и злость. Отстранив тревогу за Тави, неуверенность в собственных силах. Отстранив все, кроме чувства связи с Рилл, с водой в ванне и телом, которое эта вода сейчас окружала.

Ощущение тела, погруженного в воду, было сейчас самым явным из всех ощущений — легкая вибрация, исходившая от кожи. Исана повелела Рилл окружить Бернарда, улавливая эту хрупкую оболочку энергии вокруг его тела, слабые жизненные токи. Какое-то жуткое мгновение вода оставалась неподвижной, и она не ощущала ничего.

Потом Рилл взбурлила, уловив в раненом теле слабые признаки жизни. Сердце Исаны подпрыгнуло в груди от облегчения.

— Он еще здесь, — прошептала она. — Только нам надо спешить.

— Ты бы не рисковала, Исана, — негромко посоветовал Рот. — Он уже слишком далеко.

— Он мой брат, — сказала Исана. Она вытянула ладони по сторонам бычьей шеи Бернарда. — Вы с Отто затяните рану. Остальное я сделаю сама.

Рука Отто крепко сжала ее плечо. Рот тяжело, неуверенно вздохнул.

— Если ты уйдешь в это, ты можешь не вернуться обратно. Даже если тебе и удастся оживить его.

— Знаю. — Исана закрыла глаза и чуть нагнулась, осторожно поцеловав брата в лоб. — Ладно, хорошо, — выдохнула она. — Начали.

Она сделала медленный выдох, сосредоточилась и устремила все свое внимание, всю свою волю вперед, в воду. Тупая боль в членах исчезла. Исчезло болезненное напряжение в спине — исчезли вообще все ощущения, начиная со слишком холодной кожи под ее пальцами и до гладкого камня под коленями. Она ощущала только воду, слабеющую ауру вокруг Бернарда и призрачное присутствие фурий в воде.

Сознание Рилл сделалось ближе, и в нем обозначилось нечто вроде тревоги — отклика на ее, Исаны, тревогу. Она коснулась Рилл своими мыслями, обрисовав фурии образ и задачу. В ответ на это Рилл подплыла еще ближе, в то же пространство, которое занимало сознание Исаны. Ощущение присутствия Рилл слилось с ее естеством так тесно, что она больше не различала, кто из них кто. На мгновение Исана перестала ориентироваться в пространстве. Затем Рилл, как это бывало всегда, заполнила ее потоком звуков, неясных образов и почти осязаемых эмоций.

Она видела чуть размытые очертания побелевшего тела Бернарда и еще более размытые очертания себя самой, склонившейся над ним. Фурии Рота и Отто нетерпеливо плавали рядом с ней в воде, словно слабо окрашенные облачка.

Она не произносила ни слова, но теперь могла без труда общаться с Отто и Ротом через их фурий.

— Затяните рану. Остальное я сделаю сама.

Две другие фурии послушно заметались по воде, собирая алые капельки успевшей натечь в воду крови и гоня их обратно, к рваной ране на бедре у Бернарда.

Исана не стала ждать, пока те доделают свою работу. Вместо этого она изо всех сил сосредоточилась на слабеющей ауре брата и более сильной энергии жизни в ее собственном теле.

Она знала, что очень рискует. Управлять жизненными энергиями или хотя бы касаться их всегда нелегко. Эти энергии сильны и непредсказуемы как сама жизнь — и столь же уязвимы. Однако, опасно это или нет, это необходимо было сделать. Хотя бы попытаться.

Исана вздохнула и коснулась этой слабой, угасающей вибрации жизненных сил вокруг Бернарда. И когда ее собственная оболочка коснулась его, она заставила эти две оболочки слиться воедино, наполнив их своей энергией. Реакция последовала незамедлительно.

Тело Бернарда резко дернулось в воде; казалось, все до единого мускулы его сократились сразу. Спина его выгнулась дугой, и Исана скорее почувствовала, чем увидела, как глаза его широко открылись. Сердце его отозвалось тяжелым, неровным стуком: удар… другой… третий… Исана почувствовала облегчение, а Рилл тем временем, проникнув в тело через рану на бедре, разбежалась по сотням кровеносных сосудов, разнося ее сознание по всем закоулкам тела Бернарда. Она ощущала его усталое сердце, его досаду, его страх, его эмоции, словно ножом полосовавшие ее сердце. Она ощущала, как сопротивляется его тело ранению. Сопротивление почти прекратилось. Он умирал.

То, что она делала дальше, не подчинялось логической мысли или какому-то заранее принятому методу. Слишком на много частей раздробились ее мысли, чтобы управлять ими или хотя бы разобраться в них. Все основывалось исключительно на ее инстинктах, на ее способности высвобождать осознанную волю, ощущать все части целого — и действовать, восстанавливая это целое.

Она ощущала это как увеличивающееся давление, как стальные цепи напряжения, медленно и неотвратимо стягивающиеся на множестве ее мыслей, заглушающие их. Она боролась с этой глухотой, старалась сохранить сознание, жизнь и поделиться ими с каждой частью покалеченного тела Бернарда. Она бросилась в эту борьбу вся, без остатка, напрягая все силы в этом поединке со смертью, только бы и дальше слышать робкое, неровное биение его усталого сердца.

Она держалась за его жизнь, а тем временем фурии Рота и Отто гнали кровь обратно в его тело. Она удерживала его в этом мире, а два заклинателя принялись за саму рану, закрыв ее и заживляя частица за частицей саму ткань.

Она удерживала его жизнь из последних сил — и в какое-то ужасное мгновение между двумя ударами сердца поняла, что силы ее на исходе — что она его теряет.

Через Рилл она ощутила безмолвное стремление Рота оставить ее брата и попытаться спасти хотя бы ее. Так же безмолвно она отказалась и еще решительнее направила остатки энергии своего тела в Бернарда, в его с усилием бьющееся сердце. Она бросила все, что сумела собрать, в него — и ощутила, как эта энергия покинула ее, оставив почти без сил. Она отдала брату все, что составляло ее саму: любовь к нему, любовь к Тави, страх перед его возможной смертью, досаду, боль, страх, радость светлых воспоминаний и отчаяние самых беспросветных мгновений ее жизни. Она не оставила себе ничего.

Бернард снова содрогнулся и резко вздохнул, обжигая легкие ледяным огнем. Он закашлялся, и жуткая неподвижность сразу исчезла, заставив его легкие работать — вдох, другой, третий…

Исана испытала облегчение: тело его сразу сделалось сильнее, энергия снова заструилась по его жилам, а сердцебиение начало учащаться и становиться ровнее и увереннее; пульс его отдавался в ее сознании ударами кузнечного молота. Она ощущала Рилл, но смутно — фурия двигалась по его телу в каком-то смятении. Рот еще раз попытался послать ей какой-то сигнал, но она слишком устала, чтобы разобрать его. Она уже не контролировала свое сознание, отпустив его плавать само по себе, а сама погружалась куда-то в темноту, в тепло, обещавшее ей отдых от тревог, и боли, и усталости.

И тут в ней вспыхнул и забился какой-то огонь. Она подумала, что ощущение это ей откуда-то знакомо… Откуда-то из давних-давних времен. Ее погружение в небытие на мгновение замедлилось.

Огонь вспыхнул снова. И еще раз. И еще.

«Боль. Я чувствую боль».

Какой-то далекой, словно оторванной от нее, неуверенной частью сознания она понимала, что происходит. Рот не ошибался. Она отдала слишком много себя и не могла теперь вернуться в свое тело. Слишком устала она для этого, слишком много сил потеряла. Она умрет — прямо здесь, рядом с ванной. Тело ее осядет на пол, лишенное жизни.

Огонь вспыхнул еще раз, осветив черноту.

«Мертвые не чувствуют боли, — подумала она. — Боль — это удел живых».

Она рванулась к нему, к этому огню в ночи. Приятное погружение прекратилось, хотя часть ее отчаянно протестовала. Она тянулась назад, к боли, но не двигалась с места, не начинала всплывать.

«Слишком поздно. Я не могу вернуться».

Она попыталась еще раз — безрезультатно. Она билась с безмолвием, с теплом. Она билась за жизнь.

Внезапно свет вспыхнул прямо над ней, ослепительный, как новорожденное солнце. Исана тянулась к нему, обнимала этот далекий огонь каждой частью себя, которая еще оставалась живой. Огонь потоком омывал ее, превратившись в непрерывную сияющую пытку, боль сильнее любой другой, которую она испытывала за свою жизнь. Ее словно закрутило головокружительным вихрем, на нее сразу навалились смятение, пустота в месте, где только что была Рилл, и боль — все больше и больше боли.

Она вернулась в нее и была счастлива этому. Свет и боль поглотили все: члены ее болели как от непосильной нагрузки, неровное дыхание жгло легкие, голова гудела как котел, а сознание захлебывалось от переполняющих ее ощущений.

Она услышала крики. Кто-то визжал, последовал тяжелый удар — кто-то упал. Снова визг. Линялый, подумала она.

— Эй! — крикнул кто-то. Отто? — Смотрите! Она дышит!

— Одеяло сюда! — рявкнул решительный голос Рота. — Нет, два — еще для Бернарда!

— И похлебки: им обоим нужна пища!

— Сам знаю. Да уберите же отсюда этого идиота-раба, пока он еще кого-нибудь не покалечил!

Окутывавшее ее плотное облако боли начало понемногу рассеиваться, ограничившись под конец тупой пульсацией в сведенной судорогой руке и даже странно приятным усталым покалыванием по всему телу. Она открыла глаза и, повернув голову, увидела, что Бернард, щурясь, оглядывается по сторонам. Она протянула руку и увидела, что пальцы ее распухли и странно изогнуты. Исана дотронулась до него, и боль ослепила ее.

— Осторожнее, Исана. — Рот взял ее за запястье и осторожно отвел руку назад. — Осторожнее. Тебе нужно отдохнуть.

— Тави, — произнесла Исана. Она пыталась говорить как можно внятнее, но губы плохо слушались, так что она даже себя понимала с трудом. — Найдите Тави.

— Отдыхай, — повторил Рот. Старый стедгольдер смотрел на нее с мягкой, сочувственной улыбкой. — Отдыхай. Ты и так сделала больше, чем могла.

У плеча Исаны возникла Битте.

— Мы поставим стедгольдера на ноги к утру, детка, — заверила она. — Он обо всем позаботится. А ты пока отдохни.

Исана мотнула головой. Она не могла отдыхать. Тем более пока на улице бушевала гроза. Пока Тави оставался там — беспомощный, хрупкий, одинокий. Она сделала попытку сесть и не смогла. У нее едва хватало сил на то, чтобы поднять голову. Она упала на пол, и по щеке ее скатилась слеза досады. Эта слеза, похоже, проложила дорогу другим, и скоро она просто ревела — негромко, но не видя ничего вокруг, да и дышала с трудом.

Ей стоило бы вести себя осторожнее. Ей нужно было запретить ему уходить из стедгольда сегодня утром. Ей нужно было следить за братом внимательнее, разгадать планы кордгольдеров прежде, чем дело дошло до насилия. Ей стоило приложить к этому больше сил. Она ведь старалась. Фурии свидетели, она старалась. Но все ее усилия не привели ни к чему. Время обрушилось на нее, быстрое, как голодная ворона.

Тави остался на улице в грозу. Один.

«О фурии и души ушедших! Пожалуйста, помогите ему вернуться живым».

ГЛАВА 12

Амара пыталась не обращать внимания на холод и усталость. Руки и ноги ее дрожали так сильно, что она едва могла шевелить ими, и все тело отказывалось повиноваться от усталости. Больше всего ей хотелось сейчас рухнуть на пол и уснуть — но поступи она так, это стоило бы мальчику жизни.

Она попыталась стереть грязь с его лица и шеи, но липкая гадость только размазалась по его бледной коже. Вид у него от этого стал как у пролежавшего несколько дней на открытом воздухе трупа. Амара сунула руку ему под рубаху, пытаясь услышать сердцебиение. Даже в эту осеннюю погоду одежда на нем была довольно легкая, да и плотный плащ не слишком-то согревал — свидетельство закалки нелегкой жизнью здесь, на дальней границе королевства. Она поежилась от холода и с надеждой оглянулась на ближний из погребальных огней.

Стук его сердца отозвался в ее ладони ровным, уверенным ритмом, однако, отняв руку, она увидела на ней алую кровь. Мальчик был ранен, хотя вряд ли серьезно — иначе он был бы уже мертв. Амара негромко выругалась и пощупала его руки. Они показались ей ледяными. Пытаясь заставить свою усталую голову придумать что-нибудь, она принялась растирать ему руки, сразу очищая их от грязи, согревая и восстанавливая кровообращение. Она несколько раз окликнула его по имени, но, хотя веки его и трепетали при этом, силясь подняться, глаз он не открыл и не издал ни звука.

Она еще раз торопливо осмотрела помещение. При мысли о том, что может попасть к нему в кровь из грязи поля Слез, где пало столько людей, ее пробрала дрожь. Грязь надо было смыть, и как можно быстрее.

Амара бесцеремонно раздела его. Несмотря на хрупкое сложение, он оказался очень тяжелым, а руки у нее слишком устали, чтобы проделать это осторожно. Прежде чем ей удалось стащить с него одежду, та порвалась в нескольких местах, и к концу этой операции губы у него уже начали синеть; Амара доволокла его до воды и опустила в нее, оставив голову на поверхности.

Вода показалась ей блаженно теплой. Дно бассейна круто понижалось, и вскоре вода дошла ей до бедер. Тогда она, не забывая удерживать лицо мальчика над поверхностью, сама окунулась по шею и посидела так, пока ее зубы не перестали лязгать. Потом она уложила мальчика плечами на край бассейна так, чтобы его тело осталось в воде, и принялась изо всех сил оттирать с него грязь.

На теле его обнаружился впечатляющий набор синяков, царапин и ссадин. Синяки были совсем свежими, полученными, наверное, всего несколько часов назад. Ободранная кожа на коленях объясняла соответствующие дырки на штанах. Руки, ноги и бока сплошь покрылись багровыми, темневшими прямо на глазах пятнами, словно его только что побили, и замысловатым узором тонких, длинных царапин. Должно быть, ему пришлось бежать, продираясь сквозь сучья и шипы.

Амара умыла мальчика, вытерла подолом своей изорванной юбки, после чего вытащила его из воды и волоком подтащила к одному из огней. Стоило ей вылезти из воды на воздух, как ее снова начало трясти. Она поняла, что на самом деле вода была вовсе не такой теплой, как ей показалось, — это она замерзла так сильно, что даже холодная вода согревала. Амара уложила мальчишку на пол поближе к огню и сама на мгновение прильнула к нему, обхватив руками.

Голова ее бессильно поникла, и она повалилась на бок. Ей ужасно надоело бороться с усталостью, но Амара не могла себе этого позволить. Они оба могли просто-напросто не проснуться. Она всхлипнула от безысходности, но все же заставила себя встать, хоть и дрожала слишком сильно, чтобы двигаться или хотя бы думать. Собственные пальцы показались ей налитыми свинцом, когда она принялась стаскивать с себя насквозь промокшую одежду.

Амара оставила ее лежать мокрой грудой на мраморном полу, хромая, доплелась до одного из каменных часовых, сняла с его плеч красный плащ, завернулась в него и после этого позволила себе полминуты отдыха, прислонившись к стене и наслаждаясь блаженным теплом, которое давала сухая одежда. Потом она заставила себя оторваться от стены, доковылять к следующей статуе, а потом к следующей, позаимствовав и их плащи, и вернулась с ними к пареньку. Остаток сил Амара потратила на то, чтобы закутать его в плащи, добавив их тепло к жару огня.

А потом, свернувшись калачиком под алым плащом королевской гвардии, она мгновенно провалилась в глубокий сон.

* * *

Она проснулась от тепла и боли. Гроза продолжала бушевать с прежней силой. Амара с усилием поднялась на ноги: все ее тело затекло от неудобной позы, но все же приятно согрелось под плотной тканью гвардейского плаща. Она подошла к проему и выглянула наружу. На улице все еще властвовала ночь. В небе вспыхивали и плясали молнии, но и они, и громовые раскаты казались более далекими, да и времени между вспышками и ударами грома проходило больше. Фурии воздуха продолжали биться друг с другом, но зимние ветры отгоняли их все дальше на юг, прочь из долины, хотя дождь продолжал колотить по остывавшей земле с силой падающих булыжников.

Гай наверняка предвидел это, подумала Амара. Конечно же, он не мог не понимать всех последствий, когда посылал южные ветры, чтобы те несли ее в долину. Он слишком долго занимается заклинаниями, слишком хорошо знаком с силами, которые орудуют в его королевстве, чтобы это могло быть случайным совпадением. Выходит, Первый лорд сам вызвал эту грозу. Но зачем?

Амара, хмурясь, смотрела в непроглядную ночь. Если гроза не уймется, она окажется здесь взаперти до самого ее окончания. «Как и любой другой в долине, — сообразила она. — Этим ходом Гай просто и надежно связал руки всем в долине Кальдерона — до окончания грозы».

И все равно — зачем? Если решающим фактором является время, зачем было гнать ее сюда со всей возможной скоростью, если потом она будет лишена возможности действовать? Ну, может, затем, чтобы заморозить всякую активность противника, дав ей шанс перевести дух, восстановить силы перед тем, как приняться за дело?

Амара нахмурилась еще сильнее. Неужели Первый лорд действительно устроил смертоносную грозу только для того, чтобы позволить своему агенту отдохнуть? Она поежилась и плотнее запахнула плащ. Об истинных намерениях Гая она могла только догадываться. Ему было известно больше, чем кому-либо в Алере — да что там, большинство и малой толики не знало. По большей части он действовал предельно тонко и изощренно; направлял все свои силы на решение какой-либо одной задачи. Что еще было в мыслях ее правителя? Амара поморщилась. Если бы Гай хотел, чтобы она все знала, он наверняка сказал бы ей. Если только не доверял ей настолько, что предоставил возможность действовать в его интересах по собственному усмотрению. Или если вовсе ей не доверял.

Она отвернулась от проема и тихо побрела обратно в глубь помещения. Мысли беспорядочно роились у нее в голове. Она привалилась к стене рядом с одним из каменных часовых и машинально провела рукой по волосам. Ей нужно браться за дело. Уж наверняка враги Короны не будут сидеть сложа руки, стоит погоде улучшиться. Ей нужно разработать план действий и незамедлительно приступать к его осуществлению.

Первым делом, как сказал бы Фиделиас, является сбор информации. Ей нужно установить, что же происходит в долине, прежде чем она сможет хоть немного повлиять на происходящее, и, если это необходимо, объявить о своем статусе курсора местному графу или напрямую доложить об этом Гаю. Все, что у нее было для выполнения задачи, — это нож, который она украла из башмака Фиделиаса, и рваная одежда, мало пригодная для такой погоды. Она оглянулась на мальчишку — тот лежал у огня, свернувшись калачиком на боку.

Да, и еще у нее был он. Амара подошла к пареньку и положила руку ему на лоб. Он негромко застонал. Кожа его показалась ей слишком горячей, а дыхание словно обжигало потрескавшиеся губы. Она нахмурилась, вернулась к бассейну и, набрав воды в горсть, отнесла ее мальчику. Большая часть воды просочилась у нее между пальцами, но ей удалось заставить его проглотить немного. Амара повторила эту процедуру несколько раз, и пареньку, похоже, стало лучше.

Сворачивая один из алых плащей, чтобы подложить ему под голову вместо подушки, она присмотрелась к нему. Мальчик был по-своему красив, даже изящен. Волосы у него были темными, вьющимися; ресницы — длинными, густыми, какие встречаются у мужчин, хоть те их и не ценят. Пальцы на руках казались слишком длинными по отношению ко всему телу — значит, ему еще расти и расти. Кожа — в тех местах, где ее не покрывали синяки и ссадины, — сияла чистотой юности, счастливо избежавшей побочных проявлений подросткового периода. События предыдущего вечера не дали ей возможности увидеть, какого цвета у него глаза, но голос его даже тогда звонкостью не уступал колокольчику.

Она нахмурилась еще сильнее, разглядывая паренька. Он спас ей жизнь. Но кто он? Они находились довольно далеко от всех стедгольдов. Она специально выбрала место посадки с тем, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из местных. Тогда что здесь делал этот мальчик — один в глуши, в такую грозу?

— Домой, — пробормотал паренек. Амара посмотрела на него, но тот так и не открыл глаз. — Прости, тетя Исана. Дядя Бернард должен уже попасть домой. Я только пытался помочь ему.

Амара невольно охнула. Бернардгольд считался самым большим стедгольдом в долине. Неужели стедгольдер Бернард приходится мальчику дядей? Она наклонилась ниже.

— Что случилось с твоим дядей, Тави? — спросила она. — Он что, ранен?

Тави сонно кивнул.

— Марат. Овцерез. Брутус помешал ему, но тот успел ударить дядю.

Марат? Дикари не тревожили империю со времен конфликта, который произошел на этом вот самом месте. Амара с недоверием отнеслась к словам Гая, когда тот с тревогой говорил о маратах, однако по меньшей мере один из них находится в долине Кальдерона и он напал на стедгольдера-алеранца. Но что из этого следует? Был ли это воин-одиночка, случайно повстречавшийся в глуши?

Нет. Слишком много совпадений для того, чтобы считать это случайностью. Назревает что-то серьезное.

Амара с досадой скомкала край плаща. Ей просто необходимо было больше информации.

— Тави, — произнесла она. — Что еще ты можешь рассказать про этого марата? Он из тех, которые разводят овцерезов? Он был один?

— У него второй оказался. Одного я убил, а у него второй оказался.

— Вторая тварь?

— Угу…

— Где сейчас твой дядя?

Тави тряхнул головой, и лицо его исказилось, словно от боли.

— Здесь?.. Он должен был уже вернуться. Я послал его домой с Брутусом. Брутус должен был принести его. — По щекам его потекли слезы, и Амара невольно сжалась при виде их.

Да, она нуждалась в информации. Но она не могла мучить лежавшего в бреду мальчика — даже ради информации. Ему нужно было отдохнуть. Если он действительно племянник стедгольдера и тот выжил после нападения, она может доставить его в целости и сохранности домой, и уж если это не поможет ей завоевать поддержку стедгольдера, что тогда?

— Прости, тетя, — всхлипнул мальчик, так и не прекращая почти беззвучно плакать. — Я старался. Прости.

— Ш-ш-ш, — произнесла она и вытерла слезы краем плаща. — Сейчас тебе надо отдыхать. Ляг и отдохни, Тави.

Он покорился, и она уселась рядом, хмуро глядя на него. Машинально она отвела с его вспотевшего от жара лба прядь волос. Если в долине оказался марат-одиночка, возможно, стедгольдер отправился выследить и уничтожить его. Но если так, как с ним оказался этот мальчик? Он не слишком силен в заклинаниях, решила она, иначе он использовал бы их, отбиваясь от ветрогривов. У него не было с собой оружия, ничего, кроме соли. Нет, он не мог охотиться на марата.

Амара посмотрела на эту ситуацию с другой стороны. Может, тот охотился на людей из Бернардгольда? Что ж, такое вполне возможно — особенно если он из племени овцерезов и если то, что она слышала про маратов, правда хоть отчасти. Они народ холодный, расчетливый — такой же безжалостный, как животные, принявшие их за своих.

Однако мараты редко берут с собой больше одного зверя в качестве… каким словом это правильнее назвать? Партнера? Товарища? Брата по крови? Она поежилась и тряхнула головой. Обычаи дикарей были ей совершенно не известны, о них ничего не рассказывали в Академии.

В отличие от простых воинов вожди часто берут с собой больше одной птицы — это символизирует их статус. Но что может делать вождь маратов в долине Кальдерона?

Готовить набег.

При одной мысли об этом ее пробрал озноб. Выходит, стедгольдер с племянником напоролись на разведчиков, высланных перед наступающей ордой маратов?

До Амары вдруг дошло, что враг вряд ли мог выбрать более удачное время для нападения. Дороги постепенно закрываются на зиму, прерывая сообщение между северными городами. Многим солдатам гарнизона дают зимние отпуска, позволяя вернуться к семьям, а сельские жители из последних сил стараются убрать остаток урожая до наступления непогоды.

Если мараты нападут на долину сейчас, когда гарнизон фактически нейтрализован, они могут вырезать всех ее жителей до последнего, разорив все стедгольды вплоть до самой Ривы. Если их достаточно много, они могут просто обойти город стороной и вторгнуться в глубь Алеры. Амаре сделалось не по себе при мысли о том, что может натворить орда в этом случае. Ей необходимо связаться с графом… как там его… Брэм? Или Грэм? Пусть поднимет войска по тревоге.

Но что, если мальчишка соврал ей про марата? Или ошибся? Она поморщилась. Местное дворянство она знала по крайней мере по имени: из всех предметов, которыми их мучили в Академии, этот был едва ли не самый занудный, зато накрепко вдолбили в них имена всех этих лордов и графов. А вот про стедгольдера Бернарда, да и остальных жителей долины она знала куда меньше. Конечно, народ здесь крепкий и независимый; только неясно, может ли она на них полагаться в своих делах.

Ей необходимо переговорить с этим Бернардом. Если он и правда видел вождя маратов и ранен одной из этих огромных охотничьих птиц, ей надо знать об этом и постараться добиться его поддержки. И еще — хорошо бы получить от него хоть какую-нибудь чистую одежду… С этим уже можно приниматься за дело.

Она нахмурилась. Ей ведь придется учитывать и возможность противодействия. Фиделиас заманил ее в ловушку, вырваться из которой ей удалось, можно сказать, чудом. Несколько часов ее преследовали по пятам, и от воздушных рыцарей она ушла только благодаря везению… ну и опыту, конечно. Уж не поверила же она, будто Фиделиас откажется от дальнейшей погони?

Так или иначе, дело ей предстоит делать здесь, в долине Кальдерона. Это одна из причин, по которой Гай послал ее сюда. Фиделиас ее патрицерус, наставник. Точнее, был патрицерусом, подумала она не без горечи. Она знала его — знала, возможно, лучше, чем кто-либо другой в Алере. Она сумела раскусить его тогда, в лагере мятежников, — правда, в самый последний момент.

Как поступит Фиделиас?

Будет судить о ней по ее предыдущим шагам, разумеется. Он наверняка ожидает, что, прибыв в долину, она попытается установить контакт со стедгольдерами, собрать максимум возможной информации и уже с ее помощью реагировать на происходящее: занять оборону в каком-нибудь стедгольде покрепче или попытаться поднять жителей долины и гарнизон на борьбу с надвигающейся угрозой.

И что он предпринял бы, чтобы помешать этому?

Нашел бы ее. Убил бы ее. И начал бы сеять среди стедгольдеров смятение и замешательство до тех пор, пока его план не начал осуществляться.

Ее снова пробрал озноб. Она еще раз обдумала ситуацию — все сходилось. До ужаса типично для Фиделиаса. Он предпочитал простые подходы, прямолинейные решения. Не усложняй ложь, всегда говорил он, не усложняй планов. Держи их открытыми для совершенствования и полагайся не столько на план, сколько на свои глаза, свою голову.

Слух о том, что в долине курсор, распространится среди стедгольдеров со скоростью лесного пожара в засуху. С таким же успехом она могла бы нарисовать кружок у себя над сердцем и ждать, пока в него вонзится стрела. По спине бегали мурашки. Уж теперь-то он ее убьет. Фиделиас дал ей шанс, и она заставила его пожалеть об этом. Второй такой ошибки он себе не позволит. Ее учитель убьет ее не колеблясь, если она снова окажется на его пути.

— Для чего я здесь и оказалась, — пробормотала она вслух. Ее снова начала бить дрожь.

Как ни пыталась она убедить себя, что на решения ее влияет страх, она все равно ощущала его — он сжимал желудок, липкими, холодными паучьими лапами бегал по спине. Она не может позволить себе открыто заявить о своем статусе — это подставило бы ее под удар Фиделиаса. Поступить так — все равно что пригласить собственную смерть, скорую и верную. Ей необходимо действовать скрытно и как можно дольше. Беглая рабыня возбудит здесь, в глухом пограничье, куда меньше подозрений, чем специальный эмиссар Короны, предупреждающий о возможном вторжении. Она не может позволить себе открыться до тех пор, пока не узнает, кому может доверять, кто снабдит ее информацией для дальнейших осознанных действий. Поступи она иначе — расплатой будет не только ее смерть, но и, возможно, катастрофа для всей долины.

Не прекращая своих невеселых размышлений, она снова посмотрела на мальчика. Он не обязан был помогать ей вчера вечером, но помог. Даже если у него и плохо со здравым смыслом и умением держаться подальше от опасностей, отваги ему не занимать, и ей ничего не оставалось, как радоваться этому. И еще: это много говорило и о нем, и о тех, кто его вырастил. Во сне, в бреду он говорил не с матерью или с отцом, но с теткой… кажется, ее звали Исана. Сирота?

Амара призадумалась, но тут в животе у нее забурчало. Она встала и прошлась вокруг бассейна, обследуя внутренний садик. Как и ожидала, она обнаружила здесь несколько плодовых деревьев. Гай никогда не ограничивался единственным результатом, если имел возможность получить сразу несколько. Соорудив этот мавзолей для своего убитого сына, он воздал почести памяти принцепса, наглядно продемонстрировал верховным лордам силы, находящиеся в его распоряжении, а заодно обеспечил неплохое убежище на всякий случай — себе и своим агентам.

Она сорвала с дерева плод и принялась за еду, оглядываясь по сторонам. Потом подошла к статуям. Оружие и щиты на них были самые настоящие. Мечи королевской гвардии, короткие, тяжелые, предназначенные для ближнего боя, — такие разят наповал с одного удара. Она вынула один из ножен и потрогала лезвие. Заточка была безупречной. Она осторожно задвинула его обратно в ножны. Пища, кров, оружие… Ах ты, старый лис-параноик, подумала она; впрочем, сейчас ее это только радовало.

Руку кольнуло, когда она ставила меч на место, и она покосилась на грязную повязку. Ножом она нарезала из снятой юбки новые повязки и высушила их у огня. Потом осторожно срезала старую, промыла рану чистой водой и перевязала заново. Что-то еще беспокоило ее, но она решительно отогнала это прочь: дело в первую очередь.

Теперь Амара двигалась быстро и решительно, стараясь не разбудить мирно спавшего паренька. Она собрала еще фруктов на один из щитов, использовав его в качестве подноса, и положила поближе к нему. Она выстирала их одежду в бассейне и развесила ее на ветках сушиться у огня. Она вызвала усталого Цирруса и приказала ему охранять мавзолей и предупреждать ее о чьем-либо приближении. После этого она нашла плоский камень и принялась точить о него свой нож.

Вот тут-то слезы и застали ее врасплох. Воспоминания о годах учебы, о разговорах, о жизни, проведенной рядом с человеком, который был ее учителем, сразу всплыли в ее голове, вытеснив все остальное. По-своему она любила его, любила свою опасную работу, жизнь, которой себя посвятила. Он знал, как важно для Амары звание курсора. Он понимал это и делал все, чтобы помочь ей в учебе, помочь закончить Академию.

Делал все, только правды не говорил. По щекам Амары катились слезы, и она не пыталась их сдержать. Ей было больно даже думать о том, что он вступил в заговор против королевства, что изменой своей поставил под удар все, чего она так стремилась достичь, что она клялась защищать. Он объявил свою жизнь курсора лишенной смысла — а значит, и ее тоже. Однако поступки его — не слова, но именно поступки — говорили, что все это чудовищная ложь.

Что бы ни случилось с Амарой, она не позволит ему добиться своего. Что бы он ни задумал, чем бы ни оправдывал этого, Фиделиас — предатель. Осознание этого простого факта снова и снова ранило ее в самое сердце. Нож звенел, чиркая по камню, и слезы ее капали на лезвие — что ж, для заточки так даже лучше. Предатель. Предатель. Она остановит его. Она должна остановить его.

Амара не позволила себе даже всхлипнуть. Она держалась до тех пор, пока горло не заболело от напряжения. Она смахнула слезы с глаз и продолжала точить свой маленький нож до тех пор, пока он не засиял в свете горящих вечных огней.

ГЛАВА 13

Незадолго до полудня следующего дня воздушные рыцари доставили Фиделиаса, Олдрика Меча и сумасшедшую Одиану в западный конец долины Кальдерона. Над головой зловеще нависали тяжелые серые тучи; впрочем, в то, что пойдет дождь, не верилось. Гроза, бушевавшая почти всю прошлую ночь, ушла на юг, откуда время от времени продолжали доноситься далекие раскаты грома. Памятуя о холодной, практически зимней погоде в долине, они тепло оделись, и дыхание их повисало в воздухе облачками пара.

Фиделиас, морщась, ступил затекшими ногами на землю и повернулся к капитану рыцарей.

— Вы уверены, что никто не прибыл сюда прежде нас?

Тот пробормотал что-то в пустоту, потом с отсутствующим видом склонил голову набок, прислушиваясь.

— Ливус докладывает, дозоры маратов продолжают следить за долиной. Никто из наших наблюдателей на дорогах не видел никого, направляющегося сюда.

— Я не об этом, — с неожиданной даже для самого себя резкостью произнес Фиделиас. — Меньше всего нам нужно, чтобы какой-нибудь наймит Короны поднял на ноги гарнизон или привел подкрепления из Ривы.

Капитан мотнул головой.

— Гроза нынче ночью выдалась долгой и на редкость свирепой. Никто не смог бы переждать ее под открытым небом и остаться живым. Но я допускаю, что кто-то умелый мог бы пробраться сюда под ее покровом, если только сумел достаточно быстро найти себе убежище.

— Она могла. — Фиделиас махнул рукой, словно отметая прочь возражения. — Вороны побери Гая и всех, кто с ним. Он всегда любил порисоваться. Даже создавая завесы для отвода глаз.

— Кое-кто у нас нынче утром ворчун, — промурлыкала Одиана на ухо Олдрику. Дюжий мечник выбрался из носилок, повернулся, легко, как перышко, поднял из них свою хорошенькую спутницу и поставил на землю. Водяная ведьма одарила Фиделиаса не лишенной чувственности улыбкой и прижалась к Олдрику, угнездившись у того под рукой. — Можно подумать, он неважно выспался.

— Шш. — Олдрик как бы ненароком прижал пальцы к ее губам.

Одиана зажмурилась и блаженно вздохнула. Фиделиас сделал вид, будто не заметил подкола, и повернулся к капитану.

— У нас нет времени на сантименты. Сообщите приметы девчонки нашим людям в Риве. Если она прорвется, нейтрализуйте ее. Без лишнего шума. То же в отношении других курсоров, которых я вам описал, если они появятся.

Капитан кивнул.

— А что мне сказать людям здесь?

— То же самое. Если заметите что-нибудь подозрительное, убейте их. Я ненадолго — мне только переговорить со здешним моим агентом. Потом мы двинемся дальше.

Тот снова кивнул.

— Нам повезло сегодня с попутным ветром, сэр. Нам удалось доставить больше людей, чем мы надеялись.

— Повезло, — усмехнулся Фиделиас, стараясь не обращать внимания на неприятную тяжесть в желудке. — Этот ветер принес грозу, капитан, а с ней и человека Короны. Не уверен, что это такое уж везение.

Капитан заученным движением отсалютовал и отступил на шаг. Потом пробормотал что-то и махнул рукой рыцарям, продолжавшим удерживать носилки. Те взвились в воздух и спустя мгновение затерялись в низко несущихся облаках.

Олдрик смотрел им вслед.

— Ты был с ними немного жестковат. Если уж Короне захотелось заслать кого-нибудь в долину, они были бы не в состоянии помешать этому, как бы ни старались.

— Ты не знаешь Гая, — возразил Фиделиас. — Он не всезнайка и все же уязвим. Нам надо было лететь сюда еще вчера вечером.

— Мы попали бы в самый разгар грозы, — не сдавался мечник. — Она бы нас убила.

— Да, гроза жуткая, — согласилась Одиана. — И еще, бывший курсор, тогда у тебя не было бы возможности поразвлечься с хорошенькой рабыней. — В последних словах прозвучала почти нескрываемая издевка, и Олдрик снова прикрыл ей рот рукой. Она легонько укусила его за палец, заворчала, и мечник с улыбкой отпустил ее.

Фиделиас пристально посмотрел на водяную ведьму. Она знала. Он представления не имел, что ей известно о жене Аквитейна и о разговоре после их ухода, но по ее сияющим глазам видел — довольно много.

Тяжесть в желудке усилилась, когда он прикинул вероятное развитие событий в случае, если Аквитейн узнает о его связи со своей женой. Похоже, порой Аквитейн мог не разглядеть леса за деревьями, но и терпением не отличался, особенно в отношениях с теми, кто рискнул унизить его, переспав с его женой. Несколько жалких кусочков хлеба, которые Фиделиас через силу заставил себя проглотить в полете, отчаянно просились наружу. Он постарался придать лицу безмятежное выражение и подумал, что пора что-то делать с водяной ведьмой: он не хотел зависеть от нее.

Совладав с собой, он одарил ее улыбкой.

— Мне кажется, нам стоит подумать о первоочередной задаче.

— На вид ничего сложного, — заметил Олдрик. — Сесть на лошадей. Доехать до места встречи. Поговорить с дикарем. Вернуться.

Фиделиас огляделся по сторонам и вполголоса приказал Вамме привести лошадей. Земляная фурия шевельнулась у его правой ноги и тут же исчезла.

— Я не думаю, чтобы проблемы возникли с поездкой. А с дикарем могут.

Олдрик передернул плечами.

— С ним проблем не будет.

Бывший курсор принялся натягивать перчатки для верховой езды.

— Думаешь, твой меч что-нибудь изменит?

— Он может изменить что угодно.

Фиделиас улыбнулся.

— Он марат. Он не человек. Они думают не так, как мы.

Олдрик хмуро уставился на него.

— Не пытайся его запугать. Он будет видеть в твоем мече опасный предмет — а сам ты останешься лишь мягким, слабым существом, которое держит его в руках.

Выражение лица Олдрика не изменилось ни на йоту.

Фиделиас вздохнул.

— Послушай, Олдрик. Мараты имеют совершенно иное представление о личности, нежели мы. Вся их культура основана на тотемах. Их племена созданы по принципу единства с животными-тотемами. Если у человека могущественный тотем, к нему относятся с уважением. Но если человеку приходится прятаться за своим тотемом, а не сражаться с ним рядом, это делает его несколько сомнительным. Они называют нас племенем мертвых. Они считают наше оружие и доспехи нашим тотемом — Мертвой землей. Мы прячемся за нашими мертвыми тотемами, а не идем в битву рядом с ними. Понятно?

— Нет, — признался Олдрик. Он осторожно отстранился от Одианы и достал свои перчатки. — Чушь какая-то.

— Для тебя чушь, — сказал Фиделиас. — А для маратов — очевидная вещь.

— Дикари, — заметил Олдрик. Одиана подошла к мешкам и достала его меч в ножнах. Он не глядя протянул руку; она вложила в нее меч и смотрела, как он застегивает его на поясе. — А что будет, если они откажутся нам помогать?

— Предоставь это мне, — сказал Фиделиас.

Олдрик приподнял брови.

— Я серьезно. Держи свое оружие в ножнах, если только все не пойдет прахом.

— А если пойдет?

— Убей всех, кроме себя, меня и ведьмы.

Олдрик улыбнулся.

— А мне что делать? — поинтересовалась Одиана. Исполнив долг перед Олдриком, она отступила на несколько шагов и стояла теперь, ковыряя грязь носком башмака, но не забывая при этом приподнять подол.

— Ты просто следи за маратами. Если почувствуешь, что они начинают злиться, предупреди нас.

Одиана нахмурилась и посмотрела на Фиделиаса, потом уперла руку в волнующий изгиб бедра и спросила:

— Если Олдрику придется убивать кого-нибудь, можно мне тоже? Это ведь только справедливо, а?

— Посмотрим, — буркнул Фиделиас.

— Я ведь никого не убила вчера вечером. Теперь моя очередь.

— Там видно будет.

Одиана топнула ногой и, нахмурившись, скрестила руки на груди.

— Олдрик!

Здоровяк подошел к ней, снял плащ и машинально накинул ей на плечи.

— Успокойся, милая. Ты ведь знаешь, я не откажу тебе в удовольствии.

Она торжествующе улыбнулась ему.

— Правда?

— Когда это было не так? — Он наклонился и поцеловал ее, прижав к груди. Она с готовностью отозвалась на его поцелуй и зарылась пальцами в его волосы.

Фиделиас потер переносицу — напряжение, так и не отпускавшее его, грозило вот-вот перерасти в головную боль — и отошел от сладкой парочки. Спустя минуту появились подгоняемые Ваммой лошади. Фиделиас окликнул спутников, оторвавшихся друг от друга с явной неохотой; все трое уселись в седла и молча двинулись в путь.

Как он и предсказывал, поездка прошла без происшествий. Чуть в стороне мелькал в деревьях Этан — древесная фурия приняла на этот раз форму большой белки; впрочем, на таком расстоянии ее было плохо видно. Фиделиас следовал за своей фурией, почти не задумываясь: он привык полагаться на чутье и опыт Этана, можно сказать, с детства.

Они пересекли королевский тракт и продолжали двигаться на северо-восток по безлюдной, поросшей корявыми соснами и густым колючим кустарником местности. В нескольких милях впереди них угрожающе вздымался к небу темный силуэт горы. Гора эта, вспомнил Фиделиас, да и окружавшая их сосновая чаща издавна считались враждебными людям. Стоило ли удивляться, что мараты назначили им место встречи там, где ощущали себя в безопасности?

Фиделиас подвигал правым башмаком, пытаясь надежнее опереться на стремя. Башмак без спрятанного в нем ножа сидел на ноге как-то непривычно. Он ощутил, как губы его кривятся в слабой, горькой улыбке. Девчонка оказалась толковее, чем он ожидал. Она увидела подвернувшуюся возможность и воспользовалась ею без зазрения совести — как он ее и учил. Как ее наставник, он даже испытывал гордость за нее.

Однако как профессионал, он не испытывал ничего, кроме холодной, горькой досады. Она могла стать подспорьем в его планах, а вместо этого превратилась в непредвиденный фактор игры. Если она и правда добралась до долины, он боялся даже представить себе, какой ущерб может нанести она его делу, но даже если ее здесь нет, одна необходимость учитывать такую возможность очень раздражала.

Как бы он мешал осуществлению приведенного в действие плана, будь он на ее месте?

Фиделиас задумчиво нахмурил брови. Нет. Неверный подход. Он предпочитал простые решения подобных проблем — чем проще, тем лучше. В ситуациях вроде этой слишком многое поставлено на карту, чтобы усложнять их еще сильнее.

Амара мыслила не так прямолинейно. Простейшим решением было бы добраться до ближайшего стедгольдера, открыться ему и сообщить о том, что на долину надвигается беда. В таком случае долина очень скоро будет кишмя кишеть возбужденными стедгольдерами, и уж их-то не заметить будет невозможно.

Что ж, если она поступит так, все будет проще простого. Найти ее не составит труда — она сама выдаст свое местопребывание. Быстрый удар устранит угрозу, и он сможет сделать так, что стедгольдеры не опомнятся до тех пор, пока не будет слишком поздно, чтобы помешать операции.

Разумеется, Амара не может не понимать опасность этого. Наверняка она постарается действовать окольными путями. Не так прямолинейно. Она будет импровизировать — а ему достанется роль охотника, точнее загонщика: бить палкой по кустам, выгоняя ее из укрытия… А потом действовать быстро и решительно, ликвидируя все, что она успела там предпринять.

Фиделиас улыбнулся: действительно, какая ирония. Похоже, им обоим придется действовать в полную силу. Что ж, пускай. Девочка талантлива, но неопытна. Не она первая уступит ему в ловкости и будет уничтожена. Да и не последняя…

Резкое движение Этана предупредило Фиделиаса о том, что они в этом лесу не одни. Он остановил коня и поднял руку, давая знак своим спутникам последовать его примеру. Наступила тишина, прерываемая лишь дыханием трех лошадей, стуком капель, срывавшихся с мокрых сосновых лап на землю, и едва слышным посвистом холодного северного ветра.

Жеребец Фиделиаса задрал голову вверх и пронзительно, испуганно заржал. Остальные двое вторили ему, тревожно прижав уши и выкатив глаза. Лошадь Одианы попятилась. Фиделиас мысленно связался с Ваммой, и земляная фурия постаралась успокоить животных. Он не видел, но ощущал, как эмоции Ваммы волной разбегаются по земле, передаваясь напуганным лошадям до тех пор, пока они снова не стали слушаться поводьев.

— Кто-то наблюдает за нами, — прошептала водяная ведьма и подогнала свою лошадь поближе к Олдрику. Темные глаза ее стали холодными и злобными. — Они голодны.

Олдрик прикусил губу, и рука его легла на рукоять меча. Во всем остальном фигура его оставалась такой же лениво-расслабленной, как и на протяжении всей поездки.

— Спокойно, — буркнул Фиделиас, похлопав коня по шее. — Едем вперед. Чуть дальше прогалина — нам не помешает иметь вокруг немного свободного пространства.

Они тронули лошадей вперед, и те послушно двинулись дальше, хотя и продолжали беспокойно прядать ушами и раздувать ноздри, чуя запах невидимого врага.

Фиделиас довел свой маленький отряд до середины прогалины и остановился, хотя от леса их отделяло футов тридцать, не больше. Под кронами деревьев царил зеленый, полный теней полумрак.

Он вглядывался в опушку до тех пор, пока не увидел едва заметный силуэт Этана — фигуру, похожую на огромную белку, затаившуюся на границе света и тени. Фиделиас заставил своего коня сделать шаг вперед и заговорил, глядя прямо перед собой:

— Не прячься. Выходи и поговори со мной под небом и солнцем.

С минуту ничего не происходило. Потом одна из теней превратилась в очертания марата и вышла на поляну. Высокий дикарь был совершенно невозмутим; его светлые волосы были собраны в длинную косицу с вплетенными в нее темными птичьими перьями, спускавшуюся почти до плеч. Одежда его ограничивалась поясом и набедренной повязкой из бычьей кожи. В правой руке он держал изогнутый наподобие крюка нож, блестевший как темное стекло.

Рядом с ним переступал ногами овцерез — одна из огромных степных хищных птиц. Ростом она была чуть не на голову выше марата, хотя крепкая мускулатура шеи и ног создавала обманчивое впечатление неуклюжести. Фиделиас знал, что на деле это не так. Клюв овцереза блестел почти так же ярко, как нож в руке у марата, а устрашающего вида когти на ногах оставляли в опавшей хвое и земле глубокие борозды.

— Ты не Ацурак, — произнес Фиделиас. Он старался говорить спокойно и ясно, почти нараспев. — Я ищу его.

— Ты ищешь Ацурака, шо-вина племени овцерезов, — так же нараспев, но более гортанно произнес марат. — Я стою между вами.

— Так стой где-нибудь в другом месте.

— Так я не поступлю. Ты должен вернуться.

Фиделиас покачал головой.

— Так не поступлю я.

— Будет кровь, — сказал марат. Нож его чуть дернулся, и овцерез откликнулся на это негромким, свистящим шипением.

— Осторожно, — шепнула Одиана за плечом у Фиделиаса. — Он не один.

Фиделиас прислушался к невидимому отсюда Этану.

— Слева и справа от нас, почти на одной прямой, — тихонько сказал он Олдрику.

— Так ты будешь говорить? — лениво, равнодушно спросил Олдрик.

Фиделиас поднял руку, почесал затылок и хмуро покосился на марата.

— Эти трое явно перечат своему шо-вину, вождю. Они не хотят говорить.

— Вот и славно, — выдохнула Одиана.

Бывший курсор сжал рукоять висевшего на спине у самой шеи ножа и взмахнул рукой. В воздухе блеснула сталь, и нож вонзился в голову овцереза у самого основания клюва. Птица взвизгнула, взвилась в воздух и повалилась на бок, не прекращая визжать и биться в агонии.

Слева и справа послышались воинственные вопли птиц и их хозяев. Фиделиас скорее ощутил, чем увидел, как Олдрик соскользнул с седла на землю и повернулся к одной из двух пар нападавших; лязг же выхватываемого из ножен меча нельзя было спутать ни с чем. Одиана негромко пробормотала что-то себе под нос.

Первый марат припал к поверженному овцерезу, помедлил мгновение и решительным движением полоснул изогнутым лезвием своего ножа по горлу птицы. Овцерез испустил последний, слабый свист и затих, заливая землю темной кровью. Потом марат повернул искаженное ненавистью лицо к Фиделиасу и бросился на бывшего курсора.

Фиделиас выкрикнул команду Вамме и махнул рукой в направлении нападавшего. Земля вздыбилась под ногами у марата, швырнув его в сторону. Фиделиас воспользовался этой передышкой, чтобы спешиться и выхватить висевший на поясе длинный кинжал. Марат тем временем восстановил равновесие и бросился на противника не прямо, а чуть в сторону, целясь своим жутким ножом тому в незащищенный живот.

Знакомый с подобной тактикой Фиделиас сделал шаг навстречу и резко ударил марата тяжелым башмаком по колену. Удар попал в цель: что-то хрустнуло. Марат вскрикнул и упал, успев сделать выпад ножом в направлении бедра Фиделиаса. Все тем же движением алеранец увернулся от удара — ногу его отделяло при этом от ножа не больше дюйма — и тут же развернулся лицом к противнику.

Марат сделал попытку встать и снова упал на хвою: подломилась нога. Фиделиас отвернулся и не спеша пошел к ближнему дереву, на ходу оценивая ситуацию.

Олдрик стоял на краю поляны лицом к лесу. Поза его напоминала балетное па: меч вытянут параллельно земле, свободная рука отведена в сторону. Рядом с ним валялся на земле обезглавленный овцерез, ноги которого, явно не осознав наступившей уже смерти, продолжали скрести по земле. Нападавший на Олдрика марат стоял на коленях, опустив голову, раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая окровавленные руки к животу.

На противоположном краю прогалины продолжала мурлыкать что-то себе под нос Одиана; она даже не потрудилась слезть с лошади. Кусок земли перед ней, похоже, внезапно превратился в трясину. Ни марата, ни его овцереза не было видно, но илистая грязь слегка колыхалась, будто кто-то невидимый продолжал биться там, под ее поверхностью.

Водяная ведьма поймала его взгляд.

— Нравится мне, — сообщила она безмятежно, — как пахнет земля после дождичка.

Фиделиас не ответил. Вместо этого он выбрал на дереве сук потолще, подрезал его кинжалом и отломал. Потом, не обращая внимания на удивленные взгляды спутников, убрал кинжал в ножны, взялся за сук обеими руками и, оставаясь недосягаемым для марата с его ножом, размозжил тому голову.

— Тоже правильное решение, — кивнул Олдрик, — не надо вытирать потом кровищу.

Фиделиас отшвырнул сук в сторону.

— Чуть больше крови, чуть меньше — невелика разница, — возразил он.

Олдрик вернулся на середину поляны к лошадям. Достав из кармана носовой платок, он старательно вытер им клинок.

— Моя кровь в полном порядке. Она доставляет эстетическое наслаждение. Мог бы попросить — я бы сделал это и за тебя.

— Он мертв, — сказал Фиделиас. — Со своими делами я разбираюсь сам. — Он покосился на Одиану. — Ну что, теперь довольна?

Водяная ведьма улыбнулась ему, удобно устроившись в седле, и притворно вздохнула.

— Может, еще немного дождичка?

Фиделиас покачал головой и повернулся к лесу.

— Ацурак! — крикнул он. — Ты видел, что они задумали.

Он не без некоторого удовольствия наблюдал за тем, как напряженно застыл в полуобороте Олдрик и даже Одиана затаила дыхание. Бывший курсор улыбнулся и взялся за поводья своей лошади, похлопав ее по шее.

Откуда-то из-под деревьев донеслось довольное «ха!».

Зашуршали кусты, и на поляне появился четвертый марат. У этого глаза были того же необычного золотистого оттенка, как и у шедшей за ним по пятам птицы. Нож его висел на поясе, руки были пусты — но помимо ножа у него был меч, обернутый в кусок шкуры и повешенный на плечо. На руках и ногах его были повязки из трав, а лицо почти сплошь покрывали царапины и ссадины. Марат остановился в нескольких шагах от тройки алеранцев и поднял руки ладонями вперед и вверх.

Фиделиас откликнулся таким же жестом и сделал шаг вперед.

— Я был вынужден сделать то, что сделал.

Ацурак опустил взгляд на лежавшее в нескольких шагах от него тело его сородича — того, голову которому размозжил Фиделиас.

— Ты был вынужден поступить так, — согласился он. — Но перестарался. Встреться они со мной открыто, я убил бы только одного. — Марат хмуро смерил Одиану пронзительным ястребиным взглядом, потом точно таким же — Олдрика. — Обитатели Мертвой земли. Хорошо бьются.

— Время поджимает, — буркнул Фиделиас. — Все ли готово?

— Я шо-вин своего племени. Они пойдут за мной.

Фиделиас кивнул и повернулся к лошади.

— Раз так, мы едем.

— Погоди. — Ацурак поднял руку. — Есть одна сложность.

Фиделиас остановился и оглянулся на вождя маратов.

— Прошлым солнцем я охотился на людей совсем недалеко отсюда.

— Не может быть, — нахмурился Фиделиас. — Сюда же никто не ходит.

Марат снял с плеча меч и ловким движением освободил его от шкуры. Он сунул его вперед так, что острие вонзилось в землю в каком-то шаге от Фиделиаса.

— Я охотился на людей, — повторил Ацурак так, словно Фиделиас ничего не говорил. — Двое мужчин, взрослый и молодой. Взрослый повелевал духом земли. Моя чала, самка вот этого, — он положил руки на покрытую перьями спину овцереза, — убита. Она ранила старшего. Я преследовал их, но молодой был ловок и увел меня со следа.

Олдрик шагнул вперед и выдернул меч из земли. Тем же платком, которым только что вытирал кровь со своего меча, он стер с клинка грязь.

— Легионерский, — задумчиво сообщил он. — Судя по форме, выкован несколько лет назад. Ухоженный. Ни следа ржавчины, никаких старых царапин. — Он снял перчатку и, прикрыв глаза, коснулся пальцем острия. — Его хозяин умел им пользоваться. Полагаю, это разведчик-легионер. Или из бывших.

Фиделиас со свистом втянул в себя воздух.

— Ацурак. Те двое, за которыми ты охотился. Они мертвы?

Ацурак пожал плечами.

— У старшего кровь лилась ручьем. Его дух унес его, но вряд ли его хватило надолго. Младший хорошо бегал. Ему повезло.

Фиделиас сплюнул накопившуюся во рту слюну и стиснул зубы.

— Я понимаю.

— Я пришел посмотреть на долину. Я увидел, что обитатели Мертвой земли готовы сражаться. Что они сильны и держатся начеку.

Фиделиас покачал головой.

— Тебе просто не повезло, Ацурак, не более. Нападение принесет твоим людям победу.

— Я не уверен. Мараты пришли. Много кланов пришло. Но хотя они не любят твоих людей, меня они любят ненамного больше. Они пойдут за мной ради победы — но не ради резни.

— Все готово. Твои люди вычистят долину, принадлежавшую вашим отцам и матерям, а мой господин проследит за тем, чтобы ее вернули вам. Так он решил.

Губы Ацурака скривились в подобии презрительной ухмылки.

— Твой шо-вин. Шо-вин Аквитейна. Носишь ли ты его тотем?

Фиделиас, не задумываясь, кивнул.

— Я хочу видеть его.

Фиделиас вернулся к лошади, расстегнул одну из переметных сум и достал из нее кинжал, украшенная золотом рукоять которого заканчивалась печатью династии Аквитейнов. Он поднял кинжал повыше, чтобы дикарь мог лучше разглядеть рукоять.

— Что, доволен?

Ацурак протянул руку. Фиделиас прищурился.

— Так мы не договаривались.

Взгляд марата вдруг полыхнул яростным огнем.

— Как и о смерти моей чалы. Между твоим и моим народом и так много крови. Теперь ее еще больше. Ты отдашь мне тотем твоего шо-вина. А я выполню свою часть уговора.

Фиделиас нахмурился. Потом небрежным движением снизу вверх кинул кинжал в ножнах марату. Ацурак поймал его не глядя, кивнул, повернулся и зашагал обратно в лес. Спустя несколько мгновений и он, и его птица исчезли в кустах.

С минуту Олдрик смотрел вслед вождю дикарей, потом оглянулся на Фиделиаса.

— Именем фурий, хотелось бы мне знать, понимаешь ли ты, что делаешь?

Фиделиас посмотрел на него, принимая решение к действию, но сдержался, отвернулся и застегнул сумку.

— Ты его слышал. Что-то его напугало. Не отдай я ему кинжал, он бы не остался.

Олдрик нахмурился еще сильнее.

— Это оружие-символ. По нему легко добраться до Аквитейна. Этот тип — вождь. Ему предстоит биться во главе своей орды…

Фиделиас стиснул зубы и заставил себя успокоиться.

— Да, Олдрик, — произнес он терпеливо, словно разговаривал с малолетним. — Это возможно. Да, Олдрик, он будет биться. Поэтому нам нужно как следует, черт подери, постараться, чтобы выступление увенчалось успехом. — Он забросил переметную суму на спину лошади. — Когда мы захватим долину, нам будет все равно, какие игрушки есть у маратов. Все придет в движение, а в большой политике будет не до мелочей вроде этой.

Олдрик схватил Фиделиаса за плечо и резким движением повернул лицом к себе. Взгляд мечника стал холодным, как его оружие.

— А если нет, это улика. Если об этом пронюхает Сенат, они выдвинут против него обвинения. В измене, Фиделиас. В измене.

Бывший курсор опустил взгляд на руку Олдрика. Потом посмотрел тому прямо в лицо. Несколько секунд он молчал, глядя ему в глаза.

— Ты гениальный боец, Олдрик, — произнес он наконец. — Ты можешь убить меня прямо здесь и сейчас, и мы оба понимаем это. Но я слишком давно играю в эти игры. И мы оба знаем, ты не сможешь сделать этого прежде, чем я среагирую. И что мечник из тебя будет хуже, если ты лишишься руки. Или ноги. — Он сделал паузу, дав этим словам отпечататься в сознании, и земля между ними слегка дрогнула, когда Вамма пошевелилась. Фиделиас заговорил чуть тише — таким тоном он обращался, например, к человеку, приказывая тому выкопать себе могилу: — Решай. Танцуй или не мешайся под ногами.

Последовала минута напряженного молчания. Мечник первый отвел взгляд в сторону, приняв свою обычную, чуть расслабленную позу. Он поднял оставленный маратом меч и снова посмотрел в лес, куда ушел Ацурак. Фиделиас негромко вздохнул и подождал, пока биение пульса не замедлится до обычного. Потом повернулся и сел на коня, сложив руки на луке седла, чтобы те не дрожали.

— Это риск, но необходимый. Мы примем меры предосторожности.

Олдрик мрачно кивнул.

— Какие меры?

Фиделиас мотнул подбородком в сторону меча.

— Начнем с тех двоих, которые видели в долине марата. Если меч принадлежал отставному разведчику, тот может догадаться, что происходит.

Одиана подогнала свою лошадь к лошади Олдрика, взяла ее за поводья и повела через поляну к месту, где стоял мечник. Тот вскочил в седло и спрятал меч в переметную суму.

— Ну, найдем мы их. И что?

Фиделиас повернул лошадь и поехал обратно, огибая гору на некотором расстоянии от подножия — в направлении тракта, где у них было больше шансов найти людей, возвращающихся от горы. Да и до ближайшего стедгольда добраться проще.

— Мы выясним, много ли им известно.

— А если им известно слишком много? — допытывалась Одиана.

Фиделиас посмотрел на свои перчатки и стер с правой пятно подсыхающей крови.

— Сделаем так, чтобы они молчали.

ГЛАВА 14

— Вот так все и вышло, — вздохнул Тави. — Только раз и соврал по мелочи, а с этого все началось. Я всего-то хотел пригнать своих овец домой. Доказать дядьке, что я могу справляться без посторонней помощи. Что я могу вести себя по-взрослому, ответственно.

Он содрал с ярко-оранжевого плода кожуру и бросил ее в растущую у бассейна зелень. Судя по понурой физиономии, он пребывал в полном расстройстве.

— Выходит, у тебя вообще нет фурий? — потрясенно переспросила рабыня. — Ни одной?

Тави ссутулился еще сильнее и плотнее запахнул алый гвардейский плащ, словно ткань его могла защитить от безжалостной правды. В голосе его, когда он заговорил, послышалась горечь.

— Ну да. И что? Я и так хороший пастух. Лучший из подпасков во всей долине — с фуриями или без.

— Ох, — спохватилась Амара. — Я не хотела…

— Никто не хочет, — буркнул Тави. — Но все делают. Смотрят на меня как на… как на калеку. Как на хромого, хотя я бегаю не хуже любого другого. Как на слепого, хотя я вижу все. Что бы я ни делал, как бы хорошо ни получалось, все смотрят на меня одинаково. — Он покосился на нее. — Как ты сейчас, — добавил он.

Амара нахмурилась и встала, поправив на коленях драное платье и позаимствованный плащ.

— Извини, Тави, — сказала она. — Я понимаю, это… это необычно. Я никогда раньше не слышала о таких проблемах. Но ты ведь еще совсем молод. Может, ты просто еще не дорос до этого. Сколько тебе сейчас? Двенадцать? Тринадцать?

— Пятнадцать, — буркнул Тави и вздохнул, упершись подбородком в колени.

Амара зажмурилась.

— Ясно… И ты переживаешь из-за службы в легионах?

— Какая там служба, — огрызнулся Тави. — У меня нет фурий. На кой черт я легионам? Я не могу передавать сигналы, как делают это заклинатели воздуха. Не могу строить заграждения, как заклинатели земли, или жечь врага, как заклинатели огня. Не могу исцелять раны, как заклинатели воды. Не могу ковать или отливать меч, как заклинатели металлов. Не могу прятаться или стрелять, как заклинатели дерева. А еще я маленький. Я даже копья не могу удержать, чтобы биться в строю. Так на что я им такой сдался?

— Но уж в храбрости-то тебе не откажешь, Тави. Ты проявил ее вчера вечером.

— Храбрость… — вздохнул Тави. — Насколько я успел понять, все, чего ты добиваешься храбростью, — так это еще большей трепки, чем если бы ты просто убежал.

— Иногда это нужно, — возразила она.

— Получить трепку?

— Не убежать.

Он нахмурился и промолчал. Рабыня тоже помолчала немного, потом подсела к нему, завернувшись в плащ. Они сидели, прислушиваясь к шуму дождя. Когда Амара заговорила снова, слова застали Тави врасплох.

— А что бы ты сделал, будь у тебя выбор?

— Какой? — Тави дернул головой и посмотрел на нее.

— Если бы ты мог поменять что-то в своей жизни? Поехать куда-нибудь, — пояснила Амара. — Как бы ты поступил? Куда бы подался?

— В Академию, — ответил он, не колеблясь. — Поехал бы в Академию. Там не обязательно быть заклинателем. Там достаточно ума, а с этим у меня все в порядке. Я умею читать, и писать, и считать. Меня тетя научила.

Она удивленно подняла брови.

— В Академию?

— Знаешь, там ведь учат не только рыцарей, — сказал Тави. — Там готовят легатов, и архитекторов, и строителей. Советников, музыкантов, художников. Не обязательно ведь быть искусным заклинателем, чтобы проектировать здания или выступать в суде.

Амара кивнула.

— Ну, ты можешь еще стать курсором.

Тави сморщил нос и фыркнул.

— И провести остаток жизни, доставляя почту? Хорошенькая перспектива.

Рабыня кивнула; лицо ее оставалось серьезным.

— Что ж, тоже верно.

Тави сглотнул: горло вдруг перехватило.

— Здесь, в стедгольде, заклинания спасают тебе жизнь. Нет, правда. А в городах это не так уж и важно. Там ты не будешь считаться таким уродом. Там можно самому устроить свою жизнь. Академия — единственное место в Алере, где это можно сделать.

— Похоже, ты немало думал об этом, — негромко заметила Амара.

— Мой дядя был там раз, когда их легион попал на смотр к Первому лорду. Он мне и рассказал. А еще я говорил с солдатами, когда они приезжали к нам из гарнизона. И с торговцами. Прошлой весной дядя пообещал мне, если я докажу, что могу относиться к делу ответственно, он даст мне своих овец. Вот я и рассчитал: если я выращу их как следует и продам через год, да еще отложу деньги, заработанные в легионе, мне должно хватить на один семестр в Академии.

— Один семестр? — переспросила Амара. — А потом что?

Тави пожал плечами.

— Ну не знаю. Попробую придумать что-нибудь, чтобы остаться. Может, удастся найти патрона или… Не знаю. Что-нибудь.

Мгновение она молча смотрела на него.

— Храбрый ты человек, Тави, — сказала она наконец.

— Но не ловкий. Теперь, после всего этого, дядя ни за что не даст мне овец. Если он жив, конечно. — Ком в горле стал еще больше, он низко опустил голову, зажмурился, но предательские слезы все равно катились по щекам.

— Я уверена, с ним все в порядке, — сказала рабыня.

Тави кивнул, но не смог выдавить из себя ни слова. Тревога, которую он все это время пытался отогнать прочь, захлестнула его с головой, и слезы полились из глаз уже без всякого удержу. Дядя Бернард не может умереть. Ну не должен — и все тут. Как может Тави жить с этим?

И как посмотрит в глаза тете?

Тави поднял сжатую в кулак руку и сердито смахнул слезы со щек.

— По крайней мере, ты жив, — утешала его Амара, положив руку ему на плечо. — А это немалое достижение, если учесть, через что ты прошел вчера. Ты выжил.

— Сдается мне, когда я вернусь домой, я еще пожалею об этом, — буркнул Тави. Он выдавил из себя улыбку.

Девушка улыбнулась в ответ.

— Могу я задать тебе один вопрос?

Он пожал плечами.

— Да, пожалуйста.

— Зачем ты поставил под угрозу все, ради чего трудился? Зачем ты согласился помочь этой Беритте, если знал, что из-за этого у тебя могут быть неприятности?

— Да не думал я о неприятностях, — признался Тави. — То есть я думал, что успею и то и другое. Ну, только к вечеру уже до меня дошло, что мне придется выбирать между овцами и этими чертовыми бубенцами, которые я ей обещал.

— А… — не без сомнения в голосе протянула рабыня.

Тави почувствовал, как заливается румянцем, и опустил взгляд.

— Ладно, — вздохнул он. — Она меня поцеловала, и у меня все мозги из головы сразу вытекли.

— Вот теперь верю, — кивнула Амара. Она вытянула ногу и бездумно потрогала поверхность воды кончиками пальцев.

— А ты? — спросил Тави.

Она склонила голову набок.

— О чем это ты?

Он пожал плечами и неуверенно покосился на нее.

— Ну, пока только я рассказывал. Ты про себя ни слова не сказала. Рабы обычно не разгуливают в такой глуши. Вдали от дороги и стедгольдов. Тем более в одиночку. Ну я и подумал… гм… Ты, должно быть, сбежала.

— Да нет, — решительно заявила она. — Просто я заблудилась в грозу. Я торопилась в гарнизон — передать письмо от моего господина.

Тави хмуро уставился на нее.

— Он послал тебя вот так? Женщину? Одну?

— Я не оспариваю его приказания, Тави. Я просто повинуюсь.

Тави нахмурился еще больше, но кивнул.

— Ну… Да ладно. Но если так, может, тебе лучше дальше идти со мной? Поговорить с моим дядей? Уверен, он поможет тебе благополучно добраться до гарнизона. Ну и заодно поешь, оденешься потеплее.

К уголкам глаз рабыни сбежались морщинки.

— Очень вежливый способ, Тави, заманить кого-то под замок.

Он вспыхнул.

— Прости. Тем более ты спасла мне жизнь… и все такое. Но если ты и правда сбежала, а я с этим ничего не смогу поделать, закон может ударить по моему дяде. — Он откинул волосы с глаз. — А я и без того наворотил достаточно.

— Ясно, — кивнула она. — Хорошо, я пойду с тобой.

— Спасибо. — Он покосился на дверь. — Похоже, дождь перестал. Как думаешь, идти уже не опасно?

Рабыня задумчиво нахмурилась и выглянула наружу.

— Сомневаюсь, чтобы ждать дальше было безопаснее. Лучше вернуться к тебе в стедгольд, пока гроза не началась снова.

— А ты полагаешь, она вернется?

Амара с уверенностью кивнула.

— Похоже на то.

— Ладно. Ты как, идти сможешь? — Он покосился на ее ногу: колено вокруг ссадины заметно распухло.

Амара поморщилась.

— Ну, это всего лишь колено. Болит, конечно, но если идти осторожно, терпеть можно.

Тави вздохнул и поднялся на ноги. Все царапины и синяки протестующе взвыли, мускулы тоже отозвались на это движение болью. Ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.

— Вряд ли будет легче.

— Вряд ли, — согласилась Амара и тоже охнула вставая. — Хорошенькая из нас вышла парочка. Ладно, веди.

Тави вышел из мавзолея на холодный северный ветер с гор и лежавшего за ними моря Льдов. Даже в алом плаще, взятом у каменного часового, он с трудом преодолел соблазн вернуться обратно, в теплый уют мавзолея. Замерзшие травинки с хрустом ломались у него под ногами, и их тут же уносил ветер. Сомнений не оставалось: в долину Кальдерона вторглась зима и ждать первого снега осталось совсем недолго.

Он оглянулся на ковылявшую следом за ним рабыню. Лицо Амары хранило отсутствующее выражение, но шагала она решительно, несмотря на хромоту и побелевшие от холода босые ноги. Тави невольно поежился.

— Придется остановиться через некоторое время — надо же тебе согреть ноги. Я могу отдать тебе плащ: если его разорвать, может, ты сумеешь хотя бы замотать их?

— Обмотки промокнут и заледенеют, — возразила она, немного подумав. — Босиком будет теплее. Тут важно не останавливаться. Отогреемся, когда доберемся до стедгольда.

Тави нахмурился, но не потому, что ему не понравился ее ответ, а потому, что мысли ее витали где-то далеко. Он решил не оставлять ее без внимания: обмороженные ноги не шутка, а если она из городских, то может просто не понимать, насколько это опасно здесь, в пограничной глуши. Холод может запросто лишить ее ног, а может, и жизни. Он чуть замедлил шаг и пошел с ней рядом.

Они вышли на тракт и зашагали дальше по брусчатке, однако не прошло и часа, как Тави ощутил содрогание земли — такое слабое, что он на всякий случай пригнулся и приложил ладонь к камню.

— Погоди-ка, — сказал он. — Мне кажется, кто-то идет.

Лицо у Амары сразу застыло, и Тави заметил, как она плотнее запахнулась в плащ, спрятав под ним руки. Взгляд настороженно шарил по сторонам.

— Ты можешь определить, кто это?

Тави прикусил губу.

— Похоже на Брутуса. На фурию моего дяди. Должно быть, это он.

Рабыня помолчала мгновение, прикрыв глаза.

— Да, теперь и я чувствую. Земляная фурия, и она приближается.

Не прошло и минуты, как из-за поворота показался Бернард. Брусчатка перед его ногами колыхалась волной, и земля несла его вперед, как листок по океанской глади. На нем был зимний охотничий наряд — плащ из шкуры танадента, покрытый черными, похожими на шерсть перьями, не позволяющими холоду забраться внутрь даже в самую морозную ночь. В руке он держал самый тяжелый лук с наложенной на тетиву стрелой, а глаза, запавшие сильнее обычного на потемневшем лице, настороженно обшаривали взглядом окрестность.

Стедгольдер приближался к ним со скоростью бегущего человека. Только когда он подошел к двум путникам, земля под его ногами улеглась, и последние несколько шагов он проделал сам.

— Дядя! — крикнул Тави и бросился к мужчине, раскинув руки для объятия. — Благодарение фуриям! Я так боялся за тебя!

Бернард положил руку Тави на плечо, и пареньку показалось, будто дядя немного успокоился. Потом тот мягко, но решительно оттолкнул Тави от себя.

Тави уставился на него, и в животе его неприятно похолодело.

— Дядя? С тобой все в порядке?

— Нет, — негромко буркнул Бернард, не сводя взгляда с лица Тави. — Я был ранен. И еще несколько человек пострадало — все из-за того, что я гонялся с тобой за овцами.

— Но, дядя… — начал было Тави.

Бернард взмахом руки остановил его, и голос его стал жестким, почти сердитым.

— Я знаю, ты не нарочно. Однако из-за твоей оплошности пострадали мои люди. Твоя тетя чуть не умерла. Мы возвращаемся домой.

— Да, сэр, — подавленно пробормотал Тави.

— Мне жаль поступать так, но про тех овец, Тави, можешь забыть. Похоже, кое-каким вещам ты так пока и не научился.

— Но я же… — сделал еще одну попытку Тави.

— Помолчи, — угрожающе рявкнул рослый стедгольдер, и Тави ссутулился, стараясь сдержать слезы. — Все решено. — Бернард отвел наконец взгляд от Тави. — Это еще кто, вороны меня побери?

Тави услышал шелест платья — рабыня присела в почтительном реверансе.

— Меня зовут Амара, сэр. Я спешила из Ривы в гарнизон с посланием от моего господина и заблудилась в грозу. Мальчик нашел меня. Сэр, он спас мне жизнь.

Тави испытал короткий прилив благодарности к рабыне и с надеждой посмотрел на дядю.

— Ты оказалась в лесу в эту грозу? Что ж, судьба милостива к дуракам и детям, — заметил Бернард. Потом хмыкнул и посмотрел на нее внимательнее. — Ты у нас, случайно, не из беглых, нет?

— Нет, сэр.

— Ладно, там видно будет, — буркнул Бернард. — Ступай со мной, красотка. И не вздумай бежать. Я могу стать очень неприятным и раздражительным, если мне еще и тебя придется выслеживать.

— Да, сэр.

Бернард кивнул и снова повернулся к Тави. Голос его стал суровее.

— Как только вернемся домой, парень, марш к себе в комнату и сиди там, пока я не решу, что с тобой делать. Ясно?

Тави потрясенно уставился на дядю. Тот никогда еще не вел себя так. Даже когда он задавал Тави порку, в голосе его не звучало такой ярости. Бернард всегда полностью владел собой. Глядя на него снизу вверх, Тави невольно испытывал трепет перед его фигурой, перед жестким, сердитым блеском в глазах, перед силой его здоровенных лапищ. Он не осмелился говорить, но не прекращал молча молить дядю о прощении, всем своим видом показывая, как раскаивается, как хочет, чтобы все было по-прежнему. Он смутно понимал, что плачет, но теперь ему было все равно.

Лицо Бернарда оставалось жестким, словно высеченное из гранита — и таким же беспощадным.

— Ты понял, парень?

Все надежды, которые еще оставались у Тави, рухнули под этим взглядом, испарились от жара, излучаемого дядиным гневом.

— Понял, сэр, — пролепетал он.

Бернард отвернулся и зашагал по тракту обратно к дому.

— И пошевеливайся, — бросил он, не оборачиваясь. — Я и так слишком много времени потратил на всю эту чепуху.

Тави понуро двинулся за ним. Накануне, поймав пытавшегося удрать на поиски овец Тави, тот и вполовину не был так зол. Что случилось с тех пор? Что могло так разъярить дядю? Ответ пришел почти мгновенно. Кто-то, кто был ему дорог, тоже пострадал из-за этой истории. Его сестра, Исана. Неужели она и правда чуть не умерла? Ох, фурии, неужели все так ужасно?

Только тут до Тави начало доходить, что он лишился чего-то куда более важного, чем овцы или статус опытного подпаска. Он лишился дядиного уважения. Бернард никогда не обращался с ним так, как остальные: он не выказывал к нему жалости из-за отсутствия у него фурий, никогда не презирал его за неопытность. Особенно заметно это стало в последние месяцы. Их отношения превратились в своеобразную дружбу, какой у Тави не было ни с кем другим, в ненавязчивую взаимную привязанность двух почти равных людей. Это не были отношения взрослого и ребенка. Это медленно, исподволь складывалось несколько последних лет — с тех пор, как Тави стал подпаском.

И это ушло. Тави и не задумывался о том, что это у него было, — и оно ушло.

И овцы тоже.

Как и его шансы на будущее, на жизнь где-нибудь вдали от этой долины, от положения лишенного фурий урода, ублюдка, плода случайной связи с солдатом из легиона…

Слезы слепили его; ему удавалось, правда, не всхлипывать громко. Он не видел дяди, хотя услышал его нетерпеливый окрик:

— Тави!

Он не слышал, как Амара тоже двинулась за ними. Он переставлял ноги, и боль в душе терзала его куда сильнее, чем полученные накануне синяки и царапины.

Тави брел, не поднимая глаз. Ему было все равно, куда несут его ноги.

Все равно он не попадет никуда.

ГЛАВА 15

Для Амары дорога в Бернардгольд превратилась в долгое и изощренное упражнение в способности переносить боль. Что бы она там ни говорила Тави утром, колено, разбитое при безумном приземлении в ночную грозу, распухло, болело, как фурии знают что, и почти полностью отказывалось выдерживать ее вес. Да и порез на плече, полученный от Олдрика в лагере мятежников, тоже добавлял острых ощущений. При этом одна боль не заглушала другую; обе лишь складывались в едва переносимую пытку, отнимавшую почти все ее силы и внимание, — и даже так у нее еще оставались силы испытывать боль за ковылявшего перед ней паренька.

Сначала она решила, что его дядька реагировал на происшедшее еще довольно мягко. Многие на его месте начали бы с порки и лишь потом снизошли бы до объяснений, за что, — если вообще снизошли бы. Однако чем дольше они шли, тем яснее становилось ей, как глубоко ранили мальчика дядькины слова… или отсутствие слов. Он привык к мягкому обращению, даже к своего рода уважению. Выказанная стедгольдером холодная отстраненность застала Тави врасплох и причинила ему гораздо больше боли, чем любое другое наказание. К тому же это похоронило его надежды на будущее, на Академию, на жизнь без постоянных напоминаний о его неполноценности. Он снова превратился в беспомощное дитя, подумала она. В угрозу для себя и окружающих.

Как знать, может, здесь — на дальних рубежах королевства и цивилизации, где жизнь или смерть каждый день зависят от борьбы с враждебными фуриями и зверьем, — так оно и есть?

Амара тряхнула головой и снова уставилась на булыжники под ногами. Конечно, она испытывала сострадание к этому мальчику, но не могла позволить, чтобы это отвлекло ее от главной задачи: выяснить, что происходит в долине, и в зависимости от этого предпринять те или иные действия, все, что в ее силах для защиты королевства. Кое-что она уже узнала, и это кое-что нужно собрать воедино и обдумать хорошенько — вот этим ей и стоило бы заняться.

В долину Кальдерона вернулись мараты, чего не случалось почти семнадцать лет. Воин-марат, с которым столкнулись Тави и его дядя, вполне мог оказаться разведчиком надвигающейся орды.

Впрочем, при свете дня эта угроза казалась все менее вероятной. Если они и правда встретились с маратом, почему дядя мальчика не выказывает особого облегчения по поводу того, что его пропавший племянник нашелся? И если уж на то пошло, как это стедгольдер так быстро встал на ноги? Если раны его были такими серьезными, как описал мальчик, столь быстрое исцеление требовало вмешательства исключительно одаренного заклинателя воды, а Амара сомневалась, чтобы такие нашлись вдали от столицы или хотя бы крупного города. Значит, рана не была такой серьезной, как утверждал паренек, — и поэтому вся эта история с маратом может быть сильно им преувеличена.

Зато как выдуманная история вчерашние приключения Тави укладывались в картину гораздо лучше. Страдающий от неполноценности паренек мог сочинить все это, чтобы произвести впечатление более значимой фигуры. Что ж, это вполне логично объясняло все, что он ей наплел.

Амара нахмурилась. Это было куда более понятное объяснение, однако она не могла отрицать и несомненной отваги и изобретательности мальчика. Он не только выжил во вчерашнюю чудовищную грозу, но сумел спасти и ее, причем рискуя жизнью, тогда как мог бы без особого труда спастись, бросив ее на произвол стихий. Подобная отвага, убежденность и самоотверженность как-то неважно сочетались с обманом…

В конце концов Амара решила, что для серьезных выводов у нее слишком мало информации. Ей нужно было бы поговорить еще и с дядей мальчика — но тот, похоже, пребывал не в лучшем расположении духа для беседы. Вороны, ей просто необходимо знать больше… Если мараты и правда готовят нападение, оборона от них потребует всеобщей мобилизации — это в конце-то года. О том, во что это обойдется казне верховного лорда Ривы, да и всего королевства, она боялась и думать. Подобные новости наверняка встретят активное сопротивление, поэтому, если она явится к здешнему графу, имея на руках всего лишь сбивчивый рассказ пастушка, ее будут без конца кормить притчей о мальчишке, то и дело пугавшем всех волками. Ей необходимы показания вызывающего доверие землевладельца, одного из стедгольдеров, — только в таком случае она может надеяться на серьезное отношение к ее словам.

Впрочем, самое большое, на что она может рассчитывать, — это уговорить графа выслать навстречу врагу своих разведчиков. И даже если те сумеют вернуться с такого задания живыми, орда маратов может нагрянуть прямо по их следам. Мараты запросто, одним ударом захватят долину и начнут разорять окружающие Риву земли, а ее верховному лорду, запертому в городских стенах зимними снегами, останется лишь бессильно смотреть на то, как гибнет его провинция.

В идеальном случае — если показания Бернарда подтвердят ее опасения, она может добиться от центральной власти более активных действий гарнизона и посылки в Риву подкрепления. Возможно, даже опережающего удара, который рассеял бы волну наступающей орды прежде, чем та обрушится на берега королевства.

С другой стороны, если вторжение так и не состоится, если действия агента Короны впустую поднимут местные легионы и опустошат казну провинции, это вызовет резко отрицательную реакцию остальных верховных лордов и Сената. Репутация Гая может не перенести и нынешних нападок, и новое возмущение и без того беспокойных верховных лордов может иметь поистине трагические результаты.

Амара задумалась. Гай назначил ее представителем его интересов в долине. Конечно, он будет нести моральную и этическую ответственность за ее действия, и все же верховные лорды запросто могут потребовать покарать ее за злоупотребление полномочиями — и Гаю придется пойти на это. Тюрьма, ослепление, распятие — это еще самый мягкий приговор, который она могла ожидать от этого суда.

Репутация Короны, вероятная безопасность королевства и ее собственная жизнь зависели теперь от ее решений. И принимать их ей лучше как можно осторожнее.

Ей отчаянно не хватало информации.

Они добрались до Бернардгольда вскоре после того, как солнце миновало верхнюю точку небосклона.

Первое, что поразило Амару, — это основательность, с которой все здесь было выстроено. Она сама родилась и выросла в стедгольде, поэтому знала, какой должна быть крепкая усадьба, тем более в неспокойных местах. Стены центральных построек стедгольда превосходили высотой иные военные укрепления: почти в два человеческих роста, старательно выращенные из серого каменного массива каким-то искусным заклинателем земли. Ворота из окованного железом дубового бруса были чуть приоткрыты, и у входа стоял, вглядываясь в окрестности, коренастый селянин с древним мечом в руках.

Остальные постройки находились недалеко от стен: одноэтажные здания, в число которых входили, судя по всему, кузница, крытый загон для гаргантов, хлев, объединенный с конюшней, и еще несколько помещений для скота и домашней птицы. Амбар с кладовыми, как она знала, должны находиться в укрепленной части усадьбы, где-то рядом с кухней и жилыми помещениями, а также несколькими загонами поменьше, обыкновенно используемыми только в критических ситуациях. Пара гаргантов в упряжи стояла под навесом и терпеливо ждала, пока высокий, симпатичный черноволосый юноша с обветренными щеками уложит несколько мотков тяжелого каната в мешок и приторочит его к упряжи.

— Фредерик! — окликнул его Бернард, когда они подошли ближе. — Куда это ты собрался?

Юноша — уже не мальчик, но и недостаточно взрослый, чтобы вступить в легионы, подергал себя за чуб и поклонился стедгольдеру.

— Вот, гоню их на южное поле, чтобы выдернуть тот большой камень, сэр.

— Справишься с тамошней фурией?

— Вдвоем с Тампером справимся как-нибудь. — Паренек перевел взгляд на спутников Бернарда. — Привет, Тави. Рад, что ты вернулся целым.

Амара покосилась на подпаска, но Тави почти не поднял головы, вяло махнув рукой в ответ.

— Надвигается новая гроза, — буркнул Бернард. — Я хочу, чтобы вы вернулись через два часа, не позже, Фред, — выдернете вы этот камень или нет. Мне не нужны новые пострадавшие.

Фредерик кивнул и вернулся к работе. Бернард подошел к воротам, кивнул сторожу-часовому и первым вошел на двор.

— Тави, — произнес он, когда и остальные двое оказались внутри.

Не дожидаясь дальнейших распоряжений, мальчик побрел к самой большой постройке — залу, поднялся по тянувшейся вдоль стены снаружи лестнице и скрылся за дверью верхнего этажа — Амара знала, что обычно там располагаются жилые помещения.

Бернард, морщась, смотрел ему вслед. Потом тяжело вздохнул и оглянулся на нее.

— А ты иди за мной.

— Да, сэр, — пробормотала Амара и попыталась изобразить реверанс. Именно этот момент выбрала ее коленка, чтобы окончательно отказать, и Амара, негромко охнув, пошатнулась.

Рука Бернарда мгновенно метнулась вперед и схватила девушку за плечо, не давая ей упасть. При этом он задел нанесенную Олдриком рану, она охнула, и мир поплыл у нее перед глазами.

Стедгольдер шагнул вперед и легко, как ребенка, подхватил ее на руки.

— Вороны, девочка! — буркнул он. — Если ты ранена, могла бы и сказать об этом.

Амара молча кивнула: облегчение смешалось со странным чувством от внезапной близости его тела. Подобно Олдрику, он был почти великаном, но его не окружала та аура угрозы, которая окружала мечника. Сила его казалась совсем другой: теплой, успокаивающей, полной жизни. От него пахло выделанной кожей и сеном. Амара попыталась что-то сказать, но так и не нашла подходящих слов, пока он нес ее через большой зал на кухню, где блаженное тепло и аромат пекущегося хлеба окружили ее, словно обернув мягким одеялом.

Он донес ее до ближнего к очагу стола и бережно усадил на гладко оструганные доски.

— Сэр, правда же… — пробормотала она. — Со мной все в порядке.

— Черта с два, — фыркнул Бернард.

Он повернулся, придвинул к столу стул и сел сам, осторожно взяв ее ногу обеими руками. Прикосновения его были теплыми, уверенными, и снова она ощутила себя маленьким ребенком, которого утешают, словно часть его уверенности передалась через это прикосновение ей.

— Холодная, — сказал он. — Но не так плохо, как могло бы быть. Ты использовала заклинание, чтобы нога не замерзала?

Она удивленно уставилась на него и молча кивнула.

— Доброй пары вязаных чулок это все равно не заменит. — Он нахмурился, осторожно ощупывая ее ногу. — Так больно?

Она мотнула головой.

— А так?

Боль пронзила ее ногу до самого бедра, и она не удержалась, чтобы не поморщиться. Прикусив губу, она кивнула.

— Перелома нет. Растяжение. Теперь надо согреть тебе ноги.

Он встал, подошел к полке и взял с нее небольшой медный таз. Потом коснулся пальцем торчавшей из стены над умывальником трубы и не отнимал его до тех пор, пока текущая из него вода не начала пыхать паром, а палец не покраснел от жара. Только тогда он наполнил таз водой. Амара осторожно прокашлялась.

— Вы стедгольдер, сэр?

Бернард кивнул.

— Тогда вам не обязательно делать это, сэр. Я имею в виду, возиться с моими ногами.

Бернард хмыкнул.

— Все эти городские штучки, девочка, нас здесь волнуют очень мало.

— Ясно, сэр. Как вам будет угодно. Могу я еще спросить?

— Как хочешь.

— Мальчик, Тави. Он рассказал мне, что на вас напали воин-марат и одна из их птиц. Это правда?

Бернард хмыкнул, и лицо его помрачнело. Излишне резким движением он хлопнул по задвижке, и струя воды, булькнув, словно извиняясь, иссякла.

— Тави любит порассказать всякого.

Она склонила голову набок.

— Но это все-таки случилось?

Он поставил таз на стул, на котором только что сидел, и снова взял ее за ногу — на этот раз выше щиколотки. Несколько секунд Амара чувствовала только, как он держит ее ногу, как плащ и подол платья сдвинулись, обнажив ногу почти до колена. Она почувствовала, как лицо ее заливается краской, но если стедгольдер и заметил это, вида он не подал. Он сунул ее больную ногу в воду и жестом приказал поставить туда же и вторую. Замерзшие пальцы немилосердно заныли; из таза поднимался пар.

— Как ты ухитрилась повредить ногу? — поинтересовался он.

— Поскользнулась и упала, — ответила она и повторила свой рассказ насчет послания в гарнизон от ее господина, добавив при этом, мол, она упала как раз перед тем, как ее нашел Тави.

Лицо стедгольдера помрачнело еще сильнее.

— Надо сообщить ему о тебе. Ты не сможешь ходить еще день, если не два. Ладно, подождем, пока ноги не согреются. Потом вытри их и садись сюда.

Он повернулся к ларю у стены, открыл его и достал оттуда домотканый мешок с овощами. Небрежно бросив его на стол, он поставил рядом с ним большую миску и положил небольшой нож.

— У меня в доме все работают, красотка. Когда согреешься, почистишь вот это. Я вернусь, посмотрю, что у тебя с рукой.

Она невольно подняла руку и положила ее на повязку.

— Вы оставите меня здесь?

— С такой лодыжкой ты далеко не уйдешь. И потом, надвигается новая гроза. Ближайшее укрытие — это мавзолей принцепса, и сдается мне, ты это место уже обчистила. — Он кивнул в сторону алого плаща. — На твоем месте я бы уже сейчас призадумался над тем, что я скажу графу Грэму: охрана мавзолея входит в его обязанности. Я не уверен, что этот твой поступок придется ему по душе. Как, кстати, и твоему господину, кем бы он ни был. — Бернард повернулся и шагнул к двери.

— Сэр, — взмолилась Амара. — Вы ведь так и не сказали мне, правда это или нет. То, что говорил Тави про марата.

— Ты права, — бросил он, не оборачиваясь. — Не сказал.

И вышел.

Мгновение Амара смотрела ему вслед в совершеннейшей ярости. Потом опустила взгляд с захлопнувшейся за ним двери на свои ноги, на исходящий паром таз. Потом снова посмотрела на дверь. Ноги ее понемногу оттаивали, и ощущение это было не из приятных. Она тряхнула головой и принялась ждать, пока боль в ногах не станет терпимее.

С ума сойти можно, что за тип, подумала она. Уверенность, граничащая с пренебрежительностью. Так бесцеремонно с ней не обращались бы ни в одном из мало-мальски уважающих себя домов королевства.

И это абсолютно соответствовало действительности. Она ведь не в городе. Здесь, в стедгольде, его слово было законом — и это касалось почти всех аспектов жизни, включая то, что делать и как поступать с беглой рабыней. Будь она рабыней на самом деле, а не по легенде, он мог бы сделать с ней все, что угодно, — при условии, что вернет ее владельцу живой и годной к исполнению своих обязанностей, и закон был бы на его стороне. Поэтому вместо заботы, вместо теплой комнаты и горячей ножной ванны он запросто мог бы запереть ее в хлеву… или найти ей другое применение…

Щеки ее вспыхнули снова. Этот человек ей нравился, а это никуда не годилось. Она видела, как несется он на земляной волне — ну да, в конце концов, он заклинатель земли, так? А ведь известно, что некоторые из них способны воздействовать на животных, да и на самые примитивные человеческие эмоции, вызывая на поверхность то, что обыкновенно остается скрытым. Что ж, этим все объясняется…

С другой стороны, он ведь и правда был с ней очень добр и осторожен. Как он ее держал… Никто же не заставлял его делать все это для нее, буквально навязывать ей свое гостеприимство. Что бы он ей ни говорил, как бы ни угрожал, он ведь не запер ее в подполе; она вообще пока не видела от него ничего, кроме доброты и заботы.

Амара подвигала ногами в воде и нахмурилась. Стедгольдер явно пользовался у своих людей немалым уважением. Его стедгольд производил впечатление основательного и уж наверняка процветающего. Те селяне, которых она успела увидеть здесь, отличались чистотой и несомненным физическим здоровьем. То, как он обошелся с мальчиком, было по-своему жестоко, но, по меркам большей части королевства, все же очень и очень сдержанно. Если бы он желал ее, он просто взял бы ее и дело с концом, а не хлопотал бы с очаровывающими заклинаниями.

Более всего ее поражал контраст между его силой — и физической, и прочей — и проявлениями мягкости. Она совершенно не сомневалась в том, что при необходимости он может быть и жестким, и все же ощущала в его поведении доброту и неподдельную любовь к мальчику.

Амара вынула ноги из тазика, насухо вытерла их полотенцем и осторожно перебралась со стола на стул. Потом взяла нож и принялась чистить овощи, кидая срезанную аккуратной спиралькой кожуру в тазик с водой из-под ног, а сами овощи — в оставленную стедгольдером миску. Монотонная, бездумная работа успокаивала.

Слишком много всякого пришлось пережить ей за несколько последних часов. Весь мир, в котором она жила до сих пор, пошатнулся, она заглянула в глаза смерти — не раз и не два. Может, этим объяснялись захлестнувшие ее эмоции, неожиданная реакция на стедгольдера? В конце концов, он производил неплохое впечатление и был к тому же не лишен привлекательности. Наверное, она испытала бы такое же влечение к любому, оказавшемуся так близко от нее. Это часто можно наблюдать у солдат, которые ходят бок о бок со смертью, поэтому используют малейшую возможность, чтобы жить полнее. Да, это, наверное, тот самый случай, решила Амара.

Однако это ни на шаг не приближало ее к выполнению ее задания. Она с досадой вздохнула. Бернард не подтвердил и не опроверг свою стычку с маратом. Напротив, при любом упоминании о ней он переводил разговор на другую тему. Гораздо старательнее, подумала она, чем было бы естественно в подобной ситуации.

Мысль эта заставила ее нахмуриться. Стедгольдер что-то скрывал.

Что?

Зачем?

В эту минуту она, пожалуй, отдала бы все, чтобы стать заклинательницей воды и прощупать его эмоции — или хотя бы лучше читать по лицам и жестам людей.

Ей необходимо узнать, есть ли у нее внушающий доверие свидетель, с которым она могла бы предстать перед местным графом. Вороны, да прежде всего ей необходимо знать, обоснованны ли страхи Первого лорда.

Бернард вернулся через несколько минут, неся под мышкой еще одну миску. При виде Амары, сидевшей за столом с ножом в руках, брови стедгольдера удивленно полезли вверх. Потом он нахмурился, подошел к ней и остановился у стола.

— Сэр? — спросила она. — Я что-то сделала не так?

— Вороны, девочка, — хмуро отозвался Бернард. — Я думал, ты еще отогреваешься.

— Но вы хотели, чтобы я почистила это, сэр.

— Да, но… — Он недовольно хмыкнул. — Ладно, не обращай внимания. Сядь-ка обратно на стол, дай я еще посмотрю твои ноги. Да и руку, если на то пошло.

Амара уселась на стол, и стедгольдер опустился перед ней на колени, поставив миску на пол рядом. Он поднял ее ноги по очереди, буркнул что-то себе под нос и достал из ящика маленький пузырек с какой-то вонючей мазью.

— У тебя все ступни изрезаны камнями, — сообщил он. — Хотя ты сама, поди, этого и не чувствуешь — с такими-то замерзшими ногами. Это, — он кивнул в сторону снадобья, — поможет очистить раны и немного уймет боль, когда к ногам вернется чувствительность.

Неожиданно мягкими пальцами он осторожно намазал ей ступни. Потом достал кусок белой ткани и ножницы. Он осторожно перевязал ее ноги и, наконец, принес шлепанцы с мягкими кожаными подошвами и пару серых шерстяных носков. Она открыла рот, чтобы возразить, но, увидев его взгляд, промолчала, и он надел ей носки и шлепанцы.

— Для женщины у тебя ноги не маленькие, — заметил он. — Пришлось поискать свои старые. На некоторое время сойдут.

Она молча наблюдала за его действиями.

— Спасибо. Что, действительно так плохо?

Он пожал плечами.

— На мой взгляд, ничего, но я не заклинатель воды. Попрошу сестру посмотреть тебя — когда ей станет лучше.

Амара склонила голову набок.

— Она больна?

Бернард опять буркнул что-то невнятное и встал.

— Снимай плащ и закатай рукав. Дай-ка я погляжу, что у тебя с рукой.

Амара отодвинула плащ с плеча и попыталась закатать рукав рубахи, но рана была высоко, у самого плеча, и рукав от засохшей крови стал жестким, как корка. Она сделала еще одну попытку и больно дернула рану. Она удержалась и не вскрикнула, только с шумом втянула воздух сквозь зубы.

— Э, так дело не пойдет, — сказал Бернард. — Придется тебе и рубаху новую искать.

Он взял ножницы и принялся осторожно срезать рукав. При виде бурой от крови повязки он нахмурился; впрочем, он нахмурился еще сильнее, размотав повязку и увидев, что она присохла к ране. Он покачал головой, налил в таз теплой воды, взял чистую тряпку и принялся осторожно отмачивать повязку.

— И как, скажи, ты повредила руку?

Свободной рукой Амара откинула с лица волосы.

— Упала вчера. И порезала.

Бернард издал неопределенный звук и молчал до тех пор, пока не удалил последний клочок повязки, не потревожив при этом самой раны. Потом, продолжая хмуриться, взял тряпку и мыло и осторожно промыл рану. Жгло сильно, и Амаре пришлось зажмуриться, сдерживая слезы, — она боялась, что не выдержит и разревется от усталости и неунимавшейся боли. Она так и сидела с закрытыми глазами, пока он медленно, методично обрабатывал рану.

В дверь кухни постучали, и встревоженный голос парня… Фредерик, так его, кажется, звали, окликнул хозяина.

— Сэр? Там вас у ворот спрашивают.

— Пусть подождут минуту.

Фредерик осторожно кашлянул.

— Но, сэр…

— Я же сказал, Фред. — Голос стедгольдера стал чуть жестче. — Минуту.

— Хорошо, сэр, — откликнулся паренек.

Дверь снова закрылась.

Бернард еще пригляделся к ране.

— Это надо бы зашить. Или наложить хорошее заклинание. Так, говоришь, ты упала?

— Упала, — подтвердила она.

— Если так, то ты упала на острый меч, — заметил стедгольдер.

Он в последний раз промыл рану и перевязал ее — очень осторожно, но даже так рука болела ужасно. Больше всего Амаре хотелось теперь забиться в какой-нибудь темный, тихий угол и свернуться там калачиком. Вместо этого она тряхнула головой.

— Прошу вас, сэр. Правда ли то, что рассказал мальчик? На вас в самом деле напал марат?

Бернард глубоко вдохнул. Он отошел от нее к стене, вернулся и набросил ей на плечи что-то легкое, но теплое — одеяло.

— Ты задаешь очень много вопросов, девочка. Не уверен, что мне это нравится. И я не уверен, что ты говоришь мне правду.

— Чистую правду, сэр. — Она подняла на него глаза и сделала попытку улыбнуться.

Уголок его рта чуть скривился. Он посмотрел на нее, потом повернулся, чтобы снять с крючка у умывальника полотенце.

— С твоим рассказом не все просто. Никто не послал бы рабыню с раной, как у тебя, чтобы доставить послание. Это просто безумие.

Амара вспыхнула.

— Он… он не знал об этом. — По крайней мере, тут она не солгала. — Я боялась упустить такую возможность.

— Нет, — покачал головой Бернард. — Ты, девочка, не похожа на тех рабов, которых мне приходилось видеть. Особенно на хорошеньких молодых женщин, находящихся в услужении у мужчины.

Она залилась краской еще сильнее.

— О чем это вы, сэр?

Он даже не повернулся к ней.

— То, как ты держишься. То, как ты покраснела, когда я дотронулся до твоей ноги. — Он повернулся и посмотрел на нее. — Очень немногие осмеливаются выдавать себя за рабов, ибо боятся, что могут ими и остаться. Так поступают либо совсем уж дураки, либо отчаявшиеся люди.

— Вы полагаете, я вам лгу?

— Я знаю, что ты лжешь, — ровным, лишенным угрозы голосом ответил стедгольдер. — Осталось только понять, глупа ли ты, или отчаялась. Возможно, тебе нужна моя помощь, а может, тебя нужно запереть в подвале до тех пор, пока за тобой не приедут. Мне нужно заботиться о моих людях. Тебя я совсем не знаю. Я не могу доверять тебе.

— Но ведь…

— Все, — сказал он. — Кончен разговор. А теперь помолчи… а не то еще в обморок грохнешься.

Она почувствовала, что он придвинулся ближе, и взглянула на него. Он снова поднял ее на руки, прижав здоровым плечом к своей груди. Она не собиралась делать ничего такого, но голова ее сама собой легла ему на плечо и она закрыла глаза. Она слишком устала, ей было слишком больно. Она не спала… сколько? Неужели всего два дня?

— …придут сейчас готовить обед, — говорил Бернард. — Поэтому я пересажу тебя на скамью в зал — у огня. Там сегодня все соберутся — из-за грозы.

Она как бы со стороны услышала свой голос: она сказала бы что-нибудь более внятное, но от боли и усталости ей хватило сил лишь на односложное восклицание. Она сонно привалилась к нему, растворяясь в его тепле.

Она не шевелилась до тех пор, пока он не начал опускать ее на скамью. Дверь в зал отворилась за спиной у Бернарда, пропуская внутрь кого-то. Шаги приблизились, но она не видела вошедшего, да у нее и сил на это не осталось.

— Сэр, — произнес взволнованный голос Фредерика. — Сэр, тут несколько путников просят убежища от грозы.

— Все верно, стедгольдер, — подтвердил ровным, приятным голосом Фиделиас. Он говорил с ленивым риванским акцентом так, будто прожил здесь всю свою жизнь. — Надеюсь, мы трое не будем вам в тягость.

ГЛАВА 16

Исана проснулась от звуков завывающего в долине ветра и негромкого позвякивания заговоренных от грозы колокольчиков на стене за окном.

Она нахмурилась и потерла глаза, пытаясь сориентироваться. Последнее, что она помнила, — это как ее несли в постель после того, как она исцелила Бернарда. Должно быть, она проспала не один час. Жажды она не ощущала, и в этом не было ничего удивительного: Рилл частенько брала на себя эту заботу. Однако в животе бурчало от голода, и тело ныло так, будто она не шевелилась несколько дней.

Нахмурившись, Исана отогнала боль и, чтобы заглушить постоянно окружавшие ее шумы чужих эмоций, сосредоточилась на глубинных ощущениях.

Что-то было не так.

Что-то было совсем не так.

Это было негромкое, но тошнотворное ощущение где-то глубоко-глубоко в сознании; что-то, навевавшее мысли о похоронах, и о болезнях, и о запахе жженых волос. Оно показалось ей знакомым, и ей понадобилась добрая минута, чтобы вспомнить наконец, когда она испытывала такое ощущение в прошлый раз.

Сердце ее забилось в приступе внезапной паники. Она отбросила одеяла и встала, накинув на рубаху, в которой спала, халат. Распущенные волосы падали в беспорядке почти до пояса, но она не стала подбирать их. Она подпоясала халат и шагнула к двери. Голова закружилась, и ей пришлось прислониться к косяку и постоять немного, зажмурившись и приходя в себя.

Она отворила дверь и увидела брата, неслышно выходящего из своей комнаты напротив.

— Бернард! — воскликнула она и, бросившись к нему, крепко обняла. Он был теплый, крепкий и надежный, как скала. — Ох, благодарение фуриям, с тобой все в порядке. — Она внимательно посмотрела на него, и голос ее зазвенел от волнения. — Что, Тави…

— Он в порядке, — сказал Бернард. — Ободрался немного, не в самом лучшем настроении, но с ним все будет хорошо.

Исана почувствовала, как на глаза навернулись слезы, и спрятала лицо на груди у брата, обняв его еще крепче.

— Ох… О Бернард! Спасибо!

Он тоже обнял ее за плечи.

— Я здесь ни при чем, — признался он хриплым голосом. — Он сам позаботился о себе и уже шел домой.

— Что случилось?

Несколько мгновений Бернард медлил с ответом, и она ощутила его неуверенность.

— Не знаю точно, — сказал он наконец. — Я помню, как мы с ним выходили вчера, но потом… ничего. Я очнулся в постели примерно за час до рассвета.

Усилием воли Исана сдержала слезы, отступила от него на полшага и кивнула.

— Последствия заклинания. Провал в памяти. Как у Фредерика, когда тот ноги сломал.

Бернард негромко зарычал.

— Не нравится мне это. Если то, что говорит Тави, правда…

Она склонила голову набок.

— А что говорит Тави?

Он поведал ей то, что услышал от племянника, и она покачала головой.

— Ох уж этот Тави. — Она зажмурилась. — Порой я не знаю, обнимать ли его или бить смертным боем.

— Но если на нас и в самом деле напал марат, сестра, дела и правда хуже некуда. Об этом необходимо известить Грэма.

Исана прикусила губу.

— Мне кажется, с этим нельзя медлить, Бернард. У меня дурное предчувствие. Что-то не так.

Он нахмурился.

— Что ты хочешь сказать — не так?

Она покачала головой, не в силах скрывать огорчение.

— Плохо. Неправильно. Не знаю, как это объяснить. — Она глубоко вздохнула и добавила совсем тихо: — Я ощущала такое до сих пор только раз.

Лицо Бернарда побелело. Долгое мгновение он молчал.

— Я не помню никаких маратов, Сана, — произнес он наконец. — Я не могу идти с этим к Грэму. Его дознаватель сразу же почувствует фальшь.

— Тогда это должен сделать Тави, — предложила Исана.

— Он еще ребенок. Ты же знаешь Грэма. Он ни за что не отнесется к Тави серьезно.

Исана повернулась и несколько раз прошла туда-сюда по коридору.

— Ему придется это сделать. Мы заставим.

Бернард покачал головой.

— Никто не заставит Грэма делать что-то против его воли.

Он чуть подвинулся, заслоняя от Исаны свою комнату.

— Это слишком серьезно, чтобы зависеть от упрямства Грэма…

Исана нахмурилась и вытянула шею, пытаясь заглянуть ему за спину. Не меняя выражения лица, он подвинулся еще. Исана раздраженно вздохнула и оттеснила брата плечом в сторону.

— Бернард, — сказала она. — Что делает у тебя в постели эта девица?

Брат кашлянул и покраснел.

— Исана, когда ты говоришь со мной таким тоном…

Она повернулась и посмотрела на него в упор.

— Бернард. Что эта девица делает в твоей постели?

Он поморщился.

— Это Амара. Рабыня, которой помог Тави. Я хотел уложить ее на скамью у огня, но она ударилась в панику. Умоляла меня не оставлять ее там. Шептала, дескать, боится чего-то. Я ей сказал, мол, у нас куда положат, там и лежат, а она лишилась чувств. — Он оглянулся на свою кровать. — Ну, я и принес ее сюда.

— К себе в кровать.

— Исана! Куда, по-твоему, мне еще было ее относить?

— Ты еще скажи мне, будто на самом деле веришь в то, что это заблудившаяся рабыня, которую посчастливилось спасти Тави.

— Нет, — признался он. — Не верю. Не сходится что-то в ее рассказе. Сначала он показался вполне правдоподобным, но я промыл все ее порезы, а от боли ничего не дал. Она быстро устала. Почти все время в полуобмороке.

— Она ранена?

— Ну, не смертельно, если только лихорадка не начнется. Но ранена. Ноги изрезаны о камни, и на плече, похоже, рана от клинка. Она утверждает, будто упала.

— Надо же, какая неловкая, — буркнула Исана и тряхнула головой. — Похоже, она не из простых. Может, агент одного из лордов?

— Как знать. Она производит впечатление порядочной. Я допускаю, что она может быть и та, за кого себя выдает.

Тихий, но отчаянный страх окутал ее. Исана почувствовала дрожь в руках и коленях.

— И она по чистой случайности оказалась рядом с ним?

Он вздохнул и покачал головой.

— Мне это тоже не нравится. И это еще не все. Путники — там, внизу. Трое. Просят убежища на время грозы.

— И они оказались здесь как раз сегодня. — Исана поднесла руку к горлу. — Совпадение, конечно.

— Может, и так.

Она негромко выругалась.

— Фурии, Бернард. Вороны и проклятые фурии.

В голосе его звучала боль:

— Исана…

Она остановила его, подняв руку.

— Нет, Бернард. Нет. Слишком много всего нужно сделать. Как там Тави?

Он крепко сжал губы на мгновение, но все же ответил:

— Неважно. Я обошелся с ним сурово. Ты ведь можешь представить себе, как меня бесило то, что я не понимаю, что происходит. Он расстроен.

— Вот нам и надо выяснить, что происходит. Надо же нам знать, грозит ему опасность или нет?

— Конечно. Что, по-твоему, мне нужно сделать?

— Спускайся в зал, к этим путникам. Будь с ними повежливее. Предложи еды. Разуй их.

— Разуть?

— Пусть кто-нибудь омоет им ноги, — фыркнула Исана, — как это принято в городе. Давай-давай. — Она зажмурилась, лихорадочно размышляя. — Я поговорю пока с Тави. И с этой Амарой. Надо же убедиться, что они не в худшем виде, чем это тебе показалось.

— Она измождена, — возразил он. — Похоже, за ней гнались.

— Значит, у нее будет меньше возможности солгать, — вздохнула она. — И еще мне стоит спуститься, поговорить немного с этими путниками. Как там гроза?

— Ну, не такая ужасная, как вчера, но все равно сильная. Все обойдется, если не выходить из дома, но я на всякий случай созвал всех в зал — так спокойнее.

— Хорошо, — кивнула Исана. — Чем больше людей, тем лучше. Не оставляй их без присмотра, Бернард. Не спускай с них глаз. Ладно?

— Не буду, — пообещал он. — А что Тави? Он должен знать.

Она мотнула головой.

— Нет. Он не должен забивать себе этим голову.

Судя по лицу Бернарда, он не слишком обрадовался этим словам, но спорить не стал. Он повернулся было к лестнице, но задержался, оглянувшись на свою спальню и на лежавшую на кровати девушку.

— Исана… Она тоже почти ребенок. Она измождена. У нее была возможность проявить себя плохо, и она не сделала этого. Тави говорит, она спасла ему жизнь. Дай ей отдохнуть.

— Я не собираюсь причинять никому боль, — сказала Исана. — Иди.

Лицо его посуровело.

— Я серьезно.

— Хорошо.

Он кивнул и молча исчез на лестнице.

Исана вернулась в спальню и взяла гребень с костяной ручкой. Потом откинула волосы за спину и постучала в дверь к Тави. Ответа не последовало. Она постучала еще раз.

— Тави, это я. Можно войти?

Молчание. Потом ручка повернулась, и дверь чуть приоткрылась. Она отворила ее сильнее и вошла.

В комнате у Тави царила темнота — ни одного огонька. Ну да, напомнила она себе, он же не может пользоваться фуриями огня и сидит здесь с тех пор, как вернулся, когда было светло. С окнами, закрытыми ставнями, да еще в предгрозовые сумерки, комната, казалось, полна была одними тенями. Она едва разглядела его силуэт на кровати в дальнем углу.

Она начала причесываться, дав ему шанс заговорить первым. Он хранил молчание, поэтому, выждав с минуту, она сама спросила его:

— Ты как, Тави?

— Почему ты сама мне не скажешь? — тусклым голосом отозвался он. — Я не заклинатель — откуда мне знать?

Исана вздохнула.

— Тави, это несправедливо. Ты же знаешь, я не по своей воле улавливаю состояние других.

— Мало ли чего несправедливого! — огрызнулся он.

— Ты огорчен из-за того, что сказал тебе дядя?

— Я весь год работал как проклятый ради этих овец, которых он мне обещал. А теперь…

Он замолчал от досады и тряхнул головой. Его отчаяние обволакивало Исану, как жар догорающего очага.

— Ты ошибся пару раз с выбором, Тави. Но из этого не следует, что…

— С выбором… — с горечью буркнул Тави. — Можно подумать, у меня был выбор. И вообще, теперь-то мне чего гадать с выбором?

Она подергала запутавшийся в волосах гребень.

— Ты просто расстроен. И твой дядя — тоже. Здесь нет ничего, что нельзя было бы решить, Тави. Я уверена, когда все успокоится немного…

Внезапный шквал досады и боли обрушился на нее. Гребень выпал из онемевших пальцев и стукнулся об пол. Она справилась с дыханием, хотя интенсивность эмоций Тави застала ее врасплох.

— Тави… С тобой все в порядке?

— Ничего такого, что нельзя было бы решить, — прошептал он. — Только решать нечего.

— Я не понимаю: у тебя весь мир на этих овцах клином сошелся?

— Ну не понимаешь, — буркнул он, — и не надо. И вообще, оставьте все меня в покое.

Исана сжала губы и осторожно наклонилась, чтобы подобрать гребень.

— Но мне нужно поговорить с тобой о том, что случилось. Есть кое-что…

На этот раз к волне эмоций добавилась еще и злость — пронзительная, звонкая ярость.

— Не буду я больше говорить о том, что случилось, — почти выкрикнул Тави. — И оставь меня в покое. Уйди, пожалуйста.

— Тави…

Его неясный силуэт повернулся на кровати спиной к двери. Исана почувствовала, что эмоции мальчика постепенно просачиваются в ее собственные; его чувства — в ее чувства. Она сделала глубокий вдох, сдерживая их.

— Хорошо, — сказала она. — Но мы еще не договорили. Попозже, ладно?

Он не отозвался.

Пятясь, Исана вышла из комнаты. Стоило ей прикрыть за собой дверь, как она услышала щелчок задвижки. Ей пришлось отойти от двери на несколько шагов, прежде чем исходившие от мальчика эмоции не ослабли до безопасного уровня. И все равно она не понимала: почему происшедшее так расстроило Тави?

А если подумать, она ведь вообще ничего не знает о том, что произошло вчера. И связано ли это как-то с появлением в долине стольких новых людей?

Она тряхнула головой и с полминуты постояла, прислонившись к стене. Тави обладал ярко выраженной, сильной личностью, силой воли, которая только усиливала его эмоции, и ей пришлось сделать немалое усилие, чтобы отстраниться от них. По крайней мере, ее не удивляло, что его эмоции ощущаются ею сильнее остальных. Она слишком любила его, слишком хорошо знала его…

Не говоря уже обо всем остальном.

Исана решительно тряхнула головой. Какой бы слабой ни чувствовала она себя после вчерашних заклинаний, времени у нее не осталось. Чтоб их, эти эмоции! Она ведь и забыла, с какой целью шла поговорить с мальчиком: разузнать о событиях вчерашнего дня все, чего не мог вспомнить Бернард.

Она повернулась к двери в комнату брата и сделала глубокий вдох. Потом решительно отворила дверь и вошла.

Бернард оставил лампу гореть с прикрученным фитилем, поэтому комната освещалась неярким, золотистым светом. Он жил просто: со времени смерти Цессии и девочек он не заботился об уюте. Все ее вещи он убрал в два сундука, хранившихся у него под кроватью. Его собственные пожитки умещались в третьем сундуке — как в бытность его легионером. Оружие и доспехи висели на гвоздях на одной стене, напротив простого письменного стола, в ящиках которого были аккуратно разложены все счета стедгольда.

Девушка спала в постели Бернарда. Она была высокая, с точеными чертами лица, еще рельефнее выступающими в этом освещении; под глазами ее легли темные, похожие на синяки круги. Кожа ее отсвечивала золотом — почти того же оттенка, как ее волосы. Красивая. Горло ее охватывала кожаная полоска ошейника.

Исана хмуро смотрела на нее. Брат достал еще пару одеял и укрыл ее потеплее — хотя она ерзала под ними, судя по торчавшим из-под них ногам. Исана шагнула ближе и увидела, что они перевязаны и обуты в шлепанцы из мягкой телячьей кожи.

Некоторое время Исана молча смотрела на эти шлепанцы. Белого цвета, аккуратно сшитые, с бисерным узором сверху. Она узнала их сразу: она сама сшила их лет десять назад. Подарок на день рождения Цессии. Они пролежали в сундуке под кроватью больше десяти лет.

Исана отошла от кровати. Она хотела поговорить с девушкой, но брат предупредил, чтобы она ее не беспокоила. Много лет она надеялась на то, что он найдет себе кого-то еще, но он, потеряв Цессию и девочек, так и оставался одиноким. Бернард всегда держался чуть обособленно, и те, кто жил в долине и помнил его жену и дочерей, не обижаясь, оставили его в покое.

Если ее брат созрел наконец, чтобы впустить в свою жизнь кого-то еще — а судя по его словам и тому, как обращался он с девушкой, все к тому шло, — может ли она быть против?

Исана снова шагнула вперед и положила ладонь на лоб девушке. Даже не призвав еще на помощь Рилл, она ощутила небольшой жар. Она поежилась и с помощью фурии проникла в спящую рабыню своими чувствами.

Бернард не ошибался. Девушка была изранена: от болезненных порезов на ногах и сильно распухшей лодыжки до резаной раны на предплечье. Кроме того, она была измождена до предела, и даже во сне, Исана это чувствовала, ее терзали чудовищные тревога и страх. Исана прошептала команду Рилл, и фурия послушно разбежалась по телу девушки, заживляя небольшие ранки, снимая опухоли и унимая боль. От этого усилия голова у Исаны снова закружилась, поэтому ей пришлось отнять руку и сосредоточиться на том, чтобы устоять на ногах.

Когда она снова опустила взгляд, девушка уже открыла глаза и смотрела на нее.

— Вы, — прошептала она. — Вы и есть та заклинательница, которая исцелила стедгольдера?

Исана кивнула.

— Ты отдыхай, — сказала она. — Я только хочу задать тебе один вопрос.

Девушка кивнула и устало закрыла глаза.

— Ты пришла за мальчиком? — спросила Исана. — Ты охотишься за ним?

— Нет, — шепнула девушка, и Исана почувствовала, что та сказала правду, так же ясно, как если бы прозвенел серебряный колокольчик. В том, как та говорила, была чистота, ощущение искренности, и это чуть успокоило Исану, уняло, пусть и немного, сковывавшее плечи напряжение.

— Хорошо, — сказала Исана. Она поправила одеяла, снова укрыв девушке ноги. — Спи. Попозже я принесу тебе поесть.

Девушка не ответила и не пошевелилась на кровати, и Исана вышла из комнаты, остановившись на верхней ступеньке лестницы. Снизу слышались голоса: обитатели стедгольда собирались в зале. На улице раскатисто, зловеще пророкотал гром. В памяти невольно всплыли события минувшего вечера, нападение кордгольдеров, и ее пробрал озноб.

А потом она выпрямилась и начала спускаться по лестнице — разбираться с другими оказавшимися в Бернардгольде незнакомцами.

ГЛАВА 17

Фиделиас подождал, пока рослый стедгольдер не скроется на лестнице, неся на руках кого-то, завернутого в одеяло. Потом бывший курсор огляделся по сторонам. По крайней мере, на минуту-другую его со спутниками оставили одних. Он нахмурился и повернулся к Одиане и Олдрику. Мечник смотрел вслед стедгольдеру.

— Ладно, — буркнул он. — Хотелось бы мне знать, к чему это все.

— Все яснее ясного, — сказал Фиделиас и покосился на Одиану.

— Страх, — прошептала она и теснее прижалась к Олдрику. — Восхитительный страх. Страх узнавания.

— Амара, — кивнул Фиделиас. — Она здесь. Это была она.

Олдрик поднял брови.

— Но он же не оборачивался. Вы же не видели ее лица.

Фиделиас посмотрел на Олдрика в упор и подавил приступ раздражения.

— Олдрик, пожалуйста. Уж не думаешь ли ты, будто она повесит на двери объявление, что она здесь? Все сходится. Три следа на дороге: мальчишки, стедгольдера и ее. Она хромала. Потому он ее и нес на руках.

Олдрик вздохнул.

— Раз так, хорошо. Я поднимусь наверх и убью этих двоих, и мы можем двигаться дальше.

Он повернулся и положил руку на рукоять меча.

— Олдрик! — прошипел Фиделиас.

Он схватил мечника за руку выше запястья и словно врос ногами в пол, соединив свою силу с силой фурии. Здоровяк попытался вырвать руку, но не смог даже пошевелить ею. Олдрик смерил его свирепым взглядом сверху вниз, но тут же остыл.

— Так вот в чем дело, — кивнул он. — Фиделиас, но нам ведь нельзя допустить, чтобы они донесли об этом Грэму! Лишившись внезапности, весь план пойдет псу под хвост. Мы ведь и пришли сюда только затем, чтобы найти стедгольдера и мальчишку, увидевших нашего приятеля Ацурака, и убить их. Да, и еще девчонку, агента этой, вороны расклюй ее, Короны, если посчастливится ее найти — что мы и сделали.

— Милый, — остановила его Одиана. — Мы ведь до сих пор не знаем, где этот мальчишка, верно? Если ты сейчас пойдешь и убьешь эту маленькую уродку, не вступится ли за нее стедгольдер? А раз так, тебе придется убить и его. И всех остальных наверху. И внизу тоже… — Она облизнулась, и глаза ее вспыхнули. Она повернулась к Фиделиасу. — А почему бы нам не проделать это еще раз?

— Не забывайте, где вы, — буркнул Фиделиас. — Это самые опасные места во всем королевстве. Сильные фурии, опасное зверье. Это вам не старые плантации где-нибудь в Амеранте. Эти места порождают сильных заклинателей. Видели, как управлялся тот мальчишка с гаргантами? И это он успокоил наших лошадей, когда те перепугались, — не я. И он проделал это без малейшего усилия, почти не оглянувшись. Мальчишка. Подумайте об этом.

Олдрик пожал плечами.

— Они не вооружены. Это же стедгольдеры, не солдаты. Мы запросто перебьем их всех.

— Возможно, — согласился Фиделиас. — Но что, если этот стедгольдер из отставных легионеров, да еще и сильный заклинатель? Что, если кто-нибудь из его приятелей тоже силен в этом? Есть шанс, и немалый, что кто-нибудь из них сумеет уйти, — и раз мы не знаем пока, что это за мальчишка, который нам нужен, мы так и не поймем, ликвидировали мы его или нет.

— А тот мальчишка во дворе? — спросила Одиана. — Хорошенький, высокий — ну тот, с гаргантами?

— Ноги слишком велики, — возразил Фиделиас. — Вчерашние следы размыты дождем, но сегодняшние, утренние, четкие. Нам нужен парень помладше, еще безбородый — а может, и девчонка. Ацурак мог и не увидеть разницы в таком возрасте, если девчонка была в штанах. Для маратов все мы на одно лицо.

— И у него такие бо-ольшие руки, — протянула Одиана и потерлась щекой о плечо Олдрика. — Милый, можно я и его…

Олдрик задумчиво чмокнул ее в макушку.

— Если ты убьешь его, тогда от него не будет никакого проку.

— Выкиньте это из головы, — отрезал Фиделиас. — У нас есть задача. Найти мальчишку. Гроза идет за нами по пятам, и все здешние соберутся в зале. Как только мы его найдем, разбираемся с ним, со стедгольдером и курсором, и уходим.

Олдрик недоверчиво хмыкнул.

— А если нет? Что, если он уже побежал в гарнизон предупредить местного графа?

Фиделиас поморщился и огляделся по сторонам.

— Я сам вырос в стедгольде. Такие дела ни за что не сохранить в тайне. Если это и правда произошло, мы узнаем об этом, когда все соберутся.

— Но что, если…

— У нас и так достаточно неприятностей, — вздохнул Фиделиас. Он покачал головой и отпустил руку Олдрика. — Если мальчишка уже в пути, гроза опасна ему не меньше, чем любому другому. Мы все равно догоним его, результат будет тот же самый. — Глаза его блеснули. — Но послушай, Олдрик, почему бы тебе не прогуляться с Одианой, проверить лошадей? Я пока разберусь здесь, и если надо будет кого-нибудь убить, я дам вам знать, кого и где.

Олдрик хмуро уставился на него.

— Ты уверен? Не боишься остаться здесь в одиночку — что, если тебе понадобится помощь?

— Не понадобится, — заверил его Фиделиас. — Ступайте на конюшню. И пусть это выглядит так, будто вы ищете места, где бы побыть вдвоем. Уверен, они не откажут новобрачным в такой возможности.

Олдрик поднял брови.

— Новобрачным?

Взгляд водяной ведьмы затуманился. Она одарила Фиделиаса ослепительной улыбкой, потом, качнув бедрами, повернулась к Олдрику и взяла его за руку.

— Я тебе все объясню, милый. Пошли, найдем конюшню. Там наверняка есть сеновал. Тебе ведь нравится, когда у меня в волосах сено, правда?

Олдрик прищурился и негромко, довольно зарычал.

— А… — кивнул он и, не выпуская руку Одианы, двинулся к дверям. — Все-таки есть причины, по которым мне нравится работать с тобой, старина.

— Только держите ухо востро, — предупредил его Фиделиас.

Ведьма кивнула.

— Держи в руках чашку, и чтобы в ней все время что-нибудь было. Я услышу. — И они с мечником вышли.

Стоило двери за ними закрыться, как Фиделиас услышал тяжелые шаги. На лестнице, ведущей наверх, показался стедгольдер; лицо его было угрюмо. Он обвел зал взглядом и подошел к Фиделиасу.

— Извините, что бросил одних. Надо было о больном позаботиться.

— А, — понимающе кивнул Фиделиас, разглядывая собеседника. Наступая на левую ногу, тот чуть морщился, словно это причиняло ему боль. Если он и правда был ранен, как утверждал Ацурак, значит, рану исцелили заклинанием — а из этого следовало, в свою очередь, что в стедгольде есть весьма и весьма искусный заклинатель воды. — Надеюсь, ничего серьезного?

Мужчина мотнул головой.

— Ничего такого, с чем мы не справились бы. — Он махнул рукой в сторону стоявших у очага стульев. — Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Позвольте налить вам чего-нибудь горячего.

Фиделиас пробормотал что-то в знак благодарности и уселся у огня рядом со здоровяком.

— Стедгольдер… Бернард, полагаю?

— Просто Бернард, сэр.

— Очень приятно. Просто Дель.

Стедгольдер чуть улыбнулся.

— Хорошо, Дель. Так какие дела, Дель, привели вас в гарнизон в это время года?

— Именно дела, — отозвался Фиделиас. — Я представляю группу заинтересованных людей, которые летом заплатили некоторую сумму искателям драгоценных камней. С наступлением холодов те должны вернуться, и мы посмотрим, что им удалось найти.

Бернард кивнул.

— Мне казалось, с вами были еще двое. Куда делись ваши друзья?

Фиделиас расплылся в ухмылке и подмигнул.

— Ах да. Мой телохранитель только что женился, и я позволил ему взять с собой жену. Они вышли проведать лошадей.

Стедгольдер вежливо улыбнулся Фиделиасу.

— Как в молодые годы, а?

Фиделиас кивнул.

— Дни, когда я лазил по сеновалам с краснеющими горничными, давно прошли.

— Гроза надвигается. Я хочу, чтобы все собрались здесь, в зале, — так безопаснее.

Фиделиас кивнул.

— Я уверен, они скоро вернутся.

— Проследите, чтобы так оно и было. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал, находясь под моим кровом.

Фиделиас уловил в этих словах едва заметную угрозу; возможно, сам стедгольдер даже не заметил этого. Чуткие инстинкты бывшего курсора тут же подали бесшумный сигнал тревоги, однако он с улыбкой кивнул и ответил:

— Разумеется.

— Тогда, с вашего позволения, я вас снова покину. Надо обойти усадьбу, проверить, все ли подготовлено к грозе.

— Ну конечно. И еще раз спасибо за радушный прием. Дайте знать, если я смогу быть чем-то полезен.

Бернард хмыкнул и с озабоченным видом поднялся. Фиделиас внимательно вглядывался в стедгольдера, однако без особого результата. Напряжен, это да — но какой стедгольдер не будет испытывать напряжения перед лицом угрозы для своих людей? Выходя из зала, он чуть прихрамывал и уже в дверях оглянулся через плечо на лестницу в дальнем углу.

Фиделиас глядел ему вслед до тех пор, пока дверь за тем не закрылась, потом сам посмотрел на лестницу. Занятно…

Минуту спустя хорошенькая девица подала ему кружку с горячим питьем.

— Сэр. — Она присела в реверансе.

Он улыбнулся ей и взял кружку.

— Спасибо, юная леди. Прошу вас, зовите меня просто Дель.

Она обаятельно улыбнулась ему.

— Меня зовут Беритта, сэр… Дель.

— Красивое имя для красивой девушки. — Он отхлебнул из кружки… чай на каких-то смутно знакомых травах. — Мм, восхитительно. Вам, наверное, интересно здесь сейчас: гроза и все эти события…

Она кивнула, сцепив руки перед собой и вздохнув так, что блузка натянулась на груди самым соблазнительным образом.

— Ну, вчера весь день такой вышел, а уж ночь какая! Хотя, поди, это не сравнить с жизнью торговца каменьями, сэр.

Он приподнял брови и позволил губам скривиться в легкой улыбке.

— Что-то я не помню, чтобы рассказывал тебе об этом, Беритта. Мне казалось, мы со стедгольдером были здесь одни.

Ее щеки вспыхнули пунцовым румянцем.

— Ой, сэр… Мне очень жаль. Я, видите ли, немного воздух заклинаю, ну и…

— И подслушивала? — подсказал он.

— Ну, к нам в Бернардгольд так редко кто-нибудь заезжает, сэр, — ответила девушка. Она подняла взгляд и заглянула ему в глаза. — Уж так интересно поговорить с кем-то новым, таким необычным.

Особенно с богатым торговцем самоцветами, подумал Фиделиас.

— Что ж, это совершенно естественно. Хотя, честно говоря, судя по тому, что я слышал… — Он придвинулся к ней ближе и стрельнул глазами вправо-влево. — Стедгольдера правда ранили вчера?

Девушка опустилась на колени рядом со стулом и пригнулась к нему так, что, опустив глаза, он вполне мог любоваться ее грудью в вырезе блузки.

— Ага… ужасно. Он весь белый был, когда Линялый… Линялый — это наш дурачок, сэр, вот бедолага-то… ну да, когда Линялый его сюда принес. Я уж думала, помер наш стедгольдер. А потом еще Корд и сыновья его… как с ума посходили, и все стедгольдеры как примутся биться друг с другом фуриями своими. — Взгляд ее оживился. — В жизни еще ничего такого не видала. Может, позже, за обедом, вы еще услышите об этом.

Фиделиас кивнул, глядя ей в глаза.

— Очень интересно, Беритта. А мальчик? Его тоже ранили?

Мгновение девушка в замешательстве смотрела на него, открыв рот.

— Это вы про Тави, сэр? — спросила она наконец. — Про племянника стедгольдера?

— Я только слышал, что мальчика тоже ранили.

— А… Вы, наверно, про Тави спрашиваете, да только чего про него спрашивать? Пусть он стедгольдеру и племянником приходится, сэр, про него и говорить-то особенно нечего. Про него да про простака Линялого.

— Мальчик тоже идиот?

— Да нет, он, если подумать, так неглуп совсем… ну и Линялый ведь тоже с молотом кузнечным неплохо управляется. Да только и Тави недалеко от Линялого уйдет. — Она нагнулась к нему еще ближе, коснувшись грудью его руки. — У него фурии нет, сэр, — драматически прошептала она.

— Совсем нет? — Фиделиас склонил голову набок, держа кружку так, чтобы голос его отразился в жидкости. — Никогда не слышал о таком. Как ты думаешь, я мог бы познакомиться с ним?

Беритта пожала плечами.

— Ну, если вам так хочется… Он в своей комнате — ушел туда сразу, как стедгольдер его с рабыней этой домой привел. Но к обеду-то спустится.

Фиделиас кивнул в сторону лестницы, на которую оглядывался стедгольдер.

— Там, наверху? Ты не знаешь, а рабыня тоже там?

Беритта нахмурилась.

— Ну, если подумать, так наверное. Но оба спустятся к обеду-то. Нынче я стряпаю, а я, сэр, стряпуха очень даже хорошая. А вот интересно мне, что вы думаете о…

Новый голос перебил ее, спокойный, но властный.

— Беритта, довольно. Твое место на кухне — вот туда и ступай.

Девушка вспыхнула от злости и обиды, встала, торопливо присела перед Фиделиасом в реверансе и вышла из зала на кухню.

Фиделиас поднял глаза и увидел высокую девичью фигуру в длинном халате. Она держалась со спокойным достоинством; длинные темные волосы ниспадали ей до пояса. Лицо ее было совсем еще молодым, с красивым, чувственным ртом, но в волосах ее поблескивала кое-где седина. Значит, это, должно быть, заклинательница воды.

Вставая, чтобы поклониться, Фиделиас мгновенно приглушил эмоции, прикрыв их от подслушивания.

— Леди стедгольдер?

Она смерила его невозмутимым взглядом, маскируя собственные реакции так же, как, он надеялся, замаскированы его.

— Я сестра стедгольдера, Исана. Добро пожаловать в Бернардгольд, сэр.

— Счастлив такой возможности. Надеюсь, я не слишком отвлек девушку от ее прямых обязанностей?

— Я тоже надеюсь, — кивнула Исана. — У нее есть склонность говорить тогда, когда нужно слушать.

— Ну, таких в королевстве не так и мало, — заметил он.

— Могу я поинтересоваться, какие дела привели вас в Бернардгольд, сэр?

Вопрос прозвучал достаточно невинно, но Фиделиас почуял в нем подвох. Не отпуская узды со своих чувств, он постарался ответить как можно спокойнее.

— Мы искали убежища от надвигающейся грозы, леди, по пути в гарнизон.

— Понятно. — Она покосилась на появившуюся Беритту. — Надеюсь, сэр, у вас нет намерения прихватить с собой кого-нибудь из нашей молодежи?

Фиделиас негромко рассмеялся.

— Конечно нет, леди.

Взгляд ее уперся в его глаза и несколько долгих мгновений оставался неподвижным. Он отвечал на это безмятежной улыбкой.

— Ах, но где же мои хорошие манеры, — словно спохватилась женщина. — Минуточку, сэр.

Она подошла к огню, сняла с полки тазик и несколько чистых тряпок.

Из проходящей за очагом трубы она налила в таз горячей воды и вернулась к нему. Поставив таз на пол, она опустилась перед ним на колени и принялась расшнуровывать его башмаки.

Фиделиас нахмурился. Хотя в городе обычай этот был в порядке вещей, он не ожидал такого же в стедгольде, тем более расположенном в такой глуши.

— Право же, леди, в этом нет необходимости.

Она подняла на него глаза, и ему показалось, что он заметил в них торжествующий огонек.

— Нет, почему же? Я настаиваю, сэр. Для нас большая честь принимать гостей с подобающими почестями.

— Но вы и без того очень добры, — не сдавался он.

Она стащила один башмак, отставила его в сторону и принялась за второй.

— Ерунда. Мой брат придет в ужас, если я не окажу вам все почтение, как того требует обычай.

Не выпуская из рук кружку горячего питья, Фиделиас откинулся на спинку стула, ибо возразить ему было нечего. Пока она омывала его ноги, в зал по двое, по трое, а то и по пятеро начали заходить обитатели стедгольда; в основном семьи, отметил он про себя. Похоже, стедгольд процветал. Хотя места у огня оставались незанятыми, большая часть помещения очень скоро заполнилась движением, шорохом и негромкими разговорами — люди наслаждались ощущением безопасности, пока на улице грохотал гром, крепчал ветер и все сильнее звенели колокольчики.

— Я прикажу почистить их, сэр, — сказала Исана, вымыв ему ноги и взяв его башмаки в руки. — Боюсь, нынче ночью мы не можем предложить вам ничего, кроме одеял и места у огня. Сейчас мы отобедаем все вместе, а потом будем устраиваться на ночь.

Фиделиас покосился на лестницу, потом снова на заклинательницу воды. Что ж, так еще проще. Как только все, включая недоверчивую заклинательницу, уснут, перерезать в темноте три глотки и улизнуть до рассвета не составит особого труда.

— Общая трапеза, — улыбнулся он. — Что ж, звучит соблаз…

Дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвался, запустив в него вихрь ледяного ветра, Олдрик. Волосы и плечи его блестели от дождя. За ним с трудом поспевала, держа его за руку, Одиана. Вид оба имели растрепанный; в волосах и одежде застряла солома. Олдрик врезался в толпу селян и, расталкивая людей, направился прямо к Фиделиасу.

— Фиделиас, — выдохнул Олдрик, впрочем, не повышая голоса. — Кто-то выпустил наших лошадей. Они все знают.

Фиделиас выругался и поискал взглядом заклинательницу — та, подобрав юбки одной рукой и держа его башмаки в другой, взлетела вверх по лестнице.

— Вороны проклятые, — рявкнул он. Пол под его босыми ногами был неприятно холодным. — Я разберусь с лошадьми и стедгольдером. Мальчишка и Амара там, наверху. — Роясь в куртке в поисках спрятанного ножа, он повернулся к Олдрику. — Убей их.

ГЛАВА 18

В конце концов Тави пришел к выводу, что он просто дуется.

Осознание этого далось ему, конечно же, нелегко. Потребовалось никак не меньше десяти минут злобного глядения в стену после ухода Исаны, прежде чем до Тави дошло, что вид у тетки не совсем здоровый. Это, в свою очередь, заставило его забеспокоиться о ней, а тревога мешала злиться как следует. Злость медленно ушла, оставив после себя только усталость и голод.

Тави сел на кровать, свесил ноги, нахмурился и принялся пинать половицу, вспоминая события вчерашнего дня и то, что они для него значили.

Он пренебрег своими обязанностями и солгал. А теперь расплачивается за это — и не только он, но и люди, которые заботились о нем. Дядька, защищая его, получил тяжелое ранение, а теперь и тетя Исана выглядит так, словно усилия, затраченные на исцеление дядькиной раны, подорвали ее здоровье. Тави доводилось слышать о подобных случаях. И как ни старался Бернард скрыть это, но ходил он, чуть заметно прихрамывая. Вполне возможно, эта хромота останется навсегда — так сильно повреждена была его нога.

Тави уронил голову на руки и зажмурился, ощущая себя дураком, эгоистом, малолеткой. Так ему втемяшилось в голову вернуть овец — его овец! — домой, так хотелось сохранить дядино расположение, что он забыл про собственное достоинство. Он подверг себя и других риску — и все ради одной-единственной мечты — Академии.

А если бы он попал в Академию, но в результате собственных ошибок, стоило ли вообще стараться? Мог бы он согласиться на лучшую жизнь для себя, зная, какой ценой он ее добился?

— Ну и болван же ты, Тави, — буркнул он себе. — Другого такого болвана днем с огнем не сыщешь!

Конечно, все могло бы обернуться куда хуже — и для него, и для его родных. Он сжался при мысли о дяде, лежащем мертвым на земле, или о тете, лежащей с пустым взглядом рядом с лоханью для исцеления… тело ее продолжало бы жить, но она была бы все равно что мертвая. Да, все обернулось не так, как ему хотелось, но и не так плохо, как могло бы.

Хотя у него болели все мышцы до одной, а в голове ощущалась лихорадочная легкость, он встал и шагнул к двери. Он найдет дядю и тетю, попросит у них прощения и предложит искупить Свою вину. Он представления не имел, что ему для этого сделать, но он должен был хотя бы попытаться. Они это заслужили.

Он заслужит то уважение, которого ему так не хватало, не хитроумием или дерзким наскоком, а упорным трудом — как это сделали дядя и тетя.

Тави взялся уже за щеколду, когда в окно негромко постучали. Он оглянулся. Ветер на улице все крепчал, и окна были закрыты ставнями. Возможно, это стучала в них какая-нибудь озорная ветряная фурия.

Стук повторился. Три частых удара, два редких, три частых, два редких. Тави подошел к окну и отодвинул щеколду ставней. Они распахнулись, едва не сбив его с ног, и в комнату ворвался порыв влажного, ледяного ветра. Тави отскочил на пару шагов, и в комнату бесшумно проскользнула чья-то фигура.

Оказавшись в комнате, Амара повернулась и захлопнула ставни. Наряд ее составляли штаны Бернарда, туго затянутые на талии тяжелым кожаным поясом. Его рубаха, куртка и плащ тоже были ей слишком велики, но она затянула их такими же кожаными ремнями, поэтому передвигалась в них без особых затруднений. Обута она была в светлые кожаные шлепанцы поверх нескольких слоев теплых носков. В руке она держала старую кожаную сумку Бернарда с привязанным к ней его же охотничьим луком, десятком стрел и мечом из мавзолея принцепса.

— Тави, — выдохнула она. — Одевайся теплее. Захвати с собой несколько пар носков, одеял и еды, если у тебя здесь есть. Мы уходим.

— Уходим? — ошеломленно пробормотал Тави.

— Говори тише, — прошипела рабыня.

Тави изумленно выпучил на нее глаза.

— Прости.

— Не извиняйся. Лучше поспеши. Времени у нас в обрез.

— Но мы не можем уйти, — возразил Тави. — Гроза начинается.

— Не такая сильная, как вчера, — буркнула Амара. — И мы можем захватить побольше соли. У вас ведь здесь есть коптильня, да? Значит, вы солите мясо?

— Ну конечно, но…

Амара подошла к его сундуку, откинула крышку и принялась рыться в нем.

— Эй! — возмутился Тави.

Она швырнула ему пару теплых штанов. За ними последовали три его самые теплые рубахи. Потом она сняла с крючка у двери его куртку и второй плащ.

— Надевай это, — скомандовала Амара.

— Нет, — твердо заявил Тави. — Никуда я не пойду. Я вообще недавно вернулся. Люди ранены из-за того, что пытались искать меня, и я не собираюсь подвергать их такой же опасности еще раз. Не хочешь же ты, чтобы я подверг опасности людей моего стедгольда только ради того, чтобы помочь беглой рабыне!

Амара подошла к двери и проверила, надежно ли задвинута щеколда.

— Тави, у нас совсем нет времени. Если хочешь жить, иди со мной. Сейчас же.

От удивления Тави даже уронил одежду, которую машинально держал в руках.

— Че-чего?

— Если ты не уйдешь со мной прямо сейчас, до рассвета тебе не дожить.

— О чем это ты?

— Одевайся — сказала она.

— А вот и нет, — огрызнулся он. — Никуда не пойду, пока не узнаю, что происходит.

Она прищурилась, и в первый раз за время их знакомства Тави ощутил исходящую от нее угрозу.

— Тави, если ты не оденешься и не пойдешь со мной, мне придется оглушить тебя, завернуть в одеяло и тащить так.

Тави облизнул пересохшие губы.

— Н-ни хрена не утащишь, — заявил он. — Через зал не потащишь, а через окно — с твоей-то лодыжкой тоже не получится.

Амара стиснула зубы.

— Что ж, разумно, — буркнула она. — Ладно, слушай. И этот стедгольд, и, возможно, все жители долины в опасности. Мне кажется, мы с тобой можем помочь им. Одевайся, Тави. Ну пожалуйста. Я все объясню, пока ты это делаешь.

Тави поперхнулся. Стедгольд в опасности? Что это она такое говорит? Меньше всего ему нужно сейчас снова пускаться в бегство: ведь это только докажет тем, кого это касается, что ему нельзя доверять…

Но ведь Амара спасла ему жизнь. И если она говорит правду…

— Ладно. Рассказывай.

Он подобрал одежду и принялся натягивать рубаху. Амара кивнула и подошла ближе, забрав у него лишнюю одежду.

— Во-первых, я не рабыня. Я курсор. И попала к вам в долину по личному приказу Первого лорда.

На мгновение Тави оцепенел, потом опомнился и сунул руку в рукав.

— Что, с почтой?

Амара вздохнула.

— Нет. Это лишь одна из наших обязанностей, Тави. Я — агент Первого лорда. Он полагает, долине угрожает опасность, и послал меня сделать с этим что-нибудь.

— Но ты же девушка!

Она нахмурилась и бесцеремонно надела ему через голову вязаный свитер.

— Я курсор. И мне кажется, Первый лорд не ошибается.

— Но я-то тут при чем? И Бернардгольд?

— Ты видел эту опасность, Тави. Мне необходимо доставить тебя в гарнизон. Ты должен рассказать графу, что ты видел.

Тави похолодел и снова уставился на нее.

— Мараты, — прошептал он. — Мараты надвигаются. Ведь правда? Как тогда, когда они убили принцепса.

— Похоже на то, — кивнула Амара.

— Мой дядя их видел… вот он пускай и идет. Граф ни за что не поверит, если…

— Он не может, — вздохнула Амара. — У него провалы в памяти после исцеления. Он не помнит ничего.

— Ты-то откуда это знаешь? — вскинулся Тави.

— Подслушала. Притворилась, будто упала в обморок, а сама слушала все, что здесь говорилось. Твой дядя не помнит, а твоя тетка относится ко мне с подозрением. И объяснять им все это некогда — нам надо уходить, прямо сейчас.

Тави застегивал тяжелую куртку, но тут пальцы его снова застыли.

— Почему?

— Потому что там, внизу, сидят люди, которые пришли, чтобы убить меня, тебя и всех, кто видел маратов.

— Но зачем алеранцам хотеть этого?

— Послушай, нам и правда некогда. Это враги. Они хотят свергнуть Первого лорда, а для этого им нужно, чтобы мараты вырезали долину. Тогда они смогут убедить все королевство в том, что якобы Первый лорд слаб и не контролирует ситуацию.

Тави широко раскрыл глаза.

— Вырезать долину? Но ведь тогда…

Она смотрела на него с застывшим лицом.

— Если мы не предупредим графа, если он не приведет войска, чтобы дать им отпор, мараты убьют всех. И в этом стедгольде, и во всех остальных.

— Вороны… — прошептал Тави. — Ох, вороны и фурии…

— Ты единственный, кто их видел. Единственный, на кого я могу сослаться, чтобы убедить графа поднять войска по тревоге. — Амара вернулась к окну и снова распахнула ставни. Потом повернулась к Тави и протянула руку.

— Так ты со мной?

Они взяли простыню с кровати Тави, привязали ее одним концом к ее ножке и свесили за окно во двор. Ветер задувал с севера, неся с собой жгучий зимний мороз. Амара спустилась первой и махнула Тави; тот передал ей свою поклажу, наскоро увязанную в одеяла с его кровати, и, набравшись храбрости, сам полез по простыне вниз.

Двор они пересекли молча. Никого не было видно, хотя свет и шум из зала пробивались сквозь неплотно прикрытую дверь. Ворота в стене оказались открытыми, и они выскользнули наружу. Наступил вечер, и на земле лежали темные, размытые тени.

Тави вел их мимо конюшни, к коптильне. Она находилась стена к стене с кузницей — так дым из обоих помещений выходил в одну трубу. В коптильне царил запах дыма и мяса.

— Бери соль, — шепнула ему Амара. — Бери целый мешок, если есть, а если нет — ведерко. Я посторожу здесь. И быстрее!

Тави проскользнул внутрь и принялся шарить на полке в дальнем, темном углу. Первым делом он подобрал пару окороков и сунул их в свой узел. Соль хранилась в большом домотканом мешке. Тави попробовал поднять его, но с трудом оторвал от земли на пару дюймов. Тогда он поставил его на место, взял одно из своих одеял и оторвал от него два больших лоскута. Он насыпал на них соли, свернул в узелки и крепко завязал кожаными ремешками, на которых обычно подвешивали мясо.

Он поднял их с земли и как раз возвращался к двери, когда услышал на улице сдавленный крик. Послышалось тяжелое дыхание, потом пара глухих, тяжелых ударов. С бешено колотящимся сердцем Тави выскочил из дверей.

Амара стояла, придавив одним коленом грудь упавшего на землю мужчины и прижимая к его горлу нож.

— Прекрати, — прошипел Тави. — Слезь с него!

— Он набросился на меня, — возразила Амара.

Нож в ее руке даже не пошевелился.

— Это Линялый. Он никому не причинит вреда.

— Он мне не ответил.

— Ты его напугала, — буркнул Тави и толкнул ее в плечо.

Амара свирепо оглянулась на него, но не упала. Нож, впрочем, от горла Линялого она отняла, встала и отошла от него на шаг.

Тави нагнулся, взял Линялого за руку и потянул вверх, помогая подняться. Тот был одет в теплую одежду, включавшую в себя войлочную шапку с ушами, свисавшими ему до плеч и придававшими ему сходство с неуклюжим щенком. Он также натянул вторую, надетую поверх первой, пару перчаток с несколькими оторванными пальцами. Лицо раба исказилось от страха, и он пятился от Амары, пока не столкнулся спиной с Тави.

— Тави, — пробормотал Линялый. — Тави. Домой. Гроза.

— Я знаю, Линялый, — сказал Тави. — Но нам надо идти.

— Некогда, некогда, — оборвала его Амара, оглядываясь по сторонам. Если кто-то из них увидит нас…

— Тави дома, — настаивал Линялый.

— Не могу. Нам с Амарой нужно к графу Грэму, предупредить его о том, что мараты наступают. Она курсор, и нам нужно спешить, пока плохие люди не успели помешать нам.

Линялый медленно повернул голову и уставился на Тави. Лицо его скривилось в замешательстве.

— Тави уходит? Нынче?

— Да. Я взял соль.

— Да идем же, — прошипела Амара. — Некогда.

Линялый насупился.

— Линялый тоже.

— Нет, Линялый, — возразил Тави. — Тебе придется остаться.

— Пойду.

— Нам надо идти налегке, — напомнила Амара. — Раб остается.

Линялый запрокинул голову и завыл, как раненый пес. Тави охнул и, бросившись к нему, зажал ему рот рукой.

— Тихо! Да тише же, Линялый, они нас услышат!

Линялый перестал выть, но все еще смотрел на Тави в упор.

Тави переводил взгляд с Линялого на Амару и обратно. Амара закатила глаза и сделала ему рукой жест поторапливаться. Тави поморщился.

— Ладно. Можешь идти. Только выходить надо прямо сейчас.

Рот Линялого сложился в дурацкую ухмылку, и он захихикал. Махнув рукой, он нырнул в дверь кузницы и спустя несколько мгновений появился с потрепанным заплечным мешком на спине, приговаривая себе под нос какую-то бессмыслицу.

Амара тряхнула головой.

— Он у вас совсем идиот?

— Он хороший человек, — обиженно возразил Тави. — Он сильный, и он работает за троих. Он не будет нам мешать.

— Надеюсь, — буркнула Амара, сунула нож обратно за пояс и кинула свой узел Линялому. — Я ранена, а он здоров. Пусть несет.

Линялый поймал узел, неуклюже поклонился Амаре и перебросил его через плечо.

Амара повернулась спиной к Бернардгольду, но Тави положил руку ей на плечо.

— Эти люди… Им, наверное, легко будет догнать нас, пеших?

— Я не слишком ловко управляюсь с лошадьми. Ты тоже не заклинатель земли. Может, раб?

Тави покосился на Линялого и поморщился.

— Нет. То есть он немного заклинает металл. И подковывает лошадей. Но сомневаюсь, чтобы он заклинал еще и землю.

— Тогда нам лучше поспешить, — сказала она. — Один из наших преследователей заклинает так, что может заставить лошадей делать все, что ему захочется.

— Но верхом они догонят нас в два счета.

— Тем более надо спешить. Будем надеяться, они не спохватятся до утра.

— Подожди меня у конюшни! — буркнул Тави и бросился в темноту.

Амара прошипела что-то ему вслед, но Тави не обратил на это внимания и нырнул в дверь.

Вся живность Бернардгольда была ему хорошо знакома. Овцы сонно топтались в своем загоне, коровы — чуть дальше. По Другую сторону прохода шумно сопели во сне гарганты, а за ними слышалось беспокойное пофыркивание лошадей.

Он бесшумно крался по проходу, когда услышал какие-то звуки наверху, на сеновале. Он замер и прислушался.

— Ну вчера весь день такой вышел, — говорил странный, жестяной какой-то голос, — а уж ночь какая! Хотя, поди, это не сравнить с жизнью торговца каменьями, сэр.

Тави зажмурился. Голос был определенно Беритты, но слышался, словно через длинную трубку, издалека и немного искаженно. Только через пару мгновений до него дошло, что звучит он в точности так же, когда тетя говорит с ним с помощью Рилл.

Другой, незнакомый Тави женский голос отозвался где-то совсем рядом:

— Вот видишь, милый? Теперь ему дали пить, а мы можем слушать. Иногда полезно торопиться.

— Ох уж эта мне спешка, — проворчал в ответ также незнакомый Тави мужской голос. — Когда мы перебьем их всех и завершим все задуманное, закую тебя в кандалы и запру на неделю.

— Ты так романтичен, милый, — промурлыкала женщина.

— Тихо, я хочу слышать, что он говорит. — Оба замолчали, и до Тави доносились теперь только далекие жестяные голоса. Он набрал в грудь воздуха и медленно-медленно двинулся вперед, мимо люка на сеновал, откуда доносились голоса, к стойлам, куда поставили чужих лошадей.

Лошади стояли расседланные, но взнузданные; седла стояли у стен в стойлах: гости явно готовы были выехать в любую минуту, поэтому отказались повесить их на вешалку в конце прохода. Свернутые потники тоже лежали рядом.

Тави шагнул в первое стойло и постоял, давая лошади обнюхать себя. Потом опустился на колени рядом с седлом, достал из-за пояса нож и бесшумно перерезал подпругу. Кожаный ремень был толстый, но острый нож справился с ним за считанные секунды.

Тави проделал это еще дважды, оставляя стойла открытыми, потом вернулся, вывел лошадей под уздцы в проход и, держа в руках все три повода, повел их к дверям конюшни.

Проходя под люком сеновала, Тави снова поежился, и сердце его забилось вдвое чаще. Люди, которых он не видел, с которыми он незнаком, явились сюда, чтобы убить его — он так и не понял до конца, за что. Это казалось странным, почти нереальным — и все же страх перехватывал ему горло.

Они почти миновали лестницу на сеновал, когда одна из лошадей фыркнула и тряхнула головой. Тави застыл, с трудом подавив желание бежать куда глаза глядят.

— Страх, — вдруг прошипел женский голос. — Там, под нами, — лошади!

Тави дернул за поводья и пронзительно свистнул. Лошади захрапели и пустились неуверенной рысью. Тави отпустил поводья, метнулся вперед и распахнул двери конюшни настежь. Стоило лошадям оказаться на улице, как он испустил леденящий душу вопль и они поскакали во весь опор в темноту.

За спиной послышался злобный рев, и Тави, оглянувшись через плечо, увидел огромного, даже выше дяди, мужчину, скатившегося по лестнице с обнаженным мечом в руке. Тот стоял, бешено оглядываясь по сторонам, и Тави не стал дожидаться, пока тот его увидит.

Кто-то схватил его за руку, и он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть. Амара прикрыла ему рот ледяными пальцами и бегом потащила за собой в сторону тракта. Тави оглянулся и увидел Линялого, нагруженного всей их поклажей, но не отстававшего от них ни на шаг. Больше за ними, похоже, никто не увязался.

— Отлично, — прошептала Амара, и он увидел, как блеснули в темноте ее зубы. — Неплохо проделано, Тави.

Тави улыбнулся ей в ответ.

И тут до них донесся крик — отчетливо слышный, полный страха и отчаяния. Кричали из-за стены стедгольда.

— Тави! — кричала Исана. — Беги, Тави! Беги!

ГЛАВА 19

Тави побежал.

Мускулы его устали, тысячи царапин одновременно жгли кожу, но бежать он все-таки мог. Некоторое время Амара молча бежала рядом, почти не хромая, но уже через четверть мили бег ее сделался менее ровным, а каждый вздох давался ей с негромким стоном. Тави сбавил скорость и пристроился рядом с ней.

— Нет, — прохрипела она. — Беги дальше. Даже если мне не удастся попасть к графу, это должен сделать ты.

— Но твоя нога…

— Я не так важна, — рявкнула Амара. — Беги же!

— Лучше свернуть на восток, — сказал Тави. — Нам придется найти место, где можно пересечь Риллуотер, зато на том берегу густые леса. В темноте и в лесу они нас не найдут.

— Один из наших преследователей, — напомнила она, задыхаясь, — заклинатель дерева. Сильный.

— Только не здесь, — возразил Тави. — Единственный, кто может управляться со здешними фуриями, — это мой дядя, и на это у него ушел не один год. Он показал мне, как миновать их.

Амара сбавила бег и кивнула.

— Ладно. Эй ты, иди сюда. — Она махнула Линялому, и тот послушно подбежал к ней. Она взяла у него свой узел, достала из него лук и стрелы. Уперев конец лука в землю, она согнула его о колено, накинула тетиву на зарубку и достала из колчана стрелу. — Я хочу, чтобы вы двое шли дальше лесом.

Тави поперхнулся.

— Что ты задумала?

Амара достала из узла меч и сунула себе за пояс.

— Попробую задержать их здесь. Отсюда их будет видно не хуже, чем с любого другого места.

— Но ты сама здесь на виду. Они тебя просто подстрелят.

Она недобро ухмыльнулась.

— Боюсь, ветер для этого будет неблагоприятный. Оставь мне немного соли. Как только начнется гроза, нам проще будет уйти от них.

— Мы останемся помочь тебе, — заявил Тави.

Курсор мотнула головой.

— Нет. Вы двое идите дальше. На случай, если что-нибудь не так. Утром догоню.

— Но…

— Тави, — вздохнула Амара, поворачиваясь к нему. — Я не могу защищать тебя и одновременно обороняться от них. Эти люди — сильные заклинатели. И потом, ты мне все равно ничем не поможешь.

Эти слова ударили его больнее пощечины. Ответом на них стала злость, захлестнувшая его и заставившая на мгновение забыть о боли и усталости.

— Ну да… Я вообще ничего не могу!

— Неправда, — сказала Амара. — Они будут заклинать землю и дерево в поисках тебя — не меня. Я вполне могу застать их врасплох и, если повезет, избавиться от них. Ты, главное, не останавливайся — тогда все их внимание сосредоточится на тебе.

— А разве их заклинатель не почует тебя? — спросил Тави. — И если они используют и дерево, ты даже спрятаться в кроне не сможешь.

Амара бросила взгляд на север.

— Когда гроза дойдет сюда… — Она тряхнула головой. — Но пока я смогу пользоваться своими преимуществами. Циррус!

Она закрыла глаза, и вокруг нее начал закручиваться вихрь. Он раздувал и хлопал ее одеждой, хотя стоявший всего в нескольких шагах от нее Тави не ощущал ничего такого. Амара развела руки в стороны, и ветер на мгновение совсем скрыл ее из вида — а потом скрутился в маленький смерч, взметнувший с земли пыль, Щепки и крупинки льда и собравший их в облачко у ее коленей. Она повисла в нескольких дюймах над землей, открыла глаза и на пробу скользнула влево-вправо.

Тави смотрел на нее, открыв рот от изумления. Такой впечатляющей демонстрации заклинания воздуха он еще не видел.

— Ты можешь летать!

Амара улыбнулась ему, и даже в темноте он увидел, как сияет ее лицо.

— Это пустяки. Может, когда все это будет позади, я покажу тебе, как летают по-настоящему. — Она кивнула. — Эти ваши здешние грозовые фурии опасны, и они будут здесь очень скоро. Но это помешает Фиде… врагу заметить меня.

— Ладно, — неохотно согласился Тави. — Ты уверена, что найдешь нас?

Улыбка Амары заметно померкла.

— Постараюсь. Но если меня не будет часа через три-четыре, идите дальше сами. Найдешь дорогу в гарнизон?

— Конечно, — сказал Тави. — То есть, наверное, найду. И дядя наверняка найдет нас — где бы мы ни были в долине.

— Надеюсь, ты прав, — вздохнула Амара. — Он, похоже, хороший человек. — Она повернулась спиной к Тави и Линялому и наложила стрелу на тетиву. — Дойдите до гарнизона. Предупредите графа.

Тави кивнул. Потом полез в свой мешок и достал один из двух свертков с солью. Он бросил его на землю поближе к Амаре, но и не так близко, чтобы потревожить удерживавшую ее в воздухе фурию. Она оглянулась, увидела соль и улыбнулась Тави.

— Спасибо.

— Удачи тебе.

Линялый потянул Тави за рукав.

— Тави, — сказал он. — Идти.

— Угу. Пошли. — Тави повернулся и побежал вниз по пологому склону. Линялый не отставал ни на шаг; похоже, бег вовсе не утомлял его. Они оставили Амару на вершине холма, и очень скоро вечерние сумерки скрыли ее из вида. Тави без труда нашел пару огромных валунов, у которых они в свое время играли с Фредериком, и, ориентируясь по ним, через четверть часа благополучно добежал до опушки леса и нырнул в тень сосен, осин и корявых дубов.

Только тут он позволил себе умерить бег и перевести дыхание. В боку отчаянно кололо, и он невольно прижал к этому месту руку.

— Не привык столько бегать, — пояснил он Линялому. — Колики проклятые.

— В легионах бегают. Много. Все время, — сказал Линялый. Раб оглянулся назад, и клеймо труса на его обветренной щеке скрылось в тени. Глаза его блестели. — Тави в легионах — бегать много.

Тави ни разу еще не слышал от раба столько слов подряд и удивленно покосился на него.

— Линялый? Так ты служил в легионах?

Выражение лица Линялого почти не изменилось, но Тави показалось, будто на нем мелькнула затаенная, давняя боль.

— Линялый. Трус. Сбежал.

— Сбежал? От чего?

Линялый отвернулся от Тави и зашагал в глубь леса, держа путь на восток. Мгновение Тави смотрел на него, потом двинулся следом. Так они шли довольно долго, причем Тави то и дело пытался разговорить Линялого, но безуспешно: тот молчал. Пока они шли, ветер все крепчал, и деревья вокруг них раскачивались со скрежетом и треском. Тави видел в ветвях и дуплах какое-то движение: лесные фурии, как и зверье, потревоженные надвигающейся грозой, шмыгали туда-сюда или молча смотрели на них из теней. Они не пугали Тави: он привык к ним почти как к домашним животным Бернардгольда. Однако рука его на всякий случай оставалась рядом с рукоятью ножа.

Вскоре сквозь деревья до них начал доноситься плеск воды, и Тави ускорил шаг: теперь уже он, а не Линялый вел их вперед. Еще несколько минут — и они вышли на берег Риллуотера, маленькой речушки, стекавшей с восточного склона Гарадоса, пересекавшей всю долину и уходившей в горы к югу от нее.

— Хорошо, — сказал Тави. — Теперь нам нужно найти брод, помеченный дядей. Если мы войдем в лес на том берегу, я найду дорогу — иначе фурии будут водить нас по лесу, пока мы не умрем. Дядя рассказывал, когда он был молодой, двое заблудились в этом лесу и так и не вышли. Он нашел их тела, иссохшие от голода, на расстоянии полета стрелы от тракта, но они до него так и не дошли.

Линялый кивнул, внимательно глядя на Тави.

— Пожалуй, я смогу нас провести, только идти надо по тропе, которую сделал дядя. — Он задумчиво пожевал губу, посмотрев вверх и вниз по течению. — И гроза эта… Да, вот еще. — Он порылся в мешке и протянул Линялому второй узел с солью. — Держи-ка это, вдруг пригодится. Только не потеряй.

— Не терять, — повторил Линялый, кивая с серьезным видом.

Тави повернулся и двинулся по берегу вверх по течению.

— Кажется, сюда.

Пока они шли по тропе вдоль реки, ночь сгустилась окончательно. Тави едва видел тропу, а Линялый за его спиной то и дело спотыкался и бормотал что-то себе под нос.

— Ага, — сказал наконец Тави. — Вот здесь мы перейдем реку. Видишь тот белый камень? Это дядя заставил Брутуса поставить его там, чтобы его легче было найти. — Скользя по холодной голой земле, Тави спустился к воде. — Здесь и перейдем.

Линялый испустил короткий вопль.

— Линялый?

Тави повернулся и увидел темную фигуру, вынырнувшую из темноты прямо перед ним. Что-то с силой ударило его в лицо, и ноги под ним подогнулись. Он упал навзничь прямо в ледяную воду Риллуотера, так и не разглядев нападавшего. Рот наполнился кровью.

Биттан из Кордгольда наклонился, выдернул его из воды за рубаху и ударил в лицо еще раз. Тави взвыл и попробовал прикрыться от ударов, но тот был выше и сильнее и продолжал молотить его кулаком по лицу с садистским наслаждением.

— Хорош, — донесся до него голос Корда. — Вылезай из этой проклятой воды, Биттан. Да вылезай же, если не хочешь, чтоб тебя снова утопили.

Тави с трудом разлепил глаза. На берегу над ними высилась фигура Корда со всклокоченными грязными волосами. На земле перед ним темнела другая неподвижная фигура: Линялый.

Биттан выдернул Тави из воды и швырнул на берег; красивое лицо его скривилось в гадкой ухмылке.

Тави, дрожа от холода, выбрался из воды. Ветер над головой завывал вдвое громче, чем пару минут назад. Гроза, — почему-то подумал он. Гроза пришла. Шатаясь, Тави добрел до Линялого. Раб дышал, но не шевелился. На его покрытом шрамами лице виднелась кровь.

Биттан догнал его сзади и толкнул вперед, на землю.

— Кажется, ты был прав, папа.

Корд хмыкнул.

— Так я и думал, что они побегут ябедничать Грэму про ту давешнюю потасовку. Вот только не ожидал, что пошлют урода да кретина.

— Этот парень не дурак, папа, — послышался негромкий голос Арика. Тави поднял глаза и разглядел его высокую, стройную фигуру чуть поодаль от двух других. — Он умеет писать. Официальную жалобу нужно подавать письменно.

— Все равно болваны, — заявил Корд. — Может, в хорошую погоду и его можно было послать, но не в такую грозу.

— Если только Бернард не помер, — с надеждой в голосе возразил Биттан. — А может, и ведьма их тоже померла, пытаясь спасти его. У него ведь и вид-то был, что у покойника.

Корд повернулся к Тави и пнул его башмаком.

— Ну, урод?

Тави лихорадочно думал. Должен же быть способ потянуть время, пока Амара не догонит их… или дядя найдет… и вообще, о чем это Корд говорит? Давешняя потасовка? Что-то случилось, когда его дядя вернулся раненый? Должно быть, так. Может, они пытались убить Бернарда? И поэтому боятся, как бы на них не пожаловались графу Грэму?

Корд снова пнул его в бок.

— Говори, парень. Или урою тебя прямо сейчас.

Тави сглотнул слюну.

— А если я скажу, вы нас отпустите?

— Нас? — с опаской переспросил Корд.

— Он имеет в виду идиота, папа, — пояснил Арик.

— Это уж как и что ты нам скажешь, урод, — буркнул Корд. — И поверю ли я тебе.

Тави кивнул.

— Дядю ранил воин-марат, — произнес он, не поднимая глаз. — Его ранили, когда он меня защищал, и я смог уйти. И в Бернардгольд прибыл один из курсоров Первого лорда, вот мне и нужно попасть к графу Грэму, чтобы предупредить о наступлении маратов, — чтобы он поднял войска и был готов к войне.

Последовала секунда оглушенного молчания, потом Корд негромко, хрипло хохотнул. Грубая рука схватила Тави за волосы.

— Даже урод, — сказал Корд, — мог бы выдумать что-нибудь получше, чтоб обмануть меня.

— Н-но… — пробормотал, заикаясь, Тави с отчаянно забившимся от ужаса сердцем, — но это правда! Клянусь всеми фуриями, это правда!

Корд потащил его за волосы обратно к воде.

— Меня тошнит от твоей брехни, урод!

А потом он сунул Тави лицом в воду и надавил на затылок.

ГЛАВА 20

Амара пыталась унять сердцебиение, успокоить дыхание. Циррус извивался под ней, хотя воздух у нее под ногами казался почти таким же твердым, как земля. Даже так фурия ветра слегка покачивала ее из стороны в сторону, что делало стрельбу почти невозможной — если сама она не успокоится и не соберется.

Боль в лодыжке и плече, хоть и ослабленная целительством Исаны, все же напоминала о себе. Она на пробу натянула тетиву, и левое плечо сразу же заболело сильнее. Ей не удастся удерживать лук натянутым дольше пары секунд — чему, впрочем, вряд ли стоило удивляться, ведь он делался в расчете на огромные лапищи стедгольдера.

Так — дрожа, не в состоянии долго целиться — ей придется подпустить противника ближе… первым нужно снять мечника. Ей ни за что не одолеть его в поединке на мечах. Его собственный опыт в сочетании с заклинаниями превратили его в живое орудие убийства, остановить которое мог только воин, не уступающий ему в мастерстве.

Если у нее останется еще время, следующей мишенью станет Фиделиас. Циррус способен одолеть даже ее старого учителя с его усиленным заклинаниями мастерством стрельбы. Впрочем, стрельбе помогают только заклинания дерева, а вот с силой, которую давали ему заклинания земли, она справиться даже не рассчитывала, ему ничего не стоит разделаться с ней. Даже с помощью Цирруса она вряд ли справится с ним один на один.

А вот для водяной ведьмы хватит и меча… хотя Амара не возражала бы против возможности подстрелить и ее. Конечно, в открытом бою она не представляет такой опасности, как двое других, но и ее тоже не стоит сбрасывать со счетов. Даже при том, что теперь Амара была начеку и имела возможность задушить ее, вряд ли это удастся довести до конца прежде, чем та одолеет разделяющее их расстояние, — а стоит ведьме коснуться ее, и Амаре конец. Так или иначе, из всех троих эта была единственной, с кем Амара почти наверняка могла справиться с мечом в руках.

Плохой расклад, подумала она. Весь план плохой. Вряд ли ей дадут возможность выпустить вторую стрелу — даже если допустить, что первая поразит Олдрика, человека, встречавшегося в поединке с самыми опытными воинами — в том числе с самим Арарисом! — и победившего их. Или, по крайней мере, пережившего их. Но если им удастся догнать мальчика, того наверняка убьют, — а мальчик единственный, чьи показания могут убедить графа поднять войска по тревоге.

Амара стояла, вглядываясь в темноту в направлении, противоположном тому, куда скрылись мальчик с рабом, и вдруг поняла, что она, скорее всего, погибнет здесь. И смерть ее будет болезненной. Сердце забилось от страха.

Она нагнулась, чтобы подобрать с земли две стрелы. Одну она сунула за пояс, вторую наложила на тетиву. Потом проверила, легко ли выходит меч из ножен и не отхватит ли она себе при этом ногу. Впрочем, даже пояс разрезать было бы ох как некстати: хлопающая одежда с чужого плеча будет сковывать движения, сведя на нет все преимущества.

Она смотрела на север и кожей ощущала собиравшихся там, у зловеще высвеченной последними лучами пурпурного заката горной вершины, грозовых фурий. Снежная шапка горы казалась отсюда злобно горящим глазом. Тучи надвигались, обволакивая вершину, и до Амары доносилось морозное дыхание приближающейся грозы, настоящих зимних вихрей. Что ж, как только они докатятся сюда, гроза сделает дальнейшую погоню за мальчиком невозможной… если только не убьет при этом и его самого. Ей не обязательно побеждать. Ей достаточно хоть на время задержать тех, кто за ним гонится.

Поэтому, если ей удастся хотя бы это, смерть — вполне приемлемая плата.

Руки ее дрожали.

Она не ощутила прокатившуюся под ней по земле волну заклинания, но увидела ее: едва заметное колыхание поверхности, напоминающее разбегающийся по воде круг. Волна прошла и убежала дальше. Ноги ее находились на расстоянии доброго фута от земли. Он не мог заметить ее.

Она перевела дух и подышала на пальцы правой руки, которым предстояло натягивать тетиву. Потом, не обращая внимания на боль в руке, подняла лук и приказала Циррусу переместить ее чуть ниже по склону, чтобы не выделяться темным силуэтом на фоне подсвеченных пока еще далекими вспышками молний облаков.

Она увидела, как земля колыхнулась еще раз, и постаралась застыть неподвижно, скомандовав Циррусу удерживать ее со всех сил. Еще одна волна прокатилась по земле, на этот раз более сильная: источник ее приближался. Фиделиас не раз проделывал такое при ней, и она хорошо знала, как эффективно он обнаруживает любого, кому не хватит ума оторвать ноги от земли.

Темный силуэт приближался, хотя она не могла еще определить, кто это и сколько их. Она натянула тетиву как можно сильнее, нацелив стрелу вниз. Темное пятно приближалось, и она уже слышала шаги. Потом тень превратилась в очертания рослого мужчины; в темноте блеснула сталь. Мечник.

Она сделала глубокий вдох, задержала дыхание и одним движением подняла лук, прицелилась и выстрелила. Хлопнула спущенная тетива, и стрела со свистом ушла в темноту.

Силуэт застыл с поднятой в ее направлении рукой. Она услышала резкий треск ломающегося дерева. Амара потянулась было за второй, заткнутой за пояс стрелой, но мужчина в темноте негромко прошептал заклинание, и что-то с силой схватило ее за руку.

Амара опустила взгляд и увидела, что древко стрелы одним концом обмоталось вокруг ее запястья, а другим зацепилось за пояс, ее рука оказалась привязанной к талии. Она резко повернулась, замахиваясь луком, чтобы швырнуть его в нападавшего и одновременно высвободить левую руку… и как, интересно, она выхватит ею меч? Однако не успела она повернуться, как лук изогнулся у нее в руке и змеей скользнул вверх по рукаву куртки. Длины его не хватало, чтобы обвиться вокруг талии, но он затвердел в положении, никак не позволявшем руке дотянуться до меча. Амара повернула голову в попытке разглядеть нападавшего и с помощью Цирруса метнулась вверх, над его головой. Прыжок вышел что надо, и ей удалось с размаху врезать ему пятками.

Она целилась ему в шею у основания черепа, но промахнулась, и удар пришелся по плечу. Циррус затормозил падение, не дав ей коснуться земли ногами, однако не успела она восстановить равновесие, как сильная рука бесцеремонно схватила ее за лодыжку, раскрутила в воздухе и безжалостно бросила на землю.

Амара пыталась сопротивляться, но удар оглушил ее, замедлив движения. Прежде чем она успела прийти в себя, он навалился на нее сверху, намертво прижав к земле. Одна рука сомкнулась у нее на горле, вторая легко, как котенку, запрокинула голову за волосы назад, едва не ломая ей шейные позвонки.

— Где он? — рявкнул Бернард. — Убью, если мальчик пострадает из-за тебя!

Амара перестала биться, отослала Цирруса и просто лежала, не шевелясь, под придавившим ее к земле разъяренным стедгольдером. Краем глаза она видела темноволосого великана — тот был одет не по погоде легко и вооружен здоровенным топором, который он, прежде чем схватить ее, отбросил в сторону. Ей едва хватило сил вздохнуть, чтобы произнести хоть слово.

— Нет. Я не причиняла ему зла. Я осталась задержать тех, кто за ним гонится. Они с рабом ушли дальше.

Каменная хватка на ее горле чуть ослабла.

— Тех, кто за ним гонится? Кто это?

— Трое путников. Те, которые пришли, когда вы внесли меня в зал. Они охотятся за нами — я точно знаю. Прошу вас, сэр. Времени нет.

Стедгольдер зарычал. Продолжая удерживать ее одной рукой, другой он вытащил из-за ее пояса меч и отшвырнул его в сторону. Потом провел рукой по ее талии, нащупал нож — тот самый, который она украла у Фиделиаса, — и бесцеремонно залез ей под куртку, чтобы отобрать и его. Только после этого он чуть ослабил хватку на ее горле.

— Я еще не знаю, кто ты, девочка, — сказал он. — И пока не узнаю, ты останешься здесь. — При этих его словах земля у ее локтей и коленей вздыбилась, и из нее полезли ростки и корни, мгновенно привязавшие ее к земле.

— Не надо! — взмолилась Амара. — Стедгольдер, меня зовут Амара. Я королевский курсор. Первый лорд сам, лично послал меня в эту долину.

Бернард встал, отошел от нее на шаг и полез в висевшую на боку сумку. Он достал из нее что-то, потом что-то еще.

— Так ты, выходит, не рабыня, да? Мой племянник попал в какую-то заваруху, и это твоя вина.

— Он до сих пор жив только потому, что я увела его из Бернардгольда.

— Это ты так утверждаешь, — сказал Бернард. Она услышала бульканье: он наливал воду из фляжки в миску. — Где он?

Амара подергала руками, пытаясь высвободиться. Бесполезно.

— Я же сказала: они с Линялым ушли вперед. Он говорил что-то про реку и зачарованный лес.

— Линялый тоже с ним? А те, преследователи? Кто они?

— Бывший курсор-предатель, Олдрик Меч и водяная ведьма. Очень опытная. Они пытаются убить всех, кто видел проникших в долину маратов. Мне кажется, им нужно, чтобы внезапное нападение маратов увенчалось успехом.

— Вороны! — буркнул Бернард. Потом чуть повысил голос: — Исана! Ты слышала?

Ответный голос, негромкий, чуть жестяной, послышался где-то совсем близко:

— Да. Тави с Линялым где-то у брода через Риллуотер. Нам нужно быстрее туда.

— Встретимся, — выдохнул Бернард. — Как насчет девушки?

Голос Исаны откликнулся с запозданием, будто это далось ей с большим трудом:

— Она не хочет сделать Тави ничего плохого. В этом я уверена. Больше не знаю. Торопись, Бернард!

— Постараюсь, — пообещал Бернард. Он снова шагнул к Амаре и выпил то, что было в миске. — Этот человек, который преследует тебя. Тот, с мечником. Почему ты думала, будто это он, а не я?

Амара судорожно сглотнула.

— Он заклинает дерево и землю. Очень опытный заклинатель. Он может найти мальчика. — Она подняла голову и пристально поглядела на него. — Отпустите меня. Я ваш единственный шанс помочь Тави.

Он нахмурился.

— Почему ты так решила?

— Вы не знаете этих людей, — сказала Амара. — А я знаю. Я могу предугадать их следующий шаг. Я знаю их сильные и слабые стороны. И с мечником вам в одиночку не справиться.

Долгую секунду Бернард смотрел на нее, потом раздраженно покачал головой.

— Что ж, — сказал он. — Докажи это. Скажи мне, где он.

Амара закрыла глаза, припоминая географию долины.

— Он понимает, что я ожидаю погоню. Он сильнее меня. Но он не погонится за мной прямо. Он знает, куда мы направляемся, поэтому постарается опередить мальчика. Проверьте тракт — фурий брусчатки. Он движется по дороге, используя этих фурий, чтобы выиграть время и перехватить Тави.

Она открыла глаза и заглянула Бернарду в лицо.

Бернард пробормотал что-то вполголоса, и она ощутила безмолвное содрогание земли. Последовала секунда тишины — верзила-стедгольдер опустился на колени, положил ладонь на землю и закрыл глаза, склонив голову набок — будто прислушиваясь к далекой музыке.

Наконец он перевел дух.

— Ты права, — буркнул он. — Так, во всяком случае, кажется. Кто-то заклинает землю вдоль дороги, очень быстро. Кажется, верхом.

— Это он, — кивнула Амара. — Освободите меня.

Бернард открыл глаза и решительно встал. Он поднял с земли топор, сделал движение рукой, и Амара почувствовала, что свободна. Лук и стрела снова обрели свою обычную форму. Она поднялась с земли и подобрала меч и кинжал.

— Ты мне поможешь? — спросил он.

Амара повернулась к нему и вздохнула, стараясь унять дрожь.

— Клянусь, сэр: я помогу вам защитить племянника.

Зубы Бернарда блеснули в темноте неожиданно ярко.

— Хорошо, что ты не идешь на тех людей с оружием из их деревьев.

Она сунула меч за пояс.

— Надеюсь, плечо не слишком болит?

Его улыбка сделалась шире.

— Переживу.

— А твоя лодыжка?

— Мешает, — призналась она.

— Тогда заставь свою фурию снова поднять тебя, — посоветовал Бернард. Он вытащил из сумки моток веревки, продел ее за пояс сзади и завязал петлей, потом бросил ей петлю. — Держись за мной и прижимайся ближе к земле. Деревья расступятся, пропуская меня, но не крути головой — снесет веткой.

Амара едва успела пробормотать что-то в знак согласия, как земля снова дрогнула и стедгольдер пустился бежать по удваивавшей его скорость земляной волне. Она повернулась и попыталась не отставать; впрочем, и со здоровой ногой это потребовало бы всех ее сил. Ей удалось все же чуть сократить дистанцию, а потом она покрепче взялась за кожаный шнур, поднялась в воздух и позвала Цирруса.

Фурия сгустилась у нее под ногами и заскользила над землей за стедгольдером. Если он и замечал ее вес, вида не подавал и уверенно, почти бесшумно продолжал мчаться сквозь ночь. Даже трава под его ногами, казалось, старалась смягчить шаги, приглушая шум.

Она не успела еще отдышаться, когда они нырнули в лес, и Амаре пришлось то и дело пригибаться, чтобы ветви не хлестали ее по лицу. Съежившись, она старалась держаться в тени широкой спины стедгольдера, только изредка поджимая ноги, когда Циррус не успевал среагировать на ствол упавшего дерева.

— Нашел, — бросил он через плечо минуту спустя. — Они у брода. Линялый лежит на земле, Тави наполовину в воде, и… — он злобно зарычал, — и Корд тоже там.

— Корд? — не поняла Амара.

— Стедгольдер. Преступник. Он их изувечит.

— Как не вовремя!

— Обойдемся без извинений, курсор, — огрызнулся Бернард. — Я не могу найти твоих друзей. Они свернули с дороги.

— Должно быть, он маскирует их передвижения, — сказала Амара. — Внезапное нападение — его излюбленная тактика. Они очень скоро догонят мальчика.

— Значит, прежде нам надо разделаться с Кордом и его сыновьями. Я возьму на себя Корда — старшего. С остальными двумя придется разбираться тебе.

— Фурии?

— Воздух и огонь…

— Огонь? — охнула Амара.

— Но оба трусы. Тот, что выше, опаснее. Рази наверняка. За следующим бугром.

Амара кивнула.

— Постараюсь. Циррус!

Воздух под ней снова загустел, порыв ветра оторвал ее от земли и понес сквозь кроны сухих деревьев вверх.

ГЛАВА 21

Вода в реке была ледяной, течение — стремительным. Зубы Тави сразу же заломило от холода, в ушах звенело. Тави попробовал вырваться, но Корд крепко держал его за волосы. Грязная стедгольдерская цепь колотила Тави по плечам. Корд безжалостно заталкивал его голову все глубже в воду — так, что Тави оцарапал лицо о камни на дне.

И вдруг давление ослабло. Тави почувствовал, как его выдергивают за волосы из воды и отшвыривают наверх, на берег. Он плюхнулся на что-то теплое, живое — как оказалось, на оглушенного Линялого. Тави поднял голову, быстро заморгал, избавляясь от воды в глазах, и посмотрел в сторону Корда, но кто-то встал между ними, загородив поле зрения.

— Дядя! — прохрипел Тави.

— Поднимай Линялого и уводи его отсюда, Тави! — приказал Бернард.

Тави, пошатываясь, встал и с усилием оторвал Линялого от земли.

— Что нам делать? — спросил он.

— Убирайся. Здесь я сам разберусь, — сказал Бернард. Он отвернулся от Тави и стоял теперь лицом к Корду, загораживая собой племянника. — На этот раз, Корд, ты зашел слишком далеко.

— Нас трое, — буркнул Корд, и сыновья стали по обе стороны от него. — А ты один. Не считая дурачка и урода, конечно. Я бы сказал, Бернард, это ты ищешь неприятностей на свою голову.

Земля перед Кордом вздыбилась, рассыпалась, и из нее вылезла каменная тварь, каких Тави еще не видел. Длинное тело напоминало слайва, но хвост загибался вперед занесенной для удара палицей. Длинная пасть ощетинилась частоколом острых зубов. На глазах у оцепеневшего Тави тварь склонила голову набок, разинула пасть и испустила омерзительный каменный скрежет.

Стоявший рядом с Кордом Биттан снял крышку с глиняной жаровни. Вырвавшиеся из нее языки красного пламени свились в бешено извивающуюся, готовую сделать стремительный выпад змею с пылающими глазами. Стоявший с другой стороны высокий, стройный Арик сложил пальцы, и вокруг него мгновенно взметнулся вихрь, раздув полы плаща в подобие черных крыльев.

— Не делал бы ты этого, Корд, — посоветовал Бернард. Земля рядом с ним расступилась, и появился Брутус — каменная голова его касалась руки Бернарда, изумрудные глаза пристально следили за кордгольдерами. Брутус тряхнул мощными плечами, стряхивая с них землю и мелкие камешки. Тави с удовольствием увидел, как Биттан побледнел и сделал маленький шаг назад. — Не рыл бы ты себе могилу…

— Хочешь отнять мою землю, — огрызнулся Корд, — у меня и моей семьи? Да кто дал тебе такое право?

Бернард вздохнул и посмотрел куда-то вверх.

— О правах говори с кем-нибудь другим, работорговец. Гроза вот-вот начнется, Корд. Последний шанс. Уйди сейчас же — и я сохраню тебе жизнь для того, чтобы ты предстал перед судом Грэма, а не моим.

Взгляд Корда вспыхнул.

— Я гражданин, Бернард. Ты не можешь убивать гражданина.

— Это на твоей земле не могу, — возразил Бернард. — А мы на моей.

Лицо Корда побелело.

— Ублюдок, самозванец! — прошипел он и выбросил руки вперед. — Я тебя воронам скормлю! — взвизгнул он.

Каменная тварь стремительно, как ящерица, бросилась вперед. Одновременно с этим с рук Арика сорвалось нечто, напоминающее размытые очертания хищной птицы, и тоже устремилось на Бернарда. Биттан швырнул свою жаровню в ближайший куст, и тот, несмотря на сырость, сразу вспыхнул, а огненная змея за считанное мгновение увеличилась в размерах раз в двадцать.

Бернард действовал мгновенно. Он выбросил руку навстречу нападавшей фурии Арика, швырнув в нее пригоршню кристаллов соли. Ответом был пронзительный, свистящий визг. Брутус метнулся вперед и с оглушительным грохотом столкнулся с фурией Корда. Обе фурии слились в огромный камень, который погрузился в землю, и только поверхность ее словно кипела, возмущенная скрытой от взгляда схваткой двух фурий.

Корд взревел и бросился на Бернарда. Тот размахнулся топором и опустил его на противника. Корд отпрянул назад и вбок, и Бернард шагнул вперед, занося топор для нового удара.

Тави увидел, как Арик выхватил из-за пояса нож и приготовился напасть на Бернарда со спины.

— Дядя! — крикнул он. — Сзади!

И тут яростный, казавшийся твердым как камень вихрь налетел на Арика сзади, швырнув его на землю. Тот вскрикнул от боли и неожиданности и начал было подниматься, но с потемневшего неба на него обрушилась Амара в развевающихся одеждах. Арик успел вскрикнуть еще раз, а потом вихрь окутал их облаком пыли. Тави увидел, как Амара схватила Арика за шею и оба покатились по земле.

Корд тем временем сумел-таки ударить Бернарда по руке, выбив из нее топор, — тот описал в воздухе дугу и упал в воду. Впрочем, Бернард не следил за его полетом: не теряя времени, он с размаху двинул Корда кулаком по ребрам, и тот полетел на землю. Бернард бросился на него, но Корд успел вскочить, и они сцепились в схватке, а земля под ними ходила ходуном.

Что-то обдало жаром Тави сбоку; он повернулся и увидел Биттана, стоявшего у полыхающего ярким пламенем куста.

— Ну-ну, — ухмыльнулся Биттан. — Сдается, разбираться с тобой оставили меня.

Он поднял руки, испустил дикий вопль и опустил их. Огонь свился в клубящуюся колонну, которая обрушилась на Тави и Линялого.

Тави вскрикнул и дернул Линялого в сторону. Огонь расплескался по земле как вода, взметнув дым, искры и волну нестерпимого жара. В нос Тави ударила вонь паленых волос, и он, вскочив, потащил Линялого к воде.

— Линялый, — взмолился он. — Пошли, ну пошли же!

Сквозь треск горящих кустов до него донесся злобный смех Биттана. Упавший на землю огненный столб, извиваясь как змея, отрезал Тави дорогу к воде и спасению. За спиной Биттана огонь по кустам добрался до ближайшего дерева и охватил его. Треск пожара сменился пульсирующим ревом.

— Биттан! — крикнул Тави. — Он же не слушается тебя! Ты нас всех поубиваешь!

— Не тебе меня учить, урод! — отозвался Биттан.

Он повернулся к горящему кусту, набрал в горсть огня и швырнул его в Тави. Тот успел заслониться плащом, по которому тут же побежали маленькие язычки пламени. Тави отчаянно захлопал по плащу руками.

— Вот не решу никак, — кривляясь, вопил Биттан. — Поджарить тебя или просто испепелить?

Линялый, лицо которого заплыло от удара, начал наконец переставлять ноги самостоятельно, оглядываясь в замешательстве по сторонам. С негромкими мяукающими всхлипами он вцепился в плащ Тави.

— Ну ты и придумал! — торжествующе взвыл Биттан. — А как насчет того, чтобы изжарить сначала недоумка? А потом и за тебя приняться, уродец.

Он взмахнул рукой, и из огня снова вынырнула та самая огненная змея. На мгновение она зависла на месте, свиваясь в кольцо, а потом солнечным лучом устремилась прямо в грудь Линялому.

Линялый взвыл и со скоростью, какой Тави от него никак не ожидал, отпрыгнул в сторону, врезавшись в Тави. Удар швырнул их обоих прямо на отделявший их от воды огненный барьер. Они кубарем прокатились по горящей земле, раб взвизгнул от боли и крепко вцепился в Тави. Тот забился, пытаясь освободиться, и так, спутанным клубком, они скатились в Риллуотер.

— Нет! — заорал Биттан.

Проскочив через огонь, не причинивший ему ни малейшего вреда, он остановился у кромки воды, снова вскинул руки и метнул в них еще один огненный язык. Тави отпрянул, сбив с ног Линялого, и оба с головой погрузились в воду. Огонь с ревом и шипением прошелся по воде над ними.

Тави оставался под водой, пока ему хватало воздуха, — не дольше нескольких секунд. Ныряя, он не успел вздохнуть как следует, да и вода оказалась слишком холодной. Он попятился от берега, подальше от разъяренной фурии Биттана, и только потом вынырнул, кашляя и отплевываясь. Ему пришлось выдернуть из воды и Линялого: он боялся, что раб может удариться в панику и утонуть, даже не поняв, что они на мелководье.

Биттан стоял у кромки воды, визжа от досады. Огонь за его спиной буйствовал вовсю.

— Урод трусливый! Вот сожгу тебя и дурака твоего безмозглого — углей не останется!

Тави оступился, упал и нашарил на дне камень размером с кулак.

— Не тронь его! — крикнул он и швырнул камень в Биттана.

Тот угодил Биттану прямо в рот. Биттан дернулся, взвыл и опрокинулся навзничь.

— Дядя! — крикнул Тави. — Дядя, мы здесь, в воде!

Сквозь пелену дыма Тави увидел, как его дядька замахнулся и двинул Корда кулаком в кадык. Стедгольдер испустил сдавленный вопль, но куртки Бернарда так и не отпустил, утащив его куда-то прочь из вида.

Чуть в стороне Амара поднялась от неподвижного тела Арика. Она морщилась и придерживала руку с потемневшим от крови рукавом. Похоже, Арик все-таки сумел достать ее ножом, хоть это и не помешало ей задушить его. Она огляделась по сторонам и застыла, увидев мальчика в воде.

— Тави! — крикнула она сквозь дым. — Прочь из воды! Да не стой же ты там, выходи!

— Что? — не понял Тави. — Почему?

Ответа он не услышал. Мокрые сильные руки обвились вокруг его шеи, и к уху прижались чьи-то губы.

— Потому, что всякое может случиться с хорошенькими мальчиками, если они падают в реку.

Тави попытался повернуть голову, но не успел: руки сдавили его горло сильнее и утащили под воду. Он сделал еще попытку упереться ногами в дно, но куда бы ни ставил их, под ними оказывался скользкий ил.

— Вот бедняжка, — продолжал шептать ему на ухо чуть гортанный женский голос. Сильное, но чувственное женское тело прижалось к его спине. — Не твоя вина в том, что ты видел то, чего не надо. Жалко убивать такого хорошенького, но если ты не будешь трепыхаться, расслабишься и сделаешь глубокий вдох, все кончится очень быстро и ты останешься таким же хорошеньким, когда тебя будут укладывать в ящик. Обещаю.

Тави бился и извивался, но мягкие руки продолжали удерживать его мертвой хваткой. Он понимал, что мог бы бороться хоть до вечера, но так и не одолеть врага: он имел дело с заклинательницей воды — вроде его тети — и находился в ее родной стихии.

Тави затих, и ведьма откликнулась на это одобрительным шепотом. Холодные губы вновь прижались к его уху. Голова начинала кружиться, в ушах звенело, но он не прекращал лихорадочно думать. Если она заклинательница воды вроде его тети, значит, и сложности у нее те же. За все преимущества, которые дарит заклинателям воды обладание водными фуриями, они расплачиваются тем, что не могут не ощущать эмоций других людей.

На мгновение Тави сосредоточился на своем беспомощном, всепоглощающем страхе, который учащал сердцебиение, еще быстрее лишал его остатков воздуха в легких, топил его так же верно, как ведьмины объятия. Он отдался этому страху, дал ему разгореться вовсю, добавив его к огорчениям этого дня, к отчаянию, злости и безнадежности, которые чувствовал, вернувшись в Бернардгольд. Эмоции наслаивались одна на другую, а он все подогревал их, пока не забыл даже, в чем заключается его план.

— Что ты делаешь? — прошипела женщина, и в голосе ее зазвучали панические нотки. — Прекрати. Прекрати же! Нельзя так громко! Не могу, когда так громко!

Теперь Тави бился уже изо всех сил: паника овладела им без остатка, заглушив все остальные эмоции. Женщина взвизгнула и отпрянула от него, обхватив голову руками.

Задыхаясь, Тави устремился к поверхности. Ему удалось сделать только один вдох, а потом вода вокруг него забурлила и сама потащила его вниз.

— Умный мальчик, — прошипела женщина. Теперь Тави уже мог разглядеть ее в отсветах полыхавшего на берегу огня: красивую женщину с темными волосами, темными глазами и волнующим, манящим телом. — Очень умный. Такой страстный. Теперь я не смогу обнимать тебя, пока ты будешь умирать. Я-то хотела, чтобы тебе было приятно… Бывают же люди: никакой благодарности.

Вода стиснула его со всех сторон, сделавшись прочнее кожаных пут. Все, что он мог сделать, обмирая от ужаса, — это как можно дольше задерживать дыхание.

Женщина подплыла и, злобно прищурив глаза, остановилась прямо перед ним.

— Ну и дурак. Так бы я помучила тебя немножко, а теперь просто сломаю твою хорошенькую шею.

Она чуть шевельнула кистью руки, и вода вокруг головы Тави вдруг сгустилась еще сильнее и потянула его подбородок в сторону. Тави сопротивлялся, но вода, похоже, была сильнее. Давление на шею усиливалось и очень скоро начало причинять боль. Ведьма подобралась ближе и возбужденно наблюдала за ним.

Женщина не заметила внезапного движения в воде за своей спиной, а Тави увидел, как из полумрака воды вынырнула рука тети Исаны. Она схватила женщину за волосы, и тут же другая рука метнулась к ее глазам. Вода окрасилась розовым, и ведьма пронзительно взвизгнула. Теперь Тави видел тетю Исану целиком: она выбросила руки ладонями вперед в сторону женщины, и та вдруг вылетела из воды, словно от сильного удара.

Давление на шею Тави сразу же уменьшилось, и он вновь обрел способность шевелиться. Исана подплыла к нему и помогла вынырнуть на поверхность.

— Это моя река! — бросила Исана вслед исчезнувшей ведьме, потом позвала Линялого.

Раб послушно бросился в реку, подхватил Тави под мышки и вытащил из воды.

Тави потрясенно смотрел на руки своей тетки: ногти на них отросли вдвое длиннее обычного и напоминали теперь хищную клешню. Исана заметила его взгляд и тряхнула рукой, словно снимая напряжение мышц. Раз, два — и ногти снова сделались нормального размера, аккуратно, довольно коротко остриженные, только со следами крови. Тави поежился.

— Тащи его на дальний берег, — приказала Исана. — Здесь их еще двое, и Корд с Бернардом пока не уладили своих дел. Тави, пробирайся лесом. Когда начнется гроза, некоторое время ты будешь в безопасности.

На берегу появился Биттан с окровавленным ртом.

— Ты, ведьма бесплодная! — заорал он, увидев Исану.

Он взмахнул рукой, и пламя с ревом устремилось на них.

Исана устало закатила глаза и тоже махнула рукой. Взметнувшаяся волна столкнулась с огнем, задавила его и сшибла Биттана с ног. Тот с воплем упал и на четвереньках пополз от берега.

— Иди лесом, — продолжала Исана. — Иди к озеру, в Олдогольд. К тому времени я перемолвлюсь с ним словечком, и он отвезет тебя к Грэму… или Грэма к тебе. До тех пор он тебя защитит. Ты понял, Тави?

— Да, мэм, — прохрипел Тави. — Но…

Она прижалась к нему и поцеловала в лоб.

— Мне очень жаль, Тави. Не время для вопросов. Ты просто поверь мне. Я люблю тебя.

— Я тоже, — выдохнул Тави.

Исана повернула голову, и бесчинствующий на берегу огонь отразился в ее глазах.

— Пожар разгорается. И гроза почти уже здесь. Придется мне вызвать Нерея, иначе Лилвия будет подхлестывать этот огонь, пока он не поглотит всю долину. — Она оглянулась. — Тави, уходи от реки. Как можно дальше. Поднимись повыше. Захвати с собой Линялого и присмотри за ним, я ведь не знаю, зачем ты взял его с собой.

Она взглянула через плечо Тави на Линялого, и тот отозвался ей дурацкой улыбкой и закивал головой. Она кивнула в ответ, еще раз поцеловала Тави в голову и подтолкнула его к дальнему берегу.

— Ступай быстрее, — шепнула она, повернулась и снова исчезла в воде.

Тави сглотнул и, помогая Линялому, поспешил пересечь брод. Только выбравшись на берег, он оглянулся.

Корд лежал на земле, съежившись и делая вялые попытки подняться на ноги. Бернард с окровавленным лицом, в изорванной куртке, стоял с Амарой на белом камне у брода, повернувшись к Тави спиной, и смотрел в лес на том берегу.

Из дыма и тени вышел, прихрамывая, мужчина — босой, среднего возраста, среднего роста. Он скользнул взглядом по освещенной пожаром воде и задержал его на паре, которая стояла на камне. Потом его взгляд скользнул дальше и уперся в Тави. Мальчик почувствовал, будто два холодных, гладких камня ощупали его, оценивая. Мужчина поднял руку, и ближайшее к Тави дерево с треском вырвалось из земли с корнями и начало валиться на него.

Бернард сжал руку в кулак и сделал им резкое движение. Так же стремительно, как и первое, второе дерево взмыло вверх и столкнулось с первым. Оба тяжело ударились в землю корнями и застыли, не давая друг другу упасть. Тави и Линялый стояли, дрожа, под образованным ими сводом.

— Впечатляюще, — произнес незнакомец.

Он повернулся к Бернарду, и к нему устремилась земляная волна. Оскалившись от напряжения, Бернард расставил ноги пошире, и вторая волна, набирая скорость, вырвалась из-под него и понеслась навстречу вражеской. Должно быть, силой Бернард все-таки уступал незнакомцу, ибо встречная волна достигла камня и они с Амарой полетели вниз.

Тави вскрикнул от страха, ибо одновременно с этим незнакомец вытащил из-под плаща короткий, сильно изогнутый лук. Он наложил стрелу и хладнокровно прицелился. Хлопнула тетива, и стрела устремилась через реку, прямо в Тави.

Лежавшая на земле Амара крикнула что-то и взмахнула рукой. Стрела вильнула и ушла куда-то в лес.

Незнакомец раздраженно фыркнул и оглянулся.

— Бессмысленно. Убей их.

Из леса вышел человек, которого Тави уже видел, — с мечом в руке, с холодным, спокойным взглядом убийцы. Мечник двинулся вперед, к Амаре и его дядьке; огни пожара окрасили клинок в багровый цвет.

Корд наконец обрел способность двигаться и отполз в сторону. Несколькими пинками он привел в сознание Арика, и оба поползли в лес. В горящих кустах что-то зашевелилось, и из огня спиной вперед выбрался, зажмурившись и кашляя от дыма, Биттан. Он помахал рукой перед лицом, открыл глаза и оказался прямо между мечником и Бернардом.

Тави даже не заметил движения. Послышался свистящий звук, Биттан потрясенно вскрикнул и упал на колени. Мечник, не оглядываясь, шагнул мимо него. Тави увидел, как у колен Биттана возникла и начала расползаться алая лужица и тот мешком повалился на бок.

Тави ощутил в животе ледяную пустоту. Линялый со свистом выдохнул и схватил Тави за руку.

— Биттан! — прохрипел Арик. — Нет!

На мгновение сцена словно застыла: лежащий на земле в луже собственной крови юноша, пылающие по всему берегу кусты, мечник с отставленным в сторону клинком и двое людей, стоящих между ним и Тави.

Потом все произошло одновременно.

Корд испустив полный ярости рык. Земля вокруг него всколыхнулась волной и метнулась в сторону мечника.

Амара вскочила с мечом в руке. Она сделала выпад и успела отбить нацеленный на Бернарда удар. Земля вздыбилась и швырнула их обоих куда-то в сторону.

Безобидно выглядевший мужчина протянул руки к противоположному берегу, и деревья заскрипели, наполнив воздух треском и скрежетом сплетающихся веток.

И тут разразилась гроза.

Только что воздух казался почти неподвижным — и в следующую секунду шквал фурий, грохота и воды обрушился на них, ослепив Тави, заглушив все его чувства, взбив поверхность реки в пену… Огонь, выпущенный на свободу Биттаном, дрогнул было под напором дождя и тут же расцвел с новой силой, будто гроза добавила огненным фуриям новых сил. Пожар разбегался вдоль берега с огромной скоростью, одновременно устрашающей и завораживающей. Тави даже показалось, будто в воздухе вокруг огня мелькают и визжат, поощряя и раздувая его, лица.

Линялый взвыл, съежившись под ударами ветра, и Тави вдруг вспомнил, что наказывала ему тетя. Страх за тех, кто остался у брода, не отпускал его, но он схватил раба за руку и потащил его в продолжавший гнуться и стонать лес, по знакомым тропам — прочь от реки.

Они продвигались в темноте, поддерживая друг друга, чтобы ветер не сбил их с ног. Тави был несказанно благодарен за то, что в этом буйстве стихий рядом была хоть одна живая душа. Он потерял чувство времени; извилистая тропа вела их в глубь леса, потом начала полого подниматься — и тут он услышал рев воды.

Они бросились бегом под скрип тысяч деревьев, отчаянно цеплявшихся корнями за землю. У вершины холма Тави позволил себе оглянуться и увидел сквозь дождь и беспорядочно мотающиеся верхушки деревьев, как вспухла Риллуотер. Маленькая речушка превратилась в широкий поток, и ледяная вода принялась поглощать огонь Биттана так же быстро, как тот разбегался по берегу. Вода все прибывала, и Тави начал сомневаться, что кто-то, даже его тетя, сможет уцелеть в этом безумном катаклизме. Страх все крепче сжимал его сердце.

По мере того как вода вышедшей из берегов реки расправлялась с пожаром, становилось все темнее, и очень скоро только зловеще-зеленые вспышки молний освещали Тави дорогу. Он снова схватил Линялого за руку и потащил дальше. Дважды ветрогривы бросались на них, но соль, пусть и подтаявшая в реке, отгоняла их прочь.

Казалось, прошло много часов, пока они добрались до опушки обезумевшего леса. Линялый вдруг испуганно вскрикнул и отпрянул, сбив Тави с ног и упав на него сверху. Тави извивался и лягался, пытаясь выбраться из-под тяжелого раба, но все, что ему удалось, — это выставить голову, чтобы посмотреть, что же так напугало Линялого.

Над ними полукругом стояли воины-мараты с заплетенными в косы светлыми волосами. Несмотря на непогоду, они были одеты лишь в узкие набедренные повязки. Каждый казался великаном с неправдоподобно широкими плечами, и спокойные глаза их были того же цвета, что каменные наконечники их копий.

Один из маратов, не меняя выражения лица, шагнул к ним, поставил свою ногу на плечо Тави и наставил острие копья ему под кадык.

ГЛАВА 22

Фиделиас рывком выдернул себя из ледяной воды и повыше перехватил ветку, за которую держался с самого начала. Он начинал коченеть, да и сердце едва выдерживало эту обжигающе-ледяную воду. Холод обволакивал его медленными, томительными ласками, искушая перестать сопротивляться и погрузиться в черноту, утопив в ней все свои проблемы.

Вместо этого он схватился за следующую ветку и окончательно выбрался из воды. Несколько минут он просто лежал на развилке дерева, свернувшись калачиком, приходя в себя, пока вокруг продолжала буйствовать гроза, а ветер хлопал его насквозь промокшей одеждой.

Что ж, подумал он, по крайней мере у этого потопа есть одно несомненное достоинство: он может забыть на время про изрезанные ноги, ибо все равно их не чувствует. Он старался не обращать на них внимания, пока они собирали лошадей, но камни и колючки его не жалели. Та баба, заклинательница воды, с самого начала их заподозрила, решил он. Как ловко она оставила его без башмаков! Значит, это она подготовила побег мальчишки и заранее позаботилась о погоне.

Фиделиас прислонился спиной к стволу дерева и принялся ждать, пока вода спадет. Она убывала быстро, что служило лучшим подтверждением тому, что половодье явилось следствием умелого заклинания, а не естественных причин. Он покачал головой. Одиана могла бы предупредить их… впрочем, возможно, та ведьма просто оказалась сильнее. Местные знали толк в заклинаниях — в конце концов, они давным-давно жили вместе с фуриями. Они свыклись с ними, они умеют использовать их куда эффективнее, чем самый искушенный, но пришлый заклинатель вроде Фиделиаса. Ну, например, сам стедгольдер — его мастерство внушало уважение. Фиделиас даже не был уверен в том, что сумеет одолеть его в открытом, честном поединке. Значит, честного поединка с этим парнем необходимо избегать.

Впрочем, это и так было одним из основных принципов Фиделиаса.

Стоило реке вернуться в свое обычное русло, как Фиделиас спустился с дерева и, морщась от боли, ступил на землю. Вой ветра и раскаты грома стали еще громче, поэтому первоочередной задачей было простое выживание. Он опустился на колени у ствола, положил руку ладонью вниз на мокрую землю и вызвал Вамму.

Фурия отозвалась почти сразу же, потом нырнула в землю и вернулась через десяток секунд. Фиделиас протянул сложенные лодочкой руки, и Вамма высыпала то, за чем он ее посылал, — горсть кристалликов соли и кремень.

Фиделиас убрал кремень в карман, а соль пересыпал в поясную сумку, оставив в руке самую малость. Потом встал, отметив про себя, как медленно откликается его тело на команды, и тряхнул головой. Холод убьет его, если он не согреется, и быстро. Распрямившись, он отправил Этана на поиски спутников, а Вамму — искать в земле признаки хоть какого-то движения. Если местные — или Бернардгольдеры, или те, с кем они дрались, окажутся поблизости, они вряд ли будут колебаться, довершив то, что начала их заклинательница воды.

В ожидании, пока посланные фурии вернутся, Фиделиасу пришлось швырнуть соль в голодного ветрогрива. Впрочем, ждать ему пришлось недолго. Первым появился Этан — он повел его вперед сквозь слепящую грозу вниз по берегу.

В нескольких сотнях ярдов ниже по течению Фиделиас обнаружил Олдрика. Мечник неподвижно лежал на земле, не отпуская рукояти меча, вонзенного в ствол дерева почти по самую гарду. Судя по всему, он не дал потоку унести его прочь, но и опасности, которую несли с собой другие стихии, не учел. Фиделиас пощупал пульс у него на горле — сердце билось ровно, хотя и медленно. Губы посинели. Холод. Если его не согреть как можно быстрее, он умрет.

С минуту Фиделиас обдумывал, не оставить ли все как есть. Женщина оставалась в игре неизвестной величиной, и пока она удерживает при себе Олдрика, выступать против нее сложно, если не сказать опасно. Без мечника Фиделиас избавился бы от нее легко и с удовольствием — и, если ему повезет, смерть Олдрика обезоружит ее окончательно и бесповоротно.

Фиделиас поморщился и покачал головой. Возможно, Олдрик заносчив и непокорен, но его преданность Аквитейну не подлежала сомнению, да и пользу он приносил немалую. И кроме того, Фиделиасу нравилось работать с ним. Олдрик был профессионалом, хорошо владеющим навыками практической работы. Как его непосредственному начальнику Фиделиасу полагалось отвечать ему такой же верностью и беречь его. Каковы бы ни были другие соображения, он не мог просто взять и дать мечнику умереть.

Фиделиас чуть расставил ноги, набираясь сил из земли, потом выдернул меч из ствола и разжал пальцы Олдрика, сжимавшие рукоять мертвой хваткой. Потом поднял мечника с земли и вскинул его себе на плечо. Он едва не потерял равновесия, удержался, постоял, переводя дух, потом подобрал обнаженный меч и двинулся по раскисшей земле прочь от реки.

Вамма соорудила в каменистом склоне укрытие, и Фиделиас забрался в него, спрятавшись от грозы. Этан позаботился о дровах и растопке, и Фиделиасу удалось, пользуясь мечом Олдрика и кремнем, высечь несколько искр и раздуть из них огонь. Он подбрасывал ветки в костер до тех пор, пока в сооруженном фурией убежище не стало тепло, почти уютно.

Он прислонился спиной к стене, закрыл глаза и отдал Вамме и Этану новые распоряжения. Как бы он ни устал, дел оставалось еще много. Несколько минут Фиделиас просто отдыхал в ожидании, пока фурии соберут для него информацию о тех, кто еще передвигался в бушевавшей снаружи грозе.

Когда он снова открыл глаза, Олдрик очнулся и посмотрел на него.

— Ты меня нашел, — произнес мечник.

— Да.

— Меч — не лучшее оружие против реки.

— Гм.

Олдрик сел, потер загривок рукой, поморщился и собрался с силами — с помощью своей фурии и, подумал Фиделиас, благодаря своей молодости. Его-то самого молодым уже не назовешь…

— Где Одиана?

— Пока не знаю, — признался Фиделиас. — Трудно искать во время грозы. Я обнаружил две группы людей и еще по меньшей мере одну, определить которую мне пока не удалось.

— В которой из них Одиана?

Фиделиас пожал плечами.

— Одна движется на северо-восток, другая — на юго-восток. Мне кажется, я ощущаю еще кого-то на востоке, но я не уверен.

— На северо-востоке почти ничего нет, — сказал Олдрик. — Разве что один из стедгольдов. На юго-востоке и того меньше. Долина сменяется Восковым лесом и теми долинами, которые находятся дальше.

— А на востоке — гарнизон, — заметил Фиделиас. — Географию я и сам знаю.

— Ее захватили, иначе она осталась бы со мной.

— Да.

Олдрик встал.

— Нам нужно выяснить, в какой из групп она находится.

Фиделиас покачал головой.

— Нет, не нужно.

Мечник недобро прищурился.

— Тогда как мы ее найдем?

— Никак, — ответил Фиделиас. — Никак, пока не завершим свое дело.

Несколько секунд Олдрик молчал. Огонь трещал и шипел.

— Будем считать, старик, — сказал он наконец, — что я не слышал этих слов.

Фиделиас взглянул на него.

— Аквитейн ведь назначил тебя ответственным за это дело, верно?

Олдрик неохотно кивнул.

— Ты был его правой рукой почти во всем. Ты знаешь все детали. Именно ты распределял деньги, отвечал за связь. Так?

— К чему ты клонишь?

— Как ты думаешь, что случится, если мы провалим дело, а? Если Аквитейну будет угрожать раскрытие его роли в заговоре? Как ты думаешь, он просто подмигнет тебе и попросит не упоминать об этом при посторонних? Или прикажет сделать так, чтобы никто и никогда не нашел твоего тела, не говоря уже о том, что ты знал о заговоре?

Олдрик, набычившись, смотрел на Фиделиаса. Потом стиснул зубы и отвернулся. Фиделиас кивнул.

— Мы завершим то, что задумали. Мы уберем всех, кто направляется к местному графу, пустим в бой летучих волков и натравим на них маратов. А потом найдем девушку.

— Вороны побери этот заговор, — огрызнулся Олдрик. — Я буду искать ее.

— Да? — удивился Фиделиас. — И как, интересно, ты собираешься это делать? У тебя много талантов, Олдрик, но ты не следопыт. Ты на чужих землях, населенных странными фуриями и враждебными жителями. В лучшем случае ты будешь вслепую шататься по всей округе. В худшем — тебя убьют или местные, или мараты при нападении. И кто, скажи, тогда найдет девушку?

Олдрик злобно оскалился, расхаживая взад и вперед по тесной пещере.

— Вороны тебя подери, — прорычал он. — Вас всех.

— Если, конечно, девушка еще жива, — заметил Фиделиас. — Впрочем, она у нас способная. Если ее взяли в плен, не сомневаюсь, она без труда выживет в одиночку. Не недооценивай ее. Самое большее через два дня мы отправимся ее искать.

— Два дня, — буркнул Олдрик и набычился еще сильнее. — Тогда давай действовать. Сейчас же. Уберем посланных к графу и заберем Одиану.

— Сядь. Отдохни. Наводнение лишило нас лошадей. Нам лучше подождать, по крайней мере пока пройдет гроза.

Олдрик одним шагом одолел разделявшее их пространство и рывком поднял Фиделиаса на ноги.

— Нет, старик. Мы выходим сейчас. Ты найдешь нам соль, и мы пойдем через грозу и покончим с этим делом. А потом ты отведешь меня к Одиане.

Фиделиас сглотнул, стараясь сохранять спокойное выражение лица.

— А что потом?

— Потом я убью всех, кто будет стоять между нами.

— Для нас было бы гораздо безопаснее, если бы мы…

— Плевать я хотел на безопасность, — сказал Олдрик. — Не будем терять время.

Фиделиас выглянул из пещеры. Все суставы его ныли от того, что им уже досталось. Изрезанные ноги нещадно саднили. Он перевел взгляд на Олдрика. Глаза мечника блестели как сталь.

— Ладно, — сказал Фиделиас. — Пошли найдем их.

ГЛАВА 23

Амаре никогда еще не было так холодно.

Она плавала в холоде, тонула в нем — в безмолвной, как небытие, ледяной черноте. Образы, воспоминания роились вокруг нее. Она видела себя, бьющуюся с мечником. Она видела, как Бернард поднимается и идет к ним. А потом холод — внезапный, черный, жуткий.

«Река, — подумала она. — Должно быть, это Исана заставила реку выйти из берегов».

Руку ее жгла какая-то огненная лента, но она почти не обращала на это внимания. Так, досадная мелочь. Другое дело тьма и холод — жгучий, ужасающе чистый холод, впитывающийся в ее кожу…

Ощущения расплывались, мешались одно с другим, и она осязала плеск воды и чувствовала пронизывающий, пробирающий до костей ветер. Она слышала чей-то голос, обращавшийся вроде бы к ней, но слова не говорили ей ничего, да и вообще сливались, были совершенно неразборчивыми. Она пыталась спросить что-то у того, кто говорил с ней, но губы отказывались ее слушаться. Какие-то звуки, конечно, вырывались, но слишком отрывистые и неразборчивые, чтобы передать то, что она хотела сказать.

Звуки слабели, а вместе с ними и холод. Неужели ветер стих? Она ощутила под собой какую-то жесткую поверхность, но слишком устала, чтобы даже просто пошевелиться на ней. Она закрыла глаза и попробовала уснуть, но кто-то продолжал трясти ее, не давая провалиться в сон. Забрезжил свет, а вместе с ним кожу начало щипать, колоть. Это было больно, и на глаза у нее навернулись слезы. Разве не достаточно с нее мучений? Разве не достаточно она уже сделала? Она уже отдала свою жизнь — так неужели этого мало?

Сознание вернулось к ней сразу, а вместе с ним — боль, такая резкая, что она задохнулась, охнув от неожиданности. Тело ее, свернутое калачиком, свело жестокой, мучительной судорогой, словно оно пыталось выдавить из себя переполнявший ее холод. Она услышала собственный голос: всхлипы, беспомощные стоны, но ничего не могла с этим поделать — как не могла распрямить тело.

Она понимала, что лежит на камне в одежде, украденной ею в Бернардгольде, — только теперь она насквозь промокла и снаружи на нее наросла корка льда. Ее окружали сводчатые стены из грубого камня — судя по всему, они и защищали ее от продолжавшего завывать ветра. Значит, пещера. И костер, освещавший ее и даривший тепло, от которого по всему телу разбегалась эта колющая боль.

Она понимала, что замерзает и что ей необходимо двигаться, снять с себя мокрую одежду и подобраться ближе к огню, пока она еще не провалилась обратно в темноту, из которой нет возврата.

Она попыталась.

И не смогла.

Страх захлестнул ее. Не возбужденный, не внезапный, как молния, но медленный, холодный, полный неумолимой логики страх. Чтобы выжить, ей надо двигаться. Но она не может двигаться. Значит, ей не выжить.

Ужаснее всего — беспомощность перед происходящим. Она хочет лишь пошевелиться, распрямить сведенное судорогой тело, подползти ближе к огню — простейших вещей, которые она обыкновенно делала автоматически. Но и этого она не может, а значит, умрет. Слезы заволокли пеленой ее глаза — но и слезы были какие-то вялые, безжизненные.

Что-то заслонило от нее огонь. Человеческая фигура. Рука — тяжелая, теплая — восхитительно теплая — легла ей на лоб.

— Надо нам снять с тебя эту одежду, — пророкотал Бернард неожиданно мягко. Он шагнул к ней, и она почувствовала, что он поднимает ее — легко, как ребенка. Она попыталась сказать ему что-нибудь, но смогла только съежиться еще сильнее и беспомощно всхлипнуть.

— Знаю, знаю, — пророкотал он. — Ты отдыхай. — Стащить с нее обледеневшие штаны оказалось делом сложным, но не слишком: они были ей велики. За штанами последовало все остальное, пока она не осталась в одном белье. Руки и ноги, казалось, уменьшились в размерах, так они сморщились. Пальцы распухли.

Бернард снова опустил ее, на этот раз ближе к огню, и тепло окутало ее, снимая напряжение в сведенных мышцах и связанную с этим боль. Наконец-то она хоть отчасти смогла совладать со своим дыханием, хотя дрожь все не проходила.

— Вот, — сказал Бернард. — Эти тоже промокли, но я подсушил их немного перед костром.

Он снова приподнял ее, накинул рубаху — немного сырую, но теплую от огня. Он не стал продевать ей руки в рукава — просто завернул ее в рубаху как в одеяло, и она блаженно свернулась в ней. Потом открыла глаза и посмотрела на него.

Она лежала, свернувшись на боку. Бернард сидел, подобрав под себя ноги, протянув руки к огню, раздетый до пояса. Огонь играл на его поросшей темными волосами груди, на его мускулистом торсе, высветил несколько старых шрамов. Кровь запеклась на его разбитых губах, а на щеке темнел огромный синяк; впрочем, такие же украшали его грудь и живот.

— Т-ты нашел меня, — произнесла Амара, помолчав минуту. — Ты вытащил меня из воды.

Бернард посмотрел на нее, потом снова повернулся к огню и кивнул.

— Я не мог не сделать этого. Ты остановила этого человека.

— Только на пару секунд, — возразила она. — Я не смогла бы удерживать его долго. Он мечник. Хороший. Если бы река не вышла из берегов…

Бернард махнул рукой.

— Не этого. Того, который пустил стрелу в Тави. Ты спасла жизнь моему племяннику. — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Спасибо.

Она почувствовала, что краснеет, и отвела взгляд.

— О… Всегда пожалуйста. — И после недолгой паузы спросила: — Ты не замерз?

— Немного, — признался он и махнул рукой в сторону одежды, разложенной на камнях у огня. — Брутус пытается перевести часть тепла в камни под одеждой, но, боюсь, в этом он не слишком силен. Ничего, высохнет.

— Брутус? — переспросила Амара.

— Моя фурия. Пес, которого ты видела.

— А, — кивнула она. — Ясно. Дай-ка я. — Она закрыла глаза и прошептала команду Циррусу. Воздух у огня дрогнул, и дым, а вместе с ним и волны тепла потянулись к сохнущей одежде. Амара открыла глаза, полюбовалась работой Цирруса и кивнула. — Так она высохнет быстрее.

— Спасибо, — сказал Бернард. Он обхватил себя руками за плечи, справляясь с дрожью. — Ты знаешь тех двоих, которые гонятся за Тави?

— С ними еще одна. Водяная ведьма. Твоя сестра вышвырнула ее из реки.

Бернард фыркнул, и лицо его осветилось улыбкой.

— С нее станется. А я эту и не заметил.

— Я их знаю, — сказала Амара и вкратце поведала ему все, что знала про Фиделиаса, наемников и опасность, нависшую над долиной.

— Политика. — Бернард сплюнул в огонь. — Я завел стедгольд здесь только потому, что не хотел иметь дел с верховными лордами. Да и с Первым лордом тоже.

— Извини, — сказала Амара. — Все в порядке?

Бернард покачал головой.

— Не знаю. Такая вышла драка — я не могу теперь перетруждать Брутуса. Он в основном занят тем, что мешает тому заклинателю земли обнаружить нас. Я пытался поискать сам, но не смог засечь никого.

— Я уверена, что с Тави все в порядке, — попробовала утешить его Амара. — Он умеет постоять за себя.

Бернард кивнул.

— Он умен. Ловок. Но в такую грозу этого может быть недостаточно.

— У него есть соль, — напомнила Амара. — Он взял ее с собой перед выходом.

— Что ж, приятно знать хотя бы это.

— И он не один. С ним этот раб.

Бернард поморщился.

— Линялый… Не знаю, зачем моя сестра цацкается с ним.

— У тебя много рабов?

Бернард мотнул головой.

— Я покупал их несколько раз — давал им шанс заработать себе свободу. Большинство семей, которые живут сейчас в стедгольде, попали сюда так.

— Но Линялому ты такого шанса не давал?

Он нахмурился.

— Конечно давал. Он первый раб, которого я купил, когда поднимал Бернардгольд. Но он вечно спускает все деньги прежде, чем накопит свою цену. Или учудит какую-нибудь глупость, и ему приходится платить за починку. У меня терпение иссякло давным-давно. С ним общается только Исана. Вся одежда его — сплошной хлам, и он так и не снял этого своего старого ошейника. Но парень он, пожалуй, ничего, и кузнец, и жестянщик из него тоже неплохие. Но мозги его — что твой кирпич.

Амара кивнула. Потом села. Это простое движение заставило ее охнуть, и у нее закружилась голова. Рука Бернарда поддержала ее.

— Спокойно. Тебе нужно отдохнуть. Выйти в грозу в таком виде — почти верная смерть.

— Не могу, — сказала Амара. — Мне надо действовать. Найти Тави или по крайней мере попытаться предупредить графа в гарнизоне.

— Никуда ты сегодня не пойдешь, — возразил Бернард. Он кивнул в сторону темноты в дальнем от костра конце пещеры, откуда доносилось далекое завывание ветра. — Гроза разгулялась вовсю, и она сильнее, чем я полагал. Нынче все сидят в укрытии.

Она посмотрела на него и нахмурилась.

— Ляг, — произнес он. — Отдохни. Нет смысла утомлять себя еще сильнее.

— А ты?

Он пожал плечами.

— Со мной все будет в порядке. — Он легонько толкнул ее в плечо. — Отдохни. Мы двинемся, как только гроза пойдет на убыль.

Амара вздохнула и перестала сопротивляться обволакивавшему ее теплу, позволив ему уложить себя. Пальцы его чуть напряглись на ее коже. Она вздрогнула: прикосновение его одновременно успокаивало и будило неожиданную животную страсть, желание, которое угнездилось у нее где-то в животе, учащало сердцебиение и дыхание.

Она взглянула на Бернарда и увидела, что реакция ее не осталась незамеченной. Она почувствовала, что снова заливается краской, но глаз не отвела.

— Ты дрожишь, — негромко заметил он.

Рука его не двинулась с места.

— Мне холодно, — сказала она. Ее вдруг начали смущать голые ноги, выставленные на обозрение, и она подобрала их под рубаху — его рубаху.

Он наконец пошевелился: рука его соскользнула с ее плеча. Он лег на бок, грудью к ее плечам, так что она оказалась между ним и огнем.

— Прижмись ко мне, — все так же негромко сказал он. — Пока не согреешься.

Она вздрогнула еще раз и послушалась, ощущая кожей его силу, его тепло. Ей отчаянно хотелось перевернуться на другой бок, уткнуться лицом во впадину между его плечом и шеей, ощущать его кожу своей кожей, наслаждаться этой близостью, этим теплом. При мысли об этом ее снова пробрала дрожь. Она облизнула пересохшие губы.

— Ты как, в порядке? — спросил он.

— Я… — Она снова сглотнула. — Все еще холодно.

Он пошевелился. Его рука — осторожная, сильная — поднялась и легла на нее, прижав к себе чуть крепче.

— Так лучше?

— Лучше, — прошептала Амара и повернулась, чтобы видеть его лицо. Губы их разделяла какая-то пара дюймов. — Спасибо, что спас меня.

Губы его шевельнулись, будто он хотел сказать что-то, но промолчал, глядя ей в глаза. Потом он опустил взгляд.

— Ты бы поспала.

Она покачала головой, глядя на него. Потом прижалась к нему, и губы их встретились. Его губы оказались чуть обветрены, но все равно мягкие, теплые. От него пахло свежевыделанной кожей и свежим ветром, и она поцеловала его крепче. Он отозвался на ее поцелуй — осторожно, но она все же почувствовала сдерживаемый жар в том, с какой жадностью его губы припали к ее, и сердце ее забилось еще быстрее.

Он оборвал поцелуй, отняв свои губы от ее, так и не открывая глаз. Потом с усилием сглотнул, и она почувствовала, как руки его на мгновение сжались крепче. Он открыл глаза.

— Тебе нужно поспать.

— Но…

— Ты замерзла и напугана, — мягко произнес он. — Я не хочу злоупотреблять этим.

Лицо ее вспыхнуло, и она отвернулась.

— Нет, я имела в виду…

Он положил руку ей на голову и мягко придавил. Вторую руку он подвинул ладонью под ее щеку.

— Просто отдохни, — тихо сказал он. — Поспи.

— Ты уверен? — спросила она.

Глаза ее против воли закрылись и никак не хотели открываться.

— Я уверен, Амара, — сказал он; низкий голос эхом отдавался у него в груди, и она ощущала его почти так же ясно, как слышала. — Спи. Я посторожу.

— Извини, — сказала она. — Я не хотела…

Она ощутила, как он придвинулся к ней и прижался губами к ее влажным волосам.

— Тсс. Мы можем поговорить об этом позже, если захочешь. А пока спи.

Покраснев, Амара прижалась к его теплому телу и вздохнула. Она провалилась в сон прежде, чем успела вздохнуть еще раз.

* * *

Ее разбудил свет. Она так и лежала у огня, но одежда, которая сохла прежде на камнях, теперь лежала на ней, согревая все, кроме спины, которую уже начинал холодить утренний воздух. Бернарда не было, и костер почти прогорел. Серый утренний свет падал на стену небольшой пещеры.

Амара встала, закуталась в плащ и шагнула к выходу из пещеры. Бернард сидел там — все еще голый по пояс, — глядя на сиявший в предрассветных сумерках пейзаж. Все — землю, траву, каждую ветку каждого дерева — покрывал лед. Замерзший ил вперемешку со снегом укутывал землю, окрашивая все в белый цвет, отчего звуки казались ближе, а сама земля словно светилась по-зимнему. Амара замерла на мгновение, глядя на эту неожиданную картину, потом перевела взгляд на Бернарда. Лицо его встревоженно застыло.

— Стедгольдер? — спросила она.

Он приложил палец к губам; взгляд его был устремлен куда-то вдаль, голова чуть склонилась набок, будто он прислушивался. Потом он вдруг резко повернулся лицом на юг — в сторону деревьев, черневших в окружавшей их ледяной тишине.

— Вон, — произнес он.

Амара нахмурилась, но все же запахнула плотнее плащ и шагнула к нему. С грозой в долину пришла зима. Она покосилась на Бернарда, потом внимательнее всмотрелась в деревья, на которые глядел он.

Она услышала это прежде, чем увидела: негромкий, нараставший, приближающийся звук. Ей потребовалось десяток-другой секунд, чтобы узнать этот звук, понять, что он означает.

Вороны. Воронье карканье. Карканье тысяч ворон.

При виде их ее пробрала дрожь: черная туча скользила по предрассветному небу со стороны, куда смотрел Бернард. Они летели низко, над самыми верхушками деревьев. Их были сотни, тысячи — все небо потемнело от этой живой тени, уверенно двигавшейся в одном направлении.

— Вороны! — прошептала она.

— Они знают, — сказал Бернард. — Ох, фурии… Они всегда знают.

— Что знают? — выдохнула Амара.

— Где найти мертвечину. — Он со свистом втянул в себя воздух. — Чуют битву.

Амара невольно округлила глаза.

— Они летят в гарнизон?

— Мне нужно найти Тави и Исану. Вернуться в стедгольд, — сказал Бернард.

Она повернулась к нему и взяла за руку.

— Нет, — возразила она. — Мне нужна твоя помощь.

Он покачал головой.

— Я в ответе за моих людей. Мне нужно вернуться к ним.

— Бернард, послушай меня. Мне нужна твоя помощь. Я не знаю этой долины. Не знаю, что и чем здесь грозит. Я боюсь подниматься в воздух в светлое время суток, и даже если я доберусь до вашего графа в одиночку, он может мне не поверить. Мне нужно попасть туда с кем-нибудь, кого он знает. Мне нужно заставить его действовать как можно решительнее, если только еще есть шанс спасти долину.

Бернард покачал головой.

— Все это не имеет никакого отношения ко мне.

— А когда орда маратов подступит к Бернардгольду, тоже не будет иметь? — взорвалась Амара. — Или ты думаешь, ты со своими людьми сможешь выстоять?

Он неуверенно посмотрел на нее.

— Бернард, — настаивала она. — Стедгольдер Бернард. Ты в ответе за своих людей. И единственный способ защитить их — это предупредить гарнизон, поднять легионы. Ты можешь помочь мне сделать это.

— Не знаю… — неуверенно произнес Бернард. — Грэм — старый упрямый козел. Я не могу сказать ему, что видел в долине маратов. Я же не помню этого. Его дознаватель сразу поймет это и скажет ему.

— Но ты можешь сказать ему, что ты видел своими глазами, — сказала Амара. — Ты можешь сказать ему, что помогаешь мне. С твоей поддержкой он отнесется ко мне серьезнее. Ведь только в его власти поднять войска по тревоге и усилить охрану долины.

Бернард все еще колебался.

— Но Тави… Тогда ведь некому будет помочь ему. И моя сестра. Я даже не уверен, пережила ли она минувшую ночь.

— Как, по-твоему, смогут они пережить нападение маратов?

Бернард отвел взгляд, покосившись на пролетающие над головой черные стаи.

— Как ты думаешь, кто-нибудь наблюдает за воздухом?

— В гарнизоне расквартирована целая центурия рыцарей. Если придать им в поддержку две пехотных когорты, они сумеют сдержать не то что орду, а хоть дюжину. Я думаю, тот, кто составлял этот заговор, планирует уничтожить их еще до прихода маратов.

— Наемники, — сказал Бернард.

— Да.

— Если так, нам наверняка будут мешать попасть в гарнизон профессиональные убийцы.

Амара молча кивнула, всматриваясь в его лицо. Бернард зажмурился.

— Тави. — Он помолчал, потом открыл глаза. — Исана. Я бросаю их во всей этой заварухе.

— Я понимаю, — тихо сказала она. — То, о чем я тебя прошу, ужасно.

— Нет, — так же тихо ответил он. — Нет. Это мой долг. Я помогу тебе.

Она сжала его руку.

— Спасибо.

Он посмотрел на нее.

— Не благодари меня. Я делаю это не для тебя. — Но все же ответил на ее пожатие.

— Бернард. — Она неловко кашлянула. — Вчера. Когда ты сказал… Ты был прав. Я была напугана.

— Я тоже, — кивнул он, отпустил ее руку и повернулся, чтобы вернуться в пещеру. — Давай-ка одеваться и выступать. Нам еще идти и идти.

ГЛАВА 24

— Очнись… Да очнись же! — Женский голос доносился до нее словно издали.

Кто-то хлестнул ее по щеке — неожиданно, резко. Исана вскрикнула от неожиданности и подняла руки, закрывая лицо. Голос все продолжал повторять «очнись», пощечины тоже продолжались с равными интервалами, и Исана откатилась в сторону, прочь от ударов, и встала на четвереньки.

Исане было жарко. Удушающе жарко. Она вспотела, и мокрая одежда липла к телу. В глаза бил свет, и у нее ушла целая минута на то, чтобы понять, что она лежит на грязном полу, а со всех сторон вокруг нее горит огонь — кольцо из горящих углей и поленьев футов двенадцати в поперечнике. Горло и легкие ее горели от жажды, от дыма, и она закашлялась так сильно, что ее едва не вырвало.

Она прикрыла рот дрожащей рукой, пытаясь отсеять хотя бы часть дыма и пыли, которыми был наполнен воздух. Чьи-то сильные руки помогли ей сесть.

— Спасибо, — прохрипела она и, подняв взгляд, увидела женщину, с которой столкнулась в Риллуотере, когда та пыталась утопить Тави.

Красивая женщина: темные волосы и глаза, да и тело из тех, о каких мужчины обычно могут только мечтать. Правда, теперь волосы ее висели влажными, спутанными космами, а лицо было перепачкано сажей. Кожа у глаз была ярко-розовой. Полные губы кривились в легкой улыбке.

Исана потрясенно охнула и попятилась от женщины, оглядываясь по сторонам в поисках спасения. Кроме огненного кольца она разглядела теперь еще низкий потолок и гладкие каменные стены почти сразу же за кольцом горящих углей. В стене виднелась дверь, и Исана попробовала встать и броситься к ней, но обнаружила, что ноги плохо слушаются ее. Она пошатнулась и тяжело упала на бок так близко к горящим поленьям, что едва не обожглась. Она отпрянула от огня.

Женщина помогла ей, невозмутимо оттащив в самый центр круга.

— Тише, тише, — произнесла женщина. — Осторожнее, а то сгоришь. — Она уселась перед Исаной, склонив голову набок и глядя на нее. — Меня зовут Одиана, — сказала она наконец. — И мы с тобой обе пленницы.

— Пленницы? — прошептала Исана. Голос ее звучал как хриплое карканье, и она снова закашлялась. — Где? И что случилось с моими ногами?

— В Кордгольде — так, кажется, называется это место, — ответила Одиана. — У тебя дурнота после исцеления. Корд нашел тебя после потопа на берегу с пробитой головой. Они заставили меня заживить ее.

— Тебя? — удивилась Исана. — Но разве не ты пыталась покалечить Тави?

— Этого, хорошенького? — спросила Одиана. — Я его не калечила. Я его убивала. Это не одно и то же. — Она фыркнула. — Ничего личного.

— Тави. — Исана снова закашлялась. — С Тави все в порядке?

— Откуда мне знать? — раздраженно отозвалась Одиана. — Ты же вырвала мне глаза, подруга. Первое, что я увидела после этого, — уродливого придурка Корда.

— Значит, ты не… — Исана тряхнула головой. — Корд держит тебя в плену?

Та кивнула.

— Он нашел меня, когда паводок сошел. Я только-только успела привести глаза в порядок. — Одиана улыбнулась. — У меня никогда еще не было таких ногтей. Ты должна показать мне, как это делается.

Некоторое время Исана молча смотрела на женщину.

— Нам надо выбраться отсюда, — сказала она наконец.

— Да, — согласилась Одиана, косясь на дверь. — Но пока это представляется маловероятным. Он ведь работорговец, этот Корд, — так ведь?

— Так.

Темные глаза женщины вспыхнули.

— Вот и мне так показалось.

Жжение в горле сделалось вдруг совсем уже невыносимым.

— Рилл, — пробормотала она. — Мне нужна вода.

Одиана раздраженно вздохнула.

— Нет, — сказала она. — Не будь дурой. Он окружил нас огнем. Высушил нас. Твоя фурия тебя не слышит — а если бы и слышала, ты бы и тряпочки не намочила.

Исана вздрогнула, и в первый раз с тех пор, как повстречала Рилл, она не ощутила никакого отклика на призыв, никакой реакции от водяной фурии. В состоянии, близком к панике, она лихорадочно оглядывалась по сторонам. На крюках по стенам висело мясо, воздух пропах дымом. Значит, это коптильня стедгольда Корда.

Она пленница в Кордгольде.

При мысли об этом ее бросило в холод.

Одиана молча смотрела на нее, потом медленно кивнула.

— Ты же понимаешь, он не собирается отпускать нас отсюда. Никогда — это я в его глазах увидела еще прежде, чем он притащил нас сюда.

— Я хочу пить, — сказала Исана. — Этот жар может нас убить. Мне нужно напиться.

— Они оставили здесь две маленькие чашки воды, — сообщила Одиана, кивнув в дальнюю сторону круга.

Исана глянула туда, увидела пару деревянных чашек и с усилием доползла до них. Первая, до которой она дотянулась, оказалась легкой, пустой. Она уронила ее — жжение в горле все усиливалось — и потянулась за второй.

Та тоже была пуста.

— Ты лежала в беспамятстве, — невозмутимо пояснила Одиана. — Вот я ее и выпила.

Исана смотрела на нее, не веря своим глазам.

— Но этот жар может нас убить, — повторила она, стараясь не сорваться.

Женщина ответила ей ленивой, томной улыбкой.

— Ну меня он вряд ли убьет. Я выпила достаточно — за двоих.

Исана стиснула зубы.

— Что ж, это тоже хорошо. Так воспользуйся этим. Позови свою фурию и пошли ее за помощью.

— Не будет нам помощи, маленькая гольдерша.

Исана сжала губы, размышляя.

— Тогда дождемся, пока кто-нибудь из них не войдет, и…

Одиана покачала головой.

— Ты что, — произнесла она спокойным, бесстрастным, рассудительным тоном, — думаешь, они никогда прежде не проделывали этого? Так поступают все работорговцы. Они оставляют нам ровно столько воздуха и воды, чтобы мы не умерли прежде времени. Но меньше, чем нужно, чтобы хотя бы одна из нас смогла использовать свою фурию. Если я попробую, это ничего не даст, а накажут нас обеих.

— Так значит, — спросила Исана, — даже не попытаемся?

На мгновение Одиана закрыла глаза и опустила голову. Потом произнесла очень тихо:

— У нас есть только один шанс, маленькая гольдерша.

— Я не де…

— Ты дитя, — прошипела Одиана. — Знаешь ли ты, сколько рабынь насилуется в первый же день неволи?

При одной мысли об этом Исане снова сделалось зябко.

— Нет.

— А знаешь, что бывает с теми, кто сопротивляется?

Исана покачала головой.

Одиана улыбнулась.

— Так я тебя просвещу. Тебе достаточно упереться всего раз. А после этого они уж сделают так, чтобы это не повторялось.

Долгую минуту Исана молча смотрела на нее.

— Ты долго пробыла рабыней? — спросила она наконец.

Одиана небрежно отбросила волосы с лица.

— Когда мне было одиннадцать, наш стедгольдер продал долг моего отца работорговцам. Они забрали нас всех. Отца, старшего брата и маленького братика они убили сразу. А мать, сестер и меня увели с собой. И третьего брата. Он был красивый. — Взгляд ее блуждал где-то вдалеке, потом она уставилась в противоположную стену. В глазах ее трепетали отражения огня. — Я была совсем еще маленькая. У меня ни менструаций еще не было, ни фурии своей. Но появилась — той же ночью. Когда они меня взяли. Когда передавали по кругу как фляжку вина. Она проснулась, и я слышала все их ощущения, слышишь, маленькая гольдерша? Всю их похоть, и всю их ненависть, и весь их страх, и весь их голод. Это окатывало меня с головой. Вливалось в меня. — Она принялась медленно раскачиваться взад-вперед, стоя на коленях. — Я не знаю, как ты обрела свою фурию, заклинательница воды. Как ты впервые начала слышать других людей. Но скажи спасибо всем фуриям Карны, что это было не как у меня. — На губах ее снова заиграла улыбка. — Ибо этого достаточно, чтобы свести человека с ума.

— Мне очень жаль, — сказала Исана. — Но, Одиана, если бы мы попробовали действовать заодно…

— Нас бы убили обеих, — перебила ее Одиана, и в голосе ее снова зазвучало раздражение. — Слушай меня, маленькая гольдерша, и я скажу тебе, что будет. Я уже проделывала это.

— Хорошо, — тихо произнесла Исана.

— Работорговцы бывают двух видов, — сказала Одиана. — Одни занимаются этим для прибыли, а другие просто по складу характера. Профессионалы работают на Консорциум. Они не позволяют никому портить или использовать свой товар, если только это не требуется в воспитательных целях. Если ты им понравилась, они позовут тебя в свой шатер, и дадут тебе всяких вкусностей, и будут говорить с тобой, и всячески очаровывать. Это тоже изнасилование, только времени занимает больше, и тебя накормят и положат спать на мягком.

— Корд не из этих.

— Нет, не из этих. Он совсем другой. Вроде тех, кто забрал мою семью. Для него главное — это знать, что он сильнее кого-то. Знать, что он сломал кого-то. Ему не нужно получать высококачественный продукт, готовый работать или доставлять удовольствие. Ему нужно превращать нас в обломки. Ему нужно превращать нас в животных. — Она снова улыбнулась. — Когда он берет нас, это только часть процесса, которая нравится ему чуть больше других.

Желудок Исаны болезненно сжался.

— Берет нас… — прошептала она. — Он же…

Ее собеседница кивнула.

— Если бы он хотел убить тебя, ты была бы уже мертва. На тебя у него совсем другие планы. — Она ощерилась. — И я видела кое-кого из здешних женщин. Крольчихи. Овцы. Ему нравится их беспомощность. Безответность.

Она поежилась, потом потянулась, выгнув спину и на мгновение зажмурившись. Рука ее потянулась к горлу, и она расстегнула несколько пуговиц пропотевшей, прилипшей к телу рубахи.

— С тобой все в порядке? — спросила Исана.

— Времени у меня мало, — сказала Одиана, облизнув губы. — Слушай. Для него вся игра заключается в том, чтобы сломать тебя, а чтобы добиться этого, ему нужно тебя запугать. Пока ты не запугана, у него нет власти над тобой. Если ты тиха и владеешь собой, ты не та, какой он тебя хочет. Ты понимаешь?

— Д-да, — пробормотала Исана. — Но не можем же мы просто оставаться здесь…

— До тех пор пока ты не сломаешься, мы живы, — перебила ее Одиана. — Я для него всего лишь хорошенькая шлюха, с которой можно позабавиться. Это тебя он хочет сломать. Пока ты владеешь собой, он не получит то, чего хочет от тебя.

— А что будет, если я сломаюсь?

— Он убьет тебя. И меня убьет, потому что я видела тебя, и спрячет тела. Но все это не важно.

— Почему не важно?

— Это не важно, — повторила Одиана. — Не все ли равно почему. Продержись день. Только и всего. Уверяю тебя: ни тебя, ни меня не будет в живых, не пройдет и получаса после того, как ты сломаешься. Потому я и выпила обе чашки.

Исана с трудом вздохнула, и голова ее закружилась от усилия.

— Почему обе чашки?

— Ты когда-нибудь пробовала приворотное зелье, маленькая гольдерша?

Она уставилась на Одиану.

— Нет, — сказала она. — Никогда.

Одиана с улыбкой облизнулась.

— Тогда это застало бы тебя врасплох. Желание, когда ты знаешь, что не желаешь этого. По крайней мере, я знаю, на что это похоже. — Она снова потянулась, расстегнув еще пару пуговиц так, что стало видно ее грудь. Потом поддернула подол юбки, выставив на обозрение сильную, гладкую ногу, и провела по ней пальцем. — Давай-ка повторим нашу стратегию. Я буду доставлять им удовольствие. А ты не будешь из-за этого переживать. Только и всего, проще не бывает.

Исане сделалось дурно.

— Ты собираешься… — Она даже не смогла договорить. Все это было слишком чудовищно.

Губы Одианы снова изогнулись в улыбке.

— Видишь ли, само по себе это вовсе не так неприятно. Скорее даже приятно. И ведь я не буду думать о них. — Она улыбнулась еще шире, блеснув зубами. — Я буду думать о кусках их плоти. О том, что останется от них, когда придет мой господин. Он выполнит свой долг и вернется за мной. И оставит от них одни куски. — Она поежилась и негромко охнула. — Подумать только, как мне уже хорошо.

Исана смотрела на нее со страхом и отвращением. Этого просто не могло происходить. Она, ее брат — все они всю свою сознательную жизнь трудились для того, чтобы превратить долину Кальдерона в безопасное место для людей, для их семей. Для Тави, когда он вырастет. То, что происходило сейчас, не вписывалось в тот мир, который она строила.

Слезы навернулись у нее на глаза, и она попыталась сдержать их — удержать в теле бесценную влагу, не тратить ее впустую. Не подумав, она попросила о помощи Рилл — и не получила ответа. Слезы так и текли по ее щекам.

Ей было больно. Боль жгла ее изнутри. Она чувствовала себя ужасно одиноко — единственная живая душа рядом была сумасшедшей. Исана еще раз попробовала докричаться до Рилл — отчаянно, из последних сил. И снова не ощутила отклика. Снова и снова пыталась она, отказываясь признать то, что не может связаться со своей фурией.

Она не слышала шагов, пока те не загрохотали у самого входа в коптильню. Кто-то пинком распахнул дверь. В дверях возникла дюжая фигура Корда, за которой маячило еще с десяток мужчин. Алые отсветы горящих углей играли на его уродливом лице.

ГЛАВА 25

Плен, решил Тави, плох по двум причинам сразу. Это неудобно и, главное, скучно.

Мараты не разговаривали — ни с алеранцами, ни друг с другом. Четверо молча приставили наконечники своих копий к горлу Тави и Линялого; тем временем двое других связали им руки и ноги жесткими плетеными веревками. Они отобрали у Тави нож и сумку, потом обыскали и отобрали старый солдатский мешок Линялого. Вслед за этим те двое, которые связывали их, просто-напросто вскинули их на плечи и побежали куда-то в грозу.

Поболтавшись с полчаса на плече у воина-марата, Тави ощущал себя так, будто нырял вниз с самого высокого дерева в Риллуотер. Марат, который тащил его, бежал с легкостью хищного зверя, покрывая милю за милей. Будто не замечая веса своего пленника, он перепрыгнул лесной ручей и понесся через низкорослый кустарник.

Тави пытался понять, куда они направляются, но ночь, гроза и неудобное положение делали это практически невозможным. Дождь сменился мокрым снегом, слепившим ему глаза. Ветер все усиливался и делался холоднее; то и дело Тави видел пляшущих под грозой ветрогривов, хотя никто из них не делал попыток приблизиться к маленькому отряду маратов.

Тави попробовал определиться хотя бы по земле, которая мелькала у него перед носом, однако и тут потерпел неудачу; гроза начала укутывать ее ровным белым полотном. Еще с час он пытался сориентироваться по камням, по звездам — и в конце концов сдался.

Теперь из всех переживаний у него остался только страх.

Они с Линялым попали в руки к маратам. Хотя внешне те мало отличались от алеранцев, они были не настоящими людьми и никогда не пытались ими стать, а, напротив, оставались примитивными дикарями, которые пожирали врагов и спаривались со зверями. Сами они не умели заклинать фурий, но это возмещалось физической силой, сочетавшейся с безумной храбростью, и численностью их племен, обитавших в глуши к востоку от последнего форпоста империи, гарнизона.

Когда орды маратов обрушились на долину, убив принцепса и вырезав до последнего человека его легион, вытеснить их удалось, только перебросив подкрепление из остальных районов Алеры, да и то ценой ожесточенных боев. Теперь они вернулись, явно готовясь к тайному нападению, — и Тави ухитрился увидеть их и узнать об их планах.

И что теперь с ним сделают?

Он сглотнул и попытался уверить себя в том, что сердце его колотится как бешеное из-за толчков и сотрясений при беге, а не от тихого ужаса, который все сильнее овладевал им.

Спустя время, показавшееся Тави бесконечным, марат побежал медленнее и остановился. Он буркнул что-то на гортанном наречии, снял Тави с плеча, опустил его на землю и наступил ему на волосы босой, измазанной глиной ногой. Потом приложил руки ко рту и издал негромкий, ворчливый звук, какого Тави никак не ожидал от человеческих горловых связок.

Из-за деревьев послышался ответный звук, и земля содрогнулась от шагов огромных темных туш, двинувшихся им навстречу. Запах Тави узнал еще прежде, чем различил очертания: гарганты.

Марат, который нес Тави, — судя по всему, предводитель отряда — шлепнул ближнего к ним гарганта по спине, и огромная скотина неожиданно осторожно улеглась перед ним, не переставая жевать жвачку. Марат снова сказал что-то остальным и поднял Тави с земли. Тави огляделся по сторонам и увидел, как другой марат поднимает Линялого.

Держа Тави под мышкой, марат наступил на подогнутую ногу гарганта, легко запрыгнул на покатую спину огромного животного и уселся на чем-то вроде седла — замысловатой конструкции, сплетенной из таких же грубо свитых веревок из волос гарганта.

Тави он уложил на седло лицом вниз и привязал его несколькими веревками — деловито, как погонщик мулов, увязывающий поклажу. Тави впервые смог рассмотреть своего похитителя получше. Широколицый, некрасивый, с темно-карими глазами. Ростом он, пожалуй, уступал дядьке Тави, но по сравнению с его широкими плечами и грудной клеткой Бернард казался бы худосочным, да и мускулатура у марата была не в пример мощнее. Бесцветные волосы тот носил, собрав в косицу. Он встретился взглядом с Тави, уселся в седле поудобнее, и здоровенная скотина начала подниматься на ноги без видимой команды седока. Марат улыбнулся, блеснув широкими белыми зубами, буркнул что-то на своем гортанном языке, и остальные мараты, садившиеся на своих гаргантов, отозвались грубым, хриплым смехом.

Огромные твари поднялись и пустились в ночь; Тави и бегом не угнался бы за их неутомимой рысью. На спине другого гарганта Тави различил силуэт связанного Линялого. Он поморщился и пожалел, что не может быть рядом с рабом: Линялый наверняка напуган до смерти. Он вообще был робкий.

Неизвестно, как долго они ехали, — Тави потерял счет времени, тем более что в связанном состоянии не видел почти ничего, кроме ноги гарганта и мелькавшей внизу заснеженной земли. Так продолжалось до тех пор, пока однообразие это не было нарушено внезапным негромким свистом. Тави приподнял голову и покосился сначала в направлении, откуда донесся свист, потом на своего похитителя. Марат откинулся назад в седле, и гаргант постепенно сбавил скорость, пока не остановился совсем.

Марат не стал заставлять гарганта опуститься на колени — он просто выскользнул из седла на землю, цепляясь за плетеную веревку с завязанными на ней на расстоянии примерно фута один от другого узлами. Оказавшись на земле, он негромко свистнул в ответ.

Из темноты выступил другой марат, такой же широкоплечий и мускулистый, задыхавшийся, словно от долгого бега. Выражение лица его показалось Тави потрясенным, даже испуганным. Он произнес что-то на гортанном языке маратов, и похититель Тави положил руку ему на плечо, заставив повторить фразу еще раз, с самого начала.

Выслушав доклад, похититель Тави коротко свистнул, и еще один марат спрыгнул с гарганта, захватив с собой несколько предметов: Тави узнал в них факел и огниво, явно алеранского изготовления. Марат опустился на колени, зажав факел между ног и со второго или третьего удара кремнем зажег его. Горящий факел он протянул похитителю Тави — тот еще раз положил руку ему на плечо и кивнул.

На глазах у Тави молодой марат подвел его похитителя к какому-то припорошенному снегом бугру. Тави не мог разглядеть, что это, — только то, что сквозь снег проступают какие-то красные пятна. Марат сделал еще несколько шагов. И еще несколько. Теперь Тави видел, что бугор не один. Только тут до него дошло, что это за бугры, и желудок у него болезненно сжался. Люди. Мараты смотрели на лежавших в снегу людей — людей, убитых совсем недавно: пятна крови на свежем снегу продолжали расползаться. Тави посмотрел вдаль и увидел, как свет факела отражается в воде совсем недалеко от них. Значит, озеро.

Олдогольд.

На глазах у Тави мараты двинулись по кругу; в одном месте факел высветил изогнутую стену стедгольда. Цепочка тел вела от ворот усадьбы, словно обитатели стедгольда пытались в последний момент спастись бегством, но их догоняли по одному и убивали.

Тави охнул. Сомнений не оставалось: все жители стедгольда мертвы. Люди, с которыми он был знаком, с которыми смеялся, проказничал, перед которыми извинялся, — люди, которых он знал… В кровавых лохмотьях валялись растерзанные на куски тела. Желудок его стиснуло словно чьей-то рукой, и его стошнило — он успел только вытянуть шею, чтобы тошнило его не на седло гарганта, а на землю.

Старший марат вернулся, отдав факел младшему спутнику. В руках он держал два больших округлых предмета, которые Тави узнал, только когда тот подошел вплотную к гарганту.

Марат поднес предметы ближе к факелу, осветив их, и снова негромко свистнул своим людям. В свете факела Тави разглядел отрубленные головы волка и овцереза с выпученными, остекленевшими глазами. Похоже, жители стедгольда погибли не одни, и Тави испытал вдруг приступ мстительной радости. Он сплюнул, целясь в старшего марата.

Тот посмотрел на него, склонив голову набок. Потом повернулся к младшему спутнику и сделал движение рукой поперек шеи. Младший ткнул факел в снег, погасив его. Старший марат отбросил головы в сторону и, ловко цепляясь за веревку, забрался обратно в седло. Оказавшись наверху, он повернулся к Тави и несколько секунд молча смотрел на него. Потом нагнулся и коснулся пальцами седла в том месте, где Тави, несмотря на все свои старания, все же испачкал его.

Марат поднес кончики пальцев к носу, наморщил его и перевел взгляд с Тави на неподвижные окровавленные сугробы. Лицо его посуровело, и он кивнул. Потом отвязал от седла кожаную флягу, повернулся к Тави и бесцеремонно сунул горлышко ему в рот.

Тави захлебнулся и закашлялся. Марат кивнул, убрал флягу, привязал ее на место и еще раз свистнул. Цепочка гаргантов двинулась дальше в ночь, а молодой разведчик забрался в седло за спину одного из ездоков.

Тави оглянулся и увидел, что его похититель, хмурясь, смотрит на него. Потом взгляд того скользнул дальше, в сторону опустевшего стедгольда. На широком, некрасивом лице его не было радости — напротив, оно казалось озабоченным или даже огорченным. Он угрюмо кивнул и снова посмотрел на Тави.

Тави сдул упавшие на лицо волосы и собрался с духом.

— На что ты смотришь? — спросил он чуть дрогнувшим голосом.

Брови марата поползли вверх, и на лице снова заиграла широкая улыбка. На этот раз голос его прозвучал низким басом:

— Смотрю на тебя, мальчик из долины.

Заговаривая с маратом, Тави на самом деле не очень-то ожидал услышать ответ, поэтому удивленно зажмурился.

— Ты говоришь по-алерански?

— Немного, — отозвался марат. — Мы зовем ваш язык торговым. Торгуем иногда с вашим народом. Торгуем друг с другом. У каждого клана свой язык. Между собой мы говорим на торговом. По-алерански.

— Куда вы нас везете? — спросил Тави.

— На хорто, — ответил марат.

— Что такое «хорто»?

— У ваших людей нет слова для этого.

Тави мотнул головой.

— Не понимаю.

— Твой народ никогда не понимал этого, — сказал тот спокойно, без обиды или угрозы. — И никогда не пытался понять.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что сказал.

Марат повернулся обратно, лицом по ходу движения, — как раз вовремя, чтобы поднырнуть под низко нависшую над тропой ветку. Повинуясь движению седока, гаргант чуть вильнул вбок, и ветка прошла мимо на расстоянии какого-то пальца от его головы.

— Я Тави, — сообщил юноша марату.

— Нет, — возразил тот. — Ты алеранец, мальчик из долины.

— Да нет, я хотел сказать, меня зовут Тави. Так меня называют.

— Название еще не превращает тебя в то, чьим именем тебя назвали, мальчик из долины. Меня зовут Дорога.

— Дорога… — повторил Тави, нахмурившись. — И что вы собираетесь с нами делать?

— С вами? — Марат нахмурился еще сильнее. — Лучше об этом сейчас не думать.

— Но…

— Мальчик из долины, помолчи. — Дорога угрожающе покосился на Тави, и тот осекся, зябко поежившись под этим взглядом. Дорога хмыкнул и кивнул. — Завтра будет завтра, — буркнул он, отвернувшись. — Сегодня вы под моей опекой. Сегодня вы никуда не денетесь. Отдыхай.

После этих слов он замолчал и не возобновлял разговора. Некоторое время Тави молча смотрел на него, потом довольно долго пытался растянуть узлы, чтобы освободить руки. Он лишь затянул веревки еще сильнее, и они больно врезались ему в запястья. После этого ему ничего не оставалось, как только лежать в мрачных раздумьях.

Дождь, как он заметил, окончательно сменился мокрым снегом. Смотреть стало чуть легче, и он приподнял голову. Где они находятся, он так и не определил; во всяком случае, то, что он смог углядеть сквозь снегопад, не показалось ему совсем уже незнакомым. Где-то за озером и Олдогольдом, решил он. Значит, единственным местом, куда они могли направляться, оставался гарнизон — другого выхода из долины в этом ее конце просто не было.

Так ли?

Руки и ноги его промокли и замерзли, но почти сразу же, как он сам заметил это, Дорога оглянулся, вытащил из седельного мешка одеяло и набросил его на Тави, укрыв его с головой.

Тави прижался щекой к седлу и сонно отметил про себя, что оно сплетено все из тех же волос гарганта. Мягкая поверхность хорошо держала тепло, и Тави начал согреваться.

Тепло, а также плавная поступь гарганта окончательно сморили и без того утомленного Тави, и он задремал.

Проснулся он, завернутый в одеяла. С трудом разлепив веки, он сел и огляделся по сторонам.

Он находился в некотором подобии палатки, каркасом которой служили длинные, изогнутые и сходящиеся наверху шесты, поверх которых были натянуты шкуры. Сквозь отверстие в потолке до него доносилось завывание ветра; оттуда же пробивался по-зимнему блеклый дневной свет. Он вытер лицо рукавом и увидел Линялого — тот сидел, скрестив ноги, держа руки на коленях. Лицо его было мрачнее некуда.

— Линялый, — обрадовался Тави. — Ты как?

Раб поднял на Тави отсутствующий взгляд, потом кивнул.

— Беда, — очень серьезно произнес Линялый. — Беда, Тави.

— Я знаю, — сказал Тави. — Ты не беспокойся: мы придумаем, как из этого выбраться.

Линялый кивнул, с надеждой глядя на Тави.

— Ну… не прямо сейчас, — поспешно поправился Тави. — Ты, кстати, тоже мог бы помочь мне придумать что-нибудь.

Взгляд Линялого снова сделался отсутствующим, потом тот нахмурился.

— Мараты едят алеранцев.

Тави кивнул.

— Знаю, знаю. Но если бы они собирались съесть нас, они не дали бы нам ни одеял, ни места, чтобы спать. Верно ведь?

— Может, они любят еду парной, — мрачно возразил Линялый. — И сырой.

Несколько секунд Тави молча смотрел на него. Потом вздохнул.

— Ладно, Линялый, хватит. Помог. Вставай-ка. Может, никто не смотрит и нам удастся сбежать.

Они встали, и Тави как раз собирался приподнять полог палатки, чтобы выглянуть наружу, когда тот откинулся, и в проем хлынул поток по-зимнему неяркого солнечного света. В палатку шагнул стройный юноша-марат в длинной кожаной куртке. Заплетенными в косицу волосами он напоминал Дорогу, но сложение имел намного более хрупкое, да и черты лица точеные, изящные. Глаза его в отличие от карих глаз Дороги словно переливались оттенками янтаря. Завидев их, юноша на мгновение застыл от изумления, и тут же в лицо Тави устремился зазубренный кинжал из какого-то темного камня.

Тави отпрянул назад. Похоже, это спасло ему глаза, но щеку обожгло острой, резкой болью. Тави вскрикнул, а Линялый, всхлипнув от страха, дернул его за рубаху и опрокинул на пол за собой.

Марат удивленно пялился на них, потом спросил что-то на своем гортанном маратском языке — высоким и, как показалось Тави, немного встревоженным голосом.

— Э… Простите, — пробормотал Тави. — Я не понимаю. — Не поднимаясь с пола, он продемонстрировал марату пустые ладони и сделал попытку улыбнуться — скорее всего, как показалось ему, не совсем удачную. — Линялый, сойди с моего рукава.

Юный марат насупился, но нож опустил. Он спросил что-то еще, на этот раз на каком-то другом языке. Взгляд его переместился с Тави на Линялого, и он брезгливо поморщился при виде шрамов у того на лице.

Тави мотнул головой и покосился на Линялого. Тот убрал свой башмак с его рукава и помог ему подняться на ноги, не прекращая с опаской коситься на марата.

Полог палатки снова откинулся, и вошел Дорога. На мгновение он застыл, глядя на окровавленную щеку Тави. Потом повернулся к младшему марату и прорычал что-то тоном, очень хорошо знакомым Тави, — только он слышал его, как правило, от дяди, когда что-то случалось по его вине.

Юнец резко повернулся к Дороге, спрятав нож за спиной. Дорога нахмурился и проворчал что-то, от чего щеки юнца заметно покраснели. Тот огрызнулся в ответ, на что Дорога ответил выразительным взмахом руки, сопровождавшимся словом «нна».

Юнец упрямо вздернул подбородок, буркнул что-то неразборчивое и, обогнув Дорогу, со скоростью перепуганной белки вылетел из палатки.

Дорога поднял руку и задумчиво почесал подбородок. Потом повернулся к ним и смерил их внимательным взглядом своих темных глаз.

— Извиняюсь за поведение моего щенка, Китаи. Меня зовут Дорога. Я вождь клана. Вы алеранцы, и вы у меня в плену. Вы враги маратов, и мы напитаемся вашей силой.

Линялый сдавленно всхлипнул и так стиснул руку Тави, что та онемела.

— Вы хотите сказать, — спросил Тави, помолчав пару секунд, — что собираетесь съесть нас?

— Я бы не хотел, — буркнул Дорога, — но таково повеление вождя Ацурака. — Он помолчал, пристально глядя на Тави. — Если, — добавил он, — это решение не будет оспорено согласно нашим законам, ты отдашь свою силу нашему народу. Ты понял?

Тави не понял. Он мотнул головой. Дорога кивнул.

— Слушай меня, мальчик из долины. Мы, мараты, готовимся напасть на алеранцев, которые живут в связующей долине. Наш закон гласит, что они враги. Никто не оспаривал этого. Поэтому, пока вы враги маратов, вы будете и нашими врагами и мы будем охотиться на вас и питаться вашей силой. — Он пригнулся к нему и медленно, внятно проговорил: — Пока никто не оспорит этого.

Тави медленно зажмурился.

— Погоди-ка, — пробормотал он. — А что, если кто-нибудь скажет, что мы не враги?

Дорога улыбнулся, блеснув зубами.

— Тогда, — сказал он, — нам придется держать Испытание перед Единственным — он ответит, кто прав.

— А если это я скажу, что мы не враги вам?

Дорога кивнул и попятился из палатки.

— Ты понял достаточно. Выходи, мальчик из долины. Выходи на встречу с Единственным.

ГЛАВА 26

Тави оглянулся на Линялого и следом за Дорогой вышел из палатки в показавшийся ему ослепительно ярким первый зимний день. Солнечный свет струился с хрустальных небес на укутавший землю почти безукоризненно чистый снег. Глазам Тави потребовалось несколько долгих секунд, чтобы привыкнуть к свету. Линялый так и цеплялся за его руку.

Они стояли в окружении сотен маратов.

Мужчины-мараты, почти все сложением не уступавшие Дороге, сидели у костров или стояли, сжимая в руках древки копий, каменные ножи или выкованные фуриями алеранские клинки. Как и у Дороги, одежду их составляли, несмотря на холодную погоду, короткие набедренные повязки из кожи. Похоже, никто из них не мерз, хотя некоторые щеголяли сшитыми из шкур плащами — впрочем, скорее для обозначения статуса, чем из желания согреться. Там и здесь шныряли дети в таких же кожаных куртках, как у «щенка» Дороги. И все глазели на алеранских пленников с неподдельным интересом.

К удивлению Тави, женщины-мараты одевались точно так же, как мужчины, выставляя напоказ крепкие ноги, руки, плечи и другие места, которые порядочному алеранскому подростку видеть не полагалось. Тави почувствовал, что краснеет, и прикрыл глаза рукой, притворяясь, будто от солнца.

Один из стоявших неподалеку молодых воинов вполголоса заметил что-то, и окружающие откликнулись на это все тем же похожим на кашель смехом. Тави почувствовал, что краснеет еще сильнее, и покосился на Линялого. Раб стоял рядом с ним, и лицо его не выражало ровным счетом ничего, а взгляд блуждал где-то вдалеке, но он положил руку Тави на плечо и сжал, словно успокаивая себя тем, что его спутник рядом.

Дорога терпеливо ждал, пока они придут в себя, потом кивнул в сторону вершины холма, на пологом склоне которого расположился лагерь маратов. Он двинулся первым, явно ожидая, что они последуют за ним. Тави покосился на молодых воинов — те смотрели на него с подчеркнутым безразличием, пробуя кончиком пальца острия своих клинков. Тави перевел взгляд на пару пожилых женщин; оживленно болтая, они разводили костер под длинным вертелом. Одна из них посмотрела на Тави, прищурившись, подняла к глазу большой палец, словно измеряла его рост, потом сравнила его с длиной вертела.

Тави вздрогнул и поспешил за Дорогой вверх по склону. Линялый не отставал от него ни на шаг. На вершине холма стояло кругом с дюжину здоровенных камней — каждый размером с небольшой дом. Некоторые покосились, прислонившись к соседям. Ветры и дожди сгладили углы, но все же камни выстояли в борьбе со стихиями, ибо на поверхности их не было видно ни единой трещинки.

В центре круга находился небольшой бассейн, вокруг которого лежало семь белых камней. На двух из них сидело по марату. Разница в их внешности поразила Тави. Дорога — крупный, мощный — обошел бассейн, чтобы занять место на третьем камне. При этом ему пришлось обогнуть высокую женщину с бритой по бокам головой, так что из волос у нее осталась только длинная, шелковистая грива на макушке. Одежду ее тоже составляла одна набедренная повязка, однако Тави глазел не столько на ее наготу, сколько на алеранскую кавалерийскую саблю, висевшую на украшенном тремя потемневшими серебряными соколами легионерском ремне. По сравнению с другими маратами кожа ее была темнее и казалась обветренной и грубой; невозмутимые темные глаза смотрели на него оценивающе. Когда Дорога проходил мимо, она подняла руку, и вождь клана Гарганта легонько стукнулся с ней костяшками пальцев.

Дорога уселся на камне, сложил руки и хмуро покосился на третьего марата.

Тави отвел взгляд от женщины и посмотрел на него. Роста тот был высокого, но не слишком, довольно худощавый. Волосы его, светлые, как и у большинства маратов, падали ему на плечи всклокоченной гривой, и лицо его отчасти было закрыто бородой и баками. Глаза его имели странный оттенок: светло-серый, почти серебряный. В позе его ощущалось скрытое, беспокойное напряжение. Марат встретился взглядом с Тави и прищурился, оскалившись. Тави даже зажмурился при виде здоровенных, волчьих клыков у того во рту. Тот издал хриплый, гортанный рык и привстал с места.

Дорога тоже встал.

— Неужели вождь Драга-га нарушит мир хорто?

Клыкастый марат злобно переводил взгляд с Тави на Дорогу и обратно. Когда он заговорил, голос его тоже напоминал рык — басовитый, хриплый, едва разборчивый. Если бы волк умел говорить, подумал Тави, это звучало бы именно так.

— Вождь Сабот-га уже осквернил святость хорто этими чужаками.

Дорога улыбнулся.

— Хорто рад принять всех, кто приходит с миром. — Улыбка его стала чуть шире. — Но, может, я не прав? Ты полагаешь, что это именно так, Скагара?

— Я полагаю, — вмешалась женщина, не вставая, — он считает, что ты не прав, Дорога.

Скагара оскалился на женщину, и взгляд его с опаской заметался между ней и Дорогой.

— Не лезь в это, Хашат. Я не хочу, чтобы ты или Кеврас-га объясняли мне, как я считаю.

Дорога сделал шаг к Скагаре и, угрожающе хрустнув суставами, сжал кулаки.

— Это только между нами, волк. Ты считаешь, что я не прав?

Скагара снова оскалился, и на мгновение между ними повисла напряженная тишина. В конце концов, он громко зарычал и отвел взгляд.

— Нет нужды выносить это на суд Единственного.

— Раз так, довольно, — сказал Дорога.

Не сводя взгляда с соперника, он медленно уселся обратно на камень. Скагара последовал его примеру.

— Мы пришли к Единственному на этот хорто. — Он запрокинул лицо, зажмурился на солнечные лучи и пробормотал что-то на своем языке.

Остальные двое маратов повторили это за ним, только слова у каждого звучали по-своему. На пару секунд на вершине холма воцарилась тишина, потом все трое сразу опустили взгляды.

— Меня зовут Дорога, вождь Сабот-га, клана Гарганта.

— Меня зовут Хашат, вождь Кеврас-га, клана Лошади.

— Меня зовут Скагара, вождь Драга-га, клана Волка. — Скага-ра нетерпеливо вскочил. — У меня нет нужды в этом хорто. С нами пленные враги. Давайте же напитаемся их силой и ринемся в бой.

Дорога рассудительно кивнул.

— Да. Они наши враги. Так говорил Ацурак, вождь Шишкрак-га. — Он повернулся к Тави. — И никто не возразил ему.

Тави судорожно сглотнул и сделал шаг вперед. Голос его дрожал, но он собрался с силами, слова его громко прозвучали среди древних камней.

— Меня зовут Тави из Бернардгольда, из связующей долины. И я говорю, мы не враги маратам.

Снова воцарилась тишина, на этот раз потрясенная. Затем Скагара вскочил, взвыв от злости. Снизу до них донеслись злобные выкрики десятков глоток — мужских и женских, — которым вторил, заглушив их, пронзительный волчий вой.

Дорога тоже вскочил, сверкая глазами. Хотя сам он молчал, внезапное басовитое мычание нескольких дюжин гаргантов прогремело под зимним небом раскатами грома, отозвавшись эхом далекого конского ржания.

Со всех сторон к камням на вершине сбегались мараты, и хотя ни один из них не ступил внутрь каменного круга, глаза их возбужденно блестели и они крепче сжимали оружие, вытягивая шеи, чтобы видеть происходящее. Даже так они продолжали держаться тремя группами: плечистые, крепко сложенные мараты клана Гарганта; молчаливые, клыкастые волки с голодными взглядами и высокие, поджарые мараты клана Лошади с причудливыми конскими гривами на головах. Пустынная вершина сразу превратилась в центр кипящей толпы, полной ропота, оружия и угрожающих взглядов. Напряжение и насилие повисли в воздухе грозовой тучей, готовой в любое мгновение разрядиться разрушительной молнией.

Дорога вспрыгнул на камень и поднял руки высоко над головой.

— Молчать! — проревел он так, что голос его прокатился эхом по всему склону. — Молчать на хорто! Молчать, ибо вопрос этот выносится на суд Единственного!

Тави смотрел на него, на реакцию, вызванную его словами, и вдруг обнаружил, что давно уже повернулся и стоит, прижимаясь спиной к Линялому. Руки его тряслись от напряжения. Оглянувшись через плечо, он увидел, что лицо Линялого так и хранит отсутствующее выражение, а взгляд блуждает где-то вдалеке, хотя рука его крепко сжала Тави за плечо.

— Линялый, — шепнул Тави. — Ты в порядке?

— Тихо, Тави, — прошептал тот в ответ. — Не шевелись.

На холме воцарилась тишина, нарушаемая только завыванием ветра. Краем глаза Тави видел Скагару, пригнувшегося рядом со своим камнем; тот смотрел на Тави с почти нескрываемой ненавистью. Какой-то инстинкт подсказал Тави избегать встречаться с ним взглядом — это лишь разъярило бы марата еще сильнее, и тогда весь клан Волка ринулся бы вслед за своим вождем, превратив священный круг в кровавую бойню.

Тави не шевелился. Он и дышал-то едва-едва.

— Мы — мараты, — произнес Дорога, медленно поворачиваясь по кругу. — Мы — народ, живущий по законам Единственного. Мы готовимся выступить против алеранцев. Мы идем на войну, по словам Ацурака из Шишкрак-га. Ацурака Кровавого. — В голосе Дороги Тави послышалось презрение. — Ацурака — убийцу щенков.

Рык вырвался из глоток десятков собравшихся на холме маратов-волков, и снова им вторил вой державшихся поодаль, вне поля зрения волков.

Дорога повернулся к ним лицом.

— Наш закон дает ему такое право, если никто не выступит и не скажет, что он не прав, и не вызовет его на Испытание крови. — Палец его уставился в Тави. — Этот алеранец говорит, что Ацурак не прав. Этот алеранец говорит, что его народ не враг нашим кланам.

— Он не из кланов, — прорычал Скагара. — У него нет права голоса здесь.

— Он обвиняемый — вместе с его народом, — возразил Дорога. — А обвиняемый имеет право голоса на хорто.

— Только если так решили вожди кланов, — буркнул Скагара. — Я говорю, не имеет. Ты говоришь, имеет. — Он прищурился и повернулся к Хашат. — А что говорит клан Лошади?

Только теперь Хашат сменила свою небрежную позу. Она поднялась с камня и с полминуты молча смотрела на Скагару. Ветер трепал ее гриву как знамя. Потом она повернулась, шагнула к Дороге и скрестила руки на груди.

— Пусть мальчик говорит.

Мараты на склоне оживленно загалдели.

— Линялый, — шепнул Тави. — Что происходит?

Линялый покачал головой.

— Не знаю. Осторожнее.

Дорога повернулся к Тави.

— Говори, что думаешь, мальчик из долины. Изложи это Единственному.

Тави сглотнул, оглянулся на Линялого, потом шагнул в сторону от раба и выпрямился. Он огляделся по сторонам: все мараты смотрели сейчас на него — кто с любопытством, кто с презрением, кто с ненавистью, а кто и с надеждой.

— М-мой народ, — начал было он и закашлялся; желудок его свело такой судорогой, что он испугался, как бы его не стошнило снова.

— Ха! — воскликнул Скагара. — Смотрите на него. Так струсил, что говорить даже не может. Боится высказать, что думает, пред Единственным.

Дорога смерил вождя волков суровым взглядом, потом повернулся к Тави.

— Мальчик из долины. Если хочешь говорить, пора.

Тави кивнул, стараясь не обращать внимания на кислый вкус во рту, и снова выпрямился.

— Я не враг вам, — произнес он. Голос его сорвался, и он прокашлялся. На этот раз вышло лучше — увереннее, звонче. — Я не враг вам. Мои люди не искали ссоры с маратами со времени еще до моего рождения. Я не знаю, кто такой этот ваш Ацурак, но если он говорит, что мы желаем зла вашему народу, значит, он лжец.

Эхо его слов отзвенело в камнях, и наступила странная, потрясенная тишина. Тави покосился на Дорогу и увидел, что вождь гаргантов смотрит на него, склонив голову набок.

— Лжец? — Дорога нахмурился и понизил голос до конфиденциального шепота. — Не верю, чтобы Ацурак спаривался с кем-то из ваших. Если ты это хочешь сказать. Он не лежал с алеранцами.

— Да нет, — сказал Тави, пытаясь совладать со своим желудком. — Лжец. Тот, кто говорит ложь.

Дорога снова зажмурился. Потом кивнул, словно до него наконец дошло.

— Ты полагаешь, — снова возвысил он голос, — что он ошибается?

— Да, — сказал Тави. — То есть нет, погодите! Ложь не то же самое, что ошибка…

Однако слов его никто не услышал — такой крик поднялся на холме.

Скагара вскочил на свой камень и вскинул руки вверх, требуя тишины.

— Пусть пройдет Испытание! Пусть этот алеранский щенок проверит свои утверждения пред Единственным! Пусть пройдет Испытание крови с Ацураком, и покончим с этим! — Скагара кровожадно оскалился на Тави. — Ацурак вспорет ему живот прежде, чем он успеет взвизгнуть!

— Ацурака здесь нет, — произнес Дорога и вздернул подбородок. — Я старший из присутствующих здесь вождей. Значит, это мой долг защищать убеждения Ацурака вместо него самого.

Глаза Скагары расширились.

— Ацурак, — сказал он. — Он этого не одобрит.

Дорога оскалил белые зубы.

— Ацурака, — повторил он, — здесь нет. Я буду защищать его убеждения, как это положено законом.

— Отлично, — прорычал Скагара. — Сила Дороги известна всем. Он побьет алеранца в Испытании твоего клана, как это сделал бы Ацурак в Испытании крови.

— Так оно и было бы, — согласился Дорога, — если бы я прошел Испытание сам. Этого не случится.

— Лишь ты, я или Хашат могут выступить за Ацурака, — вскинулся Скагара.

— Если только, — спокойно возразил Дорога, — я не воспользуюсь своим правом выставить на любое Испытание перед Единственным своего наследника.

Скагара уставился на вождя гаргантов, не находя слов от потрясения.

— Китаи, — рявкнул Дорога. — Вступи в хорто.

Парень, порезавший щеку Тави, неуверенно выступил из толпы — стоял он, как заметил Тави, в окружении клана Лошади. Это не укрылось и от Дороги, и тот нахмурился.

— Иди сюда, щенок.

Китаи помедлил на границе круга и шагнул внутрь, остановившись у камня, на котором сидел Дорога. Тот положил руку ему на плечо.

— В этом деле я прошу тебя выступить от моего имени. Ты выступишь?

Китаи молча кивнул.

— Раз так, — прорычал Скагара, — очерти круг. Раздень соперников. Пусть отпрыск Дороги покажет силу наследника. Алеранец не ровня в Испытании силы даже твоему щенку, Дорога.

— Люди клана Гарганта проходят Испытание силы, — кивнул Дорога. — Но Китаи не повязан еще с нашим кланом. А люди клана Лисы, клана матери моего щенка, проходят Испытание смекалки. Китаи может держать любое из двух Испытаний. И я объявляю, что Испытание клана Лисы более отвечает интересам народа маратов.

Хашат нахмурилась, словно не до конца поняла замысел Дороги, но все же кивнула.

— Я поддерживаю мнение Дороги. Вынесем этот вопрос пред Единственным.

— Нет, — бросил Скагара. — Клана Лисы больше нет.

Дорога снова повернулся к Скагаре и сделал шаг в его сторону. Руки его с хрустом сжались в кулаки, а на скулах заиграли желваки, с такой силой он стиснул зубы. От вождя волков его отделял лишь маленький бассейн, когда он остановился, дрожа от напряжения.

— Я думаю, — негромко произнесла Хашат, — Дорога считает, что ты не прав, Скагара. Я думаю, он хочет решить этот вопрос перед Единственным в Испытании крови, как это заведено у клана Волка.

Скагара только раз покосился на Хашат и попятился.

— Я тебе этого не забуду, Дорога, — пообещал он напряженным, высоким голосом. — Ацурак узнает, как ты извращаешь наши законы в собственных целях.

— Убирался бы ты прочь с глаз моих, — произнес Дорога негромко, но от этого еще более угрожающе.

И Скагара отступил, скрывшись в гуще неловко молчащих воинов клана Волка. Все вместе они поползли вниз с холма.

Остальные зрители встревоженно переговаривались, но Дорога обратился к ним:

— Возвращайтесь в лагерь. Хашат и я приготовим все для Испытания. Мы сделаем все, чтобы Единственный подсказал нам, каким путем следовать.

Мараты начали расходиться, явно успокоенные, хотя и продолжая оживленно обсуждать увиденное. Волки с опаской держались поодаль, злобно скалясь и рыча на всех, кто подходил к ним слишком близко.

Не прошло и несколько минут, как Тави и Линялый остались на вершине с тремя маратами. Дорога передернул плечами и протяжно вздохнул.

— Что ж, Хашат, — произнес он. — Какое Испытание, по-твоему, подойдет лучше?

Вождь лошадей пожала плечами.

— Обычное для этого хорто.

Китаи со свистом втянул в себя воздух. Дорога поморщился.

— Ты знаешь, что я пытаюсь сделать.

— Волк прав в одном. Этим ты бросаешь вызов обычаям, если не законам. Если ты перегнешь палку, ты лишишься поддержки и своего клана, и моего. Мне кажется, тебе лучше следовать как можно ближе традициям.

Дорога посмотрел на Тави, потом на Китаи.

— Они достаточно взрослые?

Тут Тави не выдержал и шагнул вперед.

— Подождите-ка. Я сказал все, как вы хотели. Во что вы меня втягиваете?

— Алеранец, — повернулась к нему Хашат. — Ты еще жив и пока не стал едой. Тебе стоит благодарить за это Дорогу и молчать.

— Не уверен, — возмутился Тави. — Тут у вас все едва не перегрызлись. Меня используют. Мне кажется, приличия ради вы могли бы хоть объяснить мне, что происходит и зачем.

Хашат недобро прищурилась и положила руку на эфес своей сабли, но Дорога покачал головой.

— Нет. Он прав. — Дорога вернулся к своему камню и тяжело опустился на него. — Мальчик из долины, ты согласился на Испытание — померяться смекалкой с Китаи. Победить в Испытании означает получить подтверждение Единственного в своей правоте.

Тави нахмурился.

— Вы хотите сказать, если победу одержу я, значит, я прав и мой народ не враг маратам?

Дорога согласно хмыкнул.

— И мой клан, и клан Хашат откажутся признавать вождем Ацурака, который ведет нас на ваш народ.

Глаза Тави удивленно расширились.

— Вы надо мной смеетесь. То есть половина маратов просто возьмут и уйдут? Прямо так? — С бешено бьющимся сердцем он повернулся к Линялому. — Линялый, ты слышал?

— Ты еще не победил в Испытании, — презрительно бросил Китаи. — И не победишь.

Дорога хмуро поглядел на своего отпрыска и сказал Тави:

— Мое желание видеть победителем тебя. Тогда я смогу увести своих людей с этой войны. Но это не значит, что это и желание Единственного.

— Уж не мое точно, — заявил Китаи.

Юный марат кивнул отцу и повернулся к Хашат.

— Твое предложение еще в силе?

Вождь лошадей покосилась на Дорогу, потом кивнула Китаи.

— Конечно.

Китаи кивнул в ответ и шагнул к Тави, прищурив свои разноцветные глаза.

— Сила, смекалка — мне все равно. Я побью тебя, алеранец.

Он злобно покосился на Дорогу и зашагал вниз с холма. Тави зажмурился.

— Но… Я-то думал, он должен хотеть помочь вам. — Он осторожно поднял взгляд на Дорогу.

Марат пожал плечами.

— Мой щенок будет стараться победить тебя. Как и положено. Это хорошее Испытание перед Единственным.

— Но… Испытание смекалки? Что это значит?

— Проследи, чтобы они были подготовлены как надо, — буркнул Дорога Хашат, повернулся и пошел за своим щенком.

Хашат скрестила руки на груди и пристально посмотрела на Тави.

— Ну? — спросил Тави. — Что мне нужно делать?

— Ты отправишься нынче же вечером, чтобы вернуть Благословение Ночи из долины Деревьев, — невозмутимо ответила Хашат. — Тот, кто вернется с ним первым, станет победителем Испытания. Иди за мной. — Она встала и лёгкими, широкими шагами пошла вниз.

— Благословение Ночи, долина Деревьев… Что ж, ладно.

Тави собрался было идти за ней, но Линялый схватил его за рубаху. Тави нахмурился и оглянулся на него.

— Что еще?

— Тави, — сказал Линялый. — Ты не должен делать этого. Лучше я.

Тави зажмурился.

— Э… Линялый, это же Испытание смекалки, ты не забыл?

Линялый кивнул.

— Долина Деревьев. Подумай, Тави.

Тави нахмурился еще сильнее.

— Что думать?

— Так мараты зовут Восковой лес, — Линялый смотрел мимо Тави, вслед удаляющейся Хашат, и на изуродованном шрамами лице его проступил страх. — Одному из вас не вернуться оттуда живым.

ГЛАВА 27

Выйдя с Олдриком из леса на тракт, который вел прямиком к гарнизону, Фиделиас остановился, задыхаясь. Хотя он обернул ноги обрывками плаща, а его фурии сглаживали ему дорогу, ноги болели еще сильнее. Одной боли хватало, чтобы остановить его, — даже без усталости от слишком долгих поисков хитрого стедгольдера.

Фиделиас плюхнулся на камень у обочины тракта. Мечник как заведенный расхаживал взад-вперед по дороге.

— Не понимаю, — буркнул тот. — Почему ты не ускорил нас, как делал прежде?

— Потому, что мы шли не по дороге, — отозвался Фиделиас, почти не разжимая губ. — Ехать на земляной волне по дороге просто. Использовать ее на пересеченной местности, не зная местных фурий, — почти верное самоубийство.

— Выходит, он может использовать это, а ты нет?

Фиделиас удержался от резкого ответа.

— Да, Олдрик.

— Мне все равно.

Фиделиас покачал головой.

— Так нам его не догнать. Он оставил за собой с полдюжины ложных следов, дождался, пока мы не купимся на один из них, и только потом поднял свою волну и уехал на ней.

— Будь у нас лошади…

— У нас их нет, — ровным голосом возразил Фиделиас. Он поднял ногу и немного размотал повязку.

Олдрик подошел к нему, уставился на его ногу и выругался.

— Вороны, старина. Ты хоть чувствуешь ее еще?

— Да.

Олдрик опустился на одно колено и совсем размотал повязку, обнажив изрезанную ступню.

— Стало еще хуже. Опухло сильнее. Если ты их запустишь, останешься без ног.

— Есть еще время, — буркнул Фиделиас. — Нам нужно… — Он поднял взгляд, заметив отчаянно извивавшегося в ветвях ближнего к ним дерева Этана. Потом посмотрел вдоль дороги на запад. — Олдрик, — произнес он, понизив голос. — Двое на дороге, направляются в нашу сторону. Легионерские стрижки, и оба вооружены.

Олдрик со свистом втянул в себя воздух и на мгновение зажмурился.

— Ладно, легионеры?

— Не в форме.

— Возраст?

— Молодые. — Фиделиас коснулся ногой дорожных камней, вызывая Вамму. — Движутся быстро, по дороге. Явно имеют военную выучку.

— Что будем делать?

— Подожди, пока я не поговорю с ними, — вздохнул Фиделиас. — Сначала выведаем все, что можно. — Он посмотрел на приближавшихся к ним бегом двух молодых мужчин и изобразил на лице болезненную улыбку. Поравнявшись с ними, те сбавили скорость. — Утро доброе, парни, — окликнул Фиделиас. — Не уделите минуту, чтобы помочь одиноким путникам?

Молодые люди остановились, и Фиделиас получил возможность приглядеться к ним получше. Оба молодые, младше двадцати. Оба стройные, хотя один чуть выше и волосы у него более редкие. Похожи друг на друга — скорее всего, братья. Оба чуть задыхались от бега, но не слишком сильно. Фиделиас снова попробовал улыбнуться и протянул им флягу с водой.

— Сэр, — выдохнул тот, который повыше, принимая у него флягу. — Премного благодарен.

— Вы ранены? — спросил младший и шагнул ближе, глядя на ноги Фиделиаса. — Вороны! Да вы их почти в клочки изорвали.

— Гроза вынудила нас сойти с дороги, — пояснил Фиделиас. — А потом случилось наводнение, и мне пришлось скинуть башмаки, чтобы плыть. Вот, шел босиком все утро, но пришлось остановиться.

Юноша кивнул.

— Еще бы. — Он принял флягу у брата, сделал большой глоток и вернул ее Фиделиасу. — Сэр, — произнес он. — Может, вам лучше вернуться, откуда вышли. Я не уверен, что здесь безопасно.

Фиделиас покосился на Олдрика; тот кивнул и принялся деловито перевязывать израненную ногу Фиделиаса.

— С чего это ты взял, сынок?

— В долине беспокойно, сэр, — отвечал тот, который постарше. — Вчера местные фурии словно взбесились. И мой младший брат клянется, будто видел разведчика маратов прямо у нашего стедгольда, Уорнергольда.

— Марата? — Фиделиас одарил молодого человека скептической улыбкой. — Да ваш брат над вами потешался.

Тот покачал головой.

— Как бы то ни было, в долине неспокойно, сэр. Мы с братьями приехали домой помочь отцу разобраться в одном деле, а тут такая свара началась. Драка, хорошо хоть до убийства дело не дошло. И еще нынче утром мы видели дым на востоке, где-то возле Олдогольда. Учитывая, что творилось ночью, и то, что сказал брат, мы решили известить кого надо.

Фиделиас зажмурился.

— Надо же. Значит, вы собрались сообщить в гарнизон о тревоге?

Юноша хмуро кивнул.

— А вы лучше пройдите немного по дороге, откуда мы прибежали, а потом сверните на юг — на первым же повороте. Попадете в Бернардгольд. А мы, с вашего позволения, сэр, не будем задерживаться. Простите, если не помогли ничем.

— Ничего-ничего, — заверил его Фиделиас. — Нам тоже нужно заняться своими делами, сынок.

Он вдруг пристально уставился на младшего.

— Сэр? — удивился тот.

— Ты ведь примерно одного со мной роста, не так ли?

— Мог бы хоть подождать, пока он испустит дух, — буркнул Олдрик, вытирая кровь с клинка.

Фиделиас стянул с ноги младшего из братьев башмаки и, кряхтя, сел на камень, чтобы натянуть их на свои израненные ноги.

— Некогда.

— Не уверен, что в этом была такая уж необходимость, Фиделиас, — заметил Олдрик. — Если весть просочилась, ее уже не остановить. Не вижу особого смысла их убивать.

— Я полагал, ты не против.

— Я хорошо умею убивать. Это не значит, что мне это нравится.

— Каждому нравится то, что он умеет делать хорошо. — Морщась от боли, Фиделиас посильнее затянул шнурки. — Это было необходимо. Нам нельзя допустить, чтобы кто-нибудь известил гарнизон, — и нельзя выпускать никого из долины с другого ее конца.

— Но этот стедгольдер уже прорвался.

— Только один человек, только один голос. Местный граф не будет действовать на основании этого. Это даст нам немного времени. Если мы не пропустим туда больше никого, мы наверняка застанем гарнизон врасплох. Он мертв?

Олдрик постоял над телом разутого юноши.

— Да, готов. Хочешь, чтобы я дал сигнал нашим?

— Да. — Фиделиас встал и постоял немного. Ноги болели, болели сильно, но башмаки были ему впору. Ничего, продержаться можно. — И нам снова нужно связаться с Ацураком. Все идет наперекосяк. Мы больше не можем позволить себе ждать.

Фиделиас перешагнул через тела молодых людей из Уорнергольда и оглянулся через плечо на мечника.

— Я объявляю о наступлении.

ГЛАВА 28

Корд заставил Исану смотреть на то, что они делали с Одианой. Он принес стул и сидел за спиной у Исаны, в круге горящих углей. Он заставил ее сесть на пол перед собой, чтобы оба видели хорошо — словно это было какое-то театральное представление.

— Крепкая, — заметил Корд после тошнотворно долгого молчания. — Знает, что делать. Умеет выживать.

Исана подавила позывы желудка ровно настолько, чтобы успеть спросить:

— Для чего ты мне это говоришь? — Она сказала это просто так, лишь бы отвлечь свой рассудок от того, что происходит.

— Она расчетлива. Вон, смотри, видишь, как она сопротивляется? Только чтобы мужчина выдохся. А потом, стоит ему навалиться, сразу становится податливой и беспомощной. Она понимает, каждому мужчине приятно обладать такой властью над женщиной. Она заставляет их думать так, как нужно ей, — и ведь обошлось почти без грубостей.

Исана поежилась и промолчала.

— Сломать такую трудно. Закаленная.

— Она женщина, Корд. Личность. Она не животное, чтобы ее ломать.

— Ей приходилось бывать раньше в рабынях? — В голосе его слышалась какая-то гадкая ухмылка.

— Не знаю, — сказала Исана. — Мы с ней почти незнакомы.

— Она ведь спасла тебе жизнь, знаешь? — ухмыльнулся Корд. — Когда мы нашли тебя у реки. Я заставил ее сделать это.

Исана оглянулась на него, прилагая все усилия, чтобы голос ее звучал ровно.

— Зачем, Корд?

— Пойми меня правильно, Исана. Мне ведь и смерть твоя была бы приятна. Что там, я бы радовался. — Взгляд его не отрывался от того, что творилось перед ними, — темный, злобный, дикий взгляд. — Но из-за тебя погиб мой сын. Поэтому ты заслуживаешь чего-то посущественнее.

— Погиб? — Исана зажмурилась. — Ты не понимаешь, Корд. Это не имеет отношения к тебе. И к дочери Уорнера тоже…

— Вороны свидетели, еще как имеет, — рявкнул Корд. — Это из-за тебя нам пришлось переться в Бернардгольд. Из-за тебя пришлось бежать в грозу. Из-за тебя пришлось сторожить, чтоб никто не побежал к Грэму с жалобой, — и конечно же, этот твой маленький уродец побежал. Из-за тебя Биттан мертв. — Он посмотрел на нее сверху вниз, ощерив желтые зубы. — Что ж, теперь я сильнее. Теперь я устанавливаю правила. Вот я и покажу тебе, Исана, до какой степени можно унизить женщину. Прежде чем доделаю то, что начала река.

Исана повернулась к нему.

— Да пойми же ты, Корд. Нам всем угрожает опасность. Бернард видел…

Он ударил ее кулаком в лицо. Удар сшиб ее на пол, оглушив на пару мгновений. Боль пришла чуть позже. Рот наполнился кровью из разбитой губы.

Корд пригнулся и приподнял ее голову за волосы.

— Не смей говорить со мной так, будто ты человек. Все, не человек ты больше. Ты теперь просто мясо. — Он злобно встряхнул ее голову. — Ты поняла?

— Я поняла, — выдохнула Исана. — Поняла, что ты, Корд, — ничтожество. — Она помедлила, переводя дух. — Ты не видишь дальше собственного носа. Не видишь даже того, что надвигается и сокрушит тебя. Ты мелок. Что бы ты ни сделал со мной, ты все равно мелок. Трус, который делает больно рабам, потому что боится связаться с тем, кто сильнее. — Она посмотрела ему в глаза. — Ты схватил меня только потому, что застал меня беспомощной. Иначе ты ни за что не смог бы сделать со мной хоть что-нибудь. Потому что ты — ничтожество.

Корда вспыхнул. Он зарычал как зверь и ударил ее еще раз, на этот раз сильнее. Перед ее глазами поплыли звезды, а потом грязный пол стремительно надвинулся на нее, и свет померк.

Она не знала, как долго пролежала так, ослепленная болью и жаждой, не в состоянии думать ни о чем другом. Когда она пришла в себя и села, в коптильне остались только Корд и его сын, Арик. Безжизненное тело Одианы лежало на полу в паре ярдов от нее — ноги раскинуты, волосы скрывали лицо.

Корд поставил на пол рядом с Исаной флягу, булькнувшую так, словно воды в ней было всего чуть-чуть.

— Пей, — сказал он. — Сюда ничего не подмешано. Я хочу, чтобы ты видела, что будет.

Исана взяла флягу; горло ее горело. Она не верила ни единому слову Корда, но сил у нее совсем не осталось, а в горле словно запеклась соляная корка. Она вынула пробку и выпила воду прежде, чем осознала, что делает. Вода — теплая, но без примесей — сама лилась в рот. Полчашки — не больше. Она закончилась, не успев утолить жажду, но по крайней мере уняв немного огонь в горле. Она опустила флягу и посмотрела на Корда.

— Арик, — произнес тот. — Принеси шкатулку.

Арик нерешительно повернулся к двери.

— Слышь, па, может, она правду говорит? Ну, о том, что Тави сказал там, у реки, и…

— Парень, — зарычал Корд. — Неси сюда шкатулку. А рот закрой — слышишь?

Арик побледнел и судорожно сглотнул.

— Да, па. — Он повернулся и вышел из коптильни.

Корд снова посмотрел на нее.

— Тут такое, понимаешь, дело, Исана: ты так мало знаешь, что не боишься, как должна бы. Вот я тебе с этим и помогу. Я хочу, чтобы ты понимала, что произойдет.

— Это бесполезно, Корд, — покачала головой Исана. — Можешь просто меня убить, и дело с концом.

— Всему свое время.

Корд подошел к Одиане, нагнулся и небрежно схватил ее за волосы. Женщина всхлипнула и выгнулась, пытаясь отодвинуться от него. Корд не спеша, оборот за оборотом намотал ее волосы на кулак, пока голова ее не прижалась к его руке.

— Видишь ее? Крепкий орешек. Знает, что делает. Знает правила игры. И как выжить в ней. — Он встряхнул голову, и женщина снова всхлипнула. — Знает, какие звуки издавать. Так, девка?

Голова Одианы болталась под самым кулаком Корда так, что Исана видела ее лицо. Взгляд ее был тверд, выражение — спокойное, отрешенное. Но голос та изобразила слабый, дрожащий:

— П-пожалуйста, — пролепетала Одиана. — Господин, не делайте мне больно. Пожалуйста! Я все сделаю, как вы хотите!

— Вот это верно, — хохотнул Корд, глядя на нее сверху вниз. — Еще как сделаешь.

Арик отворил дверь и вошел, держа в руках длинную, плоскую шкатулку из полированного дерева.

— Открой ее, — приказал Корд. — Пусть посмотрит.

Арик судорожно сглотнул, обошел отца так, чтобы стоять перед лицом Одианы, и открыл шкатулку. Исана увидела ее содержимое: полоска металла шириной не больше дюйма лежала на матерчатой подкладке, тускло поблескивая в свете горящих углей.

Выражение лица Одианы сразу изменилось. Вся твердость исчезла из ее взгляда, а рот приоткрылся, словно от неодолимого ужаса. Она отпрянула от шкатулки, но Корд не отпускал ее волос. Исана услышала, как она всхлипнула от боли и страха — неподдельного, панического страха.

— Нет, — произнесла она изменившимся, высоким, полным отчаяния голосом. — Нет, не нужно этого. Вам этого не нужно. Нет, не надо, я обещаю, этого не понадобится, вы только скажите, чего хотите от меня…

— Это называется «ошейник послушания», — пояснил Корд Исане. — Заговоренный фуриями. Здесь, на севере, их редко встретишь. Хотя порой такая вещица очень полезна. Мне кажется, она знает, что это такое.

— Не надо, — отчаянно взмолилась Одиана. — Пожалуйста, фуриями клянусь, не надо этого. Не надо, нет-нет-нет…

— Арик, надень его на нее. — Корд рывком поднял Одиану за волосы с пола, заставив вздернуть подбородок.

Одиана все не сводила взгляда с ошейника; глаза ее испуганно расширились. Она завизжала. Жуткий вышел звук: звериный, горловой, лишенный любых эмоций, кроме страха. Она извернулась и забилась, не переставая визжать, стремительно выбросив руки в лицо Корду. Ногти ее оставили у него на щеке кровавые борозды, и сразу за этим она, едва подобрав под себя ноги, лягнула его босой пяткой под колено.

Так и не отпуская ее волосы, Корд дернул ее вбок, снова сбив с ног, а другой схватил ее за горло. Затем с силой, к которой, вне всякого сомнения, добавилась сила его фурии, оторвал ее от земли, вынудив беспомощно молотить ногами по воздуху.

Даже так она продолжала сопротивляться ему. До лица его она дотянуться не могла, поэтому впилась ногтями ему в руку; он продолжал удерживать ее. Она лягала его в бедро, по ребрам, однако, лишенная точки опоры, не могла причинить рослому стедгольдеру хотя бы мало-мальски серьезной боли. И все же она продолжала биться, задыхаясь, издавая сдавленные, животные, полные ужаса звуки.

А потом глаза ее закатились, и она обмякла.

Корд подержал ее на весу еще пару мгновений, опустил на пол и снова приподнял за волосы, оголив ее шею.

— Арик.

Юноша вздрогнул. Он покосился на Исану; взгляд его был полон напряжения, и она не смогла прочитать его. Потом он шагнул вперед и застегнул ошейник на шее Одианы. Замок негромко, но резко щелкнул.

Одиана прерывисто вздохнула, потом негромко застонала, когда Корд, презрительно встряхнув, отпустил ее волосы. Она упала на бок и, не открывая глаз, коснулась ошейника пальцами. Она тянула его с шеи, дергала, но движения ее были вялыми, лишенными силы.

Корд вытащил из-за пояса нож и наколол им большой палец. Потом сжал в своей лапище руку Одианы и проделал то же с ее пальцем. Глаза ее открылись и увидели его. И снова она словно обезумела, с визгом сопротивляясь ему из последних сил.

Корд ухмыльнулся. Почти без усилия прижал он ее окровавленный палец к ошейнику — а потом приложил рядом свой, оставив на серебристом металле алый отпечаток.

— Нет! — в последний раз отчаянно всхлипнула Одиана.

Глаза ее блестели от слез. Потом по телу ее прошла дрожь. Губы ее шевелились, но с них не срывалось ни одного разборчивого слова. Она снова вздрогнула, и взгляд ее сделался блуждающим. Тело ее расслабилось, прекратив сопротивляться рукам Корда. По телу ее прокатилась третья волна дрожи, и на этот раз она негромко охнула.

— Все, повязана, — сообщил Корд, посмотрев на Исану. Глаза его блестели. Руки его оглаживали тело лежавшей на земле женщины — небрежно, по-хозяйски. — Ну, еще несколько минут, пока все усвоится.

Одиана охнула, выгнулась от прикосновения Корда. Взгляд ее оставался пустым, губы чуть раскрылись, тело начало медленно, ритмично раскачиваться. Металлический ошейник ярко блестел на коже. Корд уселся на нее, поглаживая как возбужденное животное. Секунды через три-четыре она начала издавать негромкие, полные животного наслаждения вздохи и выгнулась, ластясь к нему котенком.

— Вот так. — Он встал. — Хорошая девочка.

Глаза Одианы вдруг открылись широко-широко, потом снова медленно закрылись. Она охнула — на этот раз громко, прижимая руки к груди, словно в попытке удержать что-то. Примерно полминуты она извивалась так, издавая довольные звуки.

Корд ухмыльнулся. Он посмотрел на Исану и небрежно бросил:

— Глупая мелкая шлюха.

Тело Одианы содрогнулось, снова выгнувшись дугой. Она взвизгнула — громко, до боли пронзительно — и опрокинулась на бок. Ее начало рвать, словно в желудке что-то еще оставалось. Руки и ноги ее сводило судорогой, глаза — полные боли, мольбы и отчаяния — уставились на Исану. Она потянулась к ошейнику, и снова жестокая судорога опрокинула ее на пол, и она покатилась прямо в горящие угли.

Мгновение Исана смотрела на нее в ужасе, потом опомнилась и бросилась вперед, перехватив ее у самого огня.

— Прекрати! — крикнула она Корду. Она оглянулась на него, понимая, что вид у нее сейчас перепуганный, — и увидела на лице его довольную ухмылку. — Прекрати! Ты же убьешь ее!

— Могла бы вести себя нежней, — сказал Корд. — Ее уже ломали прежде. — Он повернулся к Одиане. — Ладно, хорошая девочка. Оставайся здесь и веди себя хорошо. Делай все как скажут.

Судороги медленно отпустили ее. Исана отодвинулась от углей, продолжая обнимать Одиану и заслонять ее собой от Корда. Взгляд у той снова сделался осмысленным, и по телу ее продолжала пробегать волнами дрожь.

— Что ты с ней сделал? — тихо спросила Исана.

Корд повернулся и пошел к двери.

— Тебе нужно усвоить, что рабы — простая скотина. Как учат скотину? Наказаниями, подачками. Поощрять за хорошую работу. Наказывать за плохую. Вот так дикая лошадь превращается в послушную домашнюю. Или волк — в охотничьего пса. — Он открыл дверь и оглянулся. — То же и с рабами. Вы такой же скот. Для работы, для развлечений — мало ли для чего еще. Вас просто выучить надо. — Корд шагнул за порог, но голос его еще продолжал доноситься до нее: — Арик, принеси еще огня. Исана, наденешь такой же завтра. Подумай об этом.

Исана не ответила, потрясенная тем, что увидела, — тем, как реагировала Одиана, увидев ошейник, тем, во что она превратилась сейчас. Исана посмотрела на нее и отвела прядь темных волос с глаз.

— Ты в порядке?

Женщина подняла на нее тяжелый взгляд и вздрогнула.

— Сейчас хорошо. Все хорошо. Теперь я в порядке.

Исана вздохнула.

— Он сделал тебе больно перед этим. Когда назвал тебя… — Она не стала произносить этих слов.

— Больно, — прошептала Одиана. — Да. О вороны и фурии, как больно… Я и забыла. Забыла, как это больно. — Она снова вздрогнула. — К-как это хорошо. — Она открыла глаза, и в них снова стояли слезы. — Они могут тебя изменить. Ты можешь сопротивляться им, но они тебя меняют. Заставляют радоваться тому, что ты такая, как им хочется. Заставляют мучиться, когда ты пытаешься сопротивляться. Ты изменишься, маленькая гольдерша. Он может проделать это с тобой. Он может сделать так, чтобы ты молила его взять тебя. Коснуться тебя. — Она отвернулась, но по телу ее продолжала пробегать дрожь наслаждения. — Пожалуйста. Прошу тебя, убей меня прежде, чем он вернется. Я не могу быть такой еще раз. Я не могу вернуться.

— Ш-ш-ш, — шепнула Исана, покачивая ее голову у себя на коленях. — Ш-ш-ш. Успокойся. Тебе нужно поспать.

— Пожалуйста, — настаивала та, но глаза ее уже слипались, а напряжение в теле слабело. — Пожалуйста.

Она вздрогнула еще раз и окончательно обмякла, бессильно уронив голову набок.

Как можно осторожнее Исана положила ее на пол. Потом опустилась рядом с ней на колени, положив одну руку ей на лоб, а другой щупая пульс. Сердце у Одианы продолжало биться слишком часто, а кожа была горячей, сухой.

Исана подняла глаза: у входа стоял, глядя на нее, Арик с жаровней в руках. Поймав на себе ее взгляд, он опустил голову и принялся насыпать угли из жаровни в стоявшее рядом ведерко.

— Ей нужно воды, — негромко сказала Исана. — После всего этого ей нужно воды, иначе она умрет от жара.

Арик снова посмотрел на нее. Потом, не говоря ни слова, взял ведерко, обошел круг и принялся подсыпать угли в огонь.

Исана стиснула зубы от досады. Если бы она могла слышать, это наверняка помогло бы ей. Юноша выполнял команды отца с явной неохотой. Может, его и удалось бы уговорить помочь им — вот только найти бы правильные слова. Она ощущала себя ослепшей, оглохшей калекой.

— Арик, послушай, — попыталась еще раз Исана. — Ты же не думаешь, будто он сумеет выйти сухим из воды после всего этого? Что он сумеет избежать правосудия после всего этого?

Он опорожнил ведерко и вернулся к жаровне за новой порцией угля.

— Он избегает его уже много лет. — Голос его был совершенно лишен выражения. — Как ты думаешь, что случилось со всеми рабами, которые прошли через его руки?

Мгновение Исана молча, борясь с тошнотой, смотрела на него.

— Вороны… — прошептала она наконец. — Арик, прошу тебя. Помоги хотя бы снять с нее этот ошейник.

Она протянула руку к шее Одианы и принялась прокручивать ошейник в поисках застежки.

— Не надо, — торопливо, хрипло произнес Арик. — Не надо, ты убьешь ее.

Исана отдернула пальцы и взглянула на него. Арик прикусил губу.

— Па оставил на нем свою кровь, — буркнул он наконец. — Теперь никто, кроме него, не может снять с нее эту штуку.

— Как же мне помочь ей?

— Никак, — с горечью бросил он, повернулся и отшвырнул ведерко в угол коптильни. Оно лязгнуло о стену и покатилось по полу. Он уперся руками в стену и низко опустил голову. — Ты ей ничем не поможешь. После того что он с ней проделал, любой может приказать ей что хочет, и она будет чувствовать себя хорошо, пока будет послушна. Попробуй она ослушаться — и она… и ей будет больно.

— Но это же не по-людски, — возмутилась Исана. — Великие фурии, Арик. Как ты позволил, чтобы такое случилось?

— Заткнись, — огрызнулся он. — Просто заткнись, и все.

Он резко, злобно оттолкнулся от стены, подобрал ведро и принялся наполнять его углем.

— А знаешь, ты был прав, — понизила голос Исана. — Я говорила правду. И Тави — если он сказал тебе, что долина в опасности. Мараты снова надвигаются. Это может случиться с минуты на минуту. А может, уже началось. Арик, пожалуйста, послушай меня.

Он высыпал уголь в огонь и вернулся за новой порцией.

— Ты должен дать знать об этом. Если не ради нашего, так хотя бы ради собственного спасения. Если мараты нападут, они и в Кордгольде убьют всех.

— Все ты врешь, — буркнул он, не глядя на нее. — Врешь, и все тут. Пытаешься спасти свою шкуру.

— Да не пытаюсь я, — возразила Исана. — Арик, ты же меня всю жизнь знаешь. Разве не я помогла тебе, когда прошлой зимой на тебя дерево упало? Я всем в долине помогала, кто нуждался в помощи, и никогда ничего не просила взамен.

Арик подсыпал угля в огонь.

— Как ты можешь участвовать в этом? — спросила она. — Ты же неглуп, Арик. Как можешь ты поступать так с такими же алеранцами, как ты?

— А что, у меня выбор есть? — холодно бросил Арик. — Это все, что у меня осталось. Я ведь живу не в счастливом стедгольде, где все друг о друге заботятся. Я живу здесь. С мужчинами, которых ни на один порог не пустят. С женщинами, которым никто не позавидует. Он ведь одной со мной крови. Биттан… — Он осекся и судорожно вздохнул. — Он ведь тоже был одной со мной крови. Тупица, подлец — а все равно брат.

— Мне очень жаль, — сказала Исана и вдруг поняла, что ей и правда жаль. — Я не хотела, чтобы кто-то пострадал. Надеюсь, ты-то это понимаешь.

— Понимаю, — кивнул Арик. — Ты услышала, что случилось с Хедди, и хотела справедливости. Чтобы ей и таким девушкам, как она, ничего не угрожало. Вороны свидетели, так и должно быть, а не так, когда па рыщет вокруг как…

Он осекся и тряхнул головой.

Долгую минуту Исана молча смотрела на Арика — только теперь в голове ее забрезжила догадка.

— Так это не Биттан был тогда с Хедди, — тихо произнесла она. — Это был ты, Арик.

Он не смотрел на нее. Он молчал.

— Это был ты. Вот почему она пыталась не допустить дуэли между ее отцом и твоим. Ее не насиловали.

Арик потер рукой загривок.

— Мы… мы нравились друг другу. Нам удалось остаться вдвоем на последнем празднике. Ее младший брат отыскал нас. Он слишком мал, чтобы понять, что он видел. Я убрался прежде, чем он успел узнать меня. Но он побежал к отцу, и тот заставил ее признаться в том, что она провела время с одним из сыновей Корда, — последние слова он произнес с омерзением. — Думаю, она немного ему сказала — вот ее старик по-своему и представил себе то, что случилось.

— Ох, фурии, — охнула Исана. — Арик, что ж ты не сказал ничего?

— А что бы я сказал? — с горечью выпалил Арик, подняв на нее тяжелый взгляд. — Сказал бы папаше, что люблю девушку и хочу жениться на ней? Чтоб привести ее сюда? — Он сделал широкий жест рукой. — Ну, или сделал бы все честь по чести, пошел бы к ее папаше. Как думаешь, стал бы он меня слушать? Или ты хоть на секунду поверишь, будто старик Уорнер не придушил бы меня на месте?

Исана провела дрожащей рукой по глазам.

— Мне жаль, Арик, очень жаль. Мы все… все знали, что твой отец… что он зашел слишком далеко. Но мы ведь ничего не делали. Мы даже не подозревали, что у вас в стедгольде так все плохо.

— Слишком поздно сейчас об этом говорить. — Арик бросил ведро и пошел к двери.

— Нет, не поздно, — сказала Исана. — Погоди. Послушай меня, Арик. Пожалуйста.

Он остановился, не поворачиваясь к ней.

— Ты его знаешь, — сказала она. — Он нас убьет. Но если ты поможешь нам выбраться отсюда, клянусь всеми фуриями, я помогу тебе. Я помогу тебе уйти, если ты хочешь. Я помогу тебе уладить дела с Уорнером. Если ты любишь девушку, ты сможешь быть с ней — если поступишь правильно.

— Помочь вам обеим? Прошлой ночью эта женщина пыталась убить тебя. — Он наконец посмотрел на нее. — Почему ты ей помогаешь?

— Я не оставлю эту женщину здесь, Арик, — тихим, спокойным голосом произнесла Исана. — Я никого ему не оставлю. Ни за что. Я не позволю ему проделывать эти штуки.

— Тебе его не остановить, — устало буркнул Арик. — Не тебе. И не здесь. Он ведь гражданин.

— Верно. И мой брат тоже. Бернард вызовет его на поединок. И выиграет. И ты, и я понимаем это. — Она встала, в упор глядя на Арика. — Разорви круг. Принеси мне воды. Помоги нам бежать.

Долгую минуту он молчал.

— Он меня убьет, — чуть слышно произнес Арик. — Он говорил, что убьет. И я ему верю. Биттан был его любимчиком. Он убьет меня и узнает все, а тогда доберется и до Хедди.

— Не доберется, если мы помешаем ему. Арик, все не обязательно будет так. Помоги мне, чтобы я могла помочь тебе.

— Не могу, — тихо произнес он и снова посмотрел на нее. — Прости, Исана, не могу. Мне жаль тебя и эту девушку. Но он единственная моя родня. Он чудовище. Но никого другого у меня нет.

Он повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Исана услышала, как лязгнули несколько тяжелых засовов. Где-то вдалеке прогрохотал гром — ленивый отголосок ночной бури.

В коптильне шипели и переливались багровым мерцанием угли.

Негромко, медленно дышала Одиана.

Исана опустила голову, глядя на молодую женщину, на блестевший у нее на шее ошейник. Ей вспомнились отчаянные мольбы Одианы убить ее. Исана подняла руку к горлу, и ее пробрала дрожь. Потом она опустилась на пол и склонила голову.

ГЛАВА 29

Лодыжку Амары жгло нестерпимой болью, и она с трудом удерживалась, чтобы не охнуть. Бежавший перед ней сквозь обледенелые деревья Бернард взмыл на небольшой бугор и исчез с другой стороны. Она поспешила за ним, оступилась и, хрустя снегом и замерзшими листьями, слетела вниз.

Бернард успел удержать ее, подставив руку ей под спину, и тут же другая рука его осторожно накрыла ей рот. Взгляд его устремился куда-то вдаль; она поняла, что он накрыл их завесой. На коже ее сплетались и расплетались узоры теней от вздыхавших и шелестящих на ветру листвой деревьев. Замерзшие кусты почти не шевельнулись, но встали вокруг них почти непроглядной ширмой, а внезапный запах земли и изломанной зелени окутал их, окончательно скрыв от стороннего наблюдателя следы их присутствия.

Прошло всего несколько секунд, и они услышали в лесу за спиной стук копыт. Амара пошевелилась, чтобы посмотреть в направлении, откуда они пришли.

— Они не увидят наших следов? — шепнула она чуть слышно.

Бернард покачал головой; лицо его осунулось от усталости.

— Нет, — прошептал он в ответ. — Где-то обронили листву деревья. Где-то пошевелилась, стряхнув снег, трава. Ну и все покрыто льдом. Да и тени прячут то, что осталось.

Амара сползла обратно вниз, посмотрела на него и нахмурилась.

— Ты в порядке?

— Устал, — признался он и закрыл глаза. — Это рыцари. Их фурии попали в незнакомые места, но все равно они сильны. Мне уже трудно сбивать их со следа.

— Фиделиас задействовал все свои резервы, если устроил такую охоту на нас. А это значит, он ускоряет подготовку к нападению. Далеко нам еще до гарнизона?

— Несколько сотен ярдов до опушки леса, — ответил Бернард. — Потом с полмили по чистому полю. Нас будет видно издалека.

— А ты не можешь пронести нас на земляной волне?

Бернард покачал головой.

— Устал.

— Может, успеем пробежать?

— С твоей ногой не получится, — вздохнул Бернард. — Тем более они верхом. Догонят и наденут на пику прежде, чем мы успеем оглянуться.

Амара кивнула и подождала, пока стук копыт не отдалится.

— Полмили. Если уж на то пошло, я, возможно, смогла бы донести нас обоих. Эти верховые — они ведь используют земляных фурий, так?

Бернард кивнул.

— Некоторые — еще и древесных.

— В воздухе мы будем для них недосягаемы.

— А если с ними еще и воздушные рыцари?

— Значит, придется быть быстрее их, — сказала Амара и нахмурилась, глядя в небо. — Я пока никого не видела. Трудно удерживаться на одном месте при таком слабом ветре, если только они не держатся на такой высоте, что их прикрывают облака, — а в этом случае им нас не увидеть.

Бернард поежился и приложил руку к земле.

— Осторожно, — шепнул он, и на этот раз шепот его прозвучал совсем уже напряженно, а в выдохе послышался сдавленный стон. — Они близко. Нам нельзя больше здесь оставаться. Земля слишком тверда — трудно прятаться.

— Я готова, — кивнула Амара.

Бернард кивнул и открыл глаза; на лице его застыла суровая, Усталая решимость. Они вскочили и бросились к опушке.

Всего несколько минут потребовалось им, чтобы добежать до последних деревьев, за которыми открывалось открытое пространство, отделявшее их от гарнизона.

Гарнизон представлял собой крепость. Два горных склона сходились, образуя огромную «V». У основания буквы долина заканчивалась, и там, преграждая доступ в нее, высились угрюмые серые стены. Двадцати футов высоты и почти столько же — ширины, выполненные из гладкого серого камня, увенчанные сторожевыми галереями и башенками, они отгораживали земли империи от населенной маратами глуши. С равными промежутками на ней стояли, сияя доспехами, часовые-легионеры в алых с золотом цветах верховного лорда Ривы.

За стенами раскинулся собственно гарнизон — военный лагерь, только выстроенный не из земли и дерева, а из камня. Здесь на стенах тоже дежурили часовые, хотя и не в таком количестве. Разумеется, вокруг лагеря вырос пояс разнообразных построек — недолговечных, сколоченных на скорую руку, и все же сообщавших этому месту основательность пусть и небольшого, но города. Ворота со стороны долины были открыты, и пересекавший долину тракт упирался прямо в них. В городке кипела жизнь: люди сновали по улицам, входили и выходили в ворота. Дети резвились в снегу. Амара разглядела собак, лошадей, а также дым от десятков костров.

— Вон они, ворота, — сказала она.

— Ладно, — сказал Бернард. — Попробуем добежать до них. Люди, которые охраняют их, мне по большей части знакомы. К Грэму мы попадем без особого труда. Ты только помни: будь почтительной и вежливой.

— Ладно, — нетерпеливо буркнула Амара.

— Я говорю серьезно, — настаивал Бернард. — Характер у Грэма вспыльчивый, и он запросто упрячет нас за решетку, пока не остынет. Не испытывай его.

— Не буду, — пообещала Амара. — Ты можешь определить, приближаются ли они к нам?

Бернард, скривившись, мотнул головой.

— Тогда делаем так: держи ухо востро, и как только увидишь кого-нибудь из них, взлетаем.

Амара в последний раз обшарила взглядом долину и небо, поморщилась, перенеся вес на больную ногу, и, прихрамывая, побежала к воротам. Бернард тяжело топал в нескольких шагах за ней. Бегу, казалось, не будет конца, и несколько раз Амара едва не подвернула ногу еще сильнее, поскольку то и дело крутила головой в ожидании погони.

Но — странное дело — они беспрепятственно добежали сначала до окружавших лагерь построек, а потом и до самих ворот. Ворота охранялись парой молодых легионеров в теплых плащах из-за наступившей зимы, и вид у них был скучающий. Один из двоих был небрит, что, насколько было известно Амаре, являлось строжайшим нарушением Кодекса, а плащ второго — судя по более дорогой ткани и несколько игривой расцветке — явно шился не в армейских мастерских.

— Стой, — равнодушно бросил им небритый часовой. — Имя и цели визита?

Амара оглянулась на Бернарда. Тот нахмурился.

— Где центурион Джиральди?

Тот, который был в ярком плаще, поднял взгляд на Бернарда.

— Эй, — буркнул он. — Деревенщина. Может, ты еще не заметил — мы солдаты…

— И граждане, — добавил второй.

— И граждане, — согласился часовой в плаще. — Так что тут мы задаем вопросы, а ты отвечаешь. Назови свое имя и цели визита.

Бернард прищурился.

— Вы, ребята, поди, новички в наших краях. Я стедгольдер Бернард, и мне нужно поговорить с графом Грэмом.

Оба солдата оскорбительно захихикали.

— Ну да, — хохотнул небритый. — Граф у нас человек занятой. Ему некогда выслушивать всякую небритую деревенщину, которая является к нему со всякой ерундой.

Бернард сделал глубокий вдох.

— Да, я понимаю, — сказал он. — И тем не менее я имею право требовать немедленной встречи с ним по вопросу, жизненно важному для его владений.

Небритый часовой пожал плечами.

— Какой ты гражданин, деревенщина. Я вообще не знаю, есть ли у тебя какие-нибудь права.

Тут терпение Амары наконец лопнуло.

— У нас нет времени на такую ерунду, — рявкнула она, поворачиваясь к часовому в плаще. — Гарнизону угрожает нападение. Нам необходимо предупредить Грэма об этом, а там уж пускай он сам решает, как на это реагировать.

Часовые переглянулись, потом уставились на Амару.

— Смотри-ка, — хохотнул небритый. — Девка. А я-то думал, это малец такой ледащий.

Его приятель оскалился в ухмылке.

— Что ж, мы всегда можем проверить, спустив ей штаны.

Бернард прищурился. Кулак его метнулся вперед и вверх, и молодой легионер в цветастом плаще повалился на снег и остался лежать, не подавая признаков жизни.

Его небритый приятель выпучил глаза сначала на неподвижное тело, потом на Бернарда. Он поднял было копье, но Бернард произнес пару слов, и древко копья изогнулось, потом выпрямилось, вырвавшись из рук часового и отлетев в сторону. Часовой взвизгнул и потянулся к кинжалу.

Бернард шагнул к нему и перехватил его за запястье, так что рука у того так и осталась прижатой к поясу.

— Не валяй дурака, сынок. Ступай лучше приведи своего офицера.

— Вы не можете, — пролепетал легионер. — Я вас в кандалы…

— Уже смог, — сказал Бернард. — И если ты не хочешь, чтобы я проделал это еще раз, пойди и приведи своего центуриона.

Он несильно толкнул легионера; тот попятился, шлепнулся в снег, вскочил и опрометью бросился в ворота.

Амара посмотрела на валявшегося в снегу часового, потом на Бернарда.

— Почтительной и вежливой, говоришь?

Бернард покраснел.

— Они, конечно, распущенные городские недоумки, но, фурии свидетели, это ведь легион все-таки! Им положено относиться к женщинам с уважением. — Он почесал затылок. — Да и к стедгольдеру тоже.

Амара улыбнулась, но промолчала. Бернард покраснел еще сильнее, отвернулся и смущенно кашлянул. Небритый часовой вынырнул из домика охраны в сопровождении полуодетого центуриона — молодого мужчины, ненамного старше его самого. Несколько мгновений центурион, моргая, тупо смотрел на Бернарда, потом бросил часовому короткий приказ и попятился обратно в дом — чтобы почти сразу же показаться оттуда, все в том же полуодетом состоянии.

У ворот собралось несколько легионеров, и, к своему облегчению, Бернард узнал несколько человек, знакомых ему по предыдущим посещениям гарнизона. Еще несколько секунд спустя из ворот вышел морщинистый, почти полностью облысевший пожилой мужчина в гражданском платье, но с выправкой, выдававшей в нем военного.

— Стедгольдер Бернард, — произнес он, окидывая стедгольдера критическим взглядом. — Что-то неважно ты выглядишь. — О состоянии валявшегося в снегу часового он умолчал, только присел возле того на корточки, коснувшись кончиками пальцев его висков.

— Целитель Харгер, — отозвался Бернард. — Я его не слишком сильно?

— Этой пустой башке ничего не сделается, — буркнул Харгер и ухмыльнулся. — Ну поболит немного, когда он очнется. Я давно ждал чего-нибудь такого.

— Новые рекруты?

Харгер встал и отвернулся от так и не подававшего признаков жизни часового.

— Добрая половина двух когорт, которые пришли недавно из самой Ривы. По большей части маменькины сыночки, из штатских. Не хватает ума даже солью в грозу запастись.

Бернард поморщился.

— Мне нужно попасть к Грэму. Срочно, Харгер.

Харгер нахмурился, склонив голову набок и вглядываясь в Бернарда.

— Что случилось?

— Проводи меня к Грэму.

Харгер покачал головой.

— Грэм… не в форме.

Амара зажмурилась.

— Он что, болен?

— Угу… скорее всего, его тошнит от богатеньких мальчиков, которые ждут, что с ними будут цацкаться, как с инвалидами, а не легионерами. — Он покачал головой. — Тебе бы поговорить с его дознавальщицей, Бернард.

— С Оливией? Так веди ее сюда.

— Увы. — Харгер поморщился. — У Ливи младшенькая на сносях, вот она и вернулась в Риву помочь при родах. А пока у нас…

— Центурион, — протянул высокий, гнусавый голос. — Что у вас тут за бардак творится? Кто вообще охраняет эти ворота? Какой болван?..

Харгер закатил глаза к небу.

— А пока у нас за нее Плювус Пентиус. Удачи тебе, Бернард.

Харгер нагнулся, оторвал неподвижное тело легионера от земли, крякнув, взвалил его себе на плечо и понес в крепость.

Плювус Пентиус оказался молодым человеком невысокого роста с водянисто-голубыми глазами и решительной челюстью. На нем была алая с золотом офицерская форма, несколько свободная в плечах, зато тесноватая в талии. Он шел к ним, оскальзываясь на снегу и неодобрительно хмурясь.

— А теперь послушайте, — изрек Плювус, остановившись. — Знать не знаю, кто вы такие, но нападение на солдата при исполнении им служебных обязанностей расценивается как оскорбление Короны. — Он извлек из кармана стопку бумажных листков и порылся в них, выискивая нужный. — Ага, вот, так и есть: оскорбление Короны. Центурион! Арестуйте обоих и заприте в камеры до…

— Прошу прощения, — перебил его Бернард. — Имеются гораздо более важные вопросы, сэр, не терпящие отлагательств. Меня зовут стедгольдер Бернард, и мне совершенно необходимо немедленно поговорить с графом Грэмом.

Плювус изумленно выпучил глаза.

— Прошу прощения?

Бернард повторил все еще раз. Плювус нахмурился.

— В высшей степени не вовремя. — Он снова справился со своими бумажками. — Нет, не думаю, чтобы граф принимал сегодня прошения. Собственно, приемный день у него раз в неделю, и все подобные дела решаются только тогда и при условии подачи заявления не позже чем за три дня.

— У нас нет времени на эту ерунду, — взорвался Бернард. — Ради безопасности долины нам необходимо поговорить с ним, и немедленно. Вы ведь его дознаватель, так? Значит, вы наверняка должны знать, что мы с вами совершенно искренни.

Плювус застыл, глядя поверх своих бумажек на Амару. Потом перевел взгляд с нее на Бернарда и обратно.

— Уж не оспариваешь ли ты мою власть, а, гольдер? Заверяю тебя, я обладаю необходимой квалификацией и могу…

Амара предостерегающе покосилась на Бернарда.

— Прошу вас, сэр. Нам просто необходимо встретиться с Грэмом.

Плювус напыщенно выпрямился и сжал губы.

— Невозможно, — отрезал он. — До аудиенции осталось два дня, но мы не имеем вашего письменного прошения. А посему вам надлежит подать мне оное прошение в письменном виде, в срок, дайте подумать, не более как шесть дней до означенной даты, дабы граф смог принять вас во время аудиенции, которая состоится на следующей неделе, — и, заметьте, я ведь ни слова не сказал еще о нападении на легионера и, если уж на то пошло, гражданина! Центурион! Отведите их в место заключения!

Пожилой солдат в сопровождении полудюжины молодых легионеров шагнул к Бернарду.

— Сэр, данной мне Кодексом властью, а также на основании приказа моего командира объявляю вас арестованными. Будьте добры сдать имеющееся у вас оружие, воздержаться от любых мешающих аресту заклинаний и пройти за мной к месту заключения, где вы будете находиться до рассмотрения вашего дела графом.

Бернард зарычал и выпятил подбородок.

— Что ж, — произнес он, сжав и разжав кулаки. — Будь по-вашему. Может, еще несколько разбитых голов помогут мне увидеть Грэма быстрее.

Легионеры сделали шаг к Бернарду, но центурион явно колебался.

— Стедгольдер, — осторожно произнес он. — Не ухудшайте своего положения.

Плювус закатил глаза.

— Центурион, да арестуйте же этого типа и его спутницу. Вы и представления не имеете, сколько мне еще возни с бумагами, тогда как время мое на вес золота.

— Бернард. — Амара положила руку на его плечо. — Погоди.

Бернард, хмурясь, смотрел на приближающихся солдат; земля под их ногами чуть дрогнула. Те застыли как вкопанные, тревожно переглядываясь.

— Ну же, — рявкнул рослый стедгольдер. — Мне тоже некогда ждать.

— Прочь с дороги! — прогрохотал со стороны дороги новый, зычный голос.

Амара вздрогнула и повернулась.

Мужчина в жеваной, залитой вином рубахе пробивался сквозь толпу к месту конфликта. Роста он был не то чтобы большого, но грудь его объемом не уступала хорошей бочке, а квадратной, поросшей огненно-рыжей бородой челюстью, казалось, можно сокрушать камни. В рыжей же, коротко стриженной шевелюре мелькали кое-где седые пряди, из-за чего голова его напоминала поле битвы, на котором войско в рыжих мундирах отчаянно сопротивлялось наступлению противника в сером. Прятавшиеся под кустистыми бровями сердитые глаза налились кровью. Он шагал по снегу босиком, и над отпечатками его ног клубился пар.

— Именем фурий, что здесь происходит? — взревел он громовым голосом. — Бернард! Гром и молния, приятель, что ты делаешь с моим гарнизоном?

— О, — пролепетал Плювус, и бумажки у него в руках затрепетали, как осиновый лист. — Сэр… Я не знал, что вы уже встали. То есть, сэр, я не думал, что вы сегодня встанете. Я как раз хотел уладить это дело, чтобы вас не беспокоить.

Мужчина остановился, покачнувшись, и упер руки в бока. Он смерил свирепым взглядом Плювуса, потом Бернарда.

— Харгер меня из такого бодуна вытащил ради этого, — рявкнул он. — Так что уж постарайтесь, чтобы новости были хорошими.

— Да, сэр. То есть уверен, так и будет. — Плювус махнул рукой центуриону. — Арестуйте их. Немедленно. Слышали, что сказал граф?

— Я не приказывал никого арестовывать, — прорычал Грэм, наливаясь кровью. Нахмурившись, он уставился на Бернарда, потом на Амару — и взгляд его, несмотря на очевидную нетвердость в ногах, оказался острый, пронзительный. — Ба, Бернард, ты что, наконец-то бабу себе новую нашел? Вороны свидетели, давно пора. Я всегда говорил, с тобой ничего такого не случилось, что нельзя было бы исправить добрым перетрахом… или двумя.

Амара почувствовала, что щеки ее начинают пылать.

— Нет, сэр, — сказала она. — Все не так. Стедгольдер помог мне благополучно добраться до вас, чтобы предупредить.

— В нарушение всех правил… — вмешался Плювус, шелестя бумагами.

Грэм раздраженно выхватил бумажки из руки Плювуса.

— Да перестань размахивать этим у меня перед носом, — рявкнул он. Блеснула яркая вспышка, полыхнуло огнем, и свежий зимний ветер подхватил ворох легких черных хлопьев. Плювус негромко взвизгнул.

— Ладно, — продолжал Грэм, отряхивая руки. — Предупредить, говоришь? О чем?

— Мараты, — сказал Бернард. — Они в долине, сэр. Я думаю, они идут сюда.

Грэм хмыкнул и, выпятив подбородок, повернулся к Амаре.

— А ты кто такая?

— Курсор Амара, сэр. — Амара невольно задрала подбородок повыше и встретила налитый кровью взгляд Грэма, не дрогнув.

— Курсор, — буркнул Грэм и испепелил Плювуса взглядом. — Значит, ты хотел арестовать одного из курсоров Первого лорда?

Плювус силился сказать что-то в ответ.

— И одного из моих стедгольдеров?

Плювус, казалось, сделался меньше ростом.

— Тьфу, — рявкнул Грэм. — Болван. Поднять гарнизон по тревоге, отозвать всех солдат из отпусков и увольнительных, всем находиться в боевых доспехах и при оружии — немедленно!

Плювус выпучил глаза, но Грэм уже переключил внимание на Бернарда.

— Как думаешь, насколько скверно обстоит дело?

— Пошлите весть в Риву, сэр, — негромко сказал Бернард.

Грэм выпятил челюсть еще сильнее.

— Ты хочешь, чтобы я объявил всеобщую мобилизацию? Я не ослышался?

— Нет.

— Ты знаешь, что со мной сделают, если ты ошибаешься?

Бернард кивнул.

— Дозоры, — прорычал Грэм. — Разошлите дозорных и следопытов и немедленно свяжитесь с нашими сторожевыми башнями.

— Д-да, сэр, — наконец выдавил из себя Плювус.

Мгновение Грэм молча смотрел на него. Потом побагровел еще сильнее и рявкнул:

— Ну!

Плювус подпрыгнул, как испуганная мышь, повернулся к ближайшему солдату и принялся повторять ему распоряжения Грэма.

Грэм тем временем переключился на Бернарда.

— Так, ладно. А теперь объясни-ка, на кой черт ты дурака валяешь. Зачем ты оглушил моих солдат?

Легкое, скользящее движение холодного воздуха коснулось затылка Амары, заставив ее вздрогнуть — Циррус предупреждал ее. Она оглянулась и едва не зажмурилась от белизны снега и отраженных от него солнечных лучей. Она прикрыла глаза рукой, но так ничего не увидела.

Циррус снова коснулся ее: новое предостережение.

Амара медленно вздохнула, вглядываясь в пространство перед воротами.

Завеса была так хороша, что она почти ничего сквозь нее не видела.

Там, в каких-то десяти футах от них, в воздухе возникло какое-то возмущение: едва заметный танец света, что-то вроде дрожащего над раскаленным на солнце камнем марева. У нее перехватило дух, но она шепотом послала Цирруса вперед. Фурия обнаружила там шар сгустившегося воздуха — она сама использовала такие, чтобы яснее наблюдать удаленные от нее предметы.

Амара вздохнула и послала Цирруса прямо на этот шар. Послышался легкий хлопок, и на месте шара возникли три парившие в воздухе человеческих фигуры в доспехах, с обнаженными мечами в руках. Амара закричала, и те от неожиданности замешкались, вместо того чтобы действовать немедленно.

Опомнившись, один из них устремился, подняв меч, на нее. Амара отпрянула в сторону, выбросив руки в его направлении — посылая на него Цирруса. Порыв ветра, взревев, ударил его в бок, отшвырнув на несколько футов — прямехонько в каменную стену гарнизона. Тот пытался смягчить столкновение, но оно все равно вышло более чем ощутимым, и он выронил меч.

Второй — со спокойным, застывшим лицом — выбросил руки вперед, и встречный вихрь взметнул в воздух снег и ледяную крошку, сбивая с ног легионеров и заставляя их искать укрытия за воротами.

Третий перехватил меч и бросился на Бернарда со спины.

Амара закричала, предупреждая стедгольдера о нападении, но, возможно, усталость сковала его движения. Он повернулся и попытался уклониться, но поскользнулся и упал.

И тут дорогу нападавшему заступил Грэм. Рыжеволосый граф выдернул меч из-за пояса оцепеневшего от неожиданности Плювуса и встретил рыцаря лицом к лицу. Сталь лязгнула о сталь, и нападавший проскользнул мимо.

— Вставай! — прорычал Грэм, отмахиваясь от застилавшего глаза облака взметнувшегося снега. — Убери девушку! Укройтесь за стеной!

Грэм чуть повернулся, закрываясь от ветра и снега, и прижал сложенную лодочкой ладонь к боку. Амара увидела затрепетавший в ладони огонек, а потом Грэм повернулся лицом ко второму нападавшему и швырнул навстречу снежному вихрю стену ревущего огня. Нападавший жутко, истошно вскрикнул, и ветер сразу стих.

Что-то черное, дымящееся тяжело упало в снег перед воротами, и в воздухе запахло горелой плотью. Амара бросилась к Бернарду и помогла ему встать. Она не видела до самого последнего мгновения, что нападавший на нее рыцарь пришел в себя. Тот встал и, не спуская с нее глаз, выхватил из-за пояса нож. Взмах руки и порыв ветра метнули нож в нее.

Бернард тоже увидел это и с силой дернул ее вниз, прочь с пути ножа. Тот просвистел мимо и ударил Грэма в спину ниже лопатки. Такова была сила наведенного фурией удара, что Грэма отшвырнуло вперед на несколько шагов. Он рухнул в снег, не успев даже охнуть, и лежал, не шевелясь.

Кто-то на стене выкрикнул команду, и двое легионеров-лучников пустили стрелы в находившегося почти прямо под ними рыцаря. Одна стрела ударила его в бедро, вторая попала чуть ниже затылка, и окровавленный наконечник ее торчал из его горла. Он тоже упал на снег, и из-под него начала расползаться алая лужа.

— Где еще один? — спросила Амара, поднимаясь и шаря взглядом по небосклону.

Краем глаза она успела увидеть мерцание преломленного в воздухе света, но, прежде чем Амара успела внимательнее вглядеться в том направлении, оно исчезло. Она упрямо послала туда Цирруса, но фурия там ничего не обнаружила, и после еще двух-трех бесплодных попыток Амара сдалась.

— Плохо дело, — прошептала она. — Ушел.

Бернард крякнул и осторожно, стараясь не наступать на левую ногу, встал. Лицо его скривилось от боли.

— Грэм!

Они повернулись и увидели Плювуса и нескольких легионеров, склонившихся над лежавшим в снегу телом Грэма. Лицо дознавателя было белым как мел.

— Целитель! — взвизгнул он. — Кто-нибудь, приведите целителя! Граф ранен, приведите целителя!

Потрясенные легионеры стояли, не трогаясь с места. Амара зашипела от досады и схватила ближнего к ней солдата за плечо.

— Ты, — скомандовала она, — беги и приведи целителя, живо! — Тот кивнул и бегом бросился в крепость.

— Эй, — заявил Плювус с лицом, перекошенным от злости и страха. — Не знаю, кто были эти люди и что вообще тут происходит, но вы наверняка во всем этом замешаны. Вы явились сюда, чтобы напасть на графа. Это все вы виноваты.

— Вы спятили? — возмутилась Амара. — Эти люди — враги! Вы должны немедленно поднять гарнизон по тревоге и приготовиться к бою!

— Молчать, девка! — взвизгнул Плювус. — Ты не имеешь права приказывать мне как какому-нибудь рабу! Центурион! — Глаза его еще слезились, но в голосе появился этакий начальственный тон. — Вы все видели, что произошло. Арестуйте этих двоих и заприте в одиночках по обвинению в убийстве и заговоре против Короны!

ГЛАВА 30

Несмотря на усталость, Исана не могла заснуть.

Ночь она провела, баюкая голову Одианы на коленях, то и дело щупая ее горячий лоб, — все равно ничего больше она сделать для нее не могла. С рассветом сквозь щели в кое-как сбитых стенах коптильни начал пробиваться слабый свет. Из хлева доносился рев домашнего скота, послышались людские голоса, грубый смех.

Несмотря на сочившийся сквозь стены холод с улицы, в коптильне — во всяком случае, внутри круга горящих углей — все еще стояла невыносимая жара. Жжение в горле сменилось острой болью, и порой Исане казалось, будто она не может даже вздохнуть, поэтому даже в сидячем положении удерживалась с трудом.

Раз, когда Одиана беспокойно заворочалась, Исана встала и подошла к кольцу горящих углей. Голова кружилась от жара и жажды, но она подобрала юбки и занесла ногу, чтобы перешагнуть через угли, — хоть и понимала, что дверь заперта снаружи. Как знать, может, ей удастся отыскать в стене плохо приколоченную доску или что-нибудь еще, что можно было бы использовать как оружие при попытке побега…

Однако стоило ей приподнять ногу, как земля за углями шевельнулась и из нее выросла массивная, уродливая фигура фурии Корда. Исана затаила дыхание и опустила ногу.

Каменное чудище медленно погрузилось обратно в землю.

Исана с досадой стиснула кулаки. Потом вернулась к Одиане и снова положила ее голову себе на колени. Та всхлипывала и ерзала во сне; веки ее то и дело вздрагивали. Раз она жалобно вскрикнула, и руки ее дернулись к ошейнику. Похоже, даже во сне ошейник продолжал душить ее чувства, ее волю. Исану пробрала дрожь.

Светало, тени медленно ползли по полу. Исана уронила голову, закрыв глаза. Желудок судорогой сжимала тревога. Тави, Бернард, Линялый… Где они? Если они живы, почему Бернард еще не пришел за ней сюда? Или нападавших оказалось слишком много, чтобы он смог совладать с ними? Бернард ни за что не допустил бы, чтобы она осталась у Корда в руках, — если он только жив…

Может, он погиб? Может, мальчика тоже нет в живых? Но уж от наводнения он точно спасся, как спасся от тех, кто гнался за ним до того. Наверняка спасся. Исана вздрогнула и сдержала рыдания, рвавшиеся из горла. Ни одной слезинки не упало на пол. Тело ее само не отдавало те жалкие крупицы влаги, которые еще оставались в нем. Ей даже поплакать было нельзя. Так она и сидела, склонив голову, изнемогая от жары, думая о Бернарде и Тави.

День клонился к вечеру, когда засов лязгнул и вошел Арик. В руках он держал поднос; он шел, низко опустив голову, не глядя на Исану. Перешагнув через угли, он ступил в круг и поставил поднос на землю. На подносе стояли две чашки. Ничего больше.

Исана пристально смотрела на Арика. Он встал и постоял с минуту, переминаясь с ноги на ногу, так и не поднимая глаз.

— Снова снег идет, — произнес он наконец. — Сильнее вчерашнего.

Исана молча смотрела на него.

Он сглотнул и вышел из круга. Потом подошел к жаровне и принялся снова наполнять ведра.

— Как она? — спросил он.

— Умирает, — ответила Исана. — Жар убивает ее.

Арик снова сглотнул. Он кое-как, кучкой, вывалил ведро в огонь и пошел за новой порцией.

— Вода по крайней мере чистая. На этот раз.

Долгое мгновение Исана смотрела на него, потом взяла одну из чашек. Она поднесла ее ко рту и осторожно, кончиком языка, попробовала. Ей потребовался едва ли не весь остаток сил, чтобы не опорожнить ее одним глотком. Вода была чистая, холодная. Она заставила себя сделать глубокий вдох, держа чашку обеими дрожащими руками. Потом принялась пить — медленно, давая каждому глотку усвоиться до последней капли.

Она позволила себе выпить не больше половины чашки. Остальное она отдала Одиане, приподняв ее и заставив пить медленно и аккуратно, что та и сделала с бездумной покорностью. Она подняла глаза и увидела, что Арик, побледнев, смотрит на нее. Исана опустила женщину на пол и смахнула прядь волос с ее горла, с ошейника.

— Что случилось, Арик?

— Они придут нынче вечером, — сказал он. — Отец. Они собираются покончить с… с Одианой, а потом наденут ошейник на тебя.

Исана ахнула и не смогла отделаться от холодка, пробежавшего по спине.

— После ужина, — сказал Арик, высыпая в огонь еще угля. — Он вроде как праздник устроил. Всех вином поит.

— Арик, — окликнула его Исана. — Еще не поздно сделать что-нибудь.

Арик крепко сжал губы.

— Поздно, — буркнул он. — Одно только осталось. — Он замолчал и, не глядя, высыпал в огонь остаток угля.

Появлению Корда предшествовала дрожь земляного пола коптильни. Стедгольдер распахнул дверь ударом кулака и шагнул внутрь. Не говоря ни слова, он с размаху отвесил Арику оплеуху, отшвырнувшую юношу к стене.

— Ну и где смола, парень?

Арик низко опустил голову, съежившись, словно в ожидании нового удара.

— Не сделал еще, па.

Корд оскалился на него, уперев руки в бока. Исана заметила, что его покачивает — стедгольдер был пьян.

— Раз так, можешь заняться этим, пока мы будем есть. И если свалишься с этой воронами проклятой крыши в темноте, это твое дело. Не хнычь потом, что ногу сломал.

— Хорошо, па.

Корд буркнул еще что-то себе в бороду и повернулся к Исане.

— Ты бы выпила вторую чашку, пока моя новая шлюха не заметила ее.

Одиана негромко вздохнула и свернулась калачиком. Корд смотрел на нее с ухмылкой. Исана заметила в его глазах нехороший блеск и заговорила с ним прежде, чем он успел продолжить:

— Корд, она ведь и так уже почти мертва. Оставь ее в покое.

Корд прищурился, оскалив зубы, и шагнул к ней.

— Все еще командуешь, — буркнул он. — Ладно, посмотрим. Нынче же вечером, когда я покончу с этой, поглядим, как оно тебе покажется. Увидим, кто командует, а кто слушает.

Исана встретила его взгляд твердо, хотя слова его отозвались в ее сердце тупой, усталой болью.

— Ты дурак, Корд, — только и сказала она.

— А тебе-то что, а? Ты же никто. Ничто. Что ты теперь поделаешь?

— Ничего, — сказала Исана. — Мне и не надо. Ты и так уже уничтожил себя. Теперь это только вопрос времени.

Корд вспыхнул и шагнул к ней, сжав кулаки.

— Па, — вмешался Арик. — Па, она же так, языком трепет. Пытается вывести тебя из себя. Это ж ничего не значит.

Корд резко повернулся и с размаху ударил сына кулаком. Арик не пытался увернуться; удар пришелся ему в плечо, и он упал на пол.

— Ты, — проревел Корд. — Еще ты мне будешь говорить, что делать. Ты вообще молчи. Если у тебя что и есть, — так только потому, что я тебе дал. Лучше не дерзи мне, парень.

— Не буду, сэр, — тихо отозвался Арик.

Корд совладал с собой и бросил на Исану еще один злобный взгляд.

— Нынче же вечером, — буркнул он. — Вот и посмотрим.

Земля дрогнула, когда он повернулся и вышел.

Несколько минут в коптильне стояла тишина, только шипели и потрескивали горящие угли. Потом Исана повернулась к Арику.

— Спасибо.

Арик вздрогнул от этого слова — сильнее, чем от отцовских ударов.

— Не благодари меня, — выдохнул он. — Не говори со мной. Пожалуйста. — Он поднялся и подобрал ведро. — Мне еще крышу смолить. Лед пока не пристал к крыше, но мне нужно просмолить ее нынче же, а то он меня воронам скормит.

— Арик… — начала было Исана.

— Помолчи, — прошипел Арик, косясь на дверь. — Снег снова пошел, — произнес он медленно, внятно, глядя на нее в упор.

И вышел, заперев за собой дверь.

Исана нахмурилась, пытаясь понять смысл его слов. Потом взяла вторую чашку. На этот раз она выпила чуть больше половины, отдав остаток находившейся в полубессознательном состоянии Одиане.

Ветер на улице крепчал. Она слышала, как по стедгольду ходят люди. Один из них подошел к коптильне, постучал по стене и выкрикнул какую-то грубость. Одиана дернулась и всхлипнула. Где-то совсем близко послышались возбужденные голоса и грубый смех — наверное, из большого зала Кордгольда. Началось что-то похожее на драку, завершившееся хохотом и подначками. Темнело, и скоро единственным источником света в коптильне остались багрово мерцающие угли.

Что-то стукнуло в стену — деревом по дереву. Шаги. Скрипнули ступени. Кто-то поставил на крышу что-то тяжелое, потом залез туда сам.

— Арик? — негромко окликнула Исана.

— Ш-ш-ш, — отозвался тот. — А теперь то, о чем я говорил.

Исана нахмурилась, глядя вверх. Она слышала его шаги по пологой крыше — он шел от ее обреза к коньку. Как раз к кругу углей. Внезапно сквозь обрешетку кровли просунулось лезвие ножа, крутнулось вправо-влево, расширяя отверстие, и убралось обратно. В образовавшуюся дыру упало несколько заляпанных смолой щепок и капель воды.

Арик медленно перемещался по крыше, и Исана слышала, как он размазывает по крыше смолу из ведерка, которое он, должно быть, затащил на крышу. Но раз в минуту или около того нож снова протыкал кровлю, проделывая в ней небольшое отверстие. Он проделал это несколько раз, а потом, так и не говоря ни слова, спустился с крыши. Шаги его прохрустели по снегу и стихли в ночи.

Потребовалось несколько минут, чтобы до Исаны дошло наконец, что сделал Арик.

В коптильне стояла удушающая жара — тепло поднималось от углей к самой крыше, нагревая ее. Вчера ночью лед на крыше не намерз, говорил Арик, но стоило бы воде просочиться сквозь нее хоть немного, и доски неминуемо повело бы от жара и влаги. Чтобы избежать этого, их приходилось постоянно смолить — особенно с учетом небрежности постройки. Кровля чуть не каждый день требовала свежей порции смолы, чтобы противостоять стихии.

Противостоять воде.

Из отверстий, которые проделал Арик своим ножом, закапало. Сначала капли падали редко, потом сделались все чаще и сменились тоненькими струйками.

Вода.

Сердце Исаны забилось чаще от возбуждения, от внезапно вспыхнувшей надежды. Она протянула руку через кольцо тлеющих углей и поймала ближнюю от нее струйку воды в чашку. Та наполнилась примерно через минуту; Исана поднесла ее ко рту и выпила залпом — с непривычным, каким-то животным наслаждением. Она наполнила еще чашку и выпила ее, и еще раз, а потом дала напиться и Одиане.

Женщина пошевелилась, а после второй чашки открыла глаза.

— Что случилось? — смогла прошептать она наконец.

— Шанс, — ответила Исана. — Нам подарили шанс.

Исана подставила сразу обе чашки: вода текла все увереннее.

Она облизнула губы и прошлась взглядом по кругу углей. Так оно и оказалось: в том месте, где Арик сыпал уголь совсем небрежно, остались только серые, прогоревшие уголья. Дрожа от возбуждения, Исана вытянула руку и вылила воду на угли. Послышалось шипение. Она наполнила чашки и повторила это еще раз. И в третий. И в четвертый.

Жалобно зашипев, последний уголек мигнул и погас. Дрожа как в лихорадке, Исана наполнила чашку еще раз и позвала Рилл.

Вода в чашке дрогнула, и Исана ощутила присутствие Рилл — живую вибрацию воды. На глаза ее навернулись слезы — и тут же Рилл осторожно, привычно спрятала их; фурия тоже явно испытывала облегчение, воссоединившись с ней.

Исана оглянулась на Одиану — та тоже перегнулась через огонь, набрав воды в ладони, и на лице ее играла отрешенная, мечтательная улыбка.

— Они говорят о нас, — пробормотала Одиана. — Столько питья… Собираются развлекаться со мной, пока жар не убьет меня. Потом возьмутся за тебя, Исана. Мне кажется… — Она вдруг умолкла, и спина ее выгнулась дугой. Она негромко охнула и вскинула руки к ушам, расплескав воду из ладоней. — Его голос. Нет. Не хочу слышать его. Не хочу слышать.

Исана схватила ее за запястье.

— Одиана! — прошипела она. — Нам надо убираться отсюда.

Та посмотрела на нее широко открытыми глазами и кивнула.

— Я… я не знаю. Не знаю, смогу ли.

— Ошейник?

Та снова кивнула.

— Трудно думать о том, что ему не п-понравится. Не знаю, смогу ли я поступить так. А если он заговорит со мной…

Исана зажмурилась. Потом осторожно отвела руки Одианы от ушей, а на их место мягко положила свои.

— Не скажет, — тихо произнесла она. — Дай-ка…

Одиана побледнела, но согласно кивнула.

Исана снова позвала Рилл и послала свою фурию в тело Одианы. Рилл поколебалась и повиновалась с явной неохотой — да и то лишь после того, как Исана напрягла свою волю, одолевая ее сопротивление.

Эмоции Одианы едва не оглушили ее.

Напряжение. Чудовищный страх. Ярость — бешеная, почти слепая. И все это обволакивалось медленным, томным наслаждением, исходящим от ошейника, — наслаждением, которое в любое мгновение могло смениться нестерпимой мукой. Она как бы оказалась в самом сердце бури — со всех сторон вокруг нее клубились страсти и эмоции. Вздрогнув, Исана поняла, что Рилл позволила ей коснуться только самой поверхности эмоций водяной ведьмы, чтобы бешеный вихрь их не захлестнул и ее мыслей, ее души.

Исана поспешно оттолкнула от себя этот ураган страстей, целиком сосредоточившись на своей задаче. С помощью своей фурии она нащупала уши Одианы, ее барабанные перепонки. Резким, почти отчаянным усилием она собрала все напряжение, царившее в теле Одианы, и сконцентрировала его у той в ушах. Словно издали до нее донесся болезненный вскрик Одианы — а потом перепонки лопнули, и на Исану обрушилась волна новых эмоций: злорадства, отвращения и нетерпеливого предвкушения.

Исана быстро вышла из водяной ведьмы, отдернув руки от ее висков, отвернувшись в сторону. Даже разорвав контакт, она продолжала ощущать воздействие диких эмоций Одианы, переполнявших ее, мешавших думать, сосредоточиться на неотложных заботах.

До нее донесся голос Одианы — тихий, вкрадчивый.

— Видишь ли, с этим невозможно бороться, — почти шепотом говорила та. — С этим придется мириться. Рано или поздно, они все равно придут, маленькая гольдерша. Тебе придется отдаться ему. Поступать иначе — это… это безумие.

Исана подняла глаза и увидела, что водяная ведьма улыбается, хоть улыбка ее и смахивает на гримасу боли. Исана тряхнула головой и решительно отогнала от себя эмоции, собираясь с мыслями. Тави. Бернард. Ей необходимо вырваться отсюда, вернуться к семье. Им нужна ее помощь, им необходимо хотя бы знать, все ли у нее в порядке. Она собрала волю в кулак, и постепенно мысли ее начали проясняться.

— Нам надо убираться отсюда, — повторила Исана. — Я не знаю, много ли у нас осталось времени.

Одиана хмуро покосилась на нее.

— Ты же лишила меня слуха, маленькая гольдерша. Я ведь тебя не слышу, вот оно как. Но если ты сейчас говоришь, что нам пора уходить, я согласна.

Исана мотнула головой в сторону пола вне кольца углей.

— Фурия Корда. Она охраняет пол там.

Она сделала движение рукой.

Одиана упрямо тряхнула головой. Взгляд ее на мгновение затуманился, а пальцы потянулись к ошейнику.

— Я… я готова на все, лишь бы уйти. Но толку от меня тебе… — Она низко наклонила голову. — Возьми меня за руку. Я иду с тобой.

Исана огорченно зажмурилась, услышав стук распахнувшейся двери.

— Пора, леди! — Голос у Корда был совсем пьяный; ему вторили хриплые возгласы нескольких глоток.

Исана испуганно вскочила и схватила Одиану за руку. Связавшись с Рилл, она послала ее на крышу коптильни собрать всю воду, всю влагу, которую могла найти там фурия. Исана ощутила ее, всю эту воду — ту, которая висела взвесью в воздухе, которая получалась от таяния снега на крыше, которая лежала на земле вокруг коптильни…

Она ощутила ее всю, собрала воедино и, негромко вскрикнув, высвободила.

Вода бурлящим потоком низверглась с крыши и захлестнула круг горящих углей. Те злобно зашипели, и за секунду-другую воздух в помещении заполнился горячим паром.

Снаружи послышался крик, и шаги Корда загрохотали, приближаясь. Лязгнул тяжелый засов на двери, и она распахнулась.

Еще одним взмахом руки Исана послала пар в лицо Корду и тех, кто шел за ним. Воздух огласили вопли и ругательства, и те отпрянули от двери.

Исана сосредоточилась на земле перед ними. Там, за границей почерневшего, погасшего круга пар вновь сгустился в воду — в сияющую полоску жидкости не шире половицы. Ничего подобного ей не приходилось проделывать еще ни разу в жизни. Крепко держа в голове то, что она хотела от Рилл, Исана сделала глубокий вдох и ступила на эту узкую полосу. Поверхность воды чуть дрогнула, но выдержала ее вес, не давая ее ногам коснуться пола.

Исана не удержалась от негромкого, но полного торжества возгласа и сделала шаг по полосе, потянув за собой за руку Одиану. Так, по воде, протащила она ее до двери и выпрыгнула на землю за порогом. Одиану шатало, но она не отставала.

— Стой! — взревел Корд в облаке пара. — Приказываю тебе, стой! Сойди на землю, сука! На землю, кому сказано!

Исана оглянулась на Одиану, но лицо ее оставалось отрешенным, взгляд — блуждающим, и она упорно не отставала от Исаны. Если ошейник и откликался как-то на слова Корда, она, во всяком случае, вида не подавала.

— Рилл! — прошипела Исана. — К ближайшему ручью!

И сразу же внутреннему взгляду ее отчетливо представилась картина окружающей Кордгольд местности — все источники, большие и малые ручьи, питавшие реку, которая несла свои воды через гарнизон и дальше, к Ледовому морю.

Исана повернулась и побежала по замерзшей земле. Теперь Рилл лишь помогала ей найти дорогу к ближайшей воде, да еще согревала кровь в ногах, чтобы те не замерзли. Исана надеялась только, что у Одианы хватит ума поступить так же.

Позади них Корд выкрикнул команду своей фурии, и земля справа от них вздыбилась. Лед и комья замерзшей земли полетели во все стороны. Исана взяла чуть левее, стараясь бежать там, где снег глубже, а лед толще, молясь, чтобы не поскользнуться, не сломать ногу. Только этот тонкий слой замерзшей воды и отделял ее от разгневанной фурии Корда.

— Убью! — ревел Корд в темноте за спиной. — Убью, сука! Найдите их, найдите обеих и убейте как собак! Гончих, гончих приведите!

С отчаянно колотившимся от страха сердцем, дрожа от ужаса и возбуждения, так и не выпуская руки Одианы, Исана бежала все дальше в ночь, прочь от шума погони.

ГЛАВА 31

— Что значит — промахнулись? — рявкнул Фиделиас.

Злобно оскалившись и скрестив руки на груди, он откинулся на спинку сиденья носилок. Воздушные рыцари несли их сквозь низкие облака и заряды снега; холод был такой, что уши, казалось, вот-вот замерзнут и отвалятся.

— Ты ведь терпеть не можешь летать? — заметил Олдрик.

— Отвечай на вопрос.

— Маркус докладывает, наземной группе не удалось помешать курсору попасть к графу Грэму. Воздушная группа получила возможность нанести удар и воспользовалась этим, однако их обнаружили прежде, чем они успели атаковать. Снова курсор. Двое из группы Маркуса убиты в завязавшемся бою, однако, согласно его донесению, граф Грэм ранен — возможно, смертельно.

— Вы профукали атаку с самого начала. Если они еще не были предупреждены, теперь на это можно не надеяться.

Олдрик пожал плечами.

— Может, и нет. Маркус сообщает, курсор и стедгольдер арестованы на месте и уведены в цепях.

Фиделиас вскинул взгляд на Олдрика и нахмурился. Потом — очень медленно — расплылся в улыбке.

— Что ж. Это заметно повышает настроение. Грэм не стал бы арестовывать одного из своих стедгольдеров, не выспросив все с начала до конца. Должно быть, теперь командование там осуществляет его дознаватель.

Олдрик кивнул.

— Именно так и докладывает Маркус. И по имеющейся у нас информации, его нынешний дознаватель отличается большим гонором, но туп как пробка. Из рода Плювусов. Молод, абсолютно неопытен — его мастерства не хватает даже на штабную работу, а в бою от него и вовсе не будет толка.

Фиделиас неопределенно хмыкнул и кивнул.

— Похоже, это счастливая случайность. К ним должны были послать опытного ветерана в сопровождении почти двух когорт терциев, но в штабе кто-то напутал, и вместо них туда послали зеленых новичков.

— Вороны меня побери, если это случайность, — буркнул Фиделиас. — Я потратил целую неделю, чтобы подстроить это.

Мгновение Олдрик молча смотрел на него.

— Что ж, это впечатляет.

Фиделиас пожал плечами.

— Я делал это только для того, чтобы ослабить боеготовность гарнизона. Я не ожидал, что это сработает настолько удачно. — Он раздраженно смахнул со щеки снежинку. — Везет, как праведнику.

— Не радуйся раньше времени, — посоветовал мечник. — Если мараты утратят порыв, все пойдет прахом.

— Затем и летим, — отозвался Фиделиас. — Ты только без самодеятельности, ладно? — Он наклонился вперед и окликнул одного из рыцарей: — Далеко еще?

Тот, прищурившись, вгляделся вперед и обернулся к нему.

— Сейчас выйдем из облаков, сэр. Должны быть видны костры… вон они.

Носилки вынырнули из слоя облаков, и желудок Фиделиаса снова неприятно сжался, стоило ему увидеть, как далеко земля.

И там, внизу, раскинувшись у подножия огораживавших долину Кальдерона гор, полыхали бивачные костры. Миля за милей горящих костров.

— Гм, — хмыкнул Олдрик. Он смотрел на костры, на окружавшие их фигуры. Потом повернулся к Фиделиасу. — Не уверен, что смогу справиться с таким количеством.

Уголок рта Фиделиаса чуть дернулся.

— В таком случае драку отложим на крайний случай, идет? Носилки коснулись земли у подножия холма, на вершине которого несколько исполинских, размером с дом, камней окружали небольшой пруд, почему-то свободный ото льда. Между камнями горели воткнутые в землю факелы, от зеленоватого пламени которых шел странный, какой-то тяжелый дым. Это придавало месту немного театральный вид. Снег на вершине тоже добавлял свечения; отблески факелов играли на коже почти обнаженных маратов, с любопытством смотревших на носилки.

Разминая ноги, Фиделиас выбрался из носилок и заговорил со знакомым ему уже рыцарем:

— Где Ацурак?

Рыцарь мотнул головой в сторону вершины.

— Там, наверху. Они называют это «хорто»… в общем, там.

Фиделиас покрутил лодыжкой и поморщился от боли.

— Тогда почему мы не приземлились прямо на вершине?

Рыцарь пожал плечами.

— Они сказали нам не делать этого, сэр, — извиняющимся тоном ответил он.

— Отлично, — буркнул Фиделиас.

Он оглянулся на Олдрика и начал подниматься по склону. Мечник пристроился справа и на шаг сзади от него. Ноги на подъеме болели еще сильнее, и ему пришлось сделать остановку, чтобы перевести дух.

Олдрик покосился на него и нахмурился.

— Ноги?

— Да.

— Как только провернем все завтра, отправлюсь на поиски Одианы. Она хорошо справляется с такими штуками.

Фиделиас поморщился. Он не доверял водяной ведьме. Олдрик, похоже, держал ее под контролем, но, на его взгляд, она была слишком умна.

— Хорошо, — коротко ответил он и помолчал несколько секунд. — Почему, Олдрик?

Мечник равнодушно оглядывался по сторонам.

— Что — «почему»?

— Как давно уже ты в бегах? Двадцать лет?

— Восемнадцать.

— И все это время ты числишься в бунтарях. То с одними, то с другими — но всегда с бунтовщиками.

— Борцами за свободу, — поправил его Олдрик.

— Какая разница, — возразил Фиделиас. — Для Гая ты едва ли не с детских лет просто как заноза в заднице.

Олдрик пожал плечами. Фиделиас пристально смотрел на него.

— Почему?

— Зачем тебе знать?

— Затем, что я предпочитаю знать побуждения людей, с которыми работаю. Ведьма привязана к тебе. До такой степени, что я не сомневаюсь: она убьет любого, стоит тебе попросить.

Олдрик снова пожал плечами.

— Но я так и не знаю, почему ты идешь на все это. Почему Аквитейн доверяет тебе. Так почему?

— Неужели ты еще сам не догадался? Ты же считаешься величайшим шпионом нашей Короны. И не догадался? Не изучил моих шрамов, не рылся в моих дневниках? Ничего такого?

Фиделиас чуть улыбнулся.

— Ты честен. Ты убийца, наемный меч — и все же кристально честен. Мне показалось, стоит спросить.

Мгновение Олдрик молча смотрел на него.

— У меня была семья, — бесцветным голосом произнес он. — Мать, отец. Старший брат, две младшие сестры. Гай Секстус уничтожил их всех. — Олдрик побарабанил пальцем по эфесу меча. — Я убью его. Чтобы сделать это, мне необходимо свергнуть его с трона. Поэтому я с Аквитейном.

— Только это? — спросил Фиделиас.

— Нет, — отрезал Олдрик и помолчал немного. — Как твои ноги? — поинтересовался он.

— Пошли, — кивнул Фиделиас и двинулся дальше, морщась на каждом шагу.

За ярдов десять до вершины из тени у подножия стоячих камней выступили два воина-марата, мужчина и женщина. Легко шагая по снегу, они подошли к ним. Мужчина держал в руках топор явно алеранского изготовления; женщина — зазубренный каменный кинжал.

Фиделиас остановился в паре шагов от них и поднял руки ладонями вверх.

— Мир. Я пришел говорить с Ацураком.

Мужчина, прищурившись, шагнул вплотную к нему. В светлых волосах его торчало несколько темных, тяжелых перьев овцереза.

— Я не пущу тебя говорить с Ацураком, чужак, пока он на хорто. Ты подождешь, пока…

Фиделиас покрепче уперся ногами в землю, набираясь сил от Ваммы, и нанес воину с топором удар, от которого тот полетел без чувств на снег.

Даже не посмотрев на поверженного марата, Фиделиас перешагнул через него и, хромая, подошел к женщине.

— Мир, — повторил он все тем же ровным голосом. — Я пришел говорить с Ацураком.

Взгляд янтарных глаз женщины-марат оценивающе скользнул по Фиделиасу вверх-вниз. Потом губы ее чуть раздвинулись, показав хищные волчьи клыки.

— Я отведу вас к Ацураку, — произнесла она.

Следом за ней Фиделиас поднялся на самую вершину, к стоящему на ней каменному кругу. Темный дым факелов тяжело стелился по земле; запах от него был немного странный, и Фиделиас почувствовал, как у него слегка закружилась голова, когда он шагнул внутрь круга. Он оглянулся на Олдрика, и мечник кивнул, раздувая ноздри.

Семь камней — гладких, округлых — торчали из пелены зеленоватого дыма, обступая почему-то остававшийся чистым ото льда прудик. Казалось, дым тонет в воде и клубится под ее гладью.

В кругу камней стояло еще с сотню маратов — часть с перьями овцерезов в волосах, другие ссутулившись, что выдавало их принадлежность к клану Волка. Мужчины и женщины ели, пили из ярко раскрашенных бурдюков или спаривались с животным бесстыдством в этом душном, дурманящем дыму. В полумраке виднелись высокие, безмолвные силуэты овцерезов и припавшие к земле фигуры волков.

У одного из камней разместился Ацурак. Синяки его уже исчезли; порезы были перевязаны полосками шкуры с подложкой из целебных трав. Кинжал Аквитейна висел на поясе в ножнах из сыромятной кожи — висел так, чтобы его было хорошо видно. По обе стороны от Ацурака примостились две женщины с густыми бровями и хорошо заметными клыками — молодые, обнаженные, гибкие.

Рты у всех троих были перепачканы свежей, алой кровью. А рядом с ними стояла, дрожа, привязанная к камню молодая алеранская женщина, на теле которой все еще виднелись обрывки обычной сельской одежды.

Олдрик брезгливо скривил рот.

— Дикари, — пробормотал он.

— Да, — согласился Фиделиас. — Они нам потому и нужны, что дикари.

Мечник негромко зарычал.

— Они выступили слишком рано. С этой стороны долины нет ни одного алеранского поселения.

— Это очевидно. — Фиделиас сделал шаг вперед и повысил голос. — Ацурак из клана Овцереза. Насколько я понимаю, наша атака должна была состояться спустя два утра, считая с сегодняшнего. Или я ошибался?

Ацурак поднял взгляд на Фиделиаса. Женщина постарше, судя по виду из клана Волка, встала со своего места у подножия забрызганного кровью камня и подошла к нему, кося янтарными глазами на Фиделиаса. Не глядя на женщину, Ацурак поднял руку, чтобы коснуться ее.

— Мы празднуем нашу победу, алеранец. — Он улыбнулся, и зубы его тоже оказались перепачканы алым. — Ты желаешь разделить ее с нами?

— Ты празднуешь победу, которой еще не одержал.

Ацурак равнодушно отмахнулся.

— Позже для многих моих воинов не будет возможности отпраздновать ее.

— Значит, ты нарушил наше соглашение? — спросил Фиделиас. — Нанес удар до срока?

Марат нахмурил тяжелые брови.

— Передовой дозор ударил первым — таков наш обычай. Нам, алеранец, ведомы многие входы и выходы из долины. Армия там не пройдет, а дозор — легко. — Он махнул рукой в сторону связанной девушки. — Ее люди хорошо бились с нами. Хорошо умирали. Теперь мы напитаемся их силой.

— Вы пожираете их заживо? — спросил Олдрик.

— Чистыми, — поправил его Ацурак. — Не тронутыми ни огнем, ни водой, ни клинком. Такими, какими предстают они пред Единственным.

При этих его словах двое воинов-овцерезов встали и подошли к пленнице. С небрежной, почти равнодушной уверенностью они отвязали ее, сорвали с нее остатки одежды и привязали ее обратно с широко разведенными руками и ногами.

Ацурак покосился на пленницу и раздвинул окровавленные губы.

— Так мы берем больше силы. Я и не ожидал, что ты поймешь это, алеранец.

Девушка затравленно озиралась по сторонам. Глаза ее покраснели от слез, тело дрожало от холода, губы посинели.

— Пожалуйста, — взмолилась она, увидев Фиделиаса. — Прошу вас, сэр. Помогите, пожалуйста!

Фиделиас встретился с ней взглядом и медленно двинулся к камню, к которому она была привязана.

— Обстоятельства изменились. Нам придется поменять планы, чтобы не отстать от событий.

Ацурак, хмурясь все сильнее, следил за ним взглядом.

— Как поменять, алеранец?

— Сэр! — не унималась девушка, сморщившись от слез и страха. — Прошу вас, сэр…

— Ш-ш-ш, — произнес Фиделиас. Он положил руку ей на волосы, и она замолчала, сдавленно всхлипывая. — Нам нужно ускорить выступление. Войска в гарнизоне могут подготовиться к нашей атаке.

— Пусть готовятся, — лениво бросил Ацурак, прижимаясь к одной из женщин. — Мы и так вырвем зубами их слабые животы.

— Ты ошибаешься, — возразил Фиделиас достаточно громко, чтобы его слышали все собравшиеся у пруда мараты. — Ты ошибаешься, Ацурак. Мы должны атаковать одновременно. На рассвете.

На вершине холма воцарилась такая тишина, словно мараты боялись даже вздохнуть.

Все переводили взгляд с Фиделиаса на Ацурака и обратно.

— Ты сказал, что я ошибаюсь, — медленно произнес Ацурак.

— У твоего народа младшие слушают старших — так, вождь клана Овцереза?

— Так.

— Значит, ты, молодой вождь, послушаешь меня. Я был здесь, когда алеранцы в последний раз бились с твоим народом. И не было тогда никакой славы. Никакой доблести. Даже битвы толком никакой не было. Скалы опрокидывались на ваших людей, а трава спутывала им ноги. Огонь бежал по земле, огонь захлестнул их и уничтожил всех. Не было ни схватки, ни поединка, ни Испытания крови. Они умерли, как безмозглые животные в капкане, ибо стали слишком самоуверенными. — Он скривил губы в усмешке. — Они нажрались до отвращения.

— Ты оскорбляешь память отважных воинов…

— Которые умерли потому, что не использовали всех своих преимуществ, — рявкнул Фиделиас. — Веди своих людей на смерть, Ацурак, если таково твое желание, но я не буду в этом участвовать. Я не желаю тратить жизни моих воинов в попытке одолеть рыцарей готового к нападению гарнизона.

Еще один марат — тоже из овцерезов — встал и шагнул к ним.

— Он говорит как алеранец. Как трус.

— Я говорю правду, — возразил Фиделиас. — Если ты мудр, молодой воин, ты прислушаешься к словам старшего.

Несколько секунд Ацурак молча смотрел на него. Потом резко выдохнул.

— Алеранцы бьются, как трусы. Заставим же их помериться с нами в Испытании крови прежде, чем они смогут подготовить своих духов, чтобы спрятаться за ними. Мы нападем на рассвете.

Фиделиас кивнул.

— Значит, праздник завершен?

Ацурак покосился на дрожавшую под рукой Фиделиаса пленницу.

— Почти.

— Пожалуйста, сэр, — прошептала девушка. — Пожалуйста, помогите.

Фиделиас внимательно посмотрел на нее и кивнул, взяв другой рукой за подбородок.

А потом резким движением сломал ей шею. В наступившей на вершине холма тишине хруст показался особенно громким. Еще пару секунд глаза ее потрясенно смотрели на него. Потом взгляд ее медленно угас.

Он отпустил голову мертвой девушки, и она упала, с глухим стуком ударившись о камень.

— Теперь кончился, — сказал он Ацураку. — Будь на месте с восходом солнца. — Он побрел через круг обратно к Олдрику, стараясь не выказывать хромоты.

— Алеранец, — прорычал Ацурак с плохо скрываемым бешенством.

Фиделиас задержался, не оборачиваясь.

— Я запомню это оскорбление.

— Ты только будь на месте в срок, — сказал Фиделиас.

Не оглянувшись, он зашагал вместе с Олдриком дальше, вниз по склону, к носилкам. Олдрик, насупившись, держался рядом. Где-то на полпути вниз желудок у Фиделиаса свело судорогой, и ему пришлось остановиться, низко опустив голову и покачиваясь на больных ногах.

— Ты что? — негромко спросил Олдрик.

— Ноги разболелись, — солгал Фиделиас.

— Ноги у него разболелись, — все так же тихо буркнул Олдрик. — Фурии, да ты ведь убил эту девочку.

Фиделиас все еще боролся со своим желудком.

— Да.

— И тебя это ни капельки не трогает?

— Ни капельки, — снова солгал тот.

Олдрик покачал головой.

Фиделиас сделал вдох. Потом еще один. Приступ тошноты вроде бы прошел.

— Она была уже мертва, Олдрик, — устало произнес он. — Скорее всего, ее родных и друзей сожрали заживо у нее на глазах. Она просто была последняя в очереди. Даже если бы нам удалось вытащить ее отсюда целой, она видела слишком много. Нам все равно пришлось бы самим убрать ее.

— Но это ты убил ее.

— Это самое милосердное, что я мог для нее сделать. — Фиделиас выпрямился. В голове постепенно прояснилось.

Некоторое время Олдрик молчал.

— Великие фурии, — произнес он наконец. — На такое вот убийство у меня бы духу не хватило.

Фиделиас кивнул.

— Главное, чтобы это не мешало тебе исполнять свой долг.

Олдрик хмыкнул.

— Ты как, готов?

— Готов, — сказал Фиделиас. Они двинулись дальше по склону. — По крайней мере, мы заставили маратов шевелиться. — Ноги болели отчаянно, но спускаться с холма было все же легче, чем подниматься на него. — Готовь своих людей. Рыцарей гарнизона будем атаковать так, как планировали по дороге сюда.

— Значит, без боя все-таки не обойтись, — буркнул Олдрик.

Фиделиас кивнул.

— Не думаю, чтобы операции что-либо помешало.

ГЛАВА 32

Тави отчаянно лязгал зубами, кутаясь в плащ, когда их с Линялым вытолкали из шатра, в котором они провели ночь. Сам он, впрочем, не знал точно, от холода он дрожит или от переполнявшего его возбуждения, не дававшего ему усидеть на месте и гнавшего прочь холод вступающей в свои права зимы.

— С-снег еще в-выпал, — пробормотал Тави, шагая за неразговорчивым Дорогой.

Большие белые хлопья, кружась, завесили небо белой пеленой. За день снежный покров превратился из тонкой обледеневшей корки в мягкий, толстый ковер, в котором Тави утопал по щиколотки. Правда, даже так он ухитрился поскользнуться в месте, где лед оказался едва припорошенным, но Линялый бросился вперед и успел подхватить его.

— Здорово.

Не убавляя шага, Дорога обернулся к нему.

— Это и правда хорошо, — сказал он. — Снег и темнота — возможно, большая часть Хранителей будут спать.

Тави нахмурился.

— Каких еще Хранителей?

— Хранителей Тишины, — объяснил Дорога.

— Кто это?

— Увидишь, — сказал Дорога.

Он продолжал шагать по снегу, направляясь к огромному старому гарганту, тупо жевавшему свою жвачку. Дорога подошел к скотине и вроде бы не подал ей никакого видимого сигнала, однако та опустилась на колени. Использовав согнутую ногу животного в качестве ступени, Дорога ухватился за свисавшую с седла плетеную веревку и легко забрался на него, а потом помог сделать это Тави и Линялому.

Когда все трое отказались в седле, гаргант неспешно поднялся на ноги, повернулся и зашагал по снегу. Некоторое время они ехали молча, и хотя от спины гарганта исходило тепло, а с обеих сторон Тави прикрывали от ветра соседи, он все же продолжал дрожать. Значит, все-таки от возбуждения, решил он, и рот его невольно растянулся в улыбке.

— Так что за штуку мы должны принести? — поинтересовался он.

— Благословение Ночи, — отозвался Дорога.

— А что это такое?

— Растение. Гриб. Растет в самом сердце долины Тишины. В большом дереве.

— Угу… — сказал Тави. — А для чего он нужен?

Дорога даже зажмурился от подобного невежества.

— Для чего он нужен, мальчик из долины? Для всего нужен.

— Ценный, значит?

Дорога тряхнул головой.

— Одним словом этого не передать. Лихорадка. Отрава. Раны. Боль. Даже возраст. Он властен над всем этим. Для нашего народа нет ничего более ценного.

Тави присвистнул.

— А сейчас у вас есть такой?

Дорога поколебался. Потом мотнул головой.

— Почему?

— Он растет только здесь, мальчик из долины. И очень медленно. Если повезет, один человек в год возвращается, принося с собой немного Благословения.

— Тогда почему вы не посылаете больше людей?

Мгновение Дорога молча смотрел на него.

— Посылаем, — сказал он наконец.

Тави зажмурился.

— Значит… гм… значит, я правильно понимаю: с теми, кто не вернулся, что-то случилось?

— Хранители, — кивнул Дорога. — Их укус смертельно ядовит. Но есть и у них слабое место.

— Какое же?

— Когда падает один, Хранители набрасываются на него. Все до единого. И не преследуют никого другого до тех пор, пока не сожрут без остатка первого.

Тави ахнул.

— Таково Испытание моего народа пред Единственным, мальчик из долины. Ночь только начинается. Ты пойдешь в долину Тишины и вернешься до рассвета.

— А что, если мы не вернемся до рассвета?

— Значит, вы не вернетесь.

— Хранители?

Дорога кивнул.

— Ночью они медлительны. Бесшумны. Никто из них не покидает пределов долины Тишины, когда Единственный заполняет небо своим светом.

— Здорово, — повторил Тави и глубоко вздохнул. — А где твой сын?

Дорога посмотрел куда-то в небо, потом снова на Тави.

— Мой… что?

— Китаи. Твой сын.

— А… Мой щенок, — кивнул Дорога и опустил взгляд на землю перед ними. — Хашат приведет Китаи.

— Так он едет не с тобой?

Дорога промолчал.

— Что? — спросил Тави. — Он в ссоре с тобой? Шатается с кланом Лошади?

Дорога прорычал что-то, и гаргант под ними взревел так, что у Тави лязгнули зубы.

— Ладно, ничего, — поспешно произнес Тави. — Далеко еще до этого твоего большого дерева?

Дорога направил гарганта вниз по длинному, пологому склону и ткнул пальцем вперед.

— Сам посмотри.

Тави вытянул шею, пытаясь заглянуть поверх широких плеч Дороги, потом осмелел настолько, чтобы привстать на спине у гарганта; Линялый, правда, придерживал его за пояс.

Там, далеко впереди, склон, изборожденный длинными полосами теней на снегу, резко обрывался вниз, словно чья-то исполинская рука выдернула из земли перевернутый купол. По всей окружности провала возвышался частоколом хребет; так велика была окружность, что Тави не видел дальнего ее края. Неяркий, зеленоватый свет струился из провала, и когда гаргант подошел поближе, Тави увидел, откуда тот исходит.

Дно провала — огромной, утопленной в землю чаши — сплошь поросло деревьями. Ничего подобного Тави еще не видел. Искривленные, скрученные стволы тянули к небу множество ветвей, напоминавших отчаянно выброшенные руки утопающего.

Свет сочился откуда-то из крон деревьев. Тави хмурился и щурился, пытаясь разобраться в том, что же он видит. Деревья сплошь покрывала какая-то странная поросль, и это от нее исходило слабое, зловещее свечение. Она напоминала лишай или мох, но вместо того, чтобы лепиться к деревьям пятнами или тонким слоем, как это обычно бывает, она покрывала их всех толстой желеобразной массой. Когда гаргант подошел еще ближе к краю обрыва, Тави увидел, что в ее толще имеются протоки и места, под которыми, похоже, остались воздушные пузыри. Казалось, какой-то великан слой за слоем лил на лес, на протянутые в мольбе ветви расплавленный воск, пока все это не начало походить на какую-то причудливую картину.

И в самом центре этого безумного леса стояло древнее дерево — высокий, корявый ствол, большую часть ветвей которого обломало время. Расстояние мешало определить его истинные размеры, но Тави решил, что высота его, должно быть, изрядна.

— Восковой лес, — прошептал Тави. — Ух ты. А я и не знал, что он такой красивый.

— Опасный, — тихо пробормотал Линялый. — Он опасный, Тави. Линялый пойдет туда.

— Нет, — возмутился Тави. — Я сам вызвался. Мне и проходить Испытание. — Он покосился на Дорогу. — Так ведь?

Дорога посмотрел на Тави, потом перевел взгляд на Линялого.

— Слишком тяжелый, — сказал он.

— Что? — не понял Тави.

— Слишком тяжелый, — повторил Дорога. — Поверхность покрова не выдержит такого веса. Воск. Это разбудит Хранителей, стоит ему ступить на нее. Только щенки или маленькие женщины могут войти в долину Тишины и остаться живыми.

Тави сглотнул.

— Ну, — хрипло сказал он, — значит, тем более это должен быть я.

Линялый насупился, но промолчал.

Медлительная на первый взгляд поступь гарганта не мешала ему быстро одолевать расстояние, так что они очень скоро оказались на самом краю обрыва. Здесь стояла рядом с крупным светло-серым жеребцом Хашат; ветер сбивал белые гривы обоих на одну сторону, и длинноногая маратка казалась своего рода отражением коня. Лунный свет играл на украшавших ее трофейный пояс бляхах с имперским орлом.

Чуть в стороне, рядом с двумя сугробами сидел, свесив ноги с края обрыва, Китаи все в той же куртке. Ветер сдувал волосы с его узкого, резко очерченного лица, и он щурился от бьющего в глаза снега.

При виде соперника Тави нахмурился, и на мгновение его порезанную щеку снова защипало.

Дорога молча кивнул Хашат и гаркнул что-то своему гарганту. Тот фыркнул, плавно остановился и с довольным видом улегся. Дорога скинул с седла веревку и первым, держась за нее одной рукой, соскользнул на землю. За ним последовал Тави, последним на землю спустился Линялый.

— Дорога, — Хашат, хмурясь, подошла к ним. — Вы готовы?

Дорога коротко кивнул.

— Уже известно, — сказала Хашат. — Волки выступали, когда я уезжала сюда с Китаи. Они нападают на рассвете.

Тави с трудом удержался, чтобы не охнуть, и покосился на Линялого. Вид у раба был встревоженный, хотя взгляд продолжал блуждать в пространстве поверх Воскового леса.

— Что ж, — хмыкнул Дорога. — Значит, тут все и решится. Если одолеет алеранец, мы избежим сражения.

— Ацурак будет недоволен тобой, Дорога.

Марат пожал плечами.

— Он может не дожить до завтрашнего вечера. А доживет — увидим.

Хашат кивнула.

— Тогда давайте начинать.

— Китаи, — пророкотал Дорога.

Фигура на краю обрыва не шевельнулась. Дорога нахмурился.

— Щенок!

Тот так и продолжал болтать ногами в воздухе, не оборачиваясь.

Дорога свирепо покосился на Хашат. Женщина с конской гривой отвернулась на долю секунды позже, чем стоило бы, чтобы скрыть улыбку.

— Твой щенок взрослеет, Дорога. Они всегда своенравны в этом возрасте. Ты ведь сам знаешь.

— Ты просто хочешь, — буркнул Дорога, — чтобы Китаи стал частью клана Лошади.

Хашат пожала плечами.

— Ловкость, смекалка. Кто бы не хотел этого? — Она задрала подбородок и позвала: — Китаи! Мы готовы начинать.

Китаи встал, машинально отряхнул снег с куртки и с невозмутимым видом двинулся к ним. Он остановился в паре шагов от Тави, глядя на алеранского сверстника.

Тави вдруг сделалось страшно. Давешний порез снова защипало, но он упрямо выпятил подбородок. Он никогда и никому не позволял запугать себя. Он шагнул навстречу Китаи и прищурился, твердо встретив взгляд соперника. Глаза их оказались на одном уровне, да и сложением тот ненамного превосходил Тави. Тави скрестил руки на груди и спокойно смотрел на подростка-марата.

Теперь уже Китаи не знал, как реагировать на позу соперника. Он нерешительно оглянулся на Хашат.

— Вы оба знаете правила Испытания, — раздраженно буркнул Дорога. — Первый, кто найдет Благословение Ночи и принесет его мне, будет победителем. — Он повернулся к Тави. — Алеранец, Благословение имеет форму гриба. У него плоская шляпка, довольно тонкая ножка, а цвет его подобен ночи. Он растет у подножия большого дерева, у него в стволе.

— Черный гриб, — повторил Тави. — Большое дерево. Ладно, ясно.

— Китаи, ты знаешь правила Испытания.

Тот кивнул.

— Да.

Дорога повернулся к нему и положил ручищи ему на плечи, без труда развернув лицом к себе.

— Тогда будь осторожнее. Твоя мать хотела бы этого.

Китаи задрал подбородок, и глаза его сверкнули.

— Моя мать, — заявил он, — уже забрала бы Благословение и вернулась прежде, чем ты договорил.

Дорога неожиданно блеснул зубами.

— Да, — согласился он, стиснул лапищей плечо Китаи, отпустил его и повернулся к Тави. — Мы опустим вас обоих. Там, внизу, нет никаких правил. Важен только результат. Ты еще можешь отказаться от Испытания, если хочешь, мальчик из долины.

— И вернуться в лагерь, чтобы меня там съели?

Дорога кивнул.

— Да. Мне жаль.

Тави невольно усмехнулся.

— Нет уж. Я, пожалуй, лучше попытаю счастья с Хранителями.

— Тогда начнем. — Дорога повернулся к одному из сугробов и, порывшись в нем своими ручищами, достал из-под снега большой моток плетеной веревки — Тави еще не приходилось видеть таких. Хашат тем временем откопала из-под второго сугроба другой такой же моток.

Краем глаза Тави увидел, что Китаи подошел и стал у него за спиной. Юный марат наблюдал за действиями взрослых, проверявших длину и прочность веревок.

— Эти веревки сделаны Гадрим-га. Вы называете их ледовиками. Сплетены из волос их женщин. Они не замерзают и не ломаются.

Тави кивнул.

— Приходилось делать это раньше?

Китаи кивнул.

— Дважды. Только тогда это было не для Испытания. Но мне дважды удалось побывать там и вернуться с Благословением. Никто другой не вернулся.

Тави кашлянул.

— Боишься, алеранец?

— А ты?

— Да, — признался Китаи. — Боюсь проиграть. От этой ночи для меня зависит все.

— Не понимаю.

Китаи фыркнул.

— Когда я вернусь с Благословением раньше тебя, это будет значить, что честь моего родителя защищена в Испытании перед Единственным. Я буду наравне со взрослыми и смогу выбирать, где мне жить.

— И ты хочешь жить с Хашат, — кивнул Тави.

Китаи зажмурился, потом поднял взгляд на Тави.

— Да.

Тави внимательно посмотрел на юного марата.

— Ты… э… она тебе… ну, нравится?

Китаи нахмурился, сдвинув светлые брови.

— Нет. Но я хочу быть частью ее клана. С ее кланом живешь свободно. Не таскаешься с Дорогой и его дурацкими гаргантами. — Он оглянулся, не слышит ли его кто из старших, и придвинулся ближе к Тави, — От них воняет, — прошептал он.

Тави приподнял брови, но кивнул.

— Да. Это точно.

— Алеранец, — сказал Китаи. — Мой родитель прав в одном. Ты не трус. Встретиться с тобой в Испытании — честь. Но я побью тебя. Даже не надейся, что это может кончиться как-то по-другому, каких бы духов ты ни призывал себе на помощь.

Тави почувствовал, что хмурится. Китаи недобро прищурился и отступил на шаг, положив руку на рукоять ножа.

— Нет у меня духов, — буркнул Тави. — И у нас в стедгольде принято говорить, что цыплят по осени считают.

— Мы не ждем цыплят, — сказал Китаи и шагнул к веревкам. — Мы съедаем яйца. Я думал, алеранец, ты сможешь вернуться живым благодаря твоим духам. Значит, на рассвете понадобится только одна веревка.

Тави открыл рот, чтобы ответить не менее едко, но Линялый крепко сжал его плечо рукой, и Тави повернулся к рабу.

Линялый хмуро смотрел на него необычно серьезным взглядом.

— Осторожнее, Тави, — с этими словами он снял мешок со своего плеча и перевесил на плечо Тави.

Паренек невольно охнул от неожиданного веса.

— Э… Линялый. Может, мне лучше идти туда налегке? Так я буду двигаться быстрее.

— Марат сильнее Тави, — сказал Линялый. — И быстрее.

— Спасибо, — язвительно буркнул Тави. — Вот как раз такого ободрения мне не хватало.

В глазах Линялого мелькнуло что-то, похожее на усмешку, и он взъерошил Тави волосы.

— Тави хитрый. Вот. Мешок полезных штук. Будь хитрее, Тави. Это важно.

Тави склонил голову набок и внимательно посмотрел на раба.

— Линялый? — переспросил он.

Взгляд Линялого потух, и он снова ухмылялся своей обычной, глупой ухмылкой.

— Мальчик из долины, — окликнул Дорога. — Не теряй времени.

— Линялый, — торопливо зашептал Тави, — если я не вернусь, передай тете Исане, что я люблю ее. И дядю тоже.

— Тави, — кивнул Линялый. — Возвращайся.

Паренек вздохнул. Какое бы предостережение ни мелькнуло в глазах его спутника, оно уже исчезло.

— Ладно, — сказал он и пошел к Дороге, подгоняя на ходу лямки мешка, чтобы тот не болтался на спине.

Дорога нагнулся, взял конец веревки и с ловкостью моряка сделал на нем петлю. Потом выпрямился, держа веревку так, чтобы петля покачивалась в паре дюймов над землей. Тави кивнул, шагнул веред, поставил ногу в петлю и потянул веревку вверх, затягивая ее.

Дорога одобрительно кивнул. Справа от Тави Китаи сам завязал петлю и стоял на краю обрыва, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Тави осторожно подошел к краю, заглянул вниз и увидел землю в нескольких сотнях футов внизу. Голова его чуть закружилась, а желудок свело предательской судорогой.

— Что, боишься, алеранец? — спросил Китаи и негромко засмеялся.

Тави испепелил его взглядом и повернулся к Дороге, который привязал конец веревки к вбитому в землю колышку и обмотал ее вокруг второго колышка, чтобы легче было стравливать ее вниз.

— Пошли, — сказал Тави и шагнул с обрыва, повиснув на веревке.

Дорога держал ее крепко, и после первого, полного страха мгновения Тави стукнулся боком о почти отвесный склон и закачался над бездной. Дорога начал понемногу стравливать веревку, но Тави крикнул ему, чтобы тот опускал его быстрее.

Веревка на мгновение застыла, а потом ускорила движение, и Тави заскользил вдоль склона с почти угрожающей скоростью.

Сверху послышался крик, и Китаи, шагнув через край, тоже закачался на веревке. Он почти кувырком пролетел несколько ярдов, и когда веревка наконец натянулась и остановила его падение, Тави показалось, что Хашат едва удалось сделать это. Китаи злобно покосился на Тави и крикнул что-то вверх на своем языке. Мгновение спустя его спуск тоже ускорился.

Держась за веревку одной рукой, Тави отталкивался от склона другой и свободной ногой. Это оказалось труднее, чем он ожидал. Вскоре он взмок и задыхался, однако быстрый взгляд вверх, на Китаи, показал, что он рассчитал верно: крепкие руки Дороги стравливали веревку вниз быстрее, чем это удавалось сделать Хашат, поэтому по мере спуска отрыв Тави от соперника заметно увеличивался.

Когда до зловещего зеленого свечения покрова оставалось сравнительно немного, он снова задрал голову и торжествующе ухмыльнулся Китаи.

Китаи пронзительно свистнул, и веревка его вдруг остановилась.

Тави смотрел на него в замешательстве до тех пор, пока тот не достал нож, дотянулся до веревки, удерживавшей Тави в трех десятках футов над зловещим лесом, и, ухмыльнувшись ему в ответ, принялся перерезать ее.

ГЛАВА 33

Тави бросил взгляд вниз — до земли оставалось добрых три десятка футов — и свободной рукой полез за спину, в мешок Линялого. Рывком он развязал клапан, беспорядочно раскачиваясь на веревке, вытащил первое, на что наткнулись его пальцы, и швырнул это в марата.

Китаи взвизгнул от неожиданности и отпрянул. Головка сыра шмякнулась о камень в нескольких дюймах от его головы, повисла пару мгновений, прилипнув, и свалилась наконец куда-то вниз, на покрытую слоем воска землю.

Китаи изумленно уставился на сыр, потом на Тави и нахмурился. Дорога продолжал стравливать веревку, так что надрез, который тот успел сделать, ушел вниз. Китаи перехватил свою веревку удобнее, уперся ногами в склон и снова принялся резать веревку.

— Ну и глупо. Тебе же лучше, алеранец, если ты упадешь и сломаешь ногу. Тебе придется вернуться, зато тебя не съедят Хранители.

Тави порылся в мешке и нашарил несколько завернутых в тряпицу коврижек. Он принялся швыряться ими в Китаи по одной.

— Ну да, чтобы меня могли съесть ваши.

Китаи нахмурился сильнее, не отрываясь от работы. Коврижка угодила ему в локоть, но, похоже, не помешала ни капельки.

— По крайней мере, мы тебя съедим не заживо.

— А ну прекрати!

Тави швырнул следующую коврижку — с тем же самым результатом. Толстая прядь, из которых была свита веревка, лопнула и принялась раскручиваться. С замиранием сердца Тави покосился вниз. До земли оставалось еще футов двадцать. Упасть с такой высоты, не повредив себе ничего, казалось маловероятным.

Еще одна жила лопнула, громко хлопнув, и Тави закачался, гадая, надолго ли хватит прочности оставшихся.

Дрожа от возбуждения, Тави бросил еще один взгляд вниз. Тридцать футов. Он выдернул ногу из петли, как можно быстрее соскользнул по серой веревке вниз, зацепившись руками за узел, и повис, болтая ногами в воздухе.

Веревка лопнула. Тави полетел вниз.

С учетом скорости, с которой стравливал веревку Дорога, и тех нескольких футов, которые он выиграл, соскользнув вниз, падать ему осталось немногим больше десяти футов. Ненамного выше, чем крыша хлева, а ведь он сколько раз прыгал с нее… ну, конечно, не на землю, а в сено — и все же прыгал, и не боялся ни капельки. Он только свел чуть согнутые ноги вместе, чтобы не пытаться устоять при касании с землей. Хорошо бы еще перекатиться…

Падение показалось ему бесконечным. Приземление все равно было жестким, болезненным, выбив из него дух. Он упал на бок и секунду лежал не шевелясь, так и продолжая сжимать в руках конец веревки.

Дыхание вернулось к нему несколько секунд спустя, и только тогда он смог наконец обратить внимание на несколько странных обстоятельств. Во-первых, снега здесь, на дне провала, не было совсем. То есть он, конечно, не видел снега и сверху, но как-то не придал тогда этому значения. Здесь было тепло. Влажно. Почти душно. Медленно, опираясь на руки, он сел.

Земля, на которой он сидел, — точнее, зеленоватый светящийся мох — показалась ему на ощупь приятно теплой, и он позволил себе минутную передышку, дав замерзшим за время спуска пальцам чуть-чуть отогреться. В ногах кололо, будто в них воткнули тысячу крошечных иголок, но через секунду-другую ощущение это прошло, оставив за собой только легкое жжение.

Тави поднялся на ноги, поправил сползший на сторону мешок и огляделся по сторонам.

То, что сверху казалось таким красивым, вблизи сбивало с толку и настораживало. Восковая плесень — то, что мараты называли «покровом», — покрывала все дно впадины и обрывалась у каменных стен. Только в одном месте она карабкалась вверх по откосу, чтобы поглотить чахлое, корявое деревце, пытавшееся вырасти из трещины в камне. Зловещее зеленое свечение придавало теням призрачный вид. В толще покрова тоже виднелись деревья, напомнившие Тави кости покойника.

Сверху послышался шорох. Тави повернулся и увидел Китаи — тот спрыгнул с веревки, пролетел несколько последних футов, отделявших его от земли, и приземлился бесшумно, застыв на мгновение на корточках, опираясь о землю руками и озираясь, как хищник. Глаза и волосы его отливали в свете покрова зеленым. Настороженный взгляд его метнулся вправо, влево, и он склонил голову набок, прислушиваясь к раскинувшемуся перед ним мерцающему лесу.

Страх и боль сразу сменились у Тави вспышкой гнева. Бесшумно ступая по пружинящей поверхности покрова, он подошел к Китаи. Тави хлопнул марата по плечу и, когда Китаи, вздрогнув, обернулся, с размаху врезал тому под дых.

Китаи дернулся, но увернуться от удара не сумел. Тави тем временем размахнулся и изо всех сил повторил удар. Китаи потянулся было к ножу, но Тави с силой оттолкнул его от себя, швырнув на светящуюся поверхность покрова.

Свирепо глядя на Тави, Китаи вскочил.

— Ну, алеранец! — выкрикнул он. — Зря мой родитель был снисходителен к тебе! Хочешь Испытания крови — так…

Китаи вдруг осекся, потрясенно глядя на него.

Занявший уже оборонительную стойку Тави никак не ожидал такой смены поведения марата. По спине его побежали мурашки. Он проследил направление взгляда марата — тот смотрел, не отрываясь, на его ноги.

Казалось, несколько брызг этого призрачного зеленого света попало Тави на башмаки. Он нахмурился и пригляделся внимательнее. Нет. Должно быть, при падении он пробил одной ногой плотную корку покрова, и капли светящейся слизи, чем бы она ни была, попали на кожу башмаков. Капли светились бледно-зеленым сиянием.

Тави нахмурился сильнее и стряхнул их. Потом посмотрел на Китаи. Тот все еще смотрел на него, широко открыв глаза и рот.

— Что? — не понял Тави. — В чем дело?

— Алеранец… дурак, — прошипел Китаи. — Ты повредил покров. Сейчас Хранители придут.

Тави похолодел, но все же возмутился.

— Ну, я бы не упал, если бы кое-кто не перерезал мою веревку.

— Не говори глупости, — огрызнулся Китаи. Взгляд его метнулся мимо Тави в гущу деревьев. — Покров в этом месте толстый. Потому мы и входим здесь. На моих глазах человек раз упал с высоты в шесть ростов, а его не пробил.

Тави облизнул пересохшие губы.

— Ох, — сказал он и покосился на светящуюся землю под деревьями.

Китаи бросил на него уничтожающий взгляд, подошел к месту, где приземлился Тави, наклонился над ним и потрогал пальцами светящуюся жижу.

— А здесь почему-то тоньше… Не понимаю. Так никогда не было.

— Похоже, они ожидали гостей, — заметил Тави.

Китаи повернулся к нему: глаза широко раскрыты, тело напряжено…

— Они знали, что мы придем. И теперь они знают, что мы здесь. — Взгляд юного марата метнулся направо, налево, и он бочком, держась спиной к каменной стене, подобрался на несколько шагов к Тави.

Тави тоже попятился к стене, опередив Китаи, и едва не споткнулся о бугорок на гладкой поверхности покрова. Тави взглянул под ноги, потом наклонился посмотреть внимательнее.

Бугорок оказался невелик, размером с курицу. Он выдавался из ровной в остальных местах поверхности полушарием зеленоватого света, и в глубине его что-то темнело. Тави наклонился пониже, вглядываясь в его толщу.

Там что-то шевельнулось. Тави отпрыгнул от бугорка, на мгновение лишившись дара речи.

— Это… — прохрипел он наконец. — Это же ворон. Там ворон. И он живой.

— Да, алеранец, — кивнул Китаи с плохо скрываемым нетерпением. — Порой вороны ведут себя глупо. Слетают вниз и клюют покров, и тогда приходят Хранители и погребают их в покрове. — Китаи скосил глаза в сторону, где виднелось несколько бугорков побольше — всего в дюжине шагов от свисавшей у подножия стены веревки. — Они могут прожить так много дней. Пока покров поедает их.

Тави поежился, будто за шиворот ему стекла талая вода.

— Ты хочешь сказать… Если эти Хранители поймают одного из нас…

— Погребенный в покрове марат может прожить еще несколько недель, алеранец.

Тави сделалось дурно.

— И вы их не спасаете?

Китаи смерил его холодным взглядом. Потом в несколько шагов оказался у ворона. Он достал нож, нагнулся и полоснул им по поверхности бугра. Резким движением он схватил птицу за шею и выдернул из липкой слизи покрова.

Куски птицы отваливались от тушки, как переваренное мясо. Ворон захрипел, и клюв его так и остался открытым. Глаза мигнули и остекленели.

— Видел, как быстро? — буркнул Китаи и отшвырнул останки птицы обратно на светящийся воск. — Видел, алеранец?

Тави уставился в землю, борясь с тошнотой.

— Я… Я видел.

Китаи посмотрел на него и поморщился. Потом повернулся и опять прижался спиной к стене.

— Нам надо шевелиться. Хранители придут осмотреть отверстие, которое ты проделал, и забрать останки ворона. Нам лучше быть подальше отсюда, когда они появятся.

— Нет, — пробормотал Тави. — Мне кажется, нам лучше…

Краем глаза Тави заметил какое-то движение в деревьях. Сначала он не разобрал, что это. Просто комок светящегося воска на стволе дерева. Но он шевелился. Мгновение Тави казалось, что это кусок покрова оторвался от покрывавшего дерево слоя воска и вот-вот упадет на землю. И тут по бокам комка словно выросли ноги. Из-под панциря покрова показалось нечто, напоминающее голову с большими, круглыми светящимися глазами. Существо расправило восемь суставчатых ног и бесшумно, с наводящей ужас ловкостью скользнуло по стволу дерева на землю, направившись к отверстию в поверхности покрова, где бурлила, как кровь в открытой ране, зеленая светящаяся жижа.

Восковой паук. Хранитель Тишины. Бесшумный, причудливый. Размером с крупного пса. Широко раскрытыми глазами, с отчаянно бьющимся сердцем смотрел Тави на это чудище.

Он покосился на Китаи — тот тоже застыл на месте и смотрел на Хранителя. Тварь тем временем припала к земле, и у основания ее головы развернулась бахрома из множества блестящих жвал. Паук подобрал останки ворона и, помогая себе передними ногами, затолкал их обратно в открытую рану покрова. Потом, ловко шевеля ногами, заделал отверстие свежим слоем воска.

Тави снова покосился на Китаи — тот махнул ему рукой, а другой прикрыл рот, недвусмысленно приказывая молчать. Тави кивнул и повернулся к Китаи. Глаза марата тревожно расширились, и он поднял руки ладонями вперед, останавливая Тави.

Тави застыл на месте.

За спиной его почти неслышное шуршание ног Хранителя о воск тоже стихло. Краем глаза Тави увидел, что тот снова подобрал ноги под себя и возбужденно покачивается из стороны в сторону. Паук пронзительно заверещал; звук этот напоминал слегка птичье чириканье, но только отдаленно — ничего подобного Тави слышать еще не приходилось. От этого звука по всему телу его пробежал неприятный холодок.

Впрочем, поверещав еще секунду-другую, Хранитель, похоже, вернулся к своей работе. Медленно, осторожно Китаи повернулся к Тави. Все так же осторожно, преувеличенно плавно он сделал Тави знак рукой, повернулся и бесшумной, скользящей, как в танце, походкой двинулся прочь.

Тави сглотнул и, стараясь подражать движениям марата, пошел за ним. Китаи держался каменной стены провала, и Тави крался за ним до тех пор, пока они не оказались в нескольких десятках ярдов от Хранителя. Тави ощущал его присутствие за спиной; странное, зловеще-чужое, оно беспокоило, словно прикосновение лапок мухи. Оказавшись вне пределов его зрения, он испытал изрядное облегчение и невольно шагнул ближе к Китаи, который оглянулся через плечо — сначала на Тави, потом мимо него — и глаза его расширились. Что-то мелькнуло в них — с трудом сдерживаемый страх, решил Тави. Ему показалось, Китаи тоже испытал облегчение от того, что Тави стоит так близко к нему. Они молча кивнули друг другу; Тави почувствовал, что это молчаливое взаимопонимание, установившееся между ними, означало перемирие.

Китаи медленно перевел дух.

— Будь как можно тише, — шепотом посоветовал он. — И двигайся плавно. Они видят резкие движения.

— Значит, если мы неподвижны, мы в безопасности? — таким же чуть слышным шепотом спросил Тави.

Лицо Китаи заметно побледнело. Он мотнул головой, стараясь даже это делать как можно более плавно.

— Они находят даже тех, кто не шевелится. На моих глазах находили.

— Должно быть, они ощущают присутствие людей каким-то другим способом, — нахмурился Тави. — По запаху, на слух или еще как-нибудь.

Китаи снова отрицательно мотнул головой.

— Не знаю. Мы держимся от них подальше — откуда нам знать. — Он огляделся по сторонам и поежился. — Мы должны быть осторожны. Он позвал. Остальные придут искать. Они пока не спешат. Но придут.

Тави кивнул, заставив себя сделать это как можно медленнее.

— И что нам делать?

Китаи мотнул головой в сторону торчавшего посередине леса древнего дерева.

— Продолжим Испытание, алеранец.

— Э… Может, не стоит?

— Ты как хочешь, алеранец, а я продолжу. Можешь оставаться, если боишься. — Губы его скривились в оскорбительной ухмылке. — Чего еще ждать от ребенка.

— Никакой я не ребенок! — злобно прошипел Тави. — Уж постарше тебя. Сколько тебе? Двенадцать? Тринадцать?

Китаи возмущенно прищурился.

— Пятнадцать, — прошипел он в ответ.

Мгновение Тави молча смотрел на своего соперника. Потом расплылся в улыбке. Ему стоило немалых усилий удержаться от смеха.

Китаи нахмурился еще сильнее.

— Что еще?

Тави медленно мотнул головой.

— Ничего, — прошептал он. — Ничего.

— Сумасшедший, — буркнул Китаи. — Вы, алеранцы, все сумасшедшие.

Он повернулся и, крадучись, двинулся в глубь светящегося леса.

Тави, хмурясь, последовал за ним, но и теперь ему приходилось сдерживать этот дурацкий смех. Когда от Хранителя их отделяло не меньше нескольких десятков ярдов, он снял со спины мешок, который чуть не силой навязал ему Линялый, и сунул в него руку.

В мешке обнаружились две маленькие баклажки хорошего лампадного масла, кремни в специальной черной коробочке, маленькая лампада, связка лучин для разжигания огня, заплетенные в причудливую косичку полоски вяленого мяса, два добротных теплых одеяла, несколько тонких деревянных прутьев, которые можно было соединить в удилище, лески и несколько хороших железных крючков.

А на самом дне мешка лежал зловещего вида нож с изогнутым лезвием длиной в две ладони Тави и шипастой гардой на рукояти. Боевой нож. Откуда у Линялого все это? Зачем раб держал это под рукой, словно готовый выступить в любую минуту? Он ведь, вспомнил Тави, вернулся почти сразу же — значит, мешок был уже уложен. Почему?

Тави тряхнул головой и почти врезался в Китаи, внезапно застывшего на месте. Он тоже остановился — так близко от марата, что кожей ощущал лихорадочный жар его тела.

— Что там? — шепнул он.

Китаи вздрогнул и чуть заметно мотнул головой.

На торчавшей из земли в каких-нибудь десяти футах от них покрытой слоем светящегося покрова коряге сидел Хранитель. Тави пошарил взглядом по земле в поисках пути к отступлению.

Вторая паукообразная тварь сидела на низко нависшей ветви — примерно на уровне головы Тави. Она пронзительно заверещала, раскачиваясь на своих узловатых лапах.

Первый Хранитель отозвался таким же верещанием, хотя в другой тональности. Он тоже принялся раскачиваться. Все новые голоса откликались со всех сторон. Много голосов. Слишком много.

Тави вздрогнул.

— Что нам делать? — спросил он чуть слышным шепотом.

— Я… — Китаи снова вздрогнул, и Тави увидел в его глазах уже ничем не скрываемый ужас. — Я не знаю.

Взгляд Тави метнулся к ближайшему из двух Хранителей. Тот мотал головой, и светлые глаза его бегали в разные стороны, двигаясь каждый сам по себе, как у хамелеона. Темная точка в центре глаза напоминала зрачок. И тут произошла странная вещь. Глаза Хранителя сменили цвет с белого на ярко-оранжевый, как огонь свечи.

И сразу же Хранитель замер. Оба глаза его уставились на подростков, и он испустил пронзительный свист, напоминающий крик какой-то безумной птицы.

Китаи затаил дыхание и бросился вперед.

Тави взглянул направо, налево — и во всех подробностях увидел, что делали Хранители. Глаза сидевшего дальше от них Хранителя тоже вспыхнули оранжевым светом и сразу же уставились на Китаи. Он тоже засвистел и следом за первым с бесшумной смертоносной ловкостью устремился за юным маратом.

В это мгновение Тави понял, как именно Хранители заметили их и как можно ускользнуть от их внимания.

— Китаи! — крикнул он. — Постой!

Свист Хранителей слышался уже со всех сторон, когда Тави бросился вслед за Китаи. Дело это было почти безнадежное: в отличие от него юный марат бежал налегке, да и скоростью не уступал перепуганному оленю. Тави едва удавалось не упускать того из вида — а вокруг тем временем на фоне зеленого свечения покрова загорались все новые оранжевые глаза восковых пауков.

Возможно, Тави так и не удалось бы догнать марата, если бы тот не попал ногой в ямку; наверное, в месте, где выбрался из покрова один из восковых пауков. В несколько прыжков Тави оказался рядом и подхватил паренька за волосы, не дав тому упасть.

— Уй! — выдохнул Китаи, выпучив глаза.

— Заткнись! — рявкнул Тави тоном, не терпящим возражений. — Давай за мной!

Китаи продолжал потрясенно моргать, но Тави не дал ему времени спорить. Он бросил короткий взгляд влево и помчался в направлении скальной стены провала. Несколько шагов он тащил марата за собой, пока тот не опомнился и не побежал сам. На пути у них внезапно вырос Хранитель; Тави отогнал страх и продолжал бежать прямо на него.

Паук попятился на двух парах задних ног, изготовившись к защите, однако, не добежав до того нескольких шагов, Тави замахнулся мешком и, едва не потеряв равновесия, изо всей силы врезал им по чудовищной твари. Хранитель оказался легче, чем казался на вид. Удар отшвырнул его в сторону, он с силой шмякнулся об облепленный воском древесный ствол и повис на нем, обхватив его всеми восемью ногами.

Тави уже бежал дальше, а свист и щебетание Хранителей делались все громче, пронзительнее, наполняясь тем, что казалось Тави ледяной, неземной злобой.

Задыхаясь, добежали они до скальной стены. Тави бросил мешок, оставив его болтаться на лямках. Это высвободило ему обе руки, и он приложил ладони к камню, глядя вдоль стены сначала вверх, а потом в стороны, вглядываясь в темный камень в слабом свечении покрова.

— Веревки далеко отсюда, — прошипел Китаи. — Нам не убежать.

— Нам не надо бежать, — возразил Тави. Он прижался к камню губами, лизнул его языком и сплюнул известковую кислятину. — Сюда, — бросил он, поднял мешок и побежал вдоль стены вправо, на бегу роясь в его содержимом.

— Они нас окружают, — спокойным, лишенным надежды голосом сообщил Китаи. — Прижимают к стене.

— Нам не нужно бежать далеко, — заверил Тави. Он достал одну из баклаг с маслом и бросил ее Китаи. — Подержи-ка.

Марат с опаской поймал баклагу и хмуро покосился на Тави.

— Что это?

— Подержи это чуть-чуть. Есть одна мысль.

Справа от него мерцали оранжевые глаза, и Тави не заметил бросившегося на него Хранителя до тех пор, пока тот не оказался на расстоянии прыжка. Китаи вовремя поставил ему подножку, и он покатился по земле. Хранитель пролетел над ним, промахнувшись на долю дюйма. Он приземлился на стену, зацепился за нее ногами и почти сразу же повернулся для нового прыжка, злобно щелкая жвалами о панцирь.

Китаи выхватил свой каменный нож и швырнул его. Тяжелое лезвие врезалось твари в голову, и из нее выплеснулся фонтан светящейся зеленоватой жижи, смешанной с чем-то темным, едко пахнущим. Хранитель все-таки прыгнул, но лишенное управления тело просто описало в воздухе дугу и упало на землю, где и осталось лежать, дергая ногами.

Китаи рывком поднял Тави на ноги.

— Надеюсь, алеранец, ты придумал что-то стоящее.

— Угу, — буркнул Тави, не в силах сдержать дрожи от страха и напряжения. — Угу, я тоже надеюсь.

Он побежал дальше; Китаи не отставал.

Журчание воды донеслось до Тави парой секунд спустя, и он ускорил бег, перепрыгивая через валявшиеся на земле сучья. Скальную стену перед ними рассекала длинная, узкая трещина, из которой струился ручеек. У основания расселины он впадал в длинный, узкий прудик; земля на противоположном берегу его оставалась чистой от покрова. Вода в пруду была зловеще темной, и Тави не мог разглядеть, насколько он глубок.

— Нам здесь не подняться, алеранец, — выдохнул Китаи.

Еще один пронзительный свист послышался совсем рядом, и Китаи резко крутанулся в ту сторону, напряженно пригнувшись в ожидании нападения.

— Заткнись, — отрезал Тави. — Дай мне масло!

Он выхватил флягу из рук у Китаи и выдернул пробку из горлышка. Потом вернулся на несколько шагов назад и, с силой ударив подошвой в нескольких местах по восковой поверхности покрова, проломил ее, так что оттуда начала сочиться светящаяся слизь.

Весь лес, казалось, был полон теперь разъяренным визгом и свистом.

— Что ты делаешь? — прошипел Китаи. — Ты же показываешь им, где мы!

— Да, — согласился Тави. — Именно так.

Он плеснул масла на покров, в проделанные его башмаками пробоины, занялся коробкой с кремнями, выбрал два и опустился на колени рядом с разлитым маслом. Подняв взгляд, он увидел несколько дюжин приближавшихся к нему оранжевых глаз.

— Что ты задумал? — почти выкрикнул Китаи. — Быстрее!

Тави выждал, пока глаза подобрались совсем близко. А потом поднес руки к масляной луже и с силой ударил кремнем о кремень. Сноп ярких искр упал в пролитое масло. Одна попала в место, где слой масла был тоньше, и вся лужица сразу вспыхнула ослепительно-ярким огнем. Пламя выплеснулось из пробоины в покрове столбом высотой Тави по грудь.

Тави отпрянул от огня, ухватил юношу-марата за отворот куртки и потащил к пруду. Они скатились в холодную воду, и Тави потащил Китаи дальше от берега. Пруд оказался мелким: вода едва доходила им до бедер, но была обжигающе холодной. Тави с Китаи хором охнули от холода, потом Тави опомнился и оглянулся на Хранителей.

При виде огня восковые пауки совершенно обезумели. Те, которые находились ближе к нему, пятились или бегали вправо-влево, издавая пронзительный визг. Другие, которых отделяло от огня большее расстояние, принялись подпрыгивать в замешательстве или страхе, не переставая при этом возбужденно щебетать. Ни те ни другие подростков в пруду, похоже, не видели.

— Получилось! — прошептал Тави. — Давай, быстро! — Он полез в мешок и достал из него оба одеяла. Сунув одно из них Китаи, он окунул второе в воду. Потом вынул и, сжавшись от холода, накинул его на плечи и голову. — Живо! — скомандовал он. — Накройся!

Китаи уставился на него.

— Что ты делаешь? — прошипел он. — Нам нужно бежать, пока есть возможность.

— Да накройся же! Быстро!

— Зачем?

— Глаза, — пояснил Тави. — Когда они были близко от нас, цвет их глаз менялся. Они видели тебя, а не меня.

— Что ты хочешь сказать?

— Они видят жар твоего тела, — пробормотал Тави, с трудом шевеля окоченевшими губами. — Вы, мараты… мне всегда кажется, будто у вас температура. Вы горячее. Пауки видят вас. Когда я поджег воск…

— Ты их ослепил, — догадался Китаи.

— Ну да. Намочи одеяло в воде и накройся им.

— Умно! — произнес Китаи.

На этот раз в его голосе звучало неподдельное восхищение. Резким движением он поддернул вверх куртку, чтобы она не намокала сильнее, и наклонился, чтобы окунуть в воду одеяло. Тави потрясенно уставился на марата. Китаи покосился на него.

— Ты что?

— Глазам своим не верю, — выдохнул Тави. Он почувствовал, что краснеет, и поспешно отвел взгляд, для верности прикрыв лицо одеялом. — Вороны… глазам своим не верю!

— Чему не веришь, алеранец? — шепотом переспросил Китаи.

— Ты… ты же девчонка!

ГЛАВА 34

Китаи нахмурилась, сдвинув светлые брови.

— Я? Что?

— Ты девчонка, — возмущенно повторил Тави.

— Нет, — свирепым шепотом возразила Китаи. — Я щенок. У нас, маратов, все дети до посвящения щенки. Вот когда я пройду посвящение тотему — тогда я стану молодой женщиной. До тех пор я щенок, такой же, как все. У нас не так, как у вас, алеранец.

Тави не выдержал и покосился на нее.

— Но ты же девчонка.

Китаи закатила глаза.

— Хватит уже, мальчик из долины.

Она выпрямилась и медленно двинулась из воды.

— Стой! — зашипел Тави и вытянул руку, останавливая ее.

— Чего еще?

— Подожди, пока они уйдут. Если ты пойдешь прямо сейчас, они тебя увидят.

— Но я же под холодным одеялом.

— Ну да, и когда ты пойдешь перед огнем, ты будешь здесь единственным холодным предметом, — сказал Тави. — Когда огонь прогорит, они снова разбегутся искать нас — вот тогда у нас будет шанс.

Китаи нахмурилась, но все же попятилась обратно в воду.

— А что надо сделать?

Тави даже поперхнулся.

— Вернуться в лес. К тому большому дереву.

— Не говори глупости, — сказала Китаи, хотя и без особой уверенности в голосе. — Хранители начеку. Никому еще не удавалось дойти до дерева и вернуться, когда Хранители разбужены. Мы просто погибнем.

— Ты забыл… забыла. Я-то и так должен умереть. — Он нахмурился. — Впрочем, может, оно и к лучшему. Не хочу тащить девчонку на такое опасное дело.

Китаи обиженно насупилась.

— Можно подумать, теперь у меня меньше возможности побить тебя, чем пару минут назад.

Тави мотнул головой.

— Да нет, не в этом дело.

— Тогда в чем?

Он пожал закутанными в мокрое одеяло плечами.

— Не знаю, как объяснить. Мы, ну… Мы обращаемся с нашими женщинами не так, как с мужчинами.

— Ну и глупо, — буркнула Китаи. — Так же глупо, как продолжать сейчас Испытание. Если мы оба вернемся без Благословения, Испытание будет считаться отложенным. Они дождутся следующего новолуния и повторят его. А до тех пор ты будешь считаться гостем Дороги и жить под его защитой.

Тави нахмурился, лихорадочно размышляя. Часть его разве что не кричала от облегчения. Он может выбраться из этого дурацкого провала с его жуткими обитателями и вернуться в тот, нормальный мир. Ну не совсем нормальный — среди маратов-то, — но все-таки такой, в каком можно жить, и ему ничего не будет угрожать до самого следующего Испытания. Он еще может выжить.

Да, но следующего новолуния придется ждать несколько недель. Мараты нанесут удар задолго до этого срока — нападут на гарнизон, а потом на все оставшиеся без защиты стедгольды долины, включая его родной. На мгновение Тави представил себе, как возвращается в Бернардгольд лишь для того, чтобы застать его в руинах, с повисшей в воздухе вонью горелого мяса и паленых волос; чтобы отворить тяжелую створку ворот и спугнуть тучу воронья, пировавшего на обезображенных телах знакомых ему с детства людей. Его тети. Его дядьки. Фредерика, Беритты, старой Битте и многих, многих других.

Его снова затрясло — не от холода, а от внезапного осознания того, что он не может отвернуться от всех этих людей. Если он вернется с этим дурацким грибом и тем самым подарит своей семье больше шансов выжить, значит, он должен сделать все, что в его силах, чтобы принести его. Он не может вернуться прямо сейчас, он не может повернуть назад, пусть это и означает для него самого смертельную опасность.

Он может окончить свою жизнь, как тот ворон, — погребенным в покрове, поедаемым заживо. Какое-то мгновение он не мог думать ни о чем, кроме светящихся глаз Хранителей. Их было слишком много. Они оставались здесь, поблизости, они сгрудились у догоравшего уже огня, копошась беспорядочной кучей, переползая друг через друга. Кожистые панцири их издавали при трении друг о друга противные, скрежещущие звуки. И запах… От них пахло чем-то зловонным, едким, неземным. Стоило Тави понять, что он чувствует их запах, как ему сделалось еще больше не по себе.

— Я должен идти, — сказал Тави.

— Ты умрешь, — просто сказала Китаи. — Это невозможно.

— Я иду.

Она пожала плечами.

— Что ж, это твоя жизнь. Погляди на себя. Ты же дрожишь так, что зубы стучат.

Ее странные светлые глаза всматривались в его лицо. Она не задала вопроса вслух, но он понял ее и без слов: «Зачем?» Он прерывисто вздохнул.

— Это не важно. Не важно, что мне страшно. Я должен достать этот проклятый гриб и вернуться. Это единственное, чем я могу помочь своей семье.

Долгую минуту Китаи молча смотрела на него. Потом понимающе кивнула.

— Теперь я понимаю, мальчик из долины, — кивнула она и огляделась по сторонам. — Я не хочу умирать. Но моя семья не зависит от этого. Нет смысла в свободе от родителя, если я мертва.

Тави задумчиво прикусил губу.

— Скажи, Китаи, а может быть так, что мы оба принесем Благословение? Что случится, если мы вернемся с ним одновременно?

Китаи нахмурилась.

— Тогда будет считаться, что Единственный согласен с доводами обоих, — ответила она. — Вождь будет волен решать сам.

— Погоди-ка. — Сердце у Тави забилось быстрее. — Ты хочешь сказать, что сможешь уйти от отца, а он при этом сможет увести ваших от битвы с нашими?

Китаи удивленно уставилась на Тави, потом медленно улыбнулась.

— Клянусь Единственным, да. И он с самого начала задумал именно это. — Глаза ее подозрительно заблестели, и она несколько раз моргнула. — Все дело в том, что на вид Дорога не так умен. Потому, наверное, мать его и любила.

— Значит, действуем заодно, — сказал Тави и протянул ей руку.

Она покосилась на нее, нахмурилась, но повторила его жест. Рука ее была горячей, сильной. Тави сжал ее.

— Это значит, — пояснил он, — что мы согласны действовала вместе.

— Очень хорошо, — сказала Китаи. — И что, по-твоему, нам сейчас делать?

Тави покосился на Хранителей, которые начали наконец понемногу расползаться в разные стороны.

— Есть одна мысль.

* * *

Спустя час Тави, укутанный с ног до головы в мокрое, холодное одеяло, молча шагал по гладкой поверхности покрова, считая про себя шаги. Он досчитал уже почти до пятисот. Футах в десяти перед ним скользил над землей, направляясь в сторону большого дерева, Хранитель. Тави шел за ним следом уже несколько минут, но тот ни разу не обернулся и вообще не выказывал никаких признаков того, что замечает его присутствие. Это еще больше убедило Тави в том, что он верно разгадал принцип, по которому эти твари видят его. Так что до тех пор, пока он не производит шума и не делает резких движений, он может считать себя невидимкой.

Огромное дерево становилось все ближе и ближе, хотя чем больше смотрел на него Тави, тем меньше оставалось у него уверенности в том, что слово «дерево» подходит для описания этого.

Хотя остальная часть леса сплошь была покрыта слоем светящегося покрова, это дерево — с гладким, прямым, почти лишенным ветвей стволом — единственное покрывалось им на высоту не больше десяти или пятнадцати футов. Ствол его был поистине огромен, не уступая в обхвате стенам Бернардгольда. Казалось, он вовсе лишен коры — просто гладкая древесина, массив которой вздымался на высоту больше сотни футов и завершался там чуть скругленными, неправильными краями, словно чья-то исполинская рука оторвала верхушку, а время сгладило излом.

У основания ствола зияло похожее на пещеру дупло — искривленный темный треугольник выше человеческого роста. Тави остановился, продолжая наблюдать за бежавшим перед ним Хранителем. Тот не спеша забежал в дупло, и почти сразу же с противоположной стороны проема показался другой Хранитель, словно там имелся сквозной туннель.

Тави постоял еще немного. Вскоре Хранитель, за которым он шел сюда, а может, и другой, но очень на него похожий, выбежал из дерева в том же самом месте. Еще один прибежал к дуплу с другой стороны, зашел в дерево в том же месте, где и предыдущий, и появился с другой стороны дупла через несколько секунд.

Должно быть, Хранители носили что-то в дерево. Что-то небольшое — как муравьи в свой муравейник. Пищу? Воду? Что, интересно? Тави тряхнул головой и пощупал одеяло. Оно оставалось холодным, но не таким ледяным, как несколько минут назад. Слишком теплым был воздух здесь, в центре провала. Ясное дело, ему надо спешить: с каждой впустую потраченной секундой его маскировка слабеет.

Тави постарался унять сердцебиение. А вдруг эти букашки хитрее, чем он думал? Может, они позволили ему добраться сюда только потому, что им так выгоднее? Если они специально заманивают его в место, откуда нет спасения, — тут-то они навалятся на него всем скопом и слопают…

И что, думал он, может находиться внутри этого дерева? Почему хранители то и дело тащат сюда что-то? Если они и правда вроде муравьев, наверное, у них и разделение обязанностей есть: одни добывают пищу, другие бьются… Значит, у них и матка должна быть? А если так, не она ли сидит там, в дереве, в самом центре их царства?

Еще с дюжину подобных вопросов сменили друг друга в голове у Тави, пока до него не дошло, что он стоит без движения. Ответов на эти вопросы он так и не получил, да и не получит, стоя на месте и с каждой секундой теряя спасительный холод. Теряя защиту.

Правда, считать в уме он не переставал. Досчитав до пятисот, Тави затаил дыхание, приготовившись бежать без оглядки, если что-то пойдет не так, и прекрасно понимая: шансы на спасение из центра провала на редкость призрачны. Он стоял и ждал. Ничего не происходило.

Сердце его снова забилось быстрее по мере того, как паника захлестывала его. Может, Китаи сбежала, отказавшись от своей части общего плана? Может, все уже давно идет наперекосяк? Может, ее обнаружили и убили прежде, чем она начала действовать? Да она вообще-то умеет считать до пятисот? Что случилось?

Тави оставался на месте и продолжал считать, решив дойти до шестисот и лишь тогда бежать.

И тут тишина Воскового леса взорвалась пронзительными визгом и свистом. Если бы Тави не видел это своими глазами, он ни за что не поверил бы, что так много Хранителей находилось совсем рядом с ним, оставаясь незамеченными. Они выбегали отовсюду — из любого места, покрытого светящимся покровом, выбираясь из-под воскового слоя на земле, сваливаясь со светящихся сучьев корявых деревьев, спеша толпой из дупла в большом дереве. Их были сотни, если не тысячи, и воздух дрожал от их свиста, визга и скрежета панциря о панцирь.

Тави застыл в ужасе. Это было все, что он мог сделать, чтобы не броситься куда глаза глядят. Один из Хранителей прошмыгнул так близко от него, что едва не задел его мокрого плаща.

И все они спешили в одном направлении: противоположном тому, где находились веревки и путь в мир наверху. Китаи все сделала как надо, решил Тави. Она использовала половину оставшегося масла и подожгла его кремнями, отвлекая внимания Хранителей. Если с ней все в порядке, если она делает все, как договорились, она пробирается сейчас, укутавшись в мокрое одеяло, к веревкам.

Последний из Хранителей скрылся между светящимися деревьями. Тави оставалось только исполнить свою часть плана.

В горле его застрял ком, а ноги сразу лишились всех мускулов и связок. Ему показалось даже, что они в любое мгновение подломятся под ним и уронят его на корку покрова, так ему было страшно. Он сделал над собой усилие, замедляя дыхание и стараясь, чтобы дрожь его оставалась в пределах, невидимых для Хранителей, и шагнул внутрь, в дупло.

Внутри покров лежал уже не тем ровным слоем, как снаружи, в лесу, — он громоздился в нем горами, как зерно в амбаре. Здоровенные комки светящегося воска лепились к стенам или закручивались вокруг друг друга, напоминая внутренности какого-то огромного, светящегося животного. Мгновение Тави в замешательстве смотрел на это нагромождение. По-своему оно было красиво — какой-то извращенной, завораживающей неземной красотой.

Он с усилием оторвал взгляд от самого замысловатого завитка и придвинулся ближе к стене — ему показалось, что здесь меньше шансов на то, что в него врежется какой-нибудь припозднившийся Хранитель.

Оглядываясь по сторонам, пытаясь сориентироваться по описанию Китаи, он двинулся в глубь дупла. Он обогнул напоминающую муравейник груду скрученных в тугой узел пластов покрова и шагнул на поверхность, сплошь покрытую небольшими бугорками — не иначе, под ними прятались до срока еще тысячи Хранителей.

Он нашел грибы там, где говорила Китаи: в центре небольшого круга посереди этой бугристой поляны. Они росли у подножия светящейся насыпи высотой в два человеческих роста — почти с небольшой дом. Исходящий из насыпи свет слегка пульсировал, и Тави показалось, будто он видит в глубине зеленой массы что-то темное, узкое.

Он подобрался ближе. Страх накатывал на него ледяными волнами — еще холоднее, чем липнущее к телу мокрое одеяло. В коленях снова появилась противная слабость, и дыхание против воли снова участилось.

«А Китаи, пожалуй, даже хорошенькая, — заключил он. — Ну, дикарка, конечно, но и лицо, и глаза у нее такие… привлекательные, что ли. Будь она одета не в эту дрань, она была бы куда более похоже на девушку. Ну конечно, я ведь уже чуть было не увидел ее без куртки. Вели я ей зайти в воду поглубже, она сняла бы ее совсем…»

При мысли об этом щеки его запылали, но отделаться от нее как-то тоже не получалось.

Тави резко тряхнул головой. Что это такое с ним? Ему надо держаться осторожнее, достать Благословение Ночи. Китаи говорила, у этих темных грибов нижняя поверхность шляпки покрыта шипами — она раз укололась, так у нее рука нарывала потом несколько месяцев.

Он огляделся по сторонам, но ни одного Хранителя не увидел. Он понимал, что это, может быть, лишь видимость — вполне возможно, ему достаточно было протянуть руку и наткнуться на добрую дюжину Хранителей. Однако, как бы страшно ему ни было, он не мог не довести дело до конца.

Такова, в конце концов, история его народа. Алеранцы никогда не позволяли страху или вероятности неудачи удержать их от действия. Их древнейшие деяния, говорил ему как-то дядя, уходят в глубь веков так далеко, что пергаменты, на которых записаны предания о них, истлели, а письмена на камнях стерлись непогодой. Они пришли в Карну из какого-то другого места, и число их не превышало нескольких тысяч, и весь мир ополчился на них. Они одолели ледовиков, и Детей Солнца с их цитаделью в Лихорадковых Джунглях, они рассеяли маратов и канимов и объявили земли Алеры своими. Они овладели морями, которые окружали их дом, они оттеснили ледовиков далеко на север, а маратов одолели в кровопролитных битвах. Алеранцы с их заклинаниями и фуриями владели миром, и никакой другой народ не мог оспорить их владычества.

Тави вздрогнул и несколько раз моргнул. Должно быть, он целую минуту так и стоял на месте, не шевелясь, протянув руку к ближнему грибу. Он встрепенулся и, задыхаясь от волнения, сорвал один гриб, потом другой и аккуратно положил их в поясную сумку.

И тут ему показалось, будто в толще насыпи перед ним что-то шевельнулось.

Вздрогнув, Тави перевел взгляд в ту сторону и сразу же чуть не вскрикнул от боли, уколовшись о шипы следующего гриба. Он отдернул руку, и несколько капель крови упало на светящуюся поверхность насыпи.

В оцепенении смотрел Тави на насыпь и забрызгавшие ее красные точки. Поверхность покрова резко дернулась, вспухла, а потом сморщилась в том месте, где на нее попала кровь. Она вдруг напомнила Тави шкуру какого-то огромного, отвратительного зверя, отчего по коже его забегали мурашки, На его глазах капли крови исчезли в насыпи, растворившись в ней словно упавшие на поверхность воды снежинки.

А потом неясная темная тень в насыпи вдруг вздрогнула. И пошевелилась. Медленно, словно пробуждаясь от долгого, векового сна, она расправила члены, и Тави вдруг ощутил на себе ее жуткий взгляд.

Страх захлестнул его с головой — не тот леденящий страх, который сковывал его движения прежде, но обжигающий страх, оставивший в голове одну-единственную мысль: «Беги!»

Тави повернулся и, не думая о том, что может открыть себя, бросился со всех ног прочь.

Позже он почти ничего не вспомнил из этого бегства. Два-три раза вслед ему раздался из деревьев возмущенный визг Хранителей, но их было немного, и он бежал все быстрее — он даже не знал, что может бегать так быстро.

Только раз он оглянулся на бегу и увидел у подножия исполинского дерева, у входа в дупло-пещеру что-то такое высокое, блестящее, жуткое. Это «что-то» стояло в проеме, и Тави не мог разглядеть его как следует, но каким-то образом ощущал, что это и отвратительно, и притягательно одновременно.

Протяжный, басовитый свист, раздавшийся среди деревьев, показался Тави кошмарным издевательским смехом. Тави ускорил бег, не рискуя больше оглядываться. Он мчался по пружинящей корке покрова, не обращая внимания на боль в ногах и на то, что легкие его вот-вот могут разорваться от непосильной нагрузки. Он едва не пропустил лоскута от одеяла, который он оторвал и повязал на ветку, обозначив этой вешкой обратный путь. От этой вешки была видна следующая, и так, от лоскута к лоскуту, добрался он до веревок у подножия скалы.

— Эй, алеранец! — услышал он голос за спиной. Китаи спрыгнула с ближнего дерева. — Принес?

— Две штуки! — крикнул в ответ Тави. — Больше не получилось.

Китаи протянула руку, и он сунул в нее один из двух грибов.

— Бежим! Ну, живо, живо!

Китаи кивнула, но вместо того, чтобы бежать, пригнулась к земле. Тави стоял рядом, приплясывая от нетерпения и то и дело поглядывая назад.

— Да быстрее же! — выдохнул он. — Ну!

Спокойными, уверенными движениями Китаи достала кремни и ударила их друг о друга. Искры упали на разостланное на земле пропитанное маслом одеяло. Китаи подождала, пока оно разгорится как следует, и схватилась за конец рыболовной лесы — уходя к дереву, Тави намочил ее в пруду. Леска тянулась вверх, перекидывалась через одну из верхних, живых ветвей дерева и спускалась обратно; другой конец ее был привязан к горящему одеялу. Перебирая руками, Китаи вздернула одеяло вверх, пока оно не застряло в листве.

Ветка занялась сразу, осветив все вокруг с высоты, и снова ответом на это стал хор устрашающих воплей — но на этот раз тот басовитый свист перекрыл их и продолжался, когда те уже стихли.

Китаи посмотрела на Тави неожиданно широко открывшимися глазами.

— Что это?

— Не знаю, — ответил Тави. — Кажется, это я… гм… разбудил эту тварь.

Они переглянулись и, не сговариваясь, бросились к веревкам. До них, до безопасности оставались считанные ярды. Краем глаза Тави видел спешивших на огонь со всех сторон Хранителей; они подступали сплошным копошащимся ковром светящихся глаз, суставчатых лап и кожистых панцирей.

Тави добежал уже до веревок, а Китаи оставалось до них каких-то несколько шагов, когда что-то метнулось к ним с одного из покрытых покровом деревьев — что-то длинное, узкое и до ужаса стремительное. Чем бы это ни было, только не Хранителем, ибо оно выбросило вперед длинную конечность, поймало тонкими, хитиновыми пальцами Китаи за лодыжку, и та полетела на землю. Девушка взвизгнула от неожиданности и забилась, однако пальцы держали ее стальной хваткой.

То, что случилось потом, Тави видел урывками. В памяти его сохранилось, как он повернулся и увидел нечто вроде чудовищного размера осы, на полупрозрачных крыльях которой переливались отсветы покрова. Она склонилась над Китаи, резко опустила голову и впилась жвалами в бедро Китаи. Та истошно закричала и принялась молотить кулаками по голове осоподобной твари — раз, два… Потом глаза ее закатились, а тело задергалось в жестоких судорогах. Она продолжала кричать, но и крик выходил рваный и быстро слабел.

Осоподобная тварь, покрытая светящейся слизью покрова, подняла голову и оглушительно засвистела. Со жвал ее капала кровь, и Тави разглядел фасетчатые глаза, а еще какую-то желтоватую жидкость, сочившуюся из ран Китаи.

— Мальчик из долины! — донесся до него далекий голос. Тави задрал голову и увидел Дорогу, свесившегося, держась одной рукой за веревку, над обрывом. Даже на таком расстоянии Тави видел, что лицо его искажено страданием.

— Алеранец! — кричал Дорога. — Тебе ее не спасти! Поднимайся!

Тави переводил взгляд с Дороги на девушку и обратно. Жуткая тварь так и нависала над продолжавшим дергаться телом Китаи. Тошнотворный страх захлестнул его с головой, и он невольно отвернулся, не в силах смотреть на этот ужас. Рука его сама собой вцепилась в спасительную веревку.

Китаи спасла ему жизнь.

Она поверила в его план, поверила в то, что он выведет их обоих отсюда живыми.

И никто, кроме него, не мог помочь ей.

Тави отпустил веревку.

Он повернулся и побежал — не к нависшей над Китаи гадине, но мимо, к светящимся деревьям, к тому из них, которое они только что подожгли. Лес вокруг кишмя кишел Хранителями. Он слышал, как они приближаются, слышал их свист и визг.

Тави подпрыгнул, зацепился за нижний сук дерева, подтянулся и полез по дереву вверх, в направлении огня. На полпути к вершине, подтянувшись к очередной ветке, он оказался нос к носу с Хранителем. От неожиданности тот отпрянул, щелкая жвалами о панцирь.

Времени на размышления у Тави не было. Почти машинально выхватил он из-за пояса зловеще изогнутый нож Линялого и полоснул тварь по глазам. Паук попятился; Тави преследовал его, целя ножом в жуткую морду.

Хранитель взвизгнул и, опрокинувшись навзничь, полетел с дерева вниз, с высоты футов в двенадцать. Снизу донесся хруст, и Тави, увидел, что тварь лежит на спине, слабо размахивая лапами в воздухе, а из разбитого панциря сочится все та же светящаяся жижа.

Впрочем, судя по визгу, щебету и свисту приближались и новые Хранители. Тави полез по дереву дальше, пока не добрался до ветви, свободной от налета покрова и недостаточно толстой, чтобы выдержать его вес. Почти на самом конце ее висело горящее одеяло, и пламя с него уже ползло по ветке к стволу.

Тави несколько раз полоснул ножом по ветви у самого ствола; острая сталь легко вгрызалась в мягкую древесину. Потом он зажал нож зубами и обеими руками потянул ветку на себя.

Она с треском сломалась, и он принялся спускаться, держа одной рукой продолжавшую гореть ветку с пропитанным маслом одеялом. Оказавшись на земле, он повернулся и побежал к Китаи.

Навалившаяся на нее тварь заметила его приближение и с шипением повернулась к нему, растопырив жвала и передние ноги. Хотя огонь отражался уже в тысячах ячеек ее фасетчатых глаз, покрытое мерзкой слизью тело ее казалось каким-то недоделанным, словно она не завершила еще цикл превращения непонятно во что. Полуродившаяся, полуживая, похожая на огромную осу тварь с жужжанием затрепетала крыльями и засвистела окружавшим ее Хранителям.

Тави заорал во все горло и замахнулся своим горящим суком. Тварь зашипела и, трепеща крыльями, отпрянула от огня. Тави продолжал наступать, отгоняя это чудище от неподвижного тела Китаи. Девушка лежала на земле, белая как полотно; глаза ее оставались открытыми, но не моргали, грудь вздымалась от редких вздохов. Тави просунул под нее руку и рывком закинул ее на плечо. Он пошатнулся под ее весом, но страх придал ему силы — он подхватил свою горящую ветку и описал ею круг в воздухе, отгоняя чудище дальше от себя.

Тварь с неожиданной легкостью отпрыгнула и повисла на стене в нескольких ярдах от веревок, не сводя с него своих жутких глаз. Ох, вороны, подумал Тави. Она знает. Она знает, что я иду к веревкам. Если он останется на месте, ему конец. Даже если на него не прыгнет эта тварь, его очень скоро одолеют Хранители — просто числом. Да и силы его — как ни подстегивал их страх — начинали иссякать. Ему нужно дотащить Китаи хотя бы до веревок… там он сможет привязать ее, чтобы Дорога поднял ее наверх.

Дорога… Тави задрал голову и увидел его светлую на фоне темного неба фигуру далеко вверху — тот смотрел на них.

— Держись, мальчик из долины! — крикнул вождь гаргантов и скрылся за краем обрыва.

Что ж, у него был еще шанс. Выставив перед собой горящую ветку, он бросился вперед, прямо на чудище, которое бочком, по-крабьи, карабкалось вверх по стенке. Тави посмотрел на скалу над тварью — никуда не годится: скала выступала вперед, скрывая тварь от взгляда сверху. Он должен выманить эту гадину ближе к веревкам.

— Ох, фурии, Китаи, — надеюсь, это сработает.

Он бесцеремонно опустил девушку обратно на землю, бросился вперед, схватился за ближнюю к нему веревку и полез вверх.

Тварь испустила свист и поспешила к нему. Он понимал, что у него практически нет никаких шансов увернуться от нее или хотя бы защищаться, вися на откосе, и все же он вынул нож из зубов и замахнулся им на чудище. Оно помедлило, оставаясь вне пределов его досягаемости. Его жуткая голова склонилась набок, словно оценивая новую угрозу.

— Дорога! — завопил Тави. — Здесь, оно здесь!

Сверху до него донесся сдавленный, словно от натуги, крик. Тави ни за что не поверил бы, что человек способен поднять такой здоровенный валун. Однако Дорога снова показался на краю обрыва, держа над головой камень размером с гроб. Все мускулы его вздулись от усилия; он сделал движение плечами, и огромный камень, вращаясь, полетел прямо на тварь.

Голова ее на тонкой шее резко повернулась назад. Взмахнув крыльями, чудище попыталось увернуться, но недостаточно быстро. Камень просвистел на расстоянии каких-то нескольких дюймов от Тави и врезался в отпрыгнувшую от стены тварь, отшвырнув ее на землю в десятке с лишним ярдов от веревок. Врезавшись в землю, камень разбился на множество осколков, разлетевшихся во все стороны вперемешку с брызгами светящейся слизи из покрова.

Острая боль пронзила ногу Тави, и, опустив взгляд, он увидел, что каменный обломок вспорол ему штанину и до крови рассадил икру. Сверху послышался торжествующий рев Дороги, от которого, казалось, содрогнулись стены провала.

Чудище снова засвистело, на этот раз более пронзительно — злобно и, как показалось Тави, испуганно. Оно билось, но подняться на ноги не смогло и начало отползать к деревьям, под которыми снова стали появляться светящиеся глаза Хранителей. Тави выпустил из руки нож, соскользнул по веревке вниз и бросился к Китаи. Схватив ее под мышки, он рывками, задыхаясь и кряхтя от натуги, поволок ее к веревкам.

— Алеранец, — прошептала она, открыв глаза. Лицо ее побелело отболи. — Алеранец… Поздно… Яд… Отец… Скажи ему, мне жаль.

Тави уставился на нее.

— Нет, — выпалил он. — Нет, Китаи. Мы почти выбрались.

— Ты все хорошо придумал, — пробормотала она. Голова ее бессильно свесилась набок; глаза снова закатились.

— Нет, — прошипел Тави с неожиданной даже для него самого злостью. — Нет, вороны тебя побери! Ты не можешь! — Он сунул руку в сумку и принялся рыться в ней, почти ничего не видя от слез. Должно же быть что-то. Она не может, не имеет права умереть. Нельзя же так. Они ведь почти спаслись.

Что-то больно кольнуло его в палец. Проклятый гриб… он снова укололся об его шипы, вороны их побери. Благословение Ночи.

«Лихорадка. Отрава. Рана. Боль. Даже возраст. Он побеждает их всех. Для нашего народа нет ничего более ценного»…

Всхлипывая, Тави схватил гриб и принялся, не обращая внимания на боль, обрывать шипы. Со всех сторон слышался визг Хранителей; они подступали все ближе, хотя продолжавшая гореть ветка сбивала их с толку, замедляя продвижение.

Тави наклонился и приподнял голову Китаи, подсунув под нее руку, потом протянул другую руку к ране на ее бедре и изо всех сил сдавил гриб.

Прозрачная, пахучая жидкость сочилась у него между пальцев и капала в рану, смешиваясь с кровью и желтым ядом. Нога Китаи дернулась, и девушка вдруг резко вздохнула.

Остаток гриба Тави поднес к ее губам и сунул в рот.

— Ешь, — приказал он. — Ты должна съесть это.

Губы Китаи дернулись, а потом она механически начала жевать. Прожевав и проглотив гриб, она медленно открыла глаза и уставилась на Тави.

Время как будто остановилось. Тави неожиданно понял, что не отрываясь смотрит на девушку — так, как не смотрел еще ни на кого. Он вдруг ощутил ее кожу под своей рукой и испытал внезапное, острое искушение коснуться пальцами ее груди, вновь ощутить ее усиливающееся сердцебиение. Он почувствовал ток крови в ее жилах, страх, и досаду на себя, и смятение, царившие в ее мыслях. Однако и страх, и досада, и смятение уходили, а взгляд ее, направленный на него, прояснялся. Глаза ее расширились, и Тави понял, что и она ощущает его близость точно так же.

Не отрывая взгляда, Китаи подняла руку и коснулась его груди, крепко прижав пальцы, чтобы услышать его сердце. Несколько бесконечных, застывших секунд понадобилось Тави, чтобы отличить биение своего сердца, гул крови в своих ушах, от ее. Их сердца бились вместе, абсолютно в унисон. И стоило ему понять это, как его сердцебиение участилось и ее тоже, а кровь бросилась ему в лицо, да и она покраснела в ответ на это. Он смотрел в ее удивленные глаза и понимал, что это отражение его собственного взгляда.

Запах ее — свежий, дикий — обволакивал его, настойчиво лез в ноздри, словно живое существо. И ее глаза, ее щеки, ее рот…

В это мгновение он увидел в ней обещание будущей красоты, силы, которой предстоит еще вызреть, отваги и безудержной изобретательности, по части которых она не уступала ему.

Столь силен был этот шквал эмоций, что взгляд его затуманился, и он заморгал, отгоняя слезы, и сразу же увидел, что и она моргает ресницами с глазами, полными слез. И когда взгляд Тави прояснился окончательно, то же случилось и с ней, и глаза их снова встретились — и он увидел в них не прежний вихрь сменяющих друг друга оттенков; нет, теперь они превратились в два бездонных изумрудно-зеленых озера.

Таких же зеленых, как его собственные.

— О нет, — прошептала Китаи слабым от потрясения голосом. — О нет.

Она открыла рот, попыталась сесть — и без сил рухнула обратно ему на руки.

Застывшее мгновение миновало.

Тави, очнувшись, поднял голову и увидел, что первый Хранитель миновал уже горящие одеяло и ветку. Тави вскочил, поднял Китаи и, шатаясь, вернулся к веревкам. Он продел ступню в петлю на конце одной веревки, дотянулся до другой и привязал ею Китаи к себе. Дорога начал тянуть веревку наверх, не дожидаясь, пока он закончит вязать узел. Вторая веревка тоже дернулась вверх — должно быть, ее тянула по команде Дороги Хашат.

Тави изо всех сил держался за веревку и — едва ли не крепче — за Китаи. Он обессиленно закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока они с Китаи не оказались на ровной земле, на холодном, свежем, чистом снегу. Когда он наконец открыл их, он сидел, привалившись спиной к камню, а рядом с ним темнело пятно земли в месте, откуда Дорога вырвал камень.

В следующую секунду до него дошло, что Китаи лежит рядом с ним, под его рукой, — теплая, живая, хоть и почти без чувств. Смутившись, он осторожно убрал руку — впрочем, ему хотелось, чтобы она оставалась там, где лежит.

Тави заметил, что над ними стоит и смотрит на них, широко открыв глаза, Хашат. Медленно-медленно ее удивленный взгляд сменился негодующим.

— И что ты собираешься делать с этим? — спросила она, повернувшись к Дороге.

Вождь, вены на руках которого вздулись от усилия, запрокинул голову и расхохотался.

— Ты знаешь это не хуже меня, Хашат. Дело сделано.

Вождь клана Лошади нахмурилась и скрестила руки на груди.

— Никогда не слышала ни о чем подобном, — заявила она. — Это невозможно.

— Вовсе нет, — пророкотал Дорога. — Нам теперь предстоят другие дела.

Хашат раздраженно мотнула головой, отбрасывая упавшую ей на глаза гриву.

— Не нравится мне это, — буркнула она. — Это подвох. Ты меня провел.

Глаза Дороги озорно блеснули, а на губах мелькнула улыбка, но голос его звучал серьезно, даже резко.

— Не забывай, зачем мы здесь, Хашат.

— Ради Испытания, — кивнула та и повернулась обратно к Тави. — Ну, алеранец? Ты принес Благословение?

Тави вздрогнул и вдруг ощутил себя дурак дураком. Он ведь и забыл. Со всеми этими страстями он совсем забыл про Испытание. Он забыл, что использовал тот гриб, который был нужен ему, чтобы одержать победу над Китаи. И хоть он и спас девушке жизнь, Испытание он проиграл. Жизни его теперь цена — ломаный грош. И мараты — все их племена — навалятся теперь на его народ.

— Я… — начал Тави.

Он машинально сунул руку в сумку — и наткнулся там на теплые пальцы. Тави увидел, что Китаи осторожно убирает руку из его сумки. Взгляды их на мгновение снова встретились, и он скорее ощутил, чем увидел, в ее глазах безмолвную признательность, восхищение его смелостью.

— Глупо все-таки, — шепнула она и снова закрыла глаза.

Не в силах вымолвить ни слова, Тави снова полез в сумку и нащупал там подсунутое Китаи второе Благословение Ночи. Разумеется, он снова укололся о шипы. Окровавленными пальцами достал он его из сумки и протянул Дороге.

Дорога опустился на колени и с торжественным видом взял у Тави Благословение. Он посмотрел на гриб, потом перевел взгляд на бедро Китаи, на подсыхающую на нем корку желтого яда. Глаза его вдруг расширились: он понял. Он повернулся к Тави и, склонив голову, внимательно посмотрел на него. Почему-то Тави не сомневался, что вождю гаргантов известно все, что произошло внизу. Дорога протянул руку и положил свою огромную ладонь Тави на голову.

— Я очень любил ее мать. Китаи — все, что осталось у меня от нее. Ты смелый, алеранец. Ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее. И сделав это, ты спас не одну, а двух моих любимых. Всю мою семью.

Марат поднялся с колен и протянул Тави руку.

— Ты защитил мою семью, мой дом. И Единственному угодно, чтобы я вернул тебе этот долг, алеранец.

Тави глубоко вздохнул и покосился на Хашат. Глаза воительницы возбужденно вспыхнули, и она положила руку на эфес своей сабли.

— Идем, юноша, — негромко произнес Дорога. — Моей дочери нужно отдохнуть. И если ты хочешь, чтобы я вернул тебе долг, мне нужно многое сделать. Ты пойдешь со мной?

Тави набрал воздуха в грудь, и собственный голос показался ему сочнее, увереннее, чем прежде. По крайней мере, он не дрогнул и не сорвался.

— Я иду с тобой.

Он принял руку Дороги. Массивный марат блеснул зубами в свирепой улыбке и рывком поднял Тави на ноги.

ГЛАВА 35

В досаде Амара сняла ремень и заколотила пряжкой о прутья решетки, которой было забрано крошечное окошко их камеры.

— Часовой! — крикнула она, надеясь, что голос ее звучит достаточно властно. — Часовой, а ну, немедленно иди сюда!

— Зря стараешься, — заметил Бернард, растянувшись на матрасе у дальней стены. — Они все равно ничего отсюда не услышат.

— Так ведь несколько часов прошло! — возмутилась Амара, беспокойно расхаживая взад-вперед перед дверью. — Чего ждет этот идиот Плювус?

Бернард потеребил бороду.

— Это зависит от того, насколько он трус.

Она остановилась и посмотрела на него.

— Что ты имеешь в виду?

Бернард пожал плечами.

— Если он честолюбив, он пошлет своих доверенных людей узнать, что происходит. Он попытается использовать ситуацию себе на пользу.

— Но ты в этом сомневаешься?

— Ну, не похоже, чтобы он действовал таким образом. Гораздо вероятнее, он приказал уложить Грэма в постель, а сам послал курьера в Риву сообщить им о сложившейся ситуации и испросить инструкций.

Амара выругалась.

— Но ведь для этого нет времени. Он наверняка предусмотрел это. Он расставил дозоры воздушных рыцарей по всему периметру долины, чтобы перехватить любого летающего посыльного.

— Он? Тот, у брода? Который стрелял в Тави? — Голос Бернарда почти не изменился, но в нем проскользнула жесткая нотка.

Амара сложила руки на груди и устало прислонилась к двери. Если бы это могло помочь, она бы расплакалась.

— Да. Фиделиас. — Горечь, прозвучавшая в ее голосе, удивила даже ее саму, и она повторила это имя, на этот раз тише. — Фиделиас.

Бернард повернул голову и долго внимательно смотрел на нее.

— Ты знаешь его.

Она кивнула.

— Ты не хочешь об этом говорить?

Амара кашлянула.

— Он мой… был моим учителем. Моим патрицерусом.

Бернард сел, нахмурившись.

— Он курсор?

— Был курсором, — сказала Амара. — Он спутался с заговорщиками. — Она покраснела. — Возможно, мне не стоит говорить об этом, стедгольдер?

— Не хочешь, не надо, — успокоил он ее. — И называй меня просто Бернард. Пока мы заперты в этой коморке, мне кажется, мы можем обойтись без формальностей. Для них здесь тесновато.

Она слабо улыбнулась ему.

— Что ж, пусть будет Бернард.

— Он был твоим другом, этот Фиделиас?

Она молча кивнула, пряча от него глаза.

— Больше, чем другом?

Амара вспыхнула.

— Если бы он сам захотел этого. Когда я начала учиться у него, мне было всего тринадцать и он был для меня всем. Но он не воспользовался. Он не… — Голос ее оборвался.

— Он не воспользовался своим преимуществом, — предположил Бернард. Амара промолчала. — Что ж, я уважаю это в мужчине.

— Он хорош, — сказала она. — Я хочу сказать, он опытен. Один из лучших. Послужной список у него больше, чем у любого другого из курсоров, и говорят, что многое в этом списке опущено. Некоторые из его операций вошли в учебники. Он спас жизни тысячам людей, которые даже не подозревают о его существовании. — Она помолчала. — И если бы ты спросил меня об этом неделю назад, я бы даже не сомневалась в том, что в империи невозможно найти человека, более преданного Короне. — Она снова услышала в своем голосе горечь. — Большего патриота.

— Может, в этом все дело, — неохотно заметил Бернард.

Амара нахмурилась и посмотрела на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, в мире есть две разновидности плохих людей. То есть быть плохим можно по-разному, но если разобраться, тех, кто причиняет другим зло умышленно, можно разделить на две группы. Тех, кто считает, будто в мире нет никого и ничего важнее их самих. И тех, кто считает, будто в мире имеется что-то важнее, чем человеческая жизнь. Не исключая, кстати, их собственную. — Он покачал головой. — Первых, конечно, больше. Мелочь, которой везде хватает. Они и дохлой вороной не поделятся ни с кем. Но по большей части и зла от них не так много. Другие вроде этого твоего патрицеруса. Те, кто ценит нечто выше своей и любой другой жизни. Ради этого они готовы биться, готовы убивать, и каждый раз они будут убеждать себя в том, что якобы это необходимо. Что это единственный верный путь. — Бернард покосился на нее. — Вот эти опасны. Очень опасны.

Амара кивнула.

— Да. Он опасен.

— Кто сказал, — буркнул Бернард, — что я говорил про Фиделиаса?

Амара пристально посмотрела на него.

— В конечном счете все сводится к простым людям. Невозможно построить идеальную империю без людей, которые верили бы в нее. Поддерживали бы ее. Мне кажется порочным жертвовать людьми ради того, чтобы ее защитить.

— Не так все просто, стедгольдер.

— Правда? Вспомни, кто тебя этому учил. — Бернард говорил мягко, но уверенно. — Как раз сейчас он находится где-то здесь, недалеко, и, возможно, считает, будто поступает правильно. Вороны, да он, возможно, уверен в том, что прав. Якобы он знает то, чего не знают другие, и поэтому право выбора принадлежит ему, а не кому-то еще.

Она откинула волосы с лица.

— А как мне узнать, прав он или нет?

Бернард встал и подошел к ней. Он положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.

— Здоровое дерево не растет из гнилых корней, Амара. Великое предприятие невозможно начать с предательства. С обмана тех, кто верит тебе.

На этот раз слезы все же обожгли ей глаза, и ей пришлось зажмуриться на мгновение. Он легонько привлек ее к себе, и она прижалась к нему, набираясь его тепла, его сил.

— Не знаю, что еще можно сделать, — призналась она. — Я перепробовала все возможное, чтобы остановить надвигающуюся беду. И всего оказалось мало, а ведь Гай положился на меня. Он доверил мне судьбу операции…

— Порой, — заметил Бернард, — самое умное — это ничего не делать. Иногда приходится просто ждать, пока события не начнут разворачиваться, — и лишь потом действовать. Наберись терпения.

Она тряхнула головой.

— Но некогда же, — возразила она. — Нам нужно вытащить сюда хоть кого-то. Ты должен заставить их выслушать меня или…

Бернард положил свои ручищи ей на плечи, легонько обнял и прислонил ее плечами к тяжелой деревянной двери. Потом навалился на нее и, пригнув голову, прижался своими губами к ее; Поцелуй вышел недолгим, но страстным.

Амара открыла глаза. Рот его оказался мягким, горячим, и она вдруг разозлилась. Он что, принимает ее за бездумную болтушку, за неопытную школьницу, которую можно сбить с толку поцелуем?

Но… но его тепло, его близость утешали, успокаивали. И мягкая сила его рук, его тела ободряла и пугала одновременно. И запах его — запах кожи, и свежего ветра, и чего-то еще… такого… непонятно чего, но наверняка мужского — ей вдруг захотелось сорвать с себя одежду и голышом купаться в этом запахе.

Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но вдруг поняла, что ладони ее на его мускулистой груди, словно оценивая силу, жар, а ее губы сами собой ищут его губы. Он издал негромкий, голодный звук, прижимаясь к ней еще сильнее, и сердце ее забилось быстрее. Она злилась на него. Ну конечно же. Ей нужно заниматься делом. И как бы замечательно от него ни пахло, как бы тело ее ни откликалось на его…

Раздраженно зарычав, она оборвала поцелуй. Он чуть отодвинулся от нее, снова заглянув ей в глаза.

— И что, по-твоему, ты делаешь? — спросила она, хотя и не так громко и возмущенно, как ей хотелось бы.

— По-моему, меня заперли в крошечную коморку с красивой женщиной, — невозмутимо отозвался Бернард. — И я ее целую.

— Мне некогда целоваться, — заявила Амара, но взгляд ее против воли скользнул к его рту, а губы ощущали себя так, будто их обманули.

— Но ты сама хочешь целовать меня, — возразил Бернард.

— Нет, — сказала Амара. — То есть да, но теперь не время.

— Не время? И куда ты сейчас пойдешь?

Он снова наклонил голову и осторожно поцеловал ее в шею. Его язык пощекотал ее кожу, и тело ее словно пронзило молнией, наполнив неведомым доселе желанием. Она ощутила, как против воли прижимается к нему.

Схватив его за волосы, она снова привлекла его губы к своим губам и жадно припала к ним. Забыв про все, она прижималась к нему, а руки ее скользили по его груди, рукам, плечам. Потом оттолкнулась спиной от двери и, продолжая прижиматься к нему всем телом, двинулась через камеру, пока он не споткнулся о лежанку и не опустился на нее.

Так и не отрываясь от его губ, она уселась ему на колени. Руки его — большие, сильные — сжали ее талию, и страсть вспыхнула в ней с новой силой. Ей вдруг захотелось ощущать эти руки на своих бедрах, на спине, на горле — везде.

— Это всего лишь поцелуй, — прошептала она почти невнятно, ибо ее губам не хотелось отрываться от его губ ради такой мелочи, как слова. — Только и всего… Всего поцелуй…

Она перестала сопротивляться своей страсти, целуя его в подбородок, в шею, в ключицу, чуть прикусывая его кожу.

— Только и всего, — согласился он, но в голосе его слышалось страстное рычание.

Руки его сжали ее талию, потом скользнули ниже, на бедра.

На мгновение Амара оторвалась от его губ, вглядываясь в его лицо, пытаясь собраться с мыслями. Однако это оказалось нелегко — гораздо проще было бы сорвать одежду с себя, с него, коснуться своей кожей его кожи. Ей хотелось ощущать на себе его вес, ощущать его силу в себе, сопротивляться ему и сдаться в этой борьбе. В ней горел жаркий огонь примитивной, животной страсти, противостоять которой было почти невозможно. Издав негромкое, страстное рычание, она принялась возиться с пряжкой его пояса.

— Погоди, — пробормотал Бернард. — Ох… о вороны. Брутус, идиот ты этакий.

Он вдруг повернулся под ней, поднял ее на руки и бесцеремонно посадил на лежанку.

Бернард отошел от нее на пару шагов и поднял руку, останавливая ее. Потом нахмурился, сосредоточиваясь.

— Нет. Уймись, Брутус.

И Амара, опомнившись, вдруг обнаружила, что сидит на лежанке, замерзшая, голодная, что тело ее болит от давешних испытаний и от начинавшей отпускать ее страсти, что одежда ее измялась еще сильнее, волосы растрепаны, а губы распухли от поцелуев.

Она подняла руку и коснулась виска.

— Т-ты… ты меня околдовал.

— Знаю, — вздохнул красный как рак Бернард. — Я не хотел. Извини.

— Ты натравил на меня свою земляную фурию.

— Извини, — быстро повторил Бернард. — Брутус… моя фурия из сильных, и порой считает, будто лучше меня знает, что мне нужно. — Он тяжело опустился на пол. — Прости. Я сам не понимал, что он это делает, иначе я бы никогда не допустил такого. То есть я… — Он тряхнул головой, потом помолчал немного. — Я очень давно не занимался этим. А Брутус просто… просто хотел, чтобы у меня все было хорошо.

Долгую минуту она молча смотрела на него, сидя на лежанке, постепенно успокаивая дыхание и чувства. Потом поджала колени под подбородок и обхватила их руками. Взгляд ее упал на башмаки, в которые обула ее Исана еще там, в Бернардгольде.

— Ты был женат, — негромко сказала она.

— Десять лет назад, — так же тихо отозвался Бернард. Казалось, он боится, что, произнеси он эти слова хоть немного громче, они вырвутся из его рта жестокой отрыжкой. — Она умерла. И дочь.

— И ты не… — Она не договорила.

Он мотнул головой.

— Слишком много дел. Да я и не хотел ничьей близости до тех пор, пока… — Он перевел дыхание. — Пока ты не поцеловала меня вчера ночью. Должно быть, это задело что-то там, внутри.

Амара не удержалась от некоторой язвительности в голосе.

— Наверное, задело.

Бернард покраснел еще сильнее и опустил глаза. Она устало усмехнулась.

— Да полно, Бернард. Все в порядке. Ты ведь не сделал мне больно. — И ведь она получала от этого удовольствие. Хотела этого. Она сама едва не покраснела. Одного воспоминания о том, как хотелось ей этого поцелуя, хватило для того, чтобы ее пробрала дрожь.

— Все как-то неправильно. — Он посмотрел наконец на нее. Взгляд его был тревожен и, как ей показалось, удивительно беззащитен. Было видно, он переживает за то, что она о нем подумает. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она кивнула.

— Конечно. Ну, не считая того, что мы так и сидим взаперти.

— Мне кажется, нам недолго осталось переживать на этот счет. Собственно, потому я и хотел поцеловать тебя. Я не хотел доводить этого до всего остального, но поцеловать хотел — как знать, может, другого шанса не представится, пока все не началось.

— Что не началось?

Бернард склонил голову набок.

— Слушай.

Откуда-то издалека донесся полуночный бой колокола.

— Смена караула, — пояснил Бернард. — Если Плювус живет по правилам, он отправится спать, сдав дежурство одному из старших офицеров.

— Отлично, — буркнула Амара. — А к нам-то это какое имеет отношение?

— Это даст нам шанс переговорить с кем-нибудь из моих знакомых, — ответил Бернард. Он встал, продолжая прислушиваться, и не прошло и минуты, как тяжелая дверь наверху со скрипом отворилась.

Сердце у Амары снова забилось сильнее.

— Они нас выпустят?

— Вот и посмотрим, — сказал он, подходя к двери. Амара поднялась и стала рядом с ним.

— Хочешь поцеловать меня?

Он закашлялся.

— Да.

— Почему?

— Ты мне нравишься, — ответил он.

— Я тебе нравлюсь?

Щеки его снова порозовели.

— Ты красива, и ты храбрее всех, кого я знаю. И ты мне нравишься.

Она почувствовала, что рот ее невольно кривится в улыбке, и попыталась сдержать ее. Потом сдалась, заглянула ему в лицо и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку. Он посмотрел на нее сверху вниз, и на мгновение она увидела в его взгляде ту же страсть, что в его поцелуях.

— Знаешь, я вот затащу тебя куда-нибудь одну… только чтобы при этом нам не мешала никакая угрожающая ситуация.

Во рту у Амары сразу пересохло. Она попыталась собраться с мыслями, чтобы ответить, но тут по лестнице загрохотали шаги, а секунду спустя в двери лязгнул ключ. Дверь отворилась, и на них уставился совершенно отсутствующим взглядом Плювус Пентиус.

Так, во всяком случае, сначала показалось Амаре. Голова дознавателя, качнувшись, упала на грудь, и он довольно громко всхрапнул. Дверь открылась шире, и Амара увидела, что по обе стороны от храпящего дознавателя стоят и держат его под руки еще двое. Одного она узнала — морщинистого пожилого целителя. Второй, среднего возраста, щеголял центурионскими кирасой и шлемом, из-под которого смотрела пара темных, проницательных глаз.

— Бернард, — весело произнес Харгер. — Я вот тут спрашивал Плювуса, не выпустить ли нам вас, и он не возражал. — Харгер взял Плювуса за волосы и энергично покачал его головой вверх-вниз. — Видишь? Боюсь только, парень перебрал лишнего.

— Стедгольдер, — произнес центурион без тени усмешки. — Это может стоить мне шлема.

— Джиральди! — Бернард шагнул вперед и стиснул его плечо. — Рад видеть тебя. Как Розалия?

— Переживает, — ответил Джиральди, переводя взгляд с Бернарда на Амару. — Бернард, что происходит?

— Мараты идут. Сюда. И нам кажется, их поддерживают рыцари-наемники.

Джиральди уставился на Бернарда, разинув рот.

— Но, Бернард… Это же безумие какое-то. Такого просто не может быть. Алеранцы, помогающие маратам?

— Два дня назад меня почти прикончил воин-марат у Гарадоса, — сказал Бернард. — Вчера ночью несколько заклинателей сильнее меня пытались убить моего племянника. Он тоже видел маратов.

— Тави? Великие фурии, Бернард!

— Слушай, времени совсем нет. Я рассказал Грэму, и он мне поверил. Он отдал приказ привести гарнизон в полную боевую готовность, выслать разведчиков, послать гонцов в Риву за подкреплением — и тут на нас напали с воздуха, прямо у ворот гарнизона. Его приказы выполнены?

— Я выставил на дежурство полную центурию и выслал гонцов к сторожевым башням. Чтобы те зажгли сигнальные огни, как только заметят чего-нибудь подозрительное, но это все, что я могу сделать в рамках моей компетенции.

— Так сделай это именем Грэма, — посоветовал Бернард. — Держи рыцарей наготове, да и остальных легионеров тоже. Укрой всех местных за стенами и дай знать в Риву. Без помощи Риванского легиона наша решимость биться может оказаться бессмысленной.

Раздраженно зарычав, Джиральди спихнул не подававшую признаков жизни тушу Плювуса на руки Харгеру. Тот крякнул, но дознавателя удержал.

— Бернард, — вздохнул Джиральди. — Боюсь, ты не понимаешь.

Плювус выдвигает против тебя обвинения. В измене, Бернард. Он говорит, ты часть заговора, имеющего целью убийство Грэма.

— Это куча дерьма, и ты сам это знаешь.

— Но я не гражданин, — вздохнул Джиральди. — И вне пределов твоего стедгольда — ты тоже. Пока Грэм недееспособен…

— Как он?

— Неважно, Бернард, — буркнул Харгер. — Без сознания. Нож угодил ему ниже сердца. Он не так молод, как прежде, и последние недели изрядно пил. Я сделал для него все, что в моих силах, но мы послали одного из наших воздушных рыцарей с просьбой прислать целителя поискуснее меня. Я коновал, а это дело тонкое. Мне не по зубам.

— Ну ты хоть это сделал. Он слышал о нападении?

Джиральди снова раздраженно фыркнул.

— Бернард. Не было никакого нападения. Никаких признаков нападения.

— Оно грядет, — рявкнул Бернард. — Падаль и вороны, ты же знаешь, что сделал бы Грэм. Так сделай это.

— Да не могу я, — огрызнулся Джиральди. — Плювус отдал специальный приказ насчет потворства необоснованным слухам. Если только Грэм сам, лично, прикажет мне, я не могу сделать более того, что уже сделал. Думаешь, мне это нравится, Бернард? У меня здесь жена и детей трое душ. Но прав не имею.

— Тогда я…

Джиральди мотнул головой.

— И ты не имеешь. Здесь есть люди, которых ты знаешь, но много и новых. Например, те болваны, которые встретили тебя у ворот.

Харгер ядовито хихикнул. Джиральди неодобрительно покосился на него.

— Ты унизил сына риванского лорда, Бернард. Они оскорблены, поэтому слушать твоих приказов не будут. Да и полномочий таких у тебя нет.

— У меня есть, — заявила Амара, делая шаг вперед.

Трое мужчин сразу замолчали. Джиральди почтительно коснулся пальцем шлема.

— Прошу прощения, леди. Я вас не видел. Я понимаю, мисс, ваше стремление помочь, но…

— Но это мужская работа? — договорила за него Амара. — У нас нет времени на подобную ерунду, центурион. Меня зовут Амара, я курсор его величества Первого лорда. Его величество пожаловал мне почетный титул графини, и это, полагаю, дает мне такие же полномочия, как и у графа Грэма.

— Ну, леди, теоретически я не спорю…

Амара сделала шаг к центуриону.

— Вы зря тратите мое время, центурион. Вы ведь верите в то, что угроза реальна, иначе вы не вооружили бы своих людей. Так не мешайтесь же у меня под ногами. Лучше скажите, кого мне нужно взгреть, чтобы дело пошло.

Джиральди потрясенно уставился на нее. Потом оглянулся на Бернарда.

— Она говорит правду?

Бернард скрестил руки на груди и улыбнулся Джиральди. Центурион провел рукой по коротко стриженым волосам.

— Хорошо, ваше превосходительство. Я полагаю, первый, с кого стоит начать, это Плювус.

— Плювус ведь согласится со всем, что говорит эта красотка, — хохотнул Харгер. — Верно, сэр? — Он снова взял Плювуса за волосы и качнул его голову вверх-вниз. — Так, разрешение у вас есть. Я врач, и по моему авторитетному мнению этот человек мыслит вполне здраво. Куда как более здраво, чем когда он бодрствует.

Джиральди беспокойно кашлянул.

— Да, ваше превосходительство, и еще вам надо переговорить с Пиреллусом. Это командир расквартированных здесь рыцарей. Если он пойдет за вами, остальные центурионы тоже пойдут со своими людьми.

— Пиреллус? Черный Клинок Пиреллус?

— Так точно, ваше превосходительство. Сильный заклинатель металла. Фехтовальщик, каких я не видел. Старая закалка, древний род — вот он каков. Он не церемонится с теми щенками, которых нам прислали, но он вряд ли обрадуется тому, что им будет командовать женщина, ваше превосходительство. Он доставлял дознавательнице Оливии столько хлопот… уму непостижимо.

— Замечательно, — буркнула Амара, лихорадочно размышляя. Потом повернулась к Бернарду. — Я хочу, чтобы мне вернули меч.

Бернард удивленно уставился на нее.

— Тебе не кажется, что убивать его было бы немного слишком? Особенно после того, как он разрубит тебя пополам?

— До этого не дойдет. Предоставь это мне. — Она повернулась к Джиральди. — Отведите меня к нему.

— Ваше превосходительство, — нерешительно сказал Джиральди. — Я не уверен, что вы поняли. Он и остальные рыцари уже легли почивать.

— То есть вы хотите сказать, пьянствуют и развратничают, — кивнула Амара. — Что ж, ничего такого, чего бы я не видала, центурион. Так вы отведете меня к нему?

— Я достану меч, графиня, — прорычал Бернард.

Она оглянулась и одарила его короткой улыбкой.

— Благодарю вас, стедгольдер. Целитель, вам не кажется, что дознавателю необходимо выспаться?

— Вы совершенно правы, — весело согласился Харгер. Он толкнул Плювуса в камеру и бесцеремонно бросил на лежанку. — Вот как раз и кровать подходящая… искать не надо.

Амара прикусила губу, чтобы не хихикнуть, и ухитрилась-таки сохранить серьезное выражение лица.

— Что ж, центурион, ведите.

— Идем, Бернард, — сказал Харгер. — Я знаю, куда положили ваше барахло.

Следом за Джиральди Амара поднялась по лестнице — как оказалось, их заперли в подвале провиантского склада. Шагая по гарнизону — капитальному, увеличенному подобию обычного армейского лагеря, Джиральди бормотал что-то себе под нос. Амара прислушалась.

— Мятеж… — бормотал тот. — Нападение на вышестоящего офицера… Незаконный арест вышестоящего офицера… Неподчинение приказам вышестоящего офицера…

— О чем это вы, центурион?

— Считаю, сколько раз меня повесят, ваше превосходительство.

— Смотрите на это с другой стороны, — посоветовала ему Амара. — Считайте себя счастливчиком, если вы останетесь живы, чтобы вас повесили. — Она кивнула в сторону казармы, в какой в обычном лагере располагались бы рыцари. — Здесь?

— Да, леди, — подтвердил центурион.

— Отлично. Ступайте к своим людям. Потребуйте, чтобы они как следует следили за сигнальными башнями. И сделайте все приготовления, какие в ваших силах, для обороны стен.

Центурион сделал глубокий вдох и кивнул.

— Так точно. Вы думаете, что сможете убедить его, леди?

— Вопрос только в том, останется ли он после этого в живых, — сказала Амара и сама удивилась тому, как спокойно и уверенно звучит ее голос. — Так или иначе, клянусь Короной, эти рыцари будут готовы к бою. — Из темноты вынырнул, тяжело дыша, Харгер. В руке он держал меч, позаимствованный Амарой из мавзолея. Он протянул его Амаре рукоятью вперед.

— Удачи, девочка, — вздохнул целитель. — Надеюсь, ты управишься быстро.

Одному из часовых показалось, будто он видел на дальней башне огонь, но тот погас. Бернард взял коня и отправился посмотреть, что там.

Сердце Амары тревожно сжалось. Бернард — один, в этой глуши. Надвигающиеся мараты…

— Как далеко до этой башни отсюда?

— Семь, может, восемь миль, — ответил Харгер.

— Скажите, центурион, как быстро одолеет войско это расстояние?

— Без помощи заклинаний? Ночью? Местность здесь пересеченная, леди. Часа за три могут подойти. Или чуть больше, если не растянутся. Легкое войско — быстрее.

— Вороны! — выдохнула Амара. — Ладно. Поднимайте остальных, центурион. Соберите их, постройте и скажите, что командир рыцарей выступит перед ними через несколько минут.

— Гм, леди… А если он не выйдет?

— Предоставьте это мне.

Она сунула ножны с мечом за пояс и, придерживая их левой рукой, зашагала к рыцарской казарме. Сердце ее билось вдвое чаще обыкновенного. Перед дверью она задержалась, чтобы собраться с духом и с мыслями. Потом взялась за ручку и с силой толкнула — так, чтобы дверь громыхнула о косяк.

Внутри казармы царил запах дыма и вина. Горели алым и золотым светом заговоренные лампы. За одним углом играли в кости, и перед игроками громоздились столбики золотых монет. Женщины среднего возраста ластились к мужчинам, разносили вино или просто возлежали на кушетках или в креслах. Молоденькая девчушка, всю одежду которой составлял ошейник рабыни, извивалась в танце у огня под звуки флейты, и тени от нее колыхались на стенах в подобии причудливого орнамента.

Амара сделала глубокий вдох и шагнула к ближайшему столу.

— Прошу прощения, — произнесла она, стараясь придать своему голосу холодно-деловой тон. — Я ищу коммандера Пиреллуса.

Один из сидевших за столом мужчин взглянул на нее и осклабился.

— Он уже нашел, с кем ему скоротать эту ночь, красотка. Но я буду рад помочь тебе провести это время… — он оценивающе смерил ее взглядом, — приятно.

Амара холодно повернулась к нему.

— Будем считать, я этого не слышала. Где коммандер Пиреллус?

Лицо мужчины потемнело от пьяной злобы, и он выпрямился, сжимая в руке нож.

— Чего? Хочешь сказать, я для тебя недостаточно хорош? Или ты продаешься только тем, кто побогаче?

С помощью Цирруса, ускорившего движения ее руки, она выхватила короткий гвардейский меч из ножен, и мгновение спустя острие его уперлось потрясенному солдату в кадык. В помещении воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь треском огня.

— Я курсор Первого лорда. Я здесь по делу. И мне некогда возиться с пьяными идиотами. Брось нож.

Солдат просипел что-то неразборчивое, выставил одну руку ладонью к ней, а другой осторожно положил нож на стол. Амара ощущала на себе злобные взгляды остальных мужчин.

Они словно кололи ее остриями дюжин копий. Горло ее перехватило от страха, но она не позволила ему проявиться на лице, которое оставалось спокойным, холодным и беспощадным, как Ледовое море.

— Спасибо, — произнесла Амара. — А теперь, где Пиреллус?

За спиной ее отворилась дверь, и чей-то голос лениво произнес с заметным парсианским акцентом:

— Он принимает ванну. Впрочем, он всегда к услугам леди.

Амара отняла острие меча от горла солдата и, смерив его напоследок полным презрения взглядом, повернулась к говорившему.

Роста он был выше среднего; кожа имела такой же коричнево-золотистый оттенок, как и ее. Не по уставу длинные, черные как вороново крыло волосы падали мокрыми прядями на плечи. В руке он держал чуть изогнутый меч из черного, чернее траурного бархата, металла. Он смотрел на Амару со спокойным, уверенным любопытством.

Еще он был мокр и гол как младенец.

Амара почувствовала, что начинает краснеть, и с трудом сдержала досаду.

— Вы и есть Пиреллус, командующий рыцарями этого гарнизона?

— Парсианская девушка, — произнес Пиреллус, и зубы его блеснули в ослепительной улыбке. — Давненько я не развлекал парсианских девушек. — Он склонил голову в поклоне, хотя меч в руке не шелохнулся, оставаясь наготове. — Да, я Пиреллус.

Амара выгнула бровь, скользнув по нему взглядом.

— Много о вас слышала.

Пиреллус самодовольно улыбнулся.

— Правда, я думала, вы окажетесь, — она деликатно кашлянула, — немного выше.

Улыбка исчезла, а вместе с ней, как надеялась Амара, и часть надменности.

— Оденьте что-нибудь, коммандер, — сказала Амара. — Гарнизон вот-вот подвергнется нападению. Вам надлежит вооружить и подготовить к бою своих людей, а еще обратиться к легионерам — они уже строятся для этого.

— Нападение? — переспросил Пиреллус. — Осмелюсь спросить, с чьей стороны?

— Мараты. Мы полагаем, их поддерживает некоторое количество рыцарей. Возможно, даже немалое.

— Ясно, — все тем же беззаботным тоном произнес он. — Постойте-ка. Я вас где-то видел. Не могу только припомнить где.

— В столице, — кивнула Амара. — Два года назад я ходила на несколько ваших поединков. И вы преподавали у нас в Академии.

— Верно, — улыбнулся Пиреллус. — Только тогда вы одевались более по-женски. Ну да, теперь вспоминаю: вы та девица — заклинательница ветра, которая спасла детей во время пожара в восточной части города. Смело проделано.

— Спасибо, — сказала Амара.

— Глупо. Но отважно. И что ты здесь делаешь, школьница?

— Я теперь курсор, Пиреллус. Я пришла предупредить о нападении, пока вас всех не погребла орда.

— Очень мило с вашей стороны. — Он снова перешел на «вы». — И с какой стати вы явились с этим ко мне, а не к командиру гарнизона?

— Я говорю с вами, поскольку вы сейчас старший по званию из офицеров. Граф лежит без сознания, Плювус — полный идиот, а начальник караула — центурион, не обладающий полномочиями поднять весь гарнизон по тревоге. Вот вы и сделаете это, а также пошлете в Риву за подкреплениями.

Брови Пиреллуса удивленно поползли вверх.

— По чьему приказу, позвольте узнать?

— По моему, — заявила Амара. — По приказу графини Амары, курсора его величества, Первого лорда Алеры, Гая.

Наконец-то выражение лица Пиреллуса изменилось: он насупился.

— Вы получили титул за одну отчаянную выходку и считаете, будто можете заходить, куда вам заблагорассудится, и командовать всеми направо и налево?

Амара перехватила рукоять меча и положила на стол перед собой. Потом повернулась лицом к нему и пошла на него, остановившись на расстоянии вытянутой руки.

— Пиреллус, — произнесла она негромко, но так, чтобы он слышал. — Я предпочла бы не быть здесь. И предпочла бы не командовать вами. Не заставляйте меня прибегать к более решительным мерам, чем мне хотелось бы.

Он встретился с ней взглядом — твердым, упрямым.

— Не грози мне, девчонка. Этим ты ничего не добьешься.

Вместо ответа Амара снова призвала Цирруса и наотмашь ударила Пиреллуса по щеке. Голова его дернулась вбок от оглушительно звонкой оплеухи. Он сделал шаг назад и рефлекторно нацелил меч в ее сердце.

— Не старайтесь, — бросила ему Амара. — Если вы не сделаете того, что должно быть сделано, я вызову вас на поединок здесь и сейчас — за преступное небрежение долгом, угрожающее безопасности империи. — Она отвернулась от него, подошла обратно к столу и забрала с него свой меч. — На клинках. Я готова начать, как только вы будете готовы.

Коммандер застыл, пристально глядя на нее.

— Нет, вы шутите, — произнес он. — Вы определенно шутите. Вам никогда не побить меня.

— Верно, — согласилась Амара. — Но я достаточно неплохо фехтую, чтобы вам пришлось убить меня для победы. То есть, коммандер, вы убьете курсора при исполнении служебных обязанностей. И там уже все равно, мужчина я или женщина, права я или нет насчет готовящегося нападения — в любом случае вас обвинят в измене. И нам обоим известно, что с вами тогда произойдет. — Она подняла меч и отсалютовала ему клинком. — Итак, если вам угодно расстаться с жизнью, прошу. Принимайте вызов, и приступим к делу. Или же одевайтесь и приготовьтесь оборонять гарнизон. Только в любом случае поторопитесь, коммандер, ибо мне некогда тешить ваше самолюбие.

Она смотрела на него в упор, не опуская клинка. Сердце ее колотилось как безумное, и она почувствовала, как по подбородку ее стекает на шею капля пота. Пиреллус славился как мастер-заклинатель, один из лучших на земле мечников. Если он пойдет на дуэль, он наверняка убьет ее и она ничего не сможет этому противопоставить. И все же у нее не было другого выхода. Как иначе могла она убедить его в правдивости ее слов, в готовности умереть, но заставить его действовать, исполнить свой долг перед Алерой, перед Гаем? Она смотрела ему в глаза, отогнав от себя страх, не позволяя мечу даже слегка дрогнуть в ее руке.

Долгое мгновение Пиреллус мрачно, упрямо смотрел на нее.

Амара затаила дыхание.

Медленно, словно нехотя, рыцарь выпрямился, положил клинок меча на плечо, придерживая его рукой, и сердито, с подчеркнутой четкостью поклонился.

— Графиня, — произнес он. — В интересах безопасности этого гарнизона я выполню то, что вы мне приказали. Однако в рапорте своем я заявлю, что сделал это по принуждению.

— Как угодно, только выполните, — вздохнула Амара. Голова ее закружилась от облегчения, и она едва не села прямо на пол. — Так вы проследите за приготовлениями?

— Да, ваше превосходительство, — подчеркнуто вежливо отозвался Пиреллус. — Полагаю, я смогу позаботиться о деле. Отто, дай ребятам что-либо помимо чая. Разбуди всех. Кэмдон, принеси мне одежду и доспехи.

Один из игроков в кости и девица в ошейнике побежали исполнять приказ. Амара вышла в город, на ходу убирая меч в ножны и глубоко дыша. Не прошло и пары минут, как она услышала свист взвихренного воздуха и, задрав голову, увидела двоих полуодетых воздушных рыцарей — взмыв в воздух, они разделились, чтобы лететь в Риву, — в этом она не сомневалась — но разными путями.

Что ж, ей это удалось. Наконец-то гарнизон начал готовиться к бою. На центральной городской площади начали строиться легионеры. Горели заговоренные лампы. Центурионы выкрикивали слова команд, послышался барабанный бой. На него откликнулся оживленный собачий лай; из некоторых домов показались легионерские жены и дети. Солдаты побежали за стены будить окрестных жителей и уводить их под защиту городских стен.

Что ж, теперь все в руках военных, подумала Амара. Она свое дело сделала. Она послужила глазами Короны, ее руками, предупредив защитников Алеры об опасности. Уж наверное, этого более чем достаточно. Она нашла укромное местечко у подножия городской стены и села, привалившись спиной к камню и откинув голову назад. Все тело ныло от внезапно навалившейся усталости, а облегчение от сознания исполненного долга ударило в голову сильнее крепкого спиртного. Она так устала…

Она посмотрела на звезды, мерцавшие там и тут сквозь разрывы в бледных облаках, и даже сама удивилась тому, что не плачет. Для того, чтобы плакать, она слишком устала.

Грохотали барабаны, гремели сигнальные трубы, отдавая распоряжения подразделениям легиона. Люди выстраивались на стенах, другие разносили воду, готовясь тушить пожары. Заклинатели воды — и военные целители, и самоучки, жены и дочери легионеров, — расходились по местам под стенами, где уже грелись чаны с водой и раскладывались отрезы тканей для перевязки. Заклинатели огня готовили мощные заговоренные светильники на стенах, а воздушные рыцари взмыли в ночное небо, чтобы охранять крепость с воздуха. Заклинатели земли дежурили на стенах и у ворот; оружие их лежало под рукой, но ладони их пока покоились на камне, набираясь сил от их фурий.

Ветер начал задувать с севера, донося до Амары запахи далекого Ледового моря, людей и стали. Некоторое время все было тихо. Все внутри стен замерло в напряженном ожидании. В одной из казарм, в которую в отсутствие солдат поместили детей из окрестных домов, детские голоса запели колыбельную.

Амара оттолкнулась от стены, встала и пошла к восточным воротам крепости. Часовые у подножия стены остановили ее, но тут ее увидел центурион Джиральди и взмахом руки приказал пропустить. По деревянной лестнице она поднялась на укрепленную площадку над воротами, где толпились готовые обрушить смерть на головы штурмующих лучники и заклинатели огня.

Рядом с Джиральди стоял Пиреллус — теперь уже одетый в сияющие доспехи. Парсианский мечник оглянулся на нее и снова уставился в темноту.

— Никаких знаков, — буркнул он. — На башнях ничего не горит.

— Один из моих людей видел что-то с полчаса назад, — негромко возразил Джиральди. — Туда поскакал разведчик.

Амара забеспокоилась.

— Он вернулся?

— Нет еще, леди, — с встревоженным видом ответил Джиральди. — Пока не вернулся.

— Тихо! — резко бросил один из легионеров, долговязый юнец с большими ушами. Он подался вперед, приложив руку к уху, и Циррус осторожно прижался к Амаре, чтобы не мешать тому с его заклинаниями воздуха.

— Конь, — произнес тот наконец. — Всадник.

— Свет! — скомандовал Пиреллус.

Приказ этот эхом прошелестел по стенам, передаваясь от часового часовому. Одна за другой загорались ослепительно-голубым светом заговоренные лампы, вырвав из предрассветных сумерек освещенную полосу перед стенами.

Долгое мгновение на белой поверхности снега не было видно никакого движения. А потом это услышали уже все: стук тяжелых копыт. А еще через пару секунд в полосу света ворвался Бернард на загнанном до полусмерти, взмыленном сером жеребце с исколотыми шпорами боками и рваной раной на ляжке. Проскакав по свету с десяток ярдов, конь заржал и встал на дыбы; Амара так и не поняла, каким образом Бернард удержался в седле и послал коня дальше, к воротам.

— Открывайте! — крикнул Бернард. — Впустите меня!

Джиральди выжидал до самого последнего момента, и только тогда рявкнул команду. Тяжелые створки отворились, пропуская всадника в крепость, и мгновенно захлопнулись, едва не прищемив коня. К нему тотчас же подбежал конюх, но несчастная скотина с испуганным ржанием попятилась от него.

Бернард спрыгнул с коня, поспешно отошел на несколько шагов, и почти сразу же тот поскользнулся на обледеневшей брусчатке двора и, истекая кровью, упал на бок. Амара увидела на его ляжке длинные, рваные следы, словно по ней прошлась чья-то когтистая лапа.

— Готовьтесь, — выдохнул Бернард, поворачиваясь, чтобы подняться на площадку над воротами. Лицо его заметно побледнело. — Курсор говорила правду. Там орда. И тысяч десять их идут сейчас по моим следам.

ГЛАВА 36

Амара скользнула взглядом по залитому голубым светом заговоренных ламп пустому снежному пространству и снова повернулась к Бернарду.

— Ты как, в порядке?

Стедгольдер сжал рукой ее плечо, отдышался и оглянулся на Джиральди с Пиреллусом.

— Я не смог подобраться к ним совсем близко и видел немного. Легко вооружены, поэтому идут быстро. У многих луки, и мне показалось, у них с собой штурмовые шесты.

Джиральди поморщился и кивнул.

— Какие кланы?

— Волки, овцерезы, — ответил Бернард и привалился плечом к каменному зубцу.

Амара нашла поблизости ведерко с водой и, зачерпнув деревянным черпаком, подала его Бернарду. Тот благодарно кивнул и выпил воду залпом.

— Джиральди, мне нужны меч, кольчуга, стрелы, если найдутся.

— Нет, — заявил Пиреллус, делая шаг вперед. — Джиральди, тебе не следовало давать этому гражданскому коня, тем более допускать его на стены в преддверии нападения.

Бернард хмуро покосился на коммандера.

— Молодой человек, вы давно в легионах?

Пиреллус невозмутимо встретил его взгляд.

— Важно то, что я в них сейчас, сэр. А вы нет. Цель легионов — защищать мирных жителей империи. А теперь уйдите со стен и не мешайте нам делать свое дело.

— Он остается, — твердо заявила Амара. — Центурион, если найдется кольчуга подходящего для меня размера, пусть принесут и мне.

Джиральди повернулся и ткнул пальцем в одного из легионеров. Тот послушно сбежал по лестнице и нырнул в один из складов. Бернард и Пиреллус сразу повернулись и уставились на Амару.

— Нет, — произнес Бернард.

— Вот и я говорю — нет.

Оба хмуро переглянулись. Амара раздраженно вздохнула.

— Коммандер, вы послали своих воздушных рыцарей за подкреплением, а те, которые остались, все до одного дежурят в небе. На них падает изрядная нагрузка, и любая возможная помощь может оказаться им очень кстати. Стедгольдер — весьма сильный заклинатель, обладающий к тому же военным опытом. И потом, его право как гражданина — защищать свой стедгольд.

Бернард продолжал буравить Амару хмурым взглядом.

— Мне это не нравится.

Пиреллус согласно кивнул.

— Я должен согласиться, графиня. Насколько я понимаю, у вас военного опыта нет, если не считать самообороны. Мне это тоже не нравится.

— К счастью, мне не нужно, чтобы кому-то из вас это нравилось. — Амара, наморщив лоб, посмотрела на Бернарда. Тут вернулся запыхавшийся легионер с кольчугами на плечах и охапкой оружия в руках. Она взяла у него кольчугу — длинный жилет из стальных колец. Сняв плащ, она надела сначала войлочный подбой, потом саму кольчугу. Она принялась возиться с застежками, но Бернард осторожно отвел ее пальцы в сторону и ловкими, умелыми движениями быстро застегнул их.

— Тебе правда не стоит находиться здесь, — заметил он.

— Потому что я женщина?

Амара снова накинула поверх кольчуги плащ и, застегнув пояс, сунула за него ножны с мечом.

— Просто ты неопытна. Не нюхала крови. То, что ты женщина, здесь ни при чем.

Она покосилась на него, нахмурившись.

Бернард пожал плечами, застегнув последнюю пряжку.

— Ну, почти ни при чем. Вот, подвигай руками — пусть ляжет удобнее.

К тому времени, когда она освоилась с доспехами, Бернард уже сменил свой плащ на такую же кольчужную рубаху, а в придачу к ней надел стальной шлем, крылья которого защищали его шею от боковых ударов, а узкая металлическая полоса спереди прикрывала нос. Не переставая шарить взглядом по освещенной полосе земли под стенами, он застегнул пояс с мечом и взял в руки лук.

— Тихо! — снова буркнул большеухий легионер, стоявший чуть дальше по стене.

На мгновение он наклонил голову набок, потом посмотрел на Пиреллуса и кивнул.

— Сэр? Вот они идут.

Пиреллус кивнул ему в ответ и повернулся к Амаре с Бернардом.

— Ладно, хотите помогать — помогайте. Ваша кровь, не моя. Только не мешайтесь у меня под ногами. — Он бросил взгляд в одну сторону вдоль стены, потом в другую. — Лучники, — дач он команду.

Амара смотрела, как центурионы передают команду вдоль по стене и легионеры занимают свои места в бойницах и между зубцами стены, наложив стрелы на тетиву и вглядываясь в дальний край полосы, высвеченной заговоренными фонарями на стенах. Резкий свет оставлял лица в тени, превращая их в зловещие призраки. Солдат недалеко от Амары сделал глубокий вдох и резко выдохнул, словно ему не терпелось, чтобы все быстрее закончилось.

Сердце ее забилось быстрее, и ей пришлось сделать усилие, чтобы справиться с дыханием. Вес кольчуги на плечах успокаивал, но запах металла будоражил нервы, гоняя по спине мурашки. Она положила руку на рукоять меча и почувствовала, что пальцы ее дрожат. Ей пришлось крепче сжать оружие, чтобы никто не заметил этого.

Бернард задумчиво смотрел в темноту; стрелу на тетиву своего лука он пока не накладывал. Он подергал плечом, словно пытался поудобнее устроиться в кольчуге. Потом сделал шаг к ней.

— Страшно? — негромко спросил он.

Она нахмурилась и мотнула головой. Даже движение это вышло каким-то дерганым.

— Где они?

— Там. Не спешат выходить на свет. Они покажутся, как только подтянутся все силы для атаки.

— Десять тысяч. — Она крепко сжала губы. — Десять тысяч.

— Не бери в голову количество, — сказал он все так же тихо. — Это простая, надежная оборона. У нас стены, свет, мы расположены выше. Гарнизон и построили здесь потому, что это лучшая оборонительная точка во всей долине. Это дает нам огромное преимущество.

Амара снова посмотрела на него, потом на стены. Ей так и не удалось скрыть дрожь в голосе.

— Но легионеров так мало.

— Спокойнее, — улыбнулся Бернард. — Все в порядке. Пиреллус поставил на стены самых опытных бойцов. Кадровых военных, у большинства которых за спиной семьи. Срочников он держит во дворе, в резерве. В такой позиции они могут биться с десятикратно превосходящим их по численности противником — с неплохими шансами на победу даже без поддержки рыцарей. Пиреллус и его люди — вот кто должен одержать победу в этой битве. Легионеры должны сдерживать орду до тех пор, пока рыцари не смогут пустить в бой своих фурий. Мы крепко врежем маратам по носу, и как только определим, кто их возглавляет, рыцари уберут его.

— То есть убьют их вождя, да?

— Ну, на его место придут новые, но это их здорово обескуражит, — кивнул Бернард. — Так, во всяком случае, задумано. Как только большая часть маратов поляжет, так и не прорвав нашу оборону, а их вождя убьют, они лишатся наступательного порыва.

Она кивнула, сжав губы.

— Ладно. Чем я могу помочь?

— Смотри, не увидишь ли их вождя. По части одежды он не должен отличаться от обычных воинов, поэтому высматривай того, кто будет отдавать приказы.

— А если я увижу его?

Бернард достал из колчана стрелу и наконец натянул тетиву.

— Покажешь его мне. Так, теперь их можно ожидать в любое мгновение. Удачи, курсор.

— И тебе, стедгольдер.

С другой стороны от нее Пиреллус облокотился о парапет и подался вперед.

— Ну, — прошептал он. — Ну же. Идите. Мы готовы.

Они появились без предупреждения. Мараты ринулись вперед, и крик тысяч глоток слился в один рев. Словно живой прибой хлынул под холодный свет заговоренных фонарей — волна из плоти и костей. Их боевой клич захлестнул Амару с головой, оглушив, перепугав до смерти. Она даже не представляла, что можно кричать так громко. Прежде чем она поняла, что делает, она тоже завизжала, закричала от страха и злости, размахивая мечом, — она даже не помнила, как выхватила его, а рядом с ней делал то же самое Пиреллус.

— Лучники! — выкрикнул он. — Стреляй!

Со всех сторон от них захлопали луки, посылая смерть в ряды атакующих маратов.

Первый ряд маратов был сметен залпом со стен — и на глазах у Амары следующие ряды атакующих мгновенно затоптали его. Дважды еще Пиреллус выкрикивал команду лучникам, и дважды туча стрел устремлялась навстречу маратам, и те с криками падали, пронзенные насквозь. Но это не смогло остановить сокрушительной волны тел, которая накатывала на стены гарнизона.

— Копья! — рявкнул Пиреллус, и по всей стене лучники отступили назад, а на их место встали легионеры с тяжелыми щитами и длинными копьями.

Стрелы, пущенные из коротких, тяжелых луков маратов, полетели на стены, и Амара отпрянула, когда прямо у нее перед лицом просвистел снаряд с тяжелым каменным наконечником. Сердце ее сжалось от страха, и она пригнулась, чтобы голова ее не служила мишенью. Пиреллус в своем шлеме продолжал смотреть на наступающих маратов, не обращая внимания на свистевшие вокруг него стрелы.

Земля содрогнулась, когда мараты достигли стены, — это сотрясение передалось через камень ногам Амары. Она видела их — море диких, нечеловеческих глаз, зубов, острых, как звериные клыки. Да и настоящие волки тоже бежали в их рядах огромными, хищными тенями. Мараты достигли стены, и ворота содрогнулись от удара толстого ствола дерева, когда несколько десятков рук с размаху врезались в них этим тараном. Множество длинных, тонких шестов, усеянных заостренными перекладинами, взвились в воздух, и стоило их верхним концам коснуться стен, как по ним ловко полезли вверх мараты, а лучники прикрывали их, посылая тучу стрел в защитников гарнизона.

Оглушительно громкие крики делали почти невозможными какое-либо общение. Стрелы летели гуще дождя, и темные каменные наконечники их блестели в свете заговоренных фонарей. Большая часть их разбивалась о камни или о добрую алеранскую сталь — но на глазах у Амары изборожденный морщинами ветеран упал со стены с темным древком, пронзившим ему горло, и тут же другой боец рухнул ничком, когда стрела на шесть дюймов вошла ему в глазницу.

— Держись! — ревел Пиреллус. — Держись!

И легионеры держались. Как бы ловко ни карабкались мараты по штурмовым шестам, наверху их ждали смертоносные копья защитников крепости. Варвары летели со стен в толпу, встречавшую это яростными воплями. Снова и снова отбивали легионеры попытки захватить хоть один участок стены, опрокидывая шесты и перерубая веревки. Легионеры бились слаженно, действуя парами: один прикрывал щитом от вражеских стрел, второй орудовал копьем, стараясь поразить неприятеля в живот или ногу. Кровь обагрила копья алеранцев, забрызгала их щиты и доспехи, да и саму крепостную стену, но натиск нападающих не слабел.

Почти прямо под ногами у Амары раздавались ритмичные удары тарана в ворота. Она опустила голову, прислушиваясь, — и вдруг едва успела увернуться от удара палицей, когда рослый марат с безумным взглядом бросился на нее со штурмового шеста.

Амара поднырнула под удар, увернулась от другого, нацеленного ей в плечо, и, развернувшись, ударила мечом по бедру марата. Меч легко рассек светлую кожу дикаря, и из раны струей хлынула алая кровь. Марат вскрикнул, но снова бросился на нее, занося палицу. Амара легко увернулась, отступила в сторону и, пропуская марата мимо себя, вогнала клинок ему под ребра. Смертный крик марата, казалось, передался по металлу ей в руку; она сама вскрикнула от возбуждения и выдернула клинок, отпрыгивая от мертвого тела. Убитый дикарь перевалился через парапет и полетел вниз, во двор.

Задыхаясь, она оглянулась на Пиреллуса. Тот одобрительно кивнул.

— Только в следующий раз постарайтесь сбрасывать их со стены наружу, — заметил он. — А то нашим внутри негде будет развернуться. — Он отвернулся и принялся вглядываться в толпу атакующих, чуть поморщившись, когда тяжелая стрела с каменным наконечником разбилась о его шлем.

Амара рискнула выглянуть за стену, в царивший внизу хаос, — и в воздухе сразу же засвистели нацеленные в нее стрелы. Она отпрянула, вжав голову в плечи, и едва не наткнулась на пригнувшегося рядом Бернарда. Стедгольдер тоже высунулся на мгновение из укрытия, поднял лук, чуть задержал дыхание, целясь, и пустил стрелу — не вниз, но между двоими легионерами. Стрела угодило точно в ребра марату со стальным топором, только что забравшемуся на стену и стоявшему над оглушенным третьим легионером, который лежал с пробитым шлемом. Стрела отшвырнула марата назад, и он свалился вниз.

— Что, нашла их главного? — окликнул ее Бернард.

— Не очень-то тут найдешь! — крикнула Амара в ответ. — Они стреляют, стоит мне выглянуть!

— Без шлема-то, — кивнул Бернард. — Я бы тоже стрелял.

— Спасибо, утешил, — криво усмехнулась Амара, и стедгольдер довольно блеснул зубами, прежде чем пустить очередную стрелу в маратов.

Амара встала было, чтобы попытаться выглянуть еще раз, но Бернард удержал ее за запястье.

— Не надо, — посоветовал он. — Вон там готовятся. Не высовывай голову.

— Что?

Вместо ответа тот кивнул в сторону Пиреллуса. Амара удивленно посмотрела на него и увидела, что Бернард тычет пальцем в двоих мужчин, стоявших рядом с тяжелыми глиняными горшками. Там же ждали чего-то трое рыцарей в доспехах, но без оружия в руках.

— Огонь? — догадалась Амара, и Бернард кивнул.

Пиреллус тем временем поднял меч и резко опустил его, подавая сигнал.

Двое мужчин с горшками — наверняка заклинатели земли, ибо никто другой не ворочал бы тяжелых, в человеческий рост, полных горящих углей горшков с такой легкостью, — подняли их и опрокинули на маратов по обе стороны ворот.

Пиреллус дал еще один знак рыцарям, и те сразу подняли руки и запрокинули лица к небу. Крик их едва не заглушил шум сражения.

Ответный рев огня оглушил Амару, и она до боли стиснула зубы. Жар взметнулся над стенами, а потом все осветилось алым заревом, особенно зловещим по контрасту с холодно-голубым светом заговоренных фонарей. Горячий ветер разметал Амаре волосы. Столб огня свился в подобие огромной крылатой змеи, взмыл вверх, завис над стеной и обрушился вниз, на маратов.

Парапет милосердно скрыл от ее глаз то, что произошло с застигнутыми врасплох маратами, но когда рев огня начал стихать, до нее донеслись крики и стоны людей и волков, полные страха и боли. В криках этих слышались безумие, жалость к себе, ужас, равного которому она еще не слышала, — и что-то еще. Твердая убежденность в смерти, которая избавит их от этих мук, жарких, как причинившее их пламя.

А еще через несколько мгновений до нее донесся запах. Вонь паленого мяса. Амара поежилась, и ей стало дурно. Наступила относительная тишина, прерываемая стонами снизу. Амара встала и посмотрела вниз. Огненная змея, выпущенная на маратов, отшвырнула их и их волков прочь от стен гарнизона. По команде Пиреллуса лучники вновь открыли стрельбу по отступающим варварам, и новые тела продолжали падать на землю.

Полосы земли под самой стеной она не видела — возможно, и к лучшему. Запах горелых волос и плоти бил ей в ноздри, мешая думать о чем-либо, пока она не заставила Цирруса отогнать его от ее ноздрей и рта. Она облокотилась на парапет и посмотрела на залитую кровью, опаленную, устланную ковром из окровавленных тел землю.

— Фурии! — прошептала она. — Они же почти дети!

Бернард подошел и остановился рядом с ней. Лицо его побледнело, глаз не было видно в тени под шлемом.

— Молодые воины, — сказал он. — Это их первая возможность показать себя в бою. Эти были из клана Волка. Только одного из кланов.

Амара оглянулась на него.

— Они посылают в бой своих младших?

— В разведку боем. Потом, если они останутся в живых, они смогут присоединиться к взрослым воинам в основной битве.

Она бросила еще взгляд на поле боя и поежилась.

— Ты хочешь сказать, это только прелюдия? Еще не все кончено?

— И не кончится, пока мы не уберем их вождя, — кивнул Бернард. — Тебе нужно напиться. Ты даже сама не знаешь, как тебе это нужно. Как знать, когда потом предоставится такая возможность.

И правда, на стену поднялся легионер с ведерком воды и кружками, нанизанными ручками на проволоку. Пока он разносил воду защитникам стен, молодые легионеры, остававшиеся на время боя в резерве, спускали вниз раненых и относили их к заклинателям воды, хлопотавшим у больших чанов во дворе. Как обычно, первыми помощь получали те, у кого были легкие ранения или травмы. Им наскоро останавливали кровь, исцеляли простые переломы, словом, возвращали в строй тех, кто мог и дальше участвовать в обороне крепости. Тяжелораненые передавались на попечение более квалифицированных целителей — задачей тех было в первую очередь сохранить им жизнь до тех пор, пока ими не смогут заняться заклинатели воды.

— Все примерно так, как мы ожидали, — говорил Пиреллус кому-то, стоящему рядом. Амара прислушалась к разговору. — Впрочем, тараном они раньше не пользовались. Они быстро учатся.

— Дети, — буркнул Джиральди. — Вороны, не по душе мне такое кровопролитие.

— Как люди?

— Ничего. Если не считать бессонной ночи. На северной части стены жертв мало. На южной только раненые.

— Хорошо, — кивнул Пиреллус. — Напоите людей, раздайте стрелы лучникам. Проследите, чтобы новые горшки с огнем были наготове, и накормите чем-нибудь моих заклинателей огня. Они хуже справляются на пустой желудок.

— Вам-то самому помощь не нужна? — спросил Джиральди.

— Какая помощь?

— У вас кровь идет.

— Ерунда, — отмахнулся Пиреллус. — Поцарапало краем шлема, когда в него стрела попала. На вид страшнее, чем на деле.

— Кровь, стекающая на глаза, может оказаться очень некстати. Давайте-ка я сюда целителя приведу.

— Пусть целители занимаются серьезными ранеными, — отмахнулся Пиреллус. — Ты сам-то напейся, центурион.

— Слушаюсь, сэр.

Амара нахмурилась и, встав, прошла немного дальше по стене. Там сидел Бернард, привалившись спиной к парапету и хмуро глядя на свои руки.

— Я тут подумала, — сказала Амара. — Как-то это все бессмысленно.

Бернард посмотрел на нее, прищурившись.

— В первом бою всегда так.

Она раздраженно мотнула головой.

— Нет, я не об этом. Бессмысленно поведение маратов. Послать на нас только часть своих сил — и к тому же наименее опытную. Зачем им было терять столько своих, когда они могли навалиться на нас всем скопом?

— Мараты рассуждают не так, как мы, — сказал Бернард. — Они всегда ставят вперед зеленых новичков. Иногда — чтобы прикрыть маневр основных сил, иногда — для разведки боем, но всегда вперед. Это просто очередной пример.

— Но они же не глупы, — не сдавалась Амара. — Сколько их молодых воинов погибло сейчас? Несколько сотен? Тысяча? И для чего? Они убили с полдюжины легионеров и ранили чуть больше, да и те через час уже снова будут на стенах.

Перед Амарой вдруг вырос Пиреллус, уперший руки в бока.

— А вам что, хотелось бы, чтобы они убили больше?

— Не говорите ерунды, — огрызнулась Амара. — Я просто полагаю, тому, что они делают, есть еще какое-то объяснение. — Она оглянулась на Бернарда. — И где те рыцари, которых мы видели вчера?

Стедгольдер хмуро покосился на нее, но Пиреллус заговорил первым:

— Да, правда, графиня? Где они? Мне сказали, будто на нас идет орда, но пока мы видели только один клан, и никакого вождя поблизости. Могу себе представить, каким посмешищем вы станете, если Рива приведет сюда свои легионы и не обнаружит противника.

Амара гневно повернулась к Пиреллусу, твердо намереваясь поставить его на место. Бернард вскочил, готовый встать между ними…

…и совсем рядом с ними на стене медный рог протрубил сигнал к бою. В залитом холодным призрачным светом заговоренных фонарей воздухе еще не стихла последняя нота, а закаленные в боях легионеры на стенах уже вскочили на ноги, изготовив щиты и оружие.

— Сэр, — рявкнул с наблюдательной площадки над воротами Джиральди. — Они возвращаются!

Забыв про Амару, Пиреллус повернулся и бегом бросился на наблюдательную площадку.

Там, за стенами, мараты снова вступили в освещенную полосу, и снова это казалось сверху темным, завывающим приливом — только на этот раз боевой клич воинов прерывался не воем огромных черных волков, а пронзительным, металлическим визгом исполинских хищных птиц.

— Лучники! — снова выкрикнул Пиреллус, и снова трижды падали первые ряды атакующих под ноги следующим. — Копья! — И снова стены ощетинились смертоносным частоколом.

И на этом сходство с атакой клана Волка закончилось. Не было на этот раз ни штурмовых шестов, ни тарана. Вместо этого первый ряд прорвавшихся к стене маратов с яростным визгом просто бросился на почти отвесную каменную поверхность и с разбегу взмыл по ней наверх.

Если бы Амара не видела этого своими глазами, она бы не поверила, что такое возможно, — и все же мараты, не пользуясь никакими приспособлениями, взбегали по пятнадцатифутовой стене вверх, перемахивали через парапет и с отчаянной, почти безумной храбростью бросались в схватку. Их огромные птицы прыгали еще выше, отчаянно хлопая в воздухе своими куцыми крылышками; летать они, конечно, не могли, но зато угрожали защитникам стен своими страшными когтями и клювами.

В ужасе смотрела Амара, как воин-марат взлетел на стену в каких-то десяти футах от нее. Рядом с ним с визгом приземлилась его птица, с размаху ударив клювом по выставленному перед ней легионерскому щиту. Марат поднял нож и с криком бросился на нее, а на его место уже взбегал по стене следующий дикарь.

Амара отпрянула в сторону и тут же поняла, что под ногами у нее нет ничего, кроме воздуха. Она в отчаянии дала команду Циррусу, сделала по воздуху пару шагов и снова спрыгнула на каменную площадку за спиной у марата. Мгновение он потрясенно смотрел на нее, потом опомнился, повернулся и снова ринулся в атаку. Она наотмашь ударила его мечом по ребрам.

Что-то взвизгнуло сзади, и спину обожгло горячей болью. Она бросилась вперед и вниз, на тело упавшего марата, и, оглянувшись, увидела налетевшего на нее овцереза. Он целился клювом ей в лицо, в остекленевших темных глазах его не было даже намека на страх.

Она выбросила руки навстречу огромной птице, и Циррус, ринувшись вперед, опрокинул овцереза и швырнул его спиной о каменный зубец. Оглушенная птица вскочила, увидела Амару и снова кинулась было к ней, но тут дюжий легионер — судя по легкости, с какой он орудовал тяжелым мечом, заклинатель земли — одним ударом снес ей голову. Легионер ободряюще улыбнулся Амаре, блеснув зубами, и тут же бросился навстречу следующему лезшему на стену дикарю.

Амара поднялась на ноги. Бой кипел уже по всей стене и перешел во двор. Оставленные в резерве легионеры после минутного замешательства выдвинулись вперед и вступили в бой с теми маратами и их птицами, которым удалось спрыгнуть со стены во двор.

Со всех сторон слышались крики — отчаянные, панические, яростные. С противоположной стороны ворот маратам удалось захватить участок стены, и они удерживали его, пропуская во двор своих воинов, до тех пор, пока туда не ринулся сам Пиреллус.

Золотокожий парсианин выхватил свой черный меч и кинулся по стене в гущу схватки, созывая по дороге легионеров. Первому встречному марату он нанес удар столь быстрый, что Амара даже не успела заметить его. Она увидела только, как фонтаном брызнула кровь, а сам марат безжизненной грудой рухнул на землю. Одна из птиц бросилась на Пиреллуса и поплатилась за это когтем, а мгновение спустя — и головой.

Все новые мараты — по одному, по двое, по трое, люди и птицы — бросались на коммандера, но мечник оказался им не по зубам. Все его движения свелись к уклонению от вражеских ударов и собственным выпадам — каждый из которых неизменно оказывался смертельным для соперника. С выверенной точностью Пиреллус очищал от маратов захваченный теми участок стены, а за его спиной снова закреплялись, отбиваясь от лезущих на стену варваров, легионеры.

Пиреллус невозмутимо стряхнул кровь с меча и ткнул пальцем в сторону людей с углями. Заклинатели земли сняли с горшков крышки и приготовились опрокинуть их содержимое вниз, на маратов. Заклинатели огня стояли рядом с отрешенным видом, безмолвно шевеля губами, призывая своих фурий, чтобы обрушить на врага новый огненный шквал.

И тут Амара ощутила это. В темном ночном воздухе сгустилось напряжение, и она почувствовала его, сама точно не зная как. Она повернулась, запрокинув лицо к небу, но не увидела ничего из-за слепящих лучей заговоренных фонарей. Однако ветер над стенами усилился и заметался, меняя направление. Амаре показалось, что она слышит в небе, где дежурили воздушные рыцари Пиреллуса, крики. Что-то капнуло на нее сверху, и на мгновение ей показалось, что пошел дождь. Однако капля на щеке была теплой, а не ледяной, и когда Амара вытерла щеку рукой, она увидела на пальцах кровь.

— Бернард! — крикнула она. — Они здесь!

Ей некогда было смотреть, услышал ли он ее. Вместо этого она окликнула Цирруса и взвилась в воздух над стенами осажденной крепости.

Небо кишело воздушными рыцарями. Рыцари и фурии схватились в поединке один на один, их целью было либо нарушить поддерживающий человека поток воздуха, либо ранить его достаточно серьезно, чтобы тот лишился необходимой для этого концентрации. На глазах у Амары мужчина в риванском мундире увернулся от блеснувшего клинка, но тут же с отчаянным воплем полетел камнем вниз. Он пролетел мимо Амары и рухнул у самой стены гарнизона, но стук падения потонул в шуме кипевшего на земле боя.

Амара с помощью Цирруса выискивала в небе силуэты воздушных рыцарей и насчитала их не меньше трех десятков — втрое больше, чем защищало крепость. Бой вокруг нее продолжал кипеть, но исход его был уже ясен: защищавшие гарнизон рыцари падали по одному, и господство в воздухе перешло к противнику.

И наконец, выше места схватки Амара разглядела то, чего опасалась больше всего: носилки. У нее на глазах несколько рыцарей пристроились к трем головным носилкам наподобие эскорта и весь летучий конвой нырнул вниз, к крепости.

Точнее, к воротам, у которых кипел бой.

У Амары не было времени обдумать план. Инстинктивно она дала команду Циррусу и молнией устремилась навстречу снижающемуся противнику. Не ожидавший нападения рыцарь успел повернуть к ней лицо, но она пронеслась мимо, налету распоров его от бедра до плеча. Тот вскрикнул и, вращаясь, как сорванный лист, полетел к земле.

Продолжая нестись по инерции навстречу врагу, Амара раскинула руки и послала Цирруса на рыцарей, державших носилки.

Ей бы не хватило сил лишить поддержки фурий всех четырех рыцарей, державшихся за шесты. Она не стала даже пытаться делать это. Вместо этого она сосредоточилась на двух передних рыцарях, да и их рассчитывала сбить с пути лишь на несколько секунд. Это ей удалось. Оба завопили от неожиданности и провалились вниз вместе с опиравшимися на них носилками.

Носилки перевернулись, выбросив в воздух с полдюжины сидевших в них людей. Только двое были пристегнуты к сиденьям кожаными лямками и повисли на них вниз головой, пока оглушенные рыцари пытались выровнять свой полет. Остальные, судя по всему, готовились к скорой высадке на стены и просто полетели вниз. Несколько сопровождавших носилки рыцарей устремилось за ними, но Амара знала, что тем ни за что не догнать падающих камнем людей: слишком маленькое расстояние отделяло их от земли.

На нее сразу обратились взгляды нескольких десятков глаз. Исчерпав инерцию, она начала падать, повернулась лицом вниз и подобрала под себя руки и ноги, чтобы не замедлять падения, пока не давая команду Циррусу поддерживать ее.

С полдюжины воздушных потоков устремилось к ней с разных сторон, и она на мгновение испуганно зажмурилась от стремительно надвигавшихся снизу заговоренных фонарей на стенах. Однако ей повезло: столько врагов сразу пытались помешать ей удержаться в воздухе, что она сумела направить их усилия друг против друга, одновременно выровняв свой полет. Циррус замедлил ее падение, и тут один из рыцарей — наверное, ретивее других — метнулся к ней, и свет блеснул на его занесенном для удара мече.

Амара дернулась в сторону, но он ожидал этого ее движения и сделал выпад. Она перехватила его удар своим клинком и схватилась с ним, пытаясь овладеть воздушным потоком вокруг них, чтобы использовать его себе на пользу. Противник удерживал ее за запястье, и они завертелись в воздухе, продолжая падать. Амара успела глянуть вниз, потом посмотреть в глаза противнику. Через мгновение они оттолкнулись друг от друга, и воздух под ними взревел, замедляя их падение.

Амара бросила еще один отчаянный взгляд на крепость и успела подправить свое падение, чтобы оно пришлось в стог сена у конюшни. Слежавшееся сено мало смягчило падение, но тут успел прийти на помощь Циррус. Разметав верхушку стога, Амара кубарем скатилась на землю с его дальней стороны. Должно быть, соперник ее оказался ловчее, а может, он просто не так устал: он мягко приземлился в нескольких ярдах от нее и замахнулся мечом, целясь ей в горло. Она едва успела отбить удар и, выхватив другой рукой короткий кинжал, который украла у Фиделиаса, воткнула его в ногу рыцаря.

Тот с криком отскочил, но удержался на ногах и гневно взмахнул рукой. Взревел ветер, и Амара почувствовала, как ее прижимает к земле давлением воздуха. Она пыталась пошевелиться или хотя бы поднять меч, но фурия рыцаря не позволила ей и этого. Она кликнула Цирруса, хотя уже понимала, что тот не успеет и что ей ничего не остается, как смотреть на поднимающийся для последнего удара клинок.

Что-то прожужжало в воздухе, и в узкую щель в кольчуге рыцаря — там, где она застегивается у горла, — вонзилась стрела. Сила удара отшвырнула его назад — он сделал два заплетающихся шага и повалился навзничь на камни. Давление сразу отпустило Амару, и она снова смогла дышать, шевелиться. Она попыталась встать, но голова еще кружилась от падения, поэтому она была вынуждена сесть, и тут к ней подошел, так и не выпуская лука из руки, Бернард.

— Вороны и фурии, ты в порядке? Где они?

— Ворота, — прохрипела Амара. — Огненные горшки. Уберите их от ворот. Быстро!

Лицо Бернарда побелело, и он бегом бросился через двор обратно к воротам. Спрыгнувший со стены марат занес над ним подобие кистеня с привязанным к деревянной рукоятке камнем, но Бернард на бегу взмахнул рукой, деревянная рукоять извернулась в руке у нападавшего, и камень угодил тому прямо в висок. Марат упал на камни и больше не шевелился.

Тупая боль в плече и спине мешала Амаре встать, но она, не отрываясь, следила, как Бернард вбежал по одной из лестниц на стену. Схватив лук обеими руками, он оглушил двух схватившихся с легионерами маратов, поднырнул под ногу лежавшего на боку раненого овцереза и оказался рядом с Пиреллусом. Он схватил коммандера за плечо и крикнул ему что-то.

Пиреллус недоуменно нахмурился, но Бернард ткнул пальцем вверх и тот повернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть снижающиеся носилки и окружавших их воздушных рыцарей в темных доспехах. Глаза его расширились, он крикнул что-то стоявшим на стене людям — и тут же порыв ветра опрокинул его и других, сбросив вниз, а заодно и забиравшихся на стены маратов.

Бернард остался без лука, но на ногах устоял — с помощью своей фурии, догадалась Амара. Он схватил Пиреллуса и стоявшего рядом с ним легионера и вместе с ними полетел со стены во двор.

Взгляд Амары снова обратился к носилкам. Стоявший в одних Фиделиас ткнул пальцем вниз и крикнул что-то в соседние носилки высокому, худому мужчине. Тот выпрямился, закрыл глаза и вытянул руку в сторону ворот. В ответ на это горшки с углями, стоявшие рядом с опрокинутыми ветром заклинателями огня, взорвались ослепительно яркими огненными шарами.

Огненный смерч прошелся по стене над воротами, застав гарнизонных рыцарей врасплох. Хотя свирепая фурия ветра и раздробила пламя, большая часть его прокатилась по стенам, сея хаос в равной степени среди легионеров, маратов и их хищных птиц. Люди с криком бросались со стен на землю, пытались убежать от огня или катались по камням в попытке погасить свои пылающие тела. Кто-то даже бросался со стен в гущу стоявшей внизу орды.

В ужасе смотрела Амара на то, как носилки приземляются во дворе, где с полдюжины лишившихся управления легионеров пытаются дать отпор атакующим. Олдрик Меч выбрался из носилок и при поддержке воздушных рыцарей отогнал их обратно.

Следующим из носилок вышел Фиделиас и зашагал к воротам. Он настороженно огляделся по сторонам, потом вытянул руки перед собой и прижался ладонями к тяжелому дереву. С полминуты он стоял так, закрыв глаза, потом отошел, бросил короткую команду своим людям и, хромая, вернулся в носилки. Олдрик с остальными тоже расселись по местам, воздушные рыцари взялись за ручки, носилки взмыли вверх и быстро пропали из виду.

Амаре наконец удалось встать и подобрать свой меч. Потом она запрокинула голову, чтобы посмотреть, что такого сделал Фиделиас с воротами. На глазах у нее ворота содрогнулись, и она заметила сыплющуюся из щелей пыль. И сразу же огромный, острый коготь овцереза продрался сквозь тяжелые деревянные брусья с такой легкостью, словно они были бумажными. Ей ничего не оставалось, как только в страхе смотреть, как мараты, завывая словно безумные, крошат ворота в труху. Голова ее еще кружилась, а рука, державшая меч, дрожала, но она выпрямилась и сделала шаг им навстречу.

ГЛАВА 37

Подходя к воротам, уже почти павшим под напором маратов, Амара бросила короткий взгляд налево, потом направо. По одну сторону от нее застыли как оглушенные несколько молодых легионеров, потрясенно глядя на готовых ворваться в крепость маратов. По другую сторону лежали в беспорядке попадавшие со стены обугленные тела и просто обожженные люди, а среди них крутили головами, приходя в себя, упавшие первыми Бернард и Пиреллус.

— Становись! — крикнула Амара легионерам — без особой, правда, уверенности в том, что они ее услышали. Она высмотрела среди них юношу в центурионском шлеме и рявкнула, обращаясь уже только к нему: — Центурион! Держите ворота!

Молодой воин в щегольском шлеме перевел взгляд с нее на разбитые ворота; губы у него заметно дрожали.

— Н-назад! — выпалил он, хотя никто его, похоже, не слушал. — Н-назад, к б-бою!

Амара в отчаянии посмотрела в другую сторону.

— Пиреллус! — крикнула она. — Вставайте же! Командуйте легионерами!

Оглушенный Пиреллус — без шлема, с сожженными с одной стороны головы почти до кожи волосами — смотрел на нее, словно ничего не понимая.

Мараты проделали в воротах достаточно большую пробоину, и первый, дюжий молодой воин с каменным топором, шагнул во двор.

Времени больше не оставалось. Стоило маратам полностью овладеть воротами, и ничто уже не помешало бы им раздавить оборону алеранцев одним только числом. Хотя голова ее продолжала кружиться, а рана на спине причиняла боль, Амара бросилась к зияющему проему ворот.

Словно со стороны она услышала свой пронзительный вопль. Воин-марат обернулся на него и занес топор для удара. Не меняя направления, она с помощью Цирруса перелетела через оружие противника и полоснула того мечом по лицу на уровне глаз. Тот почти без крика повалился навзничь, и тут же во двор ворвалась одна из боевых птиц.

Амара попыталась отскочить в сторону, но та резко выбросила клюв вперед и с неожиданной силой схватила ее за левую руку. Боль пронзила все ее тело; если бы не кольчуга, клюв наверняка оторвал бы ей руку до самого локтя. Птица мотала клювом из стороны в сторону, тряся Амару, как куклу, до тех пор, пока та не извернулась и не ударила птицу мечом у основания ее толстой шеи. Птица взвизгнула и, выпустив ее, отшвырнула далеко в сторону.

Еще один марат прорвался во двор, но раненый овцерез метнулся к нему, угрожающе щелкая клювом, и ему пришлось отступить обратно. Амара с криком рванулась вперед, ударила мечом в живот птице и выдернула его, чуть повернув в ране. Птица упала, продолжая размахивать во все стороны клювом и когтями.

Амара перевела дух, дожидаясь очередного марата. Ворвавшись в пролом, тот сразу же метнулся в сторону, освобождая дорогу следующему — стройной молодой женщине со старой алеранской саблей. Та замахнулась ею, целясь Амаре в лицо, и курсор отбила выпад — тут же получив удар в бок от первого нападавшего. Схватив ее за кольчугу, он повалил ее на землю.

Она кричала, она пыталась отбиваться, но он прижал ее правую руку к земле, занес кулак и с силой ударил в лицо, разбив ей губы и оглушив на мгновение. Потом он произнес что-то на своем гортанном языке, бесцеремонно схватил ее за волосы и повернул лицом к женщине, заносившей древнюю саблю для удара. «Они меня скальпируют, — подумала Амара. — Им нужны мои волосы…»

Послышался визг, в котором было больше страха, чем воинственности. Мужчина-марат отпустил ее волосы и отпрыгнул в сторону, а женщина, не опуская сабли, повернулась и вступила в схватку с наседавшим на нее молодым легионером. Тот яростно рубил и колол своим легионерским мечом — натиск его был исполнен скорее ярости и отчаяния, нежели фехтовального мастерства, но, во всяком случае, отвлек внимание маратов от Амары. Он повернулся, и Амара по багровому синяку на челюсти узнала в нем часового, не пускавшего их накануне в крепость.

— Вперед! — кричал он своим товарищам. — Или вы будете стоять, пока женщина сражается? — и с криком: «Рива за Алеру!» снова бросился на маратов.

Сначала один, потом второй, потом еще несколько легионеров с воинственным кличем бросились вперед, тесня маратов за ворота. И все же, даже действуя слаженно, молодым легионерам очень скоро пришлось отступать шаг за шагом.

Амара почувствовала, что ее тащат по земле за здоровый локоть, и едва успела подхватить свой меч. Она с трудом повернула голову и увидела целителя Харгера. Тот положил ее на камни подальше от неприятеля и, склонившись над ней, осторожно коснулся кончиками пальцев ее висков.

— Рука сломана, — произнес он хриплым голосом, помолчав пару секунд. — Возможно, еще пара зубов выбита. Кольчуга на спине порвана в одном месте и царапает тебе кожу. Где-то еще связки растянуты. Но жить будешь. — Он оглянулся на кипевшую у ворот схватку, потом одарил ее короткой улыбкой. — Лихо проделано, девочка. Наконец-то устыдила этих маменькиных сыночков.

— Пиреллус, — удалось наконец выдавить из себя Амаре. — С той стороны ворот. Оглушен.

Глаза Харгера расширились.

— Великие фурии, он еще жив после всего этого?

— Бернард стащил его со стены.

Харгер кивнул и поставил ее на ноги.

— Покажи где. Если кто-то и сможет с этим что-то поделать, так только Пиреллус.

Амара охнула от боли и увидела, что целитель тоже поморщился и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Он удержал ее, не дав упасть, и она, обходя схватку, натиск тел и взмахи оружия, повела его к воротам, к месту, где только что видела Бернарда и Пиреллуса.

Там она их и нашла. Бернард уже пытался, пошатываясь, встать на ноги; Пиреллус стоял на четвереньках. Харгер сразу направился к рыцарю, приложил пальцы к его вискам, хмыкнул и бесцеремонно встряхнул его. Он даже замахнулся было, чтобы ударить коммандера ладонью по щеке, но Пиреллус, похоже, уже начал приходить в себя, поскольку перехватил его руку в воздухе. Он тряхнул головой, несколько раз закрыл и открыл глаза и посмотрел вверх, на стену, на ворота. Потом встал, пошатнулся и снова посмотрел наверх.

Постояв так пару секунд, он повернулся, взглянул на двор и кивнул Амаре.

— Графиня, — произнес он. — Сейчас камни еще раскалены от взрыва, но очень скоро остынут, и мараты снова полезут через стену, даже если мы удержим ворота.

Амара поежилась.

— И что нам делать?

— Ведите легионеров на стены, — сказал Пиреллус.

— Но кто тогда будет удерживать ворота?

Его подбородок задрался немного вверх.

— Я.

Амара удивленно уставилась на него.

— В одиночку? А кто тогда будет командовать легионерами?

— Им сейчас не нужно никакого особого командования, — пояснил Пиреллус. — Они будут держать стены, я буду держать ворота, иначе не пройдет и нескольких минут, как мы все будем покойниками.

— Но как им удержать стены?

— Долго им это и не удастся, — хмыкнул он. — Придется вам что-нибудь придумать.

— Что? — возмутилась Амара. — Что за дурацкий план?

— Другого у меня нет, — признался Пиреллус. — Графиня, фурии свидетели, я надеюсь, что вы так же умны, как отважны. Если вы не изыщете способа отогнать их подальше, мы все, можно считать, уже мертвецы. — С этими словами он кивнул Амаре и шагнул в сторону кучи-малы у ворот. На полпути он задержался, подобрал длинный деревянный шест — обломок оглобли от разбитой падающими камнями телеги — и сунул его в руки едва сумевшему встать Бернарду.

— И что мне с этим делать? — спросил еще слегка оглушенный стедгольдер.

— Идите за мной, — буркнул Пиреллус. — Прикрывайте меня сзади. Только под ногами не мешайтесь.

Он повернулся и двинулся дальше к воротам. Бросив на ходу несколько резких команд, он шагнул в гущу молодых легионеров и обнажил меч. Еще несколько секунд спустя на земле лежали, истекая кровью, трое воинов-маратов, и их натиск заметно ослаб.

Пиреллус рявкнул легионерам еще что-то, и те, помедлив мгновение, разбились на два отряда и разбежались к ведущим на стены каменным лестницам, прихватив с собой ведерки с водой для охлаждения горячих камней.

Пиреллус остался в воротах один. Амара увидела на его губах угрюмую усмешку. Он кивнул стоявшему по ту сторону ворот марату и поманил его пальцем. Бернард перехватил тяжелую деревянную жердь обеими руками и оглянулся на Амару. Его зрачки были еще слегка расширены, а дыхание неровным, но он повернулся лицом к воротам, занял место футах в десяти позади Пиреллуса и принялся ждать.

Амаре захотелось визжать от досады, когда мараты по одному, по двое снова полезли во двор сквозь пролом в воротах. Однако парсианин был наготове, и сначала один, потом другой, потом третий марат пал под его черным мечом. Но уязвимое место нашлось и у Пиреллуса. В пролом проскользнули, чтобы схватиться с ним, сразу двое маратов. Пиреллус уверенно отбил удар копья, повернулся, занося меч, к другому воину — и вдруг застыл, оказавшись лицом к лицу с полуобнаженной молодой дикаркой.

Он колебался не дольше доли секунды; опомнившись, он сделал выпад, и черный клинок вонзился женщине между грудей, но и это промедление дорого ему обошлось. Оказавшийся сбоку от него марат с размаху ударил тупым концом копья ему в колено, и если бы Бернард не шагнул вперед и не опустил обломок оглобли тому на голову, это могло бы стоить Пиреллусу жизни.

Однако коммандер только поморщился и, едва заметно прихрамывая, продолжал отважную, но, как понимала уже Амара, безнадежную оборону ворот. Осунувшийся, с ввалившимися глазами, к ней подошел Харгер. Вместе они поднялись на стену, где уже снова завязалась схватка и снова слышались крики маратов и визг их боевых птиц.

— Леди, — устало произнес Харгер. — Что нам делать?

Еще сильнее, чем прежде, ей захотелось завизжать от досады и страха. На ее глазах рухнул со стены, закрыв руками окровавленное лицо, молодой легионер. Бернард с трудом отбил новый удар копья, отгоняя от Пиреллуса заходившего сбоку марата. Откуда ей знать, что делать? Она ведь не военный командир. Внезапная и почти полная потеря гарнизонных рыцарей сильно подорвала их оборону — это она понимала. Откуда ей знать, как справиться с этой потерей.

Амара со свистом втянула в себя воздух. Она этого не знала, но…

— Целитель. Отведите меня к графу Грэму.

Он повиновался беспрекословно и повел ее в центр крепости, к тяжелой, прочной кирпичной постройке, у двери которой дежурили двое легионеров-ветеранов. Амара миновала их, вошла в здание, поднялась по лестнице и оказалась в спальне Грэма. Он лежал в постели с закрытыми глазами, склонив голову набок. На губах его проступили крупинки какого-то белого снадобья; его большие, сильные руки неподвижно лежали на простыне и казались хрупкими, а кожа — тонкой, как пергамент.

Амара смотрела на него, и все внутри ее сжалось. Она понимала: то, что она задумала, может убить его. И все же она решилась.

— Разбудите его, Харгер.

Харгер прерывисто вздохнул.

— Леди… Я могу, но…

— Я знаю, это может его убить, Харгер, — кивнула Амара. — Но если стены крепости падут, он все равно погибнет. Он нам нужен. Нужен гарнизону. Не думаю, что ему хотелось бы, чтобы мы позволили им пасть, когда он, возможно, способен помочь.

Долгое мгновение Харгер молча смотрел на нее, потом покачал головой. Лицо старого целителя заметно осунулось.

— Нет. Я думаю, он не хотел бы этого.

— Поднимите его, — негромко сказала Амара. — Я пойду прикажу часовым, чтобы они помогли нести его.

Она спустилась к дверям, где продолжали дежурить двое легионеров, и вернулась с ними в спальню. Харгер стоял над старым графом, и лицо у того розовело каким-то неестественным румянцем. Грэм резко, задыхаясь, втянул в себя воздух и открыл глаза, хмуро глядя на нее.

— Харгер говорит, мы потеряли наших рыцарей. Остались только зеленые новички.

— Да, — хриплым от волнения голосом ответила Амара. — И все на стенах. Пиреллус жив, но ранен и в одиночку удерживает ворота. Нам нужно, чтобы вы вышли туда…

— Нет, — буркнул Грэм. — Не стоит и стараться. Ничего не выйдет.

— Но, сэр…

— А огонь? — прохрипел Грэм.

— Противник использовал заговоренные угли наших рыцарей против них. Сделал так, что они взорвались на стенах.

Грэм закрыл глаза.

— Они все у ворот?

— Нет, — сказала Амара. — Они уже снова на стенах. По всей длине.

— Не получится, — вздохнул Грэм. — Даже если бы я не был ранен. Даже если бы у нас было больше заговоренных углей. На такую ширину меня не хватит.

— Но ведь должно быть что-то, что вы могли бы сделать, — не сдавалась Амара, взяв его за руку.

— Ничего, — чуть слышно прошептал Грэм. — Такой фронт мне не одолеть. Сил не хватит.

Амара прикусила губу.

— А может, какое-нибудь другое заклинание?

Грэм снова открыл глаза.

— Что?

— Ну, что-нибудь еще с огнем, — предположила Амара. — Маратам нечего этому противопоставить.

Грэм перевел взгляд с Амары на Харгера и обратно.

— Боятся, — произнес он. — Огня.

— Я не знаю, боятся ли они огня…

— Нет, — чуть раздраженно буркнул Грэм. — Достань огня. Факел. Ты.

Амара удивленно зажмурилась.

— Я? Но я не заклинаю огонь.

Грэм нетерпеливо махнул рукой, оборвав ее, и смерил ее взглядом воспаленных глаз.

— Не могу идти. Кому-то другому придется нести. Ты боишься, девочка?

Она с усилием кивнула. Он хрипло усмехнулся.

— Честная. Умница. Достань факел. И приготовься быть храброй. Храбрее, чем тебе приходилось в жизни. Может, у нас что-нибудь и получится.

Он осекся, закашлявшись, и лицо его перекосилось от боли.

Амара переглянулась с Харгером, потом кивнула одному из легионеров. Тот вышел из комнаты и минуту спустя вернулся с факелом.

— Сюда, девочка, — прошептал Грэм, вяло махнув ей рукой. — Поднеси его ближе.

Амара повиновалась, опустившись на колени у кровати и протянув факел раненому графу.

Грэм закрыл глаза и сунул в огонь кисть руки. Амара вздрогнула, борясь с желанием отодвинуть огонь, но Грэм не поморщился и не моргнул, да и плоти его это, похоже, вреда не причинило.

Сначала Амара ощутила это в себе: крошечный холодок ужаса, возникший где-то в животе и быстро разбегавшийся по всему телу, отчего ноги сразу сделались ватными, неверными. Рука ее начала дрожать, и ей пришлось взяться за факел обеими, чтобы он не шевелился. Грэм издал негромкий стон, и ощущение это в ней сразу удвоилось; ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься бегом из помещения. Сердце билось как безумное, боль в ранах усилилась, и она вдруг не нашла в себе сил даже вздохнуть.

— Девочка, — прохрипел Грэм, снова открыв глаза. — Слушай, девочка. Отнесешь это вперед. Так, чтобы все мараты видели. — Он хрипло вздохнул и закрыл глаза. — Не урони. И не позволяй страху захлестнуть тебя. Быстро.

Амара кивнула, поднимаясь. Дрожь пробирала ее всю, ноги слабели от страха.

— Спокойнее, — сказал Харгер. — Пошли. Быстрее. Я не знаю, сколько он продержится.

Амара дважды открывала рот и не могла выдавить из себя ни звука. Только с третьей попытки ей удалось произнести: «Хорошо». Она повернулась и пошла из покоев, стараясь контролировать свое дыхание, шагать ровнее. Страх леденил ее зимним морозом, холодные ледышки его разбегались с кровью по всему телу, больно кололи сердце с каждым его ударом. Ей с трудом удавалось сосредоточиться на воротах, на факеле — донести, не уронить… Она думала лишь о том, что урони она этот факел, поддайся страху — и все усилия Грэма пойдут прахом.

Она услышала чьи-то всхлипывания и поняла, что это всхлипывает она сама. Тело начало слабеть от всепроникающего страха. Больше всего на свете ей хотелось уйти от ворот, бежать, взвиться в воздух и лететь, лететь как можно дальше от этих варваров.

Вместо этого она шла вперед, к воротам, слабея с каждым шагом. На полпути к воротам она поскользнулась и упала, ослепнув от слез. И все же она двинулась дальше, сначала на коленях, опираясь на раненую руку, держа факел здоровой, чтобы он не коснулся земли.

Неожиданно кто-то вскрикнул прямо перед ней, а потом она почувствовала, что ее поднимают и ставят на ноги. Перед ней стоял великан с пылающим взглядом, сжимавший в ручище палицу размером с небольшое дерево. Она все-таки справилась со страхом, с душившими ее всхлипываниями.

— Бернард, — сказала она. — Бернард. Факел. Отведи меня на стену. На стену!

Великан нахмурился и рявкнул на нее, и это сразу заглушило начинавшуюся было истерику. А потом он просто взял ее под мышки и понес к лестнице и наверх, на стены, в самую царившую на них неразбериху. Она почувствовала, что ее снова ставят на ноги, и, шатаясь, шагнула вперед, к площадке над воротами.

Последние несколько футов она уже не думала ни о чем. Она просто ковыляла вперед, плача, визжа, держа факел высоко над головой, не сомневаясь в том, что смерть уже ждет ее, растопырив черные крылья, как те вороны, которые ждут где-то в предрассветной темноте своего часа, чтобы выклевать глаза мертвым.

Каким-то образом, сама не зная как, она добралась до площадки над воротами и встала там, высоко держа факел, — идеальная мишень для вражеских лучников. И вдруг все заглушила волна жара и грохота, бурная река ревущего света, взмывшего к небу и осветившего землю во все стороны на добрую милю. И весь ее страх расцвел в этом ослепительном огне, выплеснулся из нее тысячекратно усиленными языками пламени, обрушившимися на землю под стенами.

На мгновение все стихло, а потом волна заговоренного огня обрушилась на маратов. И сразу же воздух огласил вопль тысяч глоток. Атака маратов захлебнулась еще быстрее, чем началась. Море бледнокожих варваров отхлынуло от стен гарнизона, и к их полным ужаса крикам добавился визг спасающихся бегством птиц. Оборонявшие стены легионеры встретили это бегство восторженными криками.

Амара смотрела вслед бегущему противнику, и страх уходил из нее — уходил вместе с остатками сил. Она пошатнулась и упала бы со стены, если бы ее не подхватил Бернард — он, оказывается, все это время стоял за ее спиной. Она откинулась, прислонившись к нему, не в силах даже держать глаза открытыми, а со всех сторон радостно что-то вопили вслед бегущему противнику алеранские воины.

Она закрыла глаза, а когда открыла их, небо посветлело. Она сидела на стене, завернутая в плащ Бернарда. Онемевшая, избитая, она с трудом поднялась на ноги и заглянула вниз, во двор.

Раненые, умирающие и мертвые лежали повсюду. Целители и фельдшеры хлопотали над людьми, обожженными так сильно, что и на людей-то были непохожи. На глазах у Амары один из них захлебнулся криком и застыл, стиснув почерневший кулак. Возившийся с ним легионер, сам перевязанный пропитанной кровью тряпкой, закрыл его лицо плащом и с помощью другого легионера потащил тело на другую сторону двора, где все росло число выложенных рядами погибших.

Она повернулась и посмотрела на стену. С дюжину легионеров из резерва — молоденьких, еще не побывавших в бою — стояли там, напряженно сжимая копья. На поле за стенами начало опускаться воронье. Оно укрыло его черным каркающим ковром: хлопающие крылья, горящие голодом глаза. Они перепрыгивали от тела к телу, выклевывая языки, глаза. Амара видела, как одно из тел пошевелилось, и его тут же захлестнула масса крылатых тварей. В животе у нее все сжалось, и она поспешно отвернулась. Минуту спустя рядом появился Бернард с ковшом холодной воды. Она напилась.

— Плохо, — тихо сказала она.

— Плохо, — согласился он. — Даже если нам удастся поставить на ноги легкораненых, гарнизон лишился двух третей защитников. Рыцарей в живых так вообще только трое осталось — считая Пиреллуса. Ворота разбиты, и заменить их нечем. Да и потом, враг в любом случае может запрыгивать на стены.

— Как Грэм?

— Харгер говорит, он вряд ли проснется до смерти. Последнее заклинание отняло у него слишком много сил.

— Вороны! — негромко выругалась Амара. — Храбрый он человек.

— Да.

— Значит, мараты вернутся, — сказала Амара.

— Скоро.

Она устало закрыла глаза.

— Что мы еще можем сделать?

— Не знаю, — признался Бернард.

— Надо вывезти женщин и детей. Семьи военных. Посадить их в фургоны, и пусть как можно быстрее едут в Риву.

— Не получится. Эти проклятые рыцари не просто ворота разрушили. Кто-то из них пробрался на конюшни и напугал лошадей. Это привлекло внимание дюжины овцерезов. В общем, лошадей почти не осталось.

Амара подняла на него взгляд.

— А пешком они бежать не могут?

— Я говорил об этом с Пиреллусом и Джиральди. Даже по тракту женщины и дети не смогут передвигаться быстрее маратов. Вряд ли мы сумеем удержать гарнизон достаточно долго. Людей у нас мало — и большинство их семей не хочет бежать. Говорят, они лучше останутся и будут биться, чем их перебьют бегущими. Пиреллус поднимает им дух. Говорит, что из Ривы уже вышло подкрепление.

— Нет, — устало вздохнула Амара. — Я не думала, что у них столько воздушных рыцарей, они перекроют все выходы из долины. Сомневаюсь, что кому-нибудь удалось прорваться.

Бернард кивнул.

— Мы выслали пеших вестовых, чтобы они предупредили стедгольды. Это их может спасти, если они сразу снимутся и выступят в Риву, возможно, они и успеют вырваться из долины… — Он устало опустил голову.

Амара прижалась к нему, и он положил руку ей на плечо. Так они постояли несколько минут в предрассветной тишине.

— Ты бы шла, — сказал Бернард. — Ты можешь улететь отсюда. Ты должна рассказать об этом Первому лорду.

— Даже если бы я еще могла летать, — сказала Амара, — мой долг — сделать все, что в моих силах, чтобы помешать происходящему. Выяснить, кто все это затеял. Сделать так, чтобы виновные предстали перед правосудием. Я не могу просто так уйти.

— Вам нет смысла погибать здесь… графиня.

— Тут и спорить не о чем… стедгольдер. Я все равно не могу летать. Не сейчас. Я слишком устала.

Она прижалась щекой к его плечу. От него исходили сила и тепло, и она черпала их из него.

Чуть позже она почувствовала, что он обнял ее и второй рукой, и прижалась к нему сильнее.

— Мне жаль, Бернард, — сказала она. — Жаль, что я действовала недостаточно быстро. Я могла бы, наверное, сделать все по-другому. Жаль, что так вышло с твоей сестрой, с племянником.

Он вздрогнул. Когда он заговорил, голос его был ровным, чуть глуховатым.

— Тебе не в чем себя упрекнуть. Видят фурии, я надеюсь, что с ними все в порядке.

Она взяла его за руку, и они постояли еще немного, молча, под карканье воронья в поле и стоны умирающих.

Небо посветлело еще немного, и она услышала, как Бернард едва не задохнулся.

— Милосердные фурии!

Она открыла глаза и оглянулась назад, на расстилающуюся за стенами гарнизона равнину. Солнце уже окрасило горизонт светлой полосой, осветив море светлых тел.

Мараты.

Тысячи, тысячи маратов. Они тянулись от края до края горизонта, сколько хватало глаз. Двадцать тысяч. Тридцать. Пятьдесят. Она даже приблизительно не могла оценить их число, а орда все продолжала накатываться. Более чем достаточно, чтобы смять защитников маленькой крепости. Достаточно, чтобы захлестнуть долину. Достаточно, чтобы хлынуть на не ожидающие вторжения мирные земли, чтобы уничтожить тысячи беззащитных алеранских селений.

Она оглянулась на Бернарда и шагнула вперед, положив руку на каменный парапет и глядя на приближающегося противника.

— Ты бы позвал Пиреллуса, — тихо сказала она. — Скажи ему, пусть готовится.

ГЛАВА 38

Ноги Исаны не замерзли, но изрядно поранились за время, пока она тащила полуживую Одиану через лес к тракту. Едва она успела перевести дух, как в предрассветной тишине послышался стук копыт.

Она схватила Одиану за запястье и потащила ее прочь с дороги, но было уже поздно. Всадники, несшиеся по тракту со скоростью, сообщить которую могли только хорошо вышколенные фурии, поравнялись с ними и затоптали бы их, не встань передние лошади на дыбы.

— Госпожа Исана? — послышался из темноты полный удивления юношеский голос. — Вы-то здесь что делаете?

Исана потрясенно вгляделась во всадников.

— Фредерик?

— Я, мэм, — отозвался паренек. Он вполголоса сказал что-то лошади и соскользнул на землю, не выпуская поводьев из рук. — Клянусь фуриями, мэм, мы уж и не ожидали увидеть вас никогда. Вы целы?

Еще один всадник спрыгнул на землю, и по венчику белых волос Исана узнала в нем стедгольдера Рота. Он подошел и обнял ее.

— Хвала фуриям, Исана. Мы боялись самого худшего.

Она привалилась к пожилому стедгольдеру, вдруг сразу ощутив ужасную слабость в руках и ногах; ей пришлось прибегнуть к помощи Рилл, чтобы сдержать слезы.

— Я в порядке. Едва спаслась, но в порядке.

— А это кто? — поинтересовался Рот, глядя поверх Исаны на обочину, где сидела, уставившись в никуда, Одиана.

— Долго рассказывать. Я о ней позабочусь. Но что делаете здесь вы?

— Спешим, — сказал Рот и, повернувшись, махнул кому-то на дороге.

В темноте снова зацокали копыта и заскрипели колеса. Исана ошеломленно смотрела, как по дороге к ней приближается длинная кавалькада телег и всадников. Фредерик пронзительно свистнул, махнул рукой, и телеги снова замедлили ход.

— Так все-таки, что вы делаете? — настаивала Исана.

Лицо Рота сразу стало усталым.

— Исана… Мараты вчера вошли в долину. Вчера вечером, судя по всему. Напали на Олдогольд и сожгли дотла. Насколько можно судить, никто не спасся.

Исана задохнулась от ужаса, и ноги ее снова сделались ватными.

— Все погибли?

Рот кивнул.

— Мы увидели пожар только на заре, и Уорнер с сыновьями отправились посмотреть, что там. Он послал своих мальчиков предупредить гарнизон и Риву. Двое из тех, кто спешил в гарнизон, убиты. Мы нашли их зарубленными милях в двух отсюда. Про остальных мы не знаем.

— Ох, нет, — выдохнула Исана. — Фурии, бедняга Уорнер.

— Так вот, дальше. Нынче вечером Фредерик работал в поле.

Фредерик кивнул.

— Ну, у того большого камня. Я не выкорчевал его до грозы, и мне не спалось, вот я и вернулся туда, госпожа Исана. И тут эти двое с неба свалились.

— С неба? Воздушные рыцари?

— Ага, мэм, они самые. Один был весь в черном, а другой в цветах Ривы и весь израненный. Вот я и двинул того черного по голове лопатой. — Голос его звучал неуверенно, словно он не знал точно, правильно ли он поступил. — Ведь так надо было, да?

— Ну конечно, парень, — фыркнул Рот. — Это был гонец из гарнизона в Риву, посланный за подкреплением. Он сказал, что орда маратов наступает на долину. И кто-то очень хотел убить его. Он был пронзен стрелой, но для верности один из рыцарей пустился за ним в погоню. Ну, Фредерик продырявил ему тыкву маленько, теперь тот проваляется без сознания еще некоторое время, а то бы мы спросили у него, кто его послал.

Фредерик низко опустил голову.

Телеги остановились, и мгновение спустя Отто и Уорнер подбежали к ним и обняли Исану — Отто с неподдельным облегчением, Уорнер сдержанно, словно уйдя в себя.

— Значит, вы направляетесь в гарнизон? — спросила Исана.

Уорнер кивнул.

— Мы послали гонцов в Риву — лесами, где их трудно заметить с воздуха. Но такой путь займет у них больше времени, чем по воздуху или по дороге, вот мы и спешим сами заполнить брешь.

Исана покосилась на полные народа повозки.

— Великие фурии, Уорнер. Да вы половину своих гольдеров везете.

— Больше, — потирая руки, отозвался Отто. — Всех, кто способен держать оружие или силен в заклинаниях.

— Но эти люди не солдаты, — возразила Исана.

— Нет, — кивнул Уорнер. — Но все эти люди прошли службу в легионах. Пойми, Исана, если гарнизон падет, ничто уже не помешает орде проделать то же, что они проделали уже с Ольдогольдом, с любым из стедгольдов отсюда и до самой Ривы. Уж лучше мы предложим помощь, а она не понадобится, чем наоборот.

— А дети?

— Старики увели их в глубь долины. В Бродяжью Пещеру и в другие такие места. Там безопаснее, чем в стедгольдах, — по крайней мере, на время, пока все не утихнет.

Исана набралась духу.

— А что с Тави? С моим братом? Кто-нибудь их видел?

Ответом было неловкое молчание. В конце концов, Фредерик почесал в затылке и решился.

— Мне очень жаль, госпожа. Никто не видел и не слышал ничего о тех, кто ушел тогда в грозу. Мы решили, что вы все погибли или…

— Ладно, Фредерик, довольно, — резко перебил его Рот. — Не видишь — женщина измождена. Исана, забирайся-ка ты с этой девицей в переднюю телегу. Отто, слышь, найди им чего согревающего внутрь и укутаться, да поедем дальше.

— Тоже верно, — согласился Отто и взял Исану за руку. Другую руку он протянул было Одиане, но та отшатнулась от него, негромко взвизгнув.

— Я сама, — сказала Исана и, пригнувшись к Одиане, коснулась ее подбородка. Целый вихрь эмоций едва не захлестнул ее при этом прикосновении, и Исане пришлось сделать усилие, чтобы отогнать их. Она подняла лицо Одианы так, чтобы та смотрела ей в глаза.

— Лезь в телегу, — бесшумно шевеля губами, произнесла она.

Одиана посмотрела на нее пустым взглядом, но встала, когда Исана потянула ее за руку, и довольно охотно забралась в фургон, забившись там в угол и настороженно шаря взглядом из-под спутанных волос по остальным гольдерам. Исана забралась следом за ней, а секунду спустя тяжелые колеса снова загрохотали по брусчатке.

Кто-то передал ей теплое одеяло, в которое она завернулась вместе с Одианой, а через минуту ей в руку сунули флягу с чем-то горячим. Она пригубила питье — вино с пряностями обожгло ей желудок, но согрело ее члены и немного сняло усталость. Она передала флягу Одиане, которая некоторое время просто держала ее в руках, словно набираясь храбрости сделать глоток, а хлебнув, почти мгновенно свернулась под одеялом калачиком и провалилась в сон.

— Вид у тебя изможденный, — сочувственно заметил сидевший спереди Отто. — Постарайся отдохнуть немного. До гарнизона уже недалеко, но ты все же попробуй.

Исана передала ему флягу и мотнула головой.

— Я не устала, Отто, честно. Просто слишком много всего в голове.

И все же она привалилась к борту фургона… и не просыпалась до тех пор, пока возница не окликнул Отто:

— Гольдер! Гляньте-ка!

Исана тряхнула головой, просыпаясь, и выпрямилась, чтобы заглянуть вперед. Утро холодило ей лицо и шею, а на земле поблескивала в рассветных лучах ледяная корка.

Над гарнизоном погребальным саваном висел дым.

Сердце у Исаны тревожно защемило. Неужели они опоздали? Неужели на крепость уже напали? Она перебралась на скамью рядом с возницей — одним из гольдеров Отто, который как раз начал придерживать лошадей, тормозя фургон после ускоренной фуриями гонки. Лошади фыркали, оставляя в холодном утреннем воздухе клубы пара.

Они подъехали к западным воротам гарнизона, и Исана увидела на стене у них одного-единственного часового. Голова его была перевязана, причем, судя по пятнам свежей крови на закрывавшей лоб и левый глаз повязке, совсем недавно. Щека его потемнела от ссадины, полученной сутки, если не больше, назад. Часовой, совсем еще молодой легионер, перегнулся через парапет, глядя на неожиданных гостей.

Уорнер махнул ему рукой.

— Эй, там, на стене! Впустите нас!

— Сэр, — в замешательстве отвечал юнец. — Сэр, вам сюда нельзя. Мараты, сэр, мараты напали. Зря вы сюда гольдеров своих понавезли.

— Сам знаю, что мараты, — рявкнул Уорнер. — Мы к вам на подмогу, так что пусти по-хорошему.

Молодой легионер нерешительно топтался на месте, но тут рядом с ним на стене появился мужчина в помятом центурионском шлеме.

— Стедгольдер Уорнер?

— Джиральди, — с облегчением вздохнул Уорнер и кивнул центуриону. — Мы слышали, у вас тут гости, вот и надумали заявиться без приглашения — помочь их развлекать.

С минуту Джиральди смотрел на них, потом кивнул.

— Знаешь, Уорнер, — сказал он. — Тебе бы лучше развернуться и двинуть в Риву, пока дорога еще открыта.

При этих словах все гольдеры внизу притихли. Исана поднялась со скамейки фургона.

— Доброе утро, центурион. Вы не видели моего брата?

Джиральди прищурился, вглядываясь, потом глаза его расширились.

— Исана? Благодарение фуриям! А брат твой здесь. У восточных ворот. Исана, граф тяжело ранен, а Ливия уехала в Риву к дочери. Харгер и легионерские целители делают что могут, но говорят, что без помощи кого-нибудь более опытного ему не выжить.

Исана кивнула, осторожно прощупывая при этом чувства Джиральди. Злость, усталость, а более всего отчаяние обволакивали его словно глиняной коркой, и Исана невольно поежилась.

— Я так понимаю, мараты уже напали?

— Пока только авангард, — буркнул Джиральди. — Орда подойдет примерно через час.

— Тогда мы зря теряем время на болтовню, Джиральди. Отворяй ворота.

— Я не уверен, что граф…

— Граф сейчас ничего не скажет, — заявила Исана. — И если мараты захватят гарнизон, они смогут уничтожить все, что у нас есть. Мы тоже имеем право защищать свои дома и семьи, Джиральди, и все, кто сюда приехал, — ветераны легионов. Отпирай.

Джиральди насупился, но кивнул молодому легионеру.

— Фурии свидетели, нам нужна помощь. Давай.

Гольдеры быстро, но организованно втянулись в ворота, и Исана обратила внимание на то, что всеми повозками правят закаленные ветераны легионов. Они и держались так, словно до сих пор оставались на военной службе: расставив телеги и фургоны аккуратными рядами на западном дворе, они занялись уходом за лошадьми. Все военные лагеря легионов устроены одинаково, и это дает возможность и ветеранам, и вновь прибывшим частям без труда ориентироваться на новом месте. Пока одни распрягали лошадей, поили их и вели под навесы, другие строили своих людей перед оружейными складами, где Джиральди и молодые легионеры начали выдавать им щиты, мечи, копья, кирасы и шлемы.

Исана выбралась из фургона, держа Одиану за руку, — та, как сонный ребенок, продолжала кутаться в одеяло.

— Харгер! — окликнула Исана старшего целителя, который присматривал за несколькими щипавшими корпию молодыми женщинами, почти совсем еще девочками.

Старый целитель повернулся, заслышав ее голос, и лицо его осветилось усталой улыбкой.

— Подмога, — произнес он. — Что ж, может, мы все-таки повоюем еще.

Она подошла к нему, и они обнялись.

— Ты как?

— Устал, — признался он и огляделся по сторонам. — Дрянь дело, Исана. Стены наши недостаточно высоки, и наши рыцари вышли из строя после первой же атаки.

В горле у Исаны все сжалось.

— А мой брат?

— Чуть контужен, но так в порядке, — сказал Харгер. — Исана, у нас меньше часа. Стоит солнцу подняться выше, и ты запросто пройдешь отсюда до сторожевых башен по плечам маратов.

Она кивнула.

— Вон, видишь стедгольдера Отто? Он силен в заклинаниях. Не то чтобы очень изощрен — он врачует по большей части скот, не людей, — но я не знаю никого, кто сращивал бы кости лучше, чем он, и он способен делать это с утра до вечера. И еще с нами один-два гольдера, по части исцеления не уступающие по меньшей мере легионерским целителям, а многие из женщин еще сильнее. Раненые есть?

— Полно, — отозвался Харгер, явно прикидывая что-то в уме. — Правда? Женщины сильнее легионерских заклинателей?

— Поговори с Отто. Он направит наших целителей в помощь вашим. Вы на восточном дворе?

Харгер кивнул, вдруг заморгав. Потом крепко сжал плечо Исаны.

— Спасибо. Не знаю, долго ли мы продержимся, но пока у нас люди умирают, а этого не должно быть.

Исана мягко коснулась его руки.

— Где мне найти Бернарда?

— Над воротами, — сказал Харгер.

Исана кивнула и пошла в восточную часть крепости. Она миновала штабные постройки, офицерские казармы в центре крепости. Дальше путь ее лежал между солдатскими казармами. Первые тела начали попадаться еще на подходе к восточному Двору, на конюшнях. Там валялись убитые лошади; вороны тучей летели в распахнутые двери конюшни, и оттуда доносилось их оживленное карканье. Дальше тела уже лежали на улице: мараты и их огромные хищные птицы. Их трупы были свалены в груду в углу двора, чтобы они не мешали перемещениям легионеров. Убитых легионеров сложили аккуратными рядами в противоположном углу, прикрыв лица, чтобы защитить их глаза от воронья.

Все остальное пространство двора было занято умирающими и ранеными. Редкая — слишком редкая! — цепь легионеров дежурила на стене.

Исана брела через двор, совершенно оглушенная этой жуткой картиной. Ничего подобного она никогда еще не видела. Боль, которую испытывали раненые, накатывала на нее со всех сторон словно волнами нестерпимого жара. Она сжалась и обхватила себя руками. Одиана, которая тащилась за ней, так и не отпуская ее руки, испуганно всхлипнула и опустила голову еще ниже.

— Исана!

Она резко повернулась, увидела брата, бегущего к ней, и на этот раз не пыталась сдержать ни слез, навернувшихся ей на глаза, ни улыбки. Он крепко-крепко обнял ее, оторвав от земли.

— Благодарение фуриям, — выдохнул он. — Я так боялся за тебя!

Она обняла его в ответ.

— А Тави?

Он застыл на мгновение, и она похолодела в ожидании худшего. Она чуть отстранилась от него, взяв его лицо в ладони.

— Что случилось?

— Я потерял его след после потопа. Мне удалось спасти из воды девушку-курсора, и мы вдвоем пришли сюда.

— Он был один? — спросила Исана.

— Не совсем, если считать, что Линялый оставался с ним. Я думал, ты нашла его после потопа.

Она покачала головой.

— Нет. У меня не было возможности. Бернард, из реки меня вытащил Корд.

Бернард прикусил губу и зажмурился.

— Все в порядке, — заверила она его, хотя внутри ее все сжалось при одном только воспоминании о коптильне Корда. — Его сын, Арик, помог нам бежать. Я успела вовремя улизнуть от него.

— И пришла сюда?

— Не одна, — сказала Исана. — Я только-только добралась до тракта, как меня догнали Уорнер с остальными. С ними я и доехала.

— Уорнер? — переспросил Бернард.

— Уорнер, Отто, Рот. И они привели с собой всех своих гольдеров. И твоих, кстати, тоже. Привели на помощь вам.

— Вот балбесы, — буркнул Бернард, но глаза его блеснули, и он оглянулся на стену, на разбитые ворота крепости. На их месте поспешно воздвигалась баррикада: два перевернутых фургона, бочки, какие-то ящики и прочий хлам. — Сколько человек он привел?

— Всех, — сказала Исана. — Почти пять сотен.

— И женщин?

Исана кивнула. Бернард поморщился.

— Сдается мне, все решится в следующую атаку, — взгляд его скользнул мимо нее, на Одиану. — А это кто?

Исана прикусила губу.

— Одна из рабынь Корда, — солгала она. — Она спасла мне жизнь. На ней ошейник послушания, Бернард. Я не могла оставить ее там.

Он кивнул и снова оглянулся на стены.

— Еще неизвестно, что было бы милосерднее. Здесь тоже будет несладко.

Исана нахмурилась, разглядывая стены.

— Бернард… Помнишь, как мы возводили наш стедгольд?

— Еще бы, — отозвался он.

— Все в долине помогали нам с этим. И весь стедгольд, все стены возвели всего за один день.

Он зажмурился и повернулся к ней.

— Ты хочешь сказать, — голос его вдруг охрип от возбуждения, — что мы можем сделать эти стены выше?

Она кивнула.

— Если в этом есть смысл, конечно. Джиральди сказал, стены недостаточно высоки.

— Как знать… — пробормотал Бернард. — Как знать… — Он огляделся по сторонам. — Вот видишь вон того центуриона? Это инженер — видишь у него на форме прядь? Нам понадобится его помощь. Ты пока поговори с ним, а я схожу за нашими заклинателями.

Бернард поспешил на западный двор. Исана подошла к центуриону — тот оглянулся на нее, выпучил глаза, потом нахмурился, встопорщив пышные седые усы. Впрочем, он выслушал ее, не перебивая.

— Невозможно, — буркнул он, когда она изложила свой план. — Ничего не выйдет, девочка.

— Мне сорок лет, центурион, — огрызнулась Исана. — Это необходимо сделать. Мой брат уже ведет сюда наших заклинателей.

Центурион пригляделся к ней внимательнее, и лицо, а заодно и шея его заметно покраснели.

— Деревенские заклинатели, значит? — буркнул он. — Это вам не амбар возвести. Это крепостная стена.

— Не вижу, как это меняет дело.

Ее собеседник снисходительно фыркнул.

— Эти стены, девочка, выполнены из перевязанных друг с другом слоев скального массива. Они прочны, упруги, массивны и способны противостоять почти любым ударам. Вот только поднять их выше, если они уже стоят, не получится — это не изгородь какая-нибудь. Попробуешь побаловаться с этой стеной — и обрушишь ее всю, нарушив фундамент. И тогда у нас не то что высокой стены — ничего вообще не останется.

— Если я правильно поняла, — заметила Исана, — нет никакой разницы в том, есть ли у вас стена, такая, как сейчас, или ее нет вовсе.

Пару мгновений центурион смотрел на нее молча, будто лишился дара речи. Потом насупился и низко опустил голову, возмущенно фыркая в усы.

— Я понимаю, что это, должно быть, очень сложно, — продолжала Исана. — Но если это получится, мы сможем устоять. А если нет… — Исана невольно поежилась. — А если нет, все так или иначе кончится довольно быстро.

— Нет, — отрезал инженер. — Был бы хоть малейший шанс, стоило бы рискнуть. Но они ведь не инженеры. Они гольдеры. У них на это просто сил не хватит.

— Вы ведь никогда раньше не жили у нас в долине, верно? — сдерживаясь, поинтересовалась Исана. — Далеко не все обладатели сильных фурий мечтают стать рыцарями. У меня в стедгольде совсем еще мальчишки способны вырвать из земли валун в человеческий рост. И насколько я понимаю — терять нам все равно нечего.

Инженер поднял на нее глаза.

— Не получится, — вздохнул он. — Это невозможно. Будь у меня целый корпус армейских инженеров, на то, чтобы сделать эту стену выше, все равно ушло бы не меньше половины дня.

— В таком случае, — сухо заметила Исана, — хорошо, что мы не корпус армейских инженеров. Так вы попробуете?

— Он попробует, — вмешался в разговор новый голос. Исана обернулась и увидела стоявшую рядом женщину-курсора в одежде Бернарда, которая была ей явно велика, и кольчужной рубахе — тоже с чужого плеча. На поясе ее красовался меч, левая рука висела на перевязи. Вид Амара имела усталый, вся она была исцарапана, а на шее лиловел синяк, но все это не мешало ей обращаться к инженеру как к младшему.

— Покажите стедгольдерам, что делать. Сделайте попытку.

Инженер пожал плечами и склонил голову в поклоне.

— Как вам угодно, графиня.

Он по-военному четко развернулся и поспешил прочь.

Амара повернулась к Исане; лицо ее оставалось спокойным, непроницаемым. Потом взгляд ее переместился дальше, на завернутую в одеяло водяную ведьму, и, прошипев проклятие, она потянулась к мечу.

— Погоди, — вмешалась Исана, делая шаг вперед и перехватывая ее руку. — Не надо.

— Но она…

— Я знаю, кто она, — сказала Исана. — Сейчас она никому не навредит. Она спасла мне жизнь — а работорговец надел на нее ошейник послушания.

— Но ей нельзя доверять, — не сдавалась Амара. — Ее надо по крайней мере держать взаперти.

— Но…

— Она из рыцарей. Наемница. Убийца. — Голос курсора звенел от злости. — По правилам мне полагалось бы убить ее на месте.

— Я этого не допущу, — заявила Исана, упрямо выпятив подбородок.

Амара спокойно смотрела на нее.

— Я не уверена, что решение в данном случае принимаешь ты. Тут в их разговор вмешался высокий смуглый мужчина, по внешности парсианин, в дорогих, хоть и перепачканных кровью и копотью доспехах.

— Графиня, — негромко произнес он. — Орда почти у стен. Мне хотелось бы, чтобы вы пошли со мной. Вдруг вам удастся высмотреть их вождя.

Амара испепелила Исану взглядом и повернулась к парсианину.

— Думаете, Пиреллус, если мы его подстрелим, это нам поможет?

Он улыбнулся, блеснув неожиданно белыми зубами.

— Насколько я могу судить, хуже от этого не будет. И потом, как бы то ни было, мне не хотелось бы, чтобы скотина, ответственная за это, — он вяло махнул рукой в сторону тел, — вернулась домой и похвалялась этим.

Исана отступила от них на пару шагов, потом как можно спокойнее повернулась и повела Одиану прочь.

— Идем, — сказала она женщине в ошейнике, хоть и знала, что Одиана ее не слышит. — Они напуганы и поэтому злятся. Они к тебе несправедливы. Давай-ка найдем тебе какое-нибудь место подальше от посторонних глаз — пока это все не пройдет.

Подходящим для этого местом ей показалась одна из больших складских построек на противоположной стороне двора. Она уже открывала дверь, чтобы завести Одиану внутрь, когда большая группа гольдеров в крестьянских зимних плащах, но с легионерскими мечами на поясах строем прошли мимо нее, направляясь к воротам. За ними проследовал еще отряд, возглавляемый Бернардом и инженером, — эти двое спорили о чем-то полушепотом.

Внутри было темно, и откуда-то из дальнего угла доносился крысиный шорох. Здоровенный серый кот прошмыгнул в помещение следом за ней и скрылся в темноте. Весь пол был уставлен правильными рядами ящиков и мешков с аккуратными бирками. Темнота не давала разглядеть помещение, и Исана оглядывалась до тех пор, пока не нашла заговоренную лампу и не заставила фурий засветить ее. Потом, подняв светящийся стеклянный шар в руке, повернулась к Одиане.

— Вот, — сказала она, потянув женщину вперед. Она надеялась, что оглохшая ведьма будет чувствовать себя чуть спокойнее, если она будет разговаривать с ней. — Мешки с провиантом. На них тебе будет мягче, чем на полу, и если ты укроешься одеялом, то сможешь поспать. И здесь тебя никто не найдет.

Она не успела пройти и дюжины шагов, когда дверь за ее спиной захлопнулась.

Исана резко обернулась, высоко подняв лампу, отчего все помещение наполнилось пляшущими тенями.

Корд в грязном плаще заложил дверь тяжелым железным засовом, повернулся к Исане и ухмыльнулся, ощерив зубы, грязные, как стедгольдерская цепь у него на шее.

— Ну вот, — произнес он тихо, почти ласково. — На чем это мы остановились?

ГЛАВА 39

— Как думаете, смогут они поднять стену? — спросила Амара у Пиреллуса.

Тот пожал плечами.

— Ну, хуже не будет. В нынешнем своем виде стена вряд ли сдержит маратов.

Рядом с ними Бернард с инженером расставляли по местам почти сотню мужчин и женщин, возраст которых варьировал от юнцов допризывного возраста и до морщинистой старухи, шествовавшей, опираясь на трость, а также худощавого, серьезного вида паренька, запомнившегося Амаре еще по Бернардгольду.

— Но вы уверены, что это не слишком рискованно? Мы же удержали стену в первый раз, — напомнила Амара.

— От маратов, не нюхавших настоящего боя, — сказал Пиреллус. — От обученных кое-как зеленых новичков. И даже так нас всех едва не перебили. Не обманывайтесь. Нам просто повезло. Сейчас на нас идет впятеро больше маратов. Опытных и действующих заодно, а не отдельными кланами. — Он побарабанил пальцами по эфесу темного меча. — И не забывайте: те рыцари ведь тоже никуда не делись.

Амара поежилась и обернулась назад.

— Вот именно. И поэтому, госпожа Исана, нам придется… — Она умолкла. — Куда она делась?

Пиреллус тоже огляделся по сторонам и пожал плечами.

— Не беспокойтесь. Вот уж от женщин неприятностей сейчас будет меньше всего. Вот вам преимущества верной смерти, курсор: никакой новый риск не производит особого впечатления.

Амара, сдвинув брови, посмотрела на него.

— Но если это поможет…

— Мы обречены, — спокойно констатировал Пиреллус. — Чтобы устоять, курсор, нам нужно втрое больше людей. То, что делают эти гольдеры, достойно восхищения, но если хотя бы один из их гонцов не добрался до Ривы… — Он тряхнул головой. — Без подкрепления, без помощи рыцарей, мы протянем в лучшем случае до рассвета. Посмотрим, удастся ли вам вычислить вождя, а я попробую помочь рассортировать раненых — может, удастся вернуть кого-нибудь в строй.

Она хотела сказать ему что-то еще, но Пиреллус повернулся и зашагал на другой двор. Разбитое колено его распухло, но хромать он себе не позволял. Что ж, это одно из побочных свойств заклинания металла. Амара поморщилась и пожалела, что не может с такой же легкостью отогнать боль в руке.

Или страх, от которого до сих пор дрожали колени.

Она вздрогнула, повернулась и решительно зашагала к воротам. Только что возведенную баррикаду поспешно разобрали, и заклинатели разошлись по местам, чтобы попытаться нарастить стену. Отряд из двух десятков легионеров занял позицию перед разбитыми воротами на случай, если мараты воспользуются этим моментом и попытаются просочиться в крепость. Амара, правда, сомневалась в вероятности такой попытки. Когда она вышла за стену к легионерам — угрюмо молчавшим молодым бойцам, — орда маратов уже показалась из темноты. Словно огромное поле ожившего снега медленно, неспешно надвигалось на них.

Амара отошла от стен еще на десяток ярдов, надеясь, что ее походка хотя бы кажется легкой. На землю она старалась не смотреть. Под ногами валялись обугленные, зловонные останки маратов, сметенных первым огненным шквалом. Вороны покрывали их почти сплошным ковром. Амара понимала, если она опустит взгляд, то увидит зияющие провалы выклеванных глазниц, обезображенные клювами лица, а этого ей сейчас хотелось меньше всего. В воздухе пахло снегом и кровью, паленым мясом и — немного — мертвечиной. Даже сквозь барьер, установленный для нее Циррусом, она все равно чувствовала этот запах.

Дрожь в коленях усилилась, а дышать стало труднее. Ей пришлось остановиться и зажмуриться на мгновение, прежде чем она снова вгляделась в приближающуюся орду. Она подняла здоровую руку и заставила Цирруса усилить ей зрение.

Фурия сгустила воздух перед ней в линзу, и она сразу же увидела орду так отчетливо, словно стояла от нее в паре десятков ярдов, — казалось, она вот-вот услышит хруст их шагов по снегу.

И почти сразу же она увидела то, о чем говорил Пиреллус. Хотя части маратов, принимавших участие в первом нападении, удалось уйти и теперь они наступали со всей ордой, разница между ними и теми, кто приближался сейчас к гарнизону, бросалась в глаза. Не надо было дожидаться столкновения с ними, чтобы понять опасения Пиреллуса. Эти были старше, мощнее и шагали с уверенностью закаленных воинов.

Она поежилась.

В одном ряду с мужчинами шли женщины, имевшие такой же воинственный вид; впрочем, Амара и не сомневалась, что они хорошие бойцы. Из того малого, что алеранская разведка знала о маратах, следовало, что племена и кланы их почти непрерывно воюют друг с другом — конфликты эти, не отличаясь размахом и продолжительностью, носили почти ритуальный характер. Убивали в них, правда, по-настоящему. Мертвые тела во дворе гарнизона служили этому подтверждением.

Глядя на их приближение, Амара вдруг испытала странное ощущение, какого не испытывала уже много лет — с самого детства, когда ей впервые разрешили выйти с отцом на рыбацкой лодке в море. Ощущение того, что она находится вне мира, на краю чего-то совершенно чужого. Она оглянулась на стены за спиной, для чего ей пришлось заново фокусировать взгляд. Да, вот они, границы могущественной Алеранской империи — земли, успешно отражавшей посягательства любых врагов. Страны, завладевшей враждебными мирами, чтобы построить процветающее государство.

И она стояла за ее пределами. Стояла, можно сказать, нагишом: что там ее тонкая броня против такой орды? Одни просторы холмистых земель, лежавших за этим последним бастионом алеранской мощи, уже заставляли ее чувствовать себя маленькой и беззащитной.

Голос, который донесся до нее, прилетел с ветром — она могла бы и не услышать его, так тихо он звучал.

— Никогда не позволяй себе оценивать степень угрозы по одному только размеру. Уж этому-то я тебя мог научить.

Амара застыла. Потом, забыв про подготовку к наблюдению, огляделась по сторонам.

— Фиделиас?

— Амара, когда тебе страшно, ты всегда ступаешь так, будто ноги у тебя каменные. Ты так и не научилась скрывать этого. Да, кстати, я тебя слышу, — сообщил голос. — Один из моих людей заклинает мой голос для тебя и слышит твои ответы.

— Нам не о чем с тобой говорить, — прошептала Амара, покраснев до кончиков ушей. Она покосилась на легионеров — сейчас ей показалось, будто они стоят слишком близко, — и отошла вперед, дальше от стен, чтобы те не могли подслушать их разговор. Потом снова подняла руку, вглядываясь в накатывающуюся орду, высматривая среди них того, кто мог бы походить на их вождя.

— Бесполезно, — заметил Фиделиас. — Стен вам не удержать. А если и удержите, мы снова сокрушим ворота.

— По-моему, я ясно сказала: нам не о чем говорить. — Она помедлила секунду и как можно брезгливее добавила: — Предатель.

— Тогда послушай, — сказал Фиделиас. — Я знаю, ты со мной не согласишься, но я хочу, чтобы ты все-таки подумала над этим. Гай падет. Ты сама это понимаешь. Если он будет сопротивляться, он загубит при этом тысячи душ. Это даже может настолько ослабить империю, что ее сумеют уничтожить.

— И это ты осмеливаешься говорить мне о сохранности империи? Это по твоей вине сыны ее и дочери лежат мертвые за этой стеной!

— Мы убиваем людей, — согласился Фиделиас. — Работа такая. Мне тоже есть кого хоронить — благодаря тебе. Хочешь, я расскажу тебе о семьях тех, причиной смерти которых стала ты. Те, кто лежат мертвыми в крепости, по крайней мере имели шанс постоять за свою жизнь. Те, кого убила ты, не могли и этого. Так что будь поосторожнее с упреками, ученица.

Амаре сразу же вспомнились падающие с криками люди. Она вспомнила ужас на их лицах — тогда она как-то не обратила на это особого внимания.

Она зажмурилась. Внутри ее все сжалось.

— Если тебе есть сказать что-то еще, говори. У меня дел по горло.

— Ну да… если считать гибель «делом», — заметил голос Фиделиаса. — Я хотел предложить тебе кое-что.

— Нет, — сказала Амара. — Не трать зря времени. Я не приму твоего предложения.

— Еще как примешь, — усмехнулся Фиделиас. — Ибо если ты не сделаешь этого, женщины и дети в этой крепости будут перебиты вместе с вами.

Амара окаменела. Ей вдруг стало ужасно холодно.

— Уходи, — произнес Фиделиас. — Ты. И уводи с собой женщин и детей. Я дам моим рыцарям команду задержать маратов на время, достаточное, чтобы вы ушли на безопасное расстояние.

— Нет, — прошептала она. — Ты лжешь. Вы не можете управлять маратами.

— Ну не скажи, — возразил Фиделиас. — Амара, мне самому не нравится то, что придется сделать. Но ты можешь хоть немного изменить это. Ты еще можешь спасти жизни невинных подданных империи. Ты уведешь их. И только ты, лично, — иначе сделка недействительна. — Он помолчал немного, а когда заговорил снова, голос его звучал устало. — Ты не понимаешь, что творишь, девочка. Я не хочу видеть, как ты гибнешь за это. И если я могу спасти жизнь мирных людей, защитив при этом тебя, я буду рад.

Амара зажмурилась; голова ее шла кругом. Вонь обгоревших трупов, мертвечины снова накатила на нее. Она курсор — умелая фехтовальщица, агент Короны, кавалер имперской награды за отвагу. Но умирать ей не хотелось. Смерть страшила ее. Она видела тела тех, кого убили мараты, и ни одному из них смерть не далась легко. Раньше она шутила, что, доведись ей выбирать, она бы предпочла самую кровавую смерть, но в жизни все оказалось иначе. Не было в этой смерти никакой одухотворенности, никакой философии — только животный страх да невыразимая мука в глазах.

Что ж, это не лишено смысла, подумала она. Фиделиас ведь не чудовище. Он человек — как любой другой. И он заботился о ней, когда они работали вместе. Заботился едва ли не больше, чем ее родной отец. Поэтому вполне логично ожидать от него, что ему не хочется ее смерти, особенно если ее можно избежать.

А если она и правда может спасти хоть часть людей, которые наверняка погибнут в готовом начаться бою… Это ведь стоит того, правда? Ей нечего будет стыдиться перед Короной…

И перед… Бернардом? Нет, все правильно, Фиделиас предлагает ей реальный выход. Спасение.

— Амара, — мягко прошелестел голос Фиделиаса. — Времени мало. Если хочешь спасти этих людей, ты должна спешить.

И тут она увидела западню. Хотя она еще не поняла, в чем она заключается, не сообразила даже, где она, она поняла одно: Фиделиас пытается ослепить ее, используя для этого ее самые примитивные эмоции: собственный страх, стремление защищать других, желание спасти лицо. Он играл на них — так же мастерски, как тогда, когда предал ее в прошлый раз.

— Мне надо спешить, — негромко повторила она. — Мне нужно уходить. Иначе сделка не состоится. — Она сделала глубокий вдох. — Почему ты так стараешься, чтобы я не участвовала в этой битве, — а, Фиделиас? И почему сейчас, а не час назад? Почему ты сделал это предложение только после того, как увидел, что я наблюдаю за врагом?

— Не делай с собой этого, Амара, — сказал он. — Не пытайся найти обоснование всему, что тебя окружает. Не дай этому убить этих детей.

Она вздохнула. Конечно, он прав. Возможно, ею манипулируют. Возможно, приняв его предложение, она пожертвует каким-то неизвестным ей самой преимуществом. Но может ли она по-настоящему поспорить с его аргументами? Может ли она попытаться перехитрить его — здесь и сейчас, когда ей грозит практически неминуемая смерть? Тем более если цена этому — детские жизни.

Уходи. Спасай их. А потом скорби вместе со всей империей о потере долины…

— Твой долг как курсора — спасать жизни, Амара. Так исполняй свой долг. И не мешай мне следовать моему выбору.

Со всех сторон доносилось воронье карканье. Она открыла рот, чтобы согласиться…

…И внезапный рокот остановил ее. Земля вдруг начала содрогаться — медленно, ритмично, сильнее и сильнее. Она пошатнулась и расставила ноги, чтобы не упасть. Потом оглянулась на стены гарнизона. Легионеры с криками подались вперед, подальше от стен; строй их нарушился, ибо вздыбившаяся земля толкала их то вправо, то влево. Только поравнявшись с ней, они остановились и вместе с ней принялись смотреть на то, что происходило со стенами.

Стены гарнизона, словно просыпаясь от долгого сна, пришли в движение. Медленная волна прошла по серой каменной поверхности. А потом под скрежет разрываемой земли стены начали расти. Амара смотрела на это, оцепенев от потрясения. Никогда прежде не приходилось ей видеть действия заклинаний такой силы. Стены лезли вверх, вздымаясь, как накатывающая на берег волна. Они сдвигались также вперед, навстречу неприятелю, и Амара чуть запоздало сообразила, что это они становятся и толще, раздаваясь у основания, чтобы то выдержало возросший вес. Стены росли, и по мере их роста серый камень начал расцвечиваться полосами алого и лазурного — цветов Алеранского флага, а потом еще и алого с золотом — цветов Ривы. Стены вздымались все выше, и с пронзительным каменным скрежетом из верхней их части начали прорезаться острые шипы из черного камня, угрожающе выставленные навстречу противнику. Их становилось все больше, словно они прорастали побегами из толщи стены, они лезли и из земли перед стенами, и свет играл на их блестящих остриях.

Потревоженное воронье с криком взлетело в небо, сразу потемневшее от тысяч черных крыльев. Казалось, будто весь небосвод заволокло тревожно клубящимся черным дымом.

Грохот и скрежет начали стихать. Стены гарнизона возвышались теперь на добрых тридцать футов над землей, угрюмо ощетинившись острыми, как ножи, шипами — теперь Амара разглядела, что они из того же самого материала, из которого изготовлено оружие маратов. Да и сама земля перед стенами крепости приготовилась отразить любую атаку.

Наступила тишина, и в этой тишине Амара расслышала шепот Фиделиаса:

— Вороны проклятые…

Легионеры вокруг нее разразились восторженными воплями, да и сама она едва сдерживалась, чтобы не завизжать от восторга. Вместо этого она рявкнула команду легионерам, посылая их к воротам, и они поспешили обратно, осторожно пробираясь между торчавшими из земли каменными остриями. Один из них поскользнулся и порезал ногу, однако вместо раздражения это вызвало лишь дискуссию на тему, насколько острые эти замечательные каменные шипы. Громче всех, конечно, восхищался пострадавший. Еще более громкие торжествующие крики послышались из крепости, когда на глазах у Амары на нее снова взошли легионеры и кто-то поднял над воротами знамена легиона и Ривы. Сигнальщик протрубил тревогу, и защитники крепости — и легионеры, и пришедшие им на помощь гольдеры — откликнулись на сигнал торжествующим ревом, от которого, казалось, содрогнулись стены и само скальное основание крепости.

Амара резко повернулась обратно, лицом к наползающей орде.

— Сражайся за что хочешь, Фиделиас, — прошипела она. — Но даром тебе это не получить. Будущее этих мужчин и женщин, солдат и детей не высечено в камне, оно открыто и в наших руках. Хочешь получить крепость — иди и попробуй взять!

Последовало долгое, пугающее молчание. Когда же Фиделиас наконец ответил, голос его, как всегда, звучал ровно.

— Прощай, Амара.

И стих вместе с ветром.

Амара отвернулась и позвала Цирруса. Потом шагнула и легко перелетела через поле торчавших из земли шипов, приземлившись у ворот перед возвращавшимися в крепость легионерами. Сердце ее билось учащенно, но сомнения остались позади: теперь ею владела упрямая решимость.

На боль в сломанной руке она старалась не обращать внимания.

Амара вернулась во двор. Тень от выросшей стены заметно изменила облик места. Ей потребовалось с полминуты, чтобы заново сориентироваться, но она все же высмотрела Бернарда — тот сидел у основания новой стены в окружении торжествующих гольдеров; щиты, оружие и кирасы лежали у каждого под рукой; одна из женщин принесла им воды. Одни жадно пили, другие поливали разгоряченные головы, но на всех лицах играли усталые, счастливые улыбки. Пиреллус стоял рядом с Бернардом; заметив ее, он кивнул.

— Занятно, — мотнул он головой в направлении стены. — Это заставит их штурмовать стены с шестов и пытаться взять ворота. По крайней мере, подраться как следует мы сможем.

— Невероятно, — призналась Амара, улыбнувшись сначала Пиреллусу, а потом Бернарду. — В жизни никогда ничего подобного не видела.

Бернард отозвался ей усталой улыбкой.

— Удивительное дело, на что бывают способны люди, когда отступать некуда.

— Вам удалось высмотреть что-нибудь? — спросил Пиреллус.

— Нет, — сказала Амара. — Но мне кажется, наши неприятели боятся, что мне удалось. — И она коротко передала им содержание своего разговора с Фиделиасом.

Бернард нахмурился.

— Знаешь… Может, нам и правда стоит посадить в фургоны людей, сколько влезет, и отправить их из крепости? Мы продержимся достаточно, чтобы они успели уйти?

Пиреллус оглянулся на стену, потом на противоположный край двора.

— Что ж, стоит рискнуть. Пойду распоряжусь. Все, конечно, не поместятся, но детей, по крайней мере, отправим.

— Спасибо, — кивнула ему Амара.

— Вы были правы вчера вечером, — кивнул в ответ Пиреллус. — А я ошибался.

Он повернулся и зашагал через двор, почти не припадая на раненую ногу.

Бернард присвистнул.

— Это непросто ему далось, — заметил он.

— Ничего, переживет, — сухо отозвалась Амара. — Бернард, те рыцари все еще здесь и готовятся к новому нападению.

— Знаю, — буркнул Бернард. — Но наших рыцарей слишком мало, чтобы контролировать небо. Мы не знаем, где и когда ждать их удара.

— Все так, — кивнула Амара. — Но, мне кажется, у меня есть неплохая идея. Вот, слушай.

Она кратко проинструктировала его — он кивнул и, захватив с собой несколько гольдеров, ушел приводить в исполнение ее замысел. Амара посоветовалась с Харгером и поднялась на стену. Здесь собрался почти весь гарнизон крепости, но Джиральди она нашла почти сразу: тот стоял прямо над воротами.

— Центурион, — окликнула она его.

— Да, графиня.

— Как обстоят дела?

Он кивнул в сторону маратов, до которых оставалось немногим больше мили.

— Они остановились, — доложил он. — Вне досягаемости наших лучших лучников, даже гольдеров. Ждут.

— Чего ждут?

Он пожал плечами.

— Возможно, рассвета. Некоторое время после восхода солнца оно будет бить нам в глаза.

— Это нам сильно помешает?

Он снова пожал плечами.

— Да уж не поможет.

Она кивнула.

— Как долго сможем мы их сдерживать?

— Так сразу не ответишь. Если мы не подпустим их к стенам, к воротам, довольно долго.

— Достаточно, чтобы обоз успел отойти на безопасное расстояние?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Гольдерские фургоны?

Амара кивнула.

— Мы сейчас грузим в них женщин и детей.

Несколько секунд Джиральди продолжал молча смотреть на нее, потом тоже кивнул.

— Что ж, хорошо. Мы удержим их подольше. Прошу прощения.

Он повернулся и шагнул навстречу задыхавшемуся легионеру.

— Ну и где эти фляги, а? — нахмурившись, спросил Джиральди.

Легионер отдал честь.

— Прошу прощения, сэр. Они в восточном складе, и уже под охраной.

— Уже под охраной? — прорычал Джиральди. — Откуда ты знаешь?

— Дверь заперта.

Джиральди испепелил незадачливого легионера взглядом.

— Ладно. Отыщи Харгера и отведи его… что это у тебя на башмаках?

— Сено, сэр.

— Где это ты нацеплял сена на башмаки, а, легионер?

— Один из гольдеров накидал, сэр. Они весь двор, сэр, сеном закидывают.

— Зачем?

— Это я приказала, центурион, — вмешалась Амара.

— Э… — опешил Джиральди. Он снял шлем и задумчиво почесал коротко стриженый затылок. — При всем моем уважении, графиня, более идиотского приказа я не могу представить. Сено, раскиданное по двору, — идеальная возможность пожара, который нам же поджарит пятки. Ибо они наверняка будут пускать горящие стрелы через стену.

— Это риск, центурион, но рассчитанный. Я не могу объяснить этого здесь.

— Но, леди… — пытался протестовать Джиральди.

— Сэр! — донесся до них оклик со смотровой площадки на стене.

Амара и Джиральди сразу повернулись в ту сторону.

Белый как полотно молоденький легионер мотнул подбородком в сторону неприятеля.

— Идут.

ГЛАВА 40

Амара с Джиральди бегом бросились на стену. Под завывание боевых рогов орда медленно, неотвратимо двинулась к стенам; волки и овцерезы стаями тянулись за наступающей армией.

— Вороны! — прошептал один из стоявших рядом с Амарой легионеров. Он пошарил рукой в поисках своего копья, поднял его и тут же выронил. Амара взмахнула рукой и отбросила копье в сторону прежде, чем наконечник успел поранить ей ногу.

Джиральди перехватил его своей покрытой шрамами рукой.

— Спокойно, — буркнул он, глядя на Амару, и вернул копье легионеру. — Спокойно, ребята.

Орда приближалась. Топот тысяч ног слышался со стены раскатами далекого грома.

— Спокойно, — повторил Джиральди.

Он посмотрел вниз, вправо, влево и снова выпрямился.

— Лучники! — выкрикнул он. — Щиты!

Между зубцами стены стояли легионеры с тяжелыми стеновыми щитами. За ними взяли луки наизготовку и ждали команду открыть огонь лучники — по большей части гольдеры из долины.

Мараты приближались. Жуткое завывание их рогов делалось громче, назойливее. По цепочке легионеров со щитами пробежал тревожный ропот.

— Спокойно, — еще раз повторил Джиральди и покосился на стоявшего рядом молодого гольдера в доспехах с чужого плеча. — Уверен, что ваши сумеют стрелять так далеко?

Гольдер привстал на цыпочки, выглядывая через край щита, который держал перед ним дюжий легионер.

— Ага. Добьем.

Джиральди кивнул.

— Лучники! — рявкнул он. — Беглая стрельба!

По всей обращенной к противнику стене стрелки наложили стрелы на тетивы своих луков, нацелив их вверх, и сделали шаг вперед, вплотную к прикрывавшим их легионерам. На глазах у Амары юноша, стоявший от нее ближе остальных, натянул тетиву и толкнул легионера бедром. Легионер, припав на колено, опустил щит; стрелок опустил лук, быстро прицелился и пустил стрелу в наступающих маратов. Легионер немедленно вскочил, снова подняв щит.

По всей стене лучники открыли стрельбу. Каждый пускал стрелу раз в пять-шесть секунд, а то и чаще. Амара с Джиральди стояли в не занятой стрелками бойнице и смотрели, как летят стрелы в ряды наступавших маратов. Пущенные твердой рукой Кальдеронских гольдеров снаряды косили людей и животных, усеяв землю свежими трупами. Вороны, почуяв новую поживу, снялись с земли и темной тучей кружились над ордой.

И все же орда наступала.

Лучники начали стрелять с почти невероятного расстояния в шесть сотен ярдов. Должно быть, в мастерстве заклинаний они мало уступали рыцарям. Примерно с минуту на стенах слышались только кряхтенье припадавших на колено и снова вскакивавших легионеров, хлопки тетивы, оглушительный рев боевых рогов и шум тысяч шагов орды.

Однако, подойдя к стенам на расстояние броска, орда — все мараты до одного — испустила вопль, обрушившийся на Амару, словно стена ледяной воды: пронзительный, устрашающий уже одной громкостью. Одновременно с этим пронзительно завизжали боевые птицы; визг этот наводит ужас, даже когда кричит одна птица, но когда их тысячи, звук этот сам кажется почти живым существом. И в это же мгновение из-за горизонта выглянуло солнце. Первые лучи его осветили верх стены, заставив лучников жмуриться и моргать перед тем, как пустить очередную стрелу.

— Спокойно, — в очередной раз взревел Джиральди, хотя голос его едва не потонул в криках и визге снизу. — Копья!

Легионеры перехватили щиты в левую руку, взяв в правую копья на изготовку.

Тем временем волна маратов докатилась до острых шипов, которые заклинатели-гольдеры вырастили из земли перед стенами. Амара, затаив дыхание, смотрела на наступающую орду. Первые ряды маратов, не сбавляя хода, начали прыжками пробираться между шипами — сверху это напоминало детскую игру в классики. За ними повторяли их движения животные. На глазах у Амары несколько маратов, вооруженных тяжелыми, узловатыми палицами, принялись крушить шипы с боков.

— Эй, — дернула Амара Джиральди за руку. — Вон те, с палицами! Прикажите лучникам стрелять по ним. Чем дольше простоят шипы, тем труднее им будет штурмовать ворота.

Джеральди одобрительно фыркнул, передал по стене приказ, и лучники, прекратив беглую стрельбу, принялись выбирать себе цели.

Первые ряды нападавших подошли уже к стене вплотную, и в воздух взметнулись штурмовые шесты и веревки с костяными крюками на конце. Легионеры отталкивали шесты кроссгардами своих пик; некоторые, выхватив мечи, рубили ими веревки. Лучники продолжали стрелять по врагу. Снизу тоже полетели стрелы — короткие, тяжелые стрелы, пущенные из причудливой формы луков. Неподалеку от Амары один из лучников замешкался, прицеливаясь, и вражеская стрела пронзила ему щеку. Гольдер сдавленно вскрикнул и опрокинулся навзничь.

— Лекарь! — крикнула Амара.

Двое дежуривших на стене мужчин подбежали к упавшему и потащили вниз, не пытаясь выдернуть стрелу.

Амара вернулась на свой наблюдательный пост. Впрочем, наблюдение дало ей немного: столько маратов и их животных толпилось внизу, что они слились в единую массу, в которой почти невозможно было разглядеть отдельных людей.

Джиральди схватил ее за плечо и рывком отодвинул от края стены.

— Не лезьте без шлема, — рявкнул он.

— Ничего не разберу! — вздохнула Амара. Ей пришлось кричать, чтобы он ее услышал. — Их слишком много.

Джиральди вытянул шею огляделся, прищурившись.

— Здесь примерно половина их сил. Остальных они держат в резерве. Выжидают, пока в нашей обороне наметится брешь.

— Мы их сдерживаем?

— Стены стоят как надо, — крикнул в ответ Джиральди. — Ворота — вот наше слабое место. Они атакуют стены только для того, чтобы отвлечь на них большинство наших. Слишком мало людей у ворот. Рано или поздно они пойдут на штурм баррикады.

— А почему не запереть ворота заговором?

— Не получится, — буркнул Джиральди. — Так наш инженер объяснил. Там не заложен новый фундамент, а изнутри они обшиты металлом.

Снизу донесся громкий треск, за которым последовал нестройный хор голосов: «Рива за Алеру!» и «Кальдерон за Алеру!» Джиральди снова выглянул наружу.

— Должно быть, обрушили часть баррикады. Резерв нападающих получил приказ от вождя и тронулся с места. Сейчас навалятся всей массой на ворота и будут ломить, пока оборона не затрещит. — Джиральди поморщился. — Если мы не отобьем первый натиск, нам конец.

— Хорошо, — кивнула Амара. — Значит, почти время. Постараюсь вернуться быстрее.

Она перегнулась через парапет, заглядывая во двор. Все, что ей удалось увидеть, — это силуэты двух легионеров, застывших с выставленными вперед пиками в проеме ворот. Снизу донеслись крики, и взгляд Амары успел уловить мелькнувший на мгновение черный клинок. Пиреллус снова удерживал ворота.

Амара поспешила к ближайшей лестнице и стремительно спустилась вниз. Оказавшись на дворе, она огляделась по сторонам. Сено из стога, в который она упала нынче ночью, было раскидано по всему двору. Почти всех раненых перенесли на западный двор, да и последних уже укладывали на носилки. Она сделала было шаг в направлении конюшни, и тут ей на глаза попался появившийся из казармы Плювус Пентиус — побелевший, осунувшийся. Он вел за руку мальчугана, за другую руку которого цеплялся другой малец — и так далее, до тех пор, пока дознаватель не вывел из казармы вереницу в полдюжины детей.

— Плювус! — поспешила к нему Амара. — Что здесь делают эти дети?

— П-прячутся, — заикаясь, пробормотал Плювус. — Я нашел их под отцовскими кроватями в казарме.

— Вороны! — с чувством произнесла Амара. — Отведи их на западный двор к раненым. Там для них укрепляют одну из казарм. И быстрее!

— Д-да, сейчас, — Плювус немного приободрился и расправил плечи. — П-пошли, детки. Ну-ка, взяться за руки и не отставать!

Амара добежала наконец до конюшни и нашла там Бернарда — тот сидел с закрытыми глазами, привалившись к стене у двери.

— Бернард, — окликнула она. — Они штурмуют ворота. Вот-вот будут здесь.

— Мы готовы, — вздохнул Бернард. — Ты только скажи когда.

Амара кивнула и отвернулась, сосредоточив все внимание на Циррусе. Повинуясь ее команде, он взмыл в небо в поисках заклинателей воздуха — Амара не сомневалась, что те несут сейчас к крепости мятежных рыцарей Фиделиаса.

Она почувствовала это через минуту: напряжение в воздухе, предшествующее порыву ветра. Амара отозвала Цирруса обратно и снова заставила его сгустить воздушную линзу, тщательно рассматривая через нее небосклон. Она увидела их примерно в полумиле от крепости — темные силуэты на фоне утреннего неба.

— Вон они! — крикнула она. — Заходят с запада. Будут здесь самое большее через минуту.

— Отлично, — пробормотал Бернард.

Амара вышла на открытое пространство двора как раз тогда, когда воздушные рыцари со своими носилками пикировали на крепость, нацелившись на ворота. Перед носилками летел передовой отряд рыцарей с оружием наготове, и солнце играло на их доспехах.

— Приготовились! — крикнула Амара, выхватывая меч. — Приготовились!

Она выждала еще пару секунд, пока враги не поравнялись с западной стеной и не пересекли дальний двор, потом здание гарнизонного командира… Она сделала глубокий вдох, унимая дрожь в руках.

— Стреляй!

Разбросанные по всему двору копны сена зашевелились, рассыпались, и из-под них показались неясные очертания — магическая завеса, поставленная Бернардом, продолжала еще действовать — полсотни лучников-гольдеров. Они все как один вскинули свои тяжелые луки и в упор пустили стрелы в приближавшихся рыцарей.

Чего-чего, а меткости гольдерам было не занимать, их залп застал наемников врасплох. Даже доспехи не спасали воздушных рыцарей от стрел; с неба послышались полные боли крики, и на землю градом посыпались люди. Лучники, однако, продолжали стрельбу, стараясь не дать неприятелю опомниться. Один из рыцарей, счастливо избежавший попаданий, устроил вихрь над двором, и стрелы начали лететь мимо. Амара дала команду Циррусу. Тот взмыл вверх — рыцарь вскрикнул от неожиданности и камнем полетел на землю.

Вторые и третьи носилки, беспомощно вращаясь, начали снижаться: их раненные или просто оглушенные носильщики из последних сил пытались удержать их от падения. Первым же носилкам, несмотря на то что один из носильщиков получил стрелу в бедро, удалось прорваться сквозь завесу из смертоносных стрел и, кренясь на бок, более или менее мягко приземлиться на крышу одной из казарм с противоположной стороны двора.

Воздушные рыцари перестроились и устремились на защитников двора. Пока рыцари не ожидали засады, стрельба гольдеров была более чем успешной, однако теперь воздух наполнился визгом фурий, сбивавших гольдерские стрелы с цели.

— Уходим! — крикнула Амара, и гольдеры, не прекращая отстреливаться, начали отходить к конюшне.

Рыцари снова устремились в атаку. Амара, насколько могла, сдерживала их натиск, послав на их фурий Цирруса, и хотя все, что ей удалось, — это слегка нарушить их строй, они отвернули и взмыли обратно в небо, дав лучникам возможность благополучно ретироваться в провонявшую мертвечиной конюшню.

Амара повернулась и бросилась к маленькому отряду легионеров, оборонявших ворота. У вновь возведенной на скорую руку деревянной баррикады металась фигура коммандера. Судя по всему, маратам удалось нащупать две или три лазейки через баррикаду, и Пиреллус прыжками перемещался от одной к другой, с помощью двух копейщиков сдерживая маратов.

— Пиреллус! — крикнула Амара. — Пиреллус!

— Минуточку, леди, — отозвался он и сделал молниеносный выпад мечом.

Марат, которому он предназначался, умер мгновенно, рухнув в щель между деревянными обломками. Пиреллус отступил на пару шагов и кивнул копейщикам и еще нескольким стоявшим рядом легионерам. Те выдвинулись вперед, прикрыв угрожающие места, и Пиреллус наконец повернулся к Амаре.

— Я слышал, вы кричали. Атака наемников?

— Несколько их носилок упали за стенами. — Она махнула рукой, показывая. — Но одни приземлились на крышу казармы.

Пиреллус коротко кивнул.

— Очень хорошо. Оставайтесь здесь и… ап!

Клинок свистнул в воздухе, звонко лязгнув обо что-то. По щеке Амары, начавшей было поворачиваться, больно ударила деревянная щепка, и две половинки разрубленной стрелы отлетели от ее кольчуги. Она подняла глаза и увидела на крыше казармы Фиделиаса, деловито накладывавшего на тетиву своего короткого лука новую стрелу. Несколько рыцарей, прилетевших с ним, спускались с крыши на двор. Холодный ветер трепал седеющие волосы бывшего курсора, и хотя стоял он в тени выросшей стены, Амара видела его нацеленный на нее взгляд — холодный, спокойный. Он натянул тетиву, прицелился и выстрелил.

Небрежным движением меча Пиреллус перехватил и эту стрелу и дал команду своим людям у ворот. Тем временем на помощь солдатам Фиделиаса уже спешило подкрепление в лице воздушных рыцарей, тоже устремившихся к воротам.

Пиреллус толкнул Амару обратно к дверям конюшни.

— Сидите здесь, — рявкнул он.

Легионеры выстроились в нестройную шеренгу, встретившую наступавших солдат Фиделиаса с упорством обреченных. Фиделиас тоже уже спустился с крыши казармы на землю, шаря взглядом по разбросанному сену. Он опустился на колени, воздух вокруг него дрогнул, и он вдруг исчез, скрытый заклинанием.

— Вон! — крикнула Амара, схватив Пиреллуса за руку. — Тот, кто в меня стрелял! Он прикрылся завесой и пробирается к воротам! — Она ткнула пальцем в едва заметное мерцание у стены казармы.

— Вижу! — отозвался Пиреллус и оглянулся на Амару. — Стедгольдера-то это заклинание изрядно вымотало. Что ж, удачи. — Он встал и вышел во двор, в шум и сумятицу кипевшего там боя.

Амара оглянулась. Бернард так и сидел там, где она его оставила; глаза его были открыты, но смотрели в пространство невидящим взором, да и дышал он тяжело, словно каждый вдох давался ему с трудом. Она подошла к нему и сняла с пояса флягу.

— Вот, Бернард. Попей.

Он машинально повиновался. Она осталась сидеть с ним, только повернулась, чтобы следить за ходом боя. Легионерам приходилось туго. На глазах у нее Олдрик Меч врезался в стену выставленных ему навстречу мечей, отбил один клинок, поднырнул под другой и убил легионера, стоявшего в самом центре строя. Такой силы был удар его меча, что рассеченный шлем развалился надвое и несчастный упал навзничь. Не делая паузы, Олдрик схватился сразу с двумя легионерами, стоявшими по обе стороны от первого. Один двигался проворно и отделался только глубоким порезом на руке. Другой попытался было прикрыться щитом, но при этом задрал его слишком высоко; Олдрик припал на колено и ударил его мечом по ноге ниже колена. Тот вскрикнул и упал, а наемники ринулись вперед.

Среди легионеров появился Пиреллус. Один из воздушных рыцарей спустился слишком низко, вскрикнул, схватился за живот и покатился по камням двора. Пеший наемник взмахнул сорокафунтовой палицей так, словно это был ивовый прутик, и нацелил удар в Пиреллуса. Небрежным, почти ленивым движением коммандер отодвинулся в сторону, и тут же его меч рубанул наемника по запястью. Палица с грохотом полетела на землю. Третий наемник метнул в Пиреллуса кинжал, который тот все так же небрежно отбил в сторону; кинжал лязгнул о стену конюшни совсем недалеко от Амары.

— Отходи! — послышался рев Олдрика. — Отходи!

Наемники поспешно ретировались, унося своих раненых; впрочем, такая же команда Пиреллуса удержала легионеров от преследования. Ни Олдрик, ни Пиреллус не отступили, и друг от друга их отделяло теперь каких-то два больших шага.

Пиреллус вытянул меч в сторону Олдрика и отсалютовал ему. Тот повторил движение в ответном салюте, и оба встали наизготовку.

— Олдрик по прозвищу Меч, — произнес Пиреллус. — Я слышал о тебе. Корона назначила за твою голову кругленькую сумму.

— Обязательно почитаю объявление, как только буду в следующий раз в городе, — отозвался Олдрик. — Как, хочешь: уладить это здесь и сейчас или мне пробиваться к тебе по трупам твоих легионеров?

— Мое имя Пиреллус Черный Клинок, — сказал Пиреллус. — И я тот, кто оборвет твою карьеру.

Олдрик пожал плечами.

— Ни разу не слышал о тебе, детка. Ты уж точно не Арарис.

Пиреллус насупился и ринулся вперед внезапным вихрем стали и мышц. Олдрик парировал первый удар. Меч высек о меч сноп искр, Олдрик сделал ложный выпад и сразу же повернулся на месте, нанося плоский рубящий удар. Пиреллус поднырнул под него, хотя меч зацепил-таки его за шлем, снеся гребень; он, кувыркаясь, полетел на усыпанные сеном камни.

Соперники уже снова стояли друг против друга. Пиреллус усмехнулся.

— Быстро для старика, — заметил он. — Но ты промахнулся.

Олдрик промолчал. Мгновение спустя из-под шлема Пиреллуса стекла тонкая струйка крови — прямо на глаз. Должно быть, догадалась Амара, край шлема задел при ударе порез, который Пиреллус получил раньше, и тот снова открылся.

Теперь улыбнулся уже Олдрик. Даже несмотря на смуглую кожу видно было, как побледнело лицо Пиреллуса. Он злобно оскалился и ринулся вперед, обрушив на Олдрика град ударов — сверху, снизу, снова сверху… Олдрик парировал их все, высекая мечом серебряные искры сноп за снопом. От обороны он снова перешел к наступлению, нанося уступающему ему ростом сопернику короткие, резкие удары. Черный клинок Пиреллуса отразил их все, только искры из него летели темно-алые, едва видные в воздухе. Все же парсианину пришлось отступить на несколько шагов под этими ударами, а Олдрик все продолжал теснить его.

Амара, не отрываясь, следила за поединком. В какой-то момент Пиреллус едва не одолел Олдрика. Он поднырнул под руку мечника, отбил удар и нацелил клинок Олдрику в живот. Отчаянным рывком Олдрик увернулся, но клинок парсианина все-таки успел ударить по его доспехам, взрезав их, как бумагу. Удар не достиг цели, хотя в бреши в доспехах блеснула кровь. Олдрик сохранил равновесие и парировал следующий удар и еще один, а Пиреллус старался развить успех.

Амаре показалось, что мечник чего-то ждет. Чего именно — стало ясно, не прошло и нескольких секунд. Кровь, сочившаяся на глаз Пиреллусу, заставила его сморгнуть, и он мотнул головой, пытаясь стряхнуть ее.

И в это мгновение Олдрик сделал свой ход. Теперь уже он поднырнул под лишенную силы и скорости руку парсианина и резко выбросил ногу вперед — таким ударом загоняют в плохо поддающуюся землю лопату. С той только разницей, что нога его ударила не по лопате. Сапог Олдрика ударил по раненому колену Пиреллуса. Послышался омерзительный, отчетливый хруст ломающейся кости, и тут же Олдрик врезался плечом под дых Пиреллусу, отшвырнув того в сторону.

На лице коммандера не отразилось ничего, кроме угрюмой решимости, но он пошатнулся, перенес вес на больную ногу — и та не выдержала. Он упал на землю, даже в падении пытаясь достать Олдрика мечом.

Олдрик без труда отбил удар, вновь рассыпав клинком гроздь ослепительно-голубых искр. А потом сделал шаг в сторону и быстрым ударом снес голову Пиреллуса с плеч. Кровь фонтаном ударила из обрубка шеи, и тело коммандера рухнуло на камни. Голова его откатилась на несколько ярдов в сторону. Тело еще дергалось; правая рука продолжала размахивать мечом влево-вправо.

Амара в ужасе смотрела на павшего рыцаря, пока вдруг не опомнилась, сообразив, что Фиделиас так и продолжает беспрепятственно свое движение. Еще не зная, что ей делать, она поднялась на ноги. Олдрик тем временем повернулся и, не оглядываясь, двинулся на охранявших ворота легионеров.

Ему оставалось пройти всего с десяток шагов, когда деревянный хлам, из которого была сооружена баррикада, отчаянно заскрежетал и дрогнул. Во все стороны полетели щепки; легионеры в ужасе отпрянули от ворот. Затем начали шевелиться уже сами деревянные части баррикады: ножки столов извивались как живые, доски выгибались и лопались, опрокинутый набок фургон испустил полный смертной муки визг и рассыпался.

Судя по всему, мараты с той стороны тоже усилили давление на баррикаду и она, лишившись прочности, начала поддаваться.

Фиделиас появился неподалеку от Олдрика и дал знак одному из паривших над полем боя рыцарей. Тот скользнул вниз и, подхватив Фиделиаса под руки, поднял его обратно на крышу казармы. Олдрик перешагнул через затихшее уже тело Пиреллуса и тоже повел своих наемников обратно.

Легионеры у ворот перестроились, чтобы встретить рвущихся в ворота маратов, но, лишенные прикрытия баррикады, отступали шаг за шагом под их натиском.

Амара метнулась обратно на конюшню.

— Берите мечи и щиты! — крикнула она лучникам. — Держите ворота.

Гольдеры похватали оружие и бегом бросились на помощь защитникам ворот.

Когда Амара вернулась к Бернарду, тот уже сумел подняться на ноги.

— Что происходит?

— Их рыцари прорвались. Мы ослабили их, но им удалось разрушить баррикаду. Пиреллус мертв. — Она посмотрела на него. — Я не солдат. Что делать?

— Джиральди, — выдохнул Бернард. — Пробейся к Джиральди. Он пошлет еще людей укрепить ворота. Ступай. Я еще не могу бежать.

Амара кивнула и кинулась через двор, а с него по лестнице на стену. Здесь тоже кипел бой, и в одном месте ей пришлось перешагнуть через тело марата — свидетельство того, что те по меньшей мере раз прорывались уже на стену.

— Джиральди! — крикнула она, добравшись до смотровой площадки над воротами. — Джиральди! Вы где?

Легионер со щитом, лицо которого было настолько забрызгано кровью, что превратилось в красную маску, обернулся на ее крик. Это оказался Джиральди, и взгляд его был все так же спокоен, несмотря на окровавленный меч в руке.

— Графиня, вы говорили, что искали предводителя всей этой орды. Так вот он наконец, — буркнул Джиральди. — Вон, смотрите.

— В этом уже нет нужды, — устало вздохнула Амара. — Пиреллус мертв.

— Вороны! — произнес Джиральди, но голос его звучал слишком устало, чтобы это вышло проклятием. — Что ж, похоже, кому-то предстоит поплатиться за это.

Амара подняла голову. Что-то горячее, жестокое и ужасное пульсировало в ее животе. До нее вдруг дошло, что страх ее куда-то делся. Она слишком устала, чтобы бояться, была слишком напугана, чтобы бояться. Неизбежность приносит с собой облегчение, поняла она.

— И где он?

— Вон, — ткнул пальцем Джиральди. Стрела разбилась о его щит, но он даже глазом не моргнул, словно тоже слишком устал, чтобы обращать внимание на такие мелочи. — Видите, тот, окруженный птицами, с алеранским копьем?

Амара посмотрела в ту сторону и в первый раз с начала боя увидела предводителя орды. Он уверенно шагал сквозь ряды штурмовавших стены маратов. На лице его с горделиво выпяченным подбородком играла надменная ухмылка. В темных волосах виднелись черные перья, а за ним, подобно почетному караулу, вышагивало несколько овцерезов.

Орда начала расступаться перед ним, крича нараспев: «Ацурак! Ацурак! Ацурак!»

Амара приказала Циррусу сгустить ей воздух: ей хотелось получше разглядеть вождя, чтобы потом легче было отыскать его и любой ценой убить за все, что он и его орда натворили в этот день. Она хорошенько запомнила форму его носа, жесткий рот, ширину его плеч…

У Амары перехватило дыхание, и она приказала Циррусу еще немного приблизить изображение. На бедре у вождя, на плетеной веревке, которая служила ему поясом, висел именной кинжал одного из верховных лордов Алеры, и его отделанная золотом и серебром рукоять сияла на солнце. Циррус добавил увеличения, и Амара разглядела и герб на рукояти: сокол. Аквитейн.

— Фурии! — выдохнула она.

Аквитейн. Сам Аквитейн. Самый могущественный человек империи, не считая Первого лорда. Значит, это его двор штурмовали рыцари, это Аквитейн, перевербовал Фиделиаса и пытался выведать у нее расположение внутренних покоев дворца, чтобы…

Чтобы убить Гая. Он хочет сам завладеть троном.

Амара охнула. Ей необходимо любой ценой завладеть этим кинжалом. Такая улика, предъявленная Сенату, уничтожит Аквитейна и устрашит всех его пособников, вернув их лояльность Короне. Она сможет доказать, что этот урод стоит за всеми нынешними жертвами, и хотя ее ненависти к предводителю орды не убавилось, приступ еще более жгучей ненависти она испытала к тому, чьи амбиции послужили причиной всех событий последних дней.

Но сможет ли она сделать это? Сможет ли завладеть кинжалом? Она должна попытаться. Теперь она поняла, почему Фиделиас так хотел выманить ее из крепости. Он хотел скрыть от нее вот этот предмет, ибо прекрасно понимал, что только она — ну, может, еще два или три человека в крепости — способна понять, что означает этот кинжал. Она тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться. Что-то еще… Ах да!

— Джиральди, — пробормотала она. — Нам нужно подкрепление. Ворота вот-вот падут.

Джиральди поморщился, и вдруг лицо его осунулось, словно он за какое-то мгновение постарел на много лет.

— Это уже не важно, — прохрипел он и кивнул в сторону орды. — Взгляните.

Амара посмотрела в указанном направлении, и ноги ее сделались ватными. Она тяжело привалилась к каменному зубцу; голова ее закружилась, а сердце билось то быстро, то неожиданно вяло.

— Нет, — прошептала она. — Нет. Это несправедливо.

Там, вдалеке, позади штурмующей крепость орды, надвигалась еще одна орда, никак не меньше первой. В эту входила и кавалерия, хотя других подробностей она пока разглядеть не могла. Кавалерия, совершенно бесполезная при штурме крепостей, зато идеальное орудие для совершения набегов на чужие земли. Стремительная, смертоносная, разрушительная. Одной численности подходящего противника хватало, чтобы битва из отчаянной сразу превратилась в совершенно безнадежную. Она подняла взгляд на Джиральди и прочитала в его глазах те же мысли.

— Нам не победить, — сказала она. — Нам не выстоять.

— Против этого-то? — Он покачал головой. Потом снял шлем и вытер вспотевший лоб. Рядом засвистели стрелы, и он снова надел его.

Она низко опустила голову; плечи ее тряслись. Слезы показались ей особенно горькими. Стрела с каменным наконечником разбилась о зубец совсем рядом с ее головой, но она не обратила на это внимания.

Потом она еще раз посмотрела на маратов, на готового ворваться в ворота Ацурака, на море свежих, не измотанных еще боем дикарей, быстро приближающихся к крепости.

— Держитесь, — сказала она Джиральди. — Держитесь как можно дольше. Пошлите кого-нибудь удостовериться, что женщины с детьми успели отъехать. Скажите раненым — пусть берут оружие и дерутся как могут. Скажите им… — Во рту у нее пересохло. — Скажите им, дело плохо.

— Слушаюсь, графиня, — устало кивнул Джиральди. — Ха… А я-то думал, последним приказом мне будет: «Подай-ка еще кусок жаркого».

Он хмуро улыбнулся, почти машинально повернулся, чтобы полоснуть мечом по почти уже вскарабкавшемуся на стену марату, и пошел передавать ее распоряжения.

Амара спустилась обратно во двор и скорее по привычке огляделась по сторонам. Фиделиаса и его людей не было видно — должно быть, их благополучно унесли воздушные рыцари. У ворот мараты одолели-таки баррикаду, и хотя продвижение их замедлялось обилием валявшихся на земле тел, они продолжали теснить немногих оставшихся в живых защитников.

Она выхватила меч — меч павшего гвардейца из мавзолея принцепса — и пару мгновений любовалась украшавшим его орнаментом. Потом подняла глаза на рвущихся в ворота маратов.

Она не сомневалась, что рано или поздно увидит их вождя, вступающего в крепость победителем.

Бернард подошел к ней сзади. Вид у него был утомленный, но в руках он сжимал здоровенный топор из тех, какими пользуются лесорубы.

— У нас есть план?

— Предводитель орды. Я его видела. Хочу убрать его. — Она рассказала ему про кинжал у того на поясе и про вторую орду на подходе.

Бернард кивнул.

— Если нам удастся пробиться к нему, — сказал он, — я попытаюсь прикрыть тебя завесой. Хватай кинжал и беги. Доставь его Первому лорду, если сможешь.

— Ты изможден. Если ты попробуешь заклинание еще раз, это может уби… — Она замолчала и сделала глубокий вдох, успокаиваясь.

— Пиреллус говорил правду, — заметил Бернард. — В обреченности есть и свои положительные стороны. Например, тебе нечего терять.

Он повернулся к ней, обнял рукой за талию и поцеловал в губы. Не было в этом поцелуе ни сомнений, ни сдержанности — только здоровая мужская страсть, облагороженная врожденной мягкостью. Амара негромко застонала и вся отдалась этому поцелую, хотя на глаза ее снова навернулись слезы.

Она оборвала поцелуй слишком быстро, заглянув ему в глаза. Бернард улыбнулся ей.

— Не хотелось оставлять недоделанным это дело.

Она отозвалась ему усталой улыбкой и повернулась к воротам.

Из-за стены донесся рев рогов — более звучный, более разрушительный, более злобный, чем прежде. Земля снова начала содрогаться, и рокот с криками, казалось, захлестывали ее с головой, лишая воздуха. Ей показалось, она чувствует, как дрожат ее щеки от одной силы этого шума.

Последние защитники ворот таяли на глазах. Во двор начали просачиваться мараты с дикими взглядами, окровавленным оружием, с головы до ног забрызганные кровью. Одного гольдера опрокинули на землю два волка и марат, единственным оружием которому служили собственные зубы. Алеранец еще пытался отползти в сторону, но тут его прижал к земле ногой овцерез и коротким взмахом головы сломал бедолаге шею. Мараты все прибывали, и во дворе воцарился полный хаос. Бой за ворота распался на множество местных стычек.

— Вон, — выдохнула Амара, выставив вперед палец. — Как раз входит в ворота.

Ацурак в сопровождении своих тварей и правда появился в воротах. Небрежным движением руки он пронзил трофейным копьем спину бившегося у обломков баррикады легионера и, не проверяя, мертв ли тот уже, выдернул копье и проверил острие пальцем. На него бросилось несколько алеранцев. Одного разорвала в клочья одна из птиц. Другой рухнул на землю, не успев подобраться к Ацураку на расстояние удара; из обеих глазниц его торчали черные маратские стрелы. Та же судьба постигла и остальных смельчаков.

— Я иду первым, — буркнул Бернард. — Отвлеку их внимание. Ты давай прямо за мной.

— Ладно, — согласилась Амара и положила руку ему на плечо.

Бернард сжал в руках топор и изготовился к броску. Воздух внезапно содрогнулся от грохота… нет, звук этот более всего напоминал громовое урчание голодного живота. Новые вопли послышались из-за стены, и сама она, казалось, пошатнулась у самых ворот. Она дрогнула еще раз — трудно представить себе, какой силы был удар, способный пошевелить этакую махину, — и по поверхности ее побежала паутина трещин. Оглушительный рев послышался снова, и стена с грохотом обвалилась. Алеранцы разбегались по ней в обе стороны. Каменные глыбы, большие и малые, выпадали из нее и летели вниз, а потом все заволокло облаком пыли, золотым в лучах утреннего солнца.

Из пролома в стене еще раз послышался громоподобный рев, и сквозь пыль начали проступать очертания исполинского гарганта — такого огромного Амара еще не видела ни разу в жизни. Забрызганный кровью, раскрашенный пестрыми варварскими узорами, он казался чудищем из кошмарного сна. Он задрал морду и взревел снова, обрушив когтистой ногой еще кусок стены в добрых десять футов длиной. Потом, испустив еще один оглушительный рев, он вошел через пролом на двор.

На спине у гарганта восседал воин-марат, светловолосый, темноглазый, с такими мощными плечами и торсом, что на них не налезла бы и самая большая кираса из имперских арсеналов. В руке он держал длинную палицу, которая почти без замаха опустилась на голову марата из клана Волка, душившего упавшего на землю алеранца. Не успев и вскрикнуть, тот рухнул с размозженным черепом.

— Ацурак! — взревел сидевший на спине разъяренного гарганта марат. Голос его — сочный, полный ярости бас — мало уступал в зычности гарганту; каменное мощение двора, во всяком случае, содрогнулось от него почти так же заметно. — Ацурак из клана Овцереза! Дорога из клана Гарганта объявляет перед лицом всех маратов, что ты не прав! Выходи, поганый пес, чтобы встретиться со мной в поединке перед лицом Единственного!

Извернувшись с неожиданной для такой туши ловкостью, гаргант повернулся на месте и опустил огромную ножищу на подвернувшегося воина из клана овцереза, расплющив того о камни. После этого, хотя за стенами шум продолжал усиливаться, во дворе воцарилась внезапная тишина.

Когда огромный зверь, оглушительно взревев, повернулся, Амара вдруг увидела в льющемся сквозь пролом в стене солнечном свете знакомую фигурку. Тот самый мальчуган, Тави, цеплялся за спину сидевшего верхом на гарганте марата, а за ним притулился покрытый шрамами раб. Тави лихорадочно оглядывался по сторонам. При виде их с Бернардом лицо его осветилось улыбкой.

— Дядя Бернард! — крикнул он. — Дядя Бернард! Он, — Тави ткнул пальцем в сидевшего перед ним марата, — везет меня домой! Мы его примем?

ГЛАВА 41

Исана сделала два торопливых шага, заслонив собой Одиану, и воинственно задрала подбородок.

— Я всегда считала тебя свиньей, Корд, но не идиотом. Неужели ты надеешься, что тебе удастся уйти от ответа за убийство здесь, в гарнизоне?

Корд вызывающе усмехнулся.

— Может, ты и не заметила, так я тебе скажу. У них тут найдется и пожирнее рыбка. Я просто приехал сюда — чем я хуже всех этих болванов, которые пришли сдохнуть здесь?

— Из этого не следует, что тебе удастся бежать, Корд. Особенно если учесть, что одна из нас не дастся тебе, когда ты попытаешься сделать это.

Корд снова хохотнул.

— Одна из вас. И которая, интересно? Иди ко мне, сука.

Исана невозмутимо смотрела на него, не двигаясь с места. Лицо Корда приобрело угрожающе-красный оттенок.

— Я сказал, подойди ко мне!

— Она тебя не слышит, Корд. Я уж проследила за этим.

— Да ну? — Взгляд его метнулся от Исаны к съежившейся за ее спиной женщине. Одиана дернулась от этого взгляда, и в расширившихся глазах ее появилось затравленное выражение.

— Нет, — выдохнула Исана, хоть и понимала, что слова бесполезны. — Не смотри!

Но Одиана продолжала смотреть на Корда. Убийственного выражения его лица, пальца, которым он выразительно ткнул в пол у своих ног, явно хватило, чтобы привести ошейник в действие. Одиана испустила короткий, захлебнувшийся вопль и рухнула на пол, судорожно хватаясь руками за ошейник. Даже сейчас она пыталась сопротивляться порывам собственного тела ползти к Корду, подчиниться его приказу. Исана попыталась тянуть ее обратно за руку, но вал ужаса и невыносимой муки, нахлынувший на нее при этом прикосновении, едва не оглушил ее, и она отшатнулась от Одианы.

Корд гадко хохотнул, сделал шаг вперед и приподнял подбородок Одианы обеими руками.

— Вот так-то лучше, — сказал он. — Хорошая девочка. Вот сейчас сломаем твою красивую шейку, а ошейник наденем на Исану. Не дергайся.

Одиана всхлипнула. Тело ее продолжало содрогаться, но она не сопротивлялась.

— Корд, не надо! — крикнула Исана.

Дверь склада вдруг дернулась. Последовало мгновение тишины, потом она лязгнула еще раз, словно тот, кто тянул за ручку снаружи, не ожидал найти ее запертой. Корд резко повернулся к двери. В отчаянии Исана швырнула заговоренную лампу в Корда. Стеклянный шар угодил тому в голову чуть ниже затылка и разбился; заключенная в нем крошечная фурия огня на мгновение вспыхнула ослепительным светом и погасла. Помещение склада погрузилось в кромешную темноту, и Корд яростно выругался.

Исана собралась с духом и рванулась вперед. Мгновение она с замиранием сердца шарила наугад в темноте, прислушиваясь к всхлипываниям Одианы и тяжелому, хриплому дыханию Корда. Потом пальцы ее нащупали волосы Одианы, и она рванула ее к себе. Она подняла женщину на ноги и потащила ее назад, в глубь склада, — надеясь, что движется в нужную сторону. Одиана захныкала, и Исана крепко зажала ей рот рукой.

— Не делай этого, Исана, — прорычал откуда-то из темноты со стороны двери голос Корда. — Ты только оттягиваешь конец. Мы оба знаем, чем все это закончится.

Исана ощутила, как дрогнула земля под ногами, но понимала, что фурии Корда нелегко будет отыскать их сквозь слой дерева — как не удалось это сквозь лед. Она продолжала тащить Одиану в глубь склада до тех пор, пока не уперлась спиной в стену. Она снова пошарила рукой в темноте: хотя сквозь щели в стене просачивался уже ранний утренний свет, но его было недостаточно, чтобы видеть окружающее. Она сунула Одиану в щель между двумя большими ящиками, подняла руки Одианы и прижала их к ее губам. Рабыню трясло как в лихорадке, но она все же сумела кивнуть. Исана отняла свои руки и повернулась лицом к темноте.

— Ну же, Исана, — произнес Корд; голос его звучал теперь дальше. — Ошейник не так уж и плох. Стоит тебе надеть его, и все сомнения останутся позади. Ты увидишь, как это приятно. Уж я постараюсь, чтоб тебе было приятно.

Исану передернуло. Она сделала вдох, успокаиваясь, и прикинула возможные действия. Проще всего было бы, конечно, позвать на помощь. В гарнизоне сотни людей — кто-нибудь да услышит ее. Конечно, услышит. Но одновременно она выдаст свое местоположение Корду. Она смутно представляла себе, сколько времени потребуется, чтобы взломать запертую изнутри дверь склада… уж наверняка не меньше, чем нужно Корду, чтобы сломать ей шею. Хотя зубы у нее свело от досады, ей ничего не оставалось, как хранить молчание и пытаться найти способ выбраться со склада или разделаться с Кордом. Она съежилась в темноте и попробовала придумать что-нибудь еще.

Земля заколыхалась сильнее. Так продолжалось с минуту, потом на дворе торжествующе закричали и затрубили. Она не знала, что там происходило, но в таком гвалте ее просто не услышат. Ей придется понять, где находится Корд, а потом или обойти его кругом, чтобы оказаться у двери, или напасть на него — а это будет уже совершенное безумие. Даже если ей удастся найти его в темноте, он несравненно сильнее ее. Конечно, она может напустить на него Рилл, но что, если будет действовать недостаточно быстро? Нет, подобная схватка возможна только в самом крайнем случае.

Что ж, тогда придется идти на риск. Она сделала вдох и постаралась придать голосу убаюкивающую монотонность, чтобы Корду было труднее определить направление.

— Думаешь, ты сможешь доставить мне удовольствие, Корд?

Ответ его прозвучал гораздо ближе к ней, чем она ожидала; возможно, из-за того же ряда ящиков.

— Стоит мне надеть на тебя эту штуку, и тебе доставит удовольствие все, что я делаю.

— Ну да, мужчине вроде тебя, наверное, без таких вот штуковин никак, — заметила она, скользнув назад в попытке обойти его вдоль другого ряда ящиков.

— Давай-давай, говори больше. Только приятнее будет добраться до тебя. — Судя по его голосу, он тоже перемещался.

Снаружи снова послышались крики, и земля дрогнула, словно от топота тысяч ног. Рога протрубили сигнал к бою, и Исана поняла, что мараты пошли на приступ.

Корд опять заговорил; голос его звучал из темноты в каком-то десятке футов от нее — так близко, что она ощущала облако злобы и похоти, окружавшее его подобием зловонного тумана.

— Видишь? Что я говорил? Рыбка побольше. Нам с тобой никто не помешает.

Исана не рискнула ответить. Вместо этого, двигаясь как можно более бесшумно, она пересекла проход, прижавшись спиной к противоположному штабелю. Напрягая слух, она могла уловить движения Корда — тот медленно двигался вдоль ящиков на расстоянии вытянутой руки от нее. Однако еще отчетливее она улавливала исходившие от него зловонные эмоции. Корд поравнялся с ней, и Исана затаила дыхание. Облако этой дряни скользнуло чем-то теплым, влажным по ее левой щеке, по губам, по правой щеке… Корд миновал ее.

Однако сразу же застыл на месте. Исана тоже не шевелилась. Может, он как-то почуял ее? Знает ли он, что она здесь?

— Слышу твой запах, — пробормотал Корд совсем рядом. — Слышу. Сла-адкий запах. Аппетит разыгрывается.

Исана затаила дыхание.

Он вдруг рванулся в сторону двери, снова мазнув своими эмоциями по ее лицу. На мгновение она потеряла его: он переместился за пределы расстояния, на котором она его чувствовала…

…И до нее вдруг дошло, что у нее есть оружие, которого он лишен. Его фурия может дать ему нечеловеческую силу, но он не может заставить ее видеть. Вся его сила ограничивается кончиками его пальцев. А она могла бы обнаружить его с помощью своей фурии… если бы только можно было ощущать его на чуть большем расстоянии. Но как?

Раздразнив его, поняла она. Заставив его излучать эмоции с еще большей силой, чтобы его легче было ощущать. Конечно же, это опасно. Но, поняв, где он находится, она могла бы проскользнуть мимо него к двери и побежать за помощью.

Она тронулась с места. Сначала в сторону, противоположную выходу, затем обратно к двери — через несколько рядов ящиков от Корда. Только там она осмелилась подать голос.

— Да, кстати, Корд: знаешь, как мы бежали?

Корд испустил негромкий рык — теперь он находился в нескольких ярдах от нее.

— Какой-то болван плохо просмолил крышу.

— Или ты был слишком пьян, чтобы помнить? — вкрадчиво предположила Исана. — Ты послал Арика смолить крышу.

— Нет, — зарычал Корд. — С чего это?

— Послал, послал. Ударил его по лицу у меня на глазах и послал.

На этот раз голос Корда прозвучал ближе, более хрипло, задыхаясь:

— Ну… бывает. Мало ли. Я вроде как обезумел. Он понимает.

— Да нет, Корд, — еще тише произнесла Исана. — Он помог нам бежать. Он продырявил крышу так, чтобы вода просочилась внутрь, вернув нам наших фурий.

— Сука лживая! — взревел Корд.

Кулак его с размаху ударил по ближнему от него ящику, и толстые доски разлетелись в щепки. И в это же мгновение звуки боя послышались совсем рядом, на крепостном дворе.

— Он ненавидит тебя, Корд. Разве он пошел с тобой? Он помогает тебе здесь? У тебя больше нет сыновей, Корд. Никто за тобой не пойдет. Биттан мертв, а Арик тебя презирает.

И вспышка его ярости — безумной, ослепительной ярости — озарила помещение. Исана безмолвно попросила Рилл приоткрыть ее для эмоций чуть сильнее обычного. Она ощутила его. Она ощутила источник этой ярости. В десяти футах от нее, у следующего ряда ящиков, и он быстро шел к ней. Исана бесшумно переместилась, рассчитывая проскользнуть мимо него к двери, однако стоило ей поравняться с ним, как он замер и попятился.

— Ох, нет, — прорычал он. — Нет, это подвох. Чтоб я обезумел и гонялся за тобой вслепую. Выждешь, когда я найду эту сучку, рабыню, и пока я буду ей шею ломать, удерешь, так? Нет, не выйдет. Ты не хитрее меня.

Исана молча следовала за ним. Она плохо представляла себе, как близко она должна держаться от него, чтобы ощущать его эмоции. Она двигалась параллельно ему, оставляя между ними ряд ящиков. И тут ящики закончились.

Корд остановился, и она ощутила охватившие его надежду и похоть. Он повел носом.

— Я слышу твой запах, Исана. Запах твоего пота. Ты боишься.

Она услышала, как он хрустнул пальцами. Он стоял прямо напротив нее, и она пригнулась. Потом протянула руку и осторожно ощупала разделявший их штабель ящиков. Один… два… три — не меньше четырех в высоту.

— Слышу твой запах, — повторил Корд. — Ты близко. Где ты?

Исана мгновенно приняла решение. Она налегла на верхний ящик и толкнула его изо всех сил. Казалось, прошла вечность, пока штабель покачнулся и начал валиться, но на самом деле все наверняка заняло меньше секунды. Ящики обрушились, Корд коротко, пронзительно вскрикнул, а потом не было ничего, кроме треска и грохота.

Спотыкаясь в темноте, Исана бросилась к двери. Она нащупала засов, отодвинула его, и распахнула дверь, впустив в помещение неяркий утренний свет, хотя большая часть склада осталась в тени. Потом она повернулась и посмотрела назад. Корд лежал на полу животом вниз под ящиками. Один из них угодил ему углом между лопатками, да так и остался лежать. Другой, должно быть, ударил его по голове, ибо на лице виднелась кровь. Этот ящик лежал на боку рядом.

Последний упал ему на поясницу. Крышка его слетела, открыв содержимое — тяжелые черепичные плиты, которыми крылись постройки гарнизона. Черепица из обожженной глины весила немало; должно быть, каждый ящик тянул фунтов на триста. Она стояла и смотрела, как Корд, напрягая силы, пытается сдвинуться с места. Он зарычал, пробормотал что-то, и земля под ним слабо шевельнулась. Он попытался еще, но выбраться из-под ящиков не смог. Он рухнул обратно на пол, задыхаясь и всхлипывая.

Исана подошла к нему и остановилась, не доходя пары шагов. Потом шагнула ближе, опустилась на колени и дотронулась концом пальца до его виска, чтобы Рилл могла оценить его состояние.

— У тебя сломаны обе ноги, — ровным голосом сообщила она ему. — И таз. И спина. — Она помолчала, прислушиваясь к Рилл. — И ты изможден. Должно быть, преследуя нас, ты загнал свою фурию до полусмерти. — Она отняла руку. — Тебе никуда отсюда не деться, Корд.

— Сука, — прорычал он слабым голосом. — Ну что ж, кончай. Не тяни.

— На моем месте ты раскроил бы мне голову. — Она подняла с пола тяжелую черепичную пластину и провела пальцем по ее неровному краю. Отпусти она ее сейчас, и веса ее хватит, чтобы размозжить ему череп. — Возможно, одной из этих самых плит ты раскроил бы мне голову. Убил бы.

— А я ведь тебя держал, — прорычал он. — Помирая, будет что вспомнить. Не выпускал тебя из того круга, напуганную до смерти. Не забывай.

Она встала и отбросила плиту в сторону. Потом пошла в глубь склада.

— Что ты делаешь? — прохрипел он. — Когда я выберусь отсюда…

Исана подошла к Одиане и взяла ее за руку. Она подняла ее на ноги и выразительно прикрыла глаза руками. Одиана кивнула и повторила ее движение. Исана повела ее к выходу; ей пришлось обогнуть Корда, который сделал слабую попытку схватить ее за ногу, но промахнулся.

— Ты никуда отсюда не выйдешь, — сообщила Исана. — Я знаю только одного человека, способного исцелить твои раны прежде, чем ты умрешь, Корд. Так вот, у нее нет такого желания.

У выхода Исана задержалась и оглянулась на Корда. Потом вернулась и склонилась над ним. Он схватил ее за лодыжку, и она презрительно отшвырнула его руку. Взяв его стедгольдерскую цепь, она сорвала ее и с размаху хлестнула его по лицу.

Корд смотрел на нее, онемев от боли и ярости. Она снова заговорила с ним — отстраненно, как целитель с больным.

— Ты не ощущаешь своих увечий, Корд, но никогда не сможешь больше ходить. Тебя будут подтирать как младенца. Я даже не уверена, что ты сможешь сидеть без посторонней помощи.

Она повернулась и двинулась дальше к выходу и ожидавшей ее там с закрытыми глазами Одиане.

— Но предстать перед судом ты, Корд, сможешь, — бросила она. — Вот такой. Беспомощный. Обделавшийся, как младенец. Ты предстанешь перед судом графа, и все в долине увидят, что ты собой представляешь. Я добьюсь этого. И вот тогда расплатой за все, что ты сделал, будет смерть.

На улице затрубили сигнальные рога, почти заглушив жалкие, отчаянные всхлипывания Корда:

— Исана! Сучка глупая, ты же не сделаешь этого! Ты не можешь!

Она захлопнула дверь и повернулась к ней спиной.

— Я тебя не слышу, Корд.

А потом ее захлестнула битва — сплав отчаяния, боли, животного возбуждения. Она напрягла все свои силы только для того, чтобы устоять на ногах, и Одиана прильнула к ней, помогая сохранить равновесие. Двум заклинательницам едва удалось доковылять от склада до укромного места между казармами. Обостренное чутье Исаны, которое так помогло ей в темноте, сейчас оглушало ее, и она упала на колени, зажав голову руками в попытке унять поток нахлынувших на нее эмоций. Откуда-то издалека до нее доносились содрогание земли, рев какого-то огромного зверя, почти такой же громкий человеческий голос, вызывавший кого-то на поединок…

Когда она смогла наконец снова поднять голову, Одианы рядом с ней уже не было. Оглядевшись по сторонам, она увидела только босую пятку, скрывающуюся за обрезом крыши казармы. Она тряхнула головой и подвинулась вперед так, чтобы видеть двор и царивший в нем хаос, а также гарганта с разъяренным всадником на спине. Развернувшись, гаргант вдруг припечатал ножищей к земле воина-марата; смерть того, похоже, наступила мгновенно.

— О нет, — потрясенно прошептала она при виде тех, кто сидел верхом на гарганте за спиной у его погонщика. — О нет, детка… Мой Тави!

ГЛАВА 42

Тави крепко сжимал руками пояс Дороги. Гаргант под ними беспокойно переступал с ноги на ногу, но если не считать этого, во дворе воцарилась тишина.

Повсюду лежали тела. Тави старался не смотреть на них, но, казалось, куда бы ни упал его взгляд, в этом месте кто-то умер. Это было ужасно. Тела даже вид имели не такой, как полагалось бы людям. Словно какой-то взбалмошный ребенок играл в солдатики, изломал их, а потом раскидал во все стороны. Конечно, все было залито кровью, при виде которой к горлу подступала тошнота, но еще более гнетущее впечатление оставалось от вида истерзанных, изломанных тел — маратов и алеранцев, людей и животных.

Сколько людей загублено зря!

В воротах и рядом с ними замерли полукругом Ацурак и его мараты. У конюшни редкой цепью стояли алеранские защитники крепости, и среди них Амара и его дядя.

Ацурак смотрел на Дорогу полным ненависти взглядом. Лицо Дороги оставалось невозмутимым.

— Ну, убийца? — спросил Дорога. — Встретишься со мной в Испытании крови или повернешь и уведешь свой клан домой?

Ацурак упрямо вздернул подбородок:

— Что ж, подходи и умри.

Дорога блеснул зубами в свирепой улыбке. Потом повернулся к Тави.

— Слезай, юный воин. Не забудь передать своему народу то, что я сказал.

Тави посмотрел ему в лицо и кивнул.

— До сих пор не верится, что ты это делаешь.

Дорога прищурился.

— Я же сказал, что помогу тебе защитить твою семью. — Он пожал плечами. — На пути к этому стоит орда. Я только делаю то, что необходимо, чтобы довершить начатое. Слезай.

Тави кивнул, и Дорога сбросил вниз привязанную одним концом к седлу веревку. Первым спустился по ней на землю Линялый, подхвативший скользнувшего вниз Тави. Дорога почти не держался за нее, спрыгивая на землю. Оказавшись внизу, он потянулся, хрустнув суставами. Потом легко, одними пальцами крутанул палицу и шагнул навстречу Ацураку.

Держа Линялого за руку, Тави обошел гарганта, сделав большой крюк вокруг его передних ног и растекшегося под ними зловещего багрового пятна. При виде того, что осталось от незадачливого марата, в животе у Тави все сжалось; он сглотнул и поспешил навстречу дяде.

— Тави, — пробормотал Бернард и стиснул его с такой силой, что ребра затрещали. — Фурии свидетели, как я за тебя боялся. И Линялый, дружище! С вами все в порядке?

Линялый оживленно закивал головой. За спиной Тави послышались торопливые шаги, и тут же руки тети Исаны — это он понял сразу, даже не видя ее, — обняли его сзади.

— Тави! — сказала она. — Ох, Тави! Ты как?

Мгновение Тави прижимался к тете с дядей, пытаясь сдержать слезы.

— Я в порядке, — услышал он собственный голос. — Все в порядке. Со мной все хорошо.

Исана смеялась, плакала и целовала его в щеки, в волосы.

— Линялый, — произнесла она. — Благодарение фуриям, с тобой тоже все в порядке.

Семейную сцену, терпеливо выждав еще несколько секунд, нарушила Амара.

— Бернард, они на нас не смотрят. Если мы нападем на вождя прямо сейчас, нам удастся, возможно, заполучить нож.

— Нет! — поспешно возразил Тави. Он высвободился из объятий, глядя на курсора. — Нет, тебе нельзя. Дорога объяснил мне все. Это дуэль. Тебе придется подождать, пока он с ним не разделается.

Амара пристально посмотрела на него.

— Какая еще дуэль?

— Какой еще нож?

Амара нахмурилась.

— Нож — это доказательство того, кто из верховных лордов стоит за этим нападением. Завладев этим ножом, мы сможем схватить его за руку — во всяком случае, у него не будет больше возможности повторить такое. Так что это за дуэль?

— Дорога и Ацурак — оба вожди своих кланов, — попробовал объяснить Тави. — Они равны. Ацурак не может приказать другому клану слушаться его, если вождь тех, других, состязается с ним в Испытании крови. Это такая дуэль, только раньше никто не осмеливался бросать ему вызов. Дорога оспорил решение Ацурака напасть на нас и сделал это на глазах у всех маратов. Если он победит в Испытании, это лишит Ацурака власти и мараты уйдут.

— Просто уйдут, и все? — не поверила Амара.

— Ну да, — обиженно заявил Тави. — Если победит Дорога, это будет означать, что Единственный на его стороне, а не на стороне Ацурака.

— Единственный? — не поняла Амара.

— Единственный, — подтвердил Тави. — Я так понял, они считают, что это такая фурия, живущая на солнце. Если им нужно принять какое-то важное решение, они устраивают Испытание перед ликом Единственного. И верят этому безоговорочно.

Он почувствовал на плече руку Исаны и, повернувшись, увидел, что она, склонив голову набок, пристально смотрит на него.

— Что с тобой было?

— Ой, много всего, тетя.

Она улыбнулась, хотя улыбка вышла усталая.

— Оно и видно. Ты уверен, что понимаешь, о чем говоришь?

— Да, мэм, — кивнул Тави. — Понимаю.

Исана посмотрела на Бернарда, тот посмотрел на Амару. Курсор сделала глубокий вдох и в свою очередь посмотрела на Тави.

— Тави, — произнесла она медленно и тихо. — Почему Дорога выбрал именно это время, чтобы бросить вызов этому Ацураку?

Тави кашлянул.

— Гм… Ну, долго рассказывать. И к тому же я не уверен, что сам все до конца понимаю. Да и какая разница, если он здесь?

Из-за стены послышались пронзительные свистки, и завывание маратов и их зверей стало немного тише.

— Джиральди! — крикнула Амара вверх, на стену. — Что там происходит?

— Вороны меня побери! — отозвался задыхающийся голос с площадки над воротами. — Мараты дрались друг с другом, но вдруг начали свистеть и расходиться. Похоже, они разбиваются по кланам.

— Спасибо, центурион.

— Что прикажете, графиня?

— Держите стены, — ответила Амара, но взгляд ее вернулся к Тави. — И не нападайте, пока на вас не нападают.

Тави кивнул Амаре.

— Дорога так и говорил. Племена маратов все время воюют. Они к этому привычные. Свист — это команда прекратить бой, чтобы их вожди разобрались между собой.

Бернард вздохнул и посмотрел на Амару.

— Ну, что ты об этом думаешь?

Курсор подняла руку и, продолжая смотреть на Тави, убрала упавшую на глаза прядь волос.

— Мне кажется, стедгольдер, твоему племяннику удалось узнать о маратах больше, чем всей имперской разведке вместе взятой.

Тави кивнул.

— Они, гм, поедают своих врагов. А врагами у них считаются все, кто является к ним без спросу. — Он хмыкнул. — Возможно, из-за этого узнать о них что-нибудь трудно.

Амара тряхнула головой.

— Если мы выберемся отсюда живыми, мне будет интересно послушать, как это тебе удалось выкрутиться да в придачу явиться сюда с собственной ордой, чтобы спасти долину.

Линялый вдруг предостерегающе промычал что-то. Тави покосился на раба и увидел, что тот напряженно смотрит на стены. В иззубренном проломе, в котором не осела еще пыль, замаячили чьи-то фигуры. Во двор въехало несколько всадников — высоких стройных маратов из клана Лошади. Тави сразу узнал Хашат с развевающейся светлой гривой, хотя и волосы, и тело, и правая рука ее с зажатой в ней саблей были забрызганы свежей кровью. Тави пояснил Амаре и дяде, кто она такая.

— Вождь? — слегка даже обиделся Бернард. — Это же женщина.

И на ней даже кольчуги нет.

Амара негромко присвистнула.

— Этот пояс с орлами снят с королевского гвардейца. Если он настоящий, она, возможно, участвовала в том набеге, когда убили принцепса Септимуса.

— Да нет, она ничего, — сказал Тави. — Сама она не выступит против Ацурака, но за Дорогой пойдет. Мне кажется, они дружны.

Толпившиеся у ворот мараты расступились, пропуская вождя волков. Тот шел в сопровождении двух крупных зверей. На его бледной коже груди багровел длинный, чистый порез. Вождь окинул двор взглядом и оскалил длинные, острые клыки.

— Скагара, — пояснил Тави. — Вождь клана Волка. Опасный тип.

Хашат спешилась и не торопясь, с недоброй улыбкой на лице двинулась через двор к Скагаре. Скагара сделал шаг назад. Она улыбнулась, блеснув зубами, и принялась преувеличенно внимательно разглядывать рану у него на груди. Потом повернулась лицом к Ацураку и Дороге, скрестив руки, — правая, правда, оставалась вблизи от рукояти окровавленной сабли. Скагара исподлобья покосился на нее, но последовал ее примеру.

Дорога оперся на свою палицу и ждал, глядя в землю. Ацурак тоже стоял не двигаясь, если не считать небрежного помахивания копьем. Несколько минут во дворе царила напряженная тишина. Единственным нарушавшим ее звуком было воронье карканье из-за стены.

— Чего они ждут? — спросила Амара у Тави.

— Солнца, — пояснил тот. — Дорога сказал, они всегда ждут солнца, чтобы оно видело результаты Испытания. — Он покосился на стены, оценивая их высоту и угол теней. — Мне кажется, оба уверены, что поединок не продлится долго.

Все больше утреннего света проникало во двор. Тень от оставшегося неповрежденным участка стены быстро сокращалась в размере, и граница ее подползала к двум вождям маратов. В конце концов, Дорога поднял глаза, выждал момент, когда солнечный луч коснулся его палицы, крякнув, поднял ее и ринулся на Ацурака. Вождь овцерезов перехватил копье, описав им круг в воздухе, и пружинящей, кошачьей походкой двинулся навстречу Дороге. Наконечник его копья метнулся было к вождю гаргантов, но Дорога отбил копье палицей и тут же ударил другим ее концом по голове Ацурака.

Ацурак увернулся от удара и сделал выпад копьем, целясь Дороге в ногу. Тот отпрянул, но недостаточно быстро, и на бедре его вспухла каплями крови алая полоса. По рядам собравшихся на дворе маратов пробежал негромкий ропот. Кто-то из воинов-овцерезов бросил гортанную фразу, и его соседи отозвались на нее грубым хохотом. Волки тоже заметно оживились.

— Они что, делают ставки на исход поединка? — недоверчиво спросила Амара.

— Угу, бывает, — кивнул Тави. — Дорога, например, выиграл дочь, поставив на меня.

— Что?

— Тсс!

Дорога, морщась, отступил от Ацурака и покосился на свою ногу. Он попробовал наступить на нее, но пошатнулся, и ему пришлось опереться на палицу, чтобы сохранить равновесие. При виде этого Ацурак улыбнулся и снова занес копье. Медленно, почти крадучись двинулся он в обход Дороги, заставляя того поворачиваться вслед за ним, каждый раз перенося вес на больную ногу. Лицо Дороги исказилось от боли.

— Тави, — выдохнула Амара. — Что будет, если Дорога проиграет?

Тави сглотнул; видно было, что и он нервничает.

— Тогда будет считаться, что Единственный считает неправым Дорогу. И все кланы пойдут за Ацураком, как сделали до этого поединка.

— О… — прошептала Амара. — А он может проиграть?

— Пять серебряных на Дорогу, — откликнулся Тави.

— Ну, если ты так уверен…

Без предупреждения Ацурак кинулся на Дорогу. Вождь гаргантов взмахнул палицей и отбил копье, но ответный выпад его вышел неловким и только лишил его равновесия. Ацурак легко увернулся и сразу же снова бросился в атаку. И снова Дорога с трудом отразил нацеленный на него удар. На этот раз это стоило ему равновесия, и он упал.

Ацурак устремился вперед, чтобы добить его, но Дорога взмахнул палицей параллельно земле, угрожая перебить ему ноги, и Ацураку пришлось отпрыгнуть назад. Он нахмурился и сказал что-то неразборчивое, но явно оскорбительное. Потом поднял копье и, забежав сбоку, ринулся в решающую атаку.

Вождь гаргантов ждал ее. Легко, словно играючи, он отбил копье в сторону, так что наконечник вонзился в щель между камнями. Потом он схватился лапищей за древко и толкнул его назад. Древко ударило Ацурака тупым концом в живот, и тот на мгновение застыл.

Почти без усилия Дорога выдернул копье из руки соперника. Ацурак опасливо попятился назад, силясь вздохнуть. Дорога легко встал, поднял раненую ногу и, как тростинку сломав об нее копье, отшвырнул обломки.

— Как он его провел! — восторженно прошептал Тави.

— Тсс! — прошипела на этот раз Амара.

— Вот теперь ему конец, — заметил Бернард.

Дорога отшвырнул в сторону палицу. Она с глухим стуком грохнулась о камни.

— Я не забыл лис, — негромко произнес он, раскинул руки и все с той же убийственной улыбкой двинулся на овцереза.

Ацурак побледнел, но тоже раскинул руки и двинулся по кругу, обходя Дорогу. Потом прыгнул — точь-в-точь как хищные птицы его клана, — лягнув Дорогу пяткой в грудь. Дорога не стал парировать удар, хотя тот и заставил его попятиться на шаг. Вместо этого он перехватил ногу Ацурака за лодыжку, и тот начал заваливаться назад. Что-то в ноге у Ацурака сломалось с отвратительным хрустом. Вождь овцерезов охнул и повалился на спину, но все-таки успел извернуться и сделать Дороге подсечку здоровой ногой. Вождь гаргантов тоже упал, сцепившись со своим противником.

Тави видел, что как ни старается Ацурак, противник его обладает слишком явным преимуществом. В физической силе Ацурак уступал Дороге, а теперь, когда он лишился возможности выйти из боя, поражение его сделалось просто вопросом времени. Ручищи Дороги сомкнулись у Ацурака на горле. Ацурак тоже пытался душить соперника, но Тави видел, что это безнадежное занятие.

Тави смотрел на поединок, не в силах отвести глаз. Но что-то, какое-то едва заметное движение на заднем плане привлекло его внимание. Он пригляделся: все мараты возбужденно, горящими глазами следили за поединком. Хашат едва не задыхалась от волнения, широко раскрыв глаза. Но стоявший рядом с Хашат Скагара, вождь волков, отступил на шаг и отвел руку назад. На глазах у Тави один из воинов-волков окунул стрелу каменным наконечником в маленький глиняный сосуд и передал ее Скагаре вместе с коротким маратским луком. Быстрым движением вождь волков наложил отравленную стрелу на тетиву и вскинул лук.

— Дорога! — крикнул Тави. — Берегись!

Дорога оглянулся; взгляд его метнулся к Тави, потом к Скагаре. Он перекатился по земле, выставив Ацурака между собой и вождем волков. Из последних сил Ацурак выхватил из-за пояса алеранский кинжал с золотой рукоятью и отчаянно полоснул им по руке Дороги. Вождь гаргантов вскрикнул, отпрянул, и Ацурак, высвободившись из его хватки, откатился в сторону.

— Убейте их! — крикнул он. — Убейте их, как перебили лис! Всех до одного!

Дорога взревел и, вскочив на ноги, двинулся на Ацурака. И тут Скагара выпустил отравленную стрелу. Тави увидел, как она мелькнула в воздухе и с омерзительным, влажным звуком вонзилась в руку Дороге. Вождь гаргантов упал. Хашат резко повернулась, сабля ее блеснула на солнце и одним взмахом перерубила и лук Скагары, и его горло. Заливаясь кровью, тот опрокинулся навзничь.

Во дворе снова воцарился хаос. Огромный овцерез с визгом бросился вслед за Ацураком на упавшего Дорогу. Одновременно с этим гаргант Дороги взревел и поспешил на помощь хозяину. За стенами тоже раздался оглушительный шум. Клан Хашат ринулся вперед, к Дороге, а навстречу им устремились воины Ацурака.

Линялый взвыл и крепко схватил Тави за рубаху.

— Нож! — донесся до него крик Амары. — Отнимите кинжал!

Курсор рванулась было вперед, но наткнулась на непроходимую, ощетинившуюся копьями и клювами овцерезов стену маратов. Алеранцы вновь сомкнули боевые ряды, но Бернард успел еще схватить за руки сестру и Амару и оттащить их назад, под защиту легионерских щитов.

Линялый испуганно взвизгнул и ринулся вслед за Бернардом, потащив Тави за собой.

— Линялый! — возмутился Тави.

— Нож! — не успокаивалась Амара. — Без кинжала все будет впустую!

Тави больше не раздумывал. Вскинув руки вверх, он резко нырнул вниз, выскользнув из не по росту большой куртки, перекатился по камням, вскочил, лихорадочно огляделся по сторонам и бросился к лежавшему Ацураку. Воины его кто сдерживал алеранцев, кто повернулся к разъяренному гарганту — во всяком случае, все они были слишком заняты, чтобы обратить внимание на одного-единственного бегущего мальчишку.

Ацурак тоже следил за катавасией вокруг гарганта Дороги. Тот прорвался к своему хозяину и встал над ним, бодая, кусая и лягая всех, кто пытался подойти к нему. Тави облизнул пересохшие губы и тут увидел валявшуюся на камнях палицу Дороги. Он подобрал ее, хоть это и потребовало от него изрядного усилия, и приготовился врезать ею Ацураку по башке, схватить нож и бежать обратно к дяде.

Вместо этого внезапный порыв ветра взметнул в воздух сено, пыль запорошила ему глаза, и ветер едва не опрокинул его. Тави прикрыл глаза рукой, а открыв их, увидел нескольких мужчин в черных плащах и доспехах, паривших с обнаженными мечами в воздухе над двором. Один из них вытянул руки в сторону Ацурака — должно быть, он и управлял ветром, который дул по двору.

Другой воздушный рыцарь спикировал вниз и опустил на камни того же ничем не примечательного лысеющего мужчину, которого Тави уже видел раз на переправе. Мужчина шагнул к ослепленному ветром Ацураку, приподнял ему за волосы голову и небрежным взмахом ножа перерезал горло. Вождь дернулся, кинжал вылетел из его руки и, звякнув о камни, упал совсем недалеко от Тави.

— Кинжал! — рявкнул мужчина с окровавленным ножом. — Кинжал держите!

Тави уставился на него. Тот еще стоял над дергавшимся в конвульсиях телом Ацурака, и Тави не сомневался, что тот и его убьет с такой же легкостью. Но он знал также, что этот человек изменил Короне, преследовал Амару и Тави и пытался убить его тетю и дядю.

Всего два дня назад, подумал Тави, он мог бы и не помешать этому человеку заполучить кинжал обратно. Он мог бы повернуться и бежать, найти место, где отсидеться, пока все это не закончится.

— Два дня назад, — пробормотал Тави себе под нос, — я был куда умнее.

Он бросился вперед, схватил кинжал и побежал обратно.

— Вон! — услышал он крик за спиной. — Кинжал у него! Убейте мальчишку!

ГЛАВА 43

Тави снова бежал, спасая свою жизнь.

Во дворе продолжали царить хаос и смятение, но он знал только одно направление: подальше от человека, который убил Ацурака. Тави вильнул, огибая двух схватившихся воинов-маратов, и понесся в противоположный конец крепости. Он услышал за спиной внезапный рев ветра, а потом его швырнуло вперед, и он кубарем покатился по земле. Тави вскрикнул и постарался держать кинжал так, чтобы не порезаться об него самому.

Когда он наконец остановился, он увидел несущегося на него с неба воздушного рыцаря в полных боевых доспехах, с нацеленным на него копьем. Тави порылся в кармане. Стоило рыцарю приблизиться, как он швырнул ему навстречу горсть соли из коптильни Бернарда и тут же перекатился в сторону.

Рыцарь пронзительно вскрикнул, пытаясь замедлить падение, но скорость была слишком высока. Он приземлился на ноги, сделал пару быстрых, заплетающихся шагов, упал и покатился по камням. Тави услышал, как хрустнули кости.

Тави вскочил и огляделся. Все больше воздушных рыцарей кружило над двором, высматривая его. За цепочкой бившихся с врагом легионеров дюжий мечник, которого Тави видел еще на конюшне в Бернардгольде, тоже увидел его и двинулся в его сторону, поднимая меч, чтобы расчистить себе путь. Мужчины, который убил Ацурака, больше не было видно.

Тави побежал прочь от мечника — вдоль конюшни, через центр крепости, к дальним воротам. Наверняка ведь там найдется кто-нибудь, кто еще не вступил врукопашную с маратами, или крепкий дом, где он сможет спрятаться…

Тави как раз добежал до дальнего угла конюшни, когда из дверей ее с криком: «Иду! Да иду же!» — выпрыгнула фигура в полурасстегнутой кирасе и съехавшем на глаза шлеме. Тави с разбега врезался в нее, и оба полетели на землю. Щит незнакомца с грохотом упал на камни, но лопату с вытертым до блеска от долгого пользования черенком тот каким-то образом ухитрился не выронить. Он сдвинул шлем назад и, перехватив лопату обеими руками, занес ее для удара.

Тави машинально прикрыл голову руками.

— Фредерик! — крикнул он. — Фред, это же я!

Фредерик опустил лопату и уставился на него.

— Тави? Ты жив?

— Не уверен, что надолго, — выдохнул Тави, поднимаясь на ноги. — Фред, меня хотят убить!

Фредерик заморгал. Шлем снова сполз ему на глаза. Тави поднял было руку, чтобы снять его совсем, и тут заметил стремительно спускавшегося к нему воздушного рыцаря. Рука его снова дернулась к карману — и тут он обнаружил, что в прошлый раз в спешке вывернул его наизнанку. Остаток соли высыпался на бегу.

— Тави, — пробормотал Фред. — Стедгольдер сказал, чтоб я не снимал его…

— Берегись! — крикнул Тави и с силой толкнул его.

Оба снова упали. Рыцарь просвистел мимо, взмахнув мечом, и Тави вдруг обожгло руку чуть выше локтя.

Фредерик оцепенело уставился на Тави. Рыцарь разворачивался в небе для новой атаки.

— Тави, — пробормотал Фредерик, потрясенно глядя на его руку. — Да он… он же тебя порезал. — Он поднял взгляд, и глаза его расширились. — Они хотят убить тебя!

— Даже сказать не могу, как я рад, что ты понял это, — буркнул Тави, морщась от жгучей боли в руке. Кровь испачкала рубаху, но шевелить рукой он мог. — Не так и страшно. Помоги мне встать.

Фредерик послушно поставил его на ноги, хотя, судя по выражению лица, продолжал пребывать в полнейшем смятении.

— Кто это?

— Не знаю, — сказал Тави. — Но он возвращается.

Тави повернулся, чтобы нырнуть в конюшню, — и увидел в дверях темный силуэт знакомого мечника с клинком в руке.

— Туда нельзя, — прохрипел Тави. Он оглянулся. К воздушному рыцарю присоединился один из его товарищей, и они шли в атаку уже вдвоем. — Фред, нам нужен Тампер.

— Чего? Но Тампер не умеет драться!

— Соль, Фред. Нам нужна соль, чтобы бросить в этих летунов, много соли!

— Но…

— Живо, Фред!

Воздушные рыцари уже неслись к ним в завывающем вихре. Тави стиснул в руке кинжал и лихорадочно оглядывался по сторонам, но бежать было некуда. Сжав лопату обеими руками, Фредерик шагнул вперед, закрыв Тави от рыцарей. Он громко завопил, и крик его перерос в гортанный рык. Он отвел лопату назад и, описав полукруг в воздухе, ударил ею первого рыцаря прежде, чем тот успел дотянуться до него мечом. Удар смел рыцаря с такой легкостью, будто тот был сделан из соломы. Тави даже не поверил своим глазам.

Фредерик тем временем снова поднял лопату и замахнулся ею на следующего рыцаря. Тот отвернул в сторону, и Фредерик промахнулся. Однако Тави увидел, как с клинка лопаты срываются белые кристаллики соли. Соль пронзила воздушный поток, поддерживавший рыцаря, и тот с криком полетел к земле, с силой врезался в стену одной из казарм и остался лежать там безжизненной грудой доспехов. Фред, задыхаясь, широко раскрытыми глазами смотрел на два лежавших перед ним тела. Потом повернулся к Тави.

— Знаешь, — пробормотал он. — Я уже посолил свою лопату. После того как сшиб… ну, когда возился с тем валуном. — Он покосился на лопату и снова посмотрел на Тави. — Ты в порядке?

Тави сглотнул, потом заглянул через плечо внутрь конюшни. Там кто-то бросился на мечника из тени. На мгновение силуэты смешались, послышался короткий вскрик, и мечник продолжил свой путь к ним.

Фредерик неуверенно переступил с ноги на ногу и покрепче сжал свою лопату.

— Тави, что нам делать?

— Дай мне пару секунд, — буркнул Тави. — Не видишь — я думаю…

Неожиданно откуда-то сбоку появился воин-марат и с разбега схватил Тави, явно намереваясь треснуть его головой о стену конюшни. Тави испустил крик, больше похожий на хриплое карканье, и попытался ударить марата ножом, но только чуть оцарапал тому плечо. Марат рванул его клыками и все-таки ударил о стену, хоть и не головой, а боком. Впрочем, и этого хватило, чтобы Тави задохнулся и перед глазами его поплыли разноцветные звездочки.

За спиной у марата возник Фред — он обхватил дикаря рукой за шею и, рванув назад, оттащил от Тави. Ноги марата задергались в воздухе, и он сдавленно взвизгнул.

— Тави! — крикнул Фред. — Беги!

Тави приземлился на четвереньки и тряхнул головой, приходя в себя. Мечник все приближался. Не выпуская из руки кинжала с золотой рукоятью, Тави повернулся и бросился обратно, в царившую на дворе неразбериху. Тави поднырнул под легионерское копье, поскользнулся на какой-то темной луже, вглядываться в которую у него не было ни времени, ни охоты, и почти на четвереньках побежал дальше. Окровавленный гольдер, которого Тави помнил по Ротгольду, повернулся к нему, занося меч, но успел узнать Тави и крикнул ему что-то, потонувшее в шуме боя.

Ветер снова взревел, и Тави, оглянувшись, увидел еще одного воздушного рыцаря, который парил над двором, шаря по нему взглядом. Глаза его задержались на Тави, он удивленно нахмурился и нырнул вниз, к нему. Где-то совсем рядом пронзительно заржала лошадь, и Тави повернулся на этот звук. Он обогнул пожилого жилистого гольдера, тащившего из боя раненого легионера, и бросился навстречу небольшой группе всадников, клинками и копьями прокладывавших себе путь через двор.

— Хашат! — крикнул Тави.

Голова с развевающейся белой гривой повернулась к нему, и вождь лошадей одарила Тави свирепой улыбкой.

— Алеранец! — весело крикнула она, скользнула взглядом куда-то поверх его головы и, злобно зашипев, сжала бока своего коня босыми пятками. Тот рванулся вперед, едва не затоптав Тави, и тут же сдал назад. Тави задрал голову и увидел воздушного рыцаря — вместо того, чтобы пронзить его, тот повернул на Хашат и получил удар саблей в лицо. Рыцарь вскрикнул и, зажав глаза руками, взмыл вверх. Виляя в воздухе как пьяный, он полетел прочь; один из сопровождавших Хашат маратов вскинул короткий, тяжелый лук и добил его стрелой.

— Ба! — крикнула Хашат стрелявшему. Тот расплылся в довольной ухмылке и потянул из колчана новую стрелу. Она поднесла окровавленную саблю к губам и протянула Тави руку. — Садись, алеранец!

Тави с опаской взялся за ее руку, и она с легкостью — он не ожидал от нее такой силы! — подняла его на легкую подушку, используемую маратами вместо седла, бесцеремонно обвила его руку вокруг своей талии и крикнула своим всадникам что-то на незнакомом ему языке. Лошади как одна повернулись и, разбрасывая визжащих людей и зверей, понеслись к стене.

— Что происходит? — крикнул Тави на ухо Хашат.

— Ваших людей теснят к стене! — крикнула в ответ Хашат. Она дернула плечом, и Тави увидел на нем связку черных шарфов — тех, что носили вражеские рыцари. — Волки и овцерезы окружили их. Наши пробиваются сквозь кольцо, но это требует времени. Мы помогаем вашим подняться обратно на стену или прорваться на другой двор!

Удар копья сбросил одного из всадников Хашат с седла в самую гущу овцерезов. Один из них взмахом стеклянного ножа перерезал ему горло, схватил рукой за белую гриву и отсек ее от головы вместе со скальпом. При виде этого Хашат пронзительно, яростно завизжала, и конь ее ударил копытами в грудь окровавленному воину-овцерезу. Тот с криком упал. Один из маратов-лошадей занес было копье, но Хашат подняла руку и бросила короткую команду. Тот кивнул, и копье его, вместо того чтобы пронзить грудь врага, дважды полоснуло острым наконечником по его ребрам, начертав на них багровый крест.

— Зачем это? — спросил Тави, когда кони их рванули дальше.

— Он забрал скальп Ишавы, — прорычала Хашат. — Пытался забрать его силу. Это не просто убийство, алеранец.

— Но почему вы не убили его?

— Мы не хотим потерять силу Ишавы. Мы пометили его. После битвы, алеранец, мы найдем этого овцереза, и душа Ишавы упокоится.

Тави изумленно вытаращился на Хашат. Глаза предводительницы лошадей сияли дикарской жестокостью; она лишь ухмыльнулась, когда кто-то метнул в нее копье, и она, привстав на стременах, отбила его саблей.

Они пробились к стене, но круговерть боя оттеснила их в северо-западный угол двора, к пролому, проделанному гаргантом Дороги.

— Дорога! — вдруг спохватился Тави. — Где Дорога?

— Там! — Хашат махнула рукой в сторону пролома. — Мы положили его на гарганта и отправили к своим. — Она огляделась по сторонам и покачала головой. — Нам здесь нельзя долго задерживаться, алеранец. Наши не дают волкам и овцерезам выбраться на простор, и здесь их слишком много.

— А мой друг! — спохватился Тави. — Фред… ну тот, с лопатой! Он остался на конюшне! Ему надо помочь!

Хашат мрачно оглянулась на него и вдруг ослепительно улыбнулась.

— Я ему помогу. Давай, алеранец. Вставай. Держись за мои плечи.

Хашат подъехала к обрушившейся части стены и задрала голову, щурясь на свет. Там, на стене, двигались какие-то фигуры. Одна из них бросила вниз канат. Держась одной рукой за плечо Хашат, стараясь не обращать внимания на ноющий порез, Тави осторожно встал ногами на подушку-седло и, сунув кинжал с золотой рукояткой за пояс, схватился свободной рукой за канат. Хашат оглянулась на него, пришпорила коня пятками и унеслась, оставив Тави болтаться в воздухе, медленно поднимаясь вверх.

— Линялый! — закричал Тави, разглядев, кто поднимает его на стену.

Линялый радостно заухал в ответ, и изувеченное шрамами лицо его скривилось в гротескной улыбке.

На стене пригнулись у бойниц, выставив щиты в сторону двора, несколько легионеров. Бернард тоже стоял пригнувшись, но при виде Тави распрямился, шагнул к нему и крепко-крепко стиснул его руку.

— Тави!

— Дядя! А где тетя Исана?

Бернард покачал головой, и лицо его побледнело еще сильнее.

— Нас разнесло в разные стороны.

Он взял паренька за плечи и подтолкнул ближе к каменному зубцу, заставив пригнуться и прикрыв его своим телом от продолжавшего кипеть на крепостном дворе боя. Тави осторожно выглянул через бойницу наружу. То, что он увидел, привело его в ужас. Ему никогда еще не доводилось видеть столько людей сразу — тем более столько людей, пытающихся убить друг друга. На поле боя за крепостными стенами царила еще большая неразбериха, чем на дворе внутри. Вдалеке ревели гарганты, медленно, но верно пробивавшие себе путь к стенам; небольшие отряды верховых из клана Лошади появлялись то там, то здесь, молниеносно вырезая стаи воинов-волков или сея хаос среди овцерезов и их вышедших из-под контроля птиц.

— Великие фурии! — выдохнул Тави.

— Не высовывайся, — буркнул Бернард. Он поднял тяжелый легионерский щит и, прикрывшись им, выглянул во двор. — Кто-нибудь то и дело постреливает в эту сторону.

— Так где тетя Исана?

Бернард крякнул: что-то с глухим, тяжелым стуком ударило в щит.

— Мы делаем все, что в наших силах, сынок. Не высовывайся!

Линялый испустил тревожный крик из-за своего щита, и Тави, подняв взгляд, увидел, как кто-то с разбегу перепрыгивает через пролом в стене. Взметнув ветром облако пыли, Амара приземлилась рядом с Линялым и, тяжело дыша, укрылась за его щитом.

— Тави? — удивилась она. — Если честно, не думала, что ты выберешься из этого.

— Мне помогали.

— Он у тебя?

— Да, — сказал Тави. Он протянул ей кинжал рукоятью вперед. Амара, побледнев, взяла его и кивнула.

— Я должна доставить это Первому лорду.

Бернард поморщился.

— Что говорит Джиральди?

— Мы отрезаны, — сказала Амара. Она вытерла вспотевший лоб, и Тави заметил, что рука ее дрожит. — Лошади и гарганты теснят остальных маратов к стенам. Западный двор находится в их руках, за исключением стен. В восточном людям пришлось укрыться для обороны в зданиях. Джиральди считает, что примерно через час людям Дороги удастся вбить клин между волками и овцерезами и тем придется отступить от крепости.

Бернард хрипло вздохнул.

— Час. — Что-то снова стукнуло в его щит, и он ударился плечом о Тави. — Нам не продержаться столько. Где сестра?

— Она в одной из казарм восточного двора с Грэмом. Джиральди говорит, что видел, как они заходили туда.

— Это хорошо, — кивнул Бернард. — Хорошо.

Чуть дальше на стене неожиданно вскрикнул легионер. Тави посмотрел в ту сторону и увидел стрелу, торчавшую из его предплечья. Рана не производила впечатления смертельной, но не прошло и несколько секунд, как голова его бессильно свесилась на грудь и он упал набок.

Бернард схватил Тави за руку и, прикрываясь щитом, вместе с ним перебежал к упавшему. Он пощупал тому шею и поморщился.

— Должно быть, артерия перебита. Все, мертв. — Тут он нахмурился и пригляделся внимательнее. — Это не маратская стрела.

И тут же резко дернулся еще один легионер. Голова его запрокинулась назад, и по виску сбежала из-под шлема струйка крови. Взгляд его потух, он упал, и только тут стало видно торчащую из его шлема стрелу.

Амара потащила Линялого за руку, отойдя подальше, она осторожно выглянула из-за его щита.

Третий съежился за своим щитом, почти вжимаясь в него, — как выяснилось, напрасно. Следующая стрела ударила в самую середину щита, пронзила его и вошла ему в грудь. Он испустил короткий крик и тут же закашлялся кровью.

Тави в ужасе смотрел на умиравших на стене рядом с ним легионеров. Слишком все быстро произошло. Невидимому лучнику потребовалось каких-то полминуты, чтобы убить троих человек.

— Убираться надо отсюда, вот что, — пробормотал последний оставшийся в живых легионер, поднимаясь с места. — Нельзя здесь оставаться.

— Оставайся на месте, болван! — крикнул Бернард.

Но легионер бросился по стене к мотку каната, лежавшему у пролома. Стоило ему выпрямиться, как в ногу его вонзилась толстая черная стрела. Он с криком упал ничком поверх своего щита.

Следующая стрела попала ему чуть ниже уха. Он закрыл глаза и больше не шевелился.

— Будь ты проклят, Фиделиас! — хрипло выкрикнула Амара.

Тави посмотрел в одну сторону вдоль стены, потом в другую.

За его спиной стена обрывалась проломом, проделанным в стене Дорогой — точнее его гаргантом. Прямо перед ним стена тянулась до тех пор, пока не упиралась в почти отвесную скалу. Строители крепости использовали в качестве северной и южной стен гранитный остов частично срытых холмов.

— Мы можем подняться туда? Может, попробовать уйти через гору?

— Со всеми их воздушными рыцарями? — покачала головой Амара. — Ни малейшего шанса.

Во дворе не стихали вопли и визг маратов и их зверей — редкое конское ржание, волчий рык, пронзительный, свистящий визг овцерезов. Даже если бы им и удалось спуститься по канату, они попали бы из огня да в полымя…

— Мы в западне, — вздохнул Тави.

Еще одна стрела ударила в щит Бернарда, и ее стальной наконечник, пробив железную обшивку и дерево в несколько пальцев толщиной, застыл в каком-то дюйме от виска дяди Тави. Бернард побелел, но выражение лица его не изменилось, и он продолжал прикрывать себя и Тави щитом. В проломе стены взвыл ветер, и Тави, оглянувшись, увидел того самого мужчину, который командовал воздушными рыцарями, — один из них как раз опустил его на стену в десятке ярдов от них. Еще через пару секунд рядом с ним высадили дюжего мечника.

Амара побелела как полотно. Она произнесла:

— Убирайся отсюда, Фиделиас.

Невысокий, безобидного вида человек смерил ее безразличным взглядом.

— Отдай мне кинжал.

— Он не твой.

— Отдай мне кинжал, Амара.

Вместо ответа Амара выпрямилась и вытащила меч из ножен. Потом достала из-за пояса кинжал и бросила его на камни за своей спиной.

— Иди и возьми, если сможешь. Мне даже странно, что ты не убил всех, пока у тебя была такая возможность.

— У меня кончились стрелы, — сказал мужчина. — Олдрик. Убей их.

Здоровяк выхватил меч и не спеша двинулся к ним.

Амара облизнула пересохшие губы и выставила гвардейский меч вперед, параллельно земле на уровне пояса. Тави видел, как дрожит ее рука.

Бернард зарычал, расстегнул лямки щита и высвободил из них руку. Со словами: «Подержи это» он сунул щит Тави, взял в руки двуручный топор и, сделав пару шагов вперед, стал рядом с Амарой.

Тави затаил дыхание.

Олдрик остановился в нескольких футах от них, застыв как изваяние.

Бернард повел затекшим плечом и с криком ринулся вперед; топор описал над его головой дугу и начал опускаться на мечника. Олдрик поднырнул под удар, и топор, с размаху врезавшись в камень, высек сноп искр и расшвырял каменную крошку. Бернард по инерции повернулся и снова опустил топор с силой, достаточной, чтобы рассечь мечника надвое.

Олдрик не двигался до самого последнего мгновения, да и потом едва пошевелился. Он чуть повернул бедра, уводя тело из-под удара, так что лезвие топора просвистело мимо его груди в каких-то долях дюйма.

И тут же меч его дернулся вверх. Острие его ударило Бернарда в бок чуть выше пояса. Бернард застыл; зрачки его расширились. Он издал короткий хриплый стон, и пальцы его разжались, выпустив топорище. Топор упал, лязгнув о камни.

Тави от ужаса не мог отвести от него взгляд. Чуть повернув клинок, Олдрик выдернул его из раны, и Бернард повалился вниз, в царивший во дворе хаос.

— Дядя! — завизжал Тави.

Амара дернула рукой, словно в надежде поймать его на лету.

— Бернард!

Линялый взвизгнул, уронил щит и, бормоча что-то нечленораздельное, подбежал и прижался к Тави.

Олдрик взмахнул мечом в воздухе, стряхивая кровь — кровь его дяди! — на камни.

Лицо Амары застыло в маске холодной ненависти.

— Вороны тебя побери, Фиделиас, — произнесла она ровным, тихим голосом. — Вороны побери вас всех.

Тави даже не увидел ее атаки — только смазанное пятно цветов курсорского плаща, да еще услышал, как свистнуло, рассекая воздух, лезвие гвардейского меча. Мечник сделал два быстрых шага назад, но на лице его не отразилось никаких эмоций. Он поднял меч и перехватил им удар. За ним последовали еще три выпада — так быстро, что лязг мечей почти слился в один звук, — и мечник легко, скупыми, короткими движениями отбил их все, несмотря на скорость.

Тави, всхлипывая, волоча за собой тяжелый щит и скулящего Линялого, прополз немного вперед, подобрал кинжал и сунул его себе за пояс. А потом ему оставалось только беспомощно следить за боем. Амара крутилась волчком, припадала к земле и снова крутилась, и клинок ее целил Олдрику в горло, в колени, снова в горло. Мечник парировал каждый ее удар, а потом с неожиданной жестокой улыбкой выбросил клинок вперед. Амара зашипела, и меч, вылетев из ее руки, лязгнул о камни рядом с Тави.

Олдрик сделал мечом еще один, горизонтальный взмах, и Амара, вскрикнув, отступила назад, упершись спиной в крепостной зубец. Волосы упали ей налицо, и Тави не видел его выражения, зато видел кровь, просочившуюся сквозь кольчугу у нее на животе. Шатаясь, она повернулась к Олдрику и замахнулась на него — он без труда отвел ее руку в сторону и ударил ногой по колену. Амара охнула и упала, хотя даже теперь делала попытки подняться.

Олдрик недовольно тряхнул головой и снова ударил ее ногой — на этот раз по сломанной руке. Она дернулась и закричала. Глаза ее смотрели на Тави, но, похоже, не видели его; лицо побелело еще сильнее. Олдрик не стал тянуть время. Перехватив меч двумя руками, он занес его над головой и нацелил его в обездвиженного курсора.

Не раздумывая, Тави схватил упавший меч левой рукой и, привстав на коленях, наотмашь ударил им рыцаря по ноге — как раз в зазор между верхом кожаного сапога и низом кольчуги. Удар вышел слабым, едва поцарапав тому кожу, но и этого хватило, чтобы Олдрик, отвернувшись от Амары, опустил меч, парируя неуклюжий удар Тави. Олдрик зарычал, и лицо его вдруг покраснело от злости, отчего старый шрам на щеке показался еще белее. Меч его схлестнулся с гвардейским мечом Тави — тот почувствовал резкую боль в плече и груди, а рука онемела по локоть. Меч отлетел куда-то за спину. Он перекатился назад и попытался прикрыться щитом, но мечник сделал движение ногой, и щит, вырвавшись из рук Тави, полетел со стены вниз.

— Глупый мальчишка, — холодно произнес Олдрик. — Отдай мне кинжал.

Тави стиснул рукой рукоять кинжала и начал отползать назад по стене.

— Ты его убил! — хриплым от волнения голосом выкрикнул Тави. — Ты убил моего дядю.

— А то, что случилось с моей Одианой, произошло по твоей вине, — прорычал Олдрик. — Мне стоило бы убить тебя прямо здесь и сейчас. Сдавайся. Все равно тебе не победить.

— Ступай к воронам! Не я, так кто-то другой побьет тебя!

— Ну как хочешь, — произнес мечник, словно успокоившись. Он крутанул меч пальцами и шагнул к Тави. Глаза его были холодны как лед. — Будь здесь сам Арарис Валериан, он не побил бы меня. А ты не Арарис.

Мечник перехватил меч двумя руками, замахнулся и опустил его. Тави видел надвигающийся на него стальной клинок и понимал, что это смерть. Он взвизгнул и поднял руку, прекрасно понимая, что это не спасет его, — просто в голову не пришло больше ничего.

Меч падал на него, ускоряясь. И напоролся на сталь. Послышался чистый, похожий на колокол звон, и облачко серебристых искр вспыхнуло в том месте, где клинок Олдрика столкнулся с гвардейским мечом.

Линялый стоял над Тави, держа короткий меч двумя руками, широко расставив чуть согнутые в коленях ноги. Поза его казалась расслабленной. Мечник изо всех сил давил вниз, но Линялый, казалось, без особого усилия сдерживал напор, отводя его клинок от Тави. Только две-три секунды спустя Линялый чуть двинул плечами, меч Олдрика скользнул в сторону и метнулся парировать удар — но недостаточно быстро. Короткий меч Линялого свистнул в воздухе, и старый шрам на лице Олдрика вспух алыми каплями. Он отступил и занял оборонительную позицию, глядя на Линялого широко открытыми глазами; раскрасневшееся было лицо его вдруг побледнело.

— Нет, — произнес он. — Нет. Ты не Арарис Валериан!

Линялый сделал шаг вперед и стал между ним и Тави.

— Держись за моей спиной, Тави, — произнес он негромко, спокойно — словно чужим голосом.

Тави потрясенно смотрел на него. Потом опомнился, крепче сжал кинжал и отодвинулся от них на несколько шагов.

— Это не ты, — прорычал Олдрик. — Этого не может быть. Ты мертв.

— Ты слишком много говоришь, — сказал Линялый.

И тут же бросился вперед, перепрыгнув через неподвижное тело Амары, и меч его метнулся к Олдрику. Вспыхнул сноп искр — это мечник отбил в сторону нацеленный в его живот удар и замахнулся, целя рабу в голову. Линялый пригнулся. Меч просвистел у него над головой и рассек добрых два фута заговоренного камня крепостной стены. Каменный обломок размером с ванну отвалился от стены и полетел вниз, в гущу сражения.

Линялый выпрямился и погнал мечника назад по стене. Всклокоченные волосы его разметались на ветру, изборожденное шрамами лицо застыло в спокойной решимости. Когда его меч сталкивался с мечом Олдрика, тот высекал из него снопы алых искр, а при ударах Олдрика искры становились бело-серебряными.

Тави видел, что Олдрик начинает нервничать: движения его становились все более дергаными, торопливыми, все менее изящными. Он отступал шаг за шагом, а Линялый продолжал теснить его. Только один раз он нанес удар со всей силы — правда, промахнулся, и меч его, взметнув еще один фонтан искр, вонзился в камень у ног Олдрика. Однако тот не успел воспользоваться этим промахом; раб мгновенно восстановил равновесие и продолжал теснить Олдрика дальше по стене. Хотя из них двоих Олдрик был крупнее и мощнее, Линялый, похоже, превосходил его в ловкости, снова и снова парируя удары, которые наверняка убили бы его, ошибись он хоть на долю дюйма. Он отбил один выпад, поднырнул под другой и снова едва не достал мечом живот Олдрика. Мечник сумел парировать этот удар, извернувшись так, что поменялся местами с Линялым и стоял теперь спиной к Тави.

Теперь уже Олдрик нанес два быстрых, сильных удара. Линялый легко увернулся от одного и отбил другой. Ответом Линялого стала целая серия колющих и рубящих выпадов, слишком быстрых, чтобы Тави уследил за ними. Олдрик снова начал отступать, отбиваясь.

Клинок Линялого нацелился было в ногу Олдрику, но промахнулся, рубанув по камню. Олдрик пнул раба в лицо тяжелым сапогом, и голова Линялого дернулась от удара. Он взмахнул мечом снизу вверх — и снова промахнулся, наискось полоснув по массивному крепостному зубцу.

Меч Олдрика метнулся к запястью Линялого, одним движением порезав тому руку и выбив из нее оружие, — вращаясь, гвардейский меч полетел вниз, во двор. Раб вскрикнул и рухнул на колени, прижимая раненую руку к груди. Олдрик стоял над Линялым, задыхаясь, побелев, медленно отводя меч назад для последнего удара.

— Вот и все, — сказал он. — Наконец-то ты проиграл.

— Посмотри, на чем ты стоишь, — посоветовал Линялый.

Тави взглянул на ноги Олдрика, на следы, оставленные в камне мечом Линялого. Крепостной зубец за его спиной начал как-то величественно, но все быстрее и быстрее сползать вдоль сделанного Линялым разреза вниз, на изрезанный мечом каменный пол галереи. Он врезался в него, и два следа от гвардейского меча вдруг превратились в сетку стремительно разбегающихся трещин. Олдрик попытался шагнуть назад, но камень под ногами его вдруг посыпался, словно насквозь прогнившая доска, и Олдрик Меч с воплем полетел вниз, во двор, а вместе с ним тысяча фунтов камней.

На мгновение Линялый, тяжело дыша, закрыл глаза, потом посмотрел на Тави. Тот не верил своим глазам.

— Но как?..

Линялый пожал плечами.

— Олдрик всегда мыслил прямолинейно. Вот я и старался действовать позамысловатее.

Тави заметил за спиной Линялого какое-то движение.

— Линялый! — крикнул он. — Берегись!

Раб обернулся, но недостаточно быстро — Фиделиас набросил ему на шею веревочную петлю, затянул ее и, расставив ноги, дернул изо всех сил. Линялый упирался, но ему не за что было зацепиться. Веревка — тот самый, привязанный одним концом к зубцу канат, по которому Тави поднялся на стену, сдернула его вниз, и Фиделиас выпустил ее из рук, прежде чем она резким рывком натянулась.

— Нет, — прошептал Тави.

Фиделиас повернулся к нему.

— Нет! — Тави вскочил и бросился на него, замахиваясь кинжалом.

Фиделиас поймал Тави за куртку, легко, без видимого усилия раскрутил как пращу и швырнул спиной о зубец. Удар вышиб из Тави дух, а раненую руку пронзило ослепительной, раскаленной болью.

Он негромко вскрикнул от боли и попытался отползти от Фиделиаса, но не одолел и нескольких дюймов, как нога его провалилась в пустоту — на том самом месте, откуда сорвался Олдрик. Тави оглянулся и увидел почти под собой продолжающуюся беспощадную схватку маратов и их зверей. Сжимая в руке кинжал, он повернулся к Фиделиасу.

— Отдай кинжал, — произнес Фиделиас негромким голосом; в глазах его застыла смерть. — Отдай кинжал, или я убью тебя.

— Нет, — прохрипел Тави.

— Тебе не обязательно умирать, парень.

Тави облизнул пересохшие губы. Он отполз еще чуть дальше назад и услышал, как камни под ним начинают скрипеть и потрескивать.

— Не подходи ко мне.

Лицо Фиделиаса злобно дернулось; он взмахнул рукой, и камень под Тави, колыхнувшись, как встряхиваемая простыня, швырнул Тави на несколько футов к Фиделиасу. Тот потянулся за ножом. Тави сделал отчаянную попытку ударить его кинжалом, но тот сжал его горло, лишив возможности дышать.

— Что ж, так даже лучше, — заметил Фиделиас. — Никаких свидетелей.

У Тави начало темнеть в глазах, и он почувствовал, как слабеют сжимающие кинжал пальцы. Фиделиас тряхнул головой и сжал его горло еще сильнее.

— Лучше бы ты отдал мне нож.

Тави продолжал безуспешно дергаться до тех пор, пока руки и ноги не отказались двигаться. Он смотрел в глаза Фиделиасу и чувствовал, как слабеет его тело. И в это мгновение он заметил, что Амара чуть пошевелилась, приподняла голову. Он увидел, как она подобрала под себя ногу и, потянувшись рукой вниз, достала из башмака маленький, короткий нож. Стиснув зубы, она оперлась на локоть сломанной руки и приподнялась на нем.

А потом коротким, резким движением взмахнула ножом и метнула его в спину Фиделиасу. Внезапный порыв ветра ускорил его полет. Тави видел, как Фиделиас дернулся и ледяное выражение лица его сменилось удивлением. Руки его отпустили шею Тави и потянулись назад, к спине. Лицо вдруг перекосилось от боли.

— Ты хотел нож, — прошипела Амара. — Получи тот, что я взяла у тебя.

Фиделиас с застывшим лицом повернулся к Тави и сжал его руку, державшую кинжал. Секунду они боролись. Фиделиас испустил захлебывающийся, полный боли крик, а потом рука его вдруг стиснула запястье Тави с такой силой, что кости захрустели и боль пронзила его до самого плеча. Рука повисла плетью.

Фиделиас отпустил запястье и схватил кинжал за рукоять. Тави уцепился за его пояс и дернул изо всех сил. Фиделиас пошатнулся, хрипло вскрикнул и полетел со стены вниз, на ощетинившуюся острыми краями груду каменных обломков. Посмотрев ему вслед, Тави увидел, как тот ногами вперед упал на камни. Даже со стены слышно было, как хрустнули кости.

Фиделиас скатился на землю, и волна маратов сразу же захлестнула его.

Задыхаясь, не в силах пошевелиться от усталости и боли — он даже не подозревал, что может быть так больно, — Тави продолжал смотреть вниз. Дядя Бернард. Линялый. Слезы катились из глаз, и он не мог остановить их, не мог остановить всхлипываний — противного, жалкого плача. Он лежал, прижавшись щекой к камню, и плакал.

Чуть позже к нему подползла Амара. Она легла рядом с Тави и укрыла их обоих щитом, который притащила с собой. Тави все плакал. Она гладила его по спине, она прижалась щекой к его волосам.

— Все хорошо, Тави. Ш-ш-ш. Все с тобой будет хорошо. Все прошло.

Все прошло. Тави так и продолжал тихо плакать, пока его не поглотила темнота.

ГЛАВА 44

Исана с замиранием сердца наблюдала за ходом боя на полуразрушенной стене со второго этажа казарменного здания на восточном дворе. Она видела все, но не могла повлиять на его исход.

Она видела, как упал со стены ее брат, а потом, сквозь пелену слез, — как упала на камни курсор. Она вскрикнула, когда Тави подобрал упавший меч и остался один на один с этим ужасным мечником, и вскрикнула еще раз, когда меч подобрал Линялый и принялся гонять мечника по стене. Она смотрела, не обращая внимания на свист случайных стрел, как Линялый повис, раскачиваясь, в петле, как Тави дрался за кинжал и как упал, скрывшись из вида, предатель-курсор.

Она смотрела, как упал без сил Тави, как раненая Амара накрыла их обоих щитом, а потом на стене все стихло.

— Тави, — услышала она свой голос. — Тави, нет. Ох, фурии…

Она повернулась и бросилась из комнаты, сбежав вниз по лестнице на первый этаж, в солдатскую казарму. Окна до сих пор закрывались тяжелыми, окованными железом ставнями, но стальные засовы, которым полагалось бы надежно запирать дверь, только что вырвали вместе с дверью, и теперь вход защищался лишь парой тяжелых столов, оставлявших верхнюю часть проема открытой.

В дверях возвышался Фредерик со щитом, пристегнутым к левой руке, и помятой лопатой в правой. Рядом с ним стояла одна из легионерских жен — крепкая, угрожающего вида матрона с босыми ногами и окровавленным копьем в руке. Мокрые от пота волосы паренька прилипли к лицу, от челюсти до уха протянулся порез, обещавший оставить глубокий шрам, но взгляд оставался твердым, решительным.

Исана спускалась по лестнице, когда на баррикаду ринулся еще один марат, державший в обеих руках по каменной палице. Сначала он замахнулся на Фредерика, но тот поднял щит — и палица разбилась о железо. Женщина замахнулась на марата копьем, и ему пришлось отмахнуться от него второй палицей.

Фредерик завопил и с размаху двинул марата острием лопаты в грудь. Потом, не дожидаясь, пока тот откинется назад, дернул лопату на себя и тут же нанес второй удар — в живот. Удар явно направлялся не без участия фурии — дикарь отлетел назад, упал на камни двора и больше не шевелился.

Исана бросилась к дверям.

— Фредерик, я видела Тави и Бернарда. Они ранены, и мне надо помочь им.

Фредерик, задыхаясь, повернулся к ней; его совсем еще детское лицо было забрызгано кровью.

— Но… госпожа Исана! Там же повсюду мараты бегают!

— А они лежат там среди всего этого раненые. Мне нужно, чтобы ты помог мне вынести их из боя.

Женщина с копьем кивнула Исане.

— Ступайте. А здесь мы уж как-нибудь управимся.

Фредерик кивнул, но брови его хмурились.

— Вы уверены?

— Спасибо, — сказала Исана и сжала руку женщины. Потом схватила за рукав Фредерика. — Они около ворот, на разбитом участке стены.

Фредерик поежился, но кивнул.

— Значит, нам надо на тот двор, так?

— Да.

Фредерик крепче взялся за лопату и кивнул.

— Ну ладно.

Исана продолжала крепко держаться за локоть Фредерика, когда тот, чуть пригнувшись, высунулся из дверей, окинул двор взглядом и быстро зашагал в противоположный конец гарнизона, держась ближе к стене. Повсюду кишели мараты — штурмовали здания, бились друг с другом и с алеранцами.

Пронзительный визг перекрыл царивший во дворе шум. Из дверей казармы с противоположной стороны двора показались два овцереза. Они тащили за собой раненого легионера. Шлем свалился с его головы, и Исана увидела под ним лысину.

— Уорнер! — крикнула Исана.

Уорнер повернул к ней побелевшее лицо и попытался ударить мечом по ближней к нему птице, но замах вышел слабым, будто он совсем лишился сил. Жуткие птицы с визгом принялись рвать его на части. Двое маратов с черными перьями овцерезов в волосах смотрели, как разделываются с несчастным Уорнером. Когда тот перестал подавать признаки жизни, один из них шагнул вперед с ножом в руке и, подумав, отрезал уши мертвого стедгольдера. Он сказал своему спутнику что-то, на что тот откликнулся грубым хохотом, а потом, оставив птиц терзать труп, оба повернулись и пошли в казарму, которую защищал Уорнер.

К крикам, раздававшимся в гарнизоне, добавились новые — перепуганные детские.

— Должен же кто-то помочь им! — выдохнул Фредерик. — Верно, госпожа Исана? Надо же им помочь?

Исана переводила взгляд с казармы на дальний двор и обратно. Дети продолжали визжать. Она решилась. Возможно, Тави и ранен, но у него по крайней мере был шанс спастись. У этих детей, если она ничего не предпримет, — не было.

— Только мы, — сказала она. — Пошли.

Фредерик облизнул губы и кивнул. Потом стряхнул ее руку с плеча и шагнул вперед, нервно покачивая поднятой перед собой лопатой. Исана шла следом.

Продолжавшие возню перед входом овцерезы не замечали их до тех пор, пока Фредерик не замахнулся лопатой и не ударил ею по шее той птицы, которая была крупнее, с хрустом перебив ей позвоночник. Птица рухнула на землю, а вторая повернулась к Фредерику и выбросила вперед клюв, целясь ему в лицо. Фредерик отпрянул назад, и птица устремилась за ним.

Дети в казарме продолжали визжать. Исана выждала, пока оставшийся в живых овцерез не отойдет от дверей на несколько шагов, и нырнула внутрь.

— Госпожа Исана! — окликнул ее Фредерик. — Погодите!

Внутри казармы двое маратов стояли, глядя на дюжину ребятишек, спрятавшихся за подобием баррикады из сундуков и кушеток. Несколько ребят постарше держали в руках легионерские копья, которыми замахивались на маратов, стоило тем подойти ближе. Мараты не спешили, переговариваясь вполголоса и явно решая, как бы сподручнее выковырять детей из их укрытия.

Исана бесшумно подошла к одному из маратов и, позвав на помощь Рилл, дотронулась до его шеи.

Марат дернулся, испустил хриплый вопль, быстро сменившийся захлебывающимся бульканьем, и изо рта и носа его хлынула вода. Второй марат обернулся, выбросив вперед кулак. Удар пришелся Исане по скуле и опрокинул ее на пол.

Она попыталась отползти, но марат схватил ее за лодыжку и дернул обратно. Она лягнула его свободной ногой, но тот полоснул ее по ноге ножом и навалился на нее сверху, схватив за волосы и запрокинув ей голову назад. Краем глаза она видела блеск каменного ножа, тянущегося к ее горлу.

Задыхаясь, она подняла руку и попыталась сдержать нож, зависший в каком-то дюйме от ее шеи. Марат зарычал и усилил давление; рука ее начала поддаваться под его силой.

Исана извернулась и снова позвала Рилл, надеясь только, что второй марат не очнется, как только фурия отпустит его. Ногтями свободной руки она глубоко, до крови впилась в локоть марату и послала Рилл в его тело сквозь эти царапины.

Марат охнул, вздрогнул, и руки его начали слабеть. Потом он задергался, сразу отпустив Исану и свой нож. Прогнув спину, хватаясь руками за грудь, он опрокинулся на пол.

Исана вздрогнула и попыталась заслониться от эмоций марата — внезапного ужаса, паники. Но хватки Рилл она не ослабляла. Марат пытался глотать воздух как выброшенная на берег рыба, но это ему не помогало. Фурия остановила ток крови в его жилах, а потом остановила и сердце.

Все закончилось, не прошло и минуты. Исана вдруг поняла, что смотрит на дюжину перепуганных детишек поверх трупов убитых ею маратов.

Еще через несколько секунд в дверях появился запыхавшийся Фредерик. Юный гольдер куда-то дел свой щит, зато вместо него держал на руках хрупкую, полуодетую девушку в рабском ошейнике. Нога у девушки была в крови, и она прижималась к Фредерику, зарывшись лицом ему в плечо и плача.

— Госпожа Исана! — прохрипел Фредерик. — Вы в порядке?

— Пока да, — кивнула Исана. Она подошла к Фредерику и помогла ему перетащить девушку через маленькую баррикаду. — Фредерик, тебе надо остаться и охранять детей. Никого не пускай, ладно?

Он с сомнением на лице повернулся к ней.

— А вы-то как?

— Справлюсь, — сказала Исана. На мгновение страх и боль тех, кто ее окружал, казалось, захлестнут ее с головой. Трупы маратов, причудливо скривившись, с выражениями муки на лицах, лежали на полу. Она словно со стороны услышала свой негромкий, неуверенный смех. — Ничего, справлюсь. Мне надо попасть к нему.

Фредерик кашлянул и кивнул.

— Хорошо, госпожа.

Она с усилием вздохнула, чтобы совладать с пронизывающими ее насквозь эмоциями.

— Держи дверь, Фредерик, — сказала она. — Никого не пускай, — и с этими словами вышла из казармы и быстро пошла на дальний двор.

Битва, похоже, подходила к концу. Повсюду валялись трупы и раненые. Из-за угла вынырнул марат-овцерез, и тут же его нагнали двое верховых маратов, вонзивших ему копья в спину. На одну из лошадей бросился и сомкнул челюсти у нее на задней ноге обезумевший от обилия крови волк. Лошадь упала, а успевший спрыгнуть с нее всадник замахнулся на волка копьем.

Исана шла дальше, мимо штабного здания. Охранявший его угрюмый морщинистый легионер окликнул ее, предложив укрыться внутри. Оставив это предложение без внимания, она добралась наконец до восточного двора.

Бой здесь был самый ожесточенный, потому и разгром царил намного больший. К выложенным после утреннего боя телам добавились сотни новых трупов — в основном маратов, хотя там и здесь среди бледных тел убитых варваров виднелись алые с золотом одежды риванских легионеров. При желании она могла бы пересечь двор, ни разу не ступив на камень.

По дороге ей дважды пришлось отпрыгивать в сторону, пропуская маратов, рвавшихся в страхе к разбитым воротам. Еще раз мимо проскакало, топча всех без разбора, несколько маратских лошадей. Там и здесь еще шевелились раненые — кто пытался ползти, кто тихо ждал смерти. В воздухе стояли густой запах крови, вонь вспоротых животов, и ко времени, когда Исана добралась до пролома в стене, где в последний раз видела Тави, голова ее шла кругом и ее мутило.

На последнем отрезке пути, через груду битого камня, перегораживавшую ей дорогу, ей пришлось ползти на четвереньках, готовя себя к тому, что увидит самое страшное: лежащего мертвым на камнях брата, висящего в петле Линялого, истекшего кровью Тави…

Вместо этого она увидела, что Бернард аккуратно лежит у подножия стены. Его кольчуга была расстегнута и закатана в месте, куда ударил его меч рыцаря-наемника, и кожа там была розовая, гладкая — кто-то только что исцелил рану заговором. Спотыкаясь о каменные обломки, она бросилась к брату и пощупала ему пульс. Сердце билось медленно, но ровно и сильно.

Слезы заволокли ей глаза. Она услышала рядом какое-то движение, подняла взгляд и увидела Линялого, поднимавшегося с камней на ноги. На горле его сохранился еще розовый след, рукав его куртки потемнел от крови, но порез на руке тоже затянулся.

— Линялый, — выдохнула Исана. — Как?

Раб запрокинул лицо вверх, к галерее.

— Тави, — произнес он севшим от тревоги голосом. — Они сейчас с ним там, наверху.

Со стены посыпались мелкие камешки, и Исана тоже посмотрела вверх.

На стене стояла, глядя вниз с отрешенным выражением лица, Одиана. Она чуть шевельнула босой ногой, сталкивая вниз кольцо каната, и конец его стукнулся о стену рядом с головой Исаны.

— Поднимайся, — сказала Одиана.

— Что ты с ним сделала? — спросила Исана.

— Ты же знаешь, я тебя не слышу, — отозвалась водяная ведьма. — Лезь наверх. — И скрылась за краем стены.

Исана покосилась на Линялого и взялась за канат. Раб подошел ближе и, хмуря брови, подсадил ее повыше.

Когда Исана поднялась на стену, Одиана стояла над неподвижными телами Тави и Амары. Оба лежали бледные, но дышали ровно. Исана сразу же бросилась к Тави, чтобы коснуться его лица, откинуть с его глаз капризную прядь волос. Она плакала и не сдерживала слез — ужас и напряжение последних дней оставили в ее душе пустоту, зарастить которую не могло, оказалось, ничего, кроме слез.

— Счастливого воссоединения, — усмехнулась Одиана. — Получай.

Она повернулась и шагнула к канату, явно собираясь спускаться со стены.

— Но почему? — спросила Исана срывающимся голосом. — Ты спасла их. Почему?

Одиана склонила голову набок; взгляд ее оставался пустым, отрешенным.

— Почему? И в самом деле, почему? — Она тряхнула головой. — Ты ведь могла убить меня там, в Кордгольде. Или просто бросить. Ты не сделала ни того ни другого. Ты могла отдать меня этой девчонке, курсору. Ты этого не сделала. Это заслуживает благодарности. Вот она.

— Я не понимаю.

— Спасти твою жизнь, сдается мне, было бы слишком малой благодарностью. Спасти жизнь твоих родных — уже другое дело. Ты любишь мальчишку как родного сына. У меня глаза щиплет, глядя на это. Стедгольдер. Даже раб. Они важны для тебя. Вот я и дарю тебе их жизни. Теперь мы в расчете. Не жди от меня этого еще раз.

Исана кивнула.

— А девушка?

Одиана вздохнула.

— Мне бы хотелось, чтобы она умерла, но она будет жить. Я не помогала ей, но и не вредила. С ней уж разбирайся сама.

— Спасибо.

Водяная ведьма пожала плечами.

— Надеюсь, — буркнула она, и в голосе ее прозвучало что-то, похожее на искреннюю теплоту, — мы с тобой больше никогда не увидимся, Исана.

С этими словами она соскользнула вниз по канату и, оказавшись внизу, пошла, настороженно глядя по сторонам, куда-то в глубь крепости.

Исана отвернулась от уходящей наемницы и, опустившись на колени, коснулась рукой лба Тави, проверяя с помощью Рилл его состояние. Она сразу поняла, что ему больно, что его еще предстоит лечить и лечить, но что водяная ведьма сделала все, чтобы он выжил и дотянул до этого лечения.

За ее спиной скрипнула о камень кожа, и на стену забрался Линялый.

— Тави?

— С ним все в порядке, — прошептала Исана. — С ним все будет в порядке.

Линялый положил руку на плечо Исане.

— Он храбрый. Как его отец.

Исана подняла взгляд на Линялого и устало улыбнулась.

— Что битва? Окончилась?

Линялый кивнул, посмотрев в сторону ворот.

— Окончилась.

— Тогда помоги мне, — сказала Исана. — Их нужно как можно быстрее уложить в постель.

— А потом что? — спросил Линялый.

— А потом… — Исана закрыла глаза. — Потом мы вернемся домой.

ГЛАВА 45

Фиделиас очнулся в каком-то темном, холодном месте. Болело все тело. Он открыл глаза.

— Отлично, — произнесла Одиана вкрадчивым голосом. — Ты очнулся. — Она склонилась над ним и нежно потерла ему виски кончиками пальцев. На ее шее тускло блестел жесткий ошейник. — Кровь уже не течет.

— Что произошло? — спросил Фиделиас.

Она внимательно наблюдала за движениями его губ.

— Я нашла моего Олдрика, а потом нашла тебя. Пока мы не можем считать себя свободными и нуждаемся в твоей помощи.

— Где мы?

— В каком-то пакгаузе в Гаррисоне. Мой любимый сейчас выполняет одно задание, потом мы сможем уйти.

— Кинжал?

— В твоей руке. Ты не захотел выпускать его из рук.

Фиделиас поднял руку и посмотрел на кинжал.

— Где люди?

— Уже ушли.

Дверь в пакгауз со скрипом отворилась, и вошел Олдрик в тунике риванского легионера.

— Времени мало, — сказал он сдавленным голосом и, прихрамывая, подошел к Одиане и бросил к ее ногам несколько лоскутов кожи с длинными прядями тонких седых волос. Скальпы. — Мараты прочесывают здания в поисках отставших.

— Мы должны завершить еще один круг, — улыбаясь, сказала Одиана, поднимая с земли скальпы.

Она принялась что-то напевать про себя, потом направилась к горе ящиков и мусора в глубине пакгауза.

Фиделиас поднялся на ноги, закачался, судорожно ловя ртом воздух. Опустив взгляд, он увидел, что тоже облачен в риванскую тунику.

Олдрик подхватил его под руки, хотя и сам с трудом стоял на ногах.

— Спокойно. Рана серьезная. Одиана сделала все, что могла, чтобы состояние стало стабильным, но ты нуждаешься в серьезном уходе.

Фиделиас кивнул, убрал аквитанский кинжал в сумку и надежно завязал ее.

— Хорошо, — сказал он. — Как будем выбираться отсюда?

— Беспорядки не прекратились, — сообщил Олдрик. — Алеранцы находятся в замешательстве, много раненых, некоторые здания горят. Волки сбежали, оставив гербанцев гнить. Многие из них стояли насмерть, а некоторых до сих не удалось выкурить из подвалов и чердаков.

Фиделиас кивнул.

— Люди?

— Сильно потрепаны. Нам придется позаботиться о похоронах. Если выберемся из Гаррисона, сможем договориться о встрече с ними. Стоять можешь?

— Да.

Фиделиас, прищурившись, посмотрел на Одиану и заковылял к ней.

Она сидела на корточках рядом с казавшимся бездыханным телом землевладельца. Вокруг него валялись разбитые ящики и кровельные плитки. Раненый явно был без сознания. Одиана нежно гладила его по волосам, увидев Олдрика и Фиделиаса, она улыбнулась. Потом наклонилась и коснулась пальцами лба человека.

— Очнитесь, господин Корд.

Корд вздрогнул, его веки затрепетали. Через мгновение его взгляд остановился на них, и лицо исказилось от страха.

Одиана, не переставая улыбаться, наклонилась и поцеловала его в лоб.

Олдрик легонько коснулся острием меча щеки Корда.

— Сними с нее ошейник, — приказал он. — Немедленно.

Корд облизал губы.

— А если откажусь? — прошептал он.

Олдрик надавил на меч чуть сильнее. Человек сжался от страха.

— Хорошо-хорошо.

Он поднял руку и расстегнул ошейник. Одиана вздрогнула, освободившись от него, потом взяла в руки и долго рассматривала.

— Нам пора, — сказал Фиделиас.

— Это — еще не все, господин, — пробормотала она. — У меня есть для тебя подарок.

— Подожди, — заикаясь, произнес Корд. — Я сделал, что вы просили. Снял ошейник.

Одиана наклонилась, чтобы посмотреть Корду прямо в глаза, и пробормотала:

— Исана была слишком добра и не смогла убить тебя. И я не могу, несчастный. — Она снова поцеловала его в лоб.

Она взяла принесенные Олдриком скальпы и обмотала одним из них руку Корда. Второй она заправила ему за пояс, а третьим перевязала запястье.

— Это — скальпы членов клана Лошади, — сказала она. — А этот клан очень серьезно относится к скальпированию. Сейчас они осматривают дом за домом в поисках врагов. Могут появиться здесь в любой момент, мой бедный господин. Они вырвут сердце из твоей груди и сожрут, пока оно еще бьется. Ты увидишь это. — Она вздохнула и повернулась к Олдрику. — А мы нет?

Он покачал головой.

— Утро тем не менее чудесное. Нам пора, любимая.

Она, посмотрев на него, недовольно выпятила нижнюю губу, но подошла к Олдрику и положила руку ему на плечо.

Фиделиас поморщился, посмотрев на увешанного скальпами. Потом быстро повернулся, чтобы уйти, но Корд схватил его за лодыжку.

— Подожди. Умоляю, не оставляй меня здесь. Не оставляй на растерзание этим тварям.

Фиделиас остановился, но только для того, чтобы наступить человеку на пальцы, а потом устало зашагал прочь, призвав все навыки, которые позволили бы ему, Олдрику, и Одиане ускользнуть из полуразрушенной крепости незамеченными.

Они выбрались из пакгауза, и почти сразу же в него ворвалось с полдюжины вооруженных членов клана Лошади. Меньше чем через минуту они услышали крик Корда. Протяжный, полный ужаса, мучительный крик. Одиана опустила голову на плечо Олдрика и прошептала.

— Ты прав, мой повелитель. Утро действительно чудесное.

ГЛАВА 46

Тави проснулся в кровати в комнате Бернардгольда, которую использовали в случаях, когда в доме гостило много народа. Он ощущал себя усталым, ему хотелось пить, но если не считать легкого нытья в запястье, ничего не болело. Он пошевелил ногами и обнаружил, что лежит одетым.

— Не знаю почему, — услышал он голос дяди с соседней кровати. — Она склонилась надо мной, и я подумал, что она перережет мне горло. А она вместо этого заживила мою рану. Сказала, мол, не хочет, чтобы я истек кровью до смерти.

Судя по голосу, Амара хмурилась.

— Она хоть сказала что-нибудь еще?

— Да. Передать Исане, что они в расчете.

Тави сел и обнаружил, что находится в чистенькой, хотя и скромно обставленной комнате. Дядя сидел на соседней кровати; белые повязки закрывали его тело от верха живота и до подмышек. Он был бледен, плечи и половину лица украшали синяки, но, увидев Тави, он улыбнулся.

— Ну наконец-то. А то мы уж боялись, ты будешь спать до бесконечности.

Тави радостно вскрикнул и бросился обнимать своего дядю.

— Осторожнее, осторожнее, — усмехнулся тот. — Я нынче хрупкий. — Это не помешало ему самому крепко обнять Тави. — Рад видеть тебя, сынок.

Амара, на этот раз в женской одежде — рубахе и темно-коричневой юбке, тоже улыбнулась ему.

— Привет, Тави.

Он улыбнулся ей в ответ и снова повернулся к Бернарду.

— Но как? — спросил он. — Как ты остался жив?

— Одиана, — ответил Бернард. — Та самая водяная ведьма, которая напала на тебя тогда, в реке. Твоя тетка спасла ее от смерти у Корда. Она пряталась среди трупов под стеной. Она меня и спасла. И Линялого тоже.

Тави тряхнул головой.

— А мне все равно, кто сделал это, главное — с тобой все в порядке.

Бернард снова рассмеялся.

— В порядке, — согласился он. — Только я проголодался как волк. А ты?

В животе у Тави была какая-то тяжесть.

— Нет пока, дядя.

Амара повернулась к стоявшему на столике графину, налила чашку воды и поднесла ее Тави.

— Выпей-ка. Твое тело сильно обезвожено. Напьешься — и захочешь есть. Еще как захочешь.

Тави поблагодарил ее кивком и выпил. Рука его — та, которую сломал Фиделиас, — слушалась его неважно, и ему пришлось взять чашку другой.

— А ты как, тоже в порядке?

Она отозвалась усталой улыбкой.

— Жива. Так, несколько царапин. Заживет.

— Ты извини, — сказал Тави. — Потерял я тот кинжал.

Амара мотнула головой.

— Тебе не за что извиняться, Тави. Ты сразился с двумя мерзавцами, которые на двоих убили больше людей, чем любой другой из всех, кого я знаю. Ты просто храбрец. Так что нечего переживать из-за какого-то там кинжала.

— Но ведь без него Аквитейн выйдет сухим из воды. Ты ведь не докажешь теперь его вину, ведь так?

Амара нахмурилась.

— На твоем месте, Тави, я бы осторожнее выбирала слова. Если тебя услышит кто-нибудь не тот, тебя могут притянуть к суду за клевету.

— Но это же правда!

Она слабо улыбнулась.

— Без кинжала — нет. Без улик это только подозрения.

Тави нахмурился.

— Но это же глупо.

Амара рассмеялась неожиданно весело.

— Да, — согласилась она. — Но ты посмотри на это с другой стороны. Ты спас долину и массу расположенных на ней стедгольдов. Ты теперь герой.

Тави зажмурился.

— Э… Что, я?

Амара кивнула с совершенно серьезным лицом.

— Я вчера отослала свой отчет о событиях. Сам Первый лорд приезжает завтра, чтобы наградить несколько человек за отвагу.

Тави замотал головой.

— Не такой уж я и храбрый. И никаким героем я себя не ощущаю.

В глазах Амары заиграли веселые искорки.

— Ну, может, позже ощутишь.

В комнату ворвалась Исана в чистой одежде и белоснежном переднике.

— Тави, — строго произнесла она. — А ну в постель сейчас же!

Тави нырнул под одеяло.

Исана нахмурилась на Бернарда.

— И ты тоже. Бернард, уж ты-то знаешь: я строго-настрого приказала, чтобы мальчик не вставал с постели!

Тот виновато улыбнулся.

— Ладно-ладно.

Исана шагнула к брату и коснулась его висков.

— Гм. Ну, по крайней мере, здесь ты больше беспорядков устраивать не будешь. Вытаскивай свою ленивую задницу из постели и марш обедать.

Бернард ухмыльнулся и чмокнул сестру в лоб.

— Как прикажет целительница.

— Ха! Амара, ты себя нормально чувствуешь? Жара нет? А тошноты?

Амара с улыбкой мотнула головой и вежливо отвернулась, пока Бернард вставал, натягивал штаны и свободную рубаху. Двигался он еще немного скованно.

— Хорошо, госпожа Исана. Вы потрудились на славу.

— Отлично. А теперь уходите все. Мальчику необходим отдых.

Бернард улыбнулся и взъерошил Тави волосы. Потом подошел к Амаре и взял ее за руку. Курсор вздрогнула, взглянула на его руку и посмотрела ему в лицо. Она улыбнулась, и щеки ее порозовели.

— Ох, да идите же, — сказала Исана и шлепнула Бернарда по плечу.

Тот снова расплылся в улыбке, и они с Амарой вышли. Тави обратил внимание на то, что они не слишком спешили. И шли, почти прижавшись друг к другу.

Исана вернулась к Тави и положила пальцы ему на виски. Потом улыбнулась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Пить хочется, мэм.

Она снова улыбнулась и наполнила его чашку.

— Я так боялась за тебя, Тави. И так горжусь тем, что ты сделал. Все в долине считают тебя настоящим героем.

Тави вытаращил на нее глаза и закашлялся, поперхнувшись водой.

— А я… мне… ну, понимаешь. Надо мне что-нибудь теперь делать? Ну там, научиться ездить верхом или чего такого?

Она рассмеялась и поцеловала его в лоб.

— Пока отдыхай. Ты храбрый, Тави, и в трудную минуту думаешь больше о других, чем о себе. Ты только не забывай, кто ты. — Она встала. — Тут к тебе еще гости, но я не хочу, чтобы ты с ними говорил слишком долго. Допей свою воду, а потом поспи еще. Вечером я принесу тебе поесть, если захочешь.

— Хорошо, мэм, — послушно кивнул Тави.

Он смотрел ей вслед, пока она шла к двери, потом вдруг вспомнил.

— Тетя, а кто такой Арарис Валериан?

Исана остановилась в дверях и нахмурилась.

— Он… Это был один из королевских гвардейцев. Один из личных телохранителей принцепса Септимуса, Знаменитый мечник.

— И он погиб вместе с принцепсом?

Она повернулась к нему лицом.

— Да, Тави, — произнесла она негромко, но твердо. — Он погиб. Пятнадцать лет назад. Ты понял?

— Но…

— Тави, — вздохнула Исана. — Мне нужно, чтобы ты мне верил. Пожалуйста. Хоть ненадолго.

Он закрыл глаза, потом кивнул.

— Хорошо, мэм.

Исана устало улыбнулась ему.

— Вот они, твои гости. И не забывай: не говори слишком долго.

Она вышла. Секунду спустя в дверь, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, вошел Дорога. Дюжий вождь был одет в набедренную повязку, украшенный перьями танадента плащ и яркую рубаху. На поясе у него болтались алеранские башмаки, хотя шел он босиком; на каждом пальце красовалось по перстню. Левая рука висела на перевязи и сильно распухла, но он явно пребывал в хорошем настроении и улыбнулся Тави, подойдя к его кровати и стиснув ему руку в костедробительном пожатии.

Следом за ним шла хмурая, как туча, Китаи, одетая в алеранскую рубаху, бесцеремонно заляпанную едой и грязью. Длинные светлые волосы ее были собраны в аккуратную косу, открывавшую изящные скулы и шею.

— Ну, юный воин, — прогрохотал Дорога. — Я расплатился с тобой за спасение моего щенка…

— Дочери, — перебила его Китаи. — Я больше не щенок, отец.

— Дочери, — поправился Дорога, расплывшись в своей белозубой улыбке. — Ты спас мою дочь, и я расплатился с тобой за это. Но потом ты спас и меня. Я считаю себя все еще твоим должником.

— Но я ничего не сделал, — возразил Тави.

— Ты крикнул и предупредил меня, — сказал Дорога. — Если бы не это, я был бы сейчас мертв. — Он стиснул плечи мальчика, и на мгновение Тави испугался, что там сейчас что-нибудь снова сломается. — Спасибо.

— Но то, что я сделал, это ведь мелочь. Это вы сделали главное. Вы привели свою орду и одолели ту орду.

— Я еще верну свой долг тебе, — пообещал Дорога. — А ты доверши то, что намеревался сделать. Это наше мужское дело. — Дорога улыбнулся ему и поднялся. — Китаи.

Китаи нахмурилась.

Дорога строго посмотрел на нее.

Китаи закатила глаза и повернулась к Тави.

— Спасибо, — буркнула она. — За то, что спас мне жизнь.

Тави зажмурился.

— Э… Не за что.

Она прищурила глаза, глядя на него.

— Не думай, что я это забуду.

Тави показалось, что это звучит скорее как угроза, а не обещание.

— Э… Нет. Я так не думаю.

Китаи насупилась еще сильнее, хотя что-то в ее глазах чуть оттаяло при этих его словах.

— А я собираюсь научиться ездить верхом, — заявила она. — Если ты не против.

— Э… Да нет, конечно не против. Это просто здорово, Китаи.

Тави с надеждой посмотрел на Дорогу. Тот закатил глаза и вздохнул.

— Нам пора, — сказал он. — Ваш вождь хочет благодарить меня завтра, и Китаи нужно еще постирать свою рубаху.

— Только щенки носят рубахи, — огрызнулась Китаи. — Какой дурак надел ее на меня? Мне она не нравится, я не хочу ее носить. Почему я не могу одеться так, как одеваются нормальные женщины у маратов?

— Ты что, хочешь разгуливать здесь нагишом, как они? — возмутился Тави. — Ты с ума сошла! Пока ты здесь, будь добра одеваться как положено, слышишь?

Дорога расплылся в широченной улыбке.

— Вот это правильно. Отлично.

Китаи скрестила руки на груди и одарила Тави взглядом, способным обратить в прах даже камни. Тави натянул одеяло чуть выше. Китаи возмущенно фыркнула и вылетела из комнаты.

Дорога громогласно расхохотался и взъерошил Тави волосы — в точности так же, как делал это дядя Бернард.

— Ты обречен, юный воин. Обречен. Но мы с ее матерью начинали точно так же.

Тави снова зажмурился.

— Что?

— Мы еще увидимся. — Дорога повернулся к двери.

— Что? — повторил Тави. — Что там с ее матерью? Дорога, да погоди же!

Дорога даже не задержался в дверях, продолжая посмеиваться.

— Помни, что я сказал, Тави. Мы еще поговорим.

Тави, хмурясь, откинулся на подушку. У него создалось впечатление, будто он увяз по самые по уши… только не совсем понятно в чем.

— Довершить? — хмуро буркнул он себе под нос. — То, что я начал?

В дверь осторожно постучали, и Тави увидел изборожденное шрамами и морщинами, улыбающееся лицо Линялого.

— Тави, — радостно произнес Линялый.

Тави улыбнулся в ответ.

— Привет, Линялый. Зайдешь?

Линялый проскользнул в комнату, держа под мышкой что-то длинное, завернутое в красную тряпку.

— Что это у тебя? — спросил Тави.

— Подарок, — сказал Линялый, протягивая ему сверток. — Подарок, Тави.

Тави взял его в руку; сверток оказался тяжелее, чем он ожидал. Он опустил его на колени и размотал тряпку. Собственно, это оказалась не тряпка, а алый гвардейский плащ из мавзолея, а в нем, в старых, потертых ножнах, лежал старый, иззубренный меч — тот самый, который Амара позаимствовала в мавзолее и которым бился на стене Линялый.

Тави поднял взгляд на Линялого — тот улыбнулся в ответ своей обычной глупой улыбкой.

— Тебе.

Тави нахмурился.

— Линялый, тебе не обязательно больше притворяться, — тихо сказал он.

На мгновение в глазах Линялого, под которыми были выжжены на щеках клейма, характеризовавшие его как труса, что-то мелькнуло. Еще секунду он молча смотрел на Тави, потом хитро подмигнул ему.

— Тебе, — повторил он тем же самым голосом и повернулся к двери.

В дверях кто-то стоял. Высокий, плечистый, с длинными руками. Лицо его казалось ненамного моложе дядиного, но что-то в его зеленых глазах говорило о том, что он старше, чем кажется. В волосах его блестела седина; тяжелый плащ из простой серой шерсти оставлял открытым лишь часть лица.

Линялый как-то странно вздохнул.

— Недешевый подарок, — заметил незнакомец. — Ты уверен, что это твое и ты можешь дарить это, а, раб?

Линялый упрямо выпятил подбородок, и даже сутулые плечи его чуть расправились.

— Для Тави.

Мужчина в дверях сдвинул брови. Потом пожал плечами.

— Оставь нас. Я хочу поговорить с ним наедине.

Линялый опасливо оглянулся на Тави, потом неожиданно почтительно поклонился незнакомцу. Он одарил Тави еще одной глупой ухмылкой и исчез за дверью.

Незнакомец тихо прикрыл дверь и уселся на соседнюю кровать. Взгляд его зеленых глаз ни на мгновение не отпускал юношу.

— Знаешь, кто я?

Тави мотнул головой. Незнакомец улыбнулся.

— Меня зовут Гай Секстус.

Тави невольно открыл рот. Потом сел.

— Ох, сэр… сир, — пробормотал он. — Я вас не узнал. Извините…

Гай поднял руку в бархатной перчатке, останавливая его.

— Нет, оставайся в постели. Тебе нужен отдых.

— Я думал, вы будете завтра, сир.

— Верно. Но сегодня я прибыл сюда инкогнито.

— Зачем?

— Я хотел поговорить с тобой, Тави. Похоже, я перед тобой в долгу.

Тави покраснел.

— Я просто хотел пригнать моих овец домой, сир. И ничего больше, правда. А потом все как-то…

— Усложнилось? — предположил Гай.

Тави покраснел еще сильнее и кивнул.

— Именно так.

— Так обычно все и происходит. Я не хочу утомлять тебя долгим разговором, поэтому перейду к делу. Я перед тобой в долгу. Назови награду, какую ты хочешь, и ты ее получишь.

Тави, моргая, смотрел на Первого лорда; рот его снова открылся сам собой.

— Все, что угодно? — спросил он.

— В разумных пределах.

— Тогда я хочу, чтобы вы помогли раненым гольдерам и семьям тех, кто погиб. Зима наступает, и нам всем придется несладко.

Брови Гая поползли вверх, и он склонил голову набок.

— Правда? Имея возможность любого выбора, ты выбираешь именно такую награду?

Тави почувствовал, как подбородок его упрямо выпячивается вперед. Он встретил взгляд Гая и кивнул.

— Потрясающе, — пробормотал Гай и покачал головой. — Очень хорошо. Я прикажу, чтобы помощь Короны распределялась среди пострадавших на основании докладов местного графа. Это достаточно справедливо?

— Конечно, сир. Спасибо.

— Позволь мне добавить к этому еще одно, Тави. Моя курсор доложила мне, что ты хочешь поступить в Академию.

Сердце едва не выпрыгнуло у Тави из груди.

— Да, сир. Больше всего на свете.

— Но это может быть довольно трудно для человека с твоими… скажем так, сложностями. Ты окажешься в окружении сынов и дочерей самых знатных и богатых семей Алеры. Многие из них сильные заклинатели. Это может потребовать от тебя новых испытаний.

— Мне все равно, — выпалил Тави. — Я за себя как-нибудь постою.

Гай внимательно посмотрел на него, потом кивнул.

— Я верю, что постоишь. Ладно, если ты принимаешь это, так и будет. Я дарю тебе свое покровительство на время учебы в Академии и помогу тебе выбрать специальность по вкусу. Ты будешь зваться курсантом Тави, воспитанником Гая. Ступай в столицу. В Академию. Посмотрим, что ты сделаешь со своей жизнью, получив шанс, а?

Голова у Тави шла кругом, на глаза навернулись слезы. Он заморгал, пытаясь скрыть их.

— Сир… Вы даже не знаете, сир, что это для меня значит. Спасибо, сир.

Гай улыбнулся, и к уголкам его глаз сбежались морщинки.

— Что ж, тогда отдыхай. Завтра все будет официально, напоказ. Но прошу тебя, помни, что я признателен тебе, молодой человек. И благодарен.

— Спасибо, сир.

Гай встал и склонил голову.

— Спасибо, курсант. Увидимся завтра.

Он вышел из комнаты, оставив Тави в состоянии легкого головокружения. Тави лежал на подушке, глядя в потолок, а сердце его билось часто-часто. Столица. Академия. Все, о чем он мечтал. Он плакал и смеялся одновременно, обхватив себя руками, ибо всерьез опасался лопнуть от распиравших его чувств.

Первый лорд Алеры говорил ему «спасибо». И «увидимся завтра».

На мгновение он прикусил губу, припоминая, что еще говорили ему за этот день.

— Нет, — пробормотал он. — Прежде я кое-что должен сделать. Должен же я довершить то, что начал.

ГЛАВА 47

Фиделиас с облегчением погрузился в горячую ванну и зажмурился. Леди Аквитейн, всю одежду которой составлял халат из светлого шелка, убрала кинжал с печатью Аквитейна в шкатулку у себя на туалетном столике и заперла ее.

— Что мои люди? — спросил Фиделиас.

— О них позаботились, — заверила она его. — Я восстановила слух твоей водяной ведьме, и им с ее мужчиной отведены отдельные покои. — Она чуть улыбнулась. — Полагаю, они заслужили возможность побыть вдвоем.

— Я потерпел поражение, — сказал Фиделиас.

— Ну, не совсем, — мурлыкнула леди Аквитейн. Она проверила, не остыла ли вода, и положила пальцы Фиделиасу на виски. — Без кинжала у Гая нет ничего, кроме подозрений.

— Но он знает, — сказал Фиделиас. Он ощутил легкое головокружение, когда медленная волна тепла прокатилась по его телу. — Он знает. Действия Аквитейна больше не тайна.

Леди Аквитейн улыбнулась. Потом обошла ванну, и шелковый халат соскользнул с ее плеч. Она опустилась в воду рядом с Фиделиасом и обвила руками его плечи.

— Ты слишком переживаешь.

Фиделиас поежился.

— Леди… Возможно, мне лучше уйти. Ваш муж…

— Занят, — мурлыкнула леди Аквитейн.

Она сделала движение рукой, и из воды выросли две фигурки — словно марионетки на крошечной сцене. Две фигуры лежали на огромной постели в роскошно убранных палатах. Некоторое время они извивались в объятиях друг друга, потом затихли, обмениваясь медленными поцелуями.

— Вот так, прекрасная леди, — послышался далекий, отдающий жестью голос Аквитейна. — Теперь вам лучше?

— Аттис, — лениво протянул молодой женский голос. — Ты такой сильный. — Она поежилась и сделала попытку сесть. — Мне нужно идти.

— Вздор, — возразил лорд Аквитейн. — Он будет занят награждением еще не один час. У нас с тобой полно времени.

— Нет, — пробормотала она. — Я не должна… — Однако Фиделиас слышал возбуждение в ее голосе.

— Должна, должна, — усмехнулся Аквитейн. — Вот так-то лучше.

— Какой любовник! — вздохнула женщина. — А скоро мы сможем быть вместе всегда, когда ты этого захочешь.

— Это верно, — согласился Аквитейн.

— А леди Аквитейн? — спросила женщина.

Леди Аквитейн холодно улыбнулась.

— С ней проблем не будет, — сказал лорд Аквитейн. — Не будем тратить время на разговоры.

Фиделиас смотрел, как Гай Кария, Первая леди Алеры, обвила руками лорда Аквитейна и притянула его к себе.

— Видишь? — мурлыкнула леди Аквитейн, позволив фигуркам погрузиться обратно в воду. — Мы держим не один нож приставленным к его спине. — Она повернулась к Фиделиасу, прижалась к его уху губами, и в нем проснулась жаркая страсть. — История еще не завершилась.

* * *

Гай Секстус, Первый лорд Алеры, спустился в долину Кальдерона на крылатом жеребце из алого огня. Вокруг него летел целый легион: пять тысяч воздушных рыцарей, а с ними королевские гвардейцы в своих алых плащах, рыцари металла и огня, рыцари воды и земли и рыцари дерева — все до одного древних дворянских кровей. Фанфары возвестили об их прибытии, и, несмотря на такое обилие людей в небе, воздух почти не шевельнулся. Первый лорд спустился в долину с эскортом из целого легиона, и люди Кальдерона вышли встретить их.

Амара стояла перед толпой собравшихся жителей, и стоило Гаю спешиться, как огненный жеребец его исчез, превратившись в облачко дыма. Амара преклонила колени при его приближении, но он взял ее за руку и поднял на ноги, а потом обнял. Он был одет в алый и лазурный цвета Алеры, на поясе его сиял клинок, и держался он с достоинством. Вот только тревожных морщин у его глаз, похоже, прибавилось.

Он стоял и, улыбаясь, смотрел ей в глаза.

— Отличная работа, Амара.

Амара почувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы — гордости, наверное — и расправила плечи.

— Спасибо, сир.

Вокруг них приземлялся легион, сверкающий сотнями сияющих доспехами стрекоз, и Амара, в платье с чужого плеча, постаралась выглядеть достойно.

— Сир, вы хотели, чтобы я представляла их вам в том порядке, в каком перечисляла в своем рапорте?

Гай кивнул.

— Да. Начинай. Мне не терпится познакомиться с ними.

— Пусть Фредерик из Бернардгольда подойдет к государю.

Толпа потрясенно ахнула, и кто-то под смех окружающих вытолкнул из нее долговязого юнца. Нервно сцепив пальцы, Фредерик огляделся по сторонам, потом вздохнул и шагнул вперед, к Амаре и Первому лорду. Он начал было поклон, потом смешался, преклонил колени, но передумал и снова поклонился.

Гай рассмеялся, взял паренька за руку и крепко пожал ее.

— Насколько мне дали понять, молодой человек, ты одолел не одного, но двоих рыцарей-наемников в открытом поединке, вооруженный всего лишь заступом.

— Лопатой, сэр, — поправил его Фредерик и сразу же залился краской. — То есть, э… Да, я их огрел… то есть, я хотел сказать, сир.

— И еще мне сказали, что во время битвы ты оборонял дверь в здание на восточном дворе, защищая от маратов укрывшихся в нем детей.

— А… ага. Лопатой, сэр. Сир. Извините.

— На колени, молодой человек.

Фредерик сглотнул и повиновался. Гай достал меч из ножен, и клинок засиял на солнце.

— За отвагу, преданность и изобретательность перед лицом врагов империи, Фредерик из Бернардгольда, объявляю тебя рыцарем империи со всеми вытекающими из этого обязанностями и привилегиями. Отныне ты являешься гражданином империи, и никто не может оспорить этих твоих прав. Встань, сэр Фредерик.

Потрясенный Фредерик встал, пошатываясь.

— Но… но все, что я умею, — это пасти гаргантов, сэр. Я ведь не разбираюсь в войне и всяком таком. То есть, извините, сир.

— Сэр Фредерик, — назидательно произнес Гай. — Хотелось бы мне, чтобы все мои рыцари обладали столь полезными навыками. — Он улыбнулся. — В свое время мы еще обсудим твои обязанности здесь.

Фредерик отвесил неуклюжий поклон.

— Хорошо, сэр. Спасибо, сэр. То есть сир.

Гай махнул рукой, и Фредерик, спотыкаясь, отошел на несколько шагов и занял место рядом с ними.

— Пусть подойдет сюда Бернард из Бернардгольда, — объявила Амара.

Бернард в своем лучшем платье коричневого и зеленого сукна выступил из толпы и преклонил колено перед Гаем, низко склонив голову.

Гай взял Бернарда за руку и поднял.

— Насколько я понимаю, это ты помог справиться с ситуацией, когда Грэма ранили.

— Я всего лишь помогал, сир, — ответил Бернард. — Я делал то, что сделал бы на моем месте всякий.

— Ты делал то, что полагалось бы сделать всякому, — поправил его Гай. — А это не совсем одно и то же. Даже совсем не одно и то же. Стедгольдер, твоя отвага перед лицом столь серьезной опасности не осталась незамеченной. Прошу тебя, встань на колени.

Бернард повиновался, и Гай снова обнажил меч, чтобы коснуться им сначала одного плеча Бернарда, потом другого.

— По праву, дарованному мне Короной, провозглашаю тебя Бернардом, графом Кальдеронским.

Голова Бернарда дернулась как от удара.

— Со всеми вытекающими из этого обязанностями и привилегиями и так далее. Встань, славный граф.

Бернард встал, глядя в глаза Гаю.

— Но ведь у нас есть граф — Грэм.

— Боюсь, ваша светлость, Грэм теперь лорд. — Гай понизил голос, чтобы его слышал только Бернард. — Он получил назначение в Амарант Вейл, где оправляется сейчас от полученной раны. Мне же необходим человек, пользующийся уважением местных жителей и которому я могу доверить ведение всех здешних дел. И которого будут уважать мараты. Ты как раз такой человек.

На лице Бернарда заиграла улыбка.

— Благодарю вас, сир. Я… я сделаю все, что в моих силах, чтобы не разочаровать вас.

— Не разочаруешь, — сказал Гай. — Конечно, для начала нам нужно организовать надежную связь. — Первый лорд покосился на Амару. — С этой целью я намерен назначить специального курьера. Посмотрим, не удастся ли найти кого-нибудь, кто согласится частенько наезжать сюда.

Бернард покраснел, и Амара ощутила, что щеки ее тоже начинают гореть.

— Благодарю вас, сир, — еще тише произнес Бернард.

Гай подмигнул. Он сделал знак рукой, и граф Бернард стал по левую руку от него, рядом с сэром Фредериком. Амара улыбнулась и продолжала:

— Дорога из клана Гарганта. Выйди вперед.

Толпа расступилась, пропуская вперед великана, и Дорога в пышных одеждах и безделушках, пожалованных ему гольдерами и легионерами, подошел к Гаю. Остановившись перед Первым лордом, он упер руки в бока и склонил голову набок.

— Что-то ты молод для того, чтобы быть вождем, — громогласно заметил он.

Гай расхохотался.

— Я старше, чем кажусь.

Дорога серьезно кивнул.

— А… Ну, может, и так.

— Я здесь для того, чтобы поблагодарить тебя, вождь Дорога, за то, что ты сделал для моей империи.

— Я сделал это не для твоей империи, — заявил Дорога. — Я сделал это ради юного воина. И если нужно, сделаю это снова. — Дорога поднял палец и легонько ткнул им в грудь Гаю. — Поласковее с ним. А то мы с тобой еще поговорим.

Амара ахнула и уставилась на гиганта-варвара, но Гай только склонил голову набок, и губы его дрогнули в титанической попытке сдержать смех. А потом он сделал шаг назад и под потрясенный ропот легиона и гольдеров поклонился Дороге.

— Обещаю. Назови мне награду, и, если это в моей власти, ты ее получишь.

— Я и так уже перед многими в долгу, — вздохнул Дорога. — Мы в расчете?

— Полагаю, да.

— Хорошо.

Дорога повернулся, пронзительно свистнул, и из-за холма вышел исполинский черный гаргант с насупившейся девушкой на спине. Дорога подошел к ней, взмыл на спину огромной скотины и, кивнув напоследок Гаю, погнал ее прочь.

— Колоритен, — заметил Гай.

— Прошу прощения, сир. Я не ожидала, что он…

— О нет, курсор. Все в порядке. Кто у нас следующий?

Они отметили наградами и титулами ряд легионеров и гольдеров, отличившихся во время инцидента, — включая заикавшегося Плювуса Пентиуса, который спас десяток детей от овцереза, забив его до смерти своей толстенной учетной книгой.

— Исана из Бернардгольда, — объявила наконец Амара. — Будь добра, подойди сюда.

Исана в темно-сером платье, с волосами, заплетенными в аккуратную косу, гордо вскинув подбородок, выступила вперед. Остановившись перед Гаем, она долгое мгновение внимательно смотрела ему в лицо и только затем присела в глубоком реверансе. Амара увидела в ее взгляде какой-то холод, непонятное ей упрямство.

Гай тоже некоторое время молча разглядывал Исану.

— Насколько я понимаю, — произнес он наконец очень тихо, — твоя отвага спасла множество жизней.

— По-настоящему я тревожилась только об одной, сир.

Гай глубоко вздохнул и кивнул.

— О мальчике. О твоем…

— …племяннике, сир.

— Ну да, племяннике. Разумеется. — Гай покосился на Амару. — И еще мне говорили о том, что ты владеешь рабом, который, похоже, проявил себя так, как никто от него не ожидал.

Исана снова склонила голову.

— Я покупаю у тебя этого раба.

Исана, напряженно нахмурившись, подняла взгляд на Гая.

— Я уверена, он не тот, за кого вы его принимаете, сир.

— Позволь мне самому судить об этом. А пока, Исана, прошу тебя, встань на колени.

Удивленная Исана опустилась на колени, и Гай в очередной раз вытянул вперед свой меч.

— Объявляю тебя стедгольдером Исаной со всеми вытекающими из этого обязанностями и привилегиями.

Последовала секунда потрясенного молчания, потом по толпе гольдеров, равно как по рядам стоявших за спиной Гая легионеров, пробежал шепот.

— Первый назначенный стедгольдер-женщина, — негромко заметил Гай. — Исанагольд. Красиво звучит, не правда ли?

Исана покраснела.

— Красиво, сир.

— А твоему брату хватит новых обязанностей. Должен же кто-то вести хозяйство и поддерживать порядок. Не вижу причины, по которой тебе не будут повиноваться. Встань, стедгольдер.

Амара улыбнулась, и Исана заняла свое место рядом с братом.

— Тави из Бернардгольда. Прошу, выйди вперед.

Толпа возбужденно загудела.

Однако никто из нее не вышел. Амара нахмурилась.

— Тави из Бернардгольда. Пожалуйста, выйди вперед.

Никто опять не вышел, Гай поднял брови, а Амара бросила беспомощный взгляд на Исану. Исана закрыла глаза и вздохнула.

— Ох уж этот мальчишка.

— Ты уверена, — спросил Гай, — что он желает этой награды, курсор?

— Да, сир, — отвечала Амара. — Он сказал мне, что пытался отыскать своих овец, что это помогло бы ему сэкономить денег на семестр в Академии. Собственно, из-за этого он и оказался вовлеченным во все эти события.

— Я предлагаю ему не один семестр. Я предлагаю ему покровительство. Ему стоило бы находиться здесь.

Исана изумленно посмотрела на Гая.

— Покровительство? В Академии? Моему Тави?

— В лучшем учебном заведении во всей Карне, — кивнул Гай. — Он может учиться там. Расти. Учиться всему, что необходимо ему для успешной жизни.

— Но, — осторожно заметила Исана, — для этого не обязательно учиться в Академии.

— И все же таково его желание, стедгольдер Исана. И такова его награда. Он будет находиться под моим патронажем и учиться в Академии.

— Да, сир, — кивнула Исана, но выражение ее лица оставалось обеспокоенным.

Бернард нахмурился и некоторое время оглядывался. Потом ткнул пальцем куда-то на север.

— Сир! Вот он.

Все как один повернулись в ту сторону. Еще с полминуты все молчали.

— Это ведь и есть тот самый Линялый? — спросил Гай. — Там, рядом с ним?

Амара кивнула.

— Да, сир.

Гай нахмурился.

— Ясно. Курсор, почему мальчишка не здесь?

— Он… гм… Похоже, у него независимый характер, сир.

— Ясно. И почему же он занят этим вместо того, чтобы принимать свою награду?

Амара изо всех сил старалась скрыть улыбку.

— Сир, он подпасок. Я полагаю, он делает это потому, что решил делать именно это.

Вот так Первый лорд Алеры, окруженный подданными, гражданами и рыцарями, в молчании смотрел на то, как Тави гонит домой Доджера с его матками и ягнятами, а всклокоченный Линялый ковыляет за ним следом.

Оглавление

Джим Батчер . Фурии Кальдерона

  ПРОЛОГ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

  ГЛАВА 20

  ГЛАВА 21

  ГЛАВА 22

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ГЛАВА 30

  ГЛАВА 31

  ГЛАВА 32

  ГЛАВА 33

  ГЛАВА 34

  ГЛАВА 35

  ГЛАВА 36

  ГЛАВА 37

  ГЛАВА 38

  ГЛАВА 39

  ГЛАВА 40

  ГЛАВА 41

  ГЛАВА 42

  ГЛАВА 43

  ГЛАВА 44

  ГЛАВА 45

  ГЛАВА 46

  ГЛАВА 47

Реклама на сайте